Избранные произведения. Том I

Глава 1

Все, кто живет в отеле, на период Игр должны в соответствии с правилами объединиться в группы защиты, формируемые на каждом этаже…

Госсейн угрюмо смотрел в полукруглое угловое окно своего номера. Стоял ясный, погожий день, и с тридцатого этажа город, специально выстроенный для Машины, был виден ему как на ладони. Слева внизу сверкала иссиня-черная река, и послеполуденный ветерок ерошил воду, поднимая легкую рябь. К северу, на фоне ярко-голубого неба, резко выделялись темные пики невысоких гор.

Между горами и рекой, в периферии его зрения, толпились по широким улицам частные виллы, с ярко выкрашенными крышами, сверкающими на фоне пальм и других тропических деревьев; гостиницы, разбросанные там и тут; отдельные здания, назначение которых трудно было определить с первого взгляда.

Машина высилась в центре ровной площади на вершине горы, сверкающей серебряной стрелой, уходящей на пять миль в небо. Изумительные сады и роскошный особняк президента неподалеку частично скрывали деревья, но Госсейн почти не обратил на них внимания. Перед его взором находилась Машина, и она заслоняла собой все остальное.

Вид ее притягивал, как магнитом. Несмотря на плохое настроение какое-то волнующее чувство невольно захлестнуло Госсейна. Наконец-то ему удалось стать участником Игр, способных обеспечить его будущее даже в случае небольшой удачи и дающих возможность отправиться на Венеру, если он окажется в числе тех избранных, которые завоюют высшие награды.

Много лет мечтал он об этом, но возможность представилась лишь после ее смерти. «За все приходится платить», — мрачно подумал Госсейн. Как ни ждал он этого дня, ему и в голову прийти не могло, что ее не будет рядом. С самого начала строили они планы о том, как рука об руку пройдут сквозь тяжелое испытание и начнут жить по-другому. Теперь он остался совсем один, и ему не нужны были ни богатство, ни слава. Загадочная и далекая Венера обещала забвение, и лишь поэтому он так стремился туда. На Земле все казалось деловым и практичным, а ему хотелось душевного покоя, новых духовных ценностей, хотя он был абсолютно нерелигиозным человеком.

Его мысли прервал стук в дверь. В коридоре стоял мальчик, который при виде Госсейна тут же произнес:

— Меня послали, сэр, передать вам, что все уже собрались в зале.

Госсейн посмотрел на него непонимающим взглядом.

— Ну и что?

— Сэр, они обсуждают способы защиты людей на этом этаже в течение Игр.

— О! — воскликнул Госсейн.

Он поразился своей забывчивости. Сообщение, прозвучавшее давно из всех громкоговорителей отеля, заинтересовало его.

Но трудно было даже представить себе, что в величайшем городе на Земле, городе Машины, на целый месяц перестанут действовать любые законы, кроме тех, которые заново создадут сами люди, чтобы защитить себя от всяких неожиданностей.

— Меня просили передать, — вновь сказал мальчик, — что опоздавшие лишаются защиты на время Игр.

— Уже иду, — улыбнулся Госсейн. — Скажи им, что я — человек новый и просто забыл. И спасибо тебе.

Он протянул посыльному мелкую монету, вернулся в комнату, зашторил пластиковые окна, переключил видеофон на автоматическую запись и, тщательно заперев за собой дверь, пошел по коридору.

В большом просторном зале гостиницы он первым делом заметил своего знакомого, Нордегга, владельца магазина в том городе, где жил сам. Госсейн кивнул головой и улыбнулся. Мужчина с любопытством посмотрел на него, но не улыбнулся в ответ и не поздоровался. На какое-то мгновение это показалось Госсейну странным, но он тут же забыл об инциденте, так как на него были обращены взоры всех присутствующих.

Дружелюбные взгляды ярких глаз, дружеские, чуть настороженные лица — такое сложилось у Госсейна первое впечатление. Он подавил улыбку. Они присматривались друг к другу, подсчитывали шансы товарищей на предстоящих Играх. Пожилой человек, сидящий за столом у входа, сделал ему знак подойти, и Госсейн, не мешкая, направился в его сторону.

— Я должен вас зарегистрировать, — сказал старик. — Кто вы такой?

— Госсейн, — ответил Госсейн. — Гилберт Госсейн, проживающий в Кресс-Вилледж, Флорида, возраст — тридцать четыре года, рост — шесть футов один дюйм, вес — сто восемьдесят пять фунтов, особых примет не имеется.

Старик улыбнулся, и глаза его лукаво блеснули.

— Ну-ну, — сказал он. — Если внешность не обманчива, думаю, вы далеко пойдете. — Он помолчал, потом добавил: — Кстати, вы ничего не сказали о семейном положении.

Госсейн вздрогнул, подумав о своей умершей жене.

— Я холост, — тихо ответил он.

— Что ж, мистер Госсейн, по-моему, вы неглупый молодой человек. Хочу пожелать вам успеха и надеюсь. Игры покажут, что вы достойны Венеры.

— Спасибо, — сказал Госсейн.

Отходя от стола, он заметил, что Нордегг быстро подошел к старику и склонился над регистрационной книгой. Некоторое время они о чем-то горячо спорили, но вскоре распорядитель, невысокого роста улыбающийся человек, вышел на середину зала, поднял руку вверх, и все разговоры затихли.

— Леди и джентльмены, — объявил он. — Я считаю, пора начинать. У лиц заинтересованных было достаточно времени, чтобы присоединиться к нам. А следовательно, как только закончатся отводы, я предлагаю запереть двери и начать обсуждение.

— Для тех, — продолжал он, — кто участвует в Играх первый раз и не знает, что такое отвод, я объясню подробно. Все вы, естественно, должны будете повторить перед детектором лжи те данные о себе, согласно которым проводилась регистрация. Но прежде, если у вас возникли сомнения относительно друг друга, говорите прямо. Каждый из вас обладает правом дать отвод любому из присутствующих. Не стесняйтесь высказать малейшее подозрение, даже не имея никаких доказательств. Однако не забывайте, что группа встречается каждую неделю, и отвод можно дать на любом из последующих собраний. Итак, есть у кого-нибудь отводы?

— Да, — раздался громкий голос. — Я даю отвод человеку, который называет себя Гилберт Госсейн.

— А? — сказал Госсейн. Он резко повернулся и изумленно уставился на Нордегга.

Более пожилой мужчина окинул его твердым взглядом и обратился к распорядителю.

— Когда Госсейн вошел, — продолжал Нордегг, — он кивнул мне как знакомому, и я, естественно, решил посмотреть в книге регистрации его имя, думая, что вспомню, где мы встречались. К своему изумлению, я обнаружил, что он дал адрес в Кресс-Вилледж, Флорида, то есть там, где я живу. Леди и джентльмены, Кресс-Вилледж — маленький, но знаменитый городок, с населением всего в триста человек. Я владелец одного из трех магазинов, и знаю абсолютно всех не только в городе, но и окрестностях. Ни в Кросс-Вилледж, ни в его пригородах, человек по имени Гилберт Госсейн не проживает.

Шок, который Госсейн испытывал во время речи Нордегга, прошел почти сразу же, и осталось лишь ощущение, что над ним издеваются каким-то непонятным образом.

— По-моему, все это очень глупо, мистер Нордегг, — сказал он и, помолчав, добавил: — Ведь вас так зовут?

— Верно, — Нордегг кивнул. — Хотя я не понимаю, откуда вы могли узнать мое имя.

— Ваш магазин в Кресс-Вилледж, — продолжал настаивать Госсейн, — находится в конце ряда из девяти домов, на перекрестке четырех дорог.

— Нет никакого сомнения, — заявил Нордегг, — что вы тщательно изучили мой городок, либо лично, либо по фотографиям.

Госсейн подавил в себе раздражение, вызванное находчивыми ответами лавочника.

— Примерно в миле к западу от вашего магазина стоит небольшой, причудливой формы, домик, — сказал он.

— «Домик»! — фыркнул Нордегг. — Известный всему миру загородный дом семьи Харди!

— Девичья фамилия моей покойной жены была Харди, — сказал Госсейн. — Она умерла месяц тому назад. Патриция Харди. Может, теперь вы вспомните?

Он увидел толпу людей, напряженно ожидающих ответа, услышал, как Нордегг иронически рассмеялся.

— Что еще могу сказать, леди и джентльмены, судите сами. Он говорит, что Патриция Харди — его жена. Думаю, что все мы дышали бы о таком событии, как ее свадьба. Что же касается «покойной» Патриции Харди, или Патриции Госсейн, — тут он улыбнулся, — могу вас заверить, что видел се не далее как вчера утром, и она очень живо гарцевала на белом арабском скакуне.

Это уже не походило на издевательство. У Патриции не было даже лошади, тем более арабского скакуна. Жили они небогато, целый день работали на своей маленькой фруктовой ферме, а вечером упорно занимались, готовясь к Играм. Да и Кресс-Вилледж отнюдь не славился тем, что в нем находился загородный дом семьи Харди — ведь они были ничем не выдающимися людьми. Что все это могло значить?

Мысли мелькнули и пропали в его мозгу. Необычайно отчетливо он увидел, как окончить этот нелепый спор.

— Я могу лишь предложить, — сказал он, — повторить все, что говорил, перед детектором лжи. Уверен, что он тут же подтвердит мою правоту.

Но детектор лжи ответил:

— Нет, вы не Гилберт Госсейн и никогда не жили в Кресс-Вилледж. Вы… — Голос замолк. Электронные трубы аппарата неуверенно замигали.

— Ну же, — не вытерпел распорядитель. — Кто он?

Ответ последовал после долгой паузы.

— Мозг этого человека не содержит нужной информации. Он не знает своего настоящего имени. В нем чувствуется какая-то сила, но в данных обстоятельствах определить, кто он такой, не представляется возможным.

— И в данных обстоятельствах, — решительным тоном, не терпящим возражений, заявил распорядитель, — я могу лишь посоветовать вам как можно скорее обратиться к психиатру, мистер Госсейн. Естественно, здесь вы не останетесь.

Минутой позже Госсейн шел по коридору. Он ничего не видел вокруг, не помнил, как добрался до комнаты и набрал нужный номер. Прошло две минуты, прежде чем его соединили с Кресс-Вилледж. На экране появилась молодая женщина с довольно суровым выражением лица, но приятной наружности.

— Я — мисс Тричерз, секретарь мисс Патриции Харди во Флориде. О чем вы хотели поговорить с мисс Харди?

В первую секунду самое существование такой особы, как мисс Тричерз, ошеломило его. Но Госсейн быстро оправился от изумления.

— По личному вопросу, — твердо сказал он. — И мне необходимо поговорить с ней с глазу на глаз. Это очень важно. Пожалуйста, соедините меня как можно скорее.

Видимо, он говорил достаточно авторитетным тоном, потому что молодая женщина, секунду поколебавшись, ответила:

— Я не вправе выдавать подобной информации, но мисс Харди сейчас находится во дворце Машины. Попробуйте позвонить туда.

— Она здесь, в городе! — невольно вырвалось у Госсейна.

Он не помнил, как повесил трубку, но внезапно женское лицо исчезло с экрана. Видеофон отключился. Он остался наедине с одной-единственной мыслью, сверлившей мозг: «Патриция жива!»

Впрочем, ничего удивительного. Мозг, натренированный, способный воспринимать любую ситуацию реального мира, сразу же отметил, что детектор лжи не мог ошибиться. Сидя перед потухшим экраном, Госсейн почувствовал, что впал в какую-то прострацию. У него не возникло желания ни звонить во дворец, ни разговаривать со своей женой, ни видеть се. Конечно, это придется сделать завтра, но следующий день тоже казался удаленным далеко-далеко в пространстве-времени. Как сквозь сон, услышал он громкий стук в дверь и, встряхнувшись, встал с кресла. В коридоре стоял четыре человека, и один из них тут же произнес:

— Я — менеджер. Извините, но вам придется покинуть нашу гостиницу. Багаж можете оставить внизу. В течение месяца, пока не действуют законы, мы не можем позволить себе сдавать номера людям, на которых пало хоть малейшее подозрение.

Через двадцать минут Госсейн очутился на пустынной улице. Наступил вечер.

Глава 2

Пока еще окончательно не стемнело, он мог не бояться. Хулиганы, мародеры, карманники прятались по углам в ожидании наступления ночи. В глаза ему бросилась вывеска, которая периодически загоралась и гасла:

КОМНАТЫ ДЛЯ ЛИШЕННЫХ ЗАЩИТЫ

Ночь — 20 долларов.

Госсейн остановился в раздумье. Ему очень хотелось иметь крышу над головой, но, во-первых, денег хватило бы только на несколько дней, а во-вторых, — слишком уж мрачные истории ходили о подобного рода ночлежках. Предпочтительней рискнуть и провести ночь на свежем воздухе.

Он пошел дальше. Темнота сгущалась, один за другим зажигались автоматические фонари. Город Машины сверкал и переливался. Улица, по которой он шел, тянулась на многие мили, и фонари, как часовые, стояли по обе стороны, уходя вдаль и сливаясь в одно слепящее пятно на горизонте. Внезапно его охватило отчаяние.

Совершенно очевидно, он страдал определенного рода амнезией, и теперь необходимо проанализировать происшедшее во всех его аспектах. Только таким образом удастся избавится от ненужных эмоций, а, следовательно, и от своего теперешнего состояния. Госсейн пытался представить себя с точки зрения нуль-А концепций, как нечто целое: тело, мозг; амнезия — в этот самый день и час, в этом самом месте.

Тысячи часов тренировок не пропали даром. Ведь за ними стоял не-Аристотелев способ самого широкого охвата действительности, уникальное достижение людей двадцатого века, которое через четыреста лет стало динамичной философией человеческой расы. «Карта — не территория… Слово — не сама вещь…» Уверенность в том, что он был женат, не давала оснований считать это фактом. Галлюцинациям, которые подсознание передавало нервной системе, следовало противопоставить здравый смысл.

Как всегда, он почувствовал облегчение. Все сомнения и страхи ушли, как вода в решето. Ложная печаль, ложная потому, что кто-то специально смутил ею его мозг, — исчезла. Он был свободен.

Продолжая идти вперед, Госсейн настороженно глядел по сторонам, на сгущавшиеся перед дверями домов тени. У перекрестков он был особо внимателен, все время держа руку на рукоятке пистолета. Но несмотря на все предосторожности, он так и не увидел девушки, выбежавшей с боковой улицы и столкнувшейся с ним, так что оба они чуть не упали.

Неожиданное происшествие не помешало Госсейну принять меры предосторожности. Левой рукой он крепко обхватил девушку за плечи, правой выхватил пистолет, одновременно стараясь удержаться на ногах и сохранить равновесие. Потом он выпрямился и, не давая ей опомниться, потащил за собой к проему дверей, подальше от света. Уже у самого входа она попыталась вырваться из его объятий и застонала. Не выпуская пистолета, Госсейн поднял правую руку и зажал ей рот.

— Шшш! — прошептал он. — Я не причиню вам вреда.

Она тут же перестала сопротивляться. И замолчала. Он опустил руку, и, задыхаясь, она произнесла:

— За мной гнались. Двое. Наверное, увидели вас и убежали.

Госсейн задумался. Любое событие, совершающееся в пространстве-времени, зависит от множества неизвестных и непредвиденных факторов. Молодая женщина, отличная от всех других молодых женщин Вселенной, в ужасе выбежала из боковой улицы. Этот ужас мог быть реальным или наигранным. Мозг Госсейна откинул вариант, ничем ему не грозящий, и принялся исследовать вероятность того, что ее появление — ловушка. Он представил себе, как группа из нескольких человек, не решающихся на открытый грабеж, ждет его за углом, чтобы получить свою долю добычи в лишившимся охраны порядка городе. Он думал о девушку лишь с чувством холодного подозрения. Ведь если она была такой беззащитной, как она очутилась одна на улице ночью?

— Я лишена защиты, — сказала она хриплым голосом в ответ на его прямой вопрос. — Неделю назад меня уволили, потому что я отказалась принимать ухаживания босса. И с деньгами туго. Мне нечем даже заплатить за квартиру, и сегодня утром хозяйка выгнала меня из комнаты.

Госсейн промолчал. Ее объяснение выглядело настолько жалким и смехотворным, что ему стало неловко. Но через секунду его уверенность поколебалась. Ведь с ним самим произошла куда более неправдоподобная история. Прежде чем принять за основу ту вероятность, что она все-таки говорит правду, и действовать соответственно, он все же спросил:

— Разве вам некуда пойти?

— Нет, — сказала она.

Значит, теперь ему придется нести за нее ответственность на протяжении всех Игр. Она не сопротивлялась, когда он взял ее за руку и, осторожно обогнув угол дома, вывел на дорогу.

— Мы пойдем по центральной белой линии, — сказал он. — Так лучше видны перекрестки. — Опасность грозила им повсюду, но он решил не пугать се понапрасну. — Послушайте, — озабоченно продолжал он, — вы можете меня не бояться. Я тоже попал в переделку, но я — человек честный. Давайте считать, что оба мы находимся в затруднительном положении, и самая главная задача сейчас — найти место для ночлега.

Девушка издала какой-то звук. Госсейну показалось, что она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться, но когда он резко повернулся, голова ее была опущена, так что он ни в чем не может быть уверен. Через мгновение она посмотрела на него, и только сейчас ему впервые представилась возможность внимательно изучить ее лицо. Она была молодой и загорелой, с чуть впалыми щеками и большими черными глазами. Следы не совсем умело наложенной косметики только портили ее красоту. Непохоже, что в последнее время ей приходилось над чем-нибудь смеяться. Подозрения Госсейна развеялись, и он вновь осознал всю тяжесть ответственности, которая легла на его плечи, — ведь он теперь стал единственным защитником молодой девушки, о которой абсолютно ничего не знал.

Они подошли к заброшенной неосвещенной стоянке автомобилей, и Госсейн остановился, задумавшись. Вокруг рос редкий кустарник — идеальное убежище честному человеку и его молодой спутнице, если только пробраться туда незаметно, по боковой аллее, ведущей между двумя зданиями.

Примерно через десять минут им удалось обнаружить небольшую полянку, покрытую травой и окруженную со всех сторон колючим кустарником.

— Мы будем спать здесь, — прошептал Госсейн.

Девушка тут же опустилась на землю. И вновь ее бессловесная покорность натолкнула Госсейна на размышления. Нахмурившись, он прилег на траву.

Ночь стояла безлунная, и прошло много времени, прежде чем Госсейн смог различить ее туманную фигуру в отраженном свете далекого уличного фонаря. Она сидела футах в пяти от него, даже не шелохнувшись, не поменяв позы, — девушка, которая являлась для Госсейна фактором таким же неизвестным, как и он сам. Его мысли прервал тихий и мягкий голос.

— Меня зовут Тереза Кларк. А вас?

«Действительно, как же меня зовут?» — подумал Госсейн, но не успел ответить, так как она вновь заговорила:

— Вы собираетесь принять участие в Играх?

— Да, — сказал Госсейн, мгновение поколебавшись. Ведь это ему следовало расспрашивать ее, а не наоборот. — А вы?

— Не говорите глупостей. — В голосе девушки прозвучала горечь. — Я даже не знаю, что такое нуль-А.

Госсейн промолчал. Он почувствовал себя неловко при виде такого самоуничижения. И внезапно характер Терезы Кларк прояснился: больное воображение и эгоизм, в результате которых она всегда будет довольна собой. Со стороны шоссе послышался шум мотора, и это избавило Госсейна от необходимости продолжать разговор. Вслед за первой машиной с бешеной скоростью промчались еще несколько. Заскрипели тормоза, взвизгнули шины на повороте. И вновь наступила тишина. Но далекий шум большого города, на который он раньше не обращал внимания, казалось, окружал его со всех сторон.

Приятный говорок девушки заглушал шум, но в ее голосе прозвучала такая жалость к самой себе, что ему стало неприятно.

— И вообще, для чего нужны Игры? Я еще понимаю тех, кто остается на Земле. Отхватывают приличную работенку, неплохо устраиваются. Но ведь каждый год тысячи людей получают право отправиться на Венеру. Что они там делают?

Госсейн не счел нужным вдаваться в объяснения.

— Лично я, — ответил он, — вполне удовлетворюсь местом президента.

Девушка рассмеялась.

— Вам придется изрядно попотеть, — сказала она, — чтобы занять пост Харди.

Госсейн резко выпрямился и сел.

— Кого?!

— Майкла Харди, президента Земли.

Госсейн медленно прилег на траву. Теперь понятно, что имели в виду Нордегг да и все остальные в гостинице. Неудивительно, что его рассказ показался им бредом сумасшедшего. Президент Харди, летняя резиденция в Кресс-Вилледж — информация, заложенная в его мозгу, была ложной от начала до конца.

Но кому это понадобилось? Харди?

— Вы не могли бы помочь мне, — прервала его размышления Тереза Кларк, — выиграть хоть какую-нибудь, самую пустяковую работу?

— Что-что? — Госсейн уставился на нее сквозь темноту. Изумление его быстро прошло, уступив место чувству жалости. — Вряд ли, — ответил он. — Чтобы принять участие в Играх, требуются обширные знании и умение, которые даются лишь долгими тренировками. И лишь единицы, способные на полную отдачу всех своих умственных и душевных сил, выдерживают испытания последних пятнадцати дней.

— Меня не интересуют последние пятнадцать дней. Говорят, уже через неделю можно неплохо устроиться. Верно?

— Самая низкооплачиваемая работа, если вы, конечно, собираетесь получить ее как участница Игр, приносит десять тысяч в год. Насколько я понимаю, конкурентов более чем достаточно.

— Я способная, — заявила Тереза Кларк. — И у меня безысходное положение. Значит, я смогу.

Госсейн сильно в этом сомневался, но ему вновь стало жалко ее.

— Если хотите, — сказал он, — я попытаюсь вкратце рассказать, что к чему.

Он замолчал, и она быстро проговорила:

— Да, да, пожалуйста.

Госсейн вздохнул. Он понимал, насколько бессмысленно пытаться объяснить ей что-нибудь, но делать было нечего.

— Человеческий мозг, — нехотя начал он, — в грубом приближении можно разделить на две основные части: кору и таламус. Кора является центром распознавания, таламус — центром эмоциональных реакций нервной системы… Кстати, вы были в институте Семантики?

— О, как там красиво, — заявила Тереза Кларк. — И сколько драгоценных камней, серебра, золота.

Госсейн прикусил губу.

— Я говорю о другом. На одной из стен изображен рассказ в картинках. Видели?

— Не помню. — Она казалось, поняла, что он остался ею недоволен. — Но зато я видела бородача — как там его? — в общем, директора.

— Лавуазье? — Госсейн нахмурился. — Мне казалось, он погиб несколько лет назад в автомобильной катастрофе. Когда это было?

— В прошлом году. Он сидел в кресле на колесах.

Госсейн задумался. На какое-то мгновение он решил, что память вновь отказала ему. Однако странно. Зачем неизвестному, экспериментировавшему с его мозгом, скрывать, что почти легендарный Лавуазье все еще жив? После некоторых колебаний он продолжал:

— Кора головного мозга, как и таламус, потенциально обладают необычайными возможностями, которые необходимо правильно реализовать. Самым главным является координация их действий, ведущая впоследствии к полной интеграции, и если этого не происходит — личность человека нельзя считать полноценной. С другой стороны, как только интеграция осуществлена, нервная система в состоянии выдержать практически любой шок.

Госсейн умолк, вспомнив о событиях минувшего дня.

— Что с вами? — быстро спросила девушка.

— Ничего, — проворчал он. — Продолжим разговор утром.

Внезапно он почувствовал, как сильно устал. Но прежде чем сон навалился на него, на память почему-то пришли слова детектора лжи: «В нем чувствуется какая-то необычайная сила».

Когда он проснулся, солнце сияло на небе. Терезы Кларк и след простыл.

Госсейн убедился в этом, тщательно обыскав все кусты. Затем он вышел на шоссе и посмотрел по сторонам.

Улица была забита движущимся транспортом, по тротуару весело спешили ярко разодетые мужчины и женщины. Казалось, сам воздух звенел шумом моторов, звуками голосов, ревом машин. Волнующее зрелище. Внезапно Госсейн понял, что теперь он совершенно свободен, а отсутствие девушки только доказывало, что ее появление отнюдь не очередной этап какого-то фантастического плана, в результате которого его для начала полностью лишили памяти. Он почувствовал облегчение при мысли о том, что ему не придется больше о ней заботиться.

Знакомое лицо мелькнуло в человеческой толпе, скользившей мимо. Тереза Кларк, с двумя коричневыми пакетами в руках, окликнула его.

— А вот и завтрак, — сказала она. — Я решила, что лучше позавтракать на травке с муравьями, чем в битком набитом ресторане.

Они молча принялись за еду. Госсейн заметил, что упаковка была магазинной, на вынос. Витаминизированный апельсиновый сок, каша со сметаной в отдельной пластиковой упаковке, тосты с горячими почками, кофе со сливками.

Примерно долларов пять, прикинул он. Не слишком ли роскошно для парочки, которой тридцать дней придется ограничивать себя во всем, лишь бы дотянуть до окончания Игр? И кроме того, девушка, у которой имелось в кармане пять долларов, спокойно могла заплатить хозяйке еще за одну ночь. Более того, она, видимо, неплохо зарабатывала, если не нуждаясь купила такой завтрак. Чуть нахмурившись, он неожиданно спросил:

— Кстати, как зовут вашего босса?

— Что? — Тереза Кларк закончила жевать тост с почками и теперь рылась в сумочке. Услышав вопрос, она вздрогнула и недоуменно посмотрела на него. Затем лицо ее прояснилось. — А, вы о нем! — сказала она.

— Да, — требовательно сказал Госсейн. — Как его зовут?

Самообладание полностью вернулось к ней.

— Я не хочу вспоминать об этом, — заявила Тереза Кларк и тут же переменила тему разговора. — Чтобы выдержать первое испытание, мне много придется выучить?

Госсейн помедлил, не зная, стоит ли ему настаивать на ответе. В конце концов он решил, что спешить некуда.

— Нет, — сказал он. — К счастью, первый день Игр — предварительный. Нужно лишь зарегистрироваться, получить назначение я одну из кабинок и ответить на вопросы. Я изучал историю Игр за последние двадцать лет — более ранние сведения Машина не выдает — и обратил внимания, что сначала вас просто просят определить, что такое нуль-А, нуль-Н, нуль-Е.

— Независимо от того, осознаете вы или нет, невозможно жить на Земле и не иметь хотя бы общих представлений о нуль-А концепциях: ведь они развиваются в нашем сознании уже несколько сотен лет. Людям свойственно забывать определения и формулировки, — добавил он, — но если вы действительно хотите…

— Конечно, хочу, — ответила девушка.

Она вытащила из сумочки портсигар.

— Покурим?

Золото блеснуло на солнце. Бриллианты, изумруды, рубины переливались разноцветным пламенем на поверхности. Сигарета, автоматически прикуренная внутри, наполовину выскочила из отверстия. Драгоценности, конечно, могли быть из пластика, металл — подделкой, но портсигар был явно не серийным и выглядел слишком натурально. Госсейн определил его стоимость примерно в двадцать пять тысяч долларов.

— Нет, спасибо, — оправившись от изумления, ответил он. — Яне курю.

— Это — особый сорт, — продолжала настаивать девушка. — Они очень мягкие.

Госсейн покачал головой, и, пожав плечами, она вынула зажженную сигарету, с наслаждением затянулась и кинула портсигар обратно в сумочку. Видимо, ей даже в голову не пришло, что такая безделушка может произвести впечатление.

— Давайте заниматься, — сказала она. — Когда вы мне все объясните, можно будет расстаться до вечера, а потом опять встретимся здесь. Договорились?

Манера поведения Терезы Кларк раздражала, и Госсейн никак не мог привыкнуть к ее бесцеремонности. Теперь он уже почти не сомневался, что она появилась неспроста и, возможно, имела прямое отношение к неизвестному, поставившему непонятный эксперимент с его мозгом. Он не мог позволить ей исчезнуть.

— Хорошо, — сказал он. — Не будем терять времени.

Глава 3

Когда Тереза Кларк вышла из автомобиля, Госсейн подал ей руку. Они быстро прошли аллею, по обеим сторонам которой высились деревья, затем арку массивных ворот, и только тогда увидели Машину. Девушка продолжала идти, не замедляя шага, но Госсейн остановился.

Машина находилась в самом конце широкого проспекта. Большую часть площадки на вершине горы занимали цветущие сады, и надо было пройти примерно с полмили, чтобы оказаться перед сверкающим великолепием металлического шпиля, на вершине которого атомным светом сверкала звезда, затмевающая собой полуденное солнце.

Это зрелище ошеломило Госсейна. Внезапно он необычайно ясно понял, что Машина откажется сделать его участником Игр, если он не сможет назвать своего настоящего имени. Он почувствовал себя маленьким, никому не нужным. Краешком глаза он заметил, что Тереза Кларк остановилась и смотрит на него.

— Вы, наверное, первый раз видите Машину вблизи? — участливо спросила она. — Страшно, да?

В голосе ее прозвучали высокомерные, слегка пренебрежительные нотки, и Госсейн не смог сдержать улыбки. «Ох уж эти городские всезнайки!» — подумал он. Даже настроение у него несколько улучшилось, и, взяв ее под руку, он зашагал вперед. Постепенно к нему начала возвращаться былая уверенность в себе. В конце концов, он ни в чем не виноват, ведь детектор лжи в отеле тоже сказал, что Госсейн не специально назвал вымышленное имя.

По мере продвижения вперед толпа людей становилась все больше, а огромные размеры Машины все очевиднее. У самого ее основания ярус за ярусом располагались отдельные комнаты для испытуемых. Весь первый этаж внутри тоже состоял из подобного рода помещений и ведущих к ним коридоров. Широкие клетки лестниц снаружи вели на второй, третий и четвертый этажи и опускались еще на три этажа вниз.

— Боюсь, у меня ничего не выйдет, — сказала Тереза Кларк. — Все эти люди вокруг кажутся мне такими умными!

Госсейн рассмеялся, посмотрев на выражение ее лица, но ничего не ответил. Он ни на секунду на сомневался, что выдержит испытания в течение всех тридцати дней. Сейчас его волновала лишь мысль о том, что его вообще могут не допустить до экзаменов.

Далекая и неприступная Машина возвышалась над человеческими существами, стремящимися показать всю полноту своих знаний. Ни одни из ныне живущих на Земле людей не знал, где именно расположен ее электронно-магнитный мозг. Как и многие другие, Госсейн тоже задумывался над проблемой, стоявшей в свое время перед учеными и архитекторами. Впрочем, это не имело никакого значения. Самозаменяющая необходимые блоки, осознающая свое существование и цель. Машина была полностью неподкупна и теоретически способна предотвратить любое нападение.

«Чудовище!» — кричали слишком эмоционально настроенные, когда Машина только строилась. «Нет, — отвечали ее создатели, — механический мозг, творчески мыслящий, обладающий возможностями развития в любом разумном направлении». И в течение трехсот лет люди привыкли к тому, что Машина безошибочно определяет человека, способного по своим моральным качествам быть президентом Земли.

Госсейн прислушался к разговору между мужчиной и женщиной, которые шли рядом.

— Меня только пугает, — говорила женщина, — что целый месяц в городе не будет охраны порядка.

— Ты просто не понимаешь, — отвечал мужчина. — На Венере вообще не существует полиции, в ней нет необходимости. Если мы окажемся достойными, то будем жить на этой планете, где каждый человек разумен в самом высоком смысле этого слова. Заодно станет ясно, какого прогресса достигли мы здесь, на Земле. Могу тебя уверить, что большие перемены произошли даже в течение моей жизни. Не бойся, все будет хорошо.

— Наверное, нам придется расстаться, — сказала Тереза Кларк. — Всем на букву «К» надо спуститься на второй подземный этаж, а «Г» — на первый. Встретимся вечером на той же стоянке, не возражаете?

— Конечно, нет.

Госсейн подождал, пока она исчезла за поворотом, затем отправился следом. Он увидел, как она спустилась вниз, быстро прошла по коридору к лестнице, ведущей на выход, и взбежала по ступенькам. Когда он протолкался сквозь толпу людей и вновь очутился на улице, ее нигде не было видно. Задумавшись, Госсейн вернулся назад. Он с самого начала учитывал ту вероятность, что она не рискнет пойти на экзамен, и поэтому стал следить за ней, но то, что его подозрения оправдались, было неприятно. Проблема Терезы Кларк становилась все сложней.

Волнуясь сильнее, чем ожидал, Госсейн вошел в свободную кабинку сектора «Г». Раздался щелчок автоматически закрываемой двери, и в ту же секунду голос Машины бесстрастно произнес:

— Ваше имя?

Госсейн забыл о существовании Терезы Кларк. Наступил кризис.

В кабинке стояло комфортабельное вертящееся кресло и стол с ящиками, а над ним — прозрачная пластиковая панель в стене, в которой перемигивались желтым и красным электронные трубки. Громкоговоритель, тоже из прозрачного пластика, находился в центре панели.

— Ваше имя? — повторил голос. — И пожалуйста, отвечая, положите руки на подлокотники кресла.

— Гилберт Госсейн, — тихо ответил Госсейн.

Наступило молчание. Вишнево-красные трубки неуверенно замигали.

— На первое время, — все тем же бесстрастным тоном произнесла Машина, — я принимаю это имя.

Госсейн перевел дыхание. Он почувствовал, что стоит на пороге великого открытия, и от возбуждения ему стало жарко.

— Вам известно, кто я такой на самом деле? — спросил он.

Машина ведет разговор не только с ним одним, но одновременно с десятками тысяч людей, сидящими каждый в своей кабинке.

— Ваш мозг не содержит нужной информации? — услышал он. — Вы готовы отвечать?

— Н-но…

— Оставим этот разговор! — голос стал строже, потом смягчился. — Письменные принадлежности в одном из ящиков стола. Не торопитесь. Раньше чем через тридцать минут дверь кабинки все равно не откроется. Желаю удачи.

Вопросы были именно те, которые Госсейн ожидал: «Что такое не-Аристотелевы концепции?», «Что такое не-Ньютоновы концепции?», «Что такое не-Евклидовы концепции?».

Экзамен был не так прост, как могло показаться с первого взгляда, ведь ему предстояло не детально сформулировать определения, а показать свое понимание множественного значения слова, и при этом отметить, что каждый ответ, в свою очередь, не является однозначным. Госсейн начал с того, что всюду проставил привычные общепринятые сокращения: нуль-А, нуль-Н, нуль-Е. Он кончил писать минут через двадцать и в ожидании откинулся на спинку кресла.

— В данный момент других вопросов не имеется, — сказала Машина.

Это, видимо, должно было означать, что их разговор еще не закончен, и, действительно, к концу двадцать пятой минуты из громкоговорителя вновь послышался голос:

— Не удивляйтесь, пожалуйста, что первое испытание показалось вам столь несложным. Помните, никто не ставит перед собой задачи провалить как можно большее количество испытуемых. Наша общая цель — гармоничное развитие личности, умение правильно использовать имеющуюся в человеке сложную нервную систему. Это может быть осуществлено только в том случае, если каждый гражданин Земли выдержит тридцатидневные Игры. Что же касается сегодняшнего дня, не сдавшие экзамена уже оповещены. Им придется ждать будущего года. Желаю все остальным — к счастью, их более девяноста девяти процентов — успеха завтра.

Госсейн вложил исписанные листки в раскрывшуюся щель. Телевизионное устройство произвело быструю сверку и подтвердило правильность ответа. Через несколько минут экзамен будет держать другая группа из двадцати пяти тысяч участников.

— Вы хотели о чем-то спросить меня, Гилберт Госсейн? — произнесла Машина.

Госсейн вздрогнул.

— Да. Почти все мои представления являются ложными. Это было сделано с какой-то определенной целью?

— Безусловно.

— Кем?

— Ваш мозг не содержит нужной информации.

— Тогда откуда вы знаете?

— Полученные данные позволяют прийти лишь к одному логичному выводу. Тот факт, что ваши иллюзии имели прямое отношение к Патриции Харди, говорит о многом.

Госсейн заколебался, потом все же высказал мысль, пришедшую ему в голову.

— Многие душевнобольные были убеждены, что олицетворяют собой какие-нибудь известные личности: Я — Цезарь, Я — Наполеон, Я — Тарг, Я — муж дочери президента Земли. Относится ли моя уверенность к той же категории?

— Конечно, нет. Самое сильное убеждение может быть внушено с помощью гипноза. Например, ваше. Именно поэтому вы относительно легко избавились от чувства горя, когда поняли, что Патриция жива. Однако последствия нервного шока еще не устранены полностью. — Наступило непродолжительное молчание, потом Машина вновь заговорила, и в ее голосе неожиданно проскользнули нотки грусти. — Я — всего лишь неподвижный мозг, и не совсем ясно представляю себе, что происходит в дальних уголках нашей планеты. Вы будете удивлены и разочарованы, но я могу лишь гадать, какие планы вынашивают те или иные люди.

— Но хоть что-нибудь вам известно? — спросил Госсейн.

— Вы играете большую роль в осуществлении этих планов, но не знаю, какую именно. Я советую вам обратиться к психиатру и сфотографировать кору головного мозга, иначе я не могу вынести никакого определения. Больше мне нечего вам сказать. До свидания, до завтра.

Раздался щелчок, и дверь автоматически открылась. Госсейн вышел в коридор, помедлил, потом направился к выходу, пробираясь сквозь толпу людей.

Он оказался на мощеном бульваре. К северу, примерно в четверти мили, в геометрическом порядке стояли здания, а дальше — дворец Президента, окруженный деревьями и клумбами цветов.

Он был невысок, и зеленый фон очень красиво оттенял его благородные архитектурные линии. Но Госсейну было не до того. Мозг его рассчитывал, обдумывал, сопоставлял факты. Там жили президент Харди и его дочь Патриция, и их причастность к происходящему не вызывала сомнений. Но для чего внушать ему, что он женат на покойнице? Это казалось бессмысленным. Не подвернись Нордегг, все равно любой детектор лжи в отеле тут же вывел бы его на чистую воду.

Госсейн повернулся и пошел обратно в город. Он перекусят в небольшом ресторанчике у реки, попросил принести телефонный справочник и принялся листать пожелтевшие страницы. Он знал имя нужного ему человека и наткнулся на него почти сразу же.

ЭНРАЙТ, ДЭВИД ЛЕСТЕР, психолог

709 Дом Искусства Медицины

Энрайт написал насколько книг, которые рекомендовались для прочтения каждому желающему выдержать более чем десятидневное испытание Игр. Читать их было одним насаждением, и Госсейн тут же вспомнил ясность мысли, внимательное отношение к слову, широту интеллекта автора и то понимание неразрывной связи, полного единения тела и мозга, которые сквозили в каждой строчке.

Захлопнув справочник, Госсейн вышел на улицу. Он чувствовал себя легко и спокойно. В нем пробудилась надежда. Он не забыл книг Энрайта, а, значит, в амнезии не было ничего страшного. Знаменитый врач вылечит его в два счета.

— Доктор Энрайт принимает только по предварительной записи, — объявил секретарь в приемной. — Приходите через три дня, в 14:00. Я могу выделить вам один час, однако вы должны заранее оплатить счет в двадцать пять долларов.

Госсейн отсчитал деньги, взял расписку и ушел. Он не огорчился: к хорошему врачу все еще трудно было попасть, так как больное человечество только-только начинало постигать мир нуль-А концепции.

Вновь очутившись на улице, он с любопытством посмотрел на один из самых мощных автомобилей, который ему когда-либо доводилось видеть. Сверкая в лучах послеполуденного солнца, огромная машина пронеслась мимо и остановилась футах в ста от поребрика. Человек в ливрее, сидевший рядом с шофером, быстро выскочил на панель и открыл заднюю дверцу.

Из автомобиля вышла Тереза Кларк. Темное вечернее платье почти не худило ее, но лицо казалось чуть полнее и не таким загорелым. Тереза Кларк! Имя, потерявшее всякий смысл на фоне сверкающего великолепия.

— Кто это? — спросил Госсейн стоявшего рядом мужчину, заранее зная, какой последует ответ.

Тот посмотрел на него, удивленно приподняв брови.

— Патриция Харди, дочь президента. Насколько я понимаю, полная неврастеничка. Посмотрите на ее машину в форме огромного бриллианта…

Госсейн отвернулся, перестав слушать. Он совсем не хотел быть узнанным, пока не решит, как вести себя дальше. Нелепо было предполагать, что ночью она опять придет на заброшенную стоянку к совершенно незнакомому ей человеку.

Но она пришла.

Госсейн спрятался в тени, задумчиво глядя на туманную фигуру девушки. Он выбрал удачное место. Она стояла к нему спиной и даже не подозревала о его присутствии. Он допускал мысль, что попал в ловушку, хотя заранее тщательно исследовал весь квартал и не обнаружил ничего подозрительного. Но он рискнул, не колеблясь ни секунды. Эта девушка была единственной ниточкой к тайне, которую он сам не мог разгадать, Госсейн с любопытством наблюдал за ней, насколько позволяла сгущающаяся темнота.

Вначале она сидела, подоткнув под себя правую ногу. В течение десяти минут она переменила позу пять раз. Дважды она привставала на месте, чертила на траве пальцем какие-то фигуры и одни раз вынула портсигар, но тут же бросила его назад в сумочку, так и не закурив. Время от времени она покачивала головой, как бы споря сама с собой, пожимала плечами и складывала руки на груди, вздрагивая от холода; три раза она явственно вздохнула и примерно минуту сидела, не шевелясь.

Прошлой ночью Тереза Кларк так не нервничала. Вернее, совсем не нервничала, если не считать того эпизода, когда она прикинулась испуганной преследующими ее бандитами. Ожидание, решил Госсейн. Она привыкла находиться в обществе и управлять людьми, а оставшись в одиночестве, просто потеряла терпение.

Что сказал о ней мужчина сегодня утром? Неврастеничка. Да, вне всякого сомнения. Кроме того, в детстве она явно не получила нуль-А воспитания, необходимого для развития определенных умственных навыков. Почему это могло произойти в семье такого цельного и просвещенного человека, как президент Харди, оставалось для Госсейна загадкой. Но как бы то ни было, таламус полностью контролировал ее поступки. Он бы не удивился, узнав, что у нее бывают нервные срывы.

Стало совсем темно, но он продолжал наблюдать за ней. Через десять минут она встала, потянулась, потом вновь уселась на землю. Сняв туфли и повернувшись на бок, она легла на траву лицом к Госсейну. И увидела его.

— Все в порядке, — мягко заверил ее Госсейн. — Это я. Вы, наверное, услышали мои шаги.

Он говорил, не думая, лишь бы успокоить девушку, которая вздрогнула от неожиданности и подскочила на месте.

— Вы меня напугали, — сказала она.

Но голос ее был спокоен и тих, и он вновь подумал о том, насколько четко таламус контролирует ее эмоции. Он опустился рядом с ней на траву, вдыхая в себя ароматы ночи. Вторые сутки Игр! Трудно поверить. Издалека до него доносился городской шум: тихий, слабый, ничем не угрожающий. Куда же подевались грабители и воры? Может быть, годы и общая образовательная система уменьшили их число и от бандитов остались лишь страшные легенды да несколько изгоев, которые грабили ночами беспомощных людей? Да нет, вряд ли. Преступников, конечно, стало меньше, и когда-нибудь они вообще исчезнут, но мозг оставшихся пока что приспосабливается к структуре изменяющейся вокруг Вселенной. И где-то строили планы насилия и приводили их в исполнение. Где-то? Может быть, здесь.

Госсейн посмотрел на девушку. Затем мягко заговорил. Он описал ей свое положение, рассказал, как его выгнали из гостиницы, об амнезии, ложной памяти, нелепой уверенности в том, что был женат на Патриции Харди. «А затем, — более резко добавит он, — выяснилось, что она не только жива, но к тому же еще и дочь президента».

— Правда ли, — спросила Патриция, — что все психологи, к одному из которых вы собираетесь обратиться, выдержали испытания Игр, отправились на Венеру, а потом вернулись практиковать обратно на Землю? И что кроме них никто другой не может быть психиатром или врачом смежной профессии?

Госсейн никогда не задумывался об этом.

— А ведь верно, — ответил он. — Учиться, конечно, может каждый, но…

Внезапно он почувствовал неистребимое желание как можно скорее попасть на прием к доктору Энрайту. Как много нового сможет он узнать! И тут же понял, что ему следует быть крайне осторожным, ведь совершенно непонятно, почему она, никак не отреагировав на его рассказ, вдруг задала совершенно неуместный вопрос. Выражение ее лица невозможно было разглядеть в темноте.

— Вы хотите сказать, что даже не подозреваете, кто вы такой на самом деле? — вновь прозвучал ее голос. — И не помните, как очутились в отеле?

— Я знаю, что ехал в автобусе из Кресс-Вилледж до аэропорта в Ноледи, — сказал Госсейн. — И совершенно отчетливо помню себя на борту самолета.

— Вас там чем-нибудь кормили?

Госсейн задумался. Мир, в который он сейчас пытался проникнуть, был вымышленным, не существовал более, канул в прошлое. Но хоть память — понятие абстрактное, она тесно связана с конкретными физическими действиями, и если они не производились, вывод ясен: он не завтракал и не обедал, пока не очутился в городе.

— И вы действительно не представляете себе, в чем дело? — продолжала говорить девушка. — У вас нет ни цели, ни планов. Вы просто живете, сами не зная зачем?

— Да, — ответил Госсейн.

И стал ждать.

Молчание было долгим. Слишком долгим. И нарушила его не девушка. Кто-то навалился на него, прижимая к траве. Туманные фигуры появились из-за кустов. Ему удалось вскочить на ноги, откинуть первого из нападавших в сторону. Ужас, сдавивший горло, заставил бороться даже тогда, когда множество рук держало его с такой силой, что всякое сопротивление казалось бессмысленным.

— Порядок, — произнес мужской голос. — Сажайте их в машины и поехали отсюда.

Его кинули на заднее сиденье просторного седана, и Госсейн успел подумать, появились ли они в ответ на сигнал девушки? Или он стал жертвой обычных бандитов?

Автомобиль резко рванулся вперед, и временно это потеряло для него всякое значение.

Глава 4

Автомобили мчались по пустым улицам: два впереди, три — сзади. В одном из них была Патриция Харди, но как он ни старался, ему не удалось увидеть ее сквозь ветровое стекло или зеркальце заднего обзора. Впрочем, сейчас это не имело значения. Присматриваясь к своим похитителям, он все больше убеждался, что они не простые бандиты.

Он задал вопрос человеку, сидящему справа. Ответа не последовало. Он повернулся налево. Прежде, чем Госсейн успел произнести хоть слово, мужчина сказал:

— Нам запрещено разговаривать с вами.

«Запрещено!» Значит, еще ничего не потеряно. Госсейн облегченно откинулся на спинку сиденья. Через некоторое время они резко свернули в тоннель и минут пять неслись с бешеной скоростью, включив фары. Неожиданно впереди забрезжил свет, и мягко выкатившись в полукруглый, закрытый со всех сторон двор, машины замедлили ход, останавливаясь у больших дверей.

Захлопали дверцы. Госсейн увидел девушку, выбравшуюся из головного автомобиля и направившуюся к нему.

— Чтобы все стало ясно, — сказала она, — меня зовут Патриция Харди.

— Да, — ответил Госсейн. — Я видел вас сегодня утром.

Глаза ее расширились.

— Глупец! — воскликнула она. — Зачем же вы пришли?

— Я должен знать, кто я такой на самом деле.

Видимо, в голосе его прозвучало отчаяние, потому что тон Патриции смягчился.

— Бедный дурачок, — сказала она. — Ведь именно сейчас они готовятся к решительному шагу, и все отели полны соглядатаев и шпионов. То, что сказал о вас детектор лжи, было доложено в ту же секунду. А они просто не могут позволить себе рисковать. — Она замолчала, потом, поколебавшись, добавила: — Вам остается лишь надеяться, что Торсон вами не заинтересуется. Мой отец пытается убедить его произвести тщательное обследование, но пока безрезультатно.

Бросив на него быстрый взгляд, она пробормотала «Простите меня» и, резко повернувшись, направилась к двери, открывшейся при прикосновении ее руки. На какое-то мгновение он увидел ярко освещенную гостиную. Прошло минут десять. Затем из входа напротив вышел огромного роста мужчина с ястребиным носом. Остановившись рядом с Госсейном, он иронически улыбнулся.

— Значит, вот кто представляет для нас грозную опасность? — сказал он.

Не обращая внимания на оскорбительный тон, Госсейн внимательно посмотрел на стоящего перед ним гиганта, и внезапно до него дошел смысл сказанного. Он был уверен, что его попросят выйти из машины. Теперь же, откинувшись на сиденье, он задумался над услышанным: его считала опасным! С какой стати? Гилберт Госсейн прошел курс нуль-А обучения, но деятельность его мозга была нарушена амнезией. Даже если он выдержит тридцатидневное испытание Игр, то отправится на Венеру в числе тысячи точно таких же людей. Чем он отличается от них?

— Ах, молчание, — протянул мужчина с ястребиным носом. — Насколько я понимаю, нуль-А пауза. В любой момент мы можем ждать, что кора вашего головного мозга начнет контролировать затруднительное положение, в котором вы очутились, и из ваших уст польются умные речи.

Госсейн с любопытством посмотрел на него. Ироническая усмешка почти исчезла, выражение лица было не таким жестоким, поза — расслаблена.

— Я могу лишь предположить, — сказал Госсейн с жалостью в голосе, — что вы провалились на Играх по всем показателям и поэтому смеетесь над ними. Бедняжка!

Гигант рассмеялся.

— Пойдемте, — сказал он. — Вас ждет сюрприз. Кстати, меня зовут Торсон, Джим Торсон. Я не боюсь представиться, ведь у вас нет ни одного шанса рассказать кому-нибудь о нашей встрече.

— Торсон! — как эхо повторил Госсейн.

Повинуясь жесту, он молча выбрался из машины и прошел в резную дверь здания, где жили президент Харди и его дочь Патриция.

Самым серьезным образом он начал обдумывать возможность побега. Только не сейчас. Еще рано. Даже странно, что узнать правду о себе казалось ему важнее всего на свете.

Длинный мраморный коридор привел их к большой дубовой двери. Торсон толкнул ее, пропуская Госсейна вперед и чему-то улыбаясь. Стражники, следовавшие за Госсейном, остались снаружи.

В комнате было трое человек, среди них Патриция Харди. Один из мужчин, лет сорока пяти и довольно приятной наружности, сидел за столом. Внешность второго невольно привлекала к себе внимание.

С ним произошел несчастный случай, и видом своим он напоминал чудовищного монстра. Странно было смотреть на руку и ногу из пластика, на спину в полупрозрачной оболочке. Череп казался сделанным из дымчатого стекла, даже без признаков ушных раковин. Два человеческих глаза сверкали из-под гладкого высокого купола. Если можно было так сказать, в чем-то ему повезло. От глаз и ниже он сохранил человеческие черты лица: нос, рот, подбородок, шею. Об остальном можно было лишь гадать, а в данный момент Госсейн думал о другом. Он наконец пришел к выводу, как ему следует себя вести: чем смелее, тем лучше, и, глядя прямо на инвалида, произнес:

— Какого черта?

Монстр хохотнул басом. Потом заговорил глубоким, низким голосом:

— Давайте считать меня неизвестной величиной, «X».

Госсейн перевел взгляд на девушку. Патриция не опустила пред ним глаз, но щеки ее покрыл легкий румянец. Она успела переодеться в вечернее платье и теперь ничем уже не напоминала Терезу Кларк.

Как ни странно, ему куда неприятнее было смотреть на Майкла Харди. Мысль о том, что президент Земли является самым обычным заговорщиком, никак не укладывалась в сознании.

Намечалось преступление, иначе невозможно было объяснить поведение Патриции и Торсона, эксперимент с его мозгом. Даже Машина намекала на планы какого-то заговора, в котором замешаны Харди.

Колючий взгляд президента и его тонкие губы скрашивала улыбка человека, привыкшего нравиться публике, но умеющего отдавать приказы и четко следить за их исполнением, способного прервать или довести до конца любой самый неприятный разговор. Подняв голову, он произнес:

— Госсейн, каждый из нас был бы обречен на крайне незначительное положение в обществе, согласись он с мнением Машины и подчинись ее решению. Люди мы необычайно одаренные, способные на многое, но в самой природе нашей заложены жестокость и безжалостность, которые в обычных условиях никогда не позволили бы нам добиться значительных успехов. Девяносто девять процентов истории человечества сотворили такие, как мы, и можете не сомневаться, данный случаи — не исключение.

Госсейн смотрел на него и чувствовал, как тяжесть сдавливает ему сердце. С ним говорили слишком откровенно. Либо заговорщики готовы были действовать, либо ему действительно угрожала смерть. Харди продолжал:

— Я сказал вам все это лишь для того, чтобы в дальнейшем вы неукоснительно выполняли мои распоряжения. Госсейн, несколько человек держат вас под прицелом, так что давайте без фокусов. Садитесь в кресло, — он махнул правой рукой, — и не сопротивляйтесь, когда на вас наденут наручники. — Он повернул голову. — Торсон, принесите необходимую аппаратуру.

Госсейн прекрасно понимал, что у него нет ни малейшего шанса на побег, пока он находится в этой комнате. Усевшись поудобнее, он протянул руки Торсону и с напряженным любопытством стал смотреть, как тот подкатил столик на колесах с небольшими, хрупкими на вид приборами. Не говоря ни слова, гигант начал прикреплять к телу Госсейна полукруглые, напоминающие маленькие чашечки, присоски; шесть — к голове и лицу, шесть — к горлу, плечам и лопаткам.

Подняв голову, Госсейн увидел, как Харди и «X» горящими глазами наблюдают за происходящим. Девушка сидела в кресле, поджав под себя ноги, с сигаретой в руке. Она курила, не затягиваясь, нервно выпуская изо рта клубы дыма.

Единственным спокойным человеком в комнате был Джим Торсон. Закончив последние подсоединения, он вопросительно посмотрел на Майкла Харди. И в эту минуту Госсейн нарушил молчание.

— Мне кажется, вы все-таки должны меня выслушать, — сказал он.

Его захлестнула горячая волна отчаяния, перехватило дыхание, сдавило горло. «Что же это происходит? — подумал он. — Как можно подвергать такому унижению человека, не нарушившего никаких законов, на Земле, давно покончившей с войнами, в году 2560-м?»

— Я чувствую себя как ребенок, попавший в сумасшедший дом, — сказал он хриплым голосом. — Во имя самой логики, скажите, чего вы добиваетесь, и я постараюсь сделать все, что в моих силах.

— Естественно, — продолжал он, — я ценю свою жизнь больше, чем ту информацию, которую вы намерены получить. Я заявляю это совершенно открыто, потому что в нуль-А мире отдельная личность не определяет судеб человечества, не является незаменимой, какими бы способностями она ни обладала. Самые гениальные изобретения никогда не нарушат равновесия сил и не помогут, например, выиграть войну, если цивилизацию защищают отважные люди. Это доказано историей. — Он вопросительно посмотрел на Майкла Харди. — Может быть, так оно и есть? Прежде чем потерять память, я сделал какое-нибудь важное открытие?

— Нет, — басом проговорил «X». Заинтересованно посмотрев на Госсейна, он добавил: — Любопытный случай. Ведь он действительно не знает ни своей цели, ни даже своего имени, и тем не менее его появление в данный момент исключает простое совпадение. То, что детектор лжи в отеле не смог определить, кто он такой, случай беспрецедентный.

— Но он не лжет. — Патриция Харди спустила ноги на пол, отведя в сторону руку с сигаретой. Голос ее был искренен, звучал убедительно. — Детектор лжи заявил, что мозг этого человека не содержит нужной информации.

Рука из пластика покровительственно махнула в сторону. Низкий голос прозвучал снисходительно.

— Моя милая, я ведь не спорю. Но не всякой машине можно верить. Гениальный мистер Крэнг и я… — голос его стал многозначителен, — доказали это, к удовлетворению многих, в том числе и вашего отца. — Он глубоко вздохнул. — Я считаю, нам не следует принимать во внимание утверждения Госсейна, пока мы не произведем самого тщательного обследования.

Президент Харди кивнул.

— Он прав. Пат. Как правило, человек, убежденный в том, что женат на моей дочери, обычный шизофреник. Однако его появление именно сейчас требует проверки, а показания детектора лжи настолько необычны, что, как видите, — тут он махнул рукой, — это заинтересовало даже Торсона. Лично я считаю, что здесь не обошлось без агентов Галактической Лиги. Ну да ладно. Посмотрим. Что вы собираетесь делать, Джим?

Торсон пожал плечами.

— Пробиться сквозь заслоны памяти мозга и выяснить, кто он такой.

— Кстати, — вставил «X», — чем меньше людей будут знать о полученной информации, тем лучше. Это к вам относится, мисс Харди.

Губы девушки сжались в тонкую линию.

— Еще чего! — сказала она, вызывающе откинув голову назад. — В конце концов, я рисковала собой.

Ей никто не ответил. Калека не отрывал от нее взгляда, который даже Госсейну показался неуловимым. Патриция Харди неуверенно заерзала в кресле, потом посмотрела на отца, как бы ожидая поддержки. Великий человек старательно отвел глаза и заерзал в кресле.

Она встала, презрительно выпятив нижнюю губу.

— Значит, и ты теперь под каблуком, — иронически протянула она. — Только не думай, что я его боюсь. В один прекрасный день я всажу в него пулю, и ни одному хирургу в мире не удастся заделать дырку пластиком.

Она вышла из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью.

— Не будем терять времени, — тут же произнес Харди.

Возражений не последовало, Госсейн увидел, как пальцы Торсона на какое-то мгновение замерли над пусковым устройством. Затем раздался щелчок, и послышалось низкое гудение. Тело его непроизвольно напряглось в ожидании шока, но он ничего не почувствовал. Госсейн в недоумении посмотрел на вибрирующий ящик, внутри которого перемигивались разнообразные электронные трубки. Контролировали ли они скорость невидимого движка, усиливали ли звук, занимались ли превращением энергии или выполняли еще какую-нибудь функцию из сотен возможных, он понятия не имел.

Часть трубок торчала из полупрозрачных отверстий, остальные находились внутри, слишком чувствительные, чтобы их можно было подвергать воздействиям комнатной температуры и яркого света.

От непрерывного сверкания у него заболели глаза. Он все время моргал, пытаясь унять текущие слезы. Огромным усилием воли Госсейн заставил себя отвернуться. Видимо, движение было слишком резким. Что-то взорвалось у него в мозгу, и голова мгновенно начала раскалываться от боли.

Ему показалось, что он очутился на дне глубокого моря. Огромное давление сковало его со всех сторон. Откуда-то издалека доносился голос Торсона, спокойно объясняющего своим слушателям:

— Это очень интересный прибор. Он воспроизводит энергию, типа нервной, и с помощью импульсов передает ее через двенадцать электродов-присосок, заставляя следовать каналам человеческого тела и пути наименьшего сопротивления, преодолевая любые препятствия, не превышающие примерно одного процента отклонения от нормы.

Госсейну никак не удавалось сосредоточиться. В голове мелькали обрывки мыслей, в ушах звенел назойливый голос Торсона.

— С медицинской точки зрения создание искусственной нервной энергии примечательно тем, что ее можно сфотографировать. Через несколько минут я сделаю несколько снимков и проявлю негативы. Один из кадров при увеличении покажет, в какой именно части мозга сконцентрирован центр памяти. Природа ее давным-давно научно обоснована, и нам остается лишь выбрать группу клеток, содержащую необходимые данные, а затем с помощью того же прибора направить энергетический поток, который заставит испытуемого высказать словами то, что он вспомнит.

Он щелкнул выключателем и вытащил из камеры пленку.

— Присмотрите за ним! — бросил он и вышел из комнаты.

Последняя фраза была явно лишней. Вряд ли Госсейн сейчас удержался бы на ногах. Комната плыла у него перед глазами, как у ребенка, которого слишком долго крутили в одну сторону. Когда Торсон вернулся, он все еще никак не мог прийти в себя.

Гигант вошел неторопливо, ни на кого не глядя, и направился прямо к Госсейну. Держа в руке две фотографии, он остановился перед пленником и молча уставился на него.

— Что такое? — раздался встревоженный голос Харди.

Торсон резко отмахнулся, как бы приказывая замолчать. Жест его был просто неприличен, более того, казалось, он сделан чисто механически. Торсон стоял совершенно неподвижно, и внезапно Госсейн понял, насколько он отличается от остальных людей, как тщательно прячет свою истинную сущность. Под маской холодного презрения скрывался чудовищный комок нервов, колоссально развитый мозг, не подчиняющийся никаким приказам, самостоятельно оценивающий, уверенный в себе. Если он с чем-то соглашался, значит, так было надо. Если нет — последнее слово оставалось за ним.

«X» медленно подкатился в кресле и осторожно взял снимок из рук Торсона. Один из них он протянул Харди. Оба склонились над фотографиями, но каждый отреагировал по-своему.

«X» вздрогнул и выпрямился. Он был выше ростом, чем казалось Госсейну, примерно пять футов одиннадцать дюймов. Пластиковая рука на шевелилась, намертво прикрепленная к оболочке груди. На лице, как ни странно, появилось испуганное выражение. Он проговорил хриплым шепотом:

— Хорошо, что он не попал к психиатру. Мы успели вовремя.

Майкл Харди выглядел раздраженным.

— Что вы раскудахтались? Не забывайте, я занял свой пост лишь потому, что удалось взять под контроль Игры Машины. Я никогда не понимал всю эту нуль-А ерунду о человеческом мозге, и ваша пленка ни о чем мне не говорит. Я вижу лишь какое-то яркое пятно.

На этот раз Торсон ответил. Он подошел к Харди и принялся шептать ему на ухо, указывая на снимок. Лицо президента побледнело как мел.

— Его необходимо убить, — резко сказал он. — Немедленно.

Торсон раздраженно покачал головой.

— Зачем? Что он может? Закричать на весь мир? — В голосе его вновь проскользнули профессиональные нотки. — Обратите внимание, что вокруг нет четких линий.

— Но если он поймет, как управлять этим? — спросил Харди.

— Ему потребуются месяцы упорного труда! — громко возразил «X». — За двадцать четыре часа невозможно научиться управлять даже мизинцем! Они вновь принялись шептаться, и в конце концов Торсон возмущенно воскликнул:

— Может, вы считаете, он сумеет сбежать из нашей тюремной камеры? Или вы просто начитались Аристотелевой фантастики, где герой всегда побеждает?

В конечном итоге не оставалось сомнений, чья именно точка зрения возьмет верх. В комнату вошли стражники и, подчиняясь приказу, снесли его на четыре этажа вниз, в помещение со стальными стенами, полом и потолком. Еще одна лестница вела в камеру, и, прочно установив кресло вместе с прикованным к нему Госсейном, они поднялись наверх. Зашумел мотор, и лестница исчезла сквозь люк в потолке в двадцати футах над его головой. Стальная крышка захлопнулась, послышался звук задвигаемых запоров. Наступила тишина.

Глава 5

Госсейн сидел в кресле не шевелясь. Сердце его сильно билось, в висках стучало, к горлу подступила тошнота. По телу потекли ручейки пота.

«Я боюсь, — подумал он. — Никогда еще мне не было так страшно».

Страх — чувство, присущее клеткам живой материи. Цветок, закрывающий лепестки на ночь, подвержен страху темноты, но у него нет нервной системы, передающей импульс, и нет таламуса, способного эмоционально отреагировать на полученный сигнал. Человеческое существо является физико-химической структурой, воспринимающей жизнь и осознающей ее с помощью сложной нервной системы. После смерти тело и сознание исчезают, личность продолжает существование лишь как серия искаженных импульсов в памяти других людей. Пройдут годы, и они начнут становиться все слабее и слабее, а за полвека исчезнут вовсе. Может быть, еще какое-то время останется его изображение на фотографической карточке.

«Ничего меня не спасет, — с ужасом подумал он. — Я умру. Умру». — И неожиданно почувствовал, что теряет контроль над собой.

На потолке вспыхнула яркая лампа, люк откинулся в сторону. Незнакомый голос произнес:

— Да, мистер Торсон. Все в порядке.

Прошло несколько минут, затем зашумел невидимый мотор и лестница поползла вниз, ударившись нижним концом о металлический пол. Несколько рабочих внесли стол и самую разнообразную аппаратуру, среди которой находился уже знакомый ему прибор. Тщательно расставив все по местам, они быстро ушли.

Их места заняли два ретивых охранника. Они молча проверили наручники, осмотрели Госсейна со всех сторон и тоже удалились. В душной маленькой камере не было слышно ни звука.

Затем вновь раздался металлический щелчок, и люк на потолке открылся. Госсейн вжал голову в плечи, в полной уверенности, что сейчас появится Торсон. Но по ступенькам сбежала Патриция Харди. Быстро отомкнув наручники, она прошептала тихим, настойчивым голосом:

— Поднимитесь наверх и сверните в холле направо. Футах в ста, под лестницей, увидите небольшую дверь. На втором этаже расположены мои комнаты. Может, их и не будут обыскивать — не знаю. Больше я ничем не могу вам помочь. Удачи!

Она тут же повернулась и, не оборачиваясь, выбежала из камеры. Затекшее тело Госсейна отказывалось повиноваться, мускулы болели, он спотыкался на каждой ступеньке. Но указания девушки были точными. И, добравшись до ее спальни, он почувствовал себя значительно лучше.

Легкий запах духов держался в воздухе. Завешенная пологом кровать стояла сбоку от широких окон, и Госсейн остановился и долго смотрел на сверкающий атомный маяк Машины. Он казался таким близким, что ему захотелось протянуть руку и потрогать неугасимый свет.

Госсейн не верил, что его не будут искать у Патриции Харди. К тому же лучше действовать сейчас, пока побег еще не обнаружен. Он выглянул из окна и, вздрогнув, отпрянул в сторону при виде группы вооруженных людей, прошедших внизу гуськом. Он мельком успел заметить, как двое из них притаились за кустом, видимо, заняв там наблюдательный пост.

Он решил осмотреть другие комнаты. Меньше минуты потребовалось ему, чтобы выбрать одну из них, небольшую, но с балконом, выходящим на другую сторону дома. В худшем случае можно просто спрыгнуть и постараться уйти в город, пробираясь от куста к кусту. Он тяжело опустился на красивую деревянную скамейку перед огромным, в полный рост, зеркалом. Теперь настало время подумать о странном поведении Патриции Харди.

Она рисковала головой. Причина оставалась непонятной, хотя не вызывало сомнений, что ей неприятно было играть порученную роль, и она чувствовала себя в чем-то виноватой перед Госсейном.

Из коридора послышался звук ключа, повернувшегося в замочной скважине, и через несколько секунд он услышал ее тихий голос:

— Вы здесь, мистер Госсейн?

Он молча открыл дверь, и некоторое время они стояли, глядя друг на друга через порог. Девушка первая нарушила молчание.

— Что вы собираетесь делать?

— Добраться до Машины.

— Зачем?

Госсейн заколебался. Патриция Харди помогала ему и поэтому заслужила доверия. Но не следовало забывать, что она — неврастеничка и могла поддаться порыву, даже не понимая, чем это грозит. Невесело улыбнувшись, она вновь заговорила:

— Не глупите и не пытайтесь спасти человечество. Вы не в силах что-либо изменить. Заговор касается не просто Земли, а всей Солнечной системы. Мы — пешки, которые переставляют люди со звезд.

Госсейн уставился на нее.

— Вы с ума сошли, — сказал он.

Внезапно он почувствовал себя опустошенным, окружающий мир потерял для него всякую реальность. Он хотел что-то произнести и не смог. В ушах его звучали слова Харди о Галактической Лиге. Тогда он, по вполне понятной причине, не обратил на них никакого внимания. Сейчас… Мозг его попытался осознать услышанное и отступил, как перед непреодолимым препятствием, сконцентрировавшись лишь на одной мысли.

— Люди? — как эхо повторил он.

Девушка кивнула.

— Только не спрашивайте откуда. Я сама ничего не знаю. Хорошо еще, что — люди, а не какие-нибудь инопланетные чудовища. Уверяю вас. Машина бессильна.

— Она защитит меня.

Патриция нахмурилась.

— Кто знает? — медленно сказала она и окинула его критическим взглядом. — Я не понимаю только, при чем здесь вы. Кстати, что показали исследования?

Госсейн, как умел, передал не вполне понятный разговор и добавил:

— В этом что-то есть. Машина тоже посоветовала мне сделать снимки коры головного мозга.

Патриция Харди долгое время молчала, задумавшись.

— Может, они боятся вас не напрасно, — в конце концов сказала она и неожиданно схватила его за руку. — Шш-ш-ш, кто-то идет.

Госсейн тоже услышал музыкальный звонок в дверь. Он посмотрел на балкон.

— Нет, нет, рано, — быстро произнесла девушка. — Запритесь на ключ и уходите только в том случае, если начнется обыск. Он услышал ее удаляющиеся шаги. Через некоторое время из гостиной до него донесся мужской голос.

— Жаль, что я его не застал. Почему ты ничего мне не сказала?

Теперь даже Торсон напуган.

— Откуда мне было знать, что он не такой, как все, Элдред? — спокойно ответила Патриция Харди. — Я просто встретилась с человеком, забывшем свое прошлое.

«Элдред, — подумал Госсейн. — Надо будет запомнить это имя». — Он стал слушать дальше.

— Я бы поверил кому угодно. Пат, только не тебе, — сказал мужчина. — Мне почему-то всегда кажется, что ты преследуешь какие-то свои цели. Ради всего святого, не запутайся.

Девушка рассмеялась.

— Дорогой мой, — сказала она, — если Торсон когда-нибудь заподозрит, что Элдред Крэнг, командир местной галактической базы, и Джон Прескотт, его помощник, стали нуль-А последователями, тебе не придется долго объяснять, какие цели ты преследовал.

Человек ответил ей приглушенным, испуганным голосом:

— Пат, ты совсем сошла с ума, разве можно говорить об этом вслух. И вообще, я хотел предупредить тебя, что не могу больше полностью доверять Прескотту. Он молчит и увиливает от ответов, с тех пор, как сюда прибыл Торсон. К счастью, я никогда не был с ним до конца откровенен.

Госсейн не понял, что ответила девушка, но вслед за непродолжительным молчанием раздался звук поцелуя, затем она спросила:

— Вы с Прескоттом улетаете вместе?

Госсейна била дрожь.

«Это глупо, — подумал он. — Ведь я никогда не был женат на ней, и не могу позволить себе поддаться эмоциям, основанным на ложных представлениях».

Но чувство, которое он испытывал, ни с чем нельзя было спутать, и справиться с ним не помогала никакая нуль-А логика.

Музыкальный звонок прервал ход его мыслей. Входная дверь открылась, и незнакомый голос громко произнес:

— Мисс Патриция, нам приказано обыскать ваши комнаты в связи с побегом важного преступника… Прошу прощения, мистер Крэнг, я вас сразу не заметил.

— Ничего страшного, — сказал мужчина, целовавший Патрицию Харди. — Можете осмотреть помещение, но только быстро.

— Слушаюсь, сэр.

Госсейн решил не дожидаться дальнейшего развития событий. Рядом с балконом росли деревья, и ему удалось довольно легко спуститься вниз. Бросившись ничком на землю, он стал осторожно пробираться вперед, от куста к кусту, стараясь двигаться в направлении Машины.

Ему оставалось проползти футов сто, когда несколько автомобилей на полной скорости вылетели из-за деревьев и, резко затормозив, расположились полукругом. Защелкали выстрелы.

Не отрывая взгляда от сверкающего маяка, Госсейн непроизвольно воскликнул:

— Помоги мне, помоги!

Машина возвышалась над ним, далекая и неприступная. Если верить легенде, она могла защищаться и охранять от вторжения всю территорию площадки горы. Создавалось впечатление, что сейчас она не считала нужным действовать, не подозревала о творящемся вокруг беззаконии.

Госсейн с лихорадочной поспешностью полз, прижимаясь к траве, когда в него попала случайная пуля. Он ощутил резкий удар в плечо, откатился в сторону и угодил прямо под энергетический луч лазера. Одежда загорелась в доли секунды. Его заметили, и огонь стал прицельным. Пули со свистом врезались в тело, вспыхнувшее ослепительно ярким факелом.

Самым невыносимым было то, что он не потерял сознание. Он ощущал свою горящую плоть и глухие удары пуль. Даже перестав двигаться, он чувствовал, как пламя пожирает его ноги, сердце, легкие. Последняя смутная мысль, что теперь он никогда не увидит Венеры и не постигнет ее загадок, наполнила его бесконечной грустью и печалью.

Глава 6

Странный громоподобный звук пробудил сознание Госсейна. Казалось, гремело где-то над головой, причем все сильнее.

Госсейн открыл глаза. Он лежал в тени гигантского дерева. Неподалеку высились еще два ствола, но их размеры казались настолько неправдоподобными, что он зажмурился. Он ни о чем не думал, воспринимая окружающее только на слух, как некий неодушевленный предмет, неожиданно получивший возможность различать звуки.

Постепенно мысли его прояснились. Пока еще он не способен был к зрительному восприятию, но всем своим телом ощутил, что лежит на ровной поверхности Венеры.

Медленно пробуждающийся мозг получил толчок. Венера! Но ведь он был на Земле! Обрывки мыслей слились воедино, превращаясь в ручеек, потом в бурный поток, впадающий в бескрайнее море воспоминаний.

«Я умер, — сказал он сам себе. — Меня убили, сожгли».

Он внутренне содрогнулся, вспомнив о перенесенных страшных мучениях, и невольно прижался к твердой почве. Прошло совсем немного времени, и тело его расслабилось. Он остался жив после смерти: этот загадочный феномен не укладывался ни в какие рамки нуль-А логики.

Страх, что боль вернется, исчезал с каждой минутой. Мысли обрели ясность, от полубессознательного состояния не осталось и следа.

Он вспомнил Патрицию Харди и ее отца, мистера «X» и невозмутимого Торсона, заговор против нуль-А мира.

Как ни странно, Госсейн чувствовал себя сильным и добрым. Он сел, открыл глаза и увидел все тот же полумрак: значит, это был не сон.

Его окружали гигантские деревья. Неудивительно, ведь именно благодаря им он понял, что находится на Венере. О ее лесах знал каждый.

Да, несомненно.

Госсейн поднялся на ноги. Отряхнулся. Вроде бы все в порядке. Не видно даже шрамов, и тело переполняет ощущение физического здоровья.

Он был одет в шорты, рубашку с открытым воротом и сандалии, Госсейн даже вздрогнул от изумления, ведь совсем недавно его гардероб составлял брюки и куртка — скромная одежда участников Игр. Он пожал плечами. Какая разница? Главное, что кому-то понадобилось восстановить его истерзанное тело и непонятно зачем перенести в этот лес, достойный Гаргантюа. Следовало оглядеться по сторонам.

Обхват каждого из трех стволов, находившихся в поле его зрения, вряд ли уступал современным небоскребам. Госсейн вспомнил, что знаменитые венерианские деревья вырастали до трех тысяч футов в высоту. Стоя на месте, глядя вверх, он внезапно понял, что гром, разбудивший его, затих.

Удивленно покачав головой, Госсейн сделал шаг вперед, и в это время листья зашумели, и на него вылился поток воды.

Это было как бы сигналом. Со всех сторон на землю хлынул самый настоящий водопад, и дважды он едва успел увернуться от ледяного душа. Неожиданно он понял, в чем дело.

Дождь. Огромные листья, чуть свернутые по краям, приняли на себя непомерную тяжесть. Но время от времени они разгибались, не выдерживая нагрузки, и тогда вода начинала течь, как из гигантского крана. Ему еще повезло, что он не угодил под ливень на открытой местности.

Госсейн осторожно выглянул из-за дерева. В полутьме трудно было что-нибудь различить, но ему показалось, что неподалеку брезжит какой-то свет. Не задумываясь, он зашагал вперед и через две минуты вышел на открытую лужайку. Перед ним простиралась долина. Слева текла широкая, бесцветная река, справа, на вершине холма, заросшего цветущим кустарником, стоял дом.

Венерианский дом! Выстроенный из камня, красиво контрастирующего с окружающей зеленью. И что самое главное, к нему можно подобраться совсем незаметно. Может быть, Госсейна специально доставили именно сюда, ведь поблизости не было других зданий.

Высокие кусты не обманули его ожиданий. Спрятавшись среди горящих пурпуром цветов, он пригнулся и внезапно увидел каменные ступени, ведущие через сад на веранду. На самой нижней из них четко выделялись крупные буквы, и ему удалось без труда разобрать надпись:

ДЖОН И АМЕЛИЯ ПРЕСКОТТ

Госсейн вздрогнул. Он помнил это имя. Патриция Харди и Крэнг упомянули его в своем разговоре.

«Если Торсон когда-нибудь заподозрит, — сказала девушка, — что Элдред Крэнг и Джон Прескотт, командир и помощник командира галактической базы, стали нуль-А последователями, то…» А затем Крэнг ответил: «Я хотел предупредить тебя, что не могу больше полностью доверять Прескотту. Он увиливает от ответов, с тех пор, как сюда прибыл Торсон».

Теперь ясно, кто здесь живет. Джон Прескотт, который принял нуль-А концепцию умом, но пока еще не сделал ее интегральной частью своей нервной системы. И поэтому растерялся в критической ситуации.

Хорошо все-таки, что он ничего не забыл. В его положении любые сведения неоценимы. В данном случае они помогут ему особенно не церемониться. Он начал осторожно пробираться по саду. С ним поступили безжалостно, и он тоже не будет никого щадить. Необходимо получить информацию. О себе. О Венере. Ничего сложного.

Приблизившись к дому почти вплотную, Госсейн услышал женский голос. Он замер на месте, потом осторожно выглянул из-за куста, футах в десяти от веранды.

Светловолосый мужчина сидел на ступеньках и что-то говорил в наручный диктофон. Женщина стояла в дверях.

— Я, наверное, справлюсь, — говорила она. — Пациенты прибудут только послезавтра. — Чуть поколебавшись, она добавила: — Мне бы не хотелось быть навязчивой, Джон, но тебя так часто не бывает дома, что я перестала чувствовать себя твоей женой. И месяца не прошло, как ты вернулся с Земли, и опять куда-то собираешься.

Мужчина пожал плечами, даже не подняв головы от диктофона.

— У меня беспокойный характер, Амелия, — ответил он. — Ты ведь знаешь, я не могу усидеть на одном месте. И если я не буду активно работать, то только наделаю глупостей.

Госсейн терпеливо ждал. Казалось, их разговор окончен. Женщина вернулась в дом. Мужчина некоторое время продолжал сидеть, потом встал, потянулся и сладко зевнул. Он выглядел абсолютно спокойным и, видимо, пропустил упреки жены мимо ушей. Он был примерно пяти футов десяти дюймов ростом, с поджарой фигурой и широкими плечами, но видимость силы не имела никакого значения, если, конечно, он не прошел спортивного курса нуль-А тренировок. Непосвященные имели лишь смутное представление о возможностях человеческого организма при временном отключении центров усталости мозга.

Госсейн принял решение. Женщина назвала этого человека Джоном. Пациентов не будет несколько дней. Данных вполне достаточно. Перед ним стоял Джон Прескотт, галактический агент, выдающий себя за врача.

Известие, что он вернулся с Земли всего лишь месяц назад, ошеломило Госсейна. Патриция Харди спросила Крэнга: «Вы с Прескоттом улетаете вместе?» Она, видимо, имела в виду Венеру, ведь он жил здесь. Неужели он излечился от страшных ран всего за несколько недель? Или, может быть, Прескотт успел побывать на Земле не один раз?

«Впрочем, — подумал он, — сейчас это не имеет значения. Надо действовать, пока Прескотт, ничего не подозревая, стоит на пороге своего дома».

Итак, вперед!

Отшвыривая сандалиями комья грязи, Госсейн выскочил из-за куста. Прескотт неожиданно повернулся, увидел своего противника, и глаза его расширились от изумления. Ему даже удалось нанести первый удар. И не будь Госсейн так прекрасно физически сложен, не обладай он молниеносной реакцией, на этом их поединок и закончился бы. Но Прескотт с самого начала был обречен. Три прямых в челюсть, и Госсейн подхватил обмякшее падающее тело.

Он быстро выпрямился, держа на руках свою ношу, поднялся по ступенькам веранды и замер на месте. Ему показалось, что он слышит какие-то звуки. Все-таки драка их не была бесшумной, и женщина могла выйти полюбопытствовать, что случилось. Нет, все тихо. Прескотт зашевелился и застонал. Госсейн на всякий случай стукнул его еще раз и прошел внутрь дома.

Он очутился в огромной гостиной, всего в три стены, переходящей в широкую террасу, за которой благоухал цветущий сад. Еще дальше, внизу, лежала долина, окутанная туманом.

С правой стороны высокая лестница уводила на второй этаж, слева — ступеньки вели в подвал. По обеим сторонам гостиной располагались двери. За одной из них громыхали кастрюли, и вскоре до него донесся запах приготовляемой пищи.

Он поднялся наверх и попал в коридор со множеством дверей. Открыв первую из них, он оказался в просторной спальне с полукруглым большим окном, из которого открывался вид на рощу гигантских деревьев. Госсейн опустил Прескотта на пол перед кроватью и, разорвав простыню на узкие полосы, крепко связал его и заткнул рот кляпом, нисколько не беспокоясь причинить вред человеку, находящемуся без сознания. Он вернулся в гостиную и прислушался. Жена Прескотта, ни о чем не подозревая, продолжала возиться на кухне. Он облегченно вздохнул и, на мгновение остановившись, решительно переступил через порог.

Она сервировала стол, расположенный в небольшой нише справа от плиты. Видимо, почувствовав в помещении присутствие постороннего человека, она повернула голову и в изумлении уставилась на Госсейна, с ног до головы забрызганного венерианской грязью.

— О господи! — сказала она и поставила тарелку на скатерть.

Госсейн нанес всего один короткий удар и мягко подхватил падающее тело. Может быть, она ничего не знала о деятельности мужа, но риск был слишком велик. Если она тоже прошла курс нуль-А обучения, то при малейшей возможности попытается освободиться и поднять тревогу.

Когда он шел по лестнице, женщина начала слабо сопротивляться, но он успел крепко связать ее, заткнуть рот кляпом и положить рядом с мужем, прежде чем она окончательно пришла в себя.

Затем он вышел из комнаты, намереваясь осмотреть весь дом, ведь победу нельзя было считать окончательной, если в нем находился еще кто-нибудь.

Глава 7

Это был госпиталь на пятнадцать палат, в каждой из которых стояло стандартное электронное больничное оборудование. Лаборатория и операционная находились в подвале. Госсейн переходил из комнаты в комнату. Роясь в шкафах и открывая запертые ящики столов, он решил, что постарается как можно тщательнее разведать обстановку и по возможности быстрее покинуть этот дом.

Сколько он ни искал, на глаза ему не попалось никакого оружия. Значит, он даже не сможет защититься в случае необходимости. Заторопившись, Госсейн выглянул на открытую веранду, затем прошел на заднюю террасу. «Сначала надо посмотреть, нет ли кого поблизости, — подумал он, — а потом уже расспрашивать Джона и Амелию Прескоттов».

У него накопилось так много вопросов!

Окинув взглядом окрестности, Госсейн невольно остановился. Теперь только он понял, почему долина за садом скрывалась в тумане. Госпиталь стоял не на холме, как ему показалось вначале, а на одном из пиков горы. Он видел, как плавно спускается вниз ее склон, поросший лесом, которому, казалось, не было конца и края. Больше ему ничего не удалось разглядеть.

Неутешительно. Правда, сюда можно было попасть только воздушным путем, но заговорщикам ничего не стоило посадить робоплан прямо на террасу, а на худой конец — высадиться за поляной и незаметно пробраться в дом под прикрытием кустов.

Госсейн медленно вдохнул полной грудью удивительно свежий после дождя воздух. Несмотря на грозящую опасность, ему стало легче на душе. Он постарался отвлечься от неприятных мыслей, окунуться сознанием в погожий ясный день, ощутить его всем своим телом. Трудно было сказать, какое сейчас время суток. Солнце не проглядывало из-за облаков атмосферы, толщиной более чем в тысячу миль. Тишина вокруг звенела, и было странно, но не страшно. Никогда в жизни Госсейн на видел картины более величественной. Время, казалось, остановилось.

Он вздрогнул. Пора действовать. Может быть, от его дальнейшего поведения зависит судьба всей Солнечной системы. Перед тем, как уйти, он бросил взгляд на небо. Никого. Несмотря на то, что его появление на Венере оставалось неразрешимой загадкой, он намного опередил своих преследователей и в какой-то мере чувствовал себя хозяином положения.

Пленники Госсейна лежали на кровати в полном сознании и явно заволновались, когда он вошел в комнату. Он, естественно, не собирался причинять им вреда, но пусть лучше остаются в неведении по этому вопросу. Задумчиво посмотрев на неподвижных людей, Госсейн сделал шаг вперед.

У Амелии Прескотт были прекрасные темные волосы. Короткая блузка, шорты и сандалии только подчеркивали женственность се фигуры. Когда Госсейн вынул кляп, первым дело она произнесла:

— Молодой человек, надеюсь, вы понимаете, что у меня на плите готовится обед.

— Обед? — невольно вырвалось у Госсейна. — Значит, скоро вечер?

Она нахмурилась.

— Кто вы? — спросила она. — Что вам нужно?

Госсейн вздохнул. Он и сам не отказался бы пожертвовать чем угодно, лишь бы выяснить правду о себе. Склонившись над мужем, он вынул кляп у него изо рта, пристально вглядываясь в умное волевое лицо. Проявленное Прескоттом самообладание говорило о цельности характера, но были ли его убеждения основаны на нуль-А принципах? Или он просто обладал качествами, присущими каждому начальнику?

Он ждал, что Прескотт заговорит, и тогда станет ясно, как вести себя дальше. Но его постигло разочарование. Мужчина смотрел на него в упор, но не произнес ни слова.

Госсейн вновь обратился к Амелии Прескотт.

— Как мне вызвать робоплан? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Позвоните на стоянку и сделайте заказ. — На лице ее появилось странное выражение. — Кажется, я начинаю понимать, — медленно сказала она. — Вы находитесь на Венере нелегально и совсем незнакомы с нашими правилами.

— Примерно так, — чуть поколебавшись, согласился Госсейн. — И мне не надо называть регистрационного номера или своего имени?

— Нет.

— Значит, достаточно одного звонка и просьбы прислать машину? Даже без адреса?

— Конечно. Все робопланы, за исключением частных, подсоединены к общей системе обслуживания. Вызываемый аппарат точно следует сигналам видеофона.

— И это все?

Она кивнула головой.

— Да.

Госсейну показалось, что она отвечает слишком охотно. Впрочем, выяснить, лжет она или нет, не составляло большого труда. Детектор лжи. Он видел его в соседней комнате. Но детектор лжи, поставленный у изголовья кровати, произнес:

— Она говорит правду.

— Спасибо! — сказал ей Госсейн. — Сколько времени лета до вашего дома?

— Около часа.

Рядом с окном, на низком столике, стоял небольшой видеофон. Госсейн сел в кресло и нашел по справочнику нужный номер. Экран даже не засветился, молчание было гробовым. Госсейн даже вздрогнул и вновь нажал на кнопки пульта. С тем же успехом.

Он встал и сбежал по ступенькам в гостиную, к основному аппарату. Сняв заднюю крышку, он заглянул внутрь. Прозрачные электронные трубки, теплые на ощупь, светились, как обычно. Видимо, обрыв линии произошел снаружи.

Госсейн медленно поднялся на второй этаж. Он очутился в полной изоляции, ему некуда было деться. С ним происходило нечто непонятное, словно он попал в призрачный мир, откуда нет возврата. Смешно считать себя хозяином положения, когда ты остался совершенно один.

Загадочная сила, забросившая его сюда, выжидала. Чего?

Глава 8

Поднявшись наверх, Госсейн остановился, пытаясь собраться с мыслями. Его план потерпел крах. Он взвесил свои возможности. Да, ему остается только тщательно допросить пленников, а потом отправиться в путь пешком. Вместе с принятым решением пришло спокойствие. Он повернулся, собираясь войти в палатку, но замер, услышав голос Прескотта.

— Не понимаю, что могло случиться с видеофоном.

— Одно из двух, — задумчиво произнесла его жена. — Либо между нашим домом и,

— Госсейн не разобрал названия, — кто-то поставил непроницаемый для волн экран, либо испортился аппарат.

— Но ведь при любой неисправности видеофон посылает автоматический сигнал. К нам давным-давно должна была прибыть ремонтная бригада.

Госсейн стоял не двигаясь, ожидая, что ответит женщина. Ему не верилось, что они находятся в том же неведении, как и он сам.

— Да, странно, — ответила Амелия Прескотт.

Госсейн подождал еще немного, но они умолкли. Тихо спустившись по лестнице, он вернулся на второй этаж, стараясь ступать как можно слышнее. Он не совсем ясно представлял себе, зачем нужно притворяться, тем более что сейчас дорога была каждая минута. Резко открыв дверь палаты, он спросил прямо с порога:

— Где у вас карты Венеры?

Прескотт промолчал, его жена пожала плечами.

— В лабораторном шкафу.

Госсейн быстро спустился в подвал и вытащил из нижнего ящика три карты. Он захватил их с собой, разостлал на полу и встал на колени.

— Вы не подскажете, где именно расположен ваш дом? — спросил он, подняв голову.

— Карта номер три, центральный горный хребет, — сказала Амелия. — Когда-то я отметила госпиталь крестиком. Приблизительно, конечно. Посмотрите внимательней.

Госсейн прикинул расстояние: до Нью-Чикаго было примерно четыреста миль к северу.

— О, вполне достаточно, — ответила она на следующий вопрос. — Пурпурные ягоды, около дюйма в диаметре, большие желтые сливы, красноватые плоды, вкусом напоминающие бананы, растут буквально на каждом шагу. Всего не перечислить, но эти фрукты можно собирать круглый год, так что голодная смерть вам не грозит.

Госсейн задумчиво посмотрел на нее. Потом протянул руку и дотронулся до детектора лжи.

— Она говорит правду, — последовал ответ.

Он вновь повернулся к Амелии Прескотт.

— Вы ведь не сомневаетесь, что меня поймают? — спросил он се. — Я правильно вас понял?

— Конечно. — Лицо се оставалось бесстрастным. — На нашей планете не существует полиции, нет преступлений. И если изредка появляется необходимость в расследовании, оно ведется настолько быстро, что вы вряд ли мне поверите. Впрочем, вам очень скоро представится возможность убедиться в этом на собственном опыте, так что не забудьте расспросить венерианского нуль-А детектива о методах его работы. Они достаточно любопытны.

Госсейн, который только о том и думал, чтобы связаться с представителями власти на Венере, промолчал. Его обуревали сомнения. С одной стороны, он хотел немедленно покинуть госпиталь и очутиться в относительной безопасности гигантского леса. Но полная неосведомленность Амелии Прескотт не давала ему покоя.

Она была невинна. И совершенно определенно не имела отношения к заговорщикам.

С другой стороны, молчание ее мужа трудно было объяснить. Внезапно Госсейн почувствовал, что бледнеет. До сих пор ему и в голову не приходило, что его могли узнать. Прескотт отсутствовал во дворце Машины, когда Госсейна взяли в плен. Но ведь ему могла показать фотографии.

Это меняло дело. С самого начал он решил, что не скажет о себе ни единого слова. Но если Прескотт все знал, такое поведение покажется ему подозрительным, а если нет — назваться Гилбертом Госсейном было верхом глупости.

Он встал, раздираемый противоречивыми чувствами. Неожиданно он понял, что не в состоянии уйти, ничего не рассказав Амелии Прескотт. Если с ним что-нибудь произойдет, она, по крайней мере, предупредит жителей Венеры. Правда, он подвергал ее жизнь опасности, но у него созрел план действий. В конце концов, ей виднее, достоин ли Джон Прескотт доверия.

Госсейн присел на краешек кровати. Приняв определенное решение, он успокоился, почувствовав уверенность в своих силах. Бесстрастным голосом он обратился к ним обоим, хотя его интересовала лишь Амелия. Примерно через минуту Прескотт перекатился на бок и внимательно посмотрел на него. Госсейн сделал вид, что ничего не заметил.

Через двадцать минут он умолк. В ярком свете, лившемся из окна, глаза Прескотта блестели.

— Надеюсь, вы понимаете, — заявил он, как бы нарушив данный им обет молчания, — что в вашем рассказе присутствует один, но весьма существенный изъян.

— Мой рассказ, — ответил Госсейн, делая вид, что не видит ничего необычного в том, что Прескотт наконец заговорил, — чистая правда, от начала и до конца. Любой детектор лжи подтвердит каждое мое слово. Если, конечно… — Он замолчал и невесело улыбнулся.

— Да? — оживился Прескотт. — Продолжайте.

— Если мои воспоминания не подобны прежним, когда я не сомневался, что женат на Патриции Харди и не могу перенести горечи утраты после ее смерти. — Он резко переменил тему разговора: — О каком изъяне вы говорите?

Ответ последовал незамедлительно, и ясность мысли Прескотта говорила о том, что он обладает полным контролем над таламусом своего мозга.

— Вы идентифицируете себя с покойным Госсейном. Вы ясно помните момент смерти, разрывающие тело пули, энергетический луч лазера. Подумайте хорошенько. А теперь вспомните основное кредо нуль-А, которое гласит, что во Вселенной не может существовать двух идентичных предметов.

Госсейн промолчал. За окном высились деревья, уходя в голубую дымку неба; быстрая речка красовалась вечнозеленым обрамлением. Странная, гротескная обстановка для рассуждений о природе веществ органической, нейтронной и физико-химической структуре. На какое-то мгновение окружающее потеряло реальность, и ему показалось, что он вообще не принадлежит к этому миру. Удивительно. Со времени пробуждения он только и думал о несуразности, так верно подмеченной Прескоттом, ведь речь шла не о простом сходстве с убитым, а об утверждении, что они являлись одним и тем же лицом. Короче говоря, он делал подобный вывод лишь потому, что у него сохранились память и облик Гилберта Госсейна I.

Еще в глубокой древности любой студент философского факультета знал, что два одинаковых кресла отличаются друг от друга миллионами мельчайших деталей, которые невозможно различить невооруженным глазом. В человеческом мозгу количество всевозможных путей прохождения одного нервного импульса составляло десять в степени двадцать семь тысяч. Причудливые модели памяти, сложившиеся в результате жизненного опыта, невозможно было повторить искусственно даже с малой степенью точности. С аксиомами не спорят, а история неуловимо доказывала, что не существует на свете двух одинаковых животных, снежинок, камней или атомов.

Вне всякого сомнения, Прескотт попал в самую точку. Но от фактов нельзя было просто отмахнуться, они требовали тщательных исследований, бесконечных проверок.

Прескотт наблюдал за ним, чуть прищурившись.

— Надеюсь, вы не забыли, — сказал он, — что в комнате находится детектор лжи.

Госсейн посмотрел на него, как кролик на удава. Стояла ничем не нарушаемая тишина, но пульс в его висках бился, как раненая птица. У него закружилась голова, помутилось зрение, на лбу выступили крупные капли пота.

— Интересно будет узнать, — неумолимо продолжал Прескотт, — существовало второе тело на самом деле или нет.

— Да, — с трудом выдавил из себя Госсейн. — Интересно.

Теперь он уже и сам не верил тому, что с ним произошло, и не хотел ничего выяснять, хотя давно понял, что избежать проверки не удастся. Госсейн повернулся к детектору лжи. Положив руку на металлические контакты, он произнес:

— Ты слышал все, что здесь говорилось. Твое мнение?

— Подтвердить или опровергнуть ваши слова не представляется возможным. У вас суждение основано на человеческом восприятии. У вас — память Гилберта Госсейна I, включая и сцену убийства, настолько реальную, что я не могу утверждать, что вы не умерли. В вашем мозгу по-прежнему не содержится информации, позволяющей определить, кто вы такой на самом деле.

Надо было что-то решать. Госсейн наклонился, развязал женщине ноги и помог ей встать.

— Мы уйдем вместе, — пояснил он. — Примерно через милю я вас отпущу, и вы сможете вернуться и освободить мужа.

В этом и заключался его план. Он хотел остаться с ней наедине и подробно передать слова Патриции Харди — конечно, не называя ее имени — о заговоре и Прескотте, а дальше пусть решает сама.

Он рассказал все без утайки, пока они шла последние четверть мили, потом развязал ей руки. Она так долго молчала, что он добавил:

— Джон Прескотт может помешать вам предать дело огласке. Но если он верит в нуль-А принципы, не исключено, что ему придется отказаться выполнить приказ своего начальства. Крепко подумайте, прежде чем поделиться с ним тем, что я вам сообщил.

Женщина вздохнула.

— Я понимаю, — сказала она.

— Кстати, спросил Госсейн, — каков принцип работы госпиталя? — Ему давно хотелось выяснить этот вопрос.

— Разве вы не знаете? — ответила она. — Все мы работаем только на добровольных началах. Больница зарегистрирована. Когда происходит несчастный случай и требуется госпитализация, робот обзванивает ближайшие клиники. В последнее время мы в основном отказывались принимать пациентов, потому что… — Она замолчала и посмотрела на Госсейна своим ясным взглядом. — Спасибо вам за все. Большое спасибо. — Чуть поколебавшись, она добавила: — Я ничего от него не скрою, я ему верю. Но постараюсь сделать это позже, чтобы вы успели уйти.

— Желаю удачи, — только и нашел что сказать Госсейн.

Он остался стоять на месте, глядя на ее удаляющуюся фигуру. «Женщина-учитель, — подумал он, — женщина-врач, родная, все понимающая, любимая. Женщина! Не подделка, не грубая имитация мужчины. Ее поступки говорили о ней как о человеке в полном нуль-А смысле этого слова, ведь даже столкнувшись с непредвиденным и потеряв много сил, она сохранила любовь сердца и благородство души».

Он очнулся от своих мыслей и, резко повернувшись, пошел по направлению к лесу. Трава мягко пружинила под ногами и была чуть примята, как будто до него теплыми душистыми вечерами то тропинке гуляли счастливые влюбленные пары. Сладкий, необъяснимо приятный аромат висел в воздухе, омытом полуденным дождем, смешиваясь с запахом зеленой травы. Постепенно затихая, журчала речка. Он вошел в тень гигантских деревьев.

После яркого дневного света ему показалось, что он очутился в мрачной пещере. Он двигался по коридору, все время менявшему направление, расширявшемуся в огромные холлы, сужавшемуся до такой степени, что приходилось пробираться через переплетение корней, но всегда с крышей над головой, так что неба не было видно. Он понимал, что здесь легко заблудиться. Но компас поможет держать хотя бы приблизительное направление. Все равно, другого пути нет.

Постепенно тени стали сгущаться. Наступал вечер. Он уже смирился с мыслью, что придется ночевать в глухой чаще, когда, обогнув один из стволов, вышел на большую открытую поляну. Тщательно подыскав удобное место, он совсем было собрался прилечь, но в это время робоплан, бесшумно скользнувший над невысоким холмом, приземлился футах в пятидесяти от него, подпрыгнул и, прокатившись вперед, остановился. В носовой его части вспыхнул прожектор. Описав короткую дугу, луч уперся в Госсейна, сверкая, как миниатюрное солнце. Из громкоговорителя послышался голос:

— Гилберт Госсейн, я ваш друг, но не могу ничего объяснить, пока вы не подниметесь на борт. Чтобы избежать ненужных споров и задержек, хочу обратить ваше внимание на автоматические ружья. Побег невозможен.

Госсейн посмотрел на уродливые дула, торчащие из отверстий фюзеляжа и следовавшие за каждым его движением. Вряд ли теперь имело значение, друг перед ним или враг.

Не говоря ни слова, он подошел к робоплану, забрался внутрь и уселся в одно из кресел. Дверь мгновенно захлопнулась. Прожектор погас. Летательный аппарат взвился в небо.

Глава 9

Госсейн смотрел на черную поверхность земли, постепенно теряющую очертания. Мир гигантских деревьев и высоких гор слился с ночной мглой. Робоплан без опознавательных знаков продолжал подниматься. Прошло минут пять, и постепенно они перешли в горизонтальный полет. Вспыхнул свет, и бесстрастный голос произнес:

— В течение последующих десяти минут вы можете задавать любые вопросы. Остальное я объясню перед самой посадкой.

Госсейну потребовалось несколько мгновений, чтобы понять смысл сказанного. ЛЮБЫЕ вопросы. Это было настолько неожиданно, что сначала он растерялся. Правда, первый из них не вызывал сомнений.

— Кто ты?

— Агент Машины Игр.

Госсейн облегченно вздохнул.

— Значит, я говорю с Машиной?

— Только косвенно. Она способна получать сообщения с Венеры, но не может передавать на межпланетных волнах.

— Ты сам по себе?

— Я следую инструкциям.

Госсейн набрал полную грудь воздуха.

— Кто я такой?

Он ждал, затаив дыхание, чувствуя огромное напряжение во всем теле.

— Мне очень жаль, но вы теряете драгоценное время, — ответил робоплан. — Я не обладаю информацией о вашем прошлом и могу дать оценку лишь происходящим событиям.

Госсейн обессиленно откинулся на спинку кресла.

— Может, это знает Машина? — с надеждой в голосе спросил он.

— Все может быть, но лично мне ничего не известно.

— Но ведь я должен хоть что-то о себе знать! — в отчаянии воскликнул Госсейн. — Скажи мне хотя бы, почему я помню, как меня убили?

— Ваше тело, — сказал робоплан, — было обезображено до неузнаваемости и почти полностью сгорело. Но я понятия не имею, как получилось, что вы еще живы. Мистер Госсейн, я самым настойчивым образом рекомендую вам задавать вопросы, касающиеся положения дел на Венере. Или, может быть, вы предпочитаете, чтобы я вкратце рассказал, что происходит перед неминуемым вторжением на эту планету?

— Но черт побери! — яростно вскричал Госсейн, и тут же оборвал себя, понимая, что спорить бессмысленно. — Да, — покорно ответил он. — Наверное, так будет лучше всего.

— Чтобы понять политическую ситуацию на Венере, — сказал голос, — вам придется попытаться представить себе практически идеальную общественную формацию. Здесь нет ни президента, ни Совета, ни правящего органа власти. Люди трудятся на добровольных началах, выбирая себе дело по душе, но не теряют при этом связи с остальными, чтобы необходимая работа выполнялась точно и в срок. Вы можете возразить: допустим, все захотят овладеть одной и той же специальностью. Этого не происходит. В каждом человеке сильно развито чувство ответственности перед обществом, и прежде чем предложить свои услуги, он тщательно проверяет, в какой именно области существует нехватка кадров.

Например, когда детектив умирает, уходит от дел или просто решает поменять профессию, он оповещает о своем намерении, а в случае смерти — объявляется конкурс. Если он жив, желающие занять его место собираются и обсуждают с ним и друг с другом свою квалификацию. Независимо ни от чего, победителем считается тот, за кого проголосует между собой большинство кандидатов.

В эту минуту Госсейн невольно отвлекся, подумав, что робоплан необычайно объективно оценивает жизнь на Венере, рисуя обнадеживающую прекрасную картину будущей цивилизации.

Голос продолжал:

— А сейчас попробуйте представить себе, что более половины соискателей, стремящихся стать детективами или судьями, — агенты заговорщиков. С помощью тщательно запланированных убийств они устранили наиболее опасных для себя людей и в настоящее время заняли ключевые позиции в детективных агентствах и судебных органах, фактически контролируя обе организации. Это произошло по прямым указаниям Прескотта, который, естественно, подозревается в…

Госсейн не выдержал:

— Одну минутку, — перебил он, сам не понимая, как очутился на ногах. — Пожалуйста, Вы хотите сказать, что…

— Я хочу сказать, — ответил робоплан, — что вас поймают в любом случае. Теперь вы понимаете, почему мне пришлось поставить непроницаемый для волн экран, когда вы пытались позвонить во видеофону. С тех пор, как сюда прибыл Торсон, псевдодетективы добились разрешения на подслушивание разговоров всех подозрительных лиц. По мнению Торсона, таковыми являются и его собственные подчиненные. Так что не ждите помощи от Крэнга. Он должен показать себя строгим, энергичным и безжалостным командиром, если хочет сохранить свое положение.

У нас осталось совсем мало времени. Буду краток. Одно ваше существование, не говоря о загадочных потенциальных возможностях вашего мозга, заставило огромную военную машину временно притормозить, а ее генералов заняться лихорадочными поисками. Поэтому не думайте, что решение, которое я сейчас предложу, было принято с легкостью, хотя оно является единственно разумным.

Вы должны позволить захватить себя в плен, руководствуясь тем, что им жизненно важно выяснить, чем вы отличаетесь от других людей. По меньшей мере вас не тронут в течение нескольких дней, пока не проведут детального обследования вашей нервной системы.

А теперь — слушайте внимательно.

Через несколько минут мы опустимся в лесу перед домом Элдреда Крэнга. Сделайте вид, что ничего о нем не знаете, и расскажите об угрозе нуль-А миру. Притворяйтесь до последнего, но если почувствуете опасность, сами решайте, как поступить.

Робоплан накренился и резко пошел вниз.

— Итак, — сказал голос, — есть еще вопросы?

Госсейн попытался разобраться в обстановке, но мысли все время возвращались к нависшей над ним угрозе. Он прочно уселся в кресло. Пришла пора прояснить ситуацию.

— Никуда я не выйду, — твердо заявил он. — Я не самоубийца. Ведь никто не принял мер предосторожности и не позаботился о моей безопасности. Так?

— Верно, — признался голос. — Как только мы приземлимся, вы будете полностью предоставлены самому себе. Только напрасно вы недооцениваете возможностей человека, которого убили и который все еще жив.

— К черту, — хрипло ответил Госсейн. — Я остаюсь, и это — окончательное решение.

— У вас нет выбора, — спокойно ответил робоплан. — Если вы не выйдете по собственной воле, я наполню кабину газом. Не забывайте, что полученные вами инструкции рассчитаны на спасение вашей жизни, и вы куда больше рискуете, отказываясь им следовать. Машина тоже считает, что лучше сдаться заговорщикам добровольно, чем быть схваченным в ближайшее время. Пожалуйста, обдумайте мои слова, мистер Госсейн, и не торопитесь с выводами.

— Какой вообще смысл в том, чтобы я попал к ним в руки? — мрачно спросил Госсейн.

— Необходимо, — ответил голос, — чтобы они вблизи увидели человека, который умер у них на глазах.

Раздался толчок, робоплан покатился по траве и остановился.

— Выходите! — произнес голос. — Скорее! Я не могу оставаться здесь более минуты. Ну же!

Тон робота поразил Госсейна. И ему вовсе не хотелось отравиться неизвестным газом. У дверей он замешкался и повернул голову.

— Поспешите! — сказал робоплан. — Никто не должен догадаться, как вы здесь очутились. Дорога каждая секунда. Идите все время прямо, никуда не сворачивая.

Недовольно пожав плесами, Госсейн покорно ступил на землю. Мгновением позже он остался один на один с непроглядной тьмой чужой планеты.

Глава 10

Ночь была тиха и спокойна. Госсейн на ощупь пошел вперед, и ярдов через сто увидел огонек, забрезживший слева. Постепенно он становился все ярче, ярче. Вскоре легче стало различать землю и ближайшие стволы деревьев. Он с удивлением заметил, что источник света находится прямо в дереве, стоявшем на опушке леса.

Спрятавшись в тени высокого кустарника, Госсейн поднял голову и посмотрел вверх. Он еще раньше твердо решил следовать всем указаниям Машины, и сейчас молча стоял, ожидая увидеть на фоне окон силуэты людей. Напрасно. Вздохнув, Госсейн решительно вышел на освещенное пространство. Справа вырезанная прямо в стволе, широкая лестница вела на открытую террасу. Поднявшись по ступенькам, он очутился перед закрытой, причудливой формы дверью. Он громко постучал.

Примерно через минуту Госсейну пришло в голову, что свет просто могли забыть выключить. Он постучал еще раз, потом взялся за ручку. Дверь бесшумно отворилась в плохо освещенный коридор, тускло блестевший отполированными покрытыми лаком стенами, с естественными рисунками, красиво выделявшимися на матовом фоне и напоминавшими пламя старинных изделий красного дерева, хотя цветом больше походил на орех.

Госсейн быстро осмотрелся по сторонам, не решаясь войти. Не хватало только, чтобы его приняли за грабителя. Он постучал еще раз и, не получив ответа, пошел вперед, направляясь к ярко освещенному проему в дальнем конце коридора. Его взору открылась большая уютная гостиная. Странно было находиться в помещении, целиком расположенном внутри ствола дерева.

Теплый цвет полированных панелей казался здесь значительно светлее — видимо, для красоты интерьера использовали другой состав лака. Общий эффект комфорта и великолепия подчеркивала уютная мебель и ковер, размерами по меньшей мере девяносто на шестьдесят футов. Скорее всего свет проникал наружу из огромных фигурных окон, занимающих весь пролет стены. Гостиная служила своеобразным холлом для пяти комнат. Госсейн отправился на разведку. В кухне его поразило обилие кладовок и огромный холодильник. Каждая из спален имела свою ванную и черный ход, ведущий, к полному его изумлению, в необозримых размеров сад.

Когда он наконец закончил осмотр, стало совершенно очевидно, что Элдреда Крэнга нет дома. Он, конечно, вернется, но сейчас решение Гилберта Госсейна откладывалось на неопределенное время. С психологической точки зрения это было крайне неприятно, ведь теперь у него появилась возможность передумать. Любая неопределенность действует на нервы, изматывает, внушает сомнения, заставляет колебаться. Куда проще уговорить себя остаться на свободе и попытаться предупредить жителей Венеры о готовящемся вторжении.

Неожиданно он заметил еще одну небольшую дверь. Как и прочие, она оказалась незапертой, и сначала он ничего не увидел в царящей там темноте. Постепенно глаза его привыкли к полумраку, а яркий свет гостиной позволил рассмотреть длинный коридор, ведущий в какое-то подобие пещеры и теряющийся в неизведанных глубинах огромного ствола.

Он пожал плечами, зашел в одну из спален, разделся и принял ванну. Освежившись, но буквально засыпая на ходу, он улегся на чистые простыни. Вокруг стояла полная тишина. Мысли его вновь вернулись к загадке Гилберта Госсейна, убитого, но оставшегося в живых. Таким успехом трудно было похвастать и богам далекого прошлого. В старые романтические времена он бы не удивился, оказавшись заколдованным принцем, или важным правительственным агентом, или сыном богатого купца. Но в нуль-А Вселенной «особых» людей не существовало. Правда, одни считались богаче, другие — беднее, а агенты президента Харди с большой натяжкой могли называться правительственными. Но произошла переоценка ценностей. Все люди рождались равными и проходили курс нуль-А обучения, помогающий им развить способности своего мозга. На Земле не осталось ни королей, ни герцогов, ни суперменов, путешествующих инкогнито. КТО ЖЕ ТОГДА ОН САМ?

С этой мыслью Госсейн заснул.

Проснулся он, как от толчка. Дневной свет проникал в открытую дверь спальной. Он сел на кровати. Возможно ли, что Крэнг вернулся и не заметил в доме постороннего? Направившись в ванную, он начал шумно плескаться, насвистывая какую-то мелодию и чувствуя себя достаточно глупо. Любым способом он хотел дать знать о своем присутствии, совсем не желая, чтобы его пристрелили, как обычного вора.

Помывшись, он прошел на кухню, продолжая громко свистеть, и принялся грохотать ящиками кухонного шкафа, сковородками и кастрюлями. Перебрав содержимое холодильника, он изо всех сил хлопнул дверцей, а, накрывая на стол, уронил несколько тарелок.

Он с аппетитом позавтракал беконом, тостами, чаем и свежими венерианскими фруктами, но так и остался в одиночестве. Закончив уборку, Госсейн решил еще раз тщательно осмотреть все помещение. В спальных явно никто не ночевал. Он открыл загадочную дверь, ведущую в длинный коридор, но за ней было все так же темно. На какое-то мгновение он задумался, но в конце концов пришел к выводу, что сейчас не время заниматься исследованиями, и вернулся в гостиную, залитую дневным светом. За окном, прямо на террасе, простиралась зеленая лужайка, отведенная под аккуратно ухоженный сад, уходящий, по подсчетам Госсейна, футов на семьдесят в глубину ствола. Выглядел он просто сказочно. Невиданные кусты пестрели цветами, величиной чуть ли не с земное дерево, а яркие краски блестели настолько сильно, что лепестки, казалось, светились сами собой.

Для ботаников Венера, должно быть, являлась экспериментальным раем.

Но он недолго любовался красотами природы. Не находя себе места, Госсейн зашагал из угла в угол. Чем заняться, пока нет Крэнга? Он подошел к книжной полке. Некоторые заглавия заинтересовали его: «Аристотелева и не-Аристотелева история Венеры», «Эгоист не-Аристотелевой Венеры», «Машина и ее Создатели», «Детективы в Мире без Преступлений».

Сначала ему никак не удавалось сосредоточиться, в голову лезли всякие мысли. Но постепенно он успокоился и углубился в чтение. Во время обеда он положил книжку рядом с тарелкой. Ближе к вечеру Госсейну стало совсем уютно, и, перекусив толстым ломтем говяжьей вырезки из необъятных запасов холодильника, он принялся за историю Венеры. В ней говорилось о первом человеке, высадившемся на планету в конце двадцатого века, о кипящем аде атмосферы, усмиренной в первой четверти двадцать первого столетия; о том, как объединенное человечество вывело на орбиту метеориты из льда, перегнав из от Юпитера; и о том, как тысячу дней и ночей шел дождь.

Метеориты из льда были самыми разными по размеру: от десяти до ста кубических миль, и когда они медленно растаяли, поверхность Венеры забушевала океанами, а в ее атмосфере появился кислород. К 2081 году Институт Общей Семантики, тогда еще только начинавший пользоваться уважением, оценил огромный нуль-А потенциал щедрого мира. В это время завезенные на Венеру деревья и другие растения росли в сотни раз быстрее, чем на Земле. Метод Машины по отбору колонистов появился лет на сто позднее, и постепенно великий план стал приводиться в действие.

Статистические данные говорили о населении Венеры в году 2560-м: мужчин — 119000038, женщин — 12143280. «Может быть, именно это несоответствие, — невольно подумал Госсейн, — заставило Амелию выйти замуж за Прескотта?»

Он отправился спать, захватив в собой на ночь «Эгоиста не-Аристотелевой Венеры». В обращении к читателю, прямо на титульном листе, говорилось, что доктор психологии Лаурен Кэр будет практиковать на Земле, в городе Машины, с 2559 по 2564 г. Госсейн быстро просмотрел содержание и открыл страницу на главе под названием «физические травмы и их воздействия на «ego». Один из абзацев бросился ему в глаза.

«Выявить психическую ненормальность или непомерно развитое «ego» является практически невозможным после излечения пациента от последствий тяжелой травмы, происшедшей в результате несчастного случая, например, аварии, и повлекшей за собой физического уродство».

Госсейн задумался. Он и сам не знал, почему вдруг начал читать книгу с середины. По крайней мере прочитанное логично объясняло поведение небезызвестного мистера «X», которого явно проморгали психиатры, обязанные пристально наблюдать за последствиями травм подобного рода.

На следующее утро Госсейн проснулся в пустом доме. Он встал в постели в полном недоумении, и в конце концов решил, что подождет Крэнга еще сутки, а потом придумает, как себя обнаружить. Можно, например, куда-нибудь позвонить. К тому же неплохо исследовать загадочный коридор-тоннель.

День прошел без всяких приключений.

Всласть выспавшись, Госсейн быстро позавтракал и направился к видеофону. Он набрал номер дальней связи и стал ждать, не понимая, почему не додумался до этого раньше. На экране появилось лицо робота.

— С какой звездой вас соединить? — спросил бесстрастный голос.

У Госсейна пропал дар речи.

— Я передумал, — наконец выдавил он из себя и, повесив трубку, откинулся на спинку кресла, пытаясь унять дрожь в руках. Как он сразу не сообразил, что галактическая база на Венере не могла не иметь своей подстанции? «С какой ЗВЕЗДОЙ?» Эти люди понимали дальнюю связь слишком буквально!

Он внимательно посмотрел на панель видеофона и нажал кнопку с надписью «Местная». На экране вновь появился робот. В ответ на его просьбу бесстрастный голос произнес:

— Прошу прощения, но по этому аппарату я принимаю местные заказы только от мистера Крэнга.

Щелк!

Госсейн встал. В звенящий тишине он ясно слышал свое дыхание и биение сердца. В его мозгу продолжали звучать слова: «С какой звездой вас соединить?» Сколько времени потеряно даром! Как много можно было успеть! Но прежде всего — тоннель.

В одной из кладовых кухни он разыскал фонарик на атомных батарейках и через несколько минут уже стоял перед загадочной дверью, за которой царила непроглядная тьма. Какие тайны хранило дерево в одну восьмую мили обхватом и полмили высотой? По коридору с низким потолком Госсейн отправился в глубь ствола.

Глава 11

Однообразие притупляло мысль. Тоннель стал поворачивать чаще, все явственней чувствовался наклон вниз. Не прошло и десяти минут, а он дважды разветвлялся. Покатые стены тускло блестели в луче фонаря. В течение следующего часа Госсейну встретились семь боковых коридоров, а тоннель разветвлялся еще трижды. Чтобы не заблудиться, он тщательно отмечал каждый поворот на самодельной карте в блокноте.

— Я спустился вниз на несколько сотен футов, — сказал он сам себе, — и скорей всего нахожусь под землей, а наверху — лес.

Он никогда раньше не задумывался над тем, какой корневой системой должны обладать могучие деревья Венеры. Мощные корни переплетались самым непонятным образом, и невозможно было разобраться, где начинается один и кончается другой. Он попытался пройти в ближайший боковой коридор. Древесина желто-лимонного цвета на ощупь казалась твердой, как сталь. И сколько он ни искал, ему нигде не удалось обнаружить выключатель, потайную дверь или другие признаки человеческой деятельности.

Госсейн начал нервничать. Чтобы разгадать загадку лабиринта, а он твердо решил это сделать, потребуется много времени. Он не взял с собой никакой еды, так что лучше потерять пару часов и вернуться, пока не поздно, чем ослабеть от голода.

На обратном пути он не испытал никаких затруднений. Нарезав толстые ломти ветчины, Госсейн приготовил сэндвичи и аккуратно уложил их в бумажный пакет. Потом сел за стол перекусить беконом с яйцами. Внезапно двери спален одновременно распахнулись, и в гостиную ворвались трос людей, вооруженных пистолетами. Они устремились вперед, как вытолкнутые тугой пружиной катапульты. Четвертый мужчина, высокий, мускулистый, с карими глазами, появился у входа и лениво прислонился к стене.

— Поднимите руки, Госсейн, — сказал он.

Неудобно вывернув голову, боясь пошевелиться, Госсейн сделал вывод, что Элдред Крэнг, галактический агент, венерианский детектив и тайный сторонник нуль-А методов обучения, наконец-то вернулся домой.

Как ни странно, он испытал облегчение. До тех пор, пока никто не знал об опасности, угрожающий человечеству, Гилберт Госсейн во что бы то ни стало должен жить. Он попытался представить себе появление Крэнга как первый шаг в осуществлении намеченного плана. Подняв руки вверх, он встал, с любопытством глядя вокруг, обдумывая, как проще приспособиться к ситуации и выполнить поручение Машины. По правде говоря, он понятия не имел, с чего начать свой рассказ.

Один из телохранителей подошел к столу, взял бумажный пакет и небрежно разломал его пополам. Хлеб и мясо покатились по скатерти, два сэндвича упали на пол. Человек молча улыбнулся. Ему было лет за тридцать, и его холеное лицо, широкие плечи и коренастая фигура оставляли неприятное впечатление. Он сделают шаг к Госсейну.

— Решил смыться? — в голосе его чувствовался легкий акцент. Он опять улыбнулся. И резко ударил Госсейна по щеке тыльной стороной ладони. Все так же бесстрастно он заметил: — Не вышло, да? — И вновь замахнулся.

— Хватит, Блейни, — послышался откуда-то слева голос Крэнга.

Человек послушно опустил руку. Но ему никак не удавалось справиться с выражение лица, и в его интонациях звучали страстные нотки.

— Но, мистер Крэнг, если бы он успел удрать и не позвонил на подстанцию? Кому бы пришло в голову искать его здесь? Наш босс…

— Молчать!

Блейни неохотно повиновался. Госсейн повернулся к Крэнгу.

— На вашем месте, — заметил он, — я не стал бы доверять Блейни после того, как ему исполнится сорок.

— Что-что? — невольно вырвалось у телохранителя. На лице его появилось изумленное выражение.

Крэнг вопросительно посмотрел на Госсейна.

— Любой психиатр, даже психолог, — сказал Госсейн, — с легкостью объяснит, почему у Блейни появилось желание меня ударить. Его нервная система начинает реагировать на то, что могло произойти, как если бы это произошло на самом деле. Заболевание чисто функциональное, но оно принимает формы, раздражающие больного. Постепенно от его храбрости не останется и следа. Садистские вспышки станут ширмой развивающейся трусости. К сорока годам он начнет жить в сплошном кошмаре, непрестанно думая, какой вред могли ему причинить те или иные стычки его юности.

— Он пожал плечами. — Типичный пример личности, не обладающей нуль-А гармонией.

Серые глаза Блейни сверкнули, он перевел взгляд с Госсейна на Крэнга.

— Можно мне ударить его, мистер Крэнг? — хриплым голосом спросил он.

— Нет. Вам не все равно, что он думает?

Вид у Блейни был недовольный, и Госсейн ничего не добавил к сказанному, не желая накалять обстановку. Пришло время начать свой рассказ.

К его удивлению, они слушали внимательно. Когда Госсейн закончил говорить, Крэнг вынул из портсигара сигарету и закурил. Некоторое время он задумчиво затягивался, не произнося ни слова. Госсейн воспользовался паузой, чтобы как можно тщательнее изучить стоявшего перед ним человека.

Элдред Крэнг был худощав и невелик ростом. Его карие глаза казались желто-зелеными на свету. На лице с чуть смуглой, как у жителей Востока или Средиземноморья, кожей застыло слегка недоуменное выражение. Его манера держаться говорила о большой силе воли.

Итак, перед ним стоял человек, которого любила Патриция Харди. Госсейн попытался разобраться в своих чувствах и с удивлением подумал, что не испытывает к нему никакой неприязни. Он вспомнил слова робоплана, который ясно дал понять, что от Крэнга нечего ждать помощи. Его окружали заговорщики с Земли, за ним пристально наблюдало галактическое начальство. При Торсоне ему следовало быть особенно осторожным.

Долгое молчание неожиданно прервал громкий смех Крэнга.

— Знаете, — сказал он, — ведь я чуть было вам не поверил. Впрочем, сейчас не имеет значения, лжете вы или нет. Все равно мы решили созвать конференцию с вашим участием и обсудить возникшую проблему. С детскими играми покончено. Через час мы улетаем на Землю.

— На Землю! — повторил Госсейн.

Он печально улыбнулся. Со времени своего пребывания на Венере он успел сообщить об опасности, угрожающей Солнечной системе, только Амелии Прескотт. В лучшем случае она могла позвонить в детективное агентство, не зная, что организация находится в руках заговорщиков. Одно человеческое существо из двухсот миллионов. Крэнг снова заговорил.

— Блейни, — приказал он. — Введите Прескоттов.

Госсейн ничем не выдал своего изумления. С болью в душе он смотрел, как в гостиную вводят супружескую пару, в наручниках и с пластиковыми кляпами во рту. Амелия была явно потрясена и даже попыталась что-то сказать. Ее усилия оказалось тщетными, и она взглянула на Госсейна, безнадежно покачав головой.

Он почувствовал к ней жалость. Ее решение довериться мужу в надежде, что он останется верен нуль-А принципам, привело к печальному исходу. Прескотт предал ее. Амелии заткнули рот именно потому, что она не принадлежала к числу заговорщиков. В противном случае ей нетрудно было бы сыграть роль невинно пострадавшей, а они могли не бояться, что она заговорит.

Кляп во рту наверняка причинял ее супругу массу неудобств но, видимо, он считал, что игра стоит свеч. И в чем бы ни заключалась цель этого форса, Гилберт Госсейн должен делать вид, что всему верит, ведь они не подозревали, что он прекрасно знал, кто такой Прескотт. Небольшое преимущество, когда партнеры играют с тобой крапленой колодой карт.

Глава 12

Черную пустоту необъятного космоса пронизывал звездолет. На его борту находились четыреста два мужчины и одна женщина. Крэнг сообщил об этом на вторые сутки полета.

— Мне приказано доставить вас на Землю любой ценой, — добавил он.

Госсейн промолчал. Он никак не мог понять Крэнга. Создавалось впечатление, что галактический агент ни в коем случае не желает рисковать своим высоким положением и готов идти на самые неприятные компромиссы, лишь бы оказаться вне подозрений. Правда, если в конечном итоге он намеревался использовать власть на благо развивающегося по нуль-А пути человечества, временные уступки заговорщикам имели смысл.

Фигура Крэнга мелькнула и пропала за поворотом мостика, а Госсейн так и остался стоять у огромного иллюминатора, глядя в ночное пространство. Впереди сверкала яркая звезда. Завтра она примет очертания Земли, и уже вечером он окажется в резиденции президента Харди после трех дней и двух ночей межпланетного путешествия.

Приземление разочаровало Госсейна. Сплошные облака помещали разглядеть планету; густой туман скрыл город Машины. На какое-то мгновение мелькнул свет атомного маяка, которому не страшна была любая погода. А затем космический корабль опустился на площадку внутри гигантского здания ракетодрома.

Госсейна повели вниз по трапу. Свет фонарей тускло освещал улицу. Палисадник перед дворцом президента был пустынен, но не успел Госсейн и шага ступить, как неведомо откуда появившиеся охранники окружили его плотным кольцом и провели в ярко освещенный вестибюль здания. Поднявшись на второй этаж, они остановились перед закрытой дверью.

— Вот мы и пришли, — сказал Крэнг. — Вам отведены эти апартаменты, как гостю президента. — Повернувшись к группе сопровождения, он повелительно махнул рукой.

— Все свободны.

Вежливо отступив в сторону, он пропустил Госсейна вперед и проследовал за ним в холл, не менее двадцати футов в длину и сорока в ширину.

— Спальная, ванная и черный ход, — объяснил он, поочередно указывая на три двери. — Комнаты смежные. — Чуть поколебавшись, он добавил: — Охрана не выставлена, вход к вам свободный, но не пытайтесь убежать. Уверяю вас, покинуть дворец невозможно. — Он дружелюбно посмотрел на Госсейна и улыбнулся. — Вечерний костюм в шкафу. Справитесь за час? Мне бы хотелось кое-что показать вам перед обедом.

— Постараюсь, — сказал Госсейн.

Он машинально разделся, думая о побеге. Если Крэнг не врал, и его действительно не охраняли, всегда можно найти способ незаметно исчезнуть. Хотя, с другой стороны, не исключена возможность провокации.

Из нескольких костюмов он выбрал темный, с блестками, и только собирался принять душ, как услышал шум в холле. Быстро накинув халат, он вышел из спальни. Патриция Харди осторожно закрывала дверь черного хода. Изящно повернувшись, она пошла ему навстречу.

— Глупец! — воскликнула она, не теряя времени на светские разговоры. — Зачем вы убежали, когда начался обыск? Разве вы не слышали, что я отказалась подчиниться распоряжению Торсона? — Не дожидаясь ответа, она тряхнула головой. — Ну да ладно. Не будем вспоминать прошлого. Вы убежали, вас убили, и сейчас вы вернулись. Ведь это вас убили? — Госсейн открыл рот, но она опять не дала ему сказать ни единого слова. — У меня всего минутка времени. Можете не сомневаться, после вашего побега месяц назад я первая на подозрении, и если меня здесь застукают… — Она очень убедительно задрожала плечами. — Госсейн, кто вы? Я должна знать.

С приходом девушки он перестал чувствовать себя таким одиноким, и сейчас ему невольно передалось ее возбуждение.

— Ну же! — нетерпеливо сказала она. — Говорите!

Госсейн вздохнул. Рассказ получился коротким. Очнулся на Венере, непонятно как и почему. Попал в плен. Ему нечего было скрывать. О том, что Прескотт один из заговорщиков. Патриция слышала от Крэнга, к тому же не стоило забывать о подслушивающих аппаратах. Осторожность не помещает.

Даже не дослушав до конца, Патриция опустилась в кресло, с досадой закусив нижнюю губу.

— Вы знаете не больше, чем тот, первый! — с горечью сказала она. — Вы действительно только пешка!

Госсейн остался стоять, глядя на нес сверху вниз. Он не собирался обсуждать с ней проблему двух Госсейнов, хотя у него появились кое-какие мысли на этот счет. В глубине души он понимал, что она права, но все равно обидно, когда тебя называют пешкой.

— Послушайте, — коротко спросил он, — а вы-то здесь при чем?

Взгляд ее смягчился.

— Простите, — ответила она. — Я не хотела вас обидеть. Дело в том, что ваша неосведомленность привела в недоумение все заинтересованные стороны. Торсон, личный представитель Энро, отложил вторжение на Венеру. Вот видите! Я так и думала, что это вас заинтересует. Подождите! Не перебивайте. Я намеревалась серьезно поговорить с вами еще месяц тому назад. Вы хотите знать, кто такой «X». Мы тоже. Этот человек обладает железной силой воли, но никто даже не подозревает, какие он преследует цели. Пока что его, кажется, интересует лишь собственное возвышение, и он высказывался по поводу того, что вас можно будет использовать. Представители Галактической Лиги тоже ничего не понимают. Они никак не могут решить, враг или союзник тот космический шахматист, который ввел вас в игру. Все бродят впотьмах, думая, что делать дальше. — Патриция умолкла. Глаза се возбужденно горели. — Друг мой, — негромко сказала она, — во всей этой неразберихе для вас открываются самые широкие возможности. Используйте их. — Голос ее стал предельно искренен. — Соглашайтесь на любое предложение и не ставьте невыполнимых условий. Оставайтесь в живых.

Она вскочила с кресла, по-дружески прикоснулась к его руке и побежала к выходу. У дверей она на мгновение остановилась.

— Желаю удачи! — сказала она и исчезла в коридоре.

Госсейн принял душ, но одна навязчивая мысль не давала ему покоя: «Откуда ей все известно? Кто она такая?» Когда он вышел из ванной, в кресле холла сидел Майкл Харди.

При виде Госсейна лицо его просветлело. Глядя на президента, легко было представить себе спокойного, выдержанного человека с сильной волей — эталон разума и справедливости. Он посмотрел на Госсейна твердым взглядом.

— Я предоставил вам это помещение, — произнес он, — чтобы избежать прослушивания. Но у нас совсем мало времени.

— Правда? — сказал Госсейн.

Он говорил, не скрывая неприязни. Харди занял пост в результате махинаций, заговора, минуя Игры и каким-то образом обманув Машину. Преступление беспрецедентное, непростительное, и Госсейн чувствовал, что оскорбление нанесено ему лично.

На приятном лице более пожилого человека появилась легкая улыбка.

— Бросьте, — сказал Харди. — Не будьте ребенком. Вы хотите получить определенную информацию. Я тоже. Договоримся так: сначала вы задаете мне три вопроса, потом — я. — Он замолчал и, видя, что Госсейн не отвечает, резко добавил: — Прекратите! Неужели вам нечего спросить?

Враждебность Госсейна испарилась, как дым. У него накопилось столько вопросов, что не хватило бы и целого вечера. Нельзя терять время попусту.

— Кто вы такой? — спросил он без обиняков.

Харди с сожалением покачал головой.

— Прошу прощения, — ответил он. — Либо я тот, за кого себя выдаю, либо нет. В последнем случае, если я вам откроюсь, то окажусь полностью в вашей власти. Любой детектор лжи сумеет вырвать у вас признание. Не теряйте времени, задавая вопросы, которые могут погубить меня. Поторопитесь.

— Знаете ли вы обо мне что-нибудь особенное?

— Да, — сказал президент Харди.

Видимо, он заметил выражение лица Госсейна, потому что быстро добавил:

— Честно говоря, совсем немного. Но за несколько дней до вашего появления я получил личное письмо. Оно было отправлено прямо отсюда, из города Машины. Автор недвусмысленно дал понять, что прекрасно осведомлен о величайшем секрете всей Солнечной системы — плане вторжения на Венеру. Он писал, что вы предотвратите войну и что вас можно найти в отеле «Тропический Парк». Письмо я сжег, так как не хотел никому его показывать, и с большими сложностями доставил вас во дворец. Впрочем, остальное вы знаете. Итак, вопрос номер три.

— Два! — поправил его Госсейн.

— Три. Если вы откажетесь ответить на один из моих вопросов, он тоже будет засчитан. Справедливо?

Госсейн возразил чисто машинально. Он пытался разобраться в том, что услышал. Харди, несомненно, говорил правду. Невероятная ситуация, в которую он попал, явилась следствием чьих-то действий. Госсейна же интересовала причина.

Впервые он посмотрел на президента Земли другими глазами. Каждый из заговорщиков преследовал свою корыстную цель, но тем не менее Харди добился того, что люди, столь же безжалостные, как и он сам, согласились назначить его на самый ответственный пост. Видимо этот человек был далеко не прост.

— Госсейн, я жду!

Он совсем забыл о Харди. К тому же в нем крепла уверенность, что их разговор не имеет смысла. Вряд ли ему могли сообщить нечто существенное.

— Что со мной будет? — спросил он.

— Вам сделают предложение, но я не знаю, какое именно. Сейчас это обсуждают «X» с Торсоном. В любом случае я советую вам согласиться. Не забывайте — у вас довольно сильная позиция. Теоретически, не существуют два одинаковых тела, но почему не быть третьему? — Он нахмурился. — Хотя, конечно, это одни догадки.

Госсейн давно пришел к выводу, что у него не могло быть двух тел. Он открыл рот, собираясь возразить, но вовремя спохватился. Глаза его сузились. Зачем они так упорно пытались заставить поверить его в нелепость? Внушали бессмыслицу? С ним произошла странная, непонятная история, но нельзя забывать, что он находился под постоянным наблюдением заговорщиков. Робоплан, заявивший, что является агентом Машины, мог лгать. И прежде чем лезть со своими мнениями, надо дождаться дальнейшего развития событий.

Он посмотрел на Харди и громко повторил:

— Да, одни догадки.

— Мой первый вопрос, — сказал Харди, — о человеке или группе людей, которые стоят за вами. Вы уже вступили в контакт?

— Определенно нет. Если вы говорите, что Машина ни при чем, я вообще ничего не понимаю.

Харди улыбнулся.

— Ваш ответ основан на отсутствии знаний, а следовательно — неверен. Вот видите, вы заставили меня высказать нуль-А утверждение. Кстати, не я один грешен. Даже планируя уничтожить нуль-А учение, мы применяем его логику. «Карта

— не территория». Ваша уверенность, что вы ничего не знаете, всего лишь вывод из реальности, а не сама реальность.

Он замолчал, улыбаясь каким-то своим мыслям, затем вновь заговорил.

— Вопрос второй. Чувствуете ли вы хоть в чем-нибудь свое отличие от других людей? — Он пожал плечами. — Должен признать: мною допущена семантическая ошибка. Наше с вами восприятие, безусловно, неодинаково. Каждый человек индивидуален. Тем не менее я не могу выразиться яснее. Итак?

Вопрос показался Госсейну не только приемлемым, но и крайне интересным. Это были его собственные мысли, высказанные вслух.

— Я не чувствую ничего особенного. Видимо, вы имеете в виду открытие, сделанное Торсоном. Что он нашел в моем мозгу?

Он наклонился вперед. Его бросало в жар и в холод. Он с трудом перевел дыхание, когда Харди ответил:

— Подождите. Мой третий вопрос. Я хочу знать, как вам удалось найти дом — тайник Крэнга.

— Я прилетел туда на робоплане, который заставил меня подняться на борт.

— Каком робоплане? — спросил Харди.

— Простите, сейчас моя очередь, — сказал Госсейн. — Может, нам лучше задавать по одному вопросу? Что он нашел в моем мозгу?

— Дополнительную мозговую ткань. Я ничего не знаю о ее природе. Торсон считает, что она не обладает особыми потенциальными возможностями.

Госсейн кивнул. Он готов был согласиться с Торсоном. С самого начала он не чувствовал никакой разницы между собой и остальными.

— Каком робоплане? — повторил Харди.

— У меня сложилось впечатление, что он агент Машины.

— Впечатление?

— Моя очередь, — ответил Госсейн.

Харди нахмурился.

— Вы отвечаете неполно. Он не представят вам никаких доказательств?

— Он сообщил факты, о которых могла знать только Машина, но он применил по отношению ко мне силу. Я считаю это подозрительным.

Харди задумался.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Но, к сожалению, ничего определенного сказать не могу. Крэнг очень близко сошелся с Торсоном и держит всех в неведении. Боюсь, — тут он печально усмехнулся, — что я попал в немилость.

Теперь становилось понятным, почему он пришел сюда и согласился разговаривать на равных. Внезапно Госсейн ясно представлял себе группу заговорщиков-землян, которые сейчас поняли, что ими управляют, как марионетками. Прежде чем он успел заговорить, Харди резко произнес:

— Я ни о чем не жалею. Машина отказала мне в праве дальнейшего продвижения, а я отказался смириться с подобным решением.

— Чем она могла мотивировать свой отказ?

— Она сказала, что видит во мне задатки потенциального диктатора. Ее создатели учли вероятность возникновения подобной ситуации и запрограммировали Машину надлежащим образом.

— И вы решили доказать, насколько она права?

— Мне предоставилась такая возможность, и я ею воспользовался. И сейчас поступил бы точно так же. В галактической иерархии для меня найдется место. Торсон просто страхуется. — Он перестал хмуриться и даже улыбнулся. — Мы несколько отвлеклись от темы, и…

Их прервали. В комнату вошел человек в форме и быстро закрыл за собой дверь.

— Сэр, — обратился он к Харди, — мистер Торсон поднимается по лестнице. Мне только что сообщили.

Президент Харди встал. Он был явно недоволен, но не потерял самообладания и вел себя с достоинством.

— Что ж, пора. Думаю, я узнал все, что хотел. По крайней мере, я все больше убеждаюсь в том, что вы — не последний Госсейн. До свидания, и помните, что я вам сказал. Идите на компромисс, чтобы остаться в живых.

Вместе с охранником они вышли черед черный ход, которым пятнадцать минут тому назад воспользовалась Патриция. Не прошло и нескольких секунд, как раздался стук в дверь. У входа появился Торсон.

Глава 13

Он остановился на пороге, и Госсейн сразу узнал гиганта с широкими плечами, тяжелыми чертами лица и ястребиным носом. С самого начала положение его не вызывало сомнений: человек, которого все боятся, личный представитель Энро. Темные глаза сверкнули, лоб пересекли морщины.

— Вы еще не готовы! — резко сказал Торсон.

Он окинул комнату подозрительным взглядом. И внезапно Госсейн представил себя на его месте. Торсон прилетел со звезд в незнакомую и странную Солнечную систему. Здесь, на Земле, окруженный непонятными ему людьми, подчиняясь воле его пославших, он пытался выполнить приказ. Это требовало колоссального нервного напряжения, неимоверных усилий. Ни на секунду он не мог позволить себе расслабиться, поверить в преданность заговорщиков, с которыми поневоле приходилось сотрудничать.

Торсон осторожно повел носом.

— Какой странный запах у вашего одеколона, — заметил он.

— Не обращал внимания, — небрежно сказал Госсейн. Теперь он и сам почувствовал слабый аромат духов. Патриции следует быть осторожней в мелочах. Он окинул инопланетянина бесстрастным взглядом. — Что вам угодно?

Торсон не зашел в холл. Стоя у входа, он внимательно наблюдал за Госсейном.

— Решил посмотреть на вас, — сказал он. — Просто посмотреть. — Он пожал плечами. — Вот и все.

И, повернувшись, зашагал по коридору. Госсейн моргнул. Он внутренне собрался, приготовившись к неприятному разговору, и сейчас чувствовал себя обманутым. Недоумевая, зачем Торсону понадобилось заходить к нему, он продолжал одеваться. Неожиданно он вспомнил, что скоро должен появиться Крэнг, и тут же услышал, как входная дверь открылась.

— Уже иду! — крикнул он.

Ответа не последовало. Через минуту позади него мелькнула чья-та тень. Госсейн обернулся. В спальной стоял Джон Прескотт.

— У меня совсем нет времени, — сказал он.

Несмотря на удивление, вызванное появлением Прескотта, Госсейн вздохнул. Посетители не баловали его разнообразием: все куда-то торопились, и это становилось утомительным. Но он ничего не ответил и вопросительно поднял брови.

— Вы, должно быть, задумывались, кто я такой, — сказал Прескотт.

Госсейн перестал что-либо понимать. Прескотт начал говорить взахлеб, ничего не скрывая. Галактический агент. Тайный нуль-А последователь.

— Я просто обязан вам все рассказать, — продолжал он. — Когда вы напали на меня в то утро, я узнал вас по фотографиям, и, по правде говоря, доложил о вашем присутствии на Венере своему начальству. Разумеется, я нисколько не сомневался, что вам удастся бежать. Поверьте, я был просто поражен, когда увидел вас в доме Крэнга.

Он на мгновение остановился, переводя дыхание, и Госсейну едва удалось скрыть свое разочарование. Теперь он лишился единственного преимущества над заговорщиками, которые считали, что Прескотт вне подозрений. Глупо, конечно, рассчитывать на такую малость, но он так надеялся! Теперь остается выяснить, с какой стати Прескотт разоткровенничался и стал сыпать признаниями.

— Я боюсь Амелии, — взволнованно пояснил Прескотт. — Она невинна. Я согласился, чтобы меня связали, лишь бы она ничего не знала. Я думал, ее отпустят сразу после вторжения на Венеру. Но несколько минут тому назад Крэнг сказал, что «X» и Торсон хотят использовать ее, чтобы поймать вас в ловушку.

Он замолчал. Дрожащими пальцами он вынул небольшую металлическую коробочку и, сделав шаг вперед, открыл крышку. Госсейн с любопытством уставился на двенадцать белых таблеток.

— Возьмите одну, — сказал Прескотт.

Догадываясь, что последует дальше, Госсейн тем не менее послушно протянул руку.

— А теперь — глотайте.

Госсейн покачал головой. Постепенно в нем нарастало раздражение.

— Я не принимаю неизвестных лекарств.

— Ради вашей собственной безопасности. Клянусь вам. Противоядие.

— Я пока еще не отравлен, — терпеливо ответил Госсейн.

Прескотт с шумом захлопнул коробочку. Он сунул ее в карман, попятился, одновременно выхватывая бластер.

— Госсейн, — тихо произнес он, — я в безвыходном положении. Либо вы проглотите эту таблетку, либо я вас убью.

Он не испугался, опасность казалась нереальной. Посмотрев на таблетку, Госсейн перевел взгляд на Прескотта.

— В холле, — мягко сказал он, — стоит детектор лжи. Думаю, он поможет быстро разрешить существующие разногласия.

Он оказался прав. Прескотт заявил, взявшись за контакты:

— Лекарство является противоядием. Оно гарантирует безопасность Госсейна в том случае, если я буду вынужден пойти на крайние меры. Прошу твоего подтверждения, но не вдавайся в подробности.

— Это правда, — последовал незамедлительный ответ.

Госсейн проглотил таблетку и некоторое время молча стоял, ожидая, что будет дальше. Он не испытывал никаких ощущений и, глядя на Прескотта, медленно произнес:

— Надеюсь, с вашей женой ничего не произойдет.

— Спасибо, — только и ответил Прескотт.

Он быстро вышел парадным ходом и закрыл за собой дверь. Госсейн закончил одеваться и развалился в кресле, поджидая Крэнга. Он был встревожен куда больше, чем ему хотелось. Все его посетители преследовали каждый определенную цель, но сходились в одном: уверенности, что кризис неминуемо приближается.

На Венеру готовили нападение. Кто? Какая-нибудь галактическая военная сверхдержава? Вполне возможно — кому еще могло прийти в голову поработить человеческую расу, не вышедшую за пределы Солнечной системы? Загадочные агенты, психологическая обработка, инфильтрация и, наконец, мощный удар из ниоткуда. Туманные намеки на Галактическую Лигу, якобы способную противостоять вторжению, казались необоснованными на фоне действий Торсона и полного беззакония. Убийства. Предательства. Захват власти на Земле.

— И считается, что я могу предотвратить войну? — громко сказал Госсейн.

Он коротко рассмеялся, чувствуя нелепость подобных утверждений. К счастью, скоро проблема Гилберта Госсейна разрешится. Самым трудным и опасным для него был момент, когда его чуть не убедили в существовании второго тела. Только логика не позволила ему попасться на эту удочку. Им не удастся выбить его из колеи, он останется в здравом уме и постарается с пользой провести сегодняшний вечер. Громкий стук прервал его размышления. К своему облегчению, он увидел Крэнга.

— Готовы?

Госсейн кивнул.

— Что ж, пойдемте.

Они спустились по лестнице вниз на несколько этажей и по узкому коридору подошли к запертой двери, которую Крэнг отомкнул ключом. Взору Госсейна открылось просторное помещение с мраморным полом, заставленное шкафами, разнообразными приборами и прочим лабораторным оборудованием.

— Прошу, — сказал Крэнг. — Я останусь здесь, а вы осмотрите тело.

— Тело? — с любопытством спросил Госсейн. Внезапно он понял. ТЕЛО!

Он позабыл о Крэнге и сделал шаг вперед. В дальнем углу лаборатории на одном из многочисленных столов лежала неподвижная фигура человека, закрытая простыней. Много раз он слышал о своем втором теле и даже пытался представить его себе, но одно слышать, другое — видеть собственными глазами.

Несоответствие. Между мыслью и событием, словом и действием, жизнью и смертью; противоречие настолько страшное, что организм его заработал в ином ритме, а нервная система, не в состоянии справиться с обилием поступающих сигналов, отказала на какую-то долю секунды.

Комната закружилась, поплыла перед глазами. Он пошатнулся. Но приступ кончился так же быстро, как начался. Разум вернулся к нему мгновенно. Он ощутил пол под ногами, вдохнул в легкие сухой, прохладный воздух. Все еще испытывая последствие шока, не помня себя, он подошел к столу, протянул руку и, осторожно откинув простыню, бросил ее на пол.

Глава 14

Госсейн ожидал увидеть перед собой сожженный до неузнаваемости труп. Отчасти он оказался прав.

Лицо не пострадало. Должно быть, им категорически запретили стрелять в голову, чтобы не повредить мозг. Тело практически отсутствовало, разорванное пополам автоматными очередями. Из груди и живота торчали раздробленные кости и куски мяса, а от колен и выше страшное обгоревшее месиво ничем не напоминало человека. Лицо осталось нетронутым.

На нем застыло безмятежное выражение, как будто перед смертью Госсейн не испытывал ни боли, ни отчаяния, ни страха. На щеках проступал чуть заметный румянец. Несомненно, были приняты все меры предосторожности, чтобы предохранить мозг от разложения. Вглядевшись пристальней, он обратил внимание на аккуратный распил вдоль черепной коробки. Остался мозг внутри или его вынули для исследований, Госсейн на знал.

Позади него послышалось какое-то движение, и Госсейн медленно выпрямился. Состояние отрешенности, овладевшее им, постепенно проходило, и он начал воспринимать окружающее. Прошло несколько секунд, прежде чем ему удалось опознать непонятный звук. Шуршание резины по каменному полу. «X». Он оглянулся, чувствуя в себе уверенность, готовый к любым неожиданностям.

Бесстрастным взглядом окинул он гротескное чудовище, закованное в пластик. И только потом увидел вошедших вслед на ним в лабораторию людей. Красавчика Харди. Торсона, как всегда цинично улыбающегося. И наконец. Патрицию в сопровождении двух охранников, возбужденную и с вопросительным выражением на лице.

— Что ж, — громким басом, но без тени иронии в голосе произнес «X». — Мне кажется, Госсейн, вы понятия не имеете, как помешать нам отправить ваше второе тело туда же, куда и первое.

«Отнюдь не блестящее высказывание, — подумал Госсейн, — но обладающее одним неоспоримым достоинством: каждое его слово — правда». Ведь он не мог быть уверен, что в случае физического уничтожения вновь обретет себя в третьем теле.

«X» нетерпеливо помахал пластиковой рукой.

— Хватит болтовни. Приведите жену Прескотта и крепко держите Госсейна.

Четверо охранников взяли Госсейна под руки, в то время как еще трос ввели Амелию Прескотт. Ее затруднительное дыхание, растрепанные волосы, раскрасневшееся лицо и связанные за спиной руки говорили сами за себя. Увидев Госсейна, Амелия попыталась что-то сказать, беззвучно шевеля губами: видимо, ей заткнули рот прозрачным кляпом. Поняв бесплодность своих попыток, она пожала плечами и печально улыбнулась. Несмотря на довольно жалкий вид, держалась она с достоинством.

«X», сверкая пластиковым куполом головы, не отрываясь смотрел на Госсейна.

— Выслушайте меня внимательно, — сказал он. — Мы готовы начать войну, равной которой не знало человечество. В наше распоряжение представлены десять тысяч звездолетов, сорок миллионов солдат, гигантские заводы по выпуску боевой техники

— и все это лишь крупицы сил самой могущественной империи во Вселенной. Госсейн, МЫ НЕ МОЖЕМ ПРОИГРАТЬ! — Он перевел дыхание. — Тем не менее мы предпочитаем застраховаться. Мы бы хотели предложить вам, величине неизвестной, занять среди нас одно из самых высоких мест в иерархии, которая будет управлять Солнечной системой. — Он пожал плечами. — Но вы должны понять, что в нашей совместной деятельности нет никакого смысла, если вы не захотите реально оценить ситуацию. Мы должны убивать, Госсейн! Мы ДОЛЖНЫ быть жестокими. Ничто так не убеждает людей, как насилие.

На какое-то мгновение Госсейну показалось, что он говорит об Амелии Прескотт. Он почувствовал слабость в ногах и только потом понял, что «X» имел в виду совсем другое.

— Убивать? — спросил он. — Кого?

— Необходимо уничтожить примерно двадцать миллионов венериан, — ответил «X». Сидя в инвалидном кресле на колесах, он выглядел как навозный жук из пластика, которого не увидишь и в кошмарном сне. — Как вы знаете, — продолжал он, — единственная разница между уничтожением двадцати человеческих жизней и двадцати миллионов заключается лишь в реакции оставшихся в живых. С этим легко справится пропаганда.

Госсейну казалось, что он тонет в бездонном колодце.

— А что станет с остальными двумястами двадцатью миллионами жителей Венеры?

— как бы издалека услышал он свой голос.

— Террор, — гудящим басом ответил «X». — Безжалостный террор по отношению к тем, кто осмелится оказать сопротивление. История учит нас, что, прежде чем управлять толпой, у нее надо отрезать голову. На Венере эта голова — коллективная, а следовательно, необходимо массовое уничтожение. — Он вновь нетерпеливо помахал пластиковой рукой. — Хватит, Госсейн, — резко сказал он. — Решайте. Вы будете обладать огромной властью и сможет заняться какой хотите реорганизацией, но предоставьте нам сначала подготовить для этого почву. Итак, согласны?

Госсейн вздрогнул от неожиданности. Он только сейчас понял, что перед ним раскрыли карты лишь для того, чтобы он, подчиняясь неизбежности, присоединился к заговору. Приведенные аргументы были выдержаны в лучших традициях нуль-А логики. Преступники исходили из необходимости массовых убийств. Он не мог представить себе такой возможности даже в кошмарном бреду. Подобные разногласия не преодолевались: каждая из сторон имела свою отправную точку зрения. Отказ, готовый сорваться с губ, восприняла нервная система, наполнив все его существо четкой, твердой, бесконечной уверенностью. Спокойным, слегка звенящим голосом он ответил:

— Нет, мистер «X». И пусть каждый из вас горит вечным огнем в раннем христианском аду за то, что такая мысль могла прийти вам в голову.

— Торсон, — сказал «X». — Убейте ее!

Госсейн уставился на него непонимающим взглядом.

— Что?

Затем он протащил охранников с десяток шагов, прежде чем им удалось удержать его. Когда туман перед его глазами рассеялся, он увидел, что Амелия Прескотт по-прежнему улыбается. Она, не сопротивляясь, позволила Торсону ввести содержимое шприца в мышцу руки и тут же упала как подкошенная. Гигант с легкостью подхватил се тело.

— Вот видите, Госсейн, — заметил «X». — Мы обладаем преимуществом перед последователями не-Аристотелевой философии. Мы не брезгливы. И играем только на выигрыш. Так что эта маленькая демонстрация должна показать вам…

Он умолк. На лице его появилось недоуменное выражение, обмякшая фигура сползла с кресла и с глухим стуком пластика о мраморный пол растянулась во весь рост. Классические черты лица Харди исказились изумлением и, рухнув на колени, он перекатился на бок. Охранники падали один за другим, и только двое попытались выхватить бластер, прежде чем потерять сознание.

Торсон осторожно опустил Амелию Прескотт и свалился рядом.

Патриция Харди распростерлась у входа.

Враги Госсейна лежали по всей комнате, словно мертвые.

Это было совершенно необъяснимо.

Глава 15

Госсейн стряхнул с себя оцепенение. Ноги плохо слушались его, но первым делом он бросился к ближайшему охраннику и выхватил его пистолет из кобуры. На мгновение остановившись и напряженно озираясь по сторонам, он принялся разоружать остальных. Он не понимал, что произошло, но дареному коню в зубы не смотрят, а в неравной борьбе необходимо использовать любой шанс. Свалив оружие в кучу, он выпрямился. Девять охранников лежали врассыпную, как шпильки, вылетевшие при неаккуратном движении женской головки. Госсейн отметил, что среди присутствующих не было Элдреда Крэнга. Он быстро окинул взглядом странную, застывшую сцену. В мозгу его мелькнула мысль: «Я что-то не то делаю. Каждую секунду сюда могут войти. Надо уходить как можно скорее».

Он остался стоять на месте. Живы они или нет? Наклонившись над «X», он машинально прикоснулся к пластиковой оболочке и невольно отдернул руку, почувствовав гладкую теплую поверхность груди, которая не могла принадлежать ни одному человеческому существу. Ему стало неприятно, но он заставил себя наклониться и уловил теплое ритмичное дыхание. «X» был жив. Значит, все они живы.

Его размышления прервал звук открывающейся двери. Кинувшись на пол, выставив вперед пистолет, Госсейн громко выругался, проклиная себя за любопытство. Ему давным-давно следовало убраться отсюда как можно дальше.

Дверь открылась, и в лабораторию вошел Джон Прескотт.

Госсейн с облегчение встал, пытаясь унять дрожь в ногах. Прескотт нервно усмехнулся.

— Довольны, что приняли таблетку? — спросил он. — Я пустил по вентиляционной системе газ из порошка Дрэ, и вы — единственный человек… — Он умолк. — В чем дело? Неужели я опоздал?

Он очень быстро оценил ситуацию. Совершенно случайно взгляд Госсейна скользнул по телу Амелии Прескотт, лежавшей рядом с гигантом Торсоном. Он мгновенно вспомнил все, что произошло.

— Прескотт, — угрюмо ответил он. — Вашей жене сделали укол в руку, прежде чем остальные потеряли сознание. Ее хотели убить. Взгляните, может, вам удастся ей помочь.

Сейчас можно было не торопиться. Если газ распространился по системе вентиляции, он усыпил всех во дворце. Госсейн молча смотрел, как Прескотт прижался ухом к груди жены, пытаясь уловить биение сердца, затем вынул из кармана небольшую ампулу с иглой на конце и резким движением воткнул ее в бедро.

— Соединение фтора, — объяснил он, подняв голову. — Если она жива, примерно через минуту губы позеленеют.

Через две минуты никаких изменений не произошло. Губы женщины оставались такими же бледными и мертвыми. Прескотт поднялся с колен, с любопытством глядя по сторонам. И что самое странное, у Госсейна не возникло никаких предчувствий. Он смотрел, как венерианин подошел к сваленному в кучу оружию и очень тщательно выбрал два пистолета. Только это и осталось в памяти Госсейна, все остальное произошло настолько внезапно, что он просто не успел вмешаться.

Прескотт подошел к «X» и пустил ему пулю в правый глаз. Кровь фонтаном брызнула в потолок, как языки пламени разгоревшегося костра. Прескотт резко повернулся. Приставив пистолет ко лбу Харди, он вновь нажал на курок. Потом побежал к охранникам на полусогнутых ногах, стреляя из обоих пистолетов. Он сделал шаг к Торсону и остановился. Недоуменное выражение появилось на его лице. Едва успевший прийти в себя от изумления Госсейн, бросился вперед и буквально вырвал оружие из его рук.

— Кретин! — выкрикнул он. — Вы понимаете, что наделали?

Примерно через час, когда они бросили украденный автомобиль в глухом закоулке покрытого туманом города и ночь сомкнулась вокруг них клубящейся темнотой, они услышали из ближайшего громкоговорителя внеочередное сообщение.

— Слушайте последний выпуск новостей из дворца Президента! — объявил диктор.

После короткой паузы суровый голос произнес:

— Мне вменена печальная обязанность довести до вашего сведения, что президент Майкл Харди убит сегодня вечером агентом Машины, человеком по имени Гилберт Госсейн. Раскрыт чудовищный заговор против народов Земли. Госсейну помогали так называемые детективы с Венеры, и сегодня ночью все силы будут брошены на поимку преступников. Комиссия по расследованию приказывает всем гражданам оставаться дома. Повторяю, мы не можем гарантировать безопасность лицам, оставшимся на улице.

Только сейчас Госсейн понял, к каким страшным последствиям привели необдуманные убийства. В сообщении говорилось о заговоре, в котором участвовал он сам. Машина и венерианские детективы. Намек более чем прозрачный: первые за всю историю публичные нападки на нуль-А учение. Объявление войны.

Туман клубился вокруг. Он был настолько непроницаем, что фигура Прескотта терялась всего в двух футах. Для радара, конечно, погода не являлась помехой, но ведь прибор надо еще доставить в нужное место. Только при очень большом невезении их смогут поймать в такую ночь. Наконец-то он свободен, впервые с тех пор, как попал в водоворот непонятных событий. Разве что…

Непонятно, кто такой Прескотт и что с ним делать. Упрекать этого человека не имело смысла. Прескотт помог ему бежать. Он был кладезью информации, и его следовало как можно тщательнее расспросить. Конечно, не сейчас. Но со временем Прескотт мог стать неоценимым союзником.

Значит, он по возможности постарается не расставаться с галактическими агентами, перешедшими на его сторону. Госсейн быстро объяснил свой план.

— Прежде всего мне нужен психиатр. Нет ничего важнее, чем выяснить, какие именно изменения в моем мозгу так сильно напугали Торсона.

— Но ведь любой психиатр, — возразил Прескотт, — находится под протекцией группы защиты. Игры еще не кончились.

Кромешная тьма скрыла снисходительную улыбку Госсейна. Он чувствовал себя спокойно и уверенно: знал, что у него хватит умственных и физических сил справиться с любой ситуацией.

— Прескотт, — сказал он, — слишком долго находился я в безвыходном положении и подчинялся приказам, словно ребенок. Я ведь рассказывал, как Машина убедила меня снова сдаться в плен?

— Да.

— Я пытался понять, — продолжал Госсейн, — почему я так легко слушался советов и не проявлял никакой инициативы. Теперь мне кажется, что раньше я просто неумышленно хотел снять с себя всякую ответственность или хотя бы часть ее и переложить на кого угодно другого. И мне настолько нелепой казалась мысль о своей исключительности, я так упорно гнал ее прочь, что первым делом позволил себя убить.

— По правде говоря, — заметил он после минутного молчания, — я рассчитываю на этот ваш газ Дрэ. Думаю, что он поможет нам справиться с группой защиты. Но сначала необходимо купить карту города. Затем мы узнаем адрес доктора Лаурена Кэра. Если его не окажется на месте, я соглашусь на любого психиатра, кроме Дэвида Лестера Энрайта. Когда-то я пытался попасть к нему на прием.

— Я вернусь через десять минут, — сказал Прескотт.

— Э, нет, — резко, но беззлобно ответил Госсейн. Он мягко пояснил: — Мы в одинаковом положении и не должны выпускать друг друга из виду. Пока вы будете покупать карту, я зайду за вами в аптеку и посмотрю адрес доктора в телефонном справочнике.

Уличный фонарь и два светильника над входом освещали большое белое здание, выделявшееся в ночной тьме. Видимо, психиатр был дома. Они перепрыгнули через забор, как привидения, и притаились за кустом.

— Вы уверены, что хотите поговорить именно с доктором Кэром? — прошептал Прескотт.

— Да, — сказал Госсейн. Он решил ограничиться этим коротким ответом, но, подумав, что автор «Эгоиста не-Аристотелевой Венеры» заслуживает большего, несколько нелогично добавил: — Он написал несколько книг.

Он стоял, напряженно обдумывая, что делать дальше. В резиденцию выдающегося ученого попасть было практически невозможно, а в течение Игр такая мысль не пришла бы в голову и самому искусному грабителю. Кроме того, им не следовало забывать об отступлении, если что-нибудь сорвется.

— Послушайте, — прошептал Госсейн, — ваш газ действует мгновенно?

— Да. Он распространяется по нервным окончаниям полости носа и проникает непосредственно в мозг. Достаточно одного вдоха.

Госсейн кивнул и вновь сосредоточенно принялся осматривать дом. Через несколько минут, если все пойдет гладко, великий семантик, крупнейший специалист-невропатолог, начнет опрашивать, осматривать его и поставит диагноз. Ничего на свете он не хотел так сильно, как узнать правду о себе — все остальное казалось ему мелким, незначительным.

Стараясь говорить как можно тише, Госсейн изложил свой план. Прескотт подойдет к двери и представится как житель Венеры. Вне всякого сомнения, прежде чем впустить его, доктор Кэр даст знать о неожиданном посетителе своей группе защиты. Пусть. В случае вмешательства извне, они тут же применят усыпляющий газ.

— Какое количество порошка вам потребуется? — спросил Госсейн.

— Совсем чуть-чуть, не более щепотки. В вентиляционную систему дворца я заложил восемь капсул, примерно с чайную ложку. Нам можно не беспокоиться, действие принятых таблеток продлиться еще несколько часов.

Через полминуты Прескотт поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка.

Вслед за ними в прихожую ворвались клубы тумана. Договорившись заранее, они оставили дверь полуоткрытой. В случае чего, так легче будет бежать. В тому же Госсейн твердо решил застраховаться впредь от любых неожиданностей, и принятые меры предосторожности помогли ему чувствовать себя уверенней.

Доктор Кэр был высоким сухощавым мужчиной лет пятидесяти, с гладко выбритым, волевым лицом. Когда Госсейн вошел, психиатр с любопытством взглянул на него, пронизывая взглядом серо-стальных глаз. Никогда еще Госсейну не приходилось подвергаться столь тщательному осмотру, но он терпеливо ждал, прекрасно понимая, как важно завоевать доверие этого человека. Минуты, потерянные сейчас, могли сэкономить несколько часов в будущем.

Психиатр не терял времени даром. Как только Госсейн объяснил цель своего визита, он исчез в лаборатории и почти сразу же вернулся с портативным детектором лжи в руках.

— Мистер Госсейн, — сказал он. — Ни один житель Венеры, ни один человек, серьезно изучающий нуль-А доктрины, даже на мгновение не сможет допустить, что объявление по радио и сообщение в газетах, сделанное информационными правительственными бюро относительно убийства президента Харди, являются правдой. За всю свою жизнь я еще не видел, чтобы так расчетливо возбуждались эмоции умов невежественных и недостаточно образованных. Только в далекие мрачные века делались попытки воззвать к толпе и накалить ее страсти до такой степени, что она занималась самосудом; окончательным же свидетельством их продажности является обвинение против Машины и жителей Венеры. Нет ни малейшего сомнения, что подобные обвинения делаются с определенной целью, и одно лишь это дает вам право быть выслушанным людьми справедливыми, прежде чем они вас осудят. — Он умолк и посмотрел на Госсейна. — Вы согласны отвечать при детекторе лжи?

— Я согласен на все, сэр, — ответил Госсейн, — если только это не связано с потерей сознания. Я надеюсь, вы поймете меня правильно.

Доктор кивнул. И в течение всех последующих тестов руки и мозг Госсейна не оставались свободными ни на секунду. Тесты! Один за другим, несколько десятков. Лаборатория доктора была расположена идеально, в самом конце прихожей, и необходимую аппаратуру не составляло труда подвозить прямо к креслу, из которого Госсейн ясно видел незапертую входную дверь.

Некоторые приборы сверкали на него электронными глазами, ослепляли, захлестывали волнами горячего воздуха. Другие были холодны на ощупь, третьи — непонятно гудели и дрожали. Тест шел за тостом, а Госсейн продолжал рассказывать все, что с ним произошло.

Ему пришлось прерваться три раза: дважды, когда сверхчувствительные лучи исследовали клетки дополнительной мозговой ткани, и один раз, когда доктор Кэр воскликнул:

— Значит, это не вы их убили?

Услышав вопрос, Прескотт поднял голову.

— Нет, я. — Он угрюмо рассмеялся. — Как вы могли догадаться, мне пришлось выбирать между нуль-А и статусом помощника командира галактической базы. Если меня когда-нибудь будут судить, останется лишь сослаться на временное умопомешательство.

Доктор Кэр бросил на него быстрый взгляд.

— Суд никогда еще не принимал и не примет во внимание подобных аргументов от человека, стоящего на нуль-А пути развития. Вам придется придумать что-нибудь другое.

«Придумать!» — как молния мелькнула в мозгу Госсейна, и он посмотрел на Прескотта… впервые посмотрел на него со стороны. Чуть сощурив глаза, как бы случайно, Прескотт небрежно сунул правую руку в карман. Движение было явно бессознательным, потому что вряд ли он мог надеяться успеть выхватить пистолет, и Госсейн без труда обезоружил его.

— Я думаю, — тихо сказал Госсейн через несколько секунд, — что ваш дом окружен.

Глава 16

Свет, проникающий через полуоткрытую входную дверь, на какое-то время задержит нападающих. С улицы можно разглядеть лишь освещенную прихожую, и вряд ли им придет в голову, что произошло непредвиденное. Само собой, когда-нибудь их терпение лопнет.

Они быстро связали Прескотта по рукам и ногам, засунули кляп в рот и довольно бесцеремонно бросили на диван. Потом принялись обсуждать сложившуюся ситуацию.

— Он никуда не выходил, — резонно заметил Госсейн, — но я уверен, что ему удалось каким-то образом поддерживать связь.

— Не имеет значения, — коротко ответил доктор Кэр.

— То есть как?

Лицо психиатра было спокойным, взгляд ясным.

— Прежде всего, — сказал он, — займемся тем, что мне удалось обнаружить. Мне кажется, вы просто не понимаете своего исключительного положения, Госсейн. Вы играете настолько важную роль в текущих событиях, что я готов идти на определенный риск.

Ему потребовалось какое-то время, чтобы осознать сказанное, сконцентрироваться и заставить себя не думать об угрожающей опасности. Он даже не предполагал, что сможет одновременно выслушивать столь важную информацию и заниматься самыми обыденными вещами.

— Ваша черепная коробка, — начал психиатр, — не содержит сверхразвитого мозга в том смысле, что вы обладаете потенциально более высоким разумом. Это невозможно. Человеческий мозг, создавший Машину Игр и подобные ей электронные и механические приборы, даже теоретически не может иметь соперника во Вселенной. Многие считают, что электронный мозг превосходит человеческий. Они поражаются возможности Машины вести беседу сразу с двадцатью пятью тысячами индивидуумов, не понимая, что она просто задействует двадцать пять тысяч сложных электронных схем. Ничего особенного.

Я не хочу сказать, что Машина не способна творчески мыслить. Она построена на месте огромного рудника, целиком находящегося в ее ведении. В ее распоряжении имеются многочисленные лаборатории и роботы, заменяющие изношенные части. Она в состоянии изготовлять орудия производства и совершать сложные операции. Она располагает практически неистощимыми запасами ядерной энергии. Короче говоря. Машина полностью переведена на самообслуживание, наделена относительным разумом, но в нее встроен блок ограничений, который строго контролирует исполнение трех основных доктрин.

Машина должна проводить Игры абсолютно беспристрастно, сообразуясь с законами, установленными Институтом Общей Семантики. Она обязана оберегать нуль-А развитие человечества всеми доступными ей средствами. Она может убить человеческое существо только в том случае, если на нее будет совершено прямое нападение.

Госсейн обыскивал Прескотта. Его чуткие пальцы исследовали каждый шов, каждую мелочь. Из карманов пиджака он вынул поочередно пистолет, два бластера, дополнительную обойму, пачку с капсулами порошка Дрэ, коробку таблеток противоядия и записную книжку. Ни в швах, и за подкладкой костюма из пластика, который обычно шел на переплавку после нескольких дней носки, он ничего больше не нашел.

Зато на внутренней стороне правого ботинка ему удалось обнаружить электронный локатор. Инструмент был изготовлен из того же материала, и его присутствие выдавал лишь едва заметный рисунок печатной схемы. Госсейн вздохнул. Теперь становилось понятным, как Патриции Харди удалось броситься в его объятия в тот самый день, когда она сделала вид, что за ней гонятся. Раньше этот вопрос не давал ему покоя. Любое знание успокаивает, снимает напряжение, дает возможность поверить в свои силы. Внезапно он почувствовал, что ему легче стало слушать доктора Кэра.

Психиатр тоже совмещал слова с делом. С первой минуты рассказа он упаковывал кожаный саквояж. На самый низ он бросил фотографии и блокноты с записями. Потом начал доставать из приборов магнитные пленки и проволоку с результатами тестов, отснятые негативы, светочувствительную бумагу и специальные ленты с видеозвуковым изображением. Перед тем, как уложить очередной предмет, он бормотал:

— Доказательство, что дополнительный мозг не состоит из одних только невронов коры… а это… а это… а это клетки не таламического происхождения… память… ассоциации… основные каналы, которые соединяют дополнительный мозг с основным… нет сомнения, что в новообразовавшемся сером веществе пока не возникало импульсов…

В конце концов он поднял голову.

— Опыты доказывают, Госсейн, что ваш дополнительный мозг скорее играет роль солнечного сплетения, регулирующего деятельность организма. Но только мне еще не довелось встречать столь компактной контрольной системы. Количество невронов составляет примерно одну треть от общего числа клеток. Это значит, что в вашей голове сосредоточен механизм, с помощью которого возможно управление микрокосмосом на атомном и электронном уровне, а макрокосм просто не содержит достаточного количества вещества, чтобы вашему мозгу потребовалось использовать все свои возможности.

— Существует ли хоть малейшая вероятность, — спросил он, — что я смогу научиться управлять им в течение ОДНОГО ЧАСА?

Вместо ответа Кэр покачал головой.

— Речь идет не о часе, дне или неделе. Вы когда-нибудь слышали о Джордже, потерявшемся мальчике?

— Джордж, двухлетний ребенок, заблудился в лесу за фермой своих родителей. Каким-то образом он попал в логово одичавшей собаки, только что принесшей щенят. Многие из них погибли, и несчастная сучка, грудь которой набухла молоком, вспомнила, наверное, свою молодость и накормила малыша.

— Позже она охотилась для него и приносила пропитание, но, видимо, чувство голода никогда не покидало мальчика, потому что муравьи, черви, пчелы, все, что двигалось, шло ему в пищу, когда его наконец нашли в возрасте одиннадцати лет. Это был угрюмый, свирепый звереныш, такой же дикий, как собачья стая, вожаком которой он стал. Его привычки и образ действий ясно говорили, как он провел свои юные годы.

Рычание, оскал зубов, глухое ворчание и очень натуральный лай — другого языка он не знал. Социологи и психологи поняли, какие возможности открываются перед ними, но все попытки дать ребенку образование провалились. Через пять лет его научили складывать из алфавитных кубиков свое имя и название нескольких предметов. Поведение его на этой стадии оставалось звериным. Он часто и достаточно резво опускался на четвереньки, и даже по прошествии пяти лет острота его нюха приводила всех в изумление. Любые следы даже через несколько часов возбуждали его до такой степени, что он начинал подпрыгивать и завывать от нетерпения.

Он умер в возрасте двадцати трех лет в отведенной для него камере, так и оставшись животным, этот мальчик-старичок, которого с трудом можно было принять за человека. Вскрытие показало, что кора головного мозга оказалось недоразвитой, но что ее вполне можно было заставить функционировать нормально.

— Сейчас, — закончил свой рассказ доктор Кэр, — мы, конечно, смогли бы помочь Джорджу, потому что знаем о мозге неизмеримо больше, чем в древние времена, но я думаю, вы согласитесь, что ваш случай очень похож на его с одной лишь разницей: ВЫ НАЧАЛИ ЖИЗНЬ КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО.

Госсейн промолчал. Впервые он получил рациональное объяснение с помощью метода сравнительного анализа. До этого момента он очень туманно и несколько идеализированно представлял свои возможности и лишь тревожился, что его способности никак не проявляются. Но он никогда не терял надежды. В тяжелую минуту ему придавало силы и уверенности сознание того, что он является потенциальным спасителем человечества. И где-то в глубине души, вернее нервной системы, он испытывал гордость при мысли о том, что способен на нечто большее, чем все остальные. Это чувство, конечно, останется. Испокон веков человек гордился, когда природа щедро дарила его умственным или физическим совершенством. Что ж, придется подождать. Он будет терпелив.

— Если такая мутация истинна, — сказал психиатр, — и является закономерной в развитии человечества, и если бы передо мной стоял выбор: спасти вас или мирную цивилизацию от нападения галактических армад, можете не сомневаться — я выбрал бы вас. А на примере оставшихся, — он усмехнулся, — неплохо проверить, выдержит ли нуль-А учение первое серьезное испытание.

— Но ведь на Венере ничего не знают, — только и нашел что ответить Госсейн.

— А следовательно, — сказал доктор Кэр, — следующий наш шаг предопределен. До рассвета вам необходимо выбраться из дома. И мне кажется, — тут он вскочил на ноги с живостью юноши, — пришла пора побеседовать с нашим общим знакомым.

Теперь Госсейну уже не так тяжело было думать о грозящей ему смертельной опасности.

Глава 17

Джон Прескотт — галактический агент. Единственное, в чем они могли быть уверены. Сейчас он лежал, связанный, на диване, и следил за каждым их движением. Его светлые волосы казались до странности белыми при сильном электрическом освещении. Губы его, несмотря на кляп, кривила издевательская усмешка.

— Знаете, — с отвращением заметил Госсейн, — во всем этом есть что-то патологическое. Негодяй отправил на смерть жену, лишь бы убедить меня в своей лояльности. А я поверил, думая, что он склоняется к нуль-А учению. У меня и тени подозрения не возникло, что Харди и «X» убиты им не случайно. Только теперь я вспоминаю, как он остановился, прежде чем подойти к Торсону, и позволил мне вмешаться. Одним словом, он уничтожил двух землян, которых галактическая империя использовала вместо ширмы, и теперь се представители контролируют правительство Земли.

Госсейн закрыл глаза.

— Минутку, — сказал он. — Я что-то не понимаю. — Игры этого года. Разве на них не должны избрать преемника Харди? — Он встрепенулся. — У кого больше шансов? Кто впереди?

Кэр пожал плечами.

— Какой-то Торсон. — Он запнулся и недоуменно моргнул. — А ведь знаете, — медленно сказал он, — я раньше не улавливал связи… Вот вы и ответили на свой вопрос.

Госсейн промолчал. Страшная мысль, пришедшая в голову, заставила забыть о том, что Джим Торсон, личный представитель Энро, будет следующим президентом Земли. Он подумал о Машине. Если она хоть в чем-то оказалась уязвимой, ей вообще нельзя больше доверять.

Трудно было представить себе Землю без Машины Игр.

Стоявший рядом доктор Кэр мягко проговорил:

— Все это не имеет сейчас никакого значения. Давайте действовать по порядку. Я считаю, что одному из нас придется выйти наружу вместо Прескотта и попытаться выяснить, что к чему.

Очень медленно Госсейн сделал глубокий вдох и заставил себя успокоиться.

— Где ваша жена? — спросил он. — Дома? Я давно хотел вас спросить. И дети. У вас есть дети?

— Трое. Но рожденные на Венере не имеют права посещать Землю, пока им не исполнится восемнадцать лет. В настоящий момент моя жена находится с ними в Нью-Чикаго.

Они улыбнулись друг другу, доктор был доволен собой. Он имел на это право. Им обоим предстояло решить сложную задачу, но один из них был знаменитым ученым, а другой… другому еще предстояло доказать себя.

Они сразу же решили, что на встречу с агентами заговорщиков выйдет доктор Кэр. Телосложением он напоминал Прескотта, а его седые волосы могли не заметить в темноте. Ботинки-локаторы, слишком большого размера и довольно узкие, едва налезли на Кэра, но рисковать не хотелось. Подражать голосу Прескотта не составило труда для жителя Венеры, и тем более психиатра, который виртуозно владел голосовыми связками. К тому же он только что разговаривал с Прескоттом, а Госсейн помог исправить некоторые интонации. Не прошло и трех минут, как доктор с легкостью освоил диапазоны от громкого разговора до неясного шепота.

— А сейчас, — жестко произнес Госсейн, — джентльмен сообщит нам, о чем он договорился со своими друзьями.

Он наклонился и вынул кляп. Ему не удалось скрыть отвращения, которое он испытывал к Прескотту, а, может быть, тот просто судил по себе, представив, какими методами развязал бы язык пленнику, но он начал говорить сразу же, не дожидаясь вопросов.

— Дом окружен дюжиной человек, и им приказано только следить за вами, не арестовывая. Примерно в, это время я должен выйти и дать знать, что все идет по плану. Пароль — «Венера».

Госсейн кивнул.

— Хорошо, доктор, — сказал он. — Я буду ждать вас через пять минут. Если вы не вернетесь, я преодолею брезгливость и пущу Прескотту пулю в лоб.

Кэр невесело рассмеялся.

— В таком случае мне лучше немного задержаться.

Смех его затих у выхода. Он скользнул в полуоткрытую дверь и исчез в темноте и тумане.

Госсейн посмотрел на часы.

— Сейчас десять минут пятого, — сказал он Прескотту и вынул пистолет.

Мелкие капли пота появились на висках Прескотта, стекая по щекам. Это натолкнуло Госсейна на мысль. Он вновь взглянул на часы. Секундная стрелка, стоявшая на отметке десять, приближалась к сорока пяти. Прошло тридцать пять секунд.

— Одна минута, — сказал Госсейн.

Физиологическое время — это нескончаемый поток изменений в клетках и тканях организма. Но время психологическое зависит от самых неожиданных обстоятельств, и каждый воспринимает его по-своему. В стрессовой ситуации оно меняется. Продолжительность его зависит от ощущений человека на данный полный круг. Соответственно прошла одна минута.

— Две минуты, — сказал Госсейн непреклонным тоном.

Хриплым низким голосом Прескотт проговорил:

— Если Кэр не дурак, он вернется через пять минут. Но агент, с которым я на связи, болтливый идиот. Примите это во внимание и не будьте слишком поспешны.

Когда прошло полторы минуты, пот лился с Прескотта градом.

— Три минуты, — сказал Госсейн.

— Я говорю правду! — запротестовал Прескотт. — Зачем мне лгать? Все равно мы вас схватим, рано или поздно. Одна, две, три недели — какая разница? После слов Кэра мне стало ясно, что у вас практически нет шансов контролировать свой дополнительный мозг. Это все, что мы хотели знать.

Госсейн испытывал любопытное ощущение, слушая венерианина и одновременно рисуя перед собой картину предрассветного тумана, в котором исчез доктор Кэр. По его часам психиатр отсутствовал ровно две минуты.

— Четыре минуты! — сказал Госсейн и внутренне содрогнулся. Если Прескотт не выдержит, то очень скоро. Он возбужденно наклонился вперед, еле удерживаясь от готовых сорваться с языка вопросов.

— Есть еще одна причина, по которой я сказал правду, — продолжал бормотать Прескотт. — Теперь я уже разуверился, что даже супермен в состоянии помешать инопланетному военному вторжению, которое вот-вот начнется. По-моему, в вашем случае мы просто перестраховались.

Часы Госсейна показывали двенадцать с половиной минут пятого. Согласно психологическому времени, которое ускорила нервная система Прескотта, пять минут, данные ему на время отсутствия доктора Кэра, прошли. «Слишком быстро», — подумал Госсейн. Заставив время течь вдвое скорее, он тем самым лишил Прескотта возможности испугаться по-настоящему. Но жалеть было поздно. Если этот человека сломается, то только сейчас.

— Пять минут прошло, — решительно заявил он и поднял пистолет. Лицо Прескотта приняло странный, синеватый оттенок. — Я даю вам еще одну минуту, Прескотт, — свирепо сказал Госсейн. — И если вы мне не ответите или Кэр не вернется, прощайтесь с жизнью. Я хочу знать, где «X» или кто-нибудь другой из заговорщиков достали приспособление, с помощью которого им удалось испортить Машину? И где оно находится в данный момент?

Закончив говорить, он посмотрел на часы, как бы подчеркивая лимит оставшегося времени. Он удивленно вздрогнул, на какую-то долю секунды забыв о Прескотте. Четырнадцать минут пятого! Прошло четыре минуты! Ему стало как-то не по себе, он впервые ощутил, что психиатра на самом деле нет слишком долго. Посмотрев на серое лицо Прескотта, он немного успокоился.

— Генератор Пространства находится в комнате Патриции Харди, — ответил галактический агент слабым, неровным голосом. — Он встроен прямо в стену.

Казалось, Прескотт сейчас потеряет сознание от непосильного нервного напряжения. Похоже, он говорил правду. Генератор Пространства (странное название в какой-то мере подчеркивало, что он не лжет) должен находиться рядом с Машиной и вполне естественно, подальше от нескромных взоров. Почему бы не у Патриции Харди? Госсейн подавил желание принести детектор лжи. Ведь Прескотт считал, что на карту поставлена его жизнь и любая заминка могла все испортить. Но он не отказал себе в удовольствии еще раз взглянуть на часы. 4 часа 15 минут. Госсейн посмотрел на входную дверь. Теперь время стало его врагом. Он начал понимать, что испытывал Прескотт. Усилием воли он заставил себя вновь продолжить допрос.

— Откуда вы достали Генератор Пространства? — спросил он.

— Его привез с собой Торсон. Нелегально. Лига запрещает им пользоваться, кроме как при транспортировке, и…

Скрип двери заставил его умолкнуть. Тело Прескотта обмякло, на губах появилась глупая улыбка. В комнату торопливой походкой пошел доктор Кэр.

— Нельзя терять ни минуты, — произнес он. — Светает, и туман рассеивается. Я сказал им, что мы улетаем. Пойдемте.

Он схватил кожаный саквояж, помог засунуть кляп в рот Прескотту и выпрямился.

Госсейн, успевший опомниться от неожиданности, спросил:

— Но куда?

Кэр был весел, как мальчишка, которого ожидало интересное приключение.

— Мы воспользуемся моим личным робопланом и вообще сделаем вид, что ни о чем не подозреваем. А вот куда мы летим, я надеюсь, вы не будете настаивать, чтобы я упомянул эту маленькую деталь при мистере Прескотте, верно? В особенности если учесть, что я собираюсь выкинуть его ботинки где-нибудь на окраине города.

Через пять минут они поднялись в воздух. Госсейн глядел в клубящийся туман, и в душе у него поднималось ликование.

Им удалось бежать.

Глава 18

Усевшись поудобнее в кресле робоплана, он посмотрел на доктора Кэра. Глаза психиатра были открыты, но он явно клевал носом.

— Доктор, — спросил Госсейн, — на что похожа Венера? Ее города, я имею в виду.

Кэр наклонил голову, чтобы лучше видеть своего спутника, но не обернулся.

— О, они очень похожи на земные, разве что выстроены с учетом более мягкого климата. Из-за высоких облаков никогда не бывает слишком жарко. И дождь идет только в горах. Но каждую ночь травы равнин сгибаются под тяжестью обильной росы. И когда я говорю «обильной», можете не сомневаться, что ее вполне достаточно для орошения почвы. Вам это хотелось узнать?

— Не совсем. Меня интересуют научные достижения. Вы продвинулись дальше Земли?

— Конечно нет. Любое открытие, сделанное на Венере, немедленно становится достоянием Земли. В некоторых исследованиях Земля значительно опередила Венеру. Что тут удивительного? У вас больше людей, а специализация дает возможность даже среднему уму — или просто сумасшедшему — изобретать новое.

— Ясно. — Госсейн весь превратился в слух. — Тогда скажите мне, как можно объяснить с точки зрения научных достижений Венеры и Земли существование одной личности в двух физических телах?

— Понятия не имею, — устало ответил доктор Кэр. — Утром разберемся.

— Лучше сейчас, — настаивал Госсейн. — Может ли наука дать ответ на подобный вопрос?

— Не знаю. — Психиатр нахмурился. — И это не вопрос, Госсейн, а проблема. Вы хотите, чтобы я одним махом раскрыл все тайны бытия. Кому удалось осуществить столь радикальный процесс? Я не сомневаюсь, что в Солнечной системе проводились подобные биологические эксперименты, но не могу объяснить, как удалось одновременно создать два тела и дополнительный мозг!

— Подумайте о том, — мягко сказал Госсейн, — что обе враждующие стороны имеют определенные преимущества. Загадка моего странного бессмертия разрешена человеком, выступающим против группы, создавшей Генератор Пространства. И тем не менее, доктор, тот, кто стоит за нами, боится. Ведь обладай он реальной силой, то давно бы выступил в открытую.

— Гм-м, в этом что-то весть.

— Доктор, — не желая прерывать разговор, продолжают Госсейн, — если бы вы могли принимать решения на самом высоком уровне, вплоть до судеб планет, как бы вы поступили, узнав, что галактическая империя собирается захватить Солнечную систему?

— Я бы поднял народ, — мгновенно ответил Кэр. — Нуль-А учение еще не проходило испытания боем, но я уверен, что он себя покажет.

Прошло несколько минут, прежде чем Госсейн вновь прервал молчание.

— Куда мы летим, доктор?

Впервые за все время полета доктор Кэр оживился.

— Три года назад я случайно оказался в небольшом домике на берегу озера, — сказал он. — Тихое, пустынное место, где я прожил несколько месяцев. Там так хорошо работалось, что я, не думая, оформил покупку. К сожалению, мне так и не довелось туда вернуться. — Он грустно улыбнулся. — Уверен, что нас там долго никто не потревожит.

— Понятно, — с трудом ответил Госсейн.

Он сидел в кресле, прикидывая, сколько времени прошло с начала полета. Примерно полчаса. Не так и плохо. Человек, который всего за тридцать минут приходит к выводу, что легкий путь ему заказан, далеко продвинулся в совершенствовании своей личности. А как приятно представить, что ты лежишь часами на песчаном пляже, ничем не занимаясь, и тренируешь свой мозг под руководством знаменитого ученого. Только этого никогда не будет.

Перед его глазами возник изолированный от всех дом доктора Кэра. Поблизости наверняка имеется деревня, ферма, может быть, рыбачий поселок. Три года назад целиком поглощенный научном работой психиатр вряд ли обращал внимание на свое окружение. Он много читал и прогуливался по пустынному берегу, а если навстречу попадался прохожий, он мог рассеянно пройти мимо или просто забыть о встрече. Но это отнюдь не означало, что сам он оставался незамеченным. И когда двое людей поселятся в доме сразу после убийства президента Харди, их появление, несомненно, покажется подозрительным.

Госсейн вздохнул. Нет, не пристало ему заниматься собой и загорать на пляжах, когда почва планет сотрясается под сапогами захватчиков. Он искоса посмотрел на доктора. Голова Кэра была откинута на спинку кресла, глаза закрыты. Грудь регулярно опускалась и поднималась в такт дыханию. Госсейн тихо позвал:

— Доктор!

Спящий не шевельнулся.

Госсейн подождал еще минуту, затем подошел к панели управления. Развернув робоплан по широкому кругу, он включил автопилот, потом вернулся на место, вынул блокнот из кармана и написал:

«Дорогой доктор, извините, что покидаю вас так невежливо, но даже хорошо, что вы спите, иначе мы, наверное, проспорили бы до утра. Мне очень хочется пройти у вас курс обследования и научиться контролировать дополнительный мозг, но есть вещи более спешные. Читайте страничку объявлений в вечерних газетах. Я буду подписываться «Гость». Если возникнет необходимость в ответе, подпишитесь «Небрежный».

Он положил записку на панель управления и пристегнул лямки одного из ангравитационных парашютов. Через двадцать минут в тумане показался атомный маяк Машины. Госсейн настроил автопилот на прежний курс и, когда робоплан, описывая широкую дугу, пролетел над едва различимыми зданиями президентского дворца, нажал на кнопку двери.

В ту же секунду он летел в предрассветной мгле.

Глава 19

Ангравитационный парашют был продуктом нуль-А мышления в чистом виде. Его создатель просто сел за стол и сознательно и намерение разработал математические принципы, послужившие основой при конструировании аппарата. Его действие основывалось на законе притяжения, который гласил, что два предмета, находящиеся в пространстве, падают по направлению друг к другу, причем основное падение приходится на предмет с меньшей массой. Эту тенденцию можно изменить, только приложив силу со стороны, что являлось не просто опасным, но и требовало непомерных затрат энергии. Оставались еще последователи Аристотеля, кричащие о возможности падения «наверх», которые путались в собственных объяснениях и абсолютно не понимали законов семантики. Неньютонова физика, наука реального мира, признавала тенденцию двух тел к встречному падению одним из законов природы и просто меняла их ядерные структуры, чтобы замедлить полет или изменить направление.

Ангравитационный парашют напоминал металлическую упряжку с кожаными подушечками в тех местах, где на тело приходилась наибольшая нагрузка. Им можно было довольно легко управлять.

Соответственно, принципиально новое устройство успешно соперничало с электрическим мотором, паровой турбиной и атомными двигателями звездолетов. Нажимая нужные кнопки, Госсейн без труда приземлился точно на балконе спальни Патриции Харди.

Ему хотелось сначала побеседовать с Машиной, но он прекрасно понимал, что любая попытка такого рода обречена на провал. Наверняка ее охраняли более ревниво, чем королевскую сокровищницу в древние времена. Но никому не придет в голову, что он осмелится вернуться в президентский дворец — по крайней мере, Госсейн очень на это надеялся.

Он слегка подогнул колени, смягчая удар, потом быстро выпрямился. Парашют расстегнулся от движения его руки. Он аккуратно положил его на пол. Балконные двери распахнулись со скрипом, но Госсейн не собирался осторожничать.

Его план заключался в быстроте, неожиданности и знании расположения комнат.

Пока еще он не решил, как поступить с Патрицией Харди, и внезапно ему пришло в голову, что она наверняка считает его виновником смерти отца. Ничего не поделаешь, все равно отступать сейчас было поздно.

Подойдя к кровати, он навалился на девушку всем телом, зажимая ладонью ром. Быстро связав ее по рукам и ногам, использовав простыню вместо кляпа, он встал и включил свет.

— Извините меня за грубость, — сказал он, посмотрев на нес. Госсейн действительно чувствовал себя неловко. К тому же он рассчитывал, что, после того, как обнаружит и уничтожит Генератор Пространства, Патриция поможет ему выбраться из дворца.

Он увидел, как она неожиданно посмотрела поверх его головы, и резко повернулся. В открытых дверях стоял Элдред Крэнг.

— На вашем месте я бы не делал глупостей, — сказал он. Его карие глаза блеснули отраженным светом. Он стоял в небрежной позе, абсолютно спокойно, между двумя охранниками с бластерами в руках.

— Вы сглупили, Госсейн, решив, что робоплан сможет незаметно пролететь над дворцом сегодня ночью. Однако я приготовил вам сюрприз. Прескотта нашли и освободили, и на основании его доклада я уговорил Торсона разрешить мне поступить с вами по моему усмотрению.

Госсейн молчал, ожидая, что последует дальше, но перед ним забрезжил луч надежды. Крэнг, тайный нуль-А последователь, УГОВОРИЛ Торсона. Госсейн считал, что положение Крэнга слишком шатко, и он ничем не может помочь, боясь попасть в немилость, но сейчас…

— Нам пришла в голосу мысль, — продолжал Крэнг, — что неизвестному, который ввел вас в Игру, было безразлично, убьют вас или нет. Более того, мы уверены, что он запрограммировал это убийство, считая вашу миссию завершенной после того, как мы обнаружили дополнительный мозг. Вы немедленно появляетесь на сцене во второй раз, теперь на Венере, с тем, чтобы выполнить неведомое вам очередное ограниченное задание. Не скажу, какое, но смею вас уверить, вы его выполнили. И вновь этот неизвестный бросает вас на произвол судьбы. Вывод напрашивается сам собой. Должно существовать третье тело Госсейна, которое появится, как только второе будет уничтожено.

Он улыбнулся. Глаза его сверкнули.

— Человеку, стоящему за вами, Госсейн, приходится нелегко. Совершенно очевидно, что он не может выпустить в свет одновременно двух одинаковых людей. С одной стороны, задача фантастически сложная; с другой — слишком велика вероятность, что каждый из вас реализует свои возможности и начнет производить дублей, не менее могущественных, чем оригинал. Это — колоссальный риск, и не мне вам говорить, к чему приведет такая тактика.

Крэнг с сожалением покачал головой.

— Торсон возражал, настаивая, что вас надо упрятать в надежную тюрьму, но я продолжаю утверждать, что смерть и тюрьма — две стороны одной медали. И то, и другое послужит сигналом к появлению Гилберта Госсейна III. Мы предпочитаем, чтобы у нашего неизвестного космического шахматиста не оставалось шансов ввести в Игру новую фигуру. Итак, руководствуясь здравым смыслом, мы просто решили отпустить вас на свободу, не поставив никаких условий и не сомневаясь, что вы сумеете позаботиться о собственной безопасности.

Госсейн ожидал какого угодно приговора, но только не этого. Свобода! Он никогда особенно не рассчитывал на помощь Крэнга, и действительность превзошла все его ожидания. Вот только немного странно, что галактический агент, уверовавший в нуль-А путь развития, возражает против появления Госсейна III. Неожиданное заявление, благоприятное с его точки зрения, застало Госсейна врасплох.

— Что вы решили?! — переспросил он.

— Ваше дело закрыто, — коротко ответил Элдред Крэнг. — Обвинений, вам предъявленных, больше не существует, о чем оповещены все полицейские участки. Ваш недоразвитый мозг не предвещает никакой опасности, а помещать нашим планам невозможно даже теоретически. Слишком поздно. Вы можете говорить все, что угодно и кому угодно.

Он повернулся. Манеры его были непринужденны, и казалось, он начисто забыл о существовании некоего Госсейна.

— Этого человека, — сказал он охранникам, — надо отвести в приготовленную для него комнату, накормить и выдать одежду. Он может оставаться во дворце до девяти часов утра, но если пожелает уйти раньше, не чините ему никаких препятствий.

Госсейн пошел вслед за охранниками. Он побоялся заговорить с Патрицией Харди, не осмелился поблагодарить Крэнга из страха, что Торсон может подслушивать. Когда в девять часов утра Госсейн вышел из дворца, стоял ясный, погожий день, хотя местами еще клубился туман.

Глава 20

Оказавшись на улице, Госсейн сказал сам себе:

— За мной наверняка следят. Не может быть, чтобы Торсон так просто взял и отпустил меня на свободу.

Он был единственным человеком, севшим в автобус на остановке. Стоя у заднего стекла, он глядел, как убегает назад серый тротуар. Примерно два квартала за ними ехала то ли черная, то ли синяя легковая машина. Госсейн вздохнул, когда она свернула на боковую улицу и исчезла за поворотом. Вдалеке за дворцом показался спортивный автомобиль, который очень быстро обогнал автобус, остановившийся перед поднявшей руку женщиной. Не обращая на единственного пассажира никакого внимания, она села на переднее сидение, но Госсейн исподтишка следил за ней до тех пор, пока она не сошла через несколько остановок.

«Может быть, — решил он, — они просто знают, что мне некуда идти, кроме как в отель и к Машине».

В гостинице, где Госсейн оставил не только багаж, но и двести долларов наличными, клерк сказал, подтолкнув в нему регистрационную книгу:

— Распишитесь.

Такой возможности он не учел. Мысленно представив, какой может оказаться тюрьма, он взял ручку и четко расписался, улыбаясь собственной смелости.

Клерк исчез за перегородкой и примерно через полминуты появился с ключом в руке.

— Вы ведь знаете дорогу, — заметил он.

Мысли Госсейна были далеко. «Даже подпись не изменилась, — подумал он и покачал головой. — Если когда-нибудь ему придется выслушивать объяснения, он позаботится о том, чтобы они были до конца ясными и понятными».

Он провел в камере хранения десять минут, копаясь в чемоданах. Больше всего его интересовали три костюма. Если ему не изменяла память, в одном из них он установят термостат на 66 градус вместо привычных 72 по Фаренгейту.

Два ртутных столбика стояли на отметке 72, третий на 66. Он быстро снял брючную пару, выданную ему во дворце, и переоделся. Костюм сидел как влитой. Госсейн вздохнул. Несмотря на свидетельство собственных глаз, ему трудно было привыкнуть к мысли, что мертвец в лаборатории дворца и он сам были одним и тем же лицом.

Он нашел деньги на месте, там, куда вложил их, между листами книги. Отсчитав семьдесят пять долларов десятками и пятерками, Госсейн запер чемоданы, закрыл сейф и вернул ключи клерку. Оказавшись на улице, он почти сразу же услышал голос автомата по продаже газет и вспоминал те нелепые обвинения, которые были предъявлены ему вчера вечером. Как и следовало ожидать, заголовки пестрели сообщениями о смерти президента, но тон статей резко поменялся.

— Госсейн оправдан… Проводится тщательное расследование… Администрация признает, что сразу же после убийства в правительственном заявлении были допущены грубые ошибки… Джим Торсон, наиболее вероятный кандидат в президенты, требует… согласно закону…

Они больше не думали о возмездии, отказывались от своих слов. Точно рассчитанный ход людей, чувствовавших за собой неограниченную силу. Они заронили в мозг толпы искру подозрения в Венере и Машине и, когда потребуется, они раздуют из нее пламя.

В самом конце первой страницы, на второй полосе в глаза Госсейну бросился заголовок:

НИКАКИХ НОВОСТЕЙ С ВЕНЕРЫ

Радисты докладывают, что сегодня утром им не удалось наладить связь с Венерой

Заметка привела Госсейна в угнетенное состояние. Только теперь он начал понимать, что вновь оказался на Земле, один среди пяти миллиардов ее обитателей, которые знали о текущих событиях только из газет и радиопередач. Более того, он потерял надежду что-либо изменить, ведь его лишили даже права рисковать собственной жизнью. Сколько глупостей он наделал, прямо как в мелодраме! Надо же было ему сунуться в президентский дворец именно в ночь убийства! Так мог поступить лишь умалишенный, но никак не Гилберт Госсейн, обязанный предусмотреть последствия подобного шага. И, конечно, они не подпустят его к Машине и на пушечный выстрел!

Но никто не остановил его. Он шел к сверкающему шпилю по пустынным аллеям. Ничего удивительного, после двадцати девяти дней Игр отсеялось примерно девяносто процентов соревнующихся. Зайдя в одну из экзаменационных кабинок, Госсейн прикоснулся к металлическим контактам, налаживая связь, и стал терпеливо ждать. Примерно через полминуты из громкоговорителя раздался голос:

— Ситуация ясна. Что вы намерены предпринять?

Вопрос потряс Госсейна. Как ни обидно было ему признаться в этом, он пришел получить совет, выслушать очередные инструкции. Будущее представлялось ему настолько туманным, что говорить о каких-то намерениях просто не имело смысла.

— Я растерялся, — признался он. — За короткое время мне многое пришлось пережить. Я испытал страх смерти, ни на секунду не имел покоя, старался что-то предпринять на благо общества. И вдруг все это оказалось ненужным. Я волен делать, что захочу. Моей жизни ничто не грозит. Я вновь вынужден зарабатывать себе на хлеб и заниматься прочими обыденными вещами. Единственный мой план заключался в том, чтобы обратиться к ученым из Института Семантики, а потом найти доктора Кора. Жителей Венеры необходимо предупредить о грозящей, им опасности.

— Они уже знают, — сказала Машина. — Шестнадцать часов тому назад на планету было совершено нападение. В операции участвовали пять тысяч космических кораблей с двадцатью пятью миллионами солдат на борту. Они…

— ЧТО? — воскликнул Госсейн.

— В настоящий момент, — сказала Машина, — все большие города Венеры находятся в руках захватчиков. Первая стадия битвы завершена.

Руки Госсейна бессильно упали с металлических контактов. Отчаяние, охватившее его, пересилило чувство глубокого уважения, которое он питал к Машине.

— И ты не предупредила их! — вскричал он вне себя от ярости. — Чудовище!

— Насколько я понимаю, — ответил бесстрастный голос, — вы уже слышали о Генераторе Пространства. Я не в состоянии выступать публично, пока он на меня направлен.

Госсейн, готовый разразиться новыми проклятьями, умолк и стал слушать дальше.

— Электронные системы моего мозга, — продолжала Машина, — необычайно сложны и могут надежно функционировать лишь при правильном распределении потока энергии. Он должен быть прерывистым — только тогда я в состоянии управлять рабочими и нерабочими схемами в нужной последовательности. Генератор Пространства мешает возникновению очередных импульсов, блокирует определенные каналы. Таким образом он создает помехи, нарушает все мои коммуникации с внешним миром, не позволяя осуществлять контроль над фотоэлементами, тиратронами, усилителями, которые постоянно находятся под нагрузкой.

— Но ведь ты разговариваешь со мной. Значит, это возможно!

— С отдельным человеком — да, — сказала Машина. — Использовав резервы, я могу сообщить о заговоре нескольким людям одновременно. Допустим, я так и сделаю. Допустим, они начнут кричать, что Машина обвиняет правительство в саботаже. Прежде чем им поверят, Торсон достанет еще один Генератор Пространства, и все будет кончено. Нет, мой друг, мир слишком велик, и любой преступник, имеющий доступ к радио и газетам, добьется за один час больше, чем я за год. И пока у меня не появится шанс выступить публично, я предпочитаю молчать.

— Но что же нам делать? — недоуменно спросил Госсейн.

— Лично я — бессильна.

Госсейн почувствовал какой-то подвох.

— Ты хочешь сказать, что все зависит от меня одного? — спросил он.

— Я не уверена, — ответила Машина, — понимаете вы или нет, насколько блестящий анализ дал Крэнг сложившийся ситуации.

Госсейн задумался, вспоминая разговор во дворце. Крэнг нес какую-то ахинею о причинах, по которым они не собираются его убивать, и…

— Послушай, — воскликнул он, — не хочешь ли ты сказать, что я должен покончить с собой?

— Будь на то моя воля, — торжественно произнесла Машина, — я уничтожила бы вас в ту самую секунду, как открылась дверь. Но в мои схемы встроены ограничения, которые позволяют убить человека только в том случае, если он нападет на меня.

Госсейн, никак не ожидавший, что Машина неожиданно может стать его врагом, изумленно вздохнул.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал он. — Ты говоришь серьезно?

— Вы выполнили свою миссию, — ответил бесстрастный голос, — и должны уступить место третьему, более совершенному Госсейну. Не исключено, что со временем вам удастся научиться пользоваться дополнительным мозгом. Но у нас нет времени, а Госсейн III получит такую возможность, как только обретет сознание.

— Но ведь это просто смешно, — нервно сказал Госсейн. — Я не могу покончить с собой. — С большим трудом он взял себя в руки. — Почему… третий Госсейн должен появиться на свет обязательно после моей смерти?

— Процесс и мне не совсем понятен, — ответила Машина. — После того, как мы виделись с вами в последний раз, мне сообщили, что физическая смерть одного из тел воспринимается электронным устройством, которое автоматически передает сигнал в следующее тело. Механика довольно проста, что же касается биологии — мне трудно разобраться.

— Кто сообщил? — напряженно спросил Госсейн.

Наступила короткая пауза, потом из раскрывшейся щели выпали письмо.

— Я получаю инструкции по почте, — сказала Машина. — Ваше второе тело доставили на грузовике, и к нему была приложена эта записка.

Госсейн развернул небольшой лист бумаги и прочитал несколько строк, отпечатанных на машинке:

«Отправьте тело Госсейна II на Венеру и оставьте в лесу рядом с домом Прескоттов. Когда он уйдет оттуда, пошлите робоплан, который должен будет высадить его у дома-дерева Крэнга, с приказанием сдаться в плен. Проинформируйте его относительно Венеры и примите все необходимые меры предосторожности».

— Никто и никогда не проверял грузы, которые я отправляю на Венеру, — сказала Машина. — Ваша транспортировка прошла без осложнений.

Чувствуя непонятную слабость, Госсейн перечитал записку.

— И это все, что ты знаешь? — с трудом проговорил он.

Казалось, Машина колеблется.

— С тех пор я получила еще одно письмо, в котором сказано, что скоро мне будет доставлено тело Госсейна III.

Госсейн побледнел.

— Ты лжешь, — хрипло прошептал он. — Ты говоришь это только для того, чтобы я покончил с собой.

Он умолк. Получалось, что он оказался вовлеченным в идиотский спор о необходимости самоубийства. Зачем обсуждать, по какой причине он не собирается так поступать? Чушь какая-то. Не говоря ни слова, он встал, вышел из кабинки и пошел прочь от здания Машины.

Весь день он не знал, куда ему деться. Он старался ни о чем не думать, не поддаваться отчаянию. Только к вечеру его нервы постепенно стали успокаиваться. Он чувствовал себя усталым и несчастным, но уже мог здраво рассуждать. Машина даже не предложила ему попробовать уничтожить Генератор Пространства, наверное, заранее обрекая такую попытку на провал.

Обедая, он представил себе, что можно сделать. Первым делом надо позвонить Патриции и назначить ей свидание во дворце. Неужели он не сумеет убедить ее выделить ему хотя бы несколько минут наедине? Нет, он просто обязан что-то предпринять.

Он направился к видеофону, как только встал из-за стола. После короткой паузы на экране возникло се лицо. Увидев Госсейна, она просияла и тут же торопливо произнесла:

— В вашем распоряжении всего одна минута. Где мы встретимся?

Когда он ответил, она нахмурилась, покачала головой, потом задумчиво посмотрела на него.

— По-моему, это очень рискованно, — медленно сказала она, — но если вы не боитесь, я согласна. Значит, завтра, ровно в час. И не попадитесь на глаза Прескотту, Торсону или мистеру Крэнгу.

Госсейн заверил ее, что будет крайне осторожен, попрощался и повесил трубку. И, конечно же, попался на глаза Прескотту.

Глава 21

Госсейн подошел к главному входу дворца за несколько минут до назначенного времени. Он был не один. Мужчины и женщины входили и выходили из широких дверей, и он смещался с толпой, пользуясь ею как ширмой, прячась от посторонних глаз. Естественно, прежде чем пройти внутрь, ему пришлось обратиться к охраннику, неповоротливому и толстому, сидевшему за стеклянной перегородкой.

— Мое имя Госсейн. Мне ведено прийти к мисс Патриции Харди в час дня.

Толстяк провел пальцем по лежавшему перед ним списку имен, затем нажал кнопку. Из соседнего помещения вышел высокий молодой человек в форме. Он взял из рук Госсейна чемодан и провел его к лифту, створки которого распахнулись, выпуская трех пассажиров. Одним из них был Прескотт. Он удивленно уставился на Госсейна. Лицо его помрачнело.

— Что вам здесь надо? — спросил он.

Госсейн глубоко вздохнул. Ему просто фантастически не повезло. На всякий случай он готовился к такой встрече, но все равно сердце его ушло в пятки, когда он выдавил из себя заранее приготовленную фразу:

— Крэнг назначил мне встречу.

— Что-что? Мы с ним только что расстались, и он ни словом о вас не обмолвился.

Госсейн вспомнил, что Прескотт ничего не знает о Крэнге. Тем лучше — значит, можно не бояться выдать галактического агента, перешедшего на их сторону.

— Он согласился уделить мне несколько минут, — пояснил Госсейн. — Но, может быть, вы объясните мне, что происходит?

И Госсейн принялся рассказывать о своем посещении Машины и о том, как она посоветовала ему покончить жизнь самоубийством, чтобы уступить место Госсейну III. Он и виду не показал, что знает о вторжении на Венеру, и мрачно заявил:

— Я хочу видеть свое третье тело. Я слишком верю в нуль-А принципы, чтобы допустить существование трех Госсейнов даже после того, как мне показали второго. Подумать только, такому здравомыслящему человеку, как я, приказывают покончить с собой! — Он невольно вздрогнул. — Я должен разобраться. Я готов откровенно поговорить с Торсоном. После вчерашнего, — тут Госсейн посмотрел прямо в глаза своему собеседнику, — я как-то не подумал о вас.

Все это время Прескотт холодно и подозрительно наблюдал за ним. По нему было незаметно, что он придает значение их недавней стычке. Выслушав рассказ Госсейна, он пожал плечами и направился к выходу, но тут же остановился и резко повернулся. В глазах его засветилось любопытство.

— Как вы, вероятно, догадались, — сказал он, — мы пытаемся найти ваши остальные тела.

Единственным желанием Госсейна было уйти отсюда как можно скорее, но, услышав столь откровенное признание, он почувствовал, что его бьет озноб.

— Где? — спросил он.

Прескотт хрипло рассмеялся.

— Сначала мы растерялись и наделали глупостей. Обыскали чуть ли не все пещеры Земли. Сейчас мы стали умнее.

— Что вы имеете в виду?

Прескотт нахмурился.

— Проблема в целом достаточно сложна, — сказал он, — и частично связана с одним из законов природы, о котором вы скорее всего никогда не слышали. Он гласит, что если две энергии совпадают по своим показателям до двадцатого десятичного знака и действуют в одном пространстве, то наибольшая из них перекроет любое расстояние, стремясь совпасть с наименьшей, но не мгновенно, а на сверхсветовых скоростях.

— Для меня это звучит абракадаброй, — заметил Госсейн.

Прескотт громко рассмеялся.

— Попробую объяснить на вашем примере, — сказал он. — Каким образом в вашем мозгу сохранились мельчайшие подробности воспоминаний Гилберта Госсейна I? Ваши показатели должны были совпадать как минимум до двадцатого десятичного знака; теоретически — это единственно возможный способ передачи мыслей на расстоянии. Итак, Госсейна I, который жил и действовал, можно, грубо говоря, считать энергией наибольшей, а вы, находясь в инертном состоянии, воспринимали все с ним связанное независимо от удаленности в пространстве. — На мгновение он умолк. — Мы даже исследовали метеориты вплоть до колец Сатурна, полагая (как теперь выяснилось, неверно), что один из них могли выдолбить и превратить в инкубатор для Гилбертов Госсейнов в разной стадии развития. Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько серьезно мы…

Его прервал человек в форме:

— Нас ждет машина, мистер Прескотт. Звездолет улетает на Венеру через полчаса.

— Уже иду, генерал.

Он сделал несколько шагов вслед за военным и вновь повернулся к Госсейну.

— В какой-то степени нам даже любопытно будет посмотреть на Госсейна III. Для вас наверняка не секрет, что мы намерены уничтожить его тело, а потом уже расправиться с вами. Более того, я предполагаю, что ОБЩЕЕ количество Госсейнов тоже не бесконечно.

Он резко оборвал разговор и, не оглядываясь, направился к выходу. У подъезда его ждала машина. Через несколько минут Прескотт задумается об их встрече. И найдет время позвонить Крэнгу, которому ничего другого не останется, как немедленно арестовать Госсейна.

Стоя в лифте, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Его план захватить Генератор Пространства в целости и сохранности рухнул из-за неожиданной встречи, но он не стал задумываться, когда Патриция Харди пригласила его войти. Она что-то бормотала об опасности, которой он подвергается во дворце, когда он вытащил из чемодана прочный шнур.

Она пришла в полное изумление, когда он начал связывать ее по рукам и ногам, и попытался выхватить небольшой пистолет из широкого рукава платья. Госсейн без труда овладел оружием и сунул его в карман. Заткнув ей рот кляпом и уложив на постель, он сказал:

— Простите. Но если сюда войдут, вас по крайней мере ни в чем не заподозрят.

Ему не хотелось ни извиняться, ни соблюдать правила хорошего тона. Ему хотелось успеть. Быстро вернувшись в гостиную за чемоданом, он вывалил его содержимое на кровать рядом с девушкой и, схватив атомный резак, подбежал к стене, в которой, по его мнению, находился Генератор Пространства.

Еще прошлой ночью он решил, что прибор направлен прямо на Машину, иначе его действие теряло бы свою силу пропорционально расстоянию в одну треть мили. Ведь даже мощный прожектор недостаточно ясно освещал пространство по сторонам. Вырезав квадрат со стороной восемь футов, он подтащил отвалившийся кусок стены поближе к балкону. Когда пыль осела, Госсейн увидел перед собой Генератор Пространства. Он представлял его совсем иным, более солидных размеров, чем шесть футов в высоту, четыре в длину, полтора в толщину. Обхватив прибор обеими руками

— весил он сравнительно немного, фунтов пятьдесят, — Госсейн легко поднял его, отнес к кровати и положил перед ней панелью вниз на ковер. Перед его глазами замелькали десятки маленьких прозрачных трубок. Впрочем, за несколько сотен лет развития электроники появилось неимоверное количество самой разнообразной техники, и уследить за всеми новинками не было никакой возможности. Он вновь взялся за атомный резак, намереваясь превратить Генератор Пространства в кучу металлолома. Затем задумался и, нахмурившись, посмотрел на часы. Без двадцати минут два.

Внезапно он понял, что ему некуда спешить. Звездолет Прескотта давно улетел на Венеру, и ничего непредвиденного не произошло. Выглянув в широкое окно, он посмотрел на лужайку, поросшую кустарником, на пустынные аллеи, ведущие к зданию Машины. Несколько садовников время от времени склонялись над клумбами цветов, выполняя свои прямые обязанности. Машина сверкала и переливалась в солнечных лучах. Чтобы доставить туда Генератор Пространства, требовалось всего несколько минут.

Приняв решение, Госсейн резко повернулся, снял трубку телефона, стоявшего на столике перед кроватью и, услышав женский голос, сказал:

— Будьте любезны, соедините меня со столярной мастерской.

Через секунду ему ответил ворчливый голос. Госсейн быстро объяснил, какие работы ему требуется произвести. Он был в необычайно приподнятом настроении.

«Все будет в порядке, — подумал он. — Чем непринужденней себя вести, тем больше шансов на успех».

Он быстро вынес Генератор Пространства в гостиную. Вскоре раздался звонок, и в комнату вошли пятеро рабочих. Они молча принялись за работу. Бесшумные пилы, автоматические отвертки — Госсейн и глазом не успел моргнуть, как Генератор Пространства был надежно упакован в деревянный ящик. Двое рабочих, которые до сих пор стояли без дела, подхватили его на руки.

— Доставив к месту назначения через пять минут, — сказал один из них.

Госсейн запер дверь и вернулся в спальную. Даже не посмотрев в сторону Патриции Харди, он кинулся на балкон. Грузовик с узким деревянным ящиком в кузове ехал по мощеной дороге, примерно в четверти мили от дворца. Он направился прямо к зданию Машины и нырнул в подземный тоннель. Через две минуты он появился уже без груза.

Не говоря ни слова, Госсейн подошел к кровати и развязал девушку. Сам не зная почему, он чувствовал растущую неудовлетворенность собой, как будто его решительные действия были лишены всякого смысла.

Глава 22

Патриция Харди сидела на кровати, растирая онемевшие от веревок руки. На ее губах застыла легкая улыбка, которая привела Госсейна в полное недоумение. Ему даже показалось, что она смеется над ним, как над глупым, нашкодившим мальчишкой.

— Итак, у вас ничего не вышло! — сказала девушка.

Госсейн молча уставился на нее.

— Ведь вы пришли сюда в надежде, что вас убьют, верно? — спросила она.

«Не валяйте дурака», — хотел ответить Госсейн, но тут же закрыл рот. Он вспомнил свое нервное состояние, лихорадочную поспешность, разочарование, которое испытал, добившись наконец поставленной цели. Зачем обманывать самого себя? Безжалостный голос девушки не знал пощады.

— Другой причины нет и быть не может. Вы прекрасно понимали, что Госсейн III появится только в том случае, если вас не будет в живых. И, не сомневаясь, что ваша безумная затея обречена на провал, явились во дворец, желая погибнуть, как подобает мужчине.

Она была права. Ни один нормальный человек не покончит жизнь самоубийством и не отправится добровольно на эшафот. «Верю ли я, — подумал он, — в существование Госсейна III? Да, верю». Он ошеломленно тряхнул головой. Сколько раз он твердил себе, что это невозможно. «Могу ли я покончить с собой? Нет. Но я должен найти выход. Должен!»

Госсейн повернулся и, не говоря ни слова, направился к выходу.

— Куда же вы? — крикнула она вслед.

— В гостиницу. Если я вам понадоблюсь, звоните в любое время.

У дверей он остановился. У него совсем вылетело из головы, что своей выходкой он поставил ее в дурацкое положение.

— Не забудьте вызвать рабочих, чтобы починили стену, — сказал он. — Думаю, вы лучше меня знаете, что делать дальше. До свидания. Желаю удачи.

Он вышел из дворца и пошел по бульвару. Очутившись в городе, он зашел в первую попавшуюся аптеку и купил пачку гипнотаблеток.

— Решили подготовиться к Играм будущего года? — сочувственно спросил аптекарь.

— Как сказать, — коротко ответил Госсейн.

А теперь — в студию звукозаписи.

— Мне бы хотелось взять напрокат магнитофон, — сказал он. — Примерно на неделю.

— С чистой пленкой для записи?

— Да.

— Четыре доллара пятьдесят центов.

В отеле он первым делом потребовал ключ от сейфа, достал оставшиеся деньги и вернулся в холл.

— Месяц тому назад, — сказал он, — меня выгнали из гостиницы, так как я не смог назвать своего настоящего имени. Сейчас мне нужна комната. Я заплачу вперед.

Клерк не стал колебаться. Отель был практически пуст: люди, не сдавшие экзаменов, давно покинули город. Через две минуты мальчишка-лифтер проводил Госсейна в просторный номер. Тщательно заперев за собой дверь, Госсейн быстро продиктовал в микрофон заранее подготовленные фразы, включил аппарат на повтор, принял гипнотаблетку и лег, не раздеваясь. «Через двадцать четыре часа, — подумал он, — действие лекарства кончится, и тогда…» Он положил сверкающий маленький пистолет, отобранный у Патриции Харди, на столик рядом с кроватью.

То, что с ним произошло потом, трудно было описать словами. Он не устал, скорее впал в прострацию, чувствуя смертельную усталость, сквозь которую пробивался высокий раздражающий звук… звук его собственного голоса:

«Я — никто. Я ничего не стою. Меня все ненавидят. Какой смысл мне оставаться в живых? У меня никогда ничего не получится. Ни одна девушки меня не полюбит. Я разорен… ни надежды… ни денег… покончи с собой… застрелись…»

На Земле жили и здравствовали миллионы людей, думающих так ежедневно. Но они не стояли на нуль-А пути развития, а Госсейн надеялся, что его сбалансированная нервная система не выдержит отчаяния, которое он пытался себе внушить. Сознательно опускаясь с сияющих высот интеграции в пропасть невежества, он не сомневался, что рука его дрогнет в нужный момент.

«Какой смысл мне оставаться в живых? Какой смысл… ни надежды… покончи с собой!»

«Меня все ненавидят… ненавидят… ненавидят…»

В течение первого часа в голову лезли посторонние мысли. «Это просто глупо! Мой мозг слишком стабилен, баланс невозможно нарушить… ни надежды… Меня все ненавидят… ничего не стою…»

Примерно к концу второго часа откуда-то издалека до него стал доноситься назойливый шум. Он становился все громче и громче, иногда даже заглушая высокий звук его голоса. «Пушки! Обстрел! — мелькнула в затуманенном сознании Госсейна.

— Неужели они напали на Землю?»

Ему стало страшно.

Он не помнил, как встал с постели, как очутился на полу. Он так устал! «Я ничего не стою… разорен… ни надежды… покончи с собой…»

Собрав остатки сил, он пополз к окну. И ничего не увидел, кроме соседнего здания. Но теперь он совершенно отчетливо слышал разрывы снарядов. На какое-то мгновение его захлестнуло отчаяние. Они бомбили Машину!

«Я никто… покончи с собой… Все меня ненавидят… Какой смысл мне оставаться в живых?»

Видимо, она начала трансляцию по всем радиостанциям о нападении на Венеру! А заговорщики пытались уничтожить ее.

Радио в его номере! Надо выключить… Как он устал! «Покончи с собой… ни надежды…» В конце концов ему удалось добраться до приемника и повернуть ручку громкости.

— Невероятно… негодяи… преступники…

Несмотря на оцепенение, овладевшее мозгом, Госсейн удивился. И внезапно понял, в чем дело. Пошла в ход пропаганда. Голоса плевались угрозами и обвинениями. Машина! Чудовище! Механический монстр без души, предательница! Венерианские бандиты, которые пытались навязать свою волю массе землян. Чуждая психология. Смирительные рубашки… истребить… уничтожить…

А на фоне лживых голосов грохотала орудийная канонада. Госсейна потянуло в сон. Надо добраться до кровати. Он устал. Он так сильно устал.

— ГОССЕЙН!

Все другие голоса замерли в отдалении. Радио обратилось прямо к нему.

— ГОССЕЙН, ЭТО ГОВОРИТ МАШИНА. НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ.

«Покончи с собой! Я — никто. Меня все ненавидят. Какой смысл мне оставаться в живых?»

ГОССЕЙН, НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ. ЗАГОВОРЩИКИ УНИЧТОЖИЛИ ВАШЕ ТРЕТЬЕ ТЕЛО. ГОССЕЙН, МНЕ ДОЛГО НЕ ПРОДЕРЖАТЬСЯ. ПЕРВЫЕ ПОЛЧАСА МЕНЯ ОБСТРЕЛИВАЛИ ОБЫЧНЫМИ СНАРЯДАМИ, НО СЕЙЧАС ЧЕРЕЗ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ИНТЕРВАЛЫ В МЕНЯ ЛЕТЯТ ТОРПЕДЫ С АТОМНЫМИ БОЕГОЛОВКАМИ.

— Я ЗАЩИЩЕНА ДЕВЯНОСТОФУТОВЫМ СТАЛЬНЫМ БАРЬЕРОМ. ГОССЕЙН, В НЕМ УЖЕ ПЯТЬ ПРОБОИН ОТ ТОРПЕД, НАПРАВЛЕННЫХ С ВЕНЕРЫ.

— ГОССЕЙН, НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ. ВАШЕ ТРЕТЬЕ ТЕЛО УНИЧТОЖЕНО. ВЫ ДОЛЖНЫ НАУЧИТЬСЯ КОНТРОЛИРОВАТЬ СВОЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МОЗГ. Я НЕ МОГУ ПОДСКАЗАТЬ ВАМ, КАК ЭТО СДЕЛАТЬ, ПОТОМУ ЧТО…

Взрыв.

После минутного молчания из громкоговорителя раздался голос:

— Леди и джентльмены. Машина только что уничтожена прямым попаданием. Ее неожиданно коварное нападение на дворец Президента…

Щелк!

Он уже давно хотел выключить этот глупый приемник. Только раздражает. И что так болтали о… что-то о… что?

Добравшись до кровати, он улегся поудобнее и на мгновение нахмурился, стараясь уловить смысл сказанного. Что-то такое… Как он устал! «Покончи с собой. Меня все ненавидят. Я разорен. Какой мне смысл оставаться в живых? Покончи с собой».

Глава 23

Когда сознание вернулось к Госсейну, он прежде всего попытался пошевелить руками. И не смог. Как будто он лежал на них. «Какая странная поза», — подумал он. Испытывая легкое раздражение, он понял, что вряд ли сумеет рассуждать здраво, пока не проснется окончательно.

Внезапно он вспомнил, зачем ему вообще понадобилось снимать номер в отеле. Теперь только остается подождать, когда же наконец им овладеет жажда смерти. «Лучше всего просто схватить пистолет и, не думая, пустить себе пулю в лоб», — услужливо подсказал измученный мозг. Но ему абсолютно не хотелось стреляться. Наоборот, откуда-то из глубин его существа поднималась веселая уверенность в своих силах, чувство скорой победы над врагами, убеждение, что ничто на свете не сможет помешать ему. Некоторое время он продолжал недоумевать, почему у него такое хорошее настроение. Правда, он вставал с кровати и слышал какой-то шум. Может быть, он тогда случайно включил магнитофон?

— Мне кажется, — прозвучал слева от него женский голос, — вам пора проснуться. Действие гипнотаблетки давно кончилось.

От неожиданности Госсейн открыл глаза, стряхивая с себя остатки оцепенения. Он действительно лежал на руках, но пошевелить ими не мог по другой причине. Рядом с ним, в кресле, дымя сигаретой, сидела Патриция Харди и задумчиво смотрела на него. Госсейн сделал попытку приподняться и бессильно откинулся на подушку. Девушка глубоко затянулась. Выпустив в потолок струю дыма, она вновь заговорила.

— Я надела на вас наручники, потому что вы человек настойчивый и можете ни перед чем не остановиться, если вам покажется, что я скрытничаю.

Она рассмеялась тихим, приятным и удивительно музыкальным смехом. Растерявшийся Госсейн даже не нашел, что ответить. Раздраженное выражение — первый признак психопатии — исчезло и се лица. Оно оставалось таким же красивым, но в нем произошли неуловимые перемены. Патриция всегда казалась спокойной, уверенной в себе. Сейчас это впечатление усилилось во сто крат. Каким-то непонятным образом хорошенькая упрямая девчонка за одну ночь превратилась в сильную красивую женщину.

— А теперь поговорим серьезно, — сказала она. — Я пошла на риск, лишь бы повидаться с вами. Ведь вы только сыграли им на руку, отправив Генератор Пространства Машине. Необходимо что-то предпринять.

Наступившая пауза дала Госсейну возможность собраться с мыслями. «Ни перед чем не остановитесь, если вам покажется, что я скрытничаю». Почему так непонятно себя ведет? Патриция Харди наговорила ему с три короба, но ни словом не обмолвилась, какое отношение она сама имеет к нуль-А учению или галактическим агентам. Госсейн внимательно посмотрел на девушку и начал задавать вопросы. Она слушала молча, не перебивая, потом пожала плечами.

— Все равно я ничего вам не скажу, — ответила она. — Слишком опасно. К тому же время не ждет.

— Ах вот как! — воскликнул Госсейн. — Ничего. Я не тороплюсь. Для начала я хочу знать, действительно ли президент Харди был вашим отцом? Итак?

Молодая женщина вздохнула и закрыла глаза.

— Кажется, мне придется запастись терпением, — сказала она. — Говорю вам. Генератор Пространства все еще находится в задании Машины. Его необходимо достать любой ценой. Это один из немногих галактических приборов, который мы можем предъявить в качестве вещественного доказательства.

— У меня сложилось настолько низкое мнение о людях, которые никого не предупредили о готовящемся вторжении, — ответил Госсейн, — что его неприлично высказывать вслух. — Неожиданно до него дошел смысл сказанного. — Какого доказательства? — переспросил он.

— Вы не должны судить слишком поспешно, — возразила Патриция Харди тихим голосом. — Мы не могли помешать вторжению. И кроме того, кого предупреждать? На Венере нет правительства. Детективные агентства, судебные органы и радиовещание контролировались заговорщиками. Поверьте, мы с Элдредом перебрали все варианты, но не нашли выхода. Он лишь предложил решение на будущее.

Необходимо создать новую Машину. Это вполне возможно. В Институте Семантики уже сконструированы приборы, которые мгновенно определяют физическое и умственное состояние человека, не проводя никаких испытаний и экзаменов. Автоматически отпадает нужда в проведении довольно тяжеловесных тридцатидневных Игр. Ведется разработка схем, способных защитить Машину от постороннего вмешательства в любой форме. — Она перевела дыхание. — Как только вы доставите мне Генератор Пространства, я вам все объясню. А сейчас слушайте! В отеле служит один молодой человек, который вам поможет. Когда я уйду, прочитайте его записку, но учтите, что он не в курсе наших дел. Я оказалась рядом с вами в критический момент, но именно он спас вам жизнь и практически совершил невозможное: ни одна живая душа не знает, что вы здесь.

— Гилберт Госсейн, — продолжала она, наклонившись и глядя на него большими голубыми глазами, — потерпите. Я знаю, с вами обошлись грубо. Мы провели примерный анализ ситуации и пришли к определенному выводу: вы появились в разгар военных приготовлений. Это неприятно удивило Торсона, но думаю, что убили вас чисто случайно. Затем вы очутились в двух ключевых пунктах с точки зрения галактической империи: госпитале Прескотта и доме-дереве Крэнга. Вы даже представить себе не можете, как они были напуганы. Торсон стал действовать предельно осторожно. Узнав, что вы не можете контролировать свой дополнительный мозг, он позволили Элдреду Крэнгу отпустить вас на свободу. Тогда мы еще не знали, что Торсон согласился только потому, что его агенты вот-вот должны были обнаружить ваше третье тело. Для нас до сих пор загадка, где его нашли. Важно другое: после того, как Госсейна III уничтожили, вы подвергаетесь смертельной опасности. Они снова объявили ваш розыск.

— То есть как уничтожили? — спросил Госсейн.

Впервые за весь разговор на лице се появилось растерянное выражение.

— Вы хотите сказать, что ничего не знали? — воскликнула она. — Как же так? — Тон ее резко переменился: — К сожалению, мне некогда. Просмотрите газету. — Она встала с кресла. — Запомните, Генератор Пространства необходимо доставить в дом молодого человека, который работает в отеле. Мы встретимся там завтра, я потом сообщу когда. — Порывшись в сумочке, она достала ключ и кинула его на кровать. — От наручников, — пояснила она. — До свидания. Желаю удачи.

Дверь бесшумно закрылась.

Госсейн снял с себя наручники, присел на край кровати и задумался. «О чем она говорила? Какая-то записка». Он недоуменно окинул комнату взглядом и увидел чуть сзади небольшое бюро, на котором лежала газета и лист белой бумаги. Перегнувшись через постель, он взял его в руки и, все еще удивляясь, начал читать:

«Дорогой мистер Госсейн, когда передавали последние известия, я понял, что вас будут искать, и немедленно уничтожил регистрационную карточку, а потом выписал на ваш номер, 974, другую, под первым попавшимся именем: Джон Уэнтворт.

Когда мое дежурство закончилось, я попытался предупредить вас, но так как вы не открывали, воспользовался запасным ключом. Вы лежали на кровати, не двигаясь, слушая включенную на повтор запись. Я се стер и сделал новую в надежде, что она помещает депрессивному действию первой.

Когда я заходил к сам в последний раз, я выключил магнитофон, потому что по вашему лицу было видно, что вы полны оптимизма. Надеюсь, я добился определенного равновесия, ведь вам сейчас потребуются для борьбы все силы.

Это написано человеком, который мечтает принять участие в Играх целующего года, на которого вы можете целиком и полностью положиться и который не боится подписаться.

С пожеланием всего самого доброго Дин Литтл.

P.S. Я зайду к вам после дежурства сегодня в полночь. Прочитайте сегодняшнюю газету. Тогда вам станет более понятен смысл моей записки. Д. Л.»

Госсейн потянулся за газетой и разложил се прямо на одеяле. Крупный шрифт заголовка бросился ему в глаза:

МАШИНА ИГР УНИЧТОЖЕНА

Дрожа от возбуждения, он принялся читать, пропуская отдельные слова.

«… Открыла огонь по дворцу и… Все радиостанции одновременно сообщили о загадочном нападении на Венеру (никакого нападения не было. См. Радиоотчет, стр. 3). Принято решение… ненормальная обстановка… сразу же вслед за убийством президента Харди… является доказательством того, что Машина поддерживала связь… соответственно, уничтожена».

«… в течение часа… Машина передавала на всех волнах… непонятное послание Гилберту Госсейну, фотография которого напечатана… странице… ранее отпущенного на свободу… Должен быть задержан до выяснений обстоятельств… Подлежит аресту, где бы ни находился…»

Читая статью, Госсейн вспоминал медленно, слово за словом, все, что сказала ему Машина. С трудом сглотнув слюну, он посмотрел на фотографию. Нечто странное почудилось ему в собственном лице. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что снимок сделан с трупа Гилберта Госсейна I.

Он мрачно улыбнулся, отложил газету в сторону и перебрался в кресло. Он чувствовал сильную слабость, но в душе его нарастало возмущение Машиной, которая приказала ему покончить жизнь самоубийством. «Ваше тело уничтожено!» Тоже мне, фокусы! Она просто не имела права ничего предпринимать, если это грозило безопасности Гилберта Госсейна III. А ведь он чуть было не застрелился. Смерть стояла совсем рядом, и он еще не успел до конца оправиться от последствий нервного шока. Постепенно гнев его проходил. Вздохнув, Госсейн попытался разобраться в сложившейся ситуации. «Прежде всего, — подумал он, — необходимо завладеть Генератором Пространства. Потом научиться управлять своим дополнительным мозгом».

Или это невозможно? Ведь до сих пор его многочисленные попытки ни разу не увенчались успехом. Он иронически улыбнулся. «Хватит заниматься самоедством, — громко проговорил он. — Пора переходить от слов к делу».

Самое главное — не забывать о мелочах. Он отсоединил экран видеофона — кто знает, как часто меняются дежурные — и набрал номер. Ему ответил приятный мужской голос.

— Вас беспокоит Джон Уэнтворт, — сказал Госсейн.

После короткой паузы клерк ответил:

— Да, сэр. Как вы себя чувствуете? Говорит Дан Литтл. Я сейчас приду, сэр.

Госсейн остался сидеть в кресле. Он хорошо помнил худощавого невзрачного юношу с приятными чертами лица и копной черных волос, который заставил его расписаться в регистрационной книге. Когда Литтл вошел, он показался Госсейну еще более тщедушным, вряд ли пригодным для той трудной роли, которую ему отвела Патриция Харди. Однако сдержанное поведение и непринужденные манеры молодого человека ясно указывали, что он стоит на нуль-А пути развития.

— Мне надо спешить, — сказал Литтл. — Я должен вернуться на рабочее место.

Госсейн нахмурился.

— Боюсь, — произнес он, — что пришла пора каждому из нас идти на определенный риск. Мне кажется, заговорщики первым делом попытаются полностью демонтировать Машину, чтобы и памяти о ней не осталось. Если бы передо мной стояла такая задачи, я бы опубликовал во всех местных газетах сообщение, что каждый гражданин может бесплатно забрать из здания любые приборы, оборудование и материалы.

Он увидел, как широко раскрылись глаза Дана.

— Точно! — восхищенно сказал он. — Говорят, одну восьмую часть Машины уже разобрали и… Что с вами?

Госсейну никак не удавалось справиться с охватившим его волнением. Машины больше не существовало. Час за часом ее растаскивали по деталям. Как соборы и храмы давно минувших дней, она являлась историческим памятником, осуществляла собой стремление человечества к идеалу. Ему стоило колоссальных усилий взять себя в руки.

— Нельзя терять ни минуты, — быстро проговорил он. — Если Генератор Пространства все еще там, надо срочно забрать его.

— Я не могу уйти раньше полуночи, — возразил Дан Литтл. — Нам приказано оставаться на местах, и, кроме того, все отели и гостиницы города взяты под наблюдение.

— У вас есть робоплан?

— Да. Посадочная площадка на крыше, но я умоляю вас… — голос его пресекся от волнения, — не ходите туда. Я уверен, что вас немедленно арестуют.

Госсейн задумался. Прошло то время, когда он слепо выполнял указания и спрашивал советов. Но сейчас, видимо, ничего другого не оставалось. Нехотя он кивнул.

— Ладно, возвращайтесь за конторку, — спокойно сказал он. — В нашем распоряжении еще пять часов.

Так же бесшумно, как вошел. Дан Литтл выскользнул из комнаты.

Глава 24

Оставшись один, Госсейн заказал обед. Когда официант накрыл на стол, он уже примерно представлял себе, как проведет вечер. Пролистав телефонный справочник, он снял трубку.

— Соедините меня с ближайшей фонотекой, — попросил он. — Мне нужна видеозапись… Номер…

На экране возник робот, и Госсейн вкратце объяснил, какой материал ему необходимо подобрать. Удобно усевшись в кресле, он принялся за еду, слушая голос диктора и глядя на иллюстрации к тексту. Может быть, какая-нибудь фраза натолкнет его на мысль, как научиться управлять дополнительным мозгом. Правильно или нет понял его библиотекарь, пока еще оставалось неясным. Когда речь пошла об угнетении и возбуждении нервных клеток простейших форм морской жизни, Госсейн стал слушать внимательней. Все равно ждать еще долго.

Фразы обволакивали его, проникали в сознание, отбрасывались как ненужные. Комментатор говорил о развитии нервной системы на Земле, о выработке условных рефлексов, о животных, которые учились на собственном опыте. Червь двести раз подряд натыкался на заграждение под током, прежде чем отвернуть в сторону, а во втором опыте уполз всего через шестьдесят раз. Щука, отделенная от пескаря невидимым экраном, казалось, размозжит себе голову, пытаясь схватить его. Убедившись, что это невозможно, она полностью перестала обращать на пескаря внимание, даже после того, как экран был снят. Свинья взбесилась, когда корыто с пищей поместили в сложный лабиринт.

Картинки сменяли одна другую. Сначала червь, потом щука, бьющаяся об экран, свинья, визжащая надсадным голосом, а позже — кошка, собака, койот и обезьяна. Пока что Госсейн не узнал ничего нового.

— А сейчас, — произнес голос, — прежде чем мы перейдем к человеческому мозгу, следует обратить внимание на тот факт, что у всех животных существует одно ограничение, которое можно вновь и вновь наблюдать: они слишком узко воспринимают окружающую среду. Щука помнила только болевое ощущение и вела себя соответственно, не понимая, что экран давно снят. Койот не сумел отличить ружья от фотоаппарата в руках человека.

— Сходство обстановки говорило им о том, что изменений не произошло. История темных веков развития человеческого разума, уже понимавшего, что он стоит выше всех на эволюционной ступеньке развития — это история грубой реакции масс, основанной на том самом узком восприятии окружающей среды, которую мы наблюдаем у животных. С другой стороны, нуль-А путь развития заключается в стремлении человека овладеть своим разумом и научиться различать одинаковые и тем не менее отличающиеся предметы или события в пространстве-времени. Любопытно, что все научные эксперименты нашего просветительного периода ставят перед собой задачу добиться как можно большего сходства и точности в методах, времени, даже структуре материалов. Можно даже сказать, что ученые стремятся к…

Госсейн слушал нетерпеливо, ожидая когда наконец диктор перейдет к самому главному. Внезапно он вздрогнул. «Что такое? ЧТО ОН СКАЗАЛ?»

Он заставил себя поглубже усесться в кресле, расслабиться, тщательно обдумать услышанное. И, не выдержав, возбужденно вскочил на ноги и начал мерить комнату шагами, пораженный сделанным открытием. «Наука ставит перец собой задачу добиться как можно большего сходства…» Вот оно. Самый простой способ научиться контролировать свой мозг.

Грубо говоря, идеальная память представляла собой запись на магнитофонной пленке, которую всегда можно перемотать и прослушать заново. Но воспоминания человека, естественно, основывались лишь на его собственном восприятии окружающей среды. Если он не понимал какого-то закона природы, то не мог и отождествлять его. Значит, следовало абстрагироваться от своего восприятия и, согласно доктринам семантики, посмотреть на себя со стороны, как экспериментатор на щуку.

… Существует ли другое решение? Нет, он пришел к единственному правильному логическому выводу. Что-то будет дальше?

Как сквозь туман, он услышал далекий бой часов и радостно тряхнул головой. Пришла пора действовать.

Полночь.

Глава 25

Великое множество приткнувшихся к обочине автомобилей, двигающиеся фигуры людей, тусклый свет фонарей, неразбериха. Госсейн и Литтл вышли из машины примерно в миле от центрального прожектора и вместе с опоздавшими пошли вперед. Теперь начиналось самое сложное. Им предстояло протолкаться сквозь огромную массу людей, которые стояли, наблюдая за происходящим. Даже человеку, овладевшему началами нуль-А логики, трудно было представить себе этот огромный человеческий барьер в виде отдельных личностей, каждая из которых обладала индивидуальностью.

Толпа колебалась волнами. Изредка кто-то вскрикивал, не выдерживая давки. Толпа напоминала снежный ком, который покатился с горы и вызвал обвал. Многие падали на землю, не сумев удержаться на ногах. Толпа, как бездушная женщина поднималась на носки, чтобы получше разглядеть тех, кто пировал на развалинах здравого смысла человечества.

Десятки робопланов, груженных добычей, неслись по небу. По дороге, включив дальний свет фар, с бешеной скоростью мчались грузовики, чиркая по краю толпы, которая испуганно подбирала юбку и отодвигалась в сторону.

Госсейн и Литтл медленно продвигались вперед. Им приходилось напрягать все силы, чтобы вовремя увернуться от грузовика или занять освободившееся пространство. Госсейн не удивлялся, что они пробираются все дальше и дальше. По какому-то необъяснимому закону психологии человек, поставивший перед собой цель, подвергался куда меньшей опасности, чем тот, кто не мог найти себе дело. Трус умирает много раз. Однажды им долго пришлось топтаться на месте, пропуская бесконечную вереницу ревущих грузовиков.

— Мы на окраине города! — прокричал Госсейн. — С другой стороны горы, наверное, никого нет. Возвращаться будем в обход.

Они подошли вплотную к стальному ограждению, сдерживающему натиск толпы. Неподалеку патрулировали охранники, размахивая оружием и пресекая все попытки перепрыгнуть через барьер.

Приходилось рисковать.

— Держитесь ближе к дороге! — крикнул Госсейн. — Они не посмеют стрелять в грузовики!

Как только они выбежали на открытое место, к ним сразу же кинулось двое солдат. Пистолеты угрожающе сверкнули отраженным светом. Не колеблясь, Госсейн несколько раз нажал на курок, и оба охранника свалились, как мишени на стрельбище. Он бежал вслед за Литтлом, сам не понимая, что произошло. Никогда в жизни он не мог допустить и мысли об убийстве человеческого существа, хотя в прошлом ему представлялась такая возможность. «Эти люди не более чем символы, — холодно подумал он. — Символы разрушения. В них нет ничего человеческого, они варвары, уничтожающие беззащитных и обездоленных. О них надо забыть». Он остановился. Перед ним возвышалась Машина.

Много часов подряд Госсейн пытался убедить себя, что годы упорного труда невозможно уничтожить за одни сутки. В какой-то степени его надежды оправдались. Но здание оказалось не таким большим, как он ожидал. Основное разрушение произвели атомные торпеды. Наружные ярусы комнат прекратили свое существование. В покореженных стенах зияли чудовищные отверстия в тридцать, пятьдесят и девяносто футов диаметром. Отовсюду торчали обрывки проводов — нервная система мертвой Машины.

Впервые Госсейн подумал о ней как о живом существе, которое внезапно скончалось. В конце концов, что такое разумная жизнь, если не чувствительное восприятие нервной системы и память о пережитом? За всю историю человечества не было личности, которая обладала бы большей памятью и знаниями о человеке и человеческой природе, чем Машина. Как издалека, услышал Госсейн крик Дана Литтла:

— Скорее! Нам нельзя здесь задерживаться!

Госсейн послушно пошел вперед, двигаясь, как в тумане. Он не мог заставить себя думать о чем-нибудь другом. Машину растаскивали по деталям. Целые секции уже увезли, увозили, собирались увозить. Люди с приборами, инструментами, металлическими пластинами выбегали из темных коридоров. Госсейн замер, пораженный этим зрелищем, в очередной раз осознав, что является свидетелем конца старой эры.

Литтл потянул его за рукав, и простое движение подействовало на Госсейна лучше всяких слов. Стряхнув с себя оцепенение, он торопливо пошел вперед, стараясь не попадать в свет прожекторов.

— Нам сюда, — сказал он, огибая здание сзади и направляясь к сорванным с петель воротам, в которых исчез грузовик с Генератором Пространства. Они вбежали в тоннель. Здесь было не так шумно, хотя работа кипела вовсю.

Шипели атомные резаки, металл звякал о металл, кто-то суетился, торопясь поскорее отхватить лакомый кусочек. Они оказались в широком подвале с дюжиной грузовиков, стоявших у разгрузочной платформы. Освещение оставляло желать лучшего, и они смутно различали фигуры людей, сгибавшихся под тяжестью своей доли добычи.

В самом конце просторного помещения стоял ящик с Генератором Пространства, как бы ожидая, когда за ним придут. На досках черными крупными буквами выделялась надпись:

НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ

ИНСТИТУТ СЕМАНТИКИ

ПЛОЩАДЬ КОРЖИБСКОГО

ГОРОД

Госсейн задумался. Фактически Машина находилась в ведении Института, а следовательно, знала о Гилберте Госсейне меньше, чем ученые. Это следовало проверить при ближайшей возможности.

Обратный путь занял у них совсем мало времени. Постепенно шум затих в отдалении, свет прожекторов скрылся за высоким пиком горы. Вскоре они уже ехали по дороге в город, к маленькому уютному домику Дана Литтла. Госсейн смутно надеялся, что их встретит Патриция Харди, но, как выяснилось, напрасно.

Он начисто забыл о ней, когда они распаковали Генератор Пространства и осторожно положили его на пол, передней панелью вниз, молча глядя на непонятное переплетение маленьких трубок. Яркий, сверкающий неземной металл, уничтоживший их мир! С его помощью агенты галактического тирана заняли самые высокие посты и долго, очень долго оставались нераскрытыми. То, что ему удалось захватить Генератор Пространства, только ускорило кризис, который переживал мир Нуль-А. После вторжения на Венеру побоище началось на Земле.

Плохо ли, хорошо ли, но сейчас началась или начнется ожесточенная битва между силами захватчиков и людьми, которые в состоянии противопоставить им лишь свой нуль-А путь развития. Госсейна охватило отчаяние. Если рассуждать логично, борьбу можно заранее считать проигранной. Он посмотрел на Литтла и увидел, что молодой человек еле держится на ногах. Поймав на себе взгляд Госсейна, он выпрямился.

— Я так волновался, — признался он, — что всю ночь не сомкнул глаз. Совсем вылетело из головы, что хотел купить сегодня пачку таблеток «антисон».

— Ложитесь и постарайтесь уснуть, — ответил Госсейн.

— Тогда я пропущу самое интересное. Ни за что!

Госсейн улыбнулся. Он объяснил, что исследование Генератора Пространства займет много времени.

— Прежде всего необходимо обнаружить источник энергии, чтобы научиться включать и выключать прибор. Мне потребуются кое-какие инструменты, хотя бы самые простые, которыми вы пользовались, когда сдавали курс нуль-А физики. Где у вас мастерская? И не волнуйтесь, спите спокойно.

Через три минуты он остался один. Спешить было некуда. Пока что ему ничего не удалось добиться своей торопливостью. Мир, который он когда-то хотел спасти, рушился, рухнул у него на глазах.

Итак, с чего начать? Нужна зацепка, хоть небольшая. Ключик, который поможет раскрыть тайну генератора. Патриция говорила, что им запрещено пользоваться, кроме как для транспортировки. Не совсем понятно, ну да ладно. Он взял в руки энергосканер, подсоединил к нему датчик и посмотрел в увеличитель.

Прежде всего необходимо выявить провода под нагрузкой и попытаться найти какой-нибудь крупный узел. Ведь Генератор Пространства БЫЛ ВКЛЮЧЕН. Госсейн даже вздрогнул от изумления. Он не сомневался, что Машина первым делом выключит прибор, а потом уже начнет передавать сообщение о вторжении на Венеру.

Прошло десять напряженных минут, а он так и не понял, где находится основной источник питания. Машина с помощью специальных приспособлений для взятия энергопроб в два счета разобралась бы, что к чему. Госсейн был лишен такой возможности. К тому же он практически обещал Литтлу, что все исследования они проделают вместе. Госсейн задумался и тоже решил лечь спать. Вполне возможно, что утром к ним придет Патриция Харди.

Когда он проснулся, было четыре часа дня. На кухонном столе лежала записка, в которой Литтл сообщал, что его автомобиль остается в полном распоряжении Госсейна. Кончалась она так:

«… по радио передавали об «оголтелых элементах», которые саботируют «мирное производство» и должны быть «безжалостно искоренены» силами «охраны порядка».

Если захотите кушать, в доме полно всякой всячины.

Буду в 12:30. Дин Литтл».

Наскоро перекусив, Госсейн вернулся в гостиную и посмотрел на лежащий на полу Генератор Пространства. Он был недоволен. «Слишком легко они могут найти меня, — подумал он. — По крайней мере, два человека в городе знают, где я остановился».

Нельзя сказать, что он не доверял Патриции или Литтлу. До сих пор все их поступки говорили о глубокой порядочности. Но в который раз он зависел от других людей. Допустим, что-нибудь сорвется. Допустим, как раз в эту минуту Патриция Харди давала вынужденные показания о том, где Госсейн скрывается.

Он не мог выйти на улицу, пока не стемнеет. Значит, оставалось только заняться Генератором. Он нерешительно встал на колени и осторожно протянул руку, дотронулся до выступающей над остальными угловой трубки. Он сам не знал, что могло произойти, но приготовился к худшему. Трубка казалась слегка теплой на ощупь. Госсейн несколько раз провел по ней пальцами, стыдясь своей осторожности. «Если за мной придут, — подумал он, — рвану пригоршню деталей изо всех сил, чтобы захватчикам по крайней мере не досталась действующая модель».

Он сидел на корточках, исследуя прибор сканером, когда раздался телефонный звонок. Голос Лана Литтла дрожал от возбуждения.

— Я звоню из автомата. Только что в вечерней газете напечатано, что Патриция Харди арестована полтора часа назад — это просто чудовищно! — по подозрению в убийстве своего отца. Мистер Уэнтворт, — голос Литтла прозвучал до странности робко, — сколько времени потребуется, чтобы заставить нуль-А человека заговорить?

— Кто знает, — ответил Госсейн. Его бил холодный озноб. Пока что Торсон не допустил ни одной ошибки. — Послушайте, — после короткой паузы сказал он, — решайте сами, стоит вам оставаться на работе до полуночи или нет. Если вам есть куда пойти, уходите немедленно. Если вам кажется, что вы можете вернуться домой, будьте предельно осторожны. Скорей всего я оставлю Генератор Пространства у вас. Сначала я попробую вынуть из него кое-какие детали, а затем… впрочем, неважно. Следите за объявлениями в газетах, подписанными «Гость Небрежный». И большое вам за все спасибо. Дан.

Он подождал и, не услышав никакого ответа, прервал разговор. Направившись прямо к Генератору Пространства, он наклонился, схватился рукой за угловую трубку, которая выдавалась примерно на дюйм над корпусом, и потянул ее вверх, прилагая все большее усилие. Безрезультатно.

Он толкнул ее в обратном направлении. Может быть, она крепилась пружинками, которые сначала надо отжать. Раздался щелчок, и трубка плавно провалилась. В ту же секунду комната поплыла у него перед глазами, стала терять привычные очертания. Воздух задрожал рябью, подобно зеркальным водам озера, в которое бросили камень.

У него заболела голова. Он попытался нащупать трубку, чтобы вернуть ее в прежнее положение, но раскаленный металл обжег ему пальцы. Должно быть, на какое-то мгновение Госсейн потерял сознание, потому что очнулся от боли и понял, что падая, ударился о Генератор Пространства. Им овладело чувство легкости…

Госсейн открыл глаза. Он лежал на боку в кромешной тьме, вдыхая знакомый, не лишенный приятности, тяжелый запах растущего дерева. Вывод напрашивался сам собой, но ему стоило огромного труда убедить себя в том, что он не спит. Так пахло только в доме Крэнга.

Госсейн с трудом поднялся на ноги и чуть было не упал, споткнувшись о какой-то металлический предмет. Он протянул руку вперед и уперся в гладкую, уходящую вверх, стену. Да, сомнений не оставалось. Он находился в тоннеле, среди корней гигантского дерева Венеры.

Глава 26

Прилив сил, вызванный неожиданным открытием, сменился апатией. Чувствуя слабость в ногах, он тяжело опустился на деревянный пол. Руки его дрожали.

Полная темнота действовала угнетающе, давила физически, мешала собраться с мыслями.

«Я могу, — сказал сам себе Госсейн, — две недели обходиться без пищи и три дня без воды».

Он внезапно подумал, что не считает свое положение безвыходным, несмотря на то, что очутился в запутанном лабиринте тоннелей. Вряд ли Генератор Пространства был настроен наугад. Поблизости обязательно должен находиться определенный пункт назначения, до которого легко добраться.

Он уже совсем собрался отправиться в путь, когда внезапно понял, какое необычайное происшествие с ним приключилось. Несколько минут тому назад он был на Земле. Сейчас — на Венере.

Что говорил Прескотт? «Если энергии совпадают по своим показателям до двадцатого десятичного знака и действуют в одном пространстве, наибольшая из них перекроет расстояние между ними, хотя это произойдет не мгновенно, а на сверхсветовых скоростях».

С точки зрения Госсейна, его перемещение произошло мгновенно. Видимо, Генератор Пространства совместил высокоорганизованный пучок энергий, которым являлось его тело, с участком тоннеля в дереве, и «большее» перекрыло пространство к «меньшему».

Госсейн встал. «В конце концов я попал туда, куда хотел, на Венеру», — подумал он. Ему стало легче на душе. Он наделал кучу глупостей, но остался в живых. Ничего, на ошибках учатся. Ему удалось многое узнать, и если он будет придерживаться своего плана, то постепенно научится контролировать дополнительный мозг, срывая покровы тайн один за другим. Рано или поздно он станет новым человеком.

Небольшой отдых взбодрил его, позволил сделать необходимую нуль-А паузу, дающую возможность нервной системе приспособиться к сложившейся ситуации. Госсейн чувствовал себя абсолютно спокойным.

Он вспомнил, что, оказавшись в тоннеле, споткнулся о какой-то предмет. Несмотря на темноту, он нащупал его за несколько секунд. Ну конечно же. Генератор Пространства. С крайней осторожностью он дотронулся до каждой из четырех угловых трубок по очереди. Одна из них так и осталась в крайнем нижнем положении. Госсейн задумался. Генератор наверняка подчинялся определенной заданной программе. С одной стороны, он препятствовал правильному функционированию Машины, с другой — служил средством транспортировки в отдаленные уголки Солнечной системы, возможно, в святая святых заговорщиков: штаб-квартиру, галактическую базу, склад атомных торпед.

Перед ним открывались самые широкие возможности. Но прежде всего необходимо выбраться из лабиринта. А там видно будет.

Он легко поднял Генератор Пространства и взвалил его на плечо.

«Пройду тысячу шагов в одном направлении, — решил он, — потом вернусь и сделаю тысячу шагов в другом. Вряд ли мне придется блуждать долго».

Примерно через триста шагов он увидел впереди слабое мерцание. Круто изгибаясь, тоннель сворачивал еще трижды, но даже подойдя вплотную, он так и не понял, где находится источник света. Перед ним высилось ограждение.

Положив на пол неудобный прибор, Госсейн осторожно приблизился к металлическим прутьям. В последнюю минуту он на всякий случай опустился на колени и посмотрел вниз. Перед ним лежал гигантский котлован. Его покатые стены тускло блестели в свете атомных ламп, расположенных по всей периферии на ровном расстоянии друг от друга. Половину его занимал космический корабль.

О таком звездолете люди Земли могли только мечтать. Рассказывать о нем не имело смысла, все равно никто бы не поверил. Любой здравомыслящий человек отнесся бы к подобного рода фантазиям как к заявлению внезапно свихнувшегося инженера, который пришел домой после работы над обычным девяностофутовым межпланетным лайнером и сообщил своей жене: «А теперь, дорогая, я беру отпуск на пятьсот лет, нанимаю миллион чертежников и начинаю конструировать межзвездный корабль в две мили длиной».

Звездолет в ангаре был чуть меньших размеров. Горбатый, как акула, он не доходил до потолка всего футов на сто. Рядом мог бы поместиться еще один корабль, но тогда они заняли бы собой все пространство в милю шириной.

Расстояние в две трети мили скрадывало детали, но Госсейн ясно видел крохотные фигурки, копошащиеся внизу под самым днищем. У него сложилось впечатление, что они занимаются погрузкой, передавая по живому конвейеру ящики, которые поступали с подземных этажей.

Неожиданно он понял, что корабль готовится к отлету Постепенно людей становилось все меньше и меньше. Затих далекий шум разговоров, прекратилось движение, наступила полная тишина. Госсейн молча ждал.

Сейчас на Венере ночь. Темнота необходима, чтобы старт остался незамеченным. Через мгновение потолок пещеры раскроется. Наверху, конечно, самая обычная лужайка, служившая неплохим камуфляжем. Все продумано до мелочей.

Ослепительно сверкающие прожекторы разом погасли. Тоже разумно. Яркий свет привлекает внимание, а чувствительные детекторы наверняка нацелены в небо, чтобы не пропустить ни одного звездолета с Земли, ни одного неопознанного робоплана.

Но Госсейн ошибся. Пришел в движение не потолок пещеры, а космический корабль. Он начал светиться зеленоватым туманным сиянием, от которого слегка помутилось зрение, разболелась голова.

Госсейн вспомнил, что испытал нечто подобное, включив Генератор Пространства. «Звездолет! — подумал он. — Ну конечно же, его просто настроили на одну из галактических баз. Никаких отверстий в потолке нет». Неприятные ощущение кончились так же быстро, как начались. Гигантский корабль исчез.

В пещере зажглись четыре прожектора. Они сверкали, как миниатюрные солнца, но их белый огонь не в состоянии был проникнуть в самые отдаленные закоулки, которые оставались в полумраке.

Госсейн подобрал Генератор Пространства и пошел вдоль ограждения. Он плохо представлял себе, что делать дальше, но по крайней мере спускаться вниз он не собирался. Должен же быть какой-нибудь выход из лабиринта. Лестница, лифт — все что угодно.

Он оказался прав. Прямо на его пути возник ряд клеток шахт, но только в двух из них стояли лифты. Не думая, он схватился за ближайшую ручку. Дверь бесшумно и плавно отворилась. Госсейн смело вошел в кабинку и недоуменно уставился на панель управления, Вместо привычных кнопок он увидел перед собой двенадцать изогнутых трубочек. Госсейн побледнел. Он стоял в лифте Пространства! С его помощью можно проехать не только вверх или вниз, а попасть в самые различные пункты назначения. Даже застонав от огорчения, он посмотрел внимательней и с облегчением заметил, что каждая трубочка указывала в определенном направлении. Госсейн не стал колебаться. Приходилось рисковать. Он нажал на трубочку с заостренным вверх концом.

На этот раз он сделал попытку разобраться в своих ощущениях. У него ничего не вышло. Все его чувства временно притупились, и он не смог уловить никакого движения. Когда голова у него перестала кружиться, он огляделся по сторонам.

Он все еще находился внутри дерева, в просторном помещении с неровными стенами и куполообразным потолком. В небольшом отверстии сбоку видно было небо Венеры.

Госсейн спрятал Генератор Пространства в одном из самых темных углов и осторожно стал пробираться к источнику света. Подъем становился все круче, а естественный коридор сужался со всех сторон. Очень скоро он понял, что никогда не сможет пронести здесь Генератор Пространства. Эта мысль неприятно поразила Госсейна, но в конце концов он решил, что прежде всего необходимо связаться с жителями Венеры, а потом уже думать, как вызволить галактический прибор.

Последнюю треть пути он преодолел ползком, хватаясь за подгнившие выступы и подтягиваясь на руках. Сквозь дупло с рваными краями, наверняка не единственное в гигантском стволе, он выбрался на нижнюю ветку дерева и остановился, переводя дыхание.

Справа от него стоял венерианский лес, слева — раскинулась большая лужайка, скорей всего над космическим ангаром. Тщательно запомнив ориентиры, Госсейн пошел вперед.

Его охватило радостное возбуждение. Широкие ветки деревьев соединялись друг с другом, и, шагая по ним, как по проспекту, он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Наверное, жители Венеры часто совершали подобные прогулки. Он так и пойдет, от дерева к дереву, и миль через пять…

Кора под его ногами неожиданно провалилась. Он упал на твердую поверхность. В ту же секунду люк над его головой захлопнулся, и он оказался в темноте. Пол, на котором он лежал, стал резко крениться вниз. Ему не за что было уцепиться, и он заскользил по плоскости, наклон которой достиг семидесяти градусов. Он попал в западню.

Госсейн не привык сдаваться без борьбы. Даже падая, он старался использовать малейшую возможность, чтобы задержаться, как-то встать, ухватиться за любую шероховатость в стене. У него ничего не вышло. Футов через тридцать его бросило в сторону, и с легким щелчком пол поднялся, превращаясь в потолок. Но и тогда он не успокоился. Присев на корточки, он изо всех сил прыгнул вверх, но ощутил под пальцами лишь пустоту. Спружинив ноги, чтобы не потерять равновесия, он заставил себя расслабиться, успокоиться, прекрасно понимая, что если выход существует, он обязан найти его именно сейчас, пока не поздно. А следовательно, необходимо сделать нуль-А паузу и начать рассуждать логично.

Не вызывало сомнений, что здесь сработала автоматика. Кора провалилась, как только он ступил на нее всей своей тяжестью. Пол накренился по той же причине. Неприятно другое: ловушка придумана людьми, а значит, подсоединена к системе сигнализации. В его распоряжении совсем мало времени: когда начнут проверять, что случилось, отсюда будет уже не выбраться.

Он опустился на колени и осторожно пополз вперед. Буквально через несколько секунд он натолкнулся на ковер, справа от которого стояли небольшой шифоньер, столик, кресло и кровать. Спальня! Значит, здесь должен быть свет. На мгновение задумавшись, он поднялся на ноги. Выключатель на стене тихо щелкнул, и Госсейн впервые смог подробно рассмотреть свою тюрьму. С момента его падения прошло три минуты.

Не так и плохо. Две необъятных кровати занимали просторный альков розового дерева, за которым находилась гостиная, обставленная ничуть не хуже, чем в доме Крэнга. Повсюду висели картины, но Госсейн не успел их рассмотреть. Дверь медленно открылась. Выхватив пистолет, он попятился.

Перед ним стоял робот с бластером в руке. Из-за его спины прозвучал голос Торсона.

— Бросьте оружие, Госсейн, и не вздумайте сопротивляться. Это бессмысленно.

Ему оставалось только подчиниться. Солдаты тщательно обыскали его. Робот исчез, и в открытую дверь прошел Джим Торсон.

Глава 27

На металлическую площадку горы планеты Зверей приземлился космический корабль с послом Галактической Лиги на борту. Посол медленно подошел к парапету гигантского здания и печально взглянул на джунгли, простиравшиеся в четырех милях внизу.

«Видимо, от меня ждут, — подумал он, — что я приму участие в охоте с этими,

— он помедлил, пытаясь привести в порядок свои мысли, — извращенцами, которые ни в чем не знают удержу, и даже охотничьи домики строят величиной с город».

Голос за его спиной пробормотал:

— Сюда, господин посол. Охота начинается через час, и Энро согласился выслушать вас по пути.

— Передайте господину министру иностранных дел вашей империи, — твердо ответил посол, — что я только что прибыл и…

Он умолк, удержав слова отказа, готовые сорваться с губ. Успех его миссии зависел от проявленного такта, а любой представитель Лиги вряд ли добился бы цели, отклонив приглашение императора шестидесяти тысяч звездных систем. Тихим голосом посол закончил фразу:

— … буду готов вовремя.

Это было кровожадное зрелище. Каждый охотник имел своего робота: каждого зверя стреляли из специального ружья. Роботы скользили бесшумно, не путаясь под ногами, исправно подавая людям оружие. Самых опасных животных окружали энергетическим экраном, чтобы охотники, не торопясь выбрали наиболее уязвимое место для стрельбы.

Один из зверей с мощным красивым телом, серебристой шкурой и копытами на ногах понял после первой попытки, что ему никуда не деться. Усевшись на землю, он жалобно завыл. Его убил сам Энро, попав точно в глаз. Несколько секунд зверь катался по траве, жалобно скуля и дергаясь, потом затих. Представление окончилось.

Когда они вернулись во дворец, который одновременно являлся местом сбора охотников и министерством иностранных дел, рыжеволосый гигант подошел к послу Галактической лиги.

— Прекрасный спорт, — проворчал он. — Вы не находите? Я заметил, вы почти не стреляли.

— Я первый раз на охоте, — признался посол. — Просто поразительно.

В какой-то степени он не соврал, разве что решил не договаривать. Это действительно было поразительно, ужасно, омерзительно, не поддавалось никакому описанию. Краешком глаза он заметил, что гигант иронически уставился на него.

— Представители Лиги все одинаковы, — заявил Энро. — Лига была организована девятнадцатью галактическими содружествами, которые в древности отдали дань бессмысленным войнам, ни к чему не ведущим и только уничтожающим людей. Основной закон Лиги — мир, который постепенно настолько прочно укрепился в нашем сознании, что ни один из нас не может думать иначе.

— Мне иногда кажется, — с гордостью произнес Энро, — что я предпочитаю войну, пусть самую разрушительную.

Посол промолчал, и через некоторое время Энро, глубокомысленно покусывая нижнюю губу, резко спросил:

— Итак, что вам угодно?

— Недавно мы узнали, — дипломатично ответил посол, — что ваше министерство путей сообщения несколько переусердствовало.

— Не понял?

— Я имею в виду звездную систему, которую се разумные обитатели называют Солнечной.

— Название ни о чем мне не говорит, — сухо заметил Энро.

Посол наклонил голову.

— Несомненно, сведения хранятся в вашем архиве, да и сама проблема достаточно проста. Примерно пятьсот лет тому назад ваше министерство создало там транзитную базу без разрешения Лиги. Солнечная система была открыта после подписания нами соглашений о разведке и эксплуатации новых звездных систем.

— Гм-м!

Взгляд императора стал еще более ироничен, и посол подумал: «Энро все знает!»

— Вы хотите сказать, что привезли нам разрешение оставить базу на месте? — спросил гигант.

— Ее надлежит немедленно свернуть, — твердо ответил посол Лиги, — согласно пунктам договора.

— Стоит ли ломать копья, — задумчиво произнес Энро. — Оставьте памятную записку секретарю министра, и я посмотрю, что можно сделать.

— Значит, я могу считать вопрос решенным? — спросил посол. — Вы свернете базу?

На лице Энро не дрогнул ни один мускул.

— Не обязательно. В конце концов, прошло много времени. Нам придется подбирать место для другой пересадочной станции. Если это окажется невозможным, мы обратимся к Лиге с просьбой разрешить нам пользоваться базой и впредь. Такие инциденты могут произойти где и с кем угодно — галактика велика. Мне кажется, тут надо действовать гибко и не забывать о прогрессе.

Посол, в свою очередь, иронически посмотрел на императора.

— Я уверен, что Ваше Величество первый заявил бы Лиге протест, если бы кто-нибудь другой вознамерился случайно присоединить к своим владениям еще одну звездную систему. Законы Лиги достаточно ясны. Сделавший ошибку обязан ее исправить.

Энро вспыхнул.

— Я вынесу этот вопрос на обсуждение на следующем заседании Лиги.

— Но оно состоится только через год.

Казалось, Энро не расслышал.

— Кажется, я припоминаю, — сказал он. — Маленькая система с кровожадными людишками. Сейчас там творятся какие-то беззакония — может быть, даже идет война. — Он хмуро улыбнулся. — Мы попросим, разрешения примирить враждующие стороны. Уверен, что делегаты Лиги одобрят столь разумный подход к делу.

Глава 28

Госсейн мрачно смотрел, как его враг входит в комнату. Лучше бы он попался Крэнгу или, на худой конец, Прескотту. Но перед ним стоял Джим Торсон — гигант с тяжелыми чертами лица, серо-зелеными глазами и ястребиным носом. Губы его слегка кривились в усмешке, ноздри раздувались при дыхании. Наклонив голову, он кивнул, приглашая Госсейна сесть в кресло, но сам остался стоять и с некоторым участием в голосе спросил:

— Вы не ушиблись при падении?

Госсейн пожал плечами.

— Нет.

— Это хорошо.

Наступило молчание, которое позволило Госсейну собраться с мыслями. Досадуя на свою неловкость, он постепенно начал успокаиваться. Ничего не поделаешь. Человек, попавший во вражеское логово, не имел преимуществ и находился в постоянной опасности. К тому же он не считал, что сделал ошибку, решив отправиться к жителям Венеры.

Он внутренне собрался, пытаясь оценить обстановку. Как ни странно, до сих пор все его встречи с Торсоном кончались довольно благополучно. Несколько раз гигант даже принимал решения в его пользу. С самого начала он возражал против убийства Госсейна, а потом согласился отпустить его на свободу. Судя по всему, сейчас он тоже собирался сообщить нечто важное.

Торсон погладил себя по подбородку.

— Госсейн, — проговорил он, — наше наступление на Венеру находится в несколько странной стадии развития. При прочих равных условиях я бы даже сказал, что оно провалилось… Ах, я так и думал, что это вас заинтересует! Не бойтесь, у нас хватит и сил, и возможностей успешно завершить начатую операцию, но тем не менее ее окончательный исход целиком зависит от того, согласитесь вы на мое предложение или нет.

— Провалилось! — как эхо, повторил Госсейн.

Он перестал слушать дальше. «Наверное, я неправильно понял», — подумал он, никак не решаясь поверить в искренность Торсона. Сотни раз пытался он представить себе картину захвата Венеры, планеты мягкого климата и вечнозеленых деревьев, которая подверглась решительному штурму со всех сторон. Десятки тысяч парашютистов, затмевающих небо! Миллионы венериан, захваченных врасплох обученными десантниками, владеющими всеми видами оружия! Казалось невероятным, что они могли потерпеть поражение.

— Кроме меня, никто не догадывается о неудаче, — медленно произнес Торсон. — Разве что, — он поколебался, — Крэнг. — На мгновение он нахмурился, как бы что-то обдумывая. — Госсейн, если бы вам поручили защищать Венеру от превосходящих сил противника, который теоретически обладает самым совершенным оружием уничтожения, как бы вы поступили?

Госсейн задумался. У него имелись кое-какие соображения на этот счет, но он не собирался высказывать их Торсону.

— Не знаю, — ответил он.

— Ну хорошо. Допустим, вторжение началось. Что вы предпримите?

— Убегу в ближайший лес.

— А если вы женаты? Куда вы денете жену и детей?

— Конечно, возьму их с собой.

Он начал понимать, что произошло. От волнения у него пересохло в горле.

Торсон выругался. Сжав правую руку в кулак, он что было сил ударил себя по ладони.

— Но к чему? — сердито вскричал он. — Ни один нормальный человек не лишит крова женщин и детей. Наши солдаты строго выполняли приказ не трогать мирных жителей и уничтожать только очаги сопротивления.

Госсейн кивнул, но сказать ничего не смог. В глазах его стояли слезы. Не вызывало сомнений, что агрессор поплатился за свою безумную затею. Он неуверенно спросил:

— Как им удалось достать оружие?

Торсон застонал и принялся мерить комнату шагами.

— Это — фантастика! — воскликнул он и, направившись к большому экрану, нажал на кнопку. — Вы должны знать, что произошло, прежде чем мы продолжим разговор. — Он пожал плечами.

Свет померк. Белый квадрат на стене вспыхнул. Появившееся изображение было настолько реальным, что захватывало дух. У Госсейна сложилось впечатление, что он глядит в окно и видит сцены из жизни самого обыденного дня. Окно переместилось вперед, повернулось; в нем появились гигантские деревья и поляна, на которой лежали тысячи людей в одинаковых зеленых формах из какого-то легкого материала. Казалось странным, что они легли спать засветло. Одни ворочались во сне и что-то бормотали, другие то и дело вскакивали, потирая глаза, потом опять укладывались на траву.

Между спящими ходили часовые. Воздух патрулировали небольшие робопланы, пушки которых как бы в нерешительности вертелись из стороны в сторону.

Двое солдат остановились прямо под «окном». Один из них заговорил на абсолютно незнакомом языке, не имеющем ничего общего с теми, которые Госсейну доводилось слышать. Он вздрогнул от неожиданности. Голос Торсона за его спиной мягко пояснил:

— Жители Альтаира. Мы не успели обучить их туземному языку.

Туземный язык! Госсейн промолчал. Все, что он думал о галактической империи и ее законах, неприлично было высказывать вслух.

Внезапно густая листва чуть заметно зашевелилась, и он понял, зачем Торсону понадобилось показывать ему эту любопытную сцену. Крохотные человеческие фигурки, едва различимые на фоне гигантских деревьев, подобно муравьям спускались по коре вниз или прыгали с невысоких ветвей, как обезьяны, держа в руках короткие дубинки. Оказавшись на земле, они с дикими криками бросались вперед. Людской ручеек все тек и тек, превращаясь в речку, поток, водопад, наводнение. Венериане в коричневых рубашках и сандалиях заполнили собой весь лес, который кишел, как развороченный муравейник.

Первой отреагировала автоматика. Засверкали бластеры. Пушки добавили грохота к царившему повсюду бедламу. Сотни тел падали и больше не поднимались. Лагерь постепенно пробуждался. Солдаты с проклятьями вскакивали на ноги, хватая первое попавшееся под руку оружие. Люди с дубинками яростно кидались в бой; с каждой минутой их становилось все больше и больше. Программные устройства не справлялись с обилием поступающих сигналов: автоматические ружья практически перестали вести огонь, не получая необходимых команд. Яснее стали слышны голоса и шум битвы.

Неожиданно Госсейна осенило. Глядя на неуверенные движения и неловкие позы людей, он воскликнул:

— Боже мой, неужели они напали на лагерь ночью?

Теперь он и сам видел, что съемка шла в инфракрасных лучах, и даже удивился, что раньше не обратил внимания на разницу в освещении. Мрачный голос Торсона за его спиной произнес:

— Единственное время суток, когда никакое оружие не страшно. Приспособлением для видения в темноте тоже надо успеть воспользоваться. — Он застонал. — С ума можно сойти от этих идиотов, которых и солдатами не назовешь. Сброд какой-то. — Он ругался еще целую минуту не умолкая, потом замолчал и после короткой паузы спокойно проговорил:

— Зачем я так волнуюсь? Нападение произошло в первую же ночь и с тех пор повторялось в каждом лагере. Почти все погибли, ведь никто не ожидал, что невооруженные орды нападут на армию, владеющую самым современным оружием в галактике.

Госсейн не слушал Торсона. Как загипнотизированный, он смотрел на экран, Венериане были повсюду. Мертвые тела в три ряда лежали под деревьями. Солдаты империи практически перестали оказывать сопротивление. Ручные бластеры сверкали, но теперь они уже поменяли своих хозяев.

Через десять минут исход битвы более не вызывал сомнений. Отряд целеустремленных людей с дубинками захватил современный военный лагерь со всей его техникой.

Глава 29

Когда победившие начали рыть могилы, чтобы похоронить павших, Торсон протянул руку и выключил экран. В комнате зажегся свет. Гигант посмотрел на часы.

— У меня остался примерно час до прихода Крэнга, — сказал он.

Какое-то мгновение он стоял нахмурившись, потом кивнул головой в сторону экрана, как бы продолжая прерванный разговор.

— Естественно, — сказал он, — мы немедленно послали подкрепление, а венериане не пытались захватить большие города. Они поставили перед собой цель вооружиться и добились своего. Сегодня четвертый день вторжения. Согласно утренней сводке, ими захвачено более тысячи двухсот звездолетов, другая тысяча уничтожена, военные склады разграблены, потеряно примерно два миллиона человек убитыми. Правда, их потери составляют десять миллионов — пять убитыми и пять ранеными, но, по моему мнению, самое страшное для них позади, в то время как у нас, — он угрюмо улыбнулся, — настоящие неприятности только начинаются.

Торсон остановился в центре гостиной. Глаза его были непроницаемы. Он крепко закусил нижнюю губу.

— Госсейн, — сухо произнес он, — это неслыханно. За всю историю развития человечества галактика не знала подобных примеров. В завоеванных странах, на захваченных планетах и даже звездных системах люди в массе своей всегда подчинялись, смиряясь с неизбежным. Ненависть к победителю еще могла питать их умы на протяжении нескольких поколений, но наша пропаганда всегда брала свое, и очень скоро они начинали гордиться тем, что стали гражданами великой империи. — Он пожал плечами и пробормотал скорее самому себе: — Тактика, проверенная веками.

«Десять миллионов человек меньше чем за четыре дня», — в ужасе подумал Госсейн. Цифра настолько потрясла его, что он закрыл глаза. Потом медленно и сурово посмотрел на Торсона. Великая гордость и великая печаль переполняли все его существо. Правомочность нуль-А пути развития была доказана на практике, ее существование оправдано погибшими в бою. Как один человек, жители Венеры мгновенно оценили обстановку и, ни секунды не колеблясь, стихийно поднялись на борьбу. Такая победа разума заставит задуматься не одного мыслящего человека во Вселенной.

Госсейн невольно прикинул, сколько миллиардов честных людей, ненавидящих войну, живет на порабощенных мирах галактической империи и, вздрогнув от неожиданно пришедшей в голову мысли, уставился на Торсона.

— Минутку, — медленно произнес он. — Зачем вы лжете? Как можно за такой короткий срок победить сверхдержаву, у которой солдат больше, чем людей в Солнечной системе? Почему бы им не посылать армию за армией, пока они не сотрут Венеру в порошок?

На лице Торсона появилось ироническое выражение.

— Именно это я и пытаюсь вам объяснить. — Не отрывая от Госсейна взгляда, гигант придвинул стул и уселся на него верхом, сложив руки на резной спинке. Все его поведение говорило о том, что он собирается сообщить нечто важное. — Друг мой, — сказал он мягким тоном, выдержав паузу, — попробуйте посмотреть на наши действия со стороны. Великая Империя — кстати, это буквальный перевод на земной язык — является членом Галактической Лиги. Силы остальных содружеств превосходят наши примерно в три раза, но мы сильнее каждого из них в отдельности и обладаем мощью, равной которой не было и нет во всей Вселенной. Тем не менее мы не можем нарушать устав. Нами подписаны соглашения, которые ЗАПРЕЩАЮТ использовать Генератор Пространства, кроме как для транспортировки. Мы нарушили с его помощью ход ваших Игр. Договоры запрещают использовать атомную энергию, кроме как в мирных целях. Мы уничтожили Машину атомными торпедами. В уставе Лиги записано, что нет более тяжкого преступления во Вселенной, чем геноцид. Когда в бою погибает пять процентов населения — это война. Десять процентов — неоправданное убийство, и после вынесения Лигой приговора надлежит компенсировать пострадавшей стороне ущерб всеми доступными способами. Но уничтожение двадцати процентов или

— что все равно — двадцати миллионов человек — это геноцид. Если обвинение в геноциде доказано, какой бы силой и мощью ни обладало государство, оно будет объявлено вне закона. Преступникам заочно выносится смертный приговор. Автоматически все члены Лиги находятся в состоянии войны с агрессором до тех пор, пока виновные не понесут наказания.

Мрачно улыбнувшись, Торсон умолк. Встав со стула, он нервно принялся мерить комнату шагами. Через минуту он остановился и посмотрел на Госсейна.

— Может быть, теперь вам станет ясно, какую проблему поставили перед нами жители Венеры. Через неделю, если мы не остановимся, каждый из нас станет отверженным либо начнется война со всей галактикой. — Улыбка его стала еще мрачнее. — Естественно, — сказал он, — я не отдам приказа об отступлении, пока не буду твердо знать, что обезопасил себя со всех сторон. А это, мой друг, зависит только от вас.

Госсейн медленно откинулся на спинку кресла. Вновь ему загадывали загадки. Он был потрясен услышанным, и эмоциональная реакция мешала ему думать. Его переполняла ненависть к галактической империи, которая рвалась к власти, переступая через человеческие жизни. Всем существом своим стремился он принять участие в битве, разделить великую жертву, которую принесли люди в борьбе с иноземными захватчиками. Жажда действовать настолько захватила его, что он почти забыл, где находится.

Почти. Тренированная кора головного мозга обрела контроль над чувствами. Он мог принести куда больше пользы, сыграв предназначенную для него роль. Основой основ нуль-А принципов являлось утверждение, что на свете не существует двух одинаковых ситуаций. А следовательно, ему, Гилберту Госсейну II, человеку уникальному в силу особых обстоятельств, необходимо остаться в живых и научиться контролировать свой дополнительный мозг.

К тому же, несмотря на плен, откровенность Торсона вселяла надежду на успех. Он примет любое его предложение и попытается извлечь из него максимальную выгоду. Госсейн поднял голову.

— И все-таки я не понимаю, — медленно произнес гигант, — кто вы такой? — Взгляд его стал недоуменным. — Вы появились в критический момент, накануне сражения, очевидно, с тем, чтобы не допустить вторжения на Венеру. Я признаю, что это задержало нас, но ненадолго. В конечном итоге, вы ничем существенно нам не помешали. Даже поражение мы потерпели не благодаря вам, а из-за философии всей расы.

Он умолк. Голова его резко наклонилась набок, лицо приняло задумчивое выражение. Казалось, он целиком поглощен стоящей перед ним проблемой. Когда он вновь заговорил, его хриплый голос звучал неуверенно.

— И все же… все же должна существовать какая-то связь. Госсейн, как вы можете объяснить существование в одной ничем не примечательной Вселенной уникального нуль-А учения и уникального Гилберта Госсейна? Подождите. Не отвечайте! Позвольте мне высказать свои соображения по этому поводу. Сначала мы вас убили, но не намеренно. Просто решили, что легче списать вас со счетов, чем суетиться и устраивать мышиную возню. Это была глупость. Сама постановка вопроса показывает, насколько узко мы подошли к решению сложной проблемы. Когда Прескотт доложил, что вы появились на Венере, я сперва не поверил. Потом я приказал Крэнгу разыскать вас, а так как ваше согласие сотрудничать с нами являлось необходимым, я заставил Прескотта притвориться, что он организовал ваш побег. Заодно мы получили возможность избавиться от Лавуазье и Харди, а доктор Кэр, сам того не подозревая, выдал нам полную информацию о вашем дополнительном мозге. Приношу свои извинения за несколько грубые методы работы, но нас встревожило и даже напугало ваше появление во втором теле. Бессмертие! — Он наклонился вперед. Взгляд его стал отсутствующим, как будто сама мысль о таком чуде потрясла его до глубины души. Казалось, он просто не понял, что назвал настоящее имя «X». Лавуазье! Госсейн смутно помнил, что слышит его не в первый раз. — Кто-то раскрыл тайну человеческого бессмертия, — продолжал Торсон. — Тайну жизни, для которой не существует никаких преград. Разве что, — тут он презрительно улыбнулся, — найдется такая сила, которая уничтожит все дубли еще в зародыше.

Он умолк и посмотрел на своего собеседника исподлобья.

— Вам, безусловно, интересно, где мы нашли тело Гилберта Госсейна III. Откровенно говоря, я всегда подозрительно относился к Лавуазье. Мне казалось несерьезным, что сразу же после аварии он переметнулся на нашу сторону и стал ярым преследователем нуль-А учения. Поэтому я нанес визит в Институт Семантики на площади Коржибского и…

Он вновь умолк, как бы поддразнивая Госсейна, который невольно воскликнул:

— Вы нашли его ТАМ? — Он не стал ждать ответа. Сотни мыслей толпились в его мозгу. — Лавуазье? — переспросил он. — Вы хотите сказать, что «X» и Лавуазье, директор Института Семантики, одно и то же лицо.

— Два года назад газеты пестрели сообщениями об автомобильной катастрофе, — ответил Торсон. — Правда, мало кто знал, к каким страшным последствиям она привела. Впрочем, это уже пройденный этап. Важно, что в одной из лабораторий хранилось ваше третье тело. Ученые института доказывали с пеной у рта, что его доставили им всего несколько дней назад для передачи Машине. Они утверждали, что связывались с ней по своим обычным каналам, и она подтвердила, что пришлет за телом грузовик через неделю-другую. Можете мне поверить, я отнюдь не намеревался УНИЧТОЖИТЬ его, но когда мои люди попытались вскрыть прозрачный пластиковый контейнер, произошел взрыв.

Ни на секунду не отрывая взгляда от Госсейна, Торсон пододвинул к себе кресло и тяжело опустился на мягкое сиденье.

— Вот и все, друг мой, — звенящим голосом произнес он. — Уверяю вас, что Госсейн III существовал на самом деле. Я видел его собственными глазами, и он был точной вашей и Гилберта Госсейна I копией. И только поэтому я согласился рискнуть всей своей карьерой.

Казалось, решившись наконец открыть свой секрет, Торсон испытал огромное облегчение. Он доверительно наклонился вперед.

— Госсейн, я думаю, что вы узнали о себе многое. Я совсем не такой дурак и прекрасно видел, как мои подчиненные снабжали вас информацией в надежде на выгодную сделку. Бог с ними. — Он махнул рукой. — Госсейн, все, что я рассказал вам о законах Лиги, абсолютная правда. Но как вы, наверное, уже догадались, они не имеют для вас принципиального значения. — Он сделал паузу с видом человека, готового поделиться сведениями чрезвычайной важности. — Мы нарушили договоры намеренно. — Он глубоко вздохнул, прочнее уселся в кресло и угрюмо произнес: — Энро надоели заповеди и наставления. Он предпочитает развязать невиданную доселе войну и передал мне инструкции, в которых приказал уничтожить всех нуль-А жителей Венеры, с тем чтобы спровоцировать галактические содружества. Госсейн, я не выполню приказ!

Госсейн не удивился. Он давно понял, к чему клонил Торсон. Все его разговоры сводились к тому, чтобы загнать Госсейна в тупик, подсказать ему единственно возможное решение. Парадокс заключался в другом. Торсон, сам того не подозревая, наконец-то объяснил причину, по которой на свет появились многочисленные Гилберты Госсейны. Предводитель неслыханной военной машины, полным ходом запущенной на уничтожение, отказался от намеченной цели, как только его поманили картиной бессмертия, по сравнению с которой любая, самая блестящая, карьера казалась ничтожной. Многое оставалось непонятным, но не вызывало никаких сомнений, что вторичное появление Госсейна воспрепятствовало исполнению чудовищных планов по уничтожению человечества.

— Госсейн, мы просто обязаны найти вашего космического шахматиста! — воскликнул Торсон. — Нет, я не оговорился, именно «мы». Надеюсь, вы понимаете, что не в ваших интересах остаться в стороне. Вы не могли не задумываться над тем, что являетесь всего лишь недоразвитой версией оригинала. Научитесь вы или нет контролировать свой дополнительный мозг, не играет роли, ведь скорей всего вы никогда не узнаете, какую цель преследовал человек, вас создавший. И не забывайте, что мы лишь временно остановили его, и как только он начнет… производство новых тел, вы вновь станете ненужным. Это звучит ужасно, я знаю, но с какой стати тешиться иллюзиями? Каких бы успехов вы сейчас ни добились, вас в любом случае выбросят на помойку, а после того, как мы уничтожили ваше третье тело, вряд ли в новом мозгу сохранятся воспоминания Гилберта Госсейна I.

Выражение лица гиганта, напряженное и расчетливое, читалось, как на ладони. Он продолжал говорить слегка охрипшим голосом:

— Естественно, я готов заплатить за вашу помощь. Я не уничтожу Венеру. Откажусь от применения ядерного оружия. Порву отношения с Энро или, по крайней мере, постараюсь как можно дольше держать его в неведении. Буду вести войну лишь ограниченными средствами. И все это я готов сделать в обмен на ваше согласие добровольно сотрудничать с нами. В противном случае я перестану считать себя связанным какими-либо обязательствами. Итак, мне остается спросить вас, — серо-зеленые глаза горели, как угли, — согласны вы помочь нам добровольно? Потому что все равно мы вас заставим!

Зная, о чем пойдет разговор, Госсейн заранее подготовился и обдумал последствия своего решения. Не колеблясь ни секунды, он ответил:

— Конечно, согласен. Но я надеюсь, вы понимаете, что прежде всего мне необходимо научиться контролировать дополнительный мозг? Готовы ли вы быть логичным до конца и предоставить мне такую возможность?

Торсон вскочил на ноги. Подойдя к Госсейну, он потрепал его по плечу.

— Я предусмотрел все, — сказал он звенящим голосом. — Мы наладили транспортную межпланетную связь. Через несколько минут сюда прибудут Крэнг с доктором Кэром. Прескотт вылетит завтра на обычном звездолете, чтобы наши сторонники на Земле не подумали чего лишнего. Он назначен управляющим Венерой. Но…

Раздался стук в дверь, и следом за доктором Кэром в комнату вошел Крэнг. Торсон приветливо кивнул головой, а Госсейн поднялся в кресла и молча обменялся рукопожатием с психиатром. Торсон и Крэнг о чем-то пошептались, и гигант тут же стал прощаться.

— Я оставляю вас наедине, чтобы вы не торопясь обсудили конкретный план действий. Крэнг сообщил мне, что на Земле началась мировая революция, и я срочно должен вернуться во дворец президента.

Дверь за ним закрылась.

Глава 30

— Кто кого, — сказал доктор Кэр. — Но я готов поставить на ваш дополнительный мозг.

Они проговорили больше часа, и Крэнг лишь изредка вставлял свои замечания. Госсейн, недоумевая и чувствуя себя не совсем уверенно, следил на ним краешком глаза. По словам Кэра, выходило, что именно Крэнг разыскал и арестовал его. Само собой, Крэнг должен был делать вид, что он кровожадный злодей, но слишком уж умело он притворялся. Госсейн решил пока не спрашивать его о Патриции Харди. Кэр поднялся с кресла.

— Итак, начнем, — сказал психиатр. — Насколько я понимаю, техники галактической базы подготовили для вас специальное помещение. Судя по совершенству их аппаратуры, не думаю, что ваше обучение займет много времени. — Он удивленно покачал головой. — Никак не могу поверить, что под землей дома Крэнга расположен большой город, чуть ли в несколько квадратных миль. Ладно, не будем отвлекаться. — Он нахмурился. — Ваш дополнительный мозг, — задумчиво произнес он, — является естественным Генератором Пространства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мне кажется, что дня через три-четыре вы уже сумеете перемещать небольшие предметы.

Но ему потребовалось всего два дня.

После эксперимента, оставшись один в темной лаборатории, Госсейн молча сидел и смотрел на деревянные кубики, расположенные на расстоянии трех сантиметров друг от друга. Он не заметил никакого движения, но внезапно их грани соприкоснулись. Сфокусированный луч света с абсолютной точностью указывал на совершившееся перемещение, хотя сам Госсейн ничего не почувствовал. Каким-то образом сила мысли его дополнительного мозга осуществила контроль над материей. Свершилась извечная мечта человечества.

Пока что он добился этого не самостоятельно. Было сделано все возможное, чтобы изготовить два одинаковых кубика. И тем не менее за два прошедших дня они изменились. Несмотря на принятые меры предосторожности, на них повлияло тепло его тела, свет, темнота, множество самых разнообразных причин. Без помощи Генератора Пространства он вообще не мог рассчитывать на успех. Прибор отождествил кубики до девятнадцатого десятичного знака. Он почти прекратил молекулярное движение воздуха в комнате, оказав воздействие на стол, кресло, в котором сидел Госсейн, и самого Госсейна.

И тем не менее конечный импульс исходил от человека. Начало было положено.

Госсейн вышел из лаборатории и увидел Торсона, который прибыл с Земли, чтобы помочь доктору Кэру. Опыты продолжались. На фотографии появились тысячи крошечных светлых лучиков, которые тонкими нитями протянулись к его дополнительному мозгу.

Вконец измученный Госсейн едва нашел в себе силы, чтобы встать и отправиться в отведенное ему помещение. Шагая по направлению к лифту, он заметил, что, кроме обычных солдат сопровождения, над ним кружится какой-то металлический шар с массой электронных трубочек. Прескотт, назначенный начальником охраны, поймал его взгляд.

— Вибратор, — холодно пояснил он. — Крэнг не забыл слов Кэра «кто кого», а мы не собираемся рисковать. Вибратор производит незначительные изменения в атомной структуре стен, потолка, пола, земли, всех окружающих предметов. Теперь он будет сопровождать вас повсюду. — Прескотт повысил голос. — Необходимая мера предосторожности, если учесть, что скоро вы сможете перемещаться в пространстве из своей комнаты в любое место, которое вам предварительно удалось «запомнить».

Госсейн ничего не ответил. Он никогда не пытался скрыть своей неприязни к Прескотту, и сейчас лишь молча посмотрел на него. Прескотт пожал плечами, взглянул на часы и, скривив губы в усмешке, многозначительно произнес:

— В наши намерения, Госсейн, входит застраховаться от вас всеми доступными способами. Так что вас ждет небольшой сюрприз.

Продолжая недоумевать по поводу столь загадочных слов, Госсейн принял ванну, выключил верхний свет и переоделся в пижаму. Когда он подошел к двум кроватям в алькове, одно из одеял шевельнулось. Заспанные глаза уставились на него. Несмотря на царивший полумрак, Госсейн сразу узнал знакомое лицо. Грациозным движением девушка села, подобрав под себя ноги, и зевнула.

— Я вам еще не надоела? — спросила Патриция Харди.

Глава 31

Госсейн присел на край постели. У него словно гора с плеч свалилась, но когда первое волнение улеглось, он неожиданно вспомнил Прескотта.

— Значит, если я попытаюсь убежать, вас убьют, — медленно сказал он.

Она сразу посерьезнела и кивнула в ответ.

— Идея принадлежит мистеру Крэнгу.

Госсейн уселся на кровать и молча уставился в потолок. Опять Крэнг. Видимо, Торсон хотел устранить Патрицию, и Крэнг предложил компромиссное решение, чтобы спасти се жизнь, а самому остаться вне подозрений. Он представил себе, как Крэнг убеждает Торсона, что Гилберт Госсейн считал себя когда-то мужем этой женщины, а значит, у него должны остаться в ней теплые чувства.

«Бесподобный Элдред Крэнг, — подумал Госсейн. — Единственный человек, который пока что не допустил ни одной ошибки». Чуть скосив глаза, он посмотрел на Патрицию. Она зевнула и потянулась, как довольная кошечка. Внезапно она повернулась в его сторону.

— Разве вам не о чем меня спросить? — сказала она.

Он задумался. Само собой, лучше не упоминать о Крэнге. И он понятия не имел, что произошло у нес с Торсоном.

— Мне кажется, — осторожно проговорил Госсейн, — что я теперь более или менее осведомлен о создавшемся положении. Мы стили жертвой жадной галактической империи, пытающейся присоединить к своим владениям еще одну Солнечную систему, несмотря на неудовольствие так называемой Галактической Лиги. И если бы не огромное количество жертв, можно было посмеяться и посочувствовать неврастеничной цивилизации, которой не удалось разработать методов контроля над головным мозгом и научиться разграничивать животные ощущения от человеческих. Тысячи лет их технического прогресса преследовали цель захвата власти и расширения на принципах уважения и сотрудничества, как с государственными, так и с отдельными личностями. Да, картина мне ясна. Теперь остается только выяснить, какую роль в ней играют некоторые люди. Например, вы.

— Я — ваша жена, — ответила девушка.

И Госсейн почувствовал раздражение, что она может шутить в такое время.

— Вы не считаете, — с упреком в голосе сказал он, — что здесь не место для подобных заявлений. Подслушивающие аппараты…

Она мягко рассмеялась, потом ответила ему серьезным тоном:

— Друг мой, Торсона водит за нос один из самых умных людей, которых я когда-либо встречала. Элдред Крэнг. Уверяю вас, он позаботился о том, чтобы наши разговоры не прослушивались.

Госсейн промолчал. В голосе ее проскальзывали нотки явного восхищения своим любовником.

— Не знаю, — медленно проговорила Патриция, — сможет ли Элдред продержаться до конца и защитить нас в случае необходимости. Когда Торсон добьется своего, он убьет нас, не моргнув глазом, так же безжалостно, как отца и «X». Если человек, стоящий за вами, не придет нам на выручку, можете считать, что все мы покойники.

Ее уверенность подействовала на Госсейна самым странным образом. Совершенно очевидно, она абсолютно не верила в возможности Гилберта Госсейна II. Неужели они рассчитывали только на загадочного незнакомца? Возможно ли, что Крэнг не строил никаких планов на тот случай, если Госсейн научится управлять дополнительным мозгом? Свой последний вопрос он задал девушке.

— Нет, — ответила Патриция Харди. — Если это произойдет, вы сами должны решить, что делать.

Госсейн выключил свет.

— Патриция, — сказал он в темноту, — вы считаете, я допустил ошибку, согласившись сотрудничать с Торсоном?

— Может быть.

— Мы найдем этого неизвестного, я уверен.

Чуть поколебавшись, она ответила:

— Элдред тоже так думает.

Опять Элдред. К черту Элдреда.

— Почему Крэнг не предупредил вашего отца?

— Он сам не знал, что они затевают.

— Вы хотите сказать, что Торсон подозревает его?

— Нет. Но «X» был человеком Крэнга. Естественно, Торсон решил, что Крэнг будет противиться его уничтожению и поэтому договорился с Прескоттом.

— «X» был человеком Крэнга? — мягко переспросил Госсейн.

— Да.

Он всегда считал, что чудовищная эгоцентричность развилась в Лавуазье из-за страшных последствий катастрофы. И тем не менее Торсон почуял неладное.

— Мне кажется, — мрачно сказал Госсейн после долгой паузы, — что вся оппозиция Энро строится на махинациях Элдреда Крэнга. — Он умолк. А ведь на самом деле похоже, что он недалек от истины. В мозгу Госсейна молнией блеснула мысль.

— Может быть, Крэнг и есть неизвестный космический шахматист?

Патриция ответила мгновенно:

— Нет.

— Откуда вы знаете?

— Он показывал мне свои детские фотографии.

— Подделка, — предположил Госсейн.

Она промолчала, и, выждав несколько секунд, он переменил тему разговора.

— Кем был ваш отец?

— Мой отец, — тихо ответила она, — считал, что Машина несправедливо отказала ему в продвижении, несмотря на его незаурядные знания и огромный опыт. Когда я была маленькая, я разделяла его негодование и даже решила не проходить курс нуль-А обучения. Но он зашел слишком далеко. Я начала понимать, что за необыкновенной личностью — а в этом вы вряд ли можете ему отказать — кроется человек, который безразлично относится к последствию своих поступков, и тайно взбунтовалась. Когда полтора года назад на сцене появился Элдред, сделавший неслыханно быструю карьеру в дипломатических кругах Великой Империи, я впервые вошла в контакт с Галактической Лигой.

— Он представитель Лиги?

— Нет. — В голосе ее прозвучала гордость. — Элдред Крэнг — это Элдред Крэнг, человек уникальный. Но на Лигу я вышла через него.

— И стали ее агентом?

— В каком-то смысле да.

— Что вы имеете в виду?

— Лига, — ответила Патриция, — обладает множеством недостатков. Принятие определенных решений зависит от отношения к проблеме отдельных содружеств. Вы не представляете, как легко пожертвовать одной звездной системой ради общего спокойствия. Я никогда об этом не забывала и делала все возможное для Земли и только для Земли, пользуясь привилегиями агента Лиги. Содружествам известно наше нуль-А учение, но им не удалось привить его нигде по всей галактике. Различные правительства отождествляют его с пацифизмом и просто не могут поверить, что на свете существует такая полная гармония мыслей, при которой человек мгновенно приспосабливается к обстановке, включая военную.

Госсейн кивнул, вспоминая рассказ Торсона. Он давно понял, почему Энро выбрал для вторжения отдаленную Солнечную систему. Уничтожение мирных жителей, в нарушение всех договоров Лиги, неизбежно приведет к межзвездной войне, о которой император давно мечтал.

— Именно Элдред, — продолжала Патриция, — обнаружил, что в результате аварии великий ученый, директор Института Семантики, превратился в кровожадного маньяка, которого вы знали под именем «X». Он думал, что Лавуазье выздоровеет и станет неоценимым союзником, но, к сожалению, ошибся.

Опять Элдред. Госсейн вздохнул.

Молчание затянулось. С каждой минутой Госсейн мрачнел все больше. Он не строил никаких иллюзий. Жадность Торсона заставила его свернуть в сторону от намеченной цели, но это лишь спокойствие перед бурей. Получив короткую передышку, венериане успеют как следует вооружиться, а у Лиги появится несколько недель, в течение которых они могут понять, что Энро собирается развязать галактическую войну. Торсон постарается как можно дольше вести двойную игру, но если только он почувствует, что его жизни грозит опасность, то мгновенно отдаст приказ и превратит Венеру в атомную пустыню.

Нет, нельзя ожидать чуда и сидеть сложа руки, полагаясь только на неизвестного. Каким бы могуществом тот ни обладал, он мог рассчитывать лишь на несведущих помощников, вроде Госсейна, которые вряд ли могли противостоять кровожадной Галактической Империи. Надо что-то предпринять.

В эту минуту в голове его созрел отчаянный план действий.

Глава 32

Еще через два дня, сидя в темной лаборатории, он совместил два луча света без помощи Генератора Пространства. Когда Госсейна попросили объяснить, что он чувствовал, ответ получился невразумительным: «Двигаешь рукой, как загипнотизированный, а кажется, что это делает за тебя кто-то другой». Его нервная система получила новый импульс; сознание расширилось.

Шло время, странные покалывания в организме становились явственней, он учился контролировать свои ощущения. Он стал различать всевозможные энергии, движение, предметы и вскоре мог назвать каждый из них с закрытыми глазами и не задумываясь. В присутствии людей тепло разливалось по всему его телу. Он реагировал на неизмеримо ничтожные импульсы, а на шестой день выделял доктора Кэра из окружающих по исходившей от него «дружелюбности». К тому же он заметил, что легко воспринимает волнение психиатра за его дальнейшую судьбу.

Поняв, что получил возможность разбираться в эмоциях, Госсейн тут же принялся за Крэнга, Торсона и Прескотта. Ненавидел его один лишь Прескотт. «Он никогда не забудет, — подумал Госсейн, — о пережитом страхе и о том, как я обманул его тогда во дворце». Торсон был самым настоящим Макиавелли, оставаясь строго нейтральным в отношении к пленнику. Крайняя осторожность сочеталась в нем с решительностью. Крэнг вообще не давал волю чувствам. Видимо, галактический агент постоянно находился в напряжении и боялся раскрыться даже перед самим собой.

Больше всех его поразила Патриция. Ничего. Вновь и вновь он пытался войти в контакт с ее нервной системой. Безрезультатно. В конце концов Госсейн решил, что он в состоянии воспринимать лишь мужское начало.

В течение последующих дней он разработал свой план до мельчайших подробностей. Поразмыслив, он пришел к выводу, что картину создавшегося положения обрисовали ему люди, пользующиеся чисто Аристотелевыми представлениями и понятиями. Нельзя забывать, что даже Крэнг не получил в детстве воспитания, позволяющего добиться полного контроля над мозгом.

В рассуждениях Госсейна имелись неувязки, но одновременно многое становилось понятным. Загадочный незнакомец теперь уже казался ему не всемогущим волшебником, а самым обычным человеком, открывшим тайну бессмертия, который пытался по мере сил бороться с галактической империей. Не вызывайте сомнений, что его мало беспокоит, уничтожат или нет очередное тело Гилберта Госсейна. В крайнем случае он просто смирится с поражением и начнет новую разработку, исходя из сложившийся ситуации.

Ну и черт с ним!

В полдень того дня, когда проводился эксперимент с большим кубиком, Госсейн решил отключить вибратор. Его поразила сложность схем и множество самых разнообразных волновых энергий, пульсирующих по бесконечным трубочкам. В конце концов он добился своего и, взяв прибор в руки, теперь уже попытался одновременно нейтрализовать его и запомнить атомную структуру пола, на котором стоял. У него ничего не вышло. Он мог контролировать либо вибратор, либо пол, но не то и другое вместе. И заговорщики это прекрасно знали.

На девятнадцатый день ему дали металлический стержень из сверхпрочной электронной стали, а в противоположном конце лаборатории поместили небольшой генератор. Сейчас он уже действовал осмысленно. Молния — казалось, вылетевшая из руки — полоснула по стене, потолку, энергетическому экрану, за которым стояли наблюдатели. Содрогнувшись, Госсейн прервал совпадение энергий до двадцатого десятичного знака и, не сопротивляясь, отдал стержень специально посланному за ним солдату. Только тогда Торсон вышел из-за экрана. У гиганта было явно хорошее настроение.

— Что ж, мистер Госсейн, — сказал он с уважением в голосе, — с нашей стороны просто глупо продолжать дальнейшее обучение. Не то чтобы я не доверял вам… — Он рассмеялся. — В конце концов я уверен, что теперь вам под силу разыскать нужного нам человека. — Он резко переменил тему разговора. — Мы вылетаем на Землю. Укладывайтесь. В вашем распоряжении ровно час.

Госсейн рассеянно кивнул. Через несколько минут у дверей лифта он смотрел, как трое солдат осторожно заносят внутрь вибратор. Прескотт жестом пригласил его зайти в кабинку. Солдаты столпились гурьбой в тесном пространстве; Прескотт подошел к панели управления. Резким, конвульсивным движением Госсейн обхватил его за плечи и изо всех сил ударил головой о металлическую стенку. Выхватывая бластер из кобуры, он отпустил безжизненно падающее тело и нажал первую попавшуюся трубочку.

Как всегда, сознание на мгновение помутилось. Когда он пришел в себя, из его бластера вылетела огненная струя и охранники свалились как подкошенные.

Первая стадия отчаянного плана увенчалась полным успехом.

Глава 33

Расстегнув молнию, Госсейн снял с себя комбинезон. Он подозревал, что в ткань вшиты были различные электронные приспособления, а с помощью одного из них

— он твердо это знал — не составляло труда парализовать человека на расстоянии. Раздевшись, он почувствовал облегчение, но прежде чем начать действовать, быстро переоделся в костюм Прескотта.

Первая остановки ему требовалась только для того, чтобы избавиться от вибратора. Открыв дверцу лифта, он осторожно вытолкнул прибор, а вслед за ним довольно бесцеремонно вышвырнул четыре трупа. Самое главное — не задерживаться. Нажав на очередную трубочку, он вновь очутился в незнакомом коридоре. Как и в первом, здесь не было ни одной живой души. Госсейн «запомнил» структуру участка пола рядом с шахтой лифта и дал ему кодовое обозначение: один. Пробежав футов сто и свернув за угол, он повторил всю процедуру сначала, поменяв лишь кодовое обозначение на «А». Остановившись, он подумал: «Один!»

В ту же секунду он оказался рядом с лифтом.

Его захлестнуло радостное чувство, подобного которому он никогда раньше не испытывал. Только бы успеть! Кодовые обозначения, которые он дал участкам следующего коридора, были «2» и «Б» соответственно… В четвертом коридоре навстречу ему попался человек. Не задумываясь, Госсейн выстрелил.

Больше он никого не встретил. И хотя он нигде не задерживался, прошло не менее получаса, прежде чем он добился поставленной перед собой цели, «запомнив» десять кодовых названий от единицы, столько же от «А» и, кроме того, все электрические розетки, обозначив их математическими символами.

Пришла пора возвращаться домой. Похоже, побег его пока остался незамеченным. Госсейн заставил себя успокоиться. Не слишком густо, но для отступления у него имелось восемнадцать разных мест, а его дополнительный мозг мог пользоваться энергией из сорока одного источника. Он заметил, что руки его слегка дрожат, а лоб покрылся испариной. Вполне естественная реакция, если учесть, сколько сил пришлось затратить. Не пройдет и тридцати минут, как ему придется дать решительный бой, начать военную кампанию, которую никогда не вел один-единственный человек. Через час станет известно, победит он или погибнет, теперь уже навсегда.

Он открыл дверь и осторожно вошел в комнату. Патриция Харди вскочила с кресла и кинулась ему навстречу.

— О господи, — воскликнула она. — Где вы пропадали? Сюда приходил Элдред.

Не похоже было, что она догадывается о случившемся, но ее тон потряс Госсейна. Внезапно он все понял.

— Крэнг! — Ему показалось, что на него обрушился потолок.

— Он велел передать вам последние инструкции.

— О боже! — вырвалось у Госсейна.

Он почувствовал слабость в ногах. Он все время ждал, надеялся, что им наконец начнут разумно руководить. Он намеренно затягивал выполнение своего плана до самой последней минуты. А теперь… Девушка взволнованно произнесла:

— Он сказал, — голос ее упал до шепота, — чтобы вы притворились, будто вас непреодолимо тянет в Институт Семантики и вошли там в контакт с… с… — Она покачнулась, почти теряя сознание.

Госсейн подхватил ее и потряс за плечи.

— Да, да. С кем?

— С бородачом! — выдохнула она. — Дальше вы будете делать то, что он прикажет. — Она выпрямилась. — Трудно поверить, что Элдред… все время знал о его существовании.

— Но кто он такой?

— Элдред не сказал.

Госсейн еле сдерживался, чтобы не вспылить. В душе его нарастала ярость. Его бросили на произвол судьбы, тем самым вынудив к бессмысленным действиям. Как расхлебать заварившуюся кашу? Огромным усилием воли он заставил себя собраться с мыслями. Патриция не должна подозревать, что произошло, по крайней мере до тех пор, пока всего не расскажет.

— Что задумал Крэнг?

— Торсона необходимо убрать.

— Понятно. А потом?

— Элдред, как его первый помощник, примет командование армией. — Она говорила быстро, взахлеб. — В нашем секторе галактики под началом Торсона сто миллионов солдат. Если Энро их лишится, ему потребуется не меньше года, чтобы организовать новое нападение на Солнечную систему.

Госсейн бессильно опустился на ближайшее кресло. По своей логической завершенности блестящий план Крэнга был бесподобен. Сам Госсейн тоже намеревался убить Торсона, но он заранее предполагал, что такая попытка обречена на провал, и стремился в основном уничтожить галактическую базу. Да, ему оставалось лишь восхищаться Крэнгом. Теперь понятно, почему тот ни во что не вмешивался и не попытался предупредить жителей Венеры.

— Элдред считает, — вновь заговорила Патриция Харди, — что Торсон обезопасил себя со всех сторон, и здесь вам не удастся с ним покончить. На него следует напасть где-нибудь в другом месте.

Госсейн устало кивнул. Если разобраться, план Крэнга был не менее отчаянным, чем его собственный. И столь же неопределенным. Он поднял голову.

— Больше Элдред ничего не сказал?

— Нет.

«Не слишком ли много от меня хотят, — с горечью подумал Госсейн, — в очередной раз требуя слепого повиновения?» Допустим даже, он сумеет выполнить задание Крэнга. Для этого ему прежде всего придется сдаться в плен и хотя бы для виду оказать сопротивление. А значит, все, чего он добился, пошло насмарку. За ним установят куда более тщательное наблюдение, и ему останется лишь надеяться на неизвестного бородача, который якобы может помешать захватчикам. Он посмотрел на девушку.

— Патриция, кто такой Крэнг?

Она не отвела взгляда.

— Неужели не догадываетесь?

— Не знаю, — ответил Госсейн. — Мне трудно понять, как ему удалось добиться столь высокого положения. Но если среди галактических цивилизаций много таких, как он, лучше нам перейти к их системе общего образования.

— Все значительно проще, — спокойно ответила девушка. — Крэнг — землянин, и пять лет тому назад, работая на Венере детективом, заподозрил своего помощника, который явно не прошел курса нуль-А обучения. Вполне естественно, ведь его подослал Прескотт. Именно тогда Элдред впервые узнал о заговоре, но решил вести себя крайне осторожно и даже никого не предупредил, прекрасно понимая, что противника нельзя недооценивать. Следующие несколько лет он провел в космосе, на службе Великой Империи, приспосабливаясь к обстановке, входя в доверие к вышестоящим, безжалостно расправляясь с конкурентами, не останавливаясь ни перед чем, чтобы занять свой высокий пост. Сам он считает, что продолжает вести расследование, которое начал, будучи простым венерианским детективом, и…

— Расследование! — не выдержав, воскликнул Госсейн. От его сомнений не осталось и следа. Элдред Крэнг, простой венерианский нуль-А детектив, предложил план действия, располагая, несомненно, куда более полной информацией, чем Гилберт Госсейн. А следовательно, он поторопился, и теперь ему остается утешаться только тем, что скоро он узнает имя неизвестного, открывшего тайну бессмертия.

Он сделает вид, что сопротивляется, но позволит им довольно быстро захватить себя в плен. Ему придется пережить несколько неприятных минут, в особенности если его будут допрашивать с помощью детектора лжи. Ничего не поделаешь. К счастью, прибор лишь подтверждал правильность ответов, не выдавая иной информации.

В течение последующей баталии Госсейн появился в девяти закодированных цифрами местах, оставив буквенные про запас на тот случай, если придется отвечать на неприятные вопросы. Он был уверен, что в сумятице и неразберихе у них не останется времени на тщательное расследование.

В коридоре под кодовым названием «7», когда нападающие убедилась, что приперли его к стенке, Госсейн устроил короткое замыкание и сдался на милость победителя.

Он испытал огромное облегчение, увидев, что его привели в гостиную Крэнга. Допрос продолжался долго, но вопросы задавали настолько осторожно, что ни разу не удалось детектору лжи поймать его на даче ложных показаний. Закончив, Крэнг наклонился к микрофону и произнес:

— Я думаю, мистер Торсон, что вы можете спокойно отправляться с ним на Землю. Я останусь и наведу здесь порядок.

Госсейн недоумевал, куда подевался Торсон. Естественно, он постарается свести риск к минимуму, но ведь рано или поздно им придется отправиться на поиски вместе. В этом и заключалась вся прелесть ситуации. Тайну бессмертия нельзя было доверить подчиненным, которые тоже могли забыть о своих прямых обязанностях.

Гигант ждал у лифта.

— Так я думал, — сказал он, снисходительно глядя на Госсейна. — Ваш дополнительный мозг достаточно ограничен. Впрочем, теперь понятно, почему на сцене сразу не появился Гилберт Госсейн III. Он никак не мог помещать нашему вторжению на Венеру. Видимо, один человек всегда уязвим, даже когда он обладает относительным бессмертием. Ведь достаточно сбросить атомную бомбу в предполагаемый район его нахождения, и наш герой глазом не успеет моргнуть, как превратится в пыль. — Торсон помахал рукой. — Забудем о Прескотте. Я даже доволен, что так получилось, невелика потеря. Хотя, судя по вашему поведению, вы абсолютно неправильно истолковали мои намерения. — Он пожал плечами. — Я никого не собираюсь убивать, Госсейн. Меня интересует лишь сделанное открытие.

Госсейн промолчал, но он знал, что Торсон лжет. История доказывала, что борьба за власть, убийство слабых, эксплуатация беззащитных были заложены в самой природе Аристотелевой личности, не умеющей контролировать мозг и жить в гармонии с природой. Юлий Цезарь и Помпой, Наполеон, выступивший сначала как защитник родины и превратившийся впоследствии в неуемного агрессора, являлись духовными наставниками Энро, который мечтал завоевать всю галактику.

Даже сейчас, отрицая свое тщеславие, Торсон наверняка строил грандиозные планы, представляя себя в роли какого-нибудь сверхчеловека. Гигант прервал его размышления.

— Пойдемте, — произнес он. — Мы и так потеряли много времени.

Глава 34

Город Машины изменился до неузнаваемости. Здесь шла битва, и повсюду стояли разрушенные строения. Когда они очутились во дворце, Госсейн понял, почему последние несколько дней Торсон провел на Венере.

От здания осталась лишь пустая коробка. Госсейн шел по полуобвалившимся коридорам, входил в комнаты без потолка и испытывал ностальгию по добрым старым временам, когда беда еще не обрушилась на цивилизацию. Непрекращающиеся выстрелы со стороны далеких улиц как бы служили фоном мрачной картине опустошения, раздражали, вызывали неприятные воспоминания.

— Здесь не лучше, чем на Венере, — резко ответил на его вопрос Торсон. — Они сопротивляются, как дикие безмозглые животные.

— Один из нуль-А законов, — бесстрастно заметил Госсейн, — необходимость полного приспособления окружающей среде.

— А-а! — раздраженно протянул Торсон и тут же переменил тему разговора. — Вы что-нибудь чувствуете?

Госсейн покачал головой.

— Ничего, — честно признался он.

Они вошли в комнату Патриции. Огромная дыра зияла в стене, где раньше находился Генератор Пространства. Куски выбитых стекол валялись на полу. Сквозь пустые рамы Госсейн посмотрел вперед, вспоминая Машину, которая сверкала, подобно бриллианту чистой воды в короне пламени. Огромную площадку на вершине горы закидали тысячами тонн свежей земли — видимо, чтобы даже память стереть о символе человечества, боровшегося за разум. Ни никто не разровнял неровные кучи: у захватчиков хватало других забот.

Никого не обнаружив, процессия людей и автомобилей отправилась в домик Дана Литтла. Он остался нетронутым. Скорей всего уборку производили автоматы — в комнатах было светло и чисто. Ящик из-под Генератора Пространства стоял в углу гостиной. Адрес: «Институт Семантики», куда Машина собиралась его отправить, выделялся черными буквами на стороне, обращенной к ним лицом. Госсейн всплеснул руками, как бы пораженный мыслью, пришедшей в голову.

— Может быть, там?

До зубов вооруженная армия двинулась по широкому проспекту бывшего города Машины. Флотилии робопланов затмили собой небо. Над ними, подобно коршунам, висели космические корабли, готовые открыть огонь по первому сигналу. Робопланы неслись по параллельным улицам. Отряды охраны со всех сторон окружили знаменитую площадь и кинулись внутрь здания через многочисленные двери. Остановившись перед центральным входом, Торсон указал рукой на надпись, выбитую в мраморе. Чувствуя торжественность минуты, Госсейн прочитал древнее изречение:

СОМНЕНИЕ — ПИК ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА

Ему показалось, что из глубины веков до него донесся тихий вздох. Эта фраза говорила о реальности окружающего мира. Бесчисленные миллионы людей жили и умирали, даже не подозревая, что слепая вера мешает им видеть жизнь такой, какой она является на самом деле.

К Торсону подбежали несколько солдат. Один из них заговорил с ним на языке, состоящем почти из одних гласных. Гигант повернулся к Госсейну.

— Там никого нет, — сказал он.

Госсейн не ответил. «Никого нет», — эхом отдалось в мозгу, впрочем, он заранее мог предположить, что ни один ученый не останется в стороне, когда человечеству грозит опасность.

Торсон сделал знак охраннику, который нес вибратор, и Госсейн неожиданно почувствовал, как к ему потянулись нити энергии. Торсон посмотрел на него.

— Простая мера предосторожности, — сказал он. — Мы выключим прибор, когда войдем в здание.

Госсейн встрепенулся.

— Вы хотите войти?

— Я разнесу дворец на мелкие кусочки, — ответил Торсон. — В нем могут быть потайные комнаты.

Он повысил голос, отдавая какие-то распоряжения. Началась суматоха. Люди поочередно подбегали к нему с докладами. Они говорили все на том же непонятном языке, и Госсейн представления не имел, что происходит, пока Торсон не повернулся к нему, хмуро улыбаясь.

— В одной из лабораторий работает какой-то старик, — объяснил он. — Непонятно, как мы не заметили его раньше, но… — Он нетерпеливо махнул рукой. — Я приказал не трогать его, вплоть до моих дальнейших распоряжений.

Госсейн не усомнился в правильности перевода. Торсон был бледен. Гигант стоял молча, что-то обдумывая и мрачнея с каждой минутой.

— Риск слишком велик, — пробормотал он. — Мы, конечно, войдем, но…

По массивным золотым ступеням они поднялись к платиновым в драгоценных камнях дверям и прошли в просторный холл. Каждый дюйм стен и куполообразного потолка помещения сверкал, усыпанный миллионами бриллиантов. Эффект создавался потрясающий, и Госсейн подумал, что архитекторы несколько переусердствовали. Дворец строился в то время, когда необходимо было убедить человечество, что так называемые драгоценные камни и металлы, ранее служившие признаком богатства, не более чем обыкновенные редкие минералы. С тех пор прошло сто лет.

Они пересекли комнату, выложенную рубинами, поднялись по изумрудной лестнице, и очутившись в зале со стенами из чистого серебра, остановились перед коридором, широко известным своим пластиком, который ничем не отличался от опала. Повсюду сновали солдаты, и Госсейном овладело отчаяние. Торсон указал рукой на дверь в конце коридора.

— Он там.

Госсейну показалось, что все это происходит с ним во сне. Он открыл рот, собираясь спросить: «А у него есть борода?», но не смог издать ни звука. «Что же мне делать?» — в отчаянии подумал он.

Торсон кивнул.

— Его охраняют мои люди. Сейчас все зависит от вас одного. Пойдите и скажите ему, что здание окружено, а наши приборы не регистрируют наличие атомной энергии, так что он бессилен. Сопротивление бесполезно. — Вытянувшись во весь рост, он посмотрел на своего пленника сверху вниз. — Госсейн, — проревел он, — я вас предупреждаю, ни одного лишнего движения. Я уничтожу и Землю, и Венеру, если произойдет что-нибудь непредвиденное.

Звериная ярость угрозы вызвала у Госсейна ответную реакцию, помогла избавиться от охватившего его оцепенения. Они с ненавистью уставились друг на друга. Торсон первым нарушил молчание и рассмеялся, разряжая обстановку.

— Ну ладно, ладно, — произнес он. — Считайте, что оба мы погорячились. Слишком много поставлено на карту. Но помните, это вопрос жизни и смерти. — Он скрипнул зубами. — Не теряйте времени!

Госсейн почувствовал леденящий холод внутри — ощущение, которое могло возникнуть только в результате неправильной работы нервной системы. Его мускулы непроизвольно напряглись. Он пошел вперед.

«Госсейн, когда ты подойдешь к алькову рядом с дверью, сделай шаг в сторону. Там ты будешь в безопасности.»

Госсейн вздрогнул, как от удара. Он не слышал ни одного слова, но мысль, возникшая в мозгу, прозвучала так ясно, как будто была его собственная.

«Госсейн, вдоль стен стоят металлические ящики, к которым подведена электрическая энергия в тысячу вольт. Воспользуйся ею при необходимости.»

Теперь уже не оставалось никаких сомнений. Видимо, Прескотт оказался не прав, считая, что телепатия возможна только в том случае, когда два мозга совпадают по своим показателям как минимум до двадцатого десятичного знака, ведь он спокойно воспринимал чьи-то чужие мысли.

Пораженный тем, что развязка наступила так неожиданно, Госсейн застыл на месте. Он смутно подумал: «Я не должен останавливаться! Надо идти!»

«Госсейн, зайди в альков и попытайся нейтрализовать вибратор!»

Он уже прошел большую половину пути. Альков находился всего в десяти футах от него, потом в пяти, потом…

— Госсейн, что вы задумали? — проревел голос Торсона. Выходите немедленно!

«Нейтрализуй вибратор!»

Он старался изо всех сил, зрение его помутилось от напряжения. Он увидел, как сверкнувшая молния пронеслась мимо и ударила прямо в Торсона. Гигант рухнул как подкошенный, а огненная струя закружилась по залу. Послышались крики и стоны гибнувших солдат. Огненный шар плавно опустился с потолка, обволакивая вибратор. Раздался взрыв, и прибор разлетелся на мелкие кусочки, уничтожив столпившихся вокруг техников.

В то же мгновение нервная система Госсейна освободилась из плена энергетических пульсаций.

«Госсейн, скорее! Не дай им опомниться. Они могут успеть передать на космические корабли приказ о бомбежке. Я ничего не могу сделать. Очисти здание, потом возвращайся. Поторопись! Я тяжело ранен.»

Ранен! Чувствуя необъяснимое волнение, Госсейн представил себе человека, который умрет, так и не успев ничего ему рассказать. Он заставил себя сконцентрироваться и, подсоединив дополнительный мозг к источникам энергии, через десять минут превратил в развалины остальную часть задания и площадь. Поток пламени разлился по коридорам. Стены рушились, заживо погребая захватчиков. Танки дымились и вспыхивали яркими факелами. «Ни один человек, — ярче молнии сверкнула мысль, — ни один человек из особой охраны Торсона не должен уйти отсюда живым».

Живым не ушел никто. Совсем недавно целый полк солдат и боевой техники заполняли собой всю площадь. Сейчас — повсюду лежали обуглившиеся тела да кое-где дымились куски металла. Робопланы висели в воздухе на высоте тысячи футов. Без приказа Торсона они не решатся на прямое вмешательство, а, может быть, Крэнг уже принял командование.

Госсейн не стал тратить времени на ненужные размышления. Он кинулся обратно в здание, торопливо пробегая комнату за комнатой. Возвратившись в лабораторию, он остановился как вкопанный. В кресле у стола полулежал старик с густой бородой. Он посмотрел на Госсейна остекленевшим взглядом, с трудом улыбнулся и произнес:

— Полный порядок!

У старика был глубокий, сильный и очень знакомый голос. Госсейн непонимающе уставился на него, вспоминая, где мог слышать этот бас раньше. Вздрогнув от неожиданности, он сделал шаг вперед.

— «X»! — громко сказал он.

Глава 35

Старик закашлялся. Это был неприятный звук, и лицо его исказилось мукой. Тело в судороге, и сползшая повязка обнажила обожженную кожу и огромную рану величиной с кулак в правом боку. Из нее вытекали темные капли крови.

— Ничего, — пробормотал он. — Я хорошо держу боль, только бы не кашлять. Самовнушение — великая вещь. — Он медленно выпрямился. — «X», — повторил он. — Что ж, если хочешь, пусть будет так. Мне удалось добиться для него высокого положения среди заговорщиков. Ведь он, сам того не подозревая, снабжал меня информацией. В этом и заключается вся прелесть системы бессмертия, которую я, кстати, значительно усовершенствовал. Мысли человека активного телепатически воспринимаются мозгом… гм-м… пассивным. Естественно, когда появился он, пришлось исчезнуть мне. Трудно, видишь ли, объяснить наличие сразу двух Лавуазье. — Он осторожно откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул. — Мне просто необходим был осведомитель, мысли которого я мог бы читать без задержки. Признаюсь, что именно я подстроил аварию и ускорил течение некоторых жизненных процессов в его организме. Жестокое решение, не спорю, но в остальном он оставался совершенно независимым негодяем, вольным в своих поступках.

Голова его склонилась на грудь, глаза закрылись, и Госсейну показалось, что старик потерял сознание. Его захлестнула волна отчаяния. Неизвестный умирал, а Госсейну так ничего и удалось выяснить. «Я должен знать, кто я такой», — тоскливо подумал он и, наклонившись, потряс Лавуазье за плечо.

— Проснитесь! — крикнул он.

Тело не шевельнулось. Усталые глаза открылись и задумчиво посмотрели на него.

— Я пытался, — сказал низкий голос, — покончить с собой. Не хватило сил подключить дополнительный мозг к источнику энергии. Ничего не вышло… Видишь ли, я давно решил, что умру вместе с Торсоном… Думал, меня убьют солдаты… они плохо стреляли. — Он покачал головой. — Все логично. Сначала пробуждается тело, потом кора головного мозга, потом… — Глаза его загорелись. — Может быть, ты дашь мне пистолет? Я чувствую, мне все труднее бороться с болью.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, Госсейн поднял с пола бластер. «Неужели я могу заставить беспомощного старика страдать и отвечать на вопросы?» Душевная борьба измотала его, но в конце концов он убедил себя, что у него нет другого выхода. Когда Лавуазье протянул руку, Госсейн отрицательно покачал головой. Старик бросил на него быстрый взгляд.

— Вот оно что! — он рассмеялся каким-то странным, удивленным смехом. — Ну хорошо, что ты хочешь узнать?

— Мои тела. Как…

Его прервали на полуслове.

— Секрет бессмертия, — сказал старик, — заключается, отчасти, в умении разграничивать потенциальные возможности, которые ребенок унаследовал от каждого из своих родителей. К примеру, можно взять близнецов или двух похожих друг на друга братьев. Теоретически сходство может быть достигнуто непосредственно при рождении. Но в действительности это возможно лишь в лабораторных условиях, когда тела находятся в инкубаторе. Бессознательное состояние исключает появление у них собственных мыслей, их массируют автоматы, они получают искусственное питание и, следовательно, практически не отличаются от оригинала. Но мозг меняется лишь согласно восприятию, полученному от своего alter ego, который живет в миру. На практике данный процесс требует контроля Генератора Пространства и прибора типа детектора лжи, который настроен таким образом, чтобы убирать ненужные впечатления. В твоем случае я стер почти всю память — тебе незачем было много знать. Но именно такое совпадение мыслей обеспечивает бессмертие личности, несмотря на то, что тело за телом могут подвергаться уничтожению или гибели.

Львиная голова склонилась на грудь.

— Вот и все. Остальное ты уже знаешь от Крэнга. Мы должны были как-то отсрочить нападение.

— А мой дополнительный мозг? — спросил Госсейн.

Старик вздохнул.

— Он существует в зародыше у каждого из нас, но не может развиться из-за нервных перегрузок, которые организм испытывает в течение жизни. Вспомни кору головного мозга Джорджа, мальчика-зверя, так и не сумевшего начать правильно функционировать. Дополнительный мозг просто не выдерживает активного существования на ранних стадиях развития… Его, конечно, можно…

Он умолк, и Госсейн дал ему минутный отдых, пытаясь разобраться в услышанном. Потенциальные возможности, унаследованные от каждого из родителей. Искусственное оплодотворение — наука пользовалась подобными методами сотни лет назад, а инкубаторами еще раньше. Теперь самое главное: где хранятся тела?

Он задал вопрос срывающимся голосом и, не получив ответа, потряс старика за плечо. Тело Лавуазье безжизненно упало вперед. Вздрогнув, он осторожно опустил его на пол и, встав на колени, приложил ухо к груди. Сердце не билось. Госсейн медленно поднялся на ноги. Губы его беззвучно шептали: «Но ведь ты ничего мне не сказал. Я все еще ничего не знаю».

Постепенно он успокоился. Такова жизнь, и нельзя ожидать, что все в ней будет ясным и понятным. Наклонившись, он обыскал куртку и брюки старика, надеясь найти хоть какую-нибудь улику. Карманы были пусты. Он уже собирался встать, когда услышал:

«О боже, дай мне пистолет!»

Госсейн замер, потрясенный до глубины души, и тут же понял, что не услышал ни звука, просто поймал мысль покойника. Сначала нерешительно, потом все увереннее, он начал осторожно трясти его за плечо. Клетки человеческого мозга погибали не сразу после того, как сердце перестало биться. Если он услышал одну мысль, значит, есть и другие. Шли минуты. «Умирание — сложный процесс», — подумал Госсейн. К тому же сходство между нами наверняка частично нарушено.

«Поживи еще немного, Госсейн. Следующая партия тел — в возрасте восемнадцати лет. Подожди, пока им исполнится тридцать… да, тридцать…»

Мысль оборвалась, но Госсейн задрожал от возбуждения. Видимо, ему удалось стимулировать небольшую группу клеток. Прошло еще несколько минут, и вновь:

«… Память обладает изумительными свойствами… Но между твоей и моей группами нарушилось непрерывность. Несчастный случай, со мной происшедший, не укладывался в рамки процесса. Жаль, конечно, но теперь к тебе пришел уже жизненный опыт, и ты сможешь завершить…»

На этот раз пауза была совсем недолгой, и снова в его мозгу зазвучал голос:

«Раньше я задумывался — может, меня тоже кто-нибудь создал? Я отводил себе роль королевы в шахматной партии, а ты был пешкой в седьмом ряду, которой оставалась одна клеточка, чтобы прорваться в ферзи. Но ведь королева — всего лишь фигура, хоть и важная. Кто же тогда игрок? Когда все началось?… Опять… (неразборчиво)… круг замыкается, и мы продвинулись вперед не дальше…»

Госсейн напряг все силы, пытаясь удержать мысль, но она исчезла. Стоя на коленях, напряженно прислушиваясь, он внезапно понял, насколько фантастично то, что здесь происходит. И вновь контакт.

«… Госсейн, более чем пятьсот лет тому назад… я начал разрабатывать нуль-А теорию, выдвинутую не помню кем еще раньше. Я подыскал место, мне казалось, что не-Аристотелев человек… именно тот путь развития… Тайна бессмертия не должна попасть в руки таким, как Торсон, готовым использовать знания для достижения неограниченной власти…»

Молчание. Становилось очевидно, что кора головного мозга погибает, клетки теряют однородность. Он поймал туманные обрывки фраз, потом:

«Я обнаружил галактическую базу, побывал во всей Вселенной. Я вернулся и разработал проект Машины… И это я выбрал Венеру, чтобы люди могли быть счастливы. А затем, несмотря на потерю памяти в результате несчастного случая, я начал выращивать тела, правда не своего поколе… ле…»

Шли минуты, но умирающий мозг старика безмолвствовал. Госсейн поднялся на ноги. Его охватило радостное волнение человека, которому удалось восторжествовать над самой смертью. Внезапно он вспомнил слова, на которые раньше не обратил внимания: «Между твоей и моей группами нарушилась непрерывность».

Ну конечно же! Только ненависть к «X» помешала ему понять, что между ними существует какая-то связь. Но непрерывность могла относиться только к… памяти. Да и кем еще он мог быть?

Он кинулся искать пасту для бритья. Тюбик лежал на полке в ванной комнате. Дрожащими руками он выдавил содержимое на бороду покойного.

Волосы легко сошли в полотенце. Госсейн встал на колени и молча уставился на человека лет семидесяти пяти или восьмидесяти — старше, чем он думал. Больше ему никого не придется искать. Лицо было его собственным.

Глава 1

Тени. Какое-то движение на холме, где некогда стояла Машина Игр, и где теперь царило запустение. Две фигуры, одна из которых казалась бесформенной, медленно пробирались среди деревьев. Они вышли из темноты к уличному фонарю, который, как одинокий страж, стоял на этой высоте, откуда Город был виден, как на ладони. В его свете вторая фигура оказалась обычным человеком с двумя ногами.

Первая осталась тенью, сделанной из того, из чего состоят все тени, из черноты, сквозь которую просвечивал фонарь.

Человек и тень, похожая на человека. Человек-тень остановился, подойдя к защитной ограде, которая тянулась вдоль края холма. Он протянул руку-тень в сторону Города и заговорил голосом, который неожиданно оказался вполне человеческим.

— Повторите ваши инструкции, Джанасен.

Даже если человек и испытывал трепет перед своим необычным компаньоном, он этого не показал. Он сладко зевнул.

— Что-то хочется спать, — сказал он.

— Ваши инструкции!

Человек раздраженно махнул рукой.

— Послушайте, господин Фолловер, — сказал он с досадой. — Не разговаривайте так со мной. Эта ваша манера ничуть не пугает меня. Вы меня знаете. Я буду работать.

— Не надо слишком часто испытывать мое терпение, — сказал Фолловер. — Вы знаете, что в моих перемещениях задействована энергия времени, и все равно затягиваете разговор. Вот что я вам скажу: если я из-за вас когда-нибудь попаду в неприятную ситуацию, я прекращу наши отношения.

В голосе Фолловера прозвучала угроза, так что человек предпочел промолчать. Он задумался, почему дерзит этому невообразимому страшному существу, и единственный ответ, пришедший ему в голову, был таким: его душу отягощает осознание того, что он платный агент этого создания, которое стало его безусловным хозяином.

— Теперь быстро, — приказал Фолловер, — повторите ваши инструкции.

Человек начал с неохотой. Для ветра, дующего им в спину, слова были бессмыслицей; они уносились в ночь, как призраки сна или тени, исчезающие в солнечных лучах. Он говорил о том, что воспользуется битвой в Городе, которая скоро закончится. Ему будет открыт доступ в Институт эмиграции. «Фальшивые документы, которые я получу, дадут мне возможность работать там необходимое время». Цель плана — не допустить прибытия Госсейна на Венеру до тех пор, пока не будет слишком поздно. Человек не имел понятия, кто такой Госсейн и что означает слишком поздно для его прибытия, но идея достаточно ясна.

— Я воспользуюсь авторитетом Института и организую «несчастный случай» в назначенное время в четверг, через четырнадцать дней, когда корабль «Президент Харди» вылетит на Венеру. А вы позаботитесь о том, чтобы он был на месте, когда это произойдет.

— Я не собираюсь заботиться ни о чем подобном, — ответил Фолловер. — Я просто предвижу, что он будет там в определенный момент. Итак, время «несчастного случая»?

— Девять двадцать восемь.

Они помолчали. Казалось, Фолловер размышлял.

— Я должен вас предупредить, — сказал он, наконец, — этот Госсейн не обычный человек. Повлияет ли это обстоятельство на события или нет, я не знаю. Кажется, для этого нет причин, но все возможно. Будьте осторожны.

Человек пожал плечами.

— Я сделаю все, что в моих силах. Я не боюсь.

— В надлежащее время вы возвратитесь назад обычным способом. Ждать вы можете здесь или на Венере.

— На Венере, — ответил человек.

— Прекрасно.

Наступила тишина. Фолловер сделал легкое движение, как бы освобождаясь от спутника. Казалось, он стал еще менее материален. Свет фонаря, проникающий через черную субстанцию, которая была его телом, стал ярче. Но, хотя призрак побледнел и начал таять, он не распался на части, форма его сохранилась. Он исчез целиком, как будто его никогда и не существовало.

Джанасен ждал. Он был практичным человеком и был любопытен. Он раньше видел миражи, но не был вполне уверен, что это то же самое. Через три минуты на том месте, где только что стоял Фолловер, загорелась земля. Джанасен осторожно отошел.

Огонь неистовствовал, но не так яростно, чтобы он не увидел внутреннего механизма со сложными частями. Белые шипящие языки пламени превратили устройстве в бесформенную массу. Джанасен не стал дожидаться конца, а пошел вниз по тропинке, ведущей к стоянке робо-каров.

Десять минут спустя он был в центре города.

Трансформация энергии времени шла своим неопределимым ходом до 8.43 первого вторника марта 2561 года. Несчастный случай с Гилбертом Госсейном планировался на 9.28.

8.43. На космодроме на горе над Городом «Президент Харди» готовился к вылету, который был назначен на час дня.

Две недели прошло с тех пор, как Фолловер и его помощник смотрели на Город, погруженный в ночь. И две недели и один день — с тех пор, как молния из энергетической чаши в Институте семантики убила Торсона. В результате через три дня бои в Городе прекратились.

Повсюду жужжали, гудели, дребезжали роботы, трудясь под управлением своих электронных мозгов. Через одиннадцать дней огромный город вернулся к жизни, конечно, не без усилий людей, гнувших спины наряду с машинами. Результаты были колоссальными. Снабжение продовольствием нормализовалось. Большинство следов битвы было устранено. И главное, страх перед неведомыми силами, проникшими со звезд в Солнечную систему, отступал с каждым новым известием с Венеры и с каждым прошедшим днем.

8.30. На Венере в шахте, где недавно располагалась секретная галактическая база Великой Империи в Солнечной системе, Патриция Харди сидела в своих апартаментах, изучая краткий звездный путеводитель. На ней был трехдневный костюм, который сегодня она надела в последний раз перед уничтожением. Патриция Харди была стройной молодой женщиной, чья приятная внешность затмевалась более любопытным качеством — атмосферой властности. Дверь открылась, и на пороге показался мужчина. Он остановился, пристально глядя на девушку. Она продолжала листать книгу, не обращая никакого внимания на вошедшего.

Элдред Кренг ждал, не обижаясь. Он уважал Патрицию Харди и восхищался ею, но она была еще не полностью обучена ноль-А принципам. Ей нужно было время, чтобы пройти через подсознательное принятие факта, что в комнату кто-то вошел, после чего она повернулась и взглянула на Кренга.

— Ну? — спросила она. Худощавый мужчина шагнул вперед.

— Полный провал, — сказал он.

— Сколько посланий ты отправил?

— Семнадцать. — Он покачал головой. — Я боюсь, что мы медлим. Мы были уверены, что Госсейн вернется сюда. Теперь осталась одна надежда, что он вылетит на корабле, отправляющемся сегодня с Земли.

Они помолчали. Женщина сделала несколько пометок в путеводителе острым, как игла, инструментом. Каждый раз, когда она касалась им страницы, та вспыхивала слабым голубоватым цветом. Наконец, она пожала плечами.

— Этому не помочь. Кто мог подумать, что Энро так быстро раскроет твои действия? К счастью, ты тоже не медлил, и теперь его солдаты разбросаны по дюжинам баз на ближайших звездах и уже используются для других целей. — Она улыбнулась ему. — Ты поступил как всегда мудро, дорогой, отдав этих солдат в распоряжение командиров баз. Они так хотели заполучить побольше людей в своих секторах, что когда некий ответственный чиновник представил им несколько миллионов солдат, они фактически припрятали их. Когда-то Энро развернул сложную систему для обнаружения потерянных таким образом армий. — Она внезапно замолчала. — Ты выяснил, как долго мы можем оставаться здесь?

— Увы, недолго, — сказал Кренг. — На Геле 30 получен приказ отрезать Венеру от индивидуальных матриц, как только я и ты прибудем на Гелу. Путь для кораблей они пока оставляют, но мне сказали, что индивидуальные искривители пространства будут отключены в течение двадцати четырех часов, прибудем мы на Гелу или нет. — Он нахмурился. — Если бы Госсейн поспешил! Я мог бы задержать их еще на день или около того, не раскрывая твоей личности. Я думаю, стоит рискнуть. Мне кажется, Госсейн более важен, чем мы.

— Ты говоришь таким тоном… — резко сказала Патриция Харди. — Что случилось? Война?

Кренг ответил не сразу.

— Я только что отправлял послание и случайно настроился на путаные переговоры где-то в центре галактики. Девятьсот тысяч военных кораблей атакуют Центральные силы Лиги в Шестом Деканте.

Девушка долго молчала. Когда она, наконец, заговорила, в ее глазах блестели слезы.

— Значит, Энро пошел на это. — Она гневно тряхнула головой и вытерла слезы. — Это все решает. Теперь я знать его не желаю. Можешь делать с ним все, что угодно.

Кренг не пошевелился.

— Война была неизбежна. Меня беспокоит быстрота развития событий. А мы… Представляешь, ждать до вчерашнего дня, чтобы отправить доктора Кейра на Землю искать Госсейна!

— Когда он доберется туда? — спросила она, но тут же махнула рукой. — Ах, да! Ты же мне говорил это раньше. Послезавтра. Элдред, мы не можем ждать.

Патриция встала и подошла к нему. Глаза ее сузились. Она внимательно смотрела на него.

— Я надеюсь, ты не собираешься делать безрассудств.

— Если мы не дождемся его, — сказал Кренг, — Госсейн будет отрезан здесь, в 970 световых годах от ближайшего межзвездного транспорта.

Она быстро ответила:

— В любой момент Энро может сбросить в шахту атомную бомбу через искривитель.

— Вряд ли он станет разрушать базу. Ее слишком долго восстанавливать, а, кроме того, мне кажется, он знает, что ты здесь.

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Откуда у него может быть такая информация?

Кренг улыбнулся.

— От меня, — сказал он. — Я и Торсону рассказал, кто ты, чтобы спасти твою жизнь. Я также сказал об этом секретному агенту Энро.

— Все равно, — сказала Патриция, — твои рассуждения основаны на желаемом. А если мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, мы сможем вернуться за Госсейном потом.

Кренг посмотрел на нее задумчиво.

— Все не так просто. Ты забываешь, что Госсейн — вымышленная личность, что за ним или над ним стоит некое существо, как он его называет, или, если хочешь, космический шахматист. Это, конечно, широкое сравнение, но если мы его примем, то мы должны допустить и возможность существования второго игрока. Ведь шахматы — игра для двоих. И еще, Госсейн считает себя пешкой на седьмой линии, но я думаю, что он стал ферзем, когда убил Торсона. А ферзя опасно оставлять в позиции, где он не может двигаться. Его необходимо вывести на открытое пространство, в данном случае в галактику, где у него будут большие возможности делать решительные ходы. И я боюсь, что пока игроки скрыты и передвигают фигуры, до тех пор Госсейн находится в смертельной опасности. По-моему, промедление даже на несколько месяцев может оказаться фатальным.

После короткого молчания Патриция спросила:

— И долго ты собираешься ждать?

Кренг мрачно посмотрел на нее и глубоко вздохнул:

— Если имя Госсейна, — сказал он, — есть в списке пассажиров «Президента Харди» — а я получу этот список через несколько минут после старта корабля — мы будем ждать его прибытия, то есть три дня и две ночи.

— А если его нет в списке?

— Мы покинем Венеру, как только убедимся в этом.

Как выяснилось, имени Гилберта Госсейна не было в списке пассажиров «Президента Харди».

8.43. Проснувшись, Госсейн почти одновременно осознал три вещи: что уже утро, что солнце заливает комнату отеля и что видеофон у кровати мягко, но настойчиво жужжит.

Он сел и, окончательно проснувшись, вспомнил, что сегодня «Президент Харди» вылетает на Венеру. Мысль оживила его. Война сократила сообщение между планетами до одного раза в неделю, а он все еще не получил разрешения на посещение Венеры. Он наклонился и нажал кнопку, но, поскольку был в пижаме, отключил экран видеофона.

— Госсейн слушает, — сказал он.

— Мистер Госсейн, — ответил мужской голос, — это Институт эмиграции.

Госсейн вздрогнул. Он знал, что сегодня ему должны сообщить решение, а интонация говорившего была не слишком обнадеживающей.

— Кто говорит? — спросил он резко.

— Джанасен.

Госсейн нахмурился. Это был тот самый человек, который чинил так много препятствий на его пути, который настаивал на предъявлении свидетельства о рождении или других документов, который отказался признать благоприятный отзыв детектора лжи. Джанасен был мелким служащим, но Госсейн удивлялся, что тот получил даже такой чин, поскольку он почти патологически не желал делать что-либо по собственной инициативе. Одним словом, это был не тот человек, с которым хотелось бы говорить в день вылета корабля.

Госсейн щелкнул переключателем на пульте видеофона и подождал, пока изображение собеседника не стало ясным.

— Джанасен, я хочу поговорить с Йорком.

— Все инструкции я получил от мистера Йорка. Джанасен был невозмутим. Его лицо, несмотря на худобу, выглядело холеным.

— Свяжите меня с Йорком, — сказал Госсейн. Джанасен не обратил никакого внимания на его слова.

Он сказал:

— Ввиду неспокойной ситуации на Венере…

— Освободите линию! — сказал Госсейн с угрозой. — Я буду говорить только с Йорком и ни с кем другим.

— …ввиду неясной ситуации на Венере, в вашей просьбе о посещении Венеры отказано.

Госсейн был в ярости. Четырнадцать дней этот тип тянул резину, и вот сегодня, в день отправления корабля, он сообщает ему об отказе.

— Этот отказ, — продолжал невозмутимый Джанасен, — не лишает вас права сделать новую заявку, когда появятся соответствующие разъяснения о ситуации на Венере.

Госсейн сказал:

— Передайте Йорку, что я хочу увидеться с ним сразу после завтрака.

Его пальцы нажали на кнопки и отключили связь.

Госсейн быстро оделся и глянул в большое зеркало, отражающее его фигуру в полный рост. На него смотрел высокий мужчина лет тридцати пяти с суровым лицом. Острое зрение Госсейна не могло не отметить необычные черты в своем облике, хотя беглый взгляд ненаблюдательного человека не заметил бы ничего особенного. Госсейн видел, что голова его была слишком большой для туловища.

Только благодаря массивности плеч, рук и грудной клетки, она выглядела терпимо пропорциональной. К ней вполне подходило определение «львиная». Он надел шляпу и теперь выглядел, как крупный мужчина с волевым лицом. Он старался по возможности оставаться неприметным.

Дополнительный мозг, который увеличивал его голову почти на одну шестую по сравнению с обычными людьми, имел некоторые ограничения. За две недели, прошедшие после смерти Торсона, у него было много свободного времени для исследования своих возможностей. Результаты резко изменили его прежнее чувство непобедимости. «Запомненные» зоны действовали только немногим более двадцати шести часов, — видимо, происходило какое-то изменение в их структуре, не заметное глазу, — и по прошествии этого времени он не мог телепортироваться туда.

Поэтому каждый вечер и утро ему приходилось заново «запоминать» зоны, чтобы в случае крайней необходимости у него было несколько мест, куда он мог бы отступить. Ограничение времени приводило его в недоумение. Но исследованием этого феномена он собирался заняться уже на Венере.

Войдя в лифт, он взглянул на часы: 9.27.

Через минуту, в 9.28, время, на которое был назначен «несчастный случай», лифт с грохотом упал в шахту.

Глава 2

Госсейн прибыл на взлетную площадку на горе за несколько минут до одиннадцати. Воздух на этой высоте был свежим и прохладным, что значительно улучшило его настроение. Он немного постоял около ограждения, за которым на металлических опорах высился космический корабль. «Первым делом, — подумал Госсейн, — надо проникнуть за ограждение». Это было чрезвычайно просто. Взлетная площадка кишела людьми и появление там еще одного вряд ли было бы замечено. Проблема заключалась в том, чтобы никто не увидел процесса его материализации, когда он окажется за ограждением.

Приняв, наконец, решение, он не испытывал сожаления по этому поводу. Из-за небольшой задержки, вызванной «несчастным случаем» — он исчез из падающего лифта путем простой телепортации обратно в комнату отеля — он осознал, как мало времени у него осталось. Как ему действовать, он понял, пытаясь получить сегодня допуск на корабль от Института эмиграции. Все, что ему было нужно, это вызвать зрительный образ. Время законности прошло.

Он выбрал место за ограждением позади ящиков, «запомнил» его, отступил за вагонетку и через мгновение вышел из-за ящиков, направляясь к кораблю. Никто не пытался его остановить, никто не уделил ему больше рассеянного взгляда.

Он поднялся на борт и первые десять минут старался «запомнить», как можно больше зон с помощью своего дополнительного мозга.

Во время взлета он лежал на удобной кровати в одной из красивейших кают. Через час в замке загремел ключ. Госсейн быстро настроился на «запомненную» зону и телепортировался туда. Место материализации он выбрал удачно. Три человека, увидевшие, как он вышел из-за перегородки, очевидно восприняли это, как само собой разумеющееся, и едва взглянули на него. Он прошел на корму корабля и остановился перед большим экраном, глядя вниз на удаляющуюся Землю. Под ним простирался бескрайний мир, который все еще казался цветным. На глазах мир опускался в мрачную темноту и с каждой минутой становился все более круглым. Планета быстро уменьшалась в размерах, пока не превратилась в большой смутный шар, мерцающий в черной бездне. Зрелище показалось каким-то нереальным.

Госсейн провел эту ночь в одной из многочисленных свободных кают. Сон пришел не сразу, мысли были беспокойны. Две недели прошли со смерти могущественного Торсона, а он не получил ни одного известия от Элдреда Кренга или Патриции Харди. На все попытки связаться с ними через Институт эмиграции он получал неизменный ответ: «Венерианская служба сообщает, что ваше послание еще не доставлено». Он уже начал подозревать, что Джанасен, служащий Института, испытывает удовольствие, сообщая ему плохие новости. Но едва ли это было возможно.

Не вызывало сомнений, что Кренг принял командование над галактической армией в день смерти Торсона. Газеты были полны известий о выводе войск захватчиков из городов неаристотелевой Венеры. Причины массового отступления оставались неясными, редакторы не понимали, что происходит. Только для Госсейна, который знал, что предшествовало полному разгрому, ситуация была понятной. Кренг руководил. Кренг выводил галактических солдат так быстро, как это позволяли двухмильные, мощные звездолеты, торопясь, пока Энро Рыжий, воинственный повелитель Великой Империи, не обнаружил, что вторжение саботируется.

Но почему Кренг не попытался связаться с Гилбертом Госсейном, который создал сложившуюся ситуацию, убив Торсона?

На этой мысли Госсейн уснул. Хотя опасность вторжения временно отодвинута, его собственные проблемы не были решены. Кто он такой, Гилберт Госсейн, обладающий тренированным дополнительным мозгом, умерший и возрожденный опять в точно таком же теле? Он должен все узнать о себе и о своем странном и неведомом методе бессмертия. Какой бы ни была игра, в которой он участвовал, кажется, он является в ней важной и сильной фигурой. Видимо, он был слишком утомлен долгим напряжением и борьбой с вооруженной гвардией Торсона, иначе понял бы раньше, что он выше закона, и не стал бы тратить время с Институтом эмиграции.

Никто не обращал на него внимания. Когда кто-нибудь направлялся к нему, он отступал из поля зрения и телепортировался в одну из «запомненных» зон.

Через три дня и две ночи после старта корабль замедлил ход в плотных облаках Венеры. Госсейн мельком увидел гигантские деревья, и на горизонте вырос город. Госсейн спустился по сходням вместе с остальными четырьмя сотнями пассажиров. Стоя на ступенях быстро движущегося эскалатора, он изучал процесс высадки. Каждый пассажир подходил к детектору лжи, сообщал свои данные и после подтверждения проходил через турникет в главную часть здания Эмиграционной службы.

Обдумав ситуацию, Госсейн «запомнил» место у стойки по ту сторону турникета. Затем, сделав вид, будто что-то забыл, он вернулся на корабль и спрятался в одной из кают до темноты. Когда тени удлинились и почернели, он материализовался у стойки здания Эмиграционной службы и спокойно направился к ближайшей двери. Через минуту он ступил на мощеный тротуар и зашагал на улице, сверкающей миллионами огней.

Он был твердо убежден, что находится в начале, а не в конце своего приключения.

Шахта охранялась солдатами венерианской ноль-А дивизии, которые однако не задерживали многочисленных посетителей.

Госсейн блуждал по ярко освещенным коридорам подземного города. Размеры бывшей секретной базы Великой Империи потрясли его. Бесшумные лифты, действующие по принципу искривителей пространства, поднимали его на верхние уровни. Он проходил через помещения, сверкающие механизмами, некоторые из них все еще действовали. Он видел венерианских инженеров, по одиночке или группами изучающих приборы и оборудование.

Коммутатор связи привлек внимание Госсейна. Он остановился и включил его. После небольшой паузы раздался глухой голос робота-оператора:

— Какую звезду вы хотите вызвать? Госсейн глубоко вздохнул.

— Я бы хотел, — сказал он, — говорить либо с Элдредом Кренгом, либо с Патрицией Харди.

Он ждал с нарастающим волнением. Идея пришла ему в голову, как вспышка, и он не очень надеялся на успех.

Но даже если контакт не будет установлен, он все же получит хоть какую-то информацию.

Через несколько секунд робот сказал:

— Элдред Кренг оставил следующее сообщение желающим связаться с ним: «Я сожалею, но связь невозможна».

И все. Безо всяких объяснений.

— Другой вызов, сэр?

Госсейн раздумывал. Он был разочарован, но все же положение было не таким уж безнадежным. Кренг, покидая Венеру, оставил связь Солнечной системы с галактикой, открывавшую широкие возможности как для венерианцев, так и лично для Госсейна. Он задал роботу следующий вопрос и немедленно получил ответ:

— Потребуется около четырех часов, чтобы доставить сюда корабль с Гелы 30, которая является ближайшей базой.

Именно это интересовало Госсейна.

— Я думал, что искривители пространства действуют практически мгновенно.

— При транспортировке материи происходит рассогласование полей. Однако транспортируемый не замечает времени, ему это перемещение кажется мгновенным.

Госсейн кивнул. В некоторой степени он понимал, о чем идет речь. Подобие до двадцатого десятичного знака было несовершенным.

Он продолжил:

— Положим, я вызову Гелу. Потребуется восемь часов, чтобы получить ответ?

— О, нет. Рассогласование полей на электронном уровне бесконечно мало. Между Венерой и Гелой оно составляет около одной пятой секунды. Замедляется только передача материи.

— Понятно, — сказал Госсейн. — Значит, можно говорить со всей галактикой почти без задержки.

— Да.

— А если я хочу поговорить с кем-то, кто не знает моего языка?

— Нет проблем. Робот переводит фразу за фразой в разговорном стиле, насколько это возможно.

Госсейн не был уверен, что при таком переводе нет проблем. Ноль-А подход к действительности придает особое значение каждому слову и особенно в сочетании с другими словами фразы. Слова неуловимы и часто имеют малую связь с понятиями, которые они обозначают. Он представил себе неисчислимые неразберихи между галактическими жителями, говорящими на разных языках. Но, поскольку они не обучались ноль-А философии и не практиковали ее принципов, они и не подозревали об опасностях недопонимания в процессе общения через роботов.

— Это все, спасибо, — сказал Госсейн и прервал связь.

Вскоре он нашел апартаменты, которые разделял с Патрицией, когда они оба были пленниками Торсона. Он надеялся найти здесь какое-нибудь адресованное ему послание или письмо, которое, в силу своей важности или секретности, не могло быть вверено центральной видеофонной станции. И действительно, он нашел кассету с записью последнего разговора между Патрицией и Кренгом, который многое объяснил ему.

Его не удивило, что Патриция не та, за кого себя выдает. Он и раньше относился с сомнением к рассказам о ее личной жизни, несмотря на то, что она заслужила доверие в борьбе с Торсоном. Информация о начавшейся в космосе войне потрясла Госсейна. Он покачал головой на слова, что они вернутся за ним «через несколько месяцев». Слишком нескоро. Он узнал, что остался в Солнечной системе, отрезанный от галактики. Внимательно выслушал он и рассказ о предпринятых Кренгом попытках связаться с ним на Земле.

Конечно же, этому помешал Джанасен. Госсейн вздохнул с непониманием. Но почему? Почему человек, который совсем не знает его, чинил ему столько препятствий? Личная антипатия? Может быть. Чего только не бывает. Но, подумав, Госсейн отверг это объяснение.

Более внимательно он прослушал слова Кренга о космических шахматистах и об опасности, которую они представляют. Это звучало убедительно и вновь вернуло его мысли к Джанасену.

Кто-то выдвинул Джанасена на «доску», возможно только на короткий по вселенским масштабам миг, возможно только для мелкой цели, простую пешку в этой огромной игре — но за пешками тоже следили.

Неожиданно Госсейн понял, что надо делать. Обдумав несколько вариантов, он сел за комнатный коммутатор и сделал вызов.

На вопрос робота-оператора, с какой звездой его соединить, он ответил:

— Свяжите меня с любым высшим представителем Галактической Лиги.

— Кто его вызывает?

Госсейн назвал свое имя и стал ждать. План был прост. Ни Кренг, ни Патриция не имели возможности уведомить Лигу о том, что случилось в Солнечной системе. Быть может, ни тот, ни другая не могли рисковать. Но Лига, или по крайней мере отдельные ее представители, сделали попытку спасти Венеру от Энро. Патриция Харди говорила, что некоторые служащие Лиги заинтересовались ноль-А принципами. Голос робота-оператора прервал его мысли:

— С вами будет говорить секретарь Лиги Мадрисол.

Едва эти слова были произнесены, как на экране возникло изображение худого напряженного лица. Мужчине на вид было лет сорок пять. Его голубые глаза были устремлены на Госсейна. Наконец, частично удовлетворенный, Мадрисол зашевелил губами. После небольшой паузы появился звук:

— Гилберт Госсейн?

В голосе робота-оператора прозвучало сомнение. Перевод, кроме смысла, старался максимально передать интонации. Кто такой, казалось спрашивал Мадрисол, Гилберт Госсейн?

Этого Госсейн не стал обсуждать в деталях. Он сообщил о последних событиях в Солнечной системе, «где, как я предполагаю, Лига имеет собственные интересы». Однако, чем пристальнее он всматривался в лицо собеседника, тем больше разочаровывался. Никаких признаков ноль-А не отразилось на лице секретаря Лиги. Им руководят чувства. Большая часть его действий и решений — это реакции, базирующиеся на эмоциональных установках, а не на ноль-А процессах.

Он описывал возможности использования венерианцев в битве против Энро, когда Мадрисол прервал и ход его мыслей и повествование.

— Вы предлагаете государствам Лиги, — выразительно сказал он, — установить транспортную связь с Солнечной системой и позволить ноль-А людям руководить Лигой в этой войне?

Госсейн прикусил губу. Он считал само собой разумеющимся, что венерианцы заняли бы высшие посты в самое короткое время, но таламическим индивидуумам нельзя было позволить заподозрить это. Стоит только процессу начаться, они будут изумлены быстротой, с которой ноль-А люди достигнут высших позиций, необходимых с их точки зрения.

Он улыбнулся холодной, невеселой улыбкой и сказал:

— Естественно, ноль-А люди могли бы помочь техническими возможностями.

Мадрисол нахмурился.

— Это непросто, — сказал он. — Солнечная система окружена звездными системами Великой Империи. Если мы попытаемся установить с вами транспортную связь, это будет выглядеть так, словно мы особо интересуемся Венерой. Тогда Энро может уничтожить ваши планеты. Однако я могу обсудить ваше предложение с официальными кругами, и, можете не сомневаться, мы сделаем все, что в наших силах. А теперь, с вашего позволения…

Это означало конец беседы. Госсейн быстро сказал:

— Ваше превосходительство, все же можно прийти кое к какой договоренности. Небольшие корабли могли бы проскользнуть на Венеру и забрать несколько тысяч наиболее тренированных ноль-А людей, которые смогли бы вам помочь.

— Может быть, может быть, — невозмутимо ответил Мадрисол. Механический транслятор точно передал эту интонацию. — Я обсужу это с…

— Здесь, на Венере, — торопился Госсейн, — есть действующий искривитель, который может перемещать корабли длиной до десяти тысяч футов. Ваши люди могут воспользоваться им. Может быть, вы подскажете мне, как долго он останется связанным с искривителями на других планетах?

— Я передам все эти вопросы на рассмотрение экспертам. Они примут решение. Я думаю, это будут люди, способные и уполномоченные обсудить ваши проблемы до конца.

— Я записал нашу беседу с помощью робота-оператора, чтобы должным образом передать ваши слова здешним представителям власти, — сказал Госсейн и подавил улыбку. Никаких властей на Венере не было, но так же не было времени углубляться в обширный вопрос о ноль-А демократии.

— До свидания, желаю удачи.

Раздался щелчок, и напряженное лицо исчезло с экрана.

Госсейн приказал роботу-оператору переключить все будущие вызовы из космоса в отделение Института семантики в ближайшем городе и прервал связь. Он был удовлетворен и не без причины. Он привел в действие очередной процесс, но не собирался пассивно ждать его развития.

По крайней мере, он сделал, что мог.

Следующий — Джанасен, даже если это означает возвращение на Землю.

Глава 3

Казалось, был поздний вечер. Джанасен еще не оправился от потрясения, когда его выхватили из здания Института эмиграции. Он и не подозревал о наличии машины перемещений в собственном кабинете. Как видно, у Фолловера были и другие агенты в этой планетной системе. Он осторожно огляделся. Он стоял в тускло освещенном парке. Водопад шумел с невидимой за деревьями высоты. Струи воды сверкали в туманном свете.

На фоне водопада вырисовывалась фигура Фолловера. Его бесформенное тело не имело резких очертаний и по краям сливалось с темнотой. Молчание затянулось, и Джанасен занервничал, но он знал, что лучше не начинать первым. Наконец, Фолловер зашевелился и приблизился.

— Я с трудом приспосабливаюсь, — сказал он. — Эти сложные энергетические проблемы раздражают меня. Я не умею технически мыслить.

Джанасен продолжал молчать. Он не видел необходимости комментировать услышанное. Он ждал.

— Мы должны рискнуть, — сказал Фолловер. — Надо изолировать Госсейна от тех, кто может ему помочь, а если будет необходимо, и уничтожить. Я действую по определенному плану при поддержке Энро Рыжего, и мне не должна мешать личность с неизученными способностями.

В темноте Джанасен пожал плечами. На мгновение он даже удивился собственному равнодушию. Не имело значения, что именно он будет делать и что за неизвестные способности у его противника. Это его не заботило. «Я всего лишь инструмент, — подумал он с гордостью. — Я служу хозяину-тени». Он улыбнулся, опьяненный собственным эго, своими действиями и чувствами. Он назвался Джанасеном, поскольку это имя было довольно близко к его настоящему имени. Дэвид Джанасен. Фолловер снова заговорил.

— Любопытные моменты видны в будущем этого человека, Госсейна, но картины проходят через… хотя, пожалуй, ни один предсказатель не сможет их ясно разглядеть. Но я знаю, что он будет вас искать. Не пытайтесь предотвратить это. Он обнаружит ваше имя в списке пассажиров «Президента Харди» и удивится, что не видел вас там. В конце концов, это укажет ему, что вы на Венере. Сейчас мы находимся в парке нижнего города Нью-Чикаго.

— Как? — Джанасен огляделся с изумлением.

Он увидел только деревья, затемненные кусты и водопад. Там и сям неяркий свет отбрасывал тусклые отблески, но не было и намека на город.

— Эти венерианские города, — сказал Фолловер, — не имеют аналогов во всей галактике. Они индивидуально спланированы и застроены. Здесь все бесплатно: пища, транспорт, постройки — все!

— Что ж, это все упрощает.

— Не совсем. Теперь венерианцы знают о существовании разумных существ на планетах других звезд. После недавнего нападения они, вероятно, приняли меры предосторожности. У вас есть неделя или около того. За это время Госсейн должен вас найти.

— И что после этого? — поинтересовался Джанасен.

— Пригласите его к себе и дайте ему вот это.

Предмет пролетел, мерцая в темноте белыми вспышками. Он упал на траву и лежал, сверкая, как зеркало в солнечном свете.

— Она не будет такой яркой днем, — сказал Фолловер. — Помните, вы должны передать ее Госсейну в вашей комнате. Итак, какие вопросы?

Джанасен осторожно наклонился и поднял сверкающий предмет. Это было что-то вроде пластиковой карточки. Она была гладкой, как стекло. На ней была надпись, слишком мелкая, чтобы ее можно было прочесть невооруженным глазом.

— Что он должен сделать с этим?

— Прочесть текст. Джанасен нахмурился.

— И что тогда произойдет?

— Вам это знать не обязательно. Вы должны только выполнять мои инструкции.

Джанасен задумался и мрачно произнес:

— Вы только что сказали, что мы должны рискнуть. Но получается, единственный, кто рискует, это я.

— Друг мой, — сказал Фолловер непреклонно, — уверяю вас, вы не правы. Давайте не будем спорить. Еще будут вопросы?

«Фактически, — подумал Джанасен, — я никогда не интересовался пустяками».

— Нет, — ответил он.

Наступила тишина. Фолловер начал таять в туманном воздухе. Джанасен так и не уловил момента, когда призрак полностью исчез. Но вскоре он понял, что остался один.

Госсейн взглянул на «карточку», затем на Джанасена. Наглость этого человека заинтересовала его, поскольку давала возможность приглядеться к его характеру. Джанасен явный солипсист. Свою неврастеничность он прикрывает важной позой, которая, впрочем, зависит от того, будут более сильные люди выносить его дерзость или нет.

Их встреча с глазу на глаз проходила в типично венерианской обстановке. Они сидели в комнате, открытые двери которой выходили в сад с цветущими кустами. Комната была со всевозможными удобствами, включая автоматическую подачу пищи, электронное устройство для приготовления еды, которое освобождало от необходимости иметь кухню.

Госсейн изучал мужчину враждебным взглядом. Найти Джанасена оказалось не очень сложно. Несколько межпланетных переговоров, разрешенных в последние дни, быстрый опрос роботов-регистраторов в отелях вывели его на след.

Первым заговорил Джанасен.

— Организация жизни на этой планете заинтересовала меня. Я никак не могу привыкнуть к идее бесплатной пищи.

Госсейн неприветливо произнес:

— Вы бы лучше говорили по делу. То, как я с вами поступлю, полностью зависит от того, что вы мне расскажете.

Смелые голубые глаза задумчиво смотрели на него.

— Я расскажу вам все, что знаю, — наконец сказал Джанасен, пожав плечами. — Но не из-за ваших угроз.

Просто я не собираюсь скрывать ничего о себе или еще о ком-либо.

Госсейн ожидал подобных слов. Этот агент Фолловера будет счастлив прожить еще лет пять, но при этом сохраняя уважение к себе. Однако Госсейн ничего не сказал, и Джанасен начал свой рассказ. Описывая свои отношения с Фолловером, он казался искренним. Внимание призрака он привлек, будучи на секретной службе Великой Империи. Он слово в слово пересказал разговоры с Фолловером о Госсейне. В конце он прервался и вернулся к прежней теме.

— Галактика, — сказал он, — полна разнообразнейшими идеями, но я никогда не слышал, чтобы они воплощались и приносили какой-нибудь результат. Я пытаюсь понять, как действует неарис… не…

— Называйте это ноль-А.

— …как действует ноль-А. Но видимо эта философия основана на сознательности людей, а в это я не могу поверить.

Госсейн не ответил. Обсуждать этот предмет было глупо, поскольку здесь не обойтись несколькими словами. Если Джанасен заинтересовался, он может пойти в начальную школу. Собеседник понял его настроение и снова пожал плечами.

— Вы уже прочитали текст на «карточке»? — спросил он.

Госсейн ответил не сразу. «Карточка» состояла из химически активного, но безопасного материала, скорее всего абсорбента. Тем не менее, это был необычный предмет, очевидно, последнее достижение галактической науки. Он не собирался спешить с этим.

— Этот Фолловер, — сказал он наконец, — точно предсказал, что я буду спускаться в том лифте в девять двадцать восемь.

Поверить в это было трудно. Фолловер был не только не с Земли, но и не из Солнечной системы. Существо из далекой галактики обратило внимание на Гилберта Госсейна. И увидело его определенное действие в определенное время. Об этом говорил рассказ Джанасена.

Точность пророчества ошеломляла. Это делало «карточку» особенно ценной. Со своего места он видел текст, но не мог разобрать слов. Он наклонился ниже. Но надпись оставалась слишком мелкой.

Джанасен подал увеличительное стекло.

— Надпись можно прочесть только через лупу, — сказал он.

Госсейн колебался, но поднял карточку и внимательно рассмотрел ее. Он подумал, что это возможно переключатель, активизирующий какой-то большой механизм. Но какой?

Он окинул взглядом комнату. Когда он входил сюда, то «запомнил» ближайшие электрические розетки и проследил, куда идут провода. Некоторые тянулись к столу, за которым он сидел, и обеспечивали энергией встроенную кухонную машину. Он поднял взгляд.

— Мне кажется, мистер Джанасен, — сказал он, — что вы собираетесь покинуть Венеру или на корабле, или с помощью искривителя пространства. Я намереваюсь отправиться с вами.

Джанасен с любопытством посмотрел на него.

— Вам не кажется, что это может быть опасным.

— Да, — сказал Госсейн с улыбкой, — да, может быть. Они замолчали.

Госсейн настроил карточку на одну из «запомненных» зон и одновременно подал сигнал на чувство страха или сомнения. Если эти чувства появятся у него, карточка немедленно телепортируется из комнаты.

Такая предосторожность была недостаточной, но все же давала какой-то шанс.

Он сфокусировал стекло над текстом и прочитал:

«Госсейну:

Искривитель пространства имеет замечательное качество. Он питается электрической энергией, но не проявляет необычных свойств даже во включенном состоянии. Этот прибор встроен в стол, за которым вы сидите. Если вы прочтете дальше, то тут же попадете в сложнейшую западню, когда-либо созданную для конкретного человека».

Пришло ли чувство страха, он не помнил. Дальше была ночь.

Глава 4

Колесо сверкало. Госсейн лениво смотрел на него, лежа в повозке. Наконец, его взгляд оторвался от металлического колеса и остановился на закрывающей горизонт постройке. Это было гигантское строение, выгибающееся вверх от земли, подобно огромному шару. Только небольшая его часть была доступна взору.

Картина дошла до его сознания и поначалу не вызвала никакой озабоченности. Госсейн поймал себя на том, что сравнивает увиденное с номером отеля, где он беседовал с Джанасеном. А затем он подумал: «Я Ашаргин».

Впрочем, это чувство не выражалось словами. Автоматическое отождествление себя, простое отождествление, которое исходило из органов его тела и воспринималось нервной системой, как само собой разумеющееся. Но не спокойное отождествление. Гилберт Госсейн отверг его с удивлением, которое переросло в тревожное возбуждение, а затем в замешательство.

Летний ветерок обдувал его лицо. Возле большого строения среди подобия деревьев там и сям были разбросаны мелкие постройки. Позади них, на заднем плане великолепного пейзажа, высилась величественная, покрытая снегом гора.

— Ашаргин!

Госсейн подскочил. Баритон прозвучал в футе от его уха. Он дернулся, поворачивая голову, и тут увидел свои пальцы. Это остановило его. Он забыл о человеке, окликнувшем его, забыл даже взглянуть на него. Ошеломленный, он рассматривал свои руки. Они были тонкими, изящными, не похожими на сильные, мускулистые, крупные руки Гилберта Госсейна. Он оглядел себя. Тело было мальчишески стройным.

Тут он почувствовал внутреннее отличие, чувство слабости, слабой жизненной силы, путаницу чужих мыслей. Нет, не мыслей. Чувств. Сигналы из органов, которые некогда были под контролем другого разума.

Его сознание отпрянуло в ужасе и снова ополчилось против фантастической информации: «Я Ашаргин».

Не Госсейн? Его рассудок помрачился, когда он вспомнил слова на «карточке»: «…вы попадете в сложнейшую западню, когда-либо созданную…» Чувство катастрофы было сильнее всего испытанного им до сих пор.

— Ашаргин, ты слишком ленив. Встань и затяни подпругу дралла.

Он выскочил из телеги. Быстрыми пальцами подтянул ослабевшую подпругу на хомуте сильного быкоподобного животного. Он сделал это, даже не успев задуматься. Закончив работу, он залез обратно в повозку. Возница, священник в рабочей одежде, щелкнул кнутом. Повозка медленно потащилась и свернула во двор.

Госсейн пытался понять причину рабского повиновения, которое заставило его суетиться, как автомат. Понять было трудно. Слишком много путаницы. Но, наконец, понимание пришло.

Недавно этим телом управлял другой разум — разум Ашаргина. Это был нецельный, слабый разум, над которым господствовал страх и неконтролируемые эмоции, оставившие след на нервной системе и мышцах этого тела. Самое неприятное, что на внутреннюю разбалансированность тело Ашаргина реагировало на бессознательном уровне. Даже Гилберт Госсейн, понявший это, с большим трудом мог противодействовать этим сильным физическим принуждениям до тех пор, пока не натренирует тело Ашаргина до нормального психического состояния ноль-А. До тех пор, пока не натренирует… «Так ли это? — спросил себя Гилберт Госсейн. — Я здесь для того, чтобы натренировать это тело?»

Но быстрее его собственных вопросов поток органической мысли просочился в его сознание — воспоминания другого разума. Наследник Ашаргин. Когда ему было четырнадцать, войска Энро пришли в школу, где он учился. В этот страшный день он приготовился к смерти. Но вместо того, чтобы убить, его перевезли на Горгзид, родную планету Энро, и отдали на попечение священников Спящего Бога.

Здесь он работал в поле и голодал. Его кормили с утра, как животное. Ночью он с нетерпением ждал утра, когда ему дадут поесть, чтобы прожить следующий день. Его положение наследника не было забыто. Но старые правящие фамилии постепенно вырождались, становясь малочисленными и слабыми. В такие периоды великие империи имели тенденцию к падению из-за недостатка властолюбивых людей, таких, как Энро Рыжий.

Повозка завернула за группу деревьев, которые украшали центральную часть площадки, и внезапно в поле зрения появился неболет. Несколько мужчин в черных одеяниях священников и один пышно разодетый стояли на траве возле неболета, глядя на приближающуюся повозку.

Возница поспешно склонился в волнении и грубо ткнул Госсейна кнутовищем. Он торопливо сказал:

— Опусти лицо! Это сам Еладжий, Смотритель Склепа Спящего Бога.

Госсейн почувствовал сильный толчок. Он рухнул на дно повозки вниз лицом. Он лежал там, изумленный. До него медленно доходило, что мышцы Ашаргина автоматически подчинились команде. Все еще потрясенный этим, он услышал, как сильный, громкий голос произнес:

— Корн, проводите принца Ашаргина до неболета и можете быть свободным. Принц не вернется в рабочий лагерь.

И опять повиновение Ашаргина было беспрекословным. Перед глазами поплыл туман, конечности конвульсивно двигались. Госсейн обессиленно опустился в кресло. Неболет взлетел. Все произошло так быстро.

Куда они направляются? Это было его первой мыслью, когда он вновь обрел способность думать. Мало-помалу напряжение в мышцах Ашаргина спало. Госсейн сделал ноль-А паузу и почувствовал, что «его» тело еще больше расслабилось. Пелена упала с глаз, и он увидел, что неболет пролетает над снежной вершиной, удаляясь от храма Спящего Бога.

Здесь его мысль задержалась, как птица, остановленная в середине полета. Спящий Бог? Смутные воспоминания Ашаргина всплыли в его сознании. Спящий Бог лежал в полупрозрачном гробу в шарообразном храме. Только священникам разрешалось увидеть само тело и только один раз в жизни, во время посвящения.

Когда воспоминания Ашаргина дошли до этого момента, Госсейн понял все, что ему было нужно. Это был типичный вариант языческой религии. На Земле их было множество. Детали не имели значения. Его мысли переключились на более важное: на нынешнюю ситуацию.

Очевидно, наступил поворотный момент в жизни Ашаргина. Госсейн огляделся, изучая обстановку. Три священника, один из которых управлял неболетом, и Еладжий. Смотритель Склепа был полным мужчиной. Его одежды, выглядевшие такими пышными, при ближайшем рассмотрении оказались черной рясой, поверх которой была надета мантия, расшитая золотом и серебром.

Осмотр закончился. Еладжий был священником номер два в иерархии Горгзида, вторым после Секоха, верховного религиозного владыки планеты, на которой родился Энро. Но его чин и его роль ничего не значили. Как показалось Госсейну, в галактических делах он был второстепенной фигурой.

Госсейн посмотрел в окно. Внизу все еще белели горы. В этот момент он понял, что его одежда не подходила чернорабочему Ашаргину. На нем была форма офицера Великой Империи: брюки с золотыми лампасами и куртка, украшенная драгоценными камнями. Подобного Ашаргин не видел уже одиннадцать лет, с тех пор, когда ему было четырнадцать.

Генерал! Высота звания поразила Госсейна. Его мысли прояснились. Должна существовать веская причина, по которой Фолловер перенес его сюда в поворотный момент в карьере наследника Ашаргина — без его дополнительного мозга и в бессильное тело, управляемое расшатанной нервной системой.

Если состояние было временным, это давало возможность увидеть галактическую жизнь, возможность, которую он не смог бы получить обычным путем. Если же, с другой стороны, побег из этой западни зависел от его личных усилий, тогда его роль становилась понятной. Натренировать Ашаргина. Натренировать как можно скорее с помощью ноль-А методов. Только так он мог надеяться получить власть над необычной обстановкой — получить власть над несвоим телом.

Госсейн глубоко вздохнул. Он чувствовал себя значительно лучше. Он принял решение, принял его бесповоротно, прекрасно осознавая слабые места своего положения. Время и развитие событий могут внести новые коррективы в его план, но пока он заключен в теле Ашаргина, ноль-А тренировка должна стоять на первом месте. Она не должна быть слишком тяжелой.

Пассивность, с которой Ашаргин принимал полет, обманула Госсейна. Он наклонился через проход к Еладжию.

— Ваша честь, господин Смотритель, куда меня везут? Тот удивленно обернулся.

— К Энро. Куда же еще?

Госсейн решил понаблюдать за полетом. Однако в этот миг способность владеть собой исчезла. Казалось, тело Ашаргина превратилось в бесформенную массу. Взгляд затуманился страхом.

Дрожь приземлившегося неболета вернула его в прежнее состояние. На трясущихся ногах он выбрался из неболета и увидел, что тот опустился на крышу здания.

Госсейн огляделся. Ему было важно увидеть местность. Но ему не повезло, ближайший край крыши был слишком далеко. С неохотой он позволил трем молодым священникам проводить себя до лестницы, ведущей вниз. Он мельком увидел слева, на расстоянии тридцати-сорока миль, гору. Была ли это та гора, за которой находился храм? Видимо, да. Поскольку он не видел других гор такой высоты.

Он спустился со своим эскортом на три лестничных марша, затем прошел по ярко освещенному коридору и остановился перед украшенной дверью. Младшие священники отступили. Еладжий медленно прошел вперед, его голубые глаза сверкали.

— Ты войдешь один, Ашаргин, — сказал он. — Твои обязанности просты. Каждое утро, точно в это время — в восемь часов по времени города Горгзида — ты должен приходить к этой двери и входить без стука.

Он колебался, обдумывая следующие слова, и продолжал натянуто:

— Тебя не должно касаться, что делает его превосходительство, когда ты войдешь. Это относится и к случаю, если в комнате будет женщина. Ты не должен ни на что обращать внимание. Войдя, ты полностью поступаешь в распоряжение его превосходительства. Это не значит, что от тебя неизбежно потребуют лакейской работы, но если тебе предоставится честь выполнить личное поручение его превосходительства, ты должен сделать это быстро.

В манерах Еладжия чувствовалась самоуверенность власть предержащего. Его лицо исказилось гримасой боли, затем он милостиво улыбнулся. Это был властный жест снисхождения, смешанного с легкой тревогой, как будто произошедшее было для него неожиданным. Был даже намек на то, что Смотритель Склепа раскаивается в известных действиях, направленных против Ашаргина.

— Как я понимаю, сейчас мы расстанемся, я и ты, Ашаргин. Ты воспитывался в строгом внимании к твоему титулу и той роли, которую теперь тебе предстоит играть. Основой нашей религии является принцип, что первый долг человека перед Спящим Богом — научиться смирению. Может, тебя удивляло, почему твоя ноша столь тяжела, но теперь ты увидишь, что все это к лучшему. Как прощальное напутствие, я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь. С незапамятных времен существует обычай истреблять соперничающие правящие дома: корни, ствол и ветви. Но ты все еще жив. Одно это должно вселить в тебя благодарность к великому человеку, который управляет самой большой во времени и пространстве империей.

И опять пауза. У Госсейна было время подумать, почему Энро оставил Ашаргина в живых, время понять, что этот циничный священник фактически заставляет его проникнуться благодарностью к захватчику.

— Все, — сказал Еладжий. — Теперь входи!

Это была команда, и Ашаргин беспрекословно подчинился ей, так, что Госсейн не мог ничего поделать. Его рука протянулась вперед. Он взялся за ручку, повернул ее и, открыв дверь, перешагнул через порог.

Дверь закрылась за ним.

На планете далекого солнца, посредине серого помещения выросла тень. Она проплыла над полом. В этой узкой камере находились два человека, отделенные друг от друга и от Фолловера тонкими решетками. Но Фолловер не обратил на них никакого внимания, он проскользнул к койке, на которой лежало неподвижное тело Гилберта Госсейна.

Он наклонился и прислушался. Затем выпрямился.

— Он жив, — громко сказал Фолловер.

Голос был удивленным, словно произошло что-то, не входившее в его планы. Он посмотрел в лицо женщины — если безликая тень может смотреть кому-либо в лицо — через разделяющую их решетку.

— Он появился в предсказанное мною время? Женщина пожала плечами, потом угрюмо кивнула.

— И с тех пор он так выглядит? — Его громкий голос был настойчив.

На этот раз женщина не ответила определенно.

— Итак, великий Фолловер наткнулся на достойного противника.

Тень вздрогнула, словно стряхивая ее слова. Ответ прозвучал спустя некоторое время.

— Это какой-то странный мир. Тут и там, на мириадах планет, появляются личности, которые подобно мне имеют необычные способности, возвышающие их над остальными. Энро, а теперь Госсейн.

Он остановился, а затем тихо проговорил, будто размышляя вслух.

— Я мог бы сейчас убить его, размозжив ему голову или проткнув ножом, в общем любым из десятков способов. И еще…

— Почему же ты не сделаешь этого? — съязвила женщина.

Он колебался.

— Потому что… Я еще многого не знаю. — Его голос был холодным и решительным. — И кроме того, я не убиваю людей, которых могу использовать. Я еще вернусь.

Он начал таять, пока не исчез из убогой бетонной комнаты, где в камерах, отделенных друг от друга тонкими фантастическими сетками из металла, были заточены женщина и двое мужчин.

Госсейн-Ашаргин оказался в большой комнате. На первый взгляд, она показалась ему набитой оборудованием. Для Ашаргина, чье образование закончилось в четырнадцать лет, назначение приборов осталось непонятным. Госсейн же узнал механические карты и видеоэкраны на стенах. Почти по всей комнате располагались пульты искривителей пространства. Некоторые устройства он видел впервые, но его образование было довольно широким, так что по способу их соединения с другими, известными механизмами, он догадался об их назначении.

Это был военный штаб. Отсюда Энро управлял, насколько это возможно для одного человека, огромными войсками Великой Империи. Видеоэкраны были его глазами. Огни, мигающие на картах, показывали ему полную картину любого сражения. Многочисленность искривителей пространства позволяла предположить, что он контролировал все точки обширной империи. Возможно даже, он имел связанную систему искривителей, посредством которой мог быстро попасть почти в любую часть галактики.

Если не считать приборов, огромная комната была пустой.

Госсейн подбежал к окну в углу помещения и через мгновение смотрел вниз на город Горгзид.

Столица Великой Империи сверкала в лучах яркого голубого солнца. Память Ашаргина услужливо подсказала Госсейну, что прежняя столица Нирена была уничтожена атомными бомбами, и бескрайняя равнина, где стоял тридцатимиллионный город, теперь стала радиоактивной пустыней.

Воспоминания потрясли Госсейна. Ашаргин, который не видел собственными глазами того кошмарного дня, остался равнодушным. Это было беспечное равнодушие человека, неспособного вообразить страшное бедствие. Но Госсейн ужаснулся, вспомнив, что диктатор вверг теперь в войну галактическую цивилизацию. Если бы кто-нибудь решился убить Энро!

Сердце забилось. Колени подогнулись. Сглотнув, Госсейн сделал ноль-А паузу и попытался подавить страх Ашаргина перед суровой целью, которая возникла в голове Госсейна, как вспышка.

Но цель осталась. Она осталась. Здесь открывалась возможность для ее осуществления, но она была слишком страшна. Этого труса надо убедить, упросить, укрепить, чтобы он сделал всего одно усилие. Нервная система любого человека способна вынести крайнее напряжение и принести жертву.

Он стоял, сузив глаза, сжав губы, полный решимости. Он почувствовал какое-то изменение в теле Ашаргина, накопление силы, словно новый тип мыслей изменил обменные процессы в железах и органах. Он не сомневался в происходящем. Новый, сильный разум взял власть над этим хилым телом. Конечно, этого недостаточно. Ноль-А тренировка для координации действия нервов и мышц была все еще необходима. Но первый шаг был сделан. Он принял непреклонное решение.

Убить Энро…

Он с искренним интересом разглядывал Горгзид, который выглядел, как правительственный город. Небоскребы были покрыты лишайником и вьющимся «плющом» — по крайней мере, чем-то похожим на плющ, — некоторые строения были со старомодными башенками и странными крышами, примыкающими друг к другу. Из четырнадцати миллионов жителей четыре пятых работающего населения занимало ключевые позиции в государственных учреждениях, имеющих прямую связь с рабочими офисами на других планетах. Около пятисот тысяч жителей — Ашаргин не знал точной цифры — были заложники, которые угрюмо обитали в живописных зеленых окрестностях. Угрюмо, потому что считали Горгзид провинциальным городом и чувствовали себя оскорбленными. Госсейн увидел несколько домов, в которых они жили: великолепные особняки прятались среди деревьев и вечнозеленых кустарников, сидели на вершинах холмов и сбегали в долины, теряясь в дымке дали.

Госсейн медленно отвернулся от пейзажа, расстилавшегося перед ним. Из-за двери в противоположной стене раздались странные звуки. Госсейн подошел к ней, понимая, что слишком долго задержался для первого раза. Дверь была закрыта, но он рывком распахнул ее и переступил через порог.

В тот же миг шум наполнил его уши.

Глава 5

Госсейн мгновенно оценил ситуацию. Он стоял в большой ванной комнате. Через приоткрытую дверь справа он увидел большую кровать в алькове спальни. Остальные двери были закрыты. Бросив беглый взгляд на приоткрытую дверь спальни, Госсейн сосредоточился на обстановке в ванной.

Здесь буквально все было сделано из зеркал. Стены, потолок, подставки — все зеркальное. Где бы ни останавливался его взгляд, он всюду видел свое отражение, где-то более крупное, где-то более мелкое, но везде ясное и четкое. Ванна, тоже зеркальная, возвышалась над полом примерно на три фута.

Из трех кранов били сильные струи воды, создавая водоворот вокруг большого рыжеволосого мужчины, которого мыли четыре молодые женщины. Увидев Госсейна, рыжий мужчина знаком велел женщинам отойти. Они были готовы к этому, одна из них выключила воду, другие посторонились. В ванной наступила тишина. Купальщик, скривив рот и прищурив глаза, изучал Госсейна-Ашаргина. Нервная система Ашаргина критически напряглась. Огромным усилием воли Госсейн сделал ноль-А паузу. Он уже не пытался управлять телом, он хотел только удержать Ашаргина от обморока. Ситуация была отчаянной.

— Хотелось бы знать, что заставило тебя остановиться в Контрольном Центре и выглянуть в окно? Зачем? — медленно спросил Энро Рыжий. Он казался озадаченным. — Ведь ты видел город раньше.

Госсейн не мог отвечать: этот допрос грозил снова превратить тело Ашаргина в дрожащее желе, и Госсейн вел жестокую борьбу за власть над ним. Лицо Энро приняло выражение сардонического удовлетворения. Диктатор поднялся и вылез из ванны на зеркальный пол. Улыбаясь, он ждал, пока женщины обернут его мускулистое мокрое тело огромным полотенцем. Сняв это полотенце, они вытерли его полотенцами меньшего размера и, наконец, надели на Энро рыжий халат, гармонирующий с цветом его волос. Энро снова заговорил, продолжая улыбаться.

— Мне нравится, когда меня купают женщины. От них исходят мягкость и нежность, которые облегчают мою душу.

Госсейн промолчал. Энро хотел пошутить, но, как большинство людей, которые не понимают сами себя, просто проболтался. Вся сцена в ванной показывала, что Энро — человек, развитие которого осталось на детском уровне. Дети тоже любят ощущать мягкие женские руки. Но, с другой стороны, далеко не все дети, повзрослев, берут власть над величайшей во времени и в пространстве империей. Так что, каким бы недоразвитым Энро ни был с одной стороны, с другой — он обладал какими-то сверхъестественными способностями. Об этом, в частности, говорил тот факт, что, сидя в ванне, он знал, что делает Госсейн-Ашаргин в соседней комнате. Можно представить, какой ценной была эта способность в критической ситуации.

Размышляя об этом, Госсейн на мгновение забыл об Ашаргине. Это была опасная ошибка. Слова Энро о женщинах были ударом для неустойчивой нервной системы, сердце заколотилось, как молот, колени подогнулись, мышцы ослабли. Он закачался и упал бы, если бы диктатор не подал женщинам знак, который Госсейн успел увидеть краем глаза. В следующий момент несколько пар рук подхватили его.

Когда к Госсейну снова вернулась способность владеть собой и ясно видеть, он заметил, что Энро вышел через дверь слева в залитую солнцем комнату. Три женщины прошли в спальню. Одна продолжала поддерживать его трясущееся тело. Ашаргин не знал, куда спрятаться от стыда. В это время Госсейн сделал ноль-А паузу. Он увидел, что во взгляде женщины была жалость, а не презрение.

У нее были серые глаза и классические черты лица. Она нахмурилась.

— Меня зовут Нирена. Вам надо пройти туда, друг мой. Она подтолкнула его к двери, за которой исчез Энро.

Но Госсейн снова мог контролировать себя и остался на месте. Он обратил внимание на имя женщины.

— Есть ли какая-нибудь связь между вами и бывшей столицей Ниреной?

Она была озадачена.

— Только что вы падали в обморок, а теперь задаете разумные вопросы. Ваш характер более сложен, чем можно подумать, глядя на вашу внешность. Но поторопитесь! Вы должны…

— А какая у меня внешность? — спросил Госсейн. Холодные серые глаза изучали его.

— Вы спрашиваете, что можно предположить, глядя на вас? Поражение, слабость, изнеженность. Вы похожи на ребенка… — Она замолчала на полуслове. — Вам сказано, поторопитесь! Я ухожу.

Она повернулась, не оборачиваясь прошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Госсейн не спешил. Он был недоволен собой. Он постоянно чувствовал натянутость в своем теле. И теперь он начал понимать что надо сделать, чтобы он — и Ашаргин — пережил этот день и не опозорился вконец.

Держаться. Замедлить реакции методом ноль-А. Он будет обучать Ашаргина в действии. Он был уверен, что еще в течение многих часов будет под бдительным взглядом Энро, который испугался бы любого признака самообладания в человеке, которого он пытался уничтожить. От пристального внимания нельзя было укрыться. Но, возможно, такие инциденты с потерей сознания, как только что произошедший, убедят диктатора, что все идет так, как он задумал.

Входя в указанную дверь, Госсейн сделал решительную попытку «излечить» Ашаргина с помощью ноль-А методов.

Он оказался в просторном помещении, где у огромного окна стоял стол, сервированный на троих. Размеры окна привлекли внимание Госсейна: оно было по меньшей мере ста футов высотой. Вокруг стола вертелись слуги. Несколько мужчин держали в руках по-видимому важные документы. Энро стоял, перегнувшись через стол. Когда Госсейн вошел, диктатор как раз поднимал одну за другой сверкающие крышки с блюд, нюхая кушанья. Наконец, он выпрямился и сказал:

— О, жареный манолл. Восхитительно! — Он с улыбкой повернулся к Ашаргину-Госсейну и указал на один из трех стульев. — Садитесь сюда.

Завтрак с Энро не очень удивил Госсейна. Это соответствовало его предположениям о намерениях Энро относительно Ашаргина. Но, в отличие от Госсейна, Ашаргин отнесся к приглашению Энро в своей застенчивой манере, и Госсейн снова чуть не потерял контроль над телом. Он сделал корково-таламическую паузу и увидел, что Энро задумчиво смотрит на него.

— Значит, Нирена проявила к вам интерес, — медленно произнес диктатор. — Эту возможность я не учел. А вот и Секох!

Вновь прибывший прошел мимо Госсейна, и потому тот увидел сперва его профиль и спину. Это был темноволосый мужчина лет сорока, приятной наружности. Он был одет в голубой костюм, поверх которого была накинута алая мантия. Когда он поклонился Энро, у Госсейна уже сложилось о нем впечатление, как о хитром, быстром, бдительном и коварном человеке. Энро заговорил:

— Я не могу придти в себя. Нирена говорила с ним!

Секох подошел к одному из стульев и встал за ним. Его черные проницательные глаза вопросительно смотрели на Энро. Тот вкратце рассказал, что произошло между Ашаргином и женщиной.

Госсейн слушал с возрастающим удивлением. Снова проявилась сверхъестественная способность диктатора знать, что происходит в соседней комнате, хотя он не мог ни видеть, ни слышать этого.

Феномен Энро изменил направление его мыслей. Он вдруг понял, что представляет собой безбрежная галактическая цивилизация и какие люди приходят здесь к власти.

Каждый индивидуум, достигший высокого положения, имеет какую-то способность. Энро может видеть сквозь стены. Это уникальная способность, но все же с трудом можно поверить, что только благодаря ей он добился таких вершин власти. Кажется, это доказывает, что людям галактики не требуется много преимуществ над собратьями, чтобы возвыситься над ними.

Высокое положение Секоха, по-видимому, объясняется тем, что он был религиозным владыкой Горгзида, родной планеты Энро. Способность или свойства Мадрисола из Лиги были все еще непонятны.

И, наконец, Фолловер, чьи сверхспособности включали точное предсказание будущего и умение сделаться нематериальным. Они давали ему возможность управлять другими разумами: так он наложил разум Гилберта Госсейна на мозг Ашаргина. Из этой троицы самым опасным казался Фолловер, хотя в полной мере это еще не проявилось.

Энро снова заговорил.

— Не сделать ли Нирену его женой? — Он стоял, нахмурясь, затем его лицо просветлело. — Ей-богу, я сделаю это. — Настроение у него поднялось, и он рассмеялся. — Здесь будет на что посмотреть. — Усмехаясь, он плоско пошутил о сексуальных проблемах и закончил на более свирепой ноте: — Я вылечу эту бабу от всех ее замыслов!

Секох пожал плечами и сказал звучным голосом:

— Я думаю, вы переоцениваете ее возможности. Но то, что вы предлагаете, не повредит. — Он повелительно махнул одному из слуг. — Примите к сведению требование его превосходительства, — сказал он командным тоном.

Слуга низко поклонился.

— Уже принял, ваше превосходительство.

Энро обратился к Госсейну:

— Проходите. Я проголодался. — Его голос стал язвительно вежливым. — Или вам помочь сесть на стул?

Госсейн сумел удержать тело Ашаргина от реакции на слова Секоха о «требовании» Энро. И, как ему показалось, удержал успешно. Он подошел к стулу и встал за ним. Но в этот момент смысл сказанного, должно быть, дошел до Ашаргина. А может, это было просто стечение обстоятельств. Во всяком случае, что бы ни было причиной, все произошло слишком быстро, чтобы успеть защититься. Когда Энро сел, Ашаргин-Госсейн потерял сознание.

Придя в себя, Госсейн обнаружил, что сидит за столом, а двое слуг поддерживают его тело в вертикальном положении. Ашаргин сжался, ожидая осуждения. Вздрогнув, Госсейн приложил все силы, чтобы не дать обмороку повториться, на этот раз от стыда.

Он посмотрел на Энро, но тот торопливо ел. Священник также не обращал на него внимания. Казалось, его замечали только слуги, которые, увидев, что он пришел в себя, стали накладывать ему еду. Пища была для Госсейна странной, но как только с блюд были сняты крышки, он почувствовал внутри приятное ощущение. Хоть раз подсознательные реакции Ашаргина принесли пользу. Через минуту он ел пищу, которая была приемлемой и привычной для вкусовых ощущений Ашаргина.

Госсейн все еще не мог оправиться от потрясения, вызванного перемещением его разума в чужой мозг. И самой худшей стороной этого унизительного эксперимента над ним была невозможность немедленных действий. Его поймали в это тело, наложив его сознание на мозг другого человека, вероятно с помощью какой-то разновидности искривителя пространства. А что в это время происходит с телом Гилберта Госсейна?

Такая жизнь в чужом теле не могла быть продолжительной — и, кроме того, он не должен забывать, что метод бессмертия, позволивший ему перенести одну смерть, защитит его снова. Следовательно, случившееся с ним чрезвычайно важно. Он должен обдумать его, постараться понять, осознать все происходящее.

«Почему, — думал он с удивлением, — почему я здесь, в штаб-квартире Энро Рыжего, повелителя Великой Империи, да еще завтракаю с ним?»

Он перестал есть и с любопытством уставился на крупного мужчину напротив. Энро, о котором он столько слышал от Торсона, Кренга и Патриции Харди. Энро, который развязал галактическую войну. Энро — диктатор, вождь, самодержец, абсолютный тиран, пришедший к власти благодаря своей способности видеть и слышать сквозь стены. Внешне довольно приятный. Лицо волевое, но усеянное веснушками, придающими ему мальчишеский вид. Голубые глаза — чистые и смелые. Глаза и губы Энро показались Госсейну знакомыми, но это, по-видимому, иллюзия. Энро Рыжий, которого Гилберт Госсейн уже помог разбить в Солнечной системе, и который теперь ведет беспрецедентную военную кампанию. Не иметь никакой возможности убить этого человека, и вдруг здесь, в сердце и мозге Великой Империи, получить ее — это было фантастическим поворотом событий.

Энро отодвинулся от стола. Это было подобно сигналу. Секох немедленно прекратил есть, хотя на его тарелке оставалось еще много еды. Госсейн положил нож и вилку, поняв, что завтрак окончен. Слуги начали убирать со стола.

Энро поднялся и спросил:

— Какие новости с Венеры?

Секох и Госсейн тоже поднялись. Знакомое название, услышанное в этой дали от Солнечной системы, поразило только Госсейна, и поэтому он смог сдержаться. Нервная система Ашаргина не прореагировала на слово «Венера».

Лицо священника было спокойно, когда он ответил:

— Есть несколько новых деталей. Но ничего существенного.

— Я принял бы кое-какие меры против этой планеты, — медленно произнес Энро, — если бы был уверен, что Риши там нет…

— Это сообщение до конца не проверено, ваше превосходительство.

Энро помрачнел.

— Но его достаточно, чтобы связать меня по рукам и ногам.

Священник холодно заметил:

— Хорошо еще, что Лига не открыла вашу слабость и не заявила, что Риша на одной из тысяч ее планет.

Диктатор не ответил, но вскоре рассмеялся, подошел и положил руку на плечо собеседника.

— Старина Секох, — сказал он саркастически.

Первосвященник сжался в комок, но в следующий момент преодолел замешательство и скривился в недовольной гримасе. Энро захохотал.

— Что случилось?

Секох мягко, но сильно освободился от тяжелой хватки.

— У вас есть еще поручения ко мне?

Диктатор перестал смеяться и задумался.

— Я еще не решил, что сделаю с этой звездной системой, но я чувствую раздражение каждый раз, когда вспоминаю, что там убили Торсона. И я хочу знать, почему нас разбили. Тут что-то не так.

— Расследование уже идет, — сказал Секох.

— Хорошо. Теперь о сражении.

— Довольно дорогое для нас, но с каждым днем все более успешное. Желаете взглянуть на цифры потерь?

— Да.

Один из секретарей вручил Секоху бумаги, тот молча передал их Энро. Госсейн наблюдал за лицом диктатора. Возможности ситуации, в которой он оказался, с каждой минутой становились все шире. Это, должно быть, то самое сражение, на которое ссылались Кренг и Патриция: девятьсот тысяч военных кораблей, титаническая битва в Шестом Деканте.

Декант? Он подумал возбужденно: «Галактика имеет очертания гигантского колеса…» Очевидно они разделили ее на «деканты» для удобства определения координат звезд и планет.

Энро раздраженно отдал бумаги своему советнику. Его глаза злобно сверкали.

— Я еще не решился окончательно, — медленно сказал он. — Ведь у меня все еще нет наследника.

— У вас свыше двух десятков детей, — заметил Секох. Энро словно не слышал его.

— Священник, — сказал он, — прошло четыре года с тех пор, как моя сестра, назначенная древним обычаем Горгзида быть моей единственной законной женой, пропала. Где она?

— Нет никакого следа, — ответил Секох. Энро угрюмо посмотрел на него и мягко сказал:

— Друг мой, она всегда нравилась вам. Если я подумаю, что вы утаиваете информацию… — Он остановился и видимо что-то уловил в глазах собеседника, потому что поспешно сказал со слабым смехом: — Хорошо, хорошо, не злитесь. Я ошибся. Конечно, ваш сан не позволил бы вам сделать этого. А, во-вторых, ваша клятва…

Казалось, Энро убеждает самого себя. Он замолчал и через минуту холодно закончил:

— Я позабочусь о том, чтобы мои дочери, которых родит Риша, не обучались на планетах, где насмехаются над обычаем брака между братьями и сестрами.

Ответа не последовало. Энро в упор, тяжело смотрел на Секоха. Казалось, он забыл о присутствии других. Он резко сменил тему.

— Я еще могу остановить войну. Члены Галактической Лиги сейчас собираются с силами, но они пойдут мне навстречу, если я проявлю малейшую готовность остановить битву в Шестом Деканте.

Священник был спокоен.

— Принципы Вселенского Порядка и Вселенского Государства выше эмоций отдельного человека. Вы не посмеете отступить перед жестокой необходимостью. — Его голос был подобен металлу. — Не посмеете!

Энро не смог взглянуть в его глаза.

— Я еще не решил, — повторил он. — Если бы моя сестра была здесь, я выполнил бы свой долг…

Госсейн уже не слушал. Так вот в чем дело! Вселенское Государство, контролируемое и подчиняющееся военной силе.

Это была древняя мечта человека. И много раз судьба давала ему иллюзию успеха. На Земле несколько империй достигли господства фактически во всех цивилизованных областях своего времени. И в течение жизни нескольких поколений обширные территории сохраняли свои искусственные связи, искусственные потому, что приговор истории, казалось, всегда сводился к нескольким фразам в учебниках: «…новый правитель не имел мудрости своего отца…», «…восстание масс…», «…национально-освободительные движения против ослабленной империи подорвали…» Были даже сформулированы законы разрушения империй. Детали не имели значения.

В самой идее Вселенского Государства не было ничего плохого, наоборот, это была прекрасная идея, но люди, мыслящие таламически, никогда не смогут создать больше поверхностного вида такого государства. На Земле ноль-А философия победила, когда примерно пять процентов населения обучились ее принципам. Тогда и было создано единое земное государство. Для галактики было бы достаточно трех процентов ноль-А населения. Только тогда, но не раньше, Вселенское Государство стало бы осуществимой идеей.

Поэтому эта война была обманом. Она не имела смысла. В случае победы Энро Вселенское Государство просуществует в течение жизни одного, максимум двух поколений. А затем управление психически нездоровых людей, построенное на эмоциональных реакциях, приведет к заговорам и восстаниям. То есть миллиарды людей будут погибать только за то, чтобы неврастеник получал удовольствие, заставляя нескольких высокородных дам купать его каждое утро.

Этот человек был только неврастеником, но война, которую он развязал, была маниакальной. Ее необходимо остановить.

В одной из дверей поднялась суматоха, и мысль Госсейна оборвалась. Женский голос прокричал:

— Конечно, я могу войти. Неужели вы посмеете не дать мне увидеться с братом?

В этом яростном голосе было что-то знакомое. Госсейн повернулся и увидел, что Энро бежит к двери, расположенной в дальнем конце комнаты напротив громадного окна.

— Риша! — закричал он, и в его голосе было ликование.

Сквозь влажные глаза Ашаргина Госсейн увидел их встречу. С девушкой был стройный мужчина. Когда они подошли, Энро подхватил девушку на руки и крепко прижал к груди. Но взгляд Госсейна привлек спутник Риши.

Это был Элдред Кренг. Кренг? Но тогда девушка должна быть… Он повернулся и вытаращил глаза, когда Патриция Харди капризно сказала:

— Энро, отпусти меня. Я хочу представить тебе моего мужа.

Диктатор замер. Он медленно опустил девушку и медленно повернулся, чтобы взглянуть на Кренга. Его гибельный взгляд встретился с карими глазами ноль-А детектива.

Кренг улыбнулся, словно не подозревая о враждебности Энро. Что-то сугубо индивидуальное было в этой улыбке и его манерах.

Выражение на лице Энро изменилось. Сначала он выглядел недоуменным, даже испуганным, затем раскрыл рот, собираясь что-то сказать, когда краем глаза заметил Ашаргина.

— О! — сказал он. Его манеры радикально изменились. Вернулось самообладание. Властным жестом он подозвал Госсейна. — Идемте, мой друг. Я хочу вас использовать, как офицера для связи с Великим адмиралом Палеолом. Скажете адмиралу…

Он двинулся к ближайшей двери. Госсейн поплелся за ним и оказался в комнате, которую ранее принял за военный штаб. Энро остановился возле одной из кабин искривителя пространства. Он взглянул на Госсейна.

— Скажете адмиралу, — повторил он, — что вы мой представитель. Здесь ваши полномочия. — Он протянул тонкую металлическую пластинку. — Теперь сюда, — сказал он и двинулся к кабине.

Слуга открыл дверь транспортного искривителя пространства, как уже догадался Госсейн. Он в замешательстве шагнул вперед. У него не было желания именно сейчас покидать двор Энро. Он еще не выяснил всего, что хотел. Если бы он остался, он мог бы узнать еще очень многое. Он остановился перед дверью кабины.

— Что я должен сказать адмиралу? Энро расплылся в улыбке.

— Кто вы, — мягко сказал он. — Представьтесь. Познакомьтесь с генеральным штабом.

— Понятно, — сказал Госсейн.

Он понял. Ашаргин выставлялся на показ военным. Энро, должно быть, предполагал оппозицию со стороны высших офицеров, поэтому он давал им возможность посмотреть на принца Ашаргина, слабого и безвольного, и понять всю безнадежность рассчитывать на него — единственного, кто имел законные права на власть и народную поддержку.

Госсейн еще колебался.

— Этот транспорт доставит меня прямо к адмиралу?

— Он имеет только один запрограммированный путь. Он отправит вас туда и вернется обратно. Счастливо.

Госсейн ступил в кабину, не сказав больше ни слова. Дверь закрылась за ним. Он сел в кресло управления, немного помедлил, — в конце концов, Ашаргин не мог действовать быстрее — и передвинул рычаг управления.

И тотчас понял, что свободен.

Глава 6

Свободен. Свободен от Ашаргина. Снова стал собой. Как он узнал это? Казалось, осознание пришло из каждой клеточки его существа. Благодаря личному опыту телепортации с помощью дополнительного мозга, ощущение перемещения было знакомым. Он почти не почувствовал движения. Даже темнота казалась неполной, как будто его мозг не переставал работать.

Выходя из комнаты, он ощутил присутствие мощной электростанции и атомного реактора, но в тот же миг с сильным разочарованием понял, что они были далеко от него, чтобы он смог ими воспользоваться.

Обретя способность видеть, Госсейн понял, что находится не в апартаментах Джанасена на Венере, не у адмирала Палеола, куда Энро направил Ашаргина.

Он лежал на спине, на жесткой кровати, уставясь в потолок. Его глаза и мозг впитали обстановку за один взгляд. Помещение было маленьким. Странная игольчатая решетка шла от самого потолка до пола. За решеткой на койке сидела молодая женщина и смотрела на него. В другом конце ее камеры блестела такая же решетка, за которой, распластавшись на койке, лежал очень большой мужчина в одних бесцветных шортах. Казалось, он спал. Его камера заканчивалась бетонной стеной.

Госсейн сел и осмотрелся более внимательно. Три стены в бетонной комнате, три окна, по одному в каждой стене, на высоте пятнадцати футов, ни одной двери. На этом его мысленное описание споткнулось. Ни одной двери? Быстрым взглядом он пробежал по стенам, ища хотя бы щели в бетоне. Но таковой не оказалось.

Он быстро подошел к решетке, отделявшей его камеру от соседней, «запомнил» зону пола в своей камере, затем в соседней и в камере спящего мужчины. После этого он попытался перенести себя в одну из безопасных точек на Венере.

Ничего не получилось. Госсейн пришел в замешательство, ведь он пробыл в теле Ашаргина не более пяти часов. Видимо, между сильно удаленными точками существовала временная разница, рассогласование полей, как назвал это робот-оператор на Венере, и в этом случае двадцатишестичасовой период, в течение которого «запомненные» зоны оставались пригодными для телепортации, прошел. Должно быть, Венера находится слишком далеко.

Он собирался сделать более детальный осмотр своей тюрьмы, когда вдруг вспомнил о присутствии сокамерников. На этот раз он пригляделся к ним внимательнее.

Когда он первый раз бегло осматривал камеру, ему показалось, что во внешности женщины было что-то отличающее ее от других. Теперь он увидел, что первое впечатление было правильным. Женщина была невысокой, но так держала себя, что в ней чувствовалось бессознательное превосходство. Бессознательное: это была выразительная деталь.

Единственная, с кем ее мог сравнить Госсейн, была Патриция Харди, которая так неожиданно оказалась сестрой Энро. У нее была та же гордость в глазах, та же врожденная уверенность в собственном превосходстве — так отличающаяся от чувства равенства с другими, которое казалось частью тела и лица ноль-А венерианцев.

Как и Патриция, незнакомка была grande dame. Ее гордость происходила от ее происхождения, ее ранга, ее манер и еще от чего-то. Госсейн, прищурившись, вгляделся в ее лицо. На нем было написано, что действует и мыслит она таламически, но так же действовали и мыслили и Энро, и Секох, и фактически все исторические деятели до возникновения ноль-А философии.

Эмоциональные люди могли развивать свои таланты по одному, реже двум направлениям и достигали в определенной области того же, чего любой ноль-А венерианец — в нескольких. Ноль-А — система собирания и сохранения в целостности человеческой нервной системы. Наибольшим достижением в ней было правильное сочетание общности и индивидуальности.

У женщины были темные волосы. Голова казалась немного великоватой. Она смотрела на Госсейна со слабой, обеспокоенной, недоуменной и, тем не менее, надменной улыбкой.

— Я понимаю, — сказала она, — почему Фолловер заинтересовался вами. — Она помолчала и добавила: — Возможно, мы с вами могли бы сбежать.

— Сбежать? — как эхо повторил Госсейн, и твердо посмотрел на нее.

Он был поражен тем, что она говорила по-английски, но объяснение этого факта могло подождать, пока он не получит более важной информации.

Женщина вздохнула и пожала плечами.

— Фолловер боится вас. И кроме того, эта камера не может быть тюрьмой для вас, как для меня. Или я ошибаюсь?

Госсейн не ответил, но ее предположение было ошибочным. Он был таким же пленником, как и она, без «запомненного» места снаружи, куда он мог бы телепортироваться, и без электрической розетки перед глазами, которую он мог бы использовать.

Он глядел на женщину, нахмурив брови. Будучи пленницей Фолловера, она теоретически его союзница. А если она жительница этой планеты, да еще принадлежит к высшему классу, она становится весьма ценной для него. Беда заключалась в том, что она очень походила на агента Фолловера.

Женщина сказала:

— Фолловер был здесь три раза, удивляясь, почему вы не проснулись, когда прибыли сюда два дня назад. И, правда, почему?

Госсейн улыбнулся. Уверенность, что он даст информацию, поразила его своей наивностью. Он не собирался никому рассказывать, что был в теле Ашаргина, хотя Фолловер, посадивший его сюда, несомненно…

Он остановился в напряжении и подумал почти безучастно: «Но это значит…»

Он удивленно покачал головой и поднялся в полном изумлении. Если Фолловер потерял над ним контроль, это означает присутствие другого существа огромной силы. Он совсем забыл о своей теории. Где-то во вселенной «космические шахматисты» играют в эту непостижимую игру. Даже ферзя, как он определил свой ранг в этой игре, могли двигать или заставлять двигаться, подвергать опасности или даже удалять с доски.

Он открыл было рот, но сдержался. Малейшее его слово будет отмечено и проанализировано одним из самых острых и опасных умов галактики. Он вернулся к своему первому вопросу.

Он повторил вслух:

— Сбежать?

Женщина вздохнула.

— Невероятно! Человек, чьи поступки невозможно предсказать! К вашему сведению, я имею некоторое представление о ваших следующих действиях, но из-за того, что одно из них нелогично, я вижу только неясные очертания.

— Вы можете читать будущее, как Фолловер? — Он подошел к решетке, разделяющей их камеры, и посмотрел на нее с удивлением. — Как вы это делаете? И кто такой этот Фолловер, похожий на тень?

Женщина рассмеялась высокомерным смехом, но в нем была какая-то музыкальная нотка, приятная слуху.

— Вы что, не знаете, что находитесь в Пристанище Фолловера? — спросила она и нахмурилась. — Я вас не понимаю. — Она явно была недовольна. — И ваши вопросы… Вы пытаетесь ввести меня в заблуждение. Кто такой Фолловер? Да все знают, что Фолловер обыкновенный предсказатель, который нашел способ находиться вне фазы.

В этот момент их прервали. Гигант в третьей камере зашевелился и сел. Он уставился на Госсейна.

— Эй, ты, — рявкнул он басом, — убирайся на свою койку! И не смей разговаривать с Лидж! Пошевеливайся!

Госсейн не двигался, с любопытством глядя на мужчину. Тот поднялся и подошел к решетке своей камеры. Лежа на койке, он выглядел гигантом, но только сейчас Госсейн увидел, как действительно огромен был мужчина. Он вздымался. Он громоздился. Он был семи с половиной футов высотой и широк в плечах, как горилла. Госсейн оценил объем его грудной клетки в восемьдесят дюймов.

Госсейн был ошеломлен. Он никогда не видел такого громадного человека. Мужчина просто излучал физическую мощь. Впервые в жизни Госсейн оказался в присутствии необученного индивидуума, чьи крутые мускулы явно превосходили возможности обычного ноль-А человека.

— Вали назад! Да побыстрее, — сказал монстр угрожающим тоном. — Фолловер сказал, что она моя, и я не собираюсь иметь никаких конкурентов.

Госсейн вопросительно посмотрел на женщину, но она легла, отвернувшись к стене. Он снова повернулся к гиганту.

— Как называется эта планета? — вежливо спросил он. Видимо, он выбрал правильный тон, так как гигант потерял часть своей воинственности.

— Планета? — переспросил он. — Что ты имеешь в виду?

Госсейн испугался. Его мысли, ушедшие было далеко вперед, решая другие вопросы, сделали зигзаг и вернулись обратно. Неужели он находится в изолированной звездной системе, подобной Солнечной? Такая вероятность потрясла его.

— А как называется ваше солнце? — настаивал он. — Ведь у него есть какое-то название. Ему должен быть приписан опознавательный символ в галактической номенклатуре.

Настроение собеседника явно испортилось.

— Чего тебе надо? — грубо спросил он.

— Не делайте вид, что вы не знаете планет других звездных систем, населенных разумными существами, — неумолимо сказал Госсейн.

Огромный мужчина озверел.

— У тебя немного протухли мозги, да? — сказал он выразительно. — Слушай, меня зовут Юриг, я живу на Кресте, и я алертанец. Я убил одного мужика, стукнув его слишком сильно. Я осужден на казнь, поэтому здесь и сижу. И, вообще, я не желаю с тобой разговаривать. Ты надоел мне своей глупостью.

Протесты Юрига были убедительны, кроме одного момента, который надо было уточнить.

— Если все так, как вы сказали, — заметил он, — то почему же вы так правильно говорите по-английски.

Но едва Госсейн произнес слово «английский», он уже понял ответ. Юриг окончательно подтвердил его.

— Как? — переспросил он и расхохотался. — Ты сумасшедший! — И тут до него дошел смысл этого слова. Он охнул. — Неужели Фолловер посадил меня с сумасшедшим? — Он взял себя в руки и сказал: — Человек, кто бы ты ни был, слушай! Язык, на котором мы говорим, — алертанский. И могу тебе сообщить, что ты говоришь на нем, как на родном.

На несколько минут Госсейн прервал разговор. Поток нейроизлучений, который исходил от гиганта, был враждебен. В нем были хитрость, ограниченность, кровожадное самодовольство.

С точки зрения мускульной силы алертанец был первоклассным борцом. Если им придется биться, Гилберт Госсейн будет вынужден использовать свой дополнительный мозг и переносить себя в разные части камеры. Он должен держаться подальше от этих обезьяньих лап и драться, как боксер, а не борец.

Но любое использование его дополнительного мозга выдало бы его способности. Госсейн поднялся и медленно подошел к решетке, которая разделяла камеры. Он сознавал, что попал в крайне невыгодное положение. В камере не было электрических розеток. Он понял, что заперт здесь, как самый обыкновенный человек.

Прутья решетки располагались на расстоянии четырех дюймов друг от друга и были такими тонкими, что, казалось, сильный человек смог бы их сломать. Но ни один сильный человек не станет даже пробовать. В металл прутьев были вплавлены иголки. Тысячи их. Он наклонился и внимательно рассмотрел место крепления решетки к полу. Там была поперечина, свободная от иголок, но над ней торчали иголки соседних прутьев, не позволяя исследовать ее пальцами.

Госсейн выпрямился и вернулся к последней оставшейся надежде, к койке. Если пододвинуть ее к стене, он смог бы добраться до окна. Металлические ножки койки оказались зацементированы в бетонный пол. После нескольких бесплодных попыток сдвинуть койку Госсейн отступил.

Камера без дверей, подумал он, и тишина. Тут его мысли остановились. Тишина была неполной. В ней слышались звуки движения, шорохи, слабые пульсации голосов. Должно быть, эта тюрьма была частью большого здания, как сказала женщина, Пристанища Фолловера. Он размышлял над этим, когда Юриг громко произнес:

— Ну и смешная одежда на тебе!

Госсейн повернулся к мужчине. По тону алертанца было ясно, что он не видит никакой связи между одеянием Госсейна и тем, что Госсейн говорил о других планетах.

Госсейн посмотрел на свой «смешной» костюм. Это был светлый пластиковый комбинезон на молнии с потайной системой нагрева и охлаждения, равномерно вплетенной в структуру ткани. Одним словом, это был опрятный, дорогой и очень удобный костюм, особенно для человека, который оказался в непривычных климатических условиях. В жаркую или холодную погоду костюм поддерживал температуру около двадцати градусов Цельсия.

В тот момент, когда Госсейн попытался произнести слово «английский», он понял, что использует чужой язык так естественно, так просто, что даже не сознает этого. Он знал от Торсона и Кренга, что галактическая наука разработала языковые машины, с помощью которых солдаты, дипломаты и путешественники могли говорить на языках разных планет. Но в данном случае было нечто другое.

Должно быть, это сделала карточка. Госсейн лег на койку и закрыл глаза. Он мысленно перенесся в комнату Джанасена. Вообразил себя в кабине искривителя. Он думал: «Когда я был перемещен с Венеры, мое тело безошибочно перенеслось в эту камеру. Во время полета другой «игрок» перенес мое сознание в мозг Ашаргина на далекую планету. И вот, наконец, я проснулся здесь, уже обученный этому языку. И если Фолловер действительно ожидал, что я проснусь сразу же, как только мое тело прибудет сюда, то я должен был обучиться языку в то время, когда читал текст на карточке».

Женщина все еще лежала, отвернувшись к стене. Тогда Госсейн оценивающе посмотрел на мужчину. Значит, источником информации будет Юриг.

Гигант отвечал на его вопросы без колебания. Планета состоит из тысяч больших и малых островов. Только люди на трейлерах, предсказатели, могут свободно перемещаться по всей планете. Остальное население живет на островах. Каждый остров населен определенной национальной группой. Между островами существует торговля, небольшая миграция, но на ограниченном уровне из-за многочисленных торговых и миграционных препятствий.

Госсейн внимательно слушал. Он пытался представить ноль-А венерианцев рядом с этими алертанцами, пытался придумать исчерпывающее понятие, которое описало бы предсказателей, но ничего не подходило. Ни одна из сторон еще недавно не знала о противостоянии враждующих галактических систем. Ни одна из сторон до сих пор не подозревает о существовании другой.

Эти две системы развивались в изоляции от главного течения галактической цивилизации. И обе теперь были брошены в вихрь войны, охватившей такое обширное пространство, что под угрозой уничтожения оказались все планетные системы.

Госсейн продолжил расспросы.

— Кажется, вы не любите предсказателей. Почему? Гигант перевел взгляд с прутьев решетки на стену под окном.

— Издеваетесь? — сказал он.

Его глаза сузились в раздражении и вернулись к решетке.

— Я не издеваюсь. Я действительно не знаю.

— Они высокомерны, — резко сказал Юриг, — они предсказывают будущее, и они безжалостны.

— Последнее действительно звучит неприятно, — сказал Госсейн.

— Они все сволочи! — взорвался Юриг. Он с трудом глотнул. — Они поработили других людей. Они воруют идеи людей, живущих на островах. Из-за умения видеть будущее они выигрывают каждое сражение и подавляют любое восстание. Слушай, — Юриг прижался к решетке и заговорил серьезно, — я видел, тебе не понравилось, когда я сказал, что Лидж принадлежит мне. Мне плевать, нравится тебе это или нет, но, понимаешь, не стоит жалеть никого из них. Я видел, как женщины, вроде этой, сдирают кожу с островитян, — его голос стал язвительным, а потом злым, — и получают от этого наслаждение. Эта женщина пошла против Фолловера по своей личной причине. И первый раз за все века, по крайней мере я о таком не слышал, один из нас имеет возможность отплатить предсказателю. Разве можно не воспользоваться этим?

Впервые после того, как она легла, отвернувшись к стене, женщина шевельнулась. Она села и посмотрела на Госсейна.

— Юриг забывает сказать одну вещь, — начала она. Гигант взревел.

— Ты разговариваешь с ним! — неистовствовал он. — Я выбью твои зубы, как только получу такую возможность!

Женщина вздрогнула, не было сомнения, что она испугалась угрозы. Когда она заговорила снова, ее голос дрожал, но в нем слышалось открытое неповиновение.

— Он собирается убить вас, как только решетки будут убраны.

Лицо Юрига стало задумчивым.

— Для тебя достаточно, прекрасная леди. Это погубило тебя.

Женщина побледнела, но продолжала.

— Я думаю, Фолловер хочет посмотреть, как вы будете защищаться. — Она посмотрела на него с надеждой. — Вы сможете что-нибудь сделать?

Этот вопрос Госсейн настоятельно задавал сам себе. Ему хотелось успокоить женщину, но он подавил в себе это желание. Он не должен забывать, что за этими мрачными стенами был бдительный наблюдатель, и что каждое его движение, слово и действие будет тщательно взвешено и проанализировано.

— Вы можете что-нибудь сделать, — повторила женщина, — или Фолловер зря беспокоится?

— Я хотел бы знать, — поинтересовался Госсейн, — какое мое действие вы предвидите? Что я сделаю?

Ее ответ доказывал, если это нуждалось в доказательствах, что они вели далеко не академическую дискуссию. Лидж неожиданно разрыдалась.

— О, пожалуйста, не держите меня в неизвестности. Эти угрозы сводят меня с ума. — Она со слезами на глазах покачала головой. — Я не знаю, что произойдет. Когда я смотрю в ваше будущее, картина расплывается. Единственный, с чьим будущим происходит то же самое, это Фолловер. Но с ним все ясно, он вне фазы. — Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Послушайте, — серьезно сказал Госсейн, — я хочу помочь вам, но смогу ли я это сделать, зависит от ваших ответов на мои вопросы.

— Да? — Ее глаза расширились, губы приоткрылись.

— Можете ли вы хоть что-нибудь рассказать о моем будущем?

— То, что я вижу, не имеет особого значения.

— Но что это? — Он почувствовал раздражение. — Мне надо знать.

— Если я скажу вам, это внесет новые факторы и может изменить будущее.

— Но, может, его надо изменить.

— Нет. — Она покачала головой. — После того, что я вижу, дальнейшая картина размыта. Это дает мне надежду.

Госсейн с трудом сдержался. Но, во всяком случае, кое-что прояснилось. Значит, должен быть использован его дополнительный мозг. Похоже, предсказатели теряют свою способность именно в этих случаях. Однако их дарование восхищало Госсейна. Как-нибудь попозже он должен узнать, каким образом неврастеники вроде этой женщины предсказывают будущее.

— Тогда скажите, — настаивал Госсейн, — когда это случится?

— Через десять минут, — ответила Лидж. Госсейн ошарашенно замолчал. Наконец, он спросил:

— А имеется ли какая-нибудь транспортная связь между Алертой и планетами других звезд?

— Да. Без всякого предупреждения, без предварительного обсуждения с нами Фолловер приказал всем людям на трейлерах занять места на военных кораблях какого-то Энро. На Алерту уже прибыл корабль с транспортной связью.

Госсейн внутренне вздрогнул, но не подал вида, что потрясен. Он представил себе пророков на каждом корабле Энро, предсказывающих действия всех кораблей противника. Как обычные люди смогут бороться с такими сверхлюдьми? Из слов Джанасена он знал, что Фолловер сотрудничает с Энро, но это был лишь один индивидуум. Здесь же были миллионы. Он спросил, внутренне содрогаясь:

— А сколько… сколько вас?

— Около пяти миллионов, — ответила Лидж.

Цифра была меньшей, чем он предполагал, но это не принесло ему чувства облегчения. Пяти миллионов было достаточно для порабощения галактики.

— И что же, все согласились? — с надеждой спросил Госсейн.

— Я отказалась, — уныло сказала Лидж. — И я не единственная. Я выступала против Фолловера в течение пяти лет и этим подала пример. Но нас меньшинство.

Госсейн заметил, что четыре минуты из десяти прошли. Он вытер влажный лоб и заторопился.

— А что вы можете сказать по поводу слов Юрига о предсказателях?

Лидж пожала плечами.

— В чем-то он прав. Я помню глупую девицу, мою служанку, которая дерзила мне. Пришлось ее как следует отхлестать. — Она глядела на него широко раскрытыми, невинными глазами. — А что еще прикажете делать с теми, кто не знает своего места?

Госсейн почти забыл о присутствии третьего пленника, но тот сам напомнил о себе. Из камеры донесся рев.

— Ты видишь? — заорал гигант. — Понял, о чем я говорил? Только подожди, когда эти решетки поднимут! Я покажу тебе, что можно делать с людьми, которые не знают своего места! — Его голос перешел в неистовый вопль. — Фолловер, если ты меня слышишь, сделай что-нибудь. Подними эти решетки! Подними их!

Если Фолловер и слышал, то не показал этого. Решетки остались на месте. Юриг утих и уселся на свою койку, бормоча:

— Только подожди, только подожди!

Госсейн узнал все, что ему было надо. Юриг в своей вспышке дал ему ключ к дальнейшим действиям. Его трясло, но он не обращал на это внимания. Теперь у него был ответ. Он знал, что будет делать. Фолловер сам обеспечит ему путь к спасению в критический момент.

Не удивительно, что Лидж не поверила картине его будущих действий. По-видимому, она показалась ей бессмысленной.

Дзенк! Звук раздался, как только он сел на койку. Металлический лязг.

Решетки начали подниматься.

Глава 7

Со скоростью охотящейся кошки Госсейн вскочил с койки. Он ухватился за нижнюю, лишенную иголок поперечину решетки и почувствовал, что поднимается вверх.

Попытка удержаться стоила ему немалых усилий. Железный прут был толщиной менее дюйма и изогнулся. Пальцы охватывали поперечину как раз под иголками. Требовалось покрепче держаться, иначе ему не выбраться из этой тюрьмы.

Он держался. Когда он поднялся до уровня окна и смог посмотреть в него, он увидел на переднем плане двор, высокую изгородь из остроконечных металлических пик невдалеке и за ней рощу или лес. Госсейн едва взглянул на задний план, он охватил его взглядом, как нечто целое. Все свое внимание он перенес на двор. Ему казалось, что он мучительно медленно «запоминает» структуру каменистой насыпи. Наконец, достигнув цели, он спрыгнул с высоты почти в двадцать футов на цементный пол камеры.

Он приземлился на четвереньки, физически ослабленный, но его сознание было натянуто, как струна. Теперь, имея «запомненную» зону снаружи, он мог бежать с помощью особых возможностей своего дополнительного мозга. Но он еще не решил, какими будут его дальнейшие действия.

Угроза со стороны Фолловера не исчезла. Смертельная опасность оставалась. Но теперь он, по крайней мере, мог выбраться на свободу.

Осторожно, как боксер на ринге, Госсейн посмотрел на гориллоподобного Юрига, который, по словам Лидж, намеревался убить его.

— Лидж, — сказал Госсейн, не глядя на предсказательницу, — встань позади меня.

Она молча и бесшумно подошла. Он мельком взглянул на нее, когда она проскользнула мимо него. Краска сошла с ее щек, в глазах застыл страх, но голову она держала высоко.

Из дальнего угла теперь уже общей камеры Юриг прорычал:

— Ты зря прячешься за него. Это тебе не поможет.

Это была чисто эмоциональная угроза, не имеющая никакого смысла, но Госсейн не оставил ее без внимания. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он применит свои способности. Пока он будет делать вид, что сконцентрирован на Юриге, как на представляющем главную опасность, до тех пор Фолловер будет пассивно ожидать развития событий. Поэтому Госсейн сказал твердым голосом:

— Юриг, я устал от такого разговора. Я все время думаю, на чьей ты стороне? И вот что я тебе скажу: сейчас лучше быть на моей.

Алертанец, который уже двинулся к ним, остановился. Мускулы его лица судорожно задергались, он колебался между сомнением и яростью.

— Я разобью твою голову об пол, — пробормотал он сквозь зубы. Но выговаривал он слова так, словно проверял их эффект.

— Лидж, — позвал Госсейн.

— Да?

— Ты знаешь, что я сейчас сделаю?

— Нет. Ничего не вижу.

Теперь пришла очередь Госсейна сбиться с толку. Если она не может предвидеть его действия, значит, этого не может и Фолловер. Но Госсейн надеялся получить хотя бы смутную картину, что помогло бы ему собраться с мыслями. Что ему делать, когда он выберется наружу? Бежать? Или вернуться в Пристанище и найти Фолловера?

В этом деле он играл более важную роль, чем Юриг или Лидж. Как и Фолловер, он был главной фигурой в этих галактических «шахматах». По крайней мере, он должен считать себя таковой, пока события не докажут обратного. Это налагает на него определенные обязательства. Но побег в одиночку не решит его проблем. И, кроме того, он должен, по возможности, сеять семена будущей победы.

— Юриг, — сказал он вслух, — ты должен принять важное решение. Это требует гораздо большего мужества, чем ты уже продемонстрировал, но я уверен, что оно есть в тебе. С этой минуты, невзирая на последствия, ты должен быть против Фолловера. У тебя нет выбора. Если ты не будешь безоговорочно действовать против него, то в следующий раз я убью тебя.

Юриг неуверенно посмотрел на Госсейна. Казалось, он не может поверить, что этот человек смеет угрожать ему. Он почувствовал себя ужасно оскорбленным и невероятно разозлился.

— Я тебе покажу, какой у меня выбор! — закричал он.

Юриг приближался быстрым, но тяжелым шагом, очевидно намереваясь крепко схватить и раздавить врага своими сильными руками. И он был ошарашен, когда Госсейн быстрым ударом между этих медвежьих лап попал ему прямо в челюсть. Удар не совсем удался, но на время остановил гиганта. Он посмотрел на Госсейна больным взглядом. Выражение его глаз становилось все более раздосадованным, когда он начал понимать, что не так просто схватить мертвой хваткой человека, который, как говорил нанесенный удар, не только быстрее, но, возможно, сильнее его самого.

Госсейн, собрав все силы, нанес алертанцу второй сокрушительный удар, такой, что Юриг, шатаясь, отступил, разбитый физически и морально.

Шок должен быть долгим, и Госсейну стало жалко гиганта. Но это было необходимо. Такие люди, как Юриг, прокладывают путь к господству, полагаясь только на физическую силу. И только так Госсейн мог доказать ему свое превосходство. Конечно, Юриг может не признать поражения, найти десятки оправданий для себя, но на подсознательном уровне он будет уверен в превосходстве Госсейна.

Что же касается Гилберта Госсейна, то у него не было доверия к своей физической силе. Только с помощью ноль-А методов он смог сейчас и сможет в дальнейшем приспособиться к ситуации и действовать наилучшим для себя образом в сложившейся обстановке.

Довольный собой, Госсейн телепортировался во двор. Насущная цель удачного побега полностью подчинила его нервную систему.

Он смутно видел людей во дворе, которые оборачивались на него. Повернув голову, он мельком глядел на постройки, шпили, массы камня и мрамора, окна из цветного стекла. Эта картина долго оставалась в его сознании, даже когда он «запоминал» источники энергии во дворе. Он внутренне был готов переносить себя вперед и назад, чтобы избежать энергетически-управляемого оружия и бластеров.

Он автоматически телепортировал Лидж в зону позади себя, но даже не взглянул, следует ли она за ним.

Добежав до высокой изгороди, он увидел, что пики, которые сами по себе выглядели внушительно, были инкрустированы такими же иглами, как и решетки в камере, которую он только что покинул. Девять футов неприступного металла, но он видел территорию за изгородью.

Времени потребовалось не больше обычного — это только показалось долгим, — чтобы «запомнить» зону за изгородью. В действительности это не было простым запоминанием. Когда он сосредотачивался на восприятии какой-нибудь зоны, его дополнительный мозг автоматически делал «фотографию» полной атомной структуры материала, проникая на глубину молекул. Процесс переноса являлся результатом потока нервной энергии по каналам — эти каналы были созданы только после длительного обучения и тренировок — в дополнительный мозг. Активизирующий ответ дополнительного мозга посылал волну нервной энергии наружу, сначала по нервным каналам его тела, а затем через кожу в пространство. В следующее мгновение каждый задействованный атом направлялся по отмеченному подобию, в «сфотографированный» образец. Когда совпадение подобий достигало двадцатого десятичного знака, два объекта соприкасались, и больший перекрывал пространство к меньшему так, как если бы пространства между ними не было.

Госсейн телепортировался через изгородь и побежал к лесу. На бегу он почувствовал присутствие магнитной энергии и увидел самолет, планирующий поверх деревьев. Он продолжал бежать, краем глаза наблюдая за самолетом, пытаясь проанализировать его энергетические ресурсы. У самолета не было пропеллера, но снизу из коротких крыльев выступали длинные металлические подпорки., Похожие пластины шли вдоль фюзеляжа, что придавало самолету устойчивость. Здесь и был источник магнитной энергии.

Машина могла быть вооружена пулеметом или бластером с магнитным лучом. Она разворачивалась. Теперь ее нос повернулся к Госсейну. Он быстро телепортировался обратно к изгороди.

Вспышка цветного огня показалась в том месте, откуда он исчез. Трава загорелась. Из кустов взметнулись языки желтого пламени.

Когда самолет просвистел над ним, Госсейн «сфотографировал» его хвост. И снова с максимальной скоростью бросился к деревьям, росшим более чем в ста ярдах от него.

Он взглянул на самолет и увидел, что тот опять развернулся и пикирует на него. На этот раз у Госсейна не было шансов и хотя изгородь была угрожающе близко, всего в ста футах, он телепортировал хвост самолета в «запомненную» точку возле изгороди.

Последовал удар, потрясший землю. Металлический визг самолета, скорость которого не снизилась в процессе телепортации, резал уши. Самолет падал вдоль изгороди, снося ее, с фантастическим прерывистым шумом.

Госсейн побежал. Он благополучно достиг леса, но теперь его не устраивал просто побег. Если существовал один атакующий механизм, то должны быть и другие. Он «запомнил» область около дерева, отступил и перенес туда Лидж. После этого он телепортировался к окну тюрьмы и побежал к ближайшей двери, ведущей в Пристанище. Ему недоставало оружия, сравнимого с тем, которым Фолловер собирался препятствовать его побегу, и Госсейн намеревался получить его.

Он оказался в широком коридоре, и первое, что он увидел, был длинный ряд магнитных ламп. Он «запомнил» ближайшую и сразу почувствовал себя лучше. У него было маленькое, но сильное оружие, которое будет действовать повсюду на Алерте.

Он двинулся вдоль коридора уже шагом. Электростанция и атомный реактор были рядом, но где, он не знал. Госсейн почувствовал присутствие людей, но нейропоток не был ни напряженным, ни угрожающим. Он подошел к лестничной клетке и без колебаний спустился вниз. Там стояли двое мужчин и спокойно беседовали.

Они с удивлением посмотрели на него. Госсейн, уже имея план, спросил, тяжело дыша:

— Как пройти к энергетической установке? Это очень важно!

Один из них взволнованно посмотрел на Госсейна.

— Почему… Сюда! Что случилось?

Госсейн уже мчался в указанном направлении. Второй крикнул ему вслед:

— Пятая дверь справа.

Подойдя к пятой двери, он остановился у порога. Он увидел то, что и ожидал: атомный реактор, дающий энергию электростанции. Огромная турбина мягко поворачивалась. Ее огромное колесо сверкало, медленно двигаясь. Стены со всех сторон были заняты пультами. Полдюжины человек составляли обслуживающий персонал энергетической станции. Сперва они не заметили его. Госсейн подошел к энергетическому выходу турбины и «запомнил» его. Он оценил его примерно в сорок тысяч киловатт.

Затем, все так же без колебаний, он шагнул к реактору, туда, где были расположены устройства для внутреннего наблюдения. Один рабочий склонился над прибором, производя какие-то замеры. Госсейн подошел к нему и заглянул внутрь реактора через одно из устройств.

Он заметил, что человек оборачивается. Но Госсейну было достаточно того времени, пока тот осознает его присутствие. Когда удивленный рабочий тронул его за плечо, Госсейн отступил назад, без слов подошел к двери и вышел в коридор.

Выйдя из поля зрения персонала, он перенесся в лес. Лидж стояла в двенадцати футах лицом к нему.

При его появлении она подскочила от неожиданности и забормотала что-то невразумительное. Он с нетерпением ждал, когда она придет в себя. У него не было времени.

Лидж дрожала от волнения. Глаза, сперва слегка остекленевшие, ярко заблестели. Она схватила его за руку трепещущими пальцами.

— Быстро, — сказала она. — Сюда. Мой трейлер недалеко отсюда.

— Что? — переспросил Госсейн.

Но она уже бежала через кустарник, словно не слыша его.

Госсейн побежал за ней, размышляя: «Не дурачит ли она меня? Может она все это время знала, что побег удастся? Но тогда почему об этом не знал Фолловер и ждал?»

Он не мог удержаться от воспоминаний, что попал «в сложнейшую западню, когда-либо созданную»… Об этом он не мог не думать, даже довольный тем, что выбрался из нее.

Женщина впереди него с треском продиралась через подлесок, и вдруг он перестал ее слышать. Через секунду Госсейн оказался на берегу бескрайнего моря. Он вспомнил, что это планета обширных океанов и тысяч островов. Из-за деревьев слева от него показался воздушный корабль около ста пяти футов длиной и тридцати футов высотой с задранным носом. Он мягко опустился на воду перед ними. Сходни скользнули вниз и коснулись песка у ног женщины.

Через мгновение она была на борту, крикнув через плечо:

— Скорее!

Госсейн последовал за ней. Через минуту он был внутри, дверь закрылась за ним, и машина взлетела. Быстрота, с которой все произошло, напомнила ему похожую ситуацию у Храма Спящего Бога на Горгзиде, когда он был Ашаргином.

Было одно различие — важное и существенное. Тогда он не чувствовал угрозы, а теперь чувствовал.

Глава 8

Госсейн очутился у подножия лестницы в изогнутом коридоре, налево и направо уходящем из виду. Он последовал за Лидж вверх по лестнице в ярко освещенную комнату и обратил внимание на лампы. Они подтвердили его первое «ощущение» о виде энергии на корабле. Магнитная энергия.

Этот факт был интересен, поскольку позволял сравнить научное развитие Алерты и Земли двадцать второго века. Но он же был крайне неприятным в данном случае. Магнитные машины были так совершенны и выполняли столько функций, что люди, пользующиеся ими, отказались от всех остальных видов энергии. Этот самолет использовал только энергию магнитного поля планеты.

Предсказатели когда-то совершили ошибку. На борту не было атомной энергии, не было электричества, не было даже аккумулятора. Это значит, не было сильного действующего вооружения, не было радара. Предсказатели, очевидно, думали, что будут в состоянии предвидеть приближение любого врага, но теперь, когда они вступили в галактическую войну, их самолеты остались без защиты. Госсейн представил галактических инженеров, посылающих управляемые ракеты с дистанционными взрывателями и атомными боеголовками или десятки самонаводящихся торпед: настроенные на цель, они будут преследовать ее, пока не уничтожат или не самоуничтожатся.

Хуже всего было то, что он не мог ничего поделать, кроме как, по возможности быстро, узнать, что может предвидеть Лидж.

И, конечно, он мог надеяться.

Светлая комната, в которую привела его Лидж, оказалась длиннее, шире и выше, чем показалось ему с порога. Это была гостиная со стульями, креслами, столами и массивным зеленым ковром. Прямо напротив Госсейна из борта корабля выдавалось выпуклое окно, образуя как бы обтекаемый балкон.

Женщина со вздохом облегчения бросилась в кресло у окна и воскликнула:

— Как прекрасно снова стать свободной! — Она тряхнула темной головой и поежилась. — Какой кошмар! — И тихо добавила. — К счастью, он больше никогда не повторится.

Услышав последние слова, Госсейн остановился на полдороге к окну. Он хотел спросить, на чем основана ее уверенность, но не задал вопроса, вспомнив ее замечание о том, что она не может предсказать действия Фолловера. А ему нужно было знать именно это. Если забыть о ее удивительном даре, она была приятной, живой, не настолько хитрой, чтобы уберечься от опасности, женщиной лет тридцати. Он выяснит все, что она знает, после того, как подготовится к отражению возможных атак.

Нервная система Госсейна почувствовала приближение человека. В следующую минуту из двери, ведущей в носовую часть самолета, появился стройный седой мужчина средних лет. Он подбежал к Лидж и опустился на колени возле нее.

— Дорогая! — воскликнул он. — Ты вернулась!

Он быстро поцеловал ее.

Будучи уже у окна, Госсейн не обращал на них внимания. Он смотрел вниз и назад на чарующий вид. Остров, зеленый остров лежал, как изумруд, в темно-синем море. Самоцвет. На нем светящиеся серебристым цветом в лучах солнца постройки были уже трудноразличимы. На таком расстоянии они сливались с пейзажем, и если бы Госсейн не знал, что на острове есть здания, он принял бы их за груду камней.

Самолет набирал высоту. Очевидно его скорость была больше, чем могло показаться из-за равномерного ускорения, поскольку остров заметно уменьшался в размерах. Через несколько минут Госсейн перестал различать движение: со всех сторон его окружала бескрайняя синяя бездна, внизу более темная.

Столь быстрое удаление от острова подбодрило его, хотя, даже в критические минуты он помнил, что если будет убит, его память и сознание будут немедленно перенесены в другое тело Госсейна, которое автоматически проснется в каком-то неизвестном ему укромном месте.

К сожалению, как он узнал от прежней версии своего тела, теперь мертвой, следующей группе Госсейнов сейчас только восемнадцать лет. Он был уверен, что никакой восемнадцатилетний не смог бы справиться с ситуацией, созданной Энро. Люди поверят зрелому человеку, а не ребенку. И это доверие может определить победу или поражение в переломный момент.

Поэтому необходимо остаться живым в этом теле.

Он прикрыл глаза, обдумывая первоочередные действия. У него было много работы. Он должен остановить дальнейшую транспортировку предсказателей на военные корабли Энро, захватить приземлившийся на Алерту корабль и, по возможности быстро, атаковать Фолловера на его острове.

Конечно, было бы желательно принять некоторые подготовительные меры, но, к сожалению, вышеперечисленные действия не терпели отлагательства. Их надо выполнить как можно быстрее. Быстрее. Великая и решающая битва в Шестом Деканте ежечасно разгоралась. Если он что-нибудь знает о человеческой природе, то Лига уже потрясена до основания. Безусловно Энро предполагал разрушить ее, и, инфантильный, когда дело касалось моющих его по утрам женщин, на военном и политическом уровне он был гением.

И тут он вспомнил про Юрига, осужденного на казнь. Несомненно, весь гнев Фолловера обрушится на него. Он поспешно телепортировал Юрига в лес за изгородью. Юриг сможет спрятаться там, а позже Госсейн переместит его на самолет.

Он вернулся в гостиную и услышал, как женщина спокойно говорила:

— Мне жаль, Янар, но ему будет нужна женщина, и я буду ею. Прощай.

Мужчина поднялся с колен, лицо его потемнело. Он повернулся и увидел Госсейна. Ненависть, сверкнувшая из глубины глаз Янара, соответствовала излучению его нервной системы, которое ощутил дополнительный мозг Госсейна.

— Я не отдам свою женщину без борьбы. Даже тому, чье будущее неясно.

Он сунул руку в карман и вытащил небольшой, похожий на веер предмет. Он поднял его и нажал на спусковой крючок.

Госсейн спокойно подошел и вырвал оружие из рук Янара. Тот не сопротивлялся. На его лице появилось напряженное выражение. Нервный ритм, излучаемый им, показывал, что он испуган. Очевидно, он был ошеломлен тем, что его внешне хрупкое, но мощное оружие не «выстрелило». Госсейн отошел на несколько шагов и внимательно рассмотрел предмет. Радиальные фланцы были не чем иным, как антенной, что подтверждало природу используемой энергии. Магнитное оружие управлялось внешней энергией. В данном случае поле устанавливалось магнитным двигателем в корпусе самолета. Поле распространялось с ослабевающей напряженностью на расстояние около пяти миль.

Госсейн опустил оружие в карман и попытался представить впечатление Янара от происшедшего. Он «сфотографировал» внутренность оружия и телепортировал энергетический выход в одну из зон камеры Пристанища Фолловера. Расстояние препятствовало возвращению потока назад на самолет, и, таким образом, оружие с отклоненной энергией не «выстрелило». Психологический эффект видимо был ужасным.

Мужчина побледнел и со скрежетом сжал зубы.

— Вы убьете меня, — сказал он с горечью.

Этот ничтожный тип был тесно связан с А привычками, которые диаметрально противоположны ноль-А привычкам. И, поскольку он действовал по чисто эмоциональным причинам, то был опасен, пока они находились вдвоем на борту самолета. Его надо или убить, или удалить, или — Госсейн странно улыбнулся — взять под охрану. И он знал человека, которому доверит это. Юриг. Но это потом. А сейчас, обернувшись к Лидж, он спросил ее о брачных обычаях предсказателей.

У них не было браков.

— Они, — сказала Лидж с презрением, — для низшей породы.

Госсейн узнал, что Янар — один из целого ряда ее любовников, и что, будучи старше, он имел еще больше любовниц. Эти люди надоедали друг другу и, благодаря своему дару, могли предвидеть, когда расстанутся. В данном случае из-за неожиданного появления Госсейна этот момент наступил раньше, чем предсказывалось.

Госсейна не оттолкнули, не привлекли такие нравы. Он равнодушно отнесся к ним. Первой его мыслью было успокоить Янара, чтобы тот не переживал из-за потери любовницы. Госсейну не нужна была женщина, не обученная ноль-А принципам. Но он не сказал этого. Ему понадобится предсказатель, а Лидж могла бы оскорбиться, что он отвергает ее.

Он задал Лидж еще один вопрос.

— Что может делать Янар, кроме как есть и спать?

— Он управляет кораблем. Госсейн повернулся к Янару.

— Держи курс, — кратко сказал он.

Дальнейший разговор с Лидж мог подождать. Сейчас было крайне необходимо хоть как-то защитить самолет, а это зависело от того, что он найдет на нем.

Обыскивая самолет, он вспомнил, что Лидж, когда они пробирались через подлесок, назвала машину трейлером.

Небесный трейлер. Госсейн мог представить легкую жизнь предсказателей, обитающих в своем мире островов и воды. Они лениво летали по небу, приземлялись, где хотели и когда хотели, брали в плен любого «низшего» человека, которого хотели поработить, и захватывали любой объект, который хотели иметь. Что ж, человеческая натура всегда стремилась к беззаботному существованию. Нетрудно было догадаться, что их беззаботное существование предполагало безжалостное порабощение народов, которые не обладали подобным даром пророчества. Но такое сверхгосподство всегда могло быть оправдано не слишком придирчивыми умами. Кроме того, последние поколения выросли в обстановке, где рабство считалось само собой разумеющимся, поэтому уверенность в своем превосходстве уже въелась в нервную систему предсказателей.

Хотя, казалось, они не понимали этого, но после появления Фолловера уже не было возврата к их прежней жизни. И теперь прибытие на Алерту галактического военного корабля и присутствие здесь Гилберта Госсейна были показателями дальнейшего изменения условий их жизни. Предсказатели должны либо приспособиться, либо отойти в сторону.

Кабина управления располагалась на носу трейлера. Госсейн быстро осмотрел ее и довольно быстро разобрался в рычагах и кнопках на пульте.

Через переднее куполообразное окно Госсейн долго глядел вниз, на море. Насколько он мог видеть, под ними простиралась тяжелая масса воды без признака земли.

Он продолжил осмотр кабины управления. В одном углу стальная лесенка вела к закрытому люку в потолке. Госсейн поднялся по ней и очутился на чердаке. Он изучал этикетки на ящиках и коробках, не зная, что именно ему нужно, но готовый последовать за любой идеей, которая придет ему в голову. И вот, когда он увидел баллон, наполненный дегравитационным воздухом, идея пришла.

Он продолжил обыск трейлера, уже имея план. Госсейн обошел всю главную палубу, заглянул в каждую из четырех спален, в столовую, в заднюю кабину управления и спустился на нижнюю палубу. Теперь он искал нечто определенное. Присутствие людей он сперва почувствовал, а потом и увидел шестерых мужчин и шесть женщин. Они были покорны и, судя по излучаемому ими нейропотоку, смирились со своей участью. Не обращая на них внимания, он заглянул на кухню и в кладовые и, наконец, вошел в мастерскую.

Здесь было то, что он искал.

Через полчаса Госсейн появился в кабине управления с тремя гравитационными лампами, смонтированными на плате, которая преобразовывала энергию магнитного поля трейлера. Выгнав Янара из кабины, он залез на чердак и более пятнадцати минут перекачивал дегравитационный воздух в баллон, где установил плату с лампами.

Сперва колебания были слабыми, потом усилились. Ритмический пульс бил в дополнительный мозг Госсейна устойчиво и спокойно. На Земле о таких лампах говорили, что они обладают «гравитационным голодом»: они испытывали недостаток в гравитационных частицах, и всякий раз, когда в поле их действия появлялся материальный предмет, происходило возбуждение. Ритм оставался измененным все то время, пока объект находился поблизости.

Сидя за пультом управления, Госсейн направил трейлер вверх на высоту пяти миль, а затем резко вниз, почти к поверхности воды. Таким образом он хотел приспособиться к обычным ритмическим изменениям во время движения над морем. Наконец, он привык. Теперь, если произойдет какое-либо другое изменение ритма, дополнительный мозг почувствует это и сможет отличить. Тогда он телепортируется в носовую или хвостовую кабину управления и на месте решит, что делать дальше.

Такой персональный радар, конечно, бесполезен против оружия и предметов, движущихся со скоростями порядка миль в секунду. Но это все же хоть какая-то защита.

Солнце уже скрылось за мерцающим горизонтом воды, и сумерки быстро превращались в ночь, когда Госсейн покончил с этим и перешел к следующему шагу. Он «запомнил» кусок проволоки и две зоны на полу кабины управления. После этого он прошел в гостиную, чувствуя себя готовым к уверенным действиям.

Когда Госсейн вошел, Янар сидел у окна и читал книгу. Комната освещалась мягким светом магнитных ламп. Холодные на ощупь, они выглядели теплыми и интимными.

Госсейн остановился и, прищурившись, посмотрел на Янара. Проверяя свою идею, он телепортировал кусок проволоки в кабине управления на первую «запомненную» область и ждал.

Мужчина оторвался от книги и взглянул на него. Он встал, подошел к креслу в дальнем конце комнаты и сел в него. Поток недружелюбных нейроизлучений, окрашенный судорожными импульсами сомнения, исходил из нервной системы предсказателя.

Реакция была такой, какую и ожидал Госсейн, хотя возможно его дурачили. Каждое его движение могло быть предсказано и учтено. Но он надеялся, что его манипуляции с проволокой лишат предсказателей возможности предвидеть его действия. Если это так, то главная проблема с предсказателями решена. Он сможет допросить их, уверенный, что его вопросы не были предвидены. Но была и другая проблема: достаточно ли он напугал Янара?

Это было более важным, чем могло показаться. Чтобы завести друзей, требуется время, но достаточно одного шокового момента, чтобы испуганный человек понял, что находится в присутствии более сильного. Положение Гилберта Госсейна на Алерте будет зависеть от его способности распространить мнение, что он непобедим. Никаким другим путем он не имел возможности действовать с наибольшей скоростью, необходимой для осуществления его планов. Вопрос был в том, сможет ли он действовать достаточно быстро.

Госсейн подошел к выпуклому окну. За ним была кромешная тьма, виден был только слабый блеск моря. Если у этой планеты есть луна, то она еще не взошла или же в эту ночь было новолуние.

Он смотрел на волны и думал о Земле. Трудно, даже невозможно было представить разделяющее их расстояние. Он почувствовал себя песчинкой. Госсейн был сильно привязан к Солнечной системе, хоть и понимал, что не принадлежит какой-то отдельной планете. Он знал, как много еще предстоит сделать и мог только надеяться, что успеет максимально развить возможности своего дополнительного мозга и подготовиться к напряженным критическим дням.

Его внимание привлек какой-то шум. Отвернувшись от окна, он увидел, что рабы с нижней палубы суетятся в столовой. Задумчиво наблюдая за ними, он заметил, что самая молодая и симпатичная девушка подвергается постоянным нападкам по самым ничтожным поводам со стороны двух женщин постарше. На вид ей было около девятнадцати лет. Она не поднимала глаз, из чего Госсейн заключил, — он кое-что знал о таламических натурах, — что она ждет своего часа, чтобы при первой же возможности отплатить мучительницам. Природа нейроизлучений от нее подсказала Госсейну, что отыграется она, кокетничая со слугами-мужчинами.

Госсейн переключился на Янара и сделал вывод: явное, несмягченное недружелюбие.

Он медленно направился к Янару. Предсказатель поднял взгляд и, увидев Госсейна, тяжело заворочался в кресле. Он выглядел раздосадованным.

Это был хороший знак. Никто из предсказателей, кроме тех, кто был знаком с Фолловером, не испытывал на себе невозможность время от времени предвидеть будущее. Интересно будет посмотреть на реакции Янара во время допроса.

Госсейн начал, задавая простые вопросы. И перед каждым в продолжение всего допроса он перемещал проволоку туда-сюда между первой и второй «запомненными» зонами кабины управления.

За редким исключением Янар отвечал без колебаний. Его полное имя Янар Уилври Блоув, ему сорок четыре года, у него нет профессии — тут произошла первая заминка.

Госсейн мысленно отметил это, но ничего не сказал. Блокада в связи с вопросом о профессии, отчетливый перерыв в нейропотоке.

— Ваши имена что-нибудь означают? — спросил он. Янар, казалось, успокоился.

— Я Янар из детского центра Уилври, что на острове Блоув.

Госсейн снова переместил проволоку и дружелюбно сказал:

— Ваш народ обладает удивительным даром предвидения. Я никогда не встречал ничего подобного.

— Но этот дар не действует против вас, — мрачно заявил Янар.

Ценное признание, хотя неизвестно, насколько правдивое. В любом случае он должен вести себя так, как если бы Янар не предугадал его вопросы. У него не было другого выбора.

Допрос продолжался. Госсейн точно не знал, какую именно информацию он хочет получить. Но возможно он наткнется на какой-нибудь ключ. Его уверенность, что он все еще в западне Фолловера, стала больше, а не меньше. Если это так, то он сражается против времени в прямом смысле.

Он узнал, что предсказатели рождались как все люди, обычно на борту трейлеров. Через несколько дней после рождения их отдавали в ближайший детский центр.

— И что в этом центре делают с детьми? — спросил Госсейн.

Янар покачал головой. И снова в нейропотоке, исходящем от него, наступила блокада.

— Мы не даем такой информации посторонним, — сказал он упрямо, — даже… — Он остановился, пожал плечами и кратко закончил: — Никому!

Госсейн не стал настаивать. Эти факты были интересными, но не насущными. В данный момент они были не очень важны.

Поэтому ничего не оставалось, как продолжать.

— Давно существуют предсказатели?

— Несколько столетий.

— Это результат вторжения?

— Есть легенда, — начал Янар. Он остановился. Блокада. — Я не буду отвечать.

— Когда появляется способность пророчества? — спросил Госсейн.

— Лет в двадцать. Иногда немного раньше.

Госсейн кивнул, частично себе. Ответ Янара подтверждал его теорию. Их способность развивалась медленно, как кора головного мозга и как его собственный дополнительный мозг. Он поколебался, прежде чем задать следующий вопрос: в нем было скрытое предположение, о котором Янар не должен догадаться. Как и прежде, Госсейн передвинул проволоку, а затем спросил:

— А что происходит с детьми предсказателей, для которых нет места в детском центре?

Янар пожал плечами.

— Они вырастают и остаются жить на островах.

Он сидел невозмутимый, не понимая, что проговорился. Из его ответа стало ясно, что только те дети, которые попадают в детские центры, становятся предсказателями.

Бесстрастность Янара дала ход другой веренице мыслей. Неожиданно, словно его кто-то толкнул, Госсейн понял, что Янар ведет себя как человек, который уже не в первый раз участвует в подобном диалоге. Янар знал, что не может предугадать вопросы, и знал это так хорошо, что уже не волновался и даже не пытался предвидеть их.

Нетрудно было догадаться, с кем Янар имел подобную беседу. Госсейн был глубоко задет. Казалось невероятным, что ему понадобилось так много времени, чтобы увидеть истину. Он посмотрел на предсказателя и сказал спокойным голосом:

— А теперь расскажите, как вы связываетесь с Фолловером.

Янар был захвачен врасплох. Он оказался неподготовленным. Его лицо стало мертвенно-белым. Нейропоток от его нервной системы остановился, затем прорвался, потом снова остановился и снова прорвался.

— Что вы имеете в виду? — наконец прошептал он. Поскольку вопрос был риторическим, Госсейн не стал отвечать. Он грозно посмотрел на предсказателя.

— Говори быстрее, пока я не убил тебя!

Янар безвольно осел в кресле, и его лицо еще раз изменилось в цвете. Заикаясь, он пробормотал:

— Вы не правы. Зачем бы я стал подвергать себя опасности? Нет, я не связывался с Фолловером и не сообщал ему, где вы. Я не делал ничего подобного! Вы не сможете доказать этого.

Но доказательства здесь и не требовались. Потрясение так ослабило Госсейна, что он даже не взглянул на предсказателя. Итак, Янар отправил донесение. Госсейн не сомневался в этом. Реакции предсказателя были слишком сильными. Янар никогда не умел контролировать свои эмоции и теперь не знал, как это делается. Виновность чувствовалась в каждом его движении.

Госсейна знобило. Но все возможное для своей защиты он уже сделал, и теперь оставалось только получить как можно больше информации. Он резко сказал:

— Вы бы лучше не врали, друг мой. Вы лично контактировали с Фолловером?

Янар был угрюм. Он пожал плечами.

— Конечно, — ответил он.

— То есть, он ждал вашего вызова? — Госсейн хотел прояснить этот момент. — Вы его агент?

Мужчина покачал головой.

— Я предсказатель!

В голосе послышалась гордость, но выглядел он отнюдь не гордо. Локон седых волос обвис на его виске. Он был похож на кого угодно, но только не на представителя «высших» людей Алерты.

— Что вы ему сказали?

— Что вы на борту.

— А что сказал он?

— Что знает это.

— О! — сказал Госсейн. Он остановился, но только на мгновение.

Его мысли переключились на другие аспекты ситуации. Он быстро задал десяток важных вопросов. Выяснив некоторые факты, он телепортировал себя и Янара в кабину управления. Он стоял рядом с трясущимся предсказателем, пока тот доставал карты и показывал по ним курс трейлера, широкую окружность радиусом сто миль вокруг острова Фолловера.

Госсейн изменил курс. Теперь они летели на Крест, расположенный в нескольких сотнях миль к северо-западу, после чего Госсейн снова вернулся к предсказателю.

— А теперь, — с угрозой сказал он, — перед нами встала проблема, что делать с трейлером?

Мужчина был белым, но его испуг частично прошел. Он смело заявил:

— Я ничего не должен вам. Вы можете убить меня, но не ждите от меня лояльности.

Госсейну и не требовалась лояльность, ему нужен был страх. Эти предсказатели должны научиться подумать дважды, прежде чем предпринимать какие-либо действия против него. Но что делать?

Он отправился обратно в гостиную. Когда он вошел туда, со стороны спален появилась Лидж. Он двинулся к ней, нахмурясь. «Один вопрос, мадам, — подумал он. — Каким образом Янар смог предостеречь Фолловера, если его действия невозможно предсказать? Пожалуйста, объясните это».

Женщина остановилась, улыбаясь, но ее улыбка исчезла, когда она посмотрела ему за спину. Госсейн развернулся.

Он ничего не услышал и не почувствовал чьего-либо присутствия, хотя и увидел. Справа, в десяти шагах от него, формировалась тень. Она становилась чернее и чернее, но он все еще видел стену за ней. Тень утолщалась, росла и темнела, но не стала более материальной.

Госсейн напрягся. Настал момент его встречи с Фолловером.

Глава 9

Наступила тишина. Казалось, Фолловер наблюдает за ним, тень стала устойчивой. Госсейн сначала настороженно смотрел на своего врага, но вскоре его отношение изменилось. Сильное беспокойство постепенно прошло.

Действительно, что мог сделать Фолловер?

Госсейн огляделся. На случай битвы он хотел быть в наилучшей позиции.

Лидж застыла на прежнем месте с широко раскрытыми глазами. Когда его внимание задержалось на ней, он заметил, что нейропоток, излучаемый ею, показывает крайнюю степень тревоги. Это могла быть тревога только за себя, но Госсейн думал иначе. Их судьбы слишком тесно переплелись, чтобы Лидж поняла, что ее безопасность сейчас всецело зависит от безопасности Госсейна. Он откинул все мысли о возможной угрозе с ее стороны.

Он бросил взгляд на дверь, ведущую в кабину управления. Но дверь была справа и немного сзади так что ему пришлось повернуться. На миг он выпустил Фолловера из поля зрения. Резко повернувшись обратно, Госсейн убедился, что тот на месте.

Госсейн отступил к стене. Он медленно двигался, мысленно перебирая возможные опасности. Янар. Предсказатель — выяснил он с помощью дополнительного мозга — все еще находится в кабине управления. От него исходили недружелюбные вибрации. Госсейн мрачно улыбнулся. Он догадывался, какой вред может причинить ему Янар в критический момент.

В стене, к которой он отступал, имелись вентиляционные отверстия, которые Госсейн решил использовать для своей цели. Он чуть-чуть подвинулся, так, чтобы теплый воздух дул ему прямо в спину, и, упершись каблуком в стену, приготовился к защите.

Теперь он мог разглядеть врага более внимательно.

Человек? Трудно было поверить, что человек может стать таким тенеподобным, таким нематериальным.

Структура темноты не имела формы. Зачарованно глядя на тень, Госсейн заметил, что она слегка пульсирует: вот она стала размытой по краям, а потом снова, словно ее что-то сдавило, резкой.

Госсейн осторожно вглядывался в эту газообразную пустоту. Он был готов к отражению энергетической атаки, но враг пока не предпринимал никаких действий.

Госсейн попытался своим способом «сфотографировать» тень. Но, к его изумлению, образ не сформировался.

Да. Обычный образ не сформировался. Дополнительный мозг зарегистрировал только наличие воздуха. Но сама темнота была пустой.

Он вспомнил, как Лидж говорила, что Фолловер — существо вне фазы, этот человек нашел способ быть вне фазы времени. Не в этом времени. Здесь, но не сейчас.

Но откуда Лидж узнала, что Фолловер вне фазы? Конечно же, от самого Фолловера. Ни она, ни другие предсказатели не были особо сильны в науках. Научные достижения они воровали с островов. И таким образом по своему неведению они поверили всему, что Фолловер рассказал о себе.

— Лидж! — сказал Госсейн, не глядя на нее.

— Да? — дрожа, отозвалась женщина.

— Ты видела когда-нибудь Фолловера человеком, — он остановился и закончил иронически, — без грима?

— Нет.

— А кто видел?

— Янар. И многие другие.

Госсейна позабавила мысль, что Янар мог оказаться хозяином. Янар, стоящий в кабине управления и манипулирующий марионеткой-тенью. Он отклонил эту версию. Реакции этого человека во время допроса, как внешние, так и внутренние, оставались на самом примитивном уровне. А Фолловер был великой личностью.

Госсейн пока не мог ответить на вопрос, как Фолловер стал таким. Однако имеющихся у него сведений было достаточно, чтобы не присоединяться к заблуждениям людей, не знающих истины.

Госсейн ждал.

Словно палец, дрожащий на спусковом крючке, в его мозгу зародилась мысль, не обрушить ли, путем телепортации, на тень сорок тысяч киловатт энергии из электростанции Пристанища Фолловера. Но он не нажал на спусковой крючок. Лучше не форсировать события.

Он ждал недолго. Глубокий резонирующий голос раздался из темной пустоты.

— Гилберт Госсейн, я предлагаю вам сотрудничество.

Для человека, приготовившегося к смертельной схватке, эти слова были подобны взрыву.

Постепенно его мысли уравновесились. Недоумение еще оставалось, но сомнения ушли. Действительно, Лидж предупреждала, что может произойти нечто подобное. Описывая визит Фолловера в камеру, когда Госсейн лежал без сознания, она упомянула, что Фолловер предпочитает использовать людей, а не убивать их.

Предложение Фолловера было интересным, но не убедительным. Госсейн подождал, когда его начнут убеждать, что игра пойдет на равных.

— Между нами говоря, — сказал Фолловер сильным голосом, — вы и я могли бы господствовать над галактикой.

Госсейн улыбнулся на это, но улыбка не была приятной. Словом «господство» нельзя соблазнить ноль-А человека.

Он не ответил. Он хотел выслушать все, что скажет собеседник, не делая комментариев.

— Разумеется, если вы окажетесь менее сильным, чем выглядите, — продолжала тень, — то, в конце концов, станете второстепенной фигурой. Но сейчас я предлагаю сотрудничество без всяких условий.

Госсейн усмехнулся. Это были таламические слова. Разумеется, без всяких условий! Однако Фолловер не сомневается, что Госсейн согласится сотрудничать с ним. Когда люди сильно стремятся к своей цели, им начинает казаться, что остальные разделяют их желания.

После пряника настала очередь кнута.

— Если же вы откажетесь, — пригрозил звучный голос, — тогда мы с вами — враги. И вы будете уничтожены без пощады.

В комнате стало тихо. Некоторое время слышался только шум трейлера, летящего по ночному небу.

Итак, теперь ждали его ответа.

Хорошо, но что он должен сказать?

Краем глаза Госсейн увидел, что Лидж тихонько крадется к креслу. Добравшись, она обессиленно рухнула в него и облегченно выдохнула. Это развеселило Госсейна, но не надолго. Фолловер произнес стальным тоном:

— Ну?

Что ж, стечение обстоятельств можно считать удачным. По крайней мере у Гилберта Госсейна будет возможность проверить силы противника. Но сначала желательно получить побольше информации.

— Какова военная ситуация? — спросил он.

— Я предсказываю безоговорочную победу Энро в течение трех месяцев, — был ответ.

Госсейн с трудом скрыл потрясение.

— Вы действительно видите победу?

Пауза была столь незаметной, что Госсейн не понял, была ли она на самом деле или это только показалось ему.

— Да, — был твердый ответ.

Госсейн не мог в это поверить. У него появилось подозрение, что его обманывают.

— Никаких сомнений? — переспросил он. — Никаких.

Послышался шорох, Лидж выпрямилась в кресле.

— Это ложь, — четко сказала она. — Я могу предвидеть не хуже остальных. Трудно видеть будущее в деталях, дальше чем на три недели. Да и то есть некоторые ограничения.

— Женщина, прикуси язык!

Она покраснела.

— Фолловер, — сказала Лидж, — если твоих сил не достаточно для выигрыша, ты конченый человек. И не думай, даже на секунду, что я стану слушаться твоих приказов. Я не желаю, да и раньше не желала твоей победы.

— Молодец! — похвалил Госсейн.

Но он нахмурился, уловив в ее словах скрытый намек на то, что в прошлом она сотрудничала с Фолловером.

— Лидж, — спросил он, — есть ли какие неясности в ближайшие недели?

— Нет никакой картины вообще, — был ответ, — как будто все стерто. Будущее чисто.

— Возможно, — мягко, но громко сказал Фолловер, — потому что Госсейн близок к смерти. Друг мой, у вас есть пять секунд, чтобы принять решение.

Пять секунд прошли в молчании.

Госсейн обдумывал ситуацию. Если атака начнется, то возможны три варианта. Первый, Фолловер попытается использовать против него магнитную энергию корабля. В этом случае Госсейн легко отразит нападение.

Второй, наиболее вероятный вариант, Фолловер использует энергию из своего Пристанища, являвшегося его базой. Но и в этом случае, благодаря принятым на острове мерам, Госсейну опасность не угрожает.

Третий, Фолловер может воспользоваться внешним источником энергии. Тогда оставалась одна надежда, что энергия будет переправляться обычным путем, без искривителя. В этом случае гравитационные лампы, установленные им, засекут приближение энергии и его дополнительный мозг примет сигнал.

Однако нападение оказалось комбинацией вариантов. Электрическая энергия из Пристанища Фолловера, передаваемая путем телепортации. Госсейн почувствовал перенаправление тока от электростанции в сорок тысяч киловатт.

Он ожидал этого и поэтому был готов. «Переключатели» в его мозгу, будучи однажды взведены, действовали быстрее, чем любой электронный переключатель. Сравнительно долгое время требовалось только для того, чтобы установить первоначальный образец.

«Переключатели» сработали автоматически.

Вся мощность электростанции вылилась не туда, куда направлял ее Фолловер, а следуя образцу, установленному дополнительным мозгом Госсейна. Сперва Госсейн безвредно перенес ее на одну из «запомненных» зон острова Фолловера. Он хотел дать понять Фолловеру, что его атака проходит не по плану.

— Раз, два, три, — медленно сосчитал он и без дальнейшего промедления телепортировал энергию в воздух прямо перед тенью.

Вспышка пламени была ярче солнца. Вещество тени впитало и удержало энергию. Оно захватило каждый вольт и ватт.

Через несколько секунд Фолловер заговорил:

— Кажется, мы зашли в тупик.

Это была правда, которую Госсейн уже осознал. Он с ужасом ощутил свою слабость. Госсейн был до смешного уязвим, хотя это было и незаметно. Взрывная волна от любого источника энергии, над которым он не установил контроля, — и он погибнет.

Перемещение его сознания в тело восемнадцатилетнего и кажущееся продолжение жизни не изменит значения поражения. Никакой восемнадцатилетний юнец не спасет галактику. И если он будет слишком мешаться, путаться под ногами у более могущественных личностей, вроде Фолловера, его просто уберут со сцены.

Испарина выступила на лбу Госсейна. На мгновение в его голове возникла мысль попробовать кое-что, о чем он раньше не смел и подумать. Но почти сразу он отбросил эту идею. Атомная энергия была слишком опасной и имела большую мощность, чем он мог контролировать дополнительным мозгом. К тому же в ограниченном пространстве радиация одинаково смертельна, как для того, против кого она используется, так и для того, кто ее использует.

— Мне кажется, — голос Фолловера прервал его мысли, — нам лучше придти к соглашению. Предупреждаю вас, я еще не исчерпал все мои ресурсы.

Госсейн верил в это. Стоило только Фолловеру обратиться к внешнему источнику, и он стал бы победителем в этой напряженной, смертельной битве. В лучшем случае Госсейн успел бы ретироваться на остров Фолловера.

И все же он не отважился применить атомную энергию из реактора Пристанища.

Он сделал ноль-А паузу и сказал самому себе: «В этой ситуации можно увидеть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Ни один человек и ни одно вещество не выдержит сорока тысяч киловатт. Значит, я отождествляю. Должно существовать какое-то объяснение этой субстанции тени, базирующееся на физике, которая выше моего понимания».

Но на какой физике? Фолловер мало понимает в этом. Тогда чьими знаниями он пользуется?

Этот вопрос по загадочности был равен тайне существования такого создания, как Фолловер.

Тень прервала тишину.

— Признаюсь вам, — сказал Фолловер, — что вы очень меня удивили. В следующий раз я буду действовать по-другому. — Он помолчал. — Госсейн, допускаете ли вы хоть какой-то вид сотрудничества?

— Да, но на моих условиях.

— Какие же они?

— Во-первых, вы повернете предсказателей против Энро.

— Невозможно. — Голос Фолловера стал отрывистым. — Лига должна быть разрушена. Цивилизация быстро теряет сплоченность. У меня есть особая причина, чтобы требовать создания вселенского государства.

Госсейн вспомнил, где он ранее слышал об этом.

— Ценой сотен миллиардов жизней? — жестко спросил он. — Нет, спасибо.

— Я полагаю, вы ноль-А? — неумолимо спросил Фолловер.

Не было смысла отрицать это. Фолловер знал о существовании Венеры и знал, где она находится.

— Я ноль-А, — подтвердил Госсейн. Фолловер сказал:

— Положим, я предложу вам создать вселенское ноль-А государство?

— Я не поверю вам.

— И тем не менее я подумаю об этом. У меня не было времени изучать эту неаристотелеву философию в деталях. Но, насколько я знаю, это метод научного мышления. Верно?

— Это путь мышления, — осторожно сказал Госсейн. Когда Фолловер снова заговорил, его голос стал мелодичным.

— У меня никогда не было причин бояться науки в любой из ее областей. И я не думаю, что причина появится теперь. Давайте сделаем так: оставим вопрос открытым и хорошенько обдумаем его. Но до нашей следующей встречи вы должны принять решение. Тем временем я постараюсь сделать кое-что, чтобы вы не могли пользоваться энергией на этой планете.

Госсейн ничего не ответил. Тень медленно начала растворяться в тишине.

Даже при этом ярком свете трудно было понять, когда исчез ее последний клочок.

Пауза. Электростанция в Пристанище Фолловера стала давать меньше энергии, и через тридцать секунд энергии не стало.

Другая пауза. И реактор остановился. Почти одновременно упала до нуля магнитная энергия Пристанища.

Фолловер сделал верные выводы, проанализировав случившееся. И даже если он до конца не понял истины, его действия были довольно эффективны. В распоряжении Гилберта Госсейна осталась только магнитная энергия маленького самолета.

Глава 10

Госсейн медленно огляделся. Он глянул в столовую, где недавно суетились слуги, и увидел край стола, уставленный блюдами, хотя еды не было видно, так же, как и слуг.

Его взгляд переместился на Лидж. Он увидел, что она подошла к двери, ведущей в кабину управления. С места, где он стоял, просматривался весь коридор и часть куполообразного переднего окна. Но Янара там не было.

Корабль шел своим курсом.

Тишину нарушила Лидж.

— Вы сделали это, — прошептала она.

Госсейн отошел от стены. Он не стал говорить, что Фолловер свел на нет одержанную им победу. Лидж подошла к нему. Ее глаза сверкали.

— Вы понимаете, что победили Фолловера?

Она дотронулась до его руки быстрым и мягким движением.

Госсейн сказал:

— Пойдемте.

Он направился в кабину управления. Янар сидел, склонившись у радиоприемника. С первого взгляда Госсейн понял, что он делает — ждет приказаний. Он молча подошел и выключил прибор. Предсказатель с яростью выпрямился и усмехнулся.

Госсейн сказал:

— Собирайте вещи, если они у вас есть. Вы выходите на первой остановке.

Янар пожал плечами и, не сказав ни слова, гордо вышел из кабины.

Госсейн задумчиво посмотрел ему вслед. Его раздражало присутствие этого человека, чья роль в галактических событиях определялась только тем, что он был предсказателем. И, несмотря на упрямый и мелочный характер, это делало его интересным.

К сожалению, он был только одним из пяти миллионов, только самим собой. Конечно, можно было бы сделать некоторые осторожные предположения о предсказателях вообще из наблюдений за Янаром и Лидж. Но выводы не будут корректными.

Он выкинул Янара из головы и повернулся к Лидж.

— Сколько времени понадобится, чтобы попасть на Крест, где находится военный корабль?

Женщина подошла к пульту, который Госсейн раньше не замечал, и нажала на кнопку. На стене появилась рельефная карта: море с островами и крошечная светящаяся точка. Лидж показала на нее.

— Это мы, — сказала она и указала на остров перед точкой. — Это Крест. — Она тщательно сосчитала пересекающиеся линии на карте. — Около трех с половиной часов. У нас есть уйма времени, чтобы поужинать.

— Поужинать! — повторил Госсейн.

Он улыбнулся и покачал головой, словно извиняясь. Он был страшно голоден, но почти забыл, что существуют такие обыденные инстинкты. Надо было подкрепиться.

Девушка-служанка подала Госсейну блюдо с каким-то кушаньем. Он подождал, пока другая женщина подала Янару то же самое, и поменял блюда местами путем телепортации.

Он попробовал. Это оказалась рыба со странным резким привкусом. Но, после некоторого замешательства она показалась ему восхитительной. Он съел все. Затем положил вилку, откинулся в кресле и спросил Лидж:

— Как происходит процесс предвидения?

Женщина серьезно ответила:

— Автоматически.

— То есть, нет никакого образца, которому вы следуете?

— Ну…

— Вы думаете об объекте? Вы видите его?

Лидж улыбнулась, и даже Янар, казалось, усмехается. Женщина сказала:

— Нет, мы об этом не думаем. Это происходит само по себе.

Такими были ответы. На самом деле, не будучи высокообразованными людьми, предсказатели просто не могли выразить словами свои ощущения. Была организована целая система ноль-А, чтобы попытаться скоординировать невербальную реальность с вербальными проекциями. Но даже на ноль-А Венере разрыв между событием и его интерпретацией не был полностью устранен.

Госсейн подождал, пока убрали пустые блюда. Потом каждому подали тарелку с коричневато-красным мясом и овощами в зеленом соусе. Он поменялся с Янаром блюдами, попробовал по очереди все овощи и отрезал кусочек мяса. Наконец, он положил вилку.

— И все же постарайтесь объяснить, — сказал он. Лидж закрыла глаза.

— Я как бы окунаюсь в ручей времени. Погружаюсь в него. В мое сознание приходят воспоминания, но это не настоящие воспоминания. Очень ясные, очень отчетливые. Зрительные образы. Например, что бы вы хотели узнать? Но только, чтобы это не было связано с вами. Для вас все расплывается.

Госсейн задумался. Он хотел бы знать предсказание о Венере. Но это включало бы проекцию его будущего.

— Ну, хотя бы, девушка, которая обслуживает меня?

— Ворн? — Лидж покачала головой и улыбнулась служанке, которая стояла рядом ни жива ни мертва. — Это слишком сильный удар для ее нервной системы. Я расскажу вам о ее будущем потом, если вы пожелаете.

Девушка вздохнула.

— Ну тогда, галактический военный корабль на Кресте? — спросил Госсейн.

— Должно быть, с ним связаны вы, поскольку все расплывается.

— Расплывается сейчас, — удивился он. — До того, как мы прибыли туда?

— Да.

— А можете ли вы предвидеть будущее кого-нибудь, кто сейчас находится в другой звездной системе?

— Это зависит от расстояния. Существуют ограничения, но какие именно, я не знаю. У меня недостаточно опыта.

— Тогда откуда вы знаете об ограничениях.

— Галактический корабль, вербуя предсказателей, ведет передачи в эфире.

— Передачи?

Она улыбнулась.

— Да. Вдобавок к приказам Фолловера. Военные с корабля стараются заинтриговать предсказателей, суля им волнующие приключения.

Госсейн мог представить, как действуют рекламные передачи на предсказателей. И сама война и ее цели должны казаться передовыми для инфантильных умов. Если публицисты достаточно умны, они должны указывать и на имеющиеся препятствия.

— Эти зрительные образы, — сказал он. — Вы можете проследить судьбу знакомых, пошедших служить на корабли Энро.

Лидж вздохнула и покачала головой.

— Это слишком далеко. В одной из передач как-то упоминалось о восемнадцати тысячах световых лет.

Госсейн вспомнил, что Кренг в беседе с Патрицией Харди, или вернее Ришей, сестрой Энро, упомянул, что базы искривителей пространства могут отстоять друг от друга не дальше, чем на тысячу световых лет.

Теоретически телепортация была мгновенной, и расстояние не имело значения. На практике же существовало рассогласование полей. Приспособления были несовершенны. Подобие до двадцатого десятичного знака — критическая точка, где начиналось взаимодействие образцов, — тем не менее не было полным подобием.

Точно так же, дар предсказателей тоже был несовершенен, даже когда ему не препятствовало присутствие Гилберта Госсейна. Расстояние ограничивало предвидение так же, как и телепортацию через искривители. Но видимо, каким бы ни было расстояние, на которое распространялась их способность, оно было достаточным для ведения войны в космосе.

Госсейн спросил:

— И сколько передвижений кораблей они могут рассматривать одновременно?

Лидж с удивлением посмотрела на него.

— Это не имеет никакого значения. Разумеется все, которые имеют какую-либо связь с конкретным событием.

Госсейн поднялся и молча пошел в кабину управления.

Он решился захватить галактический корабль. Но если раньше он особо не задумывался, как сделает это, то теперь он понял, что это будет не просто. Один человек не в состоянии захватить военный корабль, не имея хотя бы общего плана действий. Надо было принять некоторые предварительные меры.

В конце гостиной Госсейн остановился и повернулся.

— Лидж, — окликнул он. — Вы будете мне нужны.

Она встала и прошла за ним в кабину управления.

— Но ужин еще не закончился, — сказала она озабоченно.

— Мы закончим его позже, — сказал Госсейн. — На вашем радио есть волна для послания общего сообщения?

— Да, есть. Мы называем ее критической волной и пользуемся ею для координации действий, если нам угрожает опасность.

— Настройтесь на нее.

Она испуганно посмотрела на него, но в его взгляде было что-то, заставившее ее промолчать. Через секунду Госсейн вышел в эфир. Как и раньше — теперь он делал это автоматически — он передвигал проволоку перед каждой произнесенной фразой. Он сказал звонким голосом:

— Вызываю всех предсказателей! С этой минуты каждый предсказатель, обнаруженный или захваченный на борту военных кораблей Великой Империи, будет казнен. Советую передать это предупреждение тем, кто уже находится на кораблях Энро. Это не пустая угроза. То, что вы не смогли предвидеть моего вызова, служит доказательством моей силы. Повторяю: каждый предсказатель, обнаруженный на борту кораблей Энро, будет казнен без всяких исключений.

Он вернулся в столовую, доел свой ужин и опять пришел в кабину управления. Через два с половиной часа он увидел вдалеке огни города. По просьбе Янара корабль был опущен на, как назвала это Лидж, воздушную станцию. Когда они вновь поднялись, Госсейн выдвинул акселератор на «полный ход» и прильнул к окну. Сколько народу! Он видел огни, переплетающиеся с бесчисленными бликами на каналах. Казалось, что океан проходит через центр города.

И в этот миг все огни погасли. Госсейн вгляделся, но не увидел ничего кроме черноты. За его спиной Лидж воскликнула:

— Интересно, почему они сделали это?

Госсейн мог бы объяснить, но не стал. Очевидно Фолловер догадывался, как Гилберт Госсейн мог управлять энергией, и постарался лишить его этой возможности.

Лидж спросила:

— Куда мы направляемся теперь?

Он сказал ей, и краска сошла с ее лица.

— Это же военный корабль, — сказала она. — На борту сотни вооруженных солдат, которые могут убить вас одновременно с нескольких сторон.

Она была права. Опасность заключалась именно в этом. Его дополнительный мозг не смог бы контролировать массу ручного оружия. При таких обстоятельствах ему грозила смерть.

Но произошедшие события заставляли его спешить. Фолловер лишил его возможности воспользоваться своим сильнейшим оружием. Следовательно, чем быстрее он покинет Алерту, тем лучше. Возможно, где-нибудь в галактике он найдет научное объяснение тому, что представляет собой Фолловер и что делает его неуязвимым. Пока он этого не выяснит, ему лучше держаться подальше от этого субъекта. А единственной возможностью выбраться из этой изолированной планеты был военный корабль.

И он пошел на величайший риск.

Через полчаса впереди показался свет. Сначала галактический корабль казался просто ярким пятном в полночной темноте, но вскоре он стал отчетливо виден: так ярки были его огни. Госсейн положил трейлер на широкую орбиту вокруг галактического корабля и стал разглядывать его через магнитный телескоп.

Корабль был около шести тысяч футов длиной. Небольшой по галактическим меркам. Но у него была на Алерте только одна цель. На его борту находился транспортный искривитель пространства, устанавливающий механическое подобие. Немного изобретений, сравнимых по значимости с искривителем пространства, можно насчитать в истории науки. С его помощью человек смог перекрывать огромные космические просторы, как будто их и не существовало. Предсказателю с Алерты надо было только сделать шаг в кабину искривителя на борту корабля, и он переносился на расстояния в сотню или тысячу световых лет почти мгновенно. Рассогласование полей, как обнаружил Госсейн с помощью личного искривителя пространства в своей голове, было настолько мало, что люди фактически не замечали времени транспортировки.

Корабль стоял на ровной площадке. Минут сорок Госсейн наблюдал за ним. За это время из темноты вынырнул трейлер, приземлился у воздушного шлюза корабля и через несколько минут улетел. Вскоре те же манипуляции проделал другой трейлер. Госсейн заметил, что в обоих случаях трейлер улетел раньше, чем предсказателю разрешили подняться на борт корабля.

Подлетев на расстояние пяти миль, он выяснил наличие энергии на борту и был глубоко разочарован. Только электричество и в незначительных количествах. Управляемый реактор был заторможен.

Сильно волнуясь, Госсейн начал насвистывать какую-то мелодию и почувствовал, что Лидж смотрит на него.

— Вы нервничаете? — сказала она удивленно. Нервы, мрачно подумал он. Правильно.

При сложившихся обстоятельствах он мог или подождать, наблюдая за кораблем, чтобы получше ориентироваться в обстановке, или попытаться немедленно захватить его.

— А ваши возможности, — спросила Лидж, — как они действуют?

Наконец-то она заинтересовалась. Госсейн улыбнулся и покачал головой.

— Это немного сложно, — сказал он. — Я не хочу вас обидеть, но думаю, это выше вашего понимания. Хорошо, попробую объяснить. Протяженная область, называемая пространством-временем, всего лишь иллюзия чувств. И все, что вы видите, слышите и ощущаете, имеет очень маленькое отношение к реальности. Мы с вами ориентированы в пространственно-временном континууме гораздо лучше, чем любой средний индивидуум. Только вам, как предсказателю, ближе его временная часть, а мне — пространственная.

Казалось, она уже перестала слушать.

— Значит вы, как и мы, не всемогущи? Какие у вас ограничения?

— А если я скажу вам это попозже? Сейчас я должен кое-что решить.

Лидж вела корабль через ночь и становилась все бледнее, слушая его инструкции.

— Я думаю, вы не имеете права, — дрожа, сказала она, — просить меня об этом.

Госсейн сказал:

— Я хочу задать вам один вопрос.

— Да?

— Когда вы были с Юригом в камере, что бы случилось, если бы он убил меня? Дал бы вам Фолловер возможность спастись?

— Нет. Я была только инструментом, чтобы заставить вас применить все ваши способности. Если бы вы погибли, я тоже не осталась бы долго в живых.

— Ну и как? — мягко спросил Госсейн.

Женщина молчала, ее губы дрогнули. Нейропоток, излучаемый ею, изменился с обеспокоенной неровности к напряженному, но постоянному излучению. Наконец, она подняла взгляд.

— Хорошо, — сказала она. — Я сделаю это.

Он взял ее руку в молчаливом одобрении. Он не вполне доверял Лидж. Может быть, это тоже была ловушка. Но тень уже поняла, что проще пообещать поймать Гилберта Госсейна в западню, чем сделать это.

Госсейн прищурился. Он должен действовать. Он был уверен в правильности своего поведения. Он будет так продолжать, пока необходимость не заставит его быть более осторожным.

Его мысли прервались, когда луч прожектора ударил в переднее окно. Раздался щелчок, и включился магнитный приемник. Послышался мужской голос:

— Пожалуйста, приземлитесь в освещенной зоне в сотне ярдов от входа.

Лидж направила корабль вниз.

Когда они приземлились, из приемника снова раздался голос.

— Сколько вас?

Госсейн показал один палец и кивнул.

— Одна.

— Пол?

— Женский.

— Очень хорошо. Одна женщина выйдет из трейлера и приблизится к службе контроля у трапа. Трейлер немедленно поднимется и отойдет на расстояние пяти миль. Как только он удалится на указанное расстояние, предсказателю будет разрешено подняться на борт.

Итак, трейлер должен отойти на пять миль. Госсейну показалось, что предыдущие два предсказателя были впущены раньше, чем трейлеры достигли этой дистанции.

То же произошло и сейчас. Госсейн, который телепортировался в заднюю кабину управления, видел, как Лидж стоит на маленькой площадке возле сходен. Через секунду она начала подниматься по трапу.

Он взглянул на спидометр. Трейлер не отлетел и на две алертанские мили.

Тут могло быть две возможности. Или это западня, и его заманивают туда, или космические ветераны расслабились и не придерживались строгих правил.

А может, и то и другое одновременно. Например, западня Фолловера, о которой команда ничего не знает. Или экипаж был предупрежден, но не принял предостережение всерьез.

Один за другим Госсейн перебирал варианты. И всякий раз возвращаясь к реальному положению вещей, понимал, что нет никакой разницы. В любом случае он должен продолжать свою операцию.

Когда Лидж исчезла в шлюзе, он стал терпеливо ждать, чтобы прошли четыре минуты. Такое время он установил для себя, хотя, в некоторой степени, это было слишком долго.

Он не чувствовал раскаяния. На какой-то миг, когда Лидж протестовала против своего участия, он подумал, что слишком нажимает на нее. Но ему показалось, что если команда корабля предупреждена, то о мужчине, а не о женщине. Следовательно, именно Лидж должна была рискнуть войти первой.

Он посмотрел на часы и почувствовал волнение. Четыре минуты прошли.

Уже без колебаний он телепортировался к открытому иллюминатору у входного шлюза. Рукой он нащупал металлический край иллюминатора.

Это место он «сфотографировал» через телескоп, когда трейлер был на земле. Оно оказалось удачным.

Он залез в иллюминатор.

Глава 11

Госсейн услышал приглушенные голоса, слишком тихие, чтобы разобрать слова. Но было ясно, что разговаривают мужчина и женщина.

Он осторожно выглянул за внутренний край иллюминатора в широкий коридор. В тридцати футах слева виделся открытый шлюз, в который вошла Лидж. Она стояла справа в дверном проеме, ведущем в помещение, и загораживала мужчину — видны были только плечо и рука — в форме офицера Великой Империи. Кроме них, в коридоре никого не было.

Госсейн спрыгнул на пол и, держась стены, подкрался к этой паре.

Когда он приблизился, Лидж говорила:

— …Но я хочу знать детали. Какие условия вы предлагаете женщинам?

Она говорила спокойно, но настойчиво. Голос офицера выражал терпение.

— Мадам, вам будут предоставлены шестикомнатные апартаменты, слуги, все удобства. Я гарантирую вам следующее положение по званию после капитана и его помощников. Вы…

Он остановился, когда увидел Госсейна, ступившего в дверной проем позади Лидж. Его удивление длилось несколько секунд.

— Извините, — наконец пробормотал он. — Я не видел, как вы вошли. Постовой, должно быть, забыл…

Он снова остановился. Казалось, он понял невозможность того, чтобы часовой забыл сделать нечто подобное. Его глаза расширились. Челюсть отвисла. Пухлая рука потянулась к бластеру на поясе.

Госсейн нанес удар в отвисшую челюсть и подхватил офицера во время падения. Он перенес бесчувственное тело на кушетку и быстро обыскал его, но не нашел ничего, кроме бластера в кобуре. Оглядевшись, он увидел, что вдоль дальней стены, в дополнение к обычной меблировке комнаты, стоят несколько кабин лифтов. Он сосчитал их.

Двенадцать, хотя в действительности это не лифты, а искривители пространства. Он называл их так с тех пор, как ошибочно принял за лифты на венерианской секретной базе Энро. Итак, двенадцать искривителей. Картина стала ясной. Из этого помещения алертанские предсказатели отправлялись прямо на военные корабли. Процесс оказался проще, чем он предполагал. Никаких проволочек. Постовой пропускал предсказателя на борт, а затем полный мужчина приглашал их в это помещение и отправлял на место назначения.

По-видимому, остальная часть корабля не использовалась. Солдаты и офицеры жили по своему режиму, вне связи с целью, ради которой их корабль прибыл на Алерту. И поскольку была глубокая ночь, должно быть, спали.

И тут Госсейна осенило. Идея была такой простой, что он даже заволновался.

Он подошел к двери. Коридор был по-прежнему пуст.

Сзади Лидж сказала:

— Он приходит в себя.

Госсейн вернулся к кушетке и стал ждать.

Мужчина зашевелился и сел, потирая челюсть. Его глаза перебегали с Госсейна на Лидж и обратно. Наконец, он раздраженно сказал:

— Вы что, с ума сошли оба?

Госсейн спросил:

— Сколько на борту человек?

Собеседник уставился на него и расхохотался.

— Вот дурак, — сказал он. Казалось ему никак не справиться с приступом смеха. — Сколько человек? — передразнил он. Его голос стал громче. — Пятьсот. Задумайтесь об этом и поскорее убирайтесь с корабля.

Команда оказалась именно такой, как и ожидал Госсейн. Космические корабли никогда не комплектовались так, как морские, из-за проблем с запасами воздуха и пищи. Итак, пятьсот человек.

— Они живут в общем помещении?

— На эсминце восемь спальных кают, — был ответ, — по шестьдесят человек в каждой. — Он потер руки. — Шестьдесят, — повторил он, смакуя цифру. — Может вы хотите, чтобы я проводил вас и представил команде?

Госсейн принял шутливый тон.

— Разумеется, — подыграл он, — хотим.

Лидж нервно дернула его за рукав.

— Сплошной туман, — предупредила она. Госсейн кивнул.

— Я должен это сделать, — сказал он. — Иначе он может догадаться о моих действиях.

Она с сомнением покачала головой.

— Слишком много солдат. Это будет сложно.

Ее слова послужили толчком для офицера. Он встал.

— Идемте, — весело сказал он.

— Ваше имя? — строго спросил Госсейн.

— Орелдон.

Госсейн молча повел его по коридору. Подойдя к открытой двери шлюза, Госсейн остановился.

— Вы можете закрыть эту дверь?

Толстое лицо офицера сияло в приливе веселья.

— Вы правы, — рассмеялся он. — Новые визитеры нежелательны. Ведь я уже не на службе.

Он живо шагнул вперед и уже собирался нажать кнопку, когда Госсейн остановил его.

— Минуточку, — сказал он. — Я хотел бы проверить, с чем связана эта кнопка. А то еще, чего доброго, поднимете тревогу, а?

Он отвинтил плату и откинул крышку. Четыре провода. Многовато.

— Куда идут провода? — спросил он Орелдона.

— В кабину управления. Два образуют цепь для открывания двери, два — для закрывания.

Госсейн кивнул и закрыл панель. Он нажал на кнопку. Толстая металлическая плита двинулась и со звонким лязгом закрылась.

— Вы не возражаете, если я поговорю с моим партнером снаружи? — спросил Орелдон.

Госсейн уже слышал о нем.

— А что вы хотите ему сказать?

— О, только то, что я закрыл шлюз, и что он может отдохнуть.

— Надеюсь, — сказал Госсейн, — вы не будете опрометчивы.

— Естественно.

Госсейн проверил провода и подождал, пока Орелдон включит настенный телефон. Он отметил, что тот пребывает в состоянии таламического возбуждения. Опьяняющий поток веселья будет нести его до тех пор, пока не отрезвит шок надвигающейся катастрофы. На этот момент стоит посмотреть.

По-видимому, дверь не всегда была открыта, потому что постовой не удивился, когда она закрылась.

— Ты уверен, Орри, что не сбежишь с вошедшей женщиной?

— К сожалению, нет, — ответил Орелдон и прервал связь. — Не стоит слишком долго разговаривать. Могут возникнуть подозрения.

Они подошли к лестнице. Орелдон уже собрался спускаться, когда Госсейн остановил его.

— Куда ведет эта лестница? — спросил он.

— Вниз, в казармы.

— А где находится кабина управления?

— О, зачем вам кабина управления? До нее добраться сложнее. Она наверху напротив.

Госсейн ответил, что счастлив слышать это.

— А сколько входов на нижнюю палубу? — спросил он.

— Четыре.

— Я надеюсь, — сказал Госсейн с приятной улыбкой, — что вы говорите правду. Если выяснится, что их, к примеру, пять, этот бластер может неожиданно выстрелить.

— Их только четыре, клянусь вам! — воскликнул Орелдон. Его голос стал вдруг хриплым.

— Знаете, — сказал Госсейн, — мне кажется, эта тяжелая дверь может заблокировать лестницу.

— По-вашему, это странно? — Чувство юмора опять вернулось к Орелдону. — В конце концов, корабль строился так, чтобы в случае опасности можно было изолировать целые секции.

— Так давайте закроем ее, а? — предложил Госсейн.

— Ха! — тон Орелдона показывал, что ему и в голову не приходило такое. На одутловатом лице появилось выражение осознанного потрясения. Он беспомощно глядел вдоль коридора, вращая глазами. — Неужто вы думаете, хотя бы на секунду, что сможете выйти сухими из воды?

— Дверь! — неумолимо сказал Госсейн.

Офицер остолбенел. Затем медленно подошел к стене и открыл панель. Госсейн проверил провода. Орелдон опустил рычаг. Двухдюймовые плиты закрылись со слабым, глухим шумом.

— Я искренне надеюсь, — сказал Госсейн, — что они заперты, и что их нельзя открыть снизу. Если обнаружится обратное, у меня будет достаточно времени, чтобы все-таки выстрелить из бластера.

— Они заперты, — угрюмо сказал Орелдон.

— Прекрасно, — сказал Госсейн. — А теперь поспешим. Я мечтаю закрыть двери на остальных лестницах.

Орелдон тревожно оглядывался по сторонам, пока они шли по коридору, но если он надеялся встретить кого-нибудь из экипажа, то был глубоко разочарован. Стояла тишина, нарушаемая лишь слабым шорохом их шагов. Больше никого.

— Я думаю, все спят, — заметил Госсейн.

Мужчина не ответил. Они заперли остальные двери без единого слова. После чего Госсейн сказал:

— Теперь осталось двадцать офицеров, включая вас и вашего друга снаружи. Верно?

Орелдон молча кивнул. Его глаза остекленели.

— Если я хорошо помню историю, — сказал Госсейн, — на Земле существовал обычай при определенных обстоятельствах — из-за непослушного характера некоторых офицеров, — запирать их в своих комнатах. Поэтому на дверях офицерских комнат всегда были внешние замки. Интересно, сталкивались ли военные корабли Энро с такой проблемой и таким ее решением?

Одного взгляда на лицо пленника оказалось достаточно, чтобы понять, что корабли Энро сталкивались с такой проблемой.

Через десять минут без единого выстрела он захватил целый галактический военный корабль.

Все оказалось слишком просто, думал Госсейн, заглянув в пустую кабину управления. С Орелдоном впереди и Лидж позади он вошел в помещение и критически огляделся.

Здесь было тихо. Ни одного человека на дежурстве, кроме двух офицеров, принимающих предсказателей.

Слишком просто. Принимая во внимание предосторожности, которые Фолловер уже принял против него, казалось невероятным, что корабль в его руках.

Но, тем не менее, это было так.

Он еще раз внимательно оглядел помещение. Приборная панель под прозрачным куполом разделялась на три секции: электрическую, искривителей пространства и атомную. Первая электрическая.

Он передвинул рычаги, которые запустили атомную электростанцию где-то в недрах корабля, и сразу почувствовал себя лучше. По крайней мере, если это и была ловушка, то экипаж ничего не знал о ней.

Но он все еще не был удовлетворен. Он изучал пульт. В каждой его секции располагались рычаги и индикаторы, о назначении которых он мог только догадываться. У него не было сомнений насчет электрической и атомной секции: последняя не могла быть использована в ограниченном объеме корабля, а первой он вскоре сможет управлять без ограничений.

Осталась секция искривителей пространства. Госсейн нахмурился. Да, здесь таилась опасность. Несмотря на то, что он обладал органическим искривителем, как он называл свой дополнительный мозг, его знания о механических системах искривителей пространства были довольно смутными. Здесь таилась его слабость, а может и ловушка, если таковая имелась.

Поглощенный мыслями, он отошел от пульта, колеблясь между несколькими возможностями, когда Лидж спросила, зевая:

— Когда мы будем спать?

— По крайней мере, не на Алерте, — ответил Госсейн.

Его план был ясен. Между полным подобием и подобием до двадцатого десятичного знака механических искривителей пространства существовало рассогласование полей. Если его перевести в пространственное расстояние, оно составит тысячу световых лет за каждые десять часов. Но это тоже, по мнению Госсейна, было иллюзией.

Он объяснил Лидж:

— На самом деле, вопрос даже не в скорости. Теория относительности, самая ранняя и содержащая наибольшее количество формулировок ноль-А, показала, что факторы времени и пространства не могут рассматриваться отдельно. Но я подхожу к той же идее с другой стороны. События, происходящие в разное время и в разных местах, являются только частью образа, формирующегося в нашей нервной системе, когда мы пытаемся истолковать временной разрыв.

Он увидел, что женщина перестала его слушать, и продолжал уже для себя:

— Существует вероятность, что два каких-то события так тесно связаны, что фактически они не разные события, и не имеет значения, как сильно они разделены в пространстве или во времени. В терминах вероятности…

Госсейн нахмурился, чувствуя себя на пороге более важного решения, чем этого требовала ситуация. Голос Лидж отвлек его.

— Но что вы собираетесь делать сейчас?

Госсейн снова шагнул к пульту.

— Прямо сейчас мы попробуем взлететь.

Управляющие приборы были такими же, как на кораблях, курсирующих между Землей и Венерой. Корабль напрягся и рванулся вверх. Через десять минут они покинули атмосферу и увеличили скорость. Через двадцать пять минут они вышли из тени планеты, и солнечные лучи осветили кабину.

На экране заднего вида Алерта выглядела как темный, туманный шар, лежащий на блюдце света.

Госсейн отвернулся и обратился к Орелдону. Офицер побледнел, услышав его план.

— Только не говорите, что я помог вам, — умолял он. Госсейн пообещал без колебаний, но подумал, что если военный штаб Великой Империи будет расследовать захват Y-381907, правда будет быстро раскрыта.

Орелдон постучал в дверь капитана и тут же появился в сопровождении приземистого сердитого человека. Госсейн быстро прервал его брань.

— Капитан Фри, если когда-нибудь выяснится, что ваш эсминец был захвачен без единого выстрела, вы вероятно заплатите за это жизнью. Поэтому лучше выслушайте меня.

Он объяснил, что хочет использовать корабль только временно, после чего капитан Фри успокоился, так что можно было обсудить детали. Как выяснилось, представление Госсейна о принципе действия межзвездных кораблей было верным. Корабли телепортировались к отдаленному месту, но образец можно было отключить, прежде чем они его достигали.

— Это единственный способ, каким мы можем добраться до новых планет, вроде Алерты, — пояснил капитан. — Мы телепортируемся на базу, удаленную более чем на тысячу световых лет, и замыкаем образец.

Госсейн кивнул.

— Мне надо попасть на Горгзид, и я хочу, чтобы отключение образца произошло примерно за один день обычного полета до планеты.

Он не удивился, что место назначения испугало офицеров.

— Горгзид! — воскликнул капитан. Его глаза сузились, и он мрачно улыбнулся. — Уж они-то смогут позаботиться о вас. Вы хотите двинуться прямо сейчас? Это займет семь скачков.

Госсейн ответил не сразу. Он прислушивался к нейроизлучениям этого человека. Нейропоток не совсем обычный, что в данной ситуации естественно. В нем были рывки, указывающие на эмоциональное беспокойство, но не было целеустремленных образов. Это успокаивало. Похоже, у капитана не было планов, не было личных проектов, не было вероломства в мыслях.

Госсейн еще раз обдумал свое положение. Он был настроен на электростанцию и на атомный реактор корабля. Он мог мгновенно убить каждого на борту. Он был фактически неуязвимым здесь.

Его сомнения пропали. Он сделал глубокий вдох.

— Вперед! — сказал он.

Глава 12

Внезапно Госсейн почувствовал, что теряет сознание и напрягся, испугавшись, что офицеры могут воспользоваться этим. Он повернулся и сказал:

— Безусловно, мы…

Он запнулся — он больше не был в кабине управления эсминца.

В пятистах футах громоздился пульт управления на более обширной плате, чем он только что оставил. Над ним изгибался прозрачный купол такой величины, что на мгновение его мозг отказался охватить размеры сооружения.

Начиная догадываться, он посмотрел на свои руки и тело. Руки были тонкими и изящными, тело — стройным, одетым в форму штабного офицера Великой Империи.

Ашаргин!

Госсейн почувствовал, что тело, в которое он снова попал, задрожало и съежилось. Он с усилием отогнал слабость, но его охватило отчаяние, когда он подумал о собственном теле, которое осталось далеко в кабине управления эсминца Y-381907.

Оно должно лежать без движения на полу. В эту самую минуту Орелдон и капитан Фри схватили Лидж. Или вернее, отметил про себя Госсейн, несколько дней назад, так как расстояние было около восемнадцати тысяч световых лет, они захватили Лидж и тело Гилберта Госсейна. Нельзя забывать о временной разнице, которая является результатом подобной транспортировки.

Неожиданно он почувствовал, что его мысли были слишком тяжелы для хрупкого Ашаргина, в чье тело он был еще раз пойман, как в ловушку. Он огляделся затуманенным взглядом и медленно начал приспосабливаться к обстановке. Медленно, потому что это была не его тренированная нервная система.

Тем не менее, его мысли постепенно прояснились, и он перестал дрожать. Через минуту, хотя внутри пульсировали волны слабости, он уже знал, что делал Ашаргин до прихода Госсейна.

Он шел с группой адмиралов. Теперь они обогнали его. Двое оглянулись. Один из них сказал:

— Ваше превосходительство, вы выглядите больным.

Прежде, чем Госсейн успел ответить, второй, высокий и худой старый адмирал в мундире, увешанном медалями из драгоценных камней и знаками отличия, насмешливо произнес:

— С тех пор, как принц прибыл сюда, он все время чувствует себя неважно. Похвалим же его за преданную службу в таком состоянии.

В этом худом старике Госсейн узнал Великого Адмирала Палеола. Это полностью вернуло его в нормальное состояние, поскольку об этом мог знать только Ашаргин.

Очевидно два сознания, его и Ашаргина, начали соединяться на подсознательном уровне.

Это подбодрило его. Невидимый игрок еще раз телепортировал его разум в чужой мозг. Чем быстрее он приспособится, тем лучше.

В этот раз он должен попытаться овладеть ситуацией. Никакого следа слабости. Ашаргин должен быть доведен до предела своих физических способностей.

Когда он поспешил вперед, догоняя остановившихся офицеров, в мозгу всплыли воспоминания о последней неделе Ашаргина. Неделе? Поняв, что для Ашаргина прошло семь дней, в то время как для него менее суток осознанного существования, он испугался. Но замешательство было кратковременным.

Картина предыдущей недели была на удивление хороша. Ашаргин ни разу не потерял сознания. Он успешно перенес знакомство со штабом. Он даже выдвинул идею, что будет наблюдателем до дальнейших распоряжений. Для человека, который дважды падал в обморок в присутствии Энро, это было достижением высшего порядка и еще раз доказывало, что даже несколькими часами управления тренированного ноль-А сознания можно вызвать значительные улучшения в такой безвольной личности, как Ашаргин.

Госсейн поднял взгляд. Они подошли к открытой двери в небольшую комнату. Очевидно — и память Ашаргина подтвердила это — здесь состоится собрание высших офицеров.

Быть может, здесь ему удастся создать нового, решительного Ашаргина.

В помещении уже были офицеры. Другие еще прибывали. Он видел, как они выходили из кабин искривителей, занимающих добрых сто футов вдоль стены. Представления были частыми и быстрыми.

Несколько офицеров странно посмотрели на него, когда он был представлен им, но Госсейн был предельно вежлив с новоприбывшими. Его время еще придет.

Сейчас его внимание было отвлечено другим.

Он понял, что большая комната, через которую он проходил, была кабиной управления гигантского корабля. И более того. Это была кабина управления корабля, который в эту минуту участвовал в фантастической битве в Шестом Деканте.

Эта мысль, как пламя, вспыхнула в его голове. Он почувствовал необходимость вернуться туда и посмотреть повнимательнее. Что он и сделал, улучив минуту между представлениями. Над ним на добрых пятьсот футов возвышался прозрачный купол, через который были видны алмазы звезд центра галактики. Млечный путь! Миллионы самых жарких и ослепительных солнц. Здесь, среди непревзойденной красоты, Энро расположил свой смертоносный флот.

Теперь воспоминания Ашаргина о великой битве, которую он наблюдал целую неделю, пошли быстрее. Он видел тысячи кораблей, одновременно телепортированных на базы вражеского оплота. Каждый раз телепортация обрывалась как раз перед тем, как корабли достигали цели. Из звездной темноты они стрелой летели к обреченной планете. Атакующих кораблей было больше, чем могли собрать окружающие звездные системы. Расстояния, которые при обычном полете заняли бы несколько месяцев или даже лет, покрывались почти мгновенно. Агрессор давал всем жертвам один и тот же выбор. Капитуляция или уничтожение.

Если лидеры планеты или группы планет отказывались поверить угрозе, безжалостный дождь бомб обрушивался с неба и буквально истреблял цивилизацию. Бомбежки были такими яростными и концентрированными, что кору планеты охватывала цепная реакция.

Большинство правительств были разумнее. На этих планетах оставались только оккупационные войска, а флот отправлялся дальше на следующую базу Лиги.

Не было реального отпора. Невозможно было собрать значительные силы для отражения атак, поскольку невозможно было узнать, какая звездная система окажется следующей жертвой. С невероятной легкостью захватчики разбивали небольшой флот, который посылался против них. Атакующие всегда знали, какой будет защита, и сколь бы мощной она ни была, на каждый корабль Лиги Энро посылал десяток своих.

Для Ашаргина это было мистической загадкой. Но не для Госсейна. На кораблях Великой Империи находились предсказатели Алерты, и у другой стороны буквально не было шансов.

Поток воспоминаний был прерван ироничным голосом Великого Адмирала, прозвучавшим сзади: — Принц, заседание начинается.

Это было приглашением сесть за длинный стол. Он сел на стул справа от Великого Адмирала и быстро окинул помещение взглядом.

Оно было гораздо больше, чем показалось сначала. Три стены являлись настоящими картами космоса. Каждая была словно обрызгана бесчисленными огоньками, и на каждой на высоте десяти футов располагались серии квадратов с мигающими числами. На одном из квадратов с красными цифрами показалось число 91308. Оно мигнуло и стало 91749. Это было наибольшим изменением, которое он увидел, наблюдая за квадратами.

Госсейн подождал объяснений из памяти Ашаргина, но пришла только информация, что Ашаргин не был раньше в этой комнате.

Здесь были квадраты с голубыми цифрами и квадраты с желтыми, зелеными, оранжевыми и серыми цифрами, были алые цифры, пурпурные и фиолетовые цифры. Были квадраты с разноцветными цифрами. Очевидно, они отражали какую-то неустойчивую ситуацию.

Цифры менялись каждую секунду. Отдельные цифры проходили полный круг. Казалось, они пляшут. Без сомнения, они рассказывали историю битвы в Шестом Деканте.

Огромным усилием воли он оторвал свой зачарованный взгляд от квадратов и услышал, как адмирал Палеол уже начал говорить.

— …Наши проблемы, — говорил худой и мрачный старик, — вряд ли станут сложнее. Но хочу вас предупредить, что произошедшие инциденты со временем могут стать многочисленнее. К примеру, в семнадцати случаях мы не смогли телепортировать наши корабли на базы, образцы подобия которых были получены с помощью самой высокоорганизованной шпионской сети, какую только можно себе представить. Дело в том, что некоторые правители в панике меняли образцы. Таких планет наши корабли достигали, телепортируясь к базам, которые располагались за ними, и вовремя замыкая образец. В этих случаях провинившаяся планета уже не имела выбора, а безжалостно уничтожалась. Я счастлив вам сообщить, что все эти инциденты были заранее предвидены нашим великом вождем Энро Рыжим. История не знает примера, чтобы один человек обладал такой предусмотрительностью, проницательностью и таким стремлением к миру.

Последнее замечание явно выпадало. Госсейн быстро посмотрел на присутствующих, но их лица оставались внимательными. Если изображение Энро как поборника мира и показалось им странным, они не подали вида.

Итак, шпионская сеть обеспечивала Энро образцами подобия с тысяч баз Лиги. Казалось, возникла роковая комбинация сил, работающих на Энро. Всего за несколько лет он вырос из правителя небольшой группы планет до верховного властителя в галактике. Словно в доказательство, что судьба на его стороне, в этот период была открыта планета предсказателей, и эти одаренные умы работали теперь на него.

Безусловно, Фолловер, командующий ими, имел какие-то свои планы. Но они не включали остановку войны.

— Конечно, — продолжал Великий Адмирал Палеол, — главные силы Лиги не станут стирать образцы для искривителей пространства. Требуется время, чтобы создать связи подобия, и их собственные корабли окажутся отрезанными от баз, где изменяются образцы. Однако мы должны считаться с возможностями, что больше и больше планет предпочтут изолироваться. И многие преуспеют в этом. Вы знаете, — его тонкие губы скривились в холодной улыбке, — что некоторых звездных систем нельзя достичь телепортацией на базы за ними. Планируя нашу кампанию, мы в первую очередь наметили те планеты, к которым можно приблизиться этим способом. Теперь наша тактика становится более гибкой. Мы должны импровизировать. Флот должен и сможет атаковать цели, которые раньше считались вне досягаемости. Все это потребует от офицеров и членов экипажей всех званий высшей степени усердия.

Теперь уже без улыбки старик оглядел стол.

— Господа, в заключение я должен сказать, что наши потери тяжелы. За каждый час мы теряем в среднем два линкора, одиннадцать крейсеров, семьдесят четыре эсминца и шестьдесят два различных самолета. Конечно эти статистические цифры увеличиваются день ото дня. Тем не менее, они реальны, как вы можете убедиться, взглянув на стенные счетчики в этом помещении. Но в целом наше положение превосходно. Главным препятствием является обширность космоса и время на завоевание каждой отдельной планеты. Однако теперь можно математически рассчитать протяженность всей кампании. Количество планет, умноженное на время на каждую. Всего девяносто четыре звездных дня. Есть вопросы?

Тишина. Потом в дальнем конце стола поднялся адмирал.

— Сэр, — сказал он, — можем ли мы узнать мнение принца Ашаргина?

Великий Адмирал медленно встал. На его длинном, обычно суровом лице, опять появилась улыбка.

— Принц, — сухо сказал он, — находится здесь как личный эмиссар Энро. Он просил сказать, что у него нет комментариев.

Госсейн поднялся. Его целью было вернуть Ашаргина на Горгзид в штаб Энро. И если Энро наблюдает за совещанием, то лучшим способом для достижения этой цели будет его незапланированное выступление.

— Это я говорил Великому Адмиралу вчера.

Поморщившись от высокого тенора Ашаргина, он остановился, чтобы уменьшить напряжение, охватившее тело. Великий Адмирал смотрел на потолок с таким выражением, что Госсейн все понял. Он сказал:

— С минуты на минуту я ожидаю вызова Энро, чтобы предоставить отчет, но если у меня есть время, я хотел бы обсудить войну, которую мы ведем, с философской точки зрения.

Продолжать ему не пришлось. Потолок засветился, и на нем появилось лицо Энро. Все вскочили на ноги и застыли во внимании.

Рыжеволосый диктатор смотрел на них вниз со слабой, насмешливой улыбкой.

— Господа, — произнес он, наконец, — из-за неотложного дела я вмешиваюсь в ваше совещание. Я извиняюсь, что прервал вас, тем более, в тот самый момент, когда принц Ашаргин собирался поговорить с вами. Принц и я находимся в полном согласии по всем главным аспектам ведения войны, но сейчас я хочу вернуть его на Горгзид. Господа, примите мое уважение.

— Ваше превосходительство, — сказал Великий Адмирал Палеол, — мы приветствуем вас.

Он повернулся к Госсейну-Ашаргину.

— Принц, позвольте мне проводить вас в транспортную секцию.

Госсейн сказал:

— Сперва я хотел бы послать сообщение на эсминец Y-381907.

Госсейн собирался отправить это послание, надеясь на скорое возвращение в свое тело. Он написал:

«Будьте вежливы с двумя пленниками, которые находятся на борту эсминца. Не ограничивайте их свободу. Доставьте женщину-предсказательницу и мужчину в сознании он или нет, на Горгзид».

Он опустил послание в щель робота-оператора.

— Немедленно отправьте капитану Фри на Y-381907. Я буду ждать подтверждения доставки.

Он повернулся и увидел, что Великий Адмирал Палеол с интересом наблюдает за ним. С неприятной усмешкой старик сказал:

— Принц, вы загадочны. Мне кажется, вы думаете, что Энро и я будем однажды привлечены к ответу за то, что мы делаем. Прав ли я?

Госсейн-Ашаргин покачал головой.

— Может, что-то подобное и случится, — сказал он. — Но толку от этого будет мало. Немедленно будет создана такая же корыстная, хотя, поначалу, возможно, более осторожная группировка. Инфантильные личности, которые хотят свергнуть руководящую группировку, не в силах проанализировать, что именно ее связывает. Одним из главных принципов является внедрение веры, что все они готовы умереть в любой момент. И ни один отдельный ее член не осмеливается иметь противоположное мнение по этому базовому вопросу. А убедив себя, что не боятся смерти, они оправдывают все преступления против остальных.

Усмешка адмирала стала шире.

— Ну, ну, — сказал он. — Почти философ, не так ли? — Его проницательные глаза стали серьезными. — Но мысль очень интересная. Я никогда не задумывался над тем, что фактор мужества может быть таким фундаментальным.

Казалось он хочет продолжить, но его перебил робот-оператор.

— Я не могу связаться с эсминцем Y-381907. Госсейн-Ашаргин вздрогнул. Он испугался.

— Вообще нет контакта?

— Вообще.

Он снова взял себя в руки.

— Хорошо, продолжайте, пока не доставите послание. Известите меня на Горгзиде.

Он повернулся и пожал руку Палеолу. Через несколько минут он передвинул рычаг в кабине искривителя пространства, который должен был переправить его во дворец Энро.

Глава 13

Госсейн ожидал, что окажется в собственном теле. Ожидал, потому что в прошлый раз это случилось именно во время телепортации. Он так хотел, чтобы это произошло, что почувствовал острую боль разочарования, посмотрев сквозь прозрачную дверь кабины искривителя.

В третий раз за две недели он увидел комнату военного управления во дворце Энро. Его разочарование быстро прошло. Он оказался здесь и должен был с этим смириться. Подойдя к двери, он удивился, что комната пуста. Не попав в свое тело, он ожидал, что его немедленно попросят объяснить послание, отправленное капитану Фри. Он был готов к этому. Он был готов ко многому.

Он подошел к огромным окнам, залитым солнцем. Утро? — заинтересовался он, выглянув. Солнце стояло выше, чем в тот день, когда он прибыл во дворец Энро в первый раз. Это привело его в замешательство. Столько разных планет в разных концах галактики двигались вокруг своих солнц с разной скоростью. И вдобавок, из-за так называемой мгновенной транспортировки на искривителях пространства происходила потеря времени.

Он прикинул, что сейчас примерно полдесятого по времени города Горгзида. Слишком поздно, чтобы завтракать с Энро и Секохом, но это и не интересовало его. Госсейн направился к двери, ведущей во внешний коридор. Он предполагал, что его остановит или человек с приказом для него или команда настенного видеофона. Но никто его не остановил.

У него не было никаких иллюзий по этому поводу. Энро, обладающий даром видеть и слышать на расстоянии, конечно знал о его прибытии. Ему умышленно дали свободу действий, что говорило или о презрении к нему, или о любопытстве, если Энро лично наблюдал за ним. Впрочем, причина не имела значения. В любом случае свобода действий давала ему время ослабить нервное напряжение Ашаргина. Это было очень важно для начала. Хотя в долгой гонке даже это становилось неважным.

У него созрел план, и он собирался заставить Ашаргина идти на любой риск, включая, при необходимости, игнорирование приказов самого Энро.

Дверь в коридор была не заперта, как и неделю назад. По коридору шла женщина с ведром. Госсейн закрыл за собой дверь и кивком подозвал ее. При виде его формы она задрожала, как будто к ней никогда не обращались офицеры.

— Да, сэр? — промямлила она. — Апартаменты леди Нирены, сэр? Двумя этажами ниже. На двери табличка с ее именем.

Никто не остановил его. Девушка, открывшая дверь, оказалась миловидной. Она косо глянула на него и прошла в прихожую. Он услышал, как она оттуда позвала:

— Ни, он здесь.

Послышалось приглушенное восклицание, и в прихожей появилась Нирена.

— Ну, — сказала она, — вы входите? Или так и будете стоять здесь, как болван?

Госсейн промолчал. Он последовал за ней в гостиную, обставленную со вкусом, и сел в пододвинутое ею кресло. Другой женщины не было видно. Нирена холодно изучала его. Наконец, она сказала с горечью:

— Разговоры с вами приносят тяжелые последствия.

— Позвольте заверить вас, — сказал Госсейн, — что принц Ашаргин очень уважает вас. — Он умышленно говорил в третьем лице.

— Мне было приказано, — натянуто сказала Нирена, — приказано под страхом смерти.

— Есть только один выход: отвергать подобные предложения.

— Но тогда вы рискуете жизнью.

— Принц, — сказал Госсейн, — используется Энро для определенной цели. Не думайте, что Энро оставит его в живых, когда цель будет достигнута.

Она побледнела.

— Вы осмеливаетесь говорить такие вещи, зная, что он может слышать вас.

— Принцу, — сказал Госсейн, — нечего терять. В серых глазах мелькнуло любопытство.

— Вы говорите о себе, как о постороннем.

— Это способ мыслить объективно. — Он прервался. — Я пришел сюда, чтобы увидеть вас по двум причинам. Во-первых, я хочу задать вам вопрос, на который, надеюсь, вы ответите. Мне кажется, что за одиннадцать лет невозможно полностью подчинить галактическую империю. Это доказывает и наличие четырех миллионов заложников, содержащихся здесь, на Горгзиде. Похоже, по всей Великой Империи происходят беспорядки и смуты. Я прав?

— Конечно. — Нирена пожала плечами. — Энро и не скрывает этого. Он играет против времени, и сам процесс игры интересует его не меньше, чем результат.

— Ладно. А теперь второй вопрос. — Он описал положение Ашаргина во дворце и закончил. — Ему выделены какие-нибудь апартаменты?

Глаза Нирены расширились в удивлении.

— Вы хотите сказать, что не знаете, что произошло? Госсейн не ответил. Он был занят Ашаргином, который внезапно напрягся. Женщина поднялась, и он увидел, что она смотрит на него с меньшим недружелюбием. Она поджала губы и оглядела его странным, испытующим взглядом.

— Пойдемте со мной, — сказала она.

Она быстро подошла к двери, ведущей в другой коридор. Пройдя его до конца, она открыла дверь. Госсейн увидел спальню.

— Наша комната, — сказала она. Ее глаза вопросительно смотрели на него. Наконец, она покачала головой. — Вы действительно не знаете? Хорошо, я расскажу вам.

Она остановилась и немного напряглась, как будто действительность становилась более отчетливой из-за значения сказанных слов.

— Нас с вами поженили сегодня утром, согласно специальному приказу Секоха. Я была официально извещена об этом несколько минут назад.

Сказав это, она проскользнула мимо и пошла назад по коридору.

Госсейн запер за ней дверь. Он не знал, сколько у него осталось времени, но чтобы успеть переориентировать тело Ашаргина в кратчайший срок, надо использовать каждую минуту.

План был прост. Он останется в комнате, пока Энро не прикажет ему что-нибудь. И тогда он ослушается приказа. Он почувствовал, как Ашаргин задрожал от подобной идеи. Но Госсейн подавил слабость и сказал специально для нервной системы этого тела: «Принц, каждый раз, когда вы начинаете уверенно действовать на основе правильных положений, вы доказываете свое мужество, самоуважение и мастерство».

Все это было конечно сверхупрощенно, но необходимо в качестве подготовки к более высокому уровню ноль-А тренировки.

Первым делом Госсейн пошел в ванную и включил горячую воду и термостат. Прежде чем раздеться, он вышел в спальню посмотреть, нет ли там метронома. Но такового не оказалось.

Жаль конечно, но есть и другое средство, которое всегда под рукой в ванной. Он разделся и, наполнив ванну, завернул кран, но не до конца. Он с трудом заставил себя влезть в воду. Для слабого тела Ашаргина она показалась горячей, как кипяток. Он задыхался от жары, но постепенно привык к такой температуре. Откинувшись, он слушал ритмичный звук падающих капель.

Кап-кап-кап. Он широко открыл глаза, глядя на яркое пятно на стене. Кап-кап-кап. Постоянный звук, как биение его сердца. Тук-тук-тук, парь-парь-парь, переделал он значение. Так горячо, что каждый мускул расслаблялся. Кап-кап-кап, рас-слабь-ся.

В истории Земли было время, когда капли воды, ритмично падающие на лоб человека, доводили его до безумия. Сейчас, конечно, они капали не на голову, такое положение тела под краном было бы неудобным. Но принцип был тот же.

Кап-кап-кап. Китайские палачи, применявшие этот метод, не знали, что за ним скрывался большой секрет, и что человек сходил с ума, потому что думал об этом, потому что ему говорили это, потому что у него была абсолютная уверенность, что эта система приводит к безумию.

Если бы он верил, что она приводит к здравомыслию, эффект в этом направлении был бы не меньшим. Если бы он верил в то, что его слабое, неуклюжее тело становится сильным, ритм капель помог бы и в этом. Кап-кап-кап. Рас-слабь-ся, так приятно расслабиться. В земных больницах первым средством для ослабления эмоциональных и психических перегрузок были теплые ванны. Хотя, конечно, если не предпринимались дальнейшие действия, напряжение вскоре возвращалось. Убеждение было важной составной частью, гибкое эмпирическое убеждение, которое могло изменяться в соответствии с динамикой реальности, однако, которое по существу было нерушимо. У Госсейна оно было, у Ашаргина — нет. В его слабом теле было слишком много разбалансированных мест. Годы страха сделали его мускулы слабыми, истощили его энергию и задержали его рост.

Ритмично тянулись медленные минуты. Госсейн задремал. Было так удобно, так приятно лежать в теплой воде, в чреве теплой воды, откуда началась жизнь. Назад в горячие моря, откуда все произошло, в лоно Великой Матери. И нестись по течению в медленном пульсирующем ритме сердцебиения, дрожащего трепетом нового существования.

Стук в дверь спальни вернул его к действительности.

— Да? — крикнул он.

— Вас вызывает Энро, — послышался натянутый голос Нирены, — чтобы вы немедленно представили отчет.

Госсейн почувствовал, как тело Ашаргина пронзила острая боль.

— Хорошо, — ответил он.

— Принц, — настойчиво сказала Нирена, — он был очень резок.

Госсейн кивнул про себя. Он чувствовал возбуждение и не мог полностью побороть страх Ашаргина. Но у него не было сомнений. Пришел час бросить вызов Энро.

Он не спеша оделся и вышел из ванной. Нирена ждала в гостиной. Он хотел задать ей вопрос, но не прямо, поскольку ни на миг не забывал о способности Энро видеть и слышать сквозь твердые стены.

Решение пришло через секунду.

— У вас есть дворцовый справочник?

Она молча прошла к видеофону в углу и принесла светящуюся гибкую пластинку, которую вручила ему с разъяснением:

— Сдвиньте этот рычажок вниз. Когда раздастся щелчок, вы увидите этаж интересующей вас персоны и расположение ее апартаментов. На обратной стороне список имен, который автоматически пополняется.

Госсейну не понадобился список. Он знал, чьи имена ему нужны. Быстрым движением он передвинул рычаг на имя Риша, по возможности прикрывая его рукой.

Вероятно, Энро может видеть через руку так же хорошо, как и через стены, но должны же быть какие-то пределы его способности. Госсейн решил полагаться на скорость. Одним взглядом он получил информацию и передвинул рычаг на имя Секоха. Это также потребовало не больше секунды. Он осторожно поставил рычаг на нейтральную позицию и отдал пластину Нирене.

Он чувствовал удивительное спокойствие и легкость. Тело Ашаргина было пассивно. Оно невозмутимо принимало происходящее, что сулило успехи в будущем.

— Счастливо, — сказал он Нирене.

Он подавил импульс Ашаргина сообщить, куда идет. Не для того, чтобы Энро не узнал об этом еще несколько минут, а так как чувствовал, что Нирена станет отговаривать его.

Выйдя из холла, он быстро двинулся к лестнице и поднялся на этаж, где располагались апартаменты Энро. Он повернул направо и через минуту вошел в апартаменты женщины, которую некогда знал как Патрицию Харди. Он надеялся, что Энро будет очень интересно узнать, о чем будут говорить его сестра и принц Ашаргин, и что любопытство удержит его от немедленного вмешательства.

Когда Госсейн-Ашаргин прошел за слугой в приемную, он увидел Элдреда Кренга, стоявшего у окна. Венерианский ноль-А детектив повернулся и задумчиво посмотрел на вошедшего.

В тишине они глядели друг на друга. Госсейну показалось, что он больше заинтересован видеть Кренга, чем тот принца Ашаргина.

Он оценил положение Кренга. Ноль-А человек в самом логове врага изображал — с ее согласия — мужа сестры военного повелителя Великой Империи и на этом зыбком основании — а учитывая отношение Энро к бракам между братьями и сестрами, даже более зыбком, чем ему представлялось, — очевидно готовился противостоять планам диктатора.

Что именно он предпримет, вопрос стратегии. Ведь точно так же можно удивляться, на что рассчитывает принц Ашаргин, противостоя тому же тирану. Госсейн надеялся решить свою проблему дерзким неповиновением, основанным на плане, который пока что выглядел логично.

Первым заговорил Кренг.

— Вы хотите видеть горгзин Ришу? — Он применил титул правительницы планеты Горгзид.

— Очень.

— Как вы, наверное, знаете, я ее муж. Я надеюсь, вы не будете против, если я попрошу вас сначала рассказать о вашем деле мне.

Госсейн не был против. Вид Кренга чрезвычайно подбодрил его. Неаристотелевый детектив столь искусно действовал все это время, что одно его присутствие на сцене казалось частным доказательством, что ситуация не так уж плоха.

Кренг заговорил снова:

— О чем вы думаете, принц? — вежливо спросил он. Госсейн пустился в откровенный рассказ о том, что произошло с Ашаргином. Он закончил:

— Я решил поднять положение принца во дворце. С ним обошлись непростительно унизительно, и я хочу использовать связи горгзин, чтобы изменить отношение его превосходительства.

Кренг задумчиво кивнул.

— Понятно. — Он отошел от окна и пригласил Госсейна-Ашаргина сесть в кресло. — Мне трудно правильно оценить ваше положение. Из того, что я слышал, вы согласились на ту унизительную роль, которую Энро предназначил для вас.

— Как видите, — сказал Госсейн, — и это должен понять Энро, принц настаивает, чтобы, пока он жив, к нему относились в соответствии с его титулом.

— Ваше использование третьего лица любопытно, — сказал Кренг, — а также ваша фраза «пока он жив». Если вы способны придерживаться смысла этой фразы, то, кажется, принц может получить удовлетворение от горгзида.

Это было своего рода одобрение. Очень осторожное и все же определенное. Вполне возможно, что диктатор подслушивал их, поэтому все слова были на высоком вербальном уровне. Кренг поколебался и продолжил:

— Однако, сомнительно, чтобы моя жена смогла помочь вам как посредник. Она заняла позицию полного противодействия завоевательной войне, которую ведет ее брат.

Кренг сообщил ему информацию и, взглянув на него, Госсейн понял, что сообщил намеренно.

— Естественно, — сказал Кренг, — как ее муж, я тоже безоговорочно против войны.

Поразительно. Итак, их дерзость основывалась на родственных отношениях Патриции и Энро. Госсейн критически обдумал это. Их позиция имела такой же неотъемлемый недостаток, как и его собственная. Как же они борются с этим недостатком?

— Мне кажется, — медленно сказал Госсейн, — что, занимая такую позицию, вы и горгзин сильно ограничиваете свободу своих действий. Или я ошибаюсь?

— Частично, — сказал Кренг. — Здесь, в этой планетной системе, права моей жены почти равны правам Энро. Его превосходительство сильно привязан к традициям, обычаям и привычкам народа и поэтому не станет упразднять никакой местный институт.

Это была еще более полезная информация. И она была к месту. Она укрепляла его личный план. Госсейн собирался заговорить, но в этот момент в комнату вошла Патриция. Она улыбнулась, когда глаза их встретились.

— Я слышала все из другой комнаты, — сказала она. — Надеюсь, вы не обиделись?

Госсейн сказал, что нет, и наступила пауза. Он восхищенно смотрел на нее. Патриция Харди, горгзин Риша, сестра Энро, — молодая женщина, которая однажды притворялась дочерью президента Земли Харди, а позже женой Гилберта Госсейна. С таким шлейфом интриг она, безусловно, была личностью, с которой приходилось считаться. А главное, она никогда, насколько он знал, не колебалась в поддержке Лиги и ноль-А.

Ему показалось, что она стала более красивой, во всяком случае, не менее. Ростом она была пониже Лидж, предсказательницы, но выглядела более гибкой. В ее голубых глазах горело то же властное выражение, что и в серых глазах Лидж. Обе женщины были одинаково хороши. Но на этом сходство заканчивалось.

Кренг прервал тишину.

— Принц, — сказал он, и его тон был дружелюбен, — я думаю, что смогу прояснить отношение горгзин к вашей женитьбе на леди Нирене. Моя жена, ничего не зная о разговоре на прошлой неделе, приняла как само собой разумеющееся, что ваши родственные отношения с Ниреной узаконены церковью.

Патриция мягко засмеялась.

— Мне и в голову не могло прийти, что в этой ситуации есть какое-то скрытое течение.

Госсейн кивнул, но был мрачен. Ему казалось, что она проглядела и другое подводное течение. Наверняка она знала о намерениях Энро на ее счет и слишком легко относилась к этому. Энро должен все еще надеяться на свадьбу с сестрой, иначе он не пытался бы скрыть от нее, что не придает никакого значения родству, когда это касалось других людей.

— Ваш брат, — вслух сказал Госсейн, — замечательный человек. Я полагаю, он может услышать этот наш разговор, если очень захочет.

— Способность моего брата имеет любопытную историю.

Патриция остановилась, и Госсейн, который смотрел прямо на нее, увидел по выражению ее лица, что она собирается дать ему информацию.

Она продолжала:

— Наши родители не были ни особо умны, ни особо религиозны. Они решили, что наследник горгзид проведет свой первый после рождения год в склепе со Спящим Богом. Реакция народа была крайне враждебной, и поэтому через три месяца Энро был возвращен, после чего его детство протекало как обычно. Ему было около одиннадцати, когда обнаружилась его способность видеть и слышать на расстоянии. Естественно, отец и мать немедленно приписали это действию самого Бога.

— А что думает Энро? — спросил Госсейн.

Он не услышал ответа. В его сознании всплыли воспоминания Ашаргина о Спящем Боге, кусочки услышанного им, когда он был рабом храма.

Рассказы были совершенно непохожи. Священники могли увидеть Бога только во время обряда посвящения. Никто из них больше никогда не видел его. С их слов Спящий Бог был стариком, ребенком, юношей лет пятнадцати, младенцем и так далее — остальные сообщения имели так же мало общего, как и вопрос возраста.

Не ясно, были они загипнотизированы или же важность церемонии порождала у них видения.

Одна деталь ежедневного существования Спящего Бога чуть не выбила Госсейна из кресла — Спящий Бог лежал в склепе, и его снабжала пищей сложная система механизмов. Внутренняя иерархия служителей храма была организована, чтобы поддерживать работу этих машин.

Мысль, повергшая Госсейна в смятение, молнией вспыхнула в его мозгу. Ведь это могло быть способом охраны и поддержания жизнеспособности тела Госсейна.

От этой мысли его сознание напряглось. Несколько секунд идея казалась слишком фантастической, чтобы принять ее. Тело Госсейна здесь, в самом сердце Великой Империи? Здесь и охраняется всеми силами мощной языческой религии?

Кренг нарушил молчание.

— Время обедать, — сказал он. — Надеюсь, это касается всех нас. Энро не любит ждать.

Обед! Госсейн прикинул, что прошел час с тех пор, как Энро вызвал его для доклада. Достаточно долго для кризиса.

Но сам обед прошел в молчании.

Блюда уже убрали со стола, но диктатор продолжал сидеть, тем самым держа за столом остальных. Впервые он прямо посмотрел на Госсейна-Ашаргина. Взгляд был недружелюбен и холоден.

— Секох, — сказал он, не отводя глаз от Ашаргина.

— Да? — быстро ответил хранитель.

— Принесите детектор лжи. — Стальной взгляд уперся в переносицу Госсейна. — Принц требовал расследования, и я рад сделать ему одолжение.

Принимая во внимание обстоятельства, Энро выражался почти правильно. Но Госсейн изменил бы одно слово. Он ожидал расследования. И вот оно началось.

Когда датчики детектора лжи были прикреплены к Госсейну-Ашаргину, Энро поднялся. Он сделал знак остальным оставаться на своих местах и начал:

— Мы имеем очень любопытную ситуацию. Неделю назад я приказал доставить принца Ашаргина во дворец. Я был поражен его внешностью и действиями. — Его губы искривились. — Очевидно, он страдал от сильного чувства вины, которое, по-видимому, происходило от сознания, что его семья обманула надежды народа Великой Империи. Он был нервным, напряженным, робким, почти косноязычным. Это было жалкое зрелище. Более десяти лет он был в изоляции от межпланетных и местных событий.

Энро остановился. Его лицо было серьезным, глаза горели. Он продолжал тем же натянутым тоном.

— Но даже в это первое утро он продемонстрировал одну или две вспышки проницательности и понимания, что было нехарактерно для него. В течение недели, проведенной на линкоре адмирала Палеола, он вел себя так, как мы и ожидали, зная его прошлое. В течение последнего часа, проведенного на борту корабля, он снова радикально изменился и снова показал знание, которое было выше его возможностей. Среди прочего, он отправил послание на эсминец Y-381907…

Энро быстро повернулся к одному из секретарей и протянул руку.

— Послание, — приказал он. Ему немедленно вручили лист бумаги.

Госсейн слушал, пока Энро читал. Казалось, каждое слово ставилось ему. в вину. Диктатор, самый могущественный повелитель в галактике, отвлекся от множества своих дел, чтобы уделить внимание индивидууму, которого он собирался использовать как пешку в своей игре.

Предвидел или нет такой кризис невидимый игрок, перенесший сознание Гилберта Госсейна в мозг принца Ашаргина, не имело значения. Может, Госсейн и пешка, передвигаемая по чьей-то воле, но, даже будучи под присмотром, событиями он управлял, когда мог.

Энро заговорил снова мрачным голосом.

— Ни я, ни адмирал сразу не сообразили, какую миссию выполнял этот эсминец. Наконец, мы выяснили, что это за корабль. Кажется невероятным, чтобы принц Ашаргин мог когда-нибудь слышать о нем. Миссия эсминца сверхсекретна и сверхважна и, хотя я сейчас не скажу, в чем она заключается, я могу сообщить, что его послание не доставлено.

Госсейн не мог поверить в это.

— Робот-оператор при мне отправил его, — быстро сказал он.

Энро пожал плечами.

— Послание не было остановлено нами. Оно не было принято эсминцем. Мы не в состоянии связаться с эсминцем Y-381907 уже несколько дней, и я вынужден просить вас дать несколько прямых ответов. Эсминец был доставлен на Алерту линкором, и теперь потребуется больше месяца полета нового корабля, чтобы достигнуть этой планеты.

Госсейн получил две новости, переполнявшие его чувства. То, что в ближайший месяц с Алерты не будут прибывать предсказатели, было большой победой. Другой новостью была загадочная судьба эсминца.

— Но куда он мог деться? — спросил он.

Он подумал о Фолловере и напрягся. Через миг он отбросил наиболее страшные подозрения. Очевидно, Фолловер действительно не мог предсказывать события, которые имели отношения к Гилберту Госсейну. Однако, это касалось тех случаев, когда действовал его дополнительный мозг. Поэтому можно предположить, что сейчас он знает, где Гилберт Госсейн.

Именно здесь логическая цепь заканчивалась. По существу не было причин, чтобы Фолловер стал скрывать от Энро местоположение эсминца. Госсейн в упор посмотрел на Энро. Пришло время еще раз потрясти диктатора.

— А Фолловер не знает? — спросил он.

Энро уже приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но со скрежетом сжал зубы. Он уставился на Госсейна, ничего не понимая. Наконец, он сказал:

— Итак, вы знаете о Фолловере. Это интересно. Сейчас детектор лжи сообщит нам кое-что о том, что происходит в вашем сознании.

Он повернул выключатель.

За столом была тишина. Даже Кренг, который с отсутствующим видом ковырялся в тарелке, откинулся в кресле и положил вилку. Секох смотрел задумчиво. Патриция Харди наблюдала за своим братом, слабо скривив губы. Она заговорила первой.

— Энро, не будь так глупо мелодраматичен.

Тот повернулся к ней, его глаза сузились, лицо потемнело от гнева.

— Замолчи! — грубо сказал он. — Мне не нужны комментарии женщины, опозорившей своего брата.

Патриция пожала плечами, а Секох резко сказал:

— Ваше превосходительство, сдерживайтесь!

Энро повернулся к хранителю, и на миг выражение его лица стало таким злобным, что Госсейну показалось, что он ударит священника.

— Вы всегда интересовались ею, не так ли? — с усмешкой сказал он.

— Ваша сестра, — сказал священник, — является со-правительницей Горгзида и хранительницей Спящего Бога.

— Иногда, Секох, — сказал Энро, и усмешка стала шире, — создается впечатление, что Спящий Бог — это вы. Опасная иллюзия.

Священник быстро ответил:

— Я говорю, имея полномочия, которые мне доверили Государство и Храм. Я не имею права поступать иначе.

— Я — Государство, — холодно сказал диктатор. Госсейн сказал:

— Кажется, я уже слышал это раньше.

Похоже, никто не понял его замечания. И тут до него дошло, что он оказался свидетелем главного столкновения.

— Вы и я, — сказал Секох мелодичным голосом, — держим чашу жизни, но только на короткий миг. Выпив ее до дна, мы опустимся вниз, в темноту. Но Государство, тем не менее, останется.

— Управляемое моей кровью!

— Может быть. — Голос священника звучал отдаленно. — Во всяком случае мы должны сначала победить.

— А потом?

— Вы получите зов Храма.

Энро раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал. Постепенно на его ничего не выражавшем лице появилась понимающая улыбка.

— Умно, не так ли? — сказал он. — Итак, я получу зов Храма, чтобы стать посвященным. Наверное, есть что-то знаменательное в том, что о зовах сообщаете вы.

— Когда Спящий Бог будет недоволен тем, что я делаю или говорю, — спокойно сказал священник, — я узнаю об этом.

Усмешка опять появилась на лице Энро.

— О, узнаете, узнаете! Видимо, он сообщит вам, а вы расскажете нам?

Секох ответил просто:

— Ваши намеки не трогают меня, ваше превосходительство. Если бы я использовал мое положение в личных целях, Спящий Бог не стал бы долго терпеть такое святотатство.

Энро колебался. Его лицо уже не было столь мрачным, и Госсейну показалось, что могущественный правитель трети галактики чувствует себя не в своей тарелке.

Он не удивился. Люди привязаны к собственному дому. Несмотря на все достижения Энро, под кожей этого человека, чье слово было законом для девятисот тысяч военных кораблей, бились импульсы живой нервной системы.

В нем они исказились до неузнаваемости. Однако мужчина когда-то был мальчиком, а мальчик младенцем, рожденным на Горгзиде. Связь была так сильна, что он перенес столицу Великой Империи на свою родную планету. Такой человек не станет с легкостью оскорблять языческую религию, на догмах которой он воспитывался.

Госсейн понял, что правильно прочел происходящее в чужой душе. Энро насмешливо поклонился Патриции.

— Сестра, я смиренно приношу извинения. Он резко повернулся к Госсейну-Ашаргину.

— Эти двое на эсминце, кто они? Итак, расследование продолжается.

Госсейн без заминки ответил:

— Женщина — обычный предсказатель. Мужчину зовут Гилберт Госсейн.

Он осторожно посмотрел на Патрицию и Кренга, произнося столь знакомое им имя. Главное, чтобы они не подали вида, что знают его.

Прореагировали они превосходно, как показалось Госсейну. Они продолжали внимательно смотреть на него, но не было и следа удивления на их лицах.

Энро занялся детектором лжи.

— Какие комментарии? — спросил он.

Пауза длилась несколько секунд. Наконец, детектор сказал:

— Информация правдивая, если рассматривать заданный вопрос.

— А что еще можно рассматривать? — резко спросил Энро.

— Здесь неразбериха, — был ответ.

— В чем?

— В идентификации личности. — Казалось, детектор понял, что ответ не удовлетворяет требованиям. Он повторил: — Неразбериха.

Он собирался сказать еще что-то, но, должно быть, звук отключили.

— Хорошо, я уточню, — вспылил Энро. Он поколебался. — Путаница связана с двумя людьми на эсминце?

— Нет, — ответил детектор. — Это… — неуверенно сказал он, — это не точно. — Он заговорил решительно. — Ваше превосходительство, этот человек Ашаргин и, тем не менее, он не Ашаргин. Он… — На миг детектор замолчал, а затем, запинаясь, закончил: — Следующий вопрос, пожалуйста.

Патриция хихикнула. Это был неуместный звук. Энро бросил на нее грозный взгляд. Он злобно сказал:

— Какой дурак принес сюда неисправный детектор? Сейчас же замените его.

Второй детектор, подсоединенный к Госсейну, ответил на вопрос Энро:

— Да, это Ашаргин, — пауза. — Кажется, что это он, — добавил он неопределенно. — Здесь какая-то неразбериха.

Теперь наступила какая-то неразбериха в Энро.

— Это неслыханно, — воскликнул он. — Ну хорошо, мы доберемся до сути. — Он уставился на Ашаргина. — Эти люди на эсминце, как я понял из вашего послания капитану Фри, пленники. Госсейн кивнул.

— Да, правильно.

— И вы хотите доставить их сюда. Почему?

— Я думаю, вы захотите допросить их, — сказал Госсейн.

Энро снова был сбит с толку.

— Я не понимаю, как вы собираетесь использовать их против меня, если они здесь будут в моей власти. — Он повернулся к машине. — Что по этому поводу, детектор? Он говорит правду?

— Если вы имеете в виду, хочет ли он доставить их сюда? Да, хочет. Что касается использования их против вас — здесь все перемешивается.

— Каким образом?

— Мысль, что человек на корабле уже здесь, и мысль о Спящем Боге как-то переплетаются с Ашаргином.

Энро молча стоял пораженный, в этот момент вмешался Секох.

— Ваше превосходительство, можно я задам вопрос принцу Ашаргину?

Энро молча кивнул.

— Принц, есть ли у вас какая-нибудь идея о природе этой неразберихи?

— Да, — ответил Госсейн.

— Каково же ваше объяснение?

— Периодически Спящий Бог господствует надо мной, контролирует и направляет меня.

«И пусть, — подумал Госсейн с глубоким удовлетворением, — детектор лжи попробует опровергнуть это».

Энро расхохотался. Это был смех человека, который был готов к встрече с грозным обстоятельством, но вместо этого столкнулся с чем-то нелепым. Он упал на стул и, закрыв лицо руками, смеялся, не в силах справиться с собой. Его плечи тряслись, когда он, наконец, поднял голову, в глазах были слезы.

— Итак, вы — Спящий Бог, — сказал он, — и теперь вы овладели Ашаргином.

Смех снова напал на него, и он хохотал добрых полминуты, прежде чем сумел остановиться. На этот раз он посмотрел на Секоха.

— Господин хранитель, — сказал он, — который этот? — И, понимая, что его вопрос требует объяснения для сидящих за столом, повернулся к Госсейну. — В течение года около сотни человек только на этой планете утверждали, что ими овладел Спящий Бог. По всей Империи около двух тысяч рыжеволосых мужчин претендовали быть Энро Рыжим, и в течение последних одиннадцати лет приблизительно десять тысяч человек объявляли себя принцем Ашаргином. Причем половине из них больше пятидесяти.

— А что говорил о них детектор лжи?

Госсейн ожидал скептицизма. За исключением Кренга, все присутствующие были таламическими людьми. Даже Патриция Харди, хотя и бывала на Венере, не стала ноль-А. Такие индивидуумы не смогут разобраться в собственных противоречиях и будут противоречиво спорить, не принимая в расчет реальность. Важно, что зерно сомнения было посеяно. Он увидел, что Энро нахмурился.

— Ну, хватит фарса, — сказал диктатор. — Давайте вернемся к некоторым фактам. Я допускаю, что вы дурачите меня, но зачем? Чего вы хотите?

— Понимания, — ответил Госсейн. Он говорил осторожно, хотя чувствовал решимость. — По всей видимости, вы хотите меня для чего-то использовать. Очень хорошо, я согласен, чтобы меня использовали. До определенного момента. За это я хочу свободы действий.

— Свободы чего?

Следующие слова Госсейна подействовали на остальных, сидящих за столом, как взрыв бомбы.

— Развязав войну, — сказал он, — вы подвергаете опасности жизнь каждого человека в галактике, включая Великую Империю. Я думаю, вы примете совет тех, кому придется разделить вашу участь, если что-то пойдет не так.

Энро наклонился и отвел руку назад, словно собираясь ударить его по лицу. Он сидел так несколько секунд, напряженный. Его губы были сжаты, глаза холодны. Он медленно расслабился и откинулся назад. На лице появилась слабая улыбка, и он сказал:

— Продолжайте, продолжайте. Повесьте себя!

— Мне кажется, вы так сконцентрировались на наступательной части войны, что, возможно, не принимаете во внимание некоторые не менее важные аспекты.

Энро удивленно покачал головой.

— Это говорит тот, — сказал он в изумлении, — кто провел последние одиннадцать лет жизни в огороде.

Госсейн проигнорировал комментарий. Он был напряжен, и ему казалось, что он делает успехи. Его теория была очень простой. Принц Ашаргин не привлек бы внимания в такой критический момент, если бы не было важной причины. Его так просто не уничтожат, пока цель, ради которой он был воскрешен, не будет выполнена.

Кроме того, это удобный момент выяснить, что делает Энро с определенными индивидуумами.

— К примеру, — сказал Госсейн, — проблема Фолловера. — Он остановился, чтобы его слова дошли до Энро, и продолжил. — Фолловер практически неуничтожим. Не думаете ли вы, что когда война будет выиграна, такой субъект, как Фолловер, позволит Энро Рыжему господствовать над галактикой?

Энро мрачно сказал:

— Я позабочусь о Фолловере, если его когда-нибудь посетят такие мысли.

— Легко сказать. Он может сейчас войти в комнату и убить всех, кто находится здесь.

Энро покачал головой. Казалось, его позабавила эта мысль.

— Друг мой, — сказал он, — вы наслушались пропаганды Фолловера. Я не знаю, как он становится тенью, но давно решил, что остальное базируется на обычной физике. Искривители и перенос энергии. В этом здании только два искривителя пространства вне моего контроля. И я терплю это.

— Тем не менее, — сказал Госсейн, — он может предсказать каждое ваше движение.

Улыбка исчезла с лица Энро.

— Он может предсказывать, сколько влезет, — сказал он грубо. — Власть у меня. Если он будет препятствовать мне, то быстро окажется в положении человека, приговоренного к повешению. Он даже узнает день и час, но ничего не сможет поделать.

— По-моему, вы так не думаете, — сказал Госсейн. Энро молчал, его взгляд остановился на столе. Наконец он поднял глаза:

— Что-нибудь еще? — сказал он. — Я жду условий, о которых вы упомянули.

Пришло время заняться делом.

Госсейн почувствовал, что напряжение накапливается в теле Ашаргина. Ему нужна была передышка, чтобы расслабить нервную систему принца. Он хотел было взглянуть на Патрицию, Кренга и Секоха, чтобы увидеть их реакцию на развитие событий. Это дало бы Ашаргину возможность расслабиться.

Но он подавил это желание. Энро практически забыл о присутствии остальных. И было бы глупо отвлекать его сконцентрированное внимание. Он сказал вслух:

— Я хочу, чтобы мне разрешили связываться с любой точкой галактики в любое время дня и ночи. Естественно, вы или ваш агент можете прослушивать.

— Естественно, — саркастически сказал Энро. — Что еще?

— Я хочу иметь право пользоваться искривителями для транспортировки в любое место Великой Империи по моему желанию.

— Я счастлив, — сказал Энро, — что вы ограничиваете свои передвижения только Великой Империей. — Он остановился. — Продолжайте, пожалуйста.

— Я хочу иметь право пользоваться любым оборудованием, каким пожелаю, из Министерства имуществ. — Он быстро добавил: — Конечно, исключая оружие.

Энро сказал:

— Я вижу, что ваши запросы могут продолжаться до бесконечности. Что вы предлагаете в обмен на ваши фантастические требования?

Госсейн ответил не Энро, а детектору лжи.

— Ты все слышал. Говорил ли я искренне? Трубки слабо блеснули. Детектор долго молчал.

— Ваши мысли ясны до определенного момента. Дальше этого появляется неразбериха со… — Он остановился.

— Спящим Богом? — спросил Госсейн.

— Да, а может нет.

Госсейн повернулся к Энро.

— Сколько восстаний, — спросил он, — произошло на планетах Великой Империи, где производится основное военное оборудование?

Диктатор сердито посмотрел на него.

— Более двух тысяч.

— Это всего лишь три процента. О чем вы беспокоитесь?

Для его целей это утверждение было не слишком хорошим, но Госсейн хотел информации.

— Некоторые из этих производств, — откровенно признался Энро, — слишком важны технологически.

Именно это и хотел услышать Госсейн.

— Если вы согласны на мои условия, я выступлю в поддержку вашей войны. Чего бы ни стоило имя Ашаргина в управлении империей, я поступаю в ваше распоряжение. Я буду сотрудничать до следующего уведомления. Это то, что вы от меня хотели, не так ли?

Энро поднялся.

— Вы уверены, что больше ничего не хотите?

— Еще одно, — сказал Госсейн.

— Да?

Госсейн проигнорировал насмешку в голосе Энро.

— Это касается моей жены. Она больше не появится в ванной правителя.

Наступила долгая пауза, а затем мощный кулак опустился на стол.

— Договорились, — сказал Энро звенящим голосом. — И я хочу, чтобы вы произнесли свою первую речь сегодня вечером.

Глава 14

Был поздний вечер, когда Госсейн вернулся в апартаменты Нирены. Женщина сидела за столом и писала письмо. Когда он вошел, она положила ручку и пересела в большое кресло. Из его глубины она смотрела на Госсейна спокойными серыми глазами.

— Итак, мы получили месяца два для жизни, — сказала она, наконец.

Госсейн-Ашаргин прикинулся удивленным.

— Так долго? — спросил он.

Он не стал больше комментировать это. Что и откуда она услышала о произошедшем за обедом, не имело значения. Ему было жаль ее, но у него не было возможности влиять на ее судьбу. Когда правитель мог приказать женщине стать любовницей или женой незнакомого человека только из-за того, что она полминуты поговорила с ним, было невозможно угадать, что случится завтра. Она сделала ошибку, родившись в знатной семье, и поэтому жила у самой пропасти подозрительности Энро.

Нирена прервала молчание.

— Что вы собираетесь делать теперь?

Госсейн сам задавал себе этот вопрос, осложненный возможностью возвращения в любой момент в свое тело.

Но, положим, он не вернется. Положим, он останется здесь еще на несколько дней. Что тогда? Мог ли он сделать что-нибудь полезное для Ашаргина или Госсейна?

Вопросом номер один была проблема Венеры. Был ли в космосе еще кто-нибудь из венерианцев? Знали ли они вообще, что происходит?

Вторым вопросом был Спящий Бог. Он должен увидеть Спящего Бога. Для этого требовалось получить разрешение Секоха.

Его мысль задержалась на третьем вопросе в его планах. Тренировать Ашаргина. Он посмотрел на Нирену.

— Я с трудом управляю принцем и думаю, было бы неплохо разрешить ему отдохнуть часок.

— Я скажу вам, когда это время пройдет, — и ее голос был таким мягким, что Госсейн вздрогнул, посмотрев на нее.

В спальне Госсейн записал на магнитофон трехминутный образец для расслабления и включил магнитофон в режим повторения. Затем он лег. В течение следующего часа он почти не спал. На заднем плане звучал монотонный голос Ашаргина, снова и снова повторяющий несколько фраз.

Лежа так, он позволил неприятным воспоминаниям Ашаргина о годах заключения беспрепятственно проникать в его сознание. Каждый раз, подходя к какому-нибудь инциденту, оставившему глубокое впечатление, он молча обсуждал его с молодым Ашаргином. Каждый раз внутри него как бы оживал пятнадцати-шестнадцати-двадцатилетний наследник Ашаргин. Старший Ашаргин разговаривал с младшим в момент, когда последний переживал травматическую ситуацию.

С высоты своего жизненного опыта он уверял молодого Ашаргина, что на потрясший его инцидент можно посмотреть и по-другому. Уверял, что страх боли и страх смерти — только эмоции, которые можно преодолеть, и что шок от этого случая, подействовавшего так сильно на него, вскоре пройдет. Более того, в будущем это поможет ему лучше понимать такие моменты.

Это было нечто большее, чем импровизированная замена ноль-А тренировки. Эта была вполне надежная с научной точки зрения система самотерапии, она должна была принести определенную пользу.

— Расслабься, — успокаивал голос.

И из-за того, что он выполнял указания, каждое слово имело значение.

— Ослабь напряжение прошедшей жизни. И пусть все страхи, сомнения и неопределенности уйдут из нервной системы.

Результат не зависел от веры, хотя убежденность усиливала эффект. Самотерапия требует времени. Прежде всего, необходимо правильно выявить неприятные воспоминания, и только после этого воздействовать на них.

Принца Ашаргина невозможно укрепить за один день.

Тем не менее, когда Нирена легко постучала в дверь, у него был не только эквивалент часового сна, но и психоаналитическая переориентация, которая при данных обстоятельствах не могла быть достигнута другим путем.

Он встал подкрепленный.

Дни шли, но он так ничего и не выяснил о Венере.

Существовало несколько возможностей. Но все они требовали хотя бы намека на то, что он желает знать. Энро мог понять значение такого намека так же быстро, как и человек, к которому Госсейн собирался обратиться.

Он не хотел идти на такой риск, пока не исчерпает все остальные средства.

К концу четвертого дня Госсейн начал беспокоиться. Несмотря на так называемую свободу действий, в теле Ашаргина он был изолирован и не мог делать самого важного с его точки зрения.

Только ноль-А венерианцы могли остановить Энро и предсказателей. Но, насколько он знал, они были отрезаны и не способы действовать. Они легко могли быть уничтожены диктатором, который уже сотни планет приказал стереть в порошок.

Каждый день он надеялся вернуться в свое тело. Он пытался помочь этому, при любой возможности используя лифты искривителей. Четыре раза за четыре дня он совершал перемещения на отдаленные планеты и обратно. Но его сознание по-прежнему оставалось в теле принца.

Он ждал информации о восстановлении контакта с эсминцем Y-381907, но напрасно.

Что же могло случиться?

На четвертый день он пошел в Межпланетное Министерство Связи, занимающее девяностоэтажное здание длиной в десять кварталов. В информационной секции размещалось сто роботов-операторов, распределяющих вызовы по определенным секторам. Он назвал свое имя одному из них.

— О, да, — сказал тот. — Принц Ашаргин. Мы получили инструкции.

— Какие инструкции? — спросил Госсейн. В ответе слышалась откровенность Энро.

— Вы можете вызывать кого угодно, но запись вашего разговора должна быть направлена в Разведывательный отдел.

Госсейн кивнул. Он не ожидал ничего другого. С помощью искривителя он переместился в сектор, указанный роботом-оператором, и сел за видеофон.

— Я хочу говорить с капитаном Фри или с кем-нибудь другим на борту Y-381907.

Он мог сделать этот вызов и из апартаментов Нирены, но здесь он видел искривитель, передающий его послание. Он видел собственными глазами, как робот-оператор набирает номер, принадлежащий Y-381907.

Это был один из способов устранить возможные препятствия, если таковые имелись, его попытке связаться с эсминцем.

Другим способом был вызов с планеты, выбранной наугад. Он проделал это уже дважды, но безрезультатно.

Итак, прошла минута. Затем две минуты. До сих пор не было ответа. Примерно через четыре минуты робот-оператор сказал:

— Один момент, пожалуйста.

В конце десятой минуты снова зазвучал голос робота-оператора. — Ситуация такова. Когда подобие было поднято до известного механического предела — двадцать третьего десятичного знака, был получен слабый отклик. Однако это автоматический отклик. Очевидно, образец на другом конце все еще частично подобен, но продолжает изнашиваться.

— Спасибо, — сказал Госсейн-Ашаргин.

Трудно представить, что его тело находится где-то в глубинах космоса в то время, когда его мыслящая сущность здесь, привязанная к нервной системе Ашаргина.

Что же могло случиться?

На шестой день Энро выступил в видеофонном эфире с речью. Он ликовал, его голос триумфально звенел, когда он сообщал:

— Великий Адмирал Палеол, командующий нашими силами в Шестом Деканте, только что информировал меня, что столица Туул несколько часов назад уничтожена нашим непобедимым флотом. Это только одна из бесконечных серий побед, одержанных народом и оружием Великий Империи в схватке с отчаянно сопротивляющимся врагом. Продолжайте, адмирал! Сердца народа и доверие правительства с вами!

Туул? Госсейн вспомнил это название с помощью Ашаргина. Туул был оплотом самого могущественного государства Лиги. Это лишь одна из тысяч планет, но факт названия ее «столицей» символичен для людей с нецельным сознанием, для которых карта семантически является территорией, а слово — событием.

Даже для Госсейна уничтожение Туула стало переломным моментом. Он не имел права выжидать.

После ужина он пригласил Нирену пойти с ним повидать Кренга и Патрицию.

— Надеюсь, что вам с горгзин есть о чем поболтать, — сказал он с ударением.

Она удивленно взглянула на него, но он не стал вдаваться в объяснения. Госсейн не мог открыто рассказать о своей идее помешать проницательности Энро.

Нирена превзошла себя. Госсейн не был уверен, поняла ли она его. Но с самого начала ее голос не умолкал.

Патриция сперва отвечала, запинаясь. Она была явно ошарашена трескотней Нирены. Но вскоре, должно быть, догадалась. Она присела на краешек кресла Кренга и ответила длинной и шумной, как пулеметная очередь, тирадой.

Нирена поколебалась, а затем подошла и села Ашаргину на колени. Беседа, которая последовала за этим, была, пожалуй, самой активной из всех, когда-либо слышанных Госсейном. Вряд ли была минута в течение этого вечера, когда его осторожные слова на заднем плане не были заглушены женской болтовней.

Сначала Госсейн поставил на рассмотрение не самую важную проблему.

— Вы что-нибудь слышали о дополнительном тренированном мозге? — спросил он.

Впервые он адресовал слова непосредственно Кренгу. Карие глаза задумчиво изучали его. Затем Кренг улыбнулся.

— Немного, а что бы вы хотели знать?

— Меня интересует проблема времени, — сказал Госсейн. — «Фотографирование» происходит медленно, медленнее, чем подобный химический процесс, а видеосъемка просто молниеносна по сравнению с этим.

Кренг кивнул и сказал:

— Общеизвестно, что машины могут выполнять любую частную функцию быстрее, а часто и лучше, чем данный человеческий орган. Это плата за нашу практически неограниченную приспособляемость.

Госсейн быстро спросил:

— Вы думаете, проблема неразрешима?

Собеседник покачал головой.

— Смотря в какой степени. Возможно, первоначальное обучение проходило неправильно, и тогда другой подход может привести к лучшим результатам.

Госсейн знал, что Кренг имеет в виду. Пианист, запомнивший неправильную постановку руки, не станет виртуозом, пока не обучится другой методике. Человеческие мозг и тело как целое могут тренироваться разными способами. Некоторые из этих способов приводят к плачевным результатам, а некоторые столь замечательны, что ординарный индивидуум, правильно их применяя, может стать гением.

Вопрос был в том, как ему переобучить свой дополнительный мозг, когда он вернется в собственное тело.

— Я бы сказал, — заметил Кренг, — все дело в постановке правильных представлений.

Они немного поговорили об этом. Некоторое время Госсейн не беспокоился о том, что Энро может подслушивать. Даже если диктатор и разобрал бы что-нибудь через почти несмолкаемую трескотню Нирены и Патриции, эта часть разговора была бы непонятна ему.

Но, несмотря на это, он продолжал соблюдать все предосторожности. Кренг выдвинул несколько предложений по поводу переобучения, но Госсейну казалось, что неаристотелевый детектив все еще пытается определить объем знаний Ашаргина.

Это заставило его сменить тему. Он заговорил об обладании одного сознания другим, обратив внимание на то, что в процессе телепортации между развитым дополнительным мозгом и рудиментом такого же мозга, присутствующим у всех людей, вероятно происходит контакт, в результате которого больший может перейти в меньший.

Кренг внимательно слушал.

— А как вы думаете, — спросил он, — когда дополнительный мозг переходит в рудиментарный, он контролирует оба тела или нет?

— Конечно же нет. В этом случае развитый дополнительный мозг пребывает в состоянии релаксации, — ответил Госсейн.

Он был доволен, что затронул этот вопрос и, вопреки помехам, ухитрился проинформировать Кренга о том, что тело Госсейна сейчас без сознания.

Поскольку Кренг уже знает, что в данный момент Госсейн находится на борту Y-381907, ситуация должна стать для него ясной.

— Было время, — продолжил Госсейн, — когда я принял, как само собой разумеющееся, участие третьего лица, которое производит эти перестановки. Трудно поверить, — он поколебался, — что Спящий Бог оставил бы свое сознание в теле такого ограниченного человека как Ашаргин, если бы мог избежать этого.

Он надеялся, что Кренг поймет, что Гилберт Госсейн действительно не может управлять своей судьбой.

— И, разумеется, — продолжал он, — Ашаргин только марионетка, которая может действовать только как Ашаргин.

— Я бы этого не сказал, — осторожно сказал Кренг. Так внезапно они приблизились к их главной цели.

По крайней мере, размышлял Госсейн, глядя на собеседника, это была его главная цель. Позиция Кренга откровенно сбивала его с толку. Казалось, тот бездействует. Он пошел на риск — на страшный риск, если вспомнить то, что он сделал на Венере, — прибыв в штаб-квартиру Энро. И теперь он день за днем сидит здесь, ничего не делая.

Его план, если таковой имелся, должно быть, действительно важен, если оправдывает бездействие в то время, как битва в Шестом Деканте неумолимо движется к финалу.

Кренг живо продолжил:

— По-моему, принц, эти странные разговоры могут завести далеко. Пришло время, когда люди действуют. Вот Энро, выдающийся пример человека действия. Военный гений первого порядка. Такие, как он, появляются только один раз в несколько столетий.

Странно было слышать такую похвалу из уст Элдреда Кренга. И поскольку это утверждение было ложным — любой ноль-А венерианец, обученный военной тактике, мог сравняться в «гениальности» с Энро — очевидно оно имело определенную цель.

В сказанном Кренгом он увидел удобный случай кое-что уточнить для себя и быстро вставил:

— Мне кажется, что люди вроде вас, сами оставят след в военной истории галактики. Было бы интересно проследить за развитием событий.

Кренг засмеялся.

— Время покажет, — сказал он и сменил тему, продолжая: — К сожалению, Энро все еще не признан как величайший гений, который когда-либо жил.

Госсейн угрюмо кивнул. Видимо, что-то происходит. Но его собственный вопрос был обойден, хотя он был уверен: Кренг понял, что он хотел сказать.

«И он не ответил, — мрачно подумал он. — Ладно, если у него действительно есть план, ему виднее».

— Я уверен, — сказал Кренг, — что после его смерти даже народы Лиги признают совершенным искусство войны, которую он ведет против них.

И тут Госсейн догадался, что Кренг имеет в виду.

«Величайший… который жил», «После его смерти…»

Кренг предлагал ему убить Энро. Госсейн был изумлен. Некогда и ему казалось, что такой бесполезный тип, как Ашаргин, только на то и годен, чтобы стать жертвой ради убийства Энро. Но ситуация изменилась. Наследник Ашаргин теперь стал известен миллиардам людей. Он должен жить. В определенный момент его влияние могло оказаться решающим.

Жертвовать им сейчас для попытки устранения диктатора все равно, что выбросить ферзя с доски. Сегодня, зная Энро, он был убежден, что Ашаргин бесполезно отдал бы свою жизнь.

Кроме того, смерть Энро не остановит флот. Там останется Палеол, мрачный и решительный. Палеол и тысячи офицеров, поставившие себя вне законов Лиги, захватят власть и пойдут против любой группировки, которая попытается изменить Великую Империю.

Конечно, если Ашаргин погибнет, Гилберт Госсейн скорее всего вернется в свое тело. Но он все еще верил, что сможет вернуться, не прибегая к крайним мерам. Он подождет еще неделю. А пока займется подготовкой. Если через неделю он все еще будет в этом теле, возможно он и пойдет на то, на что намекал Кренг.

Нехотя, со множеством оговорок, Госсейн кивнул, одобряя заговор.

Он рассчитывал, что они еще обсудят детали, но Кренг встал:

— Спасибо за приятную беседу. Я рад, что вы зашли.

В дверях ноль-А детектив добавил:

— Попробуйте сымитировать рефлекс улучшенного зрения.

Этот метод тренировки уже приходил на ум Госсейну. Он кивнул.

— Спокойной ночи, — коротко сказал он.

Он чувствовал глубокое разочарование от визита, возвращаясь с притихшей Ниреной в свои апартаменты.

Он дождался, когда Нирена выйдет из комнаты и, сев за видеофон, вызвал Мадрисола из Лиги.

Это действие могло интерпретироваться как измена, несмотря на разрешение Энро звонить кому угодно. Неуполномоченные персоны не общались с врагом во время войны. Пока он размышлял, насколько бдительно Разведывательный отдел следит за ним, раздался голос оператора:

— Секретарь Лиги согласен говорить с принцем Ашаргином, но только при условии признания того, что он, как представитель законной власти, говорит с человеком, поставившим себя вне закона.

Госсейн сразу понял юридический смысл этого условия и возможные последствия для Ашаргина, если он его примет. Он был готов сделать все, что в его силах, для победы Лиги. И если Лига победит, то Ашаргин окажется в незавидном положении.

Он почувствовал досаду, но через секунду нашел выход.

— Принц Ашаргин, — сказал он, — имеет настоятельные причины для разговора с Мадрисолом и поэтому принимает условие, но без последствий.

После этого долго ждать не пришлось. На экране появилось худое, аскетичное лицо Мадрисола. Казалось, Мадрисол похудел еще сильнее с тех пор, как он разговаривал с Гилбертом Госсейном.

Секретарь Лиги заговорил первым:

— Вы предлагаете капитуляцию?

Вопрос был столь нереалистичен, что поверг Госсейна в изумление. Мадрисол резко продолжил:

— Надеюсь, вы понимаете, что компромисса быть не может. Вся правящая верхушка Великой Империи должна предстать перед военным трибуналом Лиги.

Вот фанатик! Госсейн без иронии ответил:

— Сэр, вам не кажется, что вы делаете опрометчивое предположение? Нет, это не предложение о капитуляции. Причина моего вызова возможно удивит вас. Дело, которое я собираюсь изложить, известно вам. Я настоятельно прошу вас не упоминать имена и названия, поскольку все, сказанное мной, немедленно будет доложено Энро, и любая опрометчивость с вашей стороны может привести к катастрофическим результатам.

— Да, да, продолжайте.

Но Госсейну этого было недостаточно.

— Вы даете слово? — спросил он. — Слово чести?

Ответ был холодным.

— Честь не входит ни в какие отношения между законной Лигой и преступниками. Но, — добавил Мадрисол, — конечно, я не скажу ничего опасного для дружественной планеты.

Именно этого обещания и ждал Госсейн. Но даже теперь он никак не мог решиться. Воспоминания Ашаргина об уничтоженных звездных системах словно сковали его язык.

Если Энро догадается, о какой планете идет речь, он может что-нибудь предпринять. Достаточно одного подозрения. Пока что Венера была ничем не примечательной планетой, одной из тысяч, и пока она останется для диктатора таковой, возможно венерианцы сумеют спастись.

Голос Мадрисола был нетерпелив.

— Я прошу вас перейти к делу.

Еще раз Госсейн повторил про себя приготовленные слова — и ринулся словно в омут. Он напомнил Мадрисолу о вызове, сделанном несколько недель назад и о его просьбе.

— Что-нибудь сделано? Мадрисол нахмурился.

— Кажется, я смутно вспоминаю, о чем речь. Наверное, кто-нибудь из моих помощников занялся этим делом.

— И что? — напряженно настаивал Госсейн.

— Секундочку. Я разузнаю.

— Осторожно, — предупредил Госсейн. Губы Мадрисола сжались, но он кивнул. Он вернулся меньше, чем через минуту.

— Нет, — сказал он. — Еще ничего не сделано. Госсейн посмотрел на него внимательней. Он еще не до конца поверил последним словам секретаря. Положение Мадрисола предполагало значительное количество персонала, чтобы столь быстро выяснить состояние этого дела. Но Госсейн вспомнил, как краток был тот, когда он звонил ему с Венеры. Так что, возможно, Мадрисол сказал правду. К сожалению.

Госсейн сказал:

— Я настаиваю, чтобы вы немедленно установили контакт. Лично.

Он прервал связь подавленный. Начинало казаться, что отчаянный план Кренга был не просто последней, а единственной надеждой. И все же — нет! Палеол казнит каждого во дворце: Нирену, Патрицию, Кренга…

Госсейн успокоился. Никакой пользы от таких мыслей. В любом случае, если не будут предприняты решительные действия, по крайней мере Нирена, Кренг и Ашаргин вскоре окажутся мертвыми. Он должен помнить выдающуюся роль, сыгранную Кренгом на Венере, и верить, что ноль-А детектив сейчас так же искусен, как тогда.

Он пойдет на убийство Энро, если Кренг это предложит.

Потребовалось более часа, чтобы выразить нужный ему образец, и четыре с половиной минуты, чтобы записать на магнитофон сами слова.

Он начал сложный процесс, сложный потому, что он хотел установить отклики на бессознательном уровне и фактически изменить реакции автономной нервной системы.

То, что он пытался сделать, было давно известно в истории человечества. Легионы Юлия Цезаря побеждали огромные армии варваров потому, что нервные системы римских солдат были обучены согласованной борьбе. Но в шестом столетии легионы Цезаря имели бы мало шансов против армий Восточной Римской Империи.

В вооружении произошло только небольшое изменение, но было усовершенствовано обучение людей.

В 1940 году диктатор Гитлер обучил нервные системы своих солдат новому способу ведения моторизованной войны. И он был непобедим до тех пор, пока большинство солдат противника не переняли этот способ. Машины существовали и до блицкрига, но нервные системы людей, управляющих ими, должны были обучиться новой интеграции. Когда это обучение было завершено, превосходство стало очевидным.

В дни, последовавшие за взрывоопасным миром после второй мировой войны, все больше и больше людей стали принимать выводы, которые новая наука общая семантика с трудом выбирала из массы имеющихся фактов.

Одним из этих заключений было: «Человеческая нервная система способна к неограниченному обучению, но определяющим фактором является метод».

Идея Госсейна и Кренга базировалась на принципе хорошего зрения. Расслабленный глаз видит лучше. При постоянном перемещении глаз остается расслабленным.

Когда, по какой-либо причине, глаз, способный хорошо видеть, останавливается, картина расплывается. В отличие от кинокамеры, глаз видит отчетливо только в момент, следующий за расслабляющим его перемещением.

Госсейну казалось, что если он сможет, пока привязан к телу Ашаргина — пока ждет, — обнаружить способ автоматического расслабления своего дополнительного мозга, то будет быстрее и отчетливей «фотографировать» образцы подобия. Как расслабить дополнительный мозг? Ну, например, путем ассоциативного расслабления окружающей ткани.

Итак, он начал расслаблять кровеносные сосуды коры, таламуса, подкорки — где был расположен зародыш дополнительного мозга Ашаргина.

Путем ассоциации все клетки вокруг кровеносных сосудов так же автоматически расслабились бы. Так говорила теория, подтвержденная неоднократными опытами.

Каждый раз, когда голос из магнитофона давал указание, Госсейн имитировал «запоминание» зон, как он делал это своим дополнительным мозгом в своем теле. Через два часа он мог одновременно следовать образцу и думать о других вещах.

«Расслабь — смотри… расслабь — смотри». План убийства надо разрабатывать с большой осторожностью если, на самом деле, агенты Энро подсматривают в дырочки, просверленные в стенах… «Расслабь — смотри… расслабь — смотри…» Конечно, существовало несколько возможностей. Если согласиться с предложением Кренга, то желательно рассмотреть положение Ашаргина в целом. Допустим, оба, Госсейн и Ашаргин, умрут через неделю, произойдет ли тогда автоматическое воскрешение ближайшего запасного тела Госсейна, в данном случае Спящего Бога планеты Горгзид?

«Расслабь — смотри… расслабь — смотри». Если это произойдет, то все было бы великолепно. Госсейн представил себе эффект, когда Спящий Бог выступит против Энро и Секоха. «Расслабь — смотри… Расслабь — смотри…»

События могут произойти так, как он предполагал, только при условии, что Спящий Бог — на самом деле тело Госсейна. Это необходимо проверить.

Энро не присутствовал на обеде. Секох, который прибыл позже, объявил:

— У него встреча с адмиралом Палеолом.

Пока священник усаживался за стол, Госсейн внимательно разглядывал его.

На лице сорокалетнего человека отпечатались следы страстей, побудивших его бороться за то высокое звание, которое он теперь имел. Но отпечаталось и нечто большее. Разговор Секоха и Энро в тот день, когда Ашаргина подвергли проверке на детекторе лжи, показывал, что, по всей видимости, главный хранитель искреннее верил в свое учение.

Госсейн решился поговорить с ним сейчас. Когда он изложил священнику свои мысли, Секох посмотрел на него задумчиво.

Он дважды приоткрывал рот, собираясь заговорить. Дважды зашевелился в кресле, словно собираясь встать и уйти. Наконец, он мягко сказал:

— Привилегия видеть Спящего Бога дается только священникам.

— Совершенно верно, — сказал Госсейн.

Секох выглядел испуганно. Госсейн рассчитывал, что священник сможет себе представить реакцию народа, узнавшего, что наследник Ашаргин обращен в религию, так истово исповедываемую Секохом, и вообразить целую галактику, поклоняющуюся видеофонному изображению склепа Спящего Бога.

Секох положил нож и вилку, оперся тонкими, изящными, но при этом и сильными, руками о стол и наконец сказал:

— Мой мальчик, я не хочу обескураживать тебя. Я буду счастлив лично провести над тобой ритуал посвящения и думаю этот ритуал можно включить в церемонию Лицезрения.

Итак, это называлось Лицезрением.

— Однако должен предупредить, — продолжал Секох, — обычная защита, гарантированная послушникам, не предоставится тебе. Мы создаем вселенское государство, и наш великий вождь считает необходимым принимать жесткие меры, касающиеся отдельных личностей. — Он поднялся. — Приготовься завтра в шесть часов утра пойти в храм. Ввиду твоего заявления, сделанного на прошлой неделе, я разрешу тебе увидеть Спящего Бога. Интересно посмотреть, будет или нет предзнаменование.

Он встал из-за стола и вышел из комнаты.

Ритуал посвящения был частью церемонии Лицезрения. Он включал историю Спящего Бога.

Храм кургана существовал задолго до того, как на Горгзиде появились люди. Давным-давно, создав вселенную, бог выбрал планету Горгзид для своего отдыха. Здесь, охраняемый избранными им людьми, он спал, отдыхая от тяжких трудов. Придет день, и, проснувшись от короткого по вселенским меркам сна, он поднимется и продолжит свою работу.

Своим людям на Горгзиде он приказал подготовить мир к его пробуждению. В этот знаменательный день он хотел бы видеть вселенную объединенной.

Во время ритуала, когда Госсейн узнал историю Спящего Бога, он впервые понял множество вещей. Эта религия оправдывала и даже требовала завоеваний Энро.

Госсейн был потрясен. Предположив, что Спящий Бог является его телом, он, бессмертный благодаря ряду таких тел, должен пересмотреть проблему своего бессмертия в целом, если вокруг тел Госсейна громоздилось подобное безумие.

В девять часов, когда он надел длинную белую мантию, началось шествие Лицезрения.

Они проделали странный маршрут. Спустившись вниз по лестнице, идущей вдоль закругленной металлической стены, они оказались в середине храма, где находился атомный двигатель, и Госсейн был потрясен во второй раз.

Космический корабль! Храм Кургана оказался шароподобным кораблем, лежащим века, а может и тысячелетия, в земле.

Теперь они поднимались вверх по противоположной стене. Достигнув центрального этажа, они вошли в помещение, где слышались какие-то слабые звуки. Госсейн был уверен, что где-то поблизости находится множество машин, но без своего дополнительного мозга он не мог проверить это. Стены помещения изгибались наподобие купола. Из каждого угла аркой перекрывались пилоны. Четыре выгнутые пилястры заканчивались узкими опорами в двадцати футах от стены.

Это могло быть гробницей. Через полупрозрачную стену проникал мягкий свет. Небольшие лесенки вели по ней наверх, к узким опорам. Секох поднялся по одной из них и дал знак Госсейну подыматься по другой лестнице. Когда Госсейн взобрался, панель в верхней части склепа скользнула вверх.

— На колени! — звучно сказал Секох. — Смотри!

Стоя на коленях, Госсейн увидел голову, плечи, грудь и частично руки лежащего внутри человека. Лицо было худым и невыразительным. Губы слегка приоткрыты. Мужчине было около сорока лет. Его голова была большой, на лице застыло странное бессмысленное выражение. Лицо было приятным, но только из-за строения костей и правильности черт. Это было лицо слабоумного. В нем не было никакого сходства с Гилбертом Госсейном. Спящий Бог Горгзида был незнаком ему.

Они прибыли во дворец как раз к обеду, и сначала Госсейн не понял, какой удар ждет его.

За столом в дополнение к Энро, Патриции, Кренгу и Нирене сидело двое военных. Гости были при полном параде с маршальскими знаками отличия. Беседа за столом велась преимущественно между ними и Энро.

Речь шла о следственной комиссии, занимавшейся, как они это называли, переворотом. Из разговора Госсейн понял, что переворот оказался успешным. Причины этого и расследовала комиссия, которую представляли два офицера.

Он с любопытством смотрел на них. Было видно, что эти люди не ведают жалости. Еще до того, как они произнесли свои рекомендации, он уже знал, что для таких хладнокровных и беспощадных личностей решением любой подобной проблемы будет уничтожение мятежной планеты.

Госсейн глянул на Кренга и Патрицию. Ноль-А детектив был невозмутим. Однако Патриция не могла скрыть волнения. И тут он догадался, о каком перевороте шла речь.

Патриция резко вмешалась в разговор.

— Господа, — сказала она, — я надеюсь, что, принимая решение, вы не пошли по самому легкому пути.

Офицеры дружно посмотрели на нее, а затем, как по команде, вопросительно взглянули на Энро. Легкая улыбка появилась на губах горгзида.

— Можешь быть уверена, — вкрадчиво сказал он, — что маршалы Роур и Угелл принимают во внимание только очевидные факты.

— Разумеется, — кивнул Роур. Угелл же молча посмотрел на Патрицию хмурыми, холодными как лед, глазами.

— Прежде я хочу услышать рекомендации, — сказала Патриция. — А уж потом я увижу, так ли это.

Слабая улыбка по-прежнему играла на лице Энро. Он упивался собой.

— Кажется, ходили слухи, что моя сестра некогда проявляла определенный интерес к звездной системе, которую мы обсуждаем.

Госсейн гораздо раньше понял истину — Венера! Это была следственная комиссия, выяснявшая причины разгрома Торсона в Солнечной системе.

— Итак, господа, — любезно сказал Энро, — я думаю всем нам интересно выслушать вас.

Угелл вынул из кармана лист бумаги и нацепил очки. Он поднял взгляд.

— Вас интересуют причины нашего решения?

— И даже очень, — сказал Энро. — Я хотел бы знать, что случилось. Как Торсон, один из талантливейших полководцев империи, провалился на простом задании?

Роул молчал. Угелл ответил:

— Ваше превосходительство, мы опросили более тысячи офицеров и солдат. По их рассказам восстановлена следующая картина. Наша армия успешно захватила повстанческие города. Но после смерти Торсона новый командующий отдал приказ покинуть Венеру. Естественно, приказ был выполнен. Итак, вы видите, что на нашей армии нет позора. Поражение явилось результатом действий одного человека по неизвестным пока нам причинам.

Картина более или менее соответствовала действительности. Маршалы только забыли упомянуть, что ноль-А венерианцы успешно защищали планету от атакующих сил. Расследование также не выявило роль Гилберта Госсейна в смерти Торсона. Но тем не менее, изложенные факты были частью реальности.

Энро нахмурился.

— Торсон был убит преемником? — спросил он.

— Нет никаких доказательств этого, — сказал Роур, когда Угелл не ответил. — Маршал Торсон был убит во время атаки, которую лично проводил против оплота повстанцев на планете Земля.

Гнев Энро выплеснулся наружу.

— Идиот! — в ярости воскликнул он. — Зачем он сам сунулся в атаку? — Диктатор с трудом овладел собой. — Однако, господа, я рад был услышать ваш отчет. Он совпадает с имеющейся у меня информацией и кое с какими моими теориями. В настоящее время меня беспокоят некоторые люди, которые здесь, в моем дворце, замышляют совершенно дурацкий заговор против меня. Назовите, пожалуйста, имя офицера, который сменил Торсона в командовании нашими силами на Венере. Угелл прочел с листа бумаги:

— Его зовут Элдред Кренг. Мы не смогли обнаружить какого-либо следа этого изменника.

Взгляд Энро остановился прямо перед собой.

— А теперь, господа, каковы ваши рекомендации? Угелл монотонно прочитал:

— Облучить обитаемые планеты системы однолетним радиоактивным изотопом, чтобы сделать Солнечную систему безлюдной. — Он поднял взгляд. — Маршал Роур охвачен новой идеей, которую ему недавно подала одна женщина-психолог. Идея заключается в том, чтобы пустые планеты были заселены сумасшедшими и уголовниками. Нам кажется, хотя это и не внесено в текст рекомендаций, что эксперимент был бы интересен. Его можно провести, как только на этих планетах снова можно будет жить.

Он вручил документ Энро, который взял его без слов и прочитал про себя.

«Итак, Энро знал все это время», — думал Госсейн. Их маленький глупый заговор, который так и не вышел из эмбриональной стадии, возможно даже развлекал его. Кроме того, по-видимому, он уже несколько дней знал, кто такой Элдред Кренг.

Энро передал документ Патриции. Она, не глядя, порвала его.

— Вот что я думаю о ваших рекомендациях, господа. Она встала. Ее лицо стало белым.

— Сейчас самое время, Энро, — сказала она, — тебе и твоим палачам остановить безумное уничтожение каждого, кто имеет мужество противостоять вам. Люди Венеры и Земли безвредны.

— Безвредны? — невольно повторил Роур. — Если они так безвредны, то как же им удалось разгромить нашу армию?

Она повернулась к нему, ее голубые глаза горели.

— Из вашего доклада явствует, что разгрома не было. Что отступление было по команде офицера, ставшего преемником Торсона. — Она нагнулась к нему. — Или, может быть, вы пытаетесь скрыть разгром наших сил лживыми сообщениями, чтобы потешить тщеславие моего брата?

Патриция была вне себя, в таламической ярости. Она жестом остановила попытку маршала ответить на ее вопрос.

— Можете не отвечать! — сказала она. — Ваш отчет практически верен. Я ручаюсь за это, потому что это я дала такое указание офицеру, который стал преемником Торсона. У него не было другой возможности, кроме как подчиниться сестре правителя. Он сидит здесь, рядом со мной как мой муж.

— Цена была высока, — усмехнулся Энро. Он повернулся к военным.

— Господа, уже несколько дней я знаю, кто такой Элдред Кренг, но не могу поступить с ним как с изменником. Потому что здесь, на Горгзиде, права моей сестры почти равны моим, и я вынужден признавать их. Я пытаюсь склонить главного хранителя к… гм… одобрению развода, и он принял мою просьбу к сведению.

Слова были произнесены очень веско. Трудно было поверить, что под их кажущейся логичностью и честностью скрывалось желание Энро использовать религию, чтобы вынудить сестру последовать древнему обычаю брака между братом и сестрой. И что все остальное было сделано только ради этого.

Патриция заговорила снова:

— Люди Земли и Венеры довели систему образования до совершенства. Хотелось бы, чтобы вся галактика переняла их методы. — Она повернулась к брату. — Энро, нет никакого смысла в уничтожении системы, которая посвятила себя образованию. Если когда-нибудь наступит необходимость захватить эти планеты, это можно будет сделать без кровопролития.

Энро цинично засмеялся.

— Система образования? — он пожал плечами. — Секох будет счастлив рассказать тебе, какие планы имеет Храм для покоренных планет.

Он повернулся к маршалам, и в его голосе была жесткая нотка, когда он сказал:

— Господа, я должен извиниться за грубость и раздражительность моей сестры. Она забывает, что в ее компетенцию как горгзин не входят другие звездные системы, кроме тех, где я и она являемся общими наследниками. Что же касается вывода армии с Венеры генералом Кренгом, она забывает, что Великая Империя является моим личным достижением. Выйдя за него замуж и позволяя ему и, — он поколебался и быстро взглянул на Госсейна-Ашаргина, — другим выскочкам замышлять планы против меня под ее защитой, она лишилась всех прав взывать к моему мягкосердечию.

Он решительно сжал зубы и мрачно сказал: — Вы можете быть уверены, что я не для того назначаю следственную комиссию, чтобы затем проигнорировать ее рекомендации. И, для уверенности, что горгзин вне опасности, я немедленно издам приказ, запрещающий ей пользоваться любым галактическим искривителем, пока не будет произведено рекомендованное вами уничтожение населения Солнечной системы. Спасибо, господа. Мои вам пожелания.

Госсейн отметил, что запрет не распространяется на принца Ашаргина. Он ничего не сказал, но, закончив обед, немедленно отправился к системе искривителей дворца. Он не знал, можно ли отправиться на Венеру в кабине искривителя. На корабле можно, но он не мог захватить корабль. Поэтому, ему оставалось только сделать попытку. Он достал из кармана клочки порванного Патрицией отчета по Венере, и быстро сложил их. Кренг незаметно забрал их у Патриции и осторожно передал Ашаргину.

Галактические координаты Солнца были напечатаны в верхнем углу первой страницы. Он прочитал: «Декант Восемь, r 36400, t 272°, z 1800».

Тридцать шесть тысяч четыреста световых лет от галактических осей. Угол 272° от стандартной линии. Тысяча восемьсот световых лет от галактической плоскости на отрицательной ее стороне. Сначала надо попасть в Восьмой Декант.

Передвинув рычаг в кабине, Госсейн ощутил перемену. Он понял, что вернулся в собственное тело. Свободен от Ашаргина!

Он резко сел и тут же упал. Каждый мускул в его теле словно пронзительно закричал, протестуя против резкого движения.

Рядом послышалось женское восклицание. Скосив глаза, он увидел Лидж, сидящую на краю его кровати.

— Вы проснулись, — почти шепотом сказала она. — Я догадывалась об этом, но не была уверена. — В ее глазах блеснули слезы. — Мы отрезаны. Что-то случилось с системой искривителей. Корабль в необитаемой части галактики. Капитан Фри сказал, что потребуется пятьсот лет, чтобы добраться до ближайшей базы.

Загадка потерянного эсминца Y-381907 разъяснилась.

Глава 15

Госсейн не пытался снова двинуться. От яркого света его глаза слезились, но теперь он видел уже лучше. Все тело болело. Казалось, каждый мускул и сустав протестовали против предпринятой им попытки сесть.

Он понял, что произошло. Учитывая время телепортации искривителем, он отсутствовал на эсминце не меньше месяца, и все это время его тело лежало без сознания и без движения.

По сравнению с тем уходом, который тела Госсейна получали в автоматических «инкубаторах», внимание, оказанное его телу в течение этого месяца, было, вероятно, на уровне, немногим выше примитивного.

Он снова осознал присутствие Лидж. Она сидела на краю кровати и взволнованно смотрела на него. Она ничего не сказала, и Госсейн, стараясь не напрягать свои натянутые мускулы, оглядел комнату.

Это была довольно уютная спальня с двумя одинаковыми кроватями, на одной из которых он лежал. На другой, по-видимому, тоже спали, и Госсейн предположил, что это кровать Лидж. На мгновение он задержался на мысли, что, вероятно, их посадили под замок вместе.

Это предположение он собирался проверить по возможности быстро.

Оглядев комнату, он опять посмотрел на Лидж, и в этот момент она заговорила:

— Как вы себя чувствуете?

Госсейн ухитрился успокаивающе улыбнуться. Он начал понимать, каким страшным для женщины ее положения, должно быть, показался этот месяц. Она не привыкла к опасностям и превратностям судьбы.

— Со мной все в порядке, — ответил он медленно. И челюсть заболела от сделанного усилия.

Ее нежное лицо выражало заботу.

— Одну минуту, я принесу мазь.

Она исчезла в ванной комнате и почти сразу вернулась с небольшим пластиковым тюбиком. Прежде, чем он понял ее намерения, она стянула с него пижаму. Налила на ладонь немного масла и начала энергично втирать его в кожу Госсейна.

— Я делала это весь месяц, — она улыбнулась. — Только вообразите!

Как ни странно, он понял, что она имела в виду. Вообразить, что Лидж, предсказательница, имеющая множество слуг, теперь сама выполняла такую лакейскую работу. Ее изумление собой сделало эту интимную ситуацию нормальной и естественной. Госсейн был не Энро, которому для счастья требовалось чувствовать тепло мягких женских рук, но он успокоился и ждал, пока она растирала ему ноги, руки и спину. Наконец, она отошла и стала наблюдать за его нерешительной попыткой сесть.

Госсейна испугала его собственная беспомощность. На будущее он должен принять это во внимание. Пока он пытался делать некоторые упражнения, разминая свои мышцы, Лидж принесла его одежду.

— Я все выстирала в корабельной прачечной и два часа назад искупала вас, так что можете одеваться, — сказала она.

Тот факт, что она умеет пользоваться прачечной, заинтересовал Госсейна, но он предпочел не отвлекаться на посторонние темы.

— Вы знали, что я проснусь?

— Естественно.

Должно быть, она увидела вопросительное выражение на его лице, потому что быстро сказала:

— Не беспокойтесь, пятна уже появились, как только вы проснулись.

— Когда? — При мысли о действиях его мышцы заныли.

— Минут через пятнадцать. Госсейн быстро оделся.

Первые пять из пятнадцати минут он медленно расхаживал по комнате. Затем он отдохнул минуту и следующие две минуты ходил уже быстрее, размахивая при этом руками. Наконец, он остановился и посмотрел на сидящую в кресле Лидж.

— Расскажите, что случилось с эсминцем, — попросил он.

Ее глаза сверкнули.

— Мы отрезаны, — мрачно сказала она. — Кто-то установил реле, которое уничтожило матрицу искривителя для ближайшей базы. Это случилось в тот момент, когда ее задействовали. Тогда же вы потеряли сознание.

Странно было слышать из ее уст технические слова, но сейчас он не обратил на это внимания, пораженный смыслом сказанного. В тот первый момент, когда Госсейн проснулся и еще не полностью пришел в себя, он только частично ухватил смысл ее слов. Нельзя сказать, что он не понял. Он понял. Но тогда сказанное Лидж было для него только объяснением, почему эсминец так долго не отвечал на видеофонные вызовы.

Теперь же его прошиб холодный пот. Отрезаны, сказала Лидж. Отрезаны в четырехстах световых годах от ближайшей базы. Если система искривителей действительно вышла из строя, теперь они зависят только от атомного двигателя со всеми его скоростными ограничениями.

Госсейн приоткрыл было рот, собираясь расспросить поподробнее. Но Лидж практически ничего не понимала в технике. Слова, сказанные ею, видимо, были подхвачены в течение последнего месяца и, вероятно, значили для нее очень мало.

Ему нужно было все срочно выяснить от более осведомленных лиц, чтобы иметь полную картину катастрофы.

Госсейн повернулся и с досадой посмотрел на запертую дверь. Эти люди, вероятно, не могут себе даже представить, что он может делать с помощью своего дополнительного мозга. Запертые двери были для него детской преградой, раздражающей, когда нужно было сделать так много. Он повернулся, собираясь задать вопрос Лидж.

— Она не заперта. Мы не пленники, — быстро сказала она.

Ее слова предупредили его вопрос. Он подошел к двери — она легко открылась — переступил порог и вышел в пустой коридор.

Около двери он сделал несколько «фотографий» пола и через секунду понял, что автоматически использовал свой дополнительный мозг как раз в то время, которое предсказала Лидж.

Он вернулся в комнату и встал в дверях, глядя на предсказательницу.

— Это то пятно? — спросил он. — Вы говорили про этот момент?

Она приподнялась, чтобы посмотреть на него, затем со вздохом опустилась обратно в кресло. — Как вы это сделали?

Госсейн ничего не имел против того, чтобы рассказать ей, но его смущало только одно.

— Если вас когда-нибудь схватят, — объяснил он, — детектор лжи сможет получить от вас информацию, которая была бы опасна для всех нас.

Он покачал головой, улыбаясь ей.

По выражению ее лица он понял, что она знала, о чем он собирается спросить. Но, тем не менее, спросил:

— Как вам удалось избежать пленения?

— Я успела схватить ваш бластер.

— Вы предвидели на месяц вперед?

Она покачала головой.

— О, нет. Пятно, которое тогда установилось, закрыло весь месяц. Но прежде я увидела, что вы упадете, — она поднялась. — Все это было очень просто, уверяю вас.

Госсейн кивнул. Он мог представить, что она имела в виду. Капитан Фри и Орелдон, должно быть, какое-то время стояли озадаченные, не понимая, что случилось.

— Они не оказали никакого сопротивления, — сказала Лидж. — И я приказала им перенести вас в нашу комнату. А теперь подождите, я принесу вам суп.

«Наша комната», — подумал Госсейн. В этом вопросе надо было поставить все точки над i, конечно, по возможности деликатно. Лидж вышла из комнаты и вскоре вернулась, неся поднос, на котором стояла тарелка с дымящимся супом. Она была так дружелюбна, так услужлива, она принимала их отношения как само собой разумеющееся, и он решил поговорить с ней на эту тему позже.

Съев суп, он почувствовал себя намного лучше. Он отодвинул поднос, и его мысли снова вернулись к их безнадежному положению.

— Я пойду поговорю с капитаном Фри, — сказал он. Когда он шел по пустому коридору, Венера и другие важные дела галактики казались ему очень далекими.

Капитан Фри открыл дверь своей комнаты, и Госсейну показалось, что тот болен. Сильное лицо капитана было бледным, карие глаза лихорадочно блестели. Он уставился на Госсейна, как будто увидел привидение. Кровь резко прилила к щекам.

— Госсейн, — сказал он, — и его голос был хриплым, как воронье карканье, — что с вами случилось? Мы терялись в догадках.

Госсейн смотрел на него и думал, объяснял ли этот страх поведение капитана, позволившее ему захватить эсминец. Наконец, он сказал:

— У нас много работы. Давайте делать ее.

Бок о бок они прошли по тихому коридору в кабину управления. Через час Госсейн имел уже полную картину происшедшего. Пульт управления имеет три прорези подобия, в которых установлены матрицы. В прорези оказались вмонтированы дополнительные схемы. Матрицы связаны между собой так, что если в одной из них однажды происходило «замыкание», образец расстраивался во всех трех.

Замыкание произошло во время телепортации, в результате чего месяц назад сознание покинуло тело Госсейна. Матрицы были настроены на образцы трех ближайших баз, и поскольку они испортились, теперь стало невозможно попасть на эти базы путем телепортации.

Госсейн видел, что капитан Фри верит каждому своему слову, объясняя действие системы, что для Госсейна было достаточным. Он тоже верил капитану, но шел в своих рассуждениях дальше.

«Кто-то, — сказал он себе, — установил эти дополнительные схемы. Кто?»

Проблема была сложнее, чем казалась сначала. Вполне допустимо, что это дело рук Фолловера. Но, однако, тот однажды признался Джанасену, когда они были на Венере, что не обладает техническим умом.

Это утверждение не являлось неоспоримым фактом. Но, если люди используют достижения машинного века, это еще не значит, что они автоматически знают, как установить схему, чтобы нарушить работу сложнейшей машины.

Госсейн подошел к столу капитана и сел. Он устал больше, чем думал, но не смел расслабиться. В далеком космосе отдан роковой приказ. Уничтожить Венеру! И, более того, уничтожить людей Солнечной системы.

Конечно, приказы, подобные этим, требовали времени для выполнения. Но время бежало.

После двухминутного отдыха Госсейн поднялся. Существовал только один быстрый и логичный метод решения их насущной проблемы. Ему казалось, что он готов это сделать.

Он «запомнил» несколько важных зон на борту корабля и несколько источников энергии, после чего нажал кнопку, которая открывала одну из скользящих дверей, ведущих на нижнюю палубу. Он дал знак капитану идти вперед.

Они молча спускались по лестнице. Здесь был совсем иной мир. Слышался хохот, крики и топот сотен ног. Такое скопление звуков мешало Госсейну разбираться в индивидуальных нейроизлучениях.

Двери в казармы были открыты, и солдаты стояли вдоль коридора, вытягиваясь по стойке смирно, когда капитан Фри проходил мимо.

— Люди знают правду? — спросил Госсейн. Капитан отрицательно качнул головой.

— Они думают, что совершают перелет между двумя планетами. Я ежедневно общался с сержантами. Все нормально.

— И они даже не беспокоились, что двери наверх были заперты целый месяц? — резко спросил Госсейн.

— Они поднимаются наверх только по приказу, когда необходимо выполнять работу. Поэтому я не думаю, что они беспокоились.

Госсейн не стал комментировать это. Но по его теории получалось, что кто-то поднялся наверх без всякого приказа и здорово потрудился там.

Возможно, опросив четыреста восемьдесят человек с помощью детектора лжи, можно определить виновного. Но за это время флот Энро достигнет Солнечной системы, туманные небеса Земли и Венеры будут облучены радиоактивными изотопами, и три миллиарда людей погибнут страшной смертью, даже не получив предупреждения.

Он мог предвидеть все это без помощи предсказателей, но от этого не становилось легче. Госсейн содрогнулся, представив себе будущее, и быстро вернулся к делу. По его указанию капитан Фри приказал всем вернуться в казармы.

— Закрыть двери? — спросил капитан. Госсейн отрицательно покачал головой.

— Существует несколько выходов сюда, — настаивал командир. — Я полагаю, что вы спустились вниз с определенной целью. Может поставить охрану у дверей?

— Нет, — ответил Госсейн.

Капитан посмотрел на него обеспокоенно.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Наверху нет никого, кроме предсказательницы. Если кто-нибудь проскользнет наверх и закроет двери между отсеками…

Госсейн мрачно улыбнулся. Капитан даже не подозревал, что он намеревался сделать.

— Эту возможность я предусмотрел, — все, что он сказал.

Они заходили по очереди в каждую казарму. Пока капитан Фри и сержанты делали перекличку, Госсейн беседовал с некоторыми солдатами. Он опрашивал всех по определенной схеме, не имеющей никакой цели.

— Как вас зовут? Как вы себя чувствуете? О чем-нибудь беспокоитесь?

Спрашивая, он изучал не только выражение лица, но и нейропоток, исходящий от человека.

Он делал это особенно тщательно, когда член команды отвечал:

— Чувствую себя хорошо, док. Да, док.

Госсейна не обескураживало, что его принимали за психиатра.

Он был в третьей казарме, когда в его дополнительном мозгу переключилось реле. Кто-то поднимался по лестнице, ведущей в верхнюю часть корабля. Он повернулся, чтобы поговорить с капитаном Фри, но командира не было видно. Сержант быстро выступил вперед:

— Капитан пошел в уборную. Он сейчас вернется. Госсейн подождал. По его прикидкам агенту Фолловера потребуется полторы минуты, чтобы дойти от лестницы до кабины управления, откуда предсказателей телепортировали на станции назначения.

Так как все дополнительные искривители действовали через главную матрицу, агент должен был сначала пойти в кабину управления.

Госсейн хотел бы переговорить с Лидж, но телепортация слишком испугала бы ее и окружающих, кроме того, на беседу уже не оставалось времени.

Сказав, что сейчас вернется, Госсейн вышел в коридор, присел, согнулся, и в таком положении телепортировался в кабину управления, в зону позади стола капитана.

Он осторожно выглянул из-за стола, но не сделал попытки двинуться, а просто стоял на коленях и наблюдал. Человек удалил панель в пульте искривителя как раз над прорезями подобия. Он работал быстро, все время оглядываясь на двери. И тем не менее, не создавалось впечатление, что тот отчаянно спешит. Неудивительно: людей, подобных этому, всегда отличало повышенное самообладание и смелость. С таким человеком нужно быть крайне осторожным.

Госсейн наблюдал, как тот опустил одну из металлических панелей, быстро вынул матрицу из щели и положил ее на пол. Затем в его руках Госсейн увидел изогнутый, светящийся предмет. Своим блеском он так отличался от других, что Госсейн не сразу понял, что эта матрица искривителя, не испорченная, а полная энергии.

Госсейн вышел из своего укрытия и направился к пульту управления. Он был в десяти футах, когда мужчина, должно быть, услышал его шаги. Он застыл на месте, а затем медленно повернулся.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но меня послали наверх сделать кое-что на этом… — Он прекратил врать. Кровь ударила ему в лицо. Он сказал: — Я думал, вы один из офицеров.

Он повернулся было обратно к пульту, но, должно быть, выражение лица Госсейна сказало ему о чем-то. Или, возможно, у него не было другого выхода.

Его рука конвульсивно дернулась, и в ней оказался бластер.

Госсейн телепортировал человека на тридцать футов от пульта управления. Раздался звук выстрела, а затем крик удивления. Госсейн быстро обернулся и увидел, что мужчина застыл на месте, стоя к нему спиной. В его напряженной руке блестел ствол бластера. Госсейн «сфотографировал» его и, пока человек поворачивался, телепортировал оружие в свою руку. Теперь можно было не торопиться. Он добился безумного ужаса у противника. Рыча как зверь, человек попытался добраться до переключателей искривителя. Три раза Госсейн телепортировал его обратно, пока, на третий раз, мужчина не прекратил свои сумасшедшие попытки. Остановившись, он резко выхватил из кармана нож и, прежде чем Госсейн успел понять его намерения, вонзил лезвие себе в грудь.

Из коридора послышался топот ног. Капитан Фри, а следом за ним Лидж, ворвались в кабину управления. — Что случилось? — спросил капитан, задыхаясь. Он остановился и замолчал. Человек на полу посмотрел на них, гримаса исказила его лицо, он дернулся и умер.

Капитан узнал в нем механика, помощника инженера связи. Оказалось, что матрица, которую умерший установил в прорезь подобия, была настроена на базу в четырехстах световых годах от них.

Пришло время для объяснений. Госсейн перечислил несколько соображений, исходя из которых он устроил западню в кабине управления.

— Если это был этот агент Фолловера, тогда он все время находился на борту. Почему? Потому что никто не пропал. Откуда я это знаю? Вы, капитан, в течение всего месяца общались с сержантами, и они непременно сообщили бы вам об отсутствии человека. Итак, все это время он был на корабле. Целый месяц он сидел на нижней палубе, отрезанный от кабины управления. Вы можете себе представить его волнение. Он, безусловно, не планировал ждать так долго, чтобы совершить побег. Почему он должен был сбежать? Я думаю потому, что человек, разрабатывая свои планы, всегда предусматривает возможность побега, или ему пришлось бы смириться с идеей смерти, если он почувствует себя загнанным в угол. Учитывая все это, он не стал терять времени — когда двери открылись — и сразу поднялся наверх с новой матрицей, которая также должна иметь схему самоуничтожения, после того как используется для побега. Но есть одна маленькая деталь, которая озадачивает меня. Капитан Фри говорил мне, что мы должны будем остановиться на базе, находящейся примерно в восемнадцати тысячах световых лет, чтобы взять матрицы, которые перенесут нас на Венеру r 36000, t 272°, z 1400- и, когда мы попадем на эту базу, у нас должны быть соответствующие документы. Так вот, маленькая деталь, которая приводит меня в недоумение, заключается в следующем: как механик собирался прибыть на базу, не имея таких документов? Ему, как члену команды военного корабля, пришлось бы объяснить, почему он находится вне корабля. Вы скажете, что Фолловер мог бы защитить его, но это не логично. Я думаю, Фолловер не захочет, чтобы Энро узнал, что он причастен к изоляции предсказателей на целый месяц.

Госсейн поднял взгляд.

— Капитан, как только вы все уладите с этой схемой, зайдите ко мне. Я буду в своей комнате.

Глава 16

Придя в спальню, Госсейн снял ботинки и лег на кровать. Его подташнивало уже более часа. Огромные усилия, приложенные для поиска диверсанта, оказались для него слишком большим напряжением.

Ему не хотелось показывать свою слабость. И теперь так приятно было ощущать, как сила возвращается в тело. Пролежав двадцать минут, он потянулся, зевнул и открыл глаза.

Он со вздохом сел. Это было подобно сигналу. Вошла Лидж, неся поднос с супом. Своевременность этого, очевидно, указывала на предвидение. Думая об этом, Госсейн съел суп, и в этот момент в комнату вошел капитан Фри.

— Мы все сделали. Давайте указания, и мы начнем, — сказал он.

Госсейн посмотрел на Лидж, но та покачала головой.

— Не ждите ничего от меня, — сказала она. — То, что я предвижу, пока благополучно, но я не могу видеть дальше.

— Мы должны пройти оставшееся расстояние Девятого Деканта к ближайшей базе Восьмого Деканта. Там мы должны остановиться, — сказал капитан.

— Хорошо, действуйте, — ответил Госсейн. Восемнадцать прыжков телепортации, и немногим

больше чем через десять минут — таким показалось им прошедшее время, — капитан Фри вернулся.

— Мы находимся в семи световых годах от базы, — сказал он. — Неплохо. Теперь до Венеры осталось одиннадцать тысяч световых лет.

Госсейн поднялся и быстро прошел в кабину управления. Он сел в глубокое кресло перед прозрачным куполом. Его интересовал один вопрос: полетят ли они прямо на базу или просто приблизятся к ней?

Он вопросительно посмотрел на Лидж.

— Ну?

Лидж подошла к пульту управления, села на вертящийся стул и сказала:

— Мы входим, — и нажала на рычаг.

В следующее мгновение они были внутри базы.

Когда глаза привыкли к тусклому освещению, Госсейн увидел огромную металлическую пещеру гораздо больших размеров, чем база Великой Империи на Венере.

Капитан Фри давал инструкции по видеофону. Затем он обратился к Госсейну:

— Через полчаса на борт прибудет помощник капитана базы. За это время я приказал доставить на корабль новое оборудование. Они приняли это, как само собой разумеющееся.

Госсейн кивнул, но продолжал задумчиво смотреть на капитана. Он не беспокоился, что тот может как-то помешать ему. При его с Лидж координированных действиях, когда они могли предотвратить любые угрожающие планы задолго до того, как их начнут осуществлять, ни люди, ни машины не представляли для него опасности.

И все же Госсейну казалось, что этот человек помогает ему не как пленник, а как партнер. Госсейн вовсе не желал напоминать капитану о его обязанностях офицера военных сил Великой Империи, но все же он хотел понять его.

Госсейн решил поговорить откровенно. Ему пришлось подождать около минуты, прежде чем капитан Фри ответил:

— Госсейн, человек в вашем положении и с вашей особенной силой едва ли может представить, через что прошли сотни тысяч офицеров Великой Империи, когда Энро пришел к власти. Это было сделано очень искусно, и, если бы другие были как я, они бы почувствовали ловушку. Было практически невозможно что-либо сделать. Повсюду были шпионы, и подавляющее большинство экипажей были за Энро. Будучи военным министром, он использовал свое положение, чтобы поставить своих людей на все ключевые должности. Очень немногие отважились на сопротивление. Людей казнили направо и налево. По результатам теста на детекторе лжи я был отнесен к сомнительным личностям и предупрежден. Меня оставили в живых только потому, что я не оказал никакого сопротивления. Все остальное очень просто. Я потерял интерес к своей карьере. Я был просто утомлен всем этим. И когда я понял смысл путешествия на Алерту, я испугался. Мне казалось, что предсказатели обеспечат победу Энро. Когда вы появились здесь, сначала я был шокирован. Я представил себя на военном трибунале, а потом казненным. Но потом я понял; что вы сможете защитить меня. Это было все, что мне нужно. С того момента я на вашей стороне. Я ответил на ваш вопрос?

Да, этого было вполне достаточно. Госсейн протянул руку.

— На моей планете существует такая традиция. Это высшая форма скрепления дружбы.

Они пожали друг другу руки. Госсейн оживленно повернулся к Лидж:

— Нет пятен?

— Ни одного. Из документов ясно, что корабль выполняет специальную секретную миссию, что дает капитану Фри преимущество.

— Это значит, что мы выберемся с базы без всяких неожиданностей?

Лидж кивнула, но ее лицо было серьезно.

— Сейчас я вижу картину будущего, но вы можете ее изменить своим вмешательством. К примеру, вы можете создать пятно, чтобы доказать, что я ошибаюсь. Тогда я не знаю, что случится. Но то, что я вижу теперь, не имеет пятен.

Госсейну было бы интересно поэкспериментировать, но не сейчас.

Чем больше он вдумывался, тем более непонятной казалась ему проблема предвидения. Если Энро, предсказатели и сам Гилберт Госсейн были продуктами одного и того же вида обучения, тогда почему он, который был в «инкубаторе» так же долго, как любой предсказатель и в сто раз дольше, чем Энро, почему он не может видеть через расстояние, как Энро, и через время, как предсказатели?

Обучение, — подумал он. — Вот, в чем дело. Его обучение было недостаточным.

Теперь, как только предупредит венерианцев, он проконсультируется с доктором Кейром и другими учеными. И на этот раз они будут работать с новым пониманием его возможностей.

Прошел почти час с тех пор, как они покинули базу. Десять прыжков телепортации — и они были перенесены на десять тысяч световых лет в окрестностях Гелы.

Следующая остановка — Венера.

По его указанию Лидж установила приборы в режим «замыкания». Это заняло всего несколько секунд. Вдруг она резко откинулась в кресле и сказала:

— Что-то не так. У меня ощущение, что мы не сможем подойти к планете так же близко, как к той базе. Я чувствую какую-то помеху.

Госсейн не колебался.

— Мы свяжемся с ними по видеофону. Но видеофон безжизненно молчал.

Ничего не оставалось, как вести корабль прямо на Венеру.

Как и раньше, прыжок телепортации произошел мгновенно. Капитан Фри посмотрел на индикаторы расстояния и сказал Лидж:

— Хорошая работа. До венерианской базы восемь световых лет. Лучше этого и быть не может.

Вдруг послышался грохот. Раздался низкий голос:

— Говорит робот-оператор, ответственный за связь. Критическая ситуация!

Глава 17

Госсейн быстро подошел к пульту управления и встал позади капитана Фри, напряженный и настороженный. Его взгляд перебегал с заднего на боковой и с бокового на передний видеоэкраны. Робот-оператор снова заговорил «аварийным» голосом.

— Голоса в космосе, — грохотал он. — Роботы, передающие друг другу сообщения.

— Переключите эти сообщения на нас, — громко скомандовал капитан Фри. Он посмотрел вокруг и поднял взгляд на Госсейна: — Вы думаете, флот Энро уже здесь?

Госсейн занялся подсчетами. «Я был освобожден, — думал он, — от мозга Ашаргина через несколько минут после того, как Энро отдал приказ. Вероятно, потребовалось около сорока часов для возвращения на эсминец, еще два часа, чтобы двинуть корабль, меньше часа мы были на базе, а затем понадобилось около восьмидесяти часов, чтобы попасть сюда, на Венеру, — всего около ста двадцати двух часов, и только три из них могут считаться потерянными зря».

Пять дней! Конечно, карательный флот мог отправиться с ближайшей к Венере базы. И, возможно, так оно и было.

Для телепортации видеофонных сигналов, представляющих собой движение электронов, использовались сравнительно простые образцы. Электроны были по своей природе идентичны до восемнадцати десятичных знаков, и поэтому рассогласование полей в передаче занимало только четырнадцать секунд для каждых четырех тысяч световых лет. Для материальных же объектов оно составляло десять часов для того же расстояния.

Флот Энро мог оказаться здесь раньше их благодаря времени, сэкономленному использованием телефонных команд. Но им потребовалось бы дополнительное время на погрузку оружия атомного уничтожения, которое должно было обрушиться на Венеру и на Землю.

И кроме того, существовал другой, более важный аспект. У Энро были планы по поводу устройства личной жизни. Даже теперь он мог отложить приказ об уничтожении Солнечной системы в надежде, что угроза такого нападения заставит его сестру выйти за него замуж. Снова заревел робот-оператор.

— Передаю, — выкрикнул он, — переговоры между роботами. — Его голос стал спокойным. — Корабль на CR-94-687-12… взз… Телепортирует… Приблизиться и атаковать… пятьсот человек на борту… вззз… ноль пятьдесят четыре секунды… Захват…

Госсейн тихо сказал:

— Нас атакуют роботы-защитники.

Пришло облегчение, которое принесло с собой волнение и гордость, но вместе с тем и предостережение. Прошло чуть больше двух с половиной месяцев после смерти Торсона. И уже существует защита от межзвездных атак.

Люди ноль-А, должно быть, поняли, что оставлены на милость диктатора-неврастеника и сконцентрировали производство на оборону. Колоссально!

Госсейн увидел, что капитан Фри собирается нажать на рычаг, чтобы вернуться обратно к звезде Гела на базу в тысяче световых лет отсюда.

— Обождите, — сказал он. Капитан оставался напряженным.

— Надеюсь, вы не собираетесь здесь остаться? Госсейн посмотрел на Лидж.

— Что вы скажете? — спросил он.

Он увидел, что ее лицо окаменело. Она сказала:

— Я могу видеть атаку, но не понимаю ее характера. После ее начала все расплывается. Я думаю…

Ее прервали. Все радарные машины забились в истеричных звуковых и световых сигналах. На видеоэкранах мелькали сменяющиеся картины в таком количестве, что Госсейн не успевал их рассмотреть.

В этот же момент что-то попыталось схватить его сознание.

Его дополнительный мозг зарегистрировал комплексную энергетическую сеть и отметил, что она пытается резко закрутить импульсы, идущие к моторным центрам его мозга и от них. Пытается? Достигает цели.

Он быстро понял характер атаки и ее ограничение. Не мешкая, он сделал корково-таламическую паузу.

Давление на его сознание закончилось немедленно.

Краем глаза он увидел, что Лидж застыла, где стояла, с искаженным лицом. Перед ним неподвижно сидел капитан Фри, его пальцы были сжаты в дюйме от рычага искривителя, который перенес бы их к Геле.

Над ним звучал голос робота-оператора:

— Единица CR… вззз… выведена из строя… Все люди на борту, кроме одного, схвачены. Сконцентрироваться на неподдающемся…

Одним движением пальца Госсейн переключил рычаг искривителя.

Темнота.

Эсминец Y-381907 висел в космосе немногим дальше, чем в восьмистах световых лет от Венеры. В кресле около пульта управления капитан Фри терял неестественную неподвижность.

Госсейн повернулся и бросился к Лидж. Он сделал это вовремя. Оцепенение, которое держало ее на ногах, прошло. Он подхватил ее как раз в тот момент, когда она стала падать.

Пока он нес ее к глубокому креслу перед прозрачным куполом, он мысленно представил, что происходит во всех отсеках корабля. Сотни людей, должно быть, падают или уже упали. Или, если во время атаки они лежали, то теперь обмякли, словно из их мышц ушли все силы.

Тело Лидж было так безжизненно на его руках, что на миг ему показалось, что она мертва. Но сердце билось, и, когда Госсейн положил ее в кресло, веки дрогнули, она попыталась открыть глаза. Прошло почти три минуты, прежде чем Лидж смогла сесть.

— Давайте не будем возвращаться туда, — попросила она слабым голосом.

— Минуточку, — сказал Госсейн.

Он увидел, что капитан Фри пришел в себя и конвульсивно дергает рычаги и переключатели на пульте, уверенный, что корабль все еще в опасности. Поспешно подняв капитана из кресла возле пульта управления, Госсейн помог ему перебраться к креслу напротив Лидж.

В это время его мысли были заняты тем, что сказала Лидж. Он спросил ее:

— Вы видите нас возвращающимися? Она неохотно кивнула.

— Но это все, что я вижу. Остальное выше моих возможностей.

Госсейн молча сел, продолжая смотреть на нее. Его хорошее настроение пропало. Венерианский метод защиты был уникален, он воздействовал только на необученных ноль-А людей, и во время атаки только присутствие Госсейна спасло корабль.

Казалось, что оборона венерианцев непобедима.

Но если бы его не было на борту корабля, тогда бы у Лидж не было пятен в предвидении будущего. Она бы заранее предсказала атаку, и корабль смог бы избежать нападения.

Поэтому, флот Энро с предсказателями на борту сумеет избежать первой бешеной атаки. А если предсказания будут достаточно точны, флот сможет прорваться к Венере.

Возможно, совершенная система обороны Венеры, не имеющая равных по своему замыслу, на деле окажется никчемной. Создавая роботов-защитников, венерианцы не учли наличие предсказателей.

Неудивительно. Даже Кренг не знал о них. Конечно, может оказаться, что на карательном флоте, посланном на Венеру, их не будет. Но в этом нельзя быть уверенным.

Дойдя до этой мысли, Госсейн вернулся к сказанному Лидж. Он кивнул, мысленно вообразив ситуацию. Затем сказал:

— Мы попытаемся снова, потому что должны пройти через эту систему защиты. Это очень важно.

Безусловно, это было очень важно. Он представил систему роботов-защитников, подобную этой, противостоящую несметному флоту Энро в Шестом Деканте. Если бы эта система работала немного быстрее, то есть атака происходила за одну, а не за сорок четыре секунды, тогда даже предсказатели не успевали бы предвидеть.

Госсейн рассмотрел несколько возможностей, затем тщательно объяснил суть корково-таламической паузы Лидж и капитану. Они несколько раз порепетировали, но на большее не было времени.

Конечно, предосторожности могли не сработать, но они стоили усилий.

Закончив подготовку, Госсейн сел за пульт управления и осмотрелся.

— Готовы? — спросил он. Лидж ворчливо сказала:

— Я не могла бы утверждать, что мне нравится находиться в космосе. — Это был ее единственный комментарий.

Капитан ничего не сказал.

— Хорошо, на этот раз мы попытаемся пройти так далеко, как сумеем.

Госсейн нажал на рычаг.

Атака началась через тридцать восемь секунд после телепортации. Госсейн наблюдал нюансы ее развития, немедленно аннулируя любое воздействие на его сознание. Но в этот раз он предпринял новые шаги.

Он попытался передать послание роботам-защитникам.

— Приказываю прекратить атаку! — повторил он несколько раз.

Он ожидал, что робот-оператор повторит его команду, но тот продолжал транслировать переговоры между роботами-защитниками. Госсейн отдал другой приказ.

— Отключить все контакты! — твердо сказал он.

Робот-оператор сказал что-то о том, что все, кроме одного, выведены из строя и, без всякого намека на исполнение его команды, добавил:

— Сконцентрироваться на сопротивляющемся… Госсейн нажал на рычаг телепортации и отпустил его через пять световых минут.

Через шестнадцать секунд атака возобновилась. Он мельком посмотрел на Лидж и капитана. Оба обмякли в своих креслах, краткое обучение системе ноль-А оказалось не очень эффективным.

Он отвернулся от них и смотрел на экраны, ожидая бластерной атаки. Поскольку таковой не произошло, он сделал прыжок еще на один световой день к Солнцу. Индикаторы расстояния показывали, что Венера находится немногим больше, чем в четырех световых днях.

На этот раз атака началась через восемь секунд.

Она все еще была недостаточно быстрой. У него сформировалось определенное представление о происходящем. Венерианцы пытаются захватить корабли, а не уничтожить их. Устройства, созданные для этого, будут сильнодействующим оружием в галактике обычных людей. Они вызывали восхищение своей способностью различать где друг, а где враг. Но против предсказателей они не смогут действовать столь же эффективно.

Госсейн отправил еще одно послание тем, кто со слепым, механическим упорством пытался вывести его из строя.

— Считайте корабль захваченным.

Но по-прежнему не было никакого ответа. Госсейн еще раз нажал на рычаг телепортации. «Теперь, — подумал он, — мы посмотрим».

Когда темнота рассеялась, индикаторы показывали девяносто четыре световые минуты до Венеры. Атака началась через три секунды и на этот раз по-другому.

Корабль задрожал. Экран защиты засветился оранжевым цветом. Робот-радар завывающим, как сирена, голосом сообщил:

— Приближаются атомные ракеты.

Быстрым движением пальцев Госсейн передвинул рычаг телепортации обратно, и эсминец отпрыгнул на девятьсот одиннадцать световых лет к Геле.

Вторая попытка проникнуть через систему обороны Венеры провалилась.

Госсейн, уже обдумывающий детали третьей попытки, вопросительно посмотрел на Лидж. Она покачала головой.

— Не задавайте вопросов, — сказала она. — Я слишком устала.

Он хотел возразить, но повнимательней приглядевшись к ней, понял, что она действительно устала и ослабела.

— Я не знаю, что эти роботы сделали со мной, — сказала она, — но мне нужен отдых, прежде чем я смогу что-то делать. Кроме того, — заметила она, — вам тоже не мешает восстановить силы.

Ее слова напомнили ему о собственной усталости, но он отогнал эту мысль и уже собирался заговорить, когда Лидж покачала головой.

— Пожалуйста, не спорьте со мной, — сказала она слабым голосом. — Сейчас я могу вам сообщить, что до следующего пятна около шести часов, и что эти шесть часов мы будем спать.

— Вы имеете в виду, что шесть часов мы будем сидеть в космосе?

— Спать, — поправила она. — И не беспокойтесь о венерианцах. Кто бы их ни атаковал, будет отброшен так же, как и мы.

Она была права. За последней репликой стояла аристотелева логика, но общие доводы были правдоподобны. Физическая слабость. Замедленные рефлексы. Действительно, полезно отдохнуть.

В перечень сил воюющих сторон входил и человеческий фактор.

— Что за пятно? — спросил он, наконец.

— Мы проснемся, — ответила она, — а после ничего не видно.

Госсейн посмотрел на нее.

— Нет никаких предупреждений?

— Ни намека…

Госсейн проснулся в темноте и подумал: «Я должен исследовать феномен моего дополнительного мозга». Его удивило, что эта мысль пришла ему во сне.

Ведь он решил, и вполне логично, отложить эту проблему до прибытия на Венеру.

На соседней кровати зашевелилась Лидж. Она включила свет.

— Мне кажется, что пятно растягивается, — сказала она. — Что случилось?

Госсейн чувствовал, что внутри него происходит какая-то деятельность. Его дополнительный мозг работал так же, как в процессе телепортации или «запоминания» зон. Это было только ощущение, более сильное, чем осознание биения сердца или расширения и сжатия легких, но такое же устойчивое. Однако, он не телепортировался и не «запоминал» зону.

— Когда началось пятно? — спросил он.

— Только что. — Ее голос был серьезен. — Я уже говорила вам о нем, но я думала, что оно будет, как обычно, кратковременной блокировкой.

Госсейн кивнул. Он собирался спать до появления пятна. И вот оно появилось. Он снова лег, закрыл глаза и постарался расслабить кровеносные сосуды мозга — простой процесс, вызывающий мысли. Казалось, это самый обычный метод прерывания потока.

Вскоре он почувствовал беспомощность. Как человеку остановить биение сердца или деятельность легких — или нейронный поток, который неожиданно и без всякого предупреждения начался в его дополнительном мозгу?

Он сел и, посмотрев на Лидж, уже собирался поделиться с ней своей неудачей. И тут он увидел странную вещь. Он увидел, как Лидж встает с кровати и подходит к двери, затем — она сидит за столом вместе с Гилбертом Госсейном и капитаном Фри. Он увидел ее снова, еще дальше во времени. Ее лицо было смутным, широко раскрытые глаза смотрели изумленно. Она что-то говорила, но он не уловил, что.

Внезапным рывком он снова оказался в спальне, и

Лидж все еще сидела на краю кровати и глядела на него в недоумении.

— Что происходит? — сказала она. — Пятно продолжается.

Госсейн поднялся и начал одеваться.

— Не спрашивайте меня сейчас ни о чем, — сказал он. — Может быть, я покину корабль, но я вернусь.

Потребовалось не больше секунды, чтобы вернуть в свое сознание одну из зон, которую он «запомнил» на Венере два с половиной месяца назад.

Госсейн ощущал слабый пульсирующий поток от своего дополнительного мозга. Он неторопливо расслабился, как делал это лежа в кровати, и почувствовал перемены в своей памяти, причем явные. Он осознал, что его мозг следит за постоянно изменяющимся образцом. Были небольшие рывки и пробелы. Но сам «сфотографированный» образ в его сознании оставался ясным и четким, хотя и изменялся.

Он закрыл глаза. Никакой разницы, изменение продолжалось. Он знал, что прошло три недели, месяц, затем прошло все время с тех пор, как он покинул Венеру. И тем не менее, он продолжал «помнить» зону на уровне до двадцатого десятичного знака.

Он открыл глаза и встряхнулся, заставляя себя вернуться к окружающей действительности.

Во второй раз было проще. И еще проще в третий раз. После восьмой попытки рывки и пробелы все еще оставались, но, вернув свое внимание в комнату, он понял, что неконтролируемая фаза его открытия прошла.

Он больше не ощущал потока в дополнительном мозге.

Лидж сказала:

— Пятно остановилось! — Она поколебалась, затем добавила: — Но почти сразу появилось другое.

Госсейн кивнул.

— Я ухожу.

Без малейшего сомнения он мысленно произнес старое слово-намек для этой «запомненной» зоны.

В тот же миг Госсейн очутился на Венере.

Он стоял позади стойки, которой воспользовался как загородкой в тот день, когда прибыл на Венеру с Земли на борту «Президента Харди».

Медленно и осторожно он осмотрелся, размышляя, заметил ли кто-нибудь его появление. Он увидел двоих. Один из них неторопливо шел ко входу. Другой смотрел прямо на Госсейна.

Госсейн двинулся навстречу. Тот сделал то же самое. Они встретились на полпути.

Лицо венерианца было хмурым.

— Я вынужден попросить вас оставаться здесь, — сказал он, — пока я не вызову детектива. Я видел, как вы, — он запнулся, — материализовались.

Госсейн сказал:

— Я часто думал, как это выглядит со стороны. — Он не собирался увиливать. — Прошу вас поскорее доставить меня к военным экспертам.

Мужчина по-другому посмотрел на него.

— Вы ноль-А?

— Ноль-А.

— Госсейн?

— Гилберт Госсейн.

— Меня зовут Армстронг, — сказал мужчина и с улыбкой протянул ему руку. — Мы терялись в догадках, что с вами случилось. — Он остановился. — Но давайте поспешим.

Госсейн полагал, что они войдут в дверь, но мужчина проследовал дальше. Госсейн задал вопрос. Армстронг объяснил:

— Если вы хотите быстро связаться с нужными людьми, лучше пройти сюда. Слова искривитель пространства вам говорят о чем-нибудь?

Кому-кому, а Госсейну они говорили.

— Пока их немного, — добавил Армстронг. — Хотя для других целей мы выпускаем огромное количество.

— Я знаю, — сказал Госсейн. — Корабль, с которого я телепортировался, испытал на себе результаты ваших трудов.

Они как раз подошли к искривителю. Армстронг остановился. Его лицо медленно побелело.

— Вы хотите сказать, что у нас плохая защита?

Госсейн помолчал.

— Я в этом не уверен, но боюсь, что да.

Когда темнота, сопутствующая телепортация, рассеялась, Армстронг открыл дверь кабины, выходящую в коридор. Быстрыми шагами Госсейн шел за Армстронгом. Они вошли в комнату, заставленную столами. Несколько человек сосредоточенно изучали груды документов. Госсейн особенно не удивился, что Армстронг не был знаком ни с кем из присутствующих. Ноль-А венерианцы были людьми, достойными доверия, и по своему желанию всегда могли пройти на любой завод, выпускающий самую секретную продукцию.

Армстронг назвал свое имя венерианцу, сидевшему у самой двери, а затем представил Госсейна.

Мужчина поднялся и протянул руку.

— Меня зовут Эллиот, — сказал он и повернулся к ближайшему столу: — Эй, Дон, позови доктора Кейра. Пришел Гилберт Госсейн.

Госсейн не стал дожидаться доктора Кейра, поскольку его информация была слишком важной. Он торопливо рассказал о готовящемся нападении флота Энро. Реакция оказалась совершенно иной, чем он ожидал.

Эллиот сказал:

— Значит, Кренг достиг цели. Молодец! Госсейн уставился на него, потрясенный.

— Вы имеете в виду, — сказал он, — что Кренг отправился на Горгзид с целью заставить Энро напасть на Венеру?

Он вспомнил о мертворожденном заговоре против Энро. Теперь ясно. Заговор и не собирался быть успешным.

Его короткая радость угасла. В нескольких словах он рассказал венерианцам о предсказателях и веско закончил:

— Я точно не знаю, смогут ли я предсказатели пробиться через вашу оборону, но мне кажется, что смогут.

После недолгого обсуждения Госсейна позвали к видеофону, за которым сидел мужчина, нажимавший на кнопки и что-то говоривший роботу-оператору. Увидев Госсейна, он объяснил:

— Это станция всеобщего вещания. Расскажите заново вашу историю.

На этот раз Госсейн рассказывал более подробно. Он описал предсказателей, их культуру, преобладающий таламический тип личностей, встреченных им. Он сообщил о Фолловере и высказал свои предположения о сущности его тенеподобной структуры. Он описал Энро, придворную ситуацию на Горгзиде и положение Элдреда Кренга.

— Мне сейчас сказали, что Кренг прибыл туда, чтобы хитростью заставить Энро послать флот на Венеру. Могу вам сообщить, что он выполнил свою миссию. Но, к несчастью, он не знал о существовании предсказателей. И поэтому грядущее нападение будет вестись врагом при гораздо более благоприятных обстоятельствах, чем могут предположить знающие характер обороны, созданной здесь, на Венере и на Земле.

Он тихо закончил:

— Подумайте над этим.

Эллиот сел на свободный стул и, обращаясь к широкой аудитории, сказал:

— Подавайте ваши замечания роботам-накопителям обычным способом.

Госсейн выяснил, что обычным методом для небольших групп являлось обсуждение вопроса, в результате которого они выдвигали столько разумных предложений, сколько считали нужным. Затем один из них подобным образом обсуждал вопрос с другими такими же делегатами. Рекомендации передвигались от уровня к уровню, поскольку каждая группа делегатов в свою очередь назначала своего делегата. Через тридцать семь минут робот-накопитель вызвал Госсейна и сообщил ему четыре принципиальных предложения в порядке первоочередности.

1. Провести линию к звезде Гела, с которой должны прилететь военные корабли, и сконцентрировать всю систему защиты вдоль этой линии так, чтобы реакция роботов на появление военных кораблей заняла не больше двух-трех секунд.

Поскольку альтернатива была полностью исключена, они надеялись, что такая линия защиты, рассчитанная на неожиданность, сможет захватить весь первый десант врага, независимо от того, есть там предсказатели или нет.

2. Договориться, чтобы Лидж попыталась провести эсминец через систему защиты, и посмотреть, что может сделать предсказатель, зная характер защиты.

3. Перестать секретно действовать против Энро в пользу Лиги и предложить Лиге все имеющееся в распоряжении защитников оружие, полностью сознавая, что информацией могут злоупотребить и что мир после победы Лиги, возможно, будет трудно отличить от безусловной победы Энро. Взамен требовать приема эмигрантов с Венеры.

4. Покинуть Венеру.

Госсейн вернулся на эсминец и договорился о третьей попытке прорваться на Венеру в соответствии со вторым пунктом предложений.

Он хотел остаться на борту, но Лидж категорически воспротивилась этому.

— Одно пятно, и с нами покончено. Можете вы гарантировать, что их не будет?

Госсейн не мог.

— Но предположим, в вашем кругозоре появится пятно, пока я буду на планете? — спросил он.

— Вас это не касается, — сказала Лидж. — Все эти вещи имеют свои ограничения, как я вам уже говорила.

Ее способность не выглядела ограниченной, когда минуту или две спустя эсминец Y-381907 материализовался в трех милях над галактической базой на Венере и вынырнул под углом из атмосферы. Мгновением позже ряд торпед помчался на него. Корабль метался из стороны в сторону, вылетал и влетал в атмосферу, большее время невидимый с Венеры. На видеоэкранах мелькало судорожное изображение его полета.

Десятки раз атомные торпеды взрывались в том месте, где только что находился корабль, но каждый раз он успевал уйти за пределы досягаемости взрыва. Через час бесполезной охоты Центр управления роботами приказал всем роботам-защитникам прекратить преследование.

Госсейн телепортировался на борт и, когда утомленная Лидж передала ему управление, посадил корабль во дворе Военно-промышленного отделения.

Он ничего не сказал венерианцам. Приземление корабля на Венеру говорило само за себя.

Предсказатели могли прорваться через систему роботов-защитников.

Во время обеда тремя часами позже Лидж неожиданно вздрогнула.

— Корабли! — сказала она.

Она застыла на несколько секунд, а потом расслабилась.

— Все в порядке, — сказала она. — Они захвачены.

Это было за пятнадцать минут до того, как Центр управления роботами подтвердил, что сто восемь военных кораблей, включая два линкора и десять крейсеров, захвачены благодаря сконцентрированным усилиям пятнадцати миллионов управляемых роботов.

Госсейн присоединился к большой партии, изучавшей один из линкоров, экипаж которого уже был удален. Здесь пригодились знания Госсейна, полученные им во время пребывания на эсминце.

Впоследствии он несколько раз пытался использовать свою новую способность предвидеть события, но картины были слишком неустойчивы. Должно быть, он все еще не мог достигнуть полного расслабления. А из-за своей занятости он не успел подробно обсудить проблему с доктором Кейром.

— Я думаю, вы на правильном пути, — сказал психиатр, — но мы займемся более тщательными исследованиями попозже, когда у нас будет больше времени.

В эти дни шла настоящая битва за время. Из допросов выяснилось — Лидж предсказала это раньше, — что в этом десанте не было предсказателей.

Это не имело никакого значения для их плана. Опрос общественного мнения венерианцев показал общую уверенность, что в течение нескольких недель может быть послан второй флот, что на борту, вероятно, будут предсказатели и что его можно захватить, несмотря на присутствие предвидящих мужчин и женщин с Алерты. Но и это не имело значения. Венера должна быть покинута.

Группы ученых работали сменами, устанавливая в каждом захваченном корабле дополнительные искривители вроде тех, которые применялись для переброски предсказателей с Алерты в Шестой Декант.

С помощью захваченных кораблей Великой Империи они создали цепь, достигшую восьмисот световых лет от ближайшей базы Лиги, которая была на расстоянии свыше девяти тысяч световых лет и из этой ближайшей точки установили видеофонную связь.

Договориться с Лигой оказалось удивительно просто.

Планетарная система, которая за столь короткое время достигла ежедневного выпуска до двенадцати миллионов роботов-защитников нового типа, потрясла твердолобого Мадрисола.

Флот из двенадцати тысяч кораблей Лиги, воспользовавшись цепью захваченных кораблей, прорвался к Геле, в течение четырех часов овладел четырьмя планетами этой звезды и, таким образом, предотвратил дальнейшие атаки сил Энро до тех пор, пока база не будет восстановлена.

Но и это тоже не имело значения. Для венерианцев государства Лиги были почти так же опасны, как и Энро. И пока ноль-А оставались сосредоточенными на одной планете, они были во власти людей, которые могут начать их бояться из-за несхожести, во власти людей, которые вскоре оправдают казнь миллионов неврастеников, подобных им самим, во власти людей, которые могут обнаружить, что новое оружие, предложенное им, не всемогуще.

Реакцию Лиги, когда она обнаружит это, нельзя было предугадать. Лига могла и спокойно отнестись к этому. А с другой стороны, все результаты, полученные от роботов-защитников, могут быть забыты как маловажные, если их возможности окажутся несовершенными.

Венерианцы не сообщали о вероятных недостатках предложенной ими системы защиты на конференции, которая разрешила незамедлительно распределить от двухсот до двухсот тысяч человек на каждую из десятков тысяч планет Лиги.

Как только были обсуждены детали, люди двинулись в путь.

Госсейн наблюдал за переселением со смешанным чувством. Он не сомневался в необходимости миграции, но не мог не опечалиться.

Венеру покидали. С трудом верилось, что двести миллионов человек будут разбросаны по галактике на огромные расстояния. Госсейн не сомневался, что, рассеявшись, они окажутся в коллективной безопасности. Некоторых венерианцев может ждать гибель, поскольку еще много планет уничтожалось в этой войне войн. Возможно, кому-нибудь из них на каких-то планетах будут чинить препятствия. Но это будет скорее исключением, чем правилом. Венерианцев слишком мало, чтобы посчитать их опасными, и каждый ноль-А быстро приспособится к отдельной ситуации и станет действовать в соответствии с ней.

Ноль-А мужчины и женщины теперь окажутся повсюду. Они никогда снова не будут отрезаны от галактического мира на изолированной звездной системе.

Госсейн выбрал несколько групп, направляющихся на сравнительно близкие планеты, и, пройдя с ними через искривители, увидел, что они благополучно добрались до мест назначения. Все планеты, на которые они прибыли, имели демократический строй. Население, среди которого они рассредоточились, по большей части даже не знало об их существовании.

Госсейн мог проследить только за отдельными группами. Этих специфических беженцев принимало более ста тысяч планет, и чтобы последовать за всеми, нужно было иметь не меньше тысячи жизней. Эвакуировался целый мир, за исключением небольшой сердцевины в миллион человек. Задачей оставшихся было стать ядром миллиардов людей Земли, которые ничего не знали о случившемся. Для них система ноль-А обучения будет внесена естественным путем, так, словно миграции и не было.

Реки ноль-А людей, которые текли по направлению к искривителям, постепенно превратились в ручейки, потом в легкую струйку. Прежде, чем последние мигранты покинули Венеру, Госсейн отправился в Нью-Чикаго, где захваченный линкор, переименованный в «Венеру», должен был забрать его, Лидж, капитана Фри и команду технических экспертов ноль-А в космос.

Он прибыл в фактически пустой город. Только скрытые заводы и Военный центр еще работали. Эллиот проводил Госсейна на корабль и сообщил ему последнюю информацию.

— Мы ничего не знаем о битве, но, вероятно, наши роботы-защитники в данный момент принимают в ней участие. — Он улыбнулся и покачал головой. — Вряд ли кто-нибудь побеспокоится сообщить нам подробности. Наше влияние постоянно уменьшается. Отношение к нам является смесью терпимости и нетерпения. С одной стороны, нас похлопали по плечу за то, что мы изобрели оружие, которое по большей части считается решающим, хотя это не так. А с другой стороны, дали понять, что мы теперь слабый ненужный народ и должны предоставить решать дела галактики специалистам.

Он начал с иронией, но закончил серьезно. — Знают они или нет, — сказал он, — но почти каждый ноль-А будет стараться приблизить конец войны. Естественно, мы хотим, чтобы развитие событий было, по возможности, мирным. Было бы нежелательным разделение галактики на два яростно ненавидящих друг друга лагеря.

Госсейн кивнул. Галактические лидеры уже могли сообразить, если, конечно, знали о работе, проделанной Элдредом Кренгом, только одним из ноль-А, что вскоре получат такие же действия, помноженные на двести миллионов.

Мысль о Кренге напомнила Госсейну вопрос, который он уже давно собирался задать.

— Кто разработал вашу новую систему роботов-защитников?

— Институт общей семантики под управлением покойного Лавуазье.

— Ясно. — Госсейн помолчал, обдумывая следующий вопрос. Наконец, он спросил: — Кто обратил ваше внимание на сам принцип оружия, которое использовали так успешно?

— Кренг, — ответил Эллиот. — Он и Лавуазье были хорошими друзьями.

Госсейн получил ответ. Он сменил тему.

— Когда мы отбываем? — спросил он.

— Завтра утром.

— Хорошо.

Новости взволновали Госсейна. Неделями он был слишком занят, но все же никогда не забывал, что такие личности, как Фолловер и Энро, все еще были сильны.

И оставалась большая проблема — существо, которое телепортировало его сознание в нервную систему Ашаргина. Предстояло много важных дел.

Глава 18

Следующим утром мощный линкор вылетел в межзвездную темноту. На борту, кроме команды, все члены которой были ноль-А, находились сто тысяч роботов-защитников.

По просьбе доктора Кейра после первого же прыжка телепортации корабль остановился.

— Мы изучаем вас через определенные интервалы, хотя вы довольно неуловимы. Но, тем не менее, мы кое-что получили.

Он вынул из портфеля несколько фотографий и раздал их окружающим.

— Эти снимки дополнительного мозга сделаны неделю назад.

Весь снимок был покрыт миллионами пересекающихся линий.

— Здесь ваш мозг в возбужденном состоянии, — сказал доктор Кейр. — Когда вы думаете, что в какое-то время его единственным контактом с вашим телом и остальным мозгом являются кровеносные сосуды, которые снабжают его кровью, и нервные связи, которые направляют поток крови, — когда вы так думаете, такое состояние вашего дополнительного мозга — одно из самых активных. — Он остановился и продолжил: — А теперь о дальнейших тренировках. Мы с коллегами обсудили то, что вы рассказали нам, и у нас есть предложение.

— Сперва один вопрос, — перебил Госсейн.

Он колебался. То, что он хотел сказать, не относилось к делу. Но все же этот вопрос мучил его после вчерашнего разговора с Эллиотом.

— Кто определил направление обучения, которое я получил при Торсоне?

Доктор Кейр нахмурился.

— О, все мы высказывали свои предложения, но, мне кажется, самую важную роль сыграл Элдред Кренг.

Снова Кренг! Элдред Кренг, знающий, как обучать дополнительный мозг, передающий послание от Лавуазье перед смертью первого тела Госсейна, — проблема Кренга снова проявилась так неожиданно и запутанно.

Он кратко изложил присутствующим свои сомнения по поводу Кренга. Когда он закончил, доктор Кейр покачал головой.

— Кренг приходил ко мне на осмотр как раз перед тем, как покинул Венеру. Могу сообщить, что он совершенно обычный ноль-А, без особенных дарований, хотя его рефлексы находятся на столь высоком уровне, какой мне приходилось встречать только один или два раза за всю мою карьеру психиатра.

— Вы уверены, что он не обладает дополнительным мозгом? — спросил Госсейн.

— Конечно, нет.

— Ладно.

Госсейн надеялся, что Элдред Кренг мог быть игроком, который перенес его сознание в тело Ашаргина. Это все еще не полностью исключено, но, оказалось, теперь нужно было искать какое-то другое объяснение.

— Есть один момент, который мы обсуждали как-то раньше, — сказала женщина-психиатр, — но господин Госсейн мог не слышать об этом. Если Лавуазье рассказал Кренгу о том, как обучать дополнительный мозг, и тем не менее, как выяснилось теперь, этот метод недостаточно хорош, должны ли мы поверить, что тела Лавуазье-Госсейна обучались только с помощью метода, который теперь кажется несовершенным? Смерть Лавуазье, похоже, указывает на то, что он не имел дара предвидения, а вы, однако, уже стоите на краю этой и некоторых других возможностей.

— Мы можем углубиться в эти детали позже, — сказал доктор Кейр. — А сейчас я хочу предложить Госсейну один эксперимент.

Когда он объяснил суть, Госсейн сказал:

— Но ведь это за девятнадцать тысяч световых лет.

— Попытайтесь, — настаивал психиатр.

Госсейн подумал, а затем сконцентрировался на одной из «запомненных» зон в кабине управления на трейлере Лидж. Он почувствовал сильное головокружение и тошноту. Справившись с ними, он посмотрел на собеседников в изумлении.

— Похоже, что подобие даже ниже, чем до двадцатого десятичного знака. Мне кажется, я смогу, если снова попробую.

— Попробуйте, — сказал доктор Кейр.

— Что мне делать, если я попаду туда?

— Осмотритесь. Мы последуем за вами на ближайшую базу.

Госсейн кивнул. В этот раз он закрыл глаза. Меняющаяся картина «запомненной» зоны проходила яснее и четче.

Когда он открыл глаза, он был уже на трейлере.

Он стоял неподвижно, оглядываясь и изучая обстановку. Он почувствовал спокойный нейропоток. Видимо, слуги занимаются своими делами.

Он подошел к окну и выглянул. Трейлер летел над сельской местностью. Внизу была равнина. Далеко справа он увидел мерцание воды. В это время корабль повернулся, и море исчезло из виду. Внезапная догадка озарила его.

Он склонился над пультом управления и почти сразу же выпрямился, увидев показания приборов. Трейлер до сих пор следовал по круговой орбите, заданной Госсейном перед успешной попыткой захватить эсминец.

Он не стал трогать рычаги управления. Возможно, что его движение изменено, несмотря на то, что все выглядело таким же, как он оставил.

Госсейн исследовал магнитный поток, но не нашел ничего необычного. Он расслабил свой мозг и попытался увидеть, что произойдет. Но единственная картина кабины управления, которую ему удалось получить, ничего не дала.

«Куда я отправлюсь теперь?» — подумал он.

Обратно на линкор? Это было бы пустой тратой времени. Интересно знать, сколько времени понадобилось ему, чтобы прибыть на Алерту, но это можно проверить позже.

Люди, за чью судьбу он чувствовал ответственность, все еще были в опасности: Кренг, Патриция, Нирена, Ашаргин…

Диктатор должен быть побежден, огромная военная машина должна быть остановлена любым способом.

Госсейн принял решение.

Он перенесся на одну из «запомненных» зон в Пристанище Фолловера у двери энергостанции. Без всяких помех он поднялся на верхний этаж и остановился спросить проходящего мимо человека, как пройти в апартаменты Фолловера.

— Я здесь по назначению, — объяснил он, — и очень спешу.

Слуга посочувствовал ему.

— Вы не туда идете, — сказал он. — Держитесь этой стороны коридора. Вы увидите приемную. Там вам скажут, куда идти дальше.

Госсейн сильно сомневался, что кто-нибудь скажет ему то, что он хочет знать. Но вскоре он нашел приемную, которая оказалась не так велика, как он ожидал, и была настолько обычной, что он остановился в раздумье — туда ли он попал.

Несколько человек сидели в креслах.

Прямо напротив него, за небольшим деревянным ограждением, стояло восемь столов, за каждым из которых сидело по человеку, выполнявшему какую-то канцелярскую работу.

Позади столов находился стеклянный кабинет, в котором за единственным большим столом тоже кто-то сидел.

Когда он прошел за конторку, направляясь к стеклянному кабинету, несколько клерков привстали в протесте со своих стульев, но Госсейн не обратил на них внимания. Он снова передвигал проволоку в кабине управления, ему хотелось войти в кабинет прежде, чем Янар что-нибудь поймет.

Он открыл дверь и уже закрывал ее за собой, когда предсказатель почувствовал чье-то присутствие. Янар поднял взгляд и вздрогнул.

За ним находилась другая дверь, и Госсейн направился прямо к ней.

Одним прыжком Янар преградил ему путь.

— Прежде, чем вы войдете, вам придется убить меня.

Госсейн остановился. С помощью своего дополнительного мозга он уже выяснил, что из комнаты за дверью не поступало никаких импульсов. Хотя это полностью и не доказывало, что она пуста, его настойчивость значительно снизилась.

Нахмурившись, он посмотрел на Янара. Госсейн не собирался убивать его, тем более что у него имелась масса возможных путей общения с предсказателем. К тому же он хотел кое-что выяснить. Несколько вопросов давно интересовали его. Он спросил:

— На трейлере Лидж вы находились в качестве агента Фолловера?

— Естественно, — Янар пожал плечами.

— Я полагаю, этим вы хотите сказать, почему бы иначе трейлер ждал нас?

Янар кивнул, внимательно глядя на Госсейна.

— Но почему Фолловер допустил побег?

— Он считал слишком опасным оставлять вас здесь. Вы могли разрушить его Пристанище.

— Тогда зачем меня перенесли на Алерту?

— Он думал, что здесь предсказатели смогут предвидеть ваши поступки.

— Но у вас ничего не вышло?

— Вы правы, не вышло.

Здесь Госсейн остановился. В ответах был подтекст, и это насторожило его.

Еще раз, теперь уже более строго и пристально, он посмотрел на предсказателя. Он хотел задать еще несколько вопросов, касающихся Лидж. Хотя теперь это уже не имело значения. Она проявила себя, а детали могли подождать.

Значит, решено. Госсейн телепортировал Янара в тюремную камеру, которую он, Лидж и Юриг занимали несколько недель назад.

Затем он открыл дверь и вошел в комнату, которая, как он предполагал, была личным кабинетом Фолловера.

Как он почувствовал раньше, там никого не было.

Госсейн с любопытством огляделся. Перед дверью стоял огромный стол. Всю левую стену занимали встроенные картотечные ящики, а справа от него располагалась сложная — по крайней мере, она выглядела сложной и довольно необычной — система искривителя пространства.

Увидев искривитель, он почувствовал разочарование, но в то же время и облегчение.

Госсейн подошел к ящикам с картотекой. Они были закрыты магнитными замками, но его дополнительному мозгу потребовалось всего несколько мгновений, чтобы открыть их. Ящик за ящиком выдвигался при его малейшем прикосновении. Картотека была составлена из пластиковых карточек, похожих на дворцовый каталог, который однажды, когда он был Ашаргином, показала ему Нирена.

Каждая карточка была эквивалентна двадцати страницам типографского шрифта, отпечатанного на следующих друг за другом слоях молекул. Передвигая указатель, можно было открыть любую страницу.

Госсейн отыскал карточку со своим именем. В его досье было четыре печатных страницы. Отчет был довольно объективный, его большую часть занимало подробное описание событий, связанных с ним.

Первая фраза гласила: «Имя перенесено из ГЭ/4408С». Она указывала на существование по крайней мере еще одного досье. Далее следовало упоминание о его обучении у Торсона с пометкой: «Не смог найти ни одного, кто принимал участие в обучении. Обнаружил это слишком поздно, чтобы предотвратить».

Несколько раз упоминалось о Джанасене. Описывалась система искривителя пространства, которая телепортировала Госсейна из апартаментов Джанасена на Венере: «Этот прибор сделан теми же, кто создал мне Ф., и он действительно выглядит, как обычный стол для приготовления пищи». Это было напечатано, но на полях было приписано от руки: «Очень остроумно».

Прочитав все четыре страницы, Госсейн был разочарован. Он ожидал найти какое-нибудь объяснение или хотя бы намек на то, что произошло между ним и Фолловером. Но отчет был очень коротким и сухим. В конце четвертой страницы стояла пометка: «Смотри Ашаргина».

Госсейн нашел досье Ашаргина. Оно было большое. На первых страницах подробно описывалась жизнь принца с момента его прибытия в Храм Спящего Бога. До последней страницы оставалось неясным, почему ссылка в досье Госсейна указывала на Ашаргина. На последней странице было напечатано: «Отвечая на вопросы Энро при использовании детектора лжи, Ашаргин несколько раз упомянул имя Гилберта Госсейна». Около этого пункта на полях было написано от руки: «Расследовать».

Последний параграф досье гласил: «Насильственная свадьба принца и принцессы Ашаргин, похоже, переросла в любовь. Изменение, происшедшее в этом человеке, требует серьезного исследования, хотя Энро носится с идеей, что Ашаргин будет полезен даже после войны. Предсказатели считают его поведение образцовым в течение следующих трех недель».

Не было никакого намека на то, когда начались эти три недели, не упоминалось о путешествии на Венеру, в которое отправился Госсейн-Ашаргин, и не было никакого определенного указания, что он вернулся во дворец.

Госсейн положил досье обратно в ящик и продолжил осмотр комнаты. Он обнаружил узкую дверь, искусно встроенную в панель искривителя. Она вела в крохотную спальню, где был всего один предмет мебели — опрятно заправленная кровать.

Здесь не было шкафа для одежды, но была очень маленькая ванная комната с раковиной и унитазом. Дюжина полотенец висела на вешалке.

Фолловер, если это был действительно его личный кабинет, не особо баловал себя.

Изучение Пристанища заняло почти весь день. В здании не было ничего необычного. Несколько комнат для прислуги, несколько кабинетов для канцелярской работы, энергостанция в подвальном помещении и крыло, отведенное под тюремные камеры.

Клерки и персонал энергостанции жили в коттеджах, расположенных вдоль прибрежной линии, довольно далеко от главного здания. Апартаменты Янара и предсказателей выходили в один коридор. С задней стороны здания находился ангар, достаточно большой, чтобы вместить дюжину трейлеров. Когда Госсейн заглянул туда, он увидел семь больших машин и три маленьких самолета. Последние были такого же типа, как и самолет, который обстреливал его во время побега из тюрьмы.

Никто не мешал ему. Он свободно разгуливал по зданиям и по всему острову. Казалось, ни один человек не имел полномочий или желания побеспокоить его. Вероятно, на острове никогда раньше не возникала подобная ситуация, и, очевидно, все ждали прибытия Фолловера.

Госсейн тоже ждал, нельзя сказать, что без всякого страха, но с твердым намерением не отступать. Ему хотелось действовать, он чувствовал, что события движутся к решающей стадии быстрее, чем это видится.

Он выполнил все, что планировал. Оставалось только дожидаться прибытия линкора.

Первую ночь он проспал в маленькой комнате, примыкающей к кабинету Фолловера. Он мирно спал, поскольку его дополнительный мозг был готов мгновенно отреагировать на любое изменение в оборудовании искривителя. Он еще точно не установил, что Фолловер манипулирует своей удивительной телеподобной структурой с помощью переключатели искривителя, но имеющиеся в наличии факты указывали на это.

И он придумал, как подтвердить или опровергнуть свою теорию.

На следующее утро он телепортировался на трейлер, позавтракал, обслуживаемый официантами, порхающими вокруг него и стремящимися выполнить его малейшее желание. Казалось, они были сбиты с толку его вежливостью. Но у Госсейна не было времени обучать их чувству собственного достоинства. Он закончил есть и принялся за работу.

Сначала он тщательно свернул ковер в гостиной и начал освобождать металлические панели пола примерно в том месте, где, как он помнил, материализовался Фолловер.

Он обнаружил искривитель в нескольких дюймах от того места, где ожидал его найти.

Это было довольно убедительно. Но у него имелась возможность еще одной проверки в камере, где он был заключен, когда впервые прибыл на Алерту. Янар злобно наблюдал за ним через решетку, когда он выломал казавшуюся целиком металлической койку и там также нашел искривитель.

Безусловно, картина становилась яснее, отчетливее, и ответ должен быть где-то рядом.

Вторая ночь, как и первая, прошла без всяких событий. Госсейн провел третий день, просматривая картотеку. Пара страниц о Секохе заинтересовала его, поскольку этой информации не было в воспоминаниях Ашаргина. Сорок семь страниц об Энро были разделены на несколько частей, но в них излагалось только то, что он уже знал, правда со многими дополнительными деталями. Мадрисол был представлен как опасный и честолюбивый человек. Великий Адмирал Палеол описывался как убийца. «Беспощаден», написал Фолловер, — признание почти немыслимое от личности, которая сама была воплощением беспощадности.

Он изучал досье только тех людей, которых знал или на которых давались перекрестные ссылки. Потребовался бы целый штат специалистов, чтобы досконально проштудировать десятки тысяч досье и составить исчерпывающий отчет.

На четвертый день он отложил картотеку и разработал новый план для себя и линкора. Зачем попусту тратить время, следуя на корабле через всю галактику, тогда как его цель, так же как цель Эллиота и остальных, достигнуть Горгзида?

Он размышлял: «Энро обезопасил свою родную планету системой выдачи матриц базы Горгзида под таким строгим контролем, что вероятность достать хотя бы одну из них обычными методами близка к нулю. Но человек с дополнительным мозгом может получить матрицу…»

Когда он дошел до этого рассуждения, долгожданное реле сработало в его мозгу, и он понял, что линкор телепортировался к ближайшей базе в тысяче ста световых годах отсюда.

Не медля ни минуты, Госсейн перенесся на «Венеру».

— Похоже, время вашей телепортации с корабля на Алерту заняло немногим более часа, — подсчитал доктор Кейр.

Они не смогли сосчитать точнее. Да этого и не требовалось. Скорость была такой большой, а рассогласование полей таким маленьким по сравнению с девяноста часами, которые потребовались линкору на то же путешествие, что точное время едва ли имело значение.

Всего один час. Потрясенный, он подошел к выгибающемуся над ним прозрачному куполу кабины управления линкора. Ему не требовалось объяснять беспредельность космоса, но вид, открывшийся перед ним, казалось, делал новое качество его дополнительного мозга более впечатляющим.

Сквозь стекло на него обрушилась чернота. Он не ощущал расстояния до звезд, которые видел. Они казались крошечными светящимися точками всего в нескольких сотнях ярдов. Иллюзия близости. И теперь для него они на самом деле стали близкими. За пять с половиной часов он мог телепортироваться через сто тысяч световых лет этой закручивающейся галактики двухсот миллиардов солнц, если у него была «запомненная» область, в которую он мог переместиться.

Сзади подошел Эллиот. Он протянул Госсейну матрицу.

— Я пойду, — сказал Госсейн. — Я не успокоюсь, пока эта картотека не окажется на борту «Венеры».

Он удостоверился, что матрица в защитном футляре и телепортировался в кабинет Фолловера.

Вынув матрицу из футляра, он осторожно положил ее на письменный стол. Было бы катастрофой, если линкор телепортируется на саму матрицу, но присутствие Лидж на борту гарантировало, что корабль не достигнет цели одним полным скачком.

Как он и ожидал, «Венера» успешно прибыла на остров только через три часа, и Госсейн поднялся на борт для совещания.

К его удивлению, доктор Кейр не планировал ни экспериментов, ни тренировок.

— Мы хотим применить трудотерапию, — пояснил психиатр. — Вы будете обучаться в действии. Откровенно говоря, тренировка займет много времени, а ваши достижения пока превосходны. В отличие от Лавуазье, вы обнаружили другие возможности и попытались использовать их. Лавуазье ничего не знал о предсказателях, иначе он упомянул бы о них Кренгу. Соответственно, он не имел понятия, что может тренироваться в предвидении будущего.

— Раз так, — сказал Госсейн, — то я сейчас же попробую пройти через искривитель в кабинете Фолловера.

Но прежде необходимо сделать кое-что еще. И он сделал это, как только оказался в Пристанище: он телепортировал Янара в одну из «запомненных» зон на острове Крест.

Выполнив эту гуманную миссию, Госсейн присоединился к группе, изучающей личную систему искривителей пространства Фолловера. Результаты уже были интересными.

— Это наиболее совершенная система из существующих на сегодня, — сказал ему один из ноль-А. — На изучение некоторых схем потребуется уйма времени.

Они предположили, что искривителя Фолловера действуют на основе более низкого подобия, чем до двадцатого десятичного знака.

— Так что мы пока остаемся на Алерте и будем ждать вашего возвращения. Кроме того, мы встретим тот линкор Энро, о котором вы упоминали. Он должен прибыть со дня на день.

Госсейн согласился, что по крайней мере последнее было насущным. Нельзя допустить дальнейшей вербовки предсказателей на флот Энро.

Но он не видел необходимости ожидания его возвращения на Алерту. Дело могло оказаться нелегким и долгим. Одно путешествие через искривители займет несколько часов. А в своей возможности телепортироваться на корабль за минимальное время он был уверен.

Все пришли к единому мнению, что времени не так много, чтобы им разбрасываться, и что тщательные исследования могут затянуться.

И снова Госсейн согласился. Осмотрев панель искривителей, он заметил, что та разделена на две секции. Одну секцию составляли три искривителя, каждый из которых мог быть настроен на любые образцы.

Второе отделение занимал только один искривитель, который управлялся единственным рычагом. Такие искривители Госсейн видел раньше и знал, что ими пользовались для транспортировки в какое-то одно место, на которое они имели непрерывную матрицу. Госсейн решил, что этот настроен на настоящую штаб-квартиру Фолловера.

Без колебаний он нажал на рычаг.

Когда темнота рассеялась, Госсейн очутился в большом помещении, заставленном стеллажами с книгами. Через приоткрытую дверь он видел край кровати в соседней комнате.

Он стоял не двигаясь, пытаясь с помощью своего дополнительного мозга осознать присутствие людей поблизости. Это было непросто, но казалось, что все спокойно и мирно. Судя по всему в примыкающей комнате никого не было.

Его взгляд обежал помещение. Он увидел, что кроме искривителя, через который он прибыл, в комнате находился еще один. Оба стояли в углу перпендикулярно друг к другу.

Он «запомнил» зону пола, на которой стоял, затем подошел к стеллажу и взял одну из книг. Она была напечатана на языке Горгзида.

Сначала он обрадовался, но открыв книгу, подумал: «Это вовсе не значит, что я на Горгзиде. У многих людей в Великой Империи есть книги, написанные на языке столичной планеты».

И в этот миг он увидел на форзаце имя. Госсейн удивленно глядел на него, не веря своим глазам, потом покачал головой и поставил книгу обратно на полку.

Но на других пяти книгах, выбранных наугад, стояло то же имя.

Элдред Кренг.

Госсейн медленно направился к двери спальни. Он был сбит с толку, но не очень встревожен. Пройдя через спальню, он почувствовал присутствие людей в соседней комнате. Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул в щелку. Коридор. Он открыл дверь шире, проскользнул в нее и закрыл за собой.

В случае необходимости он мог телепортироваться обратно, но пока не собирался отступать.

Он дошел до конца коридора и остановился, увидев со спины женщину, похожую на Патрицию Харди. Когда она заговорила, сомнений не осталось.

Ее слова, так же как и ответ Кренга, были неважны. Важным было их присутствие здесь. Важным было наличие искривителя, связанного с Пристанищем Фолловера на Алерте, в библиотеке, примыкающей к их спальне.

Он был озадачен. Лучше не показываться на глаза этой парочке до тех пор, пока он не обсудит случившееся с Эллиотом и другими венерианцами.

Но еще не пришло время покидать Горгзид. Он вернулся в библиотеку и осмотрел второй искривитель. Этот также имел единственный рычаг управления.

Он нажал на рычаг и оказался в маленькой комнате, похожей на кладовку. В одном углу громоздилась груда металлических ящиков, вдоль стен тянулись полки. Единственным выходом была закрытая дверь.

Здесь не было других искривителей, кроме того, через который он прибыл.

Госсейн «запомнил» зону пола и толкнул дверь. Она открылась в практически пустой кабинет. Письменный стол, два стула и ковер — вот и вся его обстановка.

Госсейн вошел в комнату и попытался открыть ящики стола. Они были заперты обычными замками, и он не мог открыть их с помощью дополнительного мозга без применения физической силы.

Дверь кабинета выходила в коридор длиной около десяти футов, в конце которого была еще одна дверь. Госсейн распахнул ее, перешагнул через порог и остановился.

Помещение, распростершееся перед ним, гудело слабыми подземными звуками. Узкие опоры тянулись на двадцать футов от одной из стен. Они были так искусно составлены, что казались проекцией изгибающейся стены, светящейся изнутри. Маленькие лесенки вели на вершину гробницы Спящего Бога Горгзида.

Впечатление от увиденного было не таким, как эффект, произведенный на Ашаргина. Дополнительным мозгом он ощущал пульсирующие токи энергии, управляющей невидимыми машинами. Среди них выделялся слабый человеческий нейропоток с едва различимыми изменениями интенсивности,

Госсейн поднялся по ступенькам и взглянул на Спящего Бога Горгзида. Он осмотрел человека и гробницу пристальнее и тщательнее, чем Ашаргин. Госсейн заметил вещи, для которых вялые чувства принца были недостаточны.

«Гроб» состоял из нескольких секций. Тело поддерживалось серией тонких, похожих на тиски конструкций, предназначенных для разработки мускулов. Если Спящий Бог когда-нибудь проснется от своего долгого сна, он не будет таким слабым и беспомощным, как Гилберт Госсейн после месяца, проведенного без движения на эсминце Y-381907.

Кожа спящего была гладкой. Тело выглядело сильным и крепким. Тот, кто следил за его питанием, имел в своем распоряжении больше оборудования, чем имела Лидж на эсминце.

Госсейн спустился по лестнице и осмотрел основание гробницы. Как он и предполагал, лестницы двигались, и панели основания могли открываться. Он отодвинул их и глянул вниз.

Почти мгновенно он понял, что подошел к развязке. На мощнейших кораблях Великой Империи он не видел машины, подобной этой.

Ошеломленный, он покачал головой. Несмотря на сложность механизмов, он узнал более десятка из них: схему искривителя пространства, детектор лжи, автоматические реле и другие, более простые приборы. Этот электронный мозг имел не менее ста пятидесяти главных секций, поверхность и внутренность каждой из которых переплеталась сотнями меньших схем.

Госсейн напряженно изучал искусственный мозг. При более детальном рассмотрении некоторые провода оказались обгоревшими. Это насторожило его, и, приглядевшись, он обнаружил еще несколько поврежденных схем. Непонятно, как мог сломаться такой совершенный и защищенный агрегат. Но его неисправность не вызывала сомнений.

Чтобы восстановить машину и разбудить Спящего Бога, потребуется очень высокая квалификация. Возможно, это будет не его работой. Он был на передней линии, а не в техническом отделе.

Пришло время возвращаться на линкор. Он телепортировался на «Венеру» и услышал звон набата.

Эллиот объяснил, что битва закончилась.

— Я думаю, они даже не поняли, что случилось, когда наши роботы начали действовать. Мы захватили всю команду.

Одержанная победа порадовала Госсейна. Захваченный линкор был месяц назад послан на замену эсминца Y-381907. Он должен был вербовать новых предсказателей на корабли Великой Империи. Теперь потребуется время, чтобы заменить его другим. Это был один результат.

Второй, более важный, по мнению Госсейна, заключался в том, что «Венера» могла теперь последовать за ним на Горгзид.

Никто из ноль-А не мог предложить объяснение загадки Элдреда Кренга. Эллиот сказал:

— Мы можем только предполагать, что он ничего не знал о предсказателях. Ваше открытие, похоже, указывает на то, что Кренг знает о происходящем больше, чем мы думаем.

Немного позже Госсейн получил другую матрицу, и Эллиот сказал ему:

— Мы сейчас же отбываем и увидим вас через три дня.

Госсейн кивнул. Он собрался более детально исследовать Храм Спящего Бога.

— Надо посмотреть, в каком состоянии атомный двигатель. Может, мне удастся поднять в космос весь храм. — Он усмехнулся. — Они могут принять это за предзнаменование, что Бог не одобряет их агрессию. — Он закончил более серьезно. — За исключением этого я буду сидеть тихо, как мышка, пока вы не прибудете.

Прежде чем покинуть корабль, он разыскал доктора Кейра. Психиатр предложил ему сесть, но Госсейн отказался. Он сказал:

— Доктор, во всем этом есть нечто необъяснимое. Дважды мое сознание было перенесено в тело принца Ашаргина. На первый взгляд кажется, что кто-то специально предоставляет мне возможность войти в курс происходящих галактических событий, и я принял бы такое объяснение. Но почему Ашаргин? Почему именно он? Ведь если можно перемещать мое сознание в тела других людей, почему его не поместили в тело Энро? Уверен, что в этом случае я мог бы остановить войну. — Он щелкнул пальцами. — В связи с этим я прихожу к заключению, что мы неправильно оцениваем происходящее. Должен существовать другой, возможно более значимый, чем сама война, ответ.

Он стоял, нахмурясь, затем протянул руку. Доктор Кейр молча пожал ее. С матрицей в руках Госсейн телепортировался в кладовку Храма Спящего Бога на Горгзиде.

Выйдя из темноты, он понял с таламическим расстройством, что снова очутился в теле принца Ашаргина. В третий раз за последние месяцы.

Глава 19

— Время ужина, — сказала Нирена. Госсейн-Ашаргин поднялся, и они вышли в коридор.

Лицо Нирены было задумчиво, она нежно взяла Ашаргина за руку. Этот бессознательный жест подтвердил уже выясненное Госсейном из памяти Ашаргина: их женитьба действительно переросла в любовь.

— Я не совсем уверена, — заявила Нирена, — что мне нравится привилегия присутствовать на королевском ужине.

Госсейн-Ашаргин не ответил. Он думал о теле Гилберта Госсейна, лежащего в кладовке Храма Спящего Бога. В любой момент туда мог зайти Секох и обнаружить его.

За этим пугающим фактом личная жизнь принца и принцессы Ашаргин отступала на задний план.

Ни Энро, ни Секох не присутствовали на ужине, но Госсейну не стало от этого легче. Он представил себе хранителя, решившего провести эту ночь в Храме. Необходимость экстренных действий не вызывала сомнений, и большую часть ужина он продумывал детали.

Отвлекшись от своих мыслей, он поднял взгляд и увидел, что обе женщины очень бледны. Патриция говорила:

— …Возможность полной победы Лиги тревожит меня не меньше, чем безоговорочная победа моего брата.

Нирена ответила:

— Это ужасно быть втянутым в войну против своей воли, не иметь к ней никакого отношения и вдруг обнаружить, что твоя судьба так тесно связана с судьбой твоей стороны.

Госсейн понял их. Очевидно, военная ситуация сильно изменилась, раз они так заволновались.

Поражение было бы личным бедствием для каждого жителя Великой Империи. С ним пришло бы унижение, оккупация, безжалостный поиск военных преступников, мстительность.

Он собрался заговорить, но передумал, осененный неожиданной мыслью: «Отсутствие диктатора за столом, возможно, объясняется серьезностью ситуации».

И не успев ничего сказать, он получил подтверждение.

— Энро на флоте. Бесследно исчезли четыре дивизии, и битва в Шестом Деканте приостановлена. Сейчас разрабатываются ответные меры, — сказала Патриция.

— А где Секох? — спросил Госсейн.

Этого никто не знал, но Кренг бросил на него странный взгляд. Однако все, что он сказал, было:

— Конечно, главное, чтобы не было ничьей полной победы. Безоговорочная капитуляция — это иллюзия.

Госсейн не стал ничего скрывать. Сжато, не сообщая источник информации и не описывая роботов-защитников и их действия, он объяснил им, какой результат возможен в этой войне. Он закончил:

— Чем скорее Энро поймет, что его ждет долгая, изматывающая война, и сделает или примет предложение о мире, тем быстрее он предотвратит полный крах. — Он встал. — Если Энро вернется раньше меня, скажите, что я хочу видеть его.

Он извинился и, выйдя из комнаты, поднялся на крышу, где стояло несколько самолетов, всегда готовых к взлету. Он сел на переднее сиденье ближайшего, и робот-пилот спросил его:

— Маршрут?

— За гору, — сказал Госсейн. — Там я скажу, куда двигаться дальше.

Они летели над городом. Госсейну казалось, что море огней внизу никогда не закончится. Однако, наконец наступила тьма, она была почти полной за исключением отдельных мерцающих на горизонте огоньков.

Робот-пилот снова спросил:

— Мы над горами. Куда теперь?

Госсейн глянул вниз, но ничего не увидел. Погода была облачной и темнота непроглядной.

— Приземлись на дороге в полумиле от Храма Спящего Бога, — сказал он.

Он описал местность: изгиб дороги, деревья, — базируясь на острой памяти Ашаргина.

Полет продолжался в тишине, пока они не приземлились в указанном месте. Напоследок Госсейн приказал роботу-пилоту возвращаться каждый час.

Он вышел на дорогу и, пройдя несколько футов, остановился. Подождав, пока самолет почти бесшумно взлетел, он отправился дальше по дороге.

Ночь была теплой и тихой. Как он и рассчитывал, никто не повстречался ему. Эту дорогу Ашаргин знал с детства. Тысячи раз такими же ночами он возвращался по ней с картофельных полей в рабочий барак.

Он остановился в тени Храма, еще более черной, чем ночь, и прислушался.

Ни звука.

Он смело распахнул железную дверь и спустился по металлической лестнице, по которой шел во время Церемонии Лицезрения.

Госсейн беспрепятственно достиг двери, ведущей в гробницу. К его удивлению, она оказалась не запертой. Он взял с собой отмычки, но они не понадобились, чему можно было только порадоваться, учитывая слабость и неловкость Ашаргина.

Он проскользнул внутрь и мягко закрыл за собой дверь. Перед ним открылась знакомая картина гробницы. Не мешкая, он прошел в коридор, который вел в личный кабинет хранителя.

Возле двери он снова остановился и прислушался. Тишина. Успокоившись, он вошел и направился прямо в кладовку. Он затаил дыхание, вглядываясь в тускло освещенную каморку, и вздохнул с облегчением, увидев тело, лежащее на полу.

Значит, он не опоздал. Теперь необходимо спрятать тело в безопасное место.

Он положил матрицу под коробку на верхней полке, а затем, опустившись на колени у неподвижного тела, услышал биение сердца, нащупал пульс и ощутил теплоту медленного ровного дыхания. Это был один из удивительнейших моментов в его жизни. Кто еще мог так, со стороны, смотреть на свое собственное тело?

Он поднялся, наклонился и просунул руки под мышки. Сделав глубокий вдох, он попытался поднять мягкое тело. Оно приподнялось на высоту не более трех дюймов.

Он ожидал трудностей в переносе тела, но не таких. Главное поставить его вертикально. Он попытался снова и на этот раз удачно. Но когда он пересек кладовку, его мышцы заболели, и около двери пришлось отдохнуть.

Второй, более продолжительный отдых он сделал в конце коридора. Добравшись через двадцать минут до середины гробницы, он был так изнурен, что у него закружилась голова.

Он знал единственное место в Храме, где можно спрятать тело. Но теперь он забеспокоился, хватит ли у него сил положить его туда.

Он вскарабкался на вершину гробницы и отсюда рассмотрел механизм оболочки: не прозрачные платы у изголовья спящего, а полупрозрачные секции вдоль ложа.

Они отодвигались. Он легко отодвинул их и увидел ремни, трубки и еще три ложа. Два из них были немного меньше третьего. Госсейн понял, что меньшие предназначались для женщин.

Этот космический корабль должен был нести двух мужчин и двух женщин через года и мили межзвездного пространства, где не было транспорта подобия.

Он не стал терять время на размышления, а приложил все усилия, чтобы затащить тело Госсейна наверх.

Он не знал, сколько времени ушло на это. Снова и снова он отдыхал. Десятки раз ему казалось, что Ашаргин исчерпал все ресурсы своего слабого телосложения. Наконец, он привязал тело к ложу. Привязал, потому что механизм для фиксации тел был неисправен и не мог определить, когда тело оживало. Это объясняло, почему эти ложа были пустыми.

Он поставил секции и лестницу в прежнее положение и стоял наверху, проверяя, не было ли видно, что их сдвигали с места. И тут он услышал звук со стороны кладовки. Вздрогнув, Госсейн обернулся. Вошел Элдред Кренг.

Ноль-А детектив остановился и приложил палец к губам. Он быстро подошел, придвинул другую лестницу к гробнице и поднялся по ней.

Он отодвинул панели, за которыми лежало тело Госсейна, и несколько секунд смотрел на него. Затем он задвинул панели, спустился вниз и поставил лестницу на свое место.

Тем временем Ашаргин тоже спустился. Кренг взял его за локоть.

— Извините, — сказал он, — что я не смог помочь вам перенести его сюда. Но меня не было в апартаментах, когда машина первый раз прислала предупреждение. Как только я получил его, сразу пришел сюда. Я должен был убедиться, что вы спрятали его, — он улыбнулся, — куда надо. Но теперь поспешим.

Госсейн без слов последовал за ним. На борту «Венеры» ни один ноль-А не усомнился в Кренге, и Госсейн не собирался расспрашивать его сейчас. И хотя он просто бурлил вопросами, он принял к сведению слова Кренга, что надо поспешить.

Они быстро миновали коридор, кабинет и вошли в кладовку. Подойдя к искривителю, Кренг сказал:

— Сначала вы.

Они оказались в библиотеке Кренга. Как обычно решительно Кренг двинулся вперед, но неожиданно остановился посреди комнаты и повернулся. Он показал на искривитель, через который Госсейн прибыл с Алерты.

— Куда он ведет?

Когда Госсейн ответил, тот кивнул.

— Я подозревал нечто в этом роде, но не мог удостовериться. Воспользоваться им можно только с помощью дистанционного управления, которое я не мог обнаружить.

Кренг, задающий вопросы, Кренг, чего-то не знающий, — это было внове для Госсейна.

Прежде, чем он успел задать вопрос, Кренг сказал:

— Энро отсутствует уже восемь дней и может прибыть в любую минуту. Мы узнали об этом сразу после ужина. Поэтому скорее возвращайтесь в свою комнату. — Он помолчал, очевидно обдумывая следующие слова. — И спите, — закончил он. — Поторопитесь.

В гостиной Патриция сказала:

— Спокойной ночи.

Уже в дверях Кренг подчеркнул:

— Хорошего вам отдыха. Я имею в виду — сна.

Госсейн шел по коридору. Он чувствовал себя опустошенным. Произошло слишком многое и произошло слишком быстро. Почему Кренг решил, что Ашаргин положил тело Госсейна «куда надо»? О каком предупреждении машины он говорил? Какой машины? Госсейну могло придти в голову только одно: поврежденный электронный мозг под склепом.

Кренг установил контроль над этим мозгом? Похоже, он намекал на это.

А что имел в виду Кренг, говоря «спите»?

Госсейн-Ашаргин был уже двумя этажами ниже, шагая по коридору к апартаментам Нирены и Ашаргина, когда венерианские роботы-защитники схватили его сознание.

Он успел только испуганно подумать: «Это не линкор «Венера». Он не мог еще прибыть. Это может быть только атакой Лиги. Но как они прорвались?»

На этом мысли остановились. Он отчаянно боролся, чтобы спасти тело Ашаргина от венерианского оружия.

Глава 20

Мозг Ашаргина был настолько слабее собственного мозга Госсейна, а парализующее действие комплексной силы настолько молниеносным, что он невольно остановился.

Возможно, именно это спасло его. Он вспомнил простой старый способ установления знаменитой таламо-корковой паузы, способ, используемый для подготовки начинающих.

— Я расслабляюсь, — сказал он себе. — Все возбудители совершают полный оборот по нервной системе: по спинному мозгу к таламусу, через таламус к коре головного мозга и через кору, и после этого, только после этого, обратно через таламус вниз в нервную систему. Я всегда сознаю возбудители, движущиеся к коре головного мозга и через нее.

В этом был ключ. В этом было различие между ноль-А сверхчеловеком и животным человеком галактики. У первого таламус — орган эмоций и кора — орган распознавания составляют целое и находятся в удивительно скоординированных взаимоотношениях. Эмоции таламуса не пропадают, а становятся богаче и тоньше, взаимодействуя с корой головного мозга, которая отзывается бесчисленными неуловимыми нюансами в потоке чувств.

По всему дворцу люди в панике борются с комплексной силой, обрушившейся на них. Однажды начавшись, эта паника растет подобно цепной реакции. Должно быть, она уже переросла в истерию. Стимулы, исходящие из испуганного таламуса, учащают сердцебиение, ускоряют процесс дыхания, напрягают мускулы, усиливают секрецию желез, и каждый перевозбудившийся орган в свою очередь посылает новые стимулы к таламусу. Цикл быстро набирает скорость и силу.

Все, что надо сделать любому человеку, это на мгновение остановиться и подумать: «Стимулы сейчас проходят через кору головного мозга. Я думаю и чувствую, а не только чувствую».

Так он достиг для Ашаргина полной корково-таламической паузы.

Но поскольку комплексная сила продолжала действовать, он не должен терять бдительности, иначе, расслабься он на секунду, Ашаргин будет подавлен эмоциональным шоком.

Он беспрепятственно добежал до апартаментов и бросился в спальню. Он догадывался, в каком состоянии сейчас Нирена, и осознанно позволил этой мысли проникнуть вглубь мозга, чтобы это не было неожиданным для Ашаргина.

Как он и ожидал, Нирена без сознания лежала на кровати. Очевидно, в начале атаки она проснулась, и на ее искаженном лице застыло выражение ужаса.

Это выражения потрясло Ашаргина. Беспокойство, тревога, страх — эмоции пробежали всю эту гамму. И в следующий миг комплексная сила схватили и сдавила его сознание.

Последним отчаянным усилием Госсейн кинулся к кровати, чтобы суметь расслабиться. Но не успел: мускулы одеревенели, и он упал вниз лицом в футе от кровати.

Ему стало интересно, что чувствует управляемый комплексной силой человек. Но все оказалось слишком просто. Он уснул.

И увидел странный сон.

Ему снилось, что тело Госсейна теперь стало более восприимчивым, чем когда-либо раньше, и что только с ним, лежащим без сознания внутри склепа памяти, возможен контакт, который наконец установился.

Пришла мысль, но не от Госсейна, а через него.

«Я память прошлого, — дошла мысль через бессознательное тело Госсейна. — Только во мне, машине под склепом, уцелела память о Переселении, да и то в результате несчастного случая.

Другие машины тоже были повреждены в той или иной степени, проходя через громадные облака материи, заряженной каким-то видом энергии, о котором никто не подозревал. В результате память большинства из них была потеряна. Мою спасло только то, что еще прежде более опасных повреждений выгорела ключевая цепь.

Несмотря на неисправности, почти все машины, совершившие перелет, смогли оживить тела, которые они несли. Я тоже мог оживить одного человека, который был на моем попечении, но, к сожалению, он не смог ожить. И я не допустил разрушения тела. Люди, нашедшие нас, забыли, что их предки прибыли на эту планету тем же путем, что и человеческое существо, которому они поклонялись и поклоняются до сих пор как Спящему Богу.

Их предки оказались лишенными памяти о своем прошлом и быстро забыли, как их оживляли. Все их силы уходили на борьбу за существование. Их корабли лежат, похороненные в земле уже много веков. Я прилетел гораздо позже, и поэтому мой корабль не успел врасти в землю, когда меня нашли.

Великое Переселение предпринималось на основе предположения, которое было не безоговорочно, но все же достаточно верным. Предположение, что человеческая нервная система с ее высшим корковым развитием уникальна во всем пространстве-времени. Она никогда не была подделана и, принимая во внимание ее сложность, по-видимому никогда не будет…»

Две взаимодействующие нервные системы, большая стремится к меньшей на манер телепортации. Появилась первая картина. Люди наблюдают за яркой точкой, которая движется у края тенеподобной субстанции.

Госсейн знал, что эта субстанция не человек в склепе и не мозг, сообщающий ему свои знания.

Люди смотрят на светящуюся точку. Люди, которые жили и умерли много миллионов лет назад. Светящаяся точка, парящая у края тенеподобной субстанции, на миг остановилась и скользнула за край.

В тот же миг ее не стало.

Окружающий космос слегка изменился. Внезапное напряжение прервало основной ритм. Начала деформироваться материя.

Для целой галактики нарушилось равновесие времени, но уже задолго до физического кризиса для ее жителей настал решающий момент. Альтернативы были мрачными. Остаться и умереть или отправиться в другую галактику.

Они знали, что на такой перелет потребуется безграничное время, против которого бессильна вся машинная и человеческая изобретательность. По прошествии лет даже электронные образцы радикально меняются, переставая удовлетворять многим требованиям.

Вылетело более десяти миллиардов кораблей, каждый со своим склепом, каждый со своими сложными механизмами для контроля жизненных циклов двух мужчин и двух женщин на миллион и более лет. Это были замечательные корабли. Он неслись сквозь космическую тьму со скоростью в три четверти скорости света. У них не было искривителей пространства для быстрого путешествия, не было установлено матриц подобия. Не было «запомненных» зон, куда люди могли бы переместиться со скоростью мысли. Все это еще будет создано.

Сон изменился еще раз. Он стал более спокойным, более личным, хотя пришедшие мысли все еще не особенно адресовались ни Госсейну, ни Ашаргину.

«Я перенес сознание Госсейна в тело Ашаргина. Госсейн обладает единственным дополнительным мозгом в галактике, кроме Спящего Бога, которого можно не брать в расчет. «Бога» вероятно можно разбудить, но некоторые механические процессы, необходимые для его развития, долгое время бездействовали, поэтому он прожил бы лишь несколько минут.

Почему я выбрал Ашаргина? Из-за его слабоволия. Из опыта я знаю, что более сильная личность могла бы сознательно подавить чужое управление. Кроме того, Ашаргин был поблизости от меня, что тоже немаловажно для первоначального установления канала. После расстояние уже не имеет значения. Но была и другая, не менее существенная причина для выбора Ашаргина. Из-за запутанных имперских планов Энро принц оказался в более выгодном положении, чем многие другие, чтобы дать Госсейну возможность попасть в склеп. И мне казалось, что он будет полезен Госсейну сам по себе.

Всю грандиозность достигнутого можно себе представить, если знать, что сейчас я впервые рассказал историю Переселения оставшемуся в живых участнику экспедиции. Много раз я пытался доставить тело Лавуазье-Госсейна в склеп. Но преуспел только в создании последовательных поколений тела Госсейна.

Предшествующая попытка переноса сознания имела страшные последствия.

Чтобы дать возможность Лавуазье отремонтировать хотя бы самые важные элементы моей структуры, я перенес его сознание в тело одного из рабочих священников, чьей обязанностью было убирать эту гробницу. План оказался невыполнимым по двум причинам. Первая, священник не мог получить необходимого оборудования. И вторая, он сопротивлялся.

Поначалу сопротивление было не особенно сильным и кое-что было сделано: Лавуазье провел некоторые исследования в механизмах склепа. Но это обернулось несчастьем, поскольку Лавуазье отремонтировал прибор, над которым я не имел контроля, — инструмент для изменения материи, которое и вызвало разрушение той галактики. Такие приборы находились в каждом десятитысячном корабле только для научных целей. Этот инструмент заинтересовал Лавуазье, потому что на его корабле не было ничего подобного.

Он не знал, что прибор автоматически настроился на тело священника — изготовители приняли эту меру предосторожности, чтобы быть уверенными, что инструмент всегда будет под контролем человека. Естественно, они считали, что этим человеком будет один из них.

Теперь священнику достаточно было подумать о себе вне фазы времени, и происходило изменение материи, к счастью ограниченное. С помощью искривителя пространства он может направлять небулярную субстанцию в любую точку галактики.

Когда его сопротивление управлению Лавуазье стало слишком сильным, пришлось прервать контакт. Признаюсь, я не предвидел, что последует за этим. Когда священник обнаружил, что с ним произошло, он решил, что в нем был Спящий Бог. Казалось, его способность принимать форму тени подтверждала это. В общем-то есть доля истины в том, что он получил эту свою силу от Спящего Бога, так же как и в том, что я являюсь Игроком, манипулирующим вашим сознанием. Хотя настоящие Боги и настоящие Игроки умерли около двух миллионов лет назад.

Сейчас вы проснетесь. Помните, у вас есть одна обязанность. Вы должны убить этого священника. Как сделать это, когда он пребывает в форме тени, я не знаю.

Но тем не менее, его надо убить.

Еще несколько слов. Как только Ашаргин воспользуется искривителем, я освобожу его от контроля Госсейна, и Госсейн немедленно проснется. Если Ашаргина убьют, сознание Госсейна так же автоматически вернется в прежнее тело.

Элдред Кренг был доверенным лицом Лавуазье. Несколько лет назад, получив информацию от Лавуазье, он пришел сюда и попытался исправить некоторые поломки. Тогда он не смог ничего отремонтировать. Позже ему удалось установить реле, с помощью которого я посылал ему предупреждения звуковыми и световыми сигналами. Такими сигналами я вызвал его, когда Ашаргин прятал тело Госсейна.

И еще одно последнее предупреждение. Прошедшая атака предпринята не Лигой. На самом деле это священник в борьбе за власть применил метод комплексной силы, чтобы дискредитировать Энро».

«Сон» начал стираться. Госсейн пытался задержать его, но тот отступал все дальше и дальше. Госсейн почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

Госсейн-Ашаргин открыл глаза и уставился на Нирену. Ее лицо было бледным, но держалась она спокойно.

— Дорогой, тебя хочет видеть Секох. Вставай.

Послышался скрип двери. Нирена подалась назад, и Госсейн увидел человека в дверях.

Секох, Главный Хранитель Спящего Бога, стоял на пороге, без улыбки глядя на него.

«Секох, — думал Госсейн, — рабочий священник, некогда бывший уборщиком гробницы Храма».

Секох, он же Фолловер.

Глава 21

Теперь он многое понял. «Сон» расставил все на свои места. Например, стало ясным поведение механика на эсминце. Он предпочел допросу смерть. Какая личная эмоциональная причина могла подвигнуть его на это? Конечно, религия.

И кто мог быть в лучшем положении, чтобы узнать об открытии такой планеты, как Алерта? Как главный советник Энро, Секох имел в своем распоряжении ресурсы всей империи. Миллионы битов информации могли быть обработаны, каталогизированы и предоставлены ему под видом передачи их Энро. Любая информация для диктатора о научных достижениях проходила через него. Таким образом, принципиально новое оборудование искривителя привлекло внимание человека, мало или вообще ничего не понимающего в науке, но нуждающегося в ее развитии для расширения сферы деятельности в собственных целях.

Он называл себя именем с религиозным подтекстом: Фолловер, то есть Последователь.

Мотивы всего прочего тоже коренились в религии. Естественно, что Главный Хранитель Спящего Бога, подстегивая честолюбие Энро, нацелил его на завоевание Великой Империи, а затем на объединение галактики для дальнейшего распространения религии.

Картина была не совсем полной, но Госсейн принял ее за основу. Его нынешние действия должны исходить из этого.

Секох-Фолловер искренне верил в Спящего Бога. Секох был фанатиком, мудрым и бдительным почти во всем, кроме своей религии, которая была возможно единственным его слабым местом.

Госсейн-Ашаргин сел, когда Секох приблизился к кровати и сказал:

— Принц, у вас есть возможность вернуть прежнее положение вашего рода.

Госсейн догадался, какими будут следующие слова. Он не ошибся. Он услышал предложение стать вице-регентом, как осторожно выразился Секох, «только со Спящим Богом над вами».

Имелся в виду он сам. И, тем не менее, он искренне верил тому, что сказал.

Секох не стал врать, что на Горгзид напали силы Лиги. Он не лицемерил.

— Кренг считает, что если покажется, будто Лига напала на столицу, это может быть хорошим поводом, чтобы ставить свои условия. — Он махнул рукой, отвергая это. — Могу вам сообщить, — доверительно сказал он, — что Энро больше не удовлетворяет Спящего Бога. Зов, который вы получили из Храма, указывает, что Спящий Бог хочет обратить мое внимание на вас.

Он действительно так думал. Этот человек истово исповедовал свою странную религию. Его глаза светились огнем фанатичной веры. Госсейн с изумлением понял, насколько психически нездоров Хранитель.

Он спросил, жив ли Энро.

Секох колебался только мгновение.

— Должно быть, он что-то заподозрил, — признался он. — Прошлой ночью, когда он вернулся, я был у него, надеясь задержать его беседой. У нас произошел довольно резкий разговор. — Он нахмурился. — Богоотступник! Раньше он умудрялся скрывать ненависть к Спящему Богу. Но прошлой ночью, будучи взволнован, он, забывшись, пригрозил уничтожить Храм, а когда началась атака, успел сбежать на флагманский корабль Палеола.

Секох остановился. Его глаза сверкнули. Он задумчиво сказал:

— Конечно, Энро талантливый человек.

Это было сказано с плохо скрытой завистью, но сам факт признания способностей Энро говорил многое о Секохе. Он потерпел поражение, упустив Энро, но уже свыкся с этим.

— Итак, — сказал Секох, — вы со мной или против меня?

Вопрос требовал уточнения, ибо не было сказано, что повлечет за собой отказ. Госсейн решил выяснить это, не задавая прямого вопроса. Поэтому он сказал:

— Что вы бы сделали с Энро, если бы ему не удалось бежать?

Хранитель улыбнулся. Он встал и, подойдя к окну, кивком подозвал Госсейна. Госсейн приблизился к священнику и выглянул во двор. Там произошли кое-какие изменения. Более дюжины виселиц были уже установлены, и на девяти из них качались молчаливые тени. Госсейн печально смотрел на повешенных. Он не был ни удивлен, ни потрясен. Где бы ни действовали таламические люди, палачи не оставались без работы.

— Энро ухитрился сбежать, — сказал Секох, — но я захватил нескольких его приверженцев. Некоторых я все еще пытаюсь убедить. — Он вздохнул. — Мне требуется лишь сотрудничество. А такие сцены, как эта, — он указал вниз, — необходимы для уничтожения сил зла. — Он покачал головой. — Ни один непокорный не будет помилован.

Итак, Госсейн получил ответ, что станет с теми, кто против.

Он понял, что ему надо действовать на основе веры Секоха.

Нести околесицу оказалось невероятно просто. О причине он догадался почти сразу: помогла нервная система Ашаргина, установив канал для ложного пустословия о Спящем Боге. Сейчас ему сыграла на руку недостаточная тренированность принца в методах общей семантики.

Он сказал, что получил вызов от Спящего Бога, который приказал Секоху явиться в Храм, взяв с собой Ашаргина и цепь искривителей. Госсейн напряженно следил за реакцией хранителя на слова об искривителе, поскольку это было отклонением от древних ритуалов. Но, очевидно, Секох принимал любую команду от своего бога, не считаясь с формальностями.

Итак, первый и самый простой шаг сделан.

Глава 22

Секох решил пышно обставить мероприятие. Через три часа полчища самолетов с офицерами и священниками на борту усеяли небо над горой у Храма Спящего Бога.

Госсейн-Ашаргин надеялся, что попадет в Храм через искривитель, установленный в апартаментах Патриции и Кренга. Когда его надежда не оправдалась, он потребовал, чтобы Кренг летел в одном с ним самолете.

Госсейну хотелось выяснить многое. Однако, он опасался подслушивающих устройств, поэтому заговорил осторожно:

— Я начал понимать вашу дружбу с Главным Хранителем.

Кренг кивнул и сказал с такой же осторожностью:

— Я удостоился его доверия.

Госсейна поразила проницательность Кренга, еще четыре года назад безошибочно выбравшего Секоха, а не Энро.

Разговор продолжался в той же манере, и постепенно Госсейн узнал все, что его интересовало. Перед ним открылась удивительная история ноль-А детектива, покинувшего Венеру, чтобы выяснить природу опасности, угрожающей ноль-А.

Именно Секох, советник Энро, назначил Кренга ответственным на венерианской секретной базе. Почему? Чтобы горгзин Риша была вне досягаемости и Энро не смог сделать ее своей женой.

Тут Госсейн вспомнил слова Энро, обвиняющие Секоха:

«Она всегда нравилась вам».

Он представил рабочего священника, влюбившегося в первую леди планеты. Эмоции отложились на бессознательном уровне, и с тех пор все достигнутые им победы ничего не значили по сравнению с этим ранним чувством любви.

Кренг дал ему понять, как была преподнесена Секоху его свадьба с Патрицией. Этим фиктивным браком они спасали Ришу до того дня, когда сам Фолловер сможет претендовать на нее.

Следующие слова Кренга казались никак не связанными с предыдущими, но они объясняли их опасную игру.

— Когда человек избавляется от страха смерти, — тихо сказал Кренг, — он освобождается и от более мелких страхов и неприятностей. Только тот, кто в любых условиях цепляется за жизнь, страдает от этих условий.

То есть в случае провала супруги Кренг были готовы принять смерть.

Но зачем они помогли Секоху устранить Энро? Чтобы выяснить это, потребовалась еще большая осторожность в беседе. Но ответ потряс Госсейна. Теперь диктатор будет вынужден приостановить войну. Энро, выдворенному со своей родной планеты, оставившему сестру в руках врага, придется заключить внешний мир, чтобы сконцентрировать усилия на проблемах в собственной империи.

Невероятно! Этот способ, найденный Кренгом, действительно останавливал войну.

В голосе Кренга послышалось легкое беспокойство, когда он сказал:

— Конечно, это большая привилегия присутствовать в Храме по столь великому поводу, но возможно некоторые из участников слишком плохо уравновешены эмоционально. Не выведет ли их из равновесия близость бога?

— Я уверен, — твердо сказал Госсейн-Ашаргин, — что Спящий Бог лично обо всем позаботится.

Это был почти прямой намек на его план.

Яркий свет скрытых ламп освещал гробницу. Священники выстроились вдоль стен, держа жезлы и знамена из дорогой ткани. Итак, подготовительные мероприятия закончились.

Настал решающий момент, Госсейн-Ашаргин положил руку на рычаг управления искривителя. Прежде чем передвинуть его, он в последний раз огляделся глазами Ашаргина.

Ему не терпелось начать действовать, но он заставил себя изучить окружение.

Возле двери толпились гости. Среди них были священники, возглавляемые Смотрителем Еладжием, облаченным в серебряную с золотом мантию. Его пухлое лицо было хмурым, как будто он не радовался вместе со всеми.

Здесь присутствовали придворные, которых Госсейн знал только поверхностно или же совсем не знал. Ближе стояли Нирена, Патриция и Кренг. Они стояли слишком близко, что было опасным, если Секох применит свою энергию. Но на этот риск приходилось идти. На карту было поставлено все, и возможные опасности отступали на задний план.

Секох стоял перед «гробом» один. Он был голым. Это унизительное положение он сам декретировал несколько лет назад для всех важных церемоний в гробнице, а особенно для тех случаев, когда мантия впоследствии посвящалась почитаемой персоне. Его тело оказалось стройным и крепким. Черные глаза блестели в лихорадочном возбуждении. Вряд ли он заподозрит что-нибудь в таком состоянии, но Госсейн решил не рисковать.

— Благородный Главный Хранитель Спящего Бога, — начал он, — в момент моей телепортации через этот искривитель к тому, что у двери, в гробнице должна быть полная тишина.

— Тишина будет, — обещал Секох, вложив в голос угрозу, адресованную всем присутствующим.

— Хорошо, а теперь… — сказал Госсейн-Ашаргин и нажал рычаг.

Он оказался, как и обещала «во сне» машина, лежащим в саркофаге. Он лежал тихо. Затем послал мысль.

— Искусственный мозг!

— Да? — тут же пришел в его сознание ответ.

— Ты говорил, что отныне мы с тобой можем связываться, когда захотим.

— Правильно. Установленные отношения постоянны.

— Ты еще говорил, что Спящий Бог может проснуться, но быстро умрет.

— Смерть наступит через несколько минут, — был ответ. — Из-за повреждения оборудования железы внутренней секреции атрофировались, и я искусственно поддерживал их функции. Когда эта искусственная поддержка прекратится, мозг начнет разрушаться.

— Как ты думаешь, способно ли тело физически реагировать на мои команды?

— Да. Это тело, как и другие, имеет образец упражнений, разработанных для того, чтобы оно могло функционировать, когда корабль прибудет на место назначения. Госсейн глубоко вздохнул и отдал следующее указание:

— Я собираюсь телепортироваться в кладовку за склепом. Когда я сделаю это, перенеси мое сознание в тело Спящего Бога.

Сначала была только темнота и ощущение, будто его сознание впиталось каким-то поглощающим материалом.

Но он не позволил этому состоянию продолжаться слишком долго. Он знал, что у него мало времени, и отдал первую команду этому телу.

«Вставай!»

Нет. Сначала надо отодвинуть крышку. Действия должны быть последовательными и соответствовать образцу, о котором говорила машина. Сесть и отодвинуть крышку.

Пятно света через приоткрытые глаза и осознание движения. И тут его уши наполнил крик удивления, исторгнутый сотней глоток.

«Я должен сесть. Надо отодвинуть крышку. Толкай сильнее. Сильнее!»

Он чувствовал, что толкает, и что сердце учащенно бьется. Тело пронзила острая боль. Превозмогая ее, он поднялся. Глаза полностью открылись, и он смог видеть. Он увидел расплывчатые фигуры в ярко освещенном помещении.

Он заставлял себя двигаться быстрее, думая в отчаянии: «У этого тела есть только несколько минут».

Он попытался окостеневшей гортанью произнести слова, которые уже сформулировал в своем сознании.

Ему стало интересно, как Секох воспринимает пробуждение своего «бога».

Эффект уже должен быть потрясающим. Эта религия была странной, нездоровой и опасной. Как и древнее поклонение идолам на Земле, она базировалась на отождествлении символов, но в отличие от ее дубликатов где-либо еще во времени и пространстве, ее идол был живым человеческим существом, хотя и лежащим без сознания. Такая религия принималась индивидуумами, пока Спящий Бог оставался на самом деле спящим.

Секох согласился бы и на пробуждение своего бога, уверенный, что тот не допустит ни малейшего сомнения в своем Главном Хранителе.

Проснувшийся бог поднялся перед толпой, указал обвиняющим пальцем на Секоха и произнес:

— Секох… изменник… ты должен умереть!

В этот момент инстинкт самосохранения потребовал от Секоха отказаться от своей веры.

Но он не мог сделать этого. Она слишком глубоко укоренилась в нем. Она соединялась с каждым его нервом.

Он не мог сделать этого и, значит, должен был принять предложенную богом смерть. Но он не мог сделать и этого.

Всю жизнь он рискованно балансировал, как канатоходец, только вместо шеста он использовал слова. Теперь слова оказались в конфликте с реальностью, как если бы человек на канате неожиданно потерял свой шест и начал сильно раскачиваться. С паникой появились опасные и разрушительные стимулы таламуса. На него обрушился жестокий удар. Безумие.

Во все века человеческого существования безумие приходило из-за неразрешенного внутреннего конфликта в сознании миллионов людей. Враждебность к отцу вступала в конфликт с требованием отцовской защиты; привязанность к матери вступала в конфликт с необходимостью расти и становиться независимым; отвращение к работодателю вступало в конфликт с желанием зарабатывать на жизнь. Поначалу всегда было только нездравомыслие, а потом, при невозможности удержать равновесие, наступало спасительное умопомешательство.

Однако первая попытка Секоха избежать конфликта была физической. Его тело стало расплываться и под стон ужаса зрителей превратилось в тень. Перед ними стоял Фолловер.

Госсейн, все еще управляющий нетренированной нервной системой «бога», ожидал этого перевоплощения.

Он медленно направился вниз по лестнице. Медленно, потому что мускулы «бога» одеревенели, несмотря на упражнения в ограниченном пространстве «гроба». Если бы не понукания Госсейна, этот почти бессмысленный оживленный предмет едва ли мог хотя бы ползти.

Управляя им, Госсейн с отчаянием чувствовал, что у него остались только минуты — минуты, за которые Фолловер должен быть уничтожен.

Он с трудом спустился и повернул к черной массе. Зрелище медленно шагающего бога с целью убить его должно быть умопомрачительным для человека. В ужасе Фолловер защитился единственным способом, имеющимся в его распоряжении.

Из туманной тени изверглась энергия. Во вспышке белого пламени тело «бога» превратилось в ничто.

В этот момент Секох стал убийцей своего бога. Ни одна нервная система не в состоянии вынести такую страшную вину.

И он забыл о ней.

Он забыл, что сделал. А поскольку это требовало забыть все часы его жизни, связанные с религией, он забыл и их. С раннего детства его готовили в священники. Значит, он должен был забыть обо всем с самого детства, чтобы память о его преступлении стерлась.

Амнезия снимает напряжение с нервной системы человека. Под гипнозом его можно убедить в чем угодно. Но гипноз необязателен. Встретив неприятного человека, вы вскоре будете не в состоянии вспомнить даже его имя. Неприятное впечатление тает, распадается, как сон.

Амнезия — лучший способ убежать от реальности, но у нее есть и отрицательные стороны. Например, нельзя забыть жизненный опыт и остаться взрослым.

Секоху пришлось забыть слишком многое. Он опускался все ниже и ниже. Происходящее не было неожиданным для Госсейна, который в момент смерти «бога» вернулся в свое тело и теперь стоял у двери, наблюдая.

Тень снова материализовалась, и Секох, качаясь, стоял на ногах, которые уже не слушались и не смогли удержать его дольше нескольких секунд.

Он безвольно упал. Физически он мог бы сделать несколько шагов, но путешествие его мыслей закончилось. Он лежал на полу, свернувшись калачиком. Его голова откинулась, он несколько раз всхлипнул, но быстро успокоился. Когда его положили на носилки, он лежал тихо, без слез. Он уже не плакал.

Еще не рожденное дитя не плачет.