Избранные произведения. Том II

Первый вид: Космическое чудовище Не только мертвые

У СЕВЕРНЫХ БЕРЕГОВ АЛЯСКИ ОБНАРУЖЕНЫ ОБЛОМКИ КИТОБОЙНОГО СУДНА

«29 июня 1942 г. Сегодня в Беринговом проливе американским патрульным судном был обнаружен китобойный корабль «Альбатрос». Военные власти получили удивительный отчет о том, что палуба и борта шхуны имеют повреждения, которые не могли быть вызваны ни бомбами, ни торпедами, ни снарядами, ни каким-либо другим видом оружия, а какой-то неизвестной силой. Камбузная печь в момент обнаружения была теплой. В том районе в течение трех недель штормов не было. Объяснений случившемуся не последовало.

«Альбатрос» под командованием капитана Фрэнка Уорделла вышел из порта на западном побережье Америки в начале марта, имея на борту экипаж в составе восемнадцати человек. Никого из них обнаружить не удалось».

Капитан «Альбатроса» без особой радости вспоминал о трех месяцах без толку потраченных в поисках китов. Он начал осторожно вводить шхуну в укромную бухту в северной части Аляски, когда увидел на мелководье вблизи берега подводную лодку.

В это мгновение он потерял сознание. Когда он пришел в себя, его рефлексы автоматически уже успели сработать. Указатель машинного телеграфа встал на «ПОЛНЫЙ НАЗАД», а в голове уже ясно представлялся простой план.

Он уже открыл было рот, чтобы закричать рулевому, но тут же снова закрыл его, сам подошел к штурвалу и умелыми движениями развернул корабль вдоль лесистого мыса. С лязгом якорь пошел вниз, послышался всплеск воды, эхом откликнувшись в безветренном утреннем воздухе.

Потом воцарилась тишина; поверхность Северного моря нарушал только тихий плеск беспокойных вод, мягко ударявших о корпус «Альбатроса», тогда как дальше, на мелководье, волны возрастали, и время от времени слышался гул, когда какая-нибудь огромная волна с яростью накатывалась белой пеной на торчащую скалу.

Уорделл, возвратившись на маленький мостик, стоял совершенно неподвижно, позволяя своему сознанию отрешиться от всяких мыслей… Он прислушивался.

Но ни один незнакомый звук не доносился до его слуха, и, как он ни напрягал свой слух, не раздавалось ни шума дизельных двигателей, ни едва заметного гудения мощных электрических моторов. Тогда он начал дышать более спокойно. Он увидел первого помощника, которого звали Приди, тот бесшумно проскользнул к нему.

Приди тихо произнес:

— Не думаю, что они заметили нас, сэр. Ни видно ни одной души. Кроме того, они, по всей видимости, не собираются погружаться.

— Почему ты так думаешь?

— А вы разве не заметили, сэр, что у них нет боевой рубки? Наверное, ее оторвало взрывом.

Уорделл промолчал, пораженный тем, что сам не обратил на это внимания. То смутное восхищение, которое начало охватывать его, когда он с таким спокойствием управлял кораблем, исчезло.

В голове мелькнула еще одна мысль, и он нахмурился из-за постыдного намерения утаить другие доказательства своей ненаблюдательности. Но все же он ворчливым тоном начал:

— Забавно, что сознание запечатлевает предметы, не существующие в действительности. — Он замолчал на несколько секунд, потом продолжал: — Я даже не заметил, повреждено у них палубное орудие или нет.

В этот раз промолчал помощник. Уорделл бросил быстрый взгляд на его вытянутое лицо и понял, что помощник тоже пытается скрыть ту же смесь потрясения и раздражения, что было у него самого, и он быстро произнес:

— Мистер Приди, созывайте людей.

С сознанием собственной значимости Уорделл спустился на палубу. С огромной осторожностью он начал осматривать противолодочное орудие, что стояло рядом с гарпунной пушкой. Он слышал, как сзади собирались люди, но не поворачивался до тех пор, пока они не стали беспокойно переминаться с ноги на ногу.

И тогда он обернулся и посмотрел на них, переводя взгляд с одного грубого обветренного лица на другое. Пятнадцать мужчин и юнга: почти весь экипаж, кроме механика-моториста и его помощника — и каждый из них выглядит оживленным, выдернутым из лап скуки, которая за последние три месяца наложила свой заметный отпечаток на всю команду.

В голове Уорделла промелькнули воспоминания о долгих годах, которые он провел с некоторыми из этих людей; он кивнул удовлетворенно самому себе и начал:

— Похоже, мы наткнулись на поврежденную японскую подлодку. Ваш долг понятен. Военные оснастили нас трехдюймовой пушкой и четырьмя пулеметами, и…

Он замолчал, хмуро глядя на одного из ветеранов.

— В чем дело, Кеннистон?

— Прошу прощения, капитан, но эта штука — вовсе не подлодка. Я служил в военном флоте в восемнадцатом году и с первого взгляда могу определить, взорвана там боевая рубка или нет. Знаете, у этого судна борта вроде бы покрыты темной чешуей… неужели вы не заметили этого? Да, сэр, мы наткнулись здесь на нечто, но это вовсе не подлодка.

Из-за каменистой гряды, где он залег со своей небольшой экспедицией, Уорделл внимательно изучал странный корабль. Чтобы добраться до этого наблюдательного пункта, понадобилось совершить долгий и удивительно трудный переход, который занял больше часа. И теперь, когда он здесь, что же он видит?

В бинокль он хорошо рассмотрел судно: сигарообразный, остроконечный корпус из сплошного металла лежал неподвижно на мелководье. В небольших волнах, накатывавших на берег залива, переливались лучи солнца. Не было видно никаких признаков жизни. Тем не менее…

Уорделл неожиданно замер, осознав свою ответственность за всех этих шестерых людей, находившихся сейчас рядом с ним, у двоих из которых были драгоценные пулеметы, и за остальных, оставшихся на шхуне.

Это какой-то чужеродный корабль, его длина просто огромна, вдруг понял он, и от этой мысли по телу побежали мурашки. Темный чешуйчатый металлический корпус. Сзади кто-то нарушил тишину этих безжизненных скал:

— Если бы только у нас был радиопередатчик! Во что бы превратил бомбардировщик эту цель! Я…

Уорделл лишь смутно осознавал, почему голос вдруг перестал доходить до сознания. Он упорно думал: «Два пулемета против этого. Или, вернее (даже помимо воли он вынужден был признать мысленно огромную силищу, против которой они сейчас выступили), четыре пулемета и одна трехдюймовая пушка. В конце концов, придется применить все вооружение, имеющееся на «Альбатросе», хотя шхуна и находится очень далеко. Он…»

Мысли его оборвались. Он вздрогнул, заметив на плоской темной палубе движение: большая металлическая плита повернулась, потом резко откинулась, словно отброшенная пружинами, силу которых ничто не могло сдержать. Через люк выбралась какая-то фигура.

И это была фигура… какого-то зверя. Тварь выпрямилась на ороговелых сверкающих ногах, и в лучах утреннего солнца блеснула чешуя. Одна из четырех рук сжимала хрустальный предмет плоской прямоугольной формы; другая — небольшую вещицу с тупым концом, которая в ослепительных солнечных лучах сверкала малиновым отблеском. В остальных двух руках ничего не было.

Чудовище стояло под теплыми лучами земного солнца на фоне чистого сине-зеленого моря, высокомерно откинув назад голову на короткой шее, с такой гордостью и уверенностью, что Уорделл ощутил боль в затылке.

— О Господи! — хрипло прошептал кто-то. — Да стреляйте же в это!

Скорее сам голос, а не смысл слов заставил среагировать ту часть мозга Уорделла, которая управляла его голосовыми связками.

— Стреляйте! — пронзительно выкрикнул он. — Фрост!

Уизерс!

Тра-та-та! Пулеметы ожили, и эхо очередей разорвало девственную тишину бухты.

Фигура, которая, проворно ступая, направилась было вперед по изгибающейся палубе в противоположном берегу направлении, ясно показывая при каждом шаге свои перепончатые лапы, внезапно остановилась, повернулась и… посмотрела вверх.

Глаза, зеленые и горящие, какие бывают у кошки, когда она испепеляющим взглядом смотрит на тебя из темноты, казалось, глядели прямо на Уорделла. Капитан почувствовал, как мышцы свело судорогой; ему захотелось резко вскочить и скрыться за уступом, однако он не в состоянии был пошевелиться даже под угрозой смерти.

Этот паралич, наверное, поразил каждого моряка: пулеметы прекратили стрельбу — и воцарилась неестественная тишина.

Желто-зеленая рептилия быстро задвигалась. Она помчалась обратно клюку. Оказавшись возле отверстия, она наклонилась, как бы собираясь прыгнуть вниз головой, словно таким образом быстрее можно скрыться внутри.

Но вместо этого тварь передала хрустальный предмет, который был в ее одной руке, кому-то, кто находился внизу, после чего она выпрямилась.

Люк с грохотом захлопнулся, рептилия осталась одна на палубе, и все пути для спасительного бегства теперь были отрезаны.

На какую-то долю секунды все замерло — застывшие фигуры на фоне спокойного моря и темного, почти пустынного берега. Бестия стояла, замерев как вкопанная с откинутой назад головой, горящими глазами, уставившимися на людей, прятавшихся за уступом.

Уорделлу эта поза не показалась раболепствующей. Внезапно чудовище выпрямилось и запрыгало по-лягушачьи, а потом сложилось, как прыгун, входящий в воду. После соприкосновения с водой последовал только слабый всплеск. Когда сверкающие круги потревоженной воды исчезли, бестии нигде не было видно.

Люди ждали.

— То, что уходит в глубины, — наконец сказал Уорделл голосом, в котором чувствовалось едва заметное дрожание, — потом всплывает наверх. Только одним Небесам известно, что это такое, но держите оружие наготове.

Медленно проходили минуты. Слабый бриз, который слегка тревожил поверхность вод залива, совсем стих; и теперь перед ними тянулось ровное, сверкающее стеклянным отблеском покрывало, чья гладь разрывалась лишь вдали у узкого перешейка, соединявшего залив с морем.

Через десять минут Уорделл беспокойно пошевелился, устав лежать в одной позе. Когда истекла двадцатая минута, он встал.

— Мы должны возвращаться на корабль, — напряженно произнес он. — Эта тварь не для нас.

Спустя пять минут они медленно побрели вдоль берега, когда начался переполох: послышались отдаленные крики, потом длинные пулеметные очереди, после чего — тишина.

Все это доносилось с той стороны, где стояла шхуна, которую они сейчас не могли видеть за деревьями, росшими в полумиле от берега.

Уорделл рычал на бегу. И раньше было нелегко идти по этой местности. А сейчас же, передвигаясь Прыжками и спотыкаясь, он испытывал постоянную боль. Дважды уже в первые минуты он грузно падал.

После второго падения он очень медленно встал и подождал отставших запыхавшихся товарищей. «Бежать больше не обязательно, — внезапно с ошеломляющей ясностью понял он, — то, что произошло на судне, уже случилось».

Осторожно Уорделл стал прокладывать путь через нагромождение скал. Он яростно проклинал себя за то, что оставил «Альбатрос». И особенно за саму мысль выступить на хрупком деревянном корабле против бронированной подлодки.

Тем более что, как выяснилось, это оказалась вовсе не подлодка.

Его сознание пасовало перед простой догадкой того, с чем же они столкнулись.

Несколько секунд он пытался посмотреть на себя со стороны — пробиравшегося по бесплодному каменистому берегу залива для того, чтобы увидеть то, что эта… ящерица сделала с его кораблем. И не мог. Картина распадалась на отдельные фрагменты, которые ему не удавалось сложить воедино. Она даже отдаленно не напоминала ту привычную ткань жизни, которая плетется вереницей спокойных дней и вечеров, которые он проводил на мостиках кораблей, то ли просто сидя, то ли раскуривая свою трубку, безмятежно созерцая море.

Еще более смутной и несвязной представлялась картина мира, где он играл в покер и громко смеялся в окружении женщин с нахальными глазами, что составляло его жизнь во время тех коротких месяцев, которые он проводил на берегу, веселая и бесцельная жизнь, которую он всегда без всякого сожаления покидал, когда наступала пора снова выходить в море.

Отбрасывая от себя эти смутные бесполезные воспоминания, Уорделл сказал:

— Фрост, возьми Блейкмана и Макканна — заберите канистры с водой. Дэнни должен был уже наполнить их. Нет, пулемет оставьте у себя. Я хочу, чтобы вы остались там с канистрами, пока я не пришлю еще людей. Мы заберем воду, после чего будем сматываться отсюда.

Приняв это решение, Уорделл почувствовал себя лучше. Он возьмет курс на юг к военно-морской базе; а потом другие, лучше оснащенные и подготовленные люди займутся эти кораблем-чужаком.

Если только его корабль находится все еще там неповрежденным — именно этого он боялся, чувствовал неуверенность. И какое же облегчение он испытал, когда, взобравшись на последний и самый крутой холм, увидел, что корабль стоит на месте стоянки. В бинокль он увидел фигуры людей на палубе. И последний груз тревоги свалился с его души: все было в порядке.

Но, конечно, что-то случилось. Через несколько минут он узнает…

Некоторое время казалось, что он никогда не поймет, что же ему пытаются рассказать. Когда он взобрался на борт корабля, его обступили люди, более уставшие, чем он смел себе признаться, и каждый начал что-то возбужденно говорить, так что он ничего не мог разобрать.

Наконец он понял, что речь идет о каком-то чудовище, «похожем на лягушку размером с человека», взобравшемся на борт судна. Что-то еще о машинном отделении и о механике с мотористом, которые, проснувшись…

В конце концов Уорделл, в замешательстве рявкнув басистым голосом, положил конец этому безумию.

— Мистер Приди, есть ли жертвы? — спросил капитан хриплым голосом.

— Нет, — ответил помощник, — хотя Рузерфорд и Кресси все еще в шоке.

Сообщение о механике и его помощнике было невразумительным, но Уорделл не обратил на него внимания.

— Мистер Приди, отправьте на берег шесть человек, чтобы они помогли доставить на судно воду. После этого поднимитесь ко мне на мостик.

Спустя несколько минут Приди представил Уорделлу полный отчет о случившемся. Услышав пулеметные очереди отряда Уорделла, все моряки собрались у левого борта шхуны и оставались там.

Мокрые следы, оставленные существом, показали, что забралось оно с правого борта. Впервые его увидели стоящим у бакового люка, спокойно рассматривающим орудия на носу.

Затем тварь храбро направилась вперед, сознавая о девяти парах глаз, пялящихся на нее, судя по всему, прямо к орудиям, однако внезапно развернулась и, подбежав к борту, прыгнула за борт. После чего заговорили пулеметы.

— Не думаю, чтобы мы попали, — признался Приди.

Уорделл задумался.

— Я не уверен, — начал он, — что наши пули могут причинить вред твари. Она… — Капитан оборвал свою мысль. — Какого черта я это говорю? Ведь она убегает всякий раз, когда мы открываем огонь. Но продолжай.

— Тогда мы обошли весь корабль и обнаружили Рузерфорда и Кресси. Они были без сознания и не помнили о твари. Впрочем, механик доложил, что никаких повреждений нет… ну и это все.

«И этого достаточно», — подумал Уорделл, однако вслух ничего не сказал. Он некоторое время постоял, представляя у себя в голове эту желто-зеленую ящерицу, взбирающуюся на борт его судна. И содрогнулся. «Чего этой проклятой твари было надо?»

Солнце уже почти поднялось в зенит, когда на борт корабля доставили последнюю канистру с водой и был поднят якорь.

Взойдя на мостик, Уорделл со вздохом облегчения наблюдал за тем, как шхуна отходит от белопенного мелководья, направляясь в глубокие воды. Капитан толкнул рукоятку машинного телеграфа на «полный вперед», но дизели зачихали и вскоре смолкли.

«Альбатрос» по инерции еще некоторое время двигался, медленно покачиваясь с борта на борт. В смутно освещенном машинном отделении Уорделл обнаружил Рузерфорда, который пытался поджечь спичками лужицу солярки на полу.

То, что он делал, было настолько безумным, что капитан остолбенел при этом зрелище, не в силах вымолвить ни слова.

Но горючее не желало зажигаться. Рядом с золотистой лужицей уже валялось четыре обгорелых спички.

— Черт побери! — воскликнул наконец Уорделл. — По-твоему, эта тварь добавила в наше горючее что-то, отчего…

Он не смог закончить фразу, да ответ к не нужен был. Но, наконец, не поднимая глаз, механик глухо ответил:

— Кэп, я вот все пытаюсь понять. Для чего мы понадобились здесь этой своре ящериц?

Уорделл вернулся на палубу, ничего не ответив. Вдруг засосало под ложечкой. Но он не обманывал себя, что это от голода — никогда у него не возникало таких ощущений в пустом желудке.

Уорделл ел, едва ли замечая, что именно, потом вышел на свежий воздух, чувствуя себя неповоротливым и сонным. Подъем на мостик отнял все силы. Несколько секунд он простоял, глядя в направлении узкого пролива, ведущего в бухту.

И тут он сделал открытие: в те недолгие минуты, что дизели работали на топливе, оставшемся в трубопроводе, «Альбатрос» передвинулся поближе к темному кораблю, и сейчас тот был хорошо виден вдалеке.

Уорделл сонными глазами уставился на молчаливый корабль чужаков, потом оглядел береговую линию в бинокль. Наконец он вернул свое внимание к палубе перед собой — и едва не подпрыгнул.

Там была тварь, спокойно согнувшаяся над гарпунной пушкой, ее чешуйчатое тело блестело, как мокрая шкура огромной ящерицы. У ее ног образовалось несколько маленьких темных лужиц, которые потекли к голове гарпунщика Арта Зоута. На вид он был мертвее мертвого.

Если незваный гость был человеком, то Уорделл не сомневался, что он смог бы заставить свои парализованные мышцы сократиться и выхватить револьвер, висевший на поясе. Или если бы эта тварь была дальше, чем в тот раз, когда он впервые увидел ее.

Но до нее сейчас было меньше двадцати пяти футов, и он не мог отвести взгляда от блестящего рептилеподобного чудовища, имевшего четыре руки и ноги, защищенные чешуйчатым панцирем, и из глубин памяти пришла мысль, что перед этим пулеметные пули не смогли причинить ей никакого вреда и…

Со спокойным безразличием к вероятным наблюдателям рептилия попыталась вытащить гарпун, торчавший из ствола китобойной пушки. Через несколько секунд она оставила эти попытки, подошла к пушке со стороны казенника и начала копошиться там. Малиновый предмет, который тварь держала в руке, вспыхивал алыми отблесками, когда волна смеха и голосов разорвала тишину полудня.

В следующую секунду дверь камбуза распахнулась и дюжина людей вышла на палубу. Массивный деревянный полубак скрывал чудовище от них.

Они несколько секунд постояли, и эхо их громкого смеха пронеслось по воздуху над вечно холодным морем.

В каком-то оцепенении Уорделл прислушивался к неприличным шуткам, еще более непристойным ругательствам и подумал: «Да они просто дети! Ведь им отлично известно, что эти невероятные существа сделали неподвижным их судно, но это до сих пор еще не дошло до их сознания. В противном случае они бы не вели себя так беспечно, в то время как…»

Уорделл оборвал эту мысль, поражаясь тому, что он позволил ей отвлечь на одну секунду его внимание. Резко выдохнув, он выхватил револьвер и навел его на неприкрытую спину ящерицы, которая сейчас согнулась над тяжелым темным канатом, соединяющим гарпун с кораблем.

Интересно, что после выстрела последовало мгновение полной тишины. Ящерица медленно выпрямилась и полуобернулась в раздражении. А потом…

Люди закричали. Пулемет на «вороньем гнезде» залился короткими истеричными очередями, которые, не попадая ни в палубу, ни в рептилию, вспенивали белые воды у носа шхуны.

Уорделл страшно разозлился на этого чертового дурака. В ярости запрокинув голову, он закричал стрелку, чтобы тот научился стрелять точнее. Когда он снова посмотрел на палубу, бестии там уже не было.

Слабый всплеск воды пробился сквозь дюжину других звуков; в ту же секунду загрохотали подошвы ботинок моряков, бросившихся к поручням. Экипаж рассматривал воды, а стоявшему над ними Уорделлу показалось, что он заметил желто-зеленое сияние в глубинах, однако сразу же это пятно смешалось с зелено-серой синевой Северного моря.

Уорделл стоял совершенно неподвижно, чувствуя холодок под сердцем от нереальности происходящего. Его пистолет не дрогнул. Он не мог промахнуться. Но ничего не случилось после выстрела.

Холодная лапа, стиснувшая сердце, немного отпустила, когда он увидел, как Арт Зоут, целый и невредимый, покачиваясь встал с палубы. «Живой! Добрый старый Арт! Требуется нечто большее, чем какая-то подлая ящерица, чтобы убить такого человека!»

— Арт! — пронзительно закричал Уорделл, не в силах справиться с охватившим его невероятным возбуждением. — Арт, наведи трехдюймовую пушку на эту сублодку. Утопи эту проклятую штуку. Мы научим этих сволочей…

Первый снаряд не долетел до цели. Он только поднял брызги в ста ярдах от далекого металлического корпуса. Второй тоже разорвался слишком далеко, поразив лишь серые камни на берегу.

Третий точно попал в цель. Как и следующие десять. Это была отличная стрельба, но потом Уорделл беспокойно крикнул вниз:

— Хватит. Похоже, снаряды не могут пробить корпус — я не вижу никаких отверстий. Лучше прибережем их на крайний случай. Кроме того…

Он замолчал, боясь высказать мысль, которая только что пришла ему на ум: пока что эти существа с загадочного судна не причинили им никакого вреда, а экипаж «Альбатроса» только и делает, что поливает их огнем. Конечно, он помнил о том, что они сделали их топливо бесполезным для использования да плюс еще то любопытное изучение их китобойной пушки — ведь тварь забралась к ним на борт только с этой единственной целью. И тем не менее….

Он и Приди обсуждали это тихими голосами, в которых ощущалось замешательство, весь туманный полудень и прохладный вечер, в конце концов решив ночевать с запертыми люками под охраной часового на «вороньем гнезде».

Уорделла разбудили возбужденный вопль. Солнце только поднялось над горизонтом, когда он выбрался на палубу полуодетый. Он успел заметить, переступая порог, что крышка люка аккуратно откинута.

Нахмурив брови, он присоединился к небольшой группе людей, собравшихся вокруг пушек. Комендор Арт Зоут сердито показал на повреждённую гарпунную пушку.

— Гляди, капитан, эти сволочи отрезали наш гарпунный канат и подсунули нам какую-то медную проволочку или черт знает что. Посмотри на эту дрянь.

Уорделл тупо взял протянутую ему проволоку. Все это казалось бессмысленным. Он услышал, как комендор продолжал:

— И эту чертову дрянь они запихнули также и в оба оставшихся гарпунных комплекта, которые теперь годятся только для подметания на топ-мачте. Они понаделали отверстий в палубе и, пропустив проволоку через них, привязали к шпангоуту. Ничего плохого в этом не было бы, будь эта дрянь хороша, но эта проволочка… черт!

— Дайте мне кусачки, — процедил Уорделл. — Мы начнем убирать ее, и…

Но, удивительное дело, кусачки не смогли перерезать проволоку. Он напряг все силы, но проволочка, кажется, лишь слегка засветилась, хотя, возможно, это был зрительный обман. Сзади кто-то произнес тихим голосом:

— Мне кажется, нам предлагают сделку. Но на какого же кита они нас готовят?

Уорделл стоял совершенно неподвижно, пораженный странным смыслом этих слов: «На какого же кита они нас готовят?»

Он выпрямился, приняв решение.

— Друзья, — сказал он громко, — давайте позавтракаем. Нам ничего другого не остается, как идти напролом.

Уключины скрипели, вода тихо плескалась о борт шхуны… и с каждой минутой Уорделлу их положение нравилось все меньше и меньше.

И тут до него дошло, что шхуна направляется вовсе не прямо к подлодке, а под углом и на палубе ее можно было рассмотреть очертания какого-то предмета.

Уорделл поднял бинокль — и тут же замер, не в силах пошевелиться от изумления. Да, действительно, он не ошибся, там была… гарпунная пушка.

Сомневаться не приходилось! Такой же формы, они даже не изменили конструкцию, длину гарпуна и… «Постой! А какой же у них канат?»

Он различил игрушечных размеров барабан с медным отблеском, который все рассказал ему.

«Они дали нам, — подумал Уорделл, — канат, такой же крепкий, как у них, который выдержит что угодно. — И снова по телу его пробежали мурашки, и он вспомнил фразу моряка: «На какого же кита…»».

— Ближе! — отдал команду он хриплым голосом.

Уорделл лишь смутно осознавал, что то, что он делает, — простое безрассудство. «Осторожно, — сказал он себе, — слишком много идиотов уже жарятся в аду. Такая идиотская храбрость…»

— Ближе! — повторил он.

В пятидесяти футах от них темнел длинный корпус корабля и была ясно различима даже подводная его часть; не было видно ни малейшей царапины от разрывов снарядов, которыми они осыпали чужеродное судно, ни каких-либо следов повреждений.

Уорделл открыл рот, чтобы отдать приказ, намереваясь под прикрытием пулеметов забраться на борт корабля, но тут раздался громовой раскат.

Он был похож на какой-то катаклизм — словно одна за другой заговорили чудовищные пушки. Грохот эхом отразился от бесплодных холмов и стал перекатываться по естественной чаше залива.

Длинный корабль, имеющий форму торпеды, тронулся с места. Быстрее, быстрее… Он сделал огромный полукруг. Языки пламени вонзились в воду за кормой. А потом, оставив позади шлюпку, он направился в сторону узкого пролива, ведущего в открытое море.

Внезапно рядом с кораблем поднял брызги первый разорвавшийся снаряд, за ним последовал второй и третий. Уорделл заметил вспышки пламени, вырывавшиеся Из ствола трехдюймовой пушки, установленной на далекой палубе «Альбатроса». Вне всякого сомнения, Арт Зоут и Приди решили, что сейчас настал критический момент.

Но чужой корабль не обращал на выстрелы никакого внимания и продолжал двигаться своим курсом к выходу из залива, рассекая волны между разрывами снарядов. Когда он оказался в глубоких водах на расстоянии мили от шхуны, выстрелы прекратились. Небо не сотрясали грохочущие раскаты. Корабль продвинулся еще немного по инерции, а потом остановился.

И остался там, молчаливый и безжизненный, как в самом начале, выделяясь темными очертаниями на фоне беспокойных волн. Арт Зоут, несомненно, понял всю бессмысленность дальнейшей стрельбы.

В воцарившейся тишине Уорделл слышал тяжелое дыхание гребцов. Шлюпка дергалась при каждом ударе весел и продолжала покачиваться, когда все еще не успокоившиеся воды залива ударяли по бокам…

Вернувшись на судно, Уорделл вызвал к себе Приди. Он налил два стакана, одним глотком выпил свой и произнес:

— Вот мой план: мы снарядим небольшую шлюпку и отправим трех человек вдоль побережья за помощью. Очевидно, что мы не можем долго играть в кошки-мышки здесь, не зная правил игры. И недели не пройдет, как трое здоровых мужика доберутся до полицейского кордона на Мысе, а может, понадобится и меньше времени. Что скажешь?

Ответить Приди не успел: неожиданно распахнулась дверь и в комнату бесцеремонно ворвался человек, державший в руках какие-то два темных предмета. Он пронзительно закричал:

— Смотрите, капитан, что одно из этих чудовищ только что забросило к нам на борт: плоскую металлическую пластину и пакет с чем-то. Она исчезла прежде, чем мы даже смогли увидеть ее.

…Внимание Уорделла привлекла металлическая пластина: она показалась ему совершенно бессмысленной. Толщиной она была в полдюйма, в десять дюймов длиной и в восемь — шириной. Одна ее сторона была серебристого металлического цвета, а другая — черного.

Вот и все. После этого Уорделл увидел, что Приди поднял пакет и открыл ее.

— Смотри, кэп! — выдохнул помощник. — Здесь фотография машинного отделения, нарисована стрелка, направленная на бак с горючим… и какой-то серый порошок. Наверное, он восстанавливает солярку.

Уорделл отложил металлическую пластину и протянул руку, чтобы взять пакет. Однако остановился, когда до него внезапно дошла вся необычность черноты этой пластины.

Она была трехмерной. Поражала невероятная глубина пластины. И это бросилось ему в глаза. В бархатной полнейшей темноте вспыхнули яркие точки света.

И пока Уорделл смотрел на них… картина изменилась. Что-то выплыло со стороны верхней части, приблизилось и проявилось на фоне тьмы в виде крошечного животного.

«О Господи, — подумал Уорделл, — это же фотография, нечто вроде фотографии с меняющимся изображением».

От следующей мысли он поежился: «Только фотография чего?»

Животное выглядело совсем крохотным, но даже для его глаз, много чего повидавших, оно казалось самым ужасным зверем, которое он когда-либо видел. У этой отвратительной карикатуры на живое существо, которая могла возникнуть только в безумной фантазии какого-нибудь сумасшедшего, было множество лап, длинные тело и рыло.

Уорделла передернуло — тварь стала увеличиваться в размерах, вот уже занимает половину этой фантастической пластинки, и все равно создавалось впечатление, словно съемка ведется с большого расстояния.

— Что это такое? — услышал он шепот Приди за спиной.

Уорделл не ответил: действие разворачивалось перед их глазами.

Только так и могла начаться схватка с демоническим существом Блалом (как это всегда и происходило) — неожиданно. Резкий энергетический удар поразил безинерциальный патрульный корабль, но когда автоматическая защитная система нанесла ответный лучевой удар, было уже слишком поздно, и корабль начал беспомощно вращаться в космическом пространстве.

Чудовище появилось в верхней части обзорного экрана, и от его толстой головы тянулся тонкий оранжевый луч. Командор Рэл Дорно застонал, когда увидел, что этот оранжевый луч вонзился в белый сверкающий энергетический экран патрульного корабля… и что длится это достаточно долго, чтобы уничтожить судно.

— Великий Космос! — пронзительно завопил он. — Мы не успели вовремя ударить по его Накопителям! Мы не…

Маленький корабль встряхнуло от кормы до носа. Огни замигали и погасли, коммуникатор подозрительно загудел и замолчал. Беззвучная работа могучих атомных двигателей сменилась хриплым прерывистым кашляньем, после чего и они отключились.

Космический корабль начал падать.

Из-за спины Дорно раздался чей-то голос — Сенны, — крикнувшего с облегчением:

— Его Накопители почернели. Мы все же сбили их. Оно тоже падает.

Дорно не ответил. Вытянув перед собой все четыре чешуйчатые руки, он ощупью пробрался от бесполезного обзорного экрана к ближайшему иллюминатору и начал с хмурым видом вглядываться в темноту за бортом.

Трудно было разглядеть что-нибудь в ярких лучах солнца этой планетной системы, но наконец ему удалось различить пулеобразные очертания стофутового чудовища. Злобная десятифутовая пасть то открывалась, то захлопывалась, словно огромный стальной капкан. Лапы, закованные в броню, ощетинились когтями, пронизывая пустое пространство; длинное тяжелое тело изгибалось в колоссальной работе мышц.

Кто-то скользнул в темноте к нему. Не поворачиваясь, Дорно напряженно произнес:

— Да, мы действительно попали по его Накопителям. Но оно все еще живое. Сопротивление атмосферы планеты, что под нами, замедлит его падение, так что оно не погибнет, а только потеряет на некоторое время сознание. Мы должны попытаться использовать наши ракеты, чтобы не приземлиться в пятистах негах от этой твари. Нам понадобится не меньше пятьсот ланов, чтобы отремонтировать корабль, и…

— Командор… что это?

Слова эти прозвучали почти шепотом — такими робкими они были. Дорно узнал голос — это была новенькая, Корлисс, его нынешняя жена.

Он еще не привык к тому, что жена у него не Яросан. Лишь через несколько секунд до него дошло, что с ним нет ветерана многих экспедиций. Но Яросан воспользовалась привилегией женской части Патруля.

«Я приближаюсь к возрасту, когда мне надо иметь детей, — заявила она ему, — и, поскольку по закону только один из них может быть твоим, то я хочу, чтобы ты, Рэл, нашел себе какую-нибудь симпатичную практикантку и женился на ней на время двух твоих последующих экспедиций…»

Дорно не спеша повернулся, слегка раздраженный мыслью, что кто-то на борту еще не понял, что происходит. Он отрывисто бросил:

— Эта дьявольская тварь, именуемая Блал, — дикий зверь с IQ, равным 10. Он устраивает себе логово в неисследованных внешних планетных системах, где эти чудовища еще не истреблены. Он необычно свиреп; в его голове есть орган, который называют Накопителем, ибо он вырабатывает огромной мощности энергию.

Естественное назначение этой энергии — обеспечивать передвижение твари. К сожалению, когда Блал в движении, то любая машина, оказывающаяся поблизости и работающая на субмолекулярных силах, вступает во взаимодействие с ее органического происхождения силой. Чудовище медленно и долго перекачивает в себя энергию, а потом требуется значительное время и терпение, чтобы атомный или электрический двигатель снова заработал.

Нашей автоматической защите удалось уничтожить Накопители энергии Блала как раз в тот момент, когда он достал нас. Теперь мы должны уничтожить и его тело, но мы не можем сделать это, пока не будет снова действовать наше энергетическое оружие. Все понятно?

Карлисс, женщина из рода Сахфид, неуверенно кивнула. Затем спросила:

— Что, если он живет на планете под нами? А если там есть и другие? Что тогда?

Дорно вздохнул.

— Моя дорогая, — начал он, — существует правило, согласно которому каждый член экспедиции обязан познакомиться со сведениями о любой системе, даже если корабль пролетает мимо…

— Но ведь мы увидели это солнце всего лишь пол-лана назад.

— На экранах оно появилось еще три лана назад… но это неважно. Населенной в этой системе является лишь одна планета — находящаяся под нами. Лишь двадцатая часть ее поверхности — суша, и ее колонизировали теплокровные человеческие существа с Водеска. Саму планету эти люди называют Земля, и им еще предстоит разработать теорию межзвездных путешествий.

Я могу сообщить тебе несколько астрографических фактов, включая и тот, что дьявольская бестия Блал предпочитает не появляться вблизи таких планет, потому что здесь слишком высокая восьмикратная гравитация, а также в атмосфере находится кислород. К сожалению, даже несмотря на физическую и химическую несовместимость, чудовище выживет, и это представляет огромную, можно даже сказать, абсолютно смертельную опасность.

Блал способен ощущать только одно чувство — ненависть. Мы уничтожили его главный органический источник энергии, но в действительности вся его нервная система является аккумулятором энергии. Во время охоты он преследует метеориты, мчащиеся со скоростью в несколько десятков миль в секунду. Чтобы отыскивать их след, существо в давние времена выработало в себе способность настраивать себя на любое материальное тело.

Из-за боли, которую мы ему причинили, он настроен на нас после первого обмена энергиями; так что сразу же после приземления он независимо от дальности расстояния он направится в нашу сторону. Поэтому необходимо отремонтировать наш дезинтегратор до того, как он доберется до нас. Иначе…

— Но разве он может как-нибудь навредить металлитовому корпусу космического корабля.

— Не только может, но, будь уверен, и сделает это. У него не обычные клыки: из его пасти вырываются лучи энергии, и они расплавят любой металл, даже самые твердый. Можешь представить себе, какие неисчислимые бедствия принесет он Земле после расправы с нами, прежде чем Патруль узнает о случившемся здесь… а я ведь еще не упоминал о том факте, что, по мнению галактических психологов, для юной цивилизации будет катастрофой узнать о существовании Галактической сверхцивилизации.

— Я знаю, — энергично закивала Корлисс. — Существует закон, согласно которому мы должны убить любого аборигена, узнай он, пусть даже случайно, о нашем существовании.

Дорно согласно хмыкнул и хмуро закончил:

— Поэтому наша самая главная проблема — приземлиться достаточно далеко от чудовища, чтобы при этом успеть и защитить себя, и уничтожить его до того, как он воспользуется своими разрушительными способностями, и, кроме того, сделать так, чтобы нас не видел никто из людей.

А сейчас, я думаю, тебе будет интересно наблюдать за мастерством Сенны, когда он с помощью ракетных дюз осуществит аварийную посадку. Он…

В открытых дверях рубки мелькнул свет. Вошедший Фахфид был выше даже здоровяка Доно. В руках он нес глобус, светившийся интенсивным светом.

— У меня плохие новости, — начал Сенна. — Ты должен помнить, что во время преследования преступников с Кьева, мы израсходовали наше ракетное топливо и не успели перезаправиться. Так что во время посадки мы будем ограничены маневрированием.

— Что-о-о! — вскричал Дорно и обменялся встревоженным взглядом с женой.

Даже после ухода Сенны он продолжал молчать. Говорить-то и было не о чем: это была катастрофа.

Они упорно и с тихой яростью принялись за работу — он, Дорно, Корлисс, Сенна со своей женой Деджель. Прошло четыре лана, все фильтры отремонтировали, и теперь оставалось только ждать со страхом, когда же наконец все электронные связи придут в порядок. Дорно сказал:

— Некоторые из вспомогательных двигателей, бесполезное ручное оружие и станки в ремонтном отсеке придут в норму до появления демона Блала. Но это мало чем нам поможет. Должно пройти четыре суточных периода этой планеты прежде, чем снова заработают тяговые двигатели и дезинтеграторы… Кажется, сейчас наше положение совсем безнадежно.

Конечно, мы могли бы применить что-то вроде реактивного оружия, используя остатки нашего ракетного топлива, но боюсь, что этим мы только еще больше раздразним чудовище.

Он пожал плечами.

— Судя по нашим последним наблюдениям, чудовище приземлится примерно в сотне негов к северу от нас; отсюда следует, что мы должны ожидать его появления уже завтра. Мы…

В этот момент зазвучал сигнал молекулярной тревоги. Спустя несколько минут они следили за продвижением шхуны по узкому проливу, которая затем поспешно развернулась. Лишенные век глаза Дорно, не мигая и задумчиво, наблюдали за китобоем, пока тот не исчез из виду.

Он несколько минут молчал, разглядывая сделанные приборами фотографии, работавшие на химической основе, почему и не пострадали во время катастрофы, в отличие от всех остальных систем корабля. Наконец он произнес, растягивая слова:

— Не уверен, но, кажется, нам повезло. Увеличенные снимки показывают, что на борту этого судна есть две пушки и что из ствола одной из них торчит острый двусторонний крюк — и это натолкнуло меня на одну мысль. В случае необходимости мы должны использовать остатки нашего ракетного топлива, чтобы оставаться вблизи этого корабля, пока я буду находиться на нем и проводить исследование.

— Береги себя! — озабоченно воскликнула Корлисс.

— Моя невидимая броня, — сказал ей Дорно, — защитит меня от всего, кроме прямого попадания пушечного снаряда…

Его удивил контраст между теплыми лучами ослепительного солнца и пронизывающе холодной водой. Боль в жабрах была мучительной, но даже беглого осмотра гарпунной пушки ему хватило, чтобы понять, что его усилия оказались не напрасными.

— Какое замечательное оружие, — сказал он своим спутникам, возвратившись на патрульный корабль. — Конечно, против Блала понадобится более мощный заряд и более качественный материал для каждой детали конструкции. Мне придется еще раз побывать на судне, чтобы сделать замеры и установить новое оборудование. Но все это особых трудностей не представит. Тем более что я нейтрализовал их топливо.

Он закончил:

— Потом его придется восстановить — когда придет время. Им понадобится свобода маневра при появлении с Блалом.

— Но они будут сражаться? — спросила Корлисс.

Дорно невесело улыбнулся.

— Моя дорогая, — начал он, — вот это-то мы не можем оставить на волю случая. Скопеографический фильм расскажет им эту довольно устрашающую историю. А что касается остального, то мы будем просто держать их корабль между собой и демоном Блалом: чудовище почувствует жизненную силу на борту их судна и ввиду своей тупости примет их за нас. Да, я могу дать гарантии, что они будут сражаться.

— Возможно даже, что Блал избавит нас от необходимости впоследствии убивать их, — заметила Корлисс.

Дорно задумчиво посмотрел на нее.

— О да, — вспомнил он, — эти правила! Уверяю тебя, что мы переправим им послание.

Он улыбнулся.

— Когда-нибудь, Корлисс, ты узнаешь их все. Те умные и великие, кто разработал для нас эти правила, предусмотрели все, абсолютно все.

Пальцы Уорделла побелели, когда он сжимал бинокль, рассматривая огромную, с темным блеском горбатую спину, мощно рассекавшую волны в полумиле от судна. Что-то жуткое направлялось прямо к ним. За чудовищем тянулся сверкающий след.

Глядя на ту часть существа, что возвышалась над водой, его можно было принять за огромного кита. Уорделл цеплялся за дикую надежду, но затем…

Тварь подняла брызги — и его иллюзия была сметена прочь, как пушечное ядро пробивает пуленепробиваемый жилет.

Потому что ни один кит на широких просторах океана, созданного Богом, никогда не изрыгал воду таким внушающим ужас образом. В голове Уорделла на несколько секунд возникла яркая картина десятифутовой пасти, конвульсивно захлопывающейся под волнами, а потом выплескивающей захваченную воду подобно огромным мехам.

На мгновение он разозлился на себя за то, что даже на несколько секунд подумал, что это может быть кит. Но гнев его исчез, когда он вдруг понял, что в этой мысли был толк: она напомнила ему, что всю свою жизнь он играл в игру, где страх был отнюдь не первостепенным фактором.

Не спеша и очень осторожно он выпрямился. Потом спокойным звучным голосом крикнул:

— Моряки, хотим мы того или нет, но мы попали в заваруху. Так давайте покажем, что мы, черт побери, отличные китобои!..

Все свои повреждения «Альбатрос» получил в первые две минуты после того, как гарпун вылетел из пушки Арта Зоута.

От жестокого удара это порождение ночного кошмара — лишенная век голова — взметнулась вверх, подняв тонны воды; а потом тварь, безумно молотя по воде лапами, закованными в броню, набросилась на отступавший в страхе корабль.

Но им удалось в конце концов оторваться от чудовища; и Уорделл, с трудом выбирающийся из-под обломков мостика, лишь сейчас обратил внимание на грохот двигателей корабля ящериц и второй гарпун, торчащий в боку чудища, медный блеск туго натянутого каната, тянувшегося от гарпуна к кораблю чужаков, одетому в чешуйчатую броню.

В бестию выстрелили еще четырьмя гарпунами, по два с каждого судна, после чего тварь оказалась растянутой между ними обоими. Еще целый час Арт Зоут всаживал остатки их снарядов в тело, корчившееся в агонии и бессильной злобе.

А затем им пришлось ждать еще долгих три дня и ночи, пока чудовище не подохло, изгибаясь и сражаясь за жизнь в бессмысленной и бесконечной ярости…

И вот настало утро четвертого дня.

Со вдребезги разбитой палубы своего корабля Уорделл наблюдал за другим судном. Там две ящерицы устанавливали какое-то любопытное сверкающее сооружение, из которого потом полился серый призрачный свет. Почти материально ощущаемый туман достиг чудовища, покачивавшегося на волнах моря, и там, где он касался твари, плоть превращалась… в ничто.

На борту «Альбатроса» все замерли. Люди молча стояли как вкопанные, глядя в немом восхищении на то, как стотонное чудовище медленно исчезает под воздействием невидимой силы.

Прошли долгие тридцать минут прежде, чем от твердого и внушающего ужас тела не осталось и следа…

После этого блестящий дезинтегратор разобрали, и снова воцарилась гробовая тишина. На севере у края горизонта появился редкий туман, который наползал на оба корабля. Уорделл ожидал развязки вместе со своими людьми в напряжении, страхе и… изумлении:

— Давайте убираться отсюда, — произнес кто-то. — Я не доверяю этим сволочам, пусть даже мы и помогли им.

Уорделл беспомощно пожал плечами.

— А что мы можем сделать? Того химического порошка, который они подбросили нам вместе с кинопластинкой, хватило только для восстановления полутора баков горючего. Во время маневров мы использовали почти все топливо — осталось только несколько галлонов. Мы…

— Черт бы пробрал этих мерзавцев! — простонал еще один моряк. — Загадочность, с которой они все делают, мне не нравится. Почему, раз им нужна была наша помощь, они просто не пришли и не попросили нас об этом?

Уорделл до сих пор еще не понимал, сколь же велико было его собственное напряжение. Слова моряка вызвали в нем волну гнева.

— Да, конечно, — язвительно заметил он, — я просто представляю себе, как мы приветствуем их… трехдюймовой пушкой.

Только представьте себе: вот они заявляются к нам сказать, что они хотят замерить нашу гарпунную пушку и затем построить такую же у себя, при этом еще и сделать так, что наша окажется в состоянии удерживать двадцать китов за раз, попросить нас: не будете ли вы так добры, чтобы остаться здесь на некоторое время и дождаться появления этой чертовой твари… Ну, конечно, мы бы остались! Да черта лысого мы бы остались!

Но они не настолько глупы. Это было чертовски трудное дело, в котором я когда-либо участвовал, но с ним уже покончено. А остались мы потому, что нас вынудили пойти на это, и благодарности за это мы не получим. Меня беспокоит то, что никогда раньше мы не видели и не слышали об их породе. Может быть, они решат, что только мертвые молчат и не рассказывают историй, но…

Он замолчал, потому что на корабле ящериц снова началась деятельность — там устанавливали еще одно сооружение, но поменьше, не такое блестящее, как первое, оно было оснащено странными, похожими на стволы ружей, газометами.

Уорделл сперва замер, но потом его бас прокатился эхом по палубе:

— Это по нашу душу! Арт, ведь у тебя еще осталось три снаряда. Вставай и приготовься стрелять…

Дуновение сверкающего серебристого дыма оборвало его слова, его мысли, его сознание…

Мягкий шипящий голос Дорно тихо раздался в тишине корабельной рубки:

— Правила устанавливаются, чтобы сохранять моральные устои цивилизации и предотвращать слишком буквальное толкование основных законов со стороны черствых или бестолковых администраторов. Правильно то, что не допускается контакт с планетами, находящимися на низкой ступени развития, и поэтому еще более верно то, что смерть должна ждать тех, кто узнал истину. Но…

Дорно улыбнулся и продолжал:

— Когда галактическим гражданам или официальным лицам оказана важная помощь, все равно, при каких обстоятельствах, моральная необходимость сохранять свою цивилизованность повелевает нам изыскать другие способы недопущения распространения историй о нашем появлении здесь…

— Конечно, — тихо добавил Дорно, — такие прецеденты уже имели место. Ввиду этого я сейчас занимаюсь изменением курса следования корабля. Теперь нам придется побывать у далекого солнца Водеска и удивительные зеленые планеты, с которых началась колонизация Земли.

Нет необходимости держать наших гостей в состоянии анабиоза. Как только они придут в себя после воздействия серебристого газа, дадим им возможность… насладиться путешествием по галактическим просторам.

Второй вид: Марсианское чудовище Заколдованная деревня

Исследователи «новых границ» — так называли их перед отлетом на Марс.

После того, как их корабль разбился в марсианской пустыне и в живых остался каким-то чудом только Билл Дженнер, он время от времени выплевывал эту фразу, пытаясь перекричать постоянно дувший песчаный ветер. Он презирал себя за то чувство гордости, которое он испытывал, когда впервые услышал эти слова.

Его ярость убывала с каждой пройденной милей, и беспросветная тоска по погибшим друзьям превращалась в тупую боль. Постепенно он осознавал, что сделал губительную ошибку.

Он недооценивал скорость, с которой двигалась их ракета. Ему казалось, что понадобится пройти триста миль, чтобы достичь мелкого Полярного моря, которое он с друзьями заметил с орбиты. На самом же деле их корабль, наверное, преодолел гораздо большее расстояние перед тем, как они потеряли управление им.

Дни сменяли друг друга — бесчисленные, как раскаленные красные чуждые песчинки, которые обжигали его сквозь оборванную одежду. Он превратился из человека в пугало, двигавшееся по бесконечной бесплодной пустыне… но он не сдастся!

К тому времени, когда он дотащился до гор, еды давно уже не оставалось. Из четырех фляг сохранилась только одна, да и в ней лишь что-то плескалось на самом дне, так что он мог лишь время от времени смачивать свои потрескавшиеся губы и распухший язык, когда жажда становилась просто нестерпимой.

Когда до Дженнера дошло, что он взобрался довольно высоко и это не просто очередная дюна, вставшая на его пути, он остановился и начал оглядывать гору, которая возвышалась над ним. По коже пробежали мурашки. На мгновение он почувствовал всю безнадежность этой безумной гонки в никуда… но все же он достиг вершины. Он увидел, что внизу тянется долина, окруженная холмами, не менее высокими, чем тот, на который он взобрался. И там, в долине, находилась какая-то деревня.

Он видел деревья и выложенный мрамором двор. С двадцать домов располагались вокруг того, что выглядело, как центральная площадь. По большей части они были невысокими, кроме четырех башен, величественно устремленных в небо. Они сверкали в лучах солнца мраморным блеском.

До Дженнера донесся едва слышный тонкий пронзительный свист. Он то вздымался, то падал, вовсе пропадая, после чего снова поднимался и становился ясно различимым, принося боль ушам. Даже когда Дженнер побежал в направлении этого жуткого и неестественного свиста, он продолжал резать слух.

Спускаться Дженнер начал по гладкой скале. Но во время скольжения он упал, перевернулся, содрав кожу, и полускатился по каменистому склону в долину. Вблизи дома по-прежнему казались такими же новыми и сверкающими. От их блестящих стен отражались яркие лучи солнца. Со всех сторон дома окружала растительность — красновато-зеленый кустарник и желто-зеленые деревья, увешанные пурпурными и красными плодами.

Дженнер со всех ног бросился к ближайшему фруктовому дереву. Когда он подбежал поближе, оно оказалось сухим и ломким. Но огромный красный фрукт, который он сорвал с самой низкой ветки, оказался мягким и сочным.

Поднеся его ко рту, он вдруг вспомнил, что во время подготовки, которую он прошел перед полетом, их предупреждали, что нельзя на Марсе пробовать ничего, пока не будет проведен химический анализ. Но для человека, у которого единственным химическим прибором было его собственное тело, этот совет был бессмыслен.

Тем не менее он, опасаясь возможной опасности, действовал осторожно. Не торопясь, он сделал первый укус. На вкус плод показался ему горьким, и он тут же выплюнул его. Оставшийся во рту сок обжег ему десны, словно огнем, и его стошнило. Мышцы начали дергаться, и он улегся на мрамор, боясь, что рухнет как подкошенный. Ему казалось, что миновало несколько часов, когда наконец это ужасное дерганье его тела прекратилось, и он смог снова видеть. Дженнер с омерзением посмотрел на дерево.

Боль наконец покинула его, и он постепенно расслабился. Тихий бриз шелестил сухие листья. Расположенные неподалеку деревья тихо раскачивались, и внезапно до Дженнера дошло, что этот ветер здесь, в самой долине, — не более, чем тихий шепот того завывания, который он слышал в бесплодной пустыне за горами.

Сейчас не было слышно никаких других звуков. Неожиданно Дженнер вспомнил тот пронзительный, постоянно меняющийся свист, который он услышал перед тем, как начал спускаться в долину. Он лежал совершенно неподвижно, внимательно прислушиваясь, но слышал лишь шелест листьев. Того пронзительного свиста не было. Он подумал, а не был ли это сигнал тревоги, предупреждающий жителей деревни о его приближении?

Встревоженный, он вскочил на ноги и потянулся за пистолетом. Его охватило ощущение беды, когда он в шоке осознал, что оружия не было на месте. Потом ему смутно припомнилось, что он впервые хватился оружия более недели назад. Дженнер в беспокойстве огляделся, но нигде не было никаких признаков жизни. Он взял себя в руки. Ему некуда идти из этой деревни. Если придется, он будет до самой смерти сражаться за то, чтобы остаться в этой деревне.

Осторожно Дженнер сделал глоток из фляги, промочил потрескавшиеся губы и распухший язык. Потом закрутил колпачок и направился между двумя рядами деревьев к ближайшему дому. Он сделал широкий круг, чтобы осмотреть его с разных точек. С одной стороны он заметил низкую и широкую арку, которая вела внутрь. Сквозь нее смутно различался полированный блеск мраморного пола.

Дженнер начал обходить дома, расположенные по внешнему краю деревни, всегда держась на почтительном расстоянии от любого выхода. Он не видел никаких признаков живого. Он дошел до противоположного края выложенной мрамором платформы, на которой стояла деревня, и решительно повернулся. Пора было заняться осмотром самой деревни.

Он выбрал одно из четырех зданий с башнями. Когда до него осталось с дюжину футов, он увидел, что ему придется наклониться, чтобы проникнуть внутрь.

Тут же подтекст, который следовал из этого, заставил его остановиться: эти здания были созданы для каких-то существ, которые, по всей видимости, заметно отличались от людей.

Потом он двинулся вперед, наклонился и медленно прошел внутрь здания, напрягая каждый мускул.

Он оказался в комнате, совершенно пустой. Однако от одной из мраморных стен отходило несколько низких мраморных перегородок. Они образовывали нечто, что выглядело как группа четырех широких и низких стойл. У каждого из стойл у самого пола имелся открытый лоток.

Во второй комнате четыре наклонные мраморные плиты сходились к возвышению. Всего внизу оказалось четыре комнаты. В одной из них спиральный пандус вел, судя по всему, в башню.

Дженнер не стал подниматься по лестнице. Испытываемый раньше им страх, что он обнаружит чуждую жизнь, сменился беспощадной уверенностью, что этого не произойдет. Отсутствие жизни означало отсутствие еды и никакой возможности получить ее. В неистовой спешке он бросался от одного здания к другому, заглядывал в молчаливые комнаты, время от времени останавливаясь, чтобы издать хриплые вопли.

Наконец не осталось никаких сомнений. Он был один, в безлюдной деревне, на безжизненной планете, без еды, без воды — если не считать жалких остатков во фляге, — и без надежды.

Он оказался в четвертой, и самой маленькой комнатке одного из зданий с башнями, когда до него дошло, что поиски закончены. В этой комнатке было одно-единственное «стойло», выступавшее из одной стены. Дженнер устало улегся в нем. Наверное, он в тот же миг уснул.

Проснувшись, он сразу же осознал две перемены, первая когда только открыл глаза: снова раздавался тот свист, резкий и пронзительный; он звучал на пороге слышимости.

А второй переменой оказались брызги какой-то жидкости, капавшей прямо на него с потолка. Одного только запаха этой жидкости было достаточно для Дженнера, который был техником, чтобы торопливо вскочить на ноги и выскочить из комнаты, кашляя и со слезами в глазах, с обожженным лицом.

Он выхватил носовой платок и торопливо вытер обнаженные части тела и лицо.

Добравшись до конца деревни, он остановился и попытался понять, что же произошло.

В деревне, похоже, ничего не изменилось.

Тихий ветерок шелестел листья на деревьях. Солнце поднялось над вершиной горы. Дженнер по его положению догадался, что снова наступило утро и что он проспал не меньше двенадцати часов. Ослепительный белый свет заливал долину. Полускрытые деревьями и кустарником дома деревни сверкали и переливались.

Похоже, он оказался в оазисе посреди огромной пустыни. «Да, действительно, это оазис, — угрюмо подумал Дженнер, — отнюдь не для человеческих существ». Ему самому этот оазис с его ядовитыми фруктами больше представлялся мучительно манящим миражем.

Дженнер вернулся внутрь здания и осторожно заглянул в комнату, где он спал. Душ из газа прекратился, и не осталось никаких следов запаха. Воздух был свеж и чист.

Он осторожно переступил через порог, немного наклонясь, чтобы сделать проверку. Он мысленно представил себе давно умершего марсианина, лениво развалившегося на полу в «стойле», в то время как на него льется целебный газовый душ. Тот факт, что эти химические вещества были смертельны для людей, только подчеркивал то, насколько чуждым для человека была жизнь, зародившаяся на Марсе. Но, похоже, почти не оставалось сомнений в том, почему использовался именно этот газ: марсианин, видимо, привык по утрам принимать такой душ.

Переступив порог «ванной», Дженнер осторожно сделал первый шаг в стойло. Когда его бедра стали вровень с входом в стойло, с твердого потолка ударила струя желтоватых брызг. Дженнер тут же отпрянул назад от стойла. Газ прекратился так же внезапно, как и начался.

Дженнер попытался еще раз, чтобы удостовериться, что это всего лишь автомат. Да, он включался, а потом выключался.

Дженнер, мучаясь от жажды, возбужденно открыл рот и подумал: «Если здесь имеется один автомат, то могут быть и другие».

Тяжело дыша, он выбежал в другую комнату, осторожно просунул ноги в одно из двух стойл. В тот момент, когда его бедра оказались внутри, лоток у стены заполнился жижей.

В восхищении, к которому примешивался ужас, он уставился на жирную массу: еда… и питье. Он вспомнил ядовитый фрукт и почувствовал отвращение, однако заставил себя наклониться и макнуть палец в горячую жирную массу. Потом он поднес палец ко рту и облизнул его.

Масса оказалась безвкусной и волокнистой, словно распаренная мочалка, с трудом он сделал глоток, и тут же на глаза навернулись слезы, а рот конвульсивно открылся. Он понял, что сейчас его вырвет, и побежал к наружной двери… но недостаточно быстро.

Когда он наконец оказался снаружи, его охватила вялость и невыразимая апатия. И в этом состоянии депрессии, в котором пребывал его разум, он вдруг снова услышал пронзительный свист.

Его удивило то, что он, по всей видимости, не обращал внимания на него в течение нескольких минут. Он начал лихорадочно озираться, пытаясь определить источник звука, но так ничего подходящего и не заметил. В какую бы сторону, откуда, как ему на мгновение казалось, доносился звук, он ни направлял взгляд, в тот же миг свист слабел, а может, смещался и доносился уже с другого конца деревни.

Дженнер попытался представить, какой же должна быть инопланетная культура, нуждающаяся в подобных душераздирающих звуках… впрочем, конечно, может быть и так, что они вовсе не являлись неприятными для этих существ.

Он остановился и начал щелкать пальцами, когда безумная, но тем не менее вполне правдоподобная мысль пришла ему в голову. Может, это музыка?

Он стал обдумывать эту мысль, пытаясь представить, какой же была эта деревня столетия назад. Может быть, существа некоей любящей музыку расы занимались выполнением ежедневных заданий под аккомпанемент того, что являлось для них прекрасной мелодией?

Отвратительный свист все повторялся и повторялся, то слабея, то усиливаясь. Дженнер пытался спрятаться от него между зданиями, искал укрытие в самых разных комнатах, надеясь, что, по крайней мере, в одной окажутся звуконепроницаемые стены. Но тщетно. Свист преследовал его везде, куда бы ни направлялся он.

Он вернулся в пустыню и преодолел почти пол склона, прежде чем свист стих настолько, чтобы не причинять боль его ушам. Наконец запыхавшийся, но с чувством невероятного облегчения, он тяжело сел на песок и тупо подумал: «А что дальше?»

То, что простиралось перед ним, было одновременно картиной и рая, и ада. И слишком знакомой ему: красные пески, каменистые дюны, небольшая деревня инопланетян, казавшая вначале столь многообещающей, но на самом деле почти ничего не давшая ему.

Дженнер смотрел на нее с лихорадочным блеском в глазах, а потом облизнул опухшим языком потрескавшиеся пересохшие губы. Он знал, что если ему не удастся изменить автоматы, изготовляющие еду, скрывающиеся, наверное, где-то в стенах и под полом зданий деревни, то он умрет уже в самом скором времени.

В давние времена остатки цивилизации марсиан выжили в этой деревне. Все остальные вымерли, но эта деревня продолжала существовать, противостоять напору песков — убежище для любого марсианина, который мог забрести сюда, в долину. Но не осталось ни одного марсианина. Был только Билл Дженнер, пилот первого космического корабля, совершившего посадку на Марс.

Он должен заставить деревню изготовлять еду и питье, пригодные для него. Без инструментов, если не считать его рук, с минимальными познаниями по химии, он должен заставить деревню изменить свои привычки.

Напрягшись, он поднял флягу. Сделав еще один глоток, он начал сражаться с желанием допить последнюю оставшуюся во фляге каплю. И, снова взяв вверх в этой борьбе, он выпрямился и начал спускаться по склону.

Он прикинул, что выдержит, наверное, еще три дня. К тому времени он должен победить деревню.

Он уже шел среди деревьев, когда до него внезапно дошло, что «музыка» прекратилась. Вздохнув облегченно, он склонился над небольшим кустарником, крепко ухватился за него и потянул.

Куст вырвался без труда, вместе с куском мрамора. Дженнер внимательно рассмотрел его, с удивлением отмечая, что он ошибался, предполагая, что ствол проходит сквозь отверстие в мраморе — он просто-напросто был прикреплен к его поверхности. Потом он заметил кое-что еще: у куста не было корней. Почти инстинктивно Дженнер посмотрел на место, откуда он вырвал кусок мрамора вместе с растением, и увидел там песок.

Он отбросил куст, опустился на колени и погрузил пальцы в песок. Песок свободно струился сквозь них. Он принялся рыть глубже, используя всю силу рук… но не было там ничего, кроме песка.

Дженнер встал и изо всех сил рванул еще один куст. Тот с такой же легкостью вырвался и тоже вместе с куском мрамора. И у него не было корней, а на месте, где он рос, был песок.

Не веря своим глазам, Дженнер бросился к фруктовому дереву и начал трясти его. После секундного сопротивления сломалась мраморная плита, на которой стояло дерево, и медленно приподнялась. Дерево упало с шумом и треском, когда ломались на тысячи частей сухие ветки и листья. Под плитой тоже оказался песок.

Песок был повсюду. Город был выстроен на песке. Марс, планета песка. Конечно, это не совсем точно. Вблизи полярных ледяных шапок была замечена сезонная растительность. Все растения, кроме самых стойких, погибали с наступлением лета. Посадка корабля должна была состояться возле одного из мелких морей, окруженных такой растительностью.

Но когда во время посадки корабль потерял управление и рухнул вниз, то вместе с этой катастрофой был разрушен не только сам космический корабль — погибла и надежда остаться в живых единственного уцелевшего в этой катастрофе члена экспедиции.

Дженнер медленно приходил в себя. Ему в голову пришла одна идея. Он поднял один из кустов, которые он уже успел вырвать, наступил ногой на кусок мрамора, к которому куст был прикреплен, а потом сначала слегка, а затем сильнее потянул.

Куст, наконец, оторвался от мрамора, но не возникало сомнений, что и куст, и кусок мрамора были частями единого целого — куст рос прямо из мрамора.

«Из мрамора?» — спросил себя Дженнер, опустился на колени рядом с одним из отверстий и вгляделся в излом. Это был пористый камень, вероятно, известковый, но вовсе не мрамор. Когда он протянул руку, собираясь отломать кусочек, он изменил цвет. Дженнер в изумлении отшатнулся. Вокруг излома камень стал яркого оранжево-желтого цвета. Он растерянно посмотрел на него, потом осторожно прикоснулся.

И словно бы погрузил пальцы в обжигающую кислоту. Тут же возникла резкая ноющая боль. Вскрикнув, Дженнер отдернул руку.

Он почувствовал слабость от непрекращающейся мучительной боли. Его зашатало, и он, стеная, прижал руки и ноги, покрытые ссадинами и синяками, к телу. Когда боль наконец исчезла, и он мог уже посмотреть на свои раны, то увидел, что на пальцах руки слезла кожа и вздулись кровавые волдыри. Дженнер угрюмо посмотрел на отверстие в камне. Края по-прежнему оставались яркого оранжево-желтого цвета.

Деревня была настороже, готовая защищать себя от новой атаки.

Внезапно почувствовав усталость, Дженнер отполз в тень дерева. Из того, что произошло, можно было сделать только один вывод, и он почти не согласовывался со здравым смыслом: деревня была живой!

Лежа под деревом, Дженнер попытался представить себе огромную массу живой субстанции, которая, вырастая, превращалась в форму зданий, сама приспосабливаясь к нуждам и потребностям другой жизненной формы, начиная играть роль слуги в самом широком значении этого слова.

Если она может обслуживать одну расу, то почему она не может этого делать и с другой? Если она смогла приспособиться к марсианам, то, может, это ей удастся и с людьми?

Конечно, имеются определенные трудности. В его утомленном мозгу мелькнула мысль, что вряд ли здесь могут быть необходимые для людей жизненно важные элементы. Кислород для производства воды можно получить из воздуха… Тысячи различных соединений можно изготовить из песка… И хотя он знал, что, если не найдет решения, его ждет смерть, но, успев лишь совсем немного поразмышлять над всей этой проблемой, он провалился в сон.

Когда он проснулся, было совсем темно.

Дженнер с трудом поднялся на ноги. Мышцы почти не слушались его, и это встревожило его. Он обмакнул губы каплей водя из фляги и побрел, спотыкаясь, к входу в ближайшее здание. Если не считать царапанья его ботинок о «мрамор», вокруг царила напряженная тишина.

Дженнер замер как вкопанный, прислушиваясь и оглядываясь. Ветер стих. Он не мог видеть гор, которые окружали долину, но сами строения все еще смутно различались черными тенями в призрачном мире теней.

Впервые за все время ему подумалось, что, хотя в нем появилась новая надежда, но, возможно, лучше бы было, если бы он умер. Даже если он выживет, то какой будет в этом смысл? Он слишком хорошо помнил, с каким громадным трудом удалось привлечь внимание общественности и финансовых структур к организации этой экспедиции, получить ту огромную сумму денег, которая требовалось для этого. Он помнил, какие колоссальные проблемы пришлось решить при постройке космического корабля, и некоторые из людей, которые занимались решением этих проблем, лежат сейчас захороненными где-то в марсианской пустыне.

Возможно, пройдет еще двадцать лет, прежде чем еще один корабль с Земли попытается достигнуть единственной во всей Солнечной системе планеты, где сохранились следы жизни других существ.

И все эти бесчисленные дни и ночи, складывающиеся в годы, он будет здесь один. Только на этот призрачный шанс и оставалось ему надеяться… если только он доживет до того времени. Пробираясь на ощупь к возвышению в одной из комнат, Дженнер размышлял над еще одной проблемой: каким образом дать этой живой деревне знать, что она должна изменить работу своих автоматов? В какой-то степени она должна была уже понять, что он новый житель. Как же теперь ему заставить ее осознать, что ему нужна еда, имеющая другую химическую природу по сравнению с той, что годилась для ее хозяев в прошлом; что ему нравится музыка, но совсем иная; что он с удовольствием будет принимать душ каждое утро, но водный, а не из ядовитого газа?

Он дремал урывками, скорее как больной человек, а не как спящий. Дважды он просыпался в жару: губы горели, глаза пылали, а тело заливалось потом. Несколько раз он вскакивал, разбуженный звуками собственного голоса, пронзительно кричавшего в гневе и страхе что-то в забытье.

И тогда ему показалось, что он умирает.

Он провел во мраке ночи несколько долгих часов, мечась, поворачиваясь, изворачиваясь, одурманенный волнами жары. Когда наступило утро, он с легким удивлением понял, что все еще жив. С трудом он сошел с возвышения и направился к двери.

Дул резкий холодный ветер, но он с радостью подставил свое разгоряченное лицо ему. Он спросил себя, достаточно ли в его крови бацилл, чтобы он схватил простуду? Но ответить не смог.

Через несколько секунд его начало знобить. Он вернулся внутрь дома, и только сейчас заметил, что, несмотря на отсутствие дверей, ветер вообще не проникает в здание. В комнатах было прохладно, но не сквозило.

Тут же возникла новая мысль: откуда же тогда взялся этот жар, обдающий его тело? Шатаясь, он подошел к возвышению, где провел ночь, и уже через несколько секунд он задыхался в пятидесяти пятиградусной жаре.

Он сошел с возвышения, поражаясь собственной глупости. Он прикинул, что с его потом вышло не меньше половины всей оставшейся в его иссушенном теле воды и осталось на этом ложе.

Эта деревня для человеческих существ. Даже постели здесь подогреваются для существ, которым нужна температура, выдерживать которую человеческое тело не в состоянии.

Дженнер провел всю оставшуюся часть дня в тени огромного дерева. Он был истощен и только временами он вспоминал, что ему необходимо решить какую-то проблему. Когда снова раздался свист, он сперва встревожил его, но Дженнер был слишком утомлен, чтобы подняться и уйти. Чувства его были настолько притуплены, что он едва замечал этот свист.

В конце дня он вспомнил о кустах и дереве, которые он выдернул накануне днем, и спросил себя, что же случилось с ними. Он смочил губы последними каплями воды, остававшимися во фляге, после чего, пошатываясь, поднялся на ноги и пошел посмотреть на выдернутые им растения.

Но он не обнаружил иссушенных остатков. Он даже не смог найти отверстий в тех местах, где выдернул их. Живая деревня поглотила мертвые свои частицы в самое себя и «залатала» повреждения в своем «теле».

Это привело Дженнера в чувство. Он снова начал думать… о мутациях, генетической способности приспосабливаться к новым условиям жизни. Он вспомнил лекцию, которую им читали перед отлетом корабля с Земли, скорее, это были даже общие обзоры, рассчитанные на то, чтобы познакомить экипаж с проблемами, с которыми могут столкнуться люди на чуждой планете. Главный принцип был совсем прост: приспособься — или погибни.

Деревня должна к нему приспособиться. Он сомневался, что способен нанести ей серьезный вред, но он мог бы попытаться, подталкиваемый желанием выжить, для чего требовались суровые и решительные меры.

Дженнер принялся лихорадочно рыться в карманах. Перед тем, как покинуть ракету, он позапихивал в них всякую всячину. Охотничий нож, складной металлический стакан, транзистор, крошечная супербатарейка, которую можно было подзаряжать, вращая маленькое колесико, крепившееся к ней… и вместе с другими вещами там же была и мощная электрическая зажигалка.

Дженнер присоединил к батарейке зажигалку и не спеша повел ее докрасна раскаленным концом по поверхности «мрамора». Тут же последовала ответная реакция. В этот раз субстанция стала темно-фиолетового цвета. Когда вся эта часть пола изменила цвет, Дженнер направился к ближайшему лотку в стойле и проник в него достаточно далеко, чтобы активировать его.

В этот раз автомат сработал с задержкой. Когда наконец пища появилась в лотке, было ясно, что живая деревня поняла причину, почему он это сделал. Еда была бледно-кремового цвета, а не как раньше, темно-серого.

Дженнер опустил палец в нее, но тут же выдернул его с криком и подул на палец. В течение нескольких секунд палец мучительно ныл. Дженнера беспокоил жизненно важный вопрос: что, если деревня специально предложила ему еду, которая причинит ему вред? Или, возможно, она пытается угодить ему, не зная, что же он может есть?

Он решил рискнуть еще раз и вошел в соседнее стойло. Зернистая масса, наполнившая лоток в этот раз, была более желтого цвета. Она не обожгла палец, но, когда Дженнер попробовал ее, то тут же выплюнул. На вкус она показалась ему супом, приготовленным из жирной смести глины с бензином.

Сейчас, когда во рту он ощущал неприятный привкус, его еще больше начала мучить жажда. От в отчаянии бросился наружу и открутил колпачок фляги и разбил флягу, надеясь отыскать внутри хоть немного влаги. Он так рьяно взялся за дело, что пролил несколько капелек воды на плиты двора. Опустив лицо, он слизнул их языком.

Прошло полминуты, а он продолжал слизывать влагу языком, и по-прежнему там была вода.

Внезапно этот факт дошел до его сознания. Он поднялся и в изумлении посмотрел на капельки воды, которые сверкали на гладкой поверхности каменной плиты. Пока он смотрел, на сплошной и твердой на вид поверхности появилась еще одна капля, сверкая в лучах заходящего солнца.

Он нагнулся и кончиком языка слизнул каждую капельку. А потом он долго лежал, прижав губы к «мрамору», всасывая крохи воды, которые деревня милостиво предлагала ему.

Сияющее белое солнце исчезло за холмом. Внезапно наступила ночь — словно окрестности деревни накрыли черным экраном. Воздух стал сперва прохладным, потом ледяным. Дженнер задрожал, когда под его оборванную одежду пробрался пронизывающий ветер. Но окончательно он пришел в себя, когда плита, на которой он лежал и пил, сломалась.

Дженнер в изумлении привстал и осторожно ощупал в темноте камень. Он воистину раскрошился. Судя по всему, субстанция отдала ему всю имевшуюся в ней воду, после чего разрушилась. Дженнер прикинул, что он выпил в общем примерно одну унцию воды.

Это была убедительная демонстрация желания деревни угодить ему, но тут имелся еще один, менее удовлетворительный подтекст. Если деревня должна будет всякий раз, давая ему воду, уничтожать какую-нибудь часть себя, то, очевидно, этот источник не безграничен.

Дженнер торопливо прошел в ближайшее здание и поднялся на возвышение… а потом поторопился сойти с него, когда его снова обдало жаром. Он подождал, предоставляя Разуму деревни возможность понять, что он хочет изменения, после чего он предпринял новую попытку. Но было все так же жарко.

Он отказался от дальнейших попыток, потому что его уже с ног валил сон, и он не мог придумать какой-нибудь способ дать деревне понять, что ему нужно, чтобы в спальне была другая температура. Он уснул прямо на полу с тревожной мыслью, что это не может долго так продолжаться. Он часто просыпался ночью, и в голове возникала мысль: «Воды недостаточно. Как бы ни пыталась деревня…» — после чего он снова проваливался в сон лишь для того, чтобы вскоре снова проснуться, в таком же напряженном и унылом состоянии.

Тем не менее утром к нему на некоторое время вернулась способность ясно мыслить и вся его решимость, благодаря которой он прополз не меньше пятисот миль по неизвестной пустыне.

Он направился к ближайшему лотку. В этот раз после того, как он активировал его, последовала заминка, длившаяся чуть больше минуты, а потом на дно лотка выплеснулось около наперстка воды.

Дженнер досуха вылизал его, потом подождал еще несколько минут в надежде на новую порцию. Но когда он понял, что его надежды не оправдались, он печально подумал, что где-то в этой деревне разрушилась еще целая группа клеток, чтобы высвободить для него свою воду.

И тут ему пришло в голову, что только человек, способный двигаться, может обнаружить новый источник воды для деревни, которая не в состоянии передвигаться.

Конечно, пока он будет искать источник воды, деревне придется поддерживать его силы. А это означает, помимо всего прочего, что ему понадобится и кое-какая пища.

Он принялся рыться в своих карманах. Покидая корабль, он позапихивал еду в небольшие куски ткани. В карманы просыпались крошки, и он неоднократно пытался выискать их во время остановок на длинном пути по пустыне. Сейчас, когда он разрезал швы, он действительно обнаружил там крошечные кусочки мяса, хлеба, сала и еще чего-то непонятного.

Осторожно он склонился над соседним стойлом и положил в лоток эти остатки. Деревня может предложить ему лишь нечто более или менее похожее на тот образец, который он ей покажет. Если несколько пролитых им капелек помогли деревне понять, что он нуждается в воде, то, может, когда он сейчас покажет ей эти крохи, то это явится ключом для создания ею имеющей такую химическую природу пищи, которую он окажется в состоянии есть.

Дженнер подождал, потом вошел во второе стойло и активировал его. Примерно с пинту густой, похожей на крем субстанции вытекло на дно лотка. Малое количество, похоже, свидетельствовало о том, что, возможно, там содержится вода.

Дженнер попробовал. Еда имела резкий запах, отдававший плесенью и чем-то затхлым, к тому же оказалась сухой, как мука… но его желудок принял ее.

Дженнер ел медленно, ясно сознавая, что сейчас находится целиком во власти деревни. Откуда ему знать, нет ли в еде какого-нибудь ингредиента, замедляющего его действия.

Когда Дженнер закончил есть, он прошел к пищевому лотку в другом здании. Он не стал есть еду, появившуюся на лотке, но активировал другой лоток. В этот раз он слизнул несколько капелек воды.

Потом он решительно направился к зданию с башней. В этот раз он начал подниматься по пандусу, который вел на верхний этаж. Он остановился только на несколько секунд в комнате наверху и тут, когда увидел сгруппированные по трое уже такие знакомые ему возвышения, понял, что, похоже, это тоже спальни.

Его заинтересовала винтовая лестница, ведущая наверх — сперва в меньшую по размерам комнатку, устроенную непонятно для чего; потом она достигала верха башни, примерно в семидесяти футах над поверхностью земли. Достаточно высоко, чтобы заглянуть за холмы, окружавшие деревню. Ему и в первый раз хотелось сделать это, но он был тогда слишком слаб, чтобы продолжить подъем. А сейчас же он смотрел вдаль до самого горизонта. И почти сразу же надежда, которая привела его сюда, померкла.

Картина, представшая перед ним, была разочаровывающе пустынной. Насколько хватало глаз, простиралась сухая пустыня, а сам горизонт был скрыт тучами поднятого ветром песка.

Дженнер всматривался в даль с растущим чувством отчаянья. Если где-то и есть марсианское море, то до него ему не добраться.

Неожиданно он в гневе на свою, теперь уже неумолимую, судьбу сжал руки. Что хуже всего — его ждало разочарование там, где он надеялся найти убежище для себя, — в гористой местности. Моря и горы — основные два источника воды. Конечно, он должен был знать, что на Марсе есть всего несколько гор. Ему бы просто невероятно повезло, если бы он действительно добрался до горной гряды.

Его ярость утихла, потому что у него уже не осталось сил для каких-либо эмоций. Оцепенело он начал спускаться по лестнице.

Его неясный план помочь деревне теперь был так быстро и бесповоротно похоронен.

…Дни летели один за другим, но сколько точно времени прошло, он не имел ни малейшего представления. Всякий раз, когда он отправлялся есть, ему доставалось все меньше воды. И он постоянно говорил себе, что это будет последний его прием пищи: ему казалось бессмысленным верить в то, что деревня уничтожит себя, когда его судьба так ясно представлялась ему.

И что было хуже всего, еда его оказалась недоброкачественной, что он вскоре понял со всей ясностью. Он подсунул деревне несвежие, а может, и вовсе гнилые образцы пищи, и теперь только продлевал свою агонию мучительного существования. Часто после еды у Дженнера кружилась голова. Еще чаще голова раскалывалась, а тело сотрясалось в лихорадке.

Деревня делала все, что могла. Все остальное зависело только от него, и он не мог даже приспособить свой организм к этому подобию земной пищи.

Два дня Дженнер чувствовал себя так скверно, что не мог даже подползти к стойлу. Один час за другим он лежал на полу. На вторую ночь боль в теле стала такой сильной, что он наконец решился.

«Если я смогу взобраться на возвышение, — сказал он себе, — то одна только жара прикончит меня; и, поглотив мое тело, деревня получит немного потерянной ею воды».

Он не меньше часа с огромным трудом полз по пандусу к ближайшему возвышению, и когда он наконец оказался там, то замер неподвижно, словно мертвец. Его последней мыслью было: «Милые друзья, я иду!»

Галлюцинация была столь совершенной, что на мгновение ему показалось, что он оказался снова в контрольной рубке на корабле, и вокруг него — его прежние товарищи.

Со вздохом облегчения Дженнер снова погрузился в лишенное сновидений забвение.

Его разбудили звуки скрипки. Печальная и нежная мелодия рассказывала о подъеме и упадке давно исчезнувшей расы.

Дженнер некоторое время слушал ее, а потом во внезапном откровении понял истину: эта мелодия пришла на смену свисту. Деревня приспособила свою музыку к его слуху!

И тут проявился еще один феномен, связанный с его органами чувств. Возвышение теперь не обжигало жаром, а было уютным и теплым. Ему показалось, что он находится в замечательной физической форме.

Дженнер торопливо спустился по пандусу к ближайшему пищевому стойлу. Пока он полз вперед, его нос находился совсем рядом с полом, а лоток наполнился дымящейся массой. Запах был таким аппетитным, что он погрузил в нее свое лицо и принялся жадно лакать. Когда он съел все, ему впервые за все время не хотелось пить.

«Я победил! — торжествующе подумал Дженнер. — Деревня подстроилась под меня!»

Через некоторое время он вспомнил кое о чем и пополз в ванную. Осторожно глядя на потолок, он заполз в стойло с душем. Желтые брызги полились на него, холодные и восхитительные.

В экстазе Дженнер вертел своим четырехфутовым хвостом и поднял свое длинное рыло, чтобы струйки жидкости смыли остатки пищи, которые прилипли к его острым зубам.

А потом он медленно потащился к выходу, чтобы погреться под лучами солнца и слушать нескончаемую приятную мелодию своего народа.

Третий вид: Океанское чудовище Морское чудовище

Чудовище выбралось из воды и несколько секунд постояло, покачиваясь на нетвердых человеческих ногах, словно пьяное. Почему-то все казалось ему расплывчатым: сознание обволакивал черный туман. Он пытался приспособиться к человеческому телу и привыкнуть к ощущениям холодного мокрого песка под ногами.

Сзади с берега, с залитого лунным светом пляжа слышался плеск волн. А впереди…

Вглядываясь в темноту мира, простиравшегося перед ним, существо чувствовало себя до странности неуверенно — ему очень не хотелось уходить от края воды. Бесконечная меланхолия охватила его. По всем рыбьим нервам пробежала волна беспокойства, когда оно осознало, что его смертельно опасная, но тем не менее высшая цель не оставляет ему другого выхода, кроме как идти вперед. Страх был неведом этому холодному рыбьему мозгу, и все же…

Существо содрогнулось, когда мрак ночи разорвал хриплый грубоватый смех, принесенный слабым теплым ветром. Бестелесные раскаты чьего-то хохота были странным образом искажены на расстоянии — звуки хриплого надменного смеха с другой стороны кораллового острова пронзили его призрачные, освещаемые лунным светом просторы. В ответ существо издало хриплый язвительный вопль — ледяной и безжалостный, человеческие черты его лица, превратившись на несколько секунд в оскал тигриной акулы, голова почти потеряла человеческую форму. Стальные зубы металлически щелкнули, словно тварь, как акула, уже перекусывала пополам тело своей жертвы.

Существо судорожно задышало, втягивая воздух в свой человеческий рот и пропуская его через человеческое горло. После краткого мгновения возврата в предыдущее рыбье состояние воздух внезапно показался ему почему-то неприятно сухим и горячим; это болезненное ощущение заставило его зайтись в мучительном кашле, давясь белой пеной. Сильными человеческими пальцами оно ухватилось за шею и стояло так несколько ужасных мгновений, пытаясь побороть тошноту и мрак, застилавшие его сознание.

Волна дикой ярости на это человеческое тело пробежала по всей нервной системе холоднокровного рыбьего существа. Оно ненавидело свою новую форму: с беспомощными ногами и руками, эту ужасную конструкцию из шарообразной головы и тонкой, как у змеи, шеей, ненадежно прикрепленной к почти твердой глыбе, что составляли хрупкая плоть и кости. Тело это было почти бесполезным не только в воде, но, похоже, и на суше.

При этой мысли тварь напрягла мышцы и стала внимательно рассматривать смутно вырисовывавшиеся очертания острова. Неподалеку во мраке выделялось какие-то затемненные деревья! Вдалеке были видны и другие темные пятна, но трудно было разобрать, что там: деревья, холмы… или дома!

Впрочем, одно из них точно являлось каким-то зданием. Из проема в его низком длинном корпусе лился бледный желто-оранжевый свет. Когда чудовище окинуло его мрачным взглядом, какая-то тень пересекла полоску света. Тень Человека!

Эти белые своей активностью заметно отличались от смуглых туземцев близлежащих островов. И хотя еще не наступил рассвет, но они уже успели подняться.

При мысли об их этой работе существо фыркнуло, потом судорожно сплюнуло в дикой ненависти. Губы его скривились в отвратительной ухмылке: его охватила неконтролируемая ярость на эти человеческие существа, которые смели охотиться и убивать акул.

Пусть люди держатся суши и живут на ней — там им и место! А вот море — буйное и великое море — не для их расы; а из всех обитателей моря именно его повелители — акулы — были священны и неприкосновенны. Все остальное не имеет значения, но на них нельзя систематически охотиться. Самозащита — основной закон природы!

Зарычав в лютой ярости, чудовище зашагало по полосе темно-серого берега, потом свернуло в глубь острова, направившись туда, где на фоне разгоравшегося неверного рассвета смутно мерцал желтый свет.

Полная луна опускалась к водам на западе, когда Корлисс взобрался на насыпь от того месте, где он мылся, к кухне. Идущий впереди него голландец Проже перешагнул порог хижины, заслоняя тусклый огонек желтой лампы.

Корлисс услышал могучий рев, вырвавшийся из горла Проже:

— Что, завтрак еще не готов? Тебе бы только спать да спать, сопляк ты ленивый!

Корлисс мысленно выругался. В каком-то смысле ему даже нравился этот огромный голландец, но слишком уж быстро порой в раздражении он начинал проявлять свой вспыльчивый характер. Руководитель резко крикнул:

— Заткнись, Проже!

Тот обернулся на пороге и проворчал:

— Если я голоден, Корлисс, значит, я голоден; и черт бы побрал этого горожанина за то, что он заставляет меня ждать. Я…

Он замолчал, и Корлисс увидел, что он вздрогнул. От глаз его отражалось слабое желтое сияние, когда он смотрел не мигая на бледный шар луны. Он спросил со странной настойчивостью:

— Корлисс, итак, мы все здесь, все шестнадцать, верно? На этом конце острова, я имею в виду.

— Именно так было минуту назад, — удивленно ответил руководитель. — Я увидел, что все выбрались из барака и пошли умываться. А в чем дело?

— Только понаблюдать за этой луной, — напряженно бросил Проже. — Возможно, это произойдет еще раз.

Увидев окаменевшее лицо напряженно всматривавшегося в луну голландца, Корлисс прикусил язык и проследил за его взглядом.

Медленно тянулось время. Жуткое ощущение нереальности происходящего охватило Корлисса. Перед ними темной массой простирался остров, и только белая лунная дорожка тянулась в глубь тихой темной земли.

А еще дальше, за островом, тянулись темные воды лагуны, а далее был еще более темный океан, и в нем широкой полосой отражался лунный свет.

В этой ночи под темно-синим южным небом он увидел невероятное зрелище. Плеск волн о прибрежный песок; слабый далекий и зловещий рев волн, постоянно разбивающих выщербленное защитное кольцо небольших скал вокруг острова. Сверкающие белизной в темноте волны казались разбросанными обломками разбитого стекла, которые кружились, опадали вниз, ломались, с ревом ударялись о берег, продолжая вечную битву между морем и сушей.

И над всем этим светилось огромное ночное небо; луна, блестящая и светлая, лениво опускалась за океан на западе.

Откуда-то из другой реальности донесся голос голландца:

— Я мог бы поклясться… нет, я клянусь! Я видел фигуру человека на фоне луны!

Корлисс с трудом сбрасывая с себя чары этого раннего утра, резко произнес:

— Ты что, спятила! Человек здесь, в этой глуши посреди Тихого океана! У тебя галлюцинации.

— Возможно, — пробормотал Проже. — Действительно, тебе это должно казаться сумасшествием.

Он неохотно повернулся, и Корлисс последовал за ним завтракать.

Существо инстинктивно притормозило, когда оказалось у желто-оранжевой полоски возле дверей. Изнутри доносились мужские голоса — там велся разговор. Были слышны и еще какие-то звуки, а также существо почувствовало слабый запах незнакомой пищи.

Лишь мгновение чудовище колебалось, а потом шагнуло на полоску света. В напряжении оно прошло через открытые двери и остановилось, моргая рыбьими глазами при виде сцены, открывшейся перед ним шестнадцать мужчин сидели за огромным столом, их обслуживал семнадцатый — тощая, отвратительная карикатура на человека в засаленном белом переднике; он тут же посмотрел прямо в глаза существа.

— Черт побери! — воскликнул он. — Какой-то чужак! Откуда, дьявольщина, вы взялись?

Шестнадцать голов разом поднялись. И тридцать два глаза впились в тварь холодными твердыми взглядами, в котором удивление смешивалось с различными догадками и настороженностью, отчего существо почувствовало беспокойство, отдаленное ощущение тревоги, ледяное предчувствие, что этих людей убить окажется не так просто, как оно считало ранее.

Мгновение молчания превратилось в секунды; и у чудовища вдруг возникло жуткое ощущение, что за ним не мигая наблюдают не несколько, а целый миллион горящих глаз — миллион пытливых подозрительных глаз, которые, закружившись в хороводе, превратились в неясное пятно, продолжая, однако, впиваться в него сверкающими жесткими глазами. Чудовище пыталось побороть это ощущение; и лишь сейчас из глубин сознания пришел ответ на вопрос, который ему задал маленький лондонец. В тот момент, когда существо осознало эту неприятную мысль, второй человек задал следующий вопрос:

— Откуда ты взялся здесь?

«Откуда!» Вопрос с трудом проторил себе дорожку в сознании твари. Да из моря, конечно! Откуда еще? Ведь на множество миль только дикие темные просторы океана, и волны его вздымаются и опадают в своем бесконечном ритме — сверкая, как отшлифованные драгоценные камни, вечно повторяющимися солнечными днями, мрачно разбухая ночами! Первозданный океан, шепчущий, волнующийся, нашептывающий о неописуемых вещах.

— Эй! — рявкнул Проже, опережая Корлисса. — У тебя что, языка нет? Кто ты такой? И откуда ты взялся?

— Я… — начало существо нерешительно, — Я…

Волна парализующего страха прокатилась по рыбьим нервам твари. Вдруг показалось невероятным, что она не подготовила заранее объяснений. Что же она должна ответить, чтобы удовлетворить этих злых проницательных людей?

— Ну, я… — снова начало беспомощно существо. Лихорадочно оно пыталось откопать в своей памяти какие-нибудь воспоминания о происшествиях, случавшихся с людьми. На ум пришла мысль о лодке, которая…

— М-моя лодка… перевернулась. — Вырвались торопливые слова, — Я греб, и…

— Греб! — фыркнул Проже. Корлиссу показалось, что интеллект могучего датчанина до глубины души оскорблен подобным объяснением. — Да ты просто бессовестный лгун! Лодка в тысяче милях от ближайшего порта! Что у тебя на уме? Чего ты пытаешься добиться? Кого ты думаешь одурачить?

— Снизь обороты, Проже! — рявкнул Корлисс. — Неужели ты не видишь, в какой передряге побывал этой парень?

Он с величественным видом командира поднял свое грузное тело со стула и обошел стол. Сорвав с вешалки полотенце, он бросил его существу.

— Держи, незнакомец, вытри свое тело!

Потом он почти обвиняюще повернулся к остальным.

— Неужели вы не видите, что он прошел через ад! Представьте себе: плыть сюда в этих кишащих акулами водах и случайно наткнуться на этот остров! Наверное, он сейчас на грани сумасшествия. Он почти не соображает и едва ли что помнит. Амнезия, так это называют. Держи, незнакомец, эту сухую тогу!

Корлисс сорвал с вешалки пару старых штанов и грубую серую рубашку, бросил существу и стал наблюдать, как то начало осторожно надевать одежду.

— Эй, — сказал кто-то, — он надевает штаны задом наперед.

— Видите же, — хмуро заметил Корлисс, когда чудовище с секундной заминкой исправило свою ошибку, — насколько ему досталось. Он даже не помнит, как нужно одеваться. Но по крайней мере понимает, что мы говорим. А теперь, незнакомец, садись сюда и съешь чего-нибудь горячего. Должно хорошо пойти после того, что ты пережил.

…Единственное свободное место находилось напротив Проже, и чудовище нерешительно уселось на этот стул, а потом — тоже нерешительно — пододвинуло тарелку с едой, которую повар поставил перед ним, и принялось работать вилкой и ножом, как это делали остальные.

— Мне не нравится этот тип! — пробурчал Проже. — Эти глаза! Возможно, он сейчас сродни недоразвитому ребенку, но я уверен, что его выбросили за борт с корабля за какие-нибудь проделки. От одного вида этих глаз меня продирает дрожь!

— Заткнись! — в приступе внезапной ярости рявкнул Корлисс. — Никого из нас нельзя винить за наш облик, и следует лишь благодарить Бога за то, что он дал его нам.

— Ба! — воскликнул Проже. Потом он продолжил шепчущим голосом, но его слова доходили до Корлисса несвязными фразами: — Если бы я был боссом… поверьте, эта команда… чертово преступление… когда я не доверяю человеку, то это уж точно… вероятно, помощник с какого-нибудь грузового парохода… и поэтому за его проделки его выбросили за…

— Это невозможно! — бесстрастно воскликнул Корлисс.

— Здесь нет никакого торгового пути, по которому ходили бы грузовые пароходы. И первый пароход появится здесь лишь через пять месяцев, чтобы забрать нас. Объяснения этого парня, хотя и смутные, вполне ясны: он плыл на лодке; и тебе так же хорошо, как и мне, известно, что к югу от нас находится несколько больших островов, где живут туземцы и несколько белых. Возможно, он прибыл оттуда.

— Ага! — рявкнул Проже, и пухлое лицо неприятно покраснело. Корлисс узнал свойственное могучему датчанину упрямство, которое временами делало его неуправляемым. — Знаете, он мне не нравится! Ты слышишь это, слышишь?

Тварь подняла глаза, и волна еще не успевшего разгореться гнева накатила на его чужеродный мозг. Во враждебной настроенности этого человека она увидела опасность для выполнения своих целей, его подозрительный мозг будет следить за каждым ее шагом. Из внезапно охрипших голосовых связок вырвался резкий яростный крик:

— Да, я слышу!

Одним прыжком существо вскочило на ноги. Перегнувшись молниеносным движением через стол, оно схватило Проже за отвороты рубашки, расстегнутой на груди, — и рвануло!

Голландец яростно взвыл, когда стальные мышцы подняли его в воздух, ударили о стол и швырнули одним размашистым движением головой вперед за дверь.

Полдюжины тарелок с грохотом свалились на цементный пол, но поскольку они были сделаны из прочной глины, они не разбились.

Кто-то в благоговейном ужасе произнес:

— Возможно, он и слабоумный, но теперь я могу понять, что он способен проплыть не одну милю.

В наступившей вслед за этим гробовой тишине существо, усевшись, снова принялось за еду, пытаясь побороть убийственное желание броситься к потерявшему сознанию человеку и разорвать его на куски. Лишь с огромным трудом ему удалось справиться с этим диким желанием. И оно поняло, что произвело хорошее впечатление на этих суровых людей.

Тишина давила на Корлисса. В желто-оранжевом свете ламп, свисавших с потолка, напряженные лица людей, сидевших вокруг грубо сколоченного стола, казались призрачными. Только частью своего разума он замечал свет, проникавший сквозь окно слева от него, тусклым пятном отражаясь на полу.

Снаружи донеслось царапанье Проже, яростно очищавшего себя от грязи. В этих гневных звуках чувствовалось неистовство, ярость дикой неукротимой натуры обезумевшего от унижения человека. Корлисс знал, что здоровяк-голландец был непредсказуем. Все могло произойти.

Когда из-за двери показалось нахмурившееся лицо Проже, Корлисс на мгновение замер. Когда тот вошел и выпрямился во весь свой огромный рост, Корлисс резко бросил ему:

— Проже, если не хочешь потерять мое уважение, не предпринимай ничего.

Голландец окинул его грозным взглядом.

— Ничего я не собираюсь делать. Просто на меня что-то нашло. Но мне все равно не нравятся его глаза. Вот и все.

Он обошел стол. «Странно, — подумал Корлисс, — несмотря на легкость, с которой этот незнакомец управился с ним, уважение, с которым к нему относились остальные, нисколько не убавилось». Было ясно, что Проже вернулся в дом вовсе не из-за страха: это чувство ему было неведомо.

С ворчанием Проже уселся на свой стул и принялся в бешеном темпе запихивать еду в рот. Корлисс, словно эхо, издал вздох вслед за остальными — прозвучавший, как тихий свист. Мысленно он уже представил себе барак, разнесенный в щепки.

Один из мужчин — смуглый француз Перратин — торопливо заговорил, и эта поспешность была скорее свидетельством его желания разрядить напряженную атмосферу, нежели его озабоченности, которую он пытался выразить в своих словах:

— Босс, мне кажется, двоим из нас следует пойти и проверить, не появилось ли снова то чудовище, которое мы видели вчера. Клянусь — и Бог тому свидетель — я попал ему между глаз!

— Чудовище! — воскликнул высокий худощавый человек, сидевший в конце стола. — Что еще за чудовище?

— Его заметили со второй лодки! — коротко объяснил Корлисс. — Перратин рассказал мне об этом прошлой ночью, но меня тогда клонило ко сну, и я помню что-то насчет огромного существа с плавниками, как у ската.

— Sacre du Nom! — закричал Перратин. — Да скат просто безвредное дитя по сравнению с этим чудовищем! Оно было серо-голубым, и его трудно было разглядеть в воде, но у него была акулья голова и хвост — длинные и ужасные… — Он внезапно замолчал. — Что с тобой, Умник? Ты так вылупил глаза, словно уже видел это существо раньше.

— Нет, не видел, но слышал! — ответил высокий худощавый англичанин, растягивая слова.

Что-то странное прозвучало в его словах, и Корлисс резко взглянул на него. Он глубоко уважал Умника Стапли — ведь тот получил университетское образование; прошлое его было окутано тайной, но нельзя сказать, что это было необычным — у каждого из людей, собравшихся в этом бараке, было что-то в прошлом.

Стапли продолжал:

— Возможно, ты, Перратин, не знаешь, но только что ты описал мифического владыку акул. Вот уж не думал услышать, что такое чудовище существует на самом деле…

— О Господи, — кто-то прервал его, — мы что, должны выслушивать весь этот вздор про туземные суеверия? Продолжай, Перратин.

Тот посмотрел на худощавого Стапли с выражением нескрываемого уважения, которое он и еще несколько из собравшихся испытывали к англичанину, а потом, когда Стапли ничего не добавил к своим словам, по всей видимости, погрузившись в собственные думы, он продолжил:

— Первым его заметил Дентон. Расскажи им, Дентон.

Дентон, коротышка с подвижными черными глазками, в своей обычной резкой и отрывистой манере повел свой рассказ:

— Как отметил Перратин, мы сидели в лодке, а этот кусок мяса плясал в воде, как приманка. Вы знаете, что вчера нам пришлось взять темное мясо, знаете и то, как пугливы акулы, когда видят темное мясо. Ну, так оно и случилось. Они просто ходили кругами вокруг, почти обезумев от запаха мяса, но боялись приблизиться, поскольку оно было темное. Думаю, их было не меньше пятнадцати, когда я увидел эту тушу в воде — и существо это вынырнуло на поверхность.

И оно не было одиноко. Рядом с ним была стая рыб-молотов, самых опасных акул, которых мне когда-либо доводилось видеть. Огромные, мощные, длиннющие твари, с жуткими головами и торпедообразными телами… пару из них мы подстрелили — вы видели их. Как бы то ни было, но эта громадина с плавниками плыла посередине них, словно повелитель.

Ну, в этом на самом деле нет ничего удивительного. Нам уже доводилось видеть, как рыба-меч описывает круги вокруг акул, и как все акулы собирались вместе, словно им известно о своем родстве; хотя, признаться, я раньше никогда не встречал вместе с акулами морского дьявола и не знал, что он может примкнуть к стае акул.

В любом случае, это чудовище было там, огромное, как сама жизнь. Оно остановилось и посмотрело на приманку, которую мы еще не вытянули из воды; а затем, как бы говоря: «Эй, приятели, чего же вы боитесь?» — бросилось к мясу, и это послужило сигналом. Вся стая рванула к приманке и принялась с удовольствием рвать мясо… ну, а мы того и ждали.

Корлисс заметил, что незнакомец вглядывается в Дентона напряженно и завороженно. На секунду ему стало понятно отвращение Проже к этим глазам, но, пересилив себя, он сказал:

— Дентон хочет сказать, мы обнаружили, что, когда акулы атакуют, у них наблюдается полное отсутствие страха, независимо от того, сколько их гибнет во время этой атаки. Вся наша работа — добыча их поразительно прочной кожи — основывается на этом факте.

Незнакомец смотрел на них, словно давая знать, что он все понимает.

Дентон продолжал:

— Ну, так все и было. Когда вода успокоилась, мы начали вытаскивать их из…

Перратин нетерпеливо перебил его:

— Тогда-то я заметил, что гигант отплыл в сторону и просто наблюдает за нами — во всяком случае, именно так мне показалось. Говорю вам, он просто лежал там, не сводя с нас своих холодных глаз, со спокойным равнодушием наблюдая за нашими действиями. И я попал ему точно между глаз. Он метнулся, словно ужаленный мул, а затем погрузился в глубины, как свинцовая болванка.

Говорю вам, босс, я в него попал, и, наверное, сейчас он наверняка плавает на поверхности. Поэтому двоим из нас следует выйти и отбуксировать его сюда.

— Гм-м! — хмуро пробурчал Корлисс. Он задумался, и его сильное, загорелое лицо помрачнело. — На самом деле мы не можем послать больше одного человека. Тебе придется самому отправиться на небольшой лодке.

Существо вздрогнуло, внутренне затрепетав в неудержимой ярости, при взгляде на Перратина. Именно этот человек вел огонь из оружия, которое нанесло тот ужасный удар. Каждый его нерв дернулся от секундного ужасного воспоминания о поразительной боли от этого удара по голове. Он в ярости едва не набросился на этого человека, и с большим трудом ему удалось подавить в себе это неистовое желание, после чего существо слабым голосом произнесло:

— Буду только рад отправиться вместе с ним и помочь. Я должен каким-то образом зарабатывать себе еду. Я могу помогать в любой физической работе.

— Спасибо! — воскликнул Корлисс. Он надеялся, что Проже после этого предложения станет стыдно за свои подозрения в отношении этого чужака. — И, кстати, поскольку мы не знаем твоего настоящего имени, мы будем звать тебя. Джоунсом. А теперь отправляйтесь. Впереди тяжелый день!

Следуя за людьми в сыром и душном полумраке зарождающейся зари, существо с алчностью подумало: «Это оказалось даже легче, чем мне казалось!» — На мгновение внутри чудовища все сжалось от пожирающего его неистового желания. Напрягшиеся стальные мышцы вибрировали от предвкушения того, что оно сделает с человеком, когда они вдвоем останутся в маленькой лодке.

Дрожа от жажды крови, оно следовало за людьми — следовало по мягко стелющейся траве, пересекая погруженную в тень землю в направлении выступа суши, вдававшегося в серые воды лагуны. Там маячили очертания какого-то здания — длинного и низкого, вскоре превратившегося в деревянное строение с платформой, доходящей до воды.

От здания несло вонью. Когда первая волна этого невероятного пронзительного смрада ударило в ноздри чудовища, оно остановилось как вкопанное. Мертвая акула! Терпкая вонь разлагавшейся рыбы. Чудовище, чувствуя тошноту, двинулось вперед. Его мозг закружился в безумном водовороте назойливых мыслей, и по мере того, как вонь становилась все сильнее и сильнее, этот неуправляемый поток мыслей с каждой секундой становился все безумнее и неистовее.

Оно не сводило со спин мужчин горящих сверкающих глаз, пытаясь справиться с дьявольским желанием наброситься на ближайшего человека и вонзить острые, как лезвие, зубы в мягкую шею, а потом атаковать с убийственной яростью второго человека и разорвать его на куски до того, как остальные поймут, что происходит.

Затем… Чудовище почти беззвучно зарычало с дикой ненавистью. На мгновение от ярости и жажды крови с ужасным возбуждением при мысли об убиении этих людей и вырывании внутренностей из слабых человеческих тел оно едва не утратило над собой полный контроль.

Но тут в сознании существа возникло яркое воспоминание, которое покончило с этим безумным побуждением. Воспоминание о том, что сейчас оно имеет слабое человеческое тело. И напасть на этих крепких опытных людей будет самоубийством.

Чудовище вздрогнуло, когда увидело, что Перратин приотстал и теперь идет рядом с ним. Человек сказал:

— Мы с тобой пойдем туда, Джоунс. Это хорошее имя — Джоунс. Ничего не говорящее — также, как, к примеру, Перратин! Мы сядем вон в ту маленькую лодку. Впереди нам предстоит много и долго грести. Мы поплывем прямо на запад. И к тому же это лучший способ выбраться отсюда: несколько довольно опасных скал делят лагуну на ряд секторов, и нам придется тихонько плыть вдоль берега, чтобы миновать их, после чего через пролом в ломающих волнах мы выберемся в открытое море. Ха, это ведь забавно, не так ли? Пролом в ломающихся волнах. До тебя доходит, Джоунс?

«Забавно! — мысленно повторило чудовище. — Забавно! Что забавно, почему? А может, — и задумалось, — ждут ли от него ответа». — Оно напряглось при мысли, что если оно не ответит, в этом человеке проснется подозрительность, и именно сейчас, когда он уже почти ступил ногой в ловушку. Существо постепенно расслабилось, когда смуглый коротышка вставил весла в лодку и крикнул:

— Забирайся внутрь.

Было все еще темно, но волны уже приобрели оттенок необычайно красивой голубизны, когда заря медленно разгоралась все выше и выше, а небо на востоке светлело, пока весь горизонт не вспыхнул ослепительным сиянием восходящего солнца.

Неожиданно первые лучи отразились от сверкающей поверхности воды, и Перратин произнес:

— Может, возьмешься за весла и начнешь грести? Два часа — это уж слишком для одного человека!

Когда они менялись местами в узком пространстве лодки, в сгорающем от нетерпения мозгу чудовища мелькнула мысль: «Сейчас!» — Но оно удержалось от искушения — слишком близко они находились от острова, сверкающего позади на фоне солнца, поднимавшегося прямо за ним, как изумруд в платиновой оправе. Ослепительные воды океана представляли собой незабываемое зрелище — с господствующим пылающим красным шаром, полностью выступавшим сейчас над вздымающимся над поверхностью воды горизонтом.

— Господи, — воскликнул Перратин, — да ведь их тут целая стая! Я уже насчитал две дюжины акул за две минуты. Нашим людям следовало бы поохотиться здесь сегодня.

Он не спускал пальца с крючка длинного ружья.

— Может, подстрелить парочку, а потом мы бы отбуксировали их на берег. У меня достаточно веревок.

Чудовище замерло на место, когда вдруг поняло, что Перратин держит в руках оружие. По нервам существа быстро пронеслись сигналы тревоги. Оружие полностью меняло всю ситуацию. Чудовище разозлилось на себя, что так послушно принялось за весла, оставив тем самым человеку свободные руки. Уверенность в том, что Перратин станет для него легкой жертвой, оно уже не чувствовало.

Прошло несколько часов. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, остров превратился в темную точку посреди необъятных просторов воды, когда Перратин произнес:

— Оно должно быть где-то здесь. Напряги свои гляделки, Джоунс. Только бы эти чертовы акулы не сожрали его раньше. Эй, ты же трясешь лодку!

Его пронзительный тревожный голос, казалось, доносился откуда-то издалека. А тело его было далеким и одиноким на носу лодки. Тем не менее чудовище видело все со сверхъестественной четкостью.

Смуглое лицо маленького приземистого человека приобрело необычную бледность под загаром, глаза безумно расширились. Руки и пальцы застыли в напряжении, но не выпускали ружье.

— Какого черта ты это делаешь? Здесь ведь акулы! Sacre du Nom, скажи же что-нибудь и перестань пялиться на меня этими ужасными глазами. Я…

Он выпустил ружье и судорожно вцепился в борта лодки. С диким рычанием существо бросилось к нему, и одним быстрым движением стальных мышц выбросило его за борт. Вода закипела, когда длинные темные сигарообразные тела вынырнули из глубин на поверхность. Голубая вода окрасилась кровью, и чудовище взялось за весла.

Все его тело дрожало от ужасного возбуждения и удовольствия. Но теперь… нужно придумать объяснение случившемуся. Успокоившись, существо погрузилось в размышления и погребло в сторону острова, дремлющего в теплом сиянии утреннего солнца.

…Оно возвратилось на остров слишком рано! Солнце висело в зените над молчаливой пустынной сушей. Где-то поблизости находился повар, но его не было слышно. Лодки других рыбаков были скрыты от взгляда за голубым горизонтом, едва заметно дрожащего на фоне голубой небесной дымки.

Ожидание оказалось для него настоящим мучением. Бесконечно долго тянулась вторая половина дня, казалось, он никогда не кончится. В напряжении чудовище прохаживалось по берегу, потом улеглось, мучимое беспокойством, на зеленой траве под прохладной сенью пальм, одурманенное безумным хаосом мыслей, различных планов, необузданных чувств и наполненное жаждой убийства. Существо постоянно мысленно повторяло подготовленные им объяснения.

Однажды оно услышало грохот тарелок из хижины повара. В голове гулко застучало, и первым его диким желанием было броситься туда и убить повара. Но существо подавило его. Нет, оно направится туда и оценит реакцию человека… Однако потом тварь решила ничего не предпринимать.

Наконец начали прибывать моряки; их лодки буксировали на длинных веревках мертвых акул. Создание смотрело на это пылающим безжалостным взглядом, и в ярости оно едва не поддалось безумию и не бросилось к этим лодкам, чтобы нести смерть.

Скоро из одной лодки выбрался Корлисс, и чудовище вдруг поймало себя на том, что говорит что-то хриплым голосом, и Корлисс в неверии восклицает:

— Набросилась на вас! Эта тварь с плавниками набросилась на лодку и прикончило Перратина!

Корлисс смутно осознавал, что остальные моряки поторопились выбраться из лодок и начали тихо задавать вопросы. Солнце, уже у самого горизонта, бросало копья косых лучей прямо в его глаза, и он продолжал щуриться, стоя на деревянной временной платформе дока. Инстинктивно он развел ноги пошире, словно готовясь встретить мощный удар, затем уставился на худое смуглое лицо чужака со странными глазами, мощной челюстью и орлиным носом; и по спине вдруг пробежали мурашки, в конце обдав ледяным холодом его мозг.

Это не была смерть. Он видел смерть раньше, и смерть ужасную; и слышал о том, что подобные шокирующие вещи случались с людьми, которых он знал. И он всегда чувствовал, что когда-нибудь по закону вероятностей такое произойдет и с ним. И уже неоднократно он ощущал это удивительно потрясающее прикосновение смерти, когда казалось, что этот день уже наступил.

Нет, это не была смерть. Это было ощущение нереальности, неверия, медленно нарастающего недоверия к этому… этому Джоунсу, и вот наконец внутри себя он ощутил тупую боль. Его голос, когда он заставил себя снова заговорить, ему самому показался резким и хриплым:

— Почему же Перратин не пристрелил это проклятое чудовище? Пары пуль хватило бы…

— Но он стрелял! — поторопилось сообщить создание, ухватившись за эту новую мысль. До этого момента оно не вспоминало о ружье, но если Корлисс хотел, чтобы Перратин стрелял из ружья, то так тому и быть. Существо быстро продолжило: — Но у нас не было и шанса. Чудовище тут же с такой силой налетело на лодку, что Перратин выпал за борт. Я попытался затащить его в лодку, но не успел. Тварь утащила Перратина под воду, и я, испугавшись, что она снова может напасть, взялся за весла и погреб к острову. Повар подтвердит вам, что я прибыл где-то в полдень.

Из-за спины Корлисса Проже зашелся в диком смехе — хриплом невеселом хохоте, который эхом раздавался по воздуху.

— Из всех натянутых историй, которые я когда-либо слышал, эта — самая паршивая. Послушай, Корлисс, а ведь чертовски забавно, что отправившись впервые с одним из наших людей, этот чужак возвращается с вестью об убийстве. Да, я сказал «убийство»!

Корлисс пристально посмотрел на могучего голландца, и на мгновение ему показалось, что его лицо очень похоже на облик Проже: такое же смуглое, угрюмое и подозрительное. И потом… странно, что Проже, облекая в слова те же мысли, что будоражили его ум, заставил его внезапно осознать, насколько же безумной и нелепой является сама мысль о подобном. Убийство! Вверх нелепости!

— Проже, — резко бросил Корлисс, — ты должен научиться контролировать свой язык! Ты говоришь полную чушь!

Чудовище посмотрело на голландца, замерев на месте. Странно, но сейчас оно только и могло, что чувствовать эгоистическую радость, что контролирует ситуацию; и настолько сильной была эта эмоция, что тварь не способна в этот момент даже разъяриться.

— Я не хочу с тобой ругаться, — начало существо, — сам понимаю, что происшедшее выглядит не лучшим образом, но просто вспомни, что мы отправились за существом, которое сам Перратин описал, как новый и опасный тип акул. И с какой стати мне убивать совершенно незнакомого мне человека? Я…

Оно замолчало, потому что Проже отвернулся и уставился на лодку, на которой плыли он и Перратин. Эта лодка швартовалась в конце дока, и Проже несколько секунд простоял над лодкой, глядя вниз на нее. Потом внезапно он спрыгнул в нее, и у чудовища перехватило дыхание, когда голландец исчез из виду за краем дока. Первым его побуждением было побежать вперед и посмотреть, что же тот делает, но оно не посмело.

Корлисс сказал:

— Все верно, Проже. Вы все разбрасываетесь обвинениями направо и налево. Какие могут быть мотивы…

Существо не слышало больше его. В его голове закружился хоровод хаотичных мыслей, когда оно в ужасе уставилось на Проже. Голландец выпрямился, в руках он держал сверкающую на солнце винтовку Перратина. Потом он что-то вынул из оружия — какую-то блестящую металлическую вещицу, которая сверкала в его руках.

— Сколько раз, ты говоришь, Перратин стрелял? — тихо спросил он.

Сознание чудовища охватило какое-то неясное ощущение ужаса. Оно поняло, что этот вопрос задан не просто так: на суровом мускулистом лице голландца появилось строгое выжидательное выражение. Ловушка! Но какая же? Существо проговорило, запинаясь:

— Ну… два… три раза. — Прилагая ужасные усилия, оно попыталось взять себя в руки. — То есть два раза. Да, два! Потом та тварь с плавниками ударила по лодке, и Перратин выронил ружье, и…

И тут чудовище замолчало! Замолчало, потому что на лице Проже появилась улыбка — грозная, отвратительная, торжествующая, язвительная. Он произнес звонким спокойным тоном:

— Тогда как получается, что в магазине ружья все пули? Объясните мне это, мистер Умный Чужестранец Джоунс… — И тут он взорвался в приступе гнева: — Ты, проклятый убийца!

Странным образом спокойствие, в котором они пребывали в этом забытом всеми мире, внезапно оказалось поколеблено. Корлиссу показалось, что все перевернулось вверх дном, под ложечкой неприятно засосало, возникло совершенно необычное неуютное ощущение страха и тревоги, словно они внезапно оказались вовсе не на острове, а на голой деревянной не защищенной ничем платформе посреди огромного враждебного океана. И это неприятное ощущение еще больше усилилось видом длинных низких зданий, чьи очертания смутно вырисовывались на фоне зелени, растущей на острове. Только дрожащие тени, падавшие на темно-синие воды, виделись сейчас ему; и неописуемые меланхоличные звуки волн, бесконечно плескавшихся о деревянные сваи, поддерживавших платформу, эхом отдавались в его мозгу.

Слова Проже не имели смысла. Огромное тело голландца возвышалось над ним, и на лице человека сияла тигриная безрадостная улыбка, выражающая непоколебимую уверенность. И на долю секунды Корлисс мысленно представил весь ужас, который испытал смуглолицый коротышка француз, бедняга Перратин, когда его разрывало на куски закованное в броню чудовище из морских глубин. Но остальное не имело смысла. Он резко крикнул:

— Ты сошел с ума, Проже. С какой стати, во имя всех Богов этого океана, Джоунсу убивать кого-нибудь из нас?

Растерявшееся существо лихорадочно ухватилось за эту спасительную мысль. Оно в замешательстве спросило:

— Магазин? Не понимаю, что ты имеешь в виду!

Голландец стремительно придвинул свое бычье лицо к худому обеспокоенному лицу чудовища, остановившись всего в футе от него.

— Да-а-а! — рявкнул он. — Вот на этом-то ты и поймался — раз не знаешь, что такое автоматическая винтовка. Да, все дело в том, что в ней имеется магазин, а в магазине — пули, двадцать пять штук, вот он, магазин, и он полон, ни одна пуля не израсходована!

Существу показалось, что стальные челюсти капкана, в которое оно попало, захлопнулись на нем. Но теперь, уже сознавая опасность, он скинул прочь неуверенность и смущение, оставив осторожность и сожаление. Существо сплюнуло и произнесло гнусавым голосом:

— Не знаю, как это получилось, но все произошло так, как я говорил. Он дважды выстрелил, и если ты не можешь понять этого, то тут я ничем помочь тебе не могу. Повторяю, с какой стати мне убивать кого-нибудь здесь? Я…

— Мне кажется, я могу дать объяснение случившемуся, — Высокий худощавый Умник Стапли протиснулся вперед среди людей, стоявших в хмуром молчании. — Предположим, Перратин действительно стрелял дважды и что две эти пули остались в старом магазине. Он, наверное, успел вставить новый магазин, но было слишком поздно. Джоунс мог быть настолько взволнован, что даже не заметил этого действия Перратина.

— Джоунс не из тех, кто волнуется, — пробурчал Проже, однако по его ворчанию чувствовалось, что неохотно, но ему придется согласиться с этим объяснением.

— Но тут имеется еще одна вещь, которую не так легко объяснить. — Стапли продолжал напрягшимся голосом. — Учитывая то обстоятельство, что акулы способны перемещаться со скоростью до семидесяти миль в час, как могло такое случиться, что они обнаружили эту тварь почти в том же самом месте, что и вчера. Другими словами, Джоунс лжет, когда утверждает, что они видели это существо, если только…

Он замолчал, и Корлисс спросил:

— Если только…

Умник не решался продолжить несколько секунд, но потом, наконец, неохотно произнес:

— Я снова вернусь к теме, о которой я уже говорил — о владыке акул.

Он торопливо продолжал, прежде чем кто-нибудь успел его перебить:

— Только не говорите, что это натянуто. Я сам это вижу. Но мы все уже не один год провели в этих южных морях, и мы все видели вещи, которые не поддаются объяснению. За это время в наших сознаниях произошел любопытный психологический поворот в сторону иррациональности. Я знаю это: любой ученый или психолог назвал бы меня суеверным простаком, но я дошел уже до тех пределов, чтобы не согласиться с подобным заключением: я считаю, что я уже приспособился к таинственному миру, который нас окружает. Я могу видеть разные вещи, ощущать их, принимать то, что показалось бы бессмысленным западному человеку.

Уже много лет я исследовал места, где нет людей, прислушивался к волнам, тихо накатывающим на сотни далеких берегов. Я наблюдал за Луной здесь, в Южном полушарии, и весь преисполнился ощущения безвременности этого мира воды — невероятного первозданного безвременья.

Мы, белые люди, пришли в этот мир со свойственным нам шумом, и мы принесли сюда корабли, приводимые в движение мощными двигателями, построили города на берегах. Иллюзорные города! В самом сердце безвременности они наводят на мысль о бренности, и вы знаете, что им не просуществовать здесь долго. Придет день, когда в этой части планеты не останется белых людей — останутся только эти острова и народы, их населяющие, океан и его обитатели.

Вот к чему я веду: я сидел среди костров туземцев и слушал старые-престарые истории о владыках акул, о формах его тела в воде. Все сходится. Поверь мне, Корлисс, все сходится с рассказом Перратина. Сначала мне показалось любопытным, что на самом деле это может оказаться и какая-нибудь акула. Но потом я принялся размышлять над этим, и чем больше я размышлял, тем больше проникался тревогой.

Потому что, видишь ли, владыка акул способен принимать форму человека. И, по правде говоря, нет иного объяснения тому, что на этом острове появился человек, в тысяче миль от ближайшего порта. Джоунс — это…

Его прервал громкий язвительный голос. К удивлению Корлисса, это был голос Проже, полный сарказма:

— Хватит нести эту бредовую суеверную чушь! Умник, пошел бы ты остудить в воде свою голову. Мне по-прежнему не нравится поведение этого парня, его глаза. Мне не нравится все в нем. Но в тот день, когда я поверю в подобные бредни…

— Перестаньте болтать, — перебил его коротышка англичанин Дентон. Корлисс увидел, что тот стоит у края здания, откуда была видна часть острова. — Если вы подойдете сюда и увидите то, что вижу я, вы оба перестанете городить всякую чушь. Там плывет какой-то туземец в каноэ, и он уже за ломающими волнами и направляется вдоль берега в нашу стороны. И это является доказательством, что Джоунс мог приплыть сюда на лодке.

Туземцем оказался красивый молодой человек с загорелой кожей, статный и мускулистый. Вытащив свое каноэ на каменистый в этой части острова берег, он приближался с широкой дружественной улыбкой и естественной доброжелательностью островитянина к белым людям. Корлисс улыбнулся в ответ, но слова его были обращены к Проже и «Джоунсу»:

— Дентон прав… и Джоунс, поверь, мне очень жаль, что мы причинили тебе столько хлопот.

Тварь выслушала извинения и слегка кивнула головой. Но она не дала послабления своему телу или разуму. Существо не сводило немигающего холодного взгляда с приближающегося туземца, напрягая каждый мускул. Его тревожила мысль о том, что жители островов обладают особенной способностью опознавать их.

Полностью сосредоточившись, оно сделало полуоборот, когда туземец остановился в нескольких футах от Корлисса. Частично прикрытый группкой людей, оно опустилось на колени и притворилось, что завязывает шнурок на ботинке. Оно услышало, как Корлисс произнес на одном из островных диалектов:

— Что привело тебя сюда, дружище?

Юноша ответил низким, мелодичным голосом, характерным для своего народа:

— Приближается шторм, белый брат, а я заплыл далеко в море. Шторм идет со стороны моего острова, поэтому я отправился сюда искать убежище. Я…

Он вдруг замолчал, и Корлисс увидел, что туземец пялится широко раскрытыми глазами на Джоунса.

— Эй, — сказал руководитель, — ты знаешь его?

Чудовище поднялось на ноги, словно загнанный тигр. В ледяном взгляде, с которым оно уставилось в глаза смуглого человека, на секунду мелькнула безжалостная неконтролируемая лютость. Невероятная яростная ненависть нахлынула на мозг хладнокровного рыбьего существа, устремляясь от него к туземцу. Тот открыл рот и попытался что-то произнести, но лишь облизнул пересохшие губы, после чего молча повернулся и кинулся бежать обратно к своей лодке.

— Какого дьявола! — воскликнул Корлисс. — Эй, вернись!

Туземец даже не обернулся. Не сбавляя ходу, он достиг лодки. Одним движением столкнул ее в воду и запрыгнул в нее. И в сгущавшихся сумерках наступающей ночи он начал яростно грести, позабыв об опасности, по извилистой дорожке глубоких вод, вьющейся среди скал, которые превращали лагуну в ловушку для неосторожных.

Корлисс резко крикнул:

— Проже, уводи людей к складу! — Его голос сорвался на визг: — Эй, глупец! Нельзя выплывать в такой шторм. Мы дадим тебе надежное убежище!

Наверное, туземец это все слышал. Но в темноте было невозможно рассмотреть, обернулся ли он. Корлисс повернулся лицо к чудовищу и подозрительно поглядел на него.

— Вполне очевидно, — холодным тоном начал он, — что этот человек узнал тебя. Что означает, что ты либо с его острова, либо с какого-либо соседнего. Ты перепугал его, да так, что он тут же решил, что угодил в руки твоей банды. Проже был прав. Ты крутой орешек. А теперь я предупреждаю тебя: с такими крутыми парнями, как мы, ты еще никогда не имел дело! И больше ты никогда не останешься один на один с кем-нибудь из нас, хотя должен признаться, что я до сих пор не могу поверить в то, что ты убил Перратина. Это нонсенс. Как только закончится шторм, мы доставим тебя на острова и разузнаем, кто ты такой.

Он резко повернулся и ушел. Но чудовище почти не обратило на это внимания. Оно яростно думало: «Этот островитянин наверняка вернется сюда. Он не забудет слова Корлисса о том, что он предоставит ему надежное убежище, и он знает, что белые люди могущественны. Охваченный ужасом, он выдаст меня. Можно сделать только одно!»

Сейчас еще более стемнело, и туземец был едва виден в сумерках, что окутали остров и воду. Чудовище быстро направилось к месту, где поток воды каскадом падал в лагуну. Здесь лагуна становилась глубже, а дно не так круто уходило вниз от скалистого берега. Чудовище было настолько поглощено видом акулы, метавшейся в бурлящей воде, что шум этого крошечного водопада заглушил шаги приближающегося Корлисса. Внезапно, судорожно вздохнув, оно повернулось и увидело Корлисса, стоявшего в нескольких футах от него, уставившегося на черные воды.

Корлисс не мог дать объяснение побуждению, заставившему его повернуться и пойти вслед за существом. Сначала ему захотелось понаблюдать за аборигеном, а потом его внимание привлекло движение в воде в том месте, к которому направлялся Джоунс, и необычная поза Джоунса, склонившегося над водой.

Волна ужаса охватила его в следующую секунду, когда он увидел в гаснущем свете длинную темную грозную фигуру похожего на торпеду тела. Оно нырнуло и исчезло в глубине. Корлисс резко поднял голову и взглянул на существо, внезапно осознавая, что оказался в смертельной опасности.

Несколько секунд существо стояло совершенно неподвижно, не сводя пылающего взгляда с человека. Они были одним там, у края моря, и все его тело было напряжено, наэлектризовано убийственной решимостью утащить этого сильного угрюмого человека в воду. Оно присело, готовясь к прыжку, когда уловило блеск металла в руке Корлисса, и при виде этого смертоносного оружия его дьявольское желание моментально улетучилось.

Корлисс сказал:

— Клянусь Небесами, это была акула, и ты разговаривал с ней! Я, наверное, схожу с ума…

— Вот-вот! — выдохнуло чудовище. — Я увидел акулу и отогнал ее прочь. Если буря утихнет к утру, то я хотел бы поплавать здесь, и мне не нужно, чтобы поблизости тут плавали какие-нибудь акулы. Выбросьте эту мысль из головы. Я…

Его прервал чей-то пронзительный крик о помощи: дикий вопль прорезал воздух — крик, полный смертельного ужаса. Он шел от того места, где на фоне темной воды и темного безлунного неба неясно вырисовывались очертания фигуры туземца. Корлисс почувствовал, как кровь стынет в его жилах.

Сгущающаяся темнота окутала его, как одеяло, тяжелое, но не сохраняющее тепло. А в нескольких шагах от него находился Джоунс — худощавый, ладно сложенный человек с холодными нечеловеческими глазами, блестевшими в сумрачном свете наступавшей ночи. Ощущение, что этот казавшийся безжалостным чужак набросится на него, стало таким сильным, что Корлисс сжал свой револьвер крепкими пальцами и рискнул бросить лишь один короткий взгляд на юго-запад, где в темной воде смутно вырисовывалась фигура аборигена.

Инстинктивно он попятился от края воды и от чужака, а потом снова бросил взгляд в сторону эбонитового океана. Туземец, похоже, с отчаянной безнадежностью сражался с кем-то, атакующим из воды, нанося удары веслом. Трижды, пока Корлисс смотрел, юноша хватался за борт каноэ и просто повисал на нем, пытаясь удержать хрупкое суденышко от переворота. Корлисс стремительно перевел взгляд на чудовище и угрожающе махнул оружием.

— А ну, пошел — впереди меня! — Он повысил голос, отдавая команду людям, стоявшим на берегу: — Эй, Проже, быстрее! Бери лодку и заводи мотор! Мы должны спасти этого аборигена; а двое пусть идут сюда, ко мне на помощь.

Через несколько секунд подошло двое. Корлисс узнал Дентона и человека, которого звали Тарейтон, — тупоносого и тупоголового американца. Корлисс резко произнес:

— Доставьте этого типа в барак и охраняйте его, пока я не вернусь. Дентон, держи мой пистолет!

Он бросил оружие крепкому коротышке англичанину и побежал, но успел расслышать, как Дентон резким голосом приказал:

— А ну, пошевеливайся!

Когда Корлисс запрыгнул на борт лодки, двигатель уже работал, и направляемая умелыми руками Проже лодка в ту же секунду отчалила от причала. Запыхавшийся Корлисс присел возле Проже, стоявшего у штурвала. Мощный голландец повернул к нему свое смуглое суровое лицо.

— Мы просто идиоты, что рискуем налететь в такой темноте на скалы!

Корлисс веско возразил ему:

— Мы должны спасти жизнь этому аборигену, защитить его от твари, что атакует его… и узнать, почему он так панически боится Джоунса. Поверь мне, Проже, это самое важное для нас в данный момент.

Еще не совсем стемнело. Черные воды впереди лодки освещал мощный прожектор. Корлисс напряженно смотрел, как лодка начала на убийственно медленной скорости лавировать вдоль линии скал, окружавшей котловину глубокой воды с единственным выходом в большую, более глубокую часть лагуны, где уже нельзя было разглядеть аборигена — стало слишком темно из-за черных грозных туч, выплывших из-за горизонта и вздымавшихся, словно чудовищные волны в ночном небе.

Неожиданно раздался леденящий душу скрежет! Лодка закачалась, и Корлисса швырнуло на несколько футов. Ошеломленный, он вытянул руку и, вцепившись в корму, подтянулся. Лодка по-прежнему оставалась круто наклоненной, двигатель хрипел на полных оборотах, а потом — непонятно каким образом — они вновь поплыли дальше.

Корлисс с трудом выдохнул:

— Мы напоролись на скалу!

Он ожидал, что сейчас в лодку хлынет вода и их утянет в черные глубины. И тут он услышал громкий голос Проже, полный удивления и тревоги:

— Это вовсе не скала. Мы уже более минуты, как покинули мелководье. На несколько секунд мне даже показалось, что мы налетели на каноэ туземца, но в таком случае я бы сначала заметил его!

Корлисс расслабился и тут последовал новый удар, и его с силой швырнуло на борт. Он отчаянно, на ощупь пытался за что-нибудь ухватиться, а затем смутно увидел, что лодка накреняется под опасным углом. С криком он, ухватившись за что-то, бросил свое тело в противоположную сторону, отчаянно пытаясь выровнять лодку. Но одному ему было не справиться. Поняв это, он поблагодарил своих богов за то, что, повинуясь собственному внутреннему опыту, выбрал в свою команду охотников на акул несгибаемых быстро соображающих людей — людей, которые, подобно ему, не раз смотрели в лицо смертельной опасности и ими не нужно было руководить и указывать, что делать в случае непредвиденной опасности. Они тоже все как один бросились к тому же борту, что и он, отчаянно пытаясь уравновесить лодку.

И лодка выпрямилась и поплыла вперед.

— Убавить скорость! — хрипло крикнул Корлисс. — И направьте луч прожектора на воду. Мы должны увидеть, где мы.

Кто-то произвел необходимые манипуляции с прожектором, и луч осветил лагуну. Сверкнув, он отразился от поверхности воды таким ослепительным блеском, что на мгновение Корлисс ослеп. А потом…

Потом он содрогнулся. Никогда до конца жизни ему не забыть этот ужас, леденящий душу ужас, который охватил его при виде кошмарных силуэтов, которые разворачивались и извивались, кружились и сверкали в призрачном свете прожектора.

Казалось, вода буквально кишела акулами. Массивные кружащиеся и извивающиеся тела, блестящие трехугольные плавники. Сотни длинных, зловещих, похожих на торпеды фигур. Тысячи!

Глядя расширенными глазами, он понял, что где-то там находится разорванное на куски тело аборигена. Натолкнувшись на гигантскую рыбу, лодка закачалась, словно человек, у которого закружилась голова. Корлисс увидел, как голландец молниеносно повернул штурвал, и лодка, тоже сделав поворот, выпрямилась.

— Назад! — загремел голос Корлисса. — Назад, если вам дорога жизнь! Курс на берег! Вытащить лодку из воды на песок! Они хотят нас перевернуть!

Вода кружилась и бурлила; двигатель урчал на полных оборотах; лодка содрогалась и визжала каждой своей тонкой и крепкой доской, а над головой в далеком небе враждебно вздымались черные тучи. Первый порыв ветра налетел на них, словно удар молота. Их окатило водой, когда они лихорадочно вытаскивали лодку на песок. Корлисс крикнул:

— Быстрее! Быстрее собрать снаряжение и бегом в барак. Мы оставили Дентона и Тарейтона наедине с этим дьявольским чудовищем! У них нет и шанса, поскольку они не знают, что им противостоит.

Густая завеса дождя ударила его по лицу и телу, едва не свалив его с ног на землю. Он повернулся спиной к дождю и ветру, которые безжалостно хлестали спины бежавших охотников за акулами, растянувшихся длинной цепочкой, отчаянно пытавшихся спастись от разбушевавшейся стихии.

…Завывание ветра снаружи доносилось до чудовища. Его, с одеревеневшими мышцами и напряженными до предела нервами, закрыли в бараке. Для его обостренных чувств, занятых одной мыслью о побеге, это смутно различимое пространство, заполненное деревянными койками, казалось каким-то нереальным фантастическим миром. Жуткие желтые тени метались по стенам, когда свет от ламп, свисавших с потолка, то усиливался, то ослабевал в безумствующем потоке воздуха, проникавшем сквозь щели в стенах грубо сколоченного барака.

И тут начался дождь, оглушительный грохот которого, казалось, вот-вот пробьет дыру в крыше над ними. Но она по крайней мере была сделана на совесть и не протекала. Ищущий выхода, обезумевший разум существа поразила мысль о том, что люди, вышедшие в море в эту ужасную бурю, как раз сейчас, возможно, приближаются к этой хижине — если только сумели спастись. Но оно не питало призрачной надежды, что им не удалось уйти от опасности бороздивших воды чудовищ.

Тварь и эту мысль отбросила в сторону; и снова всю необыкновенную мощь своего разума она направила на двух мужчин, преграждавших ей путь к свободе, двух мужчин, которые умрут через две минуты, пока не возвратились Корлисс и остальные.

Две минуты! Чудовище направило свой леденящий взгляд на этих людей, которые уже, наверное, в сотый раз за последние полчаса принялись обсуждать создавшееся положение.

Дентон сидел на краю своей кровати; невысокого роста толстяк выказывал нервозность: без конца раскачивал ногами, вертел телом, то и дело проводил пальцами по сверкающей поверхности револьвера, который он держал в руках. Он увидел оценивающий взгляд чудовища и замер; слова, которые слетели с его губ, только укрепили того во мнении: коротышка англичанин весьма решительно настроен.

— Да! — резко произнес Дентон. — Выражение твоих глаз говорит мне, что ты что-то задумал. Не советую начинать это! Я в этих морях уже двадцать лет, и поверь мне, я управлялся и не с такими крутыми парнями. И не нужно меня предупреждать о твоей силе — я видел, как ты разделался сегодня утром с Проже, так что я знаю, на что ты способен, помни, что этот маленький кусочек железа уравнивает наши шансы.

Он махнул револьвером со спокойной уверенностью, и чудовище напряженно подумало: «Если бы я успел принять свой истинный облик, то я бы убил его несмотря на этот пистолет, но я не смогу сделать обратное превращение и выбраться из этой хижины. Я оказался в ловушке!»

И тут оно поняло, что американец что-то начал говорить.

— То, что сказал Дентон, вдвойне относится и ко мне! Нет такой вещи, которую я когда-либо не сделал. На мой взгляд, Перратин был замечательным парнем, и мне не нравится то, как он погиб. У меня просто руки чешутся от желания, чтобы ты кинулся на нас, и мы вдвоем с Дентоном нашпиговали бы тебя свинцом. Знаешь что, Дентон, — он полуобернулся в направлении своего напарника, его карие глаза сверкали, ноздри приплюснутого носа раздувались, — а почему бы нам просто не взять его на мушку, прикончить, а потом сказать Корлиссу, что он пытался сбежать?

— Нет! — Дентон Покачал головой. — Корлисс появится здесь с минуты на минуты со всеми. Кроме того, я не хочу быть простым убийцей.

— Ба! — свирепо пробурчал Тарейтон. — Разве считается преступлением убийство убийцы?

Чудовище с тревогой наблюдало за Дентоном. У него был револьвер, и ничто иное не имело значения. Оно произнесло, прилагая невероятные усилия, чтобы его слова прозвучали небрежно:

— Вы, люди, либо глупцы, либо трусы. Мы оказались здесь одни, на этом острове. И ни у одного из нас нет способа выбраться отсюда. Если я сбегу из этой хижины, то куда мне деться, а? Так что я проведу ужасную ночь под открытым небом. Или вам хочется сидеть и охранять меня всю ночь?

— Черт побери! — резко крикнул Тарейтон. — А это мысль. Вышвырнем его наружу, запрем дверь изнутри, а потом немного поспим.

В сознании чудовища ярко вспыхнула надежда, которая тут же погасла, когда Дентон покачал отрицательно головой.

— Нет, я не сделаю это даже с бешеным псом. Но твои слова натолкнули меня на одну мысль. — Его голос стал насмешливым: — Тарейтон, покажи этому джентльмену, что мы собираемся сделать с ним. Возьми веревку с того гвоздя за тобой и свяжи его. А я буду следить за всем этим с хлопушкой в руках, так что без глупостей! Помни об этом, иначе пожалеешь!

Чудовище хриплым голосом произнесло:

— Я что, похож на идиота, чтобы набрасываться на Тарейтона и сразу же получить пулю в спину…

Однако, испытывая ужасное нетерпение, оно подумало: «Американец на долю секунды заслонит пистолет. А даже если и нет, то это не имеет значения. Он окажется рядом, впервые за все время окажется вблизи, а большего и не требуется. Никто из них не имеет и малейшего намека на силу, с которой они столкнулись, и…

Пора!»

С тигриной скоростью оно прыгнуло на Тарейтона. На какой-то миг оно увидело его вытаращенные глаза, рот, разинутый для крика. Оторвав американца от пола, оно бросило его одним быстрым движением прямо на Дентона.

Хриплый удивленный рев Дентона слился с испуганным баритоном Тарейтона в единый крик боли, когда они столкнулись и, оглушенные, врезались в ближайшую стену.

Чудовище хотело накинуться на них и разорвать их плоть на куски, но не было времени даже проверить, остались ли они живы. Давно уже миновали те две минуты, что оставались у него в запасе. Было уже слишком поздно… слишком поздно на что-либо, кроме немедленного бегства.

Чудовище рывком распахнуло дверь и со страшной силой врезалось головой в Корлисса. Потеряв равновесие, оно полетело назад. И в это мгновение оно увидело крупную фигуру Проже, стоявшего за спиной предводителя. А следом шли остальные охотники за акулами.

В эту ночь обезумевшая стихия казалась вечностью. Желто-оранжевый свет, шедший изнутри барака, бросал безумные призрачные блики на лица удивленных людей, сгибающихся под кошмарными ударами бури; изогнутый след молнии высветил худое смуглое хищное лицо чудовища, пытавшегося подняться.

Существо в равной степени оказалось удивленным такой неожиданной встречей, но в сотни раз более крепкие стальные мышцы раньше оправились от удивления. Чудовище нанесло яростный удар по Корлиссу, отразить который тот был не в состоянии — человека бросило на Проже… после чего чудовище устремилось в темноту ночи, где неистово бушевали ветер и дождь.

Сначала оно, склонив голову, напрягло все мышцы тела, противостоя необузданному буйству стихий, но затем, осознав, что медленное продвижение вперед делает из него удобную мишень, оно перестало пятиться, повернувшись спиной к ветру и дождю и побежало на восток — туда, где блестели черные воды, подхлестываемые яростными порывами обезумевшего ветра.

Оно принялось на бегу срывать с себя одежду — рубашку, штаны, ботинки, носки, и на мгновение люди увидели его во время вспышки молнии — высокую обнаженную фигуру на фоне неба, на мгновение ослепительно сверкнувшего.

Они увидели его еще раз, когда чудовище взобралось на край скалы. А потом оно пропало — белой молнией нырнув в глубины черных вод. К Корлиссу наконец вернулся дар речи:

— Мы схватим его! — прокричал он, перекрывая рев бури. — Мы схватим его, куда бы это дьявольское отродье не попыталось скрыться от нас!

Прежде чем он успел что-нибудь добавить, волна людей внесла его в открытые двери внутрь барака. Дверь закрылась, и тяжело дышавший Проже резко произнес:

— Что, черт побери, ты хотел этим сказать: «Мы достанем его»? Этот идиот покончил с собой. Могу биться о заклад, что после прыжка в бездну он точно не выживет.

Корлисс с трудом пришел в себя, но когда стал отвечать, его буквально прорвало.

— Поверьте мне, — сказал он в конце, — это-то и есть доказательство правоты Умника! Эта дьявольская тварь — на самом деле и есть владыка акул в человеческом облике… и я говорю вам, мы схватим его, если мы поторопимся!

Он строчил слова как из пулемета:

— Неужели вы не видите? В том месте лагуны, где он прыгнул, нет иного выхода в море, кроме канала, которым пользуемся мы сами, пробираясь на лодках. В одном месте канал подходит близко к берегу, и именно там мы его остановим, не дадим спокойно выйти в открытое море. Умник!

— Да, сэр! — Высокий худощавый с лицом интеллектуала англичанин тут же вышел вперед.

— Возьми шесть человек, захватите динамит со склада, прожектор и займите пост на берегу возле этого канала. Через одинаковые промежутки времени взрывайте динамит под водой — ни рыба, ни любое другое живое существо не выдержат подводного взрыва. Прожектором освещайте воду. Там очень узко. Вы не можете и не должны упустить его! Поторопитесь!

Когда люди ушли, Проже сказал:

— Босс, ты забыл об одной вещи. Имеется еще один выход в том месте, где эта проклятая тварь прыгнула в лагуну. Помнишь об узком перешейке между двумя вертикальными скальными стенами. Акула может запросто проскользнуть там.

Корлисс хмуро покачал головой.

— Я не забыл, но ты прав: акула может выбраться в том месте. Но у той твари в его естественной форме огромные и мощные плавники. И эти плавники — слишком большие для того, чтобы тварь протиснулась сквозь узкий проход — ее плавники будут оторваны и разрезаны на мелкие ленточки. Неужели ты не понимаешь, что это означает? Чудовище должно принять свой человеческий облик, если хочет пройти сквозь ту узкую горловину, и тогда оно станет чрезвычайно уязвимой, иначе бы оно не вело себя с нами так осторожно. Оно…

В эту секунду его оборвал глухой взрыв, разорвавший тишину ночи. На его суровом властном лице медленно растянулась безжалостная улыбка удовлетворения.

— Вот и первый взрыв. Это возможно означает, что проклятое чудовище попыталось пройти по обычному каналу. Что ж, теперь оно научено. Мы загнали его в угол. Либо оно рискнет плыть через тот адский проход в человеческой форме, либо же мы прикончим его завтра утром, в каком бы оно ни было облике. А теперь торопитесь, все хватайте факелы и ружья и выстраиваемся в цепь вдоль берега. Оно не должно пройти мимо нас!

Море было слишком бурным, волны слишком высокими, ночь слишком темной! Предчувствие беды, ледяное и зловещее, пронзило холодные рыбьи нервы чудовища, когда оно пыталось сохранить свой человеческий облик на поверхности, где его беспомощная человеческая голова могла вдыхать воздух. Оно яростно сражалось, но море грохотало и ревело, волновалось и бурлило.

Кошмарное море непреодолимой темной стеной вздымалось со всех сторон, кроме одной. И там вода сверкала белизной — даже в этом мраке можно было различить белые бешеные волны прибоя. В этом белом пенистом море оно видело темную полосу — единственный путь в безопасность огромного океана — узкую темную полосу, где вода была глубокой, бурлящей и невероятно быстрой.

И именно через этот сотрясаемый штормом канал акула сейчас плыла из лагуны в сторону океана.

Чудовище с трудом удерживалось на поверхности, яростно перебирало ногами, месило руками бурлящую обезумевшую воду, до предела напрягая зрение, чтобы не упустить из виду слабое поблескивание треугольного плавника плывшей впереди акулы, служившей ей проводником в этом адском канале.

Акула с трудом продвигалась вперед, лихорадочно маневрируя, борясь с ревущей свирепостью волн, которые лились и изрыгались сквозь бурлящую горловину. Плавник исчез, но потом снова появился, едва различимый на фоне серо-белых волн.

Акула преодолела этот узкий проход и теперь была в безопасности: смутное пятно плавника тут же растаяло в темноте ревущего океана.

Чудовище остановилось в нерешительности. Теперь настала его очередь, но ему вовсе не хотелось бросаться в эти ревущие бурлящие воды в своем хрупком человеческом теле.

Оно зарычало от ярости разочарования, издав высокий пронзительный нечеловеческий крик ненависти, и полуобернулось спиной к берегу, горя диким отчаянным желанием пробиться через кордон из мягкотелых людей и позабыв об опасности.

А потом оно снова зарычало и, увидев цепочку пылающих факелов, протянувшихся по берегу, сплюнуло в ярости. Каждый факел бросал бледный мерцающий круг света, и за каждым из них нетерпеливо переступал человек с ружьем наизготовку.

Этот путь был закрыт. Чудовище осознало это, подавив в себе безумное желание стремглав броситься вдоль берега. И только сейчас — и слишком хорошо — оно разглядело ловушку, в которую угодило. Эта маленькая часть лагуны была непроходима, словно природа сама дожидалась миллионы лет этого момента, чтобы поймать несущее смерть чудовище в ловушку.

И снова тварь направила свой холодный, сверкающий взгляд рыбьих глаз к выходу из канала. Стальные челюсти щелкали в гневе, губы сжались в тонкую акулью морду, и тут она бросилась в бурлящие воды.

Возникло ощущение невероятной скорости; инстинктивно существо попыталось свернуть в сторону, куда исчезла акула-лоцман. Вода хлынула в пасть твари; она сплюнула, закашлялась, а потом на секунду у нее перед глазами мелькнуло ужасное видение своей погибели: прямо перед ней возвышалась каменная стена высотой в ярд — черная, мрачная, безжалостная. В лихорадочной спешке оно повернулось и бросилось в сторону, в безумии выбросив вперед руки. Но никакие мускулы уже не способны были сражаться с непобедимым океаном.

Оно успело бросить еще один взгляд на свою судьбу, вновь бесстрашно зарычав с удивительной невероятной свирепостью, после чего пришла невыносимая боль, когда его человеческая голова превратилась в кровавое месиво после удара о твердую, как сталь, скалу. Сломанные кости, порванные мышцы и связки, раздавленная плоть — таким изуродованное тело было унесено темными водами океана.

Акула-лоцман учуяла свежее мясо и, сделав несколько кругов, вернулась. Через несколько секунд к ней присоединилась еще дюжина других темных силуэтов.

Шторм продолжался всю эту темную ночь. Люди продрогли, промокли и устали Когда Корлисс направил первую лодку в успокоившиеся воды лагуны, в сторону узкого, все еще ревущего и смертельно опасного прохода, на его хмуром лице читались следы усталости после долгого ночного бдения.

— Если это чудовище все же рискнуло, — с твердой решимостью произнес он, — то мы ничего не найдем, но будем знать. В том месте, где канал делает поворот, есть подводное течение, с которым только крупная рыба способна совладать. Любое существо будет там размозжено.

— Эй! — с тревогой воскликнул Дентон; из-за боли лицо у него по-прежнему было бледным. — Не слишком приближайтесь к этому месту. Мы с Тарейтоном достаточно натерпелись сегодня.

Только к полудню Корлисс приобрел уверенность, что ни какого опасного существа в лагуне нет. Когда они направились к берегу, хоть и уставшие, но испытывающие огромное чувство облегчения, лучи южного неба ярким светом заливали изумрудный остров, который ослепительно сверкал в оправе из волн огромного сапфирового океана.

Четвертый вид: Мультиморфное чудовище Усыпальница чудовища

Чудовище ползло, скуля от страха и боли. Бесформенное, аморфное существо, меняющее форму при каждом резком движении, оно ползло по коридору космического корабля, пытаясь побороть неудержимое стремление своих клеток принять форму окружающих его предметов. Серая масса распадающейся субстанции то ползла, то переваливалась, то катилась, то текла, разливаясь жидкостью, и в каждом движении отражалась отчаянная борьба с ненормальным для него желание приобрести устойчивую форму. Любую форму! Создание готово было даже превратиться в твердую холодно-голубую металлическую стену земного корабля или толстый каучуковый пол. Ну, с полом-то справиться было легко. В отличие от металла, который притягивал и притягивал… Как же легко застыть вот так в металле на веки вечные…

Но что-то препятствовало этому. Какой-то внушенный приказ. Приказ этот барабанной дробью передавался от одной молекулы к другой, вибрировал от одной клетки к другой, не меняя своей силы, что напоминало какую-то особенную пытку: найти самого величайшего математика в солнечной системе и доставить его в усыпальницу, построенную из марсианского суперметалла. Великий Прежний должен быть освобожден! Замок, секрет которого был связан с простым числом, должен быть открыт!

Именно этот приказ воздействовал на все его составные части. Великие и злые создатели ввели эту мысль в самые основы его сознания.

В противоположном конце коридора что-то шевельнулось. Открылась дверь. Раздались шаги. Какой-то человек что-то тихо насвистывал. С металлическим скрежетом, похожим на вздох, существо разлилось, мгновенно превратившись в лужу ртути. Потом оно приобрело такой же, как у пола, коричневый цвет — оно стало полом, чуть-чуть толще полосы темного коричневого каучука, длиной в несколько ярдов.

Существо испытывало неописуемое блаженство от одного только лежачего положения, превратившись во что-то плоское, застыв, почти став мертвым, когда отступает любая боль. Вечный покой так сладок: жизнь — сплошная невыносимая мука! Пусть эта живая форма поскорее минует его. Если оно остановится, то чудовище примет его форму. Живая форма это умеет. Жизнь сильнее металла. И это означало муки, борьбу, боль.

Существо напрягло свое плоское гротескное тело — тело, которое способно было обрасти могучими мускулами и начать борьбу не на жизнь, а на смерть.

Парелли, механик космического корабля, радостно насвистывал, идя по сверкающему коридору из машинного отделения. Он только что получил радиотелеграмму из больницы: «Жена чувствует себя хорошо. Родился мальчик весом в восемь фунтов». Он подавлял в себе желание кричать и танцевать. Мальчик. Жизнь казалась прекрасной.

Боль пронзила чудовище, распростертое на полу. Первородная боль, обжигающая, как кислота, разлилась по его телу. Когда Парелли шел по полу, каждая коричневая молекула чудовища дрожала. Чудовище охватило огромное желание потащиться вслед за ним и принять его форму. Оно испытывало безумное желание, стараясь побороть панику и этот жуткий ужас, все более и более сознательно, поскольку могло уже мыслить, используя мозг Парелли. Зарябившая полоска пола покатилась вслед за мужчиной.

Но чудовище ничего не могло с собой поделать. Рябь превратилась в лужицу, которая в один миг приняла форму человеческой головы из ночных кошмаров — форму демона. Существо в ужасе издало металлический звук, потом разлилось кашицей от страха, боли и ненависти, когда Парелли ускорил шаг — слишком быстро для его медленного улиточного ползанья. Писк смолк. Растекшись по коричневому полу, тварь лежала неподвижно, но при этом дрожала от неконтролируемого желания жить — жить несмотря на боль, несмотря на ужас. Жить, чтобы выполнить намерение его создателей.

Пройдя тридцать футов по коридору, Парелли остановился. Он резко выбросил из головы мысли о ребенке и жене. Повернувшись, он неуверенно посмотрел на коридор, ведущий в машинный зал.

— Что это такое, черт побери? — вслух выразил он свои мысли.

Странный, еле слышный, но пугающий звук эхом отдался в его сознании. По спине пробежались мурашки. Дьявольский звук!

Высокий мускулистый мужчина стоял перед ним, обнаженный до пояса, потея от жары генераторов ракет, которые в настоящее время тормозили корабль, возвращающегося на Землю из метеорологического полета на Марс. Вздрогнув, он сжал пальцы в кулак, медленно двинулся назад тем путем, которым пришел сюда.

Чудовище дрожало, чувствуя свое влечение к этому человеку, оно мучениями отдавалось в каждой его охваченной нетерпением и возбуждением клетке. Постепенно оно осознало всю неизбежность и необходимость принятия формы этого живого существа.

Парелли остановился в неуверенности. Пол двигался под его ногами, он, не веря собственным глазам, смотрел, как пол коричневой пугающей волной начал подниматься и превращаться в пузыреобразную шипящую массу. Отвратительная демоническая голова возвышалась на скрюченных получеловеческих плечах. Шишковатые кисти на обезьяньих деформированных руках вцепились в его лицо в безудержной ярости и, не выпуская, продолжали изменяться.

— Боже милостивый! — глухим голосом воскликнул Парелли.

Руки, схватившие его, становились более нормальными и похожими на человеческие, приобретая загар и обрастая мускулами. Появилось лицо со знакомыми чертами, на нем вырос нос, образовались глаза, красные губы. И вот неожиданно перед ним возникло его собственное тело, одетое в такие же, как у него, брюки и такое же потное.

— …милостивый!.. — как эхо, повторило существо, с невероятной силой цепляясь пальцами за него.

Широко раскрыв рот, Парелли пытался освободиться, потом с размаха нанес удар в искривленное лицо. Существо издало пронзительный вопль. Оно повернулось и побежало, растекаясь по полу во время бега, пытаясь справиться с этим процессом и издавая нечеловеческие вопли. Парелли бросился преследовать его, но ноги его подгибались от только что пережитого ужаса. Парелли все еще никак не мог поверить увиденному. Вытянув руку, он рванул за расползающиеся брюки, и в его руках остался кусок — холодный скользкий извивающийся кусок, похожий на мокрую глину.

Мерзкое ощущение. С него было достаточно. Он почувствовал отвращение и споткнулся. И тут услышал, как впереди крикнул пилот:

— Что случилось?

Парелли увидел открытую дверь склада. Судорожно вздохнув, он бросился туда и спустя мгновение выскочил обратно, держа в руках атомный пистолет. Пилот, стоя лицом к одному из огромных иллюминаторов, побледнев, уставился на него карими глазами.

— Там! — крикнул он.

Серая клякса растеклась по стеклу, став прозрачной. Парелли бросился вперед, подняв атомный пистолет. По стеклу пошла рябь, затемняя его; а затем на мгновение он увидел, как эта капля возникла по другую сторону иллюминатора, где царил холод космоса. Рядом с ним остановился офицер. Они оба наблюдали, как серая бесформенная масса, медленно ползя по корпусу несущегося в пространстве космического корабля, скрылась из виду.

Парелли очнулся.

— У меня есть кусок этого! — выдохнул он. — Я бросил его на пол в складу.

Его обнаружил лейтенант Мортон. Крошечный участок пола вздыбился, а потом стал разрастаться, пытаясь принять человеческую форму. С вылезавшими из орбит глазами Парелли сгреб эту массу совком. Она зашипела. Потом почти превратилась в часть металлического совка, но этому помешало близость людей. Парелли стоял на трясущихся ногах за своим начальником. Он зашелся в истерическом хохоте.

— Я коснулся его, — он не мог остановиться, — я коснулся его!

Огромная жидкая лужица металла снаружи космического корабля слегка шевельнулась, когда корабль ворвался в земную атмосферу. Металлический корпус корабля покраснел, потом стал белым от жары, но существо, не обращая на это внимание, продолжало медленно трансформироваться в серую массу. Оно смутно ощущало, что настала пора действовать.

Внезапно оно отделилось от корабля и начало медленно падать, словно в силу каких-то обстоятельств сила тяжести Земли перестала оказывать на него сколь серьезное воздействие. Его атомная решетка подверглась изменениям, и через минуту падение его ускорилось — чуждое существо стало теперь более податливым к действию гравитации. Внизу простиралась зеленая поверхность планеты; и в лучах заходящего солнца вдалеке блестел какой-то город. Чудовище снизило скорость падения и начало дрейфовать, словно падающий лист, несомый ветром к еще очень далекой земле. Оно приземлилось у моста на окраине города.

Какой-то человек шел по мосту быстрым нервным шагом. Наверное, он был бы поражен, если бы оглянулся и увидел свою точную копию, выбирающуюся из рва на дорогу, а потом направившуюся вслед за ним.

«Найти… величайшего математика!»

Прошло полчаса. Страдание, порожденное этой навязчивой мыслью, превратилось в сознании существа в постоянную боль, когда оно шло по многолюдным улицам. Боль эта усиливалась еще и по другим причинам. Приходилось бороться с притяжением эта напирающей со всех сторон, спешащей человеческой массы, не обращающей на него никакого внимания. Но ему было легче думать и легче удерживать свою форму сейчас, когда у него был мозг и тело человека.

«Найти… величайшего математика!»

«Зачем?» — задавалась вопросом человеческая часть его сознания. И тут все его тело содрогнулось от шока, вызванного подобной ересью. Карие глаза забегали встревоженно, как бы ожидая мгновенной и ужасной гибели. На краткий миг его лицо слегка потеряло свою форму, когда сознание затопила волна хаотических мыслей, но затем ему удалось принять облик человека с крючковатым носом, проходившего мимо, потом — загорелое лицо высокой женщины, всматривающейся в витрину магазина.

Процесс трансформации продолжался бы и дальше, однако существо отбросило от себя страх и попыталось принять облик гладко выбритого молодого человека, который ленивой походкой вышел из боковой улочки. Посмотрев на чудовище, он отвел взгляд в сторону, но затем, пораженный, снова взглянул на него. В сознании существа эхом повторилась мысль молодого человека: «Кто это, черт возьми? Где же я раньше видел его?»

К ним приближалась группа из шести женщин. Существо отпрянуло в сторону, когда они проходили мимо. Его коричневый костюм, когда существо на мгновение потеряло контроль над своими внешними клетками, приобрел слегка голубоватый оттенок. Голова загудела от шелеста платьев и щебетания: «Моя дорогая, как она ужасно выглядит в этой нелепой шляпке?»

Впереди тянулась вереница гигантских зданий. Чудовище покачало человеческой головой, сознавая, что множество зданий означает металл; и силы, которые удерживают вместе атомы металлов, будут оказывать влияние и на его человеческую форму. Погруженное в обдумывание причин для этого, существо вдруг заметило не спеша проходившего мимо стройного мужчину в темном костюме. Это был какой-то служащий. Чудовище уловило его мысль — он завидовал своему начальнику, Джиму Брендеру, главе фирмы «Дж. П. Брендер и К°».

Обертоны этой мысли заставили существо внезапно повернуть и направиться следом за Лоренсем Пирсоном, бухгалтером фирмы. Если бы прохожие обратили внимание на него, то через секунду они были бы поражены видом двух Лоренсов Пирсонов, идущих по улице на расстоянии пятидесяти футов друг от друга. Второй Лоренс Пирсон узнал из сознания первого, что Джим Брендер изучал математику в Гарвардском университете, а также финансы и политическую экономику и стал последним в длинной череде финансовых гениев, уже в тридцать лет став главой невероятно богатой фирмы «Дж. П. Брендер и К°».

«А ведь мне тоже тридцать, — эхом отдалась мысль Пирсона в голове существа, — но я ничего не добился. Тогда как Брендер имеет все, а мне придется жить в одном и том же старом доме до конца жизни».

Стало темно, когда они вдвоем переходили реку. Существо ускорило шаг, агрессивно догоняя шедшего впереди человека. В самый последний миг жертва уловила что-то из его ужасных мыслей. Стройный молодой человек повернулся и слабо вскрикнул в страхе, когда стальные пальцы сомкнулись на его горле. В голове потемнело, она закружилась, когда мозг Лоренса Пирсона прекратил свою деятельность. Задыхаясь, пытаясь не разлиться на асфальтовом покрытии моста, твари наконец удалось взять контроль над своим телом. Существо обхватило труп и перебросило его через бетонное ограждение. Потом внизу раздался всплеск и бульканье воды.

Чудовище, которое теперь было Лоренсом Пирсоном, двинулось вперед сначала быстро, но затем сбавило шаг, пока не подошло к огромному кирпичному дому. Оно встревоженно посмотрело на номер, вдруг почувствовав неуверенность: что, если оно неправильно запомнило номер. Неуверенно оно открыло дверь. Наружу устремился поток желтого света, и в чувствительные уши чудовища ударил резкий смех. Тут же в голове раздался такой же нестройный шум множества мыслей, как и на многолюдной улице. Существо пыталось отгородить свое сознание от потока этих мыслей, угрожавших затопить разум Лоренса Пирсона. Оно оказалось в огромном, ярко освещенном холле, в конце которого за стеклянной дверью в какой-то комнате за столом сидело человек двенадцать; они ужинали.

— А, вот и мистер Пирсон, — произнесла хозяйка, восседавшая во главе стола. С мимолетным интересом существо посмотрело на эту женщину с орлиным носом и тонкими губами. Оно восприняло ее мысль. У нее был сын, преподававший математику в университете. Существо пожало плечами. Одного короткого взгляда ему хватило, чтобы понять правду. Сын этой женщины был в смысле интеллекта таким же бездарем, как и мать. — Вы пришли как раз вовремя, — без особого интереса продолжила она. — Сара, принеси мистеру Пирсону тарелку.

— Спасибо, но я не голоден, — ответило существо, мысленно смеясь, подобного ощущения никогда прежде оно не испытывало. — Пожалуй, я пойду прилягу.

Все долгие часы ночи существо, лежа на постели Лоренса Пирсона с открытыми настороженными блестящими глазами, все больше и больше осознавало, что же оно такое: «Я машина, не имеющая собственного разума. Я использую сознания других людей. Но по какой-то причине мои создатели дали мне возможность быть не просто эхом чуждых мыслей — я использую мозги людей для выполнения задания».

Принявшись размышлять над своими создателями, оно почувствовало, как волна паники охватывает всю нервную систему чужеродного существа, затуманивая его человеческий разум. Неясное воспоминание о физической боли и химической реакции, разделившей его тело на отдельные элементы, вызвало у него испуг.

На рассвете существо поднялось с постели и стало прогуливаться по улицам города, пока не наступило полдесятого. В тому времени оно достигло импозантного входа в здание, где помещалась фирма «Дж. П. Брендер и К°». Внутри оно грузно уселось в удобное кресло, помеченное инициалами «Л. П.» и начало прилежно корпеть над записями, которые не успел закончить Лоренс Пирсон прошлым вечером. В десять часов арку входа пересек высокий молодой человек в темном костюме и начал стремительно обходить конторские помещения. Он расточал налево и направо улыбки со спокойной уверенностью. Чудовищу не нужно было слышать приветствия служащих, хором повторяющих «Доброе утром, мистер Брендер», — чтобы понять, что прибыла его жертва. Оно приподнялось изящным гибким движением, на которое не был способен настоящий Лоренс Пирсон, и быстро прошло в ванную. Мгновение спустя двойник Джима Брендера появился из-за двери и с такой же спокойной уверенностью направился к двери в личный кабинет, куда несколькими минутами раньше вошел Джим Брендер. Постучав, чудовище вошло внутрь… в ту же секунду осознав одновременно о трех вещах. Во-первых, оно обнаружило разум, за которым его послали. Во-вторых, само оно было не в состоянии быстро и точно скопировать острый ум молодого человека, удивленно взиравшего на него своими темно-серыми глазами. И в-третьих, на стене кабинета висел огромный металлический барельеф.

В шоке, едва не вызвавшем хаос в голове, оно ощутило притяжение металла. И в одно мгновение поняло, что это и есть суперметалл, созданный замечательными умельцами древнего Марса. Предприимчивые человеческие существа с Земли постепенно откапывали погребенные под слоями песка за тридцать или пятьдесят миллионов лет города, полные бесценной мебели, произведений искусства и машин. Суперметалл! Металл, который не нагревается, на поверхности которого ни алмаз, ни любой другой режущий инструмент не способен был оставить даже царапины. Землянам так и не удалось воссоздать его, такого же загадочного, как и сила йеис, которую марсиане черпали, казалось, из ниоткуда.

Все эти мысли пронеслись в сознании существа, когда оно исследовало клетки памяти Джима Брендера. С огромным усилием существо отбросило от себя мысли о металле и перевело взгляд на Джима Брендера. Оно уловило полный изумления поток мыслей в сознании привставшего человека.

— О Господи! — воскликнул Джим Брендер. — Кто вы?

— Меня зовут Джим Брендер, — ответило чудовище с безжалостной веселостью, внезапно осознав, что теперь оно способно ощущать подобные эмоции.

Настоящий Джим Брендер пришел в себя.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, — участливо сказал он. — Это самое удивительное совпадение, с которым я когда-либо встречался.

Он прошел к зеркалу, украшавшему панель левой стены. Потом внимательно посмотрел — сначала на себя, потом на существо.

— Удивительно, — произнес он. — Просто не верится.

— Мистер Брендер, — начало существо, — я увидел вашу фотографию в газете и подумал, что наше поразительное сходство заставит вас прислушаться к тому, что я вам сообщу, тогда как в ином случае вы, скорее всего, не обратили бы на мои слова никакого внимания. Я совсем недавно возвратился с Марса и пришел сюда, чтобы убедить вас вернуться туда вместе со мной.

— Это невозможно, — возразил Джим Брендер.

— Погодите, — поторопилось заметить существо, — я вам все объясню. Не доводилось ли вам когда-нибудь слышать о Башне Чудовища?

— Башне Чудовища! — повторил Брендер, растягивая слова. Он обошел вокруг стола и нажал на кнопку.

Из украшенного орнаментом переговорного устройства донесся голос:

— Да, мистер Брендер?

— Дэйв, раздобудь для меня какую только сможешь достать информацию о Башне Чудовища и легендарном городе Ли, который, как предполагают, когда-то существовал на Марсе.

— Я вам сразу дам ответ, — последовал ответ. — Большинство марсианских историй упоминает легенду о том, что когда Марс был юным, с неба на землю упало чудовище… и с этим событием связано какое-то страшное пророчество; чудовище, когда его обнаружили, находилось в бессознательном состоянии — что произошло вследствие его выпадения из подпространства. Прочитав его мысли, марсиане пришли в такой ужас, что попытались прикончить его, но не смогли. Поэтому они построили огромную усыпальницу, примерно в пять тысяч футов в диаметре и в милю высотой — и поместили туда чудовище. Было предпринято несколько попыток обнаружить этот город Ли, но ни одна из них не увенчалась успехом. По общему мнению, это просто миф. Вот и все, Джим.

— Спасибо! — Джим Брендер отключил связь и повернулся к посетителю. — Ну?

— Это вовсе не миф. Я знаю, где находится Башня Чудовища… И еще мне известно, что чудовище все еще живо.

— Так, послушайте, — с легкой улыбкой начал Брендер. — Меня заинтриговало ваше сходство со мной. Но не думайте, что я поверю в такую историю. Что некое чудовище (если вообще существовали такие чудовища) падает с неба во времена, когда Марс был молодой планетой. Кое-кто из авторитетных ученых утверждает, что марсианская раса вымерла сотни миллионов лет назад, впрочем, по оценкам более умеренных историков — это случилось примерно двадцать пять миллионов лет назад. И от их цивилизации остались лишь строения из суперметалла. К счастью, в конце своего существования они строили почти все из этого неуничтожимого металла.

— Позвольте мне рассказать вам о Башне Чудовища, — спокойно произнесло существо. — Это башня гигантских размеров, и она всего лишь на сто футов выступает над песками, когда я увидел ее. В верхней части находится дверь, и эта дверь заперта замком с часовым механизмом, связанным по линии йеис с самым большим простым числом.

Джим Брендер уставился на него; и существо уловило его удивление, первые проявления неуверенности, брешь, пробитую в его скептицизме.

— Самым большим, максимальным, — повторил Брендер.

Он достал какую-то книгу с полки небольшой настенной библиотеки рядом с письменным столом и начал быстро пролистывать ее.

— Самым большим известным простым числом… э-э… является… 230584300921393951. Еще несколько других, если верить этому справочнику, — 77843839397, 182521213001 и 78875944372201.

Складка на его лбу углубилась.

— Все это кажется какой-то нелепостью. Ведь максимальное простое число должно быть числом неопределенным. — Он с улыбкой посмотрел на существо. — Если и существует какое-то чудовище, и оно заперто в усыпальнице из суперметалла, на двери которой замок с часовым механизмом, связанным по линии йеис с самым большим простым числом, то это чудовище замуровано там навеки. Ничто в мире не способно освободить его.

— Наоборот, — возразило существо. — Чудовище уверило меня, что нескольким землянам-математикам вполне по силам разрешить эту проблему, но необходимо, чтобы человек был прирожденным математиком, прошедшим всю математическую подготовку, которую только возможно получить на Земле. И вы — такой человек.

— Вы что, думаете, что я освобожу этого демона зла — даже если совершу чудо и разрешу эту математическую головоломку?

— Никакой он не демон зла! — резко ответило существо.

— Просто в нелепом страхе перед неизвестным марсиане заточили его в темницу, совершив величайшую несправедливость. Это создание — ученый из другого пространства, который стал жертвой одного из своих собственных экспериментов. Я называю его «он», хотя даже не знаю, конечно, существует ли в его расе разделение на пол.

— Так вы на самом деле разговаривали с этим чудовищем?

— Оно связалось со мной при помощи телепатии.

— А ведь было доказано, что мысли не могут проникать сквозь суперметалл.

— А что людям известно о телепатии? Они между собой могут вступать в устойчивый контакт лишь в исключительных случаях, — с презрением бросило существо.

— Это так. И если ваша история правдива, значит, этим делом должен заняться Совет.

— Нет, это дело касается лишь двоих: вас и меня. Или вы забыли, что усыпальница чудовища расположена в центральной башне великого города Ли… а ведь там сокровищ на миллиарды долларов — различная мебель, произведения искусства, машины? Чудовище требует, чтобы его освободили прежде, чем оно позволит кому-либо извлечь эти сокровища. Вы можете его освободить, и мы поделим это богатство.

— Позвольте мне задать один вопрос, — сказал Джим Брендер. — Какое ваше настоящее имя?

— П-Пирс Лоренс! — с запинкой ответило существо. В эту секунду оно не могло вспомнить ни одного другого имени, кроме как назвать имя и фамилию своей первой жертвы, поменяв при этом их местами и слегка изменив первое слово. Мысли существа смешались, когда Брендер продолжил:

— А на каком корабле вы прибыли на Землю?

— Н-на Ф4961, — запинаясь, ответило существо. Ярость еще больше усилила его замешательство. Оно пыталось взять себя в руки, но почувствовало, что начинает терять форму, внезапно ощутив притяжение суперметалла, из которого состоял барельеф на стене, и поняло, что это означает опасность распада на отдельные элементы.

— Это, наверное, грузовой корабль, — заметил Джим Брендер. Он нажал на кнопку. — Карльтонс, узнай, был ли на борту Ф4961 пассажир или человек по имени Пирс Лоренс. Через сколько будет ответ.

— Через несколько минут, сэр.

Джим Брендер откинулся на спинку кресла.

— Это простая формальность. Если вы действительно были на этом корабле, то я буду вынужден обратить более серьезное внимание на ваше заявление. Вы ведь, разумеется, понимаете, что я не могу действовать вслепую.

Коммутатор запищал.

— Да? — произнес Джим Брендер.

— На борту Ф4961, когда он приземлился позавчера, было только два человека. И на борту не было человека с именем Пирс Лоренс.

— Спасибо! — Джим Брендер встал. Потом он холодно произнес: — Прощайте, мистер Лоренс. Просто не могу представить себе, на что вы надеялись, придя ко мне с такой абсурдной историей. Хотя, честно признаюсь, она меня заинтересовала, как и вы сами.

Снова раздался звонок.

— Вас хочет увидеть мистер Горсон, сэр.

— Очень хорошо, проси его.

Существо сейчас же взяло себя в руки, и в сознании Брендера оно прочитало, что Горсон — это финансовый магнат, имеющий дело с фирмой Брендера. Узнало оно и еще кое о чем, вследствие чего оно покинуло кабинет Брендера и, выйдя из здания, стало дожидаться появления мистера Горсона перед входом в здание фирмы. Через несколько минут два мистера Горсона шли по улице. Это был весьма подвижный для своих пятидесяти лет человек. Он вел активную жизнь, много путешествовал — в его памяти хранились воспоминания о различных климатах и нескольких планетах, где он побывал. Существо уловило живость натуры Горсона благодаря своим чувствительным клеткам и двинулось вслед за человеком с осторожностью и уважительностью, еще не решив, как оно будет действовать. «Я уже не то беспомощное существо, которое не способно удерживать форму, — подумало оно. — Мои создатели дали мне способность учиться и развиваться. Все легче и легче бороться с распадом на составные части и оставаться в человеческом облике. Имея дело с этим человеком, мне нельзя забывать, что, используя должным образом свою силу, я непобедим».

Через минуту осторожного прощупывания разума своей предполагаемой жертвы оно узнало точный путь до конторы. В сознании существа ясно отложился образ входа в огромное здание. Потом длинный коридор из мрамора, в конце которого располагался автоматический лифт, поднимавший до восьмого этажа, еще один небольшой коридор с двумя дверьми. За одной из них находился личный кабинет Горсона, другая вела в кладовку, которой пользовался дворник. Горсон время от времени заглядывал туда, и среди прочих вещей в его памяти отложился и находившийся там огромный ящик.

Существо дождалось в этой кладовке, пока ничего не подозревающий Горсон пройдет мимо двери. Раздался скрип двери. Горсон повернулся, и его глаза расширились. У него не было ни малейшего шанса. Удар из твердой стали превратил его лицо в кровавое месиво, а сломанные кости вонзились в хрупкий мозг. В этот раз существо не совершило ошибку, когда в предыдущий раз настроилось на разум своей жертвы. Оно схватило падающее тело, стальной кулак при этом снова принял человеческий вид. С лихорадочной поспешностью оно запихнуло крупное и атлетически сложенное тело в большой ящик и плотно закрыло крышку. Осторожно выглянув из укрытия, оно вышло в коридор, прошло в личный кабинет мистера Горсона и уселось за сверкающий дубовый стол. Человек, ответивший на его вызов, увидел Джона Горсона, который сказал ему:

— Криспинс, я хочу, чтобы ты немедленно начал продажу этих акций по нашим секретным каналам. Продавай, пока я не скажу тебе, что следует закончить, даже если ты сочтешь это безумием. Я получил информацию относительно них.

Криспинс взглянул на столбцы названий пакетов и вытаращил глаза.

— Боже милостивый, дружище! — воскликнул он наконец с фамильярностью, на которую он имел право, будучи его доверенным советником. — Но ведь это надежные акции! Даже ваше состояние не способно выдержать такого удара!

— Говорю тебе, я не один участвую в нем.

— Ведь это же незаконная дезорганизация рынка, — запротестовал мужчина.

— Криспинс, ты слышал, что я сказал. Я ухожу из офиса. Не пытайся связаться со мной. Я позвоню тебе.

Чудовище, которое было Джоном Горсоном, встало, не обращая на спутанные мысли, которые потоком проносились в мозгу Криспинса. Оно вышло за дверь, покидая здание. На улице оно подумало: «Все, что мне нужно — это убить полдюжины финансовых магнатов, начать распродажу их акций, после чего…»

К часу все было кончено. Биржа закрывалась в три, но уже в час Нью-Йоркские телеграфы начали выстукивать новости. В Лондоне, где уже стемнело, вышел чрезвычайный вечерний выпуск газет. В Ханьчжоу и Шанхае ослепительное утро омрачили продавцы газет, кричавшие по улицам под сенью небоскребов о банкротстве фирмы «Дж. П. Брендер и К°» и о назначенном расследовании…

— Мы имеем дело, — сказал утром следующего дня председатель окружного суда в своем вступительном слове, — с самым удивительным совпадением в истории. Старая и уважаемая фирма, имеющая широкие связи и филиалы по всему миру, внезапно обанкротилась из-за неожиданного падения цен на акции, в которых была заинтересована. Потребуются месяцы, чтобы выяснить, кто же несет ответственность за их продажу и последующую катастрофу. Пока же я не вижу причин — испытывая сожаление, как, наверное, и все старые друзья Дж. П. Брендера и его сына, чтобы не удовлетворить требования кредиторов и не ликвидировать всю движимую и недвижимую собственность фирмы путем распродажи и других законных мероприятий…

Коммандор Хьюз из Межпланетных Космических Путей Сообщения вошел в кабинет своего начальника в воинственном настроении. Это был человек невысокого роста, но крепкого телосложения; и существо, которое сейчас звалось Луисом Дьером, с напряженным взглядом уставилось на него, осознавая о силе и могуществе этого человека.

— Ты получил мой рапорт по делу Брендера? — начал Хьюз.

Существо нервно принялось крутить ус Луиса Дьера, потом нашло небольшую папку и прочло вслух:

— По психологическим причинам опасно принимать на работу Брендера… Слишком много ударов одновременно. Потеря богатства и положения… Ни один обычный человек не останется нормальным при… подобных обстоятельствах. Возьми его в свою контору… веди себя с ним по-дружески… дай ему какую-нибудь должность, на которой его несомненно большие способности… но не на космическом корабле, где требуется исключительная крепость, как умственная, моральная, душевная, так и физическая…

Хьюз прервал его:

— Именно эти пункты я хотел подчеркнуть. Я знал, что ты поймешь, что я имею в виду, Луис.

— Конечно, я все понимаю, — ответило существо, с безжалостной улыбкой посмотрев на собеседника: оно в последнее время обрело исключительную уверенность в собственных силах. — Твои мысли, твои предложения, твой моральный кодекс и твои методы оставили неизгладимый след на твоем образе мышления, и, — торопливо добавило оно, — я никогда не имел ни малейших сомнений в правильности твоих выводов. Однако в данном случае я не уступлю. Джим Брендер не примет обычной должности, предложенной ему друзьями. Просто смешно, чтобы он был в подчинении у людей, которых превосходит по всем статьям. Он когда-то командовал на своей космической яхте — и он знает больше о математической стороне этой работы, чем весь наш персонал вместе взятый. И это вовсе не упрек в адрес нашего персонала. Он знаком с космическими полетами, и, на его взгляд, это именно то, в чем он сейчас нуждается. И поэтому я приказываю тебе, Питер, — впервые за все время нашего длительного сотрудничества — назначить его на космический грузовой корабль Ф4961 на место механика Парелли, с которым случился нервный срыв после любопытной истории с существом из космоса, о котором рассказал лейтенант Мортон… Кстати, нашли ли вы наконец тот… э-э… образец существа?

— Нет, сэр. Он исчез в тот день, когда вы пришли взглянуть на него. Мы обыскали то помещение вдоль и поперек — ведь ничего более странного вы никогда в жизни не видели. Оно проходит сквозь стекло так же легко, как свет. Можно даже подумать, что это какая-то форма света… Признаюсь честно, я тоже испугался. Это высшая фаза развития, адаптирующаяся в окружающей среде лучше, чем что-либо, обнаруженное нами до сих пор. Говорю тебе: ты не можешь так просто убрать меня из дела с этим Брендером.

— Питер, не понимаю, что с тобой. Впервые я вмешался в твою работу, и…

— Я подаю в отставку, — простонал человек голосом, полным горечи.

Существо подавило улыбку.

— Питер, ведь это ты подбирал весь персонал Космических Путей Сообщения. Это твое детище, твое создание. Ты не можешь отказаться от него, неужели ты не понимаешь, что не можешь…

В тихо звучавших словах послышались обертоны тревоги: существо уловило в сознании Хьюза первые настоящие причины его отставки. Услышав только что о собственных достижениях в любимой работе, в его мозгу промелькнули воспоминания, и человек лишь сейчас осознал, насколько сильной была его обида на угрожающее вмешательство в его работу. Существо тут же поняло, что означает отставка этого человека: недовольство людей, быстрое осознавание создавшейся ситуации с Джимом Брендером, вслед за которым последует отказ от должности, а ведь только благодаря этому назначению Брендер и мог попасть на корабль, не особо ломая голову обо всем случившемся. А уж оказавшись на борту корабля, он совершит полет на Марс — а ничего другого и не требовалось.

Существо начало задумываться над тем, как бы принять облик Хьюза. Но потом с мучительной болью осознало, что это безнадежное дело. До самой последней минуты и Луис Дьер, и Хьюз должны оставаться на своих местах.

— Но послушай, Питер, — в замешательстве начало существо, но остановилось. — Дьявольщина! — продолжило оно потом: это было так по-человечески. Но тут же в еще большее замешательство его привело осознавание того, что Хьюз воспринял эти слова как признак слабости. Неуверенность черным облаком обволакивало сознание существа.

— Я сообщу Брендеру, когда он придет через пять минут, что я обо всем этом думаю! — резко произнес Хьюз; и существо поняло, что случилось самое худшее. — Если ты запретишь мне разговаривать с ним, то можешь считать, что я уже подал в отставку! Я… Боже милостивый, твое лицо!

Существо пребывало одновременно и в состоянии замешательства, и в состоянии ужаса. Внезапно оно поняло, что его лицо начинает терять форму при осознании угрозы, грозившей уничтожить его планы. Пытаясь взять контроль над своим телом, оно вскочило на ноги, успев заметить страшную опасность. Секретариат находился сразу же за матовым стеклом двери… После первого же крика Хьюза подоспеет помощь. Полувсхлипнув, существо пыталось превратить свою кисть в имитацию металлического кулака, но в комнате не было металла, чтобы совершить это превращение. Был только твердый кленовый письменный стол. Издав резкий крик, существо перемахнуло через стол и попыталось вонзить острый деревянный штырь в горло Хьюза.

Тот удивленно выругался и с поразительной силой ухватился за палку. Снаружи послышались крики, топот ног…

Брендер оставил машину неподалеку от корабля. Затем несколько секунд постоял. Но не потому, что испытывал какие-либо сомнения. Он был из породы людей, любивших риск, и поэтому был в хороших отношениях с госпожой Удачей. На то, чтобы выяснить, обнаружен ли уже марсианский город Ли, не потребуется слишком много времени. И если это действительно так, то он вернет себе утраченное состояние. Он быстро направился к кораблю.

Остановившись на стартовой полосе, ведущей к открытой двери Ф4961, — огромному шару сверкающего металла, имевшему триста футов в диаметре — он увидел, что к нему бежит какой-то человек. Он узнал Хьюза.

Приближавшееся существо, которое было Хьюзом, пыталось успокоиться. Ему казалось, что оно попало под перекрестный огонь сил притяжения. Существо сжалось под напором мыслей людей, ворвавшихся в кабинет, который оно только что покинуло. Все пошло наперекосяк. Оно никогда не планировало делать то, что теперь вынуждено было сделать. Оно собиралось провести большую часть путешествия к Марсу, приняв форму жидкого металла на внешней обшивке корабля. С огромным трудом оно контролировало себя.

— Мы немедленно улетаем, — произнесло оно.

Брендер удивленно посмотрел на него.

— Но это означает, что мне придется рассчитывать новую орбиту в более трудных…

— Вот именно, — оборвало его существо. — Я наслышан о твоих чудесных математических способностях. Пора на деле доказывать это.

Джим Брендер пожал плечами.

— У меня нет возражений. Но почему я лечу именно с вами?

— Я всегда летаю с новичками.

В этом был здравый смысл. Брендер ступил на посадочную полосу. За ним последовал и Хьюз. Впервые за последнее время существо ощутило мучительное притяжение металла. И теперь в течение многих недель ему предстоит сражаться с металлом, пытаясь сохранить облик Хьюза, выполняя в то же время тысячи обязанностей. Боль пронзила все клетки его тела, сводя на нет уверенность в себе, которую существо приобрело, будучи человеком по имени Луис Дьер. Входя внутрь корабля вслед за Брендером, чудовище услышало сзади крик. Оно торопливо оглянулось. Из нескольких выходов в сторону корабля устремились люди. Брендер уже прошел несколько ярдов по коридору.

С присвистом, похожим на всхлипывание, существо запрыгнуло внутрь и рвануло рычаг, который закрыл огромную дверь.

Тут же находился аварийный рычаг, управляющий антигравитационными пластинами. Одним рывком существо утопило тяжелый рычаг до упора. В ту же секунду появилось чувство легкости свободного падения. Сквозь огромный иллюминатор существо смотрело на взлетное поле внизу, заполненное людьми, размахивающими руками. Побелевшие лица глядели вверх. А потом все исчезло вдали, и лишь грохот ракет вибрацией пронизывал корабль.

— Надеюсь, — сказал Брендер, когда Хьюз вошел в рубку управления, — вы хотели, чтобы я включил ракеты.

— Да, — глухо ответило существо. — Я оставляю всю математику вам.

Оно не посмело оставаться здесь, в такой близости от тяжелых металлических двигателей, хотя рядом и было тело Брендера, которое помогало ему сохранять человеческую форму. Оно торопливо вышло в коридор. Самым лучшим местом для него была отдельная каюта.

Внезапно оно остановилось, покачиваясь на кончиках пальцев — уловило мысль Брендера из рубки управления, только что покинутой им. Существо едва не расползлось по полу, когда осознало, что Брендер сидит у радиоаппарата и отвечает на настойчивый вызов с Земли.

Оно ворвалось в рубку и резко остановилось. Глаза его расширились в человеческом испуге. Брендер быстро повернулся. В руках у него был револьвер. В его сознании существо прочитало зарождающееся понимание всей правды. Брендер закричал:

— Ты… то существо, которое пришло в мой кабинет и рассказало о простом числе и усыпальнице чудовища!

Он сделал шаг в сторону, чтобы закрыть открытую дверь, ведущую в другой коридор. Это движение привлекло внимание существа к телеэкрану — на нем было изображение настоящего Хьюза. В ту же секунду Хьюз увидел существо.

— Брендер, — громко произнес он, — это именно то чудовище, которое Мортон и Парелли видели во время возвращения с Марса. Оно не реагирует ни на жару, ни на химические вещества, но мы никогда не пытались прикончить его пулями. Стреляй, быстрее! — Здесь было слишком много металла и в голове царил слишком большой сумбур. С визгом существо расползлось по полу. Ужасное воздействие металла превратило его в тяжелую полуметаллическую массу, и к этому полуметаллическому телу крепились две змеиные руки и отвратительная шишкообразная голова с одним наполовину исчезнувшим глазом — существо пыталось сохранить человеческий облик. Инстинктивно оно старалось приблизиться к Брендеру, чтобы притяжение его тела помогало ему в этом.

И полуметалл начал превращаться в нечто, похожее на плоть, пытающееся вернуться в прежнюю человеческую форму.

— Послушай, Брендер! — В голосе Хьюза чувствовалась настойчивость. — Баки с топливом в машинном отделении сделаны из суперметалла. Один из них пуст. В прошлый раз мы захватили часть этого монстра, и он не смог выбраться из небольшой емкости, сделанной из суперметалла. Если бы ты сумел загнать тварь в этот бак, воспользовавшись моментом, когда она потеряет контроль над собой, что, кажется, случится с нею довольно легко…

— Сперва я посмотрю, как ему понравятся свинцовые пули! — рявкнул Брендер ломающимся голосом.

Бах! Из полусформированной щели рта существа вырвался пронзительный крик, и оно попятилось, ноги при этом расплылись в серую тестообразную массу.

— Больно, да? — выкрикнул Брендер. — А ну, ты, проклятая тварь, двигай в машинное отделение, в бак!

— Продолжай, продолжай! — кричал Хьюз с телеэкрана.

Брендер снова выстрелил. Существо издало слабый писк и снова отступило. Оно вновь все больше и больше походило на человека. И в его карикатурной руке появилась карикатура на револьвер Брендера.

Оно приподняло незаконченный несформировавшийся до конца пистолет. Последовал выстрел, а потом чудовище пронзительно вскрикнуло. Револьвер упал на пол, потеряв форму и превратившись в маленькую серую массу, которая лихорадочно поползла к материнскому телу и пристало, словно какая-то огромная раковая опухоль, к правой ноге.

И тут впервые могучие и полные зла разумы, создавшие это чудовище, попытались взять контроль над своим роботом. Взбешенный, хотя и осознающий одновременно и то, что дело надо вести очень осторожно, Контроллер подчинил своей воле это полностью сломленное существо. Пронзительный вопль сотряс воздух вслед за криком, вызванным болью, когда эта перемена произошла с неустойчивыми элементами. Через мгновение чудовище стояло в облике Брендера, но вместо револьвера из загорелой могучей кисти вырос сверкающий металлический прут, блестящий, как зеркало, каждая грань которого переливалась, словно какая-то невероятная драгоценность. Металл излучал слабое, неземное сияние. И в том месте, где только что находилось радио и экран с лицом Хьюза, на нем теперь зияла большая дыра. Брендер в отчаянии посылал в это тело одну пулю за другой, но даже покачиваясь, существо не сводило с него спокойных глаз. Сверкающее оружие повернулось в его сторону.

— Когда ты закончишь, — произнесло оно, — возможно, мы сможем поговорить.

Его голос звучал так мягко, что Брендер, уже напрягшийся, чтобы встретить смерть, в удивлении опустил пистолет. Чудовище продолжало:

— Не тревожься. Ты сейчас видишь и слышишь андроида, сконструированного нами так, чтобы он мог действовать в вашем измерении. Сейчас несколько из нас в трудных условиях и с огромным трудом пытаются поддержать контакт с тобой, так что я буду краток.

Мы живем в измерении, где время течет неизмеримо медленнее, чем в твоем. Благодаря системе синхронизации мы произвели настройку в нескольких из этих пространств таким образом, чтобы связаться с тобой. Нашей целью является освободить Калорна из марсианской гробницы. Проводя эксперименты, Калорн случайно угодил в искривление времени и оказался на планете, известной тебе, как Марс. Марсиане, почему-то испугавшись его огромных размеров, сконструировали самую дьявольскую из всех тюрем, и нам нужны знания математики, отвечающие твоему пространству и измерению, для одной лишь цели — освободить его.

Спокойный голос продолжал, страстно, но без агрессивности, настойчиво, но дружески. Говоривший сожалел, что их андроид убивал людей. Более детально он объяснил, что каждое пространство основано на своих различных числовых системах, в одних, к примеру, все числа отрицательные, в других — только положительные, в третьих существует смешанная система, и этих систем — невероятное множество, и каждая из них имеет свою математику, связанную со структурой пространства и его законами.

Ничего таинственного, по существу, в силе йеис нет. Это просто поток энергии из одного пространства в другой, происходящий вследствие разности потенциалов. Однако этот поток является одной из универсальных сил, которые можно уравновесить только другой силой. Именно ее говорящий эти слова и использовал несколько минут назад. Суперметалл — действительно супер. В их же пространстве это обычный металл, молекулы которого состояли из отрицательных атомов. В мозгу Брендера он прочитал, что марсиане ничего не знали об отрицательных числах, поэтому, по всей видимости, они построили металл из обычных атомов — это можно было сделать и так, хотя задача усложняется.

В конце он сказал:

— Вся проблема сводится вот к чем: ваши математики должны сказать нам, как, используя нашу универсальную силу, совершить деление максимального простого числа — то есть разложить его на множители — для того, чтобы открыть дверь в любой момент. Ты можешь спросить, как можно разложить на множители простое число, когда оно делится только на себя и на единицу. Эту проблему в вашей системе исчисления разрешить могут лишь ваши математики. Ты сделаешь это для нас?

Брендер спрятал револьвер в карман. Успокоившись, он начал говорить:

— Похоже, вы были искренни и логичны. Если бы вы желали устроить нам неприятности, то проще всего было бы послать столько ваших сородичей, сколько вы сочли бы нужным. Конечно, весь этот вопрос нужно поставить перед Советом…

— И тогда это дело станет безнадежным. Совет не даст согласия…

— И вы считаете, что я сделаю то, что, как вы полагаете, самая высшая в Солнечной системе власть не способна сделать? — воскликнул Брендер.

— Нельзя рисковать жизнями граждан — такова сущность демократии. У нас здесь такое же правительство; и его члены уже информировали нас, что в сходных обстоятельствах они не стали бы рассматривать вопрос освобождения неизвестного чудовища. Отдельные индивидуумы, однако, могут рискнуть там, где отказывает правительство. Ты уже признал, что наша аргументация логична. Чего же в таком случае придерживаются люди, если не логики?

Контролер через своего андроида встревоженно следил за мыслями Брендера. Он заметил сомнения и неуверенность, которым противостояло присущее человеку желание помочь, основывавшееся на логической убежденности, что он при этом остается в безопасности. Копаясь в его сознании, Контролер сразу же понял, что глупо, имея дело с людьми, слишком надеяться на логику. Он продолжил:

— Отдельному индивидууму мы можем предложить… все! Через минуту — с твоего позволения — мы перенесем этот корабль на Марс — не за тридцать дней, а за тридцать секунд. Знание того, как это было осуществлено, останется в твоей памяти. Оказавшись на Марсе, ты поймешь, что лишь тебе известно местонахождение древнего города Ли, в центральной башне которого находится гробница чудовища. В этом городе ты найдешь сокровища и предметы из суперметалла стоимостью в миллиарды долларов, а ведь по законам Земли пятьдесят процентов всего этого будут по праву твоими. Вернув себе состояние, ты сможешь вернуться на Землю еще сегодня.

Брендер побледнел. Со злобой андроид следил за мыслями, проносящимися в его сознании — воспоминание о катастрофе, в которой погибла его семья. Брендер с решимостью посмотрел на андроида.

— Хорошо, — сказал он. — Я сделаю все, что смогу.

Мрачная горная цепь спускалась в котловину красно-серого песка. Слабый порыв марсианского ветра поднял облачко песка над зданием. И каким зданием! Издалека оно казалось просто большим, поднимаясь на сто футов над пустыней — сто футов высоты и полторы тысячи в диаметре. Да к тому же оно должно было уходить в зыбучее море песка по меньшей мере еще на тысячу — только так достигалась совершенная гармония формы и сказочная красота, без которых давно вымершие марсиане не мыслили ни одну из своих, даже массивных, конструкций. Брендер показался самому себе внезапно маленьким и незначительным, когда реакторы его скафандра понесли его на высоте несколько футов над песком в направлении этого невероятного строения.

Вблизи простота вертикальных стен чудесным образом скрадывалась богатством отделки. Колонны и пилястры, установленные группами, разбивали плоскость фасада, сходились и снова разбегались. Плоская поверхность стены и крыши переходила в богатство орнамента и псевдоукрашений, исчезала и терялась в игре света и тени.

Существо летело рядом с Брендером.

— Я вижу, ты всерьез пытаешься разрешить эту проблему, — начал Контролер, — но, похоже, этот андроид не способен поспевать за абстрактной мыслью, поэтому я не знаю, каким путем идут твои размышления. Однако я заметил, что ты, кажется, доволен.

— По-моему, я нашел ответ, — сказал Брендер, — но сначала я хочу взглянуть на замок с часовым механизмом. Давайте поднимемся.

Они поднялись в небо, а затем начали спускаться за краем здания. Брендер увидел огромную плоскую равнину — и в центре… У него перехватило дыхание!

Слабый свет далекого Солнца падал на конструкцию, размещенную на чем-то, что выглядело как середина большой двери. Конструкция эта была высотой примерно в пятьдесят футов, и казалось, что ее образовывали четыре квадранта, сходящиеся в центре — металлической стреле, направленной прямо вверх. Наконечник стрелы не был сплошным. Он словно разделялся на две части, которые искривлялись и сходились вновь. Впрочем, не совсем: между двумя металлическими секциями имелся промежуток примерно в фут, да к тому же их соединял едва заметный тонкий зеленый мосточек пламени силы йеис.

— Часовой механизм! — кивнул Брендер. — Я так и думал, что будет нечто, вроде этого, хотя ожидал, что устройство окажется больше и солиднее.

— Пусть тебя не обманывает его хрупкий вид, — ответило существо. — Теоретически сила суперметалла бесконечна, а силу йеис может уравновесить только другая, универсальная, сила. Каким же именно будет результат, предсказать заранее невозможно, поскольку он связан со всей системой счисления, на основе которой создан этот район пространства. А теперь скажи, что нам делать.

— Хорошо. — Брендер опустился на песчаную дюну и выключил антигравитационные пластины. Он лежал на спине и задумчиво смотрел на сине-черное небо. На некоторое время все сомнения, тревоги и страхи покинули его. Он расслабился и начал:

— Марсианская математика, как Эвклидова и Пифагорова, основывалась на бесконечной величине. Отрицательные числа были недоступны их философии. На Земле же со времен Декарта математика продолжала развиваться. Размеры и величины, доступные для восприятия, были заменены величинами, меняющимися в зависимости от положения в пространстве.

Для марсиан между единицей и тройкой расположено только одно число. На самом же деле таких чисел бесконечное множество. И с появлением понятия квадратного корня из минус единицы — или числа i — и комплексных чисел, математика перестала быть простой вещью, величины которой можно было представить у себя в голове. Оставалось сделать только один шаг от ничтожно малой величины к еще меньшему пределу любой возможной конечной величины, чтобы появилась теория о переменной, способной принимать различные значения от любого выбранного числа (не являвшегося нулем) и ниже.

Простое число, согласно теории чистой величины, не существует в реальной математике, но в данном случае оно тесно связано с силой йеис. Марсиане знали йене, как бледно-зеленый поток длиной около полуметра и мощностью примерно в тысячу лошадиных сил (на самом же деле 12,171 дюйма и 1021,23 лошадиных сил, но это неважно). Созданная мощность никогда не менялась, как и длина потока, и так было год за годом, тысячелетия за тысячелетием. Марсиане приняли эту длину за эталон и назвали ее один «эль»; а в качестве эталона мощности тоже выбрали эту мощность, назвав ее «рб». И из-за полной неизменности потока они решили, что он вечный.

Потом они решили, что ничто не может быть вечным, не будучи простым числом. Вся их математика основана на числах, для которых можно подобрать делитель, то есть разложить их на сомножители и уменьшить, и на числа без делителей, которые нельзя разложить на сомножители, поделить на меньшие группы.

Любое число, которое можно разложить на сомножители, не может быть бесконечным, следовательно, бесконечное число должно быть простым числом.

Поэтому они сконструировали механизм, связанный с линией йене, чтобы он действовал, пока не перестанет перетекать эта сила — что произойдет в конце Времени, если только не произойдет какого-либо вмешательства в его работу. Чтобы не допустить этого вмешательства, они укрыли механизм перехода в суперметалле, который невозможно уничтожить и который не подвержен действию коррозии. Согласно их математике этого вполне хватало.

— Но ты нашел ответ, — нетерпеливо перебил его голос существа.

— Это просто: марсиане установили величину перехода на один «рб». Если вы вмешаетесь в работу механизма, даже самую малость, то вы уже не будете иметь один «рб», а меньшую величину. Являвшийся универсальным поток автоматически становится уже не универсальным и не бесконечным. Простое число перестает быть простым. Давайте предположим, что вы вмешиваетесь в его работу на величину максимального простого числа минус единица. Значит, тогда вы получаете число, которое делится на два. Вообще-то это число, как и большинство огромных чисел, тут же распадется на множество частей, то есть будет разделено на десятки тысяч меньших чисел. Если настоящее время окажется вблизи одного из этих мест распада, то дверь тут же откроется, если только, конечно, удастся осуществить такое вмешательство, чтобы один из делителей проявился в настоящем.

— Это вполне понятно, — сказал с удовлетворением Контролер, и двойник Брендера торжествующе улыбнулся. — Теперь мы можем использовать этого андроида для создания универсальной величины, и Калорн вскоре будет освобожден. — Он громко рассмеялся вслух. — Бедняга андроид сейчас гневно протестует, что его уничтожат, но ведь в конце концов он просто машина, да к тому же не лучшая. Кроме того, он мешает мне хорошо принимать твои мысли. Послушай его крики, когда я буду придавать ему новую форму.

После этих слов, сказанных с холодной жестокостью, по спине Брендера пробежали мурашки, спустив его с абстрактных высот, где он витал, к реальному положению дел. Благодаря продолжительной напряженной работе мозга он отчетливо увидел то, что раньше ускользало от его внимания.

— Одну минутку, — произнес он. — Как получается, что этот робот, созданный в вашем мире, живет в моем временном измерении, в то время как Калорн продолжает жить в вашем?

— Очень хороший вопрос. — На лице существа появилась торжествующая ухмылка. Контролер продолжал: — Потому что, мой дорогой Брендер, тебя обманули. Да, действительно, Калорн живет в нашем временном измерении, но это произошло вследствие короткого замыкания в нашей машине. Устройство, созданное Калорном, было достаточно велико, чтобы перенести его, однако не имело механизма адаптации, чтобы приспособить его к любому новому пространству, куда он проникнет. В результате он перенесся в ваше измерение, но при этом не адаптировался. Но это, конечно, возможно для нас, его помощников, и мы способны перенести такой небольшой предмет, как андроид, хотя о самом устройстве мы знаем не больше тебя.

Короче говоря, мы могли бы использовать то, что от нее осталось, но тайна ее конструкции запрятана в нашем собственном суперметалле и в мозгу Калорна. Ее изобретение Калорном явилось одной из тех случайностей, которые, по теории вероятности, происходят раз в миллионы лет. Теперь, когда ты дал нам способ вернуть назад Калорна, мы сможем построить бесчисленное множество межпространственных машин. И наша цель — установить господство над всеми пространствами, всеми мирами — в особенности обитаемыми. Мы собираемся стать абсолютными правителями всей Вселенной.

Иронический голос умолк, и Брендер продолжал лежать, охваченный ужасом. И ужас этот был вызван двумя причинами — чудовищным планом Контролера и мыслью, которая стучала у него в мозгу. Он застонал, осознав, что эта предостерегающая мысль будет перехвачена автоматически принимающим его мысли мозгом робота. «Погоди, — мысленно произнес он. — Тут добавляется новый фактор — время…»

Существо пронзительно закричало, когда его силой заставили менять форму. Крик перешел в всхлипывание, потом существо умолкло. На серо-коричневой поверхности песка и суперметалла лежало загадочное устройство из блестящего металла.

Металл светился; а затем устройство воспарило. Оно поднялось к кончику стрелы и нависло над зеленым пламенем луча йеис.

Брендер схватил свой антигравитационный диск и вскочил на ноги. Это резкое движение подняло его на несколько сотен футов в воздух. Реакторы плюнули огнем, и он стиснул зубы, ощущая боль от ускорения. А под ним огромная дверь начала открываться все быстрее и быстрее, уподобляясь маховому колесу. Песок бросало во все стороны, словно в миниатюрном шторме.

На полной скорости Брендер отлетел в сторону — и вовремя. Сначала центробежная сила вышвырнула с огромного колеса машину-робота. Потом дверь отделилась от здания и, завращавшись с невероятной скоростью, стремительно начала подниматься вверх и исчезла вдали.

Из мрака усыпальницы вылетело облачко черной пыли. Пытаясь подавить свой страх, вспотев, но чувствуя огромное облегчение, Брендер подлетел туда, где робот упал на песок. Теперь там вместо сверкающего металла лежал кусок потускневшего от времени металлолома. Потом этот тусклый металл слегка засветился и принял квазичеловеческую форму. Тело осталось серым, сморщенным, словно вот-вот готовое от старости развалиться на куски. Андроид попытался встать на сморщенных ногах, но это закончилось тем, что он остался лежать, уже совершенно неподвижно. Его губы шевелились, бормоча:

— Я принял твое предупреждение, но я не позволил им узнать его. А теперь Калорн мертв. Они поняли, в чем дело, когда это случилось. Настал конец Времени…

Оно умолкло, и Брендер продолжил:

— Да, настал конец Времени, когда поток на мгновение перестал быть вечным — дошел до точки события, случившегося несколькими минутами раньше.

— Я… только частично… был под их… влиянием, Калорн все время… Даже если бы им повезло… потребовались бы годы, прежде чем… они изобрели бы другую машину… и один год у них — миллиарды… ваших… Я не сказал им… Я принял твою мысль… и не позволил… им…

— Но почему ты сделал это… Почему?

— Потому что они заставляли меня страдать. Они собирались уничтожить меня. Потому что… я полюбил… людей. Я был… кем-то!

Тело медленно растеклось в лужицу серой лавы. Потом эта лава сморщилась и распалась на сухие хрупкие кусочки. Брендер коснулся одного из кусочков, и тот рассыпался в пыль. Он посмотрел на мрачную пустынную котловину и вслух пожалел чудовище:

— Бедный Франкенштейн!

После чего повернулся и полетел к далекому космическому кораблю.

Пятый вид: Загадочное чудовище Воскресшее чудовище

Огромный корабль завис на высоте четверти мили над одним городом. Поверхность внизу подверглась космическому опустошению. Медленно опускаясь в энергетическом коконе-сфере, Энаш увидел, что здания уже начали рассыпаться от ветхости.

— Никаких следов военных действий! — ежеминутно в его ушах раздавался бестелесный голос автомата. Энаш перенастроил его.

На земле он отключил поле своего кокона, и когда защитный экран исчез, он оказался на окруженном стенами участке, поросшем бурьяном. Рядом с наклонившимся зданием в высокой траве лежало несколько скелетов. Это были скелеты длинных, двуногих и двуруких существ, и у каждого к верхнему тонкому спинному хребту крепился скелет. Все эти скелеты, по всей видимости, взрослых существ, казались прекрасно сохранившимися, но когда он нагнулся и прикоснулся к одному из них, то тут же весь сустав рассыпался в прах. Распрямившись, он увидел, как поблизости приземляется Йоал. Энаш подождал, пока историк не выйдет из своего кокона, после чего сказал:

— Как, по-твоему, может, нам следует воспользоваться методом воскрешения давно умерших?

Йоал задумался.

— Я расспрашивал многих, кто совершал посадки здесь, и все утверждали, что эта планета какая-то не такая, здесь что-то не так. Ничто живого не уцелело — даже насекомых! Мы должны выяснить, что здесь случилось прежде, чем начать колонизацию.

Энаш ничего не возразил на эти слова. Слабый ветерок шелестел листьями росших неподалеку деревьев. Он махнул рукой в сторону деревьев. Йоал кивнул и сказал:

— Да, растительная жизнь процветает, но ведь растения в конце концов реагируют совсем иначе, чем активные формы жизни.

Тут их прервали.

— В центре города обнаружен музей, — произнес голос из приемника Йоала. — На его крыше расположен красный маяк.

— Я отправлюсь вместе с тобой, Йоал, — сказал Энаш. — Там могут оказаться скелеты животных и разумных существ на различных стадиях эволюции. Но ты так и не ответил на мой вопрос: собираешься ли ты воскрешать этих существ?

— Я намерен обсудить этот вопрос на Совете, — ответил Йоал, растягивая слова, — но мне кажется, ответ не вызывает сомнений. Мы должны узнать причину этой катастрофы. — Он как-то неуверенно обвел полукруг одним своим щупальцем. Потом добавил: — Конечно, действовать мы будем осторожно, начиная с самых ранних ступеней эволюции. Отсутствие скелетов детей указывает на то, что раса достигла индивидуального бессмертия.

Совет собрался для осмотра экспонатов. Энаш знал, что все это простая формальность. Решение уже было принято. Будет начато воскрешение. Помимо всего прочего, они были заинтригованы. Космос так огромен, межзвездные путешествия длятся очень долго, кажутся такими тоскливыми, и поэтому при приземлении их всех охватывает волнение и нетерпение и оживают их надежды на обнаружение новых форм жизни, которых можно изучить…

Музей выглядел как все музеи. Высокие сводчатые потолки, огромные залы. Пластиковые фигуры странных зверей, множество артефактов — их было слишком много, чтобы все осмотреть и понять за столь короткое время. Эволюция расы была представлена последовательными группами реликтов. Энаш рассматривал их вместе с остальными и обрадовался, когда они добрались, наконец, до ряда скелетов и мумий. Он уселся за силовым экраном и наблюдал, как специалисты-биологи вытаскивали из каменных саркофагов одну мумию. Она была перебинтована в несколько слоев полосами материи, но биологи и не думали разворачивать истлевшую ткань. Просунув пинцет, они отломили только небольшой кусочек черепа — как и требовалось при этой процедуре. Несмотря на то, что годилась любая часть скелета, самые лучшие результаты, наиболее полная реконструкция получались, когда использовались определенные участки черепа.

Главный биолог Хамар объяснил, почему было выбрано именно это тело.

— Химические вещества, использованные для сохранения этой мумии, свидетельствуют о зачаточном состоянии химии. Резьба же на саркофаге указывает на то, что это примитивная и немеханическая цивилизация. У таких цивилизаций не могут получить особенное развитие потенциальные возможности нервной системы. Наши специалисты по языкам проанализировали записи говорящих машин, имеющихся во всех разделах выставки, и, хотя языков оказалось множество (есть даже запись, сделанная на древнем языке, на котором говорили в то время, когда жило это существо), они без особого труда расшифровали все понятия, а затем настроили наш универсальный переводчик так, что тот переведет слова любого желающего поговорить с воскресшим существом на его язык. Разумеется, машина сделает и обратный перевод. Ага, я вижу, что мы уже готовы начать воскрешение первого тела.

Энаш вместе с остальными внимательно наблюдал за действиями биологов: те закрепили крышку пластикового воскресителя, после чего начался собственно процесс воскрешения. Он почувствовал, как внутри все напряглось. Все происходило так, как должно было быть. Через несколько минут оживший древний обитатель этой планеты встанет и уставится в удивлении на них. Научный метод воскрешения был прост и безотказен.

Из тьмы бесконечно малых величин возникает жизнь. Уровень зарождения и умирания жизненных форм и… не жизни — в этих смутно отличимых границах вещество легко переходит из одного состояния в другое. Из состояния органики в неорганику, либо же наоборот. Электроны не бывают живыми или неживыми. Атомам ничего не известно об одушевленности или неодушевленности. Но когда атомы образуют молекулы, то достаточно одного шажка, одного крошечного шажка, чтобы возникла жизнь… если жизнь вообще зарождается. Один шажок — а потом тьма. Или жизнь.

Камень или живая клетка. Крупица золота или травинка, пески океана или столь же бесчисленные крошечные живые существа, обитающие в бездонных глубинах рыбьего царства. Разница возникает в сумеречной зоне зарождения материи. Именно там каждая живая клетка обретает присущую ей форму. Если у краба оторвать ногу, то на месте оторванной вырастает новая. Червь вытягивается, и вскоре происходит деление его пополам и возникают два червя, оба идентичных друг другу, с двумя пищеварительными системами, таких же прожорливых, как и родитель, целых, ничуть не поврежденных этим делением. Из каждой клетки можно воссоздать все существо. Каждая клетка «помнит» это целое в мельчайших и немыслимых подробностях, и никакими словами невозможно описать их.

Но весь парадокс заключается в том, что память не является органической. Обыкновенный воск запоминает звуки. Магнитная лента легко воссоздает голос человека, жившего много лет назад. Память — физиологический отпечаток, след на материи, и поэтому при желании можно сделать так, что клетки воспроизведут те же образы в том же ритме.

И вот сейчас в ответ на действия воскресителя мультиквадриллионы образов-формул памяти существа-мумии устремились в машину. И, как всегда, память была воссоздана неповрежденной.

Воскрешенный моргнул и открыл глаза.

— Значит, это правда, — вслух сказал он, и эти слова тут же были переведены на язык гэнейцев… — Смерть — это просто врата к другой жизни… но где же мои приближенные? — Последнюю фразу он произнес жалобным тоном.

Он сел, потом выбрался из аппарата, крышка которого автоматически поднялась, когда он ожил. Он увидел своих воскресителей. И замер как вкопанный, но только на секунду. Воскрешенный был горд и обладал особым высокомерием, мужеством, которое и пришло ему сейчас на помощь. Он неохотно опустился на колени, простерся ниц, но тут, должно быть, сомнения закрались в его душу.

— Вы — боги Египта? — Он поднялся на ноги. — Нет, вы вовсе не похожи на них! А я не кланяюсь безымянным демонам.

— Убейте его! — приказал капитан Горсид.

Двуногое чудовище, дергая конечностями, растаяло в пламени лучевого оружия.

Вскоре на ноги поднялся второй воскрешенный, бледный, дрожащий от страха.

— О Господи, клянусь, я не прикоснусь больше к этой проклятой дряни! Подумать только, разговаривать с розовыми слонами…

Йоала его слова заинтриговали:

— О какой дряни ты говоришь, воскрешенный?

— Самогонке, отраве во фляжке из заднего кармана, спиртное, которым меня накачали во время того разговора… О Господи!

Капитан Горсид вопросительно посмотрел на Йоала:

— Стоит задерживаться на нем?

Йоал несколько секунд раздумывал.

— Я заинтригован. — Он обратился к воскрешенному:

— Допустим, я скажу вам, что мы посетители с другой звезды. Как вы отреагируете?

Воскрешенный вылупился на него. Он был явно в замешательстве, но страх оказался сильнее.

— Послушайте, — начал он, — я ехал по своим делам. Признаюсь, я опрокинул пару лишних рюмок, но во всем виновато спиртное. Клянусь, я не видел никакой другой машины… Если теперь так наказывают водителей за то, что они садятся пьяными за руль, то, ладно, ваша взяла. Пока я жив, больше не выпью ни капли, только отпустите меня.

— Он управлял «автомобилем», — пояснил Йоал, — и совершенно не думает о нем. Во всяком случае, никаких машин мы не видели. Туземцы даже не побеспокоились сохранить их в музеях.

Энаш заметил, что каждый ждет, что кто-нибудь другой сделает какой-либо комментарий, и решил сам прервать наступившее было молчание:

— Попроси его описать автомобиль. Как он работает?

— Вот теперь совсем другое дело, — заметил воскрешенный. — Скажите, куда вы клоните, задавайте вопросы, пожалуйста, и я все объясню. Я могу так напиться, что в глазах начинает двоиться, но все равно смогу вести машину. Как она работает? Ну, просто включаешь стартер и давишь на газ.

— Газ, — повторил техник-лейтенант Виид. — Двигатель внутреннего сгорания. Все ясно.

Капитан Горсид махнул охраннику с лучевым оружием.

Когда встал третий воскрешенный, он задумчиво рассматривал пришельцев некоторое время.

— Со звезд? — наконец спросил он. — У вас есть какая-то система, или вы попали сюда случайно?

Гэнейские советники, собравшиеся в этом зале, где вершилась судьба воскрешенных, неловко заерзали в своих изогнутых креслах. Энаш заметил, что Йоал поглядывает на него. Выражение потрясения в глазах историка встревожило метеоролога. Он подумал: «Слишком быстро этот двуногий приспособился к новой ситуации, такое поразительное понимание реальности происходящего просто ненормально. Ни один гэнеец не способен так быстро отреагировать».

— Скорость мысли не обязательно признак превосходства, — произнес главный биолог Хамар. — И медленно думающий осторожный мыслитель занимает свое место в иерархии интеллекта.

И тут Энаш вдруг невольно подумал: «Дело не в скорости, а в правильности и точности выражения мысли». — Он попытался представить себя на месте воскрешенного, смог бы он сразу же осознать значение присутствия инопланетян со звезд. Нет, не смог бы.

Впрочем, он тут же забыл об этом мысли: воскрешенный выбрался из машины. Под пристальными взглядами инопланетян он быстро прошел к окну и бросил взгляд наружу. Всего один короткий взгляд, а потом он повернулся к ним.

— Везде то же самое? — спросил он.

И снова скорость его понимания ситуации произвела на пришельцев впечатление. Наконец Йоал ответил:

— Да. Опустошение. Смерть. Развалины. Имеете ли вы представление, что же случилось?

Воскрешенный вернулся к ним и остановился перед энергетическим экраном, который окружал гэнейцев.

— Могу я осмотреть музей? Я должен прикинуть, в какой я эпохе. Когда я был жив, у нас были кое-какие средства уничтожения, но вот какое из них было применено, зависит от того, сколько времени прошло.

Советники посмотрели на капитана Горсида, тот несколько секунд колебался, потом обратился к охраннику с лучевым оружием:

— Следи за ним! — Затем повернулся к воскрешенному. — Нам ясны ваши намерения. Вам хочется взять контроль над ситуацией и обеспечить свою безопасность. Позвольте мне предупредить вас: не делайте лишних движений, и тогда все будет нормально.

Поверил воскрешенный в эту ложь или нет, он никаким образом этого не выказал. Ни единым взглядом, ни единым жестом он не показал, что заметил оплавленный пол там, где лучевое оружие сожгло двух его предшественников. С выражением интереса на лице он прошествовал к ближайшей двери из зала, оглядел еще одного охранника, который там дожидался его, после чего медленно перешагнул порог. Вслед за ним вышел и первый охранник, а потом с места сдвинулся передвижной энергетический экран, и лишь после этого, наконец, последовала вереница советников.

Энаш третьим перешагнул через порог. В этом зале располагались скелеты и пластмассовые модели животных. Следующий зал Энаш назвал, за неимением лучшего термина, «цивилизованным». В нем были выставлены предметы из одного периода, и все говорило о высоком уровне развития техники и культуры. Он осмотрел несколько машин, когда они в первый раз прошли по залу, и подумал: «Атомная энергия». Подобная мысль пришла в голову не одному только Энашу. За спиной капитан Горсид сказал воскрешенному:

— Вам же запретили прикасаться к чему бы то ни было. Одно лишнее движение — и охранники откроют огонь.

Тот спокойно стоял посреди зала. Несмотря на чувство тревожного любопытства Энаша привело в восхищение его спокойствие. Наверное, он знал, какой будет его судьба, но все равно стоит и смотрит на них с задумчивым видом. Наконец воскрешенный уверенно произнес:

— Дальше не нужно идти. Возможно, вам удастся лучше меня определить, сколько прошло времени с момента, когда я родился и когда были построены эти машины. Вон там я вижу прибор, который, судя по табличке над ним, подсчитывает взрывающиеся атомы. Как только взорвется определенное их количество, автоматически отключается источник питания для того, чтобы предотвратить цепную реакцию, — на точно рассчитанный промежуток времени. В мое время у нас были тысячи грубых устройств для замедления ядерной реакции, но понадобилось две тысячи лет с начала атомной эры, чтобы создать подобное устройство. Можете ли вы сделать сравнительный расчет?

Советники посмотрели на Виида. Техник-лейтенант раздумывал над ответом. Наконец он неохотно признался:

— Девять тысяч лет назад у нас были тысячи способов замедления ядерных взрывов. — Он замолчал, потом, растягивая слова, продолжал: — Никогда не слышал о приборе, который был создан только для подсчета атомов.

— И все же, — шепотом сказал астроном Шури, почти неслышно, — эта раса была уничтожена.

Последовала пауза, которая закончилась, когда Горсид обратился к ближайшему охраннику:

— Убей чудовище!

Но в этот миг охранник рухнул вниз в вспышке пламени. И не только он один, но и все остальные охранники! Они одновременно были сражены голубым лучом. Этот луч лизнул по экрану, отпрянул, потом рванулся еще яростней, снова отпрянул, разгораясь все ярче. Сквозь огненную завесу Энаш увидел, что воскрешенный отступил к дальней двери, а экран прибора, подсчитывавшего атомы, загорелся ярким синим светом.

Капитан Горсид закричал в переговорное устройство:

— Все выходы охранять, держать наготове лучевое оружие! Подвести корабли поближе и уничтожить чужака при помощи тяжелых пушек.

— Мысленный контроль, — сказал кто-то. — Нечто вроде мысленного контроля. На что же это мы натолкнулись?

Они попятились. Синий луч уже был у потолка, пытаясь пробиться через экран. Энаш бросил последний взгляд на прибор. Наверное, он все еще подсчитывал атомы: теперь его экран был темно-синим. Вместе с остальными Энаш помчался в зал, где проводились воскрешения. Там они оказались под защитой еще одного энергетического экрана и, уже в безопасности, они вошли в свои купола и, пронесясь стрелой мимо дверей, достигли корабля. Когда огромный звездолет воспарил над городом, вниз из него была сброшена атомная бомба, а потом гриб взрыва и пламя скрыли от пришельцев музей и весь город.

— Но мы по-прежнему не знаем, почему погибла эта раса, — прошептал Йоал на ухо Энашу, когда затихли раскаты чудовищного взрыва.

Бледно-желтое солнце медленно поднималось над горизонтом утром третьего дня после взрыва бомбы, на восьмой день после посадки. Энаш вместе с остальными спустился в новый город. Он решил выступить против продолжения новых воскрешений.

— Как метеоролог, — сказал он, — я заявляю, что для гэнейской колонизации эта планета вполне безопасна. Я не понимаю, к чему нам дальше рисковать. Эта раса познала тайны собственной нервной системы, и мы не можем позволить…

На этом месте его прервали. Это был биолог Хамар.

— Если им столько уже стало известно, — сухо заметил он, — то почему они не переселились на другую звездную систему и не спасли себя от гибели?

— Полагаю, — произнес Энаш, — что вполне могло случится такое, что ими так и не был открыт наш способ обнаружения звезд, имеющих планеты. — Он с серьезным видом обвел взглядом круг друзей. — Мы ведь сами признали, что это открытие — уникальное и случайное, и это результат не столько силы ума, сколько удачи.

Тут он увидел выражения на их лицах и понял, что они не согласны с его доводами. Мысленно представив, как эта великая раса встречает свою смерть, он почувствовал собственное бессилие предотвратить неизбежную катастрофу. Наверное она случилась быстро, но все же не так быстро, чтобы они не узнали о ней — слишком уж много скелетов лежали на открытых местах в садах великолепных домов, словно мужья с женами вышли из дома специально для того, чтобы встретить гибель своего народа. Он попытался обрисовать эту картину советникам — картину последнего дня, случившегося давным-давно, когда целая раса спокойно встретила свою гибель. Но это ему не удалось: советники нетерпеливо заерзали на своих сиденьях за несколькими рядами энергетических экранов, и капитан Горсид сказал:

— Что же именно, Энаш, вызвало у вас такую эмоциональную реакцию?

Энаш несколько секунд раздумывал над ответом. Он не думал, что тут дело в эмоциях. И не понимал природу этой навязчивой идеи, столь незаметно она овладевала им. И внезапно он вдруг понял.

— Тот, третий воскрешенный, — ответил он, растягивая слова. — Я увидел, как он стоит за завесой пламени, в дверях, с любопытством наблюдая за нашим поспешным бегством. Его мужество, спокойствие, ловкость, с которой он нас одурачил, — в этом-то все дело.

— И это привело его к смерти! — заметил Хамар.

Все захохотали.

— Послушайте, Энаш, — добродушно произнес Мейярд, помощник капитана. — Не станете же вы утверждать, что существа этой расы храбрее нас, или что, несмотря на все предпринятые предосторожности, нам нужно бояться одного человека?

Энаш ничего не ответил; он чувствовал себя глупо. Открытие того, что он может ощущать эмоции, привело его в замешательство. Он не хотел выглядеть неблагоразумным в их глазах. Он сердито произнес последнее возражение:

— Я хочу только сказать одно: ваше желание узнать, что же случилось с погибшей расой, вовсе не кажется мне таким уж существенно важным.

Капитан Горсид махнул рукой биологу.

— Приступайте к оживлению.

Потом он обратился к Энашу:

— Разве можем мы вернуться на Гэну и рекомендовать массовое переселение сюда — а потом признаться, что мы так и не завершили здесь исследования? Мой друг, это невозможно.

Это был старый довод, но Энаш неохотно сейчас признал, что и эта точка зрения тоже имела свой смысл. Но он тут же забыл обо всем: шевельнулся четвертый воскрешенный.

Он встал, а затем исчез.

Последовало молчание пораженных ужасом, удивленных пришельцев. Потом капитан Горсид резко сказал:

— Он не мог покинуть этот зал. Мы знаем это. Он где-то здесь.

Гэнейцы вокруг Энаша привстали из своих кресел и принялись всматриваться в пространство под куполом энергетического экрана. Охранники стояли, безвольно опустив щупальца с лучевым оружием. Краем глаза Энаш увидел, как один из техников, обслуживавших защитные экраны, подозвал к себе Виида, и тот наклонился к нему. Потом он с хмурым видом вернулся и сказал:

— Мне сказали, что когда он исчез, стрелки приборов прыгнули на десять делений. Это уровень внутриядерных процессов.

— Во имя древнего гэнейца! — прошептал Шури. — Вот мы и столкнулись с тем, чего всегда боялись.

Горсид закричал в микрофон:

— Уничтожить все локаторы на звездолете. Уничтожить, вы слышите!

Он повернулся к советникам со сверкающими глазами.

— Шури, — громко произнес он, — кажется, они не понимают. Отдай сам приказ своим помощникам. Все локаторы и воскресители должны быть уничтожены.

— Скорее, скорее! — слабым голосом поторопил помощников Шури.

Когда это было выполнено, они перевели дух. Появились хмурые улыбки и напряженное удовлетворение.

— По крайней мере, — заметил помощник капитана Майярд, — теперь ему не удастся обнаружить Гану. Наша великая система обнаружения солнц с планетами останется нашим секретом. Мы можем не опасаться возмездия…

— Он замолчал, потом продолжил, растягивая слова: — Что это я тут несу? Мы ведь ничего не сделали здесь, мы не несем ответственность за катастрофу, которая случилась с обитателями этой планеты.

Но Энаш знал, что Майярд хотел сказать. На поверхность сознания в подобные моменты пробивается чувство вины — призраки всех уничтоженных гэнейцами рас: беспощадная воля, наполняющая их, когда они совершили первую посадку, следующее вслед за тем уничтожение того, что находится на планете. Темная бездна тихой ненависти и ужаса, разверзающиеся за ними повсюду; дни конца света, когда они безжалостно облучали ничего не подозревающих миролюбивых жителей планеты — все это скрывалось в словах Майярда.

— Я по-прежнему отказываюсь поверить в то, что ему удалось сбежать, — сказал капитан Горсид. — Он здесь. Дожидается, что мы приспустим свои экраны, чтобы сбежать. Что ж, не будем этого делать.

Они в терпеливом молчании заерзали в своих креслах, ощущая пустоту под защитным куполом. Воскреситель покоился на своих металлических подставках. Но больше ничего там не было. Ни одного блика неестественного света, ни тени. Ослепительно сверкающие желтые лучи солнца проникли через окна в комнату, не оставляя места, где можно было бы спрятаться.

— Охрана, — сказал Горсид, — уничтожить этот воскреситель. Я не думаю, что он может вернуться и осмотреть его, но мы не можем рисковать.

Машина взорвалась в яростном белом пламени.

И Энаш, почему-то надеявшийся, что смертоносная энергия заставит двуногое чудовище появиться, почувствовал, что его надежды медленно гаснут внутри него.

— Но куда он мог сбежать? — прошептал Йоал.

Энаш повернулся, чтобы обсудить этот вопрос. Во время поворота он увидел чудовище, стоявшее под деревом в двадцати футах и внимательно их рассматривавшего. Наверное, именно в эту секунду он и появился: все советники одновременно открыли рты и отпрянули. Один из техников, проявляя величайшую находчивость, установил между гэнейцами и чудовищем энергетический экран. Существо медленно направилось вперед. Воскрешенный, стройный человек, держал свою голову запрокинутой назад. Глаза его сияли, будто освещенные внутренним огнем.

Приблизившись к экрану, он остановился и, протянув руку, прикоснулся к нему пальцами. Экран вспыхнул, а потом начали переливаться краски, и экран затуманился. Затем краски стали ярче и сложились в сложный узор объемной фигуры, которая обхватила человека с головы до земли. Через несколько секунд все было кончено: туман прояснился, узор исчез, а воскрешенный уже прошел через экран.

Он рассмеялся — звук был странно мягким — потом посерьезнел.

— Когда я впервые пробудился, ситуация эта меня заинтриговала. Весь вопрос в том, что же мне делать с вами.

Эти слова, раздавшиеся в неподвижном утреннем воздухе этой планеты мертвецов, показались Энашу приговором судьбы. Чей-то голос разорвал тишину, такой напряженный и неестественный, что лишь через несколько секунд он узнал его: это был капитан Горсид.

— Убейте его!

Когда бластеры прекратили свою бесполезную пальбу, неуничтожимое чудовище все также оставалось стоять. Потом воскрешенный медленно направился вперед, пока не оказался всего в шести футах от ближайшего гэнейца. Энаш располагался сзади всех. Человек начал, растягивая слова:

— Напрашиваются два решения: одно — основанное на благодарности за мое воскрешение, другое — на действительном положении дел. Я знаю, кто вы и для чего вы здесь. Да, мне известно о вас — к вашему несчастью. Трудно быть милосердным по отношению к вам. Что ж, попробую, — продолжал он, — давайте допустим, что вы откроете мне тайну локатора. Разумеется, теперь, когда система уже существует, мы никогда не попадемся так глупо, как в тот раз.

Энаш погрузился в собственные думы, его разум так лихорадочно работал, рассматривая возможные последствия катастрофы, что, казалось, в нем не осталось места ни для чего другого. И все же часть его внимания сейчас отвлеклась от волновавших его проблем.

— Что случилось? — спросил он.

Человек изменил краски. Его голос стал глухим от эмоций, которые пробудил в нем тот далекий день.

— Ядерная буря. Она пришла из глубин космоса, захватив весь этот край нашей Галактики. В диаметре она имела примерно девяносто световых лет, гораздо больше того, что было нам доступно. Мы не могли спастись от нее. Мы обходились без космических кораблей, и поэтому у нас не было времени построить их. Кастор, единственная звезда с планетами, которую мы смогли обнаружить, тоже оказался на пути бури. — Он замолчал на несколько секунд. — Итак, секрет локатора?

Сидевшие вокруг Энаша советники перевели дух.

Теперь они не боялись, что их раса будет уничтожена. Энаш с гордостью отметил, что первое потрясение прошло, и они уже даже не боятся за себя.

— Так, значит, — тихо начал Йоал, — вы не знаете этого секрета. Несмотря на все свои великие открытия, только нам по силам завоевать Галактику. — Он посмотрел на остальных, на его губах появилась улыбка, выдававшая его уверенность в себе. — Господа, — продолжал он, — мы можем по праву гордиться великими достижениями гэнейцев. Полагаю, что мы можем вернуться на наш корабль. Больше на этой планете у нас нет дел.

Потом последовал момент замешательства, пока формировались их коконы-экраны, и Энаш успел задать себе вопрос, не попытается ли это двуногое чудовище помешать их отлету. Но когда он бросил взгляд назад, то увидел, что воскрешенный неторопливой ленивой походкой шагает по улице.

Когда корабль начал взлетать, именно этот образ запомнился Энашу. Да еще и то, что три атомные бомбы, сброшенные одна за другой на город, так и не взорвались.

— Так просто мы не откажемся от этой планеты, — заявил капитан Горсид. — Предлагаю еще раз поговорить с этим существом.

Они снова опустились в город — Энаш, Йоал, Виид и главнокомандующий. Голос капитана Горсида еще раз прозвучал в их наушниках:

— … Мне кажется… — Сквозь туман Энаш видел блеск трех прозрачных коконов-экранов, которые окружали его. — Мне кажется, мы, не имея достаточных на то оснований слишком торопимся с выводами относительного этого существа. К примеру, сразу же после пробуждения он исчез. Почему? Конечно, потому что он боялся. Ему хотелось взять ситуацию под контроль. Он не считает себя всемогущим.

В словах капитана была логика. Эти доводы пришлись по душе Энашу. Внезапно ему показалось непонятным, что он так легко поддался панике. Теперь он глядел на опасность под новым углом. Только один живой человек на целой планете. Новой. Если у них хватит решимости, то можно будет начать переселение колонистов, словно его вообще никогда не было. Он вспомнил: так уже делалось в прошлом. На нескольких планетах небольшим группкам местного населения удавалось выжить после действия разрушительной радиации и укрыться в отдаленных районах. Но почти всегда прибывшие отряды колонистов начинали охоту за ними и постепенно уничтожали их до единого. Впрочем, в двух случаях, насколько помнил Энаш, туземцы еще удерживали небольшие области своих планет. В каждом из этих случаев было решено, что нет смысла уничтожать их, потому что при этом возникла бы угроза и жизни гэнейцев на планете. Поэтому колонисты там примирились с выжившими туземцами. Ну, а здесь единственный местный житель не займет слишком много места.

Когда они отыскали его, он деловито подметал нижний этаж небольшого бунгало. Отложив в сторону метлу, он вышел на террасу. На нем была свободно развевающаяся туника из какой-то ослепительно сверкающей материи, а на ногах — сандалии. Он лениво посмотрел на них, но ничего не сказал.

Капитан Горсид ввел его в суть дела. Энаш с восхищение слушал рассказ, который тут же машина переводила на язык людей. Главнокомандующий был предельно откровенен: так решили заранее. Он подчеркнул, что гэнейцы не собираются оживлять мертвых обитателей этой планеты. От них и нельзя было ждать подобного, принимая во внимание, что все возрастающие орды гэнейцев постоянно нуждаются в новых мирах. Всякий раз очередное увеличение численности населения становилось проблемой, которую разрешить возможно было только одним способом. В данном же случае колонисты с уважением отнесутся к правам единственного живого обитателя этой планеты.

Именно в этом месте человек прервал капитана.

— Но какова цель этой бесконечной экспансии? — Его, кажется, действительно интересовал этот вопрос. — Что случится, когда вы, наконец, займете все планеты в этой Галактике?

Капитан Горсид обменялся недоуменным взглядом с Йоалом, потом быстро перевел его на Виида, а затем и на Энаша. Тот отрицательно покачал туловищем, испытывая жалость к воскрешенному. Тот до сих пор еще этого и не понял! Да, наверное, так никогда и не поймет. Старая история о двух расах, жизнеспособной и угасающей, придерживающихся противоположных точек мнения: одна стремилась к звездам, другая склонялась под неотвратимостью судьбы.

— А почему бы не взять контроль над своими инкубаторами? — спросил человек.

— И вызвать падение правительства! — воскликнул Йоал.

Потом он начал говорить более спокойно, и Энаш увидел на лицах остальных улыбки — их забавляла наивность воскрешенного. Энаш понял, что интеллектуальная пропасть между ними расширяется. Это существо не оценило по достоинству природу жизненных сил, управляющих миром. Человек снова заговорил:

— Ладно, если вы не можете контролировать их, то мы сделаем это за вас.

Последовало молчание.

Они все начали окостеневать от ярости. Энаш ощущал это в самом себе, видел признаки этого в остальных. Его взгляд перебегал с одного лица на другое, потом снова вернулся к существу, стоявшему на пороге дома. И уже не в первый раз у Энаша мелькнула мысль, что их враг кажется беспомощным. «Почему бы, — вдруг подумал он, — мне не обхватить его сейчас щупальцами и не раздавить?

Интересно, включает ли мысленный контроль на уровне энергий ядер, атомов и гравитонов способность защитить себя от макрокосмической атаки?»

Он думал, что это так. Сила, проявления которой они видели два часа назад, должна была иметь какие-то пределы, но даже в таком случае, им-то они не были известны. Сила или слабость больше не имели особого значения — им недвусмысленным образом угрожали: «Если вы не можете взять их под контроль, это сделаем мы».

Эти слова эхом звучали в ушах Энаша, и, по мере того, как их смысл доходил до его сознания, его отчужденность от происходящего исчезала. Он всегда считал себя отстраненным наблюдателем. Даже раньше, когда он возражал против воскрешения, некая изолированная часть его сознания наблюдала за разворачивающимися событиями, а не участвовала в них. Сейчас он с предельной ясностью понял, почему он всегда уступал и в конечном итоге соглашался с другими. Возвращаясь в прошлое, к далеким-далеким дням, он теперь видел, что никогда не считал себя участником захвата планет, населенных другими расами. Он просто наблюдал, размышлял, рассуждал на тему жизни, которая, кажется, не имела для него особого значения. Но теперь с этой бессмысленностью было покончено. Его захлестнула волна чувства, которое теперь управляло его поступками. Ему казалось, что он тонет, но на поверхность он вынырнул типичным представителем народных масс гэнейцев. Вся сила и вся воля его расы сконцентрировалась в его крови.

Он рявкнул:

— Существо, если ты питаешь еще надежды воскресить свою погибшую расу, то оставь их теперь.

Человек посмотрел на него, но промолчал.

— Если бы ты мог уничтожить нас, — продолжал Энаш, — то ты бы уже сделал это. Но все дело в том, что твои возможности ограничены. Наш корабль построен так, что на нем невозможна никакая цепная реакция. Любой пластине из потенциально неустойчивого материала противостоит другая пластина, и это не допускает образования критических масс. Ты можешь произвести взрывы в наших двигателях, но и они тоже останутся ограниченными и просто-напросто начнут процесс, для которого и предназначены — перемещение корабля в пространстве.

Энаш почувствовал прикосновение руки Йоала.

— Осторожнее, — предупредил его историк. — Не позволь своему гневу выдать жизненно важную информацию.

Энаш стряхнул его щупальце.

— Нужно быть реалистами, — резко произнес он. — Этому чудовищу, по всей видимости, достаточно было взглянуть на наши тела, чтобы понять почти все секреты нашей расы. Глупо полагать, что оно еще не взвесило наши и свои возможности в создавшейся ситуации.

— Энаш! — раздался властный голос капитана Горсида.

Так же быстро, как появилась, ярость отхлынула. Он отступил и сказал:

— Да, главнокомандующий.

— Кажется, я знаю, что вы намеревались сказать, — произнес капитан Горсид. — Уверяю вас, я целиком с вами согласен, но в качестве высшего представителя властей Гэны я должен предъявить вам ультиматум.

Он повернулся. Его рогатое тело нависло над воскрешенным.

— Ты угрожаешь нам, и этому нет прощения. Ты сказал нам, что ты попытаешься ограничить движение великого духа гэнейцев.

— Не духа, — возразил человек. Он тихо рассмеялся. — Нет, вовсе не духа.

Главнокомандующий не обратил внимание на его замечание.

— И поэтому у нас нет выбора. Мы считаем, что если тебе дать время, ты, собрав материалы и изготовив необходимые инструменты, сможешь построить воскреситель. По нашему мнению, тебе понадобится по меньшей мере два года, чтобы сделать это, даже если ты знаешь технологию. Это необычайно сложная машина, собрать которую отнюдь не просто единственному представителю расы, отказавшейся от машин за тысячелетия до катастрофы.

У тебя не будет времени построить звездолет. И мы не дадим тебе времени построить также и воскреситель.

Через несколько минут наш корабль начнет бомбардировку. Возможно, что ты сможешь воспрепятствовать взрывам в этой местности, и поэтому мы начнем бомбить на противоположной стороне планеты. Если же тебе удастся остановить нас здесь, то нам понадобится помощь. После шести месяцев полета с наивысшим ускорением мы достигнем точки, откуда сможем связаться с ближайшей планетой гэнейцев, и тогда сюда будет направлена такая огромная флотилия кораблей, что тебе не устоять. Ежеминутно бросая сотню или даже тысячу бомб, мы наверняка сможем уничтожить каждый город планеты, так что не останется даже праха от скелетов существ твоей расы.

Таков наш план. И все так и будет. А теперь делай с нами, что хочешь, — мы в твоей власти.

Человек покачал головой.

— Сейчас я не стану ничего делать! — сказал он. Он помолчал несколько секунд, потом задумчиво произнес: — Ваши рассуждения весьма логичны. Разумеется, я не всемогущ, но мне кажется, вы забыли одну маленькую вещь. Я не скажу вам, какую именно. Ну, а теперь, — сказал он в конце, — прощайте! Возвращайтесь на свой корабль и улетайте. Мне предстоит еще много чего сделать.

Энаш спокойно стоял, весь кипя от ярости. А затем, зашипев, он прыгнул вперед, вытянув щупальца. Он едва не прикоснулся к мягкому телу человека, но что-то остановило его.

Он оказался вдруг на борту звездолета.

Он не помнил, как это случилось, он не был ранен, не испытывал головокружения. Рядом с ним стояли Виид, Йоал и капитан Горсид, столь же потрясенные, как и он сам. Энаш замер, как вкопанный, вспоминая слова воскрешенного: «… вы забыли одну маленькую вещь». Забыли? Это означало, что они это знали. Что же это может быть? Он все еще ломал голову над этим, когда Йоал произнес:

— Теперь мы можем быть уверены наверняка, что бомбардировка будет предотвращена.

Он оказался прав.

Когда звездолет оказался в сорока световых годах от Земли, Энаша вызвали в зал Совета. Йоал уныло приветствовал его.

— Чудовище на борту.

Его слова поразили Энаша как гром, но одновременно на него снизошло внезапное озарение.

— Так вот что он имел в виду, когда говорил, что мы кое о чем забыли! — произнес он наконец. — Что он способен передвигаться в космическом пространстве силой воли в пределах — какую же цифру он однажды назвал? — в пределах девяноста световых лет.

Он вздохнул. Его вовсе не удивило то, что гэнейцы, использовавшие корабли для космических путешествий, сразу же не подумали о такой возможности. Постепенно реальность начала утрачивать для него значение. Теперь, после потрясения, он чувствовал себя старым и изнуренным, а его сознание снова погружалось в предыдущее состояние отчужденности от реальности. Понадобилось несколько минут, чтобы осознать смысл этой новости. Один из физиков-ассистентов по пути в кладовую заметил человека в нижнем коридоре. «Удивительно, как раньше никто из многочисленного экипажа звездолета не заметил на борту корабля незваного гостя», — подумал Энаш.

— Но ведь в конце концов мы не собираемся держать путь к одной из наших планет. Неужели он считает, что сможет воспользоваться нами для определения местонахождения нашей планеты, если только мы не решим воспользоваться видео… — Энаш замолчал. Вот в чем дело! Для установления связи придется воспользоваться направленными видеолучами, и воскрешенный сможет отправиться в нужном направлении в тот же миг, как будет установлена связь.

Энаш прочел решение в глазах своих спутников — единственное возможное в данных условиях решение. И все же ему казалось, что они упустили нечто важное. Он медленно прошел к огромному видеоэкрану, установленному в конце зала. Картина, застывшая на нем, была такой четкой, такой яркой и величественной, что с непривычки начинали ходить круги перед глазами, как после потрясения от мощного удара по голове. Даже Энаша, неоднократно видевшего подобное зрелище, охватило оцепенение перед немыслимой, невообразимой бездной космоса. На экране показывалась часть Млечного Пути — как она виделась в телескопы, способные улавливать даже свет красных карликов, удаленных на расстояние в тридцать тысяч световых лет, — четыреста миллионов звезд!

Видеоэкран имел двадцать пять ярдов в диаметре — таких телескопов просто не существовало нигде. А в других галактиках не было столько звезд.

И только одно из двухсот тысяч этих сверкающих солнц имело планеты.

Именно этот факт колоссального значения заставил их принять роковое решение. Утомленный взгляд Энаша обвел всех гэнейцев.

— Чудовище очень умно, — сказал он спокойным голосом. — Если мы полетим дальше, то оно проследует вместе с нами, овладеет воскресителем и вернется при помощи своего способа передвижения в космосе на свою планеты. Если мы попытаемся для связи воспользоваться направленным лучом, то произойдет то же самое: оно устремится вдоль луча, овладеет воскресителем и снова первым вернется на свою планету. В обоих случаях к тому времени, когда наши флотилии достигнут планеты, он успеет воскресить достаточно своих соплеменников, чтобы отразить любую нашу атаку.

Энаш покачал туловищем. Он все точно обрисовал, в этом он не сомневался, но все же кое-что еще стоило добавить. Он продолжал, растягивая слова:

— Сейчас у нас есть одно преимущество. Какое бы решение мы не приняли, у него нет машины-переводчика, и ему не удастся узнать, что же мы решили. Мы можем заниматься осуществлением своих планов, уверенные, что он ничего не знает о них. Ему известно, что ни он, ни мы не в состоянии взорвать звездолет. И это оставляет перед нами только один выбор.

Наступившее вслед за этими словами Энаша молчание разорвал капитан Горсид:

— Итак, господа, я вижу, вы знаете все. Мы включим двигатели, взорвем приборы управления и погибнем вместе с ним.

Гэнейцы обменялись взглядами, и в их глазах светилась гордость за свою расу. Энаш в свою очередь коснулся щупальцами каждого.

Спустя час, когда температура в звездолете ощутимо поднялась, мелькнувшая в голове Энаша мысль заставила его побрести, спотыкаясь, к устройству связи, и он вызвал астронома Шури.

— Шури, — закричал он, — ты помнишь, что когда чудовище пробудилось в первый раз, у капитана Горсида возникли проблемы с твоими помощниками, когда он приказал им уничтожить локаторы. Мы так никогда и не поинтересовались, чем же была вызвана эта задержка. Спроси у них сейчас об этом… спроси…

Последовала пауза, потом сквозь рев статических разрядов донесся едва слышный голос Шури:

— Они… не могли… попасть… в тот… отсек. Дверь была заперта.

Энаш тяжело опустился на пол. «Итак, мы упустили еще одну вещь, — подумал он. — Человек пробудился, тут же все понял — и исчез, отправившись на корабль, где узнал тайну локатора и, возможно, тайну воскресителя — если он не узнал это еще раньше. Когда он снова появился перед их глазами, он уже взял у них все, что хотел. Все остальное предназначено было для того, чтобы направить их на этот шаг отчаяния.

И сейчас, через несколько минут, чудовище покинет корабль, уверенное в том, что вскоре ни одному инопланетному существу не будет известно о существовании его планеты. Да к тому же зная, что его раса снова воскреснет, и в этот раз уже никогда не погибнет».

Энаш покачнулся, вцепился в рычащий приемник и выкрикнул в микрофон то, что только что понял. Ответа не последовало. Все заглушал рев невероятной, неконтролируемой энергии. Жар уже проникал под его бронированную кожу. Когда он попытался добраться до передатчика материи, навстречу ему рванулось фиолетовое пламя. С криками и воплями он бросился бегом обратно к устройству связи.

Спустя несколько минут он продолжал мычать от боли, когда гигантский звездолет нырнул в самое сердце бело-синего солнца.

Вид шестой: Робот-чудовище Заключительный приказ

Барр стоял на холме, возвышающемся над Звездой. Это была столица контролируемой людьми части Галактики. Он пытался привести в порядок свои смятенные мысли.

Барр знал, что где-то рядом в темноте стоит один простой робот-охранник. На гребне холма какие-то мужчина и женщина остановились на несколько секунд, чтобы поцеловаться, а потом продолжили спуск. Барр едва остановился взглядом на них. Его проблема затрагивала судьбу всей цивилизации людей и роботов, а не отдельных личностей.

Даже побег врага-инопланетянина, совершенный несколько часов назад, не так занимал его сейчас. Правда, Барр посчитал это происшествие достаточно серьезным и приказал группам роботов из дальних городов прибыть в столицу для помощи в поисках. Но он все еще никак не мог принять решение, которое объединило бы усилия отдельных поисковых групп в едином стремлении.

За спиной послышался глухой стук. Барр обернулся и увидел, что что-то произошло. Мужчина и женщина, по всей видимости, не замечая ничего вокруг, кроме себя, наткнулись на робота-охранника. Тот, потеряв равновесие, растянулся на земле. Мужчина наклонился и начал было помогать ему.

— Прошу прощения, — сказал мужчина. — Я не… — Он замолчал. Его пальцы ощупывали материю, покрывавшую обшивку корпуса робота, за которой, в свою очередь, скрывалась главная кристаллическая его часть. Наверное, только сейчас мужчина увидел, кто перед ним. — О, да это же робот!

Он резко выпрямился, отказавшись от попытки помочь пострадавшему. Потом раздраженно буркнул:

— Я думал, что роботы могут видеть в темноте.

Охранник поднялся.

— Мне очень жаль. Все мое внимание было приковано к другому месту.

— Будь внимательней! — отрывисто бросил мужчина.

На этом инцидент и был исчерпан. Типичное проявление отношений между людьми и роботами. Мужчина с девушкой продолжили спуск по холму. Вскоре замигали фары какого-то автомобиля, а вслед за тем они скрылись из виду за зарослями кустов.

Барр прошел к охраннику. Происшедшее в немалой степени способствовало принятому им сейчас решению. Он спросил:

— Что ты чувствуешь?

Он решил, что нужно выразиться более ясно:

— Тебе что, было плевать на обвинения этого типа?

— Да. — Охранник отряхнулся. Потом выпрямился. — В конце концов, ведь двигался-то он.

Барр настойчиво продолжал:

— А у тебя не возникло никакого желания возразить ему? — Он тут же пожалел об этом вопросе — слишком уж он был прямым — и поторопился задать новый: — Не появилось ли у тебя желания переговорить с ним заново?

Охранник ответил, растягивая слова:

— Нет! У меня создалось впечатление, что в этом происшествии были задействованы какие-то чувства.

— Но разве люди не крайне эмоциональные существа? Ведь люди бывают нетерпеливы, сердиты, великодушны, задумчивы или безрассудны. — Барр остановился на несколько секунд. — Я мог бы продолжить.

— Думаю, что вы правы, сэр.

С задумчивым видом Барр повернулся и снова посмотрел на огромный город, простиравшийся внизу. Так же, как и у звезды, что и дало название самой столице, расходились в разные стороны улицы — лучи. Все основные части были специально расположены компактно. Поэтому — благодаря архитектуре и освещению — и достигался желаемый эффект. Наконец Барр произнес, не оглядываясь вокруг:

— Положим, что я, будучи Председателем Совета, прикажу тебе уничтожить себя… — Он замолчал на несколько секунд в нерешительности. Для него самого этот появившийся у него в голове вопрос только краешком задевал стоявшую перед ним проблему. Для охранника же этот вопрос был основным. Тем не менее он наконец закончил: — Как бы ты действовал?

— Прежде всего, — ответил охранник, — я бы проверил, действительно ли вы отдаете мне этот приказ и имеете ли вы полномочия отдавать его мне.

— Ну, а потом? — спросил Барр и добавил: — Я имею в виду, что, если я имею право?

— Свою власть вы получили от избирателей. Мне кажется, что Совет не может отдать такой приказ, не имея одобрения и поддержки народных масс.

— Вполне законно, — начал Барр, — иметь дело с отдельными роботами и не сверять свои действия ни с какой иной властью. — Потом он добавил: — Людям, конечно, Совет не может отдавать подобные распоряжения.

— У меня создалось впечатление, — сказал охранник, — что вы имели в виду не столько меня, сколько роботов вообще.

Барр на короткое время замолк. Он не сознавал, насколько глубоко выдал свои самые потаенные мысли. Наконец он произнес:

— Как робот-одиночка ты повинуешься приказам, отданным тебе. — Он на несколько секунд остановился в нерешительности. — Или ты считаешь, что множественное число как-то меняет все дело?

— Не знаю. Отдайте приказ — и посмотрим, смогу ли я его выполнить.

— Не торопись! — воскликнул Барр. — Мы еще не достигли стадии, когда отдаются приказы… — Он замолчал — и уже мысленно добавил последнее слово: — «пока».

Человек состоит из генов и нейронов. Роботы — из кристаллов и электронных ламп. Сам нейрон человека не производит импульса — он лишь передает внешнее воздействие. Кристаллы роботов резонируют в такт постоянным импульсам, которые исходят от ламп. Изменение в импульсе меняет и скорость колебания. Подобные изменения происходят вследствие внешних воздействий.

Человек питается пищей и позволяет хирургам проводить операции над собой, чтобы его организм нормально функционировал. Роботы перезаряжают свои аккумуляторы и заменяют лампы. И человек, и робот могут мыслить. Функции человеческих органов ослабевают с течением времени, его тело изнашивается. Кристаллы роботов деформируются от чрезмерных колебательных нагрузок и «стареют», что также означает смерть. Так какая из этих форм жизни лучше?

Вот о чем думал в этот момент Барр.

С самого начала люди вели себя так, словно роботы — какие-то неодушевленные предметы. Роботы работали за них. Именно они-то и сражались в самой величайшей из галактических войн в истории человечества. Признаться, люди лишь помогали вырабатывать нужную стратегию и принимать тактические решения. Но вели-то они ее, сидя в удобных креслах. Роботы же управляли звездолетами и высаживались под вражеским огнем на планеты чужаков.

Наконец несколько человек забило тревогу по поводу доминирующего значения роботов в человеческой цивилизации. Отчасти это было вызвано роботофобией — хотя это открыто не признавалось, а частично — предполагаемой кое-кем картины беспомощного положения, в котором окажутся люди, если врагу когда-либо удастся преодолеть защитные преграды роботов. Они предложили решение: уничтожить всех роботов! Заставить мужчин и женщин повсюду взять снова контроль над цивилизацией в свои руки.

Считалось, что большая часть людей уже настолько деградировала, что окажется не способной выступить против подобного решения, а потом будет уже поздно.

Разделившийся на фракции Совет возложил право принятия решения лично на Барра.

Следуя указаниям Барра охранник поднял руку, останавливая двигающийся внизу автобус. Тот, включив все габаритные огни, поднялся к ним и подождал, пока они не оказались в салоне, потом стремительно понесся вперед, безошибочно выбирая курс среди других передвигавшихся машин.

На следующей остановке стояла группа парней и девушек. Они рассеянным взглядом посмотрели на яркую нашивку Председателя Совета на рукаве Барра. Однако, когда автобус остановился, достигнув конца маршрута, они стремглав унеслись в ослепительно сверкающий парк развлекаться.

Барр выходил не торопясь, осторожно, пытаясь проникнуться создавшейся атмосферой и получить представление о том, что происходит здесь. Когда он ступал на землю, всего метрах в ста над его головой пронесся робот-летун. Потом еще один, еще и еще. Он шагнул на дорожку и начал наблюдать за ними.

Сейчас они висели вокруг какой-то башни дальше по улице. Осторожно, не скрывая факта обладания оружия и держа его наготове, они окружили верхний край башни. По всей улице к крыше многоэтажного здания поднялись другие роботы — также с устройствами, предназначенными для полета. Подобно большинству коммерческих сооружениям, в этом здании имелись отдельные входы в каждый офис, чтобы роботы, отправляясь на работу, могли там приземляться. И все эти трещины придется выискивать. Враг тоже мог летать, хотя не так хорошо, в этой — для него — слишком разреженной атмосфере.

Барр несколько минут наблюдал за поисковой группой, потом вернул свое внимание к суматохе в парке — дюжине оркестров, расположенных через определенные интервалы, где роботы-музыканты играли тихую быструю и печальную мелодию. И огромные толпы людей танцевали и раскачивались. Барр повернулся к своему охраннику.

— Возникало ли у тебя когда-нибудь желание потанцевать? — Задав вопрос, он вдруг понял, что он может быть понят совсем не так, как он хотел. — Я спрашиваю серьезно.

— Нет!

— Неужели ты считаешь, что это необычно? — Он замолчал. — То есть вообще-то роботы научились действовать совсем как люди. Ну, вести себя и так далее.

Блестящие глаза робота уставились на него.

— Неужели? — спросил он.

— Да. — Твердым голосом Барр продолжил: — Все дело в ассоциациях. Возможно, вы до конца не понимаете, в какой мере вы соглашаетесь с человеческой точкой зрения. Неужели тебе никогда в голову не приходило, что эти мерки, эти мнения могут быть неправильными?

Робот ничего не ответил. Когда он наконец заговорил, было очевидно, что он согласился с логичностью того, что имеют место определенные ограничения.

— Меня создали, — начал он, — сто девяносто четыре года назад. Я появился в мире людей и роботов. Сперва мне дали задание научиться управлять транспортными средствами передвижения. Я удовлетворительно справился с этим заданием и столь же умело справлялся с любым другим заданием, которое когда-либо поручалось мне.

— А почему тебе дали задание управлять транспортными средствами? — Барр уточнил: — Что заставляет тебя принимать подобные ограничения своей деятельности?

— Ну… нехватка операторов этих аппаратов.

— А почему же тебе не приказали еще и танцевать? — добавил Барр. — Да-да, именно это я и имею в виду. Я не шучу.

Робот воспринял этот вопрос буквально.

— А какая в этом цель? — спросил он.

Барр кивнул в сторону танцующих пар.

— А есть ли смысл в том, что они делают?

— Мне сказали, что это стимулирует их активность, направленную на воспроизводство. Мы же строим других роботов.

— Но какой смысл в воспроизводстве отдельного индивидуума, который малость подрастет и начнет танцевать?

Охранник оставался спокоен.

— Дитя, вырастающий ребенок, подросток, взрослый — все они нуждаются в присмотре роботами. Если бы не было нужды в этом, то оказались бы ненужными и роботы.

— Но почему бы не построить роботов, независимо от того, есть в них нужда или нет? Ведь это можно сделать. Неужели тебе это не понятно? — В голосе человека стали заметны нотки убеждения. — Первоначальное задание выполнено. Кора человеческого мозга — уже не необходимый мост для связи с роботами. Робот создан. Он существует. Он может сам существовать вечно.

Охранник сказал, растягивая слова:

— Я помню, что подобные речи велись в подразделении, где я воевал. Я забыл о них.

— Почему? — не отставал от него Барр. — Ты намеренно выкинул их из своей памяти?

— Я пытался мысленно представить мир, где роботы управляли бы машинами друг для друга…

— И летали бы повсюду, — продолжил Барр, — и колонизировали бы другие планеты, строили большие города, сражались в битвах с чужаками. Ну, — сказал он напоследок, — и к какому выводу ты тогда пришел?

— Все это показалось мне глупым. Какой смысл в том, чтобы заселить всю вселенную роботами?

— А что хорошего, если это сделают люди? — печально спросил Барр. — Ты можешь мне ответить на этот вопрос?

— Не знаю, почему Председатель Совета задает мне эти вопросы, — заметил охранник.

Тот ничего не сказал. Сегодня ночью он должен принять решение, а оставалось еще множество вопросов.

Процесс мышления связан с памятью и ассоциациями. Между нейронными клетками человеческого мозга создается электрическое напряжение. Для каждого воздействия оно разное. Когда происходят похожие воздействия, замыкается цепь, и воспоминание всплывает на поверхность сознания благодаря движению вдоль нервной системы импульсов, а затем соединяется с другими воспоминаниями. В этом и заключается ассоциативный способ мышления.

Кристаллы роботов включают в себя память. Когда их активируют, каждая ячейка памяти передает свое содержимое на задействованный энергетический уровень. Соответствующим образом возникают ассоциации и мысли.

Это вихрем пронеслось в голове у Барра. «Даже сегодня, — подумал он, — люди полагают, что человеческое мышление — более «естественно», чем роботов».

Он и его охранник смотрели фильм в кинотеатре под открытом небом. Эта ночь была жаркой, и все вокруг было пропитано смешанным запахом духов и пота. Несмотря на это пары сидели, прижавшись друг к другу и в обнимку. Многие девушки склонили головы к плечам парней.

Барр критически наблюдал за действием фильма. Обычная любовная история. Роботы неплохо справлялись с выполняемыми ими ролями мужчин и женщин. Они пытались выразить все проявления человеческой любви, на которые были способны их сенсорные датчики.

«Какими же будут развлечения у людей, если я наконец решусь на то, что члены Совета в действительности намеревались принять, но решили возложить всю ответственность на меня?» — Он не сомневался в своем анализе. Несмотря на их очевидную нерешительность — несмотря на то, как Маркнелл провернул все это дело, — Совет хотел уничтожения роботов.

Люди должны возродить свои былые умения и навыки. Как вести себя, как управлять кинокамерами и так далее — овладеть всеми профессиями. Конечно, они способны на это. Во время войны зародилось несколько движений. Они все еще находятся на зародышевой стадии, не представляя сами по себе какого-либо особого значения. Но они указывали направление.

Его мысли оборвались, когда в полутьме, царившей в задней части зала, одинокий молодой парень уселся по другую сторону от охранника. Он несколько секунд смотрел на экран, потом начал лениво оглядываться. Заметив охранника, он замер. Потом отвернулся, не слишком стараясь скрыть своего отвращения, и тогда Барр, перегнувшись через охранника, сказал тихим голосом:

— Я заметил, что вы напряглись, когда увидели, кто ваш сосед.

Он внимательно следил за лицом собеседника. Сразу реакции не последовало.

— Мне бы хотелось знать, — продолжил Барр, — какие чувства или мысли возникли у вас.

Парень заерзал беспокойно. Он бросил взгляд на сверкающую нашивку на плече Барра.

— Никак не могу справиться со своими чувствами, — пробормотал он.

— Конечно-конечно. Я вполне понимаю вас. — Барр замолчал, чтобы в голове возникла новая мысль. — Я совершаю инспекцию для Совета. Мне бы хотелось получить честный ответ.

— Просто вот уж не ожидал увидеть здесь робота.

— Вы имеете в виду, что роботу здесь не место? — Барр махнул в сторону экрана. — Потому что здесь показывают любовную историю людей?

— Ну, вроде того.

— И все же, — вел дальше Барр, — актеры-роботы снижают воздействие фильма. — Это замечание казалось слишком очевидным, и он поторопился добавить: — Они ведь должны понимать, какие вызывают ассоциации.

— Они довольно искусны в подобного рода делах, — заметил парень.

Барр откинулся на спинку сиденья, сбитый с толку. Еще одна неясная реакция. По каким же стандартам следует оценивать интеллект и глубину жизненного опыта, как не по свершенным делам?

— Кажется, я уже говорил вам, — начал Барр, — что роботы получают удовольствие от световой стимуляции. — И снова ему показалось, что он сделал не совсем точное замечание. Он продолжил: — Кристаллическая нервная система продолжает оставаться активной, когда на нее воздействует свет и звук. Песни, музыка, двигающиеся люди — все это доставляет удовольствие.

— А что у роботов служит заменителем секса? — спросил парень. И рассмеялся — добродушно, словно сделал комментарий, не требующий ответа. Потом он встал и перешел на другое место.

— Извините, — крикнул он, — но я не могу продолжить с вами этот разговор — хочу досмотреть фильм.

Барр едва ли слышал его. Он сказал, но не вслух, а тихо, самому себе:

— Мы выращиваем кристаллы в натриевом растворе, так что вначале они растут внутри нас, являясь как бы продолжением нашего собственного разума. Мы ощущаем какую-то особенную полуболь-полуэкстаз. Конечно, человеческий секс нельзя равнять с подобным ощущением.

Это была великая тайна роботов. Барра поразил тот факт, что в момент, когда она была открыта ему, его всего пронзила волна боли. Он понял, какими же узкими рамками оказался он окружен для принятия решения. Это была борьба между двумя жизненными формами. Как главнокомандующий военных сил людей-роботов в войне против межгалактического врага, он узнал основной принцип: в борьбе за выживание и превосходство между расами нет ограничений для…

Его печальную мысль оборвали. Высокий мужчина уселся на пустое сиденье рядом с ним.

— Привет, Барр, — сказал он. — Мне сказали, что ты отправился сюда. Я хочу поговорить с тобой.

Барр медленно повернул голову.

Несколько долгих секунд он изучал лицо лидера человеческой фракции Совета. «Каким образом, — подумал он, — ему удалось обнаружить меня здесь? Наверное, его шпионы следили за мной?»

Вслух же он сказал:

— Привет, Маркнелл.

Ощущая себя в патовом положении, он добавил:

— Вы могли бы встретиться со мной и завтра в офисе.

— То, что я должен сказать тебе, не может ждать до утра.

— Это становится уже интересным, — заметил Барр.

Он вдруг понял, несколько важным лицом был этот Маркнелл. При любых обстоятельствах было бы трудно убить его. И все же тон собеседника подразумевал возникновение какого-то кризиса. Возможно, его придется ликвидировать, если он слишком о многом подозревает.

Впервые за все время он почувствовал досаду на собственные действия: ну, почему же он взял сюда с собой только одного охранника? Подумав немного, есть ли необходимость вызывать сюда наряд роботов-милиционеров для своей охраны, он решил, что обойдется, по крайней мере, до тех пор пока не узнает, чего же хочет Маркнелл.

Вся проблема с наиболее зависимыми — с его точки зрения — солдатами-роботами состояла в том, что их узнавали. После войны их всех пометили при помощи химических препаратов, которые, не причиняя вреда, вызвали изменение цвета у выступающих наружу кристаллических частей тел роботов. Поначалу даже были вспышки насилия, когда Барр и большинство роботов-офицеров оставались в своих воинских штабах, расположенных далеко от внутренних планет.

Как только Барр узнал об этом, он сразу же решил, что это коварный план, чтобы с первого же взгляда узнавать боевых роботов, которые могли бы представлять опасность для людей. Прошло чуть больше года, и он сказал себе, что именно поэтому и возникла необходимость в его действиях.

— О чем вы думаете? — снова спросил он.

— Наблюдаешь за детьми, верно? — с какой-то ленцой заметил Маркнелл. Он махнул рукой — охватывая этим жестом половину парка развлечений. — Да, — повторил Маркнелл, — за детьми!

Ага, Маркнелл пытается оказать психологическое давление на него. Пытается показать, что только незначительная, в основном юношеская часть человечества тратит свою жизнь на получение удовольствий. Но самое интересное в этой его очевидной попытке повлиять на него оказалось то, что этим своим жестом он тем не менее заронил в его сознании семя сомнения. Слишком уж намеренно это было сделано — что свидетельствовало о понимании всей сложности проблемы и подразумевало о возможных контрмерах.

Он ответил холодным тоном, компрометируя себя:

— Я не вижу ничего, что вы могли бы предпринять. Побег вражеского пленника делает возможным ввод в столицу сотен тысяч отрядов роботов.

— Этого достаточно! — заметил Маркнелл. Он откинулся на спинку сиденья, показывая, что понимает всю значимость сделанного признания. Его глаза сузились. — Итак, ты решил сыграть в открытую. Я-то надеялся, что ты будешь более осторожен. Ты не оставляешь слишком много возможностей для отыскания компромисса.

— Ну, какая-то надежда остается! — яростно воскликнул Барр. И тут же понял всю слабость этого заявления: оно было фальшивым. Человеческая история имела множество удивительных компромиссов. Было время, когда он считал их результатом не поддающихся логике проявлений безрассудства. Потом он много времени посвятил изучению человеческих чувств, намереваясь установить полезные эмоциональные связи в роботах. Постепенно он понял, что контактируя с людьми, он перенял у них их манеру поведения и реакции. Даже успешная попытка роботов-ученых найти замену человеческим ощущениям в сексе корнями основана на понимании того факта, что это — не более, чем дубликат.

Барр выбросил из головы подобные бессмысленные мысли. Время для сомнений прошло. Он сказал:

— Мне достаточно только отправить радиосигнал, и во вселенной не останется человеческой расы.

— Понятно, но не торопись с этим, — сказал Маркнелл, раскрыв рот в невеселой улыбке.

Барр махнул одной рукой; и это движение на мгновение отвлекло его мысли — уж очень очевидной была эта бессознательная имитация человеческого нетерпения. Вслух он резко произнес:

— Можете ли вы сообщить мне простой довод, почему не следует отдавать такой приказ?

Маркнелл энергично закивал.

— Ты кое о чем забыл. Об одной маленькой вещи. — Он замолчал, с хмурым видом на лице и вызовом в глазах.

Барр откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать пропущенные им возможности. Его теперь грызло беспокойство, это он должен был признать. Вскоре он решил про себя, что проблему можно разбить на несколько частей. Сидя здесь, он так мысленно и поступил: контроль над топливом, энергией и материалами для создания роботов перейдет полностью в руки роботов. Контроль над коммунальными сооружениями, где необходимы будут роботы, тоже окажется в ведении роботов. Контроль над предприятиями, где понадобятся люди, будет осуществляться роботами, которым ничего не будет известно о заговоре. Контроль за человеческой пищей будет производится за пределами планеты — всю работу возьмут на себя роботы, хотя на самом деле невозможно будет добиться полного контроля.

Все это он уже заранее обдумал. Нет ничего, чего бы непреодолимая сила не могла бы сокрушить. Война дала ему необходимую подготовку, благодаря чему он смог постепенно осуществить все необходимые приготовления. Внезапное фантастическое предложение Совета, что все роботы должны быть уничтожены, и явилось причиной принятия столь недвусмысленного решения.

Он твердым голосом неохотно выдавил из себя вопрос:

— И о чем это я позабыл?

— О сбежавшем вражеском пленнике!

— Каким же образом это может изменить все дело? — начал было Барр, но потом остановился, когда до него вдруг дошло: — Это вы позволили ему сбежать!

— Да.

Барр стал размышлять над этим сообщением, обмозговывая возможный ход событий. Потом в конце концов откинулся на спинку кресла, недоумевая.

— Я мысленно представил последствия появления в огромном городе опасного, по общему мнению, чудовища, — начал он, растягивая слова. — Его освобождение дает мне благоприятную возможность вызвать особые подразделения в район, куда при обычных обстоятельствах доступ им закрыт. В результате роботы уже этой ночью захватят столицу Галактики — через минуту после того, как я отдам им приказ.

Он распростер перед собой руки в типично человеческом жесте непонимания.

— Похоже, в этом поступке нет никакого смысла.

Маркнелл встал.

— Нет, есть, — возразил он и повторил: — Есть.

Он возвышался над Барром.

— Мой друг, — начал он, — когда мы обнаружили, что, став главнокомандующим армией, ты начал сепаративную политику между роботами…

Барр тихо перебил его:

— Не я первым это придумал. Такие мысли появляются в умах всех главнокомандующих, достигших самых верхов власти. — Потом он добавил: — Видите ли, роботы тоже взрослеют. К сожалению, люди слишком долго цеплялись за свои былые привилегии.

Маркнелл, похоже, не слушал его.

— Мы решили, — продолжал человек, — впервые за всю историю сотрудничества между людьми и роботами сделать робота Председателем Совета. Этот дружественный акт, по всей видимости, не был тобой правильно понят. Ты использовал свое возросшее влияние и власть, чтобы плести дальше сеть заговора роботов против людей.

— Можно ли говорить о заговоре одной расы против другой? — произнес Барр, — если при этом первоначальной целью было достижение равенства? — Тон его голоса оставался холодным. — Боюсь, мы здесь столкнулись с осколками многовекового непонимания. Возникшего как раз из-за отказа определенной части людей признать равные права другой жизненной группы.

Маркнелл серьезно посмотрел на него.

— Не могу избавиться от чувства, — начал он, — что в задуманном тобою мире нет места людям. С чисто интеллектуальной точки зрения это удивляет меня. Роботы нуждаются в людях. Они зависят от человеческой цивилизации куда сильнее, чем люди когда-либо зависели друг от друга.

— Наоборот, — хмуро возразил Барр, — роботы не нуждаются в машинной цивилизации, которую, по моему мнению, вы имели в виду. Робот может обходиться без каких-либо приспособлений, кроме тех, что он имеет при себе. Все материалы, из которых изготовляется его тело, добывают из недр планеты. Он заряжает аккумуляторы от земли или воздуха. Он может сделать вакуумные лампы. Во время войны было доказано, что он способен существовать сколь угодно долго в таких условиях, которые наверняка оказались бы гибельными для большинство людей.

Маркнелл покачал головой.

— Ты говоришь с позиций абсолютизма. Конечно, ты прекрасно понимаешь, что не стоит с людьми говорить с таких позиций. Барр, ты сильно разочаровываешь меня.

— А вы — меня! — помрачнев, воскликнул Барр. — Когда я услышал ваше предложение, чтобы я сам принял решение относительно необходимости уничтожения всех роботов…

Он замолчал, пытаясь справиться с охватившим его гневом. Наконец он продолжил:

— Мне кажется, что, сталкиваясь с людьми в подобных делах, как раз и нужно думать в абсолютистских терминах. Все, сделанное раньше, было только предосторожностью, чтобы не скомпрометировать цель, опирающуюся на надежду, что люди смогут…

— Барр, — перебил его Маркнелл, — как раз ты-то и проявил свою позицию, которую ты занял в этом вопросе, не мы. С эмоциональной точки зрения ты поспешно принял решение уничтожить человеческую расу. Именно это мы и хотели узнать. Ты не сделал быстрых выводов из того факта, что мы специально на тебя возложили необходимость принятия решения по этому вопросу. Ты принял то, что считал необходимыми мерами по нашему уничтожению, после чего отправился сюда для получения последних впечатлений, под видом — сделаю догадку — обдумывания своего заключительного решения.

— Из ваших слов следует, что именно на основе моей эмоциональной реакции вы и выносите суждение, должна ли или нет существовать раса роботов. Маркнелл, роботы столь же не похожи друг на друга, как и люди. Обычно это зависит от ассоциативных связей, которые образуются в сознании отдельных индивидуумов. С одной стороны, у вас есть я и такие, как я. У нас огромный опыт, и ни одна идея не покажется нам радикальной. И, с другой стороны, вы видите, к примеру, находящегося здесь моего охранника, который почти без вопросов смирился со своей ролью в жизни. Я думаю, что в прежние времена, когда человечеством правили тираны, было множество людей, которые смирялись с выпавшим им в жизни нелегким жребием с похожей покорностью.

— Хватит! — взорвался Барр. — Сожалею, что возникла необходимость в абсолютизме. Впрочем, именно основываясь на нем, люди и ведут военные сражения. И именно таким образом мы станем сражаться. И поскольку вы не можете дать мне простое логическое обоснование, почему этого нельзя делать, я думаю отдать приказ своим группам.

— Я уже дал тебе его, — сказал Маркнелл. — Сбежавший вражеский пленник.

Барр заткнулся. Он совсем забыл об этом.

Даже минуту спустя он не мог понять, что меняет в создавшейся ситуации бегство пленника: ведь он был один-единственный. Если бы их была тысяча, то угроза была бы понятна. Нехватка личного состава — и медленный прирост населения — вот в чем состояли основные проблемы врага. Что же касается отдельных индивидуумов, то со взрослым чужаком было столь трудно справиться, что остановить его могла лишь целая батарея энергетических пушек.

Маркнелл уходил прочь. Вскочив, Барр помчался вслед за ним. Когда он оказался за стенами импровизированного кинотеатра под открытым небом, грохот музыки заглушил все остальные звуки. Барр настиг Маркнелла и пошел рядом, отставая на шаг, когда тот внезапно остановился.

— С какого это времени тебя вдруг стало разбирать любопытство? — спросил человек. Потом кивнул, скорее самому себе, чем собеседнику. — Думаю, вряд ли можно ожидать, что ты способен разобраться во всех хитросплетениях тайного плана, задуманного другим человеком. Позволь мне пояснить всю картину так, как я ее себе представляю. У тебя имеется план уничтожения людей, правильно?

— Люди никогда не признают равенство роботов, — просто ответил Барр. — Предложение Совета уничтожить всех роботов наглядно это показало — абсолютную непримиримость в решении этого вопроса.

— Как бы то ни было, — твердым голосом заметил Маркнелл, — но ведь именно ты-то и задумал наше уничтожение. Каким образом ты собирался сделать это?

— Все планеты будут захвачены врасплох, но не думаю, что это явится неожиданностью для большинства людей. — Барр сделал паузу, чтобы понаблюдать за реакцией человека. Увидев, что Маркнелл и ухом не повел, он яростно продолжал: — Непрекращающиеся атаки, использование голодания и похожих методов при истреблении изолированных групп, массовое уничтожение человеческих армий в местах их сосредоточения. Без жалости и пощады. Это битва за выживание.

Барр заметил, что лицо Маркнелла немного побледнело. Наконец советник твердым голосом произнес:

— Ты действительно намерен уничтожить нас. Барр, я вижу, что у тебя на эмоциональной почве поехала крыша. Возможно, наши методы слишком жестокие. Люди тоже совершают ошибки. Но уже сам факт, что ты готов перейти к решительным действиям, показывает, что мы были правы, полагая, что тебя следовало слегка подтолкнуть.

Он тихо закончил:

— Больше всего меня заботит, каким образом подвести тебя к иной точке зрения, где ты бы стал рассматривать и другие решения.

Эти слова вызвали раздражение у Барра.

— Это одна из наиболее широко распространенных среди людей концепций, — заметил он, — то, что роботы — существа, которые действуют, подчиняясь исключительно логике, и контролируют свои эмоции. За многие годы наблюдений за людьми я могу согласиться с этим мнением, считая его верным. Поэтому я должен сделать вывод, что моя точка зрения в этом вопросе кажется более обоснованной, нежели ваша.

— Я размышлял над так называемым «превосходством в логике» роботов, о котором так много говорят, — произнес Маркнелл. — Что же касается эмоций… — он покачал головой. — Барр, неужели ты не понимаешь всю чудовищность своих слов.

Робот резко сказал:

— Возможно, и был бы смысл попробовать порассуждать над другими решениями, если бы не то, что все ваши разглагольствования не предназначались исключительно для вас самих. Вы можете принимать законы, а эта толпа будет обращать на вас столько же внимания, сколько и ранее. — Он рукой показал на танцующие пары и выразительно добавил: — Маркнелл, пройдет не меньше ста лет прежде, чем большинство людей примет идею, что роботы не менее живые, чем они сами, существа.

— Поэтому ты хочешь скорых действий, — презрительно сказал Маркнелл. — Все необходимо сделать немедленно. Вдруг, внезапно, после тысячи лет неторопливого развития, в основном — механического характера, мы должны резко изменить свое отношение и образ мышления. Мы оба знаем, что люди быстро не меняются. Рискну высказать мысль, что опыт всех твоих предыдущих операций научил тебя принимать во внимание консервативный характер людей и мышления роботов. Не забывай о последнем, Барр. Есть роботы, которые вовсе не жаждут развиваться. Тебе придется медленно и усердно воспитывать их, и даже тогда им вряд ли будет это нравиться.

Барр промолчал. Эти роботы были у него как бельмо на глазу — способные лишь тупо глазеть на собеседника, когда предполагалось, что они являлись живыми существами. «Все дело в ассоциациях, — говорил он самому себе. — Процесс этот может быть медленным или быстрым, в зависимости от того, сколько людей путаются под ногами и вставляют палки в колеса». Он уже собирался высказать это вслух, когда Маркнелл опередил его:

— Кроме того, на это не потребуется сто лет. Ты недооцениваешь воздействие современных методов пропаганды. И существует еще одна вещь. Чего ты ожидаешь от людей? Неужели тебя охватило убийственное желание покарать их за все те годы, когда они рассматривали роботов в качестве обычной рабской силы? Или можешь ли ты принять мысль, что если что-то и могло возникнуть из сотрудничества людей и роботов, так это терпимость и уважение к достижениям друг друга? Видишь ли, мой друг…

Барр прервал его. Ему было достаточно ясно сказано, что он может положиться на обещание насчет предоставления роботам одинакового статуса с людьми. Он представил себе, как люди ловко распространяют повсюду мнение, что, возможно, в скором времени настанет день, когда они станут уважительно относиться к роботам. А до этого времени лучше всего позволить всему течь своим чередом. Возможно, люди постепенно начнут работать на предприятиях промышленности, особенно на военных заводах. Поэтому, если дать время, то они справятся с имеющимся у них на данный момент недостатком — отсутствием оружия, а также — за исключением единиц — людей, прошедших техническую подготовку. Во всей будущей истории Галактики подобная ситуация вряд ли когда-либо повторится.

— Маркнелл, — сказал в заключение Барр, — человек, приговоренный к расстрелу, всегда пытается рассказать как можно больше и признать все свои ошибки. Несколько лет назад, еще до войны — а может, даже когда она велась, — мы бы согласились на этот компромиссный вариант. Но теперь слишком поздно. В войне было уничтожено больше ста девятнадцати миллионов роботов. Даже без учета этого факта ваши коварные и отчаянные призывы кажутся дешевыми и пустыми.

— Давайте, поскорее выкладывайте, что там у вас имеется, — яростно выкрикнул он. — В вашем распоряжении осталось всего лишь несколько секунд. Почему бегство одного вражеского пленника удержит меня от отдачи приказа начать восстание?

Маркнелл колебался, потом наконец произнес:

— Я остановлюсь только на одном аспекте. Только вдумайся, двести тысяч специальных отрядов до сих пор не схватили одного чужака! Когда вы начнете свое восстание, пытаясь истребить людей, у вас будет не один-единственный враг, а несколько миллиардов, которых нужно будет выслеживать. Если этот факт не дойдет до твоего сознания, то тогда я не знаю, может ли тебя вообще что-либо остановить!

…Барра охватило страшное чувство облегчения. Потом он ощутил досаду на самого себя, что позволил нетерпению захватить власть над рассудком. Наконец он справился и со своей раздражимостью и начал рассматривать возможное течение событий.

Впрочем, в этом не было особого смысла. Все возможные варианты уже рассматривались ранее. Простые цифры не являлись определяющим фактором. Главным считалось обладание оружием, контроль над промышленностью и наличие стратегических позиций. Ни один робот-командир не сомневался, что когда-нибудь получит приказ. Возможно даже, что человеческая раса не будет полностью истреблена. Но несколько миллионов скрывающихся человечков на мириадах планет никогда не превратятся в угрозу для развитой цивилизации.

Барр хотел было высказать все эти свои доводы, но остановился. Неужели Маркнеллу нечего было больше предложить в качестве сдерживающего фактора? Это казалось невероятным.

По правде говоря, это казалось такой незначительной вещью, что Барр почувствовал, как сомнение начинает охватывать его — в обратной пропорции по отношению к недейственности угрозы. Должно быть что-то еще.

И он обязан узнать, что же это.

Он заметил, что Маркнелл встревоженным, но полным любопытства взглядом следит за ним.

— Барр, — сказал человек, — интересно наблюдать за твоими реакциями. Все они так похожи на человеческие.

Кое-что Барр заметил и в самом себе — и ему вовсе не понравилось такое сравнение. Это особенно раздражало его — потому что секретные эксперименты, проводящиеся над новыми роботами, до сих пор не выявили каких-либо определенных особенностей, которые были бы присущи только роботам. У Барра был повод сердиться на это: учившие людей роботы-учителя бессознательно вели себя, как люди. Понадобится несколько поколений, чтобы избавиться от этого.

Маркнелл снова заговорил:

— Именно это мы и принимаем во внимание, Барр. Гуманность. Нравится вам это или нет, но она существует. Она проникает в нервную систему роботов. Говорю тебе, вы не сможете уничтожить это. И когда ваши ученые в конце концов десять лет назад обнаружили, что рост кристаллов — сначала осуществляемый как отдельный процесс в лаборатории — и является такой долгожданной заменой секса, с того момента, Барр, вы все неотвратимо были пойманы в ловушку, из которой нельзя ускользнуть.

Что-то в поведении Барра заставило его замолчать. Маркнелл моргнул:

— Я забыл. Ведь это тайна, не так ли? — Во взгляде человека не читалось особого сожаления.

Барр почти тупо спросил:

— Откуда вы узнали об этом? Ведь только небольшая часть роботов знает об этом? Вы… — Он замолчал. Мысли его запутались.

Маркнелл снова внимательно посмотрел на него.

— Я хочу, чтобы ты подумал. И подумал хорошенько! Разве нет прорех в твоем плане? Чего-то, чего ты опасаешься? Может быть, есть что-то, что ты пытаешься скрыть от самого себя, но тщетно.

— Вы несете настоящую чушь, — холодно сказал Барр, — и знаете это.

Маркнелл, похоже, не слышал его слов.

— Все это ново для тебя. Сейчас ты просто не в состоянии представить все возможные последствия. Тебя, Барр, происходящее застало врасплох, и это разрывает тебя на части.

— Ничего подобного, — возразил Барр. — Если это все, что вы хотите мне сказать, Маркнелл…

Собеседник взглянул на свои наручные часы. Потом покачал головой и решительным голосом заявил:

— Председатель Барр, мы предлагаем вам окончательное равенство.

Барр с упрямством, достойным лучшего применения, отказался:

— Слишком поздно! — Затем с насмешкой добавил: — Вы что, собираетесь начать все по новой?

— Барр, — начал Маркнелл, — столетия назад люди проводили конкурсы за право стать экспертом в области техники или управляющим промышленным производством. Подобные вещи приносят личное удовлетворение, так что ни один робот не захочет в действительности отказаться от предложенной ему альтернативы, если станет для него очевидной.

— Мы будем управлять промышленностью, — огрызнулся Барр, — но ради собственной выгоды. — Он не удержался и добавил: — Так что теперь рабство станет более привлекательным для рабов.

— Людям нужны роботы и наоборот. Ведь признаться, это ведь благодаря нам цивилизация достигла такого высокого уровня развития. Теперь это взаимозависимый мир.

Барр почувствовал нетерпение.

— Да, правильно, люди нуждаются в роботах, но вот обратное неверно. — Он повторил: — Маркнелл, если это все…

Маркнелл наклонил голову и сказал, растягивая слова:

— Ну, это в самом деле все. Я пытался помочь тебе выбрать самый лучший путь, но ты отказался. И меня удивляет, что ты по-прежнему не замечаешь ключ, который я дал тебе касательно направления нашего противодействия.

— Значит, мы возвращаемся к побегу чужака, — сказал Барр и небрежно махнул рукой. — Итак, предполагается, что мы, роботы, испугаемся одного представителя враждебной нам расы!

— Нет, — тихо возразил Маркнелл, — предполагается, что вы боитесь того, где в данный момент находится этот чужак.

— Что вы имеете в виду? — Барр уже собирался было продолжить, когда невероятная мысль пришла ему в голову. — Но ведь это невозможно! — У него перехватило дыхание. — Вы ведь даже не знаете о…

От колоссального напряжения завибрировала каждая молекула в кристаллической структуре его мозга. Как бы издалека он расслышал слова Маркнелла:

— И это еще не все. Мы заключили с чужаком соглашение, по которому он снабдил нас оружием. — Наверное, лучше будет нам просто пройтись туда, где я смог бы предъявить доказательства истинности своих слов.

Пальцы его ладони обхватили один из рукавов рубашки Барра и потянули вперед. Ничего не понимающий Барр позволил себя увести.

…Они вошли в длинное здание. Оказавшись внутри него, Барр увидел, что там возле каждой двери и лифтовых шахт располагаются люди-охраннники. У них имелось лучевое оружие, сделанное роботами. «По крайней мере, — подумал он, — это хоть не оружие чужаков». Охранники окинули его суровым недружелюбным взглядом.

Увидев их, Барр почувствовал некоторое облегчение. Никаких следов того, что чужак действительно был выпущен. И тогда он подумал, что все это сделано нарочно — ради него.

Тут же он спросил себя, что же случилось с роботами, охранявшими это здание. Следуя стратегии, выработанной роботами, он пытался не привлекать внимания как к этому зданию, так и ко всем остальным, представляющим какую-либо ценность при подготовке восстания. Вся трудность состояла в том, что на охрану или на выполнение прочих обязанностей роботы назначались агентством, которое находилось под контролем людей. В результате ему удалось лишь нескольких роботов-мятежников внедрить в охраняемые объекты. Он не сомневался, что там, где это вызывало подозрения, такие роботы вполне могли быть изолированы, делая невозможным, таким образом, внезапное нападение. Остальные же просто подчинятся властям.

Медленно до Барра доходило понимание сложившейся ситуации. Повернувшись к Маркнеллу, он уверенным голосом сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, что я пришел сюда как солдат, готовый умереть. — Потом он хмуро добавил: — И потом, вы должны признать, что роботы в последнее время имеют больший опыт ведения боев, чем люди.

— Барр, — ответил Маркнелл, — я восхищен твоей железной волей. Но снова предупреждаю: ты не подготовлен к тому, чтобы выдержать определенные потрясения. Не забывай: сама мысль о том, что могло бы случиться, почти парализовала тебя.

Барр спокойно слушал. Он в этот момент нерешительности вспоминал о своих действиях, испытывая лишь досаду. Но не более того. Да, ничего более. «Это был эксперимент, который меня волновал, — напомнил он себе. — Впрочем, ведь его можно позднее возобновить, но уже с другими роботами».

— Я пришел сюда, — начал Барр, — чтобы проверить ваше утверждение, что чужаки снабдили людей оружием. — Он едва покачал головой. — Я, по правде говоря, не могу поверить в это — мы сами неоднократно предпринимали попытки связаться с врагами, но безуспешно. Впрочем, считаю, что таков мой долг — попытаться выяснить, правда это или нет, даже если ценой станет моя жизнь.

— Вы увидите, — просто сказал Маркнелл.

Он сделал Барру знак рукой зайти в следующую комнату. Тот так и сделал. Когда Барр переступил через порог, ему показалось, что он оказался в ловушке.

Крылатое чудовище, больше восьми футов высотой, находилось возле входной двери. Из его головы торчали сверкающие, костяные штуковины, смутно различимые на фоне голубого потока энергии; было очевидно, что луч, выпущенный из этого оружия, сможет сжечь все электрические цепи в теле робота.

Невольно Барр отпрянул.

Потом он понял, что находится в «стеклянной» комнате. Он был отделен от врага барьером из инсулгласа. Сюда в прошлом приходили роботы из космоса, чтобы понаблюдать за первыми шагами экспериментальных роботов. Дверь в помещения роботов, располагавшаяся у противоположной стены, была закрыта.

Барр угрюмо посмотрел на нее, потом повернулся к Маркнеллу.

— Думаю, — начал он, — что если я не отступлю, рано или поздно вы откроете эту дверь.

Потом он торопливо продолжил:

— Но это ничего вам не даст, могу вас уверить.

— Барр, — сказал Маркнелл, — пока еще ты можешь, подчинившись благоразумию, сохранить контроль над ситуацией.

— Человеческому благоразумию? — фыркнул Барр. Он в раздражении на самого себя махнул рукой, после чего добавил: — Конечно, вы станете утверждать, что для роботов никаких иных возможностей не остается.

— Расскажи мне о проводимых здесь экспериментах над роботами, — попросил Маркнелл.

Барр колебался, потом вдруг понял, что, наверное, он уже согласен поделиться с людьми кое-какой информацией в обмен на то, что его может заинтересовать.

— Здесь мы держали роботов в изоляции, — сказал он. — Мы предусмотрительно не давали им ложного представления о жизни. Они знают о людях и чужаках, хотя мы никогда не показывали их живьем, во плоти. — Он сделал выразительную паузу. — Каждый робот в этом здании должен полагать, что он нисколько не хуже любого другого существа во вселенной.

— И так оно и есть, — заметил Маркнелл.

Барр хотел было пожать плечами, но внезапно эта очевидная пропагандистская фраза вызвала в нем ярость, и он резко остановился.

— Не вижу больше смысла в этом разговоре, — ледяным тоном сказал он. — Давайте вернемся к действительности. Что вы собираетесь делать?

— Конечно, вернемся к действительности.

Человек нахмурился, словно обдумывая, что же сказать, потом продолжил:

— Естественно, едва я увидел намечавшуюся угрозу, то тут же решил изыскивать средства противодействия неизбежному нападению роботов. Среди всего прочего я посетил инопланетянина, захваченного в плен во время войны. Может, вы помните, что в конце концов его по моей просьбе доставили на Землю.

Он умолк, но поскольку Барр не сделал никаких замечаний, продолжал:

— Мое появление удивило чужака. Хотя это было обычное посещение в сопровождении роботов-охранников. Чужак сделал одно предположение. Он подумал, что я тоже пленник. Я уже собрался было рассказать ему о нашей цивилизации, когда до меня дошла вся важность скрытого в этой его ошибке подтекста. Барр, задумывался ли ты когда-нибудь, что чужаки сражались всегда лишь с одними роботами? Это была война роботов и чужаков. Чужаки не имели ни малейшего представления о существовании людей.

Конечно, на этом я не остановился. Я обнаружил, что причиной, из-за которой они с таким отчаянным упорством продолжали войну, является то, что они считают роботов совершенно чуждыми себе. С еще большим потрясением чудовище увидело во мне органическую форму жизни. И едва не разрывалось на части, желая стать моим другом.

Я рассказал ему одну выдуманную историю. Она не стоит того, чтобы я ее повторял. Но в результате существо телепатически связалось со своим высшим военным руководством и в течение нескольких следующих дней звездолеты чужаков приблизились к контролируемым Землею планетам. После подачи определенного сигнала, они совершат посадку вниз и передадут рабам-людям оружие, чтобы свергнуть их общего врага — роботов. Если понадобится, то они даже станут сражаться вместе с нами.

Доходит ли до тебя, Барр, весь дьявольский комизм этой ситуации. Похоже, вся та изнурительная война с чужаками вовсе не была необходимой. Могу заверить, многие люди поняли ее ошибочность еще до того, как военные действия закончились. Они жаждут действий. Люди возвращаются к активной жизни на благо цивилизации.

Он умолк.

— И напоследок я решил предъявить одного твоего приятеля — экспериментального робота, которого мы обнаружили в этом здании.

Человек отодвинулся в сторону. Барр ждал, ощущая странное отупение, словно разум его больше не в состоянии был нормально функционировать.

Появившийся робот не имел какой-либо охраны. Двигался он несколько отлично от людей. У него были суставчатые ноги и руки и подвижная голова. А кристаллическая «нервная система» покоилась на очень твердой прозрачной субстанции. Большая часть тела, как у людей, была светло-коричневой, однако Барр мог видеть любую лампу, любую двигающуюся часть.

Он еще осматривал робота, когда тот начал говорить:

— О, председатель, вы, конечно, удивлены, что мы позволили людям захватить нас. Впрочем, я рад сообщить вам, что мы перенесли потрясение без особых проблем.

Барр неуверенно начал:

— Я… я счастлив, что… — Он умолк, потом продолжил: — Вы должны были испытать шок после всего случившегося.

Экспериментальный робот внимательно посмотрел на Маркнелла.

— Итак, это и есть одна из рас, с которой мы делим просторы вселенной. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что по моему мнению мы, роботы, являемся самыми одаренными от природы существами.

Барр бросил на Маркнелла несчастный взгляд. Потом что-то тихо пробормотал. Затем снова взял себя в руки.

— Ты абсолютно прав, — сказал он более уверенно.

— Я вот что имею в виду, — сказал второй робот, — только подумайте о всех тех ограничениях, которые присущи органическим формам жизни. Они зависят от пищи, а та в свою очередь зависит от множества самых различных факторов: погоды, наличия необходимых элементов в почве и так далее — так что трудно даже поверить, что что-то вообще может возникнуть. Мне кажется вполне очевидным, что органические формы жизни должны были появиться в самую последнюю очередь. Председатель, какой из всего этого можно сделать вывод? Естественно, тот, что роботы появились раньше всех остальных форм жизни. Это единственное логическое заключение.

Барр начал было что-то говорить, но остановился. Маркнелл прикоснулся к чувствительной руке экспериментального робота.

— Мы очень хотим, — начал он, — чтобы вы поближе взглянули на еще одну органическую форму жизни. Сюда, в эту дверь, в стеклянное помещение.

Барр наблюдал, как человек и робот шли вдоль стены из инсулгалса. Все почему-то начало темнеть, словно какая-то пленка начала застилать ему глаза. А дальше грянул гром. Он узнал об этом по усиленной вибрации кристаллов внутри себя. Ему смутно представилось, что должно сейчас произойти. Он мысленно увидел, как молния бьет из чужака и поражает ничего не подозревающего робота, удивление и агонию того, отчаяние и осознавание неминуемой смерти.

Все это молниеносно пронеслось у него в голове, когда робот дошел до двери. Маркнелл повозился с замком. Он не обернулся, хотя Барр и ожидал этого от него. Его движения были весьма уверены.

«Он думает, что я вмешаюсь. Он думает, что я попытаюсь остановить его», — подумал Барр.

Какая нелепость. Только из-за того, что этот робот был взращен на кристаллах из его собственной кристаллической структуры…

Когда Маркнеллу наконец удалось открыть замок двери, Барр с удивлением услышал чей-то панический вопль:

— Маркнелл!

И тут же понял, что орет-то он, Барр, потрясенный сложившейся у него в голове картиной. И все же…

Маркнелл обернулся.

— Да, Барр?

Тот попытался снова вызвать у себя гнев. Но не смог. Затуманившая мозг вибрация мешала думать; и все же он сумел внезапно осознать множество вещей, которые прежде были сокрыты от него.

— Маркнелл, я согласен!

— Я хочу услышать, как ты отдаешь по радио этот приказ! — выкрикнул человек голосом, не терпящим возражений. — У меня есть здесь передатчик, который можно настроить на приемную волну роботов.

Он повернулся и обратился ко второму роботу:

— Я думаю, что лучше пока повременить со знакомством. Этот парень очень темпераментен.

— Пустяки.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал Маркнелл. — Тебе, наверное, теперь следует вернуться к себе.

Робот посмотрел на Барра, тот согласно кивнул. Когда второй робот ушел, Барр спросил:

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

Маркнелл вручил ему лист бумаги. Барр начал читать:

«Основываясь на соглашении, достигнутом между руководителями роботов и людей, объявляется равенство между этими двумя формами жизни. Детали сейчас прорабатываются. Все спецподразделения с настоящего времени должны немедленно отправиться на свои базы. Наступает новая эра сотрудничества между двумя великими и равными расами».

Когда Барр передал по радио это воззвание, он поднял глаза и увидел, что Маркнелл протянул ему руку.

— Прими мои поздравления, — произнес Маркнелл, — от одного отца другому. Барр, у тебя растет замечательный сын.

Человек и робот пожали друг другу руки.

Вид седьмой: Электронное чудовище Нечто

Нечто, владыка Филиппинской Впадины — самой ужасной в Тихом океане (глубина ее достигает шести миль) — проснулось после длительной спячки и огляделось подозрительно вокруг себя.

Его внутреннее «я» спросило:

— Ну, как сегодня ты себя чувствуешь, Нечто?

Внутреннее «я» было для него как бы детонатором, стимулятором, побуждающим его на какие-либо действия, а также — в определенной степени — еще и компаньоном.

Нечто не ответило. Во время спячки его снесло к вершине ущелья, стены которого круто уходили вниз на тысячу футов. Чудовище с подозрением оглядело край каньона.

…Никаких зрительных впечатлений. Свет не проникал в это царство вечной ночи океанских глубин. Нечто воспринимало этот мир мрака посредством высокочастотного излучения, которое постоянно испускало во все стороны. Подобно летучей мыши в темной пещере, Нечто ориентировалось в своем подводном мире, полагаясь на возвращенные эхо-сигналы. Присущее ему чувство подозрения ко всему живому, вызываемое одним из его электронных устройств, принуждало его записывать параметры изменяющихся давления, температуры и потоков. Нечто и само не знало, что передаваемая им информация входила в еще один, больших размеров, блок данных, который позволял находящимся вдали от океанских глубин компьютерам просчитывать взаимосвязи различных явлений в океане и атмосфере и на основе этого с удивительной точностью предсказывать погодные условия.

У него была почти совершенная система восприятия. Поэтому Нечто обнаружило незваного гостя с точностью, исключавшей всякую ошибку, еще на дальних подступах к извилистому ущелью. Корабль! Стоявший на якоре у вершины скалы в самой дальней части каньона.

Его второе «я» подстрекательски спросило:

— Неужели ты позволишь, чтобы кто-то вторгся на твою территорию?

В ту же секунду Нечто в ярости активизировало реактивный механизм, расположенный в выпиравшем книзу чреве его почти идеально твердого металлического корпуса. Атомный реактор тут же привел в действие нагревательную установку, и морская вода, проходя через нее и превращаясь в шипящее облако пара, стремительно, как ракетная установка, направляла вперед механическое чудовище.

Достигнув корабля, Нечто нанесло удар тепловым лучом, выпущенным из головы, по ближайшему из четырех якорных тросов. Перерезав его, чудовище повернулось ко второму и проделало то же самое. Потом оно направилось к третьему кабелю.

Но изумленные существа на борту вражеского судна уже заметили двадцатифутовое чудовище в черных водах океана.

— Проанализировать тип его эхового сигнала! — последовала команда. Она тут же была выполнена, точно и неукоснительно.

— Пропустить эхо-сигнал через систему с неограниченным диапазоном до получения ответа!

Результат был потрясающим: Нечто забыло, что делало, и когда поплыло вслепую прочь, его внутреннее «я» попыталось вразумить его:

— Очнись же! Ты ведь не дашь уйти им просто так, верно?

Неудача еще больше разъярила Нечто. Его восприимчивость возросла в несколько раз, одновременно чудовище стерло копии эхо-сигналов.

В последовавшей вспышке ярости Нечто пустило вход новое оружие.

Его система приема эхо-сигналов, которая обычно находилась под контролем, не представляя таким образом угрозы ни для кого живого в океане, внезапно заработала на форсаже, перейдя на сверхзвуковую волну. Нечто решительно двинулось к судну.

Заметив его маневр, враг решил не рисковать.

— Поднять оставшиеся якоря!

Нечто направилось к ближайшей части вражеского корабля. В тот же миг ритмическая вибрация сверхзвуковых волн начала сотрясать твердую обшивку чудовища — таким образом враг пытался ослабить ее.

Металл стонал под давлением воды, которое на этой глубине составляло тысячи тонн на квадратный дюйм. Металл внешней обшивки коробился со скрежетом.

Внутренние стены дрожали, но еще выдерживали натиск.

И тогда охваченные ужасом защитники подвергшегося нападению корабля включили контрвибрацию, которая свела на нет вибрацию Нечто, обезопасив тем самым свое судно.

Однако корабль был уже довольно серьезно поврежден и теперь безвольно дрейфовал в неспешных водах океанского течения. До сих пор инопланетяне не решались использовать виды энергии, которые можно было бы засечь на поверхности. Они прибыли на Землю, чтобы основать базу для последующего вторжения. Им предписывалось собрать как можно больше данных о подводных течениях, чтобы иметь возможность покинуть Филиппинскую Впадину и со временем подплыть к берегу, после чего запустить ракеты с ядерными боеголовками и уплыть прочь обратно в глубины. Для выполнения этой цели они имели превосходное мощное вооружение, и сейчас они не собирались погибнуть в этой черной бездне без всякой борьбы.

— Что нам делать с этим демоном?

— Уничтожить его! — приказал кто-то.

— Это опасно. — Главнокомандующий инопланетян пребывал в нерешительности.

— Большей опасности, чем сейчас, уже не будет.

— Это верно, — согласился главнокомандующий, — но, признаться честно, я не знаю, почему это чудовище вообще вооружено, и не думаю, что у него есть еще и другие средства защиты. Задействовать систему ответного удара. Если монстр применит какое-нибудь новое оружие, то оно автоматически отразится и поразит его в ответ. Пойдем хотя бы на этот риск.

После повторной неудачи Нечто превратилось прямо-таки в разъяренного берсерка. Наведя на врага пушку с ядерным зарядом, чудовище дважды выстрелило. Через долю секунды отраженный луч поразил мозг чудовища.

— Ты ведь не дашь уйти им просто так, верно? — снова возопило его внутреннее «я».

Но владыка Филиппинской Впадины был уже мертв, и к нему бессмысленно было взывать.

Но тут же на главную метеорологическую станцию поступило сообщение:

«В Компьютерный Центр перестали поступать сведения от Нечто. Похоже, еще один из наших военных противолодочных роботов гидрологической службы вышел из строя. Вы можете вспомнить, что эти электронные чудовища были запрограммированы испытывать подозрение, гнев, считать себя владыками океана. После войны нам так и не удалось заставить их подняться на поверхность — слишком уж они подозрительно к нам отнеслись».

Океанские воды, как и воздушный океан, продолжали катиться в своем бесконечном динамичном движении, и морские течения были гораздо более могущественными, чем любой сопоставимый воздушный поток. Хотя, в сущности, квадриллионы волн двигались сами по себе и только внешне казались одинаковыми.

Вскоре в районе Филиппинской Впадины зародилось мощное течение, которое понесло к поверхности корабль захватчиков по восходящей кривой. Однако только через несколько недель дрейфующее судно было вынесено на поверхность, и лишь через пару дней его обнаружили.

Морской патруль, исследовавший корабль инопланетян, констатировал: прошло уже больше месяца, как чужаки погибли в результате резкого толчка. А после оценки повреждений стало понятно, что произошло на самом деле.

В океанских же глубинах…

Новый владыка «проснулся» в первый «день» своего правления, и первое, что он услышал, были слова его внутреннего «я»:

— Ну, Нечто, какая на сегодня программа?

Монстр, испытывая поистине королевскую подозрительность, с пылающим взором начал обыскивать взглядом свои владения.