Избранные произведения в одном томе

Глава 1

То, что этого никогда не было, я могу доказать. Ира Де Калб заставил меня ждать уйму времени, прежде чем позволил мне описать эту историю. Теперь я могу рассказать о том, чего никогда не происходило. Начну с парадокса. Главный парадокс этой истории в том, что в ней отсутствуют парадоксы. Все в ней происходит согласно законам логики. Не человеческой, конечно, и не в рамках логики этого времени и пространства. Я не знаю, совершат ли люди снова когда-нибудь путешествие, подобное тому, которое совершили мы. Возможно ли будет попасть в это скрещение различных измерений, где плавают миры. Плавают вечно и никогда, плавают в пространстве и вне его, плавают по оси, протянувшейся через время от самого начала до самого конца. От самого истока времен, от первых туманностей, где материя еще только начинала обретать вес, до самого конца, до абсолютной энтропии, когда вся структура космоса рухнет и превратится в хаос, тянется эта ось. От рассвета до темноты. От начала до конца. И как наш материальный мир нанизан на ось пространства, тянущуюся через все Мироздание, так и сфера времени нанизана на свою ось, ось времени. Вселенское Божественное ожерелье, порожденное пустотой и пожираемое в конце времен плазмой.

Я этого никогда не мог представить себе этого целиком, понять до конца, это было выше моего понимания, и потребовались объединенные знания трех великих цивилизаций, разделенных во времени, чтобы создать такую концепцию, в которую даже сама Вселенная входит лишь как незначительный элемент. И даже этого оказалось недостаточно для полного сознания. Понадобилось то, чего даже я, теперешний, никогда не смогу описать более или менее реалистично, хотя и видел его собственными глазами — лицо Эа.

Видел его сквозь время, которое еще наступит, сияющее в пурпурных сумерках на агатовом небе. Оно говорило со мной шелестом ветра, вечно несущегося над мертвой пустынной Землей. Я думаю, что Лицо Эа во все времена будет находиться там, на пустой поверхности мертвой планеты, смотреть, как бесконечные дни сменяются ночами, долгими, как столетия. Оно навсегда останется в вечности памятником людям, а мертвая земля, принявшая в себя человечество, будет служить Лицу, как и прежде, когда только рождалась и жила, стремительно приближаясь к своему концу. Я был там. Я видел его. Был? Буду? Могу быть? Теперь уже не знаю.

Знаю точно другое — из всех историй, рассказанных на Земле, эта больше любой другой заслуживает того, чтобы быть рассказанной.

Все началось с того, что я был вовлечен в эксперимент. Теперь, когда я понимаю, что настоящее, прошлое и будущее — всего лишь каменные плиты тротуара, порядок которых может быть нарушен, я знаю, что первый шаг был сделан два месяца назад. Это было в этом времени и пространстве, вернее, во времени и пространстве, которые существовали два месяца назад…

Что такое жизнь? Для меня это Большая Гонка, которая начинается с момента рождения. Ты вскакиваешь на тобогган, мчишься с горы, в конце которой падаешь. Заезд только один, и бесполезно требовать еще одну попытку. Тебя просто оттолкнут, потому что слишком много людей ждет своей очереди. Тебе дается всего лишь сорок-пятьдесят лет. Это все, что у тебя есть.

Я добровольный пленник тобоггана уже тридцать пять лет. Джереми Кортленд. «Денвер Порт», «Фриско Ньюз», «Бюллетень Эй Эм», «Эй Пи», «Тайм», «Кольер»… Иногда штатный сотрудник, иногда на подхвате. Я наклонялся с тобоггана, пытаясь срывать плоды со стремительно пролетающих мимо плодовых деревьев, иногда попадались нормальные, но чаще довольно странные. Я много ездил по всему свету — наверное, в сидении моего тобоггана была заноза, с самого детства я ерзал и не мог сидеть спокойно, все время пытаясь ухватить пролетающее мимо меня. Многие годы в самых разных газетах под сообщениями можно было увидеть черную строчку: «Передано по телеграфу Джереми Кортлендом».

Россия, Китай… Батискаф Пикара, войны, сверхзвуковые и межпланетные корабли, Большой Глаз Паломара… Забастовки шахтеров… Грязный фермер в Северной Дакоте, ни с того ни с сего обретший дар творить чудеса. Конечно, никто из его многочисленных пациентов не излечился, что, впрочем, нисколько не подорвало доверие к нему.

Большая Гонка. Я хватал по пути все, до чего смог дотянуться. Женитьба, развод, множество мелких связей, долгие поиски работы и денег. В общем, жизнь не сахар, но я и не ждал Рая.

Мои глаза, когда-то яркие, потускнели и перестали быть такими ясными, как раньше, кожа на лице стала одутловатой, к подбородку прибавился второй, но гонка продолжалась, и заноза в сидении никуда не пропадала. Скрываясь от алиментов, я махнул в Бразилию для участия в подводных исследованиях бассейна Амазонки. По приезде я описал свои впечатления и продал рукопись в «Эй Пи». В тот же день я прочел в газете, что созданы искусственные 105 и 107 элементы таблицы Менделеева. Астатин и Фракций — недостающие звенья в периодической таблице. Когда-то, пару биллионов лет назад, их было полно, а затем они распались на другие элементы, но Собор и Гиорде воссоздали их при помощи большого циклотрона.

Рядом с этой заметкой я увидел большой заголовок: «Вторая жертва, погибшая от загадочных ожогов», но тогда я не задумался над этим. Такие смерти от странных ожогов уже происходили в США, но теперь они, кажется, распространились и на Южную Америку. В этой же газете была еще одна заметка, касающаяся меня лично, но тогда я даже не подозревал об этом: Ира Де Калб начал работу над чем-то в высшей степени секретным. Секрет Полишинеля, проект настолько секретный, что о нем мог узнать в Рио каждый, у кого были деньги, чтобы купить газету. У меня же здесь была своя, довольно странная проблема.

Все это происходило за шесть недель до того странного события. Вы подумаете, что это парадокс, но если вы поймете, что я хочу сказать этим, то вы поймете, что это не так.

Я шел по тенистой аллее, ведущей к улице Овидор. Я не могу сказать, что я делал здесь летним утром в три часа. Я много выпил предыдущей ночью, играя в «шмен-де-фер». В кармане пиджака у меня топорщилась солидная пачка банкнот, а в кармане плаща — другая. Я шел, опустив голову, и видел, как в лунном свете сверкают носки моих ботинок. Небо тоже сверкало — звездами. Улица сверкала огнями фонарей. Весь мир сверкал вокруг меня.

Я стал богат и намеревался теперь покончить со всем, купить маленький домик в Петрополисе и наконец-то засесть за академический обзор современной жизни, который я давно собирался написать. Я думал об этом, хотя и был пьян. Но ведь я протрезвею, а решимость моя останется.

Я редко принимал серьезные и ответственные решения, но это было крайне серьезным, и я знал это. Вот здесь, на освещенной луной аллее, происходит поворот в жизненном пути Джереми Кортленда. Что произошло затем, я так никогда и не узнал потому, что, к счастью для меня, я был слишком пьян и просто не мог этого понять. Я просто не смог это даже отчетливо разглядеть.

Оно появилось из черной тени и с распростертыми руками двинулось в мою сторону. Две руки коснулись меня, но они не хотели этого, в этом я уверен. Они прошли мимо моих ушей, и я услышал звук, напоминающий шипение. В моем мозгу что-то лениво зашевелилось, как будто откуда-то из глубины выплыла забытая мысль, забытая давно и прочно.

Я прикоснулся к нему, но лучше бы я этого не делал. Я думал о моих деньгах. Рука моя приблизилась к чему-то, я до сих пор не знаю к чему, могу только сказать, что оно было гладкое и обжигающее. Теперь я думаю, что обожгло меня трением. То, к чему я прикоснулся, вращалось с неимоверной скоростью, хотя зрением обнаружить это было невозможно. Трение сожгло кожу на тех частях ладоней, которые прикоснулись к нему. Я читал, что когда касаешься чего-то, раскаленного добела, в первый момент оно кажется холодным, но в тот момент я не знал еще, что обжегся. Я крепче прижал ладонь к… не знаю к чему, но оно быстро удалилось от меня, а я остался на месте, тряся ладонью, которую жгло. Я смотрел вслед чему-то черному, удаляющемуся от меня с пугающей скоростью.

Я был слишком ошарашен, чтобы закричать, а к тому времени, как пришел в себя, вообще стал сомневаться в том, было ли что-нибудь на самом деле. Через десять минут я обнаружил, что деньги мои исчезли. Вот так, значит, это не стало поворотным пунктом на моем пути, но если бы этого не произошло, я бы никогда не встретился с Ира Де Калбом. Так что, может быть, это и был поворотный пункт.

Иногда мозг наш бывает ужасно медлительным, так же как и чувства. Рука не знала, что она обожжена, а мозг не мог осознать того, что возникло передо мною. Он просто отказался воспринимать то, чего не может быть.

Я вернулся в свой отель и лег в постель, пытаясь убедить себя, что встретил вора. Поделом — не шляйся по ночному городу набитый деньгами. Вор забрал деньги — вот и все. Он… или что-то другое, на краткий миг лишь коснулось меня. Все это было слишком невероятным, но раз произошло, значит, было возможно, и мозг должен примириться с этим. С этой мыслью я заснул, но ненадолго. Рано утром я подскочил на кровати от очень странного ощущения, какого я не испытывал никогда в жизни, и даже встреча не улице Овидор не могла затмить его.

Ощущение возникло во мне в области солнечного сплетения — беззвучный взрыв энергии, будто во мне внезапно родилось солнце. Я не могу подобрать слов, чтобы описать свои переживания, но в тот момент я чувствовал, что от этого таинственного источника по моему телу расходились круги жизненной энергии, невероятной первобытной силы. Время перестало существовать для меня. Я лежал и буквально купался в энергии, и новая кровь бурлила в моих жилах. В тот момент я почти понял, что со мной происходит, но кто-то внезапно отключил источник энергии.

Я резко вскочил, вконец опустошенный, лишившись чудесной энергии. Мною овладел ужас от понимания того, почему это произошло и что было причиной отключения энергии. Голова моя кружилась от резкого движения. Серый цвет рождающегося дня окрасил небо и осветил комнату. Я сидел, сжимая голову руками. Я точно знал — где-то погиб человек.

Я хотел снова лечь и уснуть, но зачем-то кое-как оделся и, преодолевая боль в голове, собрав нервы в кулак, вышел на улицу и нашел зевающего таксиста. Видите, я даже знал, где должен находиться труп. Я не мог знать заранее, куда именно нужно ехать, но двинулся в правильном направлении. И я нашел его. Он лежал недалеко от фонтана, на небольшой площади возле того места, где я встретился с вором.

Утро было холодным и спокойным.

Это был индеец, возможно, бродяга. Я стоял на пустынной площади, смотрел на него, слыша, как по городу уже начинают ездить машины. Если бы меня застали здесь, это было бы слишком подозрительно. Я еще никогда не видел людей, умерших от ожогов, но откуда-то знал: причиной смерти было именно это. Собственно говоря, он и не обгорел в полном смысле этого слова. Я смотрел на его изъязвленную кожу, и что-то кольнуло. Мне показалось, что его ожоги от трения, и, посмотрев на собственные руки, сразу понял, что раны индейца — близняшки моим. Я стоял и переводил взгляд со своей ладони на кожу этого человека… и вдруг все произошло снова. Снова где-то в животе произошел взрыв, снова вспыхнуло солнце, снова по жилам заструилась живительная энергия.

Я подал свои заметки в «Эй Пи». В Рио уже произошло пять подобных убийств, прежде чем я решил покончить с этим, опубликовав в газете рассказ обо всем, что произошло со мной. Этот рассказ о загадочных смертях с присовокуплением ошеломляющих подробностей о моей способности раньше всех обнаруживать трупы был напечатан даже в американских газетах.

Сейчас, размышляя над этим, я понимаю, что меня не арестовали по обвинению в убийстве только лишь потому, что не могли представить, каким образом я мог его совершить. К счастью, рука моя зажила раньше, чем полиция и газеты обнаружили таинственную связь между мной и убийствами.

После пятого убийства я махнул в Нью-Йорк. Мне казалось, что если я уеду из Рио, то убийства прекратятся. Вполне возможно, что они начнутся в Нью-Йорке, однако я все же решился. Кроме того, я чувствовал себя не лучшим образом.

Глава 2

В аэропорте меня ждала записка. Сам мистер Роберт Дж. Аллистер пожелал видеть меня. Я был потрясен. Аллистер был владельцем нескольких газет и иллюстрированных изданий, тиражи которых были сравнимы с тиражами «Лайф» и «Тайм». Я тут же, из аэропорта, позвонил ему, чтобы договориться о встрече на завтра, но он хотел меня видеть прямо сейчас. Я вошел в здание, прошел через холл, где толпились люди. Из приемной меня без лишних церемоний провели прямо в «святая святых», и я даже подумал, что, наверное, недооценивал себя все прошлые годы.

Сам Аллистер поднялся из-за стола и протянул мне руку. Я прошел вперед, утопая в пушистом персидском ковре по щиколотки. Он пригласил меня сесть. Вид у него был усталый и гораздо менее бодрый, чем на фотографиях в газетах.

— Значит, вы и есть Джереми Кортленд, — заговорил он неожиданно высоким голосом. — Я наблюдал за вашей работой в Рио. Очень и очень… неплохо. Не хотели бы вы оставить ее на время?

Я открыл рот от изумления, а он устало улыбнулся.

— Я хочу предложить вам поработать на меня, — продолжил он. — Я объясню. Вы знаете Ира Де Калба?

— Это тот самый? Новый Эйнштейн?

— В некоторой степени. Он дилетант, хотя, возможно, и гений. Его ум скачет, как кузнечик. Вы наверняка слышали, что Де Калб разработал новую область математики, но даже не подумал ее практически использовать. Он… впрочем, вы все сами поймете, когда познакомитесь с ним. Сейчас он занимается чем-то совсем новым, очень новым и очень важным. Я хотел, естественно, чтобы кто-нибудь об этом написал и предложил ему, а Ира Де Калб потребовал вас.

— Почему меня?

— У него есть свои соображения по этому поводу, и, может, он вам объяснит все, но я не могу. — Он протянул мне контракт. — Ну так как?

— Хорошо, я попытаюсь, — сказал я. — Но если эта работа мне не понравится…

— Понравится, — угрюмо ответил Аллистер. — Когда вы познакомитесь с Ира Де Калбом, вам понравится, гарантирую.

Дом Де Калба вписывался в склон горы, как будто ее построил сам Френсис Ллойд Райт, и когда я взобрался наконец на верхнюю террасу по ступеням из серого камня, то уже едва дышал. Служанка оставила меня в комнате и предложила подождать.

— Мистер Де Калб ждет вас, — сказала она, — но он будет через десять минут.

Одна из стен комнаты, в которой я оказался, была стеклянной, и через стекло открывался вид на Аппалачские горы, покрытые изумительными по красоте лесами. В комнате кроме меня находилась женщина, и я сразу узнал ее, хотя мог видеть только очертания прекрасной фигуры на фоне льющегося из окна света. Она встала из-за стола, когда я вошел.

— Доктор Эссен! — воскликнул я. И сразу проникся уважением к своей будущей работе. Не может быть, чтобы такие люди, как Ира Де Калб и Лотта Эссен, собрались вместе из-за какой-то ерунды. Я знал доктора Эссен потому, что дважды брал у нее интервью сразу после Хиросимы. В то время меня интересовал ее совместный проект с Фришем и Меснером. Мне очень хотелось спросить, что она делает здесь, но я удержался от расспросов. Немного зная ее, я понимал, что узнаю много больше, если она захочет говорить сама.

— Мистер Де Калб попросил меня встретить вас, мистер Кортленд, — сказала она приятным мягким голосом. — Я очень рада снова встретиться с вами. У вас в Рио было небольшое странное приключение, не так ли?

Она снова лукаво улыбнулась мне. Ее нежное лицо обрамляли коротко остриженные волосы, а глаза… светло-серые, почти стальные, разили, как копья, если вы прямо встречали ее взгляд. В целом она производила впечатление мягкой и нежной женщины, но ее быстрый пронзительный взгляд пугал, словно предупреждая, что в этой мягкой усталости есть что-то от пантеры, приготовившейся к прыжку. Этот взгляд открывал то, что скрывала модная прическа, — умную голову с изощренным мозгом.

— Я разрешу мистеру Де Калбу рассказать вам все, — сказала она. — Вы оказались вовлечены в одну историю гораздо больше, чем полагаете. — Она помолчала, не глядя на меня. Носком лаковой туфельки он подцепила угол ковра. — У нас есть немного времени до прихода Де Калба, и я хочу оценить вашу реакцию на… на кое-что. Идемте со мной.

Мы вышли в холл, опустились по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, и оказались в большой, великолепно обставленной комнате. «Кабинет Де Калба», — подумал я. Однако все книжные полки были пусты, и на всем лежал слой пыли.

— Камин, мистер Кортленд, подойдите — сказала Эссен, показав рукой на камин.

Я подошел ближе и опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть то, на что указывала Эссен. Это был обычный камин из обычного камня, но на одной стороне его было какое-то пятно. Бешено закружились мысли, и я понял, что значит, когда говорят, что время остановилось. В голове одновременно вспыхивали и гасли тысячи разных образов и мыслей, но в тот миг, когда я увидел пятно, то сразу понял: трансмутация. Не знаю, почему я так подумал. Затем, не успев прийти к какому-либо разумному выводу относительно того, что происходит со мной, я вновь очутился в той аллее в Рио, в три часа утра. Снова движение чего-то темного из закоулка. Я опять слышал шипение в ушах, ощущал ожог от прикосновения. Я вспомнил взрыв источника энергии во мне в тот момент, когда происходила смерть человека. Я знал, что все это связано между собой — и то, что произошло со мной, и это пятно на камине. У меня не было никаких оснований для такого вывода, не было доказательств, но я был железно уверен в своей правоте.

Я, не спрашивал ни о чем, просто внимательно осматривал камин. Пятно было неправильной формы. Казалось, что камень в этом месте перешел в какое-то другое состояние. Оно была мне совершенно неизвестно. Серый цвет камня обрывался внезапно, и начиналось другое вещество, почти прозрачное, с темными прожилками и крупными зернами на деревянных панелях, которыми были обшиты стены. На ковре, висящем рядом с камином, тоже было точно такое же пятно. Я посмотрел на доктора Эссен.

— Не прикасайтесь к нему, — сказала доктор Эссен.

Но я и не собирался, мне было не нужно касаться его, чтобы узнать, каковы будут последствия. Я знал, что, прикоснувшись, получу ожог как от трения, хотя все казалось абсолютно неподвижным. Доктор Эссен, похоже, тоже это знала, я понял это по выражению ее лица. Я еще раз вгляделся в прожилки в пятне. Причудливо перекрученные между собой, они казались совершенно инородными в теле полупрозрачного материала.

Я поднялся.

— Что это? — голос мой чуть дрожал.

— Это Некрон, — ровным голосом ответила она, так внимательно глядя мне в лицо, что мне стало не по себе. — Так назвал это вещество мистер Де Калб. Слово ничем не хуже и не лучше других. Это… это новый вид материи, мистер Кортленд. Вам приходилось встречаться с чем-то подобным? — Ее глаза буквально сверлили меня.

— Пожалуй, нет, — ответил я. — Но…

— Хорошо, я понимаю, — прервала она меня. — Просто я хотела убедиться кое в чем и убедилась. Пойдемте отсюда, и ради Бога, прошу вас, не задавайте никаких вопросов, пока вы не просмотрите запись.

— Запись? Что…

— Ее нашли во время раскопок на Крите. Она очень любопытная. Вы увидите ее. Идемте.

Она заперла дверь.

Мистер Де Калб был похож на древнюю греческую статую и не выглядел на свои 47 лет. Он был похож на юношу, высокого, прекрасно сложенного, волосы его были коротко острижены. Его лицо было спокойно, и, казалось, никакие переживания или невзгоды не смогли избороздить морщинами его гладкий лоб. По всему было видно, что он прекрасно владеет собой и умеет подавлять свои эмоции. Это было лицо Будды, спокойное, сосредоточенное, но в глазах его была одна странность: я не мог определить их цвет. Они, казалось, были затянуты пленкой, как у кошек. «Светло — голубые, — подумал я, — а может, серые или совсем бесцветные».

Он крепко пожал мне руку, опустился в кресло и, вытянув длинные ноги, казалось, забыл обо мне, но затем хмыкнул и стал рассматривать меня своими бесцветными глазами. Во всех его движениях, дикции, манере говорить — во всем чувствовалось, что он презирает весь мир и всех людей, наверное, кроме себя. «Ну что же, — подумал я. — Он имеет на это право. Он гений».

— Рад приветствовать тебя, мистер Кортленд, — сказал он. — Ты мне нужен. Не из-за твоего ума, которого у тебя не так уж много, и не из-за твоих физических достоинств, которые наверняка пострадали в схватке с неумолимым временем, но я уверен, что мы сможем работать вместе.

— Меня послали сюда взять у вас интервью для газеты, — сказал я.

— Нет, — Де Калб поднял палец. — Ты ошибаешься. Роберт Аллистер, издатель, мой друг. У него есть деньги, много, и он хочет, чтобы весь мир служил ему. Ты заключил с ним контракт и теперь должен делать то, что скажет он, а он сказал, что ты будешь работать со мной. Ясно?

— Предельно, — ответил я. — Небольшая поправка: так я работать не стану. В контракте ясно сказано, что я буду репортером, но там нет ни слова о рабстве.

— Ты и будешь репортером. Бога ради, я дам тебе интервью, но прежде всего запись. Я не вижу смысла в бесплодном споре… Доктор Эссен, не будете ли вы так любезны… — и он кивнул на шкаф.

Она достала из шкафа пакет и передала его Де Калбу. Человек с профилем античной статуи положил пакет на колени и забарабанил по нему пальцами. Пакет был размером с портативную пишущую машинку.

— Я показывал его только доктору Эссен, — сказал он.

— Я польщена, Ира, — сухо сказала Эссен.

— Теперь я показываю это тебе, — нисколько не смутившись, продолжил он.

Де Калб протянул мне пакет.

— Положи его на стол, придвинь стул, садись. Прекрасно. А теперь разверни.

Они оба наклонились вперед, выжидающе глядя на меня. Я видел помятый металлический ящик, прямоугольный, серо-серебряного цвета, выпачканный в грязи.

— Это неизвестный нам металл, — сказал Де Калб, — я думаю, что это сплав. Его нашли пятнадцать лет назад во время раскопок на Крите и прислали мне. Они не могли открыть его, и он оставался запертым до недавнего времени. Ты, наверное, понял, что этот ящик с секретом, и мне понадобилось долгих четырнадцать лет, чтобы разгадать его. Сейчас я открою ящик для тебя.

Руки Де Калба мягко легли на поверхность ящика, но пальцы, нажимающие в разных местах, побелели от напряжения.

— Сейчас ящик откроется. Но я не буду смотреть. А вы, Лотта? Я думаю, что нам обоим не следует этого делать, пока мистер Кортленд…

Больше я не слушал, потому что ящик стал медленно раскрываться. Он раскрывался, как драгоценный камень или цветок, все грани его, плоскости, ребра смещались друг относительно друга, переливаясь разными цветами, и вскоре движение прекратилось. Передо мной оказался… кристалл? Ребра, грани, углы… И тут же в моем мозгу началось движение. Как струна откликается на вибрацию камертона, так мой мозг отреагировал на странное воздействие этого ящика. Как будто невидимый мост протянулся между ящиком и моим мозгом. Словно в моем мозгу раскрылась книга, и ее страницы начали переворачиваться. Время спрессовалось в микроскопический комок. Листы книги вертелись с бешеной скоростью, открывая мне свое содержание. В моем мозгу воспроизводилась запись. Вся история Жизни мгновенно пронеслась перед моим внутренним взором, но мозг не успевал реагировать, не успевал запоминать. Я все видел, но сразу же забывал. Мозг тонул в водовороте информации. Нет, я забывал не все. С красного неба над пустынной планетой на меня смотрело Лицо. Лицо Эа. Комната закружилась передо мной.

— Возьмите, — промурлыкала у меня за спиной доктор Эссен.

Все еще не приходя в себя, я посмотрел перед собой и увидел стакан виски. Не знаю, был ли я без сознания, но в глазах у меня стоял туман, комната плыла перед глазами. Я с благодарностью выпил виски.

Глава 3

— Что ты видел? — прозвучал голос Де Калба.

— Вы… Вы тоже видели это? — Виски помогло мне справиться со стрессом, но я был еще не совсем в себе. Я не хотел говорить о том, что промелькнуло у меня в мозгу за бесконечно короткие мгновения. Впрочем, и о том, что ускользнуло, тоже, но все же мне надо было поговорить об этом.

— Я видел это, — торжественно, но угрюмо сказал Де Калб. — Лотта тоже. Теперь ты. Нас трое. Все мы видели одно и то же, но три свидетеля одного происшествия расскажут о нем по-разному. Каждый видит в соответствии со своим интеллектом и адаптивными возможностями психики. Что видел ты?

Я взял стакан с остатком виски. Мысли мои тоже кружились в голове. Такие же терпкие и жгучие. Еще десять минут, подумал я, и мысли мои исчезнут.

— Красное небо, — медленно заговорил я. — Пустынная земля. И… — Я замялся. Слово застряло у меня в горле. Я не мог произнести его.

— Лицо, — нетерпеливо подсказал мне Де Калб. — Ты видел лицо, продолжай.

— Лицо Эа, — выдохнул я.

«Откуда мне известно имя? Эа и время… время…» — Внезапно виски выплеснулись из стакана. Реакция была такой сильной и неожиданной, что я не мог управлять собой. Держа стакан обеими руками, я поднес его к губам и жадно выпил. Через минуту я успокоился и снова овладел собой.

— Время, — осторожно сказал я, позволяя мысли овладеть моим мозгом, подобно холодной темной волне. — Время. Далекое будущее. Многие тысячелетия после нас. Все это есть там, в Записи. Возникали и погибали великие цивилизации, одна за другой, пока… Пока не остался один город. Это был последний город — город Лица.

— Ты видел, что это город? — Де Калб даже приподнялся. — Мне, чтобы понять это, понадобилось три просмотра Записи.

— Я не видел его. Я просто… знаю.

Я закрыл глаза. Передо мною снова появилась пустынная земля, темная, почти черная, под кроваво-красным небом. Я знал, что Лицо огромно. Оно было высечено в скале, и я был уверен, что сделали это человеческие руки, но создавалось впечатление, что лицо это существует вечно. Казалось, что однажды оно проснется, сделает гримасу отвращения и освободится от нагромождения камней, бросив прощальный взгляд на вечность, сквозь багровую ночь этого мира.

— Там есть люди. Я чувствую их. Чувствую их мысли. Люди в громадном городе за Лицом…

— Это некрополь, — сказал Де Калб. — Но… Да, пожалуй, это город.

— Улицы, — сонно говорил я, глядя в пустой стакан. — Многоэтажные дома. Люди ходят, разговаривают, живут, думают. Почему вы думаете, что это некрополь?

— Позже, продолжай.

— Мне очень хочется, но я не могу, все уплывает.

Я закрыл глаза, вспоминая Лицо. У меня были силы, чтобы заставить себя вспоминать, но не хотелось вновь сталкиваться лицом к лицу с вечностью. На Лицо Эа было жутко смотреть, в нем было все, было ощущение бесконечной сложности, мудрости, всезнания, всего того, что недоступно простому смертному. Я мучился, даже думая о нем.

— Это портрет? — спросил я. — Или просто символ? Что это?

— Город, — просто сказал Де Калб. — Народ, Судьба, призыв о помощи и еще очень многое, чего нам не понять никогда.

— Но… но будущее! — воскликнул я. — Этот ящик, разве его не нашли на развалинах Крита? Ведь его нашли в старых развалинах? Разве можно в прошлом найти то, что говорит о будущем? Это бессмысленно!

— Именно так это и выглядит для того, кто не понимает природу времени, — в голосе Калба послышалось презрение. Он откинулся в кресле и сложил руки на груди, глядя на меня серыми глазами.

— Ты читал Шпенглера, Кортленд? — спросил он.

Я поморщился и кивнул.

— Я понимаю, он действительно раздражает, но он гений. Он описал то, что случилось с городом Лица. Общество тянется от «культуры» к омертвению, окаменению цивилизации. Именно это и случилось с городом Лица. Я использовал глагол в прошедшем времени для этого некрополя будущего. Он существует. Он так же реален, как Рим и Вавилон, но люди в нем не люди в том смысле, как это понимаем мы. Они, скорее, боги для нас.

Он посмотрел на меня, как бы ожидая возражений. Я молчал.

— Они боги, — продолжал Де Калб. — Шпенглер ошибался, полагая, что цивилизация развивается по простой дуге. Достаточно сравнить Рим XIII и Рим XVI века, чтобы заметить, что он вновь возродился и занял свое место в человеческой цивилизации. Я не собираюсь спорить со Шпенглером, но я не согласен с его идеей о символической ценности города как единицы культуры. После того, как ты посмотришь запись не один раз, ты поймешь, что я имею в виду.

Он замолчал, придвинул к себе вазу с фруктами, взял апельсин, долго рассматривал его, а затем заговорил снова:

— Сейчас я хочу показать тебе кое-что на примере этого апельсина. Город Лица прошел путь своего развития и стал некрополем. Когда-то Рим тоже был некрополем, а Нью-Йорк еще будет. Но это вовсе не будет означать конец цивилизации, так как город — это еще не весь народ. Еще остаются маленькие городки, которые будут только процветать, избавившись от тирании мегаполиса, от доминирующей роли метрополии. Когда темные века опустились на Европу, это не было концом цивилизации. Просто возникли и стали развиваться новые, но город Лица — совсем другое дело. Он действительно некрополь, вокруг него нет деревень и поселков, во всем мире существует только он — город, где живут люди. Но они не люди — они боги.

— Значит, это не некрополь, — заметил я.

— Для нас он некрополь.

— Почему?

— Ты видел мой камин, видел пятно на нем. Это пятно разрастается! Медленно, но верно, и по мере увеличения пятна скорость роста увеличивается. Это произошло и в том мире. Он стал весь некронным, кроме самого города. Разве ты не почувствовал этого, когда смотрел Запись? Нет? Еще почувствуешь. Жители города не могут спастись, когда против них сама Вселенная. Они обратились к нам, и у нас есть шанс, мы можем спасти их. Пока я не знаю, как, но знают они, иначе бы не обратились к нам.

— Подождите, — сказал я. — Давайте проясним ситуацию. Что вы хотите от меня лично? Что могу сделать я и почему именно я?

Де Калб заворочался в кресле, тяжело вздохнул и уставился на апельсин так, как будто видел его впервые в жизни.

— Ты прав, Кортленд. Давай рассмотрим факты. Первое — Запись. Она, по сути, книга, но не книга, сделанная человеком, и постигается не чтением. Ее содержание проникает прямо в мозг, и каждый раз, когда ты просматриваешь весь объем информации, в мозгу что-то оседает. В Записи есть и то, что наш мозг не в состоянии воспринять, и оно ускользает от нас… Ящик был найден на Крите, где пролежал под землей три, может пять тысяч лет. А может, и миллион. Он случайно попал ко мне, и я не мог открыть его, хотя и пытался разными способами. Я пробовал с помощью рентгена увидеть его содержимое, но, конечно, мне это не удалось, пробовал радиацию, ультрафиолетовые лучи, инфракрасные лучи и многое другое. И что-то сработало. В один прекрасный день ящик открылся. — Он посмотрел на меня. — Этот ящик — письмо. Он послан к нам через время. Нет, конечно, не именно к нам, не лично, но адресовано оно людям, у которых развита техническая цивилизация.

— Хорошо, — сказал я. — Предположим, что это призыв о помощи. Не буду спорить, быть может, Я и сам это пойму, если стану часто просматривать Запись, но почему вы думаете, что судьба города зависит от именно от нас? Если ящик настолько стар, как вы говорите, то, может быть, город существовал в далеком прошлом? Жители города сделали Запись, не могу отрицать этого, и бросили ее в Реку Времени, ее прибило к нашему берегу. Мы сумели прочесть ее, но вдруг это запись древней цивилизации, жившей миллион лет назад? Обо всем этом я мог бы написать, но….

— Ты здесь не для того, чтобы писать в газеты, Кортленд, — резко сказал Де Калб.

— Таковы мои функции, как написано в контракте.

— Тебя выбрал не Аллистер, — тяжело сказал Де Калб. — И не я, — он снова заворочался в кресле. — Позволь мне договорить. — Он подбросил апельсин в воздух и поймал его. Раздался сочный шлепок. — Первый раз я открыл ящик в своем кабинете. Ты сам видел, что он раскрывается, как цветок. Он раскрылся впервые за миллион лет. Ящик раскрывается в четырех, а может, даже в большем числе измерений. Мы не можем воспринять этого, но в первый раз».. — Он помолчал. — Тогда… произошло еще кое-что. — Он снова помолчал и неохотно добавил. — Что-то вышло из ящика.

Глава 4

Я снова молча ждал, но на этот раз терпение быстро иссякло, и я спросил:

— Что вам известно?

— Некрон, — сказал он. — Он растет. Он никогда не перестанет расти, пока… — Он помолчал, пожал плечами. — Мы должны поверить в то, что они в будущем, и помочь им. Они хотят, чтобы мы сделали это. Хотят быть уверенными в том, что им поможем мы, ведь если мы не придем им на помощь, то погибнем и сами. Некрон будет разрастаться и поглотит весь наш мир, превратив его в инертную, некронную, мертвую материю… Это смерть для всего, именно потому я и назвал это вещество Некроном. Некрон — совершенно новая форма материи, смерть энергии. Некрон разрушает высший закон Вселенной, закон увеличения энтропии. Энтропия, сама по себе, стремится к хаосу, но Некрон — другой крайний случай. Некрон — материя с нулевой, умершей энергией.

— Значит, — сказал я, — люди Города решили устроить западню для тех, кто сумеет открыть ящик?

— Да. Но они вынуждены были так поступить. Они хотят заставить нас откликнуться на их мольбу о помощи, и теперь нам придется это сделать, если мы хотим, чтобы мир жил.

— Значит, вы убеждены, что они существуют в будущем, а не в прошлом?

— Ты видел Лицо? Ты чувствовал, как во времени, разделяющем нас, развиваются и гибнут цивилизации? Как ты можешь сомневаться в этом, Кортленд?

Я молчал, вспоминая.

— Впрочем, дело не в этом, — сказал Де Калб. — Это вопрос чисто академический. И прошлое, и будущее — одинаковы в ткани, сплетенной из времени, ты скоро сам поймешь это.

— Как же мы можем помочь им? Если уж сами они не могут отвести угрозу от своего мира, то что можем мы? Это смешно, они же живут на миллионы лет позже, и кроме того, если путешествие во времени возможно для ящика, разве это гарантия того, что сможет переместиться живой человек? Что мы не промахнемся и не попадем в уже мертвый город.

— Нет, нет, Кортленд. Тебе нужно еще многому учиться. Позволь мне самому думать обо всем этом. Некрон может быть уничтожен. Или, по крайней мере, проблемы, которые он вызывает, могут быть разрешены. Я уверен, что это можно сделать только одним способом: трое мужчин и одна женщина должны отправиться в будущее, к Лицу Эа. Именно это имели в виду люди Города, когда посылали к нам свою Запись.

— Почему вы так уверены?

— О, доказательств много. Запись была послана нашей цивилизации, помнишь?

— Но вы же сказали, что Запись была найдена на раскопках на Крите!

— Конечно. Но древние минойцы не открывали ящик, и я предполагаю, что ящик этот существовал задолго до времени Тесея, но он оставался закрытым, потому что на Земле еще не было технически развитой цивилизации, способной разгадать секрет замка. Только люди — мужчины и женщины, выросшие в техногенной цивилизации — способны решить проблему Некрона.

— Почему же они не послали письмо прямо в нашу эру, почему они промахнулись на несколько тысяч лет?

— Я не эксперт в вопросах путешествий во времени, — раздраженно буркнул Де Калб. — Может быть, такая точность принципиально недостижима. Откуда мне знать? Но я могу доказать, что письмо попало именно к тому, кому оно было адресовано.

Я все время искал ошибку в его рассуждениях.

— Вы сказали, что необходимо решить проблему Некрона, уничтожить его. Вы уже имеете решение?

Де Калб воззрился на меня.

— Нет, пока еще нет. Некрон весьма любопытное вещество, нетипичное, он абсолютно инертен, у него нет спектра поглощения, спектра излучения, на него ничего не действует. Это совсем новый вид материи. Пока я не могу уничтожить Некрон, зато я уверен, что смогу сделать это, если воспользуюсь помощью жителей Города Лица. Вообще-то говоря…

Зазвонил телефон. Доктор Эссен резко обернулась, Де Калб усмехнулся, кивнул ей и пробормотал:

— Я думаю, это он, — как бы отвечая на немой вопрос молодой женщины, и взял рубку.

Я слышал в трубке чей-то возбужденный голос.

— Муррей, — сказал, поморщившись, Де Калб. — Муррей, я все знаю, но…

Однако собеседник не дал ему договорить. Голос в трубке стал таким громким, что разносился по всей комнате. Де Калб слушал с отрешенным видом и наконец, выпрямившись, сказал:

— Муррей, Муррей, послушайте, здесь Кортленд.

В трубке что-то заклокотало. Де Калб ухмыльнулся.

— Знаю. Возможно. Кортленд тоже недолюбливает вас, но это сейчас не важно. Вы можете прийти сюда? Да, это важно, я хочу вам показать кое-что. — Он заколебался, посмотрел на Лотту Эссен, пожал плечами. — Послушайте, Муррей, я хочу показать вам один ящик.

— Ты ведь знаешь полковника Муррея Харрисона? — спросил Де Калб, положив трубку.

Я кивнул. Я знал его и, признаться, очень не любил, так как его человеческие качества находились в чудовищном противоречии с его способностями. Это был старый военный из Уэст-Пойнта, но вел он себя как настоящая истеричка, не умеющая владеть собой, и в то же время у него был точный, никогда не ошибающийся ум робота. Никто не мог отрицать его таланта. И еще он страшно гордился тем, что всегда стоит за справедливость, хотя это далеко не всегда было так. Прекрасный техник, гений стратегии и тактики. Он подтвердил все это во время военных действий на Тихом океане в 1945 году. Однажды я написал о нем очерк, достаточно честный, но ему это не понравилось.

— Вы и его берете в дело? — спросил я.

— Приходится. Мне ничего не остается… Впрочем, это не важно. Да он и сам настаивает на этом, хотя совершенно не понимает важности дела.

— Ира, — робко вступила в разговор доктор Эссен. — Ты действительно уверен, что это необходимо?

— Ты сама знаешь, что не уверен, Лотта. — Он нахмурился. — Но нам нельзя терять времени. Я боюсь ждать. Кортленд… — он повернулся ко мне. — Я думаю, что тебе пора получить побольше информации. Я хочу кое-что тебе рассказать о нас — о тебе и себе. Ты уже понял, что ты связан со всем этим, и не в моих силах заставить тебя принять или отвергнуть это.

Я кивнул. Я понял это, как только увидел лицо, вернее почувствовал. Я вспомнил о том, что произошло со мной в Рио. Я не понимал связи, которую я ощутил между этим пятном на камине и тем существом, которое обожгло меня в Рио. Смерти людей… Прекратились ли они в Рио? Может, теперь они начнутся здесь? Ведь не может же все это оказаться простым совпадением. Сейчас мне ничего не оставалось делать, кроме как ждать.

— Вот мой рассказ, — начал Де Калб. — Наша история — твоя, моя, доктора Эссен и, может, полковника Харрисона. Я не знаю, хотя мне очень хотелось бы знать. Начнем, — он тяжело вздохнул. — Когда я много раз просмотрел Запись, я понял, что где-то на Земле есть место, имеющее для нас огромное значение. Я не могу сказать, почему это так, однако мне удалось определить его координаты. Это заняло некоторое время, потому что пришлось привести все меры того мира к земным шкалам. Но повторяю, я сделал это и поехал туда. — Он замолчал, пристально глядя на меня, но почти сразу продолжил:

— Ты когда-нибудь бывал в горах Святого Лаврентия? Знаешь ли ты, насколько дики горы в тех краях? Кажется, они совсем рядом, несколько часов лета, но как только стихает шум двигателя, кажется, что ты очутился на другой планете. Звенящая тишина окружает тебя, и ты можешь ощущать ее чисто физически. Я нанял людей, которые стали рыть шахту. Они считали меня человеком, у которого в кошельке много денег, а в голове мало ума, и поэтому не догадывались о моей цели и не искали ответов на вопросы. Нам удалось найти под землей то, что я искал. Они выкопали вокруг этого места полость в земле, после чего я рассчитался с ними и отпустил. Сам же я спустился вниз, чтобы осмотреть, что нашел, — он рассмеялся.

— Это было двадцать футов пустоты, Кортленд, то, что я определил с помощью своих инструментов, имело овальную яйцеобразную форму. Я мог пройти сквозь это, но внутри этой овальной пустоты пространство и материя уже принадлежали этому миру, и барьер между нашим и чужим мирами находился в каком-то другом измерении. Я не встречал барьера, входя в яйцо и выходя из него. Но человек, переходя из света в тень, тоже не встречает барьера, хотя аналогия эта, пожалуй, поверхностна. Однако внутри овала что-то было, и я долго старался обнаружить, что именно, но помогло мне в итоге только облучение ультрафиолетом. В этой пустоте я увидел какую-то тень. Я увеличивал мощность излучения, уменьшал, изменял его частоту, играя верньером настройки, как скрипач на скрипке. Я охотился за таинственной тенью, как кот за мышью, пока наконец не увидел… — он замолчал и ухмыльнулся.

— Нет, пока я не скажу тебе, что я увидел. Ты мне не поверишь. А сейчас, Кортленд, настало время прочесть тебе небольшую лекцию о природе времени. Он все еще держал апельсин, поворачивая его в руке. — Сфера, — заговорил он, — вращается на оси. Назовем это Землей. — Другой рукой он взял из вазы серебряный нож, лезвие которого в форме листа было чуть шире апельсина, и с наслаждением вонзил нож в него…

Глава 5

А затем случилось нечто совершенно неожиданное. Только что я сидел, удобно устроившись в кресле, и смотрел, как Де Калб расправляется с апельсином, как вдруг… Снова во мне вспыхнул источник энергии. Комната исчезла для меня, и Де Калб и доктор Эссен перестали быть для меня реальностью. По моим жилам и нервам заструилась живительная энергия. В этот миг для меня ничего не существовало, кроме этого сладостного ощущения, которое я даже не могу описать словами. Первое, что я увидел, когда комната вернулась на место, была кровь, текущая по рукаву Де Калба. Сначала я ничего не понял. Кровь — естественный спутник смерти, и я знал, что мгновение назад где-то поблизости умер человек. Вскоре все чувства постепенно вернулись ко мне, и я, резко выпрямившись в кресле, посмотрел на Де Калба.

Краска схлынула с его лица. Он смотрел на свою порезанную руку тупым невидящим взглядом. На лезвии ножа была кровь. Значит, Де Калб просто порезался, порезался… Наши глаза встретились, и в этот момент понимание происшедшего одновременно вспыхнуло в наших глазах. Значит, он тоже ощущает это, и в нем тоже происходит взрыв энергии. Мы оба молчали. В словах не было необходимости. После долгого молчания я взглянул на Эссен. Серая сталь ее глаз спокойно встретила мой взгляд, но во взоре было легкое замешательство.

— Что случилось? — спросила она.

Звук ее голоса пробудил нас обоих, вернул из забытья.

— Ты не знаешь? — Де Калб повернулся к ней. — Нет, конечно, нет. Но Кортленд и я… Кортленд, как часто с тобой… — Он не закончил.

— Впервые это произошло в Рио, когда произошла первая смерть, — ровным голосом ответил я. — А вы?

— Когда погиб человек здесь. И очень слабо, когда смерти происходили в Рио.

— О чем вы говорите? — спросила доктор Эссен.

С трудом подбирая слова, Де Калб рассказал ей.

— Что касается меня, — закончил он, глядя в мою сторону, — то это началось, когда я впервые открыл Запись. — Он помолчал, глядя на пораненную руку., а затем, отложив нож и апельсин, достал платок и перетянул ладонь. — Я совсем не ощутил боли, — сказал он как бы сам себе.

А затем, обращаясь ко мне:

— Я открыл ящик, и тут, я уже говорил об этом, что-то выскользнуло из него и исчезло в направлении камина, где и образовалось некронное пятно, — он угрюмо посмотрел на него сузившимися глазами.

— Кортленд, — сказал он, — когда ты впервые увидел пятно на камине, тебе не показалось оно знакомым?

Я вскочил так резко, что опрокинул кресло, и с жаром заговорил:

— Де Калб, где-то только что умер человек. Что-то убило его! Что-то делает нас, вас и меня, соучастниками убийства! Мы должны прекратить это! Это не научная диссертация — это банальное убийство, мы должны знать правду. Но криком и руганью вряд ли получится. Истина находится в этом ящике и одновременно в далеком будущем. Это пришло оттуда в наш мир и теперь уничтожает его.

— Я выпустил это что-то. Разумеется, сам не зная, что делаю, я просто открыл ящик Пандоры и выпустил из него смерть. Теперь нам остается только молиться, чтобы в этом ящике оказалась и надежда на спасение.

— Скажите, чем я могу помочь. Я все сделаю. — пылко воскликнул я. — Но давайте больше не будем говорить о теории. Я слишком устал от этих смертей, я и сам в опасности. Вы тоже. Что мы можем сделать?

— Убийца нам не угрожает ничем, опасность для нас кроется в законе. Если наша связь с убийствами будет установлена, нас могут обвинить в соучастии. Что нам делать? Хотел бы я сам знать это. Я уверен, что тень, что вылетела из ящика, оставляет после себя некронные пятна, как отпечатки пальцев. Это живое и крайне опасное существо. Оно коснулось меня, пролетая, и мне показалось, что с меня заживо сняли кожу. Ты прикасался к нему?

Я рассказал ему о своем опыте ночного общения с таинственным существом.

— Хорошо, — сказал Де Калб. — Мы оба в опасности, а не пустил ли Некрон корни в тебе?

Сначала я не понял его, потом во мне все оборвалось.

Де Калб, глядя на меня, кивнул.

— В себе я не обнаружил никаких признаков заражения, и думаю, что с тобой ничего не случилось. Хотя все это еще ничего не доказывает.

— А вы видели его? — спросил я.

Он колебался.

— Я не уверен. Думаю, что видел. Расскажи мне, пожалуйста, подробнее и постарайся ничего не упустить, даже незначительное.

Когда я закончил, он обменялся взглядами с доктором Эссен.

— Оно, безусловно, разумно, — сказала она.

— А способ, которым оно передвигается? — спросил Де Калб. — Это очень важно, ведь его даже нельзя схватить и удержать, ты согласна, Лотта?

— Ожог трением? — переспросила она. — Скорее всего, оно вращается не в пространстве.

— Конечно, нет, — сказал Де Калб. — Может, во времени? Разумеется, в ограниченных пределах. Достаточно колебаться в пределах нескольких секунд. Оно выглядит, как тень, как масса без веса и имеет огромную скорость без пространственного смещения. Кортленд пытался схватить его. Это же движение во времени! Колебания, вибрация. Вибрация с периодом в несколько секунд, камертон вибрирует в пространстве.

Почему не может существовать камертон, вибрирующий во времени? В очень узком временном диапазоне? Неудивительно, Кортленд, что ты не смог удержать его. Как можно удержать вибрирующий металлический стержень? Ты получил ожоги потому, что своим весом пытался препятствовать колебаниям во времени. Оружие, которым мы захотим его убить, тоже должно колебаться во времени с тем же периодом, что и существо.

— Значит, это существо дрожит, как лист? — спросил я.

Де Калб отмахнулся от меня.

— Разумен ли этот убийца? — спросил он. — Действует ли он, сообразуясь с чем-нибудь, или же это просто инстинктивная страсть к убийствам? — Он поморщился. — Нет, сейчас нам нужно думать о Некроне. Мы понятия не имеем, что это такое. И, может, не узнаем никогда, если не доберемся до Лица Эа.

Я вздохнул и сел. За последние полчаса я испытал слишком много потрясений и чувствовал себя неуверенно и неуютно. Мир моей жизни словно разрезали надвое. То, что было до — и то, что будет после.

— Значит, нам нужно совершить путешествие во времени, — слабым голосом произнес я. — Знаете, Де Калб, вы сошли с ума. Вы просто сумасшедший!

У него осталось достаточно энергии, чтобы презрительно усмехнуться.

— Я думаю, что ты будешь считать меня еще более сумасшедшим, если я скажу тебе, что увидел в овальном яйце в шахте, но сначала я должен завершить свою лекцию, чтобы ты хоть что-нибудь понял.

— Тогда не стоит медлить.

Он снова взял нож и апельсин. Вставив нож в разрез, он разделил апельсин на две части. Линия разреза находилась чуть выше экватора, если предположить, что апельсин — Земля. Верхняя часть апельсина осталась на лезвии ножа. Снизу Де Калб приложил нижнюю часть апельсина, создавая иллюзию целого плода.

— Предположим, что лезвие — это плоская страна — двухмерный мир, рассекающий трехмерную сферу. Если я буду вращать нижнюю часть апельсина, ты даже не заметишь, что она вращается отдельно от верхней.

Для тебя апельсин целый, ось же остается неподвижной относительно плоскости, которая рассекает плод. Теперь отрежем еще одну часть апельсина. И снова эта ось останется неподвижной. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Нет, — честно признался я.

Де Калб ухмыльнулся и положил апельсин в вазу.

— Это требует немного мозгов. Правда, я и сам еще не вполне понимаю. Наша наука еще не дошла до этого, но я уверен, что теоретически есть возможность совершать путешествие во времени. Исходя из этого, мы можем объяснить появление у нас Записи. Люди Города Лица послали этот ящик по оси времени, которая, как ты помнишь, пронизывает одну и ту же точку пространства в каждый данный момент времени. Они бросили ящик в реку Времени, как потерпевший бедствие бросает бутылку с запиской в море. Вот смотри… — он поднял два пальца, большой и указательный. — Это два времени, наше и их. Но они могут… — тут Де Калб прижал один палец к другому, — иметь общую точку, то есть пересекаться. Правда, я еще и сам толком не понимаю, как это происходит, ведь их время отстоит от нашего на много тысяч лет. Если человек переходит из одного пространства в другое, необходимо как минимум, чтобы эти пространства соприкасались. Видимо, со временем должно быть так же.

— Хорошо, — сказал я. — Пока хватит. Я принимаю весь этот бред. Теперь давайте выкладывайте, что вы видели в своей пещере?

— Я видел тебя, Кортленд.

Я раскрыл рот и глаза.

Он широко улыбнулся.

— Да, да, я видел тебя, спящего на дне яйца. Еще я видел также себя, спящего, и доктора Эссен, спящую, и, наконец, я видел полковника Харрисона Муррея.

Он с торжеством смотрел на меня, и улыбка его стала шире.

— Вы точно сошли с ума, — глупо заметил я.

— Ты думаешь о том, что никогда не бывал в горах Святого Лаврентия. Может быть. Но и доктор Эссен не была там. И я не был. Возможно, и полковник Муррей. Но ты будешь там, мой друг, как и все мы, — улыбка его погасла, а голос снова стал усталым. — Все мы очень изменились. Ты понимаешь? Мы все стали намного старше, но это не время состарило нас, а какие-то переживания, события. Жуткие, счастливые, радостные, приводящие в трепет. Да, мужчины выглядели усталыми, состарившимися. Но вот доктор Эссен почему-то выглядела моложе, — он пожал плечами. — Мне нечем это объяснить, я могу только рассказать о том, что видел, — он улыбнулся мне.

— Ну, хватит об этом, закрой наконец рот, Кортленд, уверяю тебя, это был именно ты, а это значит, что тебе предстоит вместе с нами совершить прыжок в будущее, в мир Лица Эа. Я откуда-то знаю, что мы все вместе встанем перед этим Лицом, которое пока видели только в мысленных видениях. Да, я уверен в этом. Я сам видел нас, спящих на полу. Вокруг нас были приборы, регулирующие сон, и мы путешествовали во времени. Мы будем перемещаться во времени, как этот ящик. Отсюда, из нашего времени, мы переместимся по временной оси в мир Лица Эа, но на этой оси не существует обратного движения, так что нам не грозит опасность встречи с самими собой, — он улыбнулся почти счастливо.

— Вы понимаете, что это значит? Это значит, что когда те четверо проснутся и выйдут из пещеры, мы войдем в нее и перенесемся в будущее.

Я встряхнул головой. В моем мозгу мелькали странные видения. Все они не имели для меня никакого смысла. Все кроме одного. Но затем одно стало для меня совершенно определенным.

— Нет, не все, — сказал я.

— Отчего?

— Потому, что у вас не все дома, простите, что я употребил сленг. У меня все в порядке, я знаю, где мне хорошо, и не собираюсь скакать по временным осям, мне и тут, на этой, неплохо. Я напишу о вас очерк, мистер Де Калб, самый лучший в мире, но от ваших авантюр — увольте. Я не буду с этим связываться.

Де Калб молча ухмылялся, но его взгляд ясно читался и без слов.

— Свяжешься, потому что уже повязан с нами Некроном.

Глава 6

Полковник Харрисон прекрасно выглядел для своих шестидесяти лет. У него была прекрасная фигура военного, чем он очень гордился. Правда, иногда в запале он забывал об этом, и выправка слезала с него, как старая кожа со змеи, и тогда он становился обыкновенным брюзгливым стариком до тех пор, пока снова не вспомнит, что он военный. Лицо его, грубое, точно вырубленное из камня, всегда было сморщено в недовольную гримасу. Голос был неожиданно тонок для мощной фигуры, как, впрочем, и визг, на который он переходил, когда начинал злиться. Сейчас он был чертовски зол.

— Так уж, видно, должно быть, Де Калб, если Господь создал человека идиотом, то ему уже ничем не поможешь! Слава Создателю, мы не идиоты. Вы должны бросить все, чем занимаетесь, помимо заказа министерства обороны, — он подозрительно посмотрел на меня, — и заняться выполнением того, что обещали.

— Я выполнил ее и доложил результаты в Бюро, — ответил Де Калб. — Я наметил для ваших сотрудников дальнейшее направление работ. Боже мой, да не бледнейте вы так, это совсем не секрет, слишком многие работают в этой области.

Он ухмыльнулся и продолжил:

— Нет никакого секрета, полковник. Единственное, что представляет собой ценность, — главная тайна в техническом обеспечении работ, а эта информация хранится работниками бюро очень тщательно. В исследованиях заняты лучшие умы, бюро работает в полную силу. Они работают по моему плану, и, поверьте, справятся не хуже меня. Если бы я продолжил выбирать крошки, это была бы бесполезная трата моего ума. Моя работа кончилась в тот момент, когда я изложил свои идеи физикам и психологам, которые досконально все перепроверят и воплотят в жизнь.

— Это решать мне, — недовольно возразил Муррей.

От окна послышался спокойный и полный достоинства голос доктора Эссен:

— Ира, быть может, показать полковнику Запись…

— Конечно, спорить бессмысленно. Кортленд, ты займешься этим?

Я открыл шкаф, достал ящик, завернутый в полотно, и поставил на стол между Де Калбом и Мурреем. Полковник подозрительно следил за моими действиями.

— Если это какая-то идиотская шутка… — начал он.

— Уверяю вас, дорогой сэр, ничего похожего вы раньше не видели. Я думаю, что, когда вы увидите это, то никаких возражений против того, над какой проблемой я работаю, у вас не будет.

Де Калб развернул ящик. На столе лежал грязно-голубой предмет, настолько же непроницаемый для человеческого мозга, как и проблема перемещения во времени. Вселенная и судьба человечества были заключены в нем.

Пальцы гения прикоснулись к нему, раздался легкий скрип, и ящик раскрылся как бутон.

Я не стал смотреть. Я чувствовал, что ничего уже не смогу воспринять сегодня, пока мозг не оправится от потрясения. Я смотрел на потолок и видел, как по нему бегут причудливые постоянно меняющиеся отблески. Это был свет, отраженный от лепестков цветка. Даже это производило сильное гипнотическое воздействие. В доме стало тихо, и казалось, что из ящика волнами выходит тишина конца мира. Она поглощает все звуки, кроме тяжелого дыхания Де Калба и хриплых выдохов Муррея, который сидел, не двигаясь, и поглощал вспышки света, проникавшего сюда сквозь бездну времен. Я почувствовал, что мною овладело сильное предчувствие. Я напряжено ждал, ждал, когда во мне снова вспыхнет источник энергии. Ждал новой смерти, может быть, совсем рядом со мной, у меня на виду. Смерти кого-то в этой комнате. Я ждал, что эта смерть может настигнуть меня самого, что каменный холод разольется по моему телу, где пустит свои корни Некрон. Ящик закрылся, и огни на потолке погасли. Муррей медленно выпрямился… Де Калб тяжело откинулся в кресле, не сводя глаз с Муррея.

— Вот и вся история, — сказал он.

Почти час потребовался Муррею для того, чтобы рассказать обо всем, проясняя ситуацию, где он неожиданно для себя играет какую-то роль. Мы с любопытством смотрели на него, как будто ожидая чего-то нового. Того, что почерпнул он, просматривая Запись. Но на лице его ничего не отразилось. Это было очень странно, так как я знал, что Муррей весьма эмоциональная, почти истерическая натура. Может, он научился владеть собой? Сейчас, когда он задавал холодные, четкие вопросы Де Калбу, на лице его не было никаких эмоций.

— И вы узнали меня? — спросил он, глядя сузившимися глазами на Де Калба. — Я был там, в этой… пещере?

— Да, полковник.

Муррей спокойно смотрел на него. Кончики губ его опустились вниз, по всему было видно, что он пришел к какому-то решению.

— Де Калб, — сказал он. — Вы изложили интересную историю. Но вы кузнечик, и всегда были таким. Вы теряете интерес к любой проблеме, как только решите самую трудную ее часть. Выслушайте меня, проект индоктринации, над которым вы работали, еще не завершен, а вы отошли от этого дела. Я понимаю почему, вы получили какие-то результаты в области гипноза и теперь хотите воспользоваться ими сами.

— Это неправда, Муррей! Черт побери! Это неправда! — Де Калб был настолько поражен, что даже не возмутился. — Вы же видели Запись. Вы сами все видели.

— Хорошо, — помолчав, сказал Муррей. — Я видел Запись. Хорошо. Предположим, что вы отправитесь в будущее. Предположим даже, что вы сможете вернуться обратно сюда же, в наше время, на это уйдет не больше десяти секунд. Как видите, мы не теряем времени на это. Но сколько потребуется энергии! Вы же вернетесь сюда совсем другим человеком, усталым, старым, совершенно не заинтересованным в нашем проекте. Я не могу пойти на это! Я требую: сначала закончите работу, а потом можете делать то, что вам заблагорассудится.

— Это невозможно, Муррей. Вы не сможете так поступить, помните, я же видел и вас в пещере. Вы тоже будете с нами.

Муррей нетерпеливо махнул рукой.

— У вас здесь есть телефон? Благодарю вас. Я не могу спорить с вами, у меня на это совершенно нет времени.

Мы сидели, наблюдая, как он набирает номер. Он вызвал министерство.

— Говорит Муррей, — хрипло сказал он. — Я у Де Калба в Коннектикуте. Знаете, где это? Я вылетаю немедленно и хочу, чтобы меня встретили. Буду около трех. Со мной будет газетчик, некий Кортленд. Знаете такого? Теперь слушайте, это очень важно. — Муррей сделал глубокий вздох и холодно посмотрел на меня. Затем очень четко и разборчиво произнес: — Кортленд как-то связан с теми убийствами в Бразилии, о которых писал. Я привезу его для допроса.

Глава 7

Мне нравилось, как он ведет самолет. Руки его суетливо дергали за рычаги, ноги с трудом находили педали, и самолет непрерывно рыскал по курсу, вместо того чтобы лететь ровно и спокойно. Муррей явно нервничал. Я смотрел вниз, на деревья, на склоны гор, на дороги, блестевшие в лучах солнца. По дорогам бежали черные точки — автомобили, по небу — облака, а по кронам деревьев — тень от нашего самолета.

— Вы знаете, что ничего не сможете сделать, Муррей, — сказал я. Это были первые слова, произнесенные мной в течение последних полутора часов, которые мы провели в полете. Говорить нам было не о чем, теперь от нас ничего не зависело.

— Я сделаю то, что нужно, — ответил он, не глядя на меня. — У Де Калба есть связи, и не менее могущественные, чем у вас. И, кроме того, я могу доказать, что не имею ни малейшего отношения к этим убийствам. Я верю в это, Кортленд, но если есть хоть какая-то правда в том, что сказал Де Калб, то ты носитель смерти.

— Но схватили вы меня не потому, что уверены в моей вине, а потому, что хотите остановить Де Калба.

— Ну, разумеется, — ответил он, почти не разжимая губ.

Я пожал плечами. Я предположил то, что было на поверхности.

Мы снова летели молча. Муррей явно нервничал, видимо, на него подействовала Запись. Он всеми силами пытался избавиться от того, что пробудилось в нем, и это мешало ему вести самолет спокойно. Наконец я не выдержал и взял у него из рук рычаги управления.

Это был прекрасный маленький самолет, шестиместный, который при хороших условиях мог лететь без вмешательства пилота. Если бы у меня спросили, какое у меня сейчас настроение, я бы ответил, что именно такое, какое должно быть у человека, которого ждут большие неприятности. Просто они пока еще не начались.

Муррей издал хрюкающий звук, и я повернулся к нему, а затем… время остановилось. У меня возникло чувство, что по самолету что-то быстро движется. То, что я впервые встретил в Рио, вернулось. Внутри меня вспыхнул источник энергии, но мощность его излучения не возросла до взрыва. Внезапно источник отключился. Таинственного пришельца в самолете уже не было.

Муррей согнулся, медленно наклоняясь вперед. Я не видел его лица, но облегчение длилось одно мгновение. Сперва внутри меня что-то бешено запульсировало и снова отключилось. С гравитацией произошло что-то непонятное. Земля вдруг начала поворачиваться вокруг нас, нависая сверху. Это тело Муррея, навалившись на рычаги, лишило самолет управления. Во мне бешено пульсировали вспышки энергии, но я не мог даже двинуться с места. Через пару секунд я все же смог преодолеть себя, дотянулся до рычагов и взял управление.

Мозг словно раздвоился. Одна половина его находилась в самолете, следила за полетом, а другая плавала в бездонной пустоте. Я понимал, что где-то рядом со мной находится Муррей, с головой, упавшей на грудь, и с обмякшим в кресле телом. Муррей мертв. Мертв? Ну, разумеется, мертв. Ну, несомненно. Я хорошо знал действие Некрона, я слишком хорошо прочувствовал его влияние. Второй, бодрствующей половиной мозга я осознавал, что нахожусь в очень тяжелом положении, Джерри Кортленд в опасной ситуации. В штабе ждут, Муррея. Ждут, что он прилетит вместе с подозреваемым в убийствах. Я был подозреваемым, и снова произошло убийство, и когда, тогда — когда в воздухе были только я и Муррей. Бодрствующая часть моего мозга знала, что делать, и я полностью доверился ей. Я совсем не помню, как развернул самолет и направил его обратно, но тем не менее это мне удалось. Однако ничто, ни время, ни расстояние, не существовали для той половины мозга, которая плавала в бездонной пустоте.

— Ну как, теперь ты в порядке? — услышал я голос Де Калба.

Я неуверенно выпрямился в кресле, и комната поплыла перед моими глазами. Но все равно это была знакомая комната. Я видел, как доктор Эссен склонилась над кушеткой, видел чьи-то блестящие ботинки, видел плечо, на котором что-то поблескивало. Должно быть, я привез Муррея, мертвого Муррея?

— Это… это Некрон, — с трудом проговорил я.

— Я знаю, знаю, — сказал Де Калб. — Ты же нам говорил. Неужели ничего не помнишь?

— Я не помню ничего, кроме Муррея.

— Мне кажется, его не спасти, — ровным голосом сказал Де Калб.

— Он еще жив?

— Пока что да.

Оба мы повернулись к кушетке, где стояла Эссен с взволнованным лицом.

— Адреналин ему помогает, — сказала она. — Но реального улучшения не будет, и как только действие лекарства прекратится, ему опять станет хуже.

— Может, отвезти его в больницу? — спросил я.

— Не поможет, — сказал Де Калб. — Доктор Эссен тоже врач. Она уже и так сделала все, что могут предложить ему в больнице. Это существо нанесло удар в такое место, где не помогут ни скальпели, ни кислород, ни адреналин. Я не знаю, что делать, но и доктора тоже не знают, — он нетерпеливо передернул плечами. — Этот убийца в первый раз не довел дело до конца. Ты помешал ему. Но чем? Ты знаешь?

— Это происходило прерывисто, оно то уходило, то возвращалось, — я постарался как можно подробнее описать свои переживания.

— Самолет летел, так? — бубнил Де Калб. — Во всех предыдущих случаях жертва была неподвижна. Пожалуй, это кое-что проясняет. Если некронное существо вибрирует во времени, оно должно быть локализовано в пространстве, а самолет летел быстро, и поэтому атака не завершилась полностью. Правда, смерть полковника все равно неминуема, несмотря ни на что.

Я кивнул.

— Только все это будет трудно объяснить в министерстве.

— Оттуда уже звонили, — сказал Де Калб. — Я ничего не ответил, я не мог, я хотел подумать. — Он ударил кулаком по столу и воскликнул: — Я не понимаю этого, я же видел Муррея в пещере с нами! Я видел его!

— А не может быть так, — спросила доктор Эссен, — что ты видел в пещере труп полковника Муррея? Мертвое тело, а не спящего человека?

Он повернулся к ней.

— Для меня очевидно, — продолжала она, — что мистер Кортленд во всем этом является каким-то катализатором. С того момента, как он вошел в дело, все развивается с пугающей быстротой, и я думаю, что пора принимать окончательное решение. Как ты думаешь, Ира?

Де Калб нахмурился.

— Что с Мурреем?

— Он умирает, — ровно ответила Эссен.

— Я знаю только одно средство, чтобы оттянуть его смерть, — неогипноз, — сказал Де Калб. — Хорошо, если он поможет, мы же пробовали его только на спящих. Поможет ли он в данном случае, я не, знаю.

— Мы можем попытаться, — сказала Эссен. — Это шанс, я уверена, что, будь он в сознании, он не позволил бы нам отправиться сквозь время, а теперь мы можем взять его с собой. Нужно действовать, Ира.

— Сможем ли мы сохранить ему жизнь, пока доберемся до шахты?

— Думаю, да. Не могу поручиться, но…

— Нам его не спасти, но, может быть, люди Города смогут сделать это? К тому же Муррей был с нами там, я видел его! Кортленд, ты сможешь доставить нас на этом самолете в горы Святого Лаврентия?

— Ну разумеется, мистер Де Калб, — сказал я, почти сорвавшись. — Разумеется, мистер Де Калб, куда вам будет угодно.

Вход в шахту на склоне горы был виден издалека. Он выделялся темным пятном среди бледной полярной растительности. Однако с воздуха его было легче заметить, чем добраться к нему по земле. Мы вышли из самолета на небольшой поляне у подножия горы. Подняться на гору было довольно сложно, но что нам оставалось делать? Де Калб и я несли тело полковника Муррея на руках, а доктор Эссен с небольшим саквояжем шла рядом и все время наблюдала за стариком. Однажды нам пришлось остановиться, чтобы она могла ввести ему адреналин. Я еще не пришел ни к какому решению, мог прямо сейчас просто уйти от них, но это означало, что я остаюсь на земле в большой опасности. Пока я решил думать о чем-нибудь другом, чтобы не принимать окончательного решения. Я подумал, что дойду до шахты, а там посмотрим.

— Это не будет выглядеть так, что я как бы бегу от наказания? — спросил я Де Калба, когда мы остановились у шахты, чтобы перевести дух.

Верхушки деревьев перешептывались над нашими головами. Солнце посылало нам свой теплый свет.

— Ну, если ваша теория верна, то, как только я войду в шахту, мое «альтер эго» выйдет из нее. Мне остается надеяться только, что у него есть хорошее алиби.

— У него есть алиби, Кортленд, а у тебя — будет. Но сейчас нам надо думать о другой операции, Некрон, Кортленд, Некрон! Инфекция разума. Инфекция самой Земли, даже инфекция самой материи. Что же я выпустил в мир, когда открыл ящик? Когда я узнаю об этом? Через десять минут — и через миллион лет. Как только мы спустимся в шахту, — он покачал головой. — Идем!

Глава 8

Я не думаю, что действительно собирался пускаться в это фантастическое путешествие по оси времени, я решил, что помогу спустить полковника Муррея по стволу шахты вниз. Мне казалось, что все это происходит во сне, я не считал это реальностью. Я был уверен, что проснусь в своем гостиничном номере в Рио.

На дне шахты находилась узкая пещера, и лучи наших фонариков выхватывали из тьмы грубые шершавые стены. Мы внесли Муррея в пещеру и уложили его на место, куда указал Де Калб. Доктор Эссен сразу склонилась над пациентом, затем подняла его голову и кивнула.

— Есть еще время, — сказала она.

Де Калб махнул рукой и, светя фонариком на стены, сказал:

— Время! Вот где время! Эта пещера и все находящееся в ней расположено на оси, вокруг которой вращается сфера времени, вращается прошлое и будущее.

Это было сказано немного напыщенно, но тем не менее впечатляло. Мы с доктором Эссен молча слушали его, стараясь вникнуть в смысл его концепции, но Де Калб уже приступил к действиям.

— Сейчас с Мурреем все в порядке. — Он опустился на колено возле саквояжа, который несла Эссен, раскрыл его, откинул все четыре стенки, и я увидел какие-то странные приборы, поблескивающие стальными поверхностями. Де Калб начал собирать непонятную мне конструкцию, скрепляя вместе стержни и подвешивая на них блестящие баллоны. Все вместе это напоминало фантастическое дерево.

— Ну, Лотта, — сказал он, закончив работу, — теперь твоя очередь.

— Ира, — колеблясь, сказала она, — …хорошо.

Пока они работали, я светил им фонариком. Прошло довольно много времени, когда Де Калб удовлетворенно хмыкнул. Послышался тонкий нервный звук, и дерево стало двигаться. От удивления я выронил фонарик. Де Калб протянул руку и выключил его. Доктор Эссен тоже выключила свой фонарик. Темнота была бы кромешной, если бы медленно двигающееся дерево не поблескивало огоньками. Постепенно темнота в пещере стала сереть, как будто огоньки дерева постепенно растворялись в пыльном воздухе пещеры и насыщали тьму своим светом. Становилось ясно, что мы находимся в овальной полости, окруженной темнотой шахты.

В полумраке я разглядел доктора Эссен. Она сидела, положив руки на толстый металлический лист, лежащий у нее на коленях. На листе были натянуты провода, как струны, и она как будто играла на них, перебирая пальцами. Звука не было слышно, но света становилось все больше и больше.

— Теоретически, — сказал доктор Эссен, — все это было разработано много лет назад, но только сейчас, когда мы находимся в особом типе пространства, можно практически реализовать это устройство. Еще в 1941 году я опубликовала несколько статей по этому вопросу. Матричная структура атомов. Но тогда практическое применение моего открытия было невозможно. Только здесь, на оси времени, я могу проверить правильность своей теории. Я создала матричную структуру вещества, но период ее колебаний можно регулировать…

— Кортленду совсем не обязательно все знать об этом, — сказал Де Калб неожиданно весело. — В теории еще много такого, чего и я не могу понять. Мы направляемся в «терра-инкогнита», но я все же думаю, что мы попадем-таки в город Лица Эа. Каким-то непонятным образом мы пока что выполняем правила этой игры — хотя и вопреки логике. Каким-то образом все расположилось так, что мы четверо вошли в полость, где лежали спящими, — неощутимые и невидимые ни для кого. Только в ультрафиолетовом свете можно было увидеть наши тела.

Муррей может, конечно, умереть, но если теория верна, то некронное существо выпадает из времени, и может быть, полковник излечится. Некоторые яды в больших дозах могут быть и лекарством. Возможно, долгая каталепсия вне времени вылечит его. Я думаю, что люди Города предвидели такой поворот событий. Ты засыпаешь, Кортленд?

Я засыпал. Нежное монотонное гудение, издаваемое вращающимся деревом, действовало на меня гипнотически, но тогда я этого не понимал. Внезапно мне захотелось встать и уйти, но я тут же понял, что решение уже принято за меня. Нервы мои напряглись. Я вовсе не хотел пускаться в это сумасшедшее предприятие. Самоубийца нередко отказывается от своего намерения в последний момент. Я напряг все свои силы и с трудом сдвинулся со своего места на четверть дюйма. И тут же услышал голос Де Калба:

— Нет, нет. Матрица пространства уже сформировалась.

В голове у меня звенело, а серый свет, как паутина, слепил. Сквозь него где-то вдали во времени и в пространстве я увидел. Это было…

Возможно, это были мы сами на другом конце замкнутого круга времени. Просыпались после своего путешествия длительностью в миллион лет. Но это двигались они, я был неподвижен.

Я был запечатан во времени и в пространстве и чувствовал, как мое сознание угасает, подобно пламени догорающей свечи. Оно уходило от меня все дальше и дальше, а я погружался в небытие. Следующее, что я должен был увидеть, это Лицо Эа, смотрящее в кроваво-красные сумерки конца мира. Затем пламя окончательно угасло, фонтан иссяк и с тихим шелестом последние струйки утекли куда-то в глубины моего мозга.

— Теперь нам осталось только ждать, — где-то в бесконечной дали прозвучал голос Де Калба. — Теперь нам нужно ждать — миллион лет.

Глава 9

Волны с тихим шепотом накатывали на таинственный берег. «Должно быть, — подумал я, — это во сне».

Сон?

Я не мог ничего вспомнить. Этот шепот был словами, но смысл их скользил по поверхности моего мозга, не оставляя ничего после себя. Зрение? Я был слеп. Где-то вдали угадывалось какое-то шевеление, но оно для меня не имело никакого смысла. Ощущение? Разве что тепло. Только голос — очень тихий, — может быть, даже музыкальный инструмент. Но слова были на английском языке. Но в тот момент разве что-нибудь могло удивить меня? Нет, я был совершенно пассивен, и только ощущения приходили и уходили обратно во тьму, окружавшую меня, оставаясь за стеной моих чувств.

Какой мир? Какое время? Что за люди? Пока для меня это все не имело смысла.

— …ждать здесь так долго, — сказал чей-то печальный голос, такой нежный и мягкий, что у меня напряглись голосовые связки, как будто я хотел ответить ей. Затем голос изменился. Он стал умолять — я, даже находясь в ступоре, понимал, что ни один человек не смог бы отказать обладательнице такого голоса в том, о чем она просила.

— Значит, теперь я могу идти, Лорд? О, пожалуйста, позволь мне уйти! — Английский язык был очень странным: — с одной стороны, архаическим, а с другой — более сложным, чем язык моего времени.

— Отдых в течение часа в Лебедином Саду, — продолжал молящий голос, — я снова приду в себя. — Послышался вздох, мелодичный, почти музыкальный.

— Мои волосы — взгляни на них, Лорд! Они совсем потускнели! Никакого блеска! Только один час в Лебедином саду — и я снова смогу служить тебе! Можно мне идти, мой Лорд? Можно мне идти?

Никто не смог бы отказать ей. Я, зачарованный музыкой этого голоса, лежал. И тут, как будто мне плеснули водой в лицо, я услышал грубый мужской голос:

— Придержи язык, придержи язык. И не пытайся задобрить меня, называя Лордом.

— Но уже столько времени прошло, я умру, я знаю, что умру! Ты не можешь быть таким жестоким со мной. Я все равно буду называть тебя Лордом. А почему нет? Теперь ты мой Лорд. Ведь в твоих руках находится моя жизнь или… — Вздох ее мог разорвать любое сердце. — Мои бедные волосы, — сказала она. — Звезды совсем погасли в них. О, какая я стала страшная! Что же будет, если он сейчас проснется и увидит меня такой? Лорд, позволь мне провести один час в Лебедином Саду и…

— Успокойся. Я хочу подумать.

Наступила тишина. Затем сладостный голос что-то пробормотал на незнакомом мне языке. Мужчина сказал:

— Ты же знаешь правила.

— Да, Лорд. Прости меня.

— Хватит дерзостей. Слушай меня, когда этот человек проснется, приведи его…

— В Лебединый Сад? О, Лорд Пайнтер! Я буду любить тебя вечно!

— Это не обязательно, — сказал хриплый голос. — Только приведи его туда, куда надо. Ты поняла меня?

— Я должна идти через Город? О, я умру, мой Лорд, не сделав и десяти шагов. Мои бедные туфли… О, Лорд Пайнтер, почему не прямая передача?

— Если тебе нужны новые туфли, ты получишь их. Я не хочу тебе снова напоминать, что это секретное поручение, и мы не хотим, чтобы кто-нибудь случайно настроился на нашу частоту. Передатчик в Городе настроен на…

Голос стих вдали, и вместе с ним стих голос девушки. Еще некоторое время стояла тишина, а затем послышался звук шагов и легкий женский смех, похожий на журчание воды в фонтане.

— Старый болван, — сказала девушка и снова рассмеялась. — Если ты думаешь, что я… — снова она заговорила на незнакомом языке, которого я раньше никогда не слышал.

Затем я ощутил, что могу шевельнуться, что тело вновь подчиняется мне.

Я открыл глаза и взглянул в лицо девушки. Логика была абсолютно беспомощной оттого, что не могла объяснить мне мои ощущения. Позже я понял, в чем дело, я узнал, кто она и почему сердца мужчин тают перед ней. Было невообразимо приятно смотреть на это дивное лицо, на эти тонко очерченные губы, на эти глаза, постоянно меняющие свой цвет, на эти гиацинтовые волосы, в которых еще кое-где нежно вспыхивали звезды. Она склонилась надо мной, и украшенные кольцами пальцы тронули мое плечо. Голос ее был ласковый и мягкий, полный теплоты и доверительности.

Все мое замешательство растаяло, сейчас, когда надо мной склонилось это прекрасное лицо, я забыл, кто я такой, где я, что со мной произошло. Вероятно, она и была здесь для того, чтобы произвести подобный эффект.

Я узнал это лицо. Но в этот момент я даже не пытался как-то объяснить себе происходящее. Мне казалось, что язык у меня распух и не может шевельнуться во рту, а разум в легкой дымке. Отчего это? От сна (или мне ввели какой-то наркотик, пока я был без сознания)? Не знаю. Во всяком случае, сейчас я мог только смотреть на нее. У меня не было сил даже удивляться. Я смотрел на это прекрасное лицо, так знакомое мне, и слушал этот красивый, отдаленно знакомый голос.

— С тобой уже все в порядке, — произнесла мурлыкающе она, глядя на меня своими изменяющимися глазами. — В совершенном порядке. Не беспокойся. У тебя хватит сил, чтобы сесть? Я хочу тебе кое-что показать.

Я оперся на локоть и медленно с помощью девушки выпрямился, сел и осмотрелся. Я был одет в незнакомую темную одежду и сидел на низкой кушетке, которая представляла собой блок твердого, но эластичного материала. Мы были одни в этой маленькой комнате, стены которой были сделаны из того же материала, что и кушетка, — твердые, но тем не менее эластичные. Все было выкрашено в одинаковый цвет — цвет сна. Девушка была, как солнечный луч. Гладкая нежно-золотистая кожа, полуприкрытая тонкой шелковой вуалью бледно-желтого цвета, легкой, как паутинка. В волосах ее вспыхивали и угасали звезды. Глаза сейчас были ярко-голубыми, но теперь, когда я встретился с ней взглядом, они потемнели и стали почти фиолетовыми.

— Посмотри, — сказала она. — Вот сюда, на стену.

Я повернулся и посмотрел. В дальней стене находилось круглое отверстие, в котором я увидел грубую каменную стену, серое свечение и четыре неподвижные фигуры, лежащие в пыли. В первый миг для меня это не имело смысла, потому что мозг мой еще спал. А затем…

— Пещера! — внезапно сказал я.

Да, это была пещера. Маленькое сверкающее дерево было последним, что я увидел перед тем, как я погрузился в сон, из которого я каким-то странным образом был перенесен сюда. Рядом с деревом лежал Де Калб, левее его — доктор Эссен. Металлическая плита с натянутыми проводами все еще находилась у нее на коленях, а лицо прикрыто локтем. Волосы разметались в пыли. В ее угловатом теле обнаружилась сейчас неожиданная грация и привлекательность. Она совершенно расслабилась во сне, который длился уже много — несколько тысяч? — лет. Глаза мои задержались на мгновение на ее лице, затем я перевел взгляд на Муррея, который лежал неподвижно. Я снова посмотрел на доктора Эссен, стараясь понять, чем же все это меня встревожило. Оно было… оно было… Но еще одна фигура привлекла мое внимание, и я тут же забыл об Эссен. Ее вытеснило из моей головы изумление, я внезапно узнал того, четвертого, что лежал на пыльном полу пещеры. Я смотрел на него, будучи не в силах произнести ни слова. Ведь до этого момента я мог предполагать, что все мы просыпаемся, медленно, мучительно, и я был первым, кто проснулся, Однако четвертым человеком, которого я увидел в пещере, был Джерри Кортленд! Я! Я с трудом поднялся на ноги и обнаружил, что вполне могу управлять собой. Девушка с участием улыбнулась мне.

— Со мной все в порядке, — сказал я, — но я еще там. — Я помолчал. — Остальные тоже проснутся? Де Калб. Доктор Эссен… Они…

Она колебалась.

— Проснулся только ты, — сказала она наконец.

Я неуверенно подошел к стене и заглянул в пещеру. Но пещеры там не было. Я понял это, когда подошел поближе. Я увидел, что в стену вмонтирован экран — вроде телевизионного, только изображение в нем было очень четким, с ощущением глубины пространства. Это изображение было отдалено от меня в пространстве, может быть, отдалено и во времени. Быть может, я смотрю сцену, которая произошла неделю назад, а может, и больше. Это было очень неприятное ощущение, я всем существом почувствовал, как рвется моя тонкая связь с миром. Я немного испуганно посмотрел на девушку.

— Раз я сейчас не в пещере, значит и они тоже? Эта сцена была снята, когда мы все еще не проснулись, — я почувствовал, что говорю не то. — Прости, — сказал я и потер рукой лицо, — что же случилось?

Глава 10

Девушка ослепительно улыбнулась мне, и я сразу понял, кто она и почему мои глаза так долго задерживались на лице доктора Эссен, стараясь разгадать ее загадку. Я встретился с пронзительными сияющими глазами девушки и понял, что смотрю сейчас в глаза Лотты Эссен, но мгновение полной уверенности прошло. Глаза девушки изменили цвет со светящегося голубого на серый, длинные ресницы опустились, и вся моя уверенность сразу пропала. Осталось подобие. Эта девушка — Лотта Эссен. Мой мозг сначала пытался найти хоть сколько-нибудь реалистичное объяснение тому, что сейчас доктор Эссен стояла передо мной юная и прекрасная, и только ее пронзительный взгляд оставался прежним.

Видимо, это все же доктор Эссен, проснувшаяся до меня и оставившая своего двойника в пещере. Конечно же, это она, превратившаяся в молодую девушку для каких-то своих целей. Сейчас она заговорит со мной и обо всем расскажет… Но нет, это же не маска. Это была именно девушка, молодая и чарующе красивая. Черты ее лица были именно такими, какими они были у доктора Эссен, будь она на двадцать лет моложе и посвяти она себя служению своей красоте, а не науке. Затем я снова уловил вспышку серых глаз и понял, что это все же Лотта Эссен — не похожая на нее девушка, а она сама. Ведь мозг человека уникален, он не может воспроизвестись в другом человеке. Я смотрел в глаза Лотты Эссен, каким бы невозможным мне это ни казалось.

— Доктор Эссен? — осторожно спросил я. — Доктор Эссен?

Она рассмеялась.

— Ты еще спишь, — сказала она. — Как ты себя чувствуешь? Лорд Пайтнер, этот старый дурак, ждет нас, и мы должны поторопиться.

Я только разинул рот. Ну что я мог сказать? Если она не хочет ничего объяснять, как я могу заставить ее говорить? И все же я был уверен…

— Я здесь, чтобы приветствовать тебя, — сказала она. Она говорила так, как будто я был иностранцем, с которым она должна быть вежлива, но реального интереса я для нее не представлял. — Меня учили делать такую работу. Я помогаю людям обрести себя и чувствовать себя спокойнее. Все это большая тайна — но Лорд Пайнтер все объяснит тебе. Я только посредник, хотя и хороший. Очень хороший. Лорд Пайнтер вызвал меня, когда понял, что ты просыпаешься. Он думал, что его страшная физиономия тебя так перепугает, что ты не ответишь ни на какие вопросы. — Она хихикнула. — Во всяком случае, мне кажется, что он именно так и думал. — Она помолчала, глядя на меня проницательным испытывающим взглядом, какой я часто ловил на себе, когда передо мной была доктор Эссен. Затем она пожала плечами.

— Он расскажет тебе ровно столько, сколько тебе нужно знать. Для меня это все слишком сложно. — Она посмотрела на экран, где были видны неподвижные фигуры, лежащие на полу, и мне показалось, что я заметил замешательство на ее лице, когда она переводила взгляд с одного лица на другое. Затем она снова пожала плечами.

— Пойдем, нам пора, если мы задержимся, Лорд Пайнтер меня побьет. — Казалось, она серьезно была обеспокоена такой перспективой. — И, пожалуйста, не задавай вопросов, — добавила она. — Мне все равно запрещено отвечать тебе, даже если я знаю, что сказать.

Я смотрел на нее так пристально, что глаза мои заблестели от тщетных попыток увидеть больше, чем они могли увидеть, и проникнуть в глубину ее мозга. Я был уверен, что это был мозг Лотты Эссен. Девушка беззаботно улыбнулась мне и отвернулась.

— Пойдем же, — сказала она.

Мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Очевидно, я должен играть в ту же игру, что и она. С некоторой иронией я спросил ее:

— Ты назовешь мне свое имя?

— На этой неделе я Топаз, — сказала она. — На следующей буду кем-нибудь еще. Но пока можешь называть меня так.

— Благодарю тебя, — сказал я сухо. — А в каком году ты живешь, Топаз? И в какой стране? Где я?

— Лорд Пайнтер все скажет тебе. Я просто не хочу, чтобы меня побили.

— Ты говоришь по-английски, значит, я где-то недалеко от дома.

— О, английский знают все, — ответила она. — Это язык Матери-Планеты, во всей Галактике говорят по-английски. Это же общий язык… О, меня побьют. Идем!

Она повернулась и потащила меня за руку, пока мы не оказались у стены, на которой виднелась кнопка. То, как девушка двигалась, как протянула руку к кнопке, было похоже на танец. В стене открылся проход, и Топаз повернулась ко мне.

— Это Город, — сказала она.

Я видел зачатки такого Города и в наше время: Чикаго, Манхеттен, Детройт. Но тогда все это выглядело уродливо, грубо. Этот Город был Городом машин, металлическим Городом, по жилам которого струится невидимая энергия. Безобразный Город? Нет, скорее пугающий.

Топаз провела меня к какому-то устройству в виде чаши, обитому изнутри подушками. Мы сели в него, и это странное средство передвижения стартовало. Не знаю, были ли у него колеса, но этот кар мог двигаться в трех измерениях, поднимаясь в воздух, чтобы преодолеть препятствие на своем пути. Он по непредсказуемой, причудливой траектории мчался по этому звучащему городу.

Самым странным в Городе был звук. Я смотрел по сторонам, чисто автоматически отмечая те достопримечательности, о которых следовало бы упомянуть в будущих статьях, которые я уже никогда не напишу. В городе был один звук, чистый, протяжный и громкий. Это был, конечно, не звук музыкального инструмента, но он постоянно менялся по частоте. Я спросил Топаз о нем, и она, посмотрев на меня взглядом Лотты Эссен, сказала:

— О, это для того, чтобы переносить шум, невозможно избавиться от звука, не ослабив эффект, поэтому звук преобразуется в гармонический, приятный для слуха. Это частотная модуляция. Кажется так оно называется. Единственная возможность избавиться от этого шума в Городе — это накрыть его звуконепроницаемым колпаком. Но это сильно ослабило бы эффект, как ты, наверное, знаешь.

— Нет, я не знаю, — сказал я. — Что за эффект?

Она повернулась ко мне и тут же испугалась.

— О, я вижу, ты не понимаешь, тогда я не стану ничего говорить, пускай это сделает Лорд, и это будет для тебя неожиданностью.

Я не стал спорить с ней. Я был слишком занят наблюдениями. Я не могу описать его это город, даже не буду пытаться. Вы можете сами представить его себе, если захотите. Исключительная точность и совершенство линий, технологично и функционально, одна всемогущая эргономичная машина, состоящая из множества других.

Снаружи казалось, что город пуст, людей нигде не было видно. Под куполом серого неба нас было только двое. Серый свет дня был чистым и каким-то компактным, сгущенным. В этом серо-стальном воздухе раздавался звук Города, звук этого мира, который не был моим и находился не в моем времени.

Где же кроваво-красный закат конца этого мира? Где Лицо Эа? Откуда донесся крик о помощи?

Может, тот мир находится где-то вне Города? С осью времени произошло что-то странное. Но стоп! Если я начну об этом думать, то сойду с ума от страха. Все происходящее вышло из-под контроля, и мне ничего не осталось, кроме как плыть по течению.

Мы приблизились к зданию из стекла и стали, и Топаз легко выскочила из кара. Взяв меня за руку, она подвела меня прямо к низкой двери, которая пропустила нас и тут же закрылась. Мы оказались в лифте, который, судя по моим ощущениям в ногах и желудке, быстро поднимался вверх.

Панель отодвинулась, и мы оказались в маленькой комнате, подобной той, где я проснулся.

— Ну вот, — с явным облегчением произнесла Топаз, — вот мы и на месте. Ты вел себя хорошо и не задавал много вопросов, поэтому, прежде чем покинуть тебя, я покажу тебе кое-что.

Она коснулась кнопки на стене, и панель отодвинулась. За ней оказалось толстое стекло. Топаз нажала еще одну кнопку, и стекло скользнуло вниз. Свежий ветер ударил нам в лицо. Я затаил дыхание и прильнул к окну. Мы находились высоко над Городом, и передо мной раскинулись его окрестности, покрытые прекрасными зелеными лугами, на которых тут и там виднелись желтые цветы, тонкие ленты голубоватых ручейков, сверкающих в лучах солнца. Мне показалось, что я даже расслышал пенье птиц.

— Этот мир, — сказала Топаз. — Мир, в котором мы живем. А Город — это музей.

— Музей? — переспросил я. — Какой музей?

— Город. Он остался только один, у нас. Здесь одни машины и роботы, разве это не ужасно? Раньше, в варварские времена, всегда строили такие города. Мы сохранили один из них. Он работает, как и раньше, вот почему нельзя закрыть его колпаком: тогда пропадет весь эффект воздействия на зрителя. В Городе никто не живет. Сюда только возят студентов и экскурсии. Наш мир не здесь.

— Где же живут люди? Не в деревне же?

— О нет, мы живем не так, как в темные времена, теперь у нас есть передача, и нам не нужно скапливаться всем в одном месте.

— Передача?

— Это передатчик, — она обвела рукой комнату, где мы находились. — А та комната, где ты проснулся, — приемник.

— Приемник чего? Передатчик чего? — Я чувствовал себя Алисой в Стране Чудес.

— Материи, конечно. Ведь это гораздо проще, чем передвигаться пешком. — Она снова нажала на кнопки, и панель со стеклом вернулась на место, скрыв от меня чудный пейзаж. — А теперь, — сказала она, — нам пора идти. Правда, я не знаю куда… Лорд Пайнтер…

— Знаю, старый дурак.

Топаз рассмеялась.

— Приказ Лорда уже должен был прийти, посмотрим, пленка уже на месте. — Она снова нажала на кнопку.

— Пойдем.

В голове у меня завертелось, и звук этого древнего, чудесного, ужасного Города растаял вдали.

Глава 11

Это было немного похоже на спуск в скоростном лифте. Сознания я не потерял, но физические ощущения от передачи были такими, что я полностью потерял ориентацию и теперь не могу воспроизвести в деталях все подробности передачи. Все, что я помню, это мгновенная вибрация стен комнаты, внезапное исчезновение силы тяжести и сильное головокружение, а затем, без какого-либо изменения в ощущениях пространства, стены комнаты успокоились. Но они уже не были бледно-серыми и эластичными. Теперь стены состояли из перекрывающихся металлических пластин, похожих на чешую, на которых то там, то тут виднелись следы ржавчины. Это комната была заметно меньшего размера, и я был в ней один.

— Топаз, — позвал я, осматриваясь, — Топаз! — А затем, не получив ответа. — Доктор Эссен, где вы?

Тишина. На этот раз мне было труднее прийти в себя. Видимо, такие вещи, как изумление, тоже накапливаются, я не знаю почему. Второй раз я совершил прыжок в неизвестное, и, по-видимому, снова меня перебросило не туда, куда надо.

Я тупо смотрел на стены и пытался перебороть панический страх. Похоже, что на этот раз я переместился по временной оси и очутился в той же комнате в Городе-Музее, но уже во времени, когда этот мир умер.

Я остался один на один с собой, в совершенно незнакомом мире, запертый в этот ржавый железный гроб.

Положение мое было не из приятных и оптимизма не добавляло.

Мне требовалось что-то, чтобы разрушить мои ужасные предположения. Очевидно, первое, что мне нужно сделать, — это выйти отсюда. Снова что-то случилось с силой тяжести, я как будто потяжелел, колени мои буквально подгибались, будучи не в силах держать удвоенный вес. Я собрал все свои силы и с трудом двинулся к стене, отчаянно сопротивляясь силе, которая придавливала меня к полу.

Я нажал на стену, послышался скрежет ржавых петель, и дверь отворилась.

Все, что происходило, происходило слишком быстро, но осознал я это позже. В следующие тридцать секунд произошло главное событие в этом мире — во всяком случае, из тех, что касались меня лично. Через открытую дверь проникал воздух, слышалось жужжание, гудение и слабое постукивание. Я мог предположить все что угодно.

Я стоял на пороге огромной комнаты. По ней во всех направлениях тянулись громадные железные заржавленные балки. Они были такие громадные, что при взгляде на них сразу приходили воспоминания об архитектуре Египта. Эти балки тянулись вдоль комнаты во всех направлениям и, вероятно, предназначались для передвижения по ним. Я обратил внимание на то, что почти все они заржавели, и только те, по которым мог бы пройти человек, были отполированы до блеска.

Через большие окна в стене комнаты я мог видеть город, но Топаз сказала, что у них нет городов, кроме музея. Может, так оно и есть, может, я опять вернулся по временной оси и теперь смотрю на город, который подобен музею, но который живет, хотя и очень стар. Громада города, может быть даже некрополь, в том смысле, в котором употребил этот термин Де Калб. Везде были запустение, грязь, ржавчина и позаброшенные дома. Небо было черным, хотя это был день. В туманных небесах виднелось очень тусклое и слабое двойное солнце.

На улицах я видел людей, при виде которых вновь обрел самообладание. Ненадолго, потому что вскоре я заметил нечто странное и страх подступил опять. Эти люди двигались как привидения. Я с изумлением смотрел на них, пока не понял, в чем дело. Я ожидал увидеть в городе будущего либо машины, перевозящие людей, либо подвижные тротуары. Здесь же я увидел на улицах установленные через равные промежутки какие-то диски. Человек становился на диск и исчезал для того, чтобы через мгновение оказаться на другом и спешить на третий диск.

Передача материи используется для передвижения людей. Быстрым взглядом я окинул город и увидел много любопытного, но не стану описывать это. Самое главное, что я осознал после тридцатисекундного пребывания здесь, — это существование самого Города. Еще два важных момента. Первый — это возросшая активность в громадной комнате, а второй — то, что происходило совсем рядом со мной.

В дальнем конце комнаты что-то зашевелилось. Я не мог рассмотреть, что там было, из-за большого расстояния. Люди в темных одеждах столпились вокруг чего-то. Я разглядел большой стол, вроде операционного, и лежащего на нем человека или труп. Над столом висела сеть — паутина из какого-то тонкого светящегося вещества, а может быть, и света. Мне пришло в голову, что это модель нашей нервной системы. Нижние концы блестящих нитей соединялись с телом на столе, наверху же они исчезали в лабиринте балок, и не было видно, чем они кончаются. Некоторые нити были цветными, некоторые просто блестящими. Яркий цветной свет непрерывно перемещался по нитям, ярко вспыхивая на пересечениях. Но все это было не так важно для меня, как то, что стояло рядом со мной, ожидая меня.

Это самая трудная часть моего рассказа. Мне хочется ее изложить наиболее четко.

На меня смотрел высокий человек. Он стоял здесь, когда открылась дверь, и, видимо, ждал меня. Он был одет так же, как и остальные — в темную обтягивающую одежду. На лице его не было никаких эмоций, как на лицах греческих статуй или Будды. Это был Ира Де Калб.

Все в голове у меня закружилось, и я уже ничего не понимал. Этого не могло быть! Этот Де Калб не мог быть Де Калбом, как Топаз не могла быть доктором Эссен, но в таком случае не было никаких отличий в физическом смысле этого Де Калба от того. Это был тот самый Де Калб, которого я видел спящим в пещере, с которым отправился в путешествие по Оси Времени. Ни моложе, ни старше, в нем ничего не изменилось, за исключением одной мелочи. У того Де Калба, которого я знал, были глаза, подернутые пленкой, как у птицы. Они были серыми с легкой голубизной. Этот же Де Калб смотревший на меня с безразличной холодностью, как будто видел меня впервые в жизни, имел странные глаза.

Они были сделаны из стали, нет, даже не из стали, а из какого-то неизвестного мне металла, блестящего, как серебро. Я видел в них свое отражение, маленькое и движущееся. Я вздохнул, чтобы заговорить, но не издал не звука. Он стоял передо мной неподвижно, но не как живой человек. Так стояла бы металлическая статуя, у которой невозможно заметить ни малейшего движения. Казалось, он даже не дышал.

Я тут же вспомнил, что и тот, земной, Де Калб двигался крайне необычно, как автомат. Затем металлические глаза пришли в движение, нет, это шевельнулся я. И даже не шевельнулся, а пошел к нему. Это нельзя было назвать движением в полном смысле этого слова. Я как будто падал вперед, произвольно подставляя ноги под себя, под центр Тяжести. Меня буквально тянуло к нему, и я как бы катился вниз по склону, будучи не в силах остановиться.

Его глаза на абсолютно бесстрастном лице двигались, и мое маленькое отражение в них все увеличивалось. По мере того, как я приближался к нему, я падал в безвоздушную бездну. Глаза его были устремлены в мои глаза, они гипнотизировали меня, проникали глубоко в мой мозг, зондировали его. И затем я почувствовал, что он смотрит моими глазами. Как будто он проник в ту часть моего мозга, которая воспринимает импульсы моих зрительных нервов.

Телепатическая связь? Не знаю. Я знаю только то, что Де Калб проник в мой мозг.

Я резко повернулся и бросился в комнату, которая была передатчиком, и закрыл за собой дверь. Я был здесь один, но странные металлические глаза смотрели на комнату моими глазами. Я не мог контролировать свои движения и с удивлением смотрел, как моя рука потянулась к стене и мой палец нажал на кнопку. А когда стены комнаты стали вибрировать и в моей голове все закружилось, что подсказало мне о близости передачи, я почувствовал, что мое тело и воля вновь стали свободными. Я был свободен и мог делать то, что хотел, говорить, что хотел…

Но только не о том, что случилось только что. Видимо, он ввел в мой мозг запрет, но это для меня было просто и все это произошло за тридцать секунд. Все, что я рассказал сейчас, — это мысли и заключения, которые пришли ко мне потом, когда у меня уже было достаточно времени, чтобы подумать над этим. Я побывал в комнате со ржавыми балками, видел город, расположенный на планете, не входящей в солнечную систему, видел лабораторию, укрепленную так, чтобы она могла выдержать повышенную силу тяжести. Я встретил взгляд Ира Де Калба… и вернулся в передатчик. Стены комнаты завибрировали и исчезли.

Глава 12

Топаз всплеснула руками в искреннем восхищении.

— Выходи же быстрее! — воскликнула она. — Это же Лебединый сад! Чего же ты ждешь, я беру назад все, что говорила о Лорде Пайнтере. Посмотри, разве это не чудо?

Я молча вышел вслед за ней. Прошло так мало времени, что я был уверен, что она даже не заметила моего отсутствия. Что-то вмешалось в функционирование передатчика и выдернуло одного из нас, что позволило другому продолжить путь. Топаз сразу же открыла дверь и выскочила наружу, а затем, охваченная прелестью увиденного, не обратила внимания на мою кратковременную задержку.

А я… Неужели я действительно успел совершить путешествие по Галактике? Не приснилось ли мне все это? Может, все это возникло в моем мозгу в то время, пока тело мое спит на временной оси в ожидании конца мира? Готовясь ко сну, я уже научился полностью игнорировать время как основной фактор нашей жизни. В этом мире мне, видимо, придется игнорировать пространство. В этом мире передатчиков материи пространство не значит ничего. Можно жить на Центавре и получать на завтрак свежие рогалики из булочной Чикаго. Можно переместиться на Сириус к другу, чтобы взять у него почитать книгу, потому что это проще, чем сходить за угол в библиотеку. В мире уничтоженного пространства время тоже теряет свой смысл и значение. Точно так же, как, уничтожая время, мы можем пренебрегать пространством.

Я оказался в мире невероятностей. Еще пару минут назад я за тридцать секунд переместился во времени и в пространстве, а девушка, сопровождавшая меня, даже не заметила этого. Девушка, называвшая себя почему-то Топаз. Я был слишком потрясен, чтобы спорить с ней, и хотя мой разум уже обрел некоторую устойчивость, раз я мог управлять своими эмоциями, но все же я ощущал неуверенность в нем. В его правильном функционировании. Я тупо шел за Топаз, разглядывая прелестный пейзаж, зная, что вместе со мной на все это великолепие смотрят металлические глаза, бесстрастные и холодные.

Топаз оборачивалась ко мне, полная восторга, и ее легкая вуаль сверкала на солнце. Она пробежала пальцами по волосам, спугнув пару звездочек, улыбнулась мне через плечо и устремилась к чему-то, что было похоже на занавес из белых нитей. Легкий ветерок шевелил его складки. Подойдя ближе, я обнаружил, что это рощица небольших, в человеческий рост деревьев, похожих на пальмы, но со стволами и листьями, похожими на хлопья снега. Все они отличались друг от друга и напоминали большие кристаллы.

Мы шли по узкой тропинке, и Топаз любовно касалась рукой цветов. Земля под нашими ногами была мягкой и приятной. Вскоре мы оказались на поляне, где среди причудливо разбросанных камней извивался, весело журча, ручей. Ветер немного усилился, и деревья стали таинственно перешептываться. Удивительное, упоительное очарование этой планеты полностью захватило меня.

— Садись, — предложила Топаз. — Я не знаю, почему Лорд Пайнтер послал нас сюда, но полагаю, что он присоединится к нам, когда сочтет, что мы готовы. Разве здесь не великолепно? Теперь в моих волосах снова засверкают звезды. О, садись прямо сюда…

— Прямо на камень?

— Нет, это не камень, это кресло. Смотри, — она опустилась на один из камней, и тот легко подался под ее весом, принимая форму ее тела, как бы обнимая девушку.

Я ухмыльнулся и тоже сел, чувствуя, как эластичное вещество обтекло все выпуклости моего тела, хотя они были далеко не так соблазнительны, как у Топаз. Я решил не думать ни о чем, потому что события разворачивались помимо моей воли. Они привели меня в этот мир и поставили в довольно сложное положение. Единственное, что мне оставалось делать, — это расслабиться и не сопротивляться, пока не придет время действовать. Я надеялся, что пойму, когда настанет этот момент. Расспрашивать о чем-нибудь это прекрасное, но легкомысленное создание не имело смысла. Может, когда появится Лорд Пайнтер…

— Попробуй фрукты, — предложила Топаз, указывая на ручей.

Я взглянул. Это был вовсе не ручей, его можно было бы назвать текущим кристаллом, который висел в воздухе на высоте трех футов от земли без всяких опор. Он начинался из земли под самыми деревьями и, причудливо огибая камни, скрывался под землей на другом конце поляны. С того места, где я сидел, я мог коснуться его извива. По течению двигался шар, большой, как апельсин, но бледно-зеленого цвета. Топаз вытянула руку и, дождавшись, когда он подплывет поближе, вытащила из потока. Она его подала мне, холодный и сверкающий каплями воды.

— Съешь его, если хочешь, — сказала она. — И вообще, делай, что хочешь, а я ненадолго отлучусь. О, я была так внимательна к тебе, я провела возле тебя столько часов, дожидаясь, пока ты проснешься, что мои волосы потускнели и стали ужасными, — она тряхнула своими кудрями, и лицо ее просветлело. — Я покажу тебе, — пообещала она, — я вся обсыплюсь звездной пылью, но нужно хорошенько все подготовить, чтобы выбрать нужный цвет и нужную форму. А может, мне украсить руки кометами, как перчатками?

Где-то между деревьями, откуда мы пришли, послышался чистый звук гонга. Топаз посмотрела в ту сторону, откуда донесся протяжный звук.

— О, — сказала она, — Пайнтер… Лорд Пайнтер.

Я почувствовал, что мой мозг оживился. Шпион, который узурпировал мой мозг, приготовился к действию. Но… к какому?

Я откусил бледно-зеленый ароматный плод. Меня это не касается, это дело Де Калба, а мне нужно узнать побольше, прежде чем предпринимать что-либо. Я впился зубами в сочную мякоть и ощутил слабый привкус алкоголя. Это было восхитительно вкусно.

— Лорд Пайнтер, приветствую тебя в Лебедином Саду! — Топаз грациозно поднялась из камня-кресла и отвесила притворно почтительный поклон. — И хотя я очень плохо выгляжу сейчас по твоей вине, я все нее приветствую тебя.

— Успокойся, Топаз.

Я услышал знакомый голос. Я тоже встал и повернулся на звук и увидел выходящего из зарослей на тропинку Пайнтера. Тот же высокий голос, та же могучая фигура с военной выправкой. Плотно сжатый рот под скошенными плоскостями щек и бледно-голубые глаза Муррея. Это был полковник. Конечно, в этом не было ничего удивительного, пока что этот мир оказывался населен моими знакомыми.

А может быть, это был просто сон, в котором живем мы трое. Может быть, они тоже считают это явью и ни о чем не подозревают. А что, если только я знаю, что это нереальность?

Муррей, если, конечно, это был не сон, выглядел замечательно, по крайней мере, много лучше, чем я помнил. Значит, поражение Некроном излечивается скачками во времени.

Находимся ли мы в мире Лица, проснулись ли мы или все еще спим? Найду ли я себя в этом мире? Найду ли доктора Эссен под маской молодости и красоты, называющей себя Топаз? Найду ли Де Калба? Не знаю…

Я смотрел вокруг себя, но никто ничего не говорил. Откуда же взялся прозвучавший в моем мозгу голос?

Лорд Пайнтер прошел мимо меня, и его старые ноги уверенно топтали землю. На нем была прекрасно сидевшая военная униформа. Он внимательно посмотрел на меня, но если и узнал, то ничем не показал этого. Он кивнул мне.

— Добрый день. Я надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь? Эй, принесите сюда ящики.

Он отошел в сторону, и я увидел двух молодых солдат, которые несли ящики, обитые стальными полосами с прорезями внизу. Я обрадовался, потому что это были первые незнакомые для меня люди в этом мире. Значит, все-таки не сон. Я повернулся к Муррею, который сидел на одном из ящиков, все еще внимательно разглядывая меня. Я сел напротив и стал ждать. Уж чего, а времени у меня было море.

— Топаз показала пещеру, где мы нашли тебя?

Я кивнул.

— О, я сделала все, что ты приказал, Лорд, — начала говорить Топаз, — я считаю…

— Тихо, Топаз, — сказал Пайтнер с явным раздражением. — И снова обратился ко мне: — Как тебя зовут?

— Кортленд, — ответил я и добавил с иронией, — Лорд Пайнтер.

— Джоб Пайнтер, — поправил его Муррей, — Топаз любого зовет лордом, когда ей что-то нужно. У нас не приняты титулы.

— О, не всегда… — начала было Топаз.

— Топаз, прекрати немедленно и оставь нас ненадолго. — По лорду было видно, что он уже всерьез начал сердиться.

— О благодарю тебя, — она одним движением подскочила на ноги, сияя улыбкой. — Мне еще так много надо сделать. Мои волосы… Позовите меня, когда я понадоблюсь.

Она быстро растворилась в листве близлежащих деревьев. Тонкая и грациозная, она, похоже, не осознавала этого. Быть прекрасной для нее было так же естественно, как дышать.

Я смотрел ей вслед, все больше убеждаясь в том, что это дивное молодое лицо принадлежало Лотте Эссен, если представить ее себе на двадцать лет моложе и предположить, что все свою жизнь она посвятила не науке, а собственной красоте.

— Кортленд, — начал Пайнтер, все также пристально вглядываясь в меня, — нам есть о чем поговорить. Я прослушал твой разговор с Топаз после пробуждения. Я полагаю, что ты из двадцатого столетия. Это верно?

— Ты знаешь, что я спал в пещере, и, вероятно, видел меня.

— Да, мы проанализировали организмы и ткани всех спящих. Радиоактивность низкая, это говорит о том, что сон начался до атомной войны. Я не сомневаюсь, что это путешествие во времени, но ты должен мне объяснить, как спящие очутились здесь и как я оказался там.

Я смотрел на поляну сквозь снежно-белые деревья. Два солдата выполнили свою миссию и исчезли. Топаз отсутствовала. Мы сидели совершенно одни, и только ручей весело пел между нами.

— Может быть, ты сам объяснишь мне все, Муррей? — спросил я.

— Муррей? Почему Муррей?

— Хорошо, пусть будет Пайнтер, но объясни мне ты лучше. Произошло много такого, что я не могу понять.

— Буду рад объяснить тебе все что смогу, это займет всего пару минут. — сказал Пайнтер, показывая на ящики. — Правда, я и сам не знаю, как ты здесь очутился, и еще, похоже, ты меня знаешь.

— Я знаю человека с именем Муррей, который как две капли воды похож на тебя, раз уж ты хочешь играть. Мне совершенно ясно, что происходит. Ты и остальные просто проснулись раньше меня, на месяцы, на годы. Вы пришли в этот мир и нашли в нем свое место, а теперь не признаете меня. Или, быть может, у тебя есть более разумное объяснение?

Он выдохнул, и на лице его проявилось нетерпение.

— Кажется, я начинаю понимать, двойники привели нас в замешательство. Ты действительно ничего не знаешь?

— Нет.

— Очевидно, я был с тобой в пещере, с нами была еще женщина, правда, я не узнал ее. Третьим был Белем. — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Белем. Там откуда мы прибыли, его звали Ира Де Калб.

— Белем — не человек, он механдроид, ты не знал этого?

Глава 13

Нечеловек, я вспомнил его глаза цвета холодного металла, я позволил этой мысли проникнуть глубоко в мой мозг, адресуя ее тому, кто завладел моим сознанием тогда, в пространственном лифте. Сначала отклика не было, но потом, тихий как шепот, пришел ответ:

— Наблюдай и жди.

— Я не знаю, кто такие механдроиды, — сказал я, стараясь быть спокойным. — К тому же я ничего не знаю о мире, где меня нет. Скажи мне, Пайнтер-Муррей, кто ты, помнишь ли ты Лицо Эа?

— Я могу навести справки, но твои слова ничего не говорят мне, у нас очень много колоний в обитаемых мирах.

— Чепуха, — сказал я совершенно беззаботно, — забудь о моем вопросе.

Если он что-нибудь и помнил о Лице, то предпочитал молчать.

— О’кей, какой сейчас век?

Он ответил мне, и я понял, что это время не было концом мира и ни в одной галактике Лицо Эа еще не смотрело сквозь багровый сумрак. Что-то пошло не так во время нашего путешествия и разбудило нас слишком рано. Мы проснулись на тысячу лет раньше положенного, и я оказался единственным, кто помнил о нашей миссии, о том, зачем мы отправились сквозь время. Вспомнил! Внезапно что-то проснулось во мне, и я спросил Пайнтера:

— Скажи, а не может такого быть, что ты, например, Муррей, но страдающий глубокой потерей памяти? Амнезия, ты проснулся и ничего не помнишь…

— Невозможно, — сказал он, — я знаю и помню всю свою жизнь. Я был рожден Джобом Пайнтером на Коллханне в 111 году от земных родителей. Это было пятьдесят лет назад, и я могу припомнить всю свою жизнь без пробелов.

— Хорошо, — сказал я, — может быть, у тебя есть какие-нибудь мысли по этому поводу?

— Пожалуй, ничего… — протянул он.

Его голос внезапно стал отдаляться от меня, я сделал хриплый вздох…

Откуда-то из далекого прошлого в мой мозг ворвался знакомый поток энергии. Пайнтер и сад начали плыть у меня перед глазами, словно нематериальные тени. Для меня перестало существовать все, кроме грандиозной вспышки энергии. То же самое я чувствовал, когда на Земле Некрон убивал. Я увидел лицо Пайнтера, смотрящего на меня сузившимися голубыми глазами. Похоже, что я покраснел.

Я не отметил, сколько времени отсутствовал, однако полковник уже успел сообщить кому-то о случившемся. Когда я очнулся, он все еще держал около губ миниатюрный микрофон. Он продолжал говорить, но язык был для меня незнакомым. Я сидел неподвижно, не в силах даже думать, не то что перемещаться, а он смотрел на меня своими голубыми глазами.

Я сделал над собой усилие и попытался придать лицу привычное вежливое и доброжелательное выражение и даже вспотел от этого. Я понял, что, растеряв своих товарищей по миссии, я не оторвался от другого своего спутника, от Некрона, существа, которое убивает, заражая все живое своей заразой.

Пайнтер опустил наконец микрофон.

— Кортленд, один из тех, кто помогал вскрывать пещеру, сейчас погиб. Он оказался сожжен заживо, и такого у нас еще никто не видел. Мне кажется, что ты только что почувствовал это… Расскажи мне о том, что ты знаешь.

Я тупо смотрел на него, и мне казалось, что стальные глаза сейчас смотрят на Пайнтера сквозь меня.

— Это любопытно, — холодно сказал голос Де Калба внутри меня, — пообщайся с ним, делай то, что он тебе будет предлагать. Кажется, я начинаю понимать, что происходит.

Я вздохнул. Надеяться оставалось только на удачу, потому что все нити я упустил из рук и события были полностью мне неподвластны.

Пайнтер достал из ящика шлем и протянул его Кортленду.

— Вот, — сказал он, — так мы сможем полностью понять друг друга, не задавая вопросов. Это прибор для обмена мыслями. Быстро и эффективно.

Я скептически посмотрел на приспособление. Да, хорошо Де Калбу предлагать мне пойти на сотрудничество с Мурреем. Мне же неизвестно, какие у него истинные цели. Впрочем, Де Калб был мне понятен еще меньше. И тот и другой работали не на меня.

— Я подумаю, — засомневался я. — Я не понимаю…

— Не беспокойся, этот прибор настроен только на основные вопросы, — нетерпеливо стал объяснять Пайнтер, — мы просто глянем друг другу в мозги. — В приборе стоит фильтр, убирающий всякие тривиальности, опознается только информация, которая касается путешествия во времени. Я узнаю по этому вопросу при помощи шлема все за три секунды, и гораздо подробнее, чем если бы ты рассказал мне об этом словами. А ты узнаешь все то, что хотел бы узнать от меня, и мы сможем говорить как нормальные цивилизованные люди, понимая, о чем разговаривают, а ты не будешь задавать мне вопросы через два слова на третье. Давай, решайся.

Я, все еще сомневаясь, взял шлем. Еще немного времени я колебался, но, вспомнив о смерти, произошедшей за последние десять минут, я понял, что терять время непростительно. Все может повториться. Я боялся, что Пайнтер свяжет мои переживания и убийства, и тогда… Обвинит меня в убийстве… интересно, заметил ли он что-нибудь, когда произошло убийство… а может, и лучше будет, если он все узнает.

Шлем скользнул на голову и, казалось, обнял ее, прилегая плотно, как лайковая перчатка к руке. Пайнтер сказал что-то о проецировании.

— В твое время существовали книги. Так вот, когда читаешь хорошую книгу, то чувствуешь сразу, какую мысль хотел донести до тебя автор. Этот прибор — дальнейшее развитие книги. Ты с его помощью можешь на время переселиться в образ реально существовавшего исторического лица. Мы обменяемся знаниями, а в случае необходимости и ты и я можем пользоваться библиотекой проекций.

Пайнтер был занят настройкой прибора, а у меня появилось время на размышления. Это конечно же предвестник записи… Один из шажков от сложного к совершенному…

Из большого ящика вылетела яркая световая спираль. Скорость была неимоверная, казалось, что фотоны брызжут из нее. В этот миг я ощутил себя буквально другим.

Я стал человеком по имени Банистер, родившимся на Земле уже после Хиросимы. Я стоял в каком-то блиндаже глубоко под землей, а за столом сидел генерал, поигрывая пистолетом. Здесь мы были в относительной безопасности, ведь на Земле сейчас уже не было полностью безопасного места. Между нами и поверхностью находилась целая миля фильтров, счетчиков Гейгера и веществ, поглощающих радиацию.

Это была война, у которой не было законов, которая не подчинялась никаким правилам. Политики высшего эшелона, которые должны были умереть в теплой постели от возраста, пожелали убивать сами. Это именно они открыли ящик Пандоры, из которого на Землю обрушились все горести и несчастья. Они получили то, что должны были найти в своих постелях, забрав с собой миллионы жизней.

Вторая атомная война. Я, Банистер, никогда не думал о ней, я просто жил ею. Наверное, меня уже тогда коснулась когтистая лапа мутации… я уже тогда понимал, что мыслю совсем не так, как те, кто старше меня по званию. Иногда я спрашивал себя, к чему меня могут привести эти перемены в мышлении.

Генерал сказал:

— Ну, где рапорт?

Я подал бумаги.

Генерал положил пистолет на стол и зло осклабился.

— Практическая польза есть? Это для нас основное.

— Да, сэр, — ответил я. — Устройство может переносить материю на сотни тысяч миль, правда, для этого требуется приемник. Это уже сейчас позволит начать колонизацию других планет. Достаточно послать на планету корабль с приемником, и откроется бесперебойная и прямая линия передачи материи: оборудование, материалы, продовольствие. Даже люди. Это только начало.

— Передатчик материи, — задумался генерал и вдруг внезапно хлопнул ладонью по столу. — Прекрасно. Новый дешевый способ доставки бомб.

— Изобретатель настаивает на мирном применении, сэр, — заметил я. — Я слышал, что война кончилась.

Он взглянул на меня.

— Да, сынок, война кончилась вчера, но кто мешает нам ее снова начать?

Вот откуда я знал, что мутация коснулась моего мозга. Генерал и я думали по-разному. У нас были различные понятия о жизни. Такая малость, он не был рожден в атомном веке, а я рожден именно тогда. Я был адекватен реальности, а он нет.

Я взял пистолет со стола генерала. Все равно его мозг никому не нужен.

Затем я стал кем-то другим.

— Города? — спросил я посетителя. — Нет, что вы, мы не будем их восстанавливать, они нам не нужны…

— Но мир лежит в руинах.

— Нас спасет техника.

— Вы имеете в виду, что машины будут работать там, где не смогут работать люди?

— Разве они не работают?

Да, они работали. Я был так стар, где-то под сотню лет, и даже я уже не мог вспомнить времени, когда земля не была радиоактивна. Не вся, конечно.

Те люди, что смогли выжить, сконцентрировались на островах, где степень заражения не была такой сильной. Путешествия, даже на самолете, были чрезвычайно опасны. Но у нас были передатчики материи, так что мы не были разобщены. Мы начали повальную колонизацию планет, но Земля все еще оставалась домом. Еще много времени должно было пройти, чтобы она полностью очистилась от заразы и стала обитаемой, а пока что ее должны восстанавливать машины.

— Я покажу вам свой план, — сказал я. — Пойдемте со мной. Я умру задолго до того, как найдет применение мой механдроид, но этот день обязательно наступит.

Он последовал за мной по коридору, очень могущественный человек, пожалуй, самый могущественный в мире, который шел сейчас за мной, словно школьник.

— Нам нужно колонизировать Галактику, люди не смогут справиться с этим, да и машины тоже. Машины потерпят неудачу потому, что они лишены эмоций и воображения. То, что нужно, — это человеческая машина, или механический человек. Исключительное создание. Что-то наподобие моего механдроида.

Я откинул занавес и показал ему сильное молодое тело в стеклянном ящике. Вокруг него суетились машины и слегка подрагивали провода.

— Это один из моих механдроидов. Они не могут воспроизводиться, но их можно создавать и производить. В данном случае машины дают жизнь человеку.

— Он выглядит, как человек.

— Я выбрал его родителей сам. Мне ведь нужна наследственность. Мне пришлось немало повозиться, пока я отобрал хромосомы, наиболее отвечающие моим целям, и уже только после всего этого появился на свет механдроид. Сразу после рождения он получил полное образование и комплекс чувств. Конечно, с помощью машин. Его научили мыслить, как машина. Теоретически человеческий мозг способен на это, но никогда не было проведено полной серии экспериментов. Механдроиды, я уверен, могут разрешить все проблемы человечества, и более того, разрешить их оптимальным образом.

— Обучение машинами? — с сомнением повторил мой посетитель.

— Машины должны служить людям. Они должны освободить людей, освободить их мозг от рутинной деятельности. Механдроиды откроют людям пути к высшей науке!

— А в этом нет опасности? — спросил посетитель, глядя на механдроида.

— Нет никакой, — уверенно ответил я.

Глава 14

Затем я стал еще кем-то.

Сатурн занимал надо мной полнеба, когда я бежал по извилистым улицам Города от механдроида. Мне хотелось найти кого-нибудь, кто знал бы, что делать. Но, казалось, в этом Городе нет ни одного человека. Никого, кроме создания, молчаливо меня преследовавшего.

Возвращение домой? Я был рожден на Веге. Мне было шестнадцать, и я совершил прыжок через все пространство вместе с группой юных — нас было девять человек, — чтобы посетить Землю. Как и все группы туристов, мы начали с других планет.

Мы вышли из передатчика вещества на Титане, и с этой минуты все происходящее ускорилось. Нас стал преследовать механдроид. Все мы рассыпались в разные стороны, но мне, как всегда, не повезло, и я врезался в группу механдроидов, которые чем-то занимались. Они стояли вокруг стола в большой комнате. На столе лежало тело, а над столом висела, поблескивая контактами, сеть — нейронная матрица. Я знал достаточно много, чтобы понять смысл происходящего, и поэтому остановился здесь и начал наблюдать.

Механдроиды делали супермехандроида. Люди, конечно, уже размышляли над такой возможностью и все же немного побаивались. Ведь если механдроиды были поразительно умны, то супермехандроид будет вообще непостижимым для людей. Механдроидов люди могут контролировать, а супермехандроид будет неуправляем. Раньше говорили, что механдроиды помогут людям разрешить галактические проблемы, и уже было решено создать механдроида второго поколения, но потом это было запрещено. Вопреки закону, передо мной на столе под сверкающей нервной сетью лежало тело будущего супермехандроида. Если это могучее существо с совершенным умом и отсутствием эмоций оживет, оно будет представлять чрезвычайную опасность для человечества.

Я повернулся и побежал прочь, преследуемый механдроидами. Изредка до меня доносились чьи-то жалобные крики. Значит, для того, чтобы механдроиды могли создать механдроида второго поколения, им необходимо уничтожить всех людей в этом Городе, именно этим они, похоже, и были заняты. Я заскочил в исследовательскую лабораторию и, схватив вакуумный скафандр, побежал к выходу.

Уже через пару часов я сидел в горах в полумиле от Города, глядя на купол и размышляя, надолго ли хватит кислорода. В компании Сатурна да звездного неба я чувствовал себя совершенно одиноким. Наконец я увидел космический корабль, в наше время они уже были настолько редки, что это явление показалось чудом, удачей. Я сразу понял, для чего он сюда прилетел. Корабль завис над Городом — и через мгновение от купола и самого Города не осталось ничего, кроме вспышки света.

Я подал сигнал «SOS», и меня подобрали. По пути обратно я слушал разговоры о том, что нам пора снова взять механдроидов под жесткий контроль, что необходимо контролировать каждый отдельный экземпляр, не давая им собираться вместе и создавать супера. Думаю, что все это в известной степени подпортило мне удовольствие пребывания на Земле. Она уже была восстановлена, все следы радиоактивности исчезли. На Земле был оставлен всего один машинный Город-Музей, но сама планета мне показалась очень маленькой.

Так странно знать и понимать, что именно с нее все началось когда-то. С нее мы начали колонизацию Галактики, где теперь стали хозяевами.

Затем я стал кем-то еще.

Я стал Джобом Пайнтером. Возможности отдельного человека ограничены, но возможности расы — нет. Нельзя сказать, что мои возможности были неограниченными, но все же они мне казались достаточно большими. Моя ценность в обществе была высока. А почему нет? Я был хорошим профессионалом своего дела: я руководил Седьмым Галактическим Сектором с основной базой на Земле. Да, я всегда знал, что делать. По крайней мере, до тех пор, пока не обнаружилась та пещера в горах Земли и я не увидел Джоба Пайнтера, спящего в ней. Нет, я не потерял своей квалификации, просто был озадачен, но все же я мог разгадать эту загадку.

Об исчезновении механдроида Белема мне было немедленно доложено. В этом мире, где учеба начинается с самого рождения и где она продолжается всю жизнь, некомпетентность человека на своем месте не прощается. Исследуя обстоятельства исчезновения Белема, я приказал выяснить, сколько еще механдроидов исчезло за это время, и тут же приказал произвести розыск по всей Галактике, почти не надеясь на успех. Человеческая раса завоевала Вселенную. Конечно, возможности человека не велики, но машины, которые он создает, не имеют никаких ограничений. Пришло время научиться не только их делать, но и осуществлять над ними жесткий и непрерывный контроль.

Я планировал направить Белема на изучение системы Бетельгейзе. Этот механдроид существенно превосходил своих собратьев по скорости ума и по реакции, и я возлагал на него большие надежды. Когда же я решил проверить, каковы результаты работы Белема, оказалось, что он исчез. Была проведена большая работа по исследованию всех обстоятельств, при которых он исчез. Мы изучили все записи и проследили все его перемещения вплоть до самого момента исчезновения, обнаружив при этом немало интересного. Очевидно, Белем решил, что ему необходимо исчезнуть, чтобы решить поставленную перед ним задачу.

Наконец забрезжила надежда. В секторе Андромеды мы обнаружили нечто странное, до сих пор не встречающееся ни на одной планете. На полюсе планеты, вращающиеся вокруг звезды, готовой взорваться, мы обнаружили новый тип материи, она была абсолютно нейтральна. Мы немедленно объявили карантин в этой системе, намечая провести здесь дальнейшие исследования.

Никогда нельзя предугадать, к чему приведут исследования механдроидов. Эти существа замечают такие незначительные детали, что человек не обратил бы на них ни малейшего внимания. Они никогда не довольствуются достигнутыми долями процента — им всегда нужна абсолютная истина, стопроцентная вероятность, и поэтому я не слишком удивился, обнаружив в записях Белема координаты оси времени на Земле.

Мы прибыли в указанную точку. Белем уже разработал метод расформирования специальной атомной структуры, чтобы разбудить спящие объекты. Какие объекты? Это я узнал очень скоро.

На временной оси, которая проходила недалеко от древнего русла реки Св. Лаврентия, мы нашли пещеру, с помощью специального облучения нам удалось увидеть четырех людей в этой пещере. Они были погружены в наркотический сон. Одним из них оказался механдроид Белем. Вторым был я. Другие — неизвестные мне мужчина и женщина.

Директор обсудил ситуацию на Совете.

— Значит, Белем обнаружен, — сказал я.

— Думаю, что да, — ответил директор. — Но и ты тоже в той пещере. Это значит, ты находишься сразу в двух местах, очевидно, как и Белем. Ты знаешь, как могут быть опасны механдроиды в неортодоксальных ситуациях. Вспомни, что произошло на Титане двадцать лет назад. Вероятно, эти четверо из далекого прошлого. Они приняли наркотик, чтобы погрузиться в сон и освободить свой мозг от восприятия времени, а специальное устройство непрерывно перестраивало их атомную структуру.

— И, судя по всему, я вместе с ними.

— Ты ничего не помнишь об этом? Но они — все трое — пришли из прошлого.

— Круговое время? Или спиральное?

— Не знаю, — ответил директор. — Этот вопрос чисто теоретический. Самое простое — это разбудить их и узнать, что с ними произошло, как они попали на ось времени. К тому же отпускать механдроида путешествовать по времени слишком опасно. Что же касается тебя…

Никто из нас не имел ответа на этот вопрос. Я стоял здесь, перед ними, живой и реальный, но мой двойник, мое второе я, спал на оси времени.

— Разбуди их, — сказал директор.

Это был очевидный шаг и, наверное, единственно возможный.

— Хорошо, — сказал я. Это было мое дело. Дело, которое нужно было завершить несмотря ни на что. Люди конечны во времени — человечество бесконечно.

Затем я снова стал Джереми Кортлендом. Мы были в Лебедином Саду, я и Пайнтер, и глядели друг на друга. Тени тех, в кого я переселялся, все еще бродили в моем мозгу, постепенно теряя краски жизни, тускнея, слабея, удаляясь.

Все это я прочел в памяти Пайнтера, а он прочел все, что нужно, в моей, кроме того, что механдроид Белем — Де Калб — шпионит за ним с помощью моего мозга. Я был уверен в этом так, как будто сам Де Калб сказал об этом мне. Остатки той информации, которую я получил из памяти старого вояки, уже покинули мой мозг, но в нем еще остались воспоминания о том приключении, которое я пережил во время передачи вещества, когда смог побывать на планете среди механдроидов.

И внезапно я все понял… вспомнил толпу механдроидов вокруг стола, на котором лежало тело и над которым нависала матрица нейронов. Однажды, двадцать лет назад, мальчик уже видел это на Титане. Созидание супермехандроида — запрещенный эксперимент. Теперь я понимал, что тот город был превращен в пыль, чтобы остановить опасность.

Теперь это происходило снова. Где-то в недрах Галактики создается новый супермехандроид. Партнер не знает об этом, а я не могу смогу ему рассказать, потому что на выдачу этой информации у меня стоит гипнотический запрет, который наложил на меня Белем.

Белем был слишком силен и умен. Я не мог выдать его и эту тайну, даже если бы захотел. Вдруг я понял, что Пайнтер теперь знает многое из того, что знаю я. Он смотрел на мена, и лицо его посерело.

— Теперь я знаю, что это за вещество, которое мы обнаружили на Андромеде. Вы назвали его Некроном.

Значит, теперь он знает, что Кортленд носитель того создания, что убивает, и убивает мгновенно и безжалостно, но он не упомянул об этом. Вместе этого он с тревогой заговорил о Белеме.

— Белем должен был работать над открытием системы Бетельгейзе. Это было для него достаточно просто, и я подозреваю, что он стал исследовать побочные факторы и обнаружил, что в системе звезды, готовой взорваться, существует Некрон. Когда произойдет взрыв, сила его разнесет атомы Некрона по Вселенной и заразит все планеты. Почему-то Белем решил, что ось времени… — Он помолчал, хмуря брови. — Не может ли быть так, что он специально оставил записи? Может, он хотел, чтобы мы нашли пещеру, Кортленд?

— Откуда я могу знать? Теперь у тебя есть все, что было в моей голове.

— Наверное, так оно и есть. Где же теперь Белем?

Я знал, но не мог сказать ему.

— Почему исчез Белем? Почему исчезли десять других механдроидов? Почему они не рассказали о возникшей проблеме всему миру?

— Потому, что они ведут какую-то работу в тайне, — сказал он. — Теперь вопрос: что это за работа, которую надо делать тайком от всех? Добровольно отказываясь от помощи всей мировой науки? Только одно. Механдроиды хотят решить эту проблему сами… а это значить может только одно: они делают супермехандроида, — твердо сказал Пайнтер. — Это должно было произойти. Сцилла и Харибда. Ведь супермехандроид ничуть не менее опасен, чем Некрон.

— Но почему? — спросил я, убежденный, что некронная зараза гораздо хуже, чем любая человекоподобная машина, какая бы совершенная она ни была.

— Потому что механдроиды, возможно, будут повиноваться Некрону, а не нам, — горько сказал Пайнтер. — Механдроиды уязвимы потому, что они человекоподобны. Супермехандроид, может быть, будет неуязвим. Предположим, что он будет действовать только в соответствии с правилами абсолютной логики, без всяких моральных принципов. Тогда он решит, что живые формы материи вообще не нужны. Никто этого не знает. Никто не может предвидеть его поведения и предопределить образа мыслей.

Я покачал головой.

— Не спрашивай меня ни о чем. У меня куча своих проблем, например те четверо, что спят в пещере. Где-то должен быть ответ на все, Пайнтер. Должен быть!

— Есть один ответ, — сказал он так угрюмо, что холод пробежал по моему телу. — Наверное, все же лучше рассказать тебе правду.

Глава 15

Четыре молчаливые фигуры лежали под пылью тысячелетнего сна в глубине небольшой искусственной пещеры. Я снова видел их и вместе с тем ощущал тяжесть шлема у себя на голове и осознавал, что вокруг меня Лебединый Сад, и даже краем уха слышал дыхание Пайнтера. Я смотрел стереофильм и видел пещеру глазами камеры.

— Это запись, которую мы сделали, когда открывали пещеру, — пояснил Пайнтер. — Теперь внимательно наблюдай за тем, что произойдет. Никто не знает об этом, только ты, я и несколько техников, которые занимались съемкой. Мы сохранили это в тайне. Но… нет, смотри… и ты увидишь.

В пещере было очень тихо. Ничто не двигалось в ней несколько тысячелетий, и казалось, даже воздух остекленел. Само время в ней замерло, когда путешественники во времени забылись здесь в долгом сне. Но вот в камере заплясали лучи фонарей. Техники Пайнтера начали работу, пытаясь раскрыть камеру, пытаясь выпустить… что? Что-то ужасное. Я это понимал по тону Пайнтера.

Огни вспыхивали, гасли, загорались снова, пронзая полумрак пещеры. Вот камера отъехала назад, и я увидел Пайнтера, окруженного помощниками-машинами.

Все смотрели на яйцо времени, в котором находились четверо спящих.

Мне было любопытно услышать голос раннего Пайнтера и сравнить с голосом того, кто сидел сейчас рядом со мной на камне.

— Какие у нас шансы? — спросил он. — Они могут проснуться?

Кто-то ответил ему, и некоторое время он смотрел на спящих, переводя взгляд с одного на другого, затем я услышал его слова:

— Мы должны взять одного из них сюда. Если это действительно путешествие во времени, значит они спят очень долго и для них пробуждение может оказаться большим потрясением. Нужен кто-нибудь, кто смог бы смягчить эффект, ускорить приспособление к новому миру. Пожалуй, подойдет… Топаз.

Я знал, почему он вспомнил Топаз. Он видел доктора Эссен, и подсознательно черты ее лица заставили вспомнить его о девушке.

— Пошлите за Топаз, — повелительно сказал он, и голос его эхом прокатился по пещере.

Точно так же это прозвучало бы и в наше время.

Сейчас самое время рассказать о языке, на котором говорили. Это был, несомненно, английский, но заметно-изменившийся. В него вошло много новых слов и понятий, некоторые слова исчезли, другие приобрели новое значение. Моему современнику язык был бы в основном понятен. Изобретение передачи материи раздвинуло горизонты человеческой цивилизации. Бейсик — и основой для него стал английский.

Внезапно изображение на экране мигнуло и погасло. Пайнтер возле меня нетерпеливо заговорил:

— Сейчас будут производить эксперименты, исследовать ткань одежды, определять век, откуда пришли странники, и многое другое. На это все уйдет шесть часов. После этого они приступят к вскрытию силовой оболочки, — пояснял, быстро прокручивая информацию, Пайнтер. К этому времени появилась Топаз. — Теперь смотри.

Снова передо мною возникла пещера. В ультрафиолетовых лучах я ясно видел лица спящих, но в пещере на этот раз царила суета. Перед камерой то и дело сновали люди, занятые чем-либо. Они носили линзы, длинные светящиеся трубки, какие-то стержни, прямые и изогнутые. Я слышал звонкий смех Топаз и недовольные краткие реплики Пайнтера.

— Смотри, — сказал Пайнтер у меня над ухом. — Это произошло внезапно.

Я увидел, как в самом воздухе пещеры появилась большая трещина, а уже от нее потянулись паутинки маленьких. Камера на мгновение показала спящих, их лица были искажены, как будто я смотрел на них через разбитое стекло или вещество с иным, нежели у воздуха, коэффициентом преломления. Затем пещера на мгновение потемнела. Четыре тела как будто перенеслись в другое измерение. Я видел это так ясно и так отчетливо, что они казались мне объемными. Я даже ощущал их, как будто мог дотронуться. Еще мгновение — и вот они уже стали частью нормального пространства. Та энергетическая оболочка, которую тысячу лет назад сформировала доктор Эссен, больше уже не изолировала спящих от времени и пространства.

В пещере все еще было темно, и этот красный полумрак с поблескивающими огнями напоминал мне что-то… И тут я замер. Тела рассыпались. Ужас овладел мною. Я даже пощупал себя — не превратилось ли мое тело в пыль. Но, ощутив под пальцами твердую плоть, я успокоился, хотя на экране видел свое тело рассыпавшимся на мельчайшие частицы. Я видел собственную дезинтеграцию в красном сумраке пещеры. Видимо, нам все же не удалось обмануть время, от которого мы укрылись в энергетическом яйце, но я знал, что это еще не конец. Я предчувствовал что-то еще более кошмарное.

Внезапно, к своему замешательству и ужасу, я понял, в чем дело, красноватый полумрак, слабые огни, поблескивающие в багровом мареве… Я видел это раньше. Я вспомнил Лицо Эа, смотрящее на ночь мира, и понял, что превращение нашей плоти в пыль не было случайностью.

Я видел, что все мы четверо были убиты в нашем тысячелетнем забытье, превращены в ничто. Для чего?

Кем? Я не мог даже предполагать, хотя и понимал, что ответ заключается в этом красноватом полумраке, заполнявшем пещеру. В нем кроется ответ. Ничто не происходит случайно — я был полностью уверен в этом. Это было спланировано… Кем? Людьми Города Лица, которые вызвали нас из тьмы тысячелетий? Предвидели ли они эту вынужденную остановку в середине пути? А если предвидели, то с какой целью сознательно и хладнокровно уничтожили нас, превратив в пыль. Нет, не так. Я ведь жив, и Топаз… и Белем… и Пайнтер. Только я один еще оставался самим собой. Откуда-то я знал, что в глубинах мозга Пайнтера скрывается Муррей. Я видел пронзительные глаза Лотты Эссен на прекрасном лице Топаз. Да и Де Калб тоже был где-то здесь, просто спал до времени, укрывшись за металлическими глазами Белема. Значит, мы не мертвы. Я смотрел на холмики пыли, образовавшиеся на полу пещеры там, где лежали наши тела.

— Вот что произошло в пещере, — сказал Пайнтер. — Это не все. В то же время произошло еще нечто странное, смотри.

Сцена на экране изменилась. Теперь включилась камера, стоящая сбоку, и на переднем плане оказался Пайнтер, а за ним Топаз. Их лица были внимательны, они смотрели на то, как разбивается энергетическая оболочка. Камера снимала события, происходившие минуту назад, и я снова смотрел, как раскрывается яйцо. Снова началось изменение в камере, снова возник красный муар… Теперь, как только тела стали рассыпаться, я увидел лицо Пайнтера крупным планом. Искаженное гримасой боли, оно вдруг стало белым, затем глаза его сверкнули, как будто он понял нечто чрезвычайно важное, но вмиг снова потухли. Колени подогнулись, и он рухнул на пол. Кто-то выскочил из толпы и подхватил его, осторожно опустил на пол. Рядом, не издав ни звука, упала Топаз. Вокруг поднялась суматоха. Пайнтер шевельнулся, и толпа подалась назад и он сел. Краска снова вернулась к его лицу. Топаз тоже шевельнулась, подняла руку и, не открывая глаз, поправила волосы, упавшие на лоб, жестом совершенно естественным, как будто ничего не произошло.

Пайнтер у меня над ухом сказал:

— Вот так это было. Обморок. Никто из нас не пострадал. Но давай вернемся к моменту, когда оболочка треснула, а мы с Топаз упали в обморок. Снаружи пещеры была толпа, ожидавшая, что же будет. Удивительно, до чего же любопытны люди. Их собралось довольно много, и наши камеры отсняли интересные подробности.

Теперь я увидел склон горы и толпу женщин и мужчин на нем. Они поднимались из долины — оттуда, где я в последний раз видел девственные леса Канады. Вдали виднелось низкое белое здание, сверкающее в лучах солнца среди зелени.

— Это здание, — сказал мне Пайнтер, — один из передатчиков. Люди идут оттуда. Они прибывают со всей Галактики. Невозможно узнать, откуда каждый из них. Жаль, конечно, так как… Смотри…

Я посмотрел и увидел… свое лицо.

Количество двойников все увеличивалось. Голова моя кружилась оттого, что я пытался подсчитать, сколько Джерри Кортлендов может существовать в одном мире в одно и то же время. Один — рассыпался в пыль в пещере, другой — сидел здесь, в Лебедином Саду с Джобом Пайнтером, а третий — поднимался по склону горы к пещере, пробираясь сквозь толпу. Это был точно я. На мне были рваные штаны и какой-то заношенный пуловер. Я повернул налево вместе с толпой, чтобы обогнуть камень. В толпе возбужденно закричали, а из пещеры появился красный свет.

— Мы вернулись назад, к тому моменту, когда тела в пещере стали рассыпаться, — напомнил мне Пайнтер. — В пещере я и Топаз упали в обморок. А тут… следи за собой.

Я заметил удивление на своем лице, а затем… я упал.

— Когда ты проснешься, — сказал мне Джоб Пайнтер, — то окажешься в комнате-передатчике в Городе, с тобой будет Топаз. Помнишь?

— Значит, ты считаешь, что тот человек в толпе — я? Я, который сейчас сидит тут? Но это же невозможно. Я все помню! Я отправился в пещеру в двадцатом веке и никогда не выходил с толпой из передатчика, не шел к пещере. Ты же говорил, что разбудил меня в пещере!

— Не совсем так, — сказал Пайнтер. — Я просто не хотел запутывать тебя. В этом деле много такого, чего никто не может понять. Я хотел, чтобы ты был самим собой, пока я не узнаю от тебя как можно больше. Теперь я сказал тебе правду. Что может быть запутаннее, чем все это?

— Но я же не тот человек с горы? Кто он? Откуда он? Он не я.

— Нет, ты и есть он. Ты же видел, что стало с телами в пещере? Твой двойник, мой двойник, двойник Белема, женщина — все они рассыпались. А кто ты, я не знаю, и это плохо, но ничего необычайного в этом нет. Галактика велика, и в ней много людей, не зарегистрированных нигде. Может, ты один из них. Мы пытались узнать все о тебе, но напрасно. Ни по отпечаткам пальцев, ни по фотографиям тебя нигде не нашли. Однако именно ты упал в обморок на склоне холма. Тебе пришлось приходить в себя гораздо дольше, чем нам. Когда ты проснулся, то назвал себя Кортлендом, а потом еще и преподнес мне поистине фантастическую историю. Ты и сам веришь в это, а значит, не обманываешь меня.

— Конечно, нет. Я пустился в путешествие вместе с остальными. Я…

— Ты рассыпался в пыль, — нетерпеливо заметил Пайнтер.

— Погоди, мне показалось… кажется, я заметил что-то в толпе возле тебя. Включи снова.

Вспыхнул экран со сценой на холме. Камера дрогнула и поехала чуть влево, остановившись на человеке, который только что появился в кадре.

Де Калб! Нет, не Де Калб, Белем!

Он повернулся к камере, и я увидел, как свет отражается от его блестящих металлических глаз. Освещение вновь стало красноватым. Толпа всколыхнулась, сгрудилась вокруг меня, точнее моего двойника, когда тот упал. Белем покачнулся, но холодный мозг механдроида собрал все свои ресурсы, чтобы противостоять тому, что нарушало его целостность, и механдроид сделал то, что не сумел человек. Он пошатнулся, оперся рукой о камень, затем согнулся и спрятал лицо в ладони. Уже через четверть минуты он поднялся и спокойно пошел к передатчику. Шел он твердым шагом, но на лице его было заметно замешательство.

Пайнтер прошептал мне на ухо:

— Вот как все было с ним!

В глубине моего мозга шевельнулось удивление. Белем тоже смотрел фильм через мои глаза и произнес почти то же, что и Пайнтер:

— Так вот как это происходило! Кажется, теперь я почти все понял.

Глава 16

В Лебедином Саду стояла тишина. Пайнтер снял со своей головы шлем и задумчиво смотрел на меня. Я смотрел в лицо полковника Муррея, но встречал взгляд Пайнтера, рожденного в 111 году на Колханне. Наконец он заговорил.

— В пещере спали четверо, и четверо же потеряли сознание в тот миг, когда тела рассыпались. Это говорит о том, что мы не просто внешние двойники тех аннигилировавшихся путешественников во времени. Больше я пока ничего сказать не могу, сам не понимаю этого до конца. Сейчас над этим работают мыслящие машины, и скоро у нас будет результат их анализа. Кортленд, когда мы обменивались мыслями, я заметил кое-что… Топаз — двойник женщины в пещере?

— Да, она двойник доктора Эссен, — сказал я, — больше того, я думаю, что это она и есть.

Про себя я никак не мог понять, у всех есть личностные двойники, кроме меня. Тем не менее я видел, как рассыпался Джерри Кортленд. Это может означать только то, что мой двойник — человек без имени. Он пришел туда ниоткуда, упал в обморок, а проснулся уже Джерри Кортлендом, то есть мною. Я больше никогда не осмелюсь уснуть в этом мире от страха проснуться не собой! Я видел, как я рассыпался в пещере по причине, мне непонятной. Я мертв. Когда этот человек проснется, я… я…

— Ол-райт, Кортленд, — сухо сказал Пайнтер. — Я оставлю тебя здесь на час. По крайней мере, здесь ты в безопасности. Топаз сейчас придет к тебе.

— Я пленник?

— Нет, не совсем, — он улыбнулся мне сочувственно. — Ты хочешь того же, чего хотим и мы все — ответов на вопросы. Я думаю ты сказал правду. Я уверен в этом, если в данной ситуации можно хоть в чем-то быть уверенным. Конечно, может быть, ты умеешь скрывать свои мысли… Некоторое время мы будем наблюдать за тобой, пока не выясним подробности. Топаз через час приведет тебя ко мне, я надеюсь, что к тому времени буду иметь ответы на вопросы.

Он попрощался со мной, повернулся и исчез в зарослях, направляясь к передатчику. Я не мог понять, почему он не убил меня. Он ведь не мог не понять, что в пещере нас было не четверо, а пятеро. Пятый… самый опасный убийца в Галактике. Некрон-убийца прибыл вместе со мною. Я не знаю, как именно, но это так же верно, как то, что я не Джереми Кортленд, а черт знает кто, какое-то безымянное существо, пришедшее неизвестно откуда и неизвестно зачем. Инфекция была во мне, но где? В теле? В мозгу? В памяти? Я не знал, но понимал, что в любой момент могу ощутить взрыв энергии, который будет означать смерть. Еще одну смерть.

Пайнтер тоже знал это — он прочел об этом в моей памяти. Конечно, он не был человеком, решающим все, но когда он доложит обо всем на Совете, там долго размышлять не станут и решат просто убить Кортленда. Так бы поступил я на их месте и был бы прав. Мне же предложили ждать. Чего? Казни?

Мне захотелось рассмеяться, когда я вспомнил, какой сложной мне казалась жизнь в моем мире. А ведь мне приходилось иметь дело с одним временем и с одним пространством. С одним Джерри Кортлендом! Но я и тогда не мог справиться с собой: в сидении моего тобоггана торчала заноза. Теперь Джерри Кортленд мертв и превратился в горстку пыли на полу пещеры где-то в чужом мире.

В этом нет логики? Разумеется. Но и ситуация, в которую я попал, сродни иррациональной. Реальность и нереальность… Я увидел в потоке бледно-зеленый апельсин, достал его и откусил. Во рту возник вкус алкоголя, необычайно восхитительный. Сок потек в мое горло и…

— Это опасно, — внезапно сказал голос в моем мозгу.

Я сжал руками голову, чисто импульсивно, как бы стараясь выдавить из моего мозга это. Он был там — Де Калб — Белем, — со своими холодными металлическими глазами, смотрящими на мир через мои глаза своими металлическими холодными мыслями.

— Ты можешь читать мои мысли? — спросил я вслух.

— Только, когда ты стараешься, чтобы я их понял, как сейчас. Этот плод, который ты ешь, затуманивает разум. Выброси его, теперь я буду руководить тобой.

Я из упрямства откусил еще кусок плода. «Никто не приглашал его в мой мозг», — подумал я как бы со стороны. Прекрасный Лебединый Сад уплывал куда-то вдаль. У меня не было причин доверять ни Де Калбу, ни Белему. Мне совсем не нравились методы наглого механдроида. Он силой проник в мой мозг, бесцеремонно занял там кресло наблюдателя-шпиона и еще осмеливается давать мне указания. Лучше бы он занялся чем-нибудь другим. Я бы, например, с удовольствием заглянул в мозг Топаз. Она не только очень красива, но и непредсказуема в своем поведении, как дикая кошка. Я много бы дал, чтобы узнать, что она думает обо мне. Думаю, что я был бы приятно удивлен, — я же видел, как она улыбается мне. А что касается Пайнтера, то я и так прекрасно знаю таких людей. Вечное стремление к абсолютной истине. Из них получаются фанатики. Этот человек не позволит мне остаться самим собой, я уверен в этом.

— Брось плод, — говорил мне Белем. — Брось его!

Я и не думал слушаться его. Напротив, я решительно вознамерился откусить еще кусок, но рука моя не повиновалась мне. Я вообще не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Плод просто выпал из моих пальцев и упал в поток. С сожалением я смотрел, как он скрылся за излучиной.

— Видишь тот пурпурный плод? — спросил голос. — Вон появился из-за поворота, возьми его.

Я решил ничего не делать, но моя рука достала продолговатый пурпурный плод, похожий на сигару, и поднесла его ко рту. Он тоже был вкусный, правда, безалкогольный. Легкое опьянение стало проходить, и уже я сам, без помощи механдроида, охотно откусил еще кусок.

— Хорошо, — сказал голос Белема. — Мне совсем не хочется заставлять тебя делать что-то, это слишком утомительно, а тебе вскоре могут понадобиться мои силы. Постарайся, пожалуйста, понапрасну не утомлять меня.

— Как ты делаешь это? — спросил я. — Где ты? В левом отделе мозжечка?

— Там у тебя юмор, — мрачно ответил механдроид. — У нас этого нет. Я не собираюсь объяснять тебе все подробно, но не вижу причин, почему бы тебе не рассказать, где я сейчас. Именно там, где ты видел меня в последний раз. Мое тело осталось в том же месте, но я вошел с тобой в постоянный, мысленный контакт. Я слышу и чувствую то же, что и ты. Я могу читать твои мысли и даже управлять твоими движениями, хотя это и сложно. Нравится тебе это или нет, но наши судьбы будут связаны, пока я снова не отделюсь от тебя.

— Послушай, — сказал я, свирепея. — Вот плывет еще зеленый апельсин, может, съедим его вместе?

— Доешь пурпурный плод, — приказал Белем. — Может, даже тебе придется съесть еще пару. Я переправлю тебя с помощью передатчика в один подземный район, о существовании которого я догадывался, но только теперь, когда проник в память Пайнтера, узнал наверняка. Это в высшей степени секретная зона, но мы с тобой сможем проникнуть туда и выполнить одну важную задачу. Для тебя это так же необходимо, как и для меня. Пока ни ты, ни я не понимаем своего предназначения. Но мы связаны с тобой осью времени, в месте, где оба спали. Мы…

— Не забывай, что там был и Пайнтер, — напомнил я.

— Я знаю. Я вместе с Пайнтером исследовал твою память и теперь знаю все основное. Я уверен, что теперь стал кое-что понимать. Наша задача сейчас — посетить подземное правительство, и если ты сейчас пойдешь обратно к передатчику…

— Почему я должен идти? — Я ощутил, что легкое опьянение совсем пропало. — Это мой мозг, а не твой. У меня куча своих проблем. Залезай в кого-нибудь еще и делай с ним эти свои грязные дела. С меня хватит с лихвой и того, что я пережил с Пайнтером… И когда…

— И когда он точно будет знать, что ты носитель некронного убийцы, он без колебаний принесет тебя в жертву. Ты идешь, или я снова должен заставить тебя?

Я хотел выругаться, но прежде чем слова пришли мне на ум, я услышал звонкий смех. На поляну выбежала Топаз и радостно запорхала вокруг меня. Она вся была усыпана сверкающими звездами разного цвета, разной формы. Они покрывали ее всю — волосы, лицо, руки, одежду…

— О, как я прекрасна! — кричала она в поистине ребячьем восторге. — Скажи, ты когда-нибудь видел что-нибудь более прекрасное?

— Никогда! — заверил я. — Я…

Но тут мои челюсти щелкнули, и я едва не прикусил язык. Мышцы мои напряглись, и я без всякого желания со стороны своей персоны повернулся и пошел по тропинке к передатчику.

В мозгу у меня презрительно прозвучал холодный металлический голос:

— Люди!

Я с интересом наблюдал, как мои руки выбрали нужные кнопки на стене, нажимали их в нужной последовательности. Конечно, это механдроид, глядя на них моими глазами и управляя моими руками. Он-то в отличие от меня знал, что делает. Похоже, и действительно знал. Комната завибрировала, я почувствовал головокружение и тошноту… а затем выпал из реальности в забытье. Вышли мы уже в большом подземном зале, который, я почему-то был уверен, находится под землей. Здесь было много людей, и никто не обратил на меня внимания. Я потолкался между ними — наполовину по собственному желанию, наполовину по воле моего узурпатора. Люди здесь были одеты самым разнообразным образом, так что мой костюм тоже не привлекал ничьего внимания.

Я думаю, что здесь был жизненный центр системы передачи материи. Только где он находился, в глубинах какой планеты, я не знал. Может быть, здесь люди со всех концов Галактики делали пересадку в своих путешествиях.

Я пробрался сквозь толпу к ряду кабин передатчиков и вошел в одну из них. Закрыв за собой дверь, я стал нажимать кнопки на стене.

Было странно, что я так долго нахожусь в этом времени и так мало познал этот мир. Где бы я здесь ни был, за исключением Лебединого Сада, я все время был под крышей, в помещениях. А что делается на поверхности планет, я не знаю и, может быть, не узнаю этого никогда.

Стены комнаты вновь стали неподвижными, двери открылись. Я вышел в длинный белый коридор, залитый ослепительным светом.

— Это подземелье, — раздался голос механдроида.

Глава 17

Я, вероятно, был бы разочарован, если бы ждал волшебства. Передо мной был просто коридор. Обыкновенный, белый и пустынный.

— Когда-то здесь были толстые двери и крепкие замки, это бывший Арсенал Правительства, — сказал механдроид. — Иди вперед.

Я послушался и вскоре ощутил странную вибрацию, пронзившую как током все мое тело. Она исчезла почти в тот же момент, как и появилась.

— Ты только что миновал пространство между катодом и анодом. Это поле предназначено для уничтожения любого механдроида, но для человека абсолютно безвредно. Нам запрещено заходить в это подземелье.

Значит, механдроиды все же уязвимы.

— Конечно, — тут же откликнулся Белем. — Любое существо можно привести в состояние небытия. Чем менее устойчив и адаптивен организм, тем проще его уничтожить. Эта система слишком громоздка и ограничена по мощности, она предназначена для защиты и, кстати, будучи настроена определенным образом, может уничтожить и тебя. Тут есть и другие устройства, разработанные специально для уничтожения людей без специальных опознавательных магнитных меток.

Я уже выходил в коридор. Вдруг все исказилось. Я никак не мог сфокусировать взгляд, так как обычная привычная перспектива была нарушена. У меня закружилась голова. Вокруг как будто исчезла сила тяжести. Я не могу описывать то, что невозможно описать. При нормальной перспективе все предметы уменьшаются при удалении, стремясь к воображаемой точке, расположенной на невидимом или видимом горизонте, здесь же они сходились надо мной. Наверное, это было искажение, возможное только в пространстве иной вселенной, близкой к концу. Я ничего не понимал, ориентация была полностью нарушена, мне казалось, что я проваливаюсь туда, куда направлял взгляд. Это уже был не коридор. Это была белая зияющая пустота. Вокруг ничего, только острие конуса, направленного на меня со всех сторон. Я попытался двинуться вперед, но почувствовал, что неминуемо упаду.

— Иди вперед, — настаивал Белем.

Я закрыл глаза и пошел. Так было, несомненно, легче. Затем по команде Белема я приоткрыл глаза и побежал, стараясь не смотреть перед собой. Было не ясно, бежал ли я или просто падал в этот конусообразный коридор.

— Я не могу долго управлять тобой, мне нужен отдых, — сказал Белем. — Просто расслабься и позволь мне владеть твоим сознанием. Все, что смущает тебя здесь, всего лишь оптический обман. Не сопротивляйся мне, этот порог только для людей, я все вижу нормально.

Я с трудом заставил себя не закрывать глаза. Ощущение бесконечного падения ни на секунду не оставляло меня и моментами даже усиливалось. Я сдерживался, чтобы не реагировать на тот бред, который мне виделся. Я все шел и шел… Куда? К какой точке? К точке, где все исчезнет? Только так я могу назвать вершину этого оптического конуса. Я подошел ближе и… просто прошел сквозь нее. Я не смогу этого объяснить, это была оптическая иллюзия, обман зрения. Впереди снова открылся белый коридор, и я с опаской пошел по нему до того места, где он начинал ветвиться. Белем безошибочно направил меня по новому пути.

На стенах через определенные промежутки были нарисованы иероглифы. Если бы не Белем, я так и не понял бы, что они отмечают двери. Механдроид приказал мне остановиться у одной из таких дверей. Я коснулся стены, и она разошлась в стороны, образуя овальную щель, которая увеличивалась до тех пор, пока я не смог пройти через нее в помещение. Панель бесшумно сомкнулась у меня за спиной.

Это была большая комната. В углу стоял передатчик вещества. На стенах были смонтированы панели управления, довольно сложные, насколько я успел их рассмотреть. На небольшом возвышении находился небольшой прозрачный ящичек. Его освещали два ярких луча света, бьющие из цилиндров, установленных по бокам крышки. Внутри ящика я увидел нечто напоминающее мрамор, только он был необычного золотистого цвета.

— Я не знаю, что это, но оно должно исполнить три моих желания, — нервно проговорил я.

— Юмор — это защитная реакция психики на страх, — бесстрастно сказал механдроид. — Именно поэтому я выбрал такой сложный и неудобный путь сюда, проникнув в твой мозг. Люди с подозрением относятся к механдроидам, и ни один из нас не был еще так далеко. Ты единственный, с кем я мог рассчитывать проникнуть сюда. Я думаю, что в этом ящике находится именно то оружие, против которого у нас нет защиты. Пока вокруг него поле — оно безвредно, а если поле отключить, то кристалл проявит активность.

— Что это?

— Это сгусток энергии. Сейчас он заряжен положительно, но когда активизируется, то заряд станет отрицательным и кристалл создаст вокруг себя специфическое поле диаметром в одну милю, в этом поле не сможет работать ни один передатчик вещества.

— Это не так уж и опасно, это ведь не сложно — пройти милю до ближайшего передатчика.

— Ты прав, но предположим, что люди захотят напасть на нашу лабораторию. Ты ее видел. Они быстро поставят ящик, пока он не активен, в передатчик, настроенный на нашу планету. Одно мгновение — и он у нас. Это парализует все наши энергетические установки, и мы окажемся полностью беззащитными.

— Как надолго?

— Не знаю, но думаю, что на продолжительное время. Когда ящик активизируется, его уже невозможно будет сдвинуть с места, но сейчас его можно переносить. Посмотри, ты можешь его коснуться?

Я протянул руку, но дотронуться не смог, уперся в невидимое поле, которое не пускало меня к кристаллу.

— Я так и думал, — сказал Белем, — попробуй нажать кнопку на возвышении.

Я сделал это, и когда уже во второй раз потянулся, то рука свободно прошла и я коснулся ящичка. Защитное поле исчезло. Ящик оказался совсем не тяжелым, и я мог легко поднять его.

— Хорошо, но скажи, при чем тут я? С какой стати я должен помогать тебе?

— Если ты не станешь мне помогать, то Пайнтер убьет тебя, — терпеливо разъяснил Белем, — а если этого не сделает он, то постараются другие, как только узнают, что ты носитель некронного убийцы. Я, кажется знаю, в чем дело, и если ты мне поможешь, то уверен, что смогу разрешить и твою проблему. Я буду защищать тебя. Для этого у меня две причины. Первое, я не могу покинуть твой мозг, для этого нам нужно войти вновь в физический контакт. Если тебя убьют — я тоже погибну. После завершения нашего дела мы с тобой вернемся в мир, где нахожусь теперь я и где мы с тобой впервые увиделись. А вторая причина…

Внезапное резкое сокращение всех мышц тела заставило меня согнуться. Я стал падать вперед. Пол стремительно приближался ко мне, и я почувствовал, что мышцы мои снова расслабились. Только это позволило мне избежать падения. Я был настолько поражен, что не обратил внимания на зеленый луч с извивающимися как у каракатицы щупальцами, который находился в том месте, откуда я только что упал.

— Парализующее излучение, — отозвался Белем.

То, что происходило дальше, заняло пару секунд времени. Как только я вновь почувствовал, что у меня есть ноги и они держат меня, я обернулся и увидел, что овальная дверь бесшумно открывается и на пороге стоит человек с оружием.

Это был Пайнтер. Его голубые глаза сверкали, а рот был перекошен негодованием. Его оружие напоминало рапиру с соплом на конце. Резиновый край сопла, похожий на губы, конвульсивно сжимался и разжимался.

Механдроид почувствовал присутствие Пайнтера быстрее, чем я, и заставил меня броситься в сторону чуть раньше, чем разряд пришел в место, где я был до прыжка. У меня не было никакого оружия, а Пайнтер уже снова поднимал рапиру. Я не знал, что мне делать.

— Не знаю, успокой его, дай мне подумать, — моментально отозвался Белем.

Я поймал взгляд Пайнтера и попытался остановить его гипнозом.

— Погоди, не стреляй, я…

Он ничего не ответил, просто продолжил целиться в меня. Я мучился вопросами: следил ли он за мной с самого начала или… как много ему известно… почему он решил убить меня, даже не попытавшись выслушать… почему он даже не удивился, обнаружив меня здесь…

Рапира уже была готова к бою и жадно всасывала воздух, готовая в любой миг выбросить парализующее щупальце. Бежать мне некуда. Мне не избежать здесь, в тесном пространстве, встречи с этим лучом. Разве что в сторону пьедестала… но я неминуемо столкну ящик…

Столкну…

Это было решение, причем настолько простое, что никто из нас не дошел до него раньше. Все гениальное — просто. Я схватил стеклянный ящик и бросил его в лицо Пайнтеру. Нельзя сказать, чтобы он был заторможенным, и, вероятно, мозг его осознал опасность уже в тот момент, когда он увидел его у меня в руках, но сделал он то единственное, на что я рассчитывал. Он отбросил рапиру и поймал драгоценный груз на лету. Я не стал ждать финала и, как только увидел, что руки у противника заняты, рванул к передатчику материи. Ударом ноги я закрыл за собой дверь и бросился к стене с кнопками настройки.

— Белем! — крикнул Я.

Он услышал меня и быстро взял под контроль мое тело, ловко и привычно нажимая кнопки, программируя маршрут. Полированные металлические стенки завибрировали, и я перестал их видеть.

Глава 18

— Тебе не стоит выходить, — услышал я голос Белема. — Мы сейчас в камере передатчика заброшенного космического корабля и находимся у Беты Центавра. Он очень древний. Мы знаем немало передатчиков подобных этому. В таких ситуациях они бывают очень полезны. Я не мог установить настройку так, чтобы мы сразу попали на нашу планету. По индикаторам Пайнтер легко мог бы нас вычислить.

Я чувствовал, насколько мне тяжело дышится, но механдроид сказал, что нам нужно торопиться.

— Мы захватили с собой несколько кубических ярдов воздуха, но надолго их не хватит. Не мешай мне сейчас.

Я смотрел, как мои руки крутили заржавленные диски на стене, и мне стало не по себе, когда я подумал о мрачных глубинах космоса, окружающих нас. И еще о том, какой песчинкой в мироздании является наше прибежище. Песчинка, которая летит в чужой звездной системе и из которой с каждой секундой улетучивается наш последний воздух. К счастью, для моего душевного равновесия, в течение этих часов пребывания в будущем, у меня осталось мало времени, чтобы обдумывать все происходившее со мной. Я так внезапно очутился в мире, культура которого была для меня абсолютно чуждой, что мог совершенно спокойно сойти с ума. Стены завибрировали и стали расплываться. Сквозь прозрачный металл я уже видел ярко-зеленую траву и круг домов с низкими крышами, похожими на китайские. Единственные живые существа, которых я увидел тут, были голубь с красной лентой в клюве, летящий низко над землей, и дурашливый пес, который бежал за голубем и безуспешно пытался схватить зубами ленту. Я мог бы даже слышать его лай.

— Скорее, — сказал Белем, и мои руки снова стали крутить диски и нажимать кнопки. Я и не подозревал, что может существовать столько передатчиков. Некоторые из них имели прозрачные стены, и я мог видеть, что нас окружает, другие же были начисто отрезаны от внешнего мира, и я исчезал оттуда, так и не узнав, где побывал. В одной из камер я увидел на полу два огромных красных цветка странной формы, их, наверное, оставил тот, кто пользовался передатчиком до нас.

После нескольких перемещений Белем наконец сказал:

— Здесь нам нужно выйти и перейти на другое направление. Я думаю, что теперь мы уже можем переместиться в нашу лабораторию, открой дверь.

Я вышел в город, похожий на тот, который я уже видел в этом мире. Толпы людей в самых разнообразных одеждах кишели на улицах. То один, то другой человек исчезали в кабинках и снова появлялись уже из других.

Я снова повернул диски. Стены завибрировали и исчезли. Затем все успокоилось, и я открыл дверь. Снова та же площадь, но на этот раз толстый мужчина уже почти исчез в толпе, хотя я и успел боковым зрением увидеть его белый плащ.

— Закрой дверь, — сказал Белем.

Я ощутил, что им уже владеет паника, и понял, что он был сильно испуган, хотя и старался не показать этого.

— Все очень просто, — сказал он скорее себе, чем мне. — Приемник в моей лаборатории больше не работает, и значит это только одно — Пайнтер обнаружил нас. Правда, я не знаю как, но от этого не легче, во всяком случае, он успел выслать туда свое оружие. — Белем не назвал оружие, но у меня в мозгу сразу же всплыло видение стеклянного ящика с куском золотого мрамора в нем.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Тогда отпусти меня, с нами все кончено.

— Совсем нет, — резко ответил Белем. — Нам нужно найти ближайший к лаборатории действующий приемник, а оттуда мы дойдем пешком. Там есть тайные ходы, которые правительству не обнаружить. В конце концов, прошло еще слишком мало времени, чтобы произошло что-либо серьезное. Я должен вернуться в свое тело, а ты с нами будешь в большей безопасности, чем с правительством. Поверни ручки, быстро.

Кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь, но стены уже завибрировали, и мы стали перемещаться в бесконечном пространстве к тому миру, где находилась лаборатория. Я предполагаю, что для такого перемещения в пространстве тело человека рассыпается на молекулы, которые вновь собираются в приемнике, хотя я могу и ошибаться. Когда я снова стал самим собой, то уже находился в маленькой кабине, где сильно пахло машинным маслом. Я открыл дверь и сразу же узнал этот странный бледный дневной свет, полосы света на черном небе и далекое холодное двойное солнце над полуразрушенным городом.

Сейчас город был очень оживлен, люди в униформе двигались по улицам на низких квадратных карах, летящих почти над землей. Гражданские то исчезали, то появлялись снова из кабинок передатчиков, а над ржавыми крышами домов виднелась ослепительно-голубая игла. Я знал, что это.

— Быстрее, — сказал Белем. — Иди за угол и вставай на диск, на его черную половину. Если ты поторопишься, то тебя здесь не успеют узнать, я думаю, что ищут здесь именно нас.

— Меня, а не нас, — сказал я, выходя из кабины. — Не удивлюсь, если Пайнтер специально выпустил меня, чтобы выследить, где находишься ты, правда, я уверен, что он не догадывается о том, что ты был все время рядом со мной. Вот диск. Теперь что?

— Вставай на него, на темную его половину.

Диск был диаметром около шести футов. На темной его половине была нарисована стрела. Я осторожно встал на нее и теперь уже стоял на светлой половине, и диск был точно такой же, но вокруг меня уже стояли другие дома. Отряд солдат вдали быстро подошел к большому диску, погрузился на него и исчез.

— За угол, — торопил меня Белем. — На темную половину диска. Скорее!

Одним прыжком я пересек темное пространство этого странного города. Вскоре мы остановились возле массивного забора. Это было похоже на свалку, здесь громоздились летательные аппараты самого разного вида, кары и еще какие-то машины, о назначении которых я не мог догадаться.

— Иди туда, ты увидишь маленький корабль, только смотри, чтобы тебя никто не видел, когда будешь входить в кабину.

Я нашел корабль, влез внутрь и сел в кресло пилота с ободранной обшивкой. Интересно, кто в последний раз сидел в этом кресле, направляя корабль в пучины космоса? Белем нетерпеливо прервал мои мысли, и по его приказу я закрыл дверь и откинул трап. Никто нас не заметил, хотя я все время ощущал, что на меня нацелено сопло рапиры с раздувающимися губами. Мгновение спустя кто-то уже открывал дверь кабины. Огромная лаборатория была голубой от дыма, наполнявшего ее, и еще более голубой от пронзительного света самого конуса иглы, которая прорывала голубое небо. Неподвижная фигура Белема стояла там, где я оставил ее, когда уходил.

Глава 19

Мне было любопытно смотреть в это чужое лицо после того, как его мысль была частью моей жизни. Бесстрастное лицо, странные быстрые металлические глаза… Да, это был Де Калб. Мне показалось, что свое собственное тело показалось ему чужим, потому что он сделал несколько коротких шагов вперед-назад.

— Ты похож на Де Калба, — сказал я. — И двигаешься, как он… Белем, где сейчас Де Калб?

Он быстро взглянул на меня.

— Я же сказал, что начинаю понимать, но пока точно не знаю, у меня нет всей информации. Смотри!

Я взглянул туда, куда он показывал. Передо мной лежала огромная комната, где возле панели управления суетились механдроиды, может быть, они создавали голубой купол света, который защищал лабораторию. Изредка световая завеса в некоторых местах рвалась. Нападение? Штурм? Но ведь прошло так мало времени с того момента, как я сбежал от Пайнтера! Значит, главный штурм еще впереди! Под светящейся сетью все еще лежало на столе тело. Возле него работали механдроиды, старательно пытающиеся вдохнуть жизнь в это суперсущество.

— Самое главное происходит здесь сейчас, — сказал Белем. — Я нужен там. У меня нет ни времени, ни умственной энергии, чтобы решать твои проблемы. Позже, если мы останемся живы, я помогу тебе.

Он быстро повернулся и пошел к столу, а я молча последовал за ним. Супермехандроид лежал на столе с закрытыми глазами, и в его лице было что-то нечеловеческое, хотя черты лица казались вполне человеческими и даже знакомыми. Белем? Я смотрел на это лицо, но не мог понять, откуда у меня это ощущение, что я его уже видел. Человек? Машина? Или то и другое?

— Он уже жив? — спросил я.

— Для того чтобы узнать это, нужно еще четыре дня, — ответил один из механдроидов.

Он говорил по-английски безукоризненно правильно, как машина, казалось, что он изучал язык по пластинкам и теперь воспроизводил все шумы, которые были при воспроизведении, даже щелчки.

— Он уже жив и начал мыслить, но для полного оживления должно пройти еще четыре дня. Я думаю, что наша защита выдержит этот срок, хотя может не хватить энергии.

— А мы сможем сбежать отсюда тем же путем, которым я проник сюда? — спросил я.

— Не можем же мы взять его с собой, нет, это невозможно, единственное, что нам остается, — это защищаться и надеяться, что мы сумеем закончить работу вовремя. Хотя я в этом и сомневаюсь, — печально заметил он.

— В первый раз, когда вы делали механдроида, — бестактно заметил я, — они уничтожили целый город, почему бы им не сделать этого и сейчас?

— Они считают это ошибкой, — отозвался Белем. — Сейчас они усовершенствовали оружие, и к тому же им хочется узнать, чего мы добились. Если у нас не останется выхода, мы взорвем себя сами.

— Но ты должен работать, пока…

— Естественно, — ответил Белем. — Если есть малая, но отличная от нуля вероятность того, что мы добьемся успеха, было бы глупо отказываться от этого шанса. Я механдроид и, пока живу и мыслю, обязан работать над решением проблемы, которая поставлена передо мной. А решение проблемы может быть осуществлено только супермехандроидом. Поэтому мы создаем его.

— Я полагаю, — сказал я, — что во всех вас стоит встроить блок, который бы сделал вас неопасными для цивилизации.

— Это ни к чему. Супермехандроид вовсе не представляет угрозы для цивилизации, Пайнтер ошибается. Людям вообще свойственно ошибаться. Человек-машина опасен только для тех, кого следует уничтожить. Люди игнорируют то обстоятельство, что мы тоже мыслим и можем принимать решения. Рано или поздно люди поймут, что супермехандроид необходим. Проблемы, встающие перед человечеством, слишком сложны для них и для нас. — Белем взглянул на спокойное лицо супермехандроида, а затем повернулся и пошел куда-то. Я поспешил за ним. Мы прошли мимо механдроидов, занятых работой, которые не обратили на нас ни малейшего внимания. Белем приближался к ржавой металлической стене. Он нажал на что-то, и стена раскрылась перед ним. Мы снова оказались в передатчике, откуда я впервые увидел эту лабораторию. На ржавом полу лежал кусок мрамора. И все. Теперь он стал серебряным.

— Он же раньше был золотой, — сказал я.

— Трансмутация. Превращение радиоактивных элементов.

— Он такой маленький.

— Подними его.

Я попытался и, хотя я легко мог обхватить кусок мрамора пальцами, поднять мне его не удалось. Казалось, что он привинчен к полу.

— Никакая сила не может сдвинуть отрицательно заряженное активированное тело, — сказал Белем.

— Даже бесконечная сила? — спросил я.

— Существование одного автоматически исключает другое…

— Я пошутил, — сказал я.

Однако его не удовлетворил мой ответ. Меня тоже. Я пнул ногой кусок мрамора и запрыгал на одной ноге, корчась от боли.

Я не могу описать битву, так как не понимаю, как она происходила. Изредка стена голубого света рвалась в нескольких местах, и тогда механдроиды начинали суетиться вокруг панели управления, пока стена не восстанавливалась. Вероятно, снаружи наша защитная стена выглядела весьма любопытно. В лаборатории не чувствовалось никаких признаков паники. Механдроиды спокойно делали свое дело. Белем был занят своими делами. Я ходил по лаборатории и наблюдал, воображая, что я военный корреспондент. Иногда я заглядывал в передатчик вещества, но кусок серебряного мрамора все еще лежал там, не собираясь исчезать.

Я чувствовал себя неуютно в этом мире, мире будущего, потому, что не мог понять здесь самых основных взаимоотношений человека с обществом. Я видел этот мир в действии, но не понимал, почему здесь все происходит именно так. Для людей этого мира пространство не значило ничего. Человек мог жить у черта на рогах, в самом дальнем конце Галактики, и тем не менее мог бы на завтрак получать калифорнийские апельсины прямо с дерева. Да, пространство для них не существовало, а значит, должна была измениться сама система мышления.

Способ воевать тоже должен был измениться. Самое главное в этой войне — это сделать противника неподвижным. Этот кусок мрамора был, как гвоздь, которым нас приколотили к планете, это значит, что нам нужно придумать клещи, которыми можно вытащить этот гвоздь. Я уже начал мыслить галактическими масштабами, и у меня в мозгу рождались странные идеи, например, прицепить этот кусок к какой-нибудь планете с помощью лучевых тросов и вытащить его отсюда, как трактор вытаскивает из кювета машину. Я рассказал об этой идее Белему, тот серьезно подумал и заметил, что идея чересчур фантастическая и у нас нет никаких возможностей для ее реализации.

Обескураженный, я сел и стал думать дальше.

— А почему ты уверен, что супермехандроид сумеет решить проблему Некрона? — спросил я Белема.

Он работал с каким-то хитроумным прибором, состоящим из разноцветных линз, и его спокойное лицо совершенно не менялось.

— Я могу лишь надеяться на это, — ответил он. — Мы создаем его именно для решения этой проблемы, и мощь его мозга намного будет превосходить мощь моего.

— Он будет свободен в принятии решений?

— Да, в известных пределах, но он будет делать все, чтобы решить свою проблему.

— Но что еще он будет решать? Кроме Некрона?

— О, это будет очень мощный мозг, способный абсолютно на все.

Он снова вернулся к своей работе, но через некоторое время снова заговорил:

— Я все время размышляю над Некроном. Материя и мысль связаны друг с другом. Может быть, некронное вещество может облекать себя в форму своей жертвы, форму того, кто служит ему пищей.

— Ты думаешь, он убивает ради пищи?

— Ты об этом знаешь столько же, сколько и я, а может быть, и больше. Мы не знаем, почему это существо убивает. Единственный, очевидный ответ — для восстановления своего существования, даже организм с нулевой энтропией нуждается в этом.

Он задумчиво смотрел на голубые вспышки в своей машине и думал о чем-то. Задумался он ненадолго — на несколько минут. Я смотрел, как черная молния пробила голубую завесу и черное облако вплыло в лабораторию. Трещина в стене быстро залечилась, а облако мгновенно рассеялось. Белем повернул ручку прибора, сдвигая две линзы.

— Вполне возможно, что мы уже никогда не узнаем ничего о Некроне, — сказал он. — Мы не сможем выстоять. Командование принял здесь Военный Совет.

— Не Пайнтер?

— Он входит в Совет и трижды голосовал против уничтожения планеты. Он не хочет уничтожать нас.

— Это очень любезно с его стороны. Особенно после того, как он пытался убить меня в Подземелье.

— Парализовать, — поправил меня Белем.

Снова установилась тишина. Белем работал, а я смотрел.

— А что произошло бы, если бы у нас была возможность создать такой же кусок мрамора? — спросил я немного погодя.

— Два куска, оба отрицательно заряженные, отталкивали бы друг друга, но, к несчастью, у нас нет ни времени, ни оборудования, чтобы создать второй кусок.

— Но вам достаточно расколоть этот пополам, — сказал я. — Тогда они просто вытолкнут друг друга за пределы Галактики. Верно?

— Нет, и, кроме того, это невозможно, так что и смысла нет говорить об этом. При расколе разрушается и электронная матрица, целое никогда не бывает больше суммы составляющих его. И сумма составляющих всегда равна целому.

— Значит, ты никогда не слышал о Банахе и Тарски, — сказал я.

— О ком?

— Однажды я писал очерк об их работе. Меня очень заинтересовали их расчеты. Парадокс Банаха-Тарски — так он называется — это метод разделения твердого тела на части, затем соединения в целое, но с другим объемом.

— Я должен вспомнить об этом, — сказал Белем. — Ведь я прочел всю твою память. Это ведь чисто теоретическая разработка, да? — Он обыскал мою память, и я чувствовал себя, как пациент перед врачом.

— Да, теоретическая, — сказал я. — Однако кто-то сумел ее решить практически, только я не помню подробностей.

— Нет, помнишь. Ты просто не можешь найти их у себя в памяти, — сказал Белем, глядя на меня. — Ты просто не властен над своей памятью, но информация где-то хранится, очевидно, я недостаточно хорошо изучил содержание твоей памяти. Ты помнишь имя — Робинсон?

— Н… нет.

На лице у него было все то же спокойное выражение, но я чувствовал, как возбуждение его возрастает.

— Кортленд, — сказал он спокойно. — Я снова хочу войти в твой разум. Я думаю…

Глава 20

Очевидно, он думал, что я буду возражать, хотя для него это не имело значения. Я видел, как его глаза расширились, глядя прямо в мои глаза. Но вот их фокус изменился, и теперь они смотрели куда-то внутрь, за мои глаза. Я видел, как тело его остается неподвижным, а лицо застыло, потеряло всякое выражение. Он снова заговорил со мной, но голос его теперь звучал в моем мозгу.

— Помни, все здесь, в твоей памяти, правильно подобранная ассоциация — и все всплывет. Подсознание не забывает ничего. Робинсон, Калифорнийский университет…

«Калифорния…» — подумал я, и что-то щелкнуло, переключилось, и я увидел перед собой раскрытую страницу — ту, которую я читал тысячу лет назад. Печать была четкой, и я хорошо разбирал слова.

Профессор Рафаэль М. Робинсон из Калифорнийского университета доказал, что можно разделить твердую сферу на пять частей, из которых можно сложить две сферы, каждая из которых равна по объему исходной сфере. Одна сфера формируется из двух частей, а вторая из трех. Иными словами, сумма объемов пяти частей равна объему исходной сферы и равна сумме объемов двух сфер, то есть вдвое большему объему.

И это все. Для Белема этого было, конечно, недостаточно, и я чувствовал, как он нетерпеливо обшаривает мой мозг в поисках, но и он не смог найти там того, чего там не было. Вскоре он покинул мой мозг, и металлическая фигура снова зашевелилась. Белем повернулся и молча пошел к столу, где начал что-то рисовать. Когда я задал ему несколько вопросов, он рассеянно послал меня к черту, так это началось. Бесполезно спрашивать меня, как это кончилось, я не понимаю. Смешно претендовать на то, что я хоть что-нибудь понимаю в этом, хотя все происходило у меня на глазах. Не легко. Не быстро. Это заняло так много времени, что чуть не стало бесполезным, ведь штурм продолжался. Я мог следить за первыми стадиями эксперимента Белема. Он забросил свою работу с линзами и целиком переключился на парадокс Банаха-Тарски. Я наблюдал, как он формирует сферы, грани, но затем у меня заболела голова от этого.

Он попытался сделать то, что любому человеку казалось невозможным. Через некоторое время я отошел и стал смотреть на игру огней около защитной стены. На первый взгляд все казалось благополучным, но я ощущал возросшую опасность, на мои вопросы никто не отвечал, но я видел, что движения механдроидов стали более быстрыми. Они знали, что нужно торопиться. Супермехандроид на столе изменился, нейронная сеть над ним упростилась, и теперь в ней светились только основные узлы и каналы. Неподвижное тело лежало на столе, окруженное голубоватым сиянием, как в коконе.

Механдроиды столпились вокруг стола, склонившись над ним. У меня создавалось впечатление, что они слушали советы своего новорожденного собрата, более того, некоторые из них выпрямлялись и куда-то торопливо направились, как будто выполняя приказ. Они работали, зная, что им оставалось жить часы, а может, минуты. Черная молния, снова прорвавшая голубую завесу, вызвала бешеный приступ активности механдроидов.

Красное облако медленно выплыло под огромные своды лаборатории, но теперь уже брешь не закрылась. В красном облаке вспыхнул красный столб, который стал расти, грозя разрушить стены.

Позади меня послышался звук колокола. Все механдроиды и я повернулись на этот звук…

Белем стоял у своего стола, и на его лице, как обычно бесстрастном, появилась тень торжества.

— ВОТ ОНО, — сказал он.

Число механдроидов вокруг операционного стола заметно уменьшилось. Многие подошли к Белему, чтобы посмотреть.

В воздухе над его столом плавала сфера размером с грейпфрут. Он лучами света, как ножами, разрезал эту сферу на пять частей. Эти разрезы, конечно, были не простые, казалось, лучи света режут сферу на части так, что разрезают даже молекулы. И вот уже в воздухе плавает пять частей. Я был почти уверен, что сфера была разрезана в четырех измерениях, так как я совершенно не мог сфокусировать свое зрение на них, я не мог смотреть на эти части без боли в глазах. Я закрыл глаза, но после долгого вздоха присутствующих рискнул открыть их.

Там, где плавала одна сфера, теперь их было две.

— Это же делают и амебы, — сказал я. — Что особенного в размножении делением?

— Не болтай, — сказал Белем. — И будь готов бежать, как только я прикажу. Времени осталось совсем мало, — он бросил встревоженный взгляд на окно.

Все в огромной лаборатории без суматохи готовились к бегству, вся огромная нейронная сеть была свернута и помещена в глубь кокона из голубого сияния. Стол уже не стоял на полу, а висел в воздухе без всяких опор. Значит, передатчики вещества уже готовы к действию, подумал я.

— Возьми эту трубку, — сказал Белем, — и иди в камеру передатчика и держи ее так, чтобы голубой конец был направлен вверх, я приду через минуту.

— Даже если ты сможешь расколоть этот мрамор, — сказал я, — уверен ли ты в успехе?

— Сейчас некогда разговаривать, просто пойди в камеру передатчика и открой дверь.

Серебряный мрамор все еще лежал на полу. Он был освещен красным светом, заполнявшим лабораторию. Красный свет исходил из длинного цилиндра, пронзавшего защитное поле и упорно расширяющегося, несмотря на все усилия механдроидов погасить его.

Белем методично работал со всеми своими призмами, линзами и трубками. Стол с закутанным в кокон сияния телом висел в воздухе, готовый к отправке в любой момент, как только передатчики начнут функционировать. Я разглядел лицо спящего. Оно потрясло меня, хотя я и не могу объяснить почему.

Супермехандроид спал, но он уже был готов проснуться. Во всяком случае, мозг его бодрствовал, и вся лаборатория была наполнена излучениями этого могущественного мозга. Мне подумалось, что я понимаю, что происходит сейчас за этим лбом. Странное дело, но меня снова встревожило что-то знакомое в его лице. Правда, сейчас не было времени думать над этим, но я был уверен, что видел это лицо раньше. Защитные стены лаборатории могли рухнуть в любой момент. Но вот снова вниз поползли огненные экраны, отделявшие нас от нападающих, наверное, Белем использовал последние энергетические резервы, чтобы закончить свои эксперименты.

В лаборатории сверкали разноцветные молнии, носились тени от балок. Один из механдроидов что-то сказал Белему на своем языке. Я ничего не понял, но в ответе Белема я услышал имя Пайтнера. Белем повернул призму. Говорил он громко, но спокойно. Я почувствовал что-то странное в воздухе, какой-то низкий, почти неслышный гул. Не знаю, что это было, просто какие-то волны накатывались на нас, что-то такое, чего я никогда не ощущал раньше, но все же понял, что же это такое, только спустя некоторое время.

Спящий просыпался, не физически, тело его было беспомощно в своем коконе из света, но разум его уже общался с разумом его создателей, могучий разум, работающий как исключительно точная, мощная машина, для которой не было ничего невозможного, ничего непостижимого. Белем отложил в сторону свои призмы, схватил меня за руку и повел по металлической дорожке в другой конец лаборатории.

— В чем дело? — в замешательстве спросил я, следуя за ним против воли, так как ничего не мог противопоставить этой железной руке, стиснувшей мой локоть.

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Мы нужны в другом месте, здесь закончат остальные.

— Но я хочу посмотреть…

— У нас нет на это времени.

Я с сомнением посмотрел на него. Хотя в его тоне прямой угрозы не было, но кто его знает?

— Так что же случилось?

— Нас атакуют люди под командованием Пайнтера, и мы должны сдержать их, пока не заработают передатчики. Я действую по приказу. Супермехандроид дал указания. Он сказал мне, что надо делать… Смотри!

Глава 21

Рухнула последняя защита. Яркая вспышка озарила алым светом все углы лаборатории. Затем свет угас, и еще некоторое время, но совсем недолго на стенах лаборатории слабо трепетало голубое пламя… В окно влетело копье из алого пламени, а сразу за ним стальной цилиндр десяти футов в диаметре, который с силой ударился в стену со скрежетом рвущегося металла. Толстые балки рвались под страшным давлением этого титанического тарана, как гнилые нитки. Затем он остановился. Этот стальной цилиндр, вероятно, был длиной в целую милю. Часть его, примерно тридцать футов, через проломленную стену проникла в лабораторию. Дно снаряда открылось, и сквозь стеклянную стенку я увидел кабину, все стены которой были в приборах и ручках управления. Перед большим пультом сидел сам Пайнтер, руки которого непрерывно двигались, поворачивая рычаги. Одна секция цилиндра раскрылась, и оттуда выскочили люди, одетые в светлую форму и вооруженные шпагами с расширяющимся острием.

Я рискнул оглянуться. Вдали я увидел механдроидов, собравшихся вокруг платформы, на которой лежало их творение. Там же, рядом я заметил кинжальные вспышки света — точно такие же, какими Белем разрезал сферу, но солдаты Пайнтера были совсем близко от меня. Их было человек десять, и выглядели они достаточно жутко в своих зловеще сверкающих плащах с капюшонами.

Белем небрежно повернулся спиной к солдатам и посмотрел на меня. Уже дважды я испытывал это ощущение: расширившиеся глаза… они устремились прямо в мой мозг, и вот он уже смотрит моими глазами, из моего мозга. Я почувствовал, что он полностью взял мою волю под свое управление. Вероятно, он полагал, что я буду сопротивляться. Я бы и сопротивлялся наверняка, но не знал его намерений. Он стал контролировать не только мое тело, но и мой мозг. Мысли Белема? Да нет. Это мои собственные, но они смешались с мыслями механдроида. Он использовал мой мозг, как мы используем телеграфный ключ, чтобы послать сообщение, вызов.

Времени для сопротивления у меня не было, потому что ответ пришел мгновенно.

Вверху, под самым потолком, появилось то, что откликнулось на зов. Оно возникло из ничего, буквально из ничего обратилось в реальность и двинулось вперед с устрашающей скоростью. Я даже не мог сфокусировать на нем свой взгляд. Я узнал это существо, узнал эту страшную скорость. Затем где-то в центре моего существа вспыхнул источник чистой энергии, как это было уже много раз до этого. Нет, сейчас это было по-другому. Еще никогда это создание не являлось по зову. Кто бы он ни был, откуда бы он ни появился, всегда он возникал по собственной воле. И вот сейчас он появился по моему зову, нет, по зову Белема, и это наполнило меня ощущением, что теперь-то я узнаю и что-то пойму.

Вспышка энергии ослепила меня, и я стал ждать, пока она начнет угасать, но она не угасала. Вместо этого еще вспышка… и еще. Волна за волной накатывали на меня. Еще никогда со мной не было ничего подобного. Я был потрясен, измучен таким перенапряжением своих нервов, ударами, которые обрушивались на мое сознание. Я не мог ни о чем думать, я чувствовал, что тону в этом шквале энергии. Она не прекращалась, и я решил уже, что теперь эта буря никогда не уляжется, что она будет продолжаться вечно…

Я увидел Пайнтера в стальном цилиндре. Он встретился со мной взглядом, и я прочел ужас в его глазах. Я не мог сдвинуться с места, нервы были натянуты как струны, они горели, они были замкнуты накоротко. Я почти ничего не видел и не слышал. Я заметил только, что Белем исчез в черной пасти бокового отверстия цилиндра, а уже через мгновение появился позади Пайнтера. Он дернулся и отвернулся от меня, но рука механдроида легла ему на плечо, а глаза Белема взглянули прямо в глаза Пайнтера. Я понял, что Белем уже вышел из моего мозга, хотя мысли мои были путанными. Я совсем забыл о солдатах, но теперь увидел их. Все они были мертвы, и я понял, какой смертью они погибли. Я вспомнил ту цепь бешеных взрывов энергии, которые вконец измотали меня. Убийственное создание исчезло, но неплохо повеселившись тут.

Белем и безмолвный послушный Пайнтер шли ко мне. Я почувствовал железные пальцы механдроида на своей руке — и вот я уже снова мог двигаться, хотя с соображением все еще было туго. Белем, казалось, слушал голос, который никто из нас не слышал. Он даже произнес как бы про себя: «Времени совсем мало», — и поторопил нас. Я обернулся и увидел, что камера передатчика уже пуста. Группа механдроидов со своим медленно просыпающимся Спящим тоже исчезла. Вероятно, они были уже где-то на ужасно отдаленной планете в бескрайних просторах Галактики.

— Идем, — сказал Белем, и мы двинулись к передатчику.

Заржавленные стены завибрировали, растаяли… Распыленные атомы наших тел перенеслись через глубины космоса, чтобы затем вновь собраться в наши тела в ином месте и времени. Яркие панели вокруг нас замерцали и успокоились. Мы переместились из одного мира в другой.

Белем открыл дверь, и мы вышли, нет, вошли в каменную пещеру, на полу которой маленькое, поблескивающее листьями дерево, в пыли лежала металлическая пластинка с натянутыми, как струны, проводами. Белем удовлетворенно вздохнул.

— Кортленд, приведи сюда Пайнтера, — сказал он.

Я повиновался, двигаясь, как во сне. Возможно, это были последствия встречи с некронным чудовищем. Белем наклонился над сложным устройством, с помощью которого доктор Эссен создавала колеблющуюся матрицу, изолирующую нас от внешнего пространства.

— Бесполезно, — сказал он. — Я так и думал.

Я смотрел на каменные стены, за которыми лежала моя планета. Мне было страшно приятно осознавать, что эти камни — часть Земли. Вот здесь, в этой пещере, тело мое на моих глазах рассыпалось в пыль. Интересно, остались ли где-нибудь здесь наши следы?

— Эта пещера на временной оси, — медленно сказал я. — И это нехорошо, если, конечно, ты не сможешь запустить машину доктора Эссен. Она слишком сложна для тебя, Белем?

— Проблема не в этом. Она в действительности очень проста, все дело в различии наших разумов. Мы можем понять, как нужно действовать каменным топором неандертальца, но не сможем воспользоваться им потому, что для этого нужны соответствующие мускулы и подготовка. Аналогичная ситуация и с человеческим мозгом, только это гораздо более сложная штука. Любое изобретение принадлежит своему времени. Изучив этот аппарат, я смогу переконструировать его так, чтобы он работал и в моих руках. Но только доктор Эссен сможет запустить именно этот аппарат. Однако у нас совсем мало времени, а у меня есть другие планы.

Он взглянул на закрытую дверь кабины передатчика, и она тотчас стала отворяться. Я даже подумал, что существует мысленная связь между механдроидами, действующая на расстоянии. Белем взял меня за руку, и я увидел, что из кабины вышел второй механдроид. Он пришел сюда из мира ветра и пыли, так как его волосы были взъерошены, а на одежде лежал слой красноватой пудры. В руках он держал, очень осторожно, молочно-белый кристалл, формой напоминающий яйцо. Не говоря ни слова, он шагнул вперед, вложил кристалл в руки Белема и вернулся в передатчик. Дверь за ним закрылась, и он, вероятно, отправился в незнакомый мне мир. Белем осторожно положил яйцо между стеклянным деревом и бесполезным устройством доктора Эссен.

— Яйцо сделает то, что должно быть сделано, — сказал Белем. — Оно создаст для нас временное силовое поле. Оно не потребляет космическую энергию, как аппарат доктора Эссен, но я надеюсь, что это поле защитит нас на некоторое время до рождения супермехандроида. После этого все будет делать он.

— Что именно? — спросил я. — Усыпит нас и будет держать в этой матрице? А затем пошлет нас в будущее? Может быть, я больше не хочу туда отправляться? Что я могу там сделать один? Де Калба нет, Эссен нет. Даже Муррея, от которого, правда, и так никакого толку, и то нет. Уж лучше я останусь здесь, и, хотя я слишком мало видел здесь, мне все же кажется, что это интересный мир. Если бы ты не вмешивался, возможно, мне бы удалось поладить с Пайнтером.

— За исключением одного, — сказал он хладнокровно. — Ты носитель некронной инфекции. Я думаю, что люди Лица с самого начала задумали это, как средство, чтобы предотвратить то, что ты сейчас предложил.

— А ты? Почему ты вошел в это дело? — спросил я. — Ведь к тебе оно никакого отношения не имеет?

— Во-первых, пришел приказ, и я должен повиноваться, даже не понимая его.

— От супермехандроида? — ехидно спросил я.

— Да. А во-вторых, — он посмотрел на меня через плечо, и холодная улыбка скользнула по его лицу. — Я должен идти туда по приказу. Ты — потому что тебя гонит туда некронная инфекция. А ты знаешь, почему должен идти Пайнтер?

— Потому что ты загипнотизировал его. Разве нет?

— Пайнтер тоже носитель.

Я разинул рот.

— Да, да. Иначе почему он не убил тебя, хотя знал, что ты носитель смертельной опасности? Предположим, что он убил тебя, а смерти продолжаются? Тогда все подозрения пали бы на него, а пока ты жив, ты отводишь от него подозрения.

— Хорошо, — медленно сдался я. — Это многое объясняет, и это, пожалуй, единственная причина, почему он идет за нами. Неужели супермехандроид заботится об этом?

— Конечно, нет. — Белем что-то делал со сферой. Руки его работали так же тонко и артистично, как и руки Де Калба. — Конечно, нет. Истинная причина в другом. Возможно, ты и сам уже догадался. Почему ты во всем мне доверяешь? Без твоего доброго согласия я не смог бы сделать и половину того, что сделал. Неужели ты не знаешь, что ты и я должны идти в мир Лица вместе, как тогда, когда мы впервые отправились в путь?

Я стоял молча в пыльной комнате. Неудивительно, что я ощутил дрожь, когда встретил металлический взор Белема. После долгой паузы я сказал дрожащим голосом:

— Де Калб? Де Калб?

— Возможно, — сказал он спокойно. А затем он тронул пыль на полу, взглянул на меня лукаво: — Де Калб, здесь Де Калб — вот это. Но… — он постучал себя по лбу, — я думаю, что он еще живет вот здесь…

У меня подогнулись ноги, и я был вынужден сесть в пыль. Может быть, в ту самую, в которую рассыпалось мое тело. Я вспомнил тот мгновенный обморок, в котором оказались все нынешние двойники четырех спящих, когда те превратились в пыль.

— Тебе бессмысленно идти в мир Лица одному, — сказал Белем. — Ведь ты еще никогда не оставался один в нашем мире. С тобой всегда кто-то был, Топаз — доктор Эссен, или Пайнтер — Муррей, или я — Де Калб. Кто мы на самом деле, никто не знает. Только сейчас начинает брезжить слабый свет истины.

Я набрал воздуха, чтобы заговорить, но тут раздался звук открывающейся двери, который удивил нас обоих и только Пайнтер, погруженный в гипноз, не шевельнулся. Я дернулся, но Белем опередил меня. Он положил руки на молочно-белый шар, готовый при любой опасности активизировать его, создав силовое поле, которое оградит нас от любого нападения на какое-то время.

Глава 22

Мы оба, я и механдроид Де Калб, ждали, что из камеры передатчика выскочат солдаты, но из открытой двери никто не появился. Зато мы услышали голос, женский голос, чистый как родник, звонкий и спокойный. Теперь я это видел совершенно отчетливо и ясно.

— Ира? — произнес голос. — Мистер Кортленд? Полковник Муррей, вы здесь?

«Доктор Эссен, — пронеслось у меня в голове. — Лотта Эссен?» — И вот она уже на пороге. Появилась Топаз. Она была одна. Да, это была именно Топаз, и тем не менее это была Эссен.

— Я ждал ее, — сказал Белем. — Я даже не вызывал ее, я был уверен, что она придет. Это шар, Кортленд, и он действует все сильнее и сильнее. Я полагаю, что скоро он выйдет из-под нашего контроля. Так это и есть Лотта Эссен?

Я знал, что любое движение чувств легко изменяет подвижное лицо девушки, но к такой перемене я был не готов. В один миг исчезли легкомыслие и жизнелюбие девушки, а вместо них появились настороженность, напряженность и постоянное ощущение опасности.

— Солдаты, — выдохнула она, спеша к нам по толстому слою пыли, которая, может быть, была ее телом, — они преследуют меня, Ира. Ты Ира? — она вопросительно смотрела в лицо Белема.

Механдроид кивнул.

— Они гонятся за тобой? — спросил он. — Что это значит? Что они знают? Впрочем, об этом после. Включай свой аппарат, быстро!

Она опустилась на колени возле металлической пластины, с сомнением коснулась ее.

— Соединения изменились, — сказала она. — Я могу, конечно, переключить их, но это потребует времени.

Я в замешательстве кивнул головой. Конечно, это не был голос доктора Эссен, так как его производили голосовые связки Топаз. Это был бесстрастный, холодный голос. Ничей голос. Да и лицо, которое, несомненно, было лицом Топаз, как-то изменилось.

— Много?

— Много, — она смотрела в лицо Белема, и сквозь спокойное безразличие проступала легкая возбужденность Топаз.

— Солдаты… — Белем с шумом дышал сквозь зубы. Он повернулся и посмотрел на открытую дверь передатчика, откуда один за другим появлялись солдаты, и его рука легла на шар, из которого вырвался столб золотого пламени, который накрыл нас, как шатер. Яркость его немного угасла, и вскоре мы уже могли смотреть сквозь полупрозрачный туман шатра. Из кабины передатчика выскакивали солдаты и сразу же направляли на нас свое оружие. Вспышки огня ударялись о наш шатер и угасали, не причиняя нам ни малейшего вреда.

— Мы в безопасности, — спокойно сказал Белем. — По крайней мере, несколько дней. А затем проснется супермехандроид. А доктор Эссен тем временем займется своей машиной.

Она кивнула, тряхнув кудрями. Осторожно обойдя мерцающее стеклянное дерево, Лотта остановилась перед молочно-белым яйцом, которое даровало нам временное спасение.

— У меня сохранились какие-то смутные воспоминания, — сказала она. — Вспышка света — я очнулась и стала собой, но у меня осталось ощущение, что я была какой-то девушкой по имени Топаз, — она нахмурилась. — Может быть, я что-нибудь пойму, если осмотрю твой проектор, Ира? Белем? Кто ты теперь? — она испуганно посмотрела на его лицо.

— Я Белем, — ответил механдроид. — Ты понимаешь, как ты вышла из состояния Топаз и стала сама собой? Здесь, на временной оси, тела спящих рассыпались в прах, и разум их смешался с разумом их физических двойников, и как это случилось, неизвестно. Почему разум мой, Пайнтера, Топаз стали доминирующими, а разум Кортленда поглотил разум своего нового хозяина, тоже неизвестно. — Он замолчал.

В этот момент Топаз — доктор Эссен — наклонилась к молочно-белому яйцу, взяла его обеими руками, подняла его высоко вверх и изо всех сил швырнула на каменный пол. Конечно, это была Топаз, ибо доктор Эссен, Лотта Эссен, не была способна на такое.

Огненный шар вокруг нас стал рваться на куски. Солдаты с криками рванулись вперед. Белые огненные копья пронзали нашу завесу и высекали огонь из каменных стен пещеры. Топаз радостно захохотала, и тогда двинулся Белем. Он упал на колени возле разбитого яйца, свет которого постепенно угасал, руки его ощупали разбитый шар, и все тело его начало светиться. Огненный шар вокруг нас стал быстро восстанавливаться. Разорванные куски пламени соединились, и защитный слой снова стал крепким и непроницаемым.

Я ощутил чудовищную энергию, которую излучал разум и тело механдроида. Даже воздух внутри шатра слегка колебался. Белем использовал себя, чтобы вновь создать защитную оболочку. Все тело его содрогалось под напором страшной энергии. Пайнтер, забытый всеми в страшной суматохе, внезапно зашевелился, и я видел, как он сделал шаг вперед, затем другой. Лицо его слегка оживилось. Разум Белема потерял контроль над Пайнтером, и тот вышел из состояния гипноза. Из-за тонкой огненной завесы, которая была нашей единственной надеждой, доносились крики солдат. И тут я услышал повелительный голос — голос офицера.

— Топаз! — кричал он. — Останови механдроида!

Ее ответ подтвердил то, что уже было и так ясно, она была их орудием. Она никогда не превращалась в Лотту Эссен. Вероятно, их машины прочли в ее мозгу всю правду и сделали ее инструментом в своих руках. Она до сих пор оставалась их самым опасным орудием и еще не была обезврежена.

Я услышал ее звонкий смех, когда раздался крик офицера, и повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, что она достала из складок платья миниатюрную копию парализатора, который Пайнтер пытался использовать против меня. Это было оружие, а не игрушка. Я видел, как палец Топаз медленно нажимает на спусковой крючок, готовясь послать парализующее излучение в Белема. Механдроид ничего не видел и не слышал. Он сконцентрировал все свои силы на том, чтобы поддерживать силовое поле активным. Сейчас все зависело от меня.

Я толкнул Топаз, и парализующее облако пролетело мимо Белема. Топаз свирепо посмотрела на меня и снова направила оружие на Белема, но я успел перехватить ее руку. Топаз оказалась неожиданно сильной. Она извивалась, как змея, стараясь вырваться. Но была не только Топаз. Я ничего не мог поделать с Пайнтером, который уже почти полностью пришел в себя и теперь медленно тянул руку к поясу, где у него висел пистолет. Топаз боролась со мной и теперь старалась направить дуло на меня. Защитный барьер вокруг нас снова стал рваться на куски. Силы Белема были явно на пределе.

Я лихорадочно пытался найти выход из создавшегося положения. В первую очередь мне надо было обезвредить Пайнтера. Я даже думал, не загипнотизировать ли мне его, но это умение не входило в число моих способностей. Мой взгляд упал на маленькое стеклянное дерево. У его основания была кнопка, которую тысячу лет назад нажимал Де Калб. После трех неудачных попыток я смог дотянуться до нее носком ботинка. Топаз сражалась со мной так яростно, что я едва удерживался на ногах, но вот ветви дерева вспыхнули, началось медленное движение.

— Пайнтер! — крикнул я. — Смотри! Смотри!

Он еще не полностью вышел из-под гипноза и послушался моего приказа. Он повернулся, увидел движущиеся ветви, сделал гримасу и отвернулся.

Я схватил Топаз и, грубо повернув ее, заставил посмотреть на дерево.

— Смотри, Пайнтер! — кричал я. — Смотри, Топаз!

Я успел заметить, как он повернулся и стал смотреть на колдовское кружение, не будучи в силах отвести взгляд. Он стоял, и вскоре разум угас на его лице, а руки опустились. Топаз тоже прекратила борьбу и смотрела на дерево. Они оба были загипнотизированы. Пайнтер заговорил сонным голосом:

— Кортленд, это ты?.. Де Калб! Что случилось?

— Муррей, — позвал я его осторожно, я знал, что это может быть обман, но вполне возможно, что под гипнозом проснулся разум Муррея. Белем судорожно вздохнул, и тело его обмякло. Силовое поле заколебалось и исчезло, оголив нас перед солдатами, которые теперь изумленно смотрели на нас. Они искали взгляд Пайнтера, но встретили взгляд Муррея.

— Стойте! — рявкнул он им. — Стойте!

В смятении они подались назад. Пока они подчинились. Ведь они думали, что он Пайнтер, но так ли это?

Он повернулся ко мне и прошептал:

— Кортленд, что случилось? Я спал? Мне снилось, что я — Пайнтер.

Среди солдат начался шум. Они что-то говорили офицеру. Момент был критический. Пайнтер-Муррей повернулся к ним.

— Стойте! — снова крикнул он. — Ждите приказа! Это помогло на время, но они не будут ждать долго. Приказ бросить оружие немедленно превратит их нерешительность в неподчинение.

Но все решилось неожиданно просто. Серый свет замигал вокруг нас, исчез, снова появился. Послышалось жужжание. Свет все сгущался, и в сером тумане солдаты исчезли, как привидения…

Белем с трудом поднял голову.

— Теперь мы все здесь, — сказал он. — Пайнтер-Муррей, Кортленд… и… доктор Лотта Эссен… Белем — Де Калб.

Только после этого я повернулся. Стоя на коленях возле своего аппарата, Топаз вращала ручки управления. «Да нет, не Топаз», — подумал я. Лицо было ее и тело тоже, но когда она пристально посмотрела на меня и улыбнулась, я узнал серые глаза Лотты Эссен. Гипноз освободил ее, как освободил Муррея, из тюрьмы чужого разума, чужого тела.

— Сейчас я присоединюсь к вам, — сказал Белем и стал смотреть на вращающееся дерево.

Под куполом серого цвета наступила тишина. Когда механдроид повернулся к нам, он так и остался человеком-машиной, но на нас смотрел металлическими глазами Де Калб. Он улыбнулся.

— Прощай, Белем, — сказал он. — Теперь мы снова вместе.

— Но почему это случилось, почему? — допытывалась Лотта Эссен. Она, несомненно, говорила голосом Топаз, но это все же был ее ум, ее слова.

— Мне кажется, я понимаю. — произнес Де Калб губами Белема. — То, что мы попали в эту эру, вовсе не случайность. Мы четверо отправились на битву с Некроном, и я думаю, что будет именно битва. То, что случилось здесь, — просто тренировка, тест, а теперь мы отправляемся на окончательный бой.

— И некронный убийца с нами, — сказал я.

— С нами, потому что он неотъемлемая часть всей ситуации.

— Но подождите, — сказал Муррей. — Что стало с Пайнтером? Где Белем? Где Топаз? А ты, Кортленд, ты все время был собой?

— Все они присутствуют в наших разумах, — сказал Де Калб. — Как раньше мы в их. «Альтер эго» Кортленда было постоянно подавлено им. Почему произошло так, а не наоборот, я не знаю, но вспомните, Кортленд постоянно был нашим катализатором.

— Я должен добавить еще кое-что, — заметил я. — Мы никогда не получим назад свои тела, эти тела мы заимствовали. Если вы предпочитаете правду… Настоящие владельцы… Может быть, спят. Но кто из вас теперь рискнет уснуть? Можем ли мы теперь быть уверены, что проснемся самими собой? У каждого из нас два разума в одном теле. Что же случится, когда мы вернемся из этого путешествия?

— Увидим, когда вернемся, — твердо сказал Де Калб. — Мы будем спать, Кортленд, и проснется в конце мира тот, кому суждено проснуться.

Он колебался.

— Пора, — сказал он. — Смотри на дерево, Кортленд. Лотта и Муррей, смотрите. Значительно позже мы узнаем правду, когда проснемся в конце мира и посмотрим в Лицо Эа.

Глава 23

Пока мы спали, время вращалось вокруг своей оси, текло, как река, крутилось, как колесо, вокруг своей оси, неслось вдаль, как Галактика, в бесконечном пространстве времени, а мы, неподвижные, спали в самом центре движения и, наверное, видели сны. Волны времени раскрывались перед нами, как волны Красного моря перед Моисеем, и из этих волн на меня смотрели любопытные лица, которые произносили слова на незнакомых языках. Эти слова звучали как бы издалека, но я слышал эти голоса, ощущал эти руки, которые трясли меня, заставляя проснуться. Затем среди этих голосов раздался властный голос. В волнах времени появилось и взглянуло на меня знакомое лицо, то самое, которое я видел в конце света. Я видел спокойные металлические глаза, слышал спокойный голос, полный мощи и силы. Его глаза встретились с моими. Я не мог сопротивляться его взгляду.

— Спи!

Волны времени сомкнулись надо мной, и я перестал существовать, но сны снова и снова возвращались ко мне. Снова ткань времени истончалась, снова любопытные лица склонялись ко мне, чьи-то руки трясли меня, стараясь разбудить. Но это были странные лица, такие странные, что я удивлялся даже во сне. Среди них, среди этих искаженных лиц, виднелась фигура, большая спокойная фигура человека-машины. Я узнал его по глазам и по той энергии, которую он излучал, заглушая голоса, залечивая дыры в ткани времени, и снова уходил в небытие.

Проходили неизмеримые интервалы времени, и сны возвращались, и на этот раз уже не лица смотрели на меня. Это были яркие точки света. Они слепили мне глаза, будоражили меня. Я пытался отвернуться, и тут среди них я увидел глаза — металлические глаза, светящиеся под дугами бровей, услышал отдаленный рокот голоса, который звучал, как гром. Огни погасли, как свечи на сильном ветру. Гром был почти осязаемым и исходил из мощного источника. Я знал, что это за источник. Я знал, так как видел металлические глаза, хотя они сильно изменились. Человек-машина уже не был похож на человека. Лицо его изменилось, как изменились условия его существования, как изменились его функции.

— Спи! — пророкотал гром сквозь пучину времени и пространства. И на этот раз я погрузился в такой сон, который уже ничто не могло нарушить… Тогда я думал, что могу много написать о Лице Эа, смотрящем на сумерки конца мира, но теперь, когда я пытаюсь, мне трудно подобрать слова. Я видел то, чего никогда не видел ни один смертный, но парадокс в том, что я не могу никому передать это. Между знанием и незнанием лежит пропасть, которую можно преодолеть одним, и только одним, способом. Нужно сделать шаг. Вам нужно пойти — точно так же, как мы пошли к концу времени, и встать перед Лицом Эа. Тогда я смогу рассказать, что я увидел, тогда увидел, впрочем, тогда мне нет смысла рассказывать, вы и сами все узнаете и поймете.

Я проснулся.

Долгий, долгий сон уходил из моего мозга, оставляя меня там, где я никогда не бывал. Это была ось времени, но место очень изменилось. Сонными глазами я смотрел на серый купол, окружающий нас, сквозь него пробивался сумрачный красный свет.

Теперь мы уже были не под землей. Видимо, бесконечно долгое время — песчинку за песчинкой — снесло эту гору. Первым я увидел лицо Муррея и задумался над тем, кто проснулся на этот раз, Муррей или Пайнтер. Я смотрел, как он сел на пыльный пол, протер лицо руками. Лицо его казалось розовым в пробивающемся красном свете. Я так и не понял, Муррей это или же Пайнтер.

Де Калб взглянул на меня улыбающимися глазами, приподнялся и сел. Топаз подняла свою кудрявую головку с пыльного пола и быстро оглядела всех нас. Это была и Лотта Эссен, и Топаз одновременно.

— Мы уже на месте? — спросила она.

Вместо ответа я показал рукой на свет, пробивающийся сквозь серый купол.

Мы смотрели на открывающийся перед нами мир и везде видели одно и то же. Плоский серый мир, и лишь кое-где на сером фоне виднелись розовые прожилки, изредка переплетающиеся между собой. Весь мир стал некронным. Весь, кроме…

Мы молча смотрели на Лицо Эа. Серый купол задрожал над нами и исчез. Мы оказались в красном полумраке. Слабый ветер доносил до нас какой-то странный, совершенно незнакомый нам запах. Никто из нас не проронил ни слова. Время для разговоров истекло, и высшая власть забрала инициативу в свои руки. Мы смотрели на Лицо Эа.

Как я могу описать его вам? Вы знаете, что я неоднократно видел его в Записи, видел точно с того же места, где мы стояли сейчас, но далее я понимал, что это лицо излучает глубочайшую мудрость, непознаваемую смертными. Оно было выше человеческого понимания. Когда я смотрел на него сейчас, я видел утес, возвышающийся над серой некронной равниной-пустыней. Сначала я не разглядел в нем лица, ибо оно было слишком сложно для моего восприятия. Я чувствовал себя пещерным человеком, увидевшим лицо Эйнштейна. Тому тоже нелегко было бы понять, что он видит перед собой существо той же породы, что и он сам. Между Лицом и мной лежала такая же интеллектуальная пропасть.

Я смотрел на него и постепенно начинал узнавать, это не стало для меня большой неожиданностью. Белем уже дал мне ключ к этой загадке. Город, сказал мне он, это машина для обеспечения жизни человека, своего рода механдроид, только куда более совершенный. И этот город, Город-Лицо… Оно смотрело на нас спокойным взглядом, тем самым взглядом, который я ощущал во время сна. Глаза, которые раньше были металлическими, теперь изменились, и я узнал их. Голос, который был рокочущим голосом, уже не звучал, но он просто ощущался всем существом. То, что когда-то было человеком-машиной, теперь выросло, развилось, синтезировалось со всем человечеством, ведь прошли целые тысячелетия.

Я ничего не понял в этом удивительном симбиозе, так что вряд ли смогу сообщить вам что-нибудь конкретное. Человечество тоже изменилось, возможно, остались и любовь, ненависть, страх, другие чувства, но не в той форме, которая привычна для нас. Может, люди внешне совсем не изменились, возможно, по улицам и площадям Города-Лица, который стал последним прибежищем человечества, двигались мужчины и женщины. Я не знаю. Я ходил по улицам, но я так и не понял, какие люди окружали меня. Я сказал, что голос уже не был нужен Лицу, и сейчас, когда он хотел, чтобы мы подошли, ему не нужно было звать нас. У человека отпала необходимость слушать зов, осмысливать его, решать, стоит ли подчиняться, и лишь после этого прилагать соответствующие мышечные усилия. Все это стало не нужным.

Когда Лицо позвало нас, беззвучно, просто что-то неудержимо повлекло нас к нему. У нас не было возможности сопротивляться, когда мы неслись по воздуху над серой пустыней, пронизанной розовыми прожилками. По мере приближения Лицо становилось все больше и больше, и вот уже невозможно увидеть его целиком. Мы уже не могли видеть широкий лоб, гладкий подбородок, крылья носа, щеки, пронизанные морщинами бесконечной мудрости и знания, которые были недоступны ни машине, ни человеку в отдельности. Каменные стены раскрылись, поглотили нас. Что я увидел? Мне бы очень хотелось рассказать. Я мог бы бесполезно размахивать в воздухе руками, говоря о спиральных улицах, об удивительных домах, мимо которых мы проносились, но если бы я начал описывать их, сказалось бы, что это самые обычные дома, самые обычные улицы, как в любом современном нам городе. Там все было иным. Ничего такого, что можно описать словами…

Вполне возможно, что улицы вместе с домами сами проносились мимо нас. Я даже подумал в какой-то момент, что весь город находится в непрерывном движении, как и положено машине. И если движение прекратится, то умрут и город-машина, и все человечество. Я смогу сказать вам, что мысли заполняли весь этот город, как дым фабричных труб заполняет крупный город нашего времени. Они проникали в мой мозг и покидали его, оставляя после себя обрывки воспоминаний. Иногда получалось так, что они задевали разум сразу двоих из нас, и тогда наши мысли переплетались между собой, рождая в мозгу каждого из нас чужое воспоминание…

Много лет назад Де Калб сказал, что эти люди — боги. Он оказался прав, эти люди во многом превосходили тех богов, которым поклонялись в наше время. Мы шли через их город, чувствовали их мысли, дышали их воздухом, но не видели никого. Но они были тут. Они были вокруг нас, я совершенно уверен в этом, даже не видя их, не слыша. Я просто знаю это. Вы ведь уверены, что у стула есть спинка, когда садитесь на стул и откидываетесь на нее, не глядя? Вот и у меня было странное ощущение, что если я неожиданно повернусь, то столкнусь лицом к лицу с кем-нибудь из жителей города, но мне ни разу это не удалось. Скорее всего, я не смог ни разу повернуться в том направлении, в котором надо.

Мне бы очень хотелось увидеть их.

Глава 24

По мере приближения к центру спирали мыслей становилось все больше, и вот уже невозможно было понять, где свои мысли, где чужие, настолько все переплелось в наших головах. Вдруг резко стало темно. Я думаю, что мы перемещались по длинному туннелю внутри каменной стены. Вновь обретя зрение, мы обнаружили себя в большой пустой комнате. Я не могу описать ее, так как все перспективы были искажены. В комнате раздался голос, нам показалось, что сама комната говорит с нами, воздух в ней давит на наши умы. Это говорило Лицо Эа.

Я уже слышал этот голос раньше, если его, конечно, можно назвать голосом, человек-машина, охранявший нас сон во время путешествия во времени, говорил:

— Спи! — Это был именно тот голос, который совсем не изменился даже по прошествии тысячелетий.

— Вы видели мое появление на свет, — сказало Лицо Эа. — Мы вместе пришли сюда, к концу этого мира, я охраняло ваш сон не просто так. Теперь вы мое оружие потому, что Некрон уничтожить невозможно. С вашей помощью его можно устранить из нормального времени и нормального пространства. Для этого я выбрало вас. Для этого я сохраняло вас в путешествии во времени. Подумайте сами, и вы все поймете.

В моем мозгу и, я полагаю, в мозгу моих спутников промелькнула четкая последовательность изображений человекоподобного, несущего смерть существа — это был Некрон. Он осциллировал во времени и, касаясь очередной жертвы, убивал ее сам, становясь все более похожим на человека.

— Он уже частично человек, — снова прозвучал голос Эа. — Вы научились бороться с ним и, чтобы спасти себя и нас, вы покончите с ним. Некрона никто, кроме вас, не может коснуться, но мы можем изгнать его из нашей вселенной, не только из пространства, но и из времени. Мы должны изменить само время, прошлое, настоящее и будущее.

Снова у нас в мозгу пробежали видения. Я увидел галактики, вращающиеся вокруг своих осей, и, более туманно, я увидел, как время, неразрывно связанное с мирами, тоже вращается вокруг своей оси.

— Мне нужен инструмент, — снова заговорило Лицо, — чтобы отделить некронную инфекцию от нормального пространства и времени. Этот инструмент вы. Вы понимаете свою задачу? Белем уже решил подобную задачу в далеком прошлом. Теперь вы должны решить ее в гораздо большем масштабе. Мы должны разделить Вселенную на две сферы, абсолютно равные друг другу. В противном случае нарушится баланс, существующий во Вселенной. Эти сферы будут отличаться только в одном, одна вселенная будет из Некрона, а другая нормальная. Они никогда не придут в контакт между собой ни во времени, ни в пространстве. Понимаете ли вы свою задачу? Вы должны сражаться, как мое оружие против некронной вселенной, и вместе мы сможем разделить Вселенную на две части.

Голос стих.

И затем началось движение. Стены комнаты исчезали в темноте, или, может быть, мне это только казалось? Или, может, это я сам двигался? Мы, все четверо, были компонентами взрыва, который разделил нас, швырнул сквозь пространство и время. Вокруг себя я видел звезды, которые перемещались очень быстро. Я был один. Я знал, что двигаюсь сквозь время, то есть двигаюсь не постоянно, а вибрирую, качаюсь, как маятник, с периодом в несколько секунд. Точно с таким же, как и у некронного существа.

Вокруг меня тоже все двигалось. Я видел только звезды, но почему-то был убежден, что мои спутники тоже где-то неподалеку. Вдруг передо мной появилась скользящая тень, которая двигалась ко мне все быстрее и быстрее, постоянно увеличиваясь в размерах. Я увидел ее и тоже стал увеличиваться. Я устремился к ней и увеличивался до тех пор, пока не сравнялся с ней в размерах. И я коснулся ее, и вспышка пламени озарила все вокруг и тут же погасла. Теперь существо приобрело четкие очертания. Но только очертания, так как в нем не было ничего человеческого. Может быть, это была моя воля, а может, воля Лица, что именно я сблизился с этой тенью. Я не знаю, как мне удалось схватить ее. Может быть, это было не физическое действие, а умственное. Я ощущал сильное давление, и чтобы ему противостоять, мне приходилось напрягать все силы — и физические и мысленные.

Постепенно враг поддавался, но не везде, а в отдельных местах — может, во времени, а может, в пространстве, возможно, мы все четверо окружили его и теперь врезаемся в сопротивляющуюся субстанцию?

В окружающей меня темноте вспыхивали и гасли солнца, огненные дуги озаряли темный купол. Это стремительно скатывались с небосклона звезды — ведь я двигался во времени очень быстро. Я ощутил резкий толчок и стал падать назад. Темное лицо моего противника занимало почти половину черного неба, а я все падал и падал. Я падал назад и назад… пока вдруг не ощутил поддержку, и к моим душевным силам присоединились силы моих четырех друзей. Мы четверо слились воедино, хотя и сохраняли каждый свою индивидуальность. Холодные четкие мысли Белема — Де Калба озарили меня, как свет, отраженный от граней бриллианта. Яростная свирепость Муррея-Пайнтера, холодная рассудочность и бесконечное жизнелюбие Топаз-Эссен… Я почувствовал, как противник стал поддаваться нашим объединенным усилиям. Мне казалось, что я смотрю сразу с четырех сторон, с четырех различных точек во времени. Как это могло быть?

Ответ внезапно пришел ко мне. Мы были оружием — обоюдоострым клинком, именно для этого мое тело и тела остальных были обращены в пыль, когда открылась камера на оси времени. Две идентичные матрицы не могут существовать одновременно во времени и пространстве, но для того, чтобы выполнить задачу разделения Вселенной, нужны были две матрицы, существующие в различных временах.

Ни один разум, зафиксированный в определенном времени, не может соприкоснуться с Некроном. Для этого необходимо существование в двух временах. Лицо Эа удвоило нашу мощь, когда вложило удвоенный разум в тело, абсолютно идентичное тому, что получили мы при рождении.

Мы уже разыграли эту битву в миниатюре, когда были разбужены во время своего путешествия к концу мира и теперь были готовы к решающему бою. Некрон был загнан в угол, и ему уже некуда было отступать во времени. Наш многократно умноженный Мозг мог сфокусироваться на нем.

И битва только начиналась.

С яростной беспощадностью наш счетверенный разум обрушился на некронного противника — с яростью Пайнтера, который разрушал крепостные стены Белема, с яростью полковника Муррея, который обрушивался на врагов, мы нападали на черные некронные силы, желающие уничтожить Вселенную и всех нас вместе с ней.

Иногда, найдя слабое место в наших объединенных силах, противник теснил нас, но могучий мозг Эа перегруппировывал нас, и мы снова заставляли отступать противника. Если бы хоть один удар некронного противника попал в цель, мы все были бы уничтожены, но этого не случилось. Частью наших сил была Топаз, в которой сочеталось бесконечное жизнелюбие девушки с холодным проницательным умом Лотты Эссен.

О, Топаз могла приспособиться ко всему, именно в этом и состояла ее задача в нашем союзе. Она прекрасно сохраняла контроль над чувствами, разумом, мышцами и чисто инстинктивно, автоматически ускользала от любой угрозы, опасности. Именно благодаря ей мы выжили в этой битве, происходящей в черных глубинах Вселенной, именно благодаря ей ни один из ударов Некрона не попал в цель.

Вдруг мы все резко, неожиданно начали падать. Нет, мы не перемещались ни вверх, ни вниз, но что-то неумолимо засасывало нас в черную бездну, в глубины Вселенной. Нас засасывало в самое сердце черного Некрона — в его нервный центр, в его душу — все живое в нас уменьшилось до бесконечно малых размеров и охладилось до бесконечно низкой температуры… В последней попытке спастись Некрон поглотил нас…

Глава 25

К счастью, я не могу вспомнить того, что случилось потом. Я был избавлен от последних ужасов. Именно для этого я и был предназначен с самого начала, таков был план. Именно для этого моя память была оставлена нетронутой даже в чужом теле. Я должен был быть якорем на конце цепи, несокрушимой границей между здравомыслием и сумасшествием, логикой и низвержением иррациональностей, поглотивших остальных моих друзей.

Им был необходим двойной разум, чтобы победить в битве с Некроном, но моим предназначением было служить якорем здравомыслия в мире иррациональности. Я ощущал, что они теряют связь с известным миром, чувствовал, как черные волны Некрона смыкаются вокруг них, они поглощали и меня, но не полностью. Эти волны не смогли зачеркнуть память, которая была у меня одна. Это и делало цепь, приковывающую нас к реальности, слишком крепкой, чтобы ее смог порвать Некрон. Я помнил свой мир, свое время очень ясно. Моя память не была замутнена видениями чужой памяти, все те мелочи прежней жизни, без которой немыслима реальность, нахлынули на меня одной мощной волной. Эти мелочи, сами по себе ничего не значащие, вроде теней на стенах старого дома, которые отбрасываются зыбким пламенем свечи, запаха свежей газетной краски на странице, скрипа пера по бумаге, рева самолетных двигателей, сладкого вкуса воды из источника в горах напомнили мне Землю. Да, я вспомнил Землю и смог разбудить моих друзей даже в мертвой пустыне Некрона. Мой разум вернул им жизнь, вернул их в мой мир, в мое время… Сейчас мы были в самом сердце Некрона, в самом его уязвимом месте. Некогда Белем с моей помощью вызвал некронного убийцу, чтобы расправиться с солдатами Пайнтера, а сейчас, когда мы проникли в самое сердце Некрона, в его цитадели, он сжал нас так, что наши разумы соединились, став единым. Два самых могущественных ума двух эпох — разум Белема, бесстрастный, лишенный эмоций, подчиненный острой логике, и разум Де Калба — блестящий ум человека, полного страстей! Рядом с ним разум Пайнтера и Муррея — молот и наковальня! Топаз и Лотта Эссен — неиссякаемое жизнелюбие, хитрость и практичный ум… И я, накрепко привязанный к реальности нормальной Вселенной, стоящий, как стена, позади моих друзей, держащий ворота, через которые мы прошли сюда, открытыми. Через эти ворота вливалось могущество Лица Эа, поддерживающее нас.

Вся мощь Некрона обрушивалась на нас постепенно, как океан во время отлива. Напор был могучим, но мы держались. Каким-то образом мы противостояли этому напору, соединенный ум двух цивилизаций, отобранный и руководимый самым могущественным умом, объединявшим в себе все достижения человечества.

Произошел взрыв.

Другого слова здесь не подберешь. Это был действительно взрыв, чудовищный и спасительный. Огромная концентрация некронной материи уничтожила сама себя. Мы не могли уничтожить Некрон, но мы сделали его безвредным и беспомощным. Мы вытолкнули его за границы нашего времени — на одно мгновение, но мгновения оказалось достаточно.

Вокруг нас снова понеслись вспыхивающие и гаснущие солнца. Вселенная содрогнулась и разделилась на две абсолютно равные части. Это был конец. Солнца затуманились у нас перед глазами, и мы погрузились в забытье, которое притупляет все ощущения, как тьма поглощает свет. Но я еще не мог уйти. Один вопрос мой оставался без ответа, и он не давал мне забыться.

— Теперь ты покончишь с нами? — крикнул я во тьму. — Или пошлешь нас с двойными разумами в мир, где живет лишь одно тело? Ты, которое уничтожило наши тела…

Перед моими глазами сформировалось Лицо Эа, такое многообразное, как будто оно состояло из множества других лиц. Глубокий спокойный голос ответил мне:

— Если Белем смог разделить сферу, а я Вселенную, неужели ты можешь сомневаться, что ваши тела тоже могут быть разъединены на две абсолютно равные, идентичные части? Один раз это уже было сделано в Эдеме, еще до того, как стала развиваться цивилизация. Это может быть сделано и сейчас, когда цивилизация достигла невероятных высот. Теперь спи…

Вокруг меня начала смыкаться тьма, и в наступающем забытьи я вспомнил слова Адама из Книги Бытия: «Кость от кости моей, плоть от плоти моей…» Тьма все сгущалась, а Лицо Эа удалялось от нас, становилось все меньше и меньше, пока не исчезло в дали времени… Я знал, что сейчас мы перемещаемся по оси времени и достигаем ее конца. Я знал, что после мы повернем назад, промчимся мимо момента начала жизни на Земле и полетим дальше, по направлению к своему собственному времени. К миру, где уже нет Некрона, никогда не было и не будет, но теперь я спал без снов, и ничто не тревожило моего покоя.

Мы вернулись. Мы просыпались. Когда я проснулся и сел, еще полный видений прошлых кошмаров, то увидел каменные стены пещеры и глаза Топаз. И в это же время это не были глаза Лотты Эссен. Она улыбнулась, и это была улыбка Топаз, но прошедшие тысячелетия изменили ее. Это была очаровательная, но повзрослевшая и помудревшая Топаз, это была помолодевшая Лотта Эссен. Вот кто встретил мой взгляд, когда я проснулся и открыл глаза. Шевельнулся и сел Муррей. Де Калб был уже на ногах и возился с фонариком, который лежал у входа в пещеру. На лице его было легкое замешательство, и я понимал его. Казалось невероятным, что спустя столько лет батарейка все еще работает. Правда, время здесь почти не сдвинулось с места за время нашего путешествия. Мы не могли говорить. Мы были слишком потрясены — ведь буквально мгновение назад мы смотрели в Лицо Эа.

Над горами все еще висело заходящее солнце. Инстинктивно я поискал глазами на склоне горы белое здание передатчика вещества, который открывал отдаленные уголки Галактики, но, увы, я увидел только девственный лес, тянувшийся до самого горизонта. У подножия горы, там, где стоял самолет Муррея, дожидавшийся нас, была хижина, где несколько месяцев назад, когда раскапывалась эта пещера, жил Де Калб. Он открыл дверь. В хижине было грязно и пыльно, но мы не обращали на это внимания. Странно, но все мы ужасно хотели спать. Странно, потому что мы только что очнулись от сна, длившегося миллионы лет.

Вот и вся история. Теперь вы знаете, почему я могу сказать и доказать, что этого никогда не происходило. Этот мир не мой, не тот, который я покинул. Не тот мир, в который проскользнула некронная смерть, когда Де Калб открыл ящик. Все это случилось когда-то, в другом мире, который уже не существует, так как мы четверо, служа оружием в руках Лица Эа, разделили Вселенную на две части. Чудовищные силы пришли в движение, когда произошло разделение Вселенной, но ни вы, ни я ничего не знаем об этом, так как это произошло далеко за пределами нашего понимания, наших отношений. Но это было! О, как это было!

Может быть, этот мир и правильный, хороший мир, но он не для меня. Здесь я снова сяду на тобогган и буду стараться схватить пролетающие мимо меня плоды. Может быть, я буду делать это и в другом мире, но никто не сможет этого сказать. По крайней мере, до тех пор, пока не попробует жить в другом мире. А я собираюсь попробовать.

Вы знаете, что в пещере на оси времени осталось четверо спящих. Если бы Де Калб поподробнее исследовал все это еще тогда, в первый раз, мы бы уже тогда многое могли предполагать. Там спят сейчас Белем, Пайнтер, Топаз и я. Да, я, Джерри Кортленд. Я сплю там. И я здесь. Вы помните того, другого, моего двойника, который вышел из кабины передатчика и упал в обморок, приняв мой разум. Мой разум полностью подавил его, и теперь я сплю там, дожидаясь своего собственного пробуждения.

Вы понимаете, что это значит? Я знаю, потому что я сам оттуда. Это был чудесный мир, и я хочу узнать его получше. Я хочу проснуться в том времени, когда человечество преодолело космическое пространство, когда перед ним открыты все миры. Я хочу быть там, и я буду.

Нет. Да…

Мне уже никогда не увидеть Топаз, не увидеть Белема, Пайнтера, мира, где они проснутся. Все дело в том, что две идентичные матрицы не могут существовать одновременно, а мой двойник имеет передо мной приоритет. Это его мир и его время. Он проснется вместе с остальными и выйдет в этот мир, а я буду спать, пока предо мной не откроется путь. Это произойдет, когда умрет мой двойник. Мне бы хотелось узнать о нем побольше, но почему-то о нем в правительственных архивах нет никаких сведений. Одет он был в лохмотья, когда я в первый раз увидел его, это могло значить, что он пришелец с отдаленных планет, где вел жизнь, полную опасностей. Может, он снова вернется туда? Может, и нет. Проснувшись вместе с Топаз, Пайнтером и Белемом, может, он предпочтет другую жизнь, и я, наверное, об этом когда-нибудь узнаю. Правда, только после его смерти, после того, как, может быть, проснусь снова.

Кто скажет, сколько лет пройдет, пока он умрет, а пока я проснусь к жизни? Может, к тому времени Топаз станет древней старухой или умрет. Этого я сейчас не знаю, более того, я не знаю даже ее настоящего имени. Она была Топаз в то время, когда я проснулся… А кем она была на прошлой неделе, кем она будет на будущей? Через год? Кто будет записывать капризы этой девушки, такой нежной и милой Топаз? Может, она позабудет меня к тому времени, как я проснусь? Для таких, как она, время летит чрезвычайно быстро. Но все это принадлежит будущему. И я тоже принадлежу ему, но не принадлежу этому миру. Он не мой, но я попробую использовать здесь все свои возможности.

Пора! Да, пора — и это так же верно, как то, что Вашингтон — столица Соединенных Штатов!