Избранные романы. Книги 1-19

1

Широкими кругами Зорл неустанно рыскал по окрестностям. Черная ночь, безлунная и почти беззвездная, нехотя уступала место угрюмому рыжеватому рассвету, зарождающемуся слева. Бледная заря не возвещала никакого тепла. Из темноты медленно проступал бредовый пейзаж.

Постепенно и сам Зорл обрисовался на фоне черных зазубренных скал, которыми щетинилась голая равнина. Тусклое красное солнце вставало над горизонтом, понемногу высвечивая самые темные закоулки ландшафта. Но Зорл по-прежнему не видел ни одного следа семейства существ, обладающих идом, за которыми гнался около ста дней.

Наконец он встал, заледенев от осознания. Огромные передние лапы свело судорогой, дрожь пробежала по телу до самых кончиков острых, как бритва, когтей. Мощные щупальца, выступающие из плеч, тоже всколыхнулись. Он крутил из стороны в сторону своей крупной кошачьей головой, волоски на ушах лихорадочно подрагивали, улавливая и исследуя каждое дуновение ветерка, всякое трепетание атмосферы.

Ничего. Ни одного ответного импульса не возникло в его нервной системе. Ни малейшего признака, позволяющего надеяться на досягаемое присутствие носителей ида, его единственного пропитания на пустынной планете. Ни в каком направлении. Обескураженный Зорл присел на задние лапы. Силуэт гигантской кошки очертился на красноватом небе, словно карикатурное изображение черного тигра в диковинном театре теней. Встревожило его то, что он потерял контакт. В нормальном состоянии сенсоры позволяли ему обнаружить любой организм, несущий ид, в радиусе многих километров. Следовательно, он больше не был нормальным. То что ему не удалось удержать в течение последней ночи контакт, в достаточной степени свидетельствовало о вырождении. И это был смертельный недуг, он уже знал. Семь раз за последнее столетие он сам натыкался на зорлов, чересчур обессиливших, чтобы даже шевельнуться; их тела, вообще-то бессмертные, угасали, совершенно изможденные отсутствием пищи. Он жадно бросался на беззащитные полутрупы, разрывая в клочья, чтобы извлечь остатки ида, поддерживающие в них жизнь.

Вспомнив эти пиршества, он содрогнулся от удовольствия и зарычал. Мощный рык раскатился по равнине, несколько раз отразившись от скалистых выступов. Возвращенное эхо отозвалось в теле всплеском энергии. Таково было инстинктивное выражение воли к жизни.

Неожиданно он напрягся.

Вдали над горизонтом он заметил мерцающую точку. Точка приближалась. Она росла и с ошеломляющей быстротой превращалась в металлический шар. Шар обернулся круглым кораблем, сияющим, словно полированное серебро. Со свистом пронесся над Зорлом, затем, замедлившись, стал удаляться вправо, в сторону черной зубчатой линии горизонта, где на мгновение завис неподвижно, потом снизился и пропал из виду. Оцепеневший от изумления Зорл встряхнулся и длинными прыжками помчался между скалистых выступов. Его расширенные черные глаза горели алчным огнем. Мерцательные волоски на ушах, несмотря на снижение чувствительности, указывали на наличие ида в таких количествах, что перехватывало дыхание.

Солнце, уже розоватое, стояло высоко в фиолетово-черном небе, когда Зорл добрался до вершины холма и, укрывшись за скоплением скал, оглядел развалины города, раскинувшиеся внизу. Серебристый корабль, вопреки своим размерам, казался рядом с ними крошечным. Однако из этого корабля источалась эманация содержащейся в нем жизни, латентной энергии, что очень скоро сделало его центром пейзажа. Он покоился в углублении, образованном своим собственным весом в каменистой почве равнины, начинавшейся сразу же на выходе из мертвого города.

Зорл смотрел на двуногих существ, появляющихся из люка корабля. Они собирались небольшими группами у подножия движущейся лестницы, соединявшей ярко освещенный проем на высоте метров тридцати с поверхностью планеты. Он почувствовал, как спазмом сдавило горло — настолько безотлагательной была потребность в питании. Мозг затуманился желанием немедленно броситься на эти мелкие создания, которые там внизу испускали вибрации ида.

Обрывки воспоминаний остановили порыв еще до того, как импульсы достигли мускулов. Воспоминания относились к далекому прошлому его расы — машинам для истребления, мощностям и масштабам, намного превосходившим возможности зорла. Источники для поддержания силы тогда-то и оказались отравленными. Он успел заметить, что двуногие носили что-то поверх их настоящих тел: они были покрыты блестящей полупрозрачной тканью, в которой отражались лучи солнца.

В голове прояснилось, и он, наконец, снова обрел способность рассуждать. По всей видимости, перед ним была исследовательская экспедиция, прибывшая с другой планеты. Исследователи, они не уничтожают. Эти существа не станут его убивать, если он не нападет. Ученые, в своем роде — слабоумные.

Голод придал ему смелости. Он выбрался из укрытия. Они его заметили. Они смотрели на него. Трое, находившихся ближе всего, медленно отступили и присоединились к остальным. Один из двуногих, самый маленький в своей группе, вынул из чехла на боку продолговатый предмет из темного металла и принялся небрежно покачивать в руке.

Зорл ощутил определенное беспокойство, но поворачивать было уже поздно.

Эллиот Гросвенор остался там, где был, далеко сзади, у подножия движущегося трапа. Он уже начинал привыкать держаться на заднем плане. Будучи единственным нексиалистом на борту межзвездного корабля Бигль, он в течение месяцев наблюдал пренебрежительное к себе отношение со стороны специалистов, которые не только не знали в точности, что есть нексиализм, но и очень мало беспокоились своим незнанием. Гросвенор рассчитывал в конце концов исправить положение, но до сего момента подходящего случая не представлялось.

Внезапно ожило переговорное устройство в его скафандре. Кто-то рассмеялся и сказал:

— Лично я не стану рисковать перед чудовищем такого размера.

Гросвенор узнал голос Грегори Кента, руководителя отдела химии. Несмотря на маленький рост, Кент был сильной личностью. У него имелось множество друзей на корабле, и он уже дал понять, что собирается выставить свою кандидатуру на ближайших выборах главы экспедиции. Среди тех, кто видел приближающееся чудовище, один лишь Кент достал оружие, и теперь его пальцы ощупывали металлический цилиндр.

Послышался другой голос, более глубокий и непринужденный, принадлежащий Хэлу Мортону, нынешнему начальнику экспедиции.

— Именно поэтому вы здесь, Кент, — произнес Мортон. — Вы ничего не пускаете на самотек.

Замечание было высказано самым дружеским тоном. Похоже, Мортона не слишком заботило то, что Кент стал его соперником в преддверии выборов. Однако это могло быть и ловким ходом, призванным показать самым доверчивым слушателям, что он не питает никакой неприязни к будущему противнику. Гросвенор считал Мортона достаточно тонким политиком. Он уже составил себе представление о нем, как о человеке хитром, в меру порядочном и интеллигентном, знающем, как себя повести в любой ситуации.

Мортон выдвинулся на несколько метров вперед всех. Крепкое тело в скафандре из прозрачного металла казалось очень крупным. Он стоял, наблюдая, как приближается огромная уродливая кошка. В переговорном устройстве Гросвенора звучали комментарии руководителей отделов:

— Не хотелось бы встретить этого чудного котенка в ночном лесу.

— Не говорите глупостей. Наверняка, это разумное существо. Возможно, даже представитель господствовавшей на планете расы.

— Физическая развитость тела, — произнес голос Зиделя, психолога, — и приспособленность к среде обитания, заставляют думать, что перед нами животное. С другой стороны, он приближается скорее не как животное, а как разумное существо, осознающее, что имеет дело с существами, в свою очередь, тоже разумными. Обратите внимание на замедленность движений. Он приближается с осторожностью, так как понял, что мы вооружены. Неплохо бы изучить поближе щупальца на его плечах. Если они утончаются и оканчиваются придатками в форме рук или присосок, у нас появятся первые доказательства того, что мы видим перед собой потомка обитателей этого города.

Он помолчал, потом добавил:

— Очевидно, мы бы сильно продвинулись, если бы удалось вступить с ним в контакт. Однако в данный момент я больше склоняюсь к тому, что это какой-то выродившийся вид, вернувшийся к примитивной стадии.

В трех метрах от ближайших существ Зорл остановился. Он чувствовал, что потребность в иде может в любой момент выйти из-под контроля. Обезумевший мозг неумолимо скатывался в хаос, и ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы сдержать себя. У него было ощущение, что тело погружено в какую-то вязкую жидкость. Зрение затуманивалось.

Большинство людей подошло к Зорлу. Он видел, что они изучают его, откровенно и с большим любопытством. Их губы шевелились в прозрачных шлемах. Общение — а именно его он, наверное, сейчас воспринимал — осуществлялось в хорошо доступном ему диапазоне. Однако смысла посланий, которыми они обменивались, он не улавливал. Стараясь выглядеть приветливым, Зорл передал свое имя при помощи мерцательных волосков на ушах, одновременно указывая на себя изогнувшимся щупальцем.

Незнакомый Гросвенору голос воскликнул:

— Послушайте, Мортон, в моем переговорнике прошли какие-то помехи, когда он шевельнул ушами. Не кажется ли вам?..

— Возможно, — ответил начальник, не дожидаясь окончания вопроса. — Это по вашей части, Гурли. Если он разговаривает посредством радиосигналов, мы могли бы выработать какой-нибудь код для общения с ним.

Значит, это был Гурли, главный связист. Гросвенор порадовался. Благодаря появлению монстра, ему, пожалуй, удастся, наконец, записать голоса всех важных членов экспедиции. Он пытается сделать это с момента старта.

— Точно! — произнес психолог Зидель. — Щупальца оканчиваются присосками. Следовательно, если его нервная система достаточно развита, это существо вполне способно, после предварительного обучения, управлять любым механизмом.

— Думаю, нам пора вернуться на корабль и позавтракать, — сказал Мортон. — Предстоит еще многое сделать. Я хочу получить подробный доклад о развитии данной расы, и особенно о причинах, приведших ее к гибели. На Земле в эпоху, предшествующую галактической цивилизации, культуры сменяли друг друга, каждая, достигнув вершины своего развития, разрушалась, чтобы уступить место следующей. Почему этого не произошло здесь? Пусть каждый отдел займется исследованием в своей области.

— А как быть с котенком? — спросил кто-то. — Уверен, он горит желанием отправиться с нами.

Мортон фыркнул, потом, посерьезнев, сказал:

— Если бы нам удалось заставить его подняться, не прибегая к насилию… Как думаете, мистер Кент?

Маленький химик затряс головой с решительным видом.

— Здешняя атмосфера содержит больше хлора, чем кислорода, но тот и другой в очень малых количествах. Полагаю, кислород внутри корабля разъест его легкие.

Однако зверь, как догадался Гросвенор, не думал об этой опасности. Он уже добрался на эскалаторе до входного люка позади двух людей и вслед за ними вошел в шлюзовую камеру.

Люди обернулись к Мортону, который слегка махнул им рукой и сказал:

— Приоткройте вторую дверь, пусть он глотнет немного кислорода. Это послужит уроком.

Несколько секунд спустя начальник воскликнул ошеломленно:

— Вот тебе на! Не могу поверить, он даже не заметил разницы! Либо у него совсем нет легких, либо он дышит не хлором. Ну, конечно же, надо его впустить! Смит, это настоящее сокровище для биолога… Совершенно безобидный, если вести себя с ним осмотрительно. Какой метаболизм!

Смит был высоким костлявым парнем с мрачным лицом. Его голос, необычайно сильный для такой комплекции, мощно срезонировал в переговорном устройстве Гросвенора.

— Во время различных экспедиций, в которых я принимал участие, мне встретились лишь две высшие формы жизни. Одна использует для окисления хлор, другая — кислород… Случалось мне, правда, слышать о существах, живущих за счет фтора, но сам я таких ни разу не видел. Однако я готов был поклясться своей репутацией, что ни один сложный организм не может приспособиться к дыханию какими-нибудь двумя газами сразу. Мортон, нужно сделать все необходимое, чтобы это создание от нас не сбежало.

Мортон хохотнул, потом произнес совершенно серьезно:

— Похоже, у него нет никакого желания сбегать.

Начальник экспедиции вошел в шлюзовую камеру вслед за Зорлом и двумя людьми. Гросвенор поспешил за ними, его примеру последовали не более десяти человек. Внешняя дверь закрылась, и в камеру со свистом стал поступать воздух. Все держались на почтительном расстоянии от монстра. Гросвенор наблюдал за зверем, испытывая смутное беспокойство. Множество мыслей вертелось в его голове. Он бы предпочел поделиться некоторыми соображениями с Мортоном. Вообще-то, он имел на это право. На подобных экспедиционных кораблях руководители отделов, обычно, беспрепятственно общались с начальником. И как руководителю отдела нексиализма — пусть он там и единственный человек — Гросвенору надлежало пользоваться прямым доступом к Мортону наравне с остальными руководителями. Однако переговорное устройство в его скафандре было настроено исключительно на прием. Во время выходов он мог лишь слушать, как работают другие. Если он хотел обратиться к кому-нибудь из спутников или оказывался в опасности, ему приходилось отправлять вызов на центральный коммутатор корабельной связи.

Гросвенор не оспаривал принципиальной справедливости этой системы. На борту находилось более тысячи человек, и вряд ли можно было позволить всем обращаться к Мортону каждый раз, когда у них возникнет такое желание.

Внутренняя дверь камеры открылась. Гросвенор вместе с остальными двинулся к выходу. Вскоре они оказались перед рядом лифтов, связывающих с жилой частью корабля. Краткая дискуссия между Мортоном и Смитом окончилась тем, что первый сказал:

— Отправьте его одного, если он не против.

Зорл участвовал в процедуре безропотно, пока не клацнули, закрываясь за ним, двери и клетка не дернулась вверх. Он развернулся на месте и зарычал. Разум его помутился. Он бросился на дверь. Металл прогнулся, и ответная боль в теле окончательно взъярила его. Теперь он был только зверем, угодившим в западню. Выпущенные когти рвали металл, мощные плечевые щупальца гнули листы вспоротой обшивки. Весь механизм лифта скрипел и визжал в знак протеста. Кабина, увлекаемая магнитной силой, продолжала рывками подниматься, цепляясь рваными зазубринами за стены шахты. Наконец лифт достиг места назначения и остановился. Зорл выдрал остатки дверной панели и выскочил в коридор. Пригнувшись, он принялся ожидать, когда подойдут люди с оружием наготове.

— Мы полные идиоты, — сказал Мортон, выходя из кабины. — Надо было сначала продемонстрировать ему, как работает лифт. А так он решил, что мы его заманили в ловушку.

Он показал монстру пустые руки. Гросвенор заметил, как исчез дикий блеск в черных глазах зверя, когда Мортон принялся открывать и закрывать двери ближайшего лифта. Конец уроку положил сам Зорл. Развернувшись, он двинулся по коридору и вошел в зал.

Зорл лег на ковер, стараясь погасить электрические импульсы в нервах и мышцах. Он злился на себя за то, что не сдержал страха. Он утратил преимущество, которое имел бы, продолжая изображать кроткое благодушное создание. Он удивил и насторожил их, показав свою силу.

И теперь еще более трудной становилась его задача — овладеть кораблем. На планете, с которой прибыли эти существа, он найдет ид в неограниченных количествах.

2

Не проявляя никаких чувств, Зорл смотрел, как два человека расчищают подход к огромным металлическим воротам древнего строения. Человеческие существа позавтракали, затем, снова натянув свои доспехи, рассеялись по мертвому городу. В любом направлении взгляд Зорла натыкался на людей, занятых, как он понимал, научными исследованиями.

Его же интересовало только одно — пища. Все тело болело, каждая клеточка требовала ида. Мышцы сводило судорогой, он сгорал от желания броситься за теми, кто углублялся в развалины. Какой-то человек двинулся туда в одиночку.

Во время завтрака люди предлагали ему различные образчики их питания, все совершенно для него бесполезные. Похоже, они просто не понимали, что ему нужны живые существа. Ид это не просто субстанция, но субстанция именно в том виде, в котором она существует только в еще трепещущих тканях, источающих витальность.

Проходили минуты. Зорл продолжал сдерживать себя. Он по-прежнему наблюдал, понимая, что люди, в свою очередь, присматривают за ним. Он видел, как они привели какую-то машину к каменному завалу, перекрывавшему вход в здание. Он не упускал ни одного их движения. Несмотря на туман, периодически застилавший взгляд, он сразу же понял, как действует эта машина, и механизм ему показался очень простым.

Он хорошо знал, чего ожидать, когда раскаленный луч принялся кромсать скалистую породу, однако подпрыгнул и зарычал, чтобы показать им, будто испугался.

С борта маленького патрульного катера за Зорлом следил Гросвенор. Он сам возложил на себя эту миссию, чтобы подметить все реакции монстра. Делать ему, впрочем, больше было нечего. Никто на корабле Бигль, похоже, не помышлял воспользоваться знаниями единственного в экспедиции нексиалиста.

Вскоре ворота были полностью расчищены. Появился Мортон в сопровождении какого-то ученого. Оба они вошли внутрь здания. Немного погодя Гросвенор услышал их голоса в своем переговорном устройстве. Спутник Мортона заговорил первым:

— Это гекатомба. Видимо, была война. Что касается машин, разобраться в их действии несложно. Все они второго поколения. Но хотел бы я знать, как они управлялись и для чего предназначались.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю, — сказал Мортон.

— Все очень просто, — ответил его собеседник. — Пока я вижу тут только вспомогательные механизмы. Почти каждое из этих приспособлений, будь то станок или оружие, снабжено трансформатором, позволяющим преобразовывать энергию и затем использовать. Но где же ее источники, генераторы? Надеюсь, нам удастся найти ключ к разгадке в библиотеках. Кстати, что могло привести цивилизацию к такой быстрой гибели?

В переговорном устройстве послышался еще один голос:

— Говорит Зидель. Я слышал ваш вопрос, мистер Пеннонс. Существуют две причины, которые могут по-быстрому очистить какую-нибудь территорию от ее обитателей: во-первых, голод, во-вторых, война.

Гросвенор обрадовался тому, что смог при посредстве Зиделя опознать собеседника Мортона. Еще один голос прибавился к его коллекции. Пеннонс был главным механиком корабля.

— Возможно, друг мой психолог, — сказал Пеннонс, — но их наука вполне способна была помочь в разрешении проблемы обеспечения, по крайней мере, для небольшой части населения. Если нет, почему они не пытались исследовать космос, чтобы поискать пропитание на других планетах?

— Спросите у Ганли Лестера, — посоветовал Мортон. — Я слышал, как он излагал целую теорию по этому поводу перед нашей посадкой.

Астроном откликнулся немедленно:

— Мне еще нужно перепроверить все данные. Но один факт, думаю, вы со мной согласитесь, значим уже сам по себе. Эта опустошенная планета у здешнего убогого солнца единственная. Ничего больше нет. Ни спутника, ни даже астероида. И ближайшая звездная система находится в девятистах световых годах отсюда. Следовательно, местной господствующей расе необходимо было освоить разом не только межпланетные, но и межзвездные перелеты, путь к которым гораздо более тернист. Вспомните, чтобы представить их проблему, как действовали мы. Сначала достигли Луны. Потом планет. От успеха к успеху, и по прошествии долгих лет мы выполнили первый полет к ближайшей звезде. И, в конце концов, человечество открыло антигравитацию, что позволило осуществить уже межгалактические путешествия. Размышляя обо всем этом, я пришел к убеждению, что никакая раса не в состоянии приступить к межзвездным полетам, не имея опыта предыдущих стадий.

Последовали комментарии, но Гросвенор уже не слушал. Его взгляд вернулся на то место, где он в последний раз видел гигантскую кошку. Она исчезла. Гросвенор выругался, злясь, что позволил себе отвлечься. Он быстро облетел всю территорию на своем маленьком катере. Поиски оказались безрезультатными, перед глазами было слишком много руин, слишком много сооружений, слишком много завалов. Повсюду различные препятствия перекрывали видимость. Он посадил катер и принялся расспрашивать всех подряд. Большинство людей припомнили, что видели кота «минут двадцать назад». Мало удовлетворенный ответами, Гросвенор снова поднял катер в небо над городом.

Немного ранее Зорл пришел в движение. По возможности уклоняясь от открытых пространств, он перебегал от одной группы людей к другой, настоящий сгусток энергии, нервный, сверхчувствительный, больной от голода. Какая-то машина приблизилась к нему и остановилась. Странное жужжащее устройство сфотографировало его. На скальном выступе заработал огромный перфоратор. Образы виделись, словно в тумане. Каждая клеточка страдающего тела требовала погони за человеком, который ушел в развалины в одиночку.

Внезапно он потерял способность сдерживаться. Изо рта выступила зеленая пена. Никто, казалось, не смотрел на него. Он прыгнул за кучу битого камня и рванулся вперед. Он забыл все, кроме цели. Он стелился в длинных прыжках по пустынным улицам, срезая путь через провалы в стенах и сквозные коридоры полуразвалившихся строений. Потом замедлил бег, потому что уши восприняли вибрации ида.

Он присел и выглянул в пролом ограды. Двуногий, стоя перед тем, что когда-то было окном, светил лучом фонаря внутрь здания. Фонарь щелкнул и погас. Человек с коренастой и мощной фигурой быстро двинулся дальше, настороженно оглядываясь по сторонам. Его движения ничего хорошего Зорлу не сказали. На опасность он среагирует молниеносно. Это предвещало дополнительные хлопоты.

Зорл подождал, пока человек не скроется за поворотом, затем выбрался из укрытия и бесшумно устремился вперед. План был ясен. Призрачной тенью пролетев вдоль ряда домов на прилегающей улице, он скользнул в ближайший поворот, одним прыжком перемахнул открытое пространство, взобрался на огромную груду обломков рухнувшей стены здания и уже на брюхе втиснулся в темный проем между двумя плитами. Протянувшаяся улица напоминала скальное ущелье, и узкая горловина выхода лежала как раз внизу.

Но в последний момент он слишком поторопился. Когда человек был уже под ним, Зорл напрягся в нетерпении, и вниз посыпались камешки. Человек вскинул голову и одновременно выхватил оружие.

Зорл вытянул лапу и нанес единственный удар сверху по шлему. Послышался шум лопнувшего металла, и брызнула кровь. Человек укоротился вдвое, как складной телескоп. Какое-то время кости и мышцы необъяснимым образом продолжали удерживать тело в вертикальном положении, затем оно повалилось, громыхнув металлическими частями скафандра.

Содрогаясь в конвульсиях, Зорл прыгнул на жертву. Сейчас он уже вырабатывал защитное поле, чтобы ид в крови не распался. Не теряя ни мгновения, он разорвал скафандр и тело под ним. Хрустнули кости. Разверзлась плоть. Зорл погрузил морду в теплое тело, его миниатюрные сосочки вытягивали и впитывали в себя весь ид из клеток. Минуты три он в исступлении предавался своему занятию, пока перед глазами не мелькнула какая-то тень. Он вскинул голову и увидел маленький летательный аппарат, приближающийся со стороны низкого солнца. На миг Зорл оцепенел, но тут же встряхнулся и укрылся среди обломков.

Когда он снова поднял глаза, летательный аппарат медленно удалялся влево. Но он заходил в разворот, так что мог скоро вернуться. Доведенный почти до бешенства тем, что приходится прерывать насыщение, Зорл оставил добычу и поспешил к космическому кораблю. Он несся, как преследуемый зверь, и замедлил ход, только увидев первую группу работающих людей. Приближался он с осторожностью, но они были так заняты, что ему удалось пройти мимо них незамеченным.

Гросвенор устал искать Зорла. Город оказался чересчур крупным. В нем было гораздо больше развалин и возможных укрытий, чем он предполагал. В конце концов он смирился с необходимостью вернуться на корабль. Он испытал огромное облегчение, заметив монстра, который, лениво развалясь на плоском камне, принимал солнечные ванны. Он остановил катер на достаточном расстоянии и продолжил свои наблюдения. Он не отводил взгляда до того момента, когда, по прошествии двадцати минут, услышал по переговорному устройству сообщение о том, что одна из групп, обследовавших город, наткнулась на растерзанное тело доктора Джарвея из химического отдела.

Гросвенор отметил точное место трагедии и немедленно туда направился. Почти сразу же он узнал, что Мортон не собирается осматривать тело на месте. Каким-то торжественным тоном начальник экспедиции распорядился по радио:

— Перенесите останки на борт.

Коллеги Джарвея находились уже там, серьезные и напряженные.

При виде клочьев мяса и залитых кровью обломков скафандра у Гросвенора перехватило горло. Он услышал, как Кент воскликнул:

— Понадобилось же ему отправиться совсем одному, идиотизм какой!

Голос главного химика подрагивал. Гросвенор вспомнил, что Кент и его первый заместитель Джарвей были близкими друзьями. Кто-то, видимо, заговорил с ним на частоте, зарезервированной за химическим отделом, поскольку Кент ответил:

— Да, нужно делать вскрытие.

Гросвенор понял, что может упустить важную часть разговора, так как устройство в его скафандре не было подключено к этой частоте. Он поспешил прикоснуться к плечу ближайшего человека и спросил:

— Вы не против, если я послушаю химиков при вашем посредничестве?

— Валяйте.

Слегка придерживаясь пальцами за руку человека, Гросвенор расслышал чей-то дрожащий голос:

— Самое ужасное в том, что убийство, похоже, лишено мотива. Тело представляет собой сплошное месиво, но, кажется, все части на месте.

В разговор, на общей волне, вмешался Смит, биолог. Голос его был мрачен как никогда.

— Убивший вполне мог напасть на Джарвея с целью сожрать, а затем обнаружил, что подобное мясо для него несъедобно. Вспомните о нашем котике. Он не притронулся ни к чему из того, что ему предлагали… — Смит помолчал, потом медленно продолжил: — Кстати, он достаточно крупный и сильный, чтобы проделать эту работу голыми лапками.

Мортон, видимо, слушавший беседу, перебил его:

— Эта мысль, по всей вероятности, закрадывается в головы многих из нас. В конце концов, он пока единственное живое существо, встреченное нами здесь. Однако мы не можем его казнить только на основании подозрений.

— Тем более, — произнес кто-то, — что я ни на мгновение не терял его из вида.

Прежде чем Гросвенор успел вмешаться, на общей волне послышался голос психолога Зиделя:

— Мортон, я тут переговорил напрямую с некоторыми нашими людьми. Поначалу все были уверены, что не теряли монстра из виду, но потом припомнили, что он имел возможность отойти на несколько минут. У меня самого осталось ощущение, что наш зверь все время находился поблизости. Но сейчас, думая об этом, я обнаруживаю пробелы. Были моменты, даже долгие минуты, в течение которых никто его не видел.

Гросвенор выдохнул, решив промолчать. То, что он хотел сказать, уже сказано.

Вместо него в разговор вступил Кент.

— По моему мнению, — заявил он непримиримым тоном, — мы не должны рисковать. Пусть это только подозрения, но надо уничтожить зверя, прежде чем он успеет загрызть еще кого-нибудь.

— Корита, — спросил Мортон, — вы здесь?

— Я здесь, шеф.

— Корита, вы с Крэнесси и Ван Хорном уже прошлись по окрестностям. Как думаете, этот кот может быть потомком ведущей расы планеты?

Гросвенор огляделся и заметил археолога, держащегося немного позади Смита; его окружали коллеги.

Высокий японец заговорил медленно, чуть ли не благоговейным тоном:

— Шеф, мы присутствуем при каком-то таинстве. Обратите внимание на всю величавость этих линий. Оцените размеры монументов. Данные существа, хотя и выстроили для себя мегаполис, оставались верны природе. Их сооружения не только украшены. Они сами являются украшениями. Вот эквиваленты дорической колоны, египетской пирамиды, готического собора, вырастающие прямо из почвы, значительные и в себе самих содержащие послание. Если сей мертвый пустынный мир можно считать родиной, значит, природа занимала важное место в сердцах его обитателей. Извилистые улицы только усиливают впечатление. Их машины показывают, что эти существа были математиками, но прежде всего они были художниками. Поэтому они не стали создавать город по расчерченным линиям, как, например, наша сверхвычурная столица. Во всем здесь явлена истинно художественная небрежность, глубокое радостное чувство, читающееся в кривизне и иррациональных пропорциях домов, сооружений, проспектов; ощущение силы, божественной убежденности в собственной правоте. То была не упадочническая, убеленная сединами цивилизация, но молодая, уверенная в себе и верящая в будущее культура. И затем она резко остановилась, точно познала свою битву при Пуатье и начала разрушаться, как старая мусульманская цивилизация. Или, словно, рывком перескочив целые века медленной приспособляемости, оказалась сразу в эпохе мировых войн.

Однако во вселенной нет никаких свидетельств того, чтобы какая-нибудь культура могла проделать такой резкий скачок. Закат цивилизации — это процесс, и он проходит медленно. Упадок всегда начинается с безжалостной постановки под сомнение всего, что ранее считалось священным. Убежденность перестает существовать. Истины, некогда непреложные, рушатся перед отважными аналитическими и научными умами. Скептики становятся высшим типом.

Я утверждаю, что данная культура закончилась внезапно, в самом апогее своего развития. Такая катастрофа непременно должна была привести в социальном плане к падению морали, возврату к праву сильного, звериным нравам, не смягченным никаким идеалом. Она также влечет за собой полное безразличие к смерти. И если наш котенок является потомком этой расы, он, несомненно, создание хитрое, скрытное, готовое без зазрения совести перегрызть глотку собственному брату, буде в том какая-либо выгода.

— Достаточно, — сухо сказал Кент. — Я охотно исполню роль палача.

— Протестую! — вмешался Смит. — Послушайте, Мортон, нельзя убивать зверя сразу, даже если он виновен. Это диверсия против биологии.

Кент и Смит метали друг в друга яростные взгляды. Наконец, последний сказал:

— Мой дорогой Кент, я понимаю, что вашему брату химику больше всего хотелось бы разместить по пробиркам и ретортам плоть и кровь котенка и приняться за разложение их на составляющие элементы. И тем не менее, с сожалением вынужден вам заметить, что вы слегка торопитесь. Мы, биологи, работаем с живым материалом, не с мертвым. Более того, у меня есть ощущение, что и физики предпочли бы бросить на него взгляд, пока он еще в живом состоянии. Таким образом, вы последний в списке. Вам надлежит смириться. Вы получите свою добычу где-нибудь через год, не раньше.

— Я смотрю на это не с научной точки зрения, — сдерживая себя, ответил Кент.

— Но именно так следует поступать сейчас, когда Джарвей мертв и для него ничего уже нельзя сделать.

— Я прежде всего человек и только потом ученый, — резко ответил Кент.

— И вы готовы под влиянием чувств уничтожить ценнейший научный экспонат?

— Я собираюсь уничтожить это создание, потому что оно представляет опасность. Мы даже не знаем, насколько она велика. Мы не имеем права ждать, когда оно выберет новую жертву.

Конец дискуссии положил Мортон. Он произнес задумчивым тоном:

— Корита, думаю, мы примем вашу теорию в качестве рабочей гипотезы. Но еще один вопрос. Возможно ли, что цивилизация, о которой вы говорите, утвердилась на планете позже, чем наша стала галактической, освоив всю эту систему?

— Вполне возможно, — сказал Корита. — Речь может идти о середине десятой цивилизации здешнего мира. В то время как наша, насколько мы сумели установить, является восьмой цивилизацией Земли. Каждая из десяти цивилизаций этой планеты, естественно, создавалась на развалинах предыдущей.

— В таком случае, котенку не должен быть знаком тот скептицизм, который заставил нас подозревать в нем прирожденного убийцу?

— Никоим образом.

В переговорном устройстве послышался горький смех Мортона.

— Ваши желания исполнятся, Смит, — сказал он. — Котенок останется живым. И если теперь, когда нам известно, кто он такой, что-то случится, то только лишь по нашему недосмотру. Не исключено, кстати, что мы ошибаемся. У меня тоже сложилось впечатление, что зверь все время был рядом. Возможно, мы несправедливы по отношению к нему и на планете водятся другие опасные создания…

После некоторой паузы Мортон спросил:

— Кент, как мы поступим с телом Джарвея?

Химик ответил горестным тоном:

— Мы похороним его не сразу. Этот проклятый кот что-то искал в нем. С виду все на месте, но чего-то все равно должно недоставать. Мне нужно самому проверить, и тогда вы убедитесь, что монстр виновен, без всяких сомнений.

3

Вернувшись на борт, Эллиот Гросвенор направился в свои владения. На двери висела табличка: ОТДЕЛ НЕКСИАЛИЗМА. За ней находилось помещение размерами пятнадцать на двадцать пять метров, поделенное на пять комнат. Там располагалось большинство приборов и устройств, которые Институт нексиализма вытребовал у правительства. Свободного места оставалось мало. Войдя в дверь отдела, Гросвенор оказался в полном одиночестве.

Он сел за свой рабочий стол и принялся составлять отчет для Мортона. Прежде всего, он проанализировал физическое строение кошки, обнаруженной на этой холодной пустынной планете. Он указал, что такого матерого зверя нельзя рассматривать только как бесценную находку для биологии. Не следовало забывать, что монстр должен иметь свои собственные инстинкты и потребности, определяемые метаболизмом, отличным от человеческого. «Мы располагаем уже достаточным количеством собранных сведений, — диктовал он в записывающее устройство, — чтобы составить то, что нексиалисты называют памяткой с рекомендациями».

Понадобилось значительное время, чтобы завершить эту памятку. Закончив работу, он отнес кассету с записью в машинописное бюро и потребовал немедленной распечатки. Будучи начальником отдела, он получил ее очень быстро. Через два часа он представил свой доклад в приемную Мортона. Второй секретарь выдал ему расписку в получении. Посчитав свой долг исполненным, Гросвенор отправился в столовую на поздний обед. Он спросил у официанта, где находится кот. Тот не мог сказать с уверенностью, но полагал, что, скорее всего, в большой библиотеке.

Гросвенор провел в библиотеке целый час, наблюдая за Зорлом. Все это время монстр лежал, растянувшись на толстом ковре, совершенно неподвижно. В конце часа открылась одна из дверей, пропуская внутрь двух человек, несущих большую чашу; тут же вслед за ними показался Кент. Глаза химика лихорадочно блестели. Остановившись посреди зала, он произнес усталым, но решительным голосом.

— Хочу показать вам, что сейчас произойдет!

Обращался он ко всем присутствующим, но смотрел только на группу ученых, расположившихся в углу. Гросвенор поднялся, чтобы заглянуть в чашу. Там колыхалась какая-то коричневатая жидкость.

В углу со своего места встал Смит.

— Минутку, Кент. В любых других обстоятельствах мне бы и в голову не пришло оспаривать ваши действия. Однако сейчас вы мне кажетесь больным. Вы, явно, переутомились. Вы получили разрешение Мортона на свой эксперимент?

Кент медленно повернулся, и Гросвенор, который снова сел, смог увидеть, что Смит ничего не преувеличил. Под глазами главного химика залегли черные круги, щеки ввалились.

— Я пригласил его прийти сюда. Он отказался. Но согласился с тем, что, если монстр легко поддастся, эксперимент никому не повредит.

— И что у вас в чаше?

— Я определил элемент, которого не хватает, — сказал Кент. — Это калий. В тканях тела осталось всего две трети или три четверти его нормального количества. Вы знаете, что в клетках человеческого тела калий находится в соединении с большой белковой молекулой, данное соединение способно порождать электрические импульсы. Это одно из основных условий жизни. Обычно, после смерти клетки выделяют калий в кровь, что приводит к ее отравлению. Я обнаружил, что в клетках тела Джарвея недостает калия, однако следов его нет и в крови. Я не очень хорошо представляю себе все значение этого факта, но намерен выяснить.

— Но что именно в этой чаше? — спросил кто-то.

Все отложили книги и журналы и с интересом наблюдали за происходящим.

— Она содержит живые клетки с калием во взвешенном состоянии. Вы знаете, мы способны получить это соединение искусственным путем. Возможно, котенок отказался от пищи, которую ему предлагали, по той причине, что присутствующий в ней калий находился не в том виде, который он может усвоить. По моему мнению, он учует это соединение, или почувствует с помощью того, что ему служит вместо обоняния.

— Мне кажется, он воспринимает волны, — вступил в разговор Гурли. — Временами, когда начинают шевелиться мерцательные волоски на его ушах, мои приборы регистрируют мощные помехи. Потом они стихают. Думаю, он использует какую-то частоту за пределами нашего восприятия. Похоже, он способен распоряжаться электромагнитными колебаниями по своему усмотрению. Вряд ли сами движения волосков порождают это излучение.

Кент, с заметным нетерпением ожидавший, когда Гурли замолчит, продолжил:

— Хорошо, будем считать, что он воспринимает колебания. Мы сможем понять, что доказывают его реакции, если он, восприняв эти колебания, начнет бурно реагировать. — И закончил уже более примирительным тоном: — Что вы думаете, Смит?

— В вашем плане три слабых места. Прежде всего, вы, видимо, полагаете, что он только животное. И вы, похоже, забыли, что он должен быть, наверное, сытым после того, как покормился Джарвеем… если он в самом деле им кормился. Кроме того, вы, кажется, рассчитываете, что он не заподозрит подвоха. Но в любом случае, предложите ему свою чашу. Возможно, его реакция все же что-нибудь нам скажет.

Эксперимент Кента стоило признать абсолютно годным, несмотря на множество содержащихся в нем эмоциональных моментов. Существо уже продемонстрировало, что способно не сдержать реакции при внезапном возбуждении. Не стоило упускать из внимания его поведение в неожиданно закрывшемся лифте. По крайней мере, таковыми были размышления Гросвенора.

Немигающим взглядом Зорл следил за тем, как двое людей ставят перед ним чашу. Они поспешно отступили, и вперед вышел Кент. Зорл узнал его: это был человек, который целился в него утром. Какое-то время Зорл смотрел на двуногого, потом его внимание привлекла чаша. Его мерцательные волоски восприняли пьянящие вибрации ида, которые она испускала. Вибрации были слабыми, настолько слабыми, что, если бы он не сконцентрировался, то мог бы не заметить их, и ид находился в той форме, которая практически неусвояема для него. Но вибрации были достаточно сильными для того, чтобы Зорл понял, чего от него ожидают. Он привстал с глухим рычанием. Схватил чашу с помощью присосок, которыми оканчивались плечевые щупальца, и выплеснул ее содержимое в лицо человека. Взвыв, Кент отступил.

Зорл метнул чашу в угол и толстым щупальцем обхватил Кента за талию. Оружие, висевшее на его поясе, Зорла не беспокоило. Он чувствовал, что это всего лишь вибратор, а не атомный дезинтегратор. Он отшвырнул двуногого в другой конец зала и только тогда осознал, досадливо зашипев, что все-таки следовало его разоружить. Теперь ему, очевидно, придется раскрыть свои защитные возможности.

Взбешенный Кент отер лицо от слизи, другой рукой выхватывая оружие. Трассирующий луч ударил в массивную голову Зорла. Мерцательные волоски его ушей загудели, поглощая энергию. Он глянул недобро на других людей, положивших руки на свои вибраторы.

Гросвенор сказал резким тоном:

— Стойте! Если мы не возьмем себя в руки, потом будем сожалеть.

Кент вложил оружие в кобуру и повернулся, с удивлением глядя на Гросвенора. Зорл присел на задние лапы, злясь на человека, вынудившего его показать, что он способен контролировать внешние колебания. Но теперь уже не оставалось ничего другого, кроме как держаться настороже и ждать последствий.

— Кто вам дал право командовать? — спросил Кент раздраженно.

Гросвенор не ответил. Его роль в инциденте уже исчерпалась. В критический момент он произнес необходимые слова безапелляционным тоном. И неважно, что подчинившиеся ставят теперь под сомнение его авторитет. Кризис миновал. То, что он сделал, не имело отношения к вопросу виновности или невиновности монстра. В любом случае, решение о судьбе зверя должны принимать законные представители власти, а не отдельный человек.

— Кент, — ледяным голосом произнес Зидель, — я не верю, что вы действительно потеряли голову. Вы осознанно пытались убить котенка, зная, что начальник экспедиции запретил это делать. Меня снедает желание сообщить о вашем поведении, настаивая на применении санкций. Вы знаете, что сие означает: потеря руководящего положения в отделе и невозможность выставлять свою кандидатуру ни на один из двенадцати высших постов.

Недовольный гул всколыхнул небольшую группу людей, в которых Гросвенор узнал сторонников Кента.

— Послушайте, Зидель, — протянул один, — не говорите глупостей.

Другой высказался более откровенно:

— Не забывайте, что найдутся свидетельства и в пользу Кента, не только против.

Кент глянул на своих помощников с презрением.

— Корита был прав, говоря, что мы прошли этап культуры и живем теперь в позднюю эпоху цивилизации. Следовательно, наступает закат. Господи, да хоть кто-нибудь из вас в состоянии осознать весь ужас ситуации? Джарвей погиб несколько часов назад, а чудовище, как нам всем известно, в том виновное, лежит тут совершенно свободно, готовясь к следующему убийству. И будущая жертва, вне всяких сомнений, находится в этом зале. Что мы за люди? Идиоты, циники, вампиры? Или наша цивилизация уже настолько рациональна, что мы способны даже смотреть на убийцу с симпатией? Мортон не ошибся, — сказал он, с мрачным видом рассматривая монстра, — это не животное. Это демон, вышедший из глубин ада забытой планеты.

— Не надо мелодрам, — сказал Зидель. — Ваш анализ ситуации свидетельствует о том, что вы не в себе. Мы не циники и не вампиры. Мы просто ученые, и нам нужно изучить нашего котенка. Сейчас, когда мы его подозреваем, очень сомнительно, чтобы он мог захватить кого-нибудь из нас врасплох. Один шанс из тысячи.

Он огляделся вокруг, потом продолжил:

— В отсутствии Мортона возьму на себя инициативу предложить провести немедленное голосование по данному поводу. Я выразил общую мысль всех присутствующих?

— Только не мою.

Это высказался Смит. И поскольку психолог смотрел на него с недоумением, он добавил:

— В пылу момента никто, похоже, не обратил внимания на то, что, когда Кент применил вибратор, луч ударил прямо в голову кота, не причинив ему ни малейшего вреда!

Удивленный взгляд Зиделя переместился со Смита на монстра, затем вернулся обратно.

— Вы уверены, что луч в него попал? Как вы и отметили, все произошло очень быстро… Увидев, что котенок не ранен, я просто решил, что Кент промахнулся.

— Я абсолютно уверен, что он попал в голову, — сказал Смит. — Вибратор, конечно, не может убить человека сразу, но он в силах его оглушить. Однако на котенка прямое попадание никак не подействовало; он даже не вздрогнул. Я не говорю, что это убедительное доказательство, но в свете наших сомнений…

Зиделя было нелегко сбить с толку.

— Возможно, его шкура является хорошим тепло- и энергоизолятором.

— Возможно. Однако, ввиду нашей неуверенности, считаю необходимым просить Мортона, чтобы он распорядился запереть зверя.

Зидель задумчиво наморщил лоб; в разговор вступил Кент:

— Вот это уже более здравая мысль, Смит.

— Итак, Кент, — быстро откликнулся Смит, — вы сочтете это достаточной мерой, если мы посадим его в клетку?

После некоторой паузы Кент ответил с неохотой:

— Да. Если десятисантиметровая сталь не в состоянии его удержать, лучше уж сразу отдать ему корабль.

Гросвенор промолчал. Он уже рассмотрел проблему заключения монстра в своем докладе Мортону и отверг вариант с клеткой из-за системы запирания, которую он в себя включал.

Зидель приблизился к настенному коммуникатору, негромко побеседовал, затем вернулся к остальным.

— Мортон сказал, что если мы можем поместить зверя в клетку, не прибегая к силе, то он согласен. В противном случае советует просто закрыть его в той комнате, в которой он находится. Что вы об этом думаете?

— В клетку! — вскричали хором человек десять.

Гросвенор использовал паузу, чтобы вставить:

— Выпустите его на ночь наружу. Он все равно не уйдет от корабля.

Реплику проигнорировали. Один лишь Кент глянул на него и произнес язвительно:

— Сдается мне, вы сами не понимаете точно, чего хотите. Сначала вы спасаете ему жизнь, потом признаете, что он опасен.

— Он спас себе жизнь без посторонней помощи, — сухо заметил Гросвенор.

Дернув плечом, Кент отвернулся.

— Посадим его в клетку, где и подобает сидеть убийце.

— Теперь нужно решить, — сказал Зидель, — как мы это проделаем.

— Вы все же хотите поместить монстра в клетку? — спросил Гросвенор.

Он не стал дожидаться ответа, его, впрочем, и не последовало. Он шагнул вперед и тронул окончание ближайшего щупальца. Придаток слегка втянулся, но Гросвенор не смутился. Он сжал щупальце ладонью и указал на дверь. Поколебавшись еще мгновение, зверь молча пересек зал.

— Нужно тщательно согласовать наши действия. Готовы?

Минутой позже Зорл, трусивший за Гросвенором, оказался в помещении с металлическими переборками и двумя входами, расположенными друг против друга; человек вышел во вторую дверь, Зорл направился за ним, но дверь захлопнулась. В то же мгновение сзади послышалось металлическое клацанье. Он резко развернулся. Первая дверь также была закрыта. Он ощутил поток энергии в электронном замке, который защелкнулся. Когда он понял, что угодил в ловушку, клыки оскалились, но он быстро овладел собой. Он обратил внимание на то, что на эту ситуацию реагирует по-другому, нежели на происшествие в лифте. В течение столетий его занимала еда, и только еда. Сейчас начинали пробуждаться другие воспоминания. Его тело обладало способностями, которыми он давно перестал пользоваться. По мере того, как он осознавал их существование, мозг сам принимался обдумывать открывающиеся перед ним новые возможности.

Он присел на короткие задние лапы. Мерцательные волоски исследовали энергетические потенциалы окружающего пространства. Потом он лег с презрительным блеском в глазах. Точно, слабоумные!

Примерно через час он услышал, как человек — это был Смит — приводит в действие какой-то аппарат на потолке клетки. Зорл вскочил. Сначала мелькнула мысль, что он в них ошибся и они собираются прикончить его немедленно. А он рассчитывал, что ему дадут время осуществить задуманное.

Он всполошился, нервная система напряглась, почувствовав излучение, гораздо более жесткое, чем видимый свет. Понадобилось несколько секунд для осознания того, что происходит: фотографировали внутренности его тела.

В следующее мгновение человек удалился. Немного погодя Зорл расслышал других людей, хлопотливо суетившихся в соседних помещениях. Потом и они угомонились. Он терпеливо ждал, пока тишина не окутает корабль. В далеком прошлом, когда они еще не обрели своего бессмертия, зорлы тоже спали по ночам. Он вспомнил об этой привычке, заметив, как некоторые члены экипажа дремлют в библиотеке.

Однако один из шумов не исчез. Даже когда ночная тишина воцарилась на всем корабле, Зорл продолжал слышать шаги двух людей. Они присматривали за его камерой, удаляясь на некоторое расстояние, затем возвращаясь. Сложность состояла в том, что часовые ходили не вместе. Сначала у дверей появлялся один, затем другой.

Зорл долго прислушивался к их шагам, отмечая каждый раз, сколько времени занимает у них обход. В конце концов он перестал сомневаться, что запомнил совершенно точно. Как только прошел второй охранник, он перенастроил свои рецепторы, и пробежал весь диапазон используемых людьми частот. Яростное буйство силы, содержащейся в атомном реакторе, расположенном в машинном отделении, отозвалось в его нервной системе, успевшей все же приглушить этот привет. Динамо-машины мурлыкали песенку чистой энергии. Он ощутил электрические токи, струящиеся по кабелям внутри стен и в дверном замке клетки. Он сдержал дрожь тела, сохраняя полную неподвижность. Мерцательные волоски подстроились и внезапно вошли в резонанс.

Замок клацнул. Легким прикосновением щупальца Зорл открыл дверь и выбрался в коридор. На какое-то мгновение его захлестнула волна презрения к глупым созданиям, посчитавшим, что они в состоянии помериться хитростью с зорлом. Затем вдруг вспомнил, что он не единственный зорл на планете. Мысль пришла неожиданно и вызвала в нем странное ощущение. Он всегда питал к другим зорлам лютую ненависть и ожесточенно бился с каждым встреченным, но сейчас увидел в этих малочисленных существах себе подобных, представителей собственного исчезающего рода. Если бы они получили шанс расплодиться, никто — и уж тем более люди — не смог бы противостоять им.

Размышляя о данной возможности, он ощутил свою слабость, одиночество, потребность действовать сообща. Он был один против тысячи, а ставкой в этой битве выступала целая галактика. Его честолюбие распространилось на всю вселенную в ее совокупности. Если он проиграет сейчас, случай никогда больше не выпадет. Он не мог надеяться в мире, лишенном пищи, отыскать секрет полетов к другим мирам. Даже конструкторы города не сумели найти способ покинуть планету. Он пересек просторный салон и оказался в другом коридоре. Увидел перед собой дверь каюты. Она была закрыта на электронный замок, но Зорл открыл его без шума. Прыгнул в помещение и перегрыз горло человеку, спавшему на койке. Голова свесилась на бок, тело забилось в конвульсиях. Зорл чуть было не поддался соблазну, ощутив эманации ида, исходящие от тела, но заставил себя продолжить путь.

Семь кают — семь трупов. Затем Зорл бесшумно вернулся в клетку и запер за собою дверь. Он великолепно рассчитал время. Прибыли караульные. Они по очереди глянули на монитор камеры наблюдения и, удовлетворенные, двинулись дальше по своему маршруту. Зорл отправился во вторую вылазку и за несколько минут обошел четыре каюты. Затем он попал в большое спальное помещение, которое занимали двадцать четыре человека. До этого он действовал без лишних проволочек, потому что в любой момент точно знал, через какое время нужно вернуться в клетку. Но при виде такого количества добычи у него помутилось в голове. В течение тысяч лет он убивал все живые создания, которые мог поймать. Но даже в самом начале удавалось найти существ с идом не чаще, чем раз в неделю. У него никогда еще не было необходимости сдерживаться. Он вошел бесшумно и неумолимо, как дикий зверь, которым и был, и наслаждался убийством, пока в помещении не осталось ни одного живого.

И только тогда понял, что уже не успевает. Он содрогнулся, осознав чудовищность ошибки, которую совершил. По плану он должен был последовательными набегами убить всех обитателей корабля, рассчитывая свои вылазки таким образом, чтобы оказываться на месте каждый раз, когда проходящие мимо охранники заглянут в клетку. Теперь он был вынужден расстаться с надеждой захватить корабль в течение одной ночи.

Зорл встряхнулся, стараясь прийти в себя, и рванулся вперед. Огромными прыжками он проскочил салон, совершенно не заботясь о производимом шуме, и влетел в коридор, ведущий к клетке. Он напрягся, почти ожидая, что его встретят мощным залпом энергии, с которой он не сумеет совладать.

Оба караульных стояли у клетки. Они, видимо, только что обнаружили его отсутствие.

Они одновременно подняли головы, мгновенно парализованные ужасом перед когтями и щупальцами монстра, его головой дикой кошки и глазами, горящими ненавистью. С большим запозданием один из них потянул руку к своему оружию. Другому удалось лишь завизжать от страха. Этот пронзительный визг, прозвучавший в тишине очень странно, пронесся по коридорам и отозвался в мембранах настенных коммуникаторов, перебудив всех на корабле. Он закончился утробным выдохом, потому что Зорл одним мощным ударом отшвырнул обоих людей в другой конец длинного коридора. Он не хотел, чтобы трупы нашли возле его клетки. В этом заключалась единственная надежда.

Глубоко потрясенный, осознавая непоправимость допущенной ошибки, не в силах сосредоточиться, он бросился в свою камеру. Дверь закрылась за ним с приглушенным щелчком. Еще раз в замке возник электрический ток. Зорл прилег на полу и сделал вид, что дремлет, так как расслышал приближающийся топот и возбужденные голоса. Он и с закрытыми глазами чувствовал, что никто не смотрит на него через систему наблюдения. Решающий момент наступит не раньше, чем обнаружат остальные трупы.

Зорл медленно напрягся, готовясь к самой великой битве в своей жизни.

4

— Сивер мертв! — произнес Мортон глухим голосом. — Что мы будем делать без Сивера? И Брекенриджа? И Култера? И… Это ужасно!

Люди теснились в коридоре. Гросвенор, которому пришлось проделать немалый путь, добираясь до места, оказался в последних рядах толпы. Он предпринял две попытки подобраться ближе к Мортону, но каждый раз его отталкивали, даже не повернувшись, чтобы посмотреть, кто это. Гросвенор смирился. Он заметил, что начальник экспедиции собирается обратиться к присутствующим. Мортон осмотрел всех с мрачным видом. Его подбородок выступал вперед еще больше, чем обычно.

— Если у кого-нибудь есть хоть какое-то предположение, пусть выскажется, — потребовал он.

— Космический психоз!

Гросвенор поморщился. Это выражение, до сих пор еще бывшее в ходу, несмотря на долгие годы существования межзвездных перелетов, не имело абсолютно никакого смысла. Тот факт, что в космосе некоторые действительно сходили с ума, не выдерживая одиночества, страха и постоянного напряжения, вовсе не означал, что они были поражены какой-то особенной болезнью. Длительное путешествие на корабле Бигль тоже таило в себе определенные опасности для психического здоровья — и это одна из причин, по которым в состав экспедиции был включен Гросвенор — но опасность психоза в их число не входила.

Мортон колебался. Похоже, и он считал поданную идею не заслуживающей внимания. Но время не располагало к тонким научным дискуссиям. Люди испытывали страх. Они нуждались в успокоении и ободрении, они хотели увериться в том, что все меры по обеспечению их безопасности будут приняты. Именно в такие моменты, как показывал опыт, начальники экспедиций, командиры кораблей и всякого рода ответственные лица рисковали навсегда утратить свой авторитет. Мортон, по-видимому, это знал, поскольку каждое его слово, когда он снова заговорил, показалось Гросвенору тщательно взвешенным.

— Мы уже о том подумали, — сказал он. — Доктор Эггерт и его помощники проведут обследование всех находящихся на борту. Сейчас они заняты осмотром тел.

Мощный бас рявкнул почти у самого уха Гросвенора:

— Я здесь, Мортон! Скажите этим людям, чтобы пропустили меня.

В толпе задвигались, освобождая проход. Не мешкая, Гросвенор двинулся следом. Как он и рассчитывал, все пропускали и его, принимая за ассистента доктора. Когда они добрались до Мортона, доктор Эггерт сказал:

— Я слышал ваши слова, шеф, и могу сразу же заявить, что в данном случае и речи не идет о космическом психозе. Привести тела в такое состояние возможно только с помощью силы, на порядок превышающей человеческую. Они даже не успели крикнуть.

Эггерт помолчал, потом спросил:

— А что там с нашей большой кошкой, Мортон?

Начальник экспедиции покачал головой:

— Котенок в клетке и ходит по кругу. Но мне хотелось бы услышать мнения специалистов. Можем ли мы подозревать его? Клетка предназначена для содержания животных в четыре-пять раз более крупных. Мне кажется, в его виновность трудно поверить, если же он, конечно, не обладает какими-то способностями, о которых мы пока не имеем представления.

В разговор вступил Смит.

— Мортон, — сказал он мрачным тоном, — у нас уже достаточно доказательств. Говорю об этом с сожалением: вы знаете, я бы предпочел, чтобы кот был живым. Я пытался провести флюорографическую съемку. Пластины остались девственно чистыми. Вспомните, что говорил Гурли. Похоже, данное существо в состоянии поглощать и излучать волны любых частот. Подтверждением может служить то, как оно играючи справилось с выстрелом Кента. Все доказывает, что кот обладает совершенно уникальной способностью контроля энергии.

Кто-то пробурчал:

— Час от часу не легче! Если он способен модулировать и испускать колебания любых частот, не вижу, что может помешать ему перебить нас всех.

— Одно из другого, — сказал Мортон, — не вытекает с неизбежностью, в противном случае, он давно бы это сделал.

Начальник экспедиции решительно направился к щитку у двери.

— Вы не откроете клетку, — вскричал Кент, хватаясь за свой излучатель.

— Не открою. Но если я нажму вон на ту кнопку, в полу возникнет электрический ток и уничтожит все находящееся внутри. Таким устройством оснащены все наши клетки, это одна из мер предосторожности.

Мортон нажал на кнопку. Через долю секунды из щитка брызнули голубые искры, выбитый предохранительный блок пролетел над его головой. Мортон поднял коробку, вытащил одну вставку и нахмурил брови.

— Странно, — сказал он. — Эти предохранители не должны перегорать. Теперь мы не можем даже увидеть, что происходит в клетке, поскольку камера наблюдения тоже вышла из строя.

Смит произнес:

— Если ему под силу открыть электронный замок, то, наверное, он изучил и остальные устройства в клетке и подготовился к электрическому разряду.

— По меньшей мере, это доказывает, что он уязвим для наших энергий, — сказал Мортон, — раз уж ему понадобилось их обезвреживать. Главное то, что мы поместили его за десятисантиметровые стены из самого прочного металла. В крайнем случае, мы всегда можем открыть двери и направить на него полупортативный излучатель. Но для начала давайте попробуем пустить ток в клетку через силовой кабель флюорографической камеры.

Шум, донесшийся изнутри, прервал его слова. Тяжелое тело ударилось в содрогнувшуюся стену. Последовали приглушенные звуки, словно множество мелких объектов непрерывно сыпалось на пол. Гросвенор мысленно сравнил это с шумом небольшой лавины.

— Он знает, что мы собрались сделать, — сказал Смит Мортону. — И готов поспорить, ему не по себе там внутри. Он, должно быть, сознает, что сглупил, вернувшись в клетку!

Напряжение немного ослабло. Кое-кто нервно улыбнулся. Замечание Смита вызвало даже несколько улыбок. Гросвенор же пребывал в озадаченности. Услышанные звуки не сказали ему ничего толкового. Слух самое обманчивое из всех пяти чувств. Невозможно было догадаться, что произошло или происходит в клетке.

— Хотел бы я знать, — произнес Пеннонс, главный механик, — почему стрелка индикатора флюорографической камеры дернулась и задрожала, когда котенок устроил весь этот тарарам внутри. Индикатор был у меня перед глазами, и я не понимаю, что могло случиться.

Как внутри, так и снаружи клетки установилась тишина. Неожиданно возникло какое-то движение позади Смита. Подошли капитан Лит и два его офицера.

Капитан, крепкий мужчина пятидесяти лет, сказал:

— Я собираюсь взять дело в свои руки. Насколько я понял, ученые проводят диспут на тему: убивать или не убивать монстра, верно?

Мортон покачал головой:

— Диспут уже окончен. Мы пришли к единому мнению, что его нужно уничтожить.

Капитан Лит согласно кивнул:

— Именно такой приказ я и намеревался отдать. Считаю, что безопасность корабля под угрозой. А ее обеспечение входит в мои обязанности.

Он повысил голос:

— Освободите проход! Отойдите от двери!

Минуло немало минут, прежде чем коридор опустел. Гросвенор вздохнул с облегчением. Если бы монстр выбрался из клетки и обнаружил перед дверью толпу людей, даже не имеющих места отступить, он мог бы устроить настоящую бойню. Опасность, конечно же, не исчезла, но, по крайней мере, стала меньшей.

— Странное дело! Такое ощущение, что корабль вздрогнул.

Гросвенор тоже почувствовал; это было так, словно кто-то проверял работу главных двигателей. И еще раз корабль содрогнулся, потом замер.

Капитан Лит резко спросил:

— Пеннонс, кто там в машинном отделении?

Главный инженер побледнел:

— Второй механик и его помощники. Не понимаю, как они…

Последовал мощный рывок. Большой межзвездный корабль накренился, рискуя завалиться набок. Гросвенора с силой швырнуло на пол. Несколько мгновений он лежал, оглушенный ударом, затем тревога быстро заставила его подняться. Вокруг него вповалку валялись люди. Некоторые стонали от боли. Мортон прокричал какой-то приказ, которого Гросвенор не понял. Капитан Лит, в свою очередь, с трудом встал на ноги. Гросвенор услышал, как он ругается:

— Черт, что за кретин запустил двигатели?

И все это время корабль набирал скорость. Ускорение достигло пяти или шести g. Гросвенор, за неимением лучшего, направился к ближайшему настенному коммуникатору и попытался связаться с машинным отделением. За спиной кто-то взревел от ярости. Он обернулся. Мортон, глядевший поверх его плеча, выкрикнул:

— Это котенок! Он в машинном зале. И мы отправляемся в космос!

Еще до того, как он закончил, экран коммуникатора затемнился. Корабль продолжал ускоряться. Гросвенор, шатаясь, пересек салон и углубился во второй коридор. Он вспомнил, что видел там склад космических скафандров. Добравшись до входной двери, он заметил, что капитан Лит опередил его и уже натягивает на себя один из скафандров. Когда он приблизился, капитан успел застегнуться и включить антигравитационное устройство.

Заметив Гросвенора, Лит поспешил ему помочь. Спустя минуту нексиалист уменьшил силу тяжести в своем скафандре до одного g. Теперь они оба могли действовать нормально. Нетвердой походкой в помещение входили другие. Через пару минут на складе не осталось ни одного скафандра. Те, кому их не хватило, отправились на другие этажи. Способных к работе теперь было несколько десятков. Капитан Лит уже исчез, и Гросвенор, не очень хорошо представляя, что ему следует делать дальше, быстро направился к клетке, в которую был заключен большой кот. Собравшаяся группа ученых толпилась перед дверью, по всей видимости, только что открытой.

Гросвенор через плечо стоявшего перед ним заглянул внутрь. В дальней стене зияла дыра, достаточно широкая для того, чтобы сквозь нее могли пройти пятеро людей развернутым строем. Рваные края выгибались наружу. Пролом выводил в другой коридор.

— Я мог бы поклясться, — пробормотал Пеннонс сквозь приоткрытое забрало своего шлема, — что такое невозможно. Даже наш десятитонный молот одним ударом мог бы лишь прогнуть данную переборку. Мы ведь слышали всего один удар. И атомному дезинтегратору понадобилось бы не меньше минуты, чтобы проделать подобное отверстие, и то потом вся зона оставалась бы радиоактивно опасной в течение многих недель. Мортон, это какое-то сверхсущество!

Начальник экспедиции не ответил. Смит изучал пробоину в стене. Потом биолог поднял глаза:

— Если бы был жив Брекенридж. Только специалист по металлам способен это объяснить. Посмотрите!

Он коснулся рваного края, кусок металла отделился, раскрошился и мелкой пылью просыпался на пол. Гросвенор двинулся вперед.

— Я немного разбираюсь в металлах, — сказал он.

Машинально ему освободили проход. Смит оглядел его инквизиторским взглядом.

— Вы один из ассистентов Брека? — сухо поинтересовался он.

Гросвенор сделал вид, что не расслышал. Наклонившись, он пощупал металлические осколки на полу и быстро выпрямился.

— Тут нет никакого чуда, — сказал он. — Как вы знаете, клетка спрессована в электромагнитном поле из очень мелкой металлической пыли. Монстр использовал свою способность управления энергией, чтобы воздействовать на силы сцепления частиц металла. Это объясняет скачок стрелки индикатора флюорографической камеры, виденный Пеннонсом. Наш кот вобрал в себя электроэнергию, трансформировал в своем теле и направил на металл, разрушив его структуру. Затем проломил уже хрупкую стену и устремился в машинное отделение.

К великому удивлению Гросвенора, его выслушали не прерывая. Наверное, в самом деле приняли за одного из ассистентов покойного Брекенриджа. Ошибка вполне естественная для такого огромного корабля, где далеко не каждый успел познакомиться поближе со всем техническим персоналом других отделов.

— Итак, — спокойно произнес Кент, — теперь кораблем управляет сверхсущество, ставшее хозяином машинного отделения с его почти неограниченными источниками энергии, в настоящий момент оно имеет в распоряжении еще и наиболее важную часть мастерских.

Ситуация, как отметил про себя Гросвенор, была обрисована очень точно. На лицах собравшихся воцарилась тоска.

Слово взял один из офицеров подразделения безопасности:

— Мистер Кент ошибается, — сказал он. — Монстр не является полновластным хозяином машинного отделения. Рубка управления остается в наших руках, что обеспечивает нам возможность контролировать работу любых механизмов. Вы не входите в состав экипажа и, следовательно, не знакомы с точным устройством всех систем корабля. Естественно, монстр может в конце концов перекрыть доступ, но в данный момент ничто не мешает нам отключить любой механизм в машинном зале.

— Тогда какого черта, — вскричал кто-то, — вместо того, чтобы попросту остановить двигатели, вы заставили тысячу человек переодеться в космические скафандры?

Офицер не позволил себя смутить:

— Капитан Лит считает, что в скафандрах с их защитными полями мы будем в большей безопасности. Скорее всего, монстр еще никогда не подвергался силе тяжести в пять-шесть g, и было бы жаль, поддавшись кратковременной панике, утратить то преимущество, которое представляет нам нынешнее положение дел, равно как упустить и другие возможности.

— Какие другие?

Слово взял Мортон.

— Полагаю, я тоже могу вам сказать. Мы уже кое-что знаем об этом создании. И я хочу предложить капитану Литу провести над ним один опыт.

Он повернулся к офицеру.

— Вы не могли бы попросить командира разрешить нам небольшой эксперимент?

— Думаю, лучше вам самому спросить у него. Вы можете связаться с ним по коммуникатору. Он сейчас на мостике.

Мортон вернулся через минуту.

— Пеннонс, — сказал он, — поскольку вы член экипажа и ответственны за машинное отделение, капитан Лит просит, чтобы нашим экспериментом руководили вы.

Гросвенору показалось, что в голосе Мортона прозвучало некоторое раздражение. Капитан корабля не шутил, когда говорил, что берет дело в свои руки. Напомнила о себе старая история раздельного командования. Разграничительная линия была прочерчена с максимально возможной четкостью, но всего, естественно, не предусмотришь. В конце концов наступал момент, когда принимаемые решения начинали зависеть от личности конкретных людей. До сего дня офицеры и члены экипажа, исключительно из военных, аккуратно исполняли свои обязанности, подчиняясь научным целям путешествия. Тем не менее, опыт других экспедиций показывал, что по каким-то неизвестным причинам военные придерживаются не очень высокого мнения об ученых. И в такие моменты, как настоящий, скрытая неприязнь выплывала наружу. Почему, собственно, Мортон не мог провести задуманный эксперимент под своим руководством?

— Шеф, — сказал Пеннонс, — у нас просто нет времени, чтобы вводить меня в курс всех деталей. Командуйте сами! Если у нас возникнут разногласия, мы их обсудим в процессе.

Уступка полномочий была проведена очень элегантно. Но Пеннонс, являясь главным механиком, сам принадлежал к клану людей науки.

Мортон не стал терять времени.

— Мистер Пеннонс, — произнес он безапелляционным тоном, — направьте по пять техников к каждому из четырех входов в машинное отделение. Одной группой займусь я. Вторую возглавит Кент. Третью поведет Смит. Четвертую, конечно же, мистер Пеннонс. Мы возьмем с собой переносные тепловые излучатели и взрежем главную дверь. Я заметил, что наш монстр там заперся.

Он оглядел остальных.

— Селенски, вы подниметесь в рубку управления и отключите все, кроме ходовых двигателей. Переведите на главный рубильник и разом отключите. Но смотрите, не ошибитесь. Ускорение снижать нельзя. И самое главное — никакой антигравитации. Понятно?

— Да, сэр!

Пилот отсалютовал и скрылся в коридоре.

Мортон крикнул ему вслед:

— Если какая-нибудь машина вдруг заработает, сообщите мне по переговорному устройству!

Люди, выбранные в помощь руководителям групп, все до одного относились к корабельному «гарнизону». Гросвенор вместе с оставшимися следил за тем, как разворачиваются события, со значительного расстояния. Когда появились переносные излучатели и защитные экраны, его начало снедать мучительное предчувствие провала. Он оценил по достоинству задействованные средства и примененную тактику. Он даже готов был допустить, что атака может увенчаться успехом. Но победа или поражение в данный момент были совершенно непредсказуемыми. Операцию спланировали исходя из давно устаревших принципов использования людей и их компетенции. И Гросвенор мог лишь наблюдать за затеей, которую решительно не одобрял.

В главном переговорном устройстве раздался голос Мортона.

— Как я уже говорил, в значительной степени, это представляет собой эксперимент. Он основан на предположении, что у монстра до сих пор еще не было достаточно времени произвести серьезные разрушения в машинном отделении. Следует захватить его раньше, чем он, в свою очередь, успеет подготовиться к нападению на нас. Но и помимо того факта, что мы, возможно, сумеем обезвредить его, у меня есть еще одна теория. Вот в чем моя идея: данные двери способны выдержать мощный взрыв, и понадобится, по крайней мере, пятнадцать минут, чтобы прожечь их. Все это время монстр не будет иметь в своем распоряжении никакой энергии, потому что Селенски все выключит. Останутся, естественно, работать двигатели, но не думаю, что он может использовать их энергию атомного распада. Через несколько мгновений вы увидите, что я имел в виду… во всяком случае, я на это надеюсь.

Он возвысил голос и крикнул:

— Готовы, Селенски?

— Готов.

— Тогда отключайте!

Коридор — и одновременно весь корабль, Гросвенор знал это — погрузился в темноту. Нексиалист зажег прожектор на своем шлеме. Все сделали то же самое. В свете прожекторов каждое лицо выглядело бледным и напряженным.

— Огонь!

Приказ Мортона прозвучал в переговорном устройстве.

Генераторы начали пульсировать. Жар, который они вырабатывали, по своему происхождению, если уж не по природе, был атомным. Он изливался на твердый металл двери, и Гросвенор заметил, как из нее стали сочиться первые капли. Зона плавления расширялась, и вскоре на пол потекли уже десятки ручейков. Прозрачный защитный экран мало-помалу запотевал, сквозь туман раскаленным сиянием блистала плавящаяся дверь. Адское зрелище: полыхающий огонь в топке взрывался и выстреливал градом ослепительных искр по мере того, как излучатели все глубже и глубже вгрызались в металл двери.

Время шло. Наконец, в переговорном устройстве раздался хриплый голос Мортона.

— Селенски!

— По-прежнему, ничего, шеф.

— Но должен же он делать что-нибудь, — пробормотал Мортон. — Не может ведь он просто ждать, как загнанная в нору крыса. Селенски!

— Ничего, шеф.

Прошло семь минут, потом десять, затем двенадцать.

— Шеф! — напряженным голосом доложил Селенски. — Он запустил главный электрогенератор.

Гросвенор затаил дыхание. Потом услышал голос Кента в переговорном устройстве.

— Мортон, мы не можем пробиться дальше. Если вы ожидали именно этого…

Гросвенор увидел, как Мортон сквозь экран изучает дверь. Даже издалека было заметно, что металл уже не настолько белый, как мгновениями раньше. Он начал краснеть, потом потемнел, остывая.

— Пока это все, — сказал Мортон, вздохнув. — Поставьте людей охранять коридоры! Не убирайте излучатели! Всем руководителям отделов собраться в рубке управления!

Гросвенор понял, что эксперимент закончен.

5

Гросвенор протянул свои верительные грамоты охраннику, преграждавшему вход в рубку управления. Тот с подозрением изучил документы.

— Вроде бы в порядке, — сказал он наконец. — Но в любом случае, вы первый человек моложе сорока, из тех, кого я пропускаю. Как вы добились этого в таком молодом возрасте?

Гросвенор улыбнулся:

— Мне повезло выбрать совсем новую науку.

Охранник еще раз поглядел в удостоверение, потом вернул его.

— Нексиализм? Что это такое?

— Прикладной тотализм, — ответил Гросвенор.

И переступил порог.

Оглянувшись, он заметил, что человек провожает его оторопевшим взглядом. Он усмехнулся, потом выбросил инцидент из головы. В рубке управления он оказался в первый раз и смотрел на все зачарованным взглядом. Приборная панель, занимавшая ограниченную площадь, впечатляла своей структурой. Она представляла собой ряд уровней, расположенных друг над другом закругленными террасами метров пятидесяти длиной, с уступа на уступ вели узкие крутые лесенки. Приборами можно было управлять, передвигаясь по террасам своим ходом, или же, что гораздо быстрее, на подвесном операторском сидении, прикрепленном к потолку с помощью перевернутого подъемного крана. В глубине помещения был устроен зал с сотней удобных кресел, достаточно широких, чтобы в них могли разместиться люди в космических скафандрах. Двенадцать ученых уже сидели там, Гросвенор тихо пристроился с краю. Минутой позже Мортон и Лит появились из дверей, ведущих на капитанский мостик, и присоединились к собравшимся руководителям отделов. Командир сел, а Мортон начал без предисловий:

— Нам известно, что из всех механизмов машинного зала наибольший интерес для монстра представляет электрогенератор. И он применил все свои способности, удесятеренные паникой, чтобы запустить его до того, как мы проникнем через двери. Имеет ли кто высказать какие-либо замечания по этому поводу?

Слово взял Пеннонс:

— Кто-нибудь может объяснить, каким образом кот добился того, чтобы двери стали неприступными?

Гросвенор сказал:

— Существует способ, позволяющий удерживать металл в твердом состоянии даже при температурах значительно выше точки плавления. Но, насколько мне известно, это требует не одну тонну оборудования, которым мы не располагаем на корабле.

Кент повернулся и посмотрел на него.

— Чем нам сейчас поможет знание того, как он ухитрился это устроить? — заметил он с резкостью. — Если мы не сумеем пробиться через двери с помощью дезинтеграторов, нам конец. Он сделает с кораблем все, что захочет.

Мортон покачал головой.

— Мы должны найти выход и именно для этого собрались.

Он повысил голос:

— Селенски!

Пилот, расположившийся на операторском сидении, высунул голову. Гросвенор удивился, обнаружив его там.

— Да, сэр? — откликнулся Селенски.

— Запустите все машины!

Пилот плавно перенесся на сидении к центральному рубильнику. Он осторожно перевел ручку в нужное положение. Корабль вздрогнул, визжащий свист наложился на мощный гул, задрожал пол. Затем огромный корабль вернулся в свое равновесное состояние, машины исправно работали, гул преобразился в едва слышимое гудение.

Не медля более, Мортон сказал:

— Я попрошу специалистов представить свои соображения по поводу того, как справиться с котенком. Нам нужно провести обсуждение с руководителями различных отделов и, самое главное, как бы ни были интересны любые теории, выработать практические методы.

«Другими словами, — грустно подумал молодой ученый, — Эллиот Гросвенор, нексиалист, вы нам ни к чему». А ведь то, что пытается найти Мортон, предполагает объединение различных наук; такова в точности и цель нексиализма. Однако Гросвенор знал, что не окажется в числе специалистов, узнать мнение которых стремится Мортон, и он не ошибся.

По истечении двух часов Мортон произнес усталым голосом:

— Полагаю, пора устроить получасовой перерыв, чтобы поесть и передохнуть, потому что нам понадобятся все наши силы.

Гросвенор направился в свой отдел. Он не чувствовал необходимости ни есть, ни отдыхать. В тридцать один год он еще мог время от времени позволить себе пропустить обед или провести бессонную ночь. И он рассчитывал употребить эти полчаса на то, чтобы решить, что делать с монстром, завладевшим кораблем.

Подходу, который продемонстрировали ученые, не хватало, на его взгляд, глубины. Каждый из них довольно поверхностно изложил свои мысли людям, имевшим совсем другие специальности и не привыкшим пользоваться возможностями, предоставляемыми подключением различных областей знания. Таким образом, план нападения, с которым в конце концов согласились все, был лишен стратегической целостности.

Гросвенор испытывал определенную неловкость, говоря себе, что, несмотря на молодость, он, может быть, единственный на борту человек, способный увидеть слабости этого плана. Ни разу еще с того самого момента, когда он шестью месяцами ранее взошел на борт корабля, Гросвенор не осознавал настолько хорошо, какая огромная трансформация произошла с ним в институте нексиализма. Без преувеличения сказать, система обучения в альма-матер была самой передовой. Он совершенно не кичился своим современным образованием. Не он ведь создавал принципы. Но как дипломированный выпускник института и как специально уполномоченный участник экспедиции на корабле Бигль он чувствовал себя просто обязанным найти решение проблемы монстра и затем, используя все доступные средства, убедить руководителей в верности своих взглядов.

Однако в настоящий момент ему сильно недоставало информации. Стараясь исправить положение наиболее быстрым способом, он принялся связываться с различными отделами по коммуникатору.

Почти всегда он имел дело с рядовыми сотрудниками. Представляясь, он каждый раз называл свою должность руководителя отдела, и это производило нужный эффект. Молодые ученые, как правило, не отказывали в помощи. Некоторые, правда, уклонялись, ссылаясь на то, что им, де, необходимо получить разрешение вышестоящего начальства. Один из руководителей отделов, Смит, сам подошел к коммуникатору и поделился всеми испрашиваемыми сведениями. Другой очень вежливо советовал связаться с ним, после того, как кот умрет. В последнюю очередь он обратился к химикам. Он попросил Кента в надежде — даже уверенности — что его к нему не допустят. Он уже приготовился сказать одному из подчиненных: «В таком случае, может быть, вы мне дадите справку?» К разочарованию и удивлению Гросвенора, его тут же переключили на Кента.

Руководитель химического отдела не скрывал своего нетерпения и, не дослушав, резко прервал:

— Вы можете получить желаемые сведения в установленном порядке. Но, должен вам сказать, открытия, сделанные на планете кота, станут доступны не раньше, чем через несколько месяцев. Нам нужно еще проверить и перепроверить все факты.

Гросвенор не сдавался:

— Мистер Кент, настоятельно прошу вашего разрешения на предоставление мне результатов количественного анализа состава атмосферы. Это может отразиться на том плане, который принят на собрании. Для подробного объяснения понадобилось бы время, но, уверяю вас…

Кент прервал его:

— Послушайте, мой мальчик, — в голосе звучала сильная нота сарказма, — время академических дискуссий прошло. Вы, похоже, не понимаете, что мы находимся в смертельной опасности. Малейший сбой в наших действиях — и вы, и я, и все остальные подвергнемся вовсе не интеллектуальным наскокам оппонентов, а самому реальному нападению. Речь не идет о борьбе идей. А сейчас попрошу вас не беспокоить меня в течение ближайших десяти лет.

Щелчок коммуникатора показал, что Кент прервал связь. Оскорбленный Гросвенор покраснел, но быстро взял себя в руки, и последние вызовы делал уже с улыбкой на губах.

Его нормографические таблицы высокой вероятности, среди прочих сведений, расположенных каждое в соответствующей клетке, включали в себя данные о содержании вулканической пыли в атмосфере планеты, описание предполагаемых растительных форм, составленное на основании изучения их семян, типе пищеварительной системы, каковую должны иметь животные, кормящиеся рассматриваемыми растениями, а также о выведенном методом экстраполяции строении и основных особенностях живых существ, которые питаются животными, употребляющими в пищу те самые растения.

Гросвенор энергично принялся за работу, и поскольку приходилось лишь вносить соответствующие пометки в уже отпечатанные колонки, составление таблицы не отняло много времени. Эта таблица была достаточно сложной, и мало что могла сказать человеку, далекому от нексиализма. Но для Гросвенора вывод был ясен. Выстроенные графики указывали варианты и вероятности, которыми не стоило пренебрегать.

В графе: ОБЩИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ он указал: «Любое решение должно быть застраховано от возможности катастрофических последствий».

Затем, сделав четыре копии таблицы, он направился в отдел математики. Вход преграждали охранники; эта необычная мера, по-видимому, была принята для защиты от кота. Поскольку его не пропустили в личный кабинет Мортона, Гросвенор попросил вызвать одного из секретарей начальника экспедиции. Появившийся, в конце концов, молодой человек вежливо изучил таблицу и сказал, что постарается представить ее вниманию Мортона.

Гросвенор произнес решительным тоном:

— Я уже неоднократно получал подобные ответы. Если начальник экспедиции не увидит данную таблицу, я попрошу провести служебное расследование. Не знаю, куда деваются доклады, которые я подготавливаю для Мортона, но если это продолжится, я приму действенные меры.

Секретарь был на пять лет старше Гросвенора. В его отношении просматривалась неприязнь. Он поклонился и тоном, полным сарказма, ответствовал:

— Начальник экспедиции — человек очень занятой. Из всех отделов требуют его внимания. Некоторые имеют большие достижения и пользуются авторитетом, что дает им определенные преимущества перед более молодыми науками… и учеными. — Он пожал плечами. — Но в любом случае, я сейчас же поинтересуюсь, не желает ли он посмотреть эти таблицы.

— Попросите его прочитать рекомендации. На остальное уже не хватит времени.

Секретарь сказал:

— Хорошо. Я передам ему ваши слова.

Далее Гросвенор направился к капитану Литу. Тот принял его и внимательно выслушал. Затем изучил таблицы. Наконец качнул головой и произнес не без напыщенности:

— Мы, военные, смотрим на вещи немного с другой точки зрения. Мы готовы подвергнуться некоторому риску ради достижения определенных целей. Вы настаиваете на том, что, в конечном счете, было бы предпочтительнее позволить этому созданию сбежать; я же придерживаюсь совершенно иного мнения. Перед нами разумное существо, взявшее на себя инициативу предпринять враждебные действия против вооруженного корабля. Я убежден в том, что, затевая подобное, оно осознавало последствия своего поступка. — Капитан изобразил улыбку. — И последствиями может быть лишь смерть.

По мнению Гросвенора, смерть с тем же успехом могла поджидать и тех, кто стремится использовать непреклонные методы в борьбе с абсолютно экстраординарной опасностью. Он открыл было рот, чтобы сказать, что совсем не имел намерения отпустить кота с миром. Но еще до того, как он заговорил, капитан Лит поднялся.

— Теперь попрошу меня оставить. — И добавил, обращаясь к одному из своих людей: — Проводите мистера Гросвенора.

— Я знаю дорогу, — заметил Гросвенор горьким тоном.

В пустынном коридоре он посмотрел на свои часы. До намеченной атаки на монстра оставалось несколько минут.

Он грустно направился в рубку управления. Почти все остальные находились уже на местах. Сразу же за ним прибыли Мортон и капитан Лит. Заседание было объявлено открытым.

Мортон в заметном напряжении прохаживался перед аудиторией. Его волосы, обычно прилизанные, пребывали в беспорядке. Бледность лица еще больше подчеркивала агрессивную выдвинутость подбородка. Внезапно он остановился и произнес резким голосом:

— Для уверенности в том, что наш план хорошо скоординирован, я попрошу каждого из коллег доложить по очереди, какое участие в атаке он примет. Мистер Пеннонс, начните!

Пеннонс встал. Даже не имея высокого роста, он производил впечатление крупного человека, возможно, вследствие авторитета, которым была отмечена его личность. Как и другие, он получил специальное образование, но из-за своей специальности, имел меньше нужды в нексиализме, чем кто-либо иной из собравшихся здесь ученых. Пеннонс досконально разбирался в технике. Гросвенор заглядывал в личное дело главного инженера и знал оттуда, что тот изучал развитие механики на доброй сотне планет, где, по всей видимости, приобрел огромный опыт. Он мог говорить о технике тысячи часов, так и не успев больше, чем затронуть тему. Пеннонс сообщил:

— Мы установили электрическое реле в рубке управления, которое будет запускать и стопорить все машины ритмически. Прерыватель в реле делает сотню оборотов в секунду. Это породит различного рода вибрации. Существует вероятность того, что, подобно тому, как солдаты, марширующие в ногу по мосту, могут его разрушить, одна-две машины выйдут из строя, но все же, на мой взгляд, это не послужит источником серьезной опасности. Мы рассчитываем лишь создать колебание, которое будет требовать от монстра постоянного контроля, что поможет нам высадить двери!

— Теперь Гурли! — сказал Мортон.

Гурли лениво поднялся. Выглядел он сонным или, скорее, скучающим. Гросвенор подозревал, что ему нравится выступать в глазах собратьев чувствительной личностью. Занимаемая им должность называлась: главный инженер связи, и его личное дело свидетельствовало о том, что он прилагал постоянные усилия для самосовершенствования в своем виде деятельности. Диплом — если дипломы что-то решают — ставил его в первые ряды специалистов этой области. Наконец заговорив, он произносил слова тягучим голосом и не экономил на паузах. Гросвенор обратил внимание на то, что избранная манера действует на присутствующих успокаивающе. Напряженные лица расслабились. Каждый принялся устраиваться поудобнее в своем кресле. Гурли заявил:

— Мы смонтировали волновые экраны, предназначенные исполнить роль зеркал. Установленные на месте они послужат для отражения любого излучения обратно. В дополнение мы имеем полные резервы электричества, которые тоже предполагаем направить на монстра. Должен же иметься предел у его способности поглощать энергию.

— Селенски! — воззвал Мортон.

Когда Гросвенор перевел взгляд на него, главный пилот уже стоял. Это было проделано так быстро, что создалось впечатление, будто он опередил свой вызов. Гросвенор заворожено смотрел на него. Селенски был тонок костью и лицом и имел глаза удивительной голубизны. Он производил впечатление человека с хорошо развитыми физическими способностями. Судя по личному делу, он не обладал широким кругозором, но компенсировал недостаток устойчивостью нервной системы к любым воздействиям, способностью все схватывать на лету и большой выносливостью. Он сказал:

— Если я правильно понял план, атака должна носить кумулятивный характер. Каждый раз, как монстр начнет чувствовать, что справился, будет следовать очередная добавка к его смятению. Когда какофония достигнет пика, я включу генератор антигравитации. Шеф согласен с Ганли Лестером, что зверю ничего не известно о невесомости. Данное явление можно открыть только во время космических полетов, и нигде больше оно не возникает. Мы полагаем, что, неожиданно ощутив воздействие невесомости — вы все помните это чувство провала — он будет совершенно сбит с толку и перестанет понимать, что делать.

Селенски сел.

— Корита, теперь вы! — позвал Мортон.

— Мне нечего вам предложить, кроме нескольких слов ободрения, — произнес археолог. — Согласно моей теории, наш монстр обнаруживает все черты преступника времен самого начала цивилизации. Смит говорил, что был поражен научными познаниями котенка. По его мнению, мы имеем дело с одним из бывших обитателей давно мертвого города, а не с их потомком. Это предполагает вероятное бессмертие у нашего противника, качество, частично подтверждаемое его способностью дышать одновременно кислородом и хлором, или никаким из этих двух газов. Но бессмертие монстра ничего не меняет в том вопросе, который нас занимает. Факт в том, что он вышел из определенного возраста своей цивилизации и пал так низко, что его представления о мире сформированы большей частью на воспоминаниях того периода. Несмотря на свое умение контролировать энергию, он утратил самообладание, оказавшись первый раз в лифте. Позволил захлестнуть себя эмоциям в тот момент, когда Кент предложил ему пищи, и вынужден был выдать свою неуязвимость перед вибрационным оружием. Еще через несколько часов предался безумству массового убийства. Таким образом, он доказал, что его примитивное сознание полностью замкнуто на самого себя, ему не очень или совсем не понятны реакции собственного тела, и он имеет крайне ограниченное представление об организации, на которую напал.

Корита едва заметно улыбнулся:

— Его можно сравнить с германским солдатом, каковой, как особь, чувствует свое превосходство над римским ученым, хотя этот последний принадлежит к цивилизации, к коей германцы тех времен относились исключительно с восхищением. Резюмируя, мы имеем примитивное существо, внезапно оказавшееся в космосе, далеко от привычной среды своего обитания. Вперед же, у нас есть все, чтобы победить!

Поднялся Мортон. На лице его бродила слегка сардоническая улыбка. Он сказал:

— В соответствии с предварительно намеченными планами, воодушевляющая речь Кориты должна была стать прелюдией к атаке. Но во время перерыва я получил некий документ от одного молодого человека, присутствующего на борту и являющегося представителем науки, о которой мне известно очень мало. Но уже сам факт нахождения этого человека среди нас требует, чтобы мы учитывали его мнение. Уверенный в том, что знает решения всех наших проблем, он побывал не только у меня, но и у капитана Лита. И капитан, и я, мы оба согласились предоставить мистеру Гросвенору несколько минут, чтобы он мог изложить предлагаемый им выход и убедить нас в том, что знает, о чем говорит.

Подавляя дрожь, Гросвенор встал и начал:

— В Институте нексиализма учат, что за основными положениями каждой науки просматриваются ее сложные связи со всеми остальными. Идея, конечно же, очень старая, однако имеется большая разница между идеей и ее применением на практике. И именно методы практического применения искали и нашли в Институте. У меня в отделе есть несколько одних из самых замечательных машин для обработки и вероятностного анализа данных. Не имею возможности в данный момент их вам описать, но могу продемонстрировать, каким образом человек, умеющий ими пользоваться, решал бы проблему кота.

Гросвенор смущенно улыбнулся.

— Во-первых, соображения, звучавшие здесь до сего момента, рассматривают вопрос только в общем плане. Они достаточны для того, чтобы его обозначить. Но они не ведут дальше. Сейчас мы уже имеем все необходимые сведения, для того чтобы более или менее ясно обрисовать прошлое нашего котенка. Восемнадцать столетий назад растения на плодородных землях данной планеты внезапно стали получать значительно меньше солнечных лучей определенной длины. Это произошло вследствие появления в атмосфере большого количества вулканической пыли. В результате едва ли не на следующий день большая часть растений погибла. Вчера один из наших разведывательных аппаратов, совершающих патрульный облет примерно в ста пятидесяти километрах от мертвого города, заметил несколько живых существ, размерами с земного оленя, но, по всей видимости, более умных. Эти животные оказались настолько осторожными, что поймать их не удалось. Пришлось убить. Ассистенты мистера Смита провели количественный анализ тканей и обнаружили калий в том электрохимическом виде, в котором он содержится в теле человека. Эти животные единственные, встреченные патрулями. Вполне вероятно, что они представляли, по крайней мере, один из источников калия для нашего кота. В желудках трупов биологи нашли частички растений в различной стадии переваривания. Вырисовывается цикл: растения, травоядные, хищники. Можно предположить, что когда погибли растения, вымерли и животные, ими питающиеся. Таким образом, едва ли не на следующий день наш котенок оказался без еды.

Гросвенор быстро обежал собрание взглядом. За одним исключением, все напряженно следили за его речью. Исключение составлял Кент. Главный химик лучился раздражением. Его мысли, похоже, были заняты другим.

Нексиалист поспешил продолжить:

— Во вселенной существуют примеры полной зависимости некоторых форм жизни от одного единственного типа пищи. Но никогда еще мы не видели, чтобы разумные существа какой-либо планеты проявляла такую исключительность в том, что касается их еды. Этим созданиям, похоже, даже в голову не приходило заниматься продуктами своего питания и, понятно, способом их производства. Думаю, вы согласитесь с тем, что такую непредусмотрительность следует признать невероятной. Настолько, в самом деле, невероятной, что никакие построения, не принимающие во внимание этот момент, не могут быть ipso facto удовлетворительными.

Гросвенор сделал еще одну паузу, но только для того, чтобы перевести дыхание. На этот раз он ни на кого из собравшихся не смотрел. Он не мог представить окончательных доказательств тому, что собирался сейчас сказать. Начальникам отделов потребуются недели, чтобы проверить детали, соотносящиеся с их частными областями. Он мог лишь сформулировать вывод, чего не осмелился сделать ни в своей вероятностной таблице, ни в отдельной беседе с капитаном Литом. Он поторопился приступить к заключительной части:

— Факты не допускают иной интерпретации. Котенок не является ни одним из основателей города, ни их потомком. Он и другие представители его расы были животными, над которыми создатели производили свои эксперименты.

Отметив паузу, Гросвенор продолжил:

— Что же произошло с создателями? Мы можем только догадываться. Возможно, они сами истребили себя восемнадцать столетий назад в атомной войне. Почти полностью разрушенный город и внезапное появление в атмосфере вулканической пыли в количествах, достаточных для того, чтобы затмить солнце на тысячелетия, сильно свидетельствуют в пользу такого предположения. Человечеству едва не удалось добиться того же самого на Земле, так что не будем судить чересчур строго эту исчезнувшую расу. Однако к чему нас все это ведет?

Гросвенор еще раз перевел дыхание и поспешил дальше:

— Будь котенок из создателей, он бы уже проявил свои возможности во всей мере, и мы бы знали в точности, что нам противостоит. Но это не так, поскольку мы имеем дело с животным, которое не осознает отчетливо свои умения. Оказавшись в безвыходном положении или даже просто в трудной ситуации, он может открыть в себе не проявлявшуюся ранее способность, которая позволит уничтожить людей и взять машины под полный контроль. Мы должны обеспечить ему случай сбежать. За пределами корабля он окажется всецело в нашей власти. Я закончил, благодарю за то, что выслушали меня.

Мортон оглядел собрание:

— Итак, коллеги, что вы об этом думаете?

Кент колко произнес:

— Мне еще никогда не доводилось слышать ничего подобного. Возможности. Вероятности. Фантазии. Если это и есть нексиализм, я, пожалуй, подожду, пока мне его не представят в более убедительном виде, чтобы заинтересоваться.

Смит заметил:

— Не вижу, каким образом мы могли бы принять такое объяснение, не изучив предварительно тело котенка.

Фон Гроссен, руководитель отдела физики, сказал:

— Я сомневаюсь, что даже тщательное обследование тела может послужить окончательным доказательством того, что монстр послужил объектом экспериментов. Выводы мистера Гросвенора есть и останутся спорными.

— Если бы мы смогли провести более подробный осмотр города, — осторожно произнес Корита, — возможно, нам удалось бы обнаружить подтверждения гипотезы мистера Гросвенора. Она не опровергает теорию цикличности цивилизаций, поскольку развитый опытным путем разум, который мистер Гросвенор приписывает монстру, скорее всего, отражает взгляды и убеждения тех, кто выступал его наставниками.

В свою очередь, слово взял Пеннонс:

— Один из наших разведывательных аппаратов в настоящий момент находится в механических мастерских; он частично разобран и занимает единственный ремонтный стапель. Но для приведения его в такое состояние, чтобы им мог воспользоваться монстр, понадобится времени и усилий не меньше, чем для запланированного наступления. Конечно же, в случае провала операции можно будет подумать о том, чтобы пожертвовать одним аппаратом, хотя я и не вижу, каким образом котенок сумел бы вывести его наружу. В мастерских нет ни одного шлюза.

Мортон повернулся к Гросвенору:

— Что скажете на это?

— Шлюзовая камера есть в конце коридора, ведущего из машинного отделения. Нужно предоставить ему свободный доступ туда.

Поднялся капитан Лит:

— Как я уже давал понять мистеру Гросвенору во время его визита ко мне, мы, военные, проявляем в подобных случаях больше отваги. Мы не удивимся, если будут потери. Мистер Пеннонс очень хорошо выразил и мое мнение. Если атака не принесет успеха, мы рассмотрим возможность принятия других мер. Благодарю вас, мистер Гросвенор за ваш доклад. А теперь, за дело!

Это был приказ. Собравшиеся быстро разошлись.

6

Под безжалостным светом прожекторов Зорл лихорадочно работал в механических мастерских. Воспоминания большей частью к нему вернулись, а вместе с ними технические знания и навыки, привитые когда-то создателями, равно как и умение приноравливаться к новым машинам и ситуациям. Он уже нашел частично разобранный патрульный катер на стапеле.

Зорл спешно занимался его ремонтом. С каждым мгновением необходимость бегства ощущалась им все острее. Наконец, он обрел средство для возвращения на свою собственную планету и к другим зорлам. После того, как он их обучит, они станут непобедимыми. Таким образом, успех им обеспечен. Ему казалось, он принял решение окончательно. Однако покидать корабль не хотелось. Он не был уверен в том, что находится в опасности. Сейчас, когда он исследовал источники энергии в мастерских, ему сдавалось, что двуногие не имеют необходимого оснащения, чтобы справиться с зорлом.

Продолжая работу, он пребывал в состоянии внутреннего конфликта. И лишь отвлекшись на то, чтобы глянуть на разведывательный аппарат, осознал размеры ремонтных работ, которые только что закончил. Ему оставалось погрузить приборы и инструменты, которые он надумал забрать с собой. И затем… отправляться или сражаться? Его беспокойство возросло, потому что он услышал, как люди приближаются. Он отметил также резкое изменение, произошедшее в грохотании двигателей. Теперь это было уже ритмическое вибрирование, более резкое, более пронзительное, более раздражающее, чем глухой ровный гул, доносившийся ранее. В звуке имелось что-то крайне надоедливое. Зорл старался изо всех сил к нему приспособиться, и когда его телу уже почти это удалось, возник еще один источник беспокойства. За массивными дверями машинного отделения загудело пламя мощных передвижных излучателей. Приходилось срочно выбирать, чему противодействовать — излучателям или новому ритму двигателей. Он уже понял, что не сможет преуспеть и в том, и в другом одновременно.

И он сконцентрировал усилия на побеге. Каждый мускул его мощного тела пребывал в напряжении, когда он торопливо перетаскивал в патрульный катер инструменты, механизмы, приборы, используя для размещения малейшее свободное в нем место. Наконец, он остановился на пороге и начал готовиться к действию, непосредственно предшествующему побегу. Он знал, что двери не устоят. Пламя полдюжины излучателей, направленных в одну точку каждой двери, медленно, но неумолимо прожигало их до последних сантиметров. Зорл поколебался, потом извлек из металла дверей и вобрал в себя его силы сопротивления. Всем своим существом он сосредоточился на внешней корабельной переборке в том месте, куда был направлен нос патрульного катера. Он сжался под потоками электричества, перетекающими в его тело из генераторов. Мерцательными волосками на ушах он направлял излучение на всех частотах прямо на стену. Он чувствовал себя словно в огне. Все тело отдавалось болью. Он понимал, что уже почти достиг предела своей возможности поглощения энергии.

Вопреки усилиям, ничего не происходило. Стена не поддавалась. Металл оказался более прочным, чем все другие, которые ему встречались до сих пор. Он сохранял свою первоначальную форму. Молекулы были моноатомны, но соединялись вместе особенным образом. Они располагались очень близко друг к другу, однако их спрессовывало вовсе не давление от высокой плотности.

Зорл услышал, как одна из больших дверей обрушилась внутрь. Люди закричали. Пламя излучателей ворвалось в машинное отделение, вскипевший металл пола зашипел, испаряясь. Чудовищный угрожающий шум приближался. Через минуту люди прожгут тонкие двери, ведущие из машинного отделения в мастерские.

И во время именно этой минуты Зорл одержал победу. Он ощутил, что структура сопротивляющегося металла изменилась. Вся стена утратила свою нерушимую монолитность. Внешне она выглядела по-прежнему, но никаких сомнений не оставалось. Потоки энергии, струившиеся через его тело, уже не встречали на выходе той преграды. Еще несколько секунд Зорл продолжал концентрироваться, потом почувствовал себя удовлетворенным. С торжествующим рыком запрыгнул в маленький разведывательный аппарат и задействовал механизм, задраивший за ним люк.

Одним из щупальцев он обхватил ручку управления с почти сладострастной нежностью. Катер рванулся вперед, прямо на толстую внешнюю переборку. Едва нос аппарата коснулся ее, стена взорвалась фонтаном блистающей пыли. Тяжелое металлическое облако слегка притормозило движение, но уже через мгновение катер рывком преодолел его и устремился в пространство.

Прошло несколько секунд. Затем Зорл заметил, что стартовал перпендикулярно траектории полета корабля. Он находился еще так близко, что мог четко различить дыру, пробитую в обшивке. За ней на ослепительно ярком фоне вырисовывались силуэты людей, одетых в бронированные панцири. Люди и корабль становились все более и более маленькими. Вскоре Зорл видел уже только корабль, сверкающий тысячью своих огней.

Зорл быстро удалялся. Бортовое табло показывало, что поворот на девяносто градусов закончен; он перевел ускорение на максимальное. Таким образом, через минуту с небольшим после побега он уже возвращался туда, откуда стартовал корабль многими часами ранее.

Позади него гигантская сфера уменьшилась до такой степени, что все ее огоньки слились в один. Почти прямо перед собой он видел красноватый крошечный шарик: свое собственное солнце. Там, вместе с другими зорлами, он построит межзвездный корабль, и они смогут отправиться на поиски обитаемых планет. Важность встающей перед ними задачи на мгновение даже ужаснула его. Он снова повернулся к экрану заднего обзора. Корабль виднелся маленькой светящейся точкой в черной необъятности пространства. Внезапно она замигала, затем исчезла.

У него возникло странное ощущение, что перед тем, как исчезнуть, точка начала смещаться. Но ничего уже не было видно. Он чувствовал себя неспокойно. Что если они потушили огни и следуют за ним в темноте? В любом случае, в безопасности он окажется, только когда ступит на поверхность своей планеты.

Встревоженный и озабоченный, Зорл вернулся к переднему экрану. Внезапно он замер, пораженный неприятным открытием. Бледное солнце, к которому направлялся катер, не увеличивалось в размерах. Оно заметно уменьшалось, потом превратилось в крохотную точку на черном небе и погасло.

Зорл похолодел, как на ледяном ветру. Несколько минут он лихорадочно обшаривал взглядом пространство в надежде, что его единственный путеводный знак снова появится. Но видел он только светящиеся неподвижные точки далеких звезд.

Неожиданно одна из этих точек начала расти. Напрягшись, Зорл смотрел, как точка становится капелькой. Достигнув размеров шарика, она продолжала увеличиваться. Она все росла. Из нее брызнул свет, и внезапно Зорл увидел перед собой сверкающий всеми своими огнями космический корабль, тот самый, который чуть ранее исчез из видимости позади него.

В этот момент в Зорле что-то произошло. Его сознание принялось раскручиваться, как маховик, все быстрее и быстрее. Оно разрывалось на миллионы мучительных клочков. С глазами, вылезающими из орбит, Зорл заметался по маленькой клетке. В безумной ярости он хватал бесценные приборы и с размаху разбивал их о стены. Потом начал бросаться на сами стены. Последним проблеском разума он понял, что не справится с излучением атомных дезинтеграторов, которые люди в данный момент наводили на него с почтительного расстояния.

Это было совсем нетрудно — запустить процесс стремительного клеточного распада, который испарит из его жизненных органов все до единой частички ида.

Морду свело в последнем рыке вызова. Бесполезно задвигались щупальца. Затем, исчерпав все силы к сопротивлению, его тело бесформенной грудой осело на пол. Смерть пришла тихо после стольких часов ярости и неистовства.

Капитан Лит не стал рисковать понапрасну. Когда дезинтеграторы, наконец, умолкли, посланные на осмотр места люди смогли обнаружить лишь расплавленные частицы металла да кое-где следы того, что было телом монстра.

— Бедный котенок, — сказал Мортон. — Интересно, что он почувствовал, когда сначала исчезло его солнце, а потом на этом самом месте внезапно возник наш корабль? Не зная ничего об антигравитации, он и предположить не мог, что мы способны мгновенно остановиться в пространстве, тогда как ему на патрульном катере понадобилось бы более трех часов на то, чтобы погасить первоначальную скорость и начать действительно двигаться в обратном направлении. Думая, что приближается к своей планете, он продолжал все больше и больше удаляться от нее. Он и не догадывался, что, когда мы остановились, его катер пронесло мимо нас, и нам достаточно было просто двигаться за ним, чтобы неожиданно появиться со стороны его солнца. Он, наверное, решил, что весь космос вывернулся наизнанку.

Гросвенор слушал начальника экспедиции со смешанными чувствами. История с монстром, удаляясь в прошлое, начинает подергиваться дымкой. Отдельные детали событий вспоминаются совсем не так, как они происходили. Опасность, которая им грозила, теперь уже кажется далекой.

— Никакой пощады, — увещевал Кент. — Мы должны выполнить нашу миссию: истребить всех грязных котов, которые остались в этом проклятом мире.

— Дело нехитрое, — мягко вторил Корита. — Создания они примитивные. Нужно только высадиться, и они сами соберутся, воображая, что смогут нас провести.

Он повернулся в сторону Гросвенора.

— Думаю, их можно так назвать, даже если они, как утверждает наш юный друг, всего лишь животные. Что вы об этом думаете, мистер Гросвенор?

— Я бы заглянул немного дальше, — сказал Гросвенор. — Как историк вы, я уверен, согласитесь с тем, что еще ни одна попытка полного истребления не достигла успеха. Вспомните, котенок напал на нас главным образом потому, что отчаянно нуждался в еде. Очевидно, что ресурсы этой планеты уже не могут удовлетворить потребности вида. Сородичам котенка совершенно не известно о нашем существовании и, следовательно, они не представляют для нас угрозы. Так почему бы просто не оставить их вымирать от голода?

7

ЛЕКЦИЯ С ПОСЛЕДУЮЩЕЙ ДИСКУССИЕЙ

Нексиализм — это наука, имеющая своей целью координацию элементов какой-либо области знания с элементами других областей. Она предлагает методы ускорения процесса усвоения новых сведений и эффективного использования уже изученного. Добро пожаловать на лекцию

ЭЛЛИОТА ГРОСВЕНОРА,

которая состоится в отделе нексиализма

9/7/1 в 15.50[4]

Гросвенор прикрепил свое сообщение к доске объявлений. Затем слегка отступил, чтобы оценить впечатление. Его приглашение занимало очень маленькое место среди уведомлений о восьми других лекциях, трех художественных фильмах, четырех документальных, девяти дискуссионных кружках и множестве спортивных соревнований. Следовало еще учесть тех, кто удалился в свои каюты, чтобы почитать, дружеские сборища и посетителей полудюжины баров и кафе — как обычно, по вечерам их число было велико.

И тем не менее, он мог рассчитывать на то, что его извещение прочтут. Оно отличалось от всех остальных, отпечатанных на бумаге, и представляло собой табличку толщиной примерно в сантиметр. Буквы рельефно выделялись на переливающемся фоне, постоянно меняющем свой цвет. Тонкий полихромный диск, вращающийся в магнитном поле внутри пластины, преобразовывал источник света. Сами буквы тоже изменяли окраску, то по одной, то целыми группами. Поскольку частота испускаемых волн в следующее же мгновение становилась иной, полученные цветовые комбинации ни разу не повторялись.

Таким образом, его объявление выделялось из своего окружения, словно яркая неоновая вывеска среди нарисованных бедных родственниц.

Гросвенор направился в столовую. На входе какой-то человек всунул ему в руку листок плотной бумаги. Удивленный Гросвенор глянул в него и прочел:

НАЧАЛЬНИКОМ ЭКСПЕДИЦИИ ДОЛЖЕН СТАТЬ КЕНТ

Мистер Кент возглавляет самый важный отдел нашей экспедиции. Проявляемый им дух сотрудничества с представителями прочих отделов всем хорошо известен. Грегори не только ученый, но и человек большого сердца, знающий проблемы других людей. Не стоит забывать, что помимо ста восьмидесяти военных и членов экипажа на борту корабля присутствуют восемьсот сорок ученых, возглавляемых администрацией, выбранной впопыхах ничтожным меньшинством прямо перед стартом. Подобное положение несправедливо. Мы имеем право на демократическое представительство.

ПРЕДВЫБОРНОЕ СОБРАНИЕ

9/7/1

в 15 часов

Голосуйте за Кента!

Гросвенор сунул воззвание в карман и вошел в ярко освещенный зал. Личности, подобные Кенту, подумалось ему, редко отдают себе отчет о последствиях, к которым рискуют привести их старания развести людей по двум враждебным лагерям. В течение двух последних веков более половины межзвездных экспедиций пропало. Причины их исчезновения можно было искать только в том, что происходило на борту вернувшихся кораблей. Обычно, там царили разлады, ожесточенные споры, разногласия по поводу целей и задач, и разделение на группировки. Число последних возрастало почти в прямой пропорции к длительности путешествия.

Выборы в экспедициях стали недавним нововведением. Разрешение было дано по причине того, что люди крайне неохотно смирялись с необходимостью беспрекословного подчинения воле руководства, назначенного заранее. Однако корабль не является государством в миниатюре. Во время путешествия потери восполнить нелегко. Перед лицом катастрофы человеческие ресурсы ограничены.

Озабоченный этими размышлениями и раздосадованный тем, что политическое событие совпало по времени с его лекцией, Гросвенор направился к своему столу. Зал был полон. Его компаньоны по этой неделе — трое молодых ученых из разных отделов — уже сидели и ели.

Когда он опустился на стул, один из них произнес жизнерадостным тоном:

— Ну, и на какую несчастную беззащитную женщину мы набросимся сегодня?

Гросвенор засмеялся с добродушием, хотя и знал, что эти слова были шуткой лишь наполовину. Разговор молодых людей обнаруживал тенденцию к однообразию, постоянно скатываясь к женщинам и сексу. Сексуальная проблема решалась химическим методом, путем включения некоторых препаратов в пищу. Физическая потребность устранялась, но чувства оставались неудовлетворенными.

Никто не ответил на вопрос. Карл Деннисон, химик, сделав замечание его задавшему, повернулся к Гросвенору.

— Как собираетесь голосовать, Гров? — спросил он.

— Самым тайным образом, — ответил Гросвенор. — Давайте лучше вернемся к той блондинке, о которой Эллисон рассказывал утром…

Деннисон не отступал:

— Вы проголосуете за Кента, не так ли?

Гросвенор улыбнулся.

— Я еще не думал. У нас несколько месяцев до выборов. Чем вам неугоден Мортон?

— По сути, это человек, которого назначило правительство.

— Тем не менее, он устраивает меня, да и вас, вроде, тоже.

— Он всего лишь математик, а не ученый в прямом смысле слова.

— Вы открываете мне нечто совсем новое. Столько лет я прожил в иллюзии, что математики относятся к ученым.

— Все верно. Лукавое сходство порождает иллюзию.

Деннисон явно пытался приобщить их к одному из своих самых глубоких убеждений. С серьезным видом он наклонился вперед и продолжил так, словно они уже согласились с ним:

— Ученые должны сплотиться. Вы отдаете себе отчет, что у нас тут полный корабль людей науки? И кто же поставлен руководить нами? Человек, работающий в области абстрактного. Он не может иметь достаточной подготовки, для того чтобы решать практические проблемы.

— Это смешно. Мне кажется, он совсем неплохо справляется с преодолением наших реальных трудностей.

— Мы способны сами справиться с нашими трудностями.

Деннисон выглядел раздраженным.

Гросвенор нажал на несколько кнопок. Из люка подъемника в центре стола начали появляться первые блюда его обеда. Он втянул воздух носом:

— О! опилки жареного дерева, прямиком из химического отдела. Восхитительный аромат! Вот только, спрашиваю я себя, достаточно ли приложено усилий к тому, чтобы опилки с планеты кота стали такими же питательными, как те, которые мы брали с собой? — Он поднял руку. — Нет, не отвечайте. Я не хочу расставаться с моими иллюзиями о добросовестности отдела мистера Кента, даже если мне не нравится, как там обходятся с другими. Знаете, я просил его оказать немного содействия в духе того сотрудничества, о котором говорится в листовке, и он посоветовал обратиться к нему через десять лет. Я полагаю, в тот момент он не думал о выборах. Кроме того, у него хватило бесцеремонности устроить собрание в тот самый вечер, когда я читаю лекцию.

Он принялся есть.

— Никакая лекция не может быть столь же важной, как наше предвыборное собрание. Мы займемся обсуждением вопросов, касающихся условий работы каждого из нас на этом корабле, включая и вас. — Лицо Деннисона покраснело, а голос затвердел: — Послушайте, Гров, я действительно не понимаю, что вы можете иметь против человека, которого едва знаете. Кент из тех, кто никогда не забывает своих друзей.

— Бьюсь об заклад, для тех, кто не пришелся ему по сердцу, у него припасено совсем другое отношение, — сказал Гросвенор. Он пожал с нетерпением плечами. — Карл, на мой взгляд, Кент представляет все самое деструктивное в современной цивилизации. Если верить теории цикличности истории, высказанной Коритой, мы находимся на стадии «зимы» нашей культуры. Нужно будет на днях попросить его объяснить мне более подробно, но уже сейчас я достаточно убежден в том, что устроенная Кентом карикатура на демократическую кампанию является одним из самых отвратительных проявлений этого зимнего периода.

Ему хотелось добавить, что собственно для предотвращения таких вариантов развития событий он и находится на борту, но, естественно, об этом не могло быть и речи. Раздоры, подобные зародившемуся на Бигле, уже привели к катастрофе столько предыдущих экспедиций. Люди не знали, но именно по данной причине межзвездные корабли стали местом проведения разнообразных социологических экспериментов с нексиалистами, выборами, двойным командованием и прочими многочисленными изменениями в деталях. Все помянутое представляло собой попытки сделать менее дорогостоящим освоение человеком космоса.

На лице Деннисона нарисовалась насмешливая гримаса. Он воскликнул:

— Растолкуйте мне этого молодого философа! — И добавил уже без обиняков: — Послушайтесь доброго совета, голосуйте за Кента, так будет лучше для вас!

Гросвенор с трудом сдержал раздражение.

— И что он может мне сделать, лишить моей порции опилок? А вдруг я сам настроился выставить свою кандидатуру на пост шефа? Я, пожалуй, соберу все голоса тех, кто моложе тридцати пяти. В конце концов, нас больше, чем стариков, в три, а то и четыре раза. Демократия требует пропорционального представительства.

Деннисон, похоже, снова обрел свое спокойствие. Он сказал:

— Вы совершаете серьезную ошибку, Гросвенор. Вы еще убедитесь в этом.

Остаток обеда прошел в молчании.

Следующим вечером, когда до 15.50-ти оставалось пять минут, Гросвенор начал осознавать, что его рекламное панно не принесло никакого результата. Он был в замешательстве. Он понимал, что Кент мог не допустить своих приверженцев на лекцию, устроенную тем, кто откровенно выступал не на его стороне. Но даже если руководитель химического отдела контролировал большинство избирателей, оставались еще сотни участников экспедиции, на которых его влияние не распространялось. Гросвенор не удержался от того, чтобы припомнить слова одного из членов правительства, тоже нексиалиста, сказанные им накануне старта корабля:

— Ваша миссия на борту Бигля не станет легкой. Нексиалистские концепции обучения и функционирования социальных организмов абсолютно новые. Старшее поколение будет бороться с ними инстинктивно. Что касается молодых, то они получили образование по обычным методикам и неизбежно окажутся настроенными враждебно по отношению к тому, что может объявить их недавно освоенные приемы и методы уже устаревшими. А вам самому еще лишь предстоит применить на практике то, что вы изучили в теории, даже если в вашем особом случае осуществление этого перехода включалось в программу обучения. Помните только, что и человек, который прав, довольно часто бывает вынужден добиваться того, чтобы его слушали в критические моменты.

В 16.10 Гросвенор подошел к доске объявлений, расположенной между двумя барами в центральном коридоре, и перенес начало своей лекции на 17 часов. В 17 часов изменил время на 17.50, затем на 18. «Они скоро выйдут, — думал он. — Политическое собрание не может продолжаться вечно. И другие лекции продлятся самое большее два часа». За пять минут до восемнадцати он расслышал шаги двух людей, медленно идущих по коридору. Шаги затихли перед открытой дверью отдела Гросвенора, потом чей-то голос сказал:

— Надо полагать, здесь.

Они рассмеялись без видимой причины. В следующее мгновение в проеме показались двое молодых людей. Поколебавшись немного, Гросвенор поприветствовал их дружеским кивком головы. С первого дня путешествия он поставил себе задачей узнать всех людей, находящихся на борту: голоса, лица, имена и все, что удавалось выведать на их счет. Участники экспедиции были столь многочисленны, что до сего дня он различал еще не всех. Но этих двоих он помнил, они принадлежали к персоналу химического отдела.

Он осторожно наблюдал за ними, пока они обходили комнату, разглядывая обучающие машины. Они явно забавлялись. В конце концов они устроились на стульях, и один из них спросил с подчеркнутой вежливостью:

— Когда вы предполагаете начать вашу лекцию, мистер Гросвенор?

Гросвенор посмотрел на часы.

— Примерно через пять минут.

За это время подошли еще восемь человек. Гросвенор заметно приободрился, тем более что поначалу ничто не предвещало хорошего; кроме того, он обрадовался, обнаружив в аудитории Дональда Мак Канна, руководителя геологического отдела. И даже факт нахождения среди присутствующих четырех химиков его не смутил.

Осчастливленный, он приступил к своей теме: условный рефлекс и его роль в науке от Павлова до момента, когда он стал краеугольным камнем методологии нексиализма.

Когда он закончил, Мак Канн подошел к нему и заговорил:

— Я обратил внимание на то, что, среди прочего, вы ссылалась на машины для обучения во сне. — Он хихикнул. — Я вспоминаю одного из моих старых профессоров, который не уставал повторять, что для усвоения всех современных научных знаний понадобится не более тысячи лет. Похоже, вы не согласны с этим ограничением.

Гросвенор заметил в его серых глазах дружеский блеск.

— Это ограничение, — ответил он с улыбкой, — частично обусловлено старым методом использования машин без предварительной подготовки обучающегося. Сегодня в институте нексиализма прибегают к гипнозу и психотерапии, чтобы преодолеть первоначальное сопротивление. Когда меня тестировали при поступлении, моя нормальная толерантность к гипногенератору едва дотягивала до пяти минут на каждые два часа.

— Весьма невысокая толерантность, — сказал Мак Канн. — В моем случае, например, тесты показали три минуты на каждые полчаса.

— Но вы свой показатель таким и оставили, верно?

— А вы что сделали со своим?

— Ну, сам-то я ничего не делал. Мою обучаемость подвергали различным усовершенствующим процедурам, пока я не стал спать глубоким сном восемь часов при непрерывно работающем аппарате. Различные другие методики дополнили мое образование.

На последнюю фразу геолог не обратил внимания.

— Восемь часов подряд? — воскликнул он изумленно.

— Подряд, — подтвердил Гросвенор.

Старый ученый задумался.

— В любом случае, — произнес он наконец, — это способно довести период усвоения только до одной трети от общего времени. Даже без техники улучшения многие могут подвергаться гипнотическому обучению в течение пяти минут на каждые четверть часа сна.

Гросвенор отвечал медленно, ни на мгновение не отводя взгляда от лица собеседника.

— Но им нужно повторять изучаемое несколько раз.

Выражение, мелькнувшее на лице Мак Канна, подсказало ему, что замечание достигло цели. Он поспешил продолжить:

— Я совершенно уверен, что вам случалось, увидев или услышав что-нибудь всего одни раз, потом уже никогда не забывать. Но в то же время, другие слуховые или зрительные впечатления, такие же глубокие, как и те, которые неизгладимо запечатлены в вашей памяти, иногда меркнут до такой степени, что вы не можете припомнить их в точности, даже если кто-нибудь о них упомянет. Этому есть причины, и в институте нексиализма определили данные причины.

Мак Канн ничего не ответил. Он стоял, поджав губы. Гросвенор обратил внимание на то, что четверо химиков собрались у выхода в коридор и вполголоса о чем-то спорят. Он не стал задерживаться на них взглядом и сказал геологу:

— В самом начале мне время от времени казалось, что требуемые от меня усилия превышают мои возможности.

Мак Канн кивнул.

— Предположу, что наиболее значимых результатов вы добились с помощью этих маленьких фильмов, в которых изображение остается на экране лишь долю секунды.

Гросвенор подтвердил:

— У нас действительно были демонстрации тахистоскопических лент примерно по три часа в день, но это представляет всего лишь сорок пять процентов от общего объема обучения. Главный секрет кроется в скорости и повторении.

— Вся наука в одном курсе! — воскликнул Мак Канн. — Вот что вы называете интегральным образованием.

— Это только один из аспектов. Мы учились с помощью всех чувств, используя слух, осязание и даже обоняние.

И еще раз Мак Канн замер с пораженным видом. Гросвенор заметил, что молодые химики, наконец, решили уйти. Из коридора донеслись приглушенные смешки. Шум вывел Мак Канна из задумчивости. Геолог протянул руку и сказал:

— Зайдите на днях в мой отдел. Возможно, нам удастся найти способ объединить ваш интегральный подход и наш практический опыт. Посмотрим, что это принесет, когда мы в следующий раз совершим посадку на какой-нибудь планете.

Направляясь в свою спальную каюту, Гросвенор тихо насвистывал. Он только что одержал первую победу, и ощущение не было неприятным.

8

Приближаясь на следующее утро к своему отделу, Гросвенор с удивлением обнаружил, что входная дверь приоткрыта. Луч света падал на противоположную стену коридора. Гросвенор ускорил шаг и резко остановился на пороге.

Он увидел семерых техников из химического отдела, включая тех двоих, что побывали вчера на его лекции. С собой они принесли различные приборы и приспособления. Имелся целый ряд чанов, горелок и трубок, предназначенных для доставки химических веществ в чаны.

Гросвенору вспомнилось, как вели себя химики во время лекции. Он переступил порог, снедаемый беспокойством по поводу того, что могло статься с его собственным инвентарем. В комнате действительно располагалось кое-какое оборудование, но по большей части она служила временным пристанищем для машин, закрытых обычно в прочих залах, которые доставали лишь для проведения сеансов обучения. Специальная аппаратура Гросвенора хранилась в других помещениях.

Через открытую дверь студии записи он увидел, что она тоже оккупирована. Он онемел от удивления. Не узнавая никого из присутствующих, он осмотрел одну за другой свои четыре комнаты. Три из них были захвачены химиками: студия записи, лаборатория и мастерская. Четвертую, где он держал технические средства и материалы, тоже не обошли вниманием: всю мебель и портативные устройства перенесли и задвинули туда. К двери в эту комнатку вел маленький коридор. Гросвенор с грустью сказал себе, что отныне вход в его отдел будет находиться, по-видимому, здесь.

Несмотря ни на что, он не хотел пока пускаться в гнев. Он обдумывал различные аспекты новой ситуации. Очевидно, от него ожидали, что он заявит протест Мортону. Кент, надо полагать, хотел обернуть инцидент в свою пользу в преддверии выборов. Гросвенор не очень ясно представлял себе, какие дивиденды надеялся получить Кент, но, вероятно, главный химик имел какую-то идею.

Гросвенор медленно вернулся в студию. И здесь он заметил, что в чанах происходит процесс приготовления пищи. Это было умно. Теперь сам собой напрашивался вывод, что его помещения, наконец-то, стали служить чему-то полезному, тогда как раньше, очевидно, было не так.

Гросвенор ни на секунду не усомнился в мотивах, повлекших вторжение на его территорию. Кент его не любил. Не став скрывать, что на ближайших выборах выступит против, Гросвенор только усилил неприязнь химика. Кроме того, тот мог извлечь дополнительную выгоду из своей мести, еще и настроив общественное мнение против Гросвенора.

Действовать следовало так, чтобы инициатива Кента не принесла ему той пользы, на которую он рассчитывал.

Он подошел к одному из людей и сказал:

— Не могли бы вы передать своим товарищам, что я счастлив предоставленной мне возможности расширить познания технического персонала химического отдела и надеюсь, никто из присутствующих не откажется подучиться, не отрываясь от своей работы.

Он удалился, не дожидаясь ответа. Обернувшись, увидел, что человек оторопело провожает его взглядом. Гросвенор сдержал улыбку. С радостным ощущением он вошел в оставленное ему помещение: наконец, он сможет опробовать несколько имеющихся у него новых методов обучения.

Из-за устроенного беспорядка поиски гипнотического газа заняли значительное время. Он потратил еще около четверти часа на установку декомпрессионного крана на выводную трубку, чтобы газ, распространяясь, не свистел. Потом перенес баллон во внешнюю комнату и поместил в шкаф с сетчатой дверцей. Открыв кран, тут же запер дверцу на ключ.

Легкий аромат примешался к запахам, исходящим из чанов. Гросвенор, уже собравшийся выйти, был остановлен тем человеком, который присутствовал накануне на его лекции.

— Что вы туда засунули?

Гросвенор не утратил своего спокойствия.

— Через мгновение вы уже ничего не будете ощущать. Это входит в программу образования вашего персонала.

— Кто вас просил нас образовывать?

— Но послушайте, мистер Мэлдон, — сказал Гросвенор, изобразив удивление, — какой другой причиной могу я объяснить ваш визит ко мне?

Он добродушно рассмеялся.

— Впрочем, это шутка. Я ограничился дезодорантом. Не хочу, чтобы воздух здесь стал непригоден для дыхания.

Он отошел, опять же не дожидаясь ответа. Расположившись в дальнем углу, принялся следить за поведением людей. Их было пятнадцать человек. Пятеро продемонстрировали полностью положительную реакцию, еще пятеро — частично. Он продолжил наблюдение за теми и за другими.

После нескольких минут внимательного изучения он двинулся вперед, остановился перед одним человеком и произнес тихим, но твердым голосом:

— Зайдите в лабораторию через пять минут, и я вам кое-что дам. Больше об этом не думайте.

Он отступил к двери, ведущей в студию записи. Обернувшись, обнаружил, что Мэлдон подошел к этому человеку и задал какой-то вопрос. Человек затряс головой, изображая явное недоумение.

Мэлдон в гневе воскликнул:

— Перестаньте делать вид, что он с вами не говорил, я как раз смотрел на вас!

Техник, в свою очередь, тоже разозлился:

— А я ничего не слышал, хотя был гораздо ближе к нему!

Гросвенор перестал следить за дискуссией, поскольку краем глаза заметил в соседней комнате человека, похоже, достигшего стадии удовлетворительной внушаемости. Он тут же приблизился к нему и тем же тихим, но твердым голосом отдал точно такой приказ, что и первому, изменив только время: четверть часа вместо пяти минут.

К эксперименту в общей сложности оказались годными шесть человек, что Гросвенор счел вполне достаточным для своего плана. Среди девятерых остальных трое, включая Мэлдона, проявили более слабую реакцию. Гросвенор не стал упорствовать долее. Пока ему нужны были только верные случаи. Позже он сможет изменить исходные параметры для других.

Гросвенор направился в лабораторию, где к нему вскоре присоединился первый из шести его подопечных. Гросвенор улыбнулся ему и, показав крошечный кристаллический кубок с ободком, предназначенным для закрепления приборчика в ухе, спросил:

— Вам доводилось уже видеть это?

Человек взял кристалл, покатал его на ладони, потом замотал головой:

— Что за штука?

Гросвенор приказал:

— Поверните этой стороной и вставьте прямо в ухо.

Тот беспрекословно повиновался, и Гросвенор продолжил повелительным тоном:

— Думаю, вы обратили внимание на то, что внешняя часть прибора имеет телесный цвет. Другими словами, заметить, что вы носите эту чашечку, можно только с очень близкого расстояния. Если кто-нибудь начнет задавать вопросы, скажите, что это аппарат для улучшения слуха. Сами вы через минуту-другую перестанете его ощущать.

Человек заинтересовался:

— Я его в самом деле почти не чувствую. А для чего он служит?

— Это радиоприемник, — ответил Гросвенор. И далее перешел на размеренный тон, выделяя каждое слово: — Но вы не будете осознавать то, что из него услышите. Сказанное станет проникать напрямую в подсознание. Вы без всяких помех сможете воспринимать реплики других людей и участвовать в беседах. Вы продолжите вести нормальную жизнь, не отдавая себе отчета в том, что в вас происходит, пусть оно и не очень обычно. Вы больше не будете об этом думать.

— Надо же! — подивился техник.

Он вышел, покачивая головой. Спустя несколько минут в лаборатории появился следующий подопечный, затем по очереди и остальные четверо, продемонстрировавших наибольшую внушаемость. Каждому из них Гросвенор вручил миниатюрный радиоприемник и велел тут же пристроить его в ухе.

Затем, насвистывая, отправился искать второй баллон с другим гипнотическим газом, которым заменил первый в затянутом сеткой шкафу. На этот раз Мэлдон и еще четверо отреагировали в полной мере. Среди оставшихся двое проявили легкую реакцию, один, слегка затронутый порцией первого газа, похоже, совсем оправился, а последний, по-прежнему, не показывал никаких признаков воздействия.

Гросвенор решил удовлетвориться, полностью загипнотизировав одиннадцать подопечных из пятнадцати. Кент будет неприятно удивлен, обнаружив такое количество гениальных химиков в своем отделе.

Однако до окончательной победы было еще далеко. Для этого, вероятно, придется браться за Кента более непосредственным образом. Гросвенор поспешно приготовил запись для наушных радиоприемников. Он запустил ее, продолжая прогуливаться по комнате и наблюдать за людьми. Четверо подопечных выглядели озабоченными. Гросвенор приблизился к тому из них, который не переставая тряс головой.

— Что с вами? — спросил он.

Человек смущенно хихикнул:

— Я слышу голос. Идиотизм какой-то.

— Громкий?

— Нет, скорее далекий. Сначала затихает, затем снова…

— Это пройдет, — произнес Гросвенор успокаивающе. — Должно быть, умственная усталость. Держу пари, сейчас уже лучше.

Человек склонил голову набок, явно прислушиваясь.

— Прекратилось. — Он вздохнул с облегчением. — А то я уже начал беспокоиться.

Двоих из трех, выглядевших озабоченными, Гросвенору удалось успокоить с относительной легкостью. Но третий, вопреки усилиям, продолжал слышать голос. В конце концов Гросвенор отвел его в сторону и под предлогом осмотра уха, снял миниатюрный приемник. Человеку требовалась, вероятно, дополнительная подготовка.

Гросвенор поговорил по очереди с каждым из оставшихся подопечных. Затем, удовлетворенный, зашел в свой кабинет, где подобрал серию дисков, запрограммировав воспроизводящее устройство таким образом, чтобы они звучали по три минуты в каждые четверть часа. Вернувшись в студию, убедился, что все проходит нормально. Он решил, что может совершенно спокойно оставить этих людей заниматься своей работой. Он вышел и направился к лифтам.

Несколькими минутами позже он добрался до математического отдела и попросил встречи с Мортоном. К его удивлению, он был немедленно допущен.

Он нашел Мортона удобно расположившимся перед большим письменным столом. Математик кивнул на стул, и Гросвенор сел. У Мортона он оказался в первый раз и оглядывался вокруг с любопытством. Одну из стен просторного кабинета полностью занимал экран. В настоящий момент он представлял пространство под таким углом, что вся Галактика, с крошечной пылинкой Солнца, была видна от края до края. Также в поле зрения попадали многочисленные звездные скопления, которые, хотя и не входили, строго говоря, в состав Млечного Пути, вместе с ним неслись сквозь космическое пространство. При виде их Гросвенор вспомнил, что именно в одном из данных скоплений в настоящий момент двигался Бигль.

После обмена обычными формулами вежливости он поинтересовался:

— Уже решено, будем ли мы останавливаться у одного из солнц этого скопления?

— Похоже, проект не нашел необходимой поддержки, к моей радости. Мы направляемся прямо в другую галактику и, следовательно, больше времени проведем вдали от Земли.

Начальник экспедиции наклонился вперед, взял какую-то бумагу на столе, затем откинулся на спинку кресла. Неожиданно он сказал:

— Мне доложили, что вас захватили.

Гросвенор улыбнулся. Он не сомневался в том, что кое-кто из членов экспедиции воспринял новость с известным удовлетворением. Много было тех, которые чувствовали себя неловко при мысли о возможностях нексиализма. Они — а среди них не только сторонники Кента — не одобрили бы вмешательства начальника в данное дело.

Несмотря на это Гросвенор пришел к Мортону, чтобы понять, готов ли тот глянуть ситуации в лицо. В нескольких словах он описал случившееся. Он закончил, сказав:

— Мистер Мортон, хочу, чтобы вы попросили мистера Кента вернуться к себе.

В действительности он совсем не имел желания увидеть такой приказ изданным, ему лишь нужно было посмотреть, сознает ли сам Мортон опасность.

Начальник экспедиции поднял голову и произнес ровным тоном:

— В конце концов, у вас очень много места для одного. Почему бы не поделиться с другим отделом?

Ввиду такой нейтральной реакции Гросвенор не имел иных средств, кроме как настаивать. Он сказал с твердостью:

— Должен ли я понимать так, что на борту данного корабля руководитель отдела может захватить территорию другого руководителя отдела, даже не испросив предварительно разрешения вышестоящего начальства?

Мортон ответил не сразу. Лишенная иллюзий улыбка бродила по его лицу. Наконец, он заговорил.

— Мне кажется, вы недостаточно ясно представляете мое положение на борту Бигля. Прежде чем принять какое-либо решение, касающееся руководителя отдела, я должен посоветоваться с другими. — Он посмотрел в потолок. — Предположим, я внес вопрос в повестку дня и после обсуждения было решено выделить Кенту ту территорию, которую он занял в вашем отделе. В результате мы получим признанный статус, то есть, постоянный. — Он закончил непринужденным тоном: — Думаю, вам не очень хочется увидеть ваше жизненное пространство ограниченным уже окончательно.

Он улыбнулся шире.

Гросвенор, добившийся своей цели, вернул Мортону улыбку.

— Счастлив был получить вашу поддержку в настоящем деле. Так значит, я могу рассчитывать на вас в том, чтобы Кент не внес вопрос в повестку дня?

Если Мортон и был удивлен таким поворотом, то не дал этого заметить.

— Повестка дня является как раз тем пунктом, на который я имею немалое влияние. Собственно, мой кабинет ее и готовит. Именно я ее и представляю. Руководители отделов могут потребовать, чтобы ходатайство Кента было внесено в повестку одного из будущих собраний, но не ближайшего.

— Полагаю, — произнес Гросвенор, — мистер Кент уже подал заявку на приобретение четырех комнат в моем отделе?

Мортон подтвердил. Он положил бумагу, которую держал в руке, на место и взял хронометр. Внимательно его изучил.

— Очередное собрание пройдет через два дня. Затем через неделю, если только я его не перенесу. Думаю… — Тон Мортона стал задумчивым, — думаю, у меня не возникнет особых трудностей с отменой того, которое должно состояться через двенадцать дней. — Он положил хронометр и встал. — Это вам даст двадцать два дня на то, чтобы справиться с ситуацией.

Гросвенор медленно поднялся. Он решил не делать никаких комментариев по поводу предоставленной отсрочки. В настоящий момент он считал ее совершенно достаточной, но, заявив это, рисковал показаться чересчур самонадеянным. Вероятнее всего, ситуация действительно разрешится задолго до окончания данного времени, однако исход не был предопределенным: либо он вернет себе свою территорию, либо его поражение станет уже признанным фактом.

Он произнес громко:

— Существует еще один вопрос, к которому хотелось бы привлечь ваше внимание. Мне кажется, я должен иметь возможность общаться напрямую с руководителями отделов, когда надеваю скафандр.

Мортон улыбнулся.

— Уверен, что в данном случае речь идет о простом упущении. Я прослежу за тем, чтобы оно было исправлено.

Они пожали друг другу руки и расстались. Возвращаясь в отдел, Гросвенор говорил себе, что в каком-то очень не прямом смысле нексиализм начинает утверждаться на корабле.

Войдя в первую комнату, он к своему удивлению обнаружил в ней Зиделя, который наблюдал за работающими людьми. Заметив его, психолог приблизился, покачивая головой.

— Молодой человек, — спросил он, — не кажется ли вам, что это несколько аморально?

Гросвенор не без страха осознал, что тот догадался, объектами какого рода экспериментов стали люди. Он постарался не выдать своего беспокойства голосом:

— Абсолютно аморально. Я чувствую то же самое, что чувствовали бы вы, подвергнувшись захвату, вопреки вашим законным правам.

«Что он здесь делает? — думал Гросвенор. — Кент попросил его провести расследование?»

Зидель потер подбородок. Это был широкоплечий человек с блестящими черными глазами.

— Вы не очень хорошо меня поняли, — сказал он. — Но, я смотрю, вы чувствуете себя правым.

Гросвенор изменил тактику.

— Вы намекаете на способ обучения, который я применил по отношению к этим людям?

Он не испытывал угрызений совести. Каковы бы ни были причины, приведшие сюда Зиделя, он хотел обернуть его присутствие в свою пользу. Он надеялся вызвать у психолога внутренний конфликт и сделать его нейтральным в своем противостоянии с Кентом.

Зидель ответил с едва уловимой язвительностью:

— Совершенно верно. По просьбе мистера Кента я осмотрел тех людей из его персонала, поведение которых ему показалось не очень нормальным. Теперь я должен сообщить мистеру Кенту результаты моего обследования.

— Почему? — спросил Гросвенор. И продолжил степенным голосом: — Мои рабочие помещения были захвачены человеком, который меня невзлюбил за то, что я открыто объявил о своем нежелании голосовать за него на выборах. Поскольку этот человек действовал вопреки законам, регулирующим жизнь на борту, я имею полное право защищаться с использованием всех своих возможностей. Соответственно, я прошу вас сохранять нейтралитет в ссоре, носящей исключительно частный характер.

Зидель помрачнел.

— Вы не понимаете, — сказал он. — Я здесь нахожусь в качестве психолога. Я вижу, вы загипнотизировали пациентов, не испросив на то их разрешения, и считаю это абсолютно безнравственным. Я удивлен тому, что вы ожидаете от меня соучастия в деле, которое я совершенно не одобряю.

— Могу вас заверить, — ответил Гросвенор, — что мои личные моральные принципы столь же строги, как и ваши. Действительно, эти люди были загипнотизированы мной без предварительного обсуждения с ними, но я принял все меры предосторожности, чтобы им не повредить и не доставить никаких неудобств. В таких условиях я не вижу, почему вы чувствуете себя обязанным принять сторону Кента.

— Это ссора между вами и Кентом… не так ли?

— Совершенно верно, — сказал Гросвенор, догадываясь, куда клонит Зидель.

— И тем не менее, вы загипнотизировали не Кента, а группу ни в чем не повинных зрителей, разве нет?

Гросвенор припомнил, как вели себя химики на его лекции. Не так уж невинны были и остальные, как могло показаться.

— Не стану спорить с вами в этом пункте. Я мог бы ответить, что с незапамятных времен бездумное большинство всегда расплачивалось за слепое повиновение приказам вожаков, цели которых оно не удосужилось понять. Но вместо того, чтобы входить в рассмотрение данных соображений, я хочу вам задать вопрос.

— Да?

— Вы заглядывали в комнату, в которой находятся мои машины?

Зидель молча подтвердил.

— Вы видели диски?

— Да.

— Следовательно, вы знаете, о чем в них толкуется?

— О химии.

— Это все, чему я их обучаю, — сказал Гросвенор. — И это все, чему я собирался обучать их в будущем. Я рассматриваю свой отдел как образовательный центр. Те, что проникают сюда силой, будут просвещаться, хотят они того или нет.

— Признаюсь, — сказал Зидель, — я не понимаю, как это вам поможет разрешить вашу проблему. Однако сообщу Кенту, что именно вы сделали. У него не должно быть причин сердиться на то, что вы увеличиваете профессиональные познания персонала отдела.

Гросвенор не ответил. Он имел свое представление о том, до какой степени обрадуется Кент, когда выяснится, что его ученики вскоре станут более сведущими в их специальности, чем он сам.

Он с грустью смотрел на то, как Зидель исчезает в коридоре. Поскольку теперь Кент, вне сомнения, все узнает, не оставалось ничего иного, кроме как придумывать другой план противодействия. Время для принятия драконовских мер еще не наступило. Он не мог быть уверенным в том, что даже одобренная и поддержанная акция, не приведет к появлению тех самых раздоров и расколов на борту корабля, которые он хотел предотвратить. Несмотря на сдержанность, проявленную им самим по отношения к циклической концепции истории, не следовало забывать, что цивилизации действительно всегда рождались, старились, затем умирали от старости. Перед тем, как предпринимать новые шаги, стоило зайти к Корите и спросить, в какие ловушки он рисковал угодить по недосмотру.

Он нашел японца во второй библиотеке, которая располагалась на том же этаже, что и нексиалистский отдел. Корита уже уходил, и Гросвенор пристроился рядом. Без предисловий он изложил ему проблему, которая его занимала.

Корита ответил не сразу. Они прошли весь коридор, когда историк, наконец, заговорил.

— Друг мой, — сказал он, — я уверен, вы осознаете, насколько трудно разрешить определенную проблему, основываясь на обобщении: а практически ничего другого циклическая теория истории не предлагает.

— Несмотря ни на что, — сказал Гросвенор, — какие-то аналогии могли бы оказаться очень полезными. Из всего прочитанного мною по этому поводу я сделал для себя вывод, что наша собственная цивилизация пребывает на стадии «зимы». Другими словами, мы находимся в процессе совершения ошибок, которые приведут к нашему исчезновению. Хотелось бы знать поточнее.

Корита пожал плечами.

— Постараюсь быть кратким. Главным общим знаменателем «зимнего» периода всех цивилизаций выступает то, что в это время миллионы людей начинают все лучше и лучше понимать, как функционируют разные вещи. Суеверные и сверхъестественные объяснения того, что происходит в мозге и теле, не удовлетворяют больше никого. Постепенное накопление знаний приводит к тому, что самые недалекие умы уже хорошо разбираются и отвергают претензии меньшинства на наследственное превосходство. Именно тогда начинается непримиримая борьба за равенство.

Корита немного помолчал, потом продолжил:

— Собственно эта борьба за улучшение личного положения и определяет наиболее значимые параллели между «зимними» периодами всех известных в истории цивилизаций. К счастью или к несчастью, сражения учиняются внутри законной системы, направленной на защиту меньшинства, которое за ней укрывается. Подоспевшие к месту баталии слепо бросаются в схватку, не понимая ее мотивов. В результате возникает настоящий хаос, в котором с упоением сталкиваются взбудораженные умы. В своем исступлении и жажде власти люди повинуются вожакам, идеи которых столь же туманны, как и их собственные. И каждый раз возникающий в результате беспорядок приводит последовательными, хорошо известными этапами, к статичной и окончательной фазе феллахов.

Рано или поздно одна из групп возвышается над другими. Добившиеся своего вожди восстанавливают порядок такими кровавыми методами, что массы усмиряются. Очень быстро группа, оказавшаяся у власти, начинает ограничивать активность других граждан. Лицензирование и другие регулирующие меры, обязательные для всего организованного общества, используются в качестве инструментов подавления и монополизации. Вскоре отдельному человеку становится очень трудно, а потом и невозможно затеять новое предприятие. И таким образом мы начинаем быстро продвигаться к кастовой системе античной Индии и другим, менее известным, но столь же негибким социальным устройствам, таким, как Римская империя к 300-му году после Рождества Христова. Человек рождается в определенном положении и не может над ним подняться… Это краткое изложение способно оказаться вам полезным?

Гросвенор чинно ответил:

— Как я уже говорил, мне нужно найти решение предложенной мистером Кентом проблемы, не впадая в ошибки, свойственные человеку стареющей цивилизации, которую вы мне только что описали. Мне хотелось узнать, имеются ли разумные основания надеяться на то, что получится защитить себя, не усугубив притом уже развернувшейся на борту Бигля борьбы.

Корита тонко улыбнулся.

— Если вы преуспеете, это будет уникальная в своем роде победа. Еще ни разу в истории человечества не удавалось разрешить данную проблему. Но все-таки удачи вам, молодой человек!

И именно в этот момент оно началось.

9

Они остановились перед «стеклянной комнатой» на этаже нексиалистского отдела. Она не была стеклянной, и, строго говоря, не являлась комнатой. Скорее, альковом в наружной переборке корабля; «стеклом» же выступала огромная выпуклая пластина, отлитая из кристаллической формы одного из самых прочных металлов. Эффект прозрачности достигал такой степени, что возникало ощущение, будто в этом месте стены прорезано отверстие.

За ней была пустота и тьма пространства.

Гросвенор неосознанно отметил, что они почти полностью пересекли небольшой звездный рой, в котором находились. Лишь несколько из примерно пяти тысяч солнц системы оставались еще видимыми. Гросвенор открыл рот, чтобы сказать: «Хотелось бы еще раз побеседовать с вами, когда у вас появится время, мистер Корита».

Но он не успел произнести эту фразу. Прямо перед ним за стеклом возникло двоящееся и слегка расплывчатое видение женщины в шляпе с перьями. Изображение мерцало. Гросвенор почувствовал, что глазные мышцы ненормально напряжены. На мгновение в голове образовалась пустота. Но тут же следом он услышал шум, увидел брызнувший свет и почувствовал жгучую боль. Гипнотические галлюцинации! Внезапная догадка встряхнула, словно электрический разряд.

Осознание его спасло. Собственная подготовка позволяла моментально освобождаться от подобных образов. Не теряя ни секунды он повернулся к ближайшему настенному коммуникатору и прокричал:

— Не смотрите на эти картинки! Они гипнотические. Мы подвергаемся нападению!

Он наткнулся на тело Кориты, лишившегося сознания. Гросвенор опустился перед ним на колени.

— Корита! — произнес он резко, — вы можете меня слышать, верно?

— Да.

— Только мои указания действуют на вас. Понятно?

— Да.

— Вы начинаете расслабляться и забывать. Ваше сознание спокойно. Влияние картинки ослабевает, оно исчезает. Оно полностью исчезло. Понимаете? Полностью исчезло.

— Понимаю.

— Они больше на вас не действуют. На самом деле каждый раз, как вы увидите картинку, она воскресит в вашей памяти какое-нибудь приятное воспоминание из прошлого. Ясно?

— Вполне.

— Теперь вы начинаете пробуждаться. Я буду считать до трех. Когда я произнесу «три», вы окончательно проснетесь. Раз… два… три… Просыпайтесь!

Корита открыл глаза.

— Что случилось? — спросил он удивленно.

Гросвенор объяснил в нескольких словах.

— А сейчас, — сказал он, — следуйте за мной, быстро! Светящиеся изображения притягивают мои глаза, несмотря на способность к контрсуггестии.

Он повел ошеломленного археолога к своему отделу. За первым поворотом коридора они наткнулись на человека, лежащего на полу.

Гросвенор сильно ущипнул его. Он хотел, чтобы находящийся в шоке человек ответил.

— Вы меня слышите? — спросил он.

Человек вздрогнул:

— Да.

— Тогда слушайте. Светящиеся картинки на вас не действуют. Теперь вставайте. Вы уже проснулись.

Человек поднялся и бросился на Гросвенора. Тот увернулся, и нападавший слепо проследовал мимо него своим курсом.

Гросвенор приказал ему остановиться, но тот даже не обернулся. Гросвенор подхватил Кориту под руку:

— Кажется, я опоздал.

Корита крутил головой с ошалевшим видом. Его глаза повернулись к стене, и когда он заговорил, стало заметно, что попытки внушения Гросвенора не увенчались полным успехом или же они уже уравновешены противодействием.

— Но что это? — спросил он.

— Не смотрите!

Было очень трудно бороться с этим. Гросвенору приходилось беспрерывно моргать глазами, чтобы избежать светового шока сетчатки от нескольких картинок на стене. Сначала ему показалось, что изображения мерцают повсюду. Потом он заметил, что силуэты женщины — некоторые простые, другие необычно двоящиеся — занимают места только рядом с прозрачными или светопроницаемыми частями внешней переборки. Подобных проемов было сотни, но все же это представляло предел.

По всей длине коридора им попадались лежащие без сознания люди. Двое уже очнулись. Один стоял прямо на их пути, но, похоже, не видел. Пришлось его обходить. Второй закричал, схватился за оружие и выстрелил. Смертоносный луч угодил в стену рядом с Гросвенором. Нексиалист успокоил стрелявшего ударом кулака. Человек — сторонник Кента — посмотрел на Гросвенора недобрым взглядом.

— Грязный шпион! — крикнул он. — Доберемся мы до тебя!

Гросвенор не стал останавливаться, чтобы попытаться выяснить причины такого странного поведения человека. Продолжая вести Кориту к себе, он чувствовал, как возрастает его беспокойство. Если даже у мало знакомого с ним химика так быстро выплыла наружу ненависть, то как поведут себя те пятнадцать, что захватили нексиалистский отдел?

К его большому облегчению, все они были без сознания. Поспешно он отыскал две пары черных очков, для Кориты и для себя самого, затем направил потоки света на стены, потолок и пол. Мерцающие изображения мгновенно поблекли и растворились в ярких лучах.

Гросвенор прошел в студию записи и передал приказы, освобождающие загипнотизированных им подопечных. Через дверь он следил за реакцией на его призывы двух из людей, лежащих на полу. И через пять минут они не подавали никаких признаков вернувшегося сознания. Гросвенор понял, что гипнотическое воздействие нападавших перекрыло его собственное, или же они воспользовались состоянием, в котором он оставил своих подопечных, чтобы заранее отменить возможные последующие приказы. Не исключено теперь, что через мгновение они сами по себе очнутся и бросятся на него.

При содействии Кориты он перетащил их в лабораторию, двери которой затем запер на ключ. Одно представлялось совершенно очевидным. Зрительно-подсознательный гипноз, используемый нападавшими, имел такую силу, что он сам спасся лишь благодаря быстроте реакции. Но происходящее не ограничивалось зрением. Посредством картинок возбуждающее влияние оказывалось и на другие отделы мозга. Гросвенор был в курсе всех работ, ведущихся в этой области в настоящее время. Он, следовательно, знал — чего нападавшим, похоже, не было известно — что управлять нервной системой человека извне возможно исключительно с помощью энцефалорегулятора или другой аналогичной аппаратуры.

По тому, как это едва не случилось с ним, он догадался, что другие члены экспедиции погружены в глубокий гипнотический сон или находятся в плену галлюцинаций и не контролируют свои поступки.

Оставалось лишь отправиться на командный пост и установить экран энергетической защиты. Откуда бы ни велась атака — с другого корабля или с какой-то планеты — посылаемые нападавшими лучи будут нейтрализованы.

Гросвенор лихорадочно подготавливал передвижные излучатели. Нужно было задействовать какое-нибудь средство для перехвата изображений на то время, пока он не доберется до рубки управления. Он прикреплял последний контакт, когда вдруг испытал краткое ощущение, которое тотчас же узнал. Нечто вроде легкого головокружения, возникавшего, в основном, при резком изменении направления движения корабля, и вызванного регулировкой искусственной гравитации.

Они действительно сменили курс? Надо проверить… чуть позже.

Он сказал Корите:

— Хочу провести эксперимент. Останьтесь, пожалуйста, здесь.

Гросвенор перенес излучатели в прилегающий коридор и разместил на электрокаре. Затем уселся за руль и направился к лифтам.

Минуло примерно десять минут с того момента, когда он увидел первую картинку. На повороте к площадке с лифтами он заложил вираж на скорости четырех километров в час, что в узком коридоре могло считаться лихачеством. В алькове напротив лифтов два человека беспощадно дрались друг с другом. Они не обратили никакого внимания на проехавшего мимо них Гросвенора и продолжили ругаться, надсадно кхекать и махать кулаками. Несмотря на электромагнитный барьер, создаваемый передвижными излучателями, взаимная ненависть людей, похоже, не утихла. Они были чересчур глубоко погружены в галлюцинации.

Гросвенор завернул в ближайшую кабину и нажал кнопку спуска. Хотелось надеяться, что рубка управления окажется пустой.

Надежда улетучилась, когда двери лифта раскрылись. Коридор кишел людьми. Были уже воздвигнуты баррикады, и в воздухе плавал характерный запах озона. Трассирующие лучи вибраторов прошивали коридор насквозь. Гросвенор, не покидая кабины, осторожно осматривался, пытаясь оценить ситуацию. Положение выглядело неутешительным. Оба входа в рубку управления перегораживали опрокинутые тягачи, за которыми укрывались люди в военной форме. Среди защитников Гросвенор заметил капитана Лита, а с другой стороны, за баррикадой осаждавших, увидел Мортона.

Все прояснилось. Подавляемая до сих пор враждебность, усиленная гипнотическими образами, вырвалась наружу. Ученые нападали на военных, которых всегда неосознанно ненавидели. В свою очередь, военные чувствовали, что, наконец-то, могут дать волю своему презрению и ярости по отношению к ученым.

Гросвенор хорошо знал, что на самом деле это не являлось подлинными чувствами, которые они испытывали друг к другу. Обычно многочисленные противоречивые импульсы уравновешиваются в сознании, и таким образом человеку удается достичь в своей жизни того, чтобы никакое из чувств не брало верх над всеми другими. Но сейчас равновесие нарушилось. Экспедиция людей находилась под угрозой гибели, начинало казаться, что победу одержит враг, о целях которого оставалось только догадываться.

Каковы бы ни были причины, но вход в рубку управления оказался перекрыт. С неохотою Гросвенор вернулся в свой отдел.

Корита ожидал его у дверей.

— Посмотрите! — воскликнул он.

Он кивнул на настенный коммуникатор, соединенный в данный момент с командным постом. Многочисленные графики и показания приборов, выведенные на экран, на первый взгляд не представляли ничего необычного. Однако, приблизившись, Гросвенор заметил, что траектория движения корабля ведет прямо к ослепительно белой звезде. Задействованный автопилот следил за тем, чтобы корабль не отклонился от курса.

— Как думаете, нас захватывают в плен? — спросил Корита.

Гросвенор недоуменно пожал плечами, он действительно больше был удивлен, чем обеспокоен. Судя по спектру, величине и яркости звезды, находилась она чуть далее чем в четырех световых годах. Корабль пролетал световой год за пять часов, и скорость его лишь возрастала. Быстрый подсчет подсказал Гросвенору, что они окажутся в окрестностях звезды примерно через одиннадцать часов.

Резким движением он отключил коммуникатор. В голове внезапно вспыхнула мысль о том, что изменение курса могло не преследовать иной цели, кроме простого уничтожения корабля и его экипажа. В таком случае оставалось не более десяти часов на то, чтобы избежать катастрофы.

Хотя у него еще и не было определенного плана, он уже понимал, что только ответная гипнотическая атака поможет им справиться с врагом. А пока…

Он решительно поднялся. Настал момент для повторной попытки проникнуть в рубку управления.

Но сначала нужно было позаботиться о возможности воздействия непосредственно на клетки мозга. Такая аппаратура в распоряжении имелась. Большая часть ее, правда, служила лишь сугубо терапевтическим задачам. Однако наличествовал и небольшой энцефалорегулятор, который можно использовать для передачи импульсов из одного мозга в другой.

Несмотря на помощь Кориты, ему понадобилось много времени на подключение регулятора, но еще больше на проверку его действия. Поскольку аппарат был чрезвычайно чуткий и капризный, пришлось предварительно устраивать на платформе электрокара амортизирующее гнездо. В общей сложности подготовка отняла тридцать семь минут.

Затем состоялась краткая, но бурная дискуссия с Коритой, который упорствовал в своем желании его сопровождать. В конце концов археолог все же согласился остаться в арьергарде, чтобы охранять базу операции.

По причине прихотливого устройства аппарата Гросвенор вынужден был ехать очень осторожно. Медлительность продвижения его раздражала, но позволяла наблюдать по пути изменения, произошедшие с момента начала вражеского нападения.

Сейчас валявшиеся на полу тела встречались очень редко, из чего Гросвенор заключил, что погруженные в гипнотический сон люди очнулись сами по себе. Последствия в современном гипнозе хорошо известны. Теперь они подчинялись новым побуждениям, и, к несчастью — хотя иного и не стоило ожидать — это означало, что импульсы, так долго воздействовавшие на сознания, в данную минуту управляют их поступками.

Таким образом, люди, в нормальных условиях испытывавшие друг к другу всего лишь умеренную неприязнь, в настоящее время обнаружили, что сдержанное чувство вдруг переросло в смертельную ненависть.

Опасность усугублялась тем, что они совершенно не осознавали произошедшей в них перемены. Действительно, было возможно нарушить душевное равновесие так, чтобы сам человек не отдавал себе в этом отчета. Стоило лишь, к примеру, поместить его в поле генератора плохих ассоциаций или использовать те методы, что применили против членов экспедиции нападавшие. В обоих случаях поведение людей будет строиться так, словно новые идеи и чувства являются столь же давними и привычными, как те, чье место они заняли.

Гросвенор вышел из лифта на том этаже, на котором располагалась рубка управления, но был вынужден поспешно отступить назад. В коридоре тепловой излучатель выплевывал сгустки пламени. Металлические переборки шипели. Перед глазами Гросвенора лежало три трупа, и это притом, что поле его зрения было сильно ограничено. Внезапно стены сотряс чудовищный взрыв. Почти сразу же вспышки излучателя прекратились. Голубоватым дымом заволокло видимость, из коридора в кабину лифта дохнуло удушливым жаром. Дым и жара стояли лишь несколько секунд. По крайней мере, вентиляционная система функционировала нормально.

Гросвенор отважился высунуться в притихший коридор. На первый взгляд тот казался пустынным. Затем он заметил Мортона, наполовину укрывшегося в алькове в нескольких метрах от лифта. В то же мгновение начальник экспедиции увидел его и сделал знак присоединиться. Гросвенор поколебался, затем решил, что должен пойти на этот риск. Он вывел наружу электрокар, модулирующий защитное поле. Мортон торопливо поприветствовал его.

— Вы тот человек, которого я ищу, — сказал он. — Нам абсолютно необходимо вырвать управление кораблем из рук капитана Лита до того, как Кент сумеет поднять свою группу в атаку.

Мортон выглядел совершенно спокойным, его взгляд ничуть не утратил обычной интеллигентности. Он производил впечатление человека, вставшего на защиту своих законных прав. Ему, похоже, даже не пришло в голову, что подоспевшему Гросвенору надо бы объяснить случившееся поподробнее. Он продолжил:

— Вы нам нужны особенно для борьбы с Кентом. Он сейчас занимается тем, что насылает на нас какое-то химическое вещество, мне не известное. Пока нашим вентиляторам удается отогнать этот газ, но он начал устанавливать свои воздуходувы. Вопрос заключается в том, успеем ли мы справиться с Литом до того, как Кент сумеет направить на нас все свои силы и возможности.

Гросвенор и сам был обеспокоен вопросом времени. Он медленно положил правую ладонь на левое запястье и незаметно коснулся кнопки, контролирующей движение направляющих пластин расположенного на электрокаре аппарата. Продолжая наводить их на Мортона, он сказал:

— У меня есть план. Думаю, мы сможем одолеть врага.

Он замолчал. Мортон опустил глаза:

— Вы доставили энцефалорегулятор и только что его включили. Чего вы рассчитываете этим добиться?

Когда прошел первый шок, Гросвенор расслабился и принялся искать удовлетворительный ответ. А он-то надеялся, что познания Мортона относительно регуляторов ограничены. Но даже если оказалось не так, ничто не мешает ему воспользоваться аппаратом, пусть и без того преимущества, которое мог бы дать эффект неожиданности. Он произнес голосом более напряженным, чем хотелось:

— Да, именно это устройство играет ключевую роль в моем плане.

Мортон поколебался, потом произнес:

— Если я правильно понимаю, мысли, приходящие мне сейчас на ум, как раз те, что вы в данную минуту передаете…

Он замолчал. На лице обозначился интерес.

— Послушайте, — сказал он, — а это хороший ход. Если вам удастся внушить им, что мы подверглись внешнему нападению…

Он прервался. Сжав губы и опустив глаза, он размышлял. Наконец, сказал:

— Капитан Лит дважды пытался вступить со мной в переговоры. Я сейчас сделаю вид, что согласен, и вы сможете попасть туда со своим аппаратом. Мы двинемся в атаку в тот момент, когда вы подадите сигнал. — Он пояснил с достоинством: — Вы же понимаете, что я не стал бы вступать в переговоры ни с Литом, ни с Кентом, если бы подобное не понадобилось для того, чтобы обеспечить нам победу. Надеюсь, вы хорошо это осознаете, не так ли?

Гросвенор нашел капитана Лита в рубке управления. Военный принял его с напускной сердечностью.

— Борьба между учеными, — сказал он, — поставила нас в трудное положение. У нас нет иного выбора, кроме как защищать рубку управления и машинный зал, чтобы иметь возможность продолжать исполнять свои прямые обязанности на корабле. Естественно, мы не позволим победить ни тем, ни другим, это вне обсуждения. Мы, военные, готовы пожертвовать собой, чтобы помешать победе любой из двух сторон.

Гросвенор пришел в изумление. Он начал задаваться вопросом, а не капитан ли направил корабль прямо на звезду? Поскольку он только что получил тому подтверждение, по меньшей мере, косвенное. Похоже, капитан Лит руководствовался убеждением, что победа одной из групп совершенно недопустима. И оставался, вероятно, один лишь шаг для дальнейшего вывода о том, что следует пожертвовать всей экспедицией.

С небрежным видом Гросвенор навел пластины регулятора на капитана Лита.

Мозговые волны, электрические импульсы, передающиеся от аксона к дендриту, от дендрита к аксону, всегда следующие по пути, уже установленному предыдущими ассоциациями — данный процесс беспрерывно протекает внутри девяноста миллионов нервных клеток человеческого мозга. Каждая из этих клеток имеет свое собственное электроколлоидальное равновесие, рожденное из сложной игры многочисленных напряжений и пульсаций. И только поэтапно, после долгих лет исследований, удалось создать аппараты, способные определить с достаточной степенью точности значения энергетических потоков внутри мозга.

Первые энцефалорегуляторы являлись непрямыми потомками знаменитых электроэнцефалографов. Однако их действие было обратным: они создавали искусственные мозговые волны любого желаемого типа. Умеющий в совершенстве управляться с аппаратом мог возбудить нужную часть мозга, вызвав тем самым определенные мысли, чувства, видения или заставив пациента пережить заново некоторые воспоминания из прошлого. В своей сущности это не было инструментом контроля сознания, поскольку подвергаемый процедуре человек сохранял свою личность. Тем не менее, аппарат позволял передавать импульсы одного человека другому. Поскольку рассматриваемые импульсы изменялись, следуя мыслям передающего, воспринимающий мозг в результате приходил в состояние чрезвычайно тонко нюансированного возбуждения.

Капитан Лит не заметил присутствия регулятора и, следовательно, не подозревал, что его мысли не являются больше полностью его собственными. Он сказал:

— Нападение на корабль посредством этих картинок делает свару ученых особенно непростительной, поскольку она приобретает характер предательства.

Он помолчал, потом добавил задумчиво:

— Мы применим следующую тактику.

Намеченная тактика предусматривала запуск искусственной гравитации для физического изматывания противника, залповый огонь тепловых излучателей и частичное уничтожение обеих группировок ученых. Капитан даже не помянул о нападавших извне и более того, похоже, не осознавал, что раскрывает свои замыслы посланнику тех, кого считал врагом. Напоследок он сказал:

— Особенно в научной области я ожидаю от вас помощи, мистер Гросвенор. Ваши познания нексиалиста включают в себя сведения различных отраслей, поэтому вы можете сыграть решающую роль в борьбе против других ученых…

Усталый и обескураженный, Гросвенор сдался. Царивший хаос был чересчур велик, чтобы он мог справиться с ним в одиночку. Повсюду, куда ни падал его взгляд, он видел вооруженных людей. Он уже насчитал более двадцати трупов. С минуты на минуту формальное перемирие между Литом и Мортоном окончится градом огня. Он уже слышал гудение вентиляторов, установленных людьми Мортона для защиты от атак Кента.

Со вздохом он повернулся к капитану:

— Мне нужно взять кое-какое оборудование в моем отделе. Можете пропустить меня к задним лифтам? Я вернусь через пять минут.

По дороге в свои владения он перестал сомневаться по поводу того, что именно должен делать. План, который по первому размышлению показался ему чересчур заумным, теперь представлялся единственно еще выполнимым.

Надо было организовывать атаку на неизвестных агрессоров, действуя через мириады их картинок и посредством их собственного гипнотического оружия.

10

Корита наблюдал за Гросвенором, занимающимся своими приготовлениями. Приблизившись, он смотрел, как компаньон проводит сборку сложного агрегата из энцефалорегулятора и различных других приборов, но вопросов не задавал. В настоящий момент он уже полностью оправился от полученного шока.

Гросвенор периодически отирал пот со лба. Однако в комнате не было жарко. Температура оставалась нормальной. Закончив предварительную работу, нексиалист отвлекся на мгновение, чтобы проанализировать причины снедающего его тревожного беспокойства. По-видимому, наконец решил он, беспокойство вызвано неудовлетворительным уровнем его осведомленности о противнике.

Одного понимания способа нападения, который тот применяет, было недостаточно. Большую загадку представляло то, что вражеское воздействие проявляется в женских образах, частично простых, частично двоящихся. Гросвенор чувствовал необходимость строить ответные меры на более концептуальной основе: только лишь знание могло придать его плану глубины и гибкости, которые там отсутствовали.

Он повернулся к Корите и спросил:

— На ваш взгляд, на какой стадии исторического развития находятся эти существа?

Археолог сел, немного подумал, потом сказал:

— Поведайте о своем плане.

Гросвенор приступил к изложению. Слушая его, японец постепенно бледнел. По окончании он вдруг спросил:

— Как вышло, что вы спасли меня, но не других?

— В случае с вами я мог действовать немедленно. Влияние, оказанное на нервную систему человека, закрепляется повторениями. Вы видели их светящиеся картинки не так долго, как другие.

— Никакого средства избежать катастрофы не было? — спросил он печально.

Гросвенор слабо улыбнулся.

— Для этого нужно, чтобы все прошли через обучение в институте нексиализма. Противостоять гипнозу можно, лишь имея собственную специальную подготовку. Но прошу вас, Корита, ответьте на мой вопрос: на какой стадии?

Капли пота выступили на лбу археолога.

— Друг мой, — произнес он, — не требуйте от меня немедленных выводов. Что мы знаем об этих созданиях?

Гросвенор выругался про себя. Он понимал отношение ученого, но время-то шло. Он сказал почти наугад:

— Существа, способные загипнотизировать нас на расстоянии, должны уметь воздействовать непосредственно на мозг друг друга, иными словами, они используют некий вид телепатии, чего люди могут достичь только при посредничестве энцефалорегуляторов.

Гросвенор наклонился вперед, внезапно оживившись:

— Корита, какое влияние на цивилизацию может оказать способность читать мысли без помощи аппаратов?

Археолог, в свою очередь, выпрямился.

— Разумеется! Вы попали в самую точку. Чтение мыслей воспрепятствовало бы развитию любой расы; следовательно, они находятся на стадии феллахов.

Он весело смотрел на опешившего Гросвенора.

— Вы не понимаете? Если вы умеете читать в мыслях другого, у вас возникает ощущение, что в нем не остается ничего не известного вам. На данной основе складывается система абсолютной уверенности. Как можно испытывать какие-либо сомнения, когда знаешь? И этого совершенно достаточно для того, чтобы разумные существа с быстротой молний проскочили все стадии цивилизации и оказались в феллахском периоде.

С энтузиазмом он принялся описывать Гросвенору, все еще пребывающему в беспокойстве, каким образом различные цивилизации Земли и других планет заходили в тупик и там увязали. Феллахи не любили ни новшеств, ни изменений. Они не являлись особенно жестокими, но, будучи очень бедными, часто проявляли полное безразличие к страданиям отдельной личности.

Когда Корита закончил, Гросвенор спросил:

— Может, именно из-за страха перемен они напали на корабль?

Археолог не захотел заходить слишком далеко.

— Возможно, — ответил он.

Возникло молчание. Гросвенор думал о том, что ему следует действовать так, словно вывод Кориты бесспорен. Другой гипотезы у него все равно нет. Используя теорию археолога как отправную точку, он может попытаться проверить ее через одну из картинок.

Брошенный на ручной хронометр взгляд привел его в шок. Оставалось менее семи часов на то, чтобы спасти корабль.

Не теряя больше времени, он включил энцефалорегулятор. Затем установил экран, затенив часть стены напротив иллюминатора так, что теперь на нее падал только прерывистый внутренний свет самого аппарата.

В то же мгновение появилась картинка. Двоившаяся картинка. Благодаря регулятору Гросвенор смог ее спокойно изучить. После первого же внимательного взгляда он пришел в изумление: перед ним было изображение существа лишь слегка гуманоидной формы. Однако он понял, почему, увидев его в прошлый раз, подумал о женщине. Двоящееся лицо, обе части которого налагались друг на друга, увенчивалось хохолком из золотистых перьев. Но голова, вне всякого сомнения, имевшая форму птичьей головы, чем-то походила и на человеческую. На лице перья отсутствовали, и на нем просматривалась сеть прожилок. Человеческий облик ему придавали эти прожилки, сгруппированные таким образом, что производили впечатление щек и носа.

Другая пара глаз и другой рот размещались примерно в пяти сантиметрах выше первых. Казалось, что вторая голова собирается появиться из первой. Имелась также вторая пара плеч и рук, оканчивающихся красивыми кистями, длинными и тонкими. Все вместе это создавало впечатление женской фигуры. Гросвенор неожиданно поймал себя на мысли о том, что именно руки двух тел, вероятно, отделяются друг от друга прежде всего. В данный момент второе тело выглядело уже способным выдержать собственный вес.

«Партеногенез, — подумал он. — Автономное произведение потомства. Появление и вырастание в материнском теле почки с дальнейшим ее отделением для образования нового существа».

Изображение, проецирующееся на стене, имело остаточные признаки крыльев: на «запястьях» различались пучки перьев. Тело, на удивление прямое, было покрыто искрящейся белой туникой. Одеяние скрывало другие возможные следы птичьего прошлого. Одно не вызывало сомнений: эта птица уже не способна летать.

Заговорил Корита.

— Как вы им дадите понять, что готовы подвергнуться гипнозу в обмен на сведения? — спросил он с беспокойством.

Гросвенор не стал отвечать словами. Он поднялся и попытался изобразить фигуру и самого себя на темной части стены. Через сорок семь минут, когда он заканчивал двадцатый рисунок, изображение птицы неожиданно исчезло и заменилось на изображение города.

Он не выглядел крупным и был представлен целиком с вершины какого-то холма. Здания казались очень высокими и узкими, расположенными так тесно друг к другу, что нижние этажи, по-видимому, тонули в темноте большую часть дня. Гросвенор подумал мимоходом, не является ли подобное состояние дел напоминанием о ночном образе жизни в далеком прошлом? Но он оставил в покое дома. В первую очередь его интересовал уровень техники этих существ, каким образом они общались между собой, и был ли город, который он видел, тем местом, откуда велась атака на корабль.

Он не заметил ни механизмов, ни самолетов, ни автомобилей. А также ничего, имеющего отношение к межзвездной связи, станции которой на Земле занимали многие квадратные километры. Возможно, нападение производилось и не отсюда.

В тот самый момент, когда он сделал это открытие, вид, стоявший перед его глазами, изменился. Теперь он уже смотрел на город не со стороннего холма, а с крыши одного из зданий, расположенного в центре. Он спрашивал себя, каким образом они так быстро изменили вид? Переход совершился в мгновение ока. Менее минуты прошло с того момента, когда ему, наконец, удалось выразить на черной стене свое желание узнать о них побольше.

Эта мысль, как и другие, пронеслась в голове с быстротой молнии. Он сосредоточил внимание на боковой поверхности здания. Пространство, отделявшее его от соседнего строения, показалось ему не шире трех метров. Но сейчас он заметил то, что ускользнуло от взгляда, когда он смотрел на город с высоты холма. На каждом этаже дома соединялись между собой тротуарами шириной в несколько сантиметров. Именно по ним перемещались пешеходы птичьего города.

Как раз под Гросвенором две птицы двигались навстречу друг другу по одному и тому же тротуару. Тот факт, что они находятся на высоте более тридцати метров над поверхностью, похоже, не заботил их сверх меры. Они шли спокойно и уверенно. Каждая из них перенесла свою правую ногу над пустотой, нащупала ею тротуар, подтащила к ней левую и затем спокойно продолжила путь. На других этажах этот маневр повторяли другие пешеходы и все с той же безмятежностью. Наблюдая за ними, Гросвенор догадался, что они имели тонкие полые кости и были очень легкими.

Сцена снова сменилась и менялась потом еще много раз. Взгляд перемещался из одной части улицы в другую. Гросвенору удалось увидеть этих существ на всех возможных стадиях воспроизводства. Некоторые достигли того момента, когда руки, ноги и туловища уже освободились. Другие походили на самое первое изображение. В каждом из представленных случаев материнское тело, казалось, не испытывает никаких неудобств от дополнительной нагрузки.

Гросвенору хотелось заглянуть внутрь какого-нибудь строения, но тут картинка на стене начала стираться. Мгновение спустя город полностью исчез. На его месте возник силуэт двоящегося существа. Пальцы указывали на энцефалорегулятор, в толковании нельзя было ошибиться. Это означало, что птица считает свою часть договора исчерпанной, и теперь наступил черед Гросвенора возвращать долг.

С ее стороны было наивно надеяться на то, что он подчинится. Но загвоздка заключалась в том, что Гросвенор не имел иного выхода. Ему не оставалось ничего, кроме как исполнять свои обязательства.

11

«Я спокоен и расслаблен, — заклинал записанный голос Гросвенора. — Мои мысли ясны. То, что я вижу, не обязательно соотносится с тем, на что я смотрю. То, что я слышу, может не иметь никакого смысла для интерпретирующих центров моего мозга. Их город я видел таким, каким они его считают. Есть или нет смысла в том, что я вижу и слышу, я, в любом случае, чувствую себя легко, свободно и непринужденно…»

Гросвенор внимательно прослушал наставление, затем, повернувшись к Корите, сказал:

— Превосходно!

Возможно, наступит момент, когда он уже не будет осознанно воспринимать эти слова. Но они не исчезнут, отпечатанные на более глубинных уровнях, и продолжат свое воздействие. Не прерывая слушания, Гросвенор в последний раз проверил регулятор. Результат осмотра его удовлетворил.

Он объяснил Корите:

— Я запрограммировал прерыватель на автоматическое отключение через пять часов. Нажав здесь, — он указал на красную клавишу, — вы сможете освободить меня раньше. Но не делайте этого без крайней необходимости.

— Что можно считать крайней необходимостью?

— Случай повторной атаки на корабль.

Гросвенор колебался. Он предпочел бы немного передохнуть. Однако, то, к чему он собирался приступить, являлось не просто научным экспериментом, но смертельной схваткой. Готовый к действию, он положил ладонь на диск настройки регулятора и замер.

Решающий час пробил. Через несколько секунд объединенное сознание бесчисленной группы птичьих существ овладеет большей частью его нервной системы. Вне всякого сомнения, они попробуют управлять им, как управляли другими членами экспедиции.

Он был практически уверен в том, что ему придется иметь дело с группой сознаний, действующих совместно. Он не заметил в городе ни машин, ни даже колесных транспортных средств с самыми примитивными механическими двигателями. Какое-то время он думал, что противник использует телевизионную технику, теперь больше склонялся к тому, что видел город глазами других различных существ. Телепатия у этой расы была развита в такой же степени, как и зрение. Совокупная энергия мозга миллионов птиц может преодолевать световые годы расстояния. Никакой нужды в дополнительном оборудовании нет.

Гросвенор не мог предвидеть, к чему приведет его подключение к коллективному сознанию.

Продолжая слушать запись, он сдвинул ручку настройки энцефалорегулятора, слегка изменив ритм своих мыслей. Следовало быть осторожным. Теперь даже если бы он захотел, его сознание все равно не смогло бы прийти в полное созвучие с вражеским. Именно от этих ритмических колебаний зависели все степени здравомыслия, безрассудства и безумия. Ему нужно было ограничить поле собственного восприятия только «нормальными», с точки зрения психиатрии, волнами.

Регулятор продуцировал свои колебания, добавляя их к лучу света, который падал прямо на картинку. Если существо, представленное на ней, и ощутило волновое наложение, то ничем этого пока не выдало. Но Гросвенор и не ожидал заметных результатов, так что не испытал разочарования. Он был убежден, что воздействие не скажется на самих образах, передаваемых противником. Он сможет почувствовать его только посредством своей собственной нервной системы.

Сосредоточиться на картинке было трудно, однако он не сдавался. Излучение энцефалорегулятора начало создавать видимые интерференционные помехи, но он продолжал напряженно фиксировать изображение взглядом.

«Я спокоен и расслаблен. Мои мысли ясны…»

Слова громко раздавались в ушах; мгновение спустя он их уже не слышал, они заменились отдаленным грохотанием.

Грохот постепенно унялся, оставив тихий ровный шум, сравнимый с тем, который звучит в большой морской раковине. Гросвенор почувствовал слабый свет, он был размытым и бледным, словно от лампы, видневшейся сквозь густой туман.

«Я продолжаю полностью владеть своим сознанием, — напомнил он самому себе. — Я воспринимаю чувственные ощущения через нервную систему этого существа. Оно воспринимает ощущения через мою».

Можно было подождать. Можно было посидеть и подождать, когда рассеется мгла и мозг начнет осознавать импульсы, переданные ему нервной системой враждебной стороны. Можно было посидеть и…

Стоп! Посидеть? Разве оно это делало? Он задержал дыхание и напряг все свое внимание. Он различил вдалеке голос, произносивший: «Есть или нет смысла в том, что я вижу и слышу, я, в любом случае, чувствую себя легко, свободно и непринужденно…»

Засвербело в носу. Он подумал: «У них нет носа, по крайней мере, я его не видел. Следовательно, речь идет о моем собственном носе или же о раздражении, не имеющем определенного места». Он поднял руку, чтобы почесаться, но был остановлен резкой болью, пронзившей желудок. Он бы согнулся от боли пополам, если бы мог. Но он не мог. Он не мог почесать себе нос. Он не мог положить руки на живот.

Он догадался, что зуд и боль пришли не из его собственного тела. И совсем не обязательно, что они имели прямое соответствие в нервной системе другой стороны. Две высокоразвитые формы жизни обменивались сигналами — Гросвенор очень надеялся на то, что он не только воспринимал их, но и передавал — и ни одна из сторон не была способна правильно перевести сигналы, отправленные другой. Его преимущество заключалось в том, что он предвидел подобное положение дел. Противник же (если он, как утверждал Корита, находился на феллахской стадии) этого не ожидал и даже не мог ожидать. Таким образом, Гросвенору оставалось только улучшать свое восприятие, в то время как другая сторона могла лишь запутываться все больше и больше.

Зуд исчез, боль в желудке обернулась некоторой тяжестью, какую испытывают после чересчур плотного обеда. Но в каждом своем позвонке он ощущал нечто вроде укола раскаленной иглой. В середине спины игла была изо льда, который расплавлялся и студеным ручьем струился вдоль поясницы. Что-то — пальцы? металлические прутья? клещи? — сжимало мышцы руки и тянуло их, почти вырывая. Мозг Гросвенора получал сообщения, визжащие от боли. Вот-вот он должен был потерять сознание.

Ужасная боль, наконец, утихла, но Гросвенор продолжал содрогаться. Все это было не более чем иллюзии. Ничего такого нигде не происходило, ни в его собственном теле, ни в теле птицы. Его мозг всего лишь воспринимал с помощью глаз импульсы, которые не мог перевести верно. Таким образом, удовольствие могло стать болью, и любое раздражение породить какое угодно ощущение. Он не думал, что ошибки его мозга окажутся такими серьезными.

Он отвлекся от этих размышлений, потому что губы почувствовали мягкую и влажную ласку. Какой-то голос произнес: «Я любим», но Гросвенор отверг употребленное понятие. Нет, не «любим». Скорее, это его мозг в очередной раз пытался перевести рефлексы нервной системы, реакции которой совершенно отличны от реакций любого человеческого существа. Он сознательно заменил «я любим» на «меня возбуждают», затем позволил ощущению следовать своим путем. Но он так и не понял, что именно чувствовал. Возбуждение не было неприятным. Нервы вкусовых рецепторов слегка щекотало. Взгляд затуманился, что являлось признаком расслабления. В сознании возник образ цветка, восхитительной гвоздики, такой же красной, какими они бывают на Земле, и, следовательно, не имеющей никакого отношения к флоре мира Риима.

«Риим!» — подумал он и всем существом заворожено потянулся навстречу. Это пришло к нему сквозь пространство? Он не сумел бы объяснить почему, но имя казалось ему точным. Однако, вопреки всему, в сознании не исчезали сомнения. Он не мог быть уверенным.

Последняя серия ощущений оказалась полностью приятной. Тем не менее, он ожидал продолжения с тревогой. Свет по-прежнему был слабым и размытым. Затем его глаза еще раз повлажнели. Ноги начали сильно чесаться. Ощущение прошло, оставив его, однако, гореть и задыхаться почти непереносимым образом.

«Неверно! — сказал он себе. — Ничего подобного со мной не происходит».

Возбуждения прекратились. Снова не было ничего, кроме ровного шума и рассеянного света. Гросвенор забеспокоился. Возможно, его метод хорош и в конце концов удастся установить некоторый контроль над отдельным представителем или группировкой вражеского войска. Но время сильно поджимало. Каждая проходящая секунда на неимоверно много приближала его к полному провалу и уничтожению. Там — на самом деле, здесь (на мгновение он запутался в пространстве) — один из самых мощных и дорогих межзвездных двигателей, когда-либо созданных человеком, пожирал километры со скоростью, почти выходящей за пределы смысла.

Он знал, какие именно отделы мозга подвергаются воздействию. Шум он мог слышать, только когда возбуждение возникало в некоторых чувствительных зонах на боковой поверхности коры. Область над ухом при раздражении порождала видения и воскрешала старые воспоминания. Подробная карта мозга была составлена очень давно. Точное местоположение зон ощущений слегка различалось от человека к человеку, но общая структура сохранялась у всех.

Глаз нормального человека передает изображение, относительно соответствующее действительности. Хрусталик фокусирует на сетчатке реальную картинку. Судя по городским видам, демонстрируемым обитателями Риима, они тоже имеют объективно точное зрение. Если Гросвенору удастся скоординировать свои зрительные центры с визуальным восприятием противника, он сможет получать достаточно достоверные образы.

Снова потекли минуты. Неожиданно впав в отчаяние, Гросвенор спросил себя, не проведет ли он на этом самом месте все пять часов, так и не установив никакого полезного контакта? Он начал сомневаться, имеет ли смысл в подобной ситуации и дальше оставаться в столь глубоком подчинении. Но когда он попытался положить руку на диск настройки энцефалорегулятора, результат, похоже, оказался отрицательным. Возникли смутные ощущения, среди которых он различил характерный запах горелой резины.

В третий раз он почувствовал, что его глаза наполнились слезами. Затем появилась абсолютно четкая картинка. Она исчезла так же внезапно, как и возникла. Но Гросвенор, обученный самым современным подсознательным методам, сохранил послеобраз, отпечатанный в сознании столь же четко, как если бы он без всякой спешки наблюдал сам образ.

Ему показалось, что он находится внутри одного из высоких и узких зданий. Помещение слабо освещалось лучами солнца, падающими через открытые двери. Не было ни окон, ни сплошных межэтажных перекрытий. Вместо них имелось множество дорожек, продолжавших наружные тротуары. На дорожках сидело несколько птиц. Многочисленные дверцы указывали на наличие стенных шкафов и кладовых.

Это видение его не только обрадовало, но одновременно и обеспокоило. «Предположим, — говорил он себе, — что мне удалось установить контакт с этим существом, и я управляюсь его нервной системой, так же как и оно — моей. Допустим, я достиг той точки, в которой уже могу слышать его ушами, видеть его глазами и испытывать, с определенной степенью точности, то, что испытывает оно. Это не более чем ощущения органов чувств. Можно ли надеяться на то, что пропасть преодолена и я способен заставить откликнуться его мышцы? В моей ли власти принудить существо идти, поворачивать голову, поднимать руку, в общем, действовать так, словно это мое собственное тело?» Атака на корабль производилась группой созданий, объединивших свои усилия. «Могу ли я, влияя на одного из членов, добиться контроля полностью над всей группой?»

Он понимал, что ясная картинка пришла к нему из восприятия отдельной птицы. Похоже, ничего из того, что он ощущал до сих пор, не представлялось возможным приписать группе. Он сравнил себя с заключенным, запертым в темной комнате; в одной из стен этой комнаты располагался иллюминатор с матовым стеклом, пропускающим рассеянный свет. Время от времени сквозь туман проступали некие виды, и заключенный получал представление о внешнем мире: он мог лишь надеяться, что эти виды относительно точные. В противном случае, ему оставалось только испытывать сомнения относительно природы звуков, доносящихся из второго отверстия во второй стене, равно как и других чувственных ощущений, поступающих каждое из своего отверстия в потолке и полу.

Человеческое ухо воспринимает звуки вплоть до частоты в двадцать тысяч колебаний в секунду. Некоторые расы с этой частоты только начинают слышать. Подвергая определенным гипнотическим внушениям, можно заставить страдающих людей хохотать, а тех, кого щекочут, выть от боли. То, что вызывает боль у одних существ, может оставить безразличными других.

Гросвенор позволил умственному напряжению ослабнуть. Следовало передохнуть в ожидании дальнейших событий. Больше заняться пока было нечем.

Неожиданно в голове возникла идея о том, что, возможно, существует связь между его собственными мыслями и воспринимаемыми ощущениями. О чем в точности думал он как раз перед тем, как увидел внутреннюю часть здания? Он тогда, вспомнилось ему, мысленно сосредоточился на устройстве глаза.

Связь выглядела столь очевидной, что он сильно приободрился. До сего момента он прилагал усилия к тому, чтобы видеть и чувствовать посредством нервной системы одной птицы. Но исполнение его замыслов по-прежнему зависело от того, удастся ли ему вступить в контакт и оказать воздействие на группу, которая осуществляла нападение на корабль. Неожиданно он понял, что проблема, с которой он столкнулся, требует от него перенастройки собственного мозга. Нужно было практически усыпить некоторые зоны; чувствительность других, наоборот, повысить до крайности для того, чтобы предоставить потоку получаемых ощущений более свободный способ выражения. Имеющийся у него навык самовнушения позволял успешно достичь обеих целей.

Начинать, очевидно, следовало со зрения. Затем продолжить установлением мышечного контроля над телом птицы, посредством которой группа ведет борьбу с ним.

Появились, мешая сосредоточиться, разноцветные всполохи. Гросвенор увидел в них доказательство действенности проведенных самовнушений. Затем его зрение, внезапно приспособившись, стало четким, и он понял, что находится на правильном пути.

Он оказался, точно так же как и в первый раз, сидящим на насесте внутри большого здания. Вцепившись в образ с энергией отчаяния, он направил все свои усилия на то, чтобы воздействовать на мышечные движения обитателей Риима.

Но точная причина, по которой рождается движение, осталась для него темной. Его зрительное восприятие не могло, очевидно, вместить в себя в подробностях миллионы мышечных рефлексов, позволяющих поднять один палец. Тогда он сконцентрировался на отдельной конечности. Ничего не произошло. Разочарованный, но не потерявший решимости, он прибег к помощи символического гипноза, использовав одно ключевое слово для обозначения всей совокупности вазомоторных процессов.

Медленно одна рука поднялась. Еще одно ключевое слово — и подопечный Гросвенора осторожно встал. Затем Гросвенор заставил его повернуть голову. Скользнувший по стене взгляд подсказал, что такой-то ящик, такой-то шкаф, такая-то кладовая являются «моими». Напоминание едва коснулось сознания. Существо со спокойствием признало свое.

Гросвенору приходилось сдерживать волнение. С бесконечным терпением он посадил, потом поднял птицу, заставил поднести руки к лицу, поцеловать их, двинуться вперед, затем вернуться к своему насесту. В конце концов он усадил ее на место.

Теперь, очевидно, их нервные системы оказались в достаточной степени синхронизированными для того, чтобы он мог воспринимать малейшие оттенки любого внушения. Едва он начал снова сосредоточиваться, как все его существо, мысли и ощущения, заполонило послание. Более или менее автоматически Гросвенор переводил затопившие его тревожные мысли:

«Ячейки взывают, взывают. Ячейки боятся. О! ячейки ощущают боль! Ночь наступила у риимов. Отдались от создания… отдались, Риим… Тени, вихри… Нужно, чтобы ячейки уклонились… Но они не в состоянии. Они имели право быть приветливыми с существом, вышедшим из тьмы, поскольку не знали, что являются ему врагом… Ночь стала мрачной. Все ячейки тянутся назад… Но они не могут…»

Гросвенор замер, пораженный: «приветливыми».

С ужасом он понял, что события, легко объяснялись как тем, так и другим образом. Ситуация была серьезной. Если безумие, поразившее экипаж корабля, явилось следствием попыток проявить приветливость и вступить в общение с чужеземцами, то какие бедствия могут произойти в том случае, когда их симпатия перейдет в неприязнь?

Для него положение представлялось еще более трудным, чем для них. Если он сейчас прервет контакт, они станут свободными. И тогда, возможно, предпримут настоящую атаку. Как только избавятся от него, попытаются действительно уничтожить Бигль.

Значит, у него не было иного выхода, кроме как держаться выбранного пути, надеясь, что, в конце концов, обнаружится возможность повернуть ситуацию в свою пользу.

12

Для начала он попробовал достичь того, что по всей логике могло считаться промежуточной стадией: он сосредоточился на том, чтобы перенести свой контроль на другого представителя группы. Выбор казался очевидным.

«Я любим, — сказал он, воспроизводя в себе ощущение, в определенный момент смутившее его. — Я любим материнским телом, в котором рождаюсь и развиваюсь. Я разделяю мысли матери, но вижу своими глазами и знаю, что я один из группы…»

Как Гросвенор и ожидал, переход совершился внезапно. Он пошевелил самыми маленькими пальцами. Сгорбил хрупкие плечи. Потом снова вернулся к матери. Результат эксперимента был до такой степени удовлетворительным, что Гросвенор почувствовал себя готовым проделать следующий шаг и войти в контакт с существом более удаленным.

И на этот раз он добился своего, возбуждая соответствующие центры нервной системы. Он понял, что находится на вершине дикого холма, поросшего густым кустарником. Перед ним из каменистой почвы выбивался источник. Вдали низкое оранжевое солнце следовало заведенным путем по покрытому кучевыми облаками фиолетовому небу. Гросвенор заставил своего нового подопечного выполнить полуоборот. Он заметил жилище, укрывавшееся среди деревьев на берегу ручейка. Он приблизился и заглянул внутрь. В полутьме он различил множество насестов, один из которых был занят двумя птицами. Обе сидели с закрытыми глазами.

Вполне вероятно, подумалось Гросвенору, что они в данный момент принимали участие в нападении на Бигль.

Оттуда он переместил свой контроль на птицу, находившуюся в той части планеты, где стояла ночь. Он оказался в затемненном городе, среди тесного строя узких домов и переплетения тротуаров. Он переходил по очереди из одной нервной системы в другую. Он не знал, почему связь устанавливается с тем, а не иным существом. Возможно, некоторые подопечные были более восприимчивы к гипнотическому воздействию Гросвенора, чем другие. Возможно даже, что поддающиеся легче всего происходили из семейства самой первой птицы, с которой удалось вступить в контакт. Посетив таким образом два десятка различных нервных систем, Гросвенор решил, что уже получил достаточно полное представление о ситуации.

Он имел дело с каменным веком и с «нейропсихическим сообществом», которому, очень вероятно, не найти подобия ни на какой другой планете. Эта раса обошла далеко стороной ту стадию развития, на которой находилось человечество: эпоху машин с ее открытиями секретов материи и энергии.

Теперь Гросвенор мог в полном спокойствии переходить к следующему и предпоследнему этапу своего контрнаступления.

Он настроился на совокупность характеристик, которые должны были отличать существо, участвующее в данный момент в передаче изображения на Бигль. Прошло какое-то время, короткое, но вполне определенное. Затем…

Он смотрел изнутри одной из картинок и видел через картинку корабль.

В первую очередь, ему хотелось узнать, как развивается баталия на борту. Но следовало обуздать это желание, потому что задача, определенная им самому себе, являлась не менее важной, и возвращение на корабль составляло лишь часть ее. Ему нужно было повлиять на действия группы, возможно, из миллионов особей, повлиять таким образом, чтобы они отступились от Бигля и в дальнейшем могли лишь держаться от него подальше.

Он уже доказал, что может воспринимать их мысли и внушать им свои; в противном случае, те два десятка успешных контактов с птицами не стали бы возможными. Значит, он был готов. Он направил свои мысли в ночь:

«Вы живете во вселенной; вы создаете образы этой вселенной, такие, какой она вам представляется. И об этой вселенной вам не известно ничего, кроме ваших образов. Но образы вселенной, которые находятся внутри вас, не есть сама вселенная…»

Как можно подействовать на разум? Перестроив систему его постулатов. Каким образом можно повлиять на поведение? Разрушив фундаментальные убеждения, верования.

Шаг за шагом Гросвенор продвигался вперед:

«И образы, находящиеся внутри вас, не показывают вам всей вселенной, потому что есть много вещей, которые вы не можете воспринимать напрямую, поскольку не обладаете органами чувств для их восприятия. Внутри вселенной существует свой порядок. И если порядок ваших образов не тот же самый, что и порядок вселенной, это приводит вас к заблуждениям…»

В истории различных форм жизни мало кто из разумных существ совершал когда-либо что-нибудь нелогичное… с точки зрения своей системы координат. Когда основания этих координат были ложными, то есть постулаты разумных существ не соответствовали реальности, логика могла привести их к краху.

Нужно было менять постулаты данной расы. Гросвенор действовал обдуманно, хладнокровно, честно. Он исходил из предположения о том, что риимы беззащитны. Он вносил в их сознание первые новые идеи, какие внушались им за время бесчисленных поколений. Потрясение, он не сомневался, будет неимоверным. Никогда еще так не обрушивались на этих феллахов, погрязших в своих предрассудках. Однако, в Истории достаточно примеров того, как единственный завоеватель, даже не располагающий большими силами, изменял будущее всей феллахской цивилизации.

Огромная индийская империя пала перед несколькими тысячами англичан. Так же легко были покорены все феллахские народы античности; они поднимались, только когда свету, наконец, удавалось проникнуть в их потемки, показав им, что в жизни существует другое, отличное от того, чему учила своя закоснелая система.

Риимы были особенно уязвимы. Их способ общения между собой, каким бы уникальным и замечательным ни являлся, позволял оказать на них воздействие сразу при условии приложения достаточного усилия.

Снова и снова Гросвенор повторял свое сообщение, добавляя каждый раз что-нибудь, относящееся к Биглю:

«Измените картинку, которую вы используете для того, чтобы дотянуться до чужеземцев на корабле, затем уберите ее. Измените ее так, чтобы они могли расслабиться и уснуть, затем уберите. Ваш дружественный акт нанес большой вред людям на борту. Мы тоже хорошо расположены к вам, но ваш способ выразить свое дружелюбие причинил нам зло».

Он не мог сказать точно, в течение какого времени продолжал накачивать своими заповедями необъятную сеть нервных систем. Два часа, может быть. Но какова бы ни была продолжительность действия, закончилось оно резко, поскольку выключатель в энцефалорегуляторе автоматически прервал контакт между ним и картинкой на стене.

Он тут же оказался в привычном окружении. Он посмотрел на стену перед собой. Картинка исчезла. Он бросил быстрый взгляд на Кориту. Свесив руки на пол, археолог крепко спал в кресле.

Гросвенор с содроганием вспомнил данные им самим инструкции: расслабиться и уснуть. Результат находился перед глазами. Все люди на борту корабля, должно быть, спали.

Задержавшись лишь для того, чтобы разбудить Кориту, Гросвенор вышел в коридор. На протяжении всего пути ему попадались лежащие с закрытыми глазами люди, но стены были чисты. Он добрался до рубки управления, не встретив ни одной картинки.

Внутри ему пришлось перешагивать через уснувшее тело капитана Лита, чтобы пройти к приборной панели. Со вздохом облегчения он повернул ручку включения внешнего экрана энергетической защиты.

Несколькими секундами позже, расположившись в операторском кресле, он уже вносил изменения в курс корабля.

Перед тем, как покинуть рубку, он привел в действие, установив на два часа, устройство, блокирующее доступ к рулевому управлению. Обезопасив таким образом корабль от того возможного случая, когда кто-нибудь из людей пробудится с желанием самоуничтожения, он поспешил в коридор для оказания помощи раненым.

Пациенты все до единого пребывали в бессознательном состоянии; следовательно, он мог лишь предполагать, от чего они страдают. Он не рисковал. Каждый раз, устанавливая, что дыхание затрудненно и, по-видимому, человек в шоке, он вводил ему кровяную плазму. Он вкалывал болеутоляющее, встречая скверную рану, и наносил заживляющую мазь на ожоги, ссадины и порезы. Семь раз с помощью Кориты он переносил мертвых в реанимационные палаты: четыре души удалось таким образом вернуть из небытия. И все же осталось тридцать два трупа, которые он даже не стал пытаться оживить.

Они с Коритой продолжали заниматься фельдшерской работой, когда рядом с ними очнулся один геолог, зевнул… затем забурчал ругательства. К нему возвращалась память. Гросвенор смотрел за тем, как человек поднимается на ноги, подходит и, поглядев на них обоих с ошарашенным видом, спрашивает:

— Я могу вам помочь?

Вскоре они имели уже с десяток подручных, которые с остервенением впрягались в работу; время от времени роняемые ими реплики свидетельствовали об осознании того, что происходивший на борту кошмар стал следствием охватившего их безумия.

Гросвенор заметил прибывших Лита и Мортона только когда увидел, как они разговаривают с Коритой. Через некоторое время последний удалился, а оба руководителя подошли к Гросвенору и пригласили принять участие в собрании, которое должно было состояться в рубке управления. Без лишних слов Мортон похлопал его по плечу. Гросвенор не знал, вернулась ли к ним память, поскольку гипноз достаточно часто вызывает самопроизвольную амнезию. И если они оба все забыли, Гросвенору будет чрезвычайно сложно заставить их поверить тому, что случилось.

Поэтому он вздохнул с облегчением, когда капитан Лит произнес:

— Мистер Гросвенор, обсуждая катастрофические события, имевшие место на борту, и Мортон, и я, мы вспомнили, что в определенный момент вы пытались убедить нас в том, что корабль подвергся нападению извне. Мистер Корита доложил нам о ваших действиях, свидетелем которых он явился. Мне бы хотелось, чтобы вы объяснили все произошедшее руководителям отделов, собравшимся в рубке управления.

Рассказ Гросвенора длился более часа. Когда нексиалист закончил, кто-то спросил:

— Должен ли я понять так, что в действительности речь идет о дружественной попытке вступить с нами в контакт?

Гросвенор подтвердил:

— Ну да.

— По-вашему, — сказал тот с горечью, — не следует и поднимать вопрос о том, чтобы отправиться туда и с помощью нескольких бомб уничтожить их всех до последней особи?

— В этом нет никакого смысла. Но мы можем совершить на их планете посадку для более прямого общения.

Капитан Лит живо вмешался:

— Это отняло бы чересчур много времени. Перед нами еще долгий путь. — Он добавил кислым тоном. — К тому же, кажется, это весьма недоразвитая раса.

Гросвенор колебался. Прежде чем он успел заговорить, Мортон спросил:

— Что скажете, мистер Гросвенор?

— Полагаю, капитан намекает на полное отсутствие у данного народа каких-либо механических устройств. Но разумные существа могут иметь известные потребности, для удовлетворения которых машины бесполезны: есть, пить, жить среди друзей и быть любимыми. По моему мнению, эти птицы находят радость в их совместном мышлении и способе размножения. Существовало время, когда человек имел не намного больше, однако уже тогда говорилось о цивилизации; и в то время были великие люди, как и сейчас.

— И все же, — тонко заметил фон Гроссен, физик, — вы не остановились перед тем, чтобы разрушить их образ жизни.

Гросвенор не позволил выбить себя из седла.

— Это нехорошо, когда птицы или люди чересчур зацикливаются на своем. Я всего лишь сломил их сопротивление новым идеям, чего мне, кстати, до сих пор еще не удалось проделать на борту нашего корабля.

В аудитории послышались смешки, и ученые начали расходиться. Гросвенор увидел, что Мортон беседует с Йеменсом, единственным химиком, присутствовавшим на собрании. Йеменс, являвшийся теперь первым заместителем Кента, долго хмурил брови и качал головой. Напоследок он разразился довольно длинной речью, после которой они с Мортоном расстались, пожав друг другу руки.

Мортон подошел к Гросвенору и сказал тихим голосом:

— Химики освободят помещения в вашем отделе в течение ближайших двадцати четырех часов при условии, что им никогда не станут напоминать об этом инциденте. Йеменс…

Гросвенор перебил:

— А что говорит Кент?

Мортон помедлил.

— Кент хлебнул своего газа, — произнес он, наконец, — и ему придется провести в постели несколько месяцев.

— Но, — напомнил Гросвенор, — скоро выборы.

И еще раз Мортон помедлил, прежде чем сказать:

— Верно. И это означает, что у меня не будет конкурентов, поскольку один лишь Кент выступал против.

Гросвенор молча размышлял. Известие о том, что Мортон сохранит руководство над учеными, следовало признать хорошим. Но что станется со всеми недовольными, которые поддерживали Кента?

— Хочу попросить вас о личном одолжении, мистер Гросвенор, — снова заговорил Мортон. — Мне удалось убедить Йеменса в том, что было бы не очень разумно продолжать наступление Кента на вас. Но хотелось, чтобы и вы, в свою очередь, не распространялись о данной истории. Не старайтесь извлечь дополнительную выгоду из вашей победы. Если вас спросят, скажите, что возвращение к статус-кво стало результатом несчастного случая с Кентом, но сами эту тему не поднимайте. Речь идет о мире на борту. Обещаете?

Гросвенор пообещал, затем добавил:

— Могу ли я подсказать вам один ход?

— Давайте, посмотрим.

— Почему бы вам не назначить Кента своим заместителем?

Мортон уставился на него озадаченно:

— От вас я такого совета не ожидал. Лично я не чувствую в себе желания так уж сильно приободрять Кента.

— Речь не о Кенте, — сказал Гросвенор.

Теперь уже Мортон сделал паузу. Наконец, он произнес:

— Пожалуй, это разрядило бы атмосферу.

Тем не менее, он, по-видимому, не испытывал энтузиазма.

— Ваше мнение о Кенте, — заметил с улыбкой Гросвенор, — похоже, совпадает с моим.

Мортон рассмеялся:

— Можно насчитать не менее полусотни людей на борту, которых я предпочел бы в качестве своего заместителя, однако для поддержания мира мне действительно стоит воспользоваться вашей подсказкой.

Они распростились. Гросвенор не был таким удовлетворенным, каким мог показаться. У него оставалось ощущение, что, спровадив химиков из своего отдела, он выиграл стычку, но не сражение. Тем не менее, по его убеждениям, подобный исход в любом случае выглядел лучше продолжения войны, которая могла принять и более ожесточенный характер.

13

Икстл плыл в беспредельной ночи. Время медленно продвигалось к вечности, и тьма пространства была непроницаемой. Сквозь безмерность проглядывали смутные пятна холодного света. Каждое из них, он знал, являлось галактикой пламенеющих звезд, преобразованной расстоянием в вихревую туманность. Там имелась жизнь, которая размножалась на мириадах планет, безостановочно вращающихся вокруг своих солнц. Подобно жизни, извлекшейся когда-то из первозданной грязи Глора, задолго до того как космический взрыв уничтожил всю могущественную расу икстлов, забросив его собственное тело в межгалактические бездны.

Он жил — в этом состояла его персональная катастрофа. Почти бессмертное тело, уцелевшее в катаклизме, поддерживало себя, все более и более слабея, энергией, разлитой в пространстве и времени. Мозг неустанно возвращался к одной и той же мысли; Икстл думал: один шанс из дециллиона, что он когда-нибудь окажется в какой-либо галактической системе. И еще более исчезающе малый — что упадет на планету и найдет драгоценный гуул.

Миллиард миллиардов раз, следуя по кругу, он приходил к тому же самому выводу. Умозаключение стало неотъемлемой частью его бытия. Словно анимационный образ, беспрерывно развертывающийся перед внутренним взором. Вкупе с далекими светящимися лентами там, в черной пучине, это составляло мир, в котором протекало существование Икстла. Он почти забыл об объемном сенсорном поле, сохраняемым его телом. Когда-то он получал от него сигналы, но сейчас не улавливал ничего в радиусе нескольких световых лет.

Он ничего не ждал, и первый признак появления корабля дошел до него с трудом. Энергия, плотность… материя! Очень смутные, ощущения тыкались в уснувший мозг Икстла. Он почувствовал резкую боль, словно вдруг напрягся давно не используемый мускул.

Боль исчезла. Мысль угасла. Мозг снова погрузился в долгий сон, прерванный на мгновение. Икстл вернулся в свой мир безнадежности и мерцающих пятен. Представление об энергии и свете обернулось грезой и начало стираться. Какой-то уголок сознания, пробудившийся более, чем остальная часть, следил за тем, как мысль исчезает и тени забвения разворачивают свои туманные вуали, окутывая слабо вспыхнувший было проблеск. Но снова, и теперь уже более пронзительно, прозвучало сообщение, посланное сенсорами. Конвульсивное движение напрягло изможденное тело. Четыре руки дернулись вперед, четыре ноги резко распрямились в рефлекторном прыжке.

Широко раскрытые глаза настроились. Взгляд, ничего уже не искавший, снова обрел свою живость. Часть нервной системы, контролировавшая поле восприятия, внезапно пришла в возбуждение. Икстл отвлек внимание от биллионов кубических километров, не подающих никаких сигналов, и сосредоточил все силы на установление точного места, откуда поступил импульс.

Но пока Икстл пытался его определить, оно переместилось на огромное расстояние. И только тогда отшельник подумал о корабле, летящем из одной галактики в другую. Одно ужасное мгновение ему казалось, что аппарат сейчас удалится еще дальше и он не сможет его больше обнаружить, что потеряет контакт навсегда, так и не сумев ничего сделать.

Он чуть растянул сенсорное поле и неожиданно опять ощутил возбуждение, вызванное несомненным присутствием посторонней материи и энергии. На этот раз он в нее вцепился. Он вылил в один электромагнитный пучок всю энергию, которую могло поставить ослабевшее тело.

Через этот луч он жадно втянул в себя огромное количество энергии. Ее было больше — в миллионы раз больше — чем он мог использовать. Он вынужден был изливать ее в пространство. Но, словно чудовищная пиявка, он удлинял свою присоску на четыре, пять, десять световых лет и сосал движущую энергию корабля.

Поскольку уже бесчисленные эры он перебивался слабыми лучиками света, Икстл даже не осмелился попробовать впитать в себя колоссальные количества, доставшиеся ему сейчас. Они рассеются в пространстве, которое поглотит их навсегда. Но и то, что он взял, вдохнуло в его тело жизнь. С неистовой силой он ощущал, как расширяются его возможности. Мощным порывом он привел в движение собственную атомную структуру, и сам устремился в луч.

Корабль, потерявший энергию двигателей, но продолжавший движение за счет имевшейся скорости, проследовал мимо и отдалился на один световой год, на два, на три. Всполошенный Икстл осознал, что аппарат ускользает, вопреки всем его усилиям. Но в этот момент…

Корабль остановился, на полном ходу. Он продвигался со скоростью многих световых лет в день и неожиданно замер в состоянии равновесного покоя, вся скорость оказалась мгновенно погашенной. Он все еще был на значительном расстоянии, но уже не удалялся.

Икстл догадывался, что произошло. Находящиеся на борту корабля заметили вмешательство и остановились выяснить, в чем дело. Мгновенное торможение указывало на высокий уровень техники, хотя Икстл и не мог определить его с точностью. Сам он собирался останавливаться, преобразуя свою скорость в движение электронов внутри собственного тела. Потеряется на этом очень малое количество энергии. В каждом атоме скорость электронов немного возрастет — совсем немного — и добавленная скорость перейдет в движение на субмолекулярном уровне. Именно на этом уровне он ощутил, что корабль рядом.

События следовали одно за другим в чересчур быстром темпе, чтобы успевать их обдумывать. Корабль отгородился от него сплошным энергетическим барьером. Ощутив концентрацию энергии на пути, внутренние рефлексы остановили движение Икстла на долю микросекунды раньше, чем он хотел. В расстоянии это выразилось пятидесятью дополнительными метрами.

Он смотрел на корабль, блистающий в черном пространстве. Барьер по-прежнему был на месте, другими словами это означало, что находящиеся внутри, вероятно, не могли его обнаружить, равно как и он не сумел бы подобраться к кораблю. Он предположил, что чувствительные приборы на борту заметили его приближение, идентифицировали как угрозу и установили защиту.

Икстл находился в нескольких метрах от почти невидимой преграды. Отделенный от исполнения своих надежд, он с вожделением разглядывал аппарат. Это было сферическое чудовище из темного металла, утыканное рядами светящихся точек. Корабль парил в бархатно-черной пустоте пространства, сверкающий, словно драгоценность, спокойный, но живой, обжигающий жизнью. Он принес с собой ностальгическую мысль о мириадах далеких планет и о жизни, неукротимой и суматошной, которая устремилась к звездам, чтобы овладеть ими.

До сего момента ему так много нужно было делать с физической точки зрения, что он пока еще очень смутно представлял, чего может добиться, поднявшись на борт. Тысячелетиями погруженный в беспредельное отчаяние, мозг пришел в безумное возбуждение. Подобно пляшущим языкам пламени, ноги и руки корчились и извивались под ярким светом из иллюминаторов. Изо рта, напоминающего порез на карикатурном изображении человеческого лица, выступила белая пена, разлетевшись мгновенно застывшими капельками. Икстл чувствовал, как растет надежда, затопляя его всего до такой степени, что мутилось зрение. И уже сквозь туман он увидел, как на металлической обшивке корабля набухла световая прожилка. Вздутие обернулось огромным люком, который, вращаясь, открылся. Из проема хлынул ослепительный свет.

Возникла пауза, затем наружу выбралось с десяток двуногих существ. Одетые в почти прозрачные доспехи, они вели или направляли большие плывущие машины. Они собрали все машины в одном месте на корпусе корабля. Заблистали огоньки, которые издалека казались маленькими, но чрезвычайная яркость вспышек свидетельствовала либо о крайне высокой температуре горения, либо о неимоверной концентрации нетепловых лучей. Двуногие принялись за свою работу — по ремонту, по всей видимости — с тревожной быстротой.

Икстл лихорадочно обрушился на экран, преграждавший ему доступ к кораблю, пытаясь выискать в нем слабые места. Но не нашел их. Действующие силы были комплексными, они закрывали чересчур большую поверхность, чтобы Икстл мог одолеть их теми средствами, которыми располагал. Он чувствовал это и на расстоянии. Реальность только подтвердила опасения.

Работа — Икстл видел, как двуногие сняли толстый слой обшивки и заменили его на новый — была закончена очень быстро. Сварочные аппараты притушили свои горелки, последние искры растаяли в ночи. Машины отправились обратно тем же путем, каким прибыли. Двуногие существа вернулись в корабль вслед за ними. Металлическая поверхность стала такой же пустынной, как само пространство.

От нахлынувшей тоски Икстл едва не потерял рассудок. Он не мог позволить им ускользнуть сейчас, когда вся вселенная оказалась в пределах досягаемости… в нескольких метрах от него. Он протянул руки, словно одной лишь потребности, которую он имел, было достаточно, чтобы удержать корабль. Все тело прострелило резкой болью. Его затягивало в черную бездонную пропасть отчаяния, он остановился как раз перед окончательным погружением.

Люк снова пришел в круговое движение. На обшивку выбрался один-единственный двуногий и побежал к тому месту, где производился ремонт. Что-то подобрал и двинулся обратно. Он находился еще на некотором расстоянии от входа, когда заметил Икстла.

Он резко остановился, как от полученного удара. Казалось, он с трудом удержал равновесие. В свете иллюминаторов на его лице за прозрачным шлемом хорошо различались широко распахнутые глаза и открытый рот. Он встряхнул головой, затем его губы быстро задвигались. Чуть позже люк открылся шире, давая проход группе двуногих, все из которых смотрели на Икстла. Должно быть, последовала дискуссия, потому что их губы по очереди приходили в движение.

Вскоре была доставлена большая клетка с металлическими прутьями. Она плыла, похоже, ведомая двуногим, сидящим наверху. Икстл догадался, что его собираются поймать.

Странное дело, но он не почувствовал облегчения.

Он ощущал себя так, словно ему ввели какой-то наркотик, поскольку внезапно начал проваливаться в бездну усталости. Впадая в панику, он пытался бороться с охватывающим его оцепенением. Ему понадобятся все способности его расы, достигшей самого порога высшего знания, если он хочет, чтобы икстлы обрели жизнь.

14

— Но, в конце концов, ради всех святых рая, как что-то может жить в межгалактическом пространстве?

Искаженный тревогой голос прозвучал в переговорном устройстве. Гросвенор видел, как спутники рядом с ним жмутся теснее друг к другу. Ему самому было не по себе, и даже присутствия остальных членов экспедиции не хватало для того, чтобы рассеять до конца это ощущение. Он чересчур явственно чувствовал, как неосязаемая ночь обволакивает их, подобно савану, прилипая полами к самой поверхности иллюминаторов.

Никогда еще с момента начала путешествия необъятность ночи не поражала Гросвенора до такой степени. Он столь часто смотрел на нее изнутри корабля, что она стала ему безразличной. Но внезапно он осознал во всей полноте, что даже самые дальние звездные границы человечества представляют собой всего лишь булавочную головку в этой ночи, протянувшейся на миллиарды световых лет во всех направлениях.

Гнетущее молчание нарушил Мортон.

— Вызываю Ганли Лестера… Ганли Лестера…

После некоторой паузы послышалось:

— Да, шеф?

Гросвенор узнал голос руководителя астрономов.

— Ганли, — сказал Мортон, — тут есть над чем поработать вашему астро-математическому уму. Подсчитайте вероятность того, что Бигль остановится точно в том месте пространства, где плавает эта штука. Даю вам несколько часов.

Слова только подчеркнули драматизм сцены. Это было вполне в духе Мортона, самого математика, дать возможность кому-нибудь другому блеснуть в той области, где он являлся мэтром.

Астроном сначала рассмеялся, затем ответил совершенно серьезно:

— Мне не нужно заниматься вычислениями. Понадобилось бы вводить новую систему обозначений, чтобы выразить указанную вероятность в конкретных цифрах. В арифметическом смысле, то, что вы имеете перед собой, не может случиться. Вот корабль с людьми на борту, который останавливается для ремонта на полдороге между двумя галактиками — и заметьте, мы делаем это в первый раз. И тут, говорю я, данная крошечная точка абсолютно непредусмотрено пересекает траекторию движения другой точки, еще более крошечной. Такое невозможно, если только пространство не кишит похожими существами.

Гросвенор видел феномену иное, вполне правдоподобное объяснение. Почему бы не допустить, что два события просто связаны причинно-следственными отношениями? В переборке машинного зала была проделана дыра. Потоки энергии ускользнули в пространство. Они и остановились, чтобы исправить повреждение. Гросвенор открыл рот, собираясь изложить свой взгляд, потом закрыл, так и не заговорив. Вступал еще один фактор, если дело действительно происходило таким образом. Сколько энергии потребовалось бы приложить для того, чтобы за несколько минут вытянуть весь объем, вырабатываемый реактором? Он произвел подсчет в уме. Цифры получались такими большими, что его гипотеза, похоже, отпадала сама по себе. Даже тысяча зорлов, собранных вместе, не могла распоряжаться такими энергиями. Следовательно, речь стоило уже вести не об одних только существах, но и о машинах.

Кто-то сказал:

— Такие маленькие вещи нужно разыскивать при свете прожектора.

Дрожь в голосе человека передалась Гросвенору. Подействовала она, очевидно, и на других, поскольку, когда заговорил Мортон, по его тону было заметно, что он старается успокоить смятенные умы.

— Этот красный дьявол, вышедший, похоже, из кошмара, страшный, как семь смертных грехов, возможно, совершенно безобиден, подобно тому, как наш очаровательный котик на поверку оказался опасным, — сказал он. — Как думаете, Смит?

Биолог ответил со своей холодной логикой:

— Данное существо, насколько я могу судить с того места, где мы находимся, имеет руки и ноги, что является признаком чисто планетарной эволюции. Если оно разумно, то начнет реагировать на знакомую среду обитания в ту же минуту, как его поместить в клетку. Может быть, перед нами почтенный мудрец, выбравший тишину пространства для медитации, потому что здесь его ничто не отвлекает. Возможно, это молодой убийца, приговоренный к ссылке и сгорающий от желания вернуться к себе и продолжить жизнь в своей цивилизации.

— Жаль, что Корита с нами не вышел, — произнес Пеннонс, руководитель механиков. — Его выступление о коте подсказало нам тогда, чего ожидать…

— Корита здесь, мистер Пеннонс. — Как всегда, голос археолога в переговорном устройстве прозвучал с размеренной четкостью. — Я слежу, как и многие другие, за происходящим и, должен признать, сильно впечатлен изображением на экране, прямо перед моими глазами. Но, думаю, в данный момент, ввиду отсутствия фактов, было бы неосмотрительно пускаться в предположения, основываясь на теории цикличности истории. В случае с котом мы имели опустошенную планету с оскудевшими источниками питания, на которой он обитал, и архитектурные остатки мертвого города. Здесь же перед нами существо, которое живет в пространстве на расстоянии в четверть миллиона световых лет от ближайших звезд, по всей видимости, совсем без еды и какого-либо средства передвижения. Вот что я бы посоветовал: удерживайте защитный барьер на месте, оставив проход для клетки. Когда запрете создание в ней, изучите его, проанализируйте все поступки и реакции. Проведите флюорографию внутренних органов, функционирующих в пустом пространстве. Соберите максимальное количество данных, чтобы знать, кого именно мы поднимаем на борт. Постарайтесь не убивать и не быть убитыми. Предосторожности излишними не будут.

— На мой взгляд, очень разумные советы, — сказал Мортон.

Он принялся раздавать распоряжения. Из корабля привели другие машины. За исключением огромной флюорографической камеры, все они расположились вокруг людей охранным кольцом. Что касается камеры, ее установили на передвижную клетку.

Гросвенор, неприятные ощущения которого не рассеивались, услышал, как Мортон заканчивает инструктаж людей, управляющих клеткой:

— Распахните двери как можно шире и быстро надвигайте на него. Надо, чтобы лапы не могли уцепиться за прутья.

«Если я собираюсь высказать замечания, — сказал себе Гросвенор, — то сейчас или никогда».

Но он не видел, что именно сказать. Он мог изложить свои смутные сомнения. Мог завершить рассуждение Ганли Лестера логическим выводом о том, что произошедшее не было случайным. Мог бы даже намекнуть, что, дескать, целый корабль, набитый этими красными дьяволами, где-нибудь неподалеку только и дожидается того момента, когда их товарища начнут захватывать.

Но дело заключалось в том, что против этих возможных событий меры предосторожности были уже приняты. Если на самом деле поблизости притаился корабль, то, приоткрывая защитный экран только для прохода клетки, они покажут врагу лишь уголок мишени. Люди, управляющие клеткой, действительно рискуют, но сам корабль останется в безопасности.

Противник увидит, что его операция провалилась. Он обнаружит перед собой огромный вооруженный и бронированный корабль, ведомый представителями расы, умеющей применять самые беспощадные методы борьбы.

И Гросвенор решил воздержаться от комментариев. Он сохранит сомнения для себя.

Мортон спросил:

— У кого-нибудь еще есть замечания?

— Да. — Это был голос фон Гроссена. — Думаю, нужно провести углубленное обследование этого существа. «Углубленное» для меня означает неделю, месяц.

— Другими словами, — сказал Мортон, — вы хотите, чтобы мы оставались здесь, посреди пространства, пока наши специалисты будут изучать монстра?

— Естественно, — ответил физик.

Мортон немного подумал, потом медленно произнес:

— Я должен вынести ваше предложение на рассмотрение руководителей отделов, фон Гроссен. Это исследовательская экспедиция. Мы достаточно оснащены, чтобы собрать тысячи образцов. Для нас, ученых, все хорошо. Все заслуживает быть изученным. Тем не менее, я уверен, вам возразят, что, если мы будем задерживаться на месяц ради каждого экземпляра, который предполагаем взять на борт, наше путешествие продлится пятьсот лет, а не пять или десять, как запланировано. Я излагаю вам не мою личную точку зрения. Несомненно, каждый образец должен быть изучен с тем подходом, которого он требует.

— Мне хотелось лишь, — сказал фон Гроссен, — чтобы об этом подумали.

— Других возражений нет? — спросил Мортон. Поскольку никто не ответил, он подвел итог спокойным тоном: — Ну, ребята, давайте, ловите его!

15

Икстл ждал. Словно в калейдоскопе, в его сознании появлялись и исчезали воспоминания о том, что он когда-то знал или о чем думал. Всплыло видение планеты, с которой он происходил и которая уже давно уничтожена. Он почувствовал гордость и возрастающее презрение к этим двуногим, взявшим себе в голову захватить его.

Он не забыл о том периоде, когда представители его расы могли управлять движением целых солнечных систем сквозь пространство. Это было еще до того, как они, отказавшись по собственной воле от межпланетных перемещений, предались более спокойному существованию, целиком посвященному восторгу художественного созидания.

Он смотрел на приближающуюся к нему клетку. Барьер приоткрылся, пропуская ее, и тут же закрылся. Это оказалось проделанным столь быстро, что, захоти он воспользоваться отверстием, чтобы проскользнуть к кораблю, у него бы не получилось. Клетка медленно надвигалась. Два человека, ведущие ее, внимательно оглядывали пространство перед собой. Один из них держал в руках какое-то оружие, которое, как ощущал Икстл, стреляло атомными зарядами. Он почувствовал к нему определенное уважение, но и сразу же понял, что преимущества этого оружия ограничены. Они могут применить его здесь, но никто не осмелится пустить в ход такую разрушительную энергию внутри корабля.

Это только утвердило его в принятом решении: подняться на борт! Проникнуть внутрь!

В то время как решимость укреплялась в нем, клетка объяла его тело и дверь бесшумно закрылась. Он дотянулся до ближайшего прута и крепко ухватился за него. Так и остался, прицепившись там, оглушенный реакцией. Он был спасен! Сознание под действием шока от этого открытия расширилось. Произведенный эффект был не только ментальным, но и физическим. Рои свободных электронов покинули тело, неистово стремясь присоединиться к электронам других атомарных систем. Икстл был спасен после квадриллионов лет безнадежного отчаяния. В безопасности, на материи. Что бы ни случилось потом, контроль над источником энергии клетки навсегда освободит его от былой неспособности распоряжаться своими передвижениями. Никогда больше он не будет оставаться в полной власти слабых сил отталкивания и притяжения далеких галактик. Отныне он сможет перемещаться в тех направлениях, которые сам выберет. И одна лишь клетка уже дала ему это.

Его тюрьма тронулась в сторону корабля. Когда они приблизились, защитный экран приоткрылся и тут же захлопнулся, пропустив их. Вблизи двуногие существа выглядели хрупкими. Факт необходимости космических скафандров свидетельствовал о том, что они не умеют адаптироваться к средам, отличным от их собственных; иными словами, физически они находятся на низкой стадии эволюции. Однако было бы неразумно недооценивать их достижения в научной области. Они имели живые умы, способные создавать и использовать мощные машины. Они доставили некоторое количество своих устройств, явно, чтобы изучить его, Икстла. Таким образом разоблачатся его цели, идентифицируются драгоценные объекты, спрятанные в груди, и выставятся на обозрение некоторые жизненные органы. Он не мог допустить, чтобы его подвергли подобному обследованию. Он заметил, что кое-кто из двуногих носил по два оружия вместо одного. Оно скрывалось в футлярах, прикрепленных к поясу скафандров. Одно из них было того типа, с атомными зарядами, которым ему уже угрожали. Другое имело мерцающую и полупрозрачную рукоятку. Икстл заключил, что это вибратор. Оба двуногих, управлявших клеткой, им располагали.

Когда клетка прибыла в импровизированную лабораторию, камера придвинулась к узкому промежутку между двумя прутьями. Для Икстла это послужило сигналом. Без усилия он прыгнул к потолку. Его зрение интенсифицировалось и стало восприимчиво к колебаниям очень высокой частоты. Тотчас же он заметил, словно светящуюся точку в пределах досягаемости, источник энергии вибратора.

Одна рука, оканчивающаяся восьмью железными пальцами, протянулась вперед и проникла сквозь металл; он схватил вибратор одного из своих стражей.

Он не стал изменять атомную структуру оружия, как проделал с рукой. Не нужно, чтобы они могли догадаться, откуда последовал выстрел. Сохраняя равновесие в неудобном положении, он навел вибратор на камеру и группу людей, расположившихся за аппаратом. Нажал на спуск.

С невероятной быстротой движений Икстл отпустил оружие, отдернул руку и вернулся на пол. Заряд молекулярной энергии срезонировал в камере и задел в той или иной степени все оборудование временной лаборатории. Съемка была полностью испорчена; измерительные приборы придется заново эталонировать и все данные перепроверять. И самым лучшим представлялось то, что произошедшее посчитается несчастным случаем.

Гросвенор расслышал в переговорном устройстве ругательства и понял, не без облегчения, что компаньоны тоже борются с резкими вибрациями, которые лишь частично были поглощены материалом космических скафандров. Очень медленно зрение пришло в норму. Он снова увидел изогнутую металлическую плиту, на которой стоял, чуть далее клетку, словно пятно в тени, и за ней — темное и бездонное пространство.

— Мне очень жаль, шеф, — извинялся один из людей на клетке. — Вибратор, должно быть, выпал из кобуры и сам выстрелил.

Гросвенор вмешался:

— Это кажется маловероятным, учитывая отсутствие силы тяжести за пределами скафандра.

— Вы правы, Гросвенор, — сказал Мортон. — Кто-нибудь видел что-либо, способное объяснить произошедшее?

— Может, я тут наверху стукнулся обо что-то, сам того не заметив, — предположил тот, чье оружие выстрелило.

Смит в своем углу бормотал сквозь зубы:

— Страбизмический эрисипелатус, стеатопигмейский…

Гросвенор не расслышал продолжения, но догадался, что это личные ругательства биолога. Последний, видимо, облегчив душу, взял слово.

— Минутку, дайте-ка вспомнить, что я видел. Я стоял здесь, прямо на линии огня… Ну вот, мой каркас перестал сотрясаться. — Его голос окреп: — Клясться не стану, но как раз перед тем, как в меня выстрелил вибратор, создание дернулось. У меня сложилось впечатление, что оно прыгнуло под потолок. Я понимаю, было чересчур темно, чтобы различить точно, но…

Он оставил фразу неоконченной.

— Лихо! — бросил Мортон. — Направьте-ка прожектор, посмотрим, что там происходит!

Поток света залил клетку, обрисовывая Икстла, спокойно сидевшего на полу. Дрожь ужаса пробежала по телу Гросвенора при взгляде на монстра. Цилиндрический торс переливался пурпурными, почти металлическими отблесками, глаза горели, словно угольки, пальцы и уши казались железными, весь образ в целом производил впечатление совершенного уродства.

— Глядя в зеркало, он, видимо, приходит в восхищение, — произнес Зидель.

Высказанное неуверенным голосом замечание все же разбило лед.

Кто-то заговорил:

— Если всякая жизнь эволюционирует сообразно условиям среды обитания, зачем этому типу, живущему в пространстве, настолько развитые руки и ноги? Интересно бы глянуть, что у него внутри. Но в данный момент аппарат не работает. Вибрации повредили объектив, да и остальное не в лучшем состоянии. Попросить доставить другую камеру?

— Нн… нет, — ответил Мортон неуверенным тоном.

Затем он принял решение и его голос окреп.

— Мы потеряли много времени; в конце концов, ничто нам не мешает воссоздать условия космической пустоты в наших лабораториях и включить на некоторое время антигравитацию.

— Следует ли понимать так, что мои соображения больше не принимаются во внимание? — спросил фон Гроссен. — Помните, я говорил, по крайней мере, о неделе исследований, прежде чем брать это создание на корабль?

Мортон колебался:

— У кого-нибудь еще есть возражения?

Он выглядел обеспокоенным.

— Думаю, неразумно бросаться из одной крайности в другую, — вступил Гросвенор. — Приняв максимум предосторожностей, затем совсем от них отказаться.

— Кто еще поделится мнением? — спросил Мортон. И поскольку все молчали, добавил: — А вы, Смит?

Биолог заметил:

— В любом случае его нужно поднимать на борт, рано или поздно. Не стоит забывать, что ничего более необычного, чем это создание, живущее в пространстве, мы за время экспедиции не видели. Даже наш котенок, сумевший приспособиться к кислороду так же хорошо, как и к хлору, все же нуждался в некотором количестве тепла и не выжил бы в космическом холоде и вакууме. Если, как мы предположили, естественной средой обитания этого существа не является пространство, нужно узнать, как оно попало туда, где мы его нашли.

Мортон пребывал в озабоченности.

— По-видимому, придется ставить вопрос на голосование. Впрочем, мы могли бы закрыть клетку металлическим кожухом и установить в нем энергетическую защиту. Это удовлетворит вас, фон Гроссен?

— Разумная мера, — ответил тот. — Однако мы вернемся к тому же самому, перед тем как решиться снять защиту.

Мортон рассмеялся.

— Как только мы тронемся, вы можете обсуждать это вместе с другими хоть до самого окончания путешествия. А у вас, Гросвенор, есть что добавить?

Гросвенор склонил голову.

— Энергетический экран мне кажется надежной защитой, — ответил он.

Спросив в последний раз, имеет ли кто возражения, Мортон приказал людям на клетке:

— Подведите ее сюда, чтобы зарядить энергией.

Двигатели клетки заработали, и Икстл ощутил вибрации в металле. Потом он почувствовал во всем теле приятные покалывания. В нем что-то происходило, замедляя мысли. Когда ему удалось снова обрести контроль над мыслительными способностями, клетка уже нависала над ним, а сам он лежал на твердой поверхности обшивки корабля.

Он встал с рычанием, догадавшись, что именно случилось: он забыл вернуть себе прежнюю атомную структуру после того, как выстрелил из вибратора. Вследствие этого упущения его тело свободно прошло сквозь металлический пол клетки.

— Господи! — воскликнул ужаснувшийся Мортон.

Зрители сцены увидели, как пурпурная тень метнулась к люку и затем исчезла.

Приспособив организм к атомной структуре двух внутренних дверей, Икстл проскользнул в корабль. Он оказался в начале длинного коридора, залитого светом.

Одно представлялось несомненным: в той борьбе, которую ему придется развернуть, чтобы завладеть кораблем, он будет иметь очень большое преимущество и помимо индивидуального превосходства — они не знают, какие безжалостные замыслы он вынашивает.

16

Двадцатью минутами позже Гросвенор, устроившись в аудитории рубки управления, смотрел на Мортона и Лита, что-то оживленно обсуждавших на одном из уступов, ведущих к основной секции приборной панели.

Переполненный зал гудел. Не считая часовых, расставленных на ключевых постах, все были приглашены принять участие в собрании. И все они находились здесь, в самой аудитории и прилегающих к ней проходах: военные и их командиры, ученые, административный и технический персонал.

Прозвенел звонок. Мало-помалу разговоры прекращались. Звонок прозвенел еще раз. Воцарилась тишина. Капитан Лит выдвинулся вперед.

— Похоже, джентльмены, — сказал он, — надолго нас в покое не оставляют, вы не находите? Я подозреваю, что мы, военные, раньше имели неправильное представление об ученых. Я, например, был убежден, что они проводят всю жизнь в своих лабораториях, вдали от какой-либо опасности. Теперь я начинаю думать, что они обладают присущей только им способностью вызывать молнию там, где небо совершенно чистое.

Он помедлил мгновение, затем продолжил с тем же, немного суховатым, юмором:

— Мортон и я, мы оба пришли к согласию в том, что одним лишь военным не справиться с положением, каковое к настоящему моменту сложилось. До тех пор пока монстр продолжит разгуливать на свободе, каждый должен сам себе стать охранником. Вооружитесь, передвигайтесь только по двое или группой… Чем больше вас будет, тем лучше.

Он обвел аудиторию взглядом, затем заговорил уже серьезным тоном:

— Я допускаю, что еще не все в полной мере осознали, в какой опасности мы оказались. Не исключены жертвы. Возможно — я. Возможно — вы. Нужно смотреть ситуации в лицо и привыкнуть к мысли о том, что мы подвергаемся смертельному риску. И тем не менее, если судьба сведет вас с этим чудовищем, защищайтесь до последнего вздоха. Постарайтесь добиться своего. Не страдайте и не погибайте понапрасну.

Он оглянулся на Мортона.

— А сейчас начальник экспедиции проведет обсуждение, касающееся использования против врага огромного научного потенциала, собранного на корабле. Вам слово, мистер Мортон.

Мортон вышел вперед.

Его высокая фигура смотрелась не так внушительно на фоне гигантского пульта управления, перед которым он остановился. Серые глаза оглядели зал, вопросительно задерживаясь на каждом, словно он хотел оценить настроение людей. Он занял место капитана Лита, затем сказал:

— Я перебрал в памяти всю цепь случившихся событий и, кажется, имею право утверждать, что никто — включая меня самого — не может считаться ответственным за появление монстра на борту. Мы решили, если вы помните, поместить его в электромагнитное поле. Эта предосторожность удовлетворила всех критиков, и достойно сожаления то, что она не была принята вовремя. Вследствие этого факта монстр проник на корабль по своей воле и тем способом, который мы не могли предвидеть.

Он помолчал. Снова осмотрел все лица.

— Или же кто-то из вас имел что-нибудь более определенное, чем тайное предчувствие? В таком случае, пусть поднимет руку.

Гросвенор огляделся, но ни одна рука не поднялась. Он устроился поудобнее на сидении и тут не без удивления заметил, что глаза Мортона остановились на нем.

— Мистер Гросвенор, — спросил тот, — нексиализм давал основания предвидеть, что это создание способно проходить сквозь стены?

— Нет, — ответил Гросвенор ясным голосом.

— Благодарю, — сказал Мортон.

Ответ Гросвенора, похоже, его удовлетворил, поскольку он не стал больше никого спрашивать. Гросвенор уже догадался, что Мортон пытается оправдать свою собственную позицию. Это могло плохо сказаться на умонастроениях на борту. Но Гросвенора больше всего заинтересовало то, что Мортон сослался на нексиализм, как на некий высший авторитет.

— Зидель, — говорил уже Мортон, — объясните нам, что произошло с точки зрения психолога.

Спрошенный ответил:

— Перед тем, как бросаться на охоту за этим созданием, нам нужно кое-что прояснить на его счет. Вот существо, имеющее руки и ноги, но притом, плавающее в пространстве, где оно остается живым. Оно позволяет запереть себя в клетке, зная, что клетка не может его удержать. Затем проскальзывает сквозь дно, что с его стороны глупо, если оно не хочет, чтобы мы знали за ним умения совершать подобные подвиги. Когда разумные существа допускают ошибку, этому всегда есть причина, фундаментальная причина, которая должна позволить нам догадаться, откуда прибыл наш монстр и, естественно, почему он здесь. Смит, поведайте нам о его биологическом строении.

Поднялся Смит, худой и хмурый.

— Мы уже отметили явно планетарное происхождение рук и ног. Способность жить в пространстве, приобретенная в результате эволюционного развития, конечно же, поражает. По моему мнению, перед нами представитель расы, разгадавшей последние тайны биологии; если бы я знал, каким манером можно хотя бы приступить к попыткам захватить создание, умеющее проходить сквозь первую попавшуюся стену, я бы все равно сказал: гоните его и убейте, как только увидите!

— Ах… — вздохнул Келли, социолог. (Это был мужчина сорока лет, наделенный лысиной и удивительно интеллигентным взглядом). — Существо, которое в состоянии адаптироваться к жизни в пустоте, могло бы стать хозяином вселенной. Данная раса заняла бы все планеты, все звездные системы. Они бы кишели повсюду. Однако мы знаем, что в нашей галактике их нет. Вот парадокс, который заслуживает того, чтобы над ним поразмыслили.

— Я не очень хорошо уловил, Келли, — сказал Мортон.

— Раса, разгадавшая последние тайны биологии, должна быть на тысячелетия впереди человечества. Ее представители высокосимподны, то есть могут приспособиться к любой среде обитания. По законам витальной динамики они должны были распространиться до самых дальних границ вселенной, как пытается сделать человек.

— Действительно, парадокс, — признал Мортон, — и он доказывает, что этот монстр, все же, не сверхсущество. Какова его история, Корита?

Японец пожал плечами, но поднялся и сказал:

— Боюсь, что в настоящий момент я мало чем могу вам помочь. Вы знаете современную теорию: жизнь развивается последовательными циклами. Каждый цикл начинается с крестьянина, привязанного к своему клочку земли. Крестьянин ходит на рынок; мало-помалу место рынка преобразуется в деревню с многочисленными, но все менее прямыми связями с землей. Потом возникают города и нации, затем бездушные мегаполисы, изнуряющая борьба за власть, серия опустошительных войн, которые снова погружают человека в примитивное состояние крестьян, или феллахов. Вопрос в том, на какой стадии своего цикла — крестьян или мегаполисов — находится это создание? Или же на какой промежуточной?

Он замолчал. Каждый период, подумалось Гросвенору, должен иметь свою собственную психологическую обстановку. Существует множество научных взглядов на феномен, и старая шпенглеровская теория циклов, только один из них. Вполне возможно, что Корите удастся предсказать поведение монстра, опираясь на свою циклическую концепцию. Он уже доказал в предыдущих случаях, что его система жизнеспособна. И сейчас он единственный, кто располагает методами, применимыми к ситуации.

Голос Мортона нарушил тишину:

— Корита, на основании того немного, известного нам о монстре, какие черты характера следует ожидать в нем, предположив, что он находится на стадии мегаполисов своей цивилизации?

— Это был бы в целом непобедимый ум, во всех отношениях замечательный. В своей привычной среде он не допустит никакой ошибки, одолеть его можно только в обстоятельствах, которые он не в состоянии контролировать. Самый наглядный пример такого существа, — уточнил японец мягким тоном, — человек нашей эры.

— Но монстр уже совершил ошибку! — заметил фон Гроссен. — Он по-глупому провалился сквозь дно своей клетки. Это свойственно крестьянину?

— Давайте предположим, что он находится на стадии крестьян, — сказал Мортон.

— В таком случае, — начал Корита, — его основные реакции намного проще. Прежде всего, он хочет оставить потомство, иметь сына, знать, что его род не угаснет. При условии высокой разумности, данный рефлекс у высшего существа может принять форму драматичной борьбы за выживание расы. И это все, что я могу пока сказать, — закончил он твердо и сел на место.

Мортон снова глянул на Гросвенора и произнес:

— Недавно я приобрел убеждение, что нексиализм способен предложить новые методы решения проблем. Поскольку это целостная концепция жизни, возведенная в энную степень, возможно, он поможет найти выход в наших условиях, когда фактор времени очень важен. Гросвенор, прошу вас поделиться своим взглядом на вторгшегося к нам монстра.

— Я хочу представить вывод, основанный на моих наблюдениях. Я мог бы изложить собственную маленькую теорию о том, каким образом мы вступили в контакт с монстром, или напомнить как, после опустошения реактора, вынуждены были отправиться починять внешнюю переборку машинного зала и там я заметил несколько очень значимых пауз. Но вместо того, чтобы заставлять вас слушать мои соображения по сему поводу, я предпочел бы рассказать вам, как, по моему мнению, нам удалось бы убить…

В этот момент он был прерван десятком людей, пытавшихся проложить себе дорогу в аудиторию. Гросвенор бросил вопросительный взгляд на Мортона. Тот повернулся к Литу. Капитан подошел к прибывшим, среди которых находился Пеннонс, главный механик.

— Вы закончили, мистер Пеннонс? — спросил Лит.

Тот подтвердил:

— Да, капитан. — И добавил предупреждающим тоном: — Наденьте свои скафандры.

Лит пояснил:

— Мы навели электромагнитное поле в стенах спальных блоков. Ничто не говорит о том, что мы поймаем монстра немедленно, и не стоит подвергаться риску быть убитыми в постелях. Мы…

Он прервался и живо спросил:

— Что там, мистер Пеннонс?

Пеннонс смотрел на маленький прибор, который держал в руке. Он медленно произнес:

— Мы все здесь, капитан?

— Да, за исключением часовых.

— В таком случае… Что-то попалось в завесу. Быстрее, надо его окружить!

17

Для Икстла, который после осмотра внутренней части корабля возвращался на внешние этажи, потрясение было ужасным. Он двигался, убаюканный приятной мыслью о том, что удастся спрятать гуулы в металлических отсеках трюма, как вдруг оказался внутри электромагнитного поля.

Сознание его затуманилось. Облака свободных электронов роились в нем. Они метались от системы к системе, пытаясь присоединиться, но каждый раз атомы их упорно отталкивали, стремясь сохранить свою стабильность. В течение этих долгих и страшных секунд, весь организм, вообще-то исключительно устойчивый, едва не разрушился. Спасло Икстла то, что коллективный гений его расы предусмотрел даже ситуацию, в которой он оказался. Подвергая себя искусственной эволюции, они учли вероятность возникновения сильного излучения. С быстротой молнии тело Икстла перестраивалось и перенастраивалось, и каждая новая структура брала на себя дополнительный заряд. Через долю микросекунды, он уже смог вырваться из заслона. Он был спасен.

Он обдумал сложившееся положение. Электромагнитная ловушка, по-видимому, привела в действие сигнал тревоги. Следовательно, люди в данный момент занимают окрестные проходы, пытаясь его окружить. При этой мысли его глаза радостно заблестели. Люди сейчас рассеются, и он сможет поймать и изучить одного из них, чтобы определить, насколько годятся они в качестве гуула.

Времени терять было нельзя. Он бросился к первой стене, не несущей энергии. Не задерживаясь, он продвигался из помещения в помещение, оставаясь на линии, параллельной главному коридору. Его чувствительные глаза различали туманные силуэты людей, пробегавших мимо. Один, два, три, четыре, пять в этом проходе. Пятый следовал на некотором отдалении от остальных. Совсем на незначительном, но Икстлу большего не требовалось.

Словно видение, он выскользнул из стены прямо перед человеком. Вставший во весь свой рост, с мерцающими глазами и разинутой пастью, он выглядел ужасающе. Вытянув четыре лапы огненного цвета, он обхватил человеческое существо. Человек отчаянно отбивался, но очень скоро рухнул на пол.

Он остался лежать на спине, его рот открывался и закрывался с нерегулярной последовательностью. Икстл почувствовал покалывание в ногах. Ощущение объяснялось просто, это были звуковые колебания призыва на помощь. Икстл прыгнул и одной из своих рук ударил по шевелящимся губам. Человек задергался. Но он был жив и находился в сознании, и Икстл погрузил в него две руки.

Жест привел человека в оцепенение, он прекратил сопротивляться. Расширенными глазами смотрел, как длинные тонкие руки исчезли под рубашкой и принялись рыться в его груди. Затем с ужасом уставился на пурпурный цилиндр, нависающий над ним.

Внутри тело человека, по видимости, состояло из прочной плоти. Значит, требуется полое пространство, имеющее выход наружу, или пространство, которое можно открыть давлением, но так, чтобы оно не убило человека. Плоть должна быть живой.

Быстрее, быстрее! Его ноги зафиксировали вибрацию, указывающую на спешащие шаги. Они приближались только с одной стороны, но очень быстро. В своем беспокойстве Икстл допустил ошибку, поторопившись с обследованием. На короткое время он повысил плотность пальцев до полутвердого состояния. И в тот же момент задел сердце. Человек конвульсивно дернулся и погрузился в смерть.

Мгновением позже пальцы Икстла обнаружили желудок и кишечник. Он зарычал в ярости: наконец-то он обрел, что хотел, но из-за его собственной оплошности оно стало бесполезным. Однако когда он выпрямлялся, новая мысль вернула ему спокойствие: он и надеяться не смел, что разумные существа могут умереть столь легко. Последнее все меняло и упрощало. Это они в его власти, а вовсе не он в их. Ему достаточно просто быть осторожным, и все.

Два человека с вибраторами в руках появились из-за поворота коридора. Они резко затормозили при виде монстра, склонившегося над трупом и встретившего их угрожающим рычанием. Они оправились от испуга лишь после того, как Икстл прошел сквозь ближайшую переборку. Секундой ранее он был пурпурной тенью в освещенном коридоре, а теперь исчез, и тем, которые его видели, могло показаться, что монстр им почудился. Лучи вибраторов поглотились стеной.

Теперь Икстл уже имел план. Он захватит десяток людей и сделает из них гуулы. Потом можно убить всех остальных, поскольку они ему не понадобятся. Затем останется лишь достичь галактики, к которой направляется корабль, и там завладеть первой встреченной обитаемой планетой. После этого прибрать к рукам всю досягаемую вселенную будет только вопросом времени.

Гросвенор в окружении других смотрел на экран коммуникатора, направленного на группу людей, столпившихся вокруг мертвого тела. Он бы предпочел находиться на месте событий, но на дорогу туда понадобилось бы не менее десяти минут. На это время он бы потерял контакт с происходящим. Он решил остаться у коммуникатора, чтобы ничего не упустить.

Мортон занимал на экране первый план, расположившись рядом с доктором Эггертом, склонившимся над умершим. Он выглядел напряженным, челюсти его были крепко сжаты.

— Ну что, доктор? — спросил он наконец вполголоса.

Врач поднялся и повернулся к Мортону. Гросвенор заметил, что лицо у него озабоченное.

— Остановка сердца, — сказал он.

— Остановка сердца?

— Знаю, знаю. — Доктор вытянул руки, словно защищаясь. — Выглядит так, точно ему вонзали зубы прямо в кости, и мне самому, много раз его обследовавшему, хорошо известно, что сердце у него было в идеальном состоянии. И тем не менее, я не могу констатировать ничего другого, кроме смерти от остановки сердца.

— Меня это не удивляет, — произнес один из людей мрачным голосом. — То же самое едва не случилось со мной, когда мы выскочили в коридор и увидели это чудовище.

— Мы теряем время, — сказал фон Гроссен, державшийся около Мортона. — Мы еще можем одолеть это животное, но только не занимаясь обсуждениями и не зарабатывая сердечный приступ каждый раз, как заметим его в углу. Коли мне суждено попасть в список его жертв, я бы предпочел знать, что лучшие ученые наших дней будут не плакаться над моим телом, а выискивать способ отомстить за меня.

— Вы правы, — вступил Смит. — Нас губит чувство слабости. Это существо здесь не более часа, но уже понятно, что кое-кто из нас погибнет. Если я окажусь в их числе, тем хуже. А теперь давайте организовывать борьбу.

Мортон сказал:

— Мистер Пеннонс, вот проблема для вас. Мы имеем примерно пятьсот тысяч квадратных метров пола на наших тридцати этажах. Сколько потребуется времени, чтобы подключить все это к источникам энергии?

Гросвенор не мог разглядеть главного механика, который находился вне поля зрения, но догадался, что его лицо должно выглядеть расстроенным, поскольку ответил он подавленным голосом.

— Понадобилось бы, вероятно, не более часа, чтобы затопить корабль энергией сверху донизу. Не стану вдаваться в детали, но сплошная и бесконтрольная энергизация может привести к тому, что мы убьем все живое на борту.

— Но вы могли бы просто немного повысить уровень энергии в стенах, разве нет? — спросил Мортон.

— Нн…нет, — Пеннонс, по-видимому, колебался. — Они не выдержат. Расплавятся.

— Стены не выдержат? — воскликнул кто-то. — Но вы отдаете себе отчет, какую в таком случае мощь мы предполагаем в этом создании?

Тревожная тоска проступила на всех лицах. Тягостную тишину разбил голос Кориты.

— Шеф, — сказал японец, — я наблюдаю за вами через коммуникатор рубки управления. Вы говорите, что мы имеем дело со сверхсуществом. Но вспомните, оно вляпалось в электромагнитный барьер и было вынужденно признать, что не в силах проникнуть в спальный отсек. Я намеренно употребил слово «вляпалось», поскольку это еще раз доказывает, что наш монстр может допускать ошибки.

Мортон сказал:

— Это возвращает нас к тому, что вы говорили о психологических чертах, свойственных различным этапам развития. Предположим, что это существо из крестьянской стадии своего цикла.

Корита ответил без колебаний:

— Неспособность осознать мощь организации. По всей вероятности, оно считает достаточным перебить людей на борту, чтобы захватить управление кораблем. Оно инстинктивно оставляет без внимания тот факт, что мы являемся частью галактической цивилизации. Истинный крестьянин по натуре индивидуалист, почти анархист. Его стремление оставить потомство очень эгоистично: это желание увидеть продолжение собственной крови. Данное существо — если оно действительно находится на стадии крестьян — очень вероятно, захотело бы иметь себе подобных для помощи в борьбе с нами. Оно любит компанию, но боится, что они станут вмешиваться в его дела. Любое организованное общество превосходит крестьянскую общину, потому что крестьяне не в состоянии создать ничего кроме крайне аморфного объединения против чужаков.

— Объединение, даже крайне аморфное, этих пожирателей огня уже совсем немало, — прокомментировал один из техников язвительным тоном. — Я… Аааа-аааа!

Фраза техника закончилась воем. Его рот остался открытым, нижняя челюсть совсем отвалилась. Глаза вылезли из орбит. Гросвенор увидел, как присутствующие отскочили в стороны.

Прямо в центре экрана вырос Икстл.

18

Он стоял там, грозный призрак, вырвавшийся из пурпурного ада. Он был по-прежнему начеку, но вовсе не встревожен. Он держал людей в поле восприятия и знал, что успеет нырнуть в ближайшую стену, прежде чем кто-нибудь из них сумеет выстрелить из своего оружия.

Он прибыл за первым гуулом. Забрав его прямо из центра этой группы, он деморализует всех членов экспедиции.

Гросвенор с трудом верил в то, что изображение на экране соотносится с реальностью. Только несколько человек попадало в объектив камеры. Ближе всех к монстру находились фон Гроссен и два техника. Мортон располагался как раз за фон Гроссеном, виднелась так же часть головы Смита, стоявшего позади одного из техников. Все они выглядели не очень серьезными противниками существу, огромный силуэт которого намного возвышался над ними.

Молчание нарушил Мортон. Он убрал руку с прозрачной кобуры своего вибратора и произнес твердым голосом:

— Не пытайтесь стрелять в него. Он чересчур быстр. К тому же, он бы не появился здесь, если бы думал, что наше оружие может нанести ему ущерб. Мы не имеем права на неудачу. Возможно, в этом единственный для нас шанс.

Он перешел к прямым распоряжениям:

— Всем спасательным командам, которые меня слышат, занять места сверху, снизу и рядом с нашим коридором. Захватите самые тяжелые портативные излучатели и даже несколько полупортативных и напитайте стены, пусть пылают. Очистите проходы вокруг этой зоны и перекройте лучами все мыслимые направления. Давайте!

— Хорошая идея, шеф! — заметил капитан Лит, лицо которого на мгновение мелькнуло на экране коммуникатора. — Постарайтесь продержаться три минуты, и мы прибудем.

Гросвенор тоже покинул коммуникатор. В рубке управления, он был чересчур далеко от сцены, чтобы иметь возможность проводить необходимые наблюдения для выработки плана действий. Поскольку он не входил ни в одну спасательную команду, ему оставалось лишь присоединиться к Мортону и другим в опасной зоне.

Пробегая по коридорам мимо множества включенных коммуникаторов, он слышал голос Кориты, предлагавшего свои советы со стороны:

— Мортон, воспользуйтесь случаем, но не рассчитывайте на успешное завершение. Заметьте, он опять появился раньше, чем мы успели подготовиться к атаке на него. И не важно, случайным или намеренным было его появление. Результат тот же самый, а именно — общая паника. Нам еще не удалось навести порядок в мыслях.

Гросвенор вбежал в кабину лифта и нажал кнопку спуска. Открыв двери внизу, устремился в коридор.

— Я убежден, — продолжал голос Кориты, — что при наших ресурсах, мы в силах справиться с любым созданием… в том случае, если оно будет одно, конечно…

Завершилась ли на этом речь Кориты, Гросвенор уже не услышал. Завернув за угол, он увидел перед собой людей и монстра.

Фон Гроссен как раз закончил что-то рисовать в своем блокноте для набросков. Не без тревоги Гросвенор смотрел, как он подходит к монстру и протягивает ему лист. Мгновение поколебавшись, тот взял бумагу. Бросив короткий взгляд, отступил назад с рычанием, искривившим его лицо.

— Что вы делаете? — вскричал Мортон.

Фон Гроссен нервно улыбался.

— Я показал ему, как мы можем с ним справиться. Я…

Он не договорил. Гросвенор, со своего места на заднем плане, принимал участие в последовавшей сцене в качестве наблюдателя.

Мортон, вероятно, догадался, что сейчас произойдет. Он двинулся вперед, будто пытаясь защитить фон Гроссена своим большим телом. Рука с длинными железными пальцами отбросила шефа на людей, находившихся сзади. Он упал, заставив потерять равновесие других. Но быстро поднялся, схватился за вибратор, потом замер с оружием наизготовку.

Словно сквозь искажающее стекло, Гросвенор видел, как существо держит фон Гроссена в двух руках огненного цвета. Бедный физик напрягал все сто килограммов своей плоти в безуспешных попытках вырваться. Он был зажат, как в тисках. Выстрелить Гросвенору помешала лишь уверенность в том, что, попав в монстра, он заденет и фон Гроссена. Вибратор не может убить человека, но сознание тот потеряет. Гросвенор, таким образом, оказался перед пугающей дилеммой: использовать оружие в надежде, что отключится и монстр, или попытаться любой ценой вырвать нужную информацию у фон Гроссена? Он выбрал последнее решение.

— Фон Гроссен, — встревожено окликнул он физика, — что вы ему показали? Как мы можем справиться с ним?

Фон Гроссен услышал его, поскольку повернул голову. Но больше ничего не успел сделать. В этот момент произошло невообразимое. Монстр совершил бросок и исчез в стене, не выпуская физика из рук. Какое-то мгновение Гросвенору казалось, что зрение его обманывает. Но нет, перед ним действительно была стена, гладкая и сверкающая, и одиннадцать человек, стоявших, как вкопанные, с лицами, блестящими от пота, и глазами, вылезающими из орбит; семеро из них держали наготове бесполезное оружие.

— Мы пропали, — пробормотал один из них. — Если он в состоянии перестраивать также атомную структуру наших тел и утаскивать нас с собою сквозь переборки, с нами покончено.

Гросвенор заметил, что слова привели Мортона в раздражение. Последний реагировал как человек, пытающийся сохранить хладнокровие вопреки обстоятельствам. Он произнес сухим тоном:

— С нами не покончено, пока мы живы! — Затем, подойдя к ближайшему коммуникатору, спросил: — Капитан Лит, какова ситуация?

Голова и плечи капитана появились на экране.

— Сообщить нечего, — сказал он коротко. — Лейтенант Клэй видел нечто пурпурное, прошедшее сквозь потолок и далее сквозь пол. В данный момент мы можем сосредоточить поиски на нижних уровнях корабля. Что касается остального, то мы только собирали наши аппараты, когда это произошло. Вы не дали нам достаточно времени.

— Нашего мнения не спрашивали, — заметил Мортон горько.

Что было не совсем точно, как подумал Гросвенор. Фон Гроссен ускорил свое пленение, показав созданию схему, объяснявшую, как можно того победить. Типично эгоистичный поступок. Это только увеличило претензии Гросвенора к специалисту, привыкшему действовать в одиночку и не способному нормально сотрудничать с другими учеными. Фон Гроссен продемонстрировал подход, уже давно себя изживший. Данный подход давал результаты в начальную эпоху научных исследований. Но представлялся не очень эффективным сейчас, когда каждый новый элемент знания рождался на стыке различных, зачастую далеких друг от друга областей.

Гросвенор даже начал сомневаться в том, что фон Гроссен в самом деле нашел средство справиться с монстром. Он подозревал, что это не под силу одному специалисту. Предъявленный рисунок, вероятно, не выходил за пределы его знаний физика.

Мортон прервал ход мыслей Гросвенора.

— У кого-либо есть идеи по поводу того, что было на листке, который фон Гроссен показал созданию?

Гросвенор подождал, не ответит ли кто-нибудь другой. Но поскольку все молчали, произнес:

— Мне кажется, у меня есть одна, шеф.

Мортон колебался не более секунды, затем сказал:

— Давайте посмотрим.

Гросвенор начал:

— Единственное средство привлечь внимание чужеземного существа — представить ему какой-либо общеизвестный символ. Учитывая, что фон Гроссен физик, нетрудно догадаться, каким символом он воспользовался.

Он замолчал и огляделся вокруг. Он чувствовал себя слегка мелодраматично, но ничего не мог поделать. Несмотря на дружеское отношение Мортона и происшествие с риимами, он не считался на борту признанным авторитетом, и было бы лучше, если ответ найдет кто-нибудь из его слушателей.

Тишину нарушил Мортон:

— Ну, ну, молодой человек, не оставляйте нас в подвешенном состоянии.

— Атом, — сказал Гросвенор.

Лица вокруг него не обрели никакого выражения.

— Но это не имеет смысла, — откликнулся Смит. — Зачем ему было показывать атом?

— Не любой атом, конечно же, — ответил Гросвенор. — Держу пари, что фон Гроссен продемонстрировал созданию нестабильный атом металла, из которого сформирована внешняя обшивка Бигля.

Мортон воскликнул:

— А ведь вы правы!

— Минутку! — На экране коммуникатора появился капитан Лит. — Согласен, я не физик, но все же объясните мне, почему он прав.

Мортон ответил:

— Гросвенор хочет сказать, что только две части корабля сделаны из этого невероятно прочного металла: наружная оболочка корпуса и переборки машинного зала. Если бы вы были с нами в тот момент, когда мы поймали монстра, вы бы заметили, что, провалившись сквозь пол клетки, он резко остановился на обшивке. Кажется ясным, что данный металл ему сопротивляется. Тот факт, что для входа внутрь корабля он вынужден был воспользоваться тем же путем, которым пользуемся мы, служит дополнительным доказательством. Удивительно, что мы не подумали об этом сразу же.

Капитан Лит сказал:

— Если фон Гроссен открыл монстру природу нашей защиты, не мог ли он нарисовать схему электромагнитных барьеров, которые мы установили в стенах? Разве это не столь же вероятно, как и вариант с атомом?

Мортон вопросительно глянул на Гросвенора.

— К этому времени, — ответил тот, — монстр уже столкнулся с электромагнитным барьером, и ему удалось из него выбраться. Фон Гроссен был убежден, что нашел нечто новое. К тому же, для изображения электромагнитного поля на бумаге понадобилось бы передать уравнение, составленное из произвольных символов.

Лит повеселел:

— Ну что ж, хорошая новость. На корабле есть, по крайней мере, одно место, где мы останемся в безопасности: машинное отделение; кроме того, мы, возможно, будем относительно защищены энергетическими барьерами в переборках спальных отсеков. Отныне персонал корабля не должен покидать пределы этих двух зон без специального распоряжения.

Он повернулся к ближайшему настенному коммуникатору и повторил приказ, затем сказал:

— Пусть руководители отделов готовятся ответить на вопросы, связанные с их специальностями. Некоторые миссии, вероятно, будут поручены людям с высокой квалификацией. Мистер Гросвенор, можете считать себя приписанным к этой категории. Доктор Эггерт, приготовьте тонизирующие препараты, будете раздавать тем, кто попросит. Никто не ляжет спать, пока этот зверь жив.

— Приятная работа, капитан! — горячо подхватил Мортон.

Лит согласно кивнул и исчез с экрана коммуникатора.

В коридоре один из техников спросил неуверенным тоном:

— А фон Гроссен?

Мортон ответил без колебаний:

— Единственный способ, которым мы можем помочь фон Гроссену, состоит в том, чтобы убить его похитителя!

19

В огромном зале среди громадных машин люди смотрелись карликами в окружении гигантов. Гросвенор невольно начинал моргать каждый раз, когда потолок заливало волной голубоватого огня. И так же, как этот свет болезненно бил по глазам, один звук действовал ему на нервы: грохот ужасающей мощи, подобный раскатам грома и вызванный непрерывным выбросом колоссального потока энергии.

Корабль продолжал свой путь, все далее углубляясь в черную бездну, разделяющую спиральную галактику, в которой Земля представлялась маленьким атомом, и другую галактику, почти равного размера. И эта бездонная пучина служила фоном развернувшейся смертельной битвы. Самая крупная и амбициозная экспедиция, когда-либо отправленная из Солнечной системы, находилась в очень серьезной опасности, наиболее серьезной из всех, каким она подвергалась до сих пор.

В этом Гросвенор не сомневался. Теперь им противостоял не сверхвозбудимый Зорл, переживший смертоносные войны своих экспериментирующих создателей на планете котов. Равно как и не риимы, на которых после первого плохо организованного контакта удалось оказать воздействие, принесшее ему одному победу над целой расой.

Пурпурный монстр являл собой совершенно особенный случай.

Капитан Лит поднялся по металлической лесенке до маленького балкона. Мгновением позже Мортон присоединился к нему и обвел взглядом собравшихся людей. В руке он держал стопку листов бумаги, поделенную вставленным пальцем на две части. Они оба изучили записи, затем Мортон сказал громко:

— Это первая краткая передышка, которую мы имеем за последние два часа, начиная с момента появления на борту создания, такого же невероятного, каким оно и выглядит. Мы с капитаном Литом ознакомились с рекомендациями, представленными руководителями различных отделов и распределили их по двум категориям. Первые, носящие сугубо теоретический характер, мы оставили на более позднее время. Вторые, поскольку они посвящены практическим способам борьбы с нашим противником, выходят на первое место. Позвольте, прежде всего, уверить вас в том, что всем нам не терпится выработать план, который позволит найти и освободить фон Гроссена. Мистер Зеллер, изложите вашу точку зрения.

Зеллер, бойкий человек, не достигший еще и сорока лет, выдвинулся вперед. Он сменил Брекенриджа, убитого Зорлом, на посту главы металлургического отдела. Он сказал:

— Как только стало известно, что монстр не может проникнуть сквозь сплавы, называемые сверхпрочными металлами, мы тут же решили создать космический скафандр из подобного материала. Мой помощник работает сейчас над этим, и скафандр будет готов часа через три. Для поисков же мы, естественно, воспользуемся флюорографической камерой. Если у кого-нибудь есть замечания…

— Почему вы не делаете несколько скафандров? — спросил кто-то.

Зеллер покачал головой:

— Мы располагаем лишь ограниченным запасом металла. Мы можем изготовить его больше, но только методом трансмутации элементов, что займет много времени. Не стоит забывать, что наш отдел никогда не являлся крупным. Будет очень хорошо, если нам удастся изготовить даже один скафандр в указанный мною срок.

Больше вопросов не возникло, и Зеллер вернулся в мастерскую, прилегающую к машинному залу.

Мортон поднял руку, прося тишины, затем сказал:

— Для меня уже утешение знать, что, как только у нас появится защитное одеяние, монстру придется постоянно перетаскивать фон Гроссена, чтобы мы его не нашли.

— Откуда вам известно, что он еще жив? — спросил кто-то.

— Если бы эту чертову зверюгу интересовали трупы, она бы утащила первую свою жертву. Ей нужны живые. Заметки Смита кое-что проясняют относительно цели монстра, но поскольку они относятся ко второй категории, мы обсудим их позже.

Порывшись в бумагах, Мортон продолжил:

— Из планов собственно атаки мы имеем два; один предложен двумя техниками из физического отдела, другой — Эллиотом Гросвенором. Мы с капитаном Литом подключили к их рассмотрению Пеннонса и других экспертов и пришли к выводу, что план мистера Гросвенора представляет большую опасность для членов экспедиции, и решили отложить его для использования лишь в качестве последнего средства. Таким образом, если, конечно, не возникнет серьезных возражений, мы сейчас приступим к немедленной реализации первого плана, в который вошли различные добавления, подсказанные другими. Знаю, что по правилам положено дать каждому изложить свои идеи самому, но в данном случае, думаю, мы сэкономим время, если я перескажу вкратце план, с которым в конечном итоге согласились все эксперты.

В зале стало еще тише.

— Два наших физика, — Мортон сверился с бумагами, которые держал в руке, — Ломас и Хиндли, признают, что их план осуществим только в том случае, если монстр позволит нам подсоединить необходимые энергетические контакты. Подобное развитие событий нам кажется очень вероятным, поскольку теория Кориты, на которую мы опираемся, говорит, что «крестьянин» чересчур занят собой и продолжением своего рода и оттого недооценивает значимость организованного отпора. На этом основании и следуя плану, разработанному Ломасом и Хиндли, мы собираемся зарядить энергией седьмой и восьмой этажи, только пол, но не стены. Мы надеемся вот на что: до сего момента монстр не принялся за методичное уничтожение людей. Корита утверждает, что, имея крестьянское мышление, существо еще не осознало, что должно убить всех, если не хочет само быть убитым. Впрочем, рано или поздно, оно все-таки поймет, что в первую очередь нужно уничтожить нас. Если оно не помешает подготовительной работе, мы запрем его на восьмом этаже между двумя заряженными перекрытиями. И там, убедившись, что оно не может ни подняться, ни спуститься, подвергнем обстрелу из наших излучателей. Мистер Гросвенор, я уверен, поймет, что данный план содержит существенно меньше риска, чем его собственный, и именно поэтому мы отдали предпочтение ему.

Гросвенор собрал все свое мужество, чтобы заметить:

— Если значение имеют лишь риски, почему бы нам просто не остаться здесь в ожидании, пока монстр не найдет способ напасть на нас? — Он перешел на серьезный тон: — Прошу, не поймите так, словно я пытаюсь, прежде всего, превознести свои личные соображения, но… — Он немного поколебался, затем бросился вперед: — Я считаю план, который вы изложили, совсем не стоящим.

Мортон, похоже, был искренне озадачен.

— Довольно резкая оценка, — произнес он.

— Если я правильно понимаю, план в том виде, в котором вы его представили, является измененной версией оригинала. Что из него было выброшено?

— Физики рекомендовали накачать энергией четыре этажа: седьмой, восьмой, девятый и десятый.

Гросвенор снова помедлил. Он не имел никакого желания выглядеть придирчивым. Если он продолжит в том же духе, в конце концов его мнением вообще перестанут интересоваться. Он сказал:

— Это уже лучше.

Капитан Лит, державшийся позади Мортона, спросил:

— Мистер Пеннонс, не могли бы вы объяснить, почему предпочтительней зарядить не более двух этажей?

Главный механик выдвинулся вперед и ответил слегка напряженным голосом:

— Основная причина в том, что в противном случае это заняло бы на три часа больше, а лишнего времени у нас нет. Если бы не фактор времени, куда предпочтительней было бы энергизировать весь корабль, стенные переборки и межэтажные перекрытия, лимитируя количество выделенной энергии. Тогда монстр не смог бы от нас ускользнуть, но чтобы разместить все оборудование, потребуется около пятидесяти часов работы. Как я уже говорил, бесконтрольная энергизация корабля равносильна самоубийству. К тому же, надо учитывать еще один фактор, чисто человеческий. Если монстр снова нападет, значит, ему понадобились другие люди, и каждый раз он будет утаскивать одного из нас. И мы хотим, чтобы этот несчастный, кто бы он ни был, имел шанс выжить. — Голос Пеннонса стал более твердым: — В течение трех часов, необходимых для подготовки операции, в качестве защитных средств у нас будут только передвижные вибраторы и тепловые излучатели. Более тяжелые виды вооружения использовать внутри корабля очень опасно, да и те, что я назвал, нужно применять с осторожностью, поскольку они смертельны для человека. Естественно, каждый должен иметь при себе свой личный вибратор.

Он повернулся, чтобы идти.

— Ну, за дело!

Капитан Лит не выглядел полностью удовлетворенным.

— Не так быстро! — произнес он. — Возможно, мистер Гросвенор имеет и другие замечания.

Гросвенор сказал:

— Было бы, наверное, интересно посмотреть, как реагирует монстр на стены, заряженные энергией.

Кто-то закричал с места:

— Не вижу, какой в этом смысл. Если мы зажмем его между двух этажей, ему конец. Мы знаем, что он не сможет оттуда выбраться.

— Мы абсолютно ничего об этом не знаем, — медленно ответил Гросвенор. — Нам известно только то, что он вошел в силовой барьер и выбрался из него. Мы предполагаем, что данное место ему не понравилось. Похоже, монстр действительно не способен долго находиться в электромагнитном поле. К несчастью для нас, мы не можем установить энергетические барьеры неограниченной мощности. Пеннонс говорит, что они расплавят стены. Выходит, мы сделали в указанном направлении все возможное, но этого оказалось недостаточно, поскольку он все же ускользнул.

Капитан Лит пришел в замешательство.

— Джентльмены, — воскликнул он, — почему до сих пор на данный пункт не обратили внимания? Он представляет собой очень серьезное возражение.

Мортон сказал:

— Я предлагал пригласить на предварительное обсуждение Гросвенора, но мне ответили, что автор одного из рассматриваемых планов не должен принимать в нем участия. Два физика не были допущены по той же самой причине.

Зидель откашлялся.

— Мне кажется, мистер Гросвенор не до конца понимает, что именно совершил. Нас всех убеждали в том, что энергетический экран корабля является одной из самых крупных научных разработок человечества. Лично я испытывал от его наличия ощущение благополучия и безопасности. И вот теперь нам сообщают, что это существо может сквозь него проникнуть.

— Я не говорил, что экран проницаем, мистер Зидель, — возразил Гросвенор. — Наоборот, у нас есть все основания полагать, что противник не смог и сейчас не может его пройти. Вспомните, он ждал снаружи, пока мы не введем его внутрь. Накачивание же энергией перекрытий, предусмотренное нашим планом, создает защитную систему, значительно менее надежную.

— И все же, — спросил Зидель, — не кажется ли вам, что эксперты неосознанно уподобляют эти две системы? Не считаете ли вы, что они рассуждают таким образом: если накачивание энергией не даст эффекта — мы погибли. Следовательно, оно должно дать эффект.

Капитан Лит произнес усталым тоном:

— Похоже, мистер Зидель нашел наше самое слабое место. Я сейчас вспоминаю, что тоже руководствовался тем рассуждением, о котором он говорит.

Из середины зала донесся голос Смита:

— Возможно, стоит изучить план мистера Гросвенора.

Лит повернулся к Мортону, который помедлил, затем сказал:

— Он предлагает нам разделиться на столько групп, сколько есть на борту атомных излучателей…

Мортон замолчал. Один из физиков воскликнул:

— Атомная энергия… внутри корабля!

В течение последующей минуты в зале царило нервное оживление.

Когда оно утихло, Мортон продолжил так, словно и не прерывался:

— У нас таких излучателей сорок один. Если мы примем план мистера Гросвенора, каждым из них займутся военные, мы же с вами рассредоточимся, и, все время оставаясь в пределах досягаемости излучателей, будем исполнять роль приманки. Военные получат приказ пускать излучатели в ход, даже если один или несколько из нас окажутся на линии огня.

Мортон покачал головой, потом продолжил:

— Возможно, этот план лучший из тех, что нам представили. И все-таки мы были шокированы его жестокостью. Идея стрельбы по своим пусть и не нова, однако принять ее гораздо труднее, чем думает мистер Гросвенор. Надо, впрочем, добавить для полной ясности, что другой момент заставил нас отказаться от данного плана. Капитан Лит разъяснил нам, что «приманке» полагается быть безоружной. Для большинства из нас это показалось чересчур. Каждый человек должен иметь право защищаться. — Он пожал плечами. — Поскольку имелся еще один план, мы проголосовали за второй. Лично я теперь склоняюсь к тому, чтобы вернуться к плану мистера Гросвенора, но, по-прежнему, возражаю против условия капитана Лита.

При последних словах Гросвенор повернулся и посмотрел на военного. Затем сказал громко и решительно:

— Мне кажется, нужно пойти на риск, капитан.

Тот поклонился почти церемонно.

— Хорошо, я снимаю свое условие.

Гросвенор заметил, что Мортон заинтригован этой короткой беседой. Взгляд начальника экспедиции переходил от Лита к молодому ученому. Затем, видимо, в его голове прояснилось, так как он спустился к Гросвенору и сказал:

— Подумать только, я совершенно не понимал, к чему он ведет. Он считает, что в критический момент…

Он повернулся и посмотрел на капитана Лита.

Гросвенор заметил успокаивающим тоном:

— Полагаю, теперь он осознает, что был не прав, поднимая этот вопрос.

Мортон кивнул и с неохотою признал:

— В конце концов, не так уж он и не прав. Инстинкт самосохранения является основным. Но, думаю, эту тему лучше обойти молчанием. Ученые могут почувствовать себя оскорбленными, а на борту и так достаточно раздоров.

Он повернулся к собравшимся и сказал громким голосом:

— Джентльмены, считаю, что пора перейти к голосованию. Кто за план мистера Гросвенора, поднимите руки.

К великому разочарованию Мортона, поднялось лишь около полусотни рук. Поколебавшись, Мортон продолжил.

— Теперь, кто против.

На этот раз поднялось чуть более десятка рук.

Мортон задал вопрос человеку из первого ряда:

— Вы не подняли руку ни в первом, ни во втором случае. Почему?

Тот пожал плечами.

— Я воздержался. Я не понимаю, за я или против. Я недостаточно об этом знаю.

— А вы? — спросил Мортон, обращаясь к другому.

— Но как быть с остаточной радиацией?

На замечание ответил Лит:

— Мы ее заблокируем. Мы перекроем всю зону. — Он повернулся к Мортону. — Я не понимаю, чего мы ждем. Пятьдесят девять голосов против четырнадцати высказались за план Гросвенора. Во время кризисов, пусть и в ограниченном виде, моя юрисдикция распространяется и на ученых, и я считаю результаты голосования действительными.

Мортон выглядел растерянным.

— Но, — запротестовал он, — около восьмисот воздержавшихся!

Лит был непреклонен:

— Тем хуже. Те, что воздержались, сделали это по собственному желанию. Взрослые люди знают, чего хотят. Всякая демократия основывается на данном предположении. Поэтому я приказываю немедленно приступить к операции.

Мортон вздохнул:

— Итак, джентльмены, мне остается лишь подчиниться. Давайте примемся за работу. Понадобится определенное время, чтобы разместить атомные излучатели. В ожидании мы начнем заряжать энергией седьмой и девятый этажи. В конце концов, мы вполне можем соединить пока оба плана, а затем отказаться от того или другого, в зависимости от развития ситуации.

— Вот это кажется разумным, — сказал какой-то человек с видимым облегчением.

Многие другие присутствующие, похоже, испытывали то же самое чувство. Лица участников собрания расслабились, и они толпой стали покидать зал. Гросвенор повернулся к Мортону.

— Гениальный ход, — признал он. — Я был чересчур настроен против ограниченного накачивания энергией, чтобы подумать о подобном компромиссе.

Мортон с достоинством принял комплимент.

— Я держал это про запас, — сказал он. — Имея дело с людьми, я понял, что решить проблему — еще не все, прежде всего надо успокоить людей, которые заняты ее решением. В опасности, в разгар событий, просто в действии, снимать напряжение всеми доступными средствами. — Он протянул руку: — Ну, удачи, молодой человек. Надеюсь, вам удастся выбраться живым и здоровым.

Пожимая руку, Гросвенор спросил:

— Сколько времени потребуется, чтобы доставить на места атомные излучатели?

— Около часа, может, чуть больше. До того момента для защиты будем использовать большие вибраторы.

Появление людей на седьмом этаже заставило Икстла действовать в самом спешном порядке. Он быстро продвигался между переборок и перекрытий. Два раза его замечали, и излучатели выпускали по нему свои заряды. У них теперь имелись и другие вибраторы, отличные от тех, что находились в руках, в той же степени, в какой жизнь отличается от смерти. Заряды сотрясали стены, сквозь которые он прыгал, чтобы ускользнуть от них. Один раз луч задел его ногу. Он содрогнулся от удара. Нога вернулась в нормальное состояние менее чем через секунду, но он осознал, что порог его сопротивляемости этим мощным передвижным штукам ниже.

Несмотря на это, он не почувствовал встревоженности. Благодаря быстроте, уму, точному расчету времени и тщательной подготовке каждого из своих появлений ему удастся нейтрализовать действие нового оружия. Важно лишь было понять, что люди делают. По всей вероятности, закрывшись в машинном зале, они выработали какой-то план и теперь приступили к его выполнению. Неподвижными мерцающими глазами Икстл следил за тем, как план обретает форму.

Во всех коридорах люди трудились над чем-то вроде низких черных печей. Из отверстия на верхушке каждой печи выбивалось яростно извивающееся белое пламя. Икстл заметил, что люди почти ослеплены сиянием. Они были в скафандрах, но полупрозрачный материал, непроницаемый для электрической энергии, не давал достаточной защиты глазам от этого белого огня. Из печей вытягивались длинные раскаленные ленты, которые подхватывались какими-то механизмами, приводились к определенным размерам и прикреплялись к полу. Весь пол был покрыт лентами. Огромные холодильные установки поглощали жар разогретого металла.

Поначалу мозг Икстла отказывался принять результаты наблюдений. Он упорствовал в поисках более сложных объяснений, менее очевидных. Но вскоре пришлось признать: это именно то, что он видит. Люди устанавливали энергетические барьеры внутри межэтажных перекрытий. Позже, поняв, что ловушка ограниченной мощности совершенно бесполезна, они, вероятно, попробуют что-нибудь другое. В какой именно момент их защитная система станет представлять для него определенную опасность, Икстл не знал. Но, главное, он знал, что, как только она ему покажется опасной, ничего не будет проще пройти вслед за людьми и нарушить контакты, подводящие энергию.

Полный надменного презрения он отбросил свои беспокойства и задние мысли. Люди лишь облегчали выполнение его задачи, делая более простым захват гуулов, которые ему были еще нужны. Свою недавнюю жертву он выбирал тщательно. Он обнаружил, изучив случайно убитого им человека, что желудок и кишечник очень хорошо подходят для его целей. Из этого вытекало, что в первую очередь его должны интересовать люди с большими животами.

После беглого осмотра он бросился вперед. Прежде чем успели навести на него излучатель, он исчез, унося с собой бьющееся тело. Ему было нетрудно изменить свою атомную структуру так, чтобы, пройдя потолок, затормозить падение на полу следующего этажа. Но на этот раз он позволил себе падать сквозь несколько этажей и остановился только в трюме корабля. Он мог падать быстрее, но приходилось следить за тем, чтобы не повредить человеческое тело, которое он переносил.

Трюм ему уже стал привычным. Сразу по прибытии на борт он основательно, хотя и очень быстро, его обследовал, и, доставив туда первого человека, обнаружил нужное укрытие. В полутьме он направился прямо к задней стене. Большие ящики, составленные друг на друга, громоздились до самого потолка. То огибая их, то проходя сквозь, он добрался до входа в огромную трубу. Она имела достаточные размеры для того, чтобы он мог стоять внутри нее в полный рост. Это был один из воздуховодов вентиляционной системы.

Обычным глазам тайник, конечно же, показался бы темным. Но для его зрения, чувствительного к инфракрасным лучам, там царил мягкий сумеречный свет. Он увидел тело фон Гроссена и положил рядом с ним свою новую жертву. Затем с тысячью предосторожностей погрузил одну из рук в собственную грудь и вынул оттуда яйцо, которое потом поместил в желудок человека.

Тот еще продолжал бороться, но Икстл этим не беспокоился: он знал, что сейчас произойдет. Тело жертвы начало медленно коченеть, мышцы постепенно отвердевали. Охваченный паникой человек чувствовал, как наступает паралич. Монстр по-прежнему крепко держал его, ожидая завершения химической реакции. Наконец человек, неспособный сделать малейшее движение, замер на полу с широко открытыми глазами и струящимся по лбу потом.

Через несколько часов из яиц в желудках двух людей проклюнутся крошечные копии Икстла, которые станут расти, извлекая необходимые вещества из их организмов. Довольный Икстл приготовился покинуть трюм, чтобы отправиться наверх на поиски новых гуулов.

Икстл спустил в трюм свою третью жертву, когда люди принялись за девятый этаж. В коридоре бушевали волны жара, гонимые порывами какого-то адского ветра. Несмотря на системы охлаждения в скафандрах, люди изнемогали и истекали крупными каплями пота. Кроме того, яростный раскаленный свет слепил глаза, и они работали почти автоматически.

Неожиданно кто-то неподалеку от Гросвенора воскликнул хриплым голосом:

— А вот и они!

Ученый повернулся в указанном направлении и невольно вздрогнул. Приближающаяся к ним машина, движимая своим собственным мотором, была не очень крупной. Она представляла собой массивный шар, внешняя оболочка которого состояла из углеродистого вольфрама; на сфере имелся лишь один выступ, напоминающий по форме клюв. Функциональная часть покоилась на станине, которая, в свою очередь, опиралась на четыре каучуковых колеса.

Вокруг Гросвенора все прекратили работу. С бледными лицами они заворожено смотрели на чудовищное устройство. Внезапно один из людей повернулся к Гросвенору и сказал голосом, полным злобы:

— Старина, появление этих штук на вашей совести. Если мне суждено будет загнуться от лучевой болезни, я не удержусь от удовольствия сначала набить вам морду.

— Я остаюсь здесь, — спокойно ответил Гросвенор. — Если умрете вы, я тоже.

Похоже, это немного успокоило его собеседника. Но он все же заметил с враждебностью:

— Не верю, что невозможно найти ничего лучше, чем использовать людей в качестве приманки.

— Ну да, есть и другой выход, — сказал Гросвенор.

— Какой?

— Всем нам покончить жизнь самоубийством, — серьезно произнес Гросвенор.

Человек в замешательстве глянул на него, затем отошел, бормоча что-то по поводу людей, развлекающихся тупыми шутками. Гросвенор вернулся к своей работе. Почти сразу же он заметил, что его компаньоны утратили задор. Обстановка накалилась. Малейшее неловкое действие вызывало бурю возмущения.

Они были приманкой. Всем людям знаком страх смерти. Никто не может иметь к нему иммунитета, поскольку инстинкт самосохранения является неотъемлемой частью нервной системы. Капитан Лит, например, со своей подготовкой военного умел в любых обстоятельствах держаться невозмутимо, однако напряжение все же присутствовало, пусть и подспудно. Так и Гросвенор ощущал опасность всеми фибрами но, тем не менее, считал, что выбрал правильный путь, и был полон решимости сделать все для выполнения своего плана.

— Внимание!

Как и остальные, Гросвенор вздрогнул при звуке голоса, выкрикнувшего приказ по переговорному устройству. Ему понадобилось некоторое время, чтобы признать голос командира корабля.

Капитан Лит продолжил:

— Все излучатели в данный момент расположены на своих позициях на седьмом, восьмом и девятом этажах. Хочу сообщить, что мы с офицерами обсудили риски, которым подвергаются люди, и можем порекомендовать вам следующее: как только заметите монстра, не ждите, не оглядывайтесь по сторонам! В то же мгновение бросайтесь ничком на пол. Орудийным расчетам немедленно установить горизонтальную плоскость огня на пятьдесят сантиметров. Полуметровая мертвая зона не предохранит вас от остаточной радиации, но если вы кинетесь на пол достаточно быстро, это позволит доктору Эггерту и его помощникам спасти вам жизнь.

Было заметно, что речь капитану дается нелегко.

— В заключение, — голос Лита зазвучал более непринужденно, — могу вас заверить, что никто на борту не отсиживается в тылу. Не считая медиков, которые развернули полевой госпиталь в машинном отделении, и троих лежачих больных, все пребывают в такой же опасности, как и вы. Мои офицеры и я сам распределились по разным группам. Начальник экспедиции Мортон направился на седьмой этаж; Гросвенор, план которого мы сейчас выполняем, находится на девятом, и так далее. Удачи вам, джентльмены!

Несколько мгновений стояла тишина. Затем командир орудийного расчета, державшийся неподалеку от Гросвенора, крикнул:

— Эй, парни! Мы установили прицел излучателя. Так что если вам удастся вовремя приклеиться животом к полу, можете чувствовать себя спокойно!

— Спасибо, старина, — сказал Гросвенор.

На какое-то время напряжение ослабло. Знакомый биолог хохотнул:

— Так! Гров, а давайте-ка подмажемся.

— Я всю жизнь обожал военных, — сказал кто-то другой. И уже в сторону, но так, чтобы не ускользнуло от стрелков, добавил: — Возможно, это мне даст дополнительную секунду.

Гросвенор едва их слышал. Приманка, думал он. И никакая из групп не знает, когда час опасности пробьет для других. В «критический момент» — измененная форма «критической массы», во время достижения которой в маленьком реакторе высвобождается огромное количество энергии — из жерла орудия вырвется трассирующий луч, испуская по пути невидимую радиацию.

Когда все закончится, выжившие доложат капитану Литу по его выделенному каналу. Тот предупредит остальные группы.

— Мистер Гросвенор!

При звуках этого пронзительного голоса Гросвенор нырнул вперед. И только после жесткого контакта с полом узнал голос капитана Лита и встал. Вокруг него другие тоже, ворча, поднимались на ноги. Кто-то воскликнул:

— Черт, он перебарщивает.

Гросвенор приблизился к коммуникатору и, не спуская глаз с коридора, отозвался:

— Да, капитан?

— Не могли бы вы немедленно спуститься на седьмой? В центральный проход.

— Хорошо, иду.

Гросвенор двинулся в путь, мучимый предчувствиями. По голосу капитана он догадался, что произошло нечто непредвиденное.

Он нашел сцену кошмара. Приблизившись, он увидел, что атомный излучатель валяется на боку. Рядом, обгоревшие до неузнаваемости, покоились останки троих членов расчета. Четвертый тоже находился на полу, неподалеку от своих товарищей; он был без сознания, но его тело, получившее, по-видимому, разряд из вибратора, все еще сотрясалось в судорогах.

Далее по коридору в пределах действия излучателя лежали двадцать человек, без сознания или мертвые; среди них Гросвенор узнал Мортона.

Бригады скорой помощи, одетые в защитные скафандры, прибывали со всей поспешностью и увозили пострадавших на моторизованных каталках. Санитары, похоже, работали уже несколько минут, из чего следовало заключить, что имелись и другие жертвы, но в данный момент они уже получали медицинскую помощь в полевом госпитале.

Гросвенор направился к баррикаде, воздвигнутой за поворотом коридора. Там он обнаружил капитана Лита, который в нескольких словах объяснил, что случилось.

В центральном проходе появился Икстл. Молодой техник — Лит не назвал его — в панике забывший о том, что для спасения жизни нужно распластаться на полу, повернулся к стрелкам и разрядил по ним свой вибратор, оглушив их. Последние, по всей вероятности, колебались не менее секунды, видя на линии огня стоявшего человека. Мгновением позже эти солдаты стали невольными виновниками катастрофы. От разряда вибратора трое из них повалились на излучатель и, зацепившись, накренили его. Орудие опрокинулось, увлекая за собой четвертого стрелка.

К несчастью, палец его оставался на спусковой кнопке, и примерно в течение секунды излучатель вел огонь.

Трое его товарищей угодили прямо под луч. Они умерли мгновенно. Потом излучатель по касательной прошелся по всей стене. Мортон и его группа на траекторию стрельбы не попали, но были поражены остаточной радиацией. Сейчас еще невозможно сказать, как сильно им досталось, но даже наименее пострадавшему из них придется провести на больничной постели около года. Некоторые не выживут.

— Мы действовали нерасторопно, — признал капитан Лит. — Это произошло, вероятно, сразу же после того, как я кончил говорить. Но только через минуту кто-то, привлеченный шумом, пришел сюда посмотреть, что стряслось. — Он вздохнул. — Даже в самых пессимистических прогнозах я не мог предположить, что мы разом потеряем целую группу.

Гросвенор молчал. Очевидно, именно по этой причине Лит хотел, чтобы ученые оставались безоружными. В критической ситуации человек пытается защитить себя самого. Он не может от этого удержаться. Подобно зверю он отчаянно бьется за свою жизнь.

Гросвенор старался не думать о Мортоне, который, поняв, что ученые не захотят быть безоружными, испытал на себе modus operandi, сделавший применение атомной энергии приемлемым для всех.

— Почему вы позвали меня?

— Мне кажется, этот провал затрагивает ваш план.

— Элемент неожиданности исчез, — признал с неохотою Гросвенор. — Появившись, он не подозревал, что его ожидает. Теперь он станет осторожнее.

Он представил, как пурпурный зверь высовывает голову из стены, осматривает коридор, и, уверенный в том, что делает, одним прыжком оказывается у излучателя и хватает одного из стрелков. Единственной адекватной защитой было бы поставить рядом другой излучатель, чтобы иметь возможность накрыть первый. Но это вне обсуждения, поскольку на корабле всего лишь сорок одно орудие.

— Он утащил кого-нибудь еще? — спросил он наконец.

— Нет.

Как и все другие, Гросвенор мог лишь строить предположения о причинах, заставляющих монстра уносить живых людей. Одно из объяснений предоставляла теория Кориты, согласно которой создание находилось на крестьянской стадии развития и было озабочено продолжением рода. Гросвенору смутно предугадывалась леденящая душу возможность, и в этом случае потребность будет толкать монстра на поиски новых жертв.

— По моему мнению, — сказал Лит, — он вернется. Моя идея заключается в том, чтобы, не трогая орудий, закончить установку энергетических барьеров на этажах. Седьмой готов, девятый — почти; займемся же восьмым. Получится три этажа. Что касается вероятности успеха этого плана, вспомните, помимо фон Гроссена монстр унес еще троих людей. И каждый раз мы видели его направляющимся вниз. Я предлагаю после завершения подняться на девятый этаж и ожидать врага там. Когда он захватит одного из нас, мы несколько мгновений подождем, затем мистер Пеннонс опустит ручку рубильника, подающего энергию на этажи. Монстр прибудет на восьмой и найдет его заряженным. Если ему удастся спуститься, выяснится, что и седьмой этаж заряжен. Поднявшись, он обнаружит то же самое. В обоих случаях мы вынудим его проходить сквозь барьеры в перекрытиях. — Капитан сделал паузу, задумчиво глядя на собеседника, потом сказал: — Вы, я знаю, считаете, что контакт с одним этажом, накачанным энергией, его не убьет. Но вы не были столь же уверенны относительно двух этажей.

Он замолчал, вопросительно глядя на Гросвенора.

Тот ответил:

— Давайте попробуем. На самом деле ничто не позволяет нам утверждать, что среагирует он тем или иным способом. Возможно, нас ожидает приятный сюрприз.

Он сомневался в этом, но хорошо понимал, что в данный момент нужно учитывать важный фактор, фактор уверенности и надежды людей. Только событие в силах изменить некоторые мнения. Когда их убежденность пошатнется под действием реальности, тогда — и лишь тогда — они будут готовы для более энергичных решений.

Медленно, но верно, как казалось Гросвенору, он обучается умению влиять на людей. Недостаточно знать и быть правым. Нужно еще уговаривать и убеждать. Случается, это требует больше времени, чем его можно потерять. Бывает, успеха совсем не добиваются. Так рушатся цивилизации, проигрываются сражения и пропадают в пространстве корабли, потому что те или иные люди, обладавшие спасительными знаниями, не дали себе труда и времени убедить других.

Но Гросвенор не позволит, чтобы так случилось на этот раз, по крайней мере, он сделает все возможное, чтобы того избежать.

— Мы можем оставить атомные излучатели на месте, пока не закончим заряжать перекрытия, — сказал он. — Затем их придется убрать. Накачивание энергией способно вызвать достижение «критической массы», даже если жерла орудий закрыты. Это приведет к взрыву.

Так, самым простым на свете образом, он заставил компаньонов отказаться от использования плана Гросвенора.

20

Икстл поднимался наверх два раза в течение часа с тремя четвертями, которые понадобились людям для завершения работ на восьмом этаже. У него оставалось шесть яиц, и он собирался использовать их все, за исключением двух. Единственное затруднение состояло в том, что захват гуулов требовал теперь больше времени. Противники, казалось, стали защищаться более ожесточенно, а присутствие атомных излучателей вынуждало Икстла выбирать жертвы только среди тех, кто приводил их в действие.

И все же, каждый его выход получался шедевром расчета. Он не чувствовал себя обеспокоенным. Надо, чтобы это было сделано. Людьми он займется в свое время.

Когда восьмой этаж закончили, орудие отвели, а весь народ собрался на девятом, Гросвенор услышал, как капитан Лит спросил:

— Мистер Пеннонс, вы готовы пустить энергию?

— Да, капитан, — ответил тот по переговорному устройству. Потом добавил мрачным тоном: — Для этого потребовалось выходить пяти человекам, и придется снова кого-нибудь посылать. Пока нам везло, но, по крайней мере, еще один должен будет отправиться на этажи.

— Вы слышите? Еще один. Кто-то из нас опять послужит приманкой, хочет он этого или нет.

Голос был знакомым, хотя и давно не слышанным. Он продолжил серьезно:

— Говорит Грегори Кент. К великому сожалению должен признать, что нахожусь в машинном отделении, то есть, ничем не рискую. Доктор Эггерт не желает меня отпускать раньше, чем через неделю. Говорю с вами сейчас потому, что капитан Лит передал мне бумаги Мортона и я хочу, чтобы Келли объяснил подробнее изложенное им в своей записке. Это прольет свет на один очень важный момент и позволит нам более ясно представить ситуацию. Лучше знать самое худшее.

— Ах!.. — в переговорном устройстве зазвучал надтреснутый голос социолога. — Вот мое рассуждение. Когда мы обнаружили это существо, оно плавало в пространстве в четверти миллиона световых лет от ближайшей звездной системы, не имея никакого космического средства передвижения. Вообразите себе это расстояние и затем задайтесь вопросом, сколько примерно потребовалось бы времени, чтобы какой-нибудь объект, движимый одной лишь случайностью, преодолел его? Цифры мне предоставил Лестер, и думаю, будет лучше, если он сам введет вас в курс того, что рассказал мне.

В свою очередь слово взял астроном.

— Большинству из вас, — сказал он на удивление сухим тоном, — хорошо известна распространенная ныне теория происхождения современной вселенной. Имеются факты, позволяющие считать, что она родилась в результате гибели другой вселенной много миллиардов лет назад. Существует мнение, что через несколько миллионов лет и наша вселенная, завершив свой цикл, распадется вследствие катастрофического взрыва. О природе этого взрыва можно только строить гипотезы.

Он продолжил:

— Что касается вопроса Келли, я могу лишь нарисовать вам картинку. Предположим, что пурпурное существо было заброшено в пространство, когда произошел Большой взрыв. И оно оказалось в межгалактической пустоте, без какого-либо средства изменить направление движения. В таких условиях оно могло бы плыть до скончания времен без надежды приблизиться больше чем на миллион световых лет к какой-нибудь звезде. Вы это хотели услышать, Келли?

— Именно. Многие из вас, наверное, помнят, как я называл парадоксом то, что существа, исключительно симподные, не заселили всю вселенную. Ответ, по всей логике, заключается в том, что если данная раса должна была править вселенной, она это и делала. Но теперь мы видим, что речь идет о предыдущей вселенной, а не о нашей. Конечно же, создание рассчитывает теперь овладеть вселенной, в которой живем мы. Это представляется, по крайней мере, правдоподобной теорией, если не больше.

— Уверен, все ученые на борту, — произнес Кент примиряющим тоном, — понимают, что лишь необходимость заставляет нас выдвигать гипотезы на темы, относительно которых мы располагаем очень малым количеством данных. Думаю, однако, мы не ошибаемся, предполагая, что столкнулись с выжившим представителем господствующей расы вселенной. Возможно, он не один в своем положении. Хочется только надеяться, что никакой из наших кораблей не натолкнется на другого выжившего. Биологически данная раса, вероятно, на многие биллионы лет опередила нас. Поэтому мы можем чувствовать себя вправе требовать от каждого человека на борту максимальных усилий и самопожертвования…

Речь была прервана душераздирающим криком:

— Он меня схватил!.. Быстрее! Он стаскивает с меня скафандр…

Слова перешли в булькающий хрип.

— Это Дэк, помощник главного геолога, — произнес машинально Гросвенор, который теперь уже знал голоса всех членов экспедиции.

В переговорном устройстве раздался другой крик:

— Он спускается. Я видел, что он двинулся вниз!

— Включаю энергию, — спокойно объявил Пеннонс.

Гросвенор с изумлением глядел на свои ноги. Внизу плясало яркое голубое пламя. Языки огня лизали его защитный скафандр. Не было слышно никакого звука. Гросвенор посмотрел вдоль коридора, до самого конца покрытого полыхающим голубым ковром. Какое-то мгновение ему казалось, что видит он не только коридор, но достигает взглядом самых глубин корабля.

Пеннонс снова заговорил.

— Если все прошло как надо, — произнес он со вздохом, — эта чертова зверюга должна быть на седьмом или восьмом.

— Пусть все, чьи фамилии начинаются на буквы от A до L, следуют за мной на седьмой этаж. Остальные, от M до Z, вместе с Пеннонсом — на восьмой. Орудийным расчетам оставаться на своих постах. Командам с камерами заниматься тем, чем было приказано.

На седьмом этаже, за вторым поворотом от площадки с лифтами, идущие впереди резко остановились. Гросвенор пробрался среди притихших людей и увидел человека на полу, притянутого, по-видимому, к металлу голубым пламенем.

Капитан Лит нарушил тишину:

— Освободите его!

Два человека нерешительно приблизились и прикоснулись к телу. Языки огня обвили их. Они потянули, и пламя отпустило свою добычу. Пострадавшего отнесли на десятый этаж. Когда тело положили на пол, несколько минут оно конвульсивно дергалось, освобождаясь от избытков энергии, затем постепенно обрело спокойствие смерти.

— Жду докладов.

Голос Лита звучал напряженно.

Последовала секунда молчания, затем Пеннонс сказал:

— Люди распределены по трем этажам, как и предусмотрено. Они проводят съемку в рентгеновских лучах. Если монстр где-нибудь там, его обнаружат. Нужно подождать около тридцати минут.

Наконец поступило сообщение.

— Пусто! — Пеннонс не смог скрыть разочарования. — Капитан, должно быть, он проскочил.

На неожиданно освободившейся линии переговорного устройства раздался чей-то жалобный голос:

— И что же мы теперь будем делать?

В этой фразе, подумалось Гросвенору, выразились сомнения и тревоги всех пассажиров Бигля.

21

Тишина стала давящей. Люди, обычно очень красноречивые, словно потеряли голос. Что касается самого Гросвенора, то он внутренне содрогался при мысли о новом плане, который только что составил. Затем медленно обдумал действительно критическое положение, в котором они в настоящий момент находились. И тем не менее, он ждал. Поскольку не ему принадлежало право говорить первым.

В конце концов, чары разрушил Кент.

— Похоже, — сказал он, — наш противник столь же легко преодолевает стены, накачанные энергией, как те, которые процедуре не подвергались. Мы можем продолжать считать, что сам проход сквозь барьер ему неприятен, но следует признать очевидное: быстрота его адаптации такова, что последствия воздействия, полученного им на одном этаже, перестают ощущаться уже на следующем.

В разговор вступил капитан Лит:

— Хотелось бы узнать, что об этом думает мистер Зеллер. Где он?

— Я здесь, — тут же откликнулся металлург. — Я закончил прочный скафандр и приступил к поискам в глубине корабля.

— Сколько потребуется времени, чтобы сделать такие скафандры для всех?

Зеллер подумал, прежде чем ответить.

— Понадобится устанавливать сборочный конвейер, — произнес он наконец. — Другими словами, начинать надо с изготовления устройств, которые создадут станки, позволяющие выпускать скафандры в неограниченных количествах и из любых металлов. Одновременно нужно задействовать одну из наших печей для производства сверхпрочных металлов. Полагаю, мы сможем получить первый из серийных скафандров примерно через двести часов.

Гросвенор мысленно отметил, что это можно считать оптимистическим взглядом, поскольку производство сверхпрочных металлов представляло собой чрезвычайно сложный процесс. Но каким бы он ни был, ответ Зеллера, похоже, поверг капитана Лита в молчание. Вместо него заговорил Смит:

— Значит, об этом не может быть и речи. С другой стороны, и накачивание энергией всего корабля является делом чересчур долгим. Получается, нам нечего больше делать.

Голос Гурли, обычно тягучий, прозвучал на этот раз хлестко:

— Не понимаю, почему не может быть и речи об обоих методах действия. Мы еще не умерли. По моему мнению, у нас нет иного выбора, кроме как приняться за работу и сделать все возможное в максимально короткий срок.

— Что позволяет вам думать, — спросил Смит сухо, — что монстр не способен превратить сверхпрочный металл в кашу? Мы имеем дело с высшим существом, его познания в физике, вероятно, намного превосходят наши. А вдруг для него проще простого направить на нас излучение, которое разрушит все, что мы имеем? Наш котенок, например, мог распылять металлы, не забывайте. Бог знает, не найдет ли оно необходимое ему оборудование в наших лабораториях!

— По-вашему, нам остается только сдаться? — спросил Гурли желчно.

— Нет! — На этот раз биологом овладел гнев. — Я хочу лишь, чтобы мы руководствовались здравым смыслом. Не стоит слепо бросаться к цели, которой мы не можем достичь.

Ораторскую дуэль прервал Корита:

— Я во многом разделяю мнение Смита. Я бы даже пошел дальше, сказав, что с минуты на минуту наш противник, конечно же, осознает, что в его интересах не давать нам передышки. По этой причине, равно как еще и по другим, думаю, он не позволит нам зарядить энергией весь корабль.

Лит опять промолчал. В машинном зале слово взял Кент:

— На ваш взгляд, как он поступит, когда поймет, что сильно рискует, позволяя нам беспрепятственно налаживать оборону?

— Он начнет убивать. Я не вижу, как мы сможем ему помешать, разве только закроемся в машинном зале. Однако я согласен со Смитом и в том, что, если мы предоставим ему время, он придет за нами и туда.

— Есть ли у вас какой-нибудь совет? — спросил Лит.

Корита помедлил.

— Откровенно говоря, нет. Могу лишь напомнить, что перед нами существо, находящееся на крестьянской стадии своего цикла. Для крестьянина его земля и его сын, или, выражаясь более абстрактно, его имущество и его кровь, священны. Он, не раздумывая, будет биться со всем, что им угрожает. Подобно растению, он прикрепляется к клочку земли, укореняется в почве, тем и питается. Вот так обстоят дела, джентльмены. В данный момент я не в состоянии сказать, какие практические выводы следует отсюда извлечь.

— Я не вижу, чем нам это поможет, — сказал Лит. — Пусть руководители отделов посовещаются со своими подчиненными по частным линиям. Если по истечении пяти минут у кого-то из вас появится какая-нибудь идея, поделитесь со мной.

Гросвенор, не имевший подчиненных, поинтересовался:

— Могу ли я пока задать несколько вопросов мистеру Корите?

— Если никто не против, — сказал Лит.

Возражений не последовало, и Гросвенор спросил:

— Мистер Корита не уделите ли мне пару минут?

— Кто это?

— Гросвенор.

— О, конечно, мистер Гросвенор, теперь я узнал ваш голос. Прошу вас.

— Вы говорили об упорстве, с которым крестьянин цепляется за свою землю. Допустив, что это создание находится на крестьянской стадии, думаете ли вы, что оно способно приписать нам по поводу нашей «земли» чувства, отличные от его собственных?

— Уверен, что нет.

— Таким образом, это существо основывает все свои планы на убеждении, что мы не можем от него сбежать, поскольку неразрывно связаны с этим кораблем?

— Что не так уж лишено смысла. Мы не можем покинуть корабль и остаться в живых.

Гросвенор продолжал настаивать:

— Но мы-то в отличие от него находимся на той стадии развития, на которой земля не имеет очень большого значения. Мы же не цепляемся за нее бездумно?

— Я по-прежнему не понимаю, куда вы клоните, — признался Корита в явной озадаченности.

— Я довожу ваш анализ до логического конца, — сказал лишь Гросвенор.

В разговор вступил капитан Лит:

— Мистер Гросвенор, кажется, я начинаю улавливать вашу мысль. Вы собираетесь предложить нам новый план?

— Да.

Вопреки усилиям, его голос слегка подрагивал.

Лит, заметив напряжение, произнес:

— Мистер Гросвенор, я предчувствую, что ваше решение потребует от всех нас определенной доли смелости и воображения. Давайте, вы изложите его через… — Он глянул на часы: — …когда истекут пять минут.

После краткого молчания Корита сказал:

— Мистер Гросвенор, ваше рассуждение верно. Мы можем принести эту жертву, не будучи духовно уничтоженными. Это единственный выход.

Минуту спустя Гросвенор уже излагал свой план собравшимся членам экспедиции. Когда он закончил, Смит произнес голосом, звучавшим чуть громче вздоха облегчения:

— Гросвенор, вы нашли! Это значит, что придется принести в жертву фон Гроссена и остальных. Это значит, что и каждый из нас должен будет пожертвовать собой. Но вы абсолютно правы. Для нас собственность не является священной. Что касается фон Гроссена и тех, кто разделяет его судьбу… — Его голос напрягся: — … я еще не говорил о записке, которую передал Мортону. Он ничего не сказал вам, потому что я посоветовал провести параллели с одним видом осы, которая встречается на Земле. Предназначение настолько ужасное, что смерть для этих людей, думаю, станет избавлением.

— Оса! — воскликнул кто-то. — Ваша правда Смит. Чем раньше они умрут, тем лучше.

— Всем в машинный зал! — приказал капитан Лит. — Мы…

Но тут в переговорном устройстве раздался возбужденный голос. Гросвенору понадобилось время, чтобы узнать Зеллера, металлурга.

— Капитан… скорее! Пошлите людей и излучатели в трюм! Я нашел их в воздуховоде. Монстр тоже здесь, я держу его пока вибратором на расстоянии, но, похоже, это не очень на него действует, так что… поспешите!

Капитан Лит не стал терять времени:

— Всем ученым и персоналу перейти в спасательные отсеки. Военные на грузовом лифте следуют за мной. Возможно, нам не удастся убить или запереть его в трюме. Но, джентльмены, — он говорил строго и решительно, — мы избавимся от монстра любой ценой. Время думать только о себе прошло.

Икстл с сожалением отступил, глядя, как люди забирают гуулы. Впервые в его сознание закрался страх поражения, и он почувствовал внезапное желание броситься в гущу людей и передавить всех. Но их сверкающее оружие его сдержало. Он попятился, затопляемый усиливающимся ощущением катастрофы. Он утратил инициативу. Люди сейчас обнаружат яйца и уничтожат их, перечеркнув таким образом все шансы немедленно усилится другими икстлами.

Единственная решимость переполняла его: с этого момента он должен убивать и только убивать. Он был чересчур заворожен возможностью продолжить свой род и пренебрег всем остальным. Он уже упустил драгоценное время. Чтобы убивать, ему нужно оружие, от которого нет защиты. После краткого размышления он направился к ближайшей лаборатории. Никогда он еще не ощущал себя до такой степени загнанным.

Когда он трудился, склонившись над своим аппаратом, его ноги, чрезвычайно чувствительные, восприняли изменение в потоке нестройных вибраций, пронизывающих корабль. На секунду он отвлекся и выпрямился. Внезапно он понял, в чем дело. Двигатели молчали. Корабль остановился в пространстве. Подступила смутная тревога. Его длинные гибкие пальцы лихорадочно продолжили свою тонкую работу.

Неожиданно он снова прервался. Ощущение тревоги усилилось. Что-то произошло, что-то крайне опасное. Мышцы ног напряглись. Он осознал, что не чувствует больше вибрации людей. Люди покинули корабль!

Оставив почти законченное оружие, он нырнул в ближайшую стену. Он знал с уверенностью, что надежду может обрести только в ночи пространства.

Он стремительно несся по пустым коридорам. Сверкающие стены, казалось, насмехаются над ним. Этот большой корабль, так много обещавший, стал теперь всего лишь адским резервуаром энергии, которая вот-вот рванет. С облегчением он увидел перед собой шлюзовой люк. Он проскочил первый отсек, второй, третий… и оказался в пространстве. Он был готов к тому, что люди поджидают его появление, и запустил на максимум силу отталкивания между своим телом и кораблем. Он ощутил возрастающую легкость, удаляясь от корабля и углубляясь в черную ночь.

Позади него огни иллюминаторов померкли и сменились сверхъестественным голубым сиянием. Голубые огни сочились из всех пор корабля. Затем и они в свою очередь исчезли, почти неохотно. Как раз перед тем, как им потухнуть окончательно, снова появился сплошной энергетический барьер, навсегда закрывая Икстлу доступ к кораблю. Несколько иллюминаторов опять осветилось, сначала слабо мерцая, потом более ярко. Огромные машины оправлялись от перенесенного энергетического шока. Вскоре огни корабля снова стали обычными.

Икстл, отдалившийся на несколько километров, вернулся обратно. Он держался настороже. Сейчас, когда он находился снаружи, они могли применить против него атомные излучатели, не подвергая себя самих никакой опасности. Он приблизился на расстояние нескольких сотен метров к экрану и неуверенно остановился. Он увидел, как первое орудие показалось из темноты, прошло сквозь экран и проникло в корабль через отверстие в боку. Все прочие быстро проследовали за ним, смутным отблеском проступая на черном фоне пространства. Они озарились ярче, когда вспыхнули иллюминаторы.

Отверстие в боку корабля закрылось, и неожиданно он исчез. Мгновением ранее большой металлический шар находился здесь. Теперь он был сверкающей точкой, далекой галактикой, мерцающей на той стороне пропасти в миллион световых лет.

Время печально тянулось к бесконечности. Икстл, оцепенев в отчаянии, плыл в бескрайней ночи. Он не мог перестать думать о маленьких икстлах, которые никогда не родятся, и о вселенной, которую потерял из-за собственной ошибки.

Гросвенор, не отрывая глаз, следил за электрическим скальпелем хирурга, только что вскрывшего желудок четвертого человека. Последнее яйцо поместили внутрь объемного бака из сверхпрочного металла. Яйца были круглыми, сероватого цвета, скорлупа одного из них уже немного надтреснула.

Люди с оружием наготове смотрели за тем, как трещина расширяется. Жуткая красная голова с маленькими круглыми глазками высунулась из яйца. Голова повернулась на короткой шее, и глаза хищно уставились на людей. С резвостью, едва не заставшей наблюдателей врасплох, создание распрямилось и попыталось выскочить из бака, но заскользило по металлической стенке, упало на дно, где и было сожжено направленным на него пламенем тепловых излучателей.

Смит провел языком по губам и сказал:

— Представьте, что оно добралось до ближайшей переборки и просочилось сквозь нее.

Никто не ответил. Глаза собравшихся не отрывались от бака. Яйца раскалялись очень медленно, но, в конце концов, все же заполыхали и быстро сгорели золотистым огнем.

— Ах! — воскликнул доктор Эггерт. Все перевели взгляды на доктора и на его пациента, фон Гроссена. — Мышцы стали расслабляться, и он открыл глаза. Полагаю, он осознает окружающее. Паралич был вызван присутствием яйца, и теперь, когда его убрали, постепенно проходит. С ним ничего серьезного. Полагаю, скоро все они уже будут на ногах. А что с монстром?

Капитан Лит ответил:

— Двое людей, находившихся на катере, говорят, что видели красную фигуру, выскочившую через главный люк сразу после того, как мы приступили к неуправляемому накачиванию всего корабля энергией. По-видимому, это был наш противник, поскольку его тела мы не обнаружили. В любом случае, Пеннонс со своими командами обходит корабль, проверяя установленные нами флюорографические камеры. А вот и он. Итак, мистер Пеннонс?

Инженер вошел и поставил на стол какой-то бесформенный металлический объект.

— Пока не могу вам сказать ничего определенного… но я нашел эту штуку в одной из физических лабораторий. Что вы о ней думаете?

Гросвенор оказался вытолкнутым в первый ряд руководителей отделов, которые столпились вокруг стола, чтобы изучить вещь поближе. Он увидел предмет, очень хрупкого вида, опутанный сетью проводов. Имелось три различных трубки, выходящих из трех маленьких шаров, испускавших какой-то серебристый свет. Свет, попадая на стол, делал его прозрачным. Но самым странным было то, что шары поглощали тепло, словно термические губки. Гросвенор протянул ладонь и почувствовал, как все тепло из нее уходит, и она стремительно коченеет. Он резко отдернул руку.

Рядом с ним капитан Лит произнес предостерегающе:

— Думаю, лучше будет оставить исследования нашим физикам. Фон Гроссен скоро поправится. Вы говорите, что нашли это в лаборатории?

Пеннонс подтвердил. Смит сказал:

— Похоже, монстр работал там, когда вдруг осознал, что происходит. Он, должно быть, сразу догадался, поскольку успел покинуть корабль. Это не согласуется с вашей теорией, Корита. Вы говорили, что, будучи крестьянином, он даже представить себе не может, что мы способны совершить такое.

Археолог слегка улыбнулся.

— Мистер Смит, — произнес он учтиво, — не подлежит никакому сомнению, что он прекрасно представил себе это. Из чего, вероятно, следует заключить, что наш монстр, по всей очевидности, является крестьянином, самым развитым из тех, каковые нам когда-либо встречались.

Пеннонс проворчал:

— Вот бы нам обладать некоторыми способностями этого крестьянина. Знаете ли вы, что понадобится не менее трех месяцев, чтобы исправить все повреждения, которые причинили кораблю три минуты неуправляемой энергизации? Какой-то момент, я даже боялся, что…

Он оставил фразу неоконченной.

На лице капитана Лита мелькнула улыбка:

— Я закончу вашу фразу за вас. Вы боялись, что корабль полностью разрушится. Думаю, почти все из нас понимали, на какой риск мы идем, принимая окончательный план мистера Гросвенора. Мы знали, что наши спасательные катера оборудованы лишь системами частичной антигравитации. Другими словами, после катастрофы мы бы остались здесь, в миллионе световых лет от дома.

— Интересно, — задумчиво протянул кто-то, — в случае, если бы монстру удалось завладеть кораблем, он в самом бы деле завоевал вселенную? В конце концов, человек, по крайней мере, в нашей галактике утвердился достаточно прочно… и скорее по праву.

Смит кивнул головой:

— Пурпурный монстр уже господствовал над вселенной и мог достичь этого еще раз. Вы склонны считать человека образцом справедливости и забываете, что у него имеется долгое прошлое, полное жестокости. Он убивал живых существ не только для пропитания, но и ради удовольствия; он делал из соседей рабов, подвергал своих врагов массовому уничтожению и испытывал самое садистское удовольствие от страдания других. Возможно, во время наших путешествий мы еще встретим разумных созданий, более чем человек, достойных управлять вселенной.

— Господи, — произнес кто-то, — давайте никогда больше не будем брать на корабль опасных существ. У меня нервы на пределе, и я уже не тот человек, который поднимался на борт перед стартом.

— Мы все можем сказать то же самое!

Слова, произнесенные по переговорному устройству, принадлежали Кенту, новому начальнику экспедиции.

22

Кто-то пошептал Гросвенору на ухо так тихо, что ему не удалось разобрать слова. Звук сопроводился какой-то приглушенной трелью, которой также недоставало смысла.

Гросвенор невольно обернулся и посмотрел вокруг. Он находился в собственной студии записи и был совершенно один. Он подошел к двери аудитории посмотреть, не явился ли какой посетитель — и никого не увидел.

Сильно озадаченный, он вернулся за свой стол, спрашивая себя, не направил ли кто на него энцефалорегулятор, поскольку это было единственным объяснением слуховому феномену, которое он смог найти.

Но очень быстро понял, что это маловероятно. Регуляторы действовали только на близком расстоянии, к тому же, помещения его отдела были защищены от большинства видов излучения. В конце концов, он чересчур хорошо знал психический механизм возникновения подобных иллюзий. Он не мог оставить произошедший инцидент без внимания.

В качестве предосторожности он обследовал все пять комнат своего отдела и проверил регуляторы в зале технических средств. Все было в нормальном состоянии и располагалось на своем обычном месте. В тишине он вернулся в студию и продолжил изучение структуры светящихся гипнотических картинок, записанных во время нападения на корабль, предпринятого риимами.

Неожиданно накатила волна страха, заставившая его съежится. Затем вернулся шепот, такой же тихий, как и в первый раз, но теперь, хотя Гросвенор и не сумел определить почему, он показался ему явно враждебным.

В изумлении он поднялся. Надо полагать, это все-таки был энцефалорегулятор. Кто-то воздействовал на его мозг на расстоянии таким мощным аппаратом, что защитных экранов в переборках оказалось недостаточно для нейтрализации.

Поразмыслив, он решил, что атаке, по-видимому, неоткуда было прийти, кроме как из психологического отдела, и попросил соединить его с Зиделем. Тот подошел к аппарату, и Гросвенор начал рассказывать, что произошло. Он не успел закончить.

— А я как раз собирался связываться с вами, — перебил его Зидель. — Я считал виновником вас.

— Вы хотите сказать, что все почувствовали то же самое? — спросил Гросвенор медленно, пытаясь осознать по-новому повернувшуюся ситуацию.

— Меня особенно удивляет, что это почувствовали вы, принимая во внимание, насколько защищены стены вашего отдела. Вот уже двадцать минут мой коммуникатор перегружен, со всех сторон жалуются, а еще чуть ранее некоторые из приборов зафиксировали всплеск активности.

— Какие именно?

— Детектор мозговых волн, самописец нервных импульсов и самые чувствительные из электрических индикаторов. Кент собирает всех в рубке управления. Увидимся там.

Но Гросвенор не отпустил его так быстро.

— Уже было какое-нибудь обсуждение?

— Ну… говорят примерно об одном.

— Об одном?

— Мы сейчас подходим к галактике М31, и все предполагают, что это идет оттуда.

Гросвенор усмехнулся:

— Достаточно правдоподобная гипотеза. Я подумаю над ней. Присоединюсь к вам через несколько минут.

— Приготовьтесь к шоку, когда будете выходить в коридор. Воздействие здесь постоянно и на любой вкус: шумы, игра света, видения, полное смятение всех чувств.

Гросвенор поблагодарил за предупреждение и отключился.

Он едва успел расставить на места свои фильмы, как коммуникатор передал приглашение Кента на собрание. Через мгновение он открыл дверь в коридор и сразу же отметил, что Зидель ничуть не преувеличивал.

Волны возбуждения обрушились на его мозг. Встревоженный и обеспокоенный, он направился в рубку управления.

Он сидел среди своих спутников, а вокруг них ночь, необъятная ночь пространства, подступала к кораблю и нашептывала свои угрозы. Капризная и ужасающая, она множила предупреждения. Она насвистывала, потом ворчала. Она скулила от голода и трепетала от страха. Она умирала в медленной агонии, затем возрождалась, упиваясь жизнью. И все время она коварно угрожала.

— Я вам точно скажу, в чем тут дело, — произнес кто-то позади Гросвенора. — Этому кораблю пора возвращаться в порт приписки.

Не в состоянии опознать голос, Гросвенор обернулся посмотреть, кто говорит, но оратор уже замолчал. Приняв первоначальное положение, Гросвенор заметил, что Кент, их новый шеф, не отвлекся от окуляра телескопа, в который смотрел. Или же он счел реплику не заслуживающей ответа, или просто ничего не услышал. Больше никто из присутствовавших не высказывался.

Молчание продолжалось, и Гросвенор настроил коммуникатор на подлокотнике кресла; на экране перед ним возникло слегка размытое изображение того, что Кент и Лестер видели непосредственно в телескоп. Он понемногу забыл о своих компаньонах и сосредоточился на открывающемся виде. Они достигли дальних подступов большой галактической системы; однако даже ближайшие звезды были еще так далеки, что телескоп с трудом передавал с достаточной четкостью мириады светящихся точек, образующих спиральную туманность Андромеды, место назначения экспедиции.

Гросвенор поднял взгляд как раз в тот момент, когда Лестер оторвался от телескопа.

— То, что происходит, кажется невероятным, — сказал астроном. — Мы воспринимаем излучение, испускаемое скоплением многих миллиардов солнц.

Он помолчал, затем продолжил:

— Мистер Кент, думаю, что эта проблема не из области астрономии.

Кент, в свою очередь, обернувшись, ответил:

— Все, что включает в себя целую галактику, относится к разряду астрономических явлений. Или же вы можете назвать мне какую-нибудь другую науку, которая этим занимается?

Лестер помедлил, затем медленно произнес:

— Масштабы получаются просто фантастическими. Не думаю, что стоит сразу же говорить о галактическом феномене. Эти волны могут быть переданы сфокусированным лучом, направленным непосредственно на корабль.

Кент повернулся к собравшимся и спросил:

— Кто-нибудь имеет что-то сказать или предложить?

Гросвенор поглядел вокруг, надеясь, что анонимный автор недавнего замечания снова заговорит, но тот, кем бы он ни был, хранил молчание.

Стало уже очевидностью, что люди не чувствуют себя столь же свободно в выражении своего мнения, как было под руководством Мортона. Кент неоднократно давал им понять, что готов прислушиваться лишь к руководителям отделов. Не вызывало сомнений и то, что лично он отказывается признавать нексиализм отделом. В течение многих месяцев Гросвенор и он, всячески соблюдая по отношению друг к другу корректность, старательно уклонялись от необязательных контактов. Во время этого периода новый начальник экспедиции упрочивал свое положение, проводя различные решения, расширяющие полномочия его отдела, и объясняя это тем, что следует избавляться, насколько возможно, от дублирования функций.

Пользу от поощрения на борту личных инициатив, пусть и немного в ущерб эффективности, мог усмотреть лишь нексиалист. Гросвенор хорошо понимал это и воздерживался от бесполезных протестов. И на людей, запертых в корабле и ведущих жестко регламентированное существование, накладывались дополнительные ограничения.

Смит в глубине рубки управления первым откликнулся на вопрос Кента. Он поднял свою костлявую фигуру и произнес сухим тоном:

— Я смотрю, мистер Гросвенор вертится на своем месте. Возможно, он чересчур вежлив, чтобы брать слово раньше старших. Мистер Гросвенор, что у вас есть сказать?

Гросвенор подождал, пока смешки, к которым Кент не присоединился, утихнут, затем произнес:

— Несколько минут назад один из присутствующих подал нам идею отступить и вернуться домой. Хотелось бы послушать его доводы.

Ответа не последовало. Гросвенор заметил, что Кент нахмурил брови. Было действительно странно, что кто-то не желал признаваться в столь краткой и вызывающей реплике. Многие оглядывались вокруг с удивлением.

Затянувшееся молчание нарушил Смит:

— Когда это заявление прозвучало? Я не помню, чтобы слышал его.

— Я тоже! — откликнулись эхом еще с дюжину голосов.

Глаза Кента загорелись. Он бросился в дискуссию так, словно ожидал для себя личной победы.

— Давайте разберемся, — сказал он. — Либо кто-то говорил это, либо ничего подобного не происходило. Кто-нибудь что-то слышал? Поднимите руку!

Ни одна рука не поднялась. Кент спросил слегка насмешливым голосом:

— Мистер Гросвенор, что в точности вы слышали?

Тот неторопливо ответил:

— Насколько я помню, кто-то произнес: «Я вам точно скажу, в чем тут дело. Этому кораблю пора возвращаться в порт приписки». Видимо, то, что я услышал, было вызвано возбуждением слуховых центров моего мозга. Что-то там очень хочет, чтобы мы вернулись домой. — Он пожал плечами: — Конечно же, я не претендую на достоверность моего объяснения.

Кент произнес с твердостью:

— Мы все же продолжаем не понимать, мистер Гросвенор, почему вы единственный слышали эти слова?

По-прежнему не обращая внимания на неприязненную иронию Кента, Гросвенор ответил серьезно:

— То же самое я спрашиваю у себя. В первую очередь мне приходит на ум, что во время инцидента с риимами, я подвергся длительному воздействию. Возможно, это сделало меня более чувствительным к подобным сообщениям.

Быть может, тем же самым объяснялось и то, что он воспринимал шепот, несмотря на изолирующие переборки своего отдела.

Гросвенор не удивился, увидев, что Кент изобразил гримасу. Химик не скрывал, что предпочитает не вспоминать о том, как сказалось вмешательство птичьих существ на моральном состоянии членов экспедиции.

— Я имел удовольствие, — произнес он язвительным тоном, — прослушать запись вашего доклада о названном эпизоде. Если память меня не подводит, вы заявили, что своей победой обязаны тому факту, что риимы не понимали, до какой степени трудно представителю одной расы управлять нервной системой существа, принадлежащего к другой, совершенно отличной, расе. В таком случае, как вы объясните, что кто-то там, — он указал рукой в направлении движения корабля, — сумел нащупать ваш мозг и возбудить определенные чувствительные зоны с такой точностью, что вы ясно расслышали приведенные вами слова?

Тон Кента, выбранные обороты, самодовольный вид свидетельствовали о неприкрытой враждебности. Поэтому Гросвенор ответил достаточно резко:

— Ничто не говорит, что тот, кто оказал такое воздействие на мой мозг, не знаком с проблемой. И не надо думать, что для этого необходимо было владеть нашим языком. К тому же, успех можно считать лишь частичным, поскольку я оказался единственным затронутым. На мой взгляд, в данный момент вопрос не в том, каким образом я услышал эту фразу, а почему и что нам теперь следует делать.

Мак Канн, геолог, кашлянул, затем подал голос:

— Гросвенор прав. Думаю, нужно признать очевидное: мы проникли в частные владения кого-то, и какого кого-то!

Кент прикусил губу, помедлил, потом сказал:

— Полагаю, не стоит убеждать друг друга в том, что у нас достаточно доказательств для окончательного вывода. Однако следует поступать так, словно мы действительно имеем дело с разумом, более могущественным, чем человеческий… более могущественной формой жизни, чем все, какие мы знаем.

В рубке управления повисла тишина. Гросвенор догадался, что неосознанно каждый собирается с силами. Губы сжались, лбы нахмурились. Впрочем, не он один заметил эту реакцию.

Келли, социолог, мягко произнес:

— Счастлив видеть, что никто из вас, похоже, не горит желанием повернуть назад. Тем лучше. Наш долг как находящихся на службе своего правительства и как служителей своей расы изучить все достойное внимания, что представляет новая звездная система; это особенно важно в настоящем случае, поскольку доминирующая раса данной галактики знает, что мы существуем. Заметьте, прошу вас, что я следую рекомендации мистера Кента и говорю так, словно мы вправду имеем дело с разумным созданием. Тот факт, что оно воздействовало более или менее непосредственно на мозг пусть и одного из нас доказывает, что оно за нами наблюдало и многое о нас знает. Мы не можем допустить, чтобы эта осведомленность оставалась односторонней.

Кент снова обрел свой апломб и сказал:

— Что вы думаете, мистер Келли, о месте, в которое мы направляемся?

Старый социолог поправил пенсне:

— Ммм… трудно сказать. Но эти нашептывания могут быть эквивалентами помех от наложения радиоволн, которые имеются и в нашей собственной галактике. Не исключено, что мы всего лишь воспринимаем знаки, предвозвещающие переход из пустыни в цивилизованную область.

Келли помолчал, но поскольку никто не спешил высказываться, продолжил:

— Вспомните, и человек наложил неизгладимый отпечаток на свою собственную галактику. Омолаживая затухающие солнца, он зажег сверхновые, видимые из-за ее пределов. Изменил орбиты небесных тел. Оросил и озеленил бесплодные миры. Океаны заняли место огромных пустынь под жгучими солнцами некогда выжженных планет. И наше присутствие здесь, на борту данного корабля — это тоже проявление могущества человека, простирающегося дальше, чем слышанный нами шепот в состоянии когда-либо дотянуться.

Гурли, главный связист, сказал:

— Следы человека не вечны в космическом смысле. Не понимаю, как можно их сравнивать. Воспринимаемые нами пульсации — живые. Они являются формой мысли, настолько мощной, настолько заполоняющей, что все пространство вокруг нас нашептывает их. Это не кот со щупальцами, не пурпурный монстр, не раса крестьян, замкнувшаяся в своей системе. Возможно, мы столкнулись с непостижимой совокупностью сознаний, которые общаются между собой через километры и годы своего пространственно-временного континуума. Это цивилизация соседней галактики, и если их представитель нас предупреждает…

Гурли внезапно прервался, испустив сдавленный крик и выставив перед собой руку, словно защищаясь.

И он не единственный, кто это сделал. Повсюду люди вжались в свои кресла, поскольку Кент судорожным движением выхватил вибратор и выстрелил в зал. И только втянув инстинктивно голову в плечи, Гросвенор заметил, что оружие было нацелено не в него, а во что-то выше.

Позади послышался вопль боли, затем грохот, от которого содрогнулся пол.

Гросвенор, как и другие, рывком вскочив, развернулся и уткнулся взглядом в бронированного зверя девяти метров, корчившегося на полу за последним рядом сидений. Мгновением позже красноглазая копия первой твари материализовалась в пространстве и распласталась с глухим шумом тремя метрами дальше. Возникло третье дьявольское создание, упало на первое, многократно прокрутилось вокруг себя, и наконец поднялось с рычанием.

Спустя несколько секунд их было уже с десяток.

Гросвенор, в свою очередь, выхватил вибратор и выстрелил. Звериный рев добавил громкости. Пластины чешуи скрежетали о металл переборок. Стальные когти звенели, тяжелые лапы с буханьем топали по полу.

Все вокруг стреляли. Монстры продолжали материализовываться, Гросвенор, перемахнув спинки кресел, запрыгнул на уступ первого уровня приборной панели. Увидев его рядом с собой, Кент перестал стрелять и вскричал с яростной злобой:

— Какого черта вы здесь делаете, подлый трус?

Его вибратор повернулся… и Гросвенор ударил наотмашь кулаком, выбивая оружие. Он был взбешен, но ничего не сказал. Перепрыгивая на следующий уровень, он заметил, что химик, присев на корточки, поднимает вылетевший из рук вибратор. Кент намеревался в него выстрелить, Гросвенор не сомневался в этом. Со вздохом облегчения он нащупал ручку, управляющую экраном поливалентной энергии, опустил ее и бросился на пол… как раз вовремя. Кент разрядил свой вибратор точно в то место, где долей секунды раньше находилась голова Гросвенора. Но пучок излучений уже пропал, и начальник экспедиции, выпрямившись, прокричал:

— Я не понял, что вы собирались делать.

Это извинение оставило Гросвенора холодным. Кент, по всей видимости, рассчитывал оправдать свой поступок желанием покарать дезертира. Гросвенор молча прошел мимо химика; он был чересчур зол, чтобы говорить. В течение месяцев он терпел Кента, но теперь хорошо видел, что поведение этого человека делает его недостойным находиться во главе экспедиции. Им предстояли решающие недели, и личные качества Кента, его нервозность, грозили лишь усугубить их положение.

Спустившись на нижний ярус, Гросвенор подключился к стрельбе. Краем глаза он заметил, что трое человек устанавливают тепловой излучатель. К тому моменту, когда излучатель принялся выплевывать сгустки пламени, звери уже потеряли сознание под действием вибраторов и убить их не представляло особой сложности.

После того, как опасность миновала, до Гросвенора дошло, что чудовищные существа были перенесены сюда, живые, через сотни световых лет расстояния. Это выглядело фантастически, поверить в подобное едва удавалось.

Но запах горелой плоти служил доказательством реальности кошмара. А также кровь, голубовато-серого цвета, заливающая пол. И, наконец, двенадцать остовов, покрытых чешуей, валявшиеся по всей рубке управления.

23

Когда несколькими мгновениями позже, Гросвенор снова увидел Кента, тот был совершенно спокоен и раздавал приказы через коммуникатор. Появились подъемные краны, и трупы убрали. Сообщения по основной линии корабельной связи следовали одно за другим, и вскоре картина прояснилась.

Создания были телепортированы только в рубку управления. Радар не зафиксировал присутствия в округе никаких материальных объектов, таких, например, как вражеский корабль. Расстояние до ближайших звезд, в каком направлении ни поворачивайся, составляло около тысячи световых лет. При объявлении этих данных во всех углах рубки раздавались ругательства.

— Десять световых веков! — воскликнул Селенски, главный пилот. — Мы не в состоянии даже передавать послания на подобные расстояния без ретрансляционных станций.

Прибыл озабоченный капитан Лит. Коротко переговорив с разными учеными, он собрал военный совет. Он сам открыл обсуждение:

— Вряд ли есть необходимость долго обрисовывать положение, в котором мы оказались. Нашему кораблю противостоит то, что, похоже, является враждебной галактической цивилизацией. В настоящий момент мы в безопасности за энергетическим экраном. Характер угрозы требует, чтобы мы ставили перед собой ограниченные задачи, но все-таки не слишком ограниченные. Нужно понять, почему от нас потребовали повернуть обратно. Надо определить природу опасности и уяснить, какой разум за ней стоит. Я смотрю, наш главный биолог продолжает изучать трупы. С какими животными нам пришлось иметь дело, мистер Смит?

Смит поднял голову, отведя взгляд от монстра, над которым склонился, и медленно произнес:

— На Земле подобные могли появиться в эпоху динозавров. Судя по чрезвычайно малым размерам мозга, интеллект их должен находиться на очень низком уровне.

Вступил Кент:

— Мистер Гурли уверяет, что эти животные были перемещены на корабль через гиперпространство. Не можем ли мы попросить его развить свою мысль?

— Мистер Гурли, вам слово, — сказал капитан Лит.

— Речь идет лишь о теории, — начал Гурли свои тягучим голосом, — к тому же, достаточно новой теории. Вселенная в ней сравнивается с надутым шаром. Если сделать прокол в оболочке шара, тот сразу же начнет сдуваться, одновременно затягивая повреждение. Но как ни странно, когда какой-нибудь объект проникает за внешнюю оболочку, он необязательно возвращается в ту же самую точку пространства, откуда вышел. И умея управлять данным феноменом, можно использовать его в качестве средства телепортации. Я понимаю, все это скорее выглядит порождением чересчур буйного воображения, но полагаю, что именно так обстояло дело в том событии, которое прошло перед нашими глазами.

Кент произнес язвительно:

— Трудно поверить, что есть существа до такой степени более разумные, чем мы. Для проблем гиперпространства должны иметься достаточно простые решения, которые наши ученые пока не видят. Возможно, нам удастся что-нибудь узнать.

Он помолчал, потом продолжил:

— Корита, вы необычайно молчаливы. Не поведаете ли нам, что вы обо всем этом думаете?

Археолог поднялся и развел руками.

— Я не могу вам предложить даже гипотезы. Нужно быть чуть более осведомленным о мотивах нападения, чтобы пускаться в сравнения, основанные на циклической концепции истории. Если их целью было завладеть кораблем, то они ошиблись с выбором тактики. Если же требовалось просто напугать нас, то, признаемся, они добились блестящего успеха.

Корита сел под общие смешки. Но лицо капитана Лита, как обратил внимание Гросвенор, осталось серьезным.

— Что касается мотивов, — медленно произнес капитан, — мне пришла в голову идея, довольно неприятная, однако ею нельзя пренебрегать. Она хорошо согласуется с фактами. Предположим, что этот могущественный разум желает узнать, откуда мы прибыли.

Он замолчал. После того, как улеглось волнение, вызванное его словами, стало заметно, какое действие они оказали. Капитан продолжил:

— Рассмотрим проблему с… его точки зрения. Приближается какой-то корабль. В том направлении, откуда он двигается, находится значительное число галактик, звездных скоплений, туманностей. Где мы располагаемся?

В зале установилась тишина. Лит повернулся к Кенту:

— Если вы не против, я бы предложил немедленно заняться изучением планетных систем этой галактики.

— Не вижу никаких возражений, — сказал Кент, — разве что кто-то еще хочет высказаться…

Гросвенор поднял руку. Кент продолжил:

— Объявляю заседание…

Гросвенор встал и сказал громко:

— Мистер Кент!

— … закрытым, — закончил Кент.

Люди продолжали сидеть на своих местах. Кент поколебался, затем, наконец, произнес смущенным тоном:

— Прошу прощения, мистер Гросвенор, вам слово.

Гросвенор решительно сказал:

— С трудом верится, чтобы это существо было способно понимать наши символы, но все же предлагаю уничтожить звездные карты.

— Я как раз собирался предложить то же самое, — подхватил взволнованный фон Гроссен, — Продолжайте, Гросвенор!

В зале возник одобрительный гул, и Гросвенор двинулся дальше:

— Наши действия основываются на убеждении в том, что под защитой экрана мы находимся в безопасности. В любом случае, у нас нет пока других возможностей, кроме как положиться на это. Но к моменту посадки лучше бы иметь несколько больших энцефалорегуляторов. Тогда мы сможем заглушить мозговые волны, не позволив, таким образом, читать наши мысли.

И опять зал продемонстрировал согласие.

— У вас все, мистер Гросвенор? — холодно спросил Кент.

— Хочу лишь присовокупить совет общего характера. Начальникам отделов, наверное, стоит провести инвентаризацию имеющихся материалов, на тот случай, если Бигль будет захвачен и возникнет необходимость уничтожить все, что может поставить под угрозу нашу расу.

Он сел среди оцепенелого молчания.

Время шло, а противник, похоже, не предпринимал никаких инициатив, если только энергетический экран не гасил все попытки приступа. Так или иначе, но новых инцидентов не происходило.

Солнца были далеки и редки на внешней границе галактики. Первое, к которому они приблизились, представляло собой гигантский светящийся шар, ярко пылающий в великой ночи. Лестер и его помощники выявили пять планет, достаточно близких к своему светилу, чтобы заслуживать изучения. Они посетили их все. Одна из них оказалась обитаемой: это был мир джунглей, туманов и огромных животных. Корабль покинул ее, совершив облет внутреннего моря и большого болотистого континента. Ничто не указывало на существование какой-либо цивилизации, тем более такой, какую они подозревали в нападении.

Бигль продвинулся на три сотни световых лет и достиг маленького солнца, вишнево-красного цвета, вокруг которого вращались две планеты. На одной имелась жизнь, и это тоже был мир джунглей, туманов и ящероподобных животных. Они оставили ее без изучения, облетев на низкой высоте обширное болото и землю, покрытую буйной растительностью.

Новые звезды сияли в ста пятидесяти световых годах. Большое голубовато-белое солнце с кортежем из не менее двадцати планет привлекло внимание Кента, и корабль устремился в том направлении. Семь ближайших к светилу планет представляли собой раскаленный ад, где невозможно было надеяться встретить какую-либо жизнь. Затем Бигль прошел по спирали около трех, расположенных неподалеку друг от друга планет, и на всей скорости устремился в межзвездную пустоту, не осматривая остальные.

Позади них три затуманенные планеты вращались по своим орбитам вокруг породившего их жгучего солнца. А на борту Кент собрал руководителей отделов и их первых заместителей.

Он начал без преамбул.

— Лично я не думаю, что в настоящий момент мы обладаем решающими доказательствами. Это Лестер настоял на том, чтобы я вас собрал. — Он пожал плечами. — Но, возможно, мы что-нибудь узнаем.

Он умолк, и Гросвенор, глядевший на него, с удивлением заметил, что Кент лучится довольством. «Что у него на уме?» — спросил себя молодой человек. Странно, но новый начальник экспедиции, похоже, заранее настроился отказаться от результатов, которые могло принести собрание. Кент снова взял слово, и его тон был дружеским.

— Ганли, не поднимитесь ли сюда, чтобы самому объяснить?

Астроном взобрался на первый ярус приборной панели. Он был высок и худ, как Смит, и имел глаза фарфоровой голубизны на бесстрастном лице. Все же волнение прорывалось в его голосе, когда он заговорил:

— Джентльмены, три обитаемых планеты, которые мы увидели, были идентичными копиями, что свидетельствует об их искусственном происхождении. Не знаю, сколько среди вас человек, знакомых с современной теорией образования планетных систем. Те, кому она неизвестна, пусть поверят мне на слово, что расположение тел в системе, которую мы только что пересекли, с точки зрения динамики невозможно. Я могу утверждать, что две из этих трех планет были искусственно помещены на свои нынешние орбиты. По моему мнению, мы должны вернуться и изучить феномен подробнее. Похоже, кто-то намеренно создает планеты-джунгли; не берусь объяснить, с какой целью.

Он замолчал и метнул в сторону Кента воинственный взгляд. Химик выдвинулся вперед с легкой улыбкой на губах и заявил:

— Ганли потребовал от меня, чтобы мы совершили посадку на одной из планет. Мы сейчас это обсудим и поставим на голосование.

«Так дело в этом», — вздохнул Гросвенор, который, не испытывая восхищения перед Кентом, по крайней мере, оценил по достоинству его тактику. Тот не предоставил никаких аргументов оппозиции. Вполне возможно, что он и не был против плана Лестера. Но, принимая решение собрания, где его мнение оставалось в меньшинстве, он показывал всем, что готов подчиниться демократической процедуре. Это был ловкий, хотя и несколько демагогический способ сохранить поддержку своих сторонников.

По сути же, предложение Лестера вызывало серьезные возражения. Трудно было поверить, что Кент их осознает, иначе пришлось бы думать, что он намеренно пренебрегает угрозой, нависшей над экспедицией. Гросвенор решил отнести это за счет непонимания и принялся ожидать, пока ученые зададут свои вопросы второстепенной важности. Когда, наконец, любопытство всех было удовлетворено и дело казалось урегулированным, молодой человек встал и заявил:

— Мне бы хотелось поддержать точку зрения мистера Кента на данную проблему.

Заинтересованное лицо холодно заметило:

— Действительно, мистер Гросвенор, отношение ваших коллег выглядит достаточно ясным, принимая во внимание малое количество высказанных возражений, и я сомневаюсь, что продолжение дискуссии…

И тут он замолчал. До него, наконец, дошел точный смысл слов Гросвенора, и он, похоже, на короткое мгновение впал в ступор. Затем сделал неопределенный жест в сторону зала, словно прося помощи. Однако присутствующие молчали; он уронил руку и пробормотал:

— Вам слово, мистер Гросвенор.

Гросвенор произнес решительным тоном:

— Мистер Кент прав. К настоящему моменту мы посетили три планетных системы. А следовало бы осмотреть, по крайней мере, тридцать, учитывая масштабы нашего поиска. Буду рад, если математики проверят мой подсчет. К тому же, как только мы станем садиться, придется снять энергетический экран. Соответственно, мы должны быть готовы подвергнуться неожиданной атаке противника, способного мгновенно наслать на нас свои силы через гиперпространство. Представляю, что произойдет, когда биллионы тонн материи обрушатся на нас, оставшихся без защиты на какой-нибудь планете. На мой взгляд, джентльмены, нам предстоит целый месяц или два интенсивных приготовлений. Конечно же, в этот период нам нужно осмотреть как можно больше солнц. Если их обитаемые планеты исключительно — либо же преобладающим образом — первобытного типа, или планеты-джунгли, у нас появится солидное основание для подтверждения гипотезы мистера Лестера об искусственно созданном положении. Мистер Кент, именно в этом заключается ваше мнение?

Кент снова обрел полное самообладание:

— Почти в точности. — Он огляделся вокруг. — Если никто больше не имеет ничего сказать, я предлагаю перейти к голосованию по поводу предложения Ганли.

Астроном поднялся.

— Я его снимаю, — произнес он. — Признаю, что не подумал обо всех опасностях, сопряженных с преждевременной посадкой.

Он снова сел.

Кент поколебался, потом сказал:

— Есть ли желающие выступить в поддержку предложения Ганли?

Но никто не откликнулся, и он продолжил с уверенностью в голосе:

— Хочу, чтобы руководители отделов предоставили подробные доклады относительно способа, каковой, по их мнению, может обеспечить успех высадке, на которую мы, в конце концов, должны будем решиться. Это все, джентльмены.

В коридоре Гросвенор почувствовал чью-то ладонь на своей руке. Он обернулся и узнал Мак Канна, руководителя геологов.

— Мы были настолько захвачены восстановительными работами последние месяцы, — сказал Мак Канн, — что не возникало случая пригласить вас зайти ко мне. По всей вероятности, при обследовании планеты оборудование геологического отдела станет использоваться не совсем в тех целях, для которых оно предназначено. Нексиалист оказался бы нам очень полезен.

— Я зайду завтра утром, — сказал Гросвенор после краткого размышления. Хочу сначала приготовить мои рекомендации мистеру Кенту.

Мак Канн глянул на него, слегка поколебался, потом спросил:

— Вы не надеетесь его заинтересовать, верно?

Итак, уже замечено, что Кент его не любит. Гросвенор медленно произнес:

— Наоборот, поскольку ему не нужно будет демонстрировать свое отношение.

Мак Канн улыбнулся:

— Ну что ж, удачи вам.

Он повернулся, чтобы уйти, но Гросвенор остановил его.

— На ваш взгляд, — спросил он, — откуда исходит популярность Кента в качестве начальника экспедиции?

Тот подумал, прежде чем ответить:

— Он человек. Он имеет предпочтения и антипатии. Он вспыльчив. У него плохой характер. Он совершает ошибки и пытается уверить, что ничего подобного не произошло. Он страшно хочет быть начальником. Когда корабль вернется на Землю, поднимется много шума вокруг главы экспедиции. Кент есть в каждом из нас. Ну да… он человек.

— Я вижу, вы не назвали ничего, что могло бы дать ему основание занимать пост.

— По правде сказать, данный пост не является жизненно важным. Каждый раз, когда возникает необходимость, он обращается за справкой к специалистам. — Мак Канн в задумчивости подвигал губами. — Трудно выразить словами, что именно определяет успех Кента. Полагаю, однако, что ученые постоянно беспокоятся по поводу приписываемой им интеллектуальной сухости. Поэтому они счастливы видеть своим руководителем того, кто способен страстно волноваться и для кого в то же время наука имеет неоспоримую ценность.

Гросвенор потряс головой:

— Думаю, вы ошибаетесь, считая, что должность Кента не первой важности. Все зависит от человека, который ее занимает и от того, каким образом он использует свою большую власть.

Мак Канн посмотрел на него с лукавством и произнес:

— Людям вашего строго логичного склада всегда непросто понять успех какого-нибудь Кента. Впрочем, у вас немного шансов перед ними — политически, я разумею.

Гросвенор горько улыбнулся.

— Вовсе не приверженность научному методу мешает специалистам, а цельность натуры. Обычно специалист понимает тактику, используемую против него, даже лучше, чем тот, кто ее применяет. Но он не может решиться ответить подобными же методами, поскольку самому ему они претят.

Мак Канн сдвинул брови:

— Вы хотите сказать, что не терзаетесь сомнениями?

Гросвенор промолчал.

Мак Канн не отступал:

— Предположим, вы решили, что Кент должен быть отстранен от должности, каковы будут ваши действия?

— В настоящий момент все мои замыслы носят исключительно конституционный характер, — ответил Гросвенор осторожно.

К его удивлению, Мак Канн, похоже, испытал облегчение. Старец взял его дружески под руку:

— Счастлив слышать, что вы не собираетесь выходить за пределы законных методов, — произнес он серьезно. — Со времени той вашей лекции я не устаю удивляться, почему никто еще не догадался, что потенциально вы самый опасный человек на борту. То целостное знание, которым вы обладаете, будучи направленно на определенные цели, могло бы стать более разрушительным, чем любое внешнее нападение.

После секундного замешательства, Гросвенор помотал головой:

— Вы заходите слишком далеко. Одного человека чересчур легко убить.

— Я смотрю, вы не оспариваете моих слов о ваших возможностях.

Гросвенор протянул ему руку, чтобы попрощаться:

— Спасибо за ваше высокое мнение обо мне. Пусть и сильно преувеличенное, оно меня морально поддержит.

24

Тридцать первая звезда, которую они посетили, была того же размера и типа, что и Солнце. Из трех ее планет одна следовала по орбите радиусом в сто двадцать восемь миллионов километров. Как и все остальные обитаемые планеты, виденные ими, она представляла собой покрытый туманами мир первозданных джунглей и океанов.

Бигль, огромный металлический шар, вошел в атмосферу, насыщенную водяными парами и продолжил свой путь на низкой высоте.

В отделе геологии Гросвенор наблюдал за приборами, которые исследовали облетаемую территорию. Это являлось сложной работой, требующей огромного внимания, поскольку для истолкования различных поступающих данных нужен был ум, тренированный во всех видах комплексного восприятия. Необходимо было упорядочивать во времени и пространстве постоянный поток ультразвуковых сигналов, испускаемых кораблем и отражаемых поверхностью планеты. Гросвенор добавил к обычным методам, знакомым Мак Канну, некоторые тонкости в духе нексиалистских принципов. На их глазах обретала форму удивительно подробная картина коры небесного тела.

Гросвенор оставался там в течение часа, изучая новые данные. Те сильно разнились в деталях, но представляли несомненную геологическую идентичность в том, что касается молекулярной структуры и распределения различных элементов: грязи, песчаника, глины, гранита, органических останков — вероятно, залежей каменного угля — силикатов в виде песка, покрывающего скальные породы, воды…

На различных шкалах перед глазами Гросвенора стрелки совершили резкий скачок, затем замерли. Их реакция указывала на наличие в больших количествах железа со следами углерода, молибдена…

Сталь! Гросвенор схватился за рычаг, что поторопило серию дальнейших событий. Зазвучал звонок. Бегом появился Мак Канн. Корабль остановился. В нескольких шагах от Гросвенора Мак Канн заговорил с Кентом:

— Да, сталь, не просто железная руда. Мы имели наблюдателя, способного уловить различия. — Он не назвал имени Гросвенора и продолжил: — Мы запрограммировали приборы на зондирование коры глубиною до тридцати метров. Так что речь может идти о мертвом городе… или скрытом в грязи джунглей.

Кент ответил с полным спокойствием:

— Узнаем через несколько дней.

Корабль предусмотрительно удерживался над поверхностью планеты, а необходимое оборудование спустили сквозь приоткрытое отверстие в энергетическом экране. В исследуемой зоне разместили гигантские экскаваторы, подъемные краны, ленты транспортеров, равно как и множество других машин. Все было тщательно отрепетировано заранее, так что уже через полчаса после того, как корабль начал выгрузку, он снова отошел в пространство.

Все работы по расчистке осуществлялись под дистанционным управлением. Люди следили за ходом операции на экранах коммуникаторов и отдавали команды машинам, действующим на поверхности. Через восемь дней яма в семьдесят пять метров глубины, сто двадцать ширины и двести сорок длины была вырыта. Обнажились фантастические развалины того, что когда-то являлось городом.

Здания выглядели так, словно обрушились под тяжестью груза, который не смогли выдержать. Улицы располагались на самом дне котлована, и именно на этом уровне стали обнаруживаться останки. Была отдана команда прекратить раскопки, и вниз направились различные исследовательские аппараты. Гросвенор, находившийся на борту катера вместе с Мак Канном, вскоре оказался вместе с другими учеными перед одним из скелетов.

— Почти расплющен, — сказал Смит, — но, думаю, я сумею его немного подлатать.

Через минуту он объявил:

— Четвероногий. — Подвергнув одну из костей флюороскопии, добавил: — Он умер около четверти века назад.

Гросвенор отвернулся. Возможно, эти раздробленные мощи раскроют основные особенности физического строения погибшей расы. Но вряд ли удастся извлечь из скелетов какие-либо сведения о безжалостных существах, их уничтоживших. Поскольку все находящееся перед ними было останками жертв, а не убийц.

Мак Канн изучал пробу грунта, взятого там, где пролегала улица города.

— Полагаю, — сказал геолог, — нужно произвести стратиграфический анализ всей зоны еще на несколько сот метров в глубину.

За дело взялась бригада бурильных установок. В течение часа Гросвенор был очень занят изучением образцов грунта, которые поступали к нему по мере продвижения работ. Время от времени он определял химический состав какой-нибудь пробы. Когда их исследовательский катер вернулся на корабль, Мак Канн смог представить Кенту относительно подробный доклад. Гросвенор при этом не присутствовал.

— Вы меня просили, — сказал Мак Канн, — определить, не имеем ли мы дело с искусственной планетой джунглей. По всей вероятности, так и есть. Геологические пласты, находящиеся под грязью, принадлежат, по-видимому, более старой планете. Трудно поверить в то, что сняли слой почвы какой-то первозданной планеты, чтобы разостлать на данной, однако, похоже, именно это и произошло здесь.

— А сам город, — спросил Кент, — как он был разрушен?

— Мы сделали некоторые подсчеты, но не настолько комплексные, как следовало бы. Так что со всеми сопутствующими оговорками мы предполагаем, что разрушения могли быть вызваны огромным весом камней, земли и воды.

— Вы можете определить, в какую примерно эпоху данная катастрофа произошла?

— Мы имеем несколько признаков геофизического плана. В некоторых местах, обследованных нами, новая поверхность вызвала образование впадин в старой, свидетельствуя об избыточном давлении на более слабую зону. Мы попытались установить параметры изменений, произошедших в нижних слоях, и получили несколько цифровых данных, на которых можно основывать вычисления. По приблизительным подсчетам компетентного математика — (он подразумевал Гросвенора) — деформирующее давление начало действовать самое большее сотню лет назад. Учитывая, что геология занимается явлениями с периодом длительности в тысячи и миллионы лет, наши машины лишь подтвердили расчеты, произведенные человеком. Я не в состоянии дать более точной оценки.

Возникла пауза, затем Кент произнес важным тоном:

— Благодарю вас. Вижу, вы и ваш персонал проделали хорошую работу. Еще один вопрос: в процессе исследований не удалось ли вам обнаружить что-нибудь, способное подать нам идею о том, что могло спровоцировать эти катастрофические разрушения?

— Не возьмусь ничего утверждать по данному поводу до консультации с моими помощниками. От себя лично я бы сказал: нет.

Гросвенор порадовался тому, что Мак Канн не проявил категоричности. Для геолога изучение планеты было началом поиска противника. Для него же стало последним звеном в той цепи открытий и доказательств, в которой странный шепот, слышимый в пространстве, представлял собой первое.

Он идентифицировал наичудовищнейший из всех мыслимых чужих разумов. Он догадывался, в чем могла заключаться его ужасная цель. Он тщательно проанализировал то, что следовало сделать.

Он не думал больше о самой опасности. Он достиг той стадии, на которой, прежде всего, требовалось провести свой план безоговорочным решением. К несчастью, эти люди, специалисты в одной или от силы в двух областях науки, не способны были осознать истинные размеры угрозы, нависшей над жизнью всего межгалактического мира. План Гросвенора, вполне возможно, станет объектом яростных споров.

Проблема являлась одновременно научной и политической. Пришло время тщательно выработать тактику борьбы и придерживаться ее с жесточайшей решимостью.

Пока еще невозможно было предугадать, как далеко придется зайти. Но Гросвенор считал, что уже не имеет права ограничивать свои действия. Он должен сделать все, что необходимо.

25

Когда Гросвенор был готов перейти к делу, он написал письмо Кенту:

Уважаемый мистер Кент,

Я имею важное сообщение для всех руководителей отделов. Сообщение касается чужеродного существа, встреченного нами в этой галактике. К настоящему моменту я собрал о нем необходимые сведения, которые позволят нам начать широкомасштабные действия. Прошу вас созвать руководителей отделов, чтобы я мог изложить им свое решение проблемы.

Искренне ваш,

ЭЛЛИОТ ГРОСВЕНОР.

Он спрашивал себя, заметит ли Кент, что он не привел никаких доказательств в поддержку своего решения? В ожидании ответа, он, не привлекая лишнего внимания, перенес личные вещи из каюты в помещения собственного отдела. Это было последним пунктом плана, предусматривающего и возможность осады.

Ответ пришел на следующее утро.

Уважаемый мистер Гросвенор,

Я сообщил мистеру Кенту сущность вашей записки, поступившей вчера после полудня. Он просит вас подать доклад на прилагаемом формуляре № А-16-4 и выражает удивление, почему вы не сделали этого сами.

Мы получили много докладов по данному вопросу, и ваш будет рассмотрен и изучен в свою очередь.

Не могли бы вы прислать прилагаемый формуляр, надлежащим образом заполненный, как можно скорее?

За мистера Кента,

Джон Форэн.

Гросвенор прочитал письмо и озабоченно задумался. По всей вероятности, Кент высказал в присутствии своего секретаря несколько язвительных замечаний по поводу единственного на борту нексиалиста. Но он, конечно же, выбирал выражения и сдерживал всю ненависть, клокотавшую в нем. Если Корита прав, то она прорвется наружу в критический момент. Человечество находилось на стадии «зимы» своего исторического развития, а в эту эпоху целые цивилизации разваливались из-за культа собственного «я» отдельных представителей.

Хотя первоначально в его намерения и не входило раскрывать факты, он заполнил формуляр, присланный ему секретарем Кента. Но все-таки ограничил подтверждающую информацию. Он ее не интерпретировал и не предлагал способа разрешения. В рубрике РЕКОМЕНДАЦИИ он написал: «Вывод представляется очевидным любому компетентному человеку».

По сути, каждое из приведенных им сведений было известно тому или иному специалисту, находящемуся на борту Бигля, а все вместе они уже скопились за последние недели в кабинете Кента.

Гросвенор пошел относить формуляр сам. Он не ожидал немедленного ответа, но все же остался в своем отделе. Он даже попросил доставлять ему туда еду. Прошло сорок восемь часов, и прибыл ответ Кента.

Уважаемый мистер Гросвенор,

Бросив взгляд на формуляр А-16-4, предоставленный мне вами, я заметил, что вы не раскрыли свои рекомендации. Принимая во внимание то, что мы получили рекомендации и из других отделов и рассчитываем объединить лучшие из них в единый план, я бы попросил вас любезно сообщить мне ваши в подробностях.

Буду счастлив получить ответ на данную записку как можно скорее.

Подписано было: ГРЕГОРИ КЕНТ — Начальник.

Гросвенор понял, что первый прямой удар нанесен и открытое столкновение вот-вот начнется.

Молодой ученый принял препарат, действие которого невозможно отличить от симптомов гриппа. В ожидании он написал Кенту, что чувствует себя чересчур больным, чтобы составить рекомендации, которые «неизбежно стали бы достаточно длинными, поскольку должны будут включить в себя цепь дедуктивных умозаключений, основанных на известных сведениях различных наук. В любом случае, предусмотрительность требует начать проводить разъяснительную работу, имеющую целью приучить членов экспедиции к мысли о том, что им придется провести в космосе на пять лет больше».

Опустив письмо в почтовый ящик, он соединился с кабинетом Эггерта. События развивались стремительно, и через десять минут доктор прибыл со своим чемоданчиком.

В тот момент, когда он заканчивал осмотр, в коридоре зазвучали шаги. На сцене появился Кент в сопровождении двух химиков.

Доктор Эггерт повернулся, поприветствовал вошедшего дружеским: «Привет, Грег», затем снова перенес внимание на Гросвенора.

— Ну, мой друг, — сказал он, — похоже, у нас тут вирус. Потрясающе, мы принимаем все возможные и мыслимые меры предосторожности, а он все равно откуда-то берется. Я распоряжусь, чтобы вас отвезли в изолятор.

— Я бы предпочел остаться здесь.

Эггерт наморщил лоб, потом пожал плечами:

— В конце концов, в вашем случае это допустимо. Я сейчас пришлю к вам фельдшера. Мы не можем рисковать с вирусом.

Медик уложил инструменты в чемоданчик.

Кент сдавленно зарычал в своем углу. Гросвенор, изобразив удивление, глянул на него вопросительно. Кент воскликнул раздраженно:

— Что происходит, доктор?

— Не могу пока ничего сказать. Нужно дождаться результатов анализов. — Он нахмурил брови. — Я сделал их все, какие возможно. В настоящий момент единственными симптомами является жар и, похоже, мокрота в легких. Очень жаль, Грег, но, боюсь, я не могу вам разрешить говорить с ним сейчас. Не исключено, что заболевание серьезно.

— И все же мы должны пойти на риск, — живо возразил Кент. — Мистер Гросвенор обладает важными сведениями, и, я уверен, он в состоянии их предоставить.

Доктор Эггерт повернулся к Гросвенору:

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Я могу говорить, — ответил тот слабым голосом.

Лицо Гросвенора горело, глазам было тяжело смотреть. Но одной из причин, заставившей его сделаться больным, выступало намерение вынудить Кента зайти к нему, что и случилось.

Второй причиной было нежелание участвовать в общем собрании ученых. В своем отделе, и только там, он мог защитить себя от любых мер, которые вдруг решат принять против него.

Доктор глянул на часы.

— Послушайте, — сказал он, обращаясь к Кенту, а больше к Гросвенору, — я направляю сюда фельдшера. Нужно, чтобы ваша беседа закончилась к его прибытию. Хорошо?

— Замечательно, — ответил Кент с умеренным энтузиазмом.

Гросвенор присоединился.

Доктор Эггерт задержался на пороге, чтобы добавить:

— Мистер Фэндер будет здесь минут через двадцать.

Когда он скрылся, Кент медленно приблизился к постели больного. Некоторое время он оставался так, затем произнес с напускным спокойствием:

— Я вас не понимаю. Почему вы не сообщили нам то, что знаете?

— Вы в самом деле удивлены, мистер Кент? — спросил Гросвенор.

И еще раз в помещение повисло молчание. Гросвенор отчетливо ощутил, что его собеседник едва сдерживает себя. Наконец, Кент сказал, не повышая голоса:

— Я начальник этой экспедиции и требую, чтобы вы прямо сейчас изложили ваши рекомендации.

Гросвенор слабо покачал головой. Он чувствовал тяжесть и жар. Он произнес:

— Не знаю, что вам и ответить, мистер Кент. Видите ли, вы тот человек, реакцию которого очень легко предсказать. Я предвидел, как именно вы отнесетесь к моим письмам, и я не ошибся. Я предугадывал, что вы придете… — он бросил взгляд на спутников Кента… — с двумя людьми под рукой. В таких условиях полагаю возможным попросить вас пригласить сюда руководителей отделов, чтобы я мог изложить им мои рекомендации лично.

Если бы он успел, то поднял бы руку, чтобы защититься. Но Гросвенор чересчур поздно заметил, что Кент взбешен еще более, чем он думал.

— Вы считаете себя очень хитрым, да? — вскричал Кент в ярости. Он ударил Гросвенора кулаком по лицу. Затем продолжил сквозь зубы: — Так вы больны? Люди, одержимые странными недугами, иногда теряют рассудок, и с ними следует обращаться без всяких церемоний, чтобы они не подвергали опасности своих дорогих друзей.

Гросвенор видел, словно сквозь туман. Он поднес руку к лицу. Его действительно лихорадило, он ослабел, и ему не сразу удалось положить противоядие в рот. Он сделал вид, что держится за щеку, куда ударил Кент, проглотил новый препарат, затем произнес не очень уверенным голосом:

— Хорошо, я сумасшедший. Что дальше?

Если Кент и был удивлен подобной реакцией, то не показал этого. Он сухо спросил:

— Чего именно вы хотите?

Какое-то время Гросвенор боролся с тошнотой. Когда недомогание немного отступило, он ответил:

— Я хочу, чтобы вы развернули разъяснительную работу, темой которой станет то, что, на ваш взгляд, новые сведения о нашем нынешнем противнике требуют от членов экспедиции приучить себя к мысли о продлении срока пребывания в космосе на пять лет дольше предусмотренного. Когда сделаете это, я сообщу вам все, что пожелаете.

Он начинал чувствовать себя лучше. Противоядие оказывало свое воздействие. Жар спадал. И он хорошо осознавал, что сказал. Его план был достаточно гибким. В любой момент Кент или, позже, целая группа могли принять его предложения, что сняло бы необходимость уловок.

Два раза Кент открывал рот, вроде бы намереваясь заговорить, но каждый раз закрывал его. Наконец он спросил изумленным тоном:

— И это все, что вы собираетесь нам предложить?

Под одеялом палец Гросвенора лежал на кнопке, готовый на нее нажать. Он сказал:

— Клянусь, вы получите все, что хотите.

— Об этом не может быть и речи, — произнес Кент решительным тоном. — Я не пойду на подобное безумие. Люди не станут слушать разговоров даже об одном годе продления экспедиции.

Гросвенор ответил, не выходя из своего спокойствия:

— Ваше присутствие здесь доказывает, что мой план не такое уж безумие.

Кент сжал кулаки.

— Это невозможно! Чем, по-вашему, я оправдаю свое поведение перед руководителями отделов?

Гросвенор, наблюдавший за маленьким человеком, почувствовал, что близится переломный момент.

— Вам не нужно ничего объяснять им, по крайней мере, сейчас. Достаточно пообещать проинформировать позже.

Один из техников, не спускавший глаз с Гросвенора, взял слово:

— Послушайте, шеф, похоже, этот человек не отдает себе отчета в том, что говорит. Может, стоит его немного поучить?

Кент, собравшийся было что-то сказать, остановился. Он отступил на шаг и провел языком по губам. Наконец решился:

— Вы правы, Бреддер. Нет смысла спорить с ним. Подождите, я сейчас запру дверь на ключ. Затем мы…

— На вашем месте я бы ее не закрывал, — сказал Гросвенор. — Это запустит повсюду тревожную сигнализацию.

Кент, уже положивший ладонь на ручку, резко остановился и повернулся. На лице его появилась улыбка.

— Ладно, — сказал он, — мы это проделаем с открытой дверью. Давайте, говорите, мой друг.

Оба техника двинулись вперед. Гросвенор сказал:

— Бреддер, вы когда-нибудь слышали об электростатическом напряжении? — И поскольку техники замерли в нерешительности, добавил холодно: — Дотронетесь до меня, и вас ударит током. Ваши руки покроются язвами, лицо почернеет…

Техники отпрыгнули. Светловолосый Бреддер бросал в направлении Кента неуверенные взгляды. Тот в ярости воскликнул:

— Количества электричества в человеческом теле недостаточно даже для того, чтобы убить муху!

Гросвенор покачал головой:

— Не кажется ли вам, что это немного выходит за пределы вашей специальности, мистер Кент? Электричество не в моем теле, оно возникнет в вашем, когда вы прикоснетесь ко мне.

Кент вытащил свой вибратор и решительным жестом передвинул на нем регулятор.

— Отойдите, — бросил он своим людям. — Я сейчас направлю в него разряд в одну десятую секунды. Сознания он не потеряет, но потрясет его до последней молекулы.

— На вашем месте, Кент, я бы не стал этого делать. Предупреждаю вас.

Но тот не услышал, или был чересчур взбешен, чтобы обратить внимание. Светящийся луч вспыхнул и погас, и Гросвенор увидел, как Кент пытается отбросить оружие, прилипшее к руке. Наконец вибратор упал на пол с металлическим лязгом. Кент, морщась от сильной боли, тряс пораненной рукой.

Гросвенор заметил не без некоторой жалости:

— Почему вы меня не послушали? Эти стенные панели насыщены высоким электрическим потенциалом. Излучение вибратора ионизирует воздух и вызывает разряд, нейтрализующий освобожденную энергию повсюду, кроме дульного среза. Надеюсь, вас не очень сильно обожгло.

Кент снова обрел самообладание. Он был бледен, но спокоен.

— Это дорого вам обойдется, — произнес он тихо. — Когда другие увидят, какими методами вы пытаетесь заставить принять вашу точку зрения…

Он прервался и сделал знак своим людям:

— Пойдемте, пока нам больше нечего здесь делать.

Спустя восемь минут после их ухода прибыл Фэндер. Гросвенору пришлось терпеливо и несколько раз объяснять ему, что он уже не болен. Понадобилось еще больше времени, чтобы убедить в этом доктора Эггерта, которого тотчас же вызвал фельдшер. Гросвенор не беспокоился о том, что его разоблачат. Нужны не подозрения, а уверенность и многочисленные исследования, чтобы обнаружить следы препарата, которым он воспользовался. В конце концов Эггерт и фельдшер оставили его одного, посоветовав только не выходить день-другой. Гросвенор пообещал следовать совету, впрочем, он и сам имел твердое намерение не покидать своих владений. Отныне отдел будет служить его крепостью.

Он не знал в точности, каким образом на него нападут, но был готов к любой неожиданности.

Примерно через час после ухода медиков раздался щелчок в почтовом ящике. Поступило приглашение на собрание, созываемое Кентом «по просьбе Эллиота Гросвенора», с цитатами из его собственного первого письма, но без какого-либо упоминания о последующих событиях. Уведомление заканчивалось словами: «Учитывая предыдущие подвиги мистера Гросвенора, начальник экспедиции считает, что он заслуживает быть выслушанным».

На бланке приглашения, адресованного ему лично, Кент добавил от руки: «Уважаемый мистер Гросвенор, поскольку вы больны, я попросил мистера Гурли связать вас с аудиторией, чтобы вы могли, не покидая постели, участвовать в собрании, которое, во всем остальном, будет закрытым».

В назначенный час Гросвенор соединился с рубкой управления. Когда показалось изображение, он понял, что оно передается большим коммуникатором, расположенным прямо над приборной панелью. Он сам появился на главном экране аудитории, глядя на присутствующих сверху. Впервые, заметил Гросвенор не без иронии, он занимал на собрании до такой степени видное место.

Большинство руководителей отделов уже сидели в зале. Как раз под экраном Кент беседовал о чем-то с капитаном Литом. Это был, очевидно, конец, а не начало разговора, поскольку он поднял глаза на Гросвенора, слегка улыбнулся и повернулся лицом к собравшимся. Гросвенор увидел, что его левая рука перевязана.

— Джентльмены, сразу же передаю вас мистеру Гросвенору, — сказал Кент. Затем, глянув на последнего, все с той же нехорошей улыбкой произнес: — Мистер Гросвенор, вам слово.

Гросвенор начал:

— Джентльмены, уже неделю я обладаю достаточным количеством сведений, чтобы определить, как нужно действовать против нашего противника, которого мы встретили в данной галактике. Это выглядит громким заявлением, и, к сожалению, я могу предложить вам лишь мою личную интерпретацию того, что нам всем известно. Я не в силах доказать каждому из присутствующих здесь, что нам противостоит реальное существо. Некоторые из вас увидят, что мое рассуждение верно. Другие, поскольку их знания не касаются некоторых областей науки, посчитают мои выводы исключительно темой для полемики. Я ломаю себе голову, пытаясь найти средство убедить вас, что только действие, предлагаемое мной, поможет нам выпутаться из сложившегося положения. Я пришел к заключению, что лучше сообщить вам о проделанных мною экспериментах.

Он не помянул о том, что пришлось прибегать к уловке, чтобы быть услышанным. Несмотря на произошедшее, он не намеревался отталкивать Кента больше, чем было необходимо.

Он продолжил:

— Я сейчас обращаюсь к мистеру Гурли. Уверен, вы не сильно удивитесь, узнав, что все началось с автоматического Си-9. Хочу, чтобы вы дали некоторые разъяснения вашим коллегам.

Главный связист бросил на Кента вопросительный взгляд. Тот выразил согласие пожиманием плеч. Гурли произнес:

— Невозможно сказать в точности, в какой момент Си-9 появился. Для тех, кто уже меня не понимает, уточню, что Си-9 это дополнительный экран, устанавливающийся автоматически, когда космическая пыль достигает плотности, способной помешать нормальному движению корабля. Значение данного показателя в том же самом объеме пространства, конечно же, существенно выше для больших скоростей, чем для малых. Именно один из моих ассистентов первым заметил появление Си-9 незадолго до того, как известные ящерицы нанесли визит в нашу рубку управления. У меня все, — закончил он и сел.

— Мистер фон Гроссен, — спросил Гросвенор, — что вы выяснили относительно космической пыли, присутствующей в этой галактике?

Могучий фон Гроссен пошевелился в своем кресле. Он сказал, не вставая с места:

— Ничего из того, что можно было бы счесть характерным или необычным. Она чуть более плотная, чем в нашей собственной галактике. Мы собрали несколько образцов, ионизировав пластины до очень высокого потенциала, а потом соскоблив отложения. Эти пробы, по большей части, в твердом состоянии и содержат помимо некоторых простых веществ следы многочисленных соединений — которые могли образоваться в момент конденсации на пластинах — затем еще немного свободных газов, в основном, водород. Проблема в том, что собранные образцы, возможно, имеют лишь слабое соответствие пыли в том виде, в каком она существует снаружи; в действительности еще не удалось разработать метод, позволяющий получить пробы в их первоначальной форме. Эта форма претерпевает изменения в самом процессе взятия образца. Поэтому мы способны только строить предположения о том, что на самом деле происходит в пространстве. — Физик вскинул руки в беспомощном жесте. — И это все, что я могу на данный момент сказать.

Гросвенор снова взял слово:

— Я мог бы продолжать опрашивать остальных руководителей отделов на предмет того, что они обнаружили, — сказал он. — Но, думаю, проще будет, если я резюмирую их заявления, не забывая, естественно, отдавать им должное. Так у мистера Смита и у мистера Кента техники столкнулись с теми же самыми трудностями, что и в физическом отделе. Полагаю, мистер Смит наполнил интересующей нас пылью одну из клеток. На животных, которых он поместил в клетку, это, похоже, никак не подействовало. В конце концов он провел эксперимент на самом себе. Мистер Смит, имеете ли вы что сказать нам по данному поводу?

Смит покачал головой:

— Если вы пытаетесь доказать существование какой-нибудь формы жизни, от меня вам не будет пользы. Операция, позволившая нам добыть образец пыли в наиболее приближенном к первоначальному виде, состояла в том, чтобы вывести наружу исследовательский аппарат, открыть все люки, затем их закрыть и снова впустить воздух. Произошли небольшие изменения в химическом составе воздуха, но ничего значительного.

— Таковы факты, — сказал Гросвенор. — Я сам получил образец пыли тем же способом, что и мистер Смит. Меня интересовало: если это живое существо, чем оно питается? Я взял воздух, доставленный моим исследовательским аппаратом. Я провел анализ. Затем убил несколько маленьких животных и снова провел анализ воздуха. Я послал обе пробы воздуха, взятые соответственно до и после, мистеру Кенту, мистеру фон Гроссену и мистеру Смиту. Они констатировали многочисленные, очень слабые, химические изменения. Их можно было списать на погрешности анализа. Но мне хочется, чтобы мистер фон Гроссен сказал, что он обнаружил.

Фон Гроссен выпрямился на своем месте и заморгал глазами:

— Так это являлось доказательством? — спросил он удивленно. Он оглядел коллег с озадаченным видом. — Не знаю, как данное обстоятельство истолковать, но молекулы воздуха из образца, помеченного «после», имели чуть более высокий электрический заряд.

Наступил самый решающий момент. Гросвенор внимательно осмотрел лица присутствующих, в надежде, что хотя бы одно из них озарится пониманием.

Но никто не отреагировал, и та же самая озадаченность оставалась на всех лицах. В конце концов кто-то заметил ироничным тоном:

— Предполагается, видимо, отсюда заключить, что мы имеем дело с разумностью, вышедшей из пыли космической. Для меня это чересчур.

Гросвенор молчал. Догадка, которую он от них ожидал, лежала глубже, хотя различие и было тонким. Он чувствовал, как его охватывает разочарование… Он стал готовиться к тому, что должно последовать.

Кент бросил:

— Итак, мистер Гросвенор, объясните уж нам, и мы поймем, что нужно об этом думать.

Гросвенор начал скрепя сердце:

— Джентльмены, я чрезвычайно расстроен тем, что вы до сих пор не видите, куда я клоню. Предвижу, что у нас возникнут затруднения. Войдите в мое положение. Я вам изложил все данные, которыми мы располагаем, и описал эксперименты, позволившие мне идентифицировать нашего противника. Теперь уже очевидно, что мои заключения поднимут волну возражений. А для человечества, равно как и для любой разумной расы, обитающей во вселенной, наступит катастрофа, если не предпринять разработанных мною мер. Я не могу ставить на голосование свой план, поскольку в этом случае решение будет зависеть уже не от меня. Решение примет большинство, и против него у меня не будет никаких законных средств.

Он помолчал, чтобы дать всем время осознать свои слова. Несколько человек обменялись растерянными взглядами. Кент сказал:

— Да-да. Я уже натыкался на стену нарциссового комплекса нашего героя.

Это было первое враждебное замечание, которое он позволил себе с начала собрания. Гросвенор коротко глянул на него, потом отвернулся и продолжил:

— Моим тяжким долгом является сообщить вам, что, ввиду обстоятельств, проблема из разряда научных переходит в политические. Я вынужден настаивать на том, чтобы мой план был безоговорочно принят. Надо убедить всех, что мистер Кент и руководители отделов считают необходимым, чтобы Бигль провел в космосе еще пять земных лет; впрочем, действовать следует так, словно речь идет о звездных годах. Я сейчас вам все объясню, но нужно, чтобы каждый руководитель понял, что он должен использовать весь свой авторитет и репутацию. Опасность, на мой взгляд, настолько велика, что любые споры, сколь бы незначительны они ни были, явятся лишь серьезной потерей времени.

В нескольких словах он описал то, что было этой опасностью. Затем, не дожидаясь их реакции, изложил способ, которым предполагал ее устранить.

— Необходимо найти планеты, содержащие запасы железа, и запустить все производственные мощности корабля для изготовления радиоактивных ракет. Предвижу, что понадобится около года, чтобы пройтись по этой галактике, рассылая наши ракеты в большом количестве и во всех направлениях. После того как данный сектор пространства сделается практически непригодным для противника, мы уйдем и предоставим ему возможность последовать за нами в надежде найти более обильные источники питания, чем те, которыми он пользуется здесь. Нам придется потратить большую часть времени на то, чтобы убедиться, что мы не приведем его в нашу галактику.

Он взял паузу, потом продолжил спокойно:

— Вот что я имел вам сказать, джентльмены. Я вижу по вашим лицам, что реакция на мои слова будет различной и что мы впадем в одну из тех ужасных полемик, к которым так привыкли.

Он замолчал. Последовала тишина, затем кто-то произнес:

— Пять лет!

Это прозвучало почти как вздох. Но сигнал был дан, и люди задвигались на своих местах.

Гросвенор живо откликнулся:

— Земных лет.

Надо было обязательно подчеркнуть этот пункт. Он осознанно выбрал исчисление, чтобы при переводе в звездные годы названный период выглядел короче. Дело в том, что звездное время со своим часом в сто минут, сутками в двадцать часов и годом в триста шестьдесят дней вводилось на кораблях с психологическими целями. Приспособившись к более долгим дням, люди постепенно забывали, что их длительность намного больше, чем они привыкли думать.

Поэтому, подсчитав, что получается только три звездных года, люди должны были испытать некоторое облегчение.

— Кто-нибудь еще желает высказаться? — спросил Кент.

Фон Гроссен произнес недовольным тоном:

— К сожалению, не могу назвать себя согласным с мистером Гросвенором. Предыдущие его подвиги внушили мне глубокое к нему уважение. Но он требует поверить ему на слово вместо того, чтобы представить нам действенные доказательства. Я не хочу думать, что нексиализм наука настолько всеобъемлющая, что только владеющие ею способны понять сложные явления.

Гросвенор возразил:

— А не слишком ли вы торопитесь отбросить то, что даже не дали себе труда изучить?

Фон Гроссен пожал плечами:

— Возможно.

— Как я понимаю, — вступил Зеллер, — мы собираемся посвятить много времени и усилий плану, при выполнении которого ни в какой момент не будем иметь прямых доказательств того, что он действует успешно.

Гросвенор поколебался, но быстро понял, что надо придерживаться своей позиции. Ставка была чересчур высока. Он не мог принимать во внимание чувства этих людей. Он сказал:

— Я буду знать, имеем ли мы успех. И если кто-нибудь из вас соблаговолит прийти ко мне немного подучиться, ему тоже станет известно.

Смит заметил хмуро:

— В одном мистеру Гросвенору точно не откажешь — он всегда предлагает нам подняться до своего уровня.

— Больше никаких комментариев?

Голос Кента повысился на тон, в нем улавливалось предвкушаемое торжество. Несколько человек было собрались заговорить, но потом передумали. Кент продолжил:

— Чем терять время, давайте лучше поставим предложение мистера Гросвенора на голосование.

Он медленно выдвинулся вперед. Гросвенор не видел его лица, но догадывался, что оно выражает надменность.

— Ну что ж, пусть те, кто за метод мистера Гросвенора и, другими словами, согласны продлить наше путешествие на пять лет, поднимут руки.

Не поднялось ни одной руки.

Кто-то воскликнул агрессивным тоном:

— Нужно время, чтобы хорошенько обдумать вопрос.

Кент возразил:

— Мы всего лишь хотим составить представление об отношении к данному предложению. Всем важно знать, что думают самые крупные ученые экспедиции. Теперь те, кто против.

Поднялись все руки, за исключением трех. Одним взглядом Гросвенор определил воздержавшихся: это были Корита, Мак Канн и фон Гроссен.

Затем он заметил, что капитан Лит, стоявший рядом с Кентом, тоже воздержался.

— Капитан Лит, — неожиданно обратился к нему Гросвенор, — сейчас именно тот момент, когда необходимо применить ваше конституционное право взять в свои руки командование. Опасность чересчур очевидна.

— Мистер Гросвенор, — медленно ответил тот, — это было бы так в случае видимого противника. В данных же обстоятельствах я могу лишь следовать мнению научных специалистов.

— На борту только один научный специалист, — сказал Гросвенор сухо. — Остальные не более чем любители, плескающиеся на поверхности.

Эта реплика, похоже, повергла собравшихся в оцепенение. Кое-кто порывался немедленно выступить, но затем просто насупился в молчаливом бешенстве.

Наконец капитан Лит произнес размеренным голосом:

— Мистер Гросвенор, я не могу согласиться с вашим заявлением, которое мне кажется безосновательным.

Кент заметил с холодной иронией:

— Итак, джентльмены, теперь мы знаем, какого мнения о нас мистер Гросвенор.

Сам химик не выглядел оскорбленным, напротив, был расположен пошутить. Похоже, он забыл, что положение обязывает его поддерживать на собрании атмосферу уважения и учтивости.

Мидер, руководитель подотдела ботаники, призвал его к порядку разъяренным тоном:

— Мистер Кент, не понимаю, как вы можете терпеть такое вызывающее замечание.

— Верно, — сказал Гросвенор, — Надо защищаться. Вся вселенная находится в смертельной опасности, но главное сохранить свое достоинство.

Слово взял Мак Канн.

— Корита, — спросил он, — если действительно там имеется сущность, которую нам описал Гросвенор, как это согласуется с теорией цикличности истории?

Археолог с сомнением покачал головой:

— Очень плохо, должен признать. Можно было бы, наверное, постулировать форму примитивной жизни. — Он посмотрел вокруг себя. — Меня больше занимает то, до какой степени теория цикличности истории подтверждается поведением моих друзей. Приятно видеть поражение человека, поставившего всех нас в слегка неловкое положение размахом своих замыслов. Случай внезапно открывшейся эгомании.

Он посмотрел с сожалением на экран, на котором светилось лицо Гросвенора:

— Мистер Гросвенор, я был очень разочарован, услышав от вас подобное заявление.

— Мистер Корита, — произнес Гросвенор серьезно, — займи я любую другую позицию, вы бы даже не имели возможности услышать, как я разговариваю с этими джентльменами, к большинству из которых персонально я испытываю чувство подлинного восхищения, что я им говорил и что мне еще остается сказать.

— Я убежден, — произнес Корита, — члены экспедиции сделают все, что нужно, не считаясь с необходимыми личными жертвами.

— Трудно в это поверить, — сказал Гросвенор. — Я вижу, на большинство из вас подействовал тот факт, что мой план требует продления на пять лет нашего путешествия. Я знаю, это жестокое требование, но уверяю вас, что другого выхода нет.

Он помолчал, потом коротко заметил:

— Впрочем, я ожидал такой реакции и подготовился к ней.

Затем, обращаясь к собравшимся, добавил:

— Придется, джентльмены, прибегнуть к мере, которая для меня самого более тяжела, чем я способен выразить словами. Вот мой ультиматум.

— Ультиматум! — воскликнул Кент, внезапно побледнев.

Гросвенор сделал вид, что не услышал.

— Если к 10-ти часам завтрашнего утра мой план не будет принят, я возьму на себя управление происходящим на борту. Каждый будет делать то, что я прикажу, хочет он этого или нет. Предвижу, что ученые объединят свои знания, чтобы противостоять мне. Предупреждаю заранее, что всякое сопротивление бесполезно.

Поднявшийся ропот еще не стих, когда Гросвенор отключил соединение с рубкой управления.

26

Примерно через час после собрания с Гросвенором по коммуникатору связался Мак Канн.

— Я бы зашел к вам, — сказал геолог.

— Так зайдите, — весело ответил Гросвенор.

— Предполагаю, — произнес тот неуверенным тоном, — вы установили ловушки в коридоре.

— Клянусь… да, если хотите, — признался Гросвенор, но вы не испытаете от них никаких неудобств.

— Допустим, я прибуду с тайным намерением вас убить?

— В моем отделе, — произнес Гросвенор с уверенностью, которая, как он надеялся, должна была впечатлить тех, кто слушает их разговор, — вы не смогли бы меня убить даже дубиной.

Мак Канн еще поколебался, но наконец решился:

— Хорошо, я иду, — сказал он и отсоединился.

По-видимому, он находился неподалеку, поскольку прошло не более минуты, как детекторы, спрятанные в коридоре, сообщили о его приближении. Вскоре голова и плечи геолога появились на экране коммуникатора, и прерывающее реле разомкнуло контакт. Так как это было элементом системы защиты, действующим автоматически, Гросвенор отключил его вручную.

Несколькими секундами позже Мак Канн вошел в открытую дверь. Он на мгновение задержался на пороге, затем двинулся вперед, протянув руку.

— Ощущение не из приятных. Вопреки вашим уверениям, мне казалось, что я пробираюсь по минному полю под прицелом нескольких батарей. Однако я ничего не заметил. — Он внимательно посмотрел в лицо Гросвенору. — Вы меня обманули?

Гросвенор медленно произнес:

— Я тоже обеспокоен, Дон. Вы пошатнули мое доверие. Откровенно говоря, я не ожидал, что вы придете ко мне с бомбой.

Мак Канн чуть ли не взвыл:

— Уверяю, у меня ее нет. Если ваши приборы показывают…

Он умолк и принялся обшаривать карманы. Внезапно он побледнел и поднес к глазам тонкую, как пчелиные соты, серую пластинку длиною около пяти сантиметров.

— Что это такое? — спросил он.

— Соединение стабилизированного плутония.

— Атомное?

— Нет, оно не радиоактивное, по крайней мере, в данной форме. Но может быть трансформировано методом распада в радиоактивный газ с помощью передатчика высокочастотного излучения. И указанный газ сожжет нас обоих.

— Гров, клянусь, я не знал, что эта штука со мной.

— Говорили ли вы кому-нибудь, что идете сюда?

— Естественно. Все ваше крыло заблокировано.

— Другими словами, вам пришлось брать разрешение на проход.

— Да, у Кента.

Гросвенор немного подумал, затем сказал:

— Постарайтесь вспомнить. В какой-либо момент вашей встречи с Кентом не возникало ли у вас ощущения, что в комнате жарко?

— Ну… да, припоминаю. Мне даже подумалось, что я сейчас задохнусь.

— Сколько это длилось?

— Около секунды.

— Ммм… Выходит, вы оставались без сознания примерно десять минут.

— Без сознания? — Мак Канн рассвирепел. — Надо же! Этот маленький негодяй накачал меня наркотиками!

— Я мог бы, вероятно, сказать, какую точно дозу вам ввели, — произнес Гросвенор неторопливо. — Достаточно сделать анализ крови.

— Ну так сделайте его. Это докажет…

Гросвенор покачал головой:

— Это докажет лишь то, что вы подверглись эксперименту. Но еще не будет означать, что вы не пошли на него по доброй воле. Более убедительным мне кажется тот факт, что никто в здравом уме не согласится, чтобы плутоний-72 подвергся распаду в его присутствии. Индикаторы защитного экрана указывают, что они пытаются запустить процесс в течение, по крайней мере, минуты.

Мак Канн побледнел:

— Гров, с меня хватит этого стервятника. Признаю, я стал жертвой чувства долга и обещал доложить ему о нашей беседе… но я собирался предупредить вас, что все вами сказанное будет передано Кенту.

— Успокойтесь, Дон, я вам верю. Садитесь.

— А с этим что делать?

Мак Канн протянул ему бомбу.

Гросвенор взял предмет и отнес его в маленький сейф, в котором хранил все свои радиоактивные материалы. Он вернулся и сел.

— Думаю, сейчас на нас нападут. Это единственный способ для Кента оправдать свое поведение перед другими и убедиться, что нас спасут вовремя, чтобы медики могли позаботиться о наших радиоактивных ожогах. — Он повернулся к экрану. — Мы будем следить за операцией.

Начало атаки, прежде всего, зарегистрировали многочисленные электронные детекторы. На стенной приборной панели замигали огоньки, и раздался звонок.

Вскоре они увидели нападавших на экране. Двенадцать человек, одетых в космические скафандры, продвигались по коридору. Гросвенор узнал фон Гроссена и двух его ассистентов из физического отдела, четырех химиков, двое из которых были из отделения биохимии, трех связистов Гурли и двух офицеров-артиллеристов. Трое солдат образовывали арьергард, нагруженные соответственно переносным вибратором, тепловым излучателем и газовым гранатометом.

Мак Канн заерзал на своем сидении, ему было явно не по себе.

— Другого входа сюда нет?

— Есть, — ответил Гросвенор. — Он охраняется.

— А сверху и снизу?

Мак Канн указал на потолок и пол.

— Наверху склад, а внизу кинозал. Оба под присмотром.

Они помолчали. Группа в коридоре остановилась.

— Я удивлен, видя фон Гроссена, — сказал Мак Канн. — Мне казалось, он вами восхищается.

— Я задел его за живое, назвав любителем, как и остальных. Он пришел посмотреть, на что я способен.

Люди в коридоре, похоже, совещались. Гросвенор продолжил:

— Ну а вас что привело сюда?

Мак Канн ответил, не сводя глаз с экрана:

— Я хотел сообщить вам, что вы не один. Многие руководители просили передать, что они с вами. Но не будем об этом сейчас; то, что происходит, гораздо более интересно.

— Наоборот, поговорим именно об этом.

Мак Канн, казалось, не слышал.

— Не понимаю, как вы собираетесь их остановить, — произнес он с беспокойством. — У них там есть чем прожечь ваши стены.

Но так как Гросвенор молчал, он повернулся к нему и сказал:

— Буду откровенен с вами. Я уверен, что вы правы, но мне не нравятся ваши способы действия, на мой взгляд, они аморальны.

Казалось, он забыл, что отвернулся от экрана.

Гросвенор сказал:

— Способ только один: выставить мою кандидатуру против Кента. Поскольку он занял пост в результате замещения, а не голосования, я смог бы, вероятно, устроить выборы примерно через месяц.

— Почему вы этого не делаете?

— Потому, — ответил Гросвенор с дрожью в голосе, — что я боюсь. Это… снаружи… практически умирает от голода. С мгновения на мгновение оно может решиться проверить другую галактику, и кто знает, не остановит ли оно выбор на нашей? Мы не можем ждать целый месяц.

— Однако ваш план состоит как раз в том, чтобы выманить противника из его галактики. Вы говорили, что на это уйдет год.

— Вы когда-нибудь пробовали отнимать кусок мяса у хищника? — спросил Гросвенор. — Он старается его удержать, не так ли? Даже вступает за него в борьбу. По моей мысли, как только наш противник поймет, что мы его выгоняем, он станет цепляться за то, что имеет, пока возможно.

— Понимаю, — согласился Мак Канн. — К тому же, вы допускаете, что с вашей программой шансы на выборах у вас невелики.

Гросвенор тряхнул головой.

— Я их выиграю. Вы можете мне не верить. И тем не менее, привести к нужным взглядам людей, находящихся во власти своих удовольствий, волнений или амбиций, чрезвычайно легко. Не я изобретатель методов, они используются уже в течение веков. Но все попытки их проанализировать ранее не добирались до сути. До недавнего времени о связи между физиологией и психологией было известно лишь сугубо в теоретическом плане. Именно нексиализм позволил разработать вытекающие из нее практические применения.

Мак Канн размышлял.

— Какое будущее предвидите вы для человечества? — спросил он наконец. — Хотите, чтобы мы все стали нексиалистами?

— На борту нашего корабля это является необходимостью. Для человеческой расы в целом — выглядит довольно трудно реализуемым. Но, в конце концов, все же ни для кого не будет простительным не знать того, что он мог бы знать. Почему человек должен оставаться невежественным? Зачем ему поднимать к небу своей планеты бессмысленные, непонимающие взгляды и суеверно думать, что его судьба разыгрывается где-то там, а не в нем самом? На Земле погибло достаточное количество цивилизаций, чтобы стало ясно, что происходит, когда человек действует в некоторых ситуациях безрассудно или слепо подчиняется авторитарным доктринам.

Он пожал плечами:

— Но пока мы можем сосредоточиться на более выполнимой задаче, а именно, сделать человека скептичным. Неграмотный, но себе на уме крестьянин, которому нужно иметь перед глазами доказательства, чтобы он поверил, приходится духовным отцом ученому. На всех ступенях умственного развития скептик частично компенсирует недостаток знаний требованием, чтобы ему показали! Я открыт всему, но одних ваших слов мало, чтобы меня убедить.

Мак Канн глядел на него задумчиво.

— Со своим нексиализмом, — заметил он, — вы нарушите процессы циклического развития. В этом и состоит ваше намерение?

Гросвенор помедлил, потом сказал:

— Должен признать, что я не осознавал значения теории цикличности истории до встречи с Коритой. Но он произвел на меня впечатление. Полагаю, что в некоторых своих пунктах концепция нуждается в пересмотре. Так, в частности, понятия раса и кровь мне кажутся лишенными смысла. Но в целом, похоже, она подтверждается фактами.

Мак Канн перенес внимание на нападавших.

— У них такой вид, — произнес он озадаченно, — что они не спешат начинать. Не думаю, однако, что они пришли сюда, не выработав предварительно никакого плана.

Гросвенор молчал. Мак Канн посмотрел на него с любопытством.

— Скажите, а не натолкнулись ли они уже на вашу защиту?

И опять не получив ответа, геолог вскочил на ноги, приблизился к экрану и принялся внимательно изучать изображение. Он особенно заинтересовался двумя людьми, опустившимися на колени.

— Но, в конце концов, что они делают? — воскликнул он, отчаявшись понять. — Что их останавливает?

Гросвенор, наконец, решил дать объяснения.

— Они стараются не провалиться сквозь пол.

Вопреки усилиям, которые он прилагал, чтобы сохранить спокойствие, в голосе прорывалось возбуждение.

То, что он делал, для него самого было совершенно новым. Он знал теорию, естественно, и уже достаточно давно. Но это являлось практическим применением. Он только что начал операцию, которая никогда и нигде еще не осуществлялась именно в таком виде. Он использовал элементы различных наук и изменил тактику, приспособив ее к тем обстоятельствам, в которых действовал.

И результат отвечал ожиданиям. Он не ошибся. И даже будучи предвиденным, успех погружал его в чувство почти эйфорическое.

Он сел рядом с Мак Канном.

— А перекрытие действительно рухнет? — спросил тот.

Гросвенор помотал головой.

— Вы не понимаете, — сказал он. — Пол не претерпел никаких изменений. Это они в него западают. Если они продолжат движение, то провалятся.

Он весело рассмеялся.

— Дорого бы я заплатил, чтобы увидеть лицо Гурли, когда они, вернувшись, расскажут ему об этом явлении. Вот его телепортация сквозь «шар», понятие гиперпространства, плюс немного геологии нефтяных месторождений и две разработки физической химии.

— Какова роль геологии в данной истории? — спросил Мак Канн. — Ах, да… вы имеете в виду последние методы добычи без бурения скважин: на поверхности создают такие условия, что вся нефть, находящаяся в районе, поднимается наверх. — Он наморщил лоб. — Да, но есть один фактор, который…

— Имеется дюжина факторов, друг мой, — перебил Гросвенор, — Я повторяю вам: это лабораторная работа. На короткое время можно добиться любых результатов без больших затрат энергии.

— Почему вы не попробовали применить какие-нибудь из ваших трюков против кота или пурпурного зверя? — спросил Мак Канн.

— Я уже говорил вам. Нужна ситуация, которую я полностью подготовил. Я работал часы, чтобы задействовать все мое оборудование, чего я никогда не имел возможности сделать во время нападений наших монстров. Поверьте, если бы я был начальником экспедиции, мы бы не потеряли столько человеческих жизней в тех двух эпизодах, о которых вы вспомнили.

— А почему вы не навязали свое руководство?

— Было чересчур поздно. Время сильно поджимало. К тому же, этот корабль спроектировали задолго даже до создания института нексиализма, и я считаю, что нам еще повезло быть допущенными на борт.

— Не вижу, как вы возьмете власть завтра, поскольку для этого понадобится выйти из вашей лаборатории.

Он замолчал и посмотрел на экран. Внезапно он воскликнул:

— Они доставили антигравитационные плоты! Они пройдут поверх вашего пола.

Гросвенор не ответил. Он уже сам видел это.

27

Антигравитационные плоты основывали свое действие на тех же принципах, что и система искусственной гравитации. Было открыто, что изменения, которые претерпевал объект, переставший подчиняться законам тяготения, происходили на молекулярном уровне, но они не становились необратимыми для структуры вещества. Искусственное гравитационное поле немного смещало орбиты электронов. Это создавало напряжение, вызывающее небольшую, но общую их перегруппировку.

Материя в таком виде оказывалась неподвластной обычным инерционным явлениям, вызываемым ускорением и торможением. Корабль, снабженный системой подобного рода, мог резко остановиться в пространстве, даже если его скорость составляла многие миллионы километров в секунду.

Нападавшие погрузили оружие на плоты и взобрались на них сами, включив поле достаточной напряженности. Затем, используя силу магнитного притяжения, двинулись к открытой двери, находящейся в шестидесяти метрах от них.

Они преодолели метров пятнадцать, затем плот замедлил ход, полностью остановился и поплыл обратно. Потом снова замер.

Гросвенор, занятый у приборной панели, присоединился к Мак Канну.

— Что вы сделали? — спросил ошеломленный геолог.

Гросвенор ответил без раздумий:

— Вы видели, как они продвигались, наведя магниты на стальные стены. Я им противопоставил поле отталкивания, которое само по себе не является чем-то новым. Однако в данном случае, по сути, оказывается задействованным термодинамический процесс, напоминающий скорее тот способ теплообмена, который мы с вами используем для поддержания температуры собственного тела. Теперь им остается лишь попробовать реактивные двигатели, гребные винты или же, — рассмеялся он, — весла.

Мак Канн, продолжавший смотреть на экран, не разделил веселья Гросвенора.

— Они не станут этим заниматься. Они собираются пустить в ход излучатели. Лучше бы вам закрыть дверь!

— Подождите!

Мак Канн пришел в сильное беспокойство.

— Но жар проникнет сюда. Мы спечемся!

Гросвенор покачал головой:

— Я говорил вам. Тут у нас задействован термодинамический процесс. Получив дополнительную порцию энергии, всякая металлическая поверхность постарается удержать свой температурный баланс на чуть более низком уровне. Ну, вот… смотрите!

Переносной тепловой излучатель стал белым. Мак Канн удивленно ругнулся.

— Лед, — пробормотал он. Но каким образом?..

Стены и пол покрылись инеем. Стылый воздух проник в дверь. Мак Канн поежился.

— Равновесие на чуть более низком уровне, — повторил он ошалевшим тоном.

Гросвенор поднялся:

— Думаю, им пора вернуться назад. В конце концов, я не стремлюсь к тому, чтобы они заболели.

Он подошел к аппарату, расположенному у стены первой комнаты. Сел за пульт с клавиатурой разного цвета, разделенной на двадцать пять рядов по двадцать пять клавиш в каждом. Мак Канн приблизился к нему и спросил:

— Что это такое? Я впервые вижу подобное устройство.

Беглым движением пальцев, почти небрежно, Гросвенор коснулся семи клавиш, затем ногою придавил педаль. Негромко прозвучала чистая ясная мелодия. Ноты угасли, но отголоски созвучий оставались в воздухе еще много секунд.

Гросвенор поднял голову:

— Какие ассоциации вызвал у вас этот мотив?

Мак Канн медлил с ответом. На лице его было странное выражение.

— Я видел орган, играющий в церкви. Затем картина сменилась, и я оказался на политическом собрании; кандидат включил веселую музыку, чтобы поднять настроение своих будущих избирателей. — Он прервался и закончил почти шепотом: — Так вот что могло бы обеспечить вам победу на выборах…

— Среди прочего.

— Черт возьми, у вас страшная власть.

— На меня это не действует, — сказал Гросвенор.

— Но вы специально подготовленный. Не доведешь же до кондиции всю человеческую расу.

— Младенец проходит подготовку, когда учится двигать руками, ходить, разговаривать. Почему бы не продолжить улучшение способностей гипнотическим обучением, химическими препаратами, правильно подобранным питанием? Такое возможно уже сотни лет. Это помогло бы избежать множества болезней, душевных страданий, всякого рода катастроф, вызванных непониманием человеком того, что происходит в его теле и сознании.

Мак Канн перевел внимание на аппарат с клавиатурой:

— Как он работает?

— Он представляет собой сложное соединение из кристаллов и электрических цепей. Вы знаете, что электричество способно изменять некоторые кристаллические структуры. Аппарат позволяет создавать ультразвуковые волны, не воспринимаемые ухом и действующие прямо на мозг. Я могу сыграть на данном инструменте, как музыкант на своем, и вызвать у человека определенные умонастроения и расположения чувств, чересчур глубокие, чтобы сопротивляться им без специальной предварительной подготовки.

Мак Канн подошел к своему креслу и сел. Он был бледен.

— Вы меня пугаете, — произнес он тихо. — Я уже говорил, что нахожу ваши методы аморальными.

Гросвенор внимательно посмотрел на него. Потом повернулся к пульту и тронул клавиши. Теперь мелодия была печальнее, нежнее. Воздух вокруг них оставался ею наполненным еще долго после того, как ноты стихли.

— Что вы испытали на этот раз? — спросил Гросвенор.

Мак Канн опять помедлил, затем ответил не очень уверенным голосом:

— Я подумал о матери. Я почувствовал сильное желание вернуться домой и…

Гросвенор наморщил лоб:

— Слишком опасно, — сказал он. — Если я усилю тему хотя бы чуть-чуть, кое-кто из них попытается принять положение, в котором находился во чреве матери.

Он сделал паузу.

— А так?

Раздался звон колокола, отозвавшийся эхом где-то вдали.

— Я был младенцем, — сказал Мак Канн, — и подоспел час укладываться в постель. Господи, как хочется спать!

Похоже, он не заметил, что неожиданно перешел на настоящее время. Он невольно зевнул.

Гросвенор выдвинул ящик и достал два пластиковых шлема. Один протянул Мак Канну, другой надел сам.

Геолог последовал его примеру с видимым отвращением.

— У меня нет никакого желания изображать из себя Макиавелли, — заметил он брезгливым тоном. — Но вы скажете, что ничего не означающие звуки не в первый раз используются для возбуждения определенных чувств и воздействия на людей.

Гросвенор, настраивавший какой-то прибор на панели, прервал работу, чтобы ответить:

— Люди расценивают что-нибудь как нравственное или безнравственное в соответствии с ассоциациями, возникающими в их умах непосредственно в момент рассмотрения проблемы. Отсюда не следует, что ни в какой этике нет смысла. Лично моя мораль основывается на том, что нужно быть полезным наибольшему количеству людей, не ущемляя и не отменяя при этом прав тех, кто не придерживается названного принципа. Общество должно научиться оберегать больных и несведущих.

Он разгорячился:

— Заметьте, прошу вас, что никогда ранее я не использовал данный инструмент. Я не прибегал к гипнотическим методам за исключением того случая, когда Кент захватил мои рабочие помещения, но я собираюсь сделать это сейчас. Еще в начале полета я мог бы привлечь сюда людей дюжиной способов. Почему я воздерживался? Потому что институт нексиализма имеет свой моральный кодекс, который прививается студентам и на котором построено все, чему их учат. Я могу нарушить заложенные этические принципы, но это будет чрезвычайно трудно.

— А сейчас вы их разве не нарушаете?

— Нет.

— В таком случае, нексиалистская мораль мне кажется очень гибкой.

— Все верно. Как только я убеждаюсь, а в настоящий момент так оно и есть, что мои действия правильны, никакие соображения эмоционального порядка уже не должны меня останавливать.

Мак Канн молчал. Гросвенор продолжил:

— Полагаю, у вас возникает образ диктатора — меня в данном случае — силой завладевающего демократией. Это ложный образ, поскольку подобный корабль может управляться методами, лишь с виду демократическими. И особенно не забывайте, что по возвращении с меня можно будет спросить.

Мак Канн вздохнул:

— Видимо, вы правы.

Он посмотрел на экран. Гросвенор проследил за его взглядом и увидел, что нападавшие пытаются продвинуться вперед, используя стены. Их руки проходили сквозь переборку, но некоторое сопротивление там все же имелось.

— Что вы теперь будете делать?

— Я их усыплю… вот так.

Он нажал на клавишу своего инструмента.

Зазвонил колокол, как показалось, громче, чем раньше. Однако люди в коридоре сразу же погрузились в сон.

Гросвенор поднялся.

— Это станет повторяться каждые десять минут, а размещенные повсюду динамики будут разносить звук по всему кораблю. Пойдемте.

— Куда мы?

— Хочу оборудовать главный распределитель электроэнергии новым реле.

Он отправился за своим устройством и мгновением позже вышел в коридор в сопровождении Мак Канна.

На протяжении всего пути им попадались спящие люди. Мак Канн, поначалу выражавший свое удивление постоянными восклицаниями, мало-помалу притих с хмурым лицом. Наконец он произнес:

— Трудно поверить, что человек до такой степени беззащитен.

Гросвенор качнул головой.

— В действительности дело обстоит еще хуже, чем вы думаете, — сказал он.

Они добрались до машинного зала, и Гросвенор установил свое реле. Операция заняла не более десяти минут. Он молча спустился с лестницы, ведущей к распределительной стойке, не объясняя, ни что именно сделал, ни чего рассчитывает добиться.

— Не будем об этом говорить, — сказал он Мак Канну. — Если они заметят, мне придется возвращаться и ставить другое.

— Теперь вы их разбудите?

— Да. Как только окажусь в отделе. Но сначала хочу, чтобы вы помогли мне перенести фон Гроссена и остальных в их каюты. Пусть они будут противны сами себе.

— Вы полагаете, они уступят?

— Нет.

Он оказался прав. Поэтому в десять часов следующего утра, он нажал на кнопку, задействовав установленное накануне реле.

Все лампы на корабле принялись слегка мерцать. Это было нексиалистской версией суггестивных методов риимов. Мгновенно все члены экспедиции, не отдавая себе в том отчета, впали в состояние глубокого гипноза.

Гросвенор уселся за свой инструмент, возбуждающий нужные чувства. Он сосредоточился на выражении мужества и самопожертвования, долга по отношению к расе перед лицом опасности. Ему удалось вызвать и сложное ощущение того, что время проходит вдвое и даже втрое быстрее обычного.

Потом он включил коммуникатор и по основной линии дал точные указания каждому. Перед тем как покончить с этим, он сообщил, что отныне они будут слушаться при произнесении ключевого слова, не зная, что оно подчиняющее, и не помня после, что оно было произнесено.

Затем он заставил их полностью забыть обо всем гипнотическом эксперименте.

Он отправился в машинный зал и убрал реле.

Вернувшись в отдел и разбудив всех на борту, связался с Кентом. Он сказал ему:

— Я снимаю свой ультиматум. Я готов уступить. Я понял, что не могу идти наперекор желанию всех остальных членов экспедиции. Хочу, чтобы вы снова созвали собрание руководителей отделов, на котором я буду присутствовать лично. Естественно, я попытаюсь еще раз настоять на том, чтобы мы направили все наши силы на борьбу с разумным существом этой галактики.

Он не удивился, услышав, как руководители отделов заявили с поразительным единодушием, что после некоторого размышления изложенные факты им показались неопровержимо доказывающими очень серьезный характер опасности, и посему нужно немедленно подниматься на битву.

Кент получил приказ преследовать врага всеми средствами и невзирая на личные жертвы, на которые должны пойти члены экспедиции.

Гросвенор, не мешавший свободному волеизъявлению собравшихся, не без внутреннего смеха наблюдал, как Кент от себя лично примешивает явное отвращение к признанию того, что необходимо переходить к действиям.

Великое сражение между человеком и его противником вот-вот должно было начаться.

28

Анабис, огромная и бесформенная, заполняла собой все пространство соседней галактики. Несчетные части ее тела слегка подрагивали, непроизвольно стремясь отпрянуть от радиации и губительного жара двух сотен миллиардов пылающих солнц. Но она не ослабляла давления на мириады планет, пытаясь утолить неистощимый голод на квадриллионах мерцающих точек, где умирали существа, доставляя ей жизнь.

Этого было недостаточно. Ужасающая уверенность в том, что ей угрожает неминуемое голодание, проникала до самых дальних границ ее тела. Со всех сторон от неисчислимых клеточек поступали сообщения, кричащие, что питания не хватает. Уже давно клетки вынуждены были ограничивать себя.

Постепенно Анабис пришла к убеждению, что она чересчур большая… или чересчур маленькая. Она совершила фатальную ошибку, столь беспечно позволяя своему телу расти на заре собственного существования. В тот момент будущее представлялось не имеющим пределов, а галактика, в которой ее тело могло беспрерывно распространяться, бесконечной. И Анабис развивалась с этой горделивой радостью организма низкого происхождения, осознающего свою ошеломительную судьбу.

Ибо она имела низкое происхождение. Сперва это был всего лишь газ, с бульканьем всплывающий со дна болота, покрытого туманом. Газ не имел запаха, вкуса и цвета, однако, совершенно необъяснимым образом, он представлял собой динамическое соединение. И в нем возникла жизнь.

Поначалу Анабис была клочком прозрачного тумана. Она развила бурную деятельность над илистыми водами, давшими ей рождение, извиваясь, ныряя, безостановочно и с живостью охотясь — возрастающая потребность — и изо всех сил стремясь оказаться рядом, когда что-нибудь… неважно что… умрет.

Так как смерть других являлась ее жизнью.

Ей было неведомо, что процесс, благодаря которому она продолжает жить — один из самых сложных из всех, когда-либо протекавших в естественной химии. Влекла ее жажда удовольствий, а не знаний. Какую радость испытывала она, когда могла ринуться на двух насекомых, ведущих смертельную борьбу, окутать их и ждать, дрожа каждым газовым атомом, ждать, что жизненная сила побежденного брызнет на ее собственные элементы.

Последовал долгий период, во время которого бытие Анабис ограничивалось этой беспрерывной охотой за пропитанием. Миром была тесная топь, серое пасмурное место, в котором протекало ее существование, удовлетворенное, деятельное, идиллическое, почти неразумное. И несмотря на малое количество солнечный лучей, получаемых возле болота, Анабис незаметно росла. Вскоре ей понадобилось больше питания, больше, чем могли предоставить умирающие насекомые.

Так в ней развились зачатки хитрости, возникли фрагменты знаний. Она научилась различать насекомых-охотников и насекомых-жертв. Она запомнила часы, во время которых каждый вид охотится, места, где они укрываются в засаде. За теми, которые летали, проследить было труднее всего, но Анабис достаточно быстро обнаружила, что и у них имелись свои привычки. Она научилась использовать собственную парообразную форму в качестве ветерка, чтобы направить ничего не подозревающие жертвы к их судьбе. Он быстро нашла чем питаться в достаточных количествах. Она выросла еще и снова ощутила голод. Нужда заставила узнать, что жизнь есть и за пределами трясины. И однажды, забравшись дальше, чем когда-либо ранее, она наткнулась на двух гигантских животных, покрытых броней, которые бились насмерть в чавкающей грязи. Возбуждение, охватившее ее, когда жизненная сила побежденного растеклась по телу, количество извлеченной энергии привели Анабис в экстаз, который она никогда до этого не испытывала. За какие-то несколько часов, пока победитель пожирал еще трепещущую жертву, она увеличила свой объем в сто миллионов раз.

В течение одного дня и одной ночи она окутала все окрестные джунгли. Она распространилась на целые океаны, континенты и дотянулась до тех самых мест, где бесконечные облака уже пропускали чистый солнечный свет. Позже, когда пришла пора разумности, она смогла проанализировать, что произошло. Каждый раз, набирая массу, она поглощала определенные газы из окружающей атмосферы. Для этого требовалось два фактора, а не один. Во-первых, пища, которую следовало найти. Во-вторых, естественное действие ультрафиолетовых лучей солнца. На болоте, под толстым слоем воздуха, насыщенного водяными парами, до нее доходила лишь очень малая часть необходимых коротких волн. И результаты были незначительными, ограниченными и только планетарного масштаба.

Выступая из густого тумана, Анабис все больше и больше подвергалась действию ультрафиолетового света. Последовавшее за этим динамическое расширение длилось века и века, не обнаруживая никаких признаков замедления. В один прекрасный день Анабис достигла ближайшей планеты. Затем в короткое время распространилась до границ галактики и машинально принялась выискивать солнца другой звездной системы. Но здесь она потерпела неудачу, поскольку эти отдаленные места, похоже, были недоступны ее шарящей ползучей манере.

Она усваивала знания так же, как свое питание. Поначалу она считала, что мысли принадлежат ей на правах собственности. Но постепенно осознала, что электрическая нервная энергия, которую она извлекала из каждого смертного действия, поставляла ей ментальную субстанцию сразу обоих животных: торжествующего победу и умирающего. Некоторое время ее мышление оставалось на этом уровне. Она изучила хитрости разных охотящихся хищников и тактику спасения преследуемых. Но то тут, то там, на многих планетах она сталкивалась с совершенно иной степенью разумности — с существами, которые умели думать, создавали цивилизации, развивали науки.

От них она узнала, что, сконцентрировав свои элементы, может проделать дыру в пространстве, пройти насквозь и оказаться очень далеко от исходной точки. Она научилась таким образом переносить материю. Совершенно естественно, она начала преобразовывать планеты в джунгли, поскольку именно в первозданных мирах легче всего было найти необходимые ей жизненные силы. Она переправляла пласты джунглей через гиперпространство. Она передвигала холодные планеты поближе к их солнцам.

Этого было недостаточно.

Дни ее могущества теперь казались всего лишь моментом. Повсюду, где Анабис питалась, она росла. Несмотря на свой чрезвычайный разум, ей ни в чем не удавалось достичь равновесия. С охватывающим ее целиком ужасом она видела, что приговорена к отмеренному будущему.

Прибытие корабля подарило ей надежду. Сделавшись до опасного предела тонкой, она последует за кораблем до того места, откуда он прибыл. Так она начнет отчаянную борьбу за выживание, перепрыгивая из галактики в галактику, простираясь все дальше в необъятной ночи. Все эти годы ей приходилось черпать надежду из уверенности, что она всегда сможет преобразовывать планеты в джунгли и что пространство не имеет конца…

Для людей ночь имела мало значения. Бигль теснился посреди огромного карьера, заваленного искромсанной породой. Большие прожекторы заливали светом ряды машин, пробивающих бреши в железорудных залежах. Сначала металлом кормили только одну машину, которая производила ракеты по одной в минуту и немедленно выстреливала их в пространство.

На рассвете следующего дня начали создаваться сами машины, и роботы забрасывали железо в каждую, вступившую в строй. Вскоре уже сотни, тысячи машин производили маленькие темные ракеты. Они запускались в постоянно возрастающем количестве в окружающую ночь, рассеивая во все стороны свое радиоактивное вещество. Эти ракеты будут распылять губительные атомы в течение еще тридцати тысяч лет. Им было предназначено оставаться в гравитационном поле галактики, не падая ни на какую планету или солнце.

Когда на горизонте показалась красноватая заря второго утра, Пеннонс, главный инженер, выступил с докладом по общему переговорному устройству:

— Сейчас мы их производим около девяти тысяч в секунду, и думаю, можем совершенно спокойно позволить машинам закончить работу. Мы установили экран частичной защиты вокруг планеты, чтобы избежать интерференции. Еще сотня удачно расположенных миров, богатых железом, и наш объемистый друг начнет ощущать каверны в своих жизненных органах. Время двигаться дальше.

Месяцы спустя они решили, что направятся к туманности NGC-50347. Лестер, астроном, объяснил причину выбора:

— Рассматриваемая галактика, — произнес он спокойно, — находится в девятистах миллионах световых лет отсюда. Если это газообразное существо последует за нами, оно растеряет вещество своего ошеломляюще огромного тела в почти бесконечной пустоте.

Он сел, и Гросвенор, поднявшись, в свою очередь, взял слово:

— Уверен, все знают, что мы не собираемся лететь до самой этой туманности. Нам понадобились бы века, может даже тысячелетия, чтобы ее достичь. Мы всего лишь хотим завести противника в то место, где он умрет от голода. Продолжая слышать шепот его мыслей, мы будем знать, что он еще следует за нами. И станет понятно, что он умер, когда этот шепот прекратится.

Так и случилось.

Прошло время. Войдя в аудиторию нексиалистского отдела, Гросвенор увидел, что его класс еще более вырос. Все места были заняты, принесли даже стулья из соседних комнат. Он начал свою вечернюю лекцию:

— Проблемы, которыми занимается нексиализм, это проблемы во всей их целостности. Человек разделил вселенную на обособленные части бытия и сознания. И даже употребляя иногда слова, показывающие, что он понимает важность меры, человек по-прежнему ведет себя так, словно единый и вечно изменяющийся мир состоит из различных частей, функционирующих раздельно. Методы, о которых мы поговорим сегодня…

Он сделал паузу. Обегая взглядом аудиторию, неожиданно наткнулся на знакомое лицо. Слегка поколебавшись, он последовал дальше:

— … покажут вам, как можно избежать несовпадения между реальностью и теми представлениями о ней, на которых человек строит свое поведение.

Он принялся излагать методы. В глубине зала Грегори Кент вел свой первый конспект по нексиализму.

И с несколькими сотнями цивилизованных существ на борту Бигль продолжал, со все возрастающей скоростью, свой полет сквозь ночь, не имеющую конца.

И начала.