Избранные стихи

Комитрагический

Моей души вой

Разливен, будто на Каме пикник.

Долго ли буду

Стоять я живой –

Из ядреного мяса памятник.

Пожалуйста,

Громче смотрите

Во все колокола и глаза, –

Это я – ваш покоритель

(Огонь рожал в устах),

Воспевающий жизни против и за.

А вы, эй, публика,

Только всегда капут

Пригвождали на чугунные памятники

Сегодня иное –

Живой гляжу на толпу.

Я нарочно приехал с Каменки.

Довольно

Обманывать великих поэтов –

Чья жизнь

Пчелы многотрудней,

Творящих тропическое лето

Там,

Где вы стынете от стужи будней.

Пора

Возносить песнебойцев

При жизни на пьедестал:

Пускай таланты утроятся, –

Чтоб каждый из вас –

Чудом стал.

Я знаю,

Когда будем покойниками,

Вы удивитесь нашей

Изумительной скромности.

А теперь обзываете разбойниками –

Гениальных детей современности.

  Чтить и славить

Привыкли вы мертвых,

Наворачивая памятники с галками

(Пусть, мол, садятся галки),

А живых нас –

Истинных, вольных и гордых –

Готовы исколотить скалками

Без смекалки.

  Какая вы, публика,

Злая да каменная –

Будто у всех внутри зима.

Но, Поэт – один пламенный я –

Разожгу до весны футуризма.

  Какая вы, публика,

Странная да шершавая.

Знаю, что высотой

Вам наскучу.

  На аэроплане

Летавший в Варшаве, я

Часто видел внизу

Муравьиную кучу.

И никому не было дела

До футуриста-летчика.

Толпа на базарах, в аллее,

У кофеен галдела

Или на юбилее

Заводчица.

  Разве нужна

Гениальность наживам,

Бакалейно-коммерческим клубам?

  Вот почему

Перед вами живым

Я стою одиноким Колумбом.

  Жизнь –

Поэма моя –

Это призрак на миг,

Как на Каме пикник

Иль звено пролетающей птицы.

  О, пусть

Из мяса и песен мой памятник

Только единой

Любимой приснится.

В небе – крылья. Песнепьянство:

Песнеянки босиком

Расцветанием цветанствуют,

Тая нежно

Снежный ком.

Визгом, смехом,

Криком, эхом,

Расплесканием с коней,

Утроранним росомехом

На игривых

Гривах дней,

Со звенчальными звенчалками

Зарерайских тростников

Раскачают

Раскачалками

Грустнооких грустников.

Небо веснит –

Манит далями,

Распыляя сок и мед,

Завивая

Завуалями,

Раскрыляет мой полет.

Путь беспутный –

Ветровеющим

К песнеянкам босиком

Я лечу

Солнцеалеющим,

Таю нежно

Снежный ком.

Бирюзовыми

Зовами

Взлетая и тая

В долины лучистые

Покоя земли,

Раскрыляются крылья,

Быстрины взметая, стаи –

Цветистые птиц корабли.

Воздухом –

Духом

Душа изветрилась,

Будто не хочется

Знать о земном

Крыльями воля

Людей окрылилась, – дни

Океанятся

Звездным звеном.

Тегеран и Бомбей,

Москва и Венеция –

Крыловые пути

Людей-лебедей.

Каир и Париж,

Берлин и Турция

Перекинулись

Стами устами

Из крыльев мостами

Разлет развели

Стаи – цветистые

Птиц корабли.

На крыльях рубиновых

Оправленных золотом

Я разлетелся Уральским орлом.

В песнях долиновых

Сердцем проколотым

Я лечу на Великий Пролом.

Будет – что будет.

Что воля добудет –

Все в этой жизни

Я выпью вином…

Рай или каторга

Разгул или старость

Благословенье в одном:

С чарой хрустальной

В руке неустальной

Горноуральским орлом

Душой солнцевстальной

Чеканно – кристальной

Я лечу на Великий Пролом.

Будет – что станет.

Судьба не устанет

Встречать чудесами.

За песнями

С песнями.

Видеть друзей

Крыловейными стаями –

Вот мои радости детские

Дни молодецкие.

Встречать и кричать:

Эй рассердешные

Друзья открыватели

Искатели вечные

Фантазеры летатели –

В стройных венчальностях

Душ и сердец

Давайте построим мы

Стройный Дворец –

Для единой семьи,

Для бесшабашных затейщиков,

Давайте взнесем

Свои легкие головы

На отчаянное Высоко.

За песнями

С песнями.

Рай или каторга

Разгул или старость –

Благословенье в одном:

Океанским крылом

Взмахнем по земле

И полетим

На Великий Пролом.

Будет – что сбудется.

Земное забудется

Если на радугах

Будут раскинуты

Палатки из девичьих кож

Для нас –

Пролетальщиков.

В сочной зелени сочного Сочи,

Где бананы укрыли меня,

Я средь звездно-опаловой ночи

Тишиною прибрежной обнят.

  В 18-м номере

  Я живу в Гранд-отеле, –

  Недавно приехал из шумной Москвы.

О, теперь я – Поэт!

И пою – в самом деле –

Для весенней, цветущей листвы.

  Море стало мне близким,

  Откровенным и дружеским.

  Сердце сразу ответило волнению волн.

Из-за гор утром солнце

Вышло голым и мужеским, –

Мир вокруг стал здоровия полн.

  Утро здесь –

  Будто девушка знойная

  На пляже раскинула косы.

А небо, как юноша,

Могучее, стройное,

И ноги его бирюзовые босы.

  Жить волшебно в стране,

  Где магнолии, пальмы,

  Кипарисы, бананы,

  Цветы и цветы.

И на парусных

Яликах

Улетевшие в даль мы

  От городской суеты.

Улетевшие в песнях

К горизонту на сказки, –

Там встречает апрель –

  В море солнечный зодчий,

А в долинах кавказских

Пастушья свирель

Возвращает на берег нас

  К сочному Сочи.

Мне ль не понять,

Мне ли – северной птице –

Из окна эти гимны

  Из тысячей гнезд,

Воспевающих южность

На заре-зарянице,

Даль морей – субтропический тост.

  И пусть я, и пусть вы,

Гости дивных возможностей,

Все сердца в одно море сольем,

Чтобы знать впереди

Только ширь бездорожностей,

Только волн сокрушительный взъём.

О, солнцедатная

Грузинских гор столица,

Оранжерейная мечта теплиц,

В твои загарные востока лица

Смотрю я, царственный Тифлис.

  Здесь всё-взнесенно, крыловейно.

Как друг –

Стремительная Кура

Поет поэту мне песню лейно,

Что быть стремительным пора.

  Ты в час,

Когда восходит солнце,

Взгляни с горы Давида вниз

И улыбайся всем в оконца,

Где розовеется Тифлис.

  И сердцем, утром уловленным,

  В сиянье горного экстаза

  Останься

  Вечно удивленным

  Перед столицею Кавказа.

Пусть кубок,

Полный кахетинским,

В руках моих – орла Урала –

Звенит кинжалом кабардинским

И льется Тереком Дарьяла.

  Пусть кубок,

  Полный южной крови,

  Для гостя северного – хмель.

  Мне так близки востока брови,

  Как мне понятна в скалах ель.

Урал, Кавказ –

Родные братья

Одной чудеснейшей страны.

Стихийно всем готов орать я

Стихи под перепень зурны.

  Тифлис, Тифлис,

  В твоих духанах

  На берегах крутой Куры

  Преданья жуткие о ханах

  Живут, как жаркие ковры.

Легендой каждой, будто лаской,

Я преисполнен благодарий, –

Я весь звучу

Струной кавказской, –

Звучи ударно, сазандарий.

  Играй лезгинку!

  Гость Тифлиса,

  Я приглашаю в пляс грузинку.

  Со стройным станом кипариса

  Сам стану стройным. Эй, лезгинку!

Играй лезгинку!

В развесели

Я закружился виноградно.

В грузинской дружбе-карусели

Кровь льется в жилах водопадно.

  Таши! Генацвале!

Соловей в долине дальней

Распыляет даль небес.

Трель расстрелится игральней,

Если строен гибкий лес.

    Чок-й-чок.

    Цинть-цивью.

    Трлллл-ю.

Перезвучалью зовет: Ю…

Отвечает венчалью; Ю.

Слышен полет Ю.

И я пою Ю:

Люблю

Ю.

    На миланном словечке,

    На желанном крылечке

    Посвистываю Ю:

Юночка

Юная

Юно

Юнится,

Юнами

Юность в июне юня.

Ю – крыловейная, песенка лейная,

    Юна – невеста моя.

    Ю – для меня.

Песневей,

Соловей,

На качелях ветвей,

Лей струистую песню поэту.

Звонче лей, соловей,

В наковальне своей

Рассыпай искры истому лету.

    Чок-й-чок.

    Циаць-а-ациац.

    Чтррррь. Ю-йю.

Я – отчаянный рыжий поэт –

Над долинами зыбкими

Встречаю рассвет

Улыбками

Для…

    Пускай для – не всё ли равно.

    Ну, для Ю.

    Для нее и пою.

Ветерок в шелесточках

Шелестит про

    Любовь

    Мою

    Ю.

Слушай, Ю,

Душу запевную, звонкую, –

Я – песнебоец –

Из слов звон кую.

    Солнцень лью соловью

    В прозвучальный ответ.

    Нити струнные вью,

    Утрозарью одет

    Перед Ю.

Сердце – чистое, четкое,

  звучное, сочное.

Сердце – серны изгибные вздроги.

Сердце – кроткое

  море молочное.

Сердце голубя –

  сердце мое.

    У дороги.

Звенит вода хрустальная,

Журнальная вода.

Моя ль река кристальная

Устанет мчать года.

    Я жду забот

     венчающих –

    Невесту стерегу.

    Сижу в ветвях

      качающих

    На звонком берегу.

    Ю-цивь-цивь.

    Ю-цивь-цивь.

      Чок-й-чок.

Верную дверцу

Пойду отворю, –

Любимому сердцу

Доверю зарю.

    Она ведь поймет

    Мою песню могуче.

    Она ведь – как мед –

    Густа и пахуча.

     Ций-лий-лю.

     Чок.

     Я люблю.

    А любишь ли ты

      жарчен?

В шелестинных грустинах

Зовы песни звончей.

В перепевных тростинах

Чурлюжурлит журчей.

Чурлю-журль.

Чурлю-журль.

    В солнцескате костер

    Не горит – не потух.

    Для невест и сестер –

    Чу! – свирелит пастух

      Люблю…

      Ю-уи-ю-ую.

Вот еще один друг

Проницательный звучно

Созерцательный круг

Бережет неразлучно.

  Каждый свою.

  Ю-уи-ю-ую.

И расстрельная трель.

  Чок-й-чок.

  Чтррррр. Ю.

И моя заревая свирель.

 Лучистая,

  Чистая,

   Истая.

    Стая.

     Тая.

      Ая.

       Я.

Кто я?

Жаворонок над полями

Созревающих дней.

Пою и пою.

Всё о ней и о ней – о Ю.

    Певучий пастух,

    Соловей-солнцелей,

    Песневестный поэт,

    И еще из деревни

    Перекликный петух,

    Рыбаки,

    Чудаки,

    Песнепьяницы.

    И много таких у реки, –

    Кто никогда не оглянется

    На вот что:

Удивительно мир устроен –

Каждый несет звучаль,

И все упоительным строем

В песнях рожают

Любовь и печаль.

    Прислушайся:

    Весь мир преисполнен песен.

    Радость жизни –

      звучальна.

    Мир окрылен, поднебесен,

    Если песня венчальна.

В чем мудрость – чья?

Голубель сквозь ветвины.

В перезовах – молчаль.

Все сошлись у журчья.

У на горке рябины.

Раскачает качаль –

Расцветится страна, –

Если песня стройна,

Если струйна струна,

И разливна звучаль,

И чеканны дробины.

    В чем мудрость – чья?

    Зоркий пастух

    Жизнедатному солнцу

    Над вселенной долинами

    Обнажает свой дух

    На свирели разливами.

    Мир поймет пастуха, –

    Его песня тиха,

    Но расцветна глубинами.

Эй, соловей, полюби пастуха –

Позови его трелью-расстрелью.

А я – поэт, песнебоец стиха –

Опьяню тебя вешней апрелью.

    Как я свою Ю, –

    Каждый в слове «люблю»

    Чует истину цели. Я и кую,

    Песнебоец, для Ю.

Ю – для меня – только песня поэта.

Ю – невеста – мечта – бирюзовы

Ю – легендами счастья одета.

Ю – извечная зовь.

Есть страна дальняя

Есть страна Дания

Есть имя Анния

Есть имя – Я.

  В зное раскинута

  Синь – Океания

  Синь – Абиссиния

  Синь – Апельсиния

  Синь – облака.

Где то покинута

Девушка с острова

Острая боль глубока.

  Девушка Анния

  Мною покинута

  Жить и томиться

  В шатре рыбака.

Может вернусь я

Может погибну

Может другую

Найду полюблю.

  Девушку Аннию

  Раннею грустью

  Раннему устью –

  Отдам кораблю.

Девушки-девушки

Рыжие девушки

Вы – для матроса –

Лассо, –

В море трава ли

  Только и помню:

  Чайки летали.

  Чайки играли,

  Целовали песок.

Девичьим косам

Не верю давно.

Нам ли, матросам,

Любить вас дано.

  Есть любовь сильная –

  Есть море синее,

  Есть в горизонтах

  Бирюзовая зовь.

  Есть Океания –

  Одна у всех Анния –

  Море да море.

  Это и есть – любовь.

В шелестинности листьев

  Весенне кусты

Собирают росу-заряницу,

А на утреннем небе

  Вестинно мосты

Расстилают восход-багряницу.

Светел Май, как журчей.

Друг,

В стремительной гибкости

Отвечай ему сердцем звончей

И у пня будто гриб гости.

Друг,

Приляг на траву

По-простому – калачиком.

  И послушай:

Ведь рябчик во рву

Называет тебя тоже рябчиком.

По-лесному в лесу

Будь поэмой лесной,

И развеется жизнь изумрудью, –

  Ты вздохнешь

  Первомайской весной

От трудов отдыхающей грудью.

Лесостройно в лесу –

  Навсегда молодом –

Прижиматься к стволам и ветвинам

Где под деревом каждым

  Сияющий дом

Приготовлен к твоим именинам.

А ну, вставайте,

  Подымайте паруса,

Зачинайте

  Даль окружную,

Звонким ветром

  Раздувайте голоса,

Затевайте

  Песню дружную.

Эй, кудрявые,

На весла налегай –

    Разом

    Ухнем,

    Духом

    Бухнем,

  Наворачивай на гай.

Держи

Май –

Разливье

Май, –

  Дело свое делаем –

    Пуще,

    Гуще!

    Нажимай,

  Нажимай на левую.

На струг вышел Степан –

  Сердцем яростным пьян.

Волга – синь-океан.

  Заорал атаман:

  «Сарынь на кичку!»

Ядреный лапоть

  Пошел шататься

   По берегам.

Сарынь на кичку!

  В Казань!

  В Саратов!

В дружину дружную

  На перекличку,

  На лихо лишное

Врагам!

  Сарынь на кичку!

Бочонок с брагой

  Мы разопьем

   У трех костров

И на приволье

  Волжском вагой

Зарядим пир

  У островов.

   Сарынь

   На

   Кичку!

Ядреный лапоть,

  Чеши затылок

   У подлеца.

Зачнем

С низовья

Хватать,

Царапать

  И шкуру драть –

  Парчу с купца.

Сарынь

  На кичку!

Кистень за пояс,

  В башке зудит

   Разгул до дна.

Свисти!

  Глуши!

    Зевай!

      Раздайся!

Слепая стерва,

  Не попадайся! Вва!

Сарынь на кичку! –

  Прогремели горы.

Волга стала

  Шибче течь.

Звоном отзвенели

  Острожные затворы.

Сыпалась горохом

  По воде картечь.

Струги-стаи

  Налетали –

  Брали города.

Други-стаи

  Помогали

  Битву коротать.

Третьи стаи

  Набегали, –

  За ордой орда.

А вся стая –

  Русь босая –

  Скоро та

Одолела,

  Завладела

  Волгой сирота.

Вольница шумела:

  «Волги мало нам, –

Мы из Астрахани двинем

  В море по волнам,

Двинем в Персию – туда,

  Где восточная звезда

Нам сулит

  Ковры – дары.

  Айда!

  Айда!

  Айда-а-а-а-а-а-а!»

Будь, что будь!

Снарядились да грянули

  В путь да путь.

Ветер морской

  Паруса раздул,

Возле берега

  Чайками мчал.

Не думал персидский

  Султан Абдул,

Какой его

  Ждет причал.

Ветер морской –

  Лихой борец,

Но смелей голытьба

  И густей:

В Реште султанский

  Принял дворец

Разинских

  Буйных гостей.

И в заморском

  Персидском краю –

  Огневее пожара –

    В ночь

Полюбилась

  Степану в раю

  Птица Мейран –

  Принца Аджара дочь.

При янтарной

  Игре полумесяца

Атаман,

Под туман,

Только как очи

  Принцессы засветятся,

  Пел Мейран:

«Сад твой зеленый,

  Сад апельсиновый:

Полюбил персиянку за тишь.

  Я парень –

    Ядреный,

    Дубовый,

    Осиновый,

А вот тоскую,

  Поди ж, –

Видно, принцесса

  Чаруйным огнем

  Пришлась по нутру.

С сердцем,

  Пьяным любовным вином,

Встаю по утру

  И пою:

Сад твой зеленый,

  Сад апельсиновый.

И в этом саду

  Я – туман

    Хмельной

    Да мудреный,

    Ядреный,

    Осиновый,

  Сам не свой,

  И зову:

  Эй, Мейран,

Чуду приспело

  Родиться недолго –

Струги легки

  И быстры.

Со славой-победой

  Увезу я на Волгу

Зажигать удалые

  Костры».

При янтарной игре

  Полумесяца,

Когда звезды любви

  Поднебесятся,

Отвечала Мейран:

  «Ай,

  Хяль бура бен

   Аббас,

  Селям, селям,

   Степан».

Затуманился парень…

  А султан

   Сдвинул брови:

Захотелось ему

  Изведать

   Ушкуйничьей крови.

Стража султанская

Решила врасплох

Загубить понизовых гостей.

  Да не тут-то было.

Крепка голова атаманская,

Глаз дозорных не плох,

Да за поясом верен кистень.

  И знакомо султаново рыло:

Не объедешь на кривой, –

С князем встреча не впервой.

  С князем встреча –

  Это сеча –

  Это рвани смертный вой.

А раз так –

  Сарынь на кичку!

Не жалей

  Врагов костей.

А раз так –

  Вали на стычку!

  Опп да в лоб!

Просвистел кистень гостей.

  Ну и пир!

  Не пир – гора.

  Реки льются серебра:

    Сабли – востры,

    Персы – пестры,

    Кровь – узорнее

    Ковра.

  Ну и пир!

  Не пир – гора.

Разгулялась вольница

  Во дворе султана,

Нагрузилась гольница

  Золотом-добром,

И снялась застольница

  Соколиным станом, –

Понеслась раздольница,

  Как весенний гром.

Из заморских тех стран

Победитель-чудесник

Степан вывез Мейран

Под гуслярские песни.

Ветер морской

  Паруса раздул,

Возле берега

  Чайками мчал.

Прощай ты, персидский

  Султан Абдул,

Да запомни

  Сермяжий причал.

Ветер морской

  Паруса вскрылил.

Залетным вином

  Разлились разговоры.

Лихо неслись

  По волнам корабли

Домой –

  В Жигулевские горы.

А на ковре атаманском,

На тегеранском ковре,

  На заре,

Шею Степана обвив,

Пела Мейран о любви:

   «Ай,

  Хяль бура бен,

  Аббас,

  Селям,

  Джам-аманай,

  Джам-аманай.

   Ай,

Пестритесь, ковры, –

  Моя Персия.

   Ай,

Чернитесь, брови мои,

  Губы-кораллы,

  Чарн-чаллы.

   Ай,

Падайте на тахту

С ног, браслеты.

  Я ищу –

  Где ты?

   Ай,

Золотая, звездная

  Персия.

Кальяном душистым

Опьянялась душа,

Под одеялом шурша.

   Ай,

В полумесяце жгучая

Моя вера – Коран.

  Я вся –

Змея гремучая, –

Твоя Мейран.

   Ай,

Все пройдет,

Все умрут.

С знойно-голых ног

Сами спадут

Бирюза, изумруд.

   Ай,

  Ночь –

В синем разливная,

А в сердце ало вино.

Грудь моя – спелая, дивная.

  Я вся –

Раскрыто окно.

    Ай,

  Мой Зарем,

  Мой гарем,

  Моя Персия».

Слушал Степан

  Зачаруйный дурман,

Слушал Степан

  Эту песню Мейран,

Слушал, как пьян

  От любви, атаман.

Хмурился:

    Персиянка

    Хвалена –

    Любовница

    Смелая.

Две любви:

  Мейран

   да

  Алена, –

Лебедь черная,

Лебедь белая.

  Не много ль любви?

Алена – донская,

А эта – заморская.

  Не много ль любви?

Да и след ли –

  Атаману

    В тумане бродить?

Будто глаза

  Ослепли

И камнем любовь

  Залегла в груди.

Будто впрямь

  Потерял высоту, –

Заблудился

  На склоне осиновом

Да запел:

  «Не живать мне в саду,

  Не бывать в апельсиновом».

Волга для вольницы

Счастьем течет, –

  Отцу Тимофеичу

  Знатный почет:

От края до края

Холопская голь

  Власть свою правит

  По Волге в раздоль.

Победы разгулом –

Весельями дразнятся,

  Да только огулом

  Ругаются разницы:

    «А ну ее к рожну

    Персидскую княжну!

    В Волгу дунь ее,

    Колдунью.

Не до баб нам, атаман,

Когда с войском караван

  От царя идет в заимку.

  А ты с бабой спишь в обнимку.

Слышь?

  Дунь!

    Кинь!

      Брось!

А то

  сердце

    с нами

      врозь.

Брось!»

И вот,

Груди гордые выправив

  В ожидающем трепете,

Струги стали на выплави,

  Как на озере лебеди.

Тишь.

Жигулевские горы

  Солнце вечера режет.

Устремились гор взоры

  На густеющий стрежень.

Ждали.

На струг вышел Степан

  Из шатровой завесы,

А в руках – гибкий стан

  Извивался принцессы.

Взмах!

И брызги алмазные

  Ослепили глаза.

Песни бражные, праздные

  Разлила бирюза.

Прощай!

Степан, как в бреду,

  Воем выл псиновым:

«Не живать мне в саду,

  Не бывать в апельсиновом».

Там,

На зыбкой стрежени

  Затихла песня горская, –

В любви погибли две жены –

  Донская да заморская.

    Ой, Мейранушка,

    Ой, Аленушка,

    Болит ранушка

    У дитенышка.

Да болит не столь –

Не кричи, не лазь, –

  Лишь бы серая голь

  Не кручинилась.

Васька Ус – есаул –

На помин затянул:

  «Катись ее имечко

  На высоких облаках,

  Вспоминай ее вымечко

  За брагой в кабаках.

Ой, да взгорю я на гору,

  Взлезу на ель высоченную,

  Раскачаю вершину,

  Раздую брюшину,

  Засвищу, заору,

Исцарапанной мордой

Зачураю свою нареченную:

    Чур,

    Чур,

    Чур!

  Последнее дело

  Возиться с бабьем.

  Первое дело –

  Дубасить дубьем.

Я – Васька Ус,

Охотник до царских пуз,

Дрался множество раз,

Да вырвали только

Ус да глаз.

  Вот и зеваю

  Голодным медведем,

  Будто за коровами

  Едем.

Натерпелись по барским

Острожным мешкам, –

  Эх, дать бы им всем

  Кистенем по башкам.

Захурдачивай да в жордупту,

По зубарам сыпь дубинушшом.

Расхлобысть твою, ой, в морду ту,

Размочардай в лоб рябинушшом.

А ишшо взграбай когтишшами

По зарылбе взыбь колдобиной,

Чтобыш впремь зуйма грабишшами

Балабурдой был, худобиной.

Шшо до шшо! Да ненашшоками,

А впроползь брюшиной шшай.

Жри ховырдовыми шшоками, –

Раздобырдывай лешша».

Чуял Степан,

  Как чесалися руки,

Как пир побед

  На простор хлебосолон.

Видел Степан,

  Как вздымалися струги

На груди

  Разметавшихся волн.

Восходил атаман

На высокий утес

Думать думы свои наяву, –

  Там на крыльях он нес

  Свой вершинный завет –

Голытьбиный

  поход

    на Москву:

Не для того ли

  Затеи задумные

На утесе

  Рожаем высоком,

Чтобы наши

  Победушки шумные

До Москвы

  Докатились наскоком?

  Ты запомни, утес,

    Нашу

    Реченьку

    Слез.

Не для того ли мы,

  Кровью забрызганные,

Голой ратью

  Идем напролом,

Чтоб сиротские души,

    Измызганные,

Встрепенулись

  Полетным крылом?

  Ты запомни, утес,

    Нашу

    Реченьку

    Слез.

Не для того ли мы,

  Головы буйные,

Раскачали

  В была не была,

Чтобы наши

  Разбеги ушкуйные

Перелить

В славу-колокола?

  И ты помни, утес,

  Нашу реченьку слез, –

  Отпусти, снаряди

  В час грозовья.

  Ты поведай, утес,

  Как бунт волю развез

  С понизовья.

За народ обездоленный, бедный,

Да за Русь – за сермяжью свою –

  Я о том,

  Что изжито-изведано,

  Со слезами о воле пою.

Для меня воля вольная слаще

И пьянее любви и вина, –

  Лишь бы жизнь молодецкая чаще

  Была дружбой единой сильна.

Я для дружбы родился

Могуч и ядрен,

  Чтобы мой жигулевский

  Разгул стал мудрен.

Эх, и гордая

Удаль моя –

  Вдовушка.

День мой –

Ретивый и горячий

  Конь в бою.

Я ли да не знаю,

За что свою головушку

  Буйным бурям отдаю.

Дрожат берега,

Берегут берега,

Стерегут рога

   Врага.

   А

Вражьей силы не счесть, –

Вся дворянская честь

Службу царскую несть

Собирается люто:

   Месть!

   Месть!

   Месть!

Злоба вражья сильна:

У врагов и казна,

И Стрельцова стена.

   Война!

   Вой!

   На!

На беду – на войну –

Зимовать на Дону

Разин с вольницей

   Тронулся в путь,

Чтоб весенней порой

Всей сермяжной горой

На Москву двинуть

   Буйную грудь.

Да не так-то, эхма!

Всем сулила зима

Зло предательства –

  Долю обмана:

На казацком Дону –

У себя, на дому –

Палачи стерегли

  Атамана.

Дворянской стеной

За Стрельцовой спиной,

Шкуру барскую

  Жадно спасая,

Ощетиненной ратью,

Чернояростной татью

Налетела псов

  Царская стая.

Нежданно для сердца

Захлопнулась дверца:

Взяли Степана,

  Как малолетку, –

К тяжкому дню

Он попал в западню.

Посадили Степана

  В железную клетку.

Говорят, что земля

В этот час роковой

Сотряслась

  От сермяжных слез, –

Взвыли избы, поля

  Над отцом-головой,

Вздрогнул гневом

  На Волге утес.

Говорят, будто Русь

  В этот час вековой

Затаила

  Сиротскую месть,

Чтобы после, когда

  Грянет день боевой,

Эту месть

  На врагов перенесть.

Так –

По грязным

Ухабам,

На посмешище жабам,

  По московской-ямской,

  По дороге лесной

  Да звериной,

Войска

Повезли

Атамана весной –

  Перелетной весной –

  До Москвы

  Топориной.

Степи, долины,

 Трава и цветы –

Весенних надежд

  Разлились океаном.

А он, кто делами,

  Как солнце, светил,

  Он и в клетке

  Сидел атаманом.

А ну-ко, робята-таланты,

Поэты,

Художники,

Музыканты,

Засучивайте кумачовые рукава!

Вчера учили нас Толстые да Канты, –

Сегодня звенит своя голова.

  Давайте все пустые заборы,

  Крыши, фасады, тротуары

  Распишем во славу вольности,

  Как мировые соборы

  Творились под гениальные удары

  Чудес от искусства. Молодости,

  Расцветайте, была не была,

  Во все весенние колокола.

Поэты!

Берите кисти, ну,

И афиши – листы со стихами.

По улицам с лестницей

Расклеивайте жизни истину, –

Будьте перед ней женихами –

Перед возвестницей.

  Художники!

  Великие Бурлюки,

  Прибивайте к домам карнавально

  Ярчайшие свои картины,

  Тащите с плакатами тюки,

  Расписывайте стены гениально,

  И площади, и вывески, и витрины.

Музыканты!

Ходите с постаментами,

Раздавайте ноты-законы,

Влезайте с инструментами

Играть перед народом на балконы.

Требуется устроить жизнь –

Раздольницу,

Солнцевейную, ветрокудрую,

Чтобы на песню походила,

На творческую вольницу,

На песню артельную, мудрую.

Самое простое и ясное дело:

Рабочих дней шесть, и я

Предлагаю всем круто и смело

Устраивать карнавалы и шествия

По праздникам отдыха,

Воспевая Революцию духа

Вселенскую.

Приехал и рад.

  Тифлис, вокзал.

В улицах встретила мысль…

Куда-то взглянул,

  что-то сказал.

Улыбкой окинул высь.

Странная вещь.

  Северный, русский,

Уральский, ну – хоть напоказ.

А вот, поди ж, –

  мир кажется узким,

Если не видеть Кавказ!

Будто грузин,

  не могу без Тифлиса, –

И я упоительно горд.

Верно, для сердца

  живая теплица

Здесь – среди мудрости гор.

Вечность сиянья!

  Крылья орла, –

Полет навсегда поднебесен.

Нет! на зимнем Урале,

  где кровь замерла,

Не найти огневеющих песен.

А я ведь поэт –

  перелетная птица,

Путь прямой горизонт отольет!

Это мне по ночам

  беспокойно не спится,

Когда птицы зовут на отлет!

И так каждую осень

  и каждый раз,

Крыльями в далях белея,

Улетаю с Урала,

  лечу на Кавказ,

Сюда, где жить теплее!

И стал этот край

  родным гнездом –

Меткости снов прелестней.

Здесь благодатный,

  причальный дом,

Здесь неисчерпные песни.

Огороженный солнцем,

  стражей хребта,

Я готов свет и дар нести,

Чтоб никогда

  не грустить, не роптать

Над долинами дней утрозарности

В этом – суть,

  приехал и рад:

Тифлис улыбается новью.

Жизнь сочна,

  как во рту виноград,

Жизнь преисполнена зорью!

В морозном воздухе московского вокзала

Свисток, как нож, прорезал тишь,

И тишина прощально мне сказала:

Куда, зачем летишь?

  Туда – в простор

  Полей и гор, –

  Ответил хмуро-горд.

Мы двинулись.

  И скоро город

  Исчез за лесом

  Фабричных дымных труб.

Ночь. Вагон –

  Москва – Тифлис.

Колесный гон.

  К утру

  Усталость лиц

  Сменилась бодростью

  Раздольной панорамы.

Ширь.

  Гладь.

    Даль.

      Высь.

Там,

  глядь –

    чуй

      мысль.

Катятся колеса:

Передам да передам,

  Катятся, наматывая

  Путь по городам.

Катятся, торопятся:

Скорей, скорей, скорей,

  От станции до станции

  Встречайте у дверей.

Из окна смотрю я

В даль степную:

Снег да облака,

Золотится новый месяц

И звенит слегка.

Не звенит, – так только кажется:

  Над кормильными полями

  Не забыта песня нами –

  Песня землепашца.

Поезд мчит.

Стальная путь-дороженька –

Наезженный каток.

Где-то кто-то встретится

Иль разлучится кто.

  Вперед, вперед колесный гам –

  СССР – широк –

  Через мосты по берегам,

  С порога на порог.

И всюду – куда глаз ни глянь –

Живет рабочий люд, –

Возводит новой были грань,

Настойчивостью лют.

  Пройдут года,

  Как этот год

    Прошел 28-й.

    Прийдут тогда,

    Как этот вот –

    29-й в зной,

Когда мы все плечом к плечу

На стройке стройных дней

Куем завет по Ильичу,

Чтоб жизнь росла видней.

  А наша жизнь

  И цель, и рост,

  И этот гон колес –

Видны в пути на встречном ветре

На каждом километре.

  Смотрю в окно:

  Любой завод

Растет железным дивом,

  И вижу я,

  Что новый год

Шагает коллективом.

  Смотрю в окно.

  Мы мчим вперед, –

Да здравствует 29-й!

Упорно поезд к цели прет, –

Наш машинист завзятый.

  Рельсы по долинии

  Бесконечны, стало быть.

  Провода да линии.

  Телеграфные столбы.

Стрелочники, будочники,

Семафоров взмах, –

Путь чугунный в будущее,

Четкость на местах.

  Катятся колеса:

  Передам да передам.

    Катятся, торопятся

    Бежать по городам.

Эх, ты, время, время-быль,

Времечко бегучее,

Не тебя ли взяли мы ль

В спутники, могучее,

  Чтоб стремить во все концы

  Поездом ускоренным,

  Если мы и впрямь – гонцы,

  А иначе – горе нам.

Прочь унынье!

  Темп утрой, –

Строим ныне

  Днепрострой.

Прочь с дороги,

  Кто отпет!

Строим строгий

  План побед.

    Точка.

Два шатра голубых,

Два шатра золотых

Под скитальческим солнцем – два брата.

Два шатра небовых,

Два шатра снеговых –

Две вершины – главы Арарата, –

Смотрят, где Эривань –

Гибкостройная лань

Возлегла в виноградных долинах,

Чтоб в весеннюю рань

На взнесенную грань

Вдруг подняться на крыльях орлиных.

Лань на крыльях,

Такова эта лань – Эривань.

Пусть Аракса стремистые воды,

Пусть расцвет плодородных садов

Нам расскажут про бурные годы,

Когда год стоил многих годов,

Чтобы приступом взять все невзгоды.

Давно ль это было?

Кровавые бани

Решали судьбу Эривани.

Ленинизм победил!

  У советской Армении врат

    Стал вопрос –

      Жизнь и рост.

Стал вопрос, как большой Арарат.

И вот

  видит поступь воочию –

      Силу рабочую,

Теперь каждый строительству рад.

Лань на крыльях!

  Летящая лань!

Так стремится расти Эривань –

Как средь звезд и умов

Выделяются вдруг бриллианты, –

Так средь старых домов

Вырастают строенья-гиганты.

Как средь горных хребтов

Возвышается лоб Арарата, –

Новый город подняться готов

До высоких возможностей брата.

Жизнь скует нам

легенду великую, –

Сталью станет рабочая грудь.

Выйдем мы

на зарю солнцеликую –

На социалистический путь.

А пока…

  Пусть плывут облака

    Созидательной

      Каменной пыли

Над головой Эривани –

В этот час

  возникающей были

Гордо жить

  Для могучих желаний.

Многострадальная,

  Стройся, Армения, –

Твое счастье спасения – в этом:

Пусть города и селения

Заживут

  полнокровным расцветом.

А два шатра голубых,

Два шатра золотых,

  Две вершины семьи Араратской

Будут видеть,

  Как лань –

    Вознеслась Эривань

До высот устремленности братской.

Я вновь в Баку.

  Горю желаньем снова

Вонзить привет

  Бакинским берегам,

Чтоб в каждой жиле

  Пропитанного слова

Струилась нефть

  По строчечным рекам.

Поэтам без огня –

  Позорная беда нам:

Жизнь требует

  В упор ударных сил

И вот мечтаю я

  Забить фонтаном,

Который бы

  Обильем оросил.

Готов построить

  Стройно вышки

На промыслах

  Словесных недр,

И с лозунгом –

  Всю волю выжги –

Всем доказать,

  Что пламенем я щедр.

В пламенных словах

  Бурится пласт

Настойчивым

  Алмазным разумом.

И ежели поэт –

  Энтузиаст, –

Он греет всех

  Огнем – энтузиазмом,

Всех – кто на стройке,

  На-чеку,

Спешит

  Навстречу пятилетью.

Так я учусь

  Здесь, у Баку,

Обильной

  Изливаться нефтью.

Гляжу не соловьем

  На ветку

Из-под лазурного

  Немого свода,

А радостно желаю

  Пятилетку

Исполнить

  В два с половиной года,

Как в Баку!

  И с гордостью азербайджанца

Я вознесу

  Свою страну, –

Пускай вся жизнь

  Нормой станется,

Когда я натяну

  Энергии струну.

Ведь струн таких,

  Звенящих миллионами

Рабочих сил, –

  Торжественный оркестр.

Гудит земля

  Крутыми склонами

Со всех далеких

  Пролетарских мест.

Я слышу этот звон

  Везде и всюду,

Вижу нефтеносный

  Дар земли, –

Поэтому хочу

  И буду

Стихами нефтяными

  Веселить.

Пусть в каждой букве

  Радужная пена

Волнуется,

  Как на воде морской.

Нам некогда

  Любить Шопена

И завывать

  Любовною тоской.

Восторженно смотрю

  На рощи вышек

И слышу там

  Симфонию в строю,

И вот готов весь

  Творческий излишек

Влить в общую

  Мазутную струю.

Пусть этот дар

  Пойдет гулять по свету

На кораблях

  Вокруг морей,

Чтоб дали нам

  За нефть за эту

Машины лучшие

  Скорей.

Да, да, скорей!

  Мы так и гоним,

Чтобы догнать

  И перегнать.

Поэтому

  В ударном звоне

Рабочая

  Ликует рать.

Поэтому и я в Баку

  Горю желаньем снова

Вонзить привет

  Бакинским берегам,

Чтоб в каждой жиле

  Пропитанного слова

Струилась нефть

  По строчечным рекам.

Опять в Баку!

  Опять в Азербайджане!

    Опять я на любимом берегу.

Жизнь хороша!

Вновь полон

  Солнечных дрожаний,

    Я песню чую, стерегу.

Поет душа.

Здесь город 26-ти,

Ворота пролетарского Востока, –

Отсюда должно свет нести

И знамя алое от

    Ленина – истока.

Глаза из Персии,

  из Индии,

    Афганистана,

Усталые глаза забитых масс,

Сюда, в Баку,

    из пламенного стана

Сюда глядят в тяжелый час.

Здесь их надежда –

    светлая заря –

И путь по ленинскому следу:

Здесь только можно,

    Жизнь творя,

Найти им верную победу.

Сюда – дорога солнцеликая,

Где спаян весь рабочий круг,

Где армия труда великая

Простерла

    море

      братских

        рук.

Простерла с радостью бурливо,

Как волны Каспия,

    широкостью блестя,

Призывным

    единеньем говорливо,

Готовя встречу будущим гостям.

А тех гостей Востока –

    миллионы,

Желанье чье

    созрело расцвести, –

Понять социалистическое лоно –

Бакинский

    город 26-ти.

Не в этом ли преддверии широком

Железный смысл

    Строительства Баку?

Не в этом ли

    Сознании глубоком

Сюда собратья притекут?

Года идут…

    И этот город скоро

Возвысится

    вершиной

      в облака

И будет пролетарскою опорой

    Велик

    И славен

    На века.

Года идут…

    И каждый

     шаг –

      ступень

По лестнице

    Сияющего

      Года.

Да здравствует желанный день

Ворот

  Восточного

    Народа.

Опять в Баку!

  Опять в Азербайджане!

    Опять я на любимом берегу.

Поет душа.

    И эту песню в гимне ожиданий

    Я в сердце гордо стерегу,

Волнением дыша.

Ты гуляй, литовочка,

  По шелковой траве.

Ты коси, литовочка,

  Зеленые луга.

Сенокос шумит

  В крестьянской голове, –

Знай растут

  Душистые стога.

Ты направь, правилочка,

  Стальное острие,

Обточи литовочку –

  Железного зверька,

Ты со всех сторонок

  Осмотри ее

И пусти, как молнию,

  Сверкать.

Размахнись ты,

  Здоровенное плечо, –

Положи траву

  Послушную ковром.

Солнце ярым зноем

  Сушит горячо.

Ветерок поможет

  Веющим добром.

Взглянь кругом

  На изумрудную раздоль –

Сенокосят всюду

  Дружно косари.

Нам ли горы золотые

  Счастья, что ль,

Не сулит расцвет

  Хозяйственной зари!

Так метайте

  Выше сено на стога, –

Копны пышные

  Еще пышней припрут.

Так метайте,

  Чтобы новых дней луга

Нас в один спаяли

  Всесоюзный труд.

Солнце! Солнце!

  Весна развеснилась.

    Высоко облака-соболя.

Снова нам

  Урожайную милость

    Обещают поля.

Реки вскрылись,

  Полны половодьем,

    Всем лугам насыщенье несут.

И над каждым

  Крестьянским угодьем

    Разгорается зуд.

Так и хочется

  Врезаться в землю

    Иль с разбега в раздоль бирюзы.

Я стихийному голосу внемлю,

  Я иду

    На весенний призыв.

Так и хочется

  Взяться за дело

    И отдать свои силы стране,

Где живется мне

  Радостно, смело,

    Где со всеми мой труд наравне

Солнцем

  Сердце мое растревожено:

    Всюду вижу работы межи.

Нам ли ныне

  Без дела возможно

    Хоть минуту прожить!

Эй вы, кровью

  Вспененные песни,

Научите шагать веселей,

Чтобы наши поэмы

  Воскресли

    В урожайности тучных полей

Доля наша

  Отныне заветная:

    Быть в сиянии – Ленина знать,

Вот отчего

  Жизнь советная –

    Неотцветаемая весна.

Эй, дни-денечки –

Тарелка с ягодами,

Ядри вашу паренечки,

На полянах девки,

Жаворонки-певки,

Женатый с женой,

Хлебушко ржаной.

  Ешь!

  Пей!

  Гуляй!

  Взвесели поля!

Кончили работу – раз.

Отдохнуть желаем – два.

В полное удовольствие – три.

  Раз.

  Два.

  Три.

Плюнь да разотри.

Гармонист, думай.

  Приглашаю!

На берегу – свечерочки.

С подружками лужайки.

Звенят дни-денечки,

Песни-провожайки.

  Приглашаю.

Ожидаю вашей воли.

Гармонь! Махорочка! Пенечки!

  Девки, паренечки!

Эх! Покурим, что ли?

Я стою на поляне, смотрю на закат:

Опускается солнце над лесом,

Где золотится опушка.

Мир вечерней звучалью богат.

Под изумрудным навесом

Кукует кукушка.

    Ку-тку.

    Ку-тку.

Стою на березовой горке с централкой.

Возится жук под ногами.

Пищат комары.

Сова на сушине присела гадалкой.

На травинке улитка с рогами.

Туман у горы.

    Жду.

    Курю.

Вдалеке на горе голоса на местах,

А кругом просеки свежие –

Новые грани:

Это первые люди вселились сюда,

И зевают, как лешие,

От трудов хуторяне, –

    Будто

    Рожают.

Весело биться сердцу в груди:

У каждого нынче Емельки –

Труды широки,

Урожайны надежды, успех впереди.

Так на помещичьей «бывшей» земельке

Здесь живут батраки.

    Хорх-хорх.

    Хорх-хорх

Чу! хорхает вальдшнеп.

Централку к плечу.

  Весь – напряженье.

    Вскидка.

      Прицел.

        Трах!

Эхо в горах,

  на парах,

    в хуторах.

С неба свалился вальдшнеп.

Пал у берез долгонос.

    Жду-поджидаю

    Дальше.

Кукушка гадает,

Подружка гадает:

    Ку-тку.

    Ку-тку.

Я знаю – года ведь,

Я верю – года ведь

Сами судьбу без гаданья соткут.

    Вот опять

    Из-за гор:

      Хорх-хорх.

      Хорх-хорх.

Чу. Сердце стучит:

    Тук-тук.

Сюда – не сюда? Чуй.

Воля – натянутый лук.

Сюда! Централку к плечу.

      Трах! Бух!

Выстрел дуплетом.

И дым, как пух,

Разбух.

И только – дым. Ясно – промазал.

Нет, на охоте нельзя быть поэтом:

Мешают восторги.

Но восторги мне дороги, –

Для меня вся охота –

Специальный восторг.

Промах – не пытка.

Здесь – не Госторг, –

От промахов тут не бывает убытка.

    Чу. Опять чуй.

      Хорх-хорх.

    Ружье к плечу.

    И сразу – ббах!–

    Готово. Не промазал.

Второй у ног вальдшнеп.

И еще в стороне

Слышится хорханье дальше.

    Много их тут,

    Но немного мне надо.

Синей шелковой шалью

Закрылась земля.

    Прохлада.

    Мир спокоен ночной.

По тропинке речной возвращаюсь домой

В ягдташе – долгоносы.

Шагаю. Курю.

Лег туман кружевейной каймой.

Оросились покосы.

Смотрю на зарю.

    Подслушиваю.

Кует соловей:

    Чок-й-чок –

В кустах.

Поет соловей:

Жизнь ковать –

    Не устать,

      Не устать.

Так кует соловей –

Золотые уста.

Сияй сияньем звездным, небо,

И к солнцу раннему зови.

Мне бы только – краюшку хлеба,

Чуть удачи и чуть любви.

Охота – жизнь моя вахлацкая.

В перьях, в чешуе рука.

Подруга – лодочка рыбацкая,

А Кама – мать моя, река.

Еще собака – лайка серая,

Верна, чутка, дружна и зла.

Я отвечаю той же мерою, –

Мы оба два, как два весла.

Наш мир – леса непроходимые.

Наш дом – под деревом шатер.

Мы целый день – неутомимые,

А ночью греет нас костер.

Куда как весело, задорно

И метко бьет мое ружьишко.

Хожу, брожу, слежу проворно.

В охоте славное житьишко.

Охота – радость нашей силы,

Смекалка, ловкость и борьба.

Охота – солнечные жилы

И взбудоражная пальба.

Сознайтесь!

Разве сегодня

  не каждый из нас

За спиной чует алые крылья?

Разве сегодня

  провидящий глаз

Не видит, что мчит эскадрилья,

Что за стаей

  летящая

    стая,

От солнца и счастья блистая,

Переливную

  песню

   поет

    понизовую

Да зовет

  в высоту

    бирюзовую?

Это – лебеди,

Лебеди снежные,

Это туча серебряных лебедей:

Это наша юность нежная,

Искрометная, мятежная, –

Крылья будущих людей.

Сознайтесь!

Разве это не скоро станет,

Или в Труд мы не верим,

Что в ликующем стане

Аэропланная жизнь

Распахнет свои двери?

И взовьются молодчики,

Наши красные летчики,

На простор молодечества,

В океан человечества.

В ширь и глубь!

В бесконечность размашную

Знай лети,

Где была-не-была!

Так мы волю свою

    бесшабашную

На кумачевом пути

Колоколим

    в колокола!

И увидят:

  деревни,

    города

      и леса;

И увидят:

  Заводы,

    тайга

      и болота,

Какие творит чудеса

Академия Воздушного Флота.

Сознайтесь!

Разве в сердцах наших мало огня.

Разве не рвется душа в безграницу!

Пролетарий сегодня слезает с коня,

Чтобы вдруг пересесть

На воздушную птицу.

Эту птицу, как дивный пример,

Вам сконструирует,

  юный,

    прекрасный,

Красный

  Авио-инженер.

И это будет в полетный

Решительно-ясный

Крыловеющий день.

И взовьются молодчики,

Наши красные летчики,

На простор молодечества,

В океан человечества.

Стая славных, солнцевеющих –

Хор весенних голосов –

На ступенях дней алеющих

Наши зовы – гимн лесов.

  Зовью зовной,

  Перезовной.

  Изумрудью в изумрудь,

  Бирюзовью бирюзовной

  Раскрыляем свою грудь,

На! Звени!

Сияй нечаянная

Радость солнечной земли –

Наша воля – даль отчаянная

Гонит бурно корабли.

  Шире! Глубже!

  Выше! Ярче!

  В океане голоса.

Чайки, рыбы, волны, ветер,

Песни, снасти, паруса.

  С нами – все.

  И все – за нами.

Стаю славных не бросай!

Эй, держи на руль,

  На взвейность,

    Напрямик,

      На красный путь,

    Чтоб игру ль,

    Чтоб огнелейность,

    Чтобы все твердили: Будь!

     Существуй!

      Живи! Раздайся!

Слушай наши голоса:

Это – горы, звезды, люди,

Это – птицы и леса.

    Мы поем –

    И ты пой с нами.

    Мы кричим –

    И ты кричи.

Все мы стали песней. Знамя:

Утровые солнцачи.

  Наше дело – всеединое –

  Все дороженьки ясны.

  Будто стая лебединая

  Мы из крыльев и весны.

Наш прилег –

Раздоль звучальная,

А глаза, как бирюза.

Жизнь раскачена встречальная.

Создавай! Гори! Дерзай!

Я бросаю слово:

    юность!

Я ловлю, как мяч:

    сиярч!

Славлю струны:

    словоструйность!

И кую железо:

    жарч!

    Словом – в слово!

В словобойне

Хватит быстрых искрых искр.

    Словом – в слово!

Все мы – знойны

В дни, когда куется диск –

    К жизни новой,

    Кумачевой,

К солнцу, к сердцу кровный риск.

  Наше дело всеединое –

  Все дороженьки ясны.

  Будто стая лебединая

  Мы из крыльев и весны.

Мы в 40 лет –

  тра-та –

Живем, как дети:

Фантазии и кружева

У нас в глазах.

Мы всё еще –

  тра-та –

  та-та –

В сияющем расцвете:

Живем три четверки

На конструктивных небесахк

В душе без пояса,

С заломленной фуражкой,

Прищелкивая языком,

  Работаем,

    Свистим.

И ухаем до штата Иллинойса.

И этот штат

Как будто нам знаком

По детской географии за пряжкой.

Мы в 40 лет –

  бам-бум –

Веселые ребята:

С опасностями наобум

Шалим с судьбой-огнем.

Куда и где нас ни запрятай, –

Мы всё равно не пропадем.

Нам молодость

Дана была недаром

И не зря была нам дорога́:

Мы ее схватили за рога

И разожгли отчаянным пожаром.

  Нна!

    Ххо!

      Да!

Наделали делов!

Заворотили кашу

Всяческих затей.

Вздыбили на дыбы

Расею нашу.

  Ешь!

    Пей!

      Смотри!

        И удивляйся!

Вчерашние рабы –

Сегодня все –

  Взъерошенный репей.

      Ей, хабарда!

На головах, на четвереньках,

На стертых животах ползем.

С гармошкой в наших деревеньках

Вывозим на поля назём.

  Фарабанста!

Мы в 40 лет –

  ой-ой!

Совсем еще мальчишки:

И девки все от нас

Спасаются гурьбой,

Чтоб не нарваться в зной

На буйные излишки.

  Ну, берегись!

Куда девать нам силы, –

Волнует кровь

Стихийный искромет:

Медведю в бок шутя

Втыкаем вилы,

Не зная, куда деть

40-летний мед!

  Мы,

Право же, совсем молокососы.

Мы учимся,

Как надо с толком жить,

Как разрешать хозяйские вопросы:

Полезней кто – тюлени аль моржи.

  С воображеньем

Мы способны

Верхом носиться на метле

Без всякого резона.

И мы читаем в 40 лет

В картинках Робинзона.

И это наше детство – прелесть!

И это наше счастье – рай.

Да! В этом наш Апрель есть.

Весна в цветах –

    Кувыркайся!

  Играй!

  Эль-ля!

  Эль-лё!

Милента!

  Взвей на вольность!

Лети на всех раздутых парусах,

Ты встретишь впереди

  Таких же,

У кого

  фантазии

    конструкции

      в глазах.

  Эль-ля!

  Эль-лё!

Мы в 40 лет –

  юнцаи –

Вертим футбол,

  хоккей,

    плюс абордаж.

А наши языки

Поют такие бой-бряцаи, –

Жизнь

  за которые

    отдашь!

  Эль-ля!

  Эль-лё!

Осень!

  Звени золотыми червонцами

   В осинах,

    в березах,

     в траве

      и в лесу.

Нынче богаты мы

  красными солнцами, –

Вот я

  охапку восторгов

несу.

Ешьте их,

  пейте их,

   жадно ловите,

Будьте

  в восторгах от жизни,

    хоть тресни.

В таком вот,

  как ветер,

   летающем виде

Вместе со мной

  ухайте песни.

Мне 42 года,

  а я, чорт возьми,

Возношу

  голоштанную гольню

И со всех своих

  этажей

    восьми

Рраскачиваю

  колокольню.

Так, мол,

  и так,

    и этак, мол, можно

Раз мы

  сами

    затей слесаря.

Это нам, значит,

  по чину положено

Вертеть вола почем зря.

А вертеть, так вертеть,

  Знай, наворачивай,

Ежели времечко

  горячее,

    нервное.

Я по характеру –

  ребенок дурачливый,

А насчет

  головы –

    дело верное.

Впрочем,

  так каждый из нас,

    голоштанников,

Затягиваясь махоркой в пивной,

Знает меру узды хулиганников,

Разве

 лишку

  дернет

   иной.

Раз как-то мы

опустошали литры…

Ах, я и

  забыл,

  что начал:

    про осень,

    про листья,

    про «виют витры», –

Вот

  до чего я юн и несносен.

Уж, кажется,

  довольно:

    минуло 42,

Книг сочинил –

  целая

    поленница!

А я от проектов

  держусь едва:

Все куда-то

  бежать хочется,

    ерепениться!

И во всем этом

  виновата советская власть,

Раскудрявая

  огневейными кольцами:

Такая вот

  линия

    у всех

      повелась

Чувствовать

  себя

    комсомольцами.

Да оно

  так

    и выходит.

Например:

  висят

    и краснеют все

      рябиной рыже-бурой.

Другому перевалило

  через пятьдесят,

А он

  с увлечением

  занимается

  физкультурой.

Или, например:

  я не слышу отчества, –

«Васей»

  все нарывают меня в труде.

Я вижу:

  умирать

    никому

      не хочется, –

Всем

  интересно,

    что

     дальше

      будет!

Право же,

  никогда

    так здорово не жили.

Знай,

  загибаем

    строительства

      балку.

Пожалуй,

  прибавить мне

    еще 40 лет ежели, –

Я и в 80

  устрою свалку.

Жить – так жить!

  Энергии – сколько надо.

Кому не хватает затей –

  пришьем!

Жилы крепче

  пенькового каната.

Недаром я ношусь

  с охотничьим ружьем.

В день пробегаю

  десятки верст.

Собака моя

  устанет

    и ляжет,

      а я – ничуть.

Ночь, и ту не сплю,

  подкладывая хворост

В костер,

  сжигающий

    ночную жуть.

Спать не люблю!

  На черта сны слепые,

Которые лишь злят,

  Жизнь воруя зря!

Мне дороги

  Минуточки лихие,

Как сенокосный час

  для косаря.

К тому же – осень:

  Мне 43-й год,

А надо мной

  червонные

    рябины

      и осины.

Да здравствует

  охотничий поход

И запах

  мокрой псины!

Мы живем в дни развернувшейся прыти

Ощущенья космических свойств

  Электродарни.

Это – первой железной спайки событии

Ряды солнцевеющих войск –

  Пролетарни –

Осуществляют научный марксизм

  Миростроя.

И нам, пестрым нациям, сизым

Потомкам испытанных рас,

Самое простое

  И вольномудрое –

   Устроиться раз

И навеки по общему плану

Организованных масс.

  Ясно.

   Величественно.

    Достижимо.

Начинайте улыбаться Монблану:

Ради электрического режима

Решили на вершине Союза зажечь

Фонарь в 3 миллиона свеч.

На! свети, на окружность

Всего человечества.

  Свети!

    Человечь!

Пулями, снарядами революция

      стучала.

Отец угнал

    с винтовкой на седле…

Это и было начало,

Когда исполнилось ей

      десять лет.

Только и помнит:

      синий вечер,

Длинную улицу в Москве,

      без огней,

А на улице

      осенний ветер

И напуганные куклы

      на окне.

Да.

Тогда она играла

      в куклы-тряпки,

В окно смотрела

      в мглу:

С ружьями люди,

      будто в прятки,

Тоже играли

      у ворот, на углу.

Двое из них упали

      к ночи, –

Другие бросились

      скорей подымать.

Унесли.

    – «Это убиты наши рабочие –

В страхе шептала

      бледная мать, –

Как бы отца не убили:

      Отец на лошади

Ускакал.

      нам выходить не веля.

Теперь он наверно

      на площади, –

Где-нибудь с рабочими,

      у Кремля».

Еще помнит:

    дни и ночи

      не спала с матерью.

Отца не было.

    Стрельба…

      Автомобили…

Да окном мостовая

      кровавой скатертью

Лежала

      в неведомой были.

Так отца

      и не пришлось увидеть.

В памяти остались –

      куклы на окне

И в щемящей,

      несказанной обиде –

Застывший образ:

      отец на вороном коне.

Теперь ей ровно

      двадцать.

Прошлое

    далекий срок скосил.

Не ведает, куда ей

    от энергии деваться, –

Так густо

    полнокровных сил.

Стройна.

    Крепка.

      И без умолку

Говорит и учится, –

    купается в расцвете.

Все знают

    Марусю-комсомолку

На медицинском факультете.

Она везде и всюду –

      молодец – пример

В семье

    социалистического дома.

И таких не мало,

    вскормленных

      Союзом ССР

На славу

    пролетарского подъема.

Она – вся в будущем:

    ей только двадцать, –

Впереди трудов –

    необозримые границы.

Да ней не так

    легко угнаться,

Как за полетом

    быстрокрылой птицы.

И в эти дни

    на улицах октябрьских, где уже

Десятилетняя

    рать – смена зашагала,

Мы видим армию

    великолепных девушек

В рдеющих косынках

    советского закала.

Каждая из них

    несет упругость воли,

Цветущих дел

    раздольный круг.

На фабрике и в школе,

    в городе и в поле

Она – работница

    и полноправный друг.

Так в девическом

    неисчислимом стане

Затерялась комсомолка

    из медфака вуза.

Марусину судьбу

    разве искать мы станем,

Когда она слилась

    с судьбой всего Союза.

Что мне скрывать –

    дело идет к старости:

К полсотне подъезжаю

    на судьбе-кобыле,

Но не перестанут

    уста расти

И расцветать для песен

    о советской были.

Все, что в жизни

    звенело колокольчато,

Кучером на тройке

    когда всласть гонял,

Этот тракт –

    весь край непочатый –

Стоил моей удали

    бешенства огня.

Эх, мась-яры, не дни,

    а разлюли-малина

Осталась позади

    на память о былом.

Я еще кричу:

    еще моя, вали на!

До без берегов –

    в бушующий пролом.

Ну, погоди, не застуй

    и нраву не перечь,

На небе – не закат,

    а рыжий апельсин.

Стихийным матом

    клокочет во мне речь

О буйной старости,

    вот, ярый сын.

Непромокаемый поэт –

    неугасаемый Марат

По специальности

    словесных ожерелий.

Вот этому, взъерошенному я

    старикану рад,

И чтобы дальше

    раздельности жирели.

Зачем унывать

    на самом тухлом месте, –

Когда не ем, не пью

    без соучастия друзей я,

А имя высится

    в кругу созвездий

На небесах

    литературного музея.

Словом, все в порядке, –

    даже мой обряд

И принцип –

    покруче как

Завернуть стихи

    во имя Октября –

Стали перманентной

    радостью попутчика.

И вообще я хоть куда!

    Кокетства ради

Иль философии

    о старике-углане

Говорю, а сам на крыше

    устанавливаю радио

И вновь не прочь

    гонять на аэроплане.

Говорю, а сам пишу

    стихи, пьесы и романы.

Воюю с пошлостью,

    со старичьём и старушьём.

Как солнце, разрезаю

    приозерные туманы

На рыбацкой лодке или

    ношусь с ружьем.

Сам себе командую:

    еще я горы дам,

Еще ядреного искусства

    вдрызг расскажем,

Скитаясь по деревням,

    фабрикам и городам

С потертым

    стихотворным саквояжем.

Я всюду гость

    и рад аудиторности,

Встречающей мою

    организованную мысль.

Все понимают:

    легко ль задор нести

И крылья нацеплять для

    коллективного подъема ввысь.

Я говорю о старости,

    а вы ни за что не верьте, –

Мой стиль иронии

    лукав и зудок:

Нет больше старости,

    нет смерти, –

Есть только –

    буржуазный предрассудок.

Да. Да. Не улыбайтесь –

    я сам тому пример:

Не умер, а возвращаюсь

    явно в юность, –

Таков – животворящий

    Союз ССР,

Вливающий в нас

    смысл и буйность.

Эй, юноши,

    эй, девушки-подружки,

Друзья и граждане

    весенних наших дней,

Мы все цветем

    на солнечной верхушке,

И нам с горы

    все прелести видней.

Жизнь превосходна! Сытна,

    как каша с маслом,

И жизнь хмельна,

    как брага на дрожжах.

К тому и говорю,

    чтоб сила не погасла, –

Огневая сила

    на волевых вожжах.

Держи свой каждый шаг

    упорным ходом, –

Резвись по-моему,

    до юной старости,

По каждый год

    за наслоенным годом

Расти обширнее, –

    пожалуйста расти.

Xxo-xo! Ужасный оптимист!

    Я забыл о горе,

О неприятностях, еще о том,

    что может быть холера…

Чорт с ней!

    Все умеем вскоре

Забывать свой насморк,

    как дама кавалера.

Кончаю славой, –

    славлю цель я:

Желаю будни

    праздником намазать.

Призываю: от эпидемии

    всеобщего веселья

К лихорадке бодрости

    до полного отказа.

Облаки,

   облачата,

      облачища

По небу ползут.

А там,

   где небо чище, –

Там бирюзовый зуд.

   Отлично.

Что я делаю?

Починяю свои сапоги.

   У реки,

Сижу на пороге землянки.

   Пою:

Теперь трогать меня не моги, –

Я забыл уж давно о милянке…

   И вообще:

Старик – так старик.

Что с меня взять?

Думаю.

   Смотрю.

      Курю,

Хоть знаю, что нельзя.

Вечернюю зарю

Костром встречаю:

   Свой чайничек

   Готовлю к чаю.

      Командую:

   Гори, костер, гори.

   И час, и два, и три…

Вва-у, вва-у, авв…

Что это?

   Слушаю гав, –

Это – Тайга. Моя лайка

Лает на белку.

   Ворчу:

Дура, рано еще, осень пока, балалайка.

   Свищу –

      юйть, юйть.

Вернулась Тайга.

   Куш. Молчи.

      Думай, что ешь калачи.

   Гляжу:

Облака,

   облачата,

      облачища

По небу ползут.

А там,

   где небо чище, –

Там бирюзовый зуд.

   Ххо! Вспомнил.

В Константинополе

Я пил турецкий кофе. Да.

Ну, и кофе, чорт его дери!

   Воображал:

Буду пить всегда –

Именно турецкий кофе. Ох, балда!

А пью кирпичный чай.

   И ничего.

   Идеалист…

Ну что ж, кирпичный, выручай, –

Густой он нежен и крепист.

Теперь пью этот чай.

   Не жалуюсь.

Не в Турции живу, о, понимаю, –

А к северным пристал я берегам.

   И улыбаюсь весь не маю,

   Но осени, зиме, снегам.

      Алле!

И улыбаюсь юно-дерзновенно.

Попрежнему –

   с тоской я незнаком.

Мне жить волшебно-здоровенно

   охотником

      и рыбаком.

   Да, да!

Сейчас я свежего леща

Зажаривать

   на масле стану.

Когда поспеет,

   чуть трепеща,

Я положу сметану.

   Ого!

Я разумею толк в жратве.

Тайга мне жрать поможет.

   Когда-то на морях, в братве

   Едал белуги тоже.

      Всех больше!

Даже вспомнить странно.

Пусть – не герой экрана.

А раз, после полетов, в Польше,

Один съел полбарана.

   Обжора!

   Вот так авиатор,

   Да еще – поэт…

   Поэт?

      Это – я-то?

   Дерзкий зажигатель

      тоскующих планет!

Жокей необузданных стихий!

Поэт…

   впрочем, я

      писал

      действительно:

      стихи,

      поэмы,

      сказы,

   драмы

И легенды.

   Ау…

Развеяв молодости ленты,

   теперь затих.

      Состарился.

        Довольно

Затих мой стих.

   И мне не больно.

      как вечер.

Землянка.

  Лодка.

      Лайки вой.

Ружье,

  готовое ко встрече.

И Млечный Путь

      над головой.

      Пою

      тихонечко;

Спознался я с долюшкой рыбацкой,

В далекую сторонушку залез.

Достаточно годочков я набацкал, –

Жить на север утянулся в лес.

      Да, да,

      Седая борода.

      Курю, поглядываю:

Облака,

   облачата,

      облачища

По небу ползут…

Пожалуй, стал я – молодчище,

И одиночество –

      мой самосуд.

Когда-то,

   океанским пароходом

Из Англии

   плывя домой,

Я думал,

   что над этим сводом

Праздник резвости

Да будет

      нескончаем мой.

   Беспечный мореплаватель!

   Энтузиаст с плеча!

   Непромокаемый чудак!

   Раздольный путешественник!

Чья кровь

      обильно-горяча,

   И взгляд

      торжественный…

   Сад увлечений вешних,

      Здешних и нездешних.

А девушки шотландки, –

   Что с лондонского корабля

Однажды в час отлива

   пошли со мной гулять

      беспечно и счастливо

– шаля-валя –

По дну Атлантического океана…

И как потом, туманами обвит,

Я утопал в любви…

   И, замечтавшись, в конце концов

      Упал с аэроплана, –

   Будто с дерева –

      созревший плод…

И вот…

   Где это все?

      Как будто и не я,

А книги детских дней –

   Купера, Сервантеса, Майн Рида.

Там каждый шаг –

   наивности чудней.

Здесь жизнь –

   своя орбита, –

      козырной дамой не убита…

   В плаваньях я – «адмирал»

   и далеко не проиграл,

      О, нет!

Эх, смешно!

   Вот жарю я леща.

   Спокоен.

      Разрешил задачу.

   И, ничего ни капли не ища,

      Живу себе –

      Охочусь да рыбачу.

Сопит Тайга у огонька…

Пылает друг-костер.

Я сел на своего конька.

Над головою юный месяц,

   как топор, остёр.

И тень лежит

   от мшистого пенька.

Тихая река

   задумчиво течет.

Чу! В небе журавли

   кричат, летят на юг.

Какой покой, какой почет!

И старческий уют.

      Каюк?

Нет, не каюк!

   Протестую разом.

Перерожденный, –

   стал совсем иной.

Мой отстоявшийся,

   как древнее вино,

Еще великолепен разум.

   Пример:

Я здесь!

   Среди природы Паном

Величественно с миром слит.

И чувствую себя

   глубоким океаном, –

Космический, стихийный монолит.

   Превосходно знаю:

Где-то там,

   за гранью северных лесов

Искристым водопадом

Шумит гигантское

   людское колесо.

Куется новый и прекрасный быт

   (и я им не забыт),

Организованный

   Москвой и Ленинградом.

От имени природы

   приветствую

Победность шествия великой

социальной полосы

Эпохи ленинизма!

   Верная основа!

Приветствую,

   как сам вложивший на весы

Свой груз

   взволнованного слова.

Мой угол в тридцать книг,

Авторским челом

   ушедший в нишу,

      нахмурился, поник.

Пускай теперь

      другие пишут.

Бриллиантовая мысль –

      ценнее злата.

Писать приятно,

      ежели крылато.

Но здесь,

   в рыбацком шалаше,

Но здесь,

   в лесной глуши,

Среди озер и камышей

Хоть сколько лоб чеши:

Мудрости безмолвия

      не преодолеть вершин…

С собакой только говорю,

Да с птицей или рыбкой.

   Встречаю раннюю зарю

   неостывающей улыбкой.

И ни к чему слова важнецкие, –

   кого здесь удивишь?

И крики молодецкие

   пугают эхом тишь.

Потому молчу да думаю,

Думаю да вот молчу…

Чорта ли мне надо,

Таежному хрычу?

   Ни-че-го!

Может быть, скажете вы,

Вернуть мне назад

   лет пятнадцать?

Нет, никогда, ни за что.

Я еще дальше

   желаю угнаться.

   Дальше.

Жизнь такова!

Жизнь не любит возврата.

И седая моя голова –

Не утрата.

   О, нет!

Я – поэт,

   зажигатель планет!

Я и здесь

   в ногу с временем следую.

Я и здесь

   был и есть

      животворная весть,

И горжусь

   своей жизнью-победою.

Эй, глаза месяца,

   будьте на страже:

Я ведь таков, –

Захочу – и

   паруса облаков

      ветрами взбесятся

        в раже.

Хитрый, как мир, старикан, –

Чтобы жизни

   хвалу нести,

Спрятал я

   непотухший вулкан

В недра

   вечно-бушующей юности.

Хватит

   воли,

      ума

        и огня,

Не загаснет – звезда, –

Как лихого

   степного коня,

Я в природе

   себя обуздал.

   И доволен!

Облака,

   облачата,

      облачища

Пускай по небу ползут.

Вставай-ко, Тайга, дружище, –

Милости вашей

Налью простокваши

   в собачий сосуд.

Пиль!

   На!

      Лакай.

А я леща жрать стану

        со сметаной

Изопью молока.

И даже за здоровье

      рыбацкой лодки

Хлопну

   чашку водки.

   (Требное добро

   достаю в деревне

   за рыбу, дичь и серебро.)

У миллиардера жизнь пестра:

Сушу свои портянки

      у исступленного костра,

Вспоминаю:

   а, право, хороши были шотландки…

В общем –

   жаль, что нет гитары.

Распеваю без:

   «Хаз-Булат удалой,

   Бедна сакля твоя».

Жаль, что нет гитары.

Ужо зимой

   убью медведя с жару

И заведу

   двухрядку,

      еще собаку

        и гитару.

И рояль…

   Впрочем, это – вздор от блох.

   Тут иронически сквозит то,

      что во мне пропал-заглох

      неповторимый композитор.

Баста!

   Небо ясно.

      В эту ночку

На горизонте

   хризолитовую

ставлю точку, –

Пусть сторожит

   мою хижину дяди Тома.

Съел леща, –

   сладчайшая истома.

Иду в шалаш – милаш.

Шабаш.

Давай сигнал!

Тра-та-та-та!

Чтобы каждый пригнал.

Тра-та-та-та!

  Эй, скорей

  С нами гореть!

  С нами –

  Знамя!

  Мы у дверей.

    Пустите.

      Слушайте.

Массы нас! Много!

Товарищи, в ногу.

  Раз-два,

  Раз-два.

Мы, пионеры –

Живые примеры,

  Всем,

    Всем,

      Всем.

Сознаньем горды

Наши ряды.

  Раз-два,

  Раз-два.

Эй, молодежь,

Октябрь даешь!

  Раз-два,

  Раз-два.

Эй, молодежь,

С нами идешь?

  Раз-два,

  Раз-два.

Мы – юные разведчики

Коммуны мировой,

Мы – красные советчики

С прекрасной головой.

  Каждый – кирпич,

    Кирпич,

      Кирпич.

  Мы все – кирпичи,

        Кирпичи.

  Великий Ильич,

    Ильич,

      Ильич,

  Нас жить научи,

        Научи.

Будь готов!

  Всегда готов!

Мы готовы сиять,

  Солнцачи.

Тра-та-та-та:

Нам трубят!

Зовут ребят

Пойти на выставку.

  Сердца горят!

  Становитесь в ряд,

  Бросая мысль таку:

Эй, дети Мира!

С нами! В дорогу!

  Будущего строй

    Крепи!

Есть!

Массы нас! Много!

Товарищи, в ногу.

Шагай,

  Пионерская честь!

Москва в Октябре,

  Как зима в серебре,

Как зима,

  Распушенная звездно,

Когда выйдешь на улицы –

  Хруст на ковре,

Белизна искровеет морозно.

  В воздухе – юность!

От снежной волны

  Мысли в разумность

Разбега полны:

  Хочется жить

На хрустящем ковре,

  Хочется жить,

Как Москва в Октябре,

  В алом празднике звезд,

В карнавале знамен,

  Чтобы жизненный мост

Был на славу умен

  От великих имен

Солнцеликих голов,

  Кто, как снег,

Стойких слов

  Разостлал нам ковры

Для счастливой,

  Победной поры.

Слава вождям!

  Шире пусть разольются

Дела их в путях

  Мировой революции.

Оттого и светло

  От снегов в серебре,

Оттого и Москва

  Хороша в Октябре.

Улицы в празднике.

  Юность наскоками

Брызжет

    Со всех концов:

Между домами

    Балконно-высокими

Сыплются

    Стаи юнцов.

Их барабаны

  Да кудри вразлет

Вихрем задорным

  Простор разольет.

И будет Москва,

  Как зима в серебре,

Хрустко звенеть

  От шагов на ковре,

От рабочих шагов

  В Октябре.

Так бы и жить

  Да работать бы в дым,

Чтоб навеки остаться

  С Москвой молодым.

И расти б в высоту,

  Как растут этажи.

Так бы и жить –

  Насыщать красоту

Новью дней и огней,

  Новью лет, новью зим.

Мы в разбеге

  Весь мир поразим!

Как столицу свою

  За пятнадцать годин

Перестроили заново вдрызг

  Так бы жить и сиять:

Победим! Победим!

  Разгоримся

От солнечных искр.

  Не устанет Москва,

Как зима в серебре,

  Вместе с нами

Нести

  Торжество в Октябре.

Не устанем и мы

  От великой зимы,

Когда славное слово

  «Пятнадцать»

Открывает простор

  На горячий восторг –

До конца

  За победами гнаться.

Я знал его юность, –

  Она горячо

Изливалась из горла-вулкана.

  А страсть его к жизни –

Крутое плечо –

  Силой была великана.

Ему бы ворочать

  Устои основ

Буржуазного старого мира,

  Сваи вбивать

Кулачищами слов,

  Жестом борца-командира.

Ему бы впрягать

  Табун дней в колесницу

И гнать эти дни

  На великий пролом,

Туда, где раздолье

  Победами спится,

Где воля его

  Взмывает орлом.

Таким и родился

  В хребтах на Кавказе –

Жгучий, как солнце,

  И остр, как кинжал.

С кровью, бурлящей

  Рионом в экстазе,

Будто с вершин

  Ураганом сбежал.

Таким его встретил –

  Не верилось даже –

Бунтующим юношей

  Былой кутерьмы,

С большевистским зарядом,

  В стремительном раже

Вырванным вихрем

  Из Бутырской тюрьмы.

Это и сблизило:

  В бунте искристом

Каждый из нас

  Был напорно ретив,

И вот Маяковский

  Рванулся на приступ –

Драться за новую

  Жизнь впереди.

Станет по-нашему –

  Молодость с нами:

Армия юности

  Бурных друзей

За алую новь, –

  Революция – знамя! –

Политехнический

  Взяли музей.

Взяли! И там –

  С барабана эстрады

Грянули глотки

  Лихих бунтарей,

Сами своим

  Выступлениям рады,

Бросили лапы

  Борьбы якорей.

Шум.

  Крик.

    Свист.

      Смех.

Кто – против.

  Кто – за

Но для нас

  Этот свист –

    Успех.

Взбудораженный гам –

  Бирюза.

Драться – так драться!

  Оратор таковский,

Здоровенный

  Кулак подымая,

Тигром рявкал:

  – Я – Маяковский,

«Люблю грозу

  В начале мая».–

Так и пошло

  По весенним лужкам

Бродить

  Половодье, бушуя.

Кистени зазвенели

  По дряблым башкам

Мещанина,

  Эстета,

    Буржуя.

Так и пошло!

  Восемнадцатилетним –

Гениальная сила

  Стихийно рвалась –

Он, презирая

  Газетные сплетни,

Беспощадно громил

  Буржуазную мразь.

– Погромщик!

  – Апаш!

    – Сумасшедший!

    – Верзила! –

Вот что от криков

  Слышал поэт.

Но его мощь

  Эту погань разила

Поэмами-глыбами,

  Грудью в ответ.

В каждой строке его.

  Кровью омытой,

Билось великое

  Сердце борьбой

За новую жизнь.

  А мы-то

В восторгах сгорали

  Ватажной гурьбой:

Мы видели рост его –

  Рост исполина,

Мы слышали голос –

  Сигнал трубача.

Мы вместе шагали

  Цветущей долиной,

Жили, трудились,

  Боролись, рыча.

Друг и товарищ –

  Володя Маяк, –

Он был

  Зажигающий парень.

Широкий затейщик,

  Словесный вояк, –

Всегда

  В баррикадном ударе.

Верстно шагал он

  По времени улицам,

Гулко отмеривал

  Поступь свою.

Бился усиленным

  Трепетным пульсом,

Жарко сгорал

  В непрерывном бою.

Юность бурлила,

  Юность взывала,

Юность швыряла

  Его по углам.

Он в ожиданье

  Девятого вала

Рвался низвергнуть

  Воинственный хлам.

В годы войны,

  Когда жизнь онемела,

Когда кровью безумства

  Пропахло кругом,

Поэт объявил себя

  Честно и смело

Этой войны

  Беспредельным врагом.

Юноша вырос

  Гражданским поэтом

Первой своей

  Большевистской поры,

И теперь он орудовал

  Зорким приветом –

Предвидел чутьем

  Революции взрыв.

Вихрем встречал –

  Жизнетрепетным ловом –

Надвигавшийся

  Ленинский шквал,

Чтобы раз навсегда

  Призывающим словом

Возвысить девятый

  Решительный вал.

С этих дней

  И потом до конца,

Когда шторм

  Октября прозвучал,

Жизнь не знала

  Певца-кузнеца

Такого, как он,

  Силача.

Гигантом вошел он

  В открытые двери

Пролетарского мира

  Во славу побед.

И каждый, кто видел, –

  Почуял, поверил,

Что Маяковский –

  Бессмертный поэт.

Такие приходят

  Однажды в эпоху

И, засучив рукава,

  Начинают свой труд:

Могучего творчества

  Каждую кроху

Глыба за глыбой

  На здание прут.

Прут и прут,

  Пока не вольются

В здание цели

  Торжественным разом.

Строят упорно

  Они революцию,

Культуру, мысль –

  Коллективный разум.

Такие приходят

  Под звон перезвонца

Усталых сердец,

  Чтобы бодрость поднять.

Такие приходят

  С глазищами солнца

Для света энергии,

  Для вечного дня.

Таким и пришел

  Маяковский Владимир

С фабрикой слов

  И давай наседать,

Чтобы мы, как в поэмах,

  Цвели молодыми

И молодыми остались бы

  Жить навсегда.

Дом как дом.

Крыша как крыша.

Труба.

Дым.

И вообще – разные мелочи по хозяйству.

      Веялка.

      Жатка.

      Плуг.

      Борона

      Сеялка.

Разумеется: лошадь, коровы, овцы, свиньи, куры.

Многополье.

Луга.

Огород.

Речка.

Лес.

Одним словом – ядреное деревенское раздолье.

Алеша пашет.

Маруся боронит.

Ребята играют.

А я?

О, несчастный, я целые дни пишу да пишу

      Романы.

      Пьесы.

      Рассказы.

      Стихи.

      Письма.

Ррработаю, товарищи! Впрочем, вечерком

Я – рыбак.

Налимы.

Щуки.

Окуни.

Ерши.

Пескозобы.

Честное слово: почти каждый день едим уху,

      Если,

      Конечно,

      Нет

      Дождя.

А если да – отличная погода. На Сылву!

Сылва-река –

Посыл рыбака.

Так бы и жить в шалаше.

В шалаше – хорошо.

Тишина в шалаше

Не мешает душе хорошеть.

      В омуте плеско.

      Кинута блестка.

      Поставлены уды

      На щук.

Клюнет и – дерг, –

Ко дну и – дерг, –

      Я подсекаю, тащу.

Уважаю рыбачить с толковым усердием мастера.

Вся эта история

Продолжается до

1-го августа, до

Открытия охоты.

А раз – охота, эх, черт возьми, тут – жизнь!

      Хлеб в котомку!

      За пояс чайник!

      Позвал собаку –

      И айда! С ружьем!

Куда? Понятно – на дикие озера к уткам.

Шагаю трактом.

    Тракт.

     Тракт.

      Тракт.

Верст двенадцать

Надо гнаться.

    Так.

     Так.

      Так.

Мимо:

Избы.

Люди.

Кони.

Лес.

Поля.

Луга.

  Топ.

   Топ.

    Топ.

Ага!

  Топ.

   Стоп.

     В лоб.

     На месте!

     Пожалуйте.

     Ждут.

Озеро, как в колыбели,

Спит в голубой голубели.

     Камыши – сторожа.

     Камыши не дрожат.

Тишина такая – будто и нет никого, ничего.

     В камыши

     Утянулась

     Собака.

     Булькает.

     Ищет.

И вдруг – это самое – сырое и нежное в воздухе:

  Кре-кре-кре.

Тррах!

Шлеп!

Пиль.

Вот.

Собака плывет.

Собака в зубах выносит на берег утку.

Снова – буль-буль.

  Снова кре-кре.

    Снова пальба не на шутку.

Кончено!

Солнце село в лес густой.

Месяц в небе звезды стер.

Я – под липой, на постой.

Греет чайник друг-костер.

     Дремлет пес.

     А мне не спится.

     Я бы мысли дымом нес

     К облакам,

     Как колесница.

Все бы думал,

    Думал,

    Думал.

Все бы слушал тишь.

Стал бы озером без шума

Слушать ночь, камыш.

Да, удивительно жить в этом мире, черт подери!

    И без озер

    Я – фантазер,

    А тут – капут.

Развесил по кустам портяночки, как флаги

     На параде,

     И воображаю,

     Что весь мир

     Живет

     Меня ради.

Подумаешь – какой главнокомандующий. Ого!

А в сущности, не зря,

Серьезно говоря,

Не вижу разницы

Между собой

И псом и той совой,

Что в одиночестве лесов выкрикивает признак свой.

   Так вот, раздумывая

   У костра,

   Пишу я другу:

    Да, жизнь пестра,

    Но Каменка –

    Мой философский

    Угол.

Что – Каменка?

Еловый дом.

Еловая и крыша.

Но гордость мудрости тут в том,

Что под еловой кровлей,

Под этой деревенской крышей

Живет

  Американских небоскребов выше

    Организованная бодрость бытия.

Да, мы бедны –

В библиотеке мыши,

А все-таки Советской

Прекраснее страны,

Где каждый день раздолью дышит,

Нет на свете, нет!

   Нет, не потому, что я – поэт

   И фантазер

   Среди озер,

   А потому, что только

   В простоте и бедности

   Можно истин свет нести.

Иду на откровенность, как ни сер:

Будь я богат,

Не был бы –

   Поэтом,

   Рыбаком,

   Охотником

   И гражданином СССР.

И никакой бы

Солнечный закат

Меня не привел на. этот приозерный скат.

     И главное:

     Будь я – Морга́н,

     Меня бы снес

     Октябрьский

     Ураган.

     Моргал бы я

     В подвале.

     И так дале.

А теперь – ххо-хо!

Вот царствую под липой

С ружьишком у костра.

Не жизнь, – а рай.

Сделай одолженье –

Выбирай,

Как говорится – либо-либо.

Да, жизнь пестра,

Привольно и тепло

Чаевничать под липой.

     Пес спит.

     Озеро спит.

     Ночь – малахит.

     Туманы – опал,

     Рубин – на заре.

Слышится кряк в мокре:

     Кре-кре.

Бух!

  Бах!

    Мимо.

Неутомимо

На Каменке я целый день

Ношусь

  с ружьем.

Бух!

  Бах!

    Не мимо.

Неутомимо

Через пень –

В колоду – все равно – пришьем.

Бух!

  Бах!

    Лес.

Лес. Лес. Лес.

Понемногу

Я в берлогу,

Как медведь, залез

В сапожищах-голенищах

Хрястаю да пру.

  Тычет в морду суковище.

  Хлещет чортов прут.

Эй, пес, псина,

Сквозь седую мглу харь

Шарь, –

Вон там торчит осина,

  А на ней – глухарь.

Пиль!

  Бух!

    Бах!

      Не милю.

Неутомимо

  со псом

    Бредем, ползем, несем

Из рва в надежный ров.

Лешачий путь охотника –

  колюч,

    свиреп,

      суров.

Того гляди, того гляди

  Во рвах глухих, не метя,

Напорешься,

  Наскочишь,

    Нарвешься на медведя.

И если – бах, – да мимо:

    Сожрет неутомимо.

    Но ведь…

Все-таки приятно,

Когда встретится медведь.

    Пока ты цел –

Бери придел

    И меткостью ответь.

Зубасто

    грабастай,

      и баста.

На то с ружьем,

На то и прем,

  Чтоб биться со зверьем.

В сапожищах-голенищах

  Хрястаю да пру.

Хурдом-бурдом-балабурдом

  Топаю в дыру,

    в шуру,

    в муру.

Треск!

  Хлеск!

    Блеск!

Сучья.

  Клочья.

    Космы.

      Сосны.

Пихты.

  Елки.

    Корпи.

      Падь.

Ох, охота,

  Ох, охота

  Мызгать да трепать.

Эй, пес, шарь-ищи,

Мы с тобой –

  Отпетые товарищи.

Бух!

  Бах!

    Мимо.

      И не мимо.

  Неутомимо

Жизнь возьмем живьем

  С ружьем!

Мы, колхозники-крестьяне,

Вое работаем напором, –

В коллективном нашем стане –

Гром:

Хором,

Сбором,

Быт

Мотором

Прём. Новую жизнь вперед

  Показываем по местам, –

  Какой нас ждет черед –

      Там,

      Там,

      Там.

  Новую жизнь в разгон-гон

  Поднимает машинный гам, –

  Культуры таков закон-кон

      Там,

      Там,

      Там, –

Где по местам коллективом

Пускаем машину сюда-туда, –

Где урожай готовим на диво,

Где плодотворен расчет труда.

Прежде

Не знали

Машин

Никогда.

Прежде работали руки во мгле…

      Так –

      Не так.

      И так-то.

А ныне гремит по союзной земле

Трактор.

Трактор.

Трактор.

Зорче следи, за работой смотри.

      Раз.

      Два.

      Три.

Смазывай части – хозяйское счастье –

Любит машина отличный уход –

      Смаз.

      Угод.

      Охот.

Плечом к плечу,

Рука с рукой.

По Ильичу –

Течем рекой

К социализму, – трактор прет,

      орет,

      зовет

      вперед.

Вперед!

  Вождь машин,

  Сей. Кроши.

  Жни, паши.

  Землю крутом шевеля,

  От самых болот

  До горных вершин

  Разделывай нам поля,

      трактор,

      трактор,

      трактор.

Трактор – отец,

Мать – земля

Выкормят нас, детей, –

Будем мы – дети –

Обуты, одеты,

Будем мы сыты теперь. Трактор один

      пашет пять десятин

      в день,

      в день,

      в день,

Скоро и споро.

Мерно и верно.

Радость – опора –

Работа мотора.

Вот рта новь –

Любовь. Новь хороша. В нови новеет душа.

    Мы – кто под гнетом ныли

    До советского строя,

    Теперь всю культуру мы ли

    Не вынесем, стоя

    Плечом к плечу –

    По Ильичу – к социализму

    В двери?

Верим!

Трактор.

Трактор.

Трактор. Так-то!

В глухом лесу стучит топор,

В глухом большом лесу.

С недавних, лишь советских пор

Здесь люди жизнь несут

 Руби, топор,

  Руби, руби,

   Звени и строй. Труби.

Звенит топор весь день-деньской.

Идет в деревне стройка.

Несется шум. Язык людской

Бубнит, как мчится тройка.

 Руби, топор,

  Руби, руби,

   Звени и строй. Труби.

Поет топор. По бревнам гул.

И песнь его ясна:

Пришел черед, пришел разгул –

Строительства весна.

 Руби, топор,

  Руби, руби,

   Звени и строй. Труби.

Зовет топор: руби, чеши,

Ты строй за домом дом.

Пускай бедны мы – малыши,

Мы вырастем потом.

 Руби, топор,

  Руби, руби,

   Звени и строй. Труби.

Пришла в советский новый бор

Счастливая пора!

Так говорит, рубя, топор.

Растет колхоз-гора.

 Руби, топор,

  Руби, руби,

   Звени и строй. Труби.