Над костром моим синеет
ширь ночного небосклона.
Тихо дремлют в отдаленьи
стены скорбного Сиона.
Провожатый мой, потомок
древних шейхов Эбн-Али,
шлет привет пытливым взором
звездам неба от земли.
«Скоро полночь», – говорит он
и смолкает, засыпая.
Спит печальная долина,
неподвижная, немая.
Этот сон меня пугает:
в этой чуткой тишине
словно стоны чьи-то реют
и доносятся ко мне…
Тише – арфа зазвенела.
Там, вдали, где тьма густая,
струны стонут, надрываясь,
разбиваясь и рыдая;
тихий голос где-то плачет
или, может быть, поет, -
над Сионом легкий призрак
белой женщины плывет.
«Шейх, мне страшно!»
Он проснулся,
поднял взоры и мгновенно,
скрыв лицо свое руками,
преклонил одно колено.
Я невольно опустился
рядом с шейхом Эбн-Али,
и рыданья постепенно
где-то замерли вдали.
И, шепча свои молитвы,
встал араб неторопливо.
«Да прославится Всевышний,
нам явивший это диво.
Этот призрак – Город Мира.
Я слыхал, что каждый год
песню скорби над Сионом
эта женщина поет.
Я слыхал среди арабов:
Тот, пред Кем благоговеем,
обещал во дни былые
эту землю иудеям.
Нет владыки кроме Б-га –
Ла Иллаху иль Алла! –
Злоба сильных только глина,
слово Г-спода – скала.
Но столетья проходили,
и в печали непрестанной
скорбно жили иудеи
вне страны обетованной, –
жили, родины и чести
волей рока лишены,
только веру сохранивши
от великой старины.
Этот призрак – Город Мира,
это – Мать того народа.
Каждый год она рыдает
над Сионом с небосвода
и зовет из стран изгнанья
в тихий рай своих полей
Б-жьей карой многолетней
истомленных сыновей»…
1898