Не призывай меня с отчаянной мольбой.
Душа моя всегда к тебе летит,
Со всех дорог на твой порог приду.
Не нужно звать, не нужно много слов.
Мой путь тяжёл и нищ.
Где б ни был я, душа моя всегда к тебе летит.
Всё в мире стихнет, всё пройдёт,
но ты всегда есть ты, и ночь ещё жива.
Гудящею толпой, сжав кулаки, у края сердца
собралось так много дум…
И ночь ещё жива. Леса её шумят.
И дышит тьма, из тысяч труб дымит.
Как рёв в зверинце, нарастает шум.
И, если в одиночестве глаза твои
печалью осенят бессонницы круги,
И, если имя звонкое твоё трёхструнное
в пыли не сможет зазвучать,
Пусть знает тишина, убийца слёз,
пусть знает неизбывная твоя печаль,
Что возвращаются всегда, всегда к тебе
из города, где всё воюет и дымит,
Чтобы ещё хоть раз тебя обнять.
Конца мгновенья велики!
Гаси свечу скорей, свет молит утомлённый.
Молчи, молчи ещё! Я воздухом дышу
невиданных высот и всё плывёт кругóм.
Ты! Никогда в тебе ещё я не жил! Ты - море мне,
ты запах родины моей солёный!
Всегда внезапна мысль о тебе, как взмах дверей
и ветра, как прыжок пантеры напряжённый,
Как счастье бурное со сломанным крылом.
Я твёрдо знал, что ты всегда, губ бледных дрожь унять стремясь,
в тени меня ждала.
Я слышал шёпот твой, он догонял упряжки,
исчезал, скрываясь в экипажах.
Не раз в тумане праздников, один, сознание
теряя у стола,
Я знал: ты здесь, ты спряталась в углу,
осталась в темноте, со всеми не ушла,
Чтоб я застыл в руках твоих холодных.
Прошли в молчанье годы вдоль твоих окон;
давно в шкатулке серьги умерли резной.
Спокойный холод худобу всех черт лица,
как скульптор, изваял.
Когда, шатаясь, как во сне, ты шла ко мне,
а горизонт пожар завесил пеленой,
Ты, заплатив сполна, хранила для меня
то, что ценней всего: печали хлеб сухой.
И свет улыбки первой – вспыхнул и пропал!