Избранные стихотворения

Товарищ, что так приуныл? здоров ли, любезный?

Здорова ль жена твоя, малые дети?

Спасибо,

Мой друг, за участье твое, за приветное слово.

Здоров я, по милости божьей, с моею семьею.

Вчера лишь такая досада случилась со мною,

Что, кажется, ввек не забыть…

Расскажи поскорее:

Сперва подосадуем вместе, а после забудем.

Вчера поутру, лишь на небе брезжиться стало,

Со всем рыболовным снарядом я был на плотине:

Три уды, мешок со пшеницей, и ящик с червями,

И хлеба краюха, и раков линючих десяток

(По грошу за них заплатил деревенским мальчишкам)[2]

В запасе и крючья, и лесы, и грузилы были,

Сачок для язей (за грехи мои взял у соседа).

Туман словно дым волновался!.. в воде по колени,

Разлив перешед, кое-как пробрался я на стрелку.[3]

Прикормку сейчас набросал и все уды закинул,

Одну на линючего рака, другую на мякиш,

А третью на белого угря с простыми червями.

Сам трубку набил, закурил и присел на дощечке.

Туманная сырость меня до костей пронимала,

А только к заре, наклонясь, наплавки было видно.

Люблю я, товарищ, рассвета часы золотые!

Не знаю, с чего то, а утро на праздник похоже!

Заря загорелась; струей ветерок перелетный

(Всегда перед солнечным всходом он с неба слетает)

Туман и камыш взволновал и рябью подернул

Дымящиясь воды… и шум небольшой будто шепот

Кругом пробежал и затих, и следов не бывало;

Лишь изредка крупная рыба плеснется, как плаха,[4]

И круг, расширяясь, с водой неприметно сольется.

Ну, так мне, товарищ, и грустно и весело стало!..

Сильнее из трубки я дым выпускал, и мешаясь

С туманом седым — улетал он на воздух,

И думы одна за другой в голове пробегали,

Да слов не найду рассказать, а много их было.

Ну, вот наступило и время для рыбьего клёву:

Прикормку почуя, и сверху и снизу тронулись

Язи, головли, и лини, и плотва краснопёрка,

И окунь, всегда ненасытный, и лещ простоватый;

По дну пузыри выпуская, забулькали воду,

И сердце, как варом облито, забилось… Чуть дух

Переводил потихоньку, и с трубкой рука опускалась.

Склонив к наплавкам неподвижные, жадные взоры,

Я ждал поминутно, что хватит и ко дну утащит, —

Напрасно: то тот, то другой наплавок пошевелит,

И только. Ты знаешь, что я терпелив и не скучлив:

Все удочки вынул, одна за другой, и насадку

Оправил, закинул — и трубку забытую снова

Курю и счастливого часу опять дожидаюсь.

Все то же: шалили язи, а не брали, как должно.

Манила надежда не раз, а все попустому:

Не то же ли с нами, товарищ, бывает и в жизни?

Конечно; кто прожил свой век, не бывши обманут?

Дивлюся, однако, всегда твоему я терпенью!

Ты смейся как хочешь, а удить плотву веселее.

Дружок, без терпенья язя никогда не достанешь.

Таскать же плотичек, как ты, по-моему, скучно. —

Уж солнце высоко взошло, а нету талана.

На белого угря которая уда ходила,

Три раза ее повело и подернуло шибко;

Тихохонько уду я вынул — червя постащило;

Червяк был велик, заглотать, знать, не может — подумал,

И выбрал поменьше, его насадил и закинул:

Руки не успел отделить, как вдруг утащило

На дно наплавок… подсекаю,[5] и что же? головлик,

Хотя небольшой, но все не плотичка, все лучше.

А! а! я подумал, так это все вы здесь шалите,

Вот я вас ужо… и уду большую отбросил,

А среднюю взял, червячка насадил молодого,

Закинув, держу удилище в руке, и, конечно,

Кусок и до дна не дошел — наплавок повернуло

И тихо в камыш повезло… Подсекаю легонько…

Ужасная тяга, как будто задел за корягу…

В кольцо удилище… вскочил я, и сердце взыграло;

Попался, мой милый, кричу, и все уды отдернул;

Веду потихохоньку около стрелки налево,

На чистое место, а рыба большущая, слышу,

Идет тяжело, как будто в воде упираясь;

Едва половина лесы показалась, и мигом,

Как молонья, прянула вверх аршинная рыба…

Какая ж, не мог разглядеть, задрожали и руки,

И свету не взвидел от страха, что с рыбой не слажу:

Крючок небольшой и леса только в шесть волосочков!

Водить я ее и туда и сюда… присмирела.

Гляжу, разглядел, наконец: головлина ужасный!

Такого еще никогда не видал и даже не слышал.

Дрожащей рукою хватаю сачок — не годится:

И мал, и без зыби совсем,[6] захватить невозможно.

И только я стал подводить, а головль мой стрелою

Махнет из воды… и сачок я отбросил проклятый.

Повел головля вверх реки, хоть до первой заводки,[7]

На мелкой воде не удастся ль схватить мне рукою

(Ты знаешь, в подпруде река наравне со краями);

Лишь к берегу стал подводить… небесная сила!..

Головль сам собою на берег взмахнул будто птица!

Обробел я пуще, и чем бы схватить поскорее

Руками иль пасть на него — обезумел я, грешный,

Забыл стариков запрещенье, схватил я за лесу…

Леса порвалася, головль перметнулся — и в воду!

А я?.. я стою, будто в камень меня обернуло,

За кончик оборванной лесы держуся руками,

Глаза устремив неподвижно на мокрое место,

На берег зеленый, головль где лежал серебристый…

И долго б стоял недвижим я, как в воду опущен,

Когда бы головль мой, почувствуя острое жало,

Пронзившее губу, желая его свободиться,

Саженей десяток отплыв, наверх не взметнулся.

Пришел я в себя, и досада меня обуяла,

И в бешенстве все побросав: припасы и уды,

Ушел я домой — и с тех пор со двора ни ногою.

Стыжуся глаза показать; для чего мне и счастье,

Когда совладеть не умел я с такою добычей?

Не в добрый, знать, час я пошел, иль от встречи зловещей

Нашло на меня небывалое прежде затменье.

Как будто бы я не таскал и на тонкие лесы

Огромных язей, а бойчее их нету и рыбы!

Поверишь, товарищ, с досады от хлеба отстал я

И сна по ночам не имею.

Товарищ любезный,

Забудь ты свою неудачу; и с кем не бывало

Ошибки, невзгодья, на ловле недоброго часу?

Пойдем-ка со мною — и время теперь золотое;

Ведь после грозы и ненастья вся рыба гуляет

И жадно клюет; пойдем, попытаем-ка счастье.

Товарищ, ты старше меня, и разумные речи

Слыхал от тебя я не раз — куда ж они делись?

Не ты ль говорил мне всегда: после дождичка вёдро,

А после несчастья бывает сугубое счастье?

Все так, но на счастье худое пенять мне не можно,

А должно винить мне себя за свое нетерпенье,

За жадность, горячность, еще же за глупую робость.

Товарищ, не ты ль говорил — не нажить нам ума

Без потерь, неудач, без нужды и без разных печалей?

Не ты ль говорил, что терпенье в успехе порука?

Что радость без горя была б человеку не в радость?

Конечно, правдивы слова: спасибо, любезный!

Меня оживил ты своей добродушною речью;

Ах, добрый товарищ всего нам на свете дороже,

Печаль с ним покажется легче, а радость милее!