Издержки богемной жизни

31

Вот и все. Она боялась этого, хотела, переживала, и теперь она, по словам Максима, стала его женой. Она лежала на его плече, и ей отчего-то хотелось плакать. Приблизительно такое же умиротворение и спокойствие она пережила в раннем детстве, когда потерялась в большом универмаге, а потом нашлась, и мама усадила ее на колени, прижала к себе и крепко обняла. Было и хорошо, и страшно, что ее все-таки нашли, и все переживания и страхи остались позади.

У нее было такое чувство, словно она вновь потерялась, как когда-то, очень давно, а теперь вот нашлась. С Максимом ей было хорошо, он был такой надежный, сильный и, одновременно, ласковый, нежный, страстный.

В распахнутое окно его спальни с улицы врывался птичий гомон, шелест листвы, шум проезжающих машин, шум большого города.

– И что будет теперь? Надо прятаться? – спросила она, уткнувшись носом в его плечо. – Как же… с родителями?

– Нет, мы не будем прятаться. Мы придем к ним и все расскажем. Думаю, для твоих родителей это не будет шоком. Честно говоря, они сами хотели этого.

– Да, верно. – Оля закрыла глаза, вспоминая тот вечер, когда к ней перед сном заглянул отец и сказал, что хочет с ней поговорить. Знал бы он, что с ней тогда творилось!

Легкая тошнота подкатила к горлу – это был ледяной, ознобный и неотвратимый страх, отравлявший ее счастье.

– Максим, мне страшно. Мне очень страшно! Он все приходит и приходит ко мне по ночам! Он… этот…

– Я же говорил: внуши себе, что ничего не было – ты не была в тот вечер в парке, не стреляла.

– А ты действительно простил меня?

– За что? – Он обнял ее, завернул в простыню и поцеловал в губы. – Ты все никак не можешь забыть о пистолете?

Она кивнула головой.

– Честно говоря, поначалу я думал, что твои визиты ко мне связаны… только с твоим чувством ко мне. А когда ты рассказала мне – ты приходила, чтобы сначала украсть пистолет, а потом вернуть, положить его на место – я испугался. Ты вообще-то понимала, что делаешь?

– Да. Я защищала свою жизнь! Понимаешь, ты же сам показывал нам, когда мы были у тебя в гостях, этот пистолет. И сказал еще тогда, что человек должен уметь защитить себя.

– А ты не подумала о том, что он мог быть зарегистрирован на мое имя, и, когда пуля, попавшая в голову Юракова, оказалась бы у экспертов, они без труда могли бы определить…

– Максим, что ты говоришь? Я все рассчитала правильно. Тем более что, когда вы с папой разговаривали в кухне, а мама отправила меня за чаем, я сама слышала, как ты говорил, что этот пистолет тебе купил один твой знакомый, на рынке. Значит, ты как бы и ни при чем. К тому же, на нем не было отпечатков пальцев.

– Ты стреляла, надев перчатки? Летом, в такую жару?

– Нет, после того как я выстрелила, я протерла его, очень тщательно, носовым платком. Да-да, несмотря на то что я только что убила человека, я нашла в себе силы проделать все, что запланировала, это просто необходимо было сделать. Но я не хладнокровный убийца, это не так… просто я спасала свою жизнь. Максим, а что теперь будет с пистолетом? Ты его выбросишь?

– Дома его держать опасно. Даже сейчас, когда мы в квартире вдвоем и все кажется таким далеким, что возможность появления здесь милиции равна нулю, тем не менее надо быть готовым ко всему. А потому, конечно, я постараюсь увезти его подальше от Москвы и выбросить в какой-нибудь пруд или речку. Чтобы его уж точно не нашли.

Юдин крепко спал, когда раздался звонок в дверь. Оля по-прежнему обнимала плечо своего великовозрастного любовника, почти мужа. Эта молниеносная мысль словно ударила ее током, нарисовав в ее воображении целую галерею сцен из семейной жизни: молодая семья на даче, верхушки елей царапают голубое весеннее небо, ребенок, розово-голубой кокон из кружев и байки, спит в коляске; она разливает по тарелкам щи; семейное торжество, пришли родители, ее отец, разомлевший от выпитого коньяка и сытного ужина, играет на гитаре, а в распахнутое окно льется теплый вечерний ветерок… Она вдруг поняла, что ждала этого звонка. Милиция? Прокуратура? И от пистолета они еще не избавились… что теперь будет? Рассказать все, как было? Во всяком случае, Юдина она не подставит.

Она опустила голые ноги на ковер, поежилась от охватившего ее озноба, накинула на плечи рубашку Юдина, влезла в свои тесные джинсы и пошла открывать. Удивительно, думала она по дороге, Максим спит так, что его и пушкой не разбудишь. Какие же у него железные нервы! Или же ему нечего бояться, и пистолет он уже выбросил в окно? Так, на всякий случай.

Она посмотрела в глазок и, увидев Бутурлина, не сразу поняла, радоваться ей или, наоборот, пугаться. Зачем он пришел? Как вычислил ее? Как нашел? Что ему здесь нужно? Родители не могли ему ничего рассказать. Значит, он все сам понял и пришел. Требовать плату за свой поступок, считая, что он имеет на это право.

Она открыла дверь и впустила его. Чувствовала, что краснеет, но все равно смотрела ему в глаза – ей на самом деле не было стыдно.

– Входи, Женя. Рада тебя видеть, – вот здесь она солгала, но только самую малость. Конечно, будь на его месте человек из правоохранительных органов, вряд ли она вообще могла бы что-либо сказать. А это все-таки ее Женька Бутурлин. Свой человек. Почти родной. Особенно если учитывать события последних дней.

Он вошел, она заперла за ним дверь. Провела его в кухню, усадила, дала лимонаду из холодильника.

– Я знаю, – говорила она вполголоса, чтобы не разбудить Максима, – что ты хочешь мне что-то сказать.

– Не знаю, что ты себе напридумывала, но если ты не захочешь, то можешь оставаться с ним. – Он бросил взгляд на дверь кухни, подразумевая хозяина квартиры. – Ты мне ничего не должна. Я вот только не понял…

– Тсс… Он спит.

– Бережешь его сон?

– Женя!

– Так вот. Я не понял – почему ты избегаешь меня? Разве нельзя было хотя бы позвонить мне, встретиться, поговорить? Объяснила бы мне, что любишь его. Или ты что-то должна ему? Это он… – Бутурлин перешел на шепот, – убил Валерку?

– Нет. Он тут вообще ни при чем.

– Значит…

Она подошла совсем близко и закрыла ему ладонью рот:

– Молчи… Тсс! У меня не было другого выхода, понимаешь?

– Как ты узнала?

– Он сам мне сказал. Я шла домой, он остановил меня и все рассказал.

– Но что именно?

– Что ты проиграл ему в карты. Я догадалась, что ты хотел выиграть деньги, чтобы купить мне кольцо, которое я тебе однажды показала. Но это было глупо с моей стороны. Я не знала, что ты примешь это так… ты же студент! Еще он сказал мне, что деньги большие, ты столько никогда не достанешь…

– И ты поверила ему?

– Он даже цифру не назвал, но по его виду я поняла, что это какая-то заоблачная сумма.

– Если бы дело было только в деньгах, – вздохнул Бутурлин и вдруг впервые почувствовал – какая грандиозная несправедливость давит на него, мешает дышать, жить; ему стало жаль себя, и на глазах, к его ужасу, навернулись слезы. С ним не было такого ни в камере, ни дома, когда он уже вышел и мог, казалось бы, дать волю своим чувствам. А здесь, где надо бы держаться на высоте, в квартире любовника своей невесты, ради которой он чуть было не угодил за решетку на полжизни, он вдруг стал слабым, как ребенок.

– Это же он убил Извольскую, ограбил, урод! Думаю, он был пьяный или обкуренный. А когда пришел в себя и понял, что натворил, заставил тебя идти в прокуратуру… вместо него. Испугался, скотина! – Теперь и Оля заплакала. – А при чем здесь я?

– В том-то и дело, что совсем ни при чем. Просто он знал, какие у нас с тобой отношения. Знал, что ради тебя я сделаю все. Вот и пригрозил…

– Да знаю я все! Говорю же, он подошел ко мне и все сказал. Только об Извольской, конечно, ни слова не произнес. Не идиот же он совсем! Все превратил в твой постыдный денежный долг, хотел поссорить нас. Испугал меня до полусмерти! И только, когда я узнала, что ты пришел признаваться в преступлении, которого не совершал, я поняла, что тебе было приказано расплачиваться не деньгами. Он сам-то разве не понимал, что ничего из этого не выйдет?

– Не знаю, что там думал он, но у меня не было времени на раздумья. Я сразу согласился.

– Ты молодец, конечно, спасибо тебе. Но я-то ничего этого не знала! Понимала – ты ищешь деньги, чтобы расплатиться с Юраковым, придумываешь, как бы попросить маму обратиться к этому… ее… другу. Но я и представления не имела, о какой именно сумме шла речь! Чувствовала, что ты ни за что не попросишь моей помощи. Но и я не смогла бы тебе помочь – мои родители недавно купили квартиру… я еще не успела тебе сказать, они влезли в долги. Но самое главное: я поняла, что мне грозит опасность. Реальная! Сначала я хотела действительно все рассказать Максиму, но, зная его, я понимала, что он посоветует мне одно – обратиться в милицию. А тут еще… Словом, не так давно он купил пистолет. Я сама видела его, знала, где он лежит. Макс сказал еще, что он купил его специально для того, чтобы чувствовать себя более уверенно, для самообороны. Не так давно напали на его друга, ограбили его, ранили. Словом, он купил пистолет у случайных лиц. То есть неофициально. Вот и представь себе, в каком же я была состоянии, что сама напросилась к нему в гости и улучила момент, чтобы выкрасть у него оружие. Потом несколько дней носила его в сумке, все думала, как мне связаться с Юраковым, как заманить его в парк, чтобы там расправиться с ним.

От волнения у нее пересохло в горле. Она закашлялась, слезы выступили на глазах. Женя налил ей в стакан лимонаду. Пусть, думал он, пусть она ушла от меня, но не отвернулась, сидит передо мной, как родной и близкий человек, и рассказывает мне такое! Признается в убийстве. Он цеплялся за все, что могло бы доказать ее благосклонное отношение к нему. У него душа изболелась за то время, что он не видел ее, не слышал ее голоса, не ощущал ее присутствия. Понимал – он повел себя по-идиотски в этой истории с Юраковым и, возможно, вместо того, чтобы заслужить Олину благодарность, чуть было не потерял ее. Сейчас, слушая ее, он уже знал, как ему следовало бы поступить раньше, чтобы не допустить всего произошедшего, не доводить ее до такого отчаяния, что она взялась за оружие, чтобы защищать себя! Во-первых, ему надо было откровенно поговорить с ней, рассказать о своем проигрыше Юракову, объяснить, что ей следует быть осторожной, а то и вовсе уехать и скрываться до тех пор, пока он сам не утрясет свои дела. Возможно, они вместе и придумали бы что-нибудь такое и развязать этот узел разобраться с Юраковым. Возможно, всем миром они и набрали бы сумму, чтобы расплатиться с ним. Или же, на самом деле следовало обратиться в милицию. Словом, сделать все возможное, чтобы Ольге ничто не угрожало. А он вместо этого, скрывая от нее подлинное состояние дел (а в действительности – просто стыдясь своего проигрыша), довел ее до убийства.

Но самым нелепым и глупым было его согласие выдать себя за убийцу Извольской. И где только была его голова?! Разве что он питал надежду, что его все-таки разоблачат, и в конечном счете никто не поверит, что он причастен к этому убийству? Конечно, в глубине души он именно на это и надеялся. Хотя и понимал, что признание, в случае, если он наткнется на тупоголового карьериста-следователя, может привести его на скамью подсудимых, а потом и в тюрьму. На полжизни!

Оля сидела перед ним в мужской рубашке, невообразимо красивая, нежная, слегка растрепанная, и он вдруг ревниво представил себе, чем они с Юдиным не так давно занимались, прежде чем он пришел.

Возможно, и ее отношения с крестным переросли в любовные, в более интимные все по той же причине – от страха перед разоблачением. Она не нашла в нем самом, в Бутурлине, надежного мужчину, способного ее защитить, и бросилась в объятия взрослого Юдина. Хотя, возможно, все эти трагические обстоятельства просто ускорили то, что зрело в ней прежде. Он же видел, какими глазами она иногда посматривала на своего крестного. Но если раньше он приписывал все эти свои подозрения своей ревности, то теперь понял, что Юдин давно интересовал Олю как мужчина. Да и родители ее души в нем не чают. Возможно, именно такой муж ей и нужен?

– Он знает? – спросил он, качнув головой в сторону невидимого соперника.

Они молча кивнула головой и тяжко, судорожно вздохнула. Ему стало так жаль ее, что он уже хотел потянуться к ней, обнять, зарыться лицом в ее волосы и сказать ей о своей любви, о том, что он виноват перед ней и готов на все, только чтобы она его простила, как вдруг в кухню вошел Юдин. С заспанным лицом, серьезный.

– Я все слышал, – сказал он. – Но, раз уж ты пришел, скажу тебе, что где-то понимаю тебя. Хотя с самого начала тебе никто не поверил. Но Оля твой порыв, я думаю, оценила.

Она покраснела. Она бросала испуганные взгляды то на Женю, то на Максима, и не знала – что сейчас будет, как они поведут себя? Хорошо бы, промелькнуло в ее голове, чтобы Женя ушел.

– Что теперь будет? – Бутурлин произнес слова, готовые сорваться с ее языка. – Вдруг ее вычислят?

– Скажу, что это я его убил, – спокойно ответил Юдин. – Неужели ты думаешь, что только ты один способен на поступок?

Олины глаза округлились.

– Максим, что ты говоришь?! Ничего такого не будет! И, в отличие от Юракова, я не стану инструктировать тебя, рассказывать детали. Все это глупо! Пусть будет суд, и я объясню, за что я его убила.

– Никакой суд тебя не спасет, потому что ты убила человека, – устало выговорил Юдин. – У тебя нет доказательств, что тебе что-то угрожало.

– Но у меня есть свидетель – Женька!

– Свидетель – это не главное.

– А что главное?

– Пистолет. И он сейчас находится у меня. Оставить там отпечатки своих пальцев мне ничего не стоит. Я готов сделать это хоть сейчас. Потом прийти с повинной и все рассказать.

– Максим, пожалуйста, не надо, – заплакала она. – Ну зачем? Зачем, когда нас могут никогда не найти?! Давай лучше уедем! Куда-нибудь далеко-далеко.

Они еще долго говорили, спорили, потом Бутурлин ушел, где-то через час отправился по своим делам и Максим. Перед самым уходом он обнял Олю и сказал, что они могли бы отправиться в Ригу, погостить у его брата, а там видно будет.

Оставшись одна, она достала визитку, данную ей Маргаритой, и позвонила адвокату Павлу Валентиновичу Смирнову.

– Моя фамилия Барсова. Я – Ольга Барсова, – она так нервничала, что начала заикаться. – Мне надо срочно с вами встретиться. Это крайне важно! Прошу вас, не отказывайте мне.

– Хорошо. Записывайте адрес, – ответил ей приятный мужской голос.