О тяжелой писательской доле.


Отто вошел в гостиную и, от удивления, выронил из рук сумку с продуктами.

— Ола, ты что делаешь? Ты заболела и пишешь завещание?

— Почему это? — обиделась я, отрываясь от листка бумаги. Если я что-то пишу, так сразу завещание. Я что, просто так не могу ничего писать?

— Э-э-э, нет. Даже письма твоей родне писали мы с Иргой.

— Я обиженно фыркнула. — Так то же письма, а у меня вдохновение. И я пишу эротический рассказ.

— Ого! — Отто подошёл к столу и заглянул через плечо, но я прикрыла писанину рукой.— Ну дай почитать. Эротический рассказ от Олы — это же я даже слов не нахожу.

— Не покажу, пока не допишу до конца. А ты лучше, о, положи свои ладони мне на грудь. — Да Отто, ты что, маленький, вот так!

— Ола!

— С опаской сказал полугном. — Я бы хотел тебе напомнить, что для таких дел у тебя есть Ирга или Живка.

— Да ну их!— отмахнулась я. Они и не остановятся. А мне нужно ощущение описать, понимаешь? Так что так и стой, а я буду писать.

Отто вздохнул, но счел за лучшее смириться.

— Молодец! А теперь погладь меня. Ну, Отто!

— Ола! Я все-таки молодой мужчина.

— Чуть-чуть, я тебя прошу!

Отто погладил, без особого желания, но добросовестно.

— А теперь опустись медленно на мои бедра, сожми их в страсти.

— Ты с ума сошла, да? — Тоскливо спросил Отто.

— У меня вдохновение, понял?

Я посмотрела на выражение лица лучшего друга и решила, что пора включать воображение и обойтись без тактильных ощущений.

— Ладно, иди уже, я тебе дам почитать.

К вечеру гениальный труд был закончен. Я вручила Отто исписанные листы и присела рядом, с жадностью уставившись на его лицо, чтобы не пропустить ни одной эмоции. Полугном приступил к чтению.

— Слушай, Главный герой на треть орк, на треть эльф, на треть тролль и на треть человек. Как такое может быть? Это же получается больше единицы. И треть, ведь кровь считают по половинам.

— Да что ты понимаешь? Он был рожден в результате бешеной страсти между ними всеми.

Отто заржал, но потом взял себя в руки.

— Извини, я представил просто эту бешеную страсть. Итак, смятые поцелуем губы. Хмм… Глаза зеленые от страсти закачанные … закачанные. Запылало ярким сигнальным огнем от смущения.

— Это метафора, — защищалась я.

— Дикая, застилающая глаза боль заставила всё тело содрогнуться, когда внутри что-то порвалось. И потекла кровь. — Это что, расчленёнка или эротика?

— Он её девственности лишает!

— Ола, я, конечно, никогда не был девственницей. Но скажи, разве у тебя это было именно так? Потекла кровь. Кошмар какой!

— У меня было по-другому, призналась я. Но я ведь писатель, я должна описывать то, что чувствует большинство.

— А большинство чувствует дикую, застилающую глаза боль? — удивился Отто. — Надо же!

— Откуда я знаю, что чувствует большинство? Я представила, — проворчала я. — Кстати, а почему ты так быстро читаешь? Надо наслаждаться, вдумываться.

— Себя ищем, — сказал Отто.

— Что? — Он трогал её везде. Это всё? Я десять минут.

— Меньше.

— Хорошо, меньше. Я тебя гладил, испытывая невыносимые муки мужского естества. А ты?

— Подожди, подожди. Я это запишу. Я вырвала у него рассказ и принялась исправлять.

— Ты продолжай про мужское естество, пожалуйста.

Отто закатил глаза и сказал.

— Ну, раз они в конце поженились, то отдавай творение в газету «История любви». Целевая аудитория оценит.

— Правда? — возликовала я.

— Конечно, — заверил полугном.

— А ты что скажешь? Лучший друг помолчал, пошевелил губами, пытаясь сформулировать. Я с трепетом ждала.

— У меня нет слов. Наконец произнес он. Это было так. Хотя, да, нет слов.




Загрузка...