Изгои

Глава 27

По дороге домой он купил готовый ужин. Грейс смотрела видеофильм, сидя по-турецки на сброшенных на пол диванных подушках перед их крошечным портативным телевизором.

– Стрельба и гонки? – удивился Рикмен. – Необычный для вас выбор вечернего просмотра, доктор Чэндлер. Выдался тяжелый рабочий день?

Она улыбнулась, протянула руку и усадила его рядом с собой на подушки.

– Новый лосьон после бритья? – спросила она. – Ты обычно так вкусно не пахнешь.

– Китайский банкет, – сказал он, не отвечая на ее вопрос. – Здесь на двоих, хочешь?

– Поесть? Конечно.

Они ели прямо из картонок, пока Грейс досматривала фильм.

– Что это? – спросил Рикмен, когда очередная бомба разорвалась на рыночной площади.

– Фильм Майкла Уинтерботтома «Добро пожаловать в Сараево», – пояснила Грейс.

– Тебе на работе ужасов не хватает?

– У меня, конечно, нелегкая работа, но нас, как ни странно, не бомбят.

Он подцепил последний фаршированный блинчик.

– Остроумие – не самое твое соблазнительное качество.

– А жадность – не твое, – улыбнулась Грейс, как хищная чайка стаскивая остаток блинчика с его китайских палочек. – Она помолчала. – Я хочу… понять, что же пережила Наталья.

– Почему бы ее не спросить?

Грейс положила надкусанный блинчик назад в картонку:

– Потому что она не желает об этом говорить. Да и как объяснить тому, кто там не был? – Она кивнула в сторону телевизора.

В кадре – открытый участок местности. День. Многие здания разрушены до основания. Те, что остались, изрыты рубцами и ямками, как лица переболевших оспой. Траншеи соединяют части города, и по ним бежит мужчина, нагруженный огромными флягами с водой, подвешенными ремнями к коромыслу.

Горит маленький костер – тут Рикмену вспомнился Мирко Андрич и его отвращение к запаху дыма.

– Когда вырубили все деревья, – объяснила Грейс, словно говоря сама с собой, – стали жечь книги.

– Почему-то мне кажется, что это ранит тебя больше, чем судьба того парня с флягами, который уворачивается от снайперов, чтобы добраться до воды.

Она прищурилась, глядя на него:

– Уничтожение книг имеет символическое значение. Вместе с книгами гибнут культура и цивилизация.

– Ну, раскисла, – рассмеялся Рикмен.

Она ткнула его в ребра:

– Пенек бесчувственный! – И тоже засмеялась.

После тяжелого дня, который выдался у Рикмена, после беседы с Джорданом смех Грейс был настоящим бальзамом для его сердца.

Они убрали остатки еды, Рикмен налил выпить, и они сели смотреть, как последнее полено медленно превращается в пепел.

– Сегодня я разговаривал с Мирко Андричем, – сказал он. Они сидели на подушках, упершись спинами в диван, подбородок Рикмена покоился у Грейс на макушке.

– Я видела его в новостях. Он… – Грейс задумалась. – Его слова звучат так искренне!

– Он не из тех, кто говорит то, во что сам не верит.

Грейс подняла к нему лицо:

– А мы говорим то, во что сами не верим, так, что ли, Джефф?

– Я имел в виду, что он не будет повторять чужие слова.

Грейс согласилась и снова устроилась у него в объятиях:

– Следовательно, нужно, чтобы он тебя понял и поверил.

Рикмен поцеловал ее в макушку:

– Я попросил его навести справки, выяснить, кто мог выкрасть у Софии бумаги на получение пособия.

– И он согласился?

– Почему же нет?

Грейс взяла его руку, провела пальцами по предплечью, приглаживая волоски и удивляясь их густоте и мягкости, а потом сказала:

– За последние полгода было подано около сорока тысяч заявлений о предоставлении убежища в Соединенном Королевстве. Если хотя бы один процент заявителей лишился документов на пособие, то несчастные сорок фунтов в неделю на каждого становятся шестнадцатью тысячами, а это почти миллион в год. И теперь это выглядит уже как крупный бизнес. Бизнес, стоящий того, чтобы защищать его даже тяжелой артиллерией.

Она почувствовала, что он убрал подбородок – пытался заглянуть ей в лицо. Она представляла себе, как он нахмурился, собрав лоб в морщины, сморщив серебристый шрам, рассекавший его правую бровь.

– Люди не дураки, – сказал он. – У них есть юристы, работают благотворительные учреждения.

Грейс дернула за волоски на его руке:

– Если иммиграционные власти предложат для оказания помощи благотворительную организацию, можешь быть уверен, что значительная часть беженцев в это не поверит. Представляешь, в Дувре деляги ждут в микроавтобусах, чтобы отвезти их к солиситорам в Лондоне. Они вынуждают голодных, измученных, полупомешанных от переживаний людей подписать бумаги на оказание бесплатной юридической помощи. Ну а после ни черта не делают, чтобы помочь им.

Рикмен мысленно сделал пометку проверить это.

– Сколько процентов беженцев обращается к таким молодчикам, а не в официальные организации? – спросил он.

– Я лечу больных, Джефф, – прошептала она, сонная от еды, выпивки и позднего времени. – Я не выспрашиваю их о доходах, легальные они или нет.

Они еще немного посидели, слушая треск и шипение догорающих в камине углей. Грейс в полусонном состоянии чувствовала, как ее пульс постепенно начинает совпадать с его глухим сердцебиением.

Она задремала и сквозь сон услышала, как Джефф сказал:

– Держу пари, твоя подруга Наталья могла бы поведать многое из того, что нам так нужно знать.

– Что? – переспросила Грейс и тут же очнулась от дремы. – Мы же выяснили этот вопрос, Джефф. Не жди, что я стану лезть в ее личную жизнь, чтобы удовлетворить твое любопытство.

– Грейс, ты только что целых два часа потратила, чтобы понять хоть что-то в ее личной жизни. Не говори мне, что ты нелюбопытна.

Грейс выпрямилась, сильно ударив его снизу головой в подбородок. Оба вздрогнули, но Грейс была не в настроении извиняться.

– Я волнуюсь, Джефф, а не любопытничаю. Думаю, что ей необходимо помочь, но не знаю как.

– Думаешь, я не волнуюсь? Господи, Грейс! У меня пять трупов, ни одного подозреваемого и ни одного видимого мотива. Если считаешь, что это просто полицейская назойливость, извини, но мне нужно понять, что же движет преступниками. Я не прошу тебя вторгаться в личную жизнь, я просто ищу подход, а ты не хочешь помочь.

Грейс воскресила в памяти сегодняшнее примирение с Натальей, неприятный разговор с литовцем, мольбу Натальи не задавать вопросов. У нее сердце сжалось от всех этих тайн и полуправды. Она еще могла понять Наталью, но чего может бояться Джефф?

– Если уж хочешь знать, каково это – оказаться в чужой стране, в иной культуре, где люди говорят слишком быстро, не считаясь с тем, понял ты или нет, – сказала Грейс, – спроси у своего брата.

Рикмен отодвинулся от нее и вскочил на ноги:

– Грейс, пожалуйста, не начинай опять!

– Посмотри на происходящее с его точки зрения, Джефф. – Она искоса глянула на него, слегка захмелевшая от выпивки и усталости. – Мы в новом тысячелетии, а память Саймона осталась где-то в восьмидесятых. Музыка в стиле нью-романтикс, накладные плечи и длинные волосы. Он помнит тот день, когда застрелили Леннона, но у него никаких воспоминаний о падении Берлинской стены. Уверена, он соберет кубик Рубика с завязанными глазами, но понятия не имеет, с какой стороны подойти к компьютеру.

– А ты понятия не имеешь, что предлагаешь, – хрипло сказал Рикмен.

– Он иностранец в своей собственной стране, и ему необходимо общение с близким другом. А это значит с тобой, Джефф.

Рикмен покачал головой:

– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.

– И ты еще просишь «найти подход» для тебя к моим пациентам.

– Это не то же самое! – сердито воскликнул он.

– Да нет, Джефф. Это как раз то самое. Я призвана помогать людям. Я не смогу это делать, если они будут думать, что я строчу в полицию доносы, пересказывая то, чем они поделились со мной, и ставя их под удар.

– Они находятся в опасности, Грейс. Мы пытаемся помочь.

– Да, я знаю, но у людей долгая память. Они не забывают и не прощают. Мне же придется работать с ними еще долго после окончания твоего следствия.

– Пять человек убиты!

– А некоторые из этих людей приехали сюда с воспоминаниями об убийстве всех своих родственников. Для них главное – личное выживание, и каждый, кто подвергает их риску, даже из лучших побуждений, является врагом.

Рикмен отвернулся, глубоко вздохнул, прежде чем возразить:

– Мы не враги, Грейс. Полицейские в этой стране не враги.

– Нет, – бросила Грейс ему в спину. – Вы – враги. Этих мужчин и женщин полиция в их собственной стране могла травить, арестовывать, избивать, даже пытать. Конечно же, вы враги.

Он повернулся и посмотрел ей в лицо, обожая ее за пылкость и стойкую преданность, хоть и был сильно задет ее нежеланием ему доверять.

– Взгляни с их точки зрения, Джефф. Ты офицер полиции, которого впутали в убийство Софии. Сейчас ты возглавляешь расследование. И ты просишь их верить тебе?

Рикмен был ошеломлен, почти оцепенел от скрытого обвинения, которое она только что бросила ему. Он не сразу смог спросить:

– Ну а ты, Грейс? Ты-то мне веришь?

У нее выступили слезы. Она не собиралась так далеко заходить, но что сказано, то сказано, и она должна была закончить, раз уж начала. Всхлипывая, она попыталась успокоиться:

– Я знаю, что ты и Фостер заключили какой-то договор тем вечером, когда он приходил сюда, и вскоре после этого тебя восстановили на работе.

– Боже, Грейс! – вырвалось у Джеффа шепотом.

Она закусила губу.

– А что мне оставалось думать? – выдавила она с трудом.

Рикмен, нащупав стул, плюхнулся на него.

– Боже, Грейс! – повторил он чуть громче. – Ты считала… ты считаешь, что это я ее убил?

Грейс не ответила, но у нее полились слезы. И увидев, как она стоит, дрожа от ужаса, что обвинила его, и в страхе услышать правду, он понял, что же ей пришлось пережить с самого начала следствия. Грейс обнаружила труп Софии. Она понимала, насколько страшной была смерть девушки. А он избегает объяснений, уходит от разговоров, только уверяет, что защищает ее покой.

– Я не был знаком с этой девушкой, Грейс. Я с ней никогда не встречался. Я никогда не был в ее квартире, даже в интересах следствия. – Он провел рукой по лицу. – Моя кровь никак не могла там появиться. – Он пожал плечами. – Единственно возможное объяснение – я сдавал кровь, и эта кровь из донорского контейнера каким-то образом попала на блузку девушки. И я верю, что старший инспектор тщательно расследует это дело.

С каждым словом ему становилось все труднее говорить; усталость и чудовищность произошедшего, переживания за Грейс оказались для него непосильным грузом.

– Я убедил Ли Фостера намекнуть, что еще нескольким людям стоит беспокоиться о возможных последствиях, только чтобы отвести от меня подозрения и не навредить следствию.

Рикмен видел, что она поверила ему, но даже сейчас он не был искренним до конца. Он так и не рассказал ей о происшествии с Джорданом: ведь если Фостер шантажировал сестру сутенера, его история выглядит несколько иначе.

– Прикрываешь свой зад, – сказала Грейс.

– Что?

– Ничего. Просто так сказал Ли.

– Мы сразу же выяснили, что София жила с сутенером по имени Джордан. Я уверен, что он послал ее на панель, и считаю, что это он убил ее.

– Зачем? – удивилась Грейс. – Зачем ему ее убивать?

– Не знаю, – признался он.

– Но почему он хотел тебя подставить?

– Мы не можем доказать, что это был он, – признался Рикмен. Заметив, как растет ее раздражение, добавил: – Я понимаю, что Джордан – удобный обвиняемый. И он ненавидит копов.

– Тебя в особенности?

Рикмен решился:

– У нас была с ним стычка пару месяцев назад. А Джордан из тех, кто способен затаить злобу.

– Ты допускаешь, что София могла спросить его о пропаже ее документов на пособие?

Рикмен пожал плечами, чувствуя себя глупым и беспомощным.

– Бог даст, узнаю, – ответил он подумав. – Остается надеяться, что я не дал Джордану возможности открутиться от тюрьмы.