Изгои

Схема из 1990-х: кого кормят Горбушка и Four Seasons

Исследование «Ведомостей» про успешный девелоперский бизнес неприметной московской семьи Хотиных — идеальное объяснение того, как выстраивается структура собственности в условиях de facto монополии силовых ведомств на власть и деньги.

Владельцы 2 миллионов квадратов офисной недвижимости в Москве, включая Four Seasons на Манежке и ТЦ «Рубин» на Горбушке, — не члены никакого дачного кооператива, не ветераны КГБ СССР, даже не звезды питерского дзюдо. Они всего лишь скромные трудовые мигранты из Белоруссии, которые к тому же не привезли оттуда никаких миллиардов для скупки российских активов.

Деньги, на которые они построили свою империю, — это заемные средства, полученные от государственных банков (сперва Сбера, затем ВТБ), причем под такие смешные залоги, как если бы госбанки кредитовали в этих сделках самих себя. При этом собственность, купленная кипрскими офшорами Хотиных на заемные госденьги, в 2014 году сгенерировала $320 млн выручки, а в 2015 году — уже $325 млн. Безо всяких инноваций, нанотехнологий, прорывов в сфере НИОКР: банальная рента, в среднем $162,5 с каждого квадрата деловой столичной недвижимости в год, они же $13,54 в месяц.

А внезапная горячая любовь государственных банков к скромной семье минчан связана всего лишь с тем, что они в Москве сумели организовать себе правильную крышу. «Ведомости» называют фамилии Грызлова, Патрушева и белорусского гебиста Латыпова, но круг силовиков, способствовавших успешному семейному бизнесу, явно этой троицей не исчерпывается. Просто отец и сын Хотины сумели выработать правильную схему, которая дала подходящим силовикам Союзного государства РФ и РБ мотивацию хлопотать за их бизнес.

Вся эта схема коллективного обогащения людей, близких к государству и его деньгам, изумительно доходчиво изложена за 40 секунд Владимиром Машковым, играющим Б.А. Березовского, в прекрасном фильме П.С. Лунгина «Олигарх» (2004).

В этой сцене герой Стеклова (его прототипом послужил «афганец» Валерий Радчиков, председатель Российского общественного фонда инвалидов военной службы) так и не понял, в чем суть махинации. Но он понял главное: что схема полностью рабочая, что она способна кормить и его самого, и его лубянскую крышу, и все роли в ней абсолютно четко распределены. «Решала» звонит по правильному телефону, на том конце провода организовывают нужную государственную бумагу, а коммерсант отвечает за то, чтобы эта бумага (20 лет назад — «документ из Минфина», в новейшие панамские времена — льготный кредит госбанков) генерировала непрерывный денежный поток для всех участников концессии. Коммерсанту (тогдашнему Березовскому, нынешним Хотиным) не нужно при этом быть ни ветераном Афгана, ни бывшим офицером КГБ, ни даже чьим-нибудь другом по питерскому двору. Его дело — организовать работающую схему.

Ошибка Б.А. Березовского (как и многих его собратьев по олигархическому призыву 90-х) состояла в том, что он страстно жаждал публичности в своей роли кассира государственных людей. Семья Хотиных этой его ошибки не повторяет. Нынешние концессионеры твердо знают, что деньги любят тишину. Миллионы москвичей из года в год топчут их квадратные метры, даже не подозревая, кому все это богатство принадлежит, в каких карманах оседает дань с каждого купленного нами на Горбушке айфона и чьим гостеприимством пользуются посетители-постояльцы Four Seasons Moscow, бывшей гостиницы «Москва».

И чем мы меньше про это знаем, тем крепче спим.

Но это я уже скорее про «Ведомости».

Рублевка принадлежит Панаме

В журнале The New Times — удивительное расследование о том, как в последние 15 лет права собственности и управления государственными земельными активами в районе Рублевского шоссе без шума и пыли перекочевали в разные офшоры Западного полушария.

Почти пятая часть земли вокруг Москвы принадлежит офшорам, — свидетельствуют документы, оказавшиеся в распоряжении The New Times. 1226 офшорных компаний только в Подмосковье владеют 6743 объектами недвижимости: элитными земельными участками, дорогими апартаментами, складскими терминалами, фабриками, заводами и даже стрельбищами, на которых когда-то отрабатывали свои боевые навыки бойцы спецназа ФСБ, МВД и ГРУ, — пишет сегодня издание.

Каждый раз, когда вижу в заголовке российской новости слово «офшор», мне кажется, что по этой теме невозможно уже написать что-нибудь новенькое и неожиданное. Вроде и так все понятно о природе бедствия и его масштабах. Схема — старая, не у нас придуманная, а в России — обкатанная еще покойным Березовским: госструктура заключает контракт с частной фирмой (можно даже тендер изобразить), затем активы и/или финансовые потоки государства направляются в офшор, где госчиновник, принимавший решение о подписании контракта, является либо явным акционером, либо скрытым бенефициаром.

Березовский, правда, считал, что собственность, оформленная в России на того или иного владельца, — фигня, пустые бумажки, которые в любой день могут быть переписаны на другого владельца (думаю, В.П. Евтушенков после опыта с «Башнефтью» мог бы с ним согласиться). Единственно важной вещью Борис Абрамович считал текущие финансовые потоки. Компания может принадлежать государству хоть на 146 %, главное — чтобы ее менеджмент исправно направлял всю выручку в правильный офшор, учил покойный. Именно поэтому он был так небрежен с оформлением собственности, никогда не владел акциями «Аэрофлота», а в лондонском суде не смог представить никаких юридических документов, подтверждающих его право владения долей в «Сибнефти».

«Панамское досье» — иллюстрация той же старой доктрины. Мы там видим прежде всего фокусы с финансовыми потоками. На основании притворных сделок и ничем не обеспеченных кредитных договоров средства госструктур через их кипрские дочки бесшумно перетекают в офшорные карманы физлиц. Часть денег может потом даже вернуться в Россию — в виде кредитов. Помнится, Березовский тоже кредитовал «Аэрофлот», его же собственными деньгами, под 38 % годовых.

Но, как показывает расследование The New Times, офшоризация наших дней одними финансовыми потоками уже не ограничивается. Ученики и последователи Березовского оказались более внимательны к вопросам оформления государственного имущества на свои частные структуры. Но не в России, конечно же, а там, где собственность, по их мнению, защищена законом и судебной практикой. И это само по себе очень забавно. Выходит, что Березовский, 13 лет скрывавшийся в Лондоне, был патриот и государственник. А нынешние хозяева Барвихи верят только в британское право, панамскую юриспруденцию и корпоративные правила BVI. Так что если когда-нибудь в Кремле объявится власть, считающая разворовывание государственной казны преступлением, и она захочет расторгнуть коррупционные сделки по уводу госсобственности в офшор, тут же суды города Лондона окажутся завалены имущественными исками против России от вчерашних чекистов и их панамских адвокатов.

Как превратить детский сад в дом стоимостью 1,6 млрд рублей

Восхитительную в своей простоте и откровенности схему обогащения столичных чиновников раскрыла на днях «Transparency International Россия».

Была в Москве такая компания со сложным названием ООО «ЖК» На Ивановской»». И получила она в 2011 году от Департамента земельных ресурсов Москвы участок в САО площадью 6091 кв. м, напротив парка Дубки. Но ничего не могла с ним поделать, потому что целью предоставления земельного участка в кадастре значилось «осуществление образовательной деятельности». Конкретно — детский сад там располагается. А это не очень интересное московскому застройщику направление деятельности.

Казалось бы, ситуация патовая: в Москве, где, по общему мнению горожан и столичных чиновников, отмечается острый дефицит детских дошкольных учреждений, изменить назначение земельного участка с детского сада на коммерческое жилое строительство — mission impossible. По крайней мере, по закону. Но закон — это для врагов. А мэрия Москвы сильна друзьями.

4 июня 2015 года в состав учредителей ООО «ЖК» На Ивановской»» внезапно вошла пара новых «инвесторов», аффилированных с собянинским заместителем по строительству Маратом Хуснуллиным. Им нарисовали долю в 25 %. Напрашивается вопрос: зачем они полезли в капитал компании, у которой за душой — один дохлый, неликвидный актив. Но у новых собственников был план. Уже 15 июня 2015 года ООО «ЖК «На Ивановской»» попросило Правительство Москвы изменить цель предоставления участка — с детского сада на жилой небоскреб.

Правительство Москвы безотлагательно откликнулось на эту просьбу. 9 сентября 2015 года Департамент городского имущества г. Москвы издал распоряжение, согласно которому на участке можно строить многоквартирные жилые дома, подземные гаражи, стоянки и другие полезные для заявителя конструкции. Вдогонку вышло еще одно распоряжение — о том, что заявителю предоставляется рассрочка по уплате за земельный участок сроком на 3 года. Сумма отложенного платежа составила 421 млн рублей. После этих распоряжений кадастровая стоимость участка выросла со 145 до 517 млн рублей, а рыночная оценка проекта составила 1,6 млрд рублей. И квартиры в 22-этажке уже продаются. Однушка стоит от 6,8 до 9,3 млн рублей, четыре комнаты — до 22,5 млн рублей. Вот сколько пользы может принести участок, если вопрос о его назначении решает комиссия Хуснуллина.

Добившись всего за 3 месяца столь впечатляющих успехов, новые «инвесторы» тут же покинули проект, продав свои 25 % ООО «ЖК» На Ивановской»» тому же офшору, у которого они их прежде получили. Легко посчитать, что четверть стоимости проекта в 1,6 млрд рублей — это как раз те самые 400 миллионов, на которые ООО получило отсрочку от городских властей. Так что можно сказать, что деньги свои благодетели ООО «ЖК «На Ивановской»» отработали честно. За 3 месяца превратить территорию детского сада в участок под строительство 22-этажного дома на продажу — не всякому Гераклу такое по плечу. Но когда за дело берутся специалисты по благоустройству, «и невозможное возможно», как сказал поэт.

«Левиафан» в Левобережном районе Москвы

Действие «Левиафана» Андрея Звягинцева разворачивается в далеком селе Териберка, на берегу Баренцева моря, за Полярным кругом. Помимо красот арктической природы, режиссер хотел показать нам такую российскую глушь, о существовании которой жители Москвы и Питера вряд ли догадываются (не говоря уже о том, чтобы туда съездить), — и рассказать о жутких нравах, царящих в этой самой глуши.

На самом деле за сюжетами, аналогичными тому, что показан в «Левиафане», совершенно незачем было тащиться так далеко. На севере родной моей Москвы, в Левобережном районе, где я прожил полжизни, буквально в эти дни и прямо на наших глазах разворачивается история, очень близко повторяющая сюжет самого знаменитого российского фильма 2010-х годов.

Я говорю о «стройке века», затеянной московскими властями при деятельной поддержке ликсутовского Дептранса в районе Бутаковского залива, что к западу от Ленинградского шоссе, позади супермаркета Metro.

6 лет назад правительство Москвы приняло постановление № 892, согласно которому на этой территории, в природоохранной зоне у воды, на деньги города будет разбит городской парк для местных жителей. Принятию этого постановления предшествовали общественные слушания, в ходе которых идея появления нового парка нашла поддержку у горожан: Левобережный район хоть и неплохо озеленен исторически, с каждым годом новостройки отъедают у природы все новые участки. Достаточно вспомнить хоть недавнее преступление против экологии в парке Дружбы, где в ходе строительства нового стадиона практически загубили всю экосистему местных прудов…

Постановлению о создании парка на берегу Бутаковского залива не суждена была долгая жизнь. Приехал из Эстонии страшно деловой Ликсутов, и в 2011 году родился общегородской проект по строительству на всей территории города транспортно-пересадочных узлов (ТПУ). В исходном постановлении Бутаковский залив не фигурировал, но 3 года спустя придумался на территории запланированного парка ТПУ «Ленинградский», где жители здешних мест и транзитные пассажиры смогли бы пересаживаться с железнодорожного транспорта на речной. Что в этом районе нет ни линий ж/д, ни пристани для водного транспорта, никого не смутило. Постановлением правительства Москвы от 30 июля 2014 г. было зафиксировано принципиальное решение: парка не будет, а будет ТПУ.

Спустя еще пару лет появился — и был утвержден городскими властями — подробный план строительства пересадочного узла. Совершенно конкретно там объясняется, что ездит мимо Бутаковского залива такой автобус маршрута № 905, полуэкспресс, доставляющий граждан до Химкинской больницы и ТЦ «Метро». 17 % суточного пассажиропотока направляется на 905-м именно к этим двум остановкам. Следовательно, ради одного этого маршрута и нужно строить в природоохранной зоне ТПУ вместо городского парка. Чтобы эти самые 17 % пассажиров с маршрута, который обслуживают 24 автобуса, могли «пересаживаться». А планы создания тут парковой зоны очень помешали бы этим пассажирам слезть и пересесть на другой автобус.

Мало того, строиться там будут четыре причала для частных яхт, вертолетодром на 11 посадочных мест, два корпуса нового бизнес-центра, три здания многофункционального назначения (это такие здания, где владельцам яхт логично купить по квартирке — вроде тех, что на Водном стадионе или в яхт-клубе Герцлии), а также церковь, куда без нее.

Вы, кажется, хотели спросить меня насчет 905-го автобусного маршрута? Ой, извиняюсь, совсем забыл. В планах строительства ТПУ (общая площадь которого составляет, согласно проектной документации, больше 25 гектар) заложены аж 400 квадратных метров под остановку 905-го маршрута, и в общей сложности 3085 кв метров (0,3 га, или 1,2 % от общей площади, выделенной под освоение под видом транспортного узла) под его установочно-разворотный пункт. Вот тут-то и будут «пересаживаться» (то есть слезать с 905-го и садиться в него) те самые 17 % пассажиров, которые свои покупки из Metro привыкли возить домой автобусом. На яхты и вертолеты они тут пересаживаться, конечно, не будут, к этим охраняемым периметрам их охрана не подпустит. Но могут слезть с автобуса, потом обратно на него сесть. Грузчики и кассирши Metro, наверное, очень оценят новую удобную остановку. А владельцы яхт и вертолетов, так и быть, потерпят ее соседство. Им же нужна прислуга по дому, няни, уборщицы и прочий персонал. 905-й автобус нужен как раз для того, чтоб не гонять за этим персоналом шофера на персональном транспорте к «Речному вокзалу». Билет от Белорусского вокзала до будущего ТПУ стоит всего 50 рэ.

Вот такой дивный проект строительства транспортно-пересадочного узла на пересечении Ленинградки с 75-м километром МКАДа утвердило минувшим летом правительство Москвы. Подрядчиком выбрали киприотский офшор «Унвия» (ближе Кипра, знамо дело, для Москвы застройщиков нет — зря, что ли, Иван III выписывал грека Аристотеля Ф. для строительства Успенского собора в Кремле?!). Киприоты назначили субподрядчиком «НДВ Недвижимость» Александра Хрусталева, который с тех пор, как завел себе в собственность вертолет, обнаружил, что в Москве очень плохо с посадочными площадками — и теперь активно помогает Ликсутову устранить этот недостаток по всей Белокаменной, создав для этих нужд специальную компанию «Хелипорты». Субподряд на строительство вертолетной площадки у Ленинградского шоссе тем самым «Хелипортам», разумеется, и достался.

С этого места начинается обещанный «Левиафан». Потому что, с одной стороны, есть неравнодушные жители Левобережного района, сплоченные недавней схваткой против уничтожения парка Дружбы. С другой стороны, есть законные собственники тех участков, которые подлежат изъятию в пользу города для постройки ТПУ. Те и другие, естественно, против строительства и яхт-клуба, и вертолетной площадки. Просто горожане — за парк, который им 6 лет назад обещан, а собственники — за то, чтобы у них хотя бы землю по-человечески выкупили, а не конфисковали под предлогом строительства транспортной развязки. Но в текущем моменте и те, и другие просто против бессовестной, беззастенчивой схемы попила природоохранной зоны между чиновниками-бизнесменами и просто бизнесменами, под предлогом решения транспортных проблем столицы.

Поскольку конфискация земель проводится на основании механизма безотзывной оферты, логично было бы оспорить это решение в ФАС как злоупотребление монопольным правом городских властей. Но УФАС по городу Москве действует под строжайшим запретом принимать жалобы на отчуждение земель муниципалами, если оно происходит под предлогом дорожно-транспортного строительства. Так что антимонопольщики ушли дальше бороться с Босхом, отказавшись даже читать поданные жалобы.

Дальше есть предусмотренный законом механизм согласования планов застройки с жителями района. Пресловутые слушания. Которые в случае с проектом 2010 года прошли без проблем. А с новым ТПУ — проблемы неизбежны. Но, слава богу, наша столица богата на решальщиков с обширным опытом проведения общественных слушаний без помех со стороны жителей района.

Слушания назначили на 13 октября в детском клубе «Ладога». Разумеется, жители района на них явились. Но обнаружили, что и здание, и сам зал, где слушания будут проводиться, оцеплены мускулистыми представителями некоего безымянного ЧОПа, с четким списком, кого им запускать внутрь. Понятно, что в этом списке фигурировали не 53 тысячи зарегистрированных в Левобережном районе москвичей, а 4–5 фамилий представителей управы и застройщика. Не было там даже фамилий муниципальных депутатов от района. Для их попадания в зал потребовалось вызвать наряд милиции.

Для обеспечения массовки в зале с заднего крыльца к детскому клубу подогнали автобус с пенсионерами, для которых 500 рублей за участие в таком шоу — хорошая прибавка к пенсии от управы. Пенсионеры заняли половину зала и выслушали доклад представителя МЧС (не могу знать, настоящего или ряженого) о том, что вертолетная площадка позарез нужна его ведомству для разучивания чрезвычайных ситуаций в Бутаковском заливе. Там же, как известно, зона повышенной опасности — то землетрясения, то диверсанты ЦРУ, МЧС туда каждый день хочет вертолет отправить, а сажать некуда. Построят ТПУ — можно будет всех спасти. И покупателей Metro, и кассирш, и случайных пассажиров 905-го маршрута. Пенсионеры проводили спасателя аплодисментами и дружно проголосовали за строительство ТПУ. Жителям, пытавшимся в это время прорваться в зал, где проходили слушания, сломали пару лицевых костей, и демократия восторжествовала.

Назавтра активисты из числа местных жителей пошли по району с подписными листами и собрали больше 1200 подписей против строительства ТПУ вместо парка. 19 октября — крайний срок сдачи этих подписей в управу. Их, очевидно, больше, чем те 50 голосов пенсионеров, из которых формировался одобрямс при поддержке соцработниц и ЧОПа. Но явно никто в управе не готов нарушить плавное течение согласовательных процедур. Так что следующим адресом, куда эти подписи отправятся, станет прокуратура. От которой я, честно говоря, не жду серьезной помощи в этом деле. Но просто важно понимать, что история эта — в процессе и в развитии. Будем за ней следить. Фильм «Левиафан» задумывался как притча, а тут у нас reality show.

Как варяги борются с москвичами

Великолепная статья Григория Ревзина на сайте Карнеги объясняет, наконец, простыми русскими словами, какие еще мотивы, кроме воровства и личного обогащения муниципальных чиновников, стоят за нынешним разорением улиц в центре Москвы.

«Благоустройство Москвы: мы готовы терпеть кнут, но подавитесь вашим пряником

Московские тротуары конкурируют не с благоустройством на платформе 4847 км Транссиба и не с поселком Манжерок на берегу Катуни. Они конкурируют с машинами. Нужно, чтобы люди в мегаполисе пошли пешком. Это значит, что уровень комфорта пешехода должен быть сравним с комфортом, который пассажир получает в автомобиле. Это конкуренция средств передвижения, а не столицы и провинции за бюджет.

Я являюсь одним из четырех партнеров консалтингового бюро «Стрелка», которое готовило большинство проектов реконструкции московских улиц 2016 года. То, что вы прочтете дальше, — точка зрения заинтересованной стороны, так что вы, вероятно, и не станете этого читать. Разве что для того, чтобы узнать, что в голове у подонков, которые устроили нынешний московский беспредел.

Итак.

Сторонний наблюдатель должен констатировать, что смысл московского благоустройства не ясен никому, хотя это и поразительно. Но в области предположений, зачем это нужно, образовалась известная динамика. Два выдающихся журналиста — Олег Кашин и Андрей Архангельский — написали программные тексты на эту тему. Они до известной степени разрушают предшествующий консенсус о благоустройстве как форме муниципального воровства. «Искать в городской политике Собянина только коррупционные мотивации — уже ясно, что это слишком наивно, — пишет Олег Кашин. — Очевидно, что это неправда — воровать можно и потише. Чтобы украсть миллиард, не обязательно крушить магазины или раскапывать всю Тверскую, а ее раскапывают — зачем?» Отвечая на вопрос, Олег Кашин пришел к выводу, что это необходимо Собянину для манифестации собственной власти по принципу «что хочу, то и ворочу». Андрей Архангельский с ним не согласился и предположил, что благоустройство служит целям остановки времени и возвращения города к сталинизму.

Не оспаривая этих замечательных результатов городской герменевтики, я все же хочу вспомнить, какой смысл закладывался в программу благоустройства, когда она формировалась. Когда Лужков утратил доверие Медведева, то ему много что ставилось в вину, но одна вещь была вне конкуренции — транспортный коллапс. Собянин должен был сделать так, чтобы Москва поехала. Это была ясная задача, которая казалась неразрешимой.

Опыт других мегаполисов и расчеты специалистов по Москве доказывают: строительство дорог не решает проблемы. Нужно ограничивать количество машин. Для этого везде используют кнут и пряник. Кнут — увеличение цены владения автомобилем. Через платную парковку, платный въезд в город, городские патенты, налоги — есть много способов, но суть одна: поездка на автомобиле в городе должна стать в пять-семь раз дороже, чем на общественном транспорте. Пряник — это, наоборот, развитие общественного транспорта, чтобы в нем было почти так же хорошо, как в автомобиле. И развитие не только общественного транспорта, но и — внимание, тут самое важное — пешеходного движения, потому что общественного транспорта без пешеходного движения не бывает.

Три обстоятельства определяют масштаб проблемы.

Во-первых, то, что у нас десятимиллионный по прописке и двадцатимиллионный по дневному населению город. Длина дорог в нем больше, чем расстояние от Кремля до Мекки.

Во-вторых, Москва последние 50 лет — начиная с хрущевского строительства гордых американских развязок на Садовом кольце и заканчивая лужковским строительством тех же развязок на Третьем транспортном кольце — развивалась по пути расширения возможностей автомобиля. Теперь нужно развернуться. Мы суживали тротуары, вырубали деревья, делали туннели, мосты — мы выкраивали под колеса все, что можно. И поскольку главная затыка Москвы — центр, то именно здесь прежде всего и выкраивали. У нас в центре есть набережные, по которым нельзя пройти пешком, — ширина тротуара меньше метра (Яуза и Обводной канал); у нас в центре два с половиной квадратных метра зелени на человека (а на окраинах по 40 квадратных метров) — у нас дико автомобилизированный центр. Если разворачиваться раз в 50 лет, получается очень большой и неуклюжий поворот.

В-третьих, к несчастью, пешеходное движение бессмысленно делать в одном месте. Если вы хотите уйти от транспортного коллапса в городе с радиально-кольцевой планировкой, вам нужно сделать центр преимущественно пешеходным. А если вы хотите делать центр пешеходным, нужно его делать пешеходным целиком — иначе не работает. Одна пешеходная улица не решает ничего — это зря выброшенные деньги. И когда прекрасные независимые журналисты возмущаются тем, что у нас переделывается по 50 улиц в год, — это яркое свидетельство того, что они совсем не понимают, зачем это вообще делается. Если делать по пять в год, тогда лучше не делать, а вводить платный въезд в центр, как в Сингапуре. Потому что по пять в год — это даст эффект через 40 лет, когда, вероятно, автомобиль на двигателе внутреннего сгорания уйдет в прошлое.

К сожалению, эти аксиомы московскому правительству донести до общественности не удалось. Все заметили платные парковки — кнут объяснять не надо, кнут все понимают. С пряником так не получается. То, что очевидно любому урбанисту, как выяснилось, неурбанисту совсем не приходит в голову. Блестящие пытливые умы ищут нетривиальные объяснения благоустройства вроде остановки времени и манифестации власти, и это, может, и есть, но в основе все совсем просто.

Чтобы мегаполис поехал, нужно, чтобы он пошел. Это никакая не злокозненность, не идеология, не гипотеза, это физические свойства организации движения в большом городе. Вода всегда течет вниз, а вверх не течет. Так и здесь: если в мегаполисе нет пешеходного движения, то он стоит в пробках.

Как ни абсурдно это звучит, но причиной того, что первоначальный самоочевидный смысл благоустройства потерялся, является «ведомственный» подход. Сначала, в 2011 году, на уровне рекомендаций Собянину, связь кнута и пряника была очевидна. Но дальше программу начали выполнять. Организацией автомобильного движения у нас занимается Департамент транспорта, а благоустройством — Департамент жилищно-коммунального хозяйства. Максим Ликсутов в рамках своих транспортных компетенций развил должную пиар-активность и всем более или менее объяснил: без платной парковки город не поедет. Петр Бирюков никогда не говорил, что его благоустроительная деятельность связана с транспортной проблемой. Подозреваю потому, что если начать говорить, тогда программа «Моя улица» может переехать из его департамента к Ликсутову.

Итог оказался парадоксальным.

Москвичи в целом удивительно толерантно приняли платную парковку — такого уровня лояльности граждан к кнуту не демонстрировал ни один город мира. Везде начиная с 1970-х годов, когда мегаполисы стали бороться с машинами, люди вставали на дыбы, устраивали демонстрации, автомобильные манифестации, заваливали мэрии судебными исками, и хотя никто не отказывался от необходимых мер, но почти всегда приходилось менять муниципальную власть. У нас чуть ли не половина автомобилистов восприняли платную парковку на ура.

Везде начиная с 1990-х, когда города начали заниматься благоустройством старых улиц, это воспринималось гражданами более чем позитивно, а реконструированные Елисейские Поля в Париже, Сентрал-парк в Нью-Йорке и набережные в Мадриде стали главными городскими событиями. У нас, если судить по Фейсбуку или оппозиционным СМИ, люди жаждут снести правительство как раз за это. Мы готовы терпеть кнут, но подавитесь вашим пряником.

Масштабы реконструкции вместе с непониманием, зачем это делается, привели к возрождению лужковских лекал интерпретации: если строят, то чтобы воровать. Дороги — не жилье. Лужков выделял Батуриной городскую землю, строил на ней дома и продавал на рынке — так понятно, откуда берутся деньги. Собянин реконструирует улицы, которые не продаются, — так деньги не образуются. Значит, решили думающие и чувствующие люди, он ворует со стройки. Конечно, так много не своруешь — нужно все же поменять асфальт, уложить камень, переложить все сети, посадить деревья, поменять уличную мебель — много денег уходит просто на это. Да, поняли думающие и чувствующие люди, и именно поэтому стройка очень-очень большая. Чем больше Собянин реконструирует, тем, стало быть, больше и ворует. Совсем зарвался.

Накал страстей такой, что объясняться поздно. В РБК провели специальное расследование, где показали жуткую картину коррупции: на рынке благоустройства работают до двадцати разных больших фирм, и во всех сидят выходцы из системы ЖКХ, а многие даже родственники. Все монополизировано и коррумпировано. Вообще-то, если на рынке конкурируют 17 разных фирм, это называется не монополией, а наоборот. А то, что фирмы по благоустройству создали бывшие работники ЖКХ, действительно страсть как странно — вы, вероятно, ожидали встретить там епископов. С тем же успехом можно было бы сказать, что вся финансовая система США коррумпирована и монополизирована — везде сидят родственники Рокфеллеров или те, кто у них когда-то работал. Но это прошло на «ура» и было воспринято прогрессивной общественностью как последнее доказательство того, что вся программа — способ распила. Нина Петровна — бывшая невестка Тимофея Матвеевича; какие еще вам нужны доказательства?!!

Лучшие люди сопоставляют московское благоустройство, предпринятое, как они считают, исключительно для воровства, с общей неустроенностью жизни в России. Владимир Рыжков, которого я лично считаю самым достойным политиком России, возмутился тем, что творится в Москве по сравнению с его родным Алтаем, от которого он выдвигается в депутаты Думы (и дай ему бог). На Алтае нет школ, дорог, инфраструктуры, а в Москве на улицы выкладывают сотни тонн гранитных покрытий. Сергей Пархоменко, для меня лично один из тех очень немногих людей, которые позволяют считать, что наше время все же не лишено достоинства, проехал из Иркутска в Нижнеудинск и там на железнодорожных путях обнаружил людей, которые годами живут в заброшенных вагонах. А в Москве на благоустройство в целом до 2018 года собираются потратить 123 млрд рублей — ну как это возможно! Ну где же хотя бы элементарное чувство самосохранения?

Проблема в том, что московские тротуары конкурируют не с благоустройством на платформе 4847 км Транссиба и не с поселком Манжерок на берегу Катуни. Они конкурируют с машинами! Нам нужно, чтобы люди в мегаполисе пошли пешком. Это значит, что уровень комфорта пешехода должен быть сравним с комфортом, который пассажир получает в автомобиле. Это конкуренция средств передвижения, а не столицы и провинции за бюджет.

В таких вещах не работают гражданская сознательность и чувство справедливости: если у вас не достигнуто определенное качество уличного благоустройства, люди — при всем сочувствии к условиям жизни в Манжероке — предпочтут сидеть в машине в пробке, но не пойдут пешком. Горожане ведут себя в этом отношении бессознательно, как животные. Они не любят асфальтовых троп среди пробок с включенными двигателями и интуитивно мигрируют в сторону от таких мест. Чтобы ходить, им нужен чистый воздух, и они реагируют на это автоматически, как стадо баранов на чистую траву. Те борцы с подлым режимом, которые говорят, что асфальт ничем не хуже плитки и даже лучше, могут искренне так думать, но на поведении людей эти мысли никак не сказываются. Большинство лучше идет по плитке, чем по асфальту, хотя не знает почему, — а она просто дает лучшее качество воздуха. Это проверено опытом десятков городов.

Хочешь, чтобы они пошли, — делай плиточный тротуар. Нет — не пойдут. Это инстинкт, тут ничего не поделаешь. С профессиональной точки зрения имеет смысл спорить только о том, какой уровень комфорта пешехода является достаточным для того, чтобы город пошел. Вот тут возникают существенные разночтения, и должен честно признаться, что хотя дело не слишком большое, но благодаря ему я смог ощутить себя в типичном состоянии реформатора в России, то есть в состоянии провала.

Все, в принципе, просто. Есть уровень комфорта, который достигается в разбитых «жигулях», и есть тот, который достигается в новом «мерседесе». Это вопрос планки качества. Для «жигулей» хватает бетонной плитки и брежневских лавочек — того арсенала приемов, который был в распоряжении городских властей со времен реконструкции старого Арбата к Олимпиаде-80. Мы исходили из того, что Москва, в особенности центр, — это очень богатый город, а значит, конкурировать приходится с высоким цивилизационным стандартом.

Отсюда, а не из желания вернуться к сталинизму, — гранит и качественный свет, зелень и провода, убранные под землю, — мы ограничены уровнем сегодняшнего автопрома. При этом тротуар конкурирует с машиной не только качеством покрытия. Улица в своем высшем проявлении — это театр, где люди постоянно меняют роли актера и зрителя. Вы можете идти по улице и наслаждаться тем, что на вас смотрят; и street-fashion, тип рекламы, основанный на том, что высокие марки запускают моделей и светских персонажей по улицам и отслеживают количество постов в Инстаграме, основан именно на этом. Это теперь есть в Париже, Милане, Лондоне и Нью-Йорке, а в Москве нет — почему?

Вы можете сидеть в уличном кафе и любоваться актерами, которые идут мимо вас, — это уже сто лет как есть в европейских столицах, а у нас не очень — почему? Кстати, потому, что довольно трудно пить кофе на тротуаре шириной метр, сидя напротив пробки из сотни машин с включенными двигателями. Улица — это место, где социум потребляет сам себя, где вы можете увидеть то почти бесконечное (сравнительно с платформой 4847 км) количество возможностей, которое предоставляет вам большой город, и стать его частью. Вот это участие в городском спектакле и является конкурентным, по сравнению с автомобилем состоянием. Вы не поверите, но даже очень состоятельные люди иногда норовят выйти из своего «мерседеса» и прогуляться по улице, если сделана как надо.

Таких улиц много быть не должно — это апофеоз городского пространства, но все улицы должны быть с ним соотнесены. У вас должен быть не тротуар из асфальта, а пол, каменный пол, подиум для городского дефиле. У вас должны быть зона партера и карманы, откуда зрители будут любоваться этим театром. У вас должна быть в партере парковая атмосфера, потому что парк по сценарию поведения — это гостиная на открытом воздухе. У вас должны быть не стены, а зеркала, витрины и рекламы, чтобы человек постоянно, но ненавязчиво мог любоваться собой со стороны. У вас должны быть предусмотрены разные режимы использования улицы в разное время суток. У вас должен быть выверенный сценарий освещения, сочетание большого света для улицы целиком и локального в партере. Вам нужно продумать зону контакта этого театра с транспортом — это конфликт, тут много приемов. Вам надо понять место велосипедистов. Нужно понять логику улиц в целом, чтобы вычислить, где и почему должен случаться апофеоз.

Я даже больше скажу. Есть теория постиндустриального города. Это не теория города пешеходного, здесь гораздо больше допущений, деклараций и надежд и гораздо меньше эмпирического опыта. Тем не менее она сегодня очень увлекает урбанистов. Дело примерно в следующем. Постиндустриальные города живут продажей знаний и услуг. Город создает большие группы людей, которые доверяют друг другу в силу одинакового цивилизационного стандарта — одного образования, культуры, рисунка поведения, структуры мотиваций и т. д. Постиндустриальный город — это механизм для резкого увеличения эффективности общения. Улица — это общественное пространство, а общественное пространство — это в основе своей пространство для общения. Оно должно создавать атмосферу доверия, места для знакомства, рамочную повестку дня — все это описывается понятием friendly city, которое в силу особенностей нашего исторического развития не переводится на русский язык.

Иначе говоря, улица как общественное пространство — это инфраструктура постиндустриального города. Есть экономическая аксиома: в кризис нужно вкладываться в инфраструктуру. Это проверено множество раз, начиная с дорожного строительства Рузвельта. Индустриальный город вкладывается в индустриальную инфраструктуру. Но если мы хоть немного верим в то, что Москва может быть успешна как постиндустриальный город, давайте вкладываться в постиндустриальную инфраструктуру. Да, в образование, да, в медицину и еще — в общественное пространство.

У «Стрелки» был заказ на создание конкурентного пешеходного пространства, мы попытались увлечь заказчика идеей friendly city. Это не совсем одно и то же, хотя согласитесь, что чисто абстрактно friendly city — это хороший конкурент стоянию в пробках. Но так или иначе, у нас над «Моей улицей» год работало больше ста человек, в России и нет; мы пригласили лучшие зарубежные бюро, которые делали Нью-Йорк, Мадрид и Лондон, программа никак не сводилась к этой интеллектуальной рамке. Основная часть заключалась вообще в другом.

Вот архитекторы, например, страшно жалуются на устаревшие СНиПы (строительные нормы и правила), а инженеры — на ГОСТы, их уже 20 лет хотят пересмотреть, но не могут. Потому что это слишком большая работа — их создавали десятки советских научных институтов, и работали они много лет, а теперь у нас нет такого ресурса. О'кеу, но в строительстве и инженерии нормы, по крайней мере, есть. В случае с реконструкцией улиц мы обнаружили: за разные элементы улицы, от озеленения до освещения, отвечают 22 различных государственных и муниципальных органа, они руководствуются разными регламентами, а единой системы стандартов нет. Мы ее создали.

Сегодня вся прогрессивная общественность повторяет, что пять лет подряд реконструируются одни и те же улицы, и это ли не яркое доказательство воровской природы благоустройства? Вообще-то, повторная реконструкция случается редко — по моим сведениям, это не более 7 % территорий, — но ничего удивительного тут нет. Вот люди часто живут в своих домах по 20 лет и не знают соседей. Вы уверены, что те, кто сажает цветы на газонах, прекрасно осведомлены о тех, кто тянет вдоль Варшавского шоссе оптоволокно? У них скоординированные планы, соотнесенные нормативы, и они прекрасно осведомлены о планах водопроводчиков и электриков, да? Нет, вы знаете, этого не было и в помине. В этом году появилось, и отличие программы этого года — что на всех улицах сначала заменяют сети, а потом делают покрытие. От этого, кстати, ощущение, что в этом году все разрыто еще больше, чем в прошлом, ну и вывод, что воровство растет.

У нас расхождение с партнерами, нужно ли объяснять свои замыслы или это прерогатива (и вопрос) заказчика, поэтому говорю только от своего имени. Мне лично, при всем значении работы над стандартом улиц и над десятками конкретных проектов, интеллектуальная рамка friendly city была важна. Не заказчику — мне. Улица — инструмент городского доверия, а, скажем, «ночь длинных ковшей» была ударом под дых этому доверию. Чиновники из правительства искренне не понимали моего ужаса по поводу сноса киосков — с их точки зрения, они избавлялись от бандитов лужковского времени, черт знает как приватизировавших то, что нельзя приватизировать (и это правда), и при чем тут, спрашивается, доверие.

Я когда-то пытался найти понятную всем формулу новой улицы и придумал, что улица как общественное пространство — это фейсбук офлайн. Попросту говоря, мне нужно, чтобы на этой улице были Кашин и Архангельский, Рыжков и Пархоменко и так далее и чтобы они воспринимали эту улицу как свое пространство. Тогда оно заработает, тогда по улице захочется пройти в надежде их встретить, тогда она выиграет конкуренцию у любого «мерседеса». Но это утопия. Люди, которых я считаю культурной элитой города, в ярости и ужасе от того, что сегодня происходит, они клянут воровство и сочиняют фантастические смыслы благоустройства, и здесь важно отторжение от процесса. Нельзя построить креативный город без креативных элит.

Ну, вероятно, в другой раз. В 1762 году барон Александр Черкасов вернулся из Кембриджа и стал главой Медицинской коллегии. В 1765 году он подал Екатерине записку, где предлагал для борьбы с голодом выращивать в России «земляные яблоки, кои в Англии называют потетес, а в иных местах земляными грушами, тартуфелями и картуфелями». Эта история в царствование Николая I закончилась «картофельными бунтами». Интересно, доживет ли Москва до «благоустроительных бунтов». Смысла в них мало: картошка — прекрасный продукт, а чтобы город поехал, нужно, чтобы он пошел. Но, возможно, это необходимые жертвы на алтарь цивилизации». (Конец статьи.)

Оказывается, хотели как лучше. Хотели как в Лондоне, Мадриде, Нью-Йорке. Привлекли кучу иностранных экспертов, с богатым портфолио по благоустройству современных постиндустриальных городов. Хотели, чтобы Москва стала приятным, friendly местом для пешеходов. В частности, сам Ревзин этого хотел — а с тех пор, как город отжали у Лужкова ставленники Романа Аркадьевича Абрамовича, люди из дружественной ему «Стрелки» получили серьезный доступ к рычагам. Ревзин, будучи партнером в «Стрелке», впервые за четверть века обрел возможность не только критиковать городскую власть со страниц Ъ (и получать от нее полумиллионные иски), но и посеять в сознании градоначальства «разумное, доброе, вечное». Как уточняет Навальный, почти моментально откликнувшийся на текст Ревзина очень жестким постом, посев обошелся городской казне в 1 812 664 431 рубль и 23 копейки.

Прежде чем вмешиваться в их спор по существу, вспомню, что последний раз Навального и Ревзина я встречал на митинге в защиту российской науки на Суворовской площади в Москве, все мы там стояли в одной толпе, и это смотрелось куда логичней и естественней, чем нынешняя полемика. Но увы, случилось так, что та самая власть, которая вчера судила Ревзина, сегодня его кормит, а судит, наоборот, Навального, причем на те же сакраментальные 500 000. Стой малозаметной разницей, что Лужков оценивал в 500 000 свою честь и достоинство, а Ликсутов в эту сумму оценил услуги судьи, отказавшегося исследовать доказательства. То есть Лужков эту скромную выручку тащил в семью, а Ликсутов щедрой рукой раздает стряпчим и иной прислуге. Воистину, власть в городе поменялась.

Григорий Ревзин — умнейший архитектурный критик, выдающийся профессионал в своей области; все, что он пишет на бумаге, выходит гладко и вызывает у меня горячее желание подписаться под каждым словом. Верю, что хотели как лучше. Верю, что у всего этого ремонтного ада есть некий генплан и что очень большая ошибка Собирюкова — Хуснутова состоит в тотальной неспособности донести его до сведения горожан.

Но есть и еще одна проблема, о которой Ревзин забыл упомянуть, а она в этой истории совершенно центральная. Нечипоренко может быть каким угодно великим виртуозом-балалаечником, но все же И.С. Бах писал свою музыку для других инструментов. Можно составить сколь угодно прогрессивный, рациональный, гуманистический, внятный и продуманный план, учитывающий передовой опыт Милана и Сингапура. Но когда ты его передаешь для реализации кучке жуликов лужковского призыва, для которых единственный смысл любых ремонтно-строительных работ заключается в комфортном попиле горбабла, то любая партитура «Страстей по Матфею» на этой шарманке зазвучит удивительным кунштюком (за это слово Лужков однажды отсудил у Ревзина полмиллиона, так что грех не вспомнить его тут).

И нет, дорогой Дема, трагедия тут не в коррупционной составляющей, на которую так упирает Алексей Анатольевич. По лужковским экзерсисам мы знаем, что формула «освоили ярд — построили на сто лямов» вполне себе рабочая для Москвы. Даже в Сочах ничего еще, кажется, не рухнуло… Конечно, плохо, что стройкой, по остроумному выражению Ревзина, заведуют «не епископы», но даже если мы забудем обо всех прилипших к рукам триллионах, останется одна беда, которая не лечится принципиально и вообще.

В маниловской фантазии Ревзина то, что делается в городе, делается для людей, для жителей, для пешеходов. А вот тут-то и заключается абсолютно неразрешимая загвоздка. Те исполнители, которыми располагает город Москва для реализации светлых мечтаний КБ «Стрелка», принципиально к такой постановке вопроса не готовы и под нее не заточены.

Они не могут строить для пешеходов, для простых горожан, потому что они в душе своей глубоко и капитально презирают «население», и подстраиваться под его мелкие, смешные нужды считают для себя унизительным. На счастье Ревзина, его заказчики не слишком разговорчивы, поэтому об этой их принципиальной жизненной позиции мы не часто слышим, хоть и постоянно догадываемся. Но время от времени откроет рот какой-нибудь Казинец и популярно объяснит urbi et orbi, что всех учителей, врачей, медсестер, водителей, поваров, охранников, официантов, музейных работников и прочую прислугу нужно гнать из Москвы грязными тряпками, что нужно искусственно создать в столице такое давление на кошелек, чтобы жить в городе могли себе позволить только долларовые миллионеры. А остальные пусть приезжают по утрам на электричках, выполняют свои функции обслуги и уезжают потом обратно, — нечего им тут задерживаться.

На самом деле именно так, и только так, выглядит в глазах исполнителей грандиозного стрелкиного плана полезный результат реконструкции Москвы. Веете мечты, которые так красиво расписал Григорий Ревзин — где улицы Белокаменной станут театрами, парки — гостиными на открытом воздухе, а бульвары — подиумами для шоу высокой моды, можно очень легко и эффективно реализовать, просто выдавив из городской черты девять десятых нынешнего городского населения. Чтобы в этом убедиться, достаточно пройтись и/или проехаться по Садовому кольцу в любые летние выходные, когда офисы и госучреждения закрыты, школьники — на каникулах, а горожане — на дачах или в отпуске. Безо всякой реконструкции в такие дни «и дома своего не узнаешь», до такой степени все становится свободно, просторно, без пробок, с минимумом машин и их выхлопных газов… Благодать! И самый простой способ достичь этого идеала в будние дни — не гранит как источник чистого воздуха, а все виды экономического давления на ту часть горожан, которая бедней определенной планки.

«Ночь длинных ковшей», о которой так сетует Григорий Ревзин, — это не ошибка в трансляции позиции городских властей жителям и не борьба с бандосами лужковского призыва. В первую очередь это демонстрация определенного отношения к тем десяткам и сотням тысячам москвичей, которые на протяжении 20 лет голосовали рублем за существование всех этих киосков и магазинчиков в шаговой доступности от дома. Понятно, что такой проблемы нет ни у какого бонзы, который за покупками отправляет шофера, ассистента, кухарку или домработницу. Такая проблема есть только у тех «лишних» пешеходов, которых нужно убрать с московских улиц, перед тем как выпускать на них собянинский бомонд в мехах и на лабутенах.

Особенно ярко отношение к горожанам как к мусору проявилось в решении о ликвидации в Москве троллейбусного сообщения. Хотя бы из чистого приличия можно было провести по этому поводу какие-нибудь общественные слушания, разъяснительную работу с привлечением экспертов и лидеров мнений, демонстративные какие-нибудь жесты заботы в адрес тех десятков тысяч москвичей, которые всю жизнь этими троллейбусами добирались до метро, до школы, до работы, до дома… Конечно, отсутствие таких символических жестов можно списать на «плохо поставленный пиар муниципалов». Это такой дивный ревзинский эвфемизм, позволяющий превратить оглушительное хамство вполне конкретных хуснутовых по отношению к аборигенам глубоко чужого им города в досадный и случайный промах каких-то безымянных пиарщиков. Но ведь кроме символических жестов есть еще и практические, известные муниципалам любого города, где местная власть сменяема. Если вдруг отменился, хоть на три дня, тот или иной маршрут общественного транспорта, будь то лондонская подземка или венецианское вапоретто, информацию об этом мэрия найдет способ довести загодя до каждого жителя и гостя города, и не только в тех районах, которые этим изменением оказались затронуты. Это история не про «пиар муниципалов», а про базовую функциональность общественного транспорта. Нельзя добираться до работы или учебы, до аэропорта или вокзала маршрутом, про который не известен ни его номер, ни схема движения, ни расписание. А в Москве нам сообщают, что с завтрашнего дня начинается программа ликвидации троллейбусов — и нежно при этом намекают, что если тебя эта новость затронула, это всего лишь значит, что ты не прошел через фильтр Казинца. Столица — не для тех, кого волнует расписание троллейбусов. Не для тех, кто давится на входах в вестибюли московского метро.

Это принципиальная позиция всей собянинской администрации. И совершенно при этом не важно, больше они сегодня крадут, чем при Лужкове, столько же или вдвое меньше. Важно, что прекрасные планы «Стрелки» будут реализовывать калифы-на-час, с прочно сложившимся представлением о городе Москве как кормовой базе, а о ее жителях — как о досадной помехе при реализации их грандиозных планов «благоустройства».

Неблагодарная Москва и москвичи

Страшно мы несознательные люди, москвичи.

Зимой нам не нравится ломать себе ноги в гололед. Но и в сугробах по пояс нам не нравится тоже, хотя снег-то мягкий и ногу в нем никак не сломать.

Летом нам не нравится жариться в пробках на солнцепеке, как будто эту жару к нам на оленях из-за Урала привезли. Но как только двигатели наших авто уходят под воду под освежающим июльским дождем — снова какие-то претензии. Как будто и в дождях Собянин виноват, а не Лужков, как обычно.

Или вот, скажем, жалуемся мы на загруженность городских улиц автотранспортом. Заботливые власти идут нам навстречу, убирают с улицы самый громоздкий и неудобный предмет — троллейбус, который мешает проезду и велосипедистов, и «Майбахов». А мы опять недовольны.

Нам наняли лучших специалистов по мировой урбанистике, чтобы те со знанием дела разъясняли в Фейсбуке, как тонут Париж, Берлин и Прага, как дорого ездить по Лондону и как страшно жить в Нью-Йорке, — но мы не хотим слушать. А ведь раньше, когда эти же авторы о московских бедах писали, мы читали их внимательно. Такой вот предвзятый и негативный у нас настрой.

Когда у нас асфальт по всему городу меняют на плитку — мы жалуемся.

Но как только эту плитку снимают, чтобы положить новую, — снова нытье.

А если ее три раза за год переложить — то три раза будем жаловаться, зануды.

Не было в городе велосипедных дорожек — не ездили, брезговали. Сегодня весь центр этими дорожками выложен — все равно не ездим, сволочи.

При Лужкове мы все время жаловались на воровство.

Убрали Лужкова, заставили Бирюкова поделиться с Чайкой-младшим, даже взамен Батуриной бенефициаров нашли — а мы все равно чем-то недовольны. Хотя новые выгодоприобретатели и моложе прежних, и симпатичней, а скоро будут еще и сильно богаче.

Вопиющая неблагодарность к городским властям, которые в прошлом году успешно освоили 1,733 трл рублей, в нынешнем осваивают 1,751 трлн, и в следующем году готовы еще 1,746 трлн упромыслить, — и нет бы кто оценил этот их подвиг. Никакому лондонскому, парижскому, римскому или стамбульскому градоначальству не снилось бремя таких расходов — а московские власти взвалили на себя эту ношу и несут ее героически.

Ну вот никаким пряником нас не задобришь — ни тем, что во рту у Хуснулина, ни тем, который у Ликсутова уже в офшоре.

Пожалуй, пришло время «Стрелке» властям порекомендовать, чтобы они нас дустом попробовали. Авось поймем свою вину и подобреем.

Почему Собянина можно называть оленеводом

В комментариях к моей статье про московские разрушения в очередной раз прочитал, что Собянина ни в коем случае нельзя называть оленеводом.

В строго формальном смысле это, наверное, очень правильная придирка: если когда-нибудь в этой жизни наш градоначальник и пас скотину крупнее сотрудников Администрации Президента РФ, его официальная биография об этом умалчивает, а оленей уже не спросить.

Но если кто-то считает, что в назывании Собянина «оленеводом» заключен какой-то скрытый или явный расизм, то это куда более космическое преувеличение и натяжка, чем сам апокриф о его пастушеском прошлом.

Оленевод — это не раса, не нация, не вероисповедание и не разрез глаз. Это просто некая специальность, не требующая глубокого знакомства с обычаями жизни европейского мегаполиса, подразумевающая профессиональную привычку обращения с окружающими как со стадом бессловесных животных. Как мы успели заметить по вчерашней колонке Григория Ревзина, сравнившего неразумных московских пешеходов с баранами, привычка эта заразна, и инфекция передается контактным путем — через государственные деньги.

За последние 98 лет, в которые Москва исполняет функции российской столицы, хозяевами Кремля успели побывать уроженцы Симбирска, Гори, Курской, Днепропетровской и Томской областяй, Ставрополья, Урала и Питера. По этнической принадлежности встречались среди них грузины, украинцы, евреи и даже в каком-то смысле русские. Не было только москвичей. Далеко не всегда происхождение правителей имело какое-то значение для их подданных. По большому счету, ярких примеров — только два, и оба — из дня сегодняшнего.

Если бы Борис Ельцин, возглавив Россию, наводнил Кремль, правительство, силовые структуры и госкорпорации руководителями из Свердловского обкома КПСС, то его правление запомнилось бы нам как эпоха «свердловских». Но он этого не сделал, поэтому о его происхождении оппоненты вспоминали лишь в связи с Ипатьевским домом. Горбачев тоже не расставлял на ключевые посты друзей по Ставропольскому крайкому ВЛКСМ, поэтому среди всех проклятий, которые мы за последние 30 лет слышали в его адрес, не упоминались ни город Ставрополь, ни машинно-тракторная станция, на которой он с 15 лет работал помощником комбайнера. А Путин ввел жесткое правило, по которому ключевые должности в государственном секторе уже 16 лет распределяются между выходцами из одного города и одного ведомства. Поэтому «питерские чекисты» во власти — это объективная политическая реальность, данная нам в ощущении, а эпоху правления Сталина никому не придет в голову назвать временем «горийских семинаристов».

К Собянину кличка «оленевод» приклеилась не потому, что у него глаза такие красивые. Этнически он вообще происходит из уральских казаков и беглых в те края раскольников, а глаза такого же разреза были и у В.И. Ленина, и у К.У. Черненко, никаких последствий для судеб России это обстоятельство не имело. Если вы внимательно посмотрите мне в глаза, то можете заметить, что и у меня они примерно такой же формы — привет от дедушки Валентина Владимировича, происходившего из тех же самых уральских казаков, откуда выводит свой род Собянин. В России даже евреям свойственно иметь монголоидные черты лица, тут нет ничего необычного, и никакого повода для этнических обзывательств.

Если 5 лет назад кличка «оленевод», кем-то данная Собянину, не носила никакой внятной смысловой нагрузки, кроме отсылки к его таежно-тундровому провенансу, то дальнейшая ее судьба напрямую связана с деятельностью Сергея Семеновича на посту мэра Москвы, с его кадровой и строительной политикой. На ключевые посты городской администрации он назначил чиновников и бизнесменов, так же бесконечно далеких от жизни и забот российского мегаполиса, как и он сам. Каждое их действие в публичном поле лишний раз подчеркивало, до какой степени им наплевать на Москву и москвичей. Именно поэтому кличка «оленевод» и приклеилась. Пожелай Собянин иначе выстроить свой диалог с городом, она была бы забыта тогда же, пять лет назад, и отвалилась бы за неактуальностью.

Тут мне, конечно же, возразят памятливые свидетели новейшей московской истории: а как же Капков? Тоже ведь не местный ни разу, в Нижнем родился, с Чукотки кооптирован, а вон сколько полезного сделал для города…

Действительно, Сергей Александрович Капков, со своими утопичными лозунгами «Москвы для москвичей» и насаждения в городе европейской культуры, плохо вписывался в общий контекст варяжьей собянинской власти и в этой связи был оттуда вполне успешно выпилен. Но только не надо никакой эпизод возвышения Капкова в московской иерархии приписывать Собянину, если кому-то интересно отделять причины от следствий.

Собянин — в чистом виде креатура Романа Аркадьевича Абрамовича. Именно Абрамович в свое время и пролоббировал, и пробашлял перевод тюменского губернатора в Москву, на должность главы Администрации Президента РФ. У Абрамовича на протяжении всех нулевых был жесткий имущественный конфликт с Юрием Лужковым, который в годы путинского президентства никак не удавалось разрешить через кремлевские рычаги: Путин — парень понятийный, и по понятиям он Лужкова сдать не мог. Потому что Лужков — это такой московский Ахмат Кадыров, который до последнего боролся против федералов, объявлял России джихад и газават, а потом смиренно лег под Путина по полной программе и за это получил некий фирман помилования, включающий подтверждение феодальных прав на вотчину.

К счастью, в какой-то момент случился президент Медведев, бесхребетный и беспринципный, ничем Лужкову не обязанный. И он под конец правления дал Абрамовичу зеленый свет сожрать Лужкова, заменив его собственной пешкой. Так Собянин стал мэром Москвы. А Сергей Капков, который к тому моменту уже 10 лет курировал проекты Абрамовича по «социальной ответственности», тут же получил в управление парк Горького. Спустя несколько недель в его управление передали все парки Москвы. Потом он стал заместителем главы столичного департамента культуры, которым с 2001 года рулил чиновник лужковского призыва по фамилии Ху*яков. Потом этот Ху*яков пошел курить, а Капков возглавил весь департамент. Позже этот департамент апгрейдили до министерства, и Капков стал министром.

Вся карьера Капкова в правительстве Москвы — результат победы Романа Абрамовича над Лужковым в аппаратных играх. Как только Собянину показалось, что он стал самостоятельным федеральным политиком, а не просто марионеткой из кармана Абрамовича, Сергей Капков был из мэрии торжественно уволен. А тот самый Сергей Ильич Ху*яков, которого Капков в свое время отодвинул, уверенными темпами возвращается к привычным кормушкам, потерянным из-за падения Лужкова. К посту главы объединенного историко-архитектурного музея «Коломенское» он недавно прибавил должность директора музея-заповедника «Царицыно», уволив оттуда Наталью Самойленко, профессионального руководителя капковского призыва. Что творилось в усадьбе «Царицыно» во времена ху*яковского руления московской культурой, можно прочитать в той самой статье Ревзина, за которую Лужков в свое время отсудил у него и у Коммерсанта по полмиллиона деревянных рублей.

Действительно, Собянин долго терпел Капкова и его культурную политику, покуда зависел от Абрамовича и не мог его снять. Сегодня Собянин считает себя фигурой самостоятельной, а не полностью зависимой от давнего покровителя, и это дает ему определенную свободу действий. Которую он использует именно как оленевод, каким был и остался. Без стеснения меняет профессионалов на номенклатуру, уволил Капкова, назначил Ху*якова, плевать хотел на любые последствия для горожан. При этом «Стрелке» с подачи Абрамовича уплачено 1,8 млрд рублей казенных денег за городские прожекты, так что в публичную плоскость подковерный конфликт мэра со спонсором не вышел. Пилить продолжают вместе, просто Собянин расширил полномочия в кадровом вопросе.

Именно поэтому — а не из-за разреза глаз — градоначальника можно и нужно именовать оленеводом, подчеркивая чуждость и враждебность его клана тому городу, который в данную минуту отписан ему на кормление. Это никакой не расизм, а легитимное оценочное суждение о политике городских властей.

Расширяй обочину — спасай Россию

Какой-то фантастический наброс — на грани кровавого навета — опубликовал Александр Баунов на Carnegie. Ru. Оказывается, недовольство отдельных москвичей собянинскими стройками — всего лишь отголосок ленинского «чем хуже, тем лучше». Оказывается, условные «интеллектуалы» возражают против благоустройства города лишь потому, что оно ведется единороссами и повышает их электоральную поддержку. А «интеллектуалы» рассчитывали благоустроить Россию сами, когда к власти придут. Вот и бесятся, что революцию отменила отеческая забота Собянина о горожанах…

Но не успеваешь переварить эту ошеломительную новость о политических амбициях всех недовольных московским потопом, как тут же тебе сообщают, что на самом-то деле «интеллектуалы» просто любят жить в дерьме и неуюте, любят непрерывно страдать и испытывать дискомфорт. И когда Собянин вдруг начинает превращать Москву в комфортное место для жизни людей, в уютнейший из городов Европы, «интеллектуалы» восстают против такой победы над милой их сердцу разрухой… То есть не в политических амбициях дело, а в «обонятельном и осязательном отношении» пятой колонны к дерьму.

Честно говоря, мне пришлось два раза перечитать текст Баунова, чтобы просто понять, откуда он взял исходную аксиому о том, что Собянин делает жизнь москвичей лучше. Казалось бы, до сих пор все претензии к градоначальству были связаны как раз с ухудшением повседневной жизни: пробками, потопами, коллапсом общественного транспорта, многократной (и всякий раз низкокачественной) перекладкой тротуаров, а также с коррупцией застройщиков, поборами с бизнеса, низким уровнем городских служб, разрушением сложившейся в спальных районах торговой и сервисной экосистемы…

На любой из этих упреков можно что-нибудь возразить по существу, но Баунов до такого спора ни разу не снисходит. Весь его конспирологический наброс про тайные мотивы пятой колонны основан жестко на презумпции, что «жить стало лучше, жить стало веселей». Долго я рылся в поисках намека, в чем же это новое счастье москвичей выражается — а кто ищет, тот всегда. Итак, встречаем формулу благоустройства по Баунову:

«Институты рождаются из достоинства самой толпы, а оно — среди прочего — из увеличения обочины для пешехода».

Мир — народам. Земля — крестьянам. Обочину — пешеходам. Вот он, оказывается, рецепт счастья. Дальше можно и врачей увольнять, и детсады закрывать, и троллейбус ликвидировать, и всю городскую торговлю за МКАД выдавливать — лишь бы обочина для пешехода увеличивалась.