Всё, что я хотела, это чтобы меня никто не трогал. Просто оставили лежать на холодном тротуаре, а сами испарились по своим делам. А я бы тихонечко отлежалась и незаметно ушла. Но голосов надо мной становилось всё больше.
— Нужно вызвать скорую!
— Бедняжка.
— Они носятся по городу на своих велосипедах как ошалелые! Того и гляди собьют!
— Кто-нибудь позвонил в скорую?
Не надо! Ничего не надо. Просто уйдите все и дайте мне возможность уползти в свою нору. Я не хотела открывать глаза. Старалась ещё хоть на миг оттянуть встречу с действительностью и навалившимися на меня неприятностями. Рука нещадно простреливала болью, мир за закрытыми веками кружился, и от этого начало тошнить. Во рту резко пересохло, губы и язык стали колючими и жёсткими как пересохшая губка.
— Девушка, вы слышите меня? — с тревогой звал меня знакомый мужской голос.
Я попыталась ответить, но из пересохшего горла вырвался только глухой скрежет. Тогда я просто кивнула головой. Ничего не поделать, придётся возвращаться в реальность.
— Вы можете двигаться? Что вы чувствуете? Что болит?
Я открыла глаза и встретилась взглядом с присевшим рядом со мной на колени парнем.
"В мае. Только в мае бывает такое небо". Наверное, я сильно ударилась головой, потому что это была моя первая мысль. Такого яркого голубого цвета глаза я никогда не встречала. Только майское умытое ливнями небо могло сиять такой невыносимой, прозрачной лазурью. Брови цвета спелой пшеницы озадаченно нахмурены, а красиво очерченные губы сейчас не улыбались глумливо, как я уже привыкла, а были напряжённо поджаты.
— Вы можете подняться? Давайте я помогу вам.
Костя осторожно поднял меня на руки и посадил на переднее пассажирское сиденье своей машины, дверцу которой кто-то предусмотрительно открыл перед нами.
— Куда вы её?
— Скорую то вызывать?
— А велосипед? Тут сумка ещё с продуктами!
Прохожие суетились и с интересом заглядывали в машину, чтобы рассмотреть меня. Что-то советовали парню, бегая вокруг, но Костя захлопнул дверь с моей стороны и до меня, доносились только глухие неразборчивые звуки голосов. Открыв заднюю дверцу, Костя поставил на сиденье помятый короб. Сноровисто открутил у велосипеда покорёженные колёса, руль, и запихнул всё это в багажник.
Что-то сказал сочувствующим зевакам и, обойдя машину, сел на водительское место.
— Ты как? Жива? — в его голосе появились знакомые недовольные нотки.
Сейчас начнётся! Мне было настолько плохо, что я понимала, что отпор ему сейчас дать не смогу. Голова кружилась. Я прикрыла глаза и облизала пересохшие губы.
— Пить хочу.
Я попыталась расстегнуть под подбородком ремешок шлема, чтобы снять его, но руку пронзила боль, словно в неё воткнули раскалённую спицу. Не сумев сдержать стон, прижала её к груди.
— Рука? Больно? — Костя развернулся ко мне и встревоженно заглянул в моё лицо. — Потерпи немножко, сейчас в больницу поедем.
Он потянулся ко мне рукой, словно хотел прикоснуться к моему лицу. Я испуганно отпрянула в недоумении.
— Да не шарахайся ты так, я просто пристегну тебя.
И опять в его голосе послышались насмешка. Но мне уже было безразлично. Руку ломило, сухость во рту становилась невыносимой. Мне становилось всё хуже. И физически, и морально. Я тихонько стонала, нянча повреждённое запястье и мечтала, чтобы всё поскорее закончилось.
Костя пристегнул меня ремнём безопасности, помог снять шлем с головы, повертел его в руке, рассматривая вмятину и острые края разбитого пластика, неодобрительно цокнул языком и забросил его на заднее сиденье. Достал из бардачка бутылку с водой и, отвинтив с неё крышку, сунул мне в здоровую руку.
— Попей.
Дорогу до больницы я не запомнила. В голове была муть, от боли темнело в глазах. Костя всю дорогу молчал, время от времени бросал на меня беспокойные взгляды и вжимал в пол педаль газа.
А я тихонько скулила, жалея себя и свою несчастную долю.
Почему я такая растяпа? Как могла так вляпаться? О чём думала, почему была так беспечна на дороге? И что теперь будет?