Израненное сердце

Симона

Прижав лицо к окну, я наблюдаю, как мужчина убегает в Линкольн-парк. Он движется довольно быстро для кого-то столь массивного.

Я снова откидываюсь на спинку, чувствуя, как салон машины начинает вращаться.

Что вообще сейчас произошло?

Поверить не могу, что поцеловала его.

Это был мой первый поцелуй.

Я училась в пансионе для девочек. И хоть это и не останавливало моих одноклассниц от того, чтобы заводить отношения, – я так и не встретила никого, с кем бы мне захотелось пойти на свидание. У меня не было на это ни времени, ни желания.

Но даже в самых безумных своих мечтах я и помыслить не могла, что свой первый поцелуй я подарю преступнику. Похитителю. Угонщику. И бог знает, кому еще!

Я даже не знаю его имени. Я не спросила, потому что сомневалась, что парень ответит. Мне не хотелось, чтобы он лгал.

Мое сердце бешено бьется о грудную клетку. Платье слишком плотно облегает грудь, и я дышу все быстрее и быстрее.

Эти десять минут в машине кажутся вечностью. И все же мне с трудом верится, что это все действительно произошло. Если бы я рассказала об этом, мне бы никто не поверил.

Но я не могу никому рассказать. Во-первых, мой отец будет в ярости. А еще, как бы глупо это ни звучало, я не хочу, чтобы тот парень попал в неприятности. Да, он украл машину, но меня и пальцем не тронул. Он даже не оставил «бенц» себе.

К тому же… его можно было назвать джентльменом. Дело, конечно, не в манерах – мужчина был грубым и резким, особенно поначалу. От звука его голоса у меня по спине побежали мурашки. Он был глубоким и грубым – голос настоящего злодея.

Внешне парень тоже не слишком походил на джентльмена. Он был огромным – и вширь, и ввысь, едва помещаясь в автомобиле. Его руки казались толщиной со все мое тело. У него были иссиня-черные волосы, жесткая щетина по всему лицу, темные волосы на руках и даже на тыльной стороне ладоней. И его глаза были свирепыми. Каждый раз, когда парень смотрел на меня в зеркало, я чувствовала себя пригвожденной к месту.

И все же я поверила, когда он сказал, что не тронет меня. Более того, я поверила каждому его слову. Мужчина говорил так прямо, словно не мог не быть честным.

Я прижимаю ладони к щекам, чтобы немного охладить их. Чувствую себя возбужденной и разгоряченной. Но толку от моих ладоней не много – они тоже горячие.

Я не могу перестать думать об этих глазах, смотрящих на меня через зеркало заднего вида, об этом грубом голосе и об этих невероятно широких плечах. О его огромных ладонях, сжимающих руль.

Никогда не встречала такого мужчину. Ни в одной из тех стран, где побывала.

Я чувствую, как в сумочке вибрирует телефон, и достаю его. Вижу с десяток пропущенных звонков и еще больше сообщений.

Я поднимаю трубку со словами:

– Tata?

– Симона! – кричит отец, и я слышу облегчение в его голосе. – Ты в порядке? Где ты? Что происходит?

– Я в порядке, tata! Все хорошо. Я у исторического музея, на углу Линкольн-парка.

– Слава богу, – восклицает отец. – Оставайся на месте, полиция уже в пути.

Я и не могла бы уйти, разве что пешком. У меня нет водительских прав.

Полиция приезжает уже через пару минут. Они помогают мне выйти из машины и окружают меня, накидывают плед мне на плечи, задают сто вопросов в минуту.

Я отвечаю лишь: «Я не знаю, я не знаю», снова и снова.

Меня отвозят прямиком домой, и я уверена, что на этом настоял мой отец. Он уже ждет меня на пороге. Папа забирает меня из рук полицейских и велит им прекратить расспросы.

Mama без конца целует меня, зажав мое лицо в ладонях, словно не может поверить, что это действительно я.

Даже Серва проснулась и спустилась из своей комнаты, укутавшись в любимый пушистый халат. Она тоже обнимает меня – так же сильно, как и mama. Я осторожно обнимаю ее в ответ. Моя сестра старше меня на десять лет, но на голову ниже. Я кладу подбородок ей на макушку, вдыхая знакомый запах жасминового мыла.

Как только полиция покидает наш дом, начинается настоящий допрос.

Отец усаживает меня в гостиной и требует рассказать, что случилось.

– Какой-то мужчина угнал машину, tata. Я была на заднем сиденье. Он велел мне лечь и закрыть глаза. Затем он оставил меня.

Ложь дается мне поразительно легко.

Я не привыкла врать – особенно родителям. Но я не смогу объяснить им, что случилось на самом деле. Я и сама этого не понимаю.

– Скажи мне правду, Симона, – сурово говорит отец. – Он прикасался к тебе? Он оскорбил тебя?

– Яфью… – начинает mama.

Подняв руку, отец велит ей замолчать.

– Ответь мне, – говорит он.

– Нет, – решительно отвечаю я. – Он не касался меня.

Это я касалась его.

– Хорошо, – говорит отец с ощутимым облегчением в голосе.

Теперь он обнимает меня, обвивая мои плечи своими сильными руками и крепко их сжимая.

Интересно, обнял бы он меня так же, если бы меня все же «касались»?

– Вы пропустили свой раут, – говорю я mama.

– Это неважно, – отвечает она, заправляя прядь светлых переливающихся волос за ухо. – Mon Dieu, ну и город! Я знала, что это случится. Все говорили, что здесь сплошные преступники и грабители и перестрелки каждый день.

Mama смотрит на отца с упреком. Это он всегда выбирает, какие приглашения ему принимать и куда нам ехать. Только дважды моя мать решительно этому воспротивилась – когда была беременна моей сестрой и потом мной. Оба раза она настояла на том, чтобы вернуться домой, в Париж, где мы могли родиться на французской земле.

Мой отец настолько сильная личность, что я ни разу не видела, чтобы кто-то с ним спорил. Уж точно не я. Он как ледник – холодный и непоколебимый. Ничто не может устоять перед ним. Отец мог бы сокрушить целый город на своем пути, будь у него достаточно времени.

Ему потребовалась огромная сила воли, чтобы вырваться из нищеты, в которой он родился. Больше никому из его семьи это не удалось. У папы были три старшие сестры – все они умерли или пропали, когда он был еще мальчишкой. Его родителей тоже не стало. Он сам себе целый мир. Отец как Юпитер, вращающийся вокруг Солнца, а mama, Серва и я – крохотные спутники на его орбите.

Я не думаю, что mama в целом возражает – по ее словам, она влюбилась в отца, стоило ей его увидеть. С тех пор она преданна ему безгранично. Папа был невероятно красив – высокий, худощавый, словно выточенный из обсидиана. Но я знаю, что дело было не только в этом. Mama была богатой наследницей, рожденной в роскоши. Ее привлекла его целеустремленность. Она никогда не видела ничего подобного среди других привилегированных детей.

В день их свадьбы mama передала отцу контроль над своим трастовым фондом. За последующий год тот вырос втрое.

Интересно, существует ли на самом деле любовь с первого взгляда?

Как ее почувствовать?

Может быть, это стрела, которая пронзает твою грудь всякий раз, когда пара угольно-черных глаз встречает твои?

Я чувствую, как снова краснею при одной только мысли об этом.

– Что такое? – спрашивает mama. – Ты странно выглядишь. Хочешь воды? Еды?

– Все в порядке, mama, – уверяю я ее.

Отец встает с дивана.

– Куда ты? – спрашивает его mama.

– Мне нужно поговорить с Джессикой.

Джессика Томпсон – его ассистентка.

– Прямо сейчас? – уточняет mama, и между ее бровей снова пролегает складка.

– Немедленно. Ей придется выпустить пресс-релиз. Невозможно скрыть тот факт, что наша дочь была похищена. Только не после всей этой суматохи в отеле.

Таков мой отец – как только одна проблема решена, он немедленно переходит к следующей. Я в безопасности, и теперь нужно устранить все последствия.

– Все в порядке, mama, – говорю я. – Я пойду прилягу.

– Я поднимусь с тобой, – предлагает Серва.

Я знаю, что она говорит это искренне, но, честно говоря, это скорее ей нужна помощь подняться по лестнице. В настоящее время сестра страдает от легочной инфекции, и ее антибиотики не помогают.

Пока мы поднимаемся по широкой изогнутой лестнице, я обвиваю Серву за талию, чтобы поддержать. Я слышу ее свистящее дыхание.

Моя спальня – первая налево. Сестра идет за мной и садится на кровать.

Я поворачиваюсь, чтобы Серва помогла мне расстегнуть платье. Я не стесняюсь раздеваться перед ней – сестра настолько старше меня, что заботилась обо мне с самого моего детства.

Я снимаю платье и аккуратно вешаю его в шкаф. Я носила его совсем недолго и даже ни разу в нем не танцевала, так что нет смысла отправлять его в прачечную.

Пока я ищу свою любимую пижаму, Серва говорит:

– Итак, расскажи мне, что случилось на самом деле.

Я избегаю ее взгляда, продолжая искать пижаму.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, что ты не все рассказала tata и mama.

Найдя свою пижаму, украшенную рожками с мороженым, я натягиваю ее на себя.

– Ну, – отвечаю я из обволакивающей темноты пижамной кофты. – Он был очень красивым.

– Вор? – вскрикивает Серва.

– Да – и ш-ш-ш! Mama тебя услышит.

– Как он выглядел? – шепотом спрашивает Серва, и ее глаза блестят от любопытства.

– Он был огромным – словно какой-нибудь русский богатырь. Будто съедает за раз десяток яиц и две курицы.

Серва хихикает.

– Звучит не слишком красиво.

– Но он был красивым! У него было такое суровое лицо, широкая челюсть, темные глаза… Но было видно, что он умен. Не просто какой-то мордоворот.

– И ты поняла это по одному только взгляду? – скептически спрашивает сестра.

– Ну… еще мы немного поболтали.

– Что? О чем? – восклицает она, забыв о том, что надо говорить тише.

– Ш-ш-ш! – напоминаю я, хоть этот дом и огромен, и маловероятно, чтобы кто-то мог нас услышать, только если он не будет стоять за самой дверью. – Просто… Обо всем. Он спросил, откуда я, где жила и почему плакала перед вечеринкой.

– И почему ты плакала? – нахмурившись, спрашивает Серва.

– Tata узнал про Парсонс.

– Ох, – сказала она. Сестра знала, что я отправляла заявку. Она была слишком добра, чтобы сказать мне, что это ужасная идея. – Он рассердился?

– Разумеется.

– Мне жаль, – говорит Серва, обнимая меня. – Впрочем, в Кембридже тоже неплохо. Тебе там понравится.

Серва, как и полагается, тоже там отучилась. Она закончила с отличием, получив степень магистра в макроэкономике. После этого ей предложили должность аналитика в «Ллойде», известном рынке страхования в Лондоне. Но прежде, чем сестра успела приступить, она переболела пневмонией три раза подряд.

У Сервы муковисцидоз[8]. Мои родители оплатили все существующие на свете способы лечения. Часто ей становилось лучше на несколько месяцев, или, по крайней мере, достаточно хорошо, чтобы посещать учебные заведения или путешествовать. Но всякий раз, когда сестра собиралась покорить очередную вершину, болезнь возвращалась с новой силой.

Эта тень, нависающая над нашей семьей. Понимание того, что жизнь Сервы будет, скорее всего, короче нашей. Что она с нами ненадолго.

Это достаточно трагично само по себе. Но хуже того, моя сестра – самый добрый человек из всех, кого я знаю. Она нежная. Она теплая. У нее ни о ком не найдется дурного слова. И она всегда рядом, чтобы помочь мне и поддержать, даже когда ее легкие тонут, а сама она ослабела от кашля.

Серва до сих пор очень красива, несмотря на недуг. Со своим круглым лицом, темными глазами, румяными щеками и волосами, зачесанными назад с прямого пробора по центру, она напоминает мне куклу. Сестра маленькая и хрупкая. Мне бы хотелось прижать ее к себе, как куколку, и защитить от всех тех ужасов, что с ней происходят.

Я не рассказываю Серве про поцелуй. Это слишком безумно и стыдно. Я никогда не вела себя так раньше. Она была бы в шоке. Честно говоря, я и сама в шоке.

– Что ж, я рада, что ты в безопасности, – говорит сестра, крепко сжимая мою ладонь. Мои руки больше, чем у нее. Я вся больше – я переросла ее еще в десять лет.

– Я люблю тебя, onuabaa, – говорю я.

– Я тоже тебя люблю, – отвечает сестра.

Серва возвращается в свою комнату. Мгновение спустя я слышу в отдалении жужжание вибрирующего жилета[9], выбивающего слизь из ее дыхательных путей.

Я надеваю наушники, потому что мне грустно слышать этот звук.

Ложусь на кровать, включая свой апокалиптический плей-лист. Я никогда не слушаю перед сном расслабляющую музыку.

Я ерзаю под одеялом, вспоминая момент, когда мои губы встретились с губами похитителя… жар окутывает все мое тело, оно вспыхивает, словно сухая трава от брошенной спички. Пламя распространяется повсюду, сжигая все на своем пути.

Поцелуй продлился всего мгновение, но повторяется в моей голове снова и снова…

Я засыпаю под песню «Zombie» группы The Cranberries.