Извилистые тропы

Предисловие

Свою первую беллетризованную биографию Дафна Дюморье опубликовала в 1934 году, когда ей было двадцать семь лет. Героем этой книги был недавно скончавшийся отец Дафны, с которым у нее были в детстве и в отрочестве очень близкие, возможно, даже чрезмерно близкие, как определили бы психоаналитики, отношения. Сын Джорджа Дюморье, художника, иллюстрировавшего журнал «Панч» и написавшего роман «Трильби», Джеральд Дюморье прославился не столько глубоким проникновением в роли великого классического репертуара, сколько небрежным изяществом, с которым он играл героев современных пьес. Многих из друзей Джеральда и коллег-актеров книга Дафны шокировала, они сочли неподобающей такую откровенность дочери. Однако хвалебные рецензии и коммерческий успех книги многократно превзошли надежды и ожидания молодого автора и привлекли к ней интерес куда более многочисленной читательской аудитории, чем все три предыдущих романа.

Две последние книги в этом жанре, «Извилистые тропы» и предшествовавшую ей «„Юность с пламенем в очах“[1]: молодые годы Энтони и Фрэнсиса Бэкона и их друзей», Дафна Дюморье написала почти сорок лет спустя уже в совсем других обстоятельствах. Как с горечью замечает Маргарет Форстер в своей замечательной биографии Дафны Дюморье, некогда жизнерадостная, полная сил и энергии, необычайно честолюбивая женщина превратилась в мрачную затворницу.

Но самое печальное — ее богатое воображение, создавшее такие бестселлеры, как «Ребекка», «Французова бухта» и «Моя кузина Рейчел», сейчас отказывалось придумать сюжет, который можно было бы положить в основу увлекательного романа. Отвратила ее от беллетристики неожиданно обескураживающая реакция критики на ее роман «Правь, Британия» — сатиры, где Англия и Соединенные Штаты Америки объединились в одно государство, при том что имя писательницы обеспечило этому роману высокие тиражи и принесло очень неплохой гонорар.

Однако Дюморье была уверена, что, если она больше не способна вдохнуть жизнь в придуманную интригу, ее литературный дар достаточно силен, чтобы оживить сюжеты из реальной жизни. И, как подтверждают обе книги о братьях Бэкон, у нее были все основания для такой уверенности. Мы в каждой из них ощущаем ее прежнюю способность ярко нарисовать характеры, построить захватывающую интригу, воспроизвести обстановку и воскресить дух времени.

Мы можем лишь гадать, что побудило Дафну Дюморье обратиться к Энтони и Фрэнсису Бэкон и их друзьям именно в тот период ее жизни, когда волна, подняв ее на гребень успеха, неожиданно начала спадать. Писатель Роберт Лидделл, уже много лет живущий в Греции, однажды рассказал мне, когда речь зашла о ее поездке в Афины в середине пятидесятых годов, еще задолго до того, как она задумала писать о Бэконах, что он как-то упомянул в разговоре с ней об «Эссе» Фрэнсиса Бэкона, которые он как раз в это время перечитывал. Она откликнулась на это с таким же пылким интересом, какой испытывал он сам, и рассказала ему, что лет в пятнадцать-шестнадцать гувернантка велела ей прочесть «Эссе» Бэкона, взялась она за них с большой неохотой, но сразу же увлеклась. И конечно, как замечает Маргарет Форстер, на нее сильнейшее впечатление произвел монументальный семитомный труд Джеймса Спеддинга «Письма и жизнь Фрэнсиса Бэкона». Как и многие другие биографы Бэкона, Дафна Дюморье в основном черпала сведения из него.

Вполне возможно, что Дафну Дюморье также привлекли к этим персонажам ходившие даже при их жизни слухи, что они, как члены интимного круга друзей Роберта Деверё, графа Эссекса, были вовлечены в гомосексуальные интриги и даже в гомосексуальные связи. Тема гомосексуальности волновала Дюморье всю жизнь. Противоестественно привязанный к ней отец не раз признавался дочери, как он мечтал, чтобы она родилась мальчиком. В детстве и в отрочестве она даже считала, что она и есть мальчик, заключенный в теле девочки, как впоследствии другой писатель, Джеймс (позднее Джен) Моррис, считал себя женщиной, которую заперли в теле мужчины.

В двадцать два года у Дафны Дюморье случился роман с человеком, который любил ее гораздо более страстно, чем она его. Это был внебрачный сын актера и режиссера Герберта Бирбома Три, начинающий актер Кэрол Рид, впоследствии ставший знаменитым кинорежиссером. Роман вызвал у отца Дафны ревность, граничащую с одержимостью. Позднее она стала верной женой генерала «Боя» Браунинга, аристократически безупречного военного деятеля. И все же ее время от времени влекло к женщинам. Самую сильную привязанность такого рода она испытала, когда ей уже было за пятьдесят, к блистательной светской красавице и актрисе Гертруде Лоуренс, которая много лет была подругой Ноэля Кауарда, исполнительницей главных ролей в его пьесах и его музой. Безвременная смерть Гертруды Лоуренс, ушедшей из жизни в возрасте пятидесяти четырех лет, сразила Дафну Дюморье наповал. Можно с уверенностью сказать, что после этой утраты ее интерес и к жизни, и к работе стал гаснуть.

В отличие от многих авторов, писавших биографии известных исторических личностей, Дафна Дюморье была так же неутомима в своих изысканиях, как Антония Фрейзер. Правда, в особенно затруднительных случаях она прибегала к помощи других (например, при расшифровке почерка леди Бэкон, матери Энтони и Фрэнсиса), но, как правило, она без устали сама копалась в архивах и в поисках старинных записей исколесила не только Англию, но и Францию. Когда обе книги вышли, ученые с огромной похвалой отозвались о тщательности и скрупулезности ее исследований. Ведь именно она удивила английских читателей неожиданным открытием, которое она сделала в архивах департамента Тарн-э-Гаронн за год до выхода ее первой книги «Юность с пламенем в очах». Выяснилось, что во время своего пребывания во Франции Энтони Бэкон был обвинен в содомии, что тогда каралось смертной казнью.

Когда А. Л. Роуз прочел «Извилистые тропы», которые подарила ему Дафна Дюморье, бывшая не только его соседкой, но и другом, он с удовольствием рекомендовал рукопись издателю Чарлзу Монтиту, однако заметил: «Одна беда: эти пишущие биографии дамы обязательно влюбляются в своих героев». Если он хотел этим сказать, что Дафна Дюморье не проявила достаточной суровости, описывая не самые привлекательные черты личности Бэкона и сомнительные эпизоды его жизни — его ставшую притчей во языцех расточительность, его двоедушие, неутолимое честолюбие, предательство по отношению к своему бывшему другу и покровителю графу Эссексу, против которого он выступил в роли общественного обвинителя во время суда над ним в Вестминстерском дворце, изощренную пронырливость, с которой он карабкался к вершинам власти, — что ж, в его словах есть доля правды. Но то, что писательница «влюбилась» в своего героя, оказалось великим благом, потому что позволило ей написать о нем с тем же глубоким пониманием, какое она проявляла по отношению к самым незначительным персонажам своих романов. Конечно, у Бэкона было много слабостей, но глубина его образованности и дерзкая всеохватность мысли были поистине уникальны для того времени. И эту уникальность Дафна Дюморье сумела замечательно показать.

Маколей морализаторски говорит о Бэконе, что «это был человек, чьи принципы никак нельзя назвать твердыми, а дух высоким». А вот что пишет Литтон Стрейчи: «Независимость суждений, необъятная гордыня, неутолимое честолюбие, переменчивость, тончайшее чутье, безупречный вкус во всем — все эти качества, сплетаясь, сталкиваясь в яростном конфликте, врастая друг в друга, придавали его загадочному облику „вкрадчивое и неотразимое обаяние ядовитой змеи“. Возможно, Дафна Дюморье не слишком ярко показала, сколько змеиного коварства таилось в этом переменчивом, с такими зыбкими принципами человеке, зато ей удалось прекрасно показать блеск и могущество его гения».

После публикации этих двух биографий бэконианцы стали считать Дафну Дюморье своей сторонницей. Но хотя она приводит множество сведений, которые при желании можно истолковать как подтверждение взгляда, что автором шекспировских пьес был ее герой, она нигде не рискует пойти дальше предположения, что братья Бэкон и другие аристократы, наделенные литературным талантом, могли в разное время написать то, под чем стоит псевдоним «Шекспир». По ее мнению, это могло быть всего лишь несколько подаренных Шекспиру строк, сюжет или эпизод, характер персонажа, а иной раз и сонет.

И тем не менее все, что Дафна Дюморье пишет об этом аристократе, обладавшем исполинской мощью ума, могучим воображением, широчайшей образованностью и редчайшим даром слова, позволяет заключить, что он вполне мог быть единственным автором всех этих великих творений литературы.

Фрэнсис Кинг, 2005 г.