К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №23 от 08.06.2010

НАСЛЕДНИКИ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ РЕЙХСТАГА

(Продолжение. Начало в №№7,13,17-19,21)

Когда дело разваливается в суде, да к тому же рушится прилюдно, на глазах общественности, журналистов, в привычке служителей доморощенной нашей Фемиды, не считаясь ни с логикой, ни со здравым смыслом, а уж тем более с законом – крепить чем придётся руины обвинения, чтобы не дать им окончательно рассыпаться в прах. Как это делается и что из этого получается, мы наблюдали на очередном судебном заседании по делу о покушении на Чубайса.

Прокурор в который раз вызвал на допрос свидетеля Карватко, стал задавать ему вдруг вопросы об аресте в Конаково, которые прежде пытались ставить подсудимые, да только судья подавляла их в зародыше.

Прокурор начал с обличительным пафосом: «В судебном заседании была допущена масса нарушений стороной защиты, которые выражались в доведении до присяжных информации, которая в соответствии с уголовно-процессуальным законом не должна до них доводиться. Так, была информация о том, каким образом Карватко оказался в Конаково вообще и в приемнике-распределителе в частности. В вопросах защиты была информация о том, что Карватко якобы похищался, что ему подбрасывались наркотики в машину. Я считаю, что цель данных вопросов вполне определенная – внести в умы присяжных заседателей сомнения в отношении достоверности показаний, полученных на следствии от Карватко, а также дискредитировать органы следствия опять же в глазах присяжных заседателей. Прошу предоставить мне возможность опровергнуть данную информацию. Если участники процесса помнят, мы решали, запрашивать или не запрашивать информацию о том, как был арестован Карватко, при каких обстоятельствах он был задержан в приемнике-распределителе. Я истребовал материалы из Конаковского городского суда, и я прошу эти материалы приобщить к уголовному делу и довести до присяжных заседателей данный документ об административных правонарушениях, допущенных Карватко».

Не только обвинение, но и защита дружно поддержала прокурорское ходатайство - уникальное явление общественного согласия в вечно раздираемом противоречиями суде. Впрочем, удивляться нечему, с подобным ходатайством месяца два назад к судье обращалась именно защита, правда, тогда оно было категорически отклонено. Но кто ж позволит отказать прокурору, спасающему репутацию уголовного дела, а, может и судьбу самой судьи!

Допрос свидетеля, который уже обжился в суде и ходит сюда как на работу, прокурор начал издалека: «Скажите, с какой целью 22 марта Вы прибыли в Конаково?».

Об этом Карватко рассказывал уже не раз, но ни удивления вопросу, ни своего нетерпения не выказал: «В Конаково меня просил довезти некий гражданин, сказав, что у него там умирает родственница. До самого Конакова я не доехал, был задержан».

Прокурор: «Скажите, почему этот гражданин обратился именно к Вам?»

Карватко: «Понятия не имею».

Прокурор: «Он Вас использовал как таксиста или как иное лицо?»

Карватко: «Ну да, я извозом занимался».

И тогда прокурор суровым тоном зачитал обличающие Карватко материалы: «Оглашаются документы, полученные из Конаковского районного суда. 22 марта 2005 года Карватко управлял автомобилем Лянча, не отреагировал на требование сотрудника милиции об остановке транспортного средства. Для остановки указанного автомобиля было создано два экипажа. Машина была остановлена в городе Конаково, где Карватко продолжал оказывать неповиновение, вел себя агрессивно, к нему были применены наручники. Объяснение правонарушителя: «Я ехал в темное время суток. Шёл снег. Из-за плохой видимости не увидел сотрудника ГАИ, остановился в г. Конаково, когда патрульная машина включила проблесковые маяки. Я предъявил документы». Приложены рапорты сотрудников милиции, вот один из них: «В 23.40 мной была попытка остановить автомобиль Лянча, который шел с явным превышением скорости. В Конаково данная машина была остановлена на улице Энергетиков. Инспектор объяснил причину остановки, Карватко вел себя по отношению к инспектору вызывающе, выражался грубой нецензурной бранью, хватался за одежду, пытался ударить, отталкивал инспектора дорожно-патрульной службы. Для пресечения противоправных действий были применены спецсредства – наручники». 23 марта 2005 года в ноль часов 30 минут Карватко доставлен в дежурную часть в УВД Конаковского района. Постановление мирового судьи. Она рассмотрела административное дело Карватко и постановила: «Вина Карватко подтверждается рапортами сотрудников милиции. Карватко подвергнуть административному наказанию на срок десять суток».

Прокурор грамотно и эффектно выдержал весомую паузу, чтобы присяжные могли сполна прочувствовать преступную сущность свидетеля и взгромоздил на весы Фемиды кусок обличения потяжелее: «Оглашаются следующие документы: 23 марта 2005 года был задержан гр. Карватко, который незаконно хранил, приобретал и употреблял наркотическое вещество марихуана весом 1,2 грамма. Получено объяснение от Карватко следующего содержания: «Я приехал в город Конаково на похороны. Наркотики я не употребляю, никакого отношения к ним не имел, пакет, предъявленный мне, никогда не видел». Протокол осмотра места происшествия 23 марта 2005 года в городе Конаково. Осмотр дознавателем автомашины Лянча. В салоне автомашины справа от водительского сиденья обнаружен сверток в полиэтиленовом пакете прозрачного цвета с веществом растительного происхождения зеленого цвета. Данный сверток в присутствии понятых был извлечен. Справка эксперта: вещество растительного происхождения является марихуаной».

Прокурор замолчал и с удовлетворением оглядел зал. Нужный эффект был, разумеется, достигнут: мало у кого оставалось сомнений, что свидетель Карватко чрезвычайно подозрительный тип. Гордый собой прокурор возвысился над поверженным им свидетелем: «Так кто Вас похитил-то, если сейчас Вам предъявлено решение суда о Вашем задержании?».

Но до чего ж короток миг успеха! Стоило Карватко улыбнуться в ответ и с удивлённого лица прокурора тут же стёрлось всё его торжество: «Да эти бумажки сами себе противоречат. Там сказано, что я якобы приобретал и употреблял наркотики. Так я не понял: я употреблял или приобретал?».

Прокурор пытался удержать в руках скользкий хвостик удачи: «Судебное решение было озвучено. Там вопрос о приобретении не стоял».

Карватко: «Так значит милиционер, который писал в рапорте, что я приобретал, писал неправду?».

Верный страж престижа российской милиции судья Пантелеева немедленно пресекает кощунственный намёк на критику: «Карватко! Вы не забывайтесь!».

Прокурор упорно: «С какой целью Вы вводили суд в заблуждение, когда говорили, что Вас похитили, хотя Вас подвергли административному взысканию?».

Карватко терпеливо и даже, показалось, с сочувствием к прокурору: «Объясняю Вам: меня похитили, потом составили это решение и разъяснили, что вот сейчас этот грамм марихуаны превратится легко в героин».

Прокурор: «Не надо лишней информации! Этого в материалах суда нет! На Вас было наложено два административных взыскания – 500 рублей за марихуану и десять суток за сопротивление сотрудникам милиции. А куда пассажир делся, которого Вы в Конаково везли?»

Карватко спокоен и терпелив: «Он скрылся, мне его больше никто не показывал».

Вкрадчиво, как кот из подворотни, высовывается с вопросом адвокат Чубайса Шугаев: «Вы подавали какие-либо жалобы на эти решения суда?».

Карватко ему как малому и неразумному, однако безнадёжным тоном: «Нет, не подавал, у меня ведь никаких бумаг о судебном решении на руках не было».

Шугаев вдруг выпускает когти: «Почему Вы оскорбляли сотрудников ДПС нецензурно и подвергали милиционеров физическому воздействию?»

Карватко возмущенно: «Я никакого сопротивления никому не оказывал. Судя по материалам, получается, что я двоих одновременно оскорблял?»

Адвокат защиты Першин: «После задержания Вас проверяли на состояние наркотического опьянения?»

Карватко: «Нет».

Першин: «Вы присутствовали при изъятии из Вашей машины пакета с марихуаной?»

Карватко: «Нет, меня же сразу увезли, а этот протокол мне показали только на следующий день в отделении милиции».

Першин уточняет: «А Ваш пассажир опрашивался по данному факту?»

Карватко усмехается: «Я задавал такой вопрос милиции, но они мне сказали: ты за себя отвечай, и всё».

Першин: «Сколько человек Вас задерживали?»

Карватко в тоскливом воспоминании: «Восемь человек».

У подсудимого Миронова свои вопросы: «Скажите, в какой последовательности Вы курили анашу и избивали двух сотрудников ДПС? Что было до, что - после или это происходило одновременно?»

Судья Пантелеева очень громко и очень быстро: «Вопрос снимается как поставленный в оскорбительной для суда саркастической форме».

Миронов: «Скажите, в то время, когда Вы избивали двух сотрудников ДПС и срывали с них форму, что делали остальные шесть сотрудников?»

Судья возглашает еще громче: «Я вопрос снимаю. В материалах не содержится сведений, что Карватко избивал сотрудников милиции, в материалах не содержится сведений, что он курил в присутствии сотрудников милиции. Миронов! Прекратите выдумывать!».

Миронов смиренно: «Хорошо, а с какой целью Вы срывали форму с двух сотрудников ДПС?»

Судья: «Ну, вообще-то положено и этот вопрос снять, потому что в материалах не содержится сведений, что с работников милиции была сорвана форма. Миронов, прекратите выступать в суде с сарказмом. Вы над кем насмехаетесь: над судом или присяжными заседателями, или над зрительным залом?»

Миронов грустно: «Только над собой, Ваша честь!» - и обращается к свидетелю: «Вы нецензурно оскорбляли только тех сотрудников милиции, которых били, или всех, кто стоял рядом?».

Но и этот вопрос судьей снят: «В материалах идет речь о неповиновении, а не избиении, то есть таком бездействии, когда не исполняются действия сотрудников милиции».

Миронов переформулирует вопрос: «Вы оскорбляли нецензурной бранью только двоих, которым Вы не повиновались, или всех восьмерых?»

Карватко: «Я вообще никого не оскорблял».

Подсудимый Найденов подступает к причине ареста Карватко в Конаково: «Кто, когда и где допросил Вас первый раз по настоящему делу?».

Судья начеку: «Вопрос снимается, так как запрещаются исследования вопросов процессуального характера».

Адвокат Найденова Котеночкина пытается подойти к причинам ареста с другой стороны, и ей это удаётся: «Вы на суде в Конаково присутствовали?».

И Карватко удаётся ответить: «Меня туда привезли, я в коридоре постоял. Потом завели в зал, там мужчина объявил мне о десяти сутках административного нарушения. Спросил: вопросы есть? Я хотел объяснить ему, как все было. Он сказал: тогда получите пятнадцать суток. Потом он снова спросил: вопросы есть? Я сказал: нет».

Адвокат Миронова Чепурная расставляет точки в этой истории: «Вы имели возможность обжаловать решение суда?».

Карватко качает головой: «Нет. Я же все эти десять суток содержался в приемнике-распределителе».

Что хотел доказать суду прокурор, добившись права довести до сведения присяжных тщательно скрываемую до того момента тайну следствия о том, что показания Карватко получены в результате его ареста якобы за оказание сопротивления сотрудникам милиции и употребление наркотиков? Что эти ребята из милиции и прокуратуры не абы какие бандиты, чтобы банально похищать свидетеля и пытать его до полусмерти раскалёнными утюгами, нет же, прокурор очень убедительно, с документами в руках продемонстрировал суду, что со свидетелем «работали» вполне цивилизованно, обставляясь соответствующими протоколами и рапортами, и щелки не оставили для оспоривания беззаконных действий правоохранительных органов. Но что прикрывают собой эти законно составленные бумажки? Об этом сегодня знает всякий, кто хоть раз попадал в жернова милицейского произвола.

Решив, что Карватко надёжно дискредитирован в глазах присяжных заседателей, по крайней мере, для этого сделано всё, судья отпустила его домой. Присяжные тоже получили свободу передвижения. В зале судебных заседаний остались лишь защита и обвинение, привычно нацелившись друг на друга.

В прокурорско-потерпевшем лагере замешали очередное ведро цемента для удержания крошащегося в пыль дела. Бетонщиком делегировали адвоката Шугаева, выступившего с ходатайством: «С целью установления фактических обстоятельств по данному уголовному делу прошу приобщить к материалам уголовного дела брошюру под названием «Главная специальная операция еще впереди». Автор - подсудимый Квачков. В данной брошюре подсудимый Квачков В.В. фактически признал, что именно он организовал покушение на убийство потерпевшего Чубайса и категорически отрицал факт инсценировки этого покушения. В частности, на страницах 5, 8 брошюры, говоря о покушении, он заявил буквально следующее: «С военно-политической точки зрения данная акция есть одна из форм национально-освободительной войны. Уничтожение пособников оккупантов, в том числе и в экономической области, есть долг и священная обязанность каждого офицера, солдата, любого воина, независимо от того, воюет ли он или действует на оккупированной территории своей страны. Для меня оккупация России очевидна, поэтому расценивать попытку ликвидации одного из самых зловещих организаторов оккупации России как уголовное преступление недопустимо. Это первая вооруженная акция национально-освободительной войны. Официально заявляю, что многочисленные сообщения в средствах массовой информации, что полковник запаса Владимир Квачков якобы не признает себя виновным, не соответствуют действительности. Я считаю, что нет события преступления, и никакой вины здесь быть не может, признать вопрос о вине - значит признать правомочность оценки данного события как преступления. Неудачная акция партизан по устранению самой одиозной фигуры российской демократии говорит о том, что Господь не допустил быстрой и безболезненной смерти Чубайса и приготовил для него другое, более тяжелое наказание. Что ж, подождем, национально-освободительная война русского народа еще только начинается. Вторая версия – инсценировка нападения, - поскольку никогда ранее я этим не занимался, то в комментариях этого варианта в силу своей некомпетентности, воздержусь».

Закончив чтение античубайсовской риторики, Шугаев театрально выкатил грудь: «Необходимость приложения данной брошюры к материалам уголовного дела обусловлена тем, что указанные цитаты целесообразно огласить в присутствии присяжных заседателей с тем, чтобы использовать эти цитаты при допросе подсудимого Квачкова В.В.».

Судья, заранее морщась от ожидаемых бурных возражений, ставит на обсуждение ходатайство Шугаева.

Прокурор, разумеется, «за»: «Указанное издание отражает субъективную сторону совершенного подсудимым преступления. Прошу огласить указанные цитаты перед присяжными заседателями».

Сторона защиты совещается. Первым вызвался спорить адвокат Першин: «В данной брошюре нигде нет сведений, что покушение было организовано Квачковым. Авторство данной брошюры пока никем не установлено. Я против того, чтобы этот документ был приобщен к делу, но оглашен лишь в коротких цитатах. Если уж приобщать, то и оглашать в полном объеме».

Веские доводы у подсудимого Миронова: «Ваша честь, я бы с удовольствием поддержал ходатайство Шугаева в следующих обстоятельствах. Если бы год издания данной брошюры соответствовал моменту подготовки и совершения данного злодеяния. Насколько я знаю, в книге указан год издания – 2009-й. Ещё я поддержал бы ходатайство господина Шугаева, если бы на каждой странице данной книги стояла нотариально заверенная подпись Владимира Васильевича Квачкова, потому что в противном случае я через неделю могу Вам принести труд, изданный в каком-нибудь Мариуполе под авторством Шугаева или Гозмана, где они будут признаваться в том, что поедают, ну, скажем, голубиный помёт».

Судья и Шугаев вздрагивают одновременно и одновременно начинают говорить. Голос у судьи громче, и всхлипы Шугаева тонут в раскатах громовержицы: «Миронов! Я предупреждаю Вас о недопустимости оскорбления участников процесса!».

Миронов пытается оправдаться: «Ваша честь, я же априори…».

Судья ежится от ученого слова: «Априори не априори…».

Миронов пытается изъясняться понятнее: «Я же гипотетически, Ваша честь!».

Судья не приемлет оправданий, подстегиваемая обиженными всхлипами Шугаева: «А дальше что Вы сказали?! Мы Вам здесь не друзья и не подружки. Мы выполняем свои официальные обязанности, и слушать здесь про голубиный помет – в мои обязанности не входит!».

Миронов настаивает на своём: «Ваша честь, я говорил только о том, что любой бред может быть подписан любым именем. Вот и все».

Судья Пантелеева, поглядывая на всё еще поскуливающего Шугаева, объявляет: «Я предупреждаю Вас о недопустимости подобного поведения и за оскорбление адвоката Шугаева удаляю Вас до конца судебного заседания. Прошу покинуть зал! У нас не театральное представление».

Миронов выходит. Адвокаты защиты продолжают доказывать недопустимость присоединения к делу книжных размышлений Квачкова.

Судья решает спросить у самого Квачкова, писал ли он данный труд и когда. Пристав уходит за Квачковым. В зале появляется уже два месяца как удаленный из процесса подсудимый Квачков. Судья спрашивает его: «Кому принадлежит авторство данной книги?»

Квачков недоумённо: «Мне».

Судья обрадованно: «На страницах 4-24 статью под заголовком «Интервью главному редактору газеты «Завтра» из тюрьмы «Матросская тишина» Вы писали?»

Квачков: «Этот текст я писал в «Матросской тишине».

Судья открывает Квачкову замыслы обвинения: «Суд доводит до Вашего сведения, что адвокатом Шугаевым заявлено ходатайство о приобщении к делу брошюры и частичном оглашении цитат из этой брошюры. Слушается Ваше мнение по поводу этого».

Мнение Квачкова: «Я возражаю, чтобы было частичное оглашение этой брошюры. Поскольку любое частичное оглашение является тенденциозным и может исказить общее понимание того текста, что мной был написан. Поэтому я глубоко убежден в том, что выдернутые из текста цитаты могут опорочить мое имя. В подтверждение этого могу заявить, что данный текст написан был мной по материалам открытой печати, когда я находился в тюрьме, до ознакомления с материалами уголовного дела в октябре 2005 года, то есть еще до того времени, когда мне стали известны материалы уголовного дела. То, что я видел по телевизору, и послужило основанием для этого интервью. Ознакомившись с материалами уголовного дела, я пришел к твердому убеждению, что имела место имитация покушения на гражданина Чубайса, организованная либо самим Чубайсом, либо кем-то из его окружения. Поэтому если Вы приобщите эти тексты к материалам уголовного дела, я считаю это противозаконным, поскольку никакого отношения к уголовному делу этот текст не имеет. Он имеет отношение к телевидению, радио, газетам, журналам».

Судья, отбыв номер, выносит решение: «Авторство публикации подсудимый Квачков подтвердил. Брошюра приобщена к материалам уголовного дела».

Знаменитое античное изречение «Что дозволено Юпитеру – не дозволено быку» в судебном процессе по делу о так называемом покушении на Чубайса регулярно подтверждает свой статус вечной истины. Сторона обвинения, подобно чёрному БМВ с мигалкой, мчится по уголовно-процессуальной трассе, на обращая ни малейшего внимания на запрещающие, а уж тем более ограничивающие движение знаки. Сторону же защиты судья согнала плестись по обочине, а, случается, и вовсе сползать в кювет, маневрируя меж пней и кочек прокурорских возражений, судейских запретов. Ведь для защиты что ни шаг, то запрет. При этом судья не стыдится лицемерно и часто заявлять присяжным заседателям, что сторонам обвинения и защиты по закону предоставляются равные состязательные права.

В самом начале судебного заседания подсудимый Миронов решил воспользоваться тем же правом, что использовал адвокат Чубайса Шугаев на прошлом заседании. Тогда Шугаев получил от судьи Пантелеевой разрешение приобщить к материалам уголовного дела брошюру В.В. Квачкова «Главная спецоперация ещё впереди» 2009 года издания, чтобы извлечь из этого сочинения потом для присяжных заседателей обильные цитаты - высказывания автора о Чубайсе и о нашей жизни в целом. И коль стороне обвинения разрешили это сделать, то и Миронов посчитал необходимым ознакомить присяжных заседателей со своими трудами.

Миронов выложил на стол три симпатичных книги в твердых переплетах: «Прошу приобщить к материалам уголовного дела мои книги «Роковая сделка. Как продавали Аляску», издательство «Алгоритм», 2007 год, «Замурованные. Хроники кремлевского централа», издательство «Вагриус», 2009 год и только что вышедшую в издательстве «Алгоритм» книгу «Аукцион «Россия». Две из названных книг, а именно: «Роковая сделка. Как продавали Аляску» и «Аукцион «Россия» - являются свидетельством, неопровержимым доказательством того, что в тот период, когда, по утверждению следствия, я якобы готовил покушение на Чубайса, на самом деле я целыми днями просиживал в библиотеках, рылся в архивах, по крупицам собирая и выверяя документы о причинах продажи Аляски Соединенным Штатам, писал диссертацию и обширную монографию одновременно с написанием исторической книги на эту тему. Данные книги отражают мои действительные общественно-политические взгляды и опровергают то моё мировоззрение, что бездоказательно и безосновательно приписывает мне прокуратура».

В ответ на столь неожиданное ходатайство председательское судейское место молчало минут пять. Может быть, судья Пантелеева впервые в жизни увидела столь большое количество книг, принадлежавших одному автору? На лице ее одновременно отразились и тоска, и изумление. Изумление – это ж надо столько написать! А тоска из-за того, что все это, не дай Бог, придется читать! Последняя мысль была просто нестерпима, и судья непрокашлявшимся дискантом проскрипела: «Сейчас обсудим».

Сторона защиты дружно поддержала ходатайство Миронова, подчеркнув, что книги означенного автора, как и брошюра Квачкова, изданы много позже события на Митькинском шоссе 17 марта 2005 года, получившего название покушение на Чубайса, но это же не помешало судье посчитать мысли подсудимого Квачкова, изложенные в ней, актуальными для ранних этапов его деятельности. И нет оснований, удовлетворив подобное ходатайство стороны обвинения, отказывать точно в такой же просьбе защите. Мысли Ивана Миронова, как и мысли Владимира Квачкова, одинаково облечены в письменную форму, имеют такое же равное отношение к раннему периоду жизни подсудимого, который изучается в суде.

Судья вздохнула, как вздыхает человек, с детства не любящий читать, но регулярно принуждаемый к тому карьерными соображениями. Решение ее было предсказуемо: увеличивать уголовное дело на три тома сочинений Ивана Миронова судья не собиралась. Но чтобы обосновать свое решение, судья Пантелеева предоставила слово прокурору.

Прокурор Каверин хоть и носит звучную писательскую фамилию, не стал оправдывать ее ни интересом к литературе, ни интересом к истории. Он не собирался искать аргументы, способные убедить судью в необходимости отказать Миронову в приобщении его книг к делу. Прецедент с брошюрой Квачкова? Сущие пустяки, господа! Государственный обвинитель давно привык: судья примет все, что прокурор скажет, поэтому можно говорить что угодно. И прокурор брякнул: «Я этих книг не читал. Но не вижу оснований для удовлетворения ходатайства подсудимого Миронова, поскольку содержание данных книг никак не относится к настоящему делу. Насколько мне известно из школьного курса истории, к продаже Аляски потерпевший Чубайс никакого отношения не имеет. О том, что эти книги написаны в то время, когда готовилось покушение, никаких доказательств нет. Впрочем, даже если Миронов и писал тогда эти книги, его научная деятельность не мешала ему регулярно посещать поселок Жаворонки, вблизи которого находится дача Квачкова».

Знакомые с законами элементарной логики люди в судебном зале заблудились в первых же двух предложениях прокурорского спича. Если прокурор не читал книги Ивана Миронова, а он, по его заявлению, их не читал, тогда откуда он знает, что их содержание не относится к данному уголовному делу, о чём он тут же, после признания в незнании книг и заявил убеждённо? При этом прокурор уверен и внушительно вещает на суде, что регулярное посещение дачи Квачкова и поселка Жаворонки, некстати прерываемое научно-исследовательской работой, является прямым доказательством причастности писателя и историка Миронова к покушению на Чубайса. Ну и, конечно же, вершина прокурорской мысли: Аляску продал не Чубайс! Логично, здраво, объективно: её успели продать до появления Чубайса, то действительно немногое, что продали без него.

Пока слушатели переваривали непереваримые плоды прокурорской логики, судья, даже не надкусившая их в благоразумных целях сбережения рассудка, объявила: «В удовлетворении ходатайства подсудимому Миронову отказать. Данные книги не относятся к рассматриваемому периоду, они изданы в 2007, 2009 и 2010 годах».

Вот так! Несвоевременные мысли Квачкова, свидетельствующие о неприязни его к Чубайсу, приобщать к делу по требованию обвинения можно и нужно, а несвоевременные мысли Миронова, об этом не свидетельствующие, - нельзя! Почему? Потому что для защиты на этой судебной уголовно-процессуальной трассе вечный «красный» судьи.

Впрочем, стороне защиты некогда было переживать очередную несправедливость судьи - ожидалось оглашение детализации телефонных переговоров подсудимых - последний козырь обвинения, призванный доказать, что подсудимые с ноября 2004 года готовили-таки покушение и потому регулярно перезванивались между собой.

Сам факт постоянного созвона большой компании друг с другом – вещь нередкая, и только прокурорско-следственные органы считают, что когда люди перезваниваются между собой – это основание подозревать в них организованную преступную группировку, ни больше, ни меньше. Так врач-гастроэнтеролог видит в солено-копченой пище не изысканные продукты питания, а один лишь источник язвы желудка.

Детализация телефонных переговоров оглашалась небольшими порциями, которые всё равно усвоить было невозможно из-за нагромождения цифр, а уж тем более проследить между ними связь и логику отбора следствием. Потом присяжным заседателям дозволялся короткий отдых, и снова юная подручная прокурора Колоскова голосом телефонного автомата чеканила цифры и даты.

Входящие и исходящие номера, даты, секундное время переговоров назывались не подряд, а выборочно. Яшин звонил Квачкову-старшему, Миронову и Найденову. Миронов созванивался лишь с Яшиным и с Квачковым-младшим. Найденов – только с Яшиным. Звонки подсудимых другим многочисленным лицам, не заинтересовавшим следствие, прокурор-девица пропускала за ненадобностью, и рисовалась странная, заказанная следствием картина заговорщического созвона четырёх подсудимых между собой, как будто не было у них больше ни родных, ни друзей, ни других знакомых. С особым нажимом на внимание присяжных юная Колоскова подчеркивала те звонки, которые отмечались на базовых телефонных станциях Одинцовского района, в предместьях дачи Чубайса и дачи Квачкова, московские звонки подсудимых прокурор замалчивала. Получалось, что подсудимые дневали-ночевали на даче Квачкова, просто не вылезали из неё. Была еще одна хитрость, на которую не сразу обратила внимания защита: подрастающая прокурор Колоскова, симулируя неопытность, при озвучке телефонных звонков невинно объявляла: «Квачков в это время находился там-то», «Яшин в это время находился там-то». На самом деле по называемым лукавой девушкой адресам находились не Квачков с Яшиным, а базовые телефонные станции, которые фиксировали поступавшие на них звонки. Причем в широком радиусе действия базовой станции звонить с телефона подсудимого мог в это время кто угодно, не обязательно Квачков или Яшин.

Самый весомый аргумент следствия: все подсудимые, и об этом свидетельствуют их звонки, посещали дачу Квачкова, заезжали в поселок Жаворонки, где имел для них несчастье проживать Чубайс, курсировали по дороге из Москвы в Одинцово, минуя деревни Крекшино, Ликино, Петелино, уездный городишко Голицыно и прочие окрестности имения Чубайса, в которых каждый звонивший в те дни человек мог оказаться под угрозой обвинения в покушении на хозяина имения.

Громоздились даты, цифры, фамилии, но уже потерявшие к ним всяческий интерес зрители в зале сидели и здраво размышляли о том, какую большую обиду, вряд ли заслуженную, претерпевает от обвинения бедняжка судья Пантелеева, принимаемая следствием за наивную простушку, которой всякую ерунду можно втюхать за истину, ведь действительно, какой дурак, задумав что то недоброе, будет пользоваться при этом своими собственными телефонами, зарегистрированными на их собственные имена. Вот же они, подсудимые, уже полгода как на глазах, на идиотов совсем не похожие, к тому же прошедшие судебную психиатрическую экспертизу. Интересно, а сами следователи с прокурорами психиатрам показывались?.. Господи, и чего только не полезет в голову, слушая не первый час одни цифры… Но ведь, действительно, не может нормальный человек, задумавший плохое, пользоваться своим телефоном для связи со своими подельниками. Опять же, после случившегося на Митькинском шоссе так называемого покушения 17 марта никто из них не прятался. Тот же Миронов, судя по распечаткам его телефонных звонков, озвученных в суде, и два, и три дня, и неделю спустя свободно разгуливал по Москве, перемещаясь от стен Кремля до самых окраин столицы и за пределы МКАД. Из многочисленных точек Москвы беспечно и много названивал родным, друзьям, знакомым, вместо того чтобы уносить ноги и затаиться, ведь В.В. Квачков был уже арестован, и по логике, и по здравому смыслу и ему требовалось немедленно залечь на дно…

Плавные мысли эти самым неожиданным образом вдруг резко оборвал, вызвав настоящий шок, перечень озвученных звонков Владимира Квачкова - так называемого «организатора» так называемого «покушения» на так называемого «видного общественного и государственного деятеля Чубайса». Согласно громко объявленной в суде распечатке телефонных звонков подсудимый Квачков, которого арестовали и увезли в тюрьму в день покушения 17 марта, продолжал после этого… названивать со своего телефона. И откуда он только не звонил! - вечером (арестованный и в тюрьму увезённый!) из родного дома на Бережковской набережной и оттуда же, как ни в чём не бывало, ещё и назавтра с утра звонил, потом исхитрился, согласно распечаткам, вести телефонные разговоры из… Лобни, переговариваясь подолгу то с домочадцами, то с друзьями...

Сидели мы, слушали, своим ушам не верили. Бред какой-то! Подсудимый Александр Найдёнов сразу же и заявил судье, поднявшись с места, что прокуратура представила явную фальсификацию телефонных переговоров: не мог Квачков звонить ни 17 марта вечером, ни 18 марта 2005 года, ни из дома он не мог звонить, ни из Лобни, поскольку 17 марта под конвоем из дома был увезён, а в СИЗО, как известно, с телефоном не пускают.

Странная на заявление Найденова выдалась реакция суда. Прокурор-то ещё раньше, как только Колоскова запела «Лобня», насторожился, и декламация юной помощницы скоро пресеклась. Судья же сделала вид, что вообще не слышит возражений подсудимого, но мы-то, зрители, слышали это отчетливо и ясно. Однако всплывшая фальсификация была скоро старательно утоплена в шумливом говоре адвокатов Чубайса, постаравшихся заболтать досадный промах прокурорской дебютантки.

Любовь КРАСНОКУТСКАЯ,

Информагентство СЛАВИА