Кадетская контрреволюция и ее разгром

Глава третья ЗИГЗАГИ ОРИЕНТАЦИИ. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЦЕНТР

Весной 1918 г. оживились организованные по инициативе или при непосредственном участии кадетов подпольные центры для борьбы против Советской власти. Один из них, Правый центр, образовался на базе численно расширившейся и активизировавшей свою деятельность «девятки». К трем организациям, участвовавшим в ее создании (Совету общественных деятелей, Торгово-промышленному союзу и кадетской партии), прибавились еще Всероссийский Союз земельных собственников и монархистские группы.

Руководителями Правого центра стали бывший царский министр А. В. Кривошеин, член кадетского ЦК П. И. Новгородцев, бывший член Государственного совета В. И. Гурко и товарищ министра внутренних дел во Временном правительстве С. М. Леонтьев. Важно отметить, что, по воспоминаниям члена Правого центра П. Б. Струве, Кривошеин был лишь «номинальным главой» этой организации, а фактическим ее руководителем являлся один из правейших кадетов — П. И. Новгородцев, возглавлявший тогда московскую кадетскую организацию¹. В рядах Правого центра активно действовали кадеты Н. И. Астров, В. А. Степанов, М. М. Федоров, Н. Н. Щепкин, Б. Э. Нольде, А. А. Червен-Водали, П. А. Бурышкин, А. В. Карташев, С. А. Котляревский, Е. Н. Трубецкой и близкий к кадетам его брат Г. Н. Трубецкой².

Среди кадетов, входивших в состав Правого центра, в самом начале 1918 г. возникла мысль объединиться «в межпартийной организации с несколькими представителями социалистических партий». Как пишет Астров в записке «Московские организации 1917–1918 гг.», вначале была сделана попытка достичь соглашения между центральными комитетами партий. В переговорах с кадетской стороны участвовали Астров и Щепкин. Однако это соглашение не состоялось, потому что «социалисты» настаивали на признании верховной власти Учредительного собрания в составе, избранном в 1917 г., и на подчинении ему военных организаций, а кадеты считали это неприемлемым. Сошлись потом на предложении лидера правых эсеров Н. Д. Авксентьева и кадета Н. М. Кишкина — не добиваясь коалиции партий, «соединиться персонально в союз… чтобы независимо от партийности осуществить общую задачу». Так появился на свет Союз возрождения России (называвшийся также Левым центром). В него вошли почти весь ЦК партии народных социалистов, правые эсеры и ряд кадетов. Позднее, по свидетельству Астрова, в союзе появились меньшевики и несколько кооператоров³. Так осуществлялся на деле, по ироническому выражению В. И. Ленина, «единый демократический фронт», объединяемый «одним злобным желанием» — «найти какую-либо возможность, или намек, или мечту на свержение Советской власти»⁴.

«Была полная конспирация, — вспоминал впоследствии Астров. — Собирались тайно, в маленьких квартирах, максимально человек 10–12». По его словам, в Левый центр первоначально входило довольно много к.д., так называемых „левых”»⁵ (в том числе члены кадетского ЦК, бывшие министры Временного правительства Н. М. Кишкин и Д. И. Шаховской)⁶. Три кадета (Астров, Степанов и Щепкин) с согласия Правого центра и Союза возрождения России являлись членами обеих организаций «с целью… согласовать действия той и другой в наиболее ответственные минуты»⁷. Как видим, первую скрипку в создании межпартийного объединения и в координации его действий играли кадеты.

В современной зарубежной историографии гражданской войны в СССР утверждается, что подпольные контрреволюционные центры отказывались сотрудничать между собой, существуя «бок о бок», но «в полной политической и военной изоляции» друг от друга. При этом делается акцент на том, что такая разобщенность, разрозненность подпольных организаций облегчала Советской власти борьбу против них⁸.

В действительности же, как свидетельствует один из руководителей контрреволюционных центров, Н. И. Астров, они поддерживали тесные контакты. И хотя различия в основах мировоззрения давали, по его словам, себя чувствовать, «острые углы в позициях представителей обеих организаций» (разногласия по аграрному вопросу, по вопросу о власти и т.д.) осторожно обходились. Желание подчинить «теоретические разномыслия» главной цели — борьбе с большевиками вооруженной силой — было так велико, что оказались возможными далеко идущие компромиссы. Но и при достижении подобных компромиссов лидировали, как правило, кадеты, заставляя соглашателей идти на уступки. Свидетельства Астрова еще раз наглядно подтверждают справедливость большевистских оценок классовой сущности политики мелкобуржуазных партий правого толка. Лидеров этих партий М. С. Урицкий метко окрестил «социал-Милюковыми»⁹.

Объединившиеся в Союзе возрождения России представители соглашательских партий, объявляя себя социалистами, считали вполне возможным сотрудничество с Правым центром, не скрывавшим своих монархических устремлений. В письме кадета Степанова в московское отделение Национального центра говорилось: «При моем вступлении в Союз возрождения я заявил, что я монархист, и ставил вопрос о том, насколько это совместимо с моим пребыванием в Союзе. В. А. Мякотин (народный социалист, председатель Союза возрождения. — Н. Д.) дал на это вполне успокоительные разъяснения и сказал, что «различие оттенков политической мысли даже желательно»¹⁰. По словам Астрова, правление «социалистического» Союза возрождения России «единогласно признало, что монархические убеждения Степанова не мешают ему продолжать работу в Союзе»¹¹. Это вполне соответствовало позиции, сформулированной Мякотиным в программной статье «Союз возрождения». «Все частные разногласия должны отступить на второй план» перед задачей борьбы с Советской властью¹². Как видим, стремление к реставрации монархии представлялось руководителям Союза всего лишь одним из «частных разногласий».

Сведения о сближении соглашателей с кадетами и ведшихся между ними переговорах просочились в буржуазную печать. Комментируя ее сообщения, газета «Известия» писала: правые эсеры и энесы «полагают, что вернейшим образом одурачить трудящихся и заставить их пойти против самих себя можно через Учредительное собрание… Они хотят и надеются поймать трудовые массы на живца учредилки. Кадеты думают, что этот живец давно подох. Они предпочитают хороший кулак всяким улещиваниям, подходам и заманиваниям. На совещаниях они высказывались за единоличную власть, облеченную диктаторскими полномочиями». Газета подчеркивала, что кадеты жаждут «откровенного генерала на белом коне, от нагайки которого шерсть клочьями полетит не только с большевиков, но и с самих эсеров»¹³. Как скоро сбылись эти пророческие предсказания!

Итак, кадетская партия явилась, по выражению Милюкова, «мостом между правыми и левыми течениями вне партии»¹⁴, стала связующим звеном между внутренней и внешней контрреволюцией, авангардом «пятой колонны», действовавшей в самом сердце пролетарской республики.

Как было показано выше, кадеты вступили на путь измены Родине еще в ноябре 1917 г. Это явилось закономерным следствием классовой морали кадетской партии. Когда дело доходит до частной собственности, подчеркивал В. И. Ленин, буржуазия забывает «все свои фразы о любви к отечеству и независимости». Она «продает родину и вступает в торгашеские сделки против своего народа с какими угодно чужеземцами. Эту истину история русской революции показала еще и еще раз… таков закон классовых интересов, классовой политики буржуазии во все времена и во всех странах»¹⁵.

При помощи интервенции кадеты мечтали не только восстановить свергнутый строй, но и отомстить за горький для буржуазии опыт революции. Когда народные массы «испытают на собственной шкуре плоды анархии, оккупации, иностранной опеки и хозяйственного развала… — тогда так же слепо бросятся в объятия любой реакции»¹⁶, — злорадно пророчествовали «Русские ведомости».

Характерно, что все современные буржуазные историки, пишущие о гражданской войне и интервенции в Советскую Россию, умалчивают об истинном смысле изменнической политики российской буржуазии, которая ради собственных классовых интересов охотно приносила в жертву независимость своей страны, вступала в любые сделки с империалистическими кругами других государств, активно участвовала в подготовке интервенции против Советской России, открыто торгуя национальными интересами Родины. Впрочем, едва ли этому приходится удивляться, если учесть, что некоторые буржуазные историки объявляют интервенцию в Россию… благом для страны и прежде всего для большевиков.

«Интервенция никогда не представляла серьезной угрозы для большевиков», — заявляет англичанин Дж. Брэдли. Напротив, она якобы помогала отвлечь внимание народа от «внутренних бедствий и возложить вину за них на интервенционистские войска, на иностранцев и на белых»¹⁷. Позволительно спросить: а чем же были вызваны эти «внутренние бедствия», как не жестокой и разрушительной гражданской войной, развязанной контрреволюционной буржуазией при пособничестве иностранного империализма?

Свою кровавую лепту в гражданскую войну в Советской России внесли обе главные группировки мировых империалистических хищников — и кайзеровская Германия, и страны Антанты вкупе со своими американскими партнерами. Однако они враждовали между собой, и потому российской контрреволюции приходилось решать вопрос о том, на чью помощь — Антанты или Германии — следует ориентироваться в борьбе против Советской власти. Этот вопрос явился причиной глубокого расхождения в стане российской контрреволюции вообще и в среде самой кадетской партии в частности.

Остановимся на этом несколько подробнее. Чем были вызваны различия в ориентации, что определяло германофильские и проантантовские симпатии, рассекшие контрреволюционный лагерь на части? Тяготение к союзникам, видимо, легко объяснимо — тесные контакты, установившиеся в ходе войны, непосредственное общение лидеров политических партий, принимавших Участие в деятельности Временного правительства, с представителями Антанты, надежда на то, что Англия, Франция и США сочтут своим «союзническим» долгом прийти на помощь этому правительству, связанному с ними взаимными обязательствами, и главное — расчет на то, что союзники не допустят сохранения государственной власти в руках большевиков, неизменным принципом которых была борьба за выход России из войны.

Осуждение политической позиции союзников, активно сотрудничавших с Временным правительством во всех его составах, с «социалистами», которые якобы и привели страну к катастрофе; стремление возродить тот же государственный строй и крупное помещичье землевладение, что и в Германии; надежда на близость и силу германских штыков — вот, видимо, главные побудительные мотивы пронемецких настроений.

Сторонниками германской ориентации были, как правило, представители крайне правых кругов.

«Все чаще, — пишет Астров, — стали раздаваться речи, что Россию следовало бы лет на тридцать отдать в обучение Германии, что война с Германией была крупным недоразумением, что Германия естественная соседка с Россией, что союзники не выдержат напора Германии и никакой помощи русским в борьбе с большевиками не окажут. Германия же… готова низвергнуть власть Советов, только желает сделать это руками русских, которым окажет могущественную поддержку». Усилению германофильских настроений сильно способствовала «кажущаяся безболезненность переворота в Киеве при помощи немецких штыков»¹⁸.

Убежденным сторонником германской ориентации выступил руководитель Правого центра А. В. Кривошеин, настаивавший на необходимости «прямого призвания немцев и совершения при их помощи монархического переворота»¹⁹. П. Д. Долгоруков вспоминал впоследствии, что бывшие помещики и промышленники буквально осаждали германского посла графа Мирбаха просьбами о военной помощи в борьбе против Советской власти²⁰.

«Вся буржуазия в России, — писал В. И. Ленин, — ликует и торжествует по поводу прихода немцев», буржуазные газеты и прежде всего «Речь» «смакуют свой восторг по поводу предстоящего свержения Советской власти немцами»²¹.

Идею союза с Германией поддерживала и часть партии «народной свободы», в том числе ряд ее видных деятелей. Это, во-первых, правые кадеты вроде П. И. Новгородцева, С. А. Котляревского, А. И. Каминки, руководствовавшиеся, по-видимому, теми же соображениями, что и прочие германофилы правого толка.

Во-вторых, это люди типа членов кадетского ЦК Б. Э. Нольде и В. Д. Набокова, давно уже пришедшие к выводу о чисто «потребительском» отношении стран Антанты и США к восточному партнеру, об их готовности воевать «до последней капли крови русского солдата»²². Эти деятели еще до Октября выступали за переговоры с Германией и вместе с правомонархистскими кругами были вполне готовы «переменить свою политическую веру и от союза с хищниками английскими перейти к союзу с хищниками германскими против Советской власти»²³.

В беседе с петроградским корреспондентом влиятельной берлинской газеты «Фоссише цейтунг» Нольде заявил: «Поворот в образе действий нашей партии является логическим последствием событий прошлого года… От союзников мы тогда ожидали поддержки, но они нас обманули. При образовании кабинета Керенского мы убедились, что наши западные друзья ведут с нами фальшивую игру и продались социалистам-революционерам… Нашей партии пришлось переменить свою ориентацию, приняв за директивы принципы прежней партии октябристов, объединившейся с украинскими националистами»²⁴.

Нольде одним из первых установил связи с немцами в Петрограде²⁵. Именно группу Нольде (к которой примыкал член кадетского ЦК М. С. Аджемов) германский посол Мирбах относил к числу тех элементов, «которые, возможно, составят ядро будущего нового порядка» и с которыми целесообразно установить контакт «на случай, если они в один прекрасный день заменят нынешний режим»²⁶.

В-третьих, на сторону немцев стали украинские кадеты, представители которых вошли в державшееся на острие немецких штыков буржуазно-помещичье правительство генерала царской армии П. П. Скоропадского, провозглашенного 29 апреля 1918 г. «гетманом всея Украины».

На состоявшемся 11 мая в Киеве съезде делегатов кадетской организации на Украине большинством в 70 голосов против 13 при 6 воздержавшихся была принята следующая резолюция: съезд «признает необходимым участие партии в государственной работе и считает возможным персональное вхождение своих членов во вновь сформированное министерство»²⁷. Банкир и помещик А. К. Ржепецкий стал министром финансов; инженер А. И. Бутенко — министром путей сообщения; известный юрист И. А. Кистяковский — государственным секретарем, а с июля 1918 г. — министром внутренних дел; банкир С. М. Гутник — министром торговли и промышленности, а с июля (по совместительству) и труда; профессор Н. П. Василенко — министром народного просвещения. Почти все они (кроме Кистяковского) вошли в образованный на съезде автономный Главный комитет партии «народной свободы» на Украине.

Знаменательно, что центральная кадетская газета «Наш век», комментируя приход Скоропадского к власти, отзывалась о нем весьма доброжелательно и отмечала, что он является «лицом, подходящим и с точки зрения интересов Великороссии»²⁸. Между тем и дипломатические, и военные немецкие представители на Украине в своих донесениях в Берлин подчеркивали «полную ориентацию» нового правительства на Германию, поскольку за его спиной стоит «единственная авторитетная в настоящее время в стране власть — германское верховное командование»²⁹. Газета «Известия» задавала «господам кадетам» из марионеточного правительства Скоропадского сакраментальный вопрос: «А куда ж девался ваш патриотизм? И кто действительно оказался германским агентом?»³⁰.

Отношение украинских кадетов к вопросу об ориентации было, несомненно, обусловлено реально сложившейся на Украине ситуацией. В беседе с Милюковым 25 июня 1918 г. кадетские министры так объясняли причины своей пронемецкой позиции: «Большевистское настроение живо в массах, германцы необходимы, как охраняющая сила»³¹. В. И. Ленин в этой связи отмечал: «…люди, кричавшие так много о защите отечества и о своем патриотизме, показывали свою капиталистическую натуру и стали заключать сделки… с немецкими штыками, чтобы вместе с ними резать украинских большевиков…»³². А в передовой «Правды» от 13 июля 1918 г. подчеркивалось: «Здесь-то и вскрывается со всей наглядностью та истина, которую мы, марксисты, не уставали повторять: патриотизм буржуазии есть дело классового расчета».

Украинских кадетов поддерживали их однопартийцы из Ростова. Председатель местного отдела партии «народной свободы» П. Н. Мищаков в июле 1918 г. писал в Киев, что считает наиболее целесообразным «освободить Москву в контакте… и при прямом содействии германцев… под знаменем восстановления конституционной монархии»³³. По свидетельству Л. А. Кроля, прогерманской ориентации придерживались также кадеты в Казани, Самаре и Омске³⁴.

Решающую роль в расколе партии «по ориентациям» сыграла германофильская позиция лидера кадетов П. Н. Милюкова, который, по определению Е. М. Ярославского, «с акробатической ловкостью» совершил перелет от воспевания добродетелей Антанты к союзу с германским империализмом³⁵. Осев в Киеве, оккупированном немцами, Милюков разработал подробный план подавления Советской власти с помощью кайзеровской Германии. Его полностью поддерживали оказавшиеся к тому времени в Киеве члены ЦК И. П. Демидов, Н. К. Волков, А. И. Каминка, В. Д. Набоков, крымские кадеты Н. Н. Богданов и Д. С. Пасманик³⁶.

Как же случилось, что всегдашний трубадур политики единения с союзниками, несчетно раз публично клявшийся в верности Антанте, столь внезапно и непостижимо даже для друзей и единомышленников ударился в прямо противоположную своим исконным убеждениям крайность?

Сам Милюков объяснял это партийным коллегам следующим образом: прежде всего он был «уверен если не в полной победе немцев, то во всяком случае в затяжке войны, которая должна послужить к выгоде Германии, получившей возможность продовольствовать всю армию за счет захваченной ею Украины… На западе союзники помочь России не могут». Между тем немцам «самим выгоднее иметь в тылу не большевиков и слабую Украину, а восстановленную с их помощью и, следовательно, дружественную им Россию». Поэтому он надеялся «убедить немцев занять Москву и Петербург, что для них никакой трудности не представляет», и помочь образованию «всероссийской национальной власти»³⁷.

Левый кадет В. А. Оболенский при встрече с Милюковым в мае 1918 г. в Киеве, выслушав приведенные выше аргументы, задал ему естественный вопрос: «Неужели вы думаете, что можно создать прочную русскую государственность на силе вражеских штыков? Народ вам этого не простит». Как вспоминает Оболенский, в ответ лидер кадетов «холодно пожал плечами». «Народ? — переспросил он. — Бывают исторические моменты, когда с народом не приходится считаться»³⁸.

Тактические построения Милюкова, исходившие из признания реальной выгоды союза с кайзеровской Германией, конечно, имели основополагающее значение для формирования его позиции. Вместе с тем внутренний ее смысл, что называется, психологический подтекст, определялся, по нашему мнению, не только ими, но и горьким разочарованием кадетского вождя в союзниках, личной его обидой.

Заняв в первые послефевральские дни руководящее положение в новом кабинете министров, Милюков при всяком удобном случае громогласно заявлял (и, нужно полагать, искренне в это верил), что революция в России и созданное в результате ее Временное правительство получили признание и одобрение союзников благодаря именно его, Милюкова, авторитету и весу в общественном мнении, западных стран. Со своей стороны он не за страх, а за совесть проводил на посту министра иностранных дел политику, целиком отвечавшую интересам союзников.

В апреле 1917 г., в момент происшедшего тогда правительственного кризиса, лидер кадетов рассчитывал, что представители Антанты в России окажут давление на Временное правительство и добьются сохранения за ним министерского портфеля. Обернулось, однако, совсем иначе. Ж. Нуланс и в особенности Дж. Бьюкенен не только не пытались ходатайствовать в пользу Милюкова³⁹, но с явным удовлетворением встретили замену его более подходящей, с их точки зрения, фигурой — М. И. Терещенко, с которым немедленно установили тесные контакты. Мало того, даже кадетский ЦК вынес решение не настаивать в ультимативном порядке на кандидатуре Милюкова и согласиться на участие остальных министров-кадетов в новом коалиционном кабинете после его отставки.

От этого нежданного удара Милюков долго не мог оправиться. Последствия его несомненно сказались в 1918 г., когда тактическая линия лидера кадетов в корне разошлась с курсом большинства его партии. «Когда Милюков метнулся в сторону немцев, — писал впоследствии И. И. Петрункевич, — я умолял его отказаться от этой нелепой и вредной мысли. Он отвечал мне раздражительным письмом и намерением порвать старые связи с партией, ради которой ему приходилось идти против самого себя»⁴⁰.

О перемене Милюковым ориентации его московские коллеги ничего не знали вплоть до июня 1918 г. А между тем в конце апреля, как сообщает Розенберг (со ссылкой на отчет о заседании кадетского ЦК 26 апреля 1918 г.), Центральному комитету партии «народной свободы» стало известно о решении союзников «осуществить широкую высадку в России, чтобы вновь открыть сильный второй фронт и устранить большевиков». Розенберг подчеркивает, что в отчете просто говорится: «ЦК был информирован» — без указания на источник информации⁴¹.

В связи с этим хотелось бы вернуться к вопросу о контактах кадетских деятелей с Брюсом Локкартом, которого осенью 1917 г. отозвали в Англию, но в январе 1918 г. вновь назначили британским представителем уже в Советской России. Можно не сомневаться в том, что он возобновил связи с московскими друзьями, в частности с Челноковым, который в это время тоже находился в Москве и был активным членом «девятки», а затем Правого центра. Косвенным свидетельством этого является тот факт, что помощник Локкарта по разведке У. Гике, который, по его словам, «служил посредником» между ним и «врагами большевиков»⁴² летом 1918 г. женился на племяннице Челнокова Любови Малининой⁴³.

Характерно, что 21 апреля Локкарт в телеграмме на имя министра иностранных дел Бальфура внезапно сообщил об изменении своего прежнего предложения добиться согласия Советского правительства на возобновление им войны с Германией при условии союзнической интервенции в Россию. Теперь он настаивал на осуществлении интервенции не только без согласия большевиков, но и направленной против них. Как указывает американский историк Р. Ульман, «Локкарт не объяснял неожиданного изменения своей позиции, но одной из главных причин здесь были отношения, которые он установил с антибольшевистскими организациями. В предшествующие две недели, по его сообщению, он вступил в контакт (прямой или через посредников) с различными значительными группировками в Москве… включая кадетов… Все они, кроме крайних реакционеров (которые возлагали надежды на Германию), приветствовали идею союзнической интервенции»⁴⁴. Естественно предположить, что полученная кадетами информация о решении союзников исходила именно от Локкарта.

Как только в кадетском ЦК узнали о готовящейся Антантой антибольшевистской интервенции, начались острые дебаты по поводу «ориентации». На заседании 3 мая было решено считать переговоры с немцами недопустимыми для членов партии «народной свободы». Однако на заседании 8 мая этот вопрос был поднят вновь: оратор, делавший сообщение о планах организации новой государственной власти, доказывал, что обещанная странами Антанты помощь несерьезна, так как англо-французские войска не могут появиться в России в значительном количестве, и что поэтому остается только путь соглашения с Германией. Имя оратора, как отмечает О. Ф. Соловьев, по соображениям конспирации скрыто в протоколе под инициалами «Б. Н.»⁴⁵. По нашему убеждению, этим оратором мог быть только Б. Э. Нольде — горячий поборник сговора с Германией. Несмотря на его старания, на заседании 8 мая ЦК вновь подтвердил необходимость придерживаться проантантовской ориентации. Чтобы прийти к единству в вопросе об ориентации, было решено созвать партийную конференцию и наметить твердую линию для местных кадетских групп по всей России.

К определению позиции подталкивали и из-за кордона. «…союзники с радостью воспользуются случаем оказаться полезными России, — заверяла 21 мая 1918 г. лондонская «Таймс». — Не хватает только предложения со стороны какой-либо общественной группы, способной выступить от имени настоящей России… Пусть же этот случай представится поскорее». Призыв английской газеты был незамедлительно процитирован в кадетской «Свободе России» (бывшие «Русские ведомости»)⁴⁶.

Еще до открытия конференции кадеты вели активную пропаганду в пользу военного вмешательства Антанты. 22 мая 1918 г. Астров от лица своей партии выступил на Всероссийском совещании меньшевиков, где обсуждался вопрос, следует ли рассчитывать на «иностранную помощь» для свержения Советской власти. Призыв Астрова обратиться к союзникам оказался созвучен позиции одного из трех основных докладчиков — М. И. Либера, считавшего возможным «известное соглашение с антигерманской коалицией»⁴⁷. Как видим, в своем стремлении к союзнической интервенции кадеты нашли единомышленников не только в Союзе возрождения России, но и в более широких кругах «мелкобуржуазной демократии».

27—29 мая 1918 г. состоялась конференция партии «народной свободы». Вопрос об ориентации почти не вызвал здесь дискуссии. От пронемецкой позиции не отказались лишь правые кадеты, такие, например, как Е. П. Трубецкой, но и они голосовали вместе со всеми остальными за тезисы, предложенные основным докладчиком М. М. Винавером и формулировавшие идею союза со странами Антанты.

Отчет об этой конференции (хранящийся в фонде Милюкова в Архиве Колумбийского университета в США) излагается в монографии Розенберга. Автор подробно пересказывает приводившиеся на конференции аргументы против сотрудничества «с кайзером и Людендорфом». Между прочим, как видно из контекста, решающими среди этих аргументов были не пышные заявления о моральной неприемлемости такого союза, о несоответствии его кадетским принципам, а простое соображение, диктовавшееся практическим расчетом. «Все указывает на то, — подчеркивал в своем докладе Винавер, — что союзники победят в войне»⁴⁸, и, следовательно, именно они представляют более выгодный объект для сотрудничества⁴⁹.

Розенберг озаглавил раздел, в котором рассказывается о майской конференции кадетов, «Тактика национального единства»⁵⁰. Гораздо более отражало бы суть описываемых событий название «Тактика национальной измены». Ведь даже сами кадеты отдавали себе отчет в подлинном смысле своей политической линии. «Отношение союзников к нам рисовалось весьма далеким от каких-либо признаков альтруизма», — констатировал Л. А. Кроль⁵¹. Недаром А. А. Мануйлов выступил накануне конференции со статьей под заглавием «Между двух огней», в которой писал: «…вздохи по иностранному вмешательству оправдать ни под каким видом невозможно… Русская ориентация должна быть единственной ориентацией России»⁵².

Когда на майской конференции до сведения ее участников было доведено, что французы предлагают крупнейшим политическим партиям России «сообщить президенту Вильсону свой взгляд на желательность интервенции» (т.е., иными словами, призвать интервентов на русскую землю), левый кадет юрист М. Л. Мандельштам предупреждал своих коллег по партии: «Призыв врагов на территорию отечества есть преступление, которое карается смертной казнью». Он подчеркивал, что обращение за помощью к союзникам «встречает самое решительное осуждение» среди населения. Тем не менее участники конференции пытались уйти от признания предательской сущности принимаемых решений путем хитроумных демагогических построений. «Раз Америка решила принять участие в десанте, и вопрос о десанте решен положительно, наше обращение к Вильсону не может рассматриваться как призыв, а только как выражение определенного мнения по отношению к определенному факту», — юлил Н. Н. Щепкин. Другие же, более откровенные, прямо заявляли: «порядка без чужой помощи мы не создадим». А поэтому, говорил Л. А. Кроль, обязанность кадетской партии — вести «пропаганду симпатий к союзникам», поскольку им необходимо «иметь за собой сочувствие населения»⁵³.

Интересны попытки определить причины краха кадетской партии в 1917 г., косвенно предпринятые в докладе Винавера при оценке деятельности ее лидера П. Н. Милюкова. По утверждению докладчика, «политические и дипломатические таланты» Милюкова были «на надлежащей высоте», но ему не хватало «талантов демагогических» — «уменья облекать свои мысли в фразы, приятные толпе», а главное, не говорить того, «что в существе правильно, но имеет свойство раздражать толпу»⁵⁴. В этой очень характерной для кадетов оценке сказались и высокомерное презрение к трудящимся массам, скрывавшееся за уверениями в том, что их партия посвятила себя борьбе за «народную свободу», и полное непонимание коренного расхождения их целей и задач с волей и надеждами трудового народа России.

Конференция единогласно приняла резолюцию по вопросу о тактике. Она включала в себя следующие положения: непримиримая борьба с большевизмом; возрождение единой России; верность союзникам; всяческое содействие Добровольческой армии; установление единоличной власти; заключение соглашений с другими партиями и группами для совместной борьбы против Советской власти⁵⁵.

При подготовке к конференции в ЦК возник вопрос, не следует ли поставить на обсуждение пункт 13 партийной программы — о форме правления. При голосовании этого предварительного вопроса голоса разделились почти пополам, и пункт 13 был снят с обсуждения. Кроль комментирует это решение следующим образом: «Желая объединить других, мы не могли пойти на раскол в своей среде»⁵⁶.

В отчете о конференции, посланном в Киев Милюкову, говорилось, что было принято «мнение ЦК о невозможности невоплотившейся идеи Учредительного собрания 28 ноября и о необходимости создания единоличной власти (монархия или республика — будет зависеть от господствующих настроений в массах)»⁵⁷.

Конференция постановила послать Винавера в Киев, чтобы довести принятые ею решения до сведения находившихся на Украине партийных собратьев. В архивном фонде Винавера сохранились фальшивые удостоверения, с которыми он пробирался из Москвы в Киев. Они были выписаны на бланках комитета «Главсахар» 14 и 15 июня 1918 г. Согласно одному из них, владелец его, служащий правления Богатовского сахарного завода С. И. Розенблюм «по делам завода» должен был срочно выехать в Киев. Второе, видимо запасное, удостоверение повторяло тот же текст, только применительно к «служащему Дубовязовского сахарного завода А. А. Донде»⁵⁸. По всей вероятности, кто-то из кадетских деятелей окопался в «Главсахаре» и снабжал своих однопартийцев фальшивыми документами.

Добравшись до места назначения, Винавер нашел Милюкова в расположенном под Киевом поместье дворянской семьи Коростовец, где лидер кадетов, сбривший усы и волосы на голове, под фамилией профессора Иванова усиленно работал над «Историей второй русской революции», первый выпуск которой в 1918 г. был опубликован в Киеве⁵⁹. Описывая по свежим следам события в России от Февраля до Октября, Милюков пытался доказать, что решающими факторами победы большевиков были «отсталость» и «бессознательность» народных масс, а также пресловутые связи большевистской партии с немцами⁶⁰. Характерно, что как раз в это время сам автор вступил в активные контакты с немецким командованием. «Я совершенно бросил союзников, — заявил Милюков ошеломленному Винаверу. — Веду алексеевскую армию на Москву, с тем чтобы немцы обеспечили ей тыл»⁶¹.

Когда неожиданная весть о новой позиции лидера дошла до Москвы, она вызвала полнейший переполох в кадетской среде. «Нас поразило это сообщение как громом, — вспоминал кадет Н. А. Бородин, — и за исключением небольшой группы лиц (помнится, П. И. Новгородцев был в их числе) все мы высказались за недопустимость» сношений с немцами⁶². Во «встревоженных» письмах Щепкина к Милюкову от 20 и 22 июня говорилось «о разрушении партии, о невозможности идти без лидера». «Предлагают приезд Н. И. Астрова, — записал Милюков в дневнике 26 июня. — Я отказываюсь: бесполезно»⁶³.

Милюков написал в московский кадетский ЦК письмо, в котором резко бранил Центральный комитет за то, что тот продолжает еще находиться, как он выразился, в лапах у социалистов-революционеров и союзников. Настоящая мировая политика, писал Милюков, «делается на Юге, в Киеве. К сожалению, руководители Добровольческой армии оказались настолько бездарными, что этого не поняли».

Письмо было доложено Н. И. Астровым на заседании ЦК вместе с письмом генерала Алексеева, высказавшегося крайне отрицательно по поводу «киевской авантюры» Милюкова. ЦК не согласился с Милюковым и «вынес его политике категорическое осуждение»⁶⁴.

В связи с тем, что Милюков сложил с себя обязанности председателя Центрального комитета в Москве, эта функция была возложена на П. Д. Долгорукова.

В июне 1918 г. Милюков вместе с Главным комитетом партии «народной свободы» на Украине начал переговоры с начальником германской контрразведки Гаазе (как он сообщает, под этим псевдонимом фигурировал принц Гессенский, брат бывшей русской императрицы) и немецким послом на Украине фон Муммом. «Без нас обойтись нельзя, — говорил лидер кадетов своим германским собеседникам. — Куда бы вы ни пошли — сюда, на Дон, в Крым, везде вы находите нас, потому что мы главные Staatsbildende Elemente (государственномыслящие элементы. — Н. Д.) и находимся теперь в самом фарватере истории»⁶⁵.

В свою очередь, немцы охотно шли на контакты с кадетами, так как, организуя поход генерала Краснова на Москву, считали необходимым «подготовить будущее правительство», на которое можно будет опереться. Для этого, как предлагал советник германской миссии в Москве К. Рицлер в письме в Берлин, следовало «по возможности глубже окунуться в ряды кадетской партии». Знаменательно, что тут же он сообщал о глубокой ненависти к ней со стороны народных масс: попади Милюков в руки крестьян или солдат, писал Рицлер в ноябре 1917 г., его «неминуемо ждала бы скорая и жестокая расправа»⁶⁶.

Милюков и его единомышленники просили немцев отозвать из Москвы миссию Мирбаха и разорвать отношения с РСФСР. Со своей стороны, они предлагали после образования в России конституционной монархии во главе с великим князем Михаилом Александровичем⁶⁷ (лидер кадетов вновь обратился к своему провалившемуся в марте 1917 г. прожекту) признать за Германией Латвию и Литву, а также признать автономию Украины⁶⁸. Приведенные выше факты полностью опровергают бытующие еще в современной англо-американской историографии рассуждения по поводу «старой полуправды о сотрудничестве профессора Милюкова с немцами в Киеве»⁶⁹.

Одновременно с переговорами в Киеве, пронемецки настроенные члены Правого центра вели переговоры с германскими представителями в Москве. Об этом стало известно союзникам; в частности, о них сообщал в госдепартамент американский консул в Москве Д. Пуль⁷⁰. Англичане также оказались в курсе дела. При свидании с кадетом Степановым они показали ему «документы о сношениях Гурко и Кривошеина, а также обоих Трубецких с германцами» и потребовали разрыва кадетского ЦК с Правым центром⁷¹.

Судя по сообщениям, полученным Милюковым от московских кадетов и зафиксированным им в дневнике, решающим фактором выхода кадетов из Правого центра явилась именно непримиримая позиция союзников, а не принципиальные установки майской конференции, с которой связывает эту акцию Розенберг⁷². Организационно разрыв произошел на заседании 21 июня 1918 г. По словам Астрова, оно было «сравнительно спокойным»; расходясь, члены организации «призывали друг друга к терпимости»⁷³.

Как сообщали кадеты из Москвы Милюкову, после их выхода из Правого центра союзники «откровенно стали говорить о предстоящей 25 июня высадке японцев, о том, что движение чехословаков их дело, теперь они дают деньги»⁷⁴.

Вышедшие из состава Правого центра кадеты сразу создали другую подпольную организацию — Национальный центр. Пополнившись новыми членами, он развернул энергичную антисоветскую деятельность.

Национальный центр явился для кадетской партии качественно новым образованием. Если в прежних организациях они принимали участие наравне с другими партиями и общественными группами, то эта стала их кровным детищем. На всем протяжении существования Национального центра кадетам принадлежала в нем главенствующая роль (хотя, как говорилось в сохранившейся в архиве официальной справке, составленной руководителями центра, в него «вошли представители почти всех националистических (т.е. несоциалистических. — Н. Д.) русских политических партий, кроме крайних правых; представители всех общественных течений и групп, как-то: некоторые члены церковного собора, представители старообрядческих общин, земских и городских учреждений, торгово-промышленного класса, кооперативных учреждений и др.»⁷⁵. Национальный центр стал как бы боевым штабом кадетской партии в годы гражданской войны. В его состав вошли наиболее ожесточенные и опасные враги Советской власти из числа кадетов, через его посредство осуществлялась практическая связь кадетской партии с белогвардейским движением.

В то время как сама партия «народной свободы» оказалась разрозненной, расколотой «по ориентациям», лишившейся вождя, Национальный центр сосредоточил в своих руках управление подрывной деятельностью ее членов, контакты с белыми армиями и представителями Антанты. Национальный центр, писала «Правда», — это государственно-классовая организация буржуа и помещиков. Его созданием кадеты «кладут начало той всероссийской твердой власти», которая, по их замыслам, должна занять место рабоче-крестьянского правительства⁷⁶.

Нельзя, между прочим, не согласиться с У. Г. Розенбергом в том, что марка Национального центра была гораздо удобнее, чем марка кадетской партии, поскольку кадеты в сознании широких масс «идентифицировались с привилегированными слоями общества»⁷⁷, т.е. с эксплуататорскими классами.

Выполняя поставленную ЦК кадетской партии цель — «объединить всю антибольшевистскую общественность»⁷⁸, Национальный центр стремился стать ядром общего фронта контрреволюционных сил внутри страны. По определению одного из ведущих кадетских идеологов периода гражданской войны, Н. В. Устрялова, он «возглавлял и одухотворял до последнего момента все… антибольшевистское вооруженное движение»⁷⁹.

Руководителями Национального центра стали Астров, Степанов, Щепкин, Новгородцев, Волков, Червен-Водали, Карташев и др. Председателем Национального центра обычно называют Д. Н. Шипова, причем в некоторых работах он причисляется к кадетам и даже к членам кадетского ЦК⁸⁰. Это не соответствует действительности. Известный земский деятель Д. Н. Шипов был в период первой русской революции членом ЦК партии октябристов, однако уже в 1906 г. покинул ряды Союза 17 октября и вскоре отошел от политики. В кадетской партии, а тем паче в ее ЦК Шипов никогда не состоял. Вообще к 1918 г. он достиг весьма преклонных лет, отличался слабым здоровьем и к активной организаторской деятельности был уже не способен. Однако его имя в качестве руководителя Национального центра очень много значило для кадетов.

Во-первых, ввиду отсутствия Милюкова они не могли предложить на этот пост столь же авторитетную кандидатуру из своей среды. Во-вторых, что еще более важно, стоящая вне партий фигура, подобная Шипову, способствовала выполнению главной задачи кадетов на данном этапе — созданию надпартийного буржуазного объединения. Подпольщикам нужна была известная личность, пользовавшаяся в то же время несомненным авторитетом. «Стремление кадетов заполучить Шипова, — говорилось в показаниях одного из членов Национального центра в ВЧК, — вполне понятно: они надеялись, что благодаря его старому обаянию в общественных кругах Москвы за ним пойдут другие»⁸¹.

После того как большинство руководителей Национального центра летом 1918 г. бежало из Москвы на Юг, председателем правления стал М. М. Федоров — бывший министр торговли и промышленности царского правительства, после Февральской революции вступивший в кадетскую партию. Представляется, что избрание это было обусловлено не столько личными достоинствами или организаторскими талантами Федорова (в частной переписке многие кадеты оценивают его весьма невысоко), сколько его прочными связями с финансовыми и торгово-промышленными кругами. Всемерное укрепление этих связей было одной из насущнейших забот Национального центра.

Программа Национального центра формулировалась следующим образом: «борьба с Германией, борьба с большевизмом, восстановление единой и неделимой России, верность союзникам, поддержка Добровольческой армии как основной русской силы для восстановления России, образование Всероссийского правительства в тесной связи с Добровольческой армией и творческая работа для создания новой России, форму правления которой может установить сам русский народ через свободно избранное им народное собрание»⁸².

Хотя Национальный центр упоминается в большинстве работ о гражданской войне (как советских, так и зарубежных), ни в одной из них не дана сколько-нибудь полная характеристика его деятельности. Обычно в литературе эта организация фигурирует лишь в связи с описанием контрреволюционного подполья в Москве и Петрограде в 1918–1919 гг. Между тем шпионско-диверсионная деятельность московского и петроградского отделений и постоянная тесная связь их с армиями Деникина и Юденича были далеко не единственной сферой приложения сил Национального центра.

Следует выделить еще три направления его деятельности. Это, во-первых, руководство идейной борьбой белогвардейщины против Советской власти. Агитационно-пропагандистская работа являлась основной функцией всех многочисленных местных отделений этой организации. Второе направление обозначалось в программе термином «творческая работа для создания новой России». Под этим подразумевалась деятельность Национального центра по составлению «законодательных проектов по всем отраслям государственного управления». В сохранившихся в архиве журналах заседаний Национального центра зафиксировано обсуждение разработанных его членами программ по аграрному и продовольственному вопросам, по управлению внутренними делами в стране, железнодорожной программы и т.д. Национальный центр активно участвовал в выработке законодательства, действовавшего на оккупированной силами контрреволюции территории, в формировании внутренней политики белогвардейских режимов. И, наконец, последнее, мало освещенное в нашей литературе, но имевшее первостепенное значение направление — обработка общественного мнения за рубежом, регулярная связь с руководящими кругами стран Антанты, с организаторами военной интервенции в России. Эти задачи осуществлялись через постоянных представителей Национального центра в зарубежных странах и посылаемых туда специальных эмиссаров.

Деятельность Национального центра наглядно подтверждает ленинские слова о том, что «русская буржуазия, тотчас же после большевистского переворота, стала искать соглашения и заключать соглашения с буржуазией иностранной против рабочих и трудящихся своей страны»⁸³. Едва образовавшись, Национальный центр установил непосредственные отношения с руководящими кругами держав Антанты. Связь с ними осуществлялась прежде всего через В. А. Маклакова, активно действовавшего в Париже. На всем протяжении существования Национального центра этот канал использовался им регулярно и во многих случаях весьма эффективно. Кадетская газета «Одесский листок» подчеркивала: важное значение в формировании враждебной позиции «держав согласия» к Советской власти имело выявление «национальных и политических интересов и запросов русского народа, которому мы обязаны видным русским государственным деятелям, находящимся за границей, как, например, В. А. Маклакову»⁸⁴.

Немалую роль в установлении зарубежных контактов Национального центра и организации антисоветской пропаганды сыграли кадетские деятели, обосновавшиеся в Лондоне. Бурную деятельность развили Тыркова и Вильямс, перебравшиеся в Англию весной 1918 г.

Используя широкие связи Вильямса, они проникали в самые высокие сферы. Сын Тырковой А. Борман рассказывает, что они бывали гостями в домах премьер-министра Англии Д. Ллойд Джорджа, редактора влиятельной в то время газеты «Дейли кроникл» Роберта Дональда, а также «разных видных англичан» и везде вели энергичную агитацию в пользу интервенции. При их активном участии в английском министерстве пропаганды был создан комитет «для общих действий в русской политике», куда, кроме Вильямса, вошли бывший военный агент в России генерал Нокс (вскоре отправившийся с английскими интервенционистскими войсками на Дальний Восток и в Сибирь); член палаты общин С. Хор — будущий министр иностранных дел, ярый антикоммунист; чиновники министерства иностранных дел Питерс и Липпер; писатель Уолпол; профессор истории Б. Пэйрс — один из основателей реакционной зарубежной «россики». В качестве председателя комитета был приглашен бывший посол Англии в Петрограде Дж. Бьюкенен.

Все эти люди бывали в России и претендовали на знание этой страны и понимание ее проблем. Тыркова писала: «…они нашли себе поддержку в парламенте, где образовалась целая группа, дружественная нам. Военный министр В. Черчилль, опираясь на этих парламентариев, повел энергичную и практическую кампанию за поддержку русских государственных сил. В результате у Добровольческой армии появились и сапоги и танки»⁸⁵.

О связях членов комитета в высших сферах можно судить по следующему отрывку из письма Милюкова в Екатеринодар: «Король сказал Пэйрсу, что большевизм надо сокрушить, иначе он придет сюда, а Пэйрс по этому поводу беседовал с Ллойд Джорджем и Черчиллем»⁸⁶. Программой комитета была интервенция в Россию «для борьбы с немцами и большевиками». «От союзников хочу только пушек, танков и денег», — писала Тыркова в своем дневнике⁸⁷.

Приехав в Англию, она сразу же принялась за книгу, вышедшую весной 1919 г. под названием «От свободы к Брест-Литовску». Целью этого опуса, рекламировавшегося как «первая документальная книга о русской революции», было любыми способами очернить, опорочить не только партию большевиков, но и весь трудовой народ России. Тыркова писала о «безумии социалистических экспериментов», о «жестокости русских масс», проявившейся в «уголовной форме»⁸⁸, стремясь обеспечить тем самым в Англии психологическую почву для оправдания интервенции в Советскую Республику. Той же цели служили многочисленные выступления Вильямса, активно сотрудничавшего в английской прессе в качестве «эксперта» по русскому вопросу. В «Правде» подчеркивалось, что Вильямс, как и другие бывшие петроградские корреспонденты лондонских газет, специализировался на «большевистских ужасах», поскольку английское правительство поощряло всякое «мифотворчество» насчет большевиков в России: «чем кошмарнее, чем страшнее — тем лучше»⁸⁹.

Тырковой удалось завязать контакты и в правительственных сферах Франции. В личном письме она сообщала о своих встречах с приехавшим в Лондон депутатом французского парламента социалистом Александром Варенном. «Он хочет, — писала Тыркова, — чтобы мы помогли ему подготовиться к борьбе с их большевиками и пацифистами на ближайшем конгрессе. От нас ему нужна вся аргументация против большевиков и за интервенцию»⁹⁰.

Как использовалась Варенном эта аргументация, узнаем из информации, помещенной в «Правде». Все последнее время, сообщается там, комиссия по иностранным делам французской палаты депутатов беспрестанно созывается для заслушивания докладов и предположений по вопросу о вмешательстве «союзников» в политику России. «Социал-патриот Варенн» заявил, что взгляды и свидетельства эмигрантов из России, «основанные на личных наблюдениях и подтвержденные рядом убедительных фактов», срывают «маску с большевиков». В результате выступлений Варенна и его единомышленников комиссия по иностранным делам приняла решение потребовать от французского правительства «более активного ведения нашей внешней политики», иными словами, расширения масштабов интервенции в Россию⁹¹.

Контакты с правящими кругами США осуществлялись через упоминавшегося выше личного друга Милюкова Чарлза Крэйна и близкого к кадетам профессора Чикагского университета Сэмюэла Харпера. Они были для президента Вильсона и его ближайшего окружения экспертами, мнение которых учитывалось как при выработке политики по отношению к России, так и при освещении «русской темы» в американской печати⁹². В своем дневнике Тыркова сообщает: Харпер 6 июля 1918 г. опубликовал в газете «Крисчен сайенс монитор» «мое частное к нему письмо, где я в сущности обращаюсь к Вильсону. Я очень рада, что могла прямо сказать свое мнение самому сильному в Антанте человеку». В той же газете при помощи Харпера публиковались регулярно поставлявшиеся Тырковой статьи на русские темы⁹³.

Шумную антисоветскую кампанию вели кадеты-эмигранты и в других странах, действуя по указке империалистической пропаганды Запада. Не только в Германии, странах Антанты и в США, но, как свидетельствует в частной переписке один из кадетских эмигрантов, даже в такой стране, как Голландия, публиковались статьи «на большевистские темы», только если в них содержалось «что-нибудь сенсационное, разоблачительного свойства»⁹⁴. Буржуазные газеты бесстыдно лгут против нашей страны, писал В. И. Ленин, потому что империалисты всего мира «боятся, как огня, идейной заразы, идущей от разоренной, голодной, отсталой, по их уверению даже полудикой, страны!»⁹⁵.

Важную роль в осуществлении связей кадетов с Западом играли контакты, установленные ими еще до раскола Правого центра с представителями союзников в России. По настоянию последних было условлено, что эти сношения должны вестись не сепаратно, а через особую комиссию, составленную «на паритетных началах» из представителей Национального центра и Союза возрождения России. Однако фактически комиссия состояла исключительно из членов Национального центра, поскольку от Союза возрождения России в нее вошли представители Национального центра в Союзе — Астров, Степанов и Щепкин⁹⁶.

Как рассказывает в своих мемуарах председатель Союза возрождения России народный социалист В. А. Мякотин, связь с представителями Антанты осуществлялась в Москве через посла Франции Ж. Нуланса, а затем, когда послы уехали в Вологду, — через французского консула Ф. Гренара.

На прямой вопрос Нуланса, как отнеслось бы население России к вводу войск Антанты на ее территорию (под предлогом «борьбы с Германией»), русские контрагенты посла дали недвусмысленный ответ: «Население России отнеслось бы благожелательно к высадке союзников»⁹⁷. Так, прикрываясь именем своего народа, руководители контрреволюционного подполья призывали интервентов на родную землю.

Интересно сопоставить этот факт с тем, что писал впоследствии Милюков о настроениях «антибольшевистской общественности» весной 1918 г. Отношение стран Антанты к своему недавнему партнеру, «план воссоздания нового восточного фронта где-нибудь внутри России», утверждал он, «впервые глубоко возмутили против союзников русское общественное мнение без различия партий»⁹⁸. Комментарии здесь, видимо, излишни…

В советской исторической литературе указывается, что переговорам Национального центра и Союза возрождения России о выработке общей платформы и о единстве в борьбе против Советской власти «всячески содействовали представители Антанты», советовавшие всем контрреволюционным партиям объединиться между собой⁹⁹. Из записки Астрова со всей очевидностью явствует, что «советами» дело не ограничивалось. «Представители союзников, — пишет Астров, — настаивали на объединении всех антибольшевистских организаций и только при этом условии изъявили готовность поддержать их и их начинания»¹⁰⁰. Впрочем, московские кадеты шли на такое объединение без большой опаски. «Роль социалистов, — писали они в Киев Милюкову, — это роль актеров, уходящих со сцены навсегда. Нужно держать возможно более широкий фронт и не увеличивать оппозиции. Они сами охотно передают фактическую власть к.д.»¹⁰¹

Вскоре после своего возникновения Национальный центр, как пишет Астров, «стал лицом к лицу с предложением принять участие в большом предприятии, задуманном Савинковым». Речь идет о создании весной 1918 г. одним из вождей эсеровской контрреволюции Б. В. Савинковым Союза защиты родины и свободы, в планы которого входило поднять восстание в кольце городов, окружающих Москву. Это свидетельство Астрова опровергает утверждение уже упоминавшегося английского буржуазного историка Дж. Брэдли, что Национальный центр «не имел ни малейшего представления» об организации Савинкова¹⁰². По словам Астрова, Савинкову «нужна была группа лиц с именами, которая могла бы явиться чем-то вроде совета при нем, а может быть, правительства. Ему нужна была организация, которая имела бы своих людей на местах, откуда он задумал движение… Вот почему ему пришлось прибегнуть к Национальному центру, который довольно быстро стал организовывать свои отделения в провинции»¹⁰³.

Среди советских историков установилось мнение о том, что руководство савинковским Союзом «осуществляли кадеты через Национальный центр»¹⁰⁴. Однако свидетельство Астрова ставит под сомнение эту точку зрения. Поначалу, пишет он, планы Савинкова были приняты Национальным центром «сочувственно». «Страстное желание свергнуть большевиков заставило охотно пойти навстречу предложению энергичного человека. Поддержка французов служила как бы некоторой гарантией солидности предприятия»¹⁰⁵. Вместе с тем членов Национального центра смущала и настораживала авантюристичность намеченного плана. Сомневаясь в целесообразности и успешности готовящегося восстания, они «допытывались» у Савинкова, «почему он настаивает на выступлении, когда на поверку еще многое не готово». Выдвинутые им аргументы были признаны неубедительными, и «после горячих обсуждений правление Национального центра отказалось возглавить движение»¹⁰⁶.

В некоторых работах указывается, что Савинков являлся членом Национального центра¹⁰⁷. Однако представители «социалистических» партий в этой организации никогда не состояли. Астров в письме к Деникину определенно констатировал: «Савинков в Национальный центр не входил»¹⁰⁸. Тем не менее следует полностью поддержать вывод Г. З. Иоффе о том, что все контрреволюционные центры имели между собой тесную связь и что объединявшим их звеном являлись кадеты¹⁰⁹.

Сообщенные Астровым сведения свидетельствуют о том, что процессом сколачивания контрреволюционного лагеря дирижировали из-за рубежа, стремясь превратить партийную разноголосицу в единый слившийся ансамбль. Под давлением союзников Национальный центр и Союз возрождения России выработали план образования будущей власти. Договорились, что она будет создана в форме триумвирата при участии одного военного, одного кадета и одного «социалиста». Эта трехчленная Директория должна была символизировать, по словам председателя Союза возрождения России Мякотина, «соглашение общественных сил»¹¹⁰.

Кадеты склонялись на такую комбинацию скрепя сердце. Ведь они делали ставку на военную диктатуру, считая именно такую форму власти необходимой для данного этапа. Еще в январе 1918 г. их Центральный комитет в Москве решил, что «России нужен диктатор». В феврале этот вопрос обсуждался уже персонально, и П. Д. Долгоруков «впервые назвал ген[ерала] Алексеева»¹¹¹.

По свидетельству Кроля, как среди членов ЦК, так и среди представителей московских районных организаций партии «народной свободы» и особенно среди кадетской молодежи царило убеждение в необходимости единоличной диктатуры, в том, что «народоправство — плод интеллигентского измышления». «Нужно только взять в руки палку, стать капралом и вести широкие массы туда, куда капралу угодно. А если капрал будет наш, то все остальное приложится»¹¹². Руководители Национального центра также были преданы идее единоличной диктатуры. «Я знаю, — писал Мякотин Астрову, — что вы лично находили единоличную диктатуру более подходящей в условиях момента и только ради достижения соглашения пошли на директорию»¹¹³.

Пришлось согласиться на компромисс. Были намечены конкретные кандидатуры членов Директории и их заместителей: генерал М. В. Алексеев (заместитель— командующий Сибирской армией генерал В. Г. Болдырев), правый эсер Н. Д. Авксентьев (заместитель — энес Н. В. Чайковский), кадет Н. И. Астров (заместитель — кадет В. А. Виноградов). В числе кадетских кандидатур назывались также, но отпали Милюков, Набоков, Кишкин.

Следует подчеркнуть два обстоятельства, имевших важное значение для дальнейшего развития событий: во-первых, Национальным центром был заявлен отвод Авксентьева¹¹⁴, во-вторых, уже тогда назывался третий кандидат на пост «военного диктатора» — адмирал А. В. Колчак¹¹⁵. Для кадетов это была, вопреки мнению Розенберга¹¹⁶, фигура далеко не случайная: еще в начале июня 1917 г. Милюков вступил с адмиралом в личные переговоры об установлении военной диктатуры. Однако Колчак вскоре уехал за границу, и на первый план выдвинулась кандидатура Корнилова.

Дабы сохранить фикцию преемственности власти, предполагалось, что Учредительное собрание старого состава, но без участия депутатов-большевиков соберется на два-три заседания в каком-нибудь сибирском городе, официально передаст бразды правления Директории и объявит себя распущенным. Впоследствии, после победы над большевиками, Директория должна будет созвать на новых основаниях новое собрание, «которое выскажется «по поводу окончательного правительства России»¹¹⁷.

Членам обеих организаций — Национального центра и Союза возрождения России — Степанову и Астрову было поручено ехать на Юг, к генералу Алексееву, «чтобы побудить его двинуться на Волгу и там принять участие в образовании власти»¹¹⁸. В начале августа Степанов пробрался в Екатеринодар и доставил Алексееву отчет Национального центра. Генерал «обстоятельно, не опуская никаких деталей, изложил состояние Добровольческой армии» и поручил Степанову информировать об этом его политических друзей¹¹⁹.

Известно, что после согласования действий Национального центра и Союза возрождения России французы и англичане оказали им крупную денежную помощь. Астров свидетельствовал осенью 1918 г.: оба центра выступили «с единой программой», потому что «объединение фронта было необходимо для урегулирования денежных сношений с союзниками, которые сорили деньгами направо и налево»¹²⁰.

В своих мемуарах Брюс Локкарт рассказал, откуда брались суммы, переправлявшиеся англичанами Национальному центру: «Раздобыть наличные деньги было не очень трудно, хотя банки и были закрыты… Многие русские обладали крупными запасами наличных рублей, которые они охотно обменивали на переводы на Лондон. Для большей безопасности мы поручили сбор этих денег одной английской фирме в Москве, которая вела торговлю с русскими. Она устанавливала курс и выдавала переводы на Лондон. В некоторых случаях мы принимали на себя гарантии за эту фирму. Рубли доставлялись в американское генеральное консульство и вручались Гиксу, который заботился об их дальнейшем направлении»¹²¹.

Как говорилось выше, помощник Локкарта по разведке Гикс служил прямым посредником между ним и подпольными центрами в Москве. «Союзнические миллионы, — писал Деникин, — пошли на политическую работу центров, открытие провинциальных отделений и отчасти на образование каждым из них вооруженной силы, преимущественно офицерского состава… на содержание всяких контрразведок» и т.д.¹²² Только на содержание Добровольческой армии союзники передали через Национальный центр 10 млн. руб.¹²³

Все эти факты неопровержимо подтверждают сказанные в июле 1918 г. слова В. И. Ленина: «…мы имеем здесь дело с систематическим, неуклонным, очевидно, давно обдуманным, месяцами подготовлявшимся всеми представителями англо-французского империализма, военным и финансовым контрреволюционным походом на Советскую республику»¹²⁴.

Летом 1918 г. Антанта начала открытую военную интервенцию против Советской России. Первоначально планировалось, что вторжение будет осуществлено в Сибири силами Японии. У большинства кадетов этот замысел не встретил одобрения. Вопрос о возможности японского вмешательства был подвергнут специальному обсуждению в кадетском ЦК. Вызванный по этому случаю из Петрограда в качестве эксперта по иностранным делам барон Нольде заявил, что необходимо добиваться вступления на Дальний Восток не одних японских, а всех союзнических войск, в особенности же американских¹²⁵. Такая задача была поставлена перед Маклаковым, позицию которого по этому вопросу английский посол в Париже лорд Берти охарактеризовал следующим образом: «Маклаков хочет и не хочет японской интервенции в Сибири»¹²⁶.

Представители Англии и Франции стремились обеспечить поддержку своего замысла со стороны сил внутренней контрреволюции в Советской России. Поэтому в Париже был выработан план не чисто японской, а смешанной, «союзной» интервенции. Маклаков сообщил о нем своим однопартийцам телеграммой на имя Е. Н. Трубецкого, на квартире которого велись дальнейшие переговоры по этому вопросу с французскими представителями при участии Струве и Астрова¹²⁷.

В то же время, как сообщается в дневнике Пепеляева, член кадетского ЦК С. В. Востротин, выехавший на Дальний Восток и вошедший в состав ближайшего окружения управляющего Китайско-Восточной железной дороги генерала Д. Л. Хорвата, вел непосредственные переговоры с японцами. Прибыв в марте 1918 г. в Харбин, Востротин в апреле ездил в Японию, где был принят членами трех парламентских партий и «имел сношения» с одним из высших военных руководителей страны — маршалом Ямагатой. В итоге этих собеседований «японцы дали надежду на то, что если к ним русские обратятся, они поставят вопрос перед союзниками». Об этом Востротин сообщил в Париж Маклакову. В июле состоялась вторая его поездка в Японию, после которой (как записал Пепеляев со слов Востротина) японская «интервенция была решена»¹²⁸.

Между тем в мае внешние и внутренние враги Советской власти сосредоточили свои усилия на нанесении удара в другом направлении. Их главной ставкой был мятеж Чехословацкого корпуса.

Это армейское соединение состояло из чехов и словаков — военнопленных австро-венгерской армии. Оно начало формироваться еще до 1917 г. под руководством чехословацкого Национального совета, возглавлявшегося буржуазными деятелями Т. Масариком и Э. Бенешем. Командование Антанты планировало использовать чехословаков на Западном фронте против Германии.

В первые месяцы после Октября большие надежды на Чехословацкий корпус возлагала донская контрреволюция. В числе других ее руководителей с просьбой о поддержке Добровольческой армии обращался к Масарику в конце января 1918 г. и лидер кадетов Милюков, связанный с ним дружескими отношениями¹²⁹. План переброски Чехословацкого корпуса на Дон разрабатывался, но не был осуществлен¹³⁰.

После выхода России из войны Советское правительство дало разрешение на выезд корпуса во Францию через Сибирь и Дальний Восток. Этим не замедлили воспользоваться англо-французские организаторы интервенции в Советскую Россию. По их указке чехословацкие войска, растянувшиеся в эшелонах вдоль железной дороги от Пензы до Владивостока, в конце мая подняли мятеж и свергли Советскую власть в Челябинске, Новониколаевске, Пензе, Сызрани, Омске, Самаре, Златоусте и Владивостоке. В результате была захвачена огромная территория, включавшая Сибирь, часть Урала и Поволжья. На этой территории утвердились белогвардейские эсеровские правительства — так называемый Комитет учредительного собрания (Комуч) в Самаре и Временное правительство в Омске. В Поволжье и Сибири началось формирование белых армий. Так возник самый обширный в гражданской войне Восточный фронт.

Руководители Национального центра немало гордились своими «заслугами» в его образовании. И основания для этого были. Впоследствии один из военных руководителей интервенции, генерал У. Грэвс, разъяснял в своих мемуарах, что чехословаки «охотно сражались с большевиками только потому, что представляли себе их агентами Германии или Австрии»¹³¹. А уж приоритет в распространении этой клеветнической версии у кадетов едва ли кто-нибудь мог оспорить! В официальной справке «Национальный центр» говорилось: «С представителями союзных держав вырабатывали Национальный центр и Союз возрождения план создания восточного фронта, который должен был быть установлен нарождавшейся при поддержке чехословаков новой сибирской армией, в связь с которой должны были войти и союзники с севера и востока, и Добровольческая армия с юга»¹³².

Кадеты ликовали: наконец их мечтания об интервенции стали реальностью. 20 июня 1918 г. в передовой статье «Последние минуты перед грозой» газета «Свобода России» возвещала: «…скоро, очень скоро, наступит конец. Уже крутятся столбы пыли на дороге, принизились птицы, падают первые капли, и вот-вот грянут оглушительные, разящие удары… Снова поднимается занавес, начинается последнее действие русской трагедии».

Инспирировав мятеж Чехословацкого корпуса, правительства Англии и Франции заявили, что они берут мятежников под свою защиту, и под этим предлогом стали расширять интервенцию. Тысячи японских, американских, английских, французских, итальянских солдат были высажены во Владивостоке.

В начале июля была захвачена часть Мурманской железной дороги до Кеми. Через месяц английский десант появился в Архангельске, где к этому моменту был приурочен контрреволюционный мятеж. При поддержке интервентов власть в городе перешла к так называемому Верховному управлению Северной области, возглавлявшемуся народным социалистом Н. В. Чайковским. В состав этого правительства наряду с эсерами вошли кадеты — товарищ городского головы Вологды П. Ю. Зубов и заместитель председателя Архангельской городской думы Н. А. Старцев. Оба заняли ключевые посты: Зубов стал министром внутренних дел, почт и телеграфов и секретарем Верховного управления, Старцев — правительственным комиссаром Архангельской губернии.

Первым актом Верховного управления Северной области явилось его обращение к гражданам Архангельска и Архангельской губернии от 2 августа 1918 г. В этом подобострастно-лакейском по отношению к интервентам документе, в частности, говорилось: «…оборону Северного края и России Верховное управление надеется осуществить при дружественной помощи со стороны союзных с Россией правительств и народов: Англии, Америки, Франции и других. На их помощь Верховное управление рассчитывает в своей борьбе с голодом и финансовыми затруднениями… Верховному управлению известно, что не для вмешательства во внутреннюю жизнь и не против воли населения приходят к нам союзные войска, оно приветствует поэтому союзные силы, идущие в Северный край для совместной борьбы с общим врагом»¹³³. Чем обернулась «дружественная помощь» союзных сил для населения Северного края, хорошо известно.

В июле интервенты вторглись в Туркестан и Закавказье. Они жаждали затянуть мертвую петлю вокруг Республики Советов — соединить белочехов, с одной стороны, с десантными частями на Севере и с другой — с английскими силами в Закавказье¹³⁴. Характеризуя военное и общестратегическое положение нашей республики летом 1918 г. В. И. Ленин говорил: «Мурман на севере, чехословацкий фронт на востоке, Туркестан, Баку и Астрахань на юго-востоке — мы видим, что почти все звенья кольца, скованного англо-французским империализмом, соединены между собой»¹³⁵.

Коммунистическая партия, Советское правительство прекрасно понимали, какова роль вождей российской контрреволюции, и в частности кадетской партии, в организации империалистической интервенции в Советскую Россию. Необходимо было разоблачить перед лицом народа классовую сущность партий, которые вели ожесточенную борьбу против Советской власти, не гнушаясь национальной изменой.

Не случайно в октябре 1918 г. было выпущено второе издание работы В. И. Ленина «Политические партии в России и задачи пролетариата». В авторском предисловии к этому изданию подчеркивалось: «Правильность данной характеристики главных партий и их классовых основ подтверждена всем ходом русской революции»¹³⁶. Кадетская партия квалифицировалась в ленинской работе как партия «всей буржуазии», почти по всем политическим вопросам выступающая единым фронтом с черносотенными помещиками. Выбирая цвет знамени, соответствующий ее «природе и характеру», В. И. Ленин назвал «желтый» — цвет предателей, цвет изменников¹³⁷. Вся история кадетов в период гражданской войны в России подтвердила правильность ленинской характеристики.

В противовес бешеной травле Советской Республики, которую вели ставленники российской буржуазии за кордоном, Коммунистическая партия обращалась к широким массам зарубежных трудящихся, ища и находя опору в международной пролетарской солидарности. «Мы меньше пишем нот к правительствам, — говорил Г. В. Чичерин, — а больше обращений к народным массам»¹³⁸.

Стержнем кадетской контрреволюционной пропаганды служило клеветническое утверждение, которое мы уже приводили, о том, что революция в России стала возможной лишь в связи с «политической и государственной малограмотностью народных масс», «не умеющих и не способных на данной ступени культуры думать государственно, национально». Отсюда следовал логический вывод о необходимости вмешательства извне, «ибо бессмысленно и преступно вручать судьбы народов и человеческой культуры троглодитам, каннибалам, готтентотам»¹³⁹.

Поэтому так важно было донести до зарубежных трудящихся правду о народе, ставшем хозяином своей земли, правду о «потенциальной силе» России, которую, как писал Горький, разглядел и правильно оценил В. И. Ленин и которую составляла «исключительная талантливость народа, еще слабо выраженная, не возбужденная историей, тяжелой и нудной», но «всюду, на темном фоне фантастической русской жизни блестящая золотыми звездами». Нужно было, чтобы пролетарии Запада «видели воочию, что российский пролетариат не только не варвар, а понимает интернационализм гораздо шире», чем многие так называемые «культурные люди» в буржуазном мире, и что он «в самых гнусных условиях, какие только можно представить себе», самоотверженно созидает новый мир, мир социализма¹⁴⁰.

В июне 1918 г. Совет Народных Комиссаров подготовил и за подписями В. И. Ленина и Г. В. Чичерина опубликовал на английском языке воззвания к американским и английским солдатам, высадившимся на Севере России. Руководители Советского государства призывали иностранных солдат отказаться от позорной роли палачей и душителей пролетарской революции. В воззвании «Зачем вы пришли в Мурманск?» разъяснялись захватнические, чуждые простым людям Англии цели, преследуемые интервентами. Взывая к чувству братской солидарности, Советское правительство обращалось к рабочим, находившимся в интервенционистских войсках, с вопросом: «Понимаешь ли ты, что делаешь?» — убеждало их: «Позор быть штрейкбрехером!» — разоблачало клеветнические вымыслы вдохновителей интервенции, твердо заявляя: «Все это ложь!»¹⁴¹.

В воззвании к трудящимся Англии, США, Италии и Японии от 1 августа 1918 г. Совет Народных Комиссаров разоблачал вмешательство империалистических правительств в дела Советской Республики и предлагал установить нормальные отношения на равноправной основе¹⁴².

22 августа в «Правде» было опубликовано написанное В. И. Лениным «Письмо к американским рабочим». Направляя его в «Правду» для опубликования, В. И. Ленин пометил: «Крайне срочно»¹⁴³. Этот документ сыграл большую роль не только в борьбе против империалистической интервенции в России, но и в развитии рабочего и коммунистического движения в США и странах Европы.

В письме разоблачались «гнусная и подлая ложь», «омерзительное лицемерие» мировой буржуазии, пытавшейся оправдать грабительский поход против Советской Республики, последовательно излагались основы и принципы политики пролетарского государства, раскрывались сложнейшие условия «той бешеной, обостренной до крайности классовой борьбы, которая называется революцией». В. И. Ленин выражал глубокую уверенность в том, что, какие бы беды ни обрушились еще на страну победившего пролетариата, американские рабочие не пойдут за буржуазией, что они будут со своими братьями по классу¹⁴⁴.

«Письмо к американским рабочим» с немалыми трудностями было доставлено в США¹⁴⁵. Вместе с ним туда же были переправлены принятая V Всероссийским съездом Советов в июле 1918 г. Конституция РСФСР и Текст ноты Советского правительства президенту В. Вильсону с требованием прекратить интервенцию. Большую помощь в том, чтобы донести «Письмо к американским рабочим» и ноту Советского правительства до широких трудящихся масс США, оказал Джон Рид. При его непосредственном участии «Письмо» на английском языке было опубликовано в органах левого крыла Социалистической партии Америки — нью-йоркском журнале «Класс страгл» и в бостонском еженедельнике «Революшнари эпок». Интерес читателей к ленинскому письму был настолько велик, что оно было издано большим тиражом в виде отдельного оттиска.

В том же 1918 г. «Письмо» было опубликовано в социалистической прессе Франции, Англии, Германии и др.¹⁴⁶

Везде, во всех странах, воздействие его на трудящиеся массы было огромным. Как подчеркивал впоследствии Национальный председатель Компартии США Генри Уинстон, «Письмо» В. И. Ленина наглядно показало, «что социализм из сферы теории перешел в живую практику, в дела миллионов людей»¹⁴⁷.

В начале ноября 1918 г. было выпущено новое воззвание к иностранным солдатам: «Скажите! Кто вы?» В нем подчеркивалось: «преступная цель» международного капитала — «нанести удар вашему собственному классу, когда он пытается освободиться». «Товарищи! — говорилось в воззвании, — откажитесь от этого позорного дела… Прислушайтесь к голосу свободы, который взывает к вам»¹⁴⁸. Тогда же В. И. Ленин подписал листовку-обращение к английским и американским солдатам «Зачем вы пришли на Украину?»¹⁴⁹

Одновременно правительство Советской Республики вело энергичную дипломатическую борьбу против интервенции. «Нашей главной заботой в то время, — вспоминал впоследствии Г. В. Чичерин, — было по мере возможности продлить передышку и отсрочить ожидавшиеся дальнейшие шаги Антанты против нас»¹⁵⁰.

20 мая и 6 июня 1918 г. Советское правительство направило правительствам держав Антанты и США ноты, заявляя о недопустимости пребывания военных кораблей союзников в прибрежных водах Севера России.

В ноте от 14 июня НКИД потребовал от этих правительств удаления их военных судов из гаваней побережья Белого моря. 5 августа, в день занятия англичанами Архангельска, Советское правительство передало американскому консулу Д. Пулю ноту, в которой указывало, что союзники вторглись в Россию без всяких оснований и без объявления войны, просило ответить, чего хочет Англия от РСФСР.

В ноте от 24 октября, направленной президенту США Вильсону, содержались предложение начать мирные переговоры и просьба к правительствам США и стран Антанты сообщить их условия заключения мира. 3 ноября Советская страна еще раз предложила правительствам стран Антанты и США прекратить военные действия. 6 ноября VI Всероссийский Чрезвычайный съезд Советов принял специальное постановление обратиться к правительствам стран, участвовавших в интервенции, с предложением начать переговоры о мире. Это постановление было передано несколько раз по радио для сведения всех правительств и народов мира.

Только на протяжении 1918 г. Советское правительство обращалось с мирными предложениями к державам Антанты и США семь раз¹⁵¹. Но укротить интервентов, поддерживаемых внутренней контрреволюцией, не удалось. Республика Советов, с самого своего рождения стремившаяся к миру, к мирному созидательному труду, вновь была втянута в кровопролитную, разрушительную войну с силами международного империализма. «Хотим мы этого или нет, — констатировал В. И. Ленин, — но вопрос так поставлен: мы находимся в войне, и судьба революции решится исходом этой войны»¹⁵².