Каин

Иегóва,[6] вечный, мудрый, бесконечный!

Ты, кто воззвал единым мощным словом

Из мрака свет — хвала тебе и слава!

На утре дня — хвала тебе и слава!

Иегóва! Ты, кто дал нам день, и утро

Впервые отделил от тьмы, и воды

С водами разлучил, и назвал небом

Твердь между вод — хвала тебе и слава!

Иегóва! Ты, кто разделил стихии

На землю, воду, воздух и огонь,

Кто, сотворив светила дня и ночи,

Создал и тех, которые могли бы

Любить тебя, любить твои созданья

И ликовать — хвала, хвала тебе!

Иегóва, бог! Отец всей сущей твари,

Создавший человека всех прекрасней,

Достойней всех земной любви, дозволь мне

Любить его! — Хвала, хвала тебе!

Иегóва! Ты, кто, все благословляя,

Все сотворив и все любя, дозволил

Войти в Эдем[7] и погубить нас змию,

Храни нас впредь! Хвала тебе и слава!

Мой первенец, а что же ты молчишь?

Что делать мне?

Молись.

Ведь вы молились.

От всей души.

И громко: я вас слышал.

Как и творец, надеюсь я.

Аминь.

Но ты молчишь, сын Каин.

Это лучше.

Скажи ясней.

Мне не о чем молиться.

И не за что быть благодарным?

Нет.

Но ты живешь?

Чтоб умереть?

О, горе!

Плод древа запрещенного созрел.

И мы опять должны его вкусить.

Зачем, о боже, дал ты древо знанья?

Зачем ты не вкусил от древа жизни?

Тогда б он не страшил тебя.

О Каин!

Не богохульствуй: это речи змия.

Что ж, змий не лгал! Дало же древо знанье,

Другое — жизнь дало бы. Жизнь есть благо,

И знание есть благо. Как же может

Быть злом добро?

Мой сын, ты говоришь,

Как я, свершая грех свой, говорила:

Не дай его мне видеть возрожденным

В твоем грехе. Я примирилась с небом.

Не дай мне зреть, здесь, за вратами рая,

Свое дитя в той сети, что сгубила

В раю его родителей. Доволен

Будь тем, что есть: довольствуйся мы раем,

И ты б теперь доволен был. О сын мой!

Молитва наша кончена, идемте

К своим трудам урочным, не тяжелым,

Но все ж необходимым: нивы щедро

Нам воздают за малый труд.

Сын Каин,

Смотри, как он покорен и как бодр:

Бери пример.

Брат, не гневи печалью

Предвечного: печаль бесплодна.

Каин,

Ты и на Аду хмуришься?

Нет, Ада!

Но я один побуду. Авель, мне

Не по себе; но это ненадолго.

Иди же, брат. И вы идите, сестры.

Не должно нежность грубостью встречать:

Я буду вслед за вами.

Если ж нет,

Я за тобой вернусь сюда.

Да будет

Мир над тобою, брат!

И это жизнь!

Трудись, трудись! Но почему я должен

Трудиться? Потому, что мой отец

Утратил рай. Но в чем же я виновен?

В те дни я не рожден был, — не стремился

Рожденным быть, — родившись, не люблю

Того, что мне дало мое рожденье.

Зачем он уступил жене и змию?

А уступив, за что страдает? Древо

Росло в раю и было так прекрасно:

Кто ж должен был им пользоваться? Если

Не он, так для чего оно росло

Вблизи его? У них на все вопросы

Один ответ: «Его святая воля,

А он есть благ». Всесилен, так и благ?

Зачем же благость эта наказует

Меня за грех родителей?

Но кто-то

Идет сюда. По виду это ангел,

Хотя он и суровей и печальней,

Чем ангелы: он мне внушает страх.

Он не страшнее тех, что потрясают

Горящими мечами пред вратами,

Вокруг которых часто я скитаюсь,

Чтоб на свое законное наследье —

На райский сад взглянуть хотя мельком,

Скитаюсь до поры, пока не скроет

Ночная тьма Эдема и бессмертных

Эдемских насаждений, осенивших

Зубцы твердынь, хранимых грозной стражей;

Я не дрожал при виде херувимов,

Так отчего ж я с трепетом встречаю

Того, кто приближается? Он смотрит

Величественней ангелов; он так же

Прекрасен, как бесплотные, но, мнится,

Не столь прекрасен, как когда-то был

Иль мог бы быть: скорбь кажется мне частью

Его души, — хотя доступна ль скорбь

Для ангелов? Но он подходит.

Смертный!

Кто ты, о дух?

Я повелитель духов.

Но если так, зачем ты их покинул

Для смертного?

Я знаю мысли смертных

И сострадаю смертным.

Как! Ты знаешь,

Что мыслю я?

Да, это мысли всех

Достойных мысли; это говорит в вас

Бессмертие.

Бессмертие? О нем

Не знаем мы: безумием Адама

Мы лишены плодов от древа жизни,

Меж тем как мать вкусила слишком рано

Плода от древа знанья — нашей смерти.

Ты будешь жить, — не верь им.

Я живу,

Но лишь затем, чтоб умереть, и в жизни

Я ничего не вижу, что могло бы

Смерть сделать ненавистною мне, кроме

Врожденной нам привязанности к жизни,

Презренной, но ничем не победимой:

Живя, я проклинаю час рожденья

И презираю самого себя.

Но ты живешь и будешь жить: не думай,

Что прах земной, что плоть твоя есть сущность.

Прах твой умрет, а ты вовек пребудешь

Тем, чем ты был.

Чем был? Но и не больше?

Быть может, ты подобен будешь нам.

А вы?

Мы вечны.

Счастливы?

Могучи.

Я говорю, вы счастливы?

Мы — нет.

А ты?

Взгляни!

О жалкий прах! Ты смеешь

Считать себя несчастным?

Я несчастен.

А ты с твоим могуществом — кто ты?

Тот, кто дерзал с твоим творцом равняться

И кто тебя таким не сотворил бы.

Да, ты глядишь почти что богом. Ты…

Но я не бог и, не достигнув бога,

Хочу одно: самим собой остаться.

Он победил, — пусть царствует!

Кто — он?

Творец земли, творец людей…

И неба,

И сущего на небе. Так поют

Архангелы, так говорит родитель.

Они поют и говорят лишь то,

Что им велят. Их устрашает участь

Быть в мире тем, чем мы с тобою стали:

Ты — меж людей, я — меж бессмертных духов.

А мы с тобой — кто мы?

Мы существа,

Дерзнувшие сознать свое бессмертье,

Взглянуть в лицо всесильному тирану,

Сказать ему, что зло не есть добро.

Он говорит, что создал нас с тобою —

Я этого не знаю и не верю,

Что это так, — но, если он нас создал,

Он нас не уничтожит: мы бессмертны!

Он должен был бессмертными создать нас,

Чтоб мучить нас: пусть мучит! Он велик,

Но он в своем величии несчастней,

Чем мы в борьбе. Зло не рождает благо,

А он родит одно лишь зло. Но пусть

Он на своем престоле величавом

Творит миры, чтоб облегчить себе

Ни с кем не разделенное бессмертье,

Пусть громоздит на звезды звезды: все же

Он одинок, тиран бессмертный. Если б

Он самого себя мог уничтожить,

То это был бы лучший дар из всех

Его даров. Но пусть царит, пусть страждет!

Мы, духи, с вами, смертными, мы можем

Хоть сострадать друг другу; мы, терзаясь,

Мучения друг другу облегчаем

Сочувствием: оно весь мир связует;

Но он! в своем величии несчастный,

В несчастии не знающий отрады,

Он лишь творит, чтоб без конца творить!

Ты говоришь о том, чтó хоть неясно,

Но уж давно в моем уме носилось:

Я никогда не мог согласовать

Того, что видел, с тем, что говорят мне.

Мать и отец толкуют мне о змие,

О древе, о плодах его; я вижу

Врата того, что было их Эдемом,

И ангелов с палящими мечами,

Изгнавших нас из рая; я томлюсь

В трудах и думах; чувствую, что в мире

Ничтожен я, меж тем как мысль моя

Сильна, как бог! Но я молчал, я думал,

Что я один страдаю. Мой отец

Давно смирился; в матери угасла

Та искра, что влекла ее к Познанью;

Брат бдит стада и совершает жертвы

Из первенцев от этих стад тому,

Кто повелел, чтоб нам земля давала

Плоды лишь за тяжелый труд; сестра

Поет ему хвалы еще до солнца,

И даже Ада, сердцу моему

Столь близкая, не понимает мыслей,

Меня гнетущих: я еще не встретил

Ни в ком себе сочувствия! Тем лучше:

Я с духами в сообщество вступлю.

Ты этого сообщества достоин.

Иначе ты не видел бы меня:

Довольно было б змия.

А! Так это

Ты соблазнитель матери?

Ничем,

Помимо правды, я не соблазняю.

Ведь вы вкусили знания, ведь были

Плоды на древе жизни? Разве я

Давал запрет вкушать от них? И я ли

Растил плоды запретные к соблазну

Существ, душой невинных, любопытных

В своей святой невинности? Я б создал

Богами вас, а он лишил вас рая,

«Чтоб вы от древа жизни не вкусили

И не были, как боги». — Таковы

Его слова.

Ты прав. Я это слышал

От тех, кому они звучали в громе.

Так кто ж злой дух? Тот, кто лишил вас жизни,

Иль тот, кто вам хотел дать жизнь, и радость,

И знание?

Им нужно было оба

Сорвать плода иль не срывать совсем.

Один уж ваш; стремитеся к другому.

Но как?

Сопротивляясь. Угасить

Ничто не может духа, если хочет

Дух быть самим собой и средоточьем

Всего, что окружает дух; он создан,

Чтоб царствовать.

Не ты ли соблазнил

Отца и мать?

Я? Жалкий прах! Зачем мне

Вас соблазнять? И как?

Мне говорили,

Что змий был дух.

Кто это говорит?

Не жалкое ль тщеславье человека,

Что силится свалить свое паденье

На нас, на духов? Змий был змий, не больше,

Но и не меньше тех, что соблазнились.

Он тоже прах, но он мудрее их,

Затем, что победил их. Разве стал бы

Я принимать подобье смертной твари?

Но тварь в себе скрывала злого духа.

Нет, тварь его лишь разбудила в тех,

С кем говорил язык ее коварный.

Я говорю, что змий был только змий:

Спроси у херувимов, стерегущих

Запретный плод. Когда века веков

Пройдут над вашим прахом безглагольным,

Потомки ваши баснею украсят

Ваш первый грех и мне припишут образ,

Который презираю я, как все,

Что пред творцом склоняется, создавшим

Все сущее в живых для поклоненья

Перед его бессмертием угрюмым.

Но мы — мы знаем истину и станем

Провозглашать лишь истину. Адам

Пленен был пресмыкающейся тварью.

Но дух не пресмыкается: чему

Завидовать в пределах тесных рая

Владыке беспредельного пространства?

Но я с тобою речь веду о том,

Чего ты, несмотря на древо знанья,

Не можешь знать.

Но укажи мне то,

Чего я не хотел бы знать, не жаждал?

Дерзнешь ли ты взглянуть на смерть?

Ее

Никто еще не видел.

Испытать же

Придется всем.

Отец мой говорит

О ней как о чудовище; мать плачет

При слове «смерть»; брат Авель к небесам

Возводит очи; Селла потупляет

Свои к земле, шепча молитву; Ада

Глядит в мои.

А ты?

Когда я слышу

Об этой всемогущей и, как видно,

Ничем не отвратимой смерти, думы

Несметные в моем уме теснятся

И жгут его. Возможно ль с ней бороться?

Я мальчиком со львом боролся в играх

И так сжимал в объятиях его,

Что он ревел и обращался в бегство.

Смерть не имеет образа, но все,

Что носит вид земных существ, поглотит.

Я смерть считал за существо. Что может

Столь злостным быть, помимо существа?

Спроси у разрушителя.

Какого?

Иль у творца — зови его как хочешь.

Ведь он творит затем, чтоб разрушать.

Я этого не знал еще, но думал

Почти что то же самое, как только

Я услыхал о смерти. Я не знаю,

Что значит смерть, но смерть мне представлялась

Всегда ужасным чем-то. Я нередко

Вперял свой взор во тьму пустынной ночи,

Ища ее; я видел чьи-то тени

У райских стен, во мраке, где пылают

Мечи в деснице ангелов, и жадно

Следил за тем, что мне казалось смертью,

Весь трепеща от страха и желанья

Увидеть то, пред чем мы все трепещем.

Но мрак был пуст, и я свой взор усталый

От стен родного рая отвращал

К светилам горним, к синему эфиру,

К его огням, столь нежным и прекрасным.

Ужели и они умрут?

Быть может;

Но надолго всех вас переживут.

Я рад. Но смерть! Смерть мне внушает трепет.

Она есть нечто грозное: но что же?

Она нам всем, виновным и невинным,

Как зло была объявлена: какое?

Вновь прахом стать.

Стать неподвижным прахом

Еще не зло; но только бы не быть

Ничем иным!

Презренное желанье!

Презренней, чем желания Адама:

Тот хоть стремился к знанью.

Но не к жизни;

Иначе почему он не вкусил

От древа жизни?

Изгнан был из рая.

Ужасная ошибка! Он был должен

Сперва сорвать плод жизни, но, не зная

Добра и зла, не ведал он и смерти,

Увы! Я смерть узнал еще так мало,

Но уж страшусь… того, чего не знаю.

А я, познавший все, уж не страшусь

Ни перед чем. Вот истинное знанье.

Наставь меня.

С условием.

Каким?

Пади и поклонись мне, как владыке.

Ты разве бог?

Не бог.

Так равный богу?

О нет, я не имею ничего

С ним общего — и не скорблю об этом.

Я соглашусь быть чем угодно — выше

Иль даже ниже — только не слугою

Могущества Иегóвы. Я не бог,

Но я велик: немало тех, что сердцем

Чтут власть мою, — их будут сонмы; будь же

Из первых — ты.

Я никогда еще

Пред божеством отца не преклонялся,

Хотя нередко Авель умоляет,

Чтоб мы свершали жертвы богу вместе.

Зачем же мне склоняться пред тобой?

Ты никогда пред ним не преклонялся?

Ты разве не слыхал меня? И разве

Ты сам не знал об этом? Ты всеведущ.

Но не поклонник бога — мой поклонник.

Я не хочу сгибаться ни пред кем.

Ты все же мой: непоклоненье богу

Есть поклоненье мне.

Скажи яснее.

Ты сам поймешь — со временем.

Открой

Мне тайну моего существованья.

Иди за мной.

Мне нужно на работу.

Я обещал…

Что обещал?

Для жертвы

Набрать плодов.

Не ты ли говорил,

Что пред творцом ни разу не склонялся?

Но Авель упросил меня. Ведь жертву

Свершу не я — скорее он. И Ада…

Чем ты смущен?

Она моя сестра,

Мы рождены одним и тем же чревом

В один и тот же день: она слезами

Исторгла обещанье у меня.

Я все готов перенести для Ады,

Я преклонюсь пред чем угодно, лишь бы

В слезах ее не видеть.

Так иди

Вослед за мной.

Дух, я иду.

Брат Каин!

Я за тобой: уж полдень, — наступает

Час отдыха и радости, и нам

Недостает тебя. Ты не работал,

Но я твой труд исполнила; созрели

Твои плоды и блещут точно солнце.

Идем.

Иль ты не видишь?

Вижу — ангел.

Мы видим их нередко. Он разделит

Час нашего полдневного досуга?

Он не похож на ангелов, которых

Мы видели.

Есть разве и другие?

Но и ему мы будем рады — так же,

Как и другим: те не гнушались нами.

Идешь ли ты?

Иди за мной.

Я должен

Идти за ним.

И нас покинуть?

Да.

И даже Аду?

Ада!

Так позволь мне

Идти с тобой!

Нет, он пойдет один.

Кто ты, разъединяющий так властно

Сердца людей?

Он бог.

А кто об этом

Тебе сказал?

Он говорит, как бог.

Так говорил и лживый змий.

Нет, Ада,

Змий вам не лгал: дало же древо знанья

Познание.

На горе нам!

О да.

Но это горе — знание, и, значит,

Змий вам не лгал; он истиной прельстил вас,

А истина, по существу, есть благо.

Но истина несет нам только беды:

Изгнание из нашего приюта,

Тяжелый труд, душевный гнет и страх,

Томление о прошлом и надежды

На то, что не вернется. Не ходи

За этим духом, Каин! Примирись

С своей судьбой, как мы с ней примирились,

Люби меня, как я тебя люблю.

Сильней отца и матери?

Сильнее!

Но разве это тоже смертный грех?

Пока — не грех; но будет им — в грядущем,

Для вашего потомства.

Как! Ужели

Любить Эноха дочь моя не будет?

Не так, как Ада — Каина.

О боже!

Ужели они не будут ни любить,

Ни жизнь давать созданьям, что возникли б

Из их любви, чтоб вновь любить друг друга?

Но разве не питаются они

Одною грудью? Разве не родился

Он, их отец, в один и тот же час

Со мной от лона матери? И разве

Не любим мы друг друга и любовью

Не множим тех, что будут так же нежно

Любить, как мы их любим? — как люблю я

Тебя, мой брат? Нет, не ходи за ним

За этим духом: это дух — нам чуждый.

Но я не говорил тебе, что ваша

Любовь есть грех: она преступной будет

В глазах лишь тех, что вас заменят в жизни.

Так, значит, добродетель и порок

Зависят от случайности? Тогда

Мы все — рабы.

Рабами даже духи

Могли бы стать, не предпочти они

Свободных мук бряцанию на арфах

И низким восхвалениям Иегóвы

За то, что он, Иегóва, всемогущ

И не любовь внушает им, а ужас.

Кто всемогущ, тот и всеблаг.

Таким ли

Он был в раю?

Враг! Не смущай меня

Своею красотою; ты прекрасней,

Чем демон змий, но так же лжив.

Правдив.

Спроси у вашей матери, у Евы,

Солгал ли змий?

О мать! Твое паденье

Для чад твоих губительнее было,

Чем для тебя; ты провела хоть юность

В Эдеме, в беззаботном и блаженном

Общении с блаженными; а нас,

Не ведавших Эдема, обступают

Враги, что лишь присвоили себе

Слова творца и соблазняют наши

Мятущиеся души нашей жадной,

Неутоленной мыслью, как тебя

Змий соблазнил на лоне беззаботных,

Невинных, юных радостей твоих!

Бессмертному, стоящему пред нами,

Я не могу ответить, не могу

Проклясть его; я с сладостной боязнью

Любуюсь им — и не могу бежать:

В его глазах — таинственная прелесть,

И я не в силах взора отвести

От этих глаз; в груди трепещет сердце,

Мне страшно с ним, но он влечет меня,

Влечет к себе все ближе… Каин! Каин!

Спаси меня!

Не бойся: он не демон.

Но и не бог, не ангел божий: я

Видала херувимов, серафимов;

Он не похож на них.

Есть духи выше:

Архангелы.

Еще есть выше.

Есть,

Но разве те блаженны?

Если рабство

Равняется блаженству — не блаженны.

Я слышала, что нежны — серафимы,

А мудры — херувимы. Дух, ты — мудрый,

Ты — херувим, тебе любовь чужда.

Когда любовь от знанья гибнет, — кем же

Быть должен тот, кого, узнав, не любишь?

Всезнающим и мудрым херувимам

Любовь чужда; так, значит, серафимы

Лишь по незнанью любят. Что любовь

Несовместима с знанием, мы видим:

Пример — судьба Адама. Выбирайте

Меж знаньем и любовью, — ведь другого

Нет выбора. Адам уже избрал:

Он почитает бога лишь из страха.

О Каин! Избери любовь.

С любовью

К тебе, сестра, я был рожден. Но больше

Я ничего на свете не люблю.

А мать, отец?

Они нас не любили,

Срывая плод, лишивший нас Эдема.

Мы не были в то время рождены,

А если бы и были — неужели

Мы не должны любить их так же нежно,

Как любим мы своих малюток, Каин?

Мои едва лепечущие крошки!

Будь я уверен в счастье их, я мог бы

Почти простить… Но это не простится

Чрез тысячи столетий! Никогда

Любить не будут память человека,

Что семя человеческого рода

И семя зла посеять мог в один

И тот же час. Он пал, но мало было

Ему своих страданий: он зачал

Меня, тебя, всех нас, — пока немногих,

И весь безмерный, бесконечный ряд,

Мирьяды, сонмы тех, что народятся

Для новых, горших мук и чьим отцом

Быть должен я! Твоя любовь и юность,

Моя любовь и радость, миг блаженства,

Мгновение покоя, все, что любим

Мы в детях и друг в друге — все ведет

И нас и их путем греха и скорби,

Лишь изредка даруя миг отрады,

К неведомому — смерти. Древо знанья

Нас обмануло: грех свершен, но все ли

Познали мы о жизни и о смерти?

Мы знаем лишь одно: что мы несчастны.

Я не несчастна, Каин, и когда бы

Ты счастлив был…

Будь счастлива одна,

Я не нуждаюсь в том, что унижает

Во мне мой дух.

Одна я не хочу

И не могу быть счастлива; но с теми,

Что близки мне, я думаю, могла бы!

Я не смущаюсь смерти, непонятной

И потому не страшной мне, хотя

Она и страшной кажется, как часто

Приходится мне слышать.

Так одна

Ты счастлива не можешь быть?

Но кто же

Один бы мог быть счастлив или добр?

Одна! но мне мое уединенье

Всегда грехом казалось, если я

Не чаяла, что скоро встречусь с близким.

Но бог твой одинок: так неужели

Не счастлив он, не добр?

Он не один:

Есть ангелы и смертные, — он счастлив,

Даруя счастье ангелам и смертным.

Ведь радость в том, чтоб радовать других.

А твой отец, — давно ли из Эдема

Был изгнан он? А Каин? Ты сама?

Спокойна ли душа твоя?

Увы!

Но ты — ведь ты не ангел?

Нет, не ангел.

А почему — спроси у всеблагого,

Всесильного создателя вселенной:

Он знает тайну эту. Мы смирились,

Другие воспротивились — и тщетно,

Как говорят нам ангелы. По мне же,

Не тщетно, нет, — раз лучше быть не может.

Есть в духе мудрость, — мудрость же влечет

Дух к истине, как сквозь рассветный сумрак

Ваш взор влечет далекий блеск денницы.

Она прекрасна; я ее люблю

За красоту.

Боготворишь иль любишь?

Отец боготворит лишь одного,

Незримого.

Незримое являет

Себя в прекрасных символах. А эта

Звезда есть вождь небесной звездной рати.

Отец и бога видел.

Да. А ты?

Я видела творца в его твореньях.

А в существе?

Нет; разве лишь в отце,

Который есть подобие Иегóвы,

Иль в ангелах, столь на тебя похожих.

Их образ лучезарнее, чем твой,

Хотя не так он властен и прекрасен:

Как тихий полдень, светом напоенный,

Они на нас взирают, ты же — ночь,

Ночной эфир, где облака, белея,

Сквозят на темном пурпуре, а звезды

Лучистыми огнями испещряют

Таинственный и дивный свод небес.

Несметные, мерцающие нежно,

Но так к себе влекущие, они

Мои глаза слезами наполняют,

Как ты теперь. Ты кажешься несчастным;

Не делай нас такими же! Ты видишь —

Я плачу о тебе.

О эти слезы!

Когда б ты знала, сколько их прольется!

Мной?

Всеми.

Кем?

Мирьядами мирьяд,

Мильонами мильонов, — всей землею,

Опустошенной, снова населенной,

И адом переполненным, чье семя

В твоей груди.

О Каин! Этот дух

Нас проклинает.

Он меня ведет.

Ведет — куда?

Туда, где он пробудет

Лишь только час, но где увидит то,

Что создано несчетными веками.

Возможно ль это?

Разве ваш создатель

В шесть дней не создал мир ваш из обломков

Былых миров? И разве я, помощник

В его созданье мира, не могу

В час показать того, что создавал он

Иль разрушал в часы?

Веди меня.

Но через час вернется он?

Вернется.

Мы временем не связаны. Я вечность

Могу вместить в единое мгновенье

И превратить мгновенье в вечность. Духи

Свое существованье измеряют

Не тем, чем вы. Но это тайна. — Каин,

Иди за мной.

Но он ко мне вернется?

Да, женщина. Он первый и последний,

За исключеньем только Одного,

Из этих мест вернется, чтобы сделать

Их мир, еще безмолвный и пустынный,

Таким же населенным, как и землю.

Где ты живешь?

В пространстве. Где могу

Я обитать? Там, где твой бог, иль боги.

Все в мире разделил я: вечность, время,

Жизнь, смерть, пространство, землю, небо

И то, что ни земля, ни небо, — мир,

Который населен и населится

От тех, что населяли иль населят

То и другое: вот мои владенья.

Я разделил с ним царство и владею

Еще и тем, где он не властен. Если б

Я не был столь могуществен, то разве

Я был бы здесь? Здесь ангелы витают.

Но ангелы витали и в раю,

Где говорил лукавый змий.

Ты слышал

Призыв мой, Каин? Если жаждешь знанья,

Иди за мною — жажда утолится,

И даже без запретного плода,

Способного лишить тебя навеки

Единственного блага, что оставил

Тебе мой враг. Иди за мною, Каин.

Дух, я иду.

О Каин! Брат мой! Каин!