Каин

Не падая, я воздух попираю,

Хотя боюсь, что упаду.

Не бойся —

Доверься мне, владыке этой бездны.

Но разве вера в духа не греховна?

Сомненье — гибель, вера — жизнь. Таков

Устав того, кто именует бесом

Меня пред сонмом ангелов, они же

Передают названье это тварям,

Которым непонятно то, что выше

Их жалких чувств, которые трепещут

Велений господина и считают

Добром иль злом все, что прикажет он.

Я в рабстве не нуждаюсь. Ты увидишь

За тесной гранью маленького мира,

Где ты рожден, несметные миры,

И я не обреку тебя на муки

За страхи и сомненья. Будет день —

И человек, несомый водной хлябью,

Другому скажет: веруй и гряди —

И тот пойдет по хляби невредимо.

Я веры, как условия спасенья,

Не требую. Лети со мной, как равный,

Над бездною пространства, — я открою

Тебе живую летопись миров

Прошедших, настоящих и грядущих.

О бог иль бес — кто б ни был ты: что это?

Ужель земля?

Ты не узнал земли?

Той персти, из которой ты был создан?

Как! Этот круг, синеющий в эфире

Вблизи кружка, похожего на то,

Что ночью освещает нашу землю,

И есть наш рай? А где же стены рая?

И те, что стерегут их?

Покажи

Мне место рая.

Это невозможно!

Чем дальше мы уносимся вперед,

Тем круг земли становится все меньше

И, уменьшаясь, светится вдали

Все ярче серебристым звездным светом.

Мы с быстротою солнечных лучей

Летим вперед, и он уж начинает

Теряться средь бесчисленного сонма

Окрестных звезд.

Но что бы ты подумал,

Когда б узнал, что есть миры громадней,

Чем мир земной, что есть созданья выше,

Чем человек, что их число несметно,

Что все они на смерть обречены

И все живут, все страждут?

Я б гордился

Своим умом, постигнувшим все это.

А если дух твой скован от рожденья

Тяжелой, грубой плотью, если он,

Столь гордый тем, что знает, жаждет новых,

Все новых, высших знаний, а меж тем

Не победит ничтожнейших, грубейших,

Мерзейших нужд и высшею отрадой

Считает только сладостный и грязный,

Без меры истомляющий обман,

Влекущий к созиданию лишь новых

Несметных душ, несметных тел, с рожденья

Приговоренных к смерти?

Дух! я знаю

О смерти только то, что смерть ужасна,

Что смерть — наш общий горестный удел,

Как слышал я от матери, которой

Обязаны мы смертью вместе с жизнью.

Но если так, дай умереть мне, дух!

Ведь быть отцом созданий, обреченных

На жизнь среди страданий и на гибель,

Не все ль равно, что смерть плодить и в мире

Распространять злодейство?

Ты не можешь

Весь умереть: есть нечто, что бессмертно.

Бог это скрыл, изгнав отца из рая

И заклеймив зловещим знаком смерти

Его чело. Но пусть во мне погибнет

Хоть смертное, чтоб в остальном я был

Как ангелы.

Я ангельского чина:

Ты хочешь быть таким, как я?

Но кто ты?

Я вижу только мощь твою и то,

Что ты мне открываешь мир, гнетущий

Величием мою земную мощь

И все же не превысивший желаний

И дум моих.

О гордые желанья,

Которые так скромно разделяют

Юдоль червей!

А ты, — ты разделяешь

Обители с бессмертными, — ты разве

Не кажешься печальным?

Я печален.

Итак, скажи: ты хочешь быть бессмертным?

Ты говоришь, что я им должен быть.

Я этого не знал еще, но если

Должно так быть, то я хочу изведать

Бессмертие заране.

Ты изведал.

Когда и как?

Страдая.

Но страданья

Должны быть вечны?

Это мы узнаем, —

Мы и твои потомки. Но взгляни:

Как все полно величия!

О, дивный,

Невыразимо дивный мир! И вы,

Несметные, растущие без меры

Громады звезд! Скажите: что такое

И сами вы, и эта голубая

Безбрежная воздушная пустыня,

Где кружитесь вы в бешеном веселье,

Как листья вдоль прозрачных рек Эдема?

Исчислены ль пути для вас? Иль вы

Стремитесь в даль, сжимающую душу

Своею бесконечностью, свободно?

Творец! Творцы! Иль я не знаю — кто!

Как дивны вы и как прекрасны ваши

Создания! Пусть я умру, как атом, —

Быть может, умирает он! — иль ваше

Величие постигну! Мысль моя

Достойна вас, хоть прах и недостоин.

Дух! Дай мне умереть иль покажи

Мне ближе их.

Ты разве к ним не близок?

Взгляни на землю.

Где она? Я вижу

Лишь сонмы звезд.

Гляди сюда.

Не вижу.

Но приглядись: она еще мерцает.

Вон там?

Да, там.

Возможно ли? Я видел

Ночной порой в лугах и в темных рощах

Светящих мух: они сверкали ярче,

Чем этот мир, который их питает.

Ты видел и миры и светляков, —

Те и другие искрятся, — что ж скажешь

Ты мне о них?

Скажу, что и миры

И светляки по-своему прекрасны

И что полет ночной ничтожной мушки

И мощный бег бессмертного светила

Равно руководимы…

Кем?

Открой мне.

И ты взглянуть дерзнул бы?

Как мне знать,

На что взглянуть дерзну я? Ты пока

Не показал мне ничего такого,

Чтоб не дерзнул я большего увидеть.

К чему тебя влекло всего сильнее?

К тому, чего я никогда не ведал

И ведать бы не должен — к тайне смерти.

Я покажу отживших и умерших,

Как показал бессмертных.

Покажи.

Тогда вперед на наших мощных крыльях!

О, как мы рассекаем воздух! Звезды

Скрываются от наших глаз! Земля!

Где ты, земля? Дай мне взглянуть на землю,

Я сын ее.

Земли уже не видно.

Пред вечностью она гораздо меньше,

Чем ты пред ней. Но ты с землею связан

И скоро к ней вернешься. Прах земной —

Часть нашего бессмертия.

Куда же

Лежит наш путь?

К тому, что только призрак

Былых миров, земля же их обломок.

Так мир не нов?

Не более чем жизнь.

А жизнь древней, чем ты, чем я, и даже

Древней того, что выше нас с тобою.

Есть многое, что никогда не будет

Иметь конца; а то, что домогалось

Считаться не имеющим начала,

Имеет столь же низкое, как ты;

И многое великое погибло,

Чтоб место дать ничтожному, — такому,

Что и помыслить трудно: ибо в мире

Лишь время и пространство неизменны,

Хотя и перемены только праху

Приносят смерть. Ты — прах, ты не постигнешь

Того, что выше праха, и увидишь

Лишь то, что было прахом.

Только прахом!

Но я дерзну взглянуть на все, что хочешь.

Тогда — вперед!

Как быстро меркнут звезды!

А ведь они казались мне мирами,

Когда мы приближались к ним.

Они

И есть миры.

И есть на них эдемы?

Быть может, есть.

И люди?

Есть и люди.

Иль существа, что выше их.

И змии?

Раз люди есть — как им не быть? И разве

Дышать должны ходячие лишь твари?

Как быстро меркнут звезды вслед за нами!

Куда летим мы?

К миру привидений,

Существ, еще не живших и отживших.

Но мрак растет — все звезды уж исчезли.

Но ты, однако, видишь.

Жуткий сумрак!

Ни ярких звезд, ни солнца, ни луны,

И все же в этом сумраке я вижу

Какие-то угрюмые громады,

Но только непохожие на те,

Которые светилися в пространстве

Своими ореолами и были,

Как мне тогда казалось, полны жизни.

На тех, сквозь их сияние, я видел

Глубокие долины, выси гор

И водные безбрежные равнины;

Вкруг тех сияли огненные кольца

И диски лун, напоминая землю;

А здесь все страшно, сумрачно!

Но ясно.

Ты ищешь смерть увидеть и умерших?

Раз грех Адама предал всех нас смерти,

То я хочу заранее увидеть

То, что мы все увидим поневоле

Когда-нибудь.

Смотри.

Повсюду мрак!

И вечный мрак; но мы с тобой раскроем

Врата его.

Гигантскими клубами

Катится пар — откуда он?

Войди.

Вернусь ли я?

Не сомневайся в этом.

Ведь кто наполнить должен царство смерти?

Ты и твой род. Оно еще так пусто

В сравненье с тем, чем будет.

Облака

Все шире расступаются пред нами,

Кругами обвивая нас.

Входи.

А ты?

Входи. Ты без меня не мог бы

Проникнуть в царство призраков. Смелее!

Как молчалив, как необъятен этот

Угрюмый мир! Он населен обильней,

Чем даже те горящие громады,

Которые в воздушных безднах блещут

В таком несметном множестве, что я

Сперва считал их за каких-то светлых

Небесных обитателей.[8] Но как

Здесь сумрачно, как все напоминает

Угасший день!

Здесь царство смерти. Хочешь

Увидеть смерть?

Я не могу ответить,

Не ведая, что значит смерть. Но если

Отец мой прав… О боже! Я подумать

Страшусь о ней! Будь проклят тот, кто дал

Мне бытие, ведущее лишь к смерти!

Ты проклинаешь мать, отца?

Но разве

Они меня не прокляли, дерзнувши

Вкусить от древа знания?

Ты прав:

Меж вами обоюдное проклятье.

Но твой Энох, твой брат?

Они должны

Делить мое проклятие со мною,

Родителем и братом их. Чтó принял

В наследство сам, то им и завещаю.

О бесконечный и угрюмый мир

Скользящих теней, призраков-гигантов,

То явственных, то смутных, но всегда

Печальных и величественных, — что ты?

Жизнь или смерть?

И жизнь и смерть.

Но что же

Тогда есть смерть?

А разве не сказал вам

Создатель ваш, что смерть — другая жизнь?

Мы от него пока одно узнали —

Что мы умрем.

Придет, быть может, день,

Когда он вам раскроет тайну эту.

Счастливый день!

О да! Ведь эта тайна

Откроется в невыразимых муках,

Соединенных с вечной адской мукой,

Еще не нарожденным, что родятся

Лишь для нее — для этой вечной муки.

Как величавы тени, что витают

Вокруг меня! В них не заметно сходства

Ни с духами, которых видел я

На страже заповедных врат Эдема,

Ни с смертными — с моим отцом и братом,

Со мной самим, с моей сестрой, с женою,

А между тем, отличные от духов

И от людей своим непостижимым,

Невиданным мной обликом, они,

Бесплотным уступая, превышают

Людей и красотою горделивой,

И мощью, и величием. У них

Нет крыльев, как у ангелов, нет лика,

Как у людей, нет мощных форм животных,

Нет ничего подобного тому,

Что видел я; они в себе вмещают

Всю красоту прекраснейших, сильнейших

Земных существ, но так не схожи с ними,

Что я не знаю — были ли они

Когда-нибудь живыми существами?

Когда-то были.

Были? Где?

Где ты

Живешь.

Когда?

Когда владели миром,

Который называешь ты землей.

Но в этом мире первый — мой родитель.

Из вас он, правда, первый, но из них

Он даже недостоин быть последним.

А кто они?

Они есть то, чем будут

Все смертные.

А были чем?

Живыми,

Великими, разумными — во всем

Настолько превышавшими Адама,

Насколько сын Адама превышает

Своих потомков будущих.

Увы!

И все они погибли, все исчезли

С лица земли?

С лица своей земли,

Как некогда и ты с своей исчезнешь.

Но ты сказал, что прежде их землею

Была моя?

Была.

Но изменилась.

Моя земля для них была бы слишком

Ничтожна.

Да, она при них была

Прекраснее.

И почему так пала?

Спроси его.

Но как он это сделал?

Смешением стихий, преобразивших

Лицо земли. Но дальше, — созерцай

Минувшее.

Минувшее ужасно!

Но истинно. Смотри на эти тени:

Они когда-то жили и дышали,

Как ты теперь.

И некогда я буду

Подобен им?

На это пусть ответит

Создатель ваш. Я показал, чем стали

Предшественники ваши. Созерцай их

Иль, если это тяжко для тебя,

Вернись к земле, к своим трудам: ты будешь

Перенесен на землю невредимо.

Я здесь останусь.

Надолго?

Навеки.

Я все равно сюда вернуться должен,

Мне тяжело жить на земле: так лучше

Остаться здесь.

Но это невозможно:

Мир призраков — действительность, а ты

Теперь их созерцаешь как виденье.

Чтоб разделить обитель их, ты должен

Войти сюда вратами смерти — так же,

Как и они.

Какими же вратами

Входили мы?

Моими. Ты на землю

Вернуться должен; в царстве бездыханных

Ты дышишь только мною. Не мечтай же

Остаться в нем, пока твой час не пробил.

А вот они, — скажи, они не могут

На землю возвратиться?

Их земля

Прошла навеки: бурные стихии

Лицо земли так резко изменили,

Что на ее поверхности теперь

Едва ль найдется атом, им знакомый.

А это был прекрасный, — о, какой

Прекрасный мир!

Он и теперь прекрасен.

Я не с землей, хотя на ней тружусь я,

Веду вражду, а с тем, что я беру

Все, что она прекрасного приносит

Ценой труда, что, жаждая познанья,

Не в силах этой жажды утолить,

Что на земле меня приводит в трепет

И жизнь и смерть.

Чем стал твой мир, ты видишь,

Но чем он был — не можешь и постигнуть.

А это кто? Вот эти исполины,

Которые, мне кажется, похожи

На диких обитателей дремучих

Земных лесов, но только в десять раз

Громадней и страшнее тех, громадней,

Чем стены рая, — эти привиденья,

Чьи очи пламенеют, как мечи

В десницах херувимов, стерегущих

Эдемский сад, и чьи клыки торчат

Как голые деревья?

Это то же,

Что мамонты земные. Мириады

Таких существ лежат в земле.

И больше

Уж нет таких?

Нет; если б вам пришлось

Вступить в борьбу с такими существами,

То вы могли бы сделать бесполезным

Проклятие, висящее над вами:

Так скоро вы погибли бы.

Но разве

Борьба необходима?

Ты забыл

Завет того, кто вас изгнал из рая:

«Борьба со всем, что дышит, смерть всему,

И всем болезни, скорби и мученья» —

Плод древа запрещенного.

Но звери —

Они ведь не касались древа знанья?

Ваш бог сказал, что создал их для смертных,

А смертных — для создавшего. Вы разве

Хотели бы, чтоб участь их была

Счастливее, чем ваша? Грех Адама

Всех погубил.

Несчастные! Им тоже,

Как и сынам Адама, суждено

Страдать за грех, не ими совершенный,

За райский плод, который не дал знанья,

А дал лишь смерть. Он оказался лживым,

Мы ничего не знаем. Он сулил

Нам знание — ужасною ценою,

Но знание; а что же знаем мы?

Быть может, смерть даст высшее познанье;

Ведь только смерть для смертных несомненна

И, значит, к несомненному приводит.

Нет, ты не прав, — запретный плод не лжив,

Хотя и смертоносен.

Непонятный,

Угрюмый мир!

Твой час еще не пробил.

Материя не может в совершенстве

Постигнуть духа. Все же ты узнал,

Что есть миры такие.

Я и прежде

О смерти знал.

Но не о царстве смерти.

Оно мне непонятно.

Будет день,

Когда оно тебе понятней станет.

А это безграничное пространство

Текучей ослепительной лазури,

Которое сравнил бы я с водой,

С рекою, проходящей из Эдема

Близ нашего жилища, если б только

Не эта безграничность, беспредельность,

Не этот цвет небесный, — это что?

И этому лазурному пространству

Есть слабое подобье на земле,

И на его прибрежьях поселятся

Твои потомки: призрак океана.

Оно горит, как солнце, — целый мир

Лазурных вод! Но в этом ярком блеске

Я различил играющих чудовищ:

Что это?

Призраки левиафанов.

А этот непомерно длинный змей

С струящеюся гривой, что воздвигнул

Чудовищную голову из бездны

И в десять раз превысил высочайший

Эдемский кедр, — вот этот змей, что мог бы

Обвиться вкруг небесных тел, — похож ли

Он на того, что нежился когда-то

Под деревом в Эдеме?

Еве лучше

Известен змий, ее прельстивший.

Этот

Ужасен слишком. Верно, искуситель

Красивей был.

А ты его не видел?

Я гадов много видел, но того,

Что Еве дал запретный плод, — ни разу.

И твой отец его не видел?

Нет;

Ведь мой отец был соблазнен не змием:

Змий соблазнил лишь Еву.

О невинность!

Когда тебя или сынов твоих

Смущают жены чем-нибудь, что ново

И необычно, знай, что пред тобой —

Сам искуситель.

Слишком запоздали

Твои советы: змиям больше нечем

Жен искушать.

Но есть еще немало

Таких вещей, которыми и жены

Своих мужей и жен мужья способны

Вводить в соблазн: вам это надо помнить.

Я вам добра желаю, предлагая

Подобные советы, — я даю их

В ущерб себе… хоть правда, что не будут

Им следовать.

Мне это непонятно.

И к лучшему! Твой мир и ты так юны!

Ты мнишь себя преступным и несчастным —

Не правда ли?

Преступным — нет, но скорби

Я испытал немало.

Первородный

Сын первого из смертных! Твой удел

Жить во грехе и скорби, но Эдемом

Покажутся тебе твои несчастья

В сравненье с тем, что ты узнаешь вскоре,

А то, что ты узнаешь, будет раем

В сравненье с тем, что испытать должны

Твои сыны… Но нам пора на землю.

Ужели ты привел меня сюда

Лишь для того, чтоб показать мне это?

Не ты ли жаждал знания?

О да,

Но лишь затем, чтоб знание служило

Дорогой к счастью.

Если счастье в знанье,

То ты уж счастлив.

Прав же был творец,

Велевший не касаться древа знанья!

А если бы губительного древа

Не насаждал, еще бы лучше сделал.

Однако и неведение зла

От зла не ограждает. Зло всесильно.

Я этому не верю, нет! Я жажду

Душой добра!

А кто его не жаждет?

Кто любит зло? Никто, ничто.

Но в эти

Несметные и дивные миры,

Которые мы видели с тобою,

Пока не погрузились в царство смерти,

Не внидет зло: так все они прекрасны!

Ты видел их лишь издали.

Но даль

Могла лишь уменьшать их красоту:

Вблизи их красота неизреченна.

Но подойди к прекраснейшему в мире

И приглядись к нему.

Я это делал:

Вблизи оно еще прелестней.

Нет,

Тут есть обман. Скажи, о ком ты думал?

Я думал о сестре моей. Все звезды,

Вся красота ночных небес, вся прелесть

Вечерней тьмы, весь пышный блеск рассвета,

Вся дивная пленительность заката,

Когда, следя за уходящим солнцем,

Я проливаю сладостные слезы

И, мнится, вместе с солнцем утопаю

В раю вечерних легких облаков,

И сень лесов, и зелень их, и голос

Вечерних птиц, поющих про любовь,

Сливающийся с гимном херувимов,

Меж тем как тьма уж реет над Эдемом,

Все, все — ничто пред красотою Ады.

Чтоб созерцать ее, я отвращаю

Глаза свои от неба и земли.

Но если ты владеешь существом

Столь дивной красоты, то почему

Несчастен ты?

Зачем я существую

И почему несчастен ты, и все,

Что существует в мире, все несчастно?

Ведь даже тот, кто создал всех несчастных,

Не может быть счастливым: созидать,

Чтоб разрушать — печальный труд! Родитель

Нам говорит: Он всемогущ, — зачем же

Есть в мире зло? Об этом много раз

Я спрашивал отца, и он ответил,

Что это зло — лишь путь к добру. Ужасный

И странный путь! Я видел, как ягненка

Ужалил гад: он извивался в муках,

А подле матка жалобно блеяла;

Тогда отец нарвал и положил

Каких-то трав на рану, и ягненок,

До этого беспомощный и жалкий,

Стал возвращаться к жизни понемногу

И скоро уж беспечно припадал

К сосцам своей обрадованной матки,

А та, вся трепеща, его лизала.

Смотри, мой сын, сказал Адам, как зло

Родит добро.

Что ж ты ему ответил?

Я промолчал, — ведь он отец мой, — только

Тогда ж подумал: лучше бы ягненку

Совсем не быть ужаленным змеею,

Чем возвратиться к жизни, столь короткой,

Ценою мук.

Но ты сказал, что ты

Из всех существ, тобой любимых, любишь

Всего сильнее ту, что воспиталась

С тобой одною грудью и питает

Своей — твоих малюток.

Да, сказал:

Чем был бы я без Ады?

Тем, чем я.

Ты чужд любви.

А он, твой бог, что любит?

Все сущее, как говорит отец;

Но, сознаюсь, я этого не вижу.

Поэтому не можешь и судить,

Чужда ли мне любовь иль нет. Есть нечто

Великое и общее, в котором

Все частное, как снег пред солнцем, тает.

Как снег — что это значит?

Будь доволен

Неведеньем того, что испытают

Сыны сынов твоих, и наслаждайся

Теплом небес, не знающих зимы.

Но ты любил существ, тебе подобных?

А ты — ты любишь самого себя?

Да, но не так, как ту, что украшает

Мне жизнь мою, что мне дороже жизни,

Затем, что я люблю ее.

Ты любишь,

Пленяясь красотой ее, как Ева

Пленилась райским яблоком когда-то;

Но красота поблекнет — и любовь

Угаснет, как и всякое желанье.

Но отчего ж поблекнет красота?

От времени.

Но дни идут, проходят,

А Ева и Адам еще прекрасны,

Не так, как серафимы, как сестра,

Но все ж прекрасны.

Время беспощадно

Изменит их.

Мне это очень больно:

Но все ж я не могу себе представить,

Что разлюблю когда-нибудь сестру,

И если красота ее поблекнет,

То, думаю, создатель красоты,

При гибели прекрасного созданья,

Утратить должен более, чем я.

Мне жаль тебя: ты любишь то, что гибнет.

Как мне — тебя: ты ничего не любишь.

А брат — ты любишь брата?

Да, люблю.

Его твой бог и твой отец так любят!

И я люблю.

Похвально и смиренно!

Смиренно?

Да, ведь он не первородный

И с детства был любимцем Евы.

Что ж,

Змий первым был любимцем, он — вторым.

Он и отца любимец.

И об этом

Я не скорблю. Как будто я не должен

Любить того, кого отец мой любит!

Но и Иегóва, кроткий ваш владыка,

Всещедрый насадитель райских кущ,

На Авеля с улыбкою взирает.

Я не видал Иегóвы и не знаю,

Пристойно ли Иегóве улыбаться.

Так ангелов Иегóвы видишь.

Редко.

И все-таки ты должен был заметить,

Что Авель им угоден: от него

Все жертвы восприемлются.

И пусть!

Зачем ты говоришь со мной об этом?

Затем, что ты об этом много думал.

А если бы и думал, — для чего

Будить во мне…

Дух! Мы с тобою в мире,

Далеком от земли; не говори же

Мне о земле. Ты показал мне много

Чудесного; ты показал мне мощных

Предшественников наших, попиравших

Ту землю, от которой уцелел

Один обломок; ты мне показал

Тьмы тем миров, среди которых тускло

Мерцает наш ничтожный мир, теряясь

В воздушной бесконечности; ты тени

В зловещем царстве смерти показал миг;

Ты много показал мне — но не все:

Дай мне узреть обители Иегóвы

Или свою обитель: где они?

Здесь и везде — в пространстве бесконечном.

Но есть же у тебя и у Иегóвы

Какой-нибудь приют определенный?

Он есть у всех. Землей владеют люди,

В других мирах свое есть населенье,

У всех живых созданий есть своя

Особая стихия; ты сказал мне,

Что даже бездыханным есть обитель,

Так, значит, есть и богу и тебе.

Вы вместе обитаете?

Мы вместе

Лишь царствуем; но обитаем порознь.

О, если б был один из вас! Быть может,

Единство цели создало б согласье

Стихий, теперь враждующих! И что

Вас привело к такой вражде, — вас, мудрых

И бесконечных? Разве вы не братья

По сущности, по естеству и славе?

А вы — вы братья с Авелем?

Мы братья.

И братьями останемся. Но если б

И не были мы братьями: дух разве

Подобен нам? Как может враждовать

Бессмертный с бесконечным, превращая

Весь мир в обитель скорби? И за что?

За власть.

За власть? Но ты мне говорил,

Что оба вы бессмертны.

Да, бессмертны.

А голубая бездна бездн пространства

Не бесконечна разве?

Бесконечна.

Так царствуйте в ней оба, не враждуя.

Иль тесно вам?

Мы царствуем в ней оба.

Но зло творит — один из вас.

Который?

Ты! Разве ты не можешь на земле

Творить добро? Ты можешь, но не хочешь.

Пусть он творит. Вы — не мои созданья,

Он создал вас.

Так предоставь отцу

Его детей, им созданных. Открой мне

Свою или его обитель.

Я

Могу открыть их обе. Но настанет

Великий час, когда одна из них

Откроется навеки пред тобою.

Но не теперь?

Твой смертный ум не в силах

Постигнуть даже малого — того,

Что видел ты. И ты стремишься к Тайне!

К великой ипостати Двух Начал!

К их сокровенным тронам! Прах! Ты дерзок.

Но зреть хотя одно из них — есть смерть.

Пусть я умру — но только бы узреть их!

Речь сына той, что обольстилась змием!

Но эта смерть — бесплодной смертью будет.

Но разве смерть их не откроет?

Смерть —

Преддверие.

Так, значит, смерть приводит

К чему-нибудь разумному! Теперь

Я менее боюсь ее.

И, значит,

Тебе пора на землю возвратиться,

Где должен ты умножить род Адама,

Есть, пить, любить, дрожать за жизнь, работать,

Смеяться, плакать, спать — и умереть.

Но если так, скажи, с какою целью

Блуждали мы?

Но ты стремился к знанью;

А все, что я открыл тебе, вещает:

Познай себя.

Увы! Я познаю,

Что я — ничто.

И это непреложный

Итог людских познаний. Завещай

Свой опыт детям, — это их избавит

От многих мук.

Высокомерный дух!

Ты властен, да; но есть и над тобою

Владыка.

Нет! Клянуся небом, где

Лишь он царит! Клянуся бездной, сонмом

Миров и жизней, нам подвластных, — нет!

Он победитель мой — но не владыка,

Весь мир пред ним трепещет, — но не я:

Я с ним в борьбе, как был в борьбе и прежде,

На небесах. И не устану вечно

Бороться с ним, и на весах борьбы

За миром мир, светило за светилом,

Вселенная за новою вселенной

Должна дрожать, пока не прекратится

Великая нещадная борьба,

Доколе не погибнет Адонаи[9]

Иль враг его! Но разве это будет?

Как угасить бессмертие и нашу

Неугасимую взаимную вражду?

Он победил, и тот, кто побежден им,

Тот назван злом; но благ ли победивший?

Когда бы мне досталася победа,

Злом был бы он. Вот вас, еще недавно

Пришедших в мир, еще столь юных смертных,

Какими одарил он вас дарами?

Немногими — и горькими.

Вернись же

К своей земле, вкуси и остальных

Его небесных милостей. Деятель

Добра и зла не создал их такими,

Добро и зло суть сами по себе.

Но, если он дает добро, — зовите

Его благим; а если от него

Исходит зло, то изыщите верный

Источник зла, — не говорите: это

Свершил злой дух. Один лишь добрый дар

Дало вам древо знания — ваш разум:

Так пусть он не трепещет грозных слов

Тирана, принуждающего верить

Наперекор и чувству и рассудку.

Терпи и мысли — созидай в себе

Мир внутренний, чтоб внешнего не видеть:

Сломи в себе земное естество

И приобщись духовному началу!