Это тебе не пиявка!

Когда все ребята бросились врассыпную, я, сам не помню как, очутился на высоченной разлапистой ели, где не только что коровам, но и самому быку меня не достать, а мне оттуда всё видно и интересно.

Старик ловко стрельнул кнутом и закричал на ленивых коров, чтобы они шли быстрее, а голоса наших ребят уже слышались где-то совсем далеко.

Наконец и коровы и старик ушли с нашей поляны, и я только хотел слезть вниз, но тут из-за ёлок вылез мальчишка, немного побольше меня.

Под мышкой у него тоже торчал кнут, и верёвка длинной змеёй тянулась по траве.

В руках он держал открытую коробку, а в ней было что-то чёрное, какой-то аппаратик. Он внимательно рассматривал его, осторожно трогая пальцем.

Я сразу догадался: наш клад! Как ужаленный, скатился я с ели, расцарапав себе руки и лицо, и бросился к мальчишке:

— А ну отдай! — заорал я. — Отдавай лучше!

Мальчишка сначала оторопел от неожиданности, но потом, оглядев меня с головы до ног, спокойно сказал: — А это хочешь? — и показал мне шиш.

Тут я налетел на мальчишку, вышиб коробку у него из рук, и мы покатились в траву.

Мальчишка был всё-таки порядочно больше меня, и потому он меня здорово вздул. Но заревел я вовсе не от боли, а от злости…

Мальчишка подбирал аппаратик в коробку, а я кричал:

— Ну и бери! Вор! Ворюга несчастный! Это наш клад, это для малышей наши лагерные нарочно запрятали, а не для тебя вовсе, ворюга ты!

— Лагерные ваши, говоришь? — поднял голову мальчишка. — А зачем запрятали?

— Чтобы интересней было, чтобы по правде клад был. А теперь… никакой игры… не выйдет, — продолжал я реветь.

— Да перестань, распустил нюни, — с досадой сказал мальчишка. — Говори толком! Какой такой клад?.

Я перестал реветь и кое-как рассказал про нашу игру, про сороку и Буратино и как мы искали клад по знакам. Наконец до мальчишки дошло.

— Ну, шут с вами, — улыбнулся он, — играйте. Давай снова запрячем. А ты знаешь, что это за штуковина?

Я посмотрел в коробку. Там лежал новенький фильмоскоп с проводами и несколько коробочек с фильмами. Миша давно обещал привезти нам фильмоскоп.

— Ух ты! — сказал я. — Здорово! Это такое кино маленькое, вроде настоящего — картинки на стене показывать, только руками крутить надо. Я умею! (на самом деле я немножко прихвастнул — я только стоял рядом с Валерой Никитиным, когда он у нас на сборе показывал «Синдбада-Морехода», а крутить он мне не дал). Знаешь, ты приходи к нам в лагерь смотреть картины, придёшь?

— Приду, — ответил мальчишка. — А как тебя звать?

— Саша, а тебя?

— Алексеем, Лёшкой значит.

Тут как раз издали донёсся голос деда — Лёшка-а-а-а!

— Кличет. Надо бежать, — сказал Лёшка. С другой стороны уже слышались голоса наших ребят.

Мы наскоро сунули фильмоскоп под куст, распрощались с Лёшкой, и я успел ещё уложить стрелу из сосновых веток, пока не высыпали на поляну ребята.

Меня так и подмывало заорать, что я нашёл клад, но всё-таки я удержался. Во-первых, это было бы нечестно: клад нашёл не я, а Лёшка.

А потом — пусть уж малыши разыщут, чего уж им портить игру, я-то ведь большой!

Не прошло и минуты, как Зоя Шишкина — девчонка с огромным бантом — завизжала:

— Нашла! Нашла! Коробка!

Загрузка...