Как мы управляли Германией

Глава седьмая Великое переселение народов XX века

В войнах прошлого, особенно в зоне непосредственных военных действий, всегда приходилось какой-то части гражданского населения добровольно или по распоряжению военных властей покидать насиженные места и становиться беженцами. В международном праве после первой мировой войны «беженцами» обозначались лица, покинувшие находившиеся под угрозой или уже занятые неприятелем территории, или были высланы с этих территорий по распоряжению военных или гражданских властей. В годы второй мировой войны появился еще термин «перемещенные лица», то есть лица, насильственно угнанные немецко-фашистскими оккупантами с занятых ими территорий, как правило, в Германию для принудительного труда.

В инструктивном письме по послевоенным вопросам, изданном верховным штабом экспедиционных сил союзников в ноябре 1944 года, дается следующее определение понятий «перемещенные лица» и «беженцы»: «Понятие — перемещенные (граждане, находящиеся вне национальных границ своей страны вследствие войны, которые желают, но не в состоянии без посторонней помощи возвратиться домой и найти пристанище). Они подлежат возвращению на вражескую или бывшую вражескую территорию. Беженцы. — гражданские лица, находящиеся вне национальных границ или вне своей страны, которые хотят возвратиться к своим домам, но нуждаются в помощи, чтобы сделать это. Они временно не имеют пристанища вследствие военных операций и находятся на каком-то расстоянии от своих домов по причинам, связанным с войной»[228]. По данным, которыми располагали авторы инструктивного письма, в Норвегии, Дании, Нидерландах, Бельгии, Люксембурге и Франции, в американской и в английской зонах Германии в 1944 году находилось 5.604 тысячи перемещенных лиц, состоявших из 20 национальностей. В зоне ответственности советских властей в Германии и в Австрии оказались 4.398 тысяч перемещенных лиц[229]. Обе эти категории граждан в международном праве обозначаются как «беженцы и перемещенные лица».

Между СССР, США и Великобританией 11 февраля 1945 года и между СССР и Францией 29 июня 1945 года были заключены соглашения, касавшиеся репатриации беженцев и перемещенных лиц, включая и военных, — граждан этих стран. Было оговорено, что они должны рассматриваться и содержаться не как военнопленные, а как свободные граждане союзных держав. Особые соглашения были также подписаны относительно беженцев и перемещенных лиц из граждан стран фашистского блока, и прежде всего Германии.

Как же возникла эта проблема и почему в годы второй мировой войны она приобрела исключительно массовый и насильственный характер?

Немецкие власти проводили бесчеловечные депортации миллионов граждан оккупированных стран. Их выселения сопровождались грабежом имущества, различными унизительными процедурами — избиениями, массовыми казнями, бесперспективностью дальнейшего существования. Это была одна из величайших трагедий ни в чем неповинных людей — детей, женщин, стариков, одна из форм преступного геноцида и человеконенавистничества.

Наиболее массовые депортации местного населения совершались на территории Польши. Из западных воеводств было выселено до 1 млн. поляков. Кроме организации «плановых» переселений поляков оккупанты поощряли так называемые дикие выселения, жертвами которых стали десятки тысяч человек, вынужденных бежать с аннексированных территорий в генерал-губернаторство. На их места прибыли около 285 тысяч этнических немцев, т. е. немцев, проживавших за пределами Германии, среди них 120 тысяч советских граждан немецкой национальности, проживавших на юге Украины. Из районов Германии, подвергавшихся бомбардировкам союзной авиацией, было переселено 192 тысячи в Верхнюю Силезию и 50 тысяч в Польское Поморье. Одной из преступных акций гитлеровских оккупантов на территории Польши было массовое выселение поляков с плодородных земель Люблинщины. В целом оккупанты заставили около 2.500 тысяч поляков покинуть родные места, бросить свой очаг и имущество и превратиться в резерв рабочей силы для Германии.

Широкие размеры приняла депортация нацистами населения в Чехословакии. Кроме выселения в протекторат Чехию и Моравию около 90 тысяч чехов из Судетской области в 1938 году, уже в ходе войны из этой же области, а также Словакии и Закарпатской Украины в протекторат было эвакуировано около 450 тысяч чехов и словаков. Аналогичная картина наблюдалась в Югославии, Франции, Бельгии. Многие из граждан этих стран оказались и на территории Германии. Это массовое переселение оставило глубокий след в жизни целого поколения и на Нюрнбергском процессе было осуждено как преступление против человечества.

Такова была ужасная ситуация с переселением миллионов людей, совершенным фашистскими преступниками. Восстановить, по возможности справедливость в отношении этих жертв войны — таков был прямой долг победителей, выполнить который необходимо было срочно и желательно с минимальными жертвами. Это была нелегкая политическая и гуманитарная задача.

Имелась еще одна большая категория граждан, которая осложняла ситуацию в Германии и нуждалась в срочном урегулировании своего статуса со стороны союзных оккупационных властей. В период войны, спасаясь от бомбардировок или при эвакуации перед наступающими союзными войсками, большое количество (свыше 4,5 млн. человек) немцев и граждан других стран покидали места своего постоянного места жительства и переезжали в другие, тыловые районы Германии, которые впоследствии оказались в разных оккупационных зонах. Поэтому прием и обеспечение обмена этих беженцев также легли на плечи союзных властей.

Прежде всего необходимо напомнить, что эти переселения Нюрнбергский процесс квалифицировал как одно из преступлений фашизма перед человечеством. Они совершались как в пределах оккупированных стран, так и в международном масштабе. По данным президента Международного Комитета Красного Креста П. Рюггера, число лиц, потерявших в годы войны и в первый послевоенный период родину и имущество, составило во всем мире около 60 млн. человек, из них почти одна четверть всех беженцев, то есть 15,5 млн. человек, находилось в Европе.

Мотивы таких массовых переселений были разнообразными. Так, широкое распространение в ряде оккупированных стран приобрели выселения местных жителей из районов, где располагались или предполагалось строительство аэродромов, полигонов, стартовых площадок для запуска ракет Фау-1 и Фау-2 и других военных объектов; из прибрежной полосы; из районов расположения воинских частей, крупных командных пунктов и узлов связи. Как правило, масштабы таких переселений были сравнительно ограничены и в пространственном отношении не выходили за пределы близлежащих районов.

В Польше, Югославии и Советском Союзе фашистские каратели изгоняли жителей из населенных пунктов, расположенных вблизи зон действия партизан. На оккупированной территории СССР, кроме того, военные власти противника при отсутствии активных действий сторон широко практиковали выселение мирных жителей из прифронтовой полосы, имевшей глубину, как правило, несколько десятков километров. Это касалось многих сотен тысяч человек, имея в виду, что протяженность фронта от Баренцева моря до Главного Кавказского хребта составляла 4,5 тысяч километров.

Но наиболее типичными для переселенческой политики гитлеровцев было массовое и, как правило, насильственное выселение людей по расистско-политическим мотивам. Первыми испытали на себе последствия этой политики этнические немцы, то есть немцы, проживавшие за пределами Германии и не являвшиеся ее гражданами. По завышенным данным фашистской статистики, их насчитывалось до 10 млн. человек, не считая Чехословакии и Австрии, которые были захвачены Германией до войны. Наиболее многочисленные колонии немцев находились в Польше, Италии, Румынии, Венгрии, Югославии и в Советском Союзе. Всех их предусматривалось переселить непосредственно в Германию или в аннексированные районы Польши.

Со всеми странами Восточной Европы, откуда подлежали переселению проживавшие недавно там этнические немцы, соответствующие соглашения были заключены в срочном порядке еще до начала агрессии против Советского Союза: с Эстонией — 15 октября 1939 года, с Литвой — 21 октября 1939 года, с СССР — 3 ноября 1939 года, с СССР (второе соглашение) — 5 сентября 1940 года, с Румынией — 22 октября 1940 года, с СССР (третье соглашение) — 10 января 1941 года с так называемым «Независимым государством Хорватией» (НГХ) подобное соглашение было подписано 6 октября 194 2 года. На основе этих документов 360 тысяч этнических немцев из указанных стран (кроме НГХ) было переселено уже к весне 1941 года. Формально переселение происходило добровольно, но фактически этнических немцев принуждали к выезду в Германию, угрожая в противном случае всевозможными репрессиями.

Всего же, по данным немецких авторов, за период 1939 по 1942 год было переселено в Германию или на аннексированные территории Западной Польши 490 640 немцев, из них по странам: из Эстонии — 12 868, Латвии — 48 641, Волыни — 64 554, Галиции (Западная Украина и юго-восточная часть Польши) — 55 440, района Нарева — 8 053, районов Хелма и Люблина — 32 000, Бессарабии — 93 548, Северной Буковины — 42 441, Южной Буковины — 52 107, Добруджи — 13 988, Литвы — 50 000, а также вторично из Эстонии и Латвии — 17 000 человек.

В официальном издании Федерального министерства изгнанных лиц ФРГ о движении немецкого населения в годы войны, особенно проживавшего в районах восточнее рек Одер и Нейсе, приводятся следующие обобщающие сведения.

В течение войны, прежде всего до 1943 г., миллионы немцев из так называемых восточных областей были мобилизованы в вермахт. О количестве тех немцев, которые в войну переселились за пределы Германии в границах 1937 года, дает представление перепись населения Западной Германии в 1950 году. Здесь в это время проживало 868 тысяч немцев, которые в ходе войны переселились из Германии в присоединенные области на Востоке. Однако большинство из этих изгнанных проживали там и до сентября 1939 года.

Усиливавшаяся в 194 3 году воздушная война союзников против Германии еще больше усугубляла перемещение населения на восток Германии, а около 500 тысяч пали жертвой бомбардировок. Всего к концу войны из-за бомбардировок было эвакуировано около 10 млн. преимущественно городских жителей.

Даже в 1949 году лишь половина из 800 тысяч немецких переселенцев осела в присоединенных восточных областях. Другая половина находилась в переселенческих лагерях на территории Германии. Масштабы эвакуации немецкого населения из крупных городов восточных областей представлены в следующей таблице.

К концу 194 4 года из-за бомбардировок из Берлина эвакуировались в провинцию Бранденбург, в Восточную Пруссию, Силезию и Западную Польшу (Варталанд) 1,5 млн. человек и в городе оставалось 2 83 7 тысяч человек против 4.339 тысяч, проживавших здесь в мае 1939 года[230]. В эти же области были переселены немцы, выехавшие из Волыни, Бессарабии и других районов.

Вторая волна насильственного переселения многих сотен тысяч немцев, проживавших в других странах, прошла в ходе отступления вермахта с оккупированных территорий. Так были выселены многие тысячи советских граждан немецкой национальности, проживавшие в районах Северного Кавказа, на юге Украины, на Волыни, в Ленинградской области, в республиках советской Прибалтики. Некоторые из них бежали сами, опасаясь наказания за содеянные злодеяния. Большие массы немцев были эвакуированы также из генерал-губернаторства Польши, Словакии, Румынии, Венгрии, Югославии, Эльзаса и Лотарингии и некоторых других стран и территорий.

Наконец, третья волна переселений охватила не только тех этнических немцев, которые уже были переселены в Восточную Пруссию и на аннексированные территории Польши, но и миллионы проживавших здесь имперских немцев. Фашистские власти путем запугивания и террора заставляли их лишь в последние минуты покидать насиженные места и в суровых условиях зимы 1944–1945 гг. уходить на запад, в Германию. Многие из них не выдерживали неимоверных страданий, голода и холода, но приказ Гитлера на этот счет был жесток, и местные гауляйтеры выполняли его, не считаясь с жертвами населения. Так, на запад ушло около 8 млн. немцев с восточных территорий Германии в границах 1937 года.

Министерство по делам изгнанных ФРГ признавало, что эвакуация из Восточной Пруссии в январе 1945 года происходила неорганизованно, имелось много обмороженных, случаев самоубийства. 30 января 1945 года на теплоходе «Вильгельм Густловр» на рейде порта Данциг погибло пять тысяч беженцев. Спровоцированное гитлеровцами бегство немецкого населения на запад, по справедливому определению немецкого историка Г.А. Якобсена, явилось самой трагической главой в германской истории. Для многих миллионов немцев переселение означало разрушение сложившихся жизненных устоев, потерю материальных благ, которые они создали усердием и трудолюбием или которыми они пользовались благодаря своему политическому и экономическому весу. А для многих это была потеря родины, где они родились и выросли.

В целом, в конце войны в немецких областях восточнее Одера-Нейсе (в границах 1937 г.), проживало 9,75 млн. немецких граждан. Кроме них в Данциге, Мемеле и в Польше проживали еще 2,14 млн. немцев. Это означало, что трагедию новых переселений уже в послевоенное время испытали на себе свыше 11 млн. человек. Кроме них следует учесть и те 1,5 млн. солдат, мобилизованных в вермахт из восточных областей, которые по возвращению с фронта также стали беженцами.

В ходе наступления советских войск из приграничных районов Восточной Пруссии в октябре 1944 года бежало свыше 600 тысяч жителей, то есть 25 процентов из общего количества. Они были эвакуированы в Саксонию, Тюрингию и Померанию. Таким образом, из 2 млн. 346 тысяч жителей Восточной Пруссии, проживавших здесь в марте 1944 года, к концу года оставалось 1 млн. 754 тысячи человек. Если еще учесть, что почти 500 тысяч человек было эвакуировано непосредственно накануне вступления советских войск в Восточную Пруссию в январе 1945 года, то во власти Красной Армии, по данным министерства по делам изгнанных ФРГ, оказалось около 100 тысяч немцев[231].

Анализируя приведенные выше данные, министерство считало, что из десяти млн. немцев, оставивших свое место жительства на Востоке, пять млн. были эвакуированы организованно немецкими властями, и эта акция является внутренним делом Германии. Однако остальные пять млн. немцев, проживавших вне пределов Германии 1937 года, были насильно изгнаны[232].

Именно эти этнические немцы составили наиболее крупный контингент перемещаемых по решению Потсдамской конференции немцев, проживавших в немецких районах восточнее Одера и Западной Нейсе, в Польше, Чехословакии, Венгрии, Югославии и некоторых других странах. Немцы жили в этих странах с давних времен и не очень интегрировались в окружающую среду. Они всегда были верны своим обычаям и поддерживали тесные связи с родиной предков — Германией. И ничего зазорного в этом благородном деле не было до тех пор, пока шовинистически-реакционные силы, особенно нацизм, не предпринял попытки использовать этих людей в своих агрессивных политических целях как «пятую колонну».

На заседании Контрольного совета 20 ноября 1945 года был утвержден план перемещения этнических немцев из других стран. Но они практически явочным порядком до принятия плана стали выселяться с территории этих стран. В плане Контрольного совета предусматривалось, что немцы, выселяемые из Польши, принимаются советской зоной, а из Чехословакии, Австрии и Венгрии, распределяются по западным зонам. Предварительное распределение выселяемых немцев по зонам ориентировочно выглядело следующим образом: а) в советскую зону из Польши — два млн. человек, из Чехословакии — 750 тыс. человек; в британскую зону из Польши — 1500 тысяч человек; в американскую зону из Чехословакии — 1750 тысяч человек и во французскую зону из Австрии — 150 тысяч человек.

Однако реально уже к концу 1945 года на территорию советской зоны Германии были выселены из Польши и Чехословакии почти 2,5 млн. немцев, что составило свыше 17 процентов от численности всего населения зоны. В последующие годы численность переселенцев и беженцев в зоне стремительно росла и в октябре 1946 года уже составляла около 22 процентов, в октябре 1947 — около 24 процентов, в декабре 1948 — более 24 процентов, а к марту 1949 года она достигла 25 процентов от численности местного населения, то есть, 4 млн. 442 тысячи человек.

С целью упорядочения приема, учета и обустройства беженцев приказом СВАГ от 14 сентября 1945 года было создано Немецкое центральное управление по вопросам переселенцев. Соответствующие отделы были созданы и в земельных органах. Большинство переселенцев и беженцев на своей новой родине было занято в промышленности и в сфере услуг (34 процента), в сельском хозяйстве (29,5 процентов) и в общественной жизни (18,2 процента). К началу 1950 года из числа крестьян, получивших землю по реформе, свыше 40 процентов составляли «новые граждане». Так в соответствии с инструкцией центрального управления по вопросам переселенцев от 2 октября 1945 года стали именоваться прежние «беженцы».

Как следовало из официального заявления Молотова, сославшегося на доклад Контрольного совета Совету министров иностранных дел, за время до 1 января 1947 года из Польши было переселено 5.678.936 немцев, не считая тех, кто переселялся стихийно. Судя по данным польского правительства, заявил Молотов, на западных землях теперь находится около 5 млн. поляков и только 400 тысяч немцев.

Сведения о ходе выполнения плана Контрольного совета о переселении немцев по состоянию на 1 октября 1947 года (данные советской делегации в директорате Контрольного совета) приводятся в следующей таблице[233].

Поскольку перемещение и устройство огромных масс немецкого населения были сопряжены с большими финансовыми расходами, предоставлением жилья и работы, оккупационные и местные власти принимали переселенцев без воодушевления. Но эта неимоверно сложная проблема на протяжении нескольких следующих лет все же общими усилиями властей союзных держав и немецких органов была решена, и переселенцы смогли адаптироваться к новым условиям жизни.

В течение мая и в начале июня 1945 года из советской зоны оккупации в области восточнее Одера вернулось до 400 тысяч беженцев. Но позднее польские власти не только установили запрет на возвращение беженцев, но и изгнали практически всех немцев. Так, по данным министерства, послевоенное изгнание немцев из восточных районов осуществлялось следующими этапами.

Накануне Потсдамской конференции в июне-июле 1945 года из Восточного Бранденбурга, Восточной Померании и Нижней Силезии было выселено 250.000 человек.

Летом и осенью 1945 года из восточных областей, кроме советской части бывшей Восточной Пруссии — 400 тысяч человек.

В 1946 году — из Силезии, Восточной Померании и польской части бывшей Восточной Пруссии — 2 млн. человек.

В 1947 году — из всех польских областей и из советской части бывшей Восточной Пруссии — 500 тысяч человек.

В 1948 году — из советской части бывшей Восточной Пруссии — 150 тысяч человек.

В 1949 году — из советской части бывшей Восточной Пруссии и Польши — 150 тысяч человек.

В течение 1950–1951 гг. было дополнительно выселено еще 50 тыс. человек. Итого, за пять первых послевоенных лет из восточных районов Германии было выселено 3.500 тыс. немцев[234].

Движение немцев, проживавших в восточных районах в конце 1944 и к лету 1945 года, представлено в следующей таблице[235].

В упоминавшейся выше книге министерства по делам беженцев ФРГ приводятся также следующие данные о человеческих жертвах в восточных районах в ходе и вследствие выселений в 1939–1950 гг.

Авторы считают, что если из 2.167 тысяч погибших исключить умерших в советском плену и погибших в боях солдат (500 тыс.), жертвы воздушных бомбардировок (50 тыс.), то чистые потери во время изгнания составят 1,6 млн. человек, то есть 15,8 процентов от всего населения этих районов в конце войны[236].

Документы и свидетельства очевидцев подтверждают, что переселение часто сопровождалось бесчинствами со стороны многих жителей и властей, откуда немцы обязаны были выехать, особенно Польши и Чехословакии.

Немцы проживали в Польше преимущественно в Гданьском, Приморском, Познаньском и Силезском воеводствах. Когда началось их переселение в Германию, польские власти сняли с себя всякую заботу об их снабжении и медицинском обслуживании. Этими вопросами занимались советские военные коменданты. Немцы должны были следовать до р. Одер пешком и могли брать лишь 20 кг клади. Разные авантюристические бандитские группы грабили и терроризировали их в пути. Я был сам свидетелем тому, как группы немцев-выселенцев прижимались к колоннам советских войск, следовавших в Германию, прося у них защиты. Нередко реакционные элементы из польской полиции арестовывали возвращавшихся из концлагерей немецких коммунистов, обвиняя их в «коммунистической пропаганде».

Начальник ГлавПУ Красной Армии генерал И.В. Шикин докладывал Сталину 3 октября 1945 года о трудном положении, в котором оказались этнические немцы на территории Польши. Так, в городе Вроцлав польские власти выдавали хлеб лишь немногим из проживавших там 200 тысяч немцев. Нередко власти, писал далее Шикин, сами были организаторами грабежа немецкого населения. Немцам предоставлялось на сборы только полчаса времени. Была запрещена деятельность немецких антифашистских организаций. Подвергались аресту немецкие коммунисты, причем зачастую им ставилось в вину сотрудничество с советскими органами. Польские власти возражали против того, чтобы советские органы вели какую-либо работу среди немцев, требовали закрыть советскую газету на немецком языке. Как сообщил один немецкий шахтер, польские власти разрешили немцам собирать урожай на заминированных полях. Немцы обезвредили 12 тысяч мин и собрали для себя пять тысяч центнеров хлеба. Но явилась польская милиция и реквизировала зерно.

При выселении немцев из Чехословакии также наблюдались случаи жестокого обращения с ними. Обычно вечером чехословацкие войска оцепляли определенный район и после проверки документов собирали всех немцев на сборные пункты. Разрешалось брать лишь личные вещи весом до 50 кг, золото (кроме подвенечных колец) и другие ценные вещи изымались. Немцы могли брать только по 200 немецких марок на человека. Нередки были случаи избиения немцев.

Немцы жаловались советским военным комендантам, находившимся в Судетской области, но их вмешательство вызывало протесты местных властей. После убийства чехословацкого часового в городе Усти местный начальник гарнизона подполковник чехословацкой армии Лоба арестовал 53 немца и приказал расстрелять каждого десятого, пока не будет найден виновник. Когда советский комендант майор Шилов упрекнул его в несправедливости этого решения и предложил провести расследование, Лоба ответил: «Вы нам не мешайте расправляться с немцами». Советские военнослужащие нередко становились на сторону немцев, что вызывало недовольство польских и чешских властей. Поэтому начальник штаба советских оккупационных войск в Германии генерал-полковник Л.А. Малинин от имени маршала Жукова 26 июня 1945 года вынужден был распорядиться, чтобы советские военнослужащие не вмешивались и не чинили никаких препятствий действиям польских и чехословацких властей.

Перемещение миллионов людей в послевоенный период в Европе, стало вторым в ее истории «великим переселением народов». В ходе его больше всего пострадали немцы. Но в отличие от средневекового переселения, вторым управляла СВАГ в сотрудничестве с западными оккупационными властями и немецкими органами самоуправления. Эту огромную работу советскому командованию надо было осуществлять одновременно с мерами по демобилизации сотен тысяч солдат и офицеров старших возрастов Действующей Красной Армии и другими не менее сложными мероприятиями.

После этой трагедии миллионов мирных граждан прошли десятилетия. Старшее поколение уже покинуло этот мир, а молодое успело адаптироваться к условиям своей новой родины. Но дискуссия о правомерности этих переселений продолжается и поныне. Наиболее радикальной позиции в этом вопросе придерживался министр западногерманского правительства по делам беженцев в первые послевоенные годы К. Лукашек. Он считал, что выселение немцев из других стран как «уникальная в мировой истории неправовая акция» стала более преступной, чем вина немцев во второй мировой войне.

Разумеется, нельзя не сочувствовать этим людям (хотя миллионы борцов отдали свои жизни в борьбе с фашизмом). Но всегда нужно помнить, что многих из этнических немцев, проживавших в других странах, нацистам удалось превратить в свою «пятую колонну», причинившую немало зла народам, среди которых они жили. И по требованию этих народов союзники вынуждены были принять это исключительное решение.

В ряде статей, опубликованных в ФРГ, и поныне утверждается, что со времени вступления союзных войск на территорию Германии осенью 1944 года война со стороны Германии будто бы приобрела «оборонительный» характер, ибо перед немецкими солдатами стояла тогда задача «воспрепятствовать разгулу мести Красной Армии» и «уберечь немецкое население от надругательства озлобленных советских солдат». Если верить авторам, то именно этими соображениями и руководствовались местные нацистские власти и войска вермахта, действовавшие в восточных районах Германии против наступавших советских войск. Но выше уже упоминалось, что подтверждают и другие немецкие авторы, что в восточных районах Германии гражданского населения погибло больше не вследствие боевых действий и действительно имевших место эксцессов со стороны советских солдат, а в результате преступных приказов местных гауляйтеров. Немало немцев погибло от рук эсэсовцев, так как они отказывались эвакуироваться, а тем более за вывешивание белых флагов при подходе советских войск.

В цитированной выше публикации министерства по делам беженцев приводятся также данные о депортации немецкого населения, которую осуществляли советские власти в районах восточнее Одера и Нейсе. С конца января по конец февраля 1945 года в Советский Союз было депортировано 318 000 человек. В книге не приводятся данные о депортациях в полосе 1-го Украинского фронта.

Авторы публикации дают следующую оценку этой акции советских властей: «В отличие от случаев убийств или других актов насилия, и эксцессов, которые в значительной мере являются следствием действия отдельных советских солдат и офицеров, насильственная депортация мирного населения из районов Одера и Нейсе свидетельствует о систематической акции, которая была запланирована советским руководством и осуществлялась военным командованием на всех трех фронтах, действовавших восточнее Одера и Нейсе»[237]. Так случилось в эти ужасные годы, что нацистская верхушка посеяла ветер, а народам, в том числе и немцам, пришлось пожинать бурю.

В те трудные первые послевоенные годы органом СВАГ пришлось уделять большое внимание репатриации освобождаемых советских военнопленных, «восточных рабочих» и граждан других стран, угнанных на работу в Германию, а также возвращению на родину военнопленных союзных и вражеских армий. К концу войны на территории Германии и Австрии насчитывалось около 14 млн. союзных военнопленных и насильно угнанных мирных граждан из многих стран, в том числе свыше 6 млн. человек из Советского Союза, из них 4.978 тысяч были «восточными рабочими»[238].

Проблема военнопленных во всех войнах прошлого была сложной и касалась судеб миллионов солдат и офицеров. Достаточно напомнить такие цифры: если во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. с обеих сторон находилось в плену 400 тысяч человек, а в первую мировую войну — 8.400 тысяч человек, то за годы второй мировой войны воевавшие стороны взяли в плен, по некоторым данным, около 35 млн. солдат и офицеров противника[239].

Международное право серьезно занималось проблемой военнопленных. Гаагская конвенция 1899 г. гласила: «Исключительной целью военного плена является воспрепятствование дальнейшему участию пленных в войне… Хотя военнопленные теряют свою свободу, но не теряют своих прав. Другими словами, военный плен не есть более акт милосердия со стороны победителя — это право обезоруженного». А в приложении к Конвенции 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны говорилось: «Военнопленные находятся во власти неприятельского правительства, а не отдельных лиц или отрядов, взявших их в плен»[240].

Что касается советских военнопленных, то они составляли самую многочисленную категорию солдат и офицеров воевавших армий, оказавшихся в плену противника. По данным германского верховного командования, с 22 июня 1941 года по февраль 1945 года в немецком плену пребывало 5 734 528 советских солдат и офицеров[241]. Из них во «вспомогательных частях» вермахта и «восточных войсках» служили, по немецким данным, более миллиона человек[242].

Таковы внушительные данные о количестве советских военнопленных, выведенные немецкими исследователями из сводок германского верховного командования. Однако не все из этих данных заслуживают доверия — некоторые данные превышают общую численность советских войск, участвовавших в той или иной операции (например, в Киевской 1941 г.). В другие данные включались не только военнопленные, но и молодые гражданские лица, отступавшие вместе с войсками, и взятые в плен. А в некоторых находившихся в блокаде и затем занятых городах в списки военнопленных включалось, по существу, все гражданское население (например, Севастополь)[243].

На допросе в 1945 году бывший начальник отдела военнопленных Данцигского военного округа генерал К. Остеррайх показал, что в подчиненных ему лагерях на Украине одновременно с военнопленными содержались до 20 тысяч гражданских заложников из ряда районов Украины, охваченных партизанским движением[244].

Каково же было действительное количество советских воинов, оказавшихся во вражеском плену? В докладной записке «О потерях личного состава Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», разработанной специальной комиссией под руководством генерала М.А. Гареева и опубликованной в 1992 году, эти данные таковы: из общих безвозвратных потерь Красной Армии, пограничных и внутренних войск НКВД в 1941–1945 гг., составляющих 11 440 100 человек, пропало без вести и попало в плен — 4 559 000 человек. Из этого количества после освобождения вновь было призвано в армию 939 700 человек, 1.836 тысяч человек вернулись из плена после окончания войны, а 673 000 человек (по немецким данным) погибли в плену. Таким образом, достоверные данные имеются о 3 448 500 военнопленных и неизвестна судьба 1 110 500 военнослужащих. Из приведенных и других данных комиссия сделала вывод, что в немецком плену было примерно 4 млн. советских военнослужащих[245].

Репатриация огромного количества освобожденных из плена советских солдат и офицеров оказалась для советского командования всех степеней новой и необычной, хотя и ожидаемой задачей. В январе-марте 1945 года на главном стратегическом направлении действий советских войск — на территории западных районов Польши, репатриация проходила стихийно. Советские военные власти не были еще подготовлены к решению этой масштабной и сложной задачи. Достаточно сказать, что соответствующая директива Генерального штаба была подписана только в конце января 1945 года, а командованию 1-го Белорусского фронта она поступила только 2 февраля 1945 года, когда войска уже форсировали р. Одер и освобождали многие лагеря на территории Западной Польши. Директива начальника тыла этого фронта была получена в войсках в конце февраля. Таким образом, лишь в марте 1945 года началась планомерная работа по организации репатриации, создавались лагеря репатриантов, сортировочно-пропускные пункты (СПП) и комендатуры. В армиях создавались свои сборные пункты. Этими мерами было несколько приостановлено стихийное движение десятков тысяч обездоленных людей на восток.

С выходом войск фронта на реку Эльбу перед органами по репатриации встала новая задача — прием советских граждан, освобожденных западными союзниками, и передача военным властям союзников их освобожденных граждан. Соответствующий приказ военного совета 1-го Белорусского фронта был подписан 1 2 мая 1945 года. К этому времени между Одером и Эльбой было собрано и зарегистрировано около 200 тысяч бывших военнопленных и гражданских лиц.

Если за период с января по март 1945 года было собрано 83.536 советских граждан и 13.304 иностранцев, предназначенных для репатриации, то в ходе апрельского наступления к Эльбе было учтено 217 604 советских гражданина.

Вспоминаю, как первые дни и недели после войны во время служебных поездок по Восточной Германии я видел тысячи американских «Студобеккеров», доставлявших моих соотечественников в нашу зону. Через некоторое время эти машины возвращались на запад с освобожденными гражданами почти всех стран Европы. Кроме того от зональной границы на восток двигались колонны десятков тысяч мужчин, женщин и даже детей, со слезами на глазах приветствуя встречавшихся им по пути советских солдат. Люди двигались преимущественно пешком, некоторые со своим тощим скарбом — на подводах и велосипедах. Все торопились на Родину. Как она их встретит, никто не знал. Эти несчастные люди спрашивали нас, неужели Родина поступит с ними так, как твердила пропаганда нацистов и отдельные союзные офицеры?

Но до Родины им было еще далеко, впереди их ждали переселенческие лагеря, бесчисленные допросы офицеров безопасности, угрозы, унижения и оскорбления.

На 1 августа 1945 года в советской оккупационной зоне уже насчитывалось 86 лагерей, 18 комендатур, сортировочно-пересыльных пунктов и 6 приемно-передаточных пунктов, в которых ожидали репатриации 615 тысяч советских граждан и 112 тысяч иностранцев. В соответствии с постановлением военного совета ГСОВГ около 300 тысяч человек из них использовались на демонтаже предприятий, на полевых работах и в подсобных хозяйствах воинских частей, а более 10 тысяч работали в качестве вольнонаемных в войсках[246].

В первые недели и даже месяцы после освобождения советские репатрианты испытывали большие лишения, вызванные объективными причинами или нераспорядительностью органов по репатриации. Отдел репатриации фронта и несколько групп, прибывших из Москвы от Уполномоченного СНК по делам репатриации не могли справиться с этой работой. Ведь к 6 июня в советской зоне уже было сосредоточено более миллиона советских репатриантов. В справке Уполномоченного по репатриации признавалось, что «отсутствие хотя бы элементарно оборудованных лагерей для приема этих людей создавало большие трудности в деле обеспечения этих людей и вызывало законное недовольство со стороны возвращающихся на Родину советских и иностранных граждан. Были нередки случаи, когда люди в дождливую погоду вынуждены были находиться под открытым небом или ютиться на чердаках; не получали горячей пищи по несколько дней и даже хлеба; не получали своевременно медицинской помощи. Как правило, в лагерях одновременно находилось по 8-10 тысяч, а в отдельных лагерях по 25–30 тысяч человек». Из-за отсутствия транспорта репатрианты вынуждены были жить в таких условиях по два и более месяцев.

Большинство из назначенных на службу в систему репатриации около 8 тысяч строевых офицеров и политработников относились к этой работе безразлично и без желания, не имели никакого опыта. Некоторые из них огульно обвиняли всех репатриантов в измене Родине, запугивали их тяжкими наказаниями, изымали ценные вещи, пьянствовали, принуждали женщин к сожительству. Все это угнетало и подавляло репатриантов. Имелось несколько случаев побегов из лагерей и самоубийств, особенно из среды военнопленных. Лишь за сентябрь 1945 г. по всем лагерям зоны отмечалось 28 самоубийств. В оставленных записках они осознавали свою реальную или мнимую вину перед Родиной в тяжкий для нее период.

Так, в лагере № 357 бывшая военнопленная фельдшер 686-го отдельного медсанбата 276 стрелковой дивизии Зовина Е.А., повесилась, оставив записку, адресованную своей подруге Новиковой М.П., проживавшей в с. Лошковна в Кировоградской области. В записке она писала: «Я не могу простить себе моего идиотского отношения к родине в такой тяжелый период, когда наша страна, только что закончив войну с проклятой Германией, воюет с Японией. Если я помру, то прошу похоронить меня одетой. Родным моим передайте привет и прошу не издеваться над ними, так как они преданы Советской власти и правительству. Девушки, другого исхода у меня нет кроме смерти, так как я опозорилась перед всеми медиками, поставила себя в виде нищей. Я поняла, что я сделала большую ошибку перед родиной, но исправить ее уже поздно. Собаке — собачья смерть». В служебном отчете работника по репатриации этот случай комментируется так: «В чем ее вина перед Родиной — выяснить не удалось. Но несомненно, что это явилось результатом нечуткого отношения к ней работников лагеря».

В знак протеста против произвола и угроз расправой на родине отдельных работников проверочно-фильтрационных комиссий и «СМЕРШ», а также из-за недовольства господствующим в СССР сталинским режимом некоторая часть репатриантов отказывалась возвращаться домой. Так, Полевая А.М. из лагеря N 218 говорила: «Я не жалею, что побывала в Германии. Здесь я приобрела одежду, часы и увидела западно-европейскую культуру, которую в России не увидишь. Я бы с большим удовольствием осталась жить в Германии». О зверствах немцев она отмечала, что «они убивали тех, кто боролся против них. Я им ничего такого не сделала и они меня не тронули». Репатриант лагеря № 211 Колодяжный Ф.Т., раскулаченный в свое время по ст.58 УК РСФСР, говорил: «На родину я никогда не поеду. Германия — это моя освободительница».

Особенно подавленное настроение отмечалось у репатриантов из Прибалтики и западных областей Украины. На вопрос офицера по репатриации простой малограмотной украинской девушке, почему она не хочет возвращаться домой, последовал такой ответ: «А чего я туда пойду, там нэма демократии». Но, что такое «демократия», ответить она затруднилась. Один украинский парень в беседе спросил офицера, знает ли он, кто такой Бандера. На ответ офицера, что Бандера — это бандит, помогавший немцам, а сейчас агитирует украинцев не возвращаться на родину, парень, подумав, ответил: «А може ж и ни?».

В первые недели после окончания войны многие репатрианты занялись бандитизмом и грабежами. Они считали своим правом мстить немцам за страдания в плену и на тяжелых работах. «Считалось обычным явлением, — отмечалось в отчете одного из работников по репатриации, — остановить немца, отобрать у него велосипед, часы или же зайти к нему в дом, взять личную одежду — это делали даже девушки».

Не в лучшем положении находились и иностранные репатрианты, собранные в лагерях № 211 и 226, и именовавшиеся «спецконтингентом». Вот что установила комиссия, проверявшая эти лагеря: «Только в начале 1946 г. обращено внимание и отменен тюремный режим в лагерях № 211 и 226. Там держали в закрытых камерах, находились в помещении тюрьмы, на прогулку 30 минут, запрещали разговаривать — после этого давали газеты, игры, худ. самодеятельность. После уменьшалось количество самоубийств и попыток к побегам. В последний период они получали из своих стран литературу, размещались обособленно. Каждая нация избирала свою администрацию, полицейских. Отношение вежливое, кормили по норме № 2, оставляли хорошие отзывы и благодарности».

По результатам проверки девяти лагерей для советских и зарубежных репатриантов Главнокомандующий ГСОВГ маршал Жуков подписал приказ № 011 от 19 июня 1945 г. В нем отмечались многочисленные случаи безобразного отношения к репатриантам со стороны ряда должностных лиц. Начальникам тыла 8-й гвардейской армии генерал-майору Похазникову и 33-й армии генерал-майору Плетнеру были вынесены выговоры. В новом приказе № 082 от 23 августа 1945 г. Жуков потребовал во всех армейских лагерях создать 30-суточный запас продовольствия, два раза в день репатриантам выдавать горячую пищу, создать отдельные детские кухни и обеспечить их молочными продуктами и белым хлебом.

К репатриируемым советским гражданам и прежде всего к военнопленным особый интерес, естественно, проявляли органы НКВД/МВД. По распоряжению генерал-полковника Серова для «фильтрации» советских граждан при каждом лагере создавались проверочно-фильтрационные команды (ПФК) численностью от 30 до 50 человек каждая. Особенно тщательно они проверяли и изымали из основной массы репатриантов бывших военнопленных, которые служили в национальных легионах и войсках РОА на стороне вермахта. Имея неограниченную и неконтролируемую власть над судьбами репатриантов, сотрудники контрразведки нередко входили в конфликт с военными комендантами лагерей. Часто реальные или надуманные сведения о массовых арестах в лагерях советской зоны доходили до советских репатриантов, находившихся в западных зонах, что также создавало немалые трудности в принятии ими решения вернуться на родину.

С капитуляцией Германии репатриация из области внутрифронтовой работы стала международно-политической проблемой. Нужны были такие международно-правовые акты, которые регулировали бы процесс репатриации и направляли ее в законное русло. Это было особенно важно в связи с тем, в частности, что десятки тысяч граждан разных стран, включая и СССР, сотрудничали с немецкими оккупантами, воевали на их стороне и совершали военные преступления, и поэтому, а также по другим причинам, добровольно возвращаться на родину не желали. Женщины с этой целью выходили замуж за немцев. Отдел репатриации СВАГ в 1948 году по этому поводу писал: «Благодаря недооценке политического значения своевременного возвращения на Родину и слабого контроля за работой органов немецкого самоуправления со стороны отдельных комендантов городов, начиная с мая 1945 года по декабрь 1947 года, вступили в брак с немцами 67 советских женщин, которые сейчас имеют по 2–3 детей. Документы о вступлении в брак оформлены немецкими органами»[247].

С образованием СВАГ в ее структуре было создано специальное Управление репатриации, которое совместно с армейскими органами по репатриации создавало на территории Восточной Германии все новые лагеря для приема репатриантов. Из-за наплыва огромных масс репатриантов и нехватки железнодорожных вагонов 23 июня 1945 года военный совет фронта принял решение физически здоровых граждан направлять пешком через Польшу до границы Советского Союза, что составляло 850–900 км. Однако после выхода нескольких колонн стала ясна невозможность решить проблему подобным путем. Поэтому с 3 июля 1945 года была организована перевозка репатриантов железнодорожным и автомобильным транспортом.

Основополагающим документом, которым должны были руководствоваться все органы, ведавшие репатриацией советских граждан, стала упомянутая выше директива «О порядке приема, материального обеспечения и перевозки бывших военнопленных и советских граждан», утвержденная 31 января 1945 года начальником тыла Красной Армии генералом армии А.В. Хрулевым и заместителем Уполномоченного СНК СССР генерал-лейтенантом К.Д. Голубевым. В ней, в частности, предлагалось в сборно-пересыльных пунктах советским гражданам выдавать продовольствие по норме № 4, а в пути следования по норме № 3. После проверки освобожденных советских граждан направлять: а) бывших военнослужащих (рядовых и сержантов), не вызывающих подозрения, в армейские и фронтовые части. Служивших в германской армии власовцев, полицейских и других — в спецлагеря по указанию НКВД для дальнейшей проверки; б) весь офицерский состав Красной Армии направлять в спецлагеря НКВД немедленно после регистрации; в) лиц призывного возраста вне подозрения — во фронтовые запасные части тыла, непризывного возраста и женщин, — как правило, в места постоянного жительства, запретив въезд в Москву, Ленинград и Киев; г) жители пограничных областей следовали в места их постоянного жительства только после прохождения проверочно-фильтрационных пунктов НКВД в этих областях[248].

Общая картина поступления и движения советских репатриантов с 10 июля 1945 года по 30 июня 1948 представлена в следующей таблице[249]:

Из них бывшие офицеры Красной Армии составляли 64 324 человек, сержанты и рядовые — 551 416 человек.

По данным управления Уполномоченного СМ СССР по делам репатриации на октябрь 1945 года было учтено оставшихся в живых 2 016 480 освобожденных советских военнопленных. Теперь нам известно, что к 1991 году в СССР проживало около 800 тысяч бывших военнопленных, а также около 2 миллионов бывших «восточных рабочих» [250].

Длительное время не менее сложной оставалась проблема военнопленных из армий Объединенных наций. К концу войны таких военнопленных в Германии было обнаружено 1 795 827 человек. Затем к январю 1947 года это число возросло до 2 262 332 человек (по официальным данным)[251].

По вопросу способов и условий возвращения на родину союзных военнопленных Контрольный совет никакого совместного решения не принимал, поэтому власти каждой оккупирующей стороны решали эту проблему по-своему. Крупные контингенты союзных военнопленных пришлось репатриировать и органам СВАГ. После американской советская зона по количеству союзных военнопленных (более 650 400 человек) стояла на втором месте.

Важное экономическое и морально-политическое значение, а также сложный правовой характер имела проблема быстрейшей репатриации из союзных стран немецких военнопленных. За годы войны и вследствие капитуляции в странах антигитлеровской коалиции оказались миллионы немецких военнопленных. Что касается Советского Союза, то кроме плененных в предыдущие периоды войны с 1 по 8 мая 1945 года Красной Армией было взято в плен еще 634 950 человек, включая и 66 генералов вермахта[252].

После подписания акта о капитуляции в Курляндии в плен сдались более 189 тысяч солдат и офицеров и 42 генерала, в районе устья Вислы, северо-восточнее Гдыни — около 75 тысяч немецких солдат и офицеров и 12 генералов. На севере Норвегии сложила оружие оперативная группа «Нарвик». На юго-западном участке советско-германского фронта немецко-фашистские войска отказались сложить оружие, и Дениц, по сути, согласился с такими решениями командующих групп армий «Центр» и «Австрия». В период с 9 по 17 мая 1945 года Красная Армия взяла в плен и приняла на основе акта о капитуляции 1 391 тысячу солдат и офицеров и 101 генерала. Всего же советскими войсками за период с 22 июня 1941 года по июнь 1945 было пленено или интернировано 2 661 232 немца, из них 2 389 560 человек были военнопленные и остальные 271 672 человека — интернированные. Из этого общего количества в лагерях на территории СССР впоследствии умерло 423 168 человек (356 687 военнопленных и 66 481 интернированных)[253].

Западные союзники в период капитуляции Германии захватили, по официальным данным, шесть млн. солдат и офицеров вражеских и бывших вражеских стран. Большинство из них были немцы.

В международной практике прошлого обмен основной массы военнопленных производился одновременно или чаще всего после мирного урегулирования, то есть после подписания мирного договора и прекращения состояния войны. Подобным образом союзные державы поступили с сателлитами Германии, полностью освободили их военнопленных после подписания в 1946 году в Париже с ними мирных договоров. По-иному складывалась ситуация вокруг самой Германии, подписание мирного договора с которой, как позже оказалось, на долгие годы затягивалось, а проблема ее военнопленных превращалась из военной в нравственно-политическую. Страны, воевавшие против Германии, на территории которых оказались немецкие военнопленные (СССР, Франция, Югославия и некоторые другие), не спешили их освобождать. На протяжении многих лет они использовались на восстановительных работах, что вызывало их недовольство и противоречило международному праву. Выход был найден в том, что союзники явочным порядком стали освобождать немецких военнопленных. Раньше всех эту акцию предприняли США, Канада и Великобритания, не нуждавшиеся остро в рабочей силе.

За ними последовали и другие союзные державы. Это касалось прежде всего раненых и больных и той категории вражеских солдат и офицеров, которые были пленены не в ходе боевых действий, а сдались на территории Германии в связи с подписанием акта о капитуляции.

Вопрос о том, должен ли статус немецких солдат и офицеров, капитулировавших в заключительный момент войны, отличаться от тех, кто оказался в плену в ходе боевых действий, обсуждался в ЕКК еще в начале 1944 года. Если представитель СССР не видел разницы между этими двумя категориями вражеских военнопленных, то западные представители считали по-иному. Они опасались, что миллионы немецких военнослужащих окажутся в плену после капитуляции в западных странах и их придется содержать в соответствии с международным правом[254].

Так, на 1 января 1947 года, то есть еще до образования ФРГ и ГДР и прекращения существования оккупационного режима в Германии, а также до подписания соответствующих договоров, регулирующих мирные отношения с ней, было возвращено и распределено по оккупационным зонам следующее количество немецких военнопленных: в американскую зону — 3 387 тысяч, британскую — 673 101, французскую — 222 421 и советскую — 1 042 796 человек, всего — 5 335 318 военнопленных солдат и офицеров бывшего вермахта[255].

Значительную часть немецких военнопленных, захваченных советскими войсками, командование Красной Армии распускало по домам сразу же после прекращения военных действий. Спланированное массовое освобождение немецких военнопленных из лагерей, расположенных на территории Советского Союза, началось два года спустя после прекращения военных действий, и коснулось в первую очередь раненых и больных. По планам Совета министров СССР от 16 мая 1947 года, 11 октября 1947 года и 21 февраля 1948 года необходимо было приступить к передаче немецким органам самоуправления в период мая 1947 по октябрь 1948 года 513 тысяч интернированных и освобожденных из плена немцев. В 1947 году ежемесячно на Родину выезжало по 15–30 тысяч и в 1948 — по 20–50 тысяч человек. Все они проходили через транзитный лагерь № 69, созданный во Франкфурте-на-Одере. Здоровые находились в лагере не более двух суток. «Кроме обычного оформления документов в этот период, — как отмечается в одном из отчетных донесений, — с ними проводилась политическая и культмассовая работа силами лагеря и функционерами СЕПГ»[256].

Из всех прибывших из СССР на территорию Германии в первые месяцы после капитуляции 512 959 освобожденных немецких военнопленных было: генералов — 6, офицеров — 19 380, унтер-офицеров — 122 918 и солдат — 370 655, а также интернированных — 19 311 человек, в том числе мужчин — 11 127, женщин — 8 118 и детей — 66 человек. Кроме того, по неполным данным отдела по делам военнопленных МВД СССР, в 1946 году было передано немецким властям 261 179 человек. Всего же по состоянию на 31 декабря 1948 года вернулось на Родину 792 644 бывших немецких военнопленных и интернированных лиц[257].

Из общего числа поступивших в лагерь № 69 при медицинском осмотре выявлено больных — 86 561 человек, в том числе дистрофиков — 11 963 человека и желудочников — 1 375 человек. Из числа поступивших, особенно в 1947 году умер 191 человек, из них 91 человек — в пути. Если иметь в виду голод, который испытывали сами советские люди в 1947 году, приведенное число больных, в том числе дистрофиков, хотя и вызывает человеческое сочувствие, но в сложившейся тогда ситуации не представляется чрезмерным.

Как сообщило ТАСС 4 мая 1950 года в Германию вернулась последняя группа немецких военнопленных, находившихся в Советском Союзе, — 17 538 человек. Всего же после капитуляции на Родину возвратились 1 939 063 военнопленных, в том числе 58 103 тех немецких военнопленных, которые в 1947–1949 гг. скрывались среди военнопленных других стран. Среди немецких военнопленных на территории СССР после 1950 г. были задержаны 9 717 человек, осужденных за военные преступления, и 3815 человек, по которым продолжалось следствие, а также 14 человек из-за болезни.

Из этого сообщения ТАСС следовало, что общественности уже стало известно о численности особой категории немецких военнопленных — военных преступников. В последующие годы по январь 1954, было освобождено 1 853 немца, из них 12 процентов являлось военнослужащими вермахта. Остальные — около 7 тысяч немецких граждан — продолжали отбывать наказание в советских штрафных лагерях и тюрьмах. Эти места заключения находились в Архангельске, Воркуте, на Южном Урале, в Северном Казахстане, Норильске, Иркутске и Магадане.

В связи с освещением проблемы вражеских военнопленных нельзя не упомянуть о тех трудностях, которые возникли между союзниками по вопросу о судьбе солдат из негерманских воинских формирований в вермахте, и после капитуляции Германии, не распущенных в западных зонах. Сталин и слышать не хотел о том, что сотни тысяч его солдат воюют под чужими знаменами против своей родины. Он вообще не интересовался не только их судьбой, но и судьбой тех советских военнопленных, которые предпочли страдания в лагерях, а то и смерть службе врагу.

Наши союзники поражались, когда узнавали, что среди иностранных добровольцев, служивших в вермахте, больше всего было именно советских граждан и не просто граждан, а офицеров и солдат Красной Армии. Посол Великобритании в СССР К. Керр по поручению своего правительства в мае 1944 года направил Молотову письмо с предложением, чтобы Сталин лично или советское правительство обратились к этим людям с воззванием переходить на сторону союзников.

Что же ответил советский нарком иностранных дел? В ответном письме от 3 1 мая 1944 года он заявил, что, по данным советских властей, число советских солдат и офицеров, воюющих на стороне вермахта, крайне незначительно и поэтому какое-либо обращение к ним не принесет никакой политической пользы. Однако через неделю, когда в Нормандии началась высадка, союзники воочию убедились, какова была численность и как сражались «русские добровольческие» воинские части, вкрапленные в германские войска на всем протяжении западного фронта от Нидерландов до Пиренеев. Как сообщала британская армейская разведка в донесении от 17 июня 1944 года, среди вражеских военнопленных около 10 процентов составляли русские добровольцы[258].

Во время боев на французской земле число советских военнопленных и «восточных рабочих», освобожденных войсками союзников, увеличивалось. Союзное командование принимало меры, чтобы всех их переправить в Англию и содержать в лагерях, изолированно от немецких военнопленных. Часть из них была эвакуирована в США и Канаду. Британские власти были поражены тем фактом, чтобы многие советские граждане, причем не только добровольно служившие в вермахте, но и насильно угнанные на работу в Германию, опасались возвращаться на родину. Союзные власти не настаивали на немедленном возвращении этих людей в Советский Союз, опасаясь того, что Гитлер может принять ответные меры в отношении союзных военнопленных в Германии. 20 июля 1944 года британский министр иностранных дел А.Иден сообщил советскому послу в Лондоне Ф.Т. Гусеву, что во Франции союзники взяли в плен тысячи советских граждан в немецкой униформе и что британское правительство готово предоставить советскому посольству возможность установить контакт со своими гражданами.

Однако британское правительство было хорошо информировано о том, что советские военнопленные при возвращении на родину опасаются за свою свободу, а то и за жизнь. Ведь Сталин однажды заявил, что Россия не признает никаких своих военнопленных, только погибших или предателей. Союзным властям было также известно, что многие советские граждане сражались в рядах французского Сопротивления. С французскими властями генерала де Голля в Лондоне обсуждался вариант отправки на остров Мадагаскар тех советских граждан, которые откажутся возвращаться на родину. Но вскоре Черчилль и Иден приняли решение, чтобы в интересах поддержания солидарности с советским союзником передать судьбу его граждан, сражавшихся на стороне немцев, в руки его правосудия и насильно возвратить их на родину. Учитывалось также то обстоятельство, что в противном случае советские власти могут принять репрессивные меры в отношении тех английских и американских военнопленных, которых они освободили в Польше и Восточной Германии.

К сентябрю 1944 года число освобожденных советских военнопленных в Англии составляло уже 3 750 человек, а к середине месяца их оказалось более 12 тысяч и каждую последующую неделю в Англию прибывало по две тысячи человек. Проблема советских военнопленных стала предметом обсуждения во время пребывания Черчилля и Идена в Москве в октябре 1944 года. Сталин настаивал на быстрейшем возвращении советских граждан и обещал, что он примет соответствующие меры и в отношении освобожденных британских военнопленных в Польше и Восточной Германии.

Первая партия советских военнопленных в составе 10 тысяч человек 31 октября 1944 года была направлена морским путем в Мурманск. Это были солдаты и офицеры, не чувствовавшие за собой никакой вины перед Родиной и поэтому охотно согласившиеся на возвращение. Впоследствии британские офицеры, сопровождавшие эту группу, рассказывали, как советские власти «встретили» своих соотечественников. Советские военнопленные под усиленной охраной (один охранник на 15 военнопленных) пешком были направлены в плохо оборудованные лагеря на окраинах города. Затем многие из них на долгие годы оказались в сибирских лагерях.

В отличие от англичан американские власти на первых порах с подобной проблемой в такой мере не сталкивались. На территории Франции они создали специальные лагеря, где на протяжении четырех месяцев содержались более 23 тысяч советских солдат и офицеров, служивших в вермахте. Однако часть военнопленных была направлена прямо в Соединенные Штаты, что вызвало протест советского посла в Вашингтоне А.А. Громыко.

В начале 1945 года, когда советские войска, стремительно продвигаясь вперед, освободили почти всю Польшу, заняли Восточную Пруссию (кроме г. Кенигсберга) и в начале февраля форсировали р. Одер, народы и солдаты армий стран антигитлеровской коалиции восторженно приветствовали эти успехи своего союзника и осуждали тех советских граждан, которые надели немецкую униформу и сражались против Красной Армии — освободительницы.

12 января 1945 генерал Д.Эйзенхауэр доносил в Вашингтон, что к этому времени его войска взяли в плен 21 тысячу русских, одетых в немецкую униформу. Главнокомандующий союзными войсками сообщал, что эти военнопленные своим поведением создают трудности союзному командованию и предлагал всех их немедленно репатриировать.

Проблема советских военнопленных, служивших в вермахте и захваченных союзными войсками, в последующий период приобрела до того острый характер, что стала предметом обсуждения на высшем уровне в ходе Ялтинской конференции. 11 февраля 1945 года Молотов и Иден подписали соответствующее двустороннее соглашение и тогда же аналогичное соглашение подписали советский генерал-лейтенант А.А. Грызлов и военный представитель США в Москве генерал Дж. Р.Дин[259].

Характерно, что в опубликованном в тот же день коммюнике, а также в соглашениях и в приложениях к ним ни слова не говорится о дифференцированном подходе к советским военнопленным, служившим в вермахте и захваченным в плен с оружием в руках, и к тем советским военнопленным, которые были освобождены из соответствующих немецких лагерей. Сталину было крайне неприятно признавать наличие большого количества изменников среди советских военнопленных, тогда как среди английских и американских солдат и офицеров, которые одновременно передавались союзникам советскими властями, подобная категория отсутствовала. Поэтому он заявил, что «поскольку этот вопрос не имеет отношения к конференции, нет надобности включать его в коммюнике». Несколько дней спустя на запрос министра иностранных дел Великобритании, следует ли эти документы публиковать и зарегистрировать в ООН, от советского посольства последовал категорический ответ: «Ни в коем случае. Это соглашение должно рассматриваться как секретный документ!»[260]. От кого советское руководство скрывало это соглашение, догадаться нетрудно. Советские граждане узнали о нем лишь десять лет спустя после войны.

Архивные материалы, касающиеся взаимоотношений советских оккупационных властей и властей западных союзников, полны советских требований о насильной выдаче предателей, дезертиров, военных преступников, являющихся советскими гражданами. В связи с этим IV сессия Совета министров иностранных дел от 23 апреля 1947 г. подтвердила соглашение Контрольного совета в Германии о выдаче военных преступников в следующей формулировке: «Все военные преступники, обнаруженные в лагерях для перемещенных лиц, должны быть переданы под стражей военному командованию заинтересованных стран после соответствующего запроса и по представлении удовлетворительных доказательств того, что лица, передача которых требуется, являются действительно военными преступниками». Было также решено распустить различные национальные «комитеты» и «центры», занимающиеся враждебной деятельностью, враждебной интересам какой-либо из союзных держав.

В принятии подобного документа, естественно, было заинтересовано только советское правительство, потому что в западных зонах проживали десятки тысяч советских граждан, не признававших себя таковыми и не желавших возвращения на родину. Со стороны граждан западных держав подобных случаев практически не наблюдалось.

В многочисленных запросах о выдаче Советскому Союзу упоминаются, например, бывший майор Советской Армии, адъютант власовского генерала Меандрова Лигостаев, власовец, бывший прокурор Алма-Атинской области Арбенин, командир роты Украинского добровольческого полка Геракасевич, б. советский майор, служивший во власовской армии Александров, командир 1-го эстонского запасного полка в составе вермахта Стокеби, бывший главнокомандующий литовской армией Бангерский, бывший бургомистр Харькова Т. Гаран, бывший политсоветник немецкого комиссара Львова Дроздовский и многие другие.

Советские власти особенно настойчиво требовали выдачи бывшего профессора Ленинградского института востоковедения советского гражданина Н.Н. Поппе. 48-летний профессор обвинялся в том, что в 1942 г. в районе Кисловодска он добровольно перешел к немцам, стал платным агентом гестапо, участвовал в допросах арестованных немцами советских патриотов.

В течение года (1946–1947 гг.) руководство СВАГ неоднократно обращалось параллельно к военным властям всех трех западных зон, указывая, что именно у них скрывается разыскиваемый преступник. Но отовсюду был получен ответ, что он не обнаружен.

Так же долго в 1946 г. продолжалась история с розыском руководителя ОУН С. Бандеры, который в это время проживал в американской зоне под другой фамилией. Советские власти указывали на реальные факты борьбы Бандеры против Советского Союза и приписывали ему мнимые преступления. Однако они получали один и тот же стандартный ответ: «Как только Бандера будет нами арестован, его дело как военного преступника пойдет обычным путем, установленным международным соглашением». По-иному говоря, Бандера, который никогда не был советским гражданином, советским властям выдан не будет. Разочаровавшись в возможности получить содействие американцев в выдаче Бандеры легальным путем, советские спецслужбы прибегли к международному терроризму. В 1959 г. их агент убил Бандеру на пороге его дома в Мюнхене.

После завершения Крымской конференции началась массовая насильственная отправка всех советских военнопленных на родину по двум маршрутам: через Средиземное море в Одессу и по Баренцеву морю в Мурманск. Многие из них, особенно те, кто родился в Западной Украине и в республиках Прибалтики, не признавали себя советскими гражданами. На этой почве возникало немало недоразумений.

Для разрешения этого вопроса была создана смешанная советско-британская комиссия, сопредседателями которой были советский генерал Ратов и британский бригадир Г. Файербрейс. Свое первое заседание комиссия провела 12 апреля 1945 года. В дни, когда на заседаниях специальной комиссии шла острая дискуссия, кого считать советским гражданином из освобожденных военнопленных, на теплоходах, следовавших с тысячами этих военнопленных в советские порты, нередко разыгрывались трагические сцены, свидетелями которых были английские моряки. Среди этих военнопленных работники советских спецслужб энергично искали изменников, служивших во власовской армии, после чего их судьба была предопределена. Во время прохода кораблей через Гибралтар и Дарданеллы бывали случаи, что люди прыгали в воду и вплавь в темноте стремились добраться до берега и скрыться, другие — кончали жизнь самоубийством, третьи — безропотно ждали своей судьбы на родине.

После капитуляции Германии был установлен и третий маршрут взаимного возвращения советских и союзных военнопленных, проходивший через Германию и другие страны Центральной и Восточной Европы.

В середине мая 1945 г. на территории Западной Чехословакии была схвачена и предана суду военного трибунала группа генералов и офицеров армии А.А. Власова. Их дальнейшая судьба известна. Дело Власова и 11 других его соучастников слушалось 29–31 июля 1946 г. в закрытом заседании военной коллегии Верховного суда СССР без участия сторон. 31 июля 1946 г. все они были приговорены к высшей мере наказания и повешены на следующий день 1 августа 1946 г.

В соответствии с законом от 20 июля 1934 г., позднее включенным в Уголовный кодекс (ст. 58), военные и гражданские лица, бежавшие за границу, подвергались смертной казни, а их семьи, знавшие о намерениях беглеца, подлежали заключению сроком до 10 лет. Остальные совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления, подлежали ссылке в отдаленные районы Сибири на 5 лет. Постановление от 7 апреля 1935 г. распространило все виды наказания, включая смертную казнь, и на детей с 12-летнего возраста.

Но на основании директив Генерального прокурора СССР от 30 мая 1942 г. и от 27 июня 1942 г. о высылке членов семьи изменников была подвергнута наказанию не только эта категория, но и практически все родственники руководителей власовской армии. Так, например, был репрессирован брат генерала Малышкина П.Ф. Малышкин, рождения 1909 г., проживавший в Ростовской области. Обосновывая это решение, помощник начальника отделения отдела УМГБ МО капитан Салов писал, что «хотя Малышкин П.Ф. под действие директивы НКВД и прокурора СССР за № 2 15/5 1с от 30 мая 1942 г. и № 252 от 27 июня 1942 г. не попадает, однако, учитывая, что он является родным братом изменника Родины… полагал бы… применить ссылку в отдаленные местности Советского Союза сроком на 5 лет». Предложение ретивого чекиста Салова было, естественно, принято и претворено в жизнь.

Аналогичное решение было принято и в отношении несовершеннолетней дочери власовского офицера Шатова Н.С. И.Н. Шатовой, рождения 1929 г. Начальник 9 отделения отдела «А» МГБ СССР подполковник Воробьев в своем заключении по делу предложил: «Хотя Шатова И.Н. к моменту совершения ее отцом Шатовым преступления и не была совершеннолетней, но, учитывая особо тяжкое преступление, совершенное перед Родиной ее отцом, полагал бы: дело представить на рассмотрение в особое совещание при МВД СССР с предложением сослать Шатову Иду Николаевну в отдаленную местность СССР сроком на 5 лет с конфискацией имущества». И далее в деле приложена написанная Воробьевым справка: «Шатова И.Н. арестована 1 августа 1946 г. и содержится во внутренней тюрьме УМГБ Кировской области».

Такая же участь постигла всех членов семьи генерала Жиленкова. 31 июля 1946 г. были арестованы и сосланы в Сибирь на 5 лет проживавшие в Куйбышевской области 66-летняя мать Жиленкова Ядвига Яковлевна, дочь Ирина рождения 1930 г. и сын Георгий рождения 1936 г. Были также арестованы и сосланы проживавшие в Курской области все члены семьи генерала Буняченко.

Чем эта бесчеловечная мера в отношении совершенно невиновных людей отличается от практики Гитлера? Ведь известно, что фашистский диктатор точно так же поступил с семьей опального генерала Зейдлица, который в апреле 1944 г. был приговорен заочно к смерти за его антифашистскую деятельность в Союзе немецких офицеров. 3 августа 1944 г. была заключена в тюрьму его мать, а через несколько дней там же оказались и двое старших его детей. Двух младших отправили в специальный детский концлагерь в Бад-Заксе под фамилией жены генерала Барта.

В одной из бесед с Молотовым публицист Ф. Чуев в 70-х годах спросил, почему Сталин распространил репрессии не только на тех, кого считал врагом советской власти, но и на их жен и детей. «Что значит — почему? — в свою очередь спросил Молотов, который как и Сталин тоже часто ставил свою визу на списках лиц, подлежавших расстрелу. — Они должны быть в какой-то мере изолированы. А так, конечно, они были бы распространителями жалоб всяких… И разложения в известной степени. Фактически, да».

Вот образчик логики большевика, бывшего министра иностранных дел Советского Союза!

Особенно трагическая судьба было уготовлена воевавшим на стороне немцев солдатам и офицерам казачьих войск, которые в конце войны вместе со своими семьями оказались в северной Италии и Югославии. Многие из них после эвакуации из Крыма в 1920 г. проживали на Балканах и никогда не были советскими гражданами.

Казачьим корпусом в Северной Италии командовал известный белогвардейский атаман П.Н. Краснов. Опасаясь атак итальянских партизан, корпус отошел к г. Линц на австрийскую территорию. Здесь 6 мая 1945 г. был установлен контакт с английскими войсками и английский майор Дэвис был назначен офицером связи при Краснове. К середине мая в корпусе насчитывалось 15 тысяч казаков, их сопровождали 4 тысячи женщин и 2500 детей. В распоряжении корпуса имелись винтовки, пулеметы, минометы и артиллерийские орудия, а также 5 тысяч лошадей и 12 верблюдов.

Атаман Краснов обратился с письмом к английскому командующему в Италии фельдмаршалу Александеру с просьбой разрешить казакам создать в Северной Италии свои поселения. Однако английское командование не имело от своего правительства никаких инструкций и не давало казакам никаких обещаний. Примерно тогда же в район Клагенфурта из Югославии прибыл еще один казачий корпус численностью 25 тысяч человек. Им командовал немецкий генерал Панвиц, избранный казаками своим полевым атаманом. К нему присоединились казачий и калмыцкий полки, прибывшие из Франции.

Все эти разоруженные англичанами войска общей численностью более 50 тысяч человек с семьями казаков на основании уже упоминавшегося выше соглашения, подписанного 22 мая 1945 г. в г. Галле, были насильно переданы советским войскам. В ходе этой акции часть казаков бежала в горы, многие покончили с собой. Дело дошло до стрельбы английских солдат в казаков. Ожидавшие передачи казаки объявили голодовку, над лагерями были вывешены белые флаги, пошли письма, адресованные королевской семье Великобритании, лично Черчиллю, папе Римскому, генералу Эйзенхауэру, югославскому королю. Прибывший 26 мая из г. Зальцбурга в Линц генерал А.Г. Шкуро напомнил англичанам, что в годы совместной борьбы против большевиков в гражданскую войну он был награжден королем Эдуардом Y английским орденом.

После смерти Сталина и в связи с изменившейся общей политической ситуацией в стране 29 июня 1956 г. ЦК КПСС и СМ СССР приняли постановление № 898–490 «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и их семей». А годом раньше 17 сентября 1955 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны, и бывших военнопленных, осужденных за сдачу в плен. В соответствии с этим Указом освобождались заключенные, осужденные на срок до 10 лет, и сокращался наполовину срок для осужденных свыше 10 лет. Освобождались из мест заключения все, служившие в германской армии, полиции и специальных немецких формированиях, с них снималась судимость и поражение в правах. Освобождались от ответственности также советские граждане, проживавшие за границей и служившие в германской армии, полиции и специальных формированиях. Амнистии не подлежали только бывшие каратели, осужденные за убийство.