Как не потерять работу

ГЛАВА 20

Дни заключения потянулись долгие, нудные и настолько похожие один на другой, что не хотелось даже отмечать время, царапая на стене черенком ложки черточки. Я где-то слышал, что это как-то скрашивает время. Но зачем считать дни, если заключение предполагается пожизненное? Только чтобы мучиться от бессилия, отмечая, как давно не видел солнца?

Нет, выход был. Обвинявший меня инквизитор пока не уехал: если я не сбился в расчетах, он пробудет в Добрине еще около трех седмиц, — и что мне стоило в один прекрасный момент попросить у тюремщика перо и бумагу и написать это треклятое прошение? «Прошу принять меня в ряды инквизиторов…» Глупо как-то звучит! Да еще и испытание это… Неужели они не понимают, что я сделаю этот шаг не из большой любви к выбранной профессии, не потому, что горю желанием «искупить вину», а просто от безысходности, от того, что снаружи все-таки жизнь и какая-никакая, а все-таки свобода. Колледж Некромагии я выбирал по воле души, а в орден инквизиторов меня загоняют обстоятельства. Или главное — все-таки выйти отсюда, а потом удрать? Выучиться на инквизитора, получить относительную свободу и сбежать, вернувшись к привычному и любимому занятию? Но у меня отобрали гильдейский знак. Значит, я формально вычеркнут из рядов некромантов. И та же инквизиция будет просто обязана объявить охоту на «самозванца»!

Вот бес! Куда ни ткнись — тупик! Ну не хочу я быть инквизитором! Не уверен, что смогу вот так запросто полностью изменить свое отношение к магам и чародеям! Конечно, жить захочешь — и не так раскорячишься, но…

Впрочем, имелась кое-какая замена, так сказать, запасной выход. Главный палач. В один прекрасный момент он заявился ко мне в камеру вместе с помощником и бутылочкой дешевого вина и, не чинясь, вывалил на мою бедную голову «стоящее дельце». А именно — все-таки под шумок организовать для богатеев развлечение, время от времени устраивать «показательные выступления» с демонстрацией пыточных агрегатов. Желающие смогут посидеть в колодках, повисеть на дыбе, полежать на решетке, под которой должны разжигать уголья. А мне отводилась либо роль «подсадной утки», либо статиста: «Вот так же вы приляжете, руки и ноги сунете в эти отверстия… Вот как это демонстрирует мой помощник! Потом мы немного покрутим ворот… Смотрите сами…» — и так далее. Предполагалось, что от желающих пощекотать себе нервишки не будет отбоя, деньги потекут рекой, и на вырученный «гонорар» я смогу реально покупать себе и приличную еду, и обновки, и книги, и вообще обустроить камеру с удобствами. Тем более что палачам по закону и так на рынке можно затариваться продуктами бесплатно — горожане были обязаны снабжать представителей этой профессии всем необходимым.

— Ты это… пойми, — дыша винными парами, вещал палач, — жить, как у богов за пазухой, будешь! Даже это… ну… того… клиентов поставлять тебе обещаю!

— Тех, кто случайно под пытками раньше срока помер? — Вино было дешевым, невкусным, но все это компенсировалось его отменной крепостью, так что мы оба были слегка навеселе.

— Ну… типа того. — Палач еще плеснул в кружку, протягивая ее мне, а сам по-простому приложился к горлышку. — И ты это… ну… пр-ральна все сделал, когда энтих… привиденьёв разогнал! А то житья не было. Воют, стена-а-ают, житья не дают, — пригорюнился он. — В кошмарах являлись, веришь, нет? А теперь тишь да гладь! Вот, глядишь, еще кто-нить помрет в застенках, а ты бы — р-раз! — и упокоил его к ядреной матери, а?

— Это запрещено законом! — рыгнул я. — В городе должен быть свой некромант, который…

— Так то в городе. — Палач махнул рукой, неловко сбил со стола бутылку, матюгнулся, полез ее доставать, а вернулся уже с полной. Когда успел? — А то здесь! Тюрьма, она большаа-а-ая… А работать некому! Ты да я, да мы с тобой! — В круг «избранных» оказался включен его помощник, который все это время стоял у двери, тихо нам завидовал, глотая слюнки, но с поста сойти не решался, чутко прислушиваясь к звукам снаружи. — Не идет никто в палачи! Работа не пер… пестр… перс-ти… пр… тьфу ты… слово мудреное, забыл!

— Престижная, — подсказал я.

— О! — Меня с чувством хлопнули по плечу, впечатав в стену. — Наш человек! Ну как? Пойдешь на меня работать?

— Так я же того, — я внимательно следил, как в кружку, булькая, течет очередная порция темной жидкости, — официально заключенный! Этой же самой тюрьмы!

— И что? Ты, можно сказать, жить будешь на рабочем месте…

— Без отрыва от производства…

— Ага!

— Я подумаю…

— Ага, — повторил палач, рывком выпрямился, сцапав попутно со стола бутылку, и удалился вместе с помощником и вожделенным сосудом. Дверь захлопнулась. Я заглянул в кружку, поболтал остатки вина на дне. М-да, напиться бы не помешало. Хотя бы потому, что на трезвую голову принимать такие решения всегда трудно.

Вот ведь пошла жизнь! А я-то по наивности думал, что в одиночном заключении смертная скука! Не дают бедному некроманту потосковать о свободе! Ну скажите на милость, на кой ляд я им всем сдался? Мало того что начальник тюрьмы чуть ли не ежедневно осведомлялся, не созрел ли я для подачи прошения о зачислении меня в ряды доблестной инквизиции. Еще и палач стал на горизонте вертеться!

Примерно седмицу спустя он нежданно-негаданно заявился в мою камеру как раз в тот момент, когда стражник принес ужин. Выставил обслугу за порог и замялся, тиская в руках колпак. Чего он ждал? Что я горю желанием принести себя в жертву его планам и сейчас кинусь вперед с распростертыми объятиями и счастливым воплем: «Да-а-а! Я весь твой, о мастер дыбы и колодок! Пытай меня, пытай меня полностью!» Мне, конечно, скучно, но не до такой же степени!

Время шло. Я ждал, отложив ложку. Палач молчал и мялся. Я, отъевшийся и немного обнаглевший, тоже. Стражник, которому полагалось давным-давно запереть камеру и отправиться кормить остальных узников, нервничал.

В конце концов, дразнящие запахи похлебки сделали свое дело. Я рассердился — имею я право на нормальный ужин или нет? И это моя камера, а не проходной двор, так что пусть выметаются.

— Ну, — взявшись за ложку, не спеша принялся за еду, — и чего пришел? Обсудить первое выступление?

Про себя, откровенно говоря, я загадал: если палач разозлится и попытается кулаками поучить меня уму-разуму, сошлюсь на инквизицию. Мол, я уже морально созрел для подачи прошения, хотел написать заявление после ужина и в самом деле так и сделаю — судьба-а-а! — а заодно наябедничаю на палача. А если он проглотит это наглое поведение, попробую обнаглеть еще немного и проверить, как далеко мне можно зайти. Даже при самом неблагоприятном раскладе — у меня пожизненное заключение, помирать предстоит в темнице, так не все ли равно когда?

— Ты… вы… это, — похоже, палач «проглотил» оскорбление, — заработать хочешь?

От неожиданности я онемел по-настоящему и, не перебивая, выслушал сбивчивый рассказ.

Каждому городу необходим некромант — это аксиома. Смерть — слишком могущественная богиня, чтобы можно было просто так сбрасывать ее со счетов. Кроме того, упыри и прочая нежить — так сказать, объективная реальность, в существовании которой сомневаться не приходится. С нежитью, нечистью и некоторыми другими агрессивно настроенными чудовищами и приходится бороться некромантам и ведьмакам — и это главная причина, по которой инквизиция до сих пор не извела всех магов на корню. Ибо не со всем можно справиться, вооружившись лишь одной молитвой.

А город Добрин немалый, кстати сказать, городок в одночасье остался без всех некромантов. Мэтр Йож Белла уехал в неизвестном направлении и объявлен в розыск, его дом конфискован. А мэтр Дубин Твист с незадачливым племянником сидят в тюрьме в одной из соседних камер. И когда еще пришлют нового на замену — неизвестно. Инквизиция будет строго проверять любую кандидатуру, так что назначение нового специалиста может затянуться на полгода, а то и на год. А жизнь-то не стоит на месте! Люди продолжают умирать, нежить продолжает свои дела… упыри опять же на пустыре никуда не делись… Вот и получилось, что на ближайших к новому кладбищу улицах по ночам уже некоторое время творится невесть что. А именно, стали пропадать собаки. И добро бы просто исчезали — нет, разорванные в клочки останки несчастных тварей потом находили на дворе или за воротами.

Люди говорили разное, но все сходились на одном — орудует упырь. С чего это упырю понадобилось убивать только собак, неизвестно. Но даже дети знают — если завелась какая-то тварь, то, покончив с псами, она потом непременно станет нападать на людей. Жители трех лишившихся собак улиц уже подавали прошение, но поскольку в Добрине временно не было некроманта, то их просьба так и осталась без ответа. А поскольку палач неофициально мог заниматься ворожбой и даже приторговывать «деталями» казненных — глазные яблоки, языки, другие внутренние органы входили в состав некоторых некромантских снадобий, — то, отчаявшись добиться защиты от властей, горожане пошли на поклон к нему. И тут он вспомнил, что у него «в закромах» сидит настоящий, так сказать, готовый к употреблению некромант. И мне предлагалось за определенную плату избавить город от странного собакоеда.

— Сколько? — проглотив то, что было во рту, поинтересовался я.

— Десять грошей.

— Пять, — отправив в рот еще ложку, возразил я. — Пять злотых. Два — аванс, еще три — после работы.

— Да ты чего? — У палача отвисла борода. — Куда так много? Да сам мастер Твист больше трех злотых за изгнание упырей не брал никогда!

— А за конспирацию? А надбавка за риск? Вы, уважаемый, государственный работник. Вас заменить практически некем. — Палача действительно нельзя было сместить с занимаемой должности никаким указом. Он мог уйти только сам, да и то лишь после того, как представит своего преемника. — А я всего-навсего заключенный. Таких, как я, пруд пруди! Если все откроется, по шее получу я — в лучшем случае аршин пеньковой веревки, а в худшем — костер. Так что пять злотых — это еще скромно! А не нравится — я вообще не работаю!

С этими словами я отвернулся от собеседника и вплотную занялся ужином. А то остынет еще — давись потом комками жирной требухи.

— И еще, — окликнул я палача, — мне нужны мои инструменты.

— Чего? — Тот, судя по звуку, споткнулся о порог.

— Инструменты, — повторил я, не спеша оборачиваться и смотреть, во что он там врезался лбом. — Книги, свечи, амулеты… Ну и вообще… остальное!

— Так оно же того… опечатано! В хранилище!

— Ничего не знаю. — Я помахал в воздухе ложкой. — Без своих вещей даже из камеры не выйду. Пока!

На какой-то миг показалось, что сейчас палач кинется меня душить — за спиной послышалось оч-чень многообещающее сопение. Но оно прервалось так же быстро, как и началось, — что значит профессиональная выдержка! — после чего работник клещей и дыбы исчез, хлопнув дверью. Наверное, боялся, что я еще что-нибудь закажу.

В назначенный час мы вдвоем спокойно прошли мимо часовых из ворот городской тюрьмы. То есть вышли-то палач со своим помощником — пройтись по трактирам, промочить горло после трудового дня. Уже стемнело, немного похолодало, и помощник кутался в длинный плащ, натянув капюшон на лицо. На самом деле этим «помощником» был я, а парень остался нас прикрывать на случай, если отлучившегося «по делу» заключенного внезапно хватится тюремное начальство: «Вот ей-же-ей, господарь начальник! Только что тут сидел! Откуда я знаю, куда он девался? Может, через дыру в отхожем месте проскользнул?.. Некромансеры — народ склизский, я, что ли, не знаю? Так и есть — смылся, чтоб ему пусто было!»

Настроение у меня было одновременно приподнятое и подавленное. Хотелось плясать и петь — и материться в голос, вымещая досаду на всем, что подвернется под руку. Я просидел в подземелье около четырех седмиц, на воле успело наступить настоящее лето. Даже здесь, в городе, до одури пахло зеленью, свежестью, влагой недавно прошедшего дождя, цветами и еще чем-то манящим, пряным и сладким одновременно. А яркие краски!.. А звуки, голоса, люди на улицах! Как же я отвык от всего этого! Я был пьян без вина и еле сдерживался, чтобы не выдать себя. А так хотелось… Бесы, как же неохота было даже думать о том, что через несколько часов мне придется возвращаться в темную вонючую камеру, где уже каждый камень в кладке знаком до трещинки! Пожалуй, даже идея пополнить ряды инквизиторов уже не казалась такой страшной по сравнению с перспективой всю оставшуюся жизнь проторчать там!

По пути мы с палачом, мастером Вздыней, выработали кое-какой план. То есть идея была моя, а мастер Вздыня упирался, спорил и согласился подыгрывать мне только до тех пор, пока что-то будет получаться. После первого же прокола командование он собирался взять на себя, но замолк после того, как я решительно направился к корчме.

Время было уже позднее — в Больших Звездунах в это время суток уже даже в центре города в будний день не найдешь открытого питейного заведения, тем более на окраине. Но Добрин намного больше, тут другие нравы. И все-таки корчма уже закрывалась, вышибала как раз заканчивал выносить на свежий воздух тех, кто заснул и на своих двоих покидать помещение отказывался. Дверь распахнулась прямо перед нашими носами. От неожиданности вышибала выронил транспортируемое к забору тело. Тело рухнуло на порог, не издав ни звука.

— Спасибо! — вежливо сказал я, перешагнул через оное и ступил в полутемный зал. Тут было душно, пахло потом, вином, жареной курятиной, семечками и почему-то яблочным соком. — Добрый вечер! Пива! И живее!

Корчмарь уже открыл рот, чтобы возмутиться, но узнал мастера Вздыню и сдулся. Палачам действительно по закону должны были поставлять продукты бесплатно, а уж про выпивку и говорить нечего. Я с наслаждением стянул с головы капюшон, крутя шеей, — пришлось идти, глядя почти постоянно в землю, чтобы случайно не столкнуться с теми, кто знал помощника палача в лицо. Одежка-то была с его плеча, мало ли!

Распростившись с мечтой лечь спать пораньше — таких клиентов, как мастер Вздыня, просто так за дверь не выставишь! — корчмарь со вздохом поставил перед нами две кружки. Я сделал первый глоток, задержал напиток на языке.

— Слышь, человек, а закусь к пиву есть?

— Не-а, — замотал тот головой. — Все как раз перед вами…

— Да-а? — Я мечтательно улыбнулся. — А если найду?

Видимо, в моем голосе было что-то такое, отчего корчмарь сбледнул с лица, и уже через минуту на столе очутилось полкруга кровяной колбасы, десяток сухарей и миска, полная каленых орехов. Я вгрызся в колбасу, закусывая ее сухариками и незаметно ссыпав половину орешков в кошель. Жизнь определенно налаживалась!

— А скажи-ка, любезный, — снова подал голос я, и корчмарь вздрогнул. — Все ли тут в порядке? В смысле, может, происходит чего странное?

Вышибала проворчал себе под нос в том смысле, что все было нормально, пока эти два типа не приперлись на ночь глядя. Но у его работодателя было немного другое мнение.

— А вы в каком смысле интересуетесь? — откликнулся он.

— Да так… — Я извлек из-за пояса ножик, немного покрутил его между пальцев, заодно разминаясь. — Сказывают, завелось у вас тут что-то… собаки пропадать начали…

— А-а. — Вышибала малость подобрел. — Есть такое дело. Вупыр завелся, не иначе!

— Ага, «вупыр»! — заспорил корчмарь. — Ежели б вупыр, то он бы на людей кидался. А этот всех сторожевых псов в округе извел! Соседи уже и на ночь их запирать в клетях стали, да только он намедни у Лютика — знаете Лютика? — в клеть пробрался. Крышу разворотил да кобеля прямо внутри на клочки порвал. А кобель у него здоровый был, Лютик с ним куда хошь ходил.

— В клеть пробрался, — задумался я, продолжая крутить нож.

Сие оружие мастер Вздыня вручил мне после долгих уговоров и нытья — мол, что это за некромант, и без оружия? Палач упирался и спорил долго, но, наконец, сжалившись, выдал мне самый тупой, да еще и выщербленный, ножик, явно конфискованный у кого-то из арестантов и, судя по всему, провалявшийся в кладовке с вещдоками не один год. Небось кости его последнего владельца давно уже в могиле гниют… Зарезать им можно было разве что тень, да и то по чистой случайности.

— И когда это было? Ну когда у Лютика собаку задрали?

— Да вчера ночью и случилось!

— Это каждую ночь бывает?

— Раньше пореже — дня два-три все спокойно, а потом опять. А за последнюю седмицу как раз семь собак и задрала тварь!

— А люди от нее не страдали пока?

Корчмарь некоторое время чесал затылок и переглядывался с вышибалой.

— Пока нет. А что?

— А то, — я покрутил еще нож и спрятал его за пояс, — что собаки однажды закончатся. И тогда он примется за людей… Если его не остановить… Его вообще кто-нибудь видел?

— Да пес его знает! Следы видали — вроде огромной зверюги. Во, какие следы! — Вышибала растопырил свою лапищу.

М-да, если ему верить, то существо с таким следом должно быть крупнее лошади.

— Лютикова баба видала чего-то, — вспомнил корчмарь. — Когда эта тварь крышу клети разломала, грохот был. Лютиковы-то из окон и повысовывались. И видали, как через крышу такое… ну… зверь черный сиганул. Глазищи белые, сам здоровый, ушастый…

— Хвостатый, — подсказал я.

— Хвостатый? Не-а… Хвоста вроде никто не заметил. Глазищами зыркнул, а морда у него вся аж блестела от крови! И удрал, как сгинул.

Я тихо покивал головой. Огромный черный зверь без хвоста, с белыми глазами. На краю сознания вертится какая-то мыслишка — вроде что-то когда-то слышал или читал, но вспомнить не могу.

— А ни у кого собака месяца два-три тому назад не подыхала не своей смертью?

— Это как так «не своей»? А как же еще собаки помирают?

— Могут от старости. Могут в драке. Могут от голода или болезни околеть. А могут от нежити смерть принять. Такое бывало?

На сей раз корчмарь и вышибала думали долго. Я успел пиво допить.

— Нет, — наконец разочаровали нас. — Не припомню.

— Хорошо. — Пришлось вставать из-за стола. — А где этот самый Лютик живет, показать сможете?

Конечно, лучше всего подготовиться заранее, выбрать место, расспросить свидетелей, бывших владельцев убитых псов, потом подготовить ловушку-приманку для нежити и уж потом выходить на охоту. Но у меня была всего одна ночь. Даже не вся ночь, а несколько часов. И терять время не хотелось. Вот ведь странная штука — жизнь! Официально я — заключенный. Приговорен к пожизненному заключению. Но вместо того, чтобы строить планы побега или смириться со своей участью и ждать кончины, продолжаю работать «по специальности», хоть и нелегально. И не трачу время на истерики и биение себя в грудь, а спокойно делаю свое дело.

Означенный Лютик — след лучше всего брать с того места, где убийца собак побывал в последний раз, — жил неподалеку, в конце соседней улицы, но до его забора мы так и не дошли. За первым же углом дорогу нам заступили сразу шестеро. Дубинки в руках и насупленные лица давали понять, что эта компания вышла отнюдь не дышать свежим ночным воздухом.

— Мужики, — мастер Вздыня покрутил головой, словно племенной бык, столкнувшийся на узкой тропинке со стадом волков, — вы не на тех напали!

— Не, — налетчики нехорошо заухмылялись. — Это ты не туда зашел, Вздыня! И не вовремя.

Они всем скопом двинулись на нас, довольно умело зажимая в кольцо. Я бросил взгляд по сторонам — куда бежать? И успею ли? А может, лучше…

— Лучше не надо, — снова пустился в переговоры палач. — У меня тут некромант настоящий. Вот сейчас я ему скажу — он с вами такое сотворит, что мало не покажется…

— Гав-гав, — мрачно буркнул я.

Шутку не оценили, но все взгляды как по команде переместились на меня.

— Этот, что ли? А посох с черепом где? И это… ну…

Книжек они, что ли, перечитали? С чего это каждому простому человеку кажется, что некроманту обязательно надо таскать здоровенный дрын с чужой головой на макушке, когда своя на плечах есть? Для колдовства? Так руки надежнее! Вот помахать оным орудием в схватке — другое дело… Хотя почему сразу «помахать»? Есть у меня одна идейка…

Нехорошо оскалившись, я сделал шаг вперед к людям, растопырив пальцы на манер когтей, и вдруг «внезапно» упал на четвереньки и завыл, выгибая спину.

— Ыы-ы-ы…

— Аа-а-а! — хором ответили мне. — Оборотень! Спасайся, кто может!

Крики быстро затихли в другом конце переулка.

— Вот это другое дело! — выпрямившись, отер ладони о полу плаща. Не свое — не жалко. — Здорово мы…

Слова застряли в горле: мастер Вздыня застыл как статуя, забыв, кажется, не только моргать, но и дышать. М-да, а он у меня впечатлительный! И как с таким воображением в палачи-то пошел? Неужто от безработицы?

— Все в порядке, мастер. — Я похлопал его по плечу, помахал перед носом ладонью. — Я пошутил. Никакого оборотня не…

Послышавшийся тяжкий вздох заставил меня оцепенеть. Только этого еще не хватало!

Медленно, словно от этого могло что-то зависеть, я обернулся и встретился взглядом с самым невероятным существом. В учебнике этому чудовищу отводилась целая страница, то есть ровно в два раза больше, чем волкодлакам, исключительно потому, что встречались могильные псы на порядок чаще. Таковыми могли стать после смерти обычные собаки только в двух случаях: если они были похоронены на кладбище, как люди, отпетые в храме, на освященной земле. Или если сами стали жертвой упыря, защищая хозяина ценой своей жизни.

Крупная тварь, ладони на две выше в холке, чем обычный волк, была угольно-черной. Шерсть местами вылезла, местами свалялась в войлок. Хвост отвалился тоже, если вообще был, зато уши стояли торчком и казались неестественно огромными. Чисто-белые глаза перечеркивала алая вертикальная щель зрачка. Как ни странно, морда и клыки не претерпели существенных изменений. Правда, зубы все равно казались крупнее, потому что кожа на морде, лишившейся всей шерсти до волоска, натянулась, и губы открывали оскал до самых десен. Поскольку и на лапах шерсти тоже больше не было, когти напоминали ножи. А если вспомнить, что у этих тварей они еще и могли впиваться во все подряд, а суставы приобретали несвойственную собакам гибкость, то становилось понятно, что спастись от этих чудовищ нельзя даже на дереве — залезет в три прыжка.

Сзади что-то рухнуло — это упал в обморок мастер Вздыня. Я остался один на один с могильным псом. Вопрос о том, что он делает так далеко от кладбища — аж за три улицы! — даже не всплыл в голове. Укушенного упырем пса могли закопать в овраге, но это не помешало бы ему переродиться, как если бы он умер от старости на своей подстилке и был отправлен в могилу под именем дальнего родича безутешных хозяев. Блин, а как с ним бороться?

Нет, существовала методика, причем довольно простая. Заранее готовится магический контур, в котором недостает одной свечи. В центр помещается приманка. Могильный пес кидается на нее — и остается только замкнуть контур за его хвостом. После чего спокойно дождаться рассвета и, когда под солнечными лучами нежить впадет в подобие оцепенения, завалить хворостом и сжечь. Упыри, получающиеся из людей, не отличаются наличием разума, а упыри-собаки и подавно. Могильный пес обязательно попался бы в ловушку — проблема в том, что ни самой ловушки, ни времени для ее создания не было. Был только упавший в обморок палач, я и голодная нежить напротив.

Вот только нападать эта нежить почему-то не спешила. Сверкая белыми бельмами глаз и скаля клыки, могильный пес стоял напротив в полном молчании. И я, хоть убейте, не чувствовал сейчас ничего.

«Так он же не переродился полностью!» — запоздало осенило меня, когда тварь внезапно встряхнулась всем телом, и на землю посыпались, в полете превращаясь в прах, отдельные шерстинки. Любой нежити нужно время, чтобы «созреть», не зря же всякий упырь сначала проходит стадию личинки. Полное созревание проходит дней за сорок, но в некоторых случаях задерживается или ускоряется. Человеческая кровь и магия — последнюю вполне могут заменить похоронные обряды — ускоряют, а отсутствие оных и холодная погода замедляют превращение. Другими словами, могильный пес еще не «дозрел» до того, чтобы охотиться на людей. Он пока питался только собаками, накапливая энергию. И, судя по всему, наступить перерождение должно было на днях. Признаком этого станет, во-первых, полное отсутствие шерсти, до последнего волоска, а во-вторых, изменения в строении морды. Они уже начались — на голове между ушами были заметны какие-то бугры, а челюсть казалась неестественно длинной. Еще несколько дней — еще несколько собак — и полностью перерожденная нежить нападет на человека. Мы, как ни странно это звучит, вышли на охоту слишком рано. Но что же теперь? Возвращаться и ждать?

Могильный пес медлил, а потом тихо шевельнул задней лапой, делая шаг назад. Он уходит? Куда?

И тут я сделал то, что вообще-то не советуют предпринимать никому и никогда. Проворно наклонившись, я подхватил первое, что попалось под руку, налепил на него простенькое огненное заклинание — свечку зажечь — и со всего маха запустил нежити в морду.

Никто не любит, когда в них кидаются засохшими лошадиными катышками, тем более когда они попадают прямо в распахнутую пасть и там вспыхивают. Даже человек разозлится, если в него начать кидаться навозом, а уж нежить и подавно. Могильный пес не собирался нападать на непривычную дичь, не чувствуя в себе достаточно сил для этого, но подлый удар от так называемого «человека разумного» взбесил его и спровоцировал атаку.

— А-а-а! — заорал я, надеясь, что случайные свидетели правильно поймут мои вопли. — Спасайся, кто может!

И, запустив в могильного пса вторым катышком, со всех ног припустил прочь.

Удрать от нежити нереально — она бегает быстрее и не чувствует усталости. А если принять во внимание ее гибкость и умение лазить по вертикальным поверхностям, так это вообще из области фантастики. И история Згаша Груви, некроманта и преступника, могла бы закончиться прямо там, на улице, если бы не одно «но»…

А именно — нежить, получив вторым комом навоза в морду, повела себя как обычная собака. То есть замотала головой, что дало беглецу небольшую фору, и я успел запустить в нее еще одним заклинанием. Рука сама скользнула в сумку на боку — ее вместе со всем содержимым торжественно вручил мне мастер Вздыня перед выходом, но предупредил, чтобы я там ничего не трогал. Мол, все описано и пропажу даже одного пузырька непременно обнаружат. Однако сейчас мне было не до того. Пальцы нашарили защитный амулет — помнится, я накупил их на последнюю стипендию еще в прошлом году, да половину так и не использовал. Амулет шлепнулся на землю у передних лап могильного пса и взорвался, окутав нежить дымным облачком.

Пес попятился, мотая мордой и качаясь. Голова его находилась всяко ниже, чем голова обычного упыря, и он получил большую дозу. Будь у меня при этом нормальное оружие — мой конфискованный меч хотя бы! — и реакция ведьмака, тут бы все и закончилось. Один удар по шее, отделяющий голову от тела — и конец. Но ни того ни другого не имелось, а нежить уже стряхнула оцепенение и, оскалив клыки, в гробовом молчании ринулась вдогонку.

Удрать от нежити, как было сказано, нереально, но из-за «ранения» у могильного пса слегка уменьшилась до обычной собачьей скорость реакции, и, почувствовав за спиной смрадный запах разлагающейся плоти, я недолго думая сорвал с плеча сумку и с размаху огрел ею врага по голове. Веселый хруст и треск слился с глухим ударом — отлетев на несколько шагов, нежить рухнула на бок. Ну прощайте, эликсирчики!

Раскрутив сумку над головой за лямки — все равно пропадать добру! — я запустил ею в могильного пса, надеясь, что некоторые из амулетов успеют сработать от соприкосновения с нежитью, и, освободив руки, одним прыжком перескочил через ближайший забор.

И тут же понял, что допустил ошибку. Ибо собака в этом дворе тоже была. И не одна.

Сторожевые псы оказались профессионалами: когда справа и слева от меня из темноты возникли две лохматые тени с горящими глазами, я даже не сразу понял, кто это. Потом одна тень чихнула — а вы как хотите, для чувствительного песьего носа магия имеет довольно неприятный запах! — и из глоток вырвалось негромкое предупредительное рычание. Мол, ничего личного, сам виноват, но мы тебя сейчас есть будем…

Я с тоской окинул взглядом просторный двор. Дом, надо сказать, был богатым. Не зря его сторожат две такие псины. Небось нарочно их на людей натаскивали. Кругом идеальный порядок, надворные постройки заперты, дом — тем более. Нигде ничего не валя… а, нет! Вон кто-то топор в колуне забыл. То что надо! Как бы до него добраться прежде, чем…

Нежить и случай решили все за меня. За спиной пахнуло знакомым смрадом — могильный пес одним прыжком перелетел через забор, приземлившись уже по эту сторону. Быстро он справился с целой россыпью парализующе-защитных заклинаний! Впрочем, не стоит забывать, что амулеты и пузырьки с эликсирами находились в сумке и часть их могла запросто нейтрализовать друг друга.

Сбитый с ног приземлившейся сверху нежитью, я еле успел сгруппироваться и откатиться в сторону, чисто инстинктивно закрывая руками лицо и голову. Бесполезно против упыря, которому все равно, за что хватать.

Но этот упырь почему-то не стал преследовать человека. Рычание и шум яростной грызни дал неприятный и жуткий ответ на этот вопрос. Сторожевые псы были для нежити более привычной дичью, чем непонятный двуногий, и могильный пес набросился на собак.

Схватка длилась всего несколько секунд — слишком сильными противниками были все трое, — но это дало мне необходимую фору. Вскочив, со всех ног кинулся к забытому топору, мертвой хваткой сомкнув пальцы на рукояти. Рывком выдернул из полена, развернулся назад — и попятился.

Еще живые, с распоротыми животами, псы валялись друг на друге темно-серыми грудами окровавленной шерсти и плоти, а их противник стоял над ними, и его всего трясло и корчило. Шерсть летела во все стороны. Мышцы под шкурой ходили ходуном, челюсть выдвигалась вперед, а между ушами на глазах пробивались два рога. Могильный пес, получив еще несколько капель крови и живительной силы собак, завершал перерождение. У меня оставалось всего несколько секунд и один-единственный удар. Промаха не будет. Я так решил.

Оттолкнуться ногой от колуна, подпрыгнуть, ухватившись рукой за кровлю клети, подтянуться… Эх, размяк ты, Згаш, в четырех стенах! Если выживешь, срочно начинай заниматься гимнастикой! Но некогда думать. Бегом-бегом, подальше и повыше. Для перерожденной нежити крыши не преграда, но все лучше, чем ничего. Несколько секунд у меня будет, пока она станет искать жертву.

Здесь. Острая крыша хозяйского дома — лучшее место. Встать на самый охлупень, глубоко вздохнуть, прочищая сознание… Всего один удар. Надо успокоиться, сосредоточиться и вспомнить, что мне как-то раз показывал на вечеринке знакомый боевой маг.

Упыри, как уже было сказано, думать не умеют, ибо мозг — субстанция нежная и разлагаться начинает еще до того, как тело опустят в могилу. Вся так называемая «разумная» деятельность упырей, когда они якобы пытаются «заботиться» о своих личинках, — новейшие, пока не признанные наукой открытия. Скорее всего, это проявление инстинктов. Думать в обычном понимании этого слова нежить не может, но вот офигеть — вполне.

Могильный пес, видимо, уже привык к тому, что при встрече с ним все стараются спастись бегством, празднуют труса и если и сопротивляются, то недолго. Но, взлетая вверх по стене на крышу дома, он явно не ждал, что потенциальная жертва будет его там спокойно ждать. И не просто ждать, а сидеть, задумавшись и глубоко уйдя в себя. Когда медитируешь или просто сосредоточился, энергетические контуры сворачиваются, а нежить очень тонко чувствует разлитую в эфире энергию.

Вдох — выдох… Спокойно, Згаш… Еще миг… Вдох — выдо-ох… Сейчас… Левая задняя лапа ушла чуть назад, правая слегка напряглась… Вдох — выдох… Еще миг… Левая сторона тела расслаблена, правая — напряжена… Вдох — вы…

Два тела рванулись друг другу навстречу практически одновременно. В боевом трансе время замедлилось. Я словно со стороны наблюдал за своим телом — за выметнутой вперед рукой, затем, как разжимаются пальцы, выпуская рукоять топора, как он летит, с маху втыкаясь в череп могильного пса точно между рогами, как пролетает по инерции огромное поджарое тело, проносясь по тому месту, где только что был я, и падает…

Удар был точен: топором твари снесло половину черепа, развалив его надвое, как спелую тыкву. Я ловко приземлился на ноги, подхватил упавший топор, нанося второй удар — на сей раз по шее, отделяя от нее голову, — и кувырком ушел в сторону, ухитрившись не только увернуться от судорожно скребущих дранку кровли когтистых лап, но и не свалиться с крыши. Быстро оглянулся по сторонам в поисках свидетелей. Уф, пронесло! Никто из людей не видел моего «подвига» — неохота, знаете ли, еще и с гильдией ведьмаков объясняться, откуда мне известны их методики!

Тело могильного пса лежало на крыше. Живучая тварь прекратила дергаться, лишь когда я приставил обломки головы к тому месту, где положено быть хвосту. Только после этого оно начало стремительно разлагаться. Кожа сморщивалась и лопалась, обнажая ссыхающиеся на глазах и гниющие мышцы, а также кости. По уму, его следовало бы сжечь, но, думаю, солнечные лучи справятся с этой заразой не хуже. Разве что чуть дольше. Надо передать мастеру Вздыне, чтобы днем навестил этот дом и дал хозяевам соответствующие указания — снять останки с крыши и спалить где-нибудь за городом. И ни в коем случае не зарывать пепел и угли в землю, а оставить валяться просто так, под открытым небом. Иначе рано или поздно, но из них проклюнется еще какая-нибудь нежить, не такая опасная, как могильный пес, но все-таки…

Так, а где я оставил своего спутника? С какой стороны вообще прибежал? Не заблудиться бы в потемках! Хорош арестант — ночами по городу гуляет! Нет, кому-то это покажется знаком свыше — дескать, побег удался! — но мне только объявления в розыск не хватало. Это все равно что сознаться в преступлениях, которых не совершал. Уж лучше побуду образцовым узником — для здоровья полезнее.

К моему счастью, палач успел прийти в себя и ждал меня возле корчмы, где первым делом поставил мне кружку пива — так сказать, за проявленное мужество и все такое прочее. За первой кружкой последовала вторая, потом третья… Корчмарь, узнав, что я зарубил могильного пса, уже несколько седмиц убивающего собак в окрестностях, возрадовался и четвертую налил за счет заведения.

До дома мы добирались окольными путями, поддерживая друг друга. Мастер Вздыня висел на худосочном мне, одной рукой облапив за шею, а другой время от времени тыча в бок. Приходилось прилагать немалые усилия, чтобы просто удержаться на ногах и двигаться в заданном направлении. Тем более что палач с каждым шагом вздыхал и стонал все протяжнее и жалостливее, а потом начал всхлипывать мне в макушку.

— Т-ты… Згашик, — ну вот, слезы пошли, — т-ты — гер-рой… Ты м-ня спаа-ас… Ая т-тя… я т-тя счас… Гад я! Гад и подонок! Вот! Жалкая, ничтожная личность! Ударь меня! Не жалей! Т-ты ж — герой, а я т-тя счас…

— Тихо-тихо. — Я несколько раз пнул мастера Вздыню, чтобы тот не наваливался всей массой. — Сейчас придем…

— Т-ты герой! — продолжал всхлипывать палач. — Ты мне жизнь спас! А я тебя счас… в тюрьму! Ты сегодня стольким людям жизнь спас! А я тебя — в тюрьму, как… как… Давай споем, а?

Подтягивай давай!

— Ага…

Часовые на воротах проводили нас взглядами, в которых читалась плохо скрываемая зависть. В отличие от палача, они-то за свое пиво вынуждены были платить.