Как пингвины спасли Веронику

4 Патрик

Снова и снова. Все, блин, песни про одиночество, которые я когда-либо слышал, теперь одна за другой звучат у меня в голове.

Прошло две недели. Две проклятые мучительные чудовищные недели – и ни слова от нее. Черт, после четырех лет отношений я ждал хотя бы какого-то объяснения. Но нет, это не в стиле Линетт. Собрала все свои вещи и просто испарилась из моей жизни. Ни записки, ничего. Насколько мне известно, я не сделал ничего плохого, по крайней мере не в последнее время. Ничего такого, что могло бы ее взбесить. Разве я забыл вынести мусор? Нет. Оставил сопливый носовой платок в постели? Нет. Облизал тарелку после обеда? Нет. Мы даже не ссорились. По крайней мере в тот день.

Я даже не подозревал, что могло взбрести ей в голову. Только когда Гэв сказал мне, что увидел их идущими за ручку, все стало ясно как белый день. Я немного поспрашивал в округе – в велосипедном магазине, пабе и всех возможных рассадниках сплетен в Болтоне, которые пришли мне на ум. Оказалось, что он каменщик – ну, этот парень, к которому она ушла. Весь из себя качок. Часто торчит в забегаловках и возмущается, что поляки и пакистанцы крадут наши рабочие места.

Линетт, Линетт, Линетт! Ты вонзила мне нож в сердце! На кой черт тебе сдался этот каменщик-расист? Тебе, со всеми твоими дипломами по антропологии и дизайнерскими джинсами и идеальным каре с челкой, как у Клеопатры. Тебе, человеку помешанному на трудовой этике и на позитивном мышлении и на том, что все-в-мире-должно-быть-правильно. Ты предала собственные моральные принципы. Ты поменяла горы книг на гору мускулов. Как ты могла?!

Что же остается мне? Ладно, я скажу. Я на дне. Ты превратила меня в человека, помешанного на здоровье. Линетт приучила меня готовить все эти суперполезные блюда с овощами и фруктами. Теперь тебе, наверное, глубоко плевать, но я сижу на диете, состоящей из пива, чипсов и торта. Мои мускулы, которыми, признаться, я еще недавно гордился, покрываются жирком. Как и живот. Каждый день он обрастает новым слоем жира. Еще немного, и эта тощая жалкая секс-машина превратится в желе. Спасибо тебе за все, Линетт. Отличная работа.

Три недели без Линетт. Когда все пошло не так? Может, дело во мне? Наверное. Я знаю, Линетт была не в восторге от того, что я взял на себя готовку. Хотя ей и нравилось приходить домой с работы и находить на столе изысканный ужин, но в то же время кухня была ее территорией. Это Линетт купила кофемашину, и сковородку, и соковыжималку. Это она звонила хозяину квартиры каждый раз, когда ломалась посудомоечная машина. Если подумать, то она чересчур все контролировала. Или это моя вина?

Конечно, иногда мы ссорились. Но мне казалось, что это неважно. Я думал, что она та самая. Я обожал ее. Хотел быть с ней.

Мне никак не удается выбросить ее из своей тупой башки. Линетт словно призрак, который бродит по квартире. Вот она наклонилось над романом Маргарет Этвуд, ее волосы ниспадают на страницы. А вот на лестнице раздается ее громкий смех. Теперь я вижу, как она, покачиваясь на высоких каблуках, засыпает корм в аквариум нашего единственного питомца – золотой рыбки по имени Горацио, которую она забрала с собой. Я окончательно съехал с катушек. Никак не получается прийти в себя. Но я бы ее не простил. Даже если бы она умоляла. Даже если бы сняла с себя всю одежду и обложилась тарамасалатой.

Я сильно опоздал на работу в понедельник, на целых полчаса. Ввалился в магазин с мешками под глазами, грязью под ногтями и вонючим запахом перегара.

– Лучше, видимо, не стало? – спросил Гэв. Это в его стиле. Ни малейшего намека на упрек, хотя он владелец этого веломагазина, построил его с нуля и дорожит им как… ну почти так же, как женой и детьми. Ему едва удается наскрести денег, чтобы оплатить мне один рабочий день в неделю, и если бизнес накроется из-за того, что я расклеился, это будет моя вина.

– Прости, дружище, – пробормотал я в ответ.

– Просто невыносимо видеть тебя таким, Патрик, – говорит он, положив руку мне на плечо.

– Что-нибудь нужно починить?

– Да, есть парочка велосипедов на заднем дворе.

Я пробираюсь во двор, радуясь перспективе провести целый день с маслом, шинами и латексным сердечником.

Но все утро у меня из головы не выходит вопрос: просит ли Линетт этого строителя сделать то, что делал ей я, и лучше ли у него получается. Ему это нравится или кажется унизительным? Неужели она так же откидывает назад свои соблазнительные волосы и смеется своим хриплым, сексуальным смехом?

От этих мыслей у меня затряслись руки. Я никак не мог приспособить цепь, она все время выскальзывала из рук. Черт, мне так нужно было покурить травки…

Немного травки… Эта мысль появилась в моей голове и начала преследовать меня. Я отдал бы сейчас что угодно, буквально все, за косяк. Моя заначка закончилась сто лет назад, и я больше не вращаюсь в тех кругах. Но ведь есть Джудит…

Четыре недели без Линетт. Хозяин квартиры выставил меня на улицу. Ну, я ведь в любом случае не мог платить за аренду, так ведь? Без стабильной зарплаты, которую Линетт выплачивали в «Беннингфилд Солиситорс», точно нет. Думал, что окажусь на улице, но, видимо, мне повезло. Снял комнату у друга Гэва. Гэв поспрашивал у знакомых ради меня. Он всегда так делает. Весь из себя святоша, но он хороший парень. По-настоящему добрый. Гав не навязывает религию другим людям. Иначе бы я сбежал из веломагазина раньше, чем вы успели сказать «велосипедный зажим».

Мое новое жилище располагается на втором этаже полуразвалившегося дома, и пара, которая живет подо мной, ссорится днями напролет, но у меня теперь хотя бы есть диван под жопой и телек. Комната, конечно, намного хуже моей прежней квартиры, но зато цена за аренду здесь в пять раз меньше. Я все еще мучаюсь, и кажется, что внутри у меня выжженное поле. Видимо, это и есть чертова любовь. Выходит, я любил Линетт даже больше, чем думал.

Терпеть не могу каменщиков.

Я встретился с Джудит (бывшей, которая все еще разговаривает со мной) во вторник. Она не желала расставаться ни с одним кустом марихуаны, но мое сомнительное обаяние и толстая пачка денег сделали свое дело. В волосах у Джудит появилась прядь синих волос, и она выглядела вполне себе ничего, даже несмотря на костлявость и сальные волосы. Мы выкурили косяк и перекусили чипсами, я даже подумал, что мы могли бы переспать по старой памяти, но нет. Она сказала, что ей лень. Тем более теперь ей больше нравятся девушки.

В общем, вышел я от нее с шишками марихуаны и – поскольку теперь я не могу себе позволить постоянно покупать дурь – еще и набором по самостоятельному выращиванию травки дома, состоящим из двух пышных растений в горшках в придачу. Мои малыши. Дал им имена – Труляля и Траляля (видимо, я скучаю по золотой рыбке больше, чем кажется). Я придвинул стол к подоконнику и поставил на него горшки, чтобы листья могли греться на утреннем солнце. И еще направил на них мощную лампу. Счета за свет, конечно, будут немаленькие, но ничего не поделаешь. Я уже выкурил несколько шишек. Настоящее блаженство. Сами понимаете. Стресс буквально испарился. Мне стыдно, что я снова ступил на этот путь. Придется экономить, пока травка не подрастет. Я по-прежнему разбит. Моя квартира раздолбана, как и моя жизнь, и все, к чему я прикасаюсь. В понедельник спросил у Гэва, почему он до сих пор не вышвырнул меня.

– Без понятия, приятель, – ответил Гэв.

– Можешь в любой момент выгнать меня, если хочешь. Я не обижусь.

– Хм, я бы так и поступил… только вот ты знаешь все о велосипедах и можешь починить то, что другим не под силу… ну и если бы я дал тебе две булавки, аккумулятор и морковку, ты смог бы смастерить из них чертов адронный коллайдер или что-то типа того. А еще ты честный, трудолюбивый и – в последнее время уж точно – надежный.

– Зато я срываюсь на покупателей, – говорю я.

Не могу заставить себя повторять одну и ту же шарманку. Ну, знаете, все эти: «Добрый день, мадам, какой у вас прекрасный велосипед! Что с ним не так? О, да, конечно же мы исправим это в два счета. Конечно, я покажу вам, как накачивать колесо. Нет, не переживайте. Оно не взорвется». Кажется, я потерял сноровку.

Среда. Бесполезный день. Из-под шторы проглядывает полоска света. Думаю, сегодня утром я ненадолго выберусь на улицу, прежде чем засесть на весь день перед телеком.

Направляюсь вниз по лестнице в общий коридор. На полке, куда парень из нижней квартиры сваливает всю почту, я замечаю письмо. Все внутри меня сжимается при виде моего имени на конверте. Видимо, письмо от Линетт, потому что мне никогда не приходит почта. Только электронная. Но взяв себя в руки, я понимаю, что письмо не от нее. У Линетт почерк школьной учительницы: узкий, аккуратный и идеально ровный – будто она пытается что-то кому-то доказать. А на конверте все буквы наискосок. Выведены каллиграфическим почерком. Чернилами, а не ручкой. Очень тонкие линии. Этот почерк тоже аккуратный, но острый, буквы будто выцарапаны иглой. А марка на нем… Я даже не знаю. Типа шотландская или что-то вроде того. Письмо отправили на мой прежний адрес, но хозяин, видимо, переправил его сюда. Удивительно, что не поленился.

Я вскрываю конверт. Внутри письмо, написанное тем же старомодным почерком: