Как растлить совершеннолетнего, Или Научи его плохому!

— Не могу знать, — обронил охранник.

— Ну вы же тут работаете, — я посмотрела на него самым умоляющим взглядом, на который была способна.

— А он тут зато не работает, — усмехнулся парень, и тут у него зазвонил телефон на столе. Переговорив, он подал мне бумажный квадратик и сказал: — Проходите.

— Ну а куда он тогда пошел — можете сказать? — в отчаянии спросила я парня.

Если он сейчас упрется, то мне остается только сесть на крылечке и караулить мужика с гитарой.

Охранник же заинтересованно на меня посмотрел и хохотнул:

— Понравился, что ли?

— Ну, — я скромненько опустила глаза, дабы не выдать взглядом обратного.

— Ну иди тогда в актовый зал на втором этаже, они там евангелизацию проводят.

— Еван… чего? — не поняла я.

— Богомольный твой мужик, — ухмылялся охранник. — Не передумала?

— Там разберемся, — туманно сказала я и двинула к лифту.

— Только с собаками сюда нельзя.

Я обернулась — и наткнулась взглядом на Лору, которая беспечно улыбалась охраннику так, что у меня и то мороз по коже прошел.

— Слышала, что дяденька говорит? — спросила я ее. — Иди в уголке посиди, меня подожди, ясно?

Святоша тяжко вздохнула, кивнула и пошла к стоявшим в холле стульям.

— Ух ты! — восхитился парень, — прямо как все поняла!

— Ну конечно поняла, — пожала я плечами. — Лора же хоть и собака, прости господи, но не олигофренка.

Оставив охранника пялиться на мою коллегу, я поднялась на второй этаж, и обнаружила, что этаж настолько длинен и огромен, что я аж растерялась. Однако не сдалась, потыкалась — помыкалась, и наконец я нашла актовый зал. И думаете как? А потому что там очень громко пели, и главное — под гитару. Перед этим я с минуту бродила по этажу, вглядываясь в таблички и поражаясь, какой идиот распевает на всю налоговую среди бела дня песенки, а потом меня как током дернуло — черт возьми! Песенки под гитару! А ведь мой мужик как раз шел сюда с гитарой!

Тут с лестничной площадки в коридор шагнули три тетеньки с дяденькой, и направились к широким двустворчатым дверям в конце коридора. Я, не будь дура, надвинула панамку поглубже и пристроилась за ними в хвост.

Народа в зале было немного, но и немало — человек двадцать. А на сцене в это время мой давешний знакомый пел песенку.

— В моей жизни — славься, Господи, славься Господь…

В моей жизни — славься, великий Бог…

Песенка была на диво мелодичная и красивая, да и голос у мужика оказался что надо — сильный и бархатистый. Кроме него на сцене сидели на стульях несколько девушек и солидный дяденька в костюме.

«Это что такое?» — в недоумении спросил голос.

Если б я знала!

Присев в уголке, я принялась вникать в ситуацию.

А мужик тем временем допел песню, и его место около микрофона заняла одна из девушек. Она улыбнулась — и словно солнышко засияло, настолько тепла и добра была ее улыбка. И даже ее курносенькое и конопатое личико стало вмиг — нет, не красивым, — но чудесным своей открытостью и доброжелательностью. С такими людьми, как эта девочка, хочется дружить.

— Приветствую вас, — просто сказала она. — Меня зовут Таней. Я пришла сюда, чтобы рассказать вам про свои отношения с Господом. Тут до меня брат Сергей рассказывал, что был наркоманом, пока Господь не исцелил его от пагубного пристрастия. Ну а я не была ни наркоманкой, ни алкоголичкой. У меня была хорошая семья, у папы был серьезный бизнес, а мама все силы отдала на мое воспитание. Но три месяца назад они…

Она запнулась, глубоко вздохнула, выдохнула и тихо закончила:

— Они разбились на машине. Насмерть.

Женщины около меня ахнули и с жалостью уставились на Таню.

— И мне было очень трудно преодолеть свое горе, — медленно, с трудом продолжала девушка. — Я была в жесточайшей депрессии, я не хотела жить и постоянно размышляла над тем, каким образом мне лучше уйти из жизни.

Она снова помолчала, а люди в зале смотрели, как по ее личику медленно стекает слеза. Наконец, Таня взяла себя в руки, вскинула поникшую было голову и снова улыбнулась сквозь слезы:

— Но Господь не допустил, чтобы я совершила грех. Я случайно попала на богослужение в нашей церкви, и слово Божие коснулось моего сердца. Пастор читал проповедь о том, что Господь послал Сына своего в наш мир, зная, что он умрет за наши грехи — но послал. Самое дорогое от себя оторвал, не пожалел.

У меня нет дара красноречия, и я не могу так же проникновенно пересказать ту проповедь, простите меня. Но каждое слово тогда падало в мою душу, словно зерно на плодородную пашню. Я остро, всем сердцем поняла — насколько же велика любовь Господа к нам… И я как-то очень по человечески пожалела Христа, которого унизили перед смертью те, кого он любил и за кого он умер. А еще я поняла — что на самом деле я не одна в этой жизни. Что мои папочка и мамочка сейчас в лучшем мире, и мне надо не плакать по ним, а радоваться. И что хотя они не со мной, но Господь, мой Отец — он всегда рядом, он тут, и я его чувствую всей душой. Правда, чувствую. Он рядом — и оттого в душе моей какой-то тихий и благостный мир. Знаете, я сейчас словно на островке посреди бушующего моря. Шторм, ветер, волны — а над моим островком небо безмятежно синее и волны о его берег словно разбиваются. Нет, мои проблемы никуда не делись, Господь не золотая рыбка, и жизненный путь розами не усыпает! Но он со мной, он ведет меня за руку. Почти три месяца как я во Христе. И ни одного дня я не пожалела. Ни одной минуты я не была несчастна. Вот такая вот моя история. Простите, если говорила сумбурно.

Она ушла от микрофона, а на ее место снова встал мужик, что душил меня. Он снова запел песню о Христе, и снова она была чудесной, как и прежняя. После чего мужчина в костюме читал проповедь о блудном сыне и о том, как его ждет дома отец.

И я видела, как лица людей, что сидят в зале — становились мягче, что они ловят каждое слово, и оно проникает им прямо в сердце.

Я только не понимала одного — какое отношение имеет мой душитель к христианам? Я сама баптистка, моя церковь находится в бабушкиной деревеньке. Далековато, но другой мне не надо — оттого и редко хожу на службы, а потом грешу, ибо некому меня на путь истинный наставить. А после того, как Дэн завелся — и вовсе дорогу забыла. Ибо в церкви не поймут то, что мы живем вместе невенчанные.

В общем — я крайне плохая христианка, и я знаю об этом. Однажды я или уйду из церкви, или упаду посреди молитвенного дома, рыдая от осознания своих грехов, раскаюсь и стану святой.

Но я четко знаю, все протестанты — блаженные. Ибо когда я задерживаюсь по делам в бабушкиной деревеньке — я там собираю болиголов и медвяницу — то постоянно хожу в молитвенный дом. И мне хватает недели, чтобы проповеди пастора Тима проникли в мое сердце, и я стала мучаться от своих грехов. А так как мой основной грех — это занятие магией, то я быстренько уезжаю в город. Потому что если я раскаюсь и брошу магию — на что я жить-то буду?

То есть — у настоящих христиан очень развито чувство греха, они от него бегают, как от чумы. И вот передо мной стоит на сцене мужик с гитарой, прославляет Христа, как ни в чем не бывало, словно он и не совершил грех убийства не так давно… То что я осталась жива — это моя удача и с него вины не снимает.

В общем, чем дольше я сидела, тем больше поднималась у меня в душе беспокойство за церковь, что приютила у себя моего душегубца. Поет он, конечно, замечательно, однако я обязательно должна предупредить пастора. А пасторы, надо сказать — люди обычно мудрые, готовые вникнуть в чужие проблемы. И если я ему расскажу о том, как его прихожанин меня душил, а потом уложил под поезд — он это воспримет очень близко к сердцу.

Евангелизация тем временем подошла к концу, христиане сошли со сцены и принялись раздавать тоненькие книжечки. А ко мне подошла и давешняя девчушка с хорошей улыбкой, Танюшка.

— Возьмите, — протянула она мне брошюрку.

Я взяла, и тут же спросила:

— А где ваша церковь, как найти?

— А на обратной стороне и адрес я написала, и время службы, — объяснила она. — Но можно и в любое время прийти, там всегда кто-нибудь есть, многие там прямо и живут.

— А пастор ваш когда бывает?

— Пастор Александр только на службах бывает, — улыбнулась девушка. — У них дел много, они по селам ездят, евангелизируют.

— Спасибо, я обязательно приду, — кивнула я, и девушка пошла дальше.

Перевернув книжечку, я обнаружила надпись синей ручкой. Лесная, дом 10, — гласила она, — службы: вск. 12.00 и 17.00, вт. — 20.00, пят. — 20.00.

«И где ж это такая улица — Лесная?», — удивился голос.

«А я откуда знаю», — вздохнула я, остро жалея о карте, оставленной в машине. Да и сама машина не помешала бы, ибо чувствует мое сердце — улочка у черта на куличках.

«Господи, чего стоишь — мужик уходит!», — завопил голос. Я вздрогнула, завертела головой и успела заметить исчезающий за дверью гитарный гриф.

Мужика я догнала только на выходе из налоговой. Вернее — как догнала? Он уже выходил на крыльцо, когда я только выскочила в холл. Дистанция меня устраивала, и потому я тихо, как ежик, пошуршала вслед за ним. И вот так я шуршала, шуршала, а потом на моем пути вырос охранник и его КПП. Я ткнулась в не желающие раскрываться створки и недоуменно уставилась на охранника.

— Пропуск сдайте, — меланхолично пояснил он.

— Какой пропуск?

— Надо сдать пропуск на выходе, который я вам выдавал, — пояснил он.

— Да нету его у меня! — завопила я. — Откуда ж мне знать, что его сдавать надо!!!

— Нужен пропуск! — мгновенно нахмурился он.

— И что мне теперь, ночевать тут? — чуть не заревела я. — А у меня ведь мужик сейчас уйдет, пропадет и поминай как звали!!!

— Не успела познакомиться, что ли? — ухмыльнулся он.

— Да не, он все песни пел, не до того было, — хмуро призналась я.

Парень подумал и сказал:

— Ладно, иди! Только потом Семенецкому уж про меня как-нибудь доброе слово замолвь, ладно?

— Вот если щаз мужик от меня свалит — я такое доброе замолвлю — не унесешь, — злобно пообещала я, тут же вспомнив про то, кто есть кто. — Что такое — мой лучший друг Семенецкий, который ко мне как к себе ходит в гости, тут начальник, а меня как парвенюшку на проходной держат, а???

Про лучшего друга я конечно загнула, но парень поверил. Металлические створки тут же уехали в сторону, я рванула на выход, а охранник спохватился:

— Эй, — кричал он вслед, — совсем забыл — ты собачку не продашь?

— Такая корова нужна самому! — рявкнула я. — Пошли, Лорка!

Волчица благодарно гавкнула, мы с ней вылетели на крыльцо, обозрели окрестности и в голос застонали — мужика не было!!!

Постояв немного и посокрушавшись, я пошла домой. Именно что пошла, потому как в автобус нас с Лорой не пускали, а частники не останавливались. Дом мой был неблизко, потому, пока я дошла — основательно устала.

Поднимаясь по лестнице на свой этаж, я анализировала — чего ж я добилась?

А добилась я того, что узнала, где пасется мой убийца. Теперь-то он от меня не ускользнет. Потому что у нас в церкви тоже иногда проходят такие евангелизации, только мы их просто называем богослужениями. Пастор Тим или кто-то из проповедников с особо доверенными лицами отправляются по окрестным селам — нести слово Божие. Подчеркиваю — с особо доверенными лицами. Новообращенного до такого важного дела не допустят. К тому же мой душитель там не на последних ролях, он регент. Что-то типа руководителя хора, если по-мирски говорить. Уважаемая и серьезная должность, надо сказать! Как так получилось, что регент этой церкви стал убийцей — у меня в голове не укладывалось. Ну да ладно, там разберемся. Главное — я знаю, где его искать. Сейчас пообедаю, приму душ, загримируюсь и поеду в эту церковь, пробью обстановку.

Однако первым делом, зайдя домой, я рванула в Каморку.

Девица лежала на раскладушке, отвернувшись от меня к стене.

— Э-эй, та как? — поинтересовалась я.

Она не отреагировала.

«Может, померла?», — с робкой надеждой спросил голос.

«Не с моим счастьем!», — вздохнула я и пошла к раскладушке. Перевернув девицу на спину — я поняла, чего это она от меня отвернулась.

Лента скотча была на треть оторвана!!!

— Ну, Марья — искусница! — всплеснула я руками. — Что за бунт на корабле, а?

Девица злобно глядела на меня.

— У меня ноги затекли, уродка, — выплюнула она. — Развяжи!

— Нашла дуру, — хмыкнула я.

— Я ж без ног останусь!

— Дэн тебя будет любить любой, — улыбнулась я ей. — Все на сегодня просьбы?

— Мне в туалет надо, — неохотно призналась она. — Срочно. Уж сил терпеть нет.

Я сострадательно на нее посмотрела и, вздохнув, ответила:

— Слушай, как там тебя… Я не зверь, но и не дура. Ежли я сейчас тебе хотя бы ноги развяжу да в туалет свожу — подозреваю, кончится это для меня плачевно.

— И что мне делать?!

— Под себя, милая, — вздохнула я. — А что делать? Снайперы, когда жертву выслеживают — по трое суток не двигаются. И клозета рядом обычно нет. Я в книжках про это много раз читала, вот! Ну а ты сама по своей воле в это ввязалась, и цель у тебя была — уничтожить меня. Так что присваиваю тебе звание снайпера и напутствую: терпи, казак, атаманом будешь!

— Я тебя ненавижу! — прошипела она.

— Слушай, я тоже к тебе любви не питаю, — заметила я. — Причем обрати внимание — если ты так меня ненавидишь только за то, что я не имею возможности держать тебя тут со всеми удобствами — то как же мне тебя ненавидеть за то, что ты меня почти убила, а?

— Пошла к черту!

— Говорить так и не будешь?

— Пошла к черту!!!

— Ну и дура, — обиделась я. — Если бы мы поговорили как два умных человека — глядишь — и договорились бы до чего-то, верно?

— Это ты, убожище, умная?

— Аудиенция окончена, — вздохнула я, отрезала новый пласт скотча, подлиньше, и на совесть залепила ей рот.

Не хочет человек по-хорошему. Эх, как бы было замечательно, если б она пошла на контакт, мы с ней переговорили, и все это закончилось мирным чаепитием и заверениями в дружбе!

Мечты, мечты…

Выходя из Каморки, я не пленилась наложить охранные чары на дверь, а то ведь девушка-то активно рвется на свободу! И на всякий случай я еще и задвинула засов, а то мало ли чего.

«Ну и чего потом с ней делать-то???», — настойчиво вопросил голос.

«Ой, отстань, а?», — страдальчески поморщилась я. Откуда я знаю, что с ней делать? Убивать людей я не умею, у меня кишка на это тонка. А больше… Больше я не знаю, что делать.

Вот и оставалась мне следовать путем Скарлет и задвигать обдумывание этой проблемы на завтра. А лучше — через недельку. Или две.

А пока — пока я разберусь с душителем. И постараюсь через него узнать про фифу.

Приняв душ, мы с Лорой подкрепились, после чего я потратила кучу времени на выполнение своего святого материнского долга. То есть я сменила Баксу доллары в лоточке, нарезала ему мяса, налила сметанки и несколько раз погладила его по головке. Сыночка мой отчего-то смотрел на меня хмуро и материнской ласке не радовался.

— Я вот разделаюсь с делами — и заведу щеночка, а тебя на помойку выкину, ясно? — припугнула я его. — Щеночки — они всегда хозяевам рады, а не только тогда, когда в желудке пусто!

Кот посмотрел на меня долгим и внимательным взглядом, презрительно фыркнул и отвернулся к сметане.

— Правда выкину! — жалобно сказала я.

Кот не повел и ухом.

Вздохнув, я схватила ключи от машины, и мы с Лорой пошли в церковь. Пока мы спускались на лифте на первый этаж, я ей жаловалась:

— Вот, Лора, ростишь деток, ростишь, а они потом тебе такой вот кукиш показывают.

Лора согласно что-то пробурчала.

Не успела я выйти из лифта, как меня окликнул охранник.

— Магдалина Константиновна!

Я обернулась и выжидающе на него уставилась.

— Вам тут передать велели, — улыбнулся он и протянул мне здоровенный веник — букет из полураспустившихся, тугих роз.

Я аж в осадок выпала.

Подбежала, схватила веник, и только собралась помечтать о том, что мной увлекся какой-нибудь достойный молодой человек — как из букета выпала визитка.

На одной ее стороне было написано «Прости меня. Твой суслик», а на другой — «Буймов Денис Евгеньевич, генеральный директор …», и т. д. и т. п.

Безмерная печаль затопила мое сердце…

Эх, генеральный директор, уж как бы мне хотелось тебя простить и все вернуть как все было… Дни, что ты был рядом со мной — были самыми счастливыми в моей жизни, и я как наркоманка готова была душу продать за следующую дозу такого счастья. Только вот к счастью — у меня есть внутренний голос, и он не допустит, чтобы я сгубила себя из-за того, что полюбила тебя.

«Выкинь эту гадость, — тут же сухо сказал голос. — Выкинь. Это цветы от убийцы, и поверь — с большим удовольствием он их положил бы на твою могилу. А то, что он хочет помириться — так не забывай, ты его красотку в плену держишь!»

«Бывшую красотку», — злобно поправила я и строевым шагом направилась из подъезда. Лора еле успевала за мной.

Ща выкину розы на помойку. Пусть торчат из бачка, и когда Дэн приедет — надеюсь он увидит, что я сделала с его презентом. Почему-то я не сомневалась, что он еще явится.

Выйдя из подъезда, я приложила руку козырьком и обозрела двор. Бачков не было. Странно… Около материной хрущевки бачки есть, а куда отправляется мусор в элитных домах? У жильцов есть мусороприемники, а дворники что делают?

Я побродила по двору, бачков не нашла, зато обнаружила в беседке, увитой зеленью, наших старушек. Они выгуливали внуков, а заодно и болтали о своем, о девичьем.

— Потемкина совсем ума лишилась, — шипела одна из них. — Завела волка и выдрессировала!! И вот скажите — а для чего это она его дрессировала, а? Может, диверсия какая, а?

Я заинтересовалась, остановилась и принялась подслушивать. Потому как Потемкина — это я, и сплетни о себе, любимой, меня крайне интересовали.

— Да совсем эти новые русские очумели, — подхватила вторая старушка, словно сама жила в хрущевке, а не в элитном доме, следовательно — дочь или сын — «новее» некуда. — Ерофеев из пентхауза себе крокодила завел, Потемкина волка! Скоро детей в зоопарк водить не надо будет!

— А во втором подъезде недавно тигренка на прогулку выводили, — влезла третья старушка. — Маленький такой, да хорошенький, да ласковый! Прям котенок, только ростом с собаку.

— Вот вырастет этот котенок, — неприязненно возразили ей, — и сожрет кого-нибудь.

— Непременно сожрет!

— Так куда ему — такой хорошенький!

— А вот вырастет твой хорошенький…

— Да не спорьте вы. Вот вы скажите — а чего у потемкинского волка крест на шее, а?

— Насмешила! Вон у Дорофеевых питбуль в ошейнике с брильянтами ходит — и ничего.

— Так то брильянты — а то крест! Вот с какой целью она волку его повесила, а?

— А ведь Потемкина — она ведьма! С чертями знается, а как то бес вместо волка?

— Так ить крест на шее…

— А где ты видела нормального волка с крестом? Неладно это, бабоньки…

— Святоша у меня сильно богомольная, — дружелюбно пояснила я, заглядывая в беседку.

Старушки припухли, в смущении глядя на меня.

— На службы все ходит, по полгода в монастырях живет, так что сами понимаете. Без креста ей никак.

— А как же волка в церковь-то пускают? — робко осведомились у меня.

— И в монастырь…

— Да она ж не всегда собакой-то была, — туманно объяснила я. — И вообще — у нее связи в церковных кругах знаете какие? Митрополит с ней за ручку здоровается.

Старушки как по команде перевели взгляд на Лору, что сидела в месте от меня. Особа с обширными связями в церковных кругах в это время старательно зубами выдирала репейник из хвоста, а когда ей это удалось — зевнула во всю пасть. Со вкусом так зевнула.

Бабульки истово перекрестились и как-то сжались.

— Ладно, бабушки, я вас понимаю, сама ее не особо люблю, — вздохнула я. — Нате вам на память, да не серчайте!

И я всучила им букет.

— Ой, это нам? — недоверчиво спросила одна.

— Вам!

— А за что?

— Ну, — почесала я лапой за ухом, — за моральный ущерб!

Ибо зрелище зевающей Лоры — это, мда, не для слабонервных.

Избавившись от букета, я пошла в гараж, уселась в свою бээмвушку, посмотрела карту и поехала в церковь к душителю. Лесная улица, как я и думала — была на окраине города. На самой окраине — ибо далее, после нее, улиц не было.

Пару раз я заплутала, пару раз уткнулась в тупик, и наконец часа через полтора я все же нашла эту Лесную улицу. Название она свое оправдывала — в самом конце, за огромным доминой вставала стена из сосен.

А перед воротами был припаркован Крайслер. Да-да, тот самый, серебристый, весь такой обтекаемый и хорошенький.

«Ах, черт!», — выдохнул голос.

Я же молчала в неком потрясении. А Дэн-то что тут делает??? И ладно б один Дэн! Но около Крайслера бедной сироткой приткнулась подозрительно знакомая ржавая копейка. Если у нее номера такие же знакомые — то я ничего не понимаю.

Машину я бросила на соседней улицу от греха подальше, сунула полтинник местной ребятне, чтобы посторожили, и чуть ли не по-пластунски мы с Лорой прокралась обратно.

Номера на копейке оказались и правда знакомые — А675КД. Витенькина это машина, если кто не понял.

Но это было еще не все. Чуть далее стояла и Серегина тойота…

«У них тут что — стрелка?», — снова в изумлении спросил голос.

«Мальчики мои к Богу приобщаются, чего тут непонятного?», — рассеянно ответила я, зорко поглядывая по сторонам.

То и дело из ворот кто-то заходил или выходил. Люди были самые разные — и старушки, и молодежь. Мое появление явно не привлекло бы внимания — но вот Лора!

— Подожди-ка меня тут! — велела я ей и решительно направилась в молитвенный дом.

Позади меня раздалось злобное рычание, я обернулась и увидела — Лора-то оказывается несогласна! У нее аж шерстка вздыбилась, зубки показались.

— А ты чего разнервничалась? — удивилась я.

— Ррр! — рявкнула она, и стало понятно — просто так она меня одну не отпустит.

— Лора, ну будь умницей, а? — просительно заглядывая ей в глаза, сказала я. — Ну ведь меня с собакой в дом не пустят, пойми ты!

Лора поняла и дико на меня обиделась. Горько заскулила, оплакивая свою несчастную судьбу, да так, что мне вмиг стало ее жалко. Пришлось для начала обойти домину кругом, проводя разведку местности и заодно прикидывая, как от этой придурочной избавиться.

А за домом оказался огород. Большой и невероятно ухоженный. Грядочки все в геометрическом порядке, и видно было даже издали, что вряд ли можно там обнаружить сорняк.

Лора внезапно насторожилась, уши ее стали торчком и ме-едленно повернулись в сторону леса.

— Белку увидела, что ли? — с надеждой спросила я. Эх, вот бы она задрала хвост и унеслась в лесок по своим нехитрым волчьим делам.

Лора посмотрела на меня как на дуру, ей богу. «Сама ты белка», — читалось в ее глазах, после чего она, осторожно ступая, пошла в лес.

«Отвязалась наконец-то!» — вздохнул голос.

Тут волчица остановилась и требовательно на меня посмотрела.

— Если ты меня из-за белки туда тащишь — я тебя не пойму. Ясно? — печально сказала я и пошла за ней.

Лора Мой вопрос проигнорировала, повела меня по какой-то немыслимой дуге, так, что через полчаса блужданий я снова увидела в просвет сосенок знакомый огород.

Уперев руки в боки, я только собралась разораться на глупую Лору, как услышала голос. Замерев, я прислушалась, выяснила, что ничего разобрать, и потихоньку стала пробираться поближе, выставив ухо и идя на звук.

— … я ее не могу найти никак в последние дни, — вскоре расслышала я голос Дэна. — Да и если встречу? Она ведьма, не забывайте. У меня ощущение, что она все просекла и читает все мои намерения как открытую книгу.

— Денис, тебе морда для чего дана? — попенял ему … Витенька. Да, да, голос был Витькин, моего лучшего друга детства! Я хватала ртом воздух от такого удара, а он тем временем продолжил: — Неужто ты бабу не сможешь окрутить так, чтоб она голову потеряла?

— Она меня не привлекает, — холодно обронил Дэн.

— Так тебе что, детей с ней крестить? — вступил в разговор Серега, мой давний поклонник. — Для дела надо ее окрутить. Будь сознательнее.

— Вот сам ее и окручивай.

— Дэн, да что ты ломаешься как малый ребенок, ё-моё? На нас с Серегой она не клюнет!

— Да она и на меня не клюет! Я уж к ней и так и эдак…

— Будь настойчивее! Девушки настойчивость уважают!

— Да вы меня что, не слышите? Ведьма она! Она ж нас как курят передушит…

На мгновение воцарилась тишина, после чего Витька скучным голосом сказал:

— Денис, я тебя не пойму. Ты свою любимую девушку выручаешь, а мы тебе помогаем, или не так?

— Ты что, хочешь сказать что я трус?

— Говорю прямо!

— Хватит! — решительно сказал Серега. — Еще подеритесь тут.

— Мужики, я хочу сказать, что надо здраво подойти к делу, а ты, Витька, все по-гусарски решить хочешь, с наскока. Надо план!

— Да заколебал ты с планом! Действовать надо!

— Ну действуй, раз такой смелый!

— А ты не смелый, да?

— Вам что, подраться так охота? — снова вступил Серега. — Витька, перестань. Денис дело говорит — надо прикинуть план.

— Так мы же договорились — что он к ней подберется поближе, да и…

— Господи, — в сердцах сказал Дэн. — Ты меня вообще слышишь, или только себя? Я тебе который раз говорю — мне к ней не подобраться! Она меня уже поняла! А вот допустим Серый или ты — могли бы попытаться.

— На верную смерть посылаешь, да?

— Ну ты ж не трус, — ехидно ответил Дэн. — Я же смог это сделать, чего бы и тебе не повторить?

— Знаете что, — задумчиво сказал Серега. — Мне непонятно, отчего вы отца не потрясете? Не свет же клином на ней сошелся.

— Ты этого батюшку еще найди, — хмыкнул Витька. — Лично я не смог. Неуловимая личность.

— Надо найти! — решительно сказал Серега. — Чует мое сердце, он мно-ого интересного может сказать.

— Я думал уже об этом, — согласился Дэн.

— Вот и давайте договоримся, — подвел черту Витька. — Я лямур-тужур, а вы давайте отче ищите да крутите. Дэн, лямуры профинансируй. На первое время — пару соток баксов хватит, а там поглядим.

— А, да, конечно.

— Ну тогда все. Расходимся, друг друга не знаем.

— Созвонимся.

Я сидела под сосной, сухие иголки и веточки нещадно кололись через платье, а я глядела вверх, туда, где на безмятежном голубом небе плыл кусочек перистого облачка.

У Христа было двенадцать друзей, и лишь один его предал. У меня же ближе этих троих — только Мульти да Нелька. И вот, из пятерых трое меня предали. Печальная пропорция.

— Господи, благослови, — шептала я, сухими глазами глядя на облачко в немыслимой выси. — Благослови, Отче. Ибо это сильнее, нежели я могу перенести…

«Дура, да это не про тебя они говорили!» — как-то очень решительно сказал внутренний голос. Слишком решительно.

«Я так и поняла, что про принцессу Диану», — усмехнулась я.

«Да нет же! — все с тем же наигранным апломбом продолжал он. — Это они про ту ведьму, которую ты в плен взяла! Не про тебя! Не про тебя!»

«Спасибо, — с внезапной благодарностью сказала я ему. — Спасибо, что пытаешься утешить».

Он смущенно заткнулся.

Лора сочувствующе лизнула меня в щеку, я посмотрела на нее и сказала:

— У меня выхода нет, Лора. Я устала барахтаться. Устала от предательств. Все. Ухожу в монастырь. Имущество — что-то матери отдам, а большая часть пойдет на монастырь. И нет проблем. Мальчики мои от меня отстанут, да и нет им хода в обитель, а ведьма меня там тронуть не посмеет.

Лора вздохнула и лизнула мою коленку.

— Пошли, — я встала и не оборачиваясь зашагала из леса.

Я никогда не находила привлекательной монастырскую жизнь. Скудное питание, отсутствие Интернета и книг делало ее просто ужасной.

Однако теперь я вспомнила, как старая монахиня мне однажды говорила, что просто так не идут в монастырь. Должно произойти что-то, чтобы жизнь мирская стала немила. Чтобы тихая монастырская жизнь в труде и молитве вдруг стала казаться единственно верной.

Так вот у меня это только что произошло. Люди, которых я любила, и в которых была уверена — меня предали. Мать с отцом… Эх. У нас проблемная семья, и вряд ли они расстроятся из-за того, что я переселюсь в монастырь. Я обеспечу их, это само собой. Но вот горевать из-за моего решения они не станут. Мультик с Нелькой… Я их люблю. Но боль от предательства других — это не пересилит.

Я не могу бороться со своими друзьями. Серега, Витька — сколько всего нами пережито вместе, и наказать их — что себя высечь.

А Дэн… Дэна к тому же хранит моя любовь и мои слезы, которые я подмешала в талисман.

И этого мне — не превозмочь.

Эту ограду мне не обойти, и поднять руку на него я просто не смогу.

Да и не хочу.

По дороге домой я не плакала. Я холодно и рационально обдумывала организацию ухода в монастырь.

А около ворот в мой двор меня ждал сюрприз.

Дед Миня сидел под деревом на газетке и зорко смотрел по сторонам. Завидев мою машину, он вскочил, засуетился, бросился наперерез, дабы я не успела въехать во двор, куда ему хода нет.

Притормозив, я высунулась в окно.

— Дед, какими судьбами?

— Машка, дочка, выручай, — заголосил он. — Беда у меня!

— А что такое?

— Клавка моя ить пропала, — затараторил дед. — И в доме чужие люди живут. Я, почитай, полмесяца домой не совался, прихожу — а там детина дверь открывает и меня гонит, говорит, мол, делов не знаю, хату законно купил, вали отсюда, пока не накостылял!

«Где-то я уже подобное слышала», — озадаченно подумала я и велела:

— Садись, дед, в машину, поедем ко мне, там решим.

Дедок проворно юркнул в машину, а я въехала в ворота, загнала машину в подземный гараж и мы пошли к лифту.

По дороге он, обычно бравый, как-то сиротливо бормотал:

— Это шо ж такое деется-то, люди? На старости лет остался без кола и без двора. А Клавка-то, Клавка то где? Не, не могла она квартиру продать, квартира ж у нас одна, продаст ее — а сама куда? Ох, сердце отцовское у меня болит за нее дюже. Поди влипла моя доченька в историю.

— Дед, не переживай ты так, — жалостливо взглянула я на него. — Сейчас во всем разберемся.

— Вот только на тебя и надеюсь, — вздохнул он.

Дома я порылась в адресной книге, нашла телефон Ирки, и тут же его набрала.

Ирка, надо сказать, совсем недавно была одной из центральных фигур теневого бизнеса нашего города. То есть — она лихо управлялась фирмой девушек по вызову. Не так давно она мне крепко помогла, памятуя о нашей школьной дружбе, а я, когда выпуталась — тоже о ней не забыла и устроила ее на приличную работу. Теперь Ирка — шишка в крупнейшей риэлторской конторе нашего города. И это при том, что взяли ее первоначально на гораздо более скромную должность. «А чего тут сложного, — усмехалась обычно Ирка. — Я фирму семь лет держала, опыта выше крыши, а структура в агентстве та же самая, что и в фирме девушек по вызову. Поступает звонок на услугу, и мои сотрудницы так же едут к клиенту. А то, что они не ноги раздвигают, а подбирают квартиры — это уже детали».

Как бы то не было, Ирка преуспевает, чему я крайне рада.

— Глухарева, — раздалось из трубки.

— Ирка, это я, Лис. Мне срочно надо кой — чего узнать.

— Ох, давай попозже, а? — заупрямилась она. — Дел полно.

— Ирка, вопрос жизни и смерти!

— Говори, — вздохнула она.

— В общем, суть дела такова. Моя знакомая продала квартиру, а тут рядом со мной ее отец, который говорит что это для него неожиданно и очень странно. И сама она куда-то пропала, я так поняла. Можешь пробить у себя да по соседним конторам эту сделку?

— Могу конечно, у нас ведь единая база! — воскликнула она. — Говори давай адрес проданной квартиры и фамилию продавца.

— Какой продавец? — споткнулась я.

— Ну у бабы как фамилия, что квартиру продала?

— А, у Клавки-то? Ефимова она! Ефимова Клавдия Михайловна! А квартиру продала по Севастопольской шестнадцать, квартира сто семь.

Ирка с полминуты помолчала, щелкая клавишами, после чего сообщила.

— Так, все верно. Квартира продана через наше агентство. Шестнадцатого выставлена, а восемнадцатого уже ушла.

— Ирка! — воскликнула я. — Нечисто тут что-то. Не могла та баба квартиру продать! Никак не могла! Чую я, тут какие-то махинации с квартирой! Ну, знаешь, как наивных пенсионеров разводят — продадут их квартирки без их участия, дадут денег с гулькин нос — и вали на все четыре стороны!

— И откуда ты это взяла? — насмешливо спросила она.

— В газетах писали!

— В газетах еще и про зеленых человечков пишут, слушай больше! Чтобы квартиру продать — надо знаешь сколько бумаг собрать именно владельцу, и именно ему поставить на них подпись? Поневоле самая тупая бабка начнет соображать в процессе, что ее дурят. Не, надуть конечно можно при удаче да при подмазанных чиновниках, но кому это надо? Да и никакие аферисты не продадут квартиру без согласия всех прописанных там людей.

— Дед! — встрепенулась я. — Ты ж дома-то прописан?

— Нет, — вздохнул он. — Клавка, зараза, выписала. Сказала — денег с меня никаких, а за воду да за прочее — за меня как за прописанного берут.

— Ясно, — буркнула я и вернулась к разговору с Иркой. — Слушай, а вот как бы мне с агентшей поговорить — хочу убедиться, что Клавка сама, в добром уме и здравии квартиру продала.

— Так я тебе сама подтвержу — да, в добром уме и здравии она это делала, — хмыкнула Ирка. — Помню я ее.

— А ты-то откуда ее помнишь?

— Милая, у нас сделки на продажу квартир не по десятку в день заключаем! Дай бог если три — пять сделок провернем в неделю! И сделку по Севастопольской шестнадцать помню прекрасно! Клавдия твоя — неопрятная такая тетка с висячей бородавкой на шее, верно?

— Верно, — уныло вздохнула я.

Против родинки не попрешь. Родинка — аргумент весомый. Коричневая, она уродливо свисала с левой стороны шеи и сразу бросалась в глаза. Клавдия же даже не пыталась от нее ни избавиться, ни как-то замаскировать.

— Так вот, твоя Клавдия сама выставила на продажу квартиру, и цену за нее назначила немного ниже реальной — чтобы ушла быстрее. Бормотала что-то про пьяницу — отца, мол, надо все провернуть, пока он домой не пришел. Мол, сил на него нет, вот и решила тетка продать квартирешку да свалить от такой семейки.

— Так и сказала? — поморщилась я.

— Ну, что-то типа этого бурчала. Неприятная тетка, не понравилась она мне. Но сделка была оформлена честно, комар носа не подточит. По доброй воле она ее продала, Лис.

— Но ей же жить негде кроме как в той квартире!

— Странная ты. Она ж квартиру продала, а не подарила. То есть — деньги на новое жилье у нее есть. Не пропадет. В общем — у тебя все?

— Если что узнаешь еще — свистни, ладно? — с тяжелым сердцем сказала я.

— Да без проблем, только все что знала — я тебе рассказала.

Мы попрощались, я положила трубку, а дед ко мне тут же пристал с вопросами.

— Что, Марья, про Клавку-то тебе сказали, а?

— Дед, — подняла я на него глаза. — Действительно твоя Клавдия продала квартиру. Все у нее нормально, я так поняла, просто она решила ммм… переехать.

— Как переехать? — растерялся дед. — А как же я?

Я вздохнула.

— А как же я? — закричал дед. — Не могла ж она меня на улице оставить! Ладно лето — перекантуюсь как-нибудь! Так ить скоро зима!

Что я могла ему сказать? Что хоть квартирка у них и бедная, но в центре города, к тому же — сталинка, а не позорная хрущевка, и стоит такая квартира немаленько. Побольше чем папенька — алкаш, как, видимо, посчитала Клавдия.

— Куда ж мне теперь идти-то? — горестно вопрошал дед.

«Да, — вылез голос. — Как была квартира, так по подвалам да стройкам ночевал, а как лишился — так сразу запричитал!»

«Помолчи», — сурово цыкнула я на него и повела деда Миню кормить. Выставила ему малосольной семги, кусочки воздушного торта, котлетки, разогрела пиццу, достала пакет сока, йогурты, фрукты. Хотелось мне деда побаловать, а то он вон какой худющий, да еще и горе вон какое.

Сама же я ломала голову над тем, куда пристроить дядю Миню. У меня пожить — никак. У меня сейчас тут горячая точка, зона военных действий, и нормальному человеку лучше б отсюда держаться подальше.

В принципе, материна квартира стоит пустая — но черт возьми, маменька меня на котлеты пустит, если узнает что я кого-то пускала пожить в ее отсутствие. А тем более такую маргинальную личность как деда Миню.

Может быть к …Дэну?

Последняя мысль была высказана мной как-то очень робко. С одной стороны — да, мы враги. С другой — а дед-то с ним ведь не ссорился!

«Слушай, хорош по Дэну убиваться», — раздраженно велел внутренний голос.

«Я не убиваюсь».

«А то я не вижу что ты дедка просто как предлог используешь!»

«Я же не встречаться с ним собираюсь — просто позвонить и уладить вопрос с дедом!»

«Ну да, а я весь такой дурной и наивный».

Я молчала.

Мне и правда хотелось просто ему позвонить и услышать его голос. Да, пусть он меня предал и растоптал, пусть я его ненавижу за это и желаю ему всего самого худшего — но это не мешает мне в нем нуждаться. Как наркоман нуждается в дозе. Проклинает свою слабость — но идет на все, чтобы влился героин в его кровь и пропитал тело лучами радуги. И свободой от ломки.

«Хорошо, звонить не буду, — покорно согласилась я. — Но тогда не смей запрещать мне другое. Ясно?»

И я одним движением воткнула кассету в моноблок, щелкнула кнопкой и принялась скачками перематывать пленку на эпизод с Дэном.

— А я этому мужика знаю, — внезапно сказал деда Миня, обгладывая куриное крылышко.

— Какого? — встрепенулась я.

— Ну вон, в телевизере который! — указал дед остатками крылышка на экран.

Я посмотрела — ага, там как раз сосед с вульгарной девицей заходил в подъезд.

— Я тоже его знаю, — вздохнула я. — Он в нашем доме живет.

— Да я не про ентого! Я про того, который раньше был!

Недоуменно посмотрев на дедка, я зачем-то отмотала пленку назад, вот вдова с импозантным мужчиной входят в лифт…

— Он, собака, — удовлетворенно сказал дед. — К Клавке моей все ходил, он ее в секту и затащил.

— Хороши там сектанты — к вдовушкам по ночам ходят! — хмыкнула я.

— Ну а что такого? — вступился дед. — Мужик он в самом соку, чего б по бабам не побегать, пока годы дозволяют?

— Верующие по бабам не бегают! — отрезала я.

Дед отвел глаза, спорить не стал, лишь с усердием принялся за пиццу.

А я с нежной улыбкой идиотки пялилась в экран, наблюдая за искаженным злобой лицом Самого Любимого Парня. Вот он уже вышел из лифта, сделав свое черное дело, вот он пошел из подъезда…

Я встала, собираясь налить деду чая.

— Вовсе он и не бегал по бабам, — буркнул дед.

— Чего? — обернулась я.

— Вон, — кивнул он на телевизор.

Я равнодушно мазнула взглядом по экрану — давешний мужчина, который заходил с вдовой, так же покидал наш дом.

Я повернулась к чайнику, через секунду мысль оформилась, и я снова вгляделась в экран. Дело в том, что мужик был в перчатках. В августе. И лицо его я определенно где-то уже видела. Вот только не помню где. Какое-то невыразительное оно, увидишь — и взгляду зацепиться не за что.

— То ли я дура…, — в полной прострации сказала я.

— То ли лыжи не едут, — поддакнул дед.

Я внимательно на него посмотрела, размышляя, после чего спросила:

— Дед, а ты часом не знаешь, что за секту Клавдия посещала?

— А вот не знаю, — почесал он за ухом. — Не знаю. Я ж дома редко бываю. Мужик ентот попытался и меня затащить к ним, да я ему, Марья, твердо сказал — православный я! Родился православным, и помру православным! Вот так!

— Дед! — я решительно встала. — В общем — я по делам, ты никому не открывай, трубку телефонную не бери, а главное — не открывай, ради бога, Каморку на втором этаже. Ясно?

— Ну дык, — спокойно кивнул дед. — Понял, не дурак.

— Ванных на втором этаже две — при гостевых комнатах, сходи попарь косточки, спать ложись где хочешь, а я все — все, побежала, — торопливо сказала я и сорвалась с места.

— Гав!

— И ты конечно же со мной давай, — не оборачиваясь, согласилась я, и Лора тут же побежала вперед меня. Мы проскакали по лестнице (лифта ждать было некогда), ворвались в гараж, уселись в машину, и я рванула на эту Лесную, словно за мной черти гнались.

И я была уже недалеко, когда врезалась в бок белой десятки. Она сама была виновата. Уже на исходе желтого света пыталась проскочить перекресток. Я думала примерно то же самое, решив что желтый — это почти зеленый, и уже можно.

«Черт!», — рявкнул голос, и мы с десяткой пересеклись в одной точке.

Владелец ее, дяденька за сорок с круглым, как шарик, животом, тут же выскочил из нее и начал на меня кричать.

— Ты чего, права вчера купила, что ли???

— Позавчера, — мрачно буркнула я ему.

Шарик шутки не оценил. Он открыл рот на пятьдесят шесть сантиметров и принялся очень громко рассказывать, что он думает о блондинках за рулем.

Я его слушала примерно минуту, после чего терпение мое кончилось.

— Шар… тьфу, дяденька, — сказала я ему, — послушай, а сам-то ты что, разве не на желтый ехал?

— На зеленый! — твердо ответил он.

— И я, милок, на зеленый, — вздохнула я. — В общем, ладно, пока гуляй, твое счастье что мне некогда. Номера твои записала, потом за компенсацией подъеду.

У Шарика от моей наглости аж глаза на лоб полезли.

— Чего??? — завопил он. — За какой такой компенсацией ты ко мне собралась? Ты же виновна!!! У тебя морда в моей бочине!

Я на него посмотрела долгим взглядом, однако на него это не подействовало.

— Я ГАИ вызываю! — рявкнул он.

И вы не поверите — следующие три часа я провела совершенно бездарно! Слушала маты Шарика, читала карманное Евангелие и ждала гаишников. Лора дрыхла на заднем сидении.

Когда же явились доблестные орлы в шестерке с мигалкой на крыше — я посмотрела на них столь злобно, что они тут же решили что именно я и виновна в наезде. Спорить у меня времени откровенно не было.

Я покорно подписала протокол, тут же рассчиталась с дядькой, на прощанье буркнула: «Что б тебе подавиться», — и уехала.

Все норовят девушку обидеть — ну и времена настали!

А на Лесной меня ждал очередной удар.

Только я кинула машину на знакомых ребятишек, подошла к дому — как увидела невероятную картину. Из ворот вышел мой Самый Любимый Парень, а рядом вышагивала… моя пленница! Я протерла глаза, потрясла головой — ничего не изменилось.

«Может, сестра — близнец?» — с надеждой спросил голос.

«Щаз, — тоскливо ответила я. — На ней мой сарафанчик, что я своими руками шила по „Бурде моден“. Второго такого нет».

«Дед!» — вскричал голос.

«Угу», — тяжко выдохнула я.

Любопытство сгубило кошку, как говорится. Потом уже, много позже, я найду своего старичка в каморке, связанного и несчастного. «Вот так и помогай людям», — будет горько жаловаться он на судьбу.

А пока парочка как ни в чем не бывало уселась в серебристый крайслер Дэна, а я рванула к своей бээмвушке. Выезжать отсюда все равно они будут по прямой, это девять из десяти. Чего им по окрестным, плохо асфальтированным улочкам шариться? Один им путь — на Московский тракт.

Бежала я так быстро, что ветер свистел в ушах, коса реяла по ветру, а Лора еле поспевала за мной.

— Господи, только не дай им сбежать, — горячо молилась я, и, видимо, это мне и помогло. Ибо не успела я выехать на тракт, как тут же увидела знакомый Крайслер.

«Падаем на хвост!» — скомандовал голос.

«Ага, без тебя б не догадалась», — буркнула я.

Шпион из меня, конечно, аховый, но и Денис не подозревал о том, что за ним могут и последить. Впрочем, когда рядом сидит красивая девушка — обычно мысли заняты лишь ей.

Это мне и помогло, не иначе.

Долго ли, коротко — а приехали мы в цыганскую слободу на восточной окраине города. Дома тут были сплошь большие да богатые, срубленные из желтого дерева, с высокими крышами, да вот только на окнах красовались обычные ситцевые занавесочки в кухнях, и совковый тюль в гостиных. По улицам шастали цыганки в цветных национальных одеждах, толпами бегали ребятишки со смоляными кудрями, а еще тут было полно наркоманов. Не хочу ничего плохого сказать о цыганах в целом, но вот в нашем городе это поселение — гигантская торговая точка героином.

И все об этом знают. Меры принимаются самые бесхитростные — на выезде из слободы всегда дежурит машина с ментами, тормозя всех, чьи лица выдают пагубную страсть к наркотикам. На месте освобождение будет стоить триста рублей, ежели денег нет — наркомана отправляют в кутузку, и уже тогда родственникам придется заплатить от трех тысяч за освобождение неразумного чада.

Однако крайслер Дэна они не тормознули, да и по мне лишь мазнули взглядом по лицу и отвернулись. Еще бы — глаз у дежурных по слободе уже наметанный, наркомана за три версты видят, а обычные люди им без надобности.

Я попетляла вслед за Крайслером по пыльным неасфальтированным улицам, и еле — еле успела юркнуть в проулок — Дэн остановился около большого дома в конце улицы. Вышел, обогнул машину, открыл дверцу и под локоток вынул свою фифу, улыбаясь ей при этом.

«Я его приворожу», — помертвела я.

И она так же улыбнулась ему и, приподнявшись на носочках, чмокнула его в подбородок.

«Я его приворожу!!!»

Я с трудом выдохнула, причем явно парами серной кислоты, настолько меня трясло от ненависти к ведьме. Голубки уж скрылись, а я все не могла совладать с собой.

— Парень, — проскрипела я, подзывая проходящего мимо мальчишку. — Заработать хочешь?

— Ну? — поднял он на меня угольно — черные глаза.

— Во-он у того дома сходи посмотри, какой адрес.

— Я и так знаю — Запольная, тринадцать, — спокойно сказал он и протянул руку.

Я пошарилась в кошельке и выдала ему купюру.

Он посмотрел на полтинник, ловко его цапнул и пошел, буркнув напоследок:

— Только вы туда не ходите.

— Почему? — крикнула я ему вслед.

— Плохо там! — отрезал цыганенок и свернул на соседнюю улицу.

Отчего я тогда не послушалась доброго совета?

Как бы то ни было, я достала сотовый, набрала номер Ромки Ивлева, сослуживца Корабельникова из соседнего отдела, который меня после книги сильно зауважал — я там одного из третьестепенных героев назвала его именем.

— Ромка, — покончив с приветствиями, сказала я. — Ромка, нужна помощь.

— Говори, — добродушно пыхнул тот трубкой. Я прямо так и видела, как он сладко посасывает вишневый трубочный чубук, периодически выпуская дым в стильную бородку.

— Я в Цыганской слободе, и тут в одном из домов можно проверить человечков?

— Да как тебе сказать, — задумчиво протянул он. — Цыганская слобода, говоришь? Гнилое место, наркоманское, но мне ж знаешь сколько времени надо на то, чтобы мне ордер дали на обыск?

— Да не, мне вовсе не надо, чтобы вы искали там героин! — скупо улыбнулась я. — Просто с проверкой нагрянуть — можно? Ну и там заодним паспортные данные посмотри.

— А основание? — помолчав, спросил он.

— Я тебе потом, задним числом напишу заяву, ладно? — просительно сказала я. — Просто сейчас очень срочно надо.

Ромка подумал, подумал да и сказал:

— Эх, по уму, конечно, тебя б к участковому тамошнему послать…

— Не надо мне участкового! — перепугалась я. — Мне свои нужны!

— Я так и понял, — продолжил он. — Так что сейчас все ж возьму ордер на обыск, потом напишешь заяву, что там наркоманский притон?

— Напишу конечно!!! Пиши адрес, а то у меня заряд почти на нуле! — велела я, скосив глаза на назойливо мерцающий красный огонек.

Ромка все старательно записал.

— Ладно, тогда я пошел за ордером к кора…, — начал он, и тут сотовый разрядился.

Вовремя я успела отзвониться!

— Лора, я в дом, — не оборачиваясь, сказала я. — Ты тут сиди, а то мало ли чего.

— Гав! — предупреждающе сказала я.

— Не спорить! — равнодушно велела я.

— ГАВ! — рявкнула она в ответ.

«Ты что, идиотка? — вздохнул голос. — Забыла, как она тебя собой прикрыла! Хватай ее, пока она согласная — подобное самопожертвование так редко встречается в этом мире!»

Я взвесила все и наконец кивнула:

— Пошли, горе!

И я вышла из машины, Лора выпрыгнула следом.

Охранное заклинание я ставить не стала — каждая капля силы была мне нужна, а то мало ли.

Навстречу мне шла старая цыганка, и я светло улыбнулась ей:

— Здравствуйте, бабушка!

И ее ответная улыбка, избороздившая и без того морщинистое лицо, одарило меня толикой ее тепла.

Весомой каплей Силы.

Я не поленилась перейти улицу и подойти к куче песка, в которой копошилась детвора.

— Как дела, ребятишки? — ласково, словно самая лучшая в мире мать, спросила я.

И они почувствовали, что я и правда их люблю, потянулись ко мне, прижались, а я гладила их по кудрявым головенкам с невыразимой нежностью и собирала их улыбки — чистейшие крупные слитки Силы.

Искренняя Улыбка — это то, что ничего не стоит. За нее не заплатишь, ее можно только получить в дар. Простому человеку она добавит радости в жизни, а ведьме даст Силу и осветлит ее магию.

— Спасибо, спасибо, дорогие мои, — я чмокнула каждого в смуглую щечку и пошла дальше.

— Тысяча тьма одесная, — шептала я, идя к дому, — Сила защитная и чудесная, ангелы предо мной, и их крыла надо мной.

Я шла, и чувствовала, как меняются вокруг меня нити моей судьбы, убирается в сегодняшнем дне то, что может мне повредить.

— Благословишь, Господи? — подняла я бровь, бросив взгляд на небо. И ответ пришел — в виде мира и покоя в моей душе.

О да. Я поняла, что имела в виду та девочка на евангелизации. Как там она сказала? «Словно я стою на крошечном острове посреди бушующего моря — волны, ветер, молнии… А на моем островке — покой, ибо Господь хранит меня».

Господь услышал меня и осенил благодатью. Я знала это. Я чувствовала.

И потому я не колеблясь вошла в ворота дома.

Цепной пес, огромный волкодав, даже не взглянул на нас с Лорой.

«Спасибо, Господи», — сказала я.

«Да просто пес ленивый», — хмыкнул голос.

Я пересекла двор и бесшумно вошла в дом — двери заботливо были распахнуты настежь.

«Спасибо», — улыбнулась я.

«Жара на улице, потому и открыты», — буркнул голос.

«Прости его, Господи», — вздохнула я, мягко пересекла просторные сени и встала около занавешенной ситцевой занавеской двери, ведущей в дом. Лора понятливо уселась около стены.

А на кухне в метре от меня любимый и какой-то мужчина пили пиво и болтали о сущих пустяках. О ценах на бензин и политике нынешнего президента. О сухом и жарком лете.

Но ни слова не говорили ни о чем, что я хотела услышать. Обо мне или о Дэне.

Прижавшись к побеленной стене около косяка, я совершенно напрасно рисковала своей бесценной для меня шкурой.

И наконец, я услышала хоть что-то, относящееся к делу.

— А что, говорят, ты крупное пожертвование хочешь сделать на нашу церковь, мил человек? — Спросил неизвестный мне мужчина.

— Есть такая мыслишка, — согласился Дэн, — вот и просил Гульнару нас свести. Не в ящик же мне церковный десять штук баксов совать, верно?

— Это ты правильно мыслишь, — согласился мужчина. — Доброхотно дающему дает Бог.

— Ну, от него особо не дождешься, — цинично заметил Дэн. — Я этой акцией налоги хочу снизить. Так что если все получится — поступления от меня будут регулярными.

— А что, много налогов? — помолчав, спросил мужчина.

— Не то слово, оборот-то огромный. У меня компания, которая занимается телефонией — городские домашние телефоны, сотовая связь, спутниковая, плюс провайдерские услуги и опять же спутниковое телевидение.

— Неплохо, — крякнул незримый собеседник Дэна.

— Но, — продолжил Дэн, — наше сотрудничество имеет смысл, только если вы зарегистрированы честь по чести, и таким образом вы как пастор сможете официально подписать бумаги о передаче вам денег на благотворительность.

— Конечно же мы зарегистрированы!

— Бумаги можно посмотреть? — деловито отозвался Дэн.

Мужчина пошел за документами, а я стояла у стены и печально размышляла, как же много я не знала о Дэне. Не знала, что он такой жлоб. Да, вроде и правильно все, как ни крути — а он дает солидную сумму на благотворительность, однако причины как-то царапали мою нежную душу. Будь на месте Дэна кто-то другой — я бы только похвалила его, но вот Дэн — внушал омерзение.

Парадокс…

А Дэн тем временем просматривал бумаги, бормоча себе под нос:

— Та-аакс, Перевалов Александр Васильевич, на которого зарегистрирована ваша организация — это кто?

— Да я это! — слегка возмущенно отозвался мужчина. — И не организация, а церковь!

— Разберемся, — хмыкнул Дэн, а я нахмурилась, ловя какую-то ускользающую от меня мысль.

И в этот момент Лора прыгнула, снова заслоняя меня своим телом.

Я не успела ничего понять. Не успела словить причины ее поведения, лишь краем глаза заметила какой-то очень знакомый сарафанчик, и мое подсознание сработало молниеносно, тут же кинув зерна фриза в ладони. И когда они летели в мой сарафанчик, прожигали его ледяными голубыми каплями и впивались в теплую плоть под ним, я заглянула в глаза ведьмы.

Ненависть, вот что я там увидела. Впрочем — это было предсказуемо.

— Дура, — успела выплюнуть она, после чего замерла ледяным изваянием. Так же как и Лора, во второй раз принявшая фриз на себя.

Во дворе хлопнула калитка, зашелся в лае волкодав, и кто-то побежал в дом, так быстро, словно от этого зависела его жизнь. А из дома в мои сенки рванулся Дэн с хозяином.

Я была готова.

И когда мгновение спустя в сени влетел Дэн с хозяином дома — я молниеносно метнула в них фриз, и тут же обернулась ко вторым дверям.

— Магдали…, — закричал появившийся Серега, но договорить мое имя он не успел.

Я холодно оглядела парк ледяных скульптур.

И первым делом я подошла к ведьме, помня о том, что для нее фриз когда-то был недолговечен. Да, я обстригла ей волосы, но недооценивать не стоит.

Ей я крепко, в который раз, связала руки поясом от старого плаща и ноги шарфом.

Потом подошла к Сереге.

— Что ж ты, собака, меня предал? — устало спросила я. — Что я тебе плохого сделала, а?

Он, лишенный возможности ответить, лишь отчаянно смотрел на меня.

А потом я взяла со стола кухонный нож и подошла к Дэну. Молча, не глядя на него и испытывая какую-то брезгливость, я надрезала его запястье, потом свое, и приложила ранки друг к другу.

И, закрыв глаза, я начала читать привязку на кровь.

Текла кровь, смешиваясь и пропитывая наши руки, а я стояла, улыбалась, и нерушимыми цепями приковывала к себе Дениса.

В наказание за его подлость.

Я чувствовала, как каждое мое слово — работает, да и не могло быть сегодня осечки. Ибо Сила моя сегодня — осененная Божьим благословением.

Если Бог со мной, то кто против меня?

Я запечатала заклятье печатью, и презрительно посмотрела на любимого.

Вот и все. Теперь быть тебе моей комнаткой собачкой.

Калитка снова хлопнула, и снова дворовый пес зашелся в лае.

Вздохнув, я повернулась к двери. Я не боялась ничего — у меня было стойкое ощущение, что теперь — все будет хорошо.

Я со спокойной улыбкой ждала гостя, и даже не особо удивилась, когда на пороге показался Корабельников.

— Марья! — с порога закричал он, хватаясь за голову.

— Да? — подняла я бровь, перекатывая зернышко фриза в свободной ладони.

— Твою мать! — страдальчески закатил он глаза. — Что ты тут за икебану устроила???

— Ты рот-то сильно не разевай, — миролюбиво посоветовала я ему. — Горлышко простудишь.

— Да навязалась же ты на мою голову, — продолжал разоряться он. — Хорошо еще, Ромка ко мне пошел ордер подписывать, я на машину сразу упал да сюда погнал. Да, видать, не успел.

— То есть Ромка с милицией не приедут?

— А я тебе что, не милиция? — окрысился он. — У вас тут что, побоище было? Наши победили, но без потерь не обошлось? Ты давай, что-нибудь делай, а то что это у тебя Денис с Серегой как статуи стоят?

— Сейчас и ты к ним присоединишься, — пожала я плечами. — Я в курсе, что вы трое меня предали, Денис уже наказан, дело за тобой и Серегой.

— Мы тебя — чего-чего??? — воззрился на меня Витька.

— Предали, — любезно пояснила я.

Витька вытаращил глаза, набрал в грудь воздуха и заорал так, что у меня аж уши заложило.

— Ах ты, Машка, тварь неблагодарная!!! Я тут ночей не сплю, шкуру ее спасаю, меня Людка уж скоро из дома выгонит, а она вона чего мне заявляет!!!

— Не ори! — рявкнула я в ответ. — Я, знаешь ли, своими глазами слышала, как вы в лесу договаривались, мол, тот меня охмуряет, а другой папеньку трясет!!!

— Юродивая, — завопил Корабельников. — Так это ж про Гулю речь шла!!!

И он ткнул пальцем в мою ведьму.

«Ну я ж тебе говорил», — скорбно сказал голос.

— Да у меня столько доказательств, что Дэн меня самолично из-за наследства собирался прикончить, что даже мне пришлось в это поверить, — желчно ответила я. — Так что ты мне этой Гулей зубы не заговаривай!

— Вон мужика видишь за Дэном? — зло сказал Витька. — Вот подойди и познакомься — это и есть твой убийца. А пока — извини, надо в отдел позвонить. Раз такая каша заварилась — то все, надо брать эту шайку. Я ж повременить хотел, доказательств собрать побольше, Дениса сюда послал на разведку, якобы он жертвовать большие деньги собрался, то — сё, да вечно ты куда не надо рыло мочишь!

— Так! — не терпящим возражения голосом велела я. — Витенька, послушай. Я в данный момент социально опасна. Вот и хочется тебя фризом припечатать, чисто по причине дурного настроения, да с другой стороны надо бы и послушать — вдруг ты чего умного скажешь? Так что давай так — ты меня не зли еще больше, ладно? А отложи трубочку в сторону, сядь вон на табуреточку да расскажи что к чему.

Витька хотел было что-то возразить и даже открыл рот и грозно нахмурил брови, однако потом ему хватило ума посмотреть на меня, на «икебану», и осознать, что я не шучу.

— Ведьма, — выплюнул он.

— Я в курсе, — согласилась я. — Рассказывай.

— А чего рассказывать? Помнишь, ты мне позвонила и начала плести, что тебя пытались отравить да утопить?

— Помню, — кратко ответила я.

— Ну я так репу тогда почесал, с Дэном поговорил, да и решил проверить твои слова. Вроде ты ж просто так языком-то никогда не болтала, вот и подумал — а как у тебя и правда проблемы? Пошел к парням, что дом твой охраняют, посмотрел видеозаписи, срисовал номера джипа, что тебя тогда подвез, да и поговорил с ребятами. Они и правда подтвердили, что подобрали тебя на противоположном от кладбища берегу реки. Сказали, что выплыла ты в одежде и слегка расстроенная.

— Слегка! — возмутилась я.

— Потом подумал, — не обращая на меня внимания, продолжил Витька, — да и наведался на кладбище, которое за ЗАГСом. Нашел я того мертвого барбоса, смотрю — и правда явно отравлен, да и попросил ребят не в службу а в дружбу экспертизу провести. Цианистый калий был, кстати, так что тебе памятник тому барбосу ставить надо. Ну, и только я начал размышлять, что наверно и правда у тебя какие-то проблемы, а не наследственная шизофрения, как упс! — ты себе героин колешь, а меня гомосеком в прощальной записке обзываешь!

И он укоряюще уставился на меня.

— Витька, да не писала я никакой записки!!!

— Да я уже в курсе, — вздохнул он. — Но тогда-то знаешь как я зол был? Надо мной ведь весь отдел ржал! А потом нас с Дэном Серега у себя собрал, мы пивка попили, сверили сведения да и начали понимать, что и правда тут не все чисто.

— То есть ты хочешь сказать, что Дэн меня не убивал? — устало сказала я. — Ты б хоть чего поумнее придумал, а?

Я хотела в это верить. Бог видит — как я хотела в это верить, что любимый меня не предавал и не хотел моей смерти. Да вот только факты — вещь упрямая.

— Ты на мужика посмотри внимательно, — посоветовал Витька. — Я ж тебе с самого начала сказал — вот твой убийца.

Я посмотрела.

— Морда знакомая вроде, — пожала я плечами.

— Перевалов Александр Васильевич, он к тебе пару недель назад на прием приходил — не помнишь разве?

Я вгляделась в замершее лицо и поморщилась:

— А, это тот, который мне сказки рассказывал про пропавшего сына?

— Ну, не знаю, что он там тебе рассказывал, но приходил он к тебе с целью пробить твою силу да предложить работу. Он, Машка, священник. Правда отлученный уже, но это не помешало основать ему новую протестантскую ветвь, «Ангелы Господни». И ему нужна была ведьма — чтобы побольше со своих прихожан состричь.

— Ну надо же, — изумилась я.

— Вот тебе и надо же, — передразнил меня Корабельников. — А после того, как ты ему отказала, он с Гулей сговорился.

— И что, типа за отказ он меня и порешить хотел? — скептично молвила я. — «Я мстю, и мстя моя будет страшна»? Ерунда какая-то. За такое не убивают.

— За отказ — нет. — А вот за все твое добро — запросто.

— А кто ему мое добро отдаст? — опешила я.

— А там комбинация была целая продумана, уж сильно твоя трехуровневая квартира произвела на Перевалова впечатление. Так вот, он после того разузнал о тебе, да и его сын подкатился к Софии.

С секунду я смотрела на снисходительно — улыбающееся лицо Витьки, после чего хлопнула себя по лбу:

— Ну точно! Все срастается! Сонька же по мужу теперь Перевалова! И что, думаете, что если я помру, то все Соньке достанется? Да вот и нет! Я ее даже и не упомянула в завещании!

— Слушай, ты меня достала, — сурово сказал Корабельников. — Давай-ка теперь ты сядь на табуреточку, рот прикрой, да послушай, как оно все было? Лады?

— Лады, — кивнула я, и приготовилась слушать.

Александр Васильевич Перевалов был священником — миссионером. Есть на Кавказе большое село христиан — евангелистов, в основном славян, и жизнь там течет спокойно и размеренно, с божьим благословением. Жители с малолетства приучаются следовать заветам Христа, а так как одна из них — идите и научите других — то нет-нет, да и отправляют сельчане миссионерские группы по странам бывшего СССР. Не знаю уж как сейчас дело обстоит, когда каждая республика отгородилась от другой границей, но Александр Васильевич в России уж лет двадцать миссионерствует, так что уже и натурализовался давно. Сельчане на него и нарадоваться не могли. Основав крепкую церковь в одном городе — он не сидел на месте. Сформировав крепкое руководство, он тут же ехал в соседний город.

Сельчане только успевали отсылать Александру Васильевичу деньги, так как новообращенные жертвовали неохотно, а евангелизация — дело хлопотное. Надо было оплатить и регистрацию новых церквей, и аренду залов для богослужений, и священнику с семьей надо было где-то жить и что-то есть. А потом, после становления церкви, в каждом городе требовались еще и средства на постройку молитвенного дома, способного вместить всю немаленькую паству. Расходы были значительны, однако село на Кавказе — богатое, Господь благословляет его, и люди с радостью жертвовали на богоугодное дело.

Раз в два — три года Александр Васильевич приезжал в родные пенаты, с семьей и несколькими доверенными людьми, отчитывался, и все были довольны. Скандал грянул лет пять назад. Один очень богатый человек в Новгороде умер, завещав значительную сумму церкви Александра Васильевича, прихожанином коей он являлся. Пастор положил сумму в карман, ни с кем не делясь. А вскоре на Кавказе раздался звонок, и сельчане с недоумением узнали от Сергея, казначея из новгородской церкви, что их активный миссионер — вор и водит их за нос. Что жертвуют россияне, и охотно жертвуют, и вовсе нет нужды еще и деньги с Кавказа требовать. И что в последнее время пастор совсем жаден стал — все гребет себе в карман, и забывает поделиться. И раз так — то Сергей тоже молчать не станет, не резон ему теперь пастора прикрывать.

Сельчане были шокированы до предела. Но все же отправили людей в Новгород и еще в пару городов, где Александр Васильевич основывал церкви. Сергея — казначея они не нашли. А пастор встретил гостей очень доброжелательно, с укоризненным видом дал проверить бухгалтерию, и вел себя так, что проверяющим даже неудобно было за свои подозрения. Да, судя по записям — жертвовали крайне скудно. В воскресение с утра пастор отвез их на вокзал, а сам поехал на утреннее богослужение. Вот только на железнодорожных путях случилась авария, и таким образом рейс был перенесен на вечер. Гости, не долго думая, собрались да поехали в культпросветучилище, в актовом зале которого и проходили богослужения.

Попали они к самому концу. Как раз закончилась последняя проповедь и Александр Васильевич пустил по рядам большую чашу, размерами смахивающую на тазик, призывая жертвовать на строительство молитвенного дома. И народ, до отказа забивший немаленький актовый зал, очень охотно расстегивал кошельки. Ибо всем уже надоело тесниться в этом чужом зале.

Гости, онемев, наблюдали, как растет в тазике ворох купюр, там были и крупные российские купюры, и доллары, люди не скупились. После чего переговорили с прихожанами, что сидели поблизости — и те подтвердили, что все ждут — не дождутся, когда же будет построен собственный молитвенный дом, и посему тазик к пастору всегда возвращается полным.

А по бухгалтерским книгам следовало, в пересчете на доллары более пятидесяти за воскресный сбор прихожане еще никогда не жертвовали…

О хороших пожертвованиях сообщили и посланцы в другие города.

Вот только церковная казна везде была пуста. Деньги, которые должны были пойти на помощь бедным, строительство молитвенных домов и прочие богоугодные дела — пошли в карман пастора, светлого и активного миссионера, и сомнения в этом более не было.

Александра Васильевича сельчане отлучили от церкви. Только вот его не сильно это и расстроило, ибо для него христианство давно стало всего лишь синонимом слова «бизнес». На лбу у пастора не написано — отлучен он или нет, — так рассудил он, и…снова принялся за основание церквей, благо опыт был. Нет, он не создавал секты, он основывал нормальные протестантские церкви, нес Слово Божие людям, вернее — теперь он его продавал. Вот только Господь был явно против самозванца — и плохо, плохо у него все клеилось. Люди теперь и в самом деле жертвовали отлученному пастору неохотно, словно чуяли, что не на богоугодные дела пойдут их денежки. Александру Васильевичу на пропитание порой не хватало. Вот и пришлось ему задуматься, как бы выжать из прихожан по максимуму. Ведь посещали церковь те, у кого имелась деньга. Максимова, владелица сети продуктовых супермаркетов, которой наш пастор попался в лихой для нее час — дочь была в реанимации после аварии. Как бы то ни было, но старая прожженная тетка, послушав о том, что все мы — дети Господни, кинулась на колени в молитве — и вымолила—таки жизнь своей дочери. С тех пор и ходит на богослужения, да вот только мошной тряхнуть серьезно не хочет. Сотку кинет в ящик для сбора — и считает, что достаточно. А Степанов, владелец автосервиса? А Леночка, прехорошенькая жена нового русского? Пастора аж злоба душила — вот они, денежные мешки, ходят рядом, да только как бы их потрясти?

Откуда он узнал про меня — то неведомо. Однако прикинул, как выгодно было бы сговориться с ведьмой, и просто заболел этой мечтой. С сыном поделился, а тот его решение только одобрил. И, не откладывая дела в долгий ящик, наш пастор позвонил мне и я назначила ему встречу. Намерения у него и в самом деле были чисты, аки слеза ребенка. Он вовсе не желал меня обидеть, зря я тогда так на него напустилась. Старичок всего лишь хотел узнать, каковы мои способности, и коль я действительно ведьма, а не шарлатанка — сговориться со мной о прибыльном бизнесе. Я же, дрянь такая, выманила у него последние баксы, оскорбила, и вытолкала взашей.

И лже-пастор ушел, но злоба на меня и вид моей трехуровневой квартиры занозой сидели в его душе. Сыну он все рассказал, он подумал, подсобрал сведений обо мне, договорился с подходящими людьми, да и родил план о том, как достаточно просто и безопасно стать моими наследниками.

Прежде всего — Данила начал охмурять мою Соньку, а простодушное дитя все приняло за чистую монету. А так же — они принялись сводить с ума мою маменьку, дабы она потом не смогла оспорить завещание, а еще лучше — вообще попытаться ее лишить наследства как недееспособную. Да, пастор с сыном были умны, раз столько серьезно отнеслись к моей маменьке, она бы явно подняла шум, если б заподозрила неладное. И Данила подговорил знакомых парней «подшутить над своей тетушкой», при этом одну из ролей исполнил сам, вторую — казначей церкви, который был полностью в курсе аферы. Проникнуть в материну квартиру было несложно, замки у нее на двери самые обычные. Согласитесь, если в своей квартире увидишь парня в фате или заячьими ушами, как ни в чем не бывало трескающего борщ на кухне — поневоле начнешь сама сомневаться в своем рассудке из-за абсурдности происходящего. А до самой не допрет — так окружающие быстро диагноз поставят, коль ума молчать не хватит. У моей маменьки — не хватило.

А Данила ставил спектакль далее. Тут ему, надо сказать, просто неслыханно везло. Маменька приехала пожить ко мне, и мало того, что разносчик из ресторана оказался одним из участвующих в спектакле — случайно, совершенно случайно! — так еще маменька и с Данилой столкнулась. И маменька, не выдержав психической атаки, поколотила обоих обидчиков, тем самым дав неопровержимые доказательства своей психической ненормальности. А Данила еще и подсуетился — направил нас на прием ни к кому-то, а к Крамскому, казначею церкви, который так же побывал у матери дома. Да и парень, в которого мать вцепилась в коридоре больницы — его так же подослал Данила!

Папеньке же первоначально планировали дать в зубы тыщщонку баксов, и пусть валит на все стороны, он у меня тихий алкоголик, так что всерьез его не восприняли. Однако позже жадность перевесила, это же целой тысячи лишаться! — и потому Александр Васильевич его напоил и завез в далеко — далеко в лес. Сгрузил под елкой пребывающего в нирване отца и уехал.

Все же не хватало у преступников окаянства совершить прямое убийство. А вот создать условия для того, чтобы человек вроде как и сам помер — это они запросто. Хотя — может я и зря так про них хорошо думаю, возможно, они просто тщательно следили за тем, чтобы убийство не было похоже на убийство.

Итак, мать была устранена, и сынишка с папочкой принялись непосредственно за меня. И я, надо сказать, здорово им помогла. Ибо Данила смог за время краткого визита в мой дом стащить у меня листы формата А4, на которых я тренировалась писать автографы. И таким образом, подкупленный нотариус впечатал в верхнюю половину листа завещание, по которому все, что я имею — отходит моей дорогой сестричке Соне, которая на Данилу надышаться не могла. Они мудро не стали писать завещание на себя, ибо тогда и вовсе было бы подозрительно — чего это я умерла в расцвете сил, да еще и совершенно незнакомым людям все отписала. А двоюродная сестричка, что жила у меня и с которой я подружилась — ни у кого не вызовет сомнений.

Моя размашистая подпись — «Магдалина Константиновна Потемкина», была подлинной и могла выдержать любые проверки. Завещание было сделано без сучка без задоринки, и судьба моего имущества и меня самой была решена. Да и Сонька тоже, наверно, долго бы не зажилась. Данила был ее мужем, а следовательно — и ее наследником.

И когда все было готово — меня принялись настойчиво, гм, отправлять в лучший мир.

Девочек, которые предложили мне отравленные пирожки, Александр Васильевич нашел улице, неподалеку от ЗАГСа. Он дал им полтинник и сказал, что если продадут мне пироги, то получат сто долларов. И вдохновленные такой суммой девчонки расстарались.

Сто долларов им, кстати, не обломилось — добрый дяденька их не дождался на условленном месте. Ну, да винить его в том не стоит — не разорваться ж ему было! Александр Васильевич пристально следил за мной, дабы проконтролировать процесс превращения в моего наследника. Я же, зараза эдакая, мало того что поперлась на кладбище, так еще и собак принялась кормить. Представляю, каким злобным взглядом провожал каждый пирожок пастор — ибо пойди найди в наше время цианистый калий! А я так безрассудно и неэкономно перевела дефицит на каких-то шавок!

Да еще и имела наглость остаться живой!

Впрочем, пастор не сплоховал, и смог меня столкнуть в реку. Еще и камешками сверху побросался, однако я, редиска, оказалась на удивление живучая и быстренько уплыла из пределов досягаемости летающих булыжников.

Однако в качестве трофея ему досталась…моя сумочка! Да-да, она не утонула! А в сумочке обнаружился ключ от моей двери. Старичок с толком использовал свою находку и тут же послал ко мне домой одного из сообщников, дабы все же травануть понадежнее мерзкую ведьму. Да, вот его-то и застал Дэн, вот тогда-то преступник и ничего умнее не придумал, как ляпнуть, что он — мой новый бойфренд. Дэн хлопнул дверью, наткнулся во дворе на меня, кинул мне ключи и уехал, чтобы больше не возвращаться.

А я, глупая, побрела, утирая слезы, в квартиру, где меня ждал мой убийца. Снотворное в чайнике было уже растворено, и шприц был наготове. И как завершающий штрих — буковки размера 14, шрифт Arial, которыми был напечатан текст моей предсмертной записки. Да-да, вы правильно догадались — все на том же листе для принтера, с моим автографом.

Дорого же мне далось мое увлечение писательством. Однако — не будь этого — преступники еще бы чего придумали.

И я имела наглость снова выжить. Потому что Дэн, обдумав ситуацию, решил набить сопернику морду напоследок. Приехал, до меня достучаться не смог, но, так как свет у меня горел — он потопал вниз, к Сереге, за запасным ключом от моей квартиры. По пути он размышлял о том, чем я там занимаюсь с новым бойфрендом, что даже дверь не открываю, и потому решил, что прибьет обоих.

Сереги дома не было, дверь открыла баба Грапа, но ключ ему выдала. Денис открыл дверь, нашел меня, вызвал врачей и принялся меня спасать. И в суматохе лишь каким-то дотошным медбратом была обнаружена и зачитана вслух та предсмертная записка. Услышав такие вещи про себя, Денис психанул, рявкнул «Спасайте эту дуру сами!» и свалил, благо врачи успели твердо пообещать, что жить я буду.

Вскоре и остальные персонажи, упомянутые в записке, узнали, как я их перед смертью приголубила. Мои ближайшие друзья — подруги ходили на меня злые, и лишь один Серега, по непонятной причине обойденный в записке, собрал Витьку с Дэном и наорал на них. Вот тебе и тихоня! Он кричал, что как они вообще могли поверить, что Магдалина может такое про кого-то сказать? И что я, ведьма, могу пойти на суицид — полная нелепица! Да и нет у меня точек пересечения с наркоманским миром, а в магазинах наркотики пока не продают, не Амстердам! Откуда у меня героин мог взяться?

А пока мои парни беседовали и приходили к решению, что мне, кажись, и правда нужна помощь, что я не притворяюсь — меня, без сознания и под фризом для стопроцентной надежности — в это время раскладывали на рельсах. Надо сказать — пастор ведьму все же нашел. Вернее, Данила вспомнил, что была у него в Минеральных Водах знакомая, про бабушку которой говорили, что она ведьма. Парень быстренько смотался туда, да и выяснилось, что Гуля и сама теперь Мастер, а бабушки уже и нет. Сговорились они быстро — вот так и появилась у пастора ведьма на подхвате. Для нее сняли дом в цыганской слободе, ибо у пастора был финансовый кризис, а тут цены на жилье радовали нереальной дешевизной. Понятно, что в селении, по улицам которого табунами бродят наркоманы — снимать дом никто особо не хотел, но Гуле, ведьме — что они могли сделать?

И первой работой ее стал фриз на меня. Второй, кстати сказать, было одурманивание Клавдии, которая продала квартиру и отдала вырученные деньги на церковь.

Но вернемся ко мне. Господь и в тот черный миг не оставил меня в совершенно безвыходной ситуации. Его провидение заранее послало Лору в колосовский лес, где она благополучно обернулась волком, побегала, попрыгала, а потом вернулась и ножа не досчиталась. А все ради чего это было сделано? Чтобы с расстройства пошла она бродить по лесу, и, наткнувшись на меня — спасла. Да и потом — как она меня наловчилась меня от фриза прикрывать? Нет, что ни говори — а Господь — очень мудрый товарищ. Ибо если бы Лора волком не обернулась — разве б я сейчас была жива?

Чего не отнять у преступников — так это оптимизма и работоспособности. Узнав, что я опять осталась жива (!!!), они не психанули, не отступились. Они просто снова достали ключ от моей квартиры и снова ко мне отправился гость. Убедившись, что свет во всей квартире у меня погас, преступник проник ко мне в квартиру и инсценировал «кофепитие».

— Чего??? — завопила я, не выдержав. — Да уж помолчал бы, уши вянут, как ты Дэна своего выгораживаешь! Я запись смотрела — Дэн как раз в то время, когда меня ориентировочно «кофеем поили» — в подъезд зашел! И через двадцать минут вышел!

— Балда! — завопил Витька в ответ. — У Сереги он был! Мы в тот день там собирались на совещание!

— А что-то я тебя не видела, как ты входил!

— Так я заранее пришел — футбол посмотреть! У Сереги видела, какой домашний кинотеатр? А у меня — махонький Akai, чувствуешь разницу???

— А кто же тогда у меня на кухне хозяйничал, коль не он?

— Шалагин Геннадий, неприметный такой мужичонка, лет тридцати, — пожал плечами Витька. — Он уже показания вовсю дает, в принципе, можно было уже и остальных брать, да вот ты с инициативой вылезла.

А я молчала. Я вспомнила!!!

Парень в психиатрической клинике, в которого вцепилась мать.

Один из мужиков, что меня в восьмерке травили.

И мужчина в костюме, который поддерживал весьма пьяную мамзель из нашего дома. Я ведь подумала — они вместе — а он наверняка ее просто подцепил у ворот, воспользовавшись ей как пропуском в наш дом.

И это все был один мужчина. Лицо его и правда было настолько незапоминающееся, что я лишь в последний раз, просматривая видеокассету, обратила внимание, что где-то я эту рожу видела. Да и то, если бы дед не ткнул меня носом, да если бы не перчатки на его руках — сроду бы не зацепилась на нем взглядом.

— Господи, — пробормотала я. — Слушай, а еще вопрос. Чего Серега наврал, что это он меня спасал-то?

— Дэн с ним договорился, — хмуро ответил Витька. — После той записки он тебя видеть не мог, и как-то неудобно ему было признавать, что это он тебя спас.

Я посмотрела на Дэна, все еще замороженного, бесстрастно взирающего на нас — и поежилась.

— А с Сонькой чего? — вздохнула я, отводя глаза.

— А что Соньке твоей сделается? — пожал плечами Витька, доставая сотовый. — У нее медовый месяц, купается на море, Данила ее обхаживает вовсю. Мы за нее и не волновались — пока ты жива, ей совершенно ничего не грозит.

— Витенька, — жарко задышала я. — Арестуй того Данилу побыстрее, а Соньку домой верни, а? А то что-то неспокойно мне.

— Ну понятно, что если папочку с подельниками повяжем, то и сына местные опера возьмут сегодня же, — снисходительно просветил меня доблестный мент. — Кстати, деда Миня твой с Клавдией и еще одна девочка без жилья остались, смогли, смогли мошенники их задурить. Чего делать — ума не приложу.

— Обратно квартиры им не вернут разве? — нахмурилась я.

— Запутанное дело, — скривился он. — Там уж люди живут, что честные денежки за квартиры те заплатили.

— Ну значит пущай едут в бабушкину деревню, там брошенных домов полно, и дома-то хорошие. И церковь там есть!

— Ну предложу, — кивнул он. — Тоже вариант. Ты наших-то разморозь, а то что они как куры на прилавке растопырились? Да и ненаших тоже можно, сейчас только наручники надену!

Я пошла в кухню, в холодильнике сразу же увидела бутылку водки (у пастора в доме!!!), и принялась с ложечки отпаивать Серегу. Потом — Лору. А потом приехали менты, я отдала водку Сереге и принялась давать показания.

В сторону Дэна, которого Серега усердно отпаивал, я даже и не глядела. Боялась. Боялась увидеть в его глазах безоговорочное восхищение, искреннее — и все же такое искусственное. С ужасом думала — каковы же будут его первые слова? «Магдалиночка, любимая»? «Я без тебя жить не могу»?

Сахар в шоколаде.

У меня заранее начинался кариес.

Господи, но почему, почему ты меня не образумил, почему Витька не появился чуть ранее, почему я успела сделать приворот.

Подписав протокол, я встала с табуретки и вознамерилась уйти. Только чтобы не видеть по-собачьи преданных глаз любимого. У меня здоровье после всего, что произошло — плохое, и мне расстраиваться нельзя.

— Постой-ка, — раздался голос Дэна сзади меня.

Я недоуменно нахмурилась. Мне показалось — или в его спокойном, нарочито спокойном голосе проскользнули какие-то странные нотки?

— Ну, — со вздохом развернулась я.

— А вот теперь объясни-ка мне, милая, что значили эти твои многозначительные намеки про завещания и отрезанные косы??? — рявкнул он. — Какого черта ты меня домой не пускала? Какого черта ты меня дураком даже перед охраной выставляла?

— Не выставляла я тебя дураком, — изумленно ответила я.

— Ага, я только появляюсь — я охрана сразу же — «Денис Евгеньич, а ваша Магдалина Константиновна ваши цветочки выкинула в помойку!»

— Врут! — возмутилась я. — Я только подумала об этом, да помойки не нашла! Я их бабушками подари…

И споткнулась о хмурый взгляд Дэна.

— Бабушкам значит?

— Подарила, — икнула я.

— Вот как?

— Слушай, а ты меня что, не любишь? — растерянно спросила я.

Как-то он себя вел совсем не так, как ведут себя привороженные.

— Да просто обожаю, — ехидно ответил он. — То, как ты себя вела, этому крайне способствует.

«Ты печать ставила ему на грудь, а там же охранный талисман, еще бы чего у тебя вышло», — зевая, сообщил голос.

«Погоди, но ведь фриз сработал», — растерялась я.

«Слушай, я не знаю, как работает магия, — рассердился голос. — И ты не знаешь. Радуйся, что все получилось именно так!»

— Уррааа! — завизжала я и повисла на шее у любимого.

— Гм, гм, — покашлял белобрысый мент, неодобрительно глядя на меня. — Денис Евгеньевич, показания бы ваши снять!

Любимый чмокнул меня в щечку и пошел с ним на кухню, а я, оглянувшись, увидела уже размороженного Александра Васильевича в наручниках, под Витькиной опекой.

— Знаете что? — ехидно сообщила я ему. — А ведь денежки вам мои бы не достались, зря бы вы грех на душу взяли! Я за эту неделю аж два завещания написала, последнее — вот прямо вчера! Так что ваша подделка была бы попросту недействительна, ибо лишь самое позднее завещание имеет силу! Вот так-то!

Бо-оже…

Каким взглядом он полоснул по мне… Все было в нем — и разочарование, и беспредельная ярость, и ненависть…

А я показала ему язык и пошла следом за любимым на кухню — помогать давать показания.

Маменька посмотрела на меня и с осуждением сказала:

— И ты хочешь сказать, что я должна поверить в эту…, — она запнулась, словно затрудняясь подобрать слова, — эту дикую историю???

— Мать, — укоризненно сказала я. — Как было — так и рассказала.

— Денис Евгеньевич! — возмущенно повернулась она к любимому. — Хоть вы ей скажите!

— А, ей что в лоб, что по лбу, — махнул тот рукой. — Больно она меня слушает! Сказал ей — лежи в кровати, поправляйся, и не успел выйти из дома, как она тут же сбежала!

— И от чего бы ей, интересно, поправляться? — поджала мать губы. — Девка здоровая…

— Ну так вам же только что она все подробно рассказала, — терпеливо усовестил ее Дэн. — Что ее чуть не утопили, потом чуть не придушили, потом отравили и прочее — прочее. Тут никакое здоровье не выдержит.

Мать на него посмотрела долгим взглядом, после чего нахмурилась:

— А вы мне казались здравым молодым человеком. А туда же, под ее дудку пляшете!

— А кольцо обручальное у Соньки на пальце тоже я придумала???

Все-таки у меня дурной характер. Мать еще и пяти фраз не сказала, а я уж воплю как на пожаре.

— И что, вы хотите сказать, моя племянница … замужем? — запнувшись, спросила мать.

Сонька отчаянно покраснела и пискнула:

— А дядя Витя Корабельников нас уже разводит! Я же не знала ничего!

Мать помолчала, после чего решительно заявила:

— Не верю!

И треснула сухоньким кулачком по столу.

— И для кого я тут два часа распиналась? — глядя на Святошу, задумчиво вопросила я. — Мать, ты мне можешь верить. Можешь не верить. Ты меня попросила все подробно разъяснить — и я подумала, что и правда надо это сделать, все же и ты тоже пострадала. Я твою просьбу выполнила, в общем, теперь и ты мою выполни, ладно? Одну. Всего одну.

— И какую же? — с подозрением спросила она.

— Не нуди. Дай помереть спокойно.

— Я нужу? — возмутилась она. — В смысле — я не нудю! Тьфу ты! В смысле — я не нудистка!

— Правда? — подняла я бровь, от души веселясь.

— Тьфу на тебя, — рассердилась она, поджала губы и отвернулась.

— Ладно, вы тут пейте чай, беседуйте, а я пожалуй пойду. У меня дела.

— Какие такие у тебя дела? — голос Дэна был не менее нудным и подозрительным, чем у матери. Хоро-оший зятек, на лету привычки перенимает.

— В спальню, — любезно пояснила я. — Мне доктор прописал покой и сон.

— Ну тогда конечно, — кивнул он.

— И дверь я закрою, — уточнила я.

— Значит, Святоше так можно?

Я посмотрела на преданно заглядывающую в глаза волчицу, которая конечно же бесшумно, но неотвратимо шла за мной следом — и ответила:

— А Святоша вопросов не задает. И не нудит!

— Я нужу? — возмутился он. — Тьфу, в смысле, я не нудю! Тьфу!..

— Ну да, я в курсе, что ты не нудист, — усмехнулась я и пошагала наверх.

Денис может сколько угодно меня опекать и кричать, что решит все сам, но вот маменьку я выручила — теперь надо и за папеньку взяться.

Раскинутые карты показали привычную картину. Папенька пьян и весел, около него теплая компания и ему на редкость хорошо. Господи, да где хоть он в лесу компанию-то нашел? Только что медведей споил…

Но тогда вопрос — чем???

Хотя, с другой стороны, я много раз замечала, что истинные алкоголики крайне изобретательны по части выпивки. Возможно, когда я приеду за папенькой — я обнаружу, что он владелец маленького лесного заводика по производству мухоморовки.

Взяв приготовленную отцову рубашку и телячий послед (у Грицацуихи как раз как раз отелилась корова), я сделала обряд на пуповину. На несколько месяцев, покуда теленок мал и не отходит от матери — этот обряд дает неразрывную связь с выбранным кровным родственником.

Бабушка моя делала этот обряд на меня. Старенькая она была, бабуля моя, когда ей меня спихнули родители, сложной ей было углядеть за такой егозой, как маленькая девчонка. И с тех пор жизнь моя существенно осложнилась. Бабуля всегда знала, что я делаю и где. Бессмысленно было врать, что я-де учила уроки, пока она лечила людей в соседней деревне. Бабуля точно знала, что я с мальчишками лазила по деревьям и даже разок свалилась и набила шишку.

Рука у нее была тяжелая, и посему я вскоре осознала, что врать — наказуемо. Лучше уж честно признаться. И с тех пор прошло уж много — много лет, а я до сих пор считаю, что врать — плохо для репутации, все равно правда всплывет и навредит. Уж лучше так не подставляться и быть честной.

Тихо — тихо мы с Лорой пересекли холл. Сонька, что стояла в столовой и доставала из тостера поджаренный хлеб — увидела меня, но я сделала большие глаза, и девчонка понятливо отвернулась. Мать в столовой, что располагается чуть дальше кухни, громко жаловалась Денису на то, как ей не повезло с дочкой. Со мной, то бишь.

А я тем временем спустилась в гараж, свистнула из Серегиного бокса навороченный мотоцикл, посадила сзади себя Лору, и поехала выручать папеньку. Пуповина меня вела просто безошибочно, я четко знала, где он. С такими мыслями я и направилась к колосовскому лесу.

Уехала я недалеко. На выезде из города меня остановил толстый гаишник и начал нудеть:

— А отчего без каски едем? А если авария какая? Каска — она ведь четыреста килограмм выдерживает!

Я толкнула Лору, та понятливо заулыбалась во всю пасть. Мне аж самой дурно стало.

Но бравому гаишнику все было нипочем.

— И на животное так же касочку надо б надеть! Каска — она ж четыреста килограмм выдерживает!

Лора тут же скуксилась, а я понятливо вздохнула:

— Сколько?

— Двести! — пожал плечами мужик.

А я с ужасом поняла, что сумочку-то я и не взяла! Пошарив по карманам, я нашла с превеликим трудом девяносто рублей, подала гаишнику и твердо сказала:

— Больше нет!

— Грабеж! — возмутился он.

— Да правда больше нет! — взмолилась я. — Дяденька, ну опаздываю я, ну не серчайте, а?

— Будешь должна, — сурово припечатал он.

— Всенепременно занесу должок, — кисло пообещала я и отчалила.

Завезли моего папеньку в лес на совесть. Я часа три петляла между сосен, пока наконец не почуяла — вон оно, рядом! Рядом родной мой папенька! Еще немного, еще чуть — чуть….

…И я выехала на опушку. Трава на ней была варварски истоптана, а посередине стояла крошечная избушка.

Я прислушалась.

Было как-то очень тихо, и лишь разноголосый храп разносился далеко окрест…

Соскочив с мотоцикла, я ласточкой влетела в избушку, обо что-то споткнулась и рыбкой полетела дальше, приземлившись как раз в аккурат поперек папеньки.

— …! — хором сказали мужики около меня. Особенно старался тот, об которого я споткнулась.

— Ой, доча, — пьяненько заулыбался проснувшийся отец.

Я кое-как встала, уперла руки в боки и сурово спросила:

— Что, пьем? А это кто такие? — едва заметным кивком я указала на трех мужичков, хмуро взирающих на меня.

— Так то Славка, Колька да Васька, доча, — не переставая улыбаться, сердечно поведал папик. — Охотники они. Вот, встретились тут, да немного за знакомство решили выпить, ты уж не ругайся…

Я внимательно посмотрела на этих… охотничков.

Три пропитые рожи так же внимательно смотрели на меня и тихо матерились. Я их понимала — приехала, весь кайф обломала.

— Спасибо вам, мужики, — вздохнула я.

Эх, кабы не они — пропал бы мой непутевый отец в лесной чаще…

А Лора, взвыв раненым зверем, вдруг ринулась к крошечному столу в углу избушки, лапой расшвыряла селедочные скелеты и мертвой хваткой вцепилась в…

— Мой нож! — завопил один из охотников. — Отдай!

— И правда отдай, — укоряюще сказал папик. — Я ить его Ваське подарил, нехорошо подарки забирать!

— Ррр, — Святоша стояла в углу с ножом в зубах, и было по ее взгляду понятно, что в данный момент она социально опасна. Загрызет, и не чихнет.

— Усмири свою собаку! — злобно бросил мне Колька.

— Волчицу, а не собаку, — огрызнулась я. — Охотник, называется. И вообще — что вам, ножа жалко?

— Подарок! — припечатал Васька.

— Ладно, сейчас я с ней поговорю, — со вздохом согласилась я, подошла к Лоре и спросила: — Ну что ты в этот нож вцепилась? Мало тебе ножей?

Лора отчаянно закивала головой, жалобно заскулила и как-то странно закосила глазом. Прямо на рукоятку.

Я присмотрелась. Потом еще раз, будя смутные воспоминания. После чего спросила ее:

— Это то, что я думаю?

Лора закивала так, что мне стало тревожно — кабы голова не отвалилась.

— Пап, ты этот нож где взял?

— Так в лесу нашел, — с готовностью ответил он.

— Прямо так в лесу ножи и валяются? — усомнилась я.

— Да он во пне торчал, я и взял. Думаю — пригодится. Я ж, доча, однажды просыпаюсь — чу! — а вокруг меня е-елки, а рядом пень, весь ножами утыканный… О, думаю — допился. А потом смотрю — и правда елки, правда ножи. Как оказался, зачем — ничего не помню. Ну, я взял один ножик на всякий случай — мало ли, боровичок какой срезать, да и пошел. К ночеру вот на мужиков наткнулся, на радостях ножик и подарил.

— В общем так, — решительно сказала я. — Те ножи в пеньке принадлежат вот этой волчице, ясно? Так что дарить ты их права не имел, мужики, уж извините.

— Да ладно, все равно ведь не отдаст, — расстроено махнул Васька на оскалившуюся Святошу.

— Ну, все хорошо, что хорошо кончается, — довольно заключила я, в который раз поражаясь промыслу Божьему. Это ж надо — если б мы папеньку не нашли — не нашли бы и нож. И быть бы Лоре весь свой век в волчьей шкуре.

Пока отец прощался с собутыльниками, я смотрела на скулящую Лору и думала. Дэн меня после второго за день побега свяжет веревками и никуда не отпустит, да и бедная Святоша совсем в волчьей шкуре измучилась. Лето ведь, жарко поди животине.

И потому поехали мы не домой — поехали мы к пеньку. Мы с папенькой — на мотоцикле, осторожно лавируя между сосен, а Лора — счастливо повизгивая, скачками неслась впереди и показывала дорогу.

И когда я выехала на полянку — она уже в нетерпении носились кругами около пенька.

«Ну быстрее же, быстрее!» — так и слышалось в ее скулеже.

— Ну точно, тот пенек, те елки! — восхитился папик, озираясь вокруг.

А я воткнула недостающий нож в пенек и выжидающе посмотрела на Лору. Очень уж хотелось посмотреть — как она все же кульбит-то над пеньком делает, а?

Святоша же потупила глаза, и показала хвостом на елки.

— В смысле — мне уйти, что ли? — нахмурилась я.

Святоша кивнула и хвостом указала и на папеньку.

А, точно, она ж совсем… голая останется после оборота.

Голая…

Меня мороз пробрал до костей. Господи, а одежки то ее, черные хламиды — я утащила!!!

— Отец, — слабым голосом сказала я, — пошли-ка, выйдем.

— Куда? — наивно поинтересовался он.

— Туда, — вздохнула я и потащила его в кусты.

Усевшись на поваленное дерево спиной к полянке, я придирчиво осмотрела папеньку.

— Доча, а ты чего это так смотришь? — поинтересовался он.

— У тебя майка под рубашкой есть?

— Есть, — покладисто согласился отец.

— Тогда давай рубашку, — велела я.

Папик беспрекословно ее снял.

Ладно. Сверху мы ее прикроем. А нижний этаж???

Подумав, я пришла к выводу, что мне ничего не остается, как отдать свою летнюю юбку Лоре. В принципе, мне крайне не нравилась мысль остаться в одних кружевных шортиках. Но, с другой стороны, выхода нет, Лоре папина рубашка снизу вообще ничего не прикроет, не могу же я ее в таком виде в город везти. А шортики — не стринги, можно сделать вид, что так и надо, последний писк моды. Да и темнеет, авось никто и не поймет.

Придя к такому выводу, я закричала:

— Святоша! Ты там все?

— Все, — скорбным басом донеслось с поляны.

— Простыла, что ль?

— Здоров, — коротко ответила она. — Но гол, аки младенец, и если Господь не пошлет одежд…

Охнув, я ринулась на поляну, и тут же попятилась:

— Из-звинитте.

На пеньке была не Святоша. На пеньке, прикрывая ладошками причинное место, сидел… диакон Филарет!!!

Отдышавшись, я жалобно спросила:

— Ну как же так-то, батюшка?

— Пьян был, — сварливо ответил он. — Вы ж меня напоили, бесовки, когда размораживали!

— И что из этого?

— Так вот я и решил доказать, что учения ваши дурные и бестолковые. Пошел в трапезную, спер…эээ, то есть взял двенадцать ножей, да и пошел в лес, искать пенек.

— Но ведь пенек километров за десять от собора! — возопила я. — Что, так просто пошли и нашли этот пенек?

— А то только Господь ведает, как я тут оказался, — степенно ответил Филарет. — Мне так показалось — что недолго шел, а вот поди ж ты…

— Батюшка, — смиренно осведомилась я. — А вы скажите — как же вы кульбит-то делали?

— Да никакого кульбита я не делал, — рассердился он. — Разбежался да и перепрыгнул. Лучше скажи — одежа где?

— А то Господь только ведает, — огрызнулась я. — Могу предложить отцову рубашку и мою юбку.

— ЧТО???

— А больше нет ничего, — оправдывалась я.

— Боже, да за что ты мне такое наказание послал? — нервно сокрушался батюшка.

— Могу предложить либо юбку с рубашкой, либо голым в город возвращаться!

— Господь повелел не облачаться в женскую одежду! — громыхнуло с полянки. — И от завета сего — не отступлю!

— Эээ, батенька, да вы плохо знаете историю, — посочувствовала я. — Я уж маменьке своей как-то объясняла, что когда Господь такой закон устанавливал — женщины ходили в брючках, а мужчины в халатах. Так что юбку одеть вам — совсем не грех!

Филарет подумал и со стоном душевным сказал:

— Хорошо, дочь моя. Испытывает меня Господь, ой испытывает… Давай свою одежду.

Я просунула тряпки между елок, села на мотоцикл и крикнула:

— Отец!

— Что, доча? — сонно отозвался он из-за деревьев.

— Иди сюда, домой поедем.

Папенька, пошатываясь, добрался до мотоцикла, взобрался сзади меня и тут же уронил голову на мое плечо и блаженно захрапел.

— Батюшка? — позвала я.

Тот вышел с полянки, и тут же замер.

— Ну? — нетерпеливо вздохнула я, и тут мой взгляд упал на зеркальце на руле.

Диакон Филарет застывшим взглядом пялился на мою обнаженную ногу…

— Что, в ванной не насмотрелись? — нервно буркнула я, заливаясь краской до ушей.

Бо-оже… Он же меня видел в ванной!!

Гад!

— Бесовское отродье, — скорбно выругался Филарет и полез сзади папеньки на сидение мотоцикла.

И я только раскрыла рот на пятьдесят шесть сантиметров, чтобы возопить на всю ивановскую, что еще одно слово — и я завтра же пойду к его начальству, чтобы рассказать, как он за мной в ванной подсматривал, пользуясь тем, что я думала, что в шкуре волчицы — женщина, как вдруг одумалась.

«То-то и оно, что никто не поверит», — скорбно подтвердил внутренний голос.

— Батюшка, — ровным голосом сказала я. — Будете обзываться — тут и оставлю. С Божьей помощью дорогу найдете.

— Поехали, — недовольно пропыхтел он сзади.

И мы поехали.

Папенька храпел мне в ухо, а меня, чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее беспокоил усатый гаишник.

— А что, Святоша, делать-то будем? — вопила я, стараясь перекричать ветер. — Денег-то больше нет на штраф!

Батюшка невнятно покряхтывал.

— Смотри, — кричала я. — Волк — это не только мерзкий характер, но и ценный мех! Вот расплачусь тобой, если возьмет!

— Я больше не волк! — обиженно донеслось сзади. — А ну, останови!

Я свернула к обочине и выжидающе посмотрела на него:

— Ну?

А батюшка уже спрыгнул с сиденья, сбегал к канаве и вытащил большой детский мяч. Синенький, с красной полосочкой по центру. Правда — проколотый, сдутый, слегка грязный…

Я с полминуты на него смотрела, после чего достала Святошин нож и от души похвалила:

— Гений ты, батя!

Филарет зарделся и воровато уставился мне на ногу.

Я ловко шмякнула ему на макушку половину мячика, закрыв глаза, вторую напялила на себя, и перекрестилась:

— Ну, батюшка, садись, да с Божьей помощью поедем — авось и в сумерках не заметит тот гаишник подмены.

— Так ить родитель ваш без каски, — прогудел диакон.

— Ты мячик еще один видишь?

— Нет.

— И я нет, — вздохнула я. — Так вот и говорю — поехали, да с Божьей помощью…

По дороге батюшка что-то бубнил, похоже, что молился, да видать, плохо.

Ибо только мы подъехали к посту на въезде в город, как усатый гаишник тут же приветственно помахал нам жезлом.

Ну что делать бедной сиротке?

Подъехала я к нему, и сразу честно предупреждаю:

— А денег нет, дяденька. Я ж еще дома не была.

Он осмотрел нашу троицу орлиным взглядом, и заметно подобрел:

— Это хорошо, что вы каски все же надели. Очень хорошо, только отчего ж вы мужику посередине каску не одели? А если авария? Ведь потом запчастей не соберете! Ладно руки — ноги, они срастутся, а голова новая вам не вырастет! А ведь каска — каска четыреста килограммов выдерживает! О, гляди, ща покажу!

И гаишник со всей дури влепил палкой батюшке по темечку.

Тот хрюкнул и сполз прямо на пыльный асфальт.

— Что это с ним? — удивился дядька.

— Уби-ил! — истошно завопила я, спихивая папика с плеча и кидаясь к Филарету.

— Китайские у вас каски, что ли? — недоуменно почесал жезлом за ухом гаишник. — А если авария?

— Батюшка, батюшка, ну очнитесь! — завывала я, баюкая голову Филарета на коленях.

— А чего это он у вас в юбке? — приставал настырный гаишник. — А вы в эээ…

— Шортики это! — рявкнула я. — Шортики, а не то, что вы подумали!

— Да я разве против эээ… шортиков, — засмущался вдруг дядька. — Красиво очень.

— Ну, если не против — так тащите аптечку! А то если он помрет — вам же отвечать!

Гаишник внимательно вгляделся в мертвенно — бледное лицо диакона и занервничал:

— Ага, сейчас, одна рука тут, другая нога там! Эх, руки бы китайцам оборвать, такие дрянные шлемы выпускают!

Едва он скрылся в будочке, как Филарет открыл глаза, потерся щекой об мою ногу и деловито сказал:

— Дочь моя, ну чего расшеперилась? Поехали, поехали, покуда Господь аспида увел!

И когда через секунду мотоцикл понес нас к городу, я наконец-то осознала, что это — все.

Что больше меня убивать никто не будет, преступники схвачены.

Что все дома.

Что все хвосты в этой истории подчищены.

«Аминь», — усмехнулся голос.