Я стоял на пороге дома, где впервые стал мужчиной, и чувствовал себя полным идиотом. Губы всё ещё покалывало от властного, почти хищного поцелуя Митсуко, а её слова о нашем «общем будущем» назойливой мухой жужжали в голове. Эта женщина была похожа на снежную лавину — врывалась в мою жизнь, всё крушила, а после неё оставался лишь сладкий туман в голове и миллион вопросов без ответов. И вот, сразу после этого безумия, я должен был войти в тихую гавань своего прошлого.
Я набрал побольше воздуха в лёгкие, словно перед прыжком в ледяную воду, и надавил на кнопку звонка. Прошла секунда, другая… и за дверью раздался такой пронзительный и радостный девичий визг, что где-то по соседству залаяли собаки. Дверь распахнулась с такой силой, что я, не ожидая подобного, попятился назад.
На пороге, сияя, стояли они. Рин и Рэн. Почти не изменившиеся, словно сошедшие со страниц моих самых первых, неловких и оттого особенно сладких новелл. Конечно, они повзрослели. Фигуры из угловато-подростковых превратились в соблазнительно-женственные, а в одинаковых карих глазах плясали взрослые, уверенные чертята. Но улыбки… их улыбки остались прежними — донельзя искренними, озорными и заразительными.
— Изаму-кун!
Не дав мне и шанса поздороваться, они одновременно бросились на меня с двух сторон, повиснув на шее. Я буквально утонул. Утонул в облаке их волос, пахнущих персиковым шампунем и летним дождём, и в мягкости их тел, прижавшихся ко мне так крепко, что стало трудно дышать. Это было так по-детски, так внезапно и так чертовски приятно, что я на миг забыл обо всём: о преступном синдикате «Лотос», о моей начальнице-соблазнительнице и о сумасшедшем дне в университете.
— Мы так-так-так скучали! — пропела Рин мне прямо в правое ухо.
— Ты совсем не изменился! Только стал ещё выше и красивее! — прошептала Рэн в левое.
Я попытался что-то промычать в ответ, неуклюже похлопывая их по спинам, как вдруг из-за их плеч показалась маленькая, сморщенная, как печёное яблоко, старушка. Ханаэ-сан, их бабушка. Её живые и ясные глазки смотрели на меня с таким хитрым и всё понимающим прищуром, что мне моментально стало не по себе.
— О, Изаму-кун, это ты, — её голос скрипел, как старая лестница, но был на удивление тёплым. — Как же ты вымахал! Совсем взрослый парень. А я тебя и не признала сразу.
— Добрый вечер, Ханаэ-сан, — я вежливо поклонился, чувствуя, как под её взглядом начинают пылать уши. Эта бабуля точно видела меня насквозь, включая все мои самые грешные и постыдные мыслишки.
— Ну, проходите, чего на пороге столпились, — она добродушно улыбнулась, и сеточка морщин вокруг её глаз стала ещё глубже. — Развлекайтесь, молодёжь. Только ничего мне не сломайте, я спать собираюсь. Но уши у меня чуткие.
С этими словами и с такой хитрой ухмылкой, будто она знала о нас всё и даже больше, старушка развернулась и, шаркая стоптанными тапочками, скрылась в своей комнате. Я остался один на один с двумя хихикающими фуриями.
— Пойдём! Скорее пойдём наверх! — Рин схватила меня за правую руку.
— У нас столько всего тебе нужно рассказать! — Рэн тут же вцепилась в левую.
Как два маленьких, но на удивление мощных урагана, они потащили меня по лестнице на второй этаж, в свою комнату. Здесь, кажется, время остановилось. Тот же очаровательный беспорядок, те же плакаты со смазливыми мальчиковыми группами на стенах, те же мягкие подушки, разбросанные по полу. Сам воздух был пропитан ностальгией, запахом девичьих духов и тайных воспоминаний.
Не давая мне и секунды на то, чтобы прийти в себя, они без лишних церемоний завалили меня на кровать. Та жалобно скрипнула под нашим общим весом, и я оказался в ловушке. В очень приятной, ароматной и мягкой ловушке, потому что сёстры тут же нависли надо мной с двух сторон, подперев головы ладошками.
— Ну, рассказывай, Сенсей! — Рин прижалась к моему правому боку так плотно, что я отчётливо почувствовал упругость её груди через тонкую ткань футболки. — Как ты умудрился стать таким знаменитым? Мы видели афиши твоей игры! Это так невероятно круто!
— Весь университет гудит! Сценарист игр учится с нами! — прошептала Рэн мне в левое ухо, и её горячее дыхание обожгло кожу, заставив стайку мурашек пробежать по шее. — У тебя, наверное, теперь поклонниц — целая армия! Отбоя нет, да?
Их вопросы сыпались один за другим, не давая опомниться. Но это было только начало. Одновременно с вопросами их руки начали своё собственное, куда более наглое исследование. Тонкие пальчики Рин принялись медленно, одну за другой, расстёгивать пуговицы на моей рубашке. А рука Рэн, как бы невзначай, скользнула под край моей футболки и начала лениво вырисовывать какие-то узоры на животе, щекоча кожу.
Я был полностью дезориентирован. Мой мозг, обычно работающий как часы, сейчас отчаянно завис, показывая «синий экран смерти». Я пытался что-то отвечать, но получалось откровенно жалко.
— Как ты придумываешь такие откровенные сцены? — спросила Рэн, и её пальцы опасно приблизились к резинке моих джинсов.
— Эм… у тебя… у тебя очень нежные пальцы, — пролепетал я, за что был вознаграждён их дружным, заливистым смехом.
— А это правда, что твоя начальница — настоящая секс-бомба? — не унималась Рин, добравшись до последней пуговицы и запуская прохладные ладошки мне под распахнутую рубашку.
— Она… она очень требовательная… и… и у тебя такие мягкие волосы… — всё, мой мозг официально помахал мне ручкой и ушёл в бессрочный отпуск.
Я был в их полной, безраздельной власти. Две пары любопытных глаз, четыре хитрые руки и бесконечный поток вопросов, смешанный с тихим смехом и шёпотом. Это было похоже на сладкую пытку, от которой, по правде говоря, совсем не хотелось спасаться.
В самый разгар этого безумного, щекотного хаоса, когда я уже почти перестал соображать, Рин, приподнявшись на локте и заглядывая мне прямо в глаза, надула губки и спросила:
— Наверное, у тебя с такой работой совсем нет времени на личную жизнь? Бедненький наш Изаму-кун…
И тут я совершил ошибку. Фатальную, глупую, непростительную ошибку. Пытаясь вызвать хоть каплю сочувствия, показать, какой я несчастный и загруженный трудоголик, я выпалил первое, что пришло в голову:
— Да какое там! Мне начальница даже дурацкое домашнее задание дала, чтобы я вдохновение искал… а ещё спор с одногруппницами, мол, я не смогу их удовлетворить. Митсуко сказала, что мне для полного писательского счастья осталось переспать ещё с двумя девушками…
Я тут же осёкся, мысленно влепив себе пощёчину. Поздно. Слово — не воробей.
Рин и Рэн замерли. Их руки застыли на моём теле. Они медленно, очень медленно переглянулись. Игривые, весёлые улыбки сползли с их лиц. А на их месте, как хищные цветы, распустились другие. Азартные. Опасные. Такие, с какими пара волчиц смотрит на одного, глупого, заблудившегося в лесу ягнёнка. В их одинаковых глазах, как два маленьких костра, вспыхнул недобрый огонь.
Они снова посмотрели на меня. И почти в унисон, с леденящей душу, сладкой интонацией, спросили:
— С двумя?..
Мой язык, мой лучший друг и помощник в соблазнении девушек, только что вонзил мне нож в спину.
— Э-э-э… я… я пошутил! — пролепетал я, натягивая на лицо самую глупую и невинную улыбку, какую только смог изобразить. — Ну, знаете, дурацкая шутка! Ха-ха-ха! У меня же такое… специфическое чувство юмора…
Но было поздно. Мои слова увязли в воздухе, не достигнув цели. Две пары одинаковых глаз смотрели на меня, но не видели. Они смотрели прямо поверх моей несчастной груди, и в их взглядах разгорался такой азарт, будто они только что выиграли в лотерею, на которую даже не покупали билет. Моя жалкая попытка дать заднюю провалилась с оглушительным треском.
— Какое… любопытное у тебя задание, Сенсей, — протянула Рэн, и её голос, который всего минуту назад звенел, как весёлый колокольчик, вдруг стал низким, бархатным и мурлыкающим, как у кошки, заметившей сметану. — Можно сказать, почти научный эксперимент. Исследование самых глубоких источников творческого вдохновения.
— И какая невероятная удача, что нас тут как раз двое, — подхватила Рин, её улыбка стала хитрой и острой, как кончик кинжала. — Мы же просто идеальные кандидатуры на роль подопытных кроликов. Или… — она прищурилась, и в её глазах блеснули озорные огоньки, — на роль лаборанток-экспериментаторов?
Я не успел даже пикнуть, не то что придумать ответ на этот вопрос с подвохом. Словно по невидимой команде, сёстры легко соскользнули с кровати. И тут, к моему абсолютному ужасу, который смешивался с каким-то диким, первобытным восторгом, они начали раздеваться. Просто, быстро, без малейшего намёка на стеснение. Лёгкие домашние футболки полетели на пол, за ними последовали коротенькие шортики. Я попытался отвести взгляд, честно, но мои глаза будто приклеились к ним. Через несколько секунд передо мной, в слабом свете ночника, стояли два совершенно одинаковых, невероятно прекрасных, просто идеальных в своей наготе женских тела. Высокие упругие груди, тонкие талии, соблазнительные изгибы бёдер… Я сглотнул, чувствуя, как во рту мгновенно стало сухо, как в пустыне. Это было слишком. Слишком красиво и слишком опасно для моего психического здоровья.
Они, даже не посмотрев друг на друга, снова забрались на кровать и прижались ко мне с обеих сторон. Всё, я в ловушке. В тёплом, ароматном плену из гладкой, нежной кожи, запаха их волос и упругих сосков, которые, словно маленькие твёрдые бусины, дразняще упирались мне в бока.
— Нет-нет, девочки, подождите! — я собрал последние остатки воли в кулак и попытался сесть, но их руки тут же мягко, но очень настойчиво толкнули меня обратно на подушки. — Это всё глупость! Я не собираюсь выполнять это идиотское задание! Так нельзя поступать с женщинами! Это… это неправильно! Глупо!
Мой отчаянный вопль, полный праведного гнева и высоких моральных принципов, утонул в их дружном, заливистом смехе.
— Тише, тише, наш дорогой Сенсей, — прошептала Рэн, и её губы оставили на моей шее влажный, горячий поцелуй. По всему телу, от пяток до макушки, пробежала предательская дрожь. — Ты же не хочешь провалить такое ответственное поручение от своей начальницы? Митсуко, наверное, будет очень-очень недовольна. А мы ведь просто хотим помочь.
Рин ничего не сказала. Она просто решительно сползла ниже по моему телу. Я с ужасом почувствовал, как её ловкие пальчики с щелчком расправляются с пряжкой ремня на моих джинсах.
— Рин, нет! Прекрати! Я серьёзно!
Но мои слова были пустым звуком. Я почувствовал, как мои уже приспущенные джинсы вместе с бельём окончательно поехали вниз, оставляя меня абсолютно беззащитным перед лицом врага. А в следующую секунду… О, боги. В следующую секунду её горячий, влажный ротик накрыл мой напряжённый до каменного состояния член.
Всё. Любые дальнейшие протесты, любые слова о чести, морали и неправильности происходящего застряли у меня в горле и превратились в один-единственный, сдавленный, постыдный стон. Это был конец. Конец моей силы воли, конец моего жалкого сопротивления. Эксперимент начался, и я был его главным и единственным участником.
Пока Рин внизу так умело и очень, очень искусно работала ртом, что у меня темнело в глазах от почти болезненного удовольствия, Рэн тоже не скучала. Она, словно голодный котёнок, принялась целовать мою грудь, шею, ключицы. Её губы были мягкими, а язык — настойчивым и дразнящим. Я уже почти полностью отключился, растворяясь в этом двойном потоке наслаждения, как вдруг почувствовал нечто совершенно новое и шокирующее.
Её губы нашли мой сосок. Она обхватила его, начала нежно облизывать, а потом легонько прикусила.
Моё тело выгнулось дугой, как у кота, которому наступили на хвост. Я вскрикнул, совершенно не контролируя себя. Это было так неожиданно, так остро, так… неправильно и в то же время до дрожи в коленках восхитительно. Я никогда в жизни не думал, что эта часть моего тела может быть настолько чувствительной. Я окончательно и бесповоротно потерял контроль.
Все мысли о «Лотосе», о Митсуко и её странных заданиях, о грядущем фестивале, о проблемах с отцом и Эйми — всё это вылетело из головы, испарилось, будто их никогда и не было. Осталось только чистое, животное, всепоглощающее наслаждение, усиленное вдвое, втрое, в тысячу раз. Я прикрыл глаза, полностью отдаваясь во власть этих двух дьявольски прекрасных и до ужаса искусных соблазнительниц. Я больше не сопротивлялся. Я был центром их маленького, безумного «научного эксперимента». И, к своему величайшему стыду и неописуемому восторгу, мне это чертовски, до одури нравилось. Моё тело дрожало в предвкушении, разум плавился, а душа… душа, кажется, была готова отправиться прямиком в рай. Или в ад. В тот момент мне было уже абсолютно всё равно.