Глава 24

После бурной ночи, плавно перетёкшей в не менее бурное утро, я ощущал себя так, словно меня сначала пропустили через соковыжималку, а потом из получившегося жмыха попытались сварить бодрящий лимонад. Не получилось. Каждый мускул лениво постанывал, а в голове вместо мыслей гулял ветер. Единственным желанием моего измученного организма было рухнуть обратно в постель и отключиться до следующей Олимпиады. Но мечтам не суждено было сбыться. С первого этажа доносились ароматы, которые ясно давали понять: пробуждение окончательное и обжалованию не подлежит. С одной стороны, плыл божественный запах свежесваренного кофе, обещавший мне спасение и возвращение к жизни. С другой — его безжалостно перебивал едкий запах гари, который буквально вопил о том, что кто-то на кухне только что принёс завтрак в жертву голодным богам кулинарного ада.

Собрав волю в кулак, который оказался на удивление хилым, я натянул первые попавшиеся джинсы и футболку. Моё отражение в зеркале выглядело помятым, но довольным. Что ж, поплёлся вниз, морально готовый к любому повороту. Моя жизнь в последнее время напоминала американские горки без тормозов, так что очередным виражом меня было не удивить.

Спустившись по лестнице, я сразу понял, что ошибся. Удивить меня всё-таки можно было. Я попал не просто в неловкую ситуацию, а в самый эпицентр локального ледникового периода. За кухонным столом, на максимально возможном расстоянии друг от друга, сидели отец, моя сестричка Айяно и Эйми. Воздух был настолько густым и наэлектризованным, что, казалось, чиркни спичкой — и всё полыхнёт синим пламенем. Тишина стояла мёртвая. Я отчётливо слышал, как у меня в желудке от голода и нервного напряжения жалобно урчит кит.

Эйми, наша без пяти минут новая мама, двигалась с отточенной грацией робота-убийцы, на лице которого программно закрепили вежливую, но абсолютно безжизненную улыбку. От этой улыбки веяло таким арктическим холодом, что я невольно поёжился и пожалел, что не накинул кофту.

— Вот ваш завтрак, Андо-сан, — проворковала она голосом, сладким, как сироп от кашля, ставя перед отцом тарелку. На тарелке лежали два обугленных прямоугольника, которые в прошлой жизни, видимо, были тостами.

Отец посмотрел на эти угольки с таким выражением лица, будто ему предложили совершить сэппуку прямо здесь и сейчас. Он что-то невнятно пискнул в ответ, похожее на «спасибо», и уставился в тарелку. Наверное, пытался силой мысли воскресить павший в неравной битве с тостером хлеб.

Моя сестричка Айяно, наш вечный ангел-хранитель и дипломат, отчаянно пыталась спасти положение. Она щебетала без умолку, перескакивая с темы на тему: о скидках на редис в соседнем магазине, о новой дурацкой причёске нашего соседа, о том, что сегодня просто идеальная погода для того, чтобы развесить сушиться бельё. Но её слова, словно горох, отскакивали от ледяной стены молчания. Я почувствовал себя последним негодяем. Ведь это я позавчера, как полный идиот, ляпнул дурацкий вопрос про их с отцом совместное будущее. И вот, пожалуйста, результат — заморозки в отдельно взятой японской семье.

И тут — динь-до-о-он!

Святые ками, я никогда в жизни не был так рад простому звонку в дверь! Это был не просто звонок, это был спасительный гонг, возвещающий о конце раунда. Я подскочил с места так резво, будто мне на стул подложили раскалённый уголёк из отцовского завтрака.

На пороге стояла она. Моя начальница, мой наставник и моя персональная богиня хаоса — Утияма Митсуко. Она буквально сияла. Идеально скроенный деловой костюм молочного цвета облегал её сногсшибательную фигуру так, что у меня перехватило дыхание, а ярко-красная помада на губах так и кричала: «Поцелуй меня!». В руках она держала огромную, просто гигантскую коробку с пончиками. О, этот запах! Сладкий, ванильный, обещающий прощение всех грехов и вечное блаженство на языке. Мой желудок, мгновенно забыв о семейных драмах, восторженно заурчал, на этот раз как сытый тигр.

— Доброе утро, семейка Адамс! — пропела она, врываясь в дом с энергией небольшого торнадо. — Явилась забрать своего гения! Нас ждут великие дела, миллионы иен и всемирная слава!

Её триумфальное шествие оборвалось на пороге кухни. Она замерла на полуслове, и её ослепительная улыбка слегка дрогнула, словно наткнувшись на невидимую стену. Как опытный хищник, она мгновенно уловила запах крови и пороха в воздухе. Её взгляд метнулся от виновато съёжившегося отца к нервно теребящей салфетку Айяно и замер на Эйми. Я почти услышал, как между ними затрещал статический разряд. Две альфа-самки встретились на одной территории.

Эйми выпрямилась, превращаясь в ледяную статую Снежной королевы.

— Утияма-сан, — её голос был сладким, как мёд, в который щедро насыпали толчёного стекла. — Какая приятная неожиданность. Не стоило так беспокоиться, мы как раз завтракаем. Я позабочусь об отце Изаму-куна.

Она так смачно и отчётливо выделила слово «отец», что это прозвучало как выстрел. Прямой вызов. Недвусмысленный намёк: «Это мой мужчина, а ты, крашеная блондинка, иди поищи себе другого в своём Токио».

Но Митсуко не была бы собой, если бы дала себя так просто запугать. Она окинула поле боя быстрым, оценивающим взглядом и приняла единственно верное решение — эвакуировать ценный актив. То есть меня. Предварительно оставив пончики на тумбе.

— Ой, Изаму-кун, мы же чудовищно опаздываем! — картинно всплеснула она руками, и её лицо изобразило вселенскую панику. Её сильная, хваткая ладонь мёртвой хваткой вцепилась в мой локоть. — Токио не ждёт! Контракты! Деньги! Слава! Ну же, шевелись, мой сонный гений!

Она тащила меня к выходу с силой небольшого, но очень решительного бульдозера. Я едва успевал перебирать ногами, беспомощно помахав на прощание ошарашенным родным, которые смотрели на это представление с открытыми ртами.

Дверь за нами захлопнулась. Уже на улице Митсуко на секунду остановилась, обернулась и, глядя прямо на окно нашей кухни, послала дому ослепительную, абсолютно победную улыбку. Я почти физически ощутил, как внутри закипает чайник, и это был точно не тот чайник, что стоял на плите.

* * *

Едва мы свернули за угол, оставив мой дом позади, как маска профессиональной невозмутимости, которую Митсуко держала с таким каменным лицом, треснула и разлетелась на мелкие осколки. Она откинула голову на подголовник и вдруг разразилась таким громким, заразительным хохотом, что я аж подпрыгнул на сиденье от неожиданности. Она хохотала так, что руль в её руках мелко подрагивал, а сама она вся тряслась, как в припадке.

— Ох, не могу… Изаму, я сейчас просто умру от смеха! — выдохнула она, пытаясь отдышаться и смахивая с ресниц выступившую слезинку. — Твоя будущая мачеха… эта милая доктор Эйми… Ты бы видел её лицо! Она смотрела на меня так, будто я не просто увела у неё из-под носа любимого пасынка, а как минимум украла фамильные драгоценности, сожгла дотла родовое поместье и станцевала на пепелище! Что, чёрт тебя дери, ты там устроил? Ну-ка, выкладывай всё, как на духу, писатель-интриган!

Я почувствовал, как жар заливает не только уши, но и всё лицо, шею, и, кажется, даже грудь. Пришлось, мямля и запинаясь, как нашкодивший школьник, которого директор застукал с сигаретой, пересказать ей события позавчерашнего вечера. Мой рассказ был похож на жалкое блеяние ягнёнка. Я путался в словах, отчаянно жестикулировал, пытаясь объяснить, как я, подстрекаемый её же туманными намёками, ляпнул про некое «соглашение» между ней и отцом. И как эта одна фраза превратила нашу тихую семейную гавань в филиал Антарктиды.

Митсуко слушала очень внимательно, прикусив нижнюю губу, чтобы снова не расхохотаться в голос. В её глазах плясали чертенята, и я был уверен, что она наслаждается каждой секундой моего позора.

— М-да, Изаму-кун, — протянула она, когда я наконец замолчал, опустошённый. — Знаешь, тебе надо не хентай писать, а сценарии для мыльных опер. «Буря в стакане воды», «Ледниковый период в отдельно взятой семье»… Ты просто гений драматических пауз! — она фыркнула. — Но не переживай так, твой отец — мужчина неглупый. Разберётся со своим гаремом.

Она сделала паузу, и её улыбка стала ещё шире, превратившись в настоящий оскал довольной хищницы, загнавшей дичь.

— Кстати, раз уж речь зашла о гаремах и ночных подвигах… Мне тут сегодня ни свет ни заря звонили. Каким-то образом нашли мой номер телефона. Две очаровательные особы, щебетали в трубку, как райские птички. Рассказывали, что их старый друг вчера просто блестяще, на высший балл, сдал у меня один очень, очень важный… «экзамен».

Я подавился воздухом. Моё лицо в мгновение ока приобрело оттенок её ярко-красной помады. Кровь ударила в голову с такой силой, что в ушах зазвенело. Если бы в крыше машины был люк, я бы точно попытался катапультироваться прямо на ходу.

— Это… это гигантское недоразумение! — пролепетал я, отчаянно пытаясь спасти последние крупицы своего достоинства. — Вселенского масштаба! Они… они просто очень творческие натуры! У них богатое воображение! Это была… метафора! Да, точно, метафора!

Митсуко снова залилась смехом, на этот раз ещё громче и веселее.

— Ой, не могу! — она даже хлопнула ладонью по рулю. — Метафора? Изаму, ты неподражаем! Да расслабься ты, никто тебя не ругает. Я же не твоя мамочка, чтобы отчитывать за шалости, — она хитро прищурилась. — Слушай, это же отлично! Это значит, что наш главный сценарист не просто теоретик-фантазёр, который подглядывает за парочками в парке. Ты знаешь, о чём пишешь. Ты, так сказать, проводишь полевые исследования. Для нашей работы это просто золото, а не сотрудник!

Она снова улыбнулась, но на этот раз её улыбка была тёплой, почти ободряющей, хотя озорные искорки в глазах никуда не делись.

— Главное, чтобы твои… «полевые исследования» не слишком мешали основной работе. Хотя… — она на секунду замолчала, бросив на меня глубокий, многообещающий взгляд, и озорно подмигнула, будто мы были старыми сообщниками, только что провернувшими ограбление века. — Иногда такие «исследования» и есть наша самая главная работа. Смекаешь?

Загрузка...