Как стать гением

Выбор цели

Наши представления о творческой личности сводятся, как правило, к двум противоположным стереотипам. Первый — стопроцентно удачливый: туманный взгляд в полуночном свете настольной лампы, внезапное озарение, быстрое признание, успех, встречи с интересными людьми, дружба с великими, международные конгрессы, награды, путешествия, автографы, причуды… Второй стереотип полностью трагичный: творческий труд тяжелее каторжного — это постоянное безденежье, вынужденные скитания, непрекращающаяся борьба за признание, встречи в основном с противниками…

Бесполезно спорить, какое из этих двух мнений верное: каждое из них основано на реальных, жизненных примерах. Верны оба. Представьте, что вы попросили рассказать о своей жизни профессионального спортсмена, марафонца или боксера например. "Да, спорт — это интересные поездки, разные страны, аплодисменты болельщиков, олимпиады, интервью, золотые медали… — ответит он, — но спорт — это и ежедневные тренировки до седьмого пота, "железная" диета и жесткий распорядок дня. Тяжелый труд, постепенно превращающий человека в живой механизм, в узкоспециализированного робота, перегрузки, травмы…"

Творческий труд — это марафон. Иногда длиною в жизнь. Счастлив тот, кто разорвал финишную ленточку, кто полностью прошел цикл "открытие — внедрение — лавры". А если жизни не хватило, чтобы "добежать" до конца? Какими качествами надо обладать для победы? Как выбрать верное направление поиска? Ведь перед "стайером" в творчестве расстилается много дорог.

Как выбрать ту, может быть, единственную, что приведет к победе?

Творчество ставит много вопросов. Давайте разбираться.

Понятие "творчество" очень широкое и потому неопределенное. Труд артиста и изобретателя, поэта, рабочего, сыщика и даже ухищрения преступника — все это творчество. Только творчество разное. Решение задач тоже называют творчеством. Точнее, поиск решения, его процесс. Но если путь к ответу четко обговорен, если он обрисован конкретными правилами и примечаниями, если свернуть на этом пути некуда, если задана жесткая программа действий — это не творчество. Творческий путь к решению полон неожиданностей и неопределенностей.

Творчество творчеству рознь

Мир творчества удивительно многообразен, и классифицировать его можно по различным параметрам. Нас интересует главный признак — новизна. А конкретнее, новизна постановки задач и новизна их решения.

К простейшему творчеству можно отнести применение известного решения к известной проблеме. Предположим, надо создать механизм для поднятия грузов. Старая проблема, известно и ее старое решение: использовать подъемный кран. Но краны бывают разные. Новизна творческого труда сводится здесь к созданию конкретной конструкции подъемного крана определенной схемы и заданной грузоподъемности. Это творчество первого типа — наиболее благополучное, потому что оно отвечает потребностям сегодняшнего дня, дает решение сегодняшних задач. Этих решений с нетерпением ждут на производстве, а поэтому сравнительно быстро идет и их внедрение.

Творчество первого типа есть и в науке, и в искусстве, да и во всех других областях деятельности. Основная черта его в том, что оно не ломает привычных взглядов и традиционного отношения к окружающему миру, не выходит за рамки общепринятых методов. Именно такое творчество сформировало и продолжает поддерживать общественное представление о престижности творческого труда. В большинстве случаев это творчество действителъно престижно и действительно дает надежное место в жизни. В основном оно бесконфликтно и не вызывает трений между творцом и обществом. Общество само ставит для него задачи и само же обеспечивает внедрение их решений в нужных для производства масштабах.

К творчеству первого типа человека готовят — огромная система школ, техникумов, вузов непосредственно призвана к этому. Творчество первого типа приветствуют и ценят — работает отлаженная система морального и материального стимулирования. Продукты такой творческой деятельности легко внедряемые: они понятны, привычны, не требуют коренной перестройки производств, чрезвычайно рентабельны — сразу же начинают приносить значительную прибыль. И все-таки даже такое творчество порою встречает на своем пути сильное сопротивление. Став чуть масштабнее, чуть шире "дозволенного", оно наталкивается на стену непонимания, неприятия.

Почему? Да потому, что всякие новации — это всегда хлопоты, риск, беспокойства, которые приносят новые беспокойства. Все это не подходит для людей, ищущих в работе лишь комфортные условия существования, не желающих экспериментировать и потому избегающих, тормозящих всяческие нововведения. Если такие люди занимают ответственные должности, если от них в какой-то мере зависит "разрешить" или "не разрешить" и по жизненной своей концепции они выбирают второй, более спокойный путь, то здесь и возникает борьба. Борьба между творцом и консерватором.

Сложнее обстоит дело с творчеством второго типа. Сюда можно отнести новое применение известного решения (идеи, конструкции) или новое решение старой задачи, то есть решение непринятыми, непривычными в данной области средствами.

В 1914 году Глеб Котельников, изобретатель парашюта, захотел испытать свою конструкцию на прочность. Выбросить груз из самолета на парашюте ему запретили: не знали, как поведет себя летательный аппарат, если в полете лишится 80–100 кг. Тогда было решено провести испытания на автомобиле. Когда машина, набрав скорость до 70–80 км/ч, пошла против ветра, Котельников выбросил привязанный к ней парашют. И туг произошло неожиданное: раскрывшись, купол парашюта остановил машину, не дав ей проехать и 4–5 метров. Так совершенно случайно было сделано открытие: парашют может служить и тормозом, причем не только автомобиля, но и самолета, к примеру, если посадочная полоса короткая. Это открытие — типичный продукт творчества второго типа: для известного парашюта было найдено новое применение. Поэтому интересно характерное, типичное отношение к изобретению. Котельников пишет: "Я уже приготовил было чертежи и описание такого тормозного парашюта для патента, даже модельку сделал, но тогдашние знатоки авиации меня осмеяли, и я так и не подал заявки"[3].

Итак, реакция окружающих — подняли на смех. Причина проста: не возникла еще к тому времени проблема воздушного торможения самолета. Не было высокоскоростных машин, для которых это изобретение могло бы пригодиться. На тот период находка Котельникова была решением задачи будущего. Пусть недалекого, но все-таки будущего. Сейчас воздушное торможение выросло в отдельное направление в авиации. Да и не только в авиации: такие тормоза используют на гоночных автомобилях, в космической технике, даже в спортивных состязаниях. Но тогда эта проблема казалась надуманной, "высосанной из пальца" и потому смешной.

Примерно через 20 лет после своего случайного открытия Котельников узнал из газет и журналов, что в Америке и Японии используют самолеты с воздушным тормозом — точно таким, какой он собирался запатентовать когда-то. Двадцать лет (!) — вот дистанция от смешного до понятного.

Внедрению творческих результатов первого типа противостоят ретрограды, бюрократы и консерваторы, которые избегают "излишнего" беспокойства. Люди, готовые жертвовать общественными интересами (и немалыми), лишь бы не брать на себя ответственность, не принимать сложных решений, то есть герои явно отрицательные. Когда же мы говорим о неприятии творчества второго типа, следует иметь в виду, что в борьбе к этой армии консерваторов присоединяются люди передовые. Причем движут ими зачастую не личные мотивы, а интересы общественные. Одну причину этого мы отметили: окружающие не усматривают задачу, решение которой предлагает новатор. Эта задача им кажется несущественной, неглавной. Люди, противодействующие внедрению, отнюдь не глупцы. Задача-то действительно не главная! Правда, такова она сегодня. Творчество второго типа работает на завтрашнее общество, выполняет его социальный заказ. И чем раньше мы увидим завтрашние проблемы, тем легче нам будет завтра. Как заманчиво было бы начать бороться за сохранение окружающей среды где-нибудь в конце прошлого века — начале нынешнего. Тогда эта проблема не была насущной, тогда были свои актуальные задачи. А теперь мы говорим об экологическом кризисе и понимаем, что спохватились поздновато…

Человечество пока не может предсказать задачи завтрашнего дня. Нет и механизма, чтобы воспользоваться уже найденным: даже когда задачи будущего волею случая бывают обнаружены и решены, человечество отвергает эти решения, живя днем сегодняшним. А понимание ошибки, промаха приходит зачастую тогда, когда уже поздно, да и невозможно что-то изменить.

Недооценка, непонимание окружающими важности решенной проблемы — вот одна из причин неприятия результатов творчества второго типа. В.И. Вернадский писал: "Вся история науки доказывает на каждом шагу, что в конце концов постоянно бывает прав одинокий ученый, видящий то, что другие своевременно осознать и оценить были не в состоянии"[4]. А если на старую, известную проблему найдено принципиально новое, нетрадиционное решение, то причина неприятия другая: инерция сложившейся иерархии специалистов. Вот конкретный пример.

Проблема прогнозирования погоды стара, как наш мир. Сегодня погоду предсказывают по изменению давления атмосферы. Соединяя на географических картах точки с одинаковыми показаниями давления, "ловят" циклон; его перемещения определяют изменения климата. До недавнего времени этот метод считался основным, хотя точность его, увы, и при краткосрочных прогнозах оставляла желать лучшего, не говоря уже о предсказаниях на более длительные сроки.

В то же время существовала теория, объяснявшая изменения погоды колебаниями мощности двух взаимодействующих потоков, холодного и теплого. Однако закономерности этих колебаний были неясны, и потому метеорологи продолжали (как продолжают и сейчас) следить за давлением.

Советский ученый Анатолий Витальевич Дьяков рассчитал закономерности атмосферных колебаний, связав их с активностью Солнца. Основываясь на значительном информационном фонде изменений погоды и связав этот долголетний фонд с соответствующим ему фондом изменения активности Солнца, Дьяков создал модель взаимодействия главных потоков воздуха с геомагнитным полем Земли. Суть его открытия: чем активнее Солнце, тем более ионизирует оно воздух и тем сильнее потоки воздуха взаимодействуют с магнитными полями Земли. Результаты применения этой теории: точность десятидневных прогнозов доведена до 90–95 процентов, месячных и трехмесячных (сезонных) — до 80–85 процентов. Кроме того, не менее чем за 15 суток предсказано много значительных аномалий: штормов, тайфунов, ураганов.

Казалось бы, теория, дающая такую прекрасную отдачу (каждое точное предсказание — это сбереженные миллионы и миллиарды материальных средств и спасенные жизни людей), должна получить автоматическое признание и внедрение. Однако на практике картина прямо противоположна: способ, открытый Дьяковым, применялся… самим только Дьяковым!

За свои деньги во все концы света Дьяков рассылал телеграммы-предупреждения о грозящих катаклизмах. Его прогнозы с поразительной точностью сбывались. Систематически (!) сбывались. Корабли вовремя уходили из опасных районов, на земле успевали вовремя посеять и собрать урожай. Но мир специалистов-метеорологов уже более четверти века игнорирует теорию Дьякова.

Юрий Рост в очерке об открывателе и его открытии, опубликованном в "Литературной газете" 28 марта 1984 года, приводит интересные цифры. В нашей стране, пишет он, есть "двести докторов, полторы тысячи кандидатов и чуть не двадцать тысяч других специалистов в области предсказания погоды". То есть здесь, как, впрочем, и во всех других традиционных областях, в результате длительного отбора сложилась иерархическая система специалистов. Признание открытия Дьякова должно в какой-то мере разрушить старую пирамиду и привести к построению новой. Вполне естественно, что старые специалисты отчаянно сопротивляются этому: раз завоевав себе "место под Солнцем", не хочется отдавать его, и научные интересы сменяются личной заинтересованностью.

Юрий Рост отмечает характерный момент: на протяжении более чем тридцати лет Дьяков не мог опубликовать свою книгу "Предвидение погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе". Книга не опубликована до сих пор. Причина все та же: иерархия специалистов.

Может быть, это случайность?

Совокупность многих подобных фактов приводит к мысли о закономерности. Возможно, не слишком яркой, не бросающейся в глаза, но неумолимой (как любая закономерность) и суровой, требующей борьбы с ней. Это несправедливая закономерность. Так не должно быть. Человечество научилось изменять направление течения рек, запускать искусственные спутники Земли, но благодарность людям, предсказывающим научную, техническую, социальную и культурную погоду завтрашнего дня, все еще считается роскошью. Мы возводим им памятники, их именами называем корабли, школы, институты, музеи, города. Даже планеты, моря и горы. Но это все потом. А при их жизни? "Может быть, у нас много Дьяковых, что мы так щедры? И неужели мы действительно лучше чувствуем себя в наследниках, чем в современниках?" — горько вопрошает автор.

Неполадки с творчеством первого типа бросаются в глаза. Их видят и с ними борются. Трагедии в творчестве второго типа воспринимаются не так остро: есть насущные, "горящие" задачи — их надо решать, а не фантазировать. Гораздо неблагополучнее обстоит дело с творчеством третьего типа, когда для принципиально новой проблемы найдено принципиально новое решение. Такое творчество работает на еще более отдаленное завтра. Противники здесь не ведут споров о несвоевременности решений — они говорят о ненужности, ложности задач, даже об их вредности.

Жизнь Циолковского сплошь проникнута духом творчества третьего типа. Он искал способ расширить мир человека и нашел его в выходе в космос, в другие миры. До Циолковского эта проблема решалась географически — открывались и обживались новые земли. Он же вопрос поставил иначе: как сделать мир бесконечно большим — и пришел к мысли о космической цивилизации. Для него космос — поле деятельности человечества. Еще фактически не было авиации (в современном ее понимании), не то что космонавтики, а Циолковский решал задачу о состоянии человека в невесомости. Но все решения его оставались "на бумаге".

Циолковский не получил поддержки, потому что его идеи казались чем-то сродни вечному двигателю — если и не столь мифическими, то уж во всяком случае столь же далекими. Ему не мешали заниматься разработками, но и не помогали. Не видели элемента практической отдачи и перспективы. А ведь он выступал перед Жуковским, Менделеевым…

Вот классический пример. В 1902 году в развитие идей адмирала С.О. Макарова тогда еще профессор А.Н. Крылов предложил новую теорию непотопляемости судов. Традиционная борьба за живучесть судна при получении им пробоины сводилась к откачиванию воды из затопляемых отсеков.

При этом через пробоину, как правило, воды поступало больше, чем могла откачать самая мощная водоотливная установка пробитого отсека. И корабль тонул — не потому, что терял плавучесть, а от потери равновесия: груз воды, заполнившей отсеки с одного борта, переворачивал судно. Крылов предложил совершенно "дикую" идею: ввести систему… затопления отделений судна для его выравнивания. "Подразделение на отсеки должно определяться расчетом, коего принцип, чтобы корабль тонул, не опрокидываясь".

Прошло три года. За прочтенный доклад Крылов успел получить выговор за "резкий тон", а дело не двигалось: "…нужна была Цусима, чтобы на это было обращено внимание".

И вот такой человек, авторитетный ученый, сам некогда пострадавший от непонимания его идей в 1932 году, выступая на торжественном заседании, посвященном 75-летию К.Э. Циолковского, сказал: "…идеи этого полета относятся еще к весьма, весьма отдаленному будущему, о котором трудно сказать, когда оно будет осуществлено и вообще будет ли осуществлено. Кроме того, на то, чтобы такой полет сделать, нужны деньги, и весьма большие, а деньги любят приносить прибыль. Какая нам корысть, если вы когда-нибудь и на Марс залетите? Что вы от этого выручите и кто под это предприятие даст вам деньги?.. Так вот, если вы докажете, что, скажем, на Марсе есть что-то ценное, тогда сосчитают, какую можно ожидать прибыль, и тогда, может быть, начнут деньги давать, а до тех пор не дадут не только своих, даже казенных"[5]. В его устах, давно уже академика, эти слова звучали приговором. Не окончательным и неверным — это доказало время. Но его мнение было выражением мнения Науки. Большой Науки той эпохи. Крылов никогда не занимался вопросами космоплавания. Тем интереснее его высказывание незаинтересованного человека, не конкурента, вполне бесстрастное и объективное. Да, тогда такое мнение было объективным.

Сегодня уже никто не оспаривает практической пользы космонавтики. Более того, новые факты внедрения космической техники воспринимаются как само собой разумеющиеся, без всякой сенсации. Идеи Циолковского, некогда числившиеся "наивными прожектами фантазера", приносят сегодня практические дивиденты, то, чего некогда так добивались его оппоненты, ту самую прибыль, которую они собирались подсчитывать.

Вот сравнительно свежий пример. 8 января 1986 года в газете "Социалистическая индустрия" была опубликована заметка о предложенном в Японии проекте промышленной установки для получения сплавов с идеальной структурой кристаллической решетки. Установка должна работать в условиях искусственной невесомости — ведь такие сплавы можно получать только в космосе. Причем конструкция установки в точности повторяет идею U-образного тренажера для имитации невесомости, предложенного Циолковским…

Итак, Великое Изобретение — независимо от области, в которой оно сделано, места и времени — оказывается "преждевременным". Всегда и обязательно!

"Своими исследованиями В.В. Петров четко определил основные области применения дуг: освещение, электрометаллургия, плавка и сварка металлов. Но тем не менее дуга не была признана. И не потому, что об опытах Петрова никто не знал… дело объяснялось другим: свет дуги вспыхнул "преждевременно", к нему не были подготовлены. Петров слишком "поторопился" со своим открытием. В дуге пока никто не нуждался, ее не к чему было приспособить. Отпугивали размеры батареи, да и само явление было необычным, необъяснимым… Своими изобретениями В.В. Петров не угрожал канонам науки и не требовал пересмотра каких-либо концепций, поэтому его не ввергали в темницы и не изгоняли из отечества. Однако трагедия его от этого была не меньшей. Открытый им огонь не вызвал интереса у современников, они не поняли важности его опытов и не признали за дугой будущего"[6].

Генрих Саулович Альтшуллер, автор теории решения изобретательских задач, ввел пятиуровневую классификацию изобретательских задач по их новизне.

Первый уровень: применены средства, которые прямо предназначены именно для данной цели; использовано готовое решение для готовой задачи. Второй уровень: выбран один из немногих альтернативных вариантов решения задачи, которая также выбрана из нескольких возможных. Третий уровень: изменена исходная задача, изменено привычное решение. Четвертый уровень: найдены новая задача и новое решение. Пятый уровень: найдена новая проблема, открыт новый принцип, пригодный для решения не только этой, но и других задач, проблем.

Творческая деятельность первого типа включает решения 1-го и 2-го уровней; второго типа — 3-го и 4-го уровней. Третий тип творчества — 5-й уровень и даже не отмеченный в классификации 6-й, представляющий систему открытий 5-го уровня.

Ступени творчества отличаются, однако, не только уровнем постановки и решения проблем, но и стимулами, инициирующими самое творчество, и характерной, типовой реакцией окружающих на результаты творческой деятельности. Отношение к новшествам нередко отрицательно. Причины такой реакции на творческую деятельность разных типов различны. В неприятии творчества первого типа "виноваты" консерваторы. Против них ведут непрекращающуюся борьбу. Отрицательное отношение к творчеству второго и третьего типа принято объяснять тем же: "нерешительные эксперты убоялись нового". Но такое объяснение — грубая ошибка. Потому что здесь уже действуют совсем иные закономерности. Большое открытие "опережает" свое время и нарушает сложившуюся иерархическую пирамиду специалистов: оно кажется вредной, ненужной "фантазией больного ума". Борьба с неприятием творческой деятельности второго и третьего типа должна вестись принципиально отличными методами. А она зачастую не ведется вовсе.

Мы начали наш разговор с вопроса: "Благополучна или трагична жизнь творца?". Сейчас можно ответить вполне определенно: "Если жизнь связана с творческой деятельностью первого типа, она иногда благополучна, если же с деятельностью второго или третьего типа — почти всегда драматична". Для развития общества важен любой вид творчества. Но если творчество первого типа непосредственно реализует прогресс, то деятельность второго и третьего типа определяет его стратегические направления, ставя и решая задачи далекого завтра. Поэтому важность такого творчества намного значительнее: чем больше масштаб задачи, тем важнее ее решение. И тем более обидно несправедливое отношение к "носителям" этого творчества. Закономерное, но не справедливое.

Драматизм судеб выдающихся людей отмечается во многих обобщающих анализах биографий творческих личностей. В 1987 году была опубликована книга Г.Е. Померанцевой "Биография в потоке времени". Автор — редактор, журналист, книговед — последние тридцать лет редактировала книги серии "Жизнь замечательных людей". По поводу драматизма биографий Г.Е. Померанцева пишет, что еще в начале века французский педагог Ф. Монтре исследовал, "какие именно черты присущи замечательным людям вне зависимости от рода их деятельности. Ими оказались: душевная цельность, сосредоточенность, трагизм существования (разрядка моя. — И.В.), благородство"[7].

Любопытно, что, описывая биографии творческих личностей, подтверждающие эту мысль, авторы порой говорят о роковой случайности, не усматривая за огромным числом приводимых ими же примеров роковой закономерности. Так, Гастон Тисандье в книге "Мученики науки" писал: "Зрелище человека, умирающего бедняком в то время, когда он обогатил страну, очень печально, но в наше время оно уже больше не встречается. Фердинанды Лессепсы, созидающему гению которых мир обязан великими работами, Дарвины, открывающие уму новые перспективы, не бедствуют; в XIX столетии их не преследуют: избранные люди, трудящиеся таким образом во славу своей родины и на благо человечества, живут окруженные почтением и удивлением своих сограждан"[8].

Амундсен, Бальзак, Вавилов, Достоевский, Земмельвейс, Морзе, Цандер, Циолковский, Чижевский, Швейцер — имена из XIX—XX веков, когда по замыслу Тисандье должна была наступить золотая пора для творчества, когда великие люди эпохи должны были жить, "окруженные почтением и удивлением своих сограждан"… Страшно, дико, отвратительно продлевать эту неприглядную закономерность. Но человек обязан знать истину: знание закономерностей явлений дает ключ к управлению ими. Незнание этих закономерностей делает явления роковыми.

Закономерности не бывают ни плохими, ни хорошими. Они могут быть "еще неизвестными" или "уже известными". Любое исследование в конечном счете переводит первые во вторые. Наше исследование посвящено проблемам творчества высших типов. Весь процесс исторического развития говорит о невыгодности, об убыточности, наконец даже об опасности, работы в таком режиме. Этим и объясняется обилие темных тонов.

Почему же человек все-таки идет в это творчество?

За бортом по своей воле

Все началось с противоречия. Довольно неожиданного противоречия, с которым столкнулась в своем развитии теория решения изобретательских задач (сокращенно — ТРИЗ). Это молодая наука, вскрывающая закономерности развития систем в технике, искусстве, да и в любой другой области, в которой возникают изобретательские задачи: творческие задачи, неразрешимые привычными путями. Сейчас ТРИЗ занимается в основном решением задач в технике, поэтому на семинарах по ТРИЗ обучают тоже в основном "технарей". Я специалист по ТРИЗ, мне часто приходится бывать на семинарах в разных городах, общаться со слушателями разных возрастов, специальностей и различной профессиональной квалификации. Но вот явление, которое стало массовым в последнее время в практически любой аудитории: слушатели боятся сильных решений задач. Казалось бы, абсурд: как может бояться решения человек, который ищет его?! Однако причина вполне объяснима. Сегодня ТРИЗ позволяет "брать" очень сложные, каверзные задачи, которые когда-то казались неразрешимыми. Они не поддаются обычной логике, для их анализа необходимо уметь мыслить парадоксами. У ТРИЗ есть хорошо разработанный аппарат парадоксальной логики, который позволяет привести анализ к красивому решению. Но ответы парадоксальных задач тоже парадоксальны! А принять неожиданный ответ не так-то легко. ТРИЗ говорит: "Чтобы решить задачу, надо сделать так". Согласиться же с этим "так" и начать бороться за его внедрение, зависит уже не от ТРИЗ, а от человека, решающего задачу. Надо самому поверить в идею, увидеть ее перспективу, убедить других. На все это нужно время, долгие месяцы, а порой и годы.

Из практики известно, что срок внедрения среднего по уровню изобретения составляет 7–15 лет. Чем изобретение крупнее, тем этот срок становится дольше. Но 7–15 лет для человека значительный отрезок жизни. За это время можно и без изобретений продвинуться по службе, защитить диссертацию. А можно, пробивая "дикую" идею, прослыть беспокойным, неудобным человеком. О скольких таких печальных случаях мы читаем в газетах, журналах, книгах… Нет, боязнь сильных решений небезосновательна.

И вот подходит слушатель с почти готовой выпускной работой (решенной производственной проблемой): "Я решил задачу, идея просто потрясающая… Но сколько времени уйдет на ее внедрение?! Хотелось бы чего-нибудь попроще…"

Пройдет время, и бывшая "дикая" идея покажется вовсе не дикой, а вполне логичной, даже очевидной. Поначалу же все бывает наоборот: очевидна непривычность новой идеи, хорошо видны ее минусы, сомнительны плюсы.

Как-то в "Литературной газете" был опубликован диалог председателя Госкомизобретений Ю. Максарева и ленинградского изобретателя Ю. Холопова. Вот небольшой отрывок из этой беседы:

Ю. Максарев: "Знаете, как случилось сперва с открытием лазера? Эксперты посмеялись над этим "гиперболоидом инженера Гарина", но на всякий случай послали на заключение специалистам. Те не просто посмеялись — разбили идею в пух и прах. Но в дальнейшем явление газовой генерации, предложенное М.М. Будынским, В.А. Фабрикантом и Ф.А. Бутаевой, было признано открытием…"

Ю. Холопов: "Я знаю аналогичный случай: десять лет комитет просматривал заявку инженера Денисюка на одно из фундаментальных открытий наших дней — явление голографии, несколько раз отказывал ему…"[9].

Обратите внимание на спокойные интонации беседы, а ведь речь идет о десятилетних задержках признания фундаментальных открытий. За эти года были потеряны миллиарды рублей. Это неощутимые потери, их трудно подсчитать, потому что эти потери — доходы, которых не было. А сколько еще изобретений не признаны своевременно? Сколько еще мы понесли потерь в виде "доходов, которых не было"?!

Многие мертворожденные идеи кажутся на первых порах куда убедительнее и солиднее "диких" идей. Поэтому так трудно добиться признания. Даже термин специальный появился: не "добиться", а "пробить". Конечно, "пробивание" идей несет и положительную нагрузку: это своего рода фильтр — отсеиваются слабые, случайные решения, путевку в жизнь получают идеи закономерные и сильные. Разумеется, период "пробивания" должен стать значительно короче. И, конечно, следует исключить необходимость "пробивать" то, что уже доказало свою пользу и принято к внедрению. Но речь сейчас идет не о косности и волоките. Речь о другом: борьба за признание появившейся идеи — неизбежность, закономерность, новатор должен уметь доказать нужность своего изобретения. Нельзя рассчитывать на то, что "дикая" идея, например идея голографии или лазера, заставит всех млеть от восторга. Новатор обязан "пробивать" новую идею, развивая ее, укрепляя, доказывая ее неотвратимость. Никто за него этого не сделает.

До недавнего времени на занятиях по ТРИЗ этому элементу в общей программе обучения уделялось недостаточно времени. Учили, как выходить на "дикие" идеи, но мало заботились о воспитании тех качеств, которые необходимы на нелегком пути превращения "дикой" идеи в идею "всем очевидную". Вот истоки настороженного отношения слушателей к сильным решениям их производственных задач. Изобретатель, не подготовленный к борьбе за свое изобретение, так же плох и неполноценен, как хирург, боящийся вида крови, или космонавт, не переносящий перегрузок, или альпинист, привыкший ходить лишь по паркету…

К исследованиям в этой области подтолкнула еще одна проблема: после окончания обучения теории решения изобретательских задач среди слушателей происходит расслоение, со временем усиливающееся. Кто-то становится преподавателем, а затем и сам начинает заниматься разработками по ТРИЗ, а кто-то "исчезает". В чем причины такой дисперсии? (Статистика здесь примерно такая: из ста слушателей преподавателями становятся 5–6; из ста преподавателей 5–6 человек становятся разработчиками.)

Чтобы "быть в ТРИЗ", необходимо вести самостоятельные исследования, следить за тем, что делают коллеги, систематически читать массу книг и журналов из самых разных областей, расширяя свои познания в богатейшем информационном фонде, надо постоянно решать новые задачи. В общем, все время быть "в форме", изо дня в день работать над собой. Но зачем это надо человеку, если несколько лет назад, например, он решил какую-то производственную задачу, внедрил решение и занят теперь подсчетом отчислений от экономического эффекта? "Быть в ТРИЗ" (как, впрочем, и быть в физике, в литературе, в математике) — значит не стоять на месте. Но ведь и это — моральный, человеческий аспект…

Таким образом, наряду с прикладной функцией возникла потребность в развитии воспитательной функции ТРИЗ. Причем чем сильнее выстраивался "решательный" аппарат теории, тем актуальнее становилась потребность воспитания слушателей. Цель воспитания — превратить обычного слушателя в творческую личность, чтобы использовать свойственное творческой личности отношение к труду. Такая постановка цели заставила нас искать ответ на вопрос: что же представляет собой творческая личность?

В науке принята определенная методика работы: набирается некоторый информационный фонд, который сводится в картотеку. На этой основе вырабатывается концепция. Под предложенную концепцию собирают новый — более обширный — информационный фонд примеров. Его анализ вносит коррективы в сложившуюся концепцию и приводит к более общим выводам. И так далее — от нюансов, не укладывающихся в рамки привычных представлений, от единичных исключений к объективным законам и теориям.

Проблемы, интересовавшие разработчиков ТРИЗ, были связаны с творческими личностями, решающими задачи второго и третьего типа. И потому картотека получилась биографической. В ней собраны общие характерные объективно закономерные черты людей, которым звание Великих присудило время. Анализ этих данных позволил сделать некоторые выводы о качествах творческой личности.

Французский врач Ален Бомбар в начале 50-х годов выдвинул гипотезу о том, что люди, потерпевшие кораблекрушение и оказавшиеся на воде в лодках или других спасательных средствах, умирают не от жажды или голода, а из-за страха перед неизбежностью такой смерти. Его довод: 90 процентов людей, оказавшихся в подобных условиях, гибнет в течение первых трех дней, когда еще не может быть и речи о смерти от недоедания или отсутствия воды. В своей книге Бомбар приводит пример гибели "Титаника". Суда к месту катастрофы подошли довольно быстро, через три часа, но к этому времени в лодках среди спасшихся пассажиров было много трупов и людей, лишившихся рассудка[10].

Выдвинутая Бомбаром гипотеза была революционной. В то время считалось, что человек, поневоле оказавшийся один на один с океаном, может продержаться не более 10 дней. Столько же — по подсчетам специалистов — могли выдержать спасательные средства. И потому десятидневный срок объявлялся предельным для поиска жертв морских катастроф. Бомбар взялся доказать, что в океане можно прожить гораздо дольше, питаясь лишь тем, что есть в морской воде. И даже на плоту можно нестись не по воле ветра, течений и волн, а плыть, самостоятельно выбирая направление. Его гипотеза перечеркивала десятидневный "лимит" на поиски и, что самое главное, давала веру в спасение попавшим в катастрофу. "Необходимо было вернуть этим несчастным надежду, — писал Бомбар. — Одно это спасало бы ежегодно тысячи людей, и тысячи вдов не проливали бы по ним слезы. Ради этого стоило рискнуть одной жизнью". У людей, оказавшихся в объятиях океана, но знающих, что другой человек в подобной ситуации выжил, появилась бы воля к борьбе, а значит, и дополнительный шанс выжить.

Бомбар занялся научными исследованиями и выяснил, что морская вода, рыба и планктон содержат все необходимые для человека питательные вещества. Но одно дело выдвинуть гипотезу и даже предложить ее косвенное подтверждение, совсем другое дело — реальный эксперимент. Модель катастрофы — вот что было необходимо Бомбару для его натурных испытаний. И он пошел добровольно на рискованный шаг — выступил в роли потерпевшего кораблекрушение. Бомбар пересек вместе с товарищем Средиземное море. А затем в одиночку (!) — когда товарищ (профессиональный моряк) бросил его — Атлантический океан. Свой плот Бомбар назвал "Еретиком". Действительно, идея экспедиции через океан на надувном плотике, не будучи профессиональным моряком, фактически без воды и пищи, безо всякой связи с берегом, была от начала до конца еретической. Профессионалы-моряки считали плот неуправляемым, по их прогнозам он должен был перевернуться от первой же волны, а сам Бомбар (даже если бы плот и не перевернулся) — умереть от голода, холода, жары и жажды. Потому что: а) пить морскую воду нельзя (это всем известно!), б) рыбу в Атлантике не поймать (и это знает каждый!). Бомбар же твердил, что можно не только выжить, но и доплыть в намеченный порт (это ему-то — человеку, начавшему изучать основы навигации по учебнику, уже находясь на плоту в океане!).

Идя на предельный риск, Бомбар делал это во имя спасения жизней многих людей: по статистике 50-х годов в мирное время в морях и океанах ежегодно гибло 200 тысяч человек, в том числе 50 тысяч — практически только из-за страха перед смертью от жажды и голода. Непосредственной же причиной его научных исследований, а позже и экспедиции, послужила страшная картина гибели 43 человек, потерпевших кораблекрушение у берегов Франции (их привезли в госпиталь, где работал тогда Бомбар).

Бомбар пересек океан, точно придя в намеченный порт. Он выжил, утоляя жажду морской водой и собранной пресной (дождевой), ловя рыбу, производя физиологические исследования, постоянно ведя дневник самонаблюдений. Выжил вопреки логике и предсказаниям специалистов.

Путешествие Бомбара длилось 65 дней. За время пути Бомбар потерял 25 килограммов веса, у него развилось малокровие, тело его покрылось сыпью и язвами, выпали ногти на пальцах ног, серьезно расстроилось зрение.

Но он доказал, что человек может выжить в океане!

Когда Бомбар пристал к берегу, свидетели удостоверили, что неприкосновенный запас продуктов, находившийся на его плотике, остался невредимым. Какое поразительное мужество надо иметь, чтобы, находясь на грани смерти от истощения, не притронуться к спасительному источнику жизни!

В сущности, Бомбар шел на верную смерть ради спасения тысяч абсолютно незнакомых ему людей, могущих оказаться в подобных обстоятельствах. Но свой поступок он не считал чем-то сверхъестественным: "Ни в коем случае нельзя… рассматривать мое путешествие как подвиг, как нечто исключительное". Обычная работа, достойная человека…

На пути к себе

Бомбар рисковал своей жизнью ради Великой Цели, которую он сам поставил перед собой и которую сам обязал себя достичь. Достижению цели были подчинены все помыслы, желания, планы и поступки. Бомбар переменил место работы, чтобы провести научные исследования; когда он отбывал в экспедицию, на берегу оставалась жена, которая была на седьмом месяце беременности: сама жизнь Бомбара была перекроена им под решение одной задачи — достичь цель. Цель, потребовавшая всей веры в собственную правоту, фанатичной преданности и максимального напряжения духовных и физических сил.

Великая Достойная Цель — вот требование, в первую очередь предъявляемое к творческой личности. Без цели нет творчества вообще, без Великой Цели нет Большого Творчества. Значительная общественно полезная цель настолько неотъемлема от творчества второго и третьего типа, что ее можно назвать характерным качеством творческой личности. Нельзя быть творцом, не имея достойной цели и не стремясь к ней всеми силами.

Цель обязательно должна служить людям, развивая жизнь, созидая добро. Как бы давая духовное напутствие современникам и потомкам, Бомбар в заключении своей книги писал: "Молодежь, дети, все, кто думает, что можно прославиться или просто бесплатно прокатиться на плоту в Америку или еще куда-нибудь, заклинаю вас, подумайте получше или обратитесь ко мне за советом. Обманутые миражом, увлеченные заманчивой идеей, представляя себе такое плавание как увеселительную прогулку, вы поймете всю серьезность борьбы за жизнь лишь тогда, когда будет уже слишком поздно, для того чтобы успеть собрать все свое мужество. Ваше смятение будет тем большим, что вы подвергли свою жизнь опасности без всякой пользы. А ведь в мире существует столько прекрасных и благородных целей, ради которых можно рисковать жизнью!"[11].

Я не знаю, возможно, это и обязательное условие, — хотя разумных предпосылок, кажется, нет, — но ставить собственную жизнь на карту достижения цели, рисковать жизнью столь же привычно в высоком творчестве, сколь обыденным, нормальным считается проявление инстинкта самосохранения в бытовых ситуациях. Советский ученый Анатолий Альбертович Шаткин, изучая проблему борьбы с трахомой, выделил лабораторным путем вирусы этой страшной болезни. Для дальнейших исследований необходимо было ответить на вопрос: являются ли они подлинными возбудителями трахомы? Трахома — болезнь глаз человека, исследовать ее течение на животных нельзя. Поэтому А.А. Шаткин решил поставить опыт самозаражения. 6 мая 1961 года он ввел себе лабораторную культуру возбудителя трахомы. Чтобы получить полную картину течения болезни, лечение было начато только на 26-й день! Опыт проходил под наблюдением авторитетной комиссии специалистов. Но никто никакой гарантии абсолютного излечения от болезни дать ему не мог. Шаткин, специалист по трахоме, знал это лучше других. Его статья-отчет об этом эксперименте была опубликована в узкоспециальном журнале "Вопросы вирусологии". Обычная статья в научном журнале: колонки цифр, громады терминов, два ряда сравнительных фотографий глаз. Небольшого объема довольно скучная статья, написанная исключительно для специалистов. В ней нет ни одного слова о героизме, ни малейшего намека на самопожертвование.

Могущество государств принято оценивать количеством энергии, вырабатываемой на душу населения, числом заводов и запасом природных ресурсов, силой армий. Но есть показатели иного, духовного ряда. Они гораздо важнее материальных богатств, потому что определяют будущее страны, всего человечества. Именно духовные богатства — источник развития культуры, прогресса во всех областях. Мы подсчитываем число научных работников, деятелей культуры, но все это — косвенные показатели, не определяющие напрямую темпов развития: они не характеризуют эффективность работы интеллигенции, а лишь говорят о ее количестве.

Истинный показатель духовных богатств — это число творческих личностей, которых удалось воспитать обществу. Если бы можно было подсчитать число творцов в определенную эпоху, то отношением их количества ко всему населению мы бы определили степень приближения общества к идеалу. Вся история человечества, история эволюции структуры обществ сопровождается зависимой динамикой этого коэффициента. Черным временам реакции сопутствуют резкие скачки вниз. Расцвет свобод, наоборот, вызывает рост числа творческих личностей. Только полностью справедливое общество дает и обеспечивает каждому гражданину право на творчество. Право на личную достойную цель. Великую Достойную Цель.

Пользуясь аналогией, можно сказать, что материальные богатства определяют кинетическую энергию обществ, духовные же богатства, то есть число творческих личностей, — их потенциальную энергию.

Дать абсолютно полное определение достойной цели — задача отдельной работы. Назовем лишь ее основные критерии:

1. Цель обязательно должна быть новой или недостигнутой. Либо новыми должны быть средства достижения цели.

2. Цель обязательно должна быть общественно полезной, положительной, направленной на развитие жизни. Или: положительные результаты достижения цели должны быть глобальными, а отрицательные — если они все же неизбежны — локальными.

3. Цель должна быть конкретной: не общие благие намерения, а четко определенная задача, к решению которой можно приступить хоть сегодня.

4. В то же время цель не должна быть излишне узкой: надо хорошо видеть надсистему, наднадсистему — следующие этапы работы. Конкретная цель обязательно должна иметь выход к глобальным проблемам, Великая Достойная Цель должна быть недостижимой, бесконечной. Как сочетать два эти, на первый взгляд противоположные, требования: конкретность и недостижимость? Каждая поставленная цель должна быть конкретной и вполне достижимой, но число надсистемных переходов бесконечно, и поэтому конечной, последней цели быть не может. Таким образом, недостижимость — это требование скорее к системе достойных целей, нежели к единичной цели.

5. Выбранную цель можно назвать эквивалентом собственной жизни. Поэтому масштаб, значительность предполагаемых результатов характеризуют "цену", в которую человек сам оценивает себя: ведь на достижение цели тратится время собственной жизни. Отсюда и важность этого качества — масштаба цели — для человека: время нашей жизни ограничено, значит, ограничено и число целей, которые нам удастся достичь. Приходится выбирать, а для этого нужен надежный критерий, чтобы не растратить всю жизнь на достижение мелочей. Пусть необходимых, но все же мелочей.

6. Новая достойная цель, как правило, опережает свою эпоху настолько, что зачастую воспринимается окружающими как еретическая. Достойная цель или полученные результаты обязательно должны казаться еретическими. Эго требование на первый взгляд кажется странным и необоснованным. Но степень "еретичности" (если можно так выразиться) определяет дистанцию от общепринятого уровня воззрений, культуры знаний до поставленной цели, до уровня полученных результатов. Если цель или полученные результаты не воспринимаются как ересь, это показатель того, что что-то "неладно": что выбрана мелкая или не новая цель, что достигнутые результаты не революционны."Еретичность", однако, хотя и является свойством достойной цели, характеризует не саму цель, а типичное отношение окружающих к революционной идее. Пройдет время, и восприятие изменится. Но пока цель не стала массовой, а результаты общепринятыми, и цель и результаты считаются ересью.

7. Именно поэтому при достижении достойной цели, как правило, отсутствует конкуренция. Это обеспечивает доброкачественную работу: без спешки, без халтуры. Вспомните: во всей Европе, во всем мире ни один человек не собирался опережать Алена Бомбара в голодной смерти посреди океана…

8. Достойная цель — это личная цель человека или небольшой команды, группы сподвижников. Большие коллективы появляются позже, когда разведаны основные направления поиска, когда само продвижение уже не связано с прежним смертельным риском.

9. Достойная цель должна быть независимой от сложного дорогого, дефицитного оборудования, которое может быть только у больших коллективов разработчиков. Революционные цели начинают разрабатывать в одиночку, поэтому надеяться приходится лишь на себя. Независимость от сложного оборудования, от больших средств — это способ ведения разработок при любых обстоятельствах; способ снятия преград, мешающих продвижению к цели.

10. И последнее. Это требование не подкреплено объективными факторами, и я даже не смогу убедительно доказать какими-либо доводами его необходимость; здесь придется прибегнуть к формулировке "я уверен". Так вот, я уверен, что, выбирая достойную цель, надо стремиться к тому, чтобы цель была явно не по силам, чтобы она заведомо превышала возможности и способности человека, за нее берущегося. Это не означает, что цель останется недостигнутой: человеку доступно все. Но достижение такой цели — это спор человека с самим собой. Самая тяжелая битва, которую человек должен выиграть. И выиграет, совершив "почти невозможное". Тем дороже победа. Достижение таких "непосильных" целей — это вклад в копилку ориентиров человечества: трудно сказать, что ценнее — непосредственно полученные результаты или сам факт того, что человек не испугался, не отступил…

К сожалению, в школах и институтах нет еще специального предмета под названием "Выбор достойной цели". Сами преподаватели не могут дать квалифицированный совет своим ученикам: и у них в школах и институтах не было такого предмета. В лучшем случае говорят: "Ищите, стремитесь, живите неуспокоенной жизнью и тогда найдете!". Такого рода советы — показатель нашего незнания, неумения, неуверенности. Когда есть точные сведения, их не подменяют эмоциями. Ведь никто сегодня не рекомендует "искать" корни квадратных уравнений, учат формуле. Такой же надежной "формулы Кардано" для выбора достойных целей пока нет: сегодня мы еще не можем уверенно выдать 200–500 миллионов разных достойных целей — для различных возрастов, наклонностей, сроков достижения. Поэтому мы и вынуждены пока прибегать к эмоциям. А это приводит к усугублению неопределенности идеалов. И тогда приходится лишь констатировать их падение. По данным журнала "Вопросы психологии", "у 77% студентов медвуза учение мотивируется защитными мотивами: не оказаться в числе отстающих, не провалиться на экзаменах, не лишиться стипендии и т.д."[12].

Что же противопоставляется этим "защитным" (защитным — от кого?!) мотивам? Как известно, вообще без цели человеческая деятельность не мыслима. Павлов писал даже о "рефлексе цели", без которого "жизнь перестает привязывать к себе". Какие же цели рекомендуются взамен "защитных мотивов"?

В 1984 году в переводе на русский язык издательством "Просвещение" была выпущена книга "Организация урока". Авторы — ученые из ГДР У. Древе и Э. Фурман — приводят как образец для подражания слова одного тринадцатилетнего ученика: "Я хотел бы по окончании 10-го класса за два года выучиться на слесаря, овладеть в армии профессией водителя грузовых машин, после армии работать шофером, построить или купить себе хороший дом на селе и иметь троих детей, а также собаку и одно или несколько каких-либо механических транспортных средств. Может, я не захочу жениться и буду вести холостяцкое хозяйство и делать все, что захочу… Самое главное — это мир. Без него нельзя планировать жизнь. Нам нужны счастливые люди: родители, у которых есть работа, и дети, которые могут есть досыта и ходить в школу. Сперва нужно исходить из этого".

Я пытался представить себе Руала Амундсена, или Николая Вавилова, или Анатолия Дьякова, или Алена Бомбара, имеющих такую цель. Я честно пытался это сделать, но у меня ничего не вышло.

На первый взгляд эта цель может показаться вполне приемлемой. Но вчитайтесь внимательно: ведь это типичные "мечты" мещанина! Хочу быть сытым, хочу зарабатывать много денег, хочу вести свое хозяйство, хочу иметь… хочу, хочу, хочу… хочу мира (!), — но за мир надо бороться. Бороться не хочу: хочу есть досыта и иметь "одно или несколько механических транспортных средств". И это пишется в возрасте тринадцати лет, наиболее благоприятном для выдвижения и принятия романтических идеалов! Тех, за которые не жалко отдать свою жизнь! Какие же "пожелания" будут у такого человека в зрелом возрасте, более приземленном, практичном?

Построение нового общества, самоотверженное служение людям, высокие идеалы — все подменено мелочный мещанским стремлением к личному благополучию, которое и ограничивается-то набитым брюхом. Что же после этого удивляться студентам-медикам? Радоваться надо, что осталось еще 23 процента с не только защитными мотивами…

В чем причина такого отношения к достойным целям?

Общество по своей природе иерархично: все человечество, блоки государств, государства, внутригосударственные разделения (штаты, республики, города и т.д.). То, что полезно для одного уровня, одного ранга этой иерархии, не всегда полезно, а иногда и вредно для других уровней. Достойные цели направлены на решение задач важных для всего человечества. Но реализуются эти цели людьми, живущими в конкретных государствах. Государства же, в первую очередь, заинтересованы в решении задач важных, во-первых, сегодня, а во-вторых — для государств. Субсидируются и поощряются эти решения. Иногда интересы государств и человечества совпадают. Иногда — нет. Все, что не вмещается в прокрустово ложе государственных интересов, объявляется — в лучшем случае — ненужным или несвоевременным. Как часто мы бываем свидетелями того, как в искусственно зауженных рамках не остается места общечеловеческим проблемам! Гении умирают в нищете, не понятые, не услышанные.

Этот же самый конфликт повторяется, когда человек, пытаясь принести пользу государству, нарушает ведомственные или даже заводские интересы. Как-то, отвечая на вопросы "Социалистической индустрии", заместитель председателя Государственного комитета СССР по делам изобретений и открытий Ю. Пугачев сказал: "Немало примеров, когда изобретения, которые могут принести государству миллиардные прибыли, долгие годы ждут своего применения. Сложилась парадоксальная ситуация: все, что выгодно государству, не всегда выгодно министерствам, его предприятиям. И чем больше по значимости изобретение, тем труднее его внедрить". Нарушение интересов любого иерархического уровня во имя интересов другого уровня (даже более высокого) непременно вызывает конфликт.

Вполне логично задать вопрос, отчего же интересы государств порой идут вразрез с общемировыми проблемами. Ответ прост: мы живем в мире, разделенном противоречиями. Поэтому много усилий государствам приходится тратить на создание военной техники — техники уничтожения всего живого. Война страшна не только разрушениями и жертвами, неизбежными во время боев, сколько тем, что и в мирное время она заставляет народы готовиться к ней. А что значит: подготовка к войне? Это талант, труд, жизни людей, отнятые от мирных профессий, от мирного созидания. Одно новое орудие уничтожения — и тысячи достойных целей не достигнуты и даже не поставлены: не в результате применения этого орудия смерти — лишь в результате его создания! Громадная доля населения Земли занята сегодня именно в сфере военного производства и в сферах, косвенно связанных с ней. Цели военно-промышленных комплексов объявляются целями народов, и их достижения связывают с "благородным Служением отечествам". С позиции государств эти цели были неизбежно полезны, с позиции всего человечества эти цели неотвратимо вредны. Смертельно вредны.

А.И. Пономарев в книге "Авиация настоящего и будущего" пишет: "В иностранной печати приводятся следующие цифры. Двигатель современного истребителя, бомбардировщика или транспортного самолета состоит примерно из 40 тысяч деталей. Для его создания в течение 2–3 наиболее напряженных лет требуется 400–500 научных работников и инженеров и примерно 1000 помогающих им техников. Каждый из 400 инженеров должен в среднем обеспечивать разработку 100 деталей".

Полторы тысячи высококвалифицированных работников, засуженных двух-, трехгодичной работой (напряженной, интенсивной), для создания одного двигателя. Всего одного двигателя! А ведь еще надо строить крылатые ракеты, подводные лодки, лазерные пушки, авианосцы… Кто будет конструировать, изготовлять, испытывать, применять все это, если провозгласить идеалы человеколюбия, человечестволюбия? Кто, наконец, будет разрабатывать детали для двигателя истребителя или бомбардировщика, если эти полторы тысячи безусловно способных и талантливых людей уйдут в последователи Данко и Робин Гуда, Шаткина, Циолковского, Швейцера?..

Кстати, о Циолковском. Он был далеко не самым талантливым или самым образованным человеком своего времени: два года в гимназии, да год в Румянцевской библиотеке — вот и весь его багаж. А затем — почти полная глухота. Но он услышал пульс завтрашнего дня, — который не уловили почти все его современники: не глухие, талантливые, образованные, непровинциальные, материально обеспеченные, — услышал и согласился работать даром (в смысле бесплатно) на приближение грядущего завтра. А сколько лет на общественных (а фактически на личных) началах работали гирдовцы?! Самые талантливые уходят в области, престижные сегодня. Среди гирдовцев не было "самых талантливых", были "самые влюбленные". Чтобы сегодня получить возможность работать на космос, надо пройти по конкурсу — не всех берут; а у Циолковского не было конкурентов. Наиболее важны для прогресса человечества области исследований, которые станут престижны в далеком завтра. Поэтому великими открывателями становятся не самые талантливые, а те, кто уходят в завтра; те, которые решаются уйти в завтра.

Великим открывателем доступно стать каждому. Неотложными делами и срочными обязательствами, сиюминутной выгодой, объективными причинами и просто ленью обстоятельства отвлекают человека от главного выбора в его жизни. Суетность и стремление успеть многое заставляют важнейшее отложить на потом. Позже — по тем же самым причинам — еще на потом. И так далее, оставляя человеку взамен утраченного времени мифическое "никогда не поздно". Так считают люди от 20 до 60 лет. В этой вере скрыто великое счастье человека и великое его заблуждение. Счастье — потому что иногда начинают в сорок, как Колумб или Пришвин, например. Правда, готовясь к этому "началу" всю предшествующую жизнь. А заблуждение — потому что наступает момент, когда альтернатива выбора цели фактически исчезает. Поздно что-то менять, а человек все говорит: "Успеется…" — так и пронеся этот девиз через долгие годы.

Оптимальный возраст для выбора цели на всю жизнь (или первой достойной цели) — 13–15 лет. В этом возрасте наступает пик творческих способностей человека и один из пиков поисковой активности. Можно начать работать практически в любом направлении: впереди достаточно времени для учебы, специализации, сбора информационного фонда, исследований, достижений. Разработка значительной, масштабной цели, как правило, требует не менее 20–30-летней работы в очень интенсивном режиме. Мало кто решится засесть за учебники в 50 лет. Да и нет в этом возрасте гарантированных десятилетий для достижения цели, и заботы уже не те — дети, внуки… 13–16 лет — возраст наибольшей свободы от обязательств. В эти годы человек все равно выбирает свой жизненный путь, ставит перед собой цели, которые достигнет потом — когда станет взрослым. Здесь бы и помочь, подтолкнуть…

И помогают, и подталкивают, и подсказывают, и советуют, и даже настаивают. И дети делают выбор. Правда, выбирают, в основном, цели привычные. И это вполне объяснимо: по подсказке родителей выбирают цели, престижные для родителей, — цели, престижные вчера, а не завтра.

Даже популярная литература, призванная знакомить с новыми, только открытыми областями знаний и помочь выбору достойной цели, не справляется с этой задачей. Ведь она знакомит с уже открытыми областями, с целями, которые престижны сегодня (завтра такие цели тоже станут вчерашними). Нужен специальный пласт литературы, который занимался бы популяризацией проблем. Не достижений, а именно проблем. Своего рода темник завтрашних исследований. Нужны репортажи с завтрашнего фронта науки, искусства, культуры. Такой литературы пока нет. Поэтому выбор достойной цели (Великой, Масштабной, Принципиально Новой…) — это дело случая, не правило, а очень редкое исключение.

Как же все-таки выбирают Великие Достойные Цели?

Поистине драматичное противоречие: в 15 лет у человека есть свобода для выбора жизненного пути, но нет еще. знаний. Когда же с годами приходят знания, исчезает свобода действий. Поэтому единственно возможный путь — это в раннем возрасте воспользоваться опытом других. Так поступили Пири и Амундсен. В 15 лет оба они прочитали совершенно случайно попавшиеся им в руки книги полярных исследователей и увидели недостигнутую цель: ПОЛЮС. Амундсен вспоминал: "Когда мне было 15 лет, в мои руки случайно попали книги английского полярного исследователя Джона Франклина, которые я проглотил со жгучим интересом. Эти книги оказали решительное влияние на избранный мною впоследствии жизненный путь… Удивительно, что из всего рассказа больше всего приковало мое внимание описание… лишений, испытанных Франклином и его спутниками. Во мне загорелось странное желание претерпеть когда-нибудь такие же страдания. Быть может, во мне заговорил идеализм молодости, часто увлекающий на путь мученичества, и он-то и заставлял меня видеть в самом себе крестоносца в области полярных исследований. Я тоже хотел пострадать за свое дело — не в знойных пустынях, не на пути к Иерусалиму, а на ледяном Севере, на пути к широкому познанию доселе неведомой великой пустыни"[13].

Кеплер и Браге загорелись астрономией, увидев затмение. Интересно, что Браге поразило даже не само затмение, а то, что оно было заранее предсказано и предсказание в точности сбылось. Шлимана поразил рисунок в книге, на котором были изображены стены легендарной Трои: ребенок не поверил, что "такие большие" стены могли быть полностью уничтожены…

В жизни маленького человека должно произойти нечто, что потрясет его, причем настолько сильно, что зажженный огонь в его сердце не загасят годы будней. В жизни маленького человека должно произойти Чудо. Память об этом событии и есть тот движитель, который устремит к Великой Достойной Цели и сделает ее единственно возможной, единственно приемлемой, и не позволит отступить или сдаться. Столкновение с Чудом — вот орудие воспитания творческих личностей. Шаг этот гораздо более инструментальный, чем может показаться. Он еще ждет своей детализации и подробной разработки.

С годами мы становимся нечувствительнее к Чудесам и начинаем воспринимать это слово как бы написанным с маленькой буквы. Взрослых на путь Большого Творчества зачастую увлекает Большая Трагедия. Представьте себе состояние человека, который, открывая дверь на улицу, вдруг видит… гору трупов, и вы поймете, почему Ален Бомбар изменил свою жизнь: "Этого зрелища мне не забыть никогда! 43 человека, наваленные друг на друга, словно растерзанные марионетки, лежали передо мной — все босиком и все в спасательных поясах. Наши усилия не привели ни к чему: нам не удалось вернуть к жизни ни одного. Ничтожный просчет, а в результате — сорок три трупа и семьдесят восемь сирот"[14].

Об иерархии целей. Надсистемные переходы имеют свою специфику: цель первого типа, узкая и нереволюционная, в процессе работы перерастает в цель второго типа, более общую и широкую, а затем трансформируется в глобальную цель третьего типа. Каждая последующая цель в этой разрастающейся системе значительней предыдущей, каждая последующая включает предыдущую как частный случай. В этом один из узловых парадоксов творчества: творческая личность никогда не достигает итога — его просто быть не может. Потому что достижение конечной цели означает отход от творчества, успокоенность, завершение работ, то есть творческую смерть.

Вспомните Циолковского: летательные аппараты легче воздуха, затем аппараты для космических полетов, расчеты, наконец, выход в философию космоплавания, непосредственный подход к конструированию внеземной цивилизации.

Советский биолог, всемирно известный ученый А.А. Любищев — та же "разбросанность" интересов: от биологии и математики до древней истории и философии.

Жизнь в творчестве — это непрерывное движение вперед вдоль нескончаемой цепочки целей, отмечающих верстовыми столбами эффективность прожитой жизни. Потому что жизнь в творчестве и сама жизнь — это одно и то же. Во всяком случае, так это воспринимается творческими личностями.

Вот Ален Бомбар. Доказав всем скептикам мира, что человек, выживший в океане, — это никакая не ересь, не чушь, Бомбар добивается того, чтобы пункт о 10-дневном лимите на поиски жертв морских катастроф был вычеркнут из морских уставов. Он пишет книгу "За бортом по своей воле" — руководство к действию для людей, попавших в морскую катастрофу, инструкцию по выживанию. Позже, через 10 лет, он написал, что со времени выхода этой книги он получил письма благодарности от 10 000 человек, которые считали его своим спасителем. Закончив книгу, он начинает вести битву за оснащение судов надувными плотами (их стали называть "бомбарами"), в которых потерпевшие кораблекрушение, если бы оно вдруг произошло, могли дождаться помощи. Он выигрывает и эту битву. И сразу же намечает новую цель: защита морей и океанов от загрязнений. И еще о цели. Точнее — о средствах ее достижения.

Как бы ни была велика и достойна цель, ничто не может служить оправданием недостойности средств ее достижения. В начале 70-х годов прошлого века известный теоретик русского революционного народничества П.Л. Лавров писал: "Люди, утверждающие, что цель оправдывает средства, должны всегда сознавать ограничение своего права весьма простым трюизмом: кроме тех средств, которые подрывают самую цель"[15].

Достижение значительной достойной цели очень часто связывают с большими личными потерями. Но, как писал Циолковский, "если думать только о себе, о моменте, то большая часть преобразований, подобных новому алфавиту, маловыгодна. Надо подумать о жизни человечества, о существовании поколений".

Достойная цель приемлет самопожертвования. Но не жертвы. Так было всегда и, вероятно, всегда и будет. Это главное правило кодекса морали творческой личности.

Однако то, что мы привычно называем самопожертвованием, в парадоксальном мире творчества считается путем естественным и единственно возможным. Иное поведение в этом мире просто немыслимо. Потому что цель в этом мире — это не "работа", а второе "я". Даже — первое.

В начале 1985 года в рамках исследований по ТРИЗ Г.С. Альтшуллер выдвинул предложение начать сбор фонда Новых Великих Достойных Целей.

Как показывает историческая практика, самыми плодотворными всегда оказывались цели, первоначально считавшиеся еретическими. Со временем они завоевывают себе право на существование. Уже не говорят высокомерно-презрительно: "Ересь, чушь!" — а почтительно именуют: "Проблема…". Цель становится исследовательской. А затем, когда результаты уже получены, когда то, что считалось невероятным, достигнуто, когда достижение стало обыденным и даже тривиальным, появляется новая профессия, и цель становится массовой.

Такая эволюция происходит в среднем на дистанции в 80–100 лет. Чтобы укоротить эту дистанцию, "еретиков" надо готовить заранее. Вот основная идея сбора фонда Новых Великих Достойных Целей. Работников по массовым целям готовят в школах, вузах и других учебных заведениях. Фонд целей здесь создавать не надо. Он давно собран, утвержден и систематически пополняется. С фондом исследовательских целей дело обстоит хуже, но и к нему доступ сравнительно свободен. Освоив профессию, человек вполне может выйти на исследовательский уровень по книгам, темникам и другим печатным материалам, благодаря собственному опыту, наконец. В области исследований вопрос "Надо ли вести исследования?" не дискутируется. Раз и навсегда давным-давно установлено: вести исследования жизненно необходимо. Вопрос здесь стоит о том, какими путями следует идти, чтобы быстрее и дешевле достичь результатов. Отсюда и сопротивление приверженцев других путей.

С еретическими целями намного сложнее. Нет специалистов и нет методики подготовки "еретиков", нет литературы и зачастую нет даже информационного фонда. Но именно разработка еретических целей определяет темпы прогресса нашей цивилизации. Поэтому так важна работа по сбору фонда Новых Великих Достойных Еретических (пока) Целей, самая мысль о котором сегодня ересь…

Трансформация целей имеет еще один аспект. Творческий рост личности характеризуется сменой целей первого типа на цели второго и третьего типа: от решения конкретных производственных задач человек переходит к глобальным, общечеловеческим проблемам. А развитие самих целей идет в обратном направлении: глобальные проблемы (цели третьего типа) распадаются на мелкие конкретные задачи (цели первого типа). Поэтому реальное развитие целей в жизни творческой личности идет по двум направлениям: сначала вверх — к гуманным целям третьего типа — с выработкой общей концепции, общей методологии, генеральных принципов, а потом — вниз (к целям первого типа) с практическим применением выработанных идей. Это один полный творческий цикл. В жизни творческой личности таких циклов, как правило, бывает несколько.

Еретическая цель третьего типа в основном направлена всегда на добросозидание. Цели первого типа часто сводятся к применению результатов, полученных по целям второго и третьего типа, к конкретному производству. А так как производство в очень большой степени работает на военную промышленность, то цели первого типа прямо или косвенно связаны с созданием военной техники. Казалось бы, к чему тогда торопить события — к чему спешить с переводом целей третьего типа в цели первого типа?

Хитрость здесь вот в чем. Развитие конкретного производства раскрывает широкие горизонты для выбора новых достойных гуманных целей. Развитие производства непосредственно связано с развитием культуры и увеличивает число творческих личностей. В идеале, когда каждый человек имеет личную достойную цель, производство не должно быть военным вообще. Потому что гуманность личной цели не позволит человеку превратиться в придаток производства, бездумное орудие приказа. Это основная линия эволюции цивилизации. Главная дорога — прогресс, и все мы заинтересованы в его ускорении.

Итак…

Итак, расплывчатое понятие "творчество" распадается, по крайней мере, на три ступени, три типа. Трудности при решении задач разных типов и при внедрении полученных результатов различны — каждый раз при переходе к следующему типу творчества они возрастают на несколько порядков. И это закон. Он может нравиться или не нравиться — это не важно, — но его необходимо учитывать.

Не стоит жаловаться на тяжелую судьбу или надеяться на лучшее, если выбрана цель второго или третьего типа: судьба закономерно драматична. Не стоит жаловаться на незначительность итогов жизни, если цель первого типа выбрана как цель на всю жизнь: итоги закономерно незначительны, но зато и жизнь прожита, в основном, спокойно и счастливо. Если, конечно, спокойную жизнь можно назвать счастливой.

Нельзя сидеть и ждать, пока цель сама "свалится с неба". Иногда бывает и так, но крайне редко. Цель надо искать. Не отговариваясь тем, что нет способностей. Потому что никаких особых способностей и не нужно. Нужно желание, стремление к достижению достойных целей. А умение и способности приходят в процессе работы. Умение и способности — результат работы, а не необходимое условие ее начала.

Приведу пример. За всю историю на поверхность Земли не упали две одинаковые снежинки — все они отличаются друг от друга величиной, формой, рисунком и числом молекул воды. Но все они прекрасны. Уилсон Бентли посвятил жизнь изучению и фотографированию снежинок. Он начал свою работу в 1885 году и 50 лет спустя опубликовал результаты своих наблюдений с приложением 2000 снимков. Его книга до сих пор — основной источник знаний о снежинках.

Какие особые способности нужны были Бентли — умение фотографировать?.. Цель достаточно ясна, не надо быть гением, чтобы ее увидеть: не надо быть гением, чтобы ее достичь. Нужно терпение, готовность "вкалывать" на протяжении всей жизни.

Часто, даже увидев достойную цель, люди отказываются от ее достижения, потому что найденная цель "из чужой области". "Я не специалист" — вот стандартный довод.

Но все начинают будучи непрофессионалами, — ведь когда-то же надо начинать! Неморяк Бомбар в одиночку переплывает океан, неписатель Бомбар пишет книгу, не спасатель Бомбар спасает тысячи людей, неадминистратор Бомбар добивается изменений в морских уставах (которые так же недвижимы, как английские традиции), неученый Бомбар уходит в исследование морей и океанов…

Другая крайность — боязнь чересчур ранней специализации. Боязнь необоснованна, поскольку цели образуют гибкую систему, позволяющую работать в разных областях знаний на разных уровнях: от конкретного конструирования до высших этажей философии, от практического приложения знаний до синтеза теорий и построения концепций. А Бентли? Ведь можно было начать собирать снежинки не только воды: снежинки аммиака, азота… "снежинки" разных планет, не одной лишь Земли. Вновь выход к широким проблемам.

Хотелось бы подчеркнуть еще раз: речь идет о личных творческих целях. Иногда говорят: "Я живу в обществе, которое в своем развитии и так идет к светлому будущему. Поэтому всякое участие в работе любого коллектива этого общества уже есть достойная цель".

Такие возражения в корне неверны. Любое самое справедливое общество не отменяет, а, наоборот, предполагает и обеспечивает возможность осуществления личных достойных целей. Не о профессиональной работе разговор — это выполнение общественных целей, долга перед обществом, что, разумеется, необходимо. Речь о тех 40 процентах нашей жизни, которые именуются "свободным временем" и составляют сегодня на каждого человека у нас в стране в среднем по 28 лет. Вдумайтесь в эту цифру! На что уйдут годы? Сколько значительных, больших целей может быть достигнуто только за это время! Разумеется, к личной достойной цели нельзя пробиваться лишь в "свободное от основной работы время". Личная достойная цель должна стать той основной работой, на которую ходят в день все 24 часа без остатка. Но начать продвижение к цели, пройти самый неопределенный, "пусковой" период можно в свободное время, которого в жизни современного человека целые десятилетия.

Искусство строить планы

Большая цель достижима лишь большим трудом. И отличие гениев, выбравших гигантские цели, от негениев как раз и состоит в умении вкладывать гигантские усилия.

Так, Роберт Пири, покоритель Северного полюса, почти четверть века шел к своему достижению. Причем это чистое время непосредственной работы: ему не пришлось отстаивать важность самой задачи. Покорение полюса было признанной, не еретической целью в эпоху незакончиншихся географических открытий. Поэтому 23 года, ушедшие у Пири на экспедиции, можно считать даже удачей, везением, необходимым кратчайшим сроком. Колумбу, например, 14 лет пришлось потратить на уговоры и просьбы, чтобы только добиться снаряжения экспедиции: с 28 до 42 лет — самые продуктивные годы он провел в "беседах" и "дискуссиях".

Систематическая напряженная работа автоматически ведет к острому противоречию. С одной стороны, идущий к цели, чтобы успеть выполнить огромный объем работы, все свое время должен тратить только на дело, постепенно превращаясь в узкого специалиста, в пределе — в фанатика. Но, оставаясь человеком, он должен удовлетворять и свои общечеловеческие потребности: есть, спать, иметь семью, друзей, какие-то увлечения, не связанные с основной целью, ходить в театр, читать художественную литературу, слушать музыку, зарабатывать на жизнь, наконец.

Конфликт вызван ограниченностью времени: в сутках всего 24 часа; если 23 часа будут потрачены па развлечения, еду и сон, то на продвижение к цели останется 1 час — ни минутой больше. И так каждый день в течение всей относительно недолгой жизни. На сегодняшний день единственно известный инструмент для разрешения этого противоречия — рациональное планирование.

Академик Обручев, известный своей большой творческой продуктивностью по специальным вопросам, увлекался также литературной деятельностью. Поражают в этом побочном для него занятии огромные масштабы: 100 печатных листов художественных произведений — пять романов, статьи, рассказы, десятки фельетонов, книги воспоминаний. И это при том, что Обручев многие годы провел в путешествиях, занимал административные посты, жил интенсивной общественной жизнью, имел семью, не раз менял место жительства.

Секрет Обручева прост — ежедневный многочасовой труд. Но труд этот без строгого распорядка дня был бы невозможен. В книге В.А. Друянова, посвященной жизни академика Обручева, есть такие строки: "В Иркутске, Москве, Ленинграде, на даче в Гатчине под Ленинградом — где бы ни жили Обручевы, у них в доме устанавливался заведенный, как часы, четкий распорядок дня. И ничто не могло нарушить этот жесткий, даже деспотический режим, по которому глава семьи в одно и то же время завтракал и обедал, говорил с сыновьями, главное, в одно и то же время уходил к себе в кабинет".

В итоге жизни, прожитой в таком ритме, "более 600 научных трудов, около 2500 рецензий и рефератов, 323 научно-популярные работы, 17 художественных произведений, более 160 геологических карт и схем. Многим геологам и географам показалось бы невероятным прочитать все это"[16].

Каждодневное планирование — штука довольно универсальная. У творческих личностей из различных областей деятельности распорядок дня похож порой до мельчайших нюансов. Впрочем, это естественно: ведь цель планирования — правильное распределение сил в течение дня, чтобы интенсивность занятий все время была максимальной. Эта задача, с которой раньше или позже приходится сталкиваться всем, решается уже на протяжении веков весьма эффективным приемом.

Здесь требуется сделать небольшое отступление в область теории решения изобретательских задач. В ТРИЗ есть понятие свертывания. Суть его заключается в следующем. Предположим, некая система (машина, деталь) выполняет какую-то функцию. Есть также другая система (другая машина, деталь), выполняющая другую функцию. Если объединить две эти системы в одну новую систему, которая будет выполнять сразу две функции, то выигрыша особого мы не получим. Если же системы имеют какие-то общие части и при объединении эти части можно "сократить", то выигрыш (хотя и небольшой) все-таки есть. В этом случае говорят о частичном свертывании.

Наглядный пример — двухстволка: один общий для двух ружей приклад, один общий ремень. Выигрыш есть. Если же удастся заставить одну систему, практически не меняя, не усложняя ее — а иногда и упрощая, — выполнять функции двух систем (например, когда одна функция осуществляется в паузах между выполнениями другой функции), то говорят о полном свертывании.

Так вот, применяя тризовскую терминологию, секрет большой работоспособности и разносторонности достижений — в полном свертывании творческого труда. Отдых, который необходим всем людям, заменен у творческих личностей сменой занятий. Человек, поставивший на карту достижения цели свою собственную жизнь, не может позволить себе иметь такую роскошь, как лишнее время.

Но смена занятий ведет к заполнению времени работой, не направленной на достижение основной цели. Чтобы эта работа не велась впустую и не была отвлекающей, человек переходит к системе вспомогательных целей: выбранный главный стержень — ствол жизни — обрастает ветвями. Так происходит взаимовлияние каждодневного планирования и долгосрочных жизненных программ.

Цель, а вернее борьба за ее достижение, вызывает необходимость строгого распределения сил в течение всей жизни: разбивка основной цели на подпроблемы, те — на комплексы более мелких задач. Разработка и решение их требует строгого учета расхода времени, то есть жесткого распорядка дня. Это прямая связь. Но разумное распределение сил в течение дня ведет к изменению жизненных планов принятием дополнительных, вспомогательных целей. Эго связь обратная.

Переход к системе вспомогательных целей вовсе не означает разбрасывания. Правильно выбранные вспомогательные цели работают на главную линию жизни.

Человека, идущего к значительной достойной цели, можно сравнить с альпинистом, взбирающимся в нескончаемую высь. Сравнение это во многом условно — идущий к цели выходит в путь без снаряжения, неподготовленным и времени на тренировки у него нет: реальная вершина, реальные трудности, сразу же надо принимать ответственные решения, от которых, быть может, целиком будет зависеть успех, а посоветоваться не с кем. В основном обо всем приходится догадываться самому. И самому же пробовать придуманное и сделанное в пути "снаряжение". Творческое восхождение длится всю жизнь, и здесь, как и в реальном альпинистском подъеме, не только человек одолевает вершину, но и путь к ней меняет человека. Условия жизни начинают восприниматься с позиций "восходящего" — как более или менее удобные для достижения цели. Это становится главным оценочным критерием, а сам план — спасительной нитью в любых, даже чрезвычайно тяжелых обстоятельствах. Сознание самоотчетности заставляет не распускаться, понимание масштабности цели, ее необходимости для человечества — осознать незначительность, маловажность условий собственного быта.

Даже при потере близких людей — в самые тяжелые и горькие моменты жизни, когда любые утешения бесполезны, когда и жить-то не хочется, инерция движения к цели увлекает человека от горя вперед в завтра. Она заставляет продолжать работу. Это не проявление черствости или, как иногда говорят, "машинности" человека. Это проявление Человечности человека. Потому что цель, направленная на благо всего человечества, ставится выше собственных потребностей, радостей и бед. А это возвеличивает личность.

Ленинградский сотрудник академика Обручева Е.П. Павловский вспоминает, что после смерти жены Обручев "работал с особым ожесточением, особенно строго и неумолимо соблюдая железный распорядок своего десятичасового рабочего дня, не давая себе ни малейшей возможности поддаться угнетающему тяжелому состоянию духа, ежеминутно как бы приказывая себе не опускать рук. Не поддавался он и болезням, находя силы писать лежа в постели. Я помню его в жестоком гриппе, с температурой, беспрерывно кашляющего, с листками бумаги, разбросанными по одеялу. Однако на лице у него читалось выражение торжества и сознания своей правоты и силы. Он только что закончил очередную полемическую статью против сильного противника — профессора М.М. Тетяева…"[17].

Фанатизм или закономерность

Может быть, это и фанатизм, я не знаю, но если это и фанатизм, то это человеколюбивый фанатизм; это созидательный фанатизм Чюрлениса и Толстого, Леонардо и Дьякова, Дарвина, Эйнштейна, Вавилова, Ломоносова… на таком фанатизме держится наша культура. Этот фанатизм — источник прогресса человечества, источник гуманности человечества, источник разума человечества. Этот фанатизм — надежда человечества.

Хотя какой это фанатизм? Это просто способ прожить очень счастливую жизнь. Очень полезную жизнь. Очень светлую жизнь. И неважно, что, с точки зрения мещанина, жизнь эта вроде бы не удалась. Неважно, что мещанин прилепит ярлык фанатика. Неважно потому, что любое большое дело, любая Достойная цель в конечном итоге направлена на вытравливание всего мещанского, всего мелкого, грязного, низкого — всего недостойного, что есть в человеке. На превращение вчерашнего "мещанина" в творческую личность.

Восхождение меняет человека: оно изменяет систему его ценностей. Представьте, что есть на Земле только кривые зеркала. Ну, не так, чтобы совсем кривые, а, скажем, не совсем прямые, немного искаженные. К этим зеркалам привыкли. Изображения в них кажутся естественными; эти зеркала установлены не в комнатах смеха, они — бытовой элемент нашей жизни. И вот появляется способ изготовления прямых зеркал. Абсолютно, идеально прямых зеркал. Может быть, в сказке люди бы и разбили кривозеркальный мир. Но в жизни… В жизни — каждый дорожит своим личным, со свойственными только ему одному дефектами, зеркалом.

…А камни бросают и в прямые зеркала.

Система ценностей человека — это зеркало его души. Точнее, зеркало величия души. Или, наоборот, зеркало ничтожества души.

Творческий стиль жизни формирует у человека новые ценности, новые критерии. А старое, кривое зеркало — его просто нет; оно разбито.

Вот несколько тому примеров.

Любищев. Из письма Светлову. "…Американец Блисс, когда мы с ним ездили в командировку по Украине и по Кавказу, сказал мне по поводу моего обычая одеваться более чем просто, игнорируя мнение окружающих: "Я восхищаюсь вашей независимостью в одежде и поведении, но, к сожалению, не нахожу в себе сил вам следовать". Такой комплимент от действительно умного человека перекрывает тысячи обид от пошляков… По-моему, для ученого целесообразно держаться самого низкого уровня приличной одежды, потому что 1) зачем конкурировать с теми, для кого хорошая одежда — предмет искреннего удовольствия; 2) в скромной одежде — большая свобода передвижения; 3) некоторое даже сознательное "юродство" неплохо: несколько ироническое отношение со стороны мещан — полезная психическая зарядка для выработки независимости от окружающих…"[18]

В 1929 году Обручев был избран действительным членом Академии наук и возглавил Ленинградский палеонтологический институт. "Очевидцы свидетельствуют, что в Ленинграде Обручев установил для себя жесткий распорядок дня, который он выдерживал годами. Приезжал в институт намного раньше, чем начиналась работа. Входя в кабинет, зажигал настольную лампу, закуривал трубку и начинал писать. До часа дня в кабинете царила тишина. Посетители к нему не допускались, телефон был выставлен в канцелярию. Ровно в час академик извлекал из портфеля завтрак, электрическим кипятильником нагревал маленький чайник и пил чай из толстой фаянсовой кружки. 15–20 минут уходило на обед, после чего начинается прием… Он с явной неохотой, иногда со вздохом, клал ручку на край чернильницы, поворачивался, не меняя позы, вместе с верхней частью кресла к посетителю, выслушивал, кто бы это ни был, с одинаковым вниманием. Отвечал очень коротко и воздерживался от вопросов, видимо стремясь свести к минимуму трату времени на разговор… Приближался 70-летний рубеж. Обручев всю жизнь работал так, как будто делал это в последний раз. Теперь же ему бесконечно дорог стал каждый день, нет — каждый час. Он не знал, сколько ему отведено судьбой, что впереди еще четверть века. Фанатически работать — это был его способ жить"[19].

Из воспоминаний Б.Г. Кузнецова о В.И. Вернадском:

"Однажды В.Л. Комаров, зная о моих частых встречах с Владимиром Ивановичем, попросил передать ему одну просьбу. Речь шла о просьбе занять какой-то дополнительный пост в Академии наук. "Вы знаете, — ответил мне Вернадский, — я предпочитаю отказаться ввиду страха смерти. Но не в обычном смысле, а в смысле боязни не успеть в течение оставшейся жизни сделать то, что уже задумано". "А в каком возрасте должна появиться такая боязнь?" — спросил я. "Чем раньше, тем лучше, хорошо бы до 30 лет, но главное — сохранить ее до смерти"[20].

А вот что говорил Эдисон о своей работе: "Единственное мое стремление — работать, не думая о расходах… мне не нужны обычные утехи богачей. Мне не нужно ни лошадей, ни яхт, на все это у меня нет времени. Мне нужна мастерская!"[21].

Разное время и место действий. Разные области деятельности. Разные цели. Разные характеры и судьбы.

Разные?

Безусловно разные, с громадной и очень яркой индивидуальностью. Но с удивительно похожим стилем жизни.

Отсутствие знаний заставляет воспринимать мир как бы состоящим из разрозненных явлений. Знания же дают возможность удавливать логические связи между явлениями, воспринимать их как частное, производные случаи от некоей общей конструкции. Точнее, мир воспринимается единым и при малом знании, только единство это достигается введением необъяснимого высшего, божественного начала. Поэтому на одном полюсе — религии, на другом — теория групп в математике, единая теория поля в физике, эволюционная теория в биологии, диалектический материализм в философии и истории и т.д.

Так же точно и с развитием понятия творческой личности. Когда определяющими, ключевыми словами в творчестве были "интуиция", "озарение" и "врожденные способности", общего виделось чрезвычайно мало. Если Гений, Талант, то обязательно "от бога". Или "от дьявола" — в зависимости от ситуации и намерений. Опыт каждой творческой личности казался неповторимым, доступным только человеку, который уже прошел этим жизненным путем. У каждого, считалось, свой жизненный путь, свой уникальный опыт.

Но сегодня, когда в творчестве — науке наук — намечаются пути к построению единой теории решения всех творческих задач, общей теории сильного мышления, мы можем говорить о закономерностях. О присущих всем творческим личностям общих, объективно закономерных качествах. А законом может воспользоваться любой. Закон позволяет, не испытывая на собственном опыте всех возможных вариантов, не совершая в своей жизни всех мысленных ошибок, сразу же выбрать наилучший вариант. Наикратчайший, наиэффективнейший путь к цели. Закон — это как правила дорожного движения: не надо пытаться перебегать улицу при красном свете светофора. Ничего не надо пробовать. Надо просто соблюдать закон.

Правда, это не очень-то просто. Во всяком случае не так просто, как может показаться.

Известен рецепт, позволяющий сохранить здоровье. Здоровым мечтает быть каждый, и рецепт прост: не пить, не курить, соблюдать режим в еде, ежедневно совершать пробежки, разминки. Вроде бы все просто. Но многие ли используют эту "простоту" в жизни? А ведь речь идет о бесспорном — о сохранении здоровья. Что ж говорить о творчестве, когда манящей альтернативой притаились "одно или несколько механических транспортных средств"?

Выбор конечно же не всегда остается за самим человеком. Но наше право изложить "рецепт" творческой жизни. Право человека — получить эту информацию.

Кубики таланта

Обычно первоначальная постановка цели настолько неопределенна, что построить под нее конкретную программу действий практически невозможно. Например, ставится цель достичь Северного полюса. Сразу же возникает множество вариантов, отвечающих на вопросы: "Как?", "Каким образом?". Ведь Северного полюса можно достичь — предположительно, конечно, — и на воздушном шаре, и на самолете, и на аэросанях, и на санях с собачьей или оленьей упряжкой, и на корабле (если допустить, что полюс находится на водной территории), и на подводной лодке. Один из изобретателей предложил Пири выстрелить его из пушки в качестве ядра. Он брался рассчитать силу заряда таким образом, чтобы Пири приземлился точно на полюсе. Другой изобретатель предложил ему перед началом экспедиции выстроить дорогу до самого полюса. Он собирался возвести ее из деревьев, срубленных портативной лесопилкой, которую очень хотел продать… Каждый из этих путей требует своей программы, включающей различную подготовку.

Поэтому после выбора цели необходимо определить направление поиска, составить концепцию достижения цели. Вот под нее-то и строится программа.

Жизненные планы состоят из стандартных блоков. Как набор детских кубиков: бери и строй свою судьбу. Первым пунктом идет, как правило, получение образования, по возможности более широкого и глубокого. Нужно ли широкое образование человеку, предназначающему себя для продвижения в узком направлении цели?

Безусловно, нужно. Во-первых, узость цели, как мы выяснили, понятие легко меняемое. По своему желанию любую цель можно превратить в частный случай первоначально избранной задачи, еще более сузив ее, и наоборот, можно перейти к общенаучным, общефилософским аспектам цели, расширив фронт исследований до самых глобальных проблем познания. Во-вторых, продвижение к цели — не одномоментная акция, в которой все запрограммировано. Познание — это процесс длиною в жизнь. Полный неожиданностей и крутых поворотов, требующий порой обращения к самым непредсказуемым областям знаний. И здесь хорошее образование — как надежный ключ к уже накопленным пластам культуры. Без универсального образования пользоваться этим богатейшим наследием невозможно. Кроме того, образование — аналогией из других "предметов" — учит стилю познания, что так необходимо разработчику любой проблемы.

Второй пункт — получение направленной информации непосредственно по цели и ближайшим смежным областям. Даже если выбрана принципиально новая цель и нет аналогов, все равно приобретение знаний — обязательный этап. Не бессистемных знаний "вообще", а могущих пригодиться в работе в самое ближайшее время. Цандеру, например, негде было учиться на проектировщика космических летательных аппаратов, но хорошо усвоенная в юности фундаментальная математика позволила ему в более зрелые годы сделать расчеты двигателя.

Разные цели требуют разных специальных знаний. То, что для одного может быть предметом любопытства, для другого — рабочий инструмент. Развитие целей — процесс нескончаемый, и этап накопления знаний повторяется вновь и вновь. Человек не в состоянии раз в жизни "заправиться" так, чтобы хватило до конца дней.

Информация важна не сама по себе. Она набирается ради выявления каких-то скрытых пока закономерностей. Ибо вскрытие объективных законов и есть познание. А это реально только на большом статистическом материале и невозможно без каталогизации информации. Поэтому следующий стандартный блок — это сведение приобретенных знаний в картотеку. Величина картотеки и степень ее организации — два очень существенных критерия культуры творческого труда. Сбор картотеки — это кратчайший путь переработки полученной информации.

После Ж. Верна осталась картотека в 20 000 карточек. Каждая объемом примерно в ученическую тетрадь. Картотека В.А. Обручева содержала 30 пудов (!) аккуратно исписанных листочков тетрадного формата. Почти полтонны! За опубликование только части этой картотеки в 1949 году В.А. Обручев был удостоен Государственной премии СССР. Кеплер открытыми им законами обязан исключительно картотеке. Став преемником Тихо Браге, он лишь обработал наблюдения, которые тот собирал в течение четверти века. И здесь информационный фонд сыграл решающую роль.

Вообще, все цели можно разбить на те, по которым уже собран информационный фонд, и где информационный фонд еще предстоит собирать. Вот, Воейков. Распродал свое имущество, на полученные деньги объездил весь белый свет — только для создания информационного фонда, чтобы объединить разрозненные сведения о погоде в единую систему. Его целью было создание науки о природе, чтобы можно было делать достоверные предсказания. Но сил объединить в систему уже не осталось (ни сил, ни времени, ни физической возможности) — не хватало жизни. И не мудрено: Гидрометеоцентр СССР ежесуточно получает около 70 000 телеграмм со всех концов света. Не по силам одному человеку было собрать столько сведений. Причем быстроменяющихся и быстроустаревающих.

Создание информационного фонда и его анализ — две разные задачи. Редко кому удается решить сразу обе. Разве что в тех случаях, когда фонд не так велик, когда для его обработки оказывается достаточным 20–30 лет работы. Выход тут один — выявление закономерностей в процессе сбора информации, с последующей — по мере пополнения фонда — коррекцией. Это — в случае, если нет готового информационного фонда.

Но и при наличии фонда работы исследователю хватает. Старый фонд — это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что не надо начинать с нуля. А плохо — потому что старый фонд построен по старой системе, и это накладывает определенную психологическую инерцию. Ведь старая система построена либо на неверном, либо на отработанном уже принципе и потому неплодотворна. Исследование и состоит как раз в том, чтобы создать новую концепцию. А она не может быть построена на старой организации материала. Чтобы старый фонд засветил по-новому, заиграл яркими красками, его и "огранить" надо иначе: нужен новый принцип организации материала.

Пример можно привести из истории создания ТРИЗ. К 1946 году уже много лет существовал патентный фонд технических изобретений, построенный по новизне и по схожим областям применения предлагаемых новшеств. Предназначался он для закрепления юридических прав изобретателей. Г.С. Альтшуллер предложил новые принципы организации: по схожести противоречий по степени их разрешения, по принципам и приемам, которые при этом использовались. Так появилась бы возможность выявить эти принципы и приемы и использовать их уже сознательно в изобретательской практике. Предложить это он мог только самому себе, поскольку сотрудников и подчиненных у него не было.

Через 30 лет из полутора миллионов информационных единиц им была отобрана картотека в 40 000 очень сильных решений. На ее основе создана система приемов разрешения технических противоречий. Выявлены некоторые законы развития техники. В результате систематического обучения налажена работа постоянно действующих школ в разных городах Советского Союза, Написано множество статей, есть книги. Прошло еще десять лет, и мы уже можем говорить о создании новой науки — теории решения изобретательских задач. Сегодня ТРИЗ получила широкое распространение не только в нашей стране, но и за рубежом.

Обучены тысячи инженеров, сделаны десятки тысяч изобретений с едва ли поддающейся учету экономией. В стране ширится движение тризовцев: подготовлен большой коллектив преподавателей и разработчиков новой науки. Работают школы в сотнях городов нашей страны, народные университеты, курсы, семинары. Во многих газетах открыты постоянные рубрики по обучению ТРИЗ, по проведению конкурсов на применение ТРИЗ. Написано несчетное число статей по ТРИЗ, про ТРИЗ, вокруг ТРИЗ. Элементы теории введены обязательным предметом для изучения в вузах. Книги переводятся за рубежом, там тоже организуются школы по обучению ТРИЗ. Ведутся исследования по созданию аппаратов решения творческих задач и в других областях: в науке, в искусстве, в управлении…

Слушатели на занятиях иногда спрашивают: могло ли случиться все наоборот, могла ли ТРИЗ возникнуть сначала, скажем, в литературе, а потом уже распространиться на технику? Этого не могло случиться потому, что информационный фонд, упорядоченный и собранный в единую систему, достаточно подробный и в то же время обширный, фонд, в каждой "карточке" которого четко оговаривался элемент новизны, — такой фонд был только в технике. Именно его анализ положил начало новой науке.

Составление карточек часто относят к черновой работе. Необходимой, но вынужденной, нежелательной, отнимающей много времени и нетворческой. Это неверно, потому что хорошая картотека обладает системным эффектом — дает новые знания о собранном материале.

Вот интересный пример из медицины. "Наиболее значительными материалами по дерматоглифике подошв располагает японский исследователь Я. Хирасава, который за 30 лет работы обследовал 600 000 стоп. Ученый считает, что все сведения о физическом и психическом состоянии человека можно прочесть по его подошвам. По определенным знакам ног Я. Хирасава диагностирует многие заболевания, утверждая, что такая методика распознавания болезней намного точнее, чем любая другая. Время покажет, насколько прав японский ученый, так высоко оценивающий особую зону стоп. Дерматоглифика — наука молодая, и у нее все еще впереди"[22].

Вот вам технология создания новой науки: 30 лет "вкалывания" (если считать, что исследователь не болел, не имел ни выходных, ни праздников в течение этих лет, то, чтобы набрать столь огромный фонд, необходимо было производить по 50–60 наблюдений ежедневно), затем систематизация наблюдений и вывод объективных закономерностей. Все предельно просто…

Работа Я. Хирасавы очень схожа по своей идее с работой А.В. Дьякова. Что сделал Дьяков? Было два изменяемых, несвязанных параметра: погода на земле и активность Солнца. Дьяков сравнил два больших массива и вывел зависимость одного параметра (земной погоды) от другого (солнечной активности). То же сделал и Хирасава: два независимых прежде фактора ("рисунок" стопы и общее состояние человека) он объединил закономерными связями.

Дарвин, Менделеев, Альтшуллер, Дьяков, Хирасава — авторы Великих Открытий. Разных по масштабу и отдаленных друг от друга расстоянием между звездами и человеком. Но таких близких и похожих по способу открытия: везде сработала картотека.

Следующий обязательный элемент планов — физические упражнения. Для успешного продвижения к цели надо быть здоровым. Речь идет не об установлении новых спортивных рекордов, но о профилактической физкультуре, призванной обеспечить высокую работоспособность. Продуманный распорядок дня позволяет многое успеть за день, крепкое здоровье — за жизнь.

Еще один типовой для многих исследователей блок — изучение языков. Это необходимо для чтения литературы по интересующему вопросу. Информация по "еретической" цели не так уж обильна и без особого желания и излишней спешки переводится на другие языки. Поэтому часто приходится изучать материалы на том языке, на котором они написаны, не дожидаясь, пока через столетия, быть может, их переведут.

Обязательный элемент планов — контроль их выполнения, контроль темпов продвижения к цели. Без систематического самоотчета не может быть серьезной работы. Необходимо точно знать, сколько часов в день тратится на Дело, сколько времени пропадает впустую, в чем причины потерь, как с ними бороться. Контроль выполнения планов обеспечивает планирование реально выполнимого объема и позволяет увеличивать этот объем за счет сокращения потерь времени.

При покупке одежды человек подбирает размер и фасон таким образом, чтобы костюм был впору и хорошо сидел. Когда человек выбирает цель, она частенько не соответствует его "размерам" — возможностям, знаниям, способностям, порой даже наклонностям. Если одежду в такой ситуации перешивают, то с достойной целью происходит иначе: человек изменяет свои параметры, чтобы быть ей "впору". План здесь срабатывает как средство, как инструмент такой самоперестройки.

Вот Амундсен: поставил перед собой цель стать полярным исследователем. Ни здоровьем, ни знаниями абсолютно не соответствуя ей в свои неполные 15 лет. Он начинает заниматься спортом, играет в футбол (хотя не любит эту игру, совершает дальние лыжные переходы (зная, что это пригодится в экспедиции). Дома, несмотря на протесты матери, он даже в лютые морозы спит при открытых окнах, приучая себя терпеть низкие температуры. По предположению Амундсена, многие морские экспедиции не удавались только из-за того, что начальник не был капитаном судна: не было единоначалия, и коллективы разваливались. И он отправляется в море — сначала простым матросом, потом первым штурманом, затем получает права капитана. Он становится капитаном, как требует того выбранная им цель, и не становится врачом, на чем настаивала мать. Для изучения правил ведения магнитных наблюдений он отправляется к лучшим профессорам Европы — все это исключительно для подготовки к собственной экспедиции! Он полностью меняет себя и перестраивает свою судьбу.

Точно так поступили в свое время Шлиман и Швейцер. Шлиман начал археологические раскопки Гиссарлыка, не имея ни малейшего представления об археологии вообще и о правилах ведения раскопок в частности. Единственное, что у него было, — это огромное желание, зажженное Гомером, и значительный капитал, нажитый на биржевых операциях и в торговле. К концу раскопок он стал лучшим в мире археологом — самым знающим и самым опытным. Швейцер, чистый гуманитарий, бросает все-все-все и в тридцать лет садится за изучение медицины, начиная с самых азов. И становится врачом, и уезжает в дальние неизведанные джунгли Африки! Нелегко давалось ему учение, и на пути к работе было немало препятствий, но требования цели были высшим диктатом.

По велению долга

Итак, обязательное требование к творческой личности — это наличие системы планов: на всю жизнь, на пять лет, на год, на месяц, на день. И обязательный контроль их исполнения.

Рациональное планирование позволяет человеку выкроить достаточно времени для большой работы на выбранное Дело. Без этого "вкалывания" и цель, и планы останутся наивной мечтой, маниловщиной. Из отведенных природой 24 часов в сутки 9–12 часов у человека обязательно уходит на сон, еду, перемещения и другие нужды. Значит, остается 15–12 часов. Это максимальное время, которое человек может тратить ежедневно на продвижение к цели.

Нет, это не фанатизм — это единственно разумный стиль поведения, если стремление к цели — не поза перед собой или близкими людьми, а веление Долга. Ведь не обвиняем же мы в фанатизме человека только за то, что он дышит все 24 часа подряд. Для творческого человека творческая работа столь же естественна, как дыхание. А отсутствие ее воспринимается как недостаток воздуха. Здесь аналогия полная.

Каждый человек живет ради чего-то. Кто ради семьи, кто ради дела своего, кто ради приятного отдыха. Бывают ситуации, когда жизнь предлагает выбор: если будешь продолжать заниматься своим любимым делом, то лишишься всего остального, может быть, даже умрешь; если бросишь, отступишь — будешь жить по-старому. Разве что, не занимаясь тем, чем занимался. Человека, который предпочитает все потерять или даже умереть, лишь бы не расстаться с выбранной целью, называют фанатиком. Причем слово "фанатик" имеет отчетливо отрицательный оттенок. Само понятие "фанатизм" у нас ассоциируется с некоей ограниченностью, с чем-то отталкивающим, нечеловеческим — машинным, несамостоятельным, с какой-то тупой извне управляемой силой, способной и идущей только на разрушение. Призванной к разрушению. Фанатизм — это не созидательная сила. Такая бытует ассоциация.

Но разве виноват человек в том, что ему предлагается альтернатива, губительная для его свободы? Прими этот вызов, останешься Человеком, то есть самим собой. Смирись с требованиями — и будешь жить спокойно. Только станешь уже не тем, кем был прежде. Человек, расставаясь со своими прежними убеждениями, перестает быть прежним. А если не соглашается на это, если продолжает верить в свою старую веру, то про него говорят: фанатик. Говорят с осуждением. Но виновно в этом то окружение, те обстоятельства, которые ставят губительную альтернативу, которые вынуждают его делать выбор. Так что фанатизм — это скорее негативная характеристика общества, исторического периода, которые порождают фанатиков. Обратите внимание на полярное понятие "конформизм". Ведь и оно окрашено в тот же непривлекательный оттенок. И хотя оно кажется противоположным по значению, оба этих понятия — две стороны одной альтернативы.

Давным-давно, в детстве, я помню, мы, дети нашего двора, играли в такие вопросы-ответы: "Кого ты больше любишь, папу или маму? Вот, если скажут, папа должен умереть. Или мама.

Один из двух обязательно. Кого ты выберешь?". Мы задавали друг другу эти дурацкие вопросы и не знали, что на них ответить. Мы отшучивались и отсмеивались. Речь шла о наших близких, но мы подходили к вопросу как к абстрактной задаче. Потому что знали, что это игра. Глупая, но игра. Не может быть в реальной жизни таких вопросов. Они кощунственны, они неправомерны, эти вопросы. Так казалось тогда. Но сегодня, оглядываясь с конца второй половины двадцатого века далеко назад, я вижу, что эта глупая детская игра у взрослых называется жизнью: наша дорога усеяна памятниками — крестами распятых тел и тенями раздавленных душ.

В сутках всего 24 часа. Конечно, дело человека, право человека выбрать способ, как их потратить. Но всегда необходимо помнить о двух крайних случаях, о двух предельных стилях жизни: фанатическом и конформистском. Первый возвышает человека, возвеличивает его, второй — принижает. Возвеличивает потому, что преданность значительной достойной цели позволяет работать на все человечество. А принижает потому, что компромисс — это путь к беспринципности, путь от себя, а не к себе. Компромисс воспитывает конъюнктурщиков, соглашателей. Рабов. А человек рожден быть свободным. Рабское существование противно его естеству.

Даже чтение правил и предписаний, регламентирующих поведение и расход времени, может показаться прескучным занятием, не говоря уже о соблюдении этих правил и предписаний. Я понимаю это и готов к упрекам. Но в мире написано уже столько книг, призывающих стремиться к наградам, карьере и благам, что информация, изложенная в этой работе, явно не будет избыточной. В конечном счете это просто другая точка зрения — противоположная. Только и всего.

Солнечные зайчики с начищенных фанфар — это лишь ослепляющий мишурный блеск, который исчезает в тот же миг, как тучи заволакивают солнце. Кропотливый труд первооткрывателя — это нетленное богатство, которое остается в наследство всем нам. Жизнь человека слишком ценна и коротка, чтобы гоняться за мишурным блеском. Вот основная мысль, которую мне хотелось изложить на инструментальном уровне.

В 1972 году умер Александр Александрович Любищев. Он прожил трудную и долгую жизнь — 82 года. В 1918 году Любищев поставил перед собой гигантскую цель: разработать в биологии аналог периодической системы химических элементов — создать естественную систему организмов. Чтобы представить себе масштаб этой цели, достаточно вспомнить, что Менделеев, создав периодическую систему, смог описывать свойства химических элементов, которые еще не были открыты. Аналогичная система в биологии могла не только прояснить прошедшую уже эволюцию, но и предсказать дальнейший ее ход — то есть предсказать будущее живого мира. Д. Гранин написал повесть о Любищеве, она называется "Эта странная жизнь". Жизнь Любищева действительно странная — с позиций обыденных ценностей в ней очень много непонятного, чуждого, неприемлемого. Для нас же жизнь Любищева образцово-показательна: четким выбором цели, четким выбором пути продвижения к цели, настойчивым продвижением вперед в течение всей жизни, расплатой за нарастающие темпы творческой работы, итогами борьбы.

Гранин цитирует найденные в архиве Любищева записи. Вот одна из них, относящаяся к постановке цели: "Для установления… системы необходимо отыскать что-то аналогичное атомным весам, что я думаю найти путем математического изучения кривых в строении организма, не имеющих непосредственно функционального значения… Математические трудности этой работы, по-видимому, чрезвычайно значительны… К выполнению этой главной задачи мне придется приступить не раньше чем через 5 лет, когда удастся солиднее заложить математический фундамент… Я задался целью со временем написать математическую биологию, в которой были бы соединены все попытки приложения математики к биологии"[23].

Глобальная цель потребовала выполнения огромного объема работы. Чтобы справиться, Любищев создал систему учета времени. Все потраченное за день время расписывалось с точностью до 5–10 минут: сколько времени ушло на непосредственно творческую работу, сколько было потрачено на вспомогательную, сколько заняло чтение специальной литературы, художественной, сколько времени отняли отдых и развлечения. В конце дня подводился итог. Каждый месяц составлялся отчет. Год завершался подведением годового баланса. И всякий раз строился план на следующий период. План реальный, выполнимый и в то же время максимальный, рассчитанный на полное использование своих сил. Да и зачем жить вполсилы?

"Всякие перерывы в работе я выключаю, я подсчитываю время нетто, — писал Любищев. — Время нетто получается гораздо меньше количества времени, которое получается из расчета времени брутто, то есть того времени, которое вы провели за данной работой.

Часто люди говорят, что они работают по 14–15 часов. Может быть, такие люди существуют, но мне не удавалось столько проработать с учетом времени нетто. Рекорд продолжительности моей научной работы 11 часов 30 минут. Обычно я бываю доволен, когда проработаю нетто 7–8 часов. Самый рекордный месяц у меня был в июле 1937 г., когда я за один месяц проработал 316 часов, то есть в среднем по 7 часов нетто. Если время нетто перевести во время брутто, то надо прибавить процентов 25–30. Постепенно я совершенствовал свой учет и в конце концов пришел к той системе, которая имеется и сейчас…

Естественно, что каждый человек должен спать каждый день, должен есть, то есть он тратит время на стандартное времяпрепровождение. Опыт работы показывает, что примерно 12–13 часов брутто можно использовать на нестандартные способы времяпрепровождения: на работу служебную, работу научную, работу общественную, на развлечения и т.д."[24].

Систему учета времени Любищев вел в течение 56 лет: с 1916 года до самой смерти. Потери времени сокращались, совершенствовался стиль работы, и в результате его творческий КПД постоянно возрастал: последние 20 лет были продуктивнее занятий в молодые годы. При жизни Любищева было опубликовано около 60 его работ, дополнительный объем литературного наследия, обнаруженный в архиве Любищева уже после его смерти, — 600 авторских листов.

В свободное время Любищев увлекался классификацией земляных блошек. "Объем только этих работ выглядит так: к 1955 году Любищев собрал 35 ящиков смонтированных блошек. Их было там 13 000. Из них у пяти тысяч самцов он препарировал органы. 300 видов. Их надо было определить, измерить, препарировать, изготовить этикетки. Он собрал материалов в 6 раз больше, чем имелось в Зоологическом институте"[25], — пишет Гранин.

Обратите внимание: речь идет о хобби, о побочном увлечении, о работе, которая велась для рациональной смены занятий. Мало кому удается успеть сделать столько по своей основной работе. А ведь Любищев вел активный образ жизни: читал лекции, заведовал кафедрой, отделом научного института, ездил в экспедиции, переезжал с семьей из одного города в другой. Но успевал поразительно много. Успевал потому, что не имел отходов времени. Вот единственный его секрет.

Главный недуг сегодня — это не раковые и не сердечно-сосудистые заболевания, как утверждает медицина и статистика, а нехватка времени. Жалуются на нехватку времени все. Многие говорят, что спят по 4–5 часов в сутки и все равно ничего не успевают. Каким же образом Любищев, который спал по 10 часов в день, который принимал активное участие в общественной жизни, успевал так много? В чем его тайна?

Своему другу П.Г. Светлову Любищев писал: "Моей "чудовищной" работоспособности ты завидуешь совершенно напрасно. Когда я жил в Ленинграде, то работоспособность была гораздо ниже. Крупные города, в особенности Москва, созданы со специальным назначением: показать, что вечность мучений вполне совместима со благостью божьей. Мучения не противоречат благости, если они выбраны добровольно, а москвичи крепко держатся за свой ад, что, впрочем, можно сказать и о ленинградцах.

Секрет моей работоспособности сейчас: 1) я не имею обязательных поручений, чрезвычайно вредно действующих на нервную систему; 2) я не беру срочных поручений и в случае утомления сейчас же прекращаю работу или отдыхаю, или перехожу на неутомительное занятие; 3) сплю очень много, сейчас 8 часов ночью и 2 после обеда, всего не менее 10, и регулярно гуляю; 4) веду учет, как тебе известно, уже более 50 лет и поэтому не распускаюсь; 5) комбинирую утомительные занятия с приятными, так что целый день один участок нервной системы никогда не работает.

Но соблюдение всех указанных условий трудно при нахождении на государственной службе и в больших городах…"[26].

У человека, благоговейно относящегося к своему времени, понимающего, что быстропролетающие часы нашей жизни — это единственное настоящее богатство, которое он получает от рождения и которое есть вообще в его жизни, вырабатывается своеобразное отношение к тому, что принято именовать карьерой или служебной перспективой. На работе человек ищет место, дающее наибольшее количество свободного времени для занятий творчеством. Не верх пирамиды прельщает и манит наслаждением властью, а радость творческого труда.

Как это ни парадоксально, но человек, трясущийся над каждой минутой своей жизни, — самый свободный человек. Потому, что он — единственный хозяин своего времени, его хранитель и распорядитель. Такого человека трудно заставить отступить от Дела, его нельзя купить. Они не продаются, такие люди. Их можно сломать, как, наверное, и каждого, но нельзя заставить или купить. Все самые страшные трагедии человечества связаны не с именами отдельных кровавых тиранов-человеконенавистников, а с толпами их прислужников. Да, сатрапы ужасны, но во сто крат ужаснее люди, готовые за умеренную плату исполнять приказы тиранов. Институт тирании, политической и научной, культурной, не менее отвратителен, чем институт рабства. Человек рожден быть свободным, рожден иметь собственное мнение, и не к лицу человеку становиться рабом, пусть даже и хорошо оплачиваемым.

Любищев никогда не был рабом и принципиально не мог им быть. он слишком хорошо знал цену своему времени, слишком высоко ценил свою жизнь, чтобы обменивать ее на "универсальный эквивалент" — деньги. В 30-е годы он работал во Всесоюзном институте защиты растений (ВИЗР). В то время ущерб от вредителей принимался равным не менее 10%. Благодаря личным исследованиям Любищева, а также анализу данных США этот процент пришлось снизить до 2. После трех лет перепроверки Любищев выступил в печати. Автоматический вывод из его статьи был страшным приговором: ущерб от работников отдела по борьбе с насекомыми больше, чем от самих вредителей. Завышенная статистика была прекрасным компенсатором бесхозяйственности, отличным прикрытием безразличия.

Если рассматривать выступление Любищева абстрактно, то вроде бы все нормально: честный ученый заметил факт подлога и обнародовал его. Но дело в том, что в подлоге обвинялась собственная организация. В ответ на печатное выступление Любищева в 1937 году состоялось заседание ученого совета ВИЗРа, на котором "дело Любищева" начало принимать политическую окраску, как пишет Даниил Гранин. Совет ходатайствовал перед ВАКом о лишении Любищева звания доктора наук. Постановление было принято единогласно. Доказательные факты и логичные доводы не играли никакой роли. Как же: замарана честь мундира! Любищев бичевал самые основы института, и его "деятели", все как один, как "истые патриоты", единогласно опустили большой палец вниз.

Любопытно, что Сократа суд признал виновным большинством в 280 голосов против 220. Но ведь Сократ потрясал основы всей системы полисов! Тем интереснее сравнение: какая поразительная эволюция за два тысячелетия! Неужели это и есть наши этические достижения — утопические теории Швейцера и уродливые реалии ВИЗРа?

Задумаемся над таким вопросом: зачем Любищеву при его погоне за временем понадобилось ввязываться в эту борьбу? Он был разумным человеком и должен был понимать — не мог не понимать, — что в лучшем случае эта борьба отнимет у него много времени (в худшем — свободу). Тема вредителей была для него посторонней — к 37-му году Любищев уже 19 лет работал над созданием общей системы биологических объектов.

Лишь по совершенно случайному, невероятному стечению обстоятельств (директора института арестовали) постановление научного совета ВИЗРа осталось неисполненным, а Любищев не оказался в тюрьме. "Похожая история повторилась с ним спустя 10 лет, после известной сессии ВАСХНИЛ, в 1948 году". Для чего ему было ввязываться в эту постороннюю для него борьбу?..

Ответ прост — он не мог позволить себе юлить и лгать. Не мог, потому что каждый день отчитывался перед собой, потому что каждый месяц и год подводил итоги, сводил все затраты в систему. А потом планировал вперед на месяц, на год, на пять лет, на всю жизнь. Не мог же он отводить в планах своих место для лжи. Не мог и поведением своим обесценить собственные планы, собственное время, собственную жизнь. А насчет того, что дело это для него было посторонним, так для настоящего человека нет ничего постороннего.

Система учета времени воспитывает человека. Эту систему нельзя обмануть, потому что отчитываться приходится перед самим собой. Приписать на основную работу времени больше, чем на самом деле потрачено, — значит признать свою слабость. Поэтому есть два выхода: либо бросить вести учет, смириться, либо перестраиваться, изменяя режим и стиль жизни. Бросить учет из-за низкой своей производительности равносильно признанию своего бессилия — это ведет к потере самоуважения. Второй путь — перестройка стиля жизни — есть превращение в творческую личность.

На занятиях по ТРИЗ слушателям рассказывают о системе Любищева и рекомендуют хотя бы попробовать, хотя бы начать вести учет потраченного времени. Во-первых, потому что эта система рациональна, разумна, она действительно позволяет находить неиспользованные излишки в самых, казалось бы, привычных и необходимых тратах времени. Во-вторых, — и это очень важно, система Любищева инструментальна: она представляет собой не общие пожелания, а содержит конкретные рекомендации, применимые тотчас же по ознакомлению с ними. Для использования системы учета времени не надо быть гением, не надо быть особо одаренным: освоить эту систему доступно каждому. Кроме того, о Любищеве написана художественная книга, в которой изложены многие подробности, интересные для применителя системы; то есть имеется хорошее описание прототипа.

Разумеется, вовсе не обязательно слепо, в мельчайших подробностях повторять опыт Любищева. Но не следует его и игнорировать. Конкретное воплощение системы контроля затрат времени и планирования может принимать различные формы, но принципы построения этой системы, критерии оценки ушедшего времени остаются неизменными. Система самоотчета, точнее система систематического самоотчета, позволяет повысить собственную отдачу, творческий КПД своего труда. Как видели мы на примере Любищева, его система не омертвляет, не машинизирует человека. Напротив, ее применение — путь к универсализации. Любищев знал несколько иностранных языков, был прекрасно образованным человеком, находил время и для спорта, и для театра, и для философии, и для истории, и для художественной литературы, не говоря уж о любимой им биологии.

15 часов награды

Итак, чтобы быть творческой личностью, недостаточно иметь лишь общественно полезную, значительную достойную цель. Ведь поставленная цель должна быть реализована, а одного желания для этого мало. Чтобы переплыть океан, надо уметь строить корабли. Чтобы достичь цель, надо уметь строить планы — на день, на месяц, на пять лет, на всю жизнь. Причем планы эти должны быть динамичными, учитывающими разные условия работы и различные превращения цели, потому что любая цель — это не истина в последнем ее измерении. Цели развиваются, переходя в надцели и наднадцели. Планы обязательно должны включать в себя систему контроля выполнения планов, иначе теряется смысл их составления.

Сегодня, чтобы переплыть океан, не надо самому строить корабль. Достаточно купить билет на "белый пароход". Это одно из действительных достижений нашего времени: человек покоряет природу в большой кооперации с другими людьми, с современниками и с предшественниками. Но в единоборстве с целью у человека чаще всего нет помощников. Как и в давнюю старину, этот путь каждый раз начинают с самого начала, как будто и не было прошедших тысячелетий таких же восхождений, как будто нет огромного багажа биографической литературы, описывающей опыт предшественников.

К сожалению, сегодня мы не можем еще подарить нашим читателям билет на "белый пароход" в творчество, но и такой день придет обязательно. Хотя типовую конструкцию "океанского лайнера" уже можно показать. Это те стандартные блоки, которые неизбежно присутствуют практически во всех планах.

Планы и система контроля предусматривают необходимость выполнения значительного объема работы. Без нее планирование будет бессмысленным занятием, а система контроля — мертвой. Поэтому еще одно необходимое качество творческой личности — это большая работоспособность по осуществлению намеченных планов. Тут надо исходить из максимума возможностей человека — из 15-часового ежедневного творческого труда. При этом отсчет ведется не от нуля, не по тому, сколько сделано, а от максимума — по тому, сколько может быть сделано. "15 часов ежедневной работы… Да это же каторга!" — воскликнет в сердцах раздосадованный читатель. Действительно, это мало похоже на санаторный режим. Хотя…

Творческий труд человеком избирается по доброй воле. Нельзя 15 часов в день добровольно заниматься нелюбимым занятием: это запредельная нагрузка. Переход к творческому ритму жизни возможен только тогда, когда работа превращается в потребность, Поэтому 15 часов работы воспринимается как 15 часов удовольствия! 15 часов награды. Обычно мы живем по трехзвенной схеме: "работа — деньги — удовольствия". Творческий стиль жизни предусматривает сокращение среднего звена, избыточного для схемы "творческая работа — удовольствия". Удовлетворение приносит сам процесс работы. Творчество — это возможность самовыражения, самопознания, познания окружающего мира, принесения добра этому миру. Творчество — это путешествие в страну мечты. Разве можно мечтать за деньги? Разумеется, никто не застрахован от творческих неудач, но и неудачи в творчестве — это приключения в новом, неизведанном мире. Творчество — всегда чуть-чуть сказка, но сказка реальная, в которой исследователь имеет счастье жить.

15 часов творческого труда — это 15 часов ежедневного продвижения Пири к Северному полюсу. Ежедневного продвижения Амундсена к Южному полюсу. Ежедневной подготовки Циолковского к межзвездным перелетам. Ежедневной работы Пиккара для подъема на высоту 17 километров, а затем для спуска в Марианскую впадину.

15 часов творческого труда — это 15 часов небывалых, захватывающих приключений, смертельного риска и счастья достижения — всего того, что делает жизнь интересной и наполненной. Для истинно человеческого существования каждому нужен свой полюс, своя высота, своя звезда — хотя бы раз в жизни.

Нередко в своем воображении мы заключаем классиков в просторные кабинеты столичных университетов. Мы окружаем их тишиной, необходимой для вдумчивой неторопливой работы, и преклонением близких и современников, понимающих, что они живут рядом с гениями. Поэтому, когда речь заходит о нашей собственной творческой работе, мы ссылаемся на "не те" обстоятельства, Это ошибка, грубая историческая ошибка. Обстоятельства всегда "не те", и воспринимать это надо как их неотъемлемое свойство, ведь не возмущаемся же мы давлением атмосферы! "Не те" обстоятельства законны для творческого стиля. Они всегда были таковыми, и все же люди находили время и силы, чтобы творить культуру, плодами которой мы окружены сегодня. Вот строки, написанные Чеховым, которого никак не назовешь человеком трагической судьбы: "Передо мной моя не литературная работа, хлопающая немилосердно по совести, а в соседней комнате отец читает матери вслух "Запечатленного ангела"… Кто-то завел шкатулку, и я слышу "Елену Прекрасную"… Хочется удрать на дачу, но уже час ночи… Для пишущего человека гнуснее обстановки придумать трудно…"

Сервантес, Кампанелла, Морозов умудрялись заниматься творческой работой, даже находясь в тюрьме. Отчего же нам не хватает времени и терпения в условиях очень далеких от предельных? Да, все мы работаем, но очень часто работа воспринимается как способ зарабатывать на жизнь.

Думается, мы заключаем творцов прошлого в идеальные условия не случайно. Мнимая идеальная жизнь в прошлом служит хорошим контрастным фоном для условий нашей жизни. Сегодня у нас нет времени, мы спешим, у нас масса забот. Вот "тогда"… "Тогда" и жизнь как-то медленнее текла…

Что ж, оправдаться можно вполне "объективными трудностями". Но ведь это временный камуфляж, и все мы это прекрасно понимаем. Кто извинит человека за величайшее преступление перед собой — за пустоту утекшей жизни?

Второпях мы нередко не успеваем задуматься об этих "мелочах". Нам некогда бояться творческой смерти. Но зачастую это происходит от того, что мы даже не знаем, что такое творческая жизнь. Легче всего подогнать собственное понимание престижного понятия творчества под свой образ жизни. Тяжелее и неприятнее задуматься над своей жизнью и перестроить ее.

О времени и идеалах

Героизм — это не проявление характера в экстремальных ситуациях, а нормальное состояние человека. Любое другое состояние воспринимается как подготовка к нему, его преддверие. Человек стремится быть героем, и это самое естественное стремление.

Но чтобы стать героем, необходимо случайное стечение обстоятельств, зачастую не зависящее от человека. В самом деле, не станешь ведь поджигать дом только затем, чтобы вынести из огня ребенка. И так как роковые обстоятельства складываются, к счастью, не так уж часто, то широко используется псевдоудовлетворение, призванное заменить массовые пожары и наводнения. Псевдо — потому что не приносит никому пользы, зачастую даже себе. Мода и телевизор, религия и спортивные "боления", вино наконец, дают человеку право называть себя героем, не совершая при этом подвигов.

Единственный вид деятельности, позволяющий действительно неограниченно реализовать свои способности, причем вид, доступный каждому нормальному человеку, целиком зависящий от него и не являющийся при этом "псевдо", потому что приносит пользу всему человечеству, — это созидательное творчество. И потому выбирать между творчеством и другими идеалами не приходится. Есть выбор между жизнью и сном. Или, если хотите, между жизнью и игрой в жизнь.

Общество часто бывает не в состоянии отплатить человеку эквивалентно за творчество второго и третьего типа. Мы приводили тому примеры и немалое их число рассмотрим еще. Но свой "эквивалент" человек все же получает, расплачиваясь с собою сам ощущением совершенного подвига. Причем подвига реального, который принесет счастье людям, даже если люди оценят его и начнут применять результаты не сразу. Разве сегодня мы не называем героями Циолковского, Бруно, Шлимана, Пастера?

Такой подход к идеалам дает критерии для поиска своего места в жизни. Места, дающего наибольшее время на творческий труд. Аналогично швейцеровскому "благоговению перед жизнью" следует выдвинуть лозунг "благоговение перед временем".

Временем, которое всегда уходит и никогда не возвращается, которое преступно терять в любом возрасте. Причем если детские потери времени — это вина наших воспитателей, то зрелые годы, проведенные в ничегонеделании, — это уже самоубийство. Каждое упущенное мгновение — это ненаписанная строка из великой книги несбывшихся снов. Каждая "просиженная" минута — это несделанный шаг на пути к истине. Мы подсчитываем ущерб от войн и стихийных бедствий, но кто подсчитает, сколько не сделано человечеством из-за бездарных потерь обычного мирного времени? Сколько тысячелетий человеко-жизней мы потеряли из-за столь привычного "вот с понедельника начну"! Мы не ценим секунды, но они, исчезая, уносят наши жизни.

Творческий режим доступен каждому нормальному человеку. Достаточно обычных способностей, обычной памяти, обычных знаний, чтобы включиться в творчество. Каждый из читающих эту работу способен стать Гением. Для этого надо сделать сначала всего один шаг: выбрать достойную Цель. Потом — второй шаг: составить корректную ПРОГРАММУ достижения поставленной цели. Затем третий шаг — подкрепить составленную программу большой РАБОТОЙ. А потом четвертый…

Нить в лабиринте

Любая значительная цель — это сгусток задач. Разных по тематике и масштабу, но — задач, не решив которые, ни за что не пройти путь к цели. И потому, сколь ни велика была бы избранная цель, ни разумны составленные планы, ни фантастична работоспособность, все, к сожалению, окажется затраченным впустую без еще одного необходимого для творческой личности качества — умения решать задачи.

В самом приближенном, самом общем виде все задачи можно разделить на два класса: административные (или организационные) и технические. Чисто организационные задачи встречаются крайне редко. Как правило, в их основе лежат нерешенные технические задачи, которые и вызывают необходимость "администрирования". Но бывают случаи, когда задачи действительно не имеют никакого отношения к технике.

Скажем, проблемы, с которыми столкнулся Тур Хейердал при подготовке экспедиции на "Кон-Тики". Первая экспедиция, Хейердал в то время — безвестный норвежец, затерявшийся в Америке, денег не хватает даже на собственное пропитание, не говоря уж об организации экспедиции. А экспедиция требует больших средств. Как быть? Вот пример чисто организационной задачи. Хейердал нашел решение весьма своеобразное и остроумное. Оборудование для экспедиции он взял в военной лаборатории американских ВВС за обязательство… испытать его. То же решение он использовал, чтобы раздобыть пищевые консервы для всей команды. Остальную часть денег взял взаймы.

Но этот случай нетипичный. В основном появление задач порождается несовершенством техники. Выявить техническую задачу в организационной не так легко. Без тщательного анализа порой даже невозможно. Все творческие задачи в более или менее отчетливой форме содержат противоречия. Поэтому силу изобретательности творческой личности удобно оценивать по умению выявлять и преодолевать противоречия. Даже одинаковые противоречия могут быть разрешены по-разному или не разрешены вовсе. Пири, Амундсен, Скотт, Седов: каждый из них по-своему решил одну и ту же задачу. Качество решения определило итоговый результат и заплаченную за него цену.

Основным препятствием к достижению полюса (помимо низких температур и таящейся географической неизвестности) всегда служило отсутствие экономичного и в то же время мощного двигателя. В конце прошлого — начале нынешнего века из-за ненадежности механического двигателя приходилось рассчитывать лишь на тяговую силу животных и человека. Но животные, как и люди, должны питаться. Груз еды для животных, везущих сани, и для людей превышал возможности животных. Это вынуждало часть провианта и обмундирования сгружать на дополнительные сани. Лишние сани — это лишние животные, а значит, и лишнее потребление пищи, то есть лишний вес на санях. Получается замкнутый круг.

Чтобы разорвать его, Роберт Пири изобрел "систему Пири". Вместо одной сквозной экспедиции, идущей от базового лагеря к полюсу, он предложил челночную систему заброски продуктов питания как можно дальше от лагеря. Этим обеспечивалась возможность последним саням пройти путь налегке до самого полюса (в расчете на пищевые склады, устроенные предварительно "обслуживающим персоналом") и по трассе, заранее подготовленной вспомогательными отрядами. По мере устройства складов эти отряды возвращались в лагерь. То, что нельзя было, по мнению Пири, сделать "моноэкспедицией", сразу же решалось переходом к "полиэкспедиции".

Амундсен, тоже мечтавший о первенстве достижения Северного полюса, только вступив в игру, узнал, что уже потерпел сокрушительное поражение — Пири опередил его. К счастью для Амундсена, к услугам его честолюбия в то время существовал второй непокоренный полюс земного шара. И бесстрашный капитан с отважной и преданной ему командой и со сворой рычащих псов на борту ринулся на завоевание Юга.

Южный полюс стремился покорить и Скотт. Анализируя трагический исход его экспедиции, Амундсен одной из главных причин называет неверный выбор тягловой силы. Скотт избрал короткошерстных, неприспособленных к ультрахолодным условиям Антарктиды, негодных для горных переходов и к тому же привередливых в еде пони и ненадежные, только появившиеся моторные сани. Амундсен выбрал неприхотливых гренландских овчарок. Собаки не только везли сани по любой дороге (точнее, по любому бездорожью), но и служили своеобразным индикатором прочности "хрупких снежных мостов". Провалившуюся в трещину собаку легко можно было вытащить наверх; тяжелого пони гораздо сложнее (моторные сани, естественно, отказали). В случае необходимости собаки могли выполнять дополнительную "функцию" — служить пищей на обратном пути экспедиции, когда груз еды на санях значительно уменьшался и тащить его можно было меньшим числом "движителей". Разумеется, это не проявление особой кровожадности Амундсена или извращенного его гурманства, а попытка минимальными средствами разрешить основное противоречие.

И пищевые склады на пути к полюсу, устроенные Амундсеном в первый сезон, тоже играли вспомогательную роль. Высокие палки с флагами у складов служили хорошо видными издали ориентирами для благополучного возвращения. У Амундсена выработался специфический стиль решения задач, оригинальный принцип преодоления противоречий: почти каждый предмет в экспедиции помимо основной функции нес дополнительную.

При подробном ознакомлении с историей путешествий Пири и Амундсена напрашивается интересная аналогия. "Система Пири" очень напоминает взлет современных космических ракет: пустые баки из-под горючего, ставшие ненужными, отстреливаются. Вспомогательные отряды у Пири выполняли аналогичную роль: они прокладывали путь, а главное, доставляли груз еды до места назначения, устраивая пищевой склад для основной группы. Выполнив эту работу, они становились ненужными (как и пустые баки у ракет) и возвращались назад. Экспедиция Амундсена — точный аналог схемы ракеты Цандера: баки из-под горючего, ставшие ненужными в качестве баков, должны были использоваться как дополнительное горючее. Ничто не пропадало даром. В проблеме взлета ракеты ее вес тоже был главным сдерживающим фактором: чем более мощные двигатели устанавливали на ракете, тем больше требовалось горючего, но это, в свою очередь, приводило к новому повышению мощности двигателя. Получается тот же замкнутый круг, что и в проблеме покорения полюса.

Идея Цандера по отношению к современным космическим аппаратам гораздо более идеальная, более эффективная. Не доведенная в прошлом до рабочего состояния (из-за смерти изобретателя), брошенная, она до сих пор считается фантастичной. Но когда-нибудь обязательно придет ее время: все закономерное должно сбываться, а идеи Цандера показательно, образцово закономерны. И потому красивы.

Красота идей — понятие отнюдь не субъективное. Красивые решения всегда просты. Может быть, именно это придает эмоциональную окраску их восприятию: нас охватывает гордость за Разум, который лишь силой мысли побеждает обстоятельства. Нас охватывает гордость за сопричастность к этому Разуму. При изучении творческого наследия великих изобретателей постоянно сталкиваешься с такого рода решениями — красивыми, как у Цандера, и простыми, как у Амундсена.

Огюст Пиккар покоритель самой высокой вершины мира, на которую когда-либо самостоятельно взбирался человек. На стратостате собственной конструкции он поднялся на высоту более 16 км. Великим изобретателем его можно назвать уже хотя бы потому, что при конструировании небывалого стратостата Пиккар изобрел герметичную капсулу — основу современной авиации. Такая капсула понадобилась Пиккару из-за малой плотности воздуха на большой высоте. Чтобы не задохнуться, надо было подыматься в скафандре или… сделать изобретение. И Пиккар изобрел герметичную гондолу. Из-за все той же малой плотности воздух на большой высоте плохо рассеивал солнечные лучи, поэтому надо было как-то искусственно регулировать температуру внутри гондолы. Пользоваться холодильником и нагревателем Пиккар не мог: резко возрастала бы стоимость полета, нужны были бы дополнительные источники энергии. И Пиккар нашел красивейшее решение, половину наружной поверхности он выкрасил в белый цвет, другую — в черный. Подставляя Солнцу разные бока, он заставлял бы само светило послушно служить ему. К несчастью для Пиккара, двигатель, вращавший гондолу, в воздухе отказал. И температура в гондоле была то плюс сорок, то минус двадцать. В зависимости от того, с какой стороны находилось Солнце. Но идея работала! Прекрасно работала! Интересно, какого цвета были крылья у Икара?..

Пири с Амундсеном поделили славу покорителей полюсов. То был апогей географических открытий. Последний всплеск. Пиккар остался единственным человеком, поднявшимся выше всех и спустившимся на самую большую глубину. Правда, рекордный спуск в Марианскую впадину совершил его сын (самому Огюсту Пиккару в то время было 76 лет), но отец присутствовал незримо и здесь, только в качестве Дедала, подарившего всему миру на этот раз батискаф.

До Пиккара глубоководные погружения производились на батисфере. Батисфера — это толстостенный металлический шар, подвешенный к надводному судну на тросе. Она не имела ни одной степени свободы: на ней не было двигателя для горизонтального движения, а вертикальные перемещения осуществлялись подтягиванием или стравливанием троса с корабля. Каждый спуск на батисфере был смертельно опасен — в случае обрыва троса батисфера упала бы на дно, и поднять ее практически было бы невозможно.

Пиккар задумал создать глубоководный аппарат, отрезав ненадежную пуповину. На этом пути его поджидало противоречие. Аппарат должен был быть легче воды, чтобы он мог самостоятельно всплыть. Для этого его необходимо было сделать объемным и тонкостенным (в соответствии с законом Архимеда). Но чтобы не быть раздавленным гигантским давлением на большой глубине, он должен был быть компактным (чем меньше суммарная площадь поверхности, тем меньше суммарное давление), а его стенки достаточно толстыми и прочными. Пиккар разрешил противоречие, прикрепив маленькую толстостенную капсулу к большому поплавку. Поплавок наполнил жидкостью легче воды — бензином (воздушный поплавок раздавило бы так же легко и быстро, как и капсулу с людьми). А чтобы уравнять наружное давление с давлением бензина, внизу поплавка оставил открытый люк. Окружающая вода каждый раз сама поджимала бензин ровно настолько, чтобы устранить возникшую разницу.

Если бы Пири, Амундсен и Пиккар не сумели решить все возникавшие задачи, они бы ни за что не достигли цели и их бы постигла та же участь, что и предшественников. Но они смогли стать Первыми. Первыми Достигшими.

Наука возникает там, где возможна повторимость результатов. Пока повторимости нет, есть фокус. Предпринятое в этой работе исследование имеет одну-единственную цель: нащупать подходы к созданию науки. Трудно сказать, как она будет называться, может быть, все тем же воспитанием, или сотворением человека, или наукой о качествах творческой личности. Цель исследования — найти объективные факторы, манипулируя которыми, можно было бы превратить обычного человека, не занятого творческим трудом, в личность творческую, созидающую. Поэтому в биографиях великих людей нас прежде всего интересуют рабочие, методические выводы.

Выбор цели — пункт не самый сложный. Тут есть определяющий критерий добросозидания, активной добродетели. Опираясь на этот критерий, можно подойти к конкретной тематике будущей работы.

Научиться строить планы — сложнее. Хотя и здесь принципиальных барьеров нет. Анализируя отдельные биографии, нетрудно выделить общие, характерные блоки и использовать их в применении к себе.

Повысить работоспособность, то есть заставить себя выполнить намеченные планы, уже трудно. Это требует реальной — не на словах — перестройки своей жизни.

А как научиться решать задачи? Существует мнение, что одни люди рождаются способными, другие — неспособными. Значит, раз не родился способным, не станешь творческой личностью? Но тогда где критерии? Отделим сразу талантливых от бесталанных, пусть способные стремятся, а неспособные и не пытаются. В свое время именно в этом аспекте большие надежды возлагали на систему оценки коэффициентом интеллекта, так называемым IQ. Но практика жизни провалила тестовые прогнозы.

Как же все-таки решают творческие задачи? Можно ли этому научиться? И если можно, то как? Давайте разберем эти вопросы на конкретных примерах.

Гробница Тутанхамона

Труд археолога сложен и опасен. Раскопки порой приходится вести с риском для жизни. В условиях, малопригодных для обитания человека: в пустынях, джунглях, среди диких зверей…

Но самое главное, самое обидное — это то, что результаты поисков практически непредсказуемы. В значительной мере они зависят от неуправляемой, неподвластной человеку "удачи". Ведь археологи ищут вслепую. Почти вслепую. Известен лишь примерный предполагаемый район. Да и то ориентиры часто бывают ошибочны. Но другого способа вести раскопки нет. Не созданы еще приборы, по которым можно было бы точно определить: копать надо именно здесь! И люди вынуждены идти на риск.

Поэтому повествования о раскопках полны героики, насыщены подлинным волнением непредсказуемости и читаются, как захватывающие истории Агаты Кристи.

Вот типичное описание такого рода:

"3 ноября 1922 года. 49-летний египтолог Говард Картер после шести лет безрезультатных поисков решает предпринять последнюю попытку обнаружить легендарную гробницу Тутанхамона, 12-го фараона 18-й династии.

Три с лишним десятилетия Картер ждал этого дня… Позади были долгие годы работы участником, а потом и руководителем ряда археологических экспедиций, в должности главного инспектора службы древностей Верхнего Египта. Пятнадцать последних лет он занимался только раскопками. И все это время мысли его были заняты только одним — находящейся где-то совсем рядом, по какому-то невероятному стечению обстоятельств не обнаруженной до сих пор гробницей…

За шесть сезонов Картер и его люди расчистили большой участок Долины, метр за метром продвигаясь по той зоне, которая, казалось, уже не раз была предметом поисков. Они обнаружили множество личных вещей фараонов и их жен, тайники с предметами и погребальной утварью, даже открыли одну неиспользованную гробницу — не было только того, что служило предметом поиска.

"Сезон проходил за сезоном, не принося результатов, — писал впоследствии Картер в своей книге "Гробница Тутанхамона". — Мы вели раскопки месяцами, трудились с предельным напряжением и не находили ничего. Только археологу знакомо это чувство безнадежной подавленности. Мы уже начали смиряться со своим поражением и готовились оставить Долину, чтобы попытать счастья в другом месте. И вот наступил день, когда нераскопанным остался лишь один участок некрополя, заваленный многовековым слоем строительного щебня и облепленный хижинами подсобных рабочих. Этот день пришелся на 3 ноября 1922 года…"[27].

Поиски изобретателей по своему характеру очень похожи на раскопки археологов. Та же непредсказуемость, то же отсутствие ориентиров и порою не меньший риск. И то же захватывающее томление погони, наполненное духом героики, как паруса колумбовских каравелл — ветром дальних странствий.

Вот как описывает талантливый советский авиаконструктор А.С. Яковлев процесс поиска решения задачи по борьбе с вибрацией, с которой он столкнулся при конструировании вертолета. Приборы, установленные на машине, показывали, что при некоторых режимах работы появлялась недопустимая тряска, способная разрушить машину в воздухе.

"Пять месяцев мы пытались избавиться от этой тряски. Пять месяцев напряженных исследований и расчетов. Десятки экспериментальных полетов. И все безрезультатно…

Много высказывалось разных гипотез и предложений о том, что надо делать и как лечить вертолет. Одни предлагали вертолет удлинить, другие — укоротить, третьи — сделать фюзеляж новой конструкции. А четвертые считали, что все равно ничего не получится, и приводили при этом довод: "Американцы с УН-16 от тряски не могут избавиться, Хаффнер на "Бристоль-173" ничего не может сделать, а вы самые умные? Не теряйте зря времени…".

Мучаясь и ломая голову над тем, что же является источником, возбудителем вибрации, я пришел к выводу, что нужно постараться расправиться с тряской по отдельным элементам. Я говорю "мучаясь", ибо это были действительно муки. Ни днем, ни ночью, ни в театре, ни на прогулке, ни за обедом не забываешь о проклятой вибрации. Другой раз отвлечешься немного, но вдруг мысль о вибрации пронзает все твое существо, и даже в пот ударит от чувства бессилия, ощущения какого-то неодолимого препятствия, перед которым мы стоим"[28].

Решение задачи пришло неожиданно:

"И вот однажды озарило, что из всех возможных источников возникновения тряски основным и наиболее злым являются лопасти. Таких лопастей на каждом роторе по четыре, итого восемь. Все они с огромной скоростью вращаются, причем возникают очень сложные механические и аэродинамические явления. А что если изменить виброхарактеристику лопастей? Для того чтобы убедиться, от лопастей ли идет вибрация, К.С. Кильдышева — руководитель научно-исследовательского отдела — предложила попробовать отрезать по полметра от каждой лопасти и посмотреть, как это повлияет на тряску всей конструкции.

Опять собрались мы все, обсудили предложение и решили, что хуже не будет.

После испытаний летчики заявили, что за 20 минут они перепробовали все режимы работы винта, все режимы полета — от тряски никаких следов"[29].

Чтение воспоминаний изобретателей всегда вызывает у тризовцев (есть сегодня такой термин!) двойственное чувство. С одной стороны, преклонение перед мужеством и настойчивостью, не поколебленными мучительными месяцами и годами безрезультатных поисков, перед риском, на который вынуждены идти и сознательно идут "капитаны технического прогресса". Ведь каждый из десятков экспериментальных полетов мог быть последним для испытателей: в воздух поднималась машина с заведомо повышенной вибрацией. Но с другой стороны…

Вы когда-нибудь охотились на эозинофила? Ну, да это неважно. Представьте, что вам надо поймать одного эозинофила. Не какого-нибудь экзотического, с красными полосами по бокам, гребнями на спине и гигантским хвостом. Нет, нужна особь самая обычная, средней полосы России. Голыми руками эозинофила не взять — это каждому ясно. Вопрос: какое оружие пригодится для охоты? Палка не подойдет — что ему палка! И винтовка, и даже пушка. Живьем надо брать. Обычная логика говорит: "Прежде чем охотиться, хорошо бы узнать, что это за зверь такой". А узнав, что "зверь" — самая обычная кровяная клетка, каждый прихватит, в первую очередь, микроскоп.

Тысячелетиями изобретатели воюют с задачами и каждый раз выходят на поле битвы вооруженные лишь собственным незначительным опытом решения нескольких десятков случайных задач (в лучшем случае) да кой-какими знаниями. Но от опыта и знаний пользы мало: они ведут к привычным действиям, а для решения сложных проблем требуются действия алогичные, неординарные. Но именно этого знания у изобретателей чаще всего нет. На бой с задачами изобретатели выходят неподготовленными, и потому победа в этой битве, в основном, дело случая (конечно, нужны и знания, и опыт, и настойчивость, но главное — неуправляемый, независимый ни от кого случай).

От удачи охотника зависит жизнь охотника и его семьи. От удачного решения изобретательской задачи зависят миллионы жизней человечества. По словам Флеминга, открывшего бактерицидные свойства пенициллина, ничто не мешало сделать это открытие на два десятилетия раньше. Флеминг подсчитал, что такая двадцатилетняя задержка не позволила спасти жизни двадцати миллионам человек. Внедрение технических изобретений приносит экономию материальных средств, но ведь и она оборачивается в итоге новыми школами, больницами, домами, книгами… То есть и здесь за запаздывание изобретений платить приходится потерянными жизнями. Миллионами жизней.

И все же изобретения запаздывают. На десятилетия, иногда и на сотни лет. Запаздывают от того, что метод, которым делают изобретения, плох. Даже не плох — порочен.

Стандартный метод решения изобретательских задач — это метод проб и ошибок. Конечно, изобретатель не перебирает подряд все бесчисленное множество возможных вариантов. Нет, сначала идут пробы привычные, логичные, оправданные. Но когда они не срабатывают, когда труд ушедших месяцев, лет оказывается безрезультатным, в ход идет перебор любых, ненормальных, "диких", случайных проб. И вот тогда однажды…

Метод проб и ошибок хорошо иллюстрируется поисками гробницы Тутанхамона. Картер не начал рыть по всему району. Это было бы физически невозможно. Сначала он выяснил, где до него уже вели раскопки, и определил еще нетронутые зоны. Так же точно и в технике работа начинается с изучения прототипов. Этим изобретатель очерчивает неперспективные области, сразу и значительно сужая район предстоящих поисков. И до него пытались решить задачу, причем люди неглупые; можно, конечно, допустить, что они проглядели решение, но это маловероятно. Последним всегда легче, чем первому: на карте возможных решений предшественники потрудились оставить много перечеркнутых надежд. Поэтому второй шаг — это перебор непроверенных вариантов. Таких вариантов из-за большой работы предыдущих поколений "копателей" Картеру осталось всего на 6 сезонов. Характерно и то, что раскопки он начал вести в местах наиболее вероятных. Изобретатель тоже начинает с самых логичных проб. И так же, как Картер, часто обнаруживает решение, отчаявшись что-либо найти и "копая" в районах, казалось бы, совершенно непригодных — "под грудой многовекового строительного мусора и хижинами подсобных рабочих"… На алогичные шаги идут с отчаяния, хотя именно они ведут к успеху.

Метод проб и ошибок парадоксально неэффективен. Он — главный виновник задержки изобретений. Самый страшный враг человечества — это тот нерациональный метод мышления, который именуется "героикой творческого труда", которому поют дифирамбы и который считается столь же неотъемлемым свойством изобретателя, как борода у попа, как облака на небе, как звезды в космосе, как пятна на Солнце, как вода в океане и как еще сто тысяч таких же незыблемых и привычных "как". Метод проб и ошибок считается нормой! Это порочный взгляд, потому что он предписывает обязательным применение порочного метода. Из-за самого существования которого человечество тысячелетиями систематически недосчитывается миллионов жизней.

Метод проб и ошибок — своеобразный идол творческого труда. Я не очень-то разбираюсь в вероисповеданиях и не знаю, бывают ли идолы добрыми. Одно я знаю совершенно точно: из всех самых злых идолов, когда-либо придуманных людьми, метод проб и ошибок самый кровожадный. Мы привыкли приносить жертвы на алтарь нашей веры. Но ни одному божеству за все долгие тысячелетия преданности люди не платили такой дани, которую ежечасно вручают идолу творчества. Метод проб и ошибок — злейший и ужаснейший враг человечества.

…И вместе с тем этот метод загадочен, таинствен и завораживающе привлекателен, как в те далекие времена, когда слова "интуиция" и "озарение" не писались и даже не произносились из-за отсутствия языка и письменности. До сих пор изобретатели ищут решения своих задач так же, как Говард Картер искал гробницу 12-го фараона 18-й династии.

Развитие: первый путь в тупик!

Метод проб и ошибок романтичен для поэтов. Для изобретателей-практиков он — тяжелейшая драма, обесценивающая годы неудачных поисков. Как с любым нежелательным явлением, с ним пытались бороться. В третьем веке нашей эры греческий математик Папп ввел в оборот термин "эвристика". Вплоть до начала нашего столетия это слово оставалось лишь заголовком, траурным постаментом, высившимся над ненаписанной главой. Эвристикой Папп назвал науку о решении творческих задач — науку, которую предстояло создать. С тех пор отдельные исследователи выявляли приемы, помогавшие, по их мнению, решать задачи. Но у всех таких списков главным недостатком было отсутствие методики применения приемов: нигде не говорилось, когда применять тот или иной прием и как применять эти приемы. Сильные решения, как правило, достигаются применением комплекса из нескольких приемов. Зачастую в сочетании с физическими эффектами. Никаких правил по образованию таких комплексов известно не было. И потому списки приемов практического применения не нашли. Исследователи писали статьи и книги, разрабатывали новые приемы, а изобретатели продолжали перебирать варианты — по-прежнему без всяких нововведений. Основная причина отрыва теории от практики состояла, на наш взгляд, в том, что приемы выделяли из личного, субъективного опыта, а нужен был объективный анализ развития техники, то есть анализ большого массива патентной информации.

В тридцатых-сороковых годах уже нашего века в связи с быстрым ростом темпов развитая техники появилось множество задач, не терпящих, как в прежние годы, неторопливого обдумывания поколениями. И взгляды изобретателей вновь обратились к эвристике. На этот раз надежды не были обмануты.

Первые методики, созданные в то время, — мозговой штурм, синектика, морфологический анализ, метод фокальных объектов. Затем появились производные методики, объединявшие или незначительно видоизменявшие основные.

Вот вкратце суть основных методик.

Как заметил Осборн, автор мозгового штурма, люди делятся на две категории: на фантазеров и скептиков. Скептики умеют хорошо оценивать идеи, но плохо и медленно их рождают. Фантазеры, напротив, хорошо генерируют идеи, но плохо привязывают их к реальности. В смешанных коллективах скептики одергивают фантазеров, "приземляют", мешая им выходить на нетривиальные идеи. Поэтому Осборн предложил поиск решения вести в два этапа. Вначале собираются только фантазеры и, развивая идеи друг друга, выдумывают все, что им заблагорассудится. Отсутствие критики позволяет им раскрыться, забыть об ограничении задач и в пылу общей суматохи, царящего сумбура высказывать что-то совсем непривычное и потому, быть может, легкоприменимое, решающее задачу. Затем группа скептиков пытается найти в записях предыдущего этапа какие-то рациональные зерна.

Синектика, предложенная У. Гордоном, основана на последовательном применении четырех видов аналогий: прямой (как решаются похожие задачи), личной (представляя себя на месте изменяемого объекта), символической (в виде краткого, образного названия задач) и фантастической аналогии (с использованием сказочных персонажей).

Основная идея морфологического анализа (автор Цвикки): любой объект имеет какие-то параметры — мощность, скорость, вид движения, светимость, способ обогрева, охлаждения, геометрические размеры и т.д. Эти параметры — морфологические оси — могут по-разному варьироваться для разных случаев. Выписанные всевозможные варианты морфоосей и сведенные воедино, они формируют морфологический ящик. Готовая машина не всегда имеет самое лучшее, самое оптимальное сочетание параметров, поэтому новая конструкция (которая может оказаться более прогрессивной) получается стыковкой различных случайных — любых параметров морфоосей.

При использовании метода фокальных объектов (автор Цвикки, позднее метод был развит американским исследователем Вайтингом) свойства случайным образом подобранных слов переносят на ключевой объект, который находится как бы в фокусе этих свойств. Если надо придумать новую лампу, то в фокусе свойств, например, "мороженого" это будет холодная лампа, вкусная, сладкая, молочная, съедобная, тающая, шоколадная, хрустящая.

Полумифическая эвристика родила вполне реальные методики, но они не породили бума изобретений. Дело в том, что методики не ломали основу слепого перебора вариантов, а лишь развивали этот метод. Они ускоряли перебор, порой вели к действительно неожиданным пробам, но не меняли сути старой технологии думания. Ставка на "случай", на "вдруг-аналогию" на "раскрепощенное мышление" и здесь была главной. Кроме того, не было никаких разумных критериев для отбора сильных решений: не было никакой гарантии, что, даже случайно подойдя вплотную к ответу, изобретатель заметит его.

Модифицировать метод проб и ошибок, развивать его "переборность" — это был путь в тупик, и воз методов перебора вариантов поныне там. Любопытно, что волна попыток ускорить генерирование идей (пусть попыток неудавшихся, но все же попыток) начиналась с "технарей" и… ими же закончилась. Хотя слабых книг, например, не меньше, чем слабых изобретений. Это можно объяснить, на мой взгляд, невыработанностью объективных критериев в искусстве. Мы можем сказать: "Эта книга мне нравится больше, чем та, хотя ты утверждаешь обратное". В технике такие оценки принципиально немыслимы. Эффективность любой машины можно вычислить с желаемой точностью по ее КПД, материалоемкости, экономичности и другим объективным параметрам. Эффективность произведения искусства определяется лишь косвенно, да и то на большой временной дистанции: если произведение помнят десятилетия спустя, значит, это хорошее произведение. Прямых показателей нет. По сей день не выработаны.

Путь второй — наука

Сильные изобретатели находят сильные решения отдельных сложных задач. Сверхсильные, суперсильные выходят на универсальные принципы решения. Наука складывается из системы теорий, а те — из системы универсальных принципов. Пиккар, Пири, Цандер, Амундсен — сверхсильные изобретатели. Их изобретения — результаты не случайного открытия или внезапного озарения, а плоды систематического применения найденных универсал ей.

Советский ученый, изобретатель радиолокации П.К. Ощепков, говоря об истории своего изобретения, писал: "Не случайное вдохновение или желание "что-то" изобрести руководило нами в то время. Нет. Мы точно знали, что ищем. Мы точно определили внутренние противоречия в решаемой нами задаче воздушного наблюдения и на основе творческого применения марксистского диалектического метода анализировали ее шаг за шагом. Именно анализ привел нас к необходимости использовать для этой дели электромагнитную энергию как самую быструю по скорости распространения, как проникающую через мрак ночи и толщу облаков, как наиболее легко управляемую в месте посылки.

Это не гениальное предвидение, а закономерный результат анализа"[30].

Отдельные универсальные принципы Пиккара, Ощепкова, Цандера, Амундсена и многих других выдающихся изобретателей требовали объединения в единую теорию. Достаточно общую, чтобы вместить их всех, и в то же время настолько инструментальную, чтобы она стала доступной и рабочей для практиков производства.

В 1946 году советский исследователь Г.С. Альтшуллер начал эту работу с анализа патентного фонда технических изобретений. Вскрытые и разработанные им закономерности составили основу, костяк современной теории решения изобретательских задач. Сегодня теория переросла свое название, но в силу традиций пока не получила новое. ТРИЗ наших дней — это наука. Наука о закономерностях развития технических систем.

Импульс к созданию ТРИЗ дала потребность помочь изобретателям решать изобретательские задачи. Именно по этой причине первую материализацию теория получила в алгоритме решения изобретательских задач. Однако сегодня АРИЗ (аббревиатура алгоритма) скорее исследовательский инструмент, чем просто решающий. С его помощью можно не только преодолеть конкретное противоречие, но и проанализировать всю генеалогию технической системы, предсказать ее дальнейшее развитие. Для удобства пользования алгоритмом из него выделена система принципов решения отдельных классов задач, так называемая система стандартов. И АРИЗ, и стандарты основаны на выявлении и преодолении противоречия — основного фактора, сдерживающего развитие системы. Но если АРИЗ построен на последовательном, шаг за шагом, анализе задачи, то в стандартах этап анализа пропущен, точнее, он проведен заранее, и потому стандарты содержат уже готовые рекомендации по решению задач.

Смысл сочетания "изобретательские стандарты" отличается от общепринятого понимания слова "стандарт". Обычно под стандартом имеют в виду нечто неоспоримое, тривиальное, применение чего уже давно узаконено Рекомендации изобретательских стандартов, наоборот, ведут к непривычным, нетрадиционным и пот ому сильным решениям Неожиданным даже для изобретателя. Правда, сегодняшнего изобретателя. Именно сегодняшнего — в этом, думается, причина того, что слово "стандарты" прижилось "Дикие" сегодня решения становятся привычными и само собой разумеющимися завтра, так что система изобретательских стандартов — это совокупность в привычно понимаемом смысле неоспоримых стандартов завтрашнего дня.

В ТРИЗ разработан собственный язык — вепольный анализ. Он позволяет записывать изобретательские "реакции" подобно реакциям химическим. Естественно, что, как и в химии, он был бы невозможен без соответствующих правил и законов.

Законы стержневой основой пронизывают механизм ТРИЗ. Они отражают историю развития Технических систем и позволяют предсказывать новые ее этапы. Без объективных законов теория решения изобретательских задач была бы не более продуктивна, чем любая из методик активизации перебора вариантов. А точнее, ТРИЗ бы просто не существовало, потому что она и возникла лишь как результат разработки объективных законов развития техники.

Кроме законов развития технических систем, кроме изобретательских принципов изобретателю нужны хорошие знания физики, химии, математики, биологии и т.д. Даже не столько сами знания, сколько умение оперировать ими. Существующая система организации этих наук складывалась веками, и, общепринятая сегодня, она прекрасно содействует их развитию. Собственно, в этом и заключается главная функция хорошей организации: объединяя знания в систему, организация должна давать дополнительный, "системный" эффект — то есть понятие развития науки. Но изобретателю-практику нужны не только общие представления о тенденциях, скажем, в физике твердого тела, а конкретный физический эффект или сочетание эффектов, решающее вполне конкретную задачу.

Для помощи изобретателям в применении научных знаний в 1972 году в рамках исследований по ТРИЗ Ю. Горин разработал первый указатель физических эффектов и явлений, по-новому организующий физические знания так, чтобы ими удобно было пользоваться практику-изобретателю. Сейчас разработан указатель второго поколения, вобравший новые принципы. Аналогичная работа ведется по организации знаний в химии и в геометрии: создаются указатели химических и геометрических эффектов. Работа эта еще далека от завершения, и система ТРИЗ охотно примет в свои ряда новых разработчиков.

ТРИЗ развивается не только вглубь, но и вширь, расчищая плацдармы для точной науки. Одна из книг Г.С. Альтшуллера называется "Творчество как точная наука": парадоксальность ТРИЗ обозначена уже в заглавии этой книги. Творчество, всегда считавшееся самым неопределенным изо всех явлений, именуется точной наукой. Такой же, как арифметика и астрономия. Творчество — явление, не поддающееся объяснению, явление, над которым до сих пор ломают головы психологи — берутся вычислять, как траекторию движения планет и спутников! Так вот, точная наука творчества — ТРИЗ — начинает проникать сегодня и в научные системы, и в системы искусства. Пока это робкие шаги, но и они дают уже результаты в физике, ботанике, биологии, литературе. 40 лет назад столь же робкими, неуверенными казались, наверное, попытки формулирования принципов решения творческих задач в технике. И нужно было большое мужество, чтобы в возрасте 20 лет (столько было Г.С. Альтшуллеру в 1946 году) принять такую еретическую цель, как алгоритмизация творчества. Сегодня нам проще: нас — разработчиков ТРИЗ — сегодня много.

ТРИЗ — молодая, но очень интенсивно развивающаяся наука. Как науке ей всего-то от силы не более десяти лет. Возраст крайне младенческий. Но ТРИЗ уже есть, уже решает задачи, уже распространяется, уже исследуется. Сегодня время работает на теорию. Лавинообразное увеличение числа ссылок на литературу по ТРИЗ — как у нас в стране, так и за рубежом — красноречивое свидетельство тому.

Творческой личности необходимо уметь решать сложнейшие задачи. До недавнего времени научиться этому было негде. Приходилось рассчитывать на собственный опыт, собственную смекалку, удачу. Терялись месяцы, годы, десятилетия, века. Уходили жизни — поколениями перебирали варианты, совершали пробы, мысленные и вещественные, тратили уйму материалов и энергии, чтобы только убедиться, что опять ошиблись. Перебирали до тех пор, пока поле возможных решений не оказывалось сплошь "перекопанным". Сегодня создана наука о сильном мышлении. Правда создана на материале техники. Но в силу единства окружающего мира законы, правила, механизмы, принципы ТРИЗ применимы во всех областях деятельности. Научиться решать творческие задачи сегодня может каждый. Каждый нормальный человек. В школах ТРИЗ, на семинарах по литературе. Наиболее полно современное состояние ТРИЗ изложено в книге Г.С. Альтшуллера "Найти идею"[31].

Возможность научиться сильному мышлению, новой технологии решения творческих задач значительно облегчает процесс формирования творческой личности. Правда, сильно осложняет этой личности жизнь…

Возданная кара

В шестом номере журнала "Изобретатель и рационализатор" за 1985 год была опубликована статья С. Константиновой "Резонанс". В ней рассказывалось о советском изобретателе томографии на основе ядерного магнитного резонанса В.А. Иванове. В 1960 году в возрасте 23 лет он подал три заявки на предполагаемые изобретения, сделанные на основе открытого им способа внутривидения. Заявки были отклонены из-за "практической неприменимости". Изобретатель не стал бороться за признание и внедрение. Он занялся решением других технических проблем. Судьба его сложилась удачно, сегодня В.А. Иванов — доктор технических наук, автор 70 изобретений; преподает в Ленинградском институте точной механики и оптики. И все же…

"Через 13 лет после злополучной заявки. Иванова эта идея появилась за рубежом. Закономерности развития науки и техники не знают государственных границ. Все закономерное должно сбываться — и сбывается. Прошло время, Иванов узнал о переоткрытии своего изобретения, а узнав — "послал во ВНИИГПЭ заявление о возобновлении делопроизводства по давней заявке. И в 1983 году, через 23 года, получил решение о выдаче авторского свидетельства на "Способ определения строения материальных объектов" (N1 112 266) с приоритетом от 1960 года. Сейчас Владимир Александрович подал документы в отдел открытий"[32].

Вот, собственно, и вся история. Точнее, факты все. Остаются размышления. "…Предположим, что признание В.А. Иванова состоялось. Можно ли поставить его в один ряд с создателями томографии? Тут мы останавливаемся в нерешительности. С одной стороны, идея действительно была гениальной, подать ее мог только незаурядный ум… А с другой стороны, автор не сумел довести свою идею до признания. Очевидно, не хватило настойчивости, а главное, уверенности в своей правоте. Иванов, потеряв веру в себя, просто забыл о гениальной догадке, забыл до тех пор, пока кто-то другой (в этом и счастье и трагедия техники) не выносил идею заново, воплотив ее в жизнь…"

Действительно, можно ли считать, что Иванов состоялся как творческая личность? Не зная подробностей творческой биографии безусловно талантливого изобретателя, трудно утверждать что-либо определенное относительно всей его жизни. Но в эпизоде с томографией ответ может быть только однозначным — нет, не состоялся.

Вот еще один парадокс творческой деятельности высокого уровня. Результат вроде бы и есть, а "очки" за него не засчитываются: мало найти идею, надо суметь отстоять ее.

Отстаивать, к сожалению, приходится всегда. Я бы сказал даже так: если борьбы нет, если все принимается "без шума", спокойно, как должное, — тут стоит задуматься, что-то здесь не так. Значит, в идее есть какой-то изъян. Любое новшество, а тем более суперновшество, всегда и обязательно должно вызывать сопротивление. Тем большее, чем значительнее и новее, неожиданнее идея.

Уметь бороться за признание и внедрение своих идей — качество столь же необходимое творческой личности, как и умение генерировать эти идеи.

В жизни творца на виду, как правило, оказываются стороны привлекательные, престижные. Великий математик Н. общался с Великим художником К., был другом Великого музыканта Л. и запросто ходил в дом к Великому химику М. Но все это — внешнее, несущественное! Суть творческого труда — работа, тяжелый повседневный труд. И общаться, пробивая новую идею, приходится не с творцами, а с теми, кто "против", — с людьми, которые не понимают новую идею, боятся ее, искажают…

Широко распространено заблуждение: все хорошее, сильное, нужное само пробьет себе дорогу. Главное — это придумать, а дальше все внедрится само собой. Поэтому часто, как только человек сталкивается с первыми трудностями, он из-за неподготовленности к ним отступает.

Трудности закономерны. Они были и будут. И надо не избегать их, а заранее готовиться к борьбе с ними. В интервью газете "Известия" академик Е.П. Велихов однажды сказал: "…молодежь не может ждать, когда перед ней постелят ковровую дорожку в науку. Она должна воспитать в себе и проявить волю к сопротивлению трудностям, консерватизму, инерции покоя, волю к их преодолению"[33].

Конечно, можно возразить, что В.А. Иванову, например, не воля нужна была в тот недобрый час его жизни, а опытная установка, чтобы доказать, что способ внутривидения не бесполезен и вполне работоспособен. Такая установка "и сейчас, спустя 25 лет, считается одной из самых сложных и дорогостоящих в медицинской технике", и не в силах Иванова было подручными средствами соорудить ее. Но Иванов не бегал, не добивался, не устраивал скандалов; его не "пропесочивали", не изгоняли с работы. Всего этого не было. Он сдался, отступил.

Любопытно, что такое поведение изобретателя вызывает у нас внутреннее, порой даже неосознанное, осуждение: человек не должен сдаваться, человек должен быть сильнее обстоятельств. Мы привыкли к сказкам со счастливым концом. Борющийся, доказывающий, воинствующий и, наконец, побеждающий изобретатель — вот стереотип, бытующий в нашем воображении. Мы забываем, что умение "держать удар" — не заслуга творческой личности, а недостаток общественных организаций. Почему томографию внедрять надо было на личном энтузиазме? Иванов дачу себе что ли строил?

Внедрение значительных новшеств — дело столь беспокойное и хлопотное, что организации, по статусу своему призванные внедрять или уж во всяком случае помогать внедрению, занимаются возведением препятствий для новаторов. Эта ненормальная ситуация не нова. И с ней всегда пытались бороться. Но чиновничьи ряды и сейчас стоят в полной боевой готовности, "бумажными зонтиками" защищая себя от ответственности. Или отстаивая корпоративные интересы. Довольно успешно защищая и отстаивая.

В "Литературной газете" от 1 января 1985 года была опубликована небольшая заметка известного у нас в стране изобретателя и рационализатора Б. Данилова "Надежда новатора". В заметке рассматривались последствия торможения внедрения новшеств. Те потери, моральные и материальные убытки, которые терпят отдельные изобретатели и государство в целом.

"30 лет назад я стал новатором и хорошо знаю, какие тернии поджидают на этом пути. Создание новшеств идет примерно по четырем этапам. Обдумывание идеи — это нелегко. Добиться ее признания в Госкомизобретений значительно труднее. "Обжелезить" и довести образец до серийного выпуска почти невозможно. А получить положенное законом скромное вознаграждение уже невозможно вообще…

Рабочих-новаторов беспокоит позиция многих НИИ, куда Госкомизобретений отсылает для оценки наши заявки. Эти институты видят в разработках новаторов подрыв своего престижа, не признают их ценности, не дают "добро" на внедрение.

Известная в нашей стране и Европе фреза ленинградского станочника М. Зайцева тормозилась шесть лет. Когда выпустили первую партию этих фрез, экономический эффект за год составил шесть миллионов рублей. Подсчитайте, сколько мы потеряли, пока не внедряли, – 36 миллионов!"

Новшества и сопротивления им — понятия сопутствующие, взаимодополняющие в своем единстве. Любое новшество, независимо от того, внедряется оно снизу или сверху, всегда и обязательно встречает сопротивление. И это — закон!

Скрещенные шпаги

Сопротивления новшеству можно разделить на два больших класса: случайные (фоновые) и сознательные (темовые, целевые). Случайное сопротивление не зависит от занятий творчеством. Шел изобретатель по полю во время грозы, попала в него молния… Или случился потоп в городе, и погибли прекрасные рукописи и картины: никто ведь не устраивал потоп специально, чтобы истребить их.

Вот Кеплер: "Его почти постоянно преследовали кожные заболевания: сыпи, нарывы, незаживающие язвы, болезни печени и желудка вынуждали его соблюдать строгую диету, его часто терзала лихорадка, мучали сильные приступы головной боли.

Слабое здоровье было серьезным препятствием для астрономических наблюдений в холодные ночи, но еще большим препятствием был врожденный недостаток зрения — сильная близорукость и монокулярная полиопия (множественное зрение)… Глядя на луну он видел одним глазом несколько лун!"[34].

Физическое состояние Кеплера не было следствием занятий астрономией: множественная полиопия, близорукость, кожные заболевания — это не профессиональные болезни астрономов.

Случайное сопротивление — это тот средний фон неудачи, бедствий и болезней, который может присутствовать в жизни каждого человека, независимо от его характера, работы и веры в творчество или бога.

Другое дело, если сопротивление вызвано именно продвижением к цели. Те же недуги в этом случае уже не случайны, а заданы темой исследований. Из четвертьвековой истории покорения полюса двадцать последних лет Пири шел к своей заветной мечте без восьми обмороженных и ампутированных пальцев ног. И это в условиях длительных санных переходов, когда то и дело приходилось становиться на лыжи, перетаскивать сани через торосы, объезжать полыньи, ежеминутно рискуя жизнью. Обмороженные пальцы при продвижении к полюсу — это не случай, не неожиданность. Это закономерное сопротивление темы.

Часто темовое сопротивление начинается еще раньше — с момента выбора цели. Когда обстоятельства толкают к темам привычным, проверенным, гарантированным. И потому неподходящим для творческой личности, которая ищет непокоренные вершины.

Но вот результат получен. Революционный результат. Теперь дело "за малым" — осталось внедрение. Новатор ждет распростертых объятий и шума восторженных приветствий. Оговоримся — ждет не без оснований, ведь он несет миру Новую Вещь, Новую Книгу. Но вместо радушной встречи его… ведут на костер. Со всеми его Вещами и Книгами. Заметьте: при единодушном и искреннем всеобщем ликовании! Когда сожгли Джордано Бруно, народ праздновал это событие. Вообще, всякая казнь еретиков всегда вызывала буйное веселье и повальное одобрение: уничтожение ереси во все времена было самым богоугодным делом.

Сопротивление внешних обстоятельств защищает один-единственный, но самый существенный для них пункт — стабильность. Это проявление инстинкта самосохранения в больших социальных системах с позиций современного человека кажется уродливым явлением. Но с позиций большой социальной системы — это самое логичное действие: заболевший организм стремится исторгнуть "больные клетки". Творческая личность — личность, рушащая каноны, — с позиций этого организма самая настоящая и очень опасная "больная клетка", и потому вполне естественно, что с ней ведут борьбу по всем правилам медицинской тактики, вплоть до "операционного вмешательства". Ведь прими, например, средневековое общество с его главенствующими религиозными институтами коперниковские взгляды, оно бы немедленно развалилось. Что, собственно, и произошло, когда эти взгляды все-таки были приняты. Внедрение новшеств действительно имеет оборотную, отрицательную сторону — необходимость перестройки. Подчас кардинальной. Для современного промышленного общества страшной катастрофой было бы принятие и внедрение всех предлагаемых новшеств. Гораздо более страшной, более разрушительной, чем неприятие ни одного новшества. Поэтому сопротивление новшествам, боязнь нового — процесс объективный.

Сопротивление не прекращается и после того, как внедрение все же начато, и даже после смерти творческой личности. Это сопротивление проявляется в активном переводе идей, направленных на развитие жизни, на работу по ее угнетению. Светлые идеи Бомбара, нацеленные на помощь попавшим в беду, приспособили для подготовки наемников. Миролюбивый гуманизм ессейских общин выразился в воинствующий факел святой инквизиции: кумранские рукописи обернулись "индексом запрещенных книг"…

Вообще, проявление гуманного, достойного творчества возможно не благодаря действиям общественных институтов, а, наоборот, вопреки им. Творческая личность формируется в результате сбоя в системе образования, в системе цензуры, в системе взаимоотношений и во всех других социальных системах. Появление творческой личности — это чудо. Такое же, как расцветший в знойном пекле Сахары подснежник. Чудо, порожденное несовершенством общественного устройства, ненадежностью общественных механизмов. В случае, когда эти механизмы срабатывают, приходит возмездие, кара за творчество — непоощрение.

В этом нет выражения какого-то несоответствия или несправедливости. С точки зрения общества, современного Творцу, все исключительно справедливо. Действительно, ведь творческая личность живет и работает для будущего общества, для Завтра. Потому и награда за труд приходит Завтра.

Это не означает, разумеется, что творец — это некая внеобщественная индивидуальность, воспарившая над временем, людьми, судьбой и обстоятельствами. Нет, творчество не может происходить вне общества: любое созидание служит людям и возможно лишь в кооперации с другими людьми. Но достижений творческая личность добивается не благодаря, а вопреки обществу. Вопреки сегодняшнему обществу во имя завтрашнего.

Вот пример. Эварист Галуа увлекся математикой из-за того, что его оставили в колледже на второй год. Обязательными были гуманитарные предметы, но при повторном прохождении курса времени у Галуа оставалось много, и ему разрешили посещать математический факультатив. Один случайный сбой в системе образования. Второй случайный сбой — попался суперхороший, думающий преподаватель. Сумел настолько увлечь своим предметом, что Галуа отложил учебники и взялся за монографии. Это третий сбой, потому что, если бы Галуа изучал математику по тогдашним школьным учебникам, к 20 годам он бы ни за что не стал тем Галуа, ушедшим далеко за передний край общепризнанной науки, которым стал.

Но зато дальше все пошло как по маслу: ненадежность преград в системе скомпенсировалась их количеством. Трижды Галуа обращается в Академию наук, и все три раза с одинаковым нулевым результатом. В первый раз его рукопись потеряли. Во второй раз — умер Фурье, которому поручили, рассмотреть работу Галуа, после смерти в его бумагах рукопись не была найдена (может, и не искали…). Откликнулись лишь в третий раз: отделались формальным отказом. И это естественно. Да, вполне естественно! Ведь кем был тогда Галуа? Это сейчас он — создатель теории групп, а тогда — 20-летний недоучка, дважды провалившийся на вступительных экзаменах в технический вуз. Да еще республиканец вдобавок…

Трагический типаж

Жизнь Галуа-человека драматична, как и ее трагический конец. Но судьба Галуа-первооткрывателя типична. Путь в высокое творчество не выстлан "ковровыми дорожками".

Известный русский изобретатель А.И. Шпаковский в 1856 году демонстрировал свойство электрической дуги. Перед самым началом опытов случайно взялся руками за оголенные части электродов, которые находились под напряжением в 1000 вольт. Чудом остался жив. Позже рассказывал, как сильно сдавило грудь, нечем было дышать. Указательный палец прожжен до кости, на ладонях выжгло глубокие борозды. Несмотря на потрясение и невыносимую боль, он начал демонстрацию в точно назначенное время. За три года до смерти в 1879 году взрывом опытной мины был ранен и сильно контужен. Из-за поражения мозжечка не мог самостоятельно передвигаться и даже стоять. Помощники переносили его на носилках и поддерживали, когда он работал. Искалеченными, израненными руками он брал приборы, производил записи. Так он работал до последнего дня.

О.Ю. Шмидт. Хронический туберкулез. Легендарная экспедиция челюскинцев: как результат зимовки — крупозное воспаление легких. Несмотря на это, ежедневная 10-часовая работа. С декабря 1953 года — легочные кровотечения, постельный режим, неподвижность. Работа не прекращается ни на один день.

И.И. Лобачевский — 30 лет непризнания.

Л. Эйлер. Последние 17 лет работы — слепота. Которая не остановила работу.

Сервет — сожжен за то, что осмелился вскрыть и исследовать труп человека.

Наш современник В.Ф. Сопочкин. В 1958 году он предложил не замораживать рыбу, а доставлять ее в охлажденном шоковом состоянии — это позволяет сохранять биологически активные вещества. Получил авторское свидетельство N111561. Специалисты Минрыбхоза СССР добились аннулирования авторского свидетельства. Сопочкину удалось организовать сектор в главке Азчеррыба. Сопочкин — механик, и "рыбные специалисты" сразу выступают против: приезжает комиссия проверять только что созданный сектор. Комиссия составляет справку. "На 29 страницах справки идет отчаянная "ловля блох". Обнаруживают зачеркнутые буквы в отчетах, выделяют неграмотные обороты речи, упрекают Сопочкина, например, в том, что он "совершенно необоснованно ставит вопрос о… дальнейших, еще более глубоких исследованиях… которыми занимаются целые академические институты".

А "целые академические" между тем почему-то не решились заняться этой сложной проблемой…

…Работать с ним, всего-то-навсего инженером-механиком, не следует. Эта мысль варьируется в справке несколько раз, профессия Сопочкина подается в значении чуть ли не "мошенник". Авторы заключения стараются всячески убедить кого-то, что любая деятельность инженера-механика на поприще исследований комплексного хранения рыбы заведомо будет "теоретически несостоятельна".

Сопочкин читал решение комиссии, и буквы прыгали у него перед тазами. Вот он осуждается за то, что предлагает возить в своих чанах воду, а не рыбу: приводятся цифры 20% рыбы и 80% воды. Но цифры-то перепутаны… Он же предлагал загружать 80% рыбы, и не просто предлагал, а посвятил этому вопросу специальные исследования. Он бросается к членам комиссии, объясняет ошибку. Но в ответ его хлопают по плечу и убеждают, что это пустяки. Дескать, Вениамин Федорович, да разве в этом дело! Намекая, видимо, на теоретическую несостоятельность…

Решение комиссии множат в 20 экземплярах, отсылают во все инстанции. Сектор закрывают"[35].

В 1977 году научно-технический совет Минрыбхоза получает задание рассмотреть доклад Сопочкина "Об использовании термического шока рыбы". Минрыбхоз запрашивает у 21 института новые отзывы. Все институты, кроме ВНИРО, написали хорошие отзывы. Но организаторы научно-технического совета скрыли все отзывы, кроме отзыва ВНИРО…

Интересный нюанс: изобретения Сопочкина хорошо известны за рубежом. В то время как работники ВНИРО писали отрицательный отзыв, на конгрессе в Токио отмечалась огромная выгода хранения рыбы на судах в охлажденной морской воде.

"Русский" способ прижился в Японии, хотя и не подошел специалистам Минрыбхоза.

Ф.А. Цандер. Я. Голованов в книге "Марсианин" пишет: "Весьма характерен случай, который произошел с Цандером в 1930 году. В сентябре в Гааге по инициативе Нидерландского королевского аэроклуба должен был состояться международный конгресс по воздухоплаванию, на который специальным письмом в адрес Всесоюзного авиаобъединения приглашались советские специалисты. Цандер написал доклад под названием "Проблемы сверхавиации и очередные задачи по подготовке к межпланетным путешествиям", который обсудили и одобрили в ЦАГИ. Профессор В.П. Ветчинкин дал докладу очень высокую оценку, подчеркивая оригинальность материалов Цандера. Рукопись перевели на французский язык и отправили во Всесоюзное авиаобъединение, где сосредоточивались все документы к предстоящему конгрессу. В ВАО доклад прочли и задумались. Потом отправили обратно в ЦАГИ. В письме директору ЦАГИ профессору С.А. Чаплыгину сообщалось, что лучше всего послать в Гаагу доклад от имени ЦАГИ, "так как ВАО, будучи промышленной организацией, не считает возможным выступать по вопросу о межпланетных сообщениях". Но и ЦАГИ космическими проблемами не занимался. Опять задумались и решили вообще никакого доклада в Гаагу не отправлять, поскольку все это как-то несерьезно, и солидную организацию все эти межпланетные "фантазии" могут только скомпрометировать"[36].

Г.С. Альтшуллер. 9 лет переписки с ЦС ВОИР. Во всех письмах одна-единственная просьба: "Выслушайте. Готов приехать в любое удобное для Вас время, за свои деньги, не надо командировки, не надо гостиницы. Ничего не надо". Его сообщение не займет много времени — достаточно всего получаса. Только назначьте день и час. В ответ приходили отписки. Коротенькие, в несколько строк, сухие чиновничьи фразы: "…такое совещание в ближайшее время не запланировано… в третьем квартале будущего года… во втором квартале следующего…". Таких писем набралось на три пухлых тома, но за десять долгих лет у руководства Центрального совета Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов, на знамени которого заглавными буквами вычеканено обязательство помогать изобретателям, не нашлось получаса, чтобы выслушать изобретателя теории решения изобретательских задач (!) — науки, специально созданной для помощи изобретателям.

Б.П. Гробовский — изобретатель электронно-лучевого телевидения, которое сегодня живет почти в каждом доме, в минуты отчаяния говорил: "Мне кажется, я живу среди слепоглухонемых, меня не понимают, не хотят понять". Его так и не поняли. Электронное телевидение было переизобретено за рубежом и оттуда уже пришло к нам.

"…Может быть, у нас — много Дьяковых, что мы так щедры? И неужели мы действительно лучше чувствуем себя в наследниках, чем в современниках?…

…Идеей М.И. Дворкина заинтересовались в Министерстве морского флота СССР, и в результате в 1976 году участок покрытия гребных винтов на Канонерском судоремонтном заводе был… закрыт.

Неожиданность этого решения — неожиданность только для посторонних. Сам же Дворкин считает его вполне логичным, закономерным шагом в кампании дискредитации и очернения идеи, начатой в конце шестидесятых годов некоторыми ведущими ленинградскими НИИ.

История обыкновенная до пошлости. На одной чаше весов оказался М.И. Дворкин с его изобретением, на другой — коалиция ленинградских институтов с их авторитетом, положением, и, чего греха таить, связями. Понятно, чья сторона перетянула…"[37]

К стыду нашему, таких примеров можно привести великое множество. Но они бледнеют перед примерами иного порядка — массовыми:

"В XII веке на церковном соборе было запрещено чтение лекций по физике, в XIII веке папа Бонифаций VIII запретил препарирование человеческих трупов, а в XIV веке папа Иоанн XXII "упразднил" химию"[38]. "В январе 1559 года в Риме был издан первый сводный папский "Индекс запрещенных книг"… Издание "Индекса…" продолжалось до 1959 года, когда вышло последнее добавление к изданию 1948 года. По решению второго Ватиканского собора лишь в 1966 году было официально прекращено издание этого перечня. За 4 столетия своего существования "Индекс…" переиздавался более 100 раз. Последнее его издание содержало имена уже более 4000 писателей и ученых"[39].

"Индекс запрещенных книг", химия, анатомия и физика, объявленные вне закона, — это не просто опубликованные вердикты. Это руководство к действию. Предавали анафеме, пытали и жгли тех, кто писал подзапретные книги, кто издавал их, кто читал их, кто хранил…

Иногда говорят, что за век инквизиции погибло не так уж много народа. Да, немного — всего около полумиллиона. Но выжигали цвет человечества. Трудно определить эквивалент урона, который мы понесли, веками теряя свой авангард. Инквизиция нанесла человечеству и глубокую психологическую травму: жестокие расправы порождали покорность и боязнь нового и непонятного. Страх, который передавался в наследство от поколения к поколению.

Мрачные, кровавые эти времена минули, но всесильная некогда инквизиция не стерта с лика земли. Она преобразилась, приняла иную форму, современную, замаскированную, вырядилась в иные имена. Сегодня творческую личность не волокут на костер в треугольном колпаке и разодранном рубище. Сегодня все совершается куда элегантнее. Без воплей и крови. Но с неменьшим коварством и жестокостью, чем в далекие средние века. Ведь творческая личность, созидая новое, разрушает старое. И старое жестоко мстит за это.

У читателя может возникнуть вопрос: если книга написана для привлечения в большое творчество (а она написана для этого), зачем приводить столько трагических примеров? Почему бы не показать счастливые судьбы? Ведь многие люди достигли своей цели, преодолели все препятствия, победили: Королев, Эйнштейн, Илизаров, Федоров. Не у всех судьба складывается трагически — кто-то же становится директором, академиком, признанным ученым…

Действительно, новатор не обязательно "мученик", но всегда и обязательно сверхтруженик. Такова цена за творческие результаты: платить приходится самой дорогой валютой — часами жизни, годами кропотливого каждодневного труда, когда ничего кроме работы не остается. И так всю жизнь — если творческая личность не переродится в дельца от науки. Творческая работа — это очень тяжелый труд. Очень интересный, но и очень тяжелый. 11 октября 1987 года по телевидению была показана запись встречи в студии Останкино с Л.Н. Кошкиным. Автор роторных и роторно-конвейерных машин — нового направления в технике, руководитель большого конструкторского бюро, Герой Социалистического Труда, академик АН СССР и академик ВАСХНИЛ, лауреат Ленинской и Государственной премии СССР, заслуженный деятель науки и техники РСФСР, заслуженный изобретатель СССР (у Кошкина 140 изобретений), доктор технических наук — чем не человек, достигший вершин признания? Один из зрителей в зале попросил назвать самый памятный день в его жизни. Кошкин задумался на какое-то мгновенье, перебирая в памяти пороги жизни, и ответил, что ничего такого не помнит, что, пожалуй, и не было ничего особенного, памятного. "Я всю жизнь работал, — сказал он, — у меня была очень тяжелая жизнь, всегда была работа. Много работал…"

Это не означает, что творческая личность несчастлива, напротив. Но это счастье особого рода: удовлетворение, радость от творческой работы. С обычных же житейских позиций творческая личность — всегда человек трагической судьбы. В этом один из парадоксов творчества: когда работаешь над "счастьем для многих", не остается времени на "счастье для себя". Даже не времени — пространства в собственной судьбе.

Большое творчество и трагизм существования — переплетающиеся темы. Отпугнет ли знание молодого читателя от пути в творчество? Разумеется, проще и приятнее было бы рассказывать о "лазурных" мгновениях в жизни выдающихся людей. Разумеется, уж в это-то читатель поверил бы с гораздо большей охотой и радостью. Но так же очевидно и то разочарование, которое постигло бы его при первом же столкновении с правдой жизни.

А правда жизни сурова. Взять к примеру Эйнштейна. Хрестоматийный случай "счастливчика" в науке: раннее признание, всемирная слава, успел вовремя эмигрировать из фашистской Германии, практически ни к чему не обязывающая прекрасно оплачиваемая работа в Америке. Его имя стало символом настоящего большого Ученого. В конце жизни Эйнштейн говорил, что, если бы пришлось начинать сначала, он бы выбрал профессию водопроводчика.

Федоров, Илизаров — в обоих случаях свой институт, своя школа, признанные изобретения, публикации, мировая известность и… постоянное сопротивление "знатных специалистов", мелкие пакости, подножки, сплетни.

Амундсен — счастливейшая судьба полярного исследователя! Окончена подготовка к первой собственной экспедиции: в долг куплено судно, обмундирование, запас еды. Кредиторы объявляют его мошенником и грозят, что, если долг не будет уплачен в 24 часа, судно со всем находящимся на нем имуществом будет описано. Сговорившись с товарищами, тайно пробравшись на уже почти не свое судно, он ночью покидает родные берега. А успешно окончив экспедицию, не рискует возвращаться на родину, зная, что должен выплатить долги. Чтением лекций в Америке и Европе, рассказами об экспедиции, публикациями он зарабатывает деньги, которые обязан отдать, и возвращается домой лишь почти через два года (!) после окончания экспедиции. И так каждый раз: влезание в долги, затем экспедиция со смертельным риском для жизни, потом лекции, статьи и книга, чтобы рассчитаться с долгами. Лишь однажды Амундсен отправился в путь, заранее расплатившись со всеми долгами: это был последний трагический полет для спасения экспедиции Нобиле. Пришлось продать все свои награды: золотые звезды, кресты, ордена и медали — символы признания его заслуг государствами мира…

Большое творчество и героизм — две неразрывные темы. Трагизм существования — это следствие, которое прерывается во сто крат более сильным героизмом существования. А разве не прекрасно героическое существование, пусть даже за него приходится платить такой дорогой ценой?! Жизнь героя трагична. Но это оптимистическая трагедия — осознанная необходимость и сознательно принятая роль. Нельзя родиться героем, но в силах человека, в его и только в его личной власти им стать. Если человек увидел большую "еретическую" цель, значит, первый шаг на пути к этому он уже сделал.

Отпугнет ли человека знание трагизма существования? Нет — подготовит! Сделает менее уязвимым, позволит вовремя начать подготовку к отражению грядущих "ударов судьбы", заставит не терять зря время. Карта рифов и мелей не ослабляет, а укрепляет позиции капитана.

И еще о причине большого числа трагических примеров. Мы исследуем болезни общества, делаем то, что когда-то будет входить в компетенцию социальной медицины, к сожалению, находящейся пока в самой начальной стадии существования. Можно писать о здоровом организме: о рельефе его мускулатуры, об орлином взоре, о молниеподобной реакции и т.п. Это очень выигрышная тема. Приятная в написании и при чтении. Но ведь надо разбираться и с болезнями, надо пытаться исследовать их причины и не затушевывать, не отворачиваться, не замалчивать, а вскрывать гнойные язвы, облегчая участь больного. Сделать это можно только одним путем: изучением объективных закономерностей. Не избеганием их, не игнорированием, а исследованием и использованием. Ибо, ответив на вопрос "Как это происходит?", мы неизбежно подойдем к вопросам "Почему это происходит именно так?" и "Как этим управлять?".

Гастон Тисандье написал очень тяжелую книгу. Его "Мученики науки" вобрали в себя много крови, пролитой на пути к научным свершениям, оплаченным такой дорогой ценой — жизнями лучших представителей человечества. Очевидно, предвидя растерянность читателя, Тисандье в завершении написал: "Если эта книга произвела впечатление на читателя, если она возбудила в нем благородные чувства и заставила проникнуться той идеей, что исполнение долга и упорный труд могут, несмотря ни на какие препятствия, повести к великим результатам, то мы сочтем это лучшею для себя наградой и доказательством, что работа наша не бесплодна"[40].

В неравной битве

Весь процесс исторического развития говорит о невыгодности, об убыточности, наконец, просто об опасности творчества второго и третьего типа. Почему же человек все-таки идет в это творчество?

Такая постановка проблемы автоматически приоткрывает некоторые ее аспекты. Первый, самый очевидный ответ: человек не знает, что убыточность исторична, объективно закономерна. Сведения о "неудачниках" воспринимаются как отдельные роковые случайности, не связываясь в единую цепь, наполненную печальной логикой. Поэтому отношение к творчеству складывается традиционно как к средству достижения благосостояния, благополучия, приличного стабильного заработка, престижного положения в обществе. Не имея широкого фонда исторических примеров, человек рассчитывает на "сдельно-премиальную" оплату своей работы, несмотря на творческий ее характер.

Думается, это самое распространенное заблуждение. И не удивительно. Ведь в основной массе литературы о людях, не принимавших новшеств второго и третьего типа, говорится как о ретроградах и консерваторах, время которых давно осталось в прошлом. При этом очень редко упоминается, что эти "ретрограды" зачастую были самыми передовыми специалистами своего времени, прекрасными профессионалами. Одним из авторитетнейших противников Земмельвейса был известный шотландский акушер Джеймс Симпсон. Весьма образованный и плодовитый ученый, он прославился тем, что впервые в мире применил для анестезии в акушерстве эфир и хлороформ. Моделью акушерских щипцов, которую он предложил, пользуются до сих пор. Неприятие новшеств второго и третьего типа — это не козни отдельных приверженцев старого, а проявление диалектического закона развития.

Но не только незнание закономерности неприятия открывает человеку дорогу в творчество. Порой даже зная историю Великих Изобретений, человек все равно не останавливается. Почему?

Да потому, что, во-первых, нет знаний о разном творчестве и свое Великое Дело — творчество второго или третьего типа — человек принимает за творчество первого типа. И тогда искренне недоумевает: почему не внедряют, почему все против?..

А во-вторых, действует "лотерейный эффект": человеку кажется, что уж ему-то повезет, что за полгода-год все увидят эффективность его предложения, и тогда все внедрится само собой… А виной тому очень интересное явление. Обществу — и оно это прекрасно понимает — все-таки нужны изобретения второго и третьего типа, и потому искусственно, вольно или невольно, создается миф "счастливчика" в науке, искусстве, технике. Стоило Ньютону случайно сесть под деревом, как на голову ему свалилось яблоко, и он открыл физический закон. Вот как все просто! Архимед залез в ванну и открыл закон Архимеда. Надо только расслабиться, случайно взглянуть на что-нибудь "такое", и мигом закричишь "эврика!". Конечно, если ты талантлив и если тебе повезет.

Так вульгаризацией истории создается аналогия таланта и удачи, манящая своей доступностью. Но проходят годы, десятилетия, и человек убеждается в слишком большой условности всех этих "надо" и "если" (убеждается уже не из книг, а из своего личного опыта). А убедившись… все же бросает свои занятия. Почему?

Чтобы несколько лет серьезно заниматься Большим Творчеством, надо эти несколько лет серьезно не заниматься ничем другим — не остается времени и сил. А за это время происходит дисквалификация в других областях. В итоге обратного пути практически нет.

И тогда, если человек все-таки понял, что "забрел не туда", и нет возможности отступить, например уйдя в родственную область или став администратором, он превращается в ремесленника. Прекрасный выход найден — Великий Художник становится рисователем заказных портретов, а Великий Изобретатель — рядовым инженером рядового НИИ. Это величайшее преступление общества против себя и против человека. Убивая веру, убивают талант, убивают саму жизнь.

Чтобы не стать "как все", не сдаться, человеку необходимо "умение держать удар". Но тогда человек становится "склочником", тогда говорят о его "неколлегиальности". Иногда это называют "болезнью изобретателя". Называют в насмешку, не видя ужасной драмы.

Но есть и иной путь: параллельно "пробиванию" (как справедлив здесь этот термин!) своего изобретения идти дальше. Не останавливаться, не стоять на месте — вот единственное требование, которое надо выполнять, чтобы оставаться в творчестве второго и третьего типа. Идти дальше, все время вперед. Ставя недостижимые цели и достигая их. Лишь тогда человек начинает ценить творчество ради самого творчества, а не как средство к обеспеченной жизни, и видеть в нем смысл своего существования, свое спасение от рутины неверия, свое счастье. Только человек, живущий во имя Большого Творчества, может с уважением отнестись к чужой творческой идее, к чужому творческому труду.

Таким образом, в творчество человек попадает чаще всего случайно, по неведению или по ошибке. Столь же несознательно и задерживается — от безысходности. Это потом, войдя во вкус творческой работы, осознав ее масштаб и значимость, человек находит в ней смысл жизни. И сознательно идет на сопутствующие лишения, безропотно выплачивая "налог на творчество" — так Н.И. Вавилов называл лишения и тяготы, выпадавшие ему в жизни. Сам он сполна выплатил этот кровавый "налог", ни разу не отступив от выбранной им Великой Цели. Иного пути для себя он не видел.

Умение "держать удар" — качество, необходимое не только творческой личности, но и ее ближайшему окружению. Прежде всего — семье. Здесь можно провести такую аналогию. Вблизи прожектора на землю ложится тусклый свет, и лишь с некоторого расстояния полоса света становится яркой. Этот затемненный отрезок (его называют расстоянием полного свечения) может быть довольно значительным. Например, у мощных прожекторов длина темной полосы километр-полтора. Творческую личность высокого уровня можно сравнить с очень мощным прожектором, "луч" которого бьет на века вперед. Оставляя в затемненной полосе свои и семейные (естественно) интересы материального благополучия.

Цель творческой личности не может служить источником дохода. В обыденном представлении труд необходим для материального обеспечения жизни. Творческий труд, как правило, — это канал для отъема средств. Цандер полтора года нигде не работал фактически для того только, чтобы произвести расчеты, необходимые для его марсианской экспедиции. Когда он уволился, у него не было накоплений. Он покупал еду, закладывая в ломбард все, что было в доме. Осталось только то, что было на нем, бумага с расчетами да логарифмическая линейка. Альтшуллер на личных началах организовывал семинары по обучению своей теории: приезжал в чужой город за свой счет, проводил бесплатно недельные-двухнедельные занятия. Дважды приходилось распродавать все из дому, включая книги. Можно представить, каково это для писателя. Дьяков за свой счет рассылал по всему миру телеграммы, предупреждающие о ненастьях, делал метеопрогнозы, которые никто не обязывал его делать. Кеплер работал всю жизнь, лишь надеясь на обещанную плату, умер в нищете, а 29 000 франков жалованья остались невыплаченными ему. Морзе едва не умер от недоедания…

На войне — как на войне. Рвутся снаряды, громыхают взрывы, отступления, наступления, передислокации, плен, госпитали, прорывы… Но жизнь продолжается и здесь. И цель ее — не выжить, а жить. С поднятой головой, как в мирное время.

Творчество — это война. Тяжелая война. И здесь неизбежны потери. Но рядовые фронта Ее Величества Культуры с честью несут в веках знамя своего Дела. Трудно найти точное определение понятию "творческая личность". Очень уж емкое это понятие. Творца можно сравнить со знаменосцем, во весь свой рост поднявшимся над суетой и опасениями, неудачами и бедами, соблазнами и недугами и над всеми другими "боевыми действиями" обстоятельств. Рвутся снаряды, громыхают взрывы… Но он стоит, он есть, он был и будет; он — такая же реальность, как восходящее каждый день солнце. Он вечно реющим знаменем своим словно подает нам знак: в атаку! в атаку! только в атаку! Он будит в нас человечность, подавая пример благородного служения выбранному Делу. А если рядом раздается взрыв… Что ж, на войне неизбежны потери. Встанут новые знаменосцы.

Творческая личность не сворачивает с избранного пути достойного творчества. Не позволяет чувство долга. Цандер называл это долгом перед человечеством. Какое великое счастье чувствовать себя сопричастным всему миру, обязанным всему человечеству, и нынешнему, и грядущему!

…Но наступает срок и приходит расплата. В жизни за все приходится платить. И за радость творчества тоже. В лавке жизненных удач мы выбираем то, что нам. по вкусу и "по карману". Самая дорогая цена — за право быть творческой личностью. Платить приходится своей искореженной судьбой. Несчастной судьбой своих близких — самых дорогих людей.

Кара за творчество.

Возданная кара.

Жизнь в творчестве начинается с нее, а не с лавровых венков. И ею же заканчивается. Чтобы "быть в творчестве", надо уметь бороться, уметь воевать. Воинами не рождаются — жизнь заставляет. Она дает в руки оружие, и слабые становятся сильными, а сильные — непобедимыми. И тогда творчество приносит не только радость Труда, но и радость плодов, взращенных на неблагодатной почве. Плоды не могут не появиться, если земля полита потом. Если выбрана новая достойная великая Цель. Если ежедневно вырабатывается Норма, положенная Планом. Если поиск идет не слепым перебором, а по объективным законам. Если, несмотря на удары, человек все же стоит на ногах. Если все это есть, будут и результаты. Не могут не быть. Хотя бы частичные, промежуточные. Циолковский не только не полетел к звездам, но даже не запустил ни одной модели космического корабля. Однако книгами его пользуются до сих пор. Полученные им результаты актуальны и сегодня.

Часто результативность связывают с появлением Готовой Вещи. Но это неверно. Потому что результаты работы зависят и от масштабов цели, и от области, в которой поставлена цель, и от этапа работы. На каждом этапе работы своя результативность. Для новой глобальной проблемы результатом может быть и корректная постановка задачи. Потому что нет еще необходимых материалов, нет необходимых расчетов (нет даже методик расчетов, даже теорий, по которым когда-нибудь будут построены эти методики), не проведены необходимые исследования в смежных областях и т.д. И все эти "сопутствующие" работы не укладываются ни в годы жизни одного человека, ни в умение одного человека. Потому что требуют большой специализации и длительного времени.

Поэтому, говоря о результативности, следует, вероятно, различать этапные и конечные результаты по цели. Для создания Готовой Вещи жизненно необходимы и те, и другие.

Вряд ли результативность можно назвать качеством человека. Но для творческой личности результативность обязательна. Если несмотря на все усилия результатов нет, это очень тревожный симптом. Что-то, значит, не так. Может, выбрана неверная цель или ошибочны планы. Или что-то еще. Результаты должны быть. Надо искать причину. А устранив ее — идти вперед, к новым свершениям. Это доступно каждому!

Подлинная человечность, или авантюра самоотречения

Разработка по теме качеств творческой личности впервые была начата летом 1984 года в ходе работы конференции по ТРИЗ в рамках СО АН СССР. В первой разработке по выявлению качеств приняли участие Г.С. Альтшуллер и преподаватели и разработчики ТРИЗ В.М. Герасимов, Б.Л. Злотин, А.В. Зусман, С.С. Литвин и И.М. Верткин. Тогда было выявлено 6 взаимосвязанных качеств:

1) наличие новой или недостигнутой значительной общественно полезной достойной цели (или системы целей);

2) наличие программы (или пакета программ) достижения поставленной цели и контроля за выполнением этих программ;

3) желание и осуществление огромного объема работы по выполнению намеченных планов;

4) владение техникой решения задач, которые встречаются на пути к цели;

5) способность отстаивать свои идеи, выносить общественное непризнание, непонимание выбранного пути, умение "держать удар", верность цели;

6) соответствие достигнутых результатов (или соответствие их масштаба) поставленной цели.

Словно сильный магнит, составленная система качеств притягивала к себе примеры из биографий творческих личностей самых разных эпох и профессий. Было решено начать сбор картотеки. Работа оказалась столь плодотворной, что уже через год удалось подготовить первый выпуск "Сводной картотеки биографий", материал которого частично вошел в данную работу.

Выявленная система качеств — это начальная разработка алгоритма таланта, алгоритма гениальности. Вполне естественно, что система качеств в настоящем виде не может еще претендовать на инструментальное, рабочее применение для "серийного", "промышленного" формирования творческих личностей. Исследования в этом направлении продолжаются, но основа, заложенная подходом с позиций объективных законов, уже есть.

К моменту окончания написания этой работы появились новые интересные материалы, и мы надеемся в дальнейшем ознакомить с ними наших читателей. А пока предлагаем выдержку из первого выпуска "Сводной картотеки биографий". Анализ творческих биографий шел по "составляющим таланта". Исследователей интересовало, почему люди без особых способностей, на первый взгляд, не отличающиеся ничем примечательным от своих сверстников, в среде которых они жили, оставляют на века след в истории нашей культуры. Почему кто-то становится Эйнштейном, Галуа, Амундсеном, а у кого-то это не выходит, несмотря на феноменальную память, великолепное образование и материальную обеспеченность.

Игнац Филипп Земмельвейс

Анализ биографии Земмельвейса проводится по книге Франтишека Пахнера "За жизнь матерей. Трагедия жизни И.Ф. Земмельвейса", выпущенной в Москве в 1963 году.

1. Проблема

Примерно до середины XIX века в акушерских клиниках Европы свирепствовала родильная лихорадка. В отдельные годы она уносила до 30 и более процентов жизней матерей, рожавших в этих клиниках. Женщины предпочитали рожать в поездах и на улицах, лишь бы не попасть в больницу, а ложась туда, прощались с родными так, будто шли на плаху. Считалось, что эта болезнь носит эпидемический характер, существовало около 30 теорий ее происхождения. Ее связывали и с изменением состояния атмосферы, и с почвенными изменениями, и с местом расположения клиник, а лечить пытались всем, вплоть до применения слабительного. Вскрытия всегда показывали одну и ту же картину: смерть произошла от заражения крови.

Ф. Пахнер приводит такие цифры: "…за 60 лет в одной только Пруссии от родильной лихорадки умерло 363 624 роженицы, то есть больше, чем за то же время от оспы и холеры, вместе взятых… Смертность в 10% считалась вполне нормальной, иначе говоря из 100 рожениц 10 умирало от родильной лихорадки…"

Вот еще: "Самым ужасным был 1842 год, когда, например, в декабре смертность достигла невероятных размеров — 31,3%, то есть умирало около ⅓ рожениц. В действительности смертность в клинике Клейна (Венская клиника, где работал Земмельвейс. — И.В.) была еще большей, так как рожениц с осложнениями, внешне напоминавшими родильную лихорадку, нередко переводили в другие отделения. Они погибали в другом месте, главным образом в отделении внутренних болезней, поэтому не включались в статистику…"

И еще: "…В Пражской акушерской клинике от родильной лихорадки умерло:

в 1848 г. — 37,36% рожениц,

в 1849 г. — 45,54% рожениц,

в 1850 г. — 52,65% рожениц.

Из всех заболеваний, подвергавшихся тогда статистическому анализу, родильная лихорадка сопровождалась наибольшей смертностью"[41].

В 1847 году 29-летний врач из Вены Игнац Земмельвейс открыл тайну родильной лихорадки. Сравнивая данные в двух различных клиниках, он пришел к выводу, что виной этому заболеванию служит неаккуратность врачей, осматривавших беременных, принимавших роды и делавших гинекологические операции нестерильными руками и в нестерильных условиях. Игнац Земмельвейс предложил мыть руки не просто водой с мылом, но дезинфицировать их хлорной водой — в этом была суть новой методики предупреждения болезни.

Окончательно и повсеместно учение Земмельвейса не было принято при его жизни, он умер в 1865 году, то есть через 18 лет после своего открытия, хотя было чрезвычайно просто проверить его правоту на практике. Более того, открытие Земмельвейса вызвало резкую волну осуждения не только против его методики, но и против него самого (восстали все светила врачебного мира Европы).

2. Качества творческой личности

2.1. Цель

Выбранная Земмельвейсом цель была для него неслучайной. В 1844 году после окончания медицинского факультета Венского университета Земмельвейс получил звание магистра акушерства и гинекологии. В том же году он поступил в аспирантуру в клинику Клейна в Вене. Родильная лихорадка по смертности из всех болезней была тогда на первом месте, клиника же Клейна была на первом месте по родильной лихорадке из всех клиник Европы.

Проблема этой болезни стояла тогда так же остро, как сегодня стоит проблема рака и сердечно-сосудистых заболеваний, а Земмельвейс попал в эпицентр ее. Было бы странно, если бы он занялся исследованиями по другой болезни. Эта цель, в то время уже не новая, бесспорно высокая, достойная, общественно полезная, как, впрочем, и все медицинские цели, направленные на оздоровление человека.

2.2. Программа

У Земмельвейса было две программы. Первая появилась при решении задачи, вторая была направлена на внедрение. Идея первой программы состояла в постоянном исключении какого-либо фактора воздействия на пациенток с тем, чтобы определить истинную причину болезни. Причем Земмельвейс использовал не только свои опытные данные, но и привлекал статистику. Затем по этой программе надо было опробовать предлагаемую методику. Сначала на животных, потом на людях — обычная тактика исследований в медицине.

Идея внедренческой программы состояла в том, чтобы внедрять как можно менее шумно. Земмельвейс предвидел резонанс, который должно было вызвать его открытие: ведь главной причиной болезни он называл самих врачей. Нетрудно было догадаться, как они к этому отнесутся. Поэтому поначалу он хотел внедрить свой метод через частные письма в ведущие, а затем и в остальные клиники Европы. Лишь после завоевания признания его идеи должны были стать доступными широкой публике. Когда же Земмельвейс увидел, что частные письма и даже книга игнорируются, он начал выступать с открытыми обвинительными письмами, в которых грозился обратиться к общественности. Единственная просьба, мольба, требование в этих открытых письмах — попробовать применить его методику, приносившую избавление от смерти. Земмельвейс не претендовал на награды, он хотел только одного — сохранить жизни пациенткам.

2.3. Работоспособность

Пахнер не пишет, сколько часов в день работал Земмельвейс. Но, судя по описанию его состояния, когда исследуемая болезнь превратилась в наваждение, когда любое, даже совершенно случайное явление он относил к проблеме и рассматривал только в связи с ней (так, он изменил маршрут, по которому приходили в палату священники, и запретил им звонить), Земмельвейс работал над этой проблемой все свое время.

2.4. Техника решения задач

Состояние, которое овладело Земмельвейсом, не позволяло уже размышлять над проблемой, и он начал суетиться. Узнав, например, что в соседней клинике женщины рожают на боку, он стал применять этот метод и у себя. Не помогло, это не уменьшило смертность.

Техника решения задач у Земмельвейса — типичнейший бессистемный перебор вариантов, и потому результаты решения проблемы — не заслуга особого таланта исследователя, а результат счастливого стечения обстоятельств:

а) борьба с болезнью стала непосредственной служебной обязанностью Земмельвейса. Ему не приходилось выкраивать свободное время после работы, не приходилось скрывать от окружающих свои исследования: во всей Европе врачи искали способ борьбы с этой болезнью;

б) Земмельвейс был молодым специалистом (к моменту своего открытия он успел проработать врачом около полугода) и не пристал еще к спасительному берегу ни одной из имевшихся тогда теорий. Поэтому ему незачем было подгонять факты под какую-то заранее выбранную концепцию. Опытному специалисту сделать революционное открытие гораздо сложнее, чем молодому, неопытному. В этом нет никакого парадокса: крупные открытия требуют отказа от старых теорий. Это очень трудно для профессионала: давит психологическая инерция опыта. И человек проходит мимо открытия, отгородившись непроницаемым "так не бывает". Гениальность состоит в смелости отбросить груз привычных представлений и взглянуть на происходящее как бы впервые. Молодому специалисту не требуется смелость гения: он действительно со многим сталкивается впервые, действительно многого не знает;

в) условия для решающего эксперимента к моменту прихода Земмельвейса уже были созданы: клиника была разделена на две части, в одной практиковались студенты, в другой — акушерки. На занятиях студенты препарировали трупы, а акушерки занимались на муляжах. В клинике, где проходили практику студенты (там работал Земмельвейс), смертность стабильно была много выше смертности в клинике, где работали акушерки. И Земмельвейсу оставалось лишь заметить и проанализировать этот факт.

Если бы клиника не была разделена на две части, если бы в ней не было раздельного обучения мужчин и женщин, если бы те и другие не проходили разную практику (на муляжах и трупах) и Земмельвейс попытался бы все это ввести, мотивируя свое желание попытками найти причины родильной лихорадки, его бы подняли на смех задолго до того, как контуры решения стали проявляться в тумане очень сложной проблемы. Потому что само по себе предположение было настолько "диким" и неожиданным, невмещающимся в тогдашние каноны медицинской теории, что речи о проверке его и быть не могло. А без эксперимента эта гипотеза была в то время таким же наивным иррациональным "мыльным пузырем", как сегодня предположение о том, например, что мужчины притягивают дожди и грозы, а женщины отталкивают их;

г) в конце 1846 года, когда Земмельвейс уже работал, после новой волны смертности клинику посетила очередная официальная комиссия. Не зная истинных причин заболевания, комиссия все же приняла решение. С точки зрения имевшихся тогда представлений о болезни это решение было абсолютно абсурдным. Но именно оно стало счастливым для Земмельвейса: комиссия постановила уменьшить вдвое количество практикующих в клинике студентов-иностранцев, которых подозревали в том, что они грубо проводили обследования, не считаясь со стыдливостью женщин. После этого смертность за три месяца снизилась в 7 (!) раз;

д) Земмельвейс работал не только на материалах вскрытия умерших от лихорадки, но и широко использовал данные статистики. По статистике же, с введением патологической анатомии как обязательной дисциплины смертность от родильной лихорадки возросла в клиниках в 5 раз, и эти данные были у Земмельвейса;

е) врач, которого заменил Земмельвейс в клинике Клейна, решил на три месяца вернуться, Земмельвейс оказался временно безработным. У него появилась возможность уехать в отпуск, развеяться, то есть фактически — подумать. Не суетиться, не спешить, не предпринимать "что-то", а спокойно проанализировать факты. При работе в клинике такой возможности принципиально быть не могло: в палатах уже лежали пациентки, и срочно надо было решать, как лечить заболевших, как предотвратить распространение болезни. Срочно! Раздумывать, медлить было некогда. Каждая минута промедления грозила новыми смертями невинных жертв медицины;

ж) когда Земмельвейс вернулся из отпуска, почти через две недели умер его друг — профессор судебной медицины Якуб Колетшка. Пахнер пишет: "Смерть Колетшки Земмельвейс перенес исключительно тяжело. Но на него подействовала не только сама смерть друга, сколько тот факт, что он умер от ранки, порезавшись при вскрытии трупа, причем, что очень важно, трупа женщины, умершей от родильной лихорадки. Поэтому Земмельвейс решил тщательным образом изучить протокол вскрытия трупа Колетшки"[42].

Вскрытие показало точно такую же картину, что и вскрытия женщин, умерших от родильной лихорадки. А дальше Пахнер приводит слова самого Земмельвейса: "В моей голове, еще переполненной впечатлениями от Венеции, все перемешалось. Мысли о болезни и смерти Колетшки стали преследовать меня и днем и ночью. Из этого сумбура мыслей начала постепенно выкристаллизовываться уверенность в том, что смерть Колетшки и смерть многих сотен женщин, сведенных в могилу родильной лихорадкой, имеет одну и ту же причину… Заболевание и смерть Колетшки были вызваны трупными веществами, занесенными в кровеносные сосуды… И здесь передо мной неизбежно возник вопрос: а разве не может быть, что женщины, погибшие от этой же болезни, заболевали именно при попадании трупных веществ в сосуды? Ответ напрашивался сам собой: разумеется, да, ибо профессора, ассистенты и студенты немало времени проводили в морге за вскрытием трупов и трупный запах, очень долго сохраняющийся на руках, свидетельствует о том, что обычное мытье рук водой с мылом еще не удаляет всех трупных частичек… Чтобы обезвредить руки полностью, я начал использовать для мытья хлорную воду"[43].

Выбор у Земмельвейса был небогат: в то время использовали всего два дезинфицирующих раствора — один на основе карболки, второй на основе хлорной извести. Характерно, что много лет спустя Листер в своем открытии общей антисептики применил карболку.

Две сотни лет лучшие умы медицинского мира Европы изыскивали способ борьбы с этой страшной болезнью. Вот она, кровавая дань идолу творчества — методу перебора вариантов. Две сотни лет перебирали! А в это время гибли люди: "…смертность в 10% считалась вполне нормальной…". Каждая десятая роженица погибала на протяжении 200 лет!

Метод проб и ошибок катастрофичен не только при решении задач, он столь же катастрофически ужасен и при развитии найденных решений: от методики борьбы с родильной лихорадкой до идеи общей антисептики оставался один шаг, но шаг этот был сделан Листером через 18 (!) лет после открытия Земмельвейса. Вот дополнительная расплата за плохую технику решения творческих задач — сотни и тысячи жизней людей, которые могли быть спасены за эти долгие 18 лет. Метод проб и ошибок — это не минус, специфический именно для Земмельвейса; это минус человеческого мышления; это обычная, типичная технология думания.

Однако необходимо отметить и творческую смелость Земмельвейса. Так, всегда считалось, что, чем больше врач анатомирует, тем он более опытен и тем успешнее его операции на живых людях. По Земмельвейсу же, врачу вообще запрещалось за день-два до обследования пациенток посещать морг. Кроме того, Земмельвейс не побоялся включить в число "подозрительных объектов" руки самого врача, на что также надо было решиться. И, наконец, не стоит забывать, что открытие Земмельвейса появилось до исследований Пастера, который выявил и определил бактерии как источник многих болезней. Громадная заслуга Земмельвейса в том, что он не испугался и не отступил, а, наоборот, ринулся бороться за признание и внедрение найденной цели.

2.5. Умение "держать удар"

Своей работой Земмельвейс подготовил научное и общественное мнение к открытиям Пастера и Листера. Через 5 лет после открытия общей антисептики Листер уже был в зените славы. То, на что Земмельвейсу не хватило жизни, Листеру досталось за 5 лет.

Открытие Земмельвейса, по сути, было приговором акушерам всего мира, отвергавшим его и продолжавшим работать старыми методами. Оно превращало этих врачей в убийц, своими руками — в буквальном смысле — заносящих инфекцию. Это основная причина, по которой оно вначале было резко и безоговорочно отвергнуто. Директор клиники, доктор Клейн, запретил Земмельвейсу публиковать статистику уменьшения смертности при внедрении стерилизации рук. Клейн сказал, что посчитает такую публикацию за донос. Фактически лишь за открытие Земмельвейса изгнали с работы (не продлили формальный договор), несмотря на то, что смертность в клинике резко упала. Ему пришлось уехать из Вены в Будапешт, где он не сразу и с трудом устроился работать.

Естественность такого отношения легко понять, если представить, какое впечатление открытие Земмельвейса произвело на врачей. Когда один из них, Густав Михаэлис, известный врач из Киля, информированный о методике, в 1848 году ввел у себя в клинике обязательную стерилизацию рук хлорной водой и убедился, кто смертность действительно упала, то, не выдержав потрясения, он кончил жизнь самоубийством. Кроме того, Земмельвейс в глазах мировой профессуры был излишне молод и малоопытен, чтобы учить и, более того, чего-то еще и требовать. Наконец, его открытие резко противоречило большинству тогдашних теорий.

Поначалу Земмельвейс пытался информировать врачей наиболее деликатным путем — с помощью частных писем. Он писал ученым с мировым именем — Вирхову, Симпсону. По сравнению с ними Земмельвейс был провинциальным врачом, не обладавшим даже опытом работы. Его письма не произвели практически никакого действия на мировую общественность врачей, и все оставалось по-прежнему: врачи не дезинфицировали руки, пациентки умирали, и это считалось нормой.

Вот отрывок из письма одного из учеников Земмельвейса, написанного в конце 50-х годов, то есть почти через 13 лет после открытия истинных причин родильной лихорадки: "Анатомический театр является единственным местом, где студенты могут встречаться и проводить время в ожидании вызова в акушерскую клинику. Чтобы убить время, они нередко занимаются на трупах там с препаратами… А когда их вызывают в клинику на противоположной стороне улицы, они отправляются туда, не проделав никакой дезинфекции, часто даже просто не вымыв руки… При таком положении роженицы могут с тем же успехом рожать прямо в морге. Студенты переходят улицу, вытирая руки, еще влажные от крови, носовыми платками, и прямо идут обследовать рожениц… Вполне понятно, почему на собрании врачей клиники медицинский инспектор Граца воскликнул: "В сущности говоря, акушерская клиника представляет собой не что иное, как учреждение для массовых убийств…"[44].

Пахнер отмечает, что многие исследователи обвиняют Земмельвейса в медлительности и нерешительности: 11 лет он не публиковал никаких материалов. Но это не медлительность. Помимо того что Земмельвейс руководствовался профессиональной этикой, эти долгие 11 лет он проверял и перепроверял себя, прежде чем опубликовать рекомендации.

Высокое творчество требует от человека большой честности. Помимо подразумеваемой принципиальности, честность съедает много времени — единственного богатства, которым располагает и дорожит творческая личность. Любищев три года перепроверял свои выкладки, прежде чем выступить в печати относительно завышенных данных по вредителям. Кеплер по 70 (!) раз повторял свои вычисления, чтобы не допустить ошибки. Каждое вычисление — это три листа большого формата, заполненных мелким почерком. После его смерти сохранилось 900 таких листов. Это отнюдь не причуды и не болезненная дотошность, а проявление честности. Перед самим собой. Но творческая личность может себе это позволить, потому что знает — впереди вечность. А перед вечностью отступает суета.

Парадокс: торопиться, юлить, суетиться нет времени, а на ожидание вечности время есть! Поэтому 11 лет проверки не были для Земмельвейса непредвиденной задержкой на пути к славе. Это было время очень плодотворного кропотливого труда. К 1860 году Земмельвейс написал книгу. Но и ее проигнорировали.

Только после этого он начал писать открытые письма наиболее видным своим противникам. В одном из них были такие слова: "…если мы можем как-то смириться с опустошениями, произведенными родильной лихорадкой до 1847 года, ибо никого нельзя винить в несознательно совершенных преступлениях, то совсем иначе обстоит дело со смертностью от нее после 1847 года. В 1864 году исполняется 200 лет с тех пор, как родильная лихорадка начала свирепствовать в акушерских клиниках — этому пора наконец положить предел. Кто виноват в том, что через пятнадцать лет после появления теории предупреждения родильной лихорадки рожающие женщины продолжают умирать? Не кто иной, как профессора акушерства…"[45].

Профессоров акушерства, к которым обращался Земмельвейс, шокировал его тон. Земмельвейса объявляли человеком "с невозможным характером". Он взывал к совести ученых, но в ответ они выстреливали "научные" теории, окованные броней нежелания понимать ничего, что бы противоречило их концепциям. Была и фальсификация, и подтасовка фактов. Некоторые профессора, вводя у себя в клиниках "стерильность по Земмельвейсу", не признавали этого официально, а относили в своих отчетах уменьшение смертности за счет собственных теорий, например улучшения проветривания палат… Были врачи, которые подделывали статистические данные. А когда теория Земмельвейса начала получать признание, естественно, нашлись ученые, оспаривавшие приоритет открытия.

Земмельвейс яростно боролся всю жизнь, прекрасно понимая, что каждый день промедления внедрения его теории приносит бессмысленные жертвы, которых могло бы не быть. Он готов был тратить время и деньги, лишь бы научный мир прислушался к нему. Немецким врачам, например, он предложил организовать за свой счет семинар, на котором он смог бы обучить их своей методике. Он просил врачей выбрать удобное для них время и место для такого семинара, но врачи отказались! Да что там деньги, он готов был пожертвовать своей жизнью, он хотел донести истину, хотел, чтобы ему поверили. Но его открытие полностью признало лишь следующее поколение врачей, на котором не было крови тысяч женщин, так и не ставших матерями. Непризнание Земмельвейса опытными врачами было самооправданием, методика дезинфекции рук принципиально не могла быть принята ими. Характерно, например, что дольше всех сопротивлялась пражская школа врачей, у которых смертность была наибольшей в Европе. Открытие Земмельвейса там было признано лишь через… 37 (!) лет после того, как оно было сделано.

Естественно, что жизнь, каждый день которой был боем со смертью и косностью, не могла не отразиться на характере Земмельвейса: "Он превратился в угрюмого ворчуна, раздражающегося по любому поводу, для него перестали существовать юмор и веселье, он постоянно был погружен в свои мрачные мысли и периодически разражался взрывами бурного негодования. Исчезли былая скромность, застенчивость и терпимость. Уже из открытых писем видно, каким он стал бесцеремонным и самоуверенным — о собственных открытиях он пишет как о крупнейшем достижении медицины, стоящем в одном ряду с дженнеровским оспопрививанием"[46].

Любопытно, что Пахнер эти строки пишет в явно осуждающем тоне, хотя сам он приводит процитированную здесь статистику, из которой видно, что родильная лихорадка была действительно страшнее оспы и холеры, страшнее чумы, да и любой другой болезни, потому что возникала неожиданно, косила насмерть, причем не старых людей, а молодых матерей. Вот так: не пожелавшие принять, просто проверить теорию Земмельвейса были "не правы", а изгнанный из-за своего открытия Земмельвейс стал "нескромным и раздражительным, бесцеремонным, нетерпимым и беззастенчивым, самоуверенным". И это плохо! А то, что тысячи женщин продолжали умирать из-за пошлых амбиций врачей, это — "не к чести выдающихся ученых…"

Можно представить себе то состояние отчаяния, которое овладело Земмельвейсом, то чувство беспомощности, когда он, сознавая, что ухватил наконец в свои руки нити от страшной болезни, понимал, что не в его власти пробить стену чванства и традиций, которой окружали себя его современники. Он знал, как избавить мир от недуга, а мир оставался глух к его советам. Не кощунство ли в такой ситуации говорить о потере "юмора и веселья"?

Земмельвейс лишился рассудка. В середине 1865 года он был помещен в психиатрическую больницу в Вене, а 13 августа 1865 года в возрасте 47 лет умер там. Причиной его смерти по злой иронии судьбы стала ранка на пальце правой руки, полученная им при последней гинекологической операции.

2.6. Результативность

Земмельвейс сделал открытие, разработал его в теорию и частично внедрил при жизни. Кроме того, своими письмами и книгой он заставил врачебный мир не "позабыть" о предоперационной дезинфекции рук, и внедрение метода, которое шло после смерти Земмельвейса, было фактически подготовлено всей его жизнью.

Вместо окончания

В своем программном труде "Культура и этика" Альберт Швейцер писал: "Голос истинной этики опасен для счастливых, если они начинают прислушиваться к нему. Она не заглушает иррациональное, Которое тлеет в их душе, а пробует поначалу, не сможет ли выбить человека из колеи и бросить его в авантюры самоотречения, в которых мир так нуждается…

Идеал культурного человека есть не что иное, как идеал человека, который в любых условиях сохраняет подлинную человечность"[47].

Хочу сразу оговориться: примеры из жизни выдающихся личностей предназначены не для выработки защитного барьера — "великими делами пусть занимаются великие люди, а я человек маленький…". Нет, цель написанного противоположна. Здесь показаны разные люди с разной судьбой. Они отличаются и по происхождению, и по области своих занятий, и по способностям. Но всех их объединяет одно — они обыкновенные люди.

Самые обычные люди. Великими их сделало Великое Служение Великому Делу. Это доступно каждому.

Конечно, творчески — по большому счету — людьми они были не всегда, не на всех этапах своей жизни. Но цель настоящей работы — попытаться найти подходы к формулированию обобщенного идеала для жизни человека. И потому нас интересуют (и мы рассматриваем в работе) только творческие, то есть связанные с постановкой и решением проблем, этапы жизни. Творческая личность — это не орден, не пожизненное звание. Перестав заниматься творчеством, человек перестает и быть творческой личностью. Но на настоящем этапе работы важна проблема Идеальной Творческой Личности, стать которой доступно каждому.

До совсем недавнего времени на протяжении нескольких лет Г.С. Альтшуллер практиковал на экспериментальных учебных семинарах по ТРИЗ проведение письменных работ на тему: "Шкала оценки прожитой части жизни". Слушателям давалось задание выбрать универсальные параметры, по которым можно было бы оценить жизнь любого человека. При этом в задании была маленькая психологическая ловушка: не указывалось, с каких позиций эта шкала должна оценивать прожитую жизнь. И характерно, что каждый слушатель выбирал свои параметры, хотя и не существенные для другого человека, однако такие, по которым сам он набирал высокие баллы. Так проявлялась выбранная для защиты от самого себя иллюзия "не зря прожитой жизни". Кто-то учитывал число детей, кто-то — отношение с начальством, чувство юмора, уважение товарищей, число освоенных профессий, наконец, просто всякое участие в коллективе, идущем к большой цели. Поэтому список качеств, истинно важных, определяющих жизнь любого человека с объективных позиций творчества, то есть потенциальной пользы для общества, воспринимается обычно в штыки. Когда аудитория примеряет эту одежку к себе, это ломает ее самоуверенное спокойствие, и мысль о приближающемся заслуженном отдыхе испаряется — ведь так мало сделано, а большая часть жизни уже прожита; на что ушли годы?!

И это хорошо, что появляются такие мысли. Мы сознательно стремимся их вызвать. С тем чтобы на место дискомфорта пришло четкое осознание пути. Мы не должны жить неосознанно. Это недостойно нас. Человек — не листик в руках урагана.

Человек должен жить по человеческим нормам и правилам и в любых условиях оставаться человеком. Человек должен сравнивать себя не со случайным соседом с лестничной клетки, а с людьми, изменившими ход истории. Он должен стремиться стать таким человеком. И это доступно каждому.

Творческая личность — это не сверхчеловек, не блистательный супермен. Творческая личность столь же редко одерживает победы, сколь редко супермен не одерживает их. В этом своя драматичная закономерность. Здесь нет фантастических прыжков, железного удара и дикой скорости, прочно вошедших неизменным атрибутом героя из лавины массовой культуры в нашу жизнь. Супермен — порождение и герой XX века. Это стальной и бездушный робот, автоматическая кукла, которую забыли выключить. Творческая личность — часто беззащитный человек, но, несмотря на это, вечный бунтовщик против всего, чему присваивают эпитеты "устойчивый", "респектабельный", "незыблемый", "общепризнанный".

Творческая личность героическим эпосом проходит сквозь всю историю человечества. Трудно поверить, что прогресс человечества, его извечные надежды на всеобщее поумнение, наконец, просто на счастье непосредственно и лично связаны с сонмом одиноких, им же затравленных людей, в далекой юности поставивших перед собой Великую Достойную Цель, направленную на благо всего человечества, и сквозь все преграды идущих к ней.

Выделенная система качеств характеризует начальный этап разработки этой темы. Ведь система относится к творческой личности, в одиночку продирающейся к цели. Но творческая личность не всегда действует в одиночку. Путь к цели не устлан розами и в том случае, если по нему идет целая школа. Более того — и этот вывод был для нас весьма неожиданным — организация школы ставит свои проблемы, часто даже осложняя достижение цели. И предъявляет новые требования к качествам творческой личности. Перечисленных 6 качеств для организации школы уже недостаточно. Требуется какой-то дополнительный "икс". Если же сверх школы организуется движение, то к "иксу" добавляется "игрек".

В исследовании проблемы творческой личности неясностей еще много, это обнадеживает — есть почва для развития темы.

Вот, например, такая задача: как облегчить участь творческой личности? Допустим, мы организуем "Комитет по внедрению творческих личностей в официальную науку". Из 100 прожектеров будет отобрана одна несомненно творческая личность с глобальной достойной целью.

Но официальное признание предусматривает не только внедрение идей, но и сопутствующие этому внедрению должности, звания и другие привилегии. Не изменит ли это творческую личность, не переведет ли ее в обычного человека, связанного обстоятельствами, не заставит ли, борясь за сохранение привилегий, отказаться от какой-то степени глобальности и достойности своей цели и согласиться на сведение ее к маленькой частности?

Непризнание — это ведь не только нормальная реакция окружающей среды, но и замечательные "природные условия" для формирования творческой личности.

Но верно также и то, что "привилегии и должности" открывают новые, более широкие возможности ведения разработок, наконец, они приносят более полную и быструю отдачу всему обществу…

Мы не ставим вопрос: признавать или не признавать? Безусловно признавать. И чем раньше, тем лучше — и для творческой личности, и для всего общества Вопрос стоит иначе: как, признавая, сохранить условия формирования творческой личности, признавая, не испортить?

Точка в нашем разговоре не поставлена. Шесть качеств творческой личности, которые мы рассмотрели, — это необходимый минимум для решения одной проблемы и внедрения полученных результатов, то есть для одного творческого цикла. По времени этот цикл занимает годы. Но в течение всей жизни человек способен решить систему проблем, совершить систему творческих циклов. Свой разговор мы продолжим о творческой стратегии на всю жизнь.