Как стать никем. Апокалипсис по-питерски

Глава 5. Фира Филькенгауэр

Годы шли, шли. Был ребёнок, читал классиков, и – бац! – нет ребёнка, есть отрок. Беда была бы не бедой, если бы ребёнок внимал отечественным классикам, допущенным до читателя строгой цензурой, нет – окаянные родители заказали американца-СэШэАиста – Картера Брауна, полное собрание сочинений!

На одну книжку – целых три детектива! Истории американского классика отличались друг от друга, как сосны в бору. Одна повыше, другая пониже, следующая с дуплом, а на иной сидит белка. Ушлый писака менял цвет волос роковых красавиц, размер их сисек, форму челюсти детектива… больше ничего не менял. Но читал я Брауна не для эстетического наслаждения. В каждой серии кого-то эпично жахали! Драли блондинку с крепкой троечкой, дрючили брюнетку с осиной талией, лизали влажный кудрявый мох знойной шатенке. Именно этого не хватало постсоветскому бесноватому отроку – влажного кудрявого мха. Половой вопрос стоял колом, а из подходящей литературы – газета «СПИД-Инфо», с весьма противоречивым и отнюдь не приоткрывающим завесу женских тайн содержанием, да фишки-лизалки с голыми моделями. И где тут подростку брать гуманизм и мораль, завещанные нам глыбами литературы, когда всё его внимание обращено на пол на женский? Особенно – стойкость духа, целомудрие и предначертание? Где, спрашиваю?

Современным отрокам развивать мысль и фантазию не нужно, у них всё в смартфоне есть. Бабу голую – на. Двух баб голых – на. Математику можно так изучать. Сколько будет, если одну маленькую белую женщину поделить на пять здоровых негров? Правильно – полмиллиарда просмотров. Заодно и сочинение можно написать – «Первый кастинг Наташи Ростовой», «Что видел кожаный диван?», «Пьер Вудман – француз в плену у русских».

В отличие от миллениалов, мне, как и многим моим ровесникам, приходилось усиленно фантазировать ввиду отсутствия под рукой наглядных, тык сказать, пособий. И от этой напряжённой работы ума такие философия, гуманизм и мораль произрастали, что Нобелевская премия мира маячила ровно на расстоянии вытянутой мозолистой руки.

В мечтах, когда школьные красотки были трахнуты по сотне раз при всех возможных обстоятельствах, во всех возможных позах, озорной глаз юного гуманиста-фантазёра упал на персону попроще.

Я уверен, что Фира Филькенгауэр очень удивилась бы, если не сказать – охуела, узнав, что в школьные годы на неё кто-то вздумал дрочить. Да, глубокому мыслителю приходилось поднапрячься, чтобы выдумать обстоятельства, при которых соитие с Фирой было бы возможным, ибо девушка махнула рукой на половую жизнь ещё в первом классе. Блёклая, тонкая, длинная и угловатая Фира, слегка выпучив свои белёсые глазки, оттопырив ушки, с хрустом грызла гранит науки, намереваясь получить все золотые медали и прочие регалии, причитающиеся отъявленным зубрилам и ботанам. Поговаривали, что если выиграть все районные олимпиады, то победительницу ждёт интеллектуально-развратная ночь с Максимом Поташёвым или даже с Фёдором Двинятиным.

Единственным поступком, которым Фира запомнилась одноклассникам, был психоделический бросок стулом в учительницу по русскому языку, которая посмела поставить Фире четыре с плюсом за рядовое сочинение и оттого едва не попрощалась со своей низкооплачиваемой постперестроечной жизнью. Фира всерьёз рассчитывала на знатоков-дефлораторов и сметала все препятствия на пути.

Ваш покорный слуга тоже не искал лёгких путей. Визуализировать красоток каждый дурак может, а ты попробуй подрочи на долговязую Фиру Филькенгауэр, что из десятого «А». Решение творческой задачи я нашёл примерно в такой фантасмагории:

Прогуливаясь у речки, я застаю Фиру в отчаянном положении, при попытке наложить на себя руки, и спасаю деву в последний миг.

– Фира, – взываю я, – что заставило тебя совершить сей необдуманный поступок?

– Алексей, – плачет Фира, – никто не алчет сорвать невзрачный цветок моей невинности. Так и увянет он в поле у тропинки…

– Всему есть решение, Фира, – уверенно отвечаю я. – Главное, не впадать в отчаяние. Приходи ко мне после школы, и я покажу тебе выход из сложившейся ситуации. (Уже тогда я был склонен к канцеляриту.)

Фира, конечно, приходит. Неуверенно комкает свой серый беретик и теребит край платьица:

– Ах, Алексей, напрасно это я к вам припёрлась…

– Нет, Фира. Вы нашли силы, чтобы переломить свою судьбу через колено.

С этими словами я ставлю Фиру напротив зеркала. На нас смотрит заплаканное личико испуганной лупоглазой девчушки.

– Смотри, Фира!

Я начинаю освобождать обомлевшую девушку от мешковатой одежды, обнажая худенькое, стремительное тельце, однако не лишённое женской приятности. Лишь вихрастые волосы на сосках, в подмышках и в паховой области мешают назвать сие прозрачное тулово желанным. Мы идём в ванную, где я папиной опасной бритвой освобождаю девушку от волосяного покрова в одних местах, в других – лихо накручиваю на мамины бигуди и маминой же косметикой маскирую выпученные глазёнки да наштукатуриваю румянец. Непослушные уши прихватываю к черепу клеем «Момент».

– Смотри, Фира! – подвожу я девушку к зеркалу.

Прошу заметить, тогда не было на экране ток-шоу, проходящих по сходному сценарию. Мою идею создатели нагло свистнули из общего информационного эфира.

Фира открывает глаза и плачет уже от радости – на неё смотрит Джулия Робертс!

– Лёша, Лёша… – плачет она. – Что ты наделал?

– Ну что опять, Фира? – недоумеваю я.

– Ведь я совсем не умею трахаться! – стенает несчастная. – А с такой внешностью как не поебаться!

– Не беда, Фира Филькенгауэр! Я вас таки всему сейчас научу! – заявляю я и расстёгиваю ширинку…

Где-то, подсматривая мои фантазии, с улыбкой счастья плачет Чехов, кивая, гладит бороду Толстой, волнуется Пушкин. Уж мы-то знаем, господа, – где только ваша не пропадала. Теперь и вы всё знаете – больше гуманиста и гиганта мысли, чем простой российский парень – Алексей Гагач, – на свете нет! Подтверждением этому – следующая глава!