Как тесен мир

Глава III СВЕТА

Светлана проснулась, когда и солнца-то еще не было. Почитала свои любимые стихи — была у нее такая тетрадка, куда она переписывала стихи и разные песенки.

Одно стихотворение даже наизусть поучила:

Особенно там хорошо под конец, когда девушка думает, что парень подшутил, назвав ее красивой, а дело обстоит вот как:

И дальше… Только дальше Света чуть-чуть еще не доучила. Не доучила и опять задремала чутким к радости сном, ожидая ежедневного зова: «Светик!»

Это мама так зовет ее. И, дождавшись, спрыгнула в рубашке до полу, протопала босая (ступни красивые, узкие) к столику, на котором стояло зеркало. Ничего себе. Тот прыщик, что был вчера возле носа, исчез. Худое смуглое лицо, быстрые резкие глаза того желто-коричневого цвета, который не бывает мягким. (А зачем им быть мягкими? У красивой девушки должны быть холодноватые глаза.)

— Светик, — позвала сама себя в зеркало. И высунула язык. Потом засмеялась — длинная такая, узкая, затаенная улыбка. — Ты мне нравишься, Светик. — И приспустила ресницы и прикусила нижнюю губу. (Передние зубы хороши — две ровные белые лопаточки с прорежинкой посредине. Говорящие зубы.) Потом нахмурилась. — Глупая ты, Светка! — И побежала на террасу к маме, к милому Сергей Сергеичу — брату деда, такому непохожему. Дед занозистый и сердитый, как репей, а этот — высоченный, толстый, а глаза как у маленького: все по ним видно — доволен он или нет, интересно ему или скучно; когда неспокоен, удивлен, рад — все это видно, даже если молчит. И как такому человеку жить? Любой обидит. Свете жалко Сергей Сергеича, и она все хочет сказать ему: «Надо быть хитрее!» Да неудобно как-то.

А вот дочка его Ада совсем не такая. Света так ждала ее, думала, всё друг другу рассказывать будут, на танцы вместе ходить в клуб — с сестрой дедушка пустит — и вообще подружатся, а вот нет. Наверно, не так-то легко полюбить чужого человека. Ведь она ей почти чужая, эта Ада, — только так говорится «сестра», а прежде никогда не видались.

Сначала она Свете понравилась. Света считала, что женское лицо должно быть умным и злым. Вот и у Ады было такое — злое и умное. Потом только заметила — Ада прихрамывает. Значит, танцев не будет. И общих секретов. А как прочитала эта Ада стихи в заветной Светкиной тетради — все ясно стало: строит из себя умную. Света таких не любит. И никогда не полюбит. Но сестра — что ж будешь делать! — гостья.

На террасе была одна Ада.

— Здравствуй, Адочка. Ну, как на новом месте? Приснился жених невесте?

И покраснела. Какой уж тут жених? Глупо как сказала.

— Мне твой Сашка приснился, — ответила Ада. — И знаешь, будто он тебя поцеловал, а я плачу, плачу… — и засмеялась, как взрослая.

А чего смеяться? Он всего года на четыре младше ее и такой красавец — понятно, заплачешь.

— Знаешь, Ад… Он вот когда с гитарой вчера вечером приходил к сосне, ну, на скамеечку, — так посмотрел на меня! А потом говорит тихонько: «Спеть тебе песенку?» А я прямо покраснела вся, хорошо, что темно было. «Спой, говорю, я песни вообще люблю». А он: «Ну, если вообще, я не буду». Дура я, дура, потом прямо заснуть не могла, все думала: какую бы он спел?

— «Хэпи шейх» спел бы, — улыбнулась Ада.

Конечно, ей больше ничего не остается, как ехидничать. Не надо бы ей говорить ничего. А кому говорить? Все девчонки в этом году повлюблялись в Сашку. Особенно Нина.

Нина красивая. А нравится ему Света. Да, да-да! И, значит, Света красивей всех!

И вспомнила, как там дальше:

Вот это стихи! И почему Аде не нравятся?

А мимо забора — жжж, жжж! — накручивает педалями Сашка.

Света быстро одевается, приглаживает недавно остриженные волосы, делает несколько кругов перед зеркалом (нет, хороша, очень даже ладная девочка!), оглядывается, нет ли поблизости деда, и выбегает на дорожку, к забору.

— Эй, хэпи шейх! — кричит она.

Саша замедляет свой полет, легко, как с коня, соскакивает с велосипеда.

— Познакомь с сестрой, — говорит он.

— Ты же видел вчера, — смеется Света (зубы у Светланы хороши, особенно два верхних, с прорежинкой).

— Да ведь ты нас не познакомила!

Света смотрит и, как тогда перед зеркалом, приспускает ресницы.

— Ну что ж, если это твой вкус…

Саша храбро идет по дорожке между кустами дурманного жасмина и ведет за рога велосипед. Приваливает его к террасе.

— Знакомьтесь, — говорит Света. — Это Саша, а это Ада, моя сестра.

Ада встает, делает короткий шажок больной ногой и, как взрослая, оглядывает Сашку. Оценила, улыбнулась глазищами, подала широкую руку. Она не выше Светы, но шире, и это, конечно, не так уж красиво.

— Здравствуй, Саша, — говорит она. — А ты мне сегодня приснился.

— Молчи, молчи! — кричит Света и прикладывает к щекам руки (узкие кисти, пальцы длинные, ногти красиво подстрижены).

Ада глядит на Сашку в упор, и вдруг кожа его шеи, щек, лба розовеет. Света даже руки с лица сбросила. Показалось? Вот сходит розовость. А может, ее и не было? Сашка усаживается, кладет грязные руки на стол, потом снимает.

— Твой дед, — говорит он Свете, — велит под страхом смерти всему третьему поколению расставлять столы для дружеского чая стариков. — И поясняет Аде: — У нас тут как дом с надстройкой. А третье поколение — это мы, я вот, Светка…

— А нас пустят? — радуется Светлана.

— Наверное.

— Потанцуем! А, Сашка?

— Я хочу Аду пригласить.

Света замирает. Не видел он, что ли?

— Я не танцую, — спокойно говорит Ада и тянется к отцову портсигару. — У меня нога больная. После полиомиелита. — И достает сигарету и — вот чудеса! — закуривает.

— Ты разве куришь? — переходит на шепот Света.

— Да. Изредка. — И к Сашке: — Не хочешь?

И Сашка прикуривает от Адиной спички, и они сидят, как взрослые, курят (хорошо, что дед ушел!) и глядят друг на друга, и Ада говорит (вот нахалка!):

— Ты и правда красивый мальчик.

Сашка уже не краснеет.

А Света сидит, как дурочка на чужих именинах. Потом спохватывается.

— Саша, — говорит она, — покатаемся на велосипедах?

— Не могу, — отвечает он, не глядя. — Мне еще в магазин велели.

— Вот что, ребятки… — Ада ставит локти на стол, так по-хозяйски ставит, и в широкие ладони тяжело кладет голову. — У вас тут лес есть?

— Муровый, — говорит Саша. — А что? За грибами?

— Нет, мне надо птиц послушать. Я ведь биолог.

— Ну и что? Зачем вам… зачем тебе птицы?

— Мне надо знать, кто как поет. То есть я знаю, конечно, но надо научиться легко отличать. Я орнитологом буду.

— Звери лучше, — серьезно говорит Саша. — Много лучше.

Света не видела его таким серьезным — с ней он все смеется.

— Одинаково, — отвечает Ада. — Вот ты знаешь, например, как летают журавли? Они летят целый день, а к ночи устают и опускаются на землю. И сразу засыпают. Не спит один только дежурный. Один-одинешенек длинный журавль стоит, поджав лапу. А сон его клонит. И чтобы не поддаться, он в лапу камешек берет. Сон разожмет ему пальцы, — он выронит камешек. А выронит — проснется.

— У нас на участке гнездо есть, — сказал Саша. — Не знаю, какой птицы. Я подошел, а она не слетает. Глядит вот так… вот как Светка!

Света поднялась со стула, вышла. А Саша даже не обратил внимания. Из соседней комнаты голос его — как жужжание шмеля. Потом они засмеялись — Сашка и Ада. Потом пошли с террасы.

Света подбежала к окну. Они стояли за забором. Он хотел подсадить Аду на багажник, но Ада не села, и они пошли по дорожке.

И велосипед шел рядом третьим лишним.