Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству

Глава 1 Генитальный дефект

Громкость оргазма семейного консультанта впечатляла: objets d'art — изогнутые фаллические штуковины из красного дерева, собранные в экспедициях по Новой Гвинее, — едва не попадали со своих насестов на книжных полках.

— Пара месяцев у меня в группе — и вы тоже сможете испытывать оргазм когда пожелаете! — пообещала психотерапевтша бархатным голоском.

Похоже, ее заверения не вполне убедили сидевшую рядом со мной грушевидную тетку с сухой, шелушащейся кожей, сальными волосами и изумленно-побитым взглядом, взиравшую на секс-консультантшу с неподдельным ужасом.

Этот вопль спонтанного оргазма исторгла рыжеволосая женщина лет тридцати — соблазнительные формы, вызывающе накрашенные губы, поддерживающий бюстгальтер и бейджик с именем «Бьянка». «Инструктор семейной жизни», «клинический гипнотерапевт», «целитель браков» и «консультант по вопросам секса», она обладала неиссякаемой жизненной энергией массовика-затейника с круизного лайнера. Бьянка поднялась из-за стола и… продолжала подниматься, как мне показалось, часами. Ее длинные ноги были красивы, стройны и упакованы в ажурные чулочки.

— И сколько же месяцев вы с женой испытываете сексуальную дисфункцию?

Она скользнула к Рори, покорно тлевшему в глубоком пуфе оттенка собачьих какашек. Встряхнув мандариновыми локонами, Бьянка взяла моего мужа за руку и улыбнулась. Улыбка этой женщины была сродни сиянию солнца над равнинами из моего австралийского детства — безжалостная.

Рори свирепо зыркнул в мою сторону. Когда я предложила психотерапию, его ответ был однозначным: мол, он скорее даст вбить себе стальной костыль в каждую ноздрю отбойным молотком. Но после того как я пригрозила лишить его секса на всю оставшуюся жизнь, он неохотно подчинился. Хотя тащиться в Мазвелл-Хилл в час пик с раздраженным мужем по встречной полосе — наверное, не совсем та терапия, в которой мы нуждались.

Мой пуф, предпринимавший отчаянные попытки сожрать меня заживо, отдавал такой безвкусицей и дешевизной, что мог быть сделан только из одного материала — кожи молодого дерматина. Ляжки противно липли к нему в лужицах нервного пота.

— Дисфункция, да… — Бьянка сверилась с блокнотом. — Ваша дражайшая половина считает, что ей нужно больше времени для достижения полового возбуждения, а вы этого упорно не замечаете. Какова же ваша реакция на это утверждение, м-м… — Бьянка вперила взгляд в самодельный бейджик, который я прилепила мужу на грудь, — э-э… Рори?

Рори повернул ко мне лицо узника совести, взгляд его стал еще сердитее.

— Итак? — настойчиво повторила Бьянка, стискивая массивную ладонь моего мужа.

— Ну, э-э… Хм… По выражению моей жены, у нашего брака… — Рори еще глубже утонул в грязно-буром пуфе, подыскивая нужные слова, — прохудилась прокладка. Спустила шина. Сгорел предохранитель. Его нужно подлатать.

Мятно-зеленые и жесткие как леденцы глаза терапевтши хищно сверкнули. Муж, который говорит о чувствах, используя автомобильную терминологию? В уме Бьянка уже тянулась к кнопке автонабора номера своего бухгалтера: сообщить, что вот теперь она точно позволит себе тот домик с бельведером, поскольку на этот случай явно уйдут годы.

Она прошлась по остальным участникам группы, представляясь каждому. Пресная парочка молодоженов. Мужчина в очках а-ля Джон Леннон, несколько подавлявшихся его толстомордостью и траурно-кислой миной, его дебелая библиотекарша-жена, объявившая, что эрекция у мужа бывает, только когда он влезает в ее трусы. В соседнем пуфе тонул клиент в разгаре третьей по счету истерической беременности… причем клиент был мужчиной. Дядька с накладкой, походившей на дохлого зверька, которого угораздило отдать концы прямо у него на макушке, привел с собой воображаемого друга.

Иными словами, как раз тот сорт людей, с которыми так и хочется поделиться своими самыми интимными сексуальными секретами.

Пока Бьянка ставила диск Эньи, зажигала лампадки с ароматическими маслами и сыпала вступительными анекдотами («Сколько психотерапевтов нужно, чтобы поменять лампочку? Один — но лампочка должна по-настоящему захотеть измениться!»), я воспользовалась ситуацией, чтобы осмотреться.

Интерьер «Психотерапевтического центра», утилитарного двухэтажного кирпичного здания в Северном Лондоне, напоминал вестибюль захудалого придорожного мотеля. Горшки с изнуренными растениями, протертый серый ковролин на полу, дешевые бежевые столы, лампы дневного света, давно не мытые окна. Комната источала приветливый дух концентрационного лагеря.

И еще, поняла я, здесь надо много и долго пялиться на свою обувь, поскольку, когда я вновь настроилась на волну общей беседы, мой муж как раз объяснял Бьянке, что да, действительно, его жене нужно чуть больше времени для полового возбуждения.

— Скажем, день-полтора!

— Ты бы заткнулся уже, а? — перебила я, сгорая со стыда.

И все же, как бы меня здесь ни унижали, как бы ни осуждала меня Джаз, согласие отстегивать по тридцать пять фунтов в час за публичное обсуждение моих сексуальных недостатков неопровержимо доказывало, что я и вправду нуждалась в психологической помощи.

— А затем… — продолжала Джасмин, игриво откидывая волосы, — он ел клубнику прямо у меня оттуда. Ягодки там хорошенько промариновались и почти сварились.

— Я так рада, что вы оба следите за своим питанием, — заметила я, стараясь не выдать смущения.

Наш разговор происходил тем же вечером. Мы сидели у меня на кухне и благоговейно внимали подробностям эротических эскапад Джаз и ее юного интернет-боя. Беседа сильно походила на сексуальную консультацию.

— А затем мы пили шампанское в ванне, и я позволила ему нежно оттрахать меня бутылкой. Вода была такой горячей, а горлышко таким холодным…

— Ой вех! Очевидно, достоинство — единственная вещь, которая не сохраняется в спиртовом растворе, — чопорно вставила Ханна, но ничто уже не могло прервать Джазовых восторгов.

— А затем он взял несколько кубиков льда из ведерка, засунул мне внутрь и принялся орудовать там языком. Ощущение, девочки, просто не передать! Мой горячий сок, его горячий язык и ледяные струйки, стекающие по бедрам!

Джаз предавалась воспоминаниям, перемежая их судорожными вздохами.

— А как прошел твой день, Кэсси? — закончила она вдруг с беззаботным нахальством.

— Просто супер, — буркнула я в ответ. — Я научилась надевать презерватив на огурец.

Почти самое худшее в психотерапии — общая приемная. Место, где закоренелые игроки и пассивные агрессоры заключают пари по поводу сексонаркоманов и спорят, кого из булимиков стошнит первым.

Самое же худшее в психотерапии — это психотерапевты. Еще в начале лечения, где-то в конце апреля, Бьянка решила, что у меня «враждебная вагина».

— Прошу прощения?

Может, что-то не так с переводом?

— Из того, что рассказал мне Рори во время наших сеансов тет-а-тет, я прихожу к заключению, что у вас, Кассандра, проблемы с сексуальным возбуждением.

— Ошибаетесь, — возразила я. — С чем у меня действительно проблемы, так это с работой, детьми, вечно раздраженным супругом, высоким давлением, перерасходом кредита и повышением по службе в ближайшей перспективе.

— Враждебная вагина, да? — Рори вольготно откинулся в кресле, закинув ногу на ногу. Лицо его расплылось в нахальной улыбке. Впервые за много недель я видела мужа довольным. — Знаешь что, Кэсс? Я уже начинаю думать, что во всей этой психотерапевтической мутотени и правда что-то есть. — В его тоне сквозило злорадное торжество. — По крайней мере, теперь я понимаю, почему тебя совершенно не тянет к сексу.

— Посмотрела бы я на тебя, когда ты сначала отпахал бы целый день, а вместо отдыха встал к плите, потом за тряпку и… учить сына мастерить нефтяные вышки из старых вешалок! Да, кстати, а как насчет твоего враждебного пениса?

Бьянка, которой явно не нравилось, что ее перебивают, громко хлопнула в ладоши, требуя внимания класса.

— Итак. Кто из вас назовет основные способы, как доставить женщине удовольствие?

Я тут же взметнула руку:

— Загрузить посудомоечную машину. Не храпеть. И говорить женщине, что она ужас какая стройная в обтягивающей лайкре.

Настал черед Рори вставить умное слово:

— Стать более клиторальным?

Клиторальным? Боже, ужаснулась я. Откуда он понабрался такого?

Бьянка наградила моего муженька-подхалима сияющей улыбкой из серии «вот кто у меня любимый ученик».

— Я лишь хотел сказать, — зачирикал Рори, — что девяносто девять процентов мужчин называют нас, остальных, одним нехорошим словом.

И подкупающе осклабился, не сводя глаз с терапевтши.

Ответная улыбка Бьянки отличалась такой интенсивностью, что ею можно было облучать фрукты.

— Ну а я лишь хотела сказать, что мы непременно поможем вашей супруге преодолеть ее сексуальные комплексы, — заверила она Рори медово-масляным голоском.

Я презрительно хмыкнула.

— Мои комплексы! Ха! Мы говорим о человеке, который способен мгновенно подсчитать площадь любой из комнат в нашем доме, точно определить расход топлива в галлонах на милю пути от Кале до юга Франции — где он без всяких усилий находит заброшенную рыбацкую деревушку, которой и на карте-то нет, — и который при этом не в состоянии отыскать мой клитор? Нет, на самом деле ему просто лень его искать!

Дамская часть комнаты встретила мою тираду одобрительным тявканьем. Мужчины забухтели, что женщины чересчур многого требуют. Бьянка же рассудила просто: она заставила всех смотреть секс-видео, на которых пары добровольцев демонстрировали коитус, да так наглядно, что мои ноги превратились в студень. Одноклассники, чьи ноги еще могли хоть как-то функционировать, бросились наутек, оставив в стенах дыры в форме человеческих силуэтов. Одно я знала наверняка. Уже очень скоро я точно преодолею свои сексуальные комплексы. Главным образом потому, что с этого момента я объявляю пожизненный целибат.

К середине мая я могла думать только об одном: прекращать мне эти занятия или нет? Зачем я вообще затащила Рори на психотерапию? Ханна была категорична: я должна продолжать. Любая терапия суть конфронтация и тяжелый труд, убеждала она меня, пока мы предавались шлифовке пяток в китайской педикюрной. Все у меня наладится, главное — стоять на своем.

— Делай все что угодно, да-ра-гуша, только не рассказывай о своих опасениях Джасмин. Она и так бесится из-за этих твоих походов к психиатру.

— Ах, солнышко, я вовсе не бешусь из-за того, что ты ходишь к бракотерапевту. — Джаз влетела в педикюрную, как обычно опоздав. — Я и сама встречаюсь с одним.

— Что?!

Я чуть не грохнулась с табурета в таз с педикюрной стружкой.

— И с инструктором по пилатесу, и с дантистом, и с тренером по йоге, и с пареньком, который выгуливает чужих собак…

Ханна дернулась так резко, что перевернула бадейку с водой.

— А куда же подевался твой интернет-бой? Только не говори, что ты подхватила какое-нибудь ЗПКП — заболевание, передающееся компьютерным путем.

Но Джаз оставила без внимания ее подначки.

— Мой божественный мальчик никуда не подевался. Он по-прежнему моя самая любимая игрушка. Однако на всякий пожарный я завела еще кое-кого. Это красавчик по имени Зен, он подстригает мои деревья. В первый раз мы занимались сексом вчера утром, а второй, третий, четвертый и пятый — во второй половине дня.

— М-м, Джаз, я думаю, когда твои два-три параллельных романа продлятся больше месяца, ты перестанешь считаться прелюбодейкой и сможешь смело претендовать на статус мормона, — сказала я. — А как там Стадз? Он все еще тебе изменяет?

— Ну, я больше не слежу за ним, солнышко. Хотя вчера он заявил, что провел вечер с нашим соседом-дантистом. А это невозможно! Потому что с ним была я, — но разве я могла сказать ему об этом? Довольно современная ситуация, верно? Возлюби ближнего своего, но старайся не попадаться. Вот мой нынешний девиз.

Ханна была сама серьезность:

— Послушай, Джасмин. Все эти разовые гастроли, что бы ты там ни говорила, всего лишь убежище, причем временное и иллюзорное, от ужаса и отчаяния разбитого сердца. Ты это понимаешь?

На секунду Джаз словно пала духом, но очень быстро взяла себя в руки.

— Я никогда не занималась разовыми гастролями, Ханна, — беспечно поправила она подругу. — Просто несколько романов на одну ночь.

Мой же роман тем временем никак не мог сообразить, с какой стороны его кровать намазана маслом. В жизни не так уж много афродизиаков, которые способны помочь воочию представить себе все 8000 нервных окончаний шейки матки, когда та сокращается во время оргазма. Так думала я, стоя перед восемью посторонними людьми, сжимая свою промежность и испуская громкие стоны в стремлении выпустить на свободу поток сексуального «ци». Краснея и потея, я мучилась «медвежьей болезнью», которой не испытывала с тех ужасных часов в младших классах, когда нас загоняли на сцену, заставляя исполнять народные танцы перед полным зрительным залом.

— Вы чувствуете, как вибрируют нервы влагалищного сенсориума? — требовательно вопрошала Бьянка.

— М-м…

— Менее пятидесяти процентов женщин достигают оргазма во время полового акта. — Голос Бьянки растекался сиропом откровенности. — И сейчас я собираюсь продемонстрировать вам, как это можно исправить. Внимание, класс! Все смотрим сюда.

В следующий момент участники процесса уже любовались анатомически достоверной надувной женщиной. Кукла лежала на полу, ноги враскоряку.

— Мне нужен доброволец.

Я едва сдержала смех. Наконец-то у невидимого друга плешивого мужика появится девушка. Наша терапевтша явно перестаралась, раздвигая границы реальности. Однако, к моему немалому изумлению, мужчины разом вскинули руку. А уже через минуту, все еще не веря своим глазам, я наблюдала, как моего собственного мужа инструктируют, как ласками довести до оргазма надувную подружку. С каким нажимом, в каком ритме и какой палец использовать. Отработав технику мизинца, ладони и большого пальца, Бьянка принялась инструктировать, в какой момент надавить на лобок, когда потянуть за пластмассовый клитор и когда потереть резиновые губы.

— Из всех форм стимуляции наиболее предпочтительной считается мануальная, — наставляла психотерапевтша. — Машину ведь языком не водят, правда? А теперь, когда мы отработали стимуляцию вручную, можно переходить к куниллингусу. Если бы на месте куклы была я, мои гениталии уже налились бы кровью, пульс бился бы как сумасшедший, мышцы сокращались сами собой. Мои ноги мелко дрожали бы, выгибаясь дугой. Грудь вздымалась…

По мере нарастания голоса груди Бьянки, и без того задранные под самый подбородок, начали прыгать вверх-вниз.

— Мое сердце бешено колотится, а дыхание учащается. О да. Быстрее, сильнее, быстрее. Сильнее!!!

По мере того как кукла приближалась к своему воображаемому оргазму, Бьянка услужливо обеспечивала выразительный саунд-трек:

— О да… Да… ДА!!! Отлично, Рори! Не останавливайся! Еще!!!

Я отметила, как зарделись щеки мужа, как участилось его дыхание. Для человека, ненавидящего психотерапию, это был явный прогресс.

— Мои ноздри раздуваются, возбуждение нарастает, сокращения вот-вот достигнут интервала 0,8 секунды, и я забьюсь в оргазмических конвульсиях. Быстрее! Быстрее!!! Сильнее!!! СИЛЬНЕЕ!!! БЫСТРЕЕЕЕЕ…

Пальцы Рори порхали туда-сюда, вверх-вниз по пластиковой пуденде. И тут Бьянка испустила такой оглушительный стон, что дешевая панельная обшивка на стенах затряслась вместе с ней в экстазе.

— Ааааааааааааааоооооооооооо…

Когда кошачий вой Бьянки стих, в комнате повисла гробовая тишина. Слышалось лишь стаккато пуговиц, градом отлетающих от мужских ширинок.

— Очень хорошо. А теперь обратите внимание, как теплое свечение обволакивает все мое тело. Расслаблены даже пальцы ног. Встреча в сексуальных верхах закончилась достижением полного пароксизма удовольствия. Отличная работа, Рори.

Она вытащила затычку из надувной куклы.

— Домашнее задание всем на неделю: отработать такую же технику у себя в спальне.

Я посмотрела на пластиковую женщину, смятую и скомканную, и тяжело вздохнула. Разве это не опасно? Ведь мы же еще дилетанты! У нас нет лицензии на эксплуатацию крупногабаритных механизмов.

Однако по настоянию Бьянки именно так мы с Рори провели всю следующую неделю: удобно устроившись на кровати. Луч фонарика направлен меж моих ног, «Камасутра» раскрыта на странице 362, изучаем диаграммы, сверяясь с текстом. Только он и я. Что, спросите вы, может быть лучше? С моей точки зрения — да все что угодно.

Все что угодно. Постепенно эта же фраза превратилась в обобщение сексуальной активности Джаз. Она покрасила волосы в еще более светлый тон — несомненно, для того, чтобы мужчинам легче было находить ее в темноте. Первым на очереди оказался сантехник.

— Вот кто как следует прочистил мне трубы, — весело прощебетала она.

— А мне бы не помешал хороший жестянщик — подлатать мое тазовое дно.

Я скрестила ноги, чтобы не описаться, и оглядела аукционный зал Сотби — сиротский приют для фамильных реликвий. Ханна претендовала на пузатую шифоньерку, выглядевшую как перекормленный комод.

— А какой мужчина! Настоящий мужик, понимаете? — Джаз мечтательно закатила глаза.

— Мужчина? Тоже мне, мужчина, — презрительно фыркнула Ханна. — Помощь на дому. Дать себя обслужить какому-то грубому работяге — разве это можно считать альтернативой по-настоящему интеллектуальным отношениям?

— Пусть и нельзя. Зато какой кайф! Ей-богу. Его запах до сих пор у меня в волосах. — Джаз наклонилась к нам. — Вот, понюхайте.

Меня даже передернуло от отвращения.

— Ффу! Убери сейчас же! Неужели нельзя воспользоваться лаком, как все нормальные люди?

Но внутри я ощутила укол зависти. Кайф? Какое давно забытое слово.

Следующим ее трофеем оказался альтернативный комик.

— Альтернативный? В смысле, несмешной? — поинтересовалась я, вглядываясь в «хлесткое и интересное» фото на флаере. Мы совершали нашу ежемесячную вылазку в «Костко», оптовую базу на Северном кольце, на «вольво»-универсале Джаз.

— Дай-ка я угадаю. Он играет моноспектакли… и народу на сцене больше, чем в зрительном зале? — Ханна сдавленно прыснула, сминая бумажку. — Что, скажи на милость, ты вообще нашла в этом поце?

— Первое, что он спросил, знаю ли я, какие два пальца наиболее эффективны для женщин при мастурбации? А затем поднял руку и сам же ответил: «Мои».

Ханна выдала очередной презрительный смешок:

— Никогда не поверю, что ты купилась на такое.

— В самом деле, Джаз, — согласилась я. — Если б смех и правда был лучшим лекарством, мы были бы такими здоровыми!

Но почему меня опять едва не стошнило от зависти?

Следующим блюдом в меню Джаз оказался автомеханик, байкер по имени Сперм.

— Думаю, это ненастоящее его имя, — заметила она. — Сменил, чтобы ходить в пивные, откуда его в свое время выперли.

— Правда? — заинтригованно спросила я. — Вот это я понимаю «анонимные алкоголики».

Была суббота, и я привезла детей к Джаз поплавать в бассейне, пока та ждала страхового агента. Стадз организовал оценку имущества для оформления страховки.

— Сперм от меня без ума, — хихикнула Джаз. — Мой маленький байкер. Когда ему хочется секса, он говорит, что пора «обнажить мясистый меч». Ну разве это не мило? Однажды ночью он надел флуоресцентный презерватив, и, когда выключил свет, мне показалось, что я ложусь в постель с Дартом Вейдером!

— Ладно, ладно, хватит подробностей, — в раздражении поджала губы Ханна. — Честное слово, эти твои вычурные способы доводить себя до экстаза, гротескная навязчивость сексуальных завоеваний — все это просто омерзительно!

Я попыталась привнести в разговор зерно рационализма:

— Что ж, по крайней мере, если мужчина с ног до головы в татуировках, а секс прискучил, всегда есть что почитать.

Следующей ставкой в рулетке ее любовных утех стал вокалист из группы «Суицидальные Бомбисты».

— Рокер? Брр… — скривилась я. — Как ты можешь брать у него в рот? То есть я хочу сказать, неизвестно, где он до этого побывал.

— Эй, не надо тыкать мне в глаза негигиеничностью, пока сама не попробуешь. Он не разрешает мне принимать душ до того, как вылижет там, — откровенничала Джаз с наглой безмятежностью. — По правде говоря, он предпочитает, чтобы я вообще не мылась!

— Браво! — с не меньшей невозмутимостью парировала Ханна. — Можешь заказать себе набор феминистки в духе Жермейн Грир.

Мы прятались на задах класса по пилатесу.

— Только не делай вид, будто тебе не завидно, Ханна. Мой рокер оказал услугу миллиону женщин — благодаря этому парню они теперь знают, как получить удовольствие от мастурбации. И еще он объявил, что обожает мою задницу.

Сказать по правде, я не понимала ее восторгов. Тот еще комплимент — когда твоей задницей восхищается рок-звезда, который не только считает их на сон грядущий, но и поимел больше, чем горячих ужинов, причем нередко по нескольку за раз. Я почувствовала тревожный укол досады.

— Это таааак возбуждает, правда, солнышко? — пропела Джаз.

— А по-моему, — осуждающе вставила Ханна, — тебя уже пора гнать из приличного общества поганой метлой.

— Эх, подруга, ты хоть представляешь, какое это счастье — вновь почувствовать себя желанной?

В голосе Джаз промелькнула грусть, но она тут же поторопилась загасить ее. Подруга напомнила мне одну из объемных открыток, что продают в магазинах подарков, — тех, что меняются в зависимости от того, как их наклонить. Только что это была «роковая женщина», теперь же я видела в ней «оскорбленную жену».

— Чувствовать себя желанной — вот мое новое хобби, — объявила она, направляясь в раздевалку. — Поверьте, это намного приятнее пилатеса.

«И в тысячу раз приятнее, чем семейные консультации», — добавила я про себя. У Джаз теперь есть своя рок-звезда, у меня же звезды, похоже, только в голове хороводом.

Последним приобретением — и явно наименее ценным из всех — оказался поэт-декламатор, которого Джаз подцепила в галерее современного искусства. Поэт продержался недолго, поскольку потерял ее ключи. Когда Джаз экстренно позвонила и попросила приехать за ней в отель «Мариотт», я решила, что он потерял ключи от ее машины.

— Нет. От наручников.

Когда мы с Ханной забирали подругу у бокового входа в отель, чтобы везти к слесарю — в наброшенном на голые плечи пальто, руки скованы перед собой, — Ханна осуждающе покачала головой:

— Скажи, да-ра-гуша, ты не боишься лишиться своего статуса непрофессионалки?

«Непрофессионалка». Это же слово обобщило все мои чувства по отношению к нашему семейному консультанту. К концу июня мне надавали такую уйму советов, что хватило бы на четырех мужей. И еще у меня возникло подозрение, что признайся я своему психотерапевту в неуклонно преследующем меня желании покончить жизнь самоубийством, она просто попросит заплатить вперед. Пока же ей удалось уговорить меня приобрести «абсолютно реалистичный» вибратор самой последней модели.

— То есть который кончает, кашляет, пердит, обмякает и затем отключается? — мрачно поинтересовалась я.

Увидев сумму на чеке, который выписал ей Рори, я едва справилась с искушением засунуть слайд-проектор вместе с указкой и пуфом в особо приватную часть анатомии наставницы.

Еще Бьянка вынудила меня купить тестостероновый пластырь — для лечения «расстройства желания».

— Тестостероновый? — Я не поверила своим ушам. — Ах да. Чтобы сделать меня более привлекательной. Для геев!

Она попыталась записать меня на «лазерное омоложение влагалища» — «один пустяковый надрез, и всего за три тысячи фунтов».

— Крошечный тримминг половых губ — и мы получим дизайнерскую вагину. «Пунани от Армани» избавит вас от всех сексуальных комплексов, — промурлыкала Бьянка.

К тому времени у меня действительно развился комплекс, причем очень сильный, — «синдром обвислой манды». Я стала избегать секса с мужем — боялась потерять Рори в самолетном ангаре у себя между ног.

И вот, когда, казалось, дальше наставлять было уже некуда — когда мое самомнение и так упало, ниже не бывает, — наша консультантша решила, что мне не хватает экспериментов. Я пыталась стать извращенкой, ей-богу. Я носила белье Рори. Подобно Николь Кидман, я проделывала и более откровенные диверсии. Но поверьте, женщине с двумя детьми и без тазового дна нужно быть очень осторожной, прогуливаясь без трусов. Был даже случай, когда один из массажных шариков, которые заставила купить Бьянка, выпал из меня прямо на педсовете. Пришлось делать вид, что я увлекаюсь мини-боулингом.

Когда я посетовала на свои горести, Бьянка настояла на консультации тет-а-тет. Поджав губки, она приготовилась ставить галочки в клетках анкеты.

— Как вы предпочитаете: чтобы свет был выключен или включен? — начала она свой допрос.

— Мне нравится, когда включен.

Глаза Бьянки вспыхнули, но тут я добавила:

— Чтобы можно было почитать.

— Вас привлекает садо-мазо? — упорно продолжала она, рьяно работая ручкой.

— Разумеется, нет! Не люблю чувствовать себя побитой. Даже в «Монополию».

Бьянка начала раздражаться:

— А как насчет нецензурных выражений?

— Самое нецензурное выражение для меня — это «Джеймс, поросенок, немедленно умойся. Дженни, твоя комната — настоящий свинарник!»

— Вы разговариваете в постели?

Она явно впадала в отчаяние.

— О да! Как правило, о том, кому завтра везти детей в школу и когда наконец явится этот чертов сантехник, чтобы починить унитаз.

Терапевтша обиженно хлопнула блокнотом по столу.

— Ну а ко мне у вас есть вопросы?

— Да, мой самый животрепещущий вопрос…

— Слушаю? — Бьянка с надеждой подалась вперед.

— Можно ли использовать йогурт с наполнителями при молочнице? А то у меня в холодильнике ничего другого нет.

Бьянка не удивилась.

— Вам нужно набрать «эротический портфель», — категорично объявила она. — Насколько я понимаю, вы стесняетесь и неопытны в оральном сексе. Советую для начала попрактиковаться в минете на овощах фаллической формы.

Меня аж затрясло.

— Это вам Рори сказал?

— Ну… по крайней мере, намекнул.

— Правда? Что ж, тогда я тоже хочу кое на что намекнуть. На то, что меня, в частности, жутко стесняет его преждевременная эякуляция.

— Да что вы говорите? — Глаза Бьянки сверкнули, она пометила что-то в блокноте. — Я сейчас.

И пулей вылетела из комнаты.

— Это не преждевременная эякуляция! — Оскорбленный Рори вкатился в кабинет на волне самооправданий. — Это то, что в просторечии называют «по-быстрому».

— Ха! Ты такой «быстрый», Рори, что вчера вечером я даже не успела войти в спальню! Кстати, о ком ты там фантазировал?

На сей раз пришла его очередь нанести удар.

— О Пердите Пендал, раз уж тебе непременно хочется знать.

— О Пердите?

— Да. В ее целомудренном бикини в горошек.

— Брр! — Меня передернуло. — Не могу поверить, что ты позволил этой сучке заниматься сексом в моей спальне!

Бьянка попыталась взять ситуацию под контроль:

— Есть лишь один способ избавиться от преждевременной эякуляции.

— Кончить первой? — гневно предложила я. — И вообще, не слишком ли рано для подобных разговоров?

Мне хотелось разозлить ее по-настоящему.

Бьянка укоризненно покачала головой в ответ на грубость капризной ученицы, а затем настойчиво посоветовала мне помочь Рори в отработке искусства задержки оргазма. Как выяснилось довольно скоро, это означало зарегистрироваться на сайте Лондонской школы стриптиза. «Расширение возможностей женщины». Я пала духом. Забавно, не правда ли? То, что расширяет возможности одних, приводит к нравственному падению у других.

Нельзя сказать, что сексуальные эксперименты — мой любимый досуг. Хотя бы из-за кошмарных морщин, что образуются, когда ты недоверчиво щуришься и переспрашиваешь:

— Ты хочешь, чтоб я сделала ЧТО?

Ощущение усилилось еще больше, когда Бьянка продемонстрировала «Ку-ку!» — домашний набор для танцев у шеста, который она рекомендовала нам приобрести вкупе с руководством по хореографии, фальшивыми купюрами и подвязкой, за которую их принято затыкать.

— Шест «Ку-ку!» собирается и разбирается за шестьдесят секунд, — заверила она нас.

История моей жизни, тягостно вздохнула я.

«Я собственными руками затащила Рори на эту терапию — и что взамен?» — думала я, наблюдая за извивающимися на компьютерном экране тетками. Я не чувствовала ничего, кроме полной душевной опустошенности. Бьянка была категорична: в тихом омуте черти водятся, так что нам лишь надо постараться и быть терпимее к желаниям друг друга. И она оказалась права. Начиная с этого момента, стоило мне испытать даже самое малейшее раздражение, как оно тут же гасилось: я просто прятала голову в подушку и ревела, ревела, ревела.

Постепенно я стала приходить к выводу, что от семейного консультанта нам был нужен всего один совет: НЕ ХОДИТЬ НА ЭТИ ГРЕБАНЫЕ КОНСУЛЬТАЦИИ — НИ ПРИ КАКИХ, МАТЬ ЕГО, ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ.

Глава 2 И жили они долго и несчастливо

Одна из обязанностей старшего преподавателя шестых классов — создание «здорового климата» в коллективе. К несчастью, в большинстве учительских климат, как правило, влажный, с порывами ветра. И от непременной утренней переклички погода нисколько не проясняется. Моя задача — пройтись по списку и, в случае отсутствия того или иного преподавателя, перераспределить его часы среди остального недовольного персонала. Учителя делятся на две категории — «фырчуны» и «окейеры». Приверженцы «Слова и Мела» почти всегда попадают в первую: вздыхают, ворчат и фыркают «так я и знала».

Но у Пердиты, улыбку которой словно заштукатурили, теперь появилось законное оправдание.

— Я бы с удовольствием, Кассандра, но ты же знаешь, я та-а-ак занята проверкой твоей работы, — ответила она сегодня, когда я попросила ее взять на себя дежурство во время перемен. — Я понимаю, это ужасно неловко, когда твои уроки контролирует твоя же коллега, но Клод — мистер Скрип — настаивает, чтобы мы все сделали так, что инспекторы не могли бы придраться. Так что давай порадуем старика.

Пердита многострадально вздохнула.

Наша учительская, с ее вечной суетой, ржавой мойкой и ветхими креслами, располагается прямо за школьной столовой. Именно благодаря своему местоположению учительская получила прозвище «Бактерия». Сейчас «Бактерия» бурлила вовсю: учителя сновали туда-сюда, торопливо заваривая чай или кофе и пытаясь успеть до звонка. Ответ Пердиты оказался достаточно громким, чтобы его слышали все. Кладбище яблочных огрызков в переполненных пепельницах, скелеты объеденных виноградных кистей, перчатка банановой кожуры на полу и унижение в присутствии коллег — должно быть, поэтому я и стала учительницей. Кто ж откажется от подобной романтики?

Я втянула воздух, полный истомы от мокроты детской обуви и бутербродов с белковой пастой, изобразила пожатие плечами и постаралась перевести любопытство остального персонала в другое русло, делясь последними перлами из домашних заданий по биологии.

— «К служебным собакам относятся доберманы и рокфеллеры», — зачитала я вслух под тихие смешки коллег.

Но внутри я вся кипела. Я разве что не на коленях умоляла Скрипа пересмотреть свое решение, но тот буквально свихнулся на надвигающейся инспекции и все время долдонил точно робот:

— Проверка. Пердита должна контролировать ваши уроки. Проверка.

Короче, все свободное время после занятий я теперь проводила в классе Пердиты, который та буквально завалила игрушками, космическими дроидами, искусственными цветами и «прикольными» табличками из тех, что продают в магазинах с названиями типа «Битц» или «Ник-Нэкс». С красной ручкой в руке и дурацкой привычкой рисовать «смайлики» вместо точек над каждым «і» она изгоняла фривольности из моих методических заготовок, заменяя веселые фразы туманной тарабарщиной насчет «воспитания коллективной приверженности делу» и «разъяснения индивидуальной роли и ответственности каждого в общеобразовательном процессе». С каким проворством эта академическая поденщица превратила выраженную простыми словами цель «решать вчерашние задачи завтра» в бессмысленную чушь о «совершенствовании навыков безотлагательного решения возникающих проблем» и «категоризации барьеров». Ее конспекты были столь витиеваты, что я едва успевала ухватить один конец предложения, как другой уже выворачивался у меня из рук, точно скользкое щупальце осьминога. Все равно что застрять в лифте с адвентистом Седьмого дня.

Сытая по горло, я попыталась сосредоточиться на подготовке к уроку естествознания.

— Не волнуйся, — радостно успокоила я Пердиту. — Я планирую скорее практический, чем теоретический подход. Веду класс на экскурсию в Музей наук.

Деловитость Пердиты моментально остыла на несколько градусов.

— Но Музей наук сообщил мне, что все их время для школьных экскурсий давно расписано. Я звонила им на прошлой неделе.

— Поэтому я и дала заявку еще год назад.

Весело пощелкивая пальцами, я вышла из класса. Рабочий климат, говорите? Давайте скажем так: в воздухе ощущался легкий морозец.

Однако уже через полчаса стало нестерпимо жарко. В основном у меня под воротничком.

— Боюсь, я вынужден наложить запрет на экскурсию в Музей наук.

Директорские губищи мокро шлепали друг о дружку. В очередной раз меня вызвали к нему в кабинет.

— До меня дошла информация, что во время последней экскурсии в зоопарк, когда пришло время ехать обратно, вы предложили детям нестись к автобусу с криками: «Спасайся кто может! Звери вырвались из клеток!» Мне также сообщили, что крики настолько перепугали туристов, что началась настоящая давка. Это достоверное описание вышеупомянутого инцидента, миссис О'Кэрролл?

Манеры нашего директора настолько суровы, что окружающие начинают невольно ерзать и блеять в свое оправдание.

— Э-э, ну, з-э…

«Ну же, — подбадривала я себя. — Даже черепаха должна высовывать голову из панциря, чтоб хоть куда-нибудь доползти».

— Дети тогда очень устали, и я просто пыталась их расшевелить.

Я старалась сохранять хладнокровие, перечисляя в уме профессии еще хуже своей. Судья в Колумбии, например. Шофер на службе у главного мафиози, заводящий машину, чтобы проверить, заминирована она или нет. Эксперт по идентификации животных по их фекалиям. Размораживатель головы Уолта Диснея[38]. Дегустатор блюд у Ким Ир Сена.

— И всем было весело, — робко заключила я.

— А тень, которую ваш поступок бросил на репутацию нашей школы, — по-вашему, это тоже весело?

На самом деле мой поступок бросил тень только на одно — на блестящую репутацию моей коллеги. Пердита была единственной, кто сопровождал вместе со мной школьников в зоопарк в тот злополучный день.

— Ой, здрасьте. Я не помешала? — раздался писклявый голос от двери.

Пердита поставила чашку с крепким чаем на стол босса.

— Я подумала, вам не повредит немного тонизирующего.

Ей-богу, эта женщина будет наводить деловые связи даже на похоронах.

— Тебе чего-нибудь нужно, Кэсси?

И все это с любезнейшей из улыбочек. Ага, вытащи, будь добра, свой нож из моей спины.

— Нет, спасибо.

Я подумала, что ни за что не опущусь до ее уровня — ведь это же черт знает как низко. Откуда мне было знать, что очень скоро я и так шлепнусь лицом прямо в грязь…

— Что ж, это придает совершенно новый смысл понятию «частные уроки».

Таков был мой единственный комментарий, когда Джаз, наша местная «скакунья на колбасе», продемонстрировала своего нового жеребца в тот же день после занятий. Ханна, Джаз и я встретились в теннисной школе в Риджентс-парке и теперь лениво болтали, пока Джейми и Дженни отрабатывали удары на соседних кортах.

— Ой вех, Джасмин, — отрывисто бросила Ханна, изучая тренера в театральный бинокль. — Вообще, мне кажется, не след трахаться с тем, кто годится тебе в сыновья.

— А я считаю, что для этого дела подходит любой мужчина, достигший совершеннолетия и живущий на Земле в одно время со мной.

Повертев колесико, Ханна поднесла бинокль к моим глазам. В окуляр впрыгнул мускулистый Адонис.

— Господи Иисусе! Вот это красавчик! Знаешь, Джаз, я уже думаю, а не забрать ли его себе? И где же вы этим занимаетесь? — С любопытством вуайеристки я обвела взглядом окрестности. — Неужто в раздевалке?

— Разумеется, нет. Мы занимаемся этим у него дома. — Джаз уселась на газон и перешнуровывала теннисные туфли. — Он, м-м… делит жилище со своими «предками».

— Ты хочешь сказать — с родителями? Ты трахаешься с ним в доме его родителей? — Ханна была шокирована. — Это унизительно, да-ра-гуша. А этот тренер по теннису — он знает обо всех остальных твоих мужчинах?

— Нет. И не вздумайте проболтаться! Он немного наивный. И со мной он переспал только потому, что я сказала, будто это у меня в первый раз, ну, с кем-то кроме мужа. И я не врала. В тот день это и правда было у меня в первый раз!

Смех застрял у меня в горле, потому что в этот момент я взглянула на площадку за кортами.

— Едрит ее в дышло!

— Наверное, единственное место, куда она еще не пробовала.

Но не сарказм Ханны вызвал мои безумные телодвижения. Я яростно размахивала руками и тыкала пальцем, глядя, как в нашем направлении, пересекая корты, шагает Бьянка: белоснежная теннисная юбочка, волосы разметались венцом чуть подгоревших профитролей.

— Кто это? — вяло поинтересовалась Джаз.

— Бьянка — наш семейный консультант. Я пропустила уже черт знает сколько занятий. Сослалась на неизлечимый грипп. А сегодня надиктовала еще одно сообщение, известив, что я при смерти.

Джаз проследила за моим взглядом.

— О боже! Я ее знаю.

— Правда? Вы со Стадзом тоже ходили на психотерапию? — изумилась я.

— Нет. Ее дочь занимается плаванием в той секции в молодежном клубе, где тренируется Джош. Серендипити — вот как зовут девчонку, — обалдеть, правда? — она ходит в ту же школу, что и твоя дочка. Ты разве не знала?

— Нет. Я даже не знала, что у нее есть дочь. Бедный ребенок.

— Можешь не сомневаться. Бьянка одевает ее исключительно в натуральный неотбеленный хлопок. Посылает на уроки плавания с чечевичными бутербродами на домашнем ржаном хлебе. Эта баба проспринцована во все мыслимые и немыслимые отверстия. Однажды она поделилась со мной, что все мамаши наверняка восхищаются ею: «И как ей это удается! Сколько в ней вдохновения!» Хотя на самом деле все мамаши говорят совсем другое: «Атас! Прячьтесь! Вон она идет!»

— Атас! Прячьтесь! Вон она идет!

И с этими словами я нырнула за декоративный кустарник.

Джаз презрительно фыркнула:

— Как ты можешь советоваться с ней? С этой полоумной! Она на твоем муженьке еще не посидела? Такой мужеедки свет не видывал. Типичный викинг-мародер в женском обличье. У нее были романы с тренером по плаванию и еще с парочкой отцов. Настоящая охотница за чужими мужьями.

— В самом деле?

Я почувствовала, как защелкиваются створки сфинктера, отчего тут же завибрировала толстая кишка. Но Джаз не унималась:

— И еще она брачная булимичка. Замужество — развод, замужество — развод… Когда у невесты входит в привычку ловить собственный букет, поневоле начинаешь относиться с опаской к фразе «пока смерть не разлучит нас»… Поверить не могу, что она учит супружеские пары, как оставаться вместе! Просто курам на смех!

Холодная тень нависла надо мной. Я украдкой скосила глаза. Ну почему я такая тряпка? Размазня чертова.

— Так, так. Я смотрю, дела пошли на поправку, Кассандра. Я рада. Хотя и жаль, что мое занятие вы пропустили.

Удивляясь собственной смелости, я смерила Бьянку испепеляющим взглядом:

— И в дальнейшем пропущу гораздо больше.

Такое впечатление, будто мне сделали переливание бравады заодно с пересадкой наглости.

— Вот как? Мне кажется, Рори очень на пользу занятия в группе самопомощи.

— Группа самопомощи — противоречие уже само по себе, — педантично отметила я.

Джаз и Ханна, пораженные столь нехарактерной для меня вспышкой, одобрительно приветствовали мою дерзость.

Бьянка вскипела:

— Очень жаль, что вы прячетесь от своих семейных проблем! Не то что ваш муж.

— Еще одно слово о моей семье — и меня точно упрячут. В ближайшую же психушку.

Что я и повторила Рори, слово в слово, тем же вечером. Мне осточертело, что меня все время шпыняют. Как будто мое чувство собственного достоинства работает от солнечной батареи, а на улице все льет и льет как из ведра. Но теперь — баста. Я больше не собираюсь «лебезить за всю Британию». На следующее утро, вместо того чтобы отменить экскурсию в Музей наук, как было предписано, я подговорила учеников заставить своих родителей написать директору письмо с выражением недовольства. Я также отправила Бьянке электронное послание о прекращении наших психотерапевтических сеансов. Но к сожалению, коль уж гора не шла к Магомету, Магомет сам приперся к горе. Бьянка вдруг стала постоянно оказываться рядом. Необъяснимо. Точно морковка в блевотине. Знаете, как это бывает, когда ты, хоть убей, не помнишь, что ел морковь, но та — вот она, тут как тут? Вот так и здесь. Ни я, ни Рори не могли припомнить, чтобы кто-то из нас приглашал Бьянку, но та, черт бы ее побрал, все время путалась под ногами.

Сперва она заскочила проконсультироваться насчет домашних животных, которых, насколько мне известно, у нее отродясь не водилось. Затем, в один из июньских дней, примчалась из самого Кэмдена — потому, видите ли, что ее стиральная машина «при последнем издыхании». Однако этим дело не ограничилось. К смущению и восторгу соседей, особенно их сексуально озабоченной мужской половины, как-то раз Бьянка прошествовала к веревке и развесила целую экспозицию эротического белья, отчего бог хлопка, которому я столь безгранично предана, тут же заметно поблек в глазах Рори.

Однажды она заявилась в топе-ленточке и миниатюрных шортиках.

— Сегодня така-а-я жарища, что хоть вообще без одежды ходи, — вздохнула она.

— Ага, — съязвила я. — Одежда — это так старомодно.

— Точно, Бьянка, — услышала я голос мужа, поедающего глазами соблазнительные формы терапевтши. — Как думаешь, Кэсс, что скажут соседи, если я вынесу мусор голышом? — спросил он, поглаживая бородку, которую начал отращивать против моей воли.

— Не все ли равно? Соседи и так думают, что ты у нас просто сексуальный гигант. Я хочу сказать, оглянись вокруг — они точно знают, что я вышла за тебя не из-за денег.

Хоть я и пыталась шутить, но к горлу подступала тошнота сомнения.

— Так, так, Кассандра. — Бьянка вцепилась в мой комментарий с проворностью хищника. — Мне кажется, я слышу намеки на враждебность? Давайте-ка разберем ваши мотивы. Это не потому ли, что вы чувствуете себя пассивно-агрессивным соучастником?

— Нет, это потому, что я считаю вас шарлатанкой. И это не нам, а вам, психотерапевтам, нужны психотерапевты. Лечение подсознательного бессознательным — или как там у вас? Вот почему мы больше не хотим вас здесь видеть. Никогда. Правда, Рори?

И я встала рядом с мужем.

Лицо Бьянки сделалось как у богомола во время охоты. Прежде чем мой супруг успел собраться с ответом, она бархатисто-вкрадчиво проговорила:

— Трагедия Рори в том, что он обладает огромнейшим потенциалом любви. Однако единственный человек, который должен бы ответить ему взаимностью, отверг его. Не удивительно, что он предпочел клинику.

— Девочки, девочки! — миролюбиво встрял Рори. — Я думаю, клиника Бьянки действительно делает меня более развитым человеком. Я соотношу себя с ее энергетикой.

«Соотношу с энергетикой»? «Развитым человеком»? Неужто это мой муж? Бородка, расслабляющая музыка «чил-аут», курильницы, ароматические свечи… Мистер «я-скорее-сдох-ну-чем-пойду-на-психотерапию» превратился в живую рекламу моющих средств для кармы.

— Ведь это же была твоя идея, Кэсси, — продолжал он. — Именно ты хотела, чтобы я вступил в контакт со своими эмоциями.

— По мне, так ты давно уже в контакте со своими эмоциями, Pop. Своими эгоистичными, надменными, низкими эмоциями.

— Что ж, на следующей неделе ему предстоит контакт с гораздо большим, — хвастливо вставила Бьянка.

— Что это значит?

В голосе Рори послышалась робость:

— Я как раз собирался сказать тебе. Бьянка устраивает что-то вроде выпускного вечера.

— Что еще за вечер?

— Ну, я предпочитаю называть это «чувственным интерактивным сюрпризом», — горделиво ответила Бьянка. — У меня дома.

Я почувствовала, как сдавило грудь. Любая вечеринка у Бьянки предполагает лишь одно правило этикета: «Снимайте трусы и сплетайтесь». Вне всяких сомнений, на входной двери этой женщины прибита табличка: «Входите! Мы никогда не носим одежды!»

— Можно считать, мы кончили? — игриво спросила она, прежде чем ненатурально рассмеяться. — Я полагаю, в этом и есть смысл оргии!

Интересно, сколько раз она уже повторяла эту плоскую шутку? И тем не менее Рори гулко расхохотался.

Возможно, тогда мне следовало сделать вид, что мой муж только-только приходит в себя после операции по перемене пола. Но одно я знала наверняка. Пора записываться на прием к доктору Фрейду…

Глава 3 Чувственный интерактивный сюрприз

Не люблю я сюрпризы. Большинство сюрпризов такие сюрпризные, что можно околеть от разрыва сердца. А впереди была целая неделя сюрпризов.

Первый, правда, оказался приятным. Я сидела в учительской, когда вошел Скрип и объявил, что пересмотрел свою точку зрения насчет похода в Музей наук. Причиной столь неожиданной перемены послужила целая гора писем от разочарованных родителей. Директор нехотя похвалил меня за то, что я прозорливо записалась загодя, и еще раз повторил для приверженцев «Слова и Мела», сколь одобрительно инспектора относятся к экскурсиям учащихся.

— Поэтому я разрешаю вам пойти со своим классом. Как и было запланировано, — решительно подчеркнул он.

И пока Скрип начитывал лекцию о технике безопасности, потрясая бланками оценки риска, которые мне необходимо заполнить (риск подавиться арахисом в кафетерии музея, риск свалиться в канал, риск террористической атаки, а также какой степени каждый из предполагаемых рисков — высокой, средней или низкой), я украдкой косилась на Пердиту. Ссутулившись над своим травяным настоем, та буравила меня уничтожающим взглядом. Назвать Пердиту ревнивой соперницей было все равно что сказать, будто Аль-Каида лишь чуть-чуть фанатична. По моим оценкам, степень риска того, что Пердита нанесет удар в спину, была очень и очень высока. Мне стало страшно за свое будущее как никогда раньше.

Второй сюрприз подстерег меня на следующее утро, в субботу, когда я безмятежно шагала по Марилебон-Хай-стрит, чтобы встретить Дженни после занятий в драмкружке. Неожиданно мимо с урчанием проносится отполированный черный «мерседес». Визг тормозов, автомобиль замирает как вкопанный, въехав прямо на «зебру», перепуганные пешеходы кидаются врассыпную, водительское окошко с шипением опускается, и оттуда высовывается мелированная голова Джаз.

— Я трахаюсь с убийцей! — к полному обалдению прохожих, весело кричит она через дорогу из своей новой машины (старый «вольво»-универсал уже не соответствовал ее образу «женщины-вамп»). — Я заскочу к тебе попозже.

«Убийцей» оказался драматург-рецидивист Билли Бостон, недавно отмеченный критикой за свою дебютную драму, которую автор написал за решеткой и которую теперь ставили в авангардистском театре «Трицикл».

— Он не только ХВП (ее условное обозначение для «хорош в постели»), солнышко. Теперь я наконец-то смогу избавиться от своего мужа! Ты хоть понимаешь, как трудно найти любовника, который профессионально владеет оружием? — засмеялась она.

У Билли Бостона были татуировки, пирсинг на пенисе, кольца на сосках, юность, проведенная в детских домах и сиротских приютах, два срока за хулиганство и грабеж, один за непредумышленное убийство, незавершенный судебный процесс и пристрастие к наркотикам. Иными словами, Билли Бостон из тех, кого предпочитают не звать на банкеты.

— А-а, понимаю, — сказала я дома позже в тот день. — То есть когда-то он был вполне нормальным головорезом и наркоманом, но потом все пошло наперекосяк?

Забалдевшая от собственного греха Джаз заявилась, когда я уже перегладила полкорзины белья.

— Вообще-то убийство было самообороной в разборке с наркодилером. Но он больше не колется. Теперь он вставляет мне!

— Да брось ты, Джаз. Такие, как он, способны отыскать героиновую иголку в стоге сена, — резко возразила я, прессуя утюгом норовистую манжету на рубашке Рори.

— Знаешь, сколько в среднем обычный человек занимается сексом за всю свою жизнь? Две тысячи пятьсот восемьдесят раз. Так вот, у нас было больше секса всего лишь за прошлую неделю! Я дала отставку всем остальным мужчинам.

— Что?! — От неожиданности я обожгла палец. — Не скромновато ли для тебя, а, Джаз? Всего один любовник и один муж за раз?

Разумеется, я тут же вызвала подкрепление. На инструктаж и дорогу у Ханны ушло минут десять, не больше.

— По-моему, ты просто пережрала спермы, вот и все, — объявила она Джасмин.

— Нет, не все. Я влюбилась в Билли так сильно, что у меня отбило охоту ко всему остальному. Даже к магазинам.

— Черт. Похоже, дело и правда дрянь, — признала я поражение.

Ханна с сожалением взглянула на подругу:

— У тебя нелепые фантазии под стать Д. Г. Лоуренсу. Ты опускаешься на глазах, Джасмин Джардин. Пытаешься склеить разбитое сердце.

— Уж всяко лучше раздробленных коленок — что точно ожидает Стадза, когда мой дружок-убийца до него доберется. Этот парень украл мой покой, — вздохнула Джаз.

— Еще бы. Он ведь вор, в конце-то концов, — предостерегла Ханна.

В дверь позвонили, и я взглянула на часы: до оргии в доме Бьянки осталось ровно тридцать минут.

— Это няня.

— Как нельзя кстати. Пойдем вечером со мной, Кэсс. Я встречаюсь с Билли в баре «Бум-Бум». Публика — сплошь подонки и ночные бабочки. Полный отпад! — Джаз буквально дрожала от восторга. — У Билли очень сексуальный приятель. Тюремный поэт. Рецидивисты вообще народ впечатлительный. Он тебя на руках носить будет. У него… как это на их фене? Пиздоломка, во. Как раз то, что тебе сейчас нужно, солнышко.

— Эй, минуточку, — перебила Ханна. — Вы что, собираетесь на свидание с уголовниками? — Она закатила глаза к небу. — Исцели их, Господи, ибо не ведают они, что творят.

— Я не могу. Мне надо ехать на оргию. — Я хоть и изображала веселость, но внутри вся сжималась от ужаса. — Что ж, по крайней мере не надо мучиться, что надеть.

Ханна попыталась меня успокоить:

— Я уверена, это не групповуха, Кэсси. Наверняка обычный рекламный трюк, чтобы заманить вас на какой-нибудь «сильно продвинутый курс».

Я с удивлением поймала себя на том, что разочарована. Но вообще говоря, я уже так давно не занималась сексом, что у меня наверняка развилась морская болезнь. Так что придется припарковать кровать у обочины.

Один хороший урок из психотерапии я все же извлекла раз и навсегда: если являешься на оргию с опозданием, то вместо взбитых сливок рискуешь получить комковатую кислятину.

Я долго колебалась, не отваживаясь зайти в квартиру Бьянки в подвальном этаже в Кэмдене, а когда все же решилась, то застала веселье в самом разгаре. В буквальном смысле. Как только глаза привыкли к темноте, я разглядела скрещенные пары, обвившиеся ногами вокруг талий партнеров, точно половые сиамские близнецы. Дебелая библиотекарша молотилась как кашалотиха на берегу, покуда бухгалтер обгладывал ей соски. Накладной лысяк с волосатыми лодыжками в серых носках нажаривал надувную подружку. В оргии, где сам не участвуешь, примерно столько же кайфа, сколько в анальном зондировании. И тут мое сердце екнуло. Я вперилась в сумрак, едва тронутый искусственным светом. Неужто это Рори? А это Бьянка? И они целуются? В животе у меня забурлило. Пальцы на ногах скрутило так, будто их втиснули в турецкие туфли с загнутыми носками. По-видимому, поцелуй был неслабым, поскольку Бьянка дергалась так, словно вот-вот разродится, — причем женщиной примерно своих же размеров. Мне захотелось сгореть на месте или переместиться в другую галактику.

Заметив меня, Бьянка оторвалась от моего мужа и попыталась призвать меня присоединиться:

— Это всего лишь эксперимент. Моя новая методика — «языкопия».

Но я уже все для себя решила.

— Может, ты все-таки соблаговолишь вытащить язык из пупка нашего психотерапевта? Ты слышишь, Рори? Я думаю, нам пора.

— А где же страсть к неизведанному? — возмутился муж. — Бьянка говорит, что у тебя отсутствует тяга к эротике.

— Вообще, это не эротика — и даже не экзотика. Это какая-то психотика. На свете нет столько цирков, чтобы вместить всех уродов, что здесь собрались. Тебе не нужен никакой психотерапевт — тебе нужен экзорцист. Ты одержим, Рори. Не знаю, как Бьянке удалось заделаться семейным консультантом, но крайне удивлюсь, если тут обошлось без сатанинского ритуала.

— Какая же ты приземленная, Кэсс, — вздохнул мой муж.

Совсем не то что сексуально изощренная Бьянка, чьи пределы были явно беспредельны.

Бьянка хихикнула:

— Если она будет сверлить и дальше, то наткнется на нефть.

Рори заржал вместе с ней, и я почувствовала, как пылает мое лицо.

— Послушай, Pop. Выбирай. Или ты остаешься здесь и продолжаешь пялиться на чужих людей, нализывающих друг другу гениталии, или твою супругу упрячут в дурдом.

Муж ответил поцелуем — вернее, «языкопией» — в голый загривок Бьянки.

И тогда я ринулась в бой. Я попыталась вырвать Рори из объятий свиньи-мужеедки — но мои кожаные туфли заскользили в луже растаявших сливок. Меня занесло, и в падении я, должно быть, треснулась головой, поскольку, когда пришла в себя, меня целовал какой-то откровенный маньяк. «Может ли что-то быть лучше?» — спросила я себя.

Да, может. Я тоже приготовила Рори чувственный интерактивный сюрприз. Я пойду на свидание с Джаз и ее дружками-рецидивистами в бар «Бум-Бум».

Глава 4 Высокая неверность

Не заметить Билли Бостона было довольно сложно. Левый бицепс рецидивиста украшал пуантилистский портрет обнаженной Памелы Андерсон, правый — Мэрилин Монро. Маленькие глазки Билли были посажены так близко, что создавалось впечатление, будто кто-то вбил ему лобную кость до самого мозга. Эти глаза разве что не вопили: «тюрьма особо строгого режима». Он был настолько похож на закоренелого преступника, что было трудно понять, как это менеджер бара до сих пор не связался с полицией.

Будь Джаз (наряд которой можно описать лишь одним словом — сногсшибательный) собакой, она бы уже обнюхивала его пах.

Я протиснулась сквозь толпу юных девиц и их золотушных лохмачей-спутников, выплясывавших, словно в приступе боли: парочки извивались, корчились и сучили ногами. Никакого деления на зоны в «Бум-Буме» не наблюдалось. Но за танцполом выделялась совсем иная порода. «Сорокалетние секси». Джинсы на бедрах и модные «айподы» с треками Джастина Тимберлейка — эти женщины являли собой полную противоположность алкоголичке миссис Робинсон. И Джаз среди них смотрелась самой эффектной.

Моя лучшая подруга призывно похлопала по стулу у стойки рядом с собой и представила Билли.

— Еще одна шикарная телочка? — Костоломная лапища стиснула мои пальцы. — Тащусь от столичных чувих. Вы так классно базарите, в натуре. У вас есть артикулянтность.

Билли отошел в конец стойки — взять мне нечто под названием «Скользкий Сосок». Двигался он как на батуте: подпрыгивая и плывя на собственном понте.

— Скажи, он просто ходячий секс? — с восторгом проверещала Джаз, поправляя свою микро-мини. — Когда я смотрю на него, то в голове только одна мысль: возьми меня прямо сейчас.

— Правда? А когда я смотрю на него, то у меня совсем другая мысль: мандавошки.

Мне было ясно, что Билли еще нет тридцати — и, вероятно, никогда не будет. Но вот его приятель — тюремный поэт, которого Джаз представила секунду спустя, — то был совсем иной случай. Скользнувший на соседний стул тринидадец поставил локоть на стойку и поздоровался. Голос оказался таким бархатистым, а губы изогнулись в такую сказочную улыбку, что общий эффект — голос плюс улыбка, никак не ладившие с хитрецой в глазах, — напрочь лишал вас присутствия духа. Трудно сказать, был ли его широкий нос таким от рождения или его сломали, но он придавал Трухарту Джонсу эдакий опасный дьявольский шарм. Который лишь усугубился вступительной фразой:

— Не знал, что ангелы могут летать так низко. Ну-ка. — Он положил большую теплую ладонь на мои лопатки. — Вот они, крылышки.

Здравомыслящей женщине, использующей слово «крылышки» только в сочетании со словом «прокладки», это могло показаться пошлостью. Но для ушей заброшенной женщины на грани безумия, чей муж в ту минуту кувыркался на «собачьей свадьбе», они стали настоящей музыкой.

Последние пятнадцать лет слово «жеребец» означало для меня лишь детеныша лошади из учебника биологии. Но вот он, жеребец совсем иного рода, и он флиртует со мной. С замужними матерями двоих детей такого просто не бывает. Проверим-ка мой самолюбометр. Так и есть — пусто. Кто ты, загадочный незнакомец? Джаз заглатывает мужчин как канапе, и теперь я начинала понимать почему. Теперь и мне захотелось волшебных часов: внимать рассказам других и придумывать свои. Дикое безрассудство, что грохотало из динамиков, — где оно в моей собственной маленькой жизни? В моем робком существовании было столько же возбуждения, сколько в консервной банке с тунцом.

— Вы что, со мной заигрываете? По-моему, я для вас несколько старовата, — скокетничала я. Такой довольной я не чувствовала себя с тех пор, как дошла до размера 34В, когда кормила грудью.

— Мне нравится ощущать время, истекшее в кожу. Не меньше, чем видеть его в лице. Если время не оставило след, у меня нет любопытства. А когда нет любопытства, не может быть и желания.

И пусть это была поэзия с табличкой «Ученик», но мне она, как ни странно, показалась прелестной. Я была обезоружена и очарована. Язык у парня подвешен что надо… и наверняка не только язык.

— Так вы поэт?

Он пожал плечами и широко улыбнулся:

— Выиграл премию. Пока сидел в Пентонвилле. Но, в лучших традициях всех великих «оскароносцев», не смог присутствовать на церемонии вручения.

Я рассмеялась. Я давно отвыкла, чтобы симпатичные молодые мужчины разговаривали со мной таким образом.

— Поэзия — это редкий литературный дар. Главным образом потому, что его невозможно продать. Я права?

Он хохотнул, а я вдруг испытала неожиданный прилив удовольствия, сообразив, что уже тысячу лет не чувствовала себя интересной.

И тут он обнял меня за плечи. Кожа моментально покрылась мурашками размером с прыщ. Меня вдруг обдало таким жаром, что я даже заволновалась, как бы не завопила пожарная сигнализация. Он был из тех парней, кто знает, как пробудить улыбку в девушке. И убалтывал он не кого-нибудь, а меня. Теперь весь вечер придется сидеть, сжав ноги. Хотя они и без того сжались так, что я сомневалась, вернутся ли они в чувство… скажем, в ближайшие пару лет.

Но о чем я вообще думала? В моем-то возрасте, когда, предложи мне мужчина «накинуть что-нибудь поудобнее», и я с готовностью напялю тапки с трениками?

— Знаете, мне пора. У меня семья, дети, гора непроверенных тетрадей… — От волнения я вдруг принялась оправдываться. — Я просто пришла сюда в момент иррационального безумства. Я…

Однако поэт видел меня насквозь.

— Скажи-ка, малыш. Эти твои чувства иррационального безумства — они вызваны чем-то необычным? Или они развились естественным образом в ходе нормальной семейной жизни?

Я — читатель женской страницы в «Гардиан», ярая поклонница Симоны де Бовуар, и все же мне стало так приятно, когда он назвал меня «малыш».

Я спешила в Килбурн, в увязший в безысходности дом. Чувствуя, что между родителями что-то происходит, дети в последнее время стали ужасно прилипчивыми и совершенно неуправляемыми, когда меня не было рядом. Они подложили «Муравьиную ферму» с открытой дверцей под стул няне, и та пригрозила, что больше никогда не придет. Я чувствовала себя страшно виноватой, что бросила их ради «Бум-Бума». Рорины псы, также обделенные вниманием, скулили, просясь на прогулку. Повсюду были горы неоплаченных счетов, нераспечатанной почты и настоятельных требований от взбешенных владельцев домашних животных. Я решила дождаться Рори — ревность мигренью долбилась в моей голове, — но в итоге сдалась, провалившись в глубокий сон. Когда на рассвете я проснулась и увидела его помятую шевелюру на соседней подушке, меня захлестнула волна облегчения.

Я осторожно протянула руку под одеяло. Мужчины страдают не от синдрома дефицита внимания, а синдрома дефицита эрекции. Рори может забыть про день рождения или у кого какое любимое блюдо, но когда речь идет о сексе, мой муж всегда начеку. Однако сейчас он лишь молча отодвинулся от моего прикосновения.

Ощущение было такое, точно меня швырнули головой в холодные объятия моря. Вода заполнила уши. Тишина казалась неестественной.

— Рори, — прошептала я. — Пожалуйста, прости, что я заставила тебя ходить на эту терапию. Всех этих психотерапевтов надо затолкать в звездолет и отправить в черную дыру без права возврата на Землю. Давай забудем ее. — Я коснулась руки мужа, жаждя малейшего ответного жеста, едва различимой мягкости в голосе. — Давай просто вернемся к тому, что было. Ты будешь играть на своей «воздушной» гитаре, я — гоняться за хомяком, и мы снова будем счастливы.

Я мягко коснулась щекой губ мужа, но те остались неподвижными. И холодными.

— Ты права, Кэсси. В нашем браке действительно что-то не так. Думаю, я все-таки перееду пока в рабочую квартиру.

Каждое его слово жгло каленым железом.

— Переедешь? — тупо переспросила я. — Но почему?

— Потому…

Я решительно сжала губы, чтобы не разреветься. Ничем хорошим это не кончится, я знала наверняка.

— Потому что мне нужно пространство.

— Пространство? — Кем он себя возомнил? Американским астронавтом? — Что значит «пространство»? Ты… от меня уходишь?

— Нет.

— Тебя к этому подтолкнули? — Я внутренне собралась, готовясь принять удар. — Что-то произошло вчера вечером? У тебя был секс с другой? С Бья… с… — Я не смогла выдавить из себя ее имя. — С той женщиной?

— А ты что — прокурор? Это была просто «языкопия» — и ничего больше.

На мгновение я зарылась лицом в подушку: не хотела, чтобы он видел, что я к нему чувствую.

— Похоже, ты только что лишился последнего шанса завоевать титул «Муж года», — сказала я, мечтая о волшебном утешении его улыбки.

Но лицо Рори осталось непроницаемым.

— Я вернусь за своими вещами.

Его прохладная монотонность означала, что разговор окончен. И затем он ушел.

Вот так вот просто. Вот так вот легко. Уничтожить женщину.

Глава 5 Прелюбодейки с Северо-Запада

— Ыэвыэвата, — промычала Джаз, наливая мне бокал виски и с хрустом разламывая припасенную на черный день шоколадку.

— Что?

Чуть раньше, в состоянии оцепенелого отчаяния, я сгрузила детей вместе с их приятелями у воскресного киноклуба. Это давало мне ровно девяносто минут, чтобы определиться с собственной жизнью. Подобно зверю из фильмов о дикой природе, инстинктивно возвращающемуся в родную нору, я на автопилоте помчалась к дому Джаз.

Подруга вынула изо рта каппу для отбеливания зубов и попыталась еще раз:

— Ты не виновата.

— Думаешь, он бросил меня? Боже! Что я скажу детям? То есть как можно не заметить, что их отец ночует в рабочей квартире? Может, сказать, что папа должен давать кошкам таблетки после операции по ночам или что-нибудь вроде того? Мне так страшно, Джаз.

Хотя было воскресенье, Джаз сидела дома: ждала очередного эксперта для повторной оценки имущества. Когда я поинтересовалась, почему Стадз сам этим не занимается, она ответила:

— Что ты, мы сейчас на Даунинг-стрит. Получаем награду за свою гуманитарную деятельность. Наверняка очередной стетоскоп, еще больше прежнего.

Но за шутливым добродушием тона подруги можно было различить горькие нотки.

— Билли пригласили на писательский фестиваль в Австралию, и он предложил мне поехать с ним.

— Если ты действительно так влюблена в этого парня, почему просто не убежишь с ним?

Как раз в эту секунду через кухню прошествовал Джош. В его телосложении уже чувствовался мужчина, но улыбка, когда он протягивал матери одежду в стирку, так и сияла детским озорством. Как и в любом юноше, в Джоше присутствовала эта своеобразная неопределенность: ребячество — и в то же время ранняя зрелость.

— Я все еще нужна сыну, — пожала плечами Джаз, когда тот неспешно вышел из кухни.

— А Стадз? Он все так же изменяет тебе налево-направо?

Она вздохнула:

— Ему стали часто звонить. И звонки все какие-то странные. Помнишь ту экспертшу по Сильвии Плат? Баба наглеет с каждым днем. Просто диву даешься. Постоянно шлет ему СМСки. Текстовое домогательство какое-то, ей-богу. Пишет всякую чушь типа: «Твой отец случайно не инопланетянин? Потому что второго такого, как ты, на Земле не сыскать». Посылает ему открытки. Я уже узнаю ее почерк. «Какая твоя любимая позиция в вопросе внебрачного секса?»

Джаз влила в себя очередную дозу «Чивас Ригал».

— Вот почему я занимаюсь сексом в отместку. И тебе советую. Этот поэт, приятель Билли, Трухарт Джонс, — ну разве он не красавчик? И ты ему очень-очень нравишься. Если кто и способен исцелить твои «скуко-оргазмы», то только поэт с Тринидада.

Я с тревогой глядела на свою лучшую подругу. Бегать на свиданки в сорок лет — все равно что снова вернуться в тинейджеры. Тогда ты избегала яркого света из-за прыщей. Теперь прячешься в тень из-за морщин. Я слишком стара для этого.

— Джаз, я уже не в том возрасте, чтобы тискаться по дискотекам, а потом нестись домой и записывать все в дневник. Я не могу изменить Рори. Все это как-то… распутно.

— Да что ты говоришь? Ладно, в следующий раз, когда соберешься на званый ужин, приглядись повнимательнее к распутницам — прости, замужним женщинам — за столом. Результаты последних исследований? Половина из них ходит налево. Поверь, прелюбодейку нетрудно вычислить, если знаешь верные признаки. Она сменила свой брючный костюм на мини-юбку «Москино». Она перестала есть углеводы. Ее задница стала на два размера меньше, а сиськи на два размера больше. Она вдруг превратилась в эксперта в том, о чем раньше понятия не имела: дельтапланеризм, гетто-рэп, Малер, альпинизм, тибетские флейты — в зависимости от того, чем увлекается новый любовник. Ее зубы выбелены, как и ее волосы. Ее «маноло-бланикастые»[39] ноги теперь такие же длинные, как и те басни, что она вкручивает домашним о своей сверхурочной работе в офисе. Вечно хронически недооцененную, ее вдруг буквально распирает от собственного достоинства.

— Правда? — О боже, знал бы кто, как я мечтаю хоть капельку подняться в собственных глазах. — Но ведь тогда я предам человека, с которым делила всю мою жизнь, моих детей, мое самое сокровенное…

— Ага, то есть мужа, которого теперь ты делишь со своим семейным психотерапевтом.

— Рори не изменяет мне, ясно? Да, он целовался с Бьянкой. И что? Подумаешь! Может, это и правда была «языкопия»? Может, ему действительно нужно побыть одному? Он никогда не предал бы меня.

— Смотри на вещи реально. Мужчина готов сунуть во все что угодно. Включая теплые пироги и домашнюю скотину, если та, конечно, на привязи. Тебе нужно заставить его ревновать. Ты такая симпатичная, Кэсс. Пусть наши мечты и сдохли, но сами мы еще хоть куда. Но немного спорта тебе все же не помешает.

— Эй, в нашем возрасте достаточно просто быть аккуратной и подтянутой. — Пришел мой черед глотнуть «чивас-ригальной» кислоты. Горло обожгло огнем, дыхание перехватило. — Знаешь, что я больше всего ненавижу в тренажерных залах? То, что туда нужно надевать просторную одежду. На черта тогда вообще тренажеры? То же самое и с романами. Скажем, запрыгнули мы в койку в восемь. Если я остаюсь на ночь, то получается двенадцать часов, так? Мой кишечник просто не в состоянии держаться так долго. И потом, что я ему скажу?

— «Ого! Какой огромный у тебя член!» обычно творит чудеса.

— Джаз, пойми, я не смогу лгать и подличать, я буду чувствовать себя как… даже не знаю… как Яго! В любом случае, между ними нет ничего серьезного, я в этом уверена.

— Любая несерьезность — уже серьезно, Кэсс. Ты сможешь солгать. Черт, ты ж не на Библии клянешься, в конце-то концов. Послушай, ты ведь не искала, с кем бы изменить. Ты просто сексуально разочарованная, эмоционально изголодавшаяся женщина.

И это было правдой. Встреча в баре держалась в памяти с хрустальной ясностью, точно я приняла наркотик, который усиливал чувства. Ощущение ладони Трухарта Джонса на спине приятным теплом разливалось внутри. Несмотря на все мои возражения, о как отчаянно мне хотелось поглубже исследовать эту сладкую империю сексуального удовлетворения!

— В нашем возрасте, Кэсс, стоит иметь запас. Ведь неизвестно, когда и откуда возьмется следующий пенис, правда?

Я попыталась перевести все в шутку:

— Черт, Джаз, да если б я знала, что у меня будет роман, я никогда не позволила бы своим ногам срастись вместе. Да и потом, у меня и белья-то подходящего нет. Настоящий «Секрет Виктории» в том, что на женщин с размером больше восьмого их трусишки никогда не налезут.

— Поедем в «Агент Провокатёр»[40]. У них там белье на любой размер.

— Вообще-то я предпочла бы что-нибудь посолиднее. Скажем, лыжный костюм. Или Туринскую плащаницу.

Как можно предстать обнаженной перед двадцатидевятилетним? Оголиться перед посторонним мужчиной впервые за двадцать лет? Вот в чем самый большой минус измены — рано или поздно приходится раздеваться. Джаз посоветовала выключить отопление и раскрыть окна, а затем предложить, чтобы мы оба разделись прямо в постели, потому что здесь та-а-ак холодно… Но что, если в дешевом мотеле, где мы, без сомнения, в конце концов окажемся, окна не открываются? Нет и еще раз нет. Придется придумывать ситуацию, чтобы встретить его лежа на боку — единственная беспроигрышная поза, в которой женская грудь, прошедшая через кормление, гарантированно выглядит больше… К несчастью, мужчины склонны принимать данную позу как показатель того, что ты либо под градусом, либо у тебя паралич нижних конечностей. Можно еще ходить, скрестив руки, чтобы ложбинка была поглубже… Но так я добьюсь лишь одного: буду выглядеть как сбежавшая из дурдома психопатка, которую свело от смирительной рубашки. Подозреваю, что ни один из этих вариантов не больно-то стимулирует к обольщению.

— К тому времени, как ты заманишь его в постель, все это будет уже неважно. Главное — заманить. А ради этого можно и сжульничать, — решила Джаз. — Мужчины все время бахвалятся своими спортивными подвигами и героическим детством. Так почему бы и нам чуть-чуть не помухлевать? Бюстгальтеры с силиконовым гелем, набивные вкладыши…

— Все! Уломала! Подать сюда мои сиськи!

Джаз даже взвилась от восторга:

— Класс! Прямо сейчас этим и займемся!

Первым делом она попыталась изменить мой облик с помощью подушечек-вкладышей. Проблема, однако, в том, что вкладыши то и дело вылезали наружу и за мной тянулся след в виде миниатюрных набивных лепестков. Заметьте, очень удобная штука, когда кому-то нужно тебя отследить. Особенно мужу. Я просто привела бы его, навроде Ганзеля с Гретель, прямо к нашему логову разврата.

Следующим методом превращения моих холмиков в горы стали гелевые вставки. Мешочки с силиконом, что вкладывают в бюстгальтер. И все бы ничего, вот только я постоянно о них забывала, и в один прекрасный день Трухарт обязательно наткнулся бы на один такой во время предварительных ласк.

— Черт, а это еще что за хрень? — спросит он, держа двумя пальцами трепещущего слизняка.

— Э-э… ты не поверишь, но это такой новаторский способ разморозки домашней птицы.

Чушь какая-то. И потом, я не собираюсь с ним спать.

— Я знаю, что ты не собираешься с ним спать, солнышко, но мало ли что? А вдруг ты попадешь в больницу или типа того? — убеждала Джаз, подталкивая меня к отделу нижнего белья в «Селфриджз».

Лично я отдаю предпочтение трусам из стопроцентного хлопка, желательно размером с небольшое развивающееся государство. Ну вы знаете, панталоны вроде тех, что можно натянуть на мачту вместо треугольного паруса. Но Джаз силой заставила меня влезть в коротенькую сорочку, разобраться в которой мог разве что дипломированный инженер. В результате десятиминутной борьбы с бесконечными рюшечками и оборочками моя голова торчала оттуда, где должны быть ноги, одна грудь — из дырки для шеи, а лобковую растительность соблазнительно окаймляли кружевные бойницы.

— Чего ты там копаешься? — нетерпеливо постучала Джаз в дверь примерочной.

— Да так, стараюсь схлопотать «неуд» по женственности.

— Перебьешься!

И не успела я опомниться, как уже оказалась в салоне красоты, облепленная воском для эпиляции. Поверьте, боль настолько невыносимая, что можно запросто отдать концы, — ну и какой тогда смысл быть гладкой и безволосой, если ты все равно покойница?

Следующей по списку стояла парикмахерская, после которой на голове у меня вырос такой вавилон, что я едва могла повернуть шеей — столько на меня вылили лака. А под конец меня еще и ощипали.

— На подбородке это не волоски. Это заблудившиеся ресницы.

Хорошо все-таки мужикам. Они не только всю жизнь могут довольствоваться одной парой обуви, у них еще есть выбор — отпускать усы или нет.

Решительно настроенная превратить солому в золото, свое портняжное «румпельштильцхенство»[41] Джаз начала с того, что попыталась втиснуть меня в тугие дизайнерские штанишки, но обнаружила, что для человеческих ног они не годятся.

— Мне нравится вон то платье, — сказала я продавщице в «Джозефе». — А нет ли у вас размера для более широкой кости?

Единственное из всех преребранных мною платьев, которое хоть как-то льстило фигуре, щеголяло этикеткой «Guess».

— Черт, даже не знаю. Это ведь больше моей недельной зарплаты.

В итоге я остановилась на новом гардеробе из «Топ Шопа» и всю ночь не смыкала глаз, выводя «Гуччи» и «Прада» на всех моих дешевых сумочках, блузках и туфлях.

Свято верящая во всемогущество кремов для лица, Джаз заставила меня затариться всевозможными лосьонами-снадобьями, клятвенно обещавшими сдержать натиск времени. Нечего и говорить, что ее не особенно впечатлила моя косметичка, содержавшая крошечный баллончик туши, купленной года четыре назад и высохшей после третьей попытки накрасить ресницы, и халявную помаду такого мерзкого цвета, который поверг бы в ужас даже гробовщика. Но Джазовым косметологам все-таки удалось меня преобразить… Оставалась единственная проблема: отныне я никогда не смогла бы выйти из дома экспромтом, поскольку на сборы мне теперь требовалось часов сорок восемь, не меньше.

Далее пришел черед утягивающих колготок, влезть и вылезти из которых было столь же легко, как, скажем, из мокрого гидрокостюма. О непринужденном стриптизе не могло быть и речи. Для практики я надела их в школу, и все бы ничего, но вечером, когда пришло время выбираться из моего «бедро-корректирующего, экстра-поддерживающего» новоприобретения, я потянула мышцу и оказалась в больнице.

Я сидела в приемном покое, чувствуя, как стремительно покидают меня мысли о неверности. Ведь кажется, что может быть проще, чем завести интрижку? Но в реальности все оказалось чертовски опасным. И не только в физическом плане. Что, если у Трухарта вдруг появятся серьезные намерения? Что, если его навязчивость начнет вызывать отвращение? Конечно, всегда можно выкрикнуть во сне имя мужа. Такого, вероятно, хватит с избытком, чтобы отбить у парня охоту раз и навсегда… Еще можно стать более требовательной в сексе — в извращенном плане. Или сказать, что я под охраной полиции и за мной постоянно следят. Любой рецидивист тут же сорвется с места и помчится так, что только пятки засверкают.

Но что, если Трухарт станет меня преследовать? Тогда можно просто сказать, что мужу выписали судебный запрет на встречи со мной, поскольку он пригрозил убить всякого, кто переспит с его супругой.

Черт. А что, если серьезные намерения появятся у меня? Вообще говоря, не так-то просто выбрать подходящий момент для признания мужу, что ты разводишься с ним ради двадцатидевятилетнего поэта с атлетическим телосложением — ах да, и с тюремным сроком за торговлю коноплей. Нет, на это я пойти не могу.

Желая закрепить свою решимость, я приехала к Джасмин — и застала подругу с телефонной трубкой в руке. Звонила та самая блондинка-академик, эксперт по Сильвии Плат.

— Послушай, — грубо рявкала Джаз, — я знаю, что ты спишь с моим мужем. Просто хочу, чтобы и ты знала, милочка: ты не одна такая.

Нет и еще раз нет. Я не хочу оказаться в такой же двусмысленной ситуации. И все же стоило мне подумать о Трухарте Джонсе, как между ног словно обдавало пламенем. Кто-то должен уступить — возможно, резинка на моих трусиках. Вдруг Трухарт и есть тот единственный, кто сможет снять мой секс-драйв с нейтрали?

Я соглашалась и отменяла свидания пара на пару с Джаз. Соглашалась и отменяла. Но, как выяснилось уже очень скоро, все мои душевные колебания были напрасными.

Вечером в среду, когда я вышла из ворот школы после репетиции хора, мрачнее тучи от перспективы долгого вечера в одиночестве — Джейми был в летнем лагере, Джен ночевала у подруги, а Рори по-прежнему жил в рабочей квартире, — он был тут как тут, рядом со мной, проворный, как вор-домушник.

Вопреки всякому здравому смыслу, я ощутила сладостный трепет предвкушения. И поплыла навстречу ему. Под уютным покровом большой руки Трухарта Джонса меня вели к Риджентс-парку. Мы гуляли по лужайкам, среди цветущих роз, и я чувствовала тепло его кожи. За летним театром он нежно коснулся моей шеи. Голодный спазм буквально прострелил меня насквозь. И я не просто хотела есть — я жаждала плоти и крови. Он провел пальцем вдоль выреза футболки — там, где она обходила ключицы, — и меня словно пронзило током, от шеи до коленей, включая и несколько прочих мест посередке. Возбуждение было таким, что я напрочь забыла о чувстве вины. Возбуждение было таким, что я позабыла крикнуть: «Подать сюда мои сиськи!» Знающий свое дело Трухарт мастерски подлез под застиранный серый лифчик, нащупал сосок и сжал пальцами. Не мягко, как Рори. А жестко.

— Я выкормила двоих детей… — сконфуженно пролопотала я.

Но закончить предложение мне не дали. Не успела я опомниться, как его губы уже были на моей груди: теплые, влажные, сводящие с ума. Он не сосал, как Рори; он прикусывал, легонько. Приятная дрожь прокатилась вдоль позвоночника и ушла в ноги. Он сдавил меня в объятиях, прижимая к своему телу. Я трепетала под натиском либидо. Ах, с каким удовольствием я уступила, когда его рука забралась мне под юбку и поползла вверх по бедру — медленно и плавно, как в гимнастике тай-чи. И вот она уже под резинкой белых хлопковых трусов, а потом — внутри, два пальца, по кругу.

— Я так хочу тебя.

И я вдруг поняла, почему половина замужних женщин заводят романы на стороне. Не потому, что им нужны умопомрачительные оргазмы. Хотя… да, да, да!!! Еще как нужны. Но в первую очередь женщине нужен мужчина, который желает ее. Пусть не так сильно, как желает победы в крикете своей стране, но все же…

А дрожь все нарастала. Невольно я начала извиваться, прижимаясь к Трухарту Джонсу. Еще чуть-чуть — и я окажусь на самом пике блаженства! Моя муфта больше не будет иссохшейся! В любую секунду я готова была закричать — громко, дико, по-звериному — и рухнуть на землю вспотевшей, задыхающейся кучей… Но стоило мне представить себе эту картину, как я резко отшатнулась от края пропасти, точно сентиментальная барышня из романов восемнадцатого века. Сладострастная пелена, кокон из дыхания и кожи, свитый Трухартом Джонсом, прорвался.

— Мне надо идти.

— Да, да, я хочу уложить тебя на землю и лизать тебя там.

Его жаркий голос переполнялся вожделением.

Я с силой сглотнула. Мое тело сдавалось без боя, да, да… но чувства возобладали над страстью. Я люблю своего мужа. Я принадлежу Рори. Каждая клеточка моего тела, моей души пропитана им. Он — мой мужчина.

— Эй, я думал, ты хочешь пойти до конца?

— О да, еще как хочу… Но только концы у нас разные, прямо противоположные. К сожалению. Прости, Трухарт. Прости, пожалуйста.

Поезд мчал по внутренней кольцевой к станции «Бейкер-стрит», а я думала о том, что произошло. Я чересчур легко отказалась от Рори. Как от вещи, что держат дома годами и выбрасывают за пару дней до того, как она вдруг срочно понадобится. Грань между похотью и безумием такая тонкая. И я вовремя остановилась, едва не стерев эту грань совсем.

Глава 6 Пока убийство не разлучит нас

Ночь благоухала теплым ароматом жимолости, поддерживая мой дух, когда я направлялась через кабинет мужа в его рабочую квартиру. Все мысли были лишь об одном — сказочном, мягком тепле его объятий. Я буквально сгорала от желания — желания почувствовать Рори рядом с собой. Это была моя навязчивая идея. Рори еще не вернулся с вызовов, так что я нагло вломилась в рабочую спальню, намереваясь дождаться его, но через пару часов отключилась: полностью одетая, ничком на кровати. Радуясь, что избежала безрассудного поступка, я позволила себе фривольные мысли. Дофантазировалась даже до того, что запросто могу принять Рори за грабителя — так давно я его не видела. Хотя преступница здесь — скорее я. Эмоциональный взлом с проникновением. Решено — я прокрадусь обратно в сердце мужа.

Проснулась я от тревоги и возбуждения. В рассветном сумраке спальня казалась печальной и заброшенной. Точь-в-точь моя копия. Вторая половина кровати была пуста. Где же Рори? Маятник подозрений качнулся взад-вперед, и я почувствовала, как молния сомнений зигзагом пронзила тело. Выбравшись из постели, я принялась обыскивать комнату на предмет зацепок. Первым делом ткнула кнопку допотопного автоответчика. Пленка оказалось такой древней, что оставленное сообщение звучало скрипуче и искаженно. Но голос был явно женский. И он назначал время для встречи. Я лихорадочно пыталась придумать разные оправдания, зачем моему мужу встречаться с женщиной. Может, это его мамочка восстала из мертвых? А может, Рори тайком носит женскую одежду и условился о примерке с портнихой? Все эти безумные предположения были намного приятнее, чем мысль о том, что у мужа роман. Особенно когда логика подсказывала лишь одну возможную кандидатуру.

Мне захотелось вызвать бригаду криминалистов — пусть снимут отпечатки пальцев с обнаженного тела Бьянки. Я живо представила, как лапает ее сейчас мой супруг. Тугие ремни тревоги стягивались вокруг грудной клетки все крепче и крепче. Над верхней губой выступили капельки пота, я чувствовала, как меня засасывает в зыбучий песок паники. Мужчины — рабы привычки. Они никогда не бросят уюта своих жилищ, если только здесь не замешана женщина. Ужас лавиной обрушился на меня. Итак, он все же влюбился в нее. Одно ласковое слово подлой мужекрадки — и Рори рванул из семьи, только пятки сверкнули. Почему я сразу не поняла очевидного?

Я ощупью пробиралась через кабинет, не сомневаясь, что звери издеваются надо мной в своих клетках. Могут ли кролики ухмыляться? Спрашиваю потому, что я точно слышала ехидные смешки.

Диккенсовские дома Кэмдена отбрасывали на автомобиль надгробные тени. Я сидела в машине напротив дома Бьянки. Вне себя от страха, я опустила стекло, и в салон ворвался поток кислорода. На часах было восемь утра. Рори открывает клинику в 8:30, так что, если муж здесь, он должен вот-вот появиться. И действительно, в следующую секунду мое сердце екнуло: желтая дверь приоткрылась, и на пороге возникли они — оба, вместе. Глядя между лап Гарфилда, которым моя дочь украсила лобовое стекло, я наблюдала, как Рори целует эту женщину. Глаза жгло от напряжения. Ох! В отчаянии я вцепилась в руль. Кожу пронзили тысячи мелких иголочек, будто кто-то украдкой наблюдал за мной, а не наоборот. Рори выглядел таким красивым и мускулистым. Да, влюбленными восхищаются все — если только это не твой собственный гребаный муж.

— И это называется «эксперимент»?!

Не соображая, что делаю, я выскочила из машины с пронзительным визгом. Рот жадно глотал воздух — такой же едкий и терпкий, как наша разлучница.

— Я думала, это ничего не значит?! — орала я. Чувство такое, будто меня выхолостило ветром. — Рори, я хочу, чтобы ты немедленно сел в машину и поехал домой вместе со мной.

Рори остолбенел. Зато Бьянка быстро прижалась губами к его уху — несомненно нашептывая свои заклинания. Она была в ночной кофточке розового шелка и ажурных трусиках. Волосы соблазнительно растрепаны, глаза в обрамлении фальшивых ресниц, которые были бы к лицу разве что жирафихе. Ага, именно так выглядят по утрам все работающие мамы. Шутка.

— Pop?

Он продолжал стоять, уставившись в пустоту.

— Когда я говорю, что хочу услышать ответ, я имею в виду в этой жизни.

Хотя фраза и прозвучала довольно смело, внутри уже поднимался мощный прилив горя.

— Вообще-то, — встряла Бьянка, — мы собираемся жить вместе.

Боль была резкой и невыносимой — как от яркого солнечного света, когда с похмелья раздергиваешь шторы. Злобная ухмылка перекосила лицо Бьянки.

— Интересно, где? — глухо вопросила я. — В этом твоем шаманском иглу? Рори, она же пустышка. Неужто ты сам не видишь?

Улица, мир — все словно искривилось и поползло, медленно утягивая меня за собой в бездну. Страх сочился из каждой клеточки моего тела. Я взглянула на свою Немезиду.

— Неужели тебе наплевать на семью, которую ты разрушаешь?

— Я люблю Рори, со всеми его комплексами и недостатками, — бархатным голоском проворковала Бьянка. — Я могу удовлетворить любые его потребности так, что тебе и не снилось.

— Правда? Это ж сколько надо корячиться йогой, чтобы вот так лизать собственную задницу?

Я почувствовала, как от ярости кровь закипает в жилах.

— Я способна вскормить его креативность и достучаться до его нетронутого потенциала. Ты же только и можешь, что подавлять его.

Как же мне хотелось ответить уайльдовской насмешкой, шекспировской ссылкой, с язвительной желчью на гарнир! Но вместо этого я разрыдалась как последняя дура:

— Рори!

Если он сейчас меня не удержит, я разлечусь на куски, как разорвавшийся фугас.

— Рори, мы можем поговорить наедине?

Даже сбитая с толку, я прекрасно знала: когда твой собственный муж целит тебе в грудь взведенной бабой — это верный признак, что с вашим браком не все в порядке.

— Прекрати целиться в меня этой дрянью, — я махнула рукой в сторону Бьянки. — Это меня нервирует.

— Мне очень жаль, Кассандра. Но куда Рори, туда и я. Это называется преданность — то, чего ему так не хватало в семье, — с отработанным апломбом отпарировала она.

Меня словно сшибло психологическим грузовиком. А за рулем сидел мой собственный муж.

— Послушай, — сказала я, — у тебя кризис среднего возраста, это понятно. Но неужели нельзя просто зациклиться на облысении, как другие мужчины?

Рори поглаживал свою бородку. Вот уже несколько недель он культивирует образ вождя-революционера. Но против чего он восставал? Против меня? Неужто я и правда вызывала в нем такое отвращение?

— Я знаю, я сама виновата, что затащила тебя на психотерапию. Да, я все время твердила о любви. Но я вовсе не любовницу имела в виду!

Бьянка покачала головой:

— Сказать по правде, ты просто не удовлетворяешь его сексуально.

— Что ж, Рори, тогда у меня есть для тебя один ценный совет. Хочешь, чтобы жена всегда тебя хотела, так держи свою гребаную подстилку подальше от ее глаз!

— Подстилку? Да будет тебе известно, Кассандра, мы с Рори — родственные души. Эмоционально и психологически симпатико. Хотя, конечно, нам еще столько предстоит познать друг о друге в телесном плане. — Она сжала его руку, облизав одним из своих бархатистых взглядов. — Кстати, Рори будет играть в видео, которое я снимаю. Фильм называется «Тело».

— Да неужели? И насколько же велика его роль? Должно быть, совсем крохотная.

Неплохо отбрила, особенно с учетом того, что меня буквально захлестывало бешенство. Я чувствовала, как боль скручивает кишечник. Да как она смеет так поступать со мной? С нами? Ярость поднялась во мне с удвоенной силой. Умри! Сдохни! Но в моей машине имелось лишь одно оружие — гигантский водяной пистолет Джейми. Я вдруг представила себе картину, как все эти местные кэмденские гомики с претензией на артистизм потягивают шампанское и снисходительно качают головами, глядя, как я гоняюсь за мужем и его любовницей и поливаю их водяными очередями.

— Рори, но как же дети? Если тебе наплевать на меня, подумай хотя бы о них.

— Мы обо всем подумали. Я, кстати, уже получила СМСку от Джейми, которому не терпится со мной познакомиться. Вот, смотри.

Бьянка хвастливо ткнула мне под нос мобильник Рори. На экране высветился текст: «А она клевая, пап».

— Ах! — продолжала сентиментальничать Бьянка. — Это та-а-ак мило!

Прежде чем снова заговорить, мне пришлось дождаться, пока в ушах стихнет грохот.

— Рори, не позволяй ей себя одурачить, — в отчаянии взмолилась я. — Бьянка ненавидит детей. Она даже собственную дочь и то заставляет играть гендерно-неспецифическими фольклорными игрушками из стран третьего мира, где ими торгуют на базарах. Это же издевательство над ребенком. И прежде чем ты переедешь в «Башню Тофу», — я ткнула в окна квартиры, — просто подумай еще кое о чем. Бьянка хоть и изображает из себя всю такую органическую — черт, я даже уверена, что сегодня у тебя был первый в жизни органический оргазм, — но на самом деле она по уши накачана ботоксом. Тебе это не кажется слегка лицемерным?

— А сегодня Рори обещал познакомить нас с Дженни, — мяукнула Бьянка.

Я попыталась ответить, но то, что сорвалось с моих губ, скорее напомнило вопль страдания:

— Где?!

Жизнь вдруг обернулась треснувшим зеркалом.

— На празднике спорта, — заговорил наконец Рори. — Наши дочери ходят в одну школу.

Я было потянулась к мужу, но тот отмахнулся от меня, точно от мошки. Мошки, которую хотел прихлопнуть.

— Серендипити на год младше, но я уверен, что наши девочки подружатся.

— Но ведь ты ни разу не был на празднике спорта! Всегда хожу только я. В этом году я впервые не участвую в «забеге мам», да и то лишь потому, что в этот день веду своих учеников на экскурсию.

— Ничего страшного. Бьянка побежит вместо тебя.

— Да, — злорадно добавила стерва. — Некоторым из нас нравится поддерживать форму.

Внимание! Опасность! Сирена ужаса взвыла в моей голове.

— Значит, ты и в самом деле хочешь моего мужа? Что ж, тогда я принесу его миску и резиновую косточку. Может, заодно избавлюсь и от тебя, Бьянка? Ведь если я брошу палку, не сомневаюсь, ты помчишься за ней во весь дух.

Бьянка резко утянула Рори в квартиру и захлопнула дверь. Лишившись мужа, я почувствовала себя совершенно опустошенной. Хотя по-настоящему меня расстроило нечто другое. Именно я угрохала все эти годы на его перевоспитание, именно я вбила ему в башку, сколь важны дни рождения и всевозможные годовщины; наконец, именно я научила его единственно верному ответу на вопрос «Я не выгляжу в этом толстой?». И ради чего? Чтобы другая баба увела «новую и улучшенную версию» Рори у меня из-под носа? Ведь это же все равно что перестроить дом, отремонтировать, сделать из дерьма конфетку — и оказаться на улице, получив крепкого пинка под зад. Именно так. Новый владелец перебил мою сексуальную цену. Новый владелец — моложе, худее, крепче меня, и нижнее белье у него на загляденье.

И все это — моя собственная гребаная вина. Господи Иисусе! Затащить Рори на семейные консультации — да я с тем же успехом могла закурить рядом с полным бензовозом. А проклятая Бьянка не только собирается встретиться с моей дочкой, но и поучаствовать в забеге наравне с другими аппетитными мамашами.

Я ехала в школу и фантазировала, как избавляюсь от Бьянки. Смерть в моих фантазиях почему-то ездила на газонокосилке. Затем я переключилась на другие картинки: вот я сижу в камере-одиночке, вяжу салфеточки и строчу ходатайства, уверяя, будто страдаю раздвоением личности. Раздвоением? Да кого я пытаюсь одурачить? Черт, у меня одной-то личности — и той нет! Ну что ж, все это очень скоро изменится.

Я запасусь терпением. Судья на линии дал отмашку. Гонка началась. И я отыграю мужа обратно — в открытой и честной борьбе. Даже если ради этого мне придется мухлевать.

Глава 7 Выживают красивейшие

Когда женщина узнает, что у ее мужа роман, в голову тут же лезут всякие глупости:

1. Вписать «ПЕНИС ОТСУТСТВУЕТ» в графу «особые приметы» на его водительских правах.

2. Распустить слух, будто разрыв — это ваша инициатива, а причина — его недержание.

3. Зарегистрироваться под его именем на разных постыдных сайтах — тех, что стоят на контроле у Скотленд-Ярда.

4. Отказаться от шоколада. Вам будет не хватать его так сильно, что просто не останется времени на мысли о муже.

5. Добраться до его чековой книжки и приписать на всех корешках: «За интимные услуги».

6. Побить эту сучку в «забеге мам».

Школьный праздник спорта — современный ритуал унижения. Большинство мамаш предпочитает пересидеть пресловутый забег в туалете. Нечего и говорить, что я ждала нынешнего мероприятия с чуть большим нетерпением, чем ждала бы собственной казни. Однако ненависть к Бьянке перевесила все. Оставалась лишь одна-единственная проблема: как смыться с экскурсии?

Прикидываться больной не имело смысла. В качестве уважительной причины Скрип не принял бы даже свидетельство о смерти. Но если я не побью Бьянку в «забеге мам», похороны мне обеспечены в любом случае.

Будучи учителем, ты быстро становишься докой в самых разных отговорках, которые только можно себе вообразить. Объяснительные записки от родителей немало способствуют поддержанию веселья в нашей учительской.

«Я подтверждаю, что Кайли пропустила занятия 29, 30, 31 и 32 февраля по уважительной причине».

«Джексон ушел с урока математики, потому что ушли все».

«Вчера Шардонне отсутствовала на уроках по уважительной причине. Нам с мужем пришлось ей вмазать, т. к. она реально заболела».

Даже у прелюбодеев вроде Рори найдутся свои оправдания. «Прошу освободить меня из семьи по причине усталости от супружеской верности».

Удивительно, роман у него, а виноватой почему-то себя чувствую я.

Но бросить два десятка ребят в Музее наук — чем можно оправдать такое?

Важнейшая часть любой экспедиции — тщательное планирование. Спросите об этом у Роберта Скотта[42]. Я тоже составила план: отвезти класс в музей и оставить их с Люси, второй учительницей, и шестью добровольцами-родителями, вызвавшимися нам помочь. Затем я рванула бы на дочкин праздник спорта, поучаствовала в «забеге мам», потом нырнула в метро и как раз успела бы к погрузке детей в автобус.

Я прекрасно знала возможные последствия бегства со школьной экскурсии. За такие вещи выгоняют с работы. Однако политика школы ясно гласила: прежде чем уволить учителя, его следует трижды предупредить письменно. По крайней мере, справедливее, чем в брачном союзе. Три письменных предупреждения и только потом развод — намного предпочтительнее сюрприза, которым ошарашил меня муж.

По дороге я нервничала так сильно, что проглотила два шоколадных батончика, влила в себя капуччино и с хрустом сгрызла большой пакет чипсов. Не слишком-то разумная разминка перед спортивным забегом. Пришлось, правда, сделать рывок от метро до школьного стадиона — а это ярдов триста, не меньше, — но после такого спринта меня скрутило пополам. Пытаясь отдышаться, я хрипела и молила о смерти. Чувствовала себя я до того паскудно, что едва могла стоять прямо. Последний отрезок пути я преодолевала со скоростью ленивца, ползущего через патоку. Вот уже несколько недель жизнь в школе дочери бурлила: безумные мамаши, пыхтящие под присмотром своих персональных тренеров, вырабатывали олимпийский дух перед будущим забегом. Я же едва переставляла ходули, как будто завязла в глубоком снегу.

Было у меня и еще одно слабое место — одежда. Вырубившись в рабочей квартире Рори, я всю ночь проспала в том, в чем пришла из школы, — в юбке и топике. К счастью, я догадалась напялить кроссовки, прежде чем отправиться к Бьянке. Но ночью я сдернула застиранный серый бюстгальтер и в утренней суматохе напрочь о нем позабыла. Ну и что, решила я про себя. Поддержки от моих бюстгальтеров все равно никакой. По-настоящему поддерживающий бюстгальтер никому не стал бы демонстрировать мои растяжки и четыре кило лишнего веса.

Когда я кое-как доплелась до стадиона, забеги школьников подходили к концу. Я едва успела, чтобы подбодрить Дженни. Мы сидели с другими родителями, ерзая на скамейке как от щекотки гигантских пальцев-невидимок, и вытягивали шеи, пытаясь получше разглядеть финишную черту.

— Ма-ам! — скривилась Дженни, когда я обняла ее после финиша, в экстазе от того, что дочь пришла третьей. — Ты без лифчика. Ффуу. Как не стыдно.

Дочь заявила, что убежит из дома, если я опозорю ее еще раз. А я тут же подумала, что она может смело начинать паковать вещи, поскольку мамуля вот-вот помчит вскачь, заткнув юбку в трусы и пустив сиськи по ветру.

— Папу не видела? — спросила я, стараясь не выдать боли в голосе.

Она выгнула большой палец в сторону туалетов. Как можно непринужденнее я двинулась в указанном направлении. Ветер трепал высокую траву, заставляя извиваться и корчиться точно море зеленых змей. За туалетами было тихо и довольно укромно. Стараясь держать себя в руках, я выглянула из-за угла. Здрасьте пожалуйста! Они стояли там и целовались. У меня сперло дыхание. Я хватала воздух разинутым ртом. Ситуация была критической. Будь я сейчас в самолете, давно уже напялила бы кислородную маску.

Дождавшись, пока эти двое неспешно вернутся к другим родителям, я прошла к месту, где они только что стояли. Земля хранила четкие отпечатки их подошв. Как место преступления. Но по крайней мере, Бьянка пришла в туфлях на каблучке и летнем платье, а значит, бежать мне, возможно, и не придется.

С треском проснулся мегафон: объявляли начало забега. Всплеснув руками как в танце фламенко, преданные мамаши вмиг побросали возлюбленных чад и поспешили к линии старта.

В прежние времена «забеги мам» были веселым и добрым состязанием: раскрасневшиеся мамочки бегали босиком, балансируя яйцом на столовой ложке и от души хохоча. Но теперь все это в прошлом. Кануло в небытие с появлением «альфа-мам» — с их кухонными столешницами из полированного гранита, подвесными потолками и автомобильными номерами с кричащей надписью «МАМА № 1». Головокружительная карьера и поздние роды; активные бизнес-леди, превратившиеся в таких же активных мамаш. Однако былой инстинкт соперничества, жестокий и беспощадный, никуда не девался. Он так и сочился из них. Традиционные же мамочки — крупнобедрые особы, каждый день испытывающие пределы прочности лайкры, — оказались настолько подавлены дикой свирепостью этих супермам, что сдались без боя и теперь угрюмо наблюдали за происходящим, сидя на трибуне.

Тем временем Бьянка сбросила платье, обнажив супермодный «хай-тек»: костюмчик в облипку, который смотрелся бы вполне уместно и в олимпийской деревне. Она скинула туфли и нагнулась завязать кроссовки — чересчур белые, явно специально купленные, гневно отметила про себя я. А затем распрямилась, точно воительница-амазонка. Казалось, даже цветы присели перед ней в реверансе. Черт. Сама мать-природа и та преклонялась перед этой гадиной.

В полной боевой раскраске, включая накладные ресницы, Бьянка не спеша приблизилась к соседней дорожке и критически оглядела меня с головы до ног.

— Без разницы, победишь ты или проиграешь, потому что… ты все равно проиграешь.

Она потянулась как кошка, с той же томной грацией.

— Что ж, надеюсь, тут есть дежурная медбригада, поскольку тебе она точно понадобится, — сблефовала я, заправляя юбку в колготки, — видок, который вряд ли войдет в моду на ближайшей Олимпиаде. — А может, тебе повезет и ресницы спружинят падение.

В довершение к прочим мукам меня изводили догадки, что именно известно другим мамашам. Или все эти переглядывания за спиной — всего лишь плод моего больного воображения? Безупречные богини уюта; при виде женщин этого сорта так и хочется засунуть голову в блендер, — нет, они здесь не ради мужского внимания. Они здесь, чтобы превзойти друг друга. «Ты заметила, что у нее целлюлит?» — «Ее дети — просто дикари какие-то. Почему она их не приструнит?» — «Готова поспорить, что она накачала сиськи специально к Рождеству». Их приговоры похлеще судебных вердиктов.

— На старт!..

Мы дружно согнулись, принимая стартовую позу. Белая лента финиша выглядела до тошноты далекой. Я взглянула на шеренгу бегуний. Обычно кроткие и милые, теперь они походили на заполярных охотников, готовых броситься с дубинками на стадо тюленьих детенышей. Ногти нацелены вперед, локти в стороны — мамаши нетерпеливо скребли линию старта, точно бьющий копытом бык при виде матадора.

— Внимание!..

— Кстати, мы с Дженни чудесно поладили, — как бы мимоходом бросила Бьянка. — У нее такой… потенциал. Жаль, что ты не смогла развить его. Ну ничего, время еще есть, тем более что девочки в ее возрасте такие податливые.

— Марш!

Если Бьянка намеревалась вывести меня из равновесия, то ей это удалось. Заправленная ненавистью, я рванула вперед, словно на чистом спирту. Я бежала так, будто на финишной черте ждали туфли от Джимми Шу, которые вручит Джонни Депп, причем совершенно голый.

Женщина слева от меня неслась как страусиха, вытянув шею; казалось, верхняя часть ее туловища не имеет ничего общего с ногами. Остальные бежали, уткнув взгляд в землю, точно мыши-полевки во время уборочной страды. Но я чувствовала, что опережаю их всех. Я прокладывала путь как шарик в пинболе, и ветер хлестал меня по лицу. Когда толпа поредела, я оглянулась через плечо. И увидела Бьянку. Она расчищала дорогу, расшвыривая соперниц по кустам. Заминка стоила мне нескольких секунд, и я вновь сосредоточилась на белой ленте, которую держали школьная секретарша на пару с учителем музыки. Бьянка догоняла меня, дыша в спину. А финиш все ближе и ближе. Я пыхтела, я задыхалась, вдох-выдох, ноги-поршни, как вдруг почувствовала сильный толчок. Я замахала руками, но поняла, что падаю, и отскочила в сторону, чудом не устроив полную фронтальную лоботомию стоявшей поблизости директрисе. Остальные бегуньи одна за другой спотыкались о мое падающее тело, пока мы все не оказались на лужайке: сплетенный клубок ярких топов и черных легинсов, напоминавший гигантское лакричное ассорти, бьющееся в эпилептическом припадке.

— Идиотка чертова! — брызгала слюной одна из мамаш. — Какого хрена ты все это устроила?!

— Я… я… меня… толкнули.

Мои легкие отчаянно цеплялись за свежий воздух.

— Гнать тебя на фиг, дура безмозглая!

— Но… но…

Мои оправдания утонули в общем гвалте ярости и раздражения. Вот, оказывается, что значит «упасть в чьих-то глазах». Свет под деревьями быстро сгущался, становясь зловещим. Враждебность окружала со всех сторон. Стало трудно дышать.

— Мам, ты в порядке?

— Конечно. У меня всегда кровь из ушей, как сейчас, — прохрипела я. — И лодыжка все время болтается под таким вот забавным углом.

Я нащупала икру Дженни и вцепилась в нее, пытаясь подняться.

— Она толкнула меня, ты видела? — ловила я воздух открытым ртом. — Я побеждала, а Бьянка меня толкнула.

— Ах, мам, научись проигрывать достойно.

Я видела, как Рори нехотя движется в мою сторону, чуть позади — Бьянка, сжимая призовую бутылку шампанского.

— Тебя тоже должны бы чем-нибудь наградить — за участие в соревнованиях без бюстгальтера. Медалью за храбрость, что ли. Ты в порядке? — недовольно поинтересовался муж.

— Она толкнула меня! Эта корова меня толкнула. Мне что, никто не верит?

В душе я проклинала свое имя, Кассандра — та, чьи пророчества все игнорируют. Насчет Троянского коня ей тоже никто не поверил.

— Пузырики! — Глаза Бьянки полыхали пугающим превосходством. — Обожаю пузырики.

— Да? Почему б тебе тогда не пойти попердеть в ванне?

— Мам, — шикнула на меня Дженни, — перестань. Мало тебе на сегодня позора?

— Не хочешь, м-м, ну, это, к нам присоединиться? — несмело предложил Рори. — Бьянка захватила корзину для пикника.

Еще бы она не захватила.

— Нет, я… мне надо обратно на работу.

В полуденном солнце тень от здания туалета сузилась до тонкой полоски. Я похромала туда: зализать раны перед рывком назад к музейной экскурсии. Выпотрошенная и одинокая, я готова была разрыдаться, но пересилила себя. Как бы то ни было, я упорствовала до конца, а это какой-никакой успех.

Как я уже говорила, планирование есть важнейшая часть любой экспедиции. Я все подгадала так, чтобы в запасе оставался как минимум час. Но вот чего я никак не могла учесть, так это, во-первых, вывихнутой лодыжки, во-вторых, «человека на путях» — эвфемизма лондонских транспортников, когда речь идет о самоубийце на рельсах, — и, в-третьих, севшей батарейки мобильника.

Когда я кое-как доковыляла до метро, поезда шли с задержкой, так что пришлось работать локтями как веслами, чтобы пробить себе путь в вагон. После чего поезд стоял без движения еще минут десять. Кондиционеры в лондонском метро отсутствуют как класс. Футболка, и без того хоть выжимай от недавнего бега, липла к телу второй хлопковой кожей. Когда голос из динамиков объявил, что линия закрыта, я поползла наверх ловить такси. А когда такси так и не появилось, влезла в набитый автобус.

Автобус тащился со скоростью доходяги. Я потянулась к мобильнику, позвонить Люси, своей коллеге, но телефон не подавал признаков жизни — как и я сама. Предыдущую ночь я проспала в рабочей квартире мужа и забыла зарядить мобильник. Я пыталась успокоить себя: мол, все это просто часть великого приключения под названием «столичная жизнь», но внутренне была на грани паники. И принялась клясться Господу, что непременно совершу массу всяческих добрых дел, если доберусь до музея вовремя.

Когда двухэтажный автобус дополз до Бейкер-стрит, я спрыгнула, в буквальном смысле, с подножки и в который раз поковыляла в метро. Еще пара пересадок — и я на месте. И пока я ждала и ждала поезда, а по радио объявляли о все новых и новых задержках, я размышляла о своих карьерных альтернативах. Работы вроде кастрации цыплят или нюханья подмышек для тестирования дезодорантов призывно манили пальцем.

Всю дорогу от станции «Саут-Кенсингтон» я пропрыгала подобно кенгуру. А когда ввалилась в музей, моих подопечных и след простыл. Я едва волочила ноги, боль сочилась прогорклым потом, но я нашла в себе силы обойти фойе, отчаянно выкрикивая: «Люси? Люси!!» Моя белая футболка, порвавшаяся во время забега, была вся в пятнах, волосы превратились в воронье гнездо, нога волочилась, бюстгальтер отсутствовал, сиськи болтались — словом, охранники поглядывали на меня с особой бдительностью.

Лодыжка болела нещадно, до сердечного приступа было рукой подать, автобус ушел сорок пять минут назад, — уж лучше бы я очутилась в аду.

В Примроуз-Хилл я прибыла, обеднев на сорок фунтов — спасибо таксисту. Пока мы торчали в пробках, я репетировала свою защиту. Сошлюсь на психнепригодность и досрочно выйду на пенсию. А чтобы ко мне не приставали, целыми днями буду колотить в африканский барабан — пускай считают, что учительство довело меня до безумия.

Как выяснилось, жизнь решила дать мне шанс попрактиковаться в искусстве войны в джунглях. Пробраться в школу незамеченной можно только на четвереньках, чтобы не попасть в объектив видеокамер охраны, а на последнем этапе — и вовсе по-пластунски мимо окна в кабинете Скрипа.

Было ровно три, когда моя секретная операция завершилась успешным проникновением. Через окно я влезла в класс Люси, где та как раз развлекала моих учеников заодно со своими. Противница «Слова и Мела», Люси шепнула, что, раз она так успешно прикрыла мою задницу, с меня как минимум пиво. Вздохнув с облегчением, я прокралась в свой кабинет за журналом — и застыла на месте, пригвожденная стальным взглядом.

— И где это, интересно знать, ты была?

Пердита преградила мне путь быстрее, чем пентагоновский отряд быстрого реагирования.

— Ты в курсе, что грозит учителю, бросившему класс во время экскурсии? — Тонкие губы Пердиты казались двумя розовыми червяками. — За такое увольняют!

Тысячи нелегальных иммигрантов рассылают посылки с сибирской язвой, организуют группы террора по всей стране — и что же секретные службы? Могут они их вычислить? Нет. А тут опоздала на полтора часа — и на тебе, тут же угодила в лапы Пердиты. Просто загадка, почему она до сих пор не в штате антитеррористического отряда Скотленд-Ярда.

Я прикрыла за собой дверь и приготовилась упасть ей в ноги.

— Пойми, это был вопрос жизни и смерти. С детьми все в порядке. На экскурсиях на каждые десять школьников должен быть как минимум один взрослый, верно? Ну вот, а я сделала так, чтобы соотношение было шесть к одному, уговорив помочь нам еще родителей. Плюс Люси была там все время. У меня семейный кризис. Не говори никому, пожалуйста. Ведь все прошло хорошо.

— На этот раз, — уточнила Пердита с манерностью викторианской гувернантки.

— Пердита, умоляю. Не говори Скрипу. Я буду дежурить за тебя на всех переменах до конца года. — От раболепства коленки покрылись гравийной сыпью, но я продолжала гнуть свою линию: — Прояви хоть каплю сострадания. Учительской верности. Сестринской солидарности?

Но сострадания у Пердиты было не больше, чем у колумбийского наркобарона.

— Долг превыше дружбы, — зловеще ответила она. Тон ясно давал понять, что дальнейшие уговоры бессмысленны.

В четыре часа, когда дети высыпали из школьных дверей, разбегаясь по домам, я увидела во дворе Скрипа. Непроницаемое лицо, рот сжат как прямая кишка при запоре.

— В мой кабинет, — приказал он.

Подволакивая поврежденную ногу, я поплелась за ним. Может, рассказать ему, что во время экскурсий происходят и гораздо более страшные вещи? Например, одна моя подруга по колледжу какого вывезла своих шестиклассниц в турпоход, девочки отправились по грибы… вот только грибочки оказались волшебными. В результате класс сутки провалялся в больнице — с галлюцинациями. Такой вот получился «школьный приход», во всех смыслах… Но стоило мне глянуть в глаза Скрипу, как я тут же передумала. Я даже осмотрелась вокруг в поисках какого-нибудь подручного средства для обороны. Диапазон настроений нашего директора колеблется от «отвратительного» до «сатанинского». Причем в удачные дни. Ярость же его, когда накатывает, — это просто торнадо.

— ВЫ БРОСИЛИ СВОЙ КЛАСС?!!

В течение следующих тридцати минут он бушевал не хуже урагана «Катрина», слова так и сыпались из него вместо града. Он был на грани апоплексического удара — ведь я нарушила все мыслимые правила охраны здоровья и безопасности! Жилы на шее вздулись и выпирали кабелями, пока он орал по поводу рисков, угроз, опасностей и возможных последствий столь безрассудного поступка с моей стороны. Я — безответственная, безнравственная, незрелая… Будь его воля, распинался Скрип, он прогнал бы меня взашей. К несчастью, для увольнения необходимо три письменных предупреждения. Но мой проступок настолько серьезный, что он собирается поставить вопрос перед Советом управляющих и потребовать моего немедленного увольнения.

Конечно, надо было хоть как-то оправдываться, но в тот момент я думала лишь об одном: как мне вообще пришла в голову мысль, что это может сойти с рук.

Разглядывая выкрашенную в казенный беж стену за его спиной, я поймала себя на том, что гадаю: интересно, какие предметы лучше всего удавались Скрипу до его необъяснимого повышения на должность директора? Подобострастие и низкопоклонство? Или теория пыток? Я даже придумала прощальный подарок, который преподнесу ему перед уходом, — табличку на дверь кабинета: «Чтобы здесь работать, необязательно быть женоненавистником и козлом, но это вам очень поможет».

После того как Скрип вытурил меня из кабинета — наверняка чтобы поиграть со своей коллекцией пыточных инструментов, — я вышла в коридор и уперлась лбом в стену. Школа со всеми ее горестями и несчастьями могла с тем же успехом оказаться где-нибудь на Плутоне. По сравнению с остальными моими проблемами эти казались такими ничтожными. Я потеряла сердце мужа. И опозорилась перед дочерью, то есть своими руками толкнула ее в зловещие объятия Бьянки. У меня возникло чувство, что свет в конце туннеля — это фары несущегося поезда. А я крепко привязана к рельсам.

Глава 8 У меня ПМС, так что я вполне законно могу тебя убить

— Он трахает психотерапевтшу? Ты шутишь. Где же они этим занимаются? У нее на кушетке? А через пятьдесят пять минут она объявляет: «Сеанс окончен»?

— Это не смешно, Джаз. Предупреждаю: если все пойдет еще ху… ху… хуже, мне придется просить тебя перестать мне п… п… помогать, — всхлипывала я.

После школы я сунула детям денег и высадила их у «Макдоналдса», проклиная себя за то, какая никудышная из меня мать. Под пульсацию железы виноватости я вспомнила, как в день, когда должен был родиться Джейми, я попросила доктора, делавшего мне кесарево, разбудить меня… когда сыну будет, ну, скажем, лет семь. И все равно — я бросила детей на милость «макдерьмового» обеда и понеслась к Джасмин.

Она водила по дому очередного оценщика. Похоже, Стадз решил в третий раз оценить дом для страховки. В последнее время агенты по недвижимости так и сновали туда-сюда в своих черных акулоподобных авто.

— На-ка, — сказала мне Джаз, — выпей. А я пока избавлюсь от этого парня.

Она грохнула стакан крепкого джин-тоника на стол, спасла из духовки свежеиспеченный хлеб и переключилась на пижонистого оценщика.

— Прежде чем вы уйдете, — многозначительно сказала она, — просто из интереса: сколько, по-вашему, можно выручить за этот особняк?

— О, дом уйдет миллиона за три, реально. Без понтов. Постройка что надо. Георгианский шедевр типа. Сверхсовременная кухня, великолепная витая лестница, подземный бассейн, уникальная библиотека двойной высоты с деревянными панелями, все по высшему классу.

Он говорил, словно читал рекламный проспект, обводя восхищенным взглядом хрустальные графины, аккуратные стопки каталогов «Кристиз», отполированный рояль. Дом всегда был для Джаз любимой игрушкой.

— Черт! Вам наверняка светят вкусные комиссионные, а? То есть если я решусь продавать, — светски щебетала Джаз, с намеком приоткрывая дверь. — Сколько бы вы на этом заработали?

Рыжеволосый агент защелкнул кейс.

— Сущие гроши, миссис. Дом ведь принадлежит банку.

— Что?!

Джаз вытянулась восклицательным знаком.

— Заложен вчистую, милашка.

— Это какая-то ошибка. Мы расплатились по закладной уже лет десять назад.

— Да, но через несколько лет перезаложили снова — и еще раз совсем недавно.

Джаз нервно расхохоталась:

— Этого не может быть.

— А зачем, по-вашему, я здесь торчу и составляю оценку? И вообще мне пора, если вы не против.

— Это какая-то ошибка.

Она двинулась следом по коридору.

Я поспешила за ней. Джаз вцепилась в мою руку как утопающая. И прежде чем она нащупала ногами дно, из бассейна в холл мягко прошествовал Стадз. Подтянутый и упругий, как теннисист-профессионал.

— Вы только посмотрите, кто к нам пришел. Наш героический защитник сирых и убогих. — Джаз развернулась, ее голос сочился сарказмом. Я инстинктивно нырнула в гостиную, с глаз долой. — У меня только что был презанятный разговор с оценщиком: он сообщил, что ты перезаложил наш дом. Это правда?

— Да. И что? — Стадз был абсолютно спокоен. — Мне нужны средства на финансирование моего нового изобретения… Я собрал команду, которая работает над сывороткой против возрастных изменений кожи. Намного эффективнее коллагена. Вот куда уходят все мои деньги. К тому же мы не ожидали, что потребуется так много времени, чтобы довести препарат до ума. Мы проводим клинические испытания в Африке. Но столкнулись с довольно большим числом рецидивов и побочных эффектов…

— Ты что, используешь своих бедняков-пациентов в роли подопытных кроликов?

— А почему нет? Я достаточно для них сделал. Пускай и они теперь сделают хоть что-то для меня.

— Мне казалось, ты предпочитаешь завоевывать авторитет, оказывая помощь несчастным и обездоленным?

— Да-да, у меня есть репутация. А теперь я хочу денег. Но чтобы их сделать, сначала их нужно потратить. Отсюда и повторная закладная.

В приоткрытую дверь я видела, как Джаз пошатнулась, точно от пощечины.

— И ты сделал это, не посоветовавшись со мной? Я кто, по-твоему? Ребенок? Но подожди. Ведь дом записан на нас обоих! Черт побери, я оплатила первый взнос, когда ты ходил еще в стажерах!

— Помнишь бумаги, которые я как-то попросил тебя подписать, когда торопился в аэропорт? Это не был страховой полис. Это были бумаги, предоставляющие мне право на единоличную подпись в критических ситуациях.

Джаз согнулась пополам, будто от тычка под дых.

— Это мой дом! Неужели тебе плевать на свою семью? На собственного сына?

— Для него будет только лучше, если он всего добьется сам, как его отец. Меня по жизни никто за руку не водил…

— Неправда! У тебя была я! Я — все эти гребаные годы! Да как ты мог обобрать собственного сына? Это безумие. Ты болен.

Стадз все еще не знал, что я в доме. Я пыталась придумать подходящую причину, чтобы смыться, — что-нибудь вроде «О господи! Кажется, у меня схватки!», — но тут пронзительно заверещал телефон. Джаз резко схватила трубку.

— Послушай, — рявкнула она, — у него нет денег. Так что найди себе другого придурка — вот с ним и трахайся!

— Дай сюда телефон, — приказал Стадз. Он вырвал трубку из рук жены и заговорил односложными словами. Куда девалась былая игривость? В тоне не было и намека на теплоту. Одна тревога и злость.

Джаз пристально вглядывалась в лицо мужа. Для меня Дэвид Стадлендз всегда был человеком, не поддающимся расшифровке, как и его докторский почерк. Но Джаз знала супруга вдоль и поперек.

— В чем дело? Твоя Плат-алогическая экс-пациентка, да? Только не говори мне, что она тебя преследует! — Джаз взорвалась противным нервным смехом. — Так тебе и надо.

На мгновение Стадза словно выбило из колеи:

— Как ты узнала про Марианну?!

— Ох, сама удивляюсь. Отпечаток ее вульвы у тебя на лице — может, это вас выдало? Так вот, значит, куда уходят все деньги? На бриллиантовые подвески и пентхаузы в Мэйфер? А не на вакцины против старения? Так?

Страшно было наблюдать за судорогами умирающего брака. Они походили на двух хватающих воздух рыбин, выброшенных на сушу.

— Она угрожает донести на меня в Медицинский совет, — вздохнул Стадз. — Я мог бы отделаться двухлетним испытательным сроком, но…

— Что? Ты серьезно? Эта баба тебя шантажирует?

— Да, причем благодаря тебе. Ведь это ты разболтала, что я встречаюсь с другими женщинами. Вот она и разозлилась. И теперь угрожает оторвать мне яйца в суде.

— Ты же хирург. Неужто не сможешь пришить их обратно? — В голосе Джаз сквозил холодок.

— Нет, если меня лишат лицензии. И что у меня будет за жизнь без моей работы?

Кулаки Джаз сжались.

— А ты подумал, что у меня будет за жизнь без моего дома?! Ты, ублюдок! Первая заповедь врача — не причини вреда. Вот что сказал Гиппократ. Тебя просто обязаны, лишить лицензии. Секс с пациенткой — табу. Любой доктор скажет, что подобный проступок — это все, конец карьеры.

— Господи! Да я-то здесь при чем? Пациентки часто влюбляются в своих докторов. Фрейд называл это «трансференцией». Подумаешь, раз оступился…

«Оступился? — возмутилась я про себя. — Вот гад!»

— Поначалу это даже стимулировало. Марианна — интеллектуалка. Беседы с ней вдохновляли меня, — продолжал Стадз, не подозревая, что растаптывает жену каждым следующим словом. — Но затем она словно рехнулась: подкладывала мне в портфель стихи, клеила любовные записки на лобовое стекло, появлялась в местах, где, как она знала, я точно буду. Я хочу сказать, это ее надо привлекать к суду за домогательство. А когда она узнала о других женщинах, у нее начался настоящий психоз. Она просто слетела с катушек. Стала повсюду следить за мной. Этой женщине нужен психиатр. А чего она ожидала? Поиск новых сексуальных объектов — биологический удел любого мужчины. Мы просто запрограммированы на…

— Запрограммированы? — с издевкой переспросила Джаз. — Ты что, видеомагнитофон?

— Это естественный цикл…

— Циклы, Дэвид, бывают только у стиральных машин.

— Короче, я с ней порвал. Вот тогда все стало действительно мерзко. Эта женщина сходила к юристу и дала письменные показания, будто она обратилась ко мне за медицинской помощью, а я воспользовался ее состоянием в своих интересах. И будто наша связь лишь обострила ее болезнь. Она готова подтвердить под присягой, что я злоупотребил ее телесной и духовной уязвимостью.

Лицо Джаз стало пепельно-серым.

— И какие у нее доказательства?

— Скажем, мои СМСки, которые, боюсь, она сохранила. И раз уж пошел такой разговор, тебе стоит знать самое худшее. Она угрожает продать свою историю газетчикам — со всеми подробностями о том, как я водил ее по секс-клубам в Нью-Йорке и Париже, где просил заниматься сексом с посторонними людьми, а сам наблюдал из укрытия.

Джаз тяжело опустилась на стул. Все это время я изо всех сил изображала цветок в горшке. Вообще-то я то и дело пыталась прокрасться к двери, но всякий раз, когда я порывалась встать со стула, Джаз одергивала меня взглядом.

— Ты даже не представляешь, какого я низкого о себе мнения — и как сильно я его не заслуживаю, — эгоистично озлобился Стадз. — Разве я не старался помогать людям всю свою жизнь?

— Да, миру очень нужны такие, как ты, Стадз, — те, кто готов решать его проблемы и бросать вызов несправедливости… Это цитата из твоего будущего некролога. Я уже заготовила его, потому что собираюсь тебя убить. Почему ты не признался мне, что тебя шантажируют, раньше — еще до того, как перезаложил наш дом во второй, мать твою, раз?

— Это расценивалось бы как нарушение врачебной тайны — конфиденциальности между пациентом и доктором, — мрачно пошутил Стадз.

— Глядите-ка, он вспомнил о морали! Как вовремя. Я поклялась быть с тобой, что бы ни случилось, в горе и в радости. А ты облапошил меня как последнюю дуру… И я собираюсь сделать то, что надо было сделать давным-давно. Я развожусь с тобой, Дэвид.

— Я не могу позволить себе развод. Собственно, как и скандал. Если ты со мной разведешься, я подам на опекунство. И тогда тебе не видать алиментов. Знаешь такое выражение: «ночевать под открытым небом»? Думаешь, такой образ жизни тебе пойдет?

Джаз грубо расхохоталась:

— Ты никогда не получишь опекунства. Думаешь, кто-то поверит, что ты хороший отец? Да ты даже не знаешь, что у тебя есть сын. Ты лишь смутно догадываешься, что в доме живет еще кто-то, чуть ниже ростом.

— Пусть так, но даже такой отец лучше, чем мать-шлюха.

— Это ты шлюха, Дэвид. Девчонка из «Кошек», голливудская бимбо, обозревательница «Ночных новостей», наша массажистка, твоя лаборантка…

— И ты готова это все доказать? В то время как у меня на тебя целое досье, на все твои постельные марафоны. Включая и твоего нынешнего рецидивиста. Он в чем специалист? В убийствах, не так ли? О, судья будет просто в восторге. — Стадз безжалостно ухмыльнулся. — Когда ты перестала доставать меня с сексом, я понял, что тебя обслуживают где-то еще, и устроил за тобой слежку. Чудные, кстати, снимки. Особенно те, на мобильнике у студента, который он, кажется, «потерял», не так ли? — те, где тебя нажаривают бутылкой из-под шампанского. Будет очень стыдно, когда это всплывет. То есть оно ведь даже не было марочным. Боже правый, я сомневаюсь, что оно вообще было французским, — ехидно подытожил он.

Джаз ошеломленно смотрела на мужа, не веря собственным ушам. Если б мои глаза были способны стрелять смертельными лучами, как у героев диснеевских мультяшек, я испепелила бы его тут же на месте.

— Помнишь, как в день нашей свадьбы ты сказал, что готов умереть за меня, Дэвид? Что ж, думаю, пришло время исполнить свое обещание!

И с диким воплем Джаз вцепилась в горло мужа. Прежде чем тому удалось отпихнуть ее от себя, она успела оставить на его груди две глубокие царапины.

— Тебе никогда не получить опекунства! — задыхалась Джаз. — Я убираю за вами обоими. Готовлю для вас обоих. Я сомневаюсь, что ты вообще знаешь, когда у Джоша день рождения! И с чего это ты решил, что я сама не пойду к газетчикам?

Стадз зло ухмыльнулся, вытирая кровь.

— Огласка, закрытые двери, сенсационные заголовки… Ты просто не сможешь так поступить с Джошем.

Стадз самодовольно смотрел на жену. Куда девался защитник сирых и убогих? Жалости и сострадания у доктора Стадлендза сейчас было не больше, чем у Дона Корлеоне.

— Джошу семнадцать лет, — напомнила Джаз. — Он вправе сам решать, с кем ему жить. И он захочет остаться со мной.

— Вряд ли, когда я расскажу ему, какая его мать потаскуха. А если он выберет тебя, мне придется доказывать свои слова в суде. Фото и все такое, — констатировал он с холодным безразличием.

У этого человека словно вырезали нерв сострадания.

Джаз отступила назад, к кухне. Я с ужасом наблюдала, как она хватает лежащий на столе хлебный нож и резко наносит удар. Но муж успевает перехватить ее кисть, жестко сдавливает, и нож со звоном падает на плитки пола, лишь слегка поцарапав ему предплечье.

— Ты хоть понимаешь, как легко я мог бы избавиться от тебя? Я же врач. И знаю, как отправить человека на тот свет, чтобы никто и никогда не догадался… Неплохая мысль, кстати. Надо будет повысить сумму твоей страховки.

Стадз расхохотался и не спеша направился по коридору. Я вынырнула из укрытия как раз в тот момент, когда Джаз снова схватила нож и бросилась за мужем. Ужас разрывал мой желудок, пока я хромала следом. Оглушительно хлопнула входная дверь. Несмотря на дикую боль в ноге, я заскакала следом за подругой на улицу. И увидела Джаз — она наносила удар за ударом, вонзая нож по самую рукоятку.

Покрышки Стадзова «ягуара» жалобно зашипели, а затем испустили предсмертный вздох. И только тогда Джаз без сил опустилась на землю, надрывно воя от злости и ненависти.

— Кто бы мог подумать, что я способна вести себя так? Кроткая, тихая мамочка из «среднего класса»? — всхлипывала она, уткнувшись в мое плечо.

Вот тогда-то я и поймала себя на том, что согласна с Джаз. Для Дэвида Стадлендза пришло время сдохнуть: медленной и мучительной смертью от множественных проникающих ран.

Глава 9 Когда с отчаявшимися женщинами творят поистине унизительные вещи

Две вещи в жизни неизбежны. Люди уходят в мир иной, и мужья бросают своих жен ради женщин помоложе.

Я не могла думать ни о чем другом, пока засовывала в микроволновку нечто почти съедобное для детей, приправляя все это виной, оттого что бросаю их в очередной раз; разыскивала няню, готовую на подкуп в любое время (вот было бы здорово, если бы супермаркеты держали полки с консервированными нянями — просто открыть и разогреть); вылавливала Ханну на благотворительном балу и убеждала, что ситуация достаточно критическая, чтобы пожертвовать светским мероприятием. Уже в машине, по дороге к дому Джаз, я поведала Ханне о том, что Стадз давно играет краплеными кредитками. В Хэмпстед-Хайтс мы прибыли с тяжелым сердцем.

Когда боевая кавалерия в составе двух единиц женского пола застучала каблуками на крыльце, дверь распахнулась, и перед нами предстала Джаз: в фартуке, волосы собраны узлом на макушке, руки по локоть в муке, широченная улыбка, несмотря на припухшие от слез веки, — и со шприцем.

— Джаз, что это у тебя в шприце? — притворно-ласково спросила Ханна, с беспокойством вглядываясь в дикие глаза подруги.

— О, кое-что очень опасное для жизни. — С презрительной беспечностью Джаз размахивала иглой во все стороны. — Мой муж угрожал мне убийством. Кэсси свидетель. «Выживают быстрейшие». Вот мой новый девиз. Я собираюсь убить Доброго Доктора раньше, чем он прикончит меня. Вызвав сердечный приступ. Проще простого.

— Джаз, милая, дай-ка сюда шприц, будь умничкой, — принялась уговаривать я, точно маленького ребенка. — Ты ведь знаешь, Стадз пошутил.

Последовала короткая схватка за шприц. Тягучая капля желтой гадости шмякнулась о каменную ступеньку между нашими ногами.

— Лярд! Лярд! Лярд! Отныне я буду впрыскивать нутряное сало во все, чем питается этот мерзавец. И да здравствует сердечный приступ! Дэвид всегда обожал мою стряпню — думаю, поэтому он от меня и не уходит. Так что я готовлю ему ужин.

Я прошла за Джаз на кухню, где та сперва перезарядила, а затем всадила полный шприц нутряного сала в бледного бройлерного цыпленка, лежавшего на жаровне.

— Но ведь он не разморозился, — заметила я, соскабливая сосульки со сморщенной кожицы.

— О да. Вообще-то я его уже наполовину поджарила, а затем заморозила снова. И теперь опять жарю. Это мой новый рецепт, называется «цыпленок «Сальмонелла»».

— Но от сальмонеллы можно отравиться и умереть!

— Вот именно. Было бы завещание…

Потрясенная Ханна призвала Джаз к здравому смыслу:

— Джаз, ты же училась в монастыре! Что сказали бы монашки?

— Забавно, что ты вдруг об этом вспомнила. Я отказалась от религии в пятнадцать лет. Но сегодня, после того как Кэсси ушла, я вдруг поняла, что жизнь после смерти существует. Я имею в виду, после смерти мужа.

Джаз сновала туда-сюда, платье веером развевалось вокруг ее ног, — сущая Дорис Дэй[43] на грани безумия.

— Нам надо придумать объявление для наших будущих бойфрендов. «Заявки принимаются лишь от счастливых, душевных, ласковых, недоминирующих самцов. Мужчин, готовых стряпать, стирать, убирать за нас, пока мы работаем».

Лицо Ханны скривилось как от лимона.

— В жизни есть и другие вещи, кроме работы.

— И это говорит женщина, известная тем, что даже во сне вскрикивает: «Берите того, кто предложит самую высокую цену! И поднимите ее еще на десять процентов!»

— Присядь-ка лучше, а я пока налью тебе чего-нибудь выпить.

Сочувствие разливалось по лицу Ханны.

Налакированными розовыми ногтями Джасмин откинула волосы с лица. На лбу остались мучные следы.

— Доктор Стадлендз давал клятву Гиппократа. Знаешь, почему он столько времени торчит в Африке? Да потому, что использует всех этих бедняков в качестве подопытных кроликов, испытывая на них сыворотку против возрастных изменений кожи. И ради этого он перезаложил наш дом. В последние пять лет он брал столько отпусков за свой счет и наделал столько долгов, что банк отказывает ему в праве выкупа закладной. И еще его шантажируют. Кэсси тебе рассказала? Теперь-то я понимаю Сильвию Плат. Даже очень. Брак — это просто забавное приключение, изредка заканчивающееся смертью. Лярд! Лярд! Лярд!

Она снова перезарядила шприц и вбрызнула содержимое в полуоттаявшую цыплячью тушку.

— А как еще мне от него избавиться? Я хочу сказать, мужчины часто тычут себя в живот, показывая, какие они крутые, — но крайне редко, когда в руках у них кухонный нож. Но если я убью его так, чтобы все выглядело как несчастный случай, — а ведь именно так, я не сомневаюсь, собирается поступить со мной он, — я смогу получить деньги по его страховке. Как и большинство жен, я не прочь стать богаче на миллион-другой. Особенно теперь, когда я без… — она осеклась, еще не вполне готовая произнести это страшное слово: «бездомная», — лицо без определенного места жительства.

Я с тревогой взглянула на Ханну. Джаз никогда не отличалась осторожностью или хитростью. Что бы она ни сотворила со Стадзом, все это, конечно, могло сойти за несчастный случай, но только не после современных криминалистических тестов, которые непременно докажут, что сердце потерпевшего было выкорчевано из тела с помощью пилочки для ногтей, принадлежащей его дражайшей супруге.

— Знаешь, Ханна, чего он хочет теперь? Кэсси сказала тебе? Опекунства над Джошем.

— Что? — Ханна устроилась на банкетке, элегантно разложив на полу подол вечернего платья. — Я бы скорее подумала, что этот поц подаст в суд, чтобы отказаться от опекунства.

— Это же просто смешно, — сочувственно вставила я. — Я хочу сказать, может, они и сидят на одном прутике одной и той же ветви фамильного дерева, но это единственное, что их объединяет.

— Видишь ли, если он добьется опекунства, ему не придется платить мне алименты.

— Но Джош уже взрослый — почти.

— Нет, пока не окончит школу. А там — университет, так что сын по-прежнему будет жить со мной в нашем фамильном доме. А мой маньяк-муженек не желает за это платить.

— Во всем же остальном это будет вполне тихий и мирный развод, — с сарказмом уточнила я для Ханны. — Каждый получит по пятьдесят процентов желчи.

— Смотрите, что я нашла сегодня. — Джаз ткнула мне под нос оторванный клочок газеты. — Телефон «Службы уборки для жертв бытовых преступлений». Удаление пятен крови, разложения и т. д. и т. п. Удобная, кстати, штука, если накромсать Стадза на кусочки и пропустить через кухонный комбайн. Вот это, я понимаю, совет. «Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству».

— Прекрати этот бред, сейчас же! — требовательно прикрикнула Ханна. — Давай-ка спокойно сядем и поговорим о вещах практических. — Она призывно похлопала по банкетке рядом с собой. — Кто твой бухгалтер? У тебя есть его домашний телефон?

— Это не бред. В жизни замужней женщины есть лишь два дня, когда муж в радость. День, когда ты за него выходишь, — и день его похорон.

Джаз заклохтала, как ведьма из «Макбета». Я ободряюще приобняла подругу:

— Стадз никогда не получит опекунства над Джошем.

— Мальчикам нужны мамы. — Рука Ханны скользнула, обнимая ее второе плечо. — Ты обязана быть сильной ради сына. «Мамаша Кураж». Помнишь, да-ра-гуша? Вот откуда пошло это выражение.

Воспоминание о том, как хищница Бьянка втерлась в жизнь моих собственных детей, отозвалось режущей болью. Я почувствовала, как пылает лицо.

— Я знаю друзей Джоша, его мечты, тревоги, надежды. Знаю, о чем он думает, что чувствует, какое озорство затевает. Ради чего я живу? Ради джинсов моего сына, еще теплых после того, как он снимает их перед стиркой. Ради запаха его волос, когда по утрам он обнимает меня на прощанье. Неужели я слишком много прошу от жизни?

— Нет, дорогая. — Я поцеловала подругу в лоб. — Не много.

— Джаз. Не отвлекайся. Номер телефона твоего бухгалтера. Реквизиты банковского счета. У тебя есть свой юрист? — не унималась Ханна. Она вновь уселась за стол, приготовив бумагу с ручкой. — Если бы не эти его улики! Жуть! И это фото! А ведь я говорила, что изменой Стадзу ничего не поправишь. Послушала ты меня? Нет.

Джаз прислонилась спиной к раковине, склонила голову набок и, прищурившись, пристально посмотрела на Ханну.

— Может, ты еще предложишь, чтобы мы с Дэвидом обратились к семейной психотерапии? О, это та-а-ак помогло Кэсси, не правда ли? Теперь ее муж живет со своим терапевтом — спасибо подруге.

И это было правдой. Единственный результат наших психотерапевтических сеансов заключался в том, что они подтолкнули Рори уйти из семьи. Одно слово Бьянки — и он драпанул с такой скоростью, что его собственные щеки едва поспевали за ним из-за перегрузки. Я с трудом сдержала слезы.

Ханна моментально ощетинилась:

— Прости, но, по-моему, именно ты разрушила жизнь Кэсси. У нее все было в порядке — счастливый брак, счастливая семья — до тех пор, пока не вмешалась ты, Джасмин.

И это тоже было правдой. Под напором Джаз я, как киношная каскадерша, кидалась на решетку моей семейной жизни, испытывая ее на прочность, и она не выдержала. Губы у меня задрожали.

— Я не вмешивалась. — Ногтем-стилетом Джаз ткнула Ханну в грудь — не сильно, но достаточно, чтобы та вскочила. — Я всего лишь указала на то, как ее эксплуатируют. Остальное Кэсси решала сама. Самопросвещение — одна из услуг, которые я оказываю.

Ханна, которую выдернули с благотворительного ужина, с неистовством закинула в рот горсть арахиса.

— Твоя проблема, Джаз, в том, что ты открыто презираешь всех мужчин на свете. Есть лишь несколько исключений, их ты презираешь тайно.

— И я права, черт возьми! Посмотри, что Рори сделал с Кэсси. Лживые, двуличные крысы — вот вам и вся мужская натура.

— Ты согласна с этим незрелым анализом, Кассандра? — начальственно обратилась ко мне Ханна.

Я глубоко вдохнула, пытаясь придумать способ, как разрядить наэлектризованную атмосферу.

— Знаете, у моей Дженни была как-то мышь — самец, чрезвычайно беспутный и неряшливый экземпляр, которого она назвала в честь своего папочки. Мышь этот жил в мышиной башне, в общей клетке, и спускался лишь для того, чтобы набить брюхо или потрахаться. Так вот, как-то раз к нам заехал приятель мужа, тоже ветеринар, и я попросила его кастрировать Рори. Когда тот наконец сообразил, что я не имею в виду своего супруга, блудливый мышь лишился мужского достоинства. И что вы думаете? Не прошло и недели, как Рори чистил гнездо и вовсю ухаживал за потомством. Черт, да он практически читал «Женщину-евнуха»!

— Видите! Вот что нужно сделать со всеми мужьями. Кастрировать! А может, заменить эту их виагру на эстроген? Сбрызнуть их кукурузные хлопья? Или… да, точно! — Джаз вьюном кружила по кухне, завязки на фартуке распустились. — Я могу подговорить Билли убрать его! Как это я раньше не догадалась? Ведь мой бойфренд — убийца, в конце-то концов. Кстати, он мог бы заодно пристроить и ваших мужей — лживых, двуличных подонков. Оптом дешевле. Три по цене одного.

Ногти Ханны забарабанили по столу.

— Не все мужья непорядочные. Паскаль со мной честен. Он поддерживает мою карьеру. Мы очень и очень счастливы.

Джаз вдруг резко прекратила свои порхания по кухне.

— Да ну?! — В ее голосе раздались зловещие нотки. Точно кто-то щелкнул рубильником. — Знаешь, Ханна, если честно, у меня вот где сидит эта твоя позиция: мой муж святее всех святых. Каждому мужу есть что скрывать. Включая и твоего.

— Это что, современная трактовка пчелы-белошвейки? Жалим и шьем? Сначала зудим и ноем, а потом обливаем грязью всех, кого знаем? Мне жаль, что твоя жизнь не удалась, Джаз. Честное слово, жаль. Но почему ты так одержима желанием разрушить жизнь своих подруг? Чтобы мы тоже почувствовали себя такими же бедными и несчастными?

Бровь Джаз воинственно вздернулась:

— Я не из тех, кто только и делает, что калечит жизнь родных и близких. Иначе я бы давно уже рассказала тебе о второй, тайной жизни твоего дражайшего муженька. Но ведь я этого не сделала, правда?

Ханна непонимающе уставилась на Джаз:

— Какой еще тайной жизни?

— Ладно, скажем иначе. Я советую тебе вызвать ветеринара, потому что в твоем доме завелась огромная жирная крыса.

Я нервно грызла заусеницу. Не люблю, когда меня пугают. Простая арифметика: перепутаться дважды до полусмерти — и можно отдать концы. А разговор явно держал курс в опасные воды.

— Почему, как ты думаешь, Паскаль так привязан к тебе? — сладким голосом продолжала Джаз. — Что в тебе самое привлекательное? Твоя мраморная джакузи или твой «мерседес»-кабриолет?

Ханна отмахнулась, как от назойливой мухи:

— Жалим и шьем. Я же говорила.

— Слышала поговорку? «Дурак богачку за сто миль видит»? Так вот, в тебе твой Паскаль нашел женщину, на которую всегда можно рассчитывать. Точнее, на твой банковский счет.

— Если бы про твою жизнь снимали кино, Джасмин, знаешь, кто бы тебя сыграл? Бетт Дэвис[44], — бесцеремонно бросила Ханна, но лицо ее напряглось.

— Человек, которого ты так любишь, боготворишь, которому ты беспрерывно поешь дифирамбы, — этот человек ведет двойную жизнь. Прости, что именно мне приходится тебе об этом сообщать, но…

Хоть Ханна и напускала на себя равнодушный вид, голос ее вдруг стал по-девчоночьи визгливым:

— Знаешь, по-моему, ты совсем спятила!

— Дэвид — доктор Паскаля еще со студенческих лет. Выписывал ему всякие сомнительные рецепты. Близких друзей и старых знакомых он всегда принимает здесь, в доме. Так вот, как тебе известно, последние несколько месяцев я постоянно шпионила за Стадзом. На прошлой неделе я рылась в его картотеке — той, что он держит под замком, — и, представь, наткнулась на личное дело твоего муженька. Паскаль обращался к Дэвиду за помощью в частном порядке по очень, так сказать, деликатному вопросу. Дело в том, Ханна, что он… короче, твой муж переспал со студенткой. И она… — Джаз помедлила, прежде чем нанести смертельный удар. — У нее… в общем, у них сын.

Ханна облегченно расслабилась и даже фыркнула от смеха:

— А я-то уж испугалась, что ты мне сейчас начнешь рассказывать о его пристрастии к азартным играм или еще что-нибудь в этом роде. Паскаль терпеть не может детей! Он всегда потешается над папашами, таскающимися за своими чадами по магазинам игрушек на невидимом поводке под названием «обязательства». И тебе это хорошо известно.

— Дело не в том, что он не хотел детей, Ханна. Он не хотел детей от тебя. Прости, но Паскаль использовал тебя все эти годы как дойную корову.

Я с ужасом глядела на Джаз. Эта женщина явно перебрала с самолечением из докторского саквояжа Дэвида.

— Доказательства? — Губы Ханны напоминали натянутый лук.

Каблучки домашних атласных туфель Джаз зацокали по коридору и вверх по лестнице, мы с Ханной бросились следом. Сейчас мы были похожи на запаленный бикфордов шнур, тянущийся к бомбе. В мезонине располагался кабинет, служивший также маленькой процедурной. Стол для осмотра в дальнем углу, стены цвета хирургических больничных халатов. Лекарства, бинты — комната насквозь пропиталась больничным запахом. Джаз вынула ключ из тайника в полой ноге бронзовой статуэтки, открыла шкаф с документами, а затем показным рывком выдвинула ящик. Желтоватую папку она швырнула на стол, точно чумную.

Ханна двинулась к столу — медленно, как под водой. Робко, шажок за шажком, будто начинающая фигуристка. Внутренне вся дрожа, я встала рядом, и мы погрузились в изучение содержимого папки: медицинских карт Паскаля Суона, женщины по имени Шона Сарпонг, двадцати шести лет, и пятилетнего мальчика — Дилана Суона.

Кровь пульсировала, сотрясая все мое тело, как дизельный движок. С момента предательства Рори я так и не смогла восстановить чувство равновесия. Казалось, пол постоянно колышется под ногами. По-видимому, то же творилось и с Ханной. Ища поддержки, она оперлась о стол. И долго молчала. В комнате стояла ноющая, будто жгутом стянутая тишина. Наконец Ханна закончила читать, и одинокая слеза сползла по ее щеке. Она закрыла карту Шоны.

— У девчонки жировой показатель всего три процента. — Ее голос вдруг осип от подступивших рыданий.

Мне не хотелось в это верить, но внезапно все встало на свои места. Заграничные поездки Паскаля в сугубо мужской компании. Трюфельная охота в Италии, с которой тот вернулся без единого гриба. Сноуборд в России — при том, что Паскаль не умеет стоять на лыжах. Выходные в холмах Котсуолда, куда он якобы ездил писать пейзажи и возвращался без единого наброска. Его студия в Шордиче, куда Ханне доступ был строго-настрого запрещен, несмотря на то, что это она купила ее для мужа. Без сомнения, именно там пребывали сейчас Дилан и Шона.

— Но почему он продолжает жить со мной, если у него есть ребенок от нее? Почему он остался, если он не любит меня больше других?

— М-м… какую же фразу я пытаюсь припомнить? Совместный банковский счет? Загородный домик во Франции? Авиаперелеты бизнес-классом? — отозвалась Джаз.

— Хватит, пожалуйста, — взмолилась я.

— «Ах, неужели неверность действительно так важна? Ведь у тебя столько всего остального!» — съязвила Джаз, повторяя слова Ханны, сказанные той несколько месяцев назад. — «Это всего лишь секс» — разве не твои слова? «Забудь и живи дальше»?

— Джаз, прекрати!

Джаз сногсшибательно красива, но если бы сейчас ее внутреннее обличье вдруг вылезло наружу, она оказалась бы близнецом Бориса Карлоффа[45].

— Но зачем? Зачем ты мне все это рассказала?

— Да брось ты. — Тон Джаз заметно смягчился. — Думаю, ты и сама поняла, что дело нечисто, когда заметила следы от шпилек на кожаном потолке в новом джипе, который ты ему подарила.

— Я ничего не знала. — Голос у Ханны сделался скрипуче-старушечий.

— То есть держала глаза широко открытыми на работе и зажмуривалась дома? Неужто лучше жить в полном неведении?

— Да, — печально ответила Ханна.

— Если неведение суть высшее блаженство, то почему столько людей остаются несчастными? И потом, узнай ты все сама, представляю, как бы ты на меня орала. «Почему, черт возьми, ты ничего мне не рассказала?!» Я и так промучилась целую неделю. Знаешь, как я жалею, что никто не рассказал мне о Стадзе. Тогда я не растратила бы впустую всю мою гребаную жизнь. А может, ты знала и ничего не сказала мне, а?

С профессионализмом молотобойца Джаз продолжала бить соперника его же оружием.

— Хочешь, чтоб я тебя пожалела?! — воскликнула Ханна. — Да ты сама такая же хищница, как эта стерва, с которой живет сейчас мой супруг. Ты спишь с чужими мужьями. — Слова кромсали, точно резак. — Ты превратилась в женское подобие Стадза. В человека, которого люто ненавидишь.

Джаз даже передернуло от этого сравнения:

— Ты не можешь поверить, что была такой дурой, а потому исходишь злобой. Знаешь, как должны были звучать Паскалевы клятвы у алтаря? «Согласен ли ты обирать эту женщину до нитки, согласен ли на пятьдесят процентов ее дохода отныне и присно и во веки веков?» — «Еще бы, мать вашу, конечно ДА!»

— Ты разбила мне жизнь, — простонала Ханна. — И жизнь Кэсси ты тоже разбила, заставив цепляться к Рори. Ты подтолкнула ее к пропасти, в которую она теперь падает. Ты — само зло. Макиавелли в «Миу-Миу»!

Потрясенно глядя на Джаз, я пробормотала:

— Хаос, отчаянье, горе. Прекрасно сработано, Джаз.

Она примирительно взмахнула рукой и снова открыла рот, но Ханна заткнула ее решительным жестом регулировщика:

— Ты словно коллекционер психологических бабочек. Энтомолог чувств. Пришпилила нас на картонку и наблюдаешь, как мы трепыхаемся. Ты садистка! А знаешь, что я сейчас поняла? Это не мы, а ты — несчастный мотылек, летящий на огонь.

Печаль растекалась по лицу Джаз, смывая браваду.

— Постоянно твердишь нам, что мы излечимся, заведя юных любовников. — Ханна презрительно фыркнула. — Может, для какой-нибудь Джоан Коллинз или Шер такое поведение и считается нормой, но для нас, простых смертных, это просто нелепо. Посмотри на себя! Ходишь в какой-то ортопедической жути, чтоб ноги казались длиннее. Не позволяешь крови нормально циркулировать, затягивая тело в узкие тряпки. Пятишься раком из спальни, чтоб молодые парни, не дай бог, не увидели, как выглядят сзади твои бедра.

Джаз вдруг показалась мне жалкой, почти смешной со своими цепочками на лодыжках, татуировками из хны и резиновыми массажными браслетами.

— И при этом ты, глупая корова, не можешь понять одного: все эти юные кобельки занимаются с тобой сексом лишь потому, что им просто лень подрочить.

При этих словах Джаз вздернулась, словно кобра, и метнулась к Ханне. С балаганной комичностью Ханна ответила тем же. Подражая предменструальным школьницам, две взрослые женщины вцепились друг другу в волосы. Ссору заглушил звон разбившейся хрустальной вазы. У меня перехватило дыхание. Этой вещью Джаз дорожила больше всего: ваза была предсмертным подарком ее мамы. Глядя на розовые лепестки, поникшие на ковре, Джаз беззвучно заплакала. Ханна же, наоборот, взвыла раненым зверем и, упав на колени, начала бить себя в грудь, рвать волосы и тафту на платье. День ее начался как любой другой, а потом вдруг сбился с курса, и теперь его, точно лодку без руля, выбросило на скалы, искорежив и разнеся в щепки.

Ну и видок был у нашей троицы. Женщины фантазируют о том, чтобы их «взяли». Что ж, нас троих тоже взяли, но вовсе не мускулистые полуголые Адонисы из эротических грез.

Джаз взял и оставил без штанов ее муж.

Муж Ханны взял и обвел ее вокруг пальца.

А меня просто взяли и вышвырнули как хлам.

Свадебные напутствия давно пора пересмотреть. И звучать они должны так: «Верь своему супругу. Уважай его. Идеализируй… но постарайся как можно больше записать на свое имя».