Как Виктор Суворов сочинял историю

В этой части мы, после долгих дебатов, решили-таки дать общую картину мировой обстановки в предвоенный период.

Дело в том, что во время одной из встреч доблестных соавторов с полчищем суворолюбов один из последних выдвинул следующий тезис: мол, Суворов, какой он там ни есть, все-таки выдвигает целостную концепцию хода событий предвоенного периода, и противопоставить ей можно только опять же концепцию. По здравому размышлению было признано, что означенный господин, пожалуй, что и прав. Только жаль, что он не знает о том, что такие концепции уже давным-давно существуют, причем, даже полузамшело-советская версия времен бровастого генсека о том, что немецко-фашистская армада вероломно нарушила мирный сон советской страны, при всех ее слабых местах по сравнению с суворовским остросюжетным триллером куда более научна. Одначе, ладно, концепция так концепция.

Сразу оговоримся, что мы не претендуем ни на новое слово в науке, ни на особенную новизну, хотя где-то она и присутствует. Мы хотим попытаться дать наименее противоречивый вариант развития событий перед Второй мировой войной, чтобы помимо разгрома суворовского бреда дать и какой-то позитивный момент.

Пункт 1 О Версальской системе как корне европейских революций и войн

В конце 1918 — начале 1919 года обстановка в Европе действительно была весьма и весьма горячей, но связано это было вовсе не с происками коммунистов, а в первую очередь, с Версальской псевдодемократической камарильей, которая «разделяла мир на карте указательным перстом», ломая при этом жизни многим народам.[848] Судите сами:

В Германии ноябрьская революция 1918–1919 годов произошла фактически из-за того, что их Генеральный штаб и Ставка, отлично представляя себе безвыигрышность сложившейся на фронтах ситуации, да последнего тянули с капитуляцией, понимая, что ничего хорошего от обовшивевших в окопах победителей им ждать не следует. Кстати, они, поняв, что дело движется к печальной развязке, предоставили мараться в переговорах политикам, дабы потом выть об ударе в спину армии, уже готовой к последнему и решительному натиску на врага. Дело кончилось тем, что когда германскому флоту предложили отправиться в «Марш последней надежды» (то бишь, встретясь с превосходящими силами англичан, доблестно погибнуть в бою), означенный флот сказал, что этот приказ неправилен, и что стране нужен новый командующий. В условиях «гениально спланированного голода» и безрадостной обстановки на фронтах идея оказалась заразительной. И кто виноват? Коммунисты? Пока что нет. Их в Германии в виде партии в то время даже не существовало.

Кайзеровский режим с обещанием «Великого Рейха» преставился, а новые правительства, бесконечно понуждаемые к грабительским выплатам издерганными победителями, в условиях наступившего безвластия были не в состоянии овладеть ситуацией. А из-за границы тем временем раздавались различные предложения относительно устройства германского будущего. Наиболее революционными были предложения особо ушибленной кайзером в ходе кампаний 1914–1918 годов Франции. Она в исполнение своего любимого тезиса «немец за все заплатит», которым правительство утешало уставших от войны французов, возжелала расчленения Германии на несколько независимых государств, особо лакомые из которых, например, создаваемая на левом берегу Рейна Рейнская республика,[849] передавались бы оной Франции под протекторат, то бишь, практически, в собственность. Также от Германии отторгалась бы Бавария, провозглашавшаяся независимым государством.[850] То есть исполнения только этих двух прогрессивных начинаний Франции было достаточно, чтобы территория Германии урезалась чуть ли не на треть. Представьте душевное состояние немцев, совсем недавно мучительно боровшихся за объединение своих земель. К счастью, эти соображения были отвергнуты Англией и США, но то, что, в конце концов, пришло им взамен, было немногим лучше. Итог этого дележа был таков:

* Рейнская республика переродилась в Рейнскую демилитаризованную зону, оккупированную войсками союзников, причем содержание оккупантов возлагалось на рахитичный германский бюджет.

* Угольные копи Саара были переданы в собственность Франции, а над самой Саарской областью было на 15 лет установлено правление Лиги Наций, в которую Германия не входила до 1925 года.

* Взамен передачи трети Германии французам (не осуществленной отнюдь не из любви к немцам или уважения их чувств, а главным образом, чтобы не зазнавался и не усиливался Париж) было решено организовать «круговую поруку» между всеми соседями Германии. Каждому было дано по куску немецкой территории,[851] чтобы в случае чего все они были повязаны между собой этой чужой землей.

* Германская армия сокращалась до 100 тысяч человек,[852] из которых офицеров должно было быть не более 4 тысяч. Запрещалась воинская повинность — только добровольцы.[853] Запрещалось иметь Генеральный штаб, без которого армия годится только для плац-парадов.[854] Также немцам нельзя было вооружаться тяжелой артиллерией, подводными лодками, танками и авиацией, а весь ВМФ сводился к шести небольшим броненосцам и горстке более мелких судов. То есть отныне немецкая армия была пригодна большей частью только для прополки.

* Кроме всего вышеуказанного Германия была обязана выплатить победителям 132 миллиарда золотых марок. Для сравнения: воюя в течение почти четырех лет на нескольких фронтах одновременно, кайзеровская Германия в сумме израсходовала около 150 миллиардов марок. Примерно такая же сумма должна была быть выплачена той развалиной без колоний, которая была организована победителями по Версалю.

Для того чтобы коротко проиллюстрировать вызванную этими мероприятиями в Германии ситуацию, наверное, будет достаточно сказать, что все железные дороги Германии были объединены победителями в единую компанию под руководством американского управляющего, ВСЯ прибыль которой до последнего пфеннига совершенно официально уходила за границу.

И кто же виноват, что в Германии сложилась революционная ситуация? Кто ее там сложил? Советская Россия, сама в 1918–1919 годах запутавшаяся в бесконечных Колчаках-Деникиных-Юденичах, всяких там Миллерах и Дутовых? Или, может, быть кто-то другой? И не надо искать «руку Коминтерна», который только в марте 1919 года появился, достаточно посмотреть, кто вот этакую райскую жизнь народам Европы устроил. Ведь сытого и одетого человека на революцию просто так не поднимешь.

Кроме Германии, непосредственно после Первой мировой войны социалистическая республика появилась в Венгрии. Но возникла она далеко не сразу. После развала Габсбургской монархии там образовалось исключительно демократическое правительство Михая Карольи. Настолько демократическое, что в него даже два социал-демократа вошли. В ноябре 1918 года Венгрия была объявлена республикой, а в январе 1919 года Карольи был всенародно избран президентом. Особым пунктом Карольи в отношении Антанты была его политика сверхточного выполнения платежей по венгерским репарациям. Он думал, что за это большие дяди не станут его родину, как Германию, расчленять. И хотя в Венгрии были свои коммунисты — вернувшиеся из Советской России военнопленные — с февраля 1919 года ЦК КПВ практически в полном составе сидел в тюрьме, не просуществовав на воле как партия и двух месяцев. И кто же создал ситуацию, когда коммунисты, не то чтобы силой взяли власть, а их даже умоляли поучаствовать в управлении страной сразу по выходу из тюремных камер? Ни за что не догадаетесь!

Это был глава французской военной миссии в Будапеште подполковник Викс. 20 марта 1919 года он вручил венгерскому правительству ноту с требованием отвести венгерские войска из Восточной Венгрии и Закарпатской Украины с целью передачи их Румынии и Чехословакии. Этот, по всей видимости, высокогуманный акт демократических и свободных западных держав до такой степени нокаутировал венгерскую демократию и всенародно избранного президента лично, что правительство Венгерской республики во главе со своим президентом подало в отставку, не найдя в себе достаточно сил для передачи за просто так значительных территорий соседям по требованию первого встречного.[855]

Вот тут-то и появились на сцене выведенные из тюрьмы коммунисты. Их прямиком из камер пригласили в новое правительство получившие от Карольи власть социал-демократы, боявшиеся править самостоятельно. А лидер местных коммунистов Бела Кун еще и в позу встал, объявив, что если правительство, в которое войдут возглавляемые им коммунисты, не вступит в только что появившийся на свет Коминтерн и в союз с Советской Россией, не провозгласит диктатуру пролетариата, не конфискует крупные имения, не национализирует землю, промышленность, банки, транспорт и оптовую торговлю, то указанный Бела Кун со своими коммунистами ни за какие коврижки из тюрьмы не выйдет, а если их выгонят силой, то все равно в правительстве его не увидят. Вот и пришлось социал-демократам, скрепя сердце, соглашаться на все. Кстати, других революций с активным участием коммунистов в Европе непосредственно после Первой мировой не было. И вот еще что — после подавления левых выступлений в Венгрии к власти пришли вовсе не либералы и демократы с букетом роз в руках и свободой в кармане, а крайне правые — монархисты и фашисты. И именно они построили в Венгрии концлагеря для своих граждан, не спросясь у «первооткрывателя». Сами додумались.

Отсюда мораль — трижды прав был Владимир Ильич, когда говорил, что Версальская система является пороховой бочкой, заложенной под Европу. Основной момент европейской геополитики, согласно этой системе, состоял в разделении европейских государств на страны-конвоиры и страны-конвоируемые. Первые делились на два пояса — страны Антанты (Франция и стоящая географически вне Европы, но теоретически готовая вмешаться Англия), и страны «Малой Антанты» — профранцузского военного союза (Чехословакия, Румыния, Югославия) с примыкавшими к ней Польшей, Литвой и Финляндией.[856] На карте видно, что все государства бывшего Тройственного союза зажаты между Антантой на Западе и «Малой Антантой» на Востоке. Особой ролью «Малой Антанты» являлась функция «санитарного кордона» против СССР. Так вот, именно эта система разделения народов на «чистых» и «нечистых» с посильным обиранием последних как деньгами, так и территорией, а также накачкой первых оружием и средствами и послужила катализатором волны антибуржуазных, а значит в той или иной мере прокоммунистических выступлений обираемых. Запад своей жадностью сам создал условия для возникновения революций у себя под боком, причем при таких демократических режимах, какие были в Веймарской Германии и Венгрии. А что Советская Россия этими революциями пользовалась — что же ей кусок-то мимо рта проносить? Тот же Запад этим никогда не страдал. К тому же и повод не в пример Западу благовидней.

Пункт 2 Товарищ Сталин и мировая революция

За все время предвоенного существования Советского государства отношение партии и правительства к вопросу «Мировой революции» было разным. Для коммунистов она была чем-то вроде второго пришествия Христа, которого с нетерпением ждут праведники, с ужасом — грешники, особо рьяные проповедники постоянно пророчат его не сегодня-завтра, а оно тем временем все откладывается и откладывается, и даже на горизонте не спешит помаячить. А тем временем загнивающий капитализм на Западе всё матереет и матереет, капитулянтские социал-демократии из правительств не вылезают, а неправильный пролетариат все не возмущается. Постепенно тезис о неизбежности мировой революции из непосредственного руководства к действию превращался сначала в жупел для еретиков-соглашателей, а потом и просто в замшелый валун, в числе прочих лежащий в основе здания марксизма-ленинизма, и вовсе не собирающийся оттуда выкатываться.

Во всяком случае, вопрос о том, отказался ли Сталин от воплощения в жизнь идеи мировой революции, на настоящий момент не имеет однозначного ответа. Как и всякий постулат ленинской теории, он, безусловно, состоял в арсенале товарища Сталина, однако это вовсе не говорит о том, что он принимался в качестве руководства к немедленному действию. Среди историков существуют различные точки зрения на этот вопрос. Однако, как нам кажется, более аргументирована позиция, согласно которой от немедленного претворения в жизнь мировой революции Сталин отказался. Об этом, на наш взгляд, говорит вся предвоенная политика Советского Союза с 1923 года, когда была предпринята неудачная попытка провести революцию в Веймарской Германии. Впрочем, тогда Сталин еще не играл лидирующей роли в советском правительстве. А с 1923 года советская политика в области экспорта революции стала гораздо осторожнее. Более того, с 1926–1927 годов, когда СССР потерпел сразу несколько поражений на международной арене, идея экспорта революции через непосредственное вмешательство в дела других стран отошла на второй план. В числе повлиявших на такой поворот событий были:

1. Неудача с Англией. Советская помощь участникам всебританской забастовки 1926 года обернулась грандиозным скандалом, когда СССР поймали на грубом вмешательстве во внутренние дела англичан.

2. Измена Чан Кайши, который в 1927 году, несмотря на всестороннюю помощь СССР (оружие, советники, деньги) в деле объединения Китая силами Народно-Революционной Армии, предпочел покровительство англичан, озабоченных ростом влияния СССР в Китае, и некоторое количество их фунтов стерлингов, похоронив надежды на расшатывание колониальной системы посредством назревающей революции в Поднебесной.

Надежды еще оставались: на пленуме ЦК ВКП(б) в июле 1927 года Сталин заявил, что схватка с империалистами неизбежна в ближайшие годы:

И приблизительно с 1927 года Сталин начинает ориентироваться скорее не на вмешательство посредством Коминтерна в дела других государств, а на так называемую «позицию третьего радующегося» (двое дерутся, третий — радуется).

В том же 1927 году, анализируя международную обстановку, товарищ Сталин произнес буквально следующее:

Эта мысль позже неоднократно повторялась им в разном контексте, например в своей «знаменитой» «гиперсекретной» речи на «сверхтайном» заседании Политбюро 19 августа 1939 года. Это говорит о том, что товарищ Сталин пытался в будущей войне занять позицию «третьего радующегося», что в мировых войнах двадцатого века удавалось только США. Отсюда вывод — в планы товарища Сталина не входило активное участие в войне, когда все классы сплачиваются вокруг национального правительства. А вот после войны, на руинах, когда бедствия народов обостряются победителем до предела,[858] появляется реальная возможность подраскачать существующий порядок вещей и разрушить «весь мир насилья».

Вообще-то, аргументов как в ту, так и в другую сторону очень много. Вопрос этот на данный момент дискутируется и однозначного решения не имеет. Во всяком случае, сейчас нам не известен документ, в котором товарищ Сталин дал бы четкое обоснование своей позиции по этому поводу.

Пункт 3 Товарищ Сталин и кадры

Ленин, беря верх над противниками в партии, не только не уничтожал их, но и сохранял за ними руководящие посты — лишь бы толково работали. Пример — Троцкий. «Политическая проститутка», по словам того же Ленина, человек, фактически проваливший первый тур Брестских переговоров. Или Каменев с Зиновьевым, выдавшие дату октябрьского выступления. Что бы Сталин сделал с такими ренегатами? Тем не менее при В. И. они были виднейшими функционерами, неоднократными оппонентами Ленина (по Бресту, по НЭПу, по мировой революции и т. д.) и прочих товарищей, более того, достаточно близкими (во всяком случае, их разногласия никогда не превращались во вражду) к Ленину людьми, и все это продолжалось, пока Ильич не отошел от дел — консолидирующий центр партии, ее ось.

А кто был Сталин? Политический дворецкий в закрытом академическом клубе. Имел значение, только когда исполнял ленинские поручения. Понимая это, старался держаться в фарватере Ильича, поскольку каждый раз, когда Сталин пытался выражать свое личное мнение, окружающие видели его полную несостоятельность — при этом он был походя бит всеми, кому не лень.[859] Однако в ходе своего «порученчества» Сталин, надо отдать ему должное, стал приобретать определенную самостоятельность и набирать собственный вес. А после смерти безусловного лидера — Ленина — каждый имел свой шанс. Будучи очень осторожным, Сталин всегда стремился занять позицию союзника коалиции слабых, направленной на сокрушение сильного, и в мутном потоке насыщенной интригами и враждой партийной жизни это ему каждый раз удавалось. Роют яму идейные противники — Бухарин, Каменев да Зиновьев под блестящего Троцкого. Великолепно! Бухарин — куда ни шло, тот хоть иногда мог снисходить до сталинского уровня. А пока жив честолюбец Троцкий, путь к власти Coco вообще заказан.

Вот и переждал Сталин всех, помогая каждому следующему перевороту, которые от года к году становились все грязнее и кровавее. Ведь культурная надстройка большевиков — фанатично преданные идее профессиональные революционеры — вскоре кончилась, и пошли «из грязи в князи» — люди, по сути чуждые большевикам. Недаром большинство будущего сталинского окружения имело мизерный партийный стаж, что означает, что они просто в свое время примазались к большевикам как к победителям с целью сделать карьеру, будучи в лучшем случае расплывчато-сочувствующими, обычно равнодушными, а иногда и совершенно оппозиционными (Берия — дашнакский контрразведчик[860]). Вот для таких людей Сталин и мог стать «старым большевиком» и «Лениным сегодня», не будучи, в сущности, ни тем, ни другим. Ведь он когда-то был точно таким же попутчиком большевиков и, ничего не понимая, взирал снизу вверх на «отцов-основателей» партии.

«Незаменимых у нас нет» — любимая поговорка Сталина — во многом относится и к нему самому. Повторим: нужно отдать ему должное — чтобы соответствовать тем вершинам власти, на которые он вскарабкался, ему нужно было освоить знания своих предшественников. Он считал, что заменил их с успехом. И выдвиженцев своих учил тому же. Сталин, как мог, восполнял пробелы в своем достаточно хилом образовании. Как мог, ковырялся в марксизме. Предпочитал прикрываться притянутыми за уши цитатами классиков. Как мог, осваивался в военном деле. В Гражданскую кучковался с Ворошиловым и Буденным. Потом стали поговаривать, что техника — лучше, на парадах внушительнее, перед послами престижнее. Но сам-то он в ней — ни бум-бум. Да и откуда? Данные вызубрил — память, слава Богу, позволяет, а хорошо или плохо — сказать сам не может. Нужен знаток, А кто? Проверенные друзья — Ворошилов с Буденным — технику не любят. Терпят, раз уж мода нынче такая, но стараются задвинуть подальше, поскольку сами как были в Гражданскую «бравыми конниками», так ими и остались. Есть переметнувшиеся царские генералы и офицеры. Они, исходя из опыта Первой мировой, считают, что «да, техника должна быть». Есть новомодные знатоки — вундеркинды! — Тухачевские всякие, да Триандафилловы. Да только кто они? Тухачевский — чуть ли не при всем Генеральном штабе т. Сталина «непрофессионалом» обзывает. Триандафиллов — дружок Тухачевского.

Все это можно выразить кратко: Ворошилов — человек Сталина, его личный друг, а Тухачевский и его присные под него роют. Пройдет предложение Тухачевского и Уборевича о смещении Ворошилова с поста наркома, и кто будет армией руководить? Тухачевский? А кто он? А может ли товарищ Сталин быть в нем уверенным так же, как в безоговорочно преданном Климе? Однозначно, нет. В системе, построенной под Сталина, не было места человеку, который не был человеком из окружения Сталина.

Остается одно — сажать. После долгого колебания Сталин решил, что лучше плохая армия в кулаке, чем хорошая, но на длинном поводке. Сталину нужна была армия, служащая ему не как тому, кто занимает должность генсека, а как отцу родному, как Хозяину.

Случись в Политбюро какая-то интрига, армия должна была сразу и безоговорочно поддержать Сталина, причем, рьяно и по собственной инициативе. А на такое были способны только те люди, которые знали, что сидят не на своем месте, и что без воли Хозяина они снова станут теми, кем и были, — то есть никем.

Отсюда следует, что вся суворовская теория «акульих зубов», когда, якобы, для улучшения боеспособности армии ее мозги нужно слегка перестрелять — полный бред. В конце тридцатых, действительно, происходил процесс улучшения армии путем ее отстрела, но только не в сторону повышения боеспособности, а в сторону повышения лояльности. То, что боеспособность при этом, как правило, страдала,[861] Сталина пока не волновало.

Пункт 4 Зачем товарищу Сталину нужен был пакт Молотова—Риббентропа

А не хотел товарищ Сталин еще одного Мюнхена. Вернее хотел, но такого, чтобы сам Сталин находился в числе делящих, а не делимых. Поэтому он и решил после долгого раздумья примкнуть к Гитлеру, когда оказалось, что англичане с французами могут ему предложить только крайне неопределенные перспективы, ничем особенно хорошим не грозящие. Рассмотрим варианты.

1. Блок СССР с Англией и Францией.

Идея, безусловно, хорошая и достаточно логичная. Но существует два основных возражения:

во-первых, Франция и Англия ни в коей мере не стремились к заключению конкретного соглашения, что выяснилось на конференции, созванной в Москве по сталинской инициативе в августе 1939 года. Им было гораздо выгоднее только делать вид: мол, мы готовы подписать, чтобы не дать Гитлеру уничтожить Польшу. На деле заключать такое соглашение англичане и французы с СССР не могли, поскольку, по их мнению, тогда уже Сталин мог втравить их в войну с Гитлером (например, спровоцировав того на удар по Польше), оставшись в стороне и загребая жар чужими руками. Если французы еще были более-менее согласны на сотрудничество с Советами, то английская позиция была абсолютно категорична — тянуть время, ничего не подписывать. Это было вызвано тем, что французы буквально разрывались между давним антисоветизмом и угрозой германского реванша, а англичане непосредственной угрозы от Гитлера в тот момент не имели. По их мнению, Гитлер был идеальным противовесом Советскому Союзу в Европе, к тому же противовесом, не в пример им самим, решительным, готовым на войну. И его экономическая программа была им куда ближе, чем советская. Недаром с нацистами с самого начала западные державы установили совершенно нормальные дипломатические отношения, в отличие от весьма подозрительной, доходящей до открытой враждебности атмосферы, царившей в официальных отношениях с СССР.

И, во-вторых, товарищ Сталин и сам был не слишком заинтересован в таком соглашении, поскольку ему оно ничего хорошего не давало — никаких территориальных приращений после победы это не сулило, равно как и радикального улучшения отношений с Западом. Даже в реальной войне 1941–1945 годов западные союзники после прекращения военных действий в считанные недели забыли о том, чьей кровью был побежден Гитлер. Что уж говорить о 1939 годе, когда и Англию, и Францию возглавляли ярые антисоветчики Чемберлен и Даладье. Вывод — вариант не годится.

2. Ориентация на войну с Германией вне блока с Англией и Францией.

Таким образом, товарищ Сталин автоматически предоставлял странам Запада тепленькое местечко «третьего радующегося», о котором он сам так мечтал. При этом он воплотил бы в жизнь давнюю мечту тогдашних западных политологов о затяжной войне на уничтожение между двумя диктаторами. Вывод — вариант не годится.

3. Выжидательная позиция СССР.

Переговоры затягивать, выжидая, кто из возможных союзников предложит условия повыгоднее — хорошая позиция. Но тут бы произошло такое мощное наложение интересов СССР на английские и французские, что, играя во взаимное затягивание конференции, они могли бы мумифицироваться в зале заседаний, где их бы нашли потомки. Представляете переговоры, на которых обе стороны поставили себе целью их затягивание? А тем временем у товарища Сталина ежедневно телеграф разрывается — фюрер личные послания с бесконечными предложениями дружбы до гроба шлет.

И ведь вот какая ситуация в Европе в 1939 году сложилась — отродясь не-разлей-вода с Гитлером западные державы, кормившие фюрера с ложечки в Мюнхене, вдруг разошлись с Германией из-за какой-то Польши! И оный Гитлер ринулся за поддержкой к Сталину! А если Сталин будет слишком долго привередничать и мариновать фюрера на манер своих англо-французских собеседников… Что будет? А будет то, что в Европе наступает дипломатический тупик. Судите сами. Англия и Франция с Германией воевать не хотят, но и Польшу ему отдавать не желают, по крайней мере, ни целиком, ни большие куски (маленькие — возможно, да польские паны ни в какую!). Парламентская оппозиция и общественное мнение, раздосадованное гибелью остатка Чехословакии от рук умиротворенного было агрессора, не позволят: страны же все еще демократические… Для Гитлера существование какой бы то ни было независимой Польши и неприсоединение населенных немцами земель — оскорбление. А Сталин — время тянет, чего-то ожидая. Выход отсюда только один — нападение Германии на Польшу. Да и немецкий план «Вайс» не ставился в зависимость от позиции СССР — Итог: Польша у фюрера ВСЯ, и он начинает привычную игру, ставя мир перед свершившимся фактом и напуская на себя вид миротворца, который наконец-то получил все, что хотел и больше никогда так не будет! Попутно даже может сделать какие-то микроскопические уступки. На западе у него — «странная война», а может быть, и отсутствие таковой. Потому что англо-французы надеются на скорое осуществление своей мечты — войны между СССР и Германией. Во-первых, отсутствует договоренность между двумя диктаторами; во-вторых, есть поводы к конфликту между ними — влияние на независимые страны Прибалтики с их немецкими общинами и статус западных Украины и Белоруссии в составе Рейха. Тут вариант № 3 кончается, и начинается вариант № 2, кодовое наименование которого — «кошмарный сон товарища Сталина». А это нам было и вовсе ни к чему.

Еще есть вероятность того, что Коба пойдет на переговоры во время германских побед в Польше. Но тогда (ведь фюреру нет смысла втягиваться в войну по ничтожному поводу с восточным соседом осенью, да еще в ходе незавершенной ликвидации польского государства, после которой техника потребовала ремонта, а запасы — пополнения) он получит намного меньше, чем получил в реальности. Если же Коба проспит и возможность договориться с фюрером во время войны, то затем придется становиться в позу бедного родственника и просить у раздувшегося от спеси Адольфа хоть что-нибудь из западно-украинских и белорусских земель. А можно, проспав сентябрь, махнуть рукой на эти территории и начинать договариваться о разграничении сфер влияния в Восточной Европе с нуля. То есть надеяться на то, что фюрер за тишину на Востоке отдаст всю Прибалтику и Бессарабию. А если Адольф захочет половину? Скажем, всю Литву и Курляндию (ту часть Латвии, что южнее Западной Двины) и еще что-нибудь? Вывод — вариант не годится.

4. Блок с Германией.

То бишь то, что случилось на самом деле. Товарищ Сталин использовал наметившийся в антисоветском фронте раскол, чем и «перехитрил» Гитлера, «втянув» его в войну. Но товарищ Сталин не мог предвидеть того хода событий, который случился на самом деле. Не смог он предугадать сначала — предательства Западом Польши, а потом — быстрого поражения самого Запада. В 1939 году практически никто в мире не мог такого предположить. Даже сами немцы. И никакой вины товарища Сталина в этом нет.

Вина товарища Сталина начинается дальше.

Пункт 5 От 1939 к 1941 году

На начало Второй мировой позиция Сталина такова: пакт заключен, Сталин считает, что втравил Гитлера в заранее проигрышную для него войну и вполне обоснованно ждет военного поражения Германии. Ждет не безосновательно — того же самого ждет начальник германского штаба Бек, заявивший, что эта война будет проиграна Германией с первым ее выстрелом.[862] Поэтому Сталин медлит со своим вступлением в Польшу, ожидая обещанного союзниками начала войны на Западе. Но союзники оказались не до такой степени честны перед поляками, чтобы начать воевать со своим любимым детищем, которое к тому же может вот-вот пойти на СССР. Товарищу Сталину остается только вздохнуть, и взять то, что ему предназначалось в польском пироге. Причем побыстрее, пока Гитлер ничего не заподозрил.

Тучи начинают медленно сгущаться. У СССР появилась общая граница с Германией, а война на Западном фронте является жалкой тенью уличных беспорядков. Но соотношение сил дает товарищу Сталину повод надеяться на затяжную войну на Западе даже в том случае, если она начнется по немецкой инициативе. Пускай теперь там сосредотачиваются основные силы вермахта, но англо-французские войска имеют над ними решительное превосходство, а наступающий теряет больше… В общем, все еще может исправиться.

Союзники, конечно, не собирались сами лезть на Гитлера, руководствуясь при этом интересами, в первую очередь, своих народов, а не своими обязательствами перед какими-то поляками. Союзники отлично понимали, что время работает на них — у Гитлера за спиной не слишком надежный, по их мнению, пакт со своевольным тираном, а их военное превосходство и полоса укрепрайонов давали им основание полагать, что они сумеют справиться с Германией, если вермахт выступит против них. Так что спячка в окопах была им на руку.

Но Гитлер, как и полагал товарищ Сталин, не захотел долгое время сидеть, сложа руки. Его удар по французам весьма удачно вписывался в планы товарища Сталина. Но вот то, что последовало за этим… В газете «Правда» по случаю новой войны ежедневно публиковался обзор с театра военных действий. Некто Иванов, ссылаясь на всех без исключения военных светил и опыт первой империалистической войны, грозно предрекал немцам после недолгого активного периода рытье окопов и позиционную войну.[863] Ведущиеся в Бельгии активные бои он авторитетно называет вступительной фазой, за которой неотвратимо последует «стабилизация линии фронта» и «окопное сидение». Через пару дней война плавно перемещается на территорию Франции. Но генерал Иванов непоколебим: пора немцам точить лопаты. Все еще наладится, линия фронта стабилизируется, окопы образуются. Спустя еще два дня «Правда» выходит без статьи о действиях на западных фронтах. На следующий день — статья есть, но понять из нее ничего нельзя. Формулировки обтекаемы как яйцо и уяснить, сели немцы в окопы или нет, совершенно невозможно. Единственно, что становится ясно — до Парижа им рукой подать. Затем — еще два дня молчания. Но уж потом — статья, в которой некий товарищ Иванов, внезапно оказавшийся генерал-полковником, констатирует, что, похоже, это уже все. Французская армия капитулировала.

Товарищ Сталин теперь имеет все основания для сравнения собственных успехов и успехов бесноватого фюрера. Сталин, потеряв на «линии Маннергейма» десятки тысяч только убитыми, сумел отвоевать у Финляндии скудный рядок земель, отодвинув границу на несколько десятков километров от второго по величине города страны. А Гитлер, ни разу не воюя больше шести недель, уничтожил всех имевшихся на материке противников, в том числе великую державу, недавнего первого кандидата в гегемоны Европы. Мировая пресса трубит о победах Германии, и тут же — о неудачах РККА в «Зимней войне». И что характерно — у Гитлера теперь такой выбор: перепрыгивать Ла-Манш или…

И тут товарищ Сталин испугался. Оказалось, что давеча в Москве на переговорах Молотова с Риббентропом перехитрили кого-то не того. Какой отсюда вывод? Изо всех сил дружим с Германией, благо кроме нее в материковой Европе фактически никого не осталось, одновременно пытаясь срочно что-то сделать с армией. Срочно форсировать и без того ускоренную, согласно заданию на третью пятилетку, стройку второй индустриальной базы подальше от западных границ — между Волгой и Уралом и восточнее;[864] срочно разворачивать производство военной техники да побольше; и, наконец, срочно стянуть на запад войска (но так, чтобы Гитлер не встрепенулся) Одним словом — всеми силами оттягивать войну. Не дать повода агрессору. Одной рукой улыбаться, другой — патроны из валенка доставать. И поскорее!!!

Пункт 6 Перелом 1940 года

Здесь следует весьма коротко остановиться на некоем пункте, который, как нам кажется, был пропущен большинством исследователей кануна Великой Отечественной. Они более-менее явно делятся, как правило, на две основных категории: одни говорят, что Сталин Германию презирал, ведя с ней дипломатические игры со своекорыстными интересами, между тем готовя армию к войне; другие утверждают, что Сталин Гитлера боялся, изо всех сил пытался не дать ему повод напасть, слал ему зерно, сырье, что угодно, лишь бы тот на него не оскалился. На наш взгляд, верно и то, и другое. Вопрос о времени.

Как нам кажется, Сталин и вправду считал Гитлера обманутым до того момента, когда у последнего появился шанс сфотографироваться со всем своим штабом на фоне Эйфелевой башни. С падением Франции, оставившим СССР против Германии в гордом всеевропейском одиночестве (Англия за проливом не в счет), у Сталина появились причины переоценить баланс сил. К тому же войну в Финляндии, в отличие от Суворова, он расценивал весьма скептически. И в 1940 году, летом, сразу по случившейся 22 июня капитуляции Франции или чуть до того, Сталин проводит целый ряд мероприятий, призванных срочно усилить обороноспособность страны. Подобный всплеск активности в сфере укрепления армии, как нам кажется, может быть вызван только быстрым и неожиданным поражением стран, с которыми Сталин связывал возможность своей победы над Германией. Вот основные мероприятия, начиная с конца весны 1940 года, которые, на наш взгляд, были продиктованы изменением оценки Сталиным своих перспектив в будущей войне:

А. Меры по мобилизации экономики страны — так называемое «трудовое законодательство 1940 года» — серия законов, направленных на максимальную эксплуатацию людских ресурсов в тылу. Это постановление СНК от 27 мая 1940 года «О повышении роли мастера на заводах тяжелого машиностроения»; указ от 26 июня 1940 года «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений»; указ от 10 июля 1940 года «Об ответственности за выпуск недоброкачественной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями» указ 10 августа 1940 года «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве»; 19 октября 1940 года «О порядке обязательного перевода инженеров, техников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий и учреждений в другие»; и так далее.[865] Между прочим, Суворов утверждает, что Сталин начал войну (то бишь, мобилизацию) в августе 1939 года, но, тем не менее, серия законов о мобилизации экономики, могущих принести конкретную пользу армии, в отличие от военных приказов, только через какое-то, и весьма немалое время, появляется только в 1940 году, сразу после поразительных успехов Гитлера на Западе.

Б. Воссоздание механизированных корпусов. 9 июня 1940 года нарком обороны СССР С.К. Тимошенко утвердил план формирования мехкорпусов и передал свои предложения Совету Народных Комиссаров СССР. 6 июля того же года вышло постановление СНК СССР, согласно которому в РККА возрождались механизированные корпуса как высшее соединение бронетанковых войск. Поначалу в РККА планировалось иметь всего восемь мехкорпусов и две отдельные танковые дивизии. Это было многовато — из-за нехватки в стране танков для их укомплектования, с которым вдруг стали лихорадочно спешить, их пришлось даже изымать у танковых батальонов стрелковых дивизий и танковых полков кавалерийских частей, лишив и те, и другие главной ударной силы. Не хватало командиров, но до войны их еще можно было успеть подготовить хотя бы в теории.[866] Но в марте 1941 года Сталин утвердил приказ о формировании еще 21 мехкорпуса, после чего все окончательно пошло вразнос. В одном ряду с воссозданием мехкорпусов стоит упразднение авиационных армий — мера, по мнению ряда специалистов, не слишком удачная, но также иллюстрирующая обострившуюся летом 1940 года тягу товарища Сталина срочно изменить в своем войске все то, что в Финляндии показало себя не с лучшей стороны.[867]

В. Резкое форсирование проектирования и постройки самолетов.[868] Например, в мае 1940 года дано указание срочно переделать высотный истребитель «100» В.М. Петлякова в пикирующий бомбардировщик. В СССР в те времена в качестве пикировщика и штурмовика должен был использоваться «Иванов», но его тактико-технические характеристики штабу ВВС показались недостаточными, и срочно потребовался новый самолет. Более подходящего материала для подобной переработки, чем «100», не оказалось, а строить новый было уже некогда. Еще пример: в июне 1940 года начаты госиспытания истребителя Як-1, но, не дожидаясь их завершения (они продолжались до ноября), еще летом был подписан приказ о начале его массового производства. Это не похоже на то, что происходило со многими другими самолетами, например с ЛаГГом или МиГом, тоже запущенными в серию летом 1940 года — их планомерно строили и, когда пришла пора, после обычного прохождения госиспытаний, стали выпускать серийно к лету 1940. В случае с Яком такого не было — самолет запускался даже не в серийное, а в массовое производство с еще не известными летными качествами, еще не принятый от изготовителя, еще даже как следует не облетанный. Особо примечательно то, что до лета 1940 года такой спешки не было — в частности, МиГ с госиспытаний даже один раз завернули. А летом 1940 года Як ставят на поток с такой спешкой, что эти госиспытания даже закончить некогда. Вместе с ЛаГГом и МиГом это был наиболее современный в СССР тип истребителя, но, в отличие от ЛаГГа, он был более приспособлен к массовому выпуску, а МиГу не хватало моторов. Кроме того, лето 1940 года — время резкой активизации работ по Ил-2 — самолету, предназначенному для борьбы с танковыми колоннами, так здорово показавшими себя во Франции.

Плюс — усилившееся железнодорожное и индустриальное строительство между Волгой и Уралом, на Урале и восточнее.

Вопрос об изменении курса Советского правительства после лета 1940 года требует серьезного изучения. Мы посчитали, что не стоит подробно останавливаться на этом вопросе в рамках данной книги, имеющей весьма конкретные цели. Мы только наметили возможный подход.

Пункт 7 Готовность СССР к войне с Германией в 1941 году

С началом «перестройки» в печати появилось мнение, что теория, аналогичная немецкому «блицкригу», была разработана в СССР гораздо раньше, чем в Германии. Это так. Более того, в Советском Союзе в начале тридцатых годов началась серьезная перестройка армии под новые теории, в которых глубокие танковые удары на охват и окружение неприятеля занимали важное место. Одним из наиболее заметных сторонников такой теории был заместитель наркома обороны М.Н. Тухачевский, являвшийся тем центром, вокруг которого группировались кадры «технократов», то есть тех, кто решающую роль в будущей войне отводил техническим родам войск, — авиации и танкам.

Тухачевский начал реформировать армию в соответствии со своими воззрениями, но в конце тридцатых все это дело оборвали, а наиболее близких к Тухачевскому деятелей отправили вслед за вдохновителем на тот свет. Оставшихся сочувствующих напугали и разогнали по округам. Чтобы было неповадно.[869]

И что осталось после Тухачевского? Лозунг — «Малой кровью на чужой территории!» Тухачевский его подкреплял всем военным строительством, а его преемники — другими лозунгами. Чуете разницу? Вот и получилось в РККА в феврале 1941 года очень яркое «головокружение от успехов» — вдогон к уже формирующимся мехкорпусам по 1031 танку, для укомплектования которых и так кавалеристов вербовать приходилось, было начато формирование еще почти стольких же, но на этот раз уже даже и без техники. А как же — лозунг! Этот пример является весьма ярким подтверждением того, что несколько лет накануне войны наша армия развивалась по экстенсивному пути, большей частью за счет роста количественных показателей. Причем, не всех количественных показателей, а только некоторых, по которым надо было отчитываться перед самым высоким начальством. А, к примеру, радиофикация, которую рукой не пощупаешь, на параде не покажешь, до блеска не надраишь, на фоне не снимешься, в стороне осталась. То же и с квалификацией штабистов всех уровней. А без связи и штабов любая армия дуба даст. Тем более такая, которая на все приказа ждет. А инициативы боится, как смертного греха. Правда, некоторые (например, Воронов), особо умные и бесстрашные уже ее требуют на основе печального опыта Зимней войны с финнами.

Все остальное, все эти многочисленные частности и детали, вы уже видели в тексте.

Пункт 8 Почему началась Вторая мировая война

У причин начала Второй мировой войны есть ряд особенностей: одно из государств-зачинщиков передела являлось в то же время побежденным по итогам предыдущей попытки подправить миропорядок, и руководители этой страны — Германии — (еще до прихода Гитлера к власти и, тем более, в период его правления) прикладывали немалые усилия к созданию условий для удачного реванша.

Великобритания и Франция (победители в предыдущей войне), помня о больших потерях, понесенных ради этой победы, предпочитали в 1930-е годы заниматься умиротворением государств, недовольных положением вещей, жертвуя территорией и независимостью ряда стран (Эфиопия, Австрия, Чехословакия).

Может сложиться впечатление, что дополнительную остроту процессу развязывания Второй мировой придали различия между общественно-политическими системами стран-участниц: одни попытались, но неудачно (Франция перестала существовать как великая держава и до конца 1944 года — как независимая страна, Англии для победы в войне пришлось приложить усилия, которые подорвали способность этой крупнейшей колониальной империи удерживать свои заморские владения и сферы влияния под контролем), перенаправить уничтожающий удар других, на цитадель социализма.

Конфликт общественно-политических систем, конечно, был, но хотелось бы заметить, что для охранителей основных устоев Версальско-Вашингтонской системы стремительная индустриализация и рост военной мощи СССР (как и любого другого государства с любым общественно-политическим строем) являлись факторами, дестабилизирующими status quo. Потому что неминуемо в этом случае вставал вопрос об изменении западных границ СССР, чья конфигурация соответствовала состоянию крайней слабости, достигнутой страной в ходе Первой мировой и Гражданской войн (впрочем, не стоит забывать и того, что В.И. Ленин обменивал российские земли, собственность и деньги на признание Страны Советов). Поэтому решимость немалого числа лондонских и парижских политиков ограничить неминуемый пересмотр границ в Европе ее Центральной и Восточной частями имела и внеидеологическое обоснование. Им очень хотелось превратить этот пересмотр в схватку на уничтожение между оправившейся от предыдущего поражения Германией и индустриализирующимся восточным гигантом. К созданию условий для конфликта между ними вышеозначенные деятели приложили немало сил и средств, особенно во второй половине 1930-х годов.

То, какие именно идеи господствовали в головах политиков, принимающих решение о начале войны, и что грозило населению территорий, намеченных к подчинению, не играло принципиальной роли, ибо в любом случае дело дошло бы до мирового конфликта, хотя, безусловно, в то же время, эти факторы определяли его накал.

Таким образом, воля лично товарища Сталина и действия СССР на международной арене не могли и не смогли существенно повлиять на ход процессов в Европе, приведших к началу Второй мировой войны.

Пункт 9 Когда началась Вторая мировая война

Прежде чем рассматривать заявленные вопросы, необходимо определиться с термином. Мировая война — это вооруженное столкновение нескольких великих держав и других стран, охватившее больше половины поверхности планеты. Особенностью Второй мировой войны стало то, что основные участники ее вошли в конфликт между собою через несколько лет, а не через несколько дней, как в Первую мировую. Поэтому существует несколько точек зрения на дату начала собственно Мировой войны.

В Китайской Народной Республике полагают, что японо-китайская война 1937–1945 гг. была первым локальным конфликтом в рамках Второй мировой, т. е. ее началом.[870] Более распространенная точка зрения гласит, что глобальная война началась с попытки силового разрешения польского вопроса Германией 1 сентября 1939 года, после чего 3 сентября 1939 года войну Рейху объявили Англия и Франция.

Вместе с тем можно утверждать, что переход от ряда локальных конфликтов к собственно Мировой войне занял несколько лет, вплоть до декабря 1941 года, когда основные участники стали вести боевые действия друг против друга. Несмотря на определенную логичность такой позиции, в ней имеется существенный изъян: конфликт между (если считать только великие державы) Англией и Францией, с одной стороны, и Германией и Италией (с 10 июня 1940 года), с другой — уже Мировая война, а не лишь ее пролог.

Таким образом, принимая за начало Второй мировой войны нападение Рейха на Польшу 1 сентября 1939, необходимо учитывать, что оно произошло бы и без пакта Молотова—Риббентропа от 23 августа 1939, поскольку соглашение Германии с СССР, с точки зрения Гитлера, не являлось обязательным условием развязывания агрессии.

Полагать обратное — незаслуженно льстить полякам: одна из великих держав опасается в одиночку напасть на ничтожное и слабое государство (преимущественно равнинное, т. е. идеально подходящее для действий авиации и танковых частей) с крайне невыгодным географическим положением относительно агрессора (вермахт наступал в сентябре 1939 на Польшу с запада, юго-запада, северо-запада, юга и севера), чья независимость и чьи границы гарантированы известными на 1939 год своим пацифизмом правительствами Англии и Франции! Только в союзе с СССР робкий фюрер мог решиться на подобное! Интересно, тайный сговор с какой державой помог Германии в одиночку завоевать Данию, Норвегию, Бельгию, Нидерланды и Люксембург, почти половину Франции?

Итак, ни СССР, ни лично товарищ Сталин, ни пресловутое заседание Политбюро 19 августа 1939 не имеют к этому событию того мифического отношения, которое им приписывает Суворов.