Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир

I

Помню я этот сон, который посетил меня еще в юные годы. Мне казалось, что я слышу во сие звуки, и почему-то подумала, что это пение. Но звучал не голос человека, а будто пела какая-то птичка. Пение слышалось громко, ясно, так чудно, торжественно звучало оно над моей головой, что я замирала от восторга. И только одного я боялась: чтобы не оборвалось это пение. Я все время думала: «Кто же это так поет?» Потом догадалась: «Ведь это соловей».

На самом деле я никогда в жизни не слышала, не осязала, не ощущала пения соловья, даже в руках его не держала. Во сне это пение звучало все красивее, как бы издалека подкатываясь ко мне мощной волной. Потом волна начала удаляться от меня. Пение звучало все тише и тише и, наконец, совсем умолкло. Я очень волновалась, досадовала, что кончился этот восхитительный сон. Я даже проснулась от волнения. И что же оказалось? У меня в ушах просто был сильный шум, который никогда не прекращается — ни днем ни ночью. Временами он бывает тише, иногда совсем затихает, но чаще всего бывает очень сильный. Но я отнюдь не сожалею, что в ту ночь, о которой я пишу, шум устроил мне такой замечательный концерт.

Однако почему я подумала, что поет именно соловей, а не какая-нибудь другая птичка? Мне кажется, это объясняется весьма просто. Слышащие рассказывают мне о том, как хорошо поет соловей. Об этом же я читаю в книгах. Я знаю много романсов и песен о соловьях. Достаточно вспомнить хотя бы такие стихи:

Или:

И вот это дает мне какое-то «свое» внутреннее, своеобразное представление о соловьях и их пении. Очевидно, память моя всегда бодрствует во время сна.

II

К годам юности относится и следующий мой сон. Снилось мне, что я была девочкой лет семи-восьми и жила с матерью в том же селе и в той же хате, где родилась. Я как будто видела и слышала всё что вокруг меня происходит. Мы с матерью завтракали, вдруг (я услышала негромкий стук в наружную дверь. Мать вышла в сени и через минуту возвратилась в комнату в сопровождении кого-то мужчины. Он был одет в черный костюм (так мне во сне представилось). Лицо у него было приветливое, но очень сосредоточенное: на нем ясно отражалось сильное волнение. Он что-то тихо говорил маме. Она внимательно слушала его, кивая головой, потом обратилась ко мне.

— Этого человека ищут… Его надо спрятать, и ты никому не должна рассказывать о нем. Не скажешь? … — Нет, никому не скажу…

В наружную дверь опять постучали, но на этот раз очень сильно: слышался прямо грохот.

— Вот они идут! — закричал незнакомец. — Пойдемте скорее! Мы втроем вышли в сени и открыли дверь в другую комнату. незнакомец подбежал к окну, сильным ударом вышиб раму — я даже услышала звон разбитого стекла — и первый выскочил за окно.

— Скорее идите! — крикнул он маме и мне. Мама полезла в окно, а я стояла среди комнаты растерянная, ничего не понимая. Я слышала, как трещала наружная дверь под сильными ударами каких-то людей. Слышала еще какой-то шум думала: «Это бряцает их оружие»… Вот дверь упала, и люди с шумом вошли в сени…

Мама сильно дернула меня за руку и потащила к себе. Держа меня на руках, она перепрыгнула через подоконник разбитого окна и бросилась вслед за незнакомцем в глубину двора. Там были колодец и погреб, а под стеной погреба появилась свежевырытая яма. Незнакомец первый прыгнул в эту яму, за ним последовала мама, продолжая держать меня на руках. Спускаясь по ступенькам, мы очутились в узкой и длинной подземной галерее. Незнакомец быстро шел вперед. Мама опустила меня на землю и спешила за ним, а я мелкой детской рысцой бежала сзади.

Галерея все расширялась и углублялась в землю. Вокруг было очень темно. Мы шли довольно долго. Потом вдруг свернули за угол в другую галерею, и я увидела арку, через которую лился яркий электрический свет (на самом деле я никогда не видела электрического света). Но сначала я подумала, что это, наверное, так ярко светит солнце. Когда же через несколько секунд мы приблизились к арке и, пройдя под нею, оказались в огромном подземном зале, я поняла, что это именно электрический свет.

Оглядываясь по сторонам, я убедилась, что зал был огромен: я едва различала вдали его противоположные стены. Ни колонн, ни какой бы то ни было мебели я не видела, но зато росли многочисленные большие кусты роз. Я посмотрела вверх: в отдалении виднелся темный свод и с него спускалось множество ярко горевших электрических лампочек.

Вдруг послышалась как бы струящаяся сверху, негромкая, но очень красивая и нежно звучащая музыка. Потом раздалось пение многих женских голосов, тоже тихое и чарующее.

Ни мамы, ни незнакомого мужчины возле меня не было. Я стояла одна под кустом белых, очень пахучих роз. И вот не бабочки, не птицы, а красивые девушки начали летать над кустами роз, взмахивая руками, как крыльями. Музыка и пение становились все громче и громче… Я была совершенно зачарована тем, что видела. Мощная волна ликования наполнила все мое существо: я сразу запела, засмеялась и, взмахнув руками, полетела вверх с девушками… Потом все заволоклось густым белым туманом, и я стремглав куда-то упала. Это было пробуждение.

III

Когда в феврале 1943 г. начались бои за Харьков, я оставила свою комнату, в которой жила одна, и перешла в спальню слепых девочек.

Под утро 16 февраля мне приснился страшный сон о смерти. Я положительно ощущала ее руками. Она была в образе женщины, совершенно белая, как марля, и даже вместо тела у нее была марля. Она наскакивала на меня, стараясь схватить за горло. Я отбивалась от нее сначала кулаками, потом откуда-то достала огромный нож и стала им поражать смерть. Я наносила ей удары, Погружая нож по самую рукоятку в различные части тела смерти, но ей это не причиняло никакого вреда: нож погружался точно в вату. Этот сон был длителен, смерть гонялась за мной по всему дому, я начала изнемогать от борьбы с нею.

Когда девочки принялись меня будить, я принимала их за смерть и яростно отбивалась. Проснувшись окончательно, я почувствовала, что у меня болят руки. Девочки говорили, что я стучала кулаками по спинке кровати. Когда же надо мной наклонишь дежурная воспитательница, я ее ударила, принимая за смерть.

Ничего нет удивительного в том, что мне приснилась смерть. Время было трудное, и наше нервное напряжение, очевидно, достигло крайних пределов.

IV

…Будто я жила в каком-то чистеньком и уютном городке, утопавшем в многочисленных садах. Я находилась в красивом домике, меня окружали хорошие, милые люди. Особенно я была дружна с какой-то девушкой.

Вдруг однажды появляется немецкий фашист и ведет меня и эту девушку к Днепру. Он усаживает нас в лодку и сильным толчком отталкивает ее от берега. У нас нет весел, лодка без руля и плывет по течению. С берега к нам доносится голос фашиста, он кричит другому мужчине, который называет себя моим отцом:

— Я хочу их погубить! Они доплывут До обрыва, что под водой, и попадут в водоворот…

Мне было очень страшно. Я сидела на дне лодки, а девушка на скамейке на другом конце. Я несколько раз наклонялась за борт лодки, пробовала грести руками и девушку просила о том же. Но наши усилия были тщетны. Течение быстро несло лодку прямо водовороту. Я уже ощущала, как лодка сотрясается — вибрирует, как будто под ней работал большой мотор. Потом лодка начала вращаться вокруг своей оси, описывая круги все быстрее и быстрее. Мне было невыносимо жутко, хотелось за что-нибудь ухватиться, но вокруг нас была только бурлящая вода. И вот я увидела, что к нам направляется другая лодка. Это мой отец спешил к нам на помощь. Сквозь шум воды я услышала его бодрящий голос:

— Крепитесь, девочки, не падайте духом! Я сейчас сброшу на веревке крючок. Постарайтесь продеть его в кольцо лодки, Стану тащить за веревку.

И он на длинной веревке бросил крючок. Но наша лодка быстро вращалась, а вокруг кипела и бурлила вода, как в гигантском котле. Я видела, как в воздухе мелькнула веревка с крючком, в тот же миг раздался страшный шум воды, и мне показалось, я в самом деле упала в водоворот. От сильного волнения я проснулась.

V

Снилась мне незнакомая комната, и в ней кроме меня находилось еще две женщины. У одной из них в руках были три картины с такими рамами, какие бывают на иконах. На всех трех картинах были изображены гуси, об этом мне сказала вторая женщина. Обладательница картины заявила, что дарит нам по картине. Я взяла картину и долго осматривала пальцами рельефное изображение гуся; картина мне очень нравилась, и я думала, куда же ее повесить. Вдруг я стала замечать, что с картиной происходит что-то неладное: выпуклый гусь зашевелился. Рама быстро расклеивалась, затем совсем отвалилась от полотна. Потом не стало ни рамы, ни полотна; передо мной стоял чистенький гусь на коротких лапках. Он почему-то злился и шипел, вытягивая длинную шею к моим ногам. Я хотела от него убежать, но он догнал меня и больно клюнул в ногу. Я рассердилась, поймала гуся за лапку и привязала к ножке кровати. Но веревочка оказалась длинной, гусь выбегал на середину комнаты и больно клевал меня. Подумав, что, может быть, он таким образом просит есть, я насыпала ему какого-то зерна и поставила блюдце с водой. Гусь отрицательно замотал головой и вдруг заговорил человеческим голосом, да так насмешливо, так иронически:

— И ты думаешь, что я буду есть это противное зерно? Как бы не так!

— А что же ты можешь есть? — спросила я в изумлении.

— Я могу есть только вареное пшено, когда меня самого варят в бульоне, — очень торжественно объявил гусь… Я даже проснулась от такого комичного сна.

VI

Шла я по улице в какой-то деревне и завернула в один двор. Неизвестно откуда, но у меня в руках оказалась лейка. Я полезла через забор, намереваясь поливать в огороде помидоры. Но ко мне подошли двое мужчин и весьма нелюбезно стали выпроваживать вон. Это очень обидело меня. Захотелось в отместку наговорить им дерзостей. Выйдя за ворота, я словно слышала, как один мужчина сказал:

— Больше никогда не заходите сюда, вам здесь делать нечего. Я окончательно рассердилась и резко ответила;

Стану я ходить к таким невежам! Никогда к вам я не приду, и вы в Москву не приезжайте.

— О, в Москву мы приедем, когда нам вздумается, — насмешливо отвечали мужчины.

— Нет, я всех буду просить, чтобы вас в Москву не пускали… Я отошла от ворот и соображала, как перейти на другую сторону улицы так, чтобы не попасть под колеса телег, которые часто проезжали посредине улицы. Я очень внимательно «прислушивалась» ногами, не дрожит ли земля, и думала: «Если я не буду ощущать сотрясение земли, я быстро перебегу через дорогу. Но надо бежать очень прямо, чтобы попасть в свой двор. Если же я хоть немножко отклонюсь от прямой линии, то попаду на берег моря, и тогда потеряю дорогу к дому».

Пока я пребывала в нерешительности, ко мне подошла какая-то слепая девочка лет десяти. Она сказала, что немножко видит и может помочь мне перейти на другую сторону. Я согласилась идти с нею, и мы быстро перебежали через дорогу. Но я заметила, что бежали мы не прямо, а сворачивали вправо. Я крайне обеспокоилась, как бы нам не упасть в море. Я ощущала запах моря, ощущала вибрации шумящих волн, но сколько мы ни бежали, не было ни моря, ни моего двора.

Я сказала об этом девочке.

— Да, — отвечала она, — мы потеряем дорогу и к морю, и к дому. Надо вернуться опять на ту сторону и дойти до того двора, откуда побежали…

Мы так и сделали: перешли на противоположную сторону улицы и, придерживаясь руками за заборы, отправились искать тот двор, откуда меня так нелюбезно выпроводили. Но мы шли очень долго, прошли много дворов, а того двора все еще не было… Я очень устала и отказывалась идти дальше. Мы садились отдыхать потом снова шли вперед… Этот сон продолжался очень долго, не помню, чем он кончился.

VII

Сначала мне снилось, что мы с М. Н. пошли в канцелярию Института дефектологии и я со служащими говорила о том, чтобы мне дали командировку в Харьков. В канцелярии было очень много людей; мне казалось, будто я немного слышу их голоса и вижу их тени. Однако слуховые и зрительные восприятия были так слабы и бледны, что скорее казалось, будто я всем телом воспринимаю шум, присутствие людей и, кроме того, догадываюсь, что здесь должно быть много людей и, следовательно, большой шум, если допустить, что все они разговаривают.

По поводу командировки служащие отвечали (они говорили вслух, а М. Н. переводила мне дактилологией), что не могут мне ее выдать ввиду того, что в прошлом году я уже получала эту командировку. Но вот ко мне подошел товарищ 3.; пожав мне руку, он начал писать по моей ладони:

— Я вам дам командировку, потому что в 1946 г. вам полагалась такая же командировка, а вы ею не воспользовались. Ассигнованные на эту командировку деньги остались неизрасходованными, вы их можете получить в любое время…

Я была очень довольна таким оборотом дела и ушла к себе, чтобы собираться в дорогу. Дальше следовал какой-то провал, я не видела себя едущей в Харьков. После этого провала во сне я вдруг оказалась в Харькове в том доме, где когда-то помещалась клиника слепоглухонемых, но только на третьем этаже, в помещении школы слепых. Дом еще не был восстановлен после войны, и я искала выход, чтобы спуститься вниз. Я подошла к площадке прежней лестницы и, осторожно ступая, начала ощупывать ногами пол, отыскивая ступеньки. Я их нашла, они были сложены из булыжника, на лестнице не было ни перил, ни стены. С обеих сторон зияли провалы и пустое пространство до первого этажа. Мне стало очень страшно спускаться по этой лестнице, я боялась, что, сбившись с прямой линии, могу подойти к краю лестницы и свалиться вниз. У меня кружилась голова от страха и волнения, и я решила спускаться по лестнице на четвереньках, чтобы руками ощупывать дорогу.

Казалось мне, что я очень долго спускалась по лестнице, путь мой затруднялся еще тем обстоятельством, что при каждом моем движении отдельные булыжники скатывались вниз… Я опасалась, что вот-вот вся лестница рухнет.

Чем ниже я спускалась, тем больше падало булыжников: сначала булыжники катились только впереди меня, потом я почувствовала, что сверху на меня тоже падают камни, я ощутила какой-то топот. Оказалось, что вслед за мной по этой ужасной лестнице бегут слепые девочки. Они догнали меня, когда я уже достигла первого этажа. Но странное дело, я ожидала, что если лестница состоит из булыжников, то и пол должен быть таким же; на самом деле пол был гладкий, кафельный и очень чистый.

Слепые девочки думали, что я не помню дороги в доме, и, взяв меня под руки, подвели к той двери, через которую я когда-то ходила в школу. Дверь была заперта, но у меня в кармане оказался ключ, и я ее открыла. Переступив через порог, я почувствовала, что на полу лежит все тот же несносный булыжник. Я наклонилась и осмотрела пол руками: прежнего пола не было и снова начиналась лестница из булыжников. Я подумала: «Наверное, сюда упала бомба, когда враг бомбил город, и пробила пол».

Вместе со слепыми девочками я начала спускаться вниз, но девочки очень спешили, бежали быстро, и от этого лестница рухнула, мы свалились в подвал. Карабкаясь по большим кучам булыжника, мы направились в ту сторону, где раньше была дверь в вестибюль нашей клиники. Когда мы добрались до того места, где когда-то было восемь деревянных ступенек, их там не оказалось. Вместо них начинался деревянный пол. Он был очень гладкий и почти отвесный, так что мы много раз соскальзывали вниз, прежде чем добрались до двери. На двери я отыскала кнопку электрического звонка и нажала ее. Звонка я не слышала, но через минуту кто-то открыл дверь со стороны вестибюля. Войдя в вестибюль, я повернула налево и быстро побежала по лестнице наверх. В нашем помещении все было в порядке: вестибюль и лестница или такими же, как всегда.

Попав на верхнюю площадку, я снова повернула налево и вошла в бывший лабораторный зал. Там сидело несколько педагогов. Они бросились ко мне навстречу, смеялись, радовались моему приезду. Все одновременно пытались говорить со мной ручной азбуки, но я не была в состоянии понять всех сразу… Утром я не могла вспомнить, кончился ли на этом сон, или Забыла его продолжение.

VIII

Мне снилось, что мы с М. Н. работали за моим письменным столом. Я захотела пить чай, а так как в чайнике уже была вода, то оставалось только включить электрическую плитку и поставить чайник. Я взяла провод, но оказалось, что на нем не две вилки, а четыре. Невозможно было включить их в розетку. Я вывинтила лишние вилки, но плитка не загоралась, хотя М. Н. всячески крутила провод. Тогда я покрепче нажала на розетку и протянула руку к плитке, чтобы ощутить, есть ли огонь. Плитка уже разгорелась, но она была накрыта скатертью. Я быстро сорвала скатерть, удивляясь, как М. Н. могла допустить, чтобы скатерть лежала на плитке. Но скатерть еще не успела загореться, а я была : взволнована этим сном, что даже проснулась.

IX

Мне снилось, что у меня болела голова, меня отвели к врачу хирургическую клинику и оставили там для операции. Дежурная сестра повела меня в операционную комнату, посадила на стул и начала срезать волосы на темени.

Знакомый хирург написал в моей руке: «Сейчас мы будем делать вам трепанацию». Когда меня оперировали, я совершенно не ощущала боли, но в то же время мне было плохо — я сильно ослабела и начала терять сознание. В таком состоянии я как будто находилась долго. Потом очнулась и сказала врачу, что чувствую себя лучше.

— Вас уже можно выписать, — отвечал врач. Я пошла принять ванну перед уходом из клиники. Как я попала домой, во сне не видела, но оказалась в своей комнате; на мне был утренний халат, и я занималась уборкой комнаты. Я часто подходила к двери, чтобы проверить, не вытянута ли веревочка. Когда я еще раз подошла, то увидела, что веревочка вытянута и, кроме того, в дверь кто-то стучал; это я почувствовала рукой, когда взялась за веревочку. Я открыла. В комнату вошел мужчина среднего роста. Когда он взял меня за руку, мне представилось, что я его знаю, руки его казались мне знакомыми, и я силилась вспомнить, кто же это, но вспомнить не могла. Это обстоятельство крайне смущало меня, однако я предложила ему сесть, надеясь на то, что он сам назовет себя. Он сел рядом со мной, но не говорил, кто он, а начал спрашивать, как я себя чувствую после операции. Я отвечала ему в крайнем замешательстве, ибо не знала, с кем разговариваю. Наконец, улучив удобный момент, я спросила, как он поживает, надеясь, что по его ответу я догадаюсь, кто он. Он отвечал мне ручной азбукой:

— Ничего, спасибо, много работаю и очень скучаю без…

Он назвал имя одной знакомой девушки, и благодаря этому я сразу сообразила, кто был мой гость.

И действительно, я этого человека видела только один раз в жизни.

Х

Снилось мне утро. Я уже убрала комнату, позавтракала и садилась за письменный стол, чтобы работать, но мне что-то стало очень плохо; я прилегла на тахту, чтобы отдохнуть несколько минут. В руке я держала веревочку-«сигналку».

Я начала засыпать, но вдруг почувствовала, что моя рука сотрясается. Я вскочила и, босая, с упавшими на плечи косами, бросилась к двери. Немного приоткрыв дверь, я протянула вперед руку (совсем открывать дверь я не хотела, потому что была в одном сарафане и босая) и наткнулась на человека. По пиджаку я определила, что это мужчина.

Я ждала, что он будет говорить ручной азбукой или писать по ладони, но он не подал мне руки, а, наклонившись ко мне, начал что-то говорить вслух. Я абсолютно не ощущала звуков его голоса а только чувствовала, как по моей щеке скользит воздух, который он выдыхал, когда произносил слова. Некоторые буквы я даже различала по его дыханию, например «п», «б», «т». Я пыталась догадаться, о чем он говорит. Быть может, он спрашивает, почему я одна и где М. Н.?

Я решила отвечать наугад:

— Утром я всегда одна работаю, а она приходит позже. Мужчина, кажется, начал сердиться, потому что еще сильнее дунул мне в ухо и на щеку. Я же продолжала угадывать: — Вы спрашиваете, когда она приходит? Она придет к часу, сейчас только 11 часов. Приходите через два часа, и мы обо всем договоримся.

Мужчина, вероятно, совсем рассвирепел, ибо наклонился к моему уху и энергично задул в него. Я же решила, что он прощается со мной, и, пожелав ему всего наилучшего, захлопнула дверь перед самым его носом.

Не успела я надеть туфли и поправить волосы, как снова задёргали веревочку. Я открыла дверь. Меня взяла за руку какая-то женщина и начала говорить ручной азбукой: «К вам приходил один сотрудник из Академии педагогических наук. Ему необходимо поговорить с вами. Пойдемте во двор, я найду кого-нибудь, чтобы вам переводили, а я не могу: очень занята».

Я пошла с этой женщиной по коридору, она казалась мне знакомой учительницей из школы глухонемых, но я никак не могла вспомнить ее имени. Мы вышли на крыльцо, потом во двор.

Я очень смущалась, что иду босая, в одном сарафане и растрепанная.

Учительница подвела меня к какой-то женщине, которая мне очень понравилась: она была такая милая, симпатичная…

Я спросила у нее, как она думает, видел ли меня кто-нибудь из администрации в таком виде. Женщина очень быстро заговорила со мной голосом и в то же время объяснялась азбукой. Она сказала, чтобы я не беспокоилась, никто меня не видел, а если бы и увидели, то ничего плохого обо мне подумать не могли.

XI

Сон, который я расскажу, был необычайно ясен, словно все происходило наяву. Я как будто пошла ночью в умывальную комнату и ощутила, что из окна сильно дует. Подойдя к окну, я обнаружила открытую форточку. Это испугало меня. Я подумала, что через форточку в школу может проникнуть вор. Выйдя в коридор, я позвала ночную дежурную. Она подошла ко мне, и я повела её умывальную.

— Смотрите, форточка открыта, а мы все спим. Как страшно!

— Ничего страшного нет. Это рабочие вставляют стекла, — отвечала дежурная.

— Почему же они работают ночью? — Это третья смена.

— Но мне кажется, — сказала я, — что они ошиблись. Это у меня во втором окне от угла дома разбито стекло, а здесь стекла в полном порядке.

Рабочие услышали наш разговор и просили дежурную передать мне, что они не ошиблись: стекла надо везде вставлять и скоро они дойдут до моего окна.

Я ушла к себе, но спать не ложилась: ждала, когда придут вставлять стекло.

Спустя несколько минут я по свежему воздуху почувствовала, что второе от угла окно раскрыто.

Я подошла к окну, за ним были рабочие, в их руках тихо позванивало стекло. Рабочих было несколько человек, и они громко переговаривались между собой. Я не могла разобрать, о чем они говорят, только слышала гул голосов. Потом в комнату вошла какая-то девушка — студентка или аспирантка — и сказала, что один рабочий просит меня подойти к окну. Когда я подошла, рабочий протянул мне очень маленькую зрячую книжечку, которую просил принять от него в подарок. Я начала перелистывать книжечку, из нее выпала другая, еще более маленькая книжечка. Я попросила девушку сказать мне название этих книг.

— Это сочинения Владимира Ильича Ленина. Первая книга — «Материализм и эмпириокритицизм». Она напечатана очень убористым, мелким шрифтом, поэтому кажется такой маленькой. Вторая книга — брошюра «Шаг вперед, два шага назад».