Как Южный ветер, как ослепительный свет полдня, я пришел к вам на холодный и гуманный Север, повсюду на своем пути оставляя частицу самого себя, растрачивая себя, убывая с каждым шагом, но оставляя вам немного света, немного тепла, немного силы; так буду я идти, покуда не приду к концу своего поприща, в час, когда роза расцветет на кресте.
Сам Калиостро не пытался выдавать себя за графа Сен-Жермена, не хвастал знакомством с ним и не набивался в ученики к прославленному графу. Это делали за Калиостро распространяемые о нем домыслы и слухи, распускаемые завистниками, врагами и недоброжелателями. Бороться с молвой граф, по-видимому, считал ниже своего достоинства. "Так как часто не только свою миссию, но и происхождение, и имя граф Калиостро скрывал, то в некоторых местах его принимали недоверчиво и совсем не за того, кем он был. Так, например, в Кенигсберге барон Корф счел его за подосланного иезуита и так возбудил против него все общество, что граф принужден был покинуть город. Говорили, будто он — С.-Жермэн, чего он не опровергав сам же себя он именовал иногда графом Фениксом и графом Тара, будто умышленно усиливая мрак и путаницу вокруг своей личности", — это цитата из повести Михаила Кузмина "Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро". Эта замечательная, но содержащая в весьма обильном количестве художественный вымысел повесть основана, без сомнения, прежде всего на очерке Зотова, в котором имеются и другие подробности об этом периоде, которые Кузмин опустил.
Как пишет Зотов, "анонимная брошюра "Mémoire authentique pour sentir à l'histoire du comte de Cagliostro (Strasbourg, 1786)" рассказывает много чудес, совершенных авантюристом в Германии…. Не везде, однако, встречали его с почетом и любопытством. На родине Канта, в Кенигсберге, приняли его холодно и недоверчиво, о чем свидетельствует тамошний епископ Боровский в своей брошюре (Кенигсберг, 1790). Министр и канцлер Корф утверждал, что это — переодетый лакей. Его считали даже эмиссаром иезуитов. По словам Боровского, он терял много оттого, что не умел говорить проповедей, которые так любил простой народ". Имеется в виду, по-видимому, издание "Mémoire authentique pour servir à l’histoire du comte de Cagliostro au sujet de l'affaire du cardinal de Rohan, éveque et prince de Strasbourg" — "Подлинные записки, дабы служить к истории графа Калиостро, о деле кардинала де Рогана, епископа и принца Страсбургского", вышедшие в Страсбурге вскоре после завершения процесса по громкому "делу об ожерелье королевы", в котором Калиостро был привлечен к суду в качестве обвиняемого, но полностью оправдан.
Митавский (Елгавский) дворец. Современный вид
В самом конце февраля 1779 года (кое-где указана даже точная дата — 29 февраля, однако это очевидная несуразица: нечетный год не может быть високосным!) граф и Лоренца прибыли в столицу герцогства Курляндского город Митаву. Калиостро имел рекомендательное письмо к генерал-поручику русской армии Иоганну Фридриху (или по-русски Ивану Федоровичу) фон Медему от родственника его первой жены фон Корфа. Отличившийся в Семилетней войне и затем Русско-турецкой войне 1768–1774 годов представитель древнейшего рода Курляндии, потомок бывшего в XIII веке магистром Ливонского ордена Конрада фон Мандерна — основателя Митавы, барон Медем вместе с братом, маршалом Отто фон Медемом, принадлежал к лучшим семействам Митавы. У Иоганна Фридриха от трех жен было несколько детей, но на всю Курляндию были знамениты прежде всего две его дочери — "прекрасная Доротея и умная Элиза", то есть старшая Елизавета Шарлотта Констанция, в замужестве фон дер Рекке, и младшая Анна Шарлотта Доротея, которой к тому времени было 18 лет, и она была помолвлена с 55-летним герцогом Курляндии Петром Бироном, наследовавшим своему отцу, фавориту императрицы Анны Ианновны Эрнсту Иоганну Бирону. Свадьба прекрасной Анны Доротеи фон Медем и Петра Бирона состоялась в ноябре 1779 года, уже после отъезда супругов Калиостро из Митавы; тогда же тестю был пожалован графский титул: "грамотой римского императора Иосифа Нот 5-го ноября 1779 года польский и саксонский камергер, староста Ошмянский, Иоганн Фридрих фон Медем возведен с нисходящим его потомством в графское Священной Римской империи достоинство". Элиза, старшая дочь барона фон Медема, совсем юной, в семнадцать лет, была выдана замуж за барона Георга фон дер Рекке, бравого армейского служаку много старше ее. Несмотря на рождение дочери Фредерики, брак не задался, и спустя четыре года баронесса вернулась в родительский дом. Малышка вскоре умерла, а еще через год в Страсбурге умер двадцатилетний Фридрих, любимый кузен Элизы. Все эти несчастья произвели на девушку глубокое впечатление, и она стала интересоваться всем необъяснимым и сверхъестественным, ударилась в мистицизм. Встреча с Калиостро пришлась как нельзя кстати. Элиза стала ею восторженной почитательницей, но оставалась таковою недолго и горько разочаровалась в обожаемом учителе. Позднее знавшая несколько европейских языков и поддерживавшая обширную переписку со многими странами Элиза станет поэтессой и писательницей. Впоследствии, в 1787 году, именно она первой напишет разоблачительную книгу о пребывании Калиостро в Митаве, а невзлюбившая "авантурьера" императрица Екатерина прикажет срочно перевести ее опубликованное в Берлине по-немецки сочинение на русский язык и выпустить в свет в Петербурге; через несколько лет, после присоединения Курляндии к Российской империи в 1795 году, императрица пригласит Элизу в Петербург и потом пожалует ей имение в Курляндии. В молодые годы Элиза будет вести насыщенную и яркую светскую жизнь при дворе и в имениях своей сестры Доротеи, герцогини Курляндской, путешествовать с ней и подолгу жить за границей, а уже в пятьдесят найдет спутника жизни-единомышленника — немецкого поэта Христофора Августа Тидге. Она проживет долгую жизнь и будет пользоваться уважением и любовью людей искусства, поэтов и литераторов. Посетив ее, уже далеко не молодую, в Дрездене, Вильгельм Кюхельбекер оставит о ней восторженный отзыв в своих "Отрывках из путешествия": "Элиза фон дер Реке, урожденная графиня Медем, величественная, высокая женщина, она некогда была из первых красавиц в Европе; ныне, на 65-м году жизни, Элиза еще пленяет своею добротою, своим умом, своим воображением, — фон дер Реке была другом славнейших особ, обессмертивших последние годы Екатеринина века: великая императрица уважала и любила ее, уважат особенно, потому что ненавидела гибельное суеверие, которое Каглиостро и подобные обманщики начали распространять уже в последние два десятилетия минувшего века".
Барон фон Медем быстро ввел прибывшего иностранного гостя в высший свет своего города, представив его бургомистру фон дер Ховену, графине Кейзерлинг, самому герцогу Курляндскому. Новоприбывшим были отведены покои в насчитывавшем свыше 300 комнат Митавском дворце, построенном для отца герцога знаменитым зодчим Бартоломео Растрелли. Русский историк Н.М. Карамзин, побывав в Митаве в 1789 году (спустя десять лет после Калиостро), в своих "Письмах русского путешественника" оставил об этом городе и дворце не слишком лестный отзыв: "Мы въехали в Курляндию… Скоро открылась Митава. Вид сего города некрасив, но для меня был привлекателен! "Вот первый иностранный город". — думал я, и глаза мои искали чего-нибудь отменного, нового. На берегу реки Аа, через которую мы переехали на плоту, стоит дворец герцога курляндского, не малый дом, впрочем, по своей наружности весьма не великолепный. Стекла почти везде выбиты или вынуты; и видно, что внутри комнат переделывают. Герцог живет в летнем замке, недалеко от Митавы. Берег реки покрыт лесом, которым сам герцог исключительно торгует и который составляет для него немалый доход. Стоявшие на карауле солдаты казались инвалидами. Что принадлежит до города, то он велик, но нехорош. Домы почти все маленькие и довольно неопрятны; улицы узки и худо вымощены; садов и пустырей много".
В своих записках о Калиостро Элиза Шарлотта фон дер Рекке пишет, что семейству Медем Калиостро якобы отрекомендовался как Фредерико Гвальди или Фридрих Гвалдо, служитель Великого Копта. Тут вышла какая-то путаница или недопонимание, а может быть, и нарочитое искажение, поскольку пером Элизы водили разочарование и обида, поэтому она могла намеренно отступить от истины. Подготавливая братьев-масонов к постижению азов Египетского масонства, Калиостро пользовался основами герметической философии, почерпнутыми из "Герметической философии" Федерико Гвальди. Вскоре по прибытии в Митаву Калиостро задумал учредить там масонскую ложу нового Египетского ритуала, благо хватало достойных кандидатов, чтобы занять высшие ступени в новой ложе, — барон Иоганн Фридрих фон Медем, его брат ландмаршал Отто фон Медем и обербургграф фон Ховен еще в 1741 году приняли масонское посвящение и были истовыми масонами. Кроме того, была учреждена адоптивная ложа для дам, магистрессой которой стала Серафина Магистр безраздельно владел не только вниманием, но, казалось, и душами своих слушателей и почитателей. "С каким искусством умел Калиостр пользоваться случаями, заводить людские ожидания и, питая надеждою души их, властвовать над ними!" — писала Элиза в своих мемуарах. Новоиспеченные члены обеих лож восхищенно внимали загадочным речам магистра о трансцендентальных материях, тайнах египетских пирамид, подвластных ему духах и стихиях, науке управления элементами, преображении человеческой природы и многом другом. Но братья, имевшие какой-никакой алхимический опыт, жаждали еще и практических знаний, и демонстрации умений кудесника. Сестры алкаш секретов непреходящей молодости и чудодейственных снадобий для поддержания красоты. Все хотели увидеть своими глазами, как проявляется дар провидения, гаранты ясновидения и яснослышания, которыми владел маг. А его "духовная дочь" Элиза более всего желала встретиться с духом горячо любимого брата, безвременно отошедшего в мир иной.
В необычайные способности магистра общаться с потусторонними силами лучше всего помогли поверить медиумические сеансы, для которых Калиостро попросил предоставить в его распоряжение "голубков" — невинных малолетних детей лет 5–7, через которых будут говорить ангелы и духи. Несколько таких сеансов Элиза описала в своих воспоминаниях, заметив, впрочем, что накануне сеансов Калиостро наставлял "голубков", что им говорить, а перед сеансом поил их каким-то сладким одурманивающим напитком. В описании ритуала упомянуто, что маг мазал "голубкам" лобик душистым "маслом мудрости", вероятно, содержащим опий, а также использовал другие приемы, чтобы ввести детей в состояние гипнотического транса: водил руками над головой медиума, долго и монотонно читал нараспев многократно повторяющиеся тексты псалмов, повторял непонятные "волшебные" слова-заклинания, которые присутствующие слышали как "гелион, мелион, тетраграмматон", совершал сам и просил ребенка совершать некие ритмические движения и др. А затем задавал "голубку" наводящие вопросы и пояснял присутствующим даваемые медиумом ответы. Иногда "голубки" смотрели в стеклянный шар или графин с водой и видели появляющиеся в нем картинки, которые магистр растолковывал. В своей повести Михаил Кузмин живо изобразил один из таких сеансов в Митаве, для которого "голубком" был выбран сын бургомистра фон Ховена:
"Калиостро положил руки на голову маленького Оскара и поднял глаза к небу, словно в мысленной молитве. Затем произнес странным голосом, совсем не тем, что говорил до сих пор:
— Дитя мое, вот книжка с картинками, ты увидишь там маму. Говори все, что заметишь.
При этом он обе руки сложил тетрадкой и поместил их ладонями к глазам малютки. Тот вздыхал и молчал, его лоб покрылся испариной. Было так тихо, что было слышно, как потрескивают восковые свечи на карточном столе и тихонько ворочается собака.
— Говори! — повторил Калиостро еле слышно.
— Мама… мама шьет, и сестрица Труда шьет. Мама уходит, кладет шитье, подвигает скамеечку под диван… сестрица одна… ай, ай! Что это с сестрицей? Как она побледнела… держит руку у сердца. Вот опять мама, она целует Труду, помогает ей встать… А вот пришел Фридрих… он в шапке… кладет ее на сундук… обнимает маму… Труда улыбается… Фридрих очень красный…
Ребенок умолк. Все оставались неподвижно на местах, чаш тикали. Лицо мальчика перестало быть напряженным, и он заснул спокойно. В двери постучали.
В письме г-жи Ховен было написано:
"В семь часов я шила с Гертрудой, потом вышла по хозяйству. Вернувшись в комнату, я увидела, что с дочерью сердечный припадок, она была страшно бледна и рукою держалась за сердце. Я очень испугалась, стала ее целовать, стараясь перевести в спальню. Тут совершенно неожиданно для нас вошел Фридрих, который вернулся из имения раньше срока и которого мы считали за десять верст от Митавы. Дочери стало легче, так что она даже стала улыбаться. Тут пришел ваш посланный, и вот я пишу"".
Еще больше убедил общество в сверхъестественных способностях Калиостро случай с кладом в Вилце — поместье Медемов. Это произошло в апреле 1779 года. Сначала Калиостро точно описал и даже нарисовал на бумаге изумленному барону Медему господский дом и огромный дубовый пень на поляне в лесу неподалеку от него, под которым в подземелье много веков назад были спрятаны бесценные рукописи с тайными знаниями, которые необходимо уберечь от злых духов, дабы спасти от разрушения поместье и Митаву, что непременно случится, если злые силы завладеют кладом. Но пусть лучше рассказ продолжит В. Зотов: ",Другой опыт магического знания Калиостро касался открытия кладов. Он объявил, что ему дано знать свыше о существовании места, где зарыты важные магические рукописи и драгоценности. Место клада было указано в имении графа Медема, недалеко от Митавы. Там жил, по словам Калиостро, 600 лет тому назад великий магик и спрятал свои сокровища для блага человечества, но они должны достаться только добродетельным людям, хотя их давно уже тщетно отыскивают некромантики. Калиостро надеялся, что ему удастся открыть их, как ни опасна эта попытка и хотя клад стерегут злые духи. Но если он достанется приверженцам черной магии — мир ожидают неисчислимые бедствия. Потому все должны были соединить свои молитвы с молитвами Калиостро, чтобы ему даны были силы противудействовать злым духам. Он описал подробно место и лес, где зарыт клад, несмотря на то, что никогда не видел их. Чтобы убедить всех в существовании клада, Калиостро опять прибегнул к помощи мальчика, который, под его влиянием, начал говорить, что видит землю открытою и в ней много золота, серебра и бумаг. Через несколько недель после этой сцены он объявил, что теперь успел сковать злого духа, охранявшего клад, и через несколько времени приступит к открытию его. Этого, однако, не дождались доверчивые митавцы, так как до окончания этого срока Калиостро уехал в Петербург".
Зотов описывает и другой "весьма нехитрый опыт очень скромной магии" Калиостро. На этот раз сеанс проходил в доме графа Медема. Чародей был одет чрезвычайно причудливо и вычурно, зала тоже была обставлена и богато декорирована к особому случаю. Тот же мальчик-"голубок", сидя в другой комнате за запертыми дверями и отвечая на вопросы чародея, поведал: "Я вижу прекрасного юношу, который мне в последний раз открыл землю в лесу…" Потом малолетний медиум по просьбе мага попросил прекрасного юношу-духа показать ему брата кузины фон дер Рекке, затем "маленькую хорошенькую девочку, похожую на графиню Калиостро, и которую граф показывал ему во время последних заклинаний. Через несколько секунд мальчик сообщил, что девочка явилась. Калиостро приказал ему обнять и поцеловать девочку и по-просить, чтобы она показала ему лес. Послышался из другой комнаты звук поцелуя, потом мальчик сообщил, что видит лес и в нем срубленное дерево; далее открылась земля, и мальчик увидел в ней пять подсвечников, золото, серебро, много бумаг, красный порошок и железные инструменты; потом по приказанию Калиостро все исчезло".
Тщательно подготавливавшиеся сеансы дорого давались самому заклинателю и отнимали у него немалые физические силы. По словам того же Зотова, в конце сеанса Калиостро "с конвульсивным движением растворил дверь и, выведя мальчика из другой комнаты, упал в обморок". Это не похоже на "фокусы шарлатана", как величает Зотов сеансы Калиостро, а свидетельство того, что кудесник отдавался своей "работе" всерьез.
Однако главная сила мага, по мнению Зотова, была в другом: "Не поступки, а слова Калиостро должны были производить влияние на его современников. Несмотря на свое невежество, он обладал действительно замечательною способностью по целым часам приковывать к себе внимание слушателей своими речами, полными философских и мистических сентенций, библейских текстов, громких фраз, метафор и сравнений, по-видимому глубокомысленных, и это блестящее красноречие в первый раз ошеломляло беседовавших с ним". Элиза фон дер Рекке воспроизводит в своей книге дословный образец таких речей Калиостро, где налицо все приметы и черты его ораторского стиля, перечисленные Зотовым: "Священное Писание наполнено изображениями глубокой магии. Юдифь спасла Бетулию смертию Олоферна! Истинная премудрость тогда ею обладала, ибо она уже достигла совершенства души, понеже она уверена была, что повеления ея начальников были для нее в высочайшей степени священны, ибо они ничего такого повелевать не могут, что бы не послужило к скорейшему производству благих намерений великого зиждителя мира.
Живя в Митаве, Калиостро пользовался щедрым гостеприимством своих последователей и восторженных поклонников. Например, Элиза сообщает, что бургомистр фон дер Ховен подарил ему 800 червонцев и дорогой бриллиантовый перстень, который Калиостро принял с благодарностью. Но его целью был не главный город захолустной Курляндии, а столица громадной российской державы. Граф не скрывал от жителей Митавы своих намерений и обещал многое сделать для Курляндии при дворе российской императрицы. Ему безоговорочно верили, а курляндские патриоты даже мечтали видеть его своим герцогом — вместо Петра Бирона. Как пишет Зотов, "главною целью его пребывания в Митаве было, посредством масонских лож, в которых членами была курляндская аристократия, имевшая большие связи в Петербурге, открыть себе доступ и рекомендацию в высший круг петербургского общества и к самой императрице. Для достижения этой цели он придумал взять с собою в столицу России преданную ему госпожу Реке, где она будет основательницею особой масонской ложи, в которую Калиостро хотел привлечь и Екатерину II. На русский двор могло, конечно, произвести влияние — появление в столице Калиостро в сопровождении одной из представительниц высшего курляндского общества…"
Однако в отношениях с ученицей пылкий Калиостро допустил оплошность. Некоторые полагают, что речь шла о сексуальных домогательствах. По-видимому, баронесса фон дер Рекке неверно истолковала слова мага о том, что он имеет такую власть над женщинами, что любая из них будет счастлива ему отдаться. Это возмутило и оттолкнуло молодую женщину, имевшую неудачный опыт замужества. Следствием стало то, что поначалу горячо верившая в его могущество экзальтированная Элиза отказалась последовать за учителем, и в июне 1779 года он принужден был отбыть в Северную Пальмиру без нее.