Кальдур Живой Доспех III

Виденье 29. По капелькам с гор

Боль и тошнота накатили снова и прогнали тревожный сон.

Дукан с трудом открыл глаза и не смог удержать стона, который отражал весь испытываемый им ужас. Он думал, что умирает. Он ощущал одновременно вращение всего своего тела вокруг нескольких осей, мертвенную слабость, когда тяжёло давалось даже поднимать грудь, чтоб вдохнуть, и невероятное желание проблеваться. Чувство времени и всякие ориентиры среди его мыслей спутались, и он не знал, где он находится, сколько прошло времени и сколько ему осталось мучится.

— Ты потерял много крови, господин. Не пытайся говорить, скоро тебе полегчает. Воды Оточ уже делают своё дело, ты выживешь. Ты в безопасности.

Он не узнал сосредоточенный женский голос, поток образов в его голове сменял один на другой. Он то был маленьким, то взрослым, то совершал неприятное, то оставался в моментах, которые считал счастливыми. Снаружи его иногда слепило солнце, он слышал стоны, тихую ругань и жужжание назойливых мух.

— Б..ть!

Словно по щелчку пальца всё это испарилось, и он почти мгновенно вернулся в своё тело. Тошнота и слабость атаковали его одновременно, но сильнее всех ударила боль. Она была такой сильной, что он на несколько минут впал в панику, и если бы у него хватило сил — поднялся бы и попробовал убежать от неё прочь.

— Больно? — спросило размытое пятно голосом Аниже.

— Б..ть! Ещё как! А-а-ах-х! Б..ть!

Дукан не узнал свой голос. Будто бы говорила девчонка, настолько он был слабеньким и тонюсеньким. Ему стало стыдно, но он был благодарен, что не видит себя в эту минуту со стороны.

— Я буду ходить? — спросил он, попытавшись успокоить голос.

— И не только под себя, — Анижа попыталась успокоить его применив немного старой доброй издёвки. — Ноги и спина целы. Так больно потому сразу несколько костей сломано. И потому что тебя нашли слишком поздно и по ранам пошло заражение. Скажи спасибо Кальдуру, что он не отдал мне всю Воду, и осталось на такой случай.

— Су-к-к-ха-а… на стену лезть охота… То чудовище…— приступ тошноты снова обрушился на Дукана, он издал несколько гавкающих звуков, задышал сильнее, облизнул губы, но всё-таки смог выдавить из себя. — Они победили?

— Да, — она тяжёло вздохнула. — Мы в безопасности. На счёт твоей боли. Есть дурман, есть хорошие грибы и есть смесь, от которой ты будешь спать пару дней.

— К черту всю эту знахарскую хрень… вина крепкого и трубку мою, притащишь?

— Хмельное нельзя при таких травмах. — она немного поборолась с его щенячьим взглядом и устало вздохнула. — Ладно, сейчас попрошу, чтобы кто-нибудь сходил.

***

Следующее пробуждение было ещё резче.

Он просто пришёл себя, застонал, и тут же в его поле видимости возник мальчишка лет десяти, который протянул ему полупустой бурдюк с вином. Дукан было хотел осыпать его ругательствами за подобное неуважение, но быстро понял, что пить из него лёжа куда удобнее, чем из кружки. Как только он закончил пить и придушил позывы шокированного желудка, ему почти сразу протянули уже подожжённую трубку, которой его тело порадовалось несказанно. Вино докатилась только до его нутра, и ещё даже не собиралось бить в голову, но он сделал буквально три затяжки и был уже пьян в сопли.

Его левая рука была намертво примотана к телу, он заметил это только сейчас. Она невыносимо затекла, чесалась и болела разом, но очень быстро этот дискомфорт был придавлен ещё одной подоспевшей порцией пойла. Перед его глазами снова закружились карусели, и он почувствовал слабость, но от хмеля эти чувства были куда более приятными и знакомыми. Он смог расслабиться, откинуться на подушку и простонать уже от удовольствия, и того, что ему полегчало.

Итак, он снова был жив. Не в первый раз, как можно заметить, и желательно не в последний. Такие вот стычки и раны всё ещё были ему в новинку, не шли ни в какое сравнение с тем, что он делал для Тайной Службы. Там бы посчитали подобные «работы» грубыми и неотесанными, но он бы посмотрел на их ублюдочно-холодные лица, переживи они хотя бы одну такую мясорубку.

Он был жив и не стал калекой. Это уже победа. Дукану повезло в очередной раз, если можно так назвать знакомство с жричкой и местным военачальником. Он лежал в просторной и полностью закрытой палатке, на неплохой кровати, с двумя куда более тяжёлыми и оттого тихими соседями. И за ним даже присматривали, не давали подохнуть как псу в канаве. О чём ещё можно мечтать?

Анижа заглядывала к ним раз в полчаса-час и осматривала, всякий раз подбадривая Дукана, а пацанёнок исправно заряжал ему трубку и подтаскивал горячительное, чередуя его с обильными порциями воды или прохладного чая с мёдом. Он не был дураком, хотел скорее перестать разлёживаться, и старался соблюдать все просьбы Анижи.

Правда, ближе к вечеру это чуть не закончилось конфузом. Всей жидкости, что он впитал, нужно было куда-то деться. На его панические вопли прибежал пацан и предложил ему справить лёжа в некое подобие деревянного тазика, на что маленький чертёнок был послан на хрен, а Дукан упал с кровати. При помощи мелкого, потока ругательств, и всего раза три потеряв сознание, ему удалость переместиться к краю палатки и сделать все свои дела на улицу через откинутый полог.

Это только подстегнуло его в выздоровлению.

На день третий он уже ходил сам, используя мальца как свою тросточку, и дав себе обещание, что маленький чертёнок немного разбогатеет, получив за свои труды хотя бы один из спрятанных в одежде Дукана драгоценных камней.

— Что-то я ни фига не понял, — поприветствовал он деловитую Анижу, протрезвев и почувствовав себя в ясном уме. — Бальбадур и Колючка меня не навещают. Я что переоцениваю их любовь?

Анижа ему ничего не ответила, спокойно осмотрела одного из оставшихся в живых соседей по палате и вышла, оставив Дукана в мрачных мыслях и подозрениях.

Вернулась ближе к ночи. Налила себе половинку кружки вина, предложила ему бурдюк и села рядом, пристально посмотрела ему в глаза.

— Розари пострадала сильно. Но она будет в порядке.

— Так.

— А Кальдур… его больше нет с нами.

— Как это нет с нами? — удивился Дукан. — Дёру что ли дал?

— Нет, — она снова вздохнула. — Он убил чудовище и погиб сам.

— Как? — у Дукана перешибло дыхание.

— Мы не знаем. От чудовища осталась половинка. А от него ничего не осталось. Совсем ничего.

— Погоди-ка… тела нет?

— Нет.

— Нет тела — нет дела, — Дукан вздохнул с некоторым облегчением, закашлялся и отпил вина. — Этот подонок пережил Шестую. Не списывай его пока со счетов. Ты как сама?

Она вздохнула и отвела глаза.

— Не хотела верить, что всё так может кончиться. Но это жизнь.

— Понимаю. Что-то ещё случилось?

— Нет. Много раненных, но тут битв похоже больше не будет. Темники разгромлены окончательно. Воким зайдёт к тебе скоро, говорят, ты убил бледного колдуна чуть ли не голыми руками. Хвалят тебя и молятся за твоё выздоровление. К нам всем тут хорошо относятся. Даже непривычно.

***

— А я думал на тебе всё как на собаке заживает.

Розари лежала в отдельной палатке, у входа в которую даже поставили двух охранников. Раненых женщин среди защитников больше не было, да и все знали, кто она. У ног охранников были сложены несколько камней и туда несли цветы, которых там образовалась уже целая горка.

Она была бледной и раз в десять смурнее, чем обычно, смерила его тяжёлым взглядом, но ничего не ответила.

Он опёрся на своего талантливого оруженосца, сел с его помощью рядом с её постелью, прислонившись к ней спиной, и приложился к вину. Мальчишка быстро смекнул и оставил их наедине.

— Живая, да и ладно, — буркнул Дукан, помолчал, но молчание ему не понравилось. — Что там Кальдур учудил?

— Сбежал он! Разве не понятно? — тихо прошипела Розари.

Именно это сделало её смурной, а не рана и неудача в битве с гигантом.

— Анижа сказала, ну… — сказал Дукан осторожно, — что-то вроде, что он пожертвовал собой. Ты так не думаешь?

— Не мог он схлопнуть портал, — сквозь зубы процедила она. — Он бы вёл в никуда, там даже умереть нельзя, вечное падение, без Мрака, без перерождения, без Врат Её Царства. Не хватило бы у него яиц, понимаешь? Он сбежал. Прихватил с собой половину этой туши и свалил. Выродок. Так и знала, что так будет при первых проблемах.

— Почему ты думаешь, что он оставил нас? — Дукан усмехнулся. — Он много раз, конечно, высказывал такие мысли, но… п…здеть не мешки ворочать, сама знаешь. Когда надо было, он нас не бросал. И я бы не назвал эти проблемы «первыми». Может, просто не смог вернуться? Доспех его подвёл? Нет?

— Тогда бы он мог позвать на помощь. Мы долго сражаемся вместе, я бы почувствовала его на другом конце света, где мы уже успели побывать. Но он не зовёт меня.

— Ты можешь почувствовать, жив он или мёртв? — уточнил Дукан.

— Я не знаю. Но я не чувствую его потери.

Дукан покачал голов, пожевал зубы.

— Так бывает, если не хочешь терять человека, — ответил он осторожно.

— Веришь это потаскушке? — взбеленилась она. — Что он пожертвовал собой? А мне не веришь.

— Я никому не верю, даже себе. Предпочитаю работать с фактами. Пацана нет, я не знаю, где он, но мне бы хотелось узнать. И я узнаю. Со временем.

— И я узнаю, — прошептала она. — Мы же сможем его убить?

— Воу, деточка, — Дукан рассмеялся и тут же скорчился от боли. — Поговорим об этом, когда найдём его и когда ты будешь не такой злобной.

***

— Ха! Вот мой крепкий ублюдок! — зарычал Воким, войдя в палату Дукана.

Генерал сделал вид, что вот-вот сгребёт раненного старика в медвежьи объятья, дождался пока Дукан побледнеет от этой перспективы и предстоящей боли, остановился и рассмеялся. Дукан судорожно выдохнул.

— Ну и шуточки у тебя, Твердозад!

— А чего бы и не шуткануть с моим старым и дорогим приятелем, — не дожидаясь приглашения Воким, плюхнулся на край кровати и пододвинул Дукана задом. — Чёрт же тебя дери, барон! Я жду не дождусь услышать, как ты угандошил бледного? Этим из нас, простых людёв, мало кто может похвастаться.

— Жаль тебя разочаровывать, Твердолоб. До бледного я не добрался, — спокойно признался Дукан. — Пару ошибок совершил и сил у меня не хватило. Уланов подарок о нём позаботился, не я.

— Ха! Напрасно я хаял чародея, что он с нами не поехал, — Воким не расстроился. — Хитрожопый свин оказывается на два шага вперёд думает! Чтобы я так смог когда-нибудь! Ладно, пускай все думают, что это твоих рук дело и вдохновляются. Как и я, собсна. Яиц-то у тебя всё равно хватило туда забраться и один на один с ним выйти. Ты хоть представляешь, что он вообще с тобой мог сотворить?

— Слабо, — отмахнулся Дукан. — Сказки-то я слышал, а вот в глаза пока не видел. Только пугают ими.

— Увы, нет. Слава их заслуженная. Спецом убивают так, чтобы простые смертные даже близко к ним не совались. Видел я пару тел… чёрт… зрелище… незабываемое.

— Сколько потеряли? — перебил Дукан, Воким усмехнулся, но натянуто.

— Много потеряли. Но не так много, как темники, спасибо тебе и твоей команде. Раненых столько, что мы пока не сможем свернуть лагерь и двинуться в путь. Но это не беда. Будет ещё подкрепление от местных. Я не верю в удачу и был готов, что проблемы начнутся куда раньше. Наше дело вывозить их, старые волы ещё хороши для плуга, да, брат?

— Да, брат. Есть ещё заточка у лезвия.

Они помолчали.

— Жаль вашего пацана. Но ведь так и должно быть. У нас свои враги, у них свои. И все мы можем дуба дать в любой момент. И делаем, что требуется.

— Да. Истинно так.

— Как наша чистейшая дева? Заходил ты к ней сегодня, знаю.

— А чего она?

— Ей теперь, похоже, одной лямку тащить. А ранение у неё было… словами не передать. Не думал, что после такого выжить можно. Не сломается она от таких испытаний?

— Как сломается, так и починиться, Воким, — соврал ему Дукан. — Избранная она, понимаешь? Лучше неё не было никого.

— Это я и хотел услышать… Я отослал весточку Улану, ещё вчера. Передал ему в зашифрованном виде суть нашего разговора. И о том, что кайрам у нас теперь только один. Одна. Пускай думает, что с этим можно сделать. Надо как-то убрать всех этим чудищ с пути моих парней. Они же им ни черта сделать не могут.

— У Улана есть кое-какие планы, — важно ответил Дукан. — Какие — он тебе сам расскажет, если у него получиться. Но он уже давно работает над твоим вопросом. И может быть, у него чего и выйдет толкового.

Воким просиял и хищно улыбнулся.

— Надежда — в наше время вещь очень опасная, но я пожалуй со всей ответственностью и буйным желанием упаду к ней в объятья

— Офицеришку, которого мы с Розари добыли до схватки, не пырнули ещё?

— Не. Тебя дожидается, как и договаривались. В яму пока посадили, хотя что-то душа моя чует, что ему там как дома. Только не думаю, что он тебе толкового чего скажет.

— А вот это мы уже посмотрим. Скоро.

***

— Ты стала какой-то другой, Анижа. Сама не своя.

Она вновь осматривала и перебинтовывала его раны, спокойно и сосредоточенно делала свою работу, было не похоже, что её что-то тяготит.

— Просто приняла всё это. В ночь битвы я могла погибнуть. Когда всё началось, я побежала к раненым. Хотела их защитить, думаю. Как только сама не понимаю? Ну и накликала. В платку вошло порождение Мрака. Ему пришлось пригибаться под низким потолком, оно шло прямо на меня, чуяло меня. Кошмарное, конечно, создание. Даже не представляла, что такое вообще существовать. Я лишь успела закрыть собой юношу, которого спасла недавно, очень хотела, чтобы он выжил. Чудовище бросилось ко мне, я упала вниз, и вдруг оно в ужасе отпрыгнуло назад, будто увидело нечто опасное. Может, быть Воды Оточ, которые были в том парне… Я не знаю. Так или иначе, Госпожа защитила меня. И теперь я понимаю, что уйду, когда настанет моё время.

— Ты скорбишь по нему?

Она на секунду остановилась, но продолжила спокойно забинтовывать его руку.

— Незачем скорбеть по нему. Он умер так, что оплатил свой долг. И в конце всего этого я встречусь с ним по ту сторону Врат.

***

— Ну?! Чего пялишься?! — крикнула Розари.

Он не смотрел. Отвернулся и не видел всю сцену, как ей помогают справлять нужду прямо на кровати. То страшное, чего избежал он сам. Он остался не для того, чтобы смотреть, не для того, чтобы смутить или опозорить её. А как боевой товарищ, который разделяет с ней страшное.

— Как только я приду в себя — темники за всё заплатят! Я из голов сложу гору, ещё выше горы Ногх, и спрыгну с неё на Небесный Дворец! Ублюдки сраные!

Он молчал. Всё равно не было слов, способных утешить её или забрать от неё всё плохое. Ей нужно было излить это, хотя бы так, на словах и выкриках. На слезах и всхлипах.

— Нет разницы, каково испытание, если у тебя есть долг терпеть его.

Он не повернулся к ней, зная, что ей будет тяжёло смотреть на него. Кинул ей бурдюк с вином, услышал как она тихо ругается, но делает несколько глотков. Дыра в её животе зарастала неплохо, но чтобы процесс шёл быстрее, ей нужно было лежать смирно. А это убивало её куда жестче, чем все колдовские твари вместе взятые.

Дукан захаживал к ней при любой возможности, только бы она не сорвалась с цепи. Не давал ей оставаться наедине с собой и своими мыслями, стойко выдерживая поток оскорблений и гнева и в свою сторону.

— Почему я не сдохла, старик? — устало пожаловалась она. — Какой кошмар всё это.

— Кошмарно было бы зарыть тебя в землю, доченька. Мёртвую и холодную. А так… ещё послужим Ей.

— Много-то от нас пользы…

— По капелькам с гор Явор собирается. Заберём мы ещё своё. Не зря выжили.

***

— Ну, сладенький? Помнишь меня?

Дукан чувствовал себя скверно, но уже мог стоять и ходить достаточно хорошо, чтобы спуститься в яму и проведать пленника.

Судя по форме и знакам отличия — это был сотник, но какого-то особого отряда, эмблему которого Дукан не узнал. Сотник даже не посмотрел на него и сделал вид, что не понимает чужую речь. Дукан поставил стул напротив связанного паренька, и осторожно сел.

— Я в этом деле не первый десяток лет, приятель. Знаю, что вас учат нашему языку, чтобы вы тут чувствовали себя как дома. Ты меня понимаешь, но ещё не понял, что тут вообще происходит. Ребята снаружи запутали уже с сотню твоих приятелей разных мастей. Ведут себя как дикие звери, а чего поделать — вы им столько крови выпили, что они уже в вас и начинают превращаться... Я же другой породы. Я из Тайной Службы короны. Меня учили делать разные вещи с людьми. Я не мясник, а неторопливый и искушённый художник. А тебя учили браваде и верности. Только вот, как офицер офицеру могу тебе сразу сказать, что ты своей бравадой, как и кровью, подотрешься. Ломаются все. Вопрос в том, сколько времени я захочу ломать тебя. Я немного расстроен потерей друга и пока не готов к походам, так что времени у меня просто завались.

Темник всё ещё молчал, смотря сквозь Дукана, и не выражая никакого интереса к происходящему.

— Ну, смотри сам, завтра я спущусь сюда с чашкой чая и инструментами. Выберешь, что тебе больше понравиться. Нам ведь совсем не обязательно тебя калечить. После хорошего и душевного чаепития, я даже могу договориться, чтобы ты просто вышел отсюда, не потеряв ничего кроме времени. О чести я не говорю, у тебя её всё равно не останется, когда я с тобой закончу. Ты уже не маленький мальчик, видел и жизнь и войну. Сильно отличается от того, что тебе втирали.

— Пошёл ты. В задницу, — тихо ответил темник и посмотрел ему в глаза.

— О-о-о, приятель, не стоит меня недооценивать. Можешь, сразу покрыть всеми позорами мою маму, да дать жару и припомнить в скверном свете и Госпожу. Меня так из себя не выведешь. А ты не заслужишь быструю смерть. Скажу тебе сразу, ты вообще не умрешь. Пускай эта мысль не тешит тебя. Никакого избавления или мученичества не будет. Я оставлю тебя жить. Калекой. Так что тебе каждая последующая секунда будет в тягость. Но сам ты себе помочь не сможешь. Могу даже попробовать выторговать тебя за пленных и отправить домой в таком виде. К жене. У тебя же есть жена?

Темник затрясся и распял его ледяным взглядом.

— Вижу, есть. Уже что-то. Видишь, как у нас всё славно получается? Ты можешь даже не разговаривать, твоё тело уже говорит за тебя, его никак не заткнуть. Где Госпожа, сынок?

Темник при Её упоминании ухмыльнулся, спокойно выдохнул, отвернулся и снова уставился в одну точку.

— Не знаешь, — мгновенно определил Дукан, а темник снова вздрогнул и болел от злости. — Куда Её утащили? В Небесный Дворец? Это Её тюрьма?

Темник вслушался в его последние слова, нахмурился и расплылся в улыбке.

— И этого тоже не знаешь? Вряд ли вам такое говорят. Не твоего ума дела. Жаль. Но тут, конечно, я и не рассчитывал получить от тебя ответы на такие вопросы. Толщина и высота стен Чёрной Крепости? Сколько рядов укреплений? Сколько форпостов на пути? Сколько людей в постоянном гарнизоне?

Темник ухмылялся ещё больше, Дукан с лёгкой душой улыбнулся ему в ответ.

— Эти вопросы я задам тебе завтра. Запомни их. Ответы на них тебе придётся орать и очень подробно, чтобы остановить меня, пока я буду вырывать тебе ногти и зубы. Ответы должны быть очень интересными, что я действительно увлёкся. И это будет только разминка, так скажем, неустаревающая классика. Самый главный вопрос, который тебе предстоит обдумать это ночью звучит очень просто: «Чем я готов пожертвовать?». Ты назовёшь мне эту часть тела. И миллиметр за миллиметром я избавлю тебя от неё. Но не трону другие. Могу оставить тебя с одной ногой. Или с одной рукой. Или взять что-то менее ценное. Ты решишь сам. А если не решишь — я возьму с тебя вдвойне. И я могу сразу тебе сказать — ты пожалеешь, что отказался от чая. И всё равно всё расскажешь. Доброй ночи, приятель.

***

Рано утром, приняв лёгкий завтрак и заменив вино на крепкий чай, Дукан снова спустился в яму, прихватив инструменты. Темник ждал его, горящие глаза, расширенные зрачки, испарина и мандраж были привычной картиной человека, готового ещё сражаться и вести битву. В абсолютном молчании Дукан поставил на небольшой столик ещё горячий чай, отхлебнул из кружки, не предложив темнику даже жестом, спокойно распаковал инструменты, наточил их особым камнем и приступил к делу.

Темник храбрился минуты три от силы, шипел, орал проклятья, закусывал губы, но как и большая часть людей, оказавшихся в его положении, перешёл на неконтролируемые вопли и жалкие мольбы. Дукан абсолютно игнорировал его, пока темник не стал вопли темника не превратились в осмысленные фразы.

— Двенадцать метров у подошвы? Не кисло вы успели отстроиться. Бледные, что ли помогали в строительстве? — Дукан обтёр когтеобразный нож о платок, положил на стол и отпил холодного чая.

— Да, помогали! — всё ещё выкрикивал темник. — Нужно было быстро строить! За два года! А ещё…

— Погоди-погоди, — остановил его Дукан, достал длинный, гнущийся и почти прямоугольный нож, и поместил его в небольшую пиалу с тлеющими углями. — Нужно прижечь твои раны. Мы же не хотим, чтобы ты потерял сознание? А пока я помогаю тебе по доброте душевной, ты дружок мне на ушко шепни, что выбрал. Ухо небось? Дырень можно будет прикрыть волосами, ещё красавчиком останешься. Частый выбор. А знаешь что ещё часто выбирают?

— Не-е-ет! Не надо, пожалуйста! Я всё расскажу.

— Конечно, ты всё расскажешь. Все рассказывают. Но сначала расскажи, что выбрал. Могу отрезать нос. Станешь жутким ублюдком, будешь пугать всех по службе. Сильно карьёру не сделаешь, но где-нибудь в учебных подземельях ваших сержантом останешься, будешь молодняк учить, да рассказывать об ужасах войны… ну ты понял… на своём примере.

— Не надо мне ничего резать! — темник заплакал. — Я всё расскажу, всё что хотите… Только пощадите… не надо быть зверьми…

— А вот это сейчас обидно было, — Дукан достал раскалённой нож и под вопли темника преступил к работе, задерживая раскалённое лезвие куда дольше положенного. — Значит, это мы звери? Что-то я не припомню, сколько я домой на твоём сраном острове сжёг? Сколько дочек ваших изнасиловал и вырезал? Сколько семей разорил… А погоди… не одной же… Странная получается математика… не находишь?

***

Дукан поднялся на поверхность, захлопнул за собой деревянный люк на засов, прикурил трубку от догорающих углей, и высыпал их на землю. Бледные стражники слышали весь допрос, и уступили ему дорогу , передав во взглядах всю гамму чувств теперь испытываемых к нему. Страх, непонимание, отвращение, уважение и чёрт пойми ещё что.

Его малолетний прислужник держался не подалёку, но происходящее в яме его совершенно не волновало — он был поглощён выглаживанием котяры, пригревшимся на солнышке.

— Э, мелкий, а ну-ка поди суда, — позвал он.

Пацанёнок с расстроенной гримасой оторвался от своего занятия и подбежал к нему.

— Чего изволите, господин?

— Уже ничего. Спасибо, пацан, что позаботился обо мне. Я поправился. Займись кем-то ещё, кому нужнее. Вот.

Он пожал руку мальчишке, незаметно передав ему в ладонь камень. Юнец скорчил любопытствующую рожицу, стиснул добычу покрепче и унёсся прочь.

— Узнал чего? — небрежно кинул ему подошедший Воким.

— Не многое. Обмозгую и расскажу всё вечером, нужно будет начать рисовать.

— Что рисовать?

— Карту их укреплений. Черную Крепость.

— Так он тебе все секреты и выдал, ха! Уже штурм планируешь.

— Я же говорю: «начать», — Дукан пустил ему в лицо облачко дыма. — Одни показания ничего не дадут. А вот десяток или сотня… Можно будет по их памяти восстановить всё по клочкам, почти не оставив белых пятен.

— И чем это нам поможет?

— Ну, не знаю. Тем, что мы с тобой вылезем где-нибудь из ихнего толчка и откроем ворота для наших парней.

— Хороший план! — Воким заржал. — Но лучше, чтоб без дерьма. По твоему вопросу есть сведенья?

— Нет, не того полёта птичка. Нужно повыше кого взять будет.

— И возьмём, — заверил его Воким.

***

Война открывает в человеке его худущие стороны. И одновременно делает его самим собой. Редкие люди действительно становились зверьми, чувствовали вкус крови и уже не могли остановиться. Таких Дукан презирал и старался избавиться, резонно полагая, что руками мясников и презренных убийц не построить сильную страну.

Его учили, что будет правильным испытывать от такого стыд и сомнения. Если человек совершает плохие поступки и понимает, что поступил плохо, но может найти в себе силы поступать так ради общего дела — значит, он на своём месте и ему можно доверить тяжёлые и неприятные вещи.

Дукан не испытал ничего, когда делал подобную работу. Это просто работа, неприятная, сопряжённая со страданиями другого человека, видом его крови и внутренностей, но всё же работа. С годами к ней привыкаешь и учишься делать её правильно, в какой-то мере даже начинаешь выполнять её с душой, хоть и без удовольствия.

Друзья и товарищи Дукана умирали при нём, но они никогда не были достаточно близкими, чтобы это как-то ранило его или проронило внутри него хоть какое-то зерно сомнений. Кровь и страдания не пугали его просто потому, что он научился видеть в телах людей просто тела. Куски мяса, по которым циркулирует кровь. Эти куски мяса неплохо срастаются в руках жричек вроде Аниже, иногда холодеют и коченеют, если ран оказалось слишком много, но всегда, в конечно итоге, они отправляются в землю или в огонь.

Это ждёт всех. И Дукана в том числе. Таков уклад жизни.

***

Он спал отлично и почти без болей.

Проснулся от тревожных криков, прихватил клинок и вышел наружу так быстро, как смог. Не сразу увидел толпу в центре лагеря, не сразу понял, что происходит, не сразу понял, что со всем этим делать.

— Ты бы успокоил её, — ледяным тоном приказал ему Воким.

В центре толпы, у клеток с пленниками, стояла Розари. Одна из них была открыта и пуста. Те темники, что были внутри, лежали у ног Розари без голов. Крови из них вылилось столько, что трава окрасилась в красный.

— Какого хера тут происходит?! — рявкнул на неё Дукан.

Она вздрогнула, скривилась при виде его, но ответила.

— А что? Кто-то собирался отпустить их домой?

Стражи, которые должны были охранять пленных, выглядели бледно и напряжённо. Может, они и пытались её хоть как-то остановить, но теперь у них не хватало духу ни на что, кроме как стоять истуканами.

— Это делается…

— Не так? — перебила она. — А как? Ты не заставишь их передумать, старик. Они не пойдут пахать землю, и ты не доверишь им работу на рудниках. Мы не будем таскать их, как каких-то зверюшек туда-сюда. Я знаю, как это делается. Верёвкой или клинком. Хочешь, заставим их копать яму, чтоб никто не перетрудился?

Дукан посмотрел на недовольного Вокима, тот не терпел самодурства и нарушения дисциплины. В отличии от всех остальных он молчал не потому, что боялся Розари, а потому что знал, что если он начнёт ей перечить, они точно сцепятся, и он точно умрёт. Это его не пугало, но он просто не мог поступить так и таким вот образом оставить свой пост.

— И правда, — нарушил тяжёлую тишину один из солдат, — мы же не можем просто отпустить их? Это же глупо. Они разбредутся по лесам, а зимой пойдут опустошать деревни. Сто раз так было! Хотели бы сами убраться с нашей земли, то убрались бы. В расход их всех. Вот, что будет правильно.

— Я не буду этого делать, — ответил его товарищ с вызовом. — Они безоружные. Не полюдски это.

— А когда это они людьми вдруг стали? — заспорил третий. — И когда себя по людски вели?

— Да! Они знали на что идут! — подключился четвёртый. — Никто их не заставлял!

— Тихо! — рявкнул Воким. — Без приказа тут никто не будет ничего делать! Даже Избранная! Даже именем Госпожи. Я здесь указ. И я буду решать. Отойди от клеток, девчонка!

— Или что? — спросила она ледяным тоном.

— Или тебе придётся убивать своих, — ответил Воким. — Такая ты? Чистейшая из дев? Избранная Госпожи?

— Ты всё равно убьёшь их, когда настанет время сворачивать лагерь, — Розари на секунду заколебалась, но клинок, торчащий из рукава не убрала.

— Да. Но не потому что хочу убивать их, а потому что это будет правильным решением. Этим мы отличаемся от них. Мрак внутри мы отвергаем и каждый день боремся с ним, чтобы не стать ими. Так сложнее. Но так правильно.

— Не убедил, — ответила Розари и спокойно пошла к следующей клетке.

Темники почти не кричали и не высказывали негодования. Дукан не списывал это на их честь или воинскую выправку. Они действительно не были людьми и относились к смерти совсем иначе. Воким застыл с каменным лицом и вот-вот с его губ должен был прозвучать приказ. Розари вряд ли бы ранила кого-то из стражей, может быть помяла бы, но и это уже было перебором.

Дукан решил просто ударить эспадоном ей в сердце. Она не будет ему сопротивляться, легко подпустит близко, Доспех вылечит её рану, но она навсегда запомнит этот урок, пускай и потеряет доверие к "наставнику". Зато начнёт думать. Нельзя вести себя как капризный ребёнок, когда у тебя на плечах такая ноша.

— Ты не будешь вести себя так! — крикнула Анижа и закрыла собой клетку с жертвой, которую наметила Розари — темницей, летавшей на вирме.

— А как ты меня остановишь? Скажешь вялое «нет»? — презрительно ухмыльнулась Розари и остановилась напротив.

Анижа хотела ответить ей, но вдруг захват сомкнулся на её шее, а кусок заострённой керамики упёрся ей в горло. Она замерла, боясь шелохнуться.

— Назад! Я убью её! — завопила темница, она задыхалась от ужаса и желания жить.

— А она может заслужила, — Розари скрестила руки на груди.

— Тише, — спокойно сказал Воким, обращаясь к темнице. — Зачем эти сцены? Сохрани достоинство.

— Отпустите меня! — прошептала темница. — Просто отпустите... Я уйду и больше не буду в этом участвовать.

Воким выдохнул, пожал плечами и выжидающе посмотрел на Розари. Они немного померились взглядом, Розари дала ещё немного подушить Анижу, и приказала:

— Откройте клетку! Выпустите её.

— Отойдите! — рявкнула темница. — Все назад!

Нехотя воины отворили клетку, отошли подальше и замерли, не сводя глаз с девушки. Она оттолкнула Анижу и бросилась из клетки.

Успела пробежать с полсотни метров, а затем шип Розари настиг её.