Кальдур Живой Доспех III

Виденье 31. Ни звука

— Я просто путник. Нет нужды меня убивать.

Кальдур ответил максимально спокойно и расслабленно, вытянув руки перед собой. Темник, державший арбалет, и не думал его опускать, не смотря на то, что Кальдур был не вооружён и совершенно один. Все восемь воинов, что его окружили, были в полном обмундировании, тяжёлых плащах и шлемах, не смотря на жару. Смотрели на него, не отводя глаз, словно ожидая от него каких-то сюрпризов, и не забывали поглядывать и по сторонам. Всё это было чередой очень плохих знаков — Кальдур наткнулся на опытных солдат, а не на зелёных новичков, и никаких шансов сбежать, без пары болтов в спине, у него просто нет.

— Ты смотри, Томмет… стал бы простой путник так разговаривать? — спросил коренастый.

— Нет, Гарз, он бы обоссался и стал бы просить пощады на коленях, как минимум. И тогда бы я всадил ему стрелу в лоб, как обычно. А этот паренёк так спокоен, словно не первый день на мушке. Не так он прост, — ответил долговязый и худой, тот, что навёл на него арбалет.

— Что у тебя в сумке, пацан?

Кальдур стянул сумку с плеча, тут же кинул коренастому, стараясь делать всё спокойно и размерено, и спокойно ответил:

— Всё, что у меня есть. Пара тряпок, немного солов, фляга, пара побрякушек. Еды нет.

Коренастый тут же вывернул сумку на землю, покопался в тряпках, отбросил в сторону безделушки, вырвал мешочек с деньгами, подкинул его на руке и довольно скривился:

— Около сотни будет, если не мелочёвка. Большая сумма для босого путника. Кого грабанул, мальчишка?

— Никого. Мою деревню… сожгли, — Кальдур запнулся, стараясь, чтобы в его взгляде не проступило ничего лишнего. — Я взял то, что смог найти на пепелище. И пошёл своей дорогой.

Коренастый повернулся к Томмету, они столкнулись взглядами, словно совещаясь, но друг другу ничего не сказали.

— Не нужно меня убивать, — повторил Кальдур, пытаясь оценить боковым зрением остальных темников.

— Но хочется, — небрежно ответил долговязый и помотал арбалетом.

— Нет, — покачал головой Гарз. — Парень пойдёт с нами. Мерроу сама решит его судьбу.

Томмету это не понравилось. Они снова столкнулись взглядами, не сговариваясь, посмотрели сначала на собаку, потом на Кальдура. Томмет вздохнул, забавно покивал головой из стороны в сторону, кивнул и опустил арбалет. Кальдур осторожно опустил руки следом. Пёс радостно гавкнул тому, что они договорились, и Кальдур тут же выхватил по затылку чем-то тяжёлым.

***

Отряд темников расположился в низинке, покрытой невысоким, но плотным кустарником, вдалеке не то, что от центрального тракта, но и вообще от любых людских дорожек и звериных тропинок. Их было три десятка. Судя по износу их снаряжения и тотальному пренебрежению к воинской дисциплине — они были в пути очень давно, и уже слишком хорошо научились прятаться. Как только связанного Кальдура подвели к их лагерю, он расстроился ещё больше. Шансов бежать у него не было совсем. В отряде были лошади, их было даже больше, чем людей. Увидеть такое можно было разве что в столице, но здесь, у темников и такое богатство? Откуда?

Кальдура ещё пару раз ударили и подтащили к невысокой походной палатке, у которой стояла невысокая фигура в форме сотника. Кальдур не сразу понял, что это женщина. Предводительница, которую как вспомнил Кальдур, звали Мерроу, смерила его коротким оценивающим взглядом, и тут же её интерес и недоумение переключились на Гарза.

— Пёс, госпожа, — пояснил тот, словно она должна была сразу понять о чём речь.

— Ты пёс, — грубо ответила Мерроу, и её тон полоснули Гарза словно плеть.

— Пёс шёл за ним долго, — замямлил темник. — И не стал его грызть. Вообще не стал. Подбежал ластится. Дал себя погладить. Вот этому чудику.

— Да что ты говоришь… — не поверила сотница и снова прошлась по Кальдуру, но куда более внимательно.

Пёс, словно поняв, что говорят о нём, тут же оказался рядом, спокойно встал рядом с Кальдуром, радостно забил хвостом по его ноге и уставился полными любви и преданности глазами на Мерроу.

— Га-а-арз, — не сводя глаз с собаки позвала она.

— Да, госпожа, — с готовностью ответил тот.

— Погладь пса.

— Что? — голос Гарза из хриплого вдруг стал тоненьким.

— Ты что оглох? — хищно улыбнулась сотница. — Погладь пса. Я хочу проверить. Может, это не мой пёс совсем… или его ударили по башке, или у него случилось хорошее настроение.

— Но он же… ё…нутый на всю голову, госпожа, — голос Гарза был полон ужаса.

— Погладь пса, Гарз, — спокойно повторила предводительница, — или я привяжу тебя к нему, и отвяжу того, кто выживет.

Пёс всё так и вилял хвостом, часто дышал и смешно шевелил ушами. Он выглядел добродушной бесхозной деревенской собакой, с которой, за угощение или ласку, мог поиграть любой, даже чужак. Кальдур нахмурился, пытаясь понять, что вообще происходит, насколько пьяны тёмники, и как это скажется на его здоровье и продолжительности жизни.

Гарз выпустил веревки, которые опутывали Кальдура, вздохнул, и с опаской подошёл к псу сзади. Стоило его руке замереть в сантиметре от ушей собаки, та вдруг без предупреждения и рычания, дернула головой, вцепилась его в пальцы с быстрой молнии, и стала рвать его, да так остервенело, словно только что догнала кролика после долгой охоты. Кальдур отшатнулся от обезумевшего зверя, и тут же ему под рёбра прилетело дубинкой, удар перебил ему дыхание, он захрипел, согнулся, и больше не решался сдвинутся с места.

— Фу, пёс! Плохой мальчик! — Мерроу беззаботно рассмеялась, пока собака терзала Гарз, а тот вопил дурниной. — Оттащите их друг от друга! Давайте шевелитесь, пока Гарзик без руки не остался!

Темники с опаской бросились на пса, пытаясь поймать его за загривок, и не позволяя себе ударить его. Пёс немного повертелся вместе с Гарзом, отпустил его руку, отскочил в сторону, облаял темников и снова подбежал к хозяйке, подогнув уши и виляя хвостом. Та припала на колено, погладила его и достала из кармашка на поясе какое-то угощение.

— Говорил же, — прошипел Гарз, пока его руку поливали чем-то крепким и алкогольным и перевязывали.

— Когда ты говоришь, воняет дерьмом, Гарз. Этот первый парень, которому мой пёс не захотел съесть лицо или разгрызть горло, поэтому у меня назревает вопрос. Это точно парень?

Мерроу, Гарз и Томет одновременно повернулись к Кальдуру и сосредоточили на нём изучающие взгляды.

— Я к нему в штаны не залазил, — наконец выдал Гарз.

— А я таких баб не видал, — ответил ему Томмет. — Не может быть, чтобы это была баба. Здоровый и жилистый. Усишки и щети на есть. И голос мужской.

— Да парень это, парень, — Мерроу всё ещё разглядывала Кальдура. — Просто такого раньше не было. Пёс не мог выносить мужиков. Только баб и меня. Хм.

— Так и что с ним делать? — задумался Томмет. — Пришпилить его? Свежевать? Скормить псу? Удавить?

— Нет, погоди, Томмет. Что-то с ним не так. Не могу понять что. Э-э-э, чудик, меня знаешь?

Кальдур отрицательно покачал головой, боясь ляпнуть что-то, что ещё больше усугубит его положение.

— Будто бы мы уже знакомы, — протянула Мерроу. — Хм. И пёс его тоже признал. Ладно. Он пойдёт с нами, пока я не разберусь в этом. Побудет моей игрушкой.

— А если побежит? — недоверчиво спросил Томмет.

— Тогда ты догонишь его и поймаешь. А я буду убивать его очень медленно, — она "обворожительно" улыбнулась Кальдуру. — Ты всё понял?

Тот снова кивнул.

— Отлично. Привяжите чудик к кляче намертво. И смотрите, чтоб не свалился. Выдвигаемся через полчаса.

***

Подручные поняли указание сотницы буквально.

На Кальдуре было столько верёвки, что он напоминал швартов на пристани. Клячу ему и правда дали старую, примотали его к седлу и брюху, но не очень надёжно. Он покачивался и большую часть поездки концентрировался на том чтобы не потерять равновесие и не съехать на бок. Это немного отвлекало от страха, который он испытывал от первой поездке на таком быстром и высоком звере, который не шёл ни в какое сравнение с быками и козами.

Лошади стали роскошью после Третьей и Четвёртой битвы, и всё никак не хотели расплодиться в достаточной мере. Часто на одну деревню было всего несколько лошадей или коней, которых максимальное количество раз спаривали с ослами, за неимением большего. Кальдур всегда мечтал проехаться верхом на таком звере, но только не в таких обстоятельствах.

Он стал пленником.

Много лет назад, в Драконьем Чертоге, ещё до того, как он стал носителем Серой Тени, ему и другим ученикам преподали один из «уроков от страха». Люди в чёрной одежде ворвались в монастырь, избили их, заковали в кандалы и увели в горы. Там почти три месяца над ними издевались. Снова и снова наносили удары, подвешивали на верёвках, душили и топили, почти не кормили, не давали спать.

Люди в черной одежде говорили, что они темники, что они наконец-то нашли Избранных Госпожи и ищут Её саму, чтобы убить. Братья и сёстры Кальдура были так напуганы, что даже не поняли, что это лишь одно из испытаний, и то, что происходит — на самом деле нереально.

Кальдур сломался быстро, всего дней за десять. Его били, топили, душили, жгли, задавали одни и те же вопросы, на которые он не знал ответа, а потом снова били. Он был готов сделать, что угодно и сказать, что угодно, если только его отпустят или хотя бы дадут передохнуть. Ему предложили убить человека, Кальдур не был с ним знаком, это был такой же несчастный и сломанный заключённый.

И Кальдур почти сделал это.

Прежде чем он успел перезать мужчине горло, его остановили и оттащили в другую комнату, где сидели разочарованные в нём Цинния, Китрус и ещё какие-то шишки из армии, которых Кальдур не знал. С ним провели беседу о том, как он должен был вести себя в таких условиях, что мог делать, а что не мог. И объяснили ему, что в плену ломаются все — это нормальный процесс, пытки всегда достигают своего результата. И поэтому, ему дадут отдохнуть три дня, а потом будут ломать его снова, пока он не сломается и научиться жить сломанным.

Через три месяца он едва привык выносить издевательства, но научился врать, быть податливым, не совершать лишних движений, не провоцировать палачей, не привлекать их внимание, и просто доживать очередной день до конца, не важно, что для этого потребуется.

Став носителем живого доспеха, он несколько раз вспоминал эти события и задумывался — а как вообще темники теперь смогу удержать его и взять в плен. Он и не думал, что однажды снова станет простым смертным.

***

То, что ждало его дальше, было куда хуже плена.

Отряд вывернул на тропинку между возделанными полями, впереди показались дымные столбы и очертание домов. Отряд перешёл на рысь, и когда уже можно было различить отдельные силуэты селян, вдруг бросился в атаку.

Клячу с побледневшим Кальдуром подвели уже когда всё кончилось.

Те селяне, кому хватило ума и реакции, сразу же бросились наутёк, только завидев на горизонте чёрные силуэты. Тех, кто задержался по глупости или чтобы забрать детей или близких, перерубили за минуты. Не было темникам разницы кого убивать: мужчин, женщин, детей, стариков, животных — всё одно, если не от их веры. Нескольких оставили в живых, но только для кровавых забав и допросов, которые были такими же жестокими и стремительными, как и нападение.

Кальдур вопил, и грыз верёвку от развернувшихся видов и криков. Ему бы закрыть глаза, да он не смог себя заставить. Поклялся убить всех, и особенно суку-сотницу, отдающую такие приказы. Именно такой отряд и сжёг его деревню.

Закончив на улице, темники бросились в дома, чинили свою расправу там, выкидывали наружу всё более менее ценное, потрошили потайные углы, и закончив, поджигали факелами. Все заволокло дымом, он щекотал горло и заставлял кашлять, от пламени вспыхнувших домов стало жарко и дурно.

В живых пока оставался немощный старик в исподнем, вытащенный из постели, сжавшийся от страха мальчик, лет восьми, и красивая молодая девушка с глазами распахнутыми широко от ужаса и уже разодранным платьем. Всех их построили перед сотницей, когда та слезла с лошади и обтёрла оружие об одежду одного из убитых.

Она сняла шлем, и вместо бледной кожи Кальдур увидел кожу загорелую, волосы светлые и черты лица женщины, которая родилась тут, а не на далёком острове без солнца.

— Итак, — начала сотница. — Шепни-ка мне, старик, где вы зарыли своё добро.

— Что же ты творишь, чертовка?.. Невинных людёв давишь… — старику было плохо, он хватался за сердце и пытался не плакать.

— Разве бывают невиновные люди? — в голосе Мерроу проступило напускное удивление. — А чего вы табличку на въезде не поставили? М? Ладно. Завязывай с трёпом, время-то не ждёт. Знаю я вашу породу. И темники, и бандюки, и налоговики, и армейцы к вам захаживали эти годы слишком уж часто, как к себе домой. И вы стали всё ценное прятать от них. Только делаете вид, что живете паршиво. А сами колбасу точите, настойками запиваете, да денежки на торговле делаете и шмоточки себе покупаете. Ну? Куда зарыли? Отвечай!

— Ничего мы не зарывали! — крикнул на неё старик.

— Жадность разве не порок? — хохотнула Мерроу.

Стащила с пояса короткий хлыст, размахнулась и ударила. Старик закрылся руками, но удар предназначался стоящему рядом мальчонке.

Металлическая набойка полоснула ему по лицу, разорвала щёку и лоб, тот упал назад, потерялся от удара на несколько секунд, и заорал как резанный, держась за лицо.

— До смерти его забью, — легко сказала сотница. — Кожу ему с костей очищу на твоих глазах, если не скажешь. Долго буду убивать.

Старик упал на колени, а девушка отшатнулась, её глаза расширились ещё больше, она смотрела то Мерроу, то на старика.

— А бабёнка-то спалила тебя, — усмехнулась Мерроу. — Старым и уважаемым часто тайны доверяют и решение вопросов всяких выносить. Мы давно это работу делаем, всю подноготную вашу знаем.

Она снова замахнулась кнутом на мальчонку, и старик завопил:

— Под амбаром! Под сеном! В подполе всё! Только отпусти, хватит крови!

— Вот жеж сука старая! — расстроился подошедший Гарз, заткнул руку за пояс, вытащил мешочек Кальдура и передал его Томмету.

— Опыт не пропьёшь, — распушился Томмет.

— Да больной же старик был, какой староста! — попытался оправдать свой проигрыш Гарз, да махнул расстроенно рукой.

— Спасибо, отец, — ласково произнесла Мерроу, убирая кнут на пояс. — Но дальше тебя мучить этим зрелищем нет смысла никакого. Доброго пути.

У её шеи что-то коротко сверкнуло, голова старика покатилась по земле, отсечённая одним лёгким движением светоносного клинка, торчащего из её запястья.

***

Перед глазами Кальдура потемнело, он пытался проморгаться и всё не мог понять — то, что он увидел, было коротким виденьем или он правда увидел часть живого доспеха у темницы.

Тело старика ещё дрожало, шея плевалась кровью, ребёнок и женщина истошно орали. А Кальдур не мог оторвать глаз от идеального среза, который просто не мог оставить обычный и использующийся каждый день меч.

Раздался новый крик, на этот раз мужской.

Молодой парень бежал на Мерроу с вилами на перевес. Никто из темников не шелохнулся, только Томмет мотнул в его сторону арбалетом, но тут же на пути стрелы оказался Гарз, улыбающийся ему издевательской улыбкой. Юноша коротко крикнул на застывшую Мерроу, оттянул вилы назад и со всей силы вбил их ей в живот, туда где заканчивалась короткая кираса.

Мерроу покачнулась, захрипела, отошла назад и упала на колено. Темники всё не шевелились, спокойно наблюдали сцену, а юноша выглядел таким же потерянным и непонимающим, как и Кальдур.

Томмет нарушил тишину и хрип Мерроу ругательством, достал мешочек Кальдура и отдал назад улыбающемуся Гарзу.

— Говорил же, что один попробует! — радостно шепнул Гарз и убрал добычу за пояс.

— Вы что ставки и на меня теперь делаете? — злобно прохрипела Мерроу.

Гарз и Томмет напряглись, стыдливо опустили глаза.

— Нет, госпожа, — оправдался Гарз. — Только на то, что кто-то попытается тебя убить. Госпожа.

— И что, — Мерроу поднатужилась и достала вилы из своего живота, — это считается?

— Ну-у-у, — задумался Гарз. — Вилами легко убить можно. Так же, Томмет?

— Да, — нехотя согласился проигравший спор долговязый. — Всё равно что копьём, только дырки четыре будет.

Немного крови вытекло из её живота, и кровотечение остановилось. Кальдур не ошибся. Доспех уже исцелял её раны, и эта была совсем незначительной, только её форму попортило. Она поднялась с колена и пошла к юноше. Храбрости на большее у него не хватило, он крикнул от ужаса, развернулся и дал дёру.

— Нет, Томмет, — Мерроу остановила дёрнувшийся арбалет. — Пускай бежит и расскажет, что видал. Пускай бояться. Я неуязвимая. Меня нельзя убить.

— Как-то это не по людски, госпожа, — встрял расстроенный Гарз. — Он тебя всё-таки тронул. Может, я ему хотя бы руку оттяпаю. Быстро щас его на коне догоню.

— Нет, — отмахнулась Мерроу. — Но сегодня лучше никому меня не злить.

Собака коротко гавкнула и вдруг унеслась в дым. Мерроу проводила пса тяжёлым взглядом, и перекинула его на сжавшихся Гарза и Томмета.

— Сглазила, получается, — мрачно заявила она.

— Справа! — крикнул кто-то из темников.

Отряд тут же собрался, сместился к центру деревни, встали полукругом, ощетинился короткими копьями и прикрылся щитами. Рявкнувший Гарз остался стоять рядом в полный рост с предводительницей. Мерроу опустила глаза на длинное древко стрелы, воткнувшееся в нескольких сантиметрах от её сапога.

Какое-то время ничего не происходило, и из дыма вышел мужчина. Он был высок, крепок в плечах, имел почти кошачью грацию, удивительное спокойствие и недавно открашенную броню времён Шестой Битвы. Ветеран оглядел темников, даже не пытаясь извлечь оружие из ножен, словно это он был хозяином положения.

— Ну наконец-то! — радостно воскликнул мужчина. — Попались, голубки. Ну и далеко же вы забрались от дома.

Он оглядел пылающие дома, растерзанных жителей, помрачнел.

— Вот значит почему поймать-то вас не могли. И полчаса не прошло, как всю деревню под корень срезали, ублюдки недоделанные. А мы вас в соседнем посёлке ждали. Еле добежать успели. Давно на вас охотимся, людоеды. Сдавайтесь. И я гарантирую вам лёгкую и быструю смерть. Мусор надо вымести с этой земли.

В тишине раздался надрывный и долгий смех Гарза, тот схватился за живот и сложился пополам.

— А ты с юморком, — хохотнул ветеран. — Если переживешь бой, я разделаю тебя как свинью, и ещё живого кину свиньям, чтобы они начали жрать тебя, пока ты ещё дышишь. Повторяю второй и последний раз — сдавайтесь. Нас втрое больше, и мы не деревенщины. Видали мы зверей и похуже во время Шестой. Вы окружены и никуда отсюда не денетесь. Один шаг в сторону лошадей, и стрелы полетят.

— Вы что в глаза е...тесь сегодня? — холодно спросила Мерроу Гарза, тот виновато опустил глаза. — Кто фланги стерёг?

— Кто стерёг, у того уже глотка перерезанная или стрела в башке торчит, — перебил её ветеран. — Чё думаете одни тут как воевать знаете?

Мерроу повернулась к нему, и ветеран разглядёл её лицо, помрачнел ещё больше.

— И что с вами, подменышами, на этом сраном острове творят-то? Доченька, шла бы домой, сорвала бы с себя эту треклятую форму и нашивки, покаялась бы, отмыла руки от крови, да поклонилась матери, попросила бы у всех и у Госпожи прощения.

Теперь уже рассмеялась Мерроу.

— Зря смеешься, девчонка. Ты, значиться, не наша уже будешь. Тёмная. А значит, я в праве с тобой делать всё, что захочу. Заберу тебя как трофей, буду воспитывать вечерами и ночами, и научу эту землю уважать.

— Заберёшь меня? — ледяным тоном переспросила Мерроу. — А сможешь?

Гарз вдруг напрягся и отошёл от неё на два шага назад.

— Да как-нибудь уж справлюсь, — рассмеялся ветеран.

— Ну, так иди и возьми. Я вся твоя. Если хватит сил.

Ветеран добродушно улыбнулся, оглядел не шелохнувшихся темников, подумал, что они боятся пошевелиться и начинать бой с неравными силами, обернулся на своих и кивком показал им не вмешиваться. И пошёл к Мерроу.

— Сейчас начнётся, — шепнут солдат, держащий верёвки Кальдура и прищурил глаза.

Ветеран легонько махнул длинным мечом в сторону Мерроу, боясь, что может попортить добычу и ещё не понимая, что она такое. Она легко ушла от удара сверху вних, широко шагнула вперёд и рубанула кулаком в скулу ветерана, и тут же отпрыгнула назад. Тот даже не отшатнулся, хотя удар для девчонки получился неслабый. Кожа на его лице треснула, брызнула тоненькая струйка крови. Ветеран схватился за щеку, словно ему дали простую пощечину и добродушно улыбнулся.

— С огоньком, — бархатным голосом протянул он. — Учить тебя манерам будет просто потрясающе. Ты определённо заслужила жизнь.

И снова сделал выпад мечом, ну в разы быстрее и точнее, Мерроу едва успела уклониться, испугалась и этим вызывала ещё большую улыбку у ветерана. Он ударил снова, напускной испуг вдруг испарился с лица Мерроу, она осталась на своём месте, перехватила и остановила лезвие ладонью, будто ребёнок пытался ударить её веточкой. Ветеран не мог поверить своим глазам, улыбка стёрлась с его лицо, он тут же выпустил меч, когда Мерроу с силой потянула его на себя, потянулся за длинным ножом на поясе, но было поздно.

Со скоростью, которую ветеран не мог ожидать, Мерроу оказалась у его лица, и ударила по нему уже с полной силой, и своей, и доспеха. Кровь и осколки костей разлетелись в разные стороны, голова воина лопнула, словно старая тыква, его тело обмякло, и завалилась назад.

— Чудовище! — крикнули из дыма, в крике этом не было испуга, только ненависть.

Охотники на темников бросились в атаку, сквозь дым полетели стрелы, раздались крики. Короткая садистская улыбка озарила лицо Мерроу, за её спиной раздалась вспышка, и доспех объял её тело. Она и правда выглядела как чудовище, совсем не похожа на обычного кайрам в боевой форме. Вместо боевой маски на её лице была мешанина из челюстей, глазниц и рогов и зубов. Шипы и элементы доспеха застыли неоформленными, несимметричными, и откровенно уродливыми.

Но это ничего не меняло. Она была кайрам и носила живой доспех. У его врагов не было никакого шанса.

***

— Что-то не так, чудик? Не выносишь вида крови?

Мерроу спрятала доспех, весь красный от крови и внутренностей, подошла к Кальдуру и победно улыбнулась ему. Он был бледен не от того, что она сделала, ведь он делал то же самое много раз, а от того, что он узнал то, что было внутри неё.

Только один доспех был матовым и пепельно-серым именно такого оттенка. Только один доспех предпочитал изгибать лезвия на подобии рогов животных и менять их углы прямо время ударов. Только один доспех был покрыт чёрной, едва видимой дымкой.

Его доспех.

Внутри Мерроу была Серая Тень.

— Я когда такое в первый раз увидела, мне тоже было нечего сказать, — она снова улыбнулась. — Теперь понимаешь, почему такая девушка владеет самой страшной бандой во всем королевстве? И почему нас никто и никогда не остановит.

Кальдур молча и отчужденно изучал её лицо, он пытался уложить всё в голове и понять, прав ли он.

— Я может быть, чудик, когда-нибудь решу стать королевой всё этой помойки. И смогу.

Из её руки вдруг проступило уродливое лезвие и упёрлось в шею Кальдура.

— Со мной не разговаривают только мёртвые, щенок. Скажи мне, ты мёртв?

— Нет, — тихо ответил Кальдур.

— Ещё нет, — поправила Мерроу. — Ты очень грубый и невоспитанный молодой человек. И смотришь на меня так, что мне хочется вырезать твои глаза. В следующий раз, когда ты ответишь, ты назовёшь меня госпожой. Понял меня?

Кальдур снова замолчал, а лезвие слегка погрузилось в его шею, тонкой стройкой кровь потекла под рубашку.

— Что? И это тебе не нравиться? Резануло слух? Ты хочешь выплюнуть мне в лицо что-то вроде: «есть только одна Госпожа», да? Так вот, для тебя, щеночек, действительно "есть только одна госпожа" и это я. Если ты сейчас не скажешь этого слова вслух, то сможешь сказать его Госпоже при личной встрече, потому что я прямо сейчас отправлю тебя к Её Вратам. Ну?

Кальдур всё ещё молчал, и это её задело. Она натянуто улыбнулась и кивнула, оценивая его упорство.

— Ты выглядишь недрессированным, пускай и спокойным, настоящий волчонок. И я вижу, что в тебе есть стержень, чтобы терпеть боль. И ты не хочешь умирать, но смерти не боишься. Ты уже смотрел ей в глаза, как сейчас смотришь в мои. Хм. Давно я не встречала таких мужчин. Если я начну учить тебя, то запытаю до смерти. Но ведь всегда есть выбор? Если ты не будешь называть меня госпожой, то за каждый раз, за каждую твою ошибку заплатит другой человек. Понял меня?

Она убрала лезвие от его горла, обернулась на хнычущего мальчишку и девушку, и посмотрела на них многозначительно, а потом на Кальдура.

— Да. Да, госпожа, — отчётливо произнёс Кальдур.

— Вот видишь, как просто, — лезвие скрылось в её руке.

Гарз удивлённо выдохнул, он переглянулся с Томметом, сожалея, что они не успели заключить новый спор о судьбе Кальдура. Мерроу подошла к пленникам.

— Ты, мелкий, — пацан боялся поднять на неё взгляд. — Беги отсюда. Всем людям, которых ты встретишь, говори что твою деревню сожгли темники, да не просто, а настоящие чудовища. С телами из железа, которых ни убить, ни ранить.

Мальчик не мог найти в себе смелости встать, и тогда в дело снова пошёл кнут. Огрел его по спине, мальчишка завопил, кнут нагнал его снова, ещё раз и ещё раз и он побежал. Томмет направил на него арбалет и проводил его движением с оружия.

Мерроу подошла к испуганной девушке, улыбнулась, и одним движением отсекла ей голову.

— Жаль, — прокомментировал Томмет и немного сжался от ледяного взгляда Мерроу.

— Сегодня игрушки будут только у меня, — ответила ему Мерроу. — Больше из местных никто не сунется. Возьмите быков и повозки, сгрузите туда доспехи и оружие, выкопайте всё что есть под амбаром, продайте Косому, всю выручку себе заберите. И можете потратить её на шлюх, коли змеи у вас в штанах уже колыхнуться. И не забудьте отдать половину своим товарищам, которые поедут до логова.

— Спасибо, госпожа, — Томмет присел в красивом реверансе, выпрямился и снова стал долговязым ублюдком.

Мерроу повернулась к Кальдуру, всё ещё потрясенному и бледному.

— Что? Ещё не допёрло? — она рассмеялась. — Мы не темники. Мы кое-что похуже.

***

Больше отряд Мерроу никуда не спешил.

Шли по бездорожную, подальше от людских глаз, но лошадей ожидаемо берегли. Останавливалась на привал четыре раза за день. Кальдуру давали воды и возможность сходить в туалет, не снимая верёвок. Спал он сидя, примотанный к дереву, но устал. На второй день путь его задница стала квадратной, он привык к постоянной тряске и тошноте, и настолько устал, что картина кровавой расправы подстёрлась в его памяти.

Бандиты не побрезговали увести даже скот. Половина отряда вместе с животными и телегами с добычей вскоре отделилась и свернула круто на юг. Оставшаяся половина пошла быстрее, и уже через день достигла цели.

Места вокруг были непросто безлюдными. Они были абсолютно пустынными, и по прикидкам Кальдура располагались где-то на северо-западе, слишком близко к темникам, и слишком далеко от тех, кто бы хотел жить с ними в прямом соседстве.

Сначала они преодолели густой лест, затем крутой спуск в овраг, оказались в ущелье, долго поднимались в гору, пока не оказались на узкой тропинке вокруг скалистого холма. Именно там было их логово.

По приезду ему дали сходить в туалет, затем привязали в столбу.

Поздней ночью его отвязали, освободили от верёвки, дали немного размять затёкшее тело и повели внутрь скалы. Он ожидал увидеть звериное логово, но похоже, что банда обитала тут давно или заняла убежище кого-то другого. Внутри всё было отделано деревом, были прорублены окна, установлены лестницы на вторые этажи. И крепость, и дом.

Его отвели на самый верх, где стража открыла перед ним тяжёленную и обитую железом дверь, и запустила внутрь. Он оказался в

Жилище Мерроу.

Сама она подошла чуть позже, сняла пояс с ножнами, отшвырнула от себя, сняла сапоги, растёрла ноги и переобулась в мягкие тапочки. Она выглядела усталой с дороги, но Кальдур знал, что доспех внутри неё быстро снимет эту усталость.

Зашуганная и изрядно побитая девчонка лет двенадцать бывшая, принесла им ужин, накрыла на двоих, и принялась таскать вёдрами воду в большую железную кадку. Притащив несколько тяжёленных ведёр, девушка сделала, набила под железный корпус какое-то невероятное количество дров, словно там собирались сжечь ведьму, и подожгла их.

Дым утягивался через небольшой дымоход вверх, в помещении стало ощутимо теплее, а девушка продолжила таскать вёдра, стараясь не попадаться на глаза Мерроу и не разливать воду.

Жестом Мерроу пригласила его к столу и даже налила вина. Кальдур не отказался, ел спокойно, и не глядя на неё, старался не шуметь. Закончив есть последней она поднялась и жестом подозвала его.

— Помоги снять доспех, — попросила Мерроу. — Не бойся, я обижу тебя, только если ты послушаешься или попробуешь сделать глупость.

Кальдур подошёл ближе к ней, она повернулась к нему спиной, чуть приподняла руки и застыла. Не будь на ней доспеха, он бы просто свернул её мелкую шею или тихо удавил бы в захвате. Но с доспехом, даже будь у него огромный тесак из чёрной руды и отличный шанс снести ей голову, пока она не готова и не смотрит — он бы предпочёл просто уйти.

Её голос стал ласковым, хоть и отдавал жестокостью. Сама она стала куда более мягкой, чем на людях, и Кальдур вдруг понял, что больше не испытывает к ней ненависти. Он всё ещё мог стать её жертвой в любую секунду, но с ней, или скорее с тем, что было у неё внутри, ему было спокойно и почти что комфортно.

— Ну? Чего ждёшь? Начинай. Мне что самой руками работать? — бархат в её голосе удивительно сочетался с угрозой и бесчувственностью. — Или ты совсем глупышка у нас? Не понимаешь, что делать? Ищи застёжки и ремни и расстёгивай их, деревенщина. Доспех держится на них.

Он расстегнул ремни наплечников, наклонился и расправился с боковыми ремнями на талии и на плечах, почти обнял её и прислонился к её спине, чтобы расстегнуть ремень.

— О, — она чуть прикусила нижнюю губу и откинула голову ему на грудь. — А ты крепенький. Работал в поле?

— Да, госпожа. Я вырос в деревне, — ответил он отчуждённо, всё ещё возясь с ремнём.

Она повернулась к нему, взяла его за запястье, остановила, оттянула руку и слегка ударила его тыльной стороной ладони по губам. Кальдур сжал губы и ощутил на слабый привкус крови.

— Разве я спросила, где ты вырос?

— Нет, госпожа.

— Если я спрашиваю — ты отвечаешь. Всё остальное время ты должен держать свою пасть закрытой. Если я не пожелаю, чтобы ты разговаривал. Понял меня?

— Да, госпожа.

— Если ты ещё раз допустишь такую оплошность, я накажу тебя серьёзнее. Я могу сделать с мужчиной очень неприятные вещи. Ты стерпишь, но они навсегда останутся с тобой.

Она выждала несколько секунд, убедилась, что Кальдур продолжает молчать, и отпустила его запястье. Он справился с ремнём, стянул снял с неё кирасу, сложил на пол, помог аккуратно избавиться от кольчуги. Замер на несколько секунд над застёжками на плотной рубахе в районе её груди, но она взглядом показала что можно.

— Теперь низ, — скомандовала она.

Подошла к кровати, села на края и вытянула вперёд ноги. Он опустился на колени перед ней, аккуратно снял с неё обувь, расстегнул щитки на голенях, снял их. Она приподнялась, и он стянул с неё кольчужные штаны и кальсоны из плотной ткани под ними. Она осталась в одной рубахе, поёжилась от сквозняка и откинулась на кровати, смотря на него сверху вниз.

— Хороший мальчик. Теперь иди вперёд, к бадье с водой, и возьми таз.

Он с каменным лицом поднялся, дошёл до туда, взял таз в руки и замер с ним. Она играла с ним, получала удовольствие от его послушания. Обычного человека это бы задело, он бы ощутил протест и смущение, но Кальдуру было абсолютно плевать, что ему нужно будет делать для выживания. Или для того, чтобы остановить эту…

Он хотел назвать её сукой, но снова удивился том, что не чувствует к ней ненависти.

— Набери воды из кадки, заодно проверь достаточно ли она горячая, чтобы мне стало хорошо чуть позже. Ну? Чего молчишь? Горячая?

Дрова догорели быстро, вода ещё нагревалась на углях, но уже не так бодро. Кальдур окунул в воду руку, и тут же вытащил назад.

— Да, госпожа. Едва рука терпит.

— Хорошо, теперь возьми со скамейки мыло и брось его в таз. И раздевайся.

Кальдур машинально взял мыло, бросил его в таз и замер, смотря на неё непонимающим взглядом. Она закатила глаза.

— Глупый. Ты будешь мыться первым, чтобы потом мочь мне. Ты не будешь делать это грязным. Ты должен стать чистым.

Кальдур не смог удержать утомлённый вздох, пожал плечами, и попытался зайти за ширму из красного бархата, которая должна была закрывать вход.

— Нет, — остановила она. — Тебя должно быть видно. Раздевайся здесь. Медленно. Я хочу смотреть.

Кальдур снова выдохнул, сделал паузу, медленно втянул воздух, дышал, как учили. Стянул с себя рубаху, скрутил ей в комок, положил на скамейку. Расстегнул застёжку на портках, спустил их до пола, вышел из них, и проделал с ними то же самое, что и с рубашкой. Остался в повязке.

— Полностью, — донёсся ласковый и опасный голос. — Не прикрывайся. Нечего стесняться меня. Расслабься, расправь плечи, встань ровно.

Кальдур выполнил требование, неуклюже выпрямился, отвёл руки в стороны, надеясь, что в полутьме не видно его шрамов. Мерроу хищно разглядывала его, переводя взгляд то вниз, то вверх.

— Всё-таки не такой самоуверенный. Застеснялся и раскраснелся, как маленькая девочка. Хоть тебе и нечего стесняться. Есть на что посмотреть. Откуда у тебя шрамы? Они от плуга? Мотыги? Или косы?

— Мой дядя… — Кальдур запнулся. — Был… строгим человеком. И воспитывал меня… соответственно.

Когда эти лживые и мерзкие слова срывались с его губ, он говорил твёрдо, потому что вспоминал всё плохое, что с ним было в Драконьем Чертоге и потом, на службе. Так его слова, то как он говорил, то как он двигал телом и смотрел, делалось правдивым.

На какое-то мгновение взгляд Мерроу стал печальным, и она опустила голову.

— Понимаю, — сказала она тихо и тут же вернулась к обычному тону. — Ты достаточно чист. Теперь я приму ванну.

Она поднялась с постели подошла к нему, шлепая босыми ступнями по камню, остановилась, развернулась к нему спиной, подняла руки вверх и застыла. Он сглотнул, шумно втянул воздух и стянул с неё рубашку вверх.

— Я не разрешала смотреть на меня, — сказала она тихо, и Кальдур зажмурился. — И закрывать глаза тоже.

Кальдур отвёл глаза в сторону, она взяла его за руку и пошла вперёд, опираясь на него, она забралась в воду и легла.

— Ах, как приятно. Ты можешь смотреть. И принести мне полотенце, скрути его и положи мне под шею.

Кальдур подчинился.

— Теперь мыло. Нет, не то, которым мылся ты. Вон то, которое пахнет цветами. Зажми его в руку, погрузи в воду и води туда-сюда, пока вода не станет мыльной.

Он сделал, что просит, сел на колено около бортика, окунул руку в воду и стал водить туда-сюда.

— Сколько у тебя было женщин? — она провела рукой по его волосам и не сводила пристального взгляда.

— Ни одной… госпожа.

Она удивилась ответу, нахмурилась, но поняла, что он не обманывает.

— Очень необычно. Крепкий юноша с красивыми волосами и чертами лица, приятными руками и голосом, такой спокойный и бесстрашный… и никто не раздвинул перед тобой ножки?

— Нет… госпожа.

Её глаза заблестели, она снова откинулась назад.

— Мир такой несправедливый. А ты ещё упираешься, что его не нужно сжечь. Хм. Может быть тебе нравятся мальчики?.. И поэтому пёс тебя не тронул... Можешь сказать мне, даже если стесняешься, я не осуждаю это, и в моём отряд есть пара таких.

— Нет, госпожа, я не испытываю к мужчинам… такого.

— Я подкалываю тебя, щеночек. Я уже заметила, что тебе нравлюсь. И ты хочешь сказать, что никогда не трогал девушку и не целовал её?

— Трогал, госпожа. И целовал.

— И как тебе, понравилось?

— Да, госпожа.

Она вдруг взяла его за запястье, остановила, и поднялась в полный рост, увлекая его за собой, повернулась к нему спиной.

— Ну? Чего застыл? Намыливай. Я хочу пахнуть цветами.

Пользуясь тем, что она не видит, Кальдур позволил себе целую череду гримас: сомнение, удивление, усталость, нервозность. Поднял руки, осторожно опустил ей на плечи и начал наносить мыло.

— Смелее. И энергичнее. Я давно не принимала ванну. Поработай и вехоткой тоже. И волосы. Но осторожно, если я не смогу потом расчесать их — ты пострадаешь.

Он попробовал кончиками пальцев её шрамы, убедился в том, что его глаза не обманывают, и постарался не обращать ни них больше внимания, чтобы Мерроу не заподозрила ничего лишнего. Закончив с верхней половиной, Кальдур не хотя спустился к её талии, всячески задерживаясь там, чтобы не спускаться ниже.

— Можно, — сказала и насмешливо хмыкнула.

Кальдур как мог быстро спустился к её ногам, закончил, и она повернулась к нему лицом. Он отвёл глаза.

— Я не запрещала смотреть. Продолжай работу. И смотри.

Он осторожно протёр её грудь, стараясь больше времени разглядывать редкие шрамы, которые вряд ли были получены в бою. Она снова уселась в кадку и с блаженной улыбкой откинулась назад.

— Все мы в чём-то невинны, да, щеночек?

— Да, госпожа.

— Хм. И что же мне с тобой сделать? Пальцы у тебя не такие больше, как у крестьян, и ладонь не лопатой. Более мягкая и аккуратная. И мозоли с неё уже сошли. Красивая рука.

Она сцепила свои пальцы с ладонью Кальдура, подняла из воды и оценила к смотрится. Затем увлекла его руку под воду и зажала у себя между ног.

***

После того, как она вылезла из воды, и Кальдур обтёр её, она надела чистую белую рубашку, доходящую ей до середины бедра. Кальдур тоже хотел одеться, но она отрицательно покачала головой, позволив ему натянуть только повязку.

— Ты будешь греть меня ночью. Тут всегда сквозняк и прохлада, даже когда жарко.

Кальдур пожал плечами, позволил увлечь себя огромную и мягкую кровать. Мерроу упала на подушку и натянула такое же огромное одеяло, до подбородка. Она была расслаблена в достаточной мере, чтобы Кальдур позволил себе вытянуть руки, сомкнуть их за головой, посмотреть на каменный потолок и предаться мыслям.

К такому его не готовили.

— Ты можешь задать мне один вопрос. Но не спрашивай, что будет с тобой. Я не знаю.

— Как ты стала такой, госпожа? — прямо спросил Кальдур, сверля взглядом потолок.

— Я купалась в реке, одна. Несколько ублюдков затащили меня в лодку и сделали мне плохо. А потом пытались утопить. Я ушла на глубину, уже не дышала, и увидела на дне... нечто святящееся словно солнце. И очнулась уже такой. Я умерла и переродилась Духом Мести.

— Ты мстишь мужчинам? — попытался понять Кальдур.

— А это уже был второй вопрос.

Она ловко перекатилась, взобралась на него сверху, схватила его за челюсть и стиснула до хруста. На её коже блистала едва уловимая сеточка металла. Она не расставалась с Частичной Формой, не знала, что так использовать доспех нельзя.

Он ощутил её горячее дыхание и запах. Она и правда пахла цветами.

— За это я накажу тебя, — сказала она тихо, всё ещё стискивая его челюсть. — Лежи смирно. Ни звука.

Она спустилась под одеяло и Кальдур вдруг ощутил её губы там где и представить себе не мог.