Камень

Глава 39-42

Уполномоченный не останавливается и садится на мотоцикл, и тогда она, подбежав к нему, произносит:

- Вам привет от Валеры.

У неё всё то же чистое лицо, кожа лица отличная, но вот… Он так и не может определить её возраст. Горохов вставил ключ в зажигание, но не поворачивает его, откинул рычаг стартера, но не поставил ногу на него. Он внимательно глядит на женщину и вдруг находит, что с нею что-то не так. А Айна Кривонос, боясь, что он уедет, продолжает торопливо:

- Валера рассказывал, что он восстановил вам два ребра и левую руку после тяжёлого ранения. А ещё что вы с ним ездили на биостанцию пришлых, где вы собирались перебить даргов, что её охраняли.

«Она могла это узнать только от Валеры! Ну, если у неё, конечно, нет доступа к архивам Трибунала, где она и прочла мои рапорты по тому делу».

Андрей Николаевич никогда не жаловался на свою наблюдательность, он всегда запоминал мелочи, вплоть до того, как люди носят оружие или даже перчатки, а уж черты лица Горохов помнил очень долго.

- Вы не Айна Кривонос.

- Нет, нет, не Айна, - она качает головой. – Меня зовут Вероника.

- Айна Кривонос ваша сестра?

Вероника начинает надевать респиратор и отвечает не сразу:

- Нет, но в тоже время и да. Я знаю, это звучит путано, но просто так это не объяснить, – говорит женщина. – Мы с нею даже никогда не виделись, но можем выглядеть очень похоже… Как сёстры-близнецы…

- Где Валера? – тут же переключился на другую тему уполномоченный.

- О… Не волнуйтесь… С ним всё в порядке, - Вероника пытается быть убедительной, - насколько я знаю, он занимается любимым делом, и его любимая женщина с ним рядом. Андрей Николаевич… нам лучше уйти отсюда, – она поглядывает по сторонам. – Тут могут быть… нехорошие люди.

- А вы, значит, хорошие? – он тоже оглядывается по сторонам. Теперь уполномоченный не думает, что эта женщина желает ему смерти. Но кто-то же нападал на него в степи, кто-то расстрелял грузовик на дороге у Тёплой Горы. – Это вы шарили у меня в номере?

- Нет-нет, не я. Я живу здесь, в Новой Ляле, и почти никуда отсюда не выезжаю, - отвечает Вероника. И тут же добавляет: – То есть не я лично. Скорее всего, это были мои братья.

- Вы украли… забрали окурок из пепельницы…, - теперь для него кое-что прояснилось. – Вы забрали окурок из пепельницы… Вам нужны были мои данные?

- Да, скорее всего, нам нужен был ваш «биопортрет».

- Зачем?

- Вы понимаете, мне об этом известно не много, знаю только, что мы собираем данные о людях с высокой степенью выносливости, – она, кажется, не врала. – Мы часто интересуемся уникальными людьми. Всегда берём их биоматериалы и собираем картотеку, – женщина снова огляделась. – Андрей Николаевич, нам лучше уйти отсюда.

- И чего вы боитесь? У себя-то в городе? – Горохов, честно говоря, не знал, что делать. Женщина не вызывала у него опасений, кажется, говорила искренне, но уполномоченный не склонен был доверять даже тем, кто говорит так, как она.

- Мне прислали сообщение, там сказано, что вами интересуемся не только мы, но и какие-то люди. Кажется, они… опасные.

- Опасные?

«Вы вычислили этих опасных людей? Но это не вы… И во всё это я должен поверить?».

А Вероника продолжала:

- Меня просили найти вам надёжное укрытие. У меня вам будет безопасно. Моё жилище охраняется.

- А зачем я вам? – это было важно, и Горохов надеялся, что им нужны ещё какие-то, как она выразилась, его «уникальные» биоматериалы.

Но он ошибся.

- Пророк хочет говорить с вами.

«Пророк? Этот тот, про кого её «сестра-не-сестра» Айна из Березняков говорила с придыханием?».

Это, конечно, могло быть правдой. Но могло быть и ложью; дважды у людей не вышло его убить, и где гарантии, что убить его пыталась не вот эти вот… ожидающие катарсиса. В общем, сажать её сзади себя на мотоцикл он не собирался.

- Хорошо, идите вперёд, а я поеду за вами… Потихонечку.

- Да, конечно, - сразу согласилась Вероника. И уже хотела пойти, но Горохов её остановил.

- А Валера вам сказал, кто я?

- Вы Андрей Николаевич Горохов. Вы сотрудник Трибунала.

- Верно, - соглашается Горохов, - так и есть, я уполномоченный Трибунала. А знаете, что бывает с теми, кто устраивает нападения на уполномоченных Трибунала?

Если Вероника об этом и знает, знания свои она не озвучивает. Молчит. И тогда он ей сообщает:

- Организаторы, исполнители и соучастники нападений на сотрудников Трибунала без постановления Трибунала, то есть автоматически, заносятся в списки на исполнение приговора, причём исполнение такого приговора получает статус «приоритетного».

Она опять молчит. Лишь кивает: ну понятно; а уполномоченный думает, что ей всё равно. Ему кажется, что «братия и сестры» Светлой Обители выполнят любое распоряжение своего попа. Скажет какой-нибудь отец Марк прикончить уполномоченного, такая вот Вероника и раздумывать не станет.

Впрочем, торчать тут с ней и дальше ему действительно не хочется, они привлекают внимание, и тогда он говорит:

- Ладно, идите, я еду за вами.

***

Увидав то немаленькое и хорошо выкрашенное «серебрянкой» здание, к которому они подъехали, Андрей Николаевич решил, что это школа. И почти угадал. У главной двери была табличка с лаконичной надписью «Библиотека». Но Вероника прошла мимо двери и, дойдя до угла, помахала ему рукой: езжайте за мной. Он проехал ещё немного и увидел, как она отпирает большую железную дверь. И опять машет ему рукой: давай сюда.

Там было что-то типа склада для старых книг и ломаной мебели, а по совместительству и небольшого гаража, в котором можно было разместить и мотоцикл, и даже небольшой квадроцикл.

- Тут с вашим мотоциклом, не волнуйтесь…, - она на правах хозяйки показывает ему помещение, - здесь с ним ничего не случится. Тут и участок рядом. И из этого здания ещё ни разу ничего не похищали, кроме книг.

- Вы здесь директор? – Горохов оглядывает помещение и приходит к выводу, что это хоть и не герметичное помещение, но дверь весьма крепкая.

- Числюсь библиотекарем, но так как здесь больше никто не работает, то получается, что и директор тоже. В общем, материально ответственное лицо.

Уполномоченный наконец заезжает в гаражик и поворачивает ключ зажигания. Становится тихо, но он не спешит вылезать из седла.

- А та дверь куда ведёт?

- К залу, к стеллажам с книгами. И к моей комнатке. Она у меня маленькая, но зато у меня хороший кондиционер, персональный, и неограниченное количество воды.

Он наконец слезает с мотоцикла и, положив оружие на сгиб левой руки, проходит к двери, приоткрывает её осторожно. За дверью в темном помещении высятся стеллажи с книгами. Горохов косится на Веронику:

- А вам разрешают водить сюда посторонних?

- У меня очень маленькая зарплата, - отвечает женщина, закрывает дверь, через которую въехал уполномоченный, и снимает респиратор с очками, скидывает свою грязную обувь; она уже решила, что он остаётся у неё. – Вот члены городского совета и смотрят на моих гостей сквозь пальцы…, - она смеётся. - Лишь бы не платить мне больше.

Ну ладно. Уполномоченный на всякий случай потряс левой рукой, словно она затекла от руля мотоцикла, и пистолет выехал из потайного кармана и теперь свободно лежит в рукаве. Потом он забирает кое-что нужное из кофра и произносит:

- Простите мою бестактность.

После чего начинает ощупывать её, обыскивать. Причём делает он это совсем не церемонясь с нею, ощупывает область лифа, спину, пояс, промежности… Да, промежности – никаких исключений… Тут она даже вскрикивает чуть игриво:

- Ой…

Но он не обращает на это внимания и продолжает, теперь прощупал все ноги и не нашёл никакого оружия. Ничего, кроме связки ключей и нескольких монет.

- Знаете, Андрей Николаевич… После такого осмотра…, - она смеётся, - я уже не считаю вас совсем чужим человеком.

Но уполномоченный не готов сейчас шутить. Он глядит на неё внимательно и интересуется:

- А среди членов городского совета есть ваши?

- Наши? – Вероника делает вид, что не понимает, о чём он спрашивает. Но это только выдаёт её. Женщина просто не хочет ему об этом говорить.

Но Андрей Николаевич настаивает, ему важно видеть её мимику, эмоции, слышать её интонации, чтобы понимать, когда она врёт, а когда говорит правду.

- Да, ваши. Люди из вашей Светлой Обители, «братия и сестры» в городском совете есть?

- Есть, - явно нехотя говорит она. И указывает в темноту: – Нам туда.

Но уполномоченный не обращает на её указания внимания; он находит выключатель и, включив свет, идёт вдоль стеллажей с книгами, разглядывая всё на своём пути. Нет, ничего подозрительного он не находит. Даже камер нет. И везде чисто. Пол недавно вымыт. Андрей Николаевич доходит до двери главного входа. Дверь заперта на ключ и на засов. Сама дверь крепкая, уплотнители на ней отличные. Судя по мебели, здесь бывают дети, так что ни пауков, ни клещей тут быть не должно. А ещё в помещении свежо и прохладно. Это место намного лучше того, где он ещё полчаса назад собирался остановиться.

Комнатушка метров десять, и чуть ли не треть этой площади занимает отличная кровать с хорошим пластиковым матрацем, в котором ни клопы, ни клещи не уживутся. Малюсенький столик для еды, маленькая душевая. Туалета тут нет.

«Интересно, а куда она укладывает своих постояльцев? Неужели на пол? Ну, это вряд ли».

Она оставила свои грязные башмаки возле входа и прошла к небольшой дверце.

- Чтобы вы не волновались, - она открывает эту дверцу и показывает ему. – Тут у меня кладовка: вещи, посуда, припасы, питьевая вода. Ну и всякое ещё…

Да, больше там ничего нет. В комнатке очень чисто. Горохов не хочет пачкать пол, он ставит винтовку и дробовик к стене и начинает разуваться. А Вероника щебечет по-женски, почти весело:

- Ой, вы так нас перепугали! Наши так разволновались, когда вы к ним в Березняках нагрянули. Не знали, кто вы… Из полиции к ним другие приходили, а тут вы пришли… Я их понимаю…

- Понимаете? – Горохов разулся и взглянул на женщину.

А Верника уже была почти голая, в одних маленьких, идеально чистых трусах. Она забрала у него грязную обувь.

- Конечно, понимаю, - как ни в чём не бывало отвечала Вероника и отнесла его обувь к душу. – Они нашим отцам писали, что пришёл какой-то тип, въедливый и дотошный, писали, что опасный, – она снова подошла к нему. – Давайте пыльник…

Уполномоченный разглядывает женщину и приходит к выводу, что Галина из Тёплой Горы по всем, по всем критериям привлекательности уступает этой седой и коротко стриженной женщине. И продолжает разговор:

- А у вас, значит, своя система оповещения, налажен контроль, можно организовать слежку, у вас, наверное, в каждом оазисе свои люди…, - он ухмыляется. – У вас у самих организация не хуже нашей, вы ведь за мной с самой Агломерации следили, - Горохов снимает свой необыкновенно грязный пыльник, достаёт оттуда первым делом пистолет, потом гранаты, рацию с уже севшей батареей, всякую мелочь и протягивает одежду женщине.

- А мы и не скрываем, что Светлая Обитель имеет вертикальную структуру. И тогда мудрыми отцами было принято решение узнать, кто вы, а как узнали, так и вовсе ахнули, – она кидает пыльник на пол душевой кабины, - уже думали, что Трибунал нами занялся.

А уполномоченный разглядывает её тело. Нет, он определённо не понимает, как такое может быть. Налитая, но ещё не отвисшая до живота грудь тридцатилетней женщины; крепкий зад – неплохой, такой же, как и у Айны; пропорциональные фигуре, сильные бёдра… Всё, бёдра, плечи, хорошая осанка… Женщина отлично сложена, у неё отменная кожа, и при этом абсолютно седые волосы, коротко, по-мужски стриженные. Вероника ещё что-то собиралась сказать, но он её опережает:

- Сколько вам лет?

- Мне? – женщина улыбнулась.

Она, кажется, собралась кокетничать с ним: этот вопрос Веронике задают постоянно, и ей захотелось отшутиться, но Андрей Николаевич, снимая тяжёлый патронташ с патронами для дробовика и с подсумками для винтовочных магазинов, смотрит на неё серьёзно, так серьёзно, что она не решается шутить и отвечает ему, кажется, честно:

- Мне пятьдесят восемь.

- Айна Кривонос из Березняков, ваша «сестра-не-сестра», на мой вопрос про сохранность её кожи сказала, что у неё просто хорошая генетика. У вас, я вижу, генетика не хуже, чем у неё.

Она взяла у него патронташ и чуть не уронила его на пол.

- Ох, какой же он у вас тяжёлый, как вы его носите всё время, сколько он…? Килограммов пять весит?

- Нет, не пять, – отвечает ей уполномоченный. И продолжает тот разговор, который интересен ему. – Так как вам удаётся так хорошо сохраниться? И вам, и Айне Кривонос?

Глава 30

Она стоит перед ним, держит в руках его патронташ, набитый патронами, и думает, что ему ответить.

«Она соблазнительна… И разделась специально… Если я прикоснусь к её груди или к лобку, готов поспорить, она возражать не будет. Скорее всего, её выбрали для встречи со мной не случайно… У неё новые и красивые трусы… Такие белые… Хорошо, что у меня вчера была Галина. Иначе не сдержался бы и прикоснулся бы к ней…».

- Я не могу вам этого объяснить, - наконец отвечает Вероника. – Лучше вам об этом спросить у моего пастыря.

- У пастыря, значит? М-м…, – Горохов усмехается. – Боитесь сболтнуть лишнего без разрешения руководства?

- Вы всё можете узнать у пророка, - серьёзно произносит женщина. И добавляет с благоговением: – Вы будете с ним разговаривать… Это большая честь. Мы все мечтаем об этом.

Она явно хочет сменить тему, но Андрей Николаевич не позволяет этого сделать.

- Вы на пути преломления уже сделали первый шаг?

И тут Вероника растерялась, она не могла предположить, что этому не очень приятному человеку известны такие подробности, и она опять не знала, что ответить.

- Ну говорите, говорите…, - Горохов прошёл по комнате, уселся на стул возле столика, положил пистолет на стол и стал расстёгивать галифе.

- Да, - женщина наконец оставила его патронташ рядом со стоящим у стены оружием. Подошла к нему, присела перед ним на корточки и стала помогать ему снять брюки. – Я сделала первый шаг на пути преломления.

- И получили новое тело…, - продолжил уполномоченный.

Она стянула с него галифе. А он впервые прикоснулся к её плечу. Провёл пальцами по коже.

- Я никогда не видел такой хорошей кожи, - продолжал он. – Даже у молодых женщин, у тех, что выросли в Городе, у тех, кто ходит к косметологам и пользуется самыми дорогими средствами, придуманными на севере, нет такой кожи.

Она встаёт с колен и снова молчит, стоит и смотрит на него с долей некоторого превосходства. Есть в этих детях Светлой Обители какое-то высокомерие. Словно они знают что-то такое, что остальным знать не положено. И это знание – конечно же, сакральное, – возвышает их над всеми незнающими. Но этот взгляд не смущает уполномоченного, и он продолжает, уже перейдя на «ты».

- А ведь как заманчиво получить новое тело, тело тридцатилетней женщины, которая ещё может рожать, когда тебе уже пятьдесят восемь, – вслух размышляет Андрей Николаевич.

- Тогда мне было всего пятьдесят, - уточнила Вероника. Она усмехнулась. И в её усмешке проступила капля высокомерия.

- Пятьдесят… Всё равно… Больные колени, больная спина, проказа, стёртые песком зубы – прощайте. Всё это в прошлом, можно начинать жить сначала. Одно не ясно… Что нужно сделать, чтобы получить новое, прекрасное тело? Что ты и Айна сделали такого, чтобы вам выдали новые тела?

- Ничего особенного, - отвечает женщина всё с той же миной едва скрываемого превосходства. – Нужно просто верить мудрым отцам, верить в наше дело и служить ему всеми силами.

- Так это вся пустыня сейчас кинется получать новые тела, если узнает про это. К вам должны стоять толпы народа.

- Не кинется к нам вся пустыня, – заверила его Вероника. – Только полпроцента из всех людей смогут сделать первый шаг на пути преломления.

«А… Понятно, она входит в эти самые полпроцента… Она втайне гордится этим. Вот откуда этот её снобизм!».

- И много вас, служащих всеми силами, вот с такими телами?

- Я не знаю, – она пожимает плечами.

- Вам, наверное, не разрешено ездить в другие города, в другие оазисы?

- Не рекомендовано без согласования, – уточнила женщина.

- Ну да… Понятно, - он ещё раз оглядел чистую комнатёнку. – Судя по всему… Ты тут подрабатываешь проституцией?

Она и не подумала смущаться:

- Обители всегда нужны деньги. Денег нужно много, и я, как могу, помогаю моему Дому. Да… Я принимаю гостей. Это торговцы, офицеры, пара водителей – старинные знакомые, это в основном постоянные люди. Иногда у меня останавливаются братья по вере. Мои гости – это, можно сказать, мои друзья, которым нужен приют на ночь после тяжёлой дороги или службы, и я не вижу ничего зазорного в том, что они оставляют мне немного денег за ночлег и ласку, – она говорила так складно, как будто делала это не в первый раз. Кажется, всё это женщина рассказывала больше себе, чем очередному мужику, появившемуся в её доме.

«Вот как можно всё красиво обернуть, если умеешь. И проституция превращается вдруг в этакий миленький клуб платных друзей Вероники-Верочки. Пятидесятивосьмилетней девушки с новым телом».

У Горохова был ещё, наверное, десяток вопросов, но он устал и, поднявшись со стула и прихватив пистолет, пошёл к душу, произнеся на ходу:

- Помоги-ка мне помыться.

Она без лишних слов тут же сняла трусы и пошла за ним, и так как он не сразу разобрался с краном и душем, помогла ему включить воду, потом взяла мыло и мочалку, начала намыливать её.

На голове у неё волосы седые, серебряные. Под мышками их вообще нет, а на лобке чёрные. Этот её вид, конечно, вызывает интерес.

«Трусы сняла, демонстрирует себя во всей красе. Мужикам она, конечно, нравится. Сто процентов. Интересно, её саму-то мужчины интересуют? Ведь ей пятьдесят восемь лет. В обычной жизни это была бы уже старуха. Впрочем, Айна Кривонос вышла за двадцатилетнего замуж и родила ему ребёнка. Наверное, к новому телу получаешь и новую гормональную систему. Ну а как иначе?».

- Повернись, помою тебе спину, - говорит Вероника, намылив мочалку.

«О, без трусов она перешла на «ты». Да, отсутствие трусов быстро сближает людей».

Но он не торопится поворачиваться к ней спиной, а смотрит пристально и спрашивает:

- А как ты меня узнала?

- Что? – не поняла она.

- Ну, я в маске, лица моего ты не видела. Да и увидела бы, как ты поняла, что это я? Ты подошла и спросила: «Андрей Николаевич, это вы?». Как ты узнала, что это я? Или ты ко всем подходила?

- Нет, мне сказали, что скорее всего нужно искать мотоциклиста. Который едет с запада, – ответила Вероника. – Сказали, что ты предпочитаешь мотоцикл. И отлично знаешь степь.

«Откуда эти сектанты могли узнать про мотоцикл? Кажется, они знают обо мне больше, чем я предполагал!».

- И что? Ты подходила ко всем приезжим мотоциклистам? Их тут десяток в день проезжает, не меньше.

- Больше, - заверяет женщина и вдруг начинает намыливать мочалкой живот уполномоченного. Мягко так водит по его животу, ласково, смотрит на него снизу вверх и продолжает: – Мне сказали, что у мотоциклиста будет с собой много оружия. Хотя я со всеми, кто тут останавливался, пыталась заговорить, но когда увидела тебя: ружьё, винтовка, патронов целая куча, ты как на войну собрался… и обмотки как у степняка из далёкого оазиса… сразу поняла – это тот, кого ищу.

«Хреново я маскируюсь, раз даже пятидесятивосьмилетняя проститутка-библиотекарь меня раскусила».

Он отводит её руку от своего живота, не до того ему сейчас; конечно, она женщина без всяких натяжек интересная, голая, живот ему моет, но сейчас она его немного раздражала: ему не хотелось верить, что эта баба его так просто раскусила.

- Ты по оружию поняла, что это я?

- Ну, ещё и по поведению, по одежде, – рассказывает Вероника. – Люди в город въезжают – расслабляются. А ты остановился, сидишь, с мотоцикла не слазишь, мотор не выключаешь, смотришь по сторонам целую минуту. А сам ружьё под рукой держишь. Такой у тебя вид, словно ты готов стрелять… Или уехать тут же.

- Да? А ещё что? – Горохов её внимательно слушает.

- Ну, оружие, а ещё обмотки, такие носят только степняки, охотники и казаки; а ещё перед тем, как в гостиницу войти, ты оглядываешься.

«Мотоцикл, обмотки, оружие, поведение! Обмотки убрать; нет ничего лучше против клещей, но они и вправду бросаются в глаза. Один ствол спрятать в чехол. И вести себя более раскованно. И при этом не терять бдительности, – но всё-таки ему не давал покоя тот факт, что кто-то смог так точно его описать. Настолько точно, что эта бабёнка смогла его вычислить. – Или это случайность? Цеплялась ко всем мотоциклистам и наткнулась на меня».

- Так кто тебе дал информацию обо мне? Ну, про мотоцикл, про моё оружие?

- Мой наставник, отец Сергей.

- Я хочу с ним встретиться, - говорит уполномоченный, всё так же пристально глядя на женщину.

- Конечно, он ждёт тебя, - неожиданно для него соглашается та. – Если ты готов, то я могу отвести тебя к нему сегодня.

- А зачем он меня ждёт?

- Ну как же, ведь это именно он отведёт тебя к пророку, – опять в её голосе появились нотки благоговения. – Я завидую тебе.

- А он тут живёт? – интересуется уполномоченный.

- Кто? Пророк? – она удивлена. – Нет, конечно, пророк живёт где-то в пустыне. Вдали от людей.

- А ты видела его?

- Я? Я нет. К пророку могут прийти только достойнейшие.

«Пророк. Она тает от одного этого слова».

И вправду, Вероника даже улыбается немного, когда говорит об этом. И тут же её взгляд делается изумлённым после того, как Андрей Николаевич вдруг сообщает ей:

- Не знаю, может, я не буду встречаться с вашим пророком, у меня не так много времени. Мне нужно ехать дальше.

Женщина даже открыла рот от удивления: да как же можно отказываться от встречи с пророком?

И тут Горохов заметил в ней то, что вызвало у него интерес. Он схватил её одной рукой за нижнюю челюсть, схватил сильно и бесцеремонно, запрокинул ей голову и чуть сжал пальцы, чтобы открыть ей рот. И после заглянул в него, а потом пальцами другой руки ещё и оттянул ей правую щёку. Теперь у него не осталось сомнений: за правым верхним клыком у Вероники был только один зуб, дальше зубов не было. Так же, как и у Айны Кривонос. А ещё все задние правые зубы снизу срослись в один длинный зуб. В этом было что-то уродливое. Даже нечеловеческое.

Уполномоченный, не выпуская лица женщины из своих сильных пальцев, немного отстранился от неё. Он внимательно изучал её лицо, вертел её голову и вправо, и влево, вглядывался в каждую черту, затем в её глаза, потом разглядывал её профиль. Женщина всё это терпеливо сносила. И ждала, пока он закончит. А Андрей Николаевич ещё раз заглянул ей в рот и лишь после этого отпустил: Нет… Она, конечно, была очень, очень похожа на свою «сестру-не-сестру» Айну Кривонос. Но всё-таки это была не Айна.

«А зубы?». Он несколько секунд думал об их поразительном сходстве, вернее, о поразительном отсутствии верхних зубов у обеих женщин, и ничего дельного надумать не смог.

- У тебя всегда были такие зубы или тебе что-то вырвали?

- Всегда были такие… Я с ними очнулась. Зубы очень хорошие. Раньше я мучилась с зубами, а с этими… Я ни разу не обращалась к врачу. Ни разу.

«Всегда были такие. И у Айны нет верхних правых зубов. Наверное, это общий дефект этой модели».

- Как ты получила это тело? – наконец спросил уполномоченный, поворачиваясь к ней спиной и жестом показывая: мой спину.

- Прошла первую ступень, - сразу ответила она и начала натирать ему мочалкой шею сзади, потом опускаясь к лопаткам.

- Расскажи, – коротко скорее потребовал, чем попросил Горохов.

- Ну, однажды мой прошлый наставник отец Леонид позвал меня к себе, спросил меня, готова ли я отречься от прошлого. Готова ли встать на первую ступень на пути преломления… Первая ступень на пути преломления – это…

- Я уже слышал об этом. Расскажи, как проходит сам процесс.

- Отец Леонид, - она продолжала мыть его. Старалась, – разговаривал со мной целый час. И спросил, готова ли я сделать первый шаг. Я сказала, что я готова. Что у меня всё для этого есть.

- Что это значит? Что для этого нужно?

- Да ничего особенного, - ответила Вероника и тут он почувствовал, что женщина ему врёт. Она не хочет ему об этом говорить. Она пропускает что-то важное. И рассказывает дальше: – И тогда он сказал мне: «Собирайся. Ты готова, а твоя биология соответствует первой ступени преломления. Твой переход одобрен наставниками и самим пророком».

- А дальше?

- Он дал мне выпить эликсир, и мы с ним поехали в пустыню.

- Вы поехали вдвоём? – уточнил уполномоченный. Он хотел знать, был ли с ними проводник или охрана.

- Угу, одни, - она опять врала. В этом уполномоченный был уверен. Вот только зачем она врала, он понять не мог. Впрочем, возможно, внутренний регламент секты не позволял ей раскрывать какие-то секреты. Но, с другой стороны, она в таком случае могла сказать, что не может об этом говорить. Нет же, Вероника предпочла ему соврать. – А там есть такое место, где меня подготовили, и я легла в ванну. А потом, через пять с половиной месяцев, я была… новая… А ещё через месяц медитаций и процедур меня распределили сюда. Библиотекарем.

- А долго вы ехали к тому месту?

- Не знаю, я же приняла эликсир, я почти всю дорогу медитировала.

После этого её рассказа количество вопросов у него вовсе не уменьшилось. Скорее увеличилось, но Вероника не очень хотела говорить с ним на те темы, что его интересовали.

- Лучше тебе спросить об этом у отца Сергея, когда вы встретитесь.

Ладно, хоть вымыла его всего как следует. Тут женщина, конечно, постаралась. Угодила ему.

Глава 31

А вот насчёт еды… Нет, в этом ей нужно было ещё много работать над собой. Каша из крахмала, поджаренная с луком на жире из саранчи, кусок плохо испечённой тыквы, уже увядшие побеги колючки, которые по идее должны быть чуть сладкие, отвратительный, переваренный чай и чёрствый кукурузный хлеб вообще не впечатлили уполномоченного.

Он бы не стал есть это, но возвращаться к грязному мотоциклу ему не хотелось. Не хотелось вообще вставать со стула. Он устал, дорога была тяжёлой, и ему было лень. А после мотоцикла ему опять пришлось бы мыть руки. Так что, глядя, как женщина ест всю эту еду, он тоже ел, нехотя.

«Мужички, что ночуют у неё, видно, совсем нетребовательны. Хотя она рассказывает, что у неё останавливаются торговцы и заходят в гости офицеры. Но скорее ночуют тут водилы грузовиков. И всякий простой люд типа охотников, рыбарей, собирателей саранчи, - а вот сама Вероника, так и не одевшись после душа, всё это ела с удовольствием. – И аппетит у неё отличный».

Горохов и сам не одевался – его одежду она постирала, – он так и сел за стол. Из всей одежды только пистолет на столе. Но, даже несмотря на плохую еду, ему тут нравилось. Во-первых, после стольких дней в грязи у этой странной женщины было чисто. И внешне она была приятна. А ещё достаточно образованна, Галине не чета, не зря её назначили библиотекарем. А во-вторых, тут и вправду был отличный кондиционер. Поэтому в малюсенькой комнатушке было свежо и прохладно.

Когда они поели, Вероника стала вдруг одеваться.

- Собралась куда-то? – спросил у неё уполномоченный.

- Пойду схожу к отцу Сергею, скажу, что нашла тебя. Я быстро, я вернусь через пятнадцать минут. Наш Дом тут недалеко.

- Нет, – коротко произнёс Горохов. Он указал на рацию, что осталась лежать на столе. – Лучше поставь её на зарядку.

- Но наши продолжат тебя искать. Ищут по всей дороге от самой Губахи, – объяснила женщина, а рацию взяла и подключила к сети.

Он только покачал головой: нет.

- Нужно сказать людям, чтобы они пошли домой.

- Пока никто не должен знать, что ты меня нашла. Мне нужно отдохнуть, а через шесть часов я встану и с тобой пойду к отцу Сергею, – твёрдо произнёс Андрей Николаевич.

Горохов и сам хотел увидеть этого попа, у него была к нему пару вопросов. Вероника кинула одежду на пол, поняв, что уполномоченного она всё равно убедить не сможет. Кажется, она побаивалась его. И это Горохова устраивало. Он взял в руки пистолет, прошёл к двери и убедился, что она заперта на ключ и на засов, после этого пошёл, взял винтовку и дробовик, взял свой патронташ, уложил всё это на кровать, к стене, а потом и сам улёгся. Ему действительно нужно было поспать. Дорога от Губахи до Новой Ляли его неплохо так вымотала. Андрей Николаевич устал. Может, это от дождей? Но он и раньше по мокрой пустыне проходил большие расстояния. А может, оттого что он был уже немолод? Когда-то он мог сидеть за рулём мотоцикла целые сутки.

«Сутки? Я? - он невесело усмехается и вздыхает. - Сейчас это невозможно. Я уже готов упасть. Сил просто нет. Даже покурить. Откуда это утомление? Возраст? Три месяца назад я был практически в аду, где температура переваливала за семьдесят, но даже там, кажется, я был посвежее. Неужели и вправду возраст?».

- Мне с тобой лечь? – спросила Вероника, подойдя к кровати. – Я аккуратно сплю, могу спать на самом краешке.

Он никакой неприязни к ней не испытывал, скорее наоборот, ему нравились её бёдра, его привлекали чёрные волосы на лобке, красивый зад, но он не хотел, чтобы она ложилась рядом. Чтобы женщина поняла, что соблазнительные бёдра и красивый зад не гарантируют ей близости с любым, перед кем она оголится.

- Ложись на полу, - почти холодно произнёс уполномоченный. – И имей в виду, я очень чутко сплю, - он показал ей пистолет. – Не вздумай подходить ко мне.

- Хорошо, - произнесла женщина и что-то бросила себе на пол возле стола. Начала устраиваться, наверное, специально повернувшись к нему спиной и нагнувшись.

«Вот зараза! Хорошо, что у меня вчера была Галина!».

Он закрыл глаза и почти сразу забыл про женщину. Ему не давал покоя один вопрос: откуда сектанты смогли узнать, что он приедет на мотоцикле? Мог кто-то из «конторы» им сказать?

«Нет, это невозможно, – уполномоченный не мог допустить подобного. – Просто среди них есть кто-то, кто меня знает. Давно знает, – и тут ему в голову пришёл простой ответ на этот вопрос. – Валера. Ну, конечно, Генетик! Завтра спрошу об этом у отца Сергея. Послушаю, что скажет».

***

Она надела другую одежду, хорошую, новый, зелёный, красивый комбинезон обтягивал тело женщины, подчёркивая все её достоинства. Она была бодра и разогревала ему ту невкусную еду, которую он не доел вчера.

Вероника была воодушевлена, наверное, в предвкушении встречи с отцом Сергеем.

- Я смотрю, ты сегодня красиво оделась.

- Я почти всегда так одеваюсь после работы, закрываю библиотеку и могу надеть что-то красивое, - чуть игриво отвечала она. – Это два дня я была одета не как обычно. Мне приходилось много ходить вдоль дорог, искать тебя. А там грязь летит всё время.

«Ах, ну да, тебе же нужно привлекать внимание торговцев и водителей… И ещё местных офицеров…».

- Твой поп, наверное, тебя похвалит, что ты меня нашла?

- У нас нет попов, - поправила она Андрея Николаевича. – У нас отцы и наставники.

- Ну да…, - согласился он и продолжил: – Твой наставник похвалит тебя за то, что ты меня нашла?

- Поблагодарит. Тебя многие искали, а нашла я, – она улыбается. – Возможно, он даже сообщит обо мне пророку.

«Пророку. Опять это придыхание. О ней сообщат самому пророку. Видно, я для них важен. Важен. Остаётся выяснить, почему».

Он принимается за еду, ест быстро; от этой стряпни удовольствия не получить, так хоть получит калории. Она садится напротив и тоже принимается за еду, жуёт мелко, судя по всему, ей вкусно, а уполномоченный смотрит на неё, и теперь ему кажется… Он что-то видит, чего не замечал раньше. Андрей Николаевич не может понять, не может нащупать крупицу чего-то не такого… Но есть в её лице, в этой её короткой, как у мужчин, причёске что-то неестественное. Впрочем, пока он не увидел её сросшиеся в единое целое несколько зубов, он ничего подобного в её в общем-то приятном лице не находил.

- Что? – она перехватывает его взгляд, отрываясь от тарелки.

- Ничего, - говорит он и встаёт. – Мне нужно помыть мотоцикл.

***

Она ехала такая нарядная, сидя за ним, и, конечно же, специально прижималась к нему грудью, так как можно было бы и не прижиматься. Обнимала сзади. Если сначала он не очень доверял ей, ожидая неприятностей, то теперь был относительно спокоен. Мало того, нарядная женщина, сидящая сзади него, могла сбить с толку тех других, кто искал его. А в том, что искали его не только эти биосектанты, уполномоченный уже не сомневался. А ещё он был уверен, что сектанты убивать его не станут, он для чего-то был им нужен. Оставалось только выяснить, для чего.

- Направо! – указала Вероника из-за его плеча. – Туда.

Но уполномоченный поехал прямо. Он увидел сияющую вывеску «Телеграф». Был уже четвёртый час утра, так что пункт должен был уже работать.

- Побудь тут, - произнёс Горохов, слезая с мотоцикла. Ключ зажигания он на всякий случай взял с собой.

Телеграмма получилась большой, пространной и на взгляд несведущего человека абсолютно непонятной. В ней он описал события последних дней, в том числе и два нападения на себя. А также упомянул про Светлую Обитель, про Айну Кривонос, про двух святых отцов, про Веронику и про возможную встречу со здешним пророком.

Молоденькая девушка, прочитав непонятный текст телеграммы, усомнилась:

- Тут нет ошибок? Вы уверены?

- Уверен, уверен, - кивал Андрей Николаевич, - отправьте всё в точности, как там написано.

Это, конечно, не подробный рапорт… Но в «конторе» всё поймут правильно; после этой телеграммы комиссары будут точно знать, если он вдруг исчезнет, кому начать выворачивать кишечник, чтобы выяснить его судьбу.

***

Молельный дом в Новой Ляле мало чем отличался от дома в Березняках. Три часа утра, небо хмурое, низкое, а тут светло. Вокруг фонари.

«Биосектанты электричество не экономят».

Хорошее здание, две ветротурбины, свежая «серебрянка» на стенах, куча солнечных панелей на крыше и мощный кондиционер. И камеры… А перед самим домом хорошо вычищенная площадка, на которой не страшно – под камерами, конечно, – оставить мотоцикл.

А у него в кармане запищала рация. Она была настроена на поиск и когда находила «живую» частоту, на которой велась чья-то передача, сразу давала ему знать об этом. И неудивительно, на здании молельного дома он в темноте разглядел и штырь антенны.

- Нам сюда, - на правах хозяйки Вероника подошла ко входной двери и распахнула её.

Глава 32

Горохов не торопился, по своей неизменной привычке он поглядел налево, направо… Район тут был приличный, дома, если учесть, что месяц идут дожди, в относительно свежей краске и с неплохим энергооборудованием. Вообще Новая Ляля не казалась ему городом запущенным. Он нигде не видел неубранных куч песка или мусора. Дороги, когда высохнут, будут вполне сносными.

В общем, ей пришлось подержать дверь открытой, прежде чем он заглушил двигатель своего мотоцикла.

В зале, куда он вошёл, было совсем немного народа, пять человек, но все они стоя ждали его. Двое высоких худощавых парня, на поясах у которых пистолеты, а в «разгрузках» карманы, забитые винтовочными магазинами. Они, судя по всему, были братьями, так как были немного похожи. Глаза у обоих карие, внимательные. Ещё там была седеющая, полная тётка. Неприятная и неопрятная. Взгляд у неё был нехороший: изучающий и недоверчивый, если не сказать враждебный. А ещё совсем молодой парень лет шестнадцати и лысеющий, чуть полноватый человек с розовыми щеками.

Когда Горохов вошёл, Вероника закрыла за ним дверь, заперла её на засов, стащила с лица маску и сказала, улыбаясь так, что снова было видно, что у неё не все зубы:

- Это Андрей Николаевич, которого мы искали.

- Здравствуйте, Андрей Николаевич, - первым произнёс человек с румяными щеками.

- Здравствуйте, здравствуйте, - повторили за ним, как по команде, все присутствующие.

- Доброе утро, - спокойно ответил им уполномоченный, но респиратор и очки снимать не торопился. – Вы отец Сергей?

- Я-я, - кивал румяный. – Это я поднял всех людей, чтобы найти вас.

- Любопытно, а что вызвало в вашей общине такой интерес ко мне?

- Вы незаурядный человек, - продолжал отец Сергей.

- Допустим, вы правы, - согласился Горохов, - и, по-вашему, это повод врываться в мой номер, ворошить мои вещи, брать мои биоматериалы? Выслеживать меня?

- Мы были вынуждены это сделать, - стал объяснять ситуацию отец Сергей, - вы заинтересовались нами, мы стали интересоваться тем, кто интересуется нами.

- Вы выкрали моего приятеля, – в свою очередь заметил Горохов. – Где он?

- Валера счастлив, - вдруг выпалила седая тётка. – У него есть всё, что ему только нужно.

- Да? А он мне сам может об этом сказать? – спрашивает уполномоченный.

- Если на то даст согласие пророк, – мягко замечает отец Сергей.

- Когда будешь говорить с ним, можешь спросить у него разрешения, наш пророк добрый человек, - эта неприятная женщина обращалась к нему на «ты» и была не очень вежлива, но Горохов, при всей его прохладной нейтральности, был по-прежнему корректен.

- «Когда будешь говорить с ним?», - он взглянул на седую бабу. – Такое впечатление, что факт разговора мы даже не обсуждаем. А может, у меня нет времени на разговор с вашим предводителем. Он, кстати, здесь? В Новой Ляле?

- Нет, нам нужно будет ехать к нему, – отвечает отец Сергей.

- Ехать? – с сомнением переспрашивает уполномоченный.

- Да, нам придётся…, - начинает краснощёкий, но старая баба его перебивает:

- Послушай, человек, - она говорит вызывающе, - ты, наверное, не понимаешь кое-чего.

Горохов ничего ей не говорит, но глядит на неё: ну, так чего же я не понимаю, объясни.

- Для такого, как ты, приглашение пророка – это великая, великая честь, - говорит баба, говорит с напором, с убеждением, она явно тут не последнее лицо, и от каждого своего слова распаляется, начинает подёргивать головой, она даже палец вверх подняла, - тебя приглашает человек, который слышит слова Пробуждённого. Приносит себя в жертву, в прямом смысле этого слова, чтобы спасти всё человечество, включая тебя, обычного пустынного убийцу…

- Пустынного убийцу? – удивляется Андрей Николаевич и морщится от её пафоса. – Минуту назад мне здесь сообщили, что я незаурядный человек. Да и приглашение вашего пророка тому подтверждение, мне не кажется, что ваш великий жертвователь захотел бы встречаться с обычным пустынным убийцей, так что давайте-ка без этих ваших нелепых сентенций.

А про себя он отметил, что эти сектанты знают не только то, что он из Трибунала, но и его непосредственную роль в организации.

«Валера, чёрт заикастый, раньше пары слов связать не мог, а теперь болтает там у них без умолку!».

Сентенций. Кажется, незнакомое слово немного осадило бабу, но всего на секунду, через мгновение она снова трясла своей непричёсанной головой.

- Если пророк тебя зовёт, ты должен к нему ехать!

- Господи, - уполномоченный поморщился и повернулся к Веронике: зачем ты меня сюда привезла? Но та лишь молчала смиренно. И старалась не смотреть на бабу.

Баба снова собиралась что-то пояснить ему, но он прервал её, довольно невежливо:

- Помолчите, - женщина нахохлилась обиженно, а уполномоченный обратился к отцу Сергею: – У вас есть доводы, способные склонить меня к пониманию необходимости поездки к вашему пророку?

- Что? Доводы? – краснощёкий немного замялся. – А… ну… доводы есть, но я не могу вам их привести.

- Не можете? – в принципе, Андрей Николаевич был готов ехать. Он уже понимал, что эта секта тут, за Уральской грядой, имеет большие возможности, и о ней обязательно нужно доложить комиссарам; но чем больше он препирался и делал вид, что сомневается в необходимости поездки, тем больше он понимал, что за люди перед ним. Насколько умны, насколько опасны. И ещё он хотел знать причины интереса к себе высокопоставленной персоны этого культа. И поэтому продолжал изображать сомнение. – Но почему?

- Пророк сам хочет вам их сообщить…

- Тебе бы лучше поехать, - снова забубнила баба. Несомненно, она привыкла распоряжаться, привыкла давить и привыкла, что ей подчиняются. И теперь в этих её словах послышались нотки угрозы.

- А иначе? – поинтересовался Горохов и взглянул на двоих молодых, кареглазых, у каждого из которых на поясе висела кобура с оружием, но ни один из них свою кобуру даже не открыл.

- Андрей Николаевич, - заговорил вместо бабы отец Сергей, он, кажется, боялся, что Горохов может вспылить или отказаться от поездки, - эта поездка в ваших интересах. Я вас уверяю.

- Но сообщить мне, в чём мой интерес, вы не хотите? – усмехается уполномоченный.

- Нет, не то чтобы я не хотел… Просто пророк сам собирается вам всё объяснить. Да и сделает это он лучше, чем я.

Андрей Николаевич теперь смотрит на неприятную бабу: ну, может у тебя есть что добавить? Но у женщины хватило ума промолчать, зато вдруг заговорила Вероника:

- Если хочешь, я поеду с тобой.

Горохов взглянул на неё. Это было очень трогательно… Ну, или она просто хотела попасть куда-нибудь к пророку поближе.

- Ладно, - после паузы наконец произносит уполномоченный. И тут же добавляет: – Но оружие я не отдам.

Те двое молодых смотрят на бабу: и что делать будем? Но та, кажется, рада, что Горохов вообще согласился, и машет рукой: пусть едет с оружием. И двое молодцов начинают собираться в дорогу.

Прежде чем уполномоченный что-то сказал, отец Сергей произнёс:

- Насчёт мотоцикла не волнуйтесь, мы за ним присмотрим.

- Так мы поедем на вашем транспорте? – Андрей Николаевич уже хотел отменить своё решение.

Но стоявшая сзади Вероника сказала негромко:

- По-другому к пророку попасть нельзя, только в закрытом фургоне, – он обернулся на неё. И она продолжила, стараясь убедить его: - Это такое правило, оно для всех, никто не должен знать, где обитель пророка. Никто и не знает, только избранный круг его ближних.

Если бы они хотели его убить, наверное, уже попытались бы; во всяком случае, эта самая Вероника могла его просто отравить… Или завести в засаду. А ещё им зачем-то могло понадобиться его тело, кто их знает, может, оно им подходило для их чёртовых опытов; но и в этом случае, эта «сестра-не-сестра» Айны Кривонос из Березняков могла уронить пару капель какого-то вещества ему в его еду. Усыпить его чем-то. А потом уже спокойно отвезти куда нужно. Тем не менее они просили его приехать к их пророку.

«Хотят кого-то убрать моими руками? Хотят через меня наладить контакт с Трибуналом? Ищут защиты от кого-то?».

У него могло быть ещё несколько версий, но пока он не приедет к пророку, он ничего не узнает. Это было ему понятно.

- Туалет там, сходи сейчас, останавливаться будем редко, - чуть смягчив тон, проговорила толстая баба.

- Вероника, - он снова обернулся к своей знакомой. – За мотоцикл и всё, что в нём есть, отвечаешь ты.

***

Как понял Андрей Николаевич, ехать они должны были вчетвером: два кареглазых парня, седая толстуха и он. Парни проводили его к небольшому грузовичку, что был припаркован недалеко от молельного дома. У грузовичка за кабиной была небольшая будка из пластика, обитая тонкой жестью. Горохов сразу заметил, что на двери будки засов. Она закрывалась снаружи. Один из парней открыл дверь, включил в будке свет и показал уполномоченному:

- На сиденьях можно лежать, там удобно; если читаете, тут есть пара книг, кондиционер, вода хорошая… Вон там немного еды. Если нужно будет остановиться, стучите.

«Книги. Удобные сиденья, кондиционер, вода. Путешествие с комфортом. Я тут явно не первый».

Но, помимо этого, он смотрит на стены будки, на крышу, на дверь.

Андрей Николаевич сразу прикинул: дверь в будке – ерунда. Два выстрела из дробовика в петли, и она слетит. Если возникнет необходимость, то можно положить всех, кто сидит в кабине. Стены и кабины, и будки не представляют для пуль никакого препятствия. Уполномоченный даже прикинул расположение кресел в кабине, место в будке и угол, с которого будет удобно вести огонь. И лишь потом спросил у парней:

- И сколько нам ехать?

- К вечеру приедем, – ответил старший из них и добавил: - ну, если всё пойдёт нормально.

- А может не пойти? – интересуется Горохов.

Но они не отвечают ему, только переглядываются, а потом тот, что показывал ему будку, и говорит:

- Можно ваши часы и компас?

«А, вот как…»

- Это обязательно? – Горохов спрашивает это для вида, сам он уже расстёгивает ремешок часов, в которые вмонтирован и компас.

- Обязательно, - подтверждает старший из них. – Мы потом отдадим их вам.

- Очень на то надеюсь, - чуть игриво произносит уполномоченный и вручает младшему свои часы, предварительно взглянув на циферблат и отметив: без семи четыре.

- А рация у вас есть? – снова интересуется старший.

- О, ну конечно, - Андрей Николаевич лезет во внутренний карман пыльника и достаёт оттуда рацию. Отдаёт и её.

- Я обыщу вас? - скорее спрашивает, чем констатирует младший.

- Валяйте, - соглашается Горохов и поднимает руки.

Главы 33

Дилетанты. Они не нашли пистолет у него в рукаве – правда, нашли нож за поясом. И их больше заинтересовали гранаты в карманах его пыльника, чем его старая, потёртая фляга. В общем, он был доволен тем, как закончился обыск. Он бы обыскивал по-другому. Впрочем, он почти всю сознательную жизнь работал с хитрой и очень опасной сволочью, с кончеными отморозками, с калиброванными и жестокими убийцами, руководителями серьёзных банд, с которыми нельзя было и на секунду расслабиться. Эти два кареглазых брата не могли, естественно, иметь такого опыта, какой имел уполномоченный. Откуда им его взять?

Горохов влез в будку, и братья захлопнули за ним дверь. Лязгнул засов. Казалось бы, завалиться бы ему на мягкие сиденья и валяться, пока грузовик не доберётся до пункта назначения, но опять же, его опыт не позволил ему расслабиться. Он поглядел емкость для воды, понюхал и попробовал воду, потом занялся настройкой кондиционера, вернее, сделал вид, что занимается настройкой, на самом деле он внимательно оглядывал все заметные неровности в отведённом ему помещении. И, конечно же, он нашёл то, что искал.

Камера. Она была за регулируемыми шторками кондиционера. Придумано всё было умно: если хочешь лежать на сиденье и чтобы тебя охлаждала прохладная струя, будь добр, подними шторки. Но Горохов опустил шторки вниз. В пол. Нечего толстой бабе с нечёсаной башкой таращиться на него. И уже после этого, усевшись на пол, Андрей Николаевич открывает тайник во фляге.

Небольшой компас и маленький, редкий и дорогой электронный хронометр. Карта района на тонкой пластикой плёнке. Компас работал нормально. Всё это он положил в карман пыльника и закрыл тайник. После засёк время и прилёг на сиденья.

Вскоре характер движения изменился. Он понял, что грузовик покинул город и выехал в степь. Снова взглянул на часы. А потом и на компас. Понял: машина идёт на восток. Вернее, на юго-восток.

Уполномоченный вспомнил карту. Сам он там не бывал, но перед поездкой, как у него водилось, он внимательно изучил подробную карту района.

«Что там от Новой Ляли на юго-востоке? Верхотурье…, - да; он снова вспоминает: - Оазис «жив», людьми не покинут. Вода там артезианская, хорошая. Хорошие пески с большим количеством саранчи. В принципе удобно. Оазис на отшибе, от большой дороги в стороне, лишних глаз нет. Дарги так высоко на север забираются редко. Пока редко. Вполне вероятно, что именно там, в Верхотурье – резиденция пророка».

Но после этого прошло два часа езды, а грузовик всё не останавливался. Мало того, он сменил направление и сейчас шёл почти ровно на восток, при этом увеличив скорость. И тогда уполномоченный снова лезет в карман, достаёт карту.

«Неужели Восточный?».

Пометки на карте гласят, что Восточный почти заброшен. Там всего несколько обитаемых жилищ, хотя вокруг, в долине реки Туры, и прекрасные заросли съедобных кактусов, и отличные барханы для ловли саранчи. Вода имеется. Но это край карты, дальше на восток ничего нет, кроме песков. Пустота… Тишина… А может, это им и нужно?

Было уже девять часов. И тут машина остановилась. Кто-то прошёл вдоль машины, а Андрей Николаевич спрятал карту в карман и снял винтовку с предохранителя. Ну, так… На всякий случай.

Лязгнул засов и дверь открылась; это был один из кареглазых.

- Привал. Выходить будете?

- Буду, – отвечает уполномоченный.

А снаружи свет. В разрывах облаков всё больше синего неба. И солнца. Цикады… Цикады орут всё громче, всё призывнее… Пустыня цветёт, куда ни взглянешь, везде целые поля зелени, кактусы, цветущая колючка, а меж ними чёрные, тяжёлые и неподвижные от влаги барханы, но это всё очень скоро закончится.

Время воды почти прошло.

И снова его заперли в будке, и сразу после этого машина поменяла направление движения и пошла в почти противоположную сторону.

Пошла на юго-запад.

Это было странно, и Андрей Николаевич продолжил наблюдение, а потом грузовик снова вернулся на юго-восточный курс. И там, в той стороне, было всего одно место, куда они могли ехать.

Дальше ни на юг, ни на восток никаких «живых» селений не было. Заброшенное много лет назад Махнёво – и всё. Настоящая пустыня. На юго-западе находилась знаменитая точка притяжения – Нижний Тагил. Туда шёл известный Южный Шлях, на котором в оазисах Кушва и Верхняя Салда обитали сотни ватаг старателей. Отчаянных людей, что «ходили за медяхой на Тагил», который, по уверениям знающих людей, был богаче самой Перми.

Всё, что было восточнее Новой Ляли, на карте было отмечено как «Большая Степь».

«Рек нет, озёр нет, а значит, и казаков нет. А если нет казаков, то обязательно должны быть дарги».

В час дня был следующий привал. И теперь, увидав солнце почти в зените, он был уверен, что они движутся в сторону Махнёва.

Баба и братья ждали его, но он не торопился. Прежде чем сесть обратно в свою будку, он поднялся на небольшой бархан и огляделся.

«Камней мало. Глазу не за что зацепиться. Это и есть «Большая Степь». Урал и все его гряды и предгорья остались далеко на северо-западе».

К нему подошёл один из кареглазых братьев – кажется, им не нравилось, что он всё тут оглядывает, – и, остановившись возле бархана, произнёс:

- Надо ехать.

Андрей Николаевич взглянул на него и спросил:

- А не боитесь тут кататься? - он указал рукой на юг. - Дальше бескрайняя степь. Людей нет, казаков нет… Зато дарги могут быть.

- До сих пор мы даргов тут не видели, - почти беспечно отвечал ему тот. – А ездим давно.

- Не видели? - удивился уполномоченный и покивал головой. – М-м… Ну, дай Бог, дай Бог.

***

Он успел поесть, прежде чем они остановились ещё раз, и ещё раз снова двинулись в путь, а уже ближе к вечеру он почувствовал, что машина спускается вниз по склону. Долго спускается. Горохов успел ещё раз взглянуть на часы и на компас. Теперь он не сомневался, что они находятся где-то возле Махнёво.

Конечно, сидя в будке, по компасу и часам он не мог точно опередить то расстояние, что прошёл грузовик. Но по самой машине, по её баку в восемьдесят литров и барханам вокруг уполномоченный мог предположить, что находятся они как раз рядом с этим заброшенным оазисом. Плюс-минус десять километров.

И тут машина, выйдя на ровную поверхность, остановилась, а потом и мотор её смолк. Лампочка стала светить тусклее, струя из-под шторок кондиционера ослабла.

«Приехали, – он взглянул на часы. - Как и обещали, добрались ближе к вечеру».

Снова лязгнул засов на будке, и дверь распахнулась.

Его удивил воздух. Он, как и везде в сезон воды, был наполнен влагой, но в отличие от душного воздуха пустыни, этот был свеж. Он был прохладен.

«Градусов двадцать восемь… нет… двадцать семь!».

И это было только первое из того, что его удивило.

Когда вылез, он понял, как кому-то удалось днём добиться такой удивительной температуры. Оказалось, всё просто. Грузовик стоял в большом, больше, чем гараж Трибунала, помещении. Помещение было прекрасно освещено. И полностью перекрыто камерами. Камеры развесили грамотно, «слепых зон» не оставили.

Тут же, у стен, стояли ящики и коробки, большие и маленькие, они были из крепкого и недешёвого пластика. А над ними, по потолку, тянулись вентиляционные трубы и трубы водопроводные. Ещё… ещё вокруг машины собрались люди. Нет, они не лезли к машине, стояли на расстоянии. Смотрели на него и тихо переговаривались. Обсуждали уполномоченного. Странные люди в светлых, не очень уместных в пустыне, одеждах. Такую одежду носили сотрудники Института. Впрочем, эти люди были на них похожи. Худощавые, опрятные мужчины и женщины в чистой одежде. Все смотрели на Горохова. И он обводил их взглядом, запоминая их лица. Только одна женщина закрывала лицо странной маской. И это были не респиратор и очки, каких в пустыне сотни тысяч, к её маске подходили какие-то трубки, что шли из-за её спины через плечи. Впрочем, стояла она от всех чуть поодаль, у бетонной колонны. Как будто не хотела, чтобы он ею заинтересовался. Поэтому он ею и заинтересовался. Андрей Николаевич не очень хорошо помнил фигуру Марты-Марии, которая крутилась возле Валеры, но уполномоченный не удивился бы, если бы это оказалась именно она. Потом он перевёл взгляд на остальных.

А людей было не менее двух десятков. Признаков проказы, конечно, ни на одном лице он не увидел.

«Как говорила Айна Кривонос – хорошие гены. У них у всех!».

Сам же при этом маску снимать не торопился.

«Зачем они все тут собрались?».

То, что они собрались тут не машину разгружать, – это тоже ему было ясно. В том грузовике, что привёз его, не было никаких грузов.

«Неужели из-за меня? Кажется, я здесь знаменитость? Глупая баба, наверное, на подъезде к этому месту сообщила им, что привезла меня, вот они и сбежались! Поглазеть на убийцу из Трибунала! Неужели они все обо мне знают?».

Андрей Николаевич смотрит на этих людей и понимает, что они совсем не похожи на степных, не похожи и на казаков. Бритые лица, у женщин длинные и чистые волосы… У всех. Как будто они только что из душа, как будто тут у них бесконечные запасы воды и дешёвое электричество. Собравшиеся здесь даже не были похожи на людей, представляющих высший класс Агломерации. Те все помешаны на внешней привлекательности. Все изрезаны-исправлены хирургами. А эти, что называется, первозданные. Хотя пребывают в отличной физической форме.

«Холёные тут все, как северяне. Вот только это не северяне. Те не стали бы сбегаться поглазеть на уполномоченного, те, сволочи, высокомерные, да и бабы северные заметно выше. Они все под метр восемьдесят плюс... Хотя чёрт их знает, я же видел только биотов». Настоящих северных женщин он, кажется, не видал никогда. Но всё равно он не мог поверить, что это люди с севера.

После такого внимания к своей персоне он решил не снимать маску, даже несмотря на чистый, без пыли, и прохладный воздух.

И плевать, что это невежливо. Он не собирался светиться перед десятками людей. Ему его безопасность была важнее.

А к нему уже идёт долговязый человек в светлой и чистой одежде, у него вытянутое лицо, вытянутое, пожалуй, чуть больше, чтобы казаться нормальным.

- Здравствуйте, – этот тип просто излучает дружелюбие. Ну, хорошо, что хоть не лезет с рукопожатиями. – Я Андрей, тьютор всеблагого. От его лица приветствую вас в нашей обители.

- Всеблагой – это, наверное, пророк. А тьютор – это…, - Горохов не понимает этого слова.

- Наверное, секретарь – одно из близких значений. Моя задача – оградить всеблагого от лишней суеты, от мелких и второстепенных дел, дать пророку возможность сосредоточиться на главных задачах, – он очень доброжелателен, этот тьютор Андрей.

- А, понятно.

После этого Андрей улыбается и интересуется:

- А как лучше обращаться к вам?

Горохов прекрасно понимает, что они многое про него знают, но ему интересно, как этот тип с длинной головой будет реагировать на его немного странные поступки, и поэтому он отвечает:

- Зовите меня Анатолий.

А тип реагирует на удивление спокойно:

- Прекрасно, Анатолий, - он указывает рукой в сторону большой двери, в которую мог бы проехать и грузовик. – Тогда пройдёмте.

Уполномоченный готов уже двинуться в указанную сторону, но тут к ним быстро подошла, почти подбежала маленькая женщина; её можно было бы назвать приятной, но она, на вкус Андрея Николаевича, была излишне худощавой и ещё немножко нервной.

Она подлетела к ним и неожиданно сиплым, напряженным голосом сообщила:

- С оружием в комплекс нельзя. Андрей, ты же знаешь правила.

А у самой глазки остренькие, нехорошие. И в них читается напряжение, если не сказать тревога. А если женщина тревожится, она может начать делать глупости. Уж в этом уполномоченный не сомневается.

- Ах да, Анатолий…, - Андрей-«вытянутая голова» остановился. И заговорил, указывая на мелкую дамочку рукой: – Это Мася, наша начальница отдела безопасности.

Хорошо, что Горохов был в маске, иначе его усмешку увидели бы все присутствующие. И это было бы очень невежливо, а главное, непрофессионально. Впрочем, причина для усмешек у него, разумеется, была: дёрганая, сиплая бабёнка в сорок пять килограммов весом исполняла роль ни много ни мало начальника охраны? Ему очень захотелось взглянуть на тех, кем она руководит. И на то, как она это делает.

Но он тут же вспомнил, как его возила по полу и едва не убила одна на вид молоденькая и миниатюрная медсестра, оказавшаяся ботом-охранником у одного докторишки. Насилу живым ушёл.

Вспомнил… И больше усмехаться не стал: а вдруг и эта сиплая – такой же бот… Хотя… Он смотрит внимательно на эту Масю… Нет, медсестра была плотнее, она была вся такая крепенькая, сильнее этой дамочки даже на вид.

- Анатолий, - продолжает тьютор пророка. Он говорил, словно извинялся. – Я чуть не забыл, у нас есть правило, что с оружием в комплекс входить нельзя.

Но уполномоченный решает проверять их и дальше, и поэтому заявляет безапелляционно:

- Я без оружия никуда не пойду.

Тьютор смотрит на начальника охраны, та смотрит на тьютора, и в глазах у обоих вопрос: ну и что теперь будем делать? И, прежде чем уполномоченный приготовился отдать свой арсенал, длинноголовый произносит:

- Думаю, что нашему гостю можно оставить своё оружие при себе.

Глава 34

- Только под твою ответственность, Андрей, – сипит хрупкая женщина, но Горохов видит, что такое развитие событий её, в общем-то, устраивает. Кажется, начальнице охраны не очень хотелось разоружать этого неприятного и вооружённого до зубов типа в одежде бедного степняка.

«Что это за идиоты? Что это за охрана у них такая? - уполномоченный был, мягко говоря, удивлён. Начальница службы безопасности пропускает вооружённого до зубов человека в свои помещения. При том, что других вооружённых людей – ну, кроме двух кареглазых братьев, что стоят у грузовика, – Андрей Николаевич не видит. Или эти двое пойдут за ним? Он плохо понимал, как они, такие странные люди, могут существовать тут в пустыне, вдалеке от дорог и поселений. – Ну, допустим, что бандитов тут нет, им просто нечего делать в этих краях. Допустим… Допустим, охотники на дроф, козодоев и варанов, собиратели термитов, кактусов и саранчи сюда тоже не суются. Ну хорошо… Места тут глухие. Люди боятся сюда забираться. Но дарги… Если тут нет людей, тут должны кочевать эти твари. А что весь этот народ, что собрался тут, кушает? Меня привезли в пустой машине. Значит, кто-то возит им еду на специальном транспорте? Кто-то в Новой Ляле продаёт им еду? Значит, кто-то знает о них. А топливо для генераторов? Вон сколько здесь света. И кондиционеры охлаждают всё это помещение, которое в охлаждении не нуждается. Это же гараж. Склад. Или там, на улице, стоят десятки ветротурбин? Но дорогие ветротурбины – самый лучший способ привлечь к себе внимание всякого степного сброда. Мачты турбин издалека будет видно. Даже случайный человек, что будет проезжать мимо, издали заметит мачты».

И когда длинноголовый произнёс: «Анатолий, мы можем идти», Горохов увидал человека, который совсем не походил на тех, кто пришёл его встречать. Этот человек был бос, на нём, кроме штанов, ничего не было, а кожа на его спине, как и у даргов, была черна и пятниста.

Бот. Он тащил за собой большой промышленный пылесос с кабелем; подтащив его к грузовику, он включил этот агрегат и стал собирать пыль и песок, что привезла на себе машина.

«А, вот как, значит, обстоят у вас дела?».

Появление бота отвечало на пару интересовавших его вопросов; в частности, уполномоченному теперь было понятно, кто охраняет весь этот комплекс. Боевые боты…

«Ну допустим… Боевые боты у вас есть, и с ними не забалуешь. Ладно… Обеспечивает весь этот праздник жизни паства, своими двумя десятинами… С этим тоже всё понятно. Вода? Ну, допустим, у вас есть хороший подземный источник. Но логистика? К вам сюда должен через день приезжать тягач с топливом и провиантом. В основном, конечно, с топливом. И его никто в городе не замечает и по дороге никто не грабит? В Новой Ляле перевелись бандиты? Для того чтобы доехать от Агломерации до Губахи, водилы собираются в караваны. А здесь вообще пустыня. Выбирай место, нападай, забирай себе всё. Тягач с топливом – большие деньги. Или тягач ходит с охраной?».

Перед ним и тьютором Андреем распахнулась дверь. Дверь большая и тяжёлая. Броня. Даже для того, чтобы раскрыть эту дверь, нужно было электричество. А те, кто пришёл встречать его, в том числе и Мася, пошли за ними.

Войдя внутрь и оглядевшись, уполномоченный вдруг стал узнавать кое-какие узлы и части энергетической системы, которая была неизвестна людям степи. Странные округлые силовые шкафы или распределительные коробки, узлы разводки, непонятные прозрачные, тонкие пластиковые трубки, продолженные по стенам под потолком. Он такое уже видел. Где? Биокомплекс возле Полазны, что находился через реку от города, пока его не разобрали военные. Там всё было такое же.

Уполномоченный напрягся. Пришлые. Это их рук дело. Тут всё было не таким, к какому он привык. Даже в Большом Городе не было такого оборудования. Не было таких инженерных решений.

И теперь он уже думал, как ему уйти отсюда. Живым.

И, словно почувствовав его напряжение, длинноголовый Андрей стал с ним говорить:

- Наши люди пришли на вас взглянуть. Они ведут себя немного странно, но вы должны их понять. Ваш приезд для нас всех – большое событие.

- Событие? – Горохов слушал его, но сам продолжал внимательно смотреть по сторонам.

- Конечно. У нас редко бывают посторонние, в основном сюда приезжают наши адепты, а они для нас люди свои. А вы… Вы легенда пустыни. Вот все и сбежались. Работу бросили.

- Что? – Андрей Николаевич чуть не остановился. – Какая ещё легенда? – ему все эти дифирамбы очень не нравились. Он предпочитал, чтобы о нём вообще никто не знал. Умение оставаться незаметным было основой выживания в его профессии. Ему точно не нужны были никакие легенды.

- Ну как же, мы все знаем историю про вашу работу в Губахе, когда вы в одиночку уничтожили целую банду, - радостно сообщил ему тьютор. – Даже всеблагой знает ту вашу историю.

«Валера… Ну а кто ещё? Вот чёртов балабол!».

Уполномоченный шёл дальше и всё смотрел и смотрел по сторонам, запоминая расположение дверей и проводов.

Он, честно говоря, даже и представить не мог, как ему выбираться отсюда… Ну, если что-то пойдёт не так. Все двери тут были металлическими. Все со скрытыми замками. Даже если ему удастся решить вопрос с боевыми ботами – а он теперь не сомневался, что они тут есть, для них у него были припасены боеприпасы с зелёными головками, – то что ему делать дальше?

Зато сам собою отпал вопрос про энергию. Никто сюда бочки с рыбьим жиром не возил. И ветротурбины этим людям, что шли рядом с ним и за ним, чуть сзади, были не нужны. У них тут своей энергии хоть залейся. Вот так и разрешились почти все его вопросы. Вода и энергия у них есть. Вода, энергия, боты, бронированные двери. Остаётся вопрос с кормёжкой. Впрочем, если тут меньше сотни человек, то одного тягача в месяц с провиантом им хватит. Его вообще можно пригонять из Серова, а где-нибудь у Новой Ляли только встречать. А значит, этот их комплекс может существовать тихонечко и дальше. В итоге: всё у них тут хорошо. Никто их тут, на краю большой пустыни, не беспокоит. Ни дарги, ни люди.

А вот он сам беспокоился. Зачем его сюда притащили, почему не побоялись показывать ему то, что никому показывать нельзя? Ведь, как ни крути, но дураку понятно, что всё это создано пришлыми, это ни у кого сомнений вызывать не должно. Ну нет у людей, даже у северян, светящихся шлангов по стенам вместо ламп накаливания или светодиодов. В гараже ещё висели обычные лампы. Но это для приезжих, которых дальше гаража не пускают. А вот от него они ничего не скрывают. Почему? Держат его за надёжного друга? Но с чего бы это? Или, может быть… потому, что не собираются его отсюда выпускать? Ну, в том виде, в котором он сюда приехал.

Уполномоченный уже не в первый раз начал жалеть, что согласился на эту поездку. А тьютор Андрей остановился и указал на очередную тяжёлую дверь:

- Анатолий, нам сюда.

Кто-то следил за ними через камеры, так как Андрей не прикасался к чему-либо, а большая дверь сама собой со звучным чавканьем открылась. Это был понятный звук.

«О. А тут двери не только бронированные, но и герметичные».

Всё это было очень, очень подозрительно. Настолько подозрительно, что Горохов незаметным движением, без щелчка, приводит предохранитель винтовки в положение «огонь очередями». Чуть оправляет ремень оружия на плече, чтобы вскинуть винтовку в любой момент. А потом на всякий случай опускает левую руку в карман пыльника, где большим пальцем находит кольцо гранаты. Это мощная «единица». Килограммовая граната, которая в закрытом помещении бахнет так, что если не порвёт кого-то осколками, то уж точно контузит и оглушит всех, кто находится в пятнадцати метрах от взрыва.

Тьютор шагнул в проём двери и ждал Горохова там в новом большом зале: ну, Анатолий, заходите. И Горохов, не вынимая руки из кармана пыльника, последовал за ним.

А тут уже всё было другое. Лакированный бетон остался за дверью, здесь же пол был выложен плиткой с интересным орнаментом, этой плитке позавидовали бы лучшие бассейны Агломерации. И свет тут был ярче, а стены выкрашены в приятные, успокаивающие цвета. Хорошая мебель, ковры, у стены светильники и стеллажи с книгами большой экран. Да, похоже, что здесь обитал кто-то очень непростой. Кто-то влиятельный. И тьютор Андрей, кажется, был тут как у себя.

Пока уполномоченный разглядывал тут всё, дверь за его спиной тихо чавкнула, и он почувствовал барабанными перепонками, как поднялось давление в помещении. Андрей Николаевич обернулся и вдруг понял, что почти все люди, шедшие за ним, остались за той герметичной дверью. Здесь же, в этом красивом зале, был только тьютор, начальница безопасности Мася, он и… Признаться, Горохов был опять удивлен… Та самая женщина, на лице у которой была маска с трубками.

- Нам сюда, - указывал длинноголовый Андрей на ещё одну дверь в конце зала. – Там тембур, там нас немного обработают бактерицидным веществом, ко всеблагому можно входить только после обработки.

А Горохов, хоть и пошёл в указанном направлении, тем не менее внимательно и довольно бесцеремонно разглядывал эту женщину в маске. Нет, скорее всего это была не Марта-Мария.

«Грудь у Марты была весьма заметной, да и бёдра тоже. Марта была интересной женщиной. Эта же сухая совсем, почти как сиплая Мася, только на голову выше».

- Сюда, прошу вас, – тащил его дальше тьютор; следующую дверь со стеклом он открывал собственноручно.

Женщина в маске с ним не пошла, она осталась стоять у большого стола. А они втроем оказались в маленьком помещении, пол и стены которого были сделаны из сверкающей, драгоценной нержавейки.

- Анатолий, задерите дыхание, – всё так же жизнерадостно руководил длинноголовый. – Секунд на десять. Вещество не ядовито, но дольно неприятно на вкус. Надо ещё закрывать глаза, но вы в очках, так что…

И он нажал красную кнопку на стене.

Ему пришлось оттянуть респиратор, чтобы нормально дышать. Иначе можно было задохнуться от едкой вони того средства, которым его залили. Уполномоченный ещё протирал очки, а покрытый мелкими капельками бактерицидного вещества Андрей уже тащил его дальше, указывая на длинный коридор:

- Мы почти пришли, нам сюда.

Дальше начальница безопасности Мася с ними не пошла; она уселась за стол и только глядела им вслед.

«Самое место меня здесь прикончить… Хотя это можно было сделать намного раньше… Тогда нейтрализовать… Зачем-нибудь». Уполномоченный взглянул на Масю и пошёл вслед за тьютором. Коридор был узкий и заканчивался одной дверью, перед которой длинноголовый остановился.

- Мы пришли. Перед тем как вы войдёте… скажу вам… слушайте его. Не бойтесь, если у вас есть, что возразить, обязательно возражайте. Если есть вопросы, то обязательно спрашивайте. Знайте, что сотни и сотни людей, может быть, даже тысячи мечтают оказаться на вашем месте.

И он открыл перед уполномоченным дверь.

***

Тут было мало света, но было достаточно свежо. И когда дверь за ним затворилась, он огляделся. У стены, прямо на полу, сидели два немолодых типа монголоидного вида в каких-то хламидах. Перед ними в небольшой глиняной чашке тлели угли, от которых в воздух поднимался тонкий дымок. Он пах чем-то знакомым и не противным. Может быть, даже чем-то успокаивающим. И эти двое что-то пели в унисон, скорее даже мычали, что-то унылое и бесконечное.

«Ну, так, наверное, и должно выглядеть помещение нормального пророка».

У других пророков он не бывал, поэтому решил, что этот запах, это заунывное мычание вполне соответствует его представлению о религиозных культах. Но, с другой стороны, всё это совсем не соответствовало тому техническому совершенству и тому комфорту, через которые его только что провели.

А посреди комнаты, на полу прямо перед собой, он увидел какую-то кучу. Тёмную, бесформенную кучу какого-то тряпья, что ли, а за ней вырисовывались конуры мускулистой фигуры. А перед кучей лежала… кажется, пара подушек… Да, то были подушки, он скорее догадался об этом, чем разглядел. Подушки. Тут все сидели на полу, так как никакой мебели в комнате не было. Но он не стал садиться, как бы заманчивы не были эти подушки. В комнате не было не только мебели, не хватало, всё-таки, и света.

- Извините, - произнёс вслух Андрей Николаевич. – Но мне так будет спокойнее, - он достал из кармана маленький, величиной с мизинец, но достаточно мощный фонарик, который добыл недавно из сокровищниц «конторы».

«Я хочу видеть, с чем буду разговаривать».

Ему никто ничего не сказал, и тогда он направил луч фонаря перед собой.

И сразу куча на полу оказалась человеком, который был с головою накрыт какой-то очень лёгкой тканью.

«Пророк?»

Из-под ткани были видны его только колени в светлых брюках и руки… Очень, очень странные руки. Точнее сказать, странные ладони рук.

Глава 35

Это были какие-то красные перчатки в разводах. В живых разводах. Но с тонкими розовыми ногтями. Только через пару секунд Андрей Николаевич понял, что это не перчатки… вдоль красных сплетений и волокон пульсировали небольшие вены, а в узлах и на суставах белели небольшие вкрапления сухожилий.

Горохова этот феномен заворожил, он не мог отвести луч фонарика от этих рук, он не понимал, как подобная форма естества может вообще функционировать. Ладони были узкие, пальцы тонкие, ногти… Ногти заметно выделялись на ярко-красных руках; может быть, это было даже красиво, но выглядело очень хрупким, нежным и уходило в расшитые узорами рукава светлой, лёгкой одежды.

«Пророк – женщина?».

Теперь уполномоченный хотел видеть лицо всеблагого. Он перевёл луч фонарика выше… Но голова его была накрыта тканью. И тогда Горохов посветил за спину пророку, чтоб разглядеть вторую фигуру.

И вторая фигура удивила его не меньше, чем руки первой. За спиной человека, чья голова была накрыта тканью, сидел… сидело антропоморфное существо, которое не всякий назвал бы человеком. Корпус и руки атлета были не прикрыты одеждой, а голова его была безволоса. И только нижняя часть лица походила на человеческую, верхняя же была закрыта наростами с мелкосегментированным покрытием, как глаза насекомого…

«Если это у него глаза такие… он видит… градусов на двести семьдесят одновременно!».

Кожа этого существа была серо-зелёной, но и это было ещё не всё. Андрей Николаевич не сразу увидал, что из-за спины насекомоглазого, через плечи и большую голову, к нему, Горохову, тянутся два крепких и весьма подвижных жгута, на концах которых он отчётливо рассмотрел тонкие, но даже на вид крепкие, тёмно-коричневые иглы. Эти жгуты, словно живые, висели над удивительной, если не сказать уродливой головой существа и всё время покачивались, медленно извивались, словно искали нужный для атаки угол. Всё это выглядело опасным, уж очень неприятны на вид были эти крепкие, пружинистые жгуты, а ещё эти иглы…

«Миллиметров пять-шесть в диаметре, длиной миллиметров девяносто. Просто так такими иглами не заколоть. А значит, в них токсин? Парализатор? Кислота?».

Да всё, что угодно… Хорошо, что существо сидело за спиной краснорукого, то есть от уполномоченного в нескольких метрах.

Кажется, Горохов слишком долго изучал иглы и жгуты, так как человек, скрывавшийся под накидкой, произнёс:

- Это скорпион. Это моя охрана.

Этот голос из-под материи… Он был слишком высокий, чтобы быть мужским.

- Скорпион? – переспросил Андрей Николаевич.

- Да, это такие родственники наших пауков, тут, в песках, они не водятся, но северяне от них страдают. Скорпионы так же ядовиты, как и наши пауки.

- Я слышал про скорпионов.

- Садитесь, - продолжал человек с высоким голосом, указывая красной рукой на подушки перед собой. - Не волнуйтесь, скорпион вам не угрожает. Просто вы решили прийти сюда с оружием, и я подумал, что и мой скорпион здесь будет уместен.

- Вам нечего опасаться моего оружия, я служитель закона, - присаживаясь куда предложено и укладывая винтовку рядом с собой, отвечал ему уполномоченный. – Я только привожу в исполнение приговоры или обороняюсь. И никак иначе. А вашего скорпиона я изучал так долго, потому что… потому что никогда не видал таких интересных ботов.

- Скорпион не бот, - поправил его краснорукий. – Он мой друг. Он добровольно принял это воплощение, чтобы защищать меня и служить нашей общей цели.

А тут мычащие у стены мужички чем-то звонко звякнули и что-то подбросили в свою чашку. Что-то такое, что тут же разгорелось в пламени и добавило в комнату света. Ну и приятного дыма, естественно.

А Андрей Николаевич на них не смотрит, он разглядывает пророка, насколько это возможно, и отмечает, что голос возможно женский. И интересуется:

- Значит, Скорпион – его имя?

- Да, он предпочитает, чтобы его называли именно так.

- Ясно, - произнёс уполномоченный. Чуть подождал и спросил: – Простите, но мне кажется…

- Что?

- Мне кажется… или вы женщина? – и он тут же пояснил: – Мне всё равно, но, кажется, все вас упоминали как мужчину. А тут ваш голос и ногти на руках… Они походят на женские.

- Нет, я не женщина, - отвечал ему пророк. – Если вас это не напугает, я сниму покрывало.

- Меня это не напугает.

- Хорошо. Но в таком случае с вашей стороны будет невежливым, если вы останетесь в маске.

Горохов тут же стянул свой респиратор и снял очки: пожалуйста.

Да. Он не испугался, когда пророк стянул своею красной рукой накидку с головы. Уполномоченный постеснялся снова применить свой фонарик, но теперь он сидел к этому… человеку достаточно близко, чтобы рассмотреть его.

Пророк весь, весь был красный. Горохов видел мышцы его лица, сосуды и вены, глазные яблоки, кожа пророка была почти прозрачна, а в некоторых местах прозрачна совсем. Розовые кости проступали на суставах. Андрей Николаевич видел корни его зубов, уходящие вверх, в череп. Только волосы на голове пророка не были розовыми, они были серыми, похожими на мутный целлофан. Ах да… Ещё глаза. Серыми были только его радужки. А на щеках было два небольших желтоватых пятна.

«Подкожный жир? - да, это было впечатляющее зрелище. - Любой, даже образованный человек, увидав его, через пару секунд проникнется религиозным благоговением! Ну, или отвращением. Интересно, он специально сделал себя таким?».

И он тут же отмечает, что перед ним не женщина, а ребёнок. Вернее, измождённый подросток лет четырнадцати. Ну, если, конечно, бывают подростки с прозрачной кожей.

- Спасибо, что не стали включать фонарик, – говорит юноша-пророк, тем самым давая понять, что дальше разглядывать его не нужно. При этом он закрывает глаза и подымает лицо к потолку, как будто испытывая приступ боли.

- У вас что-то болит? – интересуется уполномоченный.

- Что-то? – на Горохова из ярко-красных глазных яблок смотрят серые глаза. – У меня болит всё. И всегда. Эта боль со мной уже четыре года. Уже пошёл пятый. Мне всё время приходится принимать обезболивающее. Но оно притупляет концентрацию, под ним я практически не могу работать. Зато сейчас я могу расслабиться, я уже принял препарат. Скоро моя боль ослабнет. И это внеплановое отдохновение обеспечил мне ваш визит. Так что я благодарен вам.

- Я вам тоже благодарен… За приглашение.

- А если я попрошу вас не рассказывать о нас вашему руководству? – вдруг спросил пророк. – Как вы на это взглянете?

Это был очень нехороший вопрос. Андрей Николаевич мог сказать правду. Сказать, что обязательно расскажет об этом визите. Подробно опишет его в рапорте. Включая детали и свои мысли в развёрнутом виде. Но он не был уверен, что тогда этот самый Скорпион, сидящий за спиной пророка, не вскочит, не протянет к нему свои жгуты и не воткнёт в него свои неприятные иглы. Не выпускать его из комплекса было бы разумно с их стороны. Он просто исчезнет, и тогда в Трибунале не узнают о биокомплексе на краю Большой пустыни. Вообще отпускать его отсюда они, по идее, не должны… И поэтому Горохов говорит:

- Я не обо всём докладываю своем руководству.

На эту его последнюю фразу красноликий юноша никак не отреагировал. Он просто произнёс:

- Вашу жизнь, Андрей Николаевич, вряд ли можно назвать лёгкой.

«К чему это он?».

Горохов не понимает и поэтому молчит, а пророк продолжает:

- У вас была большая семья, из неё никого не осталось, вы получали тяжёлые, почти смертельные ранения…, - юноша немного помолчал и продолжил: – Вы, должно быть, очень сильный человек, раз продолжаете жить, бороться, добиваться успеха.

- К чему вы клоните? – наконец не выдерживает уполномоченный.

Пророк вздыхает, снова закатывает глаза к потолку – видно, болеутоляющее ещё не подействовало, – а потом продолжает:

- Вас ждёт новое испытание, – он снова делает паузу. – Возможно, самое трудное в вашей жизни.

- И что же это…, – Андрей Николаевич уже не знает, что и думать. А когда он не знает, что думать, он хочет, чтобы его оружие было у него в руках. Горохов кладёт руку на винтовку, – … за испытание?

Пророк замечает его жест, он даже поднимает руку предостерегающе:

- Нет-нет… Не надо… Я понимаю, что почти все свои задачи вы решали при помощи оружия, но на сей раз оно вам не поможет, поверьте мне.

- Прошу вас, - старясь быть вежливым, но не убирая руки с винтовки, произнёс уполномоченный, – объясните мне, что вы имеете в виду?

Краснолицый молчит несколько секунд, затем произносит мягко:

- Андрей Николаевич, вы тяжело больны.

- Что? – до Горохова поначалу не доходит смысл сказанного.

И тогда пророк поясняет всё так же мягко:

- Вы поражены грибком.

Нет… Нет… Горохов как будто всё ещё не понимает о чём он говорит.

- Грибком? А как вы… как вы об этом узнали? – и тут до него доходит. – Окурок! Вы забрали окурок у меня из номера…

- Мы тогда ещё не понимали, - теперь пророк заговорил неожиданно быстро, - кто именно начал нами интересоваться, мы предполагали, что это вы, но нам нужно было убедиться. Мы взяли ваш окурок, чтобы проверить, вы ли это…, - и тут он сделал паузу, после чего закончил: - И нашли на нём фермент красного грибка.

И тут то, что горело в чашке у «певцов», догорело парой ярких лепестков и погасло. Стало так тихо, что снова до Горохова донеслось заунывное мычание тех двух у стены. И вместе с этим стало приходить и понимание того, что ему сказали.

- И ошибиться вы не могли? – эти его слова прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос.

Пророк ничего не ответил ему. Уполномоченный наконец убрал руку с винтовки. Да, этот краснолицый был прав…

«Господи, какой же он всё-таки страшный!».

Да, он был прав. Вот откуда его кашель. Вот откуда это утомление. Он и одно, и другое списывал на возраст, на усталость, на то, что не отдохнул как следует перед новой командировкой.

Грибок!

Да, тут пророк был прав, в его жизни ещё не было таких испытаний, мысль об этой страшной болезни почти парализовала все его мыслительные способности.

Грибок!

Сейчас он больше ни о чем не мог думать. Ни о чем… Только об этом проклятом грибке.

- А срок болезни вы не установили?

Нет, конечно же нет. Пророк лишь качает головой, а потом спрашивает:

- Вы отхаркиваете кровь?

- Нет, - уполномоченный тоже качает головой.

- Кашляете?

- Да, – теперь он тяжело кивает. – Немного.

- Ничего с уверенностью сказать нельзя, тем более что я не миколог, но полагаю, что вашей болезни от трёх месяцев до полугода.

«От трёх месяцев до полугода? Ну конечно же… Это тот случай, когда пришлось убираться с лодки вплавь, тогда я вылезал на берег через заросли камыша. Вот там я и поймал грибок. Оно и понятно, респиратор был мокрый… А ещё… Я его снимал, когда плыл, нельзя плыть и дышать через респиратор одновременно».

Уполномоченный опустил глаза вниз.

«Может, этот уродец с прозрачной кожей ошибся? Да нет… Тест на грибок делают в любом медицинском пункте. Делают давно и безошибочно».

А пророк поднимает свою тонкую красную руку вверх, и сидящий за его спиной Скорпион вкладывает ему в ладонь какую-то небольшую коробку. Эту коробку краснолицый «подросток» кладёт перед Андреем Николаевичем. Она явно предназначается ему. Уполномоченный берёт коробочку, вертит её в руках, разглядывая надпись: «Микоцитал».

- Это самое передовое средство от грибка, - объясняет ему краснолицый. – Люди с севера уверяют, что оно тормозит развитие грибка в два раза. Данных исследования препарата я лично не видел. Но думаю, что этот препарат – лучший из того, что есть на сегодняшний день.

- Подарок? – интересуется уполномоченный.

- Подарок, - подтверждает пророк.

Горохов вертит коробочку в руках, и только теперь, только теперь к нему приходит оно… Осознание.

Осознание того, что ты тяжело болен, что отныне проклятый грибок будет точить тебя круглосуточно, и это понимание давалось ему, признаться, нелегко. Горохов молчал. И молчание это было тяжёлым. Молчал и пророк. Он понимал, что человеку надо осмыслить свою болезнь, принять своё самое большое поражение. Тем более такому непреклонному и не привыкшему к поражениям человеку, каким был старший уполномоченный Трибунала.

Глава 36

«От трёх месяцев до полугода!».

Он не очень много знал о том, как протекает заболевание. В селении, где он родился, от грибка умерла одна девочка. Ей было… лет одиннадцать, кажется. Горохов не мог вспомнить, как её звали. Все вокруг знали, что она заболела. Её жалели, как могли. Если девочка и выходила на улицу поиграть с детьми, то играла недолго, она была слабой, почти не могла бегать. А ещё она иногда оттягивала респиратор, чтобы сплюнуть кровь. Дети собирались смотреть на красные сгустки на песке… И им явно было не по себе. С нею не очень хотели играть после этого. А потом девочка вообще перестала появляться на улице. У её родителей не было денег на пересадку лёгких.

«От трёх месяцев до полугода! А потом…Пойдут настоящие симптомы с отдышкой и кровавым кашлем».

И тут его захлестнула опустошающая тоска. Такая тоска, что жизнь, ещё недавно в нём бурлящая и клокочущая, теперь вдруг иссякла. Ещё полчаса назад он шёл по длинным коридорам и отмечал повороты, думал, как будет вырываться отсюда, если придётся. Что будет делать с бронированными дверями, как отбиваться от боевых ботов, если они тут есть… И вдруг… Всё это оказалось не нужным. Абсолютно бессмысленным. Теперь ему не нужно было отсюда вырываться. Не нужно было выживать, возвращаться в проклятую Агломерацию с её вечеринками и бассейнами, с новыми квартирами в хороших районах. Во всём этом теперь не было никакого смысла. Никакого. Даже в красивой его Наталье, которую не испортила беременность, для него теперь не было смысла. И он с неприятным хладнокровием подумал, что ей будет даже лучше, если он никогда не вернётся из этой последней своей командировки. Ведь никому не нужен слабый, истощённый мужчина, харкающий кровью. Ну уж Наталье, с её-то претензиями и запросами, точно.

С этим ему всё было ясно. А вот про болезнь…

В общем… Уполномоченный не много знал про свою болезнь. Он знал лишь, что если сидеть на таблетках, то два года можно как-то перекантоваться. Время от времени харкать кровью, худеть, утомляться, просыпаться, как будто и не спал, но всё-таки жить, как живут все нормальные люди. Но после двух лет приходит настоящая болезнь. Постоянная одышка, постоянная кровь в слюне, болезненная худоба, вялость. В состоянии, которое всё время ухудшается, можно протянуть полтора или два года. А затем, ну, если не поменять лёгкие – всё.

Теперь, правда, в свете последних исследований с лёгкими ещё меняют и пищевод, а иногда и желудок, так как мерзкий грибок поражает некоторое некритическое количество тканей и там. Но даже это не вылечивает человека. Плюс ещё четыре года болезни, но не выздоровление. Операция по замене органов лишь запускает круг болезни по новой, так как от мерзости невозможно избавиться окончательно. В основном грибок поражает лёгкие, но может жить почти во всех органах человека.

«Да, тут этот краснолицый, конечно, прав, винтовкой этому делу не поможешь».

Но сейчас он меньше всего хотел, чтобы этот… подросток с прозрачной кожей… видел его слабость. Да – болезнь. Да – неизлечимая. Но у него ещё есть время, чтобы побыть сильным. Уполномоченный поднимает глаза на пророка и говорит хоть и холодно, но без намёка на отчаяние или печаль:

- Но ведь вы не для того тащили меня по пустыне целый день, чтобы сообщить мне о моей болезни.

- Нет, не для того, – соглашается краснолицый. – Мы давно хотели с вами сотрудничать. У нас были идеи. Ещё несколько лет назад думали об этом, но… Но тогда Пробуждённый не благословил на это. Теперь он согласен с тем, чтобы начать с вами сотрудничать.

«У нас были идеи…». Интересно, у кого это «у нас». Кто тут решает? Ты и твой тьютор? У кого тут появляются идеи? В том числе и обо мне? И вообще откуда ты знал обо мне несколько лет назад?».

Все эти вопросы всплыли сами собой, но спросил уполномоченный, разумеется, о другом:

- А теперь не поздно ли?

- Нет, – неожиданно твёрдо отвечает пророк. – Не поздно. У нас есть для вас предложение, которое вас сможет заинтересовать. Вернее, теперь оно вас заинтересует точно.

- Теперь? – Горохов задумывается. – То есть после того, как я подцепил грибок, меня обязательно заинтересует ваше предложение?

Пророк дважды медленно кивнул головой: именно.

- У вас есть средство от грибка? – догадался Андрей Николаевич.

Кажется, от этой мысли на секунду у него стало чуть менее тошно на душе.

- К сожалению, нет, мы не умеем выводить грибок из тканей человека, мы этим никогда не занимались, - ответил краснолицый подросток. – Но…, - и этим «но» снова дал уполномоченному надежду. – У нас есть другой способ избавить вас от грибка.

- А…, - понял Горохов. – Первый шаг на пути преломления.

- О, вы уже в курсе? Знаете нашу терминологию? - медленно произнёс пророк, и что-то появилось в его тоне такое… что-то, отдалённо напоминающее веселье. Может, он даже смеялся, но про себя, и этого не было видно. А потом продолжил: – В вашем случае это будет уже второй шаг. Мы соберём вам новый корпус. В нём не будет грибка.

- Не будет?

- Нет, – уверенно произнёс пророк.

- Видел я эти ваши корпуса: седые короткие волосы, и зубов верхних правых нет, – с сомнением произнёс уполномоченный.

- А… Вы про сто третью модель…, - сразу вспомнил пророк. – Да, недостатки есть почти во всех моделях, особенно в моделях первого ряда. Но, во-первых, женщины за сорок, которые добиваются права получить новый корпус, с удовольствием берут сто третью модель. Она привлекательна. Пусть даже в ней нет всех зубов. А во-вторых… Вы получите более совершенный корпус. Вам будет предложен такой корпус, который по физическим характеристикам не будет уступать вам сегодняшнему. Возможно, мы предложим вам даже индивидуальную модель. Разработанную именно под вас. Под человека, работающего в степи. В высоких температурах и при больших нагрузках.

Горохов молчал: всё это было, конечно, очень интересно, но он никогда бы не стал менять себя таким образом. Ну, пока не приблизилась бы старость. Хотя правильнее сказать, раньше не стал бы. А теперь, в свете последних, так сказать, новостей… Да, заражение грибком очень быстро изменяет человека. Но всё равно ему нужно было подумать, а чтобы было над чем думать, ему нужно было больше информации. И пророк, понимая это, продолжал:

- Новый корпус – это пять лет юности и десять лет настоящей молодости. Вы сами не будете себя узнавать, когда почувствуете в себе необыкновенные силы, которые были доступны вам только в юности. Новые ткани, гормональные бури, неугасимая эрекция в пять первых лет обладания новым корпусом. Вы даже представить себе не можете, какой вкусной становится самая незамысловатая еда. Каким привлекательными становятся женщины. Вы будете неутомимы.

Уполномоченный смотрит на краснолицего; его глаза уже привыкли к полумраку, и он видит, как двигаются мышцы на лице пророка и на горле, как пульсирует небольшой сосудик у того под носом, а ещё Горохову не нравятся жёлтые пятна подкожного жира на его щеках. Они, мягко говоря, неприятны. К тому же, слушая пророка внимательно, он нет-нет, да и подумает, что все эти слова про удивительные возможности новых тел могут быть болтовнёй. А потом окажется, что не так всё и радостно у тех, кто получил новое тело. Хотя…

«Айна Кривонос родила ребёнка, а Вероника зарабатывает на этом своём новом корпусе деньги. И, кажется, их всё устраивает. Но всё равно нужно будет с кем-нибудь из них побеседовать, иначе придётся полагаться только на байки этого краснолицего».

Ну и, естественно, все обещаемые краснолицым блага имели цену.

Но все эти привычные его сомнения, всё его недоверие сразу отошли на второй план. А на первом плане, пока неярко, вспыхнула малюсенькая звёздочка надежды: а может, и вправду… Если от грибка, от этой тяжкой болезни не избавиться, может, и вправду следует поменять тело. Корпус, как называет его краснолицый.

И от этой нереальной на первый взгляд мысли на душе становилось посветлее. Как быть с Натальей, с работой… Это всё потом, потом… Он что-нибудь придумает. Может быть, с новым телом он вообще сможет перебраться на север. Но тут же новые мысли начинали рождаться у него в голове.

«Ну ладно… Предлагает он то, что мне сейчас необходимо, а что же нужно ему взамен?».

Но пока сам пророк об этом говорить не спешил, он всё продолжал расхваливать то, что у него было, объяснять все преимущества нового корпуса, рассказывал что-то про хрусталики, и когда всё-таки сделал паузу, уполномоченный спросил:

- Новые ткани, новые хрусталики в глазах, опять же эрекция неугасимая – это всё понятно, а что вам нужно от меня? – Горохов невесело усмехнулся. – Думаю, что обратились вы ко мне исходя из моих, так сказать, профессиональных навыков.

- Что? – краснолицый «подросток» его не понял.

- Вам надо кого-то убить? – уточнил уполномоченный.

- Убить? – на сей раз пророк уже удивлялся. - Кого?

- Ну, не знаю, вашего начальника, например… Как его там называют, Пробуждённый, кажется.

- Нет, я о таком не прошу никогда, - на сей раз слова этого «подростка» звучали весьма твёрдо; уполномоченный подозревал в нём необходимую внутреннюю силу – не мог пророк, руководитель большой организации, быть всё время мягким – и вот теперь эта твёрдость как раз и звучала в его словах. – Пробуждённый – это мой учитель, мой духовный отец. Он последняя надежда человечества. Мы все, и вы в том числе, должны быть заинтересованы в его существовании.

- Ну раз так, то что вам нужно от меня? – уже напрямую интересуется Андрей Николаевич.

Пророк ответил почти сразу, он как будто весь их разговор ждал этого вопроса:

- Нам нужно вещество.

«Вещество».

Простое слово. Что угодно может быть веществом. Но пояснений уполномоченному не требовалось. Он сразу понял, о чём идёт речь.

Понял и сразу помрачнел, а потом спросил:

- Откуда вам известно про вещество?

И пророк ответил на этот вопрос так:

- Вы скоро узнаете, вам без меня об этом расскажут, - сказал, как отмахнулся, а сам стал развивать тему о веществе: – Оно… Это реликтовая биоплазма, протобиом, основа основ всех форм известной нам жизни, называйте его как хотите, это первозданная живая материя. Первый шаг от вещества к жизни. Это конструкция, на которую для получения чего-то можно нанизать всё что угодно и любой конфигурации. Причём беря это «что угодно» из самого же, - тут он поднял свой палец с розовыми костями, - вещества. Это как белковый конструктор. И сначала мы даже не поняли, что это такое. Это моя самая крупная ошибка. Когда оно попало ко мне, я не до конца оценил его, не постиг его глубины. Я был просто заворожён его возможностью самоорганизовываться. Это меня поразило, и я не увидел главного. Растратил его бездумно, ну… В оправдание я могу сказать, что я, да и все мои помощники тоже, не понимали тогда его сути. И никто бы не понял, кроме Пробуждённого. Но он тогда был занят. Конечно, потом Пробуждённый мне всё объяснил. И попросил найти ещё хоть немного реликта.

Пророк говорил так вдохновенно, так живо, что Горохов сразу понял: «Ожил, обезболивающее подействовало». Но сам он, наоборот мрачнел с каждым словом краснолицего, и когда тот в пятый, наверное, раз, повторил: «Нам очень нужно это вещество», Горохов ответил ему весьма холодно:

- Это невозможно. Оно досталось мне случайно, понимаете? Случайно. Я не знаю, где взять его. Не знаю даже, где его искать.

И тут пророк удивил его в который уже раз, сообщив ему почти радостно:

- А мы знаем, где его взять. Вернее, знаем, как его найти.

- Знаете? – тут уполномоченный, который уже было начал терять всякую надежду, снова ожил.

- Есть один человек. У него есть метод обнаружения появления реликта на поверхности. Он рассказывал, что оно обитает…, - пророк так и сказал про вещество: «обитает»; видно, считал его живым, - … обитает под землёй, но в определённых условиях поднимается на поверхность по специальным полым трубам.

«Полым трубам? Это он имеет в виду чёрные деревья».

- Вот как? – Горохов всё ещё был насторожён, но уже не так мрачен, как десять минут назад. – А чего же он сам не сходит за этим вашим реликтом, раз знает, как его найти?

И тут пыл краснолицего «подростка» немного поутих:

- Тот человек говорит, что это небезопасно.

- Небезопасно? – с усмешкой перепросил уполномоченный. «Небезопасно!». Тут он даже засмеялся, смехом не очень-то весёлым, и повторил: - Небезопасно…, - и, ещё раз усмехнувшись, заговорил: - Чтобы вы поняли, насколько это небезопасно, я вам рассажу про то дело. А дело было такое: к выходу – то есть, как вы выражаетесь, к трубам, – на который я набрёл случайно, я вернулся с двумя десятками отличных солдат на отличной технике и с отличным оружием… И с сумасшедшей северной бабой, которая всеми нами командовала. Она тоже во что бы то ни стало хотела получить это ваше вещество. И несмотря на все мои просьбы и предупреждения, пёрла вперёд, пока не угробила всех. Оттуда живым выбрался только я и ещё один солдат. Не знаю, как это удалось солдату, но у меня это получилось лишь потому, что я сбежал вовремя, а ещё заранее припрятал там неподалёку мотоцикл.

- М-м… А… эта баба была такая высокая, худощавая? - интересуется краснолицый.

- Она была биотом, если вы это имеете в виду, – догадался Горохов.

- Да, это я и имел в виду, - согласился пророк. – Биоты – женщины удивительные… - он на пару секунд замолчал, подбирая слово, и всё-таки произнёс: – Люди… необыкновенно, можно сказать патологически, целеустремлённые.

- Необыкновенно тупые… люди…, - зло перефразировал его уполномоченный.

Кажется, пророк был с ним не согласен, но спорить с Гороховым не стал и продолжил:

- Может быть, вам всё-таки встретиться с тем человеком? Может быть, вы найдёте какое-то решение? Он, как и вы, большой специалист по пребыванию в пустыне. Он хорошо её знает, всю жизнь охотился. Был во многих уголках.

Он так просяще это говорил, как будто уговаривал Андрея Николаевича, как будто у того был большой выбор, и он теперь сидел тут и решал: что же ему делать? Но с грибком в лёгких у него особо не из чего было выбирать. Уполномоченный вздохнул.

«За спрос и разговор этот охотник, думаю, денег не возьмёт».

- Ну а почему бы не поговорить? – после паузы произнёс Горохов. – Поговорить… это можно. Где его искать?

Глава 37

- Вам всё сообщат, – произнёс пророк. То ли он был доволен результатом беседы, то ли вправду болеутоляющие подействовали, но уполномоченному показалось, что он радуется. А ещё показалось, что краснолицый хочет закончить разговор. Ну а что? Дело сделано. Вот только Андрей Николаевич с этим был не согласен.

- Значит, новое, здоровое тело за пробирку вещества…, - он сделал паузу. – После вы обещаете мне пятнадцать лет юности и молодости с неугасимой эрекцией… Ну а дальше?

- Как и положено, - умерив воодушевление, продолжал краснолицый. – Старость… Пять лет общей деградации тканей и органов.

- Итого двадцать лет? – уточняет уполномоченный.

Тут почему-то пророк вернулся в то своё состояние, в котором Горохов его увидел. В нём угас огонь, который только что разгорелся, и он произнёс:

- Всё-таки лучше говорить о пятнадцати годах; после этого срока клетки уходят в «терминал».

- Куда уходят? – не понял Андрей Николаевич.

- Приходят в терминальное состояние, - пояснил пророк. – Это долго объяснять.

- Если можно, то объясните, - просит уполномоченный.

- А вы что-то знаете из биологии?

- Практически ничего; только то, что в клетках есть цитоплазма, и то, что они делятся.

- Да, делятся… Делятся…, - как-то невесело соглашается пророк. – Могут делиться семьдесят раз, но после реконструкции, что мы проводим, они делятся не больше двадцати восьми раз.

- То есть в теле, которое я получу, клетки поделятся всего двадцать восемь раз? – уточнил уполномоченный.

- Да, двадцать восемь, а потом наступает терминальное состоянии клетки, она перестаёт делиться и просто начинает деградировать. А вы начнёте стареть. Быстро стареть.

- То есть после пятнадцати лет мне нужно будет опять менять тело?

- Да…, - согласился пророк.

- Но это нужно будет как-то заслужить? – предположил Горохов.

- Разумеется. Служение общему делу – наша первая и главная обязанность, все мы идём по пути преломления. И каждый обязан вносить свою лепту в общее движение. Каждая новая ступень на этом пути должна быть обусловлена заслугами.

- Это понятно, понятно…, - все эти пафосные глупости уполномоченный слушать не хотел, ему нужна была суть. – И как же заслужить эти новые ступени? Допустим, вещество я вам найду, но дальше что? Вы ведь, кажется, говорили, что хотели со мной сотрудничать ещё до того, как я привёз вещество.

- Да, мы рассматривали вариант сотрудничества с вами, – сказал пророк, но тему развивать почему-то не стал.

- Значит, вам что-то было нужно, но что-то вас остановило. Скажите, что? – Горохов не хотел уходить от этой темы.

- М-м…, - краснолицый закрыл глаза и запрокинул голову.– Это весьма деликатная тема. Поэтому… тогда Отшельник не одобрил нашу инициативу. Он посчитал вас слишком опасным человеком.

- Тогда? – спросил Андрей Николаевич, додумывая смысл сказанного. – А теперь?

- А теперь, после того как вы заболели, всё может быть… должно быть… по-другому. И теперь я могу взять на себя смелость обсудить с вами это дело без благословения Пробуждённого отца моего.

Кажется, пророк всё ещё сомневался, но Горохов подбадривал его:

- Конечно… Давайте обсудим.

Краснолицый внимательно смотрел в его глаза и не торопился начинать, обдумывал что-то, обдумывал, раздражая уполномоченного своей нерешительностью, но потом всё-таки принял решение и начал:

- Получение нового корпуса сопряжено с некоторыми затратами.

- С какими затратами? – сразу уточнил уполномоченный. Он прекрасно понимал, что дело идёт не о деньгах.

«Не о деньгах. Тогда о чём?».

- Для строения нового корпуса берётся материал из старого корпуса, но его никогда не хватает, и чем выше возраст старого корпуса, тем больше нужно свежего белка и новосозданных СК, - пророк всё так же внимательно смотрит на Горохова, словно изучает его, - вот поэтому нужно некоторое количество дополнительных ресурсов, новой органики.

- Новой органики? – кажется, Андрей Николаевич начинал что-то понимать.

- Белок мы давно научились синтезировать сами, кстати, ваш знакомый Валера помог нам оптимизировать этот процесс, но…, - Горохов порадовался про себя, он подумал, что с Валерой всё в порядке, - … но для формирования структуры нужны дополнительные СК. А их, к сожалению, мы создавать не можем, вернее, можем, но в очень ограниченных количествах.

- СК? – Горохов не знал, что это.

- Клетки-основы. Клетки, образующие первоначальную структуру всех тканей. Их называют стволами, стволовыми клетками. Валера утверждает, что из них состоят так называемые конструкты пришлых. Он говорил, что много работал с подобными конструктами.

Уполномоченный тоже помнил это выражение. Он не стал рассказывать краснолицему, что часть такого конструкта Валера установил ему, по старой дружбе, для повышения выносливости. Поэтому Андрей Николаевич просто спросил:

- И откуда вы берёте эти клетки-основы?

- Мы собираем… тела, – ответил краснолицый медленно.

- Мёртвые? – так же медленно спросил Андрей Николаевич. Он сразу вспомнил встреченный им корабль, набитый морожеными трупами.

- Нет, – твёрдо ответил ему «подросток». Да, когда нужно, он мог быть твёрдым. – Трупы и старики нам не подходят, – и пока Горохов переваривал эту информацию, пророк добавил с этой своей жёсткостью: – Совсем не подходят.

- Вот как? – только и смог произнести уполномоченный.

«Трупы и старики… Трупы и старики…», - он несколько секунд размышляет, прежде чем спросить:

- Интересно… А где же вы берёте… или, правильнее сказать, как вы добываете… «не трупы?».

- Мы приглашаем сюда неизлечимо больных…, - спокойно ответил ему пророк.

- Приглашаете? – Горохов не понимал, как это должно выглядеть. – Рассылаете приглашения? Типа: дорогие неизлечимо больные люди, приезжайте к нам, мы переработаем вас в новые тела для наших адептов?

- Мы платим их родственникам, – пояснил краснолицый.

- Но ведь сейчас можно вылечить почти все болезни… Ну, кроме грибка, - уполномоченный хотел знать все подробности.

- Напрасно вы так думаете, - отвечал ему пророк. – Ни одно генетическое заболевание мы вылечить не можем. Что бы вылечить ДЦП нужно пересобрать человека заново, то есть найти кучу новых стволовых клеток, – этот краснолицый «подросток» умел говорить убедительно. Наверное, уже не раз такое говорил. – Подумайте сами, каково это – иметь… ну, к примеру, родственника-шизофреника или дауна в далёком оазисе, где людям приходится выживать. Где каждый килограмм паштета важен, а близким приходится тратить на неполноценного ресурсы, тратить на бесполезного члена общества своё время и внимание, которые могли бы пойти на выживание остальной семьи.

Дауны? Тут Горохову нечего было сказать, он прекрасно знал, что в оазисах таким больным детям просто не давали вырастать. Какие там взрослые дауны! И в том, что люди скорее всего привезут своего сошедшего с ума родственника, если им пообещать немного денег, он тоже не сомневался. В пустыне соотношение руки-едоки всегда выдерживалось строго.

- Ну а я-то зачем был вам нужен? – после некоторого раздумья спросил он. – Чокнутых по оазисам собирать?

- Нет, не чокнутых..., – всё так же спокойно отвечал пророк. – Вы убиваете людей…

- Я не убиваю людей, - прервал его уполномоченный, - я привожу в исполнение приговоры.

- Да-да, разумеется, - сразу поправился пророк. – И это зачастую нестарые и сильные люди. Как раз такие, как нам и нужны. Какой смысл в их убийстве, если их ценный биоматериал просто растащат пустынные обитатели?

- Ах вот оно что.

Горохов прикинул, вспомнил кое-что… И, по его подсчёту, по степям бродило человек десять разнообразных упырей, которые уже зажились на этом свете и изо всех сил дожидались, пока Трибунал не обратит на них внимание. Эти людишки могли и подойти для этой цели. А если учесть, что народец это был весьма компанейский и в одиночку своей сволочной работой не занимался, то количество таких «пациентов» можно было смело умножать на три. Вот только уполномоченный не был уверен, что все они подойдут по возрасту. Но пока он только слушал и думал, ничего не отвечая краснолицему.

А тот продолжал:

- Да, а ещё я думал, что мы могли бы покупать у вас даргов.

- Даргов? – удивляется уполномоченный. – А они тоже… из полезного биоматериала?

- Конечно, – продолжал пророк. - Они производятся на основе нашего с вами генома. И у них тоже есть такие же СК, как и у нас. Просто их меньше и, соответственно, извлекаются они труднее. А теперь, благодаря вашему другу Валере, мы закончили установку нового конвертора и можем перерабатывать до полутонны материала в месяц. Валера нам действительно помог.

«Интересно, они за это платить будут?»

- Вы можете перерабатывать… пятьсот килограммов даргов в месяц? – уточнил уполномоченный. «Десять даргов в месяц? Ещё попробуй налови столько». Но про деньги почему-то Горохов спросить постеснялся. И спросил о другом: – И этому… ну, перерабатывать даргов, вас Валера научил?

Тут пророк немного помолчал:

- Скажем так… Валера нас этому научить не мог, мы и сами это умели… Но Валера на удивление хорошо понимает технологии биопроцессов. В его знаниях есть большие пробелы, он всё-таки не учёный, но технолог он, безусловно, талантливый. Он объяснил нам, как упростить процесс выделения нужных клеток из общей массы.

- Он ещё и хороший врач, - заметил Горохов.

- Технолог и врач… Это почти одно и тоже, - в ответ заметил краснолицый, - работа с протоплазмой, восстановление тканей, внедрение новых конструктов – это всё относится больше к прикладным навыкам, что безусловно важно… но работа с конструкцией генома требует другого уровня знаний.

В последних словах краснолицего уполномоченный уловил нотки некоторого разочарования.

«Видно, на Валеру он возлагал большие надежды».

И Горохов угадал, так как пророк продолжил:

- Я… да и сам Пробуждённый… мы полагали, что Валера, так как он раньше работал с пришлыми, сдвинет нас с мёртвой точки. Понимаете, мы упёрлись в этот потолок двадцати восьми делений. Мы научились разбирать и собирать ДНК, как нам нужно, мы научились конструировать новые клетки, а главное, получив новые вычислительные мощности, мы научились рассчитывать мутации с высоким коэффициентом точности… Но мы так и не можем преодолеть, не можем перешагнуть этот барьер в двадцать восемь делений уже три года. И Валера… он не смог нам помочь в этом вопросе. Хотя, безусловно, серьёзно продвинул нас в работе с плазмами, с белками…

- А для того, чтобы преодолеть этот «потолок двадцати восьми», вам и нужно это вещество?

- Да, – коротко ответил пророк. И тут же продолжил: – Всё, мне пора. Я должен закончить нашу беседу, я потратил на неё намного больше времени, чем планировал. Меня уже ждут в лаборатории, – он начал шевелиться и делать разминочные движения, кажется, собирался вставать.

- Жаль, - произнёс уполномоченный. – У меня ещё куча вопросов.

- Хорошо, давайте я отвечу ещё на один, - согласился краснолицый. – Но на этот раз он будет последним.

Горохов кивнул: хорошо, последним так последним.

- Это помещение… Вернее, этот комплекс – он построен пришлыми. И оборудование – это их оборудование. Я немного знаком с ним. На таком оборудовании пришлые на юге делали ботов. А здесь вы… Вы работаете на пришлых?

Тут пророк вздохнул, а потом ответил:

- Если бы мы работали на пришлых, у нас бы не было проблемы с двадцатью восемью делениями. У пришлых есть боты, где этот потолок преодолён. Клетки ботов-управленцев, а также клетки рабочих модулей пришлых делятся больше тридцати и даже больше пятидесяти раз. Поэтому нам так необходимо то вещество. Оно сможет нам помочь, понимаете, уполномоченный? Сможет помочь… Когда я говорю «нам», я имею в виду всю нашу расу, всех людей, что ещё живут на этой планете, – он опять вздохнул и продолжил не очень весело: - А этот комплекс мне показал Пробуждённый. Пришлые построили его, но почему-то не запустили в работу; ну а теперь уже и не запустят. Мы разобрались в их технике, и теперь у нас здесь хорошая охрана.

«Ну да… Ну да… А командир этой вашей охраны – полутораметровая Мася весом в сорок пять кило. Впрочем, камеры, бронированные двери, боевые боты… Тут даже армейским частям придётся помучаться… И ещё не факт, что у них что-то выйдет».

- Ну а откуда ваш Пробуждённый узнал про этот комплекс?

Тут пророк поднял вверх свой длинный, тонкий, красный палец с розовым ногтем и произнёс:

- А это уже второй вопрос. Когда вы принесёте вещество, я отвечу на все ваши вопросы – обещаю.

И прежде, чем Горохов стал подниматься с подушек, краснолицый «подросток» достал что-то из своих одежд, что-то, что едва блеснуло в тусклом свете комнаты. Он протянул это Андрею Николаевичу. А тот, послушно взяв предмет, рассмотрел его: это было нечто вроде стальной монеты. И уполномоченный без слов поглядел на краснолицего «подростка»: это что?

- Это знак, – пояснил пророк.

- Знак? – Горохов вертел монету в руках, пытаясь разглядеть, что на ней изображено.

- На монете выбит наш девиз… Любой адепт… Нет… не все адепты про это слышали… Но любой отец-наставник нашей церкви будет всеми силами помогать тому, кто покажет ему этот знак.

- Вот как? – Горохов был удивлён. Он продолжал вертеть монету.– Значит, это знак…

- Да, ведь с ним вы не простой человек, вы с ним вестник пророка. Только прошу вас использовать его лишь в случае необходимости. Это важный символ нашего культа.

- Да, пророк, - отвечал уполномоченный. – Я понял.

Пророк начал вставать с пола; вставал он тяжело, видно было, что даже это несложное действие давалось ему непросто, он покачнулся, и тогда верный Скорпион мгновенно оказался рядом с ним и поддержал его под руку. И, кажется, пророку не понравилось, что Горохов увидал эту его слабость, и он, расправляя свои одежды, сказал:

- Андрей Николаевич, идите. Вас ждёт ваш старый знакомый.

- Валера? – почти с радостью спросил уполномоченный.

- Нет-нет, это другой ваш старый знакомый.

Глава 38

Разговор был окончен. Дверь за ним закрылась со щелчком замка, вернее, кто-то закрыл её, он сам к ней не прикоснулся – возможно, это был автомат, тут многие двери работали автоматически – и он снова оказался в узком светлом коридоре.

Он очень многое узнал за то время, что провёл в тёмной, пропахшей каким-то сгоревшим растением комнате.

Входил он туда в состоянии насторожённости и ожидания, выходил с чувством тягостным, граничащим с унынием.

Грибок.

За весь их разговор, несмотря на всё то интересное, что он только что узнал, тягостная весть так и нависала над ним. Висела тяжким грузом и не позволяла ни на секунду забыть о себе. Хоть порой и отступала на второй план. А теперь, когда он остался один, она вытеснила все остальные его мысли, его впечатления от встречи с пророком. Он стоял и вертел в руках, нет, не монету-знак, что дал ему пророк, а аккуратную коробочку с таблетками.

«Микоцитал». Конечно, это произведено на севере. Он распечатывает её, разглядывает белые таблетки через прозрачный пластик и думает: «Придётся уйти в отставку, наверное? Пенсия… Пенсию мне дадут. Возможно, и лечение будут оплачивать».

Впрочем, он, надо признаться, не был бедным человеком. Но тут дело было даже не в деньгах. Стоя тут, у двери, что вела в комнату пророка, и рассматривая красивую коробочку со, скорее всего, дорогими таблетками, он отчётливо понимал, что вся его последующая жизнь будет делиться на этапы до следующей замены лёгких. Три-четыре года… и лёгкие надо менять… Как покрышки на мотоцикле.

Маси за столом не было, не было и тьютора Андрея, наверное, ушли по своим делам, и он сам открыл дверь в кабину дезинфекции и через неё прошёл в большой и красивый зал.

И его там ждали.

Та женщина в странной маске со шлангами стояла у большого и красивого стола, который был сервирован не хуже, чем стол в каком-нибудь дорогом ресторане в Соликамске. А перед нею стояли два мальчика лет шести-семи, они были очень похожи друг на друга: одинаково одеты и одинаково причёсаны. Больше никого в большом зале с коврами и дорогой мебелью не было. Эти трое явно ждали его. Один из мальчишек, разглядев, что уполномоченный держит в руках, отошёл от женщины, взял со стола стакан и налил в него воды из красивого кувшина, а потом подошёл к уполномоченному и, протянув ему стакан, произнёс серьёзно:

- Можешь запить своё лекарство. Мать говорит, что медикаменты нужно запивать.

Горохов взял у него стакан и сделал глоток, просто отпил воды, не стал доставать из коробочки таблетку. Стакан был из настоящего стекла. Не пластик и не жесть. Он был тяжёлый и абсолютно прозрачный. И вода в нём была отличной. Чистая, холодная, без малейшего намёка на привкус.

- Хорошая вода. Спасибо.

- Что значит хорошая вода? – всё так же серьёзно поинтересовался мальчик. - Вода есть вода, она не хорошая и не плохая.

- М-м…, - Горохов вертел стакан в руках. Он даже поднял его, посмотрел через стекло и воду на лампу. – Видно, ты нечасто выходишь отсюда.

- Я никогда не покидал дом.

- Если источник с такой водой будет найден казаками на ничейной земле, из-за него запросто может начаться война между соседними кошами. А половина всех людей в степи пьёт мерзкую опреснённую воду. Из рек или из озёр. У той воды привкус йода, от него невозможно избавиться. А такая вода…, - он всё ещё разглядывал стакан. – Такая вода стоит больших денег.

- Когда мы с Николаем вырастем, тоже будем путешествовать по степи! – заявил второй мальчишка. – У нас там будут дела, как у тебя или как у матери.

- Дела у матери? – уполномоченный снова глядит на женщину. Та держит руку на плече мальчишки. Ну конечно, «мать» – это она. - И ты думаешь, вы там, в степи, выживете?

- Конечно! – уверен Николай. – У нас твои гены. А мать говорит, что ты выживаешь в степи даже лучше казаков.

«Мои гены».

Он почти не отреагировал на эту новость. Уж чего-чего, а новостей за последнее время у него было предостаточно. Они его уже утомили. Андрей Николаевич молча вернул парню стакан, потрепал его по волосам и двинулся к женщине.

Подойдя ближе, он останавливается и вглядывается через стёкла маски в её глаза.

«Люсичка! Ну а кто же ещё?».

- Ну, здравствуй, Горохов, - он сразу узнаёт её голос, эту её манеру говорить чуть свысока. Плотная маска её голос почти не глушит, женщину отлично слышно, видно, внутри маски есть микрофон.

- Как зовут детей? – спрашивает он вместо ответного приветствия. – Одного Николай, а второго?

- Меня зовут Андрей, – вместо матери говорит тот парень, что приносил ему воду. Он ставит стакан на стол и задирает голову, чтобы видеть лицо Горохова. А потом констатирует: – А ты без сапог и без револьвера. А мать говорила, что ты всегда в сапогах и с револьвером.

И Горохов, даже не взглянув на него, снова потрепал его по волосам. Он не отводит глаз от женщины. Людмила и раньше не имела уж очень пышных форм. Её красота была красотой стройных, изящных женщин, чья грудь брала не размером, а идеальной формой. Теперь же в своём хорошем платье женщина выглядела просто худой. Под платье она надела какие-то брюки, но это скорее всего, чтобы в глаза не бросалась худоба ног. Руки спрятала под перчатки, волосы пригладила. В общем, она уже не обладала тем телом, которое так нравилось некоторым мужчинам.

И, кажется, не выдержав такого его пристального, если не сказать невежливого взгляда, Людмила говорит:

- Андрей, Николай, я выполнила вашу просьбу, теперь возвращайтесь к себе, не забывайте, у вас скоро экзамен.

- Но у нас к нему много вопросов! – восклицает Андрей.

- Я не собираюсь вам повторять! – говорит женщина не то чтобы зло, но достаточно строго. - И не позволю вам спорить. Я выполнила то, что обещала вам, вы должны выполнять то, что обещали мне. Возвращайтесь к себе и займитесь делом.

Да, с Люсичкой не забалуешь, мальчишки это уже поняли, они не спорят.

- Прощай, отец, – со вздохом произносит Андрей.

- Прощай, отец, - повторяет за ним Николай.

- До встречи, парни, - даже для себя самого он произносит это мягко, тепло. – Мы же ещё встретимся.

Мальчишки замерли на месте, и Андрей спрашивает с надеждой:

- Встретимся?

- Ну, как говорят казаки в степи: коли живы будем, так свидимся, - кивает уполномоченный.

- А когда? – почти синхронно спрашивают братья.

Но мать прерывает их общение и, повышая тон, произносит:

- Идите!

Мальчишки уходят, но пару раз, пока идут до двери, оборачиваются и смотрят на Горохова, а он улыбается им и машет рукой. А когда они покинули зал, он поворачивается к Людмиле Васильевне:

- А тебе не кажется, что ты с ними слишком строга?

- Я с ними нормальна, – почти зло произносит женщина.

- А… Нормальна, ну ясно…, - Горохов ставит винтовку к стулу, бросает на стол шляпу, расстёгивает патронташ. Снимает флягу.

Женщина походит к нему сзади и помогает снять пыльник.

- Какой он у тебя тяжёлый. Что ты там в нём таскаешь? Железо?

«Конечно, железо. Там только гранат две штуки. Пистолет опять же».

А она вдруг начинает говорить, словно объясняя ему что-то:

- Я не могу быть с ними доброй. Они не должны ко мне привязываться, – Андрей Николаевич садится на стул и смотрит на неё сверху вниз, а она заканчивает: – И к тебе тоже.

- Это почему ещё? – интересуется уполномоченный.

Она помолчала, видно подбирала слова, а потом ответила:

- В любой момент я могу пропасть где-нибудь в песках, ну а про тебя и говорить нет смысла. Ты вообще былинный герой, которой мелькнёт один раз в их жизни. Пусть они тебя и запомнят таким: грязным, в дурацких обмотках, вооружённым до зубов. Ты сейчас как раз такой, каким и положено быть легенде.

Горохов не согласен, но не хочет с нею спорить, вернее, у него просто нет сил, эта новость про грибок выжгла его изнутри. Он просто утомлён. Он смотрит на её странную маску и просто спрашивает:

- А ты без этой штуки можешь обойтись?

- Без маски? – она прикасается к маске, поправляет её. – Могу, но недолго, мне нужен дополнительный кислород.

«Кислород? Зачем ей кислород? Кислородом обычно дышат те, у кого лёгкие сильно поражены грибком».

Андрей Николаевич видел таких в больницах. И он продолжает:

- Если можешь, то снимай.

- Могу, но имей в виду… Это тебе не понравится.

- Ты мне давно уже не нравишься, - замечает уполномоченный.

И тогда Людмила Васильевна привычным, лёгким движением отсоединяет трубки, идущие к маске, а затем снимает и её саму.

Глава 39

Что это? Неужели это та красивая женщина, которую он видел несколько месяцев назад.

«Не верь глазам своим!».

Сначала Горохов подумал, что нижняя часть её лица полностью обезображена проказой. Но этого не может быть… Проказа изменяет человека годами. А тут и полгода не прошло. Нет, это точно не проказа. От проказы на лице образуются непроходящие синяки, но у Людмилы кожа была почти белой. Просто под нижней губой у неё был большой отёк, уродующий лицо. Из-за него её речь была не совсем естественной. И щёки заметно потяжелели, обвисли. На висках и под носом отчётливо проступают сосуды. А ещё отёки под глазами.

- Что? – спросила она, чуть пришепётывая. – Некрасиво, да?

- О, - несмотря на страшное известие, он находит в себе силы пошутить. – У тебя ещё и что-то с дикцией.

Только глаза её остались прежними, ими-то она словно прожигает его. Смотрит внимательно.

- Ты, что, болеешь? – интересуется уполномоченный уже серьёзно. Честно говоря, его поразил её вид, эта женщина всегда была эталонной красавицей. Теперь же нижняя отёчная часть лица её просто уродует до неузнаваемости. – Что это за болезнь?

- Это не болезнь, - говорит она и, беря большой вилкой с красивого блюда солидный кусок отбивной из варана, спрашивает: - Тебе варана или, может быть, птицу? Тут есть и филе дрофы, и козодой, жаренный целиком в чесноке.

- Козодоя.

Женщина сбрасывает с вилки мясо и из-под крышки достаёт ещё теплую, коричнево-оранжевую от специй половинку тушки птицы, кладёт ему её в тарелку целиком. Туда же кладёт красивые кусочки чёрного маринованного кактуса, ложку чуть обжаренных яиц термитов и достаёт из-под салфетки и кладёт на маленькую тарелочку небольшой хлебец. Люсичка всё это делает весьма умело. И не снимая перчаток. Скорее всего, не хочет показывать ему свои руки.

Тарелка Горохова выглядит очень красивой. Не зря Люсичка владела рестораном. Но он смотрит не в тарелку, Андрей Николаевич смотрит на Людмилу Васильевну не отрываясь, и её это, кажется, раздражает.

- Горохов, так рассматривать людей неприлично, - она проходит и садится за стол напротив него, тоже берёт что-то из еды и кладёт себе в тарелку, - если будешь так пялиться на меня, я снова надену маску.

Нет, не наденет. Тогда она не сможет есть. И пить.

- Если это не болезнь… Что с тобой происходит? – наконец спрашивает уполномоченный.

- В следующий раз, когда мы увидимся, со мною будет всё в порядке, – обещает Люсичка. И добавляет едко: – Скорее всего, ты меня не узнаешь, но это ничего, я тебе с удовольствием напомню сегодняшнюю нашу встречу. Если сама её не забуду.

Женщина говорит какими-то загадками. Он её не совсем понимает. И тут до уполномоченного доходит:

- А… Так ты собираешься… не знаю, как у вас это называется… перейти в новое… создать себе новое тело?

- У нас это называется поменять корпус, – поправляет его Люсичка.

- Ну конечно… Поменять корпус… А людей, что пойдут на какие-то там нужные для этого дела клетки, ты уже нашла? – интересуется уполномоченный.

- Они давно уже в конверторе, сепаратор уже заканчивает отделение СК от общей плазмы, через пять-шесть дней всё будет готово, и я смогу лечь в ванну, - подчёркнуто спокойно отвечает Людмила Васильевна.

- И встанешь из неё молодой и красивой, – заканчивает за неё Андрей Николаевич.

- Да, я встану из неё молодой и красивой. Брюнеткой… Горохов, тебе нравятся брюнетки? Такие яркие… С хорошей грудью, с бёдрами, с красивой попой? И с синими глазами, – она говорит это с некоторым вызовом.

Он пожимает плечами:

- Да мне все нравятся, – и интересуется: - И то, что для этого… для того, чтобы продлить твою молодость на пятнадцать лет, чтобы сделать из тебя брюнетку с бёдрами, кажется, придётся переработать на какие-то там белки и клетки двух человек? – уточняет Горохов.

- О чём ты? – она как-то нехорошо смотрит на него.

- Ну, тебя это не смущает?

- Что смущает? – ее изуродованное лицо искривляется ещё больше. – Горохов…, - женщина укоризненно качает головой. - Забавно слышать подобные вопросы именно от тебя. От профессионального убийцы, который за раз мог отправить в песок сразу семь молодых и здоровых мужиков, как это было в Губахе. Заметь, Горохов, я перерабатываю людей по необходимости и для своих нужд, а ты людей убиваешь пачками и оставляешь в песках, на радость мотылькам и прочим гадам. Я по необходимости, ты из социальных принципов или, может быть, за зарплату. Уж не знаю за что… Так что не тебе меня упрекать.

- Я не упрекал, я просто спросил, - Андрей Николаевич стал отрывать у хорошо прожаренной и прекрасно пахнущей птицы ножку. Хотя есть хотел не очень. И продолжил: – Интересно же знать, как это ощущается, что ради пятнадцати лет твоей жизни кто-то должен умереть.

- Точно это же я могу спросить и у тебя: как ты себя чувствуешь, получая свою немалую зарплату и премиальные после того, как кого-то нашёл и убил?

- Я себя чувствовал прекрасно, так как убивал конченых выродков. И их подельников.

- Я прошла три ступени на пути преломления, так что я, ложась в ванну, чувствую себя спокойно. Почти так же, как и ты. Потому что знаю, что я служу людям не меньше твоего. А может быть, даже и больше. Ты ведь знаешь наш девиз? – спрашивает она.

- Ваш девиз? Откуда мне его знать? – отвечает Горохов.

- Ну, ты же интересовался нами, я думала, ты что-то разузнал, – она откинулась на спинку стула. - Так вот, наш девиз: «Лишь о будущем». То есть все наши помыслы лишь о будущем. И мы все служим ему.

- Это очень удобная религия, - произнёс уполномоченный и откусил кусок козодоя. – Вы вообще-то неплохо тут устроилась, продлеваете себе жизнь, и не просто жизнь, а молодость, еда у вас вон какая. Вода без ограничений, прохладно тут у вас.

- У меня лично ничего нет, - вдруг говорит Людмила Васильевна, она говорит это весьма резко, и её пришепётывание уже похоже на злое шипение. - Понимаешь, Горохов, всё это не моё; да, я могу пользоваться этим всем, даже тем, чем не могут пользоваться все остальные члены нашей общины, но лишь потому, что я очень ценный член нашей церкви. Я приношу ей, а значит, и всем людям в целом, большую пользу, поэтому мне продлевают существование. Да-да… Не потому, что я этого пожелала. А потому, что у нашей церкви на меня большие планы, – и делая на последние слова ударение, она продолжает: – Горохов, у тебя есть жена, семья, друзья, у меня же нет ничего. Ни-че- го! Через семь месяцев, когда я поднимусь из ванны, я с трудом буду вспоминать, кто я. После обновления теряется часть личности, часть твоего «я»… Поэтому я делаю фотографии детей, сотрудников… Твои фотографии! Я подписываю фотографии, чтобы потом не вспоминать, кто это. Да, и тебя тоже подпишу. Хотя тебя я скорее всего вспомню, как и детей. Но обо всём остальном мне придётся читать и узнавать заново... И для того я делаю подробные записи, чтобы всё вспомнить…. А что не удастся вспомнить, то прочту.

- То есть всё это обновление…, - уполномоченный перестал жевать. - Оно ведёт к потери части того, что является твоей личностью?

- Да, и иногда значительной части, - говорит Людмила Васильевна. - Ты же полностью обновляешься, и часто нейроны уже не образуют тех связей, что были у тебя прежнего. Мало того, ты ещё получаешь новый коктейль из гормонов и после обновления можешь смотреть на всё совсем иначе, чем смотрел до обновления. Женщины могут утратить интерес к своим детям, эффект материнства теряется. Дети становятся чужими. В общем, ты не знаешь наверняка, кем ты встанешь из ванны. Останешься ли собой или вылезешь слезливой красоткой с разбалансированной психикой.

- И ты готова ко всему этому? – интересуется Андрей Николаевич. – Ты не боишься?

- «Лишь о будущем!» – отвечает она ему уже почти без эмоций. – Все наши помыслы лишь о будущем, – и прежде, чем начать есть, вдруг говорит ему: – Выпей таблетку. Чем раньше начнёшь их принимать, тем больше протянешь до операции. Пишут, что они серьёзно замедляют развитие грибка.

Горохов достаёт коробочку, берёт тот стакан с водой, что налил ему один из мальчишек, и запивает таблетку, а потом спрашивает:

- У вас тут есть заражённые грибком?

- Нет, это Эля привезла, специально для тебя, найти их было непросто и стоят они умопомрачительных денег.

- А Эля... это…, - он не знает, о ком идёт речь.

- Эта та женщина, с которой ты приехал.

- А, та противная, - вспоминает уполномоченный.

- Эля своеобразная, но своё дело знает отлично.

- Странные здесь все какие-то…, – замечает Горохов, отламывает кусочек хлеба и вдруг понимает, что в нём нет ни кукурузы, ни гороха, одна пшеница. «Всё-таки богато они тут живут! Хотя… наверное, это только для меня такой стол». Он с удовольствием отправил хлеб в рот и договорил: - … какие-то как не от мира сего. Эля, Мася, Андрюша-тьютор… Мальчик-пророк…

Тут Люсичка встаёт, подходит к нему и из графина наливает ему в фужер синий напиток. И потом объясняет:

- Они все хорошие люди, Эля – она Эльвира, а Мася – Мария.

«Хорошие? Ну наверно; а то, что они перерабатывают на всякие белки других хороших людей, так это всё ради будущего».

- А кто додумался назначить Масю начальницей службы безопасности? – тут он не выдержал и усмехнулся.

- Так получилось, – отвечает Людмила.

- Так получилось? – Горохов не ожидал услышать подобное от такой умной женщины. Он уже взял свой фужер, но не отпил из него, а уставился на женщину. – Что значит «так получилось»?

- Ну уж извини, но среди нас нет таких опытных людей, как ты, – Людмила налила и себе, села на своё место. И продолжала: – Просто с самого начала, как мы тут обосновались, она занималась уборкой комплекса.

- А, ну да… Уборка и охрана – это смежные отрасли.

Люсичка посмотрела на него зло:

- Мася разрабатывала алгоритмы для ботов-уборщиков, потом для ботов-техников, а когда у нас появились боевые боты, никто лучше неё не понимал, как работать с ботами, ей пришлось писать алгоритмы и для них. Вот так Мария и стала начальницей охраны, и пока справляется с этой работой.

- Неплохая карьера, - заметил Горохов, отпивая синего вина из стеклянного фужера. А потом добавил: – Надеюсь, что у вас не будет возможности проверить её компетенции.

- На что ты намекаешь? – насторожилась Людмила.

- Не волнуйся, ни на что я не намекаю, - успокоил её уполномоченный, - вы правильно делаете, что держите…, - он обвёл рукой всё, что их окружало, - …все эти богатства в тайне.

- Может, что-нибудь посоветуешь? - вдруг спрашивает она.

- Что я могу посоветовать? – он пожимает плечами. У него, кажется, начинает просыпаться аппетит. – Я же не солдат, – и тут же спрашивает: – Мины вокруг комплекса уложили?

Людмила молчит; конечно, она не ответит на этот его вопрос, даже если поля есть… Ну, пусть молчит; раз она спросила, он всё равно скажет.

- Разбросайте мин вокруг. Ничего умного… обычных дешёвых «нажималок»; в песок их не кладите, только в грунт. Оставьте два прохода. Лучше три. Не забудьте составить карту. А ещё радиостанцию помощнее купите, если у вас её нет, выведите антенну повыше и гоняйте станцию на приёме круглосуточно по всем волнам; у охотников и бродяг раций нет, но лучше знать, если рядом появится кто-то серьёзный. Ну а в остальном…Пулемёты, углы огня, боевое расписание для персонала… Не знаю… Тут нужно смотреть… Знать план здания…

Он по лицу видел, что Люсичка запомнила его слова и отнеслась к ним серьёзно. И тогда он продолжил:

- Слушай, а что… Пророк… он… всегда такой? Ну, такой необычный.

- Да, - коротко ответила женщина; она, кажется, всё ещё думала о том, что он ей посоветовал. – Ему тоже нужны обновления, но полное обновление, я же тебе говорила, грозит утратой некоторой части памяти, части компетенций… Он боится забыть то, что может быть ему будет нужно в исследовательской работе, поэтому проходит обновление укороченными стадиями, а это… Это, мягко говоря, неприятно. Он не выдерживает полный цикл, и ткани заканчивают формирование не в ванной, а потом, в процессе восстановления. По сути, его достают из ванны раньше времени. Он идёт на это ради нас. Нас всех. И ради тебя, Горохов.

- А, и ради меня… Ну да, конечно, - Андрей Николаевич поддевает на вилку яйца термитов. Отправляет из в рот. Это необыкновенно вкусно. - Сто лет их не ел. Хорошо вы тут устроились на краю мира. Тут термитников вокруг, наверное, тысячи. Да… Отличная вода, термиты, пшеничный хлеб. И всё это ради меня…

- Не ёрничай, Горохов! – неожиданно зло говорит Люсичка. – Пророк ради исследований живёт в состоянии постоянной боли. Живёт годами. Работает по восемнадцать часов в сутки без выходных. А чтобы уснуть, усыпляет себя препаратами, иначе от боли он не заснёт. И да, это он делает ради всех людей, и ради твоих детей в том числе.

Глава 40

- Ну хорошо, хорошо…, - Андрей Николаевич примирительно машет ей вилкой, - он молодец, ваш пророк, ты успокойся только.

- Я спокойна, – всё так же зло говорит женщина.

- Я вижу, как ты спокойна, - замечает он и, чтобы перевести тему, вспоминает: – Пророк сказал мне, что Валера вам не смог ничем помочь. Почти не смог.

- Он не мог тебе такого сказать, – чуть успокоившись, ответила Людмила Васильевна. И тут же, вспыхнув, начала: – Сам Отшельник поблагодарил меня за Валеру. Валера научил нас пользоваться вычислительными мощностями. Мы мало что понимали в здешних компьютерах, мы использовали их всего на несколько процентов. Теперь мы можем обрабатывать большие массивы информации, получать нужные данные и с высокой точностью программировать мутации, то есть Валера сэкономил нам годы, годы опытов и массу ресурсов. А ещё благодаря ему мы получили таблицы замен генов, это тоже большой шаг, подобные опыты отнимали много времени; ещё он оптимизировал работу с конверторами и биоплазмой, – она сделала паузу и отпила из фужера. И продолжила, уже чуть поостыв: – Правда, мы все рассчитывали, что он, как человек, работавший на пришлых, поможет нам пробить потолок… Но тут он нам помочь не смог.

- Потолок… Это двадцать восемь делений?

- Да, – Люсичка что-то вяло жевала.

Горохов откусил уже остывшего, но всё ещё очень вкусного козодоя и, прожевав кусочек, спросил:

- Это ты подбила Валеру увести информацию из Института?

- Задумка была моя, - призналась Людмила Васильевна, - но непосредственно с Валерой тогда работал другой человек.

- Сексуальная Марта-Мария…

Женщина вяло кивнула, а потом, чуть откинув голову, закрыла глаза и тяжело вздохнула два раза, показав ему синие вены на горле; судя по всему, ей было нехорошо. Она вообще мало ела. В основном пила.

- Тебе плохо? Может, тебе нужно лечь?

- Я лежу целыми днями, надоело, - отвечает Людмила. – Устала… Не могу дождаться, когда уже…, - Горохову стало даже немного не по себе, а женщина продолжила: – Когда семнадцать лет назад я получила новый корпус, пребывала в эйфории… Я была просто супер: сильная, умная, ноги сумасшедшей длины, зубы, волосы… думала: сколько всего впереди… Всего интересного…

- А оказалось?

- А оказалось… Пыльные дыры, опасные ублюдки, психи, с которыми нужно ложиться в кровать, убийцы из Трибунала, - она взглянула на него, - и между всеми ними нужно было проскользнуть и получить то, что нужно для дела, и при этом каждый встречный хотел тебя поиметь, а потом обмануть, или наоборот; а ещё роды, я рожала трижды, а ещё генетическая предрасположенность к циститу, одно глухое ухо, частые головные боли. И главное, эти пятнадцать лет… они пронеслись, словно один день, – она помолчала и повторила: – Словно один день.

- И тут, судя по всему, я должен тебя пожалеть, - с сомнением произносит Андрей Николаевич.

- А что, не должен?

- Нет, – достаточно твёрдо говорит он. – Не должен. Ты одна из самых хитрых и опасных тварей, что я встречал в пустыне, ты подставляла меня, использовала, как могла, и, кажется, из-за тебя я подцепил грибок.

Она поднимает свою болезненно худую руку в перчатке и указывает пальцем на стол винтовки, торчащий над столом:

- Ну, возьми своё оружие и застрели меня.

- Надо бы… Надо бы…, - кивает он. – Но я не хочу облегчать твою участь. Кстати, ты ведь подставила и Валеру, когда заставила его украсть данные из Института. Сильно подставила.

Она небрежно машет рукой:

- За Валеру ты не переживай, Валера счастлив.

- Ну оно хоть того стоило?

- Конечно; там было столько всего интересного, мы до сих пор ещё не во всём разобрались, там копаться и копаться…, - а потом Людмила Васильевна добавила невесело: - только главного мы так и не нашли.

- А главное – это потолок двадцати восьми делений?

- Да, - ответил она и взяла фужер. – Тут они оказались даже позади нас, они ещё не научились создавать конструкты, они даже ещё не подошли к этому.

- Не подошли? – интересуется уполномоченный; он кладёт себе в тарелку ещё ложку яиц термитов.

- Нет, только пытаются собрать что-то, хотя бы простого бота. Строят первый свой биоконвертор где-то-то у себя на севере.

- Ты только что сказала, что вы нашли у них много интересного.

- У них всё в основном о геноме человека, они научились выращивать людей с некоторыми заданными свойствами: рост, сила, развитые лобные доли, ещё куча всяких параметров. Северяне молодцы, всё расписали, всё систематизировали, набрали роскошную статистику по мутациям. А у нас теперь есть серьёзные вычислительные мощности. В общем, они проделали большую работу, и мы им очень благодарны, уже пишем таблицы выделения и замен генов. Мы многое поняли и про их биотов. Мы уже подумываем о создании собственных биотов. Немного подкорректируем и можем в следующем году попробовать. Создать первую женщину.

- А ты не боишься? – Горохов усмехнулся.

- Чего?

- Биоты – бабы свирепые и все карьеристки; как только вы научитесь их делать, они тебя же и выкинут отсюда.

- У нас отсюда никого не выкидывают, у нас всех… ненужных отправляют в конвертор, – поправила его Люсичка.

- Кстати, а почему биоты только женщины? – интересуется уполномоченный.

- Не только, просто тебе попадались одни женщины, - предположила Людмила Васильевна. – Пророк думает, что биоты-мужчины – это в основном учёные. Они вряд ли покидают север. Они слишком умны для этого.

И тут уполномоченный вспоминает:

- А ты сказала, что сам Отшельник благодарил тебя.

- И что? – женщина насторожилась.

- Ты видела его?

- Никто, кроме пророков, не видел Пробуждённого, мне пророк передал его благодарность.

- Понятно; а сколько всего пророков у Пробуждённого?

- Горохов! – она в который уже раз смотрела на него неодобрительно.

- Чего?

- Прекрати вынюхивать, - строго сказала она.

- Я ничего не вынюхиваю, - уполномоченный развёл руки.

- Ты всегда вынюхиваешь, постоянно задаёшь какие-то вопросы; когда я тебя увидела первый раз, ты таскался по Губахе и всё выспрашивал о чём-то у всех, кого встречал. Ты и сейчас сидишь и прикидываешь, что будешь писать в отчёте начальству.

- У нас не пишут отчётов, - на сей раз он поправляет её, - у нас пишут рапорты. И думаю я не о рапортах, я думаю, что по возвращению в Город я буду писать прошение о направлении меня на медкомиссию, после чего надеюсь получить пенсию от Трибунала.

И тут она ему говорит:

- Тебе не нужна пенсия, Андрей.

- Да? – удивляется он притворно. - Это почему же?

- У тебя всё будет, - продолжает Люсичка, и теперь он в её усталых глазах видит огонь, тот огонь, который видел раньше, лет эдак пять-шесть назад, - двадцать тысяч рублей, медью, золотом, оловом, всем, чем захочешь, новый отличный корпус и жизнь на севере вместе с твоей семьёй. А если останешься здесь, и работой обеспечим.

«Работой? С вами? Что-то… не очень…». Но вот магическое слово «север» его, конечно, заинтриговало.

- Ты и пропуск на север сможешь добыть? – усмехается Горохов. - Для всей семьи? – он опять усмехается. – Ну, это вряд ли, северяне хотят меня засудить.

- Вас проведут через болота. Если будет нужно.

- Да, через восемьсот километров кишащей невиданными тварями жижи? Ну, знаешь…, - он морщится. - Позволь усомниться.

- Проведут. Горохов, вы там в своём замшелом Трибунале за Уралом очень хорошо живёте, совсем ожирели и отстали от жизни, - уверенно говорит Люсичка.

- Неужели? – он вкладывает в слово всю едкость, на которую был способен.

Она морщится, то ли от его тона, то ли от приступа недомогания, а потом говорит устало:

- Уже лет десять, как на берегах болот селятся казаки. Сначала ставили временные стоянки, рыбу ловили, там её очень много, а потом стали поднимать на этом столько денег, что перестали оттуда откочёвывать. Стали жить с семьями.

- Живут с семьями на болотах и не цепляют грибок? Там всё заросло красным камышом, - уж теперь эта тема для уполномоченного была, мягко говоря, животрепещущей.

- Приживаются как-то, - Людмила Васильевна пожимает плечами. - Вон у тебя пшеничный хлеб под рукой; откуда, ты думаешь, тут пшеничная мука? Думаешь, с севера по реке привезли, а потом из Агломерации сюда её тащили?

- А ты думаешь, есть проход через болота? – не верит он. Горохов неоднократно слышал байки про тех, кто ушёл в болота и как-то, каким-то волшебным способом проплыл по топям и вышел с другой стороны. Но он всегда интересовался в таком случае: а кто про это мог рассказывать? Тот, кто потом почему-то вернулся? Нет… Уйти в болота – всё равно что уйти на тот свет. Это дорога в один конец. И если ты и вправду дойдёшь до северного берега, ты уже не вернёшься, чтобы этим похвастаться. Но… и вправду, откуда в Серове оружие, о котором он узнал, ну а тут мука пшеничная? Он доедал прекрасно приготовленного козодоя и думал над словами Людмилы. Верить ей на слово – ну уж нет; но, судя по всему, им и вправду было нужно это вещество. На посулы они не скупились. И выторговать всё обещанное он, конечно, мог.

«Двадцать тысяч? Неплохие деньжата. Тысяча месяцев безбедной жизни в Агломерации. Или пятьсот месяцев в роскоши. Ну, или четыре раза поменять лёгкие, со всей остальной требухой, поражённой грибком. И всё это за пробирку вещества. Вот только где взять это вещество?».

И она прерывает его размышления, снова повторяя свою фразу, после которой он задумался:

- Андрей, у тебя будет всё. Всё, о чём ты можешь только мечтать. И если хочешь, как только вернёшься в Новую Лялю, получишь аванс три тысячи. Можешь их отправить семье… В виде страховки.

Это было, конечно, заманчивое предложение, и скорее всего правильное; если он всё-таки пойдёт и не вернётся из песков, у Наташи с детьми будет чуть больше денег. Но всё равно… Он смотрит на неё исподлобья и говорит:

- Можешь пообещать мне хоть сорок тысяч, и все авансом, но я не знаю, где искать «выход».

- Выход? – не поняла она.

- Это то место, где песок убрали с участка, сгребли в стороны, а из грунта выросли чёрные деревья. Из трещин которых и выходило вещество.

- Ты называешь это «выход»?

Он пожал плечами:

- А как называете вы?

- Мы пока никак не называли, теперь будем использовать твоё выражение, – сказала она со значением: мол, все права на название твои. Но Горохов только поморщился от такой чести, а женщина продолжила: – А если тебе укажут, где будет такой «выход», сходишь за реликтом?

- Ну, твой пророк говорил мне, что у вас есть какой-то человек, – вспомнил уполномоченный.

- Да, есть…

- Ну так зачем вам я? Пусть он и сходит. И кучу денег сэкономите, – резюмировал Андрей Николаевич.

- Он готов идти, - говорит ему Люсичка. – Но один он может не дойти, просто не дойти, в тех широтах бывает до семидесяти градусов, и случись что, например, обычный тепловой удар – и он просто уже не поднимется с песка.

- А ещё там будут дарги, а ещё всякие неведомые твари…, - напомнил ей Горохов. – Я ехал туда со взводом отличных закалённых бойцов с неплохим офицером, на отличной технике, и у нас были коптеры, ПНВ, миномёты и мины с «ипритом». А возвращался я оттуда с полумёртвым солдатом на своём заранее спрятанном мотоцикле, потому что все солдаты, и весь этот отличный транспорт, и офицер… все, все, все… все, и люди, и железки, были уничтожены.

- Но ведь это был второй раз, - заметила Людмила Васильевна и допила то, что было у неё в фужере.

- Что? – не понял уполномоченный.

- Это был второй твой вояж к «выходу», сначала же ты нашёл его, когда был один. Нашёл и благополучно вернулся назад.

Горохов молчит, и, чувствуя свою правоту, женщина продолжает:

- Может, не нужно туда брать три десятка людей и десяток машин, может, туда лучше добираться… вдвоём?

Горохов молчит, понимая, что в её словах есть какой-то смысл, но всё равно он не хочет идти за веществом. За реликтом, как называют его Люсичка и пророк.

- Слушай, Горохов, - продолжает женщина, - если бы…, - она замолкает, но, собравшись с духом, снова говорит: - Я бы пошла с вами третьей, если бы сейчас могла, и постаралась бы не быть обузой, – она снова замолчала и несколько раз глубоко вздохнула. – Я бы вытерпела всё. Но пошла бы…

И тут Людмила Васильевна вдруг наклонилась вправо, немного опустила голову… и её вырвало на ковёр рядом со стулом.

Рвало её недолго, портить ковёр ей было особо нечем, она почти ничего не ела, только пила. Женщина взяла со стола салфетку и вытерла рот, потом приставив свою маску к лицу, сделала несколько долгих, глубоких вдохов и убрала её.

Горохов, смотревший на всё это внимательно, наконец произнёс:

- Тебе, наверное, нужно прилечь.

- Нет, - твёрдо, но негромко отвечала ему Людмила Васильевна, - мне нужно убедить тебя отправиться за реликтом.

- И ты думаешь, что у тебя получится? – спросил он таким тоном, что у любого другого отпали бы все сомнения в реальности этой задумки. Но Людмила Васильевна была не из тех, кто сдаётся. И у неё нашёлся ещё один довод.

- Моим старшим дочерям, - начала она, - уже двенадцать лет, и клетки в их организмах делились уже двадцать пять раз.

- А это здесь к чему? – Горохов почувствовал какой-то подвох. – При чём тут твои старшие дочери?

- Мои дочери не доживут до семнадцати лет; уже в пятнадцать лет с ними начнёт происходить то же самое, что сейчас происходит со мной. Потом настанет черёд моих средних сыновей. А через десять лет – и моих младших. Над всеми ними висит «потолок двадцати восьми», и я не уверена, что смогу заслужить для каждого из них новый корпус.

Кажется, это был худший день из тех, что он пережил. Даже дни его тяжелейших ранений теперь казались ему всего-навсего неудачными. Горохов взял салфетку, вытер ею губы – ни есть, ни пить он больше не хотел, – закрыл глаза и запрокинул голову. Ему хотелось курить, он уже Бог знает сколько не курил, а покурить у него причины были, были. На столе перед ним кто-то понимающий даже поставил красивую пепельницу. Но сейчас он уже побаивался искать сигареты в кармане. Курить-то, конечно, хотелось, но хрен его теперь знает, как курение отразится на его грибке.

Глава 41

Она была очень миленькой – вся такая свежая, опрятная, здоровая, с хорошими зубами, которые женщина всё время демонстрировала, улыбаясь ему:

- Я настроила вам кондиционер на двадцать пять градусов, но если это слишком низкая для вас температура, то вы можете изменить, вот тут пульт.

- Да, я понял, спасибо, - сухо отвечает уполномоченный, вешая пыльник у входа на вешалку.

- Здесь ванная комната, - Рита открыла дверь, - тут же и санузел. Если есть необходимость, я заберу вашу одежду и постираю её.

- Необходимости нет, - его одежду вчера стирала Вероника, потом он ехал в закрытом кузове с кондиционером. Одежда была чистой. Горохов проходит, ставит винтовку у кровати. Сам садится на красивое покрывало. Он всё-таки хочет закурить. – Пепельница… Тут можно курить?

Женщина тут же бросается к круглому столу.

- Пепельница… вот она, может, её поставить вам к кровати? – и, не дождавшись его согласия, приносит пепельницу и ставит её на тумбочку возле кровати.

Он ещё не достал сигарету, а она уже из передника вытащила зажигалку. Она на удивление услужлива и улыбчива, прямо милашка, да и гостевая комната превосходна: ковры, обои, система видеовоспроизведения. Можно посмотреть что-то весёлое или музыкальное из древней жизни. А кровать… О, это просто мечта его Натальи. В их небольшую квартиру такую просто некуда было поставить. Горохов с удовольствием выпускает дым и снова делает большую затяжку. А женщина теперь подходит к небольшому холодильнику, открывает его.

- Тут есть несколько видов еды и напитков; если желаете выпить, я вам сейчас же налью.

- Налейте водки кактусовой, несладкой. Есть такая у вас?

- Думаю, что есть, - она присела у холодильника и начала выбирать.

Женщина была предельно услужлива и, налив ему в стакан водки, ещё в один стакан налила сока, кажется, яблочного. Стаканы не поставила на стол, а принесла к кровати. И сказала:

- Если вам что-то понадобится, вот кнопка. Вызывайте меня в любое время, не стесняйтесь.

Кажется, всё, что нужно, она сказала, но уходить не спешила, стояла в нескольких шагах от него и улыбалась.

Не то чтобы Горохову что-то сейчас было нужно… Просто не хотелось оставаться в одиночестве. И известие про грибок, и тягостный разговор с Людмилой никак не прибавляли ему хорошего настроения. И поэтому он спросил у женщины:

- Выпьете со мной?

- Нет, пить я не буду, у меня овуляция, но если хотите…, - она чуточку замялась, – я с удовольствием посижу с вами, выпью сока.

- У вас овуляция? – Горохов был уже готов к чему-то подобному. – То есть…

Она мило улыбнулась:

- Если вам захочется близости, я буду очень рада, – и добавила потом: - Мы все будем рады.

- Мы все? Кто это мы все? – удивился уполномоченный; он раздавил окурок в пепельнице и вытащил ещё одну сигарету.

- Вся наша община. Пророк благословил меня, и муж одобрил.

- И муж одобрил?

- Конечно. Он у меня истово верующий, он знает, что получить первозданные гены такого качества, как ваши, – это для общины большое благо, – пояснила женщина.

- Какие гены? – не понял он.

- Первозданные… Понимаете, и мы, и северяне работаем с геномом, северяне форматируют его, мы компилируем… то есть вносим искусственные поправки, а ваша биология – это редчайший продукт трёхсот тысяч лет мутаций и эволюции.

Горохов всегда был прохладен к похвалам, и теперь эти слова не вызвали в нём особых чувств; он только поинтересовался:

- И откуда вы знаете про мою биологию?

- Образцы вашей биологии Ольга привезла ещё много лет назад, они нам хорошо известны, и на их основе создано уже две модели отличных корпусов. Но всё равно, мы хотим получить ваши гены и вырастить их в первозданном естестве. Это даже не будет ни страстью, ни прелюбодеянием. По сути, это обряд нашей религии; мы, и особенно мой муж, хотим вырастить первозданного человека. Такого, как вы, – степняка, царя песков, варана, и в то же время человека с интеллектом выше, чем у казаков.

- А вы и с генами казаков работаете?

- Конечно, их гены превосходны: реакция, выносливость, плодовитость, невероятная устойчивость к бактериям, – но среди них очень немного людей с высоким интеллектом. Они не такие, как вы. В степи последние века выживали те, у кого выше реакция, а не те, кто в состоянии обдумать сложившуюся ситуацию.

- Ну понятно.

- Кстати, у меня тоже хорошие гены, я очень выносливая для женщины, у меня хороший иммунитет и нет наследственных заболеваний. Мы можем оставить качественное потомство, у меня сейчас готовы к оплодотворению три клетки.

Молодец. Молодец. Всё ясно и доходчиво рассказала. И теперь ждёт его вердикта. Она мило улыбается ему, и в общем-то приятна. Нет, его Наталье или Люсичке в её лучшие годы она конкуренции не составила бы, и ноги её не были длинны, как у них, и фигура неидеальна, но потомство, гены… Это всё так интересно, а ещё… эта её непосредственность. В общем, молодец. И, может, она почувствовала своим женским нутром, что он, хоть и устал за день, но всё-таки не хочет сейчас оставаться в одиночестве. Один на один со своим грибком в лёгких. И женщина дождалась от него:

- А как вас зовут?

- Маргарита, - сразу ответила та, - можно Марго, можно Рита.

- Ну, хорошо. Тогда раздевайтесь, Маргарита.

Рите не нужно повторять дважды, она, хоть и покраснев немного, начинает раздеваться, а он, пристально разглядывая её и выпуская струю дыма в потолок, спрашивает:

- Кстати, а что это за Ольга? Ну, которая много лет назад привезла мои биоматериалы.

- Как что за Ольга? – Рита снимает брюки и замирает перед ним в одном белье. – Вы же только что с нею ужинали.

- Ах, ты про эту Ольгу, – теперь Горохову всё становится ясно. Люсичка… Всегда полна неожиданностей. И, продолжая разглядывать Риту, он отмечает, что всё-таки она неплоха и без одежды. Но тут же неприятная догадка вдруг посещает его:

- Рита?

- Да, - откликается женщина. Она вся во внимании.

- А это…, - он стаканом указывает на неё, – это ваше тело или, может быть, это… корпус?

- Нет-нет, - она уверяет его, - конечно, это всё моё, первозданное. До сорока пяти лет пророк не рекомендует смену корпуса. Да и пока мы с мужем не заслужили новые корпуса. А может, и не заслужим. Из комплекса нам выходить для поиска материала некогда, у нас много работы. Да если и выйдем, можем не найти, а можем и погибнуть где-нибудь там в песках. Так что…, - она улыбнулась, - наверное, будем жить такими, какие есть, до самого конвертора.

«У них, значит, говорят «до самого конвертора». А ещё пророк не рекомендует смену корпуса до сорока пяти лет. Интересно, а Люсичке-Ольге сколько уже?».

- Налить вам выпить ещё? – спрашивает Рита.

- Налей, - говорит Горохов, а пока женщина легко, на цыпочках, идёт до холодильника, голая и красивая, вдруг некстати вспоминает о том, что прямо сейчас у него в лёгких, бронхах и пищеводе разрастается беспощадный паразит, задача которого – убить его, превратить его в удобрение. «Хорошо, что я оставил её! И нужно будет выпить побольше, иначе я с такими мыслями не засну».

***

Наверное, в этом платье она в свои лучшие дни выглядела потрясающе. Но сейчас, на её высохшем теле, оно выглядело… не очень… мягко говоря. И маску сегодня Люсичка снимать, кажется, не собиралась.

- Ты не обращай внимания на его странности, – у неё там, в маске, отличный микрофон и динамики хорошие, её голос почти не приглушён, он отлично разбирает все звуки. – Зовут его Шубу-ухай. Просто Шубу. Он охотник. Говорят, хороший.

Прекрасный завтрак. Свинина, омлет из отменного порошка, настоящий кофе, пшеничный хлеб с вареньем. Нет, конечно, в этом им не откажешь. Принимать и оказывать честь они умеют. Уполномоченный сидит, курит и постукивает зажигалкой по белой скатерти стола.

- Может, тебе записать его данные? – спрашивает Людмила.

- Себе запиши, - усмехается Андрей Николаевич. Что за дурацкий вопрос? Если бы он что-то записывал и таскал записки с собой по степи, он бы перед ней тут не сидел. Нет, в его профессии записывать что-то было смертельно опасно. Любая бумажка могла его выдать.

Она смотрит на него через стёкла маски без упрёка, скорее устало, а он у неё спрашивает:

- С чего ты вообще решила, что я согласился?

Он видит, как вздымается её впалая грудь, она вздыхает, а потом говорит ему:

- Ты таблетку выпил?

Он улыбается ей – улыбается, хотя ни на секунду не забывает про свой грибок, – и потом качает головой: их поведение похоже на поведение двух стариков, мужа и жены, которые уже прожили жизнь и будут терпеть друг друга до самого конца.

- Выпей, - настаивает Людмила. – А лучше пей по две в день, я тебе ещё найду.

- Найдёшь? - интересуется Горохов. - Даже если я не соглашусь?

Людмила Васильевна не отвечает ему на этот вопрос, а задаёт свой:

- Марго тебе понравилась? Это я её для тебя выбрала.

- Выбрала?

- Было несколько желающих, но я подумала, что именно она тебе придётся по вкусу.

- Ну да… Маргарита – прелесть! – признаётся Горохов. – Очень приятная и старательная женщина.

- Передам ей, она порадуется.

- Мужу её тоже передай… мою благодарность, - ехидно замечает Андрей Николаевич.

- Слушай, Горохов… Во-первых, нам нужны её дети от тебя, и её муж, слава вселенной, это понимает. А во-вторых…, - кажется, она смотрит на него с упрёком из-под своей маски, - ты иногда бываешь таким мерзким. Аж тошнит от тебя.

- Ну, зато ты у нас сладкий кактусовый мармелад, - он опять усмехается. – И, кстати, тошнит тебя не от меня, а от этих ваших игр с человеческой натурой.

Снова повисает пауза.

- Я уже заказала тебе лекарство, - наконец говорит Людмила. – Как придёт, так вышлю.

- А я тебе ещё раз напоминаю: я ещё ничего не решил и ничего тебе обещать не буду, – он достаёт таблетку и запивает её остатками сока, потом закуривает и продолжает: – Ладно, этот твой… Как там его…?

- Шубу-Ухай, – сразу оживилась она.

- Если вдруг надумаю… чтобы не искать тебя потом по ваннам… Давай адрес этого Шубу-Ухая.

Глава 42

Оказывается, он жил где-то на окраине Серова.

«По пути».

Горохов запомнил адрес и спросил у Люсички:

- И ты думаешь, он знает, как найти «выход»?

- Он знает человека, который знает, как найти «выход», - Людмила Васильевна ободрилась; то, что уполномоченный начал про это говорить, уже было для неё победой. – Тот живет где-то за рекой, Шубу отведёт тебя к нему.

- Ты знаешь этого Шубу?

- Конечно. Он хороший человек. Наш человек. Он уже много лет нам помогает и почти ничего не просит.

- Много лет…, - Андрей Николаевич смотрит на неё, - много лет… Людмила Васильевна… Или лучше звать тебя Ольга?.. А сколько тебе лет? Не вот этому твоему… телу, а тебе… Уж и не знаю, как сказать… твоему сознанию, что ли?

- Я не помню… Не знаю… Не вспоминаю об этом… Не забивай себе голову, и мне тоже, - отвечает она спокойно. – Я не считаю годы. Те годы… Это всё… это была уже не я. Когда через семь месяцев я встану из ванны, я буду опять молода, и моя жизнь начнётся снова. Новое тело… Новые заботы… Новые дела… У меня много дел. И главное дело – это реликт. Главное, но не единственное. Я уже набросала планы. Пророк уже готовит ресурсы под них. И я надеюсь, Андрей, что ты мне поможешь в их реализации.

Уполномоченный смотрит на неё: она немного скособочена, видно, ей даже непросто сидеть сейчас вот тут, но она уверена – эта умирающая, по сути, женщина уверена, – что скоро будет решать новые задачи.

- Понятно, - наконец произносит он. – Ну, а того, который знает, где появляются «выходы», ты сама хотя бы видела?

- Нет, – отвечает Людмила.

- Прекрасно… Пойди туда – не знаю куда, найди того – не знаю кого, – резюмирует он. – В общем, как обычно, всё сам, всё сам… Знаешь, Люсичка, - он качает головой, - я ничего тебе не обещаю. Поговорю с этим твоим Шубу-Ухаем… Но не более того, – он задумывается. – Шубу-ухай… Как поэтично звучит.

- Поговори хотя бы с тем, с кем он тебя познакомит, съезди за реку, мне самой интересно, что это за человек, - просит она.

- Посмотрим, - он встаёт. – Ладно, надо ехать, у меня ещё куча дел.

- Опять едешь кого-нибудь убивать? – интересуется Людмила весьма едко.

- И кто это у меня спрашивает? Не тот ли человек, для нового тела которого подготовили двух невинных людей, сидящих и ждущих своей участи?

- Они не сидят и не ждут, - отвечает ему женщина, - они давно уже в сепараторе, их уже неделю назад разложили на основу и плазму. А сейчас плазма созревает в активные белки. Ещё два дня будет зреть – и всё будет готово. А после…, - она сделала жест рукой, как будто прощалась с ним.

Горохов встаёт, берёт свой пыльник, надевает его, закидывает винтовку на плечо, флягу небрежно вешает на шею, берёт в руки шляпу и произносит с удивлением:

- Не могу понять, почему мне в Трибунале на вас на всех ещё ордера не выдают.

- Тебе лучше об этом не знать, Андрюша, - с вызовом произносит Людмила Васильевна и тоже встаёт. – Ты всё-таки сходи за реку, поговори с тем типом, о котором тебе скажет Шубу. Даже если и не станешь нам помогать, может, это тебе самому будет интересно.

- Дети придут меня провожать? – спрашивает он прежде, чем выйти из роскошной комнаты.

- Я им запретила, – говорит она.

- Ну так разреши.

- Как скажешь.

***

Двое кареглазых и седая тётка Эля-Эльвира уже ждут его около фургончика. Тут же тьютор Андрей, ещё несколько местных, ну и три бота, копошатся у ящиков. Горохов, опустив голову, курит, прислонившись к большому пластиковому контейнеру у одной из стен; он отворачивается от всех, не хочет, чтобы кто-то видел его лицо, никто, кроме сыновей… Тьютор намеревался к нему подойти, видно, хотел поговорить, но уполномоченный не был расположен к беседам. Покачал головой: не надо. И тот всё понял. За последние сутки так наговорился, что теперь на год хватит.

Что-то ему тошновато. Даже табак был сейчас не в радость. А с чего бы ему пребывать в добром расположении духа?

О чём бы он ни говорил, с кем бы он ни говорил, осознание того, что он неизлечимо болен, не покидало его. Было неразлучно с ним. И это ещё не всё. Он узнал, что у него есть сыновья – и тут неприятность. Эти сыновья не доживут и до двадцати лет. Считай, что тоже, больны. И главное… главное – есть человек, который во всём этом виноват. И в его болезни, и в ненормальности детей. И человечек этот скоро сменит свою уже протухающую шкурку, как геккон, и снова кинется в степь творить свои дела-делишки.

«Пристрелить её, что ли? А почему нет? Меня тут не тронут, ведь краснолицему позарез нужно вещество! Как они его называют, «реликт».

Тут он слышит детские голоса, бросает окурок на чистый бетон и растирает его башмаком: ничего, ботов у них тут навалом, уберут.

Двое мальчишек бегут к нему, а за ними, припадая на левую ногу и скособочившись, идёт мать.

Он присаживается, думает, они кинутся обниматься, но мальчики останавливаются в паре метров от него.

- Здравствуй, отец.

- Здравствуй, отец, – они говорят почти синхронно.

- Ты, - он указывает на одного из них пальцем. – Имя.

- Николай, - сразу отзывается тот.

- А ты, значит, - он переводит палец.

- Андрей.

- Вас, наверное, все путают, – говорит Горохов.

- Мать никогда нас не путает, – не соглашается с ним Николай.

- Даже если мы хотим её запутать, – добавляет Андрей.

- Ты уезжаешь? – спрашивает Николай.

- Да, у меня есть дела.

- В степи?

- В степи.

- О чём тебя просил пророк? – спрашивает Николай.

- Об этом вам знать рано.

- Пока, может быть, и рано, - уточняет Андрей. Он не такой бойкий, как Николай.

– А через пять лет мы будем взрослыми. И сможем сами получать задания от пророка, – хвастается Николай.

- Да? Через пять лет? – сомневается уполномоченный.

- Да, через пять лет мы уже будем готовы работать в степи, – заявляет Николай.

- Уверены? – Горохов усмехается.

- Конечно, - говорит Андрей и добавляет почти вкрадчиво: – Если в нас твои гены, как уверяет нас мать, то мы будем выживать там, где другие будут умирать.

«Вам, парни, нужно вырасти в степи, на барханах, с обрезом в руках. А ещё нужно научиться жить на мотоцикле и уметь искать воду. Нужно научиться узнавать, где прячется сколопендра, и какие кактусы в какое время года можно есть, и как не стать домом для клеща, и как не запустить под одежду паука... И учиться всему этому вам нужно начинать сейчас. А в этом раю с бетонным полом, кондиционерами, пшеничным хлебом и герметичными дверями, вы ничему такому не научитесь».

Но, конечно, всего этого он говорить мальчишкам не стал, а лишь осадил их немного:

- Гены – это ещё не всё.

- Мы знаем, отец, – говорит ему Николай.

- Мать хочет, чтобы мы стали учёными, – добавляет Андрей. – И всю жизнь ковырялись в плазме.

- Ненавижу плазму, – морщится Николай.

- Нам надоело учить названия белков.

- Мы хотим быть как ты, – глаза Николая сверкают. – Хотим охотиться на бандитов.

- И жить в степи, - добавляет Андрей. И тут он вдруг просит: – Отец, не уезжай. Останься хоть на один день, – он показывает палец. – Хоть на один.

- Да, - тут же поддерживает его брат. – Останься. Побудь с нами. Расскажешь нам про свои дела?

У Горохова аж челюсть свело.

«Интересно, им сказал кто-нибудь, что их жизнь ограничена пятнадцатью годами жизни и пятью годами умирания? А в семнадцать они будут такими же развалинами, как их мать, что стоит сейчас за ними?».

Конечно, никто ничего подобного им не сказал!

И тогда он говорит им:

- В следующий раз, когда я приеду сюда, я проведу с вами три дня.

- А когда ты приедешь? – сразу интересуется Николай.

- Нескоро, у меня есть дела, - уполномоченный снимает свои часы с руки. Часы с компасом, которые только что вернул ему один из кареглазых. Он протягивает их Николаю: – Без них в степи никуда.

- О! – мальчишка хватает часы. Он глядит на эту недорогую вещь, как будто это какая-то великая ценность.

А Горохов достаёт из кармана брюк складной нож. Он протягивает его Андрею. Тот тут же хватает его. И часы, и нож – вещи обычные, недорогие, но больше у него ничего нет. Ну, не оружие же мальчишкам дарить.

- Всё парни, мне пора, давайте обнимемся.

Николай обнимает его, а сам всё разглядывает подарок. А вот Андрей нож сжимает в кулачке, а сам спрашивает опять:

- Отец, а ты точно приедешь?

- Приеду, вы пока готовьтесь, - отвечает он и отрывается от мальчишки. На Людмилу, на тьютора даже не смотрит, машет кареглазым: всё, поехали.

***

Местонахождение комплекса он угадал верно ещё в первый раз, обратный путь только подкрепил его догадки. До Новой Ляли было ещё далеко, и он хотел поспать. Но даже и подремать у него не получалось. Мысли, мысли, мысли… Про двух мальчишек, которые вряд ли будут взрослыми, про их страшную мать, про весь этот комплекс, про «подростка» с прозрачной кожей и про то, что они перерабатывают каких-то людей на свои нужды; в общем, размышления про всю эту религиозно-научную секту не давали ему покоя. Что с ними делать? Писать ли про всё это в рапорте? Что сделает Трибунал? Первым делом всё, как водится, засекретит. Ну, это понятно. А дальше? Вопрос очень серьёзный. Конечно, отцы-комиссары сами такой вопрос решать не будут, тем более что решить его у них нет, как говорят военные, наряда сил. Самим взять такой комплекс – дело немыслимое. Армейцы… те могут попробовать. Но настоящие солдаты есть только у северян. А значит, к делу придётся привлекать этих уродов. Да-да, тех самых уродов, которые не дали ему и его Наталье пропуск на север, да ещё к тому же устроили ему неприятные проверки, слежку, а судя по всему, ещё и открыли на него охоту. Настоящую охоту с очень бойкими охотниками. Подумал-подумал обо всём этом уполномоченный и вдруг пришёл к выводу, что торопиться с подробным рапортом о Люсичкином притоне на краю карты он не будет. И это был первый раз, когда он не спешил с передачей полученных данных.

Раньше в подобном случае Андрей Николаевич, даже рискуя, торопился бы передать полученную информацию в «контору», она важная и не должна умереть вместе с ним, но сейчас… Сейчас всё было иначе. Тут он вспомнил…

Полез в карман, достал из него металлическую монету, повертел её в руках. На одной стороне была лишь цифра «13». А на другой – изображение молитвенно сложенных рук и надпись: «Лишь о будущем». Всё, больше ничего на монете не было. Зато мыслей у него было предостаточно.

«Нужно обдумать всё как следует! Всё взвесить. А то припрутся сюда солдафоны с севера, заберут всё себе. Людишек некоторых тоже прихватят, ну, тех, что чего-то стоят. И информацию, и оборудование волшебное. Это обязательно. У Люсички одна энергетическая установка в комплексе чего стоит. А мне что с того будет от северян? Ну, допустим, снизойдут и простят меня… Простят. За что? За то, что я привёз им какое-то волшебное вещество. За то, что возил им ботов живыми? И кучи всяких мёртвых тварей? Нет, теперь я их не прощу… Кстати… буду в Серове – обязательно узнаю про проход на север. Может, Люсичка и не врёт».

Но все эти размышления неизменно отравляла мысль о грибке. И он всё чаще думал о том, что ему предстоит операция. Да, нескоро ещё, но это ничего не меняло. Болезнь, операция, и, быть может, не одна, слабость и уход со службы. Он уже думал, как расскажет об этом Наталье. Для неё это будет, конечно, удар. А ещё он с тяжким сердцем думал о двух мальчишках, которым обещал вернуться.

Сейчас он понимал, что обещание это он может и не выполнить. Ещё неизвестно, как сложатся его отношения с Люсичкой и её пророком, когда они поймут, что уполномоченный не собирается тащиться в пекло за каким-то там веществом, даже несмотря на то, что пророк ему выдал какую-то монету. Но там, в большом ангаре, он не мог не пообещать им.

В общем, до конца дороги он так и не смог заснуть.