Камень ацтеков

Глава 15. Сколопендра

Многочисленные голуби вились над Тортугой. В портовой таверне охотно тушили голубятину, запах жаркого там смешивался с ароматами дерева, сыра, фруктов и моря, с парами алкоголя из только что вскрытого бочонка.

Компания в ранний час подобралась немногочисленная, но упорная.

Пили отчасти ром, а больше водку (бутылка четыре реала), беседа, впрочем, клеилась плохо, и атмосфера сонного запустения витала над неубранным полутемным залом.

В песчаной гавани ждал своего часа корабль — хороший трехмачтовый люггер без флага с десятью пушками на борту.

Утреннее солнце еще не успело как следует раскалить палубу. Матрос Винд остался в тот день часовым и, чтобы скоротать время в одиночестве, рассматривал рейд с северной стороны острова.

Чье-то каноэ выгребало из-за скал. Чуть ближе чайки буянили и раздирали на части сомнительного вида добычу. Их драка немного отвлекла Винда, и он не сразу заметил лодку.

— Кого это принес к нам черт?

Верткая посудина быстро разрезала спокойную воду. За несколько ярдов от корабля человек в ней перестал грести, приложил ладонь к лицу и внимательно уставился на вахтенного.

Винд (который изрядно вырос за последние полтора года) тоже разглядывал чужака. Тот был высок, крепок, сильно загорел, щеки его обросли двухнедельной щетиной. Темные волосы, неровно обрезанные ножом пониже ушей, выгорели на солнце до русоватого цвета.

— Господи! Так это и впрямь вы, капитан Баррет?!

— Да, это я. Спокойно, Джо. Как ты думаешь, мне стоит подняться на борт? Мы сумеем поговорить спокойно?

— Еще бы! Наши парни почти все пересели в каноэ и отправились поохотиться на Эспаньолу. Этакая охота на свиней. Пятеро дрыхнут в кубрике. Остальные подались в таверну.

— Доктор Кид на месте?

— Мистер Генри сейчас на берегу, самоновейшим методом лечит колики губернатора.

— Штурман?

— Старик полгода назад завязал с промыслом и вернулся на Скаллшорз. Он теперь богатенький хитрый шиш на пенсии.

— Кормик?

— И не думайте о нем, капитан, Кормик сейчас не на «Синем цветке».

Баррет вскарабкался на борт.

Палуба послушно легла под его ноги. Ветер чуть-чуть покачивал снасти. На шканцах Баррет заметил подозрительное пятно, застарелое. В глаза бросился беспорядок в такелаже и кое-где пятна ржавчины.

— Кто тут командует?

— Можно сказать, никто. Раньше всеми делами заправлял Кормик. Потом еще двое из бывших матросов, но на свою беду они оказались туповаты, и…

— А Кид?

— Мы предлагали доктору выбрать его капитаном, но мистер Генри бурчал, что стихия ученого — ланцет.

— Куда подевался натуралист Брасье? Он сейчас на Тортуге?

— О, с ним вышла целая история. Наш растяпа явился в резиденцию господина д'Ожерона с доносом на насилие и издевательства. Губернатор Тортуги топал ногами и кричал — так он был разозлен. Я было думал, что болтаться мне, как и некоторым другим, на рее…

— Чем все кончилось?

— Удача — переменчивая леди. Может быть, мсье Брасье понравилось морское крещение, а может, и еще почему, но только он сам вернулся на «Синий цветок». Теперь француз служит у нас кем-то вроде лейтенанта и хранит на борту тюк с чучелами попугаев. Считается, что мы все заняты сбором провианта на продажу, хотя сейчас на люггере нет никакой добычи, которую можно было бы попробовать на зуб, кроме, конечно, небольшого количества испанских монет…

— А Кормик?

— Что Кормик?

— Я собираюсь пощупать его сердце саблей, дружок.

— И не думайте, капитан Баррет.

— Это почему?

— Кормик сдох, его погубила пустая случайность. Или судьба — называйте эту неприятность как вам угодно. Одно время после того как вы утонули, он заправлял делами на корабле, и дела эти, не в обиду будь сказано, шли неплохо. Потом у Кормика завелась скверная привычка запираться в своей каюте, то есть, я хочу сказать, в вашей бывшей каюте, капитан Баррет. Все ему казалось, что убийцы на подходе. Там, за закрытой дверью, он и пил. Туда же водил девушек с побережья, хотя некоторые считали, что дамам не место на борту, раз на берегу имеются веселые места по сходной цене. Люди терпели его приказы, но однажды он приказал протащить меня под килем на веревке за сущую безделицу, о которой даже и рассказывать не стоит. Вы же знаете, капитан, какой я отличный пловец, так что мне удалось отделаться всего лишь парой царапин. Увалень Том на моем месте наверняка нахлебался бы воды, а то и череп себе раскроил. Я, конечно, простой парень и совсем не обиделся на капитана. Чего на него обижаться? А мистер Кид еще тогда буркнул, что быть, мол, беде, но Кормик не поверил и, как обычно, назвал господина судового лекаря тем словом, которое запрещала мне произносить моя матушка.

В общем, однажды, когда капитан, будучи под мухой, спал у себя в гамаке, его укусила сколопендра. Береговые болтуны сочинили, будто кто-то специально подкинул ее в кормовую каюту, но только возиться с опасной гадиной у нас не найдется дураков. Бедняга сдох, потому что дверь была, по его обычаю, заперта изнутри. Все думали, что капитан просто в запое, поэтому плотник сломал створку только на пятый день. Кормик уже разложился весь и был зеленый и липкий, будто крокодил. Так мы и остались без капитана… Ей-богу, я так рад встретить вас, сэр! Всегда верил в вашу счастливую звезду!

— Где Кид? Хочу его увидеть.

— Да вот и он, плывет к кораблю в своем каноэ. Ланцетник сегодня трезв как стеклышко, снял парик и остужает на ветру лысую макушку.

«Неужели прошло почти два года?»

Питер смотрел во все глаза. Кид постарел. Остатки волос сильно поседели, а взгляд казался тусклым, неживым.

Полутрезвый лекарь кое-как вскарабкался на борт «Синего цветка». Он стоял напротив Баррета, подслеповато щурился и неловко пытался нацепить очки.

— Господи, неужто это ты, Баррет?!

Очки выпали из пальцев врача и заскакали по палубе, теряя стеклышки.

— Да, старый пройдоха, перед тобою снова я.

Кид обнял друга, потом отступил на шаг, подобрал остов очков, пристроил его на носу и осторожно всмотрелся в лицо капитана.

— Ты изменился, — мягко сказал он. — Два года тебя не состарили, но что-то переменилось внутри. Где ты был, Питер?

— В аду.

— Ага, понимаю, ты оказался в Картахене.

Баррет рассмеялся.

— Пошли, поговорим без свидетелей в каюте.

Дверь бывшей каюты Баррета все еще хранила старые следы пистолетных пуль. К ним добавились грубые отметины от плотницкого топора.

Кид криво ухмыльнулся.

— Малыш Джо уже рассказал тебе наши истории? Не волнуйся, друг, каюту основательно вычистили после падали. Я велел выволочь хлам на берег и подпалить. Раймонд вымыл тут все. Так что внутри пусто, чисто и немного грустно — ни тебе английского рожка, ни запасов трофейного ликера.

Баррет сел на лавку и положил руки на голый стол. В углу возились корабельные мыши.

— Что еще скажешь, старый друг?

— Для начала я спрошу — ты в самом деле вернулся, Питер? Это не иллюзия?

— Я вернулся.

— В чужой стране ты получил то, что захотел?

— Оставь всякое такое в стороне, Ланцетник.

— Ты будешь с нами, даже если придется драться за место капитана по законам братства?

— Да.

— Отлично! Кстати, тебе следует ладить с губернатором Бертраном д'Ожероном. Это умнейшая шельма и отчаянный человек, он сам участвовал в неудачном десанте против голландцев на Кюрасао.

— Что там случилось?

— Попали не туда. Корабль разбился близ Пуэрто-Рико, и несколько сотен французов словно цыплята оказались в руках у испанских поселенцев и метисов. Сам губернатор смешался с толпой пленных и улизнул только хитростью. Многих перебили и замучили. Сейчас флот под командованием господина Ментенона собирается отомстить, пустив кровь чужим солдатам.

— На нашу работу будет спрос.

— Вот и я про то, Питер.

Баррет помедлил, врач грустно ссутулился в ожидании.

— Ты хотел спросить о чем-то еще?

— Да, Ланцетник. Помнишь мою карту?

Кид коротко кивнул:

— Не вздумай показывать ее на Тортуге.

— И не подумаю. Эта карта уже дважды приносила мне беду.

Кид потер висок.

— Не хочешь выкинуть ее за борт?

— Нет.

— Тогда вернемся к нашим планам. Будешь участвовать в деле Ментенона?

— Может быть, но для начала мне надо побывать на Ямайке.

— Там плохие перемены и новый губернатор.

— Знаю, но дело не относится к береговому братству.

— Опять какая-нибудь девица?

— Нет, с этой глупостью покончено навсегда. У меня серьезный разговор к Юджину Хакстеру. Говорят, он перебрался туда с Мертвого острова.

Доктор кивнул.

— Я становлюсь стар и не любопытен. Только для начала покажись нашим ребятам, пусть снова признают тебя капитаном…

— Пусть попробуют не признать. После переделки в Веракрусе я по-другому стал смотреть на многие вещи…

Доктор опустил плечи и уточнять не решился.

День прошел более-менее спокойно, через несколько часов подвыпившая команда «Синего цветка» вернулась на борт — все, кроме тех, кто до сих пор охотился на Эспаньоле. Те, кто возвратился, имели удовольствие видеть Баррета, воскресшего из мертвых.

— Вот это фокус — почище летучего корабля, — простодушно заявил Том Смок. — Должно быть, вы плаваете в море как доска, капитан. По правде говоря, скотина Кормик никогда мне не нравился.

— Я — законный владелец «Синего цветка» и отремонтировал люггер на собственные средства, когда мы взяли его в бою шесть лет назад. Есть здесь кто-то, кто хочет поспорить со мною за место капитана? Пусть он выйдет вперед прямо сейчас, обещаю, что бой будет честным.

— Среди нас не отыщется дураков. Драться с первой саблей Скаллшорз может только буйнопомешанный народец типа друзей покойного мятежника Робертсона.

— Может быть, второй претендент найдется среди тех, кто пока остается на Эспаньоле?

— Трудно говорить за других, капитан, но…

— Таких сумасшедших не найдется на всем свете.

— Отлично. Я — капитан «Синего цветка». Мое слово — закон. Если тут найдутся недовольные, которые хотят отделения, пусть заявят обо всем сразу и без страха. Они получат возможность попытать счастья у других капитанов.

— Бросьте сомнения, капитан Баррет, мы с вами…

— Тогда пора заняться делом.

Баррет со значением посмотрел в сторону беспорядка в такелаже.

— Где судовой плотник?

— На Эспаньоле, сэр.

— Когда он вернется, его ждет либо работенка, либо пинок под зад. На моем судне не нужны лентяи. Куда подевался мошенник Раймонд?

— Я тут, хозяин.

— Выйди вперед и ты, старина Генри Кид.

— Что ты удумал, Питер?

— Сейчас увидишь.

Кривой доктор встал рядом с капитаном и коком.

— Сколько больных на корабле, считая и тех, кто сегодня заночевал на Тортуге?

— Семеро, Питер, — без особого желания сообщил доктор Кид. — У Вилли на коже ожог, нанесенный неизвестно чем, сломанный палец у Фоссета, один случай лихорадки и четверо подхватили диарею.

— Я тебя не совсем понял — хочу сказать, насчет диареи. Что это такое?

— У наших ребят отказали желудки, двое из четверых ослабели так, что лежат пластом.

Баррет вспомнил врача-метиса Франчо и его смуглую, забавную в своей серьезности физиономию: «Такое лечится только чистотой, сеньор».

— Начнем с разборки запасов. Пора почистить трюм. У нас найдется уксус, старина Кид?

— Возможно. Может быть, целый бочонок, спроси это зелье в хозяйстве кока.

— Раймонд?

— О да, уксус я отыщу, хозяин.

— Боцман! Проследи, чтобы весь бочонок разбавили на две трети. Этим раствором следует вымыть палубу и переборки.

— Баррет дернулся умом, — шепнул здоровяк Смок своему другу Винду. — Уж чего раньше не наблюдалось за нашим капитаном, так это ненормальной тяги к чистоплюйству.

— Должно быть, он просто узнал кое-что новое на побережье, — без особого энтузиазма пробормотал Винд.

Вечер превратился в повальную уборку, команда люггера кашляла и чихала, втирая в доски уксусный раствор. Баррет стащил потрепанный в странствиях камзол и остался в одной рубашке.

— Я собираюсь досмотреть это до конца. Раймонд! Принеси мне табака, если не найдешь в каюте — марш за ним на берег.

Уксусная пена пополам с грязью нехотя стекала за борт.

— Разит так, что рыдать хочется, — печально сказал Джо.

Его медлительный друг Смок согласился с готовностью увальня:

— Шибает в нос так, что сразу понимаешь — пахнет не маргариткой.

— Уксус уничтожает грязь, — как ни в чем не бывало объяснил Баррет.

— Он говорит, что запах уксуса легко вытеснит любую другую вонь, — в более простой форме довел до друга Джо, — мне кажется, в этом есть зерно правды.

Уборка люггера продолжалась до ночи и под ругательства пиратов завершилась общей стиркой гамаков.

Только тогда хандра оставила Баррета и он ушел спать в свою пустую каюту. Пробили очередные склянки. Чистый как игрушка люггер покачивался на воде.

— Кем ты вернулся к нам, Питер? Человеком? Дьяволом? — философически спросил вслух Генри Кид, но усталый Баррет уже спал в своей каюте и не мог слышать его.

Задумчивый Ланцетник упорно оставался на палубе — до тех пор, пока совсем не стемнело.

Глава 16. Порт-Ройал

Через пару месяцев после возвращения Баррета «Синий цветок» бросил якорь в гавани Порт-Ройала. Люггер преобразился, выглядел частным торговым судном и не вызывал особого интереса.

Капитан выбрался на берег в одиночестве, углубился в переплетение улиц, с равнодушием прошел мимо оружейных лавок и трактиров и в конце концов добрался до лавки, на вывеске которой без лишних добавлений значилось просто — Юджин Хакстер, ювелир.

— Нужен браслет? — поинтересовался хозяин. — Желаете полную женскую парюру [24] из пятнадцати предметов? Может быть, кольца или запонки для себя?

Баррет с непроницаемым видом рассматривал камни, оправленные в золото и серебро. Камни были всех оттенков — от цвета насыщенной крови до нежного оттенка льда, сложная огранка создавала насыщенную игру цвета.

— Если вам, сэр, понадобится колье для брюнетки, рекомендую вот эту изумительную вещицу, а для блондинки подойдет розовый жемчуг. Если желаете, есть пуговицы с изумрудами или чеканные пряжки хорошей работы…

Не получив ответа, ювелир вздернул подбородок.

— Сейчас входят в моду драгоценности во французском стиле, с высокой чеканкой. Можете выбрать старое доброе английское серебро… Почему вы молчите?

— Я не собираюсь ничего покупать.

— Вот как!

— Мне нужно продать одну вещицу.

— Какая-нибудь пиратская дешевка?

— Нет.

— Фамильные ценности? Предупреждаю, экспорт самоцветов с испанского побережья довольно сильно снижает цены.

— Для начала я хотел, чтобы вы просто взглянули на камень.

Ювелир подумал, потом сухо кивнул.

— Пройдемте в мастерскую. Как я могу обращаться к вам, мистер пират?

— Тогда уж называй меня просто Питер Злыдень, старая ты перечница.

Хакстер, видимо, давно привык к чужой грубости, поэтому он легко пропустил выпад Баррета мимо ушей.

В мастерской царил идеальный порядок, там имелась крошечная наковальня, устройство для выделки золотой проволоки, шлифовальная мельница, алмазный порошок, разный мелкий инструмент и прозрачный сосуд с соляной кислотой.

— Дайте камень сюда, — брюзгливо попросил Хакстер.

Он бережно принял изумруд в ладони, повертел, навел лупу и долго рассматривал мутное облачко крошечных вкраплений внутри.

— Где вы нашли его?

— Не имеет значения.

— Если хотите настоящий совет от знающего мастера, а не от шарлатана, вам следует быть откровенным Наша контора одна из самых уважаемых. Не стану скромничать — она лучшая. Это камень из Картахены?

— Этот камень ничей, он из старой индейской руины.

— Любопытно. Вы не лжете мне, мистер Злодей?

— Нет.

— Отлично. Тогда посмотрите сюда. Изумруд, он же смарагдос, как говорят греки, или эсмеральд, как говорят испанцы. Цвет меняется при повороте от сочно-зеленого до голубоватого. Видите крошечные пузырьки в самом сердце кристалла? Вам нравится этот блеск?

— Да, — глухо ответил Баррет, чувствуя, как непонятное очарование ацтекского камня опутывает его разум.

— Это очень крупный кристалл — я бы сказал, огромный, огранка выдает, увы, испанского мастера. Вы солгали?

— Нет. Камень — половина прежнего, тот действительно нашли под Веракрусом, а уменьшили и повторно обработали в Картахене.

— Цена его, будь он подлинным, огромна — дороже алмаза с равным числом карат. Кстати… как выглядел… первоначальный оригинал?

— Почти в два раза крупнее, но огранен очень похоже.

Хакстер поморщился.

— Нет ли какой ошибки? Судите сами, мистер Злюка. Ваш камень в Картахене оформили «ступенями», кроме того, на углах устроены специальные маленькие грани, которые предохраняют эту хрупкую красоту от скалывания. Дикие индейцы никогда не обрабатывали так своих драгоценностей. Им была доступна только полировка естественных граней или простая отделка кабошоном.

— Что такое кабошон?

Усмехнувшись, Хакстер выложил на стол кусочек нефрита.

— Образец, — добавил он снисходительно.

— Обычная стекляшка.

— Нет, всего лишь низкокачественный камень, плоский с одной стороны и выпуклый с другой. Я собираюсь вставить его в эмалевый браслет. Он похож на то, что вы видели в индейском городе?

— Нет.

— Ваш камень гранили не дикари.

— Не важно. Сколько он может стоить?

— Целое состояние, если, повторюсь, ваш самоцвет настоящий.

— Подделка мне не интересна.

— О, не скажите, мистер Питер! Подделка — настоящее искусство. Хризолит, турмалин или жадеит почти так же красивы, как и то, что вы называете изумрудом, но…

— В чем дело?

— Не сердитесь. Тот минерал, который вы показываете мне, очень похож на изумруд, только…

— Что?

— Я проверил под увеличительным стеклом. Это не изумруд. Быть может, редкая форма «благородного» берилла. Видите эти мутные вкрапления? К тому же камень слишком необычен, чтобы я быстро отыскал на него покупателя.

Некоторое время Баррет молчал в недоумении.

— Значит, у меня на руках простое стекло?

— О, что вы, нет! Это замечательный кристалл, которому рука мастера придала благородную форму. Храните его как талисман или подарите даме. Попытайтесь продать, берегите или бросьте в канаву. Только это не изумруд.

— Что я должен за совет?

— Ничего. Вы затронули мое любопытство.

После того как дверь за Барретом захлопнулась, Хакстер вволю посмеялся, но через полчаса веселье его сошло на нет. Он уже подумывал, не стоило ли перекупить диковинку по дешевке, но вскоре его отвлек поставщик жемчуга, и история о странном «изумруде» так и кончилась для Юджина ничем.

А Баррет шел прочь по улицам Порт-Ройала в таком сильном удивлении, что не сразу почувствовал досаду. Бесполезный камень оттягивал ему карман. Вот тебе и глаз бога Камаштли! Точнее, половина глаза.

Через некоторое время изумление Баррета рассеялось, и он разразился такими раскатистыми богохульствами, что заставил покраснеть двух-трех зевак, казалось, совсем не способных к смущению.

Один из мужчин уважительно присвистнул.

— Проваливай, — буркнул пират, переводя дыхание. — Радуйся, что мне сегодня не до дуэлей и дураков.

Он прошелся еще немного, пытаясь успокоиться, и тут заметил знакомую фигуру. Узкая спина Брасье, обтянутая колетом военного образца, мелькнула неподалеку. По-видимому, занятый каким-то делом Ролан попросту не заметил капитана. Баррет из чистого любопытства пристроился в ста шагах позади француза.

Брасье петлял так и эдак, то ли этот чудак потерял дорогу в малознакомом городе, то ли пытался сбить с толку преследователя. Баррет неспешно крался следом, заодно рассматривая фасады чужих домов.

«Черт возьми, — подумал он. — Я провел на Скаллшорз, на других островах и попросту в море десять лет. А там стычки, вечная пороховая гарь на руках, испанские пленные, выбивание выкупа, свой ром или трофейный ликер, стоялая вода в бочках и однообразная жратва из солонины на всех. Потом несколько месяцев веселья на берегу, пока не наскучат кабаки и не кончатся деньги. И так год за годом… Наши реалы в конце концов уходили или шлюхам, или таким сквалыгам, как Юджин Хакстер».

Брасье вильнул в сторону солидного на вид особнячка. Вокруг белых стен раскинулся газон из пестрых однолетников. Баррет выбрал местечко поудобнее и пристроился за углом, наблюдая всю сцену. Француз, к его удивлению, едва ли не опустился на колени и приник лицом к решетке ограды. Фигурка, которую Баррет поначалу принял за ребенка, подалась навстречу. Оба они — мужчина и малыш — сблизили головы в тихой беседе. Говорили, кажется, по-французски. Потом Брасье отпрянул от собеседника, резко повернулся и почти побежал так быстро, что Баррет едва успел спрятаться.

Малыш все еще крутился по ту сторону ограды. Он был хрупок, темные глаза с поволокой казались приподнятыми к вискам. Бронзовая кожа отливала золотом. Утонченную красоту существа портило неестественно усталое выражение лица.

«У него взгляд разочарованного старика», — вяло подумал Баррет.

«Тут не ребенок, а то, что греки называют nanos — взрослый человек-карлик», — с отвращением понял он.

Карлик с лицом ребенка уже отвернулся, холодно задев пирата мимолетным вниманием.

— Тэдди!

Малыш вроде бы нехотя, но довольно проворно побежал на женский зов. Фигурка дамы стояла в полупрофиль к Баррету. Склоненную голову женщины прикрывал чепец с лентами, завитые светлые волосы слегка выбивались из-под него. Темное, богато отделанное кружевами платье оставляло открытой высокую шею.

«Господи, это же Саммер. То-то слышал, что Форстер перебрался на Ямайку».

— Пэм! — заорал Баррет.

Женщина резко обернулась, потом попятилась, придерживая длинный шлейф, и исчезла за дверью.

Два огромных дога — звери мраморной масти — уже неслись скачками через газон.

«В доме наверняка полно рабов, если я останусь, то будет стычка и разразится скандал, я потеряю возможность появиться тут снова».

Баррет заставил себя отступить. Он уходил, прислушиваясь к хрипению псов по ту сторону решетки. Через два квартала капитана догнал запыхавшийся пожилой негр.

— Постойте, сэр моряк.

— Чего тебе понадобилось? Проваливай отсюда, парень. Видишь ли, я сегодня очень зол и не расположен к беседам.

— Моя госпожа, миссис Форстер, приглашает вас на обед.

— Когда?

— Завтра в два часа пополудни.

— Значит, через четыре склянки после того, как на судне просигналит рында. Ладно, скажи своей хозяйке, что я приду, если, конечно, найду для нее время. И не забудь убрать псов — мне не нравится их масть.

Шокированный лакей окинул пирата беспокойным взглядом.

— О вашем отказе не может быть и речи. Это очень важное дело.

— Дела на судне для меня важнее.

— Так вы не придете? Что передать госпоже?

— Передай, что капитан подумает.

Баррет вернулся к себе на «Синий цветок» так же, как и ушел, — в одиночестве. Лейтенант Брасье оказался на месте. Он, стараясь ничем не выделяться, стоял у борта и тихо разговаривал со Смоком. Тот громко и охотно ржал над какой-то шуткой француза.

«Что мне делать-то? — уныло подумал Баррет. — Если я не приду, то так и не узнаю, чего от меня хотели, а если заявлюсь в дом Форстера, то, пожалуй, сам за себя не ручаюсь — переломаю там все. Хотя что значит для меня какая-то миссис Памела Форстер? Да ровным счетом ничего. К черту Памелу. Я приду и заявлю ей об этом прямо в лицо».

Ночью тихо поскрипывало дерево бортов, как будто по судну бродил кто-то невидимый.

Утро занялось довольно тускло. Слабая волна трогала обшивку, пленка пролитого кем-то масла жирно блестела на воде. За бортом болтались очистки фруктов.

Баррет мельком глянул на кружку, она отливала светлым цветом морского песка. Рядом с кружкой залежалось блюдо, накануне до блеска отполированное коком. Лицо самого Баррета отражалось в светлой поверхности.

«Я чертовски похож именно на самого себя — на того, кого испанцы называют el ladron — разбойник и бандит».

Он нашел обломок зеркала и сбрил недельную щетину.

— Эй, бездельник Раймонд!

— Я тут, хозяин.

— У нас есть приличная одежда и уложенный парик?

— Что такое «приличная одежда»? Если костюм от портного, то вы его не заказывали. Если то, что подороже из добычи, то ее сейчас навалом в кладовой. Там есть как раз вам по росту. Кое на чем оставалось немного крови, но эти пятна я почистил еще до того, как они застарели. Париков точно нет. Один был у доктора Кида, но позавчера поддельную прическу сорвало с докторской лысины и унесло куда-то в море. Если хотите, я сделаю поровнее ваши собственные волосы…

Баррет сошел на берег в синем камзоле и с батистовым воротником, который накрахмалил Раймонд.

Псы возле дома Форстеров исчезли. Вчерашний лакей-негр вежливо поклонился.

Питер поднялся по ступеням, прошагал мимо отделанных резным деревом стен, цветных шпалер, мимо нескольких сумрачного вида картин с мужскими лицами в обрамлении старомодных высоких воротников. Двойная дверь столовой отворилась.

— Мистер Баррет, — объявил лакей.

Баррет вошел и сел за накрытый стол, он ел и пил, но не чувствовал вкуса. Посуда сверкала серебром. Негр-слуга молча ждал у него за плечом.

Памела сидела напротив — красивая, разодетая, как настоящая дама, и очень прямо — так, что спина не касалась стула. Она была в высшей степени привлекательна. Баррет ненавидел ее.

Сам Найджел Форстер, по счастью, не показывался.

«Сколько Пэм сейчас лет? Тогда вроде было восемнадцать, сейчас около двадцати. Хитрая шельма, у которой неизвестно что на уме».

— Вы не могли бы пройти со мной в кабинет, мистер Баррет?

Памела быстро исчезла за портьерой, в небольшой комнате она опустилась на мягкий, обитый тканью табурет, красиво разбросав широкие складки платья. Самому Баррету досталось дорогое, но неудобное кресло.

— Я очень рада, что вы живы и вернулись, Питер.

— Надо же!

— Не будем ворошить старые обиды. Мне очень нужен надежный человек, опытный моряк, который не боится риска…

Его раздражало тут все — хорошие шпалеры и французской работы секретер, шлейф на платье хозяйки, сами стены дома.

— Я заплачу вам, — добавила она. — В разумных пределах вы можете попросить все.

Баррет вздохнул. От Памелы пахло цветами.

— Знаешь, Пэм, если ты задумала затащить меня в спальню, то лучше я двину к шлюхам. Они будут почестнее и почище.

Она немедленно заплакала — крупные как бусины слезы стекали по гладким щекам. Баррет скривился.

— Мне доводилось видеть, как хнычут и женщины, и мужчины — у моих испанских пленников это получалось куда убедительнее. Они готовы на все, чтобы вывернуться непокалеченными и уберечь свое барахло. Кого ты задумала удивить?

— Не говори так.

— Почему? Ты хотела денег — достаточно больших, чтобы заделаться кем-то вроде леди. Я пытался их тебе достать, однако ты нашла себе куш поближе и побольше. Раз имеешь то, что хотела, так и оставь меня в покое.

— Дело не в деньгах.

Памела сильно побледнела — так, что крошечные веснушки выступили у нее на скулах. К женским обморокам Баррет всегда относился скептически — он легко замечал, когда падающие девушки берегли себя и выбирали место поудобнее.

— Прощай, Пэм, я ухожу.

— Питер, погоди.

Он нехотя обернулся.

Зрелище стоило того.

Миссис Форстер сползла с табурета и стояла на коленях. Ее пышная юбка распласталась по полу.

— Если ты мечтал мне отомстить, то считай, что это уже получилось.

«Эта женщина точно свихнулась, — подумал ошарашенный Баррет. — Или она бесподобная комедиантка».

Он вернулся и попробовал поднять Памелу, но не знал, за что ухватиться — всюду были или полуголые плечи или пышное, шуршащее платье.

— Ты хотя бы выслушаешь меня?

— Говори, Пэм. Но только покороче и без вранья, а не то я сразу же уйду.

— Я умираю.

Баррет встал и двинулся к двери.

— Погоди! Я не то хотела сказать — мое тело здорово. Беда случилась с моей душой.

— Для души существуют попы, а не пираты.

— Питер, не отворачивайся.

Он презрительно наблюдал, как она расстегивает верхнее платье, но вскоре понял, что ошибался — Памела освободила от шуршащего шелка только свою руку выше локтя.

Между розовым локтем и округлым плечом на светлой коже северянки поблескивал металлический обруч. Наглухо застегнутый, он охватывал руку и плотно прилегал к коже.

— Попробуй снять его.

Баррет усмехнулся и склонился над женщиной. Он провел пальцем по гладкому серебристому украшению и не нашел замка. Не оказалось ни тончайшей волосяной щели, ни даже стыка или следов пайки, которые мог бы ощутить ноготь Баррета.

— Как ты нацепила его?

— Не знаю. Этот металл не берут щипцы ювелира.

— Теперь тебе придется или носить обруч до самой смерти, или отхватить себе руку повыше локтя. Не беда, случается и похуже.

— Ты хотя бы выслушал меня, а не оскорблял.

— Говори, Пэм. Признаю, тебе удалось задеть мое любопытство.

Баррет снова сел в неудобное кресло с высокой спинкой. Памела Форстер осторожно и тщательно поправила платье — голая рука исчезла в рукаве, складки пышной юбки снова симметрично расположились по сторонам мягкого табурета.

— Поклянись, что будешь молчать вечно.

— Раньше тебе было достаточно одного моего слова.

— Я не слишком в него верила, но тогда еще не знала, что я обманываю сама себя.

— Моего отца звали Джеральд Саммер, — начала свой рассказ Памела. — Моя старшая сестра вышла замуж в Англии, а брат завербовался на один из кораблей его величества, а вслед за тем пропал в Южном море [25] вместе с судном, и было это десять лет назад, после чего отец ребенком перевез меня на Архипелаг. Его торговые дела на Скаллшорз поначалу шли неплохо. Он иногда уезжал — я почему-то не помню, куда. Иногда он становился мрачным и раздражительным, эти приступы накатывали на него точно так же, как и тлеющая в крови малярия. Неизвестно, от чего он страдал в большей степени.

В такие дни я боялась отца, хотя отец никогда меня не бил и был очень щедрым.

Мне было семнадцать лет, когда этот человек умер.

Я никогда не видела его тела.

Мне сказали, что отец скончался в плавании от лихорадки и был похоронен по морским обычаям — на дне. Найджел Форстер стал моим опекуном, но он торговал полотном и кофе, вел дела на Тендейлз и Мертвом острове, потом в Порт-Ройале, а я жила на Скаллшорз сама по себе.

Мой талант и мои песни вызывали всеобщее восхищение.

Так, примерно через полгода после смерти отца я встретила тебя — вечером я выступала в таверне, а ты сидел за столом в компании потрепанного типа — пиратского врача, но сам пил не очень много.

Светильники горели ярко, и я заметила, что у тебя разные глаза — оба зеленые, но левый светлее, с серым оттенком. Когда я вышла подышать свежим воздухом, ты вышел вслед за мной и что-то говорил, должно быть, прилагая неимоверные усилия, чтобы по привычке не чертыхаться на каждом слове.

Неимоверный страх охватил меня.

Боялась я, конечно, не тебя. Страх шел от смутного предчувствия несчастья, и закат кровавого цвета усиливал эту тревогу.

Я ушла домой, сославшись на головную боль. Публика в таверне возмущалась, но мне было все равно. Потом ты стал приходить каждый день и преследовать меня с настойчивостью. Через неделю ты отправился в плавание, и я вздохнула свободнее.

Через два месяца ты вернулся на Скаллшорз, и все повторилось заново — я опасалась, что не сумею избавиться от тебя. Тогда я потребовала много денег, просто так, чтобы ты отстал. Я же не знала, что это всерьез! Через короткое время ты пропал где-то в море, во время мятежа на «Синем цветке». Позже пришло письмо из Картахены. По слухам, ты в конце концов погиб где-то между Веракрусом и Теночтитланом.

Тогда я по наивности вообразила, будто отправила тебя на смерть, пользуясь своим даром внушения. Почему-то мне нравилось южное побережье острова, и я сознательно выбирала места подальше от людей.

Там я впервые увидела… Кого? Ответа нет до сих пор.

Он выглядел как потерянный мальчик — очень красивый малыш с золотистой кожей, который поначалу казался бессловесным. Мы стояли, взявшись за руки, и брызги от штормовой волны падали мне на плечи и волосы.

Однако скоро я узнала, что Тэдди — не ребенок, а карлик, и неплохо владеет не только английским, но и полудесятком других языков. Мы стали друзьями и говорили обо всем. Он приходил и уходил — иногда казалось, что для Тэдди двери не преграда и он может пробираться сквозь них. Однако через два месяца Тэдди вдруг исчез.

Потом, хоть эти события и не связаны никак, обнаружились старые долговые обязательства моего отца. Опекун, Форстер, навестил меня и не стал скрывать, что дела обстоят плачевно. Я плохо помню те дни — припоминаю только, запуталась как муха в паутине. Найджел предложил мне свое сердце торговца, руку (толстую и короткопалую), а в придачу уплату отцовских долгов.

Я согласилась, и он забрал меня в Порт-Ройал. Я смутно помню обряд венчания, храм, священника, чопорные лица гостей. Помню свой дорогой букет и венок, припоминаю, как мальчишки кричали «ура» вслед нашей карете.

Больше я не могу вспомнить ничего.

Браслет на моем плече появился на следующее утро. Мы больше никогда не виделись с мужем. Иногда мне кажется, что Найджел Форстер — плод моего воображения.

Я до сих пор живу в доме, который считаю его домом. У меня есть все. Слуги боязливо говорят, что все-таки видели хозяина всего один раз. Я знаю, что Форстер когда-то был моим опекуном, хотя в последнее время я начала сомневаться и в этом. Иногда ко мне приходит Тэдди, сын индейского бога. Он говорит, что это бог смерти Миктлантекутли и где-то в лесу до сих пор стоит его жертвенник.

Мне очень страшно.

Я очень боюсь однажды увидеть на своих ладонях кровь. Память мне отказывает. Браслет выше локтя всегда по-ледяному холоден, но иногда мне чудится, будто он насквозь прожигает кожу. Однако если браслет немного сдвинуть, то рука под ним выглядит чистой и не поврежденной.

Что еще? Я не могу больше петь. Я твердо знаю, что приближается смерть, она приходит вечером и стоит на моем пороге. Я хотела бы узнать правду у Найджела Форстера, но не знаю, где его найти.

Вот, пожалуй, и все.

Глава 17. Выстрел

— Интересно было слушать твои выдумки, Пэм. Особенно про самого себя, — недовольно сказал Баррет. — В твоих россказнях я всегда выгляжу грубияном и дураком. Такова несправедливость судьбы, что больше всех на меня жалуются как раз те, кому я ничем не навредил.

— Ты мне не веришь?

— Не знаю… Вообще-то Найджел человек известный и вовсе не плод воображения. Сам я его не встречал, но в прежние времена многие парни запасались у этого торговца парусиной и ромом. Ну ладно, не надо размазывать слезы по щекам, лучше скажи толком, чего ты от меня хочешь?

— Найди Форстера. Я хорошо заплачу.

— Если найду, то убью.

— О нет, только не это убийство.

— Ладно. Отыщу и поговорю. Лучше всего встретить его прямо в море. Дом у тебя хороший, Форстер, видно, разбогател.

Баррет внимательно проследил за лицом Памелы — оно выражало одновременно тревогу и обреченность, эта смесь его обеспокоила. «Кому могла помешать Пэм? То ли Найджел спутался с контрабандистами и сбежал, то ли малыш Тэдди из тех, кто охотится за чужими деньгами. С этим сразу не разберешься. Меня не было в городе почти два года».

— Ладно, я займусь Форстером сам. Денег твоих мне не надо. Постарайся не выходить из дома, я пришлю тебе человека для охраны.

Саммер опустила голову.

«На кой черт я ввязываюсь не в свое дело? — подумал Баррет. — Будто мало красивых девушек на островах. Как будто я еще способен кого-то жалеть. А все же разобраться в этом интересно».

Когда Баррет шел мимо пестрого газона, негр-лакей пристально посмотрел ему вслед.

На судне царило спокойствие. Генри Кид вроде бы бесцельно прогуливался на баке, парика на докторе не было, должно быть, этот потрепанный предмет и впрямь унес накануне морской ветер.

Винд, в этот час свободный от вахты, крутился неподалеку.

— Зайди-ка ко мне в каюту, Джо.

Винд охотно скользнул следом. Он выслушал капитана и почесал висок.

— Так вы хотите, чтобы я несколько дней оставался в доме у этой женщины?

— Да. Ты смелый парень и способен не слишком бросаться в глаза.

Баррет внимательно и без всякой вежливости рассматривал Винда. Гладкие щеки делали его похожим на недурную девушку, если бы не крепкие руки моряка.

— Вооружишься, переселишься в дом Памелы и будешь вести себя почтительно. Ты меня хорошо понял?

— Конечно, капитан. Я буду очень чертовски вежлив.

— Если это понадобится для ее безопасности, можешь пускать в ход нож, пистолеты или ружье. Если ты получишь рану в драке, за нее будет заплачено как за увечье, причиненное в бою. И даже вдвое.

— Спасибо, капитан Баррет.

— И еще… Будь очень осторожен. Пусть Том всю неделю навещает тебя и передает мне новости.

Джо ушел. Баррет задумался и не заметил, как явился Брасье. На французе был все тот же старый колет, в котором он болтался по улицам Порт-Ройала. Заметно было, что лейтенант взволнован и даже подавлен, но старательно храбрится.

— Со мною доктор Кид, капитан.

Баррет мрачно уставился на визитеров.

— О чем это ты болтаешь, Ролан?

— О деле, которое может вас заинтересовать. О той женщине из города, жене Форстера. Я был на берегу и говорил с карликом Тэдди. Этот nanos сказал мне, что переселился в дом недавно, уже после свадьбы миссис Памелы. Меня и его свел вместе случай и общая любовь к коллекциям ящериц.

— Этот выродок кто — настоящий ребенок?

— Почти. Ему лет восемнадцать, хотя на вид куда меньше. Он жаловался мне, что миссис Памела в последнее время немного сошла с ума… Мне захотелось навести справки о Найджеле Форстере, и то, что я узнал, мне не понравилось.

— Этот подлец Форстер — он действительно существует?

— Вполне. Во всяком случае, этот торговец не дух бестелесный. Компаньоны в Порт-Ройале порвали с ним дела примерно полгода назад после какой-то грязной истории, но прекрасно знают Найджела. Он и впрямь был опекуном Памелы Саммер, а потом женился на ней.

— Саммер был богат?

— Не очень, но гораздо больше, чем думала сама девушка. После смерти Саммера ее почти что выбросили на улицу — мисс путалась с какой-то квартеронкой и пела в кабаках. Одно время Форстер тратил чужие деньги, смешав их со своими, а потом устроил это венчание, чтобы спрятать концы в воду.

— Почему он попросту ее не убил?

— Зачем? Эта женщина красива и сама по себе стоит денег.

— Что тебе известно еще?

— Я говорил с Кидом и описал ему поведение Памелы Форстер. Мы сошлись во мнении, что ее отравили каким-то растительным ядом. Возможно, из наследия Алюмнуса. Это не смертельно и должно пройти, но сейчас она не сможет быть надежным свидетелем Фантазии и реальность слишком перемешались у нее в голове.

— Где теперь сам сукин сын?

— Думаю, он в море, капитан. Затеял очередную аферу, на этот раз с сомнительным грузом — из тех, которые больше не одобряются новым губернатором. У Форстера вооруженный корабль, наемный шкипер и хорошая команда.

Баррет задумался.

— В море случается всякое. Что скажешь, а, друг Ролан?

— Именно так, — бесстрастно подтвердил Брасье. — Форстер сейчас крутится где-то возле французской части Эспаньолы. Найджела выдал его слуга, он из европейцев, был продан в рабство за долги сроком на год. Бедняга разругался со своим хозяином, получил хлыстом по башке, обиделся и сбежал в лес. Я видел его и узнал — мы раньше встречались на Тортуге.

— Ладно, грузимся в Порт-Ройале всем необходимым и завтра уходим в море. Нам больше нечего делать на берегу.

Брасье моментально исчез, зато осторожный Кид остался.

— Тебя убедили эти истории, старина?

— Отчасти, Питер, отчасти… А что нам еще остается? С тех пор как Морган-пират немного протрезвел и превратился в достопочтенного сэра Генри Моргана, вице-губернатора Ямайки, промысел грозит сойти на нет. Жизнь на Тортуге ненадежна, и к тому же я не очень-то люблю французов. Остается сорвать куш и убраться на покой — буду наблюдать чудесные закаты и понемногу подлечивать состоятельных дам Порт-Ройала.

— А при чем тут Форстер?

— Эта история с купцом пахнет деньгами. Не знаю, что он там затеял, но мой нос никогда еще не обманывал меня.

— Не хочешь отметить внезапное озарение свыше?..

Доктор Кид легко согласился.

Они сошли на берег и провели вечер и ночь в таверне.

Гостей развлекала пением худая девица с копной рыжих кудрей, волосы мотались по голым плечам.

Завывала она хрипловато, с непутевым шармом.

Баррет с изумлением опознал в новой певице проститутку Марту из притона матушки Джози.

— Эта проститутка переехала и сменила род заработка.

— Все течет, все изменяется, — философски заметил доктор Кид. — Эй, Марта!

— Чего тебе, проходимец? — недовольно спросила запыхавшаяся певица, отгоняя ладошкой табачный дым.

— Табак вредит моему чудесному голосу, — сипло и печально пояснила она.

— На вот, выпей стакан до дна, девочка. Это надо же додуматься?! Рыба решила сплясать. Марта вздумала петь для публики. Я хочу проверить твой пульс, красавица, уж не горячка ли поразила тебя!

— Пятьдесят реалов за проверку пульса, — не задумываясь отрезала Марта. Публика горланила и ждала.

Питер убрал лицо в тень, но Марта легко узнала его. Девица вздернула уголки губ и презрительно показала немного длинные, но правильные, не тронутые порчей зубы.

— Ах, красавчик… Я слышала, как тебя выкинули за борт «Синего цветка» и едва не утопили. Надеюсь, Грязная Марта еще дождется часа, когда капитана Питера вздернут на рее и дьявол утащит его душу в самое пекло…

Баррет и ухом не повел.

Певица встала с колен Ланцетника и вытерла рот после вина, но на нижней губе все равно оставалась узкая полоска цвета крови.

— Прощайте, висельники.

— До свидания, кошечка, — как ни в чем не бывало отозвался доктор Кид.

— Ты все еще в нее влюблен?

— В кого, в эту потаскуху?!

Кид пьяно засмеялся:

— О нет! Я имел в виду не Марту, а эту недотрогу Памелу Форстер.

— Неделей раньше я бы ответил «нет». А сейчас и сам не знаю.

— Она все еще хороша?

— Стала еще красивее.

— Ты задумал отбить ее у Форстера?

— Да, черт возьми. Да! Если бы Форстер не оказался такой скотиной, я бы, возможно, отступился и отошел прочь…

— В твои добрые намерения мне плохо верится. Такие, как ты, привыкли тащить чужое…

Сам Баррет уже опрокинул кружку в горло и тут же налил еще. Потолок зала плавно качался, клубы дыма слетались в немыслимые фигуры. Среди сизых колец проглядывали странные лица — лживые улыбки и пустые глазницы, нагие женские торсы, руки, руки, руки, тонкие пальцы, точеные плечи, высокие прически. Черты Памелы проглядывали в каждом из силуэтов. Это была она и не она. Над чистым профилем Саммер вились спутанные кудри блудницы Марты. Женщина отвернулась, открыв ложбинку между лопаток, и через плечо поманила Баррета мизинцем.

— Очнись! У тебя странный вид.

— Кид, я, видно, перебрал лишнего…

— Пошли на воздух.

Они вывалились в овеянную праздником ночь.

— Что делается сегодня?

— Не знаю, вообще-то ночью с седьмого мая на восьмое наступает весенний день Фей, который праздновали у нас в Корнуолле.

— По-моему, ты просто пьян. Впрочем, ты прав, когда тут, на Ямайке, наступает лето, то ветер дует или с востока, или с северо-востока…

Баррет перестал слушать запутавшегося врача.

Незнакомец сомнительного вида сидел прямо на мостовой возле откупоренного бочонка вина. Он выглядел глупо, уже изрядно нагрузился и держал ружье, уткнув его прикладом в землю и зажав ствол между колен.

— Ик! Пристрелю каждого, кто не выпьет со мной…

— Давай я проломлю ему череп за наглость, — предложил Баррет.

— Не надо, — возразил благожелательный доктор Кид, — пьяные и младенцы должны пользоваться привилегией неприкосновенности. Лучше я выпью его замечательный напиток за двоих… Вот так. Ваше здоровье, любезный!

Нагрузившегося врача повело в сторону, Питер подхватил его под мышки и затолкал в переулок. Там Генри Кид обмяк окончательно и сел, привалившись спиной к фасаду чужого дома.

— Я вижу звезды, — задумчиво произнес он. — Эти светила прекрасны. Я вижу Сириус, Венеру…

— Ты видишь ночных бабочек и мух, — отозвался Баррет, который уже протрезвел, звезды в небе немного подвинулись и вернулись на свое место.

— Капитан! Эй, капитан Питер!

Купол неба опять зыбко качнулся, Баррет едва не потерял равновесие.

— Кто здесь?

— Это я, Джо. Я пришел от миссис Памелы, чтобы вас предупредить…

Луна отражалась в блестящих зрачках Винда, блики и тени играли на его темных волосах.

— Почему?..

Что-то смешалось и сместилось в ночи. Тени мелькнули неподалеку, тени стояли перед ним, с моря несло запахом гнилых водорослей.

— Что?

…Выстрел грянул почти в спину. Пуля разорвала воротник возле шеи, ударилась о стену и, отскочив, зарылась в землю. Тот, кто стрелял, должно быть, метнулся прочь, Баррет развернулся и побежал следом — туда, откуда прогремел выстрел.

— Питер, стой! — заорал опомнившийся Кид. — Стой, у него могут быть пистолеты.

Узкая спина убийцы мелькала в лунной полутьме. Баррет бежал изо всех сил, но у незадачливого стрелка как будто выросли крылья. Расстояние постепенно росло, потом Баррет, должно быть, пропустил незаметный в темноте поворот.

Вся улица просматривалась насквозь. Беглеца в конце ее не было.

Баррет грубо выругался, потрогал сквозь одежду изумруд, упакованный в ладанку, и ни с чем побрел назад, к Ланцетнику Киду.

Генри Кид, осунувшийся от волнения, ухватил его за край одежды.

— Ты ведь ранен, сознайся, Питер…

— Нет.

— Что это было?

— Может быть, у Форстера остался в городе друг. Но я в это не верю. Скорее, тут какие-то старые счеты, например, постарались друзья покойного Кэллоу или просто в темноте безобразничает перепившийся сброд… Где ты, Джо?

— Я здесь, капитан Питер.

— Зачем явился?

— Миссис Памела просила предупредить, что очень боится беды.

— И только-то? Забери ее из дома Форстера. Передай старухе Хлое деньги, пусть она разрешит Пэм пожить в своей хижине. Потом вернешься на судно. Мы с Кидом будем ждать тебя до вечера.

— Вы не хотите хотя бы поговорить с нею напоследок?

— Нет, — бросил Баррет.

Джо ушел. Над городом светало. Питер оставил обмякшего Кида отсыпаться на земле и одиноко побрел в сторону берега. Близ богатых кварталов Порт-Ройала его догнал грохот одинокой кареты.

Колеса бешено вращались, фыркали холеные, серой масти породистые лошади.

Баррет, утомленный мистическими событиями последних часов, бессонной ночью, опасностью и погоней, остановился, чтобы пропустить повозку мимо. Кони едва не задели его. В прямоугольнике окна мелькнул характерный профиль средних лет мужчины. Пышный парик доходил вельможе до плеч. Отечное лицо сохраняло мрачное и озабоченное выражение. Сдержанно сверкала шитая перевязь и драгоценные пуговицы.

У сановника были крупные, широко расставленные, слегка навыкате глаза, тонкие усики и нависающие над глазницами брови с характерным изгибом.

Баррет узнал Моргана.

Знаменитый пират, став правителем Ямайки, сильно переменился.

Сейчас он слегка зевнул, крупной рукой в перстнях поправил кружевной галстук и скользнул по прохожему равнодушным взглядом, явно не узнавая загорелого моряка.

Кучер щелкнул кнутом, серые тут же перешли на размашистую рысь, и карета, раскачиваясь на рессорах, скрылась за углом.

«Этот отыскал свое место, — насмешливо подумал Питер. — Он был хорош как командир — бесподобно хорош и очень умен. И оказался самым хитрым лисом, когда в испанских делах настали перемены. Нас всех в конечном счете ждет или петля на рее, или уход от дел. Но Морган продал братство за хорошую цену и сделал это вовремя, чтобы занять место повыше и вовсе не на виселице».

Капитан «Синего цветка» смотрел вслед новому вице-губернатору Ямайки со смесью восхищения и осуждения.

Потом повернулся на каблуках и быстро зашагал в порт.

Глава 18. Морская охота

— Плохо, когда сведения ненадежны.

Баррет опустил подзорную трубу. Море близ мыса Пунта-дель-Эспада оставалось пустынным. Дул неудобный восточный ветер. Люггер, на котором свернули часть парусов, медленно плыл мимо зелени и скал острова. Кричали птицы. Пологие волны — длинные и мутные — шли к побережью.

— Форстер словно канул на дно. Испанских кораблей тоже нет. Добычи нет, чтобы рассчитаться с долгами на Тортуге. Лето вот-вот наступит, бойкая навигация тут до зимы прекращается из-за северо-восточного ветра. Боюсь, что мы только зря тратим время.

— На судне пятьдесят мужчин и десять пушек.

Новый штурман согласился и не продолжил разговора. Доктор Кид во вновь купленном лохматом парике хотел было вставить слово, но тут же замолчал, опасаясь очередной вспышки Баррета.

Все трое, стоя на шканцах, разом думали об одном — высадка и стычка на берегу представлялись соблазнительными, не хватало разве что людей.

— Я был бы рад самому завалящему судну — хотя бы с грузом табака.

— Что твоя кружка? — шепнул Баррету Кид.

— Все в порядке, — вполголоса ответил тот.

Новый штурман, который, как ни странно, обладал интуицией, не расслышал ничего, но все же в душе удивился.

— Можно попробовать молиться. Ты часто молишься, а, Ланцетник?

— Очень, — ответил доктор с рассеянным видом.

— Должно быть, твои молитвы оказались услышанными… Смотри!

Чужой парус приближался в дымке моря.

— Скорее всего, он торопится успеть до закрытия торговой навигации.

— Это «испанец».

— Мы с подветренной стороны — совсем неплохо. Пусть добавят парусов.

Колокол уже ударил, подавая сигнал, засвистела боцманская дудка. Винд опоясался патронташем, сияя девичьей улыбкой и закинув ружье за спину, он карабкался на мачту, чтобы составить компанию впередсмотрящему.

— Ты не забыл? — буркнул вслед Баррет. — Сначала стреляешь по их офицерам, потом по канонирам. В грудь. Я не хочу, чтобы пули летели мимо.

Еще два стрелка из самых метких уже устроились на марсовых площадках. До настоящей абордажной схватки-оставалось не меньше часа. Суда медленно маневрировали при неудобном ветре. На испанской баркентине заметили опасность и понемногу разворачивались боком к противнику.

— На этот раз там мало трусов. Они собираются угостить нас полным залпом из бортовых орудий.

— Не сумеют, черт возьми. Мы зайдем со стороны кормы, или я не капитан.

Припасы из крюйт-камеры, в том числе ярко окрашенные картузы с порохом, уже подняли наверх, и канониры «Синего цветка» устроились возле пушек.

— Уходи отсюда, Генри. Спускайся вниз.

— Погоди немного, Питер. В конце концов, и врачу свойственно любопытство.

— Если тебя продырявит пулей, мы останемся и вовсе без врача.

На нижней палубе устроили временный лазарет. Туда и убрался доктор, меланхолически насвистывая кельтскую мелодию.

Смок, который катил двенадцатифунтовое ядро, от избытка настроения задрал лицо к небу и захохотал.

— Кто долго ждет, тот рано или поздно получает свое.

— Качает, черт, какой уж тут прицел…

Люггер и баркентина оказались бортами друг другу, и в ту же минуту ударили пушки «Синего цветка». Видно было, как на испанском корабле повисла поврежденная часть такелажа.

— У них что — сырой порох?

Одно из вражеский ядер уже на излете задело сапог Смока. Кожа голенища мгновенно побелела от трения.

— Проклятые собаки, — пробормотал он. — Мне не нравится такой расклад, хорошая обувь на Тортуге нынче дорога.

— Перезаряжайте, дураки! — бешено заорал Баррет. — У испанцев больше пушек.

Второй залп атакованных достал-таки «Синий цветок». Новый штурман, от которого в истории не осталось имени, упал и тут же испустил дух. Юнга ждал наготове, он опорожнил в липкую лужу небольшое ведерко с песком.

— Чтобы не скользили башмаки.

Суда уже разошлись, дав бортовой залп, и люггер принялся менять курс, чтобы наверняка зайти с кормы. Брасье внезапно остановился, явно не обращая никакого внимания на опасность. Эта неестественная храбрость не понравилась Баррету:

— Не стой олухом, Ролан. Два года назад ты был трусливее в три раза и разумнее в десять раз.

Зрелище, впрочем, открывалось интересное. Оба судна рассекали зеленую воду, за кормой каждого пенился след. На баркентине, видимо, решили принять рукопашный бой, потому что снова убрали часть парусов, боевая команда собралась на шканцах и приготовила пистолеты.

— Как ты собираешься драться, Брасье? — насмешливо спросил Баррет. — Разве ты не боишься, как полагается ученому парню, который любит не саблю, а перо?

— Нет.

Короткий ответ опять прозвучал так, будто Брасье прислушивался к неслышимым другими звукам. Баррет, впрочем, ломать голову не стал, а наметил про себя обдумать подмеченную странность позднее, когда появится время.

Два судна уже сблизились, абордажные крючья впились в корму баркентины.

Схватка началась. Баррет перепрыгнул на чужие шканцы. Он помнил атакующего Кэллоу, битву на палубе «Святой Маргариты» и теперь словно бы участвовал в той же самой сцене, но с противоположной стороны. Сходство, впрочем, оказалось обманчивым. Огня под ногами не было. Отпор, который получили пираты, поначалу ошеломил даже Баррета.

Смок первым схватился за лицо, из-под широкой ладони верзилы побежали темные капли. Испачканная рука стискивала лицевые кости черепа, словно пыталась удержать нечто, покидающее голову.

— Господи! — пробормотал он и осел на палубу, прямо под ноги товарищей.

Баррет схватился с ближним из противников. Тот бился хорошим клинком — остро заточенной шпагой, но, к счастью для пиратского капитана, владел ею не очень-то умело. Баррет полоснул испанца по шее и тут же перешагнул через мертвого. Схватка вокруг шла с яростью и переменным успехом. Пираты сильно продвинулись вперед, но потом их почти что сбросили со шканцев.

«Драка затягивается, а у меня всего-то пятьдесят человек, включая снайперов на марсовых площадках и тех, кто остался на палубе люггера».

Баррет выхватил из-за пояса пистолет, разрядил его в чье-то бородатое лицо и бросил под ноги, потом проделал то же самое с другим пистолетом. Ружейный залп от левого борта сразил нескольких человек с обеих сторон — должно быть, стреляли не прицеливаясь. Посвежел восточный ветер, волны качали оба судна, которые теперь сцепились намертво. В разгаре схватки кровь на палубе уже не посыпали песком, поэтому в ней отчаянно скользили ноги всех подряд.

Баррет пробился вперед, выискивая чужого капитана. Невысокий испанский офицер нанес удар и слегка задел плечо англичанина, тот развернулся и достал противника саблей.

Вернее, ему показалось, что достал, — удар пришелся в пустоту.

Чужак увернулся с кошачьей, почти сверхъестественной ловкостью и опять перешел в атаку. Баррет фехтовал с упорством отчаяния, но впервые за годы, проведенные на Карибах, не мог поделать ничего. Не помогла даже парочка приемов, которые заведомо считались нечестными.

«Здесь речь идет уже о жизни, а не о красивой победе на удивление дуракам».

Испанец потеснил пиратского капитана и прижал его к борту. Позади Баррета беспокойно колыхались зеленые волны, перед самым лицом опасно сверкал металл.

«Он будто и не устал и напирает все сильнее. Черт возьми, он меня сейчас убьет».

Новый выпад распорол рукав рубашки, второй вскользь задел щеку, третий достал грудь — нанес обширный, но не очень глубокий порез.

Четвертый пришелся в горло. Напоследок Баррет видел короткий высверк клинка, потом ощутил болезненный укол пониже подбородка. Острие чужого оружия, вместо того чтобы погрузиться в шею, пошло куда-то вниз, царапая кожу, и он заставил себя уклониться.

Пятого удара никто не нанес.

Противник лежал, косо завалившись на бок. Измотанный схваткой Баррет сначала убедился, что живых врагов вокруг нет, потом сел прямо на палубу, на грязные, липкие доски.

Пахло морем и кровью. У испанца оказалась пробита голова. «Должно быть, это сделали наши стрелки на марсовых площадках». Как ни странно, даже с такой раной испанский капитан умер не сразу. Он смотрел мимо противника, куда-то в сторону, остановившимися, но еще живыми, широко распахнутыми глазами. Там, куда умирающий повернул свое лицо, стоял Ролан Брасье — мокрый от пота, загорелый до черноты, в распахнутой рубашке. Он совсем не пострадал и даже не выглядел напуганным.

Испанец медленно отвел взгляд и попытался что-то сказать Баррету, но в этот миг умер. Жутковатый переход в вечность англичанин запомнил отчетливо — только что напряженное лицо раненого расслабилось и сделалось плоским, невыразительным.

— Виват, капитан, отличная получилась схватка! — сухо рассмеялся Брасье.

— Дерьмо, а не драка. Меня почти убили.

Баррет поднялся и вытер саблю об одежду мертвеца.

— Что с остальными?

— Победа.

— Распорядись, чтобы пленных загнали в трюм.

Винд уже спустился с мачты «Синего цветка» и теперь в сильнейшем возбуждении приплясывал на палубе:

— Какой был выстрел, капитан! Какой отменный выстрел, клянусь бородой дьявола!

«А ведь это Джо меня выручил».

Рана на шее оказалась простой царапиной, Баррет приложил к ней скомканный кружевной галстук, потом потрогал ладанку с изумрудом — она оказалась на месте.

В грязи среди мятого, сломанного и спутанного такелажа осталась лежать четверть команды люггера — тела, пробитые мушкетными пулями, с колотыми ранами в живот и грудь.

— Надеюсь, хоть груз будет стоить того. Что они везли?

— Табак и имбирь.

Добычу с баркентины спешно перегружали на «Синий цветок». Доктор Кид тщательно и аккуратно занимался раненым лицом Смока.

— Что у него?

— Рассечены скула, бровь и надбровье. Выбит правый глаз.

Смок от боли взревел наподобие быка, привычный ко всему пиратский врач равнодушно делал свое дело.

— Ты можешь кричать или молчать — результат от этого ни на толику не изменится.

— Не огорчайся, Том, — утешил друга Винд. — За глаз тебе заплатят из общей доли целых сто реалов.

— Без правого глаза я стану плохо стрелять, прощай навсегда моя ружейная меткость.

— Бедняга, ты и так был никудышный стрелок. Вся твоя сила — не в голове, а в руках.

Четвертую часть товаров уже перетащили на люггер. Винд смеялся, бесшабашно и слишком громко, — должно быть, сказывалось прошедшее нервное напряжение, но доктору Киду почудилось, что он уловил запах спиртного.

— Ты где-то подцепил ром?

Вопрос так и остался без ответа. Кровь на палубе баркентины обильно засыпали песком — ноги больше не скользили ни у кого. Закричали запертые в трюме пленники. Похоже, там вспыхнула скоротечная драка. За месяцы, проведенные в Картахене, Баррет привык к беглой кастильской речи. Сейчас он отчетливо уловил несколько распространенных бранных слов, обращение к Господу и фразу, смысл которой сводился к самым черным опасениям.

— Как мы отделаемся от этих псов?

Питер равнодушно выслушал вопрос Брасье и махнул рукой в сторону Эспаньолы.

— Высадим на берег. Двоих я выберу сам — этих оставим на судне для простой работы. Мы потеряли десять человек, Ролан, а это очень плохо. Пусть бездельники из Санто-Доминго хотя бы моют палубу.

— Сколько мы сегодня заработали?

— Сначала надо продать груз на Тортуге, и это может оказаться не так уж выгодно. Потом двести реалов пойдет на починку, двести Ланцетнику на лекарства, пятьсот нашим раненым, в том числе сотня Тому, остальное делим на сорок пять равных частей. Пять частей я беру себе, потому что так мне нравится. Сорок выживших, в том числе и ты, берут себе по одной части. Ты хочешь поспорить насчет такого соглашения?

— Нет.

— Тогда пойди и займись делом.

— Выпускайте по одному испанцев.

Первый пленник, крепкий мужчина лет тридцати, видно, не слишком-то боялся, а это сразу не понравилось Баррету.

— Жаль, что у нас нет времени на то, чтобы выбивать из упрямцев деньги. Мне жаль высаживать его на берег задарма. Кто там следующий?

— Он ранен.

— Куда?

— В шею и в правую руку. Кость сломана.

— Не годится, отставь в сторону.

Третьей оказалась женщина — худая, смуглая, некрасивая испанка. Воротник черного платья доходил ей до подбородка, накидка покрывала волосы и плечи.

— Как вас зовут, сеньорита?

— Лусия де Саланова.

— Лусия? Возьмите каноэ, парни, и немедленно высадите ее на берег. Пусть идет куда хочет.

Кид устроился рядом с Барретом, при этих словах капитана он стащил свой парик вместе со шляпой и вытер лысину платком.

— Ты сегодня вежливый, Питер.

Четвертым был мулат, раб одного из пассажиров испанского судна, Баррет приказал отвести его в сторону.

— Парень сгодится. Может быть, хозяин захочет его выкупить? А впрочем, его мнение не имеет значения — мне нужен человек, чтобы убирать грязь на судне. Кто там еще?

— Мальчишка.

— Отведи его Раймонду — пусть хотя бы моет посуду. С меня хватит. Сеньориту живо высадить на берег, остальных я отпущу, как только найду время.

Баррет говорил по-английски. Пленники, которые мало что поняли, со страхом смотрели на врагов, но капитан люггера уже забыл о них.

Он перебрался на свой корабль. Оба судна до сих пор оставались скрепленными при помощи абордажных крючьев.

— Раймонд, подай бутылку рома.

— Есть только банановая водка, хозяин.

— Неси ее.

— Бочонок слишком велик, чтобы я носил его ради какой-то кружки.

— Тогда нацеди мне одну обычную порцию.

Он принял от слуги напиток, опрокинул его в горло и закашлялся.

Кид с изумлением смотрел на друга, а Баррет не мог оторвать глаз от поверхности сосуда.

Глина стремительно чернела.

— Тут что-то происходит. Это безобразие неспроста.

Восточный ветер приутих. Качка уменьшилась, тропическое небо оставалось безмятежно чистым. Питер отчетливо видел всех — ироничного Брасье, лысого Ланцетника без парика, широкую лоснящуюся физиономию Раймонда, искаженные страхом лица испанских пленников, Тома с перевязанным глазом (кровь уже проступила сквозь полотно).

Опасности он не видел.

И все же он знал, что амулет не лжет.

— Господи, хуже всего неизвестность…

— Я, я вижу их! — внезапно завопил остроглазый Винд.

— Кого?

— Сюда идут чужие корабли.

Баррет навел зрительную трубу и коротко сплюнул за борт.

— Ты прав, Джо, это карательная флотилия из Санто-Доминго. Я разглядел их флаги.

— Сколько всего?

— Пока видно пять, а потому наша карта бита. А ну-ка обрубите абордажные крючья. То, что не успели разгрузить, бросьте на баркентине, сейчас не до мешков с табаком. Тут никто не хочет разделить участь Кэллоу? Уйти будет трудно, однако если обогнем мыс и подадимся на север, у нас будет немного форы…

Так началась эта отчаянная погоня, и корабли Санто-Доминго преследовали «Синий цветок» несколько часов, покуда судно не укрылось за скалистым мысом небольшого пустынного острова.

Генри Кид закрылся в каюте, и Баррет тщетно искал друга взглядом — долговязая худая фигура корабельного врача не показывалась на палубе.

— Ланцетник! Что за занятие навязал тебе бес?

— Смешивал для себя чудное лекарство, — как ни в чем не бывало заявил вернувшийся доктор Кид. — Последнее лекарство от этой жизни, где все идет наперекосяк. Я ученый и слишком стар, чтобы отсиживаться в плену, днем таскать камни и известь, а ночевать в загаженной испанской тюрьме. Одним словом, я решил свести счеты с судьбой и отравиться, если дело кончится поражением.

— Безбожный дурак.

— Смелое заявление.

— Не вздумай сделать глупость, Генри, иначе я прикажу силой промыть твой желудок, после чего испанская тюрьма покажется тебе раем.

— Я умный человек, хоть и лекарь негодяев, и вижу, что такелаж поврежден. Мы потеряли время, когда освобождались от баркентины, в днище умеренная течь, ветер не самый удобный, вражеских кораблей пять, пушек у нас всего пятнадцать, а четверть команды вышла из строя.

— Ну, по крайности, нас не смогут поймать и повесить, а просто застрелят. Тот, кто сражается, как мужчина, не умрет, как собака.

— Твои косноязычные утешения можно слушать только после очень большой попойки. Скоро смерть напоит меня напоследок — или ядом, или соленой водой.

Баррет, на найдя ответа, прибег к последнему средству убеждения — ткнул врача кулаком в худые ребра, но тому, видно, было уже все равно.

Спустя некоторое время испанский флагман обогнул голый неприветливый мыс. Гремела вода. Темные волны, гонимые северо-восточным ветром, тяжело бурлили вокруг рифов. Там, в шапке пены, трепалось неряшливое скопище досок и парусины — все, что осталось от пиратского люггера. Острые грани камней выглядели очень зловеще, словно поджидали новую добычу.

— Туда и дорога этим ladrones, — спокойно сказал помощнику испанский капитан. — Меня даже устраивает подобный исход, должно быть, Господь вмешался и избавил нас от грязной работы.

— Я бы не отказался от возможности пустить в ход оружие.

— Если бы они сдались, а эти грязные псы необычайно хитры, нам пришлось бы живыми доставить их в Санто-Доминго. Наш алькальд на Эспаньоле имеет склонность отправлять пленных пиратов не на виселицу, как следовало бы, а в Испанию, как будто в метрополии мало своих бандитов. Там негодяи быстро находят способ освободиться от надзора и правдами-неправдами, но перебираются сначала во Францию, потом из Гавр-де-Грас первым же кораблем обратно на Тортугу. Избавиться от пирата можно только убив его. Все остальное — бесполезное развлечение.

— Сам Бог решил это дело за нас.

— Конечно. Но если дело касается пиратов, не стоит искушать небеса, мы проплывем вдоль побережья и посмотрим, можно ли верить обломкам в воде.

Они так и сделали. Побережье выглядело голым и пустынным, если не считать редких деревьев и заброшенной хижины. Крыша из пальмовых листьев провалилась, стены давно размыло дождями. Чуть поодаль, на безопасном расстоянии от рифов, покачивалось маленькое неуклюжее мирного вида судно под голландским флагом. На одной-единственной мачте болтались зарифленные трапециевидные паруса.

— Это посудина, которой пользуются ловцы черепах.

— Ловцы везут с собою семьи, — с сожалением добавил испанский капитан, обладатель зрительной трубы. — Там девушка на палубе. Хорошенькая стройная сеньорита.

Перепуганная молодая голландка в чепце жалась к высокому лысому старику. Ветер трепал ее широкую юбку.

— Пожалуй, можно оставить эти места — люггер с Тортуги пошел ко дну. Голландской посудине сильно повезло, ибо встреча с головорезами плохо заканчивается — они берут в рабство любого беднягу, который им попадется…

Испанские корабли, осторожно маневрируя при неудобном ветре, уходили на Санто-Доминго. Когда только они скрылись за горизонтом, голландская девушка стащила с головы чепец и превратилась в англичанина Винда.

Кид, который изображал заботливого отца, почесал кончик носа.

— Благодари природу за тонкую талию и смазливое личико, сынок. Ты сегодня остался жив, и, возможно, твое грешное существование затянется еще на два-три года.

Винд засмеялся и обнажил острые белые зубы.

Баррет выбрался на палубу и занял место на мостике.

— Мне случалось пробовать этот трюк в гавани, но никогда — в море.

— Я до сих пор не понял, как все было устроено.

— Очень просто, «Синий цветок» — люггер. Мы сняли паруса с двух передних мачт и завалили сами мачты на палубу, а бушприт втянули в корпус. Это чертовски меняет силуэт судна. Теперь придется поработать, чтобы вернуть все на прежние места.

— Откуда у тебя голландский флаг, а, Питер?

— Какая разница? У меня в сундуке завалялись еще английский и французский.

Винд тем временем немного поплясал на палубе, пытаясь изобразить менуэт, а потом показал вслед испанской флотилии зад.

Глава 19. Игра в карты на французской территории

— Положитесь на меня, я очень хороший егерь — об этом знают все.

— Да уж ты постарайся, приятель.

Одичавшие свиньи хрюкали в зарослях. Косматый самец с обломанным клыком держался на отшибе, причем на виду. Винд знал, что такие животные очень опасны. Свора крепких пегих собак рвалась с ременных поводков.

— Мои твари из одного выводка, я нашел их щенками в лесу в тот день, когда убил дикую суку, их мать, — охотно пояснил егерь. — Выкормил всю ораву козьим молоком через рожок, как будто они были мои дети, сам обучил их и много раз использовал для травли. Эта свора не подведет. Скоро у вас будет столько мяса, сколько понадобится. Его можно закоптить и пустить в дело или отложить в запас, как скажет капитан Питер.

Партия охотников углубилась в лес. Пространство французской части Эспаньолы подавляло непривычного к дикому лесу Винда.

— Тут и заблудиться можно.

— Ты еще не видел сельвы южнее Веракруса, — отозвался Баррет. — На Эспаньоле не так жарко, к тому же не водятся ядовитые змеи, разве что изредка сколопендра попадется…

Джо ничуть не смутился.

— А что вы поделывали в Новой Испании, капитан? Не пытались ли взять корсарский патент у испанцев?

— Заткнись.

— Это шутка, капитан… а все же любопытно…

На Баррета, однако, накатил один из приступов глухоты.

Егерь ласково потрепал рваное ухо вожака своры.

— Советую устроиться вон у тех камней. Я зайду с противоположной стороны и спущу псов. Свиньи бросятся на вас, останется только стрелять.

— Тогда приступим прямо сейчас.

Вскоре треск выстрелов смешался с хриплым лаем и тонким поросячьим визгом. Винд стрелял с тем же хладнокровием, с которым, сидя на марсовой площадке, расстреливал испанских канониров. Смок, с до сих пор перевязанным глазом, довольно ловко стрелял с левого плеча. Кид отсиживался в стороне, отгоняя москитов метелкой из травы, он махал ею, как мул хвостом, зато (чего не скажешь о других) не получил ни единого укуса.

Бойня продолжалась. Баррет зарядил заранее четыре ружья и теперь после каждого выстрела откладывал карабин в сторону и брал следующий.

— Я люблю колбаски с жирной подливкой, — задумчиво сообщил доктор. — Они полезны для суставов и селезенки.

— Будут любые блюда из свинины, только не обожрись.

Кабан, который до сих пор держался в стороне, коротко хрюкнув, устремился в атаку. Должно быть, он довольствовался наименее опасным противником, или резкие жесты доктора привлекли внимание зверя, но он с невероятной скоростью бросился прямо на врача.

— Помогите! — дико завопил Кид.

Не надеясь убежать, он довольно ловко подпрыгнул, уцепился за ветку и подтянул ноги. Бывший член лондонского королевского общества болтался на дереве, стараясь залезть как можно выше, острые сучья рвали в клочья его одежду.

— Спасите медика, убейте зверя!

Хряк визжал, получив удар дубиной. Брасье разразился конвульсивным хохотом, он напрасно пытался справиться с собой.

— Я добил этого вепря ножом, но он никуда не годится — тощий, жесткий как сапог. Слезай, Генри.

— Господи, Ролан, я не могу. Не знаю, как меня наверх занесло, но пальцы намертво закостенели. Суставы твердые, не шевельнуть. Голова кружится, взбунтовался желудок, боже правый, такой трюк не удавался мне уже тридцать лет…

Через полчаса врача снял с дерева все тот же Винд, который лазал словно дикая кошка.

— С днем рождения, мистер Кид…

Убитых поросят выволокли на поляну. Мухи вились над освежеванными тушами, садились на одежду охотников, льнули к мокрым лицам.

— Отберем самых упитанных свиней для копчения, остальные туши оставим в лесу.

Егерь вынул мешочек с солью и принялся натирать ею снятые с ребер полосы мякоти.

— Пусть как следует пропитается, а к вечеру отправим в коптильню.

Кид с профессиональной сноровкой хирурга резал филей на куски, швыряя лишние части собакам.

Брасье насвистывал, свора крутилась неподалеку, вожак своры, приблизившись к лейтенанту, лизнул ему руку теплым языком.

Егерь недовольно насупился.

— Обычно они не признают чужих.

— Ролан умеет привораживать животных, — согласился Кид. — Это называется природный магнетизм.

— Скорее, это называется колдовство.

После полудня тронулись в путь. Здоровяк Смок и негр, захваченный на баркентине, тащили мешки подсоленного бекона. Егерь гнал собак, Винд взял, что полегче, карабины по большей части сложили на доктора и Брасье, а Баррет держал наготове заряженное ружье.

— В хижине кто-то есть.

— Это точно — дым идет не только из коптильни.

— Сюда могли заглянуть испанцы?

— Не думаю, они крепко сидят на южной половине острова и не суются в сторону Ла-Вега.

— Колонисты пришли, чтобы купить бекона и жира. Мешки с товаром валяются у самой двери.

Баррет на всякий случай устроил ружье поудобнее и присмотрелся к темному провалу двери, затянутому тонкой материей от москитов.

— Мне не нравятся неурочные визитеры.

Егерь достал затравку из перевязи и, аккуратно зарядив ружье, устроился за деревом. Собаки кружком сели у его ног. Диковатые глаза вожака внимательно следили за домом, чуткий нос ловил доступные только зверю запахи.

— Эй, кто здесь! Выходите на открытое место. Вы французы?

Несколько секунд в хижине только молчали.

— Все в порядке, мы торговцы, англичане из Порт-Ройала, — ответили из двери по-французски, но с резким акцентом.

Коренастый человек с упрямым подбородком вышел на поляну. Он показался Баррету смутно знакомым. Рыжеватые редкие волосы прилипли к упрямому лбу.

— Форстер, — коротко представился он. — Я привез порох и пули в обмен на мясо.

Винд по-птичьи присвистнул. Слуга Форстера, невзрачный затюканный малый, возился возле мешков.

— Ты устроишь драку? — шепотом спросил Баррета Генри Кид.

— Всему свое время. Тронуть его теперь — это оскорбить егеря. У меня нет охоты ссориться с буканьерами.

Забитых поросят уволокли в коптильню. День клонился к вечеру, небо быстро темнело.

Форстер хмуро рассматривал Баррета прямо в упор.

— Кто вы такой?

— Капитан Питер, корсар на французской службе.

Форстер, должно быть, принял имя за фамилию, он равнодушно отвернулся и ушел в дом, пытаясь избавиться от бесчисленных москитов. Кровососы кинулись на вновь прибывших, и Кид снова взялся за свою метелку из травы.

Слуги — пленный негр с баркентины и тощий раб Форстера — возились у коптильни, подвешивая мясо к деревянным рамам. Баррет проводил взглядом их сутулые спины.

— Пойдем в дом, Генри. Надо быть начеку, когда наступит ночь.

Хижина под крышей из пальмовых листьев быстро оказалась переполненной людьми. За дощатым столом расположились егерь, здоровяк Смок, улыбчивый Винд, Брасье, Форстер и сам Баррет. Доктор, словно стараясь держаться подальше от торговца, засел на колченогом табурете в углу. Фляги у всех опустели.

Егерь забросил в угол шляпу и устроил ружье между колен. Собаки возились за ветхой стеною дома, они тяжело дышали и упорно вычесывали блох, там же зудела несметная мушиная стая. Шорохи деревьев и возня животных навевали на Баррета глухую тоску.

— У меня завалялась карточная колода испанской работы. Пока не стемнело совсем, можно сыграть. Я держу банк, ставим по десять реалов.

— Получится слишком крупная игра.

— В чем и заключается вся соль. Играем на наличные, уплата без отсрочки.

— Мы сразу пас, — тут же хором заявили Винд и Смок.

— А я решил спасать свою душу, — добавил врач.

— У меня нет наличного серебра — только мясо на продажу, — с сожалением пробурчал егерь.

За столом, кроме капитана, остались только Форстер и Брасье.

Баррет вытащил двойную колоду карт из пальмового пергамента, быстро перетасовал их и, не глядя, взял себе верхнюю.

— Теперь ваша очередь, Форстер.

По малоподвижному лицу торговца трудно было судить, что оказалось у него на руках. Брасье беззаботно рассмеялся.

У Баррета на руках оказался черный валет, он допил кружку до дна, сбросил карту и взял себе новую.

Выпала тройка.

— Прикуп.

Теперь по ушам и широкой челюсти Форстера было заметно, какое он испытывает напряжение. Цвет кружки на столе беспорядочно менялся с коричневого на темно-серый. Баррет притронулся к верхней карте в колоде, потом отсчитал ногтем еще несколько и остановился на той, которая не вызывала у сосуда тревожного мерцания.

Шестерка.

— У меня три и шесть — девятка, джентльмены.

Брасье усмехнулся и открыл свои две четверки.

— На этот раз мне не совсем повезло.

Форстер очень грубо выругался и открыл три и восемь.

Шестьдесят реалов, две тройные ставки, перекочевали к Баррету.

Кид молча подошел и запалил сальную свечу. Пламя корчилось на фитиле.

«В колоде сто четыре карты, интересно, к тому времени, как они кончатся, кто-нибудь увидит мои манипуляции с кружкой? Вот ведь чудеса — этого мошенничества, похоже, не замечает никто, кроме меня».

Игра шла с переменным успехом. Баррет небрежно спустил первый выигрыш. Форстер, широко усмехнувшись, загреб деньги и рассовал по карманам.

— В банке еще полным-полно разных карт.

Чуть позже пират поднажал и заставил Форстера проиграть пятьдесят реалов. Брасье с одинаковым высокомерным равнодушием проигрывал и выигрывал, похоже, его интересовала в основном карточная дуэль между Барретом и торговцем.

— С меня хватит, я продулся в пух и прах, — спустя небольшое время беззлобно заявил он.

Найджел теперь походил на измученного травлей быка. Когда от колоды осталась только четверть, его проигрыш дошел до пятисот реалов. Время от времени Баррет нарочно брал неудачный прикуп, потом он наверстывал свое, и надежда на лице торговца сменялась миной угрюмого отчаяния.

К полуночи у Форстера кончились деньги, и игра прекратилась сама собой.

Баррет сгреб, сложил и сунул в карман истрепанную колоду. Его выигрыш перевалил за полторы тысячи реалов.

— Доброй ночи, джентльмены.

— Придется продать некоторых негров, — только и ответил Форстер.

Он выбрался из хижины, было слышно, как обозленный Найджел пинками разгоняет ни в чем не повинных собак. Вожак своры хрипел от злости. Баррет прихватил ружье и тоже вышел в ночь.

Блестящая половина луны плыла над лесом. Форстер сидел на обрубке бревна, ссутулив грузные плечи и привалившись поясницей к бревенчатой стене коптильни.

— Я забыл назвать свое полное имя — меня зовут Питер Баррет.

— А, тот самый пират, хахаль моей жены? — недовольно, но без особой ненависти пробурчал торговец. — Тебе, видно, мало показалось, раз ты явился на Эспаньолу, чтобы вдобавок обыграть меня в карты в пух и прах. Чего хочешь?

Пират промолчал, странная реакция торговца удивила его.

— Я здесь по коммерческим делам, — брюзгливо добавил Форстер. — Местным жителям не запрещено. Несколько лет назад на французской Эспаньоле случился мятеж плантаторов, тогда они добились от губернатора Тортуги права свободной торговли.

— И что?

— А ничего. Ты меня обокрал, да еще и украсил рогами. Думаешь, я доставлю тебе удовольствие дракой? Обойдешься. У меня даже нету ружья. Если выстрелишь, это будет не дуэлью, а убийством, за которое на Ямайке полагается виселица.

— Что ты хочешь этим сказать?

— У тебя сейчас совершенно дурацкий вид.

Собаки отрывисто брехали в темноту. Купец продолжал ворчать, время от времени вставляя грубые реплики, которые, должно быть, находил остроумными, понемногу его бормотание сложилось в более-менее связную историю.

Баррет сидел рядом с Форстером, слушал его, иногда коротко спрашивал, чувствуя приступ старой тоски без названия и исхода.

— Ты хочешь уверить меня, что это все не вранье?

Комары вились над их головами.

— Жаль, но именно что правда. Дорого бы дал я за возможность обмануть тебя как следует…

Глава 20. Рассказ Найджела Форстера

Какого черта вы все хотите от меня?

Мать вашу, вы сами по себе, я сам по себе, и не трогайте меня.

Да, да — у нее личико ангела и такая грация, что и святому станет горячо. Я женился на самой прелестной девушке Скаллшорз, да, пожалуй, и всего Архипелага тоже.

Только не в ее красоте дело и не настолько я глуп, чтобы как козел скакать вокруг юбки, будь это юбка самой Памелы Саммер. Хотите знать, как все получилось?

Я и старый Саммер всегда оставались друзьями, годами мы вели дела вместе, и не было более надежного и сведущего в торговых делах человека.

Он умер от лихорадки, которую подхватил на островах. О том, что случилось между его уходом в последний рейс и этой смертью, не помнит сейчас почти никто.

А Джерри Саммер тогда вернулся из моря уже почти готовым покойником. И не только в лихорадке дело, хотя не сомневайтесь, что умер он именно от нее.

Я занимался делами на Мертвом острове, а Саммер выходил в море, чтобы торговать с французами и даже с испанцами — плевать, что это было запрещено. То самое путешествие было обычным, если не считать, конечно, что на хвост Джерри сели два чужих судна. Сейчас уже не важно, чьи были корабли. Саммер пытался просто удрать — а кто бы не попытался?

Должно быть, шкипер подвел или просто вмешался дьявол, но шхуна наскочила на рифы и пошла ко дну, а выбрались только десять человек, в том числе и Джерри Саммер. Все были голодны, очень устали и к тому же побросали ружья в воду, опасаясь, что железо утянет их на дно. Все десятеро тихо сидели в лесу и выжидали, когда погоня отойдет от острова. Потом они жгли костры и пытались охотиться на черепах и всякую другую хорошую живность и обычную нечисть, не исключая крабов и даже пауков.

Через месяц мимо того острова проходило судно, оно заметило и приняло Джеральда на борт — заметь, одного-единственного из десятерых.

Куда, говоришь, подевались остальные?

Не знаю. Говорят, спасенный Джерри походил на сумасшедшего — когда беднягу волокли в каноэ, он плакал и кусался. На судне дали пушечный выстрел и подождали, не выйдет ли кто из лесу…

Не вышел никто.

С тех пор и до самой смерти Саммер носил серьгу в ухе — собственно, уже с нею он на Скаллшорз и возвратился. Безумие у него прошло, но чудаковатость осталась.

Чудить оставалось недолго — мой друг умер через три месяца от повторной лихорадки и оставил после себя смутные сплетни и дочку шестнадцати лет.

Памела, Пэм… Ах, какая это была красоточка!

Я сделался ее опекуном, но справиться с девчонкой так и не смог. Пэм убегала на побережье и задирала юбчонки, чтобы залезть на скалы и достать гнезда птиц, пела песенки, рисовала углем на стене.

А бы поколотил ее как следует и даже попробовал, но тень Саммера встала передо мной. То есть тени-то как раз и не было — никаких таких привидений. Просто стало мне неловко и жаль девчонку.

Вот так мы и делаем ошибки. Она сбежала от меня обратно на Скаллшорз очень скоро, жила у какой-то индианки. Раз-другой я пытался за волосы утащить девчонку домой, но она дралась будто бешеная кошка.

Тогда я разозлился и почти не показывался на Скаллшорз. Дочка Саммера тратила деньги направо и налево, дарила своей индианке подарки и в конце концов начала делать долги.

Но это не все. Баррет, ты слышал о боге смерти индейцев? Хотя откуда… Памела любила свою красоту и уже в семнадцать дрожала от мыслей о старости. Она дошла до того, что не хотела смотреть на старух. Индианка, с которой спуталась моя девчонка, родом с Юкатана, и звали эту женщину Марина, так же, как ацтекскую любовницу Кортеса. Но эта Марина с испанцами не гуляла, а, по слухам, возобновила поклонение богу Миктлантекутли, который у них отвечает за смерть, а значит, и за вечную жизнь тоже.

Памела вместе с Мариной попалась на ту же удочку и переняла религию индейцев. Честное слово, они приносили кровавые жертвы в сарае, правда, только кроликов и голубей.

Я не давал ей денег на всякое баловство, и тогда Пэм заложила свои наряды ростовщику с Мертвого острова. Старик знался с такими же ростовщиками на других островах. До меня доходили слухи, что это секта, которая искала бессмертия и принимала в залог не только драгоценности, но и души. Не знаю, дошло ли там дело до души, но Пэм, чтобы заработать деньги, заигрывала с пиратами и пела в кабаках и скоро дошла бы до состояния шлюхи….

А что бы я мог сделать с нею? Убить? Словом, эта девушка оказалась водоворотом, в который уходили остатки состояния Саммеров…

Индианка Марина однажды исчезла, наверное, ушла к своему богу. Я приехал к Пэм, когда девочка была одинока и ослабела — от болезни или от тоски. Хотел ее обругать как следует, но не сумел, даже не повернулся язык — можно сказать, Саммер погрозил мне кулаком из могилы.

Тогда я и женился на ней — просто для того, чтобы дать девушке свое имя и прекратить махинации с деньгами покойного Джерри Саммера.

Вот и все.

А теперь пусть кто попробует сказать, что я сделал не то и не так, — у меня крепкие кулаки, и ружье хоть не наготове, но его, в конце концов, для поединка можно и принести.

Глава 21. Амулет Баррета

— Занятно. Думаешь, я тебе поверил?

— Верь или не верь — какая, к дьяволу, разница?

Вконец запутавшийся Баррет сидел возле коптильни и рассматривал мутную половинку луны. Звенели москиты, волдырями от укусов уже покрылись руки и лица обоих мужчин.

«Кому доверять? — угрюмо подумал Баррет. — Кое-какие подробности в их рассказах совпадают — например, гибель отца они описали одинаково. Форстер не обманывает меня, но он мог обмануться сам. Ланда тоже что-то болтал о ростовщиках бога смерти…»

— Оправдываешь ее? — нехотя спросил Форстер. — Давай-давай, парни вроде тебя не раз попадали из-за девок на виселицу.

— Я ухожу.

— Не хочешь слушать?

— Хочу спать. С карточным долгом можешь расплатиться в Порт-Ройале.

Светляки расположились в зарослях. Их светящаяся стая напоминала перевернутое небо.

«Индейцы Теночтитлана убиты, но их боги до сих пор живы. Одним помогает бог смерти. Другим — бог удачи и звезд».

Баррет вернулся в хижину и влез в незанятый гамак. Егерь шумно дышал во сне. Джо улыбался беззаботной улыбкой честного человека…

Утром опять лаяли псы, пахло дымом от коптильни. В голове у Баррета трещало. Единственная комната хижины оказалась пустой. Забытый парик врача мок в винной луже на столе, потерянная карта — отпечатанный на пальмовом пергаменте пиковый туз — валялась в углу.

Баррет поднял карту и вернул ее в колоду. Несмотря на теплое утро, он чувствовал неприятный озноб. «Еще мне лихорадки не хватало».

— Кид! Брасье!

Ответа он не дождался и, пригнув голову, переступил через порог. Яркое солнце поднялось над верхушками деревьев. Кид без парика с мрачной миной сидел возле коптильни на обрубке бревна.

— Почему меня не разбудили?

— Мы будили тебя, Питер, но ты ругался. Я приказал оставить тебя в покое — нельзя силой отнимать у богов души людей.

— Ты язычник, Генри.

— Нет, я только старый врач, который никак не решится сообщить тебе плохие новости.

— Что еще?

— Лейтенант Брасье исчез. Одновременно с ним скрылся и Форстер со своим рабом. Мы спали, и никто не слышал ничего.

— Француз дезертировал?

— Не знаю. Возможно, торговец его убил. Мог и перекупить. Странно — когда вся троица смоталась, собаки на поляне не брехали. Егерь говорит, что это небывалый случай, чтобы вожак не подал голоса…

— Вокруг поляны есть тела или кровь?

— Все чисто.

Баррет ругнулся и ставшим привычным жестом положил руку правее сердца — на ладанку с зеленым камнем. К его изумлению, она оказалась пустой.

— Чертов вор.

— Что?

— Меня обокрали во сне.

— Тебя?! Во сне?!

Сухая физиономия врача выразила такое крайнее, неподдельное изумление, так что Баррет расхохотался.

— Украли ерунду — дешевый камень. Хотя это ничего не меняет — я не собираюсь прощать вора.

Хмурый егерь шел к капитану пиратов через поляну, рядом с ним брел верзила Смок, Винд немного отстал, рассматривая следы на земле.

— У тебя есть собаки на продажу, Бертран?

— Есть только эта свора, и она, конечно, не продается.

— Псы способны охотиться на человека?

— Они могут все, но только если распоряжаться ими буду я.

— Мне нужна помощь.

Егерь, он же Бертран, замялся.

— На Форстера у меня нет обид. Все, что взято, оплачено — он дал мне пули и порох, причем по честной цене. Свободный человек может приходить и уходить, когда ему вздумается, в том числе и ночью.

— Мошенник обокрал меня и увел с собой моего лейтенанта.

— Дезертирство с кораблей не касается колонистов.

На Баррета накатила неудержимая ярость — на несколько секунд ясное утро в его глазах потемнело.

— Питер, Питер, — прошептал доктор Кид. — Оставь его в покое, он вольный охотник, а не матрос с твоего люггера.

Егерь вскинул ружье.

— Вам не принудить меня, капитан. К тому же мои собаки совсем не брехали ночью. Должно быть, они околдованы, а я боюсь чар по привычке. Хотите, дам совет?

— Какой?

— Отправляйтесь на испанскую территорию и поступайте по обыкновению пиратов. Сдается мне, что так вы отыщете своего лейтенанта легче легкого.

— Что он предлагает? — пробормотал Генри Кид.

— Он хочет, чтобы мы оставили его в покое и взяли в заложники какого-нибудь испанского колониста. Тогда родня испанца живо пустится на поиски Брасье.

— Разумная мера, между прочим. Южнее, за полдня пути, есть большой загон для прирученных свиней, при нем всегда пастухи, они неплохо знают местность.

— От испанцев всегда жди подлостей и обмана. Тем не менее попробовать стоит.

Они уходили гуськом, продираясь сквозь заросли, — Баррет, Кид, невозмутимый Смок, Винд с ружьем наготове и негр-слуга с испанского корабля. Егерь Бертран смотрел им вслед и щурился, не выпуская из рук ружья.

Между тем море зелени окружило Баррета. Эспаньола напоминала рай, но события последних часов мешали в полной мере оценить это. Долина простиралась на шесть миль, в лесу перемежались цезальпинии, веерные пальмы, кедры, златолисты и кустарниковые сливы.

Пираты нашли тропу и двигались молча и сосредоточенно. Где-то поодаль возились одичавшие свиньи. Пару раз раздался унылый собачий вой, но это была не свора Бертрана.

— Тут завезенные конкистадорами псы, — буркнул Кид. — Они уже сотню лет размножаются на острове.

Через некоторое время долина кончилась и уступила место невысоким скалам. Колючие веерные пальмы стали попадаться чаще.

— Я уж не знаю, как мы отыщем троих беглецов на огромном острове, — снова недовольно пробурчал доктор Кид.

Должно быть, сапог натер ему ногу, потому что медик время от времени начинал заметно хромать. Худое лицо его приняло страдальческое выражение.

— Потерпи, друг.

Скалы кончились, опять изменилась растительность.

— Тут солончак, хозяин, — неожиданно сказал негр на ломаном английском.

Кид заметно вздрогнул. Оторопь охватила даже Баррета — ему показалось, что он видит озеро, переполненное кровью. Оно колыхалось яркой пеной, рваные контуры берегов шевелились как живые.

Через миг иллюзия рассеялась — раздался короткий гортанный крик, и стая в сотню фламинго поднялась в небо, оглушив людей хлопаньем сильных крыльев.

— Птицы нас выдают.

— Теперь уже не важно. Свиные пастухи никуда не убегут — побоятся бросить стадо.

Англичане нашли хижину и загон только через два часа. Пастух при виде чужаков перетрусил так, что сумел спрятаться. На столе в доме стоял большой и еще теплый горшок с похлебкой. Смок нашел его и попытался съесть в одиночку. Мертвенно-бледный человек в поношенной сутане, чем-то похожий на отца Нариньо, видимо, гость семьи, неподвижно сидел на табурете. Заложником он оказался идеальным — покорным и молчаливым. У хозяйки дома, метиски, лицо подергивалось от страха.

Она, впрочем, так и не заплакала. Двое смуглых подростков, лет четырнадцати-шестнадцати, угрюмо смотрели исподлобья.

После коротких переговоров на кастильском пастух с сыновьями ушли на поиски в лес — Кид тут же громко выразил предположение, что они приведут солдат из Санто-Доминго.

Врача подняли на смех.

— В округе нет никого, кроме охотников и пастухов.

День кончился в ожидании, ночь прошла спокойно, если не считать напрасной ложной тревоги, поднятой часовым по ошибке.

Утром пастух не вернулся, а к полудню Баррет перестал ждать.

Солнце еще немного продвинулось по небосклону, когда появился испанец и оба его сына. Их лица осунулись от усталости, но в ответ на короткий вопрос мужчина кивнул утвердительно.

Священника развязали и бросили. В лес уходили вшестером — четверо пиратов, раб-чернокожий и младший, по-видимому, любимый сын хозяина, красивый мальчик четырнадцати лет с сообразительным лицом полукровки.

От Питера не укрылась тревога пастуха, и он специально выбрал того ребенка, которым испанец не рискнет пожертвовать.

— Парень будет нашим проводником.

Они углубились в заросли пальмето пополам с молодым кедром, потом участок равнины снова сменился скалами, деревья поредели.

Еще через час подросток знаками попросил пиратов молчать. Потом он пригнулся пониже, почти что опустился на колени и шмыгнул в сочные заросли. Баррет двинул за ним, стараясь ступать полегче и шуметь поменьше.

— Смотрите, сеньор Баррет.

Зрелище открылось довольно мирное и уже тем удивительное. На поляне, окруженной негустыми зарослями красных деревьев, устроился Брасье. Беглый лейтенант «Синего цветка» сидел на разостланной накидке, видимо, он только что проснулся и выглядел заспанным. Форстера на поляне не было, и, судя по отсутствию мешков и негра, торговец проводил последние часы где-то в другом месте.

Брасье развел бездымный костерок и начал что-то поджаривать на огне, надев кусок на оструганную ветку.

— Отменно.

Пират попятился и вернулся к месту своего лагеря, ведя подростка за руку. Тот молча и упорно, хотя не очень сильно упирался.

— Что там, капитан? — спросил обеспокоенный Джо, который сгорал от нетерпения.

— Мы выследили Брасье. Он один. Форстер или расстался с сообщником, или они сбежали не вместе. Впрочем, меня как раз интересует больше Ролан, а вовсе не Форстер. Теперь нам надо разделиться — накроем предателя с двух сторон. Я и врач пойдем напрямик. Смок и Джо обойдут его и засядут в скалах. Негра оставим здесь, а пленный мальчишка может убираться на все четыре стороны.

Освобожденный сын пастуха исчез как дым на ветру.

— Если наш бывший лейтенант сунется в мою сторону, я не буду кукситься и его пристрелю, — хладнокровно пообещал Винд.

— Не смей, он нужен мне живым, я хочу поговорить с этим мерзавцем на интересные темы. Если хочешь, можешь пробить ему ногу… Постой! С раненой ногой он не сумеет ковылять. Стреляй прямо в плечо, если он будет вооружен, только не задень сердце. И не трогай Ролана, если у него не окажется оружия. Достаточно, если он не сумеет обойти тебя и укрыться в скалах.

— Как же, дожидайтесь — без оружия. Этот хитрец всегда вооружен.

Баррет не стал слушать возражений и двинулся вперед, грубо раздвигая отцветшие кусты алоэ.

На поляне тонко стлался дымок. Брасье обедал, аккуратно объедая кусок, надетый на вертел. Ружье лежало от него всего в одном ярде, зато руки француза оказались заняты, и Баррет мгновенно выскочил на поляну.

Брасье сразу же бросил мясо и попытался схватить ружье, но было уже поздно — Баррет пинком отшвырнул карабин в сторону.

— Стой на месте, Ролан.

Лейтенант мгновенно бросился бежать прочь от Баррета — прямо в сторону скал. На несколько секунд от исчез из поля зрения пирата.

Потом неподалеку раздалась возня и брань Смока.

— Я держу его. Эта подлая крыса укусила мне палец.

— Отлично. То есть я хотел сказать — можешь дать ему в ухо.

Баррет быстро догнал своих. Брасье, окруженный бывшими друзьями, уже не пытался сопротивляться. Страх тоже исчез с его лица и заместился изрядной долей иронии.

— Чего вы так взбеленились, Баррет? Наше соглашение предусматривало возможный выход из компании. Решение бросить каперство пришло ко мне словно озарение, прямо здесь, на острове. Черт, не будьте варваром, пустите меня…

— Соглашение не предусматривало воровства.

Питер грубо обшарил француза. Мешочка с камнем в его карманах не оказалось. Пират вернулся на место привала и тщательно обыскал брошенные веши и тряпье.

Ладанка нашлась под оставленной на траве шляпой бывшего натуралиста. Баррет открыл ее — камень холодно блеснул.

— Изумруд? — коротко спросил внезапно подошедший Ланцетник.

— Нет. Подделка, которую мне сработал Хакстер. Достаточно хорошая вещица, чтобы обмануть вора.

Брасье, выслушав ложь Питера, даже не дрогнул. Вид он, как ни странно, имел рассеянный, словно бы прислушивался к недоступным другим звукам.

Его окружили и, не позволяя вырваться, отвели обратно на поляну — к ручью и уже погасшему костру.

— Ты знаешь, что полагается за воровство у своих и нарушение соглашений, а, Ролан? — спросил его Баррет.

Брасье не ответил и вид имел слегка заторможенный.

— Ты не хочешь ничего сказать в свое оправдание? Где Форстер?

— Мы не были вместе.

— Это первая ложь. Постарайся не доводить до второй. Как ты узнал о камне у меня на шее?

— Я заметил его случайно.

— И еще одна ложь — ты не мог его заметить. Давай, Том, действуй. Вот как раз хорошая веревка, в его же вещах.

Смок стащил с натуралиста камзол и надорвал ворот его рубашки.

На этот раз француз рванулся изо всех сил, но справиться не смог, опрокинутый навзничь кулаком Тома.

— Не сопротивляйся, тебе же будет хуже.

— Вы что, собираетесь меня повесить?! Это безумие, Баррет, как можно умертвить человека из-за мелкой кражи? Джентльмены, он свихнулся. Помогите! Остановитесь, прошу вас, иначе дело не кончится добром. За меня вступится сам губернатор Тортуги — он мой друг, за убийство вам всем грозит рея.

Смок равнодушно молчал. Винд криво усмехнулся, блеснув белоснежными острыми зубами. Кид с озабоченным видом отвернулся, казалось, пестрая бабочка на кусте поглотила все его внимание.

Брасье же как завороженный разглядывал свисающую с сука веревку, судорожно сглотнул и попытался еще что-то сказать, но упрямство перевесило.

Баррет махнул рукой.

— Угрозы не в счет. Видно, ты не собираешься развязывать язык. Ладно, поступай как знаешь.

Баррет нагнулся, обмотал свисающей веревкой запястья Брасье, проверил узел и подтянул его покрепче.

— Ну как, Джо, ты готов?

Джо вскарабкался по стволу, освободил верхний конец веревки, потом проверил, насколько гладко ходит линь по дереву.

— Да, капитан.

— Спускайся и тяни. Сразу повыше и крепче. У нас нет времени на уговоры.

Линь натянулся, Брасье, резко вздернутый вверх, повис в двух футах от земли на вывернутых руках.

Наверное, ему хотелось кричать, но от внезапного шока у бывшего лейтенанта пропал голос.

Винд закрепил веревку и теперь стоял рядом с Барретом, с интересом наблюдая за сценой. На щеках Джо выступил розовый, как у девушки, румянец, глаза весело блестели.

Зрачки Брасье, наоборот, расширились, струйки пота медленно поползли по шее и вискам.

— Спустите меня вниз, — тихо попросил он.

— Говорить будешь?

— Да. Только вы все равно не поймете…

— Опусти его на землю, Джо. Только осторожно, медленно.

Винд, видно, расслышал приказание капитана только наполовину, он попросту перерезал веревку ножом, и Брасье рухнул вниз.

— Вы хуже животных. Это было совсем лишнее.

— Прислоните его к дереву.

Лейтенант после первого же грубого прикосновения впал в полуобморочное состояние. Баррет воспользовался этим, чтобы как следует рассмотреть пленника. Под рубашкой Брасье не оказалось ни цепочек, ни амулетов. Нижнюю кромку ушей скрывали волосы. В левой мочке чернела круглая серьга, и металл дужки казался цельным.

— Не снимается. Где-то я про такое слышал. Ланцетник, дай-ка сюда флягу с выпивкой.

— Может быть, лучше я сам сделаю это?

— Мне не хочется рисковать старым другом. Некоторые вещи бывают опасны.

Баррет смочил ухо лейтенанта бренди, глубоко рассек мочку и быстро выдернул серьгу. Черный металл обжег холодом.

— Бросайте его! — взвизгнул Джо.

— Куда?

— В ручей!

Баррет колебался всего долю секунды, кусок белого металла тихо булькнул и канул на дно.

Короткое время ничего не происходило. Потом темно-зеленая, насыщенная тиной вода вспенилась, несколько крупных рыб всплыло наверх. Мелкая дохлая рыбешка поблескивала, как монеты.

— Что это было? — глухим голосом спросил ошеломленный Смок.

— Смерть, — грубо бросил Баррет. — Смерть этого типа, если бы он разговорился.

Пират кивнул в сторону обмякшего Брасье.

— И наша смерть заодно тоже.

— Господи! — простонал натуралист.

Кровь из разрезанной мочки заливала ему плечо.

Баррет неспешно прижег ранку бренди.

— Или ты сейчас же расскажешь все, или мы продолжим развлечения, уже не боясь серьги в твоем ухе.

— Не надо. Я же обещал, что все расскажу.

— Хотел умереть, забрав нас с собою?

— Нет! Клянусь, что нет.

Брасье потупился, а Баррет встряхнул его как следует.

— У тебя сейчас один выход.

— Выход так себе. Вы меня бросите умирать тут связанным. Поклянитесь, капитан, что этого не будет.

— Я обещаю, что не убью тебя сейчас и не оставлю в лесу. Доволен? А впрочем, у тебя все равно нет выбора.

— Хорошо, слушайте, только не срывайте потом на мне злость.

Глава 22. История Ролана Брасье

Когда головорезы хотели поднять бунт на острове Тендейлз, чтобы скинуть губернатора Брина ради интересов сэра Мортонса [26], мой брат торговал на французской территории. Там он продавал то, что придется, в основном кортики и сабли, в которых отлично разбирался. Торговля шла бойко, потому что на остров стекались разъяренные английские беженцы, в том числе из пиратского поселения, на котором тогда правил сам жестокий Десмонд Рей Белтроп.

Я же вел дела где придется, и начало английских беспорядков застигло меня на острове Омори. Поначалу в тавернах ходили смутные слухи о мятеже, потом моряки рассказали, что Самюэль Мортонс уже арестован и плывет в метрополию, чтобы предстать перед королевским судом.

Сообщник Мортонса, пират Рэй Белтроп, не собирался сдаваться и схватился с объединенной эскадрой королевского ревизора, после чего пошел на дно вместе с остатками мятежных кораблей.

Честно говоря, меня это не волновало.

На Омори я замечательно проводил время, знакомясь с кем придется и ради развлечения наблюдая, как разгружают новые пушки, доставленные из Марселя. Тем временем угар победы у англичан прошел, а ревизор Гринстоун немного побаивался даже арестованного Мортонса.

Наверное, поэтому он захотел подкрепить успех еще одним громким делом, а потому увести у соседей пару островов, права на которые считались спорными.

Наш остров был что надо, если бы не новые марсельские пушки, Поэтому Гринстоун решил не начинать драки, вместо этого послал ловкого корсара, который сговорился с «лучшими людьми», и в один прекрасный день все население Омори, хотело оно того или нет, разом поменяло подданство. Поговаривали о золоте, которое кто-то дал, а кто-то принял. Дело запахло большой политикой, а даже «лучшие люди» не стремятся закончить свою жизнь на эшафоте.

Поэтому, стоило корсару Шарпу отплыть от пристани, остров вновь сделался французским, об этом, как о забавной шутке, пели куплеты во всех тавернах.

Пели, конечно, зря, потому что Шарп, который к тому времени сделался губернатором вместо Мортонса, шутить был не намерен.

Штурм начали на рассвете. Эскадра Шарпа маневрировала на рейде. Домик вздрагивал при каждом ударе, когда я проснулся, отыскал одежду и выскочил под утреннее небо, которое уже слегка затянуло дымом.

Со стороны форта, придерживая на ходу саблю, ко мне бежал бледный и измазанный гарью солдат-порученец.

— Вы врач? — коротко спросил он.

— Нет, но учился в Сорбонне.

— Это почти одно и то же. Настоящий хирург сам ранен. Комендант просит вас явиться и помогать.

Мне пришлось отправляться, невзирая на риск и на то, что канонада не утихала. Форт к тому времени наполовину превратился в руину, но это не сломило упорство солдат, они, конечно, были храбрецы, хотя и ввязались в безнадежное дело. Комендант до последнего надеялся на марсельские пушки.

Как врач-любитель я ограничивался тем, что делал перевязки и поил раненых разбавленным ромом, а когда выдавалась свободная минута, наблюдал за работой канониров. Каждое из чудовищно больших орудий они наводили при помощи винта и нескольких рычагов, затем его закрепляли клиньями из бревен, поджигали порох… Ядра отправлялись прямиком в сторону вражеской эскадры, а там или ударяли о воду или ломали все, что придется.

Грохотало так, что я оглох. Ваши англичане в долгу оставаться не собирались, и некоторые ядра обычного размера падали довольно близко от меня. Потом…

— Что дальше? — с интересом спросил Смок.

— Видимо, наше собственное орудие разорвало, — нехотя признался Брасье. — Во всяком случае, я отключился, а очнулся один, у самой кромки воды. Ног не ощущал, не мог встать, лужа моей крови, растекаясь, смешивалась с пеной прибоя. Огромные крабы бродили неподалеку, зловеще щелкая панцирями о гальку. Было жарко, но от потери крови я мерз и через некоторое время потерял сознание, оставаясь в уверенности, что эти твари меня съедят…

Второй раз я очнулся в незнакомом мне месте, под низкой крышей. Старик-индеец размешивал оструганной веткой жидкость в большой чаше, и эта жидкость смахивала на имбирное молоко. Рядом был еще один человек, которого я поначалу принял за ребенка. Потом, по умному выражению глаз я догадался, что передо мною, скорей всего, карлик. Я пытался заговорить, но язык, руки и ноги до сих пор не слушались. Индеец поднес чашу к моему лицу и заставил выпить ее до дна, после этого я кое-как сумел ворочать языком.

— Как тебя зовут? — спросил ребенок холодно и грозно.

— Ролан Брасье.

— Хочешь жить? — Да.

— Тебя не вылечить обычным способом. Но я могу многое.

— Я не бедный человек и могу заплатить.

Карлик недовольно покачал головой.

— Нет, деньги мне не нужны. Но есть один человек, которым нужно заняться.

— Я едва жив и к тому же не наемный убийца.

— Никакой крови. Следует просто втереться к нему в доверие и понемногу приглядывать… Решайтесь скорее, Брасье, вам недолго осталось…

Я хотел жить, согласился бы на что угодно и, конечно, поклялся. У меня была тайная мысль не выполнять обещание, но события происходили так быстро, что я запутался в них и в конце концов будто увяз в паутине.

Тэдди меня вылечил, но я не помню, как он это сделал. Серьгу в своем ухе я нашел в день выздоровления. Тэдди говорил, что в случае неповиновения она меня убьет. Прошло несколько лет, он отдавал приказы, и я выполнял их, как мог. Потом для своих колдовских целей он хотел камень, который называл глазом бога. Мне пришлось специально выследить вас на Скаллшорз и напроситься в команду. Потом я, как мог, поддерживал мятежные настроения Кормика, хотя и не слишком хотел этого. На Тортуге возник соблазн разрезать себе ухо, вытащить проклятую серьгу и удрать, но не получилось преодолеть страх. Обокрасть Баррета мне приказали. Глаз бога следовало отнести в назначенное место и оставить там, но я, к несчастью, не имел четкого представления о тропинках на Эспаньоле. Не знаю, могла ли серьга в ухе меня убить, но я бы не решился ее вырезать, если бы не вы, капитан.

Должно быть, я плыл по течению и преступно затянул время. Сейчас мне очень плохо — так бывает с лунатиком, который во сне ходит где угодно и легко, а очнувшись, обнаруживает себя стоящим на краю карниза. Прямо в лицо веет сквозняком жуткий провал, скользкая опора уходит из-под пяток, а чужая рука уже уперлась в спину…

Вот и все, господа.

Одно могу сказать наверняка — я никому не хотел вредить, все получилось чисто случайно.

Пожалуйста, не причиняйте мне вреда.

Глава 23. Судьба Найджела Форстера

— Что будем делать с Брасье?

— Я, конечно, простой человек, — заявил Смок. — Всякие заумные штучки не по мне. Ролан попросту врет или он испанский шпион.

— Меня бесит другое, — желчно отозвался доктор. — Брасье вовсе не умирал, его только контузило. Контузия вызвала временный паралич, а карлик этим воспользовался ради обмана.

— Все равно предателя надо прикончить, — сердито заявил Смок.

— Раз веревка уже готова, повесим его прямо на дереве, — предложил Джо. — Пусть он по обычаю выберет того, кто исполнит приговор.

— Все-таки мне немного жаль Ролана, — нехотя отозвался Кид. — Он уже достаточно поплатился. Я стою за то, чтобы высадить его на пустынном побережье и предоставить собственной судьбе.

— Ну уж нет! — возмущенно заорал Винд. — Как только мы его отпустим, он начнет пакостить хотя бы из мести. Смерть предателю. Мое слово и слово Тома против мнения врача. У капитана по обычаю два голоса.

Брасье в отчаянии уставился на Баррета, который до сих пор сохранял молчание.

— Покушение на меня в Порт-Ройал — твоя работа?

— Клянусь, что нет. Возможно, стрелял кто-нибудь из людей Тэдди, они все действуют заодно.

— Хочешь остаться на острове? Я дам тебе еды на один день.

— Карлик меня выследит и убьет или сотворит что-нибудь похуже.

— Что-то мне сомнителен твой жалостный вид.

— Решайтесь скорее, капитан Баррет, — нетерпеливо бросил Смок.

— Остынь, Том, ты, я вижу, забыл, кто тут главный.

— Вы собираетесь помиловать и отпустить эту крысу?!

— Нет. Но лучше не спешить. Ролана мы заберем на «Синий цветок». Ты слышишь меня, Брасье? На судне отправишься под замок. За любую попытку удрать ты будешь застрелен на месте. Как только разберемся с Тэдди, устроим суд и определим твою участь. Все, чем поможешь делу, зачтется в твою пользу.

Брасье немного успокоился.

— Спасибо. Я точно буду вам полезен.

— Не торопись благодарить.

— Доктор Кид… Сделайте что-нибудь. Я не смогу идти, у меня вывихнуто плечо.

Ланцетник внимательно ощупал сустав и резким движением поставил кость на место, от чего Брасье вскрикнул.

— Спокойно. Я сделаю хорошую повязку из этой тряпки, только не вздумай ее сдирать или шевелить плечом.

— Чертовски неприятно. У вас найдется бренди?

— Обойдешься, Ролан. Во всяком случае, ноги у тебя целы, значит, сам пойдешь… Следует убираться в сторону французской территории, капитан. Мне не нравятся местные дебри и пустоши — тут по ночам рыщут стаи диких псов.

Они двинулись к берегу уже в сумерках. Где-то вдали хрипло подвывали неизвестные звери.

Брасье обступили со всех сторон, он шел в самой середине компании, старался держаться поближе к Баррету и даже не пытался скрывать страх.

— Господи! Они в конце концов доберутся до меня.

Баррет понял, что француз говорит не о животных.

— Молчи. Иначе первым до тебя доберусь я.

Связанные руки мешали бывшему лейтенанту держать равновесие. Пару раз он сильно споткнулся. Лунный блеск пробивался сквозь месиво зелени. Мертвенные блики падали на лица людей.

— Скалы близко.

Уровень почвы повысился, обломки камней хрустели под ногами, половинка луны исчезла, скрытая высокими камнями. Пальмы шумели под ночным ветром, доктор Кид зашипел, как рассерженный кот, должно быть, уколовшись о шип какого-то растения.

— Что впереди? — снова как завороженный спросил Брасье.

Перед ним колыхалась темнота. За ее завесой молчало что-то, еще более черное и пустое.

— Это бог смерти… — прошептал бывший лейтенант.

С этими словами он развернулся и пустился бежать назад, не обращая внимания на свои связанные руки и на то, что шипы и сучья царапают ему лицо.

— Чертов паникер.

Пленника догнали и сшибли на землю. Придавленный Брасье не сопротивлялся. Он стоически вынес несколько затрещин, прежде чем взмолился:

— Хватит, капитан, я просто не справился с собой.

— И вправду, что же там чернеет?

— Это черная скала, — веско сказал Смок.

— Заброшенный дом, — предположил Винд.

— Это пещера, сеньоры, — вдруг подал голос негр с испанского корабля.

Пятно и вправду оказалось трещиной в скалах. Проход имел вытянутую форму, ползучие растения почти закрыли его.

— Внутри можно переночевать. По крайней мере костер не будет видно на расстоянии.

Джо повозился, добыл огонь и подпалил обломок свечного дерева. Импровизированный факел неровным полыханием разгонял чернильную темноту.

— Заднюю стену я не разглядел, но звериных следов нет.

Они по одному втиснулись в пролом. Винд принес ветвей потоньше и подпалил костер. Баррет устало опустился на землю, снова проголодавшийся Смок тоскливо озирался по сторонам.

— Тут глухо и мрачно, словно в могиле.

— Бред.

Брасье, кажется, совершенно потерял и волю к сопротивлению, и последние надежды на благополучный исход. Он попытался что-то сказать, но, видимо, от отчаяния.

— Здесь кто-то есть, — вдруг убежденно заорал Смок.

Джо поднял повыше самодельный факел, у задней стенки пещеры обрисовались угловатые контуры двух высохших, как пергамент, тел.

— Кто это?

— Мертвые индейцы. Сколько их ни тряси, они не ответят.

У людей, прижавшихся спинами к каменной стене, сквозь истончившуюся кожу проглядывали кости черепа. Сохранились обрывки одежды и остатки длинных волос, то, что истлело, пылью осело на пол.

— Надо бы их убрать.

— Сам убирай, а я к ним и не притронусь. Черт знает, каким богам они поклонялись, тут и порчу подхватить недолго.

Винд сложно выругался. Лицо Брасье перекосилось.

— Я не хочу умирать, — внезапно заявил он.

— Никто не хочет.

Минуты ночи тянулись бесконечно. Баррет попытался устроиться на камнях, но сон не шел — левый бок слегка обдавало жаром костра, правый холодило сквозняком из пролома. Крупная ночная бабочка задела пламя костра и беспорядочно крутилась, умирая, — лапки слиплись, усики отломились, Баррет щелчком сбил опаленное насекомое с рукава.

Через некоторое время тишину прорезал истошный визг. Звуки борьбы раздавались в ночи. Животное, терзаемое заживо, визжало — крики твари постепенно стихали, а рычание хищников сделалось размеренным и удовлетворенным. Где-то там, под мутным светом лунной половинки, шел дележ еще теплой добычи.

Баррет бесшумно поднялся, перешагнул через Ланцетника и протиснулся сквозь устье пещеры наружу.

Мириады светляков усеивали траву. Их крошечные тела источали яркий, пронзительный и холодный свет.

«Камаштли… Бог звезд, войны, охоты и удачи… Зачем ты отдал свой глаз мне?»

Баррет наклонился и взял светлячка — в ладони тот погас и сделался обычным невзрачным червяком. Слабая возня раздалась возле самых сапог. Прорытый лаз уходил под поваленное дерево, там копошились щенки лесной собаки. Баррет по очереди вытащил щенков за шкирку и выбрал самого крупного — пегого, с темной мордочкой и крепкими лапами.

— Возьму на «Синий цветок».

— Капитан! — завопили совсем рядом.

— Ты зря ушел в ночь один, Питер, — недовольно попенял появившийся доктор Кид.

К морщинистому лбу доктора приклеился кусок грязной паутины.

— Случаем, не нашел Форстера?

— Нет. А Брасье не сбежит?

— Он хорошо связан. К тому же боится Тэдди больше, чем сатану. Даже больше, чем тебя, Питер.

Они вернулись к пещере вдвоем. Помятые лица кое-как выспавшихся моряков выражали тревогу. Брасье сидел на полу, Баррет развязал своему лейтенанту щиколотки и рывком помог ему встать.

Негр, ни слова не говоря, пошарил в карманах, отыскал там свечной огарок и, затеплив огонек от костра, пристроил рядом с двумя мумиями.

— Пусть души умиротворятся и не идут за нами вслед.

— Откуда тут покойники?

— Спрятались и погибли от истощения, сеньоры. Испанцы из первопоселенцев охотились на язычников с собаками…

— Нужно вернуться и узнать, как там дела у Бертрана…

Неподалеку от домика буканьеров они остановились. Сильно тянуло дымом — горелыми дровами и опаленным мясом, мясом, пожалуй, больше, чем обычно. Трудноопределимая аура запустения витала над поляной. Баррет не мог уловить ее сути, пока не прислушался как следует — звенели мухи. Их облако собралось возле построек. Пальмовые листья на крыше хижины завалились вовнутрь, уцелели стены, но и они носили явные следы огня.

Смок взял ружье наизготовку. Винд нехорошо улыбнулся, Кид покачал головой и тронул Баррета за рукав.

— Пахнет не копченостями, Питер.

Брасье побледнел так, что под красивыми карими глазами бывшего лейтенанта проступила покойницкая синева.

Остатки коптильни еще дымились. Растительность на поляне выглядела смятой.

— Егерь Бертран жил один?

— Нет, с двумя товарищами — они как раз в эта дни отлучались на плантации.

— В развалинах остался кто-нибудь живой?

— Не думаю, угли все еще раскалены, возле них сейчас не лучше, чем на адской сковородке.

— Засада, если она есть, прячется на той стороне поляны.

Стояла мертвая тишина, нарушаемая только шевелением гнуса. Не кричали даже птицы.

— Пошли вперед. Держите ружья наготове.

Напряженными нервами Баррет чувствовал признаки недавнего чужого присутствия. След еще не остыл.

— Первый раз в жизни жалею, что я моряк, а не охотник.

Бертрана нашли на пороге хижины. Руки, плечи и голова оказались снаружи, их не тронул огонь. Тело ниже пояса обгорело до костей.

— Француза добивали с близкого расстояния. Смотрите, пуля вошла в лоб.

Сука из пегой своры навеки замерла в подобии незавершенного движения. В момент броска ее настиг выстрел, поэтому мускулистые передние лапы уже после падения пропахали в рыхлой земле глубокие бороздки. Бессильно распласталась узкая морда, белые клыки вонзились в песок.

— Палили со стороны леса.

Остальные собаки лежали кто где — бесформенные меховые комки на загаженной земле. Смертельно раненный вожак, должно быть, пытался подползти к Бертрану. Сейчас он, сгорбясь, валялся всего в полуярде от вытянутой руки француза. Казалось, мертвец пытается покормить с ладони своего убитого пса.

Пахло горелой шерстью и нечистотами.

— Право слово, лучше уж получить пулю в башку, стоя на палубе, под чистым ветром и на глазах у приличных людей.

— Капитан! — тревожно позвал Джо.

Баррет приблизился к догорающей коптильне, задняя ее стена почти не пострадала, должно быть, сыроватые бревна помешали огню разгуляться.

— Глядите, сэр, вот он, Найджел Форстер собственной персоной.

В момент нападения стреляли, очевидно, со всех сторон, огонь выгнал англичанина из коптильни, он попытался дать отпор, да так и остался полусидеть в настороженной позе. Крупная голова Форстера опустилась на пробитую грудь, окоченевшие руки мертвой хваткой вцепились в приклад карабина.

— Ха! — нервно рассмеялся Кид. — Не будь у тебя, Питер, троих свидетелей под рукою, никто бы не поверил, что торговца прикончил не ты, а кто-то еще.

— Заткнись.

Баррет обшарил одежду мертвеца. Перевязь с зарядами оказалась полупустой. В кармане нашлась только мелкая монетка и скомканный листок. На бумаге дорогой выделки тонким, мелким почерком значилось:

Подписи внизу не оказалось. Баррет быстро смял записку и незаметно сунул в карман — он хорошо узнал почерк Саммер.

— Как вы думаете, капитан, кто здесь похозяйничал?

— Не знаю, Джо. Может быть, испанцы. Не исключено также, что покойный Бертран имел врагов, которые застали его врасплох и свели счеты. В этом случае Форстер попался случайно и получил пулю в сердце за просто так. Могло и такое случиться, что сбежал раб Форстера, напоследок он рассчитался с хозяином и заодно убил свидетеля — Бертрана-буканьера.

— И что теперь?

— Ничего. Оставим все как есть, пора вернуться на судно.

Через несколько часов шестеро людей вышли на побережье. Каноэ стащили на воду. Брасье влез в него вслед за капитаном и устроился на дне, угрюмо рассматривая волны. Негр-слуга улыбался неизвестно чему — должно быть, ему было все равно, и этим он выгодно отличался от всей прочей компании. Смок сел на весла. Баррет еще раз перечитал записку жены Форстера, потом спрятал листок поглубже.

«Если они оба солгали мне — каждый блестяще и каждый по-своему, то кто тогда говорит правду? Неужто один только Брасье?»

Ответа он пока не знал. Каноэ причалило к люггеру, и Баррет по бискайскому трапу вскарабкался наверх.

— А все же я распутаю эту загадку и выведу Пэм на чистую воду, — сказал он сам себе и отправился на мостик.

На мачтах «Синего цветка» поднимали паруса.

Глава 24. Наследник смерти

О том, что произошло непосредственно после отплытия люггера «Синий цветок» с Эспаньолы, известно совсем немного.

Пропажу испанской шхуны «Озорница» не без причин отнесли на счет Баррета. «Озорница» так и исчезла без следа, зато ее команда отыскалась на безымянном острове близ Эспаньолы, где ее две недели спустя и подобрали корабли из Санто-Доминго. Еще через короткое время кое-что из награбленного объявилось на Тортуге, чтобы потом затеряться на складах сомнительных контор и в лавках перекупщиков по обе стороны Атлантики.

Баррет не был уличен, не был и обвинен, однако пропадал в море три месяца, чем вызвал у рыжей Марты приступ черной меланхолии.

Продлили срок королевской амнистии, после этого пираты из самых неудачливых поспешили сменить род занятий на плантаторский.

Торговая навигация прекратилась до осени, восточный ветер сделался серьезной помехой.

Ждали урожая табака.

Кое-кто особо сообразительный решил, что предпочитает пешие походы за золотом — грабеж на суше стоял невообразимый.

Заведение Юджина Хакстера процветало, через вторые руки покупая сырье за бесценок, и продало целых семь полных ювелирных женских парюр, каждая состояла из пятнадцати предметов и была великолепна.

«Синий цветок» тем временем подремонтировали на Тортуге, после чего в лето 1676 года он бросил якорь в гавани Порт-Ройала в качестве частного судна, прибывшего по делам владельца, которым, если верить документам, оставался все тот же Питер Баррет. Подросший пегий щенок охотно прыгнул в каноэ, на берегу он обнюхал плитки мостовой и чихнул — пахло не морем, а пылью и лошадьми.

— Саундер! — заорал Баррет, и Саундер поплелся следом, страшась гнева хозяина, которого любил всем сердцем, по-собачьи.

Уже месяц пустой и неприветливый дом торговца Найджела Бэна Форстера ждал распродажи с торгов. Владельца, по слухам, убитого испанцами, без шума похоронили на французской территории Эспаньолы. Возле ограды Баррет с интересом рассматривал пестрый тщательно ухоженный газон Окна, задернутые шторами, оставались непроницаемы.

— Вот так и сходит человек на нет. Пошли отсюда, Саундер.

Жилище квартеронки Хлои выглядело куда невзрачнее, беднее, зато явно не оставалось покинутым. Женщина в скромной вуали вдовы встретила Баррета за порогом. Он мрачно вглядывался в лицо Памелы — бледное, печальное, непроницаемое.

— Что ты наделала, Пэм…

— Это ты убил его?

— Найджела? Конечно, нет. Ты думаешь, я дурак? Два года назад я ради тебя пошел бы на все, а теперь не полезу в петлю даже ради королевы.

— Твою душу, должно быть, спалили в Картахене…

— Возможно. Это ты подстроила историю со смертью Форстера?

— Нет!

— Откуда у тебя браслет на руке?!

Тэдди появился из-за спины Памелы, он бесстрашно рассматривал Баррета темными раскосыми глазами.

— Давайте поговорим спокойно, мистер Баррет, — произнес он звонким чистым голосом.

— И ты, выродок чертов, тут объявился.

— Пройдите в дом, нам ни к чему лишние глаза и лишние уши.

Баррет вошел и сел на колченогий табурет у стола, Тэдди устроился напротив, с ногами забравшись на точно такой же табурет. Его поза походила на позу озорного ребенка, выдавало карлика только насмешливое и жестокое выражение лица.

Саундер, который вслед за хозяином пробрался в хижину Хлои, устроился под столом.

— Имей в виду, парень, — сказал Баррет, — если что, я тебя как крысенка раздавлю.

— О! Попытайтесь, мы не из пугливых. А лучше дослушайте меня до конца и тогда поймете все.

— Едва ли.

— Посмотрим. А теперь слушайте. Вы верите в богов, Баррет?

— Я верю в Бога.

— Хороший ответ. Но здесь — Карибы, а не Англия. Новый Свет только называется новым, на самом деле он древняя земля со своими духами и богами, Питер. Вы видели Теночтитлан?

— А тебе-то какое дело, крысенок? Я там не был.

— Не лгите. Вы были в заброшенном городе Монтесумы, обшарили святилища и взяли с собою предмет, который вам не принадлежит.

— Кто тебе сказал об этом? Ланда?

— Испанец мертв.

— Черти способны общаться и с мертвецами.

Тэдди печально покачал головой.

— Ваша вера в ад после смерти не исключает существования ада на земле. Одним словом, вы ограбили развалины и скрылись. Ваш сообщник ограбил вас.

— Откуда вы знаете об этом?

— Мне сказал бог, — просто ответил Тэдди.

Несмотря на жару, Баррету показалось, что потянуло холодом — так случается, когда в горах вдруг подует ветром с ледника. Однако он только хмыкнул.

— Чушь.

— Не следует смеяться… Вам не препятствовали грабить индейские святилища… Знаете, почему? Мне нужен был камень бога — большой кристалл, который вы прячете под одеждой.

— Тогда кое-кто уже крепко опоздал. Эрнандо разделил камень, половина осталась в Картахене, у тамошнего ювелира.

— Добыть у испанского ювелира первую половину оказалось не сложно. Нужна именно та, которая осталась у вас. Я готов предложить хорошую цену.

— Потом посмотрим, насколько хорошую. А для начала хочу знать, почему ты не забрал камень сам.

— Потому что не все места мне доступны. Вы хотя бы немного знаете историю ацтеков?

— Я ее не слышал.

— Когда-то давно, при начале времен, бог солнца Уицилопочтли из отрубленной головы своей сестры создал луну, а звезды на небе — из братьев. Позже он покровительствовал ацтекам, и великий правитель Теночтитлана Тлакаелель приказал чтить его наравне с Кетцалькоатлем, Тлалоком и Тескатлипокой. Уицилопочтли вечно сражался с тьмой и, чтобы пополнить силы и отсрочить конец света, требовал постоянных жертвоприношений. Восемнадцать фестивалей проводил его народ в каждом году, и кровь людей стекала на алтари. Не смейтесь, Баррет! Жертвы позволяли солнцу продержаться еще один цикл, а каждый цикл длится пятьдесят два года…

Баррет хмыкнул, подвинул поближе кувшин с вином.

— Резали людей, чтобы отсрочить конец света? Забавно.

— Не дразните богов. Души жертв шли прямиком к богу солнца, а души обычных умерших попадали в темное царство Миктлан, правил тогда высокочтимый бог Миктлантекутли, повелитель летучих мышей, похожий на человека с зубастым черепом вместо головы и ожерельем из человеческих глаз…

— Впечатляет.

— Когда-то, бесконечно давно, пернатый бог Кетцалькоатль явился к Миктлантекутли за костями мертвых, чтобы создать из них новых людей. «Хорошо, — ответил Миктлантекутли, — играй на моей раковине и обойди четыре раза вокруг моих владений». Хотя раковина не имела дыр, черви сделали эти дыры, а пчелы вошли внутрь и создали звук. Тогда Кетцалькоатль взял кости мужчин и женщин, однако, уходя, упал в яму, которую приготовили демоны — слуги бога смерти. Кетцалькоатль погиб, но он был бог, а потому воскрес, собрал остатки костей и унес, а боги, совершив обряд, сумели восстановить род человеческий.

— Занятно.

Раскосые глаза Тэдди странно сверкнули.

— Об этом можно много рассказывать, — как бы нехотя сказал он. — Как видишь, отношения между богами тоже не всегда были гладки. Отцом Кетцалькоатля был бог Камаштли, один из четырех великих, создавших этот мир, он же разжег первый огонь, использовав для этого небесный свод. Жители Теночтитлана тоже чтили Камаштли как покровителя войны и судьбы, который отводил души жертв и воинов на восточное небо, где они становились звездами… Однако у него были и другие почитатели, к которым бог благоволил сильнее, чем к народу Монтесумы. Вы слышали про Тласкалу, капитан?

— Нет.

— То был великий город — соперник Теночтитлана. Камаштли почитался у них как верховный бог. Ацтеки и тласкаланцы воевали ради захвата пленников, которых тащили на алтари. Нужно ли говорить, как они ненавидели друг друга?

— Нет.

— Когда испанцы Кортеса высадились на материке, тласкаланцы стали его союзниками, и Монтесума, правитель Теночтитлана, узнав о силе испанского оружия, поднес Кортесу богатые дары и пообещал принять христианство. Однако солдаты недолго хозяйничали в Теночтитлане. Диего Веласкес, такой же белый испанец, одержимый завистью, послал отряд, чтобы взять Кортеса под стражу, воины Кортеса встретили их в лесу, и в этой стычке испанцы убивали испанцев. Теночтитланом тем временем правил заносчивый и высокомерный наместник Педро де Альварадо. Он ненавидел ацтеков и во время праздника приказал зарубить шесть сотен самых знатнейших из них… В ту ночь вспыхнуло восстание, и ацтеки осадили дворец Монтесумы, который с тех пор для них стал ненавистным предателем. Рассказывали, будто Монтесума умер во время штурма, но не от оружия, а потому, что его поразили гневом боги. Глухой ночью тласкаланцы бежали из дворца, и новым правителем города сделался отважный Куитлауак… Однако через год Кортес вернулся. С ним было только девять сотен испанцев, зато сто тысяч воинов Тласкалана. Теночтитлан пал, и было убито двести сорок тысяч ацтеков… Не все они были солдатами, Баррет.

— Ну, на войне всегда так. Однако какое тебе до этого дело, малыш?

— Сейчас Теночтитлан мертвый город. Миктлантекутли был его стражем, пока один из твоих соотечественников, некий Фрост [27], не перебил слуг бога.

— Так это Фрост унес сокровища?

— Кое-что. Но он не понял истинного наследия ацтеков.

— Какого?

— Бессмертия.

Баррет плеснул вина на дно стакана, хотел было выпить, но передумал.

— По твоим рассказам, они вообще-то умирали тысячами.

— Только не Монтесума, — холодно сказал Тэдди. — Он выжил, был проклят и получил бессмертие. А потом провел еще много лет в бесполезных надеждах возродить свой народ.

— Не очень веселая жизнь.

— Время ацтеков истекло. Но вот белые… Проклятие можно сделать благословением, суть в том, для чего использовать бессмертие.

— Разве такое возможно?

— Да. Миктлантекутли способен подарить вечную жизнь любому. Ему это легко — достаточно не пустить избранного в ад. Но он хочет жертвы. Ему нужен глаз Камаштли. Камаштли, отца Кетцалькоатля. Камаштли, покровителя врагов ацтеков.

— А при чем здесь я?

— Для того чтобы украсть камень бога, нужен белый человек. И я занялся этим — выбрал вас. Слух о том, что вы стали капером испанцев, распустил я — мне нужно было вызвать у вас желание убраться с Архипелага. Я подсунул вам карту и волшебную кружку. А вот довели команду «Синего цветка» до бунта вы в основном сами. Признаться, в этом нет ничего удивительного — самодурство Баррета давно стало легендой. Брасье, который телом и душой давно принадлежал богу смерти, отменно сыграл свою роль — подложил Кормику слегка подпорченный карабин. Кормик оказался превосходным стрелком, но сумел лишь задеть вашу руку. Вы остались в живых, попали в Новую Испанию вместе с картой и совершили то, что должны были сделать. А теперь отдайте мне изумруд.

— Руки прочь, малыш. Я трудно расстаюсь со своим добром Я устал от болтовни. Только эта усталость мешает мне прикончить тебя, крысенок, на месте.

— Меня? Сына бога смерти?

— Врешь.

— Нет, я сын самого Миктлантекутли и смертной женщины. Я буду жить вечно и никогда не умру.

Тэдди поджал тонкие губы и умолк.

— А ты что скажешь, Пэм? — спросил ошарашенный Баррет.

Памела молчала, непролитые слезы собрались у ее нижних пушистых ресниц.

— А что она может вам сказать? — фыркнул Тэдди. — Миссис Форстер заключила со мною сделку.

— Чем она расплатилась с тобою?

— Ах, как вы ревнивы! Да уж не тем, о чем вы сейчас подумали. В некотором роде за нами долг, ее отец повредился рассудком, случайно встретившись с богом. Со стариком поступили неосторожно.

— Что за браслет у Памелы повыше локтя?

— Точно такой же талисман, какой вы содрали с Брасье. Французу рассекли ухо, чтобы вытащить серьгу, но, думаю, у вас не хватит духу отсечь руку красивой женщине.

— Плохо ты знаешь меня, уродец.

Баррет на пять дюймов выдвинул клинок из ножен. Тэдди пожал плечами.

— Валяйте, вынимайте саблю и рубите. Я посмотрю, что у вас получится. Миссис Форстер, закатайте рукав…

Ресницы Саммер намокли от слез, два тонких ручейка потекли по гладким щекам.

Баррет отвернулся и убрал оружие.

— Форстер знал об изумруде?

— С некоторых пор — да, знал. Мы и его подчинили. Беда в том, что рассудок его жены оказался не на высоте. Иметь дело с покойным Найджелом было проще и практичнее.

— Кто из них мне солгал?

— Да никто. Поймите, правду сказали они оба. Отец красавицы много плавал, в конце концов заразился лихорадкой и свернул с ума на пустом острове. Форстер подобрал сиротку, но от его крутого нрава, поверьте мне, разбегалось все живое. Девушка, конечно, помучилась, а потом сбежала тоже, но жизнь по кабакам ее не устроила. Деньги у нее в руках просто таяли. Мы использовали ее, чтобы подтолкнуть вас к экспедиции в Теночтитлан, но эта женщина — слишком хрупкий инструмент. У нее начались провалы в памяти. Сейчас ваша дама не более нормальна, чем ее покойный папаша перед кончиной. Жаль, она довольно красива.

— Я не верю ни единому твоему слову.

— А и не верьте — мне-то что?

Баррет отошел в сторону — на столе лежал оклеенный пестрой бумагой осколок зеркала, должно быть, забытый там квартеронкой Хлоей. Питер поднял его и сунул прямо под нос Тэдди. Лицо Тэдди отразилось в мутном стекле.

— Какой, к дьяволу, ты наследник Миктлантекутли? Посмотри на свою подлую рожу. Сначала ты втерся в доверие к Пэм и обобрал ее как мог, пользуясь ее легковерием и притворяясь бессмертным существом. Потом твои сообщники женили на ней Форстера и постарались сделать Памелу Форстер богатой вдовой. Я не удивлюсь, если она будет объявлена сумасшедшей и скончается, едва успев подписать завещание…

— А кружка? А изумруд?

— Мой судовой врач страдает запоями. Он мог рассказать о кружке кому угодно — по кабакам. Словом, про кружку и карту ты узнал от шлюх, про поддельный изумруд — от Юджина Хакстера, о городе индейцев — от кого-нибудь из моей команды, допустим, от болтуна Раймонда. Насчет бунта Кормика, откровений Брасье и серьги в ухе у Ролана тебе, пожалуй, выложил Смок — парень здоров как бык и доверчив словно теленок. Письмо Форстеру Пэм заранее написала под твою диктовку. Старину Найджела на Эспаньоле могли убить ваши люди, а могли и испанцы. Вот и все. Вы зарились на наследство Саммеров-Форстеров. Сегодняшняя твоя история о богах фальшива вся насквозь и состряпана только для того, чтобы вытянуть у меня дорогой камень. Не сомневаюсь, что мозг тайной компании мошенников — именно ты.

Оскорбленный карлик зашипел словно рассерженная кошка.

— Ты принижаешь непонятное, тупица. Я наследник Миктлантекутли.

— Разве? Ставлю дублон против фартинга, что ты сын портовой шлюхи от неизвестного отца.

Тэдди не ответил. Если бы взглядом можно было пронзать, Баррет, наверное, лежал бы с пробитым сердцем, однако взгляды убойного свойства не имеют.

Памела прятала мокрое от слез лицо в узких ладонях.

— Пошли отсюда, Пэм.

Он взял женщину за запястье и выволок ее на улицу. Щенок Саундер выскочил следом.

Через квартал эту троицу догнала запыхавшаяся женщина в яркой одежде — подол мотался по пыли, темные кудри и слишком пухлые губы выдавали в ней квартеронку.

— Мистер Баррет! Погодите.

— Чего тебе, красавица?

— Вы меня помните? Я Хлоя. А Пэм вы заберите с собой, ей-богу — заберите, покуда плохого не приключилось. Я люблю эту девочку словно родную. Конечно, ее содержание мне обходилось дороговато…

— Сколько? — буркнул Баррет и, не дожидаясь ответа, метнул пятьдесят реалов под ноги Хлое.

Хлоя подобрала юбку, довольно грациозно для своей полной фигуры опустилась в пыль, собрала деньги и ссыпала их в кошелек. Последняя монета застряла в щели мостовой, квартеронка ловко поддела ее кончиком пухлого пальца и присоединила к остальным.

— Спасибо, капитан Баррет. Всего вам наилучшего и всяческого счастья, — добавила она, некрасиво выпятив толстые губы. — А все-таки пореже бы вы вертелись тут, раз не хотите оставить прежний промысел. От пиратской палубы до высокой виселицы один только шажок…

Баррет уходил, а квартеронка все кричала ему вслед, постепенно распаляясь от собственной дерзости, темный румянец густо покрыл ее смуглые щеки.

Пэм двигалась вслед за Питером словно лунатик, прохожие таращились, какой-то озорник бойко присвистнул:

— Твоя дама, видно, с утра любит залить стаканчик.

Баррет даже не оглянулся. Он вообще шел, не оборачиваясь, покуда не добрался до «Синего цветка».

— Эй, на борту! Помогите поднять пассажира.

Длинная физиономия доктора высунулась из-за фальшборта. От изумления она вытянулась еще больше.

— Смотри, Питер, не урони женщину в воду.

— Ты еще не успел накачаться бренди до полудня? Если не успел, то подай леди руку и помоги ей, когда она вскарабкается наверх. А ты Пэм, держись как следует за перекладины, и не вздумай свалиться.

— Кто это? — недовольно спросил верзила Смок.

— Это новая девушка капитана, — подсказал догадливый Джо. — Та самая шикарная вдова, богатого мужа которой убили на Эспаньоле.

— Она что — собирается остаться тут?

— По-моему, она вообще не думает ни о чем, у нее вид завороженной майской феи. Оставлять такую куколку на берегу опасно — там враз найдутся ловцы на наследство покойного Форстера. Ага! Теперь нас снова заставят навести блеск и вымыть весь люггер.

— Вот увидишь, эта птичка не выдержит на судне и двух месяцев — после первого же свежего ветра и хорошей качки она скуксится, перестанет есть и начнет проситься на берег.

— Интересно, кто в открытом море станет слушать ее просьбы.

— От женщин все зло. Надеюсь только, что капитан не вздумает на равных учитывать девушкину долю при разделе добычи.

— Можно подумать, что ему мало собственной пятикратной доли.

Баррет проводил гостью в свою каюту, вызвал негра Раймонда и приказал перенести собственные вещи в помещение штурмана.

Молодая женщина, которую ехидный Джо прозвал «хозяйкой», а обозленный Смок «залетной птахой», закрылась в капитанской каюте на ключ.

Баррет тем временем отправился в трюм. Там среди запасов копченой свинины и бочек с водой он отыскал низкую дверь, выбрал из связки ключ и некоторое время повозился с неподатливым замком. Наконец дверь распахнулась, фонарь чадил, но его скудный свет кое-как рассеивал темноту трюма.

— А, это вы, Баррет? — раздался грустный голос Брасье.

— Да, я пришел к тебе, Ролан. Как плечо — получше?

— Болит, особенно к ночи. Впрочем, здесь, в потемках, день не существует даже в виде отвлеченной идеи.

Качнулся фонарь. Брасье кое-как скорчился в мутном световом круге. Выглядел он обросшим, усталым и безразличным ко всему.

— Можно меня хотя бы расковать?

— Ерунда, потерпишь. Я не хочу, чтобы важный свидетель удавился на самодельной веревке или выкинул какую-нибудь другую глупость… Ты голоден? Я принес тебе ужин.

Брасье взял блюдо из рук капитана и принялся есть, хотя и без особого аппетита. Заметно было, что цепь на запястьях сильно мешает ему.

— А судно сегодня почти не качает. Где мы теперь?

— В гавани Порт-Ройала.

— Вы три месяца не можете решить, что со мной делать. Если меня не выпустят, я разобью себе голову о переборки.

— Глупости, Ролан, у тебя не хватит духу покалечиться. Лучше выпей бренди, приди в себя и выслушай, что я расскажу.

— О чем?

— О шайке карлика.

Баррет довольно подробно, лишь немного умолчав, передал Брасье свой утренний разговор с Тэдди.

Француз, подумав, кивнул.

— Я думаю, он лжет. Очень похоже на аферу. Малыш Тэдди позарился на вымышленные сокровища Кортеса, а заодно и на реальное наследство покойника-Форстера тоже.

— А боги?

— Не знаю, капитан. Индейские боги слишком чужды нам, чтобы стать когда-нибудь понятными. Если человек смахивает на вора родом из Порт-Ройала, если он действует как вор и говорит, словно вор, то он и есть самый настоящий вор. А вовсе не сын Миктлантекутли.

— Сходство мало что значит. Ты, Ролан, тоже не был похож на прихвостня бога смерти.

— Я знаю, на кого я похож сейчас — на растяпу, который попался.

Баррет засмеялся. Что-то в Брасье ему импонировало. Избитый, скованный и отчаявшийся лейтенант все еще пытался острить.

— Ладно, я ухожу.

— Питер! Погодите! Не уносите лампу! Выпустите меня!

— Не сейчас, попозже. Когда мы будем в открытом море, я дам тебе немного погулять на свежем воздухе. В трюме темно, зато не нужно стоять вахту — спи сколько угодно, такой возможности позавидует любой лентяй.

Брасье спорить не решился, он обреченно умолк в темноте, а Баррет вернулся к себе и отыскал Кида.

— Ланцетник, у тебя найдется хорошая пила для тонкой работы?

— Как любой приличный хирург, я имею полный инструментарий для ампутаций.

— Пилка возьмет железо?

— Не пробовал.

— Собери свои причиндалы и следуй за мной. А ты, Раймонд, постучи в каюту к мисс Саммер. Если она тебе откроет, попроси хозяйку не беспокоиться, а потом занеси туда большой бочонок с водой.

— Капитан, я не ослышался — вы сказали с водой!

— А разве я упоминал ром? Кстати, воду можешь взять прямо из-за борта.

Потрясенный негр ушел. Проницательный врач усомнился.

— А ты не боишься, Питер?

— Нет. Надо решаться на что-то толковое, медлить дальше — все равно что покуривать, сидя на емкости с порохом…

Испуганная Саммер застыла на пороге каюты. Ее лицо — нежное личико блондинки, — побелев, приняло оттенок мела. Синие глаза казались черными от расширившихся зрачков.

— Не бойся, Пэм, — буркнул Баррет. — Я не причиню тебе никакого вреда… Раймонд, ставь бочонок. Генри, отойди немного, я сам закатаю ей рукав.

— О господи… — ахнул перепуганный негр. — Вы ведь знаете, капитан, какая у меня нежная душа и доброе слабое сердце.

— Вот я и сказал тебе, чтобы ты уносил прочь свою задницу.

Баррет взял пилку и склонился над плечом. Черный обруч повыше локтя оказался холодным на ощупь.

Генри Кид искоса уставился на полуоткрытую высокую грудь и подобрался поближе.

— Отойди.

— Нет, давай я сам, Питер. У тебя нет привычки к точной работе.

Врач сделал первый, тонкий, словно волос, надпил на металле, потом налег посильнее.

— Не задень ее, — мрачно посоветовал Питер.

— Счастьем будет, если мы хотя бы не отправим ее и себя заодно на тот свет.

Раздался сильный скрежет.

— Мой инструмент вот-вот сломается. А впрочем, ничего особенного. Не падайте в обморок, мисс, мы только избавляем вас от уродливого браслета.

По лбу Ланцетника медленно сползла капля пота, обогнула докторский глаз и исчезла в жестких морщинах щек.

— Долго еще?

— Готово. Я сделал все, что мог.

Баррет потянул концы распила так, что захрустели суставы пальцев. Браслет раздвинулся, соскользнул с руки Саммер, и в тот же миг полетел на дно бочонка с водой.

С минуту ничего не происходило.

Через несколько минут тоже не произошло ровным счетом ничего.

— Фальшивка, — обронил Баррет с облегчением. — Это не вещица бога. Тэдди нас всех надул.

Кид вытер загорелую лысину, нахлобучил парик и тщательно, любовно прибрал хирургические инструменты в ящичек.

— Я никогда еще не использовал свою пилку для такой недостойной работы.

— Все когда-нибудь приходится делать в первый раз.

— Дама в обмороке, а я ничего не держу в аптечке на случай истерик.

Памела откинулась на табурете — упасть ей мешала только дощатая переборка. Питер перенес ее на койку, поправил складки юбки и прикрыл плащом.

— Как с нею умудрились сыграть такую шутку?

— Скорее всего дали снотворного, а потом запаяли обруч встык и тщательно загладили следы. Должно быть, Пэм находилась в мистическом состоянии и поверила. Тэдди оказался сообразительным парнем и отлично разыграл обман. Это был один из способов ослабить ее волю и добраться до денег Форстера.

— Как ты думаешь, она всерьез верит в бессмертие? И даже в то, что этот подонок Тэдди — настоящий сын бога смерти?

— Думаю, что так. Если ты хочешь получить от своей дамы что-нибудь, кроме слез, то тебе придется потеснить одну ее фантазию другой, более занимательной историей. А пока пошли отсюда, Питер. Вот увидишь, девушка очнется гораздо быстрее, если мы не будем столбами торчать возле нее.

Дверь каюты едва не зашибла негра Раймонда, который увлеченно подслушивал. Его лоснящаяся физиономия не умела ни краснеть, ни бледнеть. Баррет расхохотался, наблюдая бегство проворного кока.

— Все идет замечательно — словно истинный Бог несет нас на руках. Ставлю один реал против всех изумрудов Картахены, что через месяц в тавернах Ямайки будут болтать, будто я рублю ладони юным девственницам, чтобы ловчее стягивать с них золотые браслеты.

— Ты напрасно насмехаешься, друг. Сейчас наступает паршивое время. В год измен и изменений опасно иметь как длинный язык, так и длинный список врагов. Боюсь, громкая слава еще выйдет тебе боком.

Баррет не ответил — он беззаботно радовался счастливому исходу, а потому совсем не слушал предусмотрительного Кида.

Доктор потерял терпение и, махнув рукой, прекратил спор.

Глава 25. Пленник испанцев

— Что ты делаешь?!

Врач вцепился в запястье Баррета и попытался оттолкнуть его подальше от фальшборта.

— У меня появилось желание выполнить предсмертную волю Эрнандо де Ланды. Хочу метнуть изумруд в воду — хотя бы с опозданием на год.

— Утопишь драгоценность?

— Я говорил с тремя разными ювелирами — никто не дает за кристалл ни реала. Тэдди был единственным охотником за ненастоящим изумрудом, но урод Тэдди ничего не смыслит в камнях.

— Отдай камешек мне — я суну диковину в собственную коллекцию раритетов.

— Подарить проклятие старому другу? Ни за что.

— Тогда делай с проклятием то, что захочешь.

Баррет, подумав, спрятал камень в мешочек, а мешочек обратно в карман.

— Пока мечта недостижима, ты готов отдать все, чтобы получить свое. Как только приз оказывается под носом, он начинает глядеться тускло — меркнет блеск, сползает лоск, огранка не та, и становятся видны мелкие изъяны. Тогда приходит жажда взвесить все на руке, да и выкинуть за борт.

— Глупец, который не ценит удачи.

— Это ты о чем?

— О Памеле Саммер. Она одна из самых богатых невест на Ямайке. Кроме того, ее чудачество только на пользу — ни одна красивая женщина в твердом разуме не захочет даже глядеть в твою сторону.

— Почему?

— Потому что ты потенциальный висельник. Еще пара лет, и Франция замирится с Испанией. Ты потеряешь пристанище на Тортуге и будешь вынужден или начать все сначала в роли плантатора-неумехи, или искать себе место в Южном море. Можно подумать, что там тебя очень ждут. Это я к чему? Если она тебе все равно не нужна, прекрати соблазн на судне и высади женщину на берег. Или зачисли ее в штат лейтенантом, дай ей патронташ и карабин. Пусть дерется. Последнее, конечно, полная глупость, хотя случались прецеденты…

— Подумаю.

Капитан и врач замолчали — Саммер как раз появилась на шканцах, к тому же в компании с Джо, который нес сразу две абордажные сабли.

— Она, должно быть, решила стать пиратом и мстить испанцам за убитого муженька. Сейчас начнется потеха, — уверил свободных от вахты зрителей Смок.

Вдова Форстера ради такого случая сменила черную вуаль на мужской костюм из белой бязи. Джо, одетый примерно так же, передал Памеле саблю полегче и встал в позицию.

Показательный бой начался довольно вяло, потом оживился. Саблю Саммер держала обеими руками, а фехтовала паршиво, точнее — не владела клинком совсем. Выпады следовали без цели и системы, так что у Винда, который поначалу не собирался атаковать по-настоящему, быстро выступила испарина на лбу. На его беду женщина одинаково боялась и нанести удар, и пропустить его, и получить рану, таким образом, скованная и в том, и в другом отношении, махала саблей в самых разных неожиданных направлениях.

Один раз Саммер задела противника плашмя, после чего Смок брякнул невпопад:

— У Джо щеки розовые, как у девки. Можно подумать, тут две ревнивые девушки затеяли дуэль.

Обозленный Винд собрался и нажал всерьез. Баррет дернулся, явно собираясь вмешаться.

— Этот дурак по неосторожности убьет ее.

— А тебе какая разница, Питер? — сухо рассмеялся Кид. — Пускай убивает. Ты ведь любишь бросать кристаллы на дно.

Саммер отбивалась отчаянно и теперь фехтовала не так уж плохо, и даже пару раз полоснула Винда по рубашке. Внезапно Винд дернулся, закатил глаза, а потом, держась за живот, картинно рухнул плашмя навзничь, так, что спина гулко стукнулась о доски. На диафрагме героя, прикрытой белой тканью, быстро расплывалось большое красное пятно.

— Он умер, — драматически заявил Смок. — Ох, мой бедный друг! Леди, вы прикончили его.

Саммер сильно побледнела, окровавленная сабля покатилась на доски, девушка опустилась на колени и попыталась приподнять неподвижную голову Винда. Тот обмяк и даже, кажется, не дышал.

— Вы зарезали беднягу! — продолжал низким голосом завывать верзила Том. — Как он был свеж и хорош! Это был самый крупный фрукт, который мне удалось сорвать в этом сезоне…

Джо внезапно поднялся, сел на корточки и принялся корчиться — не от раны, а от хохота. Потом запустил под рубашку пальцы, смял и выбросил за борт остатки раздавленного фрукта. Красная до ушей Саммер, не поднимая сабли, ушла к себе в каюту.

Баррет отсмеялся и потребовал у Раймонда ликера.

— Мне кажется, в боевом отношении вдова не безнадежна, — как ни в чем не бывало заявил доктор. — Некоторые ее фехтовальные приемы оригинальны и производят особое впечатление…

— Не смей издеваться.

— Почему? Что-то ты в Картахене выучился быть вежливым…

Солнце пекло как сатана. Из кормовой надстройки доносилось заунывное пение по-английски. День шел к полудню. Чистая толща воды выглядела прозрачной насквозь. Несмотря на это, дно не просматривалось — бездну скрывала естественная темнота глубины. Жара плавила смолу на корабельных досках.

Поодаль от люггера среди изумрудного великолепия волн болтался удлиненный, черный, неряшливого вида предмет.

Баррет взошел на мостик.

— Меняем курс, я хочу посмотреть, что там мотается.

В окуляр зрительной трубы можно было разобрать темный контур полузатонувшего каноэ и тюк неряшливого вида. Теперь волны гнали мусор прямо в сторону люггера.

— Спустите лодку, надо подобрать брошенный груз.

— Что ты там приглядел? — шепнул доктор Кид.

— Это человек, Генри. Не знаю, кто это такой, но я собираюсь принять его на борт. Во-первых, его каноэ из цельного дерева и долго пробыло в воде. Оно намокло и скоро потонет вместе с тем парнем — не годится бросать утопающего в море. А во-вторых, у меня нехватка людей. С тех пор, как штурман позволил испанцам себя пристрелить, а Ролан сидит в карцере, мне приходится работать за троих — за штурмана, за себя и за помощника. Если то, что сейчас болтается в воде, хоть немного похоже на человека, я возьму его матросом. Винд! С этой минуты ты становишься лейтенантом вместо Брасье.

— Джо слишком молод, — буркнул врач себе под нос.

— Ерунда. Он сообразительный и достаточно твердый парень.

— Чужие мучения и смерть его только развлекают.

— Вот это качество как раз и пригодится.

Каноэ тем временем ткнулось в корпус «Синего цветка», и обмякшее тело затащили на борт.

— Несчастный парень, кажется, наглотался воды.

Смок перевернул утопленника лицом вниз и принялся сильно давить ему на грудную клетку. Человек шевельнулся и мучительно закашлялся, отплевываясь.

— Не сломай ребра, дурак, — сердито шикнул врач. — Этот парень жив, и слава богу, надо только убрать его с солнцепека.

Спасенный разлепил отекшие веки и теперь глядел осмысленно и жестко, сам отошел в сторону бака и присел в тени. Кроме штанов, на человеке не оказалось никакой одежды, должно быть, он содрал с себя мокрую рубашку еще в воде. След недавно зарубцевавшейся раны шел от плеча через правую лопатку.

— Ты англичанин? — спросил человек со шрамом. Говорил он с ошибками и с сильным французским акцентом. Физиономия спасенного выглядела смутно знакомой — так, чуть-чуть, подобное сходство нередко встречается у чужих людей.

— Я англичанин — капер на французской службе.

— Мне необходимо вернуться на Тортугу.

— Не спеши. Рано или поздно ты все равно окажешься там. Лучше расскажи, как очутился за бортом.

— Где мы теперь?

— Восточнее Кубы.

— Все верно, я плыл арестантом на испанском корабле. На Кубе нас еще удерживают сотни две — это последние остатки разгромленной экспедиции д'Ожерона.

— Той, которая попала в беду у островов Гваданильяс?

— Да, я из этих храбрых, но неудачливых людей.

Баррет не стал распространяться дальше — он уже слышал от Кида полную версию истории о скандальном провале десанта на Кюрасао. Флот, с которым плыл сам губернатор Тортуги, попал в шторм южнее Пуэрто-Рико, флагманский корабль напоролся на риф, и пять сотен добровольцев оказались в воде или на негостеприимном побережье. История чудесного спасения д'Ожерона выглядела очень сомнительно. По невысказанному мнению Баррета, губернатор просто сбежал, когда запахло поражением. В плену оказались три сотни моряков с флагмана, и, если верить слухам, им пришлось поневоле и под присмотром испанцев достраивать крепостные укрепление Гаваны.

— Я зовусь Берне, меня и еще двух моих товарищей везли в плен в Испанию, в Кадис.

— Очень интересно, как и зачем ты выбросился за борт, — грубо отрезал Баррет. — Все корсары, попав в руки испанцев, только и метят оказаться сначала на корабле, а потом по ту сторону Атлантики — в Кадисе. Из Кадиса можно прорваться во Францию, а из Франции — первым же подходящим судном обратно на Тортугу или на Эспаньолу. Не будь кастильцы дураками, они никогда не отправляли бы пленных в метрополию, а сводили бы с ними последние счеты прямо здесь, на Карибах.

— Я тоже раньше думал так. Покуда в голове у меня не посветлело.

— Твои недомолвки мне не по вкусу.

— Я французский протестант. Инквизитор, который имел все шансы заняться моею душой, плыл с нами на одном корабле. Я сбежал, как только смог, предпочитая его обществу смерть в воде. Теперь ты до конца меня понял?

— Можешь больше ничего не продолжать.

Баррет криво усмехнулся.

— Что это было за судно?

— Барк с грузом серебра и десятью пушками.

— Только-то десятью? Ты давно болтаешься в волнах?

— Мне казалось — вечность.

— У нас есть возможность догнать и этот твой барк.

— Да, — скупо ответил Берне. — Я хотел бы отомстить за те издевательства, которые мы вытерпели на Гваданильяс. Эти мерзавцы развлекались тем, что метали в наших раненых копья. Знаешь, как это делается? Еще живого человека прикручивают к дереву — руки растягивали в виде креста, а туловище его служило мишенью.

Кид нахмурился.

— Человек, покуда он здоров, — довольно совершенная задумка Бога, — заявил он. — Мне не нравится, когда человеческие тела уродуют из пустого каприза. Итак, джентльмены, нам предстоит пополнить свой карман, заодно сразиться за правое дело. Это именно то сочетание целей, которое особо греет мое усталое сердце врача.

— Да будет так.

Через короткое время «Синий цветок» шел курсом на восток, пустившись в погоню за новой добычей. О Памеле Форстер-Саммер впопыхах позабыли — певица заперлась в бывшей каюте Баррета. Что творилось у нее в душе, не знал никто, да никто этим и не интересовался.

Матросы устроились на марсовых площадках. Полдень понемногу тускнел, сероватая дымка подобралась с закраины моря.

— Тут душно, — шепнул Ланцетник. — Душно и страшно, словно мне снова стукнуло шесть лет, и братец Джок на целый день запер меня в старом сундуке, который стоял в комнате с привидениями. В сундуке немного воняло мышами и лавандой. Это было сорок с лишним лет назад.

— Брось сомнения, Генри, — против обыкновения вежливо отозвался наблюдательный Баррет. — Что с тобою творится, бедный друг мой? Мы с тобой породнились почти как братья. Под ногами не дно сундука, а мои «Синий цветок», вокруг море, немного островов и очень много пустого пространства, ветер притих, может статься, этот барк с серебром — вовсе не бредни Берне.

— Ох, Питер…

— Ага, понимаю — ты, должно быть, услышал «голос моря».

— Нет, мне не нравится эта затея с погоней. И твой Берне с зарубцевавшейся раной на спине.

— Не беда. Если вместо одного барка нас поджидает флотилия — ну что ж, мое судно делает до пятнадцати узлов в час, мы оторвемся от погони. Если Берне задумал нечто подобное, ему очень скоро придется сплясать в воздухе последний танец повешенного.

— Питер, ты мне друг?

— Конечно, я твой друг и брат по ремеслу, такую дружбу не купишь за деньги.

— Верного товарища, увы, не купишь, зато можно заложить, если цена покажется сходной. Пожалуйста, не предавай меня, Питер.

— Я не предам тебя, брат.

Странное затишье нависло над морем. Баррет и сам ощутил колкое беспокойство — солнце померкло, пустое пространство навевало тоску. Берне, уже оправившийся от испытания, стоял, вцепившись в леера. Лицо его, сухое и фанатичное от природы, сделалось еще более жестким, на щеках пылал румянец, длинный шрам на лопатке скрыла плотной бязи рубаха с чужого плеча.

— Вот оно, пятнышко впереди, «Святой Фома» — тащится едва-едва. Капитан! Я от имени несчастных французов, которых до сих пор удерживают там в плену, всячески умоляю вас атаковать.

— Не спеши.

На люггере прибавили парусов, суда сблизились на расстояние пушечного выстрела, и «Фома» попытался развернуться носом к пиратскому люггеру.

— Испанцы собираются подраться всерьез. Кто там командует — сумасшедший?

— Надо бы отступить, — тихо прошептал Генри Кид. — Оставь, Питер, ты эту странную посудину в покое — мне очень и очень не нравятся их самоубийственные замашки.

— Думаешь, что за мысом острова прячется эскадра?

— Именно. Нам выкинули лживую подсадную птицу.

— Как знать, может, ты и прав.

Баррет, не скрываясь, вытащил кружку. «Пожар остыл, и угли охладели» — словом, она оказалась густо-черной, даже без глянцевого отлива. «Поздно что-то менять».

Свистела боцманская дудка. Люггер, подчиняясь команде, развернулся так, чтобы зайти с кормы неприятеля. Линия мыса — могучая горбатая громада зелени, песка и скал — тоже разворачивалась на фоне светлой линии прибоя. Мыс нехотя менял свои очертания одновременно с перемещением точки, с которой его рассматривал Кид. Появилась вершина горы и скалы с чередой острых террас. Бесчисленные стаи чаек полоскались в воздухе. Время от времени с уступов срывалась новая стая, и острые камни у берега выглядели пестрыми от птичьего помета.

Открытые пушечные порты «Фомы» таращились черными дырами.

— Ждут, что мы сунемся под бортовой залп, — светло улыбнулся Винд. Ветер трепал темные кудри восемнадцатилетнего красавца-лейтенанта.

— Ты видишь спрятанную эскадру, Джо?

— Не вижу. Марсовые тоже не видят ничего, к тому же я сам взбирался на мачту — вы ведь знаете, мистер Баррет, насколько я зоркий.

— Не хвастайся, парень, игра сейчас идет слишком по-крупному. Подумай и скажи наверняка — там есть спрятанные испанские корабли?

— Нет. Руку даю на отсечение — нет, ничего не видел.

— Тогда вперед, и да пребудут с нами Бог, королевская милость и удача.

Суда сходились, маневрируя. Зрелище для постороннего наблюдателя (если бы на острове оказался таковой) представлялось величественное. Каждый из парусников ловил ветер, чтобы занять более выгодную позицию. Муссон уже нагнал к самому горизонту груду серых облаков. Дымка понемногу скрывала и вершину одинокого острова — казалось, если протянуть руку, то можно отщипнуть от облака ватный кусок. Клонился к закату день, и красноватые лучи, пробиваясь сквозь скопище облаков, окрашивали тучи в оттенки огня и сизого мрака. Темным блеском сияла неспокойная поверхность моря, несколько ярче светились кильватерные струи судов. Птицы вопили над острыми срезами скал, и этот крик служил аккомпанементом к наметившейся драке.

— Уходи в каюту, Генри, спрячься, брат. Все, что нужно сделать, мы сделаем без тебя.

— А я желаю остаться.

Доктор, вцепившись в леер, жадно следил за парусом чужого корабля. Ha «Фоме» уже поняли тщетность бегства. Паруса убрали, пушки так и не выстрелили, испанский парусник ждал рукопашного боя.

Оживленный, в несколько лихорадочном состоянии Берне с заемной абордажной саблей торопился к баку. Слишком большая рубаха, подаренная Смоком, обвисла на его жилистом, но сильном теле, француз казался одержимым близкой схваткой.

— Покажем им! Месть! Месть!

Баррет замешкался. Непонятная неторопливость, нежелание двигаться, овладела им. Она не имела ничего общего ни с трусостью, ни с усталостью, казалось, разум англичанина, поглощенный еще не осознанной идеей, запрещал ему действовать.

— Винд, нам надо отступить, — хрипло сказал он.

Джо в недоумении обернулся — гладкие щеки лейтенанта порозовели от ветра.

— Почему? — с оттенком обиды спросил он. — Капитан, мы никогда еще не отступали. Тысяча дьяволов! Я готов выполнить любой ваш приказ. Если велите — прыгну в воду. Но только возьмите на себя труд, объясните — зачем..

— Погоди, Джо, я не знаю, в чем тут дело, знаю только, что тут пахнет предательством.

— Клянусь — вокруг пусто и нет испанских кораблей. Барк один-одинешенек. Даже если на борту солдаты, у нас есть неплохие шансы на победу.

Питер замолчал — впервые в жизни он не посмел возразить собственному лейтенанту. Суда тем временем сблизились. Вражеский корабль подался назад, и на люггере еще прибавили парусов. «Синий цветок» летел по волнам, делая все пятнадцать узлов. Грубое полотно парусов приукрасили краски заката, черные обводы корпуса резали темнеющую воду.

— Готовьте абордажные крючья, — хмуро сказал Баррет. — А ты, Смок, смотри не промахнись. Возьми бревно, чтобы заклинить «испанцу» руль. И помни — если ты подведешь, я лично вышибу твою последнюю гляделку и без единого реала вышвырну тебя на берегу.

Ошеломленный Том не понял, чем вызвана ругань капитана. Он молча занял свое место. Рубашку Том Смок стащил заранее. Мощные мускулы перекатывались под кожей здоровяка.

— С Богом, ребята.

Суда сблизились до расстояния нескольких ярдов. Горизонтальный бушприт люггера напомнил Ланцетнику копье, пронзающее дракона. «Вот еще, шутки воображения». Несколько последних секунд суда сближались в полной тишине — не стреляли ни с той, ни с другой стороны. Баррет опустил веки, мысленно читая полузабытую молитву.

В следующее мгновение страшный грохот обрушился на людей. Люггер дрогнул, как подстреленная в прыжке кошка. Носовая часть судна вздернулась, палуба накренилась, кто-то из марсовых снайперов сорвался с площадки и полетел вниз — тело крутнулось в воздухе и шумно рухнуло в воду.

— Рифы! — бешено заорал Баррет.

Невредимый «Фома» осторожно «пятился» назад. Видно, на барке со стороны кормы спустили несколько каноэ с гребцами, и на тросах подтягивали свой корабль подальше от опасного места.

«Испанцы заманили нас в ловушку, тут черные камни прикрыты темной водой, а на закате скала сливается с морем. Всего половина ярда воды над острой верхушкой рифа… Эти пол-ярда будут стоить нам катастрофы».

Люггер бился на камнях будто живое существо. Томас Смок опомнился первым. Он вонзил приготовленное бревно в неширокую щель между корпусом люггера и камнями.

— Убрать паруса! Рубите снасти. Берите доски, все, что найдется, — помогите ему! — кричал Баррет.

— Бесполезно, — дребезжащим от паники голосом заорал кто-то из матросов.

— Ни с места, трусы! Нам некуда бежать — вокруг вода и испанцы. Слушайтесь меня, или вам всем конец — нужно попытаться спасти судно.

Небо, все еще подсвеченное багровыми красками заката, стремительно темнело — но не от подступившей ночи. Мучительная тревога овладевала душами. Баррет видел, как исказились лица. Теперь вместо напряжения схватки отчаяние витало над местом. Казалось, поблизости гудят аккорды органа, но эти звуки оставались слишком низкими, чтобы тронуть людское ухо. Баррет почувствовал непривычную слабость и понял, что впервые в жизни сам находится на грани паники.

— Питер, Питер…

Врач Генри Кид стоял рядом.

— Питер — ты слышишь?

— Нет.

— Это вздохи моря, их нельзя уловить ухом, но можно почувствовать кожей или душой. Океан плачет, когда надвигается сильный шторм.

Из насупившейся тучи брызнули первые капли дождя. Эта влага как будто потушила небесное пламя — краски заката преждевременно пожухли, и ночь поглотила рифы, залив и контур гибнущего корабля. Темноту разгоняли лишь тревожные отсветы фонарей.

— Дерьмо небесное на голову Берне! Тот, кто увидит негодяя, пусть убьет его на месте.

Крупные капли слились в тугие водяные струи, эти жгуты ударили по накренившейся палубе.

— Вот он! — заорал Винд.

Темные кудри лейтенанта слиплись от дождя, белки красивых глаз яростно сверкали. Ловкая фигура Берне удирала в сторону шканцев. Джо выстрелил почти не целясь, и пуля лучшего стрелка побережья даже в полутьме настигла добычу — француз схватился за голову.

— Вот невезуха, — грустно сказал остроглазый Джо. — Надо было метить в грудь — а так я, кажется, отстрелил ему ухо. Порох промок, и на новую пальбу можете не рассчитывать.

Верне тем временем прыгнул в воду. Буруны кипели вокруг камней.

— Он расколет себе череп и погибнет, — неуверенно протянул кто-то.

— Ладно, нам сейчас не до предателя! Помогайте Смоку, черт вас побери.

Приказы Баррета немного подбодрили людей, но страх, вызванный «вздохами моря», более сильный, чем естественный, продолжал давить их души.

— Вот дерьмо! Здесь течение, нас продолжает тащить на камни.

Сгустилось зловещее затишье. В этой абсолютной тишине, нарушаемой только треском дерева и тяжелым дыханием людей, сипло, с надрывной хрипотцой прозвучали первые порывы ветра.

— Свирель дьявола распелась.

— Том, ты держишься? — спросил Баррет.

— Да, — сдавленно ответит здоровяк. — Я придерживаю бревно, капитан.

— Смените Смока.

Никто не тронулся с места.

— Я попробую… — неуверенно предложил Кид.

— Не смей, Генри. Оставайся на месте. Ты ведь и минуты там не протянешь.

«Святой Фома» исчез за завесой дождевой воды. Волнение усилилось.

— Капитан, простите, долго мне не выдержать, — глухо пробормотал Смок.

Баррет, придавленный случившимся и напряжением начинающегося шторма, замешкался на минуту. Его парусник «Синий цветок» — еще живой, еще сохранивший очертания судна, с уцелевшими мачтами — медленно умирал. Бревна, которые отделяли обшивку от острых выступов, крошились в щепу. Корпус судна развернулся под действием течения, ничем не защищенный борт ударился о рифы, по дереву моментально зазмеились трещины, палуба вздыбилась еще больше.

Баррет вытер лицо, мокрое от дождя.

— Берите каноэ. Спускайте их по левому борту — нужно первыми добраться до острова. Там мы дадим испанцам бой.

Ветер взвыл, подхваченный им кусок парусины ударил Питера по спине.

— Смените меня! — орал Смок.

— Продержись, налегай осторожнее. Если выпустишь опору, люггер развалится, и мы все утонем — ты, кстати, тоже. Потерпи, я приберегу для тебя место в лодке.

Винд — гибкая ловкая фигура — вынырнул из клубящейся темноты.

— Почему на «Фоме» не стреляют?

— Они заманили нас, а теперь устроились подальше от рифа и держат пушки наготове. Как только наши каноэ двинут к берегу, начнется ад. Готовься к худшему, парень.

— У меня намок порох.

Баррет промолчал — он не знал, что ответить.

— Мисс Саммер в вашей каюте, — добавил Джо. Она очень боится.

— Выведи ее и постарайся защитить. Ты, Винд, хороший стрелок.

— Только не с подмоченным порохом.

— Небеса одинаково поливают всех — и испанцев тоже…

Шторм усилился, и волны теперь перехлестывали через борт люггера, обдавая мутной пеной скучившихся людей. Наклонная палуба ползла из-под ног. Отвязывали каноэ, Баррет смотрел на знакомые лица — искаженные страхом, злобой, отчаянием. На лоснящейся физиономии Раймонда стыла гримаса почти детского разочарования. Пленный негр с испанского корабля, почти не отличимый от Раймонда по цвету кожи, испуганно озирался. Щуплый подросток — испанский слуга с разграбленной баркентины — с ненавистью следил за Барретом. Он вертел головой, стараясь не выпускать пиратского капитана из поля зрения. С Ланцетника ветер сорвал парик, врач подслеповато щурился из-за разбитых очков.

— Я уже стар, Питер, — тихо сказал он.

— Я тебя не слышу — тут гремит просто чертовски.

— Умереть в постели не так уж плохо, но и смерть в воде, пожалуй, ничего. Ты как бы сливаешься с природой…

— Не болтай.

Баррет уставился на врача словно на сумасшедшего — он не понял смысла сказанных слов.

Памела в сопровождении Винда появилась на палубе. Платье, исхлестанное дождем, липло к ее ногам. В этот момент правильное лицо девушки не было красиво, его исказил ужас, растрепанные, потемневшие от воды волосы жгутами падали на плечи.

— Винд, выполни мой приказ — посади ее в каноэ и защищай, как только сумеешь.

— Капитан?

— Я уйду последним — когда только спасется Смок.

Неспокойная вода трепала легкие лодки.

— Господи! — заорал кто-то. — Прибежище мое и защита моя!

— Псалмы ты будешь читать потом — когда мы спасемся.

— Тихо! Ваша брань только на руку испанским канонирам.

— Какая разница? Тут такая темень, что прицельная стрельба все равно невозможна.

Одно из каноэ оказалось пробитым. Два других — загруженными до отказа. Судно содрогнулось, вода — морская пополам с дождевой — окатила Баррета с головы до ног. Он стоял на месте и считал глазами исхлестанные дождем головы.

— Том, ты еще держишься, Том?

— Держусь, мистер Баррет. Бревно раскрошилось. Я чуть передохнул и взял обломок. Торопитесь, сейчас начнется самое плохое.

— Тут не хватает Кида. Эй, доктор! Ланцетник!

На крик никто не ответил.

— Генри Кид!!!

Баррет кричал и звал, он сорвал голос до сиплого шепота.

— Вы зря надсаживаетесь, хозяин, — серьезно отозвался черный Раймонд. — У моего народа свое знание и свои приметы. Поверьте мне, мистер Кид не вернется.

— Молчи, собака.

Голая спина Смока, вся в буграх мускулов, изогнулась, Баррету на миг показалось, что он слышит треск ломающегося позвоночника, но это крошилось всего лишь дерево.

— Все, ей-богу, больше не могу…

— Вы, на каноэ — отчаливайте. Том, подержись минуту. Мы уйдем вместе.

Баррет обыскал пустые каюты, потом пинком распахнул дверцу трюма. Там, внутри, в кромешной темноте, воняло подмоченным провиантом и крысиной мочой. Мокрый, весь взъерошенный грызун метнулся из-под ног. Другое существо — покрепче и побольше — прижалось к ступням Баррета.

— Саундер?!

Питер поднял щенка и, несмотря на то, что животное оказалось крупноватым для этого, сунул пса за пазуху. Фонарь едва разгонял мрак, грязная вода плескалась под ногами.

— Генри Кид!

Баррет рвался вперед — путь ему преградило скопище бочек, бочонков, ящиков, посуды, гнилых плодов, треснувших по швам мешков с мукой. Потянуло пролитым ликером.

— Чертов мерзавец, где ты, друг мой костоправ…

Прямо на спину Баррета рухнул небольшой шкафчик — англичанин развернулся и отшвырнул тонкие доски ногой. Ракурс, под которым он рассматривал помещение, изменился. Дверь в камеру Брасье оказалась совсем рядом.

— Бог мой, в суматохе мы забыли про Ролана.

Вода доходила до пояса.

Питер нашел ключ, вставил его в замок и повернул. Раздался короткий треск, и ушко ключа осталось у Баррета в руке. Отломившийся стержень безнадежно заклинил замок.

— Вот подлец Ролан, он и тут втягивает меня в беду…

Часть груза в трюме уже болталась в воде. Более тяжелое оказалось на полу, под слоем мутной жижи. Баррет устроил фонарь повыше, набрал в легкие воздуху и погрузился в воду, беспорядочно шаря ладонями по доскам. Длинное, угловатое коснулось руки — Баррет выпрямился и засмеялся хриплым хохотом одержимого.

Перед ним, целый, невредимый, холодно-совершенный, оказался нефритовый топор Теночтитлана.

— А я и забыл, что, убегая из Новой Гранады, прихватил эту штуку с собой.

Под ударом топора упрямое железо замка отделилось от дерева и булькнуло, утонув в грязной жиже.

— Ролан!

Баррет ворвался в тесное помещение. Тусклый свет фонаря заметался по стенам. Сначала ему показалось, что Брасье исчез — но первое впечатление оказалось неверным.

Бывший лейтенант, бледный до синевы, стоял в углу. Видимо, он находился в обмороке, но, даже потеряв сознание, умудрился остаться на ногах. Вода доходила пленнику до груди.

— Очнись, идиот, — грубо сказал Баррет. — Я пришел на выручку, как будто ты этого стоишь.

Он ударил Брасье по щеке. Карие глаза француза медленно открылись.

— Господи, это вы…

— Да, это я. Стой спокойно, приложи ладони к стене, я освобожу тебе руки.

Лезвие нефритового топора хрустело. Цепь подалась с третьего удара.

— Кажется, мне всучили железо низкого качества.

— Снимите заодно и браслеты.

— Не могу, для этого понадобится кузнечный инструмент.

— А ноги?

— Возьми топор, вылезешь на палубу — и там руби цепь. Только торопись, вода прибывает.

— Мне с таким плечом не выплыть.

— Я сделал для тебя все, что мог, если настоящий Бог тебя простил, ты выплывешь.

Баррет забрал фонарь и, придерживая щенка за пазухой, бросился наверх. Вода доходила уже до плеч. Он вскарабкался по перекошенному трапу и, ушибая бока, кое-как протиснулся на палубу.

— Смок! Спасибо, брат. Сейчас столкнем на воду пустую бочку — держись за нее и за меня. Бросай работу, корабль наверняка потонет.

Баррет сказал это и замолчал на полуслове. Там, где он оставил здоровяка-матроса, темнело месиво искореженного дерева. Матрос исчез под грудой досок, такелажа и парусов. Единственное, что успел заметить Питер, была рука — широкая кисть Смока, вся в застарелых и новых ссадинах. Она, высунувшись из-под мусора, лежала, бессильно и мертво раскрывшись. Люггер медленно и величественно прямо под ногами у капитана раскалывался пополам. Узкая трещина расширилась. Кормовой фонарь освещал бурление воды в неровном разломе.

Баррет проверил сумку на поясе — кружка и карта оказались на месте. Потом он аккуратно поставил свой маленький фонарь на сухое место, бросил слишком тяжелое ружье и, добравшись до борта, прыгнул в клокочущую воду.

Волны окатили англичанина и захлестнули с головой. Он плыл наугад, даже не зная, приближается ли к берегу или отдаляется от него. Свист ветра и грохот воды заглушали любые звуки. Пару раз сквозь эту бешеную какофонию прорвались частые и тревожные удары судового колокола.

«Кто же все-таки остался на «Синем Цветке»?» Баррет нырнул, чтобы уйти от пенистого вала, и снова выплыл на поверхность глотнуть воздуха. В разрыв темной тучи игольно-острым блеском мерцали высокие звезды. Люггера не было — его изуродованные обломки уже канули на дно, и Баррет понял все — звонили на «Святом Фоме» испанцы.

«Собаки, да вы сейчас сами не в лучшем положении».

Шторм, видимо, не входил в планы ловцов. Барк швырнуло на те же самые рифы, возле которых только что погибал «Синий цветок». В ночи тревожно вспыхивали фонари. Кто-то завопил на кастильском так громко, что на короткие мгновения перекрыл звуки шторма.

Баррет сориентировался по огням чужого корабля и быстро, как только мог, поплыл к берегу.

«Наши парни успеют прийти в себя и организуют отпор на суше, мы еще можем выиграть бой. Если барк уцелеет, но лишится большей части команды, можно попытаться захватить его, как только шторм пройдет. Если «Фома» утонет (а на это похоже), нам остается только или отомстить, или подороже продать свою шкуру. И в любом случае драка неизбежна».

Внезапная слабость охватила Питера, сапоги и верхнюю одежду он сбросил еще на судне, но мокрая сумка тянула на дно. Просветы в тучах сомкнулись, звезды скрылись, волны захлестывали с головой, вынуждая пробиваться наверх, чтобы набрать в легкие воздух. Что-то маленькое, скользкое, живое коснулось его лица.

Это был щенок Саундер, он, быстро перебирая лапками, плыл рядом, пытаясь подставить тонущему Питеру тонкую шею.

«Как странно, — подумал Баррет со странной отрешенностью. — Такая преданность, будь она свойством человека, считалась бы подвигом, но на нее оказалась способной обычная собака».

Босые ноги человека коснулись острых камней. Следующая волна, подхватив, кинула их на скалы — Питер удачно скользнул грудью и животом по камням, придержал щенка, нашел удобную щель и зацепился, пережидая, пока волна отойдет.

Его накрыло с головой. Вокруг шумели мириады крошечных воздушных пузырьков. Глаза щипало от морской соли.

Как только волна сошла, Баррет зашвырнул пса подальше — в сухой безопасный песок, потом кое-как, спотыкаясь и падая, сам выбрался на полосу мокрого пляжа.

— Саундер!

Щенок взвизгнул и прижался к ногам человека.

Лес стоял стеной, шум ветра заглушал ночные крики животных, мотались кроны пальм под ураганным ветром, и ошметки сорванной зелени летели то в пса, то в человека, чтобы потом унестись в море.

Баррет немного задержался, высматривая среди адского кипения воды следы своего судна. Их не было, хотя, может быть, штормовая тьма скрыла обломки. Зато испанский корабль бился на рифах, кормовые фонари пока еще не погасли, позволяя видеть узкие и длинные силуэты чужих каноэ. Одно уже перевернулось на глазах у Баррета, смятое пенистой волной.

Он усмехнулся, повернулся спиной к «Фоме» и быстро пошел в сторону наполненной шорохами, влажной и настороженной стены леса.

— Не отставай, Саундер. Бой еще не кончен. Мы уйдем в заросли и отыщем там уцелевших.

Глава 26. Схватка

Рассвет застал команды обоих парусников в отчаянном положении. Шторм утих, но то, что было когда-то «Святым Фомой» сейчас представляло собой беспорядочное полузатонувшее скопище такелажа. От пиратского люггера не осталось ничего. Утром крупные крабы грелись, рассевшись на обломках досок. Волны долго трепали книгу доктора Кида, покуда не выбросили ее на чистый песок. Там ветер подсушил книгу и открыл ее на случайной странице:

Противники засели в лесу, но ни у кого не было ни сил, ни желания, ни лопат, чтоб насыпать земляные валы. Пушки, впрочем, утонули в заливе. Ружей осталось немного — ночью их бросили, опасаясь, что груз утянет пловцов на дно. Теперь испанцы расположились ближе к восточной оконечности острова, и Баррет с тревогой наблюдал, как край солнца поднимается над лесом — это солнце слепило глаза немногим уцелевшим стрелкам.

Генри Кид так и не появился, теперь Питер уже не сомневался, что врач мертв, он только не знал, произошло ли самое худшее до или после спуска каноэ. Кид мог поскользнулся на наклонной палубе и упасть в воду. Раймонд теперь поменял свое мнение и клялся, что доктор был в лодке, но кроме него Генри не видел никто, и Баррет понял, что надеяться больше не на что.

Как ни странно, уцелел Брасье — выплыл еще ночью, держась здоровой рукой за обломок разбитого каноэ. Сейчас он сидел в стороне, стараясь не привлекать к себе внимания. Ролан так и не сумел избавиться от кандальных браслетов, он охрип, потерял голос и сильно, как в лихорадке, дрожал. Баррет осмотрел француза, но не нашел симптомов заразных болезней. По мнению капитана, тот умудрился простудиться.

Саммер устроилась у бездымного костерка, поджав колени к подбородку, ее светлые волосы расплелись и падали на плечи, очень светлые, почти ледяные глаза смотрели сквозь Питера куда-то в неразличимую никем точку. Совсем рядом неунывающий Джо, чудом сохранивший карабин и перевязь, тщательно проверял заряды. Его обычный облик почти не изменился. Молодость делала незаметными следы усталости, зато эти следы сильно проступили на лицах других моряков.

— Один из наших пленников сбежал — тот самый мальчишка.

— А негр?

— Черный слуга остался, ему на люггере было не хуже, чем у хозяина-испанца. Так что, будем драться, капитан?

— По правде говоря, нам нечего терять, но и нечего добыть в этой драке. Барк затонул, наш люггер тоже. Я сверился с картой — мы на острове, который в диаметре имеет около двух миль. Тут есть вода, немного леса, но постоянно никто не живет. Скорее всего можно дождаться ловцов черепах и попользоваться их посудиной, только все равно остается непонятным — куда девать испанцев. Если к ним подойдут корабли из Санто-Доминго или с Кубы (а так оно, должно быть, и выйдет), то нам конец. Десант прочешет остров, пушек у нас нет, оружейного припаса почти нет, еды нет, из сорока бойцов осталось двадцать пять. Десятеро утонули этой ночью. Еще пятеро покалечены и едва ли долго протянут.

— Вы предлагаете сдаться?

— Будь испанские галеоны на горизонте и будь это три года назад, я бы, побранившись в душе, сказал — да. Сейчас сдача нам не поможет. У Англии с Испанией мир, Морган открестился от прежних друзей. Ожерон нас не защитит, потому что не сможет. Для испанцев мы — только бандиты.

— Повесят?

— Можешь не сомневаться.

— Тогда остается напасть первыми. Перебьем засевших на острове, покуда не пришли их корабли…

Баррет по привычке тронул поясную сумку с волшебной кружкой. Миг спустя его охватило странное нежелание проверять.

«Если кружка черная, я все равно не могу сделать ничего другого. Пусть будет так, как предлагает Джо».

Так, в ранний час, под крики попугаев и свист ветра в кронах, на небольшом острове началась стычка между людьми, которые только накануне чудом избежали гибели в воде.

Никто не понял, кем был сделан первый выстрел.

— Экономьте боевой припас, дураки, — прикрикнул Баррет.

Стреляли, впрочем, и так не густо. Противники сблизились и пустили в ход шпаги и абордажные сабли. Чаща сильно ограничивала видимость, сплоченной атаки не получилось ни с одной стороны. Бойцы рассыпались кто куда, отыскивая врага по голосам, звуку металла и колебанию ветвей и кустов.

— Держитесь вместе, не разбредаться! — орал Питер, но в этот утренний час словно бы помешательство охватило людей. Стремление убивать перевесило желание уцелеть. Кто-то рубился, кто-то, затаившись, хладнокровно поджидал подходящую мишень. Оставшиеся ночью и вовсе без оружия сцепились в рукопашной схватке, которая скорее напоминала драку.

Баррет кричал, пытался командовать, но звуки леса и нежелание слушать гасили его призывы.

Около десятка англичан, впрочем, умудрились держаться вместе. Винд, хладнокровно раз за разом заряжая ружье, каждым выстрелом поражал врага. Саммер молчала — она сидела не двигаясь, не обращая внимания на редкие пули, которые летели в ее сторону. Один раз Баррет видел, как чуть правее ее виска упала сломленная ветка. Памела хладнокровно подобрала обрывок зелени со своего платья и отбросила его в сторону.

«Господи, — подумал Баррет, — хоть бы случилось что-то, что остановит эту бессмыслицу».

— Баррет! Капитан!

Винд вытирал со лба пот покрытой пороховой копотью рукою.

— Их слишком много. Мне кажется, лучше отступить.

— Куда? Нам некуда бежать, парень. И мы, и кастильские негодяи заперты на этом острове словно крысы в крысоловке.

— Можно попытаться снова сесть в каноэ и отчалить от берега. Остальным лодкам мы испортим весла. Если постараться, можно добраться до соседнего острова. Это лучше, чем бессмысленная бойня. С нами мисс Саммер, капитан.

Баррет кивнул.

— Сколько нас осталось, не считая женщины?

— Вы, я, этот трусливый ублюдок Брасье, Раймонд, негр с баркентины, еще наш судовой плотник. И, простите, сэр, ваша собака. На остальных можно не рассчитывать — они или мертвы, или сбежали. Испанцев сейчас впятеро больше.

— Ты прав. Пошли.

Они добежали до берега так быстро, как только сумели. Джо умудрялся на бегу заряжать ружье.

— Садимся в каноэ, капитан.

Баррет остолбенел, а потом выругался — длинно, богохульно, с оттенком смертельного отчаяния.

— Все бесполезно. Сюда идут корабли.

— Чьи?

— На таком расстоянии не видно флагов, но можно не сомневаться — явилась карательная флотилия из Санто-Доминго.

— Нет смысла садиться в каноэ — нас перестреляют из пушек. Что будем делать, капитан Баррет? Раймонд только что спекся — получил пулю в спину.

— Где плотник?

— Убит.

— Где второй негр и Брасье?

— Отстали или смылись.

— Понятно. У тебя есть ружье, возьми с собою миссис Форстер. Пройдешь сквозь лес и доберешься до скал. Там найдутся расселины, пещеры — все, что угодно. Я останусь на месте — попробую немного отвлечь противника.

Винд помялся, собираясь что-то сказать, потом молча подхватил на плечо сразу два ружья — свое и мертвого Раймонда.

— Прощайте, мистер Баррет. Вы лучший капитан, которого мне доводилось видеть.

— Можно подумать, что видел ты их много. Проваливай побыстрее, Джо, беги подобру-поздорову, и пусть вертлявая удача тебе улыбнется.

Баррет остался на берегу, наблюдая, как растет на горизонте груда парусов.

— А ведь они убьют меня, даже не слушая. А если станут слушать, я все равно не знаю, что говорить.

Силуэт флагмана рос на фоне белесого от жары неба. Питер с ненавистью смотрел на контуры судна, на его борта, мачты, смелые обводы, провалы открытых пушечных портов. Он прищурил глаза на ненавидимый по привычке испанский флаг.

— Господи…

Кастильского стяга не было на мачте. Там развевалось полотнище Британии.

— Эй! На борту! — закричал он, должно быть, смахивая в этот миг на буйнопомешанного.

Военный корабль уже бросил якорь на безопасном расстоянии от рифов. Лодки, наполненные вооруженными людьми, шли к берегу.

Знакомый еще по Картахене Лемюэль Хамм ловко спрыгнул на песок пляжа.

— А, это ты, корсар, — небрежно поприветствовал он. — А я оставил торговлю и пошел на военную службу. Британии нужны опытные моряки. В лесу постреливают. Что тут, собственно, происходит?

— Ночью на рифах утонул наш люггер. Выжившие парни высадились и заночевали на берегу, утром на нас набросились какие-то сумасшедшие. Должно быть, метисы или индейцы, которые потеряли голову от испуга.

— Тебе следовало воспользоваться амнистией и успокоиться, Питер, — вполголоса пробормотал Хамм. — Ты сам знаешь, что, если подробности всплывут и испанские власти заявят протест насчет пиратства, никто не даст и фартинга за твою шею.

— Они напали первыми.

— На тебя? Да кто поверит? Впрочем, так или иначе, флотилии нужна пресная вода. Остров — ничейная территория. Придется разобраться с ситуацией — мы сделаем это сами. Останови своих людей, Баррет.

— Остановить? А как? Впрочем, отчего же… я попробую.

Он развернулся и в одиночку углубился в лес. Выстрелы почти прекратились. Временами Баррет переступал через остывающие тела. Один раз ему показалось, что он видит силуэт Брасье — француз удирал так быстро, что казалось, он способен был остановиться только на противоположной стороне острова, да и то наткнувшись на кромку морского прибоя.

— Чертов зазнайка Хамм. Как я могу остановить тех, кого и не вижу как следует?

Птицы умолкли. Гудел гнус. Пес Саундер насторожился, словно заметил близкую добычу. Сильно пахло кровью и немного — раздавленной листвой.

— Берне?

Перед ошеломленным Питером и впрямь появился поддельный француз. Лазутчик испанцев в момент отреагировал на встречу — пистолет уперся в грудь Баррета, щелкнул курок, и ничего не произошло.

— Какая жалость, у тебя не заряжено.

Верне отпрыгнул с удивительной ловкостью и мгновенно выхватил клинок. Баррет тоже обнажил саблю.

— Послушай, парень, я уже видел твое лицо… Жаль, не мог вспомнить вовремя. Ты сильно изменился, Хосе Мария Лопесо, агент испанцев на Архипелаге. Вот черт! Я думал, передо мной француз.

— Кастилец, — выдержанно ответил лже-Верне. — А ты тот пират, который пытался отбить у палачей осужденную еретичку в Картахене?

— Он самый. Ну что ж, тогда начнем по-честному.

Перед началом схватки Питер отвел Саундера в сторону и привязал его к сломанному дереву. Собака повизгивала.

Они сошлись, вооруженные саблями примерно одинаковой длины, но испанец развернулся и встал так, чтобы солнце светило ему в спину. Он тут же нанес рубящий удар, который Баррет легко отбил, даже чересчур легко. Жара усилилась, Лопесо, впрочем, усталости не показывал и сохранял полное спокойствие. Это равнодушие мешало Баррету предугадывать действия противника. Через миг испанец попытался достать плечо врага, однако, изменив направление, нанес укол в живот. На этот раз англичанин едва успел отвести чужой клинок, попытался контратаковать, но получил рубящий удар в голову и отскочил, чувствуя, как намертво сомкнулся левый глаз и по щеке стекает липкая влага. Тошнило, в голове звенело, но боли Баррет почему-то не ощущал.

— Ты покойник, — весело и холодно сказал Лопесо.

Он теперь наседал все сильнее и действовал еще увереннее, но недавняя контратака Баррета заставила испанца встать вполоборота к солнцу. Он продолжал наносить удары один за другим, но не особо заботился, достигают они цели или нет — и без того каждая минута вместе с кровью лишала его противника сил. Лопесо как фехтовальщик не отличался каким-то чудесным мастерством, которое превосходило бы навыки Баррета. Просто прошедшей ночью он меньше устал.

— Ты покойник, — повторил он и ударил, как только противник чуть приоткрылся.

Этот удар Баррет парировал, направив саблю в живот испанца, но одновременно сильно пригнулся, и лезвие ударило по ноге и глубоко рассекло мышцу.

Из бедра Лопесо фонтаном хлынула кровь, он выронил саблю и опустился на землю, пытаясь зажать рану руками.

— Будешь просить пощады? — спросил Баррет.

Лопесо промолчал. Он какое-то время сидел, скорчившись, потом опустился навзничь на землю, уже не пытаясь остановить кровь. Баррет сапогом отшвырнул чужой клинок подальше. Он вынул флягу, смыл кровь с лица и кое-как разлепил левый глаз. «Кажется, я не окривел, но шрам останется приметный».

Испанец все еще неподвижно лежал на траве.

— Так ты сдаешься?

Лопесо не ответил, он был мертв. Глаза испанского агента пристально смотрели в небо. Баррет не стал ломать голову, видели они там рай или нет.

Баррет отвязал пса, нагнулся, чтобы вытереть саблю о камзол противника, когда услышал крик — низкий, отчаянный. Он бежал со всех ног — до тех пор, пока не наткнулся на мертвое тело.

— Пэм?

Но он уже понял, что ошибся. Спутанные волосы оказались темного цвета — перед своим капитаном, в луже крови лежал мертвый Джо. Винд, по-видимому, стрелял до последнего, с необычайной сноровкой перезаряжая ружье. Скошенные его выстрелами испанцы замерли в разных позах на опушке поляны. В патронташе до сих пор осталось несколько зарядов. Возможно, очередной выстрел обернулся осечкой — на лице красавца-лейтенанта застыло удивленное выражение.

«А ведь я так старался, сэр».

— Джо!

Баррет сел на траву и попытался найти пульс на запястье лейтенанта, кисть еще не окоченела, но уже приобрела неестественную податливость, характерную для трупа.

Крик за стеной ветвей повторился — на этот раз вопили просто нечеловечески.

«Они специально заставляют ее кричать — надеются, что я сам подставлюсь под выстрел». Тем не менее он бросился через кусты, ломая что-то непонятное — ветви, ветви, ветви, сочные листья алоэ, поросль высокой травы.

— Пэм!

Он стремглав вылетел на крошечную поляну.

Девушка полусидела, прислонившись затылком и плечами к стволу дерева. Тот, кто стоял на коленях спиной к Баррету, а лицом к девушке, только что закончил вспарывать на ней платье. Среди темной зелени светлым пятном выделялись голые плечи и голые ноги Саммер. Должно быть, нож испанца задел кожу жертвы — поперек правой и тоже голой ключицы наливалась кровью косая царапина. Лицо Памелы исказилось от ужаса и выглядело бесформенным пятном.

Второй солдат просто стоял рядом — он наблюдал за происходящим с интересом и даже не сразу обернулся в сторону Баррета.

Баррет, не говоря ни слова, ткнул стоящего саблей пониже груди. Тот, который оставался на коленях, попытался подняться, но не успел завершить движение — его отрубленная голова, отделившись от шеи, упала вперед, прямо на голую грудь девушки.

Баррет отодвинул мертвое тело ногой. Потом, подумав, вернулся на ближнюю поляну, выбрал труп поменьше и почище и ободрал с него куртку и штаны.

— Возьми, переоденься пока что вот в это.

Памела, кажется, немного справилась с паникой, и молча, не поднимая опущенного лица, переоделась.

— Радуйся, что вернулся, — хмуро буркнул Баррет. — Не надо было бросать Джо. Если бы ты осталась на месте и заряжала для него ружья, мой лейтенант остался бы жив и выиграл бой, а тебя не валяли бы по траве.

Схватка затихла сам собой.

Должно быть, выжившие противники истратили все силы и все заряды.

Баррет вернулся на берег. Лемюэль стоял у кромки прибоя, отряхивая тростью песок, замаравший его сапоги. Брасье, похоже, сделал круг по острову и, кое-как справившись с паникой, вернулся на прежнее место. Браслеты от разбитых кандалов до сих пор оставались на его запястьях. Француз старался держаться поближе к Хамму.

— А, это ты, — нехотя обернулся к Баррету Лемюэль. — Вижу, ранен?

— Зацепило немного.

— Я прикажу судовому врачу заняться твоей раной.

— Выживших нашли?

— С люггера — только двоих. Тела остальных мы соберем и похороним. Испанцев уцелело с десяток, придется всех отпустить, мир заключен, нам нельзя держать их как военнопленных. Зато твои дела не настолько хороши. Питер. Догадываешься, почему?

— Да.

— Я доставлю тебя в Порт-Ройал, постарайся убедительно оправдаться перед Морганом.

Хамм повернулся к Памеле и учтиво поклонился.

— Очень жаль, мисс, что вам пришлось перенести тяжелые испытания. Кораблекрушение, ночь на диком острове и под конец безобразная бойня — ваша отвага меня восхищает…

Баррет заметил, как дрогнули ресницы Памелы, и равнодушно отошел в сторону.

Почему-то перед его глазами стояло мертвое лицо Генри Кида, хотя в последний раз он видел доктора живым. Веки врача оставались приподнятыми. Мелкие рыбки с тонкими, как шелк, плавниками стаей вились возле его висков…

Глава 27. Возвращение в Порт-Ройал

— Глаз не задет, но на лице приметный шрам останется, — предупредил Баррета судовой врач Дик Оакенвуд [28].

После ухода знаменитого хирурга Питер до полудня спал в отведенной ему маленькой каюте, а очнувшись, обнаружил, что дверь подперта снаружи — Лемюэль, видимо, подстраховался.

— Эй, позовите капитана!

На крики Баррета не обращали внимания. Он слышал, как шумела вода, скрипели доски, стучали по палубе башмаки матросов, временами доносился свист боцманской дудки. «Бристоль», корабль Хамма, уходил курсом на Порт-Ройал. Сам Хамм все же заявился к ночи — мрачный и настороженный.

— Извини, друг… слишком много дел.

— Я что, уже под арестом?

— Пока еще полностью свободен. Пока… Если не возражаешь, поужинаем вместе, еду принесут прямо сюда. Помнишь Картахену?

— Да.

Баррет, искоса рассматривая Лемюэля, пришел к выводам, которые могли очень не понравиться капитану.

«Во времена мятежа пирата Белтропа [29] этот Хамм, по слухам, участвовал в переброске полусотни головорезов на Тендейлз. Мортонс рекрутировал их, чтобы убить губернатора Брина, но вмешались Шарп с королевским ревизором, и затея кончилась провалом. Хамм был тогда гораздо моложе. Возможно, он не знал о планах Мортонса. Однако «ценный груз» кому попало не поручат. Наверняка Лемюэль уже тогда играл роль британского агента на островах… В Картахене он тоже сильно нервничал — не иначе как «течь» у Бристоля возникла не просто так, и люди алькальда не зря устроили обыск на судне…»

— …Баррет, ты что, совсем меня не слушаешь?

— Извини, я отвлекся. Голова ноет.

— От такой раны ты не умрешь. Но если дойдет до суда на Ямайке, можешь запросто очутиться на виселице. Испанцы подадут жалобу. Мир с ними длится уже три года.

— Пускай.

— Не притворяйся неестественно храбрым. Лучше послушай меня, узнаешь кое-что занятное. Ты ведь знаешь Памелу Форстер?

— Да.

— Ее отец — Джерри Саммер, торговец и родной брат лондонского банкира Уильяма Саммера. Этот самый Уильям Саммер через жену состоит в родстве с семейством Мортонсов.

— Тех самых?

— Да, тех. Мортонса сместили с должности и отдали в Англии под суд, но так и не казнили. Он все свалил на покойного Белтропа и вышел сухим из воды. Старый взяточник даже сохранил кое-какие связи при королевском дворе, а также все свои деньги в Ост-Индской компании.

— И?..

— Памела Саммер приходится ему двоюродной племянницей, и сейчас над нею висит серьезное подозрение в убийстве мужа.

Баррет только присвистнул. Хамм холодно улыбнулся.

— Да, семейка интересная, хотя я, конечно, не считаю женщину виноватой. Карлик Тэдди жил у Форстеров на положении приемыша. Найджел потакал жене, может быть, или просто редко бывал дома. Через некоторое время психическое состояние миссис Форстер сильно изменилось, возможно, ей тайно давали индейский наркотик. Потом она сделалась игрушкой в руках «малыша» Тэдди, а заодно ширмой, за которой его шайка скрывала свои грязные дела. Тэдди — очень хитрое существо, из тех, которые способны воздействовать на человека одной только силой внушения.

— Я слышал нечто подобное от судового врача.

— Ты мне веришь?

— Возможно.

— Форстер был богат, женат вторым браком и бездетен. После его смерти Памела получала все. Этим воспользовалась шайка «малыша». Бэна убили на Эспаньоле в те дни и даже в те часы, когда поблизости находился ты.

— Я знаю об этом.

— На поиски Форстера тебя послала Памела?

— Да.

— Все делалось по указке карлика, чтобы подобрать человека, на которого можно будет взвалить вину за убийство. Я не особо верю, что дочь Саммера собиралась тебя погубить. Скорее всего ее запугали и запутали, она искренне верила в мистические истории о каком-то «камне бога». Кстати, он до сих пор у вас?

— О нет… Можешь мне верить, Лемюэль, или спросить у ювелира Хакстера — речь шла о нестоящей стекляшке, которая пошла ко дну вместе с моим кораблем.

— Вот как? Хорошо…

Хамм нахмурился и выглядел теперь разочарованным.

— Тебе повезло, Баррет, — через минуту добавил он, — По крайней мере двое свидетелей, Брасье и ваш испанский «гость»-мулат, готовы под присягой подтвердить, что ты не мог прикончить торговца. Нашелся белый слуга Форстера, сейчас в убийстве хозяина обвинен именно он. Негодяя без промедления вздернут, как только формальности утрясут.

— Тогда в чем проблема?

— В самой Памеле. Тэдди скрылся — скорее всего навсегда улизнул с острова. Часть его шайки попалась, и арестованные, все как один, указывают на Памелу как на сообщницу главаря. У Форстера тоже нашлись влиятельные друзья, а его семья хочет вернуть состояние покойника.

— И что?

— Саммеры не хотят, чтобы женщину из их семьи осудили за убийство.

— Какого черта! Меня самого собираются осудить за морской разбой.

— Ты еще можешь выкрутиться, а женщина, похоже, нет. Если, конечно, ты ей не поможешь…

— Я не судья.

— Ты можешь дать показания и утверждать, что целый месяц перед гибелью Форстера она была с тобой и под твоим присмотром, на люггере, а не в Порт-Ройале со всею шайкой. В показания бывшего капера поверят больше, чем в болтовню сообщников «малыша».

— Хочешь, чтобы я врал под присягой?

— Брасье и мулат подтвердят твои показания. Остальные мертвы и уже ничего не скажут.

— Господи! Да тебе-то, Лемюэль, какое до нее дело? Саммеры тебе заплатили?

Хамм промолчал, но медленно опустил и поднял веки.

— Ты, Питер, тоже получишь кое-что. Жизнь. Деньги, чтобы купить плантацию на Ямайке. Уважение и благодарность Саммеров, наконец.

— Вот на них-то плевать я хотел.

— Как мне еще тебя уговаривать?! Понимаешь, она умрет! Самую красивую девушку Архипелага повесят за шею, как простую воровку, и продержат в таком положении, пока она не умрет. У тебя в Картахене была любовница-испанка, которую спалили, как пучок соломы. Теперь ты хочешь доконать и эту?

— Вот черт! Лемюэль, я тебе башку снесу. Это мои дела, а не твои.

— Извини, друг. Жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть… Иногда имеет значение одно только слово… Так да или нет?

— Да.

— По рукам. Имей в виду, в Порт-Ройале с тобой захочет поговорить сам сэр Генри Морган. Не перечь ему ни в чем. Не упоминай при нем о деле Форстера — пусть пока это останется нашей маленькой дружеской тайной…

Питер стиснул широкую и твердую как лопата ладонь Лемюэля, когда капитан собрался уходить.

Морган встретил гостя в кабинете за небольшим инкрустированным столом. Баррет заметил, что губернатор постарел, мелкие жилки испещрили щеки и нос бывшего адмирала пиратского флота. Сюртук, сшитый, по-видимому, искусным портным, создавал иллюзию статности, однако белки сэра Генри из-за последствий лихорадки приобрели желтоватый оттенок.

— А, это ты, — с грубоватой прямотой сказал правитель Ямайки. — Раз ты явился, Питер, пусть и с опозданием, то подойди поближе… Вот так. А теперь я хочу получше рассмотреть твою физиономию. Да, вижу… ты обзавелся шрамом, зато научился держать язык за зубами. Надеюсь, твое решение прекратить пиратский промысел не окажется очередной уверткой. Возьми со стола перо.

Баррет молча взял гусиное перо и по знаку Моргана придвинул к себе бумагу. Она оказалась густо исписанной.

— Что это, сэр?

— Твое отречение, негодяй, — беззлобно подсказал сэр Генри. — Бумага, согласно которой ты принимаешь королевскую амнистию, то есть жизнь и свободу, взамен на обещание не шалить на море. Поставь без промедления свое имя, Питер, надеюсь, что ты умеешь писать.

Баррет проигнорировал выпад, подвинул к себе лист и обмакнул в чернильницу перо.

Морган хотел еще что-то сказать, но закашлялся и прижал платок к губам, лицо его исказилось, белоснежная ткань окрасилась кровью. Пятнышко получилось небольшое, ярко-алое и напоминало по форме цветок гвоздики.

— Я устал, — буднично и просто сказал вице-губернатор. — Устал от вас, подлецов, от ваших драк, лице мерного подчинения и искренней алчности. Может быть, это началось после Панамы, а может быть, я осознал перемену потом, когда меня вызвали в Лондон, — не знаю. Всему рано или поздно приходит конец. Есть парни, которые этого не понимают, — и вот они, повесив голову, бредут на виселицу. Другие неплохо понимают — и становятся правителями островов… Или хотя бы, черт Возьми, плантаторами.

Морган протянул широкую ладонь с пальцами в перстнях и забрал подписанную бумагу.

— О чем я говорил? Ах да, вспомнил. Я хотел пожелать тебе удачи, Баррет, и напомнить, что путь на эшафот для непослушных совсем короткий. Тот же, кто умеет вовремя пригнуть шею, подольше проживет… Эй, секретарь! Проводите гостя.

Бывший капитан «Синего цветка» уходил, изрядно пораженный внезапным концом приема. Ему показалось, что за закрывшейся дверью снова слышится натужный кашель Моргана, но убедиться в этом не удалось — слуга едва ли не подталкивал посетителя на выход.

На улице солнце палило вовсю. Лемюэль Хамм ждал, постукивая тростью о сапог. Саундер, щенок Баррета, возился в стороне, выкусывая блох.

— Возьми своего пса, я подержал его у себя до тех пор, покуда не убедился, что дела твои улажены. Ты ведь подписал все то, чего он потребовал?

— Да.

— Тогда всего наилучшего и будь осторожен. Считай, что последнее предупреждение ты получил. На море теперь другие законы, лучше собери оставшиеся деньги и купи себе плантацию на Ямайке. И еще…

— Что?

— Помалкивай о деле Форстера.

Хамм повернулся и исчез так быстро, как будто убегал. Питер один побрел прочь. Щенок жался к сапогам. Кристалл на груди сквозь изрядно потертую ладанку острой гранью задевал кожу.

Он шел и вспоминал прежнего Моргана. Баррет знал «сэра Генри» всяким: роскошно одетым, при шпаге, с карабином на плече — именно в таком виде знаменитого пирата изобразили на гравюре «Сожжение Панамы».

Приходилось видеть и яростного Моргана — без парика с абордажной саблей, и пьяно-бесшабашного — волочащегося за перепуганной женой пленного испанского торговца.

Только что (и эта картина почему-то печалила его) Питер увидел облеченного властью одутловатого и нездорового хмурого вельможу в драгоценных пуговицах. «Амнистированные» пираты Ямайки поносили Моргана, и Баррет проклинал отступника с ними заодно. Одновременно он боготворил этого человека — за хорошо выверенную жесткость, ум и сверхъестественное везение.

«Мы были нужны ему. Очень нужны, и он нас использовал до последнего предела. Драка, муки, смерть — своя ли, чужая ли… Гибелью наших братьев заплачено за унижение дряхлеющей Испании. Кровь морских охотников впиталась в пески Архипелага и смешалась с океанской водою. Добытое в бою мы тратили не считая, золото и серебро оседало в торговых конторах по другую сторону Атлантики. В угаре побед никто не заметил, что мир изменился, теперь одних убили, других — «простили и наградили», как меня».

Баррет вспомнил тревожную ночь полугодовой давности, когда в канун праздника Фей кто-то выстрелил ему в спину. Тогда «Синий цветок» еще стоял в гавани, а Генри Кид и Джо оставались в живых. Баррет уже не сомневался, что стрелял бандит из шайки Тэдди-малыша. Палили тогда в полутьме и невероятно метко — пуля разорвала воротник, хотя и не задела плечо. Сейчас, полгода спустя, несмотря на ясный день, Баррет поежился, как будто зоркий глаз неизвестного стрелка продолжал сверлить его спину.

— Это только воображение.

Он все-таки оглянулся и действительно поймал чужой взгляд, но совсем другого толка — вслед пристально смотрела дорого и почти благопристойно одетая женщина. Черный слуга нес за нею зонтик от солнца. Рыжие кудри дамы немного выбивались из-под шляпы.

— Эй, это ты, Марта? Значит, больше не играешь в палки-дырки?

— Фу! Как грубо! Я теперь сделалась честной женщиной.

— Сколько ни причесывай кошку, из нее не вырастить горностая.

— Да ты просто нахал!

Баррет разразился неудержимым хохотом. Щенок, уловив перемену настроения, радостно залился лаем.

Женщина скорчила ловко позаимствованную у кого-то брезгливую гримасу, а потом засеменила к повозке маленькими шагами, придерживая платье так, как будто опасалась испачкать драгоценное кружево в грязи.

— Ха-ха-ха!

Бывший пират хохотал до слез, на минуту забыв о собственных злоключениях, и успокоился только тогда, когда экипаж честной Марты уехал прочь в жарком мареве улиц. Ненадолго ему показалось, будто дрогнуло, смеясь, само небо, но он уже осознал настоящую причину — просто глубин острова коснулся легкий подземный толчок.

Возможно, в эту самую минуту на кухнях хозяек Порт-Ройала звякнули горшки или упал, треснув насквозь, плотно запечатанный флакон в мастерской ювелира Юджина Хакстера. Маленькое землетрясение заставило почву несколько раз вязко податься под ногами и, нехотя умирая, затихло.

Баррет переждал немного — толчки не повторялись, и он двинул в таверну, где решил найти себе временный кров.

Именно там, в компании безвестного моряка, он и провел время до полуночи. Пили что придется. Саундер поначалу глодал под столом кости индейки, а потом, тихо посапывая, уснул. Мягкая шерсть на боку собаки прижималась к щиколоткам Баррета, Питер чувствовал, как щенок беспокойно вздрагивает во сне. Собеседник — маленький, сухой, истомленный — опрокидывал кружку за кружкой, непонятно было, как такое количество жидкости бесследно исчезает в тщедушном от вечной жажды теле. Иногда забывшемуся капитану представлялось, что с ним опять, как в прошлые времена, сидит добряк Кид, но в отблесках свечей кривилось чужое лицо, и скрипучий голос назойливо лез в ухо.

— А еще есть дурные приметы, — уныло бубнил случайный собутыльник. — Все дело, друг, в негодных приметах. Например, нет ничего опаснее, чем подстрелить альбатроса или держать на борту карточную колоду, особенно такую, которую уже попользовали в игре по-крупному… Эй, ты не хочешь перекинуться со мною в картишки? Нет? Жаль, конечно. Заметь, если твой люггер пошел ко дну, то это только из-за карт. А может быть, из-за порчи, наведенной индейским богом. Странно, что сам ты не утонул, хотя говорят, у глупцов пустые головы, и они отлично держат своих владельцев на плаву…

Баррет ухватил тщедушного типа за загривок и пару раз сунул его мордой в столешницу, в мокрые доски.

Сухопарый поплакал, в драку лезть не решился, отпущенный, он отчалил и печально смешался с сонмищем таких же пропитых гуляк.

Глава 28. Бог смерти

Худой чужак в потрепанной одежде моряка появился на плантации Питера Баррета через несколько лет после вышеописанных событий и за один час до жаркого ямайского полудня.

— Брасье?!

— Да, это я, — скромно ответил бывший лейтенант.

— Рад тебя видеть, Ролан.

— Хорошо, если рады, капитан, ведь я явился сюда от отчаяния.

— Я больше не твой капитан. Как плечо?

— Все получилось, как и предсказывал доктор Кид. После вывиха оно ныло полгода, потом внезапно все прошло само собой. Признаться, я был страшно зол на всех вас, покуда, все больше знакомясь с местными нравами, не понял, что мне еще повезло.

— Тогда считай, что тебя пригласили на ужин. А выглядишь ты и впрямь неважно — как живой покойник.

— Я здоров, просто сегодня еще не ел.

Пес Саундер, шумно вздохнув, забрался под стол. Брасье, с его остатками манер светского человека, аккуратно резал мясо ножом, однако пальцы француза потемнели от въевшейся смолы.

— Как ты жил все это время, Ролан?

— А что? Во время крушения «Синего цветка» вы спасли мне жизнь. В Порт-Ройале я попал под подозрение как сообщник пиратов, однако сумел дать кому надо небольшую взятку и ускользнуть на Тортугу, чтобы оказаться подальше от Тэдди. Если честно, я боялся его мести, но карлику отчего-то сделалось не до меня. Д'Ожерону на Тортуге тоже было не до меня, и я начал подыскивать себе место на корсарском корабле. Но удача как-то кончилась — меня отовсюду гнали. Бродяжничал. Работал на плантации, потом пытался коптить мясо кабанов на Эспаньоле. Пять раз меня там грабили и два раза пытались пристрелить. Мне все время думалось, что вас повесили, Питер. Сначала я вспоминал прежние мучения и тихо радовался вашей кончине. Потом радость понемногу потускнела. Меня больше никто не притеснял, но никто и не нанимал. Время шло, в конце концов прошли слухи, будто Баррет жив и опять обосновался на Ямайке. Мне пришла в голову мысль наняться на небольшой корабль, жалованье целиком ушло на оплату места на судне. Путь от Порт-Ройала до вашей плантации я проделал пешком.

— Зачем? Я больше не нанимаю команду, даже если бы сошел с ума и согласился взять тебя…

— Нет, не поэтому. В истории про ацтекского бога нужно поставить точку. Мисс Памела здесь?

— Да. Она живет в Порт-Ройале.

— Она все такая же красавица?

— Лучше скажи — все такая же стерва.

Брасье, видимо, лихорадило. Он изрядно нагрузился, предпочитая вина покрепче, потом заговорил быстро-быстро, мешая французские, английские и испанские слова.

— Помните историю о малыше Тэдди?

— Об этом подонке, который изуродовал Памеле душу? Конечно, я его помню.

— Он любил рассказывать про ацтекских богов. Что-то о цикле в пятьдесят два года и о жертвах, которыми можно откупиться от конца света. На Тортуге у меня было свободное время, и я пересчитал все циклы, начиная от покорения Теночтитлана Кортесом. Через три года закончится очередной цикл, и я бы хотел к тому времени покинуть Карибы.

— Ты всерьез боишься конца света, устроенного языческим дьяволом?

— Настоящего конца? О нет… Но вот ураганы, штормы и прочие неприятности… С тех пор, как я едва не утонул, запертый в трюме, я начал верить в плохие пророчества.

— Со времен Кортеса таких циклов было без счету, но конец света так и не наступил.

— Со времен Кортеса никто, кроме вас, не похищал священный камень.

Баррет смеялся. Забывшись, он толкнул сапогом Саундера, и верный пес поднял настороженную голову, ловя неясные для него слова людей.

— Так ты тоже хочешь камень Камаштли, а, Ролан? За этим ты и явился?

Брасье съежился.

— Я знаю, что не получу его. Я слышал, будто камень утонул. Но все-таки пришел, чтобы просить. Отдайте мне камень бога, Баррет.

— Зачем?

— Нет, не для Тэдди, с моей службой карлику покончено. Но я возьму камень и буду хранить. Я найду деньги — займу или украду, отыщу попутный корабль до Юкатана… сойду на берег один и пешком проберусь через лес, и буду идти до тех пор, пока не увижу древний город. Там я познаю то, что смогли понять совсем немногие из европейцев. Я верну камень в его глазницу бога, удовлетворю свое любопытство исследователя и, наконец, избавлюсь от кошмара.

— Ролан, ты с ума сошел. Этот риск не принесет тебе ничего.

— Пускай! Поймите, я не могу больше так жить. Или отдайте камень мне, или убейте меня. Второе, конечно, сделать легче.

— Убить тебя?

Баррет коснулся ружья, мягко провел ладонью по прикладу, проверил замок, прицелился в невидимую точку над камином, а потом отложил оружие в сторону и ухмыльнулся уголком рта.

— Не вижу надобности убивать. По меркам Ямайки изумруд поддельный и ничего не стоит. Возьми его, Ролан, и радуйся, если сумеешь.

— Спасибо вам, капитан.

— Ты останешься погостить?

— Лучше поторопиться. С богами не шутят, пусть даже это боги чужой земли.

— Тогда иди. Хотел бы я очутиться на палубе «Синего цветка».

— Так почему бы не попробовать…

— Бери изумруд и уходи. И не подбивай меня нарушать английские законы. В конце концов, всему свое время.

Баррет еще немного посмеялся, после полудня его настроение переменилось — он ощутил смутное беспокойство, приказал принести пачку бумаги, чернила и перо и принялся высчитывать, машинально повторяя «три года, еще три года…».

«Что там рассказывал доктор Кид? Вести счет циклам следует начиная от года, в котором главный город ацтеков был уничтожен солдатами Кортеса. Вскоре индейцы поднялись и выкинули прочь испанцев. Кортес собрал армию, вернулся через год и еще много месяцев потратил на подавление мятежа. И только потом он наконец приказал расчистить лес и заложить Мехико. Вот только где? Кортес хотел утаить мистическое бессмертие Монтесумы, обманул всех, и нынешний Мехико стоит не на развалинах Теночтитлана…»

Баррет прикинул — проверял ли Кортес бессмертие вождя индейцев? Как он это делал — раз за разом убивал бессмертного Монтесуму? Почему об обмане молчали солдаты? Почему великий испанец выпустил из своих рук бессмертного и неуязвимого врага? Ответов Баррет не знал.

«В любом случае между настоящим разгромом Теночтитлана и записанным в хрониках как раз три года. Значит, Ролан ошибся… Проклятие! Очень весело узнать, что конец света наступит в этом сезоне, к тому же до уборки урожая».

Баррет выскочил за ограду, но тут же вернулся и выбрал на конюшне свободного жеребца — красивого каурого трехлетку по кличке Альбатрос.

— Куда вы, господин?! — запричитал растерянный слуга. Баррет полоснул лошадь хлыстом и не ответил. Дорога летела ему навстречу, копыта Альбатроса высекали из дороги крошечные фонтаны пыли. Верный Саундер мчался за лошадью хозяина след в след, по-волчьи вытянув вперед чуть горбатую спину.

Стая мальчишек поспешила убраться на обочину. Возле поворота к реке жеребец задел случайного прохожего — Питер видел, как невысокий толстячок, охая, кувыркнулся в канаву.

— С дороги! Ролан! Ролан!

Дорога очистилась и теперь просматривалась на целую милю. Брасье впереди не было.

Тогда Баррет повернул лошадь и погнал ее прямо под откос, к водопадам. Заросли царапали ему лицо. Впереди, на Данс-ривер, мерно струился каскад водопадов.

— Брасье!

— Ах да, я еще тут, капитан.

Француз подбежал и ухватился за стремя Баррета.

— О господи! Придержите лошадь, Питер, мне за вами не угнаться.

— Напротив, это я скакал за тобою словно поджаренный. Хочешь кое-что узнать?

Брасье выслушал рассказ и заметно посерел лицом.

— Чего-то подобного и следовало ожидать. Впрочем, конец света — ситуация гипотетическая, виновато мое воображение, разогретое ацтекскими сказками. Послушайте, как сегодня тихо. Конец света не состоялся. Камень не пригодится. Хотите, я его верну?

Баррет тоже прислушался. В эти часы над островом стояла невероятная, глухая тишина. Казалось, все замерло. Небо оставалось ясным — почти белым от зноя. Не свистел ветер, не шелестели кроны, даже водопады Дансривер, казалось, гремели едва-едва. Через короткое время сквозь эту неестественную полуденную тишину пробился отдаленный вой псов.

— Что-то тут не так.

— Да все в порядке, капитан. Я был не прав.

— Постой… Что-то тут не так…

Альбатрос крутился, ударяя о землю копытом. Как только Баррет сунулся к коню, тот отпрянул в сторону и злобно прижал уши.

Саундер снова задрал к ясному небу вытянутую морду и протяжно, с надрывом завыл.

— «Вздохи моря», — тихо подсказал Брасье.

— Опомнись, до побережья пять миль.

— Море в таких делах не признает расстояний, оно предупреждает тех, кто умеет слушать как следует. Смотри — твои животные взбесились.

Раскаленные небеса подернулись тонкой серой пленкой, почва под ногами едва заметно пьяно вильнула.

— Нет! Нет, только не землетрясение — Пэм сейчас в Порт-Ройале. Я должен ее забрать.

— Не паникуй, Баррет, — ты сам знаешь, что небольшие колебания земли тут не редкость.

Подземный толчок тем временем повторился — глубже, настойчивее, смелее. Качнуло так крепко, что неверная земная опора бросила Баррета на колени. Он вскочил, словно кот, и ухватил поводья безумного Альбатроса.

— Питер, не торопись!

Брасье повис на товарище.

— Не трогай животное, оно убьет тебя по дороге. До города два часа пешего перехода. Бегом гораздо быстрее. Возможно, землетрясение не начнется немедленно. Может быть, это обычный, несильный толчок. Клянусь тебе, мы еще успеем. Пошли.

Баррет выпустил лошадь и побежал через поля, стараясь дышать ровнее. Предусмотрительный Брасье сначала отстал, а потом умудрился догнать англичанина.

— Не надо думать о худшем, — на ходу пробормотал он. — Худшего варианта не существует. Следует думать о хорошем и стремиться исключительно к благу. А теперь раз-два — переставляем ноги. Если ты бежишь сто ярдов опрометью, следующие сто ярдов следует пройти пешком. Так мы с тобою вернее сохраним силы.

Питер не слушал советов. Природа острова менялась прямо на глазах. Сначала горизонт подернулось легкой дымкой, постепенно она сгустилась, приблизилась и превратилась в серую завесу, сквозь которую тускло и красно светило полуденное солнце. Тучи набежали невероятно быстро, казалось, в вышине шевелится аморфное существо, в утробе которого тлеет запас раскаленных углей.

— Жарко, словно в самой середине печи. Духота и темнота — паршивое сочетание, — пробормотал Брасье.

С гор в спину бегущим грянул протяжный рокочущий гул, медленный и страшный, ни на что не похожий. С той точки, в которой сейчас находился Баррет, он неплохо видел море, пока что умиротворенное и спокойное, мог различить контуры парусников, сотни крыш и неровную береговую линию. Облачность сгустилась так, что день превратился в сумерки, угрюмое полыхание унялось, и в тот же миг проливной дождь обрушился на землю. Вода хлынула до того неистово, что Брасье впервые в жизни, сам того не желая, увидел «границу дождя» — почва под его ногами, только что сухая, мгновенно сделалась мокрой. Этот переход смахивал на колдовство. Затишье кончилось. На пальмовые стволы налетел тугой ветер, под напором они согнулись в дугу, и воздух наполнился мусором из сломанной зелени, веток и почвы, сорванной с места.

Острые крупицы летучего песка стегнули Баррета по глазам, он ненадолго зажмурился. Сквозь зловещий гул пробивались беспокойные удары церковного колокола. Едва видимое море мгновенно мутно вспенилось белой кромкой, темные валы ударили в береговую линию. Брасье близоруко сощурился.

— Штормит, но сушу не качает.

…Толчок настиг их в ста ярдах от окраины Порт-Ройала, и это был самый сильный толчок.

Баррет видел, как перевернулось темно-багровое небо. В следующий миг земля ударила его по щеке. Ролан Брасье упал и, должно быть, потерял сознание, потому что его тело бессильно обмякло. Почва подавалась и осыпалась — Баррет лежа наблюдал удивительное зрелище: длинная изломанная трещина зазмеилась по земле. Хижина под пальмовой крышей целиком рухнула в разлом. Мул, который беспокойно метался рядом, провалился в узкую яму задними ногами и тяжелым крупом, почва тут же сошлась, она словно челюстями откусила схваченную половину. Крик животного перекрыл все звуки — и свист ветра, и трагический бой колокола, и рокот, который доносился с гор.

Брасье очнулся.

— Я дальше не пойду! — истерически запричитал он. — Я тебя честно предупредил о беде. Если хочешь, сам пробивайся, но ты ведь понимаешь, что это бесполезно, а мне хочется живым добраться до Архипелага…

Баррет не обращал внимания на своего бывшего лейтенанта. Он смотрел в сторону береговой линии и в штормовой мути видел именно то, чего больше всего не хотел бы увидеть.

Крыши, их скопище, похожее на ячеистый панцирь гигантской черепахи, погружались на дно. На город не столько шел океан, сколько сама земля, сползая со скальной породы, оседала в море. Корабля торвали якорные цепи и сталкивались прямо в порту. Жилища, которые избежали затопления, трескались и превращались в груду из щебня и деревянных обломков. Издали катастрофа походила на кипение в котле, смешались вода, крошево камня, вздутые участки земли и разломы.

Колокол замолчал разом и навсегда — должно быть, рассыпалась в прах колокольня.

— Смотри, вот они бегут, — сорванным голосом пробормотал француз.

Навстречу Баррету прямо из обреченного на гибель Порт-Ройала стекались безумные и раненые люди. Плач, зов и бессмысленный крик слились воедино.

— Море уходит и обнажает камни, — сказал кто-то, в общей панике не потерявший доли рассудительности. — Жди теперь обратной волны — она вот-вот явится, а покуда лучше подняться повыше.

— Что-то устояло? — спросил Баррет.

— Ничего. Целых домов почти нет, но найдутся пока не затопленные. Бедняги, которые остались под битым кирпичом, умирают и вопят.

— Что еще?

— Говорят, напрочь размыло кладбище. И сегодняшних утопленников, и скелеты с Палисейд волны гоняют за компанию.

— А еще?

— Тебе мало того, что есть? Еще идет смерть.

Баррет уже не слушал никого, он упрямо пытался идти вперед, но не узнавал ни одной старой приметы — разрушение причудливо исказило улицы, дома, богатые резиденции, лавки и склады — все одинаково стало руинами. Северная сторона города пока оставалась незатопленной, но дорогу то и дело преграждали обломки. По счастью, почва больше не колебалась — он побежал и бежал до тех пор, пока не уперся в сплошную груду битого кирпича. Мокрая от дождя почва превратилась в вязкую грязь, проступила между камнями с краю. Центр завала возвышался ярда на два над землей. Что-то гладкое и глянцевое проглядывало сквозь мокрый мусор — находка оказалась вывеской ювелирной лавки Юджина Хакстера. Аляповатый самоцвет, который с нелепой тщательностью прорисовал художник, слегка напоминал глаз индейского бога.

Баррет осмотрелся. С левой стороны завалы оказались пониже, он перелез так, чтобы не потревожить шаткое нагромождение кирпича.

Через десять ярдов попался первый мертвец — человек застыл лицом вниз и с разведенными в широком жесте руками. Слишком просторная туфля с его левой ноги соскочила и откатилась в сторону.

Тело выглядело неповрежденным — как будто незнакомца свалила таинственная кара и он так и рухнул на бегу, обнимая мокрый песок.

— Проклятые рогачи…

Баррет, сам того не замечая, ругался на двух языках, на английском и испанском, не вкладывая в слова ничего. Потом он остановился и опустился на колени — из-под завала торчали узкие плечи, светилось золотом полудетское личико.

— Тэдди?..

«Малыш», придавленный поперек поясницы балкой, все еще жил. Мокрые дорожки на щеках оставил не дождь, а слезы, но плакал Тэдди чисто рефлекторно — изощренный ум продолжал жить в умирающем теле.

— А, это ты, Питер, — тонким голосом и почти спокойно поприветствовал он. — Рад видеть старого знакомца. Были времена, когда я нетерпеливо мечтал, чтобы тебя, дрожащего от страха, поволокли на виселицу. Дуракам хочется золота, а мне — видеть тебя повешенным. Ах, какая бы это была жуткая кончина…

— Что ты делал в городе?

— Не скажу.

— Скажешь.

— Ух ты!..

Тэдди плюнул в грязь кровью и проводил взглядом свой плевок.

— Ай! До чего же боязно… А что ты мне причинишь? Учти, что я все равно умираю, покойника дважды не убивают.

— Значит, ты не бессмертный…

— Я потерял свое бессмертие из-за тебя, бог Миктлантекутли меня оттолкнул.

— Где Памела, проходимец?

— Где она? Да мне плевать… Бог смерти сегодня собирает свою жатву… Скоро его запас костей пополнится.

Баррет выпрямился и брезгливо отодвинул сапог от лужицы, которая натекла с губ Тэдди.

— Я не убью тебя. Не хочу марать руки… Посчитаюсь по-другому — просто брошу здесь подыхать в одиночестве.

— Питер, стой! — завопил карлик. — Остановись, ты, идиот, я мог бы открыть тебе еще кое-что. Хочешь? Если ты сейчас бросишь меня, ты никогда не узнаешь правды — слышишь?!

Слуга бога смерти потерял хладнокровие. До сих пор нервное возбуждение помогало ему превозмогать боль, сейчас мошенника прорвало.

— Ах ты, пиратская собака! — заорал он настолько громко, насколько хватало дыхания в ушибленных легких. — Ничтожный смертный, кусок мяса, который думает, что может тягаться с богом…

Баррет шел прочь по разрушенному городу и в спину ему неслись самые низменные ругательства, какие только мог выдумать разум человека.

— А Саммер — предательница и шлюха, которая…

Баррет решил не оглядываться, Тэдди смотрел вслед, не стоило доставлять противнику удовольствия. Тонкий голос карлика постепенно притих — скорее всего у «сына бога смерти» кончились силы, отведенные для крика.

Внезапно и с новой силой припустил дождь. Камень, черепица, щепки, грязь, иногда тела людей и трупы животных, оскверненная морская вода — все это смешалось под ногами. Местами жижа доходила до колен.

В общем месиве тускло блеснул кусок металла — знакомый флюгер в виде морского дракона, который в лучшие времена венчал крышу дома Форстеров.

Баррет остановился, задыхаясь от усталости.

Перед ним высился громадный завал кирпича.

— Пэм!

Он нагнулся и попытался сдвинуть камни, каждый кирпич в отдельности легко поддавался, но, изъятый из груды, он вызывал общий обвал, и ничего не менялось — с тем же успехом можно по крупице разбирать песчаную кучу.

— Пэм, ты меня слышишь?

Развалины молчали. Рокот, далекий гул движущейся массы воды, шел от побережья. Даже если бы под руинами дома что-то шевельнулось, Питер не сумел бы расслышать ответа.

Он просто повернулся и побрел прочь — без особой цели, не обращая внимания на проливной дождь и не поднимая глаз, чтобы не видеть лишний раз надоевшую картину всеобщего разрушения.

— Питер.

Он обернулся.

Памела стояла за его спиной, длинные волосы намокли, платье тоже, но светлые, почти прозрачные глаза смотрели прямо, не моргая, в них не было ничего даже страха.

— Ты цела?

Баррет схватил женщину за руку и потянул ее в сторону северной окраины. Памела что-то отвечала, иногда ее ответы звучали бессмыслицей. Бегство отнимало у Баррета все силы — женщина, обычно легкая и довольно ловкая от природы, сейчас висела на нем инертным грузом. Развалины загромождали мостовую, приходилось или обходить их, или преодолевать, рискуя покалечиться на скользком камне.

— Мы тут словно крысы в лабиринте.

Памела упала плашмя, он поднял и перекинул ее через плечо — с таким грузом пришлось идти вдвое медленнее. На всякий случай Баррет обернулся назад. Огромная стена воды шла от гавани — он никогда не видел таких волн. Сквозь верхушку не просвечивало солнце. Серый вал был под цвет серому дню — дню, мокрому от морской воды и раскаленному от трескающейся земли, от ее природного зноя. Это неестественное сочетание — влага без прохлады, жара без ласкового света — угнетало больше всего.

— Ну все, черт возьми. Вставай, Пэм, хватайся за мою руку, и бежим. Если повезет, оно нас не догонит.

Они побежали прочь — падая и вставая, спотыкаясь, обходя трещины, раздирая себе руки о камни. Казалось, почва повышается так медленно, словно оба они не несутся со всех ног, а бредут по бесконечной плоской поверхности, усеянной мусором и битым камнем.

За спиной ударило, ухнуло, содрогнулось — повеяло ветром и влагой, мощью и разгулявшейся стихией.

Питер пробежал еще немного, остановился и обернулся, чтобы встретить океан лицом к лицу.

Зрелище поразило бы кого угодно.

Волна исчезла — она разлетелась, уничтожив себя и сокрушив сушу и город. Там, где раньше теснились дома, теперь плескалась вода. Муть не давала рассмотреть то, что навсегда оказалось на десятиярдовой глубине.

Памела плакала — Баррет достаточно видел ее истерик, но таких слез не замечал никогда — они катились по гладким щекам одна за другой, как бусины, не оставляя следа ни в ее глазах, ни на лице.

— Чудеса, да и только.

Ближе к вечеру они добрались до плантации. Деревянные постройки покосились, но выдержали все три толчка. Саундер ждал у порога с бесконечным терпением, свойственным только псам.

Брасье нашелся у потухшего очага — он сидел там усталый и ошеломленный, на лбу у француза наливался всеми цветами радуги громадный синяк.

— Добрый вечер, капитан.

— А ты что тут делаешь?

— Я подумал, что ты хочешь угостить меня прощальным ужином.

— А если бы я потонул?

— Кому быть повешенному, тот не утонет.

— Смотри, Ролан, — моя кружка… Одни черепки. Оказывается, я случайно разбил счастливую кружку.

— Я больше не буду ломать голову, почему Питеру Баррету отчаянно везло в карты.

Темнокожая служанка, сверкая яркими глазами, увела Памелу в задние комнаты.

— Как она? — поинтересовался Брасье.

— Цела физически. В остальном — трудно сказать. Зато я видел твоего старого знакомого — Тэдди. Не пугайся, парень отдал концы у меня на глазах, и бог смерти не явился, чтобы сделать для него исключение…

Брасье скрестил пальцы, отгоняя зло.

— Я даже и думать о нем не хочу. Хватит с меня перенесенных ужасов.

— Когда вода схлынет, нужно поискать уцелевших на побережье.

Баррет налил себе вина. Он не хотел думать о том, что случится завтра.

— Ты понимаешь, что часть острова просто смыло?

— Да, — сонно ответил Брасье.

— Но это все же не настоящий конец света. Мы живы, остались и другие… Видно, у индейских богов не хватило сил…

— Наверное, капитан.

Брасье уснул прямо за столом, уронив голову в лужу вина. Баррет вышел на террасу, потом под вечернее небо, обогнул покосившиеся сараи… Две-три хижины сгорели начисто — возможно, из очагов просыпались угли. Вода до плантации не добралась, но поля оказались истоптанными, а животные, сломав изгородь, разбежались кто куда.

«Если земля шевельнется снова, в доме может быть опасно. Однако она не шевельнется. А почему? Потому что в доме больше не воют псы…»

Чей-то неясно очерченный силуэт перемещался в сторону океана. Баррет пригляделся.

Через табачные поля, отстраняя кусты руками, медленно и осторожно шла Памела Саммер, «Птичка Архипелага». Она выглядела в точности так, как восемь лет назад, когда Баррет впервые увидел ее на Скаллшорз.

— Пэм, стой! Ты куда пошла?

Она бросилась бежать, Баррет сумел догнать женщину только у реки. Саммер остановилась, в ее опущенной руке Питер заметил пистолет — свой собственный, еще вечером оставленный на плантации.

— Вернись обратно, — тихо, но твердо повторил он. — Иначе я тебя поколочу.

Саммер выпрямилась. Этот удивительный, неподражаемо отважный поворот шеи Баррет замечал еще у Сармиенто.

— Пусти, я должна забрать свое бессмертие.

— Тэдди заморочил тебя пустой болтовней. Миктлантекутли — мертвый бог, ты ему не нужна. Это бог трупов.

— На этот раз он настоящий, я на самом деле вижу его.

— Пэм, пожалуйста, не ходи туда. Там руины, грязь и мертвецы.

— Отойди.

Баррет не сдвинулся с места. Грохнул пистолетный выстрел, потянуло порохом.

Поначалу боли он не почувствовал — только тупой толчок.

Женщина помедлила, словно что-то хотела сказать, потом молча кинула пистолет и, подобрав пышный подол платья, побежала в сторону уничтоженного волной побережья.

— Эх, Пэм. Что ты натворила…

Он сел на мокрую траву, прижимая раскрытую ладонь к окровавленной одежде.

— Плохо. Алюмнус сам себя отравил, Лусии нет в живых, Кид утонул — теперь некому латать мою пробитую шкуру.

Он встал и, спотыкаясь, побрел обратно через поля — до тех пор, покуда что-то живое не прижалось к сапогам. Саундер лизнул ладонь хозяина и по-своему огорчился, ощущая привкус крови.

Найдя на ощупь мохнатые собачьи уши, Баррет потрепал их.

— Ничего, я еще жив, попробую задержаться на этом свете. А вот Пэм ушла в никуда — жаль. Она прожила слишком мало. Такое бессмертие — оно все равно что смерть. Из ада ведь не возвращаются.

Собака вскинула морду к луне и горестно завыла. Баррет скорее ласково, чем грубо толкнул пса сапогом.

— Молчи, Саундер, твоя песня мне не нравится, лучше подставь ошейник — я за него подержусь. Рана-то, как я погляжу, пустяковая. Плохо только, когда во время прогулки вдруг слабеют ноги. Все будет хорошо, мы еще выйдем в море. Не отставай, бродяга, нам с тобою пора возвращаться домой.