Камера хранения

Время, когда я одна

Я не умею и не люблю быть одна. Ну то есть я вроде все сама умею, но как-то вот вечно кто-то нужен рядом. То телефон подать, то чаю намутить, то мусор вынести, то штору подержать, когда я ее за карниз цепляю, то файл распечатать. Я вечно нахожу, чем напрячь людей рядом. Даже если вполне все могу сама… Ну просто не могу людей без дела оставить, видимо. Мама смеялась: пионервожатая, иди отсюда, оставь нас в покое.

Но в последние пару лет у меня физическая потребность в одиночестве. Мне просто необходимо иногда побыть одной. Я хочу находиться в помещении, где мало предметов, светлые стены, где нет людей, где тихо-тихо, как в советской больнице в отделении физиотерапии после 16:00. Где никто даже за дверью меня не дожидается.

Как ни странно, это практически недостижимая роскошь. Я даже в ду́ше с телефоном, потому что надо быть на связи. То начальство, то пациенты. Выходных нет, а если и есть – то лучший выходной, когда успеваешь сделать побольше из того, что было отложено «на выходные».

В последнее время я стала избегать любых дополнительных выходов в люди, если это не по работе и можно не идти. Ни в кино, ни по магазинам, ни в гости – не хочу. Под подушку хочу, лицом в матрас. Заныкаться где-то, где нет ни души. Только вот где? Это уже патология, думаю. Как живут публичные, действительно всеми узнаваемые люди, – я не представляю.

Время, когда я одна, – это дар. Можно подумать, почитать, написать что-то – мне всегда для этого нужна была тишина. Можно не думать, как выглядишь. Можно будущее поконструировать – мечтать важно, без этого не построить ничего. Можно поничегонеделать. Можно пылесосить в наушниках, в которых поет Цой, и подпевать без стеснения, в голос. Короче, мне нужно время на такое вот сумасшедшее и такое простое свое собственное одиночество. Когда некого просить сделать чайку, и это счастье. Сама сделаю. И при этом так страшно это одиночество заполучить. А вдруг оно будет не на денек, а навсегда… до конца… так что за руку некого будет держать…

Вчера у меня было несколько часов одиночества. Одна любимейшая моя писательница, которую Бог наградил умением любить многих и без условий и видеть насквозь, дала мне ключи от своей загородной квартирки в писательском поселке. Замшелый кусочек приятного законсервированного Советского Союза, квартиры Союза писателей. Синие елки на въезде. Мобильный телефон не работает, совсем. Не ловит сеть. И нет интернета. Зато прямо за окном журчит ручеек какой-то, его не разглядеть сквозь листву, но слышно, как вода бежит. Звук тишины. На балконе в скворечнике – птенцы. А из-под крана вода такая, как была в детстве в провинциальных гостиницах, когда с классом ездили на экскурсии. С запахом сероводорода. От нее волосы потом жесткие.

Там я никого, ни одного человека не знаю, и никто не знает меня. Там никто от меня ничего не ждет. Там даже соседей не видно. Это счастье.

Дома, в Москве, даже воскресным утром я все равно не могу спать или валяться до бесконечности. То телефон растревожит, то я сама себя поднимаю: мол, вставай, ну это же единственный день в неделе, когда ты дома, пойди приготовь завтрак всем, лентяйка, это же твои дети и муж, ты должна хоть немного времени провести с ними…

Должна-должна-должна. А там я никому ничего не должна. Нет связи с миром ни через интернет, ни через старый серый совковый мертвый забор.

Зато лес ломится прямо в окно, а в дверь дома лезет трава. И этот ручей в овраге за домом. Далекий и ровный гул машин на шоссе, тихий-тихий, слышный лишь совсем ночью, когда засыпаешь. И далекие машины не раздражают и не утомляют, а наоборот, своей этой едва доносящейся до окон активной жизнью лишь напоминают: шоссе далеко от меня, а мне спешить некуда, я вне. Вне всего, кроме, наконец-то, себя самой.

И мне, оказывается, с самой собой очень даже неплохо. Тихо потому что.