Часть вторая. Каникулы

— Здравствуйте, товарищи… Проходите.

(Твои товарищи в овраге лошадь доедают…)

Зинаида Андреевна сняла очки, поднялась из-за стола и, улыбнувшись, протянула руку вошедшим в кабинет коллегам.

— Зинаида Андреевна Образцова, начальник лагеря.

Первым крепость рукопожатия оценил Кольцов. Пять с плюсом. Силе тела наверняка соответствует и сила духа.

— Кольцов… Евгений.

— А по отчеству?

— Дмитриевич.

— Очень приятно, — улыбнулась она и протянула руку Сумарокову.

— Здравствуй, хозяюшка. Витя. Сумрак… Ой, блин… Сумароков. Виктор. — Положенец зажал коленями черный пакет и поздоровался левой рукой, правая по-прежнему висела на перевязи. Придумывать псевдоним он себе не стал. Еще забудешь нечаянно, будут проблемы.

— А по батюшке?

Сумрак не сразу сообразил, что от него хотят. Он Витя Сумрак… А отчество? Оно ему на фиг не надо. Нет у него никакого отчества.

— Это, блин… Как его — Сергеевич, — через секунд пять вспомнил он.

— У Виктора Сергеевича еще контузия не прошла, — быстро пояснил коллега, — немножко притормаживает. Но через неделю оклемается.

Образцова с опаской посмотрела на Сумарокова. Да, вид у него далеко не педагогический. Какой-то сугубо пиратский. Повязка на глазу, рука на перевязи… Да еще контуженый. Страшно детей доверять. Да и второй воспитатель не лучше. Футболка эл-дэ-пэ-эровская, шрам на щеке…

— Оклемаюсь, хозяюшка, без базара… Чтоб меня кобыла лягнула. — Сумрак провел ногтем большого пальца по горлу.

Из фени слов не выкинешь. Хорошо хоть, не «век воли не видать»…

Кольцов незаметно двинул локтем коллегу. Договаривались же, чтобы тот хайло не раскрывал. Он ведь нормальный язык за двадцать лет забыл, брякнет что-нибудь на своей «блатной музыке», и все — здравствуй, грусть.

— Не поняла, какая еще кобыла? — осторожно переспросила Зинаида Андреевна, не став уточнять насчет жеста.

Положенец вновь притормозил, пытаясь понять, что от него хотят. Наконец понял.

— Ах, кобыла?.. Извиняйте, хозяюшка… Это эти, как их… Слова-педерасты…

Виктор Сергеевич, разумеется, имел в виду слова-паразиты, но в такой ответственный момент выдал более привычную формулировку. Хорошо, что Кольцов, предчувствуя неладное, громко кашлянул, и начальница не расслышала последнего оборота.

— Бывает, — натянуто улыбнулась она, — но с этим надо бороться. Мы же с детьми работаем, пример подаем.

— Конечно, конечно, — бойко согласился Евгений Дмитриевич, — вы не волнуйтесь, Зинаида Андреевна, это все ранение. В десяти метрах мина рванула, сами понимаете. Тут не только память отшибет…

— А работать-то Виктор Сергеевич сможет?

— Без проблем. У него ж опыт… Через неделю будет как огурчик. Маринованный. Вспомнит все.

Сумрак молча утвердительно кивнул, решив больше не раскрывать рта. Пускай сами калякают. Вообще его с самого начала не особо вдохновляла эта затея с лагерем. Чтобы он, авторитетный бродяга, положенец, перед которым дрожали тысячи засиженных уголовников и зоновская администрация, кривлялся перед какой-то красноперой теткой, изображая контуженого! И воспитывал всяких шкетов. Да еще в компании с бывшим ментом. Полный косяк. Хорошо, братва не видит. Иначе бы в чушки разжаловала на месте, без суда и следствия.

Кольцов не испытывал подобных комплексов. Наоборот, пока все шло по плану.

По пути в лагерь они заскочили в галантерейку. Сергей купил беженцам товары первой необходимости — зубные щетки, пасту, бритвы с пенкой, по две пары дешевых носок. Еще одни кеды — в берцах не очень удобно воспитывать детишек, да и вообще — жарковато. Галифе с лампасами тоже оставили дома. Сергей отыскал на антресолях старенькие застиранные джинсы и вручил их положенцу.

Сумрак, при желании, мог скупить весь галантерейный магазин, но посчитал неправильным пользоваться общими финансами в личных целях. Да и светить деньгами ни к чему. Позариться могут. Пообещал вернуть долг Сергею с первой же лагерной получки. Пакет с сокровищем он не выпускал из рук ни на секунду.

Оставив беженцев в машине перед решетчатыми воротами, увенчанными фанерной чайкой и такими же фанерными буквами «ЮНГА», Сергей отправился на разведку. Нашел мать, объяснил трагичность положения. Надежда Михайловна сначала испуганно замахала руками — как можно, сынок, зэков к детям? А вдруг у них туберкулез? Да и вообще это чересчур! Чему они их научат? Магазины грабить и людей убивать?.. Тогда спецназовец привел самый убедительный аргумент: «Мама, если их поймают, я сяду тоже. Лет на пять. Как пособник. Обратной дороги нет». После этого Надежда Михайловна смирилась с неизбежностью и пообещала озвучить легенду Зинаиде Андреевне. Вакансий было как раз две. В шестом отряде ни вожатого, ни воспитателя. Только какая-то полоумная Леночка Бичкина.

Пока мать Сергея радовала подругу счастливой новостью о том, что в лагерь прибыли два высокопрофессиональных педагога из Санкт-Петербурга, последние сидели в машине и заучивали легенду. Сообразив, что у Сумрака серьезные проблемы со словарным запасом, Кольцов велел ему помалкивать в тряпочку и только улыбаться.

Надежда Михайловна сопровождать «педагогов» к директору наотрез отказалась, едва увидев их мрачные физиономии. И заявила сыну, что сегодня же вернется в Тихомирск, подальше от таких «воспитателей». То, что Кольцов бывший сотрудник милиции, ее не успокоило. Сотрудник не сотрудник, а человека убил. А второму вообще в медвежьей берлоге место.

Сергей тоже не хотел светиться с беженцами. Тихомирск хоть и далеко, но слухи и отсюда долетят. «Педагогам» пришлось идти знакомиться самим, без посредников.

— Ну ладно, присаживайтесь. — Зинаида Андреевна указала на стулья. Сама вернулась за стол, заваленный папками и бумагами. На ней был темно-коричневый сарафан с рюшечками. Шею вместо бус украшал алый пионерский галстук, который очень гармонично смотрелся с висящим на стене портретом Владимира Ильича Ленина. Беженцы присели и приготовились к допросу.

— Наденька сказала, что вы уже работали с детьми…

— Верно, — располагающе улыбнулся Кольцов, — это что-то вроде хобби, хотя у нас педагогическое образование. У меня институт Герцена за плечами. В Питере такой, может, слышали?

Как коренной петербуржец Кольцов знал названия большинства вузов.

— Слышала. Хороший институт. Из моей школы две девочки его закончили. А факультет какой?

Какие факультеты имеются в упомянутом учебном заведении, Кольцов и близко не представлял, но зато знал золотое правило ментов и подозреваемых — врать надо быстро, уверенно и чистосердечно.

— Юридический.

— Там теперь и такой есть?!

— Открыли. На коммерческой основе. Готовит преподавателей основ государства и права. Я как раз с первого выпуска. Год проработал в школе, а потом в милицию перешел. В инспекцию по делам несовершеннолетних.

— Почему, если не секрет?

— Да какой уж там секрет… Сами знаете, сколько нам, учителям, платят. А в милиции хоть не намного, но побольше. Плюс жилье обещали. Льготы всякие… У нас лагерь под Питером есть, в Зеленогорске, для детей сотрудников. Два года там вожатым отработал. Потом в Чечню поехал лагеря обустраивать. Да не судьба… На засаду нарвались.

— Довели страну!.. — раздраженно бросила Зинаида Андреевна непонятно к чему. — А Виктор Сергеевич что заканчивал?

— Он тоже педагог, — ответил за положенца Кольцов, пока тот не брякнул очередную феню, — педучилище закончил. Учитель начальных классов. А сейчас в уголовном розыске служит, спец по малолетним преступникам. Мы в Чечне с ним познакомились.

Сумрак посмотрел на Кольцова как коммунист на олигарха. С неподдельной любовью. Но легенду все же подтвердил. Хотя и не очень жизнерадостно. (С детства детей и легавых ненавижу!)

— Да… Люблю малолеток.

— Приехали сюда подлечиться, на базу отдыха МВД, — продолжал загрузку Евгений Дмитриевич, не позволяя Зинаиде Андреевне задавать уточняющие вопросы, — а Сергей Сергеевич говорит, у вас вакансии есть. Вот и решили помочь. Скучно три месяца без дела сидеть.

— Да уж, помощь нам не помешает. В шестом отряде ни воспитателя, ни вожатого.

— В каком-каком? — уточнил Сумрак.

— В шестом. Самый проблемный возраст. Одиннадцать, двенадцать лет детям. И не маленькие, но еще и не взрослые. Что мы с вами в них сейчас заложим, такими они и вырастут.

«Опять „шестерка“! Что ж за напасть, а?!»

— Дети, к сожалению, из разных социальных групп. Есть и трудные, из неблагополучных семей, где родители пьют, а то и в тюрьме сидели.

— Безобразие, — возмутился Кольцов.

Сумароков странно кашлянул.

— Некоторых вообще никогда не воспитывали, — продолжила Зинаида Андреевна. — Поколение реформ, будь они неладны! Родителям не до того, одна забота — на пропитание заработать. А воспитывают телевизор да двор. Школа нынче тоже уже не та, что раньше, сами, наверное, знаете. Но нам с вами за них отвечать! Какими бы они ни были и что бы ни случилось.

— Ответим.

Зинаида Андреевна немного успокоилась. Несмотря на внешность, люди вроде бы серьезные. А что внешность? С лица воды не пить! Все-таки на войне побывали, ранения имеют. К тому же милиционеры, с преступниками работали, а уж с обычными детьми справятся без проблем. Надюша абы кого не посоветовала бы. Где в Тихомирске база отдыха МВД, начальница не спрашивала. Наверное, засекречена.

Она принялась вдохновенно рассказывать про лагерь, с каким трудом пробивала в администрации средства, как сколачивала коллектив, как прошел первый заезд. И прочую малоинтересную для двух авторитетных педагогов ерунду. Их больше интересовало, где столовая и койки.

— Да вам памятник надо ставить, Зинаида Андреевна! — тонко польстил Кольцов. — Сейчас о детях вообще никто не думает. У нас в Питере без денег никто и пальцем не пошевелит.

— Да, время тяжелое, — согласилась начальница и еще раз повторила: — Довели страну… Дерьмократы!.. Ну, что ж, раз вы готовы, давайте тогда к делу.

Зинаида Андреевна открыла одну из папок и взяла авторучку.

— Сейчас я запишу ваши данные, потом покажу территорию… Основной коллектив подъедет к первому числу, сейчас в лагере всего несколько человек.

— С удовольствием познакомимся.

— Надежда Михайловна сказала, что у вас нет паспортов.

— Да, к сожалению… Сгорели. Там, в Чечне. Новых пока не выдали. А удостоверения на базе отдыха остались. Их изымают на время пребывания. Таков порядок.

В последнем пункте Кольцов не соврал. Он действительно отдыхал в пансионате МВД лет десять назад, и у него действительно отобрали ксиву, чтобы от скуки не сбежал раньше времени и не испортил пансионату показатели.

— Кстати, Зинаида Андреевна, у нас личная просьба. Вы о нас особо никому не рассказывайте. Сотрудникам милиции, к сожалению, запрещено подрабатывать на стороне. Начальство узнает, будут неприятности. Вплоть до понижения в звании.

«Понизят, ох как понизят…»

— Будут интересоваться коллеги или еще кто, скажите, что педагоги из Питера, приехали в порядке шефской помощи по линии общества защиты детей.

— Хорошо… Тогда придется зарплату проводить как неучтенные расходы.

— Да нам без разницы. Мы вообще ни на какую зарплату не рассчитывали. Но если вдруг заплатите, будем рады.

— Евгений Дмитриевич, я вас вожатым запишу, раз вы уже работали вожатым. А Виктора Сергеевича воспитателем.

— Не возражаем… Записывайте.

В чем разница между вожатым и воспитателем, опытные педагоги не уточняли. Закончив с бумажными формальностями, Зинаида Андреевна раскрыла большой платяной шкаф, стоявший возле двери, достала два пакета и протянула новым работникам.

— Это специальная форма для педагогов. Пока можете ходить в своем, но когда приедут дети, будьте любезны. Таков порядок.

Кольцов заглянул в пакет. Рассмотрел тельняшку и морскую «фланку» — синюю куртку с гюйсом[22] за плечами.

— Лагерь называется «Юнга», — пояснила Зинаида Андреевна, — поэтому и форма морская. В «Военторге» выбила несколько комплектов. И вот еще…

Она с трепетом вручила беженцам по пионерскому галстуку. Не от Версаче.

— Пионеров-то уже вроде как и нет… — вспомнил Кольцов.

— Вот и развалили страну! Потому что никакой идеологии не стало. Пускай они лучше пионерами будут, чем наркоманами. Пойдемте, товарищи.


Разумеется, по уровню комфорта и респектабельности детский оздоровительный лагерь «Юнга» заметно уступал турецким и египетским клубным отелям. Да и отечественным черноморским. Но для Тихомирского района выглядел на три-четыре звездочки.

Экскурсию начали от центрального входа, над которым, как уже упоминалось, плыл в небе фанерный кораблик с выгоревшими на солнце буковками «Юнга». Под ним висел транспарант «Добро пожаловать!». От ворот в обе стороны уходил бело-голубой деревянный забор полутораметровой высоты — он опоясывал лагерь по всему периметру. Сквозь свежую краску на заборе проглядывал прошлогодний бесхитростный мат, который свидетельствовал об изъянах в моральном облике отдельных пионеров. Слева была видна пустующая будка сторожа в виде корабельной рубки. Под круглым окошком был прикреплен спасательный круг. В центре круга — несколько засохших хабариков, оставшихся, видимо, после родительского дня.

— Шлюз, — шепнул Сумрак, кивнув на будку.

— Тихо ты…

За рубкой педагоги дружно обратили внимание на огромную бухту с колючей проволокой.

— А это зачем? — поинтересовался опер-вожатый.

— Думаем поверх забора протянуть, — вздохнула Зинаида Андреевна. — Не хотелось бы, конечно, но что делать! В прошлом году дети из старших отрядов бегали в поселок, в магазин.

— За мороженым?

— Если бы!.. За сигаретами. А один раз даже вино принесли.

— Здесь есть поселок?

— Да, Потеряхино-один. В трех километрах. Небольшой, тысячи две там живет. Но самое неприятное, местная молодежь тоже в лагерь шастала. И не самая лучшая молодежь. Хулиганье поганое. А от них чего угодно ожидать можно. Не то что вина, но и наркотиков. Не знаю, как в Питере, а у нас наркотики бич. Это так страшно, товарищи…

— А то! — кивнул Сумрак, в пакете которого притаился героин лет на двадцать строгого режима.

— Проволоку мы, конечно, покрасим… В веселые тона, чтобы детей не смущала.

— И вышки покрасите? — брякнул положенец.

— Какие вышки?

— Ну как… Сторожевые, за зоной наблюдать. Раз колючка есть, значит, и вышки нужны.

— Ой, Виктор Сергеевич, мне не до шуток. Пойдемте дальше.

Центральную аллею лагеря украшали цветочные клумбы и самодельные плакаты наглядной агитации. Нехитрый рисунок и цитата. Прочитав первую, Сумароков вздрогнул и протер здоровый глаз.

«Жизнь без труда — преступление! Только тех, кто любит труд, пионерами зовут!»

Во, блин!.. Никак тут Вышкин побывал?..

Дальнейшее знакомство с пионерским лагерем также наводило на мысли о неких параллелях с другим лагерем, отнюдь не пионерским. Футбольная полянка, плац с трибуной, столовая, территория для труда и творчества (промзона), клуб с ленинской комнатой, спортивный городок, душевые, санчасть… Разноцветные жилые домики (бараки), здание администрации… Стоило ли рвать когти из одного лагеря, чтобы оказаться в другом?.. Только теперь — в качестве вертухаев.

— А ШИЗО где? — снова забылся Сумрак.

— Что-что? — не поняла Зинаида Андреевна.

— Виктор Сергеевич спрашивает, где шезлонги? Ну, там, загорать, книжки читать. — Кольцов нежно посмотрел на напарника, в очередной раз крутанув пальцем у виска.

— Дети загорают и купаются на озере. Это совсем рядом, чуть меньше километра. А читают в библиотеке. К сожалению, книг маловато. Покупать дорого, а бесплатно никто не дает. Вот, спасибо родителям, хоть что-то привозят…

— А санчасть работает?

— Конечно. Маргарита Сергеевна уже здесь. Очень хороший педиатр. Да и человек замечательный. С медикаментами, правда, беда. Но вроде обещали прислать к заезду… Довели страну…

«У самой-то слова-педе… тьфу ты, паразиты…»

— Здесь прогулочная территория, — указала Зинаида Андреевна на жидкую рощицу за санчастью, — можно собирать грибы-ягоды… Однажды даже зайца видели.

«Локалка…»

— Главное, чтобы дети самостоятельно не уходили из лагеря. Все-таки рядом тайга… Не дай бог, кто-нибудь заблудится. В том году девочка без разрешения пошла за цветами и заблудилась. Нашли только через двое суток. Нам чуть лагерь не закрыли… Поэтому и проволоку натягиваем.

«Запретка…»

Наконец экскурсанты остановились возле длинного деревянного одноэтажного строения, раскрашенного сообразно мореходной тематике. Нижняя часть — темно-коричневая, потом белая ватерлиния, а выше — ярко-синий цвет. На крыше — три трубы и флаг. Под одним из окон нарисован якорь и надпись «Яхта № 6». Иллюминаторы в яхте, правда, не круглые.

— Дело в том, товарищи, — пояснила начальница, — что наш лагерь тематически связан с морем. Поэтому у нас не отряды, как везде, а яхты. Сам лагерь называется «Юнга», а дети и взрослые — «юнгоградцы».

— Очень хорошая идея, — одобрил Кольцов, — оригинальная. Отряды, действительно, как-то заезженно и формально.

«Ты б об этом театралу Вышкину сказал, — подумал Виктор Сергеевич, — трое суток на шезлонге, как минимум, обеспечено».

— Территория пока не прибрана, — продолжала Зинаида Андреевна, — вы, когда обустроитесь, сразу этим займитесь. Метлу и грабли возьмете у завхоза, он уже в лагере. Внутри домика обязательно уберитесь. Мусор можно сжечь за забором, в специальном месте.

По ступенькам они поднялись на длинное крыльцо, огражденное леерами, как на настоящей яхте.

— Вон те две спальни для девочек, те — для мальчиков. По десять коек в каждой. В комнатах унитазов, к сожалению, нет, на ночь мы ставим детям ведро в чемоданной комнате. Выносить придется вам. Туалеты рядышком, за углом. Ночью дети боятся туда ходить. Там же умывальники.

Настроение Сумарокова улучшалось с каждым новым словом начальницы.

«Зашибись! Смотрящий за строгой зоной должен выносить парашу! Что я, чушок или петух? Хер вам в два локтя! Мент меня в это втравил, пусть сам и выносит!»

— Здесь чемоданная комната… А это ваша, — Зинаида Андреевна отперла белую дверцу. — Прошу!

По размерам комната больше напоминала кладовку, но после зоновских бараков показалась шикарными апартаментами. Полуметровое окошко, две раскладушки с постельным бельем, тумбочка. Даже зеркальце на стене («мартышка»). Все включено. Правда, на двери не имелось замка или даже защелки.

— К сожалению, отдельных комнат для персонала нет, но я думаю, вы прекрасно устроитесь. Вещи можете хранить в кладовой, она запирается на замок. Кстати, а где ваши вещи?

— Их подвезут позже, — пояснил Кольцов, — из Тихомирска.

— Заезд в лагерь послезавтра. К этому времени надо заправить все кровати. Белье возьмете у завхоза. Тридцать два комплекта — по числу детей на вашей яхте. Работы, товарищи, предстоит много, но вы педагоги опытные — справитесь. А завтра вечером распределим общественные нагрузки.

— Будет еще и нагрузка? — уточнил опер.

— Конечно… А в ваших лагерях разве не было?

— Ну, в общем, само собой. Самодеятельность там, рисование… Хор.

— Также завтра я ознакомлю вас с распорядком дня и планом мероприятий на первую смену.

— Спасибо, Зинаида Андреевна. Ознакомимся с радостью.

— Располагайтесь. — Начальница протянула Кольцову ключи от кладовки для чемоданов. — Я живу в домике администрации, если какие-то проблемы, пожалуйста, обращайтесь. В любое время суток.

— А столовка-то бычит? — опять рубанул Сумрак.

— Не поняла… Что-что?

— Ну, это… работает?

— Да, конечно. Ужин для персонала в семь тридцать вечера.

Поболтав еще немного о проблемах педагогики и организации детского досуга, Зинаида Андреевна наконец покинула яхту. Сумрак тут же рухнул на раскладушку.

— Приплыли, бля… Яхта номер шесть.

— Тебя точно кобыла в башку лягнула! — набросился вожатый на воспитателя. — Сказал же, помалкивай в тряпочку! Хозяюшка, ШИЗО, педерасты, бычит… Ты б еще спросил, красный лагерь или черный. Обратно на нары захотел?

— Да мы и так на нарах. Даже колючка есть. Кончай гоношиться, а? Давай поспим лучше.

— Ночью поспим… Слышал, что хозяйка велела?

— Ну и х… х-хорошо! Пусть сама метлой машет. Я ей не черт и не петух позорный!

— При чем здесь черти и петухи! Еще раз повторяю: мы не в зоне! Метлой махать не западло! Короче, я тебе как педагог педагогу конкретно говорю — кончай быковать и феней крыть. Мы теперь интеллигентные люди, едрит твою мать!

— Да пошел ты… Как умею, так и базарю.

— Тогда лучше вообще засохни!

— Сам варежку зашей.

— Стоп… Что такое варежка?

— Ну, как… Хайло. Рот.

— Хрен вам, товарищ воспитатель. Варежка — это предмет гардероба! Чтоб руки в морозы не мерзли! А петух кто такой?

— Петух? — растерялся Виктор Сергеевич. — Пидорок опущенный, кто ж еще?

— Петух — это домашняя птица. Мужского пола. С гребешком. Кукарекает по утрам.

— Ты только барана из меня не делай, ладно? Гребешок…

— Баран — это парнокопытное животное! Черт — отрицательный сказочный персонаж с рогами. Мочить — обливать водой, гасить — заливать огонь, а пришить — соединить куски материи ниткой! Редиска — овощ! Сука — самка собаки! Блин — это блин… Понял?!

— Обалденно интересно! Не знал…

(К сожалению, слово «обалденно» также приводится в смягченном варианте, да и весь диалог основательно подрезан. Цензура позорная, мать ее ети!)

— Я тебе вечером словарик составлю! — не успокаивался Кольцов. — Чтоб адаптировался! И книжку из библиотеки принесу, чтоб родную речь вспомнил!

— Это еще посмотреть надо, кто из нас больше книжек прочитал.

— Все, кончай бакланить. Пошли в санчасть.

— Зачем? На актировку?

— На перевязку! У меня бинты уже плесенью покрылись. Потом уборкой займемся.

Сумрак присел на раскладушку.

— Слушай, — он немного смягчил тон, — ты сходи к лепиле один, а мне бинтов принеси, мазей, если есть. Я сам перебинтуюсь.

— Чего, баб стесняешься?

— Ну, в общем… Какая разница… Соври что-нибудь.

— Глаз тоже сам перевяжешь?

Виктор Сергеевич взглянул в зеркало, потом осторожно смотал мокрый вонючий бинт, закрывавший подбитое око.

— Да, хорошая была граната… — Кольцов оценил почерневший гноящийся фингал. — Противотанковая, не меньше. Пионеры будут в восторге. На обложку бы журнала тебя. «Боксерская жизнь». А лучше — смерть.

— Бодяги у лепилы возьми… Или капель каких.

— Не лепила, а врач! Отвыкай!

Опер махнул рукой, не став дальше выяснять причины такого недоверия к докторам со стороны подельника. Пошел он со своими косяками блатными… Где-то Евгений Дмитриевич слышал, что авторитетным ворам, например, западло обращаться к врачам-проктологам. Дескать, это пассивная форма… Но потом воровская сходка постановила, что все-таки можно. Впрочем, самые ортодоксальные авторитеты попросили занести в протокол заседания особое мнение — врача после процедур надо бы пописать бритвой, как носителя порочащих сведений… Задница, одним словом.

Лагерный врач, она же лепила Маргарита Сергеевна, оказалась довольно приятной женщиной пенсионного возраста. Раньше она трудилась в детской больнице Тихомирска, но сейчас перешла в поликлинику. На лето же выбиралась в лагерь. Кольцов представился, повторил легенду о боевом ранении и желании посвятить собственный отпуск благородному делу — воспитанию детей. Попросил перевязать раны.

Поверила ли Маргарита Сергеевна в чудесную сказку, неизвестно, но грудь и руку перебинтовала, сказав, что через неделю повязки можно снимать. Бинты для напарника-воспитателя вожатый просто-напросто свистнул, дабы не городить огород с легендой. Глазных капель попросил якобы для себя. Мол, зенки слезятся на солнце. Маргарита Сергеевна попросила следить за гигиеной. Не только собственной, но и детской. Эпидемии прячутся под любым кустом! Велела конфисковать у детишек все продукты, припрятанные в чемоданах сердобольными родителями. От этих «доппайков» все беды — и диарея, и желтуха, и отравления.

На обратном пути Кольцов заглянул на камбуз, то есть в столовую, где познакомился с шеф-поваром Мальвиной Ивановной. Завстоловой ему сразу понравилась. Килограммов сто двадцать живого веса (100–100–100), перманентная щербатая улыбка, веселый грим, веснушки. Белый колпак. Хоть сейчас к Рубенсу в натурщицы! А чего не улыбаться, когда сидишь на дармовых харчах? Эдак любой раздобреет…

Мальвина Ивановна тут же угостила нового вожатого бутербродом с докторской колбасой и киселем, а узнав, что тот приехал не один, отломила кусок вареной курицы и просила передать напарнику с наилучшими пожеланиями. «И не надо ждать семи тридцати! Буду счастлива видеть в любое время! Только заходите!» Из последней фразы напрашивался вывод, что завстоловой испытывает дефицит мужской ласки.

Воспитатель по кличке Сумрак храпел на раскладушке. Кольцов разбудил его, положил на тумбочку глазные капли, бинты и курицу.

— Благодарю, Евгений… как там тебя?..

— Дмитриевич.

— Да…

Проглотив курицу, он принялся за перевязку. Снять старую повязку удалось без проблем, но наложить свежую оказалось не так-то просто. Пришлось просить помощи.

— Говорил же, сходи к врачихе… Нормальная тетка. — Кольцов нехотя принялся распечатывать бинт. Но через секунду он понял, почему воспитатель предпочел проводить процедуры самостоятельно. Когда тот освободился от бинтов и повернулся лицом к напарнику, последний ахнул от восторга. Грудь авторитета украшало шикарное жизнерадостное тату в виде цитаты какого-то зоновского классика: «НАСТУПИ МЕНТУ НА ГОРЛО, ЗАДАВИ КОЗЛА НОГОЙ!» Под цитатой был наколот зажатый в руке окровавленный ножик. Работа неизвестного художника конца ХХ века. Кожа, игла, жженая резина, разведенная мочой.

— Ну, блин, ва-а-а-ще…

— Да это, так… По малолетке. — Виктор Сергеевич смущенно почесал грудь. — По глупости, короче…

— Сам придумал? Набить бы тебе рожу за такие перлы.

— Рискни здоровьем! — На всякий случай педагог сжал свободный кулак.

— Убогих не бью.

— Еще поглядим, кто из нас убогий…

До выяснения отношений, впрочем, дело не дошло. Хотя и с трудом, но победил разум. Идейные противники решили отложить спарринг до более подходящих времен. Евгений Дмитриевич, бубня обидные непристойности, все-таки помог Виктору Сергеевичу наложить новую повязку на тело и глаз. Потом оба приступили к смене дресскода.

Менять можно было только на лежащую в пакетах морскую форму. Она оказалась максимально большого размера — видимо, в военторге начальнице сбагрили неликвидный товар. Но это было еще полбеды. Зинаида Андреевна подрезала брюки, легким движением руки превратив их в элегантные шорты. На шортах не оказалось ширинки, лишь пуговицы на бедрах.[23] На головы полагались черные пилотки с кокардами.

Когда Сумрак облачился в тельняшку, фланку с гюйсом, пилотку и шорты, он смотрелся так же нелепо, как бейсбольная бита, украшенная разноцветными сердечками или цветочками. Особенно впечатляли волосатые ножки в спортивных тапочках.

— «Имидж — ничто, авторитет — всё…» Моряк — с печки бряк, — похлопал в ладоши Кольцов. — Галстук не забудь повязать, юнга Северного флота.

— На себя посмотри, баклан! Чайки в уши насрали…

Старую одежду засунули под раскладушки, чтобы впоследствии вернуть хозяину. Пакет с общаком Сумрак спрятал под матрас. Не самое надежное место, но это временно, потом приглядит тайник. Повязали пионерские галстуки. Морским узлом. Вязать пионерским не умели. Сходили за метлами (по-флотски — голяками) и граблями. Виктору Сергеевичу как временно однорукому пришлось взять веник. Работа предстояла серьезная. Территория вокруг яхты № 6 утопала в прошлогодней листве, высохших ветках и бумажном мусоре. Но, пару раз взмахнув подметающим инструментом, воспитатель со злостью швырнул его в кусты.

— Не могу я!

— Что, и вторая грабля сломана?

— При чем здесь грабля?! Я же не черт, чтоб мусор мести!

— Я, между прочим, тоже.

— Тебе не впадлу! Ты мент.

— Нормальное дело! Как дерьмо убирать, так у нас понятия, а как курицу хавать хозяйскую — так никаких проблем! Кончай шланговать, товарищ матрос. Жизнь без труда — преступление. Не бойся, твоего позора Паша Клык не увидит. А я не расскажу. Лучше здесь говно убирать, чем в красивом гробу бездельничать.

Воспитатель, брезгливо морщась, поднял веник и продолжил общественно полезный труд. Чувствовалось, что, говоря про чертей, он не лукавил. После каждого взмаха Виктор Сергеевич боязливо оглядывался, не заметит ли его кто-нибудь. Но после десятого раза немного успокоился и даже совершил маленький подвиг — собственноручно поднял пластиковую бутылку из-под лимонада и швырнул ее в кучу мусора. Чуть не плача, подмел пол в деревянной беседке. Потом уселся в ней и попросил у коллеги закурить.

— Ты ж положительный герой, пример для подражания… Не куришь, не пьешь…

— Закуришь тут…

Еще труднее пришлось с постельным бельем. По неписаным законам зоны чужие кровати заправляют шныри, настоящий «джентльмен» не имеет права замарать свои руки подобной работой. А тут сразу шестнадцать коек! Да притом одной рукой! (Еще шестнадцать заправлял Кольцов.)

Но пришлось переламываться. Аж до ужина. В девятнадцать тридцать навестили Мальвину Ивановну. Увидев руку воспитателя на перевязи и повязку на глазу, она чуть не расплакалась и положила в тарелку положенца двойную порцию макарон.

— Ничего поварешка, — шепнул тот напарнику, указав на объемистый поварихин зад.

— Смотри, не влюбись!

Спать легли, едва стемнело. Сумрак, окосевший от сплошных косяков, вырубился сразу. Кольцов ворочался до полуночи, терзаемый тяжкими думами о своей дальнейшей участи. Сдаваться в сентябре теперь уже нельзя. И вообще никогда нельзя. Сразу просчитают и Сергея, и его матушку. А подставлять людей, которые тебя спасли, было бы совсем по-свински. Так что же, прятаться до гробовой доски? Тоже еще та перспективка.

Интересно, матери уже сообщили о побеге? Скорей всего. Участкового отправили квартиру проверить. Мать жила в центре Питера, на Маяковского, в двушке. Кольцов велел сдать вторую комнату, если его посадят. На одну пенсию не протянуть, а тут двести реальных условных единиц.

К бывшей жене, наверное, тоже придут, хотя у нее новый муж. Полагается отработать все связи. Аленке расскажут про плохого папку.

Дочке в августе десять лет. Совсем уже большая. Хорошая девчонка… Как тут уснешь?

Но в конце концов уснул. Все будет хорошо. Или не будет…

Первым проснулся Сумрак и разбудил вожатого:

— А я думал, ты того… Умер.

— Почему? Так тихо дышал?

— Нет. Так сильно вонял.

Позавтракав тремя порциями жидкой овсянки и бутербродами с сыром, они продолжили уборку территории. Надо было завоевывать доверие и расположение Зинаиды Андреевны любой ценой. Товарищ капитан-директор в разгар приборки навестила новый экипаж и с удовлетворением заметила, что мужчины не лежат на раскладушках, попивая кисель, а, невзирая на тяжелые ранения, добросовестно трудятся. Причем облачившись в морскую форму. Молодцы! Женщин, например, ну никак не заставишь тельняшку и гюйс надеть — сплошные капризы. А эти — пожалуйста. Пожав им руки, она еще раз про себя поблагодарила Надежду Михайловну и Сергея.

Последний беженцев сегодня не навещал. Как и условились. Чем меньше дружеских встреч на воле, тем лучше.

Положенец, улучив момент, когда подельник отправился сжигать мусор, быстро сковырнул половую доску беседки. Ложкой, прихваченной из столовой, выкопал ямку и сунул в нее пакет с общаком. Авось за два месяца не сгниет — грунт хороший, сплошной песок. Вернул доску на место, камнем забил гвоздь. Лучше, чем в банковской ячейке. А если нарисовать на полу череп с костями, то вообще могила…

В лагерь тем временем прибывали остальные вожатые и воспитатели. Все женского пола. Кроме физрука. Как оказалось, в дружном педагогическом коллективе «Юнгограда» было всего пять мужчин. Сторож, завхоз, двое орлов из шестой яхты и шестидесятилетний физкультурник (он же плаврук). То есть раздолье для всяческих лав-стори…

Кольцов намекнул воспитателю, чтобы тот в контакт с новыми коллегами особо не вступал. Ни в тот, ни в другой. Неизвестно, что у коллег на уме и кто у них родственники. Поведал пару ментовских историй, как серьезных людей подводила излишняя откровенность со своими пассиями. После разрыва отношений и прекращения финансирования девочки с наслаждением раскрывали интимные тайны бывших ухажеров. И про убийства заказные операм докладывали, и про схемы ухода от налогов, и про половую несостоятельность.

— Будут клеиться, посылай к черту. Только вежливо… А лучше молчи. Немой ты! Злые чечены язык отрезали!

Клеиться стали сразу. «А не поможете ли шкафчик подвинуть? А не повесите ли занавесочку? А не посидеть ли вечером у костра?..»

Нет уж! Насиделись!..

«А это правда, что вы прямо из Чечни?»

Ой, спасибо, Зинаида Андреевна. Все растрепала! Даже вечером идти на инструктаж к начальнице они решили попозже, когда разойдется женский контингент. Кольцов вновь предупредил подельника, чтобы тот не распускал язык.

Зинаида Андреевна встретила мужчин по-деловому:

— Проходите, товарищи… Жаль, что вы опоздали, я хотела представить вас коллективу.

(«Коллектив у нас прекрасный, правда, люди — дерьмо».)

— Извините, Зинаида Андреевна, мусор жгли.

— Конечно, конечно…

Зинаида Андреевна вручила педагогам по авторучке и чистенькому блокноту.

— Вы должны записывать сюда планы, отчеты, а также информацию о детях.

— Зачем?

— Тетради останутся в лагере. Многие дети на следующий год снова приедут, и новые педагоги могут ориентироваться, кто есть кто.

«Дела оперативного учета, — смекнул Кольцов. — Хорошо, хоть дактилоскопировать пионеров не надо… А может, надо?»

— Перепишите себе распорядок дня. Распорядок дня — это закон. Нарушать его можно только в экстренных случаях.

Распорядок висел на стене под портретом Ленина в красной рамке. Белый ватман, гуашь.

8-00. ПОДЪЕМ

8-15. ЗАРЯДКА

9-15. ЗАВТРАК

12-00. ПОЛДНИК

14-00. ОБЕД

14-30–15–30. ТИХИЙ ЧАС

18-00. УЖИН

20-00. ВТОРОЙ УЖИН (Фрукты или сок)

21-00. ОТБОЙ ДЛЯ МЛАДШИХ ЯХТ

22-00. ОТБОЙ ДЛЯ СТАРШИХ ЯХТ

— Здесь не указана уборка территории. Это само собой разумеющееся. Каждое утро дети должны убирать территорию возле домиков… Все остальное — мероприятия и свободное время, — добавила Зинаида Андреевна, когда товарищи переписали распорядок в блокноты.

— А вечерние поверки? — вновь забывшись, по инерции ляпнул воспитатель.

— В каком смысле?

— Ну, это… Все ли на месте? В нашем лагере всегда проводились… Построим детей на плацу перед сном и перекличку проводим. Удобно. Если кто сбежал, сразу видно.

— Идея, в принципе, неплохая, — задумалась Зинаида Андреевна. — Если бы в том году проверяли, сразу бы заметили, что девочки нет. Той, что в тайгу ушла. Ну, я вам рассказывала. А так подружки целый день скрывали… Да, очень здравая мысль. Спасибо, Виктор Сергеевич! Обязательно внесем в распорядок.

Сумрак приосанился и с гордостью взглянул на начальницу. «Ну так… Херни не посоветуем. Педагоги со стажем, ёпть…»

Начальница нацепила очки, бочком вылезла из-за стола и фломастером подписала после второго ужина:

«20–45. ВЕЧЕРНЯЯ ПОВЕРКА».

— А еще у нас секция дисциплины и порядка была! — добавил положенец. — Самых послушных детей туда забивали… то есть — заносили. В пример остальным ставили.

— Тоже правильная идея. Хороших, активных детей надо обязательно поощрять и ставить в пример… Теперь главное, — Зинаида Андреевна вернулась на капитанский мостик, — завтра в час приедут дети. Вы должны встретить их у автобуса и перенести чемоданы в кладовую. Самим детям запрещено переносить тяжести. Тележек у нас нет, придется поработать. Потом всех построите и отведете на яхту. Пускай выбирают места. В два снова построите — и в столовую. Все передвижения по лагерю только строем! Это дисциплинирует.

«Ну точно, зона!» — хором подумали педагоги.

— В семь вечера все собираемся в клубе. Я представлю детям педагогический состав. Вас в том числе… На вашей яхте отбой в девять. Все без исключения должны быть в кроватях. Как правило, в первый день дети не хотят ложиться спать вовремя, но вы должны их убедить.

«Убедим, базара нет…»

— Вам будет помогать младший воспитатель. Леночка Бичкина. Очень хорошая девочка, работает второй год. Она приедет завтра с детьми.

— А где она спать будет? У нас в хате, тьфу ты, в кубрике только две раскладушки.

— Леночка поселится в каюте девочек, за ширмой… У каждой яхты есть свое название, девиз, речевка и гимн. Все это надо придумать и разучить на следующий день. Можно и не придумывать, а взять что-нибудь готовое. Вы наверняка знаете много речевок, раз работали в лагерях. Но желательно придумать оригинальное. В конце недели мы проведем конкурс на лучший гимн.

— Придумаем, какие проблемы! — заверил Кольцов.

— Прекрасно. В каждом отряде нужно выбрать капитана яхты, физрука для проведения зарядки и старших кают… Вот план мероприятий на первую смену, — Зинаида Андреевна протянула Кольцову отпечатанный на машинке лист, — оставьте у себя. По итогам каждого мероприятия лагерный комитет выставляет баллы. Яхта, набравшая наибольшее количество баллов, признается флагманской, и в конце смены ей вручается переходящий вымпел.

«…И условно-досрочное освобождение».

— Теперь об общественной нагрузке. В лагере работают несколько кружков. Театральный, рисования, макраме, пения и прочие. Но кружководов, к сожалению, мы найти не смогли. Поэтому кружки ведут вожатые и воспитатели.

— Ну, надо так надо. Поведем.

— Почти все кружки мы уже распределили. Остались два. «Умелые руки» и ЮДМ. Выбирайте.

— Ну, мне, наверное, «Умелые руки», — быстро выбрал Кольцов, — я лобзиком владею.

— Хорошо. Тогда Виктору Сергеевичу — ЮДМ. Согласны?

— Да без базара, ой, виноват… Конечно.

Начальница записала в бортовой журнал фамилии кружководов.

— Кружки находятся в зоне труда и отдыха. Там есть кое-какой реквизит и инвентарь. Мало, конечно, но что делать…

— Ничего, справимся.

— Что ж, тогда с Богом. Все остальное в рабочем порядке. Желаю удачи, товарищи. Семь футов под килем!

Зинаида Андреевна вылезла из-за стола и пожала руки коллегам:

— Поздравляю с началом смены. Надеюсь, мы справимся.

— А то… Не привыкать.

На улице воспитатель уточнил у вожатого:

— А что такое ЮДМ? Или как там?..

— Без понятия, — схитрил Кольцов. — Юннаты какие-нибудь. Зайцев кормить, белочек, хомяков. Ну, хочешь, спросим.

По пути на яхту им попался физрук-плаврук Валерий Степанович. Мужчины познакомились.

— Говорят, вы из Чечни вернулись? Как там сейчас?

— Тревожно…

— Я так и думал… В новостях врут все.

— Не без этого. Политика… Скажите, уважаемый, а что такое ЮДМ? Кружок такой?

— А вы разве не знаете? «Юный друг милиции»…

Хорошо, что на лагерь спустились сумерки, и физрук не увидел, что происходило с воспитателем шестой яхты. А происходило с ним страшное: на пальцах появились когти, мускулы налились свинцом, глаза — кровушкой, а из запястий полезла паутина… Превращение человека в человека-мудака.

— Ну, молодые люди, спокойной ночи… Потом еще поболтаем.

Едва физрук скрылся за трибуной, кружковод проявил свою истинную сущность. Для начала он выматерился раз восемь без остановок. В самых педагогических выражениях. От души. Потом, выплеснув всю ярость, принялся торговаться с напарником:

— Слушай, давай махнемся. Это ж даже не косяк, это ж, это ж… — Воспитатель так и не смог подобрать нужное слово к этой чудовищной ситуации. — Юный кореш ментов!.. Утопиться легче!

— То есть хочешь вести «Умелые руки»? А может, макраме?

— Да ничего я не хочу. Но раз уж обещали, надо отвечать за базар… А ты мент — тебе и ментенышей воспитывать.

— А вдруг у тебя тоже получится? Попробуй ради прикола. Покажи пионерам свою наколочку, объясни ее значение, если не поймут. А в «Умелых руках» чему ты их научишь? Замки вскрывать да дверь отжимать?

— Ну чего ты до этой наколки докопался? Сказал же, по малолетке наколол, когда в карцере трое суток без харчей прессовали.

— Так не менты же прессовали. Цирики.

— Все вы одной масти!

— Ах, вот оно как?..

В конце концов Виктор Сергеевич уломал Евгения Дмитриевича сделать ченч. Да тот особо и не сопротивлялся. Действительно, чему пять раз судимый кружковод детей научить может, кроме бескорыстной любви к органам?

В каморке перегорела лампочка.

— Поменять надо, — заметил Сумрак. — Ты в электричестве что-нибудь сечешь?

— Понимаю. Но у меня допуск только к батарейкам. Вообще-то ты у нас умелые руки. Давай, чини. Здесь шнырей нет.

Несчастному авторитету пришлось выкрутить лампочку из кладовой, благо там оказалось две. Перед тем как отойти ко сну, вожатый раскрыл подаренный начальницей блокнот.

— Я вас как поэт поэта хочу спросить: вы речевки знаете?

— А чего это такое?

— Короткие стихи. Под них удобно маршировать.

— Стишата? Ну, знаю… Только голимые.

— Любопытно… Не прочтете ли?

Воспитатель потер раненый глаз и выдал:

Зашибись у нас бригада —

четыре пидора, два гада!

— Прекрасная речевка! Лермонтов отдыхает!.. А нет ли у вас чего-нибудь на детскую тему? Например, со сказочными героями… Может, из раннего.

— Со сказочными? — Положенец оттопырил губу, вороша файлы памяти. — Можно…

Хорошо живет на зоне Винни Пух,

у него большая жопа — он петух…

— Браво! Пре-вос-ходно! — зааплодировал вожатый. — Но как-то слишком метафористично. Не каждый пионер поймет — зона, петух… Еще не почитаете? Про животных, например…

Виктор Сергеевич, как выяснилось, обладал завидной памятью, поэтому тут же воспроизвел вирш про животных:

Серет где попало, оставляя кал,

У него не держит жопа — он шакал…

— Ох, мама… Это кто ж такое сочиняет?..

— Народ.

— Что-то у вашего народа темы однообразные. Все вокруг задницы… Ладно, оставим речевки в покое. Надо еще девиз придумать. Предложения есть?

— Ударим белой горячкой по красному террору! — не задумываясь, выпалил воспитатель.

— Зэ бест! Вы только представьте, как обрадуется уважаемая Зинаида Андреевна, когда на линейке детишки такое прокричат.

— А сам-то что можешь? Хаять все горазды. Ты обещал, ты и придумывай.

Кольцов призадумался, но, кроме заезженного «Мальчик в болоте нашел пулемет — больше в деревне никто не живет!», ничего достойного не вспомнил.

— Вилы… Еще и гимн сочинять.

— Я гляжу, ты тоже на феню перешел… Вилы…

— Это нечаянно. Короче… Утро вечера мудренее. Давай спать. Чего-то я от свободы устаю больше, чем от неволи.

— Я, кстати, тоже.

* * *

Погода в первый день смены выдалась на славу. Чистое, безоблачное небо, двадцать пять градусов тепла по Цельсию, легкий освежающий ветерок. Мрачная тайга вокруг лагеря в одночасье превратилась в сказочную.

Автобусы прибыли в лагерь точно по расписанию — в час дня. На стекле каждого висела табличка с номером отряда. Родители детей не сопровождали — только несколько педагогов, отвечающих за организацию этапа, тьфу ты, заезда.

Виктор Сергеевич Сумароков по случаю праздника решил не пугать прибывшую детвору своими бинтами. По совету своего коллеги, Евгения Дмитриевича Кольцова, он соорудил что-то вроде карнавального костюма «Пират Балтийского моря». Раз уж у лагеря тематика морская… Вместо пилотки нацепил треуголку, свернутую из куска черной бумаги, глаз перевязал черной девчоночьей ленточкой для волос, найденной в каюте под кроватью, а на руку натянул черный носок. Кольцов прикрепил к носку крюк, согнутый из алюминиевой проволоки. Бороды, сабли и говорящего попугая, увы, не нашлось. Только легкая щетина. Для полной идентичности вожатый дружески посоветовал отрубить ногу и поставить деревянный протез, но воспитатель отказался: «Себе руби!»

Автобус с шестым отрядом оказался самым последним в колонне. Пришлось тащиться.

Самые нетерпеливые детишки уже покинули салон и носились вокруг, играя в пятнашки. Упитанный пацан, увлекшись, выскочил из-за автобуса и с разбега въехал стриженой головой в живот товарищу воспитателю, у которого от неожиданности перехватило дыхание. Треуголка слетела на землю.

— Чтоб тебя так кобыла лягнула! — Виктор Сергеевич в последний момент сумел удержаться от непарламентских выражений.

— Ух ты! — Пацан восхищенно вытаращился на Сумарокова. — Пират! Класс!!!

— Я воспитатель по жизни… Здравствуй, мальчик.

— Здрасте… А у вас крюк только из руки растет? Или еще откуда?

— Ах ты, шкет!..

Шкет тут же исчез в автобусе, откуда на траву спрыгнула невысокая девушка лет двадцати с прической «гипережик», в тельняшке и военных брюках (видимо, морских в гардеробе не нашлось). Размахивая папкой, она застрекотала, словно сорока:

— Дети, быстренько выходим из автобуса и строимся парами! Я сказала: выходим из автобуса. Прекратите кидаться яблоками! Арсений, оставь бутылку в покое! Быстренько, быстренько выходим!

Заметив морячков, девушка улыбнулась, видимо, ей уже сообщили, что она попадет в теплую мужскую компанию.

— Ой, здравствуйте! Вы вожатые из Питера? Как здорово, как здорово! А я Лена. Лена Бичкина! Младший воспитатель! Очень приятно!

— Нам тоже, — уныло отозвался Сумрак, отрывая от сломанной руки крюк, — я Витя, он — Женя.

Кольцов приподнял пилотку, словно шляпу, и улыбнулся:

— С прибытием, мадам…

Кричащая и визжащая толпа тем временем вывалилась из автобуса и разлетелась по ближайшим кустам, игнорируя законные требования воспитателя.

— Дети! Немедленно постройтесь! Ну, пожалуйста!.. — Леночка попыталась снова призвать к порядку. Но безуспешно. Видимо, не пользовалась авторитетом у юных пионеров.

Пришлось гоняться за ними по кустам.

— А ну-ка, ша, спиногрызы! — вдруг рявкнул Сумрак, которому надоели это мельтешение и беготня. — Встать в строй! До кого не доходит через голову, постучимся в печень!

Удар ногой по тонкой березе сопровождал сказанное. Деревце переломилось и медленно рухнуло на траву, словно нокаутированный боксер. Детишки тут же замерли, испуганно переглянулись. Дяденька пират, похоже, не шутил.

Через минуту все разбились по парам. Мальчики с мальчиками, девочки с девочками. Пацан, врезавшийся в Виктора Сергеевича, спрятался от строгих пиратских глаз во второй ряд.

Леночка бросила на воспитателя благодарный взгляд, после повернулась к строю.

— Сейчас проведем перекличку, — как-то стеснительно и неуверенно объявила она, поднеся к глазам папку. — Я буду называть фамилию и имя, а вы говорить: «Здесь»… Запомнили, да?.. Алексеев Игорь.

Алексеев Игорь не ответил. Он увлеченно спорил с соседом по поводу качественных характеристик своей плевательной трубки и плевать хотел на какую-то воспиталку.

— Алексеев Игорь. — Взволнованная Леночка обвела глазами строй.

Тишина. Неужели потерялся?!..

На выручку вновь пришел опытный воспитатель Виктор Сергеевич Сумароков. Взяв список у нее из рук, он кровожадно крутанул глазом и жестко скомандовал:

— Слушай сюда! Второй раз повторять не буду, язык не казенный. Я называю фамилию. Подбегаете ко мне, еще раз называете фамилию, имя-отчество, год рождения, статью, начало срока, конец срока…

Кольцов, стоявший сзади, ткнул воспитателя в спину и прошептал:

— Какая статья? Какой срок?.. Ошалел?! Это ж тебе не этап…

Потом громко обратился к строю:

— Виктор Сергеевич имеет в виду смены. Вы должны сказать, на сколько смен приехали.

— Да, — мрачно подтвердил Виктор Сергеевич, — именно это я и хочу сказать. На сколько конкретно смен. Погнали наших городских. Алексеев!

Пацан тут же выскочил из строя, подбежал к воспитателю.

— Алексеев Игорь…

— Ты чего, первоход? Отчество! Сколько смен?

— Васильевич… Две…

— То-то… Боковчук!

Перекличка прошла быстро. Никто из тридцати двух пионеров по дороге, слава Богу, не потерялся. Юношу, врезавшегося в Виктора Сергеевича, звали редким по красоте именем Арсений. Немного подкачала фамилия — Пантелеев. Хулиганская. Как у знаменитого разбойника и душегуба начала XX века. Он приехал на все три смены. Не душегуб, конечно, а пионер.

— Да у тебя педагогический дар, — вновь шепнул Кольцов напарнику, когда тот вернул папку Леночке.

Бичкина скомандовала: «Шагом марш!» — и повела отряд к домику. Оставшимся педагогам предстояла веселая чемоданная эстафета. Договорились, что от автобуса до лагеря чемоданы таскает воспитатель, от ворот до кладовой — вожатый.

— Может, хоть какого шныря найдем? — Виктор Сергеевич пробежал взглядом по остальным отрядам. — Это ж полный беспредел, чемоданы таскать!

— Не найдем. Забудь.

У первого же чемодана оторвалась ручка. Наверное, он был нагружен золотыми слитками. Правда, некоторые оказались, наоборот, совсем легкими, видимо, родители формально отнеслись к сбору своих чад. На каждом чемодане имелась бирка с фамилией владельца. Несколько бирок были причудливо украшены наклейками — сердечки, цветочки…

Работа заняла около часа. Когда последний чемодан занял место в кладовке, Кольцов, тяжело дыша, напомнил:

— Врачиха велела обыскать чемоданы и изъять харчи. Чтоб не стухли.

Однако участвовать в данном мероприятии Виктор Сергеевич категорически отказался:

— Ты меня совсем за черта держишь! Чтобы я по чужим «сидорам» крысил?! Сам шмонай! Ты к таким позорным делам привычный…

Кольцов пожал плечами и принялся спокойно обыскивать чемоданы. Рыться в чужом белье ему и впрямь было не привыкать. Никаких комплексов. К концу обыска в углу образовался целый продуктовый склад — консервы, бутерброды, колбаса в целлофановых пакетах, пирожные и фрукты. И даже знакомая уже лапша «доширак». Правда, попадались и пустые «сидоры» — дети принадлежали к разным социальным слоям. Спиртосодержащих напитков и табачных изделий, тьфу-тьфу, не обнаружилось. Оружие — рогатки и плевательные трубки — не изымались, но их хозяева ставились на учет с занесением в секретный блокнот.

Продукты Кольцов перегрузил в наволочки и перетащил в столовую, где имелся большой холодильник.

Мальчики тем временем воевали за койки, швыряясь подушками, девочки бегали вокруг домика, знакомясь с территорией и друг с другом. В два часа дня детей с большим трудом удалось собрать и повести на обед. Опять пришлось применять жесткие меры. Вплоть до физического воздействия — таскания за шиворот. Арсений, не желавший ходить в строю, очень красноречиво посмотрел на воспитателя.

— Я понял, куда ты меня послал, — сказал Виктор Сергеевич, так и не снявший пиратский костюм. Кольцов же, пытаясь выманить из кустов другого малолетнего шалопая, по привычке пригрозил:

— Не выйдешь — посажу!

Но тут же поправился:

— В смысле, поставлю в угол…

В столовой им повстречалась Зинаида Андреевна. Она не оценила маскарадные способности воспитателя.

— Виктор Сергеевич, ну как можно? Вы, опытный педагог, нарядились в преступника. Если хотите сделать детям приятное, оденьтесь хотя бы в Дядю Степу. Или в Папу Карло… И повяжите галстук.

«А не пошла бы ты… Мама Карло!»

— Хорошо, Зинаида Андреевна, сейчас переоденусь.

Надо заметить, что никого и ничего не боявшийся авторитет Витя Сумрак испытывал перед Образцовой какую-то непонятную робость, словно двоечник перед строгой учительницей. Она будто гипнотизировала его. Естественно, Витя не показывал вида, но в душе жутко комплексовал. Может, оттого, что она была женщиной, а он не привык иметь дело с женщинами. Тем более начальницами.

В столовой уже висел стенд «Секция дисциплины и порядка» с пустыми рамочками. Предложение педагога из Питера не ушло в пустоту.

В первый день детям отменили тихий час, дав вольную. Тем временем взрослый экипаж яхты № 6 собрался на педсовет. В кладовке. Надо было срочно решить с речевкой, гимном и прочей мутью, о которой еще раз напомнила Зинаида Андреевна. Большие надежды возлагались на приехавшую Леночку Бичкину, в прошлом году уже трудившуюся в лагере и имевшую реальный педагогический стаж. Но Леночка заявила, что у нее куча неотложных дел, и посоветовала сходить в библиотеку — взять, например, стихи Агнии Барто на пионерскую тематику. Они вполне подойдут и под речевку, и под девиз. Кинули жребий, кому идти. Выпало пирату, вернее, уже не пирату — после обеда Виктор Сергеевич снял костюмчик, как и велела начальница.

Фамилию детской поэтессы воспитатель не запомнил, Кольцов написал ее на бумажке. Вернулся из библиотеки через полчаса с потертой книжкой в руках. Озадаченный.

— Слышь, вожатый. Что за кент такой — Гарик потный? Хачик, что ли?

— Кто-кто?..

— Гарик какой-то потный… Библиотекарша загрузила — нет ли, говорит, у вас случайно этого Гарика. Пионеры его, типа, любят, а в библиотеке — ни одного. Все поперли…

— А-а-а, Гарик! — догадался более продвинутый вожатый. — Не потный, а Поттер! Есть такой. Волшебник заморский, типа наших гаишников. Палкой махнет, и все на халяву получает.

— Кругом менты… Библиотека у них, кстати, действительно голимая. У нас на зоне и то лучше. Вышкин молоток, постарался.

— Ты что, на зоне в библиотеку ходил?

— Конечно. Мне Паша сразу сказал: хочешь человеком стать, читай книжки.

— И кого вы читали, Виктор Сергеевич?

— Да разное… Перед побегом Сенеку… Ремарка почти всего, Вольтера, Руссо, Моэма… Всех и не упомнишь. Стихи, правда, не люблю. Не мое.

— Ни хера ж себе… А детективы?

— Парочку прочитал. Современных. Про вас, про ментов. Фуфло. Сказки какие-то.

— То есть, выходит, ты не совсем пробитый, как утверждает молва… Что ж тогда без фени обойтись не можешь?

— Книги и жизнь — не одно и то же.

Виктор Сергеевич раскрыл принесенный томик стихов:

— Ну, чё тут выбирать?

— Дай сюда… Сейчас найдем, — Кольцов пробежал глазами оглавление. — «Резиновая Зина», «Мишка косолапый»…

— Какая Зина?

— Резиновая…

— Серьезно? — оторопел воспитатель, плохо знакомый с творчеством великой детской поэтессы. — Надувная, что ли?

— Типа того.

— У нас в пятом отряде такая была, мужику одному с воли родня подогнала. На полгода очередь расписывали. Как настоящая, блин!.. Кто-то даже трипак подхватил.

— Погоди ты со своими мемуарами, Казанова! — Вожатый, похоже, нашел подходящее стихотворение. — Вот про пионеров. Слушай:

Третий класс посеял мак,

Не на клумбе, просто так…

Прибежал третий класс

К Анне Алексеевне.

Все кричат: поздравьте нас,

Мы цветы посеяли…

Сеяли как надо, а не где попало…

Вожатый прервал чтение и уставился на воспитателя. Тот тоже не остался равнодушным к услышанному.

— Что за шняга? Это ж статья голимая! У нас один джус за это чалился. Посеял мак на даче, а ему ласты закрутили… Три года схлопотал. Кончай мне по ушам ездить!

— Да на, сам почитай! — Кольцов вернул книгу коллеге.

Тот перечитал про себя стихотворение, растерянно похлопал здоровым глазом. После перевернул страницу и вслух, но без выражения продекламировал следующий стишок:

И в четвертый класс, и в пятый

Приходил на сбор вожатый.

Он ребятам показал

План на следующий квартал.

— Что ж, — сказал директор школы,—

План толковый и веселый!

В январе костер на льду,

Я же сам туда пойду…

Виктор Сергеевич замолчал, потом еще раз перечитал стих — не померещилось ли?

— Она чего, ширялась? Или траву курила?

— Кто?

— Кто-кто — Агния в пальто! Чего у нее за движуха наркотская? План толковый и веселый, мак… Про герыч,[24] случайно, нет? Или кокс?

— Может, и есть, — неуверенно ответил озадаченный вожатый. От стихов и вправду попахивало психоделией. А ведь в детстве читали — и ничего! Даже нравилось, наизусть учили…

— И они на этом шнурков… то есть детишек воспитывают?.. Да хозяйка нас за такие стишки в карцер запрет! — Сумрак швырнул книгу на раскладушку. — Где эта бритоголовая, как ее… Ленка. Пусть сама сочиняет, раз такое советует!

Но найти Леночку не удалось, она исчезла с борта яхты в неизвестном направлении, оставив вожатого и воспитателя на растерзание детям. А еще предстояло придумать название отряда.

— Может, «Бедой» яхту назовем? — предложил Кольцов.

— Почему «Бедой»?

— Ну, как в мультике одном. По-моему, вполне соответствует.

— Не, фуфлыжно… Лучше «Муркой». Яхта «Мурка».

— Сейчас… «Мурка». Скажи еще «Гоп-стоп».

— Тоже, кстати, ничего.

Мимо, по веранде, с дикими воплями пронесся табун. Детишки играли в робокопов.

— Дикари натуральные, — воспитатель с устатку прилег на раскладушку, — не увернешься — затопчут, аки кони.

— А чего? Хорошее название. Дикари. Все эти «Буревестники», «Романтики», «Алые паруса» — полная шняга, как ты говоришь. А «Дикари» — самое то. И по форме, и по содержанию. И главное, не заезжено. Девиз придумаем, речевку тоже.

— А гимн?

— Будет вам и ксива, будет и свисток… А что это вы, товарищ воспитатель, разлеглись, в натуре? Идите детей воспитывайте, чтобы не выросли такими, как вы. Слыхал, что начальница сказала? У них переходный возраст. Что заложим, то и получим.

— Пускай сами воспитываются. А у меня тихий час.


Тихий час затянулся на три. Кольцов тоже решил отдохнуть, но не в вонючей каморке, а на свежем воздухе. Прилег на травку рядом с домиком, придумывая речевку, и нечаянно выключился. Проснулся он от того, что кто-то нежно тряс его за плечо.

— Евгений Дмитриевич… Евгений Дмитриевич!

Кольцов вздрогнул, открыв глаза. Перед ним на корточках сидела Леночка Бичкина. По угристому лицу гуляла паника. Словно в лагере объявили воздушную тревогу.

— Что случилось?!

— Виктора Сергеевича пришили!

Бывший оперуполномоченный, услышав знакомое слово, мгновенно вскочил на ноги.

— Кто?!! Где?!!

— Не знаю… Там, в вашей комнате!

Не дослушав Леночку, вожатый бросился на борт яхты. Мысли, посетившие его в тот момент, не поддаются логическому анализу. Сплошная овсянка и винегрет. «Кто, зачем? „Глухарь“! Менты приедут, колоть будут! В зону снова отправят. Линять надо — в тайгу, к ежикам…» И в таком же духе. Хорошо, домик был рядом. Иначе случилось бы страшное. Перемкнуло бы, пока добежал.

Леночка ничего не напутала. Виктор Сергеевич действительно оказался пришит. В прямом смысле этого слова. Нитками. Суровыми. Крепко-накрепко. К матрасу. За тельняшку, шорты и даже носки. Лицо педагога снова не поддавалось никакому словесному описанию. Комикс «Человек-мудак—II».

— Ну, шкеты! Пришили, мать-перемать! Я думал, меня паралич скрутил! Чего стоишь?! Помоги…

Самостоятельно выбраться из западни воспитатель был не в состоянии — пришили его грамотно, большими стежками, даже с раскладушки не встать. И нитки порвать невозможно.

Кольцов перевел дух. Потом загоготал. Сам же учил напарника, что такое пришить.

— С прописочкой вас, Виктор Сергеевич! Отлично смотришься… Кто это тебя так?

— Ну не сам же, — положенец попытался вырваться, но безуспешно. — Эти, дикари… Убью чертей!..

Конечно, переживать было из-за чего. Над крайне уважаемым в блатном мире человеком надругались самым страшным и циничным образом. А если б его сейчас увидела братва или тот же Паша Клык? Все, конец карьере… Лучше бы действительно пришили, в смысле — заточку загнали. А теперь на нем позор несмываемый. Слухи по всей стране поползут и Интернету.

Кольцов вытащил из тумбочки бритву и кое-как надрезал нитку, потом оторвал одежду коллеги от матраса руками. Разъяренный воспитатель пулей вскочил с раскладушки, влез в кеды и со словами «Убью, заморыши!» сделал шаг к дверям. Но тут же с диким матом рухнул обратно.

— Что такое?! — испугался Евгений Дмитриевич.

Виктор Сергеевич, морщась от боли и продолжая материться, осторожно стянул кеды.

Ступни напоминали подушечки для иголок. Только вместо иголок их украшали канцелярские кнопки максимально существующего размера. Много кнопок. Как на доске объявлений.

— Остроумно, — подметил вожатый. — Больно, наверное?

— Что ж они творят, падлы? — чуть не плача, положенец принялся вынимать кнопки. — Даже цирики в карцере так не беспредельничали. Садисты натуральные, мать-перемать…

Если бы подобное случилось на зоне, обидчик уже лежал бы с проломленным черепом.

Вернулась Леночка Бичкина. Виктор Сергеевич был вынужден сбавить матерные обороты. Леночка рассказала, что ходила на озеро искупаться, а когда вернулась, застала воспитателя пришитым. Она так растерялась, что побежала искать вожатого, вместо того чтобы самой освободить коллегу из плена.

— Да не переживайте так, Виктор Сергеевич! Они же дети.

Если бы не жест Евгения Дмитриевича (молчать!), Витя сказал бы, что думает об этих детях.

— Это еще ничего, — продолжала утешать Леночка. — Вот в прошлом году одному вожатому в постель подложили живую гадюку. Представляете?! Поймали в бутылку в лесу и подсунули.

— Потому что с детьми надо по-доброму, — заметил вожатый, — а если за шиворот таскать и березы ногами ломать, они не только змею подложат, но и поджечь могут.

— Пошел ты, — прошептал воспитатель, — тоже мне, спец…

Кнопки немного охладили боевой настрой Сумарокова, но оставлять подобные проделки без внимания он не собирался. Дашь слабину, совсем оборзеют. Перед полдником педагоги вновь согнали детишек в строй и учинили дознание. Строгое слово взял опытный в расследованиях вожатый.

— На яхте случилось ЧП… Кто-то пришил Виктора Сергеевича…

И сам чуть не заржал над сказанным. Действительно, звучало презабавно. Отряд дружно засмеялся.

— Не вижу ничего смешного!.. Виктор Сергеевич — заслуженный педагог России, воевал в горячих точках, на чеченских фронтах. Специально приехал сюда, чтобы… — Евгений Дмитриевич запнулся, потому что не был хорошим оратором, — чтобы вы могли спокойно отдыхать. И никому не дано право его… Его обижать.

«На обиженных воду возят».

Обиженный педагог России стоял рядом и хмуро вглядывался в лица подопечных, пытаясь угадать, кто совершил подлую измену. Обратка, то есть месть, будет страшной…

— Мы предлагаем признаться добровольно, прийти с повинной, — продолжил вожатый-дознаватель, — это смягчающее обстоятельство. В противном случае мы проведем расследование и все равно узнаем истину. Но тогда ни о каком снисхождении не может быть и речи… Накажем весь отряд.

— Отвечаем, — мрачно подтвердил воспитатель, опустив слово «за базар».

Отряд затих, но никто не спешил писать явку с повинной.

— Мы работаем в милиции. В уголовном розыске. И если вы думаете, что мы не сможем найти прес… виновного, то напрасно. На одеяле остались отпечатки пальцев. После полдника мы всех дактилоскопируем, а к ужину все выясним. Это не блеф. Я понятно объясняю?

Мальчики и девочки дружно закивали головами, но по-прежнему из строя никто не выходил.

— Наверняка кто-то из вас знает виновного, но боится сказать… Он может сказать потом. Ничего зазорного в этом нет, потому что мы хотим узнать правду. А правда превыше всего. Итак, считаю до трех…

Сосчитал. Пионеры не кололись. Никого не испугало даже страшное и непонятное слово «дактилоскопировать».

— Что ж, — вожатый в сердцах стукнул кулаком о ладонь, — не хотите по-хорошему…

— Ты чего, дуплить их собрался? — шепнул воспитатель. — Да черт с ними… Прибьешь еще, срок намотают…

— На первые две недели отряд остается без купания. А если повторится что-либо подобное, то и на всю смену. Зинаида Андреевна разрешила применять любое наказание.

Гул неодобрения пробежал по строю, но признаться в содеянном никто по-прежнему не спешил.

— В столовую — шагом марш!

По пути на камбуз Виктор Сергеевич одернул Евгения Дмитриевича:

— Ты со своими ментовскими штучками завязывай. Чего ты стукачей из них делаешь?

— Не стукачей, а сознательных граждан. Между прочим, девяносто процентов тяжких преступлений раскрываются с помощью, как вы их называете, стукачей. Ничего более эффективного человечество пока не придумало. И вряд ли придумает.

— Потому что на другое мозгов не хватает… Завязывай, я сказал. Это я тебе как воспитатель советую. Ссученных нам не надо.

— Тогда тебя снова пришьют!

Спустя час после полдника, когда Виктор Сергеевич возвращался из места общественного пользования, называемого в его кругах парашей, к нему подошел аккуратно подстриженный мальчик в красной футболке и таких же красных шортах.

— Виктор Сергеевич, — негромко и быстро прокартавил он, — вас Жуков с Пантелеевым пришили… Я сам видел…

Сумароков несколько секунд смотрел на доносчика, потом спросил:

— Твоя как фамилия?

— Ложкин… Юра.

— Запомни, Юра: будешь стучать — погано кончишь…

— Но вы же сами сказали, кто знает…

— Тебе послышалось.


Вечером, после ужина все яхты-отряды собрались в клубе. Скамеек на всех не хватило, поэтому старшим пионерам пришлось стоять вдоль стен. На сцену вышла Зинаида Андреевна в морской форме, пилотке и красном галстуке. Она поздравила прибывших с началом отдыха, после чего произнесла сорокаминутную речь, ключевыми словами которой были «дисциплина» и «порядок». Не забыла и одноименную секцию. Разъяснила, что можно и что нельзя. Можно только одно — соблюдать распорядок и слушаться воспитателей. Нельзя — все остальное.

Потом начала представлять взрослый коллектив. По имени-отчеству. Именно так должны обращаться дети к старшим. На сцену выходили и становились в строй те, кто взялся этим летом за благородное дело — растить будущее страны. Практически все — в матросской униформе. Первым предстал завхоз — человек, без которого никакое будущее не мыслимо. Ни светлое, ни темное. Его встретили бурными овациями. За ним на сцену поднялась Светлана Михайловна Лисянская — улыбчивая массовица-затейница, от богатства фантазии которой зависел пионерский досуг. Потом с детьми знакомились физрук-плаврук, музрук, врач и медсестра, завстоловой Мальвина Ивановна, при имени которой зал засмеялся, а кто-кто дурашливо пропел: «А где Буратино?» Но Мальвина Ивановна не обижалась. Видимо, привыкла… Кладовщица, сторож, экспедитор и водитель грузовой машины, доставляющей продукты в столовую, не задержались на сцене.

Наконец, дошло дело до основного контингента — воспитателей и вожатых. В лагере было семь отрядов, на каждый полагалось по два человека. Только в шестой добавили Леночку Бичкину — в отряде должен находиться педагог женского пола. Представлять начали с седьмого, младшего. Две студентки Тихомирского педучилища на практике.

— А вот шестому отряду удивительно повезло, — радостно сообщила Зинаида Андреевна, — к ним, специально из Ленинграда, колыбели трех революций, приехали замечательные педагоги и люди. Встречайте — Виктор Сергеевич и Евгений Дмитриевич!

Называть город на Неве Петербургом Образцова не хотела принципиально. Петербург не может быть колыбелью.

Объявленная парочка выползла на сцену. Нельзя сказать, что их встретили бурными аплодисментами. Возможно, детишкам не внушали доверия волосатые ноги, торчащие из шортов. А может, смутил угрюмый вид педагога с перевязанным глазом. Типичный Карабас… Да и вообще, из молодого педагогического коллектива они как-то выпадали.

— Наши гости только что вернулись из Чечни, где помогали чеченским детям восстанавливать лагеря! Получили ранения, но вернулись в строй! А вообще-то они настоящие офицеры милиции! Работают с несовершеннолетними преступниками!

К аплодисментам добавились как восхищенные возгласы, так и недовольный свист и топот. Видимо, отношение к правоохранительном органам в детско-юношеской среде было неоднозначным.

— Так что смотрите, — в шутку погрозила пальцем Зинаида Андреевна, — никаких безобразий… Кстати, Евгений Дмитриевич будет вести кружок «Умелые руки», а Виктор Сергеевич — «ЮДМ», юных помощников милиции. Вы узнаете от них много нового и интересного!..

«Узнаете, узнаете… Наступи менту на горло…»

Кольцов пока не успел попросить Образцову поменять их местами. Поэтому выражением лица Виктор Сергеевич в настоящую секунду напоминал минотавра, увидавшего очередную жертву.

Но, слава Богу, сдержался и не зарычал. Хотя копытом забил. Копыта болели — проклятые кнопки!

За следующие десять минут Зинаида Андреевна представила вожатых и воспитателей оставшихся отрядов. Первый, самый старший, возглавляла некая Татьяна Павловна, на которую оба беженца сразу обратили внимание. И не потому, что, в отличие от всех, она не надела морскую форму, а вышла на сцену в белой блузке и черной юбке. В основной массе воспитатели не достигли двадцатипятилетнего возраста, Татьяне же Павловне было около тридцати трех-четырех. Выглядела она довольно привлекательно. Стройная фигура, короткие светлые волосы, правильные черты лица… Легкий макияж. Тоненький браслетик на запястье, заколка-бабочка…

В силу сказанного на Татьяне Павловне педагоги-мужчины задержали взгляды на несколько больше мгновений, чем того требовал лагерный этикет. Виктор Сергеевич, засмотревшись, даже не хотел уходить со сцены, пока его не одернул коллега:

— Не окосейте, товарищ…

На выходе из клуба Татьяна Павловна неожиданно обратилась к ленинградскому воспитателю, что для последнего было приятным сюрпризом.

— Виктор Сергеевич, можно вас на секундочку?.. У меня к вам личная просьба.

Растерявшийся Сумрак не знал, как реагировать, поэтому, помявшись, выдавил малокультурное: «Ну дык».

— В вашем отряде есть мальчик… Арсений Пантелеев… Это мой сын. Он хороший, только немного беспокойный. Без отца рос, а я не всегда успевала… Я хотела его в свой отряд взять, но ему интересней со сверстниками. Вы с ним не очень строго, хорошо?

Татьяна Павловна улыбнулась так, что у человека и авторитета Виктора Сергеевича подкосились волосатые ноги. А голос?! Какой у нее голос! Киллеру лаять и лаять…

— Без база… В общем, само собой…

— Вообще, здорово, что вы с нами, — продолжала Татьяна Павловна, — спокойнее как-то… Без мужчин неуютно.

— Ну, это… Конечно.

— Просто кругом тайга, а до Потеряхино три километра… Мало ли что случится? У нас в газетах писали, что недавно из колонии два бандита сбежали и где-то в тайге прячутся. Женщину уже одну задушили и ограбили. Ужас. А у нас дети…

— Да… Атас, ой, то есть да — ужас, — Виктор Сергеевич по-прежнему не мог взять себя в руки.

— Если Арсений будет хулиганить, вы мне сразу говорите, не стесняйтесь…

Про то, что сын Татьяны Павловны уже отличился, пришив его к матрасу, воспитатель ябедничать не стал.

— Хорошо, хорошо, заметано…

— Не поняла, что заметано?

— А… В смысле, замазано. Кофточка у вас замазалась. — Виктор Сергеевич осторожно стряхнул несуществующую грязь с плеча Татьяны Павловны.

От прикосновения его дернуло током, но это не было статическим электричеством.

— Ой, спасибо… Наверное, в клубе прислонилась.

Воспитатель первого отряда еще раз сногсшибательно улыбнулась, помахала ручкой и пошла в направлении своей яхты. А Виктор Сергеевич остался стоять, будто замороженный, глядя ей вслед. В клубе завели старую грустную песню на французском языке. А над головой включились звезды. Атас! Нереально! Взвейтесь кострами, синие ночи!

— Чего стоим, кого ждем? — Кольцов вернул напарника в реальность.

Сумрак вздрогнул, покачал головой, словно стряхивая невидимую паутину.

— Никого… Собирай пацанов.

Построив отряд, педагоги погнали его к яхте, помахивая сорванными прутиками. Через пятнадцать минут все должны быть в постели. Распорядок — закон.

— Знаешь, кто тебя пришил? — ехидно усмехнувшись, спросил Евгений Дмитриевич, когда они отошли от клуба.

— Знаю… Пантелеев и Жуков.

— Правильно. А откуда?

— Стуканули… Тебе тоже?

— Не стуканули, а сообщили. Оперативная информация. Я же говорил, пока никто ничего лучшего в мире не придумал. И не придумает… Все правильно, зачем всем отдуваться за двух полудурков. Надо бы им, кстати, мозги вправить, чтоб не шалили. И чтоб другим неповадно было.

— Как вправить?

— Ну, без компота там оставить или купания…

— Не надо… Я сам с ними разберусь.

— Только без последствий, — на всякий случай предупредил вожатый, — а то в суд подадут.

— Лучше другое скажи. Пока я там, у локалки спал, ты никого, часом, не пришил?

— В смысле?

— Эта, Таня… Татьяна сказала, что бабу мочканутую в тайге нашли. На гоп-стоп поставил кто-то. Дружки твои менты на нас вешают.

— Ого! Сильно. Не, я не убивал никого. Я, наоборот, привык… ловить тех, кто убивает.

— Ну вот и лови. Ладно, если за побег нам накинут, а если еще и за мокруху…

— Без улик не накинут.

— Это ты пионерам рассказывай. На кружке. Я-то знаю, как вы накидываете.


Спать пионеры категорически не желали. В койки легли, но засыпать не собирались.

Еще бы. Столько новых впечатлений за день, столько новых лиц. И каждый должен был выплеснуть эмоции. Какой тут сон?.. Но едва кто-то из воспитателей заходил в палату, все прятались под одеяло и притворялись спящими.

— Если я еще хоть раз услышу чей-то голос, вся палата завтра останется без… Без… Без чего-нибудь, но останется… — Евгений Дмитриевич использовал проверенный метод. — Я ясно сказал?

— А мы спим.

Выйдя из палаты, он решил применить еще один прием из арсенала оперативно-розыскной деятельности — негласное прослушивание. Громко топая, прошел по коридору, затем на цыпочках вернулся и прислонил ухо к тонкой двери.

Несколько секунд было тихо. Потом заскрипели кроватные пружины.

— Давай, дальше рассказывай!

Даже шепот различался довольно хорошо.

— Да, давай! Он ушел…

— Ну, в общем, они в тайге прячутся и людей едят. Одна женщина пошла в лес за ландышами. Он нее только одежда осталась. И голова.

Кольцов узнал голос Арсения.

— Да ладно врать! — возразил кто-то.

— Не вру я! Мать сказала, в газетах писали. Один якобы одноглазый и однорукий, а второй на черта похож.

— Точно! — поддержал второй голос. — Я тоже слышал. Задушили и съели. Их не поймали еще. Могут и здесь появиться.

— Пусть только попробуют… Мне брательник нож дал.

Ого! Хороши детишки! С холодным оружием! Евгений Дмитриевич вспомнил свое пионерское детство. Они тоже рассказывали друг другу всякие страшилки перед сном. Про «желтые пятна», «пиковую даму» и «черную руку», вылезающую прямо из стены… И про людоедов, и про ужасных чудовищ, пожирающих детей. И всегда находился кто-то смелый, с братовым ножом или самострелом-поджигой. И вожатые тоже не могли заставить их успокоиться и заснуть. В конце концов дети засыпали сами, забившись от страха под одеяло.

Кольцов постоял немного, потом вернулся в каморку, решив не вмешиваться в разговор. Через час сами угомонятся. Он разделся и повернулся лицом к стене, не погасив лампочку.

Одноглазый и однорукий не спал. Сидел на своей раскладушке и таращился в темное окошко.

Что он там видел? Не плац, и не футбольную площадку, и не отражение лампочки. Из окошка ему улыбалась Татьяна Павловна. А он улыбался ей.

«Наш Сумрак, кажется, влюбился, — кричали цирики в ШИЗО…»

Ну, влюбился, это, наверно, громко сказано. Но что-то похожее на это доисторическое, но не потерявшее актуальности чувство в Витиной душе проснулось и зашевелилось. И он при всей своей трезвой практичности не думал в настоящую секунду о том, что никаких перспектив у этого чувства нет. Ничего не просчитывал и не анализировал. Совершенно забыл, что он беглый каторжник, а вовсе не воспитатель шестого отряда, что ничего общего с этой симпатичной женщиной у него нет и быть не может. Что он почетный член воровского сообщества, стремящийся получить корону. И, согласно законам, не имеет права на семью и постоянный угол (хотя никто эти законы давно уже не соблюдает)…

Но сейчас он думал не об этом. Расстраивался, что на глазу дурацкая повязка, на заднице идиотские шорты без ширинки, на ногах кеды, на руке гипс. Что вряд ли у Татьяны Павловны возник к нему не профессиональный, а человеческий интерес. Ей, конечно, важнее сын-обормот. Повезло сыночку, кстати. Возмездие придется отложить.

И положенца пока не интересовало, что там у нее с личной жизнью, есть ли муж или хахаль. Кто она сама по себе, что за человек? Ему было хорошо от того, что он просто встретил ее, что она говорила с ним… Даже раны ныть перестали, вернее, ныли как-то по-другому. Сладостно, что ли…

Короче, цепануло. За живое. Авторитет авторитетом, обычаи обычаями, но… Природа брала свое.

Сумрак оторвался от окошка и посмотрелся в «мартышку». Да, с такой рожей только петухов пугать, а не о шашнях думать. Двадцать лет лагерей еще никого не сделали привлекательней. Хорошо хоть, перед побегом подстригся у осужденного стилиста за две пачки чая — основную лагерную валюту. Хотя стилист подстриг бы его и «в уважуху». Но Сумрак предпочитал платить. Люди от этого сразу добреют и подходят к делу с душой.

Он осторожно приподнял повязку. Синяк еще пугал своими габаритами и цветом. Нет, с таким украшением в свет выходить не стоит. Никаких шансов на взаимность. Хотя и так, наверное, никаких…

В двери комнатки негромко постучались. Сумрак вздрогнул и осторожно, практически бесшумно подкрался к порогу, взяв с тумбочки столовый нож. Сначала посмотрел в замочную скважину и лишь потом приоткрыл дверь. В коридоре стоял босой мальчик в майке и трусах. Мальчик плакал.

— Чего тебе, пацан?

— Виктор Сергеевич, там возле кровати паук…

— И чего?

— Я боюсь… Уберите его, пожалуйста.

— О, блин…

Озадаченный Виктор Сергеевич вышел из комнатки.

— Не дрейфь… Пауки не кусаются.

— А вдруг этот кусит? Он большой, — пацан утер нос.

— Ну ладно, пойдем, посмотрим.

Палата уже спала. Пацан не обманывал. Прямо над его кроватью, стоявшей в углу, висела живописная паутина, в центре которой нагло расположился крупный представитель отряда членистоногих.

На зоне убивать пауков и разорять их паутину запрещалось. Пауки — хорошая примета, и их никто не трогал. Но объяснять сейчас это десятилетнему пацану как-то стремно.

— Ну и чего ты испугался? Он сидит, мух ловит. Ты ему до зад… До лампочки.

— А если он на голову прыгнет?

— На хре… Зачем ему прыгать? Говорю, не бойся. Ты чего, ба… девочка? Вот смотри…

Виктор Сергеевич снял кеды, залез на кровать и протянул палец к паутине. Паук дернулся и переместился ближе к пальцу. Воспитатель тут же одернул руку. «А вдруг и правда цапнет? Вон, здоровый какой. Что у этой твари на уме?» Но потом все же вновь приблизил палец к паутине. Он ведь все-таки авторитет. Не к лицу перед насекомым пасовать.

— Видишь, не кусает. Это ж не медведь. Он только комаров ловит.

В этот момент паук молнией сиганул к пальцу. Виктор Сергеевич, однако, устоял на ногах, хотя и занервничал не на шутку. Но паук пробежал мимо и скрылся в темном углу — видимо, почувствовал опасность.

— Все, он убежал. Больше не придет.

— Спасибо, Виктор Сергеевич.

Прежде чем обуться, воспитатель заглянул в кеды. Хитрые эти детишки со своими подходцами… Кнопок в кедах не было.

Утром их разбудила своей трескотней Леночка Бичкина. В половине восьмого, за полчаса до официального подъема.

— Доброе утро! Скоро подъем, вам надо умыться и сделать зарядку. И не забудьте вынести из палат горшки! Погода сегодня замечательная! Я уже сбегала на озеро и искупалась!

«Чтоб ты там и осталась, — подумал Виктор Сергеевич, мрачно выглядывая из-под одеяла. — Еще и парашу выносить… Сейчас, побежал».

Он заснул только около пяти утра и по этой причине не выспался. А невыспавшийся человек — злой человек.

Евгений Дмитриевич зашевелился под одеялом. Он храпел всю ночь, что говорило о его душевном спокойствии. «Надо ему напомнить, что вообще-то мы „в бегах“. А то расслабился вожатый. Самоуспокоился».

Леночка, запев песенку в стиле рэп, упорхнула к себе. Виктор Сергеевич пошевелил руками, убедился, что не пришит. Проверил кеды. Порядок. Облачился в шорты, сел на раскладушку.

— Ты как хочешь, а я парашу выносить не буду.

Евгений Дмитриевич открыл глаза, потянулся, зевнул.

— Нормальные люди сначала здороваются и желают друг другу доброго утра. И только потом заводят разговоры о параше.

— А кофию тебе в койку не принести?

— Не отказался бы… И что ты предлагаешь делать с парашей? Оставить в кладовке? Будет вонять. Есть такое слово — надо.

— Есть такое слово — впадлу. Пусть сами выносят. Я им не черт.

— Детям запрещено. Санитария.

— А кнопки в кеды им, шнырям, не запрещено пихать?

Впрочем, через секунду-другую Виктор Сергеевич немного смягчил тон. Вспомнил вчерашний день. А если быть точнее — Татьяну Павловну. И как-то сразу полегчало. Взял из тумбочки бритву, зубную пасту, щетку и побежал к умывальнику, стоящему в нескольких метрах от туалета. Вода в умывальник подавалась из плоской бочки, лежащей на крыше. Заполнять бак водой тоже входило в обязанности педагогов. Получаешь у завхоза ведра и вперед — на колонку, торчащую из земли возле плаца. Ладно, воспитатели-мужики, они не переломятся. А как быть женщинам? Тащить тяжелые ведра от колонки к умывальникам, забираться по лестнице, выливать воду в бак…

Сумрак вновь подумал о Татьяне Павловне. И не смог представить ее с ведрами…

Умывался он долго. Тщательно побрился, придирчиво осмотрел себя в зеркальце, висящее в умывальной. Он и на зоне-то всегда соблюдал гигиену и следил за собой, чтобы за двадцать лет не превратиться в презираемого правильными зэками неряху-черта. А уж теперь и подавно…

Выйдя из умывальни, Сумрак сделал несколько приседаний и махов руками, вернее, рукой. Несмотря на не прошедшую еще боль в груди, пробежался вокруг яхты. Физическую форму тоже необходимо поддерживать.

Кольцов по-прежнему лежал под одеялом, наслаждаясь последними минутами отдыха перед тяжелым рабочим днем. Поднялся он без пяти восемь, быстро сбегал в умывальную, напялил фланку.

Согласно распорядку отправились будить воспитанников. Каждый в свою палату.

«Ку-ка-ре-ку!» — донеслось из девчоночьей половины. Леночка изображала петушка. Полная идиотка. Она б еще будильник китайский изобразила.

Виктор Сергеевич решительно дернул дверь палаты. Нечего тут церемонится, прикидываясь петухом!

— Подъ…

Сказать «…ем» он не успел. Висящее над головой ведро, привязанное к ручке веревочкой, от рывка перевернулось, и содержимое вылилось на темечко уважаемого воспитателя.

Упс!..

Содержимое, к слову, состояло не только из воды. Здесь присутствовали и камешки, и песочек, и травушка, и даже живая лягушка. И все это добро, кроме лягушки, оказалось на голове и плечах Виктора Сергеевича Сумарокова, чей статус никак не вязался с перечисленными предметами. Лягушка благоразумно ускакала.

Прибежавший на крик напарника Евгений Дмитриевич застал сердечную картину. Застывший на пороге воспитатель, такая же застывшая улыбка. Глаза, как у поймавшего кайф наркомана. Стекающее по лицу дерьмо. В общем, «Человек-мудак—III»… Еще Кольцов заметил прыгающую по полу лягушку и семь невинных, как безалкогольное пиво, физиономий. Типа, мы тут ни при чем.

Но долго так продолжаться не могло.

— Убью!!!..

Опер сориентировался мгновенно. Схватил Виктора Сергеевича и вытащил из палаты. Тот яростно сопротивлялся, пытаясь вырваться и вернуться. Пришлось заломить воспитателю руку за спину. Хорошо, что вторая временно не функционировала, иначе бы Кольцов не справился. «Чужой против Хищника». Дотащив напарника до каморки, он опрокинул его на раскладушку и прижал корпусом:

— Тихо, тихо ты… Это старая пионерская шутка… Вроде прописки. Ничего страшного, просто вода с камнями и песком. Мы так тоже шутили. Очень смешно.

— Твари… Твари поганые. — Положенец не успокаивался, сплевывая воду. — Пусти, на хер!.. Я им!..

— Не вздумай… Спокойно, спокойно… Ты же мужик, в смысле — авторитет… А это дети сопливые. Пожалуемся Зинаиде, она их в карцере сгноит.

Заглянула Леночка, застала мужчин в недвусмысленной позиции.

— Ой, а чего это вы делаете?!

— Вали отсюда! — рявкнул воспитатель, и ошарашенная Леночка поспешила скрыться.

Минуты через три педагог все же успокоился. Сел на раскладушку, полотенцем вытер лицо, стряхнул прилипший мокрый песок, пощупал затылок — цел ли?

— Это что же за движуха подлая?.. Я им пауков гоняю, а они то пришьют, то замочат!.. За свое же сало еще и педераст!.. Ну точно — дикари в галстуках! Чего я им плохого сделал?

— Ничего. Это просто добрая пионерская традиция. Вообще-то это ведро мне предназначалось.

— Почему?

— Потому что ты в мою палату зашел. К тому ж тебя вчера уже прописали. Кстати, мы в детстве в ведро не только воду наливали… Так что, возможно, тебе повезло. Ночную вазу выносить не придется.

Виктор Сергеевич испуганно принюхался.

— Не, вроде не пахнет.

— Тогда — не повезло. Иди, выноси.

— Во им! — Воспитатель непедагогично согнул руку в локте. После чего стянул фланку, отряхнул ее ладонью и повесил сушиться на край раскладушки.

— Ну, я пошел дальше будить… — Евгений Дмитриевич осторожно выглянул в коридор, посмотреть, нет ли еще какой западни-ловушки. — Хоть они уже наверняка проснулись.

Когда отряд умылся, вожатый построил пионеров на зарядку. Зачитал обвинительный приговор, объявив, что из-за произошедшего с Виктором Сергеевичем недоразумения сегодня вместо свободного времени будет уборка территории. Если же что-либо подобное повторится, свободного времени не окажется вовсе, а самых оголтелых нарушителей дисциплины отправят обратно в душный Тихомирск к родителям. Отряд встретил речь недовольным молчанием.

— А теперь в две шеренги становись! Зарядку будет проводить… Костя Жуков.

— А почему я? — подал голос самый маленький по росту, но самый хитрый на рожицу пацан.

— Чтоб на пакости сил не оставалось.

— Я не умею, — продолжал упорствовать Жуков.

— Это не сложнее, чем вставлять нитку в иголку. Выйти из строя!.. Значит, так! Жуков показывает упражнения, все повторяют за ним. Ясно?

Недовольный Жуков злобно посмотрел на вожатого, но из строя вышел.

— Начали! Сначала махи руками!

Костя скорчил отряду рожу и беспорядочно замахал руками, словно утопающий. Повторить такое не получилось бы даже зеркалу.

— Отлично! — похвалил Евгений Дмитриевич. — Жуков в прекрасной спортивной форме. И легко вынесет ночное ведро из чемоданной комнаты.

Девчонки захихикали, Костя приуныл, после чего, вспомнив уроки физкультуры, начал делать более вменяемые упражнения. Вожатый стоял рядом и подбадривал. Воспитатель на зарядку с мокрой головой не вышел. Ночную вазу пришлось выносить Евгению Дмитриевичу. Ему не западло, десять лет чужое дерьмо разгребал.

После завтрака весь лагерь согнали на утреннюю линейку. Зинаида Андреевна, еще раз напомнив про дисциплину, объявила план на сегодняшний день. Уборка территории, разучивание речевки и песни под руководством вожатых. Помимо речевки каждый отряд должен выучить лагерное приветствие и по утрам кричать его на линейке. Купание начнется через две-три недели, пока еще холодно. С сегодняшнего дня начинают работать кружки и библиотека, пионеры могут записаться.

Закончив спич, Зинаида Андреевна отдала пионерский салют. Но ответа, как требует пионерский устав, не последовало. Большинство пионеров понятия не имели, что это такое.

После линейки Образцова подошла к вожатому шестого отряда.

— У вас все в порядке, Евгений Дмитриевич?

«Конечно, в порядке. Виктора Сергеевича чуть не убили…»

— Конечно… Дети немного беспокойные, но за рамки не выходят. Справляемся.

— Ну и прекрасно. Сегодня разучивайте речевку и приветствие, — напомнила начальница, — а после тихого часа открывайте кружки. Вечером, после отбоя, у меня в кабинете планерка. Или вы, или Виктор Сергеевич должны быть.

— Обязательно. А приветствие где взять?

— Я отдала текст Елене Борисовне. И не забывайте про рабочие блокноты и план мероприятий.

«Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, от волков ушел, от ментов ушел. А от писанины не смог!»

Он вернулся на яхту, достал из тумбочки распечатанный план. Ознакомился. Что тут у нас? Бар, казино, найтклуб, стриптиз, сафари… А вот и не угадал. Викторина «Россия — родина моя», конкурс «А ну-ка, девочки!», Ленинский урок (А это что за хрень? Пускай воспитатель проводит), «Веселые старты», КВН, поход, праздник «Нептуна», «Зарница», родительский день…

А не многовато ли, гражданин начальник, для одной смены? Не утомятся ли детишки от такого отдыха? И не рехнется ли вожатый? Даже прошедший Чечню? Опасаюсь, рехнется. С учетом кружков и собственно воспитательного процесса. Вон, есть массовик-затейник Лисянская, пускай и развлекает. Она сюда не грибы собирать приехала.

Евгений Дмитриевич вновь вспомнил санаторий МВД, в который его когда-то занесла нелегкая милицейская судьба. Там тоже была массовица-затейница. Габаритами похожая на повариху Мальвину Ивановну. В ее обязанности входила организация досуга отдыхающих сотрудников. А какой досуг мог быть у сотрудников в ноябре месяце? Исключительно спиртосодержащий, ибо основной контингент состоял из мужиков. Летом еще покупаться можно, позагорать. А осенью что делать? Только сидеть в домиках и усугублять. Здесь как раз и появлялась затейница. Бегала по домикам и под угрозой увольнения из органов сгоняла отдыхающих в клуб. Хотите не хотите — это ваши проблемы. А у меня план — охватить вас «веселыми стартами», мне отчитываться. В итоге — сгоняла. Потом делила согнанных на две команды и вручала инвентарь — мячики, обручи, ленточки. Объясняла правила эстафеты, включала веселую музыку. И дальше начиналось шоу. Осенний маразм. Пузатые взрослые мужики, заслуженные офицеры милиции носились наперегонки по залу с мячиками в руках, прыгали через обручи и скакали на одной ноге. С учетом алкогольной составляющей смотрелось живенько и нестандартно. Выигравшей команде массовица вручала воздушные шарики и маски потешных зверушек. Но, как в большинстве подобных состязаний, побеждала дружба. Напивались дружно, вместе с затейницей. Так вдохновенно, что никакие маски были уже не нужны… Что в маске, что без маски. Обезьянки.

Да, славное было время. Романтичное. Сейчас, наверное, никаких «веселых стартов» никто не проводит. Осталась только русско-народная водка…

Несправедливо обиженный Виктор Сергеевич не выходил из каморки до часу дня. Видимо, опасался новых «прописок». Потом натянул высохшую фланку, повязал красный галстук не от Версаче, осторожно выглянул наружу и, убедившись, что никому нет до него дела, переместился в беседку, поближе к бесценному общаку. Кто этих сумасшедших детишек знает? Возьмут и подожгут сдуру беседку. В чем заключаются его воспитательские обязанности, он понятия не имел. На зонах этим процессом занимаются начальники отрядов. Устраивают политчасы, профчасы, жалобы писать учат, про новую жизнь зудят. А он что должен?

Малолетним отморозкам про новую жизнь грузить? Так она у них еще и не началась толком. Политчасы проводить? По фене. «Украина конкретно разводит Россию на газ. Россия заслала предъяву — завязывайте мутилово, а то спросим по понятиям…» Бред!

И ведь не пошлешь все к едреней фене. Надо понимающим прикидываться. Воспитывать.

Может, книжку им вслух почитать? Из библиотеки? Хотя бы для понта…

Вожатый спорил с Леночкой, обсуждая песню и речевку, пионеры носились по территории, азартно играя в свои детские игры. Но не в карты.

Сумрак вспомнил собственное детство. В лагерь его мать не отправляла, хотя места под Калинином шикарные, один Селигер чего стоит. Просто они жили на окраине, в деревенском доме, на берегу Волги, считай, та же природа, никакой лагерь не нужен. У матери была своя лодка, по утрам Витя брал удочки и до полудня рыбачил с соседскими пацанами, потом целый день носился с ними по окрестным улицам, играя в войну или в индейцев и ковбойцев. Мать работала на хлебозаводе, в отпуска уходила в основном весной или осенью. Но даже если выпадало лето, ни на какие курорты не ездила, занималась домашним хозяйством. Море Витя видел только по телевизору. Но оно ему и не нужно: Волга не хуже. Еще в доме жила Витина бабушка. Очень ворчливая женщина. И сильно верующая. Постоянно молилась, а когда начиналась гроза, крестилась и молила Бога о спасении. Отца Витя не помнил. Сначала мать говорила, что папу отправили на важное задание, но когда сын подрос, призналась, что тот перебрался в Москву, к другой тете. Папа работал в милиции. Кажется, участковым. Звали его Сергеем.

Мать и сейчас живет в том же доме, на берегу Волги… А бабушка давно умерла.

В школе он учился нормально, не на отлично, конечно, но и в отстающих не числился. При этом ни мать, ни бабушка его особо не контролировали. Просто не хотелось считаться дурачком-двоечником. Что он, глупее других?

Сумрак вдруг увидел себя в лодке, на середине Волги, возле железнодорожного моста, с которого они с пацанами прыгали в воду, рискуя свернуть шеи. Высшим шиком считалось спрыгнуть не с самого моста, а взобраться на его металлическую надстройку, еще метров на десять вверх, и с визгом сигануть оттуда… Он так и не смог, духу не хватило.

Он греб к берегу, с которого ему махал руками какой-то мальчик. Подплыв ближе, он увидел, что это Арсений Пантелеев.

— Виктор Сергеевич, вам, наверное, зимой валенки не нужны…

Воспитатель очнулся, растерянно переспросил:

— Чего? Какие валенки?

— Обыкновенные. — Сын Татьяны Павловны кивнул на волосатые ноги положенца.

Смысл сказанного дошел до Виктора Сергеевича секунд через пять. Но вместо того, чтобы в очередной раз обидеться и зарычать, он вдруг улыбнулся и беззлобно ответил:

— А я так и хожу. Очень удобно, ноги не потеют… — И выдержав паузу, спросил: — Где так шить-то намастрячился? Мамка научила? Или батя?

Вопрос про батю воспитатель задал почти непроизвольно. Почти. Арсений тут же переменился в лице, сменив озорное выражение на серьезное.

— Нигде… А бати сейчас нет.

— И где же он?

— В тюрьме.

Последнее слово мальчик произнес с нескрываемой злобой. Тут же повернулся и убежал к ожидающему его в сторонке Косте Жукову.

«О как!.. Батя на зоне. Крайне интересная новость… Коллега. С одной стороны, хорошо — Татьяна Павловна свободна, но с другой, не очень — мужичок рано или поздно откинется, если, конечно, не на пожизненном чалится».

Стоп! О чем ты, любезный? Какая разница, свободна она или нет? Ты не свободен. Тебе не любовные приключения искать надо, а думать, как не спалиться и ноги отсюда унести… Вот окажешься в тихом укромном местечке, не доступном для внутренних органов, тогда и ищи себе на здоровье. Хоть в десяток влюбляйся одновременно.

Но!.. Есть разум, а есть… Не-разум.

Сумароков вышел из беседки и отправился к первой яхте в надежде «случайно» встретить Татьяну Павловну. Ни в какие разговоры с ней он вступать не собирался. Просто захотел увидеть.

— Ты куда? — окликнул его вожатый.

— На прогулку.

— Какая прогулка? Собирай пионеров речевку учить.

— Сам собирай… Мое дело воспитывать.

Татьяну Павловну он не встретил. Прошел по центральной аллее. «Пионер — всем ребятам пример!» — гласил лозунг под плакатом с изображением стоящих плечом к плечу мальчика и девочки в пионерских галстуках и пилотках. К лозунгу приехавшие детки-переростки успели приписать еще один: «Пионерка — всем ребятам примерка!» Судя по всему, Зинаида Андреевна приписку еще не заметила.

На обратном пути столкнулся со сторожем, как выяснилось, пенсионером МВД, всю жизнь отслужившим на какой-то канцелярской тыловой должности.

— Проволоку бы покрасить надо. Завтра завхоз краску привезет. Я один неделю провожусь. Не подмогнете?

«Я тебе не шнырь», — по привычке хотел ответить Виктор Сергеевич, но в последнюю секунду одумался.

— Хорошо, — ограничился он одним словом.

И даже не добавил обязательное «без базара».

Нет, что-то с ним определенно происходит…


После обеда, когда начался тихий час и пионеров с трудом уложили в кровати, вожатый напомнил воспитателю про кружки.

— Пойдем, поглядим на рабочие места. Зинаида сказала, чтоб после тихого часа открывали. Юный друг милиции.

Идти не хотелось, раскладушка не отпускала, но Виктор Сергеевич все же поднялся.

Возможно, Татьяна Павловна тоже ведет какой-нибудь кружок и он ее увидит.

Промзона, вернее, территория труда и отдыха находилась в сотне метров от клуба. Собственно, это была даже не территория, а небольшой деревянный барак, внутри которого имелось несколько небольших комнат, перегороженных тонкими картонными стенами. Каждая комната — отдельный кружок. На дверях таблички с названиями. «Рисование и линогравюра», «Макраме», «Юный друг милиции», «Домоводство», «Умелые руки»… Общий коридор. Никаких замков и запоров.

В свежеокрашенной комнате «Юный друг милиции» пара длинных скамеек и покоцаный стол. Вот и весь инвентарь. Хоть бы палочку полосатую положили для антуража. Или дубинку. И чему тут пионеров учить? «Ласточкой» руки вязать? Или заявления принимать?

В «Умелых руках» не лучше. Правда, столов побольше. Целых четыре штуки. Полочка на стене. На ней прошлогодние поделки. Какие-то монстрики, сделанные из шишек, спичек и желудей. Под одним надпись: «Гарри Поттер и волшебная палочка. Сделал Миша Рачков, 6-я яхта». Какой-то созревший хулиган переместил палочку-спичку. Из руки Гарри — в его паховую область, между пластилиновых ног.

На полу, в углу — тумбочка. Пачка засохшего пластилина черного цвета, коробка спичек и несколько пластиковых одноразовых ножей, видимо инструмент. И что прикажешь из этого лепить? Гарри Поттеров?.. Не в карты же детишек учить играть? Умелые пальцы.

В кружке рисования кто-то находился. Виктор Сергеевич, услышав шум, вышел в коридор и приоткрыл соседнюю дверь.

— Ой, привет… В смысле, здрасте…

Это судьба! В комнате Татьяна Павловна протирала тряпкой школьную доску. Она и сегодня не надела положенную морскую форму. Была в джинсах и белоснежной футболке, соблазнительно обтягивающей грудь. И без пионерского галстука.

— Добрый день, Виктор Сергеевич! — дьявольски мило улыбнулась воспитатель первого отряда. — Вы тоже ведете кружок?

— Ну… Умелые руки. — Положенец кивнул на соседнюю стену.

— А я рисования. Хотя рисую не очень. Просто в юности в художку ходила два года. Но что делать? Придется вести.

— Да, делать нечего, — воспитатель зашел в комнату, — я вот тоже не спец по умелым рукам.

— Но хоть что-то умеете?

«Лес валить да чифирь варить».

— Ну, так, чутка. С деревом работал. С древесиной, в смысле. — Виктор Сергеевич вспомнил мудреное слово, почесав нос.

Вообще, несмотря на множество прочитанных книг, цивильный разговор ему давался с трудом. Особенно при Татьяне Павловне. Моментально переклинивало. А как разговаривает человек в экстремальной ситуации? Да как умеет, как привык! Правильно мент говорит, лучше помалкивать. Но молчать не хотелось.

— Как там Арсений? Не бедокурит?

— Да без проблем…

Виктор Сергеевич хотел было спросить про отца, но пока не стал.

— А вы где в Петербурге живете? — Татьяна Павловна закончила с доской и принялась выкладывать из тумбочки акварельные краски.

Хороший вопрос. В десятку. Не знаешь, да еще забудешь… «Погодите, сейчас сбегаю, у вожатого спрошу…»

— В разных местах. Сначала в одном, потом в другом…

«На общем режиме, на строгом… На особом пока не жил».

— На улице Пушкина. — Воспитатель прикинул, что улица с таким названием есть в любом крупном городе, а уж в Питере и подавно. Даже в Тихомирске имеется.

— Это где памятник?

— Ну, вроде как…

— Здорово. Красивая улица. Я в Петербурге всего один раз была. Еще в школе. С классом на каникулах ездила. Очень понравилось, до сих пор вспоминаю. Сейчас, наверное, там все по-другому.

— Ну, конечно. Время-то идет.

— А я всю жизнь в Тихомирске… Как я вам завидую! Вы даже не понимаете своего счастья…

«Повстречаешься пару раз с Киллером, поймешь…»

— Почему же… Понимаю.

Красок, как и пластилина, оказалось не так много. Две пачки акварели и коробка с прошлогодней гуашью. И всего три обглоданные кисточки. На искусство денег, как всегда, не хватало.

— Негусто. По очереди рисовать придется. Хорошо, я карандаши из дома захватила.

— Я б знал, тоже захватил.

«Чего б ты захватил? Пару гробовых досок с промки?»

Лирический разговор прервала милиция. Евгений Дмитриевич, расслышав женский голосок, не заставил себя долго ждать. «А вот и наш второй кружковод-затейник».

— О, здравия желаю! Мое почтение! Разрешите представиться! Кольцов. Евгений. Штабс-капитан! Адъютант его превосходительства!

— Таня, — рассмеялась Татьяна Павловна, посмотрев на веселую физиономию вожатого, — очень приятно…

Евгений Дмитриевич, стараясь произвести впечатление на новую знакомую, понес разные дешевые глупости. Видимо, по женской линии он был мастаком. Подходы многократно отработаны. Татьяна Павловна живо реагировала.

Не то чтобы Сумрака кольнула ревность, но двинуть в челюсть гипсом этому «штабс-капитану» определенно захотелось. Чего он тут понты дешевые колотит? Двое базарят — третий без спросу не лезет. Закон зоны.

Хотя тут вроде не зона. Вернее, зона, но не такая. Все равно — не фиг лезть. Желваки заиграли.

— Нам пора, — он подтолкнул «штабс-капитана» к двери, — колючку красить. Вертухай попросил.

Когда подходили к яхте, задал вопрос по теме экзамена:

— Слышь, у вас в Питере улица Пушкина есть?

— Ну, да… По-моему, и не одна даже.

— А памятник на ней стоит?

— Если не снесли, стоит. Мужик в пиджаке. И дерево, ха-ха-ха… А что?

— Ты бы мне хоть что-нибудь про Питер рассказал, а то спросят, а я — как лох позорный. Засыпемся.

— А-а-а… Так ты на контузию все вали. Мол, Невский проспект помню, а больше ничего.

— Не прокатит. Это ж как контузить должно! А я вроде не совсем лунявый.

Вернувшись на яхту, они не пошли в каморку, а расположились в беседке. Кольцов достал предпоследнюю сигарету. Курево он экономил, но, как все хорошее, оно быстро кончалось. Можно было, конечно, договориться с экспедитором, чтобы привез из Потеряхино-1, но мешала маленькая деталь. Отсутствие финансов. А занимать не хотелось.

— Ну, чего там рассказывать? Двадцать районов. В среднем в год по семьдесят убийств в каждом. Раскрываемость примерно сорок пять-пятьдесят процентов. За это долбят по башке…

— Да на хрена мне про твои мокрухи? — перебил лектора воспитатель. — Ты про город расскажи, про культур-мультур. Про этот, как его, мать твою — Эрмитаж. Или чего там у вас еще…

— Про Эрмитаж? — Вожатый озадаченно почесал подбородок. — Я, если честно, там ни разу не был. Напротив был — в поликлинике ГУВД на Дворцовой… А в Эрмитаже?.. Все руки не доходили. Вернее, ноги. То одно, то другое. Все свободное время уходило на вашего брата, уголовника… В школе нас водили, но я болел… Говорят, его обнесли недавно.

— Ну хоть где-то был?

— Последний раз в зоопарке. С дочкой. Зоопарк у нас так себе, не очень большой, даже слона нет… Его, кстати, тоже обнесли…

— Слона?!

— Зоопарк.

Если бы Евгения Дмитриевича попросили провести по родному городу экскурсию, он поведал бы не о великих зодчих и знаменитых на весь мир местах, а о том, где, кого и как убили или ограбили. Профессиональная деформация. Тоже лунявым стал за десять лет в милиции.

Но все же кое-что вожатый вспомнил, не опозорил культурную столицу. Целых полчаса просвещал. Виктор Сергеевич внимательно слушал, морщил лоб, запоминая, и даже переспрашивал. Ведь надо же блеснуть эрудицией перед Татьяной Павловной, не про понятия же блатные ей рассказывать и не про разборки зоновские.

После полдника коллеги вернулись в домик труда и отдыха, чтобы записать желающих заниматься в кружках. Информация о том, что «Умелые руки» будет вести Виктор Сергеевич, уже просочилась в лагерные массы, поэтому табличка на комнате была мгновенно заменена хулиганами на новую. «Умелая рука». Хорошо, что кружковод этого не заметил. Иначе бы опять расстроился.

К нему записалось человек пятнадцать со всех отрядов, в основном младший школьный возраст. Старших больше интересовали дискотека и девочки. В буквальном смысле никого он, конечно, не записывал. Дети просто заходили в комнату, здоровались, садились за столы и ждали, когда кружковод начнет превращать их обычные руки в умелые. Но угрюмый кружковод пока молча сидел на подоконнике и разминал в ладони пластилин, прикидывая, чему бы доброму и вечному научить этих мелких беспредельщиков, надругавшихся над ним дважды в течение суток. Ничего пока не прикидывалось, вдохновение не приходило.

Зато вдохновение пришло к вожатому. Хотя на его кружок записался всего один юный пионер. Стукачок Юра Ложкин.

— Молодец, Юра! Милиции надо помогать. Ей сейчас никто не помогает. Только хают.

— А как помогать?

— Ну, как-как… Словом и делом. Активной, так сказать, гражданской позицией. Ты ведь знаешь, что в нашем отряде полный бардак с дисциплиной. Взять хотя бы утреннее происшествие с Виктором Сергеевичем. Вроде бы шутка, но ведь все могло закончиться и печально. Человек раненый, ему нервничать нельзя, а вы что?..

— Это не я…

— Я знаю. Но ты согласен, что процент дисциплины должен быть высоким? Иначе звания флагманской яхты нам не видать, как своих ушей.

Юра Ложкин согласно кивнул.

— И ты готов поспособствовать?

— Готов.

— Молодец! Ты мне сразу приглянулся. Значит, так. Я должен знать обо всем, что происходит в отряде. Кто замышляет недоброе против меня и Виктора Сергеевича, кто собирается убежать, кто курит и хранит оружие… В общем, обо всех негативных явлениях. Если что-то узнаешь, немедленно сообщай. Помимо этого я буду давать тебе небольшие поручения… Это и есть главная задача кружка «Юный друг милиции». Встречаться будем здесь, по расписанию. Естественно, никто не должен знать о нашем уговоре. Согласен?

Мальчик неуверенно кивнул.

— Отлично. — Педагог-вожатый открыл рабочий блокнот, вырвал лист и положил его перед Ложкиным. Протянул ручку: — Бери и пиши. Так полагается. Чтобы я мог быть в тебе уверен.

Юра взял ручку.

— Контракт… Я, Юрий Ложкин, пионер шестого отряда, добровольно обязуюсь сообщать вожатому обо всех нарушениях дисциплины в лагере… Пиши, пиши… А также выполнять поручения, связанные с ее укреплением…

— А дисциплина как пишется? Через «и» или «ы»?

— Чего? — вдруг притормозил вожатый, посмотрев на мальчика.

— Как пишется?..

Несколько секунд они тупо пялились друг на друга. Тут Евгений Дмитриевич опомнился — схватил лист, перечитал детские каракули, смял его и сунул в карман шортов. Оглянулся по сторонам, не видел ли кто.

— Так, иди гуляй, — жестко приказал он. — Кружка сегодня не будет.

— А когда?

— Не знаю. Потом. Да, крепко запомни: ты ничего не писал, а я тебе ничего не диктовал. Это была шутка. Ясно?!

Юра пожал плечами, встал из-за стола и тихонько вышел из комнаты. Вожатый вытер покрывшийся испариной лоб.

«Производственная травма. Тяжелая… Из пионеров „контрактников“ вербую. Это уже, наверное, в крови. До конца жизни контузило. Хорошо, никто не видел… Самого ж недавно кум Гладких вербовал… И я туда же…»

Он посидел немного, после решил посмотреть, как идут дела в соседнем кружке, у «умелой руки». Как ни странно, но работа там кипела. Евгений Дмитриевич сначала не понял, чем так увлеченно занимаются детишки. Сам кружковод сидел в углу кабинета на стуле, вальяжно закинув ноги на подоконник. На его столе лежали две буханки черного хлеба.

— Активней, активней разминаем… Можно плюнуть, чтоб хлеб не рассыпался…

Кольцов перевел глаза на пионеров. Екарный бабай! Они увлеченно лепили фигурки… из хлеба! Словно из пластилина! Одно из любимых развлечений арестантов! У них, в питерских «Крестах», есть целый музей таких рукотворных шедевров. У Вышкина в кабинете, кстати, тоже.

Ну, дает кружковод!

— Виктор Сергеевич, можно вас на минутку?

Воспитатель нехотя убрал ноги с подоконника и вышел вслед за Кольцовым в коридор.

— Тебя, видно, мало «Тайфун» приложил! — набросился на него вожатый. — Ты чему детей учишь?!

— А чего такого? Нормальная движуха. Они лепить захотели, а пластилина — как воробей накакал. А из хлеба самое то. Раскрасить, обратно, можно.

— Где ты его взял? Хлеб.

— К поварешке сходил. К этой, как ее, жертве силикона, — Мальвине. Дала пять буханок…

— Ну, ты… А если Зинаида увидит?

— Да и пускай смотрит. Я ж их не косяки учу планом забивать, как Агния Барто.

— Ну, спасибо… Слава Богу.

— Завтра хочу показать, как замок открыть, если захлопнется нечаянно. У нас слесарюга сидел один, научил. Как два пальца об асфальт… Пусть учатся, в жизни все пригодится.

— Сейфы только не учи бомбить… кружковод.

Воспитатель вернулся в комнату. Может, он и не затевал бы эту канитель с хлебом, но за стеной вела свой кружок Татьяна Павловна, и ему не хотелось ударить перед ней в грязь одноглазым лицом — мол, мы тоже не первый день в педагогике, кое-что умеем. Опять-таки красок можно попросить, лишний повод увидеться.

Вожатый же вернулся на яхту. Надо дописать речевку и после ужина разучить ее с пионерами. А к концу недели — еще и песню.

Леночка Бичкина притащила из библиотеки пачку детских книг.

— Евгений Дмитриевич, перед сном надо читать детям книги вслух. Выбирайте.

— А что, они неграмотные?

— Во-первых, они сейчас очень мало читают. Одни телевизоры и компьютеры на уме. А если и читают, совсем не то, что положено. Гарри Поттеров всяких, про трансформеров и дамские детективы. Приходится корректировать. В прошлом году мы тоже читали. А то они перед сном страшилки всякие друг другу рассказывают. А это для детской психики вредно. Пусть лучше к нормальной литературе приобщаются.

Вожатый перебрал книги. «Русские сказки», «Сказки Андерсена», «Чук и Гек»… «Волшебник Изумрудного города». Книги были сильно потрепанные, изданы еще при социализме.

— По-моему, это для детского сада.

— Какие есть.

«Пускай воспитатель читает. Это его работа».


Ужин прошел без происшествий. Виктор Сергеевич реально опасался, что найдет в своей тарелке дохлого таракана или получит заряд пургена, поэтому положил себе порцию из общего котла сам. Мальвина Ивановна деликатесов не подавала, качеством и ассортиментом блюда не особо отличались от зоновских. Что и понятно: и то и другое готовилось на бюджетные средства, а бюджет рассчитывают люди, постоянно сидящие на кремлевской диете.

Воспитатели, к слову, питались в отдельном помещении, а вожатые должны были сидеть за одним столом с детьми и следить за порядком. Угомонить пионеров, особенно из младших отрядов, — дело непростое. Нужны терпение и такт, коими вожатый шестого отряда обладал не в достаточной степени, потому что вырос в атмосфере показателей и квартальных отчетов. Вдобавок ему приходилось отвечать на каверзные детские вопросы.

— Евгений Дмитриевич, а если жувачку проглотить — умрешь?

— Обязательно. Заворот кишок.

— А-а-а-а!!!..

— Евгений Дмитриевич, а если в трубку пукнуть, на другом конце вонять будет?

— Смотря какой у тебя оператор.

— Евгений Дмитриевич, как вы думаете, ожидается ли осенью на международной бирже скачок цен на нефть в связи с позицией некоторых стран-членов ОПЕК?

— Мальчик, а ты кто?

— Ученик средней школы Вася Абрамович.

— И что ты забыл в нашем лагере?..

Во время ужина вожатый заметил, что детишки уже сбились в клубы по интересам. Точнее, по кастам. «Деды» — те, кто отдыхал в прошлом году, — кучковались отдельно, на галерке, подальше от вожатого. Всего человек пять, среди них «авторитеты» Жуков и Пантелеев. Дальше шли первоходы, но тоже пацаны боевые. Крепкие физически и не очень — морально. И прямо перед вожатым сидели все остальные, в том числе помощник милиции, активист Юра Ложкин. Девочки ужинали за отдельным столом и наверняка тоже поделились на микрогруппы.

Среда «авторитетов», кстати, не была однородной. Верховодил в ней юный пионер Тема Шандыбкин, который выделялся не только физическими данными, но и хорошими организаторскими способностями. Лена Бичкина рассказала про него массу любопытных вещей. Мальчик был из простой крестьянской семьи, жившей в деревушке под Тихомирском, но фору мог дать любому городскому. Первый раз его выгнали из школы за то, что он попросил у зажиточного соседа по парте мобильник с фотиком, улучил момент и щелкнул ненавистную училку русского языка. И не просто щелкнул, а когда та нагнулась подобрать с пола специально подброшенный червонец. Трусики на ней оказались белыми и очень хорошо смотрелись на экране монитора. В тот же день фотография всплыла не только в локальной школьной компьютерной сети, но и во всемирной паутине. Опозоренная училка покинула школу, но Тема — следом.

Второй раз Шандыбкин отличился по месту жительства. У папаши соседского пацана была старенькая «Нива». Однажды папашка ушел на несколько дней в запой и на машине не катался. Зато прокатились детишки. И ладно б просто прокатились! Тема ухитрился свинтить с настоящих милицейских «Жигулей» мигалку. Подельники водрузили ее на «Ниву», смонтировали громкоговорящую связь и стали раскатывать по родным просторам. Заметят крутую тачку, пристраиваются в хвост, включают мигалку и орут по матюгальнику: «Номер такой-то!.. Принять вправо и остановиться!» Водители, естественно, в страхе тормозили и готовили деньги. Но «Нива» проносилась дальше, из ее окна высовывался детский средней палец, а из громкоговорителя раздавалось что-то вроде: «Обосрался — обсыхай!»

Развлечение длилось недолго. На второй день «юные друзья милиции» нарвались на местного участкового, следовавшего к месту несения службы на персональном «пассате». Увидев пальчик, капитан бросился в погоню и без особого труда задержал «оборотней». Тема получил от бати-кузнеца очередную порку ремнем и был отчислен из второй школы. Школ в Тихомирске имелось не так много, и младший Шандыбкин рисковал остаться без аттестата о среднем образовании.

«С такими орлятами лучше дружить. Надо бы его подтянуть в кружок, — подумал Евгений Дмитриевич, — чтоб за порядком следил в отряде».

Вообще за эти дни вожатого так увлекла работа, что он непроизвольно начал забывать, по какой причине находится в лагере. Он уже успел запомнить фамилии и имена некоторых подопечных, прикидывал, кто из них будет участвовать в запланированных мероприятиях… Кстати, предстояло еще выбрать капитана яхты.

Наверное, всех этих хлопот ему так не хватало в прошлой, свободной жизни — с дочкой после развода Кольцов виделся редко, по мере возможности… А в любом человеке природой заложено желание передавать кому-то накопленный опыт, направлять и воспитывать по своему образу и подобию.

После ужина Евгений Дмитриевич собрал отряд возле беседки и принялся разучивать с детьми придуманную им речевку. По ходу к нему присоединился воспитатель, по-прежнему немногословный на людях. Дети сопротивлялись. Мало их в школе учат, так еще и на отдыхе душат! Пришлось применять кнут и пряник. Пряником был вожатый, кнутом, по традиции, — воспитатель. (Добрый следователь — злой следователь… «Лед против тепла». Психология.)

В девять тридцать, когда пионеры, отметившись на вечерней поверке, улеглись в койки, вожатый отправился на планерку доложить о результатах работы за день и получить новые вводные. В кабинете Зинаиды Андреевны уже собрались педагоги. Первый отряд представляла Татьяна Павловна, получавшая от начальницы законный втык:

— Татьяна Павловна, порядок один для всех! Будьте добры, наденьте завтра форму.

— Но она не моего размера. К тому же — мужская.

— Какая разница? Вы — педагог, пример детям подаете. Ушейте. Это не займет много времени. Все остальные ходят, и ничего.

Чрезвычайных происшествий за минувший день в лагере, тьфу-тьфу, не стряслось. Правда, дети из младшего отряда играли на сложенных за клубом бревнах, и одна девочка, упав, вывихнула ногу. Ее положили в лазарет, а бревна завхоз оградил хлипким частоколом.

Потом Зинаида Андреевна перешла к работе кружков и неожиданно похвалила воспитателя шестого отряда.

— Виктор Сергеевич добросовестно подошел к общественной нагрузке. В его кружок записалось больше всего детей. И он каждого охватил занятиями.

«Ну прямо, блин, Сухомлинский! Он их научит, рукодел-умелец!»

— А вот вам, Евгений Дмитриевич, надо подтянуться. Вас самого не было на кружке. Отсюда и результат. Ни одного записавшегося.

— Я вообще-то был, — принялся оправдываться вожатый, — но ушел. Просто записался всего один человек — Юра Ложкин.

— Надо активнее привлекать ребят. В прошлом году кружок работал очень хорошо. Ребята патрулировали территорию, дежурили на дискотеке, учили правила уличного движения.

— Ладно, будем привлекать.

«Кто не привлечется — пятнадцать суток».

— Речевки и приветствие все выучили?

Педагоги, в том числе Евгений Дмитриевич, дружно закивали.

— Напоминаю, коллеги, в пятницу конкурс на лучшую отрядную песню. Начинайте разучивать. Так же в пятницу мы проведем смотр яхт. На лучшее оформление. За победу дается три балла.

«Еще и рисовать, — с тоской подумал Кольцов, в последний раз державший кисть классе в пятом. — Засада!»

— Если вопросов нет, можете отдыхать. Спасибо за работу.


Около полуночи прикорнувшие было педагоги шестого отряда вздрогнули от воя сирены, доносившейся из девчоночьей палаты. Они дружно вскочили с раскладушек и метнулись в коридор. Очередная проказа?

Вой раздавался из палаты, где вместе с девочками жила бритоголовая Леночка Бичкина. Кольцов осторожно приоткрыл дверь. Леночка в ночной рубашке стояла в центре комнаты и издавала звуки, которые мужчины и приняли за сирену.

— Лена, что случилось?

— Не беспокойтесь, Евгений Дмитриевич. Девочки попросили меня спеть перед сном. Я неплохо пою, даже в студию ходила на вокал.

Судя по испуганным выражениям лиц, петь воспитателя девочки не просили. И вообще никто никогда не просил. Но любому творческому человеку необходимо выплескивать плоды своего творчества на других. Видимо, Леночка выплескивала их на детишек, пользуясь их беззащитным положением. Хочешь не хочешь, а слушать придется…

Педагоги, чертыхаясь, вернулись в каморку. Прежде чем лечь, наученный горьким опытом воспитатель прощупал раскладушку. Сюрпризов не обнаружил…

Леночка радовала своим искусством до часа ночи, потом угомонилась. Если вокруг лагеря и бродили волки, то в эту ночь они убежали подальше в тайгу и в ближайшее время вряд ли вернутся. Территория занята.

Ночь прошла спокойно, утомленные педагоги спали как убитые. Утро, как и накануне, радовало ярким солнцем и безоблачным небом. Курортная зона. Новых ведер над дверьми сегодня не подвязали, но это не означало, что можно расслабиться. Настоящие пионеры просто так не сдаются.

После зарядки и завтрака вожатый повел отряд на линейку. По дороге все еще раз повторили приветствие и речевку. Виктор Сергеевич отправился красить колючую проволоку, то есть заниматься общественно полезным трудом.

Когда все отряды построились на плацу, на трибуну вышла Зинаида Андреевна, согнула руку в «салюте» и прогорланила в жестяной рупор:

— Всем! Всем! Здравствуйте, юные пионеры!

Слово «пионеры» начальница произносила через букву «э».

— Здравствуйте, Зинаида Андреевна!!! — отозвался хором лагерь, так что эхо долетало до Тихомирска.

— Кто не мается с тоски?! — задорно спросила Образцова.

— Юнгоградцы — моряки!!!

— Кто к труду всегда готов?!!

— Команда юных моряков!

После проведенного таким образом легкого зомбирования начальница провела сеанс психотерапии. «Я тридцать лет работаю с детьми, но первый раз в жизни сталкиваюсь с подобным безобразием! Позор!» В чем заключается безобразие и позор, она не сообщила, но предупредила, что, если так будет продолжаться и впредь, она примет самые решительные меры. В очередной раз помянула дисциплину и порядок. Потом взмахнула рупором, дав сигнал к началу чтения речевок. Отряды должны проходить мимо трибуны, вожатый выкрикивать название яхты-отряда, а пионеры орать речевку.

Начали со старших.

— «Романтики»!.. Мы смелые, умелые, на солнце загорелые!

«Отлично! Молодцы»!

— «Алые паруса»!.. Слева сосны, справа горы, впереди течет река! Кто шагает? Мы шагаем! А над нами паруса!

«Здорово!»

Чем младше были пионеры, тем громче они голосили, желая самоутвердиться. Третий, четвертый, пятый… Шестой.

— «Дикари»!.. Исчезли мамонты давно, а дикарей полным-полно!!!

Проорали громко, от души…

Радужная улыбка начальницы сначала стала загадочной (Мона Зина), а потом медленно стекла с лица и шлепнулась на дощатый пол трибуны. Не может быть… Померещилось? Нет, не померещилось. Катастрофа!

Седьмой.

«Светлячки»… Мы светим словно маячки, мы пионеры-светлячки!

Но радость от их свечения уже не могла смягчить удар и понизить артериальное давление до нормального уровня.


— Евгений Дмитриевич…

— Слушаю, Зинаида Андреевна.

— Я, конечно, очень благодарна вам за помощь, но что это значит? Какие такие дикари?

«Так они и есть дикари».

— Но это же шутка. Зато нестандартно.

— Вы бы еще вампирами или упырями назвались! Речевку кто придумал?

Кольцов скромно потупился:

— Я… Сам.

— Я почему-то так и думала. Виктор Сергеевич на такое не способен. Евгений Дмитриевич, вы же опытный педагог, сотрудник милиции… Не ожидала! Будьте добры, переделайте. Надеюсь, хоть песня будет нормальной.

— Но детям вообще-то понравилось, — отстаивал плоды своего творчества вожатый. — Вы же видели, как громко кричали. Да и учили с удовольствием…

— Детям нравится пепси-кола и жвачка. Хотя это чистая отрава. А потом, что значит «понравилось»? Они должны делать то, что им скажут. В конце концов, заставьте…

Вожатый пожал плечами, вернулся к отряду и скомандовал:

— Дикари, на уборку территории — шагом марш! «Может, „Киллерами“ назваться?»


Менять название яхты оказалось поздно. Пока вожатый придумывал новое, пионеры, вместо того чтобы убирать территорию, украсили стену домика веселеньким граффити. «ДИКАРИ FOREVER!!!» Пустой баллончик валялся на траве. Не поленились же привезти из города. Продвинутые, однако, дикари. Английский знают. Наверное, и матом уже поругиваются, и про тычинки с пестиками в курсе.

Вожатый аккуратно, двумя пальцами поднял баллончик, под углом посмотрел на его блестящую поверхность. Несколько четких отпечатков. Надо эксперту отдать. Мигом художничка вычислим. Пускай отчищает стену, Малевич недоделанный…

Стоп, какой эксперт, какие отпечатки? Ты что, пионеров дактилоскопировать собрался?

Баллончик полетел в урну.

— Юный друг милиции! Иди-ка сюда. Ты у нас все знаешь. Чья работа?

— Их же.

— Понял. На обед получишь двойной компот.

— Спасибо.

«Чему ты детей учишь, оперуполномоченный педагог Кольцов? Растишь стукачей и предателей! Мальчишей-плохишей… Протест отклонен. Я раскрываю преступления. Ну, не совсем, конечно, преступления, но раскрываю. И вообще, стучать не стучать — вопрос вечный. И вы правы, и я».

Вожатый вытащил обратно из урны пустой баллончик. Вещдок. Пригодится.

Территорию пионеры убирали не столь энергично, как загрязняли. (И откуда они мусор берут?) Авторитеты, те вообще не убирали. Сидели в беседке и давали остальным указания.

— Так, орлы… В чем дело? — решил восстановить справедливость вожатый. — Руки в ноги — и на уборку!..

— Мы вообще-то отдыхать приехали, — лениво ответил за всех пахан Шандыбкин.

— А ты сильно устал?

Кольцов поднял с земли валяющиеся грабли и протянул Артему:

— Попробуй, тебе понравится. Я помогу.

Евгений Дмитриевич поднял боевой дух личным примером, взяв веник. Авторитеты, переглянувшись, покинули беседку и нехотя приступили к уборке.

— Когда уберемся, соберешь отряд, — велел пахану вожатый, — надо выбрать капитана и придумать новое название яхты. Старое не проканало… В смысле, не подошло. Жуков, ко мне!

Юный хулиган подошел к Кольцову. Тот отвел его в сторонку и вытащил из кармана баллончик.

— Чья игрушка?

Костя решительно замотал головой:

— Не знаю… Не моя…

— Здесь твои отпечатки. Я проверил по базе. Наука — штука точная… Сам малевал или кто помог? — Вожатый кивнул на граффити.

Жуков растерянно посмотрел на баллончик, потом поискал глазами друга-подельника Пантелеева.

— Значитца, так… Пока я про это никому не рассказывал. Ни Зинаиде Андреевне, ни Виктору Сергеевичу. Лично я против надписи ничего не имею, но им она не понравится. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому у тебя полчаса, чтобы все стереть. И второе. Обо всех ваших проделках я сразу буду знать, поэтому завязывайте. Милиция знает все. Даже то, что вы делали прошлым летом.

— А оно не смоется… Это заграничная краска.

— А еще есть?

— Только зеленая.

— Ладно, сейчас придумаем новое название, перепишите. Ты рисовать, кстати, умеешь?

— Смотря что.

— Приличное что-нибудь.

— В детстве рисовал.

«Блеск! В детстве рисовал… Еще б сказал, в юности».

— После сходки, в смысле собрания, нарисуешь.

Тем временем вернулся с хозработ воспитатель. Был он по обыкновению мрачен и суров, как проснувшийся зимой медведь-шатун. Покраска колючей проволоки в розовый цвет не принесла ему ни морального, ни материального удовлетворения. Возвращался он через территорию первого отряда, но Татьяну Павловну опять не встретил. Идти же к ней специально не отважился.

В каморке на его раскладушке стояла пластиковая бутылочка из-под лимонада. С цветами. Маленький букетик из двух одуванчиков и трех ярко-красненьких полевых цветочков, названия которых Виктор Сергеевич не знал. На территории лагеря они росли повсюду. Сама раскладушка, в отличие от соседской, была аккуратно заправлена.

Что за хрень? Очередная подлянка? Поднимешь вазочку, а тебе на башку потолок рухнет. Или моча в голову ударит.

Виктор Сергеевич посмотрел на потолок, потом за спину. На веранде никто не маячил. Не дотрагиваясь, он осмотрел вазочку-бутылку. Никаких ниток, шнурков или проводков. А вдруг радиоуправляемая?! За то время, пока он сидел, техника далеко убежала. В бутылочке вода. Мертвая или живая? Большой вопрос.

Прикоснуться к букету он так и не рискнул. Решил бросить на амбразуру Леночку, чудный вой которой доносился из дамской палаты. Вошла во вкус, звезда юнгоградская, никак не остановится…

— Ленка, к нам в хату никто не заходил?

— Куда?

— Ну, в эту… Комнату.

— Я не видела. А что случилось?

— У меня на шконке… То есть на раскладушке… Цветы. Не ты поставила?

— Нет, — почему-то испуганно замотала головой Бичкина. — А Евгений Дмитриевич не мог?

После того, что Леночка видела накануне утром в мужской комнате, она имела право на подобный вопрос.

— Не мог, — ответил воспитатель. — Он же не пи… не пижон дешевый!..

«Убил бы гада!..»

Не дожидаясь приглашения, заинтригованная Бичкина прискакала в мужской номер. Взяла в руки вазочку, покрутила и поставила обратно на тумбочку. Потолок не рухнул, моча в голову не ударила.

— Да, интересно… А что вы волнуетесь, Виктор Сергеевич? Вам же не крапиву в кровать подложили. Кто-то хотел сделать приятное.

— Я не «симпатичный», чтоб мне цветы дарили.

Леночка не поняла зоновского значения слова «симпатичный».

— Почему? Очень даже симпатичный. У вас когда, кстати, день рождения? Не сегодня случайно?

День рождения… А действительно, когда? Кажется, зимой.

— Нет, не сегодня.

— Ну, значит, кому-то вы приглянулись. Воспитателю какому-нибудь. Девочек здесь много.

— Ежели заметишь, кто к нам жало сунет, цыкни.

— Что-что?..

— Ну, короче… Если увидишь, кто к нам ходит, скажи.

Леночка отправилась допевать арию, Виктор Сергеевич сел на раскладушку и уставился на букетик.

Запутка, однако… Может, пионеры решили вину загладить за вчерашнее ведро? А может… Татьяна Павловна? Ведь, кроме нее, Ленки и начальницы, воспитатель ни с кем не общался. Неужели?.. Правда, была еще поварешка Мальвина. То-то она свои глазки заплывшие строила да чушь прекрасную несла с сексуальным намеком. Да, скорей всего, она.

…А ведь, и правда, приятно… Особенно когда это первый знак внимания за тридцать восемь лет.

Яхту по инициативе вожатого переименовали в «Глухарек». Название грело ему душу и напоминало о славных добрых временах.

— Хорошо, не «Висячок», — заметил по этому поводу воспитатель, немного разбиравшийся в ментовском сленге.

Надпись на стене частично закрасили. «ГЛУХАРЬ FOREVER». Что означало «вечный глухарь». Изобразить чистокровного глухаря у Кости Жукова не получилось. Он плохо представлял, как выглядит сия птичка. Поэтому нарисовал гибрид петуха и филина.

Речевку переписывать не стали. Заменили одно слово. «Исчезли мамонты давно, а глухарей полным-полно!» Зинаида Андреевна на сей раз не восприняла инициативу в штыки, хотя немного удивилась.

— А почему именно «Глухарек»? А не «Петушок», например?

— Спросите у Виктора Сергеевича, — ответил вожатый, — это его идея. Якобы мы живем в тайге. А глухарь — символ тайги.

Переспрашивать начальница не стала. Сыграл свою роль авторитет Виктора Сергеевича.

Капитаном по предложению Лены Бичкиной избрали девочку, Машу Гудкову. Она приехала в лагерь во второй раз, но главное, была преданным поклонником вокального творчества вожатой.

* * *

Лагерная жизнь, выражаясь сухим производственным языком, постепенно входила в нормальный рабочий режим. Педагоги больше не подвергались массированным атакам молодежи, в силу того, что сумели установить с воспитуемым контингентом хороший психологический контакт.

Неразговорчивый Виктор Сергеевич понемногу начал общаться с народом и один раз даже сходил на вечернюю сходку вместо вожатого. Пронесло, испытание выдержал, коварных вопросов начальница не задавала. С Кольцовым они уже обращались друг к другу по имени-отчеству, причем не только при свидетелях. Привыкли. Феня, конечно, еще проскакивала в прямой речи воспитателя, но не так тотально, как в начале смены. Приходилось себя сдерживать, хотя выругаться порой чертовски хотелось. Однажды проносившийся по веранде Шандыбкин наступил на его босую ногу. Прямо на мизинец. Не исключено, специально. Посиневший от боли Виктор Сергеевич огромным усилием воли сумел остановить вырывающиеся наружу эмоции.

— Тема, в связи с этой травмой я вспоминаю твою маму.

— А вы ее знаете?

— Теперь знаю.

Тельняшку он не снимал ни днем, ни ночью. Даже в жару. Снять — все равно что написать явку с повинной. Приходилось париться. Погоды стояли дивные.

Кружок «Умелая рука» функционировал исправно. Дети научились не только лепить фигурки из хлеба и курочить всевозможные замки, но и освоили беспроводную связь под названием малява. Кружковод показал, как сворачивать длинные трубки из старых газет и изготавливать из бумаги маленькие стрелки. На стрелке можно было написать SMSку и отправить ее через трубку методом плевка. Например, в окно соседнего домика после отбоя или во время тихого часа. В результате через два дня весь лагерь был усеян стрелками-SMSками.

Перед сном Виктор Сергеевич здоровым глазом читал пионерам книжки вслух. Когда понял, что их мало интересуют похождения Красной Шапочки или Иванушки, стал рассказывать байки из тюремной жизни. Разумеется, не от первого лица и в рамках приличий.

— Один мой знакомый, тоже милиционер, случайно попал на лютую зону за… за, это не столь важно. Чисто по недоразумению. Свои же подставили. И приключилась там с ним смешная запутка, в смысле история…

Байки с романтическим уклоном нравились пацанам гораздо больше, чем глупые сказки, и каждый вечер они просили рассказать что-нибудь еще.

Иногда, как в любом детском коллективе, между воспитанниками случались стычки, а то и драчки. Воспитатель был вынужден вмешиваться. Он выявлял неправого и объяснял ему про понятия. До некоторых понятия не доходили, к ним применялись меры репрессивного характера, вплоть до ремня. Поэтому воспитателя любили далеко не все и при удобном случае чинили каверзы. Но Виктор Сергеевич уже немного отошел от первого шока и реагировал на происки воспитанников практически без мата. Конечно, ему не хватало образовательной базы, но ее заменял богатый жизненный опыт.

Вожатый тоже не отставал от напарника. В конце первой недели состоялся конкурс отрядной песни. Остальные вожатые, как принято, подошли к подготовке формально, для галочки. Взяли в библиотеке песенники и разучили с детьми чужие песни. «То березка, то рябина…», «Под крышей дома твоего…». Порожняк, в общем, как сказал бы Виктор Сергеевич.

И тут на сцену клуба вышел «Глухарек». Комиссия в лице Зинаиды Андреевны насторожилась. Как бы не выкинули опять чего-нибудь. Пионеры построились, вожатый взмахнул дирижерской веточкой.

Лист упал на таежную тропку,

Полыхает заря над рекой.

Мы отыщем дорогу надежную

К новой жизни, товарищ, с тобой.

Мы стали семьею и этим горди-и-имся,

Нам лагерь родной зимней ночью присни-и-ится,

Где мы с тобой трудились, где многого добились,

Душою стали чище, умнее и добрей…

Словосочетание «на свободе» в припеве оригинала было грамотно заменено вожатым на нейтральное «зимней ночью». Хотя, в принципе, под шумок, сошло бы и прежнее.

Зинаида Андреевна чуть не прослезилась. И без колебаний отдала победу шестой яхте. Мо-ло-д-цы! Мо-ло-д-цы! Даже текст сами написали!

К сожалению, не удалось выиграть конкурс на лучшее оформление яхты. Воспитатель умел рисовать только крестики, а вожатая Леночка была искусна лишь в вокале. Поэтому плакаты малевал хулиган Жуков. Который, как выяснилось позже, и не малевал вовсе, а перепоручил рисовать их шнырям, пардон, младшим товарищам, среди которых не нашлось ни Шишкиных, ни Малевичей.

На первые же выходные с большой земли приезжал на конспиративную встречу Сергей. Доложить обстановку. Вести не особо обрадовали педагогов. Розыск их персон не только не ослабили, а наоборот, прислали подмогу из соседних регионов. За головы беглых каторжников местный шериф объявил награду в тысячу золотых талеров. Негласно было разрешено живыми их не брать.

Во-вторых, информация Татьяны Павловны не оказалась газетной уткой. На окраине Тихомирска, в тайге, действительно нашли задушенную и ограбленную женщину. Никто в городе не сомневается, что ее убили беглецы. Еще на них хотят повесить нападение на часового в местной воинской части — там оглушили часового и отобрали автомат с двумя рожками. Мать Сергея, Надежда Михайловна, осторожно поинтересовалась, до конца ли сын уверен в честном облике своих приятелей. К ним в квартиру все-таки нагрянули гости из отдела собственной безопасности и как бы невзначай произвели основательный обыск. Но ничего не нашли, а матушка даже на перекрестном допросе не выдала страшной тайны. Одно успокаивает: розыск беглецов носит больше бумажный характер — приданные силы добросовестно пропивают командировочные и дальше двора общежития-гостиницы редко куда выходят. И сюда точно не приедут.

Педагоги попросили сообщника привезти новые бритвенные станки и сменное белье. Иначе вонь от нестиранных тельняшек скоро начнет привлекать голодных волков, а дети начнут прятаться под кровати.

С Татьяной Павловной Виктор Сергеевич по-прежнему вел себя, как скромный школяр, боясь оказывать какие-либо знаки внимания. Общались они в основном на темы поведения Арсения и погоды. Хотя, как показалось воспитателю, она проявляла к нему определенный интерес. И не только по производственной линии. Впрочем, Сумрак плохо разбирался в женщинах, а ее улыбки могли означать все что угодно. Он пока так и не решился выяснять, что там у Татьяны Павловны с личной жизнью. Парадокс, но любой вариант ответа его бы не устроил. Будь она несвободна, он бы здорово переживал, а будь свободна — переживал бы еще больше, ведь у его чувств к ней никаких перспектив. Был третий вариант — не попадаться маме Арсения на глаза и каленым железом выжечь ее из сердца. Но не получалось. Больше второе, чем первое. Да еще Евгений Дмитриевич со своими ужимками. Как начнет к ней подкатывать, так и хочется ему хук справа зарядить. Про букетик в бутылочке тоже у нее не уточнял. Через неделю, кстати, в комнатке появился новый. Мало того, под бутылкой лежало вырезанное из тетрадного листа раскрашенное розовым фломастером сердечко. И опять не удалось засечь дарителя. Вожатый в засаде сидеть отказался, мол, хватит — за десять лет насиделся. Поклялся, что к подарку никакого отношения не имеет. Если бы, не дай бог, влюбился бы в напарника, так бы прямо и заявил, а не подкидывал ему на шконку букетики и сердечки.

— Слушай, — как-то раз после отбоя стеснительно обратился к нему воспитатель, — у меня вопрос один… Личный. Только между нами.

— Задавайте, Виктор Сергеевич. Отвечу с удовольствием, если смогу.

Помявшись, Сумрак наконец решился:

— Как сейчас… В общем, как за женщинами ухаживают?

— Чего, запал, что ли, на кого?

— Пока нет, но на воле пригодится.

— Понятно. За то время, пока вы, уважаемый Виктор Сергеевич, находились в местах лишения свободы и воевали в Чечне, отношения между полами существенно упростились. Это раньше там цветочки, конфетки, песни под луной… А нынче в вашем возрасте женщин не соблазняют. Их покупают. Как на рынке. Но покупать вам, как я знаю, не на что. Поэтому попробуйте на халяву. Подходишь к дамочке, спрашиваешь, не помешаешь ли? Если разрешит, подсаживаешься и… все.

— Что «все»?

— Предлагаешь заняться любовью. Можно, конечно, пару анекдотов рассказать, поюморить, а лучше книжку какую-нибудь обсудить или кино. Для верности. Если не разрешит присесть, значит — пролет. Ну а разрешит — считай, повезло.

— Хорош глумиться! Я серьезно спрашиваю!

— А я серьезно и отвечаю! Двадцать первый век на дворе. Компьютерные технологии. Сейчас по Интернету девок клеят.

Воспользоваться советом напарника Виктор Сергеевич сумел только отчасти. Возвращаясь из столовой, заметил Татьяну Павловну. Она сидела на траве, постелив полотенце, и читала какую-то книгу.

— Не помешаю? — волнуясь, произнес «пристрелочную» фразу Виктор Сергеевич.

— Ой, Виктор Сергеевич… Нет, конечно. Присаживайтесь.

Сумароков опустился рядом.

«А не заняться ли нам любовью?»

— Хорошая погода.

— Замечательная, — согласилась воспитатель первого отряда.

Его опять начало клинить, и только неимоверным усилием воли он сумел взять себя в руки. И то не до конца.

— Что читаем?

— Ошо, «Вопросы воспитания». Не читали?

— Ну как же… Давно, правда… Еще в педучилище.

— Надо же… И как вы к нему относитесь?

— К Ошо? Хорошо… Читать можно. Хотя, по мне, Сенека круче.

— Интересно… Вот послушайте, что я сейчас нашла… — Татьяна Павловна опустила глаза на страницу: — «Весь наш образ воспитания детей направлен на то, чтобы сделать их рабами — рабами политических идеологий, социальных идеологий, религиозных идеологий. Мы не даем детям ни малейшего шанса думать самим, искать свое собственное видение»… Или вот еще: «Вы учите детей вещам, которых не знаете сами». По-моему, это очень верно. Посмотрите, мы приучаем их жить строго по режиму, потом они будут так же приучать своих детей… А в итоге — психологическое рабство.

— Без режима нельзя, — Виктор Сергеевич на несколько сантиметров пододвинулся к воспитательнице, — бардак.

— Конечно. Но нельзя расписывать все по минутам. Дети к этому быстро привыкают и отучаются жить и думать самостоятельно… Разве не так?

«Не дай бог, Татьяна Павловна вам на зону попасть с такими мыслями! Сгноят вместе с вашим Ушу, или как там его…»

— Да, наверное, — вслух сказал воспитатель и решил воспользоваться вторым советом вожатого: поюморить: — Я вот тоже на днях детям книжку читал. Про Курочку Рябу. В детстве читал и не задумывался. А тут вдруг задумался. Пурга полная! Кура рожает яйцо из золота. Пенсионеры, вместо того чтобы загнать его подороже, начинают бить. Оно не бьется. Тут несется мышь. Машет хвостом и разбивает. Это какой же должен быть хвост?.. Но суть не в том. Старые в истерике. А спрашивается, почему? За что боролись, на то и напоролись. Сами же разбить мечтали. А курица вообще фокусница, человеческим языком база… говорит. Так и так, рожу вам еще яйцо. Я вот спрашиваю, какой смысл в этой истории?

Татьяна Павловна улыбнулась. Виктор Сергеевич расценил это как хороший знак и пододвинулся еще чуть-чуть. Уже можно и руку на плечо положить.

— А этот сказочник нерусский, как его — Андерсен, — продолжал блистать познаниями воодушевленный педагог, — ему вообще в дурке место. Я чуть не оборжался. Короче, одна мамаша баловала дочку. Дочка оборзела, бросала в лужу хлеб, чтобы не испачкать свои красные башмачки. Но тут пришел Справедливый топорик и отрубил девочке ножки.

— Господи, неужели у него есть такая сказка?! — ужаснулась Татьяна Павловна.

— Могу принести, у нас в ха… на яхте лежит.

— Кошмар! Вообще-то Андерсен был очень несчастным человеком. Одиноким. Всю жизнь искал единственную и неповторимую женщину, но так и не нашел. Тут и не такое сочинишь.

— Просто тогда не было интерната.

— Какого интерната?

— Ну, этого, компьютерного…

Татьяна Павловна рассмеялась. Нет, в Викторе Сергеевиче что-то определенно есть. Внешне серьезный, но в душе очень ироничный человек. Хорошее сочетание. Да и симпатичный, даже с повязкой на глазу. Мужественное лицо, как у Джорджа Клуни. Чувствуется, много повидал в жизни. Одна Чечня, наверное, чего стоит.

— Вообще вы с Евгением Дмитриевичем молодцы.

— Почему?

— Взяли шестой отряд. Зинаида Андреевна мне предлагала, но я отказалась, несмотря на то что сын там. Не смогла бы. Это ж самый неуправляемый возраст. С моими хоть по-взрослому поговорить можно…

— Ну, с нашими тоже… Смотря как разговаривать, — воспитатель прикинул, что словесная артподготовка прошла успешно и можно идти в атаку. Книжки и кино оставим на потом.

Он практически вплотную приблизился к ничего не подозревающей женщине. «Ну, давай, не дрейфь! Ты же не пионер сопливый! Ты настоящий, крутой мужик! Все делают это, чем ты хуже?! Это же просто, очень просто!»

— Татьяна Павловна?

— Да…

Пауза.

— Вы что-то хотели спросить?

— Да… Вам Ремарк нравится?

«Черт! Черт!! Черт!!! Какой, в задницу, Ремарк?!»

— Очень…

«А не заняться ли нам любовью?»

— Мне тоже. Особенно про лагеря. Помните, у него в одном романе такой эпизод есть…

«Куда тебя понесло?!»

— Муж с женой сидят в соседних концлагерях. Мужском и женском. Долго сидят. Человеческий облик, можно сказать, потеряли. И тут предоставляется возможность встретиться на пять минут. Через колючую проволоку. Так вот жена ухитряется найти в лагере старую свеклину, ночью варит ее и из отвара делает помаду и маникюр. Чтобы понравиться мужу. Представляете? Война, концлагерь, еле копы… ноги передвигаешь, не до помады, одним словом. А она варит…

Татьяна Павловна посмотрела на воспитателя уже не только с профессиональным интересом. По крайней мере воспитателю так показалось.

— Да, я помню этот эпизод. Роман «Ночь в Лиссабоне».

— Точно.

— Человек в любых условиях остается человеком.

«Все, теперь можно! Она готова. На счет три. Раз, два…»

Воспитатель поднял руку…

— Виктор Сергеевич…

За спиной стоял юный друг милиции Юра Ложкин.

— Чего тебе?

— Вас Евгений Дмитриевич ищет. В умывальной вода кончилась, он говорит, ваша очередь таскать.

«Спасибо тебе, Евгений Дмитриевич. Большое пионерское спасибо… Умеете вы, менты, кайф обламывать. Но ничего, ножичков у нас на всех хватит…»

— Придется идти, — воспитатель поднялся с травы.

— Конечно… Ничего. Мы же не в последний раз видимся. Потом договорим.

Улыбка… Как бритвой по горлу…


Утром следующего дня, когда воспитатель умывался, к нему подкралась девочка из их отряда. Имена пацанов педагог уже запомнил, но девочек пока не успел.

— Виктор Сергеевич, хотите, я вам на шею полью? Вам ведь неудобно — гипс намочите…

Сумароков растерялся, не зная, как и реагировать. Потом кивнул:

— Ну, полей.

Девочка взяла бумажный стаканчик, зачерпнула из рукомойника воды. Она была худенькой, словно головастик. Штопанные на коленках колготки, явно маловатое платье, туфельки с потертыми хлястиками. Воспитатель, не спуская с нее глаз, нагнулся над раковиной. Что у нее на уме? Очередная шуточка? Но девочка уверенно вылила воду на его шею.

— Я могу каждый день поливать. Мне не жалко.

— Тебя как звать?

— Лиза.

— Благодарю, Лиза… Я сам.

Через неделю Виктор Сергеевич сходил к докторше Маргарите Сергеевне, и та сняла ему гипс с руки и повязку с глаза. Синяк практически прошел, зрение восстановилось. Посоветовала массировать руку и предложила свои услуги, но воспитатель отказался. Взял в столовой коробок спичек, чтобы разрабатывать руку, перекатывая его между пальцев. Торс от бинтов он освободил сам, накануне. Ребра не беспокоили — по всей видимости, срослись.

Вообще персонал лагеря относился к нему довольно тепло, что было для Сумрака неожиданностью. Наверное, к раненым всегда относятся лучше, чем к остальным. Мальвина Ивановна постоянно плотоядно улыбалась и предлагала к полагающейся пайке не полагающийся алкоголь. (Как выяснилось, она была не только веселой, но и активно выпивающей теткой.) Сторож при встрече уважительно жал руку и делился новостями мировой политики, которой живо интересовался. Про Зинаиду Андреевну и вообще говорить не приходилось. Сама любезность. И это не могло не сказываться на положенце. Сейчас он напоминал айсберг, двадцать лет плававший в холодном океане и неожиданно попавший в теплое течение. Он даже стал выносить по утрам ночную вазу. Когда вожатый подколол его, напомнив о понятиях, Виктор Сергеевич спокойно ответил:

— А я глаза закрываю, когда выношу. Слепая масть не катит.

Пока в оппозиции держались только Арсений и его ближайший круг. Увидев педагога без гипса, сын Татьяны Павловны тут же подбежал к нему:

— О! С выздоровлением, Виктор Сергеевич! Хотите, по руке вам погадаю.

— А ты умеешь?

— Конечно. Мама научила.

— Ну, погадай… — Воспитатель протянул ладонь.

— Так… Вот это линия жизни. Очень длинная. Но извилистая. Вы станете капитаном дальнего плавания… Ой! Ваш корабль попадет в шторм и потерпит крушение. Все утонут, но вы нет… Знаете, почему?

— Почему?

— А оно не тонет…

Пока воспитатель переваривал услышанное, пацан успел сигануть за угол домика.

Ну что тут поделать? На зоне понятно — заточку в пузо, и все воспитание. А с этими недомерками как быть?.. Ремня всыпать? Так он матери настучит, а огорчать Татьяну Павловну ну очень не хотелось.

В другой раз воспитатель застал Пантелеева и Жукова за серьезнейшим занятием — подглядыванием в девчоночий туалет через щелку в задней стенке. По возможности корректно сделал замечание:

— А по ушам?

Той же ночью был жестоко наказан, проснувшись от неприятных ощущений в районе поясницы. Мокро. Испуганно вскочил со шконки, зажег свет. На простыне желтело внушительное пятно. Неужели недержание заработал? Трендец!

— Описались, Виктор Сергеевич? — простодушно поинтересовался проснувшийся сосед. — Бывает, не переживайте. Наверное, застудились, пока у запретки лежали. Или сфинктер слабый.

Но от пятна пахло совсем не так, как полагается в подобных случаях, а даже наоборот, довольно приятно.

— Черти! Это же сок!

На второй ужин в тот вечер подавали апельсиновый сок. Чем обидчики и воспользовались.

— А ведь могли и настоящей мочи подлить, — заметил вожатый, — радуйтесь.

— Я завтра защелку поставлю. Иначе не выживем.

Объявлять открытую войну «глухарятам» воспитатель не решился, хотя и очень хотел. Последствия могли быть ужасающими. С обоюдными жертвами.

— Надо вызвать «Тайфун», — посоветовал Евгений Дмитриевич, — пускай усмиряют.

— Против них «гоблины» бессильны.

На следующий день шестую яхту посетила Зинаида Андреевна.

— Товарищи, у меня к вам серьезное дело. Завтра мы открываем купальный сезон. Во-первых, надо помочь плавруку. Дети любят заплывать за ограждения, что недопустимо. А он в одиночку проследить не сможет. Кто-то из вас должен дежурить в лодке.

— Без проблем, — согласился вожатый, — Виктор Сергеевич прекрасно плавает. Практически не тонет.

— И второе. Открытие купального сезона мы решили совместить с праздником Нептуна. По сценарию один из вас должен изображать Нептуна, а второй — Черта. Черт спрячет в лагере волшебную грамоту, а дети должны найти ее и принести Нептуну. Только тогда он разрешит купаться.

— Чур, я — Нептун! — мгновенно застолбил вакансию Евгений Дмитриевич.

— Прекрасно, — согласилась Зинаида Андреевна, — тогда Виктор Сергеевич — Черт. Тем более он на него немножко похож.

— Я что, в натуре, черт?!!

Если бы на зоне кто-то посмел назвать положенца чертом, расплата последовала бы мгновенно. До вечерней проверки наглец вряд ли дожил бы.

— Да, — спокойно ответила начальница. — В вашей натуре действительно есть что-то такое бесовское… Я бы даже сказала — демоническое… Возьмете в клубе реквизит — рога, парик, хвост. Грамоту надо разорвать на семь кусочков и каждый спрятать на территории отрядов. Но так, чтобы дети смогли их найти.

Миролюбивый тон Зинаиды Андреевны немного успокоил Виктора Сергеевича. Но менту поганому он этого не простит. Кем его только не выставлял! Но всему есть предел! Черт — это уже двадцать два, перебор. Черт — это же хуже пидора! С чертями на зоне порядочному человеку не то что разговаривать — смотреть на них западло!

— Когда дети найдут кусочки, все собираемся на пляже. Черт не должен пускать детей в воду, но Нептун его прогонит, как только прочитает грамоту. Вот здесь ваши тексты. Они небольшие, до утра надо выучить. Грамоту я передам на вечерней летучке.

Оставив текст, Зинаида Андреевна удалилась.

— Ты что творишь, мусор? — играющие на скулах желваки говорили, что Виктор Сергеевич не шутит. — Какой я тебе черт?!

— Вы хотите быть Нептуном, Виктор Сергеевич? Бога ради. Пожалуйста. Только придется снять тельняшечку. Нептун в тельняшке — это несерьезно. Устроит?

Воспитатель продолжал играть желваками, но напор чуть поубавил.

— А черт? Он же тоже без тельняшки.

— Замажь надпись грязью. Никто не удивится. Это же черт!

— Не могу я чертом быть!

— Я тебе в сотый раз напоминаю: ты не в зоне. Играть черта и быть чертом — две большие разницы. Кончай страдать, ступай в клуб за рогами… И, смотри, хвост не забудь!..


Ранним утром в каморке Виктор Сергеевич с болью в сердце принял образ отрицательного сказочного героя, крайне не почитаемого в местах скопления порядочных людей. Напялил парик из мочалки, пятачок на резиночке, рожки. К шортам подвязал хвост с кисточкой, вставил в рот пластмассовые клыки. Черной гуашью обвел глаза, подкрасил губы. Предстояло еще замазать торс. Гуаши оказалось слишком мало, воспитатель решил воспользоваться сажей. Сажу можно было раздобыть только на кухне, у поварешки Мальвины Ивановны. Лагерь еще спал, Виктор Сергеевич, завернувшись в простыню, поскакал в столовую, придерживая хвост, чтобы не отвалился.

Мальвина Ивановна уже приступила к выполнению своих прямых обязанностей. На дровяной печи варила овсянку в огромном котле, прижимая ко лбу мокрое полотенце. Чувствовала она себя в это утро препротивно. Ибо накануне заглянула к своей подружке, вожатой второго отряда. И не с пустыми руками. Водку ей покупал в Тихомирске экспедитор. Разумеется, шеф-повар не была законченной пьяницей, но любила скрасить тяжелые поварские будни стаканчиком-другим крепкого, но, увы, не качественного алкоголя. Обсуждая лагерные сплетни, в том числе и мужчин, они поглощали «огненную воду», совершенно забыв о предупреждении на этикетке, что чрезмерное употребление вредит здоровью. Особенно психическому. Поглотили довольно много. Сто граммов для Мальвины Ивановны были как динозавру дробина. Соответственно, пришлось принять на могучую грудь гораздо больше. Расплата, как всегда, наступила утром. Опохмелиться оказалось нечем. Пришлось лечиться мокрым полотенцем и свежим воздухом. Но к станку повариха все же встала, боялась потерять хлебное место. Зинаида за такие «заплывы» могла запросто турнуть ее из лагеря…

Обернувшись к полке, чтобы взять соль, она вздрогнула от ужаса и стала медленно оседать на пол… Мальвина Ивановна, как женщина частично образованная, с детства помнила, что главным симптомом белой горячки являются зеленые чертики. Они приходят, когда наступает последний праздник Нептуна.

Посетивший ее чертик сиял белизной. Что не особо сильно облегчало положение вещей. Черт, он и в Африке черт. Рога, пятачок, хвост. Все как полагается. Улыбается, сволочь…

«Допилась!» — это был последний вывод, сделанный несчастной поварихой, прежде чем сознание покинуло ее стодвадцатикилограммовое тело.

— Мальвин Иванна, ты чё? — Черт скинул простыню и успел подхватить жертву белой горячки. Удержать, правда, не смог — не его весовая категория. Похлопал по щекам, приложил ухо к пышной женской груди. Дышит. От жары, наверное, свалилась. Схватил ковш с водой и опрокинул на лицо несчастной. Подложил под голову полотенце.

Мальвина Ивановна на секунду открыла глаза, увидела перед собой черную рожу с пятачком и рогами, хотела чтото прокричать, но не смогла. Обморок из легкого превратился в глубокий. «Не померещилось…»

Курсов оказания первой помощи здорово растерявшийся Виктор Сергеевич не заканчивал, поэтому выскочил из кухни, завернулся обратно в простыню и поскакал будить врачиху. Та, слава Богу, оказалась дамой непьющей, к тому же на стук в двери спросила: «Кто?» Узнав голос воспитателя, открыла. Смогла устоять на ногах.

— Да вы на прикид не смотрите! По жизни я не черт. Это для праздника. Там Мальвина загибается. На кухне.

— Господи, Виктор Сергеевич… Нельзя же так. Мы же уже не дети — так и до инфаркта недалеко.

Мальвину Ивановну инфаркт миновал. Врачиха быстро привела ее в чувство. Унюхав при этом неприличный выхлоп. Объяснила, что, если так будет продолжаться, черт придет настоящий.

— А это какой был?

— Лагерный.

Каша подгорела, но по сравнению с радостью, которую шеф-повар испытала от слов доктора, это была такая мелочь… Но с сегодняшнего дня все — ни капли в рот! Абы что на этикетках писать не будут.

Извалявшись в саже, воспитатель вернулся на яхту. Грамоту он разорвал накануне вечером, тогда же спрятал ее части возле домиков. Прятал, естественно, не основательно. Или засовывал между веток деревьев, или просто клал под камень.

Проснувшийся Евгений Дмитриевич по достоинству оценил внешний вид воспитателя:

— Вот из-за таких, как вы, нашу страну и не принимают в ВТО.

— А чего это такое?

— Секция дисциплины и порядка. Только на мировом уровне.

— Ну и не хер там делать.

После завтрака вожатый дал сигнал к началу оперативно-розыскных мероприятий по обнаружению заветного фрагмента грамоты. Народ бросился потрошить урны, ворочать камни, а коварный Шандыбкин под шумок заглядывал девчонкам под юбки.

Черт, вернее, исполнитель его роли, сидел в каморке и наблюдал за происходящим через щелочку. Появиться во всей красе, согласно сценарию, он должен был только на пляже. Сейчас же ему было просто интересно — найдут, не найдут?.. Даже азарт появился. Фрагмент он спрятал в кустах за умывальной.

Неожиданно Виктора Сергеевича прошиб холодный пот. Арсений со своим лепшим корешом Костей Жуковым пытались оторвать половую доску в беседке! А их диалог и вообще был прекрасен, как оправдательный вердикт.

— Я сам видел, как он тут шарился!

— Точно! Глянь, доску кто-то недавно отрывал.

— Тащи ножик!

Шухер! Атас! Пожар! Детективы хреновы! Я ведь действительно вчера проверял доски. Углядели!

— Костян, зырь — черт бежит!

Черт не бежал, он летел, размахивая нептуновским трезубцем, словно индеец копьем. Хвост, зацепившись за перила лестницы, оторвался.

— Съем, бл…!!!

Пацаны, поняв, что черт бежит по их души, удрали от трезубца подальше. Рогатый же прыгнул в беседку и, тяжело дыша, уселся прямо на пол. Пантелеев с Жуковым логично рассудили, что угадали, где спрятан фрагмент грамоты, и принялись выкуривать врага из беседки, обстреливая его шишками и камнями. Через минуту к ним присоединились все остальные воспитанники мужеского пола. Некоторые снаряды попадали в цель, причиняя ощутимые физические страдания.

— Подонки, подонки! — словно Жириновский на трибуне, кричал несчастный черт, закрывая голову руками. — За что?!

Смерть среди извергов!!! Где там вожатый?!!

— Отдавай грамоту, чертяка, отдавай!

Шандыбкин сбегал в палату за рогаткой и открыл из нее прицельный огонь. Кто-то воспользовался плевательной трубкой и шариками от подшипника. Очень хорошее оружие: бьет точно и больно. Когда еще такой приятный шанс представится? Безнаказанно поглумиться над воспитателем?

— Грамота за парашей! Тьфу ты, блин, за умывальником!..

— Врешь, черт! Уходи, уходи!

Спасла положение дел капитанша Маша Гудкова, которая обнаружила заветную бумажку за умывальником.

— Ура!!! Я нашла!

Пацаны прекратили обстрел и умчались проверять информацию и подлинность находки. Черт остался на полу зализывать раны. Все, терпение лопнуло! Первый приблизившийся рисковал получить трезубцем в глаз, невзирая на возраст. Это же не дети! Это сволочи! Беспредельщики! Прапор на зоне себе такого не позволяет!

— Виктор Сергеевич, вам очень больно?

Сумрак резко обернулся на голос и вскинул трезубец. Возле беседки стояла Лиза. Он опустил руку.

— Больно… Но не очень.

— Вот, вы потеряли.

Девочка протянула ему хвост.

— Благодарю…

Воспитатель поднялся с пола.

— Хотите, я помогу привязать? — предложила Лиза, кивнув на хвост.

— Не надо. Я сам.

Из-за умывальной раздались победные голоса. Юные стрелки установили подлинность бумаги. Виктор Сергеевич, потирая ушибы, вернулся в каморку и, кряхтя, прилег на раскладушку. Вожатый уже умотал на пляж, готовился к празднику.

На полу валялся лист с текстом. Сумрак поднял его и поднес к глазам, повторить на всякий случай.

«Готов мутить я воду день и ночь,

И пакости ребятам делать я не прочь.

С великим наслажденьем, ведь я всегда в движении.

Поссорить всех — вот главная забота,

И гадости изобретать — моя работа.

Купаться вас, ребятки, не пущу,

Все игры и забавы запрещу!»

Ну точно про Гладких…

«Черт встает у воды, корчит рожу и пугает детей. Нептун командует детям: „В воду его!“ Черт в страхе убегает».

Успеть бы убежать…


Успел. Хотя было трудно. Все-таки возраст. А эти лбы-акселераты носятся, как скаковые жеребцы. Особенно из старшего отряда. От спецназовца легче удрать, чем от них. Хорошо, лагерь недалеко от озера.

В умывальной он отдышался, снял с себя реквизит, смыл с груди сажу, а с лица гуашь. Натянул тельняшку и вернулся на пляж. Праздник уже завершился. Вожатый, все еще в костюме Нептуна, катался на лодке вокруг ограждения. Отряды купались по очереди. «Глухарек» уже открыл сезон, сейчас детишки-шалунишки с визгом носились по песку.

Татьяна Павловна загорала, сидя на старом бревне, валявшемся в траве сразу за береговой линией озера. Заметив Виктора Сергеевича, она приветливо помахала рукой. Тот подошел и присел рядом. От вида ее полуобнаженного тела у него началась сердечная аритмия. «Лепила, мы теряем его!»

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич! Вы такой замечательный черт! Очень убедительный, — сделала комплимент воспитатель первого отряда. — Мне очень понравилось. В прошлом году было совсем не то.

— Да не черт я… Это так — маскарад, — защитил свою честь положенец.

— Не сердитесь. Конечно, не черт… А почему вы не загораете?

— Нельзя мне… Это, как ее… Аллегрия.

— Аллергия? На солнце?

— Да… Пузырями покрываюсь.

— Сочувствую. И купаться не будете? Вода просто прелесть. Теплая, как на Черном море.

— Потом… Пускай мальцы сперва.

«Надо же, — подумала Татьяна Павловна, посмотрев на воспитателя, — с виду такой суровый, а в душе совсем наоборот, все для детей…»

— А у вас дети есть? — тихонько спросила она. — Я имею в виду, свои?..

Виктор Сергеевич покачал головой.

— Нет… Не сложилось. Я и женат-то не был…

— Принципиально?

— Нет… Так получилось… То одно, то другое… А теперь вроде как поздно. Староват.

— Ну, какой же вы старый, — улыбнулась Татьяна Павловна, — самый расцвет.

— Арсений сказал, ваш муж чалит… сидит, — рискнул спросить Виктор Сергеевич.

— Я не замужем… А отец Арсения действительно сидит, — улыбка исчезла с лица женщины.

— За что?

Татьяна Павловна немного помолчала.

— Он первый раз в двадцать лет сел. Пьяного обобрал. Не один, в компании. Вышел в двадцать три. Я как раз тогда в институт поступила, на заочный. На танцах познакомилась. Он мне таким романтичным показался. Знаете, этакая несчастная жертва обстоятельств и режима. Ухаживать начал, словно принц. У меня голова и закружилась. Влюбилась без памяти… А время, сами помните, тогда какое было. Рэкет, бандиты. Он и связался. Образования никакого, профессии нет. Зато авторитет — в тюрьме сидел, жизнь знает. Меня подарками задаривал, в любви клялся… Я уговаривала, чтоб за ум взялся, на нормальную работу пошел. Когда забеременела, думала, угомонится. Да какое там. В общем, романтика быстро закончилась. Посадили моего принца за групповое изнасилование и убийство. С приятелями в бане отдохнули.

— А сидит где?

— Не знаю даже… Я сразу сказала, что ждать не буду. Да и не нужна я ему была. Так, подвернулась под руку… Потом родила Арсения, закончила институт, устроилась в лицей.

— И что? Никого больше не нашли?

— Поначалу никого и видеть не хотела. Все мужики сволочами казались. Потом успокоилась, но… Тихомирск не такой большой город… Свободных мест нет, как пишут в гостиницах. Полгода с одним жила. Алкашом оказался. Выгнала. Но мне с мамой и Арсением вполне комфортно.

— А тот, первый? Он же выйдет.

— Ну и что? Он уж и забыл про меня. И потом, наверняка снова сядет. Я уверена — кто туда хоть раз попадет, неважно за что, нормальным человеком не выходит. Такая система. Вы согласны?

Виктор Сергеевич опустил глаза в песок и еле слышно ответил:

— Не знаю… На себе не проверял.

— Ну, зато я теперь опытная. Больше никакой экзотики, хватит. Судимый — скатертью дорога.

— Но, бывает, исправляются.

— Пускай. Только без меня.

«Вот и сказочке конец…»

К ним подбежал Арсений.

— Хай, муттер! Можно я с твоим отрядом искупаюсь? Жарко очень, а наша очередь через час. Да они еще и по-немецки разговаривают…

— Спрашивай у Виктора Сергеевича. Он же твой воспитатель.

— Виктор Сергеевич, можно? — Расстроенный отпрыск повернулся к Сумарокову, предполагая, что вряд ли получит добро.

— Нет… Это не по поня… Чем ты лучше остальных? Мама мамой, но… Жди.

Арсений одарил воспитателя добрейшим взглядом. «Готовьтесь, уважаемый Виктор Сергеевич: сок в кровать — это такая мелочь. Вы даже не представляете…» Обдав педагога порцией песка из-под ног, умчался прочь.

— Правильно, что не разрешили, — посмотрела ему вслед Татьяна Павловна, — а то я его слишком разбаловала.

Они болтали еще минут тридцать, пока плаврук не вызвал к купальне первый отряд.

Татьяна Павловна отправилась строить своих подопечных.

Виктор Сергеевич прошел около километра вдоль берега озера, осмотрелся и, убедившись, что его никто не видит, снял тельняшку и с разбега прыгнул в воду. Испугался, не разучился ли плавать? Нет, не разучился, все-таки на Волге вырос. Перевернулся на спину и, зажмурившись от удовольствия, погреб на глубину.

Он моментально забыл обо всех своих проблемах и переживаниях. Неожиданно увидел на горизонте большой железнодорожный мост и поплыл к нему. Надо обязательно прыгнуть с него, ведь тогда он так и не рискнул нырнуть… Но сейчас обязательно нырнет. И докажет, что не трус.

Это было его первым купанием за последние двадцать лет.

Вечером в клубе в честь праздника показывали мультики. Старые, советские. Про Винни Пуха, про Волка и Зайца, про Льва-фокусника, про Бременских музыкантов. Виктор Сергеевич видел их когда-то в детстве. Он стоял в дальнем углу зала и, не отрываясь, смотрел на экран. Неожиданно экран расплылся, изображение помутнело. Воспитатель протер ладонью глаза. Ладонь была мокрой.

Жарковато здесь, однако…


Арсений сдержал честное пионерское слово. Утром воспитатель проснулся с доброй порцией зубной пасты на лице.

* * *

— Слышь, а кто такие ботаники? И эти, погоди… Лузеры?

— Это ты к чему? — удивился Кольцов.

— Я когда брился в умывальне, треп пацанский слышал. Тема с Арсением базарили. Короче, ты ботаник, а я — лузер.

— Я — ботаник? — переспросил Евгений Дмитриевич, задумчиво глядя на Виктора Сергеевича.

— Ну да. Ты.

— Вообще-то ботаники растениями занимаются. Изучают там, выращивают. А лузеры?.. Без понятия. Погоди, сейчас узнаем. Юный друг милиции! Комм цу мир!

— Слушаю, Евгений Дмитриевич!

— Кто такой ботаник и лузер?

— Это тупой и еще тупее. А что?

— Ничего. Спасибо, свободен.

Педагоги искренне огорчились. Воспитатель огорчился больше.

— А почему это я тупее?

— Устами младенцев… Детей не проведешь, они сердцем чуют. Что есть, то есть. Видимо, вы что-то не догоняете в педагогике, Виктор Сергеевич.

— Я не догоняю?! Да если б не я, они бы тебя на три буквы в открытую посылали! Это ты с ними сюсюкаешься да стучать учишь!

— Детей надо баловать! Только тогда из них вырастают настоящие разбойники! Я цитирую Андерсена.

— Для меня лунявые — не авторитет!

— Вот поэтому ты и лузер!

— А в морду не хочешь, ботаник… Сын ботаника и внук ботаника.

— Ну попробуй! Самый крутой, что ли? Давно рога не отбивали?

— Что?!!..

Легкий тычок. Ответ. Тяжелый тычок. Ответ. Удар. Ответ. Понеслось! Кр-р-расота!

Приятно смотреть, когда спорят настоящие мастера педагогики. Успевай только очки считать!

— Да ты ни хера в воспитании не смыслишь, пездагог!!!

— Чья бы мычала! Макаренко недобитый! Пионер зажатый!

— Товарищи, что это вы делаете?!!

Брэк! Звучит гонг.

— Виноваты, гражданин начальник… Готовимся к спортивному празднику! Разрешите продолжить?

— Продолжайте… Но лучше готовьтесь к родительскому дню. Осталось две недели. Надо придумать и разучить праздничную программу для родителей. У вас есть какие-нибудь идеи?

— Конечно! История государства Российского! И патриотично, и зрелищно. Спросите у Виктора Сергеевича. Он видел.

— Неплохая, кстати, мысль, — одобрила начальница, — надо прикинуть. Спасибо!


После обеда Виктор Сергеевич вернулся на яхту немного раньше, чем обычно. Не было аппетита, он выпил чаю и съел пару сушек. Слишком много переживаний, жратва в рот не лезла. Да еще лузером обозвали. Поднимаясь по ступеням крыльца, заметил Лизу, выскочившую из их каморки. Защелку он так и не поставил, у завхоза не нашлось ни одной.

Воспитатель не погнался за ней и не окликнул. Заглянул в каморку. На раскладушке стоял свежий букетик. Несколько ромашек, одуванчики. Под бутылочкой сердечко…

Ну, дела!.. Влюбилась, что ли?

Он не пошел разбираться. Что ей предъявить? Рано тебе еще, соплявка, о таких вещах думать. Иди в куклы играй.

Решил посоветоваться с опытным педагогом, с Татьяной Павловной.

— Да, такое случается, — подтвердила она, — некоторые девочки влюбляются в учителей или вожатых. Естественно, по-детски. Никакой патологии в этом нет. Как правило, они придумывают в своем воображении доброго волшебника или просто благородного рыцаря. И потом узнают в ком-то созданный ими образ. Видимо, ей не хватает в жизни отцовской ласки.

— Но почему именно я?

— Значит, вы и есть этот добрый волшебник. Поздравляю.

— И какие теперь мои действия?

— Ничего. Ведите себя, как и прежде. Закончится лето, вы уедете, и все пройдет само собой. Через полгода она вас забудет.

«А вы?..»

Виктор Сергеевич сходил в штаб, попросил у Зинаиды Андреевны папку с анкетами отдыхающих, нашел Лизину. Как и предполагала Татьяна Павловна, в графе «отец» стоял прочерк. Мать работала уборщицей в магазине.

Вечером к воспитателю подошла Леночка Бичкина:

— Виктор Сергеевич, мальчики придумали идиотскую забаву. На дверях в палаты есть петли для замков. Они суют туда палочки и бьют в двери ногой!

— Зачем?

— Кто сломает самую толстую палочку, тот и победил! Гоша Макеев засовывал палочку, а кто-то ударил. В итоге вывих пальца! Скажите им, чтобы прекратили. Неужели других игр мало?

«Преф, сека, бура…»

— Хорошо, поговорю.

Воспитатель кинул клич, пионеры нехотя собрались возле беседки.

— Пацаны, вы знаете, что случилось с Гошей Макеевым. Доигрался хрен на скрипке — очень музыку любил… Я только что из санчасти. Так вот…

Пионеры перестали шушукаться и насторожились.

— У него не просто вывих, а кесарево свечение… Оно может остаться с ним на всю жизнь. Вы тоже хотите этого?!

Страшный, но, главное, непонятный диагноз сделал свое дело. Пионеры в испуге уставились на воспитателя.

— Немедленно завязы… кончайте. Я внятно объяснил?.. Вольно, разойтись по хат… по палатам.

На следующий день Леночка поблагодарила воспитателя:

— Спасибо, Виктор Сергеевич, они больше не бьют в двери. Здорово! Я бы так, наверное, не смогла.


Три дня спустя состоялся лагерный турнир по футболу. Отряды поделили на две возрастные группы — три старших, четыре младших. В каждой выявлялся победитель. Играли по семь человек плюс вратари. Судил встречи физрук.

За подготовку сборной «Глухарька» отвечал вожатый, ибо был не последним человеком в отечественном футболе. Сыграл целых две игры за сборную райотдела на городском турнире милицейских команд. Сборная набрала ноль очков. Одну игру «слили» с разницей в четыре мяча, другую — в семь. Что неудивительно. Перед первой встречей разминались только пивом, перед второй уже беленькой. А после турнира залили горечь поражения и тем и другим одновременно.

Имея такой богатый опыт, можно смело идти на тренерскую работу. Вечером Евгений Дмитриевич устроил сборы. Сначала вызвал всех умеющих играть в футбол, потом всех желающих. Набралось десять бойцов. В основной состав попадали те, кто не мазал с трех метров по пустым воротам. Кое-кто ухитрялся промазать, их оставляли в резерве. Место в воротах занял Шандыбкин, как самый длинный.

— Хорошо бы со стороны бойцов прикупить, — высказал пожелание тренер, оценив мастерство команды, — или в аренду взять. Сами не вытянем. Но, к сожалению, в клубе дефицит бюджета.

— Не гундось, — ответил воспитатель.

Перед началом первой игры Евгений Дмитриевич построил команду и дал последние указания:

— Наша задача простая — забить мячей больше, чем соперник. Ног не жалеть!.. Помимо ног, можно играть головой. Руками запрещено. Бить по мячу надо сильно, но точно. Я верю в вас, «глухари»! Кто будет плохо играть, останется без горького, тьфу ты, сладкого. Кубок наш! Вперед! «Глухарь» — чемпион! Ура!!!

— Мы сделаем их! — ответила команда. — Порвем, как акула туриста!

Противники вышли на поле. «Глухарята» против «Светлячков». Евгений Дмитриевич, как истинный спортсмен, не смог обойтись без допинга. Допинг поставляла Мальвина Ивановна, севшая на сухую диету. А тайные запасы остались. Не пропадать же. Да и сто граммов для укрепления духа никогда не помешают.

Тренер руководил игрой возле бровки. Воспитатель сидел на трибуне. Рядом с Татьяной Павловной, пришедшей поболеть за сына. Сын играл в основном составе, правда, не понятно, в какой линии, потому что линий не было вообще.

Судья свистнул и засек время. Тайм по пятнадцать минут. Понеслись.

Пионерский дворовый футбол — это, конечно, не «Ювентус». Вся тактика сводится к одному — бегать за мячом, куда бы он ни полетел. Всем гуртом. В защите ли ты, в нападении или в воротах. А дальше — по обстоятельствам. Но в «Светлячках», в отличие от «Глухарьков», несколько человек играли не только во дворе, умели пасовать и примерно представляли, что такое оборона и нападение. Поэтому к первому перерыву смогли вколотить два безответных мяча долговязому Шандыбкину, который орал на полевых игроков, как бригадир на ленивых гастарбайтеров.

В перерыве тренер сделал пару замен и попытался нарисовать на земле, кто где должен находиться. Игроки кивнули, мол, все поняли, но, едва началась игра, снова сбились в кучу. Тренер пытался давать советы, группа поддержки из девочек танцевала за воротами «танец маленьких глухарей», но счет на табло не менялся.

Помог возраст. Все же «Светлячки» были на год младше, что уравнивало шансы. Малыши стали выдыхаться. В результате за пять минут до финального свистка Костя Жуков смог затолкать мяч в ворота. Причем вместе с вратарем. Трибуны радостно вскинули руки. Татьяна Павловна тоже подпрыгнула и захлопала в ладоши. Виктор Сергеевич, прохладно относившийся к спортивным развлечениям и предпочитавший картишки, незаметно для себя серьезно распереживался, наблюдая за игрой. «Давайте, пацаны, давайте…»

Когда мяч попал в голову Арсения и удачно отскочил в чужие ворота, он и Татьяна Павловна вскочили с места, закричали и непроизвольно, по инерции обнялись. И еще с минуту так и стояли. Но уже не по инерции. А к обоюдному удовольствию.

Пока обнимались, «Глухарьки» вышли вперед, но судья не засчитал взятие ворот. Якобы Жуков подыграл рукой. Встреча не записывалась на видео, пересмотреть спорный эпизод не представлялось возможным. Тренер шестого отряда выскочил на поле, чтобы заявить протест. Дескать, рука была неумышленная. Арбитр лагерной категории как мог отбивался. И отбился бы, не вмешайся в спор воспитатель. Отвел в сторонку физрука и вежливо объяснил:

— Короче, здесь два мнения. Мое и неправильное. Вы меня понимаете, Федор Федорович?

С вежливым тоном славно гармонировал взгляд интеллигентного человека, поэтому судья не рискнул не понять.

— Конечно, Виктор Сергеевич. Гол был забит по правилам. Мне просто показалось.

После этого исторического момента пионеры шестого отряда прониклись к воспитателю уважением. Настоящий мужик, хоть и злой. Не потерпел несправедливости. Грудью за них встал. Не лузер.

* * *

Виктор Сергеевич начал встречаться с Татьяной Павловной почти ежедневно. Она не избегала его общества, но никак не могла привыкнуть к его замкнутости. Списывала это на особенности характера. Он помогал ей носить воду в умывальню, строил по ее просьбе самых хулиганистых подростков. Через неделю весь лагерь знал, что между воспитателями не только производственные отношения. И, в конце концов, случилось то, что рано или поздно случается между мужчиной и женщиной. Мужчина подарил женщине цветы. Лично нарвал на прекрасной лужайке, лично связал веревочкой. Женщина поблагодарила и преобразилась. Они перешли на «ты».

В тот вечер она была чем-то расстроена.

— Что случилось, Таня?

— Понимаешь, у ребят стали пропадать вещи. У одной девочки плеер, у другой хороший свитер. Вчера пожаловался Миша Андреев. Из кладовки исчезли кроссовки. Кладовка запирается на ключ, но замок очень старый.

— Может, сами посеяли?

— Нет, нет, исключено. Я сегодня решила немного понаблюдать за кладовкой. Во время тихого часа.

— И что?

— У нас есть мальчик. Из не очень благополучной семьи. Андрюша Мартынов. Он попытался залезть в кладовку, ножиком открыл замок. Я вмешалась, но он стал от всего отпираться. Дескать, дверь была открыта, а он хотел взять из своей сумки носки. Да еще нагрубил. С ним вообще тяжело разговаривать. А на днях он избил соседа по палате. Говорят, отобрал часы.

— А сосед?

— Молчит. Надо что-то делать, пока больших бед не натворил. Нам только преступников малолетних в лагере не хватало. А отправить его домой без видимых причин мы не имеем права.

— Если он ворует, значит, кому-то должен толкать, то есть продавать.

— У некоторых ребят есть деньги, но не так много. Да и не будет у него никто покупать… Может, ты поговоришь с ним? Как милиционер. Тюрьмой припугнешь или еще чем-нибудь.

«Как милиционер… Хорошо, не как прокурор…»

— Тюрьмой детей пугать нельзя. Иначе никто не захочет туда садиться и они опустеют. Тюрьмы, в смысле. Шутка. Хорошо, поговорю. Сколько ему лет?

— Четырнадцать.

— Значит, вменяемый, сажать можно… Где он?

— Вон, возле туалета. Высокий такой, в белой футболке.

В отличие от Евгения Дмитриевича, Виктор Сергеевич не изучал основ криминалистики и оперативно-розыскной деятельности, но опыт общения с антиобщественным элементом имел большой, если не сказать огромный. Подойдя к Мартынову, сурово взял его за плечо и перетащил за умывальню. От подростка несло свежевыкуренной сигаретой. Видимо, где-то покупает.

— Это ты крысишь, Дюша?

— Чего?! — выпучил глаза пацан.

— Тыришь у своих. — Воспитатель захватил пятерней ладонь воспитанника и слегка сжал.

— Нет… Я не тырю.

— Фуфло гнать нехорошо. Не по-пионерски, — Сумрак сжал ладонь посильнее, — можно и в «обиженку» попасть. Колись быстро, долговязый…

Андрюша попытался вырваться.

— Татьяну Павловну позовите!

— А адвоката тебе не надо? Шмотки куда дел? Быстро!

Сила измеряется в ньютонах. Андрюша сломался на третьем ньютоне, когда на легкий пушок над его верхней губой потекли сопли.

— Ладно, ладно, скажу… Больно! Пустите!

Виктор Сергеевич грубо нарушал уголовно-процессуальный кодекс, забыв, что признание, добытое с применением угроз и насилия, доказательством не является. Но его это мало беспокоило. Он не процессуальное лицо.

Андрюша поведал жуткую историю. Оказывается, он законтачил с малолетним хулиганским элементом из Потеряхино-1 на почве любви к «очку». Это такая карточная игра. Вроде бриджа, только посерьезней и посложнее. В результате любви Андрюша лишился личного имущества, после чего стал ставить на кон имущество соседей по отряду, обещая им все вернуть с процентами. Но возвращалось плохо. То ли ему не везло, то ли играл он недостаточно профессионально. Короче, он стал играть в долг и оказался в чрезвычайно тяжелом положении. Для начала ему нарисовали синяк под глазом. Он украл плеер и свитер. Отобрал часы. Но соперники уже включили счетчик, и это не спасло положение дел. Прятаться в лагере бесполезно. Выигравшие могут достать и в лагере. Андрюша пообещал им, что возьмет у предков в родительский день. Но предки ничего не привезут. У них самих ни копья.

Последнюю часть чистосердечного признания он рассказывал в присутствии подошедшей Татьяны Павловны.

— И сколько ты им должен? — спросила она.

— Четыре тысячи.

— Кошмар!

По местным меркам это была внушительная сумма.

— Карточный долг — это святое, — серьезно сказал Виктор Сергеевич, — надо отдавать или отыгрываться.

— Они мухлюют, — вяло промямлил игрок.

— Тогда не надо было играть. Сколько их?

— Человек десять. А основной — Коля Белый. Но с ним лучше не связываться.

— Это почему?

— Он крутой. Даже в тюрьме сидел. За грабеж. В наколках весь. С выкидухой ходит.

— О как! — усмехнулся Виктор Сергеевич. — И какой он срок мотал?

— Вроде два года.

— Ну, тогда действительно серьезный пацан. Когда тебе на стрелку? В смысле, когда с ними встречаешься?

— Завтра в пять, в лесу. Тут рядом.

— Вместе пойдем. Поглядим, что это за лесная братва. Все, гуляй. В песочек поиграй или в фантики. Только не на деньги.

— Погоди, — вспомнила Татьяна Павловна, — а как ты из лагеря выходишь? Он же за забором!

— Так это для лохов забор. Там дырка есть.

Пацан исчез.

— Судимый, — искренне расстроилась Татьяна Павловна, — только этого не хватало. Как бы лагерь не подожгли.

— Не подожгут.

— Вить, может, из Тихомирска милицию вызвать? На всякий случай. Их же много.

— А зачем нам милиция? Не нужно нам никакой милиции… Я сам милиция.

— Но ты же один!

— Настоящему педагогу и сотня не угроза.


Сотня не сотня, но человек пятнадцать на стрелку приперлись. Возраст переходный. От тринадцати до двадцати. Вид не пионерский. Беспризорный, бесхозный. Коля Белый выделялся среди своей кодлы не только габаритами, но и авторитетным прикидом. Потертым черным пиджаком, остроносыми ботинками-казаками с сильно сбитыми каблуками и серьезной латунной печаткой на правой руке. Плюс обязательные четки, почти нулевая стрижка и пара наколок на кистях. Наверное, и тачка в кустах притаилась. Черный «запор». В общем, судя по всему, сериал «Бригада» посмотрели и в Потеряхино-1. Бригады, счетчики, стрелки, свеженакачанные бицепсы… Все по-взрослому. Даже биты бейсбольные. Правда, пока самодельные — из местной березы.

Остальные участники потеряхинской ОПГ (организованной преступной группировки) пытались приблизиться к положенному имиджу, но пока недотягивали. Кому-то не хватало на пиджак, кому-то на ботинки. Кому-то на мозги. С пионеров много не сострижешь, а стричь со взрослой публики чревато, не подросли еще. Но, в принципе, определенную угрозу они представляли. Если накинутся всей стаей, то и сам губернатор Калифорнии не справится.

Виктор Сергеевич не стал менять имидж, придя на ответственное мероприятия в шортах, фланке, кедах и пионерском галстуке. Дабы сразу показать, что он не подвержен влиянию моды. Андрюша Мартынов осторожно выглядывал из-за его спины, заткнув ладонями уши, как ему зачем-то велел педагог.

— Ты старший? — не здороваясь, воспитатель обратился к вожаку.

— Ну, я. — Белый крутанул четки. — И чё?

— Мой пацан вам должен. Я его долг на себя беру.

— А отдашь?

— За тем и пришел. — Педагог достал из кармана шорт несколько сотенных купюр — накануне Зинаида Андреевна выдала обещанную заработную плату.

Белый одобрительно усмехнулся и посмотрел на своих. Я крут! Учитесь! Уважайте!

— А может, партейку? — не отдавая деньги, предложил Виктор Сергеевич.

— О`кей, — что-то прикинув, вальяжно согласился вожак, — только в долг я не играю.

— Я тоже. Не боись — отдам. Колода есть?

— Найдем.

Играть сели на сваленной сосне. За спиной воспитателя сразу пристроилась парочка наблюдателей. Следить за соблюдением правил.

— Не стойте сзади, — обернулся к ним Виктор Сергеевич, — детей не будет.

Наблюдатели нехотя убрались. На ветвях поудобней расселись болельщики — птицы и белки. Медведей, волков, зайцев и остальных, кроме комаров, партия не заинтересовала. Коля Белый достал замусоленную колоду, ловко перетасовал и положил перед соперником. Тот взял ее, повертел в руках и вернул на место.

— Сколько ставишь? — спросил местный авторитет.

Педагог кинул на сосну три сотни.

— На все.

Белый последовал примеру, вытащив свои деньги из пиджака.

Первую партию воспитатель проиграл. Перебрал. Коля высокомерно улыбнулся, сплюнул на траву.

— Еще будешь?

Виктор Сергеевич молча достал оставшиеся от получки две сотни. Взял колоду.

Теперь банковал он.

С этого момента удача покинула пахана потеряхинских. То ли не везло, то ли мухлевал он недостаточно ловко. За полчаса педагог отыграл мартыновский долг, лишил соперника всей наличности и повесил на него двести условных единиц, или пять тысяч рублей по курсу Центробанка. После потребовал расчета.

— Ты же говорил, в долг не играешь. Бабки на стол!

— У меня нет с собой. Я верну, в натуре… Или отыграюсь. Сдавай.

— Слы, я тебе чё, барыга? — Виктор Сергеевич швырнул ему под ноги колоду и поднялся с сосны. — Как на базаре торгуешься. Бабки гони!

Бригадир тоже поднялся, сунул руку в карман пиджака.

— Сказал, верну. Чё, не веришь? Отвечаю.

— Ты не святой дух, чтоб тебе верить. Короче, жопа есть — фуфла быть не может!

Воспитатель бросил взгляд на воспитанника. Тот по-прежнему зажимал уши, словно артиллерист перед выстрелом.

Возможно, присутствующая на стрелке организованная преступность не поняла значения последней реплики, но Коля не зря сидел целых два года. Кое-что усвоил. Товарищ в галстуке предлагал рассчитаться натурой. То есть нанес смертельное оскорбление.

Рука вожака выхватила «бабочку», лезвие сверкнуло на приветливом летнем солнышке.

— Не булькати, жижа! Попишу.

Остальные, как по команде, тоже извлекли личное оружие. Поинтересней, чем плевательные трубки и рогатки. Эхо войны. Хотя война и не добралась до здешних мест.

Виктор Сергеевич еще раз посмотрел на Мартынова, и, убедившись, что его уши на замке, выдал монолог, украсивший бы любой учебник по педагогическому мастерству. Произносил он его спокойно, но вдохновенно, словно актер, долгое время игравший молчаливого слугу и, наконец, получивший роль со словами. (ВЫРЕЖИ И СОХРАНИ!)

— Жало завали, плесень… Тебе что, на хер соли насыпали? Визжишь, как потерпевший. Достал нож, режь! Или по жизни не волокешь и понты чеченские решил проколотить?! Ты, баклан недоделанный, на зоне шнырем был, а здесь накидал на себя пуху и блестишь чешуей! Короче, долг я откусал, а ты в попадосе. Плюс рамсы попутал и, не зная человека, заточкой светанул. Короче, еще раз со своей пристяжью возле лагеря нарисуешься, я тебе это «сажало» загоню в тухлую вену! Причем тупым концом. А теперь дай его сюда и ломись по-шустрому!

Воспитатель протянул руку. Растерявшийся Коля Белый не решился вступить в диспут. Интуитивно он догадывался, что проиграет. И уж тем более атаковать. Живым из поединка не выйти. Товарищ загрызет его зубами. Но и ронять авторитет в глазах бригады не хотелось. В общем, предстоял нелегкий выбор.

— Пожалуйста, отдай ножик и уходи с миром, — догадавшись о терзаниях, помог ему Виктор Сергеевич.

Бригадир нехотя выполнил просьбу.

— А вы кто по жизни? — негромко и вежливо поинтересовался он, отдавая «бабочку».

— Воспитатель я. Шестого отряда. Пионерский лагерь «Юнга». — Педагог спрятал ножик в карман и повернулся с Мартынову: — Можешь слушать…

Когда они уходили с полянки, за спиной раздался звук заводимого мопеда. Наверное, черного.

Татьяна Павловна ждала их возле главных ворот.

— Ну как? Поговорил?

— Да. По-нашему, по-ментовски. Больше не придут.

* * *

На вечерней летучке Зинаида Андреевна донесла до ушей педагогов не очень хорошее известие.

— Со дня на день в лагерь приезжает санитарная инспекция. В основном проверять столовую, но в отряды тоже могут заглянуть. К сожалению, многие дети не моют перед сном ноги. Поэтому на всякий случай, когда они уснут, надо взять влажные тряпочки и протереть. Это несложно, но необходимо.

Неизвестно, как в других отрядах, но в шестом не мыли точно. Вожатый и воспитатель решили распределить обязанности по справедливости. Воспитатель будет держать ноги, вожатый их мыть. Воду набрали в ведро и пошли по шконкам. Детям было щекотно. Шандыбкин лягнул воспитателя, чуть снова не сделав его пиратом. Теперь на второй глаз. Свобода доставалась дорогой ценой.

Приближался священный для лагеря день. Родительский. Детишки в предвкушении хвастались друг перед другом, что привезут им предки. Какие игрушки и угощения. Воспитатели радовались, что хоть один денек смогут полноценно отдохнуть. Мальвина Ивановна придумывала, что приготовит на праздничный образцово-показательный обед. Зинаида Андреевна разрабатывала план мероприятий.

Идея со спектаклем на историческую тему была заманчивой, хоть и трудновыполнимой. По причине отсутствия реквизита и костюмов. Но начальница решила рискнуть. Ведь главное, показать, что воспитанники не равнодушны к истории отечества. А то многие совсем уж не помнят. Восстание декабристов, видишь ли, случилось в семнадцатом году, а Ленин — это полководец, победивший Гитлера. Позор! Развалили страну!

Каждый отряд должен подготовить номер из определенной эпохи. Выбрали петровские времена, декабристов, естественно — революцию, Гражданскую войну, Отечественную и полет в космос. Никаких перестроек и реформ. Номер состоял из песни, на фоне которой несколько человек будут изображать героев тех времен. Седьмой отряд, которому не досталось эпохи, просто споет пионерскую песню «Взвейтесь кострами». Действо решили провести на плацу, возле главной трибуны. Клуб для такого зрелища был тесноват.

Помимо этого родителей ждет выставка достижений кружковцев. Каждый кружок подготовит самые лучшие экспонаты.

На жеребьевке шестой отряд вытянул Гражданскую войну.

— Обязанности делим по-честному, — предложил Евгений Дмитриевич Виктору Сергеевичу, — я готовлю танцевальный номер, вы — разучиваете песню. Устроит?

— Пусть Ленка разучивает. Она петь любит.

— Если дети запоют, как она, нас выгонят из лагеря.

На репетицию оставалось не так много времени, и педагоги сразу приступили к делу. Евгений Дмитриевич отобрал для номера шесть пионеров, остальных вверил воспитателю. Номер репетировал в клубе, подальше от посторонних глаз, чтобы дети не стеснялись. Худрук пошел по пути Мейерхольда — минимум костюмов, реквизита и декораций. Три человека изображали красных, столько же — белых. Вместо коней — палочки с тряпками на конце. Вместо сабель — другие палочки. Из ватмана Кольцов свернул буденовки, нарисовал звезды. На грудь красноармейцам повесил по три полоски — буденновцы называли их «разговорами». А вот с белыми вышла заминка — они не обладали такой же ярко выраженной исторической харизмой. Пришлось клеить из того же ватмана фуражки, вместо звезд рисовать череп с костями, а на плечи прикрепить офицерские погоны. Скакуны и сабли были такими же, как у красногвардейцев.

Собрать пионеров для разучивания песни оказалось делом непростым. Виктор Сергеевич поручил это капитану яхты Маше Гудковой, но она авторитетом среди команды не пользовалась. Тогда пришлось прибегнуть к помощи положенца Темы Шандыбкина: «Соберешь народ — получишь компот!» Шандыбкин справился без проблем. Правда, сам песню учить отказался. Берег голос и имидж.

Накануне родительского дня провели генеральную репетицию возле яхты. Воспитатель построил хор, вожатый вывел танцевальную группу. Пока без костюмов.

— Начали! — Виктор Сергеевич взмахнул руками, словно великий дирижер и строитель Валерий Гергиев.

Хорошо, что здание штаба находилось далеко от шестой яхты и Зинаида Андреевна не услышала песенку. Иначе рисковала впасть в депрессию.

Хор грянул «Таганку».

Цыганка старая, дорога дальняя,

Дорога дальняя, казенный дом…

Быть может, старая тюрьма Центральная

Меня, парнишечку, по новой ждет.

Таганка, все ночи полные огня,

Таганка, зачем сгубила ты меня?

Таганка, я твой бессменный арестант,

Пропала юность и талант в твоих стенах…

Девочки перекрикивали мальчиков. Пели серьезно и сосредоточенно. Соскучились по родителям, хотели порадовать. О содержании текста, похоже, не задумывались. Зачем? Воспитателю виднее, он за это деньги получает. Танцевальная группа тоже не дурачилась. Скакали на палках, от души размахивая саблями и рискуя оставить партнеров без глаз.

Вожатый обреченно опустился на траву. Слов у него не было. Воспитатель, наоборот, продолжал дирижировать и улыбаться. У него получилось, он справился! Хорошо поют, молодцы!

Спели не всю песню, а лишь два куплета. Больше не имело смысла — танец не слишком продолжительный.

— Ты чего наделал, дирижер? — устало спросил вожатый, когда смолкли последние слова песни.

— А что? — Воспитатель был явно доволен.

— Правильно в одной песенке поется — фарш невозможно провернуть назад, и мяса из котлет не восстановишь… Ты как был уркой, так уркой и останешься. Я тебе что велел? Про Гражданскую войну выучить! «Тачанку» там или «Шел отряд по берегу». А ты что натворил? Какой казенный дом, какая Таганка?!

— Так я других песен и не знаю, — развел руками Виктор Сергеевич.

— Спросил бы! Языка, что ли, нет? Как чувствовал, нельзя тебя ничего поручать!

— Поучи жену щи варить! — огрызнулся Виктор Сергеевич. — Песня ему не нравится… Нормальная песня. Подумаешь, не про войну. Зато за душу берет!

— А нас теперь за жопу возьмут! Не пойму, ты серьезно говоришь или придуриваешься?.. Короче, делай что хочешь.

Евгений Дмитриевич поднялся с травы, махнул рукой и побрел в каморку.

Воспитатель несколько секунд смотрел ему вслед, потом обернулся на ожидающий команду хор. Блин, а ведь действительно возьмут… Расслабился, однако. Но переучивать поздно. До утра не успеть.

* * *

— Шухер!.. Пожар!..

Евгений Дмитриевич вздрогнул, открыл глаза. Воспитатель ворвался в каморку, присел на раскладушку, посмотрел на напарника, который прилег покемарить после утренней линейки. Виктор Сергеевич, не паниковавший даже в смертельно опасных ситуациях, сейчас выглядел чрезвычайно озабоченно.

— Линять надо! Пакуй «сидора».

— Что случилось? — Вожатый, словно подброшенный пружиной, вскочил с койки.

— Вышкин в лагере!

— Какой Вышкин?

— У нас с тобой один Вышкин. Николай Филиппович. Хозяин зоны.

— Погоди, погоди… Откуда ему здесь взяться? Сдали нас, что ли?

— Родительский день сегодня! Знаешь, к кому он приперся? — Виктор Сергеевич вытащил из-под раскладушки рваный полиэтиленовый пакет и начал складывать туда свои нехитрые пожитки.

— Ну?

— К Косте Жукову! Отчим он его! Повезло еще, что я его первым срисовал. Он не при форме, в костюмчике. Возле плаца сейчас пасется с женушкой. Короче, валить надо, пока не поздно.

— Может, пронесет? Не узнает?

— Тебя, может, и не узнает… А не узнает, так малец сдаст. А меня даже в костюме черта срубит. Сейчас праздник начнется, мы через дырку заборную в тайгу уйдем. Через ворота опасно, там Зинаида родителей встречает. Сбегай пока на камбуз, попроси у Мальвины харчей на пару дней.

— Погоди ты, не гоношись! Сорваться никогда не поздно. Давай отсидимся где-нибудь.

— А концерт? Дирижировать кто будет? И кружки еще показывать. По-любому нарвемся.

— Дирижировать не надо, сами споют и спляшут. С кружками разберемся. Не дрейфь.

Воспитатель положил пакет на раскладушку, немного подумал.

— Ладно. Схоронимся пока. Только не вместе.

Виктор Сергеевич всегда помнил про общак. И извлекать его из тайника при вожатом не собирался.

— Я за душевыми отсижусь, там никто не шарится. А ты в тайге пережди. Если не сдадут нас, я в десять на ворота выйду.

— Договорились.

Евгений Дмитриевич осторожно выглянул из каморки. На веранде слушала плеер Леночка. Вожатый подкрался к ней, снял наушники.

— Лена, мы с Виктором Сергеевичем, похоже, отравились кашей. Сходим в санчасть. Через двадцать минут начнется концерт. Отряд надо вывести на плац и построить. Песню они выучили, номер тоже. Тебе только отмашку дать. Сделай, пожалуйста. — Кольцов скривился, взявшись за живот, словно раненый.

— Конечно, конечно, — засуетилась Леночка, — не волнуйтесь, Евгений Дмитриевич, все сделаю!

— Если нас будут искать, мы на больничном до завтрашнего утра.

Вожатый вернулся в каморку, повторил напарнику легенду. Собрав вещички, протянул ему руку:

— На всякий случай, до свидания. Мне было приятно иметь с вами дело, Виктор Сергеевич. Вы хороший педагог, хотя и не идеальный.

— Бывай. — Воспитатель протянул бывшему менту свою руку. Чего, наверное, никогда бы не сделал в прошлой жизни.


Родители и родственники со всех сторон обступили небольшой уютный плац, ожидая встречи со своими чадами. Праздничное настроение витало в воздухе вместе с воздушными шариками, украшавшими капитанский мостик-трибуну. Звенели старые добрые пионерские песни. «Эх, хорошо в стране советской жить…» Привезенные подарки и гостинцы дожидались своего часа.

Николай Филиппович Вышкин вместе с законной супругой заняли места в первом, блатном ряду. Многие, зная социальный статус начальника колонии, пропустили его вперед. (Мало ли пригодится?.. От тюрьмы и от сумы…) Вообще-то сначала он не собирался приезжать на родительский день — других дел выше вышки. Но потом прикинул, что с пасынком надо налаживать отношения, которые пока не складывались. Неродной сын и есть неродной. Но это сын его любимой женщины, и, доставляя радость ему, он доставит радость ей. В универмаге Николай Филиппович купил игрушечный китайский набор американского полицейского — пластмассовые наручники, дубинку, пистолет и серебристый жетон. Пусть воспитывается в правильном, государственном направлении. Жаль, не было набора отечественного милиционера. Могли бы уж сделать. Кругом сплошная американщина.

Ровно в одиннадцать, согласно расписанию торжеств, на трибуну вышла празднично одетая Зинаида Андреевна. С отглаженным галстуком на шее и пилоткой на голове. Она произнесла приветственную речь, заверила, что детям в лагере очень нравится, они прекрасно питаются и подрастают на благо родины. И в подтверждение этому подготовили праздничную программу. Родители зааплодировали.

На плацу появился упитанный пионер из старшего отряда. Белая рубашка, шорты, пилотка, галстук. Ранний волосяной покров на ногах. Пионер вскинул горн, выдул пару визжащих звуков и объявил:

— История государства Российского!

С левой стороны трибуны тут же выскочили гардемарины в картонных треуголках. Тоже в шортах, но со шпагами. Следом показался Петр, роль которого досталась долговязому картежнику Андрюше Мартынову. Фирменного камзола для него не нашлось, он был облачен в ситцевый халат уборщицы. На всякий случай ему, словно спортсмену, на спине написали имя и номер. Петр «1». Приклеили бумажные усы.

— Здесь будет город заложен назло надменному соседу!.. — Андрюша протянул руку в направлении тайги и гордо вскинул голову, увенчанную бумажной треуголкой. Гардемарины тут же приступили к строительству, изображая плотников и каменщиков. Через минуту после их ударного труда двое пионеров выкатили из-за трибуны на плац фанерный силуэт Петропавловской крепости.

Бурные аплодисменты! Громче всех хлопал Николай Филиппович. Почувствовал духовное родство в творческих замыслах.

Заложив город, гардемарины пропели про нос, который не надо вешать, и исчезли за трибуной под овации публики. Зинаида Андреевна умиленно улыбалась. Как прекрасно, что они подготовили именно эту программу! Пусть родители видят, что дети не брошены на произвол лагерной судьбы, а воспитываются в патриотическом русле.

Декабристы, ведомые на казнь, прочитали стих про «глубину сибирских руд». Все как один были в белых рубашках. Всем девчонки завили волосы. Виселицу не возводили — слишком мрачновато для праздника.

Штурм Зимнего разыгрывать тоже не стали — бюджет не позволил. На плац вышли революционные солдат с матросом и, запинаясь, подглядывая в шпаргалку, прокартавили: «Я вижу город Петроград в семнадцатом году». Девочки в белых блузках и красных косынках размахивали флагами, а мальчики в бескозырках, как могли, танцевали «яблочко». В общем, было понятно, что речь идет о вооруженном восстании семнадцатого года.

— А потом наступила Гражданская война! — объявил ведущий.

Хор шестого отряда построился лицом к зрителям-родителям. Вышкин с супругой, увидев Костика, замахали ему руками. Костик улыбнулся. Леночка Бичкина встала перед пионерами. Взмах дирижерской палочкой. Начали!

Виктор Сергеевич не стал разучивать с воспитанниками новую песню. Просто немного изменил родной текст. Теперь вместо слова «Таганка» дети орали «Тачанка». Казенный дом и арестанты остались на месте. Композиция смотрелась необычно, в авангардном стиле. Всадники на палках скакали по плацу, размахивая саблями, хор жалостливо тянул:

Прекрасно знаю я и без гадания —

Решетки толстые мне суждены…

Опять по пятницам пойдут свидания

И слезы горькие моей родни.

Тачанка, все ночи, полные огня…

Тачанка, зачем сгубила ты меня…

Короче, не тачанка, а горячка. Белая-пребелая, если смотреть на номер с позиции судебной психиатрии. Либо шизофрения в обостренной стадии.

Красные всадники, естественно, победили. Точно к окончанию припева. Хор рассыпался, исполнители убежали за трибуну.

К счастью, зрители не были экспертами в области психиатрии. Грянули аплодисменты. Вышкин же не просто аплодировал, а кричал «браво» со слезами на глазах. Какой оригинальный замысел! Старую тюремную песню переложили на революционные слова! Как же он не додумался?! Блестяще, просто блестяще! Надо обязательно спросить у Кости, кто это придумал…

Остальные, в том числе и Зинаида Андреевна, вообще не обратили на текст никакого внимания. Главное, звучало ключевое слово «тачанка», которое вполне соответствовало тематике Гражданской войны.

Один из постановщиков номера, а конкретно — Виктор Сергеевич Сумароков, смог насладиться успехом шоу. Песня и последующий шквал аплодисментов долетели до душевых, за которыми притаился воспитатель. «Уф-ф, проканало…» Он лег на траву, перевернулся на спину, принялся рассматривать облака и незаметно вырубился под лучами ласкового таежного солнышка.

…Ему снилось море, на котором он никогда не был. Правда, оно было обнесено розовой колючей проволокой, но, тем не менее, это было настоящее, уходящее за горизонт, море. С пенными волнами, соленой водой, песчаным пляжем и белоснежными отелями вдоль береговой кромки. С чайками и пальмами. По морю плавали белоснежные яхты, в том числе и яхта номер шесть, за штурвалом которой стоял Арсений. Он пел песню про тачанку и махал рукой воспитателю, скучавшему на берегу. Мол, плывите сюда. Воспитатель нырнул и поплыл к яхте. Вода была теплой и прозрачной, как в бассейне. Иногда он погружался с головой, замечая пестрых веселых рыбок… Он плыл и плыл, но яхта почему-то не приближалась ни на метр. Вскоре он начал уставать. Арсений перестал улыбаться и принялся дразнить педагога, показывая ему смешные рожи. Педагог погрозил ему пальцем. Арсений повернулся, снял шорты и продемонстрировал щуплую задницу. «Ах ты, шкет! Ну, я тебе сейчас!..» Но неожиданно волны понесли Виктора Сергеевича назад, к берегу. Он повернул голову. На берегу вместо отелей чернели кирпичные стены зоновских бараков. Сил грести к яхте почти не осталось. Вдруг Виктор Сергеевич услышал плач. Детский плач, доносившийся с яхты. Наверное, это плакал раскаявшийся хулиган Арсений. Яхта почти скрылась из вида. Лишь маленькая точка белела на горизонте. И плач… Виктор Сергеевич из последних сил рванулся к яхте, но гигантская волна подхватила его и со всего размаха швырнула обратно на берег. Он летел с бешеной скоростью, пока не врезался в мрачную стену барака…

Воспитатель вздрогнул и проснулся. Потряс головой. Сердце стучало так, словно он действительно проплыл километра два против течения. С лица стекал горький пот. Тихо, тихо… Сны — это пустота. Шняга.

Солнце все так же улыбалось с небес, он все так же лежал в траве. Но что-то изменилось.

Плач. Детский плач. Он не приснился — он доносился из-за угла душевой. Виктор Сергеевич привстал и осторожно заглянул за угол.

На земле сидела Лиза, обняв свои худенькие ноги в протертых на коленках колготках. Большой белый бант на голове. Красные туфельки с сильно потрепанными хлястиками и сбитыми каблуками. Странно, что она в колготках. На улице жара… Видимо, стесняется худобы…

— Лиза, что случилось?

Девочка вздрогнула. Она быстро вытерла глаза и опустила их вниз, боясь, что воспитатель заметит красноту.

— Ой, Виктор Сергеевич… Ничего… Я тут просто… сидела. А почему вы не празднике?

— Хотел сполоснуться… Жарковато. Так что все-таки случилось? Тебя кто-то обидел?

— Нет… Ничего… — Она посмотрела в сторону плаца и снова заплакала.

— Тихо, тихо… Так не пойдет. Что это за потоп? Давай-ка, выкладывай.

Лиза вытерла глаза рукавом, шмыгнула носом.

— Она ведь обещала приехать… Почему ко всем приехали, а ко мне нет? Она же обещала…

— Мать? — догадался Виктор Сергеевич.

Девочка кивнула головой.

— Напилась, наверное, со своим новым… Это все из-за него. А эти еще дразнятся… — Она с недетской злостью посмотрела в сторону отряда. Видимо, речь шла о сокамерницах, тьфу ты, — соотрядницах.

Виктор Сергеевич не был сентиментальным и легкоранимым человеком, но сейчас, при виде этих худеньких коленок, этого праздничного банта, может быть, единственного предмета роскоши в ее бедном гардеробе, его авторитетное сердце сжалось от щемящей боли, словно в него загнали заточку и пару раз там провернули.

Девочка, которая увидела в нем доброго волшебника, тайком дарила ему цветы, сейчас в одиночестве плакала за душевой, вместо того чтобы веселиться вместе со всеми.

С одной стороны, подумаешь, родственники не приехали. Не смогли, к примеру. Или еще что. Но для нее это, наверное, действительно трагедия. Покруче, чем для вора общак потерять. Она же ждала, готовилась…

Неправильно это, не по понятиям.

— Ты, это, Лиз, погоди… Она, может, приедет. Просто еще рано, не все добрались. Я слышал, дорогу перегородили. Авария, никого не пускают. Даже автобусы.

Лиза подняла глаза:

— Авария? Кто-то погиб?

— Нет, никто. Просто машина перевернулась. Давай, иди в отряд и жди. Она обязательно приедет. А на тех, кто дразнится, не обращай внимания. Они просто тебе завидуют.

Девочка еще раз шмыгнула носом, встала с земли и медленно побрела в сторону плаца.

Виктор Сергеевич зашел в душевую, через щелку в стене оценил обстановку. Представление еще не закончилось, народ кучковался возле трибуны. Отлично.

Тайными тропами он пробрался в штаб, нашел в кабинете начальницы уже знакомую папку с анкетами. Запомнил Лизин адрес. Вдоль ограды добежал до своей яхты, в каморке скинул тельняшку, натянув футболку с буквами «ЛДПР». Шорты менять не стал. Вернулся к центральным воротам, спросил у сторожа, на каком автобусе добраться до Потеряхино-1. Получил бесплатную справочную информацию.

До остановки чуть больше километра. Автобусы ходили редко, раз в два часа, но ему повезло, ждал он всего пятнадцать минут. Можно было поймать попутку, но он не рискнул. Машины наверняка проверяют на гаишном посту. Автобус, ровесник гагаринского полета, так наклонился набок, что действительно мог перевернуться и перегородить дорогу, но водитель не обращал на это внимания, лихо лавируя между рытвинами. Часть оконных стекол заменяли фанерки, а мягкие сиденья — крашеные доски. Не исключено, что вместо родного мотора под капотом урчал двигатель от старой стиральной машины. Но никто не возмущался и не требовал включить кондиционер. Двигаемся, и слава Богу. Виктор Сергеевич заплатил водителю за проезд, сел на доску в заднем ряду, рядом с полной вонючей пенсионеркой, обмахивавшейся старой газетой, словно знатная дама веером.

— Я тоже за Вольфыча голосовала, — обрадовалась она, узрев знакомые буквы на груди попутчика, — он за нас, за простых людей. И Митрофанов мне очень нравится. Недавно даже пел на «Конвейере звезд». А вам он нравится?

Кто такой Митрофанов, Виктор Сергеевич не знал. В зоне был телевизор, но смотрел он его крайне нерегулярно, а за шоу с участием фраеров-политиков не следил и вовсе. Втихаря от братвы наслаждался каналом «Культура». Шутка. Реалити-шоу «Барак-2: Голодовка».

— Нравится, — коротко ответил он.

Пенсионерка, словно профессиональный агитатор, принялась радостно восхвалять вокальные и артистические достоинства лидеров Либерально-демократической партии, но воспитатель не прислушивался к ее болтовне. Его гораздо больше волновал контрольно-пропускной пункт. Как он и предполагал, к нему выстроилась очередь из легковушек и грузовиков. Автобус никто тормозить не стал.

— Мать, мне улица Правды нужна. Где сходить? — прервал соседку Виктор Сергеевич.

— Так скоро уже. Через две остановки. А вы не из Москвы случайно?..

— Из Подмосковья. Из Егорьевска.

— Если увидите Владимира Вольфовича, привет ему. Скажите, что мы его любим и уважаем. Пускай побольше выступает в ток-шоу. Он такой веселый…

— Обязательно передам…

Улица Правды не сияла витринами модных магазинов, кафе и ресторанов. Никаких рекламных растяжек и плакатов, никаких лужаек и фонтанов перед домиками. Никакой мишуры. Все в строгих холодных тонах. И ни сантиметра асфальта! Это не центр, обойдетесь. Зато есть водяные колонки, уютные захламленные канавы, потрескавшиеся столбы с провисшими проводами и дикорастущий кустарник. А также приземистый торговый ларек с солидной вывеской «Мобильный мир». Не мирок, а именно мир. Но главное, от улицы ощутимо несло перегаром. Словно накануне вместо дождя на нее с неба вылились потоки дерьмового некачественного спирта, разбавленного вонючей водой. Пахло от кустов, столбов, заборов и, конечно, домов. Если не считать дня побега, сегодня у Виктора Сергеевича был первый выход в свободный свет. И он с удовлетворением отметил, что за то время, пока он провел за решеткой, ничего особо не изменилось. Разве что исчезли плакаты «Слава КПСС!» и «Пятилетку — за три года!». Это и есть капитализм, о котором так долго говорили меньшевики?

Родительский дом Лизы, как, впрочем, и большинство домов на улице, архитектурным изяществом не отличался. Накренившийся бревенчатый сруб, обитый старыми досками с сохранившимися следами зеленой краски. Колченогий забор вокруг заросшего бурьяном участка. Нормально. В войну люди вообще в землянках жили, и ничего. А бурьян на крайний случай и в пищу сгодится.

Виктор Сергеевич, хоть и носил в настоящий момент звание заслуженного педагога, вшивого интеллигента из себя не корчил. В калитку и двери не стучал и разрешения войти не спрашивал. Но ногой двери тоже не выбивал. Внимание властей и прессы ему ни к чему, он все-таки в розыске.

Предбанник, сени, дверь, комната. «Здравствуйте, разрешите представиться — заслуженный педагог России, четырежды судимый Сумароков Виктор Сергеевич. Пришел воспитывать».

Мать Лизы, как и предполагала дочь, находилась в нетрезвом виде, серьезно оскорбляющем человеческое достоинство. Не в полном коленно-локтевом безобразии, а пока лишь в переходном периоде. Ее мужчина, обнаженный по пояс, сидел перед столом спиной к дверям и, скорей всего, тоже имел пару-тройку промилле спирта в крови. Сам стол хранил следы недельного праздника. Общая же обстановка в помещении напрочь опровергала тезис Максима Горького, что человек — это звучит гордо. Господа активно спорили на философские темы, высокий смысл которых был понятен только им. На вошедшего педагога никакого внимания они не обратили — мало ли в их краях педагогов?..

— Здравствуйте, Галина Федоровна, — вежливо, но грозно поздоровался Виктор Сергеевич.

Господа прекратили спор, мужчина повернулся. Его тощую бесцветную грудь скрашивала пара синих церковных куполов. Это означало, что их носитель минимум два раза подвергался репрессиям за уголовные проступки. (Любой педагог подтвердит!) Женщина попыталась встать, но не смогла:

— Ты кто?..

— Я воспитатель твоей дочери, пьянь. — Виктор Сергеевич понял, что вежливость в этих стенах неуместна. — У нас сегодня родительский день, а ты бухаешь, как корова.

Лизина мать в ступоре уставилась на товарища в футболке «ЛДПР» и в шортах, пытаясь прорваться сквозь баррикады, воздвигнутые в мозгу алкоголем. Не прорвалась…

— Ка-ка-кой день?

— Родительский! Сплавила дочку в лагерь и забыла? Так я быстро напомню!..

Мужчина с куполами, услышав грубые интонации, решил встать на защиту чести и достоинства своей подруги. Встать получилось со второго раза. По пути он захватил столовый ножик с деревянной ручкой и почерневшим лезвием.

— Ты чё, в натуре, хамишь, дядя?

— Не «чё», а чего. Крестьянин…

Воспользоваться ножиком заступник не успел. Короткий, но сильный удар кулаком в купол одной из церквей, полет в угол, и рефери открыл счет. «Раз, два… Восемь, девять, аут!»

Виктор Сергеевич на всякий случай пощупал пульс. Жив, курилка. Подобрал выпавший ножик. Соперник приоткрыл глаза, проморгался, потом относительно трезвым голосом удивленно пробубнил:

— Сумрак?!. Ты?!

Педагог повнимательней вгляделся в его небритую физиономию. Да, он видел этого трудящегося на зоне, но ни клички, ни фамилии, разумеется, не помнил. Поди упомни всех. Скорее всего, тот недавно освободился. На его вопрос Виктор Сергеевич не ответил, сразу перейдя к сути дела:

— Слушай сюда, женщина. Сейчас по-шустрому трезвеешь, моешь рожу, покупаешь подарок и валишь к дочке в лагерь. Она ждет. Чтоб до шести была.

— У… У меня денег нету…

Воспитатель достал пятисотенную купюру из денег, что выиграл у местного пахана, и бросил на стол.

— Пропьешь — обоих похороню.

Потом кивнул на бойфренда:

— Он подтвердит.

Бойфренд что-то прогундосил. Виктор Сергеевич поднял его с пола, поддернув за брючный ремень, ловко вонзил ему указательный палец в левую ноздрю и подтянул к себе:

— А ты, сохатый, если кому стукнешь, что меня видел, кишки на кулак намотаю. Честное, блин, пионерское. Понял?!

Мужик вновь интенсивно закивал головой.

— И завязывайте бухать. Я не Минздрав, предупреждать не буду… Приеду, проверю!

Нож глубоко загоняется в столешницу между купюрой и стаканом. «Ни хрена ж себе у них воспитатели!..»

* * *

Родительский день, тьфу-тьфу, протекал без сбоев. После представления родителей повели по кружкам демонстрировать лучшие работы пионеров. Наибольшее впечатление произвели фигурки сказочных героев из хлеба. Как необычно! Даже Железный дровосек — и тот был из хлеба. Вышкин вообще хотел забрать себе несколько самых красивых в коллекцию.

— Надо попросить у кружковода, — ответила Зинаида Андреевна, — Леночка, а где, кстати, Виктор Сергеевич?

— Они с Евгением Дмитриевичем в санчасти. Чем-то отравились.

— Странно. В нашем лагере невозможно отравиться. Все готовится из свежих и экологически чистых продуктов… Но, я думаю, до вечера они поправятся, и я вас познакомлю, Николай Филиппович. Замечательные люди и прекрасные педагоги. Между прочим, почти ваши коллеги.

— В каком смысле?

— Милиционеры. Из Ленинграда!

Зинаида Андреевна в двух словах повторила не очень правдивую, но чудесную историю появления в лагере двух педагогов.

— Надо будет обязательно познакомиться, — высказал пожелание Николай Филиппович, — у меня в Питере знакомый есть, пускай привет передадут.

После родителей повели в столовую, где Мальвина Ивановна представила показательную «экологически чистую» пайку. Пайке позавидовал бы приличный городской ресторан. Когда-то Мальвина Ивановна там и работала, но была выгнана за грубое нарушение трудового законодательства. Уснула прямо на разделочной доске с ножом в руке.

— А со следующей смены мы планируем сделать шведский стол, — гордо пообещала она. — Если администрация выделит продукты или деньги. Не исключена икра! А то и «доширак»!

Все дружно одобрили, хотя подозревали, что не выделит. В столовой Вышкина ждал еще один приятный сюрприз. Стенд «Секция дисциплины и порядка». Просто удивительно! Огорчало, что фотография пасынка пока не висела на стенде. Надо будет провести воспитательную работу, чтобы не позорил честь семьи и к третьей смене висел.

Между делом практичная Зинаида Андреевна пригласила экскурсантов в жилые помещения. Выбрала самые непрезентабельные.

— Обратите внимание, товарищи. В этих палатах живут ваши родные дети. И будут жить еще две смены. К сожалению, мы не всегда можем обеспечить достойные условия, а спонсоров, к сожалению, нет… Но, если вам не безразлично…

Большинство родителей жили в еще менее достойных условиях, но несколько человек из числа мелких чиновников тут же пообещали помочь. Николай Филиппович заверил, что завтра же его промзона перейдет с производства гробов на изготовление кроватей.

Зинаида Андреевна понимала, что поступает не по-коммунистически, но списывала это на политику текущего момента. В конце концов, великий Ленин тоже НЭП ввел. Будем считать, что это тоже «новая экономическая политика».

К двум часам показательные мероприятия благополучно завершились и детей отпустили к родителям. Все устремились на озеро, где могли отдыхать до ужина. Тихий час, разумеется, был отменен.

Виктор Сергеевич вернулся в лагерь в начале третьего. Вновь добирался на автобусе. Пролез через дырку в заборе и прокрался к яхте разведать обстановку. Обстановка оказалась тревожной. Леночка обрадовала, что отчим Кости Жукова мечтает с ними познакомиться и лично поблагодарить за песню и хлебные поделки.

— Хорошо, — ответил воспитатель, скрываясь в кустах, — познакомимся. В следующий раз.

До ужина пришлось отсиживаться за душевыми, время от времени наблюдая за оперативной обстановкой через щелочку в стене. Мать Лизы появилась без пятнадцати шесть. С большой сумкой в руках. Без сожителя.

Виктор Сергеевич не без внутренней гордости отметил, что в нем пропадает талант педагога. Ну кто бы еще так быстро сумел убедить пьяницу-мамашу встретиться с брошенной дочкой?

В десять вечера, когда всех детей вернули в лагерь и уложили спать, он вышел к условленному месту. Евгений Дмитриевич выскочил из кустов, держа в руке подберезовик. Лицо сильно пострадало от кровососущих насекомых.

— Ну, как? Не спалились?

— Вроде нет.

— Глянь, уже грибы пошли. Колосовики, наверное.

На обратном пути нарвались на начальницу.

— Товарищи, где вы ходите? — без строгости, но немного расстроенно спросила она. — С вами так хотели познакомиться.

— Так мы у купальни были. На всякий случай. Чтоб детишки не расслаблялись, — мгновенно соврал опытный вожатый.

— Молодцы! Напоминаю, что родители привезли детям передачки, в основном продукты. Надо снова проверить и забрать. Дизентерия.


В ту ночь оба долго не смогли сомкнуть глаз. Переволновались, словно родительский день был у них, а не у детей. Лежали на шконках и вели беседы на общечеловеческие темы.

— Не знаю, как ты, но я тут одну штуку заметил, — поделился наболевшим Виктор Сергеевич, — здесь все как там.

— Где там?

— Ну, в колонии. Режим, запретка, промзона. Администрация. Авторитеты, шныри, стукачи. Даже чушки есть и СДП. Передачки шмонают. А мы с тобой — вертухаи.

— Черная зона — эмблема печали, красная зона — эмблема любви. И какой у нас, по-твоему, лагерь? Черный или красный?

— Наверное, красный. Не потому, что пионерский. Администрация пока мазу держит… Прикинь, мне тут один шкет заявил, что голодовку объявит, если на уборку напрягать будем! Я, кстати, теперь Вышкина в чем-то понимаю…

— Я тебе больше скажу. Там, на воле, — Кольцов махнул в сторону тайги, — все то же самое. И запретки, и шныри, и администрация. И стукачи, само собой. И, кстати, в мировом масштабе ничего принципиально другого. Есть страны-шныри, есть страны-авторитеты, есть страны-чушки. Секция дисциплины и порядка опять-таки. Модель общества везде одинакова. И для трех человек, и для миллиарда. Сами придумали, сами мучаемся.

— Но есть принципиальная разница — там свобода.

— Я тебя умоляю, — усмехнулся Евгений Дмитриевич… — Как сказал один отечественный юморист, — степень свободы зависит только от размеров клетки.

— Ну и на кой ляд нам тогда с зоны когти рвать? Чтобы в другую зону попасть?

— Я же не в буквальном смысле говорю, а в философском. Тебе вот где лучше? Здесь или там, в колонии?..

— Мы же в бегах… Сравнивать нельзя.

— А если б не в бегах? Допустим, всё, — освободились мы вчистую и устроились бы сюда на работу. Тогда как?

— Если бы да кабы… Не люблю порожняка.

На самом деле Виктор Сергеевич не знал, что ответить. В последнее время, увлекшись общением с детьми, он иногда забывал, что находится здесь не по своей воле, что его ищут и рано или поздно все равно найдут. И, когда вспоминал, становилось до икоты грустно. Потому что, несмотря на непростую работу, ему было удивительно уютно и спокойно. И каждый день он со скрытым сожалением поглядывал на календарь… Плюс рядом Татьяна Павловна. Таня…

Но, с другой стороны, он вор! И не просто вор, а авторитетнейший бродяга Витя Сумрак! Который одним махом может поднять на бунт с десяток зон! Которого уважает большая воровская сходка! И Паша Клык быстро поставит его на путь истинный. Скорей бы он вернулся. Надо только дождаться, перетерпеть. Можно и горшки выносить, и ноги малолеткам вытирать, и чертом прикидываться. Это вынужденная мера, никто не осудит. Правильно он сказал — слепая масть не катит! Хватит телячьих нежностей. Дотерпеть, домучиться, и все будет «пучком»! Конкретно, в натуре! А то феню родную уже забывать стал.

Домучиться?..

Он повернул голову. На тумбочке стояла пластиковая бутылочка со свежими цветами.

* * *

Накануне отъезда первой смены на лужайке рядом с лагерем устроили большой пионерский костер. Из шестого отряда уезжали всего пятеро, остальные оставались. Завхоз нарубил дров, выкопал противопожарную траншею. Лагерь расселся огромным кругом вокруг костра. Пионеры по очереди выходили в центр, читали стихи, пели песенки. Андрюша Мартынов, нарядившийся в факира, показывал фокусы с картами. (Виктор Сергеевич научил). По личной просьбе Зинаиды Андреевны шестой отряд спел «Лист упал на таежную тропку…»

Потом устроили дискотеку. Экспедитор пожертвовал свою машину, на которой установили динамики. Все было замечательно. Кроме комаров, конечно. Их отгоняли дымом и ветками.

Виктор Сергеевич сидел на траве чуть в стороне вместе с Татьяной Павловной.

— Как быстро смена пролетела… — вздохнула она. — Я и не заметила. Еще две, и всё… Ты потом сразу в Питер уедешь?

Воспитатель молча кивнул.

— Ну хоть адресок оставишь? — с грустью спросила Татьяна Павловна. — Вдруг выберусь к вам. Повидаемся…

— Оставлю.

Она помолчала немного, потом пододвинулась и положила голову ему на плечо.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — прошептала она.

Он обнял ее и несильно прижал к себе.

— Посмотрим…

Проводы и заезд прошли спокойно. Вожатый с воспитателем погрузили чемоданы в автобус и попрощались с «дембелями».

— А вы на следующий год приедете? — спросила у педагогов одна из девочек.

— Если не поймают, — забывшись, ляпнул Виктор Сергеевич.

— Обязательно, — поправил Евгений Дмитриевич.

— Здорово! Приезжайте. Вы лучше тех, что в прошлом году были…


Прибывших «старики» не обижали. Воспитатель предупредил положенца Шандыбкина, чтобы тот не допускал никакой дедовщины. Приехали две девочки и три пацана. Виктор Сергеевич как опытный педагог с каждым провел беседу, узнал, кто они по жизни, и дал советы, как выжить в лагере. Объяснил, что разрешено и что запрещено.

— Запомните, у нас режим. Строгий. Но справедливый. Отдыхайте.

Следующим вечером в отряд прибежала взволнованная и сильно расстроенная Зинаида Андреевна. Мало того, она была напугана.

— Беда, товарищи!

— Что случилось?

— Завтра инспектор приезжает! Из Черногорска! С проверкой. Кто-то рассказал, что у двух педагогов нет лицензий на воспитательную деятельность! То есть у вас. И никому ведь не объяснишь, что они у вас есть, только дома, в Ленинграде! Им вынь да положь!

— А кто стуканул-то? — по-ментовски спросил Евгений Дмитриевич.

— Да мало ли завистников? Когда у людей все хорошо, всегда найдется тот, кому это не нравится! Кому-то вы не приглянулись! Идиотизм!

Вожатый посмотрел на воспитателя. «Это к вопросу об устройстве общества. Что я говорил? Везде одно и то же».

— И что будет? Лагерь закроют?

— Закрыть не закроют, но скандал поднимут! До Москвы докатится! Это ж надо, у людей нет лицензии! Какой позор!.. Вас-то точно попросят. Ну и где я сейчас, в разгар лета, новых педагогов найду?! Им-то, паразитам, до лампочки! Развалили страну!

— Не переживайте так, Зинаида Андреевна, разберемся, — успокоил ее Кольцов, — если б вы знали, сколько на моем веку было всяких проверяющих и инспекторов. И каждый грозился уволить и стереть в порошок. И что? Они исчезли, а я остался. Кто они без нас? Пустое место. Кого проверять будут, если всех разгонят? А сами работать не станут.

— И ведь, главное, как преподносят-то! — продолжала возмущаться начальница. — Страна, дескать, взяла курс на воспитание нового поколения! Указ, мол, самого президента! Вот мы и поглядим, как вы его выполняете!

— Ну и что? Когда президент объявляет войну с коррупцией, что, все бросаются ловить взяточников? Ерунда! Это означает только одно — в два раза увеличатся суммы взяток. Если не в пять. Так и здесь! Думаете, этого инспектора волнуют наши лицензии и воспитание нового поколения? Ничего подобного!

— Евгений Дмитриевич, вы предлагаете дать ему взятку? — с опаской уточнила Зинаида Андреевна.

— Зачем? Мы не взяточники. Просто надо достойно встретить человека и достойно проводить. А между этими мероприятиями вежливо, но доходчиво объяснить, что приехал он напрасно. Не волнуйтесь, мы с Виктором Сергеевичем возьмем это на себя.

— А получится?

— Конечно. Главное — верить. Попросите на всякий случай экспедитора, чтобы к утру привез из Тихомирска водки. И побольше.

Когда немного успокоенная начальница ушла к себе, воспитатель спросил:

— Ну и кто нас застучать мог? Как думаешь?

— А это тебе виднее, Виктор Сергеевич. Я с воспитательницами романов не кручу, меня и ревновать не к кому.

— Что, думаешь, из-за этого?

— На зоне свои законы, на воле свои. И хрен поймешь, какие лучше…


Инспектор прибыл в лагерь на персональной черной «Волге», как в добрые застойные годы, когда машина упомянутой марки была непременным атрибутом власти.

Выглядел он молодо, хотя не сказать что зелено. Волевое, строгое лицо средней упитанности, очки в массивной оправе, костюмчик о двух бортах, портфельчик из кожзаменителя. Одним словом, чиновник. Чувствуются опыт и преданность избранной профессии.

У главных ворот его встречали Зинаида Андреевна, завхоз, Мальвина Ивановна, врач Маргарита Сергеевна и другие официальные лица, в том числе Евгений Дмитриевич Кольцов. Хлеба-соли, а также почетного караула с оркестром обеспечено не было. Прессу заменял физрук с фотоаппаратом в руках.

— Кривцов, — сухо представился инспектор, протянув руку начальнице, — Валентин Васильевич.

— Очень приятно, — поздоровалась та, — Образцова. Зинаида Андреевна. А это коллектив.

— У меня не так много времени, давайте сразу к делу. — Проверяющий решительно направился к штабу.

Кольцов подтолкнул Мальвину Ивановну.

— А как же обед? — встрепенулась повариха. — Вы же с дороги! Давайте перекусим, а потом уж и за дело. У меня все горячее, свеженькое.

— Конечно, конечно! Сначала обед! — дружно подхватили остальные.

— Хорошо, — чуть подумав, кивнул Валентин Васильевич, — заодно и столовую проверим.

— Столовая у нас прекрасная!

(Еда, правда, не очень.)

Делегация переместилась на камбуз. Дальше все покатилось по традиционной схеме, с которой инспектор был давно знаком. Поэтому он не сопротивлялся. Его действительно мало волновало наличие лицензий или какие-либо недочеты. А уж тем более проблемы воспитания подрастающего поколения. Но это отличный повод показать, кто есть кто, заставить суетиться, скакать вокруг тебя. Пускай ублажают, лижут задницу, водкой поят, девок подкладывают. Это самое приятное в его нелегкой низкооплачиваемой профессии. Он не слыл взяточником, но обожал вот такие моменты. А еще больше обожал после этого все-таки найти недостатки и понаблюдать за реакцией проверяемых. «Что, страшно?.. Суетиться надо было активнее». Таким манером он и удовлетворение получал, и принципиальность сохранял. Пусть все знают, что Кривцов не продается.

Опытный Евгений Дмитриевич по нескольким фразам и жестам сразу раскусил инспектора. Вернее, его повадки. Спаивать его бесполезно, утром протрезвеет и начнет душить по новой. Уговаривать тоже. Не потому, что он такой принципиальный. Просто желание самоутвердиться иногда гораздо выше всякой принципиальности. Он сталкивался с подобным психотипом. Редкие сволочи. Накидают на себя пуху и блестят чешуей, как Виктор Сергеевич выражается. Придется применять план номер два. Вариант с банальной попойкой не пройдет.

За столом инспектор делился ужасами о том, что творится в других лагерях, сколько из них он вынужден был закрыть и сколько невинных детских душ и тел, таким образом, спас.

— Ну как можно работать без лицензии?! Это же преступление! Вы представьте врача, не имеющего разрешения на работу! Или летчика! А здесь в пять, в десять раз серьезнее, потому что дети!.. Чему их может научить человек без лицензии?! Только моральному разложению. Согласны?

— Согласна, — удрученно кивала головой Зинаида Андреевна, искоса поглядывая на Кольцова.

— Будьте добры, еще «доширака». Спасибо… Воспитание детей — серьезнейший, долгосрочный процесс, им должны заниматься подготовленные, квалифицированные специалисты, а не абы кто.

— Конечно, Валентин Васильевич, конечно. Мы и занимаемся.

— Проверим, проверим.

— Может, водочки? — предложила Мальвина Ивановна.

— А откуда у вас, в детском учреждении, водка?

— У нас и коньяк есть. Не желаете? Для аппетита. Коньяк хороший, свежий.

— Ну, если только для аппетита.

Аппетит оказался хорош. Полбутылки ушло влегкую. После обеда комиссия совершила обход территории.

Инспектор указывал на недочеты и делал пометки в блокноте. Он ожидал продолжения праздника, но пока заманчивых предложений от лагерных не поступало. Это огорчало и раздражало. Он что, ради коньяка, борща и котлет из Свердловска тащился?

— А почему поребрики не покрашены? Краски не хватает? А если ребенок ночью споткнется?

— Дети ночью спят и по лагерю не ходят.

— Все равно неэстетично. Вынужден доложить.

Положительных моментов за время инспектирования Кривцов не отметил.

— Пройдемте к детям. Я хочу лично поговорить и узнать их мнение о воспитателях. Меня интересует шестой отряд.

Видимо, Валентин Васильевич был неплохо информирован о положении дел в лагере.

— Пожалуйста, хотя у детей сейчас тихий час, — ответил Евгений Дмитриевич, — может, и мы пока передохнем?

— Что вы имеете в виду под словом «передохнем»? — строго уточнил инспектор.

— То же, что и вы. Сон на свежем воздухе, купание либо обзор живописных окрестностей. Партию в шахматы или пинг-понг.

— Потом отдохнем. У меня мало времени. Кстати, по моим данным, именно у вас нет лицензии?

— У вас неверные данные.

— Будьте добры представить.

— Обязательно. Но, может, все-таки, хотя бы искупнемся? Вода — чудо! Курорт!

Кривцов прикинул, что если лицензии нет, то через час она не появится. А искупнуться действительно стоит. Когда еще выберешься?

На пляже возле купальни уважаемого гостя уже ждали сервировочный столик и складной стульчик. На столике — фрукты, шоколад. Коньяк, разбавленный водкой для аромата. И впрямь курорт! К озеру Валентина Васильевича сопровождали Зинаида Андреевна, физрук и вожатый шестого отряда.

После первого заплыва еще двести граммов алкоголя ублажили желудок инспектора. И еще двести после второго. На третий он выйти не смог. Но на ногах Кривцов пока держался и отчет своим действиям отдавал.

— Дети про-про-проснулись?

— Так точно!

— Ведите к ним…

— Вы бы трусы отжали, Валентин Васильевич. Неудобно в мокрых-то. Вон, в кустиках.

Валентин Васильевич поднялся и, покачиваясь, словно листик на водной глади, направился к кустам. Дойдя, стянул трусы и принялся их отжимать.

И тут он увидел черта. Натурального черта с пятачком и рогами. С черной рожей. В тельняшке и шортах. Черт подскочил к опешившему инспектору, сунул ему два пальца в ноздри, резко дернул на себя и грозно прошептал:

— Слы, четырехглазый. Собирай манатки и кувыркайся из лагеря, пока тебя по-взрослому не огорчили. Будешь рыпаться — на рога посажу!..

Валентин Васильевич попытался что-нибудь возразить, но не подобрал нужных слов. К тому же мешали чертовы пальцы в ноздрях.

— Вали по-шустрому, я сказал. Чтоб сегодня тобой тут не пахло.

Черт освободил нос инспектора, вырвал из его рук трусы и натянул их ему на голову, прямо поверх очков. Потом развернул очертеневшего Кривцова и мощным пинком в задницу отправил его на пляж.

— Господи! Валентин Васильевич, что с вами? — всплеснула руками Зинаида Андреевна.

Физрук на всякий случай запечатлел необычный вид проверяющего на фотографический аппарат.

— Там… Там черт! С рогами! Ме-меня избили!

Зинаида Андреевна бросилась к кустам, с опаской заглянула за них.

— Помилуйте, голубчик… Нет здесь никого!

— Вызовите милицию! — сотрясал трусами Кривцов. — Он там, в лесу! Пусть поймают!

— Без проблем, — пообещал Евгений Дмитриевич, — уже вызывает. Пойдемте скорей в лагерь!

Вожатый не обманул. Милиция ждала возле ворот. В лице командира тихомирского «Тайфуна», прибывшего на «уазике».

— Что случилось?

— Да вот товарищ инспектор немного не рассчитал силенок. Черта увидел.

— Это бывает.

— Вы б его отвезли, что ли, к себе. Тут все ж таки дети, а он в таком виде. Несолидно.

— Не вопрос. Отвезем…

Валентин Васильевич пытался протестовать и сопротивляться, но куда ему против «Тайфуна»? Никуда.

* * *

Начальнику управления образования администрации г. Черногорска тов. Пименовой В. Л.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Настоящим сообщаю, что при проверке деятельности детского оздоровительного лагеря «Юнга» я был насильно подпоен начальником лагеря Образцовой З. А. и ее пособниками, после чего подвергся нападению черта, который избил меня и пригрозил расправой, если я не покину лагерь. Вызванный наряд милиции вместо того, чтобы искать черта, доставил меня в тихомирский райотдел внутренних дел, где меня продержали в камере без причин до утра и составили протокол за нахождение в нетрезвом виде.

Считаю данный инцидент провокацией, устроенной начальником лагеря, чтобы не позволить мне выявить недостатки. Прошу направить в лагерь «Юнга» специальную бригаду для проверки случившегося и наказания виновных.

Справка из травмпункта о нанесенных чертом телесных повреждениях прилагается.

Инспектор Кривцов В. В.

РЕЗОЛЮЦИЯ:

Отдел кадров. Решите вопрос об отстранении тов. Кривцова В. В. от занимаемой должности по состоянию здоровья.

Пименова В. Л.

* * *

Через две недели после описанных событий Виктор Сергеевич вновь нелегально посетил Тихомирск. Выйти на связь с большой землей. Телефон в кабинете Зинаиды Андреевны не имел междугороднего соединения, да и звонить оттуда в Москву было рискованно. На связь вышел из привокзального переговорного пункта. Паспортов там не спрашивали, а одинокий и, похоже, единственный милиционер охранял небольшую торговую зону и проверять документы у трудящихся не планировал.

На сей раз центр вышел на связь. Паша Клык вернулся из командировки. Положенец в двух словах объяснил ситуацию. Про пионерский лагерь ничего не рассказывал.

— Так, гасимся у одного кента… Ксивы нужны и бабосы. Общак со мной, берегу.

Клык пообещал сделать. Попросил перекинуть фотографию для загранпаспорта.

— Вы вдвоем?

Сумрак подумал, стоит ли сажать на хвост мента? Прикинул, что стоит. Уйдешь один — может сдать. Ничего, доберутся до столицы и разбегутся в разные стороны.

— Да, вдвоем. Фотки вышлем. Давай адрес.

Тем же вечером, не откладывая дела в долгий ящик, он сообщил Евгению Дмитриевичу о ситуации.

— Если завтра отправим фотки, через недели две получим паспорта. Клык пообещал — Клык сделает. Берем билеты на ближайший поезд и валим.

— А как же КВН? — забывшись, спросил вожатый.

— Какой еще КВН?

— Лагерный… Первого августа. Мы же готовимся, номера разучиваем…

— Ты чего? Все, забудь! Лыжня открыта! Валим!

Этим вечером Виктор Сергеевич не пошел к Татьяне. Разговор с Пашей вернул его на грешную землю. Подурачились и хватит. Все равно никакой перспективы с этой любовью. Не с собой же Татьяну забирать! Да и она, едва узнает, кто он, по физиономии даст, наверное. «Санкт-Петербург, улица Пушкина, Эрмитаж, зоопарк… Педагог, всю жизнь с детьми…»

Даже если допустить, что простит и не пошлет, один хрен — полная безнадега. Он в бегах и бегать будет, похоже, до конца жизни. А ей это надо? Ей угол нужен и спокойствие, а не разборки с органами да братвой. Она еще молодая, найдет себе нормального мужика. А он?.. Поживем — увидим.

Надо с ней потихоньку завязывать. Плавно готовить пути отхода. В крайнем случае, можно мента попросить, он объяснит ей.

Но… не хотелось ведь, не хотелось. Мозг прокручивал возможные альтернативные варианты. Допустим, осесть в какой-нибудь теплой далекой стране, после вызвать ее с Арсением к себе. Объяснить, что судимый судимому рознь, что не душегуб он по жизни, а просто сука-жизнь так сложилась. Поверит? Скорей всего, нет. «Что ж ты мне сразу не сказал?» Дык, ситуация! В прятки мы играли. «Вот и играйте дальше».

Ночью он снова ворочался до пяти утра. Все, каникулы заканчиваются. Начинается учебный год.


На следующий день, оставив Леночку за старшую, компаньоны рванули в Тихомирск. У физрука одолжили пиджак, рубашку и галстук. В парикмахерской сделали себе модельные стрижки. Заплатили фотографу двойную цену, и он тут же напечатал фотографии. На почте отправили их заказным письмом в Москву.

— Тебе хочется уезжать? — с легкой грустью спросил вожатый, пока они дожидались автобуса.

— Да, — твердо ответил воспитатель, — мы же этого и хотели.

— А я даже и не знаю…

Сегодня Виктор Сергеевич не проводил кружок. Надоело. Пусть сами поделки мастрячат. Остался в каморке, лег на раскладушку. Две недели — и свобода. В свой Калинин он не вернется, опасно. Но матери весточку обязательно пошлет. Когда за кордоном обоснуется.

А что там, кстати, делать? За кордоном? Паша просто так пенсион платить не будет, отрабатывать придется. То есть снова в бой пошлет. Опасный и вечный. И отказаться невозможно.

Но как-то уже не хочется воевать. Мент ведь правильно спросил — если б не побег, остался бы он здесь или нет? И ответа до сих пор не было.

В дверь кладовки постучались.

— Да! — раздраженно отозвался Сумрак.

На пороге стояла Татьяна Павловна.

— Витя, это я… Тебя нет на кружке, я подумала, может, заболел?

Виктор Сергеевич поднялся и сел на раскладушку. Не поднимая глаз на женщину, помотал головой.

— Нет, устал просто… Сейчас приду. Ступай.

Но не пришел.

* * *

Казбек Шамаев все-таки добился условно-досрочного освобождения. На целых две недели. Начальник оперчасти Гладких, как и обещал, вывез его из лагеря под покровом ночи на хлебовозе. Подписку, правда, так и не вернул. Но Шамаев опасался напрасно. Никто за воротами с бейсбольными битами его не встречал.

Задерживаться в Тихомирске Казбек не планировал. Сядет на ближайший поезд — и домой, в солнечное Закавказье. Устроится на завод, заработает денег и купит, наконец, себе хороший импортный автомат. Можно, конечно, и «калаша», но душа просит экзотики.

Возле вокзала он сошел с хлебовоза. Ближайший состав ожидался только через двое суток. Ничего, Казбек предусматривал подобный вариант. В Тихомирске жил один из шнырей. Недавно откинулся. Шаман запомнил его адрес. Отсидится там.

Паспорта у него пока не имелось, только справка об освобождении и проездное «требование», по которому он мог взять билет на поезд. Что тут же и было сделано. Спросив у вокзального милиционера, как добраться до нужной улицы, он, не теряя времени, отправился на поиски.

Поиски привели его к трехэтажной пещере, когда-то называвшейся домом. Казбек посмотрел на часы. Пять утра. Нормально. «Ваш кофе, господа…»

Из господ дома оказалась старушка-мать, напрасно ждавшая сына домой.

— Нету Генки! У бабы своей второй месяц пьянствует.

— А кто у нас баба?

— Галька Потемкина! Уборщица в промтоварах. Улица Правды, дом девять.

— Это далеко?

— Рядом, минут десять.

— Благодарю.

Баба — это хорошо. У бабы наверняка и подружка найдется. Скрасит ожидание. Уж очень он соскучился по женскому организму.

Дом Потемкиной встретил Шамана примерно так же, как три недели назад встречал Виктора Сергеевича Сумарокова. Запахом перегара и плесени. Правда, сами его обитатели оказались трезвыми.

— Шаман?! — обалдел Генка.

— Он самый. Здорово. Откинулся сегодня. Перекантоваться надо. Пару дней.

Не дожидаясь приглашения, Шаман прошел в комнату. Генка на зоне был у него шнырем, нечего и спрашивать. Разбуженная Галина накинула халат.

— Здравствуйте.

Генка представил Галине Шамана, сказал, что тот поживет у них два дня. В Лизкиной комнате. Галина не возражала.

Казбек бросил мешок, сел за стол.

— Выпить нету? За освобождение.

— Нет, Казбек, — развел руками Генка, — сами страдаем.

— Что, совсем ничего?

— Ни грамма.

— Ладно, — Казбек достал из куртки сотню и кинул на стол, — сгоняй куда-нибудь, возьми. Отметим.

— Сгонять-то сгоняю, — замялся бывший шнырь, — только пить я не буду. Нельзя.

— Чё, заболел?

— Хуже… Сумрак сказал, не завяжу пить, убьет, — чуть не плача, пояснил Генка, — вон, грудянку отбил, до сих пор саднит. На ножик чуть не посадил. Еле увернулся. А стол испортил.

Казбек вытаращил свои восточные глаза:

— Чё ты гонишь?! Какой Сумрак?

— Обыкновенный. Витя, — Генка потер ладонью ушибленный купол, — у Лизки он, вон у дочки ее, воспитателем в отряде.

— Н-не понял. На бабскую зону загремел?

— Да в пионерском! Лагерь тут под Тихомирском. Вот он там и кантуется с детишками.

Шаман попробовал проанализировать ситуацию, но не смог. Пионерский лагерь, воспитатель, Галькина дочка… Бред!

— Не гони фуфло!

— За базар отвечаю. Не веришь, съезди в лагерь и посмотри. Тут недалече.

Генка не боялся закладывать Сумрака. Угроза намотать кишки на кулак осуществилась, если бы он сдал положенца ментам. А Шаману можно, Шаман свой. К тому ж на ножах они промеж собой. Глядишь, Шаман за Генку поквитается. И снова можно будет бухать.

— Точно, — подтвердила Галька, — там он. Лагерь «Юнга» называется. Воспитатель шестого отряда. У дочки моей. Шашни еще с одной крутит. Танькой. Училкой из лицея.

Шаман не стал делать предположения и строить версии насчет того, как Сумрак оказался в лагере. Главное, он там. Вряд ли эти врут, парами с ума не сходят. Он, конечно, съездит, понаблюдает со стороны, но похоже на правду. И это очень даже на руку. Потому что Шаман знал немножечко больше, чем остальные.

«Что ж, Витя, теперь покалякаем по-взрослому. Тема есть интересная. Отлично! Это я удачно зашел!»

— Слышь, у вас тут с Закавказья кто-нибудь живет, — спросил Казбек у Генки, — земляки мои? Из братвы?

— На рынке надо спросить. Наверняка есть. Где вас только нет…

— Спросишь и сведешь с ними.

— Лады… За водкой-то бежать?

— Беги. Я тебя «развязываю»…

* * *

Паспорта пришли на неделю позже, чем предполагал Сумрак, в первую субботу августа. Их привез Сергей, чей адрес он продиктовал Паше. К паспортам прилагался достойный денежный довесок.

Разумеется, в паспортах стояли другие фамилии, которые сильно отличались от настоящих. Года рождения тоже разнились. Но это было неважно. Главное, что дорога открыта.

— Благодарю. — Сумрак забрал у Сергея документы. — Как думаешь, настоящие?

— Ну, если не считать фамилии, то да.

— Здорово! Я, если честно, и не думал, что ксивы так быстро можно слепить!

— Коррупция… Ей спасибо.

Виктор Сергеевич почти бегом возвратился в отряд. Кольцов тоже только что вернулся из библиотеки, где пытался найти что-нибудь по организации конкурса «А ну-ка, девочки!». Ничего не нашел. А конкурс на носу.

— Все, можешь не искать, — обрадовал его воспитатель, — ксивы готовы — отчаливаем!

Он торжественно вручил паспорт напарнику.

— Деньги тоже есть. Завтра смотаемся в город, приоденемся. Мы теперь при документах, бояться некого! Заодно возьмем билеты до Москвы. Или ты в Ленинград рванешь?

— Не знаю пока, — растерянно ответил Кольцов, — у нас завтра турнир по баскетболу, физрук просил помочь. Посудить.

— На хрен тебе этот турнир?! Всё! Свобода!.. Руки в ноги — и в столицу! Не врубаешься, что ли?

— Врубаюсь… Перед Зинаидой неудобно. Обещали до конца смены. Ленка одна не справится.

— Что значит «неудобно»? Мы и так две смены на нее ишачили. Ну что, со мной едешь или к себе?

— К себе… Чего мне в Москве делать?

— Хозяин — барин.

После обеда к Виктору Сергеевичу подошел Коля Федькин, самый младший пацан в их отряде, и в силу этого — самый забитый. В анкете неправильно указали его год рождения, и он попал в «Глухарек» вместо «Светлячка».

— Виктор Сергеевич, Елена Владимировна сказала, что на всех палаток не хватит… Это правда?

Речь шла о палатках для похода. Через неделю наступала очередь идти в поход шестому отряду, и дети потихоньку готовились к этому ответственному и интересному мероприятию. У завхоза было всего шесть палаток, они передавались из отряда в отряд. И все равно места на всех не хватало. А кого оставят в лагере? Самых слабых. Суровы и беспощадны законы общественной жизни. Школа выживания, блин.

— Не волнуйся. Пойдешь ты в поход. Палатки есть.

— А вы тоже с нами пойдете?

Воспитатель ответил не сразу. Но ответил:

— Постараюсь.


На следующий день согласно плану братья по педагогическому цеху сорвались в Тихомирск делать шопинг. Прибарахлялись не в бутиках — их здесь не имелось, а в универмаге «Центральный». Взяли по две сорочки и по костюму из новой коллекции модельного дома «Красный Рассвет». Выбрали достойную обувь, галстуки и носки. Виктор Сергеевич приобрел черную шляпу и портфель. Мафия! Старую одежду пока не снимали: если появиться в лагере в костюмах, у руководства сразу возникнет вопрос — а не собираетесь ли вы расторгнуть трудовой договор и слинять?

После отправились на вокзал, брать билеты. Поезд до Москвы проходил через Тихомирск завтра вечером, но на него был только один билет. До Питера прямые поезда не ходили вообще. Кинули жребий. Выиграл Виктор Сергеевич. Кольцов взял на следующий поезд, идущий через четыре дня.

На вокзале их тормознул скучающий постовой милиционер, дежуривший здесь в рамках операции «Антитеррор». Господа, не стесняясь, предъявили документы и, на всякий случай, деньги.

— Из Москвы? — прочитал место прописки постовой. — А у нас что делаем?

— Шоп-тур, — показал пакеты Кольцов, — костюмы здесь классные. У нас в Москве таких уже не шьют. Дефицит… Завтра уезжаем.

— Всего доброго.

Перед тем как идти на остановку, Виктор Сергеевич завернул в небольшой спортивный магазин.

— Зачем тебе туда? — удивился Евгений Дмитриевич. — И так опаздываем. Скоро баскетбол.

— Надо.

Воспитатель купил пару четырехместных палаток.

* * *

Ночью Виктор Сергеевич на цыпочках вышел из каморки, убедился, что лагерь спит мирным сном, и прокрался к беседке. Ножом подцепил половые доски, достал пакет. На всякий случай проверил, нет ли подмены, — от пионеров всего можно ожидать. Вернулся в кладовую и спрятал пакет под матрас.

Утром встал пораньше. Ведь сегодня «звонок». В смысле — дембель. Праздник. День побега.

Но настроение почему-то было не очень праздничным. Вроде все шло хорошо, как надо, как запланировано. Вечером он сядет на поезд и послезавтра окажется у своих. Его обнимет Паша и повезет в самый дорогой столичный ресторан. И начнется новая жизнь. Хватит хандрить!

Виктор Сергеевич в последний раз побрился в отрядной умывальной, глядясь в осколок зеркальца, висевшего над кранчиком. Начал смывать пену, но тут, как назло, кончилась вода — забыл вчера натаскать. Придется сейчас, пока пионеры не проснулись…

Он взял ведра, вышел на улицу. «А зачем? Все, для тебя каникулы кончились. Ты теперь не шнырь. Ты снова Витя Сумрак! Пускай другие горбатятся! Брось!»

С такими приятными мыслями он добрел до колонки, набрал воды, залил ее в бак. Вернулся в каморку, чтобы разбудить вожатого. Евгений Дмитриевич тоже не светился от счастья.

— Что по поводу тебя Зинаиде сказать? — вместо утреннего приветствия спросил он.

— Ничего… Сам зайду. Скажу, семейные обстоятельства, нужно срочно вернуться домой.

— Чего-то ты не очень радостный.

— Погода дерьмо.

Протрубили подъем, выгнали пионеров на зарядку. Шандыбкин не хотел идти, симулируя боль в животе.

— Не вопрос. В поход ты не идешь, — вылечил его воспитатель.

Тема нехотя поднялся с койки и присоединился к остальным.

На линейке Зинаида Андреевна объявила, что начался грибной сезон и пионеры могут собирать грибы в окрестностях лагеря, но только под руководством и присмотром педагогов. Из расчета пятеро детей на одного взрослого. Грибы необходимо сдавать Мальвине Ивановне, она приготовит их на ужин.

После обеда Виктор Сергеевич начал собираться. Собственно, все сборы свелись к переодеванию в новый костюм. Обрадовать Зинаиду Андреевну авторитет решил перед самым отъездом.

Кольцов собирался в клуб — помогать массовице-затейнице готовить конкурс «А ну-ка, девочки!». Прощание двух педагогов было сухим и коротким.

— Счастливо добраться, Виктор Сергеевич. Скажу откровенно, эти четыре дня мне вас будет не хватать.

— Тебе того же.

— К сожалению, не могу оставить своего контактного телефона. Мне было бы интересно встретиться с вами в других условиях и поболтать о проблемах педагогики.

— Может, и встретимся.

Они пожали друг другу руки, после чего вожатый удалился.

Оставшись один, Сумрак попытался настроиться на нужную волну. По методу доктора Курпатова, которого иногда видел в клубе по черно-белому «Горизонту». «Я снова Сумрак, я снова бродяга и вор! Все, мучениям конец. Меня ждет настоящая жизнь. Жизнь бессмысленна, если в ней нет подвигов и приключений! Я Сумрак, я Сумрак, я не воспитатель шестого отряда, я положенец, я положенец, я…»

В принципе, настроился. Уговорил. Облегченно вздохнул. И начал переодеваться.

Стоп!.. Таня! Он должен увидеть ее. Хотя бы со стороны. Он подготовил почву для расставания. Последнюю неделю они почти не встречались. Таня, умная женщина, поняла, что он не хочет продолжения банкета. И не бегала за ним с уговорами. Да, между ними слишком много километров, как поется в одной песне, под которую старшие пионеры танцевали на дискотеке.

Сумрак (а это был уже Сумрак, а не воспитатель Виктор Сергеевич) снял надетую рубашку. Снова влез в тельняшку. Через пять минут он уже наблюдал за территорией первого отряда, спрятавшись за сосну. Таня сидела в беседке и читала книгу. Наверное, своего Ошо, или как там его… Сегодня она снова не надела форму, как требовала Зинаида.

Неожиданно, словно почувствовала взгляд, она оторвалась от книги и посмотрела в его сторону. Положенец проворно убрал голову.

«Возьми себя в руки! Ты авторитет, ты не пионер! Ты — Сумрак! Все, сопли кончились!»

Он встряхнулся и, не оглядываясь, вернулся в каморку. Быстро скинул тельняшку, шорты и облачился в костюм. Галстук не повязывал — отродясь не умел, а попросить Кольцова забыл. Посмотрелся в зеркальце. Силён бродяга! Кросафчик!

Как полагается, он присел на дорожку. Достал из матраса заветный пакет, переложил его в портфель. Нацепил шляпу. Пора!

Окинул взглядом каморку, приютившую их в критический момент биографии. Поднялся. Раскладушка в последний раз отсалютовала скрипом пружин. Взял портфель, сделал шаг к двери.

Дверь распахнулась сама…

— Виктор Сергеевич… Там… Там… Такое…

На пороге стояла Ленка. Она тяжело дышала и тряслась, словно жертва электрического стула, размазывая грязь по щекам. И не только грязь. Но и кровь.

— Ленка?! Что случилось?!

Он отошел в сторону, пропуская ее в комнатку. Но она не прошла, а просто вцепилась трясущимися руками в отвороты нового пиджака. Вряд ли до такого состояния ее довел новый прикид воспитателя и его шляпа.

— Виктор Сергеевич, миленький… Они… Они зовут вас. Они убьют детей, если вы не придете… Пожалуйста, помогите…

— Да объясни, что стряслось?! — гаркнул Сумрак.

— Мы пошли в лес… За грибами. И вдруг они…

— Кто?!

— Не знаю… Их четверо… Страшные все. С автоматом. Меня избили. Потом сказали, чтобы я нашла вас и передала, что, если вы не принесете какую-то вещь, они начнут убивать детей… Они страшные, Виктор Сергеевич, очень страшные… Они убьют…

— Ч-черт!!! Какую им надо, в жопу, вещь?

— Они сказали, вы знаете… То, за что отвечаете.

Сумрак взглянул на портфель. Общак… Кто-то хочет заполучить общак. Хрен вам в обе руки!

— Если через час вы не придете… Я бежала…

— Понял я, понял!.. Кто там из детей?

— Костик Жуков, Арсений, Ложкин Юра, Яна и Лиза Потемкина…

— Где они?!

— Полянку помните, где мы гнездо осиное нашли? Вот там.

Сумрак знал это место. Как-то еще в первую смену он с Ленкой повел детей в лес на экскурсию. Виктор Сергеевич увидел большое осиное гнездо и сбил его палкой, рассчитывая, что оно пустое. Бежали к лагерю очень быстро… А за ужином Зинаида Андреевна, заметив опухшие лица пионеров, спросила: «Что это?!» — «Дети не хотели есть кашу, — мрачно ответил педагог, — пришлось заставить».

— Они сказали, если я пойду в милицию…

— Ясен перец, — перебил Сумрак, — садись и жди… Я сейчас. Не дрейфь, разберемся.

Он схватил портфель, бросил шляпу на раскладушку и выскочил из каморки.

«Отдашь общак — дорога домой будет закрыта. Паша слушать не станет. Вернее, он просто не поверит… Выбирайте, Виктор Сергеевич… Ты отвечаешь за общак, ты отвечаешь за детей…»

Выберу, выберу, сейчас только монетку найду, чтобы подбросить… И понесла ж вас нелегкая в лес именно сегодня. Шняга голимая…


Спустя минуту после случившегося в каморку зашел Евгений Дмитриевич, чтобы забрать рабочую тетрадь.

— Лена? Что такое?!

Бичкина, не получившая от воспитателя указаний насчет вожатого, повторила историю.

— Когда он ушел?!

— Только что.

Кольцов мчался к штабу быстрее, чем на соревнованиях профессионального мастерства.

«Как обидно! Всего четыре дня… Как обидно!»

Он ворвался в кабинет Зинаиды Андреевны. Начальницы на месте не было. Бросился к телефону. Набрал номер, который помнил наизусть.

— Серега!.. Тревога! Поднимай своих!..

* * *

Сумрак немного сбился с пути, потеряв минут двадцать. Что и неудивительно. На полянке после истории с осами он не был, а дорогу уже подзабыл. Сначала ринулся не в том направлении, но потом сосредоточился и повернул в нужную сторону. Продираясь через тайгу, порвал новый пиджак. Наверное, попадись он сейчас на глаза грибнику, последний несказанно бы удивился. Тайга, и вдруг человек в костюме-двойке с портфелем в руке… Приведения среди нас.

Приближаясь к полянке, сбавил темп. Метров за пятьдесят до нее, услышав детский плач, остановился и спрятал под сосной портфель, прикрыв его мхом. «Мы еще поглядим, что вы за поцы». Потом, крадучись, почти вплотную подобрался к месту событий. Листва хорошо маскировала его, а мох поглощал звук шагов. Корчить из себя спецназовца и бросаться с голыми руками на автомат он не собирался. Вряд ли автомат деревянный.

Он лег на мох и аккуратно убрал ветку от лица.

Дети сидели на земле под большой сосной, сбившись в кучу. Девочки плакали.

Шаман… Я почему-то так и думал… Откуда ж ты тут взялся, златозубый? Ленка не ошиблась: с ним еще трое. Двое черных пристебаев и третий… Красавец. У Шамана пестик, как говорит Шандыбкин, у Красавца — «калаш». Возможно, у остальных тоже не рогатки.

И с чего, интересно, ты, Казбек, решил, что я сюда приду? Это ж не мои дети, плюну и отвалю. А ты наверняка должен был знать…

Арсений… Ну конечно же… Сын любимой женщины. Остальные случайно под раздачу попали. И кто ж тебе, гаду, про любовь напел? Кругом суки-стукачи…

Ладно, Шаман, поговорим. Объясним, кто здесь старший.

Сумрак поднялся и вышел на поляну. Надо же, осы новое гнездо построили. Натравить бы их на добрых людей…

— Вай-вай, а вот и Витя… Здравствуй, уважаемый. — Шаман криво усмехнулся и на всякий случай поднял пистолет. — Какой клифт у тебя деловой. А на говнодавы что, бабла не хватило?..

Только тут Сумрак вспомнил, что позабыл надеть ботинки и остался в кедах. Он посмотрел на детей. Их перепуганные лица мгновенно просветлели, а Лиза даже улыбнулась: «Все, Виктор Сергеевич с нами, а значит, бояться не надо. Он, конечно же, освободит нас и прогонит злых бандитов. Он умный и сильный…»

— Виктор Сергеевич! — крикнула Яна, девочка, приехавшая в лагерь на третью смену.

— Надо же, Виктор Сергеевич! — засмеялся Шаман и повернулся к детям: — Кто это?

— Наш воспитатель, — испуганно прошептала Лиза, заподозрив неладное.

Вся взрослая компания дружно заржала. Только Красавец мелко и коротко хихикнул. Сумрак не боялся ни Шамана, ни его земляков. Но при виде этого четвертого по спине пробежал противный холодок. Красавец чем-то напоминал опарыша, долгое время поедавшего падаль в земле и вдруг оказавшегося на поверхности. Серое, как застиранная простыня, лицо. Такие же бледные, пустые глаза. Белые, с желтизной волосы… Чувствовался мокрый опыт за сутулыми плечами. Богатейший опыт. Мистер Трупер.

— И как же он вас воспитывал?

— Хорошо, — ответила за всех Лиза.

— А не рассказывал, случайно, где последние двадцать лет куковал?

— Закрой пасть! — Сумрак почти вплотную подошел к Шаману. Конечно, в иных обстоятельствах он ответил бы по-другому. Менее вежливо. Но сейчас здесь были дети. — И пушку спрячь, пока не отобрал. Чего тебе надо?

— Тебе же передали… Отдаешь общак, и мы расходимся.

— У меня его нет… Он там… Да даже если б и был. Губу не раскатывай…

Где там, Виктор Сергеевич уточнять не стал.

— Ай-ай-ай, — покачал головой Казбек, — обманывать нехорошо. Какой же ты пример подаешь воспитанникам… Общак у тебя, уважаемый… Зря ты тогда того парнишку пожалел. Надо было ему клешню сломать. Глядишь, и не сдал бы тебя. Очень ему плохо сиделось. Пришлось откупиться информацией.

Сумрак не удивился услышанному. Зона ломает слабых. А уж Милюкова…

— Хе-хе-хе, — заперхал опарыш.

— Короче, Сумрак, — жестко продолжил Шаман, — мы и так из-за тебя время потеряли. Или тарань общак, или начнем недоносков валить. Сначала их, потом тебя. Быстро, козел!

Один из земляков Казбека выдернул Арсения. Тот сопротивлялся и кричал. Бандит зажал ему рот ладонью, а когда Арсений цапнул его за палец, резко саданул ребром ладони по шее пацана.

— Заткнись, ублюдок… Хахалю своей мамки спасибо скажи…

Арсений обмяк.

Опарыш снова захихикал.

Сумрак понял, что дело не разойдется со словом. Будут валить. Сам-то Шаман припухнет, побоится, но этот красавчик на гашетку автоматную нажмет не задумываясь. Он мать родную завалит и не дрогнет. И как они друг друга находят?

— Хорошо… Банкуй пока… Не бойтесь, дети. Они вас не тронут.

— Это как сказать.

Виктор Сергеевич сбегал к сосне, раскрыл портфель, достал пакет. Вернулся на полянку.

— Отпусти детей.

— Дай сюда! — Шаман призывно махнул рукой.

— Подавись.

Сумрак кинул пакет ему под ноги. Опарыш нацелил автомат на воспитателя. Шаман заглянул внутрь и довольно улыбнулся.

— А говорил, нет…

— Я тебя все равно достану… Ботаник.

Шаман не знал, кто такой ботаник. Но по тону, которым Сумрак произнес последнее слово, он понял, что это гораздо серьезней, чем какой-нибудь пидор или чушок. И еще он понял, что авторитет сдержит обещание. Обязательно сдержит. И в Закавказье найдет, и в Антарктиде.

И то ли от страха, то ли от нанесенного оскорбления он нервно вскинул пистолет и, зажмурившись, дважды нажал на крючок.

— Не достанешь!

Птицы вспорхнули с деревьев, лесные жители рассыпались по норкам. Дети закричали.

Шаман подхватил пакет, кивнул своим корешам и, как тень, исчез за деревьями. Кореша исчезли следом, оставив детей в покое…

Сумрак устоял на ногах. Схватился за сосну и медленно сполз на мох. Он не почувствовал боли. Только резкий, пронизывающий, жуткий холод, идущий от земли.

— Виктор Сергеевич!!! Миленький…

— Надо остановить кровь! Лизка, дай платок… Расстегни ему рубашку!

Виктор Сергеевич приоткрыл глаза и покачал головой:

— Не надо рубашку…

— Костян, беги в лагерь! Зови Зинаиду!

— Ага!

— Виктор Сергеевич, миленький, не умирайте, — плакала Лиза. — Пожалуйста! Вы такой хороший… Потерпите… Виктор Сергеевич, ну, пожалуйста…

— Виктор Сергее-е-е-вич…

Воспитатель еще раз приоткрыл глаза и едва заметно улыбнулся…


Он уже почти не видел детей, почти не слышал их голосов. Он не слышал грохот выстрелов на окраине леса. Не видел, как Сергей Гагарин автоматной очередью срезал отстрелявшегося Шамана, как «тайфуновская» пуля настигла опарыша… Как вожатый Кольцов сцепился с одним из кавказцев, кувыркаясь по мокрой траве и пытаясь вырвать нож…

Он видел только море и белый удаляющийся парус, как тогда во сне, во время родительского дня. Он плыл за парусом по бескрайним волнам, и с каждой секундой вода становилась холоднее. Он замерзал и уже совсем не чувствовал своего тела.

И единственным, что его согревало и заставляло плыть дальше, были едва различимые крики его детей:

— Виктор Сергееви-и-и-ч!..

* * *

Как вам, уважаемый читатель, известно из далекого детства, все сказки имеют конец. Счастливый или реалистичный. И данная сказка — не исключение. Кто-то любит хеппи-энды, кому-то нравятся драмы. На вкус и цвет… И обрадовав одних, невольно огорчишь других. Чего, если честно, не хотелось бы.

Поэтому мы предлагаем два финала нашей сказки. Счастливый и реалистичный. Вам остается только выбрать, какой из них прочитать.

Чтобы всем было хорошо и все остались довольны.

Загрузка...