Капелька скандала

Глава 15

Огромное синее небо, испещренное пухлыми белыми облачками, словно шатер укрывало прекрасный день, когда Миллисент и Чандлер ехали в экипаже по направлению к Гайд-парку. Весна была в разгаре, яркое солнце ласкало им спины, и ветерок слегка шевелил волосы. Миллисент радовалась, что не сидит в такой чудесный день дома, в окружении темной мебели и тяжелых драпировок.

Чандлер заехал за ней, облаченный в великолепный сюртук для верховой езды темно-коричневого цвета с блестящими медными пуговицами на лацканах и рукавах. С озорной улыбкой он презентовал Миллисент ожидаемую коробку с абрикосовыми пирожными, а потом вдруг протянул букет свежих персидских лилий из собственного сада. Ей даже не хотелось думать, что мог бы означать этот неожиданный подарок.

Прежде чем выйти из дома, Миллисент попросила горничную позаботиться о том, чтобы пара пирожных была послана наверх тете Беатрисе к пятичасовому чаю, а остальные пусть никто не трогает. Завтра Миллисент собиралась отнести их Линетт. Ведь она обещала так сделать, если когда-нибудь получит этот дар, вызвавший столько разговоров в обществе. Лилии Миллисент велела отнести к себе в комнату, чтобы только она одна могла наслаждаться их ароматом и красотой.

К большому удивлению Миллисент, тетка после некоторых колебаний все же отпустила ее на прогулку с самым известным членом «скандальной троицы». По словам тети Беатрисы, лорд Данрейвен утратит интерес к Миллисент скоро – как только добьется разрешения видеться с ней. К тому же Беатриса решила, что чем ближе Миллисент познакомится с этим примечательным представителем светского общества, тем больше сплетен она услышит.

«Нет ничего более важного, чем это». И конечно, тетка предупредила ее, чтобы Миллисент неукоснительно следила за тем, чтобы лорд Данрейвен вел себя как джентльмен.

Если бы тетя Беатриса только знала!

Миллисент беспокоило, что лорд Данрейвен отнесется к этой прогулке по Гайд-парку как к поощрению, но она не могла подавить бурное волнение, охватившее ее, когда она вложила в его руку свою руку в перчатке, чтобы он помог ей усесться в экипаж. И когда он коснулся ее руки, ловко впрыгнув на обитое кожей сиденье рядом с ней, и потом, когда, принимая вожжи у грума, он коснулся ногой подола ее платья.

Миллисент упорно старалась не поддаться его обаянию, но понимала, что терпит самое жалкое поражение. Достаточно было Чандлеру взглянуть на нее – и ее сердце начинало трепетать.

Ожидая его приезда, она дала себе клятву провести эту прогулку, скрупулезно соблюдая все правила пристойного поведения. Множество глаз будет устремлено на них, и она должна держаться осмотрительно. У нее действительно не было выбора, кроме как согласиться видеться с графом в изысканном обществе. И ей казалось, что это все же заставит его не искать тайных встреч с ней.

Миллисент считала, что как только Чандлер начнет видеть ее в обществе, она скоро надоест ему, и он устремится на поиски другой жертвы. От этой мысли ей становилось трудно дышать, однако, учитывая все обстоятельства, это был единственно возможный вариант.

Вместо того чтобы пустить лошадей бодрой рысью, Чандлер позволил им продвигаться по улицам Мейфэра еле передвигая ноги. Едва особняк тетки исчез из виду, Чандлер, как и положено записному повесе, пересел к Миллисент ближе и расставил колени, так что прикасался бедром к ее платью.

«Ая-то надеялась, что он будет вести себя как джентльмен».

Миллисент могла бы поклясться, что чувствует сквозь одежду жар его тела. Места на сиденье было много, она вполне могла бы отодвинуться, но не испытывала ни малейшего желания сделать это.

Она раскрыла свой изящный зонтик, отороченный узкими желтыми лентами, гармонирующими с ее платьем и накидкой, и держала его одной рукой над плечом. Чандлер посмотрел на нее, подмигнул и улыбнулся своей озорной улыбкой, от которой у нее таяло сердце и возникало желание, чтобы их отношения были иными. Не будь он повесой, а она – собирательницей сплетен, вероятно, между ними могла бы расцвести любовь.

– Боюсь, что вы остаетесь повесой даже в церкви.

– И так было.

«Прошу держаться от меня подальше».

Опять Шекспир. Чандлер не мог не вызывать у нее восхищения.

Миллисент окинула взглядом его четкий профиль.

– Воистину, сэр. А ведь когда мы встретились в первый раз, вы попытались убедить меня, будто все, что я о вас слышала, неправда.

– Так оно и есть. По крайней мере далеко не все правда, – поправился он. – Да и то все это в прошлом. С тех пор как я встретил вас, я пытаюсь измениться.

– Господи! Мне трудно поверить, что это так. – Она вздохнула и снисходительно покачала головой. – Вряд ли когда-то вы были хуже, чем теперь. Это просто невозможно.

– Постыдный факт, но факт. Однако не лучше ли будет оставить разговоры о моей растраченной молодости?

– Пожалуй, это неплохая мысль.

– Для разнообразия давайте поговорим о вас.

«Нет, не нужно».

Миллисент повернулась к нему. Глаза у Чандлера такие ясные, такие синие, и смотрели они прямо на нее.

– Обо мне?

Он слегка улыбнулся.

– Да.

– Это плохая мысль.

В его взгляде было что-то вызывающее, и он смотрел на нее не отрываясь.

– А по-моему, хорошая. Мне кажется, что уже пора.

– Вы многое знаете, – попыталась уклониться она.

– Но недостаточно.

Миллисент отвернулась от него и замолчала. Как жаль, что она не может сказать ему правду.

Ей бы очень хотелось рассказать ему о себе все, чтобы между ними не было никаких тайн. Ни в ее семье, ни в ее детстве не было ничего такого, что она должна была бы скрывать от Чандлера, если бы не тетка. Но как можно рассказать ему все о себе? Если он узнает, как зовут ее отца, будет всего лишь делом времени узнать, что она племянница леди Беатрисы.

А Миллисент знала, как боится тетка разоблачений и утраты рабогы. Миллисент не могла допустить, чтобы Чандлер получил хотя бы обрывки сведений, которые приведут его к дверям лорда Труфитта.

– Расскажите о вашей семье, Миллисент. Кем был ваш отец – помимо того, что он был мужем вашей матери?

– Лицо, которое наняло меня, считает, что будет лучше, если никто обо мне ничего не узнает. По многим причинам, которые я не могу раскрывать, я должна оставить все как есть.

Чандлер кивнул знакомому, потом помахал рукой какому-то своему другу в военной форме, который проехал мимо них верхом, и снова повернулся к Миллисент.

– Вы приводите серьезный довод.

– Не ради себя. Существуют другие люди, с которыми я должна считаться.

– А вы знаете, что говорят о вас в Лондоне?

Миллисент посмотрела на него и рассмеялась тихо и шаловливо. У нее не оставалось никаких сомнений, что Чандлер Прествик, граф Данрейвен, пленил ее. Если бы только она могла позволить себе полностью отдаться его обаянию! Если бы только она не работала для своей тетки! Если бы только он не был повесой! Ах, если бы только не возникало такого количества «если бы», когда речь заходит о Чандлере!

– Конечно, я знаю, что обо мне говорят. Разве могла бы я заниматься такой работой, если бы не знала этого? Меня считают бедной молодой девушкой из деревни, чья матушка прибегла к старинному знакомству, чтобы дочь могла провести сезон в Лондоне, получив возможность сделать хорошую партию. Я нарисовала правильную картину?

– Вы хорошо осведомлены.

– Это нетрудно.

Миллисент медленно вертела в пальцах ручку зонтика, разглядывая людей и дома, мимо которых они проезжали. Как можно было не наслаждаться этим чудесным солнечным днем, сидя в экипаже рядом с Чандлером?

– А что вы думаете о том, что говорят обо мне? Как вам кажется, правда ли это? – спросила Миллисент, и в голосе ее прозвучало скрытое кокетство.

Чандлер посмотрел на нее со смешанным выражением восхищения и настороженности.

– Я думаю, что вы можете выйти замуж только по любви, а вовсе не потому, что это хорошая партия.

Она опять засмеялась, более свободно, чем прежде.

– Вы всегда умеете сказать именно то, что хочет услышать женщина, милорд. У вас, вероятно, был прекрасный учитель.

– Моим учителем был опыт. Ну и как, я прав насчет вас?

– Совершенно правы. Я отказывалась от предложений, поскольку не испытывала любви к тем, кто мне их делал.

Чандлер повернулся к ней:

– Не один раз, как я понял?

– Хм, – ответила она, не уточняя, что отказала три раза.

– Я это запомню.

Некоторое время они ехали молча, прислушиваясь только к шуму оживленных улиц, скрипу колес и фырканью лошадей.

Затем Чандлер сказал:

– Можете не называть имен, но расскажите мне о вашей семье.

Он не собирался заканчивать этот разговор, она же не собиралась его продолжать. Устоять перед его поцелуями было невозможно, но что касается этой темы, здесь она должна быть тверда. Миллисент не могла ставить под угрозу источник теткиных доходов.

– Она вполне респектабельна.

– Я так понимаю, что, как бы я ни нажимал на вас, большего я не услышу?

– Анонимность очень важна для того, чем я занимаюсь. Я отношусь к этому очень серьезно и прошу вас отнестись так же.

– Ладно. Пока я примирюсь с этим, но не знаю, надолго ли меня хватит.

Последние слова он скорее пробормотал, чем произнес, и внезапно Миллисент подумала: не следует ли считать это предупреждением?

Чандлер направил лошадей в западные ворота, а потом по аллее, которая ведет к Серпентайну. Их экипаж оказался позади красивой кареты, которой правил одетый в ливрею кучер. Запряжена карета была парой холеных гнедых. Зеленые лужайки парка заполняли прекрасно одетые джентльмены и модные дамы. Те, кто хотел все разглядеть и быть увиденным, прогуливались по просторному парку, остальные ехали либо верхом, либо в экипажах.

Чандлер отправился в парк только потому, что знал, как леди любят это. И снова поймал себя на том, что сам он предпочел бы ехать верхом по сельской местности в одном из своих поместий, а не по шумному Гайд-парку.

Движение в веренице экипажей было слишком плотным, и Чандлер предложил:

– Давайте остановимся вон там и пройдемся.

– С удовольствием, – кивнула Миллисент.

Как только грум принял лошадей, Чандлер спрыгнул на землю и подал руку Миллисент. Он заметил в ее глазах неуверенность. Тревожилась ли она насчет того, как он станет вести себя? Или ее беспокоил тот день, когда он не примет никаких «нет» в ответ на вопрос о ее семье? Ну что ж! Все правильно. Недолго он еще будет терпеть ее отговорки.

Ему хотелось обхватить руками тонкую талию Миллисент, чтобы опустить свою спутницу на землю, но Чандлер сдержался и только взял ее за руку и помог встать на ступеньку. Он не помнил, когда в последний раз – да и было ли такое вообще – ему так нравилось быть с женщиной; не помнил, когда с таким нетерпением предвкушал подобную поездку.

Миллисент была соблазнительна, весела, умна и слишком уверена в себе. В каждом ее движении было притягательное изящество, в каждой улыбке, обращенной к нему, – обещание.

Когда она положила руку ему на локоть, Чандлер не устоял и привлек ее слишком близко к себе. Но и этого ему было мало. Он неторопливо вел Миллисент, стараясь удалиться подальше от того места, где собиралось большинство гуляющих, чтобы быть уверенным, что их не увидят.

Так кто же она? Почему занимается сбором сплетен? Это мучило его. Чандлер был абсолютно убежден, что эта девушка высокого происхождения и хорошего воспитания. И при этом она почему-то целиком во власти лорда Труфитта.

Неужели так оно будет и дальше?

– Почему вы молчите? – спросила Миллисент.

– Я думал о вашей работе для лорда Труфитта.

– Это звучит зловеще.

– Это всегда звучит для вас так?

Легкая улыбка изогнула ее губы.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Вы сказали, что собираете сведения для Труфитта не из-за денег, не потому, что он вас заставляет, так что, как мне кажется, остается только одно объяснение, почему вы это делаете.

– И что же это за объяснение?

– Вашей семье не по средствам обеспечить ваше пребывание в Лондоне на время сезона, поэтому лорд Труфитт нашел кого-то, кто взял вас на свое попечение и кто действительно знаком с вашей матушкой, так что вы находитесь под должным присмотром. Этот человек взял на себя все расходы, а взамен вы снабжаете его слухами для раздела светской хроники.

– Вы очень хорошо все продумали.

– Я понимаю, в чем состоит выгода для каждого из вас. Он получает слухи, которые ему нужны, а вам предоставлена возможность сделать хорошую партию.

– Я понятия не имею, как работают другие авторы таких разделов. Могу только подтвердить, что ваше объяснение очень близко к моему договору с лордом Труфиттом.

– Очень близко, говорите?

– Да.

– Значит, есть еще что-то?

Ее прелестные губы снова задрожали, готовые улыбнуться.

– Или все совсем иначе, чем вам представляется.

Чандлер про себя усмехнулся. Может ли он добиться ее расположения, ее доверия? И почему он этого хочет? Ведь совместного будущего у них нет.

– Для молодой девушки, задача которой состоит в том, чтобы слушать все, что говорится вокруг, вы неплохо умеете хранить тайну.

Миллисент снова улыбнулась, устремила взгляд вдаль, а потом опять посмотрела на него и сказала:

– Это профессиональная особенность.

«И опять это соблазнительное изящество». Чандлер ощутил, как грудь его расширилась от желания. Когда она смотрит на него вот так и произносит простые заявления так невинно, это всегда сбивает его с толку.

– Иногда у вас бывает вид столь невинный, как у церковной мышки, и это доводит меня до безумия. Вам, наверное, страшно нравится все это.

– Мне нравитесь вы.

Сердце у Чандлера подпрыгнуло. Он видел искренность в ее глазах и слышал ее в голосе. Миллисент не пыталась польстить ему. И Чандлер мог бы поклясться, что ее взгляд означал «идите сюда». И голова у него пошла кругом от радости.

Он завладел ее рукой, лежащей на сгибе его локтя, и ласково погладил ее. Проклятые перчатки. Проклятые условности. Ему хотелось ощутить ее шелковистую кожу без нескольких слоев одежды, их разделяющих. Ему хотелось прикасаться к ее шелковистым бедрам и ласкать нежную грудь. Ему хотелось – нет, хватит думать о таких вещах. Ему и так уже трудно идти.

Чандлер слегка потряс головой и откашлялся. Непременно нужно переменить тему, если он не намерен взять ее сегодня силой.

– А знаете, вам следовало бы сказать мне, что это мой друг Эндрю Тервиллгер и есть тот самый граф, о котором вы слышали, будто бы он пустил по ветру свое наследство и теперь подыскивает себе богатую жену.

– Я не стала вам его называть, чтобы вы его не предупредили.

– А если бы и так, что в том дурного? – Чандлер вспомнил, как он поперхнулся пирожным. – Мы с ним оба были потрясены.

– Но это правда. У меня надежный источник.

– Я говорил с Эндрю об этом сегодня утром, правда, не сказал о вашем предположении, что он может ока заться вором. Вы не должны писать о нем в вашем разделе.

– Вы же понимаете, что я не могу этого пообещать. Если я слышу что-то скандальное и интригующее, я должна об этом написать.

– Я знаю Эндрю пятнадцать лет. Думаю, мне было бы известно о том, что мой лучший друг промотал свое состояние. Но я не заметил никаких перемен в его образе жизни.

– Возможно, существует причина, почему перемен не последовало, – быстро ответила она.

Чандлер оставался непреклонным.

– Он не крал ворона. Эндрю не мог украсть ни у меня, ни у кого-либо еще.

Миллисент продолжала быть спокойной и невозмутимой.

– Отчаявшиеся люди принимают отчаянные меры.

Чандлер сказал только:

– Миллисент.

Она взглянула на него и сдалась.

– Хорошо, я прошу у вас прощения, если вы подумали, что я обвиняю вашего друга в том, что он светский вор. Я просто предположила такую возможность.

– Эндрю не может быть в этом замешан. Будь у него денежные затруднения, он обратился бы ко мне. И потом, существует дюжина титулованных джентльменов, о которых известно, что они промотали свои состояния, играя в карты.

– А они были у вас на вечере?

Чандлер остановился и резко повернул ее к себе лицом.

– Моя дорогая Миллисент, вы не только красивы, вы еще и умны. Я попрошу Доултона проверить, кто из светских людей в долгах, а потом посмотрим, внесены ли их имена в списки тех, кто бывал в ограбленных домах.

– Прекрасная мысль, сэр. Если среди светских людей нет постороннего лица – а скорее всего его нет, – значит, светский вор – чей-то друг.

Чандлер посмотрел на нее, и его охватило бешеное желание овладеть ею. Миллисент не может принадлежать ему. Он не может принадлежать ей, но как же он ее хочет!

– Я хочу поцеловать вас прямо здесь, перед всеми – и пусть они видят.

Миллисент отступила; глаза ее предостерегающе сверкнули.

– И не пытайтесь, лорд Данрейвен.

– Ладно, подожду, пока мы зайдем за дерево.

Он взял руку Миллисент, снова просунул ее себе под локоть, а потом продолжил прогулку, но уже в более быстром темпе.

– Рядом нет деревьев.

– Для огорчения нет причин, – залихватски улыбнулся Чандлер и подмигнул Миллисент. – Деревья сейчас будут. Я знаю прекрасное местечко.

– Меня вовсе не огорчает отсутствие деревьев, сэр, – возразила она, однако не очень убедительно. – И как вы смеете вести меня туда, где уже целовали десятки девушек?

Чандлер по-прежнему был весел.

– Вам не угодишь. Теперь вы как будто ревнуете.

– А вы, сэр, просто грубиян.

– Но приятный грубиян.

Она остановилась.

– Да. Это так, и в этом мое несчастье.

– И счастье.

Внезапно Миллисент отвернулась, а затем потянула Чандлера за рукав, заставив его пойти в противоположную сторону.

– Что это значит? – спросил он, однако не сопротивляясь пошел туда, куда она влекла его.

– Не сегодня, милорд. Я не позволю вам сегодня поставить под удар мою репутацию. Наша прогулка будет благопристойной, даже если это нас и убьет.

Чандлер заглянул ей в глаза с пониманием и восхищением.

– Хорошо. Сегодня вы победили. Пусть мне страшно хочется поцеловать вас, но я уважаю ваше решение.

Миллисент глубоко вздохнула.

– Благодарю вас за это небольшое уважение.

– Не за что. – Ему понравилось, что она не сделала попытки наказать его за то, что он повел себя дерзко.

«Господи, а что мне в ней не нравится?» Они направились к экипажу.

– Нам придется вернуться к разделу лорда Труфитта, потому что вы должны узнать еще кое-что.

– Что такое?

– Эндрю подумывает нанять сыщика, чтобы выяснить, кто такой лорд Труфитт, и разоблачить его.

– Ах нет! Этого нельзя допустить. Вы не должны позволить ему это сделать.

В глазах Миллисент плескался неприкрытый страх, и Чандлера это озадачило. Какую опасность может таить в себе разоблачение лорда Труфитта? И что все-таки общего у Миллисент с автором скандальной хроники? У Чандлера не было ответа на эти вопросы, но пришло время наконец выяснить, какую власть лорд Труфитт имеет над Миллисент.

– Вы должны сказать Труфитту, чтобы он не писал в своем разделе об Эндрю, и тогда, пожалуй, Эндрю откажется от своей затеи. Я, конечно, постараюсь его отговорить, но у Эндрю своя голова на плечах. Боюсь, что его намерения серьезны.

– Спасибо, что вы меня предупредили. – Голос Миллисент звучал тихо, неуверенно, благодарно. – Я знаю, что вы не можете мне доверять.

Как звучало то, что он слышал где-то? «Счастливая, довольная женщина не знает в любви границ». Нужно выбросить из головы такие мысли. Это заведет его туда, куда он не готов идти.

– Откровенно говоря, меня не волнует, что будет с Труфиттом, но я не хотел бы, чтобы какие-то действия Эндрю причинили вам вред.

Миллисент снова благодарно улыбнулась:

– Спасибо. Я перед вами в долгу.

«Замечательно».

– Я подумаю, как вы могли бы со мной расплатиться.

– Разумеется. – Она задумчиво покачала головой. – Почему всякий раз, стоит мне убедить себя, что вы настоящий повеса, вы вдруг делаете что-то удивительно доброе, вот как сейчас?

– Я уже сказал вам, что умею вести себя как джентльмен – иногда. А теперь, раз вы не сможете больше писать об Эндрю, я полагаю, что вам придется вернуть меня в этот проклятый раздел.

– Ну вы – фаворит.

– А Файнз? О нем за последнее время писали всего пару раз, а ведь, конечно же, существует кто-то, кому хотелось бы прочитать и о Файнзе и кто недоволен, что им пренебрегают.

Глаза Миллисент блеснули, как огонь, тлеющий в золе.

– Чандлер, да ведь это прекрасная мысль!

– Прекрасная мысль? Какая?

– Написать о том, кто редко или вообще никогда не попадал в раздел лорда Труфитта.

– Господи, не хотите же вы сказать, что мое имя постоянно появляется там потому, что вам не пришло в голову поинтересоваться кем-то другим?

Губы Миллисент изогнулись в потрясающей усмешке.

– Не будьте тупицей. Вы для этого слишком умны.

Ему понравилось, что она не старается скрыть насмешку.

– А вы слишком умны для молодой леди.

– Благодарю вас. Неудивительно, что раздел светской хроники так популярен. Разве вы не замечали, что людям очень нравится разговаривать – о себе или еще о ком-то? Когда вы в гостях, нужно только слушать, что говорят вокруг. Пожалуй, я предложу лорду Труфитту написать о ком-то новом, причем написать что-то лестное.

– Лестное? Это будет впервые.

– Если можно добавить Шекспира, почему нельзя добавить что-нибудь приятное?

Чандлер взглянул в широкое синее небо. Единственное, о чем он мог подумать, было: «И все-таки женщины можно добиться; и женщину можно покорить...»