Каперский патент

Глава пятая

Джек Обри никогда не любил довольно обыденную на флоте среди капитанов манеру подниматься на борт без предупреждения и заставать команду врасплох. Но в этот раз под рукой не оказалось ни шлюпки, ни её старшины, так что другого выбора не оставалось. На этот раз он даже порадовался, потому пока его и Стивена вез шелмерстонский ялик, «сюрпризовцы» демонстрировали неподдельный пример трудолюбия.

Вдоль бортов висели люльки, и последние следы синего исчезали под свежей белой краской. Мистер Балкли и его помощники карабкались по такелажу как огромные пауки, обновляя направляющие блоки и закрепляя чехлы из красной кожи на большие стропы — милая деталь. Хотя дифферент оказался не совсем верным — фрегат немного кренился на нос — ясно, что большую часть воды уже приняли на борт. Для дальних плаваний шелмерстонская вода считалась лучшей к югу от Темзы, но набирать ее нелегко, и в отсутствие Джека «сюрпризовцы» совершили немало утомительных переходов на шлюпках.

Пока Джек оценивал корабль, то вполуха слушал лодочника, чей сын (как и многие другие в городке) чрезвычайно желал попасть на корабль под командованием капитана Обри. Настоящий моряк, совершил три плавания в Кантон и одно — в Ботани-Бей, с первого же числится умелым моряком. Редкого таланта скрипач, трезвый и не драчливый, пока не попадет на вражескую палубу. Англиканин и (что особенно подчеркивалось) всегда слушается приказов.

— Да, — отозвался Джек, — уверен, он хороший юноша. Но у нас есть все необходимые матросы, знаете ли. Но все же, по мере того как поступят все призовые деньги и их должным образом разделят, могут появится вакансии. По-моему, некоторые планировали начать свое дело или купить таверну.

— А что насчет тех неуклюжих уродов, которых вы выгнали, ваша честь?

— Господь с вами! На их место нашлась замена в тот же вечер. Нет, пусть ваш парень придет ко мне или к капитану Пуллингсу, когда все уладится, недели через две. Тогда на него и посмотрим. Как его звать?

— Абель Хейз, сэр. Абель. Не Сиф, — уточнил лодочник, как-то по-особому взглянув. Смысла этого уточнения Джек не понял.

— Пройдите-ка вокруг корабля, прежде чем пристать к борту.

Ялик где-то в кабельтове прошел за кормой фрегата и подошел к безукоризненному правому борту. Безукоризненному за исключением имени «Сиф», аккуратно и отчетливо написанному на белой полосе по миделю, между черными портами двенадцатого и четырнадцатого орудий. Джек ничего не сказал, но лицо его, вернувшее хотя бы часть прежней привычной румяной веселости, посуровело, посерело и снова лишилось улыбки.

— К грот-русленям левого борта, — скомандовал он после паузы и оттуда быстро поднялся на квартердек, отсалютовав — менее трехсот лет назад здесь еще висело распятие. Ему ответили Дэвидж, Вест и Мартин, прибывший в субботу. Он избегал путешествовать в воскресенье, на что ни Джек, ни Стивен не обращали внимания. Все трое оказались гораздо лучше одетыми, чем когда впервые поднялись на борт, и очевидно, их благосостояние улучшилось, но лица у них оказались тревожными и измученными.

— Добрый вечер, джентльмены, — поприветствовал их Джек. — Я спущусь вниз, мистер Дэвидж, и буду рад выслушать ваш рапорт через пять минут.

В каюте ждало несколько писем и посланий, по большей части — просьбы взять на борт, но имелись и поздравления, и пожелания от старых сослуживцев, некоторые даже из гринвичского госпиталя. Он все еще читал одно из них, когда зашел Дэвидж.

— Сэр, я с чрезвычайным беспокойством вынужден доложить о мятеже на борту.

— О мятеже? Но по состоянию корабля я предполагаю, что он далеко не всеобщий.

Джек действительно заметил отсутствие веселой болтовни и смеха на борту и угрюмые, тревожные взгляды, но ничего отдаленно похожего на злой умысел. За время службы он стал свидетелем нескольких мятежей, не считая великих волнений в Спитхеде и Норе, а еще о большем числе слышал — удивительно обычное дело на флоте. Но не на процветающем, занятом делом корабле, со свободным увольнением на берег и всеми удовольствиями, которые только можно купить, под рукой.

— Кто замешан?

— Слейд, братья Брэмптон, Моулд, Хинкли, Оден и Ваггерс, сэр.

— О Господи! — Лучшие шелмерстонцы — два рулевых, помощник канонира, а остальные — обстоятельные моряки, тихие, надежные ребята. Золото, а не матросы. — Садитесь, мистер Дэвидж, и вкратце доложите мне о ситуации.

Но Дэвидж не умел рассказывать кратко и одновременно последовательно, связно и беспристрастно — его разум так не работал. Пусть и компетентный офицер, способный выдать серию быстрых приказов в опасной ситуации при плохой погоде или в виду подветренного берега, в повествовании своем он до обидного дрейфовал. Джек совершенно не был уверен, что когда повторы и отклонения от темы Дэвиджа подошли к сбивчивому финалу, в распоряжении капитана появились все сведения.

Он все же понял, что воскресным утром семь матросов, все сифиане («Кто такие сифиане, мистер Дэвидж?» «Да кто-то вроде рантеров[27] или методистов, сэр, не вникал в это») из Старого Шелмерстона, деревни чуть подальше от моря, собрались в своем молитвенном доме.

Пообедали они на берегу, а по возвращении на корабль кто-то из них или все вместе спустились в висевшую по правому борту люльку и написали оскорбительное слово.

Дэвидж не заметил поначалу — кают-компания давала обед в честь первого визита на корабль миссис Мартин. Но возвращаясь на корабль после того как проводил Мартинов, он, конечно, увидел бросающееся в глаза с огромного расстояния слово — корабль повернулся с приливом. Он сразу же распорядился убрать его. Все делают вид, будто никто не знает виновного. Никто не собирается соскребать или закрашивать надпись — вечные оправдания: кисти отмокают, день воскресный, надел выходную одежду, срочно нужно на бак, от крабов, видите ли, расстройство желудка.

Один в конце концов признался, что это его рук дело, но убирать надпись отказался. Заявил, что совесть не позволяет, и в этом его поддержали остальные шестеро. Без агрессии или оскорбительного поведения и не пьяный, но вместе с остальными подтвердил — если кто-то попытается убрать имя, то первый его мазок станет последним.

Дэвидж и Вест не получили поддержки ни от боцмана, ни от канонира, ни от плотника, и уж тем более не от матросов. Они, хотя и не бунтовали, но довольно открыто заявили, что не будут делать ничего, что может принести неудачу. Из страха усугубить положение Дэвидж с тех пор не отдавал никаких прямых, однозначных приказов на этот счет. Не имея морской пехоты, он, разумеется, и не мог арестовать всех семерых.

Поскольку Дисциплинарный устав на борту не действовал, а корабль не в море, ни он, ни Вест не знали, как поступать. Дэвидж все же отстранил матросов от обязанностей до прибытия капитана и запретил им подниматься на палубу. Может быть, их стоило сразу отправить на берег. Если он поступил неправильно, то искренне сожалеет об этом, но взывает к беспристрастности капитана Обри.

— С мистером Мартином посоветовались? — уточнил Джек.

— Нет, сэр. Он вернулся лишь незадолго до вас.

— Понимаю. Ну что ж, думаю, вы приемлемо справились с трудной ситуацией. Прошу, спросите у докторов, не найдется ли у них минутка для меня.

За короткое время ожидания в его мозгу пронеслись различные варианты действий, но аргументы за и против все еще находились в равновесии, когда открылась дверь каюты:

— Мистер Мартин. Вы, без сомнения, слышали о нынешней проблеме. Расскажите, пожалуйста, всё что можете об этих сифианах. Никогда о них раньше не слышал.

— Ну, сэр, их корни лежат в гностицизме Валентина, но связь настолько длинная, отдаленная и запутанная, что мало смысла ее отслеживать. Сейчас это маленькие независимые общины, насколько я знаю, без единого руководства. Но в этом удостовериться сложно — над ними так долго нависала опасность гонений за ересь, что они по природе очень скрытные. До сих пор сохраняют дух тайного общества.

Они верят, что Каин и Авель привнесены в мир ангелами, а Сиф, рожденный, как вы помните, после убийства Авеля — чистейшее творение Всемогущего. Он не только предок Авраама и всех ныне живущих людей, но и образ нашего Господа.

Они невероятно благоговеют перед ним и верят, что он присматривает за сифианами с особой заботой. Но об ангелах они невысокого мнения, считая будто… как бы лучше выразиться, что их взаимное несовершенство вызвало всемирный потоп. Он должен был уничтожить их потомков, но некоторые пробрались на ковчег, и от них, а не от Сифа, происходят все грешники.

— Странно, что я никогда о них не слышал. Они часто выходят в море?

— Думаю, нет. Большинство из тех немногих, с кем я встречался или о ком слышал, живут в отдаленных частях западных графств. Иногда они вырезают имя Сифа на своих домах. Из-за этого они разделились на два враждебных лагеря. Староверы пишут «С» задом наперед, а новый лагерь — как мы. Помимо этого и нежелания платить десятину, они обладают репутацией людей честных и держащихся вместе, трезвых и надежных, примерно как квакеры. Но в отличие от квакеров, от войны они не бегут.

— Но они же христиане или нет?

— В этом отношении, — произнес Мартин, глядя на Стивена, — есть гностики, которые бы озадачили святого Петра.

— Валентинианцы были так добры, что считали христиан заслуживающими спасения, — заметил Стивен. — Мы, вероятно, можем отплатить им тем же.

— В любом случае, эти люди гностицизм Валентина оставили далеко позади, он почти позабыт. Священное писание у них наше, думаю, их вполне можно назвать христианами, хотя и не слишком ортодоксальными по некоторым вопросам.

— Рад это слышать и благодарен вам, сэр, за все, что вы мне рассказали. Мэтьюрин, вам есть чем дополнить?

— Ни единого слова. Не мне учить Мартина богословию, он все-таки бакалавр теологии.

— Тогда пройдемся по палубе, а потом я поговорю с сифианами.

Он прошелся по палубе — прекрасный вечер — но не нашел никакого ясного решения к тому моменту, когда вернулся в каюту и послал за мятежниками. В отношениях между людьми Джеку было далеко до Макиавелли, так что к морякам он обратился совершенно искренне:

— Веселенькое дельце, клянусь. Какого черта… что, во имя Господа, заставило вас написать имя Сифа на борту?

Все семеро выстроилась в кормовой каюте на клетчатом ковре. Свет кормового окна падал им в лицо, и Джек, стоя к ним лицом, видел их очень хорошо: суровые, крепкие парни, удрученные случившимся, обуреваемые дурными предчувствиями, но не угрюмые и ни в коем случае не агрессивные.

— Ну же, Слейд, ты самый старший, расскажи, как так вышло.

Слейд посмотрел налево-направо на своих подельников (те единодушно кивнули).

— Ну, сэр, мы те, кого зовут сифианами, — промямлил моряк на картавом диалекте западных графств.

— Да, мистер Мартин рассказал мне о них: вполне почтенная ветвь христианства.

— Так и есть, сэр. В воскресенье мы отправились в свой молельный дом в Старом Шелмерстоне.

— Сразу за кузней, — вмешался один из братьев Брэмптон, — и там до нас допёрло, что Сиф, — они синхронно перекрестились костяшками пальцев, — в последнем плавании был к нам очень добр.

— Эт точно, — согласились остальные.

— И вот, когда мы отобедали в таверне у Уильяма, то подумали, что с незапамятных времён наши люди всегда наносили его имя на свои дома, как особое благословение, то что мы называем свидетельством благодарности. Поэтому, когда мы вернулись, то нанесли его имя на корабль.

— Понимаю. Но когда вам велели убрать его, вы этого не сделали.

— Нет, сэр. Для нас его имя священно. Его нельзя трогать. Ни у кого из нас не поднимется рука сделать это.

— Эт точно, — согласились его кореша.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — согласился Джек, — но скажите мне, что вы пили во время обеда?

— Мы не напивались, сэр, — возразил Слейд.

— Так мне и доложили. Но вы же не ели всухомятку — это же бессмысленно, бренча золотом в карманах, пить воду или кислое молоко. Так что же вы пили?

Их доклад, сделанный прямо-таки с религиозной точностью, свелся к кварте[28] с небольшим пива или сидра на каждого, за исключением Слейда и Одена — они разделили между собой бутылку вина.

— По совести сказать, что это скромно, — согласился Джек. — Но удивительно, как даже пара бокалов вина может незаметно помутить рассудок человека. Если бы вы не пили вина, то сообразили бы, что «Сюрприз» — частный военный корабль. Он должен полагаться на скрытность и обманывать врагов. А как можно пройти незамеченным или обмануть кого-то с этим именем, так отчетливо виднеющимся по миделю? Опять-таки, все христиане знают, что воздастся каждому по делам его. У вас сотня с лишним соплавателей. И что, им придется оставаться без призовых денег из-за вашего обычая? Очевидно же, это нечестно, неправильно и несправедливо. Имя нужно убрать. Нет, нет, — заверил он, перехватив их поникшие затравленные взгляды. — Я не имею в виду, что его нужно соскоблить, закрасить или вообще к нему прикасаться. Мы закроем его куском доброй парусины, как делали по пути к Сан-Мигелу. А потом, может, закрасим парусину на случай плохой погоды. Но имя-то останется на месте, и сила его тоже.

Он заметил, как матросы кивнули друг другу, а когда Слейд бросил взгляд направо и налево, все согласились.

— Ну, сэр, если будет так, то мы в общем-то довольны, и спасибо вам, сэр, что нас выслушали.

— Жалко было бы увольнять таких славных моряков. Но кое-что еще нужно сделать. Вы очень грубо отвечали мистеру Дэвиджу и ворчали. Нужно попросить у него прощения.

На несколько мгновений моряки замялись, в сомнении поглядывая друг на друга. Потом выступил Оден:

— Закавыка в том, что он такой благородный джентльмен, сэр, а мы простаки, и понятия не имеем, что сказать.

— Вы должны подойти к нему, снять шляпы как положено, и один из вас должен сказать: «Мы просим прощения, сэр, за то, что отвечали грубо и ворчали».

— Немного неудобно обходиться без Киллика до завтра — заметил Джек Обри, накладывая Стивену огромный кусок пирога с телятиной и окороком, который София собрала для них на ужин, — но я бы не хотел его здесь видеть сегодня даже за сотню фунтов. Ты же знаешь, что он любит подслушивать. И хотя с сифианами я говорил совершенно искренне, но не мог бы рассуждать о нравственном долге и всем таком с ним в пределах слышимости.

— Когда мы увидим команду из Эшгроу? — поинтересовался Стивен.

— Часа в четыре пополудни, я думаю, если все пойдет нормально и экипаж не опрокинется. Примерно в одно время с Пуллингсом.

— Что ж, это чернейшая и печальнейшая новость для меня. Я забыл взять с собой чистую рубашку и эту забыл поменять на неделе. А сейчас, надувшись от славы и гордости, и от того, что могут потратить по две гинеи, кают-компания планирует попросить нас отобедать завтра, чтобы тебя представить миссис Мартин. Я ее очень уважаю и не желал бы выглядеть как шонин[29] из Вольностей.

Стивен бросил взгляд на манжету рубашки. До длинной ночи в грязном экипаже она казалась просто неопрятной, а сейчас смотрелась позором всему кораблю.

— Ну что ты за тип, Стивен! — изумился Джек. — После стольких лет в море все еще никакого представления о жизни на борту. Отдай рубашку любому старому «сюрпризовцу», которого ты вылечил от сифилиса или дизентерии. Любому, кто в голову придет — Уоррену, Херсту, Фаррелу, да кому угодно. Он ее постирает в бочке с пресной водой, высушит на камбузе и утром вернет тебе. А пока в ночной рубашке походишь. Я буду ждать возможности наконец-то познакомиться с миссис Мартин, особенно потому, что ты женщин редко хвалишь. На кого она похожа?

— На звание красавицы она не претендует. Если на то пошло, у нее вообще нет никаких претензий — интеллектуальных, артистических или общественных. Она и не высокая, и не низкая, иногда носит очки. Но очень хорошо воспитана, у нее добрый нрав и хорошее чувство юмора, так что она превосходный собеседник.

— Помню, ты рассказывал о том, как она преданно ухаживала за Мартином после того, как ты ему вскрыл брюхо. Буду рад, что знакомство состоится в обед. Через несколько часов уже станет поздно — не хочу показаться невнимательным. Но как только Пуллингс, Бонден, Киллик и все остальные поднимутся на борт, думаю, мы сможем выйти в море. Еще кое-что не мешало бы добавить в плане припасов, и может быть, мне бы удалось найти кока, но с этим или следующим отливом нам надо быть в Проливе.

— Ты меня удивляешь, дружище, я поражен. «Диана» отплывает лишь тринадцатого. Сегодня, если не ошибаюсь, четвертое. Мы за меньшее время можем вплавь добраться до Сен-Мартена или, точнее, до той точки в океане, где ты собираешься перехватить фрегат.

Джек откупорил еще бутылку вина и некоторое время спустя объяснил.

— Ночью, пока мы сюда ехали, я обдумал еще раз всю операцию и продолжаю обдумывать, с учетом того, что ты мне сообщил о командире и отборном экипаже. Как мне кажется, вместо того чтобы ждать его у мыса, учитывая вероятность ненастья, неподходящего ветра или наветренного положения противника, разумнее будет прийти прямо к нему. Опять-таки, есть вероятность, что до выхода из Пролива его сопроводит корвет или бриг. Если у французов хорошие артиллеристы, это значит, что они очень хорошие. Прежний «Сюрприз» справился бы, но с нашей нынешней командой мы не можем так хорошо сражаться на оба борта сразу, как хотелось бы.

— Так почему бы не нанять больше матросов, ради всего святого? Или они не окликают нас на улице, умоляя взять на борт?

— Поверь мне, Стивен, это не сработает. Канонира за неделю не натренируешь, да и за много недель тоже. И морские пехотинцы к нам по свистку не прибегут. Можешь возразить, что они просто солдаты, и будешь совершенно прав. Но они стойкие, вымуштрованные и хорошо дисциплинированные. Наши тридцать с лишним морских пехотинцев очень помогали в бою. Ты должен был запомнить эффективность их ружейного огня.

Стивен едва не спросил, почему бы «Сюрпризу» не набрать снова полный экипаж, с эквивалентом морских пехотинцев, как бы их не называли. Но ответ оказался очевидным — Джек, как и во многих других вопросах, щадил карманы друга.

— Господи, — улыбнулся Джек, — я же тебе сейчас признался, что совершенно искренне говорил с сифианами и, разумеется, сказал именно то, что думаю. Но рискну предположить, что чертово нежелание расставаться с семью первоклассными матросами сделало меня чуть мягче, чем при полном штате и Дисциплинарном уставе за спиной. С другой стороны, скажу по чести, что если со всей силы обрушиться на людей в такой ситуации, то это расстроит команду гораздо сильнее, чем агрессивные офицеры, избыток порки и отсутствие увольнений на берег. Гораздо сильнее.

— Ты поступил правильно, я уверен. Люди способны костьми лечь за гораздо менее уважаемые имена, чем Сиф — заверил Стивен. — Так что, ты планируешь выйти в море, как я понял?

— Да. Мне кажется, что лучший вариант для нас — попробовать захватить «Диану» ночью. Можно ретиво караулить корабль у берега и все же его пропустить. Но если ты ворвешься в порт, прежде чем твоя цель поднимет паруса, ты хотя бы ее найдешь. А это необходимое условие для начала битвы.

— С этим в жизни спорить не буду, дружище.

— Видишь ли, я планирую отчалить в крайнем случае завтра. Расскажу людям о нашем плане, объясню им форму, характер, глубины и пеленги Сен-Мартена по чертовски огромной карте, которую мне еще предстоит нарисовать. Покажу им, где причалена «Диана» и где встанем на якорь мы. А потом зайдем в Полкомб или в другую уединенную бухточку — в зависимости от погоды, встанем на якорь и будем тренироваться в захвате корабля со шлюпок ночь за ночью, пока каждый не будет знать точно, где ему надлежит быть и что делать.

— Рукоплещу твоему плану. Совсем прекрасно, если на время учений корабль воздержится от сообщения с берегом. Подобные замыслы легко раскрываются, особенно в контрабандистских местах, где слишком много движения туда-сюда. Не будет ли неуместным предложить найм нескольких славных, решительных, отчаянных парней именно для этой операции?

— Понял твою мысль насчет отсутствия сообщения с берегом, и я тоже об этом задумывался. Но что до наемных головорезов, уверен — Уильям и его спутники предоставят столько волонтеров, сколько поместится в шлюпки, и привычных к флотской дисциплине. Боюсь лишь одного, — Джек кашлянул, — что их окажется слишком много, и они начнут болтать или шуметь.

Даже немного вина, как он уже говорил раньше, может повлиять на суждения человека. Он едва ли не признался в том, что чудовищно страшится рвения и дружбы Баббингтона, совершенно неуместной в данной ситуации. Он может присоединиться к экспедиции, и тогда, в случае успеха, «Диану» захватят «Капитан Баббингтон, ЕВК «Тартарус», с помощью шлюпок с других военных кораблей под его командованием и приватира».

От предложения, которого он страшился, нельзя было отказаться. Захват «Дианы» сделает Уильяма Баббингтона, все еще только коммандера, пост-капитаном — важный флаг на пути к адмиральскому званию и высоким должностям. Джек собирался пожаловаться Стивену, но так не пойдет. Уильям должен понять сам или не понять вообще.

В крепкой привязанности Уильяма Джек не сомневался — он ее полностью подтвердил, но доброе сердце не обязательно связано с ярким умом, способным моментально сравнить ценность практически гарантированного продвижения по службе с одной стороны и отдаленную возможность восстановления на службе — с другой.

Но Баббингтон, с его связями и сильным влиянием в парламенте, мог и так рассчитывать на скорое повышение. А Джеку второй шанс может больше в жизни и не представиться. Он посмотрел через стол на Стивена, который продолжал:

— Ночные учения — крайне удачная идея.

— Надеюсь, что так и выйдет. Это лучше, чем ломиться вперед как слон в посудной лавке, без подготовки. «Спартан» — совсем другое дело. Нужно было просто ударить по врагу в рукопашной. А сейчас надо не только ударить, но еще и вывести корабль из гавани под огнем батарей и военных кораблей, которые там могут оказаться. Нужно все проделать аккуратно или не делать вообще. Как ты считаешь, Стивен, у Уильяма Баббингтона достаточно живой и острый ум?

Стивен едва не рассмеялся. Кряхтя от удивления, он ответил:

— Я, конечно, люблю Уильяма Баббингтона, но не считаю, что хоть кто-то, кроме миссис Рэй, назовет его хватку, его сообразительность, его ум живым или острым. В столь грубом спорте, как война, и в непосредственных угрозах океана он, без сомнения, реагирует быстро. Но для быстрой оценки более сложных вопросов, наверное, стоит поискать кого-нибудь еще. Что же до твоих ночных упражнений, с движением от одной строго определенной точки к другой в сырости и темноте, но с ясной целью, он прекрасно подходит. Как я уже говорил, считаю их отличной идеей.

Мнение доктора Мэтьюрина разделяли все матросы. Они крайне внимательно рассматривали большую карту, которую Джек нарисовал углем между бизань-мачтой и кормовыми поручнями, пока корабль шел под малыми парусами в Полкомб. Во время мира кое-кто бывал в Сен-Мартене, и они подтвердили, что общее расположение объектов в порту, верфь и судоходные фарватеры не изменились.

Все присутствующие согласились с Джеком, что наибольшие затруднения доставляет волнорез, оберегающий гавань от волн с запада — он проходил с южной стороны под скалой с маяком, и по нему прохаживались часовые. Шлюпки должны проскользнуть незамеченными. К счастью, на «Сюрпризе» служила парочка выходцев с Джерси — Дюшамп и Шевене. «Если нас окликнут, — предложил Джек, — вы можете пропеть что-нибудь короткое в ответ, вроде «матросы и припасы для «Дианы».

Когда они добрались до Полкомба, ветер стих, поэтому фрегат пришлось буксировать в бухту во время стояния отлива. Потом эту операцию придется повторить обратно, поскольку высокие скалы закрывали любой ветер, с которым можно было бы выйти, а отлив с огромной силой затягивал на рифы скалистого острова Дьявола, перекрывающего вход в бухту (скорее даже фьорд) и уберегающего от сильных южных и юго-западных ветров.

Здесь, под заинтересованными взглядами с высокого травянистого берега тысяч овец и одного полоумного пастуха, фрегат встал на якорь, матросы завели шпринги и начали расставлять буи, обозначая гавань Сен-Мартена с теми углами и расстояниями, которые лейтенант Обри столь точно измерил много лет назад.

Они даже смогли довольно точно создать подобие маяка на мысе и волнорез. Уже наступил глубокий вечер, но боевой дух матросов поднялся так высоко, что вокруг баркаса Джека сгрудились прочие шлюпки, и с той легкостью, что давала сгущающаяся темнота, хорошее настроение и удаленность от корабля, моряки умоляли Джека отплыть мористее — к месту предполагаемого начала атаки и «позволить им попробовать».

— Ну ладно, — согласился тот, — но всё должно быть как я говорил: шлюпки в линию, одна за одной, грести легко и бесшумно, не плескать, ни звука, ни шёпоточка. Это не Варфоломеева ярмарка[30] — кто первый издаст звук, может сразу прыгать за борт и плыть прямиком домой.

Шлюпки погребли в открытое море, пока не оказались там, где, по мнению Джека, он бы оставил «Сюрприз» поблизости от мыса Боухед.

Здесь он обозначил задачу и трижды её повторил, не меняя ни слова: где каждая шлюпка должна оказаться, что должен делать каждый отряд. Он повторил и особенно подчеркнул важность соблюдения тишины.

В ясном небе уже зажглись звезды. Вега и Арктур как компас над головой вели их обратно к мысу и, сделав крюк, дабы обогнуть волнорез, где Дюшамп выкрикнул: «матросы и припасы для «Дианы»», они направились прямо к ничего не подозревающему кораблю.

На шлюпках без устали гребли милю за милей — отлив только набирал силу — пока Джек не прошептал «Отдать швартовы и навалиться». Шлюпки, освобожденные от троса, что удерживал их вместе, поспешили к намеченным точкам атаки: бикгед, фок-руслени, грот-руслени, бизань-руслени и одновременно ворвались на корабль, крича как демоны.

Отряд самых активных марсовых взобрался на реи, чтобы распустить грот и марсели. Падин и не менее мощный негр метнулись к якорным канатам и встали над ними, сжимая гипотетические топоры, два рулевых перехватили штурвал, Джек Обри бросился в кормовую каюту — не столько, чтобы пленить потенциального капитана, штатских и захватить бумаги, а чтобы взглянуть на часы.

— Думаю, прошёл час и сорок три минуты. Но не уверен, когда точно мы начали. В другой раз возьму потайной фонарь. Наш победный крик был неожиданным?

— Абсолютно, — подтвердил Стивен.

— Врасплох застал, — согласился Мартин.

— Испугались?

— Может, и испугались бы, если бы не этот дух веселья. Хриплый хохот Плейса можно узнать за милю.

— Может, молчаливая атака ошеломит сильнее? Неспровоцированное, молчаливое насилие, противоречащее всем нормам социального поведения, когда обычно ждут криков и воплей? Но даже эта атака ужасно испугала вашего нового кока, сэр. Мы говорили о плове вам на ужин, но когда раздался вопль, кок сам взвизгнул на армянском и на четвереньках выскочил из каюты.

— Плов? Какая великолепная идея. Я очень люблю хороший плов. Вы составите нам компанию, мистер Мартин?

Несколько последующих дней протекали довольно счастливо. Повседневную рутину снизили до минимума и помимо атак на корабль дважды за ночь моряки проводили немало времени, упражняясь с абордажными саблями и топорами, а также в стрельбе из пистолета.

Оставшиеся часы — деньки стояли солнечные — моряки непринужденно лежали на баке или в проходах, что редко увидишь на военном корабле, что государственном, что частном. Это удивляло наблюдателей, которые вместе с овцами смотрели на эту картину с высоты, а в близлежащих деревушках считали, что в бухте Полкомб высадились пираты, намереваясь разграбить округу и угнать девушек в рабство.

Услышав это, девушки поспешили на край обрыва, чтобы увидеть своих обидчиков, и, возможно, воззвать к их жалости, а таможенный тендер, подозревая наличие контрабанды на борту, вошел в бухту и подвергся невиданному унижению, когда его пришлось стаскивать с отмели острова Дьявола при помощи двух сплеснённых канатов, наматываемых на шпиль «Сюрприза».

Джек физически был активен, что весьма ему требовалось: во время ночных атак он зачастую брал личный ялик Стивена и плыл вдоль линии шлюпок, обращая внимание на то, как на них гребут, и до секунды выверяя все этапы операции. И после первой атаки, проведенной больше из озорства, Обри организовал на борту подобие сопротивления.

Защитникам позволяли пользоваться только швабрами, но и эта задержка дала Обри лучшее представление о времени. Ради справедливости эти команды менялись и перемешивались (полвахты за полвахтой), и дважды за ночь Джек Обри либо атаковал, либо защищался. Все моряки тратили неимоверное количество энергии, а их капитан — ещё больше.

Обри отлично плавал, и за время его морской карьеры едва ли хоть одно плаванье обходилось без спасения утопающего матроса или морского пехотинца, так что сейчас на борту присутствовало по меньшей мере полдюжины «сюрпризовцев», готовых умереть за него, но за эти дни Джек намного перекрыл прошлый рекорд, поскольку отражая атаки, он и его помощники зачастую сбрасывали нападающих в море, и только за одну ночь Джек вытащил пятерых: длинной как у обезьяны ручищей спокойно доставая их с русленей или планширя шлюпки и поднимая наверх.

Подобная интенсивная физическая нагрузка послужила ему на благо — могучее тело требовало намного большего, чем обычно могла обеспечить жизнь на корабле, но еще сильнее повлияла на его истерзанное сердце и разум, поскольку не оставалось времени ни на копание в прошлом, ни на фантазии о небывалом успехе.

Частично вернулся аппетит, потерянный во время суда. Позор, если бы этого не произошло, поскольку Киллик пополнил капитанские запасы в соответствии со своими представлениями о вновь обретенном богатстве, а капитанский кок Ади мог бы плавать и на флагмане Лукулла.

Это был воспитанный и застенчивый человечек с полуседыми каштановыми волосами, упитанный, лоснящийся и легко ударяющийся в слезы. Как боец он был полностью бесполезен, поскольку никакие слова, ни добрые, ни злые не могли заставить его атаковать или защищать корабль, но он знал всю флотскую кухню от Константинополя до Гибралтара, и хотя его ватрушки скорее напоминали об Испании, чем об Англии, они оставались превосходны на вкус, а пудинг на сале не вызывал нареканий.

С точки зрения Мэтьюрина эти дни тоже походили на благословенный праздник. Он ничего не мог поделать с планами на будущее, не имея вестей из Лондона — с тем же успехом он мог находиться посреди Тихого океана. Не мог и прогнать мысли о Диане — носил её бриллиант в кармане бриджей — но в настоящее время старался впитать в себя столько солнечного света, сколько могло впитать его субтильное тело. Он так изголодался по нему за время английской зимы, что в эти ясные дни сожалел о каждой секунде, проведенной в сумраке между палубами.

К счастью для него и Мартина, они не входили ни в команду атакующих, ни обороняющихся, и им бы оставалось только хандрить, если бы не остров Дьявола — истинная отрада для натуралиста и солнцепоклонника.

Когда-то на остров завезли овец и кроликов: овцы давно уже исчезли, но кролики остались, и на их укромных южных лужайках Стивен грелся на солнце, когда он и Мартин не были заняты другими прелестями: приливными бассейнами, тюленями, размножающимися в морских пещерах с северной стороны островка, необычными растениями, тупиками, гнездящимися в кроличьих норах, и бурными буревестниками, дружелюбно клекочущими в своих гнездах.

Одним таким безмятежным солнечным днем, когда пологие волны с зюйд-веста неторопливо и размеренно разбивались об обращенную к морю сторону острова Дьявола, они сидели на траве, наблюдая, как небольшие волны, остающиеся после разрушения основной, вбегают в залив расходящимися, последовательно уменьшающимися полукольцами и в итоге плещутся о борт корабля, образуя узор необыкновенной красоты.

— У нас, — заметил как-то Мартин, — можно обнаружить удивительное разнообразие верований. Не сомневаюсь, что на других кораблях такого размера тоже вавилонское столпотворение, но не до такой степени. Признаюсь, хоть я и был готов к гностикам, анабаптистам, сифитам, магглетонианам и даже последователям Джоанны Сауткотт, равно как и к случайному иудею или мусульманину, но все равно оказался шокирован, обнаружив на борту дьяволопоклонника.

— Настоящего, в прямом смысле и открыто поклоняющегося Дьяволу?

— Да. Он не любит упоминать имя нечистого, разве что шепотом и прикрыв рот ладонью, но называет его Павлином. Его они и изображают в своих храмах.

— Могу я поинтересоваться, кто из нашей команды придерживается столь эксцентричных взглядов?

— Конечно можете. Он не особенно скрывается. Это Ади, капитанский кок.

— А я думал, что он армянин, христианин-григорианец.

— И я так считал, но, похоже, на самом деле он езид — из страны между Арменией и Курдистаном.

— Он что, вообще не верит в Бога, скотина?

— О нет. Он и его народ верят в то, что Бог создал мир. Они согласны с божественной природой нашего Господа. Признают пророками Магомеда, Авраама и патриархов. Но считают, что Бог простил павшего Сатану и вернул его к былой славе. Так что с их точки зрения дьявол правит делами земными и поклоняться кому-нибудь еще — пустая трата времени.

— А выглядит спокойным, дружелюбным человечком, да еще и кок каких поискать.

— Да. Он мне рассказал о своей вере, когда учил готовить настоящий рахат-лукум — Дебора просто-таки греховно обожает эту сладость. Также Ади рассказал мне о пустынных горах, где его народ живет в частично подземных домах, преследуемый с одной стороны армянами, а с другой — курдами. Похоже, семьи у них очень прочные и преданные. Их поддерживает тесная привязанность даже к самым дальним родственникам. Очевидно, езиды не ведут себя в соответствии с тем, что проповедуют.

— А если по правде, то кто ведет? Если бы Ади хорошо знал вероучение, которому мы якобы следуем, и сравнил бы его с нашим образом жизни, то наверное взирал бы на нас с не меньшим удивлением, чем мы на него.

Стивен хотел спросить у Мартина, не наблюдает ли он некоторой аналогии между мнением езидов и сифитов об ангелах, но разомлел от солнечного тепла и только заметил:

— Вон летит тупик с тремя рыбами в клюве. Не могу понять, как он умудрился схватить вторую и третью.

У Мартина не нашлось на этот счет никаких предположений, так что они сидели в тишине и наблюдали за солнцем, пока оно не село за далеким мысом. А потом одновременно повернулись и уставились на корабль, на котором осуществляли одну из самых чудных с точки зрения моряка операций.

Спускать шлюпки на воду — вначале закрепив их на ростерных бимсах, затем вывалив за борт, а потом опустив с помощью закрепленного на фока-рее и грот-рее бегущего такелажа — тяжелая работа. С начала времен ее сопровождают крики, грохот и всплески. Сейчас к шуму добавилась привычка шелмерстонцев громко и отчетливо кричать «Йо-хо-хо» каждый раз, когда они тянули фал.

Тихой ночью с ветром к берегу такой гвалт даже с большого расстояния мог разрушить тщательно подготовленный и в целом бесшумный рейд. Джек Обри попытался сделать всю операцию беззвучной. Но это странным образом шло против самой природы, всех извечных привычек и обычаев. Матросы стали медленными, нервными и неуклюжими. Настолько неуклюжими, что корма баркаса плюхнулась в воду со страшным всплеском, а его нос все еще висел в сажени от поверхности моря. Чудовищный рев капитана «Пошевеливайтесь там! Пусть эта проклятая штука упадёт» наполнил всю бухту до тех пор, пока не утонул в еще более мощном взрыве смеха — вначале приглушенном и задушенном, затем бесконтрольно охватившем всех, так что команда снова замешкалась.

Стивен практически в последний раз видел солнце в Полкомбе и практически последний раз слышал смех. С зюйд-веста пришла плохая погода и принесла дожди — иногда просто сильные, а иногда проливные. За ними последовало сильное волнение, переходящее в огромные одиночные валы при прибывающей или убывающей воде и сменяющиеся противной мелкой рябью при воде стоячей.

«Сюрпризовцы» и их офицеры продолжали атаковать или оборонять корабль дважды за ночь. Но абордаж в штормовках или брезентовых куртках, когда не видно ни зги, а до этого пришлось грести туда и обратно по неспокойному морю — дело нелегкое. После нескольких происшествий (один человек едва не утонул) Джеку пришлось сократить и расстояние отхода от корабля, и его оборону.

Но число раненых все равно возросло — в основном растяжения, жестоко ободранные голени и треснувшие ребра от падений в шлюпки со скользких и мокрых бортов. Имелось и несколько неприятных переломов, как, например, бедренная кость юного Томаса Эдвардса — открытый перелом, над которым Стивену и Мартину пришлось всерьез задуматься.

Эдвардс — один из марсовых, чья задача — подняться на мачты после абордажа, пробежать по реям и отдать марсели. Он не ожидал, что защищающиеся привяжут перты, и свалился, пролетев вниз головой прямо до бизань-штага. В результате он не разбился о квартердек, а только сломал ногу.

Стивен и Мартин сменяли друг друга в лазарете. Ночь за ночью в сырости и зловонии (люки почти всегда держали закрытыми) они принимали внизу раненых. Ни одного столь серьезного случая, как у юного Эдвардса, чью ногу придется отнимать при первых признаках гангрены, но ни одного простого.

К этому времени Мэтьюрину искренне надоели учения, и он удивлялся, как даже Джек, для которого столько поставлено на карту, может настойчиво продолжать в таком чудовищном дискомфорте, сырости, опасности и холоде, хотя каждый матрос уже много раз проделал все требуемые действия во всем разнообразии.

Еще больше его удивляло то, что матросы, которых ждали лишь деньги (и возможно, не очень много — в любом случае гораздо меньше, чем последняя великолепная добыча), продолжают следовать за ним с таким усердием. Теперь уже без такого веселья, но, очевидно, с той же энергией.

Он поделился мыслями с Мартином, когда они сидели около Тома Эдвардса. Левой рукой Стивен ощупывал рану в поисках гангренозного холода, а правой замерял ровный, обнадеживающий пульс пациента. Мэтьюрин заговорил на латыни, и на том же языке (точнее на его забавной английской версии) Мартин ответил:

— Возможно, вы так привыкли к своему другу, что больше не замечаете, насколько он велик в глазах моряков. Раз он может прыгать и скакать всю ночь под проливным дождем вопреки стихиям, им станет стыдно не сделать того же. Хотя я видел, как некоторые почти плакали при мысли о втором штурме или когда им приказали еще раз упражняться с абордажными саблями. Сомневаюсь, что они бы сделали так много для кого-либо другое. В нем есть качество, имеющееся лишь у немногих.

— Рискну сказать, в этом вы правы. Но если бы он меня попросил выйти в море на гребной лодке в такую ночь, даже закутавшись в водонепроницаемую одежду и пробковый жилет, я бы отказался.

— А мне бы не хватило силы духа. Что вы скажете по поводу ноги?

— Есть надежда, — ответил Стивен, склонился над раной и понюхал ее. — Действительно есть. — По-английски он заверил Эдвардса: — Вы поправляетесь очень неплохо. Пока что я вполне доволен. Мистер Мартин, я ухожу в свою каюту. Если во время второго абордажа будут раненые — без раздумий зовите меня, я не буду спать.

Доктора Мэтьюрина могло устраивать то, как заживает открытый перелом, но остальное его не устраивало. Погода, как к югу от мыса Горн (но без шанса увидеть альбатроса), отрезала его от острова Дьявола, как раз когда кулик-сорока собиралась снести яйца. Лауданум действовал все слабее. Твердо не желая увеличивать дозу, Стивен проводил большую часть ночей в глубоких раздумьях, не всегда радостных. А еще его беспокоил Падин.

Своего слугу он не особо-то и видел — тот слишком увлекся тренировками в новой роли абордажника и бойца с топором. А увиденное Стивена расстраивало. Не так давно он внезапно наткнулся на Падина, который шел от своего убранного вниз рундука с бутылкой бренди под курткой. Насколько позволяло заикание, он пробормотал: «Это всего лишь бутылка». Но его девичье смущение свидетельствовало: наполнена она была виной.

Кроме уставного грога, на борту кораблей его Величества не дозволялось иного спиртного. Стивен не имел представления, как обстоят дела на приватирах, да и не интересовался. Но он хорошо знал, что творит алкоголь с его земляками, и с тех пор пытался придумать какой-нибудь способ отвлечь обычно трезвого Падина от бутылки. Поведение молодого человека уже начало меняться. Хотя он вел себя безупречно, в нем начали проявляться зачатки самоуверенности, не самое привлекательное качество в ирландском его понимании. А иногда его охватывала странная мечтательная радость.

На деле Падин уже окончательно пристрастился к опиуму, стал опиумным пьяницей, выпивающим по шестьдесят капель в день. На берегу он предпринимал попытки купить собственный запас, но поскольку уловил в названии лишь слово «настойка» и не умел ни читать, ни писать, успеха не добился.

«Есть сотни настоек, моряк, — огорошил его аптекарь. — Какую именно тебе надо?». Ответа он не получил. Со спиртным проблема решилась легче. В самом начале своего знакомства с настойкой он услышал, как доктор Мэтьюрин рассказывает про используемый для изготовления приличный бренди. Так что сейчас доза Стивена стабильно разбавлялась самым лучшим товаром из винной лавки. Происходило это так постепенно, что о такой возможности он подозревал не больше чем о том, что можно вскрыть медицинский ящик.

Но если ты гораздо сильнее среднего моряка, то нет ничего проще. «Сюрприз» начинал свою жизнь как французский «Юните», поэтому массивная дверца встроенного медицинского ящика была подвешена на петлях со стержнями на французский манер. Очень сильный человек мог просто поднять ее из петель.

Утром неудовольствие Стивена все же рассеялось. Проснулся он очень рано и с ясной головой. Состояние редкое, но уже более привычное с тех пор, как его обычная ночная доза так сократилась.

Спешный осмотр лазарета показал, что Эдвардс почти наверняка сохранит ногу, и остальным больным тоже не требуется срочной помощи. Мэтьюрин поднялся на палубу. Воздух оказался теплым и неподвижным. Над сушей еще сохранялись остатки ночи, а вся восточная полусфера окрасилась в нежный фиолетовый, переходящий в бледно-голубой на горизонте.

Уборщики деловито приближались к Мэтьюрину, уже дойдя до перемычки палубы. Том Пуллингс, вахтенный офицер, сидел на якорном шпиле с подвернутыми панталонами, спасаясь от потопа.

— Доброе утро, доктор! Присоединяйтесь ко мне на нейтральной территории!

— Доброе утро и вам, дорогой капитан Пуллингс. Но я вижу, что моя маленькая лодка прикреплена к этим кранам сзади, и я страстно желаю…

Обводы «Сюрприза» не позволяли установить бортовые шлюпбалки, постепенно входящие в обиход и используемые на всех современных кораблях таких размеров, но на корме это устройство имелось. Сейчас там висел ялик доктора.

— Отставить уборку и спустить ялик, — скомандовал Пуллингс. — Доктор, заберитесь в него посредине и сидите смирно. Помаленьку, давайте. Пошло помаленьку!

Они мягко спустили лодочку на ровную воду, и Стивен погреб в сторону острова Дьявола. Так сказать, погреб, в своей барахтающейся манере — лицом вперед и толкая весла. Оправдывался он тем, что лучше уверенно смотреть вперед в будущее, чем оглядываться назад в прошлое. Но на самом деле иначе у него получалось только кругами.

Остров вовсе не огорчился ненастью, наоборот. Хотя его и раньше никто бы не назвал пыльным или нуждающимся в уборке, но сейчас он создавал впечатление невероятного сияния и чистоты. Дерн заиграл гораздо более живыми оттенками зеленого. А как только солнце взошло достаточно высоко, чтобы послать свои лучи через холм, образовывавший приморскую сторону острова, бесчисленные тысячи маргариток открывали свои невинные лица навстречу свету, радуя сердце.

Стивен взобрался по склону на скалистый гребень. Здесь перед ним по обе стороны расстилалось бескрайнее спокойное море. Поднялся он не очень высоко, но достаточно, чтобы деловитые тупики, спешащие то к морю, то обратно с добычей, казались крохотульками внизу, пока он сидел среди армерий, свесив ноги в бездну.

Какое-то время он созерцал птиц. Несколько гагарок и кайр, а также тупиков. Примечательно мало чаек любых видов. Пара куликов-сорок (птенцы благополучно вылупились — он нашел аккуратные скорлупки их яиц). Несколько сизых голубей и небольшая стайка клушиц.

Потом его взор блуждал по морю и по полосам на его грандиозной поверхности, не подчиняющимся никакой системе и никуда не ведущим. Стивен почувствовал подъем в душе — счастье, которое он нередко знал мальчишкой и испытывал изредка даже сейчас, особенно на заре. Причиной тому была не перламутровая синева моря (хотя ей он наслаждался тоже) и не тысяча других имеющих имена обстоятельств, но нечто совершенно необоснованное.

Уголок разума пытался его заставить разобраться в природе чувства, но делать этого Мэтьюрин не желал. Частично опасаясь богохульства (слова «благодать Господня» в отношении человека в его состоянии звучали хуже черного юмора), а еще больше — не намереваясь хоть чем-то потревожить блаженство.

Настойчивая мысль едва ли оформилась, прежде чем ушла. Сизый голубь, безмятежно планировавший вниз перед ним, резко вильнул и помчался на север. Сапсан устремился вниз с высоты со звуком ракеты, схватил добычу так, что полетели перья, и понес ее на мыс за «Сюрпризом».

Пока Стивен наблюдал за более тяжелым, но все еще стремительным полетом сокола, на борту пробили восемь склянок. Раздался отдаленный призыв матросам завтракать, и гораздо более настойчивый рев голодных моряков. Мгновением спустя Джек Обри в чем мать родила спрыгнул с кормовых поручней и поплыл к острову, его длинные светлые волосы струились позади. На полпути к нему присоединились два тюленя. Любопытные животные периодически то ныряли, то заплывали вперед, заглядывая ему в лицо почти с расстояния вытянутой руки.

— Поздравляю с тюленями, дружище, — заметил Стивен, пока Джек преодолевал маленькую золотистую прибрежную полосу, на которой ялик лежал высоко над водой, сухой и неподвижный. — Все мудрые и хорошие люди согласны, что компания тюленей — лучшее предзнаменование.

— Всегда любил их, — согласился Джек, сидя на планшире, пока с него стекала вода. — Если бы они могли говорить, я уверен, то произнесли бы что-нибудь любезное. Но Стивен, ты что, позабыл про завтрак?

— Нет. Мой разум уже значительное время балуется мыслями о кофе, овсянке, ливерной колбасе, беконе, тостах, мармеладе и еще чашке кофе.

— Но ты бы ничего этого не получил даже после обеда, знаешь ли, потому что шлюпка на берегу, и я сомневаюсь, что ты можешь проплыть так далеко.

— Море отступило! — воскликнул Стивен. — Я ошеломлен.

— Говорят, что в этих местах оно так поступает дважды в день. Технически это известно как отлив.

— Черт тебя побери, Джек Обри! — выругался Стивен, выросший на не знающих сильных колебаний берегах Средиземного моря. Он стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул: — Здесь, должно быть, имеется какая-то имбецильность. Какая-то слабость. Но, может быть, я привыкну к приливам и отливам со временем. Скажи мне, Джек, ты же заметил, что лодка, так сказать, оказалась на необитаемом острове, и поэтому прыгнул в море?

— Думаю, это заметили все на борту. Давай, хватайся за планширь, и мы столкнем ее в море. Я почти чую отсюда кофе.

Когда второй кофейник почти опустел, Стивен услышал пронзительный визг скрипки где-то впереди, и после первых писков глубокие голоса шелмерстонцев затянули шанти:

Где-то краем сознания Стивен заметил и, должно быть, запомнил команду «С якоря сниматься!» и знакомый свист дудки, потому что произнес:

— Мне кажется, бедные существа поднимают якорь.

— Ох, Стивен, — воскликнул Джек, — прошу прощения. Я планировал поговорить с тобой, как только мы поднимемся на борт, но меня одолела жадность. Текущий план — поднять якорь, выйти в море с хвостом отлива и направиться на ост с тем ветром, какой найдется. Что ты думаешь?

— Мое мнение на эту тему будет столь же ценным, как твое — по поводу ампутации ноги юного Эдвардса. Ее он, кстати говоря, скорее всего с Божьего благословения сохранит. Но я понимаю, что ты завел разговор только из почтительности. Единственная моя мысль — раз «Диана» выходит в море тринадцатого, я ожидал и боялся как минимум еще двух этих чертовых ночей.

— Да. Отплывает она тринадцатого. Но ты же знаешь, как часто ветер прижимает нас к этому берегу Пролива, особенно в Плимуте. У меня сердце разобьется, если мы опоздаем. И вот что мне еще в голову пришло во время ночной вахты. Если офицеры и старшие мичманы «Дианы» хоть немного похожи на наших, то ночь двенадцатого они проведут на берегу с друзьями. Это не то чтобы сделает захват проще, но, по крайней мере, не таким сложным. И менее кровавым, может быть, даже гораздо менее кровавым.

— Тем лучше. Ты обдумал, как мы все устроим?

— Почти ничем другим и не занимаюсь после выхода из Шелмерстона. Как я уверен, ты знаешь, эскадра приближается к берегу днем и отходит ночью. Надеюсь присоединиться к ним вдали от берега ночью одиннадцатого и проконсультироваться с Баббингтоном. Если мы договоримся, то на рассвете они подойдут к берегу, как обычно, а мы останемся вдали, меняя пушки на карронады.

Ночью двенадцатого они отходят со всеми огнями. Мы к ним снова присоединяемся, получаем добровольцев и подходим к берегу с заглушенными огнями. Становится на якорь на глубине двадцать саженей прямо на траверзе маяка, довольно близко, вне пределов досягаемости пушек форта. Но до этого караван шлюпок в темноте отправится к берегу. Как только мы получим сигнал, то начнем обстреливать восточную часть города, будто бы собираемся высадиться на перешейке, как раньше, и сжечь верфь.

А пока мы громыхаем так быстро, как можем, стреляя холостыми, чтобы никому из местных жителей не обрушить на голову крышу дома (всегда считал это неспортивным поведением), шлюпки делают свое дело. Вот как я вижу план в общих чертах. Но уточнить детали не получится до того, как Баббингтон озвучит свое мнение. Возможно, он не согласится с предложенным планом.

— Ради всего святого, не будешь же ты сомневаться в доброй воле Уильяма Баббингтона?

— Нет, — согласился Джек, но после паузы добавил: — Нет. Но ситуация не та, что раньше, когда он находился в моем прямом подчинении.

В тишине Стивен услышал возглас с носа «Панер, сэр» и гораздо более громкий ответ с якорного шпиля: «Якорь чист и готов к подъему».

Вскоре Том Пуллингс с улыбкой на лице доложил, что корабль снялся с якоря, баркас и оба катера посланы вперед с буксирным концом, а в открытом море, кажется, ветер с веста.

— Очень хорошо, — ответил Джек. — Продолжайте, пожалуйста, мистер Пуллингс. — И потом, поколебавшись и с нерешительной улыбкой: — Ветер… ветер прямо во Францию.