Капитан Пирожков

Хозяином флота стал народ

В феврале 1918 года водники Орла узнали, что Совет Народных Комиссаров принял декрет о национализации торгового флота. Этот документ, подписанный Владимиром Ильичем Лениным, перечитывали несколько раз. Все хорошо запомнили первый пункт декрета:

«Объявить общенациональной неделимой собственностью Советской Республики судоходные предприятия, принадлежащие акционерным обществам, паевым товариществам, торговым домам и единоличным крупным предпринимателям и владеющие морскими и речными судами всех типов, служащими для перевозки грузов и пассажиров, со всем движимым и недвижимым имуществом, активом и пассивом этих предприятий…»

Для оказания помощи в осуществлении декрета из Перми в Орел прибыл представитель Делового совета Василий Иванович Демидов. Многие местные водники встречали его как старого знакомого. До Октябрьской революции Демидов ходил помощником капитана на пароходе «Федор», а теперь, после установления Советской власти, он стал одним из первых на Каме хозяйственных руководителей, выдвинувшихся из водницкой среды. Ему поручалось провести национализацию флота, который принадлежал орлинскому судовладельцу Шанину.

Пермь — естественный центр Камского речного бассейна. Откуда ни считать, от верховых притоков или от низовьев реки, все равно Пермь находится в середине бассейна. Кроме того, этот город — самый крупный населенный пункт Прикамья. К моменту Октябрьской революции здесь было несколько пристаней, вокруг города размещались наиболее важные по тем временам судоремонтные базы. И потому вполне естественно, что периферийные водники всегда считали своих пермских собратьев старшими и с интересом следили за их делами.

На собрание, которое было созвано по инициативе представителя из Перми для обсуждения вопросов организации работы транспорта на новых началах, пришли все, кто работал у Шанина, а также и те водники, суда которых зимовали в других затонах. Среди них был и Яков Михайлович.

Зимовка, неказистое, закуренное помещение, где обычно производились работы по ремонту судов, была переполнена. Располагались как могли.

Демидов легко взобрался на груду деталей, лежавших между верстаками, поклонился всем и, рассекая кулаком воздух, горячо заговорил:

— Речные пролетарии всей России, возмущенные саботажем судовладельцев, просили Советское правительство издать Декрет о национализации флота. Отныне все суда принадлежат советскому государству, трудовому народу…

— А что будем делать с этим флотом? — крикнул кто-то из собравшихся. — Ни денег нет, ни материалов. А у Шанина все есть. Без него враз загубим дело…

— Не загубим, — твердым голосом ответил представитель из Перми. — Будем перевозить пассажиров и грузы не хуже, чем Каменские, чем Шанин и вся остальная свора, которая достаточно пожила на наш счет…

Люди в зимовке с каждым словом Демидова чувствовали себя все напряженней.

— Судовладельцы запустили флот, — продолжал оратор. — Им хотелось, чтобы Советская республика не имела водного транспорта. Но они просчитались, флот теперь в руках народа. Сам Ленин подписал декрет. Водники Перми уже развернули ремонт судов, готовят их к навигации. И ваш долг привести свой флот в порядок…

И снова кто-то прервал оратора:

— Осип Иванович ведет дело хорошо. Зачем у него отбирать пароходы? Пусть хозяйничает!

Было очевидно, что приспешники Шанина пытаются сорвать собрание, не допустить национализации флота. Но представитель из Перми, не обращая внимания на выкрики, продолжал свое выступление:

— А флот у Шанина забирать надо, именем Советской власти. Народу он принадлежит. А будет трудно, не бойтесь. Вы не одни!

После Демидова выступали местные водники. Первым взял слово механик парохода «Соликамск» Петр Никитич Зеров, затем говорил механик с «Американца» Петр Фокеевич Молоковских. Выступал еще кто-то. Яков Михайлович не запомнил его фамилию. Больше никто не просил слова. Молчали.

Тишину нарушил возглас: «Долой Шанина!»… Этот призыв прокатился по всей зимовке, вызвав гул одобрения.

В мире судовладельцев Шанины были известны давно. Им принадлежали пароходы «Американец», «Орлинец», «Орел-городок», «Соликамск» и другие суда. Последний представитель этой фамилии Осип Иванович Шанин мнил себя князьком Орла. Кроме пароходов, он владел несколькими большими домами. У него были магазины, в которых он обязывал своих работников втридорога покупать продукты.

Когда поставили на голосование предложение отобрать у Шанина суда, только три человека высказались против, большинство же было за национализацию. Вместе со всеми поднял руку и Яков Михайлович.

Для руководства хозяйством решили создать Деловой совет. С мест стали выкрикивать фамилии кандидатов:

— Молоковских!

— Зеров!

— Суслов!

Это были самые уважаемые в округе труженики. Председателем Делового совета выбрали Петра Никитича Зерова.

Из зимовки расходились группами. Одни шли, бурно выражая свое ликование по поводу того, что только что совершилось. Другие плелись в молчаливом раздумьи.

Пирожков был уже далеко от зимовки, когда его нагнал знакомый капитан и, лукаво улыбаясь, спросил:

— Видать, ты в большевики собираешься записаться, что против своего сродника пошел?

— Это кого ты считаешь моим сродником? — заинтересовался Яков Михайлович. — Не Шанина ли?

— Его!

Глаза Пирожкова полыхнули гневом.

— Какой он сродник? Змея, а не человек. Нам с ним никогда по пути не было. Мы — бурлаки, он — богач. Пусть Василий ему посочувствует. От меня Осипу Ивановичу не ждать жалости…

У Якова Михайловича был брат Василий, тоже капитан. Но он отошел от своей среды, породнился с богачами Орла. «Выгодный» брак брата не вызывал восторга у Якова Михайловича. К помощи и содействию своих «сродников» он никогда не прибегал. Сам, собственными руками устраивал свою нелегкую жизнь. Все доставалось ему с неимоверными усилиями. Сколько лет бился с нуждой, сколько труда затратил, чтобы иметь свой угол. Женился на односельчанке Оне Падучевой в 1900 году, а только через десять лет поставил себе домик на Запольной улице…

— Мы — бурлаки, они — богачи, — отвечал Пирожков тем, кто кивал на его «сродников».

Эту линию он строго проводил всегда. Мало кто из старых капитанов держал себя так независимо и непримиримо в отношениях с судовладельцами, как капитан Пирожков. И в тот решающий час, когда вступал в действие ленинский декрет о национализации флота, Яков Михайлович был с теми, кто стоял на стороне большевиков, против эксплуататоров.

Окрыленным, помолодевшим пришел он тогда домой. Рассказал жене Анисье Васильевне, как прошло собрание, а потом заявил:

— Буду собираться в дорогу. Нужно съездить в Чердынь и забрать у Клыкова флот загодя, чтобы можно было его подготовить к навигации.

— Что-то не хочется отпускать тебя одного, — взмолилась Анисья Васильевна. — Взял бы кого-нибудь с собой.

— Я так и думаю! — успокоил ее Яков Михайлович… — Один ничего не сделаю.

Утром он сходил к Григорию Андреевичу Молоковских, который плавал на пароходе «Товарищ» лоцманом.

— Пришел к тебе, Андреевич, вот с каким делом, — стал выкладывать Пирожков. — На собрании ты был, про декрет слышал. Знаешь, что надо забирать флот у хозяев. Только кто его у Клыкова отберет? Людей-то он разогнал. А что если мы с тобой отправимся в Чердынь? Придем, о ремонте похлопочем. Весна-то не за горами.

— Мысль у тебя верная, Яков Михайлович, — поддержал лоцман. — Самим теперь нужно беспокоиться за суда. Были хозяева, да сплыли…

— Отремонтируем флот и поведем его в Пермь. Там скажут, где работать, — продолжал Пирожков.

— Это уже само собой.

Договорились, что задерживаться дома не будут.

На следующий день с зарей Яков Михайлович и Григорий Андреевич усаживались в розвальни. Стоял трескучий мороз. Путь предстояло проделать немалый — сто с лишним верст. Анисья Васильевна предлагала переждать день-два, пока погода станет мягче. Но их ничего не могло удержать.

Первую остановку сделали в Мошево. Попили чаю и снова пустились в дорогу. В Татарской зимой издавна все останавливались на ночевку, но Пирожков и его спутник передохнули здесь всего часа три и отправились дальше на Губдор.

— Гони в Чердынь! — торопили они возчика.

В районе Рябинино переехали через застывшую Вишеру. Когда миновали село Серегово, показалась Чердынь. Но в городе даже не останавливались. Возчику предложили ехать прямо к Москаицо. Быстро миновали северную окраину Чердыни, расположенные на берегу многочисленные склады Алина, Черных и других именитых местных купцов.

Вот уже и Москаицо. Сразу бросилось в глаза, что затон выглядит мертвым. Пароходы и баржи стоят засыпанные снегом. Вокруг безмолвная тишина. Только караульщик уныло бродит по протоптанным между судами дорожкам.

Увидели эту картину Пирожков и Молоковских, и у обоих заныло сердце. Через месяц, самое большее полтора, должна открыться навигация, а на судах еще не начинали ремонта.

«Как же быть? — думал Яков Михайлович. — Советской власти флот понадобится с начала весны. Совесть не будет спокойна, если суда задержатся в затоне… Нужно собрать людей и взяться с ними за ремонт».

Не отдохнув по-настоящему, Пирожков и Молоковских в тот же день навестили в Чердыни знакомых водников, рассказали им про ленинский декрет о национализации флота. Это сообщение вызвало у всех большую радость. Каждый выразил готовность немедленно приняться за работу по подготовке флота к навигации,

От слов сразу же приступили к делу. Трудились по 10 часов в сутки, денег не получали, недоедали, но не опускали рук, верили — все устроится.

О работах в Москаицо узнали в доме Клыкова. Какой там поднялся переполох! Но теперь бывшие были уже не те. Главе семьи самому Клыкову очень хотелось поехать в затон посмотреть, что там делается без него. Неровной походкой шагал он по своим комнатам и все думал. Да так и не решился поехать. Посовещавшись с сыном, он отправил в Москаицо с прислугой папку, в которой находились судовые документы: «Вручить Пирожкову и взять у него расписку!» — наказал он прислуге.

Рассматривать бумаги было некогда. Поэтому Пирожков так и написал в своей расписке: «Разные бумаги и судовые свидетельства на имя Ивана Николаевича Клыкова получил Пирожков». Чохом принял. Лишь через несколько дней стал разбирать. Среди документов он встретил большой плотный лист. «Что бы это могло быть, какая-нибудь купчая?» — подумал Яков Михайлович и прочел: «Полис». Это был документ, выданный страховым обществом «Россия». В «полисе» указывалось, что 15 июня 1917 года общество приняло на страх «от господина Ивана Николаевича Клыкова принадлежащий ему буксирный пароход «Товарищ», мощностью 70 лошадиных сил, в железном корпусе с колесами системы Моргана». Пароход, построенный в 1898 году, был застрахован в семьдесят тысяч рублей. Дальше было написано, что общество «не ответствует вовсе за убытки от военных действий и всякого рода народных волнений».

— Страхователи как в воду глядели, — усмехнулся Яков Михайлович.

Работы по ремонту судов продвигались быстро. Еще до ледохода успели все сделать.

В солнечный апрельский день Пирожков распорядился поднять на мачте «Товарища» красный флаг. По случаю такого события на пароходе и на берегу собралось много водников. С волнением смотрели все, как Яков Михайлович вместе с лоцманом Молоковских впервые поднимали на судне советский флаг. Старый лоцман даже прослезился.

— Ровно хмелью прошибает. Так хорошо. Так хорошо, — приговаривал он. — Шутка ли в деле, открывать будем навигацию без хозяев…

Как только по Колве прошел лед и открылся выход на Каму, вся флотилия двинулась вниз по реке, к Перми.

«Товарища» поставили на линию Сайгатка — Галево — Сайгатка. Яков Михайлович хорошо знал этот участок Камы. Здесь ему довелось некоторое время плавать в 1917 году. У Клыкова тогда имелся договор с Воткинским заводом, и по этому договору «Товарищ» возил древесину из Сайгатки, где находилась лесная пристань, в Галево на перевалочную базу завода. Когда в Пермском управлении водного транспорта решали, где использовать пароход «Товарищ» в навигацию 1918 года, Пирожков и предложил отправить судно для обслуживания Воткинского завода.

Команда сразу втянулась в работу. Ежедневно пароход уводил из Сайгатки груженую баржу, а из Галево доставлял обратно порожнюю. Тридцать километров проходили вверх, тридцать — вниз по течению. «Карусель», — шутя говорил Яков Михайлович.

Работа спорилась. При Клыкове хозяйский сын почти не слезал с парохода и все время торопил, чтобы быстрее буксировали баржи, однако судно не всегда совершало в течение дня полный оборот. Теперь же успевали. Другое настроение было у всех. Работали не на Клыкова, а на себя, для своего советского государства.

Но жизнь была неспокойной. Почти каждый день поступали вести о контрреволюционных выступлениях против Советской власти. Особенно тревожно стало в июне. В стране началась гражданская война. Против молодой Советской республики выступили интервенты, поддержанные внутренней контрреволюцией.

События развертывались со стремительной быстротой. Еще недавно фронт был на Волге, а вот уже и Кама стала ареной жестоких сражений. «Скоро и мы окажемся у самого фронта, — думал в те дни Пирожков. — Что ж, постоим за Советскую власть. «Товарищ» — хороший ходок. На таком только и воевать…»

Когда капитан поделился своими думами с командой, все дружно его поддержали.

— Мы, Яков Михайлович, знаем друг друга, и в беде вместе будем до конца, — заявил всеми уважаемый Григорий Андреевич Молоковских.

Настроение у команды было бодрое. Кто-то даже крикнул: «В воде не потонем, и в огне не сгорим…»

— Спасибо, друзья, — произнес с волнением Яков Михайлович. — Верю, не уроним свою честь.

Председатель судового комитета профсоюза зачитал письмо, с которым Пермский комитет водников обратился ко всем судовым комитетам, В письме говорилось:

«Сознавая серьезность настоящего момента для защиты завоеваний пролетариата, освободившегося от политического и экономического рабства, необходимо ввести обучение военному искусству, чтобы дать должный отпор озверевшей буржуазии и ее приспешникам, дерзнувшим снова закабалить рабочих, трудовое крестьянство и нас бурлаков в когти капитала, рабства, тьмы и невежества…»

— Кто желает научиться владеть оружием? — спросил председатель судового комитета.

— Все!..

Команда парохода «Товарищ» состояла из исконных водников: штурвальные и матросы были уроженцами Орла, масленщики и кочегары выросли в старинном заводском поселке Пожве. Для них Кама, советская Кама, стала дороже жизни, и они готовы были защищать каждую пядь своей родной реки от белогвардейских полчищ.