Караван счастья

МОРСКАЯ ВАХТА УРАЛА

Был ранний весенний рассвет, когда в сознание прокралась песня. Молодой трепетно-взволнованный голос рассказывал о светлой от берез России-Аленушке. Наш обычно шумливый двор, на удивление, безмолвствовал: парень прощался с девушкой. И все триста с лишком квартир деликатно свидетельствовали их расставание.

А утром в сотне шагов от дома, на площади Революции в коленопреклоненной присяге застыли мальчишки. Они уходили в армию. И видно, был среди них и тот певец, а где-то рядом со мной на уличной обочине уливалась слезами девчонка, которая несколькими часами ранее обещала ждать писем с флота.

Прошло время, а в памяти так и осталось то утро, чистые слова прощания и песня, входящая в сознание легкой, щемящей душу грустью.

И снова утро постучалось в мою память, чтобы остаться там надолго. Щедро голубое, не по-северному солнечное. И не верилось, что по соседству на сопках вечные снега, что морская лазурь смертельно холодна и что день этот — как прекрасное исключение в общей череде мрачно-дождевых, снежно-ветреных, полярных.

Только что закончился на Североморском рейде парад кораблей. И озаренные, словно гриновскими парусами, радужными флагами расцвечивания, они покидали бухту.

На следующий день в газете «На страже Заполярья» мы прочтем:

…Наша подлодка скользит по заливу, секундная проба дизельных голосов уже слилась в вибрирующую басовую симфонию. Пройдут минуты, и далеко в сопки шагнет бронзовый матрос с Приморской площади, и растают, растворятся среди других береговых силуэтов его вечные стражи — устремленная в небо ракета и наведенное в даль океана боевое орудие корабля.

В нашей делегации, которая приехала на Северный флот по приглашению командования и экипажа подводной лодки «Челябинский комсомолец», люди сугубо сухопутные, ярко выраженного уральского профиля: металлург, строитель, монтажник. И лишь одного члена делегации человеком сухопутным назвать можно лишь условно, хотя и водит он тепловозы. Виталий Андреевич Гааз, рабочий Челябинского металлургического завода, десять лет назад на «Челябинском комсомольце» ушел в первое плаванье.

И сегодня для него, бывшего командира отделения электриков, пение дизелей приятней любой музыки. Взволнованный, вспоминает минуты прощания с флотом: как шли они вшестером по пирсу — последние из уволенных в те дни в запас — коммунисты, специалисты 1-го класса и, видно, настоящие парни, потому что вслед им пели сирены всех кораблей, построенных ради такого случая по приказу контр-адмирала. Счастье пережить подобное дано не каждому.

У В. Л. Сухомлниского как-то выписала я мудрую фразу: «У кого нет в душе прошлого, не может быть и будущего». Эти слова вспоминались, когда бродила я по вздыбленным на сопках улочкам североморских городков. В этих насквозь промерзших, продутых ветрами краях прошлое накрепко осело не только в щедрых душах людей, не только смотрит с пьедесталов — цепкими словами в назидание потомкам призывает оно с фасада казармы: «Помни о войне!», навечно пришвартовалось к пирсу легендарной подлодкой К-21, торпедировавшей флагман фашистского флота линкор «Тирпиц». А уж если есть в каком-нибудь поселке 15 улиц, то 11 из них обязательно будут названы именами героев-североморцев — К. И. Душенова, В. Н. Котельникова, Ф. А. Видяева, П. А. Лунина, М. И. Гаджиева и других.

Во флотском музее символично соседствуют телеграмма в Челябинск от экипажа подлодки-«малютки» о первом потопленном транспорте противника и первая конверторная сталь Челябинского металлургического завода. Между этими фактами связь более значительная, чем географическая принадлежность к городу, области.

20 апреля 1943 года, через два месяца после того, как по призыву магнитогорцев комсомольцы и молодежь нашей области передали на постройку подводных лодок «Челябинский комсомолец» и «Ленинский комсомол» 55 миллионов рублей, первая из них открыла боевой счет части.

писали комсомольцы экипажа в Челябинский обком ВЛКСМ.

А за несколько часов до этого боя на море открыл свой счет Челябинский металлургический завод: получена первая сталь, и с этого дня мотор каждого четвертого самолета, взлетающего с прифронтового аэродрома, каждого четвертого танка будут сделаны из стали рожденного на Урале завода. Не конверторной — от нее еще отделяют 26 напряженных лет, но высоколегированной, так нужной фронту в те дни и годы.

Они еще долго будут идти бок о бок военными дорогами — тыловой город, прозванный Танкоград, и боевая подводная лодка имени его комсомола. И героические дела одних будут переплетаться с не менее горячими буднями других: новые типы сталей разрабатывали здесь для военной промышленности, новые виды артиллерийского вооружения для фронта, новые конструкции тяжелых танков и самоходных установок.

…Легендарные скалистые горы. Открывающаяся панорама красы и мощи вызывала самые высокие чувства. Думалось о том, как прекрасна и велика наша страна, какими нерасторжимыми узами связаны разные ее пределы, сожалелось, что жизни не хватит для познания ее на всех широтах и меридианах. Да, от этих сумрачных, скалистых берегов Мурманска, а позднее и Североморска уходили в легендарные плавания корабли, чтобы с годами ожить в строчках учебников истории. Эти суровые берега провожали моряков «Тумана» и «Сибирякова», повторивших в годы Великой Отечественной войны подвиг «Варяга». Отсюда начинаются сегодняшние вахты безопасности советских военных кораблей на всех широтах Мирового океана. И здесь, наконец, — морской цех Урала.

Бушует ли море, берут ли старт ветры, метелями ли гасят звезды долгие полярные ночи, уходят земляки в море, чтобы далеко от дома охранять наш мир и покой. А в уральском краю, на челябинской площади Революции, каждую весну в коленопреклоненной присяге повторяют парни торжественную клятву, где есть и такие слова: «…быть достойными имен тех, кто отдал свою жизнь за Советскую Родину, свято хранить немеркнущую славу добровольцев-танкистов, подводников «Челябинского комсомольца».

Далеко Урал от Заполярья, но нет связен теснее и ближе, чем десятилетиями окрепшие на этом меридиане мужества.

Вновь с Виталием Андреевичем Гаазом встретилась я через неделю после возвращения с Севера. Пришел он неожиданно и так же неожиданно извлек из портфеля заклеенные в целлофан тетради. Я знала, что они существуют: Гааз рассказывал, что все годы службы вел дневники. Но, заговаривая о них, каждый раз неласково пресекал мой возможный вопрос:

— Заклеил. Спрятал. Сам столько лет не читал.

Теперь принес. Вскрывает целлофан, волнуется, читает — сперва про себя, потом отдельные страницы — вслух. Показывает наброски схем учебных боев. Дивится стихам, что писал между вахтами. Внимательно разглядывает диковинных человечков на полях тетрадей.

— Национальные костюмы рисовать стал, чтоб не забыть. Ведь в разные страны заходил с дружественными визитами.

Дневникам этим не так уж много лет. Так же, как и их хозяину. Хотя и на первый взгляд, и при дальнейшем общении он кажется значительно старше своих 29. Солиден. Рассудителен. Серьезен. Даже лишку. Но чувствуется, что это не напускное, а самая суть.

Решаем так: записи читаем с комментариями — пытаемся установить, что роднит начало и конец флотского десятилетия одного и того же корабля. Корабль этот — наша подлодка «Челябинский комсомолец».

Из дневника:

Стоп! Очень знакомые мысли. Что-то подобное читала совсем недавно. Ну конечно же: в комнате боевой славы части среди аксиометров, секстанов, маховиков с легендарных кораблей, рядом с географической картой — уголок Урала. Это шкатулка с самоцветной уральской землей, Памятное знамя, вымпел Челябинского обкома ВЛКСМ и наказ юношам, уходящим служить в ряды Вооруженных Сил. Там на боевом форпосте страны, слова его вызывали особую гордость и волнение, не запомнить их было нельзя.

И они помнят.

Это произошло совсем недавно, накануне нашего приезда на Север. «Челябинский комсомолец» готовился к выходу на занятия. Предстояло подтвердить право иметь на рубке знак отличного корабля — красный круг с военно-морским флагом. Многодневный шторм изощренно куролесил в заливе, и командир, проверив готовность всех служб, дал команду выбрать якорь.

Но якорь не выбирался. Подлодка несколько дней дрейфовала вокруг его цепи. Как выяснится потом, якорь намертво зацепился за грунт. Этого не знал никто. Приняли решение сняться ходом, то есть выйти на большую глубину, потравить слегка цепь и дернуть злополучный якорь. Но не тут-то было, слишком большую нагрузку не выдержал тормозной электромагнит — катушка размоталась до конца. И тогда, обвязавшись страховочными канатами, в ледяной шторм ушли боцман старшина 1-й статьи Геннадий Архипов и старшина 2-й статьи Владимир Соколов.

Два часа без замены, чтобы не терять время, проработали они в якорном лючке у самой водной поверхности. Собственно, о поверхности можно говорить в штиль. В шторм же такого понятия не существует. Каждый накат накрывал с головой, но они успешно выполнили приказание. «Челябинский комсомолец» вовремя вышел на позиции, и экипаж вновь подтвердил звание отличного корабля.

Накануне нашей встречи с Виталием Андреевичем Гаазом в областном архиве мне показали два интересных письма. От первого командира «Челябинского комсомольца» Н. С. Хрулева и старпома, секретаря партийной организации Ф. С. Петренко. Они — о времени далеком, когда другие парни — из первого поколения «Челябинского комсомольца» — топили, торпедировали вражеские субмарины, по десятку часов кряду слышали лишь взрывы бомб над головой, а из всех шорохов моря без ошибок узнавали зловещий скрежет минрепов о борта: сейчас — минреп, через секунду может быть мина, и тогда взрыв…

Вот эти письма: читаю их Гаазу:

У Хрулева:

У Петренко:

— Позвоним Хомутову?

— Конечно!

К Хомутову отношение у нас трепетно-уважительное, прямо-таки нежное. Ведь он из тех мужественных, о ком пишут Хрулев и Петренко. Николай Хомутов — секретарь комсомольской организации подлодки «Челябинский комсомолец» в годы войны. С первого боевого похода и до последнего — командир отделения гидроакустиков, «глаза и уши подлодки». Северянин, мурманчанин по рождению, он после войны, демобилизовавшись, приехал в Челябинск и вот живет здесь уже тридцать лет. Сейчас Хомутов — начальник одного из управлений областного УВД.

— Я хорошо представляю их даже спустя три десятилетия, — голос в трубке радостно-серьезен. — Разведчики были очень рослые и в нашей «малютке» едва помещались. Не знаю, кто именно из них крикнул нам тогда: «Уходите! Засада!» Ветер был с моря, и предупреждение их унесло к берегу. Мы не сразу поняли. Уж потом, когда ракеты увидели… Мужественные парни! Вряд ли им удалось уйти.

Было это в суровые дни общенародного горя и испытаний. Виталия Андреевича Гааза тогда еще не было на свете, а я в самодельных тетрадях, сшитых из старых книг и газет, училась выводить свои первые непослушные буквы.

Подводная лодка «Челябинский комсомолец» шла на специальное задание. На борту «малютки», помимо команды, находились двое, о ком только и было известно, что это разведчики. Ради высадки их на оккупированную фашистами лапландскую землю и был предпринят этот сложный поход.

Всплыли в условленном месте, недалеко от берега. Резиновая надувная лодка унесла разведчиков в ночь. А затем их крик, чтобы уходили, спасались. И красные ракеты в небе, и вражеские сторожевики, на полной скорости летящие к подлодке.

— Немедленное погружение!

Но вместо глубины под днищем оказался грунт: дрейфуя у берега, подлодка сместилась в сторону. Пять метров под килем. Вместо минимум двадцати. Вот тут и потребовались оперативная находчивость, мужество и от трюмного матроса и от дизелиста. Растеряйся они на секунду — и вражеский таран означал бы конец.

Обшивка подлодки трещала от ударов сверху и снизу. Обдирая днище, субмарина по грунту сползала в глубину. 53 раза бомбы несли ей смерть. Одна из них вывела из строя освещение: впотьмах, на ощупь моряки отремонтировали повреждение и еще 12 часов подряд лавировали, увертываясь от прямых попаданий.

Что стояло за этим фактом? Только ли находчивость, отличное знание техники, механизмов? Конечно, и эти качества тоже. Но прежде всего — советский характер: братство, коллективизм, высокие моральные качества.

— Да, черты эти наши, морские, и не только в дни войны, но и сегодня, в дни обыденного труда и мира.

Из дневника:

— Стоп! А если о Василии подробней?

— Можно и подробней. Даже больше: думаю, что о таких ребятах нужно рассказывать и в комнате боевой славы, и на стенде в музее.

…Вахта была не просто нелегкой, а изматывающей до последнего. Штормовые набеги крутили корабль по всем параметрам. Уже не говоря о новичках, трудно держались самые выносливые. О погружении в спокойные воды не могло быть и речи — подлодка, следовавшая в заданный для занятий район, не могла терять скорость.

И вдруг лодочное радио во всех постах и отсеках, прохрипев первые баянные аккорды, Васиным голосом запело: «Над вечерним Челябинском…»

Потом была «Россияночка», «Пропел гудок заводской» и еще много других песен — весь Васин, да и не только его репертуар. Пел Чумаков шесть часов подряд, а может, и больше — кто фиксировал время! В торпедном отсеке ребята обложили его пробковыми матрацами, чтобы меньше собрал он синяков, и сказали:

— Давай, директор, жми!

И «директор» — а Вася до призыва в армию действительно по окончании культпросветучилища некоторое время работал директором Дворца культуры — «жал».

Даже самые безнадежные, которые до Васиных песен с трудом разбирали показания приборов, думали: «Что же это я так раскис? Другие вон даже поют!»

Из дневника:

Да, в нашем родном море «весело живется».

— А конкретнее если?

— Можно и конкретней. Тогда расскажем о Федоре Портнове. Он, как и Николай Александрович, комсорг лодки, только через 25 лет, в середине 60-х.

…Было это в шторм, в дальнем плавании. На подлодке в результате буйства стихии появилась течь и потребовалось срочно отремонтировать заборный клапан. На задание пошли старшина 1-й статьи Федор Портнов и его товарищи старшина 1-й статьи Геннадий Ярушин и старшина 2-й статьи Владислав Калачевский.

Привязанные капроновыми тросами, как спортсмены-эквилибристы, пробирались они к лазу надстройки.

Палуба подлодки даже отдаленно не напоминает палубы теплоходов, широкие, огражденные, защищенные.

Два-три шага в ширину по убегающей под воду спине гигантской рыбины, которая, переворачиваясь с бока на бок, яростно норовит сбросить ходока, — этот путь лишь для самых смелых. А затем — ремонт, когда волны, накрывая с головой, останавливают дыхание, а оледеневшие руки с трудом владеют инструментом.

Когда клапан был починен и парни благополучно достигли укрытия рубки, Федор Портнов решил вернуться в надстройку. Он — командир отделения трюмных. Отвечает за всплытие и погружение. Проверить еще раз! Дорегулировать! А вдруг… И тогда разбушевавшаяся стихия устроила ему наитягчайший экзамен.

Сила волн была столь велика, что человек оказался за бортом. В неистовствующем, обезумевшем океане. Чтобы выжить, требовалось фантастическое напряжение всех сил — и физических, и моральных. Федор Портнов был готов к этому.

Делегат XV съезда ВЛКСМ, комсомольский секретарь из Сима, ныне заместитель начальника цеха Ашинского металлургического завода, Федор Алексеевич Портнов на всю жизнь сохранил морскую закалку, мужественную находчивость и жизнелюбие.

— Однако не увлеклись ли мы подвигами? Помните, как сказал нам командир: «У нас нет происшествий. И этот факт, что их нет, — результат слаженности, труда, знаний, ежедневного героизма — всего, что и дает право называться отличным кораблем».

— Так мы же не о подвигах говорим, — возражает Виталий Андреевич, — а о характерах наших ребят. Командир сказал ведь и другое: глубокое понимание долга, личной ответственности, добросовестное отношение к службе и отличное знание техники в мирные дни рассматриваются как готовность к подвигу, как верность боевым традициям военного времени.

Из дневника:

…Команды с мостика, последовательно подхватываемые на постах, стремительно скатываются в люк и разбегаются по всему кораблю.

«По местам стоять!» — так начинаются основные из них. И значит это, что каждый член экипажа подлодки на своем рабочем месте занялся обыденным трудом — как его сверстники в заводском ли цехе, на строительной ли площадке.

прочтут нам потом такие стихи.

И цех-то наш, уральский. В центральном отсеке напоминанием об этом — два документа: телеграмма и боевой листок. Телеграмма ОТ Старосотникова. Он уволился в запас, а нити, связывающие с подлодкой, как видим, крепки. Боевой листок — «Продолжение традиций». С него глянул насупленно-серьезно старшина 2-й статьи Николай Чулков.

— Златоустовец, — пояснил замполит.

Рядом с фотографией Николая Чулкова — еще одна, из героических дней 1942 года: моторист Алексей Чернавцев. На лодке уже двое — старшины 1-й статьи Василий Савочкин и Николай Меньшенин — завоевали право считаться последователями специалиста Чернавцева. Теперь и Николай Чулков догоняет их.

В чем суть такого соревнования? Что совершил герой-моторист в трудный для Родины час и какие высокие деловые и душевные качества позволяют считать его последователями не нюхавших пороха ребят?

Листок рассказывает.

…Март 1942 года. Героические для североморцев дни и ночи из тех сорока месяцев боев, потерь и побед, когда решалась судьба советского Севера.

Подводная лодка, на которой служил моторист Алексей Чернавцев, прикрывала английский конвой, шедший в наши порты с техникой и вооружением. Уже много часов гонялись за лодкой вражеские корабли, когда взрыв глубинной бомбы повредил топливную цистерну. Горючее вытекло за борт. До вражеского берега пятнадцать миль, до своего — четыреста.

Вместе с товарищами по отсеку, комсомольцами, Алексей Чернавцев берется за «создание» топлива, не предусмотренного никаким ГОСТом: моторное масло, соляр, слитый из запасных торпед керосин. Для подачи этой смеси смастерили переносную помпу и сорок часов подряд качали горючее вручную. Лодка благополучно вернулась к родным причалам.

В маленькой заметке, написанной о Николае Чулкове его земляком, магнитогорцем Владимиром Халабаевым, речь идет не о выдающихся, героических поступках старшины в дни службы. Очень простые слова, слегка даже «казенные»: «Отличное знание техники… Трудолюбивый, отзывчивый товарищ… Добросовестное отношение к службе… Является хорошим примером…» А в мирные дни это означает, что по тревоге сумеет моторист Н. Чулков в минимальный срок запустить дизель, обеспечить ход корабля, а значит, и его боевую маневренность. Вот почему отличная служба рассматривается как готовность к подвигу, приравнивается к боевым делам лучших военных специалистов.

Техникум Николай Чулков закончил перед самым призывом на флот. Направление получил на металлургический завод, а трудовую деятельность начал здесь, на подлодке. Механизм лодочный сложен, требует настоящих знаний. Вскоре Николай сдал экзамен на допуск к самостоятельному труду, еще полгода — и он становится отличником боевой и политической подготовки.

Порой ремонт моторов, дизелей приходится вести и в походе. Братство, дружба- — здесь с этим знакомишься на деле, когда не говорят, а просто подставят плечо, примут не в черед вахту, отпустят отдохнуть. В отсеке во время хода сравнительно жарко. А отцу, что всю жизнь в термокалибровочном цехе, легче?

Николай — комсорг самого большого отделения — электромеханической части. В организации — десятки комсомольцев. Обязывает? Очень. И ко многому. Например: скоро конец службы, уедет он домой, а научил ли новичков знать и любить корабль? Далеко не безразлично, кто встанет на твое место.

— Ведь совесть замучит, что бросил лодку, ушел, а кто-то не изучил ее, как ты.

…Камышев знал, что торпеда может взорваться в любой момент. Знал он и то, что при появлении первого же вражеского самолета или сторожевика лодка немедленно уйдет в глубину — из-за одного человека нельзя рисковать всем экипажем, лодкой. И все-таки он решился. Командир отговаривать не стал — это был последний шанс на спасение.

Потопив два транспорта противника, лодка возвращалась в базу, когда обнаружили, что сработавшая торпеда не вышла из торпедного аппарата. И теперь краснофлотец Сергей Камышев вызвался обследовать место повреждения, попытаться обезвредить боевой снаряд.

Лодка всплыла, и, надев легководолазный костюм, Камышев ушел под воду. Торпеда на две трети высунулась из аппарата. Сергей осторожно снял с нее ударники.

Прямо на пирсе командующий флотом от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил Камышеву орден Красного Знамени.

Вот каким человеком был лучший на Северном флоте торпедист военных лет. Право считаться его последователем сейчас отстаивает старший матрос Геннадий Воронин. В письме к Зинаиде Григорьевне и Анатолию Григорьевичу Ворониным, которое командир и замполит написали в Челябинск, есть такие слова о их сыне:

Институт Геннадий бросил для всех неожиданно — и для родителей и для однокурсников. Хорошо сдал вступительные экзамены на автотракторный факультет, прошел по конкурсу, наконец, прилично учился и вдруг решился. Устроился на цинковый завод аппаратчиком, знакомым объяснил: все друзья в армии, один не служу — что я, хуже их? Пока работал в цехе переработки окислов, готовился к службе. И, видимо, всерьез. Ведь на «Челябинский комсомолец» направляются лучшие из лучших, победители соревнования. Геннадию Воронину обком ВЛКСМ вручил путевку. На второй же год службы торпедист Воронин стал специалистом 1-го класса. Сказались, кроме упорства, большого труда, и рабочая закалка, полученная в бригаде А. К. Марченко, и умение правильно прочесть чертежи, знакомство с высшей математикой.

Однажды в дальнем плавании, в доставленной свежей почтой «Правде», увидел Геннадий свой цех. Совсем кусочек — на фотографии — и узнал бригадира. Радость, праздник — во всем торпедном отсеке. Их уж не так много, событий в дальнем походе: фотография в газете, пельмени, состряпанные готовящимися к увольнению домой старшими ребятами для всего экипажа, да еще однажды вареники с вишневым вареньем — по предложению доктора. А в остальном — вахты; проходят сутки, недели, месяцы.

Железный отсек — и боевой пост, и класс, и дом. Не видишь, что идут дожди и снега, не слышишь, как поют птицы, как пахнет полынь.

Такой труд сродни труду космонавтов, будничный, напряженный, когда много метров забортной воды гарантируют от упущений и ошибок, когда ответственность из громкого слова становится постоянной сутью людей, когда монотонности рождает не скуку, а квалификацию, когда иначе видится пережитое и определеннее будущее, когда все, «от вестового и до командира, — чернорабочие морских глубин».

Суровая, святая школа — дальнее плавание!

Беседуем в кубрике. Ребята рассказывают о своих сверстниках, земляках. Володя Халабаев — моторист — на лодке самый младший, всего полгода морского стажа. А награжден уже грамотой Челябинского обкома ВЛКСМ — первым из ребят своего набора сдал экзамен, дающий право самостоятельно работать в моторном отсеке, а вслед сдал второй — на электрика.

Вообще овладение смежными профессиями на корабле — традиция. И восходит она к военным годам, когда, бывало, один матрос, хорошо изучивший корабль, спасал всех.

Самый уважаемый на подлодке человек — старшина 1-й статьи Василий Савочкин, он — командир центрального отсека, отвечает за всплытие и погружение. В случае аварии может заменить товарищей, так как хорошо ориентируется во всех механизмах субмарины. Ребята подражают ему во всем — от мелочей, жестов до серьезного. И это не зазорно стать на втором году службы, как Савочкин, специалистом 1-го класса, как он, не гнушаясь никакого труда, получить несколько специальностей и, как он, всегда чувствовать, «что участвуешь не в детской игре, а за спиной — покой твоей Родины».

Тогда мы с Гаазом и задали командиру вопрос: по каким чертам характера наших ребят он, никогда не бывавший на Урале, составил себе впечатление о людях края:

— Если бы вас попросили нарисовать собирательный образ уральца…

— …Я включил бы убежденность Н. Меньшенина, трудолюбие В. Савочкина, приспособленность к жизни в коллективе, контактность Н. Чулкова, большую надежность, порядочность В. Александрова, стремление к знаниям В. Халабаева.

По-моему, командир забыл еще об одном. Об этом у Гааза сказано так:

Далеко Урал от Северного края — тысячи сухопутных миль. Но есть и здесь свой морской экипаж и тоже носит имя «Челябинский комсомолец». В разных концах области живут бывшие старшины и матросы, но раз в году, в День Военно-Морского Флота, если удается собраться вместе, вновь надевают они тельняшки, поднимают морской флаг и снова для них нет «крепче почвы под ногами, чем палубы подводных кораблей». Командиром резервного экипажа избран Гааз.

В Челябинске уже после нашего разговора я неожиданно встретила Виталия Андреевича в военной форме. Лейтенант запаса Гааз в заводском оборонно-спортивном лагере готовит к службе в армии парней своего завода. С сентября — вновь металлургический завод, железнодорожный цех, тепловоз, а летом он комиссар «Искры».

В лагере на берегу озера — военный быт: часовые, подъем флага, ученья, политзанятия. «Искра» существует уже лет пятнадцать. И за сезон много парней изучают здесь строевые уставы, получают первые представления об армии, сдают нормы ГТО.

Виталий Гааз — один из первых выпускников-искровцев, отсюда ушел на морскую службу. Искровцем был и Владимир Ильин, призванный в армию вслед за Гаазом. Теперь оба воспитывают будущих воинов. В. Ильин — тоже рабочий, дежурный электромонтер в третьем электросталеплавильном: так же, как Гааз, как начальник лагеря, как и все остальные, о ком так тепло пишут ребята во взводных газетах.

Листаю их и нахожу много интересных строк. Хотя бы такие:

Молодец, комиссар: дружба — это уже по его части. И кто знает, может, именно авторы этой заметки еще придут в резервный экипаж, чтобы научить уже следующее поколение великой силе — мужской дружбе и братству.

Последние зимние метели еще цепляются за Уральский хребет, а за Полярным кругом все бушует и бушует Баренцево море, и, обгоняя полярную ночь, грядут холодные рассветы. На свою непростую вахту заступают наши земляки.

Этими строчками из стихотворения краснофлотца Тихона Красовского, фронтового североморского поэта, я и заканчиваю свой рассказ о людях, с которыми соприкоснулась сердцем.

Краснознаменный Северный флот — Челябинск,

1976 г.

Североморск. Старший матрос Северного флота.

«Челябинский комсомолец» в походе.

Шефы приехали! Члены делегации молодежи Челябинской области среди экипажа именной подводной лодки.

Концерт на рейде.