Третья девушка

Глава 1

Эркюль Пуаро сидел за столом и завтракал. Возле его правой руки стояла дымящаяся чашка шоколада. Сыщик всегда был ужасным сладкоежкой. Шоколаду сопутствовала бриошь – она прекрасно с ним сочеталась. Пуаро даже одобрительно покивал. Бриошь была из четвертого по счету магазина, которые маленький бельгиец обошел в поисках нужного продукта. Это была датская pâtisserie[1], но тамошние изделия были несравнимо лучше, чем в так называемой французской, что находилась поблизости. Те были не чем иным, как скверной подделкой.

В гастрономическом плане Пуаро был вполне доволен. Желудок его пребывал в миролюбивом состоянии, мозг тоже был настроен миролюбиво – может быть, даже слишком миролюбиво. Сыщик как раз закончил свой Magnum Opus[2], собственный критический разбор произведений самых видных авторов детективных романов. Он позволил себе едко и уничижительно высказаться об Эдгаре Аллане По, выразил сожаление по поводу отсутствия должного метода или последовательности в романтических излияниях Уилки Коллинза, превознес до небес двух американских авторов, практически не известных читающей публике, и разнообразными способами отдал должное тем, кто этого заслуживал, но жестко и сурово воздержался от похвал тем, кто, по его мнению, не был их достоин. Наконец Пуаро отослал рукопись в издательство, и ее опубликовали. Он полюбовался на результат и, несмотря на поистине невероятное количество опечаток, признал его отличным. Пуаро наслаждался этим своим литературным достижением, как наслаждался огромным количеством книг, которые ему пришлось прочитать; он наслаждался даже собственным раздраженным сопением, когда с отвращением швырял очередной том на пол (но никогда не забывал потом встать, поднять его и аккуратно уложить в корзину для мусора). Он также наслаждался и тем, что одобрительно кивал в тех редких случаях, когда книга заслуживала одобрения.

И что теперь? Он заслужил эту интерлюдию, этот период расслабленности и отдыха, весьма необходимый после всех его интеллектуальных трудов. Но нельзя же, в самом деле, расслабляться и отдыхать до бесконечности! Нужно переходить к следующим трудам. К сожалению, Пуаро не имел понятия, каковы они будут, эти его следующие труды. Еще какое-нибудь литературное исследование? Нет, решил он. Сделал одно дело хорошо – оставь это занятие. Это уже стало для него максимой. А если сказать по правде, то ему просто стало скучно. Вся эта напряженная умственная деятельность – ее было слишком много. И это стало для сыщика скверной привычкой, он начал волноваться и беспокоиться…

Томление духа, вот что это такое! Пуаро помотал головой и отпил еще шоколаду.

Отворилась дверь, и в комнату вошел Джордж, его прекрасно воспитанный лакей. Манера поведения у него была почтительная и слегка извиняющаяся. Он прокашлялся и пробормотал:

– Э-э-э… – Пауза. – К вам пришла некая молодая леди.

Пуаро посмотрел на него удивленно и с легким отвращением.

– Я в это время никого не принимаю.

– Да, сэр, – согласно кивнул Джордж.

Хозяин и слуга посмотрели друг на друга. Общение между ними иной раз было чревато некоторыми затруднениями. Джордж с помощью косвенных намеков или модуляций голоса, а также тщательного выбора слов мог дать понять, что из него можно извлечь нечто важное, если задать ему соответствующий дополнительный вопрос. И Пуаро задумался, каков в данном случае должен быть этот соответствующий вопрос.

– Она красивая, эта молодая леди? – осторожно осведомился он.

– По моему мнению, нет, сэр. Но о вкусах спорить не принято.

Пуаро задумался над полученным ответом. Он припомнил ту маленькую паузу, которую сделал Джордж, прежде чем сообщить о приходе молодой леди. Слуга всегда был осторожен в выборе характеристики посетителя. В данном случае он не был уверен в социальном статусе посетительницы, но все же допускал возможность наличия оного.

– Вы придерживаетесь мнения, что это была скорее молодая леди, нежели просто молодая девушка?

– Да, мне так показалось, сэр, хотя в нынешние времена это не всегда легко определить. – Джордж произнес это с некоторым сожалением.

– Она сообщила причину, по которой желает меня видеть?

– Она сказала… – Джордж произносил эти слова с некоторой неохотой, словно заранее извиняясь за них. – Она сказала, что желала бы проконсультироваться с вами по поводу убийства, которое она, возможно, совершила.

Эркюль Пуаро уставился на слугу в недоумении.

Он даже поднял брови.

– Возможно, совершила? Она разве сама этого не знает?

– Она так сказала, сэр.

– Неудовлетворительное объяснение, но, вероятно, это интересное дело, – заметил Пуаро.

– Это могла быть… возможно, шутка, сэр, – с сомнением произнес Джордж.

– Все возможно, я полагаю, – согласился с ним сыщик. – Но вряд ли стоит думать… – Он снова поднял свою чашку. – Хорошо, пусть заходит через пять минут.

– Да, сэр. – И слуга вышел.

Пуаро прикончил шоколад, отставил в сторону чашку и поднялся на ноги. Подошел к камину и поправил усы перед зеркалом, что висело над каминной полкой. Удовлетворенный своим внешним видом, вернулся к столу и сел в ожидании прихода посетительницы. Он с трудом представлял себе, чего от нее можно ожидать…

Пуаро рассчитывал, возможно, на нечто близкое к своей собственной оценке женской привлекательности. Ему даже пришло в голову затасканное выражение «красавица в беде». И он был разочарован, когда Джордж вернулся, впустив в комнату посетительницу; даже тяжко вздохнул про себя и мысленно покрутил головой. Ни следа красоты здесь не было – но не было и никакого заметного выражения беды или несчастья. Наиболее подходящим определением было бы «некоторая растерянность».

«Фу ты! – с отвращением подумал Пуаро. – Ох уж эти мне современные девицы! И почему они даже не пытаются хоть как-то привести себя в порядок? Хороший макияж, красивое платье, волосы, уложенные опытным парикмахером, – тогда, возможно, она еще могла бы сойти за милую юную леди. Но вот в таком виде!..»

Посетительница оказалась девушкой лет двадцати. Длинные, беспорядочно торчащие в стороны волосы неопределенного цвета падали на плечи. В больших зеленовато-синих глазах застыло пустое, отсутствующее выражение. Одежда на ней была, надо полагать, в стиле, популярном в ее поколении: высокие черные сапоги, белые ажурные шерстяные чулки сомнительной чистоты, слишком короткая юбчонка и длинный неряшливый пуловер из толстенной шерсти. У любого человека возраста и поколения Пуаро при ее виде могло возникнуть только одно-единственное желание: как можно быстрее засунуть эту девицу в ванну. У него нередко возникало подобное желание, когда он ходил по улицам. Там ему встречались сотни юных особ, выглядевших точно таким же образом. Все они казались грязными. И тем не менее, словно противореча подобному определению, данная девица выглядела так, словно ее недавно утопили в реке, а потом вытащили на берег. Подобные девушки, подумалось ему, на самом деле, наверное, не особенно грязные. Просто они не жалеют сил и времени, чтобы выглядеть такими.

Он встал, с обычной вежливостью пожал ей руку и пододвинул ей стул.

– Вы желали меня видеть, мадемуазель? Присаживайтесь, прошу вас.

– Ох, – сказала девица, немного запыхавшись. И уставилась на него.

– Eh bien?[3] – спросил Пуаро.

Она явно колебалась.

– Думаю, мне лучше постоять. – Ее большие глаза продолжали с сомнением смотреть на него.

– Как вам будет угодно.

Сыщик сел на свое место и, поглядев на нее, стал ждать, что будет дальше. Девушка переминалась с ноги на ногу. Поглядела на свои ноги, потом подняла взгляд обратно на бельгийца.

– Вы… вы действительно Эркюль Пуаро?

– Несомненно. И чем я могу быть вам полезен?

– Ох, понимаете, это довольно трудно объяснить… Я хочу сказать…

Пуаро решил, что ей, наверное, требуется немного помочь.

– Мой слуга сообщил мне, что вы желали проконсультироваться со мною, поскольку полагаете, что, «возможно, совершили убийство». Это верно?

Девушка кивнула:

– Да, верно.

– Но в подобных делах обычно не возникает никаких сомнений. Вы должны сами быть уверены в том, совершили вы убийство или нет.

– Ну я не знаю, как это объяснить. Я что хочу сказать…

– Давайте рассказывайте, – мягко сказал Пуаро. – Присядьте. Расслабьтесь. И расскажите мне все.

– Я не знаю… ох, боже мой, я не знаю, как… Понимаете, это так трудно… Я… я передумала. Не хочу быть грубой и невежливой, но… мне, наверное, лучше уйти.

– Рассказывайте. Смелее!

– Нет, не могу. Я-то думала, что приду и… и попрошу вас, спрошу, что мне дальше делать… но не могу, понимаете, не могу! Это совершенно не так, как я думала, совсем иначе…

– Иначе, чем что?

– Мне ужасно жаль, и я вправду не хочу выглядеть невежливой, но…

Она очень глубоко вздохнула, посмотрела на Пуаро, потом отвернулась и внезапно выпалила:

– Вы слишком старый! Никто не говорил мне, что вы такой старый! Я правда не хочу быть невежливой и грубой, но… это вот так. Вы слишком старый. Мне правда очень жаль…

Она резко повернулась и выскочила из комнаты, похожая скорее на мотылька, отчаянно испугавшегося света лампы.

Пуаро с удивленно открытым ртом услышал грохот захлопнувшейся парадной двери и высказался:

– Nom d’un nom d’un nom…[4]