Карл Мёрк и отдел «Q». Книги 1-7

Благодарности

Теплая признательность Ханне Адлер-Ольсен за ежедневное вдохновение, ободрение и мудрую профессиональную помощь.

Также выражаю благодарность Фредди Мильтону, Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за необходимые и подробные замечания, Анне С. Андерсен за острый глаз и неоценимую помощь.

Отдельное спасибо Нильсу и Марианне Хорбро, Гитте и Петеру К. Раннес, а также Датскому Центру Авторов и Переводчиков «Хальд» за оказанное гостеприимство.

Благодарю комиссара полиции Лайфа Кристенсена за щедро переданный опыт и поправки, касающиеся работы полиции.

Спасибо АО «Сунд энд Бэльт», архиву Датского радио, Марианне Фрюд, Курту Редеру, Бирте Фрид-Нильсен, Улле Юде, Фриде Торуп, Гюрит Кабер, Карлу Равну и Сес Новелла за вклад каждого из них в мое исследование «Женского дома» на Спрогё.

Пролог

Она расчувствовалась в совершенно неожиданный момент. Между пальцами – прохладная тонкая ножка фужера с шампанским, вокруг – шелест голосов, рука мужа обнимает за талию. Помимо периода влюбленности, лишь считаные мгновения из детства могли сравниться с ощущениями, испытываемыми ею в эти секунды. Лепет бабушки, внушающий чувство безопасности. Приглушенный смех, доносящийся сквозь дрему. Смех тех, кого уже давно нет на свете…

Тут Нэте сжала губы, чтобы не позволить чувствам овладеть собой. Иногда такое случалось.

Приосанившись, она взглянула на палитру ярких платьев и безупречно прямые спины. На ужин в честь датских лауреатов Большой Скандинавской премии по медицине народу собралось немало. Ученые, врачи, сливки общества. Среда, для которой она не была рождена, но в которой с годами чувствовала себя все более комфортно.

Сделав глубокий вдох, Нэте собралась удовлетворенно выдохнуть, как вдруг за скоплениями высоких причесок и мужчинами с туго завязанными галстуками-бабочками заметила слишком пристально устремленный на нее взгляд. Такой откровенный взор, плохо поддающийся определению и приводящий в трепет, мог принадлежать лишь одному человеку. Инстинктивно она метнулась в сторону, подобно затравленному животному, ищущему убежища в зарослях. Положила ладонь на руку мужа и попыталась улыбнуться, блуждая глазами меж нарядных тел сквозь мутноватый свет канделябров.

Какая-то женщина, рассмеявшись, запрокинула голову назад, тем самым открыв обзор до дальней стены зала.

Именно там он и стоял.

Его фигура возвышалась над всеми, как маяк. Даже несмотря на сутулость и кривые ноги, он был громаден; глаза его скользили по толпе, как прожекторы.

Нэте вновь почувствовала пронизывающую глубину этого внимательного взгляда, четко осознав, что, не отреагируй она немедленно, вся ее жизнь рухнет в считаные секунды.

– Андреас, – произнесла женщина, взявшись за горло, уже пересохшее от волнения. – Давай уйдем. Мне что-то нехорошо.

Большего и не требовалось. Ее муж сдвинул темные брови, кивнул окружающим и повернулся к выходу, подхватывая ее под руку. За такую отзывчивость она и любила его.

– Спасибо, – поблагодарила Нэте. – Я сожалею, но у меня снова болит голова.

Андреас кивнул. Слишком хорошо он знал все по себе. Долгие темные вечера в гостиной в моменты приступов мигрени…

Их объединяло в том числе и это.

Они уже дошли до массивной лестницы праздничного зала, когда перед ними неожиданно оказался высокий мужчина.

Он заметно постарел, насколько она могла заметить. Прежде сверкающие глаза теперь потускнели. Волосы изменились до неузнаваемости. Двадцать пять лет сделали свое дело.

– Нэте, неужто ты здесь? В последнюю очередь я рассчитывал встретить в таком обществе тебя, – быстро сказал он.

Она потянула своего мужа прочь, но это не остановило преследователя.

– Ты что, не помнишь меня, Нэте? – раздался сзади голос. – Да нет, помнишь… Я Курт Вад. Ты прекрасно помнишь меня.

Он настиг их на полпути вниз.

– Наверное, ты личная шлюха директора Росена… Каких высот достигла, подумать только!

Она попыталась потащить мужа за собой, однако Андреас Росен не привык поворачиваться спиной к проблеме. Тем более в таком случае.

– Вы не могли бы оставить мою жену в покое? – негромко произнес он, сопроводив свою реплику взглядом, предвещающим гнев.

– Так-так. – Нежеланный гость отступил на шаг назад. – Значит, ты завлекла Андреаса Росена в свою сеть, Нэте. Отличная работа. – Затем последовало дополнение, незначительное для стороннего человека, но значимое для нее. – Данный факт каким-то образом полностью ускользнул от моего внимания. Я не так часто появляюсь в высоких кругах, знаешь ли. И желтых газетенок не читаю.

Словно в замедленной съемке, она увидела, как ее муж презрительно качает головой, и почувствовала, как он хватает ее за руку и тянет за собой. На мгновение к ней вернулась способность дышать. Звуки их шагов отзывались эхом, будто призывая: «Давай уйдем поскорее». Они уже добрались до самого гардероба, но навязчивый голос вновь прогремел за спинами:

– Господин Росен! Вероятно, вам неизвестно, что ваша жена потаскуха. Просто-напросто девка со Спрогё[57], которая не особо разбирается, перед кем раздвигать ноги. Как неизвестно вам и то, что ее недоразвитому мозгу недоступна разница между правдой и ложью, и…

Ее запястье дернулось, когда муж неожиданно обернулся туда, где несколько гостей уже пытались утихомирить человека, нарушившего ход торжества. Пара подоспевших молодых врачей угрожающе нацелились на грудь высокого мужчины, так что нежелательность его присутствия здесь проявилась со всей очевидностью.

– Андреас, не надо! – закричала Нэте, когда тот направился в сторону группы, обступившей ее преследователя, но муж не слушал. Альфа-самец уже приступил к определению своей территории.

– Я не знаю, кто вы такой, – сказал он. – Но советую вам впредь не показываться в обществе, пока вы не научитесь вести себя прилично.

Худощавый тип вытянул голову над крепко схватившими его мужчинами, и внимание всех присутствующих у гардероба сосредоточилось на его пересохших губах. Там были дамы за прилавком, державшие меховые воротники пальто, те, кто проходил мимо, личные водители, ожидавшие перед дверями-вертушками…

И вот наконец была произнесена фраза, которая ни в коем случае не должна была прозвучать.

– Господин Росен, а вы спросите у Нэте, где ее стерилизовали. Спросите, сколько абортов за свою жизнь она успела сделать. Спросите, каково ощущать себя на пятый день в одиночной камере. Выслушайте ее ответы, а потом уже говорите о моем поведении. На это есть более компетентные люди, Андреас Росен.

Курт Вад высвободился из толпы и развернулся, негодуя.

– Я ухожу! – прокричал он. – А ты, Нэте, – он протянул в ее сторону трясущиеся пальцы, – поскорее отправляйся в ад, где тебе самое место!

По помещению разнесся гул, после чего раздвижные двери вслед за ним сомкнулись.

– Это был Курт Вад, – прошептал кто-то позади них. – Однокашник сегодняшнего лауреата, и больше ничего положительного о нем сказать нельзя.

Вот она и оказалась в ловушке. Вот и настало разоблачение.

Взгляды собравшихся изучали ее, пытаясь сосредоточиться на деталях, способных выявить ее истинную сущность. Слишком глубокое декольте? Вульгарные движения бедер? Может, что-то не так с губами?

Подавая пальто, гардеробщица обдала ее почти ядовитым теплым дыханием, словно говоря: «Ты нисколько не лучше меня».

Но это длилось недолго.

Нэте отвела глаза и взяла мужа – своего любимого мужчину – под руку.

Теперь она не смела поднять на него взгляд.

Нэте слушала мягкий ровный шум двигателя.

Они не сказали друг другу ни слова; каждый сидел уставившись в прорезаемую автомобилем осеннюю темень. Туда-сюда мелькали стеклоочистители.

Возможно, он ждал опровержений, но она не могла их предоставить.

Возможно, Нэте ждала, что муж пойдет навстречу. Поможет ей преодолеть неловкость. Просто взглянет на нее и скажет, что все это не имеет значения. Что намного важнее те одиннадцать лет, что они провели вместе. Важнее, чем тридцать семь, прожитых ею раньше.

Но он включил радио, и музыка создала ощущение отстраненности. Стинг сопровождал их продвижение на юг Зеландии, а Шаде и Мадонна стали спутниками маршрута по Фальстеру и Гульдборгсунну. Ночь проходила под нежные звуки голосов молодых исполнителей. Такова оказалась единственная связь между ними.

Все остальное исчезло.

За несколько сотен метров до деревушки Бланс и в паре километров от центра муж свернул и остановил машину в поле.

– Ну, так расскажи мне обо всем, – произнес он, вперившись в окружающую тьму.

Отнюдь не теплая фраза. Он даже не смягчил свои слова ее именем. Просто – «ну, так расскажи мне обо всем».

Нэте прикрыла глаза, умоляя его понять, что тут замешаны более глубокие обстоятельства, все объясняющие, что человек, который обвинял ее, также виновен в ее несчастьях. Но, как бы то ни было, сказанное верно, полушепотом призналась она.

Все так и есть.

В этот всепоглощающий болезненный момент она слышала лишь его дыхание. Затем муж повернулся к ней с мрачным взглядом.

– Так, значит, вот почему у нас с тобой нет детей, – сказал он.

Она кивнула. Сжала губы и призналась – да, так и было. Да, она виновна во лжи и замалчивании. Увы, юной девушкой Нэте была отправлена на Спрогё, но совершенно незаслуженно. Все случилось в результате цепочки недоразумений, злоупотреблений и подлогов. Исключительно поэтому. Да, она делала аборты и была стерилизована, однако тот жуткий человек, которого они только что встретили…

Андреас положил ладонь ей на плечо, и от этого жеста повеяло таким холодом, что женщина вмиг умолкла. Затем он включил скорость, ослабил педаль сцепления, проскользнул через городок и помчался вдоль лугов и темных вод.

– Мне очень жаль, Нэте. Но я не могу простить, что на протяжении долгих лет ты заставляла меня жить в слепой надежде на то, что мы можем стать родителями. Просто не могу, и всё. И что касается остального, я испытываю отвращение к тому, что услышал.

Потом он на мгновение прервался, и она ощутила покалывание в висках и в шее.

Муж качнул головой. Столь же надменно, как когда общался с людьми, по его мнению, недостойными уважения. Столь же заносчиво, как когда он пренебрегал какими-нибудь идиотскими рекомендациями.

– Я соберу вещи, – отчетливо произнес он. – У тебя будет неделя, чтобы подыскать себе другое жилье. Из Хавнгорда можешь взять все, что захочешь. Ты не должна испытывать нужду.

Нэте медленно отвернулась, уставившись на воду. Затем чуть опустила стекло и почувствовала запах водорослей, носимых иссиня-черными волнами. Они словно стремились поглотить ее целиком. И чувство одиночества и отчаяния, знакомое ей по дням, проведенным на Спрогё, где такое же укачивающее море соблазняло положить конец безрадостной жизни, вновь вернулось.

«Ты не должна испытывать нужду», – сказал он, словно это имело какое-то значение.

Значит, он действительно ничего не знал о ней.

На мгновение Нэте увидела дату на часах – 14 ноября 1985 года. Повернувшись к мужу, женщина почувствовала, как дрожат ее губы.

Его темные глаза в полутьме зияли дырами. Андреаса Росена интересовал лишь очередной поворот да лежащая впереди дорога.

Тогда она медленно потянулась рукой к рулю. Схватилась за него ровно в тот момент, когда он собрался оказать сопротивление, и дернула как можно резче…

Огромная мощь двигателя растрачивалась вхолостую, когда дорога под ними исчезла. Металлический скрежет летящего через бурелом механизма заглушил последние вопли протеста, исходившие от мужа.

Соприкосновение с морем было сравнимо с чувством возвращения в родной дом.

Глава 1

Карл Мёрк услышал о ночных событиях из новостей на полицейской радиостанции по дороге из таунхауса в Аллерёд. При нормальных обстоятельствах едва ли что-то вызвало бы у него меньший интерес, чем работа коллег из отдела по борьбе с преступлениями сексуального характера, но именно этот случай он воспринял как нечто особое.

Собственница эскорт-агентства подверглась нападению и была облита серной кислотой в собственной квартире на Энгхэвевай, персоналу ожогового отделения Королевской больницы пришлось нелегко. Теперь разыскивались свидетели, но пока безрезультатно.

К допросу уже привлекли шайку подозрительных литовцев, однако на исходе ночи стало ясно, что лишь один из подозреваемых может стать обвиняемым, но и к нему не смогли подкопаться – не хватало доказательств. При госпитализации пострадавшая заявила, что не может определить виновного, и в итоге пришлось освободить всю банду.

Неужели ранее не было слышно ни о чем подобном?

На площади Полиции по дороге на парковку он встретился с Соломенной Сосулькой, Брандуром Исаксеном из «Стейшн-Сити».

– Ну что, выбрался пораздражать окружающих? – проворчал Карл мимоходом, как вдруг придурок, к сожалению, остановился, словно слова полицейского прозвучали для него приветствием.

– На этот раз они добрались до сестрицы Бака, – холодно сказал Исаксен.

Карл взглянул на него затуманенными глазами. О чем, черт возьми, он толкует?

– Жаль, – промычал он, – от этого-то не убудет.

– Так ты слышал о нападении на Энгхэвевай? Она выглядит совсем неважно, – продолжил Исаксен. – Врачи Королевской больницы всю ночь трудились. Так, значит, ты знаком с Берге Баком?

Карл отклонил голову назад. Берге Бак?.. Знакомы ли они? Вице-комиссар полиции из отдела А, выпросивший увольнение и несвоевременно отправившийся на пенсию? Этот лицемерный ублюдок?

– Мы с ним были примерно такими же близкими друзьями, как я с тобой, – произнес Карл.

Исаксен мрачно кивнул. Да уж, в симпатии друг к другу их нельзя было заподозрить.

– А сестру Берге, Эстер Бак, ты тоже знаешь? – поинтересовался он.

Карл взглянул на колоннаду, по которой семенила Роза с огромной, как чемодан, сумкой, болтающейся на плече. О чем эта дама думает, будь она неладна? Провести отпуск в офисе?

Он заметил, что Исаксен следит за его взглядом, и отвел глаза.

– Никогда не встречался с Эстер. Но она содержит бордель, верно? – ответил Карл. – Проститутки – сфера скорее твоей компетенции, нежели моей, так что оставь меня наконец в покое.

Исаксен выдавил:

– Тебе придется смириться с тем, что Бак неожиданно объявится в отделении и вмешается в дело.

Карл сомневался. Разве Бак ушел из полиции не из-за того, что ненавидел свою работу и терпеть не мог приходить на участок?

– Ему будет оказан радушный прием, – ответил он. – Но только не у меня в подвале.

Исаксен провел пальцами по своим черным, как смоль, слежавшимся после сна волосам.

– Ну нет, конечно. Ты там у себя внизу наверняка по горло занят шашнями с нею, верно?

Он качнул головой в сторону Розы, уже скрывшейся на лестнице.

Карл затряс головой. Пускай Исаксен отправляется ко всем чертям со своим вздором. Шашни с Розой! Уж лучше уйти в монастырь в Братиславе.

– Карл, – обратился к нему охранник на посту спустя полминуты. – Психолог Мона Ибсен оставила для вас кое-что.

Он с ликующим видом протянул ему через дверь серый конверт.

Полицейский с удивлением взглянул на него. Может, в конверте и вправду важные новости?

Охранник сел на место.

– Я слышал, что Ассад пришел уже к четырем утра. Готов поспорить, он нашел прекрасное время для обделывания в подвале своих делишек. Он что, готовит план террористического захвата полицейского управления, или как? – Парень рассмеялся на мгновение, но замолк, заметив свинцовый взгляд Карла.

– Спроси у него сам, – отчеканил тот, подумав о женщине, задержанной в аэропорту лишь за то, что та произнесла слово «бомба».

Вот уж поистине оговорка, достойная занять место на первых полосах.

Впрочем, тут дело могло обстоять намного хуже.

Уже с последних ступеней винтовой лестницы Мёрк понял, что у Розы день удался. Тяжелый запах гвоздики и жасмина пахнул ему в лицо и заставил вспомнить старушку из Восточного Брендерслева, щипавшую за задницу каждого мужчину, не обращавшего на нее внимания. Когда Роза источала подобный аромат, у него начиналась головная боль, причем отнюдь не из-за ее едких замечаний.

Ассад выдвинул теорию о том, что она получила эти духи в наследство, однако кто-то из окружения сказал, что подобные тошнотворные смеси по-прежнему доступны в особых индийских магазинчиках, хозяевам которых безразлично, придет ли к нему этот покупатель хотя бы еще раз.

– Эй, Карл, иди-ка сюда! – прокричала она из своего кабинета.

Мёрк вздохнул. Что теперь будет?

Он проковылял мимо бедлама Ассада, засунул нос в клинически стерильную комнату Розы и сразу заметил гигантскую сумку. Прежде она висела у девушки на плече. Насколько Карл понял, не только Розины духи сулили беспокойный день. В пользу этого говорила еще и огромная кипа бумаг, торчащих из сумки.

– Гм, – осторожно хмыкнул он, указывая на бумаги. – Это что такое?

Она уставилась на него обведенными черной подводкой глазами, взгляд коих предвещал большие проблемы.

– Кое-какие старые дела. Они лежали на полицейских столах в течение всего прошлого года, хотя должны были добраться до нас в первую очередь. Тебе наверняка знакомо такое разгильдяйство.

Последнюю фразу Роза сопроводила невнятным звуком, который мог быть интерпретирован как смех.

– Эти папки были по ошибке переданы в Национальный центр расследований. А я просто их оттуда забрала.

Карл поднял брови. Навалилась куча дел – так с какой стати она улыбается?

– Да-да, знаю, что ты сейчас думаешь. Плохие новости, правда, – опередила она его. – Но ты еще не видел вот эту папку. Она не из НЦР, а уже лежала на моем кресле, когда я пришла.

Роза протянула потрепанную картонную папку. Очевидно, девушка рассчитывала, что Карл тут же примется листать ее, но ошибалась. Дурные новости как-то не принято воспринимать до утренней затяжки, к тому же всему свое время. Он, черт возьми, только что вошел.

Мёрк покачал головой, прошел к себе в кабинет, бросил папку с делом на стол, а пальто повесил на стул в углу.

В офисе стоял затхлый дух, лампа мерцала чересчур интенсивно. Среду всегда сложнее всего было пережить.

Прикурив сигарету, Мёрк поплелся к каморке Ассада, где все вроде бы выглядело, как раньше. Молитвенный коврик разложен на полу, в воздухе висела плотная завеса пропитанного миртом водяного пара. Транзистор настроен на нечто напоминающее своим звучанием брачные крики дельфинов вкупе с церковными песнопениями, записанными на катушечный магнитофон с ослабленным приводным ремнем.

Стамбул к вашим услугам.

– Доброе утро, – поздоровался Карл.

Ассад медленно повернул голову. Рассвет над Кувейтом, должно быть, был менее ярок, нежели покрасневший нос бедняги.

– Боже всемогущий, Ассад, что с тобой?! – выпалил Карл, отступая на шаг, сбитый с толку представшей его глазам картиной. Вероятно, грипп прочно овладел этим телом, все симптомы налицо.

– Началось вчера, – прохрипел тот. Глаза у парня слезились похлеще собачьих.

– Сейчас же отправляйся домой, немедленно, – отодвигаясь, приказал Карл.

Дальнейшее обсуждение не предполагалось. И все-таки Ассад не послушался.

Мёрк вернулся в зону безопасности и задрал ноги на рабочий стол, впервые в жизни мечтая о том, чтобы совершить чартерный тур на Канары. Четырнадцать дней под зонтиком с полуодетой Моной под боком – просто великолепно! И пусть грипп бушует на улицах Копенгагена, сколько ему вздумается.

Он улыбнулся своим мыслям, достал маленький конвертик от Моны и вскрыл его. Одного аромата было достаточно. Нежный и чувственный, сама суть Моны Ибсен. Густой и едкий запах парфюма Розы с ним не сравнится.

«Мой милый» – так начиналось письмо.

Карл улыбнулся. С тех пор как он лежал в больнице Брендерслева с шестью швами на боку и с куском слепой кишки, замаринованным в банку, никто не обращался к нему так сладко.

Мой милый,

Сегодня к 19.30 ко мне на жареного гуся, согласен?

Не забудь про костюм и захвати бутылочку красного вина. А я позабочусь о сюрпризах.

Целую, Мона

Карл ощутил, как тепло разливается по его щекам. Какая женщина!

Прикрыв глаза, он сделал глубокую затяжку и попытался представить себе, что стоит за словом «сюрпризы». И улыбнулся в предвкушении чего-то волнующего.

– Чему ты тут лыбишься с закрытыми глазами? – прогремело позади него. – Ты не собираешься заглянуть в папку, что я тебе дала?

Роза стояла в дверях, сложив руки и склонив голову набок. И она не собиралась уходить, не дождавшись его ответа.

Карл разогнал рукой дым и потянулся за папкой. Уж лучше сделать, как она хочет, иначе эта женщина будет стоять тут, пока не обратится в камень.

Внутри оказалось десять выцветших листов из суда Йорринга. Уже по первой странице он понял, что это такое.

Каким образом, будь оно неладно, данное дело очутилось на кресле Розы?

Мёрк быстро пробежал первую страницу, уже заранее зная, в каком именно порядке последует изложение материала. Лето 1978 года. Мужчина утонул в реке Неррео. Владелец большого машиностроительного завода, страстный рыболов, vip-клиент всевозможных клубов со всеми вытекающими последствиями. Четыре пары свежих следов у складного стула для рыбалки. Поношенная сумка. Из снастей ничего не пропало. Катушек и удочек при нем обнаружено более чем на 500 крон. Прекрасная погода, никаких аномалий при вскрытии. Ни сердечной недостаточности, ни тромба. Обычное утопление.

Не будь глубина реки в этом месте около трех четвертей метра, с самого начала констатировали бы несчастный случай.

Однако отнюдь не смерть вызвала интерес Розы, как понял Карл. И не то, что дело так и не было раскрыто, а потому, естественно, лежало теперь у них в подвале. А тот факт, что к делу был приложен целый ряд фотографий, причем на двух из них была запечатлена почти полная копия Карла.

Полицейский вздохнул. Утопленника звали Биргер Мёрк, и это был его собственный дядя по линии отца. Веселый и щедрый человек, которым восхищались и его сын Ронни, и сам Карл, а потому частенько куда-нибудь с ним выбирались. Так произошло и в тот день, когда они намеревались познакомиться с тайнами и хитростями рыболовного дела.

Однако две копенгагенские девицы в ходе своего велотура по Дании в этот момент приближались к своей цели, Скагену. На них были тонкие майки, непристойно прилипшие к телу от пота.

Вид белокурых вертихвосток, мучительно преодолевающих очередной холм, так сильно поразил Карла и его кузена Ронни, что они побросали удочки и пустились со всех ног через луг вслед за нимфами, подобно телятам, впервые в жизни очутившимся на траве.

Когда спустя два часа они вернулись к реке, надолго запомнив девчонок в плотно прилипших к телу майках, Биргер Мёрк уже был мертв.

Полиция Йорринга совершала множество допросов и выдвигала большое количество разных криминальных гипотез, чтобы продвинуться в расследовании дела. И, несмотря на то, что те две молодые копенгагенки, являвшиеся единственным алиби для молодых людей, никогда так и не были обнаружены, Ронни и Карла освободили от дальнейшего судебного преследования. Отец Карла на протяжении нескольких месяцев пребывал в злости и отчаянии, однако иных последствий дело не имело.

– Карл, а ты тогда был весьма недурен… Сколько тебе было? – донесся от дверей голос Розы.

Он уронил папку на стол. Это не тот момент жизни, о каком ему хотелось бы вспоминать.

– Сколько? Мне семнадцать, Ронни – двадцать семь. – Он вздохнул. – У тебя есть какие-то идеи насчет того, почему это дело сейчас всплыло?

– Почему?! – Она стукнула себя по лбу костяшками пальцев. – Эй, принц-очаровашка, проснись! Это ведь как раз то, чем мы занимаемся, правда? Роемся в старых нераскрытых делах об убийствах!

– Ну да. Но, во-первых, дело дяди было квалифицировано как несчастный случай, а во-вторых, оно ведь не само по себе выросло у тебя на кресле, верно?

– Может, мне стоит поинтересоваться в полиции Йорринга, почему оно очутилось у нас именно теперь?

Карл поднял брови. А почему бы и нет?

Она развернулась на каблуках и зацокала по направлению к своим владениям. Сигнал был принят к сведению.

Карл уставился в пространство. Почему дело вдруг вернулось, будь оно проклято? Как будто и так из-за него уже не возникло массы проблем.

Мёрк в очередной раз взглянул на снимок с собой и Ронни и кинул папку на стопку с прочими делами. Прошлое осталось в прошлом, надо жить настоящим, тут уж ничего не поделаешь. Тем более что четыре минуты назад он прочитал записку Моны, где она назвала его «мой милый». Надо все-таки правильно расставлять приоритеты.

Улыбнувшись, Карл выудил из кармана мобильник и с досадой уставился на крошечные кнопочки. Если он решит послать Моне сообщение, ему потребуется десять минут на набор текста, а решит позвонить – придется примерно столько же прождать, пока она возьмет трубку.

Вздохнув, он приступил к написанию эсэмэски. Несомненно, технология изготовления мобильных клавиатур была изобретена пигмеем с пальцами не толще спагетти, а потому нормальный среднестатистический скандинав ощущает себя за этим занятием бегемотом, играющим на флейте.

Изучив результат своих усилий, Карл со вздохом пропустил целую череду опечаток. Мона ведь поймет смысл: жареный гусь нашел отклик в его сердце.

Не успел он отложить мобильник, в дверь просунулась голова.

По сравнению с последней встречей космы были подстрижены и кожаная куртка поистрепалась, но человек, запакованный в нее, остался таким же изворотливым, как и был.

– Бак?! Какого лешего ты тут делаешь? – машинально воскликнул он.

– А ты как будто не в курсе, – ответил мужчина, чьи глаза красноречиво выдавали недостаток сна. – Я просто-напросто вне себя. Вот какого!

Он тяжело опустился на стул напротив, несмотря на протестующие жесты Карла.

– Моя сестра Эстер уже никогда не будет такой, как прежде. А подонок, плеснувший кислоту ей в лицо, отсиживается где-то в подвальном магазинчике на Эскильдсгэде и ухохатывается до смерти. Вероятно, ты понимаешь, что бывшему сотруднику полиции отнюдь не льстит то, что его сестра содержит бордель, но неужели ты считаешь, что ублюдку так просто сойдет с рук то, что он натворил?

– Понятия не имею, зачем ты пришел, Бак. Поговори с людьми в «Сити» или, по крайней мере, с Маркусом Якобсеном, или с кем-то еще из начальников, если ты недоволен ходом дела. Я не занимаюсь делами, связанными с применением насилия или с вопросами морали, ты прекрасно знаешь.

– Я пришел, чтобы попросить вас с Ассадом отправиться туда и выбить признание из недоумка.

Карл ощутил, как морщины собираются у него на лбу ближе к линии волос. Он совсем спятил?

– У тебя появилось новое дело, наверняка ты уже успел его прочесть, – продолжал Бак. – И оно пришло к тебе от меня. Несколько месяцев назад я получил это дело от одного старого коллеги из Йорринга и сегодня ночью подложил Розе.

Карл разглядывал парня, не зная, как отреагировать. Насколько он мог судить, варианта было всего три.

Подняться со своего места и засветить бедняге в глаз – первый вариант.

Дать пинка под зад – второй.

Но Карл предпочел выбрать третий.

– Да, папка лежит тут, – подтвердил он, указав в направлении бумажного ада в углу письменного стола. – А почему ты не отдал ее непосредственно мне в руки? Наверное, так было бы поприличнее.

Бак слегка улыбнулся.

– Когда правила приличия, соблюденные нами в отношении друг друга, приводили к какому-то результату?.. Ну уж нет. Я просто хотел удостовериться, что еще кто-то увидит это дело, чтобы оно вдруг «случайно» не затерялось, чуешь?

Тут два первых варианта вновь всплыли на поверхность. Хорошо, что этот идиот больше не имеет права заходить сюда ежедневно.

– Я придержал папочку до подходящего момента. Понимаешь?

– Конечно. И до какого момента?

– Мне нужна твоя помощь!

– Только не думай, что я прошибу череп предполагаемому преступнику только по той причине, что ты помашешь у меня перед носом делом тридцатилетней давности. И знаешь почему?

Затем Карл принялся поднимать палец на каждый пункт последовавшего высказывания.

– Во-первых! Дело устарело. Во-вторых! Это был несчастный случай. Мой дядя утонул. По-видимому, ему стало плохо и он упал в воду, таково заключение следователя по данному вопросу. В-третьих! Когда это произошло, ни меня, ни моего брата там не было. В-четвертых! В отличие от тебя, я порядочный полицейский и не стану колошматить подозреваемых направо и налево.

Карл на мгновение замер, неловко выговорив последнее предложение. Насколько ему было известно, за Баком ничего подобного не числилось. По крайней мере, выражение его лица сейчас на это указывало.

– И в-пятых! – Карл выставил вперед всю пятерню и сжал руку в кулак. – Если я и стану размахивать молотком, то разве что перед физиономией некоего гражданина, который строит из себя полицейского, хотя больше им не является.

Вызванные улыбкой морщинки на лице Бака расправились.

– Ладно. Тогда скажу тебе, что один из моих бывших коллег из Йорринга пристрастился ездить в Таиланд. Четырнадцать дней в Бангкоке со всеми прелестями.

«И каким боком это меня касается?» – подумал Карл.

– Мой коллега узнал любопытные сведения от твоего кузена Ронни, любителя напиваться до беспамятства, – Бак и не думал останавливаться. – И знаешь, что, Карл? Когда он набирается по полной, то начинает много болтать.

Карл подавил глубокий вздох. Ронни – известный недотепа. Неужели у него снова проблемы? Они виделись последний раз не менее десяти лет назад на дурацкой конфирмации в Оддере, где Ронни надрался в баре сполна и принялся приставать к официанткам. Не очень удачно, конечно. Впрочем, стоит заметить, что одна из официанток оказалась довольно сговорчивой, да к тому же еще и младшей сестрой конфирманта. Скандал был вполне банальный, но, тем не менее, его надолго запомнили в оддерской части семейства. Да уж, Ронни никак нельзя было отнести к маменькиным сыночкам…

Карл в знак протеста замахал рукой. Какого черта ему до выходок Ронни?

– Отправляйся к Маркусу и вешай ему лапшу на уши, если хочешь. Но ты его знаешь. Он скажет тебе то же самое, что и я. Негоже нападать на подозреваемых и шантажировать бывших коллег столь старыми историями.

Бак откинулся на спинку стула.

– В том самом баре в Таиланде твой братец при свидетелях похвалялся тем, что укокошил своего отца.

Карл прищурился. Звучало не слишком правдоподобно.

– Да-да, пускай так. Значит, видимо, он пропил все мозги… Ну и доноси на него, если хочешь. Я точно знаю, что он не мог утопить отца. Потому что он был вместе со мной.

– Вот он и утверждает, что ты тоже принимал участие. Симпатяга у тебя кузен.

В тот момент, когда Карл поднялся с кресла и весь его вес переместился в район торса, морщины со лба сдвинулись к переносице.

– Иди-ка сюда, Ассад, – басом заорал он прямо в лицо Баку.

Не успело пройти и десяти секунд, а больной парень уже стоял в дверях, шмыгая носом.

– Ассад, мой дорогой гриппозный друг, будь добр, покашляй на этого идиота. Просто сделай глубокий выдох.

– Роза, что у нас там есть еще интересненького в стопке с новыми делами?

Она выглядела так, словно собиралась схватить всю груду бумаг и запихнуть в его объятия, однако Карл хорошо ее знал. Что-то уже привлекло ее внимание.

– Дело о хозяйке девушек по вызову, которая подверглась нападению минувшей ночью, ассоциируется у меня с делом, только что пришедшим из Кольдинга. Оно лежало в той стопке, что я принесла из НЦР.

– Ты знаешь, что эта «хозяйка девушек по вызову» – сестра Бака?

Роза кивнула.

– Лично с ним не знакома, но слухи тут расползаются быстро. Не он ли только что заходил? – Она схватила верхнюю папку и вскрыла выкрашенными черным лаком ногтями. – Слушай внимательно, Карл, иначе тебе самому придется штудировать это дерьмо.

– Да-да, – отозвался Карл, скользя взглядом по ее гладкому кабинету в серо-белых тонах. Он уже начал скучать по розовому аду, царившему тут при Ирсе, фиктивной сестре-близняшке Розы.

– Дело о женщине по имени Рита Нильсен с «творческим псевдонимом», – Роза жестом нарисовала в воздухе воображаемые кавычки, – Луиза Чикконе[58]. Под ним она действовала в восьмидесятые, когда устраивала так называемые, – тут снова возникли воздушные кавычки, – «эротические танцы» в ночных клубах в районе Треканта[59]. Несколько раз осуждалась за мошенничество, затем за содержание публичных домов и сутенерство. Владела эскорт-агентством в Кольдинге в семидесятые-восьмидесятые, после чего словно сквозь землю провалилась где-то в Копенгагене в восемьдесят седьмом году. В ходе расследования летучий отряд первым делом отправился к воротилам секс-бизнеса центральной Ютландии и Копенгагена – разбираться в ее исчезновении, – однако спустя три месяца дело было закрыто с пометкой о том, что, вероятнее всего, речь идет о самоубийстве. В тот период появилось множество новых важных задач, так что тратить усилия на данное дело представилось нецелесообразным, гласил отчет.

Роза отложила папку на стол и состроила кислое выражение лица.

– Закрыто, как явно будет закрыто и сегодняшнее дело Эстер Бак. Может, тебе тут попадались люди, пребывающие в ярости от желания прищучить негодяя, сотворившего такой кошмар с бедной женщиной?

Карл пожал плечами. Единственная ярость, с какой он имел дело утром, отражалась на физиономии его пасынка Йеспера, когда Карл разбудил его в семь часов и заставил своим ходом добираться в Гентофт на курсы по подготовке к экзаменам.

– Как мне кажется, в деле не было ни единого намека на суицидальный исход, – продолжала она. – Рита Нильсен села в свой шикарный белый «Мерседес 500 SEC» и покинула дом в прекрасном настроении! А спустя два часа словно провалилась сквозь землю, и всё.

Роза вытащила фотографию и бросила перед ним. На снимке была машина, наехавшая на бордюр, с полностью подчищенным салоном.

Ну и тачка… Только на то, чтобы обеспечить такой радиатор, по меньшей мере половине дрянных девчонок с Вестебро пришлось изрядно поизвиваться в своих убогих искусственных мехах. Совсем не похоже на его собственный подержанный служебный автомобиль.

– Последний раз ее видели четвертого сентября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, а судя по кредитной карте, можно проследить маршрут дамы от жилища в Кольдинге начиная с пяти утра: улица Фюна, где она заправила машину, далее паром через Большой Бэльт и к Копенгагену, где в киоске на Нёрреброгэде она купила сигареты в десять часов десять минут. После этого никто Риту не видел. Ее «Мерседес» обнаружили по прошествии нескольких дней на Капельвай, большая часть автомобильного интерьера была обчищена. Кожаные сиденья, запасное колесо, автомагнитола, радио и так далее… Даже руль сняли. Осталось только несколько кассет и книг в бардачке.

Карл почесал подбородок.

– В то время не так много заведений принимали кредитные карты, и едва ли этим мог похвастаться киоск на Нерребро. К чему весь этот геморрой с кредиткой? Ей явно пришлось засовывать свою карту в автомат, а затем еще вводить код, и все только ради какой-то несчастной пачки сигарет… Это требует большого терпения.

Роза пожала плечами.

– Возможно, она не доверяла наличным. А может, не любила прикасаться к деньгам… Или ей нравилось держать деньги в банке, а остальные пускай платят проценты… Или у нее была купюра в пятьсот крон, которую продавец не мог разменять, и…

– Хватит, хватит. Довольно. – Карл замахал руками. – Только скажи мне: на чем основывается версия о самоубийстве? Она была неизлечимо больна, или бизнес плохо шел? Может, поэтому она покупала сигареты по кредитке?

Роза пожала плечами. На ней был серый и слишком грубый свитер; видимо, его связала Ирса.

– Хм, хороший вопрос. Действительно, странновато. Рита Нильсен, она же Луиза Чикконе, была состоятельной дамой и, судя по ее завидному выстраданному послужному списку, не относилась к разряду дамочек, каких пнешь, они и свалятся. Ее «девочки» из Кольдинга называли хозяйку железной леди и настоящим борцом. Она бы скорее уничтожила все население земного шара, чем саму себя, по словам одной из них.

– Хм-м! – Некое предчувствие появилось у Карла, и, хотя это и раздражало его, интерес все же был пробужден.

Вопросы возникали своим чередом. Например, сигареты. Неужели человек станет покупать курево непосредственно перед тем, как совершить самоубийство? Ну да, возможно, чтобы успокоить мысли и все системы организма…

Дьявол! Жернова уже пришли в движение в его голове, а кто просил об этом? Стоило ему только сделать первый шаг и вот теперь придется смириться с чрезмерным количеством работы.

– В отличие от большинства наших коллег ты считаешь, что мы имеем дело с преступлением? Если на то пошло, есть ли хоть что-то, что указывало бы на умышленное или непредумышленное убийство? – Он позволил своим вопросам немного повисеть в воздухе. – Помимо того, что дело не закрыто, а приостановлено, чем ты руководствуешься?

Роза пожала плечами в своем грузном свитере. Значит, у нее не было никаких доводов.

Карл взглянул на папку. Фото Риты Нильсен на первом же листе под скрепкой выражало неиссякаемую энергию. Худощавая нижняя часть лица, слишком широкие скулы. Глаза, излучавшие протест и боевой дух. Она наверняка класть хотела на тюремную пластинку, прикрепленную к ее груди. Явно не впервые фотографируется для полицейского архива… Нет, такую женщину не испугаешь тюремным заключением. Она была ярко выраженным борцом, как сообщили потаскушки из ее стойла.

С какой стати ей кончать с собой?

Мёрк подвинул папку к себе и открыл, проигнорировав кривую усмешку Розы.

Ну вот, эта дылда дала-таки ход очередному делу.

Глава 2

Зеленый фургон прибыл ровно в 12.30, в точности как было заказано.

– Господин Вад, сегодня мне предстоит побывать еще в пяти точках Зеландии, – сказал водитель, – в связи с чем я надеюсь, что все готово.

Микаэль был прекрасным человеком. Десять лет службы без единого лишнего вопроса. Приятные манеры, ухоженный и вежливый. «Чистым линиям» нельзя было и пожелать лучшего представителя среди населения. Именно такой человек пробуждал у других желание вступить в ряды партии. Тихий, надежный, с теплым взглядом голубых глаз. Светлые вьющиеся волосы всегда аккуратно уложены. Он оставался спокойным даже в самых критических ситуациях, как, например, месяц назад во время беспорядков в Хадерслеве на одном из собраний учредителей. Тогда девять демонстрантов, поднявших полные ненависти транспаранты, узнали, что людей, у которых сердце на правильном месте, не проведешь так просто.

Именно благодаря таким людям, как Микаэль, к появлению полиции все было кончено и улажено.

Нет, с этими протестантами они уж точно больше не встретятся на своем пути.

Курт Вад открыл дверь старого сарая, отодвинул кусок старой обшивки над небольшой морозильной камерой и набрал на появившемся перед ним дисплее девятизначный код, как проделывал до этого не раз. Затем немного подождал. Задняя стенка отозвалась знакомым щелчком, и центральная часть отодвинулась в сторону.

В недрах гигантского темного помещения хранилось все то, о чем не догадывался никто, кроме его единомышленников. Морозильная камера с человеческими эмбрионами, полученными в результате незаконных абортов, архивные шкафы, членские списки, ноутбук, каким он пользовался на конференциях, и, кроме того, старые записи времен его отца – на них строилась вся деятельность «Чистых линий».

Курт открыл морозильник, вытащил ящик с пластиковыми пакетами и сразу же передал водителю.

– Тут эмбрионы. Нам самим придется их кремировать. Надеюсь, морозилка в машине еще не забита полностью.

Водитель улыбнулся.

– Да нет, как ни странно, там еще полно места.

– А вот курьерская почта для наших. Сам посмотришь, для кого именно.

– Ладно, – ответил водитель, внимательно изучая подписи на конвертах. – К сожалению, во Фреденсборг раньше следующей недели я не попаду. Буквально вчера я объехал всю северную часть Зеландии.

– Неважно. Лишь бы ты попал в Орхус. Ты ведь будешь там завтра?

Водитель кивнул и посмотрел в пластмассовый ящик.

– От них-то я избавлюсь… У нас есть еще эмбрионы, которые нужно доставить в крематорий Глострупа?

Курт Вад прикрыл раздвижную дверь камеры и направился к морозилке, расположенной в предбаннике. Этот резервуар был открыт для обозрения.

– Да, вот тут, – ответил он, приподняв крышку морозилки и извлекая оттуда еще один ящик. – Документы на материал находятся здесь. – Он протянул водителю бумаги. – Есть все, что нужно.

Водитель снабдил каждый мешок соответствующим документом.

– Все в порядке, никто не скажет ни слова, – согласился он и понес все хозяйство к фургону. Распределив содержимое каждого ящика по двум мини-холодильникам, разложил корреспонденцию по ячейкам соответствующих организаций, надел фуражку и попрощался.

Курт Вад поднял руку в прощальном жесте, когда фургон покатился вниз по Брендбюэстервай.

«Как здорово, что даже в моем возрасте можно послужить важному делу», – подумал он с удовольствием.

«Ого, ни за что не поверишь, что тебе восемьдесят восемь», – повторяли люди снова и снова – и были правы. Глядя на свое отражение в зеркале, он и сам видел, что ему запросто можно было бы дать лет на пятнадцать меньше, и точно знал, как ему это удавалось.

«Секрет успешной жизни заключается в том, чтобы жить в гармонии со своими идеалами» – таков был девиз его отца. В мудрости этих слов Курт убедился на собственном опыте. Конечно, тут имелись свои сложности. Главное, чтобы голова была в порядке, тогда и телу тоже будет недурно.

Курт прошелся по саду и вошел в дом с противоположной стороны, в период собственной врачебной практики он всегда так поступал. Когда в клинике начал работать его преемник, передняя часть дома перестала принадлежать Курту, так уж повелось. Он знатно потрудился для создания партии. Нет-нет, период, когда он отбирал людей и совершал убийства, давно прошел. Теперь преемник делал это столь же успешно и усердно.

Вад вытащил кофемашину и принялся стряхивать с мерной ложечки кофе, чтобы его оказалось ровно столько, сколько нужно, не больше и не меньше. В последнее время желудок у Беаты стал слишком чувствительным, так что подобная пунктуальность была принципиальной.

– А, Курт, ты на кухне?

В дверях появился его последователь, Карл-Йохан Хенриксен. Как и Вад, он также любил носить свежевыстиранный и накрахмаленный халат. Ибо неважно, насколько враждебен ты по отношению к своим пациентам, но свежевыстиранный и накрахмаленный халат гарантирует, что они воспринимают тебя как авторитета, которому спокойно можно доверить свою жизнь. Наивные идиоты…

– Какое-то легкое беспокойство в желудке, – с этими словами Хенриксен достал из шкафа стакан. – Горячие каштаны с маслом под бокал вина бесподобны, пока ты их ешь, но не после.

Он улыбнулся, налил в стакан воды и высыпал пакетик с порошком «Самарин».

– Приезжал водитель, Карл-Йохан, так что оба морозильника пусты. Можешь спокойно приступать к их наполнению.

Курт улыбнулся своему ученику, ибо его слова были излишни. Возможно, Хенриксен работал даже более эффективно, чем сам Вад.

– Да, я уже приступил. Сегодня еще три аборта. Два плановых и один другого характера, – улыбнулся Хенриксен в ответ, в то время как содержимое стакана весело зашипело.

– И кто же это?

– Сомалийка из Тострупгорда от Бента Люнгсё. Пришлось сказать, что близнецы, – заключил он, после чего сдвинул брови и отпил из стакана.

Да, Карл-Йохан Хенриксен тоже был как нельзя более подходящим человеком. Как для партии, так и для «Секретной борьбы».

– Тебе сегодня нездоровится, моя милая Беата? – осторожно спросил он, входя в комнату с подносом. Несмотря на то что она так сильно исхудала и свойственная ей в молодости красота и сильный дух давно покинули ее, Курт боялся даже подумать о том, что однажды, быть может весьма скоро, ему придется жить без Беаты.

«Только бы она дожила до того дня, когда мы произнесем ее имя с парламентского подиума и выразим нашу благодарность за вклад в общее дело», – подумал он и взял легкую, как пушинка, руку дамы в свою.

Наклонившись, Курт осторожно поцеловал ее и заметил, как рука дрожит в его ладони. Большего ему и не требовалось.

– Вот, моя любимая, – сказал он и поднес чашку к ее губам, аккуратно подув на содержимое. – Не слишком горячий и не слишком холодный. В точности как ты любишь.

Она вытянула впавшие губы, которые так нежно целовали его и их двух сыновей в моменты, когда им это больше всего требовалось, и отпила медленно и беззвучно. По ее глазам было видно, что кофе пришелся по вкусу. В этих глазах, видевших так много, утопал его собственный взгляд в те редкие минуты, когда его одолевало сомнение.

– Беата, сегодня я буду выступать на телевидении. С Лёнбергом и Касперсеном. Нас бы с радостью пригвоздили к стенке, если бы могли, но они не смогут. И сегодня мы пожнем плоды многолетней работы и наберем голоса. Много-много голосов людей, думающих так же, как мы. Возможно, журналисты считают нас тремя старыми пердунами. – Он рассмеялся. – Ну да, мы и есть старые пердуны. Но они считают, что мы недостаточно ясно мыслим. Что мы можем попасться на какой-то чуши и нелогичности рассуждений. – Он погладил ее по волосам. – Я включу телевизор, чтобы ты тоже могла все видеть.

Якоб Рамбергер был опытным и прекрасно подкованным журналистом. Если знать, как сложно плести сеть намеков и двусмысленностей, какая содержится даже в самых безобидных политических интервью последнего времени, становится понятным, что таким и должен быть хороший журналист. Умный репортер боится телезрителей больше, чем работодателей, а Рамбергер был умным и кое на что способным. Пронзал своим жалом политиков самого высокого уровня у всех на глазах и разделывал под орех бюрократов, рокеров, бизнесменов, безответственно ведущих свое дело, и криминальных авторитетов.

Поэтому Курт предвидел, что именно Рамбергер будет проводить интервью, но на этот раз ему в кои-то веки не удастся никого отделать, что пробудит резонанс в маленькой Дании.

Рамбергер благовоспитанно поздоровался с гостями студии за кулисами, где его коллеги готовили выпуск новостей, но, едва пожав друг другу руки, они оказались по разные стороны баррикад.

– Вы буквально недавно сообщили Министерству иностранных дел, что Рене Линьер набрал необходимое количество подписей для участия в грядущих выборах в фолькетинг[60], – приступил журналист после краткого и не слишком лестного представления гостей. – Я бы хотел поздравить вас, но сразу же задать вопрос – может ли Рене Линьер, по вашему мнению, предложить датскому избирателю то, что еще не было предложено существующими партиями?

– Вы говорите о датском избирателе в мужском роде, хотя прекрасно знаете, что в электорате преобладают женщины, – улыбнулся Курт Вад и кивнул в направлении камеры. – Нет, если честно: есть ли у датских избирателей иной выбор, кроме старых партий?

Интервьюер выразительно посмотрел на него.

– Ну, не сказать, чтобы напротив меня сидели юнцы. Средний возраст – семьдесят один год, а вы, Курт Вад, мощно перещеголяли эту цифру со своими восьмьюдесятью восемью. Итак, положа руку на сердце: не кажется ли вам, что вы лет этак на сорок-пятьдесят припозднились для того, чтобы попытаться влиять на датскую политику?

– Насколько я понимаю, самый влиятельный человек Дании на десять лет старше меня, – парировал Вад. – Все датчане закупаются в его магазинах, топят свои жилища его газом и приобретают товары, экспортируемые на его судах. Когда вы подрастете настолько, чтобы позвать этого замечательного человека к себе в студию и будете иметь возможность поиздеваться над его возрастом, пригласите меня снова и задайте тот же вопрос.

Журналист кивнул.

– Я лишь имел в виду, что мне сложно себе представить, как среднестатистический датчанин может доверить право представлять свои интересы человеку на одно-два поколения старше себя. Вы ведь не покупаете молоко, если у него на месяц просрочен срок годности, верно?

– Нет, как и явно недозревшие фрукты, подобные политикам, управляющим нами в данный момент. Думаю, стоит отвлечься от продовольственных метафор, господин Рамбергер. Мы втроем вовсе не претендуем на места в парламенте. В нашей программе четко прописано, что, как только собраны подписи, мы созываем учредительное собрание и на форуме избираем кандидатов для участия в выборах в фолькетинг.

– При ближайшем изучении вашей программы становится ясно, что она исходит в первую очередь из моральных норм, идей и идеологии, отсылающей к временам, возврат которых был бы нежелателен. К политическим режимам, сознательно притеснявшим всевозможные меньшинства и слабых граждан общества. Умственно отсталых, представителей нацменьшинств, социально незащищенных граждан…

– Ну, тут заключается серьезная ошибка, поскольку такое сравнение неправомерно, – вступил в беседу Лёнберг. – Напротив, наша программа говорит о том, что мы, основываясь на принципах ответственности и гуманности, собираемся рассматривать каждый случай индивидуально и остерегаться использовать по отношению к сложным вопросам привычные штампы, ведь после этого проблемы невозможно обсуждать серьезно и со всей глубиной. Поэтому мы выбрали такой простой слоган: «Изменение к лучшему». Отсюда следуют совсем не те выводы, на какие вы указали.

Журналист улыбнулся.

– Звучит замечательно, но все-таки вопрос заключается в том, сможете ли вы когда-либо продвинуться настолько далеко, чтобы получить влияние. Это отнюдь не мое личное утверждение, ибо газеты неоднократно писали о вашей программе, которую соблазнительнее всего сопоставить с нацистской идеологией в отношении учения о расах. Закоснелые догмы, описывающие мир как обиталище различных рас, пребывающих в постоянной вражде друг с другом. Существование высших и низших рас, причем высшая…

– Да-да, причем высшая раса будет уничтожена, если произойдет смешение с представителями низших, – перебил Касперсен. – Я смотрю, что и газетные корреспонденты, и вы, господин Рамбергер, прибегли к помощи «Гугла» и почитали кое-что о нацизме, – продолжал он. – Однако наша партия не проповедует дискриминацию, несправедливость и антигуманизм, что было свойственно и до сих пор свойственно нацистам и подобным им объединениям. Напротив, мы лишь утверждаем, что не нужно поощрять жизнь, если у нее нет шансов когда-либо стать более или менее достойной. Должны быть введены строгие правила для врачей и обычных граждан, регулирующие, в каких масштабах необходимо подвергать людей принудительной стерилизации. Необходимо причинять как можно меньше страданий семьям, а также точно определить величину государственных расходов. Ведь политики часто вмешиваются во все подряд, абсолютно не понимая, какими могут быть последствия своего вмешательства…

Это была длительная дискуссия, после чего последовали звонки от обычных граждан. Были затронуты всевозможные темы: принудительная стерилизация преступников и тех, кто по причинам психического или умственного недоразвития не в состоянии заботиться о своем потомстве, социальные инициативы, лишающие многодетные семьи целого ряда пособий, введение уголовных наказаний для тех, кто пользуется услугами проституток, закрытие государственных границ, запрет на въезд эмигрантам без высшего образования и многое другое.

И дискуссия оказалась жаркой. Дослушав до конца, многие из зрителей пришли в необычайную ярость. Однако примерно такая же часть испытывала противоположные эмоции.

Сегодняшний эфир оказался бесценным.

– Будущее именно за людьми с нашей волей и силой убеждения, – высказался Касперсен после передачи по дороге домой.

– Так-то оно так, но ничто не стоит на месте, – отозвался Лёнберг. – Будем надеяться, что сегодня мы положили хорошее начало.

– Это точно, – рассмеялся Касперсен. – По крайней мере ты, Курт, точно положил начало.

Курт понял, что тот имел в виду. Журналист спросил, верно ли, что на протяжении долгих лет работы неоднократно возникали скандалы в связи с различными обстоятельствами его деятельности. Вад разозлился, но не подал виду. Как ни в чем не бывало, он ответил, что, если врач с умелыми руками и мудрой головой ни разу в своей жизни не нарушил этических норм, он недостоин называться продолжением руки Господа.

Лёнберг улыбнулся.

– Да уж, ты отлично парировал нападки Рамбергеру.

Вад мрачно сказал:

– Я дал ему глупый ответ. Мне еще повезло, что он не стал расспрашивать про конкретные случаи. Нам постоянно следует быть начеку в отношении фактов, слышите? Если пресса получит малейший шанс, она сделает все, чтобы перекрыть наше продвижение наверх. Имейте в виду, что у нас нет друзей за пределами собственных рядов. Ситуация в данный момент ровно такая же, как у Партии прогресса или у Партии Дании, никто их ни во что не ставит. Нам лишь надо надеяться, что пресса и политики предоставят нам такие же возможности для развития, как в свое время получили эти две партии.

Касперсен нахмурился.

– Я абсолютно уверен, что в следующий раз мы пройдем в фолькетинг, и ради этого все средства хороши. Вы понимаете, что я имею в виду. Даже если нам придется пожертвовать работой в «Секретной борьбе», оно того стоит.

Вад смерил его взглядом. В каждом социуме имеется свой Иуда. Касперсен славился своей работой в качестве адвоката на судебных процессах и был известен как местный политик, так что его организационный опыт обеспечивал ему надежное место среди них. Однако с того самого дня, когда он принялся считать сребреники, с ним было покончено. Курт Вад должен был что-то предпринимать, учитывая текущее положение дел.

Никто не должен прикасаться к функционированию «Секретной борьбы» до тех пор, пока он лично не даст добро.

Она сидела перед экраном телевизора, где он усадил ее перед своим уходом; сиделка только переодела даму и давала питье, когда требовалось.

Курт немного постоял в стороне, наблюдая за нею. Свет от люстры с подвесками падал бриллиантовыми отблесками на ее волосы. У Беаты был мечтательный вид, в точности такой же, как когда она танцевала для него в первый раз. Возможно, возлюбленная вспомнила те времена, когда вся жизнь еще ожидала ее впереди…

– Ну как, видела передачу, ангел мой? – спросил он очень тихо, чтобы не испугать ее.

Беата на мгновение улыбнулась, но взгляд ее по-прежнему был где-то далеко. Моментов просветления в ее теперешней жизни было не так много. Мозговое кровотечение сильно повлияло на восприятие этой женщиной окружающего мира, и все же Курт чувствовал, что, возможно, она что-то еще понимает.

– Сейчас я уложу тебя, Беата. Тебе уже давно пора спать.

Мужчина приподнял на руках хрупкую фигуру. Когда они были молоды, он подхватывал ее, как пушинку. Затем настало время, когда его сил перестало хватать на то, чтобы носить зрелую и довольно упитанную женщину, но теперь Курт снова поднимал ее, как пушинку. Возможно, ему следовало бы радоваться, что он может это сделать, но он не радовался, и, положив ее на кровать, мужчина вздрогнул. Как быстро она закрыла глаза… Не дожидаясь даже, пока голова окажется на подушке.

– Я вижу, любимая моя, жизнь угасает. Скоро настанет наш черед.

Вновь спустившись в гостиную, Вад выключил телевизор, подошел к гарнитуру времен графини Даннер[61] и налил себе коньяку.

– Я проживу еще десяток лет, Беата, обещаю тебе, – сказал он самому себе. – К моменту нашей с тобой новой встречи все наши планы будут выполнены, а мечты – воплощены.

Он кивнул и осушил бокал одним глотком.

– И никто, мой друг, никто нам не помешает.

Глава 3

Первое, что она почувствовала, было какое-то инородное тело в носу. И еще голоса над нею. Приглушенные, но уверенные голоса. Гулкие и нежные.

Глаза ее закатились за веки, словно пытаясь обнаружить во тьме суть всего происходящего. Затем она провалилась, укутавшись во мглу и тихое дыхание. Мозг ухватился за картинки летних деньков и беззаботных игр.

И вдруг боль возникла в середине позвоночника и отдалась ниже.

Голова толчком откинулась назад, всю нижнюю часть тела пронзила долгая болезненная судорога.

– Мы дали ей еще пять разрядов, – произнес голос, удаляясь в туман и оставляя ее в том же вакууме, где она была прежде.

Нэте была желанным ребенком. Поздний ребенок и единственная девочка в семье. Несмотря на скромный достаток родителей, она ни в чем не нуждалась.

У матери были прекрасные руки. Одинаково подходящие как для ласк, так и для домашней работы. И Нэте стала ее любимицей. Миловидная девочка в клетчатом платье принималась за все, что имелось в небольшом фермерском хозяйстве.

Когда ей было четыре года, отец привел во двор жеребца и улыбнулся, когда ее старший брат вывел их кобылу.

Парни-близнецы рассмеялись, когда под жеребцом вытянулся пенис, а Нэте отскочила назад, едва огромное животное забралось на их прекрасную Молли и принялось совершать крупом толкательные движения.

Она хотела было закричать, чтобы они прекратили, но отец беззубо засмеялся и сказал, что скоро у них будет еще одна тягловая скотина.

Так Нэте поняла, что зачастую начало жизни столь же драматично, как и конец, и что надо учиться искусству наслаждаться в полной мере между этими двумя крайностями.

– Он прожил замечательную жизнь, – всегда говорил ее отец, перерезая горло дергающемуся поросенку.

И то же самое сказал в отношении матери Нэте, когда та лежала в гробу всего тридцати восьми лет от роду.

Именно эти слова звучали в голове Нэте, когда она наконец проснулась на больничной металлической койке и в замешательстве принялась озираться в темноте.

Вокруг нее мигали лампочки и работало какое-то оборудование. Она не узнавала ничего.

Затем женщина повернулась. Совсем немного, однако эффект оказался ошеломительным – шея резким толчком откинулась назад, а легкие наполнились воздухом, отчего в голосовых связках возникла сильная боль.

Она не восприняла крики как свои собственные, ибо боль в ногах заглушила все чувства. И тем не менее женщина закричала.

Тусклый свет со стороны неожиданно распахнувшейся двери скользнул по ее туловищу. Неожиданно вспыхнули огни в люминесцентных лампах, ослепив Нэте. Чьи-то решительные руки принялись работать с ее телом.

– Успокойтесь, Нэте Росен, – произнес голос, затем последовала инъекция и очередные успокаивающие слова, однако на сей раз она никуда не провалилась.

– Где я? – спросила женщина, когда нижняя часть туловища растворилась в мягкой теплоте.

– Вы в больнице Нюкобинг Фальстера. И находитесь в надежных руках.

На мгновение Нэте увидела, как медсестра поворачивает голову к своему коллеге и собирается что-то сказать.

Именно в эту секунду она вспомнила, что произошло.

Кислородный шланг из ее носа вытащили, волосы зачесали назад. Словно ей надлежало привести себя в порядок перед тем, как выслушать окончательный приговор. О том, что жизнь закончилась.

Трое докторов стояли у изножья кровати, когда главный врач с серыми глазами под подстриженными бровями сообщил ей новость.

– Ваш муж погиб на месте, фру Росен, – таковы были первые слова, сошедшие с его уст.

– Мы сожалеем, но таковы факты, – добавил он после большой паузы. – Вероятно, Андреас Росен был убит двигательным блоком, наполовину сместившимся на водительское сиденье. Вместо того чтобы оказать помощь ему, что было уже в принципе невозможно, спасатели сосредоточились на том, чтобы вытащить вас, – и спасательная бригада выполнила свою работу великолепно.

Он произносил эти слова так, словно они должны были вызвать у нее радость.

– Мы сохранили вам ногу. Возможно, вы будете слегка прихрамывать, но все-таки это лучше, чем ампутация.

В этом месте она перестала слушать.

Андреас погиб.

Он мертв, и ее бездыханное тело не лежит рядом с ним, и теперь она должна продолжать жить без него. Его одного Нэте любила искренне и с полной отдачей. Он один помог ей почувствовать себя полноценной личностью.

И этого человека она убила собственными руками…

– Пациентка сейчас задремала, – сказал один из докторов.

Однако он ошибался. Нэте лишь ушла в себя. Туда, где смешались чувства отчаяния и поражения, перепутались все причинно-следственные связи, и лицо Курта Вада пылало так ясно, словно подсвеченное огнем преисподней.

Если бы не он, все в ее жизни сложилось бы иначе.

Если бы не он и кое-кто еще…

Нэте подавила в себе желание закричать и разразиться рыданиями. Она пообещала сама себе, что так просто не умрет, что все эти люди должны осознать, чего они ее лишили.

Она слышала, как врачи покидают комнату. Они уже забыли о ней. Теперь все их внимание сосредоточилось на следующей палате.

После похорон матери обстановка в доме стала более холодной, Нэте была тогда очень восприимчивой пятилетней девочкой. К божьему слову и молитвам надлежит обращаться лишь по воскресеньям, говорил отец. И Нэте выучилась словам, с которыми другие девочки знакомятся много позже. Коллаборационистов, сотрудничавших с немцами и ремонтировавших для них оборудование в Оденсе, называли в той среде «гнусным сучьим отродьем», а тех, кто выполнял их поручения, – «вонючими задницами».

В их доме лопату называли лопатой, а мошонку – мошонкой.

А хочешь разговаривать культурно – поищи другое место.

Так что в первый же свой день в школе Нэте узнала, что такое пощечина.

Шесть десятков учеников выстроились перед школьным зданием, Нэте была в первом ряду.

– Твою мать, сколько тут детей! – громко изумилась она – и тем самым пробудила не угасающее с той поры негодование и гнев своей первой учительницы и ощутила действенность ее правой руки.

Чуть позже, когда краснота на щеке сменилась синяком, девочка по настоянию нескольких третьеклассников деревенской школы, готовящихся к конфирмации, поделилась с ними рассказами своих старших братьев о том, что можно двигать крайнюю плоть назад и вперед, пока из члена не брызнет.

В тот же вечер она в рыданиях сидела в комнате для прислуги, пытаясь объяснить отцу, откуда взялись кровоподтеки на ее лице.

– Наверняка ты сама виновата, – изрек отец.

На этом беседа закончилась. Он был на ногах с трех часов утра и уже утомился. Отец жил в таком режиме, с тех пор как старший сын получил работу в Биркельсе, а близнецы отправились на заработки в Виде Сэнде.

Затем время от времени из школы на Нэте поступали жалобы, однако отец никогда не относился к ним всерьез.

И маленькая Нэте ничего не понимала.

Спустя неделю после несчастного случая одна из молодых медсестер подошла к кровати и спросила, нет ли у нее кого-то из знакомых, с кем можно было бы связаться.

– Мне кажется, вы единственная из пациентов отделения, кого никто не навещает, – сказала она.

Естественно, медсестра просто пыталась разговорить Нэте, однако в результате женщина еще сильней замкнулась в себе.

– Нет, у меня никого нет, – ответила она и попросила дать ей возможность полежать в покое.

Тем же вечером пришел молодой адвокат из Марибо, представившийся куратором имущества мужа и уведомивший о том, что скоро ей придется подписать некоторые бумаги, чтобы начался суд по вопросам наследства. Ее состояние он во внимание не принимал.

– Нэте, у вас уже есть идеи, как вы будете развивать бизнес вашего супруга? – спросил адвокат, словно данная тема не раз обсуждалась между ними ранее.

Она покачала головой. Как он может задавать ей такие вопросы? Она работала лаборанткой. Познакомилась со своим мужем на его собственном предприятии – он уже давно им владел, – вот и всё.

– Вы сможете присутствовать на похоронах завтра? – спросил адвокат затем.

Нэте закусила губу. Она почувствовала, как останавливается дыхание и вместе с ним замирает весь мир. Как свет на потолке стал вдруг слишком резким.

– На похоронах? – Больше она ничего произнести не смогла.

– Да. Сестра вашего мужа Тина позаботилась об организации похорон совместно с нашим адвокатским бюро. Указания вашего супруга предельно ясны, а потому отпевание и все прочие процедуры состоятся в церкви Стоккемарке завтра в 13.00. В соответствии с его желанием провести церемонию без пышности, присутствовать будут лишь самые близкие люди.

Больше слушать она не могла.

Глава 4

Новый телефон в кабинете Ассада был поистине уникальным. Как пражские куранты, он принимался трезвонить с максимальной громкостью, и если хозяина не оказывалось на месте, чтобы снять трубку, приходилось выслушивать множество тактов, прежде чем он наконец прозвонится. Два раза Карл попросил Ассада убрать эту штуку, однако тот возразил, что казенный телефон тоже звонит громко, а раз уж у него нашлась эта вещица, почему бы не пользоваться ею?

«Друзья – самые злейшие враги», – подумал Карл, когда телефон в очередной раз позвонил и пришлось поднимать ноги, которые так удобно лежали на выдвинутом нижнем ящике письменного стола.

– И все-таки тебе наконец придется сменить этот чудовищный аппарат! – заорал он, в то время как Ассад что-то мычал у себя в офисе.

– Ты слышал, что я только что сказал? – спросил Мёрк, когда шмыгающая носом шарообразная голова появилась в дверях.

Ассад не ответил. Возможно, нежелательный вопрос спровоцировал его внезапную глухоту.

– Звонил Бак, – вместо этого заявил Ассад. – Он говорит, что стоит на Эскильсгэде перед квартирой на подвальном этаже, где живет тот самый литовец, напавший на его сестру.

– Что ты такое мелешь? Берге Бак? Дьявол, надеюсь, ты бросил трубку?

– Нет, он сам бросил трубку, но перед тем успел сказать, что если мы не приедем, то тебе же будет хуже, Карл.

– Мне? Так почему же он тогда звонит тебе?

Ассад пожал плечами.

– Я был здесь ночью, когда он приходил и положил папку с делом на стол Розы. Его сестра подверглась нападению, ты ведь знаешь?

– Безусловно.

– Он сказал, что знает, кто ее обезобразил, на что я ему ответил, что надо действовать решительно.

Карл взглянул в темные покрасневшие от лихорадки глаза Ассада. Что, черт возьми, случилось с его башкой? Чем же она набита?

– Боже мой! Он больше не полицейский. По-датски это называется самосуд – то, в чем он хочет нашего участия. Уголовное преступление! Ассад, знаешь, что потом последует? Дармовые харчи на протяжении довольно долгого периода времени, а когда в один прекрасный день ты покинешь каменный мешок, у тебя на столе вообще не будет никакой еды. Прощай, друг.

– Понятия не имею, о каком мешке ты толкуешь и к чему сейчас разговоры про еду. Мне вообще в горло ничего не лезет, когда я так сильно пристыжен.

Карл покачал головой.

– Простужен, Ассад. Это называется – простужен.

Неужели у него и словарный запас застудился?

Карл потянулся к телефону и набрал номер начальника отдела убийств. И тут ему ответил странно гнусавящий голос, обычно весьма властный.

– Да-да, – ответил он, когда Мёрк проинформировал его о звонке Берге. – Бак явился ко мне к восьми утра и потребовал вернуть его на прежнюю работу. Минуто…

Карл насчитал восемь чихов, прежде чем бедняга вновь взял трубку. Еще один инфицированный участок, куда Карла теперь не затащить и дюжине диких жеребцов.

– Проблема в том, что, видимо, Бак прав. Литовец Линас Версловас был осужден за аналогичное преступление в Вильнюсе, и нет никаких сомнений в том, что он получает доходы от сексуального бизнеса. Просто пока что мы не можем это доказать, – продолжил он.

– Хорошо. Я четко слышал по полицейскому радио, как она заявила, что не может указать на обидчика, и наверняка она то же самое сказала своему брату.

– Нет, он утверждает, что ему она не говорила такого. Однако в прошлом у дамы были какие-то проблемы с Версловасом, Бак точно знает.

– А теперь наш Берге «бывший» Бак стоит где-то на Вестебро и строит из себя полицейского.

В трубке опять послышалась серия чихов.

– Так что, Карл, можно было бы отправиться туда и остановить его. Все-таки мы должны быть благодарны прежнему коллеге.

– Неужели? – возмутился Мёрк, но Маркус Якобсен снова выпал из беседы.

Даже начальник отдела убийств может спасовать, захлебываясь соплями.

– Что такое, Карл? – из-за спины поинтересовался Ассад, словно еще не понял, что к чему.

По крайней мере, какое-то время он уже стоял поблизости, укутанный в свой большой пуховик.

– Я предупредил Розу, что нас не будет несколько часов, но она ничего не слышит. У нее на уме одна Рита Нильсен.

Удивительный человек этот Ассад! Как он вообще рассчитывает выйти в по-ноябрьски слякотную копенгагенскую погоду в таком состоянии? Может, у него что-то не то с генами? Или пыль пустыни закалила его тело так, что оно больше не реагирует на холод и ветер?

Карл вздохнул и стащил со стула пальто.

– Только один вопрос, – обратился он к коллеге по дороге из подвала наверх. – Почему ты так рано пришел? Кто-то мне сказал, что чуть ли не к четырем утра.

Мёрк ожидал конкретного ответа типа: «Я разговаривал со своим дядей по «Скайпу», раннее утро для него наиболее удобно», – но никак не умоляющего взгляда, какой излучают глаза человека, которого собираются подвергнуть всем мыслимым мучениям.

– Разве не все равно? – хотел отвертеться Ассад, но с Карлом такие уловки не проходили.

Фраза «разве не все равно» – отговорка, к ней прибегают люди, когда им совсем не «все равно». Более дурацкой фразы, если не считать выражений «мне в лом» и «и что дальше?», Карл не знал.

– Если ты хочешь перевести нашу беседу на несколько иной уровень, Ассад, тебе придется вынуть затычки из ушей. Когда я о чем-то спрашиваю, значит, мне это не «все равно».

– Я не понял, что мне надо вынуть?

– О, бог мой, просто ответь мне, Ассад, – раздраженно ответил Карл, продевая в пальто руку. – Почему ты приходишь в такую рань? Это как-то связано с твоей семьей?

– Да, связано.

– Послушай. Если у тебя какие-то разборки с женой, то дело твое. Или если ты хочешь поговорить со своим дядей, или кто он там тебе, через компьютер, то вряд ли необходимо делать это, когда петухи еще не пропели, верно? А если уж есть такая необходимость, у тебя разве нет дома компьютера?

– Карл, какая связь между мной и пением петухов?

В этот момент вторая рука Мёрка застряла в рукаве.

– Проклятие, Ассад, существует такая поговорка… У тебя дома нет компьютера?

Он пожал плечами.

– Нет, в данный момент нету. Сложно объяснить… Ну что, может, отправимся к Баку?

В незапамятные времена, когда Карл натягивал белые перчатки и приступал к утреннему патрулированию в этой части Вестебро, из облезлых окон свешивались люди и дразнили его на сленге копенгагенских низов, говоря ему что-то типа «пускай вонючий ютский легавый надевает деревянные башмаки и проваливает обратно в свой навоз». Прежде они его здорово задевали, но теперь он скучал по тому времени. Сейчас он стоял посреди района, бездарные архитекторы коего очаровали безмозглых местных политиков проектами столь уродливых и вонючих бетонных блоков, что их теперь ненавидят даже неквалифицированные рабочие. Да, добрые старые времена уже не вернуть. В таких закоулках люди могли согласиться жить, только если у них не было иного выхода. Просто-напросто. А все те, кто проживал здесь раньше, теперь сидели в еще менее привлекательном Исхое и мечтали перебраться обратно.

Нет уж, если хочешь полюбоваться на добротные кирпичные здания с карнизами и закопченными дымоходами, отправляйся к черту на кулички и броди по переулкам Истедгэде. А вот если хочется посмотреть на бетонные скорлупы, тренировочные штаны с отвисшими задницами или непроницаемые лица, ты пришел в правильное место. Здесь процветали нигерийские сутенеры бок о бок с восточноевропейскими аферистами. Здесь развились благодатные условия для самых постыдных и причудливых форм преступности.

Берге Бак дольше кого-либо другого из отдела убийств проработал в этих кварталах, а потому знал все здешние тонкости, и одна из них заключалась в том, чтобы ни за что и никогда не оказываться здесь одному без поддержки напарника.

Карл и Ассад стояли под проливным дождем и озирали унылые пустынные улицы. Никакого Бака тут не было. Видимо, уже угодил в ловушку.

– Он сказал, что дождется нас, – произнес Ассад, указывая на лестницу в подвальное помещение, где располагался полностью разоренный магазинчик с матовыми стеклами.

– Ты ручаешься за адрес?

– За бомбу можно ручаться, Карл?

«Видимо, Ассад снова не понял выражение», – подумал Карл, читая выгоревшую на солнце табличку, прикрепленную к дверному стеклу и гласившую: «Каунас Трейдинг/Линас Версловас». Звучит вполне невинно, однако подобные фирмы, как правило, умирают столь же быстро, как и рождаются, и зачастую их хозяева меняются чаще, чем сваи причала в Хиртсхальсе.

По дороге Ассад зачитывал цитаты из досье Линаса Версловаса. Его несколько раз доставляли в полицейское управление, но всякий раз ему удавалось выпутаться. Описывался он как абсолютно безжалостный психопат с невероятной способностью убеждать глупых и наивных восточноевропейцев за какие-то мизерные деньги брать на себя вину за его выходки. Тюрьма Вестре была буквально нафарширована такими людьми.

Карл схватил ручку двери и толкнул ее; колокольчик над дверью затрезвонил, как только дверь скользнула вперед. За нею было небольшое помещение, совершенно пустое, если не считать смятой бумаги и упаковок, оставленных на полу последним хозяином.

Из задней комнаты донесся какой-то приглушенный звук, похожий на удар кулаком, однако привычного вскрика не последовало.

– Бак! – крикнул Карл. – Ты здесь? – Он положил руку на кобуру пистолета, приготовившись выхватить и снять с предохранителя оружие.

– Я в порядке, – послышалось из-за поцарапанной фанерной двери.

Карл осторожно толкнул ее и незамедлительно оценил представшее его глазам зрелище.

Оба мужчины были здорово отделаны, однако худощавому и жилистому литовцу явно пришлось хуже. Кровоподтек обрамлял вытатуированного дракона, обвивавшего шею Линаса. Можно сказать, придавал ему объемность.

Карл почувствовал, как его лицо скорчивается в гримасе.

– Какого черта ты делаешь? Ты с ума сошел, чувак?

– Он пырнул меня. – Бак кивнул на пол, где валялся нож с окровавленным лезвием.

Проклятый нож-«бабочка», тот, что открывается одним взмахом руки. Карл ненавидел это дерьмо. Если у кого-то была при себе такая штука, он лучше сразу заплатил бы полмиллиона крон, чем связываться с таким человеком, будь это в его власти.

– Ты в порядке? – спросил Мёрк.

Бак кивнул.

– Поверхностная рана предплечья, обошлось. Я всего лишь уклонялся, так что в рапорте можешь отметить как самооборону, – разъяснил он и с такой силой вдарил кулаком литовцу в переносицу, что даже Ассад вздрогнул.

– Проклятие! – исказившимся голосом заревел побледневший парень.

Тем временем Карл шагнул вперед и вмешался.

– Вы видели! Я ни хрена не сделал. И когда он ворвался сюда – тоже. Он сразу стал меня избивать. И что мне оставалось? – не успокаивался литовец.

Едва ли старше двадцати пяти – и уже по уши в дерьме.

Далее последовала еще парочка рубленых фраз из уст юнца о том, что он абсолютно ни при чем. Что не знает ничего ни о каком нападении в борделе и что уже тысячу раз говорил об этом полиции.

– Ну, Бак, идем. Живо! – скомандовал Карл, на что тот отреагировал очередным ударом кулака, после чего его противник повалился на стол.

– Ему не сойдет с рук то, что он изуродовал мою сестру! – Берге повернулся к Карлу, дрожа от негодования. – Ты знаешь, что она, скорее всего, ослепнет на один глаз? Что половина ее головы превратится в один сплошной шрам? Этот урод пускай убирается отсюда, ясно, Карл?

– Бак, если ты не прекратишь, я вызову людей из Сити. И ты получишь по полному, когда они прибудут, – предупредил Мёрк, не собираясь шутить.

Ассад покачал головой.

– Сейчас, – он обошел Карла, схватил Бака и рванул его прочь, так что кожаная куртка затрещала по швам.

– Уберите от меня этого черномазого идиота! – заорал литовец, когда Ассад схватил и потащил его к двери в задней части комнаты.

Литовец сыпал угрозами насчет того, что всех присутствующих поубивают, если они сейчас же не провалят. Что их животы будут вспороты, а головы отрублены. И угрозы следовало воспринимать всерьез, коль уж они исходили от столь криминального типа. Да одних угроз самих по себе было предостаточно, чтобы посадить его за решетку.

Тогда Ассад крепко схватил литовца за ворот, так что тот лишился возможности выкрикивать протесты, распахнул дверь задней комнаты и впихнул его внутрь.

Бак с Карлом переглянулись, когда Ассад пинком ноги захлопнул за собой дверь.

– Не убивай его, понял? – крикнул Карл на всякий случай.

Тишина за дверью говорила сама за себя.

Бак заулыбался, и Карл понял почему. Ведь теперь он лишился всех своих инструментов. Ни тебе щеголяния пистолетом, ни звонков в «Стейшн-Сити». По крайней мере, он не станет подставлять своего помощника, и Бак прекрасно это знал.

– Брюзга ты, Карл.

Бак кивнул, задрав рукав и осмотрев рану на предплечье. Пара стежков, возможно, все-таки понадобится. Он вытащил из кармана очень несвежий носовой платок и перевязал рану. Карл бы этого делать не стал, впрочем – его дело. Получит заражение крови – вот и научится сдерживать свои эмоции.

– Но мне хорошо известно твое прошлое, Карл. Вы с Анкером лучше кого бы то ни было умели вышибать дерьмо из таких свиней. Вы с ним были великим дуэтом. Если бы Харди не попал в ваш тандем, все могло бы окончиться худо. Так что не надо изображать из себя обиженного.

Мёрк покосился на дверь в заднюю комнату. Чем там занят Ассад, будь он неладен? Затем снова вернулся к Баку.

– Ни черта ты не знаешь. Понятия не имею, на чем строятся твои догадки, но имей в виду, что ты ошибаешься.

– Я немного поинтересовался у твоих знакомых. Удивительно, что вам удалось избежать наказания за превышение должностных полномочий. Наверное, Карл, вас оставили в покое, так как вы демонстрировали прекрасные результаты во время ведения допросов. Возможно, поэтому…

Он опустил рукав.

– Я хочу вернуться в управление. И, думаю, ты можешь мне в этом помочь, – продолжал он. – Я в курсе, что Маркус против, но я также в курсе, что твое слово имеет для него определенный вес. Понятия не имею почему.

Карл покачал головой. Интуиция была его врожденным свойством, тогда как характерной чертой Бака, напротив, являлось полное отсутствие такого качества.

Он сделал несколько шагов вперед и открыл дверь в заднюю комнату.

Представшая его глазам картина оказалась крайне миролюбивой. Литовец сидел на краю стола и смотрел на Ассада, как загипнотизированный. Его прежде озлобленное и искаженное гневом лицо теперь было серьезно, как могила. С лица была смыта кровь, плечи опустились.

Он встал по кивку Ассада, прошел мимо Бака с Карлом, не глядя в их сторону и не говоря ни слова, поднял с пола спортивную сумку, подошел к шкафу и вытянул один из ящиков. Достал оттуда одежду, обувь, некоторое количество наличных и швырнул все в сумку как попало.

Ассад молча стоял на расстоянии нескольких метров и наблюдал за парнем, все еще с красным носом и влажными – как у собаки – глазами. Не сказать, чтобы его вид мог кого-то особо устрашить.

– Теперь можно мне забрать?.. – спросил литовец и показал на свои вещи.

Полицейский отдал две фотографии и кошелек.

Линас открыл кошелек и просмотрел все отделения. Огромное количество денег и пластиковых карт.

– Отдай мне права, – добавил он, но Ассад отрицательно покачал головой. Очевидно, они уже обсуждали данный вопрос.

– Тогда я уйду, – сказал литовец.

Берге Бак уже собрался возразить, однако Ассад махнул рукой. У него все было под контролем.

– У тебя есть тридцать часов, и ни секундой больше. Ясно? – спокойно произнес Ассад, и парень кивнул.

– Какого дьявола, чувак?! Погоди! Ты не можешь позволить ему взять и уйти! – заорал Бак, но замолчал, когда Ассад повернулся к нему и спокойно сказал:

– Он теперь в моей власти, Бак, неужели ты не видишь? Так что выкинь его из головы, понял?

Берге на мгновение побледнел, но вскоре нормальный цвет лица вернулся к нему. Ассад произнес весьма неожиданную фразу, и Бак оказался выбитым из колеи. Ситуация выскользнула из его рук, и он примирился с этим.

Последнее, что они увидели, когда литовец открыл дверь и исчез в первом помещении, была татуировка дракона, да еще он едва не потерял один ботинок. Перевоплощение было кардинальным. Шелуха слетела. Остался лишь паренек двадцати пяти лет, и он удирал со всех ног.

– Можешь передать своей сестре, что ваша месть свершилась, – прохрипел Ассад. – Больше вы его никогда не увидите. Гарантирую!

Карл нахмурился, но промолчал до тех пор, пока они не очутились на тротуаре перед служебным автомобилем.

– Что там произошло, Ассад? – поинтересовался он. – Что ты с ним сделал? И почему именно тридцать часов?

– Я просто жестко взял его за грудки и назвал кое-какие имена. Имена людей, которые будут натравлены на него и всю его семью, если он сейчас же не уберется из страны. Сказал, что мне все равно, что он там совершил, но что он должен спрятаться очень хорошо, иначе его отыщут. – Ассад кивнул. – Но они все равно смогут, если захотят.

Берге взглянул недоверчиво. Ему Ассад давно казался подозрительным.

– Есть лишь одна вещь, к какой эти ребята относятся с уважением. Русская мафия, – сказал Бак. – И пожалуйста, не пытайся меня убедить, что ты сказал ему что-то в таком роде. – Он подождал ответа от Ассада, но тщетно. – Значит, ты дал ему уйти, придурок.

Тот слегка наклонил голову и посмотрел на Бака покрасневшими глазами.

– Я уверен, ты можешь сказать своей сестре, что теперь все хорошо… Не пора ли нам возвращаться, Карл? Мне просто необходима чашка горячего чая.

Глава 5

Карл лениво переводил взгляд с рабочей папки, лежащей на столе, на висящий на стене телевизор с плоским экраном, но пока не решил, чем нужно заняться в первую очередь. В новостях на TV-2 министр иностранных дел ковыляла на своих шпильках, пытаясь выглядеть компетентно, в то время как журналисты подобострастно кивали и склонялись перед ее свирепым взглядом. Прямо перед ним на столе лежала папка, пробуждающая воспоминания об утоплении его собственного дяди в 1978 году.

Выбор был сродни выбору между чумой и холерой.

Мёрк почесал за ухом и закрыл глаза. Что за напряженный день! А так хочется хоть когда-нибудь расслабиться…

Метровая полка с новыми делами, причем за два из них уже принялась Роза. Больше всего ее заинтересовало дело о Рите Нильсен, хозяйке публичного дома, пропавшей в Копенгагене. Уже одно это не предвещало ничего хорошего. Не говоря уже об Ассаде, сидящем на другом конце коридора и сморкающемся каждые пять секунд, так что бактерии из его каморки целыми полчищами устремлялись наружу. Он едва стоял на ногах, и тем не менее около полутора часов назад ему удалось припереть к стенке злостного закоренелого преступника настолько действенными угрозами, что тот ретировался сломя голову с полными ужаса глазами. Как это у него получилось? Даже его прежний напарник Анкер, который удивительным образом умел вызывать у людей мурашки, был младенцем по сравнению с Ассадом.

И вот еще то проклятое дело давно минувших дней… Почему его двоюродный братец Ронни в тайском баре вякал что-то про то, что смерть его отца не была несчастным случаем, если Карл точно знал – это самый что ни на есть несчастный случай? И зачем Ронни сказал, что он сам убил отца, если это полная чушь? Ведь они с Карлом стояли бок о бок и пялились на две пары копенгагенских сисек, следовавших по Йоррингвайен, когда все произошло, так что Ронни никак не мог быть убийцей. А теперь Бак с полной убежденностью рассказывал, что Ронни утверждал, будто Карл даже был соучастником…

Мёрк покачал головой, выключил телевизор, транслирующий пустоголовую, самодовольную и вспыльчивую даму – министра иностранных дел, – и взял телефонную трубку.

Это действие вылилось в четыре бесполезных звонка по четырем разным номерам. Один из звонков был посвящен сводке из Народного регистра и, как и остальные три звонка, тоже ни к чему не привел. Ронни обладал удивительной способностью постоянно пропадать где-то.

Пускай тогда Лиза отыщет ему этого несчастного, в какой бы дыре он ни находился.

Прошло полминуты гудков, прежде чем Карл с раздражением поднялся со своего места, чувствуя, как осточертело ему все это. С какой стати секретари наверху не отвечают на телефонные звонки?

По дороге на третий этаж он повстречался с несколькими сотрудниками с покрасневшими носами и кислыми минами. Черт возьми, как разбушевался грипп!.. Мёрк проходил мимо, загораживая лицо рукой. «Прочь, прочь, гриппозный дьявол», – бормотал он про себя, сдержанно кивая чихающим и кашляющим коллегам. У них были такие блестящие глаза и такие истерзанные выражения на лицах, словно мир для них вот-вот рухнет.

Наверху, в отделе убийств, напротив, было тихо, как в могиле. Как будто все убийцы, на каких сотрудники отделения когда-либо надевали наручники, теперь объединились, дабы отомстить стражам порядка применением бактериологического оружия. Неужели отдел реализовал свое название на практике? Они что, все скопытились, раз здесь все словно вымерло?

По крайней мере, за стойкой не было сексапильной Лизы с кокетливыми движениями флиртующего фламинго и, что еще более странно, не было и фру Серенсен, этой кислой каланчи, поднимавшейся со своего места исключительно ради посещения туалета.

– Куда все провалились? – заорал Мёрк, так что задребезжали переплетные машины.

– Господи, Карл, заткнись, – прохрипел какой-то голос из-за открытой двери в середине коридора.

Он просунул голову в неряшливый кабинет с грудами бумаг и нагромождениями старой мебели, по сравнению с которым его собственный офис в подвале можно было считать люксовой каютой на круизном лайнере, кивнул голове, торчащей из-за вороха бумаг, и успел задать вопрос, прежде чем Терье Плуг поднял на него свою жутко простуженную физиономию.

– Скажи, где все? Здесь буйствует эпидемия гриппа?

Ответ оказался красноречивее некуда. Пять отборнейших чихов, сопровождающихся покашливанием и раздутием ноздрей.

– Ладно! – крикнул Карл с усиленным ударением и отступил назад.

– Ларс Бьерн в зале для брифингов с одной из групп, а Маркус на выезде, – донеслось до него сквозь шмыганье носов. – Раз уж ты пришел, Карл, скажу тебе, что у нас появился новый след в деле о строительном пистолете. Я как раз собирался тебе позвонить.

– Слушаю.

Карл задумался. Столько времени прошло с тех пор, как их с Анкером и Харди подстрелили в ветхой лачуге на Амагере. Неужели он так никогда и не сможет избавиться от мыслей об этом?

– Деревянный барак, где вас подловили после того, как вы обнаружили тело Георга Мэдсена со строительным пистолетом в башке, снесли сегодня утром, – сухо поведал Плуг.

– Отлично, давно пора было.

Карл сунул руки в карманы. Ладони были мокрыми.

– С ним как следует поработали бульдозерами, так что верхний слой почвы был тщательно прочесан.

– Допустим. И что там обнаружили? – спросил Мёрк.

Он уже с трудом слушал. Чертова переделка.

– Деревянный ящик, сколоченный гвоздями «Паслод», а внутри мешок с частями тела в очень разном состоянии. Они нашли ящик около часа назад и оповестили полицию. Техники и Маркус уже на месте.

Черт возьми. Теперь их с Харди в ближайшее время точно не оставят в покое.

– Практически нет никаких сомнений в том, что убийство Георга Мэдсена и еще двух парней в Соре, также убитых гвоздезабивателем, каким-то образом связано с телом, обнаруженным в ящике, – сказал Терье Плуг, вытирая влажные уголки глаз носовым платком, который надлежало бы сжечь под надзором специалистов.

– А на чем строится это предположение?

– На том, что в череп трупа был вбит довольно длинный гвоздь.

Карл кивнул. Как и в других трупах. Разумный вывод.

– Я хочу попросить тебя поехать на место находки через полчаса.

– Меня? Что мне там делать? Это больше не мое дело.

Судя по выражению лица Терье Плуга, Карл с таким же успехом мог сказать, что отныне он будет носить исключительно розовые свитера из верблюжьей шерсти и заниматься только теми делами, где фигурируют трехногие далматинцы.

– У Маркуса на этот счет имеется иная точка зрения, – коротко сказал Плуг.

Естественно, это было и его дело в том числе, о чем ему ежедневно напоминал заметный шрам на виске. Метка Каина, свидетельствовавшая о трусости и охватившей его нерешительности в самый ответственный момент жизни.

Карл блуждал взглядом по стенам кабинета Плуга, увешанным фотографиями улик с мест преступлений. Их было достаточно, чтобы наполнить коробку для переезда среднего размера.

– Хорошо, – наконец согласился он. – Но я поеду туда сам, – добавил он на октаву ниже обычного своего тембра.

Уж по крайней мере гораздо хуже просто сидеть в этом насквозь гриппозном отделении. Так что лучше уйти.

– Что ты здесь забыл? – раздался из-за стойки голос фру Серенсен, когда несколько мгновений спустя Карл проходил мимо секретарского отдела, вспоминая события того самого трагического дня – смерть Анкера и серьезное ранение Харди, приведшее к инвалидности.

Ее голос прозвучал мягко и даже почти дружелюбно – это не предвещало ничего хорошего, так что Карл медленно повернул голову в ее сторону, прочистил горло и приготовился дать отпор.

Она стояла всего в нескольких метрах, но расплывалась в его глазах.

И отнюдь не потому, что оделась как-то иначе, чем обычно. Фру Серенсен по-прежнему была похожа на невзыскательную и недалекую обывательницу. У нее были пересушенные черные и теперь довольно короткие волосы. Глаза дамы блестели, как лакированные туфли на придворном балу, однако хуже всего то, что на ее щеках расплылись два небольших красных пятна. Они не только свидетельствовали об отличном кровообращении, но и предупреждали, что женщина больна.

– Рада тебя видеть, – произнесла фру Серенсен.

Весьма неожиданно, будь она неладна!

Карл промычал что-то. А кто бы посмел отреагировать как-то иначе?

– Вы не знаете, где Лиза? Она тоже болеет? – осторожно спросил он, готовый к ее язвительной усмешке.

– Она в комнате для брифингов, стенографирует, но чуть позже ей нужно будет спуститься в архив. Передать ей, чтобы заскочила к тебе?

Карл сглотнул. Она сказала «заскочила»? Неужели он слышал, как волчица Ильза, то есть фру Серенсен, употребила слово «заскочить»?

После недолгого замешательства он криво улыбнулся и уверенно направился к лестнице.

– Да, шеф, – прошмыгал Ассад. – О чем ты хотел со мной побеседовать?

Мёрк зажмурился.

– Все очень просто, Ассад. Ты должен мне рассказать, что в точности произошло в задней комнате на Эскильдсгэде.

– Что произошло? Просто чувак наконец-то открыл уши.

– Понятно, Ассад, но почему? Кем и чем ты ему угрожал? Вряд ли прибалтийца-уголовника можно напугать сказками Андерсена, верно?

– Ну… они тоже бывают довольно страшными. Вот, например, там, где было про яблоко с ядом…

Карл вздохнул.

– «Белоснежку» написал не Андерсен, ясно? Кого ты пригрозил на него натравить?

На мгновение Ассад стушевался. Затем сделал глубокий вдох и посмотрел Карлу прямо в глаза.

– Я лишь сказал ему, что раз у меня есть его водительское удостоверение, я могу отправить его по факсу тем, с кем я работал раньше. Я сказал, что он должен отправляться домой к своей семье и вместе с ними убираться подальше, ибо если к моменту визита моих знакомых в доме еще кто-либо останется или он сам еще не покинет Данию, то дом будет подорван.

– Подорван? Думаю, что нам не стоит больше никому про это рассказывать, ясно? – Карл выдержал искусственную паузу, но Ассад не моргнул. – И тот человек поверил тебе? – продолжал он. – Но почему? Кому ты хотел послать факс и кого так испугался литовец?

Ассад вытащил из кармана сложенный лист бумаги. «Линас Версловас», – было написано наверху. Затем размещалась довольно схожая с оригиналом, но совсем не лестная фотография, некоторые краткие сведения и какая-то абракадабра на не знакомом Карлу языке.

– Я добыл информацию о нем, прежде чем мы отправились «на беседу», – пояснил Ассад, нарисовав в воздухе жестом знак кавычек. – От друзей, живущих в Вильнюсе. Они могут отправиться в полицейский архив в любой момент.

Карл нахмурился.

– Ты утверждаешь, что получил сведения от работников литовских спецслужб?

Ассад тряхнул головой, так что с кончика носа упала капля.

– И эти люди зачитали тебе перевод содержания по телефону?

С носа Ассада слетела очередная капля.

– Ага. Вероятно, речь шла не об особо приятных делах, могу предположить. А потом, значит, ты пригрозил этому Линасу Версловасу тем, что тайная полиция, или как там ее называют, подвергнет репрессиям его семью? У него действительно имелись основания в это поверить?

Ассад пожал плечами.

Карл протянул руку через стол и подвинул к себе пластиковую папку.

– Твое дело из управления по делам иммигрантов лежит у меня ровно с того дня, как ты здесь появился, Ассад. И вот наконец у меня дошли руки до его подробного изучения.

Мёрк почувствовал, как тяжелый взгляд пары черных глаз уставился ему в макушку.

– Насколько я вижу, Ассад, все сведения о твоем прошлом до мельчайшей детали ровно те же самые, что ты мне уже рассказывал. – Он поднял взгляд на помощника.

– Да, и что, Карл?

– Ничего другого тут нет. В том числе и информации о том, чем ты занимался, прежде чем приехал в Данию. Ни сведений о том, чем ты заслужил право на пребывание в этой стране, ни о том, по чьему распоряжению столь быстро было удовлетворено твое ходатайство о предоставлении убежища. Как нет и дат рождения твоей жены и ваших детей, и вообще ничего о твоей гражданской жизни. Одни имена, этим все ограничивается. Здесь содержится довольно нетипичный и неполный набор сведений. Можно даже подумать, что кто-то покопался в бумагах и кое-что подкорректировал.

Ассад вновь пожал плечами. Очевидно, это движение плечами выражало множество оттенков значений.

– Теперь ты утверждаешь, что у тебя имеются друзья в литовских спецслужбах, готовые по первому твоему звонку оказать тебе помощь, прибегнув к угрозам и раскрытию конфиденциальной информации. Знаешь, что, Ассад…

Помощник снова пожал плечами, однако на этот раз взгляд его стал более настороженным.

– Это означает, что ты можешь делать то, чего не может даже начальник полицейской разведки.

Опять движение плечами.

– Вполне возможно, Карл. Но что ты хочешь этим сказать?

– Что я хочу сказать? – Мёрк выпрямился и швырнул папку на стол. – А вот что: кто за тобой стоит, будь он сто раз неладен? Вот что мне очень хотелось бы знать и о чем я не имею возможности прочитать здесь!

– Карл, послушай, разве нам тут с тобой плохо работается? Зачем тогда копаться в прошлом?

– Потому что сегодня ты сам преступил все возможные границы.

– И что?

– Черт тебя побери… Почему ты не можешь просто-напросто рассказать мне, что работал на сирийские спецслужбы и наворотил столько всякого дерьма в прошлом, что они перережут тебе глотку, если ты вернешься домой? Рассказать, что здесь ты сотрудничал с внутренней или с внешней разведкой или с кем-то из других бандитов и что им не пришло в голову ничего лучше, кроме как предоставить тебе возможность работать в нашем подвале за сущие гроши? Почему не рассказать это все мне?

– Конечно, Карл, я бы с удовольствием, если бы то, что ты только что сказал, было правдой. Но ты почти во всем ошибся. Да, я когда-то работал на Данию, и именно поэтому я тут, и по той же самой причине не могу ничего рассказать. Возможно, когда-нибудь смогу.

– Значит, у тебя друзья в Литве… А где еще, можешь открыть? Вполне возможно, это сослужит нам добрую службу в следующий раз, если я буду в курсе, правда?

– Обязательно открою, когда будет нужно. Но до определенной ступени.

Карл опустил плечи.

– Это называется – до определенной степени. – Он попытался улыбнуться своему простуженному ассистенту. – Но впредь не надо делать того, что ты сделал сегодня, сначала не дав мне намека, договорились?

– Не дав чего?

– Не подмигнув мне. Сначала предупреди меня, а потом уже действуй, ясно?

Тот выставил нижнюю губу вперед и кивнул.

– И еще. Можешь наконец сказать мне, чем ты занимаешься в управлении в такую рань? Мне не полагается знать? И почему мне нельзя навестить тебя на Конгевайен? А почему я стал свидетелем твоей разборки с человеком, который, по-видимому, тоже приехал с Ближнего Востока? Почему вы с Самиром Гази из Редовре каждый раз впиваетесь друг другу в глотку, стоит вам увидеться?

– Извини, не могу сказать.

Ассад произнес это так, что Карла задело. Прозвучало оскорбительно. Словно отказ товарища от протянутой руки. Словно недвусмысленное указание на то, что, несмотря на дружбу, Карл для него на втором плане. Он совершенно не был в курсе того, где пребывает Ассад после того, как покидает ворота управления. Мёрк был по горло сыт этой его конфиденциальностью.

– Даже не предполагала, что обнаружу, как вы тут вдвоем мило сидите и беседуете, – донесся знакомый голос из коридора.

Остановившись на пороге, Лиза соблазнительно улыбнулась и подмигнула коллегам. Как не вовремя…

Карл взглянул на собеседника. Тот принял расслабленную позу и сменил выражение лица на восхищенное.

– Ох, бедняжка, – Лиза сделала несколько шагов вперед и нежно погладила Ассада по иссиня-черной щеке. – Ты тоже простудился? У тебя так слезятся глаза… А ты заставляешь его работать, Карл. Неужели не видишь, насколько парень беспомощен? – Она повернулась к Карлу с укоризной в ее синем взоре. – Плуг просил тебе передать, что они ждут тебя на Амагере.

Глава 6

Лишь дойдя до самого конца Корсгэде и сев на скамейку под каштанами перед дверью дома с видом на озеро Пеблинге, она ощутила себя полностью свободной от осуждающих взглядов жителей большого города и темницы собственного тела.

На городских улицах 80-х годов преобладали красивые и подтянутые тела, только что она в этом убедилась, и именно теперь ей было сложно вписаться в их компанию. Особенно сегодня.

Прикрыв глаза, Нэте потрогала голень и осторожно потерла. Положив кончики пальцев на шишковатые наросты, мысленно обратилась к своей привычной мантре: «Я нормальная», «я совершенно нормальная», но сегодня эта фраза казалась совсем бессмысленной, независимо от того, где сделать ударение. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз бормотала эти слова.

Нэте нагнулась вперед, сложила руки на коленях и прижалась лбом к рукам, при этом принялась делать движения ступнями, словно выбивая ими легкую барабанную дробь. Обычно это помогало справиться с омерзительной стреляющей болью.

Поход в универмаг «Дэллс» и возвращение на Пеблинге Доссеринг требовало усилий и причиняло боли. Болела сломанная берцовая кость из-за давления на ступню. С каждым шагом стреляло в голеностопном суставе, ведь нога стала короче. Неприятно отдавалось в бедре, из-за того, что оно брало часть дополнительной нагрузки на себя.

Ей было очень больно, но не это самое страшное. Проходя по Нёррегэде, женщина смотрела прямо перед собой, стараясь не хромать, прекрасно зная, что это у нее не получится. Двумя годами ранее она была привлекательной и изящной, а теперь ощущала себя собственной тенью.

Однако тени прекрасно живут во тьме, думала она до этого момента. Большой город сглаживал недостатки лучше, нежели открытое пространство. Именно поэтому Нэте два года назад перебралась в Копенгаген. Подальше от стыда, скорби и пронизывающего холода, исходящего от местных жителей Лолланда.

Она переехала из Хавнгорда, чтобы позабыть обо всем, и тут случилось это.

Нэте сжала губы, когда мимо нее проходили две молодые женщины с детскими колясками. Их лица светились от счастья. Они радостно щебетали о чем-то.

Она отвела взгляд и уставилась сначала на одного из местных бродяг, наверняка внебрачного ребенка, а затем на плавающих в озере птиц.

Проклятая жизнь. Три четверти часа назад какие-то двадцать секунд в лифте универмага «Дэллс» потрясли ее до самых основ. Большего и не требовалось. Только двадцать секунд.

Нэте закрыла глаза и представила себе все вновь. Шаги в направлении лифта на пятом этаже. Нажатие кнопки. Облегчение, что не придется ждать более пары секунд, прежде чем откроются двери.

Но именно тот момент надолго запомнился ей.

Она вошла не в правильный лифт. Если бы Нэте выбрала лифт в противоположном конце отдела, то могла бы продолжать свою прежнюю жизнь. Она попала бы под защиту авторитетов Нерребро.

Женщина покачала головой. Теперь все изменилось. С тех самых роковых секунд существование последних остатков Нэте Росен было прервано. Она оказалась мертва, изгнана, уничтожена. Теперь она вновь стала Нэте Германсен. Девушка со Спрогё красноречиво заявила о своем воскрешении.

Со всеми вытекающими последствиями.

Спустя восемь недель после несчастного случая ее выписали из больницы, не устраивая особой сцены прощания, и в течение нескольких месяцев Нэте в одиночестве жила в Хавнгорде. Адвокаты работали не покладая рук, так как наследство было приличное; иногда им даже удавалось заметить сидящих в засаде по канавам или в кустарнике фотографов. Когда в автомобильной аварии разбивается одна из наиболее видных фигур датского бизнеса, необходимо продавать эту новость на первые полосы – а что может способствовать успеху продаж больше, нежели изображение вдовы на костылях и с убитым горем лицом? Однако Нэте задернула шторы и предоставила обществу возможность неистовствовать без ее участия. Она прекрасно знала, что думают люди. Дамочка, проделавшая путь от исследовательской лаборатории до постели шефа, по их мнению, не заслуживала того места, где оказалась. Окружение в течение долгого времени пресмыкалось перед ней якобы исключительно из-за ее богатого мужа, не из-за чего больше.

Это ощущалось до сих пор. Даже кое-кому из сиделок не удавалось скрывать презрение; впрочем, таких она быстро заменяла другими.

За долгие месяцы рассказы о роковой аварии Андреаса Росена обросли изрядным количеством слухов и свидетельств очевидцев. Стало раскрываться прошлое Нэте, и когда ее повезли в полицейский участок в Марибо, провинциальные жители стояли у окон и улыбались. К этому моменту все в городке уже были в курсе, что жители дома, расположенного напротив места аварии, заметили какую-то потасовку в салоне автомобиля непосредственно перед тем, как машина проломила бурелом и полетела в воду.

Но Нэте не сдалась и не призналась в грехе ни обществу, ни высшей инстанции. Лишь самой себе.

Нет-нет, ее не смогли застать врасплох, ибо она давным-давно научилась держаться, даже если бушевала буря.

И ей удалось избежать неприятностей.

Она медленно разделась, стоя у окна с видом на озеро, и спокойно опустилась на стул перед зеркалом в спальне. Шрам внизу живота теперь, когда лобковые волосы сильно поредели, стал более заметен. Почти не видимая глазу узенькая бледно-лиловая полоска, обозначившая границу между счастьем и падением, между жизнью и смертью. Шрам, оставшийся после стерилизации.

Нэте принялась тереть свой бесплодный обвисший живот, стиснув зубы. Она терла его до тех пор, пока кожа не покрылась потом, ноги задрожали, а дыхание усилилось и мысли смешались.

Всего четыре часа назад она сидела на собственной кухне, держа в руках каталог из универмага, и влюбилась в розовый джемпер с пятой страницы.

«Каталог весна 1987», – дразнила надпись. «Модный вязаный узор», – гласил заголовок на одной из следующих страниц. Она посмотрела на это розовое чудо взглядом, чуть затуманенным кофейными парами, и подумала, что такой джемпер с фигурной вязкой в комплекте с блузкой от «Пинетта» с подплечниками немного приободрит ее для вступления в новую жизнь. Ибо, несмотря на то, что горе огромно, впереди еще много лет жизни, и Нэте все-таки хочет их прожить.

Именно поэтому около двух часов назад женщина очутилась в лифте с новой покупкой и ощущала большую радость. Ровно один час пятьдесят девять минут назад лифт остановился на четвертом этаже, и вошел высокий мужчина, встав настолько близко к ней, что она даже ощутила его запах. Он не удостоил ее взглядом, но зато Нэте посмотрела на него. Она рассматривала его, затаив дыхание и беспомощно вжавшись в угол, с горевшими от гнева щеками и надеялась, что он не обернется и не увидит ее лица в зеркале.

Он явно был человеком, довольным миром и самим собой. У него все в шоколаде, как говорится. И настоящее, и будущее, даже несмотря на его довольно преклонный возраст.

Подонок.

Один час пятьдесят восемь минут и сорок секунд назад он вышел на третьем этаже, оставив в лифте задыхающуюся Нэте со сжатыми в бессилии кулаками. Время для нее исчезло. Она так и каталась вверх-вниз, не реагируя на встревоженные вопросы посетителей универмага. Успокоить сердцебиение и вернуть мысли на место ей было ох как непросто.

Когда Нэте оказалась на улице, пакета у нее не было. Кому понадобится розовый джемпер и блузка с плечиками там, куда она собиралась отправиться?

И вот теперь женщина сидела на пятом этаже в своей квартире, обнаженная, с опозоренной жизнью и запятнанной душой, и размышляла, кому и каким образом ей мстить.

На мгновение Нэте улыбнулась. Возможно, это не она так несчастна, вдруг пришло ей в голову. Возможно, сама судьба позволила нечистому пересечь ей путь в почти счастливый момент ее жизни.

Такие мысли проносились у нее в голове в первые часы после того, как Курт Вад в очередной раз вторгся в ее жизнь.

С приходом лета являлся и кузен Таге. Невозможный парень, с которым не могли справиться ни школа, ни улицы Аксена. «Слишком много мышц и слишком мало мозгов» – так говорил ее дядя, но Нэте любила, когда он приезжал. С ним было не скучно, долгие недели проносились, словно часы. Кормить кур она еще могла, но для всего остального была маловата. А Таге, кажется, нравилось пачкать пальцы в навозе, так что на это время свинарник и небольшой коровник становились его владениями. Только в период, когда у них гостил Таге, она ложилась в постель, не ощущая боли в руках и ногах, и потому Нэте его любила.

Возможно, любила даже чересчур.

– Кто научил тебя этим глупостям? – ворчала учительница после школьных каникул.

Да, именно после летних каникул Нэте чаще всего попадало, ибо любимые слова Таге типа «трахаться», «дрючиться» и «ванька-встанька» казались слишком грубыми для чопорной учительницы.

Именно подобные слова да веснушчатая беспечность Таге заложили первые камешки на пути к Курту Ваду.

Ох, какие скользкие камешки…

Она поднялась с унитаза и принялась одеваться, а список тем временем уже формировался у нее в голове. От раздумий Нэте покраснела, у нее собрались морщины на лбу.

Есть люди, которые не заслуживают права жить. Они смотрят только вперед и никогда не оглядываются. Она знала кое-кого из таких. Вопрос состоял лишь в том, как отомстить…

Нэте вышла в длинный коридор и прошла до самой последней комнаты, где стоял стол, унаследованный ею от отца.

Не менее тысячи раз она принимала за этим столом пищу, а рядом ел отец. Молчаливый, удрученный, уставший от жизни и от боли. Изредка он поднимал глаза и пытался улыбнуться ей, но даже это не придавало ему сил.

Если бы не дочь, он бы задолго до того, как все случилось, нашел себе веревку и повесился – настолько его замучили подагра, одиночество и пустота в мыслях.

Нэте погладила краешек старого стола, где всегда лежала его рука, а затем скользнула пальцами к середине, где с того самого дня, как она сюда переехала чуть менее двух лет назад, занял место коричневый конверт. Он был помят и истрепан от бесчисленного количества открываний и просмотров содержащихся в нем документов.

«Фрекен Нэте Германсен, лаборант, Технический колледж Орхуса, Хальмстадгэде, Орхус Норд», – было написано на конверте. В почтовом отделении красным цветом подписали номер дома и индекс. Она не уставала благодарить за это служащих почты.

Женщина осторожно провела пальцем по марке и штампу с датой. Минуло почти семнадцать лет с тех пор, как оно упало в ее почтовый ящик. Целую жизнь назад.

Затем она открыла конверт, вынула и расправила письмо.

Дорогая Нэте,

Помню, как ты с улыбкой махала нам на прощание из поезда на станции в Бредебро. Это было довольно сложно, но мне все-таки удалось приподнять завесу над всем, что происходило с тобой впоследствии.

Знай, что все, что мне теперь известно о твоей жизни за минувшие шесть лет, порадовало меня настолько искренне, что я даже не могу описать это.

Теперь-то ты поняла, что ты нормальная, правда? Что с любыми сложностями можно справиться и что для тебя тоже есть место в мире. Да и какое! Я так горжусь тобой, милая Нэте! Аттестат с лучшими оценками. В техническом колледже Обенро ты стала лучшей в классе подготовки лаборантов, и вот теперь скоро получишь специальность лаборанта биологического направления в Орхусе – просто великолепно! Наверное, ты ума не приложишь, откуда мне все это известно. Сообщу забавную новость – АО «Интерлаб», компания, где ты работаешь с 1 января, была основана моим старым другом Кристофером Хале. Больше того, его сын Даниэль – мой крестник, так что мы регулярно видимся; последний раз встречались в первое воскресенье Адвента [62] , на наших ежегодных семейных посиделках, посвященных вырезанию рождественских сердец и лепке хвороста.

Я поинтересовался у своего друга, чем он занимался в последнее время, и, представь, он только что пересмотрел невероятное количество заявок и показал мне ту, что выбрал. Да-да, можешь себе вообразить, с каким удивлением я обнаружил на ней твое имя. И, прости бестактность, но я прочитал эту заявку с изложением твоего жизненного пути. И, признаюсь честно, проронил слезу радости. Ну вот, Нэте, не смейся над старческой сентиментальностью, но просто знай, что мы с Марианной невероятно рады за тебя. Ты с уверенностью можешь выпрямить спину и прокричать всему миру ту короткую фразу, какую мы разучили вместе много лет назад – «я совершенно нормальная»!

ПОМНИ об этом, девочка моя!

Мы желаем тебе удачи и счастья в твоем дальнейшем продвижении по жизни.

Искренне твои,

Марианна и Эрик Ханстхольм

Бредебро, 14 декабря 1970 года

Она трижды перечитала письмо и все три раза уделила особое внимание словам: «Теперь-то ты поняла, что ты нормальная».

– Я нормальная! – громко произнесла она после, представив себе смешливое лицо Эрика Ханстхольма. Впервые она услышала это предложение в двадцать четыре года, а теперь ей пятьдесят. Столько лет прошло! Надо было созвониться с ним в свое время.

Нэте глубоко вздохнула, наклонила голову и вгляделась в наклонный почерк, прописные буквы и небольшие кляксы, которые оставляла ручка, когда он делал паузы в письме.

Затем вынула из конверта другую бумагу и какое-то время рассматривала ее со слезами на глазах. С тех пор она получила множество дипломов и прошла немало экзаменов, но этот был самым первым и самым главным в ее жизни. Его сделал Эрик Ханстхольм, спасибо ему!

«ДИПЛОМ», – гласил заголовок, написанный аккуратными печатными буквами, а ниже в четыре строчки на весь лист: «Того, кто в состоянии прочитать это, нельзя назвать неграмотным».

Вот и все содержание бумаги.

Нэте вытерла глаза и сжала губы. Как бездумно и эгоистично, что она так с ним и не связалась… Как бы сложилась ее жизнь, если бы не он и не его жена Марианна? А теперь уже слишком поздно. «Смерть после продолжительной болезни», – гласил некролог трехлетней давности.

«После продолжительной болезни», что бы это ни значило.

Она писала Марианне Ханстхольм, чтобы выразить соболезнование, но письма вернулись обратно. Возможно, ее тоже уже нет на свете, подумала тогда Нэте. И кто же теперь остался среди ее знакомых, помимо тех, кто разрушил ей жизнь?

Никого.

Нэте сложила письмо и диплом и сунула обратно в конверт. Затем подошла к подоконнику, взяла оловянную тарелку и положила на нее коричневый конверт.

Когда она подожгла его и дым волнами заструился к оштукатуренному потолку, она впервые после аварии избавилась от чувства стыда.

Подождав, пока погаснут угольки, Нэте перетерла их в порошок. Отнесла тарелку к подоконнику в гостиную, на какое-то мгновение замерла перед растением с липкими волосками. Теперь оно пахло не так резко.

Затем высыпала пепел в цветочный горшок и повернулась к бюро.

На верхней полке этого занятного предмета интерьера лежала стопка конвертов с прилагающимися к ним листами разноцветной писчей бумаги. Разновидность подарков для хозяйки, столь же неизбежных, сколь неизбежны ароматические свечи с манжетами. Она отсчитала шесть конвертов, после чего устроилась за письменным столом и написала на каждом по имени.

Курт Вад, Рита Нильсен, Гитте Чарльз, Таге Германсен, Вигго Могенсен и Филип Нёрвиг.

По одному имени на каждый из периодов, когда жизнь ее устремлялась в ложном направлении.

Будучи написанными, эти имена совсем не казались какими-то значительными. Они словно были ее подчиненными – люди, которых можно стереть из своей жизни единственным росчерком пера. Однако в реальности дело обстояло совершенно не так. Имена эти абсолютно не были пустым звуком. И суть заключалась в первую очередь в том, что эти люди, если они еще были живы, разгуливали на свободе точно так же, как Курт Вад. Даже если не углубляться в ее прошлое и всю ту мерзость, какую они сотворили в ее жизни.

Но Нэте должна заставить своих врагов взглянуть на содеянное. Причем совершенно особым образом.

Итак, женщина сняла телефонную трубку и набрала номер Национального регистра населения.

Ее первая фраза звучала так: «Добрый день, я Нэте Германсен. Не могли бы вы подсказать мне, каким образом я могу отыскать нескольких человек, чьи адреса в моей записной книжке, кажется, уже устарели?»

Глава 7

Ветер был переменчивым, и еще издалека Карл ощутил повисший в сыром осеннем воздухе запах трупа.

За парой бульдозеров с опущенными ковшами стояли люди из отдела убийств в белых одеждах и беседовали с судебными экспертами.

Значит, дело уже раскрутилось, раз появился «Фальк» и санитары из судмедэкспертизы.

Терье Плуг стоял с папкой под мышкой неподалеку и попыхивал трубкой, а Маркус Якобсен дымил сигаретой, но это мало помогало. Бедняга, погребенный весьма неподобающим образом, давным-давно разложился, а такие трупы воняют довольно сильно. Поэтому большинство присутствующих зажали себе носы.

Карл подошел ближе, зажав ноздри, и взглянул на ящик, все еще находившийся в земле, но практически полностью выкопанный и с открытой крышкой. Он оказался не таким большим, как предполагал Карл. Всего три четверти метра в ширину, длину и высоту, однако для того, чтобы вместить грамотно разделанное тело, этого оказалось более чем достаточно. Он был прочным, сколоченным из старых лакированных половых досок с пазами и гребнями. Совершенно очевидно, ящик мог бы пролежать в земле долгие годы, прежде чем начать гнить.

– Почему они не зарыли этого человека прямо в землю? – спросил Карл, стоя на краю ямы. – И почему именно здесь? – он жестом обвел окружающую территорию. – Мест вокруг много, правда?

– Мы поднимались наверх и осмотрели половицы, выломанные из барака. – Начальник отдела убийств прижал носовой платок поплотнее к воротнику кожаной куртки и показал в направлении кучи досок, брошенных позади строительных рабочих в оранжевых комбинезонах. – Так что теперь нам практически доподлинно известно, где именно ящик опустили в подпол, – продолжал Маркус Якобсен. – Это произошло почти в самом углу у южной стены. Там поработали циркулярной пилой сравнительно недавно, по словам техников, не более пяти лет назад.

Карл кивнул.

– Так. То есть жертву убили и расчленили где-то в другом месте, а затем перенесли сюда.

– Да, судя по всему, – подтвердил шеф, поморщившись от сигаретного дыма, повисшего над головой. – Возможно, угроза Георгу Мэдсену, чтобы он в большей степени владел собой, нежели тот несчастный, который тут лежит.

Терье Плуг согласился.

– Техники говорят, ящик поместили в прорезанное пилой отверстие в полу гостиной. Насколько я могу судить из предварительного рапорта, – он указал на план помещений у себя в журнале, – этот участок располагался ровно под стулом, где вы нашли Георга Мэдсена с гвоздем в черепе. Там, где вас застигли врасплох.

Карл выпрямился. Как ни крути, день получился напряженный. Было очевидно, что впереди их ждут сотни часов исследовательской работы и перелопачивания событий, про которые Карл предпочел бы забыть. Будь его воля, он бы немедленно исчез отсюда. Махнул на площадку для гриля близ Каструпа и умял бы пару жареных колбасок с хлебом и кетчупом. В тишине и спокойствии выждал три-четыре часа, а потом отправился домой и переоделся, чтобы успеть к Моне на жареного гуся.

Плуг уставился на него так, словно прочитал мысли.

– Ладно, – выдавил из себя Мёрк. – Значит, нам известно, что бедолагу убили где-то в другом месте и, вероятно, похоронили под полом гостиной Георга Мэдсена, при полной его осведомленности. Каких же подробностей нам не хватает?

Карл почесал щеку и ответил себе сам:

– Ах да. Нам неизвестно, кто убийца, и мы не знаем причины преступления? Какая ерунда! Ты ведь запросто справишься с этими вопросами, Плуг, не так ли? – проворчал он, ощущая, что дискомфорт только укрепляет свои позиции.

Здесь, на этом черном участке земли, он едва не распрощался с жизнью всего пару лет назад. Именно отсюда врачи «Скорой» вынесли труп Анкера и искалеченное тело Харди. Здесь Карл предал своих друзей и лежал парализованный на полу, похожий на испуганное животное, в то время как вершилась короткая расправа над его товарищами. И когда этот ящик буквально через мгновение наконец окажется в руках судмедэкспертов, все материальные свидетельства о тех событиях будут стерты с лица земли. Всё – и хорошее, и плохое – разом.

– Скорей всего, Георг Мэдсен знал о том, что должно произойти, однако если захоронение трупа должно было послужить ему предупреждением, можно с большой долей уверенности сказать, что он не прислушался к угрозе.

Карл устремил взгляд мимо Маркуса Якобсена на открытый ящик.

Череп лежал боком на одном из черных мешков для мусора. В них были упакованы другие части тела. Судя по размерам черепа, отметинам на челюсти и переломанной сросшейся переносице, речь шла не просто о мужчине, но о человеке, прошедшем через многое. И вот теперь он лежал перед ними, беззубый, с разложившимся скальпом, так что волосы почти все облезли, а сквозь склизкую массу гнили виднелся пронзивший голову крупный оцинкованный гвоздь. Гвоздь, видимо схожий с теми, что обнаружили в голове Георга Мэдсена и двух механиков из автомастерской на Сорё.

Шеф отдела убийств снял защитный костюм и кивнул фотографам.

– Через пару часов мы изучим ящик в судмедэкспертизе, после чего станет ясно, можно ли зацепиться за что-то, чтобы установить личность убитого, – подытожил он, направляясь к своему автомобилю, припаркованному неподалеку на гравийной дорожке. – Плуг, ты пишешь отчет! – крикнул он напоследок.

Карл отступил на пару метров и попытался отогнать от себя трупный запах, глубоко втянув дым чадящей трубки Плуга.

– С какой целью меня сюда затащили, Терье? – спросил он. – Ты хотел посмотреть, сорвусь ли я?

Плуг отреагировал на вопрос мрачным взглядом. Ему явно было абсолютно наплевать, сорвется Карл или нет.

– Насколько я помню, соседний барак находился довольно близко, – сказал он, указывая в направлении еще одного пустыря. – Наверняка сосед должен был видеть или слышать, как в соседнюю постройку втаскивали такой большой ящик, а потом еще и принялись выпиливать циркулярной пилой дыру в полу жилища Георга Мэдсена, как думаешь? Ты не помнишь, что сосед говорил по этому поводу?

Карл улыбнулся.

– Дорогой Плуг. Во-первых, сосед мог проживать там в течение всего десяти дней к моменту убийства Георга Мэдсена и не знать этого человека. Насколько я и технические специалисты можем судить по зловонным останкам, труп пролежал под землей не менее пяти лет, то есть в течение трех лет до убийства Георга Мэдсена, – и с какого рожна соседу знать что-то об этом? И вообще, разве не ты отвечал за расследование, после того как меня отправили в больницу? Ты сам беседовал с соседом?

– Нет, мужчина свалился с сердечным приступом чуть позже в тот же день и умер неподалеку на тротуаре, когда мы собирались уезжать. Видимо, убийство и все связанные с этим обстоятельства, равно как и присутствие кучи полицейских, слишком сильно потрясли его.

Карл покачал головой. Вот как! Получается, не так уж мало жизней на совести этого ублюдка со строительным пистолетом…

– Ты, кажется, был не в курсе. – Плуг вытащил из заднего кармана записную книжку. – Видимо, ты также не знаешь о том, что в последнее время мы получили информацию о целом ряде схожих убийств в Нидерландах. В мае и сентябре прошлого года, в Шидаме, одном из районов многоэтажек поблизости от Роттердама, были обнаружены двое мужчин, также приконченных с помощью гвоздезабивателя. Нам прислали множество фотографий оттуда.

Он раскрыл папку и указал на снимки двух мужских черепов. В это время двое полицейских натягивали оградительную ленту вокруг места находки.

– В их виски были засажены девяностомиллиметровые гвозди «Паслод», как и в головы жертв, обнаруженных здесь, в Зеландии. Сегодня я пришлю тебе копии материалов. Пора мне вернуться к работе. Скоро ожидается рапорт из судмедэкспертизы.

«Ладно, – подумал Карл, – мозгам Харди будет над чем потрудиться».

Он обнаружил Лизу перед кабинетом Розы со сложенными на груди руками, поддакивающей Розиным мыслям вслух о мире в целом и о жизни в подвале в частности. До него донеслись фрагменты фраз про «кошмарные условия», «ужасное настроение коллег» и «забавные манеры шефа», и он был абсолютно согласен со всем, пока до него не дошло, что Роза говорит о нем самом.

– Кх-кх, – откашлялся он в надежде, что это одернет Розу, но она не удостоила его даже взглядом.

– Чудо Господне собственной персоной, – бесцеремонно заявила она, протягивая ему какие-то бумаги. – Взгляни-ка на заметки, какие я сделала в деле Риты Нильсен, и поблагодари судьбу за то, что в этой дыре еще остались сотрудники, которые бдят на рабочем месте, пока кое-кто другой прохлаждается где-то под открытым небом.

О боже. Вот, значит, до чего дошло? То есть скоро опять объявится ее близняшка Ирса…

– Ты поднимался наверх и искал меня, – сказала Лиза, когда Роза скрылась в кабинете.

– Я тщетно пытался найти своего кузена Ронни и подумал, что…

– А, вот в чем дело. – На секунду она не смогла скрыть разочарования. – Бак в двух словах рассказал нам, что там за история. Я сделаю все, что смогу.

Она одарила его ядовитой улыбкой и прошествовала к архиву.

– Погоди минуту, Лиза, – остановил ее Карл. – Что за чертовщина стряслась у вас там с Серенсен? Она вдруг стала такой… да, я чуть было не сказал доброжелательной.

– Она пошла на НЛП-курсы.

– НЛП-курсы? Что за…

В этот момент у Карла зазвонил мобильник. «Мортен Холланд», – оповестил дисплей. Какого черта понадобилось его квартиранту именно сейчас?

– Да, Мортен, – сказал он, кивнув Лизе.

– Я не помешал? – осторожно спросил звонящий.

– Разве айсберг помешал «Титанику»? А может, Брут помешал Цезарю? Выкладывай, что случилось? Что-то с Харди?

– Ну, в некотором смысле. Вообще-то с «Титаником» вышло неплохо, ха-ха! Но Харди хотел бы с тобой поговорить.

Он услышал, как трубка приблизилась к подушке Харди. У Мортена и Харди появилась одна дурная привычка. Прежде его коллеге было вполне достаточно вечерних бесед между ним и Карлом на краю кровати, когда Карл приходил с работы, но теперь Харди перестало это устраивать.

– Слышишь меня? – Карл отчетливо увидел перед собой крупного бородатого мужчину, пока Мортен держал телефонную трубку у уха Харди.

Полуприкрытые глаза, морщины на лбу и пересохшие губы. В голосе ощущалось скрытое волнение. Значит, уже поговорил с Терье Плугом.

– Звонил Плуг, – сказал он. – Ты ведь уже знаешь, о чем идет речь, правда?

– Да.

– Хорошо, так и о чем же идет речь?

– Речь идет о том, что люди, подстрелившие нас, – хладнокровные убийцы, и насилием и властью они пытаются удерживать порядок в собственных рядах.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду другое.

Дальше последовала пауза. Не из приятных. Из тех, что обычно предвещают стычку.

– Знаешь, что я думаю? Я считаю, что Анкер был по уши вовлечен в это дерьмо. Он знал, что в бараке находится труп, еще до того, как мы туда отправились.

– Ага. И на чем строятся твои догадки, Харди?

– Я просто чувствую. Он во многих отношениях изменился в тот период. Начал тратить больше денег, поменялся в личном плане… И все пошло не так.

– Что ты имеешь в виду?

– Он ходил к соседу, чтобы допросить его, до того как мы вошли в дом Георга Мэдсена. Однако каким образом мы могли знать заранее, что обнаружим там тело?

– Ведь именно сосед обратился в полицию.

– Карл, черт возьми! Сколько раз прежде случалось, что подобные обращения на поверку оказывались вызваны убийством животных или просто неверно воспринятыми звуками из радио или телевизора? Анкер всегда проверял, не ложная ли тревога, прежде чем запускать расследование. Но только не в тот день.

– Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? Мог бы и раньше поделиться со мной своими мыслями.

– Помнишь, мы с Минной приютили Анкера, когда его вышвырнула жена?

– Нет.

– Это был недолгий период, но парень явно влип по полной. Он нюхал кокаин.

– Да, я узнал об этом, когда мне рассказал тот вонючка Крис, психолог, которого натравила на меня Мона. Но тогда я не знал.

– Он принимал участие в драке однажды вечером, когда выбрался в город. На его одежде была кровь.

– И?..

– Много крови. И потом он выбросил испачканную одежду.

– И теперь ты усмотрел взаимосвязь между обнаруженным сегодня трупом и данным эпизодом?

Снова последовала длинная пауза. Харди слыл одним из лучших сыщиков, когда еще был в силе. «Знание и интуиция» – так он объяснял сам. Дьявольская интуиция.

– Харди, посмотрим, что скажет вскрытие.

– У черепа из ящика не было зубов, да?

– Да.

– И труп почти разложился?

– Что-то в таком роде. Не то чтобы совсем в жижу, но почти.

– Значит, мы так и не узнаем личность трупа.

– Ну, что ж поделать, Харди.

– Ты можешь так говорить, Карл, ведь не ты лежишь с трубкой в кишечнике и пялишься в потолок изо дня в день, правда? Если Анкер был замешан в преступлении, то отчасти и он виноват в том, что я здесь валяюсь. Поэтому я позвонил тебе, Карл. Так что теперь не спускай глаз с этого гребаного дела. И если Плуг будет тянуть резину, пообещай своему прежнему соратнику, что надерешь ему уши, слышишь?

Когда Мортен Холланд извинился и прервал телефонный разговор, Карл обнаружил, что сидит на краю своего кресла с Розиными бумагами на коленях. Каким образом он очутился в своем кабинете, у него не было ни малейшего предположения.

Мёрк закрыл глаза и попытался представить себе Анкера. Черты лица бывшего коллеги уже почти стерлись из памяти.

Как же теперь вспомнить зрачки Анкера, ноздри, интонацию и все остальное, напоминавшее о том, что сослуживец злоупотреблял кокаином?

Глава 8

– Ты уже взглянул на пометки Розы, сделанные в деле Риты Нильсен?

Карл поднял голову и едва сдержался от смеха. Перед ним стоял Ассад и махал небольшой стопкой бумаг. Очевидно, он нашел средство от насморка, ибо из ноздрей у него торчало по большому клочку ваты. Поэтому его довольно забавный акцент стал еще забавней.

– Какие пометки, где? – спросил Карл, подавив улыбку.

– В деле о женщине, пропавшей в Копенгагене. Хозяйке борделя Рите Нильсен. – Он бросил на стол стопку фотокопий. – Роза собирается сейчас сделать пару звонков, а мы пока должны просмотреть вот это, так она сказала.

Мёрк взял копии и показал пальцем на тампоны.

– Если ты сейчас же не вытащишь затычки, я не смогу сосредоточиться.

– Тогда у меня потекут сопли, Карл.

– Пускай текут. Главное – чтобы на пол. – Он удовлетворенно кивнул, когда ватные тампоны очутились в мусорном ведре, и посмотрел на бумаги. – Какие пометки?

Ассад наклонился к нему и пролистал несколько страниц вперед.

– Вот, – показал он на многочисленные строки, выделенные красным цветом.

Карл пробежал страницу глазами. Там описывалось проведенное полицией исследование состояния обнаруженного «Мерседеса» Риты Нильсен, а пометки Розы относились к нескольким предметам, найденным в бардачке. Путеводитель «Поездка по Северной Италии», несколько пастилок «Лакерол», пачка бумажных носовых платков, пара брошюр о Флоренции и, наконец, четыре кассеты Мадонны.

«Очевидно, в то время Мадонну сложно было сбыть в воровской среде Нерребро», – подумал Карл и заметил, что предложение «Футляр от альбома «Кто эта девушка?» найден без содержимого» Роза выделила дополнительной жирной чертой. «Занятная формулировка», – подумал Карл. «Найден без содержимого»… Такая фраза допускала различные толкования.

– Ладушки, – наконец изрек он. – Действительно, сенсационная новость, Ассад. Обнаружена кассета Мадонны без содержимого. Ну что, проинформируем прессу?

Сириец непонимающе посмотрел на него.

– Там на следующей странице тоже кое-что есть. Да, страницы лежат слегка в обратном порядке…

Он указал на еще несколько пометок. На этот раз речь шла о телефонном сообщении от 6 сентября 1987 года о пропаже Риты Нильсен. Принято от Лоны Расмуссен из Кольдинга, которая у нее работала – отвечала на телефонные звонки и принимала заказы на девушек по вызову. Она удивлялась, что хозяйка не вернулась в Кольдинг в субботу, как планировалось. Ниже отмечалось, что Лона издавна засветилась в полиции связью с проститутками и наркодилерами.

Фраза, выделенная в этом фрагменте, гласила: «По свидетельству Лоны Расмуссен, на воскресенье у Риты Нильсен было запланировано что-то важное, поскольку тот день и несколько последующих были перечеркнуты косыми красными линиями в ее ежедневнике, находившемся в массажной клинике, «проститутской конторе», как ее называет Лона».

– О’кей, – многозначительно произнес Карл, продолжая читать документ. – Значит, у Риты Нильсен были запланированы какие-то встречи на дни, последовавшие за ее исчезновением. Причем следствие проверило эти сведения и не смогло уяснить, с кем женщина хотела встретиться.

– Мне кажется, сейчас Роза пытается найти Лону Расмуссен, – прогнусавил Ассад.

Карл вздохнул. Все произошло двадцать три года тому назад. Судя по номеру страхового свидетельства Лоны, ей сейчас должно быть семьдесят с лишним – довольно солидный возраст для дамы с таким прошлым. Да даже если, несмотря на мизерный шанс, старуха все еще жива, чем она может помочь спустя столько лет?

– Смотри, Карл, – Ассад снова перевернул страницу и прочитал еще одно предложение, немного невнятно из-за соплей. – «При обыске квартиры Риты Нильсен на десятый день после ее исчезновения обнаружили кошку, настолько ослабленную, что пришлось прибегнуть к ее усыплению».

– Какой ужас, – прокомментировал Карл.

– Да, и вот еще, – Ассад указал на нижнюю часть страницы. – «Ничто из найденного не свидетельствует о преступлении; в личных бумагах, дневниках и прочем не обнаружилось никаких указаний на серьезный кризис. Жилище Риты Нильсен произвело впечатление аккуратного, однако оно несколько несерьезно обставлено для ее солидного возраста: множество безделушек, чересчур большое количество фотографий Мадонны, вставленных в рамки. В целом ничто не говорит о возможности самоубийства и уж тем более убийства».

И вновь Роза выделила жирным одну фразу: «большое количество фотографий Мадонны, вставленных в рамки».

Почему акцент именно на этом? Карл вытер нос. Неужели и у него потекло? Да нет, вроде ничего нету… Черт возьми, нельзя простужаться. Ведь Мона ждет…

– Не знаю, почему Роза считает, что все, связанное с Мадонной, так важно, – сказал он. – Но вот трагедия с кошкой любого заставит задуматься.

Ассад кивнул. Легенды о незамужних женщинах и их домашних питомцах определенно нельзя считать преувеличением. Если у тебя есть кошка, ты позаботишься о ней, прежде чем предпринять столь решительный шаг, как самоубийство. Или заберешь ее с собой, или заранее пристроишь животное в хорошие руки.

– Я надеюсь, наши коллеги из Кольдинга задумывались об этом, – заметил он, однако Ассад покачал головой.

– Нет. Согласно официальной гипотезе, она, вероятно, покончила жизнь самоубийством, поддавшись внезапному порыву, – буркнул он.

Карл кивнул. Конечно, и такое было возможно. Ведь она находилась вдали от своего дома и кошки. Всякое может случиться…

Голос Розы прогремел по коридору:

– Идите-ка сюда, оба. И побыстрее!

Какого лешего?! Женщина, кажется, начала командовать ими… Может, хватит уже указывать, какими делами им заниматься? Если она собирается постоянно говорить в таком тоне, то стоит как следует ответить ей, чтобы эта тупица вновь впала в депрессию и превратилась в Ирсу. Пускай «близняшка» Розы не столь находчива, полной дубиной ее тоже не назовешь.

– Идем, Карл, – сказал Ассад и потянул его к двери.

Видимо, он был выдрессирован лучше.

Роза стояла посреди своего кабинета, во всем черном с ног до головы, как трубочист, и держала в руке телефонную трубку, абсолютно безразличная к прищуренному порицающему взгляду Карла.

– На связи Лона Расмуссен, – прошептала она. – Вам необходимо слышать, что она расскажет. Объяснения позже.

Затем Роза положила трубку на стол и включила громкую связь.

– Ну вот, Лона, теперь ко мне пришли мой шеф, Карл Мёрк, и его помощник, – произнесла она. – Не могли бы вы повторить то, что только что мне рассказали?

Ну ладно, хоть назвала его шефом. Значит, все-таки в курсе, за кем решающее слово в их отделе, и то хорошо. Карл одобрительно кивнул ей. Несмотря ни на что, Розе удалось связаться с Лоной Расмуссен. Совсем недурно.

– Да-а, – протяжно прозвучало из телефона. Унылый хриплый голос, как у закоренелых наркоманов.

Впрочем, не такой уж и старческий. Просто очень севший.

– Вы меня слышите?

Роза подтвердила.

– Так вот, я только сказала, что она обожала свою дурацкую кошку, и одна из шлюх, не помню точно, как ее звали, однажды должна была присмотреть за ней, но забыла. Рита адски разобиделась на нее. Когда Рита уезжала надолго, я кормила животное какими-то консервами, но если она покидала дом на день-два, кошка оставалась одна. Ну да, она слегка засирала все вокруг, а хозяйка потом все убирала.

– То есть вы утверждаете, что Нильсен никогда не оставляла свою любимицу, не найдя кого-то, кто бы позаботился о ней? – подсказала Роза.

– Вот именно! Тут кроется странность. Я понятия не имела о том, что кошка находится в квартире, к тому же у меня не было ключа. Хозяйка не дала мне никаких указаний, иначе я знала бы о том, что бедное существо умирает от голода, понимаете?

– Да, Лона, понимаем. Но еще одна вещь, которую вы мне раньше сказали, – не повторите ее еще разок? Что касается Мадонны.

– Она тащилась от нее. Действительно ее обожала.

– Вы сказали, что Рита была в нее влюблена.

– Да, черт возьми. Она предпочитала об этом не говорить, но мы все об этом знали.

– То есть Рита Нильсен была лесбиянкой? – вмешался Карл.

– Ого, я слышу мужской голос, – хрипло усмехнулась она. – Ну, Рита трахалась со всем, что способно ползать и ходить. – Тут она резко прервалась, и в строгом Розином кабинете раздались звуки, исходящие от человека, пытающегося утолить бездонную жажду. – Если хотите знать мое мнение, думаю, она никогда никому не отказывала, – продолжила Лона через пару очередных глотков. – Если только тогда, когда делала это за деньги, а у бедняка, или кто бы там ни был, не оказывалось ни гроша.

– Так вы не считаете, что Рита совершила самоубийство? – продолжил опрос Карл.

В ответ последовал долгий сиплый приступ смеха, вылившийся во фразу:

– Дьявол с вами, конечно, нет.

– И у вас нет никаких предположений относительно того, что могло произойти?

– Понятия не имею. Странно все это. Но скорее всего что-то, связанное с деньгами, хотя на счету у нее было полно, когда суд по правам наследства наконец-то освободил жилье. Да уж, кажется, прошло проклятых восемь лет…

– Она завещала все свои средства и квартиру организации «Защита кошек», верно? – вставила Роза.

«Опять про кошек, – подумал Карл. – Нет, эта женщина не позволила бы своей кошке умереть с голоду».

– Да, правда. Я бы не отказалась воспользоваться парой миллионов из тех средств, – прозвучало чуть более приглушенно на другом конце провода.

– Ладно, – сказал Карл. – Обрисуем ситуацию. Рита отправилась в Копенгаген в пятницу, и у вас сложилось впечатление, что уже в субботу она вернется обратно. Поэтому вам не нужно было присматривать за ее кошкой. Затем вы решили, что она переночевала в ночь с субботы на воскресенье у себя дома в Кольдинге. Позже Рита так и не появилась. Возможно, вы должны были ухаживать за кошкой, но не знали наверняка, находится ли животное в квартире, так?

– Да, что-то в таком роде.

– А прежде случалось нечто подобное?

– Бывало. Она любила отлучаться на несколько дней. Ездила в Лондон или еще куда. Ходила на какие-нибудь мюзиклы, ей это нравилось. Кто бы мог подумать, верно? Но ведь она могла себе позволить…

Последние фразы были совсем нечеткими, и Ассад сосредоточился, прикрыв глаза, словно его атаковала песчаная буря. Однако Карл прекрасно все слышал.

– Еще одна простая вещь. В Копенгагене в последний день, когда ее видели, Рита купила сигареты по кредитной карте. Вы не знаете, почему она не купила их за наличные? Сумма довольно маленькая…

Лона Расмуссен рассмеялась.

– Как-то раз налоговый инспектор обнаружил у нее дома в ящике сто тысяч крон. Она не смогла объяснить, откуда у нее такие деньги. Можете себе представить, что было потом. С тех пор все ее деньги переместились в банк, и она никогда не снимала оттуда ни единой лишней кроны. Все покупалось по кредитной карте или по карте «Дайнерс клаб»[63]. Существовало много магазинов, где Рита не могла этого сделать, но она просто от них отказалась. Ей не хотелось вновь попасться. И она не попалась.

– Хорошо, – ответил Карл. – Значит, тут всё в порядке. Жаль, что вам не достались ее деньги, – посочувствовал он, причем вполне искренне. Возможно, подумал, что Лона может умереть в любой момент.

– Да, но мне досталась ее мебель и все, что было в квартире, так как «Защита кошек» не пожелала это все забирать. И для меня это было как нельзя кстати, так как мои собственные вещи представляли собой сплошную рухлядь.

Мёрк вообразил себе обстановку ее квартиры.

Затем они поблагодарили собеседницу и отключили соединение. Она всегда с радостью ответит на любые вопросы, заверила Лона в конце разговора.

Карл кивнул. Значит, в ее жизни происходит мало чего интересного.

Роза одарила их долгим взглядом, убедившись, что они все поняли. Здесь было стоящее дело, и его надлежало основательно исследовать.

– Роза, что еще? – спросил Карл. – Выкладывай.

– Ты ведь не такой уж знаток Мадонны? – ответила она вопросом на вопрос.

Карл на мгновение устало посмотрел на нее. Молодым девушкам, таким как Роза, очевидно, кажется, что, едва перевалив за тридцатник, человек становится весьма ограниченным, а как только ему исполняется сорок, уже стареет. Почему же они, черт возьми, перестают воспринимать человека после пятидесяти, шестидесяти и так далее?

Мёрк пожал плечами. Несмотря на возраст, естественно, он знал о Мадонне многое. Но Розе совсем не следует знать, как одна из подружек доводила его песней «Меркантильная девушка», или как перед ним на одеяле танцевала голая Вигга, эротично крутя бедрами и напевая: «Папа, не надо наставлений, у меня большие проблемы, папа, не надо наставлений, я потеряла сон». Определенно, такие эпизоды своей жизни не хочется раскрывать кому бы то ни было.

– Ну, кое-что я знаю, – возразил Карл. – Она, кажется, ударилась в религию в последнее время?

Роза совсем не казалась впечатленной.

– Рита Нильсен основала свой центр с девушками по вызову и массажную клинику в Кольдинге в 1983 году и называла себя Луизой Чикконе, представляясь так в местных злачных местах. Тебе о чем-то это говорит?

Ассад поднял указательный палец.

– Чикконе, я пробовал. Это паста с мясом, да?

Она бросила на него негодующий взгляд.

– Настоящее имя Мадонны – Мадонна Луиза Чикконе. Лона Расмуссен рассказала мне, что в массажной клинике звучали исключительно ее пластинки и что Рита Нильсен всегда пыталась копировать прическу и макияж Мадонны. В момент исчезновения у нее были вьющиеся обесцвеченные волосы, вдохновленные прической Мэрилин Монро, как у Мадонны во время турне с программой «Кто эта девушка?». Смотрите сами!

Она кликнула мышкой, и на мониторе возникло в высшей степени пикантное фото Мадонны в ажурных чулках, облегающем черном трико. В расслабленной руке она непринужденно держала микрофон. Модный макияж эпохи 1980-х, темные брови, отцвеченные светлыми волосами. Да уж, Мёрк прекрасно помнил. Словно это было вчера. А ведь прошла целая эпоха…

– Точь-в-точь так она и выглядела, уверила меня Лона Расмуссен. Темные тени для век и кроваво-красные губы. Такова была Рита Нильсен, когда пропала. Немолодая, скорее молодящаяся, и тем не менее на нее приятно было смотреть, так она сказала.

– У-ух! – промолвил Ассад, только это он и смог выговорить, зато метко и кратко.

– Я знаю содержание бардачка в автомобиле Риты, – продолжала Роза. – У нее были все альбомы Мадонны на кассетах. В том числе и саундтрек к «Кто эта девушка?», несмотря на то что сама кассета отсутствовала, потому что, скорее всего, она находилась в украденной магнитоле. Да еще брошюры о Флоренции и «Поездка в Северную Италию». Все эти предметы настолько согласуются друг с другом, что мне пришла в голову одна мысль. Взгляните.

Она кликнула по иконке на рабочем столе, и перед ними вновь замаячила та самая фотография Мадонны. Точно такая же, если не считать целого ряда дат, в виде перечня размещенных внизу странички, и Роза указала на них.

– Четырнадцатое и пятнадцатое июня, стадион «Нишиномия», Осака, Япония, – вслух прочитал Ассад.

Более японское произношение сложно было представить. Просто адское.

– Да, согласно источникам, стадион называется «Нишиномия», но это не столь важно, – надменно заметила Роза. – Взгляните в самый низ списка, там вся суть.

Карл услышал, как Ассад вновь прочитал вслух:

– Шестое сентября, стадион «Комунале», Флоренция, Италия.

– Ладно, – сказал Карл. – И в каком это году? Предположу, что в восемьдесят седьмом?

Она кивнула.

– Да, то самое воскресенье, которое в календаре Риты Нильсен было выделено красными косыми линиями. Если вам интересно мое мнение, скажу, что она собиралась побывать на концерте Мадонны, завершающем ее турне «Кто эта девушка?». Я более чем уверена. Рита торопилась домой из Копенгагена, чтобы собраться и отправиться на выступление своего идола во Флоренции.

Ассад и Карл переглянулись. Брошюры, ситуация с кошкой, увлечение певицей – все сходилось.

– А мы можем проверить, заказывала ли она билеты на самолет из Биллуна на шестое сентября восемьдесят седьмого года?

Она взглянула на него с разочарованием.

– Уже пробовала – настолько устаревшие данные у них в системе не хранятся. В квартире тоже не удалось ничего найти, так что можно предположить, что билеты на самолет и билет на концерт были у нее при себе в момент исчезновения.

– Значит, вряд ли мы имеем дело с самоубийством, – кратко заметил Карл, легонько похлопывая Розу по плечу.

Мёрк читал заметки Розы о Рите. Очевидно, для Розы было относительно легкой задачей проследить былые заслуги Риты Нильсен. С самого своего детства эта женщина находилась под бдительным наблюдением со стороны властей, настроенных по отношению к ней более чем скептически. Вовлечены были все учреждения без исключения. Органы попечительства, органы надзора за психически нездоровыми гражданами, полиция, система здравоохранения и пенитенциарная система. Родилась 1 апреля 1935 года у проститутки, продолжившей свои уличные похождения, пока дочь воспитывалась какими-то родственниками из представителей низшей ступени общества. Магазинное воровство в пять лет, мелкие преступления на протяжении всего своего шестилетнего образования. Учебно-исправительное заведение, дом для трудных девушек-подростков, вновь криминальная среда. Впервые привлечена к ответственности в возрасте пятнадцати лет, в семнадцать забеременела, затем последовал аборт и переход под надзор за социально неблагополучными гражданами и лицами, страдающими психическими отклонениями. К тому моменту о ее семье давным-давно ничего не было слышно.

Спустя небольшой период нахождения на попечительстве вновь занялась проституцией и даже провела какое-то время в «келлерском учреждении» в Брайнинге. Поставлен диагноз: легкая степень слабоумия. После нескольких попыток бегства и неоднократных эпизодов насилия помещалась в женский дом на Спрогё в период с 1955 по 1961 год. Еще одна попытка семейного попечения, однако после серии преступлений Рита исчезла из поля зрения властей в период с лета 1963 года вплоть до самой середины 70-х, в течение которого она, видимо, зарабатывала в качестве танцовщицы в крупных европейских городах.

Затем женщина создала массажную клинику в Ольборге, возглавила дом терпимости и тем самым избавилась от финансовых проблем. По всей видимости, Рита кое-чему научилась, ибо ей удалось сколотить состояние на бордельном бизнесе и содержании девушек по вызову без особого вмешательства властей. Она платила налоги и оставила после себя наследство в три с половиной миллиона крон. В пересчете на современные деньги сумму можно увеличивать втрое.

Карл задумался, читая эти сведения. Если Рита Нильсен была слабоумной, то он знал еще по крайней мере несколько человек, которых можно было бы так обозвать. Тут он угодил локтем в лужу на своем столе и обнаружил, что у него из носа подкапывало, так что можно было уже наполнить чашку.

– Проклятие! – воскликнул Мёрк, откидывая голову назад и пытаясь нащупать пальцами предмет, в какой можно было бы высморкаться.

Спустя две минуты он вышел в коридор, помешав Розе и Ассаду. Они занимались прикреплением ксерокопий актов по делу Риты к меньшей из двух настенных досок.

Карл взглянул на вторую доску, простирающуюся от закутка Ассада до самого кабинета Розы. На ней располагалось по одному листу бумаги на каждое нераскрытое дело, доставленное к ним с самого момента создания отдела Q. Многие дела были соединены друг с другом в хронологическом порядке цветными ленточками, что указывало на возможную связь между ними. Эту довольно простую систему придумал Ассад. Синие ленты между делами, в каких, по его мнению, обнаруживалось нечто общее, красно-белые ленты между делами, действительно связанными друг с другом.

В настоящий момент на доске было представлено несколько синих лент, но ни одной красно-белой.

Несомненно, Ассад старался исправить такое положение вещей.

Карл скользнул взглядом по всем делам. В конечном итоге все вылилось в по меньшей мере сотню листов. Всякая всячина, в том числе полно материалов, которым вообще тут не место. Это было все равно что найти в стоге сена иголку и нитку, а затем пытаться вставить нитку в иголку в условиях кромешной темноты.

– Я пошел домой, – заявил он. – Видимо, я подцепил то же дерьмо, что у тебя, Ассад, будь оно неладно. Если вы намерены оставаться тут и дальше, думаю, вам стоит запросить газеты за тот период, когда исчезла Рита Нильсен. Предлагаю заняться временным отрезком с четвертого по пятнадцатое сентября восемьдесят седьмого года. Посмотрим, что тогда происходило, а то я уже ни хрена не помню.

Роза стояла, покачивая бедрами.

– Может, ты рассчитываешь, что мы сейчас молниеносно докопаемся до чего-то, что не смогли раскопать в свое время полицейские в ходе кропотливой работы?

Она употребила слово «кропотливый». Забавно звучит из молодых уст.

– Не-а. Я рассчитываю только на то, что сейчас проведу несколько часов у себя в кровати, а потом отведаю жареного гуся.

С этими словами Мёрк вышел.

Глава 9

Мать всегда говорила Нэте, что у нее хорошие руки. По ее мнению, не было никаких сомнений в том, что однажды Нэте получит признание именно благодаря ловкости своих рук. Наряду с умной головой, изящные руки являлись важнейшим инструментом, которым Бог одарил человека, и ее отец нашел им прекрасное применение, оставшись один с дочерью.

Когда падали столбы, держащие изгородь, именно Нэте поднимала их; она же сбивала кормушки, когда они приходили в негодность. Она сколачивала и разбирала вновь любые вещи, если в том была нужда.

И именно эти умелые руки стали ее проклятием на Спрогё. Они стирались в кровь, едва поля начинали колоситься. Руки работали весь день напролет, взамен же она не получала ничего. По крайней мере, ничего хорошего.

Затем настал благоприятный период, когда ее руки обрели покой, и вот теперь им снова приходилось трудиться.

Она аккуратно измерила заднюю комнату в квартире тем же сантиметром, каким пользовалась во время шитья. Метр за метром комната была размечена по длине, ширине и высоте. Оконные и дверной проемы были вычтены из общего метража. И вот она составила список. Инструменты, краска, штукатурка, силикон, рейки, гвозди, тяжелый пластик в рулонах, уплотнитель, стекловата, панели для пола, гипсокартон из расчета на двойное покрытие.

В строительном магазине на Рюэсгэде в Нерребро ей пообещали доставить все необходимое на следующий день, что ее более чем устраивало, ибо ждать она больше не могла.

А когда все принесли в квартиру, комната была изолирована и отделана в дневные часы – пока сосед снизу был на работе, а сосед сбоку отправлялся за покупками или выгуливал вокруг озер свою маленькую тибетскую засирательницу ковров.

Никто не должен был слышать, чем она занималась на пятом этаже в квартире слева. Никто не должен видеть ее с молотком или пилой в руках. Никто не должен задавать лишних вопросов, ибо она уже два года прожила в этой квартире анонимно и так рассчитывала прожить до самого конца своих дней.

Независимо от того, что она собиралась делать.

Когда комната была наконец готова, Нэте отошла на порог и с удовлетворением посмотрела на свою работу. Пришлось помучиться, чтобы изолировать и обшить потолок. Но это была самая важная часть работы, не считая дверей. Пол пришлось поднимать и прокладывать двойным слоем пластика и стекловаты. Она поправила дверь, чтобы можно было открывать ее внутрь, несмотря на то что на полу лежал ковер.

Кроме разницы в высоте пола по сравнению с коридором, ничто не бросалось в глаза. Комната готова. Зашпаклеванная и свежевыкрашенная, с толстым уплотнителем в дверной и оконных рамах, обставлена в точности так же, как и прежде. Картины на стенах, всякие безделушки на подоконниках; в центре, естественно, обеденный стол с кружевной скатертью и шесть стульев без подлокотников, помимо ее собственного, стоящего во главе стола.

Затем Нэте повернулась к растению, стоящему на подоконнике, и осторожно растерла один из листиков между пальцами. Запах был резкий, но не сказать, что неприятный. Ибо именно он, запах белены, ассоциировался у нее с безопасностью.

Все девушки Спрогё перешептывались о Гитте Чарльз, когда та приплыла к ним на почтовой лодке в разгар лета 1956 года. Кто-то говорил, что она училась на медсестру, но дело обстояло совсем не так. Сиделка – возможно, но не медсестра, ибо, помимо директрисы, никто из персонала на острове не имел никакого образования, и Нэте это прекрасно знала.

Девушки шептались главным образом потому, что наконец появился кто-то красивый. Как кокетливо она поводила руками, как стремительно и широко шагала. Говорили, что Гитта похожа на Грету Гарбо. Она действительно была какой-то особенной. И уж точно отличалась от злобных престарелых сучек – либо старых дев, либо разведенок, либо вдов, вынужденных искать себе работу в качестве персонала в этом адском месте.

Гитта Чарльз была прямая, как струна, блондинка, в чем проявлялось ее сходство с Нэте, с красиво уложенной прической, приоткрывающей пушок на шее, чего не позволяла себе даже директриса. Женственная и живая, она воплощала в себе все, чего хотели достичь Нэте и многие другие девушки.

Да, все бросали завистливые, а некоторые даже и похотливые взгляды на Гитту, однако вскоре выяснилось, что за утонченной внешностью скрывается сущий дьявол. И девушки стали держаться от нее подальше. Все, кроме Риты.

Устав от общества Риты, Чарльз, как ее называли, обратила взгляд своих голубых очей на Нэте. Пообещала ей помощь в повседневной работе, покровительство, а также, возможно, и шанс выбраться с острова.

Весь вопрос заключался лишь в том, в какой степени Нэте окажется способной ублажить Чарльз. А если она на свой страх и риск проболтается о том, как они вдвоем проводят время, то Нэте придется перестать пить что бы то ни было, ибо в любую жидкость может оказаться подмешанной белена, предупредила Гитта Чарльз.

Именно так Нэте узнала о белене и ее страшных свойствах.

– Hyoscyamus niger[64], – произнесла Чарльз таинственно и протяжно, дабы подчеркнуть всю серьезность.

Одно лишь название вызвало у Нэте мурашки.

– Говорят, к ее помощи прибегали ведьмы, чтобы долететь до Брокена[65], – продолжала она. – А когда женщин отлавливали, священники и палачи давали им настой из этой травы, чтобы притупить их чувства во время пыток. Поэтому белену называют ведьмовским зельем, так что тебе следует быть поаккуратнее с ней, я тебя предупреждаю. Не лучше ли подчиниться мне?

В результате Нэте попала в рабство на долгие месяцы, и этот период во всех отношениях оказался для нее наиболее ужасным из всего времени, проведенного на Спрогё.

Вглядываясь в море, она видела не только путь к свободе – морские волны могли утянуть ее на дно. Вниз, во тьму, где никто не найдет ее и не причинит боли.

Семена белены оказались единственным, что Нэте захватила с собой, когда наконец покинула остров Спрогё. Четыре года тяжких трудов и мучений, вот и всё.

Много позже, уже получив диплом лаборанта, она услышала о раскопках, проведенных на месте некоего аббатства, где удалось обнаружить и вырастить семена белены, пролежавшие в земле сотни лет. Нэте немедленно посеяла в цветочный горшок собственные семена, после чего поставила горшок в солнечное место.

Вскоре из горшка, подобно птице феникс, вытянулось крепкое зеленое растение и кивнуло ей, как старый друг, который в течение долгого периода пребывал в отъезде, а теперь вновь вернулся.

Несколько лет растение возвышалось над землей Хавнгорда, а сейчас в горшке на подоконнике мансарды в Нерребро рос уже потомок потомков того самого первого растения. Всех предшественников Нэте высушила и припрятала вместе с одеждой, в какой теперь ходила с момента переезда.

Это были реликвии из другого времени. Измельченные листья, стручки с семенами, высушенные стебли и скрюченные остатки того, что некогда представляло собой прекраснейшие белые цветы с темными прожилками и огоньком красного глазка в серединке. С этого растения Нэте собрала два мешка органического материала, и она точно знала, как применить его.

Возможно, в свое время именно наличие белены со всеми ее скрытыми тайнами сподвигло ее отучиться на лаборанта. Возможно, именно это растение заставило ее с энтузиазмом взяться за изучение химии.

По крайней мере, получив расширенное знание о веществах и их действии на человеческий организм, она вдруг поняла, насколько чудесный и убийственный инструмент природа взрастила на земле Спрогё.

После нескольких попыток ей наконец удалось изготовить настои из трех основных компонентов растения на собственной кухне на пятом этаже, а затем она испробовала действие веществ на себе в крайне маленьких, мягких дозах.

Гиосциамин привел к основательному запору и сухости во рту, вызвал легкие отеки на лице и в ротовой полости, а также несколько участил сердцебиение, но серьезного вреда здоровью не нанес.

Скополамина Нэте опасалась куда сильнее. Она знала, что всего 50 миллиграммов этого вещества представляли собой смертельную дозировку. Даже в небольших дозах скополамин оказывает сильное снотворное действие и приводит к эйфорическим состояниям. Неудивительно, что во время Второй мировой войны его применяли в качестве сыворотки правды. Ведь в подобном наркотическом состоянии становится совершенно безразлично, что говорить и о чем думать.

И наконец, атропин. Такой же бесцветный кристаллический алкалоид, как и другие содержащиеся в растениях семейства пасленовых. Возможно, Нэте не была столь осторожна с приемом этого настоя, но данное вещество вызвало нарушения зрения, сильное затруднение речи, лихорадку, покраснения и зуд кожи, а также галлюцинации, которые едва не привели ее в бессознательное состояние.

Несомненно, что коктейль из трех таких компонентов является смертельным ядом, если добиться достаточно высокой концентрации. И Нэте знала, что достичь этого возможно путем заваривания смеси, похожей на крепкий чай, а затем выпаривания из настоя 95 % воды.

И вот она стояла, держа в руках большую бутылку с экстрактом опасного вещества; все окна в квартире запотели, и тяжелый воздух с ароматом горечи висел во всех помещениях.

Оставалось лишь подобрать правильную дозу для конкретного организма.

Нэте не включала компьютер своего мужа ровно с момента переезда. Да и к чему? Писать некому и не о чем. Ни счетов, ни деловой переписки. Нет нужды ни в каких вычислениях или редактуре текстов. То время безвозвратно ушло.

Однако в тот четверг в августе 1987 года она включила компьютер. В теле покалывало, под ложечкой сосало. Нэте внимала шуму компьютерных вентиляторов и глядела на медленно пробуждающийся зеленый экран.

Как только письма были написаны и отправлены, пути для отступления не осталось. Цель жизни скоро будет достигнута. Этого она и желала.

Нэте написала несколько черновиков письма, которое намеревалась отправить. Окончательный вариант выглядел следующим образом:

Дорогой (ая)…

Прошло много лет, с тех пор как мы виделись в последний раз. С гордостью могу сказать, что жизнь моя сложилась наилучшим образом.

За этот период я много размышляла о своей судьбе и пришла к выводу, что все произошло именно так, потому что иначе быть не могло. Впрочем, понимаю, что сама я – человек трудный.

А потому все былые поступки, чьи-то резкие слова и сложности в отношениях с кем-либо перестали терзать меня. Я прихожу в состояние чрезвычайного умиротворения, когда оглядываюсь назад и понимаю, что все закончилось, а теперь настало время примирения.

Как Вы, возможно, знаете из прессы, несколько лет я была замужем за Андреасом Росеном и оставшееся после него наследство превратило меня в довольно состоятельную женщину.

По воле судьбы я нахожусь под постоянным наблюдением врачей и, к сожалению, признана неизлечимо больной, в связи с чем времени у меня осталось не так уж много.

Поскольку по своей природе я не смогла оставить наследников, я решила поделиться своим изобилием с людьми, каких встретила на моем жизненном пути, независимо от сложностей в наших отношениях.

По этому случаю я хотела бы пригласить Вас в свое жилище по адресу: Пеблинге Доссеринг, 32, Копенгаген

В ПЯТНИЦУ 4 СЕНТЯБРЯ 1987 ГОДА В …ЧАСОВ

Там будет присутствовать мой адвокат. Он поможет перевести на Ваш счет десять миллионов крон. Конечно, Вам предстоит оплатить налоги с этого подарка, но обо всем позаботится адвокат, Вас это не должно беспокоить.

Уверена, что потом мы сможем побеседовать о нашей сумасбродной жизни. К сожалению, мое будущее мало что может мне предложить, но зато я смогу скрасить Ваше, и это доставит мне радость и обеспечит душевный покой.

Надеюсь, что Вы здоровы, бодры и готовы к встрече со мной. Как я уже упомянула, я буду чрезвычайно рада.

Понимаю, что срок очень короткий, но, какие бы планы на пятницу у Вас ни были, я уверена, что Вы найдете возможность приехать ко мне.

Прошу Вас принять данное приглашение и прибыть точно к назначенному часу, так как и у меня, и у моего адвоката в этот день предусмотрены также другие дела и встречи.

К настоящему письму прилагаю чек на две тысячи крон в счет компенсации Ваших расходов на данную поездку.

С нетерпением жду встречи с Вами. Надеюсь, она будет способствовать нашему примирению и взаимному прощению.

С самыми добрыми пожеланиями,

Нэте Германсен

Копенгаген, четверг, 27 августа 1987 года

«Замечательное письмо», – подумала она и скопировала текст в шесть файлов, вписав в каждую копию индивидуальное имя и время, распечатала и подписала их. Аккуратно, быстро и уверенно. Никто из этих шести людей никогда не видел у нее такой подписи.

Шесть писем. Курт Вад, Рита Нильсен, Гитта Чарльз, Таге Германсен, Вигго Могенсен и Филип Нёрвиг. В какой-то миг она хотела написать также двум своим братьям, которые еще были живы, но затем отказалась от этого. Ведь тогда они были очень молоды и недостаточно хорошо знали ее. К тому же они были в море, когда все случилось, а Мэдс, их старший брат, уже умер. Нет, нельзя упрекать их.

Поэтому теперь перед ней лежало шесть конвертов. На самом деле, их должно быть девять, но время распорядилось по-своему, и смерть трижды опередила ее собственную расправу.

Смерть забрала ее школьную учительницу, главного врача и директрису со Спрогё. Они втроем избежали расправы. Эти трое так запросто получили помилование. Им просто повезло. Ибо все они совершали неправедные поступки и страшные ошибки, и притом каждый шел по жизни с незыблемой уверенностью в том, что делает все верно. Что его жизнь и профессиональная деятельность приносит пользу не только обществу, но и тем несчастным, на которых направлена непосредственно.

И именно это мучило Нэте. Не выразить словами, как сильно терзало.

– Нэте, выбирайся оттуда! – завопила учительница.

Увидев колебания девочки, она схватила ее за мочку уха и протащила вокруг всего школьного здания, так что пыль поднималась за ними столбом.

– Чертово чудовище. Глупый, неразумный ребенок, как ты смеешь? – заорала она и ударила Нэте по лицу костлявой рукой.

А когда девочка в слезах закричала, что не понимает, почему ее бьют, учительница ударила снова.

Она огляделась, лежа на земле; над ней нависло яростное лицо. Подумала о том, что теперь у нее все платье в грязи, и о том, что отец теперь расстроится, так как наверняка платье стоит недешево. Девочка пыталась отвлечься на яблоневые цветы, опадающие с деревьев, на песню жаворонка, летевшего где-то в вышине над всеми людьми, на беззаботный смех школьных товарищей, доносившийся с противоположной стороны школы.

– Все кончено, больше не хочу тебя знать, чумазое отродье, слышишь? Безбожная развратная потаскуха…

Однако Нэте не понимала ее. Она играла с мальчиками, и они попросили ее задрать платье, а когда она, рассмеявшись, послушалась их, представив тем самым на обозрение огромные розовые трусы, унаследованные от матери, они все вместе искренне расхохотались. И ведь действительно было забавно. Но ровно до того момента, пока не вмешалась сердитая учительница, так что все разбежались, и осталась одна Нэте.

– Ах ты, маленькая шлюха! – закричала она, и Нэте прекрасно знала значение этого слова, а потому в очередной раз ответила, что никакая она не шлюха, а та, кто обвиняет ее в этом, сама и есть шлюха.

Тут-то учительница и пришла в ярость.

Именно поэтому она так сильно и ударила Нэте позади школы да вдобавок еще и швырнула ей в лицо гравием, а потом завопила, что отныне Нэте больше не является ученицей школы, а если ей когда-нибудь еще выпадет такая возможность, она научит это мелкое ничтожество отвечать, как положено. Судя по поведению девочки, повторяющемуся изо дня в день, она не заслуживает от жизни ничего хорошего. А то, что Нэте позволила себе только что, не исправить никогда во веки вечные. Она и сама убедится.

Да так оно и оказалось.

Глава 10

Оставалось три с половиной часа до того, как он должен заявиться к Моне с гладко зачесанными волосами, в накрахмаленной рубашке и быть похожим на мужчину, с каким захочется провести ночь, полную страсти.

Карл уныло взглянул на свое серое лицо, отражающееся в зеркале заднего вида, паркуя служебный автомобиль у дома в Аллерёде. Сложно представить более невыполнимую задачу.

«Пара часиков в горизонтальном положении явно помогут», – подумал он за секунду до того, как заметил Терье Плуга, пересекавшего стоянку.

– Что там еще стряслось, Плуг? – крикнул Карл, вылезая из машины.

Тот пожал плечами.

– Да все то же дело о строительном пистолете. Мне необходимо было услышать версию Харди.

– Ты слышал ее не менее пяти раз.

– Да, но с продвижением этого дела у него могли появиться какие-нибудь свежие мысли.

Очевидно, Плуг что-то нарыл. Он был одним из самых дотошных сотрудников в управлении. Никто, кроме него, не потащился бы с радостью за тридцать пять километров только ради того, чтобы найти какую-нибудь небольшую зацепку.

– И они появились?

– Наверное.

– Что, черт возьми, ты имеешь в виду под словом «наверное»?

– Спроси у него сам, – с этими словами Терье отсалютовал двумя пальцами у виска.

Как только Мёрк вошел, ему навстречу бросился Мортен Холланд. С таким постояльцем было очень непросто проникнуть в дом незамеченным.

Мортен посмотрел на часы.

– Хорошо, что ты сегодня рано, Карл. Просто очень хорошо. У нас тут столько всего произошло… Я даже не уверен, что все запомнил.

Он запыхался, стараясь как можно быстрее выпалить свои короткие фразы. В данный момент Карлу было это абсолютно некстати.

– Давай поговорим с тобой позже, – произнес Мёрк.

Толстяк, не обратив внимания на его слова, продолжал своим неприятным голосом:

– Я целый час общался по телефону с Виггой. Тут тоже полная неразбериха, позвони ей не откладывая в долгий ящик.

Голова Карла накренилась вперед. Если он еще не заболел по-настоящему, то теперь уж заболеет наверняка. Может быть, его жена, с которой он уже несколько лет не живет вместе, оказывает такое укрепляющее воздействие на его иммунную систему?

– И что она сказала? – устало поинтересовался он.

Мортен только отмахнулся. Пускай Карл сам все выясняет.

– Помимо того что Терье Плуг только что приходил, еще что-то случилось? – заставил себя спросить Мёрк.

Лучше пусть он узнает все до того, как окончательно заболеет.

– Да, звонил Йеспер с подготовительных курсов. Говорит, у него украли бумажник.

Карл покачал головой. Что за пасынок! Почти три года проучился в гимназии Аллерёда – и вылетел оттуда как раз перед двумя выпускными экзаменами. Сплошные неудовлетворительные оценки. И вот теперь второй год учится на подготовительных курсах в Гентофте. Протестные метания между летним домиком Вигги и таунхаусом Карла в Аллерёде, девушки в его комнате меняются каждые пару дней, нескончаемые вечеринки, шум и постоянные хлопоты… Но ничего не поделаешь.

– Сколько было денег у него в бумажнике? – поинтересовался Карл.

Мортен потупился. Неужели так много?

– Пускай сам выпутывается, – отрезал Мёрк и вошел в гостиную. – Привет, Харди, – тихо поздоровался он.

Возможно, хуже всего было то, что больничная койка оставалась неподвижной, когда он приходил. Что его приветствовало лишь едва заметное шевеление простыни, или из одеяла поднималась рука, чтобы Карл мог ее пожать.

Он, по обыкновению, погладил своего парализованного товарища по лбу и встретился взглядом с голубыми глазами, мечтавшими увидеть что угодно помимо того, что находилось вокруг.

– Смотришь новости DR, – констатировал он, кивнув на плоский экран в углу комнаты.

Уголки рта Харди опустились вниз. А чем еще ему заниматься?

– Только что приходил Терье Плуг, – сказал он.

– Да, я встретил его на улице. Он намекнул, что у тебя есть кое-какие мысли по поводу дела, я правильно его понял? – Карл немного отступил, почувствовав, что в носу защекотало, но желание чихнуть ушло само собой. – Извини, я лучше буду держаться немного на расстоянии. Кажется, черт побери, я заболеваю. У нас в управлении почти все болеют.

Харди попытался улыбнуться. С некоторых пор он не желал высказывать свое мнение по поводу слова «болеть».

– Плуг чуть подробнее рассказал мне о сегодняшнем обнаружении трупа.

– Да уж, тело в плачевном состоянии. Расчленено и сложено в небольшие пакеты для мусора. Естественно, процесс разложения был немного замедлен благодаря пакетам, и все же я бы назвал его сильно прогрессирующим.

– Плуг говорит, они нашли мешок поменьше, который, видимо, оказался в некоем подобии вакуума, – сказал Харди. – Предполагают, что в нем находился теплый воздух, быстро охладившийся. В любом случае, мясо в нем сохранилось хорошо.

– Ну да. Тогда там с большой долей вероятности содержатся хорошие образцы ДНК. А значит, мы сможем чуть ближе подойти к разгадке. Думаю, нам с тобой обоим это необходимо.

Харди посмотрел на него в упор.

– Я сказал Плугу, чтобы они попробовали установить, не принадлежит ли жертва иной этнической группе.

Карл склонил голову и почувствовал, как из носа вновь полилось.

– Откуда такое предположение?

– Анкер рассказывал, что участвовал в драке с каким-то гребаным иностранцем в тот вечер, когда пришел домой в перепачканной кровью одежде. В то время он жил у нас с Минной. И это не было похоже на одежду, испачканную в ходе драки, точно тебе говорю. По крайней мере, я такой драки не видел в своей жизни!

– Но при чем тут дело о трупе в пакетах?

– Вот именно, такой вопрос я и сам себе задаю. Но, кажется, Анкер был не так прост. Мы с тобой уже как-то обсуждали.

Карл кивнул.

– Вчера обсуждали, Харди. Сейчас мне нужно отправиться в постель и прикорнуть на пару часиков, дабы чувствовать себя лучше. Вечером я иду к Моне на жареного гуся с сюрпризом, так она сказала.

– Отлично проведешь время, – произнес Харди.

И голос его дрогнул.

Карл тяжело опустился на кровать и задумался о шляпном лечении. Насколько ему было известно, к этому лечению до сих пор прибегал его отец, когда тому нездоровилось.

«Ложись на кровать с изножьем, – говорил он. – Повесь шляпу с одной стороны изножья и время от времени прикладывайся к бутылке спиртного; она непременно должна стоять на прикроватном столике. Пей до тех пор, пока не увидишь по шляпе с обеих сторон изножья. Гарантирую, что на следующее утро ты будешь абсолютно здоров – либо тебе уже ничего не поможет».

Да, лечение действительно всегда срабатывало – но если через два часа предстоит садиться за руль? Если он не хочет, чтобы от него несло спиртом? Ибо, конечно же, вряд ли Мона будет прыгать от счастья, увидев его в подобном состоянии.

Он пару раз вздохнул и пожалел сам себя. Затем потянулся за бутылкой виски «Талламор Дью» и сделал пару глотков. Хуже не будет.

Затем набрал на мобильнике номер Вигги, тяжело вздохнул и принялся ждать, затаив дыхание. Обычно это оказывало успокаивающее воздействие.

– А-а, классно, что ты позвонил, – защебетала Вигга, таким образом давая понять, что черт на свободе.

– Оставь, Вигга. Я слишком уставший и больной для пустого трепа.

– Ты болеешь!.. Ну, тогда давай пообщаемся в другой раз.

О боже! Очевидно ведь, что она хочет поговорить именно сейчас.

– Что-то насчет денег? – предположил Мёрк.

– Карл! – Ее голос звучал чересчур взволнованно, поэтому Карл по-быстрому глотнул еще виски. – Гюркамаль сделал мне предложение.

В ту же секунду Карл испытал на себе – ви?ски очень сильно обжигает слизистые, попадая в нос. Он пару раз кашлянул, вытер кончик носа, не обращая внимания на то, что из глаз хлынуло ручьем.

– Вигга, это уже называется двоебрачие. Ты замужем за мной, неужели забыла?

Здесь она рассмеялась.

Карл вскочил с кровати и поставил бутылку.

– Повтори еще разок! Так вот каким способом ты решила потребовать развода? Неужели ты думаешь, что я, сидя в эту священную среду у себя дома на кровати, способен спокойно воспринять твое сокрушительное для меня известие? Вигга, у меня, черт возьми, нет средств на развод, ты прекрасно знаешь. Я не смогу сохранить дом, где я живу, если сейчас нам придется делить имущество. Дом, где живет твой сын и, кроме того, еще два постояльца. Ты ведь не станешь требовать его, Вигга. Вы с твоим Гюркамалем можете просто съехаться, зачем непременно жениться?

– Наш Ананд Карадж[66] состоится в Патиале[67], где живет его семья. Разве не здорово?

– Вигга, погоди. Ты не слышала, что я сказал? Ты себе представляешь, как я сейчас должен уладить процесс развода? Разве мы не договаривались, что должны считаться друг с другом, когда все зайдет настолько далеко? И при чем тут какой-то «ананд карадж», о каком ты упомянула? Я совсем ничего не понимаю.

– Ананд Карадж, дурачок, во время которого мы склонимся над священной книгой «Гуру Грантх Сахиб», чтобы общественность официально признала наш брак.

Карл бросил молниеносный взгляд за стенку спальни – там все еще висели несколько маленьких ковриков, оставшихся с того времени, когда Вигга бредила индуизмом и балийскими таинствами. Осталась ли на свете религия, какой она еще не успела полностью отдаться за все эти годы?

– Я абсолютно не понимаю, Вигга. Неужели ты на полном серьезе хочешь, чтобы я отвалил три-четыре сотни тысяч ради того, чтобы ты вышла замуж за мужчину, способного притеснять тебя целыми днями, с волосами полуторакилометровой длины, спрятанными под тюрбаном?

Она рассмеялась, как школьница, отстоявшая свое желание проколоть уши.

Если будет продолжаться в том же духе, скоро он потеряет сознание. Карл потянулся за бумажным носовым платком, лежащим на тумбочке, и высморкался.

– Я смотрю, ты совсем ничего не знаешь об учителе Гуру Нанаке[68]. Сикхизм проповедует равенство, медитацию и честное зарабатывание средств на жизнь. А также то, что нужно делиться с бедняками и высоко ценить труд. Тебе не удастся отыскать более чистого образа жизни, нежели тот, что практикуют сикхи.

– Отлично. Если они непременно должны делиться с бедными, не может ли твой Куркумаль начать с меня? Скажем, двести тысяч крон, и мы квиты.

Снова нескончаемый смех.

– Не волнуйся, Карл. Ты одолжишь деньги у Гюркамаля, а потом передашь их мне. Рента твоя совсем невысока, так что про это даже не думай. А что касается стоимости дома, я поговорила с риелтором. В данный момент таунхаус в Рённехольтпаркене в подобном состоянии стоит миллион девятьсот тысяч, из них шестьсот тысяч мы еще должны выплатить, так что ты отделаешься только половиной из оставшихся миллиона трехсот, и – сохранишь все свое имущество!

Половина! Шестьсот пятьдесят тысяч!

Карл откинулся назад и захлопнул мобильник.

Шок как будто вытеснил вирус из организма. Сердце у него сильно застучало.

Он почувствовал ее аромат, еще прежде чем открылась дверь.

– Проходи, – сказала Мона и потянула его за руку.

Счастье длилось еще три секунды, пока женщина не направилась в гостиную и не подтолкнула его к фигуре в облегающем и чересчур коротком черном платье. Она зажигала свечи, нагнувшись над столом.

– А вот Саманта, моя младшая дочь, – представила фигуру Мона. – Она с нетерпением ждала встречи с тобой.

Взгляд, последовавший со стороны этого клона матери, только лет на двадцать моложе, не выражал такой уж бурной радости. Напротив, она быстро скользнула глазами по его залысинам на висках, слегка неуклюжей фигуре и галстучному узлу, который внезапно оказался слишком тугим. Зрелище явно не впечатлило ее.

– Привет, Карл, – поздоровалась она, и даже в этих словах выразилась нехилая порция неприязни по отношению к легкой добыче мамы.

– Привет, Саманта, – ответил он, попытавшись обнажить зубы в подобии восторженного выражения.

Чего там Мона наплела о нем, если разочарование на лице ее дочери проявлялось настолько явно?

Ситуация отнюдь не улучшилась, когда в комнату ворвался какой-то мальчик, бросился Карлу в колени и швырнул в них пластиковый меч.

– Я опасный грабитель, – орал белокурый монстр по имени Людвиг.

Обалдеть, какое чудодейственное влияние все это оказало на простуду. Если сегодня ему предстоит еще разок испытать какое-нибудь шоковое состояние, он полностью выздоровеет.

Стремясь произвести впечатление, с первым блюдом Мёрк справился с улыбкой, чему выучился по многочисленным фильмам с участием Ричарда Гира, однако когда на арене появился гусь, Людвиг вытаращил глаза.

– У вас что-то капает в соус, – с этими словами он показал пальцем на нос Карла, тем самым вызвав возмущение Моны.

Когда мальчик принялся молоть какой-то вздор о шраме на виске гостя и называть его отвратительным, а к тому же еще и отказался верить в то, что у полицейского имеется настоящий пистолет, Карл созрел для контрнаступления.

«Господи, – мысленно произнес он, воздев глаза к потолку, – если ты сейчас же не поможешь мне, через десять секунд одному мальчику не поздоровится».

Чудом, спасшим его, оказалось не бабушкино понимание того, что ситуация накаляется, и не воспитательные меры молодой матери. Им оказалось жужжание в заднем кармане, предвещающее, что спокойствия ему этим вечером не видать.

– Прошу прощения, – извинился Карл, протянув руку к двум женщинам, а второй рукой полез за мобильником. – Да, Ассад, – ответил он, увидев номер, высветившийся на экране.

В данный момент Мёрк был готов ответить на любой звонок и даже прерваться ради любой ерунды, способной принести пользу. Ибо ему надо было линять отсюда.

– Извини за беспокойство, Карл. Но не можешь ли ты мне сказать, какое количество людей в Дании ежегодно добавляется к числу без вести пропавших?

Загадочный вопрос, на который можно дать столь же загадочный ответ. Превосходно.

– Думаю, тысячи полторы… Ты где сейчас?

Всегда удобная фраза.

– Мы с Розой до сих пор у себя в подвале. Карл, а сколько из этих полутора тысяч к концу года так и не удается найти?

– Всегда по-разному. Не более десяти человек.

Карл поднялся из-за стола, постаравшись принять чрезвычайно занятой вид.

– В деле есть какие-нибудь подвижки? – спросил он.

Тоже неплохая реплика.

– Не знаю, – ответил Ассад. – Сам мне скажи. Потому что только за ту неделю, когда пропала бордельерша Рита Нильсен, без вести пропали еще двое, а еще один человек – на следующей неделе, и никого из них так никогда и не нашли. Тебе это не кажется довольно странным? Четверо за такой короткий срок, что скажешь? Примерно столько же, сколько обычно за полгода.

– Боже всемогущий, я выезжаю сейчас же!

Фантастическая финальная реплика – даже Ассад, вероятно, слегка удивился. Когда в последний раз он реагировал настолько молниеносно?

Карл обратился к собравшейся компании:

– Прошу меня простить! Наверное, вы успели заметить, что я сегодня выгляжу несколько отсутствующе. Отчасти по причине чрезвычайно сильной простуженности, так что искренне надеюсь, я никого не успел заразить. – Он шмыгнул носом, дабы не быть голословным, и осознал, что нос был абсолютно сухим. – Хм-м… а отчасти из-за того, что в данный момент на нас висят четыре пропажи без вести и невероятно жестокое убийство на Амагере, и мы должны немедленно расследовать эти дела. Мне действительно очень жаль, но я должен покинуть вас. В противном случае все может пойти наперекосяк.

Он уставился на Мону. Она приняла встревоженный вид.

– То самое старое дело, каким ты когда-то занимался? – спросила она, проигнорировав его комплименты относительно прекрасно проведенного вечера. – Будь осторожен, Карл. Неужели ты еще не осознал, насколько глубоко оно на тебя влияет?

Он кивнул.

– Да, и оно в том числе. Но не беспокойся за меня, я не собираюсь ни во что влезать. Я в порядке.

Женщина нахмурилась. Дьявол, что за дерьмовый вечер! Сделано два шага в обратном направлении. Дурацкое знакомство с семейством. Ее дочка возненавидела его. Он возненавидел ее внука. Также откушал совершенно невкусного гуся и капнул соплями в соус, а кроме того, теперь Мона вновь вспомнила о том проклятом деле. Теперь она непременно снова натравит на него псевдопсихолога Криса.

– В полном порядке, – добавил он, прицелившись в парнишку сложенными в форме пистолета пальцами и с улыбкой спуская курок.

В следующий раз нужно будет заранее расспросить Мону о том, сюрприз какого рода она для него припасла.

Глава 11

Таге услышал стук крышки почтового ящика и принялся ругаться. С тех пор как он повесил табличку «Не для рекламы, спасибо», письма ему приходили только от налоговых органов, а от них никогда не приходилось ждать ничего хорошего. Почему их так выводили из себя убогие гроши, которые он присваивал себе, залатав шину, прочистив свечи зажигания или отремонтировав карбюратор мопеда, он никогда не понимал. Может, они предпочли бы видеть его стоящим с протянутой рукой в кассе взаимопомощи в Миддельфарте или им бы больше понравилось, если бы он ходил на воровской промысел в коттеджный поселок у пляжа Скоруп, как другие парни, с какими они вместе пили?

Он потянулся за винной бутылкой, стоящей между кроватью и ящиком пива, служившим вместо тумбочки, и проверил, не переполнилась ли бутылка за ночь, затем поднес к промежности и помочился в нее до самого верха. Обтерев руки о пододеяльник, Таге поднялся. Он уже устал от того, что эта фифа Метте Стамме жила у него, так как уборная находилась как раз позади ее комнаты в жилом доме. Здесь же, в мастерской, построенной перед домом, прогнили половицы и свистел ветер, а зима вот-вот придет, и оглянуться не успеешь.

Таге осмотрелся. Страницы из старых журналов «Раппорт»[69] с потертыми краями и голыми девушками с пятнами смазочного масла на груди. Ступицы, колеса, запчасти от мопедов лежали повсюду и подтекали, оставляя на бетонном полу въедающиеся круги и полосы от моторного масла. Нельзя сказать, что подобным жилищем гордились бы многие, но зато оно целиком принадлежало ему.

Таге протянул руку наверх и нащупал на полке пепельницу, полную недокуренных окурков. Выбрав лучший, неторопливо затянулся, пока жар не преодолел последние десять миллиметров и не придвинулся вплотную к пальцам, обожженным маслом, и вытащил окурок изо рта. Затем взял трусы, ступил на холодный пол и направился к двери. Сделав всего один шаг, он как раз мог дотянуться до почтового ящика. Это был превосходный ящик, сколоченный из досок ДСП; крышка у него была раза в два толще, словно ее приладили на заре времен.

Сначала Таге хорошенько оглядел улицу. Чтобы потом никто не явился к нему с жалобами на то, что он оказался посреди Брендерупа с отвисшим животом в заляпанных серыми пятнами трусах, – он не хотел повторения. «Узколобые бабы, которые не выносят вида мужчины в самом расцвете сил» – так он имел обыкновение называть их в беседе со своими приятелями в пивной. Его излюбленное словечко. «Узколобый». Оно звучало до одури интеллигентно.

Новое письмо, к большому удивлению, оказалось упаковано не в конверт с прозрачным окошком, какие приходили от налоговиков или из коммуны; это был самый обычный белый конверт с почтовой маркой. Такие письма он не получал уже многие годы.

Таге приосанился, как будто в этот самый момент за ним следил отправитель письма или, скорее, как будто само письмо обладало глазами и могло оценить, достоин ли получатель прочитать заключенное в нем сообщение.

Почерк был незнакомый, но зато его имя было написано изящными завитками, элегантно простертыми по бумаге, и это пришлось ему по душе.

Таге перевернул конверт и почувствовал, как адреналин немедленно хлынул в кровь. Словно влюбленный, он ощутил прилив тепла к щекам, а глаза выкатились из орбит, как у затравленного зверя. Уж от кого, а от Нэте он письма не ожидал. От Нэте Германсен, его кузины. С адресом и всеми причиндалами. От этой женщины он никогда в своей жизни не рассчитывал получить весточку. И не без оснований.

Таге сделал глубокий вдох и на мгновение задумался, не положить ли письмо обратно в ящик. Как будто ветер, ненастье или даже сам почтовый ящик был готов поглотить конверт, буквально вырвать из рук, чтобы Таге не пришлось узнать содержание письма.

Такие чувства он испытывал.

Благодаря опыту, полученному на ферме отца, старший брат Нэте, Мэдс, узнал, что, подобно остальным живым существам, люди делятся на две группы – самки и самцы. А зная это, можно было не знать больше ничего, ибо все остальное сложится само собой. Между двумя группами распределялись все тайны мира – война, семья, работа и то, что происходит внутри дома. Все сферы жизни были разделены так, что либо одна, либо другая часть человечества занималась ими.

И вот Мэдс собрал во дворе своих младших братьев, сестер и кузена, спустил штаны и показал на свой половой орган.

– Если у тебя есть такая штуковина, ты принадлежишь одному полу. А если вместо нее щель – то другому. Вот так все просто.

И братья вместе с Таге рассмеялись, после чего Нэте тоже спустила трусы, чтобы таким довольно детским способом продемонстрировать солидарность и понимание.

Особенно понравилось это Таге, так как там, откуда он приехал, переодевались всегда в темноте и, по правде сказать, он никогда толком не понимал, в чем заключается различие между мужчиной и женщиной.

Это было первое лето, проведенное мальчиком у своего дяди. Намного интереснее жарких дней в порту Ассенса и узеньких переулках, где они вместе с другими пацанами играли между нагромождениями ящиков размером с Эйфелеву башню и мечтали однажды отправиться в дальнее плавание.

Они хорошо проводили время вместе с Нэте. Близнецы тоже оказались хорошими друзьями, но Нэте все равно была лучше, несмотря на то, что на восемь лет младше его. С нею было так легко… Она смеялась, как только он задирал верхнюю губу. С готовностью участвовала в самых нелепых проделках, стоило только позвать ее.

Впервые в жизни Таге кто-то смотрел на него с восхищением, и ему это очень нравилось. Поэтому он выполнял всю тяжелую работу, какую требовали от Нэте.

Когда Мэдс и близнецы покинули небольшую ферму, девочка осталась с отцом. Летние деньки она проводила в обществе Таге, и он хорошо помнил, насколько тяжко ей пришлось. Особенно из-за периодической травли со стороны односельчан и непредсказуемого настроения отца, а также его сложного, а иногда даже несправедливого отношения.

Они с Нэте не были влюблены друг в друга, а просто были близкими друзьями. Им предстояло полностью осознать, что человечество составляют два типа людей и они порой вступают друг с другом в сложные и запутанные отношения.

Поэтому именно Таге обучил Нэте, каким образом люди размножаются; он же, быть может, сам того не желая, взял у нее всё…

Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на бутылку, стоящую на токарном станке, размышляя, что будет лучше – хлебнуть вишневой настойки до или после прочтения письма.

Тем временем он услыхал из гостиной возню и отхаркивание своей квартирантки Метте. Как правило, подобные звуки не ассоциируются с женщиной, но он к ним уже привык. Неплохо было лежать с нею под одеялом холодным зимним днем, но представителям коммуны пришло в голову, что у них серьезные отношения, и их лишили социальной помощи.

Таге взвесил письмо на ладони и вытащил из конверта. Это был замечательный лист бумаги с цветочками, сложенный вдвое. Он ожидал снова увидеть рукописный текст, однако, развернув письмо, обнаружил, что оно четко написано на машинке. Мужчина быстро читал его, чтобы поскорее избавиться от мучений, и созрел для глотка вишневой настойки, когда дошел до места, где было написано, что она подарит ему десять миллионов, если он к определенному времени прибудет в определенное место в Копенгагене. Таге выпустил письмо из рук, и оно скользнуло на бетонный пол, при этом из конверта выпал второй листик.

И тут мужчина увидел, что к нему скрепками прикреплен чек, а на чеке стоит его имя и сумма в две тысячи крон.

Так много денег давно не попадало ему в руки – единственное, о чем он мог сейчас думать. Все остальное казалось нереальным. Какие-то миллионы, болезнь Нэте… Все остальное!

Две тысячи крон, черным по белому! Даже в бытность свою моряком Таге не получал столько в конце месяца. И когда трудился на прицепном заводе до того, как тот переехал в Нёрре-Обю и избавился от пьянчужки.

Он отсоединил чек и слегка подергал его.

Да, самый что ни на есть настоящий.

Нэте была веселой, а Таге полон сил. Когда к единственной фермерской корове привели быка, она спросила, есть ли у него такой же ствол, а когда Таге продемонстрировал свое достоинство, она завопила от восторга, словно это была одна из шуток, отвешенных ее братьями-близнецами. Даже целуясь с ним, она оставалась бесшабашной и беззаботной, и Таге был счастлив. Он подбирался к ней, желая попробовать совокупиться, ибо его мысли о Нэте всегда были связаны с такими темами, несмотря на то, что она оформилась как женщина совсем недавно. Красивая солдатская форма коричневого цвета, пилотка, заткнутая за лямку, тонкая талия – и вот, благодаря быку с коровой, вступившим в неизбежный ежегодный ритуал, его внешний вид подействовал на нее в нужном направлении.

Нэте считала Таге взрослым и правильным, и когда он попросил ее раздеться на чердаке и осчастливить его, не стала колебаться. Да и зачем? Ведь все утверждали, что так все и происходит между самцом и самкой.

И поскольку ничего страшного не произошло, они случайным образом подтвердили то, чему уже были обучены: ничто не может сравниться с тем блаженством, какое может дать близость их тел.

В пятнадцать лет девушка забеременела. И хотя она сама была счастлива и сказала Таге, что теперь они будут вместе на всю жизнь, он напрочь отказался от отцовства. Он закричал, что если даже действительно является отцом ее отпрыска, то это приведет к беде, потому что Нэте несовершеннолетняя, а значит, его могут обвинить в уголовном преступлении. А он не собирается за решетку.

Отец не долго верил объяснениям Нэте. Он жестоко поколотил Таге, но тот все равно продолжал все отрицать. Его собственные сыновья тоже увиливали от расспросов, поэтому пришлось поверить парню.

С тех пор Таге никогда не встречался с Нэте. До него доходили кое-какие слухи про нее, и иногда он испытывал сильное чувство стыда.

В конце концов он предпочел обо всем забыть.

Таге готовился в течение двух дней. Погружал руки в смазочное масло, растирал и скоблил до тех пор, пока растрескавшаяся кожа не стала розовой и приятной на взгляд. Брился несколько раз в день, пока снова не стал гладким и лоснящимся. В парикмахерской Таге встретили как блудного сына, но стрижка, мытье и обильная обработка туалетной водой были произведены с такой дотошностью, на какую способны только настоящие специалисты. Зубы он полировал пищевой содой, пока не закровоточили десны. После чего отражение Таге в зеркале стало напоминать эхо былых времен. Если ему причитается десять миллионов, он должен принять их подобающим образом. Пускай Нэте увидит его таким, словно он прожил достойную жизнь. Она должна увидеть в нем того парня, который однажды заставлял ее смеяться, и подойти к нему с гордостью.

Он сильно переживал. Каким образом ему на пятьдесят восьмом году жизни подняться со дна и выглядеть состоявшимся человеком? Ведь на него будут направлены пристальные и, возможно даже, враждебно настроенные взгляды.

По ночам Таге мечтал, что его уважают, ему завидуют, что вернулись былые времена. Черт его знает, зачем вообще жить в этом жалком обществе, какое смотрит на него, как на чумной бубон. Черт его знает, зачем жить в населенном пункте с менее чем полутора тысячами жителей, где даже железная дорога зачахла, а настоящей гордостью города считалась прицепная фабрика. Давным-давно она переехала, а на ее месте образовалась новая народная школа с убогим названием «Северная народная школа мира».

Таге отыскал самый большой мужской магазин в Богенсе и приобрел там прекрасный блестящий костюм с синеватым отливом. Продавец, криво улыбнувшись, назвал его последним писком моды. С учетом громадной скидки костюм стоил ровно столько, чтобы от записанной в чеке суммы осталось некоторое количество крон на бензин для мопеда и билет из Эйбю до Копенгагена.

Триумфальный момент его жизни настал, когда Таге взгромоздился на свой «ВелоСолекс» и помчался по городу. Никогда еще взгляды, обращенные в его сторону, не были такими приятными для него.

Никогда еще Таге не был настолько готов принять свою судьбу, какой бы она ни была.

Глава 12

На протяжении 1980-х Курт Вад с большим удовлетворением наблюдал, как консервативные настроения все больше охватывали общество, и вот теперь, в конце августа 1987 года, почти все средства массовой информации предсказывали победу на выборах буржуазному крылу.

Это было благодатное время для Курта Вада и его единомышленников. Партия прогресса яростно ополчилась против иностранцев, и постепенно все больше и больше христианских общин и национальных объединений группировались вокруг опытных агитаторов-популистов, которые умело размахивали над головой кнутом, ополчившись против морального разврата и разложения, не выказывая ни малейшей мягкости и сентиментальности по отношению к общепринятым принципам прав человека.

Концепция основывалась на том, что люди не рождаются равными и для равенства и с этим надо смириться и принять как должное.

О да, время было просто прекрасное для Курта Вада и отстаивания его целей. Постепенно фолькетинг и определенные общественные движения стали позитивно относиться к партии. Одновременно хлынули потоки вложений в любимое детище Курта, компанию «Чистые линии». Над ней он упорно трудился с целью развить ее в партию со множеством локальных объединений и представительством в Кристиансборге. С этими переменами в сфере морали словно произошел возврат к 30-м, 40-м, 50-м годам; по крайней мере, было очень далеко от отвратительных 60-х или 70-х, когда молодежь с шумом выходила на улицы и проповедовала свободную любовь и социализм. Тогда убогие личности из самых низов общества возвысились, а асоциальное поведение объяснялось виной государства и самого общества.

Нет-нет, теперь все обстояло иначе. Теперь, в 1980-е, каждый превратился в кузнеца собственного счастья. И некоторые ковали его весьма успешно, что было заметно, ибо каждый божий день в «Чистые линии» Курта поступали добровольные взносы от порядочных граждан и общественных фондов.

Результат не заставил себя долго ждать. Сейчас в городском офисе «Чистых линий» сидело уже целых две конторщицы, занимающиеся распределением счетов и рассылкой материалов. А по крайней мере четыре из девяти местных представительств еженедельно увеличивались на пять человек.

Наконец-то обширно распространились протестные настроения против гомосексуалистов, наркоманов, несовершеннолетних преступников, а также против промискуитета, дурной наследственности, иммигрантов и беженцев. К тому же объявился СПИД, напомнив о том, что в религиозных кругах обозначалось как «перст Господень».

В использовании подобных настроений не было нужды в 1950-е годы, ведь в то время имелись значительно более удобные средства для манипуляции обществом.

Но, как уже было сказано, сейчас настали прекрасные времена. Идея, лежащая в основе «Чистых линий», распространялась с молниеносной быстротой, хотя никто не озвучивал ее прямым текстом: дурная кровь не должна смешиваться с хорошей.

Общество, стоявшее на страже чистоты крови и моральных ценностей населения и нации, сменило три названия, с тех пор как Курт основал его в ожесточенной борьбе за расовую чистоту и повышение морали в среде простых граждан. В 1940-е оно называлось «Комитет против разврата», затем было переименовано в «Сообщество датчан», и вот наконец преобразовалось в «Чистые линии».

Причем то, что задумывалось в голове практикующего фюнского врача, а затем усовершенствовалось его сыном, уже отнюдь не являлось частным делом. На данный момент организация насчитывала две тысячи членов, они с радостью платили немалые взносы. Добропорядочные граждане, начиная от адвокатов, врачей и полицейских, заканчивая воспитателями и священниками. Эти люди в своей повседневной жизни встречались со множеством неприемлемых вещей и обладали пониманием, что нужно что-то делать с этим, и были способны на активные действия.

Доживи отец Курта до сегодняшних дней, он бы гордился тем, как сильно сын продвинул его идеи, гордился бы и тем, как он управляет организацией, какую на протяжении долгих лет они называли просто «Секретной борьбой». В ее недрах Курт вместе со своими верными единомышленниками совершал не самые чистые дела, стремясь легализовать свои действия с помощью партии «Чистые линии». Эта организация брала на себя смелость делить детей на заслуживших право жить и не заслуживших такого права.

Курт Вад только что завершил запись телефонного интервью для радио об основных официальных идеях «Чистых линий», когда жена положила перед ним на солнечную полосу посреди дубового стола целую пачку писем.

Обычно в такой куче конвертов чего только не было.

Анонимные письма Курт тотчас же швырял в мусорное ведро. Примерно треть. Затем отсортировывались привычные угрозы и гневные письма. Их отправителей он тщательно записывал, а потом отправлял имена конторщицам в архив организации. Если они со временем замечали, что какие-то имена повторялись слишком часто, Курт звонил лидерам местных представительств, а те впоследствии заботились о том, чтобы впредь подобная корреспонденция пресекалась. Существовало множество способов борьбы, ибо у многих людей имелись кое-какие грешки, которым было бы нежелательно всплывать, а на районных адвокатов, врачей и священников можно было отыскать целые архивы компромата. Кто-то назвал бы это шантажом; Курт предпочитал говорить о самообороне.

Кроме того, среди отправителей были люди, желающие быть принятыми в организацию, и в отношении их следовало проявлять особую бдительность. Необходимо было убедиться в их лояльности, поэтому стоило тщательно проверять источники. Именно поэтому Курт Вад сам просматривал всю подобную корреспонденцию.

Наконец, оставались наиболее типичные образчики писем, содержащие в себе весь спектр эмоций – от преклонения до нытья и гнева.

В этой последней небольшой стопочке Курт Вад обнаружил письмо от Нэте Германсен. Он не смог удержаться от улыбки, увидев имя отправителя. За многие годы деятельности Курту редко доводилось встречать столь низких личностей. К счастью, ему удалось поставить ее на место. Аж дважды за свою жизнь он пресек аморальное поведение этой женщины и ее пагубное влияние на общество. Жалкая шлюшка…

Но чем же на этот раз побеспокоит его эта убогая женщина? Слезами или руганью? В действительности ему было все равно. Для него Нэте Германсен была пустым местом – что раньше, что сейчас. Тот факт, что она осталась одна в целом свете после того, как ее дурацкий муж погиб в автокатастрофе тем самым вечером, когда он последний раз столкнулся с нею, вызывал у него лишь пожатие плечами.

Едва ли она заслуживала большего.

Курт отбросил нераспечатанный конверт в стопку, предназначенную для архива, к остальным безразличным для него письмам. Но тут в нем пробудилось любопытство. Ровно так же, как тогда, много лет назад.

Впервые он услышал о Нэте, когда председатель школьной комиссии пришел в кабинет к отцу Курта с сообщением о девушке, упавшей в ручей у мельницы и истекавшей кровью.

– Возможно, речь идет о выкидыше, на это многое указывает, – заметил председатель. – Если до вас дойдут слухи, что тут замешан кто-то из школьников, не стоит верить. Кроме того, с ней произошел несчастный случай, и если вас, доктор Вад, позовут к ней в дом, имейте в виду: все, что окажется похоже на следы насилия, – всего лишь следствие падения в ручей.

– Сколько девушке лет? – поинтересовался отец Курта.

– Чуть больше пятнадцати.

– В таком случае беременность нельзя считать нормальной вещью, – констатировал он.

– Да и девушка сама не совсем нормальная, – засмеялся председатель. – Ее вышвырнули из школы несколько лет назад из-за различных беспорядков. Склонность к развратным действиям с мальчиками, невоздержанность на язык, простота нравов и мыслей, насилие по отношению к школьным товарищам и классной даме…

При этих словах отец Курта понимающе кивнул головой.

– А-а, одна из этих, – сказал он. – Слабоумная, могу предположить.

– Именно, – согласился председатель.

– А среди благополучных школьников, которых этот недалекий ребенок чуть не отправил на скамью подсудимых, нет ли кого-либо, кого господин председатель знает лично?

– Есть, – ответил тот, взяв одну из сигар, рядком лежавших в ящике в центре стола. – Один из мальчиков – младший сын золовки моего брата.

– Вот как, – отозвался отец Курта. – Да уж, значит, можно смело сказать, что тут столкнулись разные общественные слои, так?

В тот момент Курту было уже тридцать лет, и он потихоньку начал перенимать практику своего отца, однако такие пациентки, как Нэте, ему до сих пор не встречались.

– Чем она занимается? – спросил Курт, получив в ответ кивок одобрения.

– Кажется, помогает отцу на ферме по хозяйству.

– А он кто? – поинтересовался Вад-старший.

– Если я не запамятовал, его зовут Ларс Германсен. Мужик. Из очень простых.

– Знаю его.

Конечно, знал. Ведь он помогал девочке появиться на свет.

– Ее папаша немного странноват, а после смерти жены еще больше тронулся. Во всех отношениях весьма замкнутый и чудной тип. Неудивительно, что девочка пошла в том же направлении.

Вот так все и случилось.

Как и ожидалось, доктора Вада позвали на ферму, где он удостоверился, что девушка оступилась и упала в речку, после чего ее унесло течением и наконец прибило к веткам и камням у самого берега. Если она и говорила что-то иное, то это нужно было списать на шоковое состояние и бред. Прискорбно, что она потеряла много крови.

– А не беременна ли она? – спросил доктор у ее отца.

Курт присутствовал при беседе, как и на всех остальных вызовах своего отца в последнее время, и хорошо запомнил, как внезапно побледнело лицо того человека и как долго он мотал головой.

– Даже не стоит вызывать полицию, – заявил доктор.

Никто не решился досконально разобраться в этой ситуации.

Вечером ожидались очередные мероприятия, связанные с деятельностью организации, и Курт Вад радовался. Через десять минут он встретится с тремя самыми активными членами «Чистых линий». Они тесно контактируют с представителями правого крыла, а также имеют прекрасные связи с должностными лицами в Министерстве юстиции и Министерстве внутренних дел. Когда-то эти лица пессимистично взирали на текущий курс развития государства, в частности, на способы решения проблем иммиграции и воссоединения семей. Их приверженность к делу партии объяснялась просто и логично, как и для всех остальных партийцев: уже сейчас появилось чересчур много чужеродных элементов, проникших в страну. Нежеланных индивидов низшего сорта.

«Угроза датской идентичности», – звучало повсюду, и Курт был согласен с этим на все сто процентов. Проблема заключалась в генах, и людям с раскосыми глазами или коричневой кожей никак не было места на прекрасной упорядоченной картине, изображающей светловолосых девушек и юношей с крупными сильными телами. Тамилам, пакистанцам, туркам, афганцам, вьетнамцам. Как и любую другую примесь, их нужно было остановить, причем максимально эффективно. Без колебаний.

Тем вечером они долго обсуждали, к каким средствам можно прибегать в работе на «Чистые линии». После ухода двоих собеседников остался один, его Курт знал лучше остальных. Прекрасный человек, врач, как и он сам, с хорошей доходной практикой в северной части Копенгагена.

– Мы уже не раз говорили о «Секретной борьбе», – сказал тот и внимательно посмотрел на коллегу, прежде чем продолжить. – Я ведь знал твоего отца; именно он посвятил меня в мои обязанности, когда я встретился с ним во время моей стажировки в больнице Оденсе. Отличный был человек. Я многому научился от него в плане профессии и этической сферы.

Они кивнули друг другу. Курт был очень рад, что отец дожил до шестидесятидвухлетия своего сына. Он умер всего три года назад, девяноста семи лет от роду, пресытившись своим веком; как быстро неслось время…

– Твой отец велел мне приходить к тебе, если я хочу проявить активность, – произнес гость и выдержал долгую паузу, словно дальше начинались сложные вопросы и подводные камни.

– Мне весьма приятно, – наконец прервал паузу Курт. – Но позволь спросить, почему ты решил заговорить об этом именно сейчас?

Гость поднял брови и немного помедлил, прежде чем ответить.

– По нескольким причинам. И наш сегодняшний разговор – одна из них. К нам в Северную Зеландию также приезжает множество чужаков, зачастую – иммигрантов. Они находятся в родственных отношениях друг с другом и тем не менее порой вступают в браки. Как мы прекрасно знаем, не так уж редко от такого скрещивания получается нездоровое потомство.

Курт кивнул: все верно. В любом случае, дети-то у них получаются.

– И поэтому я бы хотел кое-что предложить.

Курт вновь кивнул. Еще один понятливый и порядочный человек в их стане.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что твои будущие действия, какими бы они ни были, нельзя обсуждать ни с кем, помимо людей, одобренных нами?

– Да, я уже думал об этом.

– Не всё из того, чем мы занимаемся в «Секретной борьбе», выдержит критику общества, но ты, очевидно, и так в курсе. Для нас многое поставлено на карту.

– Да, понимаю.

– Если ты окажешься не в состоянии держать язык за зубами или не станешь исполнять свою работу в достаточной мере усердно, партии придется задуматься о твоей ликвидации.

Гость кивнул.

– Да, мне все понятно. Я справлюсь с такими условиями, уверен.

– Значит, теперь ты готов к посвящению в процедуру обработки женщин, чья беременность, по нашему мнению, должна быть прервана и которых впоследствии мы можем подвергнуть стерилизации?

– Готов.

– У нас есть специальная терминология и лексика, какой мы пользуемся в данном контексте. Имеются списки адресов, а также специально разработанные методы абортирования. Как только мы расскажем тебе обо всем, ты станешь полноправным членом, понимаешь?

– Да. Что я должен сделать, чтобы меня приняли?

Курт пристально посмотрел на него. Было ли у него достаточно воли? Останется ли взгляд доктора столь же невозмутимым, если тот столкнется с лишением свободы и бесчестьем? Сможет ли он выдержать внешнее давление?

– Твои родственники не должны ничего знать, только если они сами не принимают активное участие в наших делах.

– Жена не интересуется моей работой, так что не волнуйтесь, – улыбнулся гость.

Курт и ждал, что он при этих словах улыбнется.

– Хорошо. Тогда пройдем в совещательную комнату, оставь здесь одежду. Ее и твое тело нужно проверить на предмет подслушивающих устройств. Затем ты должен будешь написать несколько фактов о себе, о которых ты предпочел бы умолчать перед кем бы то ни было, кроме нас. Уверен, что у тебя, как и у большинства людей, есть свой скелет в шкафу, не так ли? Думаю, что-то связанное с твоей медицинской деятельностью.

Гость кивнул. Далеко не всем была свойственна такая хладнокровность.

– Я прекрасно понимаю, вам нужен компромат, дабы иметь рычаг давления на меня, если я вдруг струшу.

– Ну да, наверняка что-то найдется?

Гость опять кивнул.

– Сколько угодно.

Затем, как только Курт обыскал его и убедился в том, что доктор подписался под своей исповедью, последовали обязательные строгие внушения о лояльности и молчании, о сути деятельности и основных идеях «Секретной борьбы». Поскольку все это никоим образом не отпугнуло мужчину, Курт снабдил его краткой инструкцией о том, каким образом может быть спровоцирован спонтанный аборт без возбуждения подозрения, и, наконец, о том, какие сроки необходимо соблюдать между операциями, чтобы не привлечь внимание главного районного врача и полиции.

После слов благодарности и прощания Курт остался сидеть в своем кабинете с грандиозным ощущением, что он в очередной раз послужил на благо страны.

Налив себе коньяку и перебравшись за дубовый стол, Вад попытался вспомнить, сколько раз сам проделывал аналогичные операции.

Таких случаев насчитывалось множество. В том числе и случай Нэте Германсен.

Его взгляд снова упал на ее письмо, лежавшее на самом верху стопки, и он прикрыл глаза, погрузившись в прекрасные воспоминания о самом первом и наиболее запомнившемся случае.

Глава 13

Было что-то загадочное в больших, словно чьи-то светящиеся глаза, окнах полицейского управления в сумерках ноябрьского дня. Здесь всегда находились кабинеты, где работали над неотложными делами.

Ведь именно сейчас в городе творились беззакония. Тут побили какую-то шлюху, там товарищи напились и устроили поножовщину, вот группировки сошлись стенка на стенку, а у кого-то вытащили бумажник…

Карл провел здесь тысячи часов, когда уличные фонари вовсю горели, а добропорядочные граждане тихо и безмятежно спали.

Если бы не ряд неловких ситуаций за обеденным столом Моны… Если бы вместо того неудачного обеда он сидел на краю ее кровати, глубоко заглядывая подруге в карие глаза… Если бы все сложилось таким образом, он бы ни за что в жизни не полез проверять, кто звонит ему в столь поздний час. Но таким образом не сложилось, и звонок Ассада оказался практически спасательным кругом.

Вот почему Карл так быстро отреагировал на него и теперь спускался в подвал. Качая головой, он взглянул на Розу с Ассадом, устремившимся навстречу.

– Какого черта вы тут торчите? – бросил Мёрк, протискиваясь к своему кабинету. – Ассад, ты в курсе, что работаешь уже девятнадцать часов подряд?

Он посмотрел через плечо. Роза казалась очень уставшей.

– А с тобою что стряслось? Почему ты до сих пор тут? Может, вы рассчитываете заграбастать себе к выходным и пятницу? – ворчал он, бросив пальто на кресло. – Почему дело Риты Нильсен не может подождать до завтра?

Ассад приподнял свои густые брови; обнажилась такая сильная краснота его глаз, что Карл даже начал переживать за парня.

– Вот газеты, которые мы просмотрели, – с этими словами сириец водрузил стопку газет на край письменного стола.

– Не слишком тщательно, – добавила Роза.

Если Карл правильно ее понимал, это было преуменьшением. Он заметил улыбку Ассада. Они стопроцентно пропахали все газеты вдоль и поперек, пока не кончились страницы. Конечно же, именно так они и поступили. Первым делом изучили досье на всех разыскиваемых в сентябре 1987 года лиц, хранящиеся в поисковом отделе, а затем и газеты. Он их хорошо знал.

– За этот период в данном районе не обнаружилось никаких свидетельств о разборках в среде наркодилеров, как и эпизодов насилия, – констатировала Роза.

– А может, кто-нибудь поразмыслил над тем, на каком расстоянии Рита Нильсен могла оставить свою машину? Или, возможно, вовсе не она припарковала «Мерседес» на Капельвай? – спросил Карл. – Может, нам вообще нужно искать не в Копенгагене? Если автомобиль припарковала не Рита, то исчезнуть она могла где угодно на пути от парома через Большой Бэльт.

– Да, это было принято во внимание, – ответила Роза. – Но, понимаешь, в соответствии с полицейским рапортом, продавец киоска на Нёрребро очень хорошо ее запомнил и описал, когда к нему пришли с расспросами о кредитной карте. Рита действительно была на Нёрребро в то утро.

Карл поджал губы.

– Есть мысли о том, почему она в такую рань выехала из дома?

Ассад кивнул.

– Стопроцентно из-за договоренности о встрече, так мне кажется.

Мёрк согласился. Именно время ее выезда смущало его. Из дома редко уезжают в пять часов утра без очень серьезной на то причины, в особенности люди такой профессии, какая была у Риты Нильсен. Нет, едва ли ее ранний выезд был связан с субботним режимом работы столичных заведений. Что за причина могла быть, если не какая-то встреча тем утром в Копенгагене?

– Либо она с кем-то встретилась, и тогда он более осведомлен об обстоятельствах исчезновения, нежели мы, либо Рита так и не добралась до встречи, однако в таком случае ее исчезновение кто-нибудь бы да заметил, – рассуждал Карл. – Как вы считаете, о том, что женщина объявлена в розыск, было достаточно широко освещено?

– Достаточно широко? – Ассад бросил взгляд на Розу, которая также выглядела непонимающей.

За истекший день они вконец вымотались.

– Ну да, по крайней мере, достаточно для того, чтобы людям, какие должны были связаться с нею до или после исчезновения, стал известен сей факт, – ответила Роза. – Наши коллеги в течение трех дней ходили по домам. Об этом написали все газеты и местные журналы. О ее розыске было объявлено и по телевидению, и через местные радиостанции, но никто не отреагировал, кроме того самого владельца киоска.

– И поэтому ты склоняешься к тому, что кто-то знал об исчезновении Риты, но не хотел сообщать… А значит, предполагаешь, что он и являлся причиной ее пропажи, верно?

Роза стукнула каблуками и отдала честь.

– Так точно, ваше преосвященство.

– Ну, хватит. И еще вы утверждаете, что за те дни число людей, навсегда пропавших без вести, было необычайно велико. Так, Ассад?

– Да, и мы даже отыскали имя еще одного человека, которого так и не удалось найти, – добавил тот. – Мы запросили газеты за всю неделю целиком, чтобы точно удостовериться, нет ли там упоминаний еще о ком-то, отсутствующем в списке, полученном из полиции.

Карл вернулся к своей последней реплике.

– Итак, у нас обнаружилось… пять исчезнувших человек, включая Риту? Пятеро бесследно пропавших за две недели, верно?

– Да, по всей стране за те четырнадцать дней объявлено в розыск пятьдесят пять человек, и спустя десять месяцев пятеро из них так и не нашлись. И не нашлись до сих пор, по прошествии уже двадцати трех лет, – подтвердила Роза. – Думаю, можно считать это рекордом по количеству пропавших граждан за столь короткий период.

Карл попытался оценить темные круги под ее глазами – являлись ли они следствием усталости, или тушь просто размазалась в течение дня?

– Дай-ка взглянуть, – с этими словами Мёрк принялся водить пальцем по Розиному списку. Затем взял ручку и вычеркнул одно из имен. – Ее можно пропустить, – сказал он, указав на возраст женщины и обстоятельства исчезновения.

– Ну да, мы тоже думали, слишком стара, – кивнул Ассад. – Я согласен. Хотя сестра моего отца еще старше – ей на Рождество исполнится восемьдесят пять, – но до сих пор способна колоть дрова весь день напролет.

«Сколько слов ни о чем», – подумал Карл.

– Слушай, Ассад, старуха была не в себе и пропала из дома престарелых, так что не думаю, что она особенно увлекалась колкой дров. Что насчет остальных из списка? Вы проверили их? Есть ли какая-либо связь между ними и исчезновением Риты Нильсен?

Они оба заулыбались. Черт, какие хитрые у них были улыбки!

– Рассказывайте. Что там?

Ассад толкнул Розу в бок – видимо, зацепку обнаружила она.

– Адвокат Филип Нёрвиг из юридической фирмы «Нёрвиг энд Сёндерсков» в Корсёре, – приступила она. – За день до важнейшего гандбольного матча своей дочери-подростка Нёрвиг сообщил ей, что, к сожалению, ей придется отправиться на соревнования с матерью, хотя уже давным-давно обещал дочери, что будет сидеть на трибуне. О причине не сказал ничего, кроме того, что ему необходимо пойти на чрезвычайно важную встречу в Копенгагене и ее невозможно перенести.

– И он пропал?

– Да. Утром в Хальсскоу сел на поезд и спустя полчаса должен был прибыть на центральный вокзал Копенгагена. И всё. Провалился сквозь землю.

– Кто-нибудь видел, как он сходил с поезда?

– Да. Несколько человек, знавшие его, сели в Корсёре на тот же поезд. Он работал со многими организациями в Корсёре, так что в округе знаком был со многими.

– Что-то начинает проясняться, – констатировал Карл, не обращая внимания на непрестанное вялое капанье из носа. – Пропал известный адвокат из Корсёра. Да-да, об этом кое-что писали… А позже его, случайно, не выловили из одного из копенгагенских каналов?

– Нет, он исчез без вести, – отозвался Ассад. – Видимо, ты вспомнил про кого-то другого.

– Ассад, а данное дело уже висит на нашей доске для объявлений?

Тот кивнул. Значит, наверняка между ним и делом Риты Нильсен уже протянута красная ленточка с белыми полосками.

– Роза, я смотрю, у тебя есть кое-какие полезные заметки. Что там имеется касательно Нёрвига?

– Родился в тысяча девятьсот двадцать пятом году, – только и успела она выпалить.

– В двадцать пятом, вот дьявол! – не сдержался Карл. – Значит, в восемьдесят седьмом ему стукнуло уже шестьдесят два… Довольно-таки старый отец для девочки-гандболистки подросткового возраста.

– Дослушай до конца, прежде чем перебивать, Карл, – выразила недовольство уставшая Роза.

Она утомленно прикрыла глаза; казалось, еще немного – и заснет прямо перед ними.

– Родился в двадцать пятом году, – повторила она. – Получил диплом юриста в Орхусе в пятидесятом. С пятидесятого по пятьдесят четвертый – адвокат-поверенный на фирме «Лаурсен энд Бонде» в Валленсбэке. Независимый адвокат – с пятьдесят четвертого года в Корсёре, с шестьдесят пятого представляет интересы клиентов в верховном суде. В пятидесятом году женился на Саре Юлии Эневольдсен, развелся в семьдесят третьем. Двое детей от первого брака. Затем в семьдесят четвертом году женился на своей секретарше, Миа Хансен. От второго брака есть дочь Сесилия, родилась в том же году.

Здесь Роза выразительно глянула исподлобья. Ну вот, все встало на свои места. Поэтому и староват для отца. Вновь история о сексуальной связи с секретаршей. Видимо, Филип Нёрвиг был человеком, знающим, чего он хочет.

– Его кандидатуру несколько раз выдвигали на пост председателя местных спортивных организаций, избирался трижды. Эту должность Нёрвиг занимал наряду с работой в приходском совете вплоть до восемьдесят второго года, когда был вынужден покинуть свои посты по обвинению в злоупотреблении доверием в ходе осуществления адвокатской практики. Дело дошло до суда, однако за отсутствием существенных доказательств осужден он не был. Все же Нёрвиг потерял множество клиентов, и к тому моменту, когда спустя пять лет адвокат исчез, его водительские права оказались аннулированы после освидетельствования на предмет содержания алкоголя в крови, а уровень активов спустился до минусовой отметки.

– Хм-м. – Карл выпятил нижнюю губу и подумал, что сейчас ему не помешала бы сигарета – как для ободрения тела, так и для повышения эффективности мыслительного процесса.

– Нет, Карл. Не хочу, чтобы ты сейчас курил, – заявила Роза.

Он с удивлением взглянул на нее. Какого лешего?..

– Понятия не имею, к чему ты клонишь. – Он откашлялся, ибо к этому моменту у него уже и в горле запершило. – Скажи-ка, Ассад, не найдется ли в твоем самоваре чайку?

Карие глаза на мгновение вспыхнули, но тут же потухли.

– Нет. Но могу принести немного моего прекрасного кофе. Хочешь?

Карл сглотнул. Теперь грипп точно будет изгнан прочь в преисподнюю.

– Только не очень крепкий, – сказал он, умоляюще глядя на коллегу.

В прошлый раз кофе Ассада обошелся ему в полрулона туалетной бумаги. Больше рисковать не хотелось.

– Итак, значит, единственное, что связывает два этих дела, – то, что люди пропали при аналогичных в некотором роде обстоятельствах, – подвел Карл итог. – Они оба в тот день направлялись в Копенгаген. Мы не знаем, зачем туда понадобилось ехать Рите Нильсен, но Нёрвиг вполне четко озвучил, что собирался на какую-то встречу… Не так уж много зацепок, Роза.

– Еще ты забыл про время. Они исчезли в один день и почти в одно и то же время. Как-то странно.

– Сомневаюсь, что я в достаточной мере убежден. Что там с оставшимися двумя из списка?

Она опустила глаза в бумагу.

– Есть еще Вигго Могенсен, о нем нам ничего не известно. Он просто исчез. Последний раз его видели в порту Лундеборга, оттуда он выплыл в своей посудине в направлении Большого Бэльта.

– Он был рыбаком?

– Люди заметили маленькую лодку, где и сидел Вигго. Раньше у него был катер, но сломался. Наверняка какое-нибудь евросоюзовское дерьмо.

– И удалось найти эту его лодку?

– Да, в Варнемюнде[70]. Ее стащили два поляка, утверждавшие, что, прежде чем они присвоили лодку, она долгое время пролежала в Йуллинге. В любом случае они не считали себя ворами.

– Что сказали люди в порту Йуллинге?

– Сказали, что все совсем не так. Никакой лодки не было в помине.

– Но не сперли же поляки у мужика лодку, выкинув его самого за борт?

– Нет, с августа по октябрь восемьдесят седьмого года они находились на заработках в Швеции. То есть их не было в Дании, когда он исчез.

– Какого размера была лодка? Она могла где-нибудь простоять незамеченной?

– Когда-нибудь мы узнаем и это, – донеслось со стороны двери, где появился Ассад с симпатичным подносом, весьма удачно отчеканенным под серебро.

Мёрк с ужасом воззрился на размер чашки. Чем она меньше, тем ядренее содержимое. А эта была довольно маленькой.

– Будь здоров, Карл, – произнес Ассад.

Его глаза по-прежнему были сильно воспалены. Карл опустошил чашку одним глотком, подумав про себя, что кофе не так уж и плох, и это ощущение сохранилось у него ровно на четыре секунды. После чего реакция охватила все тело целиком, словно он хлебнул смеси касторового масла с нитроглицерином.

– Хорошо, правда? – приободрился Ассад.

Неудивительно, что его глаза были красными.

– Неплохо, – фыркнул Карл. – Давайте на некоторое время оставим в покое Вигго Могенсена. Чутье мне подсказывает, что не стоит смешивать это дело с делом Риты Нильсен. Кстати, Ассад, случай с Вигго Могенсеном представлен на нашей доске?

Ассад покачал головой.

– Установлено, что, скорее всего, здесь шла речь о несчастном случае. Довольный по жизни человек, любивший принять на грудь. Не сказать, что алкалоид, скорее гуляка.

– Алкоголик, Ассад. Это называется алкоголик. И не спрашивай меня почему. Что у вас еще есть? – Он посмотрел в листок Розы, одновременно пытаясь подавить дискомфорт, возникший в тот момент, когда кофе попал в желудок.

– Вот еще имеется дамочка, – с этими словами Роза указала на имя. – Гитта Чарльз, как здесь написано. Родилась в тридцать четвертом году в Торсхавне. Дочь торговца Алистера Чарльза. Родители развелись вслед за банкротством отца, наступившим сразу после войны. Отец уехал обратно к себе в Абердин, а Гитта с младшим братом и матерью переехала в Вайле. Какое-то время посещала медсестринскую школу, однако бросила учебу и оказалась в заведении для слабоумных в Брайнинге. Затем стала работать медсестрой в разных уголках нашей страны и в конце концов остановилась на одной из больниц Самсё.

Роза медленно кивнула, просмотрев текст дальше.

– У многих людей, в один прекрасный день пропадавших без вести, подобная биография, – прокомментировала она. – Слушайте. В период с семьдесят первого по восьмидесятый работала в больнице городка Транебьерг на Самсё и, видимо, весьма успешно там закрепилась, несмотря на то что несколько раз напивалась на рабочем месте. Ей оказали помощь в лечении от алкогольной зависимости, и все шло хорошо, пока однажды даму не застали за кражей медицинского спирта. Этот инцидент продемонстрировал, что у нее неконтролируемая тяга к алкоголю, и вскоре Гитту уволили. Спустя несколько месяцев ее взяли на работу в центр социальной помощи. Она объезжала на велосипеде пожилых и больных людей, проживающих на острове, и замечательно заботилась о них ровно до того дня, когда оказалось, что Гитта приворовывает у стариков, после чего ее вновь уволили. С восемьдесят четвертого года вплоть до своего исчезновения она не работала и жила на пособие по безработице. Просто черт знает что такое, а не карьера.

– Самоубийство?

– Такая версия допускается. Женщину видели на пароме, направляющемся в Калундборг, а потом заметили, что она сошла с него, вот и всё. Она была неплохо одета, но с нею никто не разговаривал. В итоге дело положили в долгий ящик.

– Значит, и оно отсутствует на нашей доске, Ассад?

Сириец затряс головой.

– Как причудлив мир, – сказал он.

Что верно, то верно. Кстати, как ни странно, у Карла появилось ощущение, что простуда отступила, а кишечник тем временем завернулся узлом и умолял о пощаде.

– Минуточку, – выпалил Мёрк, устремившись в коридор в направлении туалета.

Мелкие шажки, стиснутые ягодицы. Проклятие, чтобы он еще раз отведал этой гадости…

Карл устроился на унитазе, приспустив штаны и уткнувшись лбом в колени. Каким образом можно выдать так быстро то, что ты так долго уплетал? Это была одна из тех загадок, разгадку которой он не хотел бы узнать.

Вытерев пот со лба, Карл попытался думать о чем-нибудь другом. Слава богу, новое дело давало пищу для мыслей, только начни. Рыбак с Фюна. Медсестра. Шлюха из Кольдинга. Адвокат из Корсёра. Если вообще что-то связывало все эти дела вместе, пропади они пропадом… Статистика действительно казалась странноватой, но могло ли так случиться, что в одни и те же выходные бесследно исчезли целых четыре человека совершенно независимо друг от друга?.. А почему бы и нет? Таковы уж случайные совпадения. Проявляются именно в тот момент, когда меньше всего на них рассчитываешь.

– Карл, мы кое-что нашли, – послышалось с внешней стороны кабинки.

– Ассад, секунду, я сейчас выйду, – отозвался Мёрк, совершенно не собираясь выходить.

Фигушки он поднимется с места, до тех пор пока не уймется резь в животе. Нельзя рисковать.

Карл услышал, как дверь в коридор хлопнула, и на мгновение перевел дух, пока перистальтические движения утихли на некоторое время. Они кое-что нашли, сказал Ассад.

И Карл принялся думать так, что практически слышался скрип мозговых извилин. Он чувствовал – здесь было что-то не то, вот только никак не мог понять, что именно. Ясно одно – отнюдь не Гитта Чарльз пробудила это чувство. Но что же?

Все-таки на одну вещь, общую для всех четырех случаев, он обратил внимание, и это был возраст пропавших. Рита Нильсен – пятьдесят два года. Филип Нёрвиг – шестьдесят два. Гитта Чарльз – пятьдесят три. Вигго Могенсен – пятьдесят четыре. Не сказать, чтобы это был типичный возраст для бесследного исчезновения из жизни. До этого, когда человек необуздан, молод, эмоционален, – да. И после, когда накапливаются болезни, одиночество, разочарование в жизни, – тоже вполне. Однако эти люди не были ни молодыми, ни старыми, все они находились в некоем промежуточном возрасте, и все же из этого наблюдения не сделаешь никакого вывода. Как уже было отмечено, статистика – штука непростая.

Мёрк застегнул ремень спустя полчаса с ощутимой болью в пятой точке, потеряв как минимум пару килограммов.

– Ты делаешь слишком крепкий кофе, – с этими словами он упал на офисное кресло.

Ассад рассмеялся довольно непочтительно.

– Мой кофе тут ни при чем. Просто у тебя то же самое, что и у нас всех. Кашляешь, чихаешь, срешь как из пулемета, и, наверное, красные глаза тоже… Болезнь развивается в течение двух суток, но у тебя пошло быстрее. Все в управлении переболели, кроме Розы, сдается мне. Она продемонстрировала железное здоровье, как у верблюда. Ей можно закидывать водородные бомбы и Эболу прямо в пасть, а она будет только становиться толще.

– А где Роза сейчас?

– Пошла кое-что посмотреть в Интернете. Через секунду вернется.

– Так что вы нашли? – Карл сомневался в верности Ассадовых объяснений желудочных проблем, ибо стоило ему бросить взгляд в кофейную чашку, все ощущения вернулись обратно. В связи с этим он, к удивлению Ассада, прикрыл чашку листом бумаги.

– А, да, что касается Гитты Чарльз. Она работала в заведении для слабоумных. Вот что мы обнаружили.

Карл наклонил голову.

– И?.. – выразил он недоумение и услышал стук каблуков по коридору.

Широко зевая, в кабинет ворвалась Роза.

– Итак, у нас есть связь между Ритой Нильсен и Гиттой Чарльз. И связь вот где, – она ткнула пальцем в центр черно-белой распечатки карты Дании.

«Спрогё», – гласила надпись.

Глава 14

Она сидела на скамейке, устремив взгляд в сторону бункера на Корсгэде. Вероятно, осталось не так много времени до того момента, когда наркоман пройдет мимо нее со своим зверем.

Собаку звали Сатана, и это имя подходило животному. Накануне Сатана напала на кокер-спаниеля, и лишь своевременное вмешательство парня в тяжелых сабо заставило пса отвязаться. Естественно, наркоман угрожал побоями и тем, что натравит собаку на защитника кокера, но все обошлось. Вокруг собралось слишком много свидетелей, присутствовала и Нэте.

Нет, псина не заслуживает того, чтобы разгуливать в городе, подумала Нэте, а потому ей пришло в голову решить одним способом сразу две проблемы.

Вареная колбаса, брошенная в конце Корсгэде под старым бетонным бункером, оставшимся с военных времен, была напичкана довольно большим количеством экстракта белены. Жадная зверюга не сможет устоять перед искушением, ибо колбаса лежала ровно там, где она обычно что-то вынюхивала. Попади в челюсти к такой собаке что-нибудь съестное, ни один человек на Земле не сможет ее остановить. Нэте не сильно опасалась, что хозяин пса попытается рискнуть сделать это, ибо он явно не так ревностно, как другие владельцы, уберегал своего питомца от рыскания по отходам.

Нэте пришлось прождать всего несколько минут, прежде чем она увидела, как задыхающийся зверь волочит своего хозяина по тропинке вдоль Пеблинге Доссеринг. Менее чем через десять секунд чудовище учуяло запах добычи и жадными движениями отправило колбасу к себе в пасть.

Насколько она могла разглядеть, псина даже не пыталась жевать.

А когда животное с хозяином прошли мимо, женщина спокойно поднялась со скамейки, засекла время на часах и, прихрамывая, отправилась вслед за ними.

Она знала, что наркоману слабо? обойти все четыре озера, надолго его не хватит. Прогулка вокруг озера Пеблинге занимает примерно четверть часа в хорошем темпе, чего наверняка окажется достаточно, учитывая сильнейшую концентрацию зелья.

Уже на мосту Королевы Луизы стало очевидно, что собака утратила координацию. По крайней мере, наркоман неоднократно дергал за поводок, в результате чего упрямое животное закрутило мордой во все стороны.

На противоположном конце моста парень потащил собаку на тропинку поближе к озеру и принялся орать на нее, словно проблема заключалось всего лишь в непослушании, однако замолчал, когда собака зарычала и оскалилась на него.

Замерев, они стояли друг против друга в течение одной или двух минут, а Нэте тем временем заняла место у помпезных перил моста и делала вид, что смотрит на озеро и Озерный павильон.

Однако в действительности ее внимание было приковано к другой картине. Краем глаза она видела, как собака тяжело уселась и принялась в замешательстве озираться, словно перестала понимать, где земля, а где небо. Язык вывалился из ее пасти, что являлось одним из симптомов.

«Сейчас она нырнет в воду, чтобы попить», – подумала Нэте, но зверь остался на месте. Этот этап уже миновал.

Только когда псина улеглась на бок, фыркнула и замерла, недоумок на другом конце поводка осознал, что ей совсем плохо.

С выражением, свидетельствующим о глубоком замешательстве и бессилии, он потянул поводок и закричал: «Сатана, пошли!» Но Сатана никуда не пошел. Вареная колбаса с беленой сделала свое дело.

Все заняло десять минут, как и планировалось.

Целый час Нэте сидела и слушала классическое радио «П2», так как эта радиостанция способствовала душевному спокойствию и настраивала на рефлексию. Теперь она прекрасно убедилась в эффективности белены и больше не беспокоилась по этому поводу. Оставался вопрос в том, получится ли у приглашенных людей соблюсти обозначенные временные рамки. По крайней мере, в том, что они клюнут на наживку, она не сомневалась. Как бы то ни было, десять миллионов – очень много, а кто во всем Королевстве Дания не был в курсе, что она обладает ими, и даже еще бо?льшими деньгами? «Да нет, они стопроцентно клюнут», – подумала Нэте, когда по радио начался новостной выпуск.

Новости оказались не особо интересными. Министр по делам церкви находился с визитом в ГДР, только что начался суд над израильтянином, выдавшим тайну о ядерном оружии…

Нэте встала, чтобы пойти на кухню и приготовить обед, когда услышала имя Курта Вада.

Она задрожала, словно в нее вонзили какой-то острый предмет. Затаила дыхание, как будто это было единственное средство, способное помочь.

Голос был тем же, что и много лет назад. Надменный, чистый и уверенный. Но вот тема оказалась новой.

– «Чистые линии» пропагандируют гораздо более широкий спектр решения проблем, нежели простое вмешательство в мягкотелое общественное отношение к теме иммиграции. Кроме того, нас беспокоит рождаемость в среде низших и наиболее слабых социальных групп, так как дети, рожденные от обездоленных родителей, часто рождаются слабоумными, становятся наркоманами или обладают дурной наследственностью, усугубленной асоциальными тенденциями. Отсюда возникает огромный пласт проблем. Наше общество вынуждено бороться с ними ежедневно, на борьбу уходят миллиарды крон, – говорил он, не давая журналисту вставить слово. – Только подумайте, сколько удастся сэкономить, если преступники лишатся возможности иметь потомство. Конечно, данная мера вскоре фактически изживет себя. Тюрьмы обезлюдеют. Или, например, если мы избавимся от сумасшедших расходов на безработных иммигрантов, которые в погоне за комфортом обеими руками залезают в казначейство и перетаскивают к нам все семейство. Школы переполнены детьми, не понимающими ни нашего языка, ни наших обычаев. Подумайте о том, что будет, если многодетные семьи, живущие за счет пособия и вынуждающие своих детей голодать и холодать, вдруг лишатся права производить на свет столько потомства. Сами они не в состоянии обеспечить детей. Речь идет о…

Нэте тяжело опустилась на стул и вгляделась в кроны каштанов.

Все в ней перевернулось. Кто он такой, чтобы сметь решать, кто годится для жизни, а кто нет?

Курт Вад, конечно.

На мгновение она почувствовала приступ тошноты.

Нэте стояла перед своим отцом. Она еще никогда не видела, чтобы его лицо было таким мрачным. Мрачным и расстроенным.

– Я защищал тебя все твои школьные годы, ты осознаешь это, Нэте?

Женщина кивнула. Конечно, она прекрасно знала. Множество раз их приглашали на беседу в класс. Отец парировал угрозы инспектора и классной дамы, прилежно выслушивал все жалобы и извинялся от ее имени. Да-да, ему следует научить ее бояться Бога и следить за словами, какие она употребляет. И, конечно же, ему необходимо направить Нэте на правильный путь, если уж говорить о распущенном поведении дочери.

Но она никогда не понимала, почему в таком случае он сам позволял себе грубо ругаться, а также плохо говорить о том, что касается отношений между полами, в то время как все и вся на хуторе утверждали обратное.

– Они говорят, что ты глупая и невоздержанная на язык и развращаешь всех вокруг, – сказал отец. – Тебя выгнали из школы, и теперь мне придется приглашать специальную даму, чтобы обучала тебя дома. Если бы ты хоть научилась читать… но ты не смогла даже этого. Повсюду на меня смотрят с негодованием. Я – тот самый фермер, чья дочь позорит весь город. Священник, школа – все осуждают тебя, а тем самым и меня. Ты не прошла конфирмацию, а теперь, ко всему прочему, еще и беременна, и утверждаешь, что виновник – твой кузен…

– Но так и есть. Мы вместе.

– Да нет же! Таге говорит, что у него с тобой ничего не было. Так кто же это в таком случае?

– Таге и я – вместе.

– Нэте, встань на пол на колени!

– Но…

– Встань!

Она сделала, как он просит, и увидела, как отец тяжелой походкой подошел к сумке, лежащей на столе.

– Вот, – он высыпал горкой перед ней на пол плошку рисовых зерен. – Ешь! – Затем поставил рядом кувшин с водой. – И пей!

Она огляделась. Взглянула на портрет матери, улыбчивой и стройной, в свадебном платье. На стеклянный шкаф с посудой, на настенные часы, давным-давно остановившиеся. И ничто в этой комнате не могло ее утешить, ничто не могло помочь ей.

– Скажи, Нэте, с кем ты трахалась. Или ешь.

– Только с Таге.

– Вот! – прорычал отец и трясущимися руками запихнул ей в рот первую горсть риса.

Рис резал горло, несмотря на то, что она пила как можно больше. А следующая горсть причинила еще большую боль. Эти крошечные острые и твердые зерна, сахарной головой возвышающиеся на полу…

Когда отец закрыл лицо ладонями, зарыдал и принялся умолять ее, чтобы она призналась, кто ее обрюхатил, девушка резко вскочила, так что кувшин с водой разлетелся на кусочки. Четыре шага по направлению к полуоткрытой двери, и Нэте оказалась на улице. И там, на воле, она обрела уверенность, ловкость и легкость. Улица была ее стихией.

Она слышала позади себя крики отца, все отдалявшиеся, однако это не остановило Нэте. А остановила ее боль в диафрагме, когда рисовые зерна начали впитывать желудочный сок и размокать. Когда желудок раздулся, заставив ее запрокинуть голову и жадно хватать ртом воздух.

– Это Та-а-аге! – пронеслось над тростником и речным потоком, несущим свои воды мимо нее.

Затем она упала на колени и что было силы прижала кулаки к низу живота. Стало немного легче, однако желудок продолжал растягиваться; тогда она попыталась отрыгнуть и вставила в горло палец, но ничто не помогало.

– Это Таге, мама, скажи отцу! – плакала она, обратив глаза к небу.

Но отреагировала на ее фразу не мама, а пятеро парней с удочками.

– Нэте-Грохалка! – крикнул один из них.

– Нэте-Грохалка, Нэте-Грохалка! – подхватили остальные.

Она закрыла глаза. Все казалось ей чужим в собственном теле. В грудной клетке и в животе. Органы, о существовании которых она никогда не догадывалась. Она впервые почувствовала сильное пульсирование в глазу, отзывавшееся в своде черепа; в этот момент она впервые ощутила запах собственного пота. Ныла каждая клеточка тела – организм стремился вернуть здоровое состояние. Дыхание перехватило. Нэте не могла даже закричать, не могла и ответить парням, когда они спросили, не приподнимет ли она подол, чтобы им было получше видно.

Через свою глупую просьбу они разоблачили собственную сущность: сущность маленьких, глупых, невежественных мальчиков, прошедших конфирмацию, которые всегда поступали так, как требовали от них отцы, и никак иначе. И то, что она не отвечала, не просто вызвало у них гнев, но и неловкость, довольно неприятное для них чувство.

– Она шлюха! – заорал один. – Нужно сбросить ее в реку и отмыть хорошенько.

Парни без предупреждения схватили Нэте за ноги, за плечи, за живот и кинули как можно дальше в реку.

Все услышали глухой звук, когда она в падении наткнулась животом на камень, а потом увидели, как Нэте взмахнула руками и вода между ног девушки стала окрашиваться кровью.

Но никто ничего не сделал. То есть, конечно, кое-что они сделали. Всей гурьбой. А именно – убежали. А из ледяной воды разнесся крик.

И этот крик принес определенную пользу, ибо на звук пришел отец, вытащил дочь из воды и отнес домой. Сильные руки, вдруг ставшие нежными. Он тоже видел кровь и понял, что она больше не в состоянии за себя постоять.

Дома отец уложил Нэте в постель, охладив живот тряпкой, и попросил прощения за свою вспыльчивость, однако она не ответила ему. Стреляющая боль в голове, животе и желудке не позволяла это сделать.

Больше он ни слова не упомянул о том, кто отец ребенка, ибо никакого ребенка уже не существовало. У матери Нэте тоже случались выкидыши, тут не было секрета, и симптомы не оставляли сомнений. Даже Нэте знала.

Вечером, когда лоб девушки стал раскаленным, отец позвал доктора Вада. Спустя час тот приехал вместе со своим сыном Куртом, по-видимому, не удивившись состоянию Нэте. Он лишь повторил то, что уже слышал, – что она споткнулась и упала в ручей, убедившись собственными глазами, что так все и было на самом деле. Неприятно, что у девушки открылось кровотечение, сказал он и спросил отца, не беременна ли она, даже не потрудившись проверить сам.

Она наблюдала за лицом отца, парализованная стыдом и растерянностью. Тот отрицательно покачал головой.

– Это ведь было бы незаконно, – тихо произнес отец. – Так что, естественно, нет. Не нужно вызывать полицию. Всего лишь несчастный случай.

– Ты поправишься, – сказал сын доктора, как-то чересчур медленно погладив Нэте по руке, при этом кончиками пальцев легонько прикоснулся к ее груди.

Тогда она впервые встретилась с Куртом Вадом и уже тогда ощутила дискомфорт от его присутствия.

Потом отец пристально посмотрел на дочь и, наконец, решился на то, чтобы разрушить ее и свою собственную жизнь.

– Я больше не могу тебя содержать, Нэте. Придется найти тебе приемную семью. Завтра поговорю с комитетом.

Она долго просидела нахмурившись на стуле посреди гостиной, уже после того как интервью с Куртом закончилось. Даже «Фюнская весна» Карла Нильсена и прелюдии Баха не могли ее успокоить.

Этот негодяй заполучил время в радиоэфире. Его пытались прервать провокационными вопросами, но он упорно гнул свою линию в течение всего отведенного времени, и это звучало совершенно омерзительно.

Все, за что Вад боролся тогда, не только не было разрушено, но и укрепилось в такой мере, что она ужаснулась. Со всей прямотой он объявлял цель своей деятельности и общественной работы, которая, совершенно очевидно, всплыла из другой эпохи. Эпохи, когда люди повторяли «хайль», щелкнув каблуками, и убивали себе подобных во имя безумной веры в то, что некоторые представители человеческого рода лучше, чем другие, и в то, что им принадлежит право сортировать человечество на полезных и ненужных особей.

Ради всего человечества она должна наказать негодяя. Как можно скорее.

Дрожа всем телом, Нэте отыскала номер его телефона, который пришлось набирать несколько раз, прежде чем получилось набрать без ошибок.

Лишь на третий раз линия оказалась свободна – значит, многие слышали его интервью, раз произошел такой всплеск телефонной активности. Оставалось надеяться, что люди так же ненавидели Курта за его деятельность, как и она сама.

Между тем его голос отнюдь не свидетельствовал об этом, когда он наконец снял трубку.

– Курт Вад, «Чистые линии», – вальяжно и невозмутимо произнес он.

После того как Нэте представилась, он разгневанно поинтересовался, как вообще она смеет его отвлекать своими письмами – и вот теперь еще и телефонным звонком.

Женщина чуть было не бросила трубку, но собрала последние силы и абсолютно спокойно сказала:

– Я смертельно больна и хотела только сказать, что смирилась с тем, что между нами произошло. Я послала письмо, в котором сообщила, что вам или связанным с вами организациям может быть перечислена крупная сумма денег. Не знаю, прочитали ли вы мое письмо, однако в любом случае считаю, что вам необходимо это сделать и тщательно взвесить то, что там написано, ибо времени осталось не так много.

Затем она спокойно положила трубку и бросила взгляд на пузырек с ядом, чувствуя приближение мигрени.

Оставалось всего пять дней.

Глава 15

Карл заснул, навалившись на стену кабинета, а когда пробудился, обнаружил перед своим лицом пару пытливых глаз и жесткую щетину.

– Вот, – сказал Ассад, размахивая стаканом с дымящимся кипятком.

Мёрк резко отдернул голову, тут же ощутив, что шею словно сжали тисками. Проклятие, как же отвратительно пахнет чай…

Оглядевшись, Карл вспомнил, до какой поздней ночи они засиделись, и ему непреодолимо приспичило домой. Он свесил голову набок, и мерзкий запах из-под мышки тотчас дал о себе знать.

– Настоящий чай из Ракки, – хрипло прокомментировал Ассад.

– Ракка, – повторил Карл. – Довольно неблагозвучно. Ты уверен, что это не название болезни? Что-то, связанное со скоплением слизи в горле, нет?

Ассад улыбнулся.

– Ракка – прекрасный город на берегу Евфрата.

– Евфрат… Кто слышал о чае с Евфрата? И в какой же он произрастает стране, осмелюсь спросить?

– В Сирии, конечно. – Ассад насыпал в чашку две ложки сахара и протянул Карлу.

– Насколько мне известно, в Сирии не выращивают чай.

– Травяной чай. Ночью ты так сильно кашлял…

Карл напряг шейные мышцы, однако это не помогло. Скорее, наоборот.

– А где Роза, она отправилась домой?

– Нет. Бо?льшую часть ночи она провела в туалете. Дошла очередь и до нее.

– Вечером она вроде еще не болела.

– А потом вот заболела.

– А теперь она где?

Хоть бы была подальше, подумалось Карлу.

– Она в Королевской библиотеке, изучает литературу про Спрогё. В те отрезки времени, что Роза провела не в туалете, она сидела и копалась в Интернете. Вот тут кое-что есть… – Он протянул Карлу несколько скрепленных листов.

– Нельзя ли мне сначала немного подкрепиться?

– Конечно. Пока будешь читать, угощайся вот этим. Оттуда же, откуда и чай. Они очень-очень-очень вкусные.

«Вероятно, в этой фразе одно или пара «очень» лишние», – подумал Карл, вперившись взглядом в упаковку с арабскими письменами и изображением печенья, которое даже матрос, потерпевший кораблекрушение, не сразу решится отведать.

– Спасибо, – буркнул он и поспешил в уборную освежиться дезодорантом, надеясь на несколько иной завтрак.

У Лизы с третьего этажа наверняка припасены в ящиках какие-нибудь лакомства.

Так что, вероятно, стоило к ней заглянуть.

– Хорошо, что зашел, – обрадовалась Лиза, обнажив кривоватые передние зубы в обезоруживающей улыбке. – Я отыскала твоего кузена Ронни, и, должна сказать, это оказалось очень нелегко. Он меняет места жительства, словно пижаму.

Карл представил себе две свои застиранные ночные футболки, чередующиеся друг с другом, и тотчас попытался выкинуть такое сравнение из головы.

– И где же Ронни сейчас? – спросил он, стараясь быть более тактичным, чем хотелось.

– Снимает квартиру в Ванлёсе, вот его мобильный. Это предоплаченная телефонная карта, просто чтобы ты знал.

Дьявол! Мимо Ванлёсе он проезжал каждый день. Воистину мир тесен.

– А где наши громы и молнии, неужто тоже приболела? – он показал в сторону места фру Серенсен.

– Нет, как и меня, ее не так легко сбить с ног, – Лиза обвела руками опустевшие офисы. – Не то что слабаков мужского пола. Ката на курсах по нейролингвистическому программированию. Сегодня последний день.

Хм. Не может быть, чтобы ее звали Ката.

– Ката – это фру Серенсен?

Лиза кивнула.

– На самом деле, Катарина, но она сама сказала, что предпочитает, чтобы ее называли Ката.

Карл побрел к лестнице в подвал. Здесь, на третьем этаже, делать было нечего.

– Ты прочитал мои распечатки? – набросилась Роза на Карла, не успел он войти. Выглядела она не очень хорошо.

– К сожалению, не успел… Кажется, тебе лучше отправиться домой.

– Чуть позже. Нам кое о чем надо поговорить.

– Да, я так и думал. Что-то связанное со Спрогё?

– Гитта Чарльз и Рита Нильсен находились там в одно и то же время.

– Ну и… – Он отреагировал так, словно не понял смысла сказанного, но на самом деле прекрасно понял.

Отлично проделанная работа, как ни крути.

– Они могли быть знакомы, – продолжила Роза. – Гитта Чарльз была в числе персонала, а Рита числилась воспитанницей.

– Что ты подразумеваешь под словом «воспитанница»?

– Видимо, ты не слишком много знаешь о Спрогё, верно?

– Я знаю, что это остров между Зеландией и Фюном; мимо него проходит мост через Большой Бэльт и его видно с парома, когда плывешь через Большой Бэльт. Посреди острова стоит маяк. Там холм и куча травы.

– Ну да, и несколько зданий, правда?

– Точно. После того как в непосредственной близости от острова построили мост, постройки стало четко видно, в особенности со стороны Зеландии. Они желтого цвета, да?

Тут вмешался Ассад – на этот раз аккуратно причесанный, но с исцарапанным лицом. Видимо, нужно прикупить ему новую бритву.

Роза склонила голову набок.

– Ты, наверное, знаешь о женском доме, находившемся там, да?

– Ну да, конечно. Что-то связанное с женщинами фривольных нравов, которых помещали туда на определенный срок, так?

– Да, типа того. Я вкратце расскажу, а ты, Карл, послушай, да и тебе, Ассад, не помешает.

Она подняла указательный палец вверх, как школьная учительница. Вот она, Роза, в своей стихии.

– Все началось в тысяча девятьсот двадцать третьем году с Кристиана Келлера, стоявшего во главе датской системы попечительства. В течение целого ряда лет он руководил учреждениями для слабоумных, в том числе и Брайнингом. Потом они стали именоваться «келлерскими учреждениями». Он принадлежал к числу врачей, которые, слепо веря в собственную непогрешимость, считают себя вправе оценивать и отбирать людей, неспособных занять так называемое «правильное» место в датском обществе. Учреждение на Спрогё открыли для практического воплощения его теорий. Это были евгенические[71] и социально-гигиенические представления того времени о «дурном наследственном материале», а также случаи рождения детей-дегенератов, ну и прочий подобный бред.

Ассад улыбнулся.

– Евгеники! Вот-вот, я прекрасно знаю, что это такое. Когда у мальчиков отрезают яички, чтобы они пели писклявым голосом. Их было огромное количество в прежних ближневосточных гаремах.

– Ты имеешь в виду евнухов, – поправил его Карл и только тут заметил его хитроватое выражение лица.

Как будто бы он не знал.

– Да я просто пошутил. Я ознакомился ночью с данным вопросом. Слово «евгеника» происходит из греческого языка и означает «хорошее происхождение». Учение о том, как проводить разделение людей, основываясь на этническом и социальном происхождении. – Он дружелюбно хлопнул Карла по плечу.

Несомненно, он знал гораздо больше о данной теме, чем Карл.

Затем улыбка Ассада исчезла.

– И знаешь, что? Я ненавижу евгенику, – заявил он. – Ненавижу, когда кто-то считает себя более человеком, чем других. Расовое превосходство, ты в курсе. Разделение людей на более и менее ценных особей. – Он вперился взглядом в Карла.

Ассад впервые затронул такую тему.

– Но ведь именно о том идет речь, когда мы говорим о человеке, правда? – продолжил он. – Ощущай свое огромное превосходство над остальными, и тогда всё в порядке. Ведь к этому же все стремятся?

Карл кивнул. Стало быть, Ассад ощутил дискриминацию на собственной шкуре.

– То, что тогда совершалось, было чистой воды шарлатанством, – продолжила Роза. – В действительности врачи не знали ни шиша. Если женщина вела себя асоциально, она тут же попадала под пристальное внимание. В особенности те из них, кто отличался фривольностью нравов. Говорили о низком уровне сексуальной нравственности и обвиняли таких женщин в распространении венерических заболеваний и рождении умственно неполноценных детей. Дабы избавиться от нежелательных личностей, их ссылали на Спрогё без какого-либо суда и на неопределенный срок. Врачи воспринимали это как свое право и свой долг, так как сами были нормальными, а женщины выбивались из нормы.

Роза на мгновение прервалась, чтобы придать следующему предложению больше веса.

– На мой взгляд, там были просто узколобые, до одурения самодовольные врачи-выскочки. Они спешили предложить свои услуги, если церковный приход желал избавиться от женщины, попиравшей принципы буржуазной морали. В каком-то смысле уподобляли самих себя Богу.

Карл кивнул.

– Или дьяволу, – добавил он. – Но я-то, честно признаюсь, считал, что женщины на острове были слабоумные. Конечно, сей факт не оправдывает обхождение, которое они там получали, – поторопился он сказать. – Возможно, даже наоборот.

– Тсс, – презрительно цыкнула Роза. – Да, их называли слабоумными. Возможно, так и выходило, исходя из результатов дурацких и примитивных тестов на интеллект, применяемых врачами. Но как назвать тех, кто позволял себе называть слабоумными женщин, проживших всю жизнь в нищете? Подавляющее большинство действительно были социальными отщепенцами, пускай; но с ними обходились как с преступниками или с низшими существами. Конечно, были там и слабоумные, и умственно отсталые, но далеко не все. Насколько мне известно, никогда еще до сих пор глупость в Дании не считалась уголовным преступлением, в противном случае не так много сейчас разгуливало бы на свободе бывших членов правительства. Иначе говоря, они совершали абсолютно неприемлемое преступление против человечности. Вряд ли Суд по правам человека и «Эмнести Интернэшнл» дали бы им медаль за их поступки. Но, черт возьми, нечто подобное до сих пор происходит в нашей стране. Только подумайте обо всех тех, кого пристегивают ремнями. Кого таблетками доводят до бессознательного состояния. О тех, кому отказывают в гражданстве, потому что они не могут ответить на идиотские вопросы. – Последнюю фразу Роза практически выплюнула со слюной.

«Ей нужно выспаться, а может, у нее просто месячные», – подумал Карл и полез в карман за печеньем Лизы. Он предложил ей попробовать, но она отказалась. Ах да, у Розы проблемы с желудком, вспомнил Мёрк. Тогда он предложил Ассаду, но и тот не захотел. Ну и слава богу, самому больше достанется.

– Послушай дальше. Известно ли тебе, что женщины не могли покинуть остров? Жуткое место, настоящая преисподняя. К обитателям там относились как к ненормальным, но не проводилось никакого лечения, потому что это была не больница. В то же время Спрогё не считалось и тюрьмой, а потому женщины пребывали там в течение неопределенного срока. Некоторые сидели почти всю жизнь, не имея контактов с семьями и другими людьми за пределами острова. И все бесчинства происходили аж вплоть до шестьдесят первого года… Черт возьми, Карл, беззакония продолжались уже на твоем веку, понимаешь? – Несомненно, чувство справедливости Розы было ущемлено не на шутку.

Мёрк собирался возразить, но ведь она права. Все происходило уже при его жизни, и Карл был удивлен.

– Ладно, – кивнул он. – И Кристиан Келлер депортировал таких женщин на Спрогё, так как считал, что они не были приспособлены к нормальной жизни, верно? И поэтому там очутилась Рита Нильсен?

– Именно так. Я читала о них всю ночь напролет. О Келлере и его последователе, Вильденскове из Брайнинга. Они управляли всем этим делом с двадцать третьего по пятьдесят девятый год; спустя два года заведение было закрыто, и на протяжении практически сорока лет пятьсот женщин томились на острове, не зная, сколько им там еще предстоит находиться. И, уверяю тебя, жизнь там была трудная. Грубое обращение, тяжелая работа. Плохо обученный персонал, считавший «девушек», как их называли, недолюдьми, жестоко подгонял, ругал и следил за ними днем и ночью. Существовали также карцеры – к ним прибегали, если девушки проявляли непослушание. Изоляция в течение нескольких дней. А если кто-то хотел получить надежду на освобождение с проклятого острова, то первым делом бедная женщина должна была подвергнуться стерилизации. Принудительная стерилизация! Карл, их лишали половой жизни и половых органов. – Она откинула голову в сторону и пнула стену. – Какой кошмар!

– Роза, ты в порядке? – поинтересовался Ассад, осторожно положив ладонь ей на руку.

– Самое жуткое злоупотребление властью, какое только можно вообразить, – выдала она с таким выражением лица, которого Карл у нее до сих пор не видел. – Быть обреченной провести всю жизнь на необитаемом острове, где можно просто-напросто сгнить. Мы, датчане, ни черта не лучше тех, кого ненавидим больше всего, – прошептала она. – Мы такие же, как те, кто бросает камни в женщину, изменившую мужу, как нацисты, убивавшие умственно отсталых и инвалидов. Разве то, что происходило на Спрогё, нельзя сравнить с советскими так называемыми психиатрическими лечебницами для диссидентов или с румынскими лечебными заведениями для умственно неполноценных? Конечно, можно, потому что мы нисколько не лучше!

Затем она отвернулась и исчезла в направлении туалета. Вероятно, желудочное волнение еще не совсем улеглось.

– Уф, – вздохнул Карл.

– Да, сегодня ночью она была слишком взволнованна, работая над историей острова, – тихо произнес Ассад, не желая, чтобы Роза его услышала. – На самом деле, мне показалось немного странным ее поведение. Возможно, вскоре она пришлет Ирсу на свое место.

Карл зажмурился. Время от времени у него возникало подозрение, особенно явственное сейчас.

– Думаешь, Роза сама подверглась подобному лечению, или на что ты намекаешь, Ассад?

Тот пожал плечами.

– Я только сказал, что в ней что-то свербит, словно в ботинок попал камень.

Некоторое время Карл смотрел на телефон, прежде чем снять трубку и набрать номер Ронни.

Прослушав достаточное количество гудков, он сбросил, подождал двадцать секунд и набрал снова.

– Алло, – прозвучал уставший голос, испорченный возрастом, алкоголем и ненормальным режимом сна.

– Привет, Ронни, – сказал Мёрк.

Ответа не последовало.

– Это Карл.

Вновь никакой реакции.

Тогда он повысил голос, затем еще немного повысил, после чего услышал какую-то активность в ответ в виде хрипа и влажного кашля. В пепельнице у него сейчас лежат наверняка не меньше шестидесяти окурков.

– Кто вы? – наконец оформилась фраза.

– Карл, твой кузен. Привет еще раз, Ронни.

Очередной приступ кашля в телефоне.

– Черт побери, какое нынче время суток? Сколько времени?

Карл взглянул на часы.

– Четверть десятого.

– Четверть десятого! Да ты совсем спятил, парень! Я не слышал тебя десять лет, а теперь ты звонишь в девять утра! – И он шмякнул трубку.

Ничего нового под солнцем. Карл представил себе Ронни. Конечно, абсолютно голый, не считая носков – с ними он никогда не расставался. С невероятно длинными ногтями, подбородок оброс щетиной. Высокий крупный мужик, который, неважно, в какой точке мира находился, лучше всего ощущал себя в ночи или сумерках. Если он полюбил ошиваться в Таиланде, то уж точно не ради улучшения цвета лица.

Не прошло и десяти минут, как он перезвонил.

– Что это за номер, Карл? Откуда ты звонишь?

– Из своего кабинета в полицейском управлении.

– О боже…

– Я кое-что слышал о тебе, и нам нужно поговорить, ладно?

– Что ты обо мне слышал?

– Что ты болтаешь о гибели своего отца в неких сомнительных заведениях по всему миру и вмешиваешь меня.

– Кто это говорит, будь он проклят?

– Другие полицейские.

– Значит, они ненормальные.

– Можешь приехать сюда?

– В полицейское управление?! Ты, видимо, шутишь. Скажи, ты совсем спятил на старости лет, с последней нашей встречи? Нет уж, если тебе приспичило встретиться, это должно быть офигенно важно.

Спустя мгновение он предложит какую-нибудь дорогую забегаловку. Причем платить должен будет Карл, и там обязательно будет алкоголь.

– Можешь пригласить меня на пиво с бутербродами, скажем, в «Зал Тиволи», прямо рядом с тобой.

– Не знаю такое заведение.

– Сразу за «Рио Браво», да знаешь ты. На углу Стормгэде.

Если придурок в курсе, что Карл знает «Рио Браво», какого черта не предложить встретиться там?

Они договорились о встрече, после чего Мёрк некоторое время размышлял над тем, что скажет идиоту, чтобы до того дошло наверняка.

«Видимо, Мона», – подумал он, когда телефон снова зазвонил. Взглянул на часы. Половина десятого, вполне может быть она. От одной лишь мысли Карл почувствовал внезапную слабость.

– Да-а, – произнес он, однако это оказалась не Мона, и голос был отнюдь не таким сладким.

Словно обухом по голове.

– Карл, можешь подняться к нам? – спрашивал Томас Лаурсен.

Он был самым талантливым техником из Западного полицейского округа до тех пор, пока пресыщенность работой и огромный выигрыш в лотерею, который он затем потерял на неудачных инвестициях, не остановили его. Теперь он стал прекрасным менеджером в столовой на пятом этаже, насколько доходило до Карла по слухам. Мёрк уже давно собирался заскочить к нему. Так почему не прямо сейчас?

– Томас, о чем речь?

– О вчерашнем трупе на Амагере.

Единственное, что напоминало о прежнем из тех времен, когда полицейское руководство еще не приняло решение о ее модернизации, было удивительно плохо организованное пространство.

– Все хорошо? – спросил Карл у крупного мужчины.

Вместо ответа тот как-то неопределенно хмыкнул.

– Не думаю, что смогу заплатить за «Феррари», которую буквально вчера себе выписал, – сказал он с улыбкой и потащил Карла на кухню; улыбка его исчезла. – Знаешь ли ты, насколько громогласны бывают те, кто приходит сюда пообедать? – тихо сказал он. – Я вот не знал, пока не стал тут работать.

Он откупорил банку «Пилзнера» и протянул Карлу.

– Послушай, если я скажу тебе, что слышал тут разговоры о том, что вы с Баком в контрах относительно дела на Амагере, это имеет под собой какие-то основания?

Карл сделал глоток. Надо приготовиться услышать много чего нового.

– Не совсем, а что такое?

– По крайней мере, вчера Бак намекнул кое-кому из бывших коллег, что ты как-то подозрительно легко избежал нападения в том самом бараке на Амагере, где убили Анкера, а Харди сделали инвалидом. Что ты просто хотел, чтобы все выглядело так, словно и на тебя покушались. Что ранение, какое ты получил в висок, не могло лишить тебя сознания, и что можно было запросто симулировать его.

– Вот ведь дьявол… Видимо, он разболтал все здесь, еще до того как я принялся помогать ему с делом его сестры… Вонючая неблагодарная задница. И кто же перенял эстафету по распространению слухов?

Лаурсен покачал головой. Видимо, не скажет. Здесь наверху, наверное, каждый мог безнаказанно болтать все, что ни попадя. Однако замолкал, если слухи касались его самого.

– Многие здесь так думают о тебе, Карл. Но, боюсь, есть кое-что еще.

– А что еще? – Мёрк отставил пиво на холодильник. От него не должно вонять пивом, когда он через пару мгновений будет стоять перед начальником отдела убийств и отчитываться.

– Вчера судмедэксперты обнаружили в кармане трупа много интересного. Например, монету, попавшую в складку. Одна крона, если точнее. Ну да, они нашли целых пять датских монет, но эта была самая новая.

– И какого она оказалась года?

– Не такая уж и старая. Две тысячи шестого. То есть труп пролежал в земле максимум четыре года. Но там было и еще кое-что.

– Понятно. Что еще?

– Две монеты были завернуты в пищевую пленку, и на них обнаружены отпечатки пальцев. Отпечатки правых указательных пальцев двух разных людей.

– Удалось ли понять чьи?

– Да. Они оказались довольно отчетливыми и прекрасно сохранились, так что, сдается мне, монеты не просто так были завернуты в пленку.

– Кому принадлежат эти отпечатки?

– Один – Анкеру Хойеру.

Карл выпучил глаза. На мгновение увидел перед собой недоверчивое лицо Харди. Услышал его раздраженный голос, когда тот говорил о кокаиновой зависимости Анкера. Лаурсен вновь протянул Карлу пиво, после чего остановил на нем взгляд бегающих глаз.

– А второй отпечаток, Карл, твой.

Глава 16

Курт Вад мгновение помедлил, взвешивая письмо Нэте в своей руке, и вскрыл его с совершенно незаинтересованным видом, словно там была реклама от очередной фармацевтической компании.

Нэте была первой, с кем удалось провернуть незаконную операцию, но с тех пор такие операции исчислялись многими десятками. Так к чему сейчас было заморачиваться этой крестьянкой? Каким образом ее мнение и мысли могли его заинтересовать?

Курт несколько раз прочитал письмо и отложил его с улыбкой.

Жалкая тварь, она рассуждала о благотворительности и прощении, он такого не ожидал. Разве можно верить хоть единому слову из того, что она написала?

– Прекрасная уловка, Нэте Германсен, – произнес он вслух, – но я должен тебя проверить.

Он толкнул верхний ящик стола, так что раздался негромкий щелчок из угла. Затем слегка отодвинул столешницу, которая сразу отъехала в сторону, обнажив полость примерно в сантиметр глубиной, где хранилась его незаменимая записная книжка с адресами и телефонами.

Курт открыл одну из первых страниц, набрал номер и представился.

– Мне нужен кое-какой личный номер, ты не мог бы помочь? А именно – номер Нэте Германсен, возможно, она представлена фамилией мужа, Росен. Живет по адресу Пеблинге Доссеринг, 32, пятый этаж, Нёрребро, Копенгаген. Да-да, она, точно. Помнишь ее? Да, у нее был умный муж, хотя я считаю, в последние годы жизни рассудительность покинула его в некоторых делах… Уже нашел номер? Отлично.

Вад записал личный номер Нэте Росен и поблагодарил, напомнив собеседнику, что ответная услуга будет оказана с величайшим удовольствием, как только понадобится. Такова уж суть братства. Затем он еще немного порылся в своей записной книжке, нашел еще один телефон, набрал его и положил на место книжку, опять задвинув столешницу до щелчка.

– Свенне, привет, это Курт Вад, – поздоровался он, когда трубку взяли. – Мне необходимы кое-какие сведения о Нэте Росен, ее личный номер у меня есть. По имеющейся у меня информации, в данный момент женщина проходит лечение в одной из больниц, и мне бы хотелось подтвердить данный факт… Да, вероятно, в Копенгагене. Сколько времени понадобится на выяснение? Ну, если бы ты сегодня сообщил, я был бы очень рад. Постараешься? Договорились. Огромное спасибо.

Потом откинулся на спинку кресла и перечитал письмо. Оно было удивительно складно сформулировано и выверено на наличие каких бы то ни было орфографических ошибок. Даже пунктуация была безупречна, а потому у него не оставалось сомнений, что ей кто-то помог. Страдающая дислексией, ограниченная, практически без школьного образования. Как будто она была способна его обмануть…

Он криво усмехнулся. Первое, что приходило на ум, – ей помогал адвокат. Разве там не было упомянуто, что адвокат будет присутствовать на встрече, если Курт примет приглашение?

Вад громко рассмеялся. Он ведь не собирается никуда идти.

– Курт, ты что, смеешься наедине с самим собой?

Он повернулся к жене и слегка качнул головой.

– У меня просто прекрасное настроение, – сказал он, обняв супругу, когда она приблизилась к столу.

– Иначе и быть не может, друг мой. Тебе ведь все удалось.

Курт Вад кивнул. Он действительно чувствовал полное удовлетворение.

После того как отец оставил работу, Курт унаследовал всю его практику и клиентуру, истории болезней пациентов с незапамятных времен и различные картотеки «Комитета против разврата» и «Сообщества датчан». Важнейшие для Курта документы – сущий яд, попади они в неправильные руки. И все же они были не настолько опасны, как работа, возглавленная им, – работа на «Секретную борьбу».

Она заключалась не только в том, чтобы отыскивать беременных, чьи дети не заслуживали появиться на свет. Это была кропотливая работа по вовлечению в свой круг опытных профессионалов. Людей, которые ни за что в жизни не рискнули бы разгласить идеи, лежащие в основе тайного сообщества.

Спустя несколько лет место работы Курта на Фюне стало отличным координационным центром «Секретной борьбы», однако постепенно, по мере все большей концентрации абортов в столичном регионе, он решил покончить с прошлым и перебраться в Брёндбю. Не то чтобы это был какой-то особо интересный пригород Копенгагена, но зато лежал практически в эпицентре событий. Неподалеку от центральных больниц, а значит, от наиболее профессиональных врачей и специалистов с огромным опытом, а также, что немаловажно, совсем близко к возможной клиентуре сообщества.

Здесь же, в пригородной коммуне, он познакомился со своей женой Беатой в середине 1960-х годов. Прекрасная женщина, да к тому же еще и медсестра, с прекрасными генами, преисполненная глубоким патриотизмом и позитивным настроем. Она чрезвычайно помогала Курту.

Еще до свадьбы Вад посвятил ее в свою работу, рассказав, к чему в конечном итоге ведет «Секретная борьба». Возможно, он ожидал какого-то протеста или, в лучшем случае, настороженного отношения к данной работе, однако, вопреки его ожиданиям, она проявила понимание и даже определенную инициативу. Да, в действительности именно жена обеспечила им связи с медсестрами и акушерками. Не менее двадцати пяти рекрутеров, как она сама их называла, Беата привлекла в организацию всего за один год, и с этого момента дела пошли в гору. Она же придумала и название «Чистые линии» и высказалась за усиление политической деятельности «Секретной борьбы» наряду с практической работой.

Идеал женщины и матери.

– Беата, смотри-ка…

Он протянул ей письмо Нэте и дал дочитать до конца, не прерывая. Она читала письмо с улыбкой. С той самой обаятельной улыбкой, какую унаследовали от нее два их замечательных мальчика.

– Сильно! И что ты ей ответил? – поинтересовалась она. – В этой болтовне есть какой-то смысл? У нее действительно имеются такие деньги?

Курт кивнул.

– Несомненно. Однако у нее на уме явно не желание меня озолотить, будь уверена.

Он встал и отодвинул штору, скрывавшую всю заднюю стену комнаты, обнажив пять огромных шкафов из темно-зеленого металла, которые он берег как зеницу ока уже многие годы. Через месяц будет готов большой пожарный шкаф в старом сарае, пока что служащий подсобкой, и тогда он все перенесет туда. Никому помимо посвященных делать там было нечего.

– Я до сих пор помню номер, – смеясь, сказал он и выдвинул ящик из второго шкафа. – Вот, – он бросил жене серо-белую папку.

Курт уже давным-давно не извлекал ее, а зачем? Однако, увидев обложку, он все же откинул голову назад и на секунду задумался.

Шестьдесят три предыдущих медицинских журнала с историями болезни были их с отцом совместными делами, но вот это было исключительно его дело. Первое дело, свершенное им самостоятельно на благо «Секретной борьбы».

На нем красовалась надпись «Журнал № 64».

– Она родилась восемнадцатого мая тридцать седьмого года. То есть всего на неделю старше меня, – сказала супруга.

Он засмеялся.

– Да, однако разница состоит в том, что тебе пятьдесят, а дашь тридцать пять, а ей тоже пятьдесят, но она наверняка похожа на шестидесятипятилетнюю старуху.

– Я смотрю, Нэте побывала на Спрогё… Каким образом она научилась так складно формулировать мысли?

– Может, ей помогли? Думаю, не без этого.

Курт привлек жену к себе и сжал ей ладонь. Его слова звучали неуверенно. По сути, Беата и Нэте были на редкость похожи, и именно этот тип женщин он предпочитал. Светловолосые голубоглазые северянки с округлыми формами и прекрасными пропорциями, с гладкой кожей и нежными губами. Такие женщины вызовут восторг у любого мужчины.

– Ты говоришь, есть основания полагать, что она вряд ли стремится тебя озолотить. Но почему? В твоем журнале написано, что ей сделали выскабливание в пятьдесят пятом году, тут нет ничего такого серьезного.

– У Нэте Германсен всегда в запасе несколько личин, и она имеет обыкновение выставлять наружу наиболее подходящую для конкретных обстоятельств. Конечно, это следствие глупости, психопатических склонностей и деформированной самооценки. Естественно, я умею управляться с такими людьми, но все-таки приму соответствующие меры предосторожности.

– Какие?

– Я послал запрос через общество. Таким образом мы узнаем, действительно ли она настолько больна, как хочет казаться, судя по письму.

Уже на следующее утро Курт Вад получил ответ на свой вопрос, и его догадки подтвердились.

Человек с данным личным номером не был занесен ни в журналы официальных лечебных заведений, ни частных клиник, с тех пор как Нэте вместе со своим мужем попала в аварию в ноябре 1985 года. После пребывания в больнице Нюкёбинг Фальстера да еще пары контрольных визитов в ту же самую больницу и Королевский госпиталь никаких сведений зарегистрировано не было.

Так какого черта в таком случае добивалась Нэте Германсен? Почему она соврала о своей болезни? Явно она стремилась завлечь его в свои сети благородными словами и правдоподобными объяснениями причин того, что происходит в данный момент. Но что собиралась предпринять Нэте, если он попадется на ее уловку? Его ожидает какое-то наказание? Или это попытка заставить его скомпрометировать себя? Неужели эта женщина не понимает, что он чрезвычайно осторожный человек?

Она думает, что поставит рядом с ним диктофон и выведает все его тайны и планы?

Курт рассмеялся.

Да Нэте просто тупая корова, если рассчитывает подловить его.

Как она рассчитывает доказать, что он когда-то подверг ее операции? Все уже давно опроверг адвокат Нёрвиг.

Курт рассмеялся своим мыслям. Менее чем за десять минут он мог вызвать кучку рослых националистически настроенных датских парней, привыкших скручивать хулиганов в случае необходимости. Если он примет приглашение и в пятницу явится к Нэте Германсен, предупредив громил, еще надо будет поглядеть, кто окажется наказанным и кто по-настоящему удивится.

Курт не мог остановиться. Идея выглядела очень заманчивой, однако на тот же день было намечено первое заседание локального филиала организации в Хадстене, так что развлечению приходилось предпочесть более важные задачи.

Он пихнул письмо через край стола в мусорную корзину, подумав, что в следующий раз, когда она предпримет нечто подобное, он раз и навсегда покажет ей, кто здесь главный и какие последствия это влечет за собой.

Войдя в свой кабинет для консультаций, Курт довольно много времени потратил на то, чтобы надеть докторский халат и хорошенько расправить его; униформа особо убедительно демонстрировала окружающим его авторитет и могущество.

Затем он сел за стеклянный стол, взял в руки календарь и принялся просматривать список встреч. День выдался не сильно напряженный. Направление на аборт, три консультации о планировании беременности, еще одно направление на аборт, затем единственное мероприятие на благо «Секретной борьбы».

Первая пациентка, вошедшая к нему в кабинет, оказалась странноватой и совершенно подавленной девушкой. Лечащий врач сказал, что она здоровая, хорошо воспитанная студентка, желавшая сделать аборт из-за измены парня и последовавшей депрессии.

– София? – уточнил он и улыбнулся ей.

Она поджала губы, уже готовая расплакаться.

Вад молча посмотрел на нее. Приятные голубые глаза, узкий высокий лоб. Красивая форма бровей и ушей, плотно прижатых к голове. Худые, сильные и изящные руки.

– Твой возлюбленный тебя бросил, и тебе от этого грустно, София. Ты очень любила его, насколько я могу судить.

Она молча кивнула.

– Потому что он был хороший симпатичный парень?

Снова кивок.

– Однако, возможно, он не так уж умен, раз избрал столь простое решение – избежать проблем?

В ответ последовало возражение, как он и предполагал.

– Нет, он совсем не глупый. Он учится в университете, куда собираюсь поступать и я.

Курт Вад склонил голову.

– Ты не слишком рада произошедшему, София, верно?

Она повесила голову и снова затрясла ею, принявшись плакать.

– В данный момент ты работаешь в обувном магазине своих родителей; разве тебе не нравится твоя работа?

– Нравится. Но это лишь временно. Проблема в том, что мне надо подумать и об учебе.

– София, что говорят родители о твоем желании сделать аборт?

– Ничего. Говорят, что я имею право сама принимать сложные решения. Они не вмешиваются. По крайней мере, в негативном смысле.

– А ты уже твердо решилась?

– Да.

Курт встал, опустился в кресло рядом с ней и взял ее за руку.

– София, послушай. Ты здоровая и крепкая молодая женщина, и жизнь ребенка, от которого ты стремишься избавиться, полностью зависит от твоего решения. Уверен, что если ты передумаешь, то сможешь обеспечить ему достойную жизнь. Ты не хочешь, чтобы я позвонил домой, твоим родителям, и узнал о том, каково в действительности их отношение к ситуации? Мне кажется, у тебя замечательные родители, они просто не хотят принуждать тебя что-либо делать; может, мне стоит послушать их мнение? Что ты на это скажешь?

Она вскинула голову, словно он заговорил о чем-то необыкновенно серьезном. Настороженная, готовая к протесту и очень-очень сомневающаяся.

Курт Вад промолчал. Он знал: именно в этот момент важно сдержаться.

– Как прошел день, Курт? – поинтересовалась Беата, наливая мужу дополнительные полчашки чая.

Она называла такую его привычку three o’clock tea. В подобные моменты становилось особо очевидным удобство совмещения жилого дома и рабочего места под одной крышей.

– Хорошо. Утром мне удалось отговорить красивую и умную молодую женщину от аборта. Она сдалась, когда я убедил ее, что родители поддержат любое ее решение. Что она спокойно может завести ребенка и с присущим ей рвением продолжить работу в семейном магазине, что они помогут ей воспитывать ребенка и это никаким образом не повлияет на учебу.

– Отлично.

– Да, просто прекрасная девушка. Настоящая скандинавка. У нее родится чудесный ребенок на благо Дании.

Жена улыбнулась.

– А теперь? Видимо, сейчас тебе предстоит заняться кое-чем другим. В зале ожидания сидят люди. Доктор Лёнберг направил их?

– А ты точно видела? – Курт улыбнулся. – Ну да. Лёнберг по-прежнему отлично работает на организацию. Пятнадцать случаев всего лишь за четыре месяца. Ты вовлекла в нашу систему чрезвычайно эффективных людей, дорогая.

Спустя четверть часа дверь, ведущая из зала ожидания в приемный кабинет, отворилась. Курт сидел и изучал направления. На мгновение он поднял глаза на пациентов и благосклонно кивнул, сопоставляя представшую его глазам картину с тем, что вычитал из бумаг.

Описание было кратким, но весьма красноречивым.

«Мать, Камилла Хансен, тридцать восемь лет, пятая неделя беременности, – гласила запись. – Шестеро детей от четырех разных мужчин. На социальном обеспечении. Пятеро из шестерых получают специальное образование, старший в настоящее время учится в институте. Отец будущего ребенка, Джонни Хууринайнен, двадцать пять лет, трижды привлекался к суду за кражи, наркозависим от метадона. Образование обоих родителей ограничено средней школой. На протяжении последних недель Камилла Хансен жалуется на боли при мочеиспускании. Причина – хламидиоз, о чем пациентке сообщено не было. Я рекомендую прерывание».

Курт кивнул сам себе. Действительно прекрасный человек во всех отношениях, этот Лёнберг.

Затем он поднял голову на странную пару.

Словно насекомое, функционирующее исключительно как механизм размножения, восседала будущая мать, страдающая избыточным весом, насквозь прокуренная, с сальными растрепанными волосами, и рассчитывала на то, что он поможет ей родить очередное абсолютно никчемное чадо, подобных которому у нее уже насчитывается шесть штук. Что он позволит новым существам, содержащим в себе дурной генетический материал от двух недочеловеков, появиться на улицах Копенгагена. Но Курт надеялся сделать кое-что другое.

Он улыбнулся им, после чего на паре тупых лиц обнажились совершенно гнилые зубы. Неужели они не могли прилично выглядеть, хотя бы когда улыбались? Поистине жалкое зрелище.

– Камилла, у вас какие-то трудности во время мочеиспускания, верно я понимаю? Давайте посмотрим?.. Джонни, вы пока можете побыть в зале ожидания. Уверен, моя супруга принесет вам чашечку кофе, если вы желаете.

– Мне бы лучше колы, – ответил парень.

Курт улыбнулся. Конечно, можно и колы. Через пять-шесть стаканов с колой он получит свою Камиллу обратно. Она слегка расстроится из-за того, что врачу пришлось прибегнуть к выскабливанию, и будет пребывать в блаженном неведении о том, что такая необходимость возникла у нее в последний раз.

Глава 17

Оправившись от шока, полученного от сообщения о том, что монета с отпечатками его пальцев находилась в компании с гниющим трупом, Мёрк пожал Лаурсену руку и попросил держать его в курсе, если вдруг обнаружатся еще какие-нибудь факты. Любые относящиеся к делу. Новые технические улики, какие отдел захочет утаить от него, или высказывания людей, которые вдруг случайно проговорятся о чем-то. Карл желал быть в курсе всего.

– А где Маркус? – спросил он у Лизы на третьем этаже.

– Обсуждает что-то с несколькими сотрудниками, – как ни в чем не бывало ответила она. Ему показалось, или она действительно избегала смотреть ему в глаза? Может, у него уже началась паранойя?

В следующее мгновение женщина подняла голову и заигрывающе посмотрела на него.

– Ну как, Карл, удалось вчера разделаться с гусем? – сказала она, сопроводив свои слова такой издевательской усмешкой, какую цензура вырезала бы из любого фильма пятидесятых годов.

Уф, если ее занимает вопрос, удалось ли Карлу оттянуться накануне вечером под одеялом, значит, слухи о монете с его отпечатками пальцев еще не стали темой номер один в разговорах отдела.

Мёрк ворвался в комнату для совещаний, не обращая внимания на три десятка глаз, уставившихся на него.

– Извини, Маркус, – обратился он к выздоравливающему бледному мужчине с изумленно задранными бровями, причем так громко, что слышно было всем присутствующим. – Но есть тут кое-какие дела, и о них надо позаботиться, прежде чем процесс выйдет из-под контроля.

Он повернулся к людям на стульях. Большинство мучились от последствий диареи и насморка последних пары дней. Отощавшие, красноглазые и довольно агрессивные на вид.

– Здесь бродят слухи о моем участии в перестрелке на Амагере. Мне приписывают то, к чему я не имел никакого отношения, уверяю вас. Больше не желаю слышать ничего относительно этой темы, поняли? У меня нет ни малейшей догадки, почему в кармане обнаруженного там трупа оказались монеты с нашими с Анкером отпечатками пальцев. Однако если вы основательно пораскинете своими воспаленными от лихорадки мозгами, видимо, все же придете к такому выводу – вас хотели заставить найти эти монеты сразу после обнаружения трупа. Вам пока что все ясно?

Он оглядел собравшихся. Нельзя было назвать реакцию на его тираду особенно оживленной.

– Так вот. Вы ведь согласитесь со мной, что захоронить тело спокойно могли в другом месте? Например, можно было просто закопать его в землю, однако его не зарыли. Значит, вся эта галиматья указывает на то, что обнаружение трупа само по себе не имеет важного значения, и те, кто совершил преступление, стремились навести следователей на ложный след, верно?

Ни на одном лице по-прежнему не выражалось согласия – впрочем, как и протеста.

– Черт возьми. Да, я прекрасно понимаю, вы задавались вопросом, что за чертовщина произошла тогда на Амагере во время стрельбы и почему я с тех пор не принял участия в расследовании данного дела. – Мёрк посмотрел прямо на Терье Плуга, сидевшего в третьем ряду. – Так вот, Плуг, причина того, что я не желаю больше думать о случившемся тогда, заключается просто-напросто в том, что мне стыдно за то, что произошло в тот день, ясно? И не потому ли Харди сейчас лежит в моей собственной гостиной, а не у вас дома? Это мой личный способ борьбы. Я не избегаю его теперь, но вполне возможно, что в тот момент я не поступил так, как должен был.

Пара человек заерзали на стульях. Сигнал того, что в конце концов до них дошло? С другой стороны, может, они страдали от геморроя. От должностных лиц при исполнении можно было ожидать всего.

– И последнее. Как вы думаете, черт возьми, каково это, когда в одно мгновение два лучших друга истекают перед тобой кровью и вдобавок в тебя самого только что выстрелили? И, напомню, попали. Думаю, вам стоит задуматься. Последствия шока оказывают негативное влияние на психику.

– Никто тебя ни в чем не обвиняет, – сказал Плуг.

Наконец-то хоть какая-то реакция.

– И вообще, в данный момент мы обсуждаем другое.

Взгляд Карла скользнул по помещению. Кто знает, чем они занимались… Большинство из них ненавидели его от всего сердца. Неприязнь была взаимной.

– Ага! В таком случае, я считаю, нужно держать свой дурацкий язык за зубами и думать, прежде чем что-либо высказать вслух, вот что!

Он хлопнул дверью, так что затряслось все здание, и не останавливаясь устремился к рабочему столу, усевшись за который принялся искать спички, чтобы закурить проклятую сигарету, дрожащую в уголке рта.

В кармане трупа нашлась монета с его отпечатками пальцев, а он понятия не имеет, как и почему она там очутилась… Что за откровенная чушь!

«Почему? Почему? Почему?» – крутилось у него в голове. Теперь уклониться от дела не представлялось возможным. Черт, какое у него дурное предчувствие в связи с данными обстоятельствами…

Карл сделал глубокий вдох сквозь сжатые зубы и вновь почувствовал, как учащается пульс и становится громче сердцебиение. «Думай о чем-нибудь другом», – внушал он сам себе. Он ведь не собирается грохнуться в обморок от высокого давления. От этого умирали люди, находящиеся в более хорошей форме, нежели он. «Думай о чем-нибудь другом», – мысленно скомандовал Мёрк сам себе и закрыл глаза.

Ему захотелось выплеснуть всю скопившуюся злость на одного из тех, кто начал первым распускать слухи, – на Бака.

– Я непременно позабочусь о том, чтобы ты понял: подобное дерьмо со сплетнями не пройдет с Карлом Мёрком, – произнес он вслух, отыскивая телефонный номер.

– Что ты делаешь? Ты же разговариваешь сам с собой, – констатировал Ассад из дверей, сильно наморщив лоб.

– Не бери в голову. Я просто должен как следует вставить Баку за ту грязь, какую он обо мне распространяет.

– Ясно. Только сначала, Карл, думаю, тебе стоит послушать вот что. Я только что звонил одному человеку по имени Нильсен из полицейской академии и немного поговорил с ним о Розе.

Обалдеть как вовремя. Мёрк в который раз не на шутку рассердился на постоянную нацеленность Ассада на работу.

– Ну говори уже, если настолько срочно… Что он сказал?

– Так вот. Когда Роза пришла сюда в первый раз, помнишь, Маркус Якобсен просветил нас, что она не стала полицейским, так как провалилась на экзамене и водила машину из ног вон плохо?

– Из рук вон плохо, Ассад. Ну да, что-то в этом роде…

– Она действительно продемонстрировала ужасные навыки вождения. Нильсен сказал, что она перевернулась на повороте и разбила в лепешку три хороших автомобиля.

Впечатленный Карл кивнул.

– Вот как! Три автомобиля, говоришь?

– Да, тот, в каком сидела сама, машину инструктора по курсам экстремального вождения и еще один автомобиль, случайно оказавшийся рядом.

Мёрк попытался представить себе эту картину.

– Эффектное зрелище, это точно. В таком случае придется не давать ей ключи от нашей служебной машины, – пробурчал он.

– Карл, у меня еще не всё. Роза приплела сюда свою Ирсу. В тот момент, когда машины валялись днищами вверх.

Карл почувствовал, как у него опускается челюсть. Почти бессознательно он пробормотал:

– Аллилуйя и джекпот.

Хотя не имел в виду ни то ни другое. Если Роза прямо на курсах перевоплощалась в свою сестру Ирсу, то тут уж не до шуток, у нее явно были проблемы с восприятием реальности. Женщина находилась не в ладах с действительностью.

– Ну ладно, не особо приятная ситуация… И как же поступили преподаватели полицейской академии?

– Пригласили психолога пообщаться с нею. К тому моменту она снова стала Розой.

– Боже правый, неужто ты обсуждал это с ней? Надеюсь, что нет.

Ассад разочарованно посмотрел на него. Конечно, нет.

– Более того, Карл. Она работала конторщицей на «Стейшн-Сити», прежде чем перебраться сюда. Помнишь, что говорил о ней Брандур Исаксен?

– Слабовато. Что-то типа того, что Розе приглянулся автомобиль коллеги и она уничтожила какие-то важные документы.

– Да, и еще насчет спиртного.

– Также она переспала с парочкой сотрудников на рождественской вечеринке, где алкоголь лился рекой. Брандур, старый пуританин, предупредил меня, что нужно избегать предлагать ей спиртное.

Карл на мгновение с грустью подумал о Лизе в прежние времена, еще до того как она повстречалась со своим Франком. Ей бы не помешало дать немного алкоголя на рождественской вечеринке… Он мысленно улыбнулся.

– Ну, видимо, Исаксен завидует тем, на кого Роза обрушила свои женские чары, правильно? То, что она сделала на рождественской вечеринке, – это личное дело ее и тех парней, но никак не Брандура, мое или чье бы то ни было еще.

– Да, Карл, я ничего не имею против рождественских вечеринок и прочих ее дерзких выходок. Но зато уверен, что тогда она вновь становилась Ирсой. Я поговорил с несколькими людьми со «Стейшн-Сити», и все они прекрасно помнят это. – Брови Ассада взлетели вверх.

«Подумай только» – видимо, означала его мимика.

– По крайней мере, она переставала быть Розой, потому что, по их словам, говорила совершенно другим голосом и вела себя тоже совсем иначе. Возможно, это была какая-то третья личина, тут они не совсем уверены, – заключил Ассад, придав лицу обычное выражение.

Вот именно относительно такой информации следовало помалкивать. Третья личина, господи!

Карл осознал, что тирада, заготовленная им для Берге Бака, куда-то испарилась. Черт возьми, а он ведь ее заслужил…

– Тебе известно что-то по поводу того, почему Роза так поступает? – спросил он.

– Карл, она не проходила лечение в больнице, если ты об этом. Но у меня есть телефон ее матери, так что можно спросить у нее.

– Матери Розы?

Он совсем не глуп. Зрит прямо в корень проблемы.

– Отлично! А почему тебе самому этого не сделать?

– Потому что… – Сириец умоляюще посмотрел на Карла. – Потому что я просто не хочу. Если Роза вдруг узнает, пускай лучше обрушит свой гнев на тебя, ладно?

Карл пожал плечами. Будь что будет.

Он взял у друга телефон, жестом показал, чтобы Ассад исчез, набрал номер и принялся ждать. Это был один из старых телефонных номеров, начинающихся на 45. Люнгбю или Вирум, насколько он мог судить.

Может, день был и никудышный, но по крайней мере трубку на другом конце сняли.

– Ирса Кнудсен, – донеслось из трубки.

Карл не мог поверить своим ушам.

– Гм-м, Ирса?! – На секунду он засомневался, но в этот момент услышал из коридора, как Роза зовет Ассада. Значит, она еще на рабочем месте. – Да, простите, – продолжил он. – С вами говорит Карл Мёрк, начальник Розы. Вы ее мать?

– О нет, – она рассмеялась каким-то утробным смехом. – Сестра.

О проклятие, так, значит, сестра по имени Ирса все-таки существует? Голос был похож на голос Розиной версии Ирсы, но все же звучал несколько иначе.

– Сестра-близнец?

– Нет. – Ирса вновь засмеялась. – Среди нас нет близнецов, мы просто-напросто четыре сестры.

– Четыре?! – Возможно, он отреагировал слишком эмоционально.

– Ну да. Роза, я, Вики и Лиза-Мари.

– Четыре сестры… и Роза старшая… я не знал.

– У нас разница всего в один год. Отец с матерью пытались не откладывать это дело в долгий ящик, однако осознав, что мальчик все никак не получается, мамуля решила завязать. – Она завершила фразу хрюкающим смехом, столь характерным для Розы.

– Простите, на самом деле я звонил, чтобы поговорить с вашей мамой. Это возможно? Она дома?

– Сожалею. Мама не была дома три года. Квартира ее нового мужа на Коста-дель-Соль, очевидно, нравится ей больше, – хихикнула Ирса.

По всей видимости, забавная она была девчонка.

– Ладно, тогда перейду сразу к делу. Можно ли рассчитывать на конфиденциальность? Я имею в виду, что Роза не должна знать о моем звонке.

– О, нет-нет!

– Что ж, то есть вы собираетесь все рассказать Розе? Мне будет крайне жаль.

– Нет, не собираюсь. Мы давно не виделись с нею. Но расскажу остальным. У нас нет тайн друг от друга.

Беседа получалась какой-то странной, совершенно неожиданной.

– Ладно. Тогда я хотел бы поинтересоваться, не страдает ли Роза от каких-либо психических проблем или расстройства личности? Вы не в курсе, может, она проходила соответствующее лечение?

– Лечение не лечение, даже как-то не знаю, что ответить. Она приняла бо?льшую часть таблеток, прописанных нашей матери, когда умер отец. И понеслась с катушек – и унюхивалась, и напивалась, так что через кое-какое лечение потом все же прошла. Не знаю только, помогло ли.

– Помогло в чем?

– В том, что она отказывалась быть Розой, когда на нее находили приступы. Предпочитала превращаться в одну из нас или еще в кого-нибудь постороннего.

– Тем самым вы подтверждаете, что она больна, верно?

– Больна!.. По правде говоря, не знаю. Но у нее точно не все дома.

Карл уже и сам это понял.

– И она всегда такой была?

– Насколько помню, да. Но после смерти отца стало хуже.

– Ясно. На это были какие-то причины?.. Ох, простите, наверное, прозвучало как-то жестко. Гибель вашего отца сопровождалась какими-то особыми обстоятельствами?

– Да. Он погиб в результате производственной травмы. Его затянуло в механизм, так что пришлось сразу запаковать останки в брезент. Один мой друг говорит, что спасатели передали его в руки судмедэкспертов со словами: «Сможете ли вы извлечь из этого хоть что-нибудь?»

Она говорила удивительно спокойно. Почти цинично.

– Очень жаль. Ужасная смерть. Прекрасно понимаю, что трагедия в огромной степени повлияла на всех вас. И все же, насколько я понял, именно Роза совсем расклеилась…

– Тем летом она получила временную работу в офисе того же прокатного предприятия и видела, как брезент с телом перетаскивали на асфальт. Так что, да, именно Роза оказалась под наиболее сильным впечатлением.

Жуткая история. Кто бы не сошел от такого с ума?

– И вдруг она расхотела быть Розой – просто расхотела, и всё. Она преображалась в панка, на другой день – в элегантную даму или кого-то из сестер. Не знаю, действительно ли она больна, однако ни Лиза-Мари, ни Вики, ни я не хотим общаться с ней, когда она вдруг резко меняется и становится кем-то из нас; думаю, вы понимаете.

– А как вы думаете, почему она так изменилась?

– Я уже говорила. У нее не все дома. Наверняка вы тоже заметили, иначе вряд ли позвонили бы.

Карл кивнул. Роза была не единственной представительницей данного семейства, способной к дедукции.

– Позвольте задать еще пару вопросов. Вы блондинка с вьющимися волосами, любите розовый цвет и носите плиссированную юбку?

На другом конце провода раздался гогот.

– Чертовка, она уже все успела рассказать… Да, блондинка, с вьющимися волосами, верно. И цвет назвали верный. Например, в данный момент у меня розовый лак для ногтей и розовая помада. Но вот плиссированную юбку я не надевала уже давным-давно.

– А юбку в шотландскую клетку?

– Да, будучи подростком, после конфирмации я носила ее.

– Ирса, если вы пороетесь в шкафу, или куда там еще вы ее засунули, думаю, обнаружите, что такой юбки у вас давно уже нет.

Затем Карл с улыбкой опустился на кресло. Об оставшихся двух сестрах он почти ничего не знал, но если в один прекрасный день они объявятся в подвале в виде карикатуры в Розином исполнении, Ассад поможет с ними справиться.

«Зал Тиволи» действительно находился напротив «Рио Браво», однако это был никакой не «зал». По крайней мере, Мёрк никогда прежде не слыхал, чтобы залом называли подвал с высотой потолков два двадцать.

Кузен Карла расположился в самом конце помещения рядом с окном и в удобной близости от туалета. Когда Ронни устраивался в подобном заведении, он только и делал, что удалялся в уборную, дабы мочевой пузырь поспевал справиться с деятельностью, имеющей место на другом конце его всепоглощающего тела.

Ронни поднял руку, словно Карл был не в состоянии его узнать. Разумеется, он постарел, к тому же прилично поправился, но в остальном сохранился таким, какой был. Напомаженные волосы – не в стиле бесподобных рок-н-ролльщиков 1950-х годов, а в стиле какого-нибудь промасленного тенора из аргентинской «мыльной оперы» для малоимущих обитательниц провинции. «Убожество» – так описала бы этот стиль Вигга. Кроме всего прочего, он был облачен в плотную блестящую куртку а-ля мафиози и джинсы, которые не подходили к прочей одежде, да и самому Ронни не шли. Огромная задница и тонкие ножки. Наверняка это произвело бы прекрасное впечатление на неаполитанскую кокетку, но только не на Карла. И остроносые ботинки с пряжками… Короче говоря, перебор!

– Я уже заказал, – с этими словами Ронни указал на две пустые пивные бутылки.

– Я так полагаю, одна из них предназначалась для меня, – сказал Карл, а Ронни покачал головой.

– Еще парочку! – заорал он, подавшись к Мёрку. – Рад снова тебя видеть, братец. – Он потянулся к ладоням Карла, но тот вовремя успел отстраниться. Там присутствовали другие посетители. Они, чего доброго, еще распустят какие-нибудь сплетни.

Карл пристально посмотрел на Ронни и заявил:

– Я знаю, что ты рассказал Берге Баку в недрах тайского бара.

– Ну да, – сказал Ронни. – И что такого?

Он даже не пытался отрицать.

– Ронни, ты слишком много пьешь. Может, мне похлопотать в главном управлении и устроить тебе «Миннесоту»?[72] Да, и не думай, что я возьму на себя расходы. Однако, если ты продолжишь направо и налево трепаться о том, что укокошил своего отца, и приплетать к этому меня, вполне может случиться, что ты абсолютно бесплатно будешь обезврежен путем помещения в одну из наших замечательных тюряг.

– Вряд ли, у дела уже вышел срок давности. – Ронни улыбнулся пожилой даме, которая принесла тарелку и два пива.

Вяленая треска.

Карл бегло взглянул на меню. Рыбное безобразие стоило сто девяносто пять крон. Явно самое дорогое блюдо, и пускай Ронни сам платит, будь он трижды проклят.

– Спасибо, но пиво не для меня, – заявил Карл, сдвинув обе бутылки в сторону кузена, чтобы не возникло вопросов, кому поднести счет. – У убийств в Дании нет срока давности, – сухо сказал он, не обращая внимания на то, что официантка вздрогнула при этих словах.

– Старина, – продолжил Ронни, когда они вновь остались наедине, – доказать ничего нельзя, так что успокойся. Отец был ублюдком. Вполне возможно, он был любезен с тобой, но никак не со мной. А походы на рыбалку устраивались лишь ради того, чтобы произвести благоприятное впечатление на твоего отца. И ни хрена он не рыбачил. Как только мы помчались за девчонками, ехавшими по дороге, он вознамерился устроиться поудобнее на своем складном стульчике в компании с куревом и водочкой. И ср… он хотел на рыбу. Большую часть своего «улова», – Ронни жестом нарисовал в воздухе пару кавычек, – он приносил из дома. Разве ты не знал?

Полицейский покачал головой. Это никак не вязалось с образом дяди. Карл его любил, тот научил племянника многому.

– Нет, Ронни, ты что-то путаешь. Рыба была свежепойманной, и отец не был пьян, вскрытие показало абсолютно точно. Почему же ты мелешь вздор?

Ронни сдвинул брови и поджал губы, прежде чем ответить.

– Карл, ты был уже большим мальчиком. Ты видел лишь то, что хотел видеть. И, насколько могу судить, так и не вырос. Не хочешь слышать правду – плати и убирайся.

– Ну-ну, все-таки позволь мне услышать. Расскажи, как ты убил своего отца, и о моем присутствии при этом действе тоже.

– Вспомни плакаты, висевшие у тебя в комнате.

Что за дурацкий ответ?

– Какие плакаты?

Он рассмеялся.

– Только не заставляй меня поверить в то, что я помню, а ты нет.

Карл глубоко вздохнул. Кузен тронулся умом от выпивки.

– Брюс Ли, Джон Саксон, Чак Норрис. – Он изобразил пару движений каратиста. – «Поу-поу», «Выход Дракона», «Кулак ярости»… Такие вот плакаты, Карл.

– Из фильмов про каратистов?! Они висели у меня совсем недолго. К тому времени я их давно убрал. Что ты имеешь в виду?

– Джит Кун До-о-о! – неожиданно заорал он, так что треска кусками полетела из его рта, а сидящие за соседними столиками посетители чуть не выронили из рук чашки. – Помнишь свой боевой клич, Карл? Ольборг, Йорринг, Фредериксхавн, Нёрресундбю. Если фильм с участием Брюса Ли шел в каком-то из этих городов, ты оказывался тут как тут. Неужели не помнишь, чувак? Ты собирался посмотреть какой-то фильм, «запрещенный к просмотру детьми», и стоял перед билетной кассой. Значит, это произошло не сильно раньше, верно? Кажется, возрастные ограничения распространялись на лиц до шестнадцати, а когда погиб отец, тебе было семнадцать.

– О чем ты болтаешь, Ронни? При чем тут фильм?

Тот вновь перегнулся через стол.

– Ты обучил меня удару ребром ладони, Карл. Увидев девушек на дороге, ты больше не оглядывался назад. Именно в тот момент я ударил отца в шею. Несильно, но вполне достаточно. Ты когда-то объяснял мне, как нужно ударить, чтобы не сломать шею жертве, но причинить значительный вред. Я упражнялся дома на овцах, так что прицелился ровно в сонную артерию, ударил и пнул пяткой, вот и всё!

Карл увидел, что на краю стола дергается скатерть. Только бы он не решил продемонстрировать описываемый прием сейчас.

– Отодвинься немного, а то плюнешь рыбой мне на одежду, – попросил он. – Знаешь что, Ронни? Это полный бред, просто чушь! Я попрощался с дядей, и потом мы ушли с тобой одновременно. Неужели ты настолько травмирован его смертью, что тебе приходится выдумывать всякое вранье, чтобы спокойно жить дальше? Ты стал жалким.

Собеседник улыбнулся.

– Думай, что хочешь. Десерт будешь?

Карл помотал головой.

– Если еще когда-нибудь услышу, что ты говоришь о тех событиях в подобном духе, я покажу тебе «Джит Кун До».

Затем Карл поднялся и оставил приятеля наедине с остатками рыбы и, очевидно, серьезными размышлениями о том, как он будет выкручиваться со счетом. По крайней мере, до десерта дело точно не дойдет.

– Срочно к Маркусу Якобсену, – оповестил Карла постовой по возвращении.

«Если сейчас он покажет мне нос, я не на шутку расстроюсь», – подумал Мёрк, поднимаясь по лестнице.

– Сразу перейду к делу, Карл, – приступил Маркус, прежде чем успел закрыть дверь кабинета. – Спрошу тебя как есть. Ты знаешь, кто такой Пит Босвелл?

Мёрк нахмурился.

– Нет, мне это имя ни о чем не говорит, – ответил он.

– Только что мы получили анонимную информацию о трупе, обнаруженном на Амагере.

– Так… Терпеть не могу анонимную информацию. И что там?

– О том, что жертва – англичанин, Пит Босвелл, двадцать девять лет, негр родом с Ямайки. Исчез осенью две тысячи шестого года. Остановился в отеле «Тритон»; сотрудник торговой компании, зарегистрированной под названием «Кандалу Воркшоп». Торговля индийскими, индонезийскими и малазийскими предметами искусства и мебелью. Тебе о чем-либо это говорит?

– Абсолютно ни о чем.

– Весьма странно, ибо информация также гласит о том, что ты, Анкер Хойер и Пит Босвелл встречались в тот день, когда он пропал.

– Встречались? – Карл нахмурился. – Какого черта мне встречаться с человеком, импортирующим мебель и безделушки? У меня все время одна и та же мебель, с тех пор как я въехал в свой таунхаус. На новую нет денег. А если бы даже и были, то я отправился бы за нею в «Икею», как и многие другие граждане. Черт возьми, к чему ты клонишь, Маркус?

– Вот-вот, я и сам себе задаю тот же вопрос… Ну давай поглядим. Анонимные сообщения приходят, как правило, не один раз, – сказал он.

Ни слова о несвоевременном появлении Карла на совещании.

Глава 18

Гитта Чарльз напоминала картину, которая в свое время увлекла создателя, однако теперь стояла со стертой подписью в углу у перекупщика. В Торсхавне одно лишь имя заставляло ее ощущать свою особенность, и уже взрослой девушкой она пообещала себе, что, если когда-нибудь в ее жизни появится жених, она не откажется от своего имени. Девочка по имени Гитта Чарльз была сильной и стойкой. Будучи взрослой, она часто вспоминала себя маленькой. Обо всем, что было до того, как она выросла, не стоило и говорить.

Когда отец становится банкротом, мир рушится и исчезают надежды на будущее – по крайней мере, так произошло с Гиттой, ее матерью и младшим братом.

В Вайле они нашли безопасную, однако незавидную замену своей прежней жизни – квартиру, лишенную вида не только на гавань, но и вообще на море, – и вскоре семейство превратилось в трех отдельных человек, каждый из которых пошел своим путем, безразличный к другим. С шестнадцати лет – а это было тридцать семь лет назад – она не видела ни мать, ни брата, что ее вполне устраивало.

«Они и понятия не имеют о том, насколько все тут поизносилось», – подумала Гитта, как можно глубже втягивая дым от сигареты. С самого понедельника у нее не было во рту никакого пойла, и это сводило ее с ума. Вовсе не потому что она страдала от алкогольной зависимости, совсем нет. Однако небольшой толчок, легкий сквознячок в мозгу и кратковременное жжение на языке всегда словно вырывали Гитту из небытия. И если на книжке было немного денег – а сейчас, в конце месяца, их там не было вовсе, – можно было поблаженствовать пару дней в компании с одной-единственной бутылкой джина. Большего женщине и не требовалось, так что пьяницей назвать ее было нельзя. Просто она была немного расстроена.

Гитта на мгновение задумалась о том, не проехаться ли ей на велосипеде до Транебьерга – вдруг там окажется кто-то из старичков, обитателей дома призрения, еще помнящих ее. Может, повезет выпить чашечку кофе, да вот еще стопку вишневого бренди, ликера или портвейна… Женщина закрыла глаза и почти почувствовала на губах вкус алкоголя.

Да, всего одна рюмочка хоть чего-нибудь, и дожидаться социального пособия будет куда как легче. Проклятие, как редко оно выплачивается…

Гитта пыталась выпросить еженедельную выплату пособия, однако социальные работники вычислили этот фокус. Если выплачивать деньги каждую неделю, уже спустя пару дней она заявится с протянутой рукой и пустым карманом, а если выплачивать ежемесячно, то придет лишь под конец месяца. Весьма практично, она и сама это понимала. Не так уж она была и глупа.

Гитта посмотрела в сторону поля и разглядела почтовый автомобиль. Он катился от церкви Нордбю по улице Моруп Киркевай. В то время года такое случалось нечасто. Туристы исчезли, братья, которые в скором времени завладеют всем островом, были поглощены разборками на машинопрокатных станциях, а все остальные ждали выпуска теленовостей и прихода весны.

Вот уже почти два года она живет в фермерской пристройке, а хозяин ни разу так и не заглянул к ней. От одиночества Гитта пристрастилась к бутылке. Во многом она была воплощением островного жителя. Годы, проведенные на Фарерах, на Спрогё и вот теперь на Самсё, оказались для нее намного лучше лет, проведенных в больших городах, где все наступали друг другу на пятки и в то же самое время никому не было дела до остальных. Нет, острова словно созданы для таких, как она. Здесь можно лучше контролировать происходящее.

Вот почтовый фургон остановился у их двора; почтальон вышел из машины с письмом в руке. Фермер получал почту нечасто. Он принадлежал к типу людей, которым хватало рекламы из морупского «Бругсена», и местные жители, видимо, об этом знали.

Гитта была поражена. Неужели почтальон бросил письмо в ее ящик? Перепутал, наверное?

Едва фургон уехал, она укуталась в халат, влезла в тапочки и достала почту.

Подпись на конверте была сделана от руки, подобного письма она не получала в течение многих лет.

Сделав глубокий вдох в предвкушении и перевернув конверт, Гитта ощутила удивление и недоумение. У нее перехватило дыхание.

На конверте было написано – «Нэте Германсен».

Она перечитала имя и обратный адрес несколько раз, села за кухонный стол и потянулась за сигаретой. Долго сидела и смотрела на письмо, воображая содержание.

Нэте Германсен! Сколько же воды утекло!

Поздним летом 1956 года, спустя ровно полгода после своего двадцатидвухлетия, Гитта отправилась на почтовой лодке от Корсёра к Спрогё, переполненная ожиданиями, но практически не обладая информацией о месте, ставшем ее домом на многие годы.

Она лично побеседовала с главным врачом из Брайнинга, чтобы понять, подойдет ли для нее это место, и он смотрел на нее сквозь толстые очки в роговой оправе мудрым и ободряющим взглядом. Молодая, здоровая и полноценная девушка обязательно преуспеет в подобном месте, сказал он, и Гитта начала здесь работать.

Она знала, что такое душевнобольные. Среди них попадались представители довольно крутого нрава, но в основном с ними было легко справиться. Говорили, что там, на острове, проживали не такие тупые девушки, как в ее отделении в Брайнинге, и это вдохновляло Гитту.

Они высыпали на набережную стайкой в своих клетчатых длинных платьях, широко улыбаясь и нетерпеливо махая руками, и ей тогда пришло в голову лишь то, что у них жуткие волосы и чересчур широкие улыбки. Тогда же она узнала, что женщину, которую она должна была заменить, ненавидели больше остальных. Что девушки считали дни до того момента, когда появится почтовая лодка и увезет ее прочь.

Возможно, именно поэтому они встретили Гитту объятиями и восторженным писком.

– У-ух, ты мне нравишься! – воскликнула одна девушка.

Она была в три раза крупнее остальных и обняла медсестру так, что та в течение нескольких дней ходила вся в синяках. Ее звали Виола, и восторг, проявленный этим пышным телом, довольно скоро Гитте надоел.

Стало быть, ее ждали и радостно приветствовали.

– Я изучила ваши документы из Брайнинга. Кажется, вы предпочитаете именоваться медсестрой. Для вашего сведения: я не поддерживаю подобное обозначение, но не буду против того, чтобы оно за вами закрепилось. У нас нет обученного персонала, так что, возможно, мы немного прибавим вам работы, если остальным служащим покажется, что им есть на кого равняться. Так и договоримся?

В кабинете директрисы улыбаться было не принято, однако во дворе стояла кучка нерешительно улыбающихся девушек и украдкой поглядывала в сторону ее окна. Они с кривляниями жались друг к дружке и были похожи на смешных кукол.

– Ваши документы превосходны, однако хочу предупредить, что ваши распущенные волосы могут способствовать возникновению нежелательных стремлений у девушек, так что прошу убирать их под сетку, пока находитесь среди них. Я позаботилась о том, чтобы вашу комнату привели в порядок и помыли, и рассчитываю, что впредь вы будете следить за чистотой самостоятельно. Вы знаете, мы здесь более щепетильны в подобных вещах, нежели там, откуда вы приехали. Всегда чистая одежда, в том числе и на девушках, и утренняя гигиена является непременным условием.

Она выжидающе посмотрела на нее. Гитта кивнула.

Впервые она заметила Нэте, когда спустя несколько часов ее провели сквозь столовую воспитанниц к находящейся рядом столовой персонала.

Одна из девушек сидела у окна и так пристально глядела на воду, словно для нее существовала на свете лишь эта субстанция. Ни другие девушки, которые сидели вокруг и о чем-то щебетали, ни крупная Виола, бурно поприветствовавшая Гитту, ни еда на столе не могли вывести ее из абсолютно спокойного состояния. На ее лицо падал свет и формировал тени, казалось, они выдают ее сокровенные мысли. И пускай на короткий миг, но она полностью захватила Гитту.

Когда директриса представляла медсестру девушкам, они аплодировали, махали руками и выкрикивали свои имена, стараясь привлечь внимание. Лишь Нэте и еще одна воспитанница, сидевшая напротив, реагировали совсем иначе. Нэте повернула голову и посмотрела Гитте прямо в глаза. Она была погружена в себя, будто какая-то невидимая стена скрывала ее от проникновения извне. Вторая девушка озорным взглядом скользила вверх и вниз по фигуре Гитты.

– Как зовут ту тихую девчушку, которая смотрела в окно? – поинтересовалась она чуть позже, усевшись за стол вместе с остальными хозяевами заведения.

– Не знаю, кого вы имеете в виду, – ответила директриса.

– Ту, что сидела напротив заигрывающей.

– Вы имеете в виду, напротив Риты? А, вы говорите про Нэте, – отозвалась соседка по столу. – Она всегда сидит в том углу и пялится на море и чаек, бросающих мидий. Однако если вы думаете, что она тихоня, то сильно заблуждаетесь.

Гитта вскрыла письмо Нэте Германсен и прочитала его, ощутив дрожание рук. Дойдя до места, где та обещала подарить Гитте десять миллионов крон, она принялась хватать губами воздух и вынуждена была отложить письмо. В течение нескольких минут женщина бродила по крошечной кухне и не смела посмотреть в сторону письма. Она поправила банки из-под чая, протерла стол кухонным полотенцем и тщательно вытерла руки об себя, прежде чем вновь обратить взгляд на письмо. Там было написано – десять миллионов крон. А дальше говорилось про то, что к письму приложен чек. Гитта схватила конверт и убедилась в том, что это правда. В первый раз она его не заметила.

Затем женщина тяжело опустилась на стул и оглядела убогую комнату, чувствуя, как дрожат губы.

– От Нэте, – произнесла она несколько раз сама себе, прежде чем снять халат.

Чек на две тысячи крон. Это намного больше, чем стоили билеты на паром и поезд до Копенгагена и обратно. Она не сможет обналичить его в банке Транебьерга, ибо им она задолжала большую сумму, однако сможет продать его фермеру за полторы тысячи. А потом как можно быстрее отправится на велосипеде в продуктовый магазин в Морупе.

Гитта не справится в этой ситуации без сколь-нибудь осязаемой помощи. А ассортимент бутылок в «Бругсене» был более чем обширным.

Глава 19

Нэте собрала брошюры, аккуратно разложенные на кофейном столике, и переложила на подоконник. Красивые брошюры, где рекламировались симпатичные трехкомнатные апартаменты в Санта-Понса, Андрач и Порто-Кристо, несколько таунхаусов в Сон-Вида и Польенса, плюс один пентхаус в Сан-Тельмо. Разумные цены и большой выбор. Снова вернулись мечты, настало время для их осуществления.

В период суровых датских зим она стремилась уехать подальше, и Майорка казалась прекрасным местом. На фоне живописного пейзажа она станет пожинать плоды трудов своего мужа и достойно встретит старость.

Да, через два дня, когда все будет кончено, она закажет билет до Пальма-де-Майорка и отправится на поиски пристойного жилья. Спустя неделю ее уже и след простынет.

Нэте вновь вытащила список с именами и просмотрела его, в подробностях представляя, как все будет, ибо ничто нельзя было пускать на самотек.

Список был следующим:

Рита Нильсен 11.00–11.45

Уборка: 11.45–12.30

Таге Германсен 12.30–13.15

Уборка: 13.15–13.45

Вигго Могенсен 13.45–14.30

Уборка: 14.30–15.00

Филип Нёрвиг 15.00–15.45

Уборка: 15.45–16.15

Курт Вад 16.15–17.00

Уборка: 17.00–17.30

Гитта Чарльз 17.30–18.15

Уборка: 18.15-

Она кивнула, представив себе появление каждого из приглашенных. Ну вот, все выглядело абсолютно выверенно.

Как только очередной гость переступит порог ее квартиры, Нэте нажмет на кнопку отключения домофона. Когда визитер больше не сможет сопротивляться, она вновь включит домофонную связь. Если кто-то из жертв объявится и позвонит в дверь раньше назначенного часа, она попросит вернуться точно к оговоренному времени. Если кто-то, напротив, опоздает, она передвинет его в конец очереди и предложит прогуляться до Озерного павильона и пообедать за ее счет. Им придется подстраиваться под нее, обстоятельства и вознаграждение не оставляли им иного выхода.

А на случай, если они вдруг наткнутся друг на друга у входной двери, она приняла соответствующие меры предосторожности, назначив им время в такой последовательности, чтобы следующие друг за другом по списку люди никогда в своей жизни не пересекались. То есть, возможно, Курт Вад и Гитта Чарльз и были знакомы по больничной и лечебной практике, однако вероятность того, что такой человек, как Курт Вад, не соблюдет указанное время тютелька в тютельку, была крайне мала.

– Хорошо, что я оставила Гитту на конец, – вслух произнесла Нэте.

С нею никогда не знаешь, удастся ли соблюсти временные рамки. Она, видимо, никогда не заморачивалась подобными вещами… Да, план был прекрасный, и времени было вдоволь.

Никто из жильцов подъезда не впустит внутрь чужака, если только гость не пришел к ним самим, это абсолютно точно. Вороватые наркоманы с площади Блогорд успели продемонстрировать не один пример того, что следует опасаться незнакомцев.

Когда наконец все будет сделано, в ее распоряжении окажется весь вечер и вся ночь, чтобы завершить задуманное.

Единственное, чего ей не хватало, – удостовериться в полной непроницаемости помещения. И это необходимо было сделать.

Нэте взяла сумку для продуктов, вынула из ящика с инструментами отвертку, вышла на лестничную площадку и опустилась на колено перед входом.

Резьба на одном из винтов, которыми была прикручена табличка с именем, стерлась, однако после некоторых усилий ей все же удалось избавиться от него и снять табличку. Она положила ее в сумку, а затем спустилась на улицу.

Первым делом в мастерскую по ремонту ключей и обуви на Блогордсгэде, а затем в москательную лавку на Нёрреброгэде, решила женщина.

– Попробую успеть, – сказал человек за прилавком, взглянув на табличку Нэте. – Однако мне понадобится не менее часа для изготовления новой. Сначала мне надо поставить набойки на обувь.

– Я вернусь через полтора часа. А вы постарайтесь, чтобы почерк был таким же и фамилия написана верно.

«Вот и всё», – подумала она, выйдя из мастерской. На домофоне у внешней двери по-прежнему было написано «Нэте Росен», но тут она исправит все сама с помощью самоклеящейся этикетки и чернил. Отныне ее зовут Нэте Германсен, соответствующие документы уже подписаны и отправлены. Наверное, жильцы удивятся, ну и бог с ними.

– Мне нужно вещество с очень сильным запахом, – обратилась она к продавцу москательной лавки на Нёрреброгэде. – Я учитель биологии и завтра хочу устроить детям урок на тему обоняния. У меня дома есть кое-что с приятным запахом. Теперь вот ищу что-нибудь с резким и въедливым.

Продавец криво улыбнулся ей.

– Могу посоветовать вам скипидар, гидрат аммиака и керосин. И еще один совет – сварите пару яиц и прихватите с собой бутылочку уксуса. У детишек точно слезы брызнут из глаз.

– Спасибо. И еще, пожалуйста, формалин. Четыре-пять флаконов.

Они посмеялись, полиэтиленовый пакет с покупками оказался у нее в руках, и процесс был запущен.

Через два часа была прикручена новая табличка с именем «Нэте Германсен». На двери, за которой вскоре свершится месть, не должна была фигурировать фамилия «Росен».

Войдя в квартиру, она прошла на кухню, взяла восемь глубоких тарелок и отнесла в дальнюю комнату.

На обеденном столе для безопасности были разложены газеты. На них Нэте расставила тарелки и налила в каждую ароматную или вонючую жидкость: одеколон, лавандовую воду, скипидар, керосин, бензин, уксус, спирт и, наконец, гидрат аммиака.

Когда последнее вещество оказалось в тарелке, в ноздри Нэте ударил настолько резкий запах, что ей даже сделалось больно.

Она оставила бутылки на столе и как можно быстрее выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь.

– О-ох, – застонала женщина, устремившись в ванную, и принялась вновь и вновь окунать лицо в холодную воду.

Как же ужасна была смесь запахов всех этих веществ, и как же тяжело было избавиться от них! Создавалось ощущение, что через ноздри они проникали прямо в мозг.

Она проковыляла по всем комнатам и везде широко распахнула окна, чтобы испарения, вырвавшиеся наружу из герметичного помещения и пропитавшие ее одежду, побыстрее улетучились.

Спустя час Нэте закрыла окна, поставила пузырьки с формалином на нижнюю полку кухонного шкафа рядом с ящиком с инструментами, покинула квартиру и устроилась на скамейке на берегу озера.

Легкая улыбка затаилась в уголках ее рта.

Несомненно, у нее все получится.

После часа ожидания она была готова вернуться. Ноздри прочистились, одежда хорошо продулась мягким августовским ветерком. Нэте охватило ощущение благополучия и умиротворения.

Если, вопреки ожиданиям, хоть малейший запах просочится в коридор или в другие комнаты, ей придется трудиться всю ночь. Задача была ясна: она не знала, сработает ли план с формалином, а потому помещение должно быть абсолютно герметичным. В противном случае она не сможет позволить себе отправиться на Майорку, а ей так этого хотелось.

Переступив порог подъезда, женщина остановилась и принюхалась. Слабый аромат духов… ощущается даже легкий запах соседской псины… но ничего больше. По крайней мере, обоняние ее никогда не подводило.

Это упражнение она проделывала на каждом лестничном пролете – результат оставался тем же. Очутившись на пятом этаже, Нэте опустилась на корточки перед дверью своей квартиры, широко открыла клапан для почты и глубоко вдохнула.

Улыбнулась. По-прежнему ничего.

Тогда она вошла в квартиру навстречу тому самому свежему воздуху, который устремился в помещение час назад. На мгновение замерла, отключив зрение и всецело сосредоточившись на обонянии – единственном виде чувственного восприятия, какое в данный момент помогало ей отличить поражение от успеха. Тем не менее она ничего не почувствовала.

Проведя еще час в квартире, где не ощущалось ни малейшего следа испарений, Нэте наконец вошла в герметичный отсек в конце коридора.

Не прошло и секунды, как из глаз у нее хлынули слезы. Словно во время атаки нервно-паралитическим газом, резкое зловоние вторглось в каждую пору ее незащищенной кожи. Закрыв глаза и крепко зажав рукой рот, она ощупью пробралась к окну и распахнула его настежь.

Словно утопленник, Нэте высунула голову наружу и принялась глотать воздух, разразившись сильнейшим приступом кашля, которому, казалось, не будет конца.

Спустя четверть часа содержимое всех восьми тарелок было выброшено в унитаз и смыто несколько раз. После чего она вновь широко открыла все до единого окна квартиры и тщательно отмыла посуду. С наступлением вечера Нэте констатировала, что испытание пройдено успешно.

Женщина постелила на стол в герметичной комнате белую скатерть, достала шикарную фарфоровую посуду и накрыла стол. Хрусталь, серебро и аккуратные рассадочные карточки.

Все должно было выглядеть торжественно, ибо у нее намечался настоящий праздник.

Затем взглянула на кроны каштанов – листья уже начали желтеть. Хорошо, что она скоро уедет.

Прежде чем отправиться спать, Нэте не забыла закрыть окна в подготовленной комнате, после чего распределила прозрачный силикон по краю оконных рам и с удовлетворением посмотрела на свою работу.

Пройдет много-много времени, прежде чем окна вновь откроются.

Глава 20

Мрачные зловещие тучи сгустились у Карла над головой: дело о строительном пистолете с подозрениями Харди и отпечатками пальцев на монетах, свадьба Вигги со всеми последствиями для его кармана, прошлое Ассада, причуды Розы, идиотская болтовня Ронни и абсолютно провалившийся вечер Святого Мартина. Никогда раньше столько всего не обрушивалось на него одновременно. Он не успевал прийти в себя, а на него с ревом уже неслось очередное бедствие. Нет, такая куча проблем абсолютно не способствовала тому, чтобы в целом неплохой полицейский успешно раскрывал таинственные преступления. Любопытно, можно ли надеяться на то, что кто-нибудь создаст отдел, основной задачей которого станет решение собственных проблем?

Карл глубоко вздохнул, взял сигарету и включил новости на ТV-2. Зрелище других людей, заплывших жиром гораздо-гораздо больше его самого, всегда приносило ему некоторое облегчение. Лишь один взгляд на экран – и ты вновь отстранен от реальности. Пятеро взрослых мужиков, обсуждающих экономические взгляды правительства, что может быть бессмысленнее? Ведь эти разговоры все равно ни к чему не приведут.

Карл взял в руки бумагу, которую Роза положила на полицейский рапорт, пока он был у начальника отдела убийств. Какая-то жалкая половинка листа – неужели это действительно все, что ей удалось раскопать про Гитту Чарльз, медсестру с острова Спрогё?

Он прочитал текст, но нисколько не воодушевился.

Несмотря на то что Роза постаралась расспросить всех и каждого, никто в доме престарелых на Самсё не помнил ничего о Гитте Чарльз, как и о фактах воровства у пожилых людей, навещаемых Гиттой. Ничего не удалось выяснить и о ее пребывании в больнице Транебьерга, так как больницу уже закрыли, а персонал уволили. Мать давно умерла, а брат эмигрировал в Канаду, где и скончался несколько лет назад. Единственной реальной ниточкой, протянутой к ней, оказался некий мужчина. Он сдавал девушке комнату на улице Моруп Киркевай на острове Самсё двадцать три года назад.

Описание, данное Розой хозяину жилья, было весьма выразительным. «Мужчина тугодум или же просто упрям, как баран. С тех пор как его квартиранткой перестала быть Гитта Чарльз, он сдавал крошечную квартирку площадью двадцать один метр полутора-двум десяткам людей. Он помнил ее прекрасно, но не сообщил ничего выдающегося. Он – типичная деревенщина, у кого ботинки в дерьме и ржавые тракторы на заднем дворе. Такие обычно считают, что зарабатывать хорошие деньги возможно только нелегальным путем».

Карл отложил записку и принялся за изучение результатов полицейского расследования по делу Гитты Чарльз, лежавших внутри папки. Эти материалы тоже оказались довольно скудными.

Картинка на экране успела пару раз поменяться. Какое-то мелькание между двумя крупными народными собраниями в конгресс-зале и несколько пожилых лиц, улыбающихся всем и вся.

Журналист, комментирующий сюжет, не проявлял особого уважения к тем, о ком рассказывал.

– Теперь, когда после многочисленных попыток партии «Чистые линии» наконец удалось набрать необходимое количество подписей для участия в следующих выборах в фолькетинг, можно задать вопрос: достигла ли датская политика своего дна? Со времен Партии прогресса на места в фолькетинге не претендовала партия со столь специфическими установками и столь неоднозначного толка, по мнению многих, достойного осуждения. Сегодня на учредительном собрании основатель партии Курт Вад, неоднократно оклеветанный и фанатичный врач, специалист по вопросам фертильности, представил общественности своих кандидатов в фолькетинг. Среди новых кандидатов наблюдается целый ряд видных и прекрасно образованных личностей с выдающейся карьерой. Реальный прогресс для Партии прогресса. Средний возраст кандидатов – сорок два года, что идет вразрез с расхожими утверждениями о том, что «Чистые линии» – удел стариков. Так, основателю партии Курту Ваду на сегодняшний день восемьдесят восемь лет, а многие члены исполнительного комитета давно пенсионеры.

На экране появился высокий мужчина с белыми бакенбардами. Он выглядел гораздо моложе восьмидесяти восьми. «Курт Вад, врач, основатель партии», – гласила подпись.

– Ты видел мою заметку и полицейский рапорт об исчезновении Гитты Чарльз? – ворвалась в кабинет Роза.

Карл повернулся к ней. После разговора с ее настоящей сестрой Ирсой было сложновато относиться со всей серьезностью к внешнему виду Розы. Что, если она снова изображает кого-то еще?

– Э-э… да, слегка просмотрел.

– Не так уж много можно добавить к полицейскому рапорту, какой мы первым делом получили от Лизы. У полиции не было абсолютно никаких зацепок по ее делу, женщину просто объявили в розыск. Припомнили ее пристрастие к алкоголю, и хотя прямо нигде не говорится, что она была алкоголичкой, вполне логичной кажется версия, что она могла скончаться где-нибудь в дороге, пребывая в состоянии опьянения. Поскольку у нее не было ни родственников, ни коллег, ее дело быстро подверглось забвению. Вот так.

– Тут упоминается о том, что ее видели на борту парома, направлявшегося в Калундборг. Есть ли версия о том, что она свалилась за борт?

На лице Розы появилось раздражение.

– Нет, видели, как она сходила с парома, и я уже сказала об этом раньше. Наверное, ты не очень внимательно читал рапорт, верно?

Последнюю фразу Карл решил пропустить мимо ушей. Он был мастером отвечать вопросом на вопрос.

– А что сказал хозяин об ее исчезновении? – спросил он. – Он должен был удивиться, что ему не поступила очередная арендная плата.

– Но он не удивился, потому что за аренду платили непосредственно органы социального обеспечения, ибо в ином случае все деньги она пропивала, так сказали. Нет-нет, хозяин не такой простак, он даже не собирался сообщать властям об ее исчезновении; его это особо и не волновало – лишь бы денежки текли. А сообщил лавочник. Он рассказал, что Гитта приходила к нему тридцать первого августа с полутора тысячами крон в кармане и с каким-то налетом чванства в своем поведении. Лавочнику она сказала, что получила в наследство кучу денег и теперь едет в Копенгаген их получать, а он в ответ расхохотался, на что она обиделась.

Карл откинулся на спинку.

– Говоришь, в наследство? В этом утверждении есть хоть доля правды?

– Нет, я узнавала в суде по делам наследства. Никакого завещания.

– Гм. Это было бы чересчур просто…

– Так вот, я все же нашла кое-что интересное.

Роза взяла со стола папку и принялась копаться где-то в середине материалов.

– Вот. Лавочник заявил об ее исчезновении спустя неделю, потому что она вложила ему в ладонь купюру в пятьсот крон со словами, что, если через неделю она не вернется богаче на десять миллионов крон, деньги его. А если привезет богатство, то он должен вернуть ей бумажку и угостить чашечкой кофе с рюмкой водки. Так что лавочнику терять было особо нечего, верно? Вот именно поэтому он и согласился на спор.

– Десять миллионов! – Мёрк присвистнул. – Отлично, видимо, она пребывала в стране грез.

– Абсолютно. Но слушай дальше. Спустя неделю обнаружив в гавани ее велосипед, лавочник слегка насторожился.

– Да, оно и понятно. У него ведь все еще хранились ее денежки. А она была совсем не похожа на даму, способную выбросить пятьсот крон, – прокомментировал Карл.

– Именно. Вот как написано в рапорте: «Лавочник Лассе Бьерг выразил мнение, что, если Гитта Чарльз и впрямь не заполучила десять миллионов, навсегда распрощавшись со своей прежней жизнью и начав новую, с ней произошло нечто ужасное». А далее следуют фразы, которые я запомнила наизусть: «Ибо пятьсот крон были огромной суммой для Гитты Чарльз. С чего бы ей добровольно расставаться с такими деньгами?»

– Для начала следует отправиться на Самсё и поговорить с ним и с хозяином квартиры, а также немного изучить окрестности, – заключил Мёрк.

«Таким образом можно будет немного абстрагироваться от происходящего».

– Карл, этим ты ничего особо не добьешься. Лавочник находится в доме престарелых и сильно поврежден в рассудке; с хозяином я разговаривала, он совершенно пустое место, а имущества Гитты больше нет и в помине. Этот придурок распродал все на блошином рынке спустя совсем короткое время. Таким образом, он в итоге всеми вещами и распорядился.

– То есть совершенно тупиковый след.

– Тупиковее некуда!

– Итак, что же у нас имеется? На данный момент известно, что два человека, знакомые друг с другом, таинственным образом пропали в один день. Гитта Чарльз и Рита Нильсен. Первая женщина вообще не оставила после себя ничего, во втором случае у Лоны Расмуссен, бывшей сотрудницы Риты, по-прежнему хранятся некоторые ее личные вещи, однако это никак не способствует продвижению расследования. – Тут он собирался вытащить из пачки сигарету, однако пальцы застыли в воздухе под ледяным взглядом Розы. – Можно было бы отправиться к Лоне Расмуссен и покопаться в наследстве, но кто же согласится тащиться ради этого в Вайле?

– А она живет уже не в Вайле, – возразила Роза.

– А где же?

– В Тистеде.

– Еще более далекая дыра.

– Да, но все же это не Вайле.

Карл вытащил сигарету и хотел уже закурить, как вдруг обнаружил Ассада. Тот проскользнул в кабинет, уже отмахиваясь от дыма, которого пока не существовало и в помине. Черт побери, какие вдруг все стали нежные!

– Вы разговаривали по поводу Гитты Чарльз? – спросил Ассад.

Оба кивнули.

– Я еще ничего не добился в отношении рыбака Вигго Могенсена, – продолжил сириец, – но с Филипом Нёрвигом готово. Договорился встретиться с вдовой. Она по-прежнему проживает в частном доме в Хальсскове.

Карл отклонил голову назад.

– И когда состоится встреча? Если не прямо сейчас…

Веки Розы тяжело опустились на зрачки. Она выглядела очень уставшей.

– Карл, посмотри на ходики. Тебе не кажется, что мы и так здесь уже достаточно долго торчим?

Мёрк посмотрел на Ассада.

– Значит, завтра?

Коллега вытянул вверх большой палец.

– Мне можно будет взять машину?

Как бы не так.

– Карл, у тебя мобильник звонит, – Роза указала на вибрирующий на столе аппарат.

Мёрк взглянул на дисплей, где высветился незнакомый номер, и поднес трубку к уху. Из нее прозвучал не слишком приветливый женский голос:

– Здравствуйте, я говорю с Карлом Мёрком?

– Да, это я.

– В таком случае я хотела бы попросить вас приехать в «Зал Тиволи» и оплатить счет, оставленный вашим кузеном.

Карл досчитал до десяти.

– С какой стати я должен платить?

– У меня здесь имеется упаковка от бутерброда с целым романом на обороте. Зачитаю. «Сожалею, но мне необходимо убегать, чтобы успеть на мой рейс. Мой кузен Карл Мёрк, вице-комиссар полиции, отдел по расследованию убийств, главное полицейское управление, пообещал приехать сюда и оплатить данный счет. Вы его знаете. Он сидел вместе со мной за столом. Карл попросил меня приложить номер своего мобильного телефона на тот случай, если он окажется занят в ближайшее время, чтобы вы могли договориться, когда и каким образом кузен вам заплатит».

– Что? – воскликнул Мёрк.

На большее ему не хватило сил.

– Эту бумажку мы обнаружили на столе, когда подошли поинтересоваться, не желает ли он заказать еще что-нибудь.

Ощущение, возникшее у Карла в эту секунду, лучше всего можно было бы описать словом «абсурд». Словно ты новоиспеченный бойскаут и начальник дозора уговорил тебя полтора километра шлепать под проливным дождем, чтобы принести какую-нибудь ерунду.

– Скоро буду, – сказал он, твердо решив по пути домой заехать в Ванлёсе, чтобы нанести визит вежливости гражданину по имени Ронни Мёрк.

Жилье, которое снимал Ронни, не особо впечатляло. Даже какой-нибудь захудалый задний двор выглядел более импозантно. Ржавая железная лестница на фоне голого фасада, выход на обшарпанную бетонную платформу и стальная дверь высотой в полтора этажа. Напоминало вход в операторскую заброшенного кинотеатра. Карл пару раз толкнул дверь и услышал изнутри какой-то крик, спустя полминуты заскрипел замок.

На этот раз кузен был одет более гармонично. Он был в одном нижнем белье, декорированном шипящими драконами.

– Я уже откупорил пиво, – с этими словами Ронни втащил Карла в провонявшее благовониями помещение, освещенное частично торшерами с круговыми водопадами на абажурах, а частично – пестрыми лампами из рисовой бумаги с довольно эротичными рисунками.

– Это Майя, так я привык ее называть, – сказал он и указал на азиатку.

Таких худеньких женщин можно было бы уместить внутри Ронни три-четыре штуки.

Женщина даже не обернулась. Она стоя размахивала своими тонкими руками над кастрюлями, наполняя воздух ароматом пригородов Паттайи с добавлением пары столовых ложек древесного угля из Аллерёда.

– Ну да, она занята. Скоро ужин, – он уселся на раздолбанный диван, замаскированный похожим на саронг[73] куском ткани цвета карри.

Карл сел напротив и взял бутылку пива, которую Ронни поставил на столик из эбонитового дерева.

– Ты должен мне шестьсот семьдесят крон, плюс – объяснить, как ты можешь еще жрать после всего того, что поглотил в «Зале Тиволи».

Ронни улыбнулся и хлопнул себя по животу.

– Он хорошо натренирован, – заявил кузен, что побудило тайку обернуться, продемонстрировав самую белоснежную улыбку, какую Карлу доводилось встречать. Далеко не двадцать пять лет, и совсем не гладкое, словно зеркало, лицо, как обычно у женщин, привозимых из Таиланда. Была она довольно зрелая, с умными глазами.

«Один – ноль в пользу Ронни», – пришло в голову Карлу.

– Это ты меня пригласил. Я же сказал по телефону. Ты вызвал меня на встречу посреди рабочего дня, а это стоит денег, да ты и сам знаешь.

Карл сделал глубокий вдох.

– Вызвал? В рабочее время? Осмелюсь спросить, Ронни, чем же ты занимаешься? Нанялся профессиональным растягивальщиком маек размера S?

Тело тайки затряслось над кастрюлями в беззвучном смехе. Ронни широко улыбнулся. Кроме того, что она обладает чувством юмора, по-видимому, еще и понимает датский язык.

– Будь здоров, Карл, – сказал Ронни. – Рад очередной встрече.

– То есть можно не рассчитывать получить обратно шестьсот семьдесят крон?

– Не-а. Но ты можешь отведать самого вкусного «том-кха-кай», какого только можно пожелать.

– Звучит как-то токсично.

Тайка снова рассмеялась.

– Это всего лишь кокосово-куриный суп с чили, кафир-лаймом и калганом, – пояснил кузен.

– Ронни, послушай, – Карл вздохнул. – Хорошо, сегодня ты развел меня на шестьсот семьдесят крон, бог с ними. Тебе это удалось в последний раз. Но в данный момент я пытаюсь разобраться с множеством проблем, и наша сегодняшняя беседа меня беспокоит. Ронни, ты пытаешься каким-то образом меня шантажировать? Если так, то предупреждаю, что менее чем за пять минут тебе с твоей мини-Майей придется выбирать между районным судом и возвращением в вашу Питтипанну[74], или откуда вас там принесло.

Тут женщина обернулась и принялась что-то кричать Ронни на тайском языке. Он пару раз помотал головой и совершенно неожиданно рассердился, выразительно сдвинув брови. Затем обратился к Карлу.

– Хочу тебе сообщить: во-первых, это ты обратился ко мне сегодня утром с просьбой, а во-вторых, моя жена, Май-Инг-Тахан Мёрк, только что исключила тебя из списка желанных гостей.

Не прошло и минуты, как Карл очутился за дверью. Видимо, у этой женщины был прекрасный опыт разгона толпы с помощью активного размахивания кухонной утварью.

«Что ж, Ронни, наши пути вновь разошлись», – подумал он с мучительным ощущением, что вскоре они сойдутся снова. Затем почувствовал, как в кармане завибрировал мобильник, и понял, что звонит Мона, прежде чем посмотрел на дисплей.

– Привет, дорогая, – сказал он, стараясь звучать построже – ровно настолько, чтобы не напроситься на очередное приглашение.

– Если хочешь еще раз попытаться познакомиться с моей дочкой и Людвигом, у тебя есть шанс завтра, – сказала она.

Видимо, Мона провела большую работу среди своих близких.

– Конечно, – отреагировал Мёрк с большей готовностью, чем требовалось.

– Отлично. Завтра в семь у меня. И еще, пока не забыла: завтра в три у тебя встреча с Крисом в его кабинете. Ты бывал там раньше.

– Неужели? Что-то не припомню такого, – соврал он.

– Но тем не менее это так. И знаешь, Карл, тебе действительно нужно пойти. Я уверена.

– Но завтра я буду в Хальсскове.

– Ради бога, только не в три часа.

– Мона, я в порядке. Я больше не переживаю из-за дела о строительном пистолете.

– Я поговорила с Маркусом Якобсеном о твоем сегодняшнем истерическом припадке в зале для совещаний.

– Истерический припадок?

– А мне нужно быть абсолютно уверенной в том, что мужчина, которого я избрала себе в любовники, в психическом отношении пребывает в полном порядке.

Карл задумался над подходящим ответом, однако в голову ему ничего путного не приходило. Чтобы наилучшим образом выразить охватившие его в данный момент чувства, вероятно, ему не помешала бы парочка латинских высказываний, если бы он их знал.

– Ситуация такова, что тебе придется нелегко в ближайшее время. Я должна сказать, что в ящике с трупом обнаружили еще кое-что, и Маркус Якобсен попросил донести до тебя изменения в деле.

У него внутри все сжалось.

– Под трупом нашли бумагу. Фотокопия, запакованная в полиэтилен. На снимке убитый Пит Босвелл стоит между тобой и Анкером, обняв вас за плечи.

Глава 21

– Карл, ты выглядишь уставшим; давай я сяду за руль? – предложил Ассад на следующее утро.

– Я действительно устал, но нет, ты не сядешь за руль. По крайней мере, пока я нахожусь в машине.

– Плохо спалось?

Мёрк промолчал. Спал он отлично – правда, всего пару часов, потому что остальная часть ночи была посвящена размышлениям. Накануне вечером Маркус Якобсен переслал ему по электронной почте фотографию убитого, стоявшего плечом к плечу с Карлом и Анкером, тем самым подтвердив слова Моны.

«Сейчас технический отдел работает над выяснением, фальшивка этот снимок или нет. Лучше бы оказалась фальшивка – ты ведь согласен со мной?» – писал шеф.

Конечно, как же иначе. Естественно, лучше бы она оказалась подделкой, ибо именно таковой она и была. Кто знает, возможно, Маркус Якобсен пытался вызвать его на что-то типа исповеди…

Он никогда и рядом не стоял с убитым, знать не знал этого человека – и все-таки эта чушь стоила ему нормального сна. Если технический отдел не докажет поддельность снимка, отстранение Карла от должности окажется не за горами. Кто не был знаком с методами Маркуса Якобсена?

Карл смотрел на пробку впереди, играя желваками. Если бы он подумал хорошенько, они бы выехали на полчаса позже…

– Много машин, – заметил Ассад.

Этот человек был чрезвычайно наблюдательным.

– Да. Если проклятая пробка скоро не рассосется, мы будем в Хальсскове только к десяти.

– Но ведь у нас впереди целый день, Карл.

– Как бы не так! Мне нужно вернуться к трем.

– А-а, но тогда мне кажется, нужно выкинуть это устройство, – он показал на навигатор. – Мы удаляемся от шоссе, но ничего не выгадываем при этом. Я сам буду показывать дорогу, Карл. Буду следить по карте.

В результате они въехали в ворота дома, где жила вдова Филипа Нёрвига, на целый час позже, чем намеревались. По радио как раз начинался одиннадцатичасовой выпуск новостей.

– Многолюдная демонстрация перед домом Курта Вада в Брёндбю, – говорил диктор. – Организованная акция со стороны низших слоев общества началась с целью показать, насколько антидемократические принципы проповедуют «Чистые линии». Курт Вад заявляет…

На этом Карл выключил двигатель и ступил на усыпанный гравием двор.

– Если бы не Герберт…

Вдова Филипа Нёрвига кивнула в сторону своего ровесника семидесяти с небольшим, который вошел в гостиную, чтобы поприветствовать их.

– …то мы с Сесилией не смогли бы остаться жить в этом доме.

Карл вежливо поздоровался с мужчиной, приготовившимся сесть.

– Прекрасно понимаю, что для вас тогда было тяжелое время, – кивнул он.

Явно преуменьшение, ибо ее муж не только обанкротился, но еще и исчез в самый разгар этого бардака.

– Я спрошу у вас прямо, Миа Нёрвиг. – В этом месте он на секунду засомневался. – Ведь вы по-прежнему Нёрвиг?

Она почесала тыльную сторону ладони. Вопрос вызвал у нее смущение.

– Да, мы с Гербертом не женаты. Когда Филип исчез, я обанкротилась, так что мы не могли просто так взять и пожениться.

Карл попытался понимающе улыбнуться, но ему был абсолютно безразличен семейный статус как таковой.

– Можно ли предположить, что ваш супруг просто сбежал от всего, не выдержав груза навалившихся проблем?

– Только если вы не имеете в виду, что он совершил самоубийство. Филип был слишком труслив для такого поступка.

Ее слова звучали жестковато, однако, возможно, в действительности она предпочла бы, чтобы Филип повесился где-нибудь на дереве в саду. Наверное, это было бы лучше полной неопределенности в том, что с ним произошло.

– Нет-нет, я имею в виду, что он в прямом смысле слова сбежал. Что каким-то образом отложил немного денег и осел в какой-нибудь глухомани.

Женщина взглянула на него с удивлением. Неужели такая версия никогда не приходила ей в голову?

– Невозможно. Филип ненавидел путешествовать. Время от времени я упрашивала его поехать куда-нибудь недалеко – ну, что-то типа автобусного тура в Гарц, например. Всего на несколько дней. Но нет, он не соглашался. Филип терпеть не мог новые места. А иначе, вы думаете, зачем бы ему организовывать свою практику в этой дыре? Потому что отсюда всего два километра до места, где он вырос. Вот зачем!

– Допустим. Но возможно, учитывая обстоятельства, поездка стала для него насущной необходимостью. Травяные степи Аргентины или горные села на Крите живительно влияют на людей, у которых возникли проблемы на родине.

Она фыркнула и покачала головой. Ей явно казалось это совершенно немыслимым.

Тут вмешался мужчина, названный Гербертом.

– Простите, что встреваю, но пропавший человек был одноклассником моего старшего брата. А тот всегда говорил, что Филип – настоящее воплощение слабака. – Он выразительно взглянул на свою сожительницу, явно намереваясь укрепить свои позиции в качестве гораздо лучшего партнера, нежели его предшественник. – Однажды, когда их класс должен был ехать на Борнхольм, Филип отказался, заявив, что из речи тамошних жителей непонятно ни слова, так что ему там делать нечего. И хотя учителя были чрезвычайно недовольны, он все же настоял на своем. Филипа никогда нельзя было вынудить к тому, чего он не желал.

– Гм, не похоже на характеристику слабака… Впрочем, ситуации бывают разные. Ладно, отложим эту теорию. Не самоубийство, не бегство за границу. Значит, остается только несчастный случай и убийство. К чему вы больше склоняетесь?

– Я думаю, его погубило то проклятое общество, членом которого он являлся, – высказалась вдова, не спуская глаз с Ассада.

Карл тоже повернулся к нему, удивленно подняв черные брови. На его лбу образовались морщины.

– Кажется, не стоит об этом говорить, Миа, – вмешался с дивана Герберт. – Мы же ничего не знаем.

Карл уставился на пожилую женщину.

– Я не совсем понимаю. Какое общество? В полицейских материалах по делу нет ни слова ни о каком обществе.

– Действительно, прежде я никогда о нем не говорила.

– Так-так. Может быть, слегка приоткроете завесу – на что вы намекаете?

– Конечно. Общество называлось «Секретная борьба».

Ассад вооружился блокнотом.

– «Секретная борьба», какое литературное название… Звучит почти как добрый старый детектив из серии про Шерлока Холмса. – Мёрк попытался улыбнуться, однако внутри у него пробудились совершенно иные чувства. – И что это за «Секретная борьба»?

– Миа, мне кажется, не стоит… – попробовал возразить Герберт, но фру Нёрвиг не обратила внимания.

– Мне не так много известно, потому что Филип никогда ничего не рассказывал – видимо, ему запретили. Но теперь по прошествии многих лет я услышала кое о каких делах и делишках. Имейте в виду, я была его секретарем, – отвечала она, игнорируя протестующие жесты своего сожителя.

– О каких делах и делишках? – не унимался Карл.

– О том, что некоторые люди заслуживают право иметь детей, а некоторые – нет. О том, что время от времени Филип помогал проводить принудительные операции стерилизации. Он уже много лет делал это к тому моменту, как меня взяли на работу в ту же компанию. Когда приходил Курт, они часто вспоминали об одном старом деле. Видимо, первом совместном проекте, они называли его «дело Германсен». В последующие годы Филип также отвечал за контакты с врачами и другими адвокатами. Он управлял целой сетью.

– Ну, допустим. Но ведь это вполне отвечало духу времени, разве нет? Я имею в виду, с чего бы вашему мужу что-то угрожало в связи с работой на тайное общество? На протяжении долгого времени стерилизовали довольно много умственно неполноценных женщин, с одобрения и благословения властей…

– Да, но часто они стерилизовали и принудительно помещали в лечебницы совсем не слабоумных. Просто таким образом легче всего было устранить их. Цыганок, например. И матерей многодетных семейств, находящихся на социальном пособии, или проституток. Когда деятели «Секретной борьбы» заманивали таких женщин в свои консультационные кабинеты, пациентки зачастую выходили оттуда с перевязанными маточными трубами и уж наверняка без плода в чреве, если он там был.

– Мне необходимо все повторить. Вы утверждаете, что ими проводилось серьезное, радикальное и, как я понял, абсолютно незаконное вмешательство в женскую половую систему, причем зачастую без ведома самой пациентки?

Миа Нёрвиг взяла чайную ложку и помешала в чашке. Впрочем, совершенно напрасно, так как кофе был холодным и без сахара. Таков был ее ответ. Дальше им предстояло браться за дело самим.

– А осталось ли что-то от деятельности «Секретной борьбы»? Записи, картотеки, журналы, отчеты?..

– Нет, прямых свидетельств нету, но у меня сохранились папки с делами Филипа и кое-какие вырезки в его старом кабинете в подвале.

– Думаешь, это каким-то образом поможет разыскать твоего мужа? – заволновался сожитель. – Может, не стоит ворошить давно минувшие дела?

Миа Нёрвиг промолчала.

Тут Ассад поднял руку. Выражение его лица было болезненным.

– Простите, нельзя ли воспользоваться уборной?

Карл не любил сам ковыряться в стопках старых бумаг, у него имелись помощники. Но когда один помощник сидел на унитазе, а второй охранял тылы на рабочем месте, ему все же приходилось действовать самому.

– Где будем искать? – спросил он у женщины, стоявшей посреди кабинета и нерешительно осматривающейся, словно она попала в незнакомое место.

Затем Мёрк вздохнул, заглянул в пару архивных ящиков и обнаружил там бесчисленное количество подвесных папок, набитых до предела. Их было огромное множество, и если было необходимо просмотреть все, то он действительно предпочел бы уклониться от такого занятия.

Она пожала плечами.

– Я не заглядывала в шкафы много лет. Признаться, не люблю спускаться сюда после исчезновения Филипа. Конечно, я думала выкинуть архив, но ведь тут конфиденциальные документы, поэтому уничтожать их пришлось бы в соответствии с общепринятыми стандартами, а это дополнительная забота. Так что лучше уж запереть дверь и забыть о них, в доме и так места хватает.

Она на секунду замолчала и вновь огляделась.

– Да уж, непростое занятие, – сделал очередную попытку Герберт. – Может, мы с Миа как-нибудь сами все потихоньку просмотрим? А если удастся обнаружить нечто, представляющее для вас интерес, то мы вам перешлем, а? Вы только скажите, что следует искать.

– А, теперь вижу, – воскликнула Миа Нёрвиг, указывая на большой шкаф с дверцами-жалюзи светлого дерева, до отказа набитый ящиками с конвертами, визитными карточками и формулярами.

Она повернула ключ, и жалюзи скользнули вниз с шипящим звуком, словно лезвие гильотины.

– Вот, – женщина показала на синюю тетрадь формата А2 на спиральке. – Ее вела первая жена Филипа. А после семьдесят третьего года, когда Филип и Сара Юлия развелись, сюда перестали добавляться вырезки. Они лежали неприкрепленные.

– Насколько я понял, вы заглядывали сюда?

– Ну да. Позже я стала складывать сюда статьи, которые Филип просил выреза?ть из газет.

– А что именно вы хотели показать? – спросил Карл, заметив, как в комнату вошел Ассад, выглядевший теперь не бледнее, чем способен выглядеть человек арабского происхождения, – возможно, помогло посещение туалета.

– Ассад, все нормально? – спросил Карл.

– Легкий рецидив. – Он осторожно нажал на живот, показывая тем самым, что еще побаливает.

– Вот, вырезка от восьмидесятого года, и у меня на уме вот этот человек, – фру Нёрвиг протянула газетную вырезку. – Курт Вад. Я его просто не переваривала. Когда он сюда приходил или когда Филип разговаривал с ним по телефону, его словно подменяли. После этих бесед он мог стать вдруг очень грубым. Нет, «грубый» – неправильное слово; он становился жестким, словно камень, как будто по жизни вообще не испытывал никаких чувств. Он мог потом необычайно холодно разговаривать со мной или с нашей дочерью, причем без единого повода. Как будто становился другим человеком, потому что обычно он был чрезвычайно любезным. Тогда мы ссорились.

Карл посмотрел на статью. «“Чистые линии”» учреждают филиал в Корсёре», – гласил заголовок, ниже располагалась фотография. Филип Нёрвиг в клетчатом твидовом пиджаке, человек рядом с ним в элегантном черном костюме с плотно повязанным галстуком.

«Филип Нёрвиг и Курт Вад провели встречу с большим авторитетом», – прочитал он подпись к снимку.

– Вот черт побери! – не сдержался Карл и примирительно посмотрел на хозяев. – Ведь это о нем в последнее время столько говорят… Да-да, теперь я припоминаю название «Чистые линии».

На фотографии была запечатлена чуть более молодая версия Курта Вада, чем та, что он видел по телевизору днем ранее. Черные, как смоль, бакенбарды. Высокий и статный красавец в самом расцвете сил, а рядом – хрупкий человек с острыми, как бритва, складками на брюках и натянутой улыбкой; создавалось впечатление, что она редко появлялась на его лице.

– Да, это Курт Вад, – кивнула женщина.

– Сейчас он, кажется, пытается протащить «Чистые линии» в Кристиансборг?

Женщина опять кивнула.

– Да уж, он и раньше пытался. Однако теперь, кажется, ему удастся, и это ужасно, потому что он недобросовестный и властолюбивый человек с нездоровыми идеями. В любом случае, его идеи не должны получить распространения.

– Миа, ну ты ведь ничего не знаешь, – вновь вмешался Герберт.

«Какой-то он чересчур назойливый», – подумал Карл.

– Да нет, знаю, – с легким раздражением ответила Миа. – И ты прекрасно знаешь! Ты столь же пристально следил за прессой, как и я. Только вспомните, что в свое время писал Луис Петерсон, мы уже говорили на данную тему. Курт Вад вместе со своими единомышленниками на протяжении многих лет связан с жуткими делами об абортах, которые он сам называл необходимыми выскабливаниями, а также о стерилизации. И о вмешательстве в свой организм бедные женщины даже понятия не имели.

Здесь Герберт запротестовал гораздо активнее, чем можно было ожидать.

– У моей жены… ну, то есть у Миа навязчивая идея о том, что Вад виновен в исчезновении Филипа. Вы понимаете, скорбь может быть слишком…

Мёрк нахмурился и пристально поглядел на него. Между тем Миа Нёрвиг и не думала останавливаться, словно аргументы друга уже давно потеряли какую-либо силу.

– Через два года после того, как был сделан снимок, после многих тысяч часов, потраченных Филипом на «Чистые линии», они выставили его. Вот он… – она указала пальцем на Курта Вада, – лично явился сюда и исключил Филипа без малейшего предупреждения. Они утверждали, что он воспользовался доверенными ему денежными средствами, но это неправда. Они лгали, что Филип якобы злоупотребил доверием компании; он даже помыслить о таком не мог. Он просто был не очень силен в цифрах.

– Миа, я не думаю, что тебе следует настолько уверенно связывать исчезновение Филипа с Куртом Вадом и теми событиями, – заметил Герберт несколько мягче. – Думай о том, что он еще жив.

– Я больше не боюсь Курта Вада, я не раз говорила тебе! – Ее яростный выпад сопровождался вспыхнувшим на щеках румянцем, несмотря на то, что ее лицо было обильно напудрено. – Не лезь в разговор, Герберт. Позволь мне продолжить, хорошо?

Тогда он отступил. Было очевидно, что им еще предстоит беседа за закрытыми дверями.

– Герберт, а может, и вы являетесь членом «Чистых линий»? – спросил Ассад из своего угла.

Мужчина вздрогнул и предпочел не отвечать на вопрос. Карл вопросительно взглянул на коллегу, а тот показал на диплом, висящий в рамке на стене. Мёрк подошел ближе. «Почетная грамота, – было написано там. – Присуждается Филипу Нёрвигу и Герберту Сёндерскову, юридическая фирма «Нёрвиг энд Сёндерсков», за вклад в учреждение стипендии в Корсёре в 1972 году».

Сириец прищурился и осторожно кивнул на сожителя Миа Нёрвиг. Карл ответил столь же сдержанным движением головы. Прекрасное наблюдение со стороны Ассада.

– Вы также адвокат, Герберт? – спросил Карл.

– Ох, это громко сказано, – ответил мужчина. – Но когда-то работал адвокатом. Вышел на пенсию в две тысячи первом году. До этого вел судопроизводство в Верховном суде.

– И в свое время были компаньоном Филипа Нёрвига, верно?

Он глухо пробормотал:

– Да, мы превосходно сотрудничали, пока не решили разойтись в восемьдесят третьем году.

– То есть после обвинений в отношении Филипа Нёрвига и его разрыва с Куртом Вадом, насколько я могу судить, – сделал вывод Карл.

Герберт Сёндерсков нахмурился. Этот чуть сгорбленный пенсионер имел многолетний опыт отвода обвинений от своих клиентов и теперь воспользовался им для собственной защиты.

– Естественно, меня не касалось то, что там стряслось у Филипа; разрыв между нами произошел скорее из практических соображений.

– Ну да, чрезвычайно практических… В итоге вы заполучили и его жену, и его клиентуру, – сухо заметил Ассад.

Возможно, чересчур смелое утверждение.

– А на момент его исчезновения вы были хорошими друзьями? И, кстати, где вы находились, когда все произошло?

– А-а, вот куда вы теперь клоните… – Герберт Сёндерсков повернулся к Карлу. – Думаю, вам стоит предупредить вашего помощника, что за всю жизнь у меня было множество контактов с полицейскими и я отразил немало подобных шпилек и нападок. Я не обвиняемый и никогда им не был, ясно? А кроме того, в то время я был в Гренландии. Там я практиковал в течение полугода и вернулся домой, когда Филип уже пропал. Примерно через месяц. И, само собой разумеется, у меня имеются доказательства.

Лишь после этого высказывания он обернулся к Ассаду, дабы убедиться, что его контратака вызвала соответствующее виноватое выражение на лице нападающего, однако его ожидания не оправдались.

– Вот как… А тут еще к тому же и жена Филипа Нёрвига освободилась, да? – невозмутимо продолжал Ассад.

Странным образом Миа Нёрвиг оставила грубости полицейского без комментариев. Может, у нее самой мелькала та же мысль?

– Помилуйте, что вы себе позволяете! – Герберт Сёндерсков вдруг как-то резко состарился, однако энергия, некогда бившая в нем ключом, по-прежнему проявлялась. – Мы впускаем вас в свой дом и гостеприимно принимаем, а потом слышим подобные вещи… Если полиция действительно работает сейчас таким образом, думаю, мне стоит потратить пять минут на поиски телефона полицейского руководства. Как там вас зовут? Кажется, Ассад? А фамилия?

«Придется мне смягчить создавшуюся ситуацию», – подумал Карл. Потому что и так много неприятностей обрушилось на него в последние дни.

– Простите, Герберт Сёндерсков, мой ассистент перегнул палку. Нам одолжили его из другого отдела, где привыкли иметь дело с менее изысканной клиентурой. – Он обратился к коллеге: – Подожди, пожалуйста, в машине. Я скоро приду.

Ассад пожал плечами.

– Ладно, шеф. Не забудь только проверить, нет ли в этих ящиках чего-нибудь по поводу Риты Нильсен. – Он указал на один из картотечных шкафов. – По крайней мере, там значатся буквы «Л – Н». – После чего отвернулся и, пошатываясь, вышел из комнаты такой походкой, словно двадцать часов подряд не слезал с лошади или еще не полностью завершил свои унитазные дела.

– Ладно, – сказал Мёрк, обратившись к Миа Нёрвиг. – Это верно. Мне бы хотелось получить возможность взглянуть, нет ли здесь каких-либо сведений о женщине, которая исчезла в тот же день, что и ваш супруг. Ее звали Рита Нильсен. Вы позволите?

Не получив ответа, он выдвинул ящик с буквами «Л – Н» и посмотрел туда. Нильсенов оказалась целая пропасть.

Герберт Сёндерсков неожиданно подошел сзади и захлопнул ящик.

– Боюсь, что здесь я должен сказать «стоп». Материалы конфиденциальны, и я не могу позволить нарушить анонимность клиентов. Так что извольте удалиться.

– Тогда я получу ордер, – Карл достал из кармана мобильный телефон.

– Пожалуйста. Но сначала покиньте помещение.

– Не могу удовлетворить вашу просьбу. Если папка с делом Риты Нильсен находится тут в данный момент, возможно, через час ее уже не окажется на месте, кто знает… Папки имеют свойство вдруг оживать и обзаводиться ногами.

– Если я требую, чтобы вы ушли, вы уйдете, вам ясно? – холодно потребовал Герберт Сёндерсков. – Вполне возможно, что вы раздобудете ордер на обыск, но всему свое время. Я знаю закон.

– Герберт, это ерунда.

Женщина дала понять своему сожителю, кто в доме хозяин и кто при удобном случае может отправить друга к телевизору, чтобы тот уселся и принялся мечтать о любимом блюде, которое она, если захочет, не приготовит ему целую неделю. Вот доказательство того факта, что совместное проживание является формой человеческого взаимодействия, влекущей за собой огромный потенциал для различного рода манипуляций.

Миа Нёрвиг вновь выдвинула ящик и продемонстрировала профессионализм, приобретенный путем многолетнего листания папок.

– Вот, – она вытащила дело. – Самое близкое к Рите Нильсен. – Она показала папку Карлу. На ней было имя Сигрид Нильсен.

– Ясно. Благодарю. Ну вот, теперь мы знаем. – Карл кивнул Герберту, тот послал ему злобный взгляд. – Миа Нёрвиг, не будете ли вы так любезны посмотреть, может, там отыщутся папки с именами Гитты Чарльз или Вигго Могенсена? А потом я наконец оставлю вас в покое.

Двумя минутами позже он закрыл за собой дверь. В шкафах не обнаружилось никаких сведений ни о Гитте Чарльз, ни о Вигго Могенсене.

– Сдается мне, этот человек не вспомнит о тебе добрым словом, Ассад, – пробурчал Карл в машине, когда они направлялись обратно в Копенгаген.

– Верно. Но когда такой человек впадает в истерику, он начинает вести себя как голодный дромадер, жрущий чертополох. Он продолжает жевать и жевать, никак не осмеливаясь проглотить. Ты видел, как он раскипятился? Мне он кажется очень странным.

Карл бросил на него взгляд. Даже в профиль было заметно, что напарник улыбается от уха до уха.

– Ассад, скажи-ка честно, ты был в туалете?

Он усмехнулся.

– Нет, я порылся у них в гостиной и нашел кучу фотографий. – Он задрал рубашку до самого потолка и засунул руку за ремень – довольно глубоко, почти до неприличия. – Вот, – выудил какой-то конверт. – Я нашел его в спальне в шкафу Миа Нёрвиг. Он лежал в картонной коробке, в каких частенько хранятся всякие любопытные вещицы. Я прихватил весь конверт, потому что это показалось мне менее подозрительным, чем взять что-то выборочно, – он открыл свою находку.

Идиотская куриная логика.

Карл съехал на обочину и взял в руки первый снимок.

На нем была представлена группа людей, празднующих какое-то счастливое событие. Бокалы с шампанским высоко подняты в направлении фотографа, все излучают улыбки.

Ассад ткнул пальцем в центр снимка.

– Вот стоит Филип Нёрвиг, но не с Миа, а с другой женщиной. Думаю, будет справедливо предположить, что со своей первой женой. А теперь взгляни вот сюда, – он слегка сдвинул палец к краю. – Вот Герберт Сёндерсков и Миа, и тут они не такие старые, как сейчас. Тебе не кажется, что уже тогда он был к ней неравнодушен?

Карл кивнул. По крайней мере, рука Сёндерскова обнимала Миа за плечи.

– Карл, посмотри на оборот.

Он перевернул карточку. «4 июля 1973 года, пятилетний юбилей конторы «Нёрвиг энд Сёндерсков».

– Взгляни на еще одно интересное фото.

Сириец протянул Карлу снимок. Матовый и явно сделанный непрофессионалом. Свадебная фотография Миа и Филипа Нёрвиг перед мэрией Корсёра. Она – с замечательным круглящимся животом, Филип – с торжествующей улыбкой, резко контрастирующей с угрюмым лицом Герберта Сёндерскова, стоящего несколькими ступеньками выше.

– Карл, ты понял, что я имею в виду?

Он кивнул.

– Филип Нёрвиг трахнул подружку Герберта Сёндерскова. То есть секретарша спала с ними обоими, но трофей в итоге достался Нёрвигу.

– Да. Нужно будет проверить, действительно ли Сёндерсков отсутствовал, когда пропал Нёрвиг, – предложил Ассад.

– Можно. Но думаю, что он действительно отсутствовал. Меня куда больше заинтересовало, почему он так защищает Курта Вада, которого так сильно и явно ненавидит Миа… А ведь, честно говоря, Вад говорит действительно не особо приятные вещи, верно? Мне кажется, женская интуиция в отношении исчезновения мужа, мысли об обстоятельствах коего не покидают Миа Нёрвиг, требует более тщательного обсасывания.

– Более тщательного чего?

– Изучения, Ассад. Более тщательного изучения. Можно загрузить Розу, если она, конечно, пожелает.

Когда они достигли щита с рекламой «Макдоналдса», который зазывал проезжающих по шоссе мимо Кальструпа, Роза перезвонила.

– Ты же не думаешь, что я по щелчку пальцами отчитаюсь тебе обо всех перемещениях этого ублюдка Курта Вада? Ему не меньше миллиона лет, а он, черт возьми, не сидит сложа руки, уж поверь мне.

Голос женщины повысился до того предела, когда разумнее было вмешаться и немного успокоить ее.

– Нет-нет, Роза. Только предоставь мне информацию об основных направлениях. К деталям мы вернемся позже, если возникнет такая необходимость. Просто скажи мне, существует ли какой-нибудь источник информации, суммирующий данные о его жизни. Какая-нибудь статья или что-то вроде того… Хочется узнать, замешан ли Курт Вад в каких-либо темных делишках в связи со своей работой. Что говорит пресса? Я так понимаю, на него была направлена кое-какая критика…

– Если хочешь получить критику на Курта Вада, поговори с журналистом по имени Луис Петерсон. Он действительно разносил его в пух и прах, поверь моим словам.

– Да, верю, это имя я сегодня уже слышал. А в последнее время он что-нибудь писал?

– М-м… нет. Последний раз лет пять-шесть назад, а потом, по-видимому, завязал.

– Так, может, история изжила себя?

– Не думаю. По крайней мере, многие другие журналисты пытались попрекнуть Курта Вада за то, чем он занимался. Но именно Луису Петерсону удалась парочка самых громких заголовков.

– Хорошо. Где живет журналист?

– В Хольбэке. А зачем тебе?

– Дай мне, пожалуйста, его номер, и я буду очень благодарен тебе.

– Эй, что там стряслось? Что ты сказал?

Карл думал было пошутить, но отказался от этой идеи. Не придумал ничего подходящего.

– Я сказал, что буду очень тебе благодарен.

– Да ладно! – прокричала она и продиктовала телефон. – Если хочешь пообщаться с ним прямо сейчас, ты найдешь его в «Вивальди», Альгэде, сорок два, где он находится в данный момент, по словам его жены.

– Откуда ты знаешь? Неужели звонила ему домой?

– Да, звонила! А ты думал, с кем ты разговариваешь? – тут она бросила трубку.

– Вот дьявол! – Карл показал на экран навигатора. – Ассад, набери, пожалуйста, Альгэде, сорок два, Хольбэк; мы едем в столовую. – Он представил себе выражение лица Моны, когда позвонит ей и сообщит, что ему пришлось отменить встречу с ее дружком-психологом Крисом.

Она точно не обрадуется.

Почему-то он представлял себе небольшой ресторанчик из тех, куда никогда не проникает дневной свет. К подобным заведениям потрепанные журналисты по неизвестной причине питают особое пристрастие. Однако кафе «Вивальди» таковым не являлось, скорее наоборот.

– Разве ты говорил не о столовой? – спросил Ассад, когда они вошли в самый красивый дом на главной улице с башенкой и прочими причиндалами.

Карл оглядел большой переполненный зал и лишь тут сообразил, что понятия не имеет, как выглядит тот, кого он ищет.

– Позвони Розе и попроси описать Петерсона, – обратился он к Ассаду, рассматривая помещение.

Чистые матовые стекла, лепнина на потолке, со вкусом оформленное освещение, симпатичные стулья и скамьи, множество деталей.

«Готов побиться об заклад, это он», – подумал Мёрк, зацепившись взглядом за человека, возвышавшегося из кучки парней средних лет, сидевших в приподнятой на ступеньку центральной части зала. Типично пресыщенные глаза, отпечаток некоторой потасканности на лице, взгляд вечного охотника.

Карл посмотрел на Ассада, кивавшего в мобильник Розе.

– Ну что? Вон тот? – Он показал в направлении намеченной фигуры.

– Нет. – Ассад быстро изучил разношерстный ассортимент потребляющих салат подружек, влюбленных парочек с переплетенными над чашками капучино пальцами и одиноких посетителей с газетой перед носом и полным бокалом пива. – Думаю, вот, – он указал в направлении рыжеватого молодого парня, сидевшего на красной скамейке в углу у окна и игравшего в нарды со своим ровесником.

«Никогда бы на него не подумал, будь я даже семи пядей во лбу», – заметил про себя Карл.

Они подошли вплотную к двум приятелям, которые тем временем продолжали передвигать на доске фишки, и, поскольку так и не были замечены, Карл учтиво кашлянул и сказал:

– Луис Петерсон, мы можем с вами поговорить?

Он поднял на них глаза на десятую долю секунды, что заставило его выйти из состояния глубокой концентрации и очутиться в реальности.

Менее чем за секунду журналист приметил различие между двумя стоявшими перед ним мужчинами, что не помешало ему признать в обоих полицейских. Затем вновь обратил взгляд на игровое поле и после пары поспешных ходов попросил партнера сделать небольшой перерыв.

– Ибо я думаю, Могенс, что эти двое встали здесь не для подслушивания.

«Удивительно, насколько он расслабился», – подумал Карл, в то время как второй парень кивнул и скрылся где-то в толпе с другой стороны приподнятой центральной площадки.

– Я больше не работаю с полицией, – заявил он, неторопливо покручивая ножку бокала с белым вином между пальцами.

– Ага. Но мы вышли на вас, потому что вы много писали о Курте Ваде, – пояснил Карл.

Собеседник улыбнулся.

– А, ясно, вы из полицейской внутренней разведки… Давненько вы ко мне не наведывались.

– Нет, мы из отдела убийств полиции Копенгагена.

В этот момент выражение лица парня посредством всего лишь одной морщинки изменилось со слегка высокомерного на чрезвычайно внимательное. Не обладая многолетним опытом, такую перемену было сложно заметить, но у Карла опыт имелся. Журналисты, гонящиеся за сенсациями, так не реагируют. Он, напротив, должен был просиять. Мысль о хорошо оплачиваемых строках в крупных ежедневных изданиях всегда пряталась за словами об убийстве. Однако в данный момент собеседник не казался настроенным таким образом, и этим было все сказано.

– Как я уже говорил, мы пришли, чтобы побольше узнать о Курте Ваде, о котором вы столько писали. Вы можете уделить нам десять минут?

– С удовольствием, но я не писал о нем уже пять лет. Я утратил к этому интерес.

«Неужели, мой дорогой друг? Почему же тогда ты не менее трех десятков раз прокрутил свой бокал между пальцами?» – подумал Карл.

– Я вас разоблачил, – соврал он. – Вы не получаете дотации, так на что же вы живете, Луис?

– Работаю в одной организации, – сказал он, пытаясь понять, насколько Карл владеет информацией.

Именно поэтому Мёрк кивнул.

– Да, мы в курсе. Вы расскажете нам о ней?

– Ха. Для начала вы могли бы мне рассказать, например, что за убийство вы расследуете?

– Разве я сказал, что мы расследуем убийство? Нет, кажется, пока нет. Верно, Ассад?

Тот замотал головой.

– Успокойтесь, – сказал он. – Мы не подозреваем вас ни в чем.

Это было правдой, но собеседника почему-то сильно затронуло.

– А в чем и кого вы тогда подозреваете? И вообще, можно взглянуть на ваши документы?

Карл поднял свой жетон так высоко, что все сидящие неподалеку могли насладиться его видом.

– Мой вы тоже хотите увидеть? – вызывающе спросил Ассад.

Нет, ему оказалось вполне достаточно одного, и Луис Петерсон красноречиво помотал головой. Наверное, пора было изготовить для Ассада какой-нибудь документ. Любой. Да хотя бы визитную карточку с некоторым количеством полицейской символики.

– Мы расследуем сразу четыре дела о пропаже людей, – признался Карл. – Вам о чем-нибудь говорит имя Гитты Чарльз? Она была медсестрой и проживала на Самсё.

Парень покачал головой.

– Рита Нильсен? Вигго Могенсен?

– Нет, – он вновь покачал головой. – А когда они пропали?

– В начале сентября восемьдесят седьмого года.

Журналист улыбнулся.

– Мне тогда было двенадцать лет.

– Ну да, тогда, конечно же, вы тут ни при чем, – улыбнулся Ассад в ответ.

– А имя Филип Нёрвиг вам о чем-то говорит?

Петерсон откинул голову на спинку сиденья, сделав вид, что крепко задумался. Но обдурить Карла было сложно. Парень прекрасно знал, кто такой Филип Нёрвиг, и сей факт высветился на нем, как неоновая реклама.

– К вашему сведению, он был адвокатом из Корсёра, жил в Хальсскове. Бывший активный член «Чистых линий», исключен в восемьдесят втором году, но вам тогда было, вероятно, около семи лет, так что и это не на вашей совести, – продолжил Карл с улыбкой.

– Нет, его имя вообще ни о чем мне не говорит… а что, должно?

– Ну, вы ведь исписали множество колонок про «Чистые линии» – и что, ни разу не наткнулись на Нёрвига?

– Хм, возможно… Я не уверен.

«Почему же ты так нервничаешь, мой дорогой друг?» – подумал Карл.

– Ладно, мы проверим в газетных архивах. Полиция частенько зачитывается газетными статьями, что, полагаю, вам и так известно.

Журналист уже не выглядел таким огненно-рыжим.

– А что вы успели написать по поводу «Секретной борьбы»? – задал вопрос Ассад. Совсем не обязательно было спрашивать это именно сейчас.

Парень затряс головой, что означало «ничего», и он явно не лгал.

– Вы же понимаете, что мы проверим это, Луис Петерсон? И еще скажу вот что – язык вашего тела сообщил нам, что вы знаете гораздо больше, чем пожелали нам рассказать. Не знаю, что именно – возможно, совершенно невинные сведения, – но в таком случае, мне кажется, вам стоит выложить их здесь и сейчас. Вы работаете на Курта Вада?

– Луис, ты в порядке? – забеспокоился его дружок Могенс, приблизившись к столу.

– Да-да, я в норме. Просто господа сыщики пребывают в некоем заблуждении. – Затем он повернулся к Карлу и совершенно спокойно сказал: – Нет, я не имею ничего общего с ним. Я работаю в организации под названием «Бенефис». Независимая организация, которая финансируется за счет добровольных пожертвований. Моя задача – сбор сведений об ошибках датских, в том числе и правительственных, партий, совершенных за последнее десятилетие, и здесь есть над чем поработать.

– Да уж, не сомневаюсь, вам предстоит огромная работа… Благодарю, Луис Петерсон, прекрасно, теперь нам не придется копаться в этом. А для кого вы собираете упомянутые сведения?

– Для всех, кто захочет на них посмотреть. – Он приосанился. – Знаете, мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Если вы хотите знать о Курте Ваде подробнее, можете почитать о нем. У вас, очевидно, имеются мои статьи, но с тех пор я занимаюсь другими вещами. Так что если у вас нет конкретных вопросов относительно четырех дел об исчезновении людей, спешу заметить, что сегодня у меня выходной.

– Удивительный ход разговора, – заметил Карл спустя пять минут, когда они вышли на улицу. – А я всего лишь хотел сжатого изложения сведений о пресловутом Курте Ваде… Проклятье, почему Петерсон так нервничал?

– Я расскажу тебе чуть позже, Карл. Потому что в данный момент он названивает кому-то почем зря. Так что не оборачивайся. Он следит за нами через стекло. Может, стоит попросить Лизу выяснить, кому он звонит?

Глава 22

Тем утром Нэте проснулась с жуткой головной болью. Она не знала, были ли виновны в том эксперименты с пахучими веществами на обеденном столе в герметичной комнате, проведенные накануне, или осознание того, что в этот решающий день своей жизни она менее чем через двенадцать часов убьет шестерых человек.

Зато прекрасно знала, что, если не примет лекарство против мигрени, все пойдет прахом. Возможно, ей хватило бы и двух таблеток, но она приняла три, а затем в течение часа или двух сидела, уставившись на часы, пока мозговые капилляры не пришли в норму и глаза не перестали болезненно реагировать на свет.

Затем женщина поставила чайные чашки на буфет красного дерева, стоящий в гостиной, аккуратно разложила серебряные ложечки и разместила бутыль с экстрактом белены таким образом, чтобы было удобно брать ее и наливать содержимое в чашки гостям, как только настанет нужный момент.

В десятый раз она повторила бой часов и в ожидании устроилась на кресле с тикающими за спиной напольными курантами. Завтра во второй половине дня самолет унесет ее на Майорку, и отблески поросшей медянкой Вальдемосы замелькают у нее в глазах, прогоняя прошлое вместе со всеми демонами.

Но прежде нужно было наполнить погребальную камеру.

Приемная семья, которую отец подыскал для Нэте после самопроизвольного аборта в речке, приняла ее как изгоя; такое отношение к ней сохранилось и впоследствии.

Ее каморка располагалась отдельно, каждодневные работы отнимали много сил, а единственным моментом, когда она пересекалась с семьей, был прием пищи, протекавший в тягостном молчании. В тех редких случаях, когда Нэте все же открывала рот, на нее шикали, несмотря на то, что девушка изо всех сил старалась говорить прилично. Даже дочь и сын хозяев, ее ровесники, плохо относились к ней. Она являлась чужачкой, и они обращались с Нэте так, словно имели над ней неограниченную власть. Минимум действий и полное отсутствие добрых слов. Требовательности, угрюмости и понуканий хватало в избытке.

Всего двадцать километров отделяло жилье приемной семьи от ее родного дома – час езды на велосипеде. Однако у Нэте не было велосипеда, а потому всякий день она тешила себя надеждой на то, что когда-нибудь к ней заглянет отец. Но он так и не приехал.

Однажды, когда она прожила в приемной семье почти полтора года, ее позвали в гостиную, где с ее приемным отцом разговаривал сельский полицейский. Он улыбался, однако, как только заметил Нэте, выражение его лица переменилось.

– Нэте Германсен, я с сожалением вынужден сообщить вам, что в прошлое воскресенье ваш родной отец повесился в собственном доме. В связи с этим администрация приняла решение о том, что эта достойная семья станет вашим постоянным опекуном. Значит, теперь они имеют над вами полную власть вплоть до достижения вами двадцати одного года. Думаю, вам стоит радоваться этому. Тем более что отец оставил после себя исключительно одни долги.

Вот как кратко он все рассказал. Никаких соболезнований или информации о похоронах.

Они только кивнули ей. Жизнь Нэте рухнула. Аудиенция была окончена.

Она рыдала в поле, а девушки и парни перешептывались между собою – так происходит всегда, когда кто-то не принадлежит их кругу. А временами Нэте чувствовала себя настолько одинокой, что это даже причиняло физическую боль. Иногда настолько сильную, что у нее пылала вся кожа.

Ах, если бы хоть кто-нибудь дал ей немного ласки, просто погладил бы по щеке! Но Нэте научилась обходиться без внешнего участия.

В те выходные, когда в городе устраивали парк аттракционов, другие девушки уехали на автобусе, даже не предупредив ее. Вот почему она оказалась на обочине сельской дороги с двумя кронами в кармане, задрав вверх большой палец.

Остановившаяся машина выделялась не только своим исцарапанным кузовом и продавленными сиденьями. Водитель улыбался.

Значит, он, видимо, не в курсе, кто она такая.

Мужчина представился Вигго Могенсеном и сказал, что приехал из самого Лундеборга. Сзади в кузове лежала копченая рыба для лавочника, торгующего с лотка на рынке. Два переполненных ящика, источающие аромат моря и дыма. Чувство неведомого приключения.

Когда другие девушки увидели ее среди каруселей и тиров с мороженым в руке в обществе приятного молодого человека, их глаза приобрели такое выражение, какого она никогда не замечала у них раньше. Позже Нэте поняла, что они ей завидовали, но в тот момент она оказалась заворожена происходящим, поэтому не обратила на них внимания.

День выдался теплым и напоминал летние деньки, проведенные вместе с Таге, а Вигго так живо рассказывал о море и свободной жизни, что Нэте практически ощущала себя там. И растущее ощущение счастья согревало ее, и развязывало руки Вигго в большей степени, нежели любые иные обстоятельства.

Поэтому она позволила ему положить руку ей на плечо, когда он повез ее домой. Поэтому смотрела на него с надеждой и пылающими щеками, когда он остановил машину в роще и привлек ее к себе. И поэтому она совершенно не чувствовала опасности, когда он натянул презерватив со словами, что так все будет просто прекрасно и абсолютно безопасно.

Однако от его уверенности не осталось и следа, когда он обнаружил, что презерватив порвался. Нэте спросила, могла ли она забеременеть, видимо, надеясь на отрицательный ответ и уж по крайней мере на то, что он заберет ее к себе домой.

Однако он ничего не сказал, а она все-таки забеременела, о чем вскоре прознали девушки.

«Если тебя выворачивает в зерно, значит, в твоем пузе застрял нежеланный колосок», – крикнула ей одна из них. И они рассмеялись так, что платки полетели на землю.

Спустя полчаса Нэте стояла перед приемной матерью, которая дрожащим голосом угрожала ей сожжением на костре и полицией, если она не избавится от плода.

В тот же день на хутор вызвали такси, и сын хозяйки куда-то умчал. Они не хотели, чтобы их сына обвиняли в том безобразии, какое Нэте притащила в дом. А она принялась утверждать, что это был порядочный молодой человек из Лундеборга, они познакомились на рынке. Однако оправдания не помогли, ибо девушки, видевшие ее с ним, утверждали, что, напротив, он является известным пройдохой и пихает свое мужское достоинство девушкам под юбку исключительно ради собственного удовольствия, и ничего более.

В результате разговора был выдвинут ультиматум: либо она отправляется к сельскому доктору и избавляется от грязи, либо семья обращается в попечительскую службу, чтобы довести дело до полиции и других представителей власти.

– Ты ведь уже избавлялась от плода, – заявила приемная мать без малейшего сострадания, а затем приемный отец посадил ее в машину и привез к дому врача.

По окончании процедуры Нэте должна была вернуться домой на автобусе, ибо этот человек не мог позволить себе ожидать в течение целого дня. Он не пожелал ей ни удачи, ни благополучного исхода – правда, несколько примирительно улыбнулся. Возможно, от радости.

Нэте никогда не понимала, о чем он думает.

Она долго просидела в зеленой комнате ожидания, то раскачиваясь из стороны в сторону, то стуча коленками друг об друга. Запах камфорных капель и медикаментов вызывал дурноту и страх. Страх перед медицинскими инструментами и каталкой охватил ее, и медленно потащились долгие минуты, наполненные лечением кашля и больных конечностей у пациентов за закрытыми дверями. Она слышала голос врача, и он был мрачным и тихим, но отнюдь не успокаивающим.

Когда подошла ее очередь – а она была последней пациенткой, – врач, оказавшийся моложе, чем она ожидала, взял ее руку и ласково поздоровался с нею. Именно благодаря столь хорошему обращению Нэте избавилась от одолевавшей ее неуверенности. А когда он добавил, что хорошо ее помнит, а затем поинтересовался, нравится ли ей в новой семье, она молча кивнула и полностью доверилась ему.

Нэте не удивилась, когда он отослал секретаря домой и запер дверь на замок. Однако слегка изумилась, почему перед нею оказался не отец, а сын, смотревший на нее так, словно они много раз встречались. Ведь они виделись всего однажды, когда старый врач посетил ее после аборта.

– Нэте, ты удостоилась большой чести стать моей первой гинекологической пациенткой. Отец передал мне свою практику, так что теперь ты можешь называть «доктором» меня.

– Ну да, но мой приемный отец звонил вашему отцу, господин доктор… Вы знаете, что нужно делать?

Он постоял с минуту, изучая ее глазами, что девушку совершенно не волновало. Затем подошел к окну, задернул шторы и повернулся к ней с взглядом, говорившим, что он затеял что-то серьезное.

– Да, знаю, – наконец сказал он, усевшись напротив, и его взгляд подействовал на нее расслабляюще. – К сожалению, в данный момент ситуация обстоит таким образом, что в нашей стране невозможно искусственно прерывать беременность просто так, по желанию пациентки, так что ты должна радоваться, что я обладаю таким же милосердием, как мой отец. Но ты ведь и так все понимаешь? – Он положил руку ей на колено. – Как понимаешь и то, что мы с тобой оба попадем в беду, если о нашей сегодняшней встрече станет кому-либо известно.

Она молча кивнула и дала конверт. Помимо пяти монет по две кроны, лежавшие у нее в кармане, все ее сбережения за минувшие два года да купюра в сто крон, которой снабдила ее приемная мать. Всего четыреста крон. Она надеялась, что этого будет достаточно.

– Нэте, давай подождем немного с этими вопросами. Для начала уложим тебя на каталку. Можешь оставить нижнее белье на стуле.

Она сделала, как попросил доктор, и взглянула на ножки каталки, подумав, что не сможет забраться так высоко. И даже хихикнула, несмотря на страх. Происходящее казалось нереальным и нелепым.

– Опа, – он поднял ее ступни на стремена, и Нэте оказалась на кушетке с голым животом, поражаясь тому, что прошло уже столько времени и пока еще ничего не произошло.

На мгновение она приподняла голову и увидела, как он стоит мрачный и пристально изучает что-то между ее ног.

– Теперь лежи спокойно, не двигайся, – приказал доктор, виляя бедрами, словно только что расстегнул штаны и хотел их скинуть.

В следующую секунду девушка поняла, что именно так и было.

Сначала она почувствовала прикосновение его волосатых ляжек, затем ощутила легкое щекотание, а потом резкий толчок в промежность, сотрясший ее тело, словно самострел.

– Ох, – вскрикнула она, когда мужчина отстранился, чтобы в следующее мгновение вновь грубо войти в нее, потом еще и еще.

При этом доктор крепко держал ее колени, так что она не могла ни сжать ноги, ни вывернуться из-под него. Он молчал, только пялился ей в промежность, выпучив глаза.

Она попыталась протестовать, но дыхательное горло сжалось. Тут он навалился на нее всем своим весом, лицом к лицу. Тусклые мертвенные глаза. Было совсем не так, как с Таге или Вигго. Совсем иначе. Один только его запах вызывал у нее приступ тошноты.

Прошло немного времени, прежде чем она увидела, как он поднял свои полузакатившиеся глаза к потолку, а из глотки у него вырвался рев.

Потом он застегнул штаны и медленно погладил ей болезненную скользкую промежность.

– Ну вот, теперь ты готова, – сказал он. – Вот так все и происходит.

Нэте закусила нижнюю губу. В это мгновение в ней поселился стыд – и с тех пор не покидал ее. Казалось, что ее тело и дух не могут совпасть. Она почувствовала себя несчастной, озлобленной и очень-очень одинокой. Девушка смотрела, как он готовит обезболивающую маску, и подумала, что ей лучше исчезнуть. Затем появился сладковатый запах эфира, расширивший ноздри. И, погружаясь в туман, она мельком подумала о том, что, когда все окончится, она потратит свои лишние десять крон на железнодорожный билет в Оденсе и отыщет там организацию под названием «Поддержка матерей». Нэте слышала, что они помогают несчастным. И за то, что сотворил Курт Вад, он обязан заплатить.

Так было положено начало катастрофе длиною в жизнь.

Последующие дни несли поражение за поражением. Сотрудницы из «Поддержки матерей» сначала проявили большое радушие, предложили чаю, держали ее за руку и вели себя так, словно действительно собирались помочь. Однако, когда она рассказала им об изнасиловании, последующем аборте и заплаченных ею деньгах, их лица приобрели совершенно иное выражение.

– Прежде всего тебе следует знать, Нэте, что ты выдвинула сейчас перед нами весьма серьезные обвинения. А кроме того, мы не понимаем, почему сначала ты добровольно идешь на аборт, а потом приходишь сюда. Тут одно не согласуется с другим, и мы вынуждены передать дело властям, пойми нас правильно. Мы должны сохранять безупречную репутацию.

Нэте думала рассказать им, что так пожелала ее приемная семья. Что они совершенно не хотели, чтобы девушка, оставленная на их попечение, демонстрировала жуткое поведение и аморальный пример их родным детям, а также девушкам и парням, работающим на ферме. Однако Нэте этого не сказала, так что она все же проявила лояльность по отношению к своей приемной семье. И эта лояльность была далека от взаимности, как она поняла позже.

Вскоре в учреждение явились двое полицейских в униформе и попросили ее следовать за ними. Она должна была дать показания в полицейском участке, однако сначала хотели нанести визит в больницу, дабы убедиться, что Нэте говорит правду. Когда все эти процедуры закончатся, она может остаться ночевать в городе под бдительным контролем со стороны «Поддержки матерей».

Ее тщательно обследовали и констатировали, что действительно имело место недавнее гинекологическое вмешательство. Мужчины, облаченные в докторские халаты, поковырялись в ее внутренностях пальцами, а женщины с медсестринскими нашивками затем наспех обтерли ее.

Ей задали вопрос, она честно ответила. Лица вокруг были очень серьезными, а в углу звучал беспокойный шепот.

Ей казалось, что врачи и медсестры на ее стороне, и поэтому Нэте не на шутку испугалась, когда в полицейской комнате для допросов ее встретил свободный и улыбающийся Курт Вад. Видимо, он по душам побеседовал с теми двумя полицейскими в униформе, и наверняка стоявший рядом с ним мужчина, представившийся Филипом Нёрвигом, уже был готов привнести в ее жизнь множество проблем.

Они попросили девушку занять место и кивнули двум женщинам, вошедшим в помещение. Одну она знала по «Поддержке матерей», вторая не представилась.

– Мы поговорили с господином доктором Вадом и получили подтверждение того факта, что вам было произведено выскабливание матки, – начала вторая женщина. – В нашем распоряжении имеется журнал доктора Вада.

Затем она положила на стол перед ней какую-то папку. На первой странице было написано что-то неразборчивое, а затем номер – 64, только это она и поняла в тот момент.

– Да, вот ваш больничный журнал, который Курт Вад завел, когда вы покинули его клинику, – подтвердил адвокат. – Из него становится понятно, что вам было произведено выскабливание после сильных нерегулярных кровотечений и что данное состояние, видимо, связано со спонтанным абортом, случившимся у вас почти два года назад. Кроме того, тут написано, что, несмотря на свой юный возраст, вы вступали в беспорядочные половые связи с незнакомыми мужчинами, каковую информацию подтвердили также ваши приемные родители. Это правда?

– Я не знаю, что такое выскабливание, но я точно знаю, что доктор делал со мной неправильные вещи. – Она сжала губы, чтобы хоть как-то сдерживать их дрожь.

По крайней мере, плача они от нее не дождутся.

– Нэте Германсен, я, как вы уже знаете, являюсь адвокатом Курта Вада и вынужден вас просить проявлять осторожность в отношении обвинений, которые вы не можете доказать, – сказал адвокат Нёрвиг с серьезным лицом. – Вы заявили, что доктор Вад искусственно прервал вашу беременность, однако врачи больницы в Оденсе не обнаружили никаких свидетельств этого. Курт Вад – добросовестный и чрезвычайно талантливый врач, и его предназначение – помогать людям, а не совершать незаконную деятельность, каковой является аборт. Вам сделали выскабливание, но ведь для вашего же собственного блага, правда?

Он сделал шаг вперед и наклонился, почти задев ее своей головой, однако Нэте не испугалась сильнее, чем уже была напугана.

– Он навалился на меня и принялся трахать меня, а я кричала, чтобы он оставил меня. Вот такая произошла хренотень.

Она оглянулась. Это было все равно что разговаривать с деревьями в лесу.

– Думаю, стоит поостеречься от употребления подобных слов, – заметила женщина из «Поддержки матерей». – Так ты только усугубляешь свою ситуацию.

Адвокат многозначительно кивнул. Нэте он совсем не нравился.

– А кроме того, вы утверждали, что доктор Вад набросился на вас, – продолжал он. – И господин доктор Вад любезно ответил на это обвинение, что анестезия подействовала на вас слишком сильно, а в подобных случаях могут начаться галлюцинации. Вам знакомо такое слово, Нэте?

– Нет, но какая разница? Он совершил то, чего не должен был совершать, до того как дал мне маску.

Тут все переглянулись.

– Нэте Германсен, если даже в такой ситуации кому-то придет в голову совершить преступление против своего пациента, наверное, благоразумнее было бы подождать, пока пациент не лишится сознания, правда же? – вмешалась женщина, которую она раньше не видела. – Имейте в виду, что вам очень сложно поверить. В особенности теперь.

– Однако именно так все и было. – Нэте посмотрела вокруг и только теперь осознала, что из присутствующих никто не был на ее стороне.

Тогда она встала, снова ощутив дискомфорт внизу живота и почувствовав, что трусы ее намокли.

– Я лучше отправлюсь домой, – сказала она. – На автобусе.

– Боюсь, что не так все просто, Нэте. Либо вы забираете свои обвинения обратно, либо мы вынуждены просить вас остаться, – сказал один из полицейских.

Он сунул ей под нос какую-то бумагу, прочитать которую она не могла, и указал на нижнюю строчку.

– Подпишитесь вот здесь, и можете идти.

Легко им было говорить. Ведь она не умела читать и писать.

Взгляд Нэте скользнул со стола на высокого мужчину, сидевшего напротив. В глазах Курта Вада промелькнуло нечто похожее на доверительное выражение, когда их взгляды встретились, однако она совсем не желала этого.

– Он сделал именно то, о чем я рассказала, – настаивала девушка на своем.

Ее попросили сесть за стол в углу, а остальные принялись что-то обсуждать сообща. В особенности женщины взялись за дело со всей серьезностью. Курт Вад несколько раз отрицательно покачал головой, когда к нему обратились. Наконец он поднялся и пожал каждому руку. Ему надо было идти.

Два часа спустя Нэте сидела на кровати в маленькой комнатке в каком-то доме; она даже не знала, где находится. Ее оповестили, что дело закончится довольно быстро и ей назначат адвоката в качестве консультанта. А также, что приемная семья пришлет сюда ее вещи.

Значит, они не хотели возвращения дочери на ферму.

Прошло несколько недель, прежде чем обвинительный акт в отношении Курта Вада оказался в суде, однако власти не теряли времени даром. В особенности Филип Нёрвиг наловчился опровергать любые доводы защиты, и судебные инстанции радостно ему внимали. Они подвергли проверке ее интеллектуальные способности, привлекли свидетелей и многочисленные документы.

Всего лишь за два дня до слушания дела Нэте познакомилась с адвокатом, назначенным ее юридическим консультантом. Ему было тридцать пять лет и он был довольно хорош собой – вот и все, что можно было о нем сказать.

Только оказавшись в зале суда, девушка окончательно поняла, что никто не пожелает ей поверить и что дело приняло чересчур серьезный оборот, чтобы быть проигнорированным.

Ни один свидетель даже не пытался посмотреть в ее сторону, давая показания, и атмосфера в зале суда была довольно холодная.

Ее первая школьная учительница, мерзкая и убогая, поведала о задранных юбках, нецензурной брани, тупости, лени и общей распущенности, а священник, который конфирмовал ее одноклассников, – о нечестивости и дьявольских наклонностях Нэте.

Уже после этого было сделано заключение: «слабоумие в совокупности с антиобщественным поведением».

Учитывая настолько сильно проявленные асоциальные наклонности, Нэте сразу посчитали морально развратной и умственно отсталой представительницей низшего слоя общества. От общения с нею лучше всего было бы оградить само общество. Ее признали лживой и хитрой, несмотря на скудное образование и воспитание. «Распущенная и поверхностная личность», – повторялось снова и снова. Ни единого смягчающего или положительного слова. Ее попрекали тем, что она подстрекала других к непокорности, даже к бунтам, и что ее омерзительные эротические наклонности изо дня в день доставляли огромные неприятности, а теперь, по достижении Нэте половой зрелости, представляли прямую угрозу для окружающих. Когда выяснилось, что она набрала всего лишь 72,4 балла по результатам теста Бине – Симона[75], все окончательно уверились в том, что Курт Вад подвергся сомнительной клевете и лживым наговорам, несмотря на свои добрые намерения.

Она возразила, заявив, что вопросы в тесте были глупыми, и добавила, что дала Курту Ваду ровно четыреста крон, чтобы тот прервал беременность. Ее приемный отец заверил всех присутствующих с трибуны для дачи показаний, что такую огромную сумму она скопить не могла. Нэте была шокирована. Либо он лгал, либо супруга не сообщила, что внесла свою лепту в эту сумму. Поэтому девушка крикнула, что можно спросить у его жены, правда ли это, однако жены среди присутствующих не было, как не было и особого желания докопаться до истины.

Затем выступил председатель приходского совета, у родственника которого был сын, участвовавший в расправе над Нэте на речке. Он заявил, что интернат или еще какое-нибудь исправительное учреждение будет более правильным заведением для размещения такой девушки, нежели очередная приемная семья. Это было понятно уже тогда, когда она спала с кем ни попадя, а потом спровоцировала аборт, бросившись на острые камни, сказал он. Несмываемое пятно на его благочинном приходе.

Пункты обвинения против Курта Вада отклонялись судом один за другим. Лишь мельком глянув на Филипа Нёрвига, она поняла, что тот находится в ударе и ее случай наверняка один из наиболее успешных в его практике судебных заседаний. С лица Курта Вада, вполне вызывающего доверие, все это время не сходила кривоватая усмешка.

В один из последних ледяных февральских дней суд взвесил все «за» и «против» и принес Курту Ваду свои сожаления о том, что пришлось ему пережить из-за этой лживой и асоциальной девчонки.

Направляясь к выходу мимо Нэте, доктор кратко кивнул ей, чтобы суд видел его великодушие. Но в уголках его глаз затаилось презрение. Он чувствовал свой триумф. Практически в тот же самый момент судья обратился к представителям властей с просьбой передать этого семнадцатилетнего несовершеннолетнего ребенка в ведомство по надзору за слабоумными, чтобы они позаботились о том, дабы исправить эту испорченную личность и направить на праведный путь достойного человека во имя общего блага.

Прошло два дня, и Нэте отвезли в учреждение Келлера в Брайнинге.

Главный врач сообщил ей о том, что не считает ее душевнобольной и напишет в приходской совет – если она действительно не сумасшедшая, ее должны выписать из его заведения.

Однако так не случилось.

Об этом позаботилась Рита.

Глава 23

Общенациональный съезд был праздником для «Чистых линий», и Курт оглядел собравшихся с гордостью. У него даже слезы навернулись на глаза.

Сейчас, когда настала зима его жизни, наконец-то удалось собрать достаточно сил для образования политической партии – и вот перед ним стоят две тысячи порядочных датских граждан, улыбаются и аплодируют ему. А значит, можно надеяться на будущее страны его сыновей… Ах, если бы Беата могла сейчас стоять рядом!

– Слава богу, тебе удалось остановить этого журналиста, прежде чем тот завершил свою грязную тираду, – сказал ему впоследствии один из председателей местных филиалов организации.

Курт кивнул. Готовясь сражаться за мысли и идеи, порождающие врагов и сопротивление, важно иметь в наличии сильных мужчин, способных вмешаться, когда того потребует ситуация. На этот раз все обошлось и без них, но на будущее – а это явно понадобится – у него имелись люди для грубого дела.

Нет, в этот раз ситуация разрешилась быстро, и оставшаяся часть съезда прошла в полной гармонии, с прекрасными презентациями предвыборной платформы «Чистых линий» и кандидатов от партии на выборы в фолькетинг.

– Вы намереваетесь создать фашистскую партию, Курт Вад, верно? – выкрикнул журналист, пробиваясь сквозь толпу с диктофоном, направленным на Курта.

Тот покачал головой и улыбнулся, так и нужно было реагировать, когда народ слишком приближался.

– Нет, конечно, нет, – бросил он в ответ. – Но давайте с вами побеседуем при более спокойных обстоятельствах. Тогда я наставлю вас на путь истинный и расскажу обо всем, что вы захотите узнать.

Он бросил взгляд на охранников, прежде чем те успели схватить этого человека; они отступили, и толпа вновь поглотила журналиста. Нужно защищаться от идиотов и смутьянов, но нельзя нападать на журналистов при исполнении, придется научить их этому.

– Кто это был? – спросил он у Лёнберга, когда они закрыли за собой двери старого зала заседания.

– Ничего особенного. Сотрудник «Свободной прессы», собирает компромат по тылам. Зовут Сёрен Брандт.

– Тогда я его знаю. Следи за ним в оба.

– Мы так и делаем.

– Я имею в виду серьезную слежку.

Лёнберг кивнул, Курт хлопнул его по плечу и отворил дверь в малый зал собраний. Здесь уже собрались около сотни привилегированных членов, ожидавших его.

Вад поднялся на небольшую трибуну и осмотрел верных сторонников, которые чинно сидели в креслах и приветствовали его аплодисментами.

– Ну что же, господа, – начал он. – Тут у нас собралась элита, игнорирующая запрет на курение?

Большинство присутствующих широко заулыбались, а кто-то встал с места и протянул ему сигару из кожаного футляра.

Курт Вад улыбнулся и отказался, махнув рукой.

– Спасибо, но нужно заботиться о своем здоровье. Как бы то ни было, нам уже не по сорок.

Все непринужденно рассмеялись. Как замечательно находиться среди них. Они посвященные. На них всегда можно положиться. Талантливые люди, они хорошо трудились на благо «Секретной борьбы», большинство – на протяжении многих лет. То, что ему предстоит сейчас им сказать, вряд ли найдет отклик.

– Национальный съезд проходит прекрасно. Если такое восторженное приятие нашей партии отражает взгляды большой части датского населения, думаю, мы вправе рассчитывать на приличное количество мандатов на следующих выборах.

Все встали и принялись выкрикивать слова одобрения и аплодировать.

Через несколько секунд Курт успокоил их жестами и продолжил:

– Мы, собравшиеся здесь, заложили основу самой сущности «Чистых линий». Именно мы все эти годы стояли на баррикадах и проделали всю необходимую работу. Мы сражались на фронте в войне за мораль и благоразумие. Мы не выпячивались и не кричали об этом направо и налево. «Великой чести добивается тот, кто желает ее исключительно во имя Божие» – так всегда говорил мой отец.

Присутствующие вновь зааплодировали.

Курт на мгновение улыбнулся.

– Благодарю. Отец был бы счастлив присутствовать здесь. – Затем он опустил голову и посмотрел на тех, кто сидел в первых рядах. – Наша работа по стерилизации и прерыванию беременности у женщин, не способных дать достойное потомство на благо нашей страны, имеет долгие богатые традиции. Все присутствующие знают, что безразличие к социальным проблемам родины не способствует ничему хорошему. – Он поднял обе руки в знак уважения к собравшимся. – Мы, присутствующие в этом зале, никогда не проявляли безразличия. – Отдельные люди опять зааплодировали. – И вот теперь из наших основополагающих идей и мыслей родилась партия. Она будет стремиться политическими способами воссоздать общество, где работа, которую мы осуществляли подпольно и против которой было направлено законодательство, в ближайшем будущем могла бы осуществляться открыто, стать узаконенной и превратиться в общепринятую практику.

Кто-то закричал:

– Верно! Верно!

– Но пока, боюсь, нашей группе придется приостановить свою деятельность.

Его слова вызвали некоторое беспокойство. Многие застыли на местах с чадящими сигарами между пальцами.

– Вы сами видели, как журналист пытался скомпрометировать нас в зале для заседаний. Подобных ему будет еще много, и наша основная задача заключается в том, чтобы не дать им собрать против нас никаких фактов. А потому деятельность, какую мы ведем в нашем кругу, должна быть на некоторое время приглушена. – Послышалось перешептывание, оно смолкло, как только он поднял руку. – Сегодня утром мы узнали о том, что один из наших верных товарищей, Ханс Кристиан Дюрманд из Сёндерборга… да, я смотрю, многие из присутствующих знакомы с Хансом Кристианом лично, покончил с жизнью.

Он обратил взгляд вниз на лица коллег. На некоторых выразился ужас, на других появилась задумчивость.

– Мы знаем о том, что в последние две недели Ханс Кристиан являлся объектом тщательных расследований со стороны системы здравоохранения. Так случилось, хотя и нельзя было этого допускать, что один из абортов с последующей стерилизацией был выполнен им настолько неаккуратно, что девушке пришлось обратиться за помощью в больницу Сёндерборга. Ханс Кристиан взял на себя всю ответственность и немедленно уничтожил все свои журналы и личные бумаги, после чего избрал кардинальный вариант. – В зале зазвучал шепот, однако Курт не мог его расслышать. – Если бы членство Ханса Кристиана в «Секретной борьбе» было обнаружено, можно представить себе последствия. Он, само собой разумеется, тоже о них знал. Наша работа в «Чистых линиях» могла пойти насмарку.

Все надолго примолкли.

– Нельзя, чтобы настолько явно демонстрировались наши слабые стороны, ведь деятельность партии «Чистые линии» должна быть позитивно воспринята народом, – заявил он.

Впоследствии многие подошли к нему и сообщили, что, несмотря на его увещевания, они намерены продолжать тайную работу, но при этом непременно переберут все свои бумаги, чтобы ничто не могло скомпрометировать их дело. Именно этого и добивался Курт. Безопасность прежде всего.

– Ты собираешься на похороны Ханса Кристиана? – поинтересовался после заседания Лёнберг.

Курт улыбнулся. Прекрасный человек – этот Лёнберг. Всегда начеку в отношении слабых мест в чужих рассуждениях, в том числе и самого Вада.

– Конечно, нет, Вильфрид. Но мы будем скучать по нему, верно?

– Ну да. – Лёнберг кивнул.

Несомненно, ему было нелегко убедить одного из их верных старых товарищей принять снотворное. Совсем не легко.

Когда Курт вернулся домой, Беата уже спала.

Он включил айфон, подаренный сыном, и обнаружил множество сообщений.

«Подождут до завтра», – решил Вад. Сейчас он слишком устал.

На минуту он присел на край кровати и посмотрел на лицо Беаты, чуть прищурив глаза, словно желая смягчить суровые следы времени. Она все еще была красива в его глазах, и он сделал это по большей части для того, чтобы не видеть, насколько женщина стала хрупкой.

Затем поцеловал ее в лоб, разделся и прошел в ванную.

Под душем Курт становился стариком. Только здесь он не мог игнорировать распад своего организма. Глядя на нижнюю часть тела, Курт замечал, что его икры превратились в ничто, видел бледную голую кожу, некогда покрытую густыми черными волосами. Мыло уже не скользило по животу, как раньше, руками он едва мог достать до спины.

Он запрокинул голову и, стараясь смыть уныние, направил жесткие струи себе в лицо.

Стареть было нелегко, еще сложнее было терять былой авторитет. Да, собравшиеся чествовали его сегодня, но чествовали как человека, отступившего на второй план. Как человека, отдавшего все, что только было можно. Манекен, восседающий на троне, и ничего более. С этого дня другие будут выступать от имени партии. Он мог консультировать, конечно, однако генеральное собрание указало на тех, кто будет представлять партию, а откуда знать, будут ли они всегда следовать его советам?

«Всегда», – повторил он про себя. Как странно звучит это слово, когда тебе восемьдесят восемь лет… Каким ограниченным временным промежутком вдруг может оказаться это «всегда»…

Курт смахнул воду с торса и постарался не поскользнуться на полу, когда из заднего кармана брюк, лежавших на крышке унитаза, зазвонил айфон.

– Да, – ответил он на вызов, тем временем вода стекала на коврик.

– Это Герберт Сёндерсков. Я пытался дозвониться до вас целый день.

– Ладно, – сказал он. – Давно я тебя не слышал, друг мой. Прости, но мой мобильный телефон был отключен сегодня. Мы проводили учредительное собрание в Тострупе.

Собеседник поздравил его, между тем голос его был отнюдь не радостным.

– Курт, сегодня к нам приезжала полиция в связи с несколькими делами о пропаже без вести, в том числе и Филипа. Карл Мёрк из полицейского управления. Миа упомянула твое имя в нескольких контекстах. В том числе в свете «Секретной борьбы».

Курт на мгновение затих.

– А что Миа об этом знает?

– Не так много. По крайней мере, от меня – ничего. И точно не от Филипа. Просто набралась каких-то фактов там и сям. Упомянула Луиса Петерсона. Она не пожелала промолчать, хотя я ее и уговаривал остановиться. В последнее время она стала слишком своевольной.

Печальные новости.

– Что именно она сказала?

Курт замерз, как ледышка; волосяные фолликулы сжались, и волосы на теле вздыбились щеткой.

Он выслушал повествование Герберта Сёндерскова без каких-либо комментариев по ходу. И только по окончании отчета позволил себе высказаться.

– Ты не знаешь, сыщик связывался с Луисом Петерсоном?

– Я хотел проверить, но у меня нет мобильного номера Луиса. Ведь в Интернете его не найти.

Повисла долгая пауза, в течение которой Курт пытался предположить дальнейший ход событий. Дела обстояли совсем неважно.

– Герберт, еще никогда наша работа не была настолько серьезно скомпрометирована, а потому попытайся понять то, о чем я сейчас тебя попрошу. Вам с Миа надо отправиться в путешествие, слышишь? Я возмещу все расходы. Вы должны отправиться на Тенерифе. В западной части острова есть высокие скалы под названием Акантиладо де Лос Хигантес. Они очень крутые и расположены прямо на берегу.

– О боже, – тихо прозвучало в ответ.

– Герберт, послушай! Другого выхода не существует. Все будет похоже на несчастный случай, слышишь?

Из трубки донеслись лишь тяжкие вздохи.

– Герберт, речь идет о твоем брате, о тебе самом, о множестве твоих друзей, прекрасных коллег и знакомых. О годах напрасной работы и политическом крахе. Судьбы множества людей будут разрушены, если Миа не остановится. Я имею в виду бесконечные судебные иски, длинные сроки тюремного заключения, бесчестие и банкротство. Все наши труды по постановке организации на ноги будут обречены. Тысячи часов и пожертвования, исчисляемые многими миллионами крон. Сегодня у нас прошло генеральное собрание «Чистых линий», в следующий раз мы пройдем в фолькетинг. И вы с Миа поставите все под угрозу, если ты ничего не предпримешь.

По-прежнему те же тяжкие вздохи в ответ.

– Ты вообще позаботился о том, чтобы уничтожить картотеки Филипа, как мы договаривались? Все документы из архива пропали?

Собеседник не ответил, и это привело Курта в ужас. Значит, придется самим заняться этим и убрать все материалы.

– Курт, я не смогу. Может быть, мы просто отправимся путешествовать и пропадем, пока все не утрясется? – попросил Герберт, как будто бы не знал, что в этом не было никакого смысла.

– Пожилая пара с датскими паспортами – о чем ты говоришь, Герберт? Ты сумасшедший. Как вам удастся затеряться в толпе? Полиция стопроцентно вас разыщет. А если даже и не разыщет, то это сделаем мы.

– О боже! – снова прозвучало из трубки.

– У тебя есть двадцать четыре часа. Завтра можешь купить путевки в «Стар тур», а если не окажется мест или рейсов, отправитесь регулярным рейсом в Мадрид, а оттуда – внутренним рейсом на Тенерифе. Когда прибудешь туда, каждые пять часов фотографируй место своего нахождения и отправляй мне по электронной почте, чтобы я мог отслеживать ваши передвижения. И больше не желаю ничего слышать об этом, ясно?

Ответ последовал с промедлением.

– Ты не сможешь так поступить.

Затем соединение было прервано.

– Мы вас проверим, – сказал Курт сам себе. – И вынесем проклятую картотеку из дома и сожжем.

Он проверил по айфону список последних вызовов. Герберт сказал правду – он действительно названивал Курту с половины первого каждые полчаса, и к тому же было пропущено еще пятнадцать вызовов от Луиса Петерсона.

Можно было поклясться всеми богами, это не предвещало ничего хорошего.

Полицейское расследование исчезновения Филипа Нёрвига ни капли его не беспокоило, он не имел к данному делу никакого отношения. Волновало лишь то, что Миа наговорила полицейским.

Или он в свое время не предостерегал Филипа от этого дьявола в юбке? А затем и Герберта?

Разве нет?

Прошло полчаса нарастающего отчаяния и тщетных попыток дозвониться на мобильный номер Луиса Петерсона, и вот молодой журналист перезвонил сам.

– Да, простите, я отключал телефон после каждого звонка вам, чтобы меня не могли выследить, – объяснился он. – Я просто не хочу рисковать, чтобы Карл Мёрк и его жуткий помощник мне названивали.

– Сориентируй меня вкратце о произошедшем, – попросил Курт, сразу получив желаемое. – Где ты сейчас находишься?

– Сижу на стоянке неподалеку от Киля.

– И куда ты направляешься?

– По своим делам.

Курт кивнул.

Попрощавшись, он оделся. Сон подождет.

Старик поднялся на второй этаж в совмещенную с мастерской кухню. Выдвинул ящик из-под панели с инструментами, вынул пластмассовый лоток с винтами, поставил на верстак и вытащил старую «Нокиа», лежавшую под ним. Подключив к телефону зарядное устройство, поскоблил карту предоплаты, включил телефон и набрал номер Касперсена. Всего лишь через двадцать секунд в трубке прозвучал ответ:

– Курт, уже поздно. Почему ты звонишь с этого номера?

– Проблема, – сказал Вад. – Запиши номер и перезвони мне со своего такого же. Ровно через пять минут.

Касперсен послушался, молча выслушав Курта.

– У нас есть кто-нибудь на примете в полицейском управлении, на кого мы можем положиться? – в завершение спросил Курт.

– Никого. Но есть один человек в «Стейшн-Сити», – ответил Касперсен.

– Свяжись с ним и скажи, что мы хотим остановить одно полицейское расследование. Любой ценой. Заверь, что оплата будет щедрой. Лишь бы угомонить Карла Мёрка.

Глава 24

Заезжая на полицейскую парковку, Карл взглянул на часы. «Дворники» беспощадно скребли лобовое стекло. 15.45, на каких-то несчастных три четверти часа он опоздал на встречу с психологом Крисом. Наверняка вечером Мона будет ворчать на него. Какого дьявола все так безрадостно?

– Нам лучше захватить его с собой, – заметил Ассад, вынимая из кармана на двери складной зонтик.

Мёрк выключил двигатель. «Я как-то не в настроении делить зонт с кем бы то ни было», – подумал он было, пока не оказался у выхода из бетонного гаража и не обнаружил, что кто-то, видимо, вынул затычку из неба, так что теперь ничего не видать дальше десяти метров.

– Зайди под зонт, ты только что переболел, – закричал Ассад.

Карл с подозрением посмотрел на зонтик в веселый горошек. Какие небесные силы могут заставить половозрелого мужчину приобрести такую безвкусицу? Да к тому же еще и розового цвета…

Он залез под эту гадость и, пошатываясь, пошел с Ассадом через лужи. Вскоре из стены дождя возник коллега, направлявшийся им навстречу с подлой улыбкой, словно подозревал их в чем-то ином помимо исключительно рабочих отношений. В высшей степени компрометирующем.

Карл высунулся из-под зонта, выпятив вперед подбородок. Он не относится к тем мужчинам, которые пользуются зонтом, как и к тем, кто обедает с голым торсом в сельской местности.

– Ох, Карл, ты весь вымок насквозь, – заметил охранник, когда тот пронесся мимо с таким звуком, какой, вероятно, бывает у старого вантуза.

– Роза, не могла бы ты проверить, кто стоит за организацией «Бенефис»? – обратился Мёрк к коллеге, проигнорировав ее иронические замечания о перевернутой ванне и выброшенном на берег ките.

Он кое-как вытер одежду туалетной бумагой и дал себе слово приобрести пару сушилок для рук с потоком теплого воздуха. Такое устройство в два счета вернуло бы ему нормальную температуру тела.

– Ассад, ты уже поговорил с Лизой? – поинтересовался он, изведя три четверти рулона, пока друг разворачивал молитвенный коврик в своей кладовке.

– Погоди. Первым делом молитва.

Карл взглянул на часы. Ну да, скоро половина сотрудников полицейского участка отправится по домам, в том числе и Лиза. Кто-то ведь должен был соблюдать рабочее время.

Он резко приземлился на свое кресло и набрал ее номер.

– Алло-о-о, – пропел голос, явно принадлежавший фру Серенсен.

– М-м-м… Лиза?

– Нет, она на гинекологическом обследовании. Это Ката, Карл.

Вот уж действительно, Мёрк мог бы обойтись и без подробностей.

– Понятно. Вы проверили, кому Луис Петерсон звонил около трех часов?

– Да, друг мой.

Она сказала «друг мой»? Что, черт возьми, за курсы она посещает? Курсы глобального подхалимажа?

– Он звонил Курту Ваду в Брёндбю. Тебе нужен его адрес?

Две попытки позвонить Луису Петерсону не принесли иного результата, кроме сообщения о том, что в данный момент абонент находится вне доступа. А чего еще можно было ожидать? И тем не менее Карла позабавило бы обескуражить Петерсона вопросом, зачем он звонил человеку, с которым, по его собственным словам, его ничто не связывало.

Он со вздохом посмотрел на доску и на клочке бумаги отыскал мобильный номер Криса-психолога. Мёрк не горел желанием заносить этот номер в свою записную книжку, но все же теперь лучше воспользоваться им, чем тащиться в такую дрянную погоду на улицу Анкер Хегорд.

– Крис ля Кур, – ответили из трубки.

Что за идиотская фамилия?

– Карл Мёрк.

– Карл, у меня сейчас нет времени с вами разговаривать, я жду пациента. Перезвоните мне завтра с утра пораньше.

Проклятие. Значит, сегодняшний вечер у Моны снова окажется коту под хвост.

– Простите, Крис, – поторопился он сказать. – Мне жутко жаль, что сегодня я не смог прийти к вам, но я был слишком занят на работе. Пожалуйста, примите меня в понедельник во второй половине дня. Мне это необходимо.

Последовавшая пауза вселяла ужас, как временной интервал между словами «вы приняты на работу» и «вы уволены». Несомненно, сей самоуверенный любитель одеколона передаст все Моне.

– Хм, вы так считаете? – наконец вымолвил он.

Карл уже собирался было спросить: «Что именно?» Но вовремя понял.

– Абсолютно. Думаю, ваше лечение будет для меня чрезвычайно полезно, – заверил он, при этом больше думая о доступе к телу Моны, щедрой во всех отношениях, нежели о психологическом воздействии на свои замысловатые мозговые извилины.

– Хорошо, пускай будет понедельник. В три, как сегодня, договорились?

Карл посмотрел на потолок. Ну да, а что еще оставалось?

– Спасибо, – и он положил трубку.

– У меня для тебя две новости, Карл, – прозвучало за спиной.

Мёрк ощутил запах духов, прежде чем она успела сказать что-то еще. Словно в воздух устремился бурный поток едкого вещества и обволок его. Весьма сложно было это игнорировать.

Карл оглянулся на Розу, стоявшую в дверях с кипой газет под мышкой.

– Что у тебя за духи? – спросил он, прекрасно осознавая, что следующая ее реплика может быть весьма язвительной, если Розе покажется, что ему не понравился ее парфюм.

– Духи? А, это Ирсины.

На том и порешили. Нельзя было так скоро предать Ирсу забвению.

– Во-первых, я проверила Герберта Сёндерскова, с которым вы встретились в Хальсскове. Как он и утверждает, он не мог иметь непосредственного отношения к исчезновению Нёрвига, так как находился в Гренландии с первого апреля по восемнадцатое октября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, юридически представляя метрополию.

Карл кивнул, чувствуя в пищеварительной системе какие-то неприятные ощущения.

– Во-вторых, «Бенефис» является исследовательским институтом, финансирующимся из частных фондов. Помимо политических аналитиков, работающих там внештатно, имеется один штатный сотрудник, а именно Луис Петерсон. Они работают портфельным методом, то есть составляют краткие заметки, в которых занятым политикам очень просто и быстро ориентироваться. В высшей степени популистский, тенденциозный и, по моему мнению, лживый материал.

«Не сомневаюсь», – подумал Карл.

– Кто стоит за этой организацией?

– Лизелотте Сименс. Она – председатель правления, а ее сестра – директор.

– Хм, мне это ни о чем не говорит.

– Как и мне. Но я слегка пошерстила ее прошлое. Сказать по правде, пришлось углубиться аж на двадцать пять лет назад, проследив ее различные адреса по национальному регистру, прежде чем я сумела обнаружить, что с чем связать.

– И оказалось?..

– Тогда она проживала в Хеллерупе под одной крышей с довольно известным врачом-гинекологом по имени Вильфрид Лёнберг, ибо он был отцом этих двух сестер. Весьма любопытный факт!

– Так-так. – Карл слегка подался вперед. – И почему же?

– Потому что Вильфрид Лёнберг также является одним из основателей «Чистых линий». Ты никогда не видел его по телевизору?

Карл попытался вспомнить, но бурчащий живот мешал ему думать.

– Ладно. А что ты собираешься делать с газетами?

– Мы с Ассадом вновь прочешем период, в течение которого исчезли все эти люди, но теперь хотим использовать другие газеты. Нужно удостовериться, что учтены все случаи.

– Прекрасная работа, Роза, – сказал Мёрк, пытаясь прикинуть расстояние до туалета в прыжках.

Спустя десять минут он стоял перед Ассадом совершенно бледный.

– Я поеду домой. Мой желудок просто невыносим.

«Сейчас он скажет: “Что ты сказал?”» – подумал Карл.

Однако вместо этого сириец запустил руку под стол, выудил оттуда зонтик и протянул со словами:

– У дромадера есть такая проблема – он не может кашлять и испражняться одновременно.

Леший его знает, о чем он.

По дороге домой Карл изо всех сил давил на педаль газа, ибо желудок расстроился совершенно. Если бы его остановил кто-то из коллег из отдела дорожного движения, он бы сослался на форс-мажорные обстоятельства. Мёрк даже подумывал приладить на крышу синюю мигалку, потому что минуло несколько десятилетий с тех пор, как он последний раз наложил в штаны, и, по статистике, это не должно было повториться.

Поэтому он был готов выломать входную дверь, обнаружив ее запертой. Какой негодяй вздумал закрыть ее на замок?

После пяти спасительных минут, проведенных на унитазе, Карл наконец обрел покой. Через два часа он должен был предстать перед Моной с начищенными зубами и превратиться в массовика-затейника для ее монструозного внука.

Харди не спал, когда Карл вошел в гостиную. Он лежал и смотрел на дождь, хлещущий из переполненных сточных желобов.

– Дерьмовая погода, – сказал бывший напарник, заслышав шаги Карла. – А я бы все-таки дал миллион за то, чтобы выйти на улицу хотя бы на двадцать секунд.

– Ну, Харди, привет, что ли. – Карл сел на край кровати и приветливо улыбнулся товарищу. – Теперь во всем какая-то невезуха. Я только что подцепил жуткий желудочный грипп из-за этой погоды.

– Правда? И за это я тоже не пожалел бы миллиона.

Мёрк улыбнулся и проследил за взглядом Харди. На одеяле лежало открытое письмо, и полицейский сразу же узнал адрес отправителя. Подобное письмо он и сам рассчитывал вскоре получить.

– Ага. Значит, государственные органы признали ваш с Минной развод, насколько я могу судить… И как ты к этому относишься?

Харди сжал губы и старался смотреть куда угодно, но только не на лицо Карла, выражающее сострадание. Поистине душераздирающий момент.

– Позволь ничего не отвечать, – произнес он спустя минуту глубокого молчания.

Карл понимал его лучше кого бы то ни было. У них был прекрасный брак. Возможно, лучший из всего его окружения. Через несколько месяцев они бы сыграли серебряную свадьбу, но пуля помешала.

Мёрк кивнул.

– Минна сама принесла?

– Да, вместе с нашим сыном. Они вполне справляются.

Естественно, Харди все понимал. Почему жизнь его возлюбленной должна останавливаться только потому, что остановилась его собственная жизнь?

– Ирония заключается в том, что сегодня у меня появилась новая надежда.

Карл почувствовал, как его брови самопроизвольно взмыли ко лбу. Он извиняюще улыбнулся, но слишком поздно.

– Я прекрасно знаю, что ты думаешь. Что я дурак и не хочу смотреть действительности в глаза, но полчаса назад Мика сделал кое-что, и, откровенно говоря, мне от этого стало чертовски больно. По крайней мере, Мортен вообще затанцевал на полу.

– Что еще за Мика?

– Ах да, последнее время ты не так уж часто бываешь дома… Если ты не в курсе, кто такой Мика, то лучше спроси у Мортена сам. Только сначала постучись. Они сейчас перешли к личным делам. – Он издал какой-то булькающий звук, который стоило расценивать как смех.

Карл стоял у полуподвальной комнаты Мортена тихо, как мышь, пока не послышался приглушенный смех, давший ему сигнал постучать в дверь.

Затем осторожно вошел внутрь. Вид дряблого Мортена, находящегося в тесном контакте с неким Микой, мог ужаснуть кого угодно.

Двое мужчин стояли перед открытой дверью, ведущей в помещение, где раньше была сауна, мило обнимая друг друга за плечи.

– Привет, Карл. Я тут показываю Мике мою коллекцию фигурок из «Плеймобиля».

Мёрк и сам ощущал, насколько глупо он выглядел. Неужто Мортен Холланд и впрямь осмелился пригласить темноволосого красавца домой, чтобы продемонстрировать ему свою коллекцию?! Это больше было похоже на одну из тех уловок, к которым он и сам некогда прибегал, чтобы заманивать дам в свои сети.

– Привет, – Мика протянул руку, намного более волосатую, чем грудь Карла. – Мика Йохансен. Да, я тоже коллекционер, как и Мортен.

– А-а-а, – буркнул Карл, напрочь лишившись способности произносить согласные.

– Ну, только Мика собирает не фигурки от «Плеймобиля» или сюрпризы из киндеров, как я, но смотри, что он мне подарил.

Мортен протянул Карлу картонную коробочку с надписью «3218-А Строитель». И, вполне ожидаемо, внутри оказался синий человечек в красной каске с неким предметом, видимо представлявшим собой огромную метлу.

– Да, прекрасный, – Карл вернул коробку.

– Прекрасный?! – Мортен улыбнулся и крепко обнял своего гостя. – Он не прекрасный, Карл, он просто потрясающий! Теперь у меня полное собрание фигурок рабочих с семьдесят четвертого года, когда все только началось, и до сего момента. И упаковка как новая… Просто невероятно.

Карл никогда не видел своего квартиранта таким сияющим с тех пор, как он въехал почти три года назад.

– А что же вы собираете? – спросил он у Мики, на самом деле совершенно не желая об этом знать.

– Я коллекционирую старые публикации о центральной нервной системе.

Карл тщетно пытался подобрать соответствующее случаю выражение лица, и темноволосый Адонис улыбнулся.

– Да, странный объект коллекционирования, я знаю. Но теперь я дипломированный физиотерапевт и сертифицированный акупунктурщик, так что не так уж и странно.

– Мы познакомились две недели назад, когда у меня заболела шея. Помнишь, Карл, я не мог пошевелить головой?

Неужели когда-нибудь было такое, чтобы Мортен шевелил головой? Видимо, это прошло мимо него.

– Ты говорил с Харди? – спросил Мортен.

– Да, поэтому я сюда и спустился. Он упомянул о чем-то, что причинило ему, мягко говоря, жуткую боль. – Он обратился к Мике: – Неужели вы воткнули ему в глаз иголку?

Он попытался было посмеяться, но никто его не поддержал.

– Нет, просто я ткнул его в те нервы, которые, видимо, функционируют.

– И он отреагировал?

– Еще бы! – отозвался Мортен.

– Мы должны заставить Харди сесть, – продолжил Мика. – У него сохраняется чувствительность во многих частях тела. Точка на плече, две точки у основания большого пальца… Что очень обнадеживает.

– Обнадеживает? Каким образом?

– Я уверен, что никому из нас не понять, насколько напрягается Харди, чтобы стимулировать эти ощущения. Однако многое указывает на то, что если он продолжит свои усилия, то сможет двигать большим пальцем.

– О, большим пальцем! И что отсюда следует?

Мика улыбнулся.

– Все, что угодно. Контакт, работа, передвижение, возможность двигаться самому.

– Вы сейчас имеете в виду электрическую инвалидную коляску?

Далее последовала пауза, во время которой Мортен очарованно взглянул на свою добычу, а у Карла потеплела кожа и участилось сердцебиение.

– Да, и многое другое. У меня есть связи в области здравоохранения, а за Харди явно стоит бороться. Я абсолютно убежден, что в будущем его жизнь изменится кардинальным образом.

Мёрк погрузился в молчание, чувствуя, что пространство словно навалилось на него. Он не понимал, где находится и куда направить свой взгляд. Если говорить кратко, он был потрясен, как ребенок, вдруг понявший мир. Такое ощущение было ему почти неведомо, и он не нашел ничего лучше, как сделать шаг навстречу и притянуть к себе Мику. Он хотел поблагодарить его, но слова застряли в горле.

Затем почувствовал похлопывание по спине.

– Да, – сказал этот слетевший с небес ангел. – Я понимаю, что вы чувствуете, Карл. Очень, очень серьезные эмоции.

Слава богу, была пятница, а потому магазин игрушек на площади в Аллерёде еще вовсю работал. Самое время приобрести какую-нибудь ерунду для внука Моны, только не то, чем можно драться.

– Привет, – чуть позже поздоровался Мёрк с мальчишкой, стоявшим в коридоре у Моны и выглядевшим так, словно он был вполне в состоянии драться с кем угодно без каких бы то ни было вспомогательных средств.

Карл протянул ему подарок и увидел, что рука демоненка бросилась за добычей, как кобра в момент нападения.

– Отличные рефлексы, – прокомментировал он Моне, в то время как мальчик скрылся со своим трофеем, и привлек ее к себе настолько близко, что между ними не удалось бы протиснуться и травинке. Она необычайно приятно пахла и выглядела чрезвычайно аппетитно.

– Что ты ему подарил? – спросила Мона, целуя Карла.

Но он уже забыл обо всем, ведь ее карие глаза были рядом.

– М-м… кажется, игрушка называется «Флэт болл». Его можно сжать, как блин, а потом он разбухает в шар. На нем можно установить время… по-моему.

Женщина посмотрела на него несколько скептически, как будто бы уже представила себе, что Людвиг найдет новой игрушке такие применения, о каких Карл не мог даже помыслить.

Теперь дочь Моны Саманта оказалась более подготовленной и пожала ему руку, не бросая взгляды на нелестные части его тела.

У девушки были глаза матери. Как только кто-то посмел сделать из такой богини мать-одиночку, не мог он взять в толк. Эта мысль сохранялась у Карла ровно до того момента, пока Саманта не открыла рот.

– Надеюсь, сегодня у вас ничего не капнет в соус, – съязвила она и разразилась совершенно неуместным хохотом.

Карл попытался принять участие в веселье, однако особого резонанса ее смех у него не вызвал.

Они отправились к столу, и полицейский принял боевую готовность. Четыре таблетки, приобретенные в аптеке, положили конец кишечным коликам, и голова была совершенно свежая.

– Людвиг, – сказал он, – как тебе «Флэт болл»?

Мальчик не ответил. Возможно потому, что рот его был набит парой горстей картофеля фри.

– Первым же броском он вышвырнул мяч в окно, – ответила мать бесенка. – После еды пойдешь подбирать во двор, ясно, Людвиг?

Мальчик промолчал. Так что все же какое-то влияние можно было на него оказать.

Карл обратил взгляд на Мону; та лишь пожала плечами. Видимо, гость еще находился в процессе проверки.

– А когда в тебя выстрелили, из дырки в голове вытекло хоть немного мозгов? – поинтересовался мальчишка, прожевав еще две горсти фри и показав пальцем на шрам на виске у Карла.

– Самая малость, – ответил Мёрк. – Так что теперь я всего лишь в два раза умнее нашего премьер-министра.

– Значит, не так уж вы и умны, – проворчала его мать, сидевшая рядом.

– У меня хорошие математические способности, а у тебя? – проявил очередное любопытство ребенок, впервые посмотрев на Карла своими ясными глазами.

Видимо, между ними устанавливался контакт.

– Выдающиеся, – соврал Карл.

– Ты знаешь штуку про тысячу восемьдесят девять?

Подумать только, он назвал такое огромное число; сколько ему, интересно, лет? Неужели пять?

– Возможно, Карл, тебе понадобится листок бумаги, – вступила в диалог Мона и из ящика бюро за спиной достала блокнот и карандаш.

– Так, – прокомментировал мальчик. – Придумай любое трехзначное число и запиши его.

Трехзначное. Откуда, черт возьми, пятилетний набрался таких слов?

Кивнув, Карл написал 367.

– А теперь переверни его.

– Перевернуть. В каком смысле?

– Ну, теперь ты должен написать семьсот шестьдесят три, верно? Ты уверен, что у тебя не вытекло больше серого вещества, чем ты думаешь? – не вытерпела очаровательная мамаша.

Карл послушно написал 763.

– Теперь вычти меньшее число из большего, – приказал белокурый гений.

763 минус 367. Карл загородился ладонью, чтобы никто не увидел, что он по-прежнему вычитал так, как его научили в третьем классе.

– Что получилось? – Глаза Людвига просияли.

– М-м, триста девяносто шесть, да?

– Теперь переверни это число и сложи его и триста девяносто шесть. Что теперь получилось?

– Шестьсот девяносто три плюс триста девяносто шесть, ты имеешь в виду? Что получится?

– Ну да.

Карл принялся складывать, прикрывая этот маневр рукой.

– Получилось тысяча восемьдесят девять, – изрек он после некоторого замешательства в вычислениях.

Парень рассмеялся, когда Карл поднял голову. Он и сам прекрасно знал, какой изумленный у него был вид.

– Проклятие, Людвиг… То есть не имеет значения, с какого числа я начну, в любом случае получится тысяча восемьдесят девять?

Мальчик выглядел разочарованно.

– Ну да, разве я не говорил? Но только если ты начнешь, например, со ста двух, после первого вычитания у тебя получится девяносто девять. Тогда придется писать не девяносто девять, а ноль девяносто девять. Число обязательно должно быть трехзначным, не забудь.

Карл медленно кивнул.

– Умный мальчик, – сухо сказал он и улыбнулся маме. – Конечно, в мать.

Та промолчала. Видимо, он был прав.

– Саманта – возможно, один из самых одаренных математиков нашей страны. Однако есть свидетельства того, что Людвиг будет еще талантливее, – сказала Мона, протягивая Карлу лосося.

Так-так, мать и сын – два сапога пара. Пятнадцать частей – талант, десять частей – порох в заднице, шестнадцать – непочтительность, вот так смесь. В их семью будет непросто войти.

Еще пара интеллектуальных задачек, и испытания закончились. Очередная двойная порция картошки, закушенная тремя ложками мороженого, и чертенок притомился. Они попрощались, и Мона предстала перед ним, сверкая глазами.

– Я договорился с Крисом на понедельник, – поспешил сказать Карл. – Позвонил и извинился за то, что сегодня не получилось. Но с самого утра, Мона, у меня действительно был очень насыщенный день.

– Не волнуйся, – с этими словами она так тесно прижала его к себе, что он почти закипел. – Думаю, ты вполне готов к гимнастике на простынях, – сказала она и запустила руку туда, где здоровые мальчики шарят целыми днями напролет.

Карл медленно втянул воздух сквозь зубы. Какая же она зоркая, эта женщина… Возможно, передалось от дочери. После обязательных вступительных маневров, закончившихся тем, что Мона удалилась в ванную «прихорошиться», Карл восседал на краю кровати с пылающими щеками, опухшими губами и в слишком тесных трусах. Тут у него зазвонил телефон.

Проклятие, высветился рабочий номер Розы.

– Да, Роза, – сказал он несколько угрюмо. – Давай покороче, потому что я тут занят важным делом, – добавил он, замечая, как его достоинство потихоньку сникает.

– Карл, это принесло плоды.

– Что принесло плоды, Роза? Почему ты до сих пор на работе?

– Да мы оба здесь. Привет, Карл! – прогремел голос Ассада на заднем плане.

У них там что, народные гулянья в подвале?

– Мы обнаружили еще одно исчезновение. О нем заявили спустя месяц после остальных, поэтому поначалу мы его не нашли.

– Так-так, и ты сразу же связала его с остальными? Почему?

– Его обозвали «делом о ВелоСолекс». Мужчина сел на свой мопед и поехал из Брендерупа, что на Фюне, на железнодорожную станцию в Айбю. Там он припарковал мопед на велосипедной стоянке, и с тех пор его больше никто не видел. Он исчез.

– Какого, ты говоришь, числа это произошло?

– Четвертого сентября восемьдесят седьмого года. И это еще не всё…

Карл бросил взгляд на дверь ванной, из-за которой послышался голос его эротической дивы.

– Давай побыстрее, что там еще?

– Его фамилия Германсен. Таге Германсен.

Карл нахмурился. И что?

– Да, Германсен! – крикнул Ассад в трубку. – Не помнишь? Миа Нёрвиг упомянула это имя в связи с первым делом, общим у ее первого мужа и Курта Вада.

У Мёрка удивленно сдвинулись брови.

– Ладно, – ответил он. – Посмотрим. Прекрасная работа. А теперь отправляйтесь домой, оба.

– До встречи в управлении? Скажем, в девять утра? – эхом прозвучал голос Ассада.

– О-ох, завтра суббота… Тебе не знакомо такое понятие, как выходные?

В телефоне загрохотало – видимо, сириец взял трубку в свои руки.

– Послушай. Раз мы с Розой можем работать в Шаббат, то и ты вполне в состоянии съездить в субботу на Фюн, правда ведь?

Вопрос не подразумевал ответа. Это был намек. Кроме того, они с Розой наверняка уже твердо приняли решение.

Глава 25

Рита бросила взгляд на озеро Пеблинге, расслабленная, переполненная надеждами и безумно нуждающаяся в порции никотина. Выкурив две сигареты, она подойдет к зданию с серыми каменными стенами, позвонит в домофон, откроет тяжелую коричневую дверь и ступит на лестницу навстречу будущему. И все начнется.

Она улыбнулась сама себе и одарила улыбкой парня, пробегавшего мимо в спортивном костюме и ответившего ей дерзким взглядом. Несмотря на ранний подъем, Рита ощущала себя прекрасно. Превосходно.

Она засунула сигарету в рот, заметив, как парень остановился впереди в двадцати метрах и принялся разминаться, не спуская глаз с ее расстегнутой куртки и большой груди.

«Не сегодня, мой мальчик. Возможно, в следующий раз», – сообщил ее взгляд, пока она прикуривала.

В данный момент в центре ее внимания находилась Нэте, и она была значительно интереснее, нежели мальчишка с банальными пошлыми мыслями. С тех пор, как Рита вскрыла письмо, вплоть до сегодняшнего утра, когда она запрыгнула в машину и направилась в Копенгаген, один вопрос непрерывно крутился у женщины в голове. Зачем Нэте понадобилось вдруг увидеть ее? Разве они не договорились давным-давно больше не пересекаться? Разве сама Нэте не настояла на этом раз и навсегда, когда они встретились в последний раз?

– Это ты виновата в том, что я попала на этот чертов остров. Это ты соблазнила меня тогда, – передразнила Рита свою давнишнюю подругу между двумя затяжками, пока спортсмен пытался разобраться, что к чему.

Рита рассмеялась. В общем и целом, конечно, это было нездоровое время, те холодные дни 1955 года, проведенные в учреждении для слабоумных.

В тот день, когда Нэте попала в восточно-ютландское учреждение в Брайнинге, четверо из воспитанников затеяли драку, и здание с высокими потолками было переполнено криками, воплями и жуткой суматохой.

Рите нравились дни, когда происходили хоть какие-то события. Ей нравилось наблюдать за бескровной потасовкой. Тем более что сотрудники заведения проявляли себя настоящими асами.

Она стояла у самого входа, когда полицейские привели Нэте, поместив ее между собой, и всего лишь короткого взгляда Риты оказалось достаточно, чтобы понять – привели девушку такую же, как и она сама. Влажные глаза, выражающие ужас перед увиденным безобразием. Но не только. В глазах читалась и злоба. Новенькая – настоящая жестокая тварь, по впечатлению Риты.

Злоба Рите тоже была по душе, ибо это чувство являлось для нее ежедневной движущей силой. Когда она воровала, когда опорожняла кошелек полного идиота и когда расталкивала сумасшедших, стоявших на ее пути. Она прекрасно понимала, что злоба ни к чему не ведет, но самого по себе ощущения было вполне достаточно. Поселив ее в своем организме, можно было творить все, что угодно.

Новенькой подыскали комнату всего в двух дверях от комнаты Риты, и уже за ужином она решила обработать эту девочку. Во что бы то ни стало, им необходимо стать друзьями и союзниками.

Она прикинула, что эта Нэте на пару лет младше. Одна из тех наивных и плохо приспособленных девчонок, явно смышленых, но пока еще не узнавших достаточно о жизни и человеческом естестве, чтобы понять, что все в мире – игра. Но теперь-то Рита научит ее этому.

Как только она устанет от постоянного сидения за штопкой носков и первые стычки с персоналом вызовут кое-какие проблемы, она придет к Рите искать утешения. И получит его. Не успеет бук покрыться листвой, они вдвоем сбегут отсюда, пообещала себе Рита. Пересекут Ютландию, а затем из Белых Песков на одном из рыболовных судов переправятся в Англию. Несомненно, рыбаки позаботятся о двух симпатичных девчушках в бегах. Кому ж не захочется приютить таких, как они, под своей палубой? Вот уж они раскачают им лодки[76]…

Прибыв в Англию, девицы выучат английский и устроятся на работу, а когда достигнут определенных успехов, следующей их остановкой будет Америка.

Да, у Риты план уже был наготове. Для осуществления не хватало только напарницы…

Не прошло и трех дней, как у новенькой наметились кое-какие проблемы. Она задавала слишком много вопросов, только и всего. А так как она сильно отличалась от всех убогих людей со Спрогё, ее вопросы расценивались как вызов.

– Веди себя спокойно, – сказала ей как-то Рита в коридоре. – Пускай они не догадываются о том, насколько ты умна, толку от твоего ума здесь мало. Молча делай так, как они говорят.

Затем взяла Нэте за руку и подтянула к себе.

– Ты освободишься отсюда, я тебе обещаю, но сначала вопрос: ждешь ли ты какого-либо посетителя?

Она помотала головой.

– И тебе не к кому пойти, если когда-нибудь тебя выпустят?

Очевидно, деваха была потрясена таким вопросом.

– Что значит «когда-нибудь»?

– Ну ты же не думаешь, что вот так вот просто можешь уйти отсюда? Я понимаю, конечно, что домики здесь красивенькие, и все же это тюрьма. И хотя ты можешь наслаждаться видом на фьорд и луга, тут во всех бороздах разложена колючая проволока. И тебе ее никогда не преодолеть без моей помощи, будь я проклята.

Нэте совершенно неожиданно хихикнула.

– Здесь нельзя ругаться, – тихо сказала она и ткнула Риту локтем в бок.

Все-таки она оказалась девчонкой что надо.

Выкурив две сигареты, Рита посмотрела на часы. 10.58 – пора взглянуть своему будущему в глаза.

На мгновение она решилась было крикнуть молодому человеку, стоявшему у дерева, чтобы тот подождал ее возвращения, но потом представила себе прекрасные волосы и округлые формы Нэте – и передумала. Ведь член можно заполучить в любой момент. Стоит только щелкнуть пальцами в любом уголке мира и в любое время суток.

Рита не узнала голос Нэте, прозвучавший в домофоне, но решила не придавать этому значения.

– Нэ-э-э-те-е, как приятно вновь слышать твой голос! – закричала она, толкая дверь, когда в домофоне раздалось шипение.

Возможно, Нэте болеет. По крайней мере, по голосу похоже.

Мимолетное сомнение исчезло, как только хозяйка отворила дверь и посмотрела на нее так, словно эти двадцать шесть лет были простым дуновением ветра и все обиды между ними забыты.

– Проходи, Рита, ты замечательно выглядишь. И спасибо за то, что ты так пунктуальна, – сказала Нэте.

Она провела ее в гостиную и усадила. Все те же крупные белые зубы и полные губы. Те же голубые глаза, способные выражать и страсть, и злобу; таких Рита не встречала больше ни у кого.

«Пятьдесят лет, и все та же красота», – подумала Рита, пока Нэте стояла у буфета и разливала в чашки чай. Прекрасные стройные ноги в обтягивающих брюках. Облегающая блузка, спускающаяся на крутые бедра, и упругие, как никогда, ягодицы.

– Ты держишься молодцом, красавица. Не могу поверить, что ты болеешь чем-то неизлечимым… Скажи, что это не так. Что это была лишь уловка, чтобы заманить меня в Копенгаген.

Нэте повернулась к ней с чашками в руках и теплом во взгляде, но не ответила. Все та же прежняя молчаливая игра, прямо как тогда.

– Я и не думала, Нэте, что ты когда-нибудь захочешь увидеть меня, – продолжила Рита, оглядевшись.

Не сказать, чтобы квартира была богато обставлена. По крайней мере, не так, как подобает обладательнице многих и многих миллионов, по сведениям Риты.

– Но я много думала о тебе, можешь себе вообразить, – сказала она, покосившись на две чашки.

И улыбнулась – две чашки, а не три.

Затем она повернулась к окнам – никакого адвоката не было и в помине. Ожидалось приятное времяпрепровождение.

Из Риты и Нэте получилась прекрасная команда, что сразу заметили наставники.

– Нам не хватает персонала в детском отделении, – сказали они и всучили им ложки.

И спустя несколько дней девушки принялись кормить совершеннейших дебилов, больших детей, прицепленных к батареям, так как те не могли самостоятельно сидеть за столом. Невероятно неблагодарная работа, которая выполнялась чуть поодаль, так что печальное зрелище никому не бросалось в глаза. Однако впоследствии обязанности им расширили – они должны были следить за идеальной чистотой детских лиц, а в благодарность за помощь на них повесили столь же безупречный уход за другим концом пищеварительной системы воспитанников.

Риту воротило от такой работы, ибо она была родом из тех мест, где дерьмо становилось видимым лишь в те редкие моменты, когда стоки переполнялись после проливного дождя. Нэте же, напротив, подтирала зады и выжимала подгузники так, словно занималась этим всю свою жизнь.

– Дерьмо, оно дерьмо и есть, – как-то сказала она. – Я и выросла-то среди него.

А затем рассказала про коровий навоз, свинячьи экскременты, лошадиный помет и изнурительные дни, так что обязанности, выпавшие на ее долю в этом учреждении, могли показаться каникулами по сравнению с той работой.

Однако Нэте прекрасно понимала, что она отнюдь не на каникулах. Это было видно по кругам под ее глазами и слышно, когда она проклинала врача, признавшего ее слабоумной по итогам своего безумного IQ-теста.

– Можно подумать, что хоть кто-то из врачей здесь, в Брайнинге, знает, какая разница между подъемом в четыре утра на дойку летом и зимой, – ворчала девушка, когда изредка неподалеку мелькал какой-нибудь белый халат. – Знаком ли ему запах в стойле, когда у какой-нибудь из коров начинается воспаление матки, которое не пройдет просто так? Едва ли. Так пускай и не выставляют меня дурочкой, только потому что я не знаю, как зовут короля Норвегии.

Почистив детские рты и задницы в течение двух недель, они получили возможность приходить в детское отделение, когда сами захотят, и Рита приступила к подготовке своего крестового похода.

– Нэте, скажи, а ты была у главврача? – спрашивала она каждое утро. – Или, может, беседовала с кем-то из других врачей? Ты вообще уверена, что главный медик отправил свою рекомендацию в приходской совет? Был ли он на твоей стороне? – Вопросы сыпались, как артиллерийские снаряды.

И спустя неделю Нэте это надоело.

В один прекрасный день после обеденного перерыва она оглянулась вокруг на косоглазые лица, кривые спины, короткие ноги и блуждающие глаза. Наконец до нее дошло.

Нэте превратилась в одну из тех, за кем сама и ухаживала, но она этого не желала.

– Я бы хотела поговорить с главврачом, – обратилась она к медсестре.

Та прошла мимо, качая головой. Повторив попытки еще несколько раз и поняв, что никто не хочет ее слушать, Нэте встала и закричала в полную силу.

Здесь опыт Риты пришелся как нельзя кстати.

– Если будешь продолжать в том же духе, в конце концов ты поговоришь с начальником. Только до этого тебе придется провести несколько дней привязанной к кровати, а тебе будут что-то такое колоть, чтобы ты помалкивала. Так что имей это в виду.

Нэте запрокинула голову назад, чтобы прокричать свое послание с еще большей мощью, но Рита сдержала ее.

– Единственные способы отсюда выбраться для нас – побег и стерилизация. Знаешь, как быстро они отбирают тех, кого следует подвергнуть стерилизации, а кого отпустить? Мне известно, что главный врач вместе с психологом на прошлой неделе отобрали пятнадцать девушек за десять минут. Как думаешь, скольких из них отпустили? Нет, когда к делу привлекается Министерство социального развития, будь уверена, большинство отправят в больницу Вайле. А потому, Нэте, я снова задаю тебе вопрос: за пределами данного учреждения есть ли кто-то, кого тебе будет не хватать? И если нет, то давай сбежим вместе после того, как накормим детей ужином.

События последующих четырнадцати дней можно перечислить довольно быстро.

В тот же день они украли пару белых блузок и юбок и вышли через ворота, как остальные сотрудники. Прячась в кустарнике, час за часом они уходили все дальше от учреждения. На следующее утро разбили окно в доме фермера, пока все работали в хлеву, нашли кое-какую одежду, немного денег и исчезли.

До Силкеборга они добрались в коляске «Нимбуса» и впервые были обнаружены полицией, когда ловили машину по дороге к Виборгу.

Быстрый бег по лесным тропкам – и девушки вновь оказались в безопасности. В течение трех суток они жили в охотничьей сторожке и питались консервированными сардинами.

Рита подлизывалась к подруге каждую ночь, прикасалась к ее белоснежной коже и клала руку на грудь, но Нэте отстраняла ее, говоря что-то типа того, что так могут делать только два разных человеческих типа, а потому противоестественно возлежать с представителями своего типа.

На третий день начался ледяной ливень и закончились консервы. Три часа они простояли у дороги, прежде чем шофер холодильного грузовика сжалился над двумя вымокшими насквозь девушками и позволил им немного обтереться ветошкой у себя в кабине. Естественно, шофер пялился на них, зато доставил беглянок до самых Белых Песков.

Там они действительно отыскали предприимчивого владельца парусника. Мужчина изъявил большую готовность взять их с собой на промысел. А если они окажутся в достаточной степени сговорчивыми, он с радостью согласился поспособствовать их дальнейшему продвижению в открытое море с каким-нибудь одиноким британским экипажем. По крайней мере, так он пообещал.

Мужчина попросил их приготовиться, так как желал посмотреть товар лицом, но Нэте отрицательно замотала головой, и ему пришлось удовлетвориться одной только Ритой. Позабавившись с нею несколько часов, он позвонил своему брату, полицейскому из Нёрре Сниде.

Они осознали, что произошло, только когда два верзилы из полиции Рингкёбинга защелкнули на них наручники и отвели в патрульный автомобиль.

Наутро вернувшись в келлерское заведение в Брайнинге, Рита и Нэте наконец получили возможность побеседовать с главврачом.

– Вы мерзкая и неблагонадежная девушка, Рита Нильсен, – сказал он. – Вы не только злоупотребили доверием персонала, но и малейшими способами добиваетесь собственного блага. У вас отвратительный характер, вы глупы, лживы и сексуально озабочены. Если я позволю такой асоциальной личности, как вы, разгуливать на свободе, вы станете затеивать сексуальные отношения с кем ни попадя, и вскоре общество вынуждено будет заботиться о недочеловеках, которых вы расплодите. Поэтому сегодня я написал заявление о том, что вам должно быть оказано исключительно принудительное лечение, причем настолько длительное, что сопротивляться ему будет абсолютно бесполезно.

Чуть позже Рита с Нэте оказались на заднем сиденье черного «Ситроена» с запертыми дверями. На переднем сиденье лежало направление от главного врача. Конечным этапом значился Спрогё. Их отправляют на остров изгнанниц.

– Мне не стоило тебя слушать, – рыдала Нэте, когда они пересекали Фюн. – Это все из-за тебя.

– Нэте, чай что-то крепковат, – заметила Рита после первого глотка. – А кофе у тебя, случайно, не найдется?

Лицо женщины в одно мгновение приняло какое-то странное выражение. Как будто Рита протянула и тут же отняла подарок, а ведь Нэте уже почти его взяла. Здесь было не только разочарование. Нечто большее.

– К сожалению, у меня в доме нет кофе, – сказала Нэте слабым голосом, словно рушился ее мир.

«Сейчас она предложит заварить новый», – подумала Рита, про себя поражаясь, насколько серьезно та относилась к своей роли хозяйки.

Однако Нэте ничего не предложила. Она просто сидела, как будто окружающий мир предстал перед ней в замедленной съемке.

Гостья покачала головой.

– Пустяки. Если у тебя найдется немного молока, мы можем слегка разбавить. Наверняка это поможет, – успокоила она хозяйку, удивившись облегчению, показавшемуся на ее лице.

– Конечно, – Нэте прямо-таки помчалась на кухню. – Одна секунда, сейчас несу! – крикнула она.

Гостья взглянула на буфет, где стоял чайник. Почему она не поставила его на стол? Правда, быть может, не полагалось по этикету… В таких вещах Рита ни черта не смыслила.

На мгновение она подумала, не попросить ли рюмочку ликера, или что там стояло в небольшом графине рядом с чайником, но хозяйка уже прибежала обратно с молочником и подлила в чашку молока с улыбкой, казавшейся гораздо более напряженной, нежели было уместно в данной ситуации.

– А сахару? – спросила она.

Гостья отрицательно помотала головой. Нэте вдруг сильно забеспокоилась, как будто бы им предстояло какое-то серьезное занятие, и это пробудило у Риты любопытство. Необходимо ли пройти через особую церемонию, прежде чем Нэте наконец протянет ей руку и выразит свою заинтересованность и радость от того, что Рита приняла ее приглашение? Или тут нечто иное?

– Ну, а где же адвокат, упоминаемый в твоем письме? – поинтересовалась Рита с подходящей случаю улыбкой.

С улыбкой, на которую не было отвечено, да она и не ждала этого.

Ха, как будто бы она еще не раскусила Нэте. Никакого адвоката не было, никаких десяти миллионов она тоже не получит, и Нэте совсем не больна.

Но играть нужно было правдоподобно, если эта поездка стоит всех хлопот.

«Осторожнее, у нее явно что-то на уме», – подумала Рита и кивнула, когда Нэте объяснила, что адвокат запаздывает, но будет с минуты на минуту.

Смешно. Такая красивая и богатая, и в то же время такая бесхитростная…

– Кто выпьет залпом? – вдруг рассмеялась Нэте, поднимая чашку.

«Что за чертова смена настроения?» – в замешательстве подумала Рита, в то время как в ее памяти неожиданно всплыли картины из прошлого.

Как было тогда здорово! Неужели Нэте еще помнит? В редкие моменты девушек оставляли без присмотра во время обеда, и некому было их утихомирить. Они сидели в столовой и притворялись, как будто на свободе, сидят где-нибудь на лужайке зоосада с полными до краев пивными бокалами и делают все, что им вздумается.

«Кто выпьет залпом?» – вскрикивала Рита, после чего они опрокидывали в себя стаканы с водопроводной водой. И все смеялись, кроме Нэте, сидевшей в углу и смотревшей в окно.

Черт побери, неужто она действительно помнила эти моменты?

И Рита улыбнулась ей, предчувствуя замечательный день вопреки всему. Затем поднесла чашку к губам и осушила одним глотком.

– Так я же, так-растак! – прокричали они хором, громко рассмеявшись, и Нэте отошла к буфету, чтобы налить еще.

– Мне больше не надо, спасибо, – все еще смеясь, остановила ее Рита. – Только подумать, ты помнишь это, – озвучила она свои мысли и повторила их боевой клич. – Да уж, там можно было дать жару…

Затем она припомнила пару историй о проделках на острове, в которых оказались замешанными она и еще несколько девушек. И кивнула сама себе. Как ни странно, атмосфера в квартире способствовала пробуждению множества воспоминаний, и, как ни странно, не все из них были плохими.

Хозяйка поставила свою чашку на стол, и в это мгновение ее смех принял совершенно иную тональность, словно за весельем скрывалось нечто более важное. Однако прежде чем Рита успела отреагировать на перемену, Нэте пристально посмотрела на нее и очень спокойно сказала:

– Честно говоря, уверена, что если бы не ты, я могла бы прожить нормальную жизнь. Если бы ты оставила меня в покое, я бы никогда не оказалась на Спрогё и быстро обучилась, как следует себя вести в исправительном учреждении. Если бы ты не разрушала все на своем пути, врачи поняли бы, что я нормальная, и отпустили бы меня. Они бы осознали, что не я асоциальна, но мое происхождение. Что у них нет причин опасаться меня. Почему же ты не позволила мне просто существовать?

«Ах вот как все обернулось», – подумала Рита. Значит, Нэте задумала свести счеты с прошлым? В таком случае она неправа, и прежде чем повернуть колеса обратно к Кольдингу, нужно не только заставить эту гребаную тварь в десятикратном размере оплатить расходы на поездку, но и вставить ей по самые уши.

Рита откашлялась. Она собиралась заявить о том, что чай – совершеннейшее дерьмо, и еще о том, что ей никогда бы не удалось выбраться из Брайнинга или со Спрогё, не подвергнувшись стерилизации, и что она просто маленькая сучка, которой следовало нести всю ответственность за собственные поступки, – но именно в этот момент во рту у нее совершенно пересохло.

Она взялась за горло. Ощущения были очень странные, похожие на приступы аллергии на морепродукты или пчелиный яд. Кожа вдруг покрылась потом, как от крапивных ожогов, свет вызывал резь в глазах.

– Что за чертовщина была подмешана в твой чай? – простонала она и в замешательстве огляделась.

У нее жгло пищевод, и это было совсем дурно.

К ней приблизилась фигура хозяйки. Голос ее был приглушенным и мягким.

– Рита, ты в порядке? – прозвучало у нее в ушах. – Может, тебе лучше прислониться к спинке стула? Иначе, боюсь, ты можешь упасть. Знаешь, пожалуй, я вызову врача. Возможно, у тебя инсульт. У тебя совершенно сумасшедшие зрачки.

Рита задыхалась. Медная кухонная утварь, расставленная на полках напротив, заплясала, сердцебиение в груди усилилось, затем совсем замедлилось.

Она вытянула свинцовую руку в направлении возникшей перед ней фигуры. На долю секунды Рита была похожа на какое-то животное, вставшее на задние лапы и занесшее когтистую лапу.

Затем рука рухнула вниз – сердце в одно мгновение остановилось.

И образ перед ней исчез, как исчез и свет.

Глава 26

С первыми лучами солнца она разбудила его. У нее были самые очаровательные в мире ямочки на щеках.

– Карл, тебе пора. Ты едешь на Фюн вместе с Ассадом!

Поцеловав его, Мона полностью открыла жалюзи. Ее тело явно полегчало после ночных безумств. Ни слова о его четырех побегах в туалет, ни единого застенчивого взгляда после бесчисленных нарушений ее телесных границ. Она являлась женщиной, всецело предающейся блаженству независимо ни от кого, и продемонстрировала, что принадлежит ему.

– Вот, – Мона поставила рядом с ним поднос.

Какое ароматное блаженство! А посреди яств лежал ключ.

– Он твой, – она налила ему кофе. – Он требует заботливого обращения.

Карл взял его в руки. «Каких-то два с половиной грамма, а означает дорогу в рай», – подумал он.

Перевернув пластмассовую штуковину, на которой висел ключ, Мёрк прочитал печатные буквы: «Ключ любовника».

Не сказать, чтобы этот брелок привел его в восторг.

Он выглядел слишком потасканным.

Четырежды они звонили Миа Нёрвиг, и все четыре раза оказались напрасными.

– Сейчас посмотрим, есть ли кто-нибудь дома, – сказал Карл, когда служебный автомобиль приблизился к Хальсскову и мосту Большой Бэльт.

Они нашли дом приготовленным к зимней спячке, подобно каравану. Жалюзи на окнах, пустой гараж. Попытавшись открыть кран садового шланга, Карл обнаружил, что они даже перекрыли воду.

– И ничего не видать, – заметил Ассад, просунув нос между двумя планками жалюзи с задней стороны дома.

«Проклятие», – подумал Карл.

Рыбка сорвалась с крючка.

– Можем взломать дверь, – коллега выудил из кармана складной нож. Для него не существовало никаких запретов.

– Ради бога, положи его обратно в карман. Заедем на обратном пути. Может, они еще вернутся.

Правда, сам Мёрк в это не верил.

– Вон Спрогё, – Карл показал вперед между стальными проводами моста Большой Бэльт.

– Не так уж он плохо и выглядит, как раньше, – заметил его коллега, задрав ноги на уровень бардачка.

Неужели нельзя сидеть в машине по-человечески?

– Свернем здесь, – сказал Мёрк, когда они поравнялись с островом и достигли съезда сразу после основного моста, и съехал с дороги к шлагбауму, производившему впечатление наглухо закрытого. – Остановимся тут.

– Хорошо, а дальше что? Тебе придется давать задний ход на автобане на мосту – ты уверен, что это хорошая идея?

– Я включаю аварийку, когда сдаю назад, так что меня вполне можно объехать. Идем. Если бы мы сначала позвонили и попросили разрешения приехать, день прошел бы впустую.

Не прошло и двух минут, как события начали развиваться. К ним подошла коротковолосая женщина, облаченная в кислотно-оранжевую куртку со светоотражающими полосами и в весьма элегантных туфлях на высоких каблуках. Сочетание, определенно наводящее на некоторые размышления.

– Вам нельзя здесь находиться. Сейчас же уезжайте! Мы на секунду приоткроем шлагбаум, чтобы вы могли продолжить движение к Фюну или развернуться обратно к Зеландии, только, будьте добры, помедленнее.

– Карл Мёрк, отдел Q, – сухо представился Карл, протягивая свой жетон. – Это мой ассистент, мы расследуем убийство. У вас есть ключи от шлагбаума?

Это возымело кое-какое действие, но все же и дама обладала здесь властью, так что она отступила на несколько шагов и приложила ухо к рации. А после кратких переговоров вновь обратилась к ним с выражением чиновничьей ответственности, тяжко возлегшей на ее плечи.

– Держите, – она протянула Карлу рацию.

– Карл Мёрк, отделение Q, полицейское управление Копенгагена. С кем имею честь говорить?

Человек на другом конце представился. Видимо, большая шишка из связной администрации моста Большой Бэльт, расположенной в Корсёре.

– Вы должны понимать, что вы не можете въехать на остров, не пройдя предварительной процедуры согласования, – кратко объяснил он.

– Ясно. Точно так же не-полицейский не имеет права применять свой пистолет против массового убийцы, верно? Так уж устроен мир. Я прекрасно понимаю вашу позицию. Однако в данный момент дела обстоят таким образом, что у нас прорва работы и мы находимся в ходе расследования чрезвычайно неприятных вещей, которые, по-видимому, уходят своими корнями на Спрогё.

– Например?

– Этого я вам сказать не могу. Но вы можете позвонить директору полиции Копенгагена, и на согласование у вас уйдет ровно две минуты.

Небольшое преувеличение, ибо иногда требовалось четверть часа лишь на то, чтобы дозвониться до приемной директора, так как в настоящее время они были по уши завалены работой.

– Хорошо, думаю, что именно так я и поступлю.

– Ах, как здорово, благодарю вас, мы неимоверно счастливы, – произнеся эти слова, Карл выключил рацию и протянул ее обратно, оповестив даму в оранжевой куртке: – Он дал нам двадцать минут. Надеюсь, вы успеете провести нас по окрестностям за это время. Еще нам бы очень хотелось узнать, что известно вам о той эпохе, когда на острове находилось женское исправительно-воспитательное учреждение.

От прежней обстановки практически ничего не осталось – благодаря многочисленным перестройкам, объяснила провожатая.

– На самой окраине острова находился небольшой домик под названием «Свобода», где женщинам разрешалось проводить дневные часы в течение недели. Таковы были их каникулы. На самом деле когда-то это была карантинная станция для чумных моряков; теперь постройку снесли, – продолжила она и повела их в закрытый двор, посреди которого стояло огромное дерево, бросая тень на булыжник.

Карл оглядел четыре крыла, окружавшие их.

– Где жили девушки? – спросил он.

Она показала наверх.

– Там, где маленькие окошки в крыше. Но тут уже все перестроили. Сейчас здесь проходят всякие конференции и так далее.

– А чем они тут занимались? Они могли сами выбирать?

Женщина пожала плечами.

– Думаю, вряд ли. Выращивали овощи, собирали зерно, ухаживали за животными… Вон там была швейная комната, – она махнула в сторону восточного крыла. – Сумасшедшим хорошо давалось рукоделие.

– Девушки были сумасшедшими?

– Да, по крайней мере, так говорят. Но все-таки, вероятно, не все. Хотите взглянуть на карцерную камеру? Она сохранилась.

Карл кивнул. С превеликим удовольствием.

Они прошли через столовую, обитую длинными голубыми деревянными панелями, с прекрасным видом на море.

Дама обвела рукой помещение.

– Здесь принимали пищу только воспитанницы. Персонал ел в соседней комнате. В заведении ни в коем случае не допускали смешения. А в другом крыле здания жили директриса и ее заместитель, но там все полностью переделано. Пойдемте наверх.

По крутой лестнице она привела их в более скромную обстановку. По одну сторону узкого коридора с полом из мозаичного бетона тянулся длинный умывальник, по другую располагалось множество дверей.

– У них было не слишком-то просторно, учитывая, что жили они по двое в каждой комнате, – заметила женщина, заглядывая в одну из комнат с низким потолком и наклонной стенкой.

Затем она отворила дверь в удлиненную мансарду, набитую старой мебелью, полками, вешалками и множеством номеров.

– Тут девушки могли хранить то, для чего не хватало места в комнате.

Женщина попросила их вновь выйти в коридор и показала на маленькую дверку неподалеку, оснащенную двумя тяжелыми задвижками.

– Вот и карцер. Сюда сажали девушек, если они плохо себя вели.

Карл прошел сквозь низкую деревянную дверь, очутившись в каморке настолько тесной, что здесь можно было улечься в одном-единственном направлении.

– Да, тут их могли держать в течение нескольких дней или дольше. Иногда девушек даже привязывали, а если какая-то воспитанница оказывалась чересчур непокорной, кололи инъекции. Это было совсем не весело.

Мягко сказано. Карл обернулся на Ассада. Тот стоял, нахмурив брови, и выглядел неважно.

– Ты в порядке?

Тот медленно кивнул.

– Просто я насмотрелся в свое время на подобные отметины.

Он указал на внутреннюю сторону двери, где новый слой краски призван был скрыть глубокие борозды.

– Карл, это следы попыток выбраться отсюда, будь уверен.

Он шатаясь вышел из каморки, на мгновение замер и прислонился к стене.

Возможно, когда-нибудь Ассад расскажет, что с ним стряслось тогда.

Внезапно запиликала рация их провожатой.

– Да, – выражение ее лица изменилось за две секунды. – Ладно, я передам. – Она заткнула рацию за пояс с чрезвычайно оскорбленным выражением лица. – Приветствую вас от лица моего шефа и передаю вам его слова о том, что он не дозвонился до начальника полицейского управления и что кто-то из моих коллег на мониторах слежения увидел, как мы ходим по округе. Вы должны исчезнуть отсюда. И как можно быстрее.

– Сожалею. Вы скажете, что я вас обманул. Но все равно благодарю, мы успели увидеть достаточно.

– Ассад, ты в порядке? – спросил он у напарника после долгого молчания во время пересечения Фюна.

– Да-да, не беспокойся. – Тот выпрямился в сиденье. – Тебе следует свернуть на съезде номер пятьдесят пять, – сказал он, ткнув пальцем в карту на навигаторе.

Неужто болтунишка сам до этого додумался?

– Через шестьсот метров поверните направо, – прозвучало из навигатора.

– Ассад, совсем не обязательно мною руководить. Навигатора вполне хватает.

– Тогда мы окажемся на триста двадцать девятом, направление на Хиндевад, – невозмутимо продолжил помощник. – Отсюда всего десять километров до Бренерупа.

Карл вздохнул. Это прозвучало, как будто им непременно предстояло преодолеть лишний десяток километров.

После беспрерывных комментариев с интервалом в двадцать секунд Ассад наконец указал на пункт назначения.

– А вот и дом, где жил Таге, – оповестил он, на две секунды опередив навигатор.

Дом – это было громко сказано. Скорее черненый деревянный барак, прилепленный к нагромождению каких-то остатков строительных материалов, начиная от газобетона и заканчивая асбестовыми пластинами с наслоениями от фундамента и обветренной крышей из волнового шифера. «Нельзя сказать, что он служит городу украшением», – подумал Карл, вылезая из машины и подтягивая штаны.

– Ты все еще уверен, что она нас ждет? – спросил он, звоня в дверь уже в пятый раз.

Ассад кивнул.

– Да-да, милая женщина для телефонного разговора, – заверил он. – Немного заикалась, но в плане нашей договоренности все должно быть в порядке.

Карл кивнул в ответ. «Милая женщина для разговора», – этот человек способен изменить датский язык.

Не успев добраться до ступеней, они услышали кашель – ну хоть какое-то свидетельство жизни.

В воздухе предбанника стояла смесь запахов хронического бронхита, кошачьей шерсти и концентрированного алкогольного духа. Несмотря на очевидную убогость и полнейшую непригодность места к человеческому проживанию, пожилая персона по имени Метте Шмаль перемещалась по помещению с такой грацией, словно являлась хозяйкой Хаврехольма.

– Ну да, м-м-мы с Таге же не б-были женаты, но ад-двокат понимал, что если я присматриваю за домом, вполне с-справедливо будет передать его м-мне. – Она закурила сигарету, явно не первую за сегодняшний день. – Сумма вылилась в д-десять тысяч к-крон, и это были ог-громные деньги в д-девяностом, к-когда дом наконец б-был закончен.

Карл огляделся. Если память ему не изменяла, десять тысяч в то время стоила видеокамера, причем для видеокамеры действительно было дороговато, чего явно нельзя сказать о доме. С другой стороны, кто бы не предпочел лучше приобрести видеокамеру, нежели такую кучу разномастного строительного хлама?

– Вот его к-к-омната, – тут она легонько пнула в сторону парочку кошек с облезлыми хвостами. – Я сюда ник-когда не захожу. Это было бы к-как-то неправильно.

Женщина толкнула дверь, обклеенную старой рекламой различных смазочных масел, и они очутились в духоте, намного превосходящей ту, из которой только что вышли.

Не кто иной, как Ассад, отыскал дверь наружу, он же обнаружил источник вони. В углу рядом с постелью стояли пять винных бутылок с остатками мочи. Судя по виду сосудов, некогда они были наполнены до краев, так как само стекло совершенно утратило прозрачность благодаря веществам, оставшимся после испарения жидкости.

– Ах да. К-конечно, нужно было их вык-кинуть, – женщина швырнула бутылки в заросли сорняков перед домом.

Они стояли в комбинированной мастерской по ремонту велосипедов и мопедов. Множество инструментов и старого барахла, а посреди всего этого стояла кровать; постельное белье на ней приобрело примерно тот же цвет, что и закапанный маслом пол.

– Таге не сказал вам, куда он собирался в тот день?

– Нет. Н-неожиданно он стал каким-то ск-крытным.

– Ладно. Можно осмотреть помещение?

Она сделала жест рукой, обозначавший, что ее жилище было полностью в их распоряжении.

– Да, с т-тех пор как местная п-полиция сюда наведалась, б-больше никого никогда тут не бывало, – сказала она и одернула покрывало, пытаясь смягчить общее впечатление.

– Замечательные плакаты, – Ассад показал на девушек из «Раппорта».

– Да уж, их сделали еще до силикона, бритвенных станков для женщин и татуировочных игл, – проворчал Карл, устремившись к стопке бумаг, возвышавшейся на упаковке для яиц, заполненной шариками из подшипников.

Как-то сложно было поверить в то, что хоть что-то из всего этого бедлама сообщит нечто новое о судьбе Таге Германсена.

– Таге когда-нибудь упоминал о человеке по имени Курт Вад? – спросил Ассад.

Хозяйка покачала головой.

– Так-так. О ком он вообще говорил, не припомните?

Она снова покачала головой.

– Ни о к-ком. В основном его занимали Клайдер-Флоратты, Пухи и СКО.

Сириец выглядел озадаченно.

– Это марки мопедов, Ассад. Врум-врум-м-м, ну ты знаешь, – пояснил Карл, покрутив воображаемую рукоятку газа на средстве передвижения.

– Он оставил какие-нибудь деньги? – продолжал Карл.

– Ни г-гроша, нет.

– У него были враги?

Женщина рассмеялась и зашлась в приступе кашля. Прокашлявшись и вытерев глаза, она посмотрела на Карла весьма красноречиво.

– А к-как вы сами полагаете? – Обвела рукой комнату. – Тут вам не об-биталище богемы.

– Может, кто-то хотел забрать его жилище, однако после исчезновения никто так и не объявился – значит, видимо, мотива для устранения парня не было? Вам не приходит на ум никакой мотив, Метте Шмаль?

– Аб-бсолютно ник-какого.

Мёрк обратил внимание на то, что Ассад шарил по страницам «Раппорта». Может, он решил прихватить журналы с собой?

Обернувшись, Карл наткнулся на конверт, протянутый коллегой.

– Он висел вон там. – Ассад показал пальцем в направлении булавки, воткнутой в плиту из целотекса над одной из обнаженных девушек. – Осталась дырка. Конверт был приколот двумя булавками, взгляни сам.

Карл зажмурился. Если Ассад говорил, значит, так оно и было.

– Потом одна булавка выпала, и конверт наполовину свесился за плакат, продолжая держаться на второй булавке.

– И что там с этим конвертом? – спросил Карл, взяв его в руки.

– Он пустой, но ты прочитай, что написано сзади.

Карл прочитал. «Нэте Германсен, Пеблинге Доссеринг, 32, 2200 Копенгаген Н».

– Вот именно, Карл. А теперь переверни и посмотри на почтовый штемпель.

Карл перевернул – надпись стерлась, но еще можно было разобрать.

«28/81987» – стояло на штемпеле. Всего на неделю раньше исчезновения Таге.

У Карла не было полной уверенности, что это имело какое-то значение, так как вполне естественно было бы обнаружить некие предметы, связанные с моментом, непосредственно предшествующим исчезновению их обладателя. Разве бывает так, что человек избавляет свое жилище от всех указаний на дату, прямо перед тем как пропасть без вести? Для этого нужно иметь особые причины. Может быть, даже знать, что пропадешь…

Карл взглянул на Ассада. Тысяча мыслей роились в его голове, это было заметно.

– Позвоню-ка я Розе, – пробормотал он, набирая номер телефона. – Она должна услышать об этом конверте. Непременно.

Затем Мёрк обвел взглядом мастерскую. Если имелся конверт, вполне вероятно, где-то было и письмо. Возможно, оно скрывалось за плакатом или под кроватью, а может, в корзине с мусором. Им необходимо исследовать как можно тщательнее.

– Метте Шмаль, а вы вообще знаете, кто такая Нэте Германсен?

– Нет. Но, м-может, это кто-то из родственников…

После часа бесплодных исследований наследия Таге и сорока пяти минут езды по Фюну они вновь оказались на огромном мосту, связавшем Фюн с Зеландией, чьи пилоны упирались в самые небеса.

– Снова дерьмовый остров, – Ассад махнул в сторону Спрогё, проступающий перед ними из тумана. Некоторое время он молча смотрел туда, а затем обратился к Карлу: – А что, если Герберт Сёндерсков и Миа Нёрвиг все еще отсутствуют дома?

Мёрк бросил взгляд на остров. Тот выглядел вполне умиротворенно, лежал посреди воды и предоставлял возможность для дополнительной опоры моста. Маяк, белым столбом возвышающийся над зеленым холмом, приятные постройки желтого цвета, защищенные от ветра, зеленеющие луга и дикий кустарник.

«Преисподней» назвала этот остров Роза, и Карл резко ощутил, как зло просачивается сквозь ограждения шоссе и перед ними встают призраки прошлого с язвами на душах и шрамами на бесплодных чревах. Неужели датское государство действительно санкционировало – да что там говорить, прямо-таки приветствовало – подобное насилие со стороны врачей и медицинского персонала? Такое сложно было себе представить. И тем не менее… Были ведь известны примеры фанатично избирательного отношения к социуму и в современной Дании. Просто-напросто примеры эти еще не настолько созрели, чтобы превратиться в скандалы.

Мёрк покачал головой и прибавил газу.

– Ассад, что ты там сказал?

– Я спросил – а что, если Герберт Сёндерсков и Миа Нёрвиг еще не вернулись домой?

Карл повернул голову к помощнику.

– В таком случае, я надеюсь, твой карманный нож у тебя лежит там же, где обычно.

Ассад кивнул, так что тут они достигли взаимопонимания. Теперь им нужно было во что бы то ни стало попасть в картотеку и посмотреть, в чем заключалось дело Германсен, упоминаемое Миа Нёрвиг. Неважно, с судебным постановлением или без оного. Все равно они его не получили, хотя и пытались.

У Карла зазвонил мобильный, и он включил громкую связь.

– Да, Роза. Ты где?

– После звонка Ассада отправилась в управление, там несравненно более интересно, нежели в Стенлёсе. И вот я немного продвинулась в нашем деле. – Голос у нее был чрезвычайно взволнованный. – И, черт побери, какая неожиданность! Только вообразите – Нэте Германсен до сих пор живет по этому адресу в Нёрребро, ну не здорово ли?

Ассад поднял вверх большой палец.

– Допустим. Но она, должно быть, теперь совсем старушка.

– Наверняка. Я еще не проверяла этот адрес, но вижу, что в течение некоторого периода времени она была зарегистрирована там под именем Нэте Росен. Замечательная фамилия, правда? Можно задуматься над приобретением такой и для себя. Роза Росен, так меня будут звать, разве не прекрасно звучит? А может, дама просто-напросто согласится меня удочерить… Вряд ли она окажется хуже моей матери.

Ассад улыбнулся, Карл воздержался от комментариев. Официально ему было ничего неизвестно о семейных взаимоотношениях Розы. Если всплывет то, что он разузнавал о личной жизни коллеги от ее настоящей сестры Ирсы, будет совсем плохо.

– Хорошо, Роза. Воспользуемся твоими сведениями чуть позже. Пока проверь, пожалуйста, какая у нас имеется о ней информация, ладно? Мы сейчас направляемся в Хальссков взглянуть на картотеку Нёрвига. Еще есть какие-нибудь новости?

– Да, я чуть подробнее подобралась к деятельности Курта Вада. Связалась с журналистом Сёреном Брандтом; у него накоплено кое-что в связи с партией, за которой стоит Курт Вад.

– «Чистые линии»?

– Ну да. Правда, сдается мне, его частная жизнь далека от чистоты линий… В общем и целом не слишком приятный господин. В прошлом известен кое-какими заявлениями и делами, но, что удивительно, ни разу не дошло до вынесения судебного приговора.

– Ты к чему ведешь?

– Да много всего разного, но я пока еще в процессе. Сёрен Брандт обещал прислать еще кое-какие материалы. Пока что продираюсь сквозь старые протоколы по делам, и на вашем месте я бы радовалась, ибо не сказала бы, что это мое любимое занятие.

Карл кивнул. И не его тоже.

– В связи с Куртом Вадом упоминается старое дело об изнасиловании, его закрыли. Чуть позже было три разных дела, возбужденных Организацией юридической помощи гражданам. В шестьдесят седьмом, семьдесят четвертом и последнее в девяносто шестом году. Несколько раз обвинялся в высказываниях расистского характера. Обвинялся в подстрекательстве к дискриминации, в нарушении права частной собственности, а также неоднократно в клевете. И все отклонено, причем по большей части без надлежащего обоснования, по мнению Сёрена Брандта. Как правило, обоснованием являлось отсутствие доказательств.

– В убийстве обвинения были?

– Напрямую нет, но косвенно были. Множество обвинений в принудительных абортах. Это не убийство?

– Ну-у, вполне возможно. По крайней мере, его вина явно усугубляется, если женщина не давала своего согласия.

– Так вот, в любом случае мы имеем дело с человеком, который в течение всей своей жизни проводил четкую грань между так называемыми недочеловеками и добропорядочными гражданами. Прекрасный профессионал, когда хорошие люди искали у него помощи при бесплодии, и совершеннейшая противоположность, когда к нему приходили так называемые недочеловеки с проблемами, возникающими в ходе беременности.

– И что же происходило в таком случае? – Карл получил намек от Миа Нёрвиг, и теперь, возможно, всплывут кое-какие подробности.

– Как уже было сказано, ни единый судебный процесс этого не доказал, но представители здравоохранения неоднократно вторгались в его медицинскую практику с проверками по заявлениям о том, что он удаляет плоды у беременных женщин без их согласия и зачастую даже без их ведома.

Карл заметил, как Ассад дернулся на соседнем сиденье. Неужели когда-нибудь кто-нибудь осмелился обозвать его недочеловеком?

– Спасибо, Роза. Обсудим дальше, когда мы вернемся в управление.

– Погоди, Карл. Еще кое-что. Один из столпов «Чистых линий», а именно Ханс Кристиан Дюрман из Сёндерборга, только что совершил самоубийство. Именно поэтому я вышла на журналиста Сёрена Брандта. В своем блоге он написал, что, вероятно, можно проследить связь между давнишней деятельностью Курта Вада и поступком Дюрмана.

– Тупой ублюдок, – произнес Ассад, и в его устах ругательство приобрело двойную силу.

Дом в Хальсскове оказался таким же пустым, как и утром, а потому Ассад уже запустил руку в карман и направился на задний двор, но Карл остановил его.

– Погоди, останься в машине, – сказал он и пошел к бунгало на противоположной стороне проселочной дороги.

Там полицейский продемонстрировал свой жетон. Соседка испуганно вытаращилась. Время от времени жетон оказывал на людей такое действие, в иных случаях плевать на него хотели.

– Нет-нет, понятия не имею, где Герберт и Миа.

– Вы с ними в хороших отношениях?

Она немного оттаяла.

– Да-да, мы прекрасно общаемся. Бридж раз в две недели, ну, вы понимаете…

– И у вас совсем никаких предположений о том, куда они могли отправиться? На отдых, к детям, на дачу?

– Нет. Ничего такого. Изредка они уезжают куда-нибудь, и тогда мы ухаживаем за их цветами, если к ним временно не перебирается дочка. Такая вот услуга за услугу получается, если вы понимаете, о чем я. У нас ведь тоже есть цветы, за ними надо ухаживать во время наших отлучек.

– Ставни закрыты; значит, они уехали больше чем на пару дней.

Она взялась за шею.

– Вот мы и беспокоимся. Вы считаете, тут замешан некий криминал?

Мёрк покачал головой и поблагодарил ее. Теперь эта миниатюрная дама будет недоумевать, что они делают на заднем дворе соседского дома, и по крайней мере уж точно не спустит с них глаз.

Подойдя к машине, Карл обнаружил, что Ассада уже след простыл, а через несколько секунд ставни гостиной с задней стороны дома были открыты, как и окно, скрытое за ними. Ни следа, ни царапины. Ассад явно практиковал такие проделки прежде много раз.

– Спускайся в подвал, Карл, – крикнул он из дома.

Слава богу, картотечные шкафы еще стояли на месте. Так что, вполне возможно, исчезновение хозяев вовсе и не было связано с визитом накануне.

– Германсен! Вот что нам необходимо отыскать первым делом, – проинструктировал он Ассада.

Через двадцать секунд коллега уже предстал перед ним с подвесной папкой в руках.

– На букву «Г», естественно. Чего тут трудного? Но тут значится совсем не Таге Германсен.

Он протянул папку Карлу, который тут же извлек из нее журнал. «Курт Вад против Нэте Германсен», – было написано на обложке, а ниже – дата судебного разбирательства, имевшего место в 1955 году, штемпель судебного округа и логотип адвокатской компании Филипа Нёрвига.

При кратком просматривании текста по акту дела обращали на себя внимание слова «обвинение в изнасиловании» и «утверждение об оплате прерывания беременности», которые только и являлись доказательной базой, выдвинутой самой Нэте Германсен. Дело завершилось оправданием Курта Вада, это было видно из документов, однако там не содержалось никакой информации о том, что случилось впоследствии с девушкой.

У Карла вдруг снова зазвонил телефон.

– Роза, в данный момент мне не слишком удобно разговаривать.

– Погоди. Только послушай: Нэте Германсен являлась одной из воспитанниц на Спрогё. Она находилась там с пятьдесят пятого по пятьдесят девятый год. Ну, как тебе?

– Могу сказать, что у меня было предчувствие, – признался Мёрк, взвешивая журнал на руке.

Он был довольно легким.

Четверть часа спустя они перегрузили журналы в багажник полицейского автомобиля.

Захлопнув крышку багажника, полицейские увидели приближающийся к ним с холма зеленый фургон. Взгляд Карла привлек не сам фургон, а то, что тот вдруг снизил скорость.

Мёрк замер и уставился на машину, а водитель тем временем, видимо, колебался и никак не мог решить, стоит ли ему совсем остановиться или, наоборот, ускориться.

Водитель смотрел на дома, мимо которых двигался. Возможно, искал номер, однако номера домов были вполне четко обозначены на этой улице; тогда что вызывало у него такие трудности?

Проезжая мимо Карла, водитель отвернулся, так что можно было видеть его почти белые волнистые волосы.

Глава 27

Он ощущал себя настоящим королем, наблюдая, как Зеландия проносится мимо окон поезда. «Счастье не за горами», – подумал он и сунул парню в купе крону.

Да, это был поистине королевский момент, прямо-таки день коронации. День, когда можно позволить себе самые смелые мечты.

Он представил себе, как Нэте прикасается к своим волосам и чуть застенчиво приглашает его войти. Он уже практически держал дарственный документ в своих руках. Бумагу, по которой ему переходило десять миллионов крон, к большому удовольствию налоговой службы и на его собственное вечное счастье.

Однако едва он оказался перед вокзалом Копенгагена и осознал, что ему предстоит отыскать улицу Нэте и добраться до нее менее чем за полчаса, его охватил страх.

Он приоткрыл дверь такси и поинтересовался у шофера, во сколько примерно ему обойдется поездка. И когда озвученная цена оказалась на несколько крон больше, чем он рассчитывал, он попросил подвезти его хотя бы на то расстояние, на какое у него хватало средств. Затем высыпал монеты на ладонь шоферу, проехал около семисот метров и был высажен на площади Вестебро с напутствием о том, что кратчайший путь пролегает через театральный пассаж, а затем галопом вдоль озер.

Таге не привык нагружать свое тело, а потому сумка, висевшая на плече, сильно била его по бедру, пот просачивался через обновки и расплывался на пиджаке темными пятнами под мышками.

«Ты опаздываешь, ты опаздываешь, ты опаздываешь», – звучали его торопливые шаги, а мимо сновали прохожие всех возрастов.

В легких хрипело от уймы выкуренных сигарет. Каждая выпитая бутылка пива и порция виски с содовой слабостью отзывалась в ногах.

Мужчина расстегнул пиджак и взмолился богу, чтобы только успеть, и когда оказался на месте, было 12.35. Пятью минутами позже назначенного.

Поэтому в его глазах стояли слезы благодарности, когда Нэте впустила его, и он протянул ей приглашение, где значилось время встречи.

В этой чудесной квартире Таге почувствовал себя убогим. Он оказался жалким перед лучшим другом в своей жизни, представшим ему в виде зрелой женщины с распростертыми объятиями. И чуть не разрыдался, когда она спросила, как он поживает и не желает ли выпить чашечку чая, а двумя минутами позже предложила еще.

И он хотел бы сказать ей так много, если бы резко не почувствовал дурноту. Таге хотел сказать, что всегда любил ее. Что стыд от того, что он предал ее, почти уничтожил его. Он хотел опуститься на колени и попросить прощения, если бы только не приступ тошноты. Она подступила настолько неожиданно, что он не сдержался и отрыгнул на свой новый прекрасный пиджак.

Нэте спросила его, как он себя чувствует и не дать ли ему воды или еще чаю.

– Не слишком ли здесь жарко? – простонал он, пытаясь сделать вдох поглубже, но легкие его не слушались. И пока она ходила за водой, он схватился за сердце, поняв, что сейчас умрет.

Нэте мгновение смотрела на фигуру, скрючившуюся на стуле в своем уродливом костюме. С годами Таге растолстел явно сильнее, чем ей думалось. Одна только верхняя часть туловища чуть не опрокинула ее, когда женщина наклонила тело к себе, чтобы подхватить труп под руки.

«О боже, – подумала она, взглянув на качающийся маятник напольных часов, – это займет у меня слишком много времени».

Тогда она отпустила тело, уронив его. Когда нос и лоб Таге ударились об пол, раздался хруст. Только бы на звук не прискакали соседи снизу…

Затем Нэте встала на колени и так сильно толкнула труп Таге, что тот перекатился на бок и оказался посреди ее бухарского ковра. Женщина дотащила ковер вместе с телом до порога, за которым тянулся коридор, и с отчаянием посмотрела на него. Проклятие, почему она об этом не подумала заранее? На полу коридора лежала ковровая дорожка, и перетащить тело на нее совершенно не представлялось возможным, несмотря на то, что оно уже валялось на ковре. Слишком неподъемная тяжесть. Она потянула труп изо всех сил, и ей удалось затащить его в коридор, но затем сдалась.

Нэте закусила губу. Уже Рита доставила ей достаточно хлопот, подумала она. Хорошо, конечно, что бывшая подруга была не такой тяжелой, но почему-то ее труп оказался слишком непокорным. Словно между каждой соседней парой ребер висело по руке и ноге. Ей пришлось постоянно прерываться и вновь складывать руки на живот, а в конце концов и вовсе связать их, чтобы действовать дальше.

Она с отвращением взглянула на Таге. Как он был далек от того паренька, с каким она некогда резвилась, – с этим-то нынешним потертым потным лицом и дряблыми руками…

Рывком она посадила тело и наклонила торс к ногам, словно Таге был младенцем. Это способствовало продвижению вперед еще на полметра.

Нэте посмотрела на коридор. В таком темпе как минимум десять минут уйдет на то, чтобы доставить его в герметичную комнату, но если она теперь остановится, будет только хуже.

Значит, нужно опять положить его голову на пол. Пнуть через его собственные плечи. Затем повторить упражнение по приведению тела в сидячее положение, склонить вперед и опять перекувырнуть через плечи. Необходимо только толкать с такой силой, чтобы движение происходило по возможности плавно. Но это было не так просто, и больные нога, бедро и спина Нэте напрягались вовсю, так что женщина испытывала невыносимую боль.

Когда наконец она впихнула Таге в комнату с обеденным столом и семью стульями вокруг, ей пришлось отказаться от намерения усадить его на стул рядом с трупом Риты, сидящим перед соответствующей табличкой. Голова его была склонена на плечо, и верхней частью туловища привязана к спинке стула.

Нэте посмотрела сверху на Таге, лежавшего с распахнутыми глазами и скрюченными пальцами. Зрелище было неприятное. До конца дня нужно будет все же затащить его на положенное место.

Вдруг кое-что вызвало у нее удивление. Нагрудный карман на кошмарном блестящем пиджаке Таге был оторван. Неужели этот небольшой кусочек ткани отсутствовал все это время? Она заметила бы…

На часах было уже 13:40, через пять минут ожидался Вигго.

Женщина прикрыла дверь в комнату и обозрела коридор, нигде не обнаружив куска материи. Возможно, его действительно не было с самого начала, а она просто не обратила внимания сразу. Ведь она не сводила глаз с лица Таге ни на секунду, ровно с того момента, как он уселся на стул.

Тогда Нэте глубоко вздохнула и отправилась в ванную – привести себя в порядок. Она посмотрела на свое вспотевшее лицо в зеркале с удовлетворением – ведь пока она со всем справлялась. Концентрат белены действовал, как надо, план осуществлялся. Конечно, могло так случиться, что вечером, когда все будет проделано, у нее изменится настроение. Может быть, ей захочется увидеть этих людей в своей гостиной совершенно не в том состоянии, в каком Нэте хотелось видеть их сейчас. Возможно, хотя она изо всех сил постарается этого избежать, она полностью так и не избавится от мысли о том, что были люди, которые любили их и связывали с ними свои мечты…

Только сейчас не стоит об этом думать. Иначе все пропало.

Женщина забрала волосы в сетку и подумала о тех, кто еще должен прийти. Неужели Вигго так же поздоровел, как Таге? В таком случае лучше бы ему явиться точно в указанное время. Она даже не смела представить себе, что произойдет в противном случае.

В тот момент, когда отравительница вспомнила о масштабах тела и весе Курта Вада, ей бросилось в глаза, что пальто Риты еще висело на вешалке в коридоре.

Она схватила его и кинула на кровать к Ритиной сумочке, как вдруг из кармана пальто выпали сигареты.

Секунду Нэте смотрела на них.

«Дурацкое курево», – подумала она. Ритины дурные привычки всегда обходились ей дорого.

Глава 28

– Спешу сообщить, что сантехник запретил вам пользоваться мужским туалетом в нашем коридоре до самой среды, когда он придет с проверкой, – заявила Роза, уперев руки в боки. – Видимо, вчера кто-то наглухо закупорил слив туалетной бумагой. Кто бы это мог быть?

Она отвернулась от Ассада и уставилась прямо Карлу в глаза, подняв брови к угольно-черным волосам.

Тот развел руками в недоумевающем жесте. На международном языке жестов это означало – откуда ему знать. На его же собственном языке это означало, что Розу это никаким боком не касается и что он не склонен обсуждать собственные туалетные привычки и проблемы с пищеварением с подчиненным ему сотрудником противоположного пола. Вот так.

– Так что когда будете пользоваться дамской уборной, либо мочитесь сидя, либо опускайте после себя круг.

Карл нахмурился. Как-то чересчур интимно все это звучало.

– Проверь всю информацию по Нэте Германсен, какую только можно, и представь мне в виде списка. Но для начала дай номер журналиста Сёрена Брандта, – был его ответ.

Если она собиралась его смутить, то пускай занимается этим когда угодно, только не в его выходной день. Должны же быть хоть какие-то границы, в самом деле!

– Я как раз только что разговаривал с Брандтом, – сообщил Ассад, засунув голову в дымящуюся чашку с некой субстанцией, воняющей карамелью.

– Ты только что беседовал с Сёреном Брандтом, я верно понял? – Мёрк нахмурился. – Надеюсь, ты ему не рассказал, что мы сперли журналы?

Ассад убрал руки за спину.

– Думаешь, дромадеры моют ноги в том водоеме, из которого пьют?

– Так ты рассказал?

Помощник вздохнул.

– Ну да, но только самую малость. Я сказал, что у нас есть кое-что про Курта Вада.

– И?..

– Да, и кое-что про того Лёнберга из «Чистых линий».

– Так-так… А у нас действительно есть кое-что про него?

– Ну да, нашлось под буквой «Л». Нёрвиг вел несколько его дел.

– К этому мы еще вернемся. И что тебе ответил Сёрен Брандт?

– Сказал, что слыхал о «Секретной борьбе». Оказывается, он общался с первой женой Нёрвига, и та рассказала, что в течение многих лет медсестры и врачи направляли беременных женщин из необеспеченных кругов на гинекологическое обследование к людям из этого сообщества. Причем эти беременные не знали, на что их посылают, и зачастую дело оканчивалось абортом. У Сёрена Брандта есть некоторые материалы по этому поводу, и он с готовностью обменяет их на копии того, что имеется в нашем распоряжении.

– Боже всемогущий! Ассад, ты понятия не имеешь, что ты творишь. Нас выпрут отсюда ногами вперед, если официально станет известно о том, что мы добыли доказательства путем совершения кражи со взломом… Дай мне его телефон.

Карл набрал номер с дурным предчувствием.

– Верно, буквально только что я беседовал с вашим коллегой, – подтвердил Сёрен Брандт после нескольких вводных фраз.

Голос его звучал молодо и амбициозно. Это было самое плохое.

– Насколько я понимаю, Ассад обсудил с вами некую сделку.

– Да, я очень рад. У меня не хватает связей между лицами, стоящими за «Чистыми линиями» и «Секретной борьбой». Только представьте себе, что мы сумеем остановить этих полоумных людей, прежде чем они заполучат власть…

– Простите, Сёрен Брандт, но я боюсь, что Ассад пообещал вам слишком много. Мы собираемся предоставить материалы генеральному прокурору.

Журналист рассмеялся.

– Генеральному прокурору? Полная чепуха. Но вы достойны уважения за то, что дорожите своим местом. Такие должности не падают с деревьев в современной Дании. Однако не волнуйтесь, даже семь миллионов тягловых лошадей не заставят меня исповедаться.

Чем-то он напоминал Карлу самого себя.

– Послушайте, господин Мёрк. Народ вокруг Курта Вада настроен воинственно. Они без колебаний убивали нерожденных детей. Они располагают хорошо развитой системой уничтожения собственных следов. Их финансовые фонды насчитывают миллионы крон, чтобы нанимать подходящих сообщников, и с этими сообщниками никто не захочет скрещивать шпаги. Вы думаете, в данный момент я проживаю по адресу, указанному в Регистре народонаселения? Ни в коем случае. Я оберегаю себя, ибо они не гнушаются абсолютно никакими средствами, если кто-то примется сеять сомнения в их непотребном взгляде на человечество или в политике, которую они проводят, будьте уверены. Возьмите, например, врача Ханса Кристиана Дюрмана. Ведь его заставили наглотаться снотворного, если вы спросите мое мнение. И я держу язык за зубами, понимаете?

– До тех пор пока вы не обнародуете всю грязь, не так ли?

– Именно. И я готов даже оказаться за решеткой, чтобы защитить свои источники, будьте уверены. Лишь бы сокрушить Вада вместе с его сворой.

– Хорошо. В таком случае я скажу вам, что мы расследуем ряд дел об исчезновении людей. По-видимому, они связаны с женщинами, отправленными в свое время на Спрогё. Можно ли предположить, что Курт Вад как-то в этом замешан? Я понимаю, прошло уже пятьдесят лет, но, возможно, вам что-то известно…

Он услышал, как человек в трубке засопел, после чего наступила тишина.

– Вы еще здесь?

– Да-да, – послышалось из трубки. – Мне нужно немного собраться. Тетка моей матери была одной из воспитанниц на Спрогё, и она рассказывала отвратительные истории. Не именно про Курта Вада, но про ему подобных. Я ничего не знаю о том, имел ли он к этому безобразию какое-то отношение, но, уверяю вас, для меня не оказалось бы неожиданностью, если б имел.

– Хорошо. Я беседовал с журналистом Луисом Петерсоном, он некогда написал несколько критических статей о Курте Ваде. Вы с ним знакомы?

– Понаслышке – да. И с его опусами, конечно. Он является воплощением всего того, против чего борются порядочные журналисты. Петерсон был фрилансером и действительно выискивал кое-что интересное, но, очевидно, Курт Вад наставил его на «путь истинный» и вовлек в «Бенефис», весьма узко нацеленное новостное бюро, причем явно на неплохое жалованье. И мало-помалу критические статьи иссякли.

– А вы также получали подобные предложения?

Сёрен Брандт усмехнулся.

– Пока нет, но от этих гиен никогда не знаешь, чего ждать. По крайней мере, на вчерашнем собрании «Чистых линий» мне удалось хорошенько позлить Курта Вада и Лёнберга.

– Вы только что упомянули Лёнберга. Что вам о нем известно?

– Правая рука Курта Вада и его любимчик. Отец теневого президента «Бенефиса», соучредитель «Чистых линий», отличался особой активностью в период «Секретной борьбы». Да, вот на него, я считаю, вам стоит обратить непосредственное внимание. Они вместе с Куртом Вадом – реинкарнации Йозефа Менгеле[77] в чистом виде.

Они заметили зарево от пожара задолго до того, как подъехали к дому. Лучшего фона для такой картины, чем темный ноябрьский вечер, нельзя было и представить.

– А такой дорогой район, – заметил Ассад, кивая на настоящие патрицианские виллы.

Дом Лёнберга не сильно отличался от других, попавшихся им по дороге, белый и возвышающийся к небу дворцовыми окнами и глазурованной черепицей. Только он стоял чуть глубже остальных зданий, так что проезд по хрустящей гравием дорожке оказался далеко не бесшумным.

– Что вы делаете на моем участке? – послышался голос.

Они обогнули изгородь и увидели пожилого мужчину в коричневом пальто и тяжелых садовых перчатках.

– Вам тут нечего делать, – злобно сказал он и встал перед пылающей топливной бочкой, куда подкладывал бумаги из стоящей рядом тачки.

– Должен заметить, что операции подобного рода не разрешается проводить на открытом воздухе, – заявил Карл, пытаясь на расстоянии идентифицировать характер сжигаемых бумаг.

Несомненно, это были отчеты и документы, связанные с той гадостью, какую проповедовал Лёнберг и его единомышленники.

– Ха, и где же это написано? Вроде бы засухи в данный момент не наблюдается?

– Нам придется прибегнуть к звонку в пожарное отделение Гентофта, чтобы уточнить местные нормативы по сжиганию мусора. – Мёрк обернулся к напарнику. – Ассад, займешься?

Мужчина вскинул голову.

– О, черт возьми, этого всего лишь старые бумаги. Разве кому-нибудь это может доставить неудобства?

Карл достал жетон.

– Вполне могу себе представить, что кое-кого побеспокоит тот факт, что вы уничтожаете материалы, которые, вероятно, могли бы прояснить массу вопросов, связанных с вашей с Куртом Вадом деятельностью.

То, что произошло в следующие секунды, Карл не смог бы вообразить в своих самых невероятных фантазиях, а именно – что человек возраста и комплекции Лёнберга окажется способен настолько быстро и решительно все проделать.

Одним прыжком он подхватил всю кипу бумаг с тачки, высыпал в бочку, схватил пластиковую бутылку с бензином, стоявшую на газоне, открутил пробку и бросил емкость поверх всего этого хозяйства.

Эффект оказался потрясающим, Карл с Ассадом отступили на несколько шагов, когда огненный столб с треском взвился в небо, почти достигнув кроны огромного красного бука, возвышающегося посреди сада.

– Ну вот, – сказал мужчина. – Теперь можете звонить пожарным. И во сколько мне это обойдется? Штраф пять тысяч крон? Или десять? Думаете, мне это не по карману?

Он уже собирался развернуться и направиться к дому, но Карл остановил его.

– Лёнберг, а ваша дочь Лизелотте в курсе того, что возглавляет такие непотребства?

– Лизелотте? Непотребства? Если вы о ее должности председателя «Бенефиса», то таким постом она может только гордиться.

– Да что вы, неужели? Может, она гордится также и абортами, проведенными «Секретной борьбой», или, может, вы ей об этом не рассказывали? Она разделяет ваши уродливые взгляды на человечество? Сочувствует убийствам невинных детей? Всем этим она тоже, наверное, гордится, или, может, ничего об этом не знает, так ведь обстоит дело?

Лёнберг посмотрел на Карла с таким холодом во взгляде, который не мог растопить жар от горящего пламени.

– Понятия не имею, о чем вы. Если хотите предъявить мне что-то конкретное, можете послезавтра позвонить моему адвокату. Офис открывается в понедельник в половине девятого. Его зовут Касперсен, если вам нужна эта информация. В телефонной книге можно найти его номер.

– Ага, – прорезался сзади Ассад. – Касперсен. Мы знаем его из телевизора. Один из «Чистых линий», верно? Его телефон мы как раз очень хотели бы узнать, спасибо большое.

Смелое заявление смягчило надменное выражение лица мужчины.

Карл поклонился ему и почти прошептал на прощание:

– Спасибо за все, Вильфрид Лёнберг. Думаю, теперь мы увидели и услышали больше чем достаточно. Передавайте привет Курту Ваду и скажите ему, что мы собираемся навестить одну из его давних знакомых на Нёрребро. Кажется, в свое время было у него некое «дело Германсен», не так ли?

Нёрребро превратилось в настоящую зону военных действий. Строительство, ведущееся здесь ускоренными темпами, порождало много социальных проблем: преступность, насилие, ненависть… Совсем не так обстояли дела прежде, когда районная социальная работа первым делом заключалась в предоставлении помощи трудолюбивым рабочим вести приличный образ жизни. Лишь прогуливаясь вдоль озер, можно было наблюдать былое величие района во всей красе.

– Озера по-прежнему лучшее место в городе, – всегда утверждал Антонсен из Рёдовре; да так оно и было.

С берега были видны замечательные и привлекающие взгляд здания, выстроившиеся в ряд, оттененные каштанами, за ними – спокойные воды, где повсюду плавали стаи лебедей. Нельзя и представить себе, что всего в ста метрах отсюда находилась площадка стычек между группировками рокеров и иммигрантов и что с наступлением темноты следовало обходить это место стороной.

– Думаю, она дома, – сказал Ассад, указывая на мансардные окна на самом верху.

Карл кивнул. Как и в других окнах этого серого здания, там горел свет.

– Нэте Германсен, это полиция, – сказал Карл, вплотную приблизившись к домофону. – Я бы хотел подняться и задать вам несколько вопросов. Вы не могли бы открыть дверь?

– Какие вопросы? – прозвучало из домофона.

– Ничего особенного. Обычная проверка.

– А, по поводу недавней перестрелки на Блогордсгэде? Ну да, да, я прекрасно слышала выстрелы. Но, пожалуйста, будьте добры отойти на шаг и показать свой полицейский жетон, чтобы я увидела. Я не впускаю в подъезд кого попало.

Карл сделал знак Ассаду, чтобы тот остался у двери, а сам отступил назад в проход между крошечными садиками обитателей первого этажа, чтобы его лицо оказалось освещено.

Через мгновение он увидел, как открывается одно из окон и из него высовывается маленькая голова.

Карл поднял жетон как можно выше.

Спустя тридцать секунд домофон благосклонно зашипел.

Преодолев бессчетное число ступеней, требующих то и дело останавливаться и переводить дух, и оказавшись на пятом этаже, они обнаружили дверь настежь распахнутой, так что эта дама едва ли была из пугливых.

– О-ох, – воскликнула она, когда Карл переступил порог коридора с легким запахом плесени и темное лицо Ассада показалось из-за его спины.

Значит, она все же испугалась. На ее реакцию, возможно, повлияла жестокость иммигрантских группировок из Нёрребро.

– Простите, но вам не следует бояться моего ассистента. Он – самый порядочный человек на Земле, – соврал Карл.

Ассад протянул ей руку.

– Добрый день, Нэте Германсен. – Он отвесил поклон, как школьник на выпускном вечере. – Хафез эль-Ассад, но зовите меня просто Ассадом. Чрезвычайно рад встрече с вами.

Женщина замешкалась, но все же подала руку.

– Не хотите ли по чашечке чая? – предложила она, проигнорировав отрицательное мотание головой Карла и поспешный кивок Ассада.

Гостиная была похожа на большинство гостиных в старушечьих квартирах. Живое сочетание тяжелой мебели и сувениров, накопленных за долгую жизнь. Бросалось в глаза лишь отсутствие семейных фотографий в рамках. Карл припомнил краткое описание жизни Нэте Германсен, предоставленное ему Розой. Причин для отсутствия этих портретов было предостаточно.

Она вошла с чаем на подносе, слегка прихрамывая, но весьма красивая, несмотря на свои семьдесят три года. Блондинистые волосы, явно подкрашенные, довольно элегантная прическа. Было очевидно, что деньги оказали существенное влияние на ее в целом никчемную жизнь. Как правило, деньги делают свое дело.

– Какое красивое платье, – заметил Ассад.

Она промолчала, но все-таки налила ему первому.

– Речь идет о перестрелке на Блогордсгэде на прошлой неделе? – поинтересовалась она и села между ними, пододвигая к Карлу блюдо с печеньем.

Тот вежливо отказался и чуть приосанился в каминном кресле.

– Нет, речь идет о том, что в восемьдесят седьмом году пропало несколько человек. Они так и не нашлись, и мы очень надеемся, что вы… – Он остановился. – Мы ведь можем обратиться к вам с просьбой?

Она кивнула. Возможно, с некоторой неохотой, сложно было определить.

– И мы очень надеемся, что с вашей помощью подойдем к разгадке этой тайны чуть ближе.

Несколько мелких морщин возникло у нее на лбу.

– Ну-у, если я каким-то образом могу помочь.

– Нэте, у меня в руках находится сжатая выписка из части вашей биографии. И я вижу, что жизнь ваша была совсем не проста. Я должен сообщить вам, что мы, взявшись за расследование этих дел, были чрезвычайно потрясены тем, какому обхождению подверглись вы и подобные вам женщины.

При этих словах она подняла одну бровь. Ей было неприятно? Наверняка.

– Да, простите, что я ворошу тот период, но большинство из пропавших без вести людей, видимо, были связаны со Спрогё, и я вернусь к этому чуть позже. – Он отхлебнул чаю, чуть горьковатого на его вкус, но все равно лучше, чем клейкое пойло Ассада. – В первую очередь, мы оказались здесь, так как расследуем исчезновение вашего кузена Таге Германсена в сентябре 1987 года.

Она склонила голову набок.

– Кузен Таге! Он пропал? Да, я не пересекалась с ним целую вечность, так что мне прискорбно это слышать. Я не знала.

– Так-так. С утра мы побывали в его небольшой мастерской в Брендерупе на Фюне и там обнаружили вот этот конверт.

Карл вытащил конверт из файла и продемонстрировал ей.

– Да, все верно. Я приглашала Таге в гости. Теперь понимаю, почему он так и не ответил…

– У вас случайно не сохранилось копии письма? В компьютере или хотя бы распечатка?

Нэте улыбнулась.

– Ох, нет, точно нет. Оно было написано от руки.

Мёрк кивнул.

– Вы находились на Спрогё одновременно с медсестрой по имени Гитта Чарльз. Вы ее помните?

Вертикальные морщины на лбу вновь заявили о себе.

– Да, помню. Из того, что там было, я не забыла ничего.

– Гитта Чарльз тоже исчезла в эти дни.

– Да уж, действительно странно…

– Да, и Рита Нильсен.

Женщина чуть вздрогнула. Лоб разгладился, но плечи ее поникли.

– Рита? Когда?

– Последнее, что о ней известно, – Рита купила сигареты в киоске всего в паре сотен метров отсюда на Нёрреброгэде четвертого сентября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года утром в десять минут одиннадцатого. Кроме того, на Капельвай нашелся ее «Мерседес». Совсем недалеко, верно?

Пожилая женщина сжала губы.

– Но это все ужасно… Рита в тот день навестила меня. Четвертое сентября, правильно? Ну да, прекрасно помню, все происходило поздним летом, но не помню точную дату. Тогда я подошла к тому периоду своей жизни, когда мне необходимо было устроить очную ставку с прошлым. Двумя годами ранее я потеряла мужа и не могла двигаться вперед. Поэтому я и пригласила Риту и Таге.

– Так, значит, Рита у вас побывала?

– Ну да, побывала. – Нэте показала рукой на стол. – Мы сидели и пили из этих самых чашек. Она пробыла у меня около двух часов. Было немного странно, но приятно встретиться с ней снова, я отчетливо помню. Мы расставили все по местам, ну, вы понимаете. Нельзя сказать, что мы всегда были хорошими подругами во время пребывания на Спрогё…

– Впоследствии ее довольно упорно разыскивали. Почему вы не обратились к властям, Нэте Германсен?

– Но это просто ужасно; что же могло с нею случиться?

На мгновение хозяйка дома уставилась в пространство перед собой. Если она не ответит на поставленный вопрос, тут что-то нечисто.

– Так почему я не обратилась к властям? – переспросила она. – Ну, потому что я просто не могла. На следующий день я отправилась на Майорку, чтобы купить дом, я точно помню, и около полугода вообще не читала датскую прессу. Зиму я провожу в Сон Вида. И единственная причина, почему я сейчас нахожусь дома, состоит в том, что у меня возникли кое-какие проблемы с камнями в почках. Предпочитаю решать эти проблемы в Дании.

– У вас есть какие-нибудь документы на этот дом?

– Конечно. Только скажите мне прямо. Мне кажется, я чувствую, что в данный момент меня допрашивают. Если вы в чем-либо меня подозреваете, скажите сразу.

– Нет, Нэте Германсен. Но мы должны прояснить некоторые вопросы, в частности, почему вы не отреагировали на поиски Риты Нильсен. Мы можем посмотреть документы на дом?

– Значит, хорошо, что они хранятся уже не на Майорке, – немного обиженно заметила она. – А то они лежали у меня там вплоть до прошлого года, тут же постоянно происходят кражи… Нужно как-то себя обезопасить.

Нэте точно знала, где они лежали. Выложив их перед Карлом, она указала на дату покупки.

– Я купила дом тридцатого сентября восемьдесят седьмого года, но перед этим три недели были потрачены на поиски и обсуждение сделки. Владелец намеревался меня облапошить, но ему не удалось.

– Однако…

– Ну да, после четвертого сентября прошло много времени, я понимаю, но так уж вот получилось. Возможно, у меня где-то еще хранятся билеты на самолет; я бы не удивилась. Тогда бы вы убедились, что меня действительно не было дома. Конечно, я не смогу отыскать их так быстро…

– Меня устроил бы штемпель в паспорте или какой-либо иной документ, – сказал Карл. – Наверняка у вас сохранился старый паспорт, а там, скорее всего, есть и штемпели, которые служат доказательством?

– Наверняка, но боюсь, вам придется прийти как-нибудь попозже. Я поищу.

Мёрк кивнул. Она явно говорила правду.

– Как вы относились к Гитте Чарльз, Нэте? Вы могли бы описать?

– Зачем вам это знать?

– Да, вы правы, вопрос, наверное, неверно сформулирован. Дело в том, что по поводу Гитты Чарльз у нас чрезвычайно мало сведений. По-видимому, никто из знакомых с ней людей не дожил до сегодняшнего дня, а потому нам очень сложно понять, что за человек она была и возможные причины ее исчезновения. Вы можете дать ей характеристику?

Было очевидно, что дама в затруднении. «Как может заключенный говорить хорошо о тюремщике?» – видимо, так можно было сформулировать ее дилемму.

– Она отвратительно вела себя по отношению к вам, поэтому вы не можете ответить так просто? – вмешался Ассад.

Нэте Германсен кивнула.

– Да, это нелегко.

– Потому что Спрогё был жутким островом, верно? А она была одной из тех, кто удерживал вас там, да? – продолжал Ассад, не спуская глаз с тарелки с печеньем.

Собеседница вновь кивнула.

– На самом деле, я уже много лет не думала о ней. Как и о Спрогё. Там творилось настоящее безумие. Они изолировали нас от мира и перерезали нам маточные трубы. Нас называли слабоумными, я даже не знаю почему. И, хотя Гитта Чарльз была не самой плохой, все же она никоим образом не способствовала моему освобождению оттуда.

– С тех пор вы с ней не общались?

– Нет, слава богу.

– Есть еще Филип Нёрвиг. Его вы помните?

Она слабо кивнула.

– Он тоже пропал в тот день, – сказал Карл. – По словам его супруги, кто-то пригласил его в Копенгаген. Вы утверждаете, что тогда вступили в фазу жизни, когда вам нужно было устроить очную ставку с прошлым. Филип Нёрвиг ведь каким-то образом виновен в вашем несчастье, верно? Виновен в том, что дело против Курта Вада имело для вас неблагоприятный исход. Значит, он принадлежал к числу тех, с кем вы желали побывать на очной ставке, Нэте? Приглашение, которое он получил, было от вас?

– Да нет. Я приглашала только Риту и Таге, больше никого. – Она покачала головой. – Не понимаю. Столько людей одновременно, и со всеми я была знакома… Что же могло случиться?

– Вот именно поэтому мы, из отдела Q, и вмешались. Старые дела, дела под особым контролем – такова наша сфера деятельности. И столько одновременных дел о пропаже без вести, неким способом связанных друг с другом, – не вполне естественное совпадение, вы и сами понимаете.

– Мы занялись расследованием вокруг деятельности врача Курта Вада, – добавил Ассад.

Немного раньше, чем планировал Карл, но таков уж был его помощник.

– И тут много пересечений с исчезнувшими людьми, – продолжил Мёрк. – В первую очередь, с Нёрвигом.

– Курт Вад! – Она вздернула голову, как кошка, заметившая стайку птиц в пределах досягаемости своих когтей.

– Да, мы в курсе, что он, вероятно, стоял у истоков вашего горя. В одном из журналов Нёрвига мы прочитали, как он отклонил ваши обвинения против него и обратил их против вас самой. Мне прискорбно вновь вытаскивать это на поверхность, но все же – если вы знаете что-нибудь о связи между исчезновениями и его персоной, мы были бы вам премного благодарны.

Нэте кивнула.

– Постараюсь вам помочь.

– Бесспорно, ваше дело стоит одним из первых в цепочке дел Курта Вада, где он отклонился от истины и добился собственной победы, несмотря на то, что был виноват. Если теперь Курту Ваду будет предъявлено обвинение, вполне возможно, что нам придется призвать вас в качестве одного из многих свидетелей. Как вы относитесь к такому?

– Стану ли я свидетельствовать против Курта Вада? Нет, уверена, что не стану. То время для меня прошло. Справедливость нагонит его и без моего соучастия. Несомненно, дьявол уже притаился где-то в ожидании и потирает руки.

– Мы прекрасно вас понимаем, Нэте, – заверил Ассад, намереваясь налить себе очередную чашку.

Карл жестом остановил его.

– Ну что ж, мы рассчитываем услышать от вас что-либо в ближайшее время, Нэте Германсен. Спасибо за угощение.

Потом он кивнул коллеге, давая понять, что аудиенция окончена. Если они немного поторопятся, то можно будет успеть заглянуть домой, переодеться, а затем проверить, как работает его новый ключ от покоев Моны.

Ассад поблагодарил хозяйку. Мимоходом он отправил в рот очередное печенье, похвалил его, а затем вдруг поднял кверху указательный палец.

– Эй, Карл. Там же был еще один человек, о котором мы не расспросили. – Он обернулся к Нэте Германсен. – Рыбак из Лундеборга тоже исчез тогда же. По имени Вигго Могенсен. Вы, случайно, не пересекались с ним? На лодке ведь от Спрогё до Лундеборга рукой подать.

Она улыбнулась.

– Нет, вот о нем уж я точно никогда не слышала.

– Карл, ты выглядишь таким продумчивым… Что крутится у тебя в голове?

– Задумчивым, Ассад, а не продумчивым. Но ведь есть над чем задуматься, тебе не кажется?

– Ну да, конечно. Я и сам никак не могу разложить все по полочкам. Если не принимать во внимание Вигго Могенсена, дело распадается на две части: Рита, Гитта, Курт Вад, Нёрвиг и Нэте – это одна; отсюда выпадает кузен Таге, ибо, насколько нам известно, он никоим образом не связан со Спрогё, а значит, вторая часть – Таге и Нэте. То есть она единственная, кто имеет какое-то отношение ко всем этим людям.

– Да, Ассад, вполне может быть, но мы не можем знать наверняка. Возможно, Курт Вад тоже. Вот в этом мы и должны теперь тщательно разобраться. По крайней мере, идея коллективного самоубийства и версия о комбинации необъяснимых синхронных несчастных случаях теперь вычеркнуты из моего конспекта.

– Карл, повтори-ка еще разок. Ты сказал «синхронный» и «конспект»?

– Неважно, Ассад. Мы вернемся к этому чуть позже.

Глава 29

На набережной стояла кучка девушек, махавших им руками, словно Рита и Нэте являлись их долгожданными подругами. Они стояли толпой, как дети, хлопая в ладоши, смешливые и чистенькие, и Нэте не понимала их реакции.

Чему, черт возьми, они улыбаются? Лодка из Нюборга была ведь не спасительным плотом. Никаким не Ноевым ковчегом, приплывшим, чтобы забрать их всех и отвезти в безопасное место. Как раз наоборот, судя по тому, что она слышала. Эта лодка была их проклятием.

Нэте посмотрела через поручни на размахивающие руки и маяк на высоком холме, на группу зданий с красными крышами, желтыми стенами и множеством окон, которые, словно глаза, обозревали ландшафт и жалкие человеческие фигуры. Дверь, состоящая из мелких окошек, отворилась, и некрупная, но осанистая фигура вышла на середину лестницы и взялась за перила. Может, это был адмирал, наблюдающий, как его флот в целости и сохранности заходит в гавань, или, точнее, королева Спрогё, следившая за тем, чтобы все шло как положено? Та, что определяла здесь все без исключения…

– У вас есть сигареты? – вот что первое крикнули девушки.

Одна уже забралась на причал и устроилась на деревянных мостках с протянутой рукой. Если ожидался какой-то лакомый кусок, она претендовала на него первая.

Девушки обступили вновь прибывших с гусиным гоготанием. Имена сыпались в воздух, руки тянулись установить контакт.

Нэте с беспокойством посмотрела на подругу, та, напротив, чувствовала себя уверенно. У Риты были сигареты, и они проложили ей дорогу на самую вершину иерархии. Она подняла пачки над головой и, продемонстрировав угощение, быстро спрятала его в карман. Так что не было ничего удивительного в том, что все внимание досталось ей.

Нэте поселили в комнате под самой крышей. Одно-единственное окошко в наклонном потолке было ее связью со свободным миром. Стояла промозглая погода, и ветер проникал сквозь щели оконной рамы. Две кровати да скромный чемоданчик девушки, что делила с ней комнату. Если бы не распятие и две небольшие картинки с изображениями неизвестных ей кинозвезд, комнатушка вовсе не отличалась бы от тюремной камеры.

Комната располагалась бок о бок с другими такими же каморками; сразу за дверью находился ряд умывальников, в которых девушки мылись.

Все свое детство Нэте проработала в сарае с навозом, но никто не смог бы назвать ее нечистоплотной, так как она привыкла усердно тереть руки жесткой щеткой, а все остальное тело мочалкой.

«Черт возьми, ты самая чистая девушка на свете», – всегда говорил Таге.

Однако здесь процесс умывания происходил в дикой суматохе, и трудно было совершить данное действо как положено. Все девушки стояли у раковин одновременно и умывались с голыми торсами, имея на все про все пять минут. Опять те же самые мыльные хлопья, что и в Брайнинге, – от них волосы становились жесткими, как солдатская каска, и примерно такими же красивыми; к тому же после такой процедуры от тела исходил запах еще хуже, чем до мытья.

Остаток дня проходил под бой курантов, в строгом распорядке, с криками, ходьбой строем и непременными понуканиями. Так что Нэте возненавидела все, что было связано с этим местом, и по возможности держалась в одиночестве. Так было в ее приемной семье, так оказалось и здесь. Преимущество заключалось в том, что на острове она могла оплакивать свою долю в спокойствии и мире, но на всем тут лежала всепоглощающая печаль. Отсюда она не выберется никаким способом. Возможно, какая-то добрая душа из числа персонала – или хорошая подруга – и могла бы неким образом скрасить такое существование, но женщины, присматривавшие за ними, были грубыми и авторитарными, а Рита занималась своими делами. Она не бездействовала, она жульничала и извлекала для себя выгоду, так что мало-помалу продвинулась на верхушку системы и наконец взошла на трон, как королева весьма узкого круга подданных.

Кровать рядом с Нэте принадлежала простодушной девушке, постоянно болтавшей о детях. Кто-то подарил ей куклу, и она повторяла вновь и вновь, что если будет хорошо заботиться о ней, то в один прекрасный день у нее появится и свой собственный ребенок. С этой нормально поговорить было невозможно, в то время как многие другие воспитанницы были довольно смышлеными. Одна, например, очень хотела читать, но персонал только подсмеивался над ней. «Это роскошь», – говорили они и отправляли ее на работу.

Нэте тоже работала. Она попросилась в конюшню, но ничего не вышло. Пока Рита бо?льшую часть дня проводила в прачечной, кипятила белье и болтала с другими девушками, Нэте стояла на кухне, чистила овощи и драила кастрюли. Уставая и начиная работать медленнее, то и дело глядя в окно, она подвергалась нападкам со стороны не только персонала, но и других воспитанниц. И когда одна из них однажды пригрозила ей ножом и толкнула на пол, Нэте ответила на угрозы броском в лицо раскаленной крышкой и пинком котелка. Именно из-за этого у нее состоялась первая беседа с директрисой.

Контора и директриса были друг другу под стать. Холод и четкая упорядоченность. Шкафы с архивными папками с одной стороны, подвесные полки с другой. В архивах размещались рядами судьбы, каждую из которых было удобно в любой момент вытащить, взвесить, оценить и выкинуть вон.

– Говорят, ты творишь беспорядки на кухне, – сказала директриса, подняв указательный палец.

– Ну так переведите меня в конюшню, и я больше не буду творить беспорядков, – отвечала Нэте, следя за пальцами, постукивающими напротив по столу. Эти руки и пальцы были окном в мир. По ним можно было прочитать ее мысли, говорила Рита, а той было виднее, ведь она являлась здесь частым гостем.

В нее вперились холодные глаза.

– Нэте, ты должна понять одно. Речь не идет о предоставлении вам неких привилегий, призванных облегчить вашу жизнь. Речь идет о том, чтобы дать вам понять, что, несмотря на ваши дурные характеры и пустые головы, даже из того, что не служит к развлечению, можно извлечь большую выгоду для себя. Вы здесь для того, чтобы научиться вести себя по-человечески, а не по-звериному, как было раньше. Понятно?

Нэте тихонько покачала головой, едва ли отдавая себе в этом отчет, но директриса заметила это движение, и пальцы на столе замерли.

– Я могла бы расценить это как дерзость, Нэте, и все же предпочту списать на твое скудоумие, недалекость и тупость.

Она выпрямилась в кресле. Верхняя часть ее туловища была сбитой и нескладной. Явно не та женщина, на какую оборачиваются мужчины.

– Я перевожу тебя в рукодельную комнату, пускай несколькими месяцами раньше, чем нужно, но на кухне тебя больше не будет.

– Ладно, – сказала Нэте, потупившись.

Рукоделие едва ли будет хуже, подумала она, но ошиблась.

Сама работа была довольно сносной, невзирая на то, что девушка толком не умела ни подшивать простыни, ни плести кружева. Самым ужасным было вынужденное тесное общение с воспитанницами. Сидеть в помещении, переполненном их болтовней и склоками. Сейчас они могли быть лучшими подругами, а через мгновение превращались в злейших врагов.

Нэте прекрасно знала, что на свете существует многое, о чем она не имеет ни малейшего понятия: места, события, самые обыкновенные вещи… Однако она не умела читать и привыкла к крохам информации о мире, которые изредка узнавала от кого-нибудь. Но ей еще не приходилось сосуществовать с таким количеством людей. Как же они все любили болтать!

В общем, у нее прекрасно получалось отключаться, но только не в комнате для рукоделий. И тривиальные глупости, какими девушки наполняли пространство, сводили ее с ума. По десять часов ежедневно.

– Милая, сладкая Грета, не подкинешь-ка сюда вон ту катушку? – просила, к примеру, одна из них, а эта самая Грета сердито кричала в ответ:

– Ты считаешь меня своей прислужницей, слюнявая тварь?

Таким образом интонации могли меняться каждую секунду. И все, кроме Нэте и девушки, подвергшейся всеобщим нападкам, смеялись, гневные слова летели над столами, пока они вновь не примирялись, начиная пересказывать друг другу одни и те же истории.

Девушки сетовали на нехватку сигарет, перешептывались о симпатичных мужчинах на лодках и рассказывали друг другу жуткие истории о враче с ножом из Корсёра. Больше тем для разговора не было.

– Я сойду с ума на этом проклятом острове, – как-то шепнула она Рите во дворе перед обедом.

И та, оглядев ее с ног до головы, словно Нэте представляла собой товар у бакалейщика на полке, сказала:

– Попробую добиться, чтобы нас поселили вместе. Тогда и попытаюсь тебя немного развеселить.

В тот же вечер соседку Нэте повезли в больницу Корсёра. Говорили, что она будто бы слишком близко подошла к котлу в прачечной и что сама виновата. Что она глупая и неуклюжая и всегда думает о своей кукле. Ее крики были слышны в швейной и ткацкой комнатах. В общем, Нэте посетило дурное предчувствие.

После того как Рита переехала в комнату Нэте, смех на короткий период вернулся в ее жизнь. Смешные истории звучали еще смешнее из уст Риты, тем более она прекрасно их запоминала. Однако общество новой соседки имело свою цену, и в первую же ночь Нэте узнала, что это за цена.

Она протестовала, однако Рита была сильной и принудила ее, и после того, как она заставила Нэте задыхаться от наслаждения, та смирилась со своим положением.

– Держи рот на замке. Если об этом станет известно, тебе конец. Ясно?

И Нэте было все ясно.

Рита не только была физически сильной, но и обладала гораздо более сильным, чем Нэте, духом. Несмотря на то что девушке не нравилось пребывание на острове, она предчувствовала новую жизнь, причем прекрасную. Рита знала наверняка, что когда-нибудь все будет по-другому, и, работая над достижением цели, лучше, чем кто бы то ни было, устраивала свою текущую жизнь.

У нее была самая хорошая работа, она первой садилась за стол, в свое удовольствие курила сигареты за прачечной, развлекалась с Нэте по ночам, а во все остальное время являлась королевой среди девушек.

– А откуда ты берешь свои сигареты? – время от времени интересовалась Нэте.

Она так и не получила ответа на свой вопрос вплоть до одной весенней ночи, когда тайком увидела, как Рита поднимается с кровати, натягивает одежду и осторожно проскальзывает в дверь.

«Сейчас на весь дом затрезвонит сигнализация», – подумала Нэте, так как в каждую дверь был вмонтирован небольшой штифт. Он выскакивал, когда открывалась дверь, и звенел колокольчик, призывающий персонал, после чего следовали крики, пощечины и побои, а затем и прогулка в одну из комнат для размышлений – карцер. Однако колокольчик не зазвонил, потому что Рита зажала его кусочком металла.

Когда соседка немного продвинулась по коридору, Нэте поднялась с постели и рассмотрела изобретение девушки. Это была всего лишь особым образом согнутая металлическая штучка, заходящая в отверстие со штифтом, когда открывалась дверь. Вот так просто все оказалось.

Нэте потребовалось менее десяти секунд на то, чтобы одеться и с выпрыгивающим из груди сердцем выскользнуть вслед за Ритой. Стоило раздаться скрипу половицы или завизжать дверной петле, и все силы ада обрушились бы на девушек, однако Рита двигалась осторожно.

Добравшись до двери на улицу, Нэте обнаружила, что та не заперта – Рита и тут нашла нужную отмычку.

На некотором расстоянии впереди она увидела, как фигура подруги молниеносно проскользнула мимо курятника и далее к полям. Словно соседка знала наизусть в этой темени каждый камень и все затопленные канавки.

Несомненно, Рита направлялась к «Свободе» – так девушки называли небольшой домик на самой западной точке острова. Именно там самым примерным воспитанницам разрешалось проводить дневные часы в период так называемой выходной недели. В давние времена это строение называлось «чумным домом», так как туда сажали зараженных чумой моряков на карантин, и Нэте той ночью увидела, что чумным домом оно оставалось и до сих пор.

Рядом с домиком на берег было вытащено несколько небольших лодок с сетями и ящиками с рыбой, а внутри «Свободы» мерцал свет от пары керосиновых ламп.

Как можно осторожнее Нэте подобралась вплотную к домику, заглянула в окно, и открывшееся зрелище потрясло ее. С одной стороны небольшого обеденного стола лежали несколько блоков сигарет, с противоположной стороны стояла Рита, наклонившись и упершись руками в столешницу, а ее голый зад был так сильно отставлен назад, что мужчина, расположившийся позади, мог беспрепятственно вонзать в ее плоть свой половой орган.

За ним ожидали своей очереди еще двое мужчин. Их лица раскраснелись, они не отрывали глаз от действа. Это были три рыбака, и того, что стоял справа, Нэте знала очень хорошо.

Это был Вигго.

Она сразу узнала голос Вигго, прозвучавший в домофоне, и на этот раз принялась ожидать его с колотящимся сердцем, прислушиваясь к шагам на лестнице. Открыв дверь, Нэте уже поняла, что ей предстоит дело потруднее, чем предыдущие два раза.

Он мрачно поздоровался и проскользнул в коридор, словно уже бывал здесь раньше. Вигго все еще оставался красивым мужчиной, который был способен пробудить чувства, как тогда в парке аттракционов. Прежде обветренная кожа истончилась, волосы поседели и были шелковистыми на вид.

Настолько мягкими, что она подумала запустить в них свои пальцы, когда он будет мертв.

Глава 30

Проснувшись, Карл почувствовал некоторое замешательство. Он не помнил, какой сегодня день и почему спальня напоминала базар в парке Геллеруп. Похоже, к нему в комнату вторглись одновременно амбре от сиропной жижи Ассада, вонь от протухшей шаурмы и спертый дух медицинских кабинетов.

Он дотянулся до наручных часов и констатировал, что уже двадцать пять минут десятого.

– Проклятие! – заорал Мёрк и выскочил из постели. – Почему никто меня не разбудил?

Йеспер опоздал, и он сам тоже. Потребовалось пять минут на то, чтобы смыть с себя вчерашний пот и натянуть более-менее чистую одежду.

– Йеспер, поднимайся! – заорал он и принялся ломиться в его комнату. – Ты опоздаешь, и не на кого будет пенять!

Затем он сунул ноги в ботинки и сделал очередную попытку осады комнаты своего пасынка, прежде чем слететь на первый этаж, почти не касаясь ступенек.

– О-ой, Карл, ты куда? Неужто на утреннюю службу? Еще только десять, – как ни в чем не бывало отозвался Мортен, стоявший у плиты в пижаме и любимом фартуке, похожий на собственную пародию.

– Карл, доброе утро, – донеслось из гостиной. – Неплохо ты вздремнул.

По-утреннему свеженький Мика, одетый в белые одежды с пят до головы, встретил его улыбкой. Перед ним на своей кровати лежал совершенно голый Харди, а на прикроватном столике стояли два дымящихся блюда с водой, которую Мика вовсю размазывал отжатой тряпкой по безжизненному телу.

– Мы тут решили чуток освежить Харди. А то он уже сам чувствует, что провонял кислятиной. Мы устроили ему камфорно-ментолатумную ванну, дабы уничтожить запах. Что скажешь, Харди?

– Скажу «доброе утро», – произнесла голова, сидящая поверх бледного, тощего, долговязого тела.

Карл нахмурился, и ровно в ту самую секунду, когда со второго этажа донесся рев Йеспера, провозглашавший Мёрка самым тупым идиотом на свете, мысли прояснились, и он вспомнил, какое сегодня число.

«Черт возьми, а ведь и правда – какое дерьмище, сегодня ведь воскресенье!» – подумал он, подпер голову рукой и поинтересовался, имея в виду запах:

– Что тут вообще происходит, Мортен? Ты собрался открывать кафе для дальнобойщиков?

Полицейский закрыл глаза и попытался вспомнить дурацкий разговор с Моной накануне вечером.

– Нет, к сожалению, ребенок не может остаться с ней, потому что она собирается к Матильде, – сказала подруга.

– Матильда? – переспросил Карл. – А кто это?

А спустя секунду уже готов был сам себе накинуть петлю на шею за этот глупый вопрос.

– Моя старшая дочь, такие вот дела, – ответила Мона с прохладой, после чего он проворочался в постели до самого рассвета.

Вот ведь черт возьми. Разве ему когда-нибудь говорили что-то о том, что вторую дочь зовут Матильда? Да вроде нет. Вот и стряслась беда…

Карл прекрасно слышал бормотание Мортена, не слышал только, что именно тот ответил.

– Повтори-ка, – попросил он.

– Это же завтрак, – повторил Мортен. – Прекрасная домашняя кухня для всех проголодавшихся, в том числе и для парочки влюбленных парней.

Его ресницы бешено затрепетали при слове «влюбленные».

«Когда же он перестанет говорить о своем сокровенном?» – подумал Карл.

Мортен расставил еду на столе.

– Добро пожаловать. Кусочки чеснока на ломтиках копченой бараньей колбасы и овечьего сыра. Овощной сок и напиток из шиповника с медом.

«Боже всевышний», – подумал Карл. Лучше вернуться в кровать.

– Сегодня начнем заниматься с больным, – возвестил Мика. – Мы стремимся к тому, чтобы ощутить боль, верно, Харди?

– О да, было бы замечательно, если бы это случилось, – ответил Карл. – Но мы ведь не ждем чересчур многого?

– Я вообще ничего не жду. Я просто надеюсь, – произнес Харди.

Мёрк обернулся и поднял вверх большой палец. Он ведь не будет тут сидеть и жалеть сам себя, раз другу приходится настолько тяжко.

– Позвони Вигге, – вмешался Мортен.

Так. Все-таки не жалеть себя не получалось.

Карл размышлял над утренним бутербродом с колбасой, совершенно игнорируя раздраженное выражение лица Йеспера. Ситуация с Виггой была неприятной. На самом деле он уже даже почти перестал думать об этом, как вдруг ему в голову пришло настолько логичное, простое и пробуждающее оптимизм решение, что он благовоспитанно поблагодарил Мортена за завтрак, хотя ему редко приходилось пробовать более отвратительное сочетание продуктов.

– Хорошо, что ты позвонил, – сказала Вигга.

Как ни странно, голос ее звучал несколько встревоженно. Учитывая, что она привыкла считать, что мировая ситуация подстраивается под нее. Но ведь не его вина в том, что она решила организовать свою новую свадьбу, еще не разведясь с ним, бывшим.

– Ну, так что ты скажешь, Карл? Был в банке?

– Вигга, кстати, доброе утро. Нет, не был. На это не было причины.

– Так-так. Только не убеждай меня, что ты в состоянии выплатить шестьсот пятьдесят тысяч, не прибегая к банковскому кредиту. Видимо, Харди пришел тебе на выручку?

Карл рассмеялся. Резкие интонации скоро исчезнут.

– Я согласен на твои шестьсот пятьдесят тысяч, Вигга. Всё в порядке. Половина разницы кредита твоя.

– Го-осподи, Карл… – Она была потрясена.

Мёрк еле сдерживался от хохота. Основное потрясение ей еще предстояло испытать.

– И у нас с тобой имеется еще один объект для взаимного расчета, я тут сегодня подумал.

– Для взаимного расчета?

– Ну да, дорогая Вигга. Вполне возможно, тебе близка эпоха хиппи, но вся страна давно уже не живет цветочным ароматом и любовью. Идет десятилетие эгоизма. Не забывай, что теперь все делается исключительно ради собственного блага.

Он наслаждался тишиной, воцарившейся на другом конце провода. Подумать только, оказывается, она способна быть молчаливой. Новое ощущение, испытанное Карлом, можно было сравнить лишь с двумя сочельниками подряд.

– Ну, слушай. Во-первых, пять-шесть лет Йеспер прожил у меня. Три года средней школы вылились в копеечку, имей в виду, и абсолютно неважно, закончил он ее в итоге или нет. Да и курсы по подготовке к экзаменам, которые он в данный момент посещает, тоже кое-что стоят. Но давай попросту исходить из восьмидесяти тысяч в год, и ни один суд не посчитает это перебором.

– Эгей, – прервала она, словно они уже перешли к рукопашной. – Я ведь выплачивала за Йеспера две тысячи крон в месяц.

Пришел черед Карла растеряться.

– Что ты говоришь? Очень надеюсь, у тебя имеются доказательства, ибо я не видел ни единой кроны.

И снова наступила ее очередь замолчать.

– Да-да, Вигга, – продолжал Карл. – Видимо, мы подумали об одном и том же. Твой чудесный сынок присваивал все себе.

– Исчадие ада, – только и прокомментировала она.

– Итак, Вигга, послушай. Что сделано, то сделано. Мы должны жить дальше. Как бы то ни было, в скором времени ты выйдешь замуж за своего Куркумаля в Карристане. Давай я выплачу тебе шестьсот пятьдесят тысяч, а ты мне – шесть раз по сорок тысяч за последние годы обучения Йеспера в начальной школе, за три года гимназии и предстоящие два года курсов по подготовке к экзаменам. Впрочем, если за последний пункт ты платить не желаешь, существует альтернатива – выплати мне только сто пятьдесят тысяч, а на время курсов забери сынулю к себе. Выбирай сама.

Тишина говорила сама за себя. Значит, у Гюркамаля с Йеспером, видимо, сложились не особо дружеские отношения.

– И наконец, есть еще твое собственное имущество. Я тут глянул в Интернете, что подобный летний домик можно продать за пятьсот тысяч крон, то есть я могу рассчитывать на двести пятьдесят. В итоге я должен выплатить тебе шестьсот пятьдесят тысяч, минус двести сорок, минус двести пятьдесят, остается сто шестьдесят, ну и плюс, конечно же, половина движимого имущества. Можешь сама прийти и выбрать, что хочешь.

Он оглядел обстановку, перед тем как громко рассмеяться.

– Не может быть, – запротестовала она.

– Могу прислать в Ислев калькулятор, если твой Куркумаль не справляется с такими большими суммами, – добавил он. – К тому же можешь больше не платить Йесперу по две тысячи ежемесячно, он уже и так обогатился. А я позабочусь о том, чтобы юноша сдал свои несчастные экзамены.

За репликой последовала довольно длительная пауза, на радость компании мобильной связи.

– Нет, я отказываюсь, – выдавила Вигга.

Карл кивнул. Естественно.

– Помнишь прекрасного адвоката с Люнгбю Ховедгэде, которая помогала нам при сделке по приобретению дома?

Вигга хмыкнула.

– Теперь она допущена к практике в Верховном суде. Так что можешь отправить свои требования непосредственно ей. И еще не забывай: Йеспер мне не родной. Если возникнут какие-то проблемы, получишь сына обратно со всеми его причудами. И уравнение останется тем же.

Деньги снова ручьем потекли в телефонную компанию. Бывшая прикрыла ладонью трубку, по крайней мере, доносившиеся до него голоса звучали неразборчиво.

– Ладно, Карл. Гюркамаль соглашается, значит, и я тоже.

Да благословит господь этого чудесного сикха! Пусть борода его растет как на дрожжах…

– Но одно условие должно выполняться, как раньше, – заявила она с некоторой резкостью в голосе. – Наш старый договор о матери. Мы договаривались о том, что ты будешь ездить к ней хотя бы раз в неделю, а ты не ездишь. Сейчас я требую письменного соглашения. Если ты не побываешь у нее пятьдесят два раза за год, каждое пропущенное посещение обойдется тебе в тысячу крон, ясно?

Карл представил себе тещу. Многим доходягам из дома престарелых жить оставалось немного, но Карла Альсинг, казалось, была бессмертной. Вигга вовлекала его в весьма суровый компромисс.

– В таком случае у меня будет двенадцать недель отпуска, – сказал он.

– Двенадцать недель! У тебя мания величия, и ты воображаешь себя депутатом фолькетинга? Ни один простой человек не имеет двенадцатинедельного отпуска! Пусть будет пять!

– Десять, – не сдавался он.

– Нет, все равно слишком много. Давай сойдемся на семи, и ни днем больше.

– Восемь, иначе дойдет до адвоката из Люнгбю.

Снова пауза.

– Ну хорошо, согласна, – прозвучал ответ. – Но каждое посещение не меньше часа, причем первое состоится сегодня же. И еще – мне не нужна половина твоей движимой рухляди. Неужели ты считаешь меня настолько сумасшедшей, что я пожелаю забрать себе страшное радио восемьдесят второго года выпуска, когда у Гюркамаля есть стереосистема объемного звучания «Самсунг» с шестью колонками? Забудь об этом.

Просто чудесно. Да, практически невероятно. Он уладил все таким образом, что сможет развестись с Виггой ценою всего каких-то сто шестьдесят тысяч крон. И такие деньги у него даже имелись.

Взглянув на часы, Карл обнаружил, что, видимо, неплохо было бы позвонить Моне, независимо от того, насколько удался им с Матильдой вчерашний вечер. Однако, когда она наконец ответила, было непохоже, что она особо обрадовалась.

– Я тебя разбудил? – спросил он.

– Нет, не меня. Ты разбудил Рольфа.

Что еще за Рольф, будь он неладен? Мёрка охватило такое ощущение, словно его одолели все воскресные депрессии за целый год. Совершенно неподконтрольное низвержение.

– Рольф? – осторожно повторил он с нехорошим предчувствием. – Кто это?

– Карл, не бери в голову. Поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

Поговорят ли?

– Зачем ты позвонил? Чтобы извиниться за то, что не знаешь, как зовут мою дочь?

Мона была одурительно хладнокровна. Пускай он получил от нее заветный ключ, но кто сказал, что она не может открыть дверь своим собственным ключом кому-нибудь другому? Например, человеку по имени Рольф? Эта мысль лишила новость, какую он собирался сообщить, бесспорного положительного эффекта.

«Значит, нового дружка зовут Рольф, будь он проклят», – подумал Карл, пытаясь прогнать из головы образ накачанного торса, обладатель которого забил мяч в его ворота.

– Нет, не потому. Я позвонил, чтобы рассказать, что сегодня мы с Виггой достигли согласия по поводу развода. Позвонил сказать, что скоро я буду свободным мужчиной.

– Вот как, – отреагировала она без особого энтузиазма. – Рада за тебя, Карл.

Именно он прервал их разговор, и он же теперь сидел на краю своей кровати, расслабленно держа в руке мобильный телефон.

Какое жесткое падение с горных вершин.

– Что ты тут уселся такой надутый, Калле?[78] – сказал из коридора Йеспер.

Самая глупая фраза, какую мог только придумать этот прыщ в данный момент.

– Мы с твоей матерью разводимся, – ответил он.

– Ну и что, черт возьми?

– Да, черт возьми, что? Видимо, тебе это ни о чем не говорит, Йеспер?

– Нет, каким боком развод касается меня?

– А я расскажу тебе, дорогой друг. Он касается тебя ровно тем боком, что две тысячи крон, присваиваемые тобой в течение нескольких последних лет ежемесячно, накрылись с этой самой секунды. Вот каким боком! – Карл хлопнул в ладоши, чтобы парень наглядно представил себе, как захлопнулась его касса.

Забавно, что этот известный изобретатель-индивидуалист не смог придумать ни единого возражения. Лишь громыхнул всеми дверями в доме, какими только было можно.

В своем унынии Карл подумал, что вполне мог бы раз и навсегда покончить с обязанностью посещать свою будущую экс-тещу.

Он прекрасно видел мужчину в сине-сером костюме, топчущегося у двери машины посреди парковки, но если не считать того, что этот мужчина отвернулся, когда Карл проходил мимо, в остальном он выглядел точно так же, как множество других молодых людей, в воскресный день ожидающих выхода своей девицы из бетонной коробки. Кроме того, Карлу было плевать на все и вся, ибо он только что разбудил Рольфа, вызвав раздражение у Моны.

Он преодолел все пятнадцать километров до Баккегордена в Баусверде, не обращая внимания ни на пробки, ни на слякотные обочины. И когда сотрудница интерната открыла дверь в здание, он едва удостоил ее взглядом.

– Я к Карле Альсинг, – угрюмо оповестил он другую работницу из отдела для престарелых умалишенных.

– А, так она спит, – прозвучал ответ, и это как нельзя лучше устраивало Карла.

– В последнее время миссис Альсинг доставляет столько хлопот, – продолжало строгое создание. – Она курит в комнате, несмотря на строжайший запрет курения во всем нашем заведении. Мы понятия не имеем, откуда она берет свои сигарки. Может, вы знаете?

Карл поклялся в своей непричастности. Он не был в интернате уже несколько месяцев.

– Ну ладно, но буквально на днях у нее изъяли целый блок сигарет. Это настоящая проблема. Скажите ей, пускай пьет свои никотиновые таблетки, когда ощущает тягу. Ей они не причинят никакого вреда, если не считать вреда для кошелька.

– Обязательно скажу, – согласился Мёрк, в действительности даже не слушая, о чем идет речь.

– Карла, привет, – поздоровался он с тещей, не рассчитывая на ответ.

Женщина, отработавшая официанткой в ночном Копенгагене на протяжении двух поколений, лежала в кимоно на диване с закрытыми глазами, проветривая свои впалые ляжки, которые Карл, конечно же, видел раньше, но не настолько обнаженные.

– О, бог мой, – удивленно ответила она, открывая глаза с таким кокетливым морганием, какое не смог бы повторить даже Бэмби.

– Э-э, я Карл, твой зять.

– Мой прекрасный большой сильный полицейский… Ты пришел меня навестить? Как замечательно!

Мёрк хотел было сказать что-то насчет того, что отныне он будет посещать ее довольно регулярно, но, как обычно, оказалось чрезвычайно сложно вставить слово в обществе женщины, научившей Виггу изъясняться настолько длинными предложениями, что оставалось поражаться, как только она не теряла сознание от нехватки воздуха.

– Хочешь сигаретку? – предложила она, вытаскивая из-под подушки пачку «Адвоката» и одноразовую зажигалку.

Вскрыв пачку с глубоким профессионализмом, старушка предложила закурить.

– Карла, тут нельзя курить. Откуда у тебя сигареты?

Теща наклонилась к нему, так что кимоно приоткрыло вид на красоты верхней части тела. Для одного раза было как-то чересчур.

– Я оказываю услуги садовнику, – с этими словами она ткнула его локтем в бок. – Интимные, знаешь ли. – Снова последовал тычок локтем.

Было трудно понять, что уместнее – перекреститься или преклониться перед старческим либидо.

– Да-да, я прекрасно помню, что следует принимать никотиновые таблетки, так мне сказали. – Она достала целый пакет таблеток и засунула одну в рот. – Мне начали давать никотиновую жевательную резинку, но мне не понравилось. Она склеивает вставную челюсть, и та выпадает. Так что жвачку заменили таблетками.

Старуха вытащила из пачки сигарету и прикурила.

– А вообще-то, Карл, знаешь, мне так нравится жевать таблетки и курить одновременно!

Глава 31

– Нет, спасибо, я не любитель чая, – сказал Вигго, когда Нэте уже собиралась налить чашку.

Она в ужасе повернулась к нему. Что теперь?

– А вот от чашечки кофе я бы не отказался. Несколько часов, проведенных в транспорте, изнуряют и делают эту потребность насущной.

Нэте взглянула на часы. Проклятие, уже второй раз высказано желание выпить кофе. Почему, скажите на милость, она не предусмотрела этого заранее? Почему-то посчитала, что все пьют чай, вот беда… Чай с шиповником, с мятой, любой травяной чай – какой только вид чая люди не употребляли! И отлично – ведь чай прекрасно маскировал настой белены. Но в то же время кофе тоже вполне для этого подходил. Так почему же она не позаботилась о том, чтобы прикупить в «Ирме» баночку «Нескафе»?

Нэте положила руку на губы, чтобы он не слышал, насколько тяжелым стало ее дыхание. Что теперь делать? Времени на то, чтобы сбегать на Нёрреброгэде за кофейными зернами, вскипятить воду, сварить кофе, а затем залить в него необходимое количество зелья, просто не было.

– И немного молока, – донеслось из-за стола. – Мой желудок уже не столь вынослив, как когда-то, – добавил Вигго и рассмеялся тем самым смехом, который некогда заставил Нэте ему открыться.

– Минутку.

Женщина побежала на кухню и поставила чайник на плиту. Отворив кладовку, она обнаружила, что права – кофе не было у нее ни в каком виде. Затем взгляд Нэте упал на ящик с инструментами, который она тут же приоткрыла и отыскала молоток.

Если придется его использовать, бить нужно будет с большой силой, и без крови не обойдется. Возможно, ее окажется даже слишком много, а это недопустимо.

Поэтому Нэте решительно положила кошелек на стол, направилась к входной двери, вышла из квартиры и сделала несколько шагов в направлении соседской квартиры.

Она лихорадочно нажала на кнопку звонка и принялась считать секунды, в то время как за дверью зарычал тибетский мастиф. Конечно, она могла бы обернуть разбитую молотком голову полотенцем и сломать гостю шею. По крайней мере, это лишило бы его сознания, так что затем можно было спокойно залить ему в горло неразбавленный концентрат белены…

Нэте раздумчиво покачала головой. Идея ей не нравилась, но больше ничего не оставалось. Однако едва она развернулась и направилась к своей квартире, дабы осуществить задуманное, соседская дверь распахнулась.

На самом деле Нэте никогда не обращала внимания на соседку, и теперь, когда они стояли друг напротив друга, она рассмотрела усталые губы и скептический взгляд за очень толстыми стеклами очков.

Потребовалось какое-то время, прежде чем Нэте осознала, что эта женщина не знает ее. Вполне естественно, ведь они всего лишь пару раз здоровались на лестнице, а у той к тому же еще и такое слабое зрение.

– Простите, я ваша соседка, Нэте Германсен, – представилась она, не спуская глаз с собаки, которая пристроилась у ног соседки и непрерывно рычала. – У меня закончился кофе, а ко мне буквально на секунду зашел приятель, так, может быть…

– Мою соседку зовут Нэте Росен, – ответила женщина с большой подозрительностью. – Так написано у нее на двери.

Нэте глубоко вздохнула.

– Да, простите. Германсен – моя девичья фамилия, и меня теперь снова так зовут. И табличка на двери изменилась.

Пока соседка на мгновение подалась вперед, чтобы рассмотреть на двери доказательство сказанному, Нэте приподняла брови, чтобы выглядеть более надежно и благовоспитанно, как и подобает настоящему соседу. Однако внутри у нее вовсю бушевало отчаяние.

– Естественно, я заплачу, – поспешила заверить она, стараясь сдержать дыхание, открыла кошелек и вытащила оттуда двадцатикронную купюру.

– К сожалению, у меня нет кофе, – сказала женщина.

Нэте попыталась улыбнуться, поблагодарила соседку и отвернулась. Значит, придется воспользоваться молотком.

– Но у меня есть немного «Нескафе», – прозвучал голос у нее за спиной.

– Уже иду, – крикнула Нэте из кухни, наполняя молочник.

– У тебя симпатичная квартира, – раздался голос Вигго с кухонного порога.

Она чуть не уронила чашку с кофе, когда гость протянул руку. Никак не предполагалось, что он возьмет чашку именно сейчас. До того, как она добавит туда настоя из белены.

Нэте не выпустила из рук чашку и прошмыгнула мимо.

– Нет, позволь мне самой. Заходи и присаживайся, – настояла она. – Нам надо обсудить множество вопросов до прихода адвоката.

Женщина слышала, как Вигго пошел за ней следом и остановился в дверях гостиной.

Она оглянулась на него и почувствовала, как в ней все сжимается, когда он наклонился к нижней дверной петле и принялся что-то выковыривать оттуда. Она сразу поняла, что это такое. Кусок ткани. Блестящий и отдающий в синеву. Вот где порвался пиджак Таге…

– Ты не знаешь, что это? – с улыбкой спросил он, протягивая тряпочку.

Нэте покачала головой и поставила молочник на буфет рядом с бутылкой, наполненной экстрактом белены. Не прошло и двух секунд, как зелье было добавлено в кофе, теперь можно было подлить туда и молока.

– Сахар положить? – спросила она, поворачиваясь к нему с чашкой готового кофе.

Вигго стоял в двух шагах от нее.

– Ты тут что-то полировала?

Она слегка улыбнулась.

– Господи, конечно, нет. Как можно что-то полировать при помощи такого клочка?

Он нахмурился, и ей это не нравилось.

Затем мужчина сделал шаг к окну и на свету вновь принялся рассматривать кусочек материи. Слишком долго и пристально.

Именно в этот момент чашка у нее в руках задребезжала.

Он обернулся к ней, обнаружив источник звука.

– Нэте, ты, кажется, нервничаешь, – сказал он, глядя на ее руку. – Что-то не так?

– Да нет, а что тут может быть не так?

Нэте поставила кофе на журнальный столик рядом с креслом.

– Присаживайся, Вигго. Нам нужно с тобой поговорить о причине, по которой я попросила тебя сегодня прийти, и у нас, к сожалению, не так уж много времени. Пока ты пьешь кофе, я расскажу, что тебя ждет.

Может, он наконец усядется и перестанет разглядывать этот клочок?

Вигго взглянул на нее.

– Мне кажется, Нэте, ты как-то неестественно себя ведешь, я прав? – спросил он, наклонив голову, однако она жестом вновь попросила его сесть.

Неужели действительно так заметно? Нужно лучше контролировать свои реакции…

– Да, извини, – ответила она. – Как тебе известно, я не совсем здорова.

– Сожалею, – сказал Вигго без всякого сочувствия и опять протянул ей кусок материала. – Взгляни. Тебе не кажется похожим на нагрудный карман? Как, спрашивается, кусок нагрудного кармана мог застрять в нижней дверной петле?

Женщина взяла лоскут и вгляделась в него. Что она могла ответить?

– Понятия не имею, сама удивляюсь.

Нэте чересчур быстро перевела взгляд на гостя. «Что варится у него в голове? Что он знает?» – думала она.

Вигго нахмурился.

– Наверное, Нэте, ты немного встревожена? Уверен, что так.

Он взвесил лоскут на ладони, вперившись в нее взглядом, и морщины на лбу проступили еще более явственно.

– Я пришел на полчаса раньше, Нэте, и поэтому мне пришлось подождать под каштанами и выкурить пару сигарет. И, знаешь, что случилось?

Она медленно покачала головой. Вигго продолжал хмуриться.

– Я заметил чрезвычайно тучного мужчину. Он промчался мимо в самом ужасном костюме, какой я когда-либо видел, а я повидал немало уродливых костюмов за всю свою жизнь. Так вот, костюм был сшит ровно из такого же материала. Весьма примечательная ткань, согласна? И этот мужчина позвонил в домофон внизу. Мужчина, облаченный в точно такой же материал. – Он протянул ей предательский клочок ткани. – Довольно странное совпадение, да, Нэте?

Он сам утвердительно кивнул в ответ на свой вопрос. Затем выражение его лица изменилось.

И в этот момент она поняла, что следующий вопрос станет для нее фатальным.

– Мы должны были строго придерживаться обозначенного времени, и ты написала, что это из-за того, что у тебя назначены на сегодня другие встречи. Я понял, что ты ждала других гостей. И поэтому у меня к тебе следующий вопрос: может быть, человек в уродливом костюме – один из твоих гостей? В таком случае, почему я не видел, как он вышел из подъезда? Ведь сейчас он вряд ли скрывается где-то здесь?

Было ясно, что малейшее вздрагивание или неуверенное движение будет исчерпывающим ответом на его вопросы, поэтому она лишь улыбнулась, уверенно поднялась, вышла в кухню, открыла кладовку, склонилась над ящиком с инструментами и взяла молоток.

Нэте не успела обмотать его полотенцем, потому что Вигго уже стоял позади нее и повторял свой вопрос.

Это послужило сигналом к тому, чтобы она плавно повернулась к нему и взмахнула молотком, после чего орудие с треском поразило гостя прямо в висок.

Вигго рухнул, словно тряпочный, абсолютно безжизненно. Крови оказалось совсем немного. Увидев, что мужчина еще дышит, она взяла с журнального столика приготовленный кофе.

Он слабо закашлял, когда она раскрыла его рот и налила внутрь теплую жидкость. Но кашлять ему пришлось недолго.

Несколько секунд Нэте сидела и внимательно смотрела на него. Если бы Вигго не существовало на этом свете, все было бы иначе. Да, в общем, его больше и не существовало…

Стыд и отвращение, вызванные увиденным той ночью в «Свободе», переполняли Нэте настолько, что она была не в состоянии скрыть это.

Рита пару раз интересовалась у нее, что случилось, но Нэте замыкалась в себе. Лишь в темноте под одеялом, когда девушка уже почти засыпала, между ними происходил контакт. Точнее, та форма контакта, которой требовала Рита в обмен на свою дружбу.

Как будто Нэте нужна была эта дружба…

Ее выдал один-единственный взгляд во время забоя скота.

Кто-то из девиц, облаченных в комбинезоны для работы на скотном дворе, только что принес из загона поросенка, предназначенного для рук мясника, расположившегося посреди двора, и Рита вышла на крыльцо прачечной, чтобы поучаствовать в развлечении. Нэте как раз вышла из рукодельной комнаты сделать глоток свежего воздуха, Рита же почувствовала ее присутствие и повернула голову в сторону подруги, так что их взгляды пересеклись как раз над визжащим животным.

Атмосфера в швейной мастерской совсем допекла Нэте. Это был один из тех дней, когда рыдания застревали в горле и тоска по иной жизни выливалась в непреодолимую горечь. Поэтому взгляд, посланный ею соседке, оказался необдуманным. А взгляд, последовавший от Риты, был полон подозрений и настороженности.

– Теперь ты наконец скажешь мне, что происходит? – в тот же вечер раскричалась Рита в их комнате.

– Ты трахаешься за сигареты, я сама видела. И еще знаю, зачем тебе вот это, – с этими словами она засунула руку под Ритин матрас и выхватила оттуда металлическую штуковину, которая блокировала сигнализирующее устройство в дверной раме.

Если соседка вообще могла быть когда-нибудь шокирована, то такой момент наступил.

– Если услышу, как ты распускаешь тут слухи про меня, тебе же будет хуже. – Она погрозила пальцем. – Если ты когда-нибудь предашь меня или бросишь в беде, будешь жалеть об этом всю жизнь, ясно? – заявила она, сверкая глазами.

Так и случилось.

Впоследствии Рита претворила свои угрозы в жизнь, и для обеих девушек последствия оказались колоссальными. Потребовалось более четверти века на то, чтобы наконец свершилась месть Нэте, – и вот теперь Вигго и Рита сидят в герметичном пространстве в виде двух безжизненных тел.

Каждый перевязан в пояснице веревкой, лишенный былого блеска в глазах.

Глава 32

Ровно после того момента, когда двое полицейских повстречались с Гербертом Сёндерсковом, Миа Нёрвиг и Луисом Петерсоном, кажется, все пошло наперекосяк. Тщательно выстраиваемая в течение многих лет сеть безопасности вот-вот готова была рухнуть намного быстрее, чем рассчитывал Курт Вад.

Он всегда понимал, что его деятельность требует особой точности и сдержанности, именно поэтому его глубочайшим убеждением было, что в случае появления на горизонте какой бы то ни было угрозы ему с его окружением будет относительно просто устранить опасность на корню. И чего уж он никоим образом не мог предположить, так это того, что ему в шею станет дышать давным-давно минувшее.

Однако же, что именно раскапывали двое этих полицейских? Что-то связанное с исчезновением людей, по словам Герберта Сёндерскова. И почему же он не удосужился выяснить у Герберта все подробности, пока у него еще была такая возможность? Неужели старческое слабоумие дает о себе знать? Он надеялся, что нет. А теперь они с Миа как сквозь землю провалились. Герберт не прислал ни единой фотографии, подтверждающей их местонахождение, как приказал Курт, а это могло означать лишь одно…

Нет, как бы то ни было, он должен был предвидеть. Должен был знать заранее о том, что этот убогий канцелярский служащий Герберт не имеет достаточно мужества, чтобы совершить необходимый поступок, когда возникнет критическая необходимость.

Курт сделал небольшую паузу в своих размышлениях и покачал головой. Он снова проявил слабость: позволил своим мыслям свободно катиться куда придется. Раньше подобного с ним не случалось. Нужно быть поосторожнее. Ибо кто вообще сказал, что у Герберта недостаточно мужества для того, чтобы убить Миа? Ведь существовало множество других способов избавиться от проблемы, нежели то, что он непосредственно приказал сделать. Возможно, когда-нибудь в какой-нибудь придорожной канаве обнаружат гниющие трупы Герберта и Миа рука об руку. Ибо – разве не самоубийство было бы лучшим решением в их ситуации? По крайней мере, и сам Курт был не так уж далек от этой мысли, тем более если весь надвигающийся хаос закрутится главным образом вокруг его собственной персоны. Так что он знал некоторые замечательные и безболезненные способы покинуть этот мир.

И что будет потом? Он уже стар, Беата больна. Его сыновья – прекрасно устроенные в жизни и свободные люди. Так не идет ли речь в первую очередь о «Чистых линиях»? О том, чтобы остановить распутство и пошлость, угрожающие датскому обществу? Разве данная партия не является главным делом его жизни? Партия и «Секретная борьба»…

Нет, ему предстоит оборонять свои идеалы в течение того короткого периода, какой у него остался. Потому что наблюдать, как дело жизни разрушается до самых основ, – все равно что никогда не существовать на свете. Как будто уходишь из мира бездетным, не оставив никакого следа после себя. Получится, что все многолетние мысли и ценности оказались бесполезными. Что все риски и разумные амбиции были напрасны. Эта мысль была для Курта невыносима, и она пробудила в нем решимость к борьбе. Любое средство будет оправданно в его намерении избежать того, чтобы полицейские расследования помешали «Чистым линиям» пробиться в фолькетинг. Абсолютно любое.

Именно поэтому мужчина принял необходимые меры предосторожности и запустил цепочку смс-сообщений, которые поручали всем членам «Секретной борьбы» неукоснительно выполнить резолюцию после общего собрания: все должно быть сожжено! Все записи, заметки, вся корреспонденция. Всё! Документация за пятидесятилетний период работы должна была с пламенем и дымом устремиться к небесам в тот же день.

Своих собственных архивов Вад не опасался. Они в полной безопасности хранились в потайной каморке в сарае. Там же лежала подробная инструкция для Микаэля, как следует поступить с архивом после его смерти. Курт уже обо всем позаботился.

«Хорошо, что я инициировал сжигание», – подумал он чуть позже тем же субботним вечером, когда зазвонил его стационарный телефон.

Звонил Касперсен.

– Я поговорил с нашим контактным лицом из «Стейшн-Сити» и раздобыл кое-какую информацию о полицейских, побывавших у Нёрвига. Информация не слишком обнадеживающая…

Далее он рассказал, что вице-комиссар полиции Карл Мёрк и его ассистент Хафез эль-Ассад привязаны к так называемому отделу Q копенгагенского полицейского управления. Впрочем, последний, по всей видимости, не имеет специального полицейского образования, зато имеет невероятную интуицию, о которой уже начали ходить слухи в высших полицейских кругах.

Курт покачал головой. Араб! Господи, как ненавистна ему была мысль о том, что цветной будет совать нос в его дела… Уже одно только это!

– В общем и целом, по сведению нашего контакта, этот отдел Q под руководством Карла Мёрка с ужасным названием «Отдел по делам особой важности» может представлять довольно существенную угрозу. Ибо, хотя наше контактное лицо с неохотой признает это, они работают более эффективно, чем большинство других отделов. Обнадеживает тот факт, что они в основном функционируют автономно, и потому другие отделы вряд ли в курсе их текущей работы.

Сказанное Касперсеном внушило Курту опасения и заставило всерьез задуматься. Не в последнюю очередь его взволновало то, что особенностью отдела Q явно было поднимать всякую грязь из прошлого.

Касперсен сказал, что задал вопрос о степени уязвимости тех двух сотрудников, и человек из «Стейшн-Сити» упомянул, что над Карлом Мёрком в данный момент нависло неприятное дело, которое в худшем случае обернется для него освобождением от должности, однако, по мнению того же самого лица, сейчас это дело находится в чрезвычайно компетентных руках в управлении, в связи с чем им не так просто будет манипулировать. Но даже если и можно попытаться это сделать, на отстранение от должности уйдет не менее недели, а ведь столько времени у них в распоряжении не было. Возможно, удастся разузнать об обстоятельствах устройства на работу Хафеза эль-Ассада и обнаружить там кое-какое нарушение. На него можно будет сделать упор, но ведь и это займет время. Опять-таки времени-то у них и не было…

К сожалению, контакт был прав. Если что-то предпринимать, то прямо сейчас.

– Касперсен, попроси человека из «Стейшн-Сити» прислать мне на электронную почту пару фотографий этих легавых, – завершил Курт беседу.

Он только что открыл почту и теперь пристально изучал лица двух мужчин. Они натянуто улыбались, словно фотограф бросил какую-то шутку, или просто выражали высокомерие. Они очень разные, как день и ночь. Неопределенного возраста; вероятно, Карл Мёрк все же чуть старше своего ассистента, однако Курту сложно давалось определение возраста у арабов.

– Вам, идиоты, не удастся остановить нас, – произнес он и хлопнул ладонью по экрану ровно в тот момент, когда зазвонил мобильный.

На связи был водитель.

– Да, Микаэль, ты перенес картотеку Нёрвига в дом?

– Я сожалею, но вынужден ответить отрицательно, господин Вад.

Карл нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что два человека в темно-синем «Пежо-607» меня опередили. И я бы не удивился, если б оказалось, что они из полиции. По темпу работы их можно легко опознать.

Курт покачал головой. Нет-нет, это не шло ни в какие ворота, невозможно было допустить такое.

– Араб и белый? – спросил он, уже зная ответ.

– Вынужден признать, что вы правы.

– Опиши их.

Он рассматривал лица на мониторе, пока Микаэль вел свой рассказ. У него зоркий глаз, у этого парня. И в данный момент разворачивалась настоящая катастрофа, потому что все сходилось.

– Сколько они забрали с собой?

– Простите, но я не знаю. Однако четыре шкафа картотеки, которые вы мне описали, оказались пусты.

Новости были просто ужасающие.

– Ладно, Микаэль. Мы должны заполучить тех двоих любым способом. А если не удастся, нам придется стереть их с лица земли, ясно?

– Да, я должен заручиться поддержкой нескольких товарищей, чтобы как следует подготовиться.

– Хорошо. Выясни, где живут легавые, и не спускай с них глаз круглые сутки, чтобы мы могли их взять, как только представится возможность. Когда наступит соответствующий момент, звоните мне, чтобы получить добро, договорились?

Касперсен явился к Курту через несколько часов. Никогда еще он не выглядел настолько обеспокоенным. Это был беспардонный адвокат, который обычно, не моргнув глазом, лишал мать-одиночку с пятью детьми последних грошей и передавал деньги ее бывшему мужу, подозреваемому в бытовом насилии.

– Боюсь, Курт, что раз Миа Нёрвиг и Герберт Сёндерсков сейчас отсутствуют и не в состоянии подать заявление в полицию, нам будет чрезвычайно сложно предпринять какие-то шаги по конфискации украденных архивных материалов. Микаэль ведь не смог сфотографировать момент совершения преступления?

– Он приехал слишком поздно. Иначе, видимо, уже прислал бы нам улики, как думаешь?

– А соседка ничем не смогла помочь?

– Нет; сказала только, что у нее были два полицейских из Копенгагена. Но, естественно, она сможет опознать их, если возникнет необходимость. С ними ведь не должно возникнуть осложнений?

– Конечно, нет. Однако прежде, чем мы дойдем до этапа конфискации, материалы наверняка успеют просочиться в самые глубины полицейского управления, не сомневайся. У нас ведь нет никаких прямых доказательств того, что именно они являются ворами.

– Отпечатки пальцев?

– Нет, точно не пойдет. Они же накануне побывали дома у Нёрвига абсолютно законным образом. К сожалению, наука пока еще не дошла до того, чтобы определять точное время, когда именно были оставлены отпечатки пальцев.

– В таком случае выход у нас, видимо, остается несколько более радикальный, нежели хотелось бы. Я уже практически запустил машину. Осталось только дать сигнал.

– Курт, ты имеешь в виду убийство? В таком случае, боюсь, я откажусь от участия в дальнейшей беседе.

– Успокойся, Касперсен, я не собираюсь вмешивать в дело тебя. Но ты должен понимать, что предстоящий период времени будет более жестоким и тебе, вероятно, придется взять кое-что на себя.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал. Если все закончится, как можно предположить сейчас, станешь во главе политической партии и вступишь в наследство в отношении недвижимости на Брёндбюостервай, понятно? Все должно пройти бесследно, а под этим я подразумеваю в том числе и то, что я, само собой разумеется, не собираюсь участвовать в даче показаний, если вдруг до этого дойдет. Жребий брошен.

– Курт, не дай бог. В первую очередь нам нужно попытаться забрать папки, не так ли? – ответил Касперсен.

Он следовал золотому правилу адвокатов. О том, что не подлежит дискуссии, не стоит и упоминать.

– Я свяжусь с человеком из «Стейшн-Сити». Будем исходить из того, что в данный момент времени бумаги находятся в полицейском управлении. По моим сведениям, отдел Q находится в подвале, ночью там никого нет, так разве не проще простого будет человеку из «Стейшн-Сити» получить доступ к архивам Нёрвига?

Курт посмотрел на него с облегчением. Если все пройдет удачно, проблемы будут решены.

В подобном состоянии ума он пребывал недолго, ибо несколькими мгновениями позже ему позвонил Вильфрид Лёнберг, который возбужденным голосом рассказал о том, что двое полицейских явились к нему в частные владения.

Курт включил громкую связь, чтобы Касперсен тоже мог слышать. Для него также многое было поставлено на карту.

– Они выросли передо мною за одну секунду без всякого предупреждения. А я в тот момент как раз сжигал бумаги. Если бы я не оказался достаточно проворен и не бросил бы в огонь все разом, наша игра была бы проиграна. Остерегайся их, Курт. Не успеешь ты оглянуться, они окажутся у тебя или еще у кого-нибудь с передовой. Необходимо в очередной раз предупредить народ.

– Зачем они явились к тебе?

– Понятия не имею. Думаю, просто хотели на меня посмотреть. И пришли-то как раз вовремя… Теперь они в курсе, что что-то происходит.

– Я немедленно организую новую цепь смс-оповещений, – сказал Касперсен и отошел в сторону.

– Они тщательно подошли к делу, Курт. На самом деле, я думаю, в первую очередь они охотятся за тобой, но, поверь, они и обо всем остальном знают больше, чем надо. Они мало говорили конкретно, помимо того что назвали «Бенефис» и упомянули некую Нэте Германсен. Это имя тебе о чем-то говорит? Они собирались отправиться на Нёрребро, чтобы с нею побеседовать. Вероятно, они уже на пути к ней.

Курт вытер лоб. Воздух вокруг вдруг стал каким-то сухим.

– Да, я прекрасно знаю, кто такая Нэте Германсен, и меня удивляет, что она до сих пор жива… впрочем, это поправимо. Давай посмотрим, как все будет развиваться в ближайшие двадцать четыре часа. Принимая во внимание твои последние слова, похожие на правду, вероятно, речь идет лично обо мне. Не знаю почему, да и не хочу знать.

– О чем ты? Наверняка ты в курсе.

– Я говорю лишь о том, что прежде чем мы успеем оглянуться, все будет кончено. Позаботьтесь о «Чистых линиях», остальное возьму на себя я.

После того как Касперсен ушел, явно обремененный мыслями о событиях последних дней, Курт перезвонил Микаэлю и проинформировал его, что если они поторопятся, то могут застать полицейских на Пеблинге Доссеринг. Оттуда и можно будет установить слежку.

Полтора часа спустя Микаэль отзвонился и сообщил, что, к сожалению, они опять опоздали, но на парковке перед домом Карла Мёрка был размещен человек, констатировавший, что Мёрк вернулся домой. Правда, Хафезу эль-Ассаду удалось улизнуть. Квартира, заявленная в регистре народонаселения в качестве адреса его проживания, оказалась пустующей.

Ранним утром воскресенья Курт вызвал дежурного врача. Глубокие вздохи и прерывистое дыхание Беаты, лежащей рядом с ним в кровати, в последние часы усугубились.

– Да, Курт Вад, – сказал врач, хорошо известный своей успешной практикой в Видовре. – То, что вы и сами понимаете, исходя из своего медицинского опыта, и в чем вы уже признались мне по телефону, я, к сожалению, вынужден подтвердить – вашей супруге осталось не так много времени. Сердце совершенно изношено, так что сейчас счет идет на дни, если не на часы. Вы уверены, что не хотите вызвать «Скорую»?

Вад пожал плечами.

– А какой смысл? – сказал он. – Нет, я буду с нею до последнего. Но все равно спасибо.

Когда они остались одни, он лег в постель рядом с нею и нащупал под одеялом ее руку. Эту миниатюрную ручку, которая так часто гладила его по щеке. Любимую маленькую ручку…

Курт взглянул в сторону балкона на рассвет и на мгновение пожелал иметь собственного бога. Тогда он мог бы помолиться про себя за свою любимую и за последние дни. Ибо еще три дня назад он был готов к данной неизбежности, как и готов был жить после этого дальше. Но теперь все изменилось.

Мужчина посмотрел на стакан со снотворным. Сильнодействующие крошечные таблетки, легко глотаются. Процедура займет не более двадцати секунд. На мгновение он улыбнулся сам себе. Еще минута, конечно же, потребуется на то, чтобы принести стакан воды.

– Как считаешь, мне лучше принять их сейчас, моя милая? – прошептал он и прижал к себе ее руку.

Ах, если бы она только могла ответить… Как же было одиноко!

Курт нежно погладил ее тонкие волосы. Как часто он восхищался ими, когда она причесывалась перед зеркалом, и свет заставлял их блестеть… Как быстро пронеслась жизнь…

– О, Беата… Я любил тебя всем сердцем. Ты была и остаешься светом моей жизни. Если бы я мог еще раз прожить свою жизнь рядом с тобой, я бы непременно это сделал. Каждую секунду. Если бы ты только могла проснуться хоть на мгновение, чтобы услышать меня, мой дорогой, милый друг…

Затем он повернулся к ней и прижался к слабо дышащему, увядшему, но самому восхитительному телу, какое он когда-либо видел.

Было почти двенадцать, когда Курт проснулся. Какой-то звон отозвался у него в затылке.

Он слегка приподнял голову и без облегчения обнаружил, что грудь Беаты все еще слабо вздымалась. Разве не могла она просто умереть, не вынуждая его смотреть на агонию?

Вад покачал головой от этой мысли.

«Крепись, Курт», – подумал он про себя. Как бы то ни было, Беата не должна умереть в одиночестве. Просто не должна, и всё.

Мужчина посмотрел на улицу сквозь двери балкона. Было по-ноябрьски серо и ветрено, шумели нагие ветки сливы.

«Неприятный день», – подумал он и потянулся к двум своим мобильным. Что же его разбудило?

Сообщений не было. Тогда Вад тронул дисплей стационарного телефона и обнаружил на нем номер, не сразу опознанный.

Нажатием на определенную кнопку он активировал функцию автоматического перенабора номера, а спустя несколько секунд понял, что лучше бы этого не делал.

– Сёрен Брандт, – прозвучал из трубки голос, который он совершенно не желал слышать.

– Нам не о чем с вами говорить, – холодно произнес Курт.

– А я думаю наоборот. Я бы хотел поинтересоваться, читали ли вы в моем блоге о самоубийстве Ханса Кристиана Дюрмана?

Человек на другом конце провода замолчал на мгновение, чтобы дать ему ответить на поставленный вопрос, но ответа так и не получил.

Проклятый ублюдок и проклятый Интернет…

– Я поговорил со вдовой Дюрмана, – продолжил журналюга. – И она весьма озадачена поступком своего мужа. У вас есть какие-нибудь комментарии на этот счет?

– Абсолютно никаких. Я плохо знал его. И, послушайте хорошенько, я пребываю в глубокой скорби. Моя супруга находится на смертном одре. Если вы проявите хоть немного порядочности и теперь оставите меня в покое, мы могли бы побеседовать в другой день.

– Мне очень жаль. Я, помимо прочего, получил информацию о том, что вы находитесь в центре внимания полиции в связи с неким делом о пропаже без вести. Но я так понимаю, что вы и это откажетесь комментировать, я прав?

– Какая пропажа без вести? – Курт никак не мог взять в толк, о чем шла речь, причем слышал об этом уже не в первый раз.

– Ну, такова тема вашего общения с полицией. Но, насколько я успел понять, они проявляют большую заинтересованность в обмене со мной сведениями о вопиющей преступной деятельности «Секретной борьбы». И в связи с этим задам вам последний вопрос: входит ли в ваши с Вильфридом Лёнбергом намерения протащить в программу «Чистых линий» такие вещи, как, например, принудительные аборты?

– О-ох, избавьте меня от подобной клеветы. Можете не сомневаться, я улажу все дела с полицией. И если вы опубликуете что бы то ни было без соответствующей документации, вам обойдется это в копеечку, обещаю вам.

– Договорились. Документации у меня на данный момент предостаточно, но благодарю вас за предоставленные комментарии. Теперь у меня есть кое-что для трансляции в виде прямой речи.

После этого он положил трубку. Он положил трубку… Курт был в ярости.

О какой документации могла идти речь? Неужто сведения из картотеки Нёрвига действительно распространились настолько стремительно? Нужно будет устроить этому подонку Брандту веселую жизнь.

Он взял в руки засекреченный мобильный и набрал номер Касперсена.

– Что там с ночным посещением полицейского управления?

– Боюсь, ничего хорошего. Наш человек проник туда без проблем, однако, спустившись в подвал, был остановлен тем самым Хафез эль-Ассадом. По-видимому, он там ночует.

– Проклятие! Ты думаешь, он сторожит картотечные папки?

– Боюсь, что да.

– Касперсен, почему ты не позвонил и не сказал об этом мне?

– Я звонил. Утром – неоднократно. Не на тот номер, с какого ты звонишь мне сейчас, на другой.

– Я временно не пользуюсь своим айфоном. В целях безопасности.

– Но я звонил и на стационарный телефон.

Курт протянул руку и дотронулся до дисплея. Все верно. Перед разговором с Сёреном Брандтом зарегистрировано несколько пропущенных вызовов. С восьми утра Касперсен звонил практически каждые двадцать минут. Неужели он и правда так крепко заснул под боком у Беаты? И будет ли это их последний в жизни совместный сон?

Вад прервал разговор и посмотрел на Беату, задумавшись.

Уничтожить придется всех троих, иного выхода просто не было. Араба, Карла Мёрка и Сёрена Брандта. За Нэте Германсен он возьмется как-нибудь в другой раз – она не представляла собой настолько серьезную угрозу, как остальные.

Курт набрал номер Микаэля на засекреченном мобильном.

– Мы можем выследить Сёрена Брандта?

– Думаю, что да. В данный момент он находится на даче в Хёве, улица номер пять.

– Откуда нам это известно?

– Мы наблюдаем за ним ровно с того момента, когда он прервал генеральное собрание.

Курт улыбнулся. Впервые за день.

– Прекрасно, Микаэль, очень хорошо. А что насчет Карла Мёрка? Вы проверили его местонахождение?

– Проверили. Сейчас он подходит к парковке перед своим домом. Наш человек следит за ним. Отличный специалист, бывший сотрудник полицейской разведки. Но я до сих пор не знаю, где араб.

– Ну, об этом я могу тебе рассказать. Он находится в подвале полицейского управления. Так что поставь там человека на наблюдательный пункт у почтового офиса, пусть будет начеку, когда объект покинет здание. И еще, Микаэль…

– Да.

– Когда ночью дома у Карла Мёрка все заснут, должен произойти несчастный случай. Тебе ясно?

– Пожар?

– Да. Пускай начнется на кухне. Взрыв, много дыма. И скажи нашим людям, пусть позаботятся о том, чтобы скрыться незамеченными.

– Я, наверное, сам всем займусь.

– Хорошо. Продумай прикрытие получше и побыстрее уходи оттуда.

– Непременно. А что с Сёреном Брандтом?

– На него натрави своих собак прямо сейчас.

Глава 33

Карл проснулся от того, что кто-то его основательно тормошил.

Приоткрыв глаза, он обнаружил склонившуюся над ним расплывающуюся фигуру. Собираясь подняться с кровати, он ощутил головокружение и вдруг непонятным образом оказался на полу рядом с постелью. Вокруг явно творилась какая-то галиматья.

Затем Мёрк с удивлением услышал свист ветра, доносившийся из распахнутого окна, и почувствовал запах газа.

– Я разбудил Йеспера, – крикнул кто-то в коридоре. – Его рвет, что мне делать?

– Поверни парня на бок. Ты открыл окно? – прокричал в ответ черноволосый мужчина, стоявший рядом с Карлом.

Полицейский ощутил несколько пощечин.

– Карл, постарайся посмотреть на меня. Сфокусируй на мне свой взгляд, понимаешь? Ты в порядке?

Тот кивнул, совсем не уверенный в этом.

– Ты должен спуститься вниз. Здесь все еще слишком много газа. Ты можешь сам идти?

Он медленно поднялся на ноги, шатаясь вышел в коридор и взглянул на лестницу, представшую перед ним длинным, бесконечным склоном. Лишь когда Карл оказался на стуле рядом с открытой дверью в сад, контуры и формы постепенно стали проясняться и обретать смысл.

Он уставился на возлюбленного Мортена, стоявшего рядом.

– Черт возьми, – прогнусавил Карл. – Ты еще тут? Ты что, переехал ко мне?

– Думаю, мы все должны порадоваться этому, – сухо прозвучало с постели Харди.

Мёрк обратил туповатый взгляд в сторону кровати.

– Что тут произошло?

На лестнице раздался грохот, и Мортен втащил в комнату Йеспера, который выглядел значительно хуже, чем когда вернулся домой после двухнедельного нон-стопа на острове Кос.

Мика показал на кухню.

– Кто-то проник в дом с весьма дурными намерениями.

Карл с трудом поднялся и прошел в кухню.

Он сразу заметил на полу большой газовый баллон, из новых, пластиковых. Такого у него не было, ибо старые добрые баллоны, стоявшие в саду рядом с барбекю, никогда его не подводили. И почему вдруг к контроллеру одного из них подсоединен кусок шланга?

– Откуда все это взялось? – поинтересовался Мёрк.

Он все еще не оправился от ошеломления, а потому не в состоянии был вспомнить имя парня, стоявшего рядом.

– Этих предметов тут не было около двух часов ночи, когда я решил проверить состояние Харди, – ответил тот.

– Харди?

– Да, он сильно отреагировал на вчерашнее лечение. Потливость, головная боль… Хороший знак, что он настолько чувствителен к моей стимуляции. Благодаря ему мы все остались живы.

– Нет, Мика, жизнь нам спас ты, – крикнул с постели больной.

А, точно, вот как его зовут. Мика.

– Объясни-ка, – сказал Карл, бездумно повинуясь инстинкту полицейского.

– Я проведывал Харди каждые два часа со вчерашнего вечера. И рассчитывал продолжать свои наблюдения в течение суток или двух, чтобы точно установить, что с ним происходит. Полчаса назад у меня зазвонил будильник, я проснулся и почувствовал запах газа, что показалось мне довольно странно для подвала, а поднявшись на первый этаж, я чуть не потерял сознание. Я перекрыл баллон, открыл окна, а потом обнаружил, что на плите стоит кастрюля, а из нее валит дым. Заглянув туда, я увидел, что она совершенно сухая, если не считать капли оливкового масла на самом дне, а сверху лежит подгоревший рулон бумажных полотенец. То есть бумага-то и чадила.

Он махнул в окно.

– В ту же секунду я вышвырнул рулон на улицу. Приди я мгновением позже, бумага бы уже загорелась.

Карл кивнул своему коллеге из пожарно-технического отдела Эрлингу Хольму. Строго говоря, здесь был не его округ и не его компетенция, но Карл не пожелал вмешивать сюда полицию Хиллерёда, а Эрлинг жил всего в пяти километрах от него, в Люнге.

– Карл, все было тончайше продумано. Двадцать-тридцать секунд – и бумага заполыхала бы вовсю и воспламенила бы газ. А насколько я могу судить по весу баллона, утечка действительно произошла серьезная. По моим подсчетам, с таким большим контроллером и мощным шлангом на все про все потребовалось бы минут двадцать. – Он покачал головой. – Поэтому злоумышленник не включил плиту на максимум. Он рассчитал все таким образом, чтобы весь дом наполнился газом, прежде чем произойдет взрыв.

– Не так уж сложно понять, что могло бы произойти потом, Эрлинг, правда?

– Ну да, вероятно, отделу Q пришлось бы подыскивать себе нового начальника.

– Взрыв был бы большим?

– И да и нет. Но он был бы эффективным: все комнаты в доме, все имущество враз было бы охвачено пламенем.

– Наверное, мы с Йеспером и Харди к тому моменту уже умерли бы от отравления газом.

– Вряд ли. Газ не токсичен. Но головной боли избежать не удалось бы. – Он усмехнулся. Какой-то неприятный юмор у этих пожарных. – Вы бы сгорели в одно мгновение, а из подвала вообще не удалось бы никому выбраться. А самое жуткое в этой истории вот что – вовсе не факт, что нам, техническим специалистам, удалось бы доказать, что за пожаром стоит какой-то криминал. Мы бы совершенно точно локализировали источник огня, то есть обнаружили бы газовый баллон и загоревшуюся кастрюлю, однако с таким же успехом это мог бы оказаться несчастный случай. Следствие беспечности, столь часто проявляемой в нашу эпоху гриля. Честно признаюсь: думаю, преступнику удалось бы избежать наказания.

– Пусть окажется иначе.

– Есть у тебя какие-нибудь идеи, кто это мог сделать, Карл?

– Да. Кто-то с отмычкой. С внешней стороны на замке видны следы. Кроме этого, я ничего не знаю.

– Какие-то подозрения?

– О, их всегда в избытке…

Карл поблагодарил Эрлинга и убедился, что все обитатели его жилища в порядке, прежде чем наскоро обошел соседей, чтобы поинтересоваться, слышали ли они какой-нибудь шум. Большинство из них выглядели сонными и проявили раздражительность, а кто бы повел себя иначе в пять утра? Но в целом почти все перепугались и выразили свое сочувствие. Только не оказали никакой помощи в идентификации личности преступника.

Не прошло и часа, как принеслась Вигга с волосами, торчащими во все стороны, и Гюркамалем в неизменном тюрбане, с крупными белыми зубами и длинным шлейфом бороды.

– Боже, – простонала она. – С Йеспером все в порядке?

– Да, если не считать того, что он облевал весь диван и кровать Харди и впервые за долгое время выразил потребность увидеться с матерью.

– О, господи, бедняжка… – Ни слова о самочувствии Карла.

Таким образом обозначилась четкая разница между будущим экс-супругом и родным сыночком.

Ее хныканье касательно отпрыска отошло на второй план, когда раздался звонок в дверь.

– Если это та самая сволочь явилась с очередным газовым баллоном, – крикнул Харди, – скажите, что у нас еще кое-что осталось в первом. Пускай объявляется не ранее следующей недели.

«Что, черт возьми, Мика сотворил с этим человеком?» – подумал Карл и открыл входную дверь.

Девушка, представшая перед ним, была совершенно бледной от недосыпа, с фиолетовыми кругами под глазами; губу ее украшал пирсинг. Ей было не более шестнадцати.

– Привет, – поздоровалась незнакомка и махнула рукой в направлении дома соседа Кенна, стоящего напротив, чуть не вывихивая себе от смущения конечность. – В общем, я девушка Петера, мы зависли в одном из молодежных клубов, так что мне пришлось ночевать у него, потому что сама я из Блоустрёда, а автобусы так поздно уже не ходят. Мы вернулись несколько часов назад, и Кенн спустился к нам в подвал, после того как вы побывали у него и пытались выяснить, не заметил ли он ночью чего-нибудь странного у вашего дома. Он рассказал нам, что случилось, и мы ответили, что кое-что мы видели, когда возвращались домой; тогда Кенн попросил меня пойти к вам и все рассказать.

Карл поднял брови. Учитывая такой поток слов, нельзя было назвать ее такой уж сонной.

– Так. Ну говори, что ты такое видела?

– Я видела мужчину у вашей двери, когда мы проходили мимо дома. Я спросила у Петера, знает ли он его, но он был слишком занят другими вещами, чтобы смотреть по сторонам. – Она хихикнула.

Карл насторожился.

– Как выглядел мужчина? Ты обратила внимание?

– Да, он ведь стоял у двери, там довольно хорошо освещено. Создалось впечатление, что этот странный тип возится с замком, но он не оборачивался, так что лица я не видела.

Карл почувствовал, как у него чуть обвисли плечи.

– Парень был довольно высокий и, судя по всему, неплохо сложен, в очень темной одежде. На нем было пальто или длинная ветровка. И черная шапка, примерно как у Петера. А из-под шапки немного виднелись очень светлые волосы. Почти белые. А еще рядом стояла какая-то бутылка или что-то типа того.

«Очень светлые волосы», – сказала она, вот и всё, но и этого оказалось вполне достаточно.

Если Карл не ошибался, светловолосый пособник Курта Вада, которого он видел в Хальсскове, обладал множеством талантов, помимо вождения фургона.

– Спасибо, – поблагодарил Карл. – У тебя глаз-ватерпас, и я не могу не порадоваться этому. Хорошо, что ты к нам зашла.

Девчонка застенчиво переминалась с ноги на ногу.

– Может, ты успела заметить, были ли на нем перчатки?

– Ах да, – согласилась она, прекратив беспорядочные движения. – Правильно. Были. С отверстиями на суставах.

Карл кивнул. Значит, его коллегам не придется снимать с газового баллона отпечатки пальцев. Оставалось только выяснить, где был куплен баллон, в целесообразности чего Мёрк сильно сомневался, ибо явно в обращении находился не единственный подобный экземпляр.

– Если тут всё в порядке, я поеду в управление, – сказал он в следующее мгновение, войдя в гостиную, но Вигга бросилась к нему.

– Сначала только подпиши вот здесь. Одна копия для тебя, вторая – для администрации, а третья – для меня, – сказала она, положив все три листка на обеденный стол.

Каждый из них был озаглавлен «Договор о разделе имущества».

Карл наскоро прочитал документ. Именно то, о чем они договорились днем ранее. Значит, он избавлен от этой работы.

– Отлично, Вигга. Ты все правильно поняла. В плане денег, посещений твоей матери и так далее. Властям наверняка будет приятно узнать, что ты предоставляешь мне право на восьминедельный отпуск. Весьма щедро с твоей стороны. – Он язвительно рассмеялся и поставил подпись рядом с ее каракулями.

– И еще свидетельство о расторжении брака, – с этими словами она пододвинула ему более официальный документ, под ним он также расписался.

– Спасибо, мой бывший любовник, – почти фыркнула Вигга.

Сладко сказано, однако слово «любовник» совсем некстати заставило его вспомнить о Рольфе Моны. Разочарование еще не переосмыслилось им, потому что Мона была не кто попало. Ему потребуется время.

Он фыркнул про себя. «Бывший любовник», так назвала его Вигга. Не мелковато ли прощальное слово для столь бурного и экзотического брака, который прожили они с Виггой? Ему так показалось.

Она передала бумаги улыбчивому Гюркамалю. Тот, как по команде, протянул руку Карлу и кивнул.

– Спасибо за жену, – сказал он со смешным акцентом.

Таким образом, сделка состоялась.

Вигга улыбнулась.

– Ну вот, с документами все улажено; теперь ставлю тебя в известность, что на следующей неделе я переезжаю к Гюркамалю в продуктовую лавочку.

– Ну да, там наверняка будет теплее, чем на летней даче. По крайней мере, я надеюсь на это, – ответил Карл.

– Потому что я буквально накануне вечером продала свой летний домик за шестьсот тысяч, и, думаю, вправе оставить себе те сотни тысяч, полученные сверх стоимости, указанной в нашем договоре. Что скажешь?

Карл потерял дар речи. Значит, Куркумаль действительно обучил ее деловой хватке быстрее, чем способен бегать дромадер, выражаясь терминологией Ассада.

– Хорошо, что я на тебя наткнулся, Карл, – сказал Лаурсен, повстречавшись с Мёрком на лестнице. – Не поднимешься со мной?

– Конечно. Правда, я вообще-то собирался зайти к Маркусу Якобсену…

– Я только что из кабинета шефа, он просил принести ему туда еды. Он проводит совещание. У тебя все в порядке? – спросил Лаурсен по дороге на верхний этаж.

– Отлично. Если не считать того, что сегодня понедельник, что моя почти уже бывшая жена меня обобрала, возлюбленная трахается с другим, все имущество отравлено газом, а дом чуть не взорвался минувшей ночью, плюс ко всему еще все это дерьмо, навалившееся на меня в управлении, – да, в остальном все в порядке. По крайней мере, хоть понос кончился.

– Ну и хорошо, – отреагировал на эту тираду Лаурсен, поднимавшийся на три ступеньки впереди. Он не расслышал ни хрена. – Теперь послушай, – сказал он, когда они устроились в примыкающей к кухне комнате посреди холодильников и всевозможных овощей. – Дело о фотографии с тобой, Анкером и жертвой строительного пистолета продвинулось. Снимок где только не успел побывать на анализе, и могу тебя утешить тем, что большинство экспертов считают его цифровой компиляцией нескольких разных фото.

– Ну да, именно это я все время и говорил. Тут явный заговор. Возможно, он исходит от того, кого я когда-то потревожил. Ты-то знаешь, насколько мстительны могут быть обезвреженные нами бандиты. Некоторые могут годами сидеть в тюрьме и замышлять свою месть, так что такое иногда случается. По крайней мере, я не знаю никакого Пита Босвелла, которого пытаются на меня повесить.

Лаурсен кивнул.

– Фотография абсолютно лишена пикселей. Создается впечатление, что на ней слились мельчайшие компоненты. Я никогда не видел ничего подобного.

– И что это означает?

– Тут-то и кроется проблема. Потенциальные границы между скомбинированными снимками не видны. Возможно, это несколько фотографий, склеенных между собой, а затем перефотографированных до бесконечности – например, каким-нибудь поляроидом, – а потом самую последнюю фотографию взяли и пересняли аналоговой пленочной камерой и после этого проявили. Однако компиляция могла быть замутнена в фоторедакторе на компьютере после сканирования, а затем уже выведена на фотобумагу. Они не знают. Они не могут определить происхождение бумаги.

– Бо?льшая часть твоих слов для меня полная тарабарщина.

– Конечно, сегодня есть множество возможностей. Ну да, точнее, и несколько лет назад было, когда Пит Босвелл еще числился в рядах живых.

– Но ведь, кажется, все хорошо, разве нет?

– Гм, именно поэтому я привел тебя сюда. – Лаурсен протянул Мёрку пиво, от которого тот отказался. – Все же официального заключения пока нет, и на самом деле далеко не все сотрудники технического отдела согласны в том, что фото скомпилировано. Все, что я сказал, еще ничего не доказывает, – лишь то, что фото весьма странное. Некоторые считают, что кто-то пытался удалить доказательства компиляции снимка.

– Так что же все это означает? Они по-прежнему надеются выставить меня за дверь? Ты пытаешься предупредить меня об отстранении от должности?

– Нет. Я пытаюсь сказать, что данное дело требует времени. Однако, думаю, лучше Терье сам тебе все объяснит. – Он выглянул в столовую. – Терье Плуг здесь? Да, каждый день в одно и то же время, если у него нет срочных дел… Один из моих завсегдатаев, так что будь с ним вежлив.

Карл нашел Терье в самом дальнем углу.

– Мы играем в прятки? – спросил он, подсаживаясь к нему и располагая свои локти в непосредственной близости от в высшей мере политкорректной тарелки с овощами.

– Карл, хорошо, что ты пришел. В последнее время тебя непросто застать. Лаурсен рассказал тебе о снимке?

– Да. И очевидно, я еще не оправдан.

– Оправдан? Насколько мне известно, тебя пока еще ни в чем не обвинили, или я ошибаюсь?

Мёрк покачал головой.

– Нет, официально – нет.

– Ну и хорошо. Дело вот в чем: следователи, занимающиеся убийствами в механической мастерской в Сорё, плюс те, кто расследует убийства в голландском Шидаме, плюс я скооперируемся на несколько недель, а может, и месяцев, чтобы сопоставлять все улики, рассказы очевидцев и факты в многочисленных делах, где фигурирует строительный пистолет.

– А сейчас ты скажешь, что я должен быть вызван в качестве свидетеля.

– Пока нет.

– Меня в чем-то обвиняют, ведь так?

– Карл, успокойся. Мы прекрасно понимаем, что кто-то хочет втоптать тебя в грязь, поэтому никто тебя ни в чем не собирается обвинять. Но когда мы дойдем аж до выработки совместного рапорта, я бы очень хотел, чтобы ты дал свою оценку.

– Ага. И это невзирая на отпечатки пальцев на монетах, странные фотографии и подозрения Харди о том, что Анкер каким-то образом связан с черным человеком, а я, возможно, был знаком с Георгом Мэдсеном?

– Вот именно, Карл. Я уверен, что ты выиграешь больше остальных, если дело будет расследовано со всей тщательностью.

Он похлопал коллегу по тыльной стороне ладони. Еще немного, и можно было растрогаться.

– Максимум усилий и честности проявлено со стороны полиции, чтобы все происходило как должно, и я думаю, Карл, следует уважать Терье за это, – сказал начальник отдела убийств.

В угловом офисе еще воняло творениями Лаурсена из «меню дня». Неужто фру Сёренсен настолько помягчела, что даже позволила грязным тарелкам стоять в кабинете Маркуса Якобсена более пяти минут после того, как была положена последняя вилка?

– Ну да, это все прекрасно, – кивнул Карл. – И слегка действует на нервы, ибо, признаюсь откровенно, меня уже все достало.

Маркус кивнул в ответ.

– Да, я говорил с Эрлингом из пожарных техников. Я слышал, тебе нанесли неожиданный ночной визит.

– Ничего серьезного не случилось.

– Ну, ничего себе!.. Но почему все-таки это произошло, Карл?

– Потому что кто-то захотел убрать меня подальше. По крайней мере, не думаю, что под прицелом был один из моих отвергнутых жильцов. – Он попытался улыбнуться.

– Карл, кто?

– Явно кто-то из шайки Курта Вада, того, что стоит за «Чистыми линиями».

Шеф кивнул.

– Мы его беспокоим. Поэтому я и пришел. Я бы хотел попросить разрешения на прослушивание его телефона, а также Вильфрида Лёнберга и Луиса Петерсона.

– Боюсь, Карл, что не смогу предоставить тебе разрешение.

Мёрк пару раз попытался спросить почему, проявил некоторую сварливость, затем добавил гнева и, наконец, разочарования, – однако ничто не помогло. Единственное, чего он добился, так это увещевания проявлять осторожность и просьбы сообщать непосредственно Маркусу, если произойдет что-то необычное.

«Необычное» – как странно это слово звучит в данном кабинете.

Карл поднялся. «Необычное?!» Интересно, что бы он сказал, если б узнал, что внизу в слабо освещенном офисе отдела Q лежит стопка архивных материалов, которые они присвоили себе столь необычным даже для такого отдела способом?

На этот раз оба трудоголика помахали ему из фронт-офиса, когда он спустился ниже.

– Привет, Карл, – приторно поздоровалась Лиза, а спустя десятую долю секунды с точно такой же интонацией приветствовала его фру Сёренсен.

Те же слова, та же интонация, та же улыбка и открытое выражение лица.

Поистине резкая перемена.

– Оу… Ката! – воскликнул он и обратился непосредственно к личности, еще совсем недавно способной заставить бывалого следователя совершить длинный обход только для того, чтобы не пересечься с ней. А тем более Карла. – Вы не расскажете мне, в чем заключаются курсы по нейролингвистическому программированию, какие вы посещали? О чем там говорили? Оно заразно?

Она задрала плечи, и движение это, видимо, должно было выражать восторг от заданного вопроса, затем улыбнулась Лизе и как-то подозрительно близко пододвинулась к Карлу.

– Итак, Нейролингвистическое Программирование, – таинственным голосом приступила фру Сёренсен к объяснению, словно собиралась поведать об арабском шейхе-соблазнителе. – Не так уж и просто адекватно растолковать его суть, но могу привести пример.

Она приосанилась, и Карл подумал, что сейчас ему все станет понятно.

Подойдя к своей сумке, фру Сёренсен вытащила кусок мела. Странный предмет для дамской сумки. Разве мел не привычнее видеть в кармане брюк какого-нибудь здорового мальчугана? Куда, черт возьми, делись гендерные различия?

Ката наклонилась, начертила на полу два круга – еще несколько недель назад у нее самой вызвало бы обморок, сделай это кто-нибудь другой, – и нарисовала в одном из них минус, а в другом – плюс.

– Вот так, Карл. Позитивный круг, с плюсом, и негативный. Теперь встань для начала в первый, а затем перейди во второй и произнеси одно и то же предложение. В негативном круге ты должен произнести его так, будто говоришь с человеком, которого не перевариваешь, а в позитивном круге – как будто с тем, кому очень симпатизируешь.

– Так в этом и состоит обучение? Ну, я и так в состоянии разобраться.

– Тогда мы тебя слушаем, – вступила Лиза.

Она сложила руки под своей прекрасной грудью и подошла поближе. Кто бы выдержал такое испытание?

– Возьми что-нибудь простое. Например, скажи: «Кажется, ты подстриглась, да?» Первый раз скажи благожелательно, а после – грубо.

– Не понял, – соврал он, взглянув на короткие стрижки обеих дам. Это будет чересчур легко. Потому что прическа фру Сёренсен не обладала таким же очарованием, если можно так выразиться.

– Ну ладно, я продемонстрирую позитивную фразу, – сказала Лиза. – А Ката потом произнесет негативную.

«Лучше бы наоборот», – подумал Карл, и его нога невольно скользнула по начерченному кругу.

– Кажется, ты подстриглась, да? – Лиза не могла удержаться от смеха, произнося фразу. – Вот так говорят тому, кто нравится. А теперь ты, Ката.

Она рассмеялась, но затем остановилась.

– Кажется, ты подстриглась, да? – Она выглядела очень грозно, почти как прежде.

После чего обе взорвались от смеха. Идиллия настоящих подруг.

– Ну допустим. Поистине удивительная разница. Но при чем тут курсы?

Фру Сёренсен взяла себя в руки.

– С помощью подобных упражнений человек учится понимать, каким образом действует на окружающих людей мельчайшими нюансами интонации, и отчасти осознавать эффект высказанных слов и интонаций. И не менее важно – осознавать побочный результат, возникающий для него самого.

– Разве это не то же, что можно вкратце сформулировать так: то, что ты говоришь, вернется к тебе?

– Именно. А ты знаешь, Карл, какое действие ты сам оказываешь на людей? Вот чему учат тебя эти курсы.

«Господи, я научился такому лет в семь», – подумал он.

– Иногда твои высказывания оказываются очень жесткими, – продолжала фру Сёренсен.

«Спасибо за комплимент, и главное – именно ты его высказала», – подумал Мёрк.

– Спасибо вам за то, что вы мне об этом говорите, – так он отреагировал, тем временем готовясь покинуть дамское общество. – Я подумаю над вашими словами.

– Попробуй выполнить упражнение, Карл. Войди в один из кругов, – не отступала Ката.

Она опустила глаза, чтобы указать ему, с какого следует начать, и обнаружила, что Мёрку удалось полностью стереть линии носком ботинка, пока они увлеклись ролевой игрой.

– Упс, – сказал Карл. – Мне действительно ужасно жаль. – Он отстранился от них. – Доброго дня, дамы. Желаю вам и впредь не унывать.

Глава 34

Когда она стояла у окна и смотрела на улицу, ненависти в ней немного поубавилось. Как будто удар в висок Вигго и его предсмертное слабое дыхание, после того как она вылила ему в рот настой белены, вытеснили какой-то осколок у нее из головы.

Взгляд Нэте скользнул по Пеблинге Доссеринг и большому количеству людей, наслаждавшихся бабьим летом. Она внимательно наблюдала за тем, как простые граждане проходили мимо каждый со своей жизнью и судьбой и наверняка со своими тайнами и скелетами в шкафу.

И губы женщины задрожали. Эта картина подействовала на нее неожиданным образом. Ведь и Таге, и Рита, и Вигго являлись для Господа такими же людьми, а теперь вот они погибли от ее руки…

Она прикрыла глаза и представила себе ожидающее ее зрелище. Лицо Вигго было таким напряженным и пылающим, когда она открыла ему дверь. Таге был так благодарен ей. Подходила очередь Нёрвига, адвоката, который отказался выслушать ее в тот момент, когда она больше всего в этом нуждалась, который настолько ревностно оберегал добрую репутацию Курта Вада, что поставил под угрозу ее жизнь.

Однако имела ли Нэте право сделать с ним то же самое, что он некогда сделал с нею? Имела ли право украсть его жизнь?

Вот какие мысли и сомнения одолевали ее, когда она разглядела у озера перед своим домом худощавого мужчину.

Несмотря на то что минуло уже более тридцати лет, ошибки быть не могло. Все тот же провинциальный твидовый пиджак с кожаными пуговицами. Все та же коричневая папка под мышкой. Видимо, он совершенно не изменился, и тем не менее по движениям его тела женщина почувствовала, что что-то было в нем не так, как прежде.

Адвокат прогуливался под каштанами, вглядывался в озеро и отклонял назад голову. Затем достал из кармана носовой платок и несколько раз поднес руку к лицу, словно вытирал пот или слезы.

Только тут она заметила, что пиджак ему великоват; что и пиджак, и териленовые брюки собираются в уродливые складки на плечах и коленях соответственно. Костюмчик, прикупленный в лучшие времена для более весомой фигуры. На мгновение ей стало жаль Нёрвига, в ту секунду ничего не подозревавшего, но одной ногой уже ступившего на эшафот.

А что, если у него есть любящие дети? Внуки, быть может?

Одно только слово «дети» заставило ее сжать руки и непроизвольно заморгать чаще. А вот у нее были ли любящие дети? И кто же виновен в этом?

Нет, нужно взять себя в руки и не расслабляться. Уже вечером следующего дня она оставит эту жизнь позади, но ничего не выйдет, если она не довершит начатое. В письменной форме Нэте уверила человека, адвоката по профессии, что он получит десять миллионов крон, и такой человек явно не даст ей уклониться от выполнения своего обещания.

По крайней мере, точно не Филип Нёрвиг.

И вот он стоял перед нею, совсем не такой высокий, каким она его запомнила, и смотрел на нее взглядом провинившегося щенка, исподлобья. Словно встреча с ней перевернула в нем все, и первое впечатление стало для нее жизненно важным.

Тогда, когда он солгал перед судом и заставил ее произнести глупые слова, его взгляд явно был холоднее и суровее. Ни на мгновение он не позволил себе моргнуть или поддаться на ее эмоциональный выпад. Он остался глух к ее рыданиям и слеп к слезам.

Неужели сейчас тот самый бескомпромиссный взгляд так жалко потупился, когда она впустила этого человека в квартиру? Неужели тот же непримиримый голос теперь так заискивающе поблагодарил ее?

Нэте предложила ему чаю, и он с благодарностью согласился, попытавшись поднять взгляд и посмотреть ей в глаза.

Она протянула ему чашку и наблюдала, как Нёрвиг молча осушил ее. На мгновение он нахмурился.

«Наверное, пришлось не по вкусу», – решила она, однако он протянул ей чашку и попросил добавки.

– Да уж, простите, Нэте Германсен, мне необходимо подкрепиться перед тем, как многое вам сказать.

Затем он поднял голову, так что она оказалась на одном уровне с ее головой, и принялся говорить все то, что было совершенно лишним. Время для таких слов было давно упущено.

– Когда я получил письмо… – Он прервался. – Простите, можно на «ты»?

Она кивнула. Он не отказывался от тыканья раньше, так к чему сейчас менять свои привычки?

– Когда я получил письмо, Нэте, неожиданно я столкнулся с тем, что меня уже давно мучило. С тем, что я очень хотел бы исправить, если это вообще представляется возможным. Кроме того, я бы хотел признаться, что приехал сюда, в Копенгаген, дабы спасти себя самого и свою семью. Деньги имеют большое значение, не буду лукавить, но я пришел также, чтобы извиниться. – Он откашлялся и сделал очередной глоток. – В последние годы я часто вспоминал ту отчаявшуюся девушку, пытавшуюся найти у суда помощь, прежде чем ее принудительно отправили в Брайнинг. Я вспоминал о тебе, Нэте. И думал о том, что заставило меня пресечь все нападки, направленные тобой против Курта Вада. Ведь я прекрасно понимал, что твои слова могут быть правдой. Ложь о том, что ты умственно отсталая и опасная, совершенно не вязалась с той девушкой, что сидела на свидетельской стороне и боролась за свою жизнь.

Нёрвиг на секунду опустил голову. Когда он вновь поднял ее, его бледная кожа стала еще более бесцветной.

– Я позабыл о тебе сразу после окончания дела. Ты напрочь выбыла из моих воспоминаний и из моей жизни вплоть до того дня, когда я прочитал о тебе в прессе. О том, как ты вышла замуж за Андреаса Росена и превратилась в одаренную и красивую женщину. – Он кивнул ей. – Да-да, я сразу же узнал твое лицо – не так уж много времени прошло с момента нашей последней встречи. И мне стало стыдно.

Гость опять приложился к чаю, а Нэте посмотрела на часы. Через несколько секунд подействует яд, но сейчас она совсем не хотела этого. Неужели время не могло остановиться? Ведь теперь она получила покаяние. Зачем позволять ему пить отраву? Он же раскаялся, это очевидно…

Женщина отвела взгляд, пока адвокат продолжал свою речь. Зло, которое вот-вот должно было свершиться, предстало со всей очевидностью, когда она увидела доверчивый взгляд этого человека. Нэте абсолютно не рассчитывала, что в ней могут пробудиться подобные чувства. Совершенно не рассчитывала.

– На тот момент я долгое время проработал с Куртом Вадом, защищая его интересы в суде, поэтому был под влиянием его персоны. Да, я признаю это, но, к сожалению, я не обладаю столь же сильной волей и личностью от природы, как он. – Нёрвиг затряс головой и отпил еще. – Однако, увидев тебя на обложке журнала, я решил пересмотреть свои старые дела и поступки. И знаешь, что я понял?

Он не ждал от нее никакого ответа, как не ждал и того, что хозяйка медленно поднимет на него глаза и покачает головой.

– Я понял, что на протяжении долгих лет мною злоупотребляли и вводили в заблуждение, – и именно в тот момент пожалел о многом содеянном. Знаешь, мне было очень сложно признать свои ошибки. Однако, просматривая свои дела и папки, я обнаружил, что Курт Вад не раз вводил меня в заблуждение своею ложью, замалчиваниями и искажением фактов. Что он систематически эксплуатировал меня.

Он протянул ей чашку, на мгновение заставив усомниться в том, что она успела капнуть в чай экстракт белены.

Нэте налила ему еще одну чашку и только тогда увидела, как он начал потеть, а дыхание его становилось тяжелее. Очевидно, сам адвокат этого не замечал. Слишком много всего накопилось у него на сердце.

– Жизненная миссия Курта Вада заключается в том, чтобы причинять вред людям, которых он считает недостойными делить мир с ним и другими так называемыми добропорядочными и нормальными датчанами. Мне стыдно говорить, но это привело к тому, что он лично провел более пятисот абортов против желания и без ведома самих беременных; и я думаю, что на его совести столько же вмешательств в организм женщин, повлекших за собой пожизненное бесплодие.

Он посмотрел на нее так, словно сам провел операции.

– Боже, это ужасно, но, как бы то ни было, сейчас я должен рассказать обо всем. – Затем последовал вздох облегчения – многие годы мужчине не удавалось выговориться. – На протяжении своей работы в организации «Секретная борьба» – а я несколько лет администрировал ее – Курт имел контакты с десятками врачей, исповедующих те же взгляды и обладающих той же решимостью, что и он сам. Едва ли можно представить себе масштабы подобной деятельности.

Нэте попыталась – и, к сожалению, смогла без особых усилий.

Тут Нёрвиг сжал губы, пытаясь собраться с силами, слезы стояли у него в глазах.

– Я помог погубить тысячи нерожденных младенцев. – Он всхлипнул и продолжил дрожащим голосом: – Разрушить жизни стольких же ни в чем не повинных женщин… Я потратил свою жизнь на порождение горя и страдания, Нэте…

Тут голос мужчины сорвался, и он замолчал. Поглядел на нее, явно мечтая о прощении, и Нэте уже не знала, что ей сказать или сделать. За нейтральным внешним видом внутри она еле-еле выдерживала это испытание. Было ли справедливым то, что она сделала с ним? Было ли?

На мгновение ей захотелось взять его за руку. Чтобы продемонстрировать прощение и помочь спокойно отойти в бессознательное состояние. Однако Нэте не посмела. Возможно, потому, что ей стало стыдно. Возможно, просто рука не поднялась.

– Несколько лет назад я пожелал рассказать о своем знании. Мне было очень трудно, однако Курт Вад помешал осуществиться обнародованию фактов и отнял у меня все. Адвокатскую практику, честь, чувство собственного достоинства. В то время у меня был компаньон, его звали Герберт Сёндерсков, и Курт подговорил его распространить сведения, которые уничтожили бы меня навсегда. Я рассорился с ними обоими и угрожал раскрыть правду о «Секретной борьбе», и тогда они анонимно сообщили полиции, что я вел некие махинации со счетами своих клиентов. Им запросто удалось выдать эту клевету за чистую монету. Ведь именно у них в руках были все документы, контакты и, что немаловажно, средства.

В этот момент его голова опустилась, глаза начали блуждать.

– Герберт, ублюдок… Он всегда преследовал мою жену. Именно он предупредил меня, что, если я раз и навсегда не закрою рот по поводу деятельности «Секретной борьбы» и не угомонюсь, они позаботятся о том, чтобы упрятать меня за решетку. – Он качнул головой. – А у меня ведь есть дочка, которая умрет со стыда, если это случится, так что я оказался парализован. Вад был опасен, он и до сих пор опасен, Нэте… Послушай, что я тебе скажу: держись от него подальше.

Он подался вперед, все еще продолжая говорить, но уже совсем неразборчиво. Что-то насчет отца Вада, считавшего себя богом. Что-то о безумных, самодовольных и невероятно циничных людях.

– Жена простила мне банкротство, – вдруг сказал он необычайно отчетливо. – И потому я благодарю Бога за то, что он проявил… – Мгновение он подбирал нужное слово, закашлявшись и пытаясь сглотнуть, – …милость и я встретился с тобой сегодня, Нэте. И отныне обещаю Господу остаться с ним навеки. С твоими деньгами, Нэте, я и моя семья…

Он упал вперед, так что локоть ударился о подлокотник. На секунду создалось впечатление, что его сейчас стошнит, раздался звук отрыжки, и он вытаращил глаза, но затем вдруг снова выпрямился.

– Почему их тут так много собралось? – Теперь он выглядел напуганным.

Нэте попыталась что-то сказать, но у нее не получилось выдавить из себя ни слова.

– Почему они все так смотрят на меня? – прогнусавил Нёрвиг, стремясь взглядом к свету, падающему из окна.

Он рыдал, протягивая руки и щупая пустое пространство перед собой. Нэте рыдала вместе с ним.

Глава 35

Еще никогда Ассад и Роза не были настолько похожи друг на друга. Черные, как уголь, лица и практически полное отсутствие «гусиных лапок».

– Ненормальные, – прокомментировала Роза. – Нужно выстроить их в ряд и заставить поглощать чертов газ, пока они не взлетят на воздух и не скроются из виду. Как же подло сжечь заживо пятерых людей только для того, чтобы закрыть тебе рот, Карл! У меня просто в голове не укладывается…

– Им удалось это ровно вот настолько, – Ассад сконструировал из большого и указательного пальцев ноль. – Итак, теперь мы знаем, что находимся на верном пути. У этих подонков и впрямь куча грязи под коврами.

Он постучал кулаком по ладони. Если бы между кулаком и ладонью попали пальцы, им пришлось бы несладко.

– Мы доберемся до них, Карл, – продолжал он. – Будем работать день и ночь и в конце концов прикроем проклятую партию и пресечем деятельность «Секретной борьбы» и все задумки Курта Вада.

– Договорились. Только боюсь, что это окажется не так уж легко и совершенно небезобидно. Думаю, неплохая идея – остаться вам здесь на ближайшие несколько дней. – Мёрк улыбнулся. – Так или иначе, вы ведь все равно будете тут торчать.

– По крайней мере, неплохо, что я остался здесь в ночь с субботы на воскресенье, – добавил Ассад. – Потому что и сюда один деятель успел добраться. На нем была полицейская униформа, но когда я вышел из своего кабинета, он испытал некоторый шок.

«Ну конечно, а кто бы не испытал, столкнувшись с сонным взглядом Ассада в такое время суток?» – подумал Карл.

– Что он хотел и откуда взялся, ты выяснил?

– Он бормотал какую-то чушь. Что-то насчет ключа от архива и прочий вздор. Искал что-то у нас, я в этом уверен. Направлялся в твой кабинет.

– Мы явно имеем дело с весьма разветвленной организацией. – Карл обратился к Розе: – Ты спрятала папки, добытые у Нёрвига?

– Они в мужском туалете, и поэтому я не упущу случай напомнить вам опускать после себя сиденье в дамском туалете, если уж вам непременно нужно мочиться стоя.

– Зачем? – спросил Ассад.

Вот и попался нарушитель.

– Ассад, если бы ты только знал, сколько раз мне приходилось вступать в данную дискуссию, то ты предпочел бы прохлаждаться в скаутском лагере где-нибудь на Лангеланне.

Сириец выглядел совершенно озадаченно. И Карл прекрасно понимал его.

– Ну ладно, так и быть, объясню. Значит, ты не опускаешь после себя сидушку. – Роза подняла вверх палец. – Во-первых. Все сидушки отвратительны с нижней стороны, они вонючие и перепачканы брызгами мочи и дерьма. Зачастую весьма сильно. Во-вторых, когда в туалет заходит женщина, ей приходится трогать сидушку, прежде чем усесться на унитаз. В-третьих, это омерзительно, потому что руки оказываются уже перепачканными бактериями, когда ты сидишь и готовишься к вытиранию. Абсолютно антигигиенично. Правда, может, ты никогда не слышал о заболеваниях тазовых органов? В-четвертых, приходится мыть руки дважды исключительно из-за вашей лени. Разумно ли? Нет! – Она уперлась кулаками в бока. – Если вы опускаете сиденье сразу после того, как помочились, вы ведь все равно моете руки… ну, надеюсь.

Ассад постоял с минуту, глубоко задумавшись.

– То есть ты считаешь, лучше, если я буду поднимать сидушку перед тем, как пописать? Ведь мне тогда придется вымыть руки, прежде чем начать, иначе у меня будут грязные пальцы?

Счет на пальцах вновь продолжился.

– Пункт первый. Именно поэтому вам, мужчинам, лучше бы тоже мочиться сидя. Пункт второй. Если вы для этого слишком круты и мужественны, вспомните о том, что довольно много мужчин с нормально устроенным пищеварительным трактом сами периодически вынуждены садиться на унитаз, и сидушку приходится опускать; тем самым я предполагаю, что наверняка ср… вы все-таки не стоя.

– Но нам ведь не приходится ее опускать, если перед нами в туалете была дама! Она уже опущена, – ответил Ассад. – И, Роза, знаешь что? Думаю, отыщу-ка я свои прекрасные зеленые резиновые перчатки и вычищу мужской туалет вот этими самыми двумя друзьями. – Он поднял вверх обе ладони. – Им ничего не стоит поднять сидушку и залезть в канализационную трубу. Они не столь изнеженны, фру Уязвимость.

Карл увидел, как щеки Розы зарумянились и что она приготовилась устроить нешуточный разнос, и инстинктивно выставил вперед руку между вступившими в конфликт сторонами, дабы положить конец затянувшейся дискуссии. Слава богу, сам он был вымуштрован в этом плане еще дома. Но дома у них поверх туалетного сиденья имелась к тому же еще и оранжевая крышка.

– Мне кажется, пора нам перейти к повестке дня, ребятки, – вмешался Карл. – В моем доме была совершена попытка поджога. У нас в подвале побывал какой-то человек, охотящийся за хранящимися здесь материалами. Вообще-то, Роза, не так уж и сложно попасть в туалет, где ты спрятала бумаги Нёрвига; так разве хорошая идея держать материалы там? Не думаю, что табличка «туалет не работает» помешает этим воришкам проникнуть туда, если они пожелают поискать как следует, ты согласна?

Роза вытащила из кармана ключ.

– Конечно, но, может, помешает вот это… А если ты говоришь о безопасности, я как-то не рассчитываю проводить в управлении больше времени, чем необходимо. Не так уж здесь и уютно. В моей сумочке есть предметы для самообороны, так что пускай только попробуют.

Карл подумал о перцовом баллончике и электрошокере, в крайней степени неприятной вещице, на которую у нее явно не имелось разрешения.

– Ага. Но все-таки будь поосторожней, Роза.

Она усмехнулась на его слова, что уже само по себе являлось оружием.

– Я просмотрела документы, принесенные от Нёрвига, и занесла в свою базу данных имена всех персон, привлекавшихся к суду. – Роза выложила на стол перед Карлом несколько скрепленных вместе листиков бумаги. – Вот список. Обрати, пожалуйста, внимание, что многие протокольные материалы снабжены подписью уполномоченного адвоката Альберта Касперсена. Для тех из моих слушателей, кто с ним незнаком, поясню: он является одной из ключевых фигур в «Чистых линиях» и, более того, ожидается, что вскоре он поднимется на самый верх партийного аппарата и станет, вероятно, председателем партии.

– Ясно. То есть он работал у Нёрвига? – предположил Карл.

– Да, в фирме «Нёрвиг и Сёндерсков». Когда партнерство распалось, он поступил на работу в некую адвокатскую контору в Копенгагене.

Карл опустил глаза на страницу. Роза сделала четыре колонки для каждого из дел. Одна – с именем обвиняемого по делу, которого защищала адвокатская контора, вторая – с именем жертвы, и, наконец, две последние с указанием даты и сути дела соответственно.

Колонка «Суть дела» изобиловала жалобами на злоупотребления тестом на интеллект и общую медицинскую небрежность, в подавляющем большинстве случаев – на неудачные или даже избыточные гинекологические процедуры. В колонке с именами можно было обнаружить как заурядные датские фамилии, так и звучавшие на иностранный манер.

– Я выбрала несколько дел и изучила их довольно подробно, – сказала Роза. – Несомненно, мы столкнулись с самым систематизированным бардаком, какой я когда-либо видела. Чистой воды дискриминация и господский менталитет. Если это всего лишь верхушка айсберга, то сообщество виновно в огромном количестве преступлений против женщин и нерожденных детей.

Она показала на пять имен, фигурировавших чаще остальных. Курт Вад, Вильфрид Лёнберг и еще три.

– На сайте «Чистых линий» указано, что четверо из них по-прежнему являются влиятельными членами партии, а пятый умер. Как вам, господа?

– Если такие звери получат право голоса в Дании, Карл, будет война, уж поверь мне, – прорычал Ассад, проигнорировав адский звук, каким уже десятый раз за утро привлекал к себе их внимание его идиотский телефон.

Мёрк пристально посмотрел на коллегу. Дело сильнее обычного затронуло его чувства; да и вообще так можно было сказать про обоих помощников. Словно нацелилось прямо в их сердца. Совершенно ясно, что его друзья имеют свои душевные раны, и все-таки Карлу казалось странным, что расследование настолько задело Ассада за живое и что он настолько сильно потрясен выясненными фактами.

– Если эти типы избежали обвинений в депортации женщин на остров, – продолжал сириец без остановки, сомкнув черные брови над переносицей, – обвинений в уничтожении совершенно здоровых плодов и в стерилизации множества женщин, значит, они могут безнаказанно делать все, что угодно. Вот что я имею в виду. И совсем никуда не годится, если при этом они еще и заседают в фолькетинге.

– Ассад, Роза, послушайте меня. В первую очередь мы расследуем исчезновение пятерых людей, верно? Рита Нильсен, Гитта Чарльз, Филип Нёрвиг, Вигго Могенсен, Таге Германсен. Все они пропали примерно в одно и то же время и с тех пор так никогда и не объявились. По всей видимости, произошло преступление. Мы установили общие знаменатели, такие как женское учреждение на Спрогё и Нэте Германсен, с одной стороны, а с другой стороны, множество вещей, связанных с Куртом Вадом и его деятельностью, которая несомненно вызывает тысячи вопросов. Возможно, следует копать глубже в его идеях и наработках, а возможно, и нет. Но все же наша основная цель – раскрыть дела о пропажах без вести, остальное следует передать в Национальный центр расследований или в службу внутренней полицейской разведки. Такое огромное дело не по силам троим людям, к тому же оно в высшей степени опасное.

Ассад явно был недоволен.

– Карл, ты сам видел царапины на двери карцера на Спрогё. Ты сам слышал то, что Миа Нёрвиг рассказывала о Курте Ваде. Ты можешь ознакомиться вот с этим списком. Нам стоит встретиться со старым негодяем и обсудить с ним весь тот кошмар, который остается на его совести. Другого я предложить не могу.

Карл поднял руку. Довольно своевременно телефонный звонок прервал накалявшуюся атмосферу. По крайней мере, так ему казалось, пока он не увидел, что звонит Мона.

– Да, – сказал он в трубку более прохладно, чем намеревался.

Даже жар в ее голосе ничего не изменил.

– Мне показалось, ты куда-то пропал. Ты потерял ключ?

Карл прошел чуть глубже по подвальному коридору.

– Нет, просто я не хотел приезжать и беспокоить тебя. Вполне могло случиться, что Рольф еще нежился у тебя в спальне.

Нельзя сказать, что наступившая пауза оказалась неприятной, но печальной, пожалуй. Существовало столько всяческих способов сказать той, от кого ты без ума, что не хочешь делить ее ни с кем. А результатом чаще всего бывает ссора. Мёрк считал секунды и уже собирался положить трубку в приступе разочарования, когда его барабанная перепонка чуть не лопнула от приступа громоподобного хохота.

– Вот так насмешил! Какой же ты милашка, Карл… Ты приревновал к псу, милый мой. Матильда оставила мне на попечение своего керн-терьерчика, пока она на своих курсах в интернате.

– К псу? – Тут нервно-паралитический газ со свистом вылетел из баллона. – А с какой стати, когда я позвонил, ты выдала мне фразу «не бери в голову, обсудим как-нибудь в другой раз»? Я испытал довольно неприятные чувства.

– О-ох, мой друг… Когда же ты, наконец, поймешь, что, если женщине, которая еще не провела как минимум полчаса перед зеркалом, звонит ее возлюбленный, она совершенно не готова к разговорам с ним?

– Сдается мне, сейчас ты намекаешь, что опять проверяла меня?

Мона рассмеялась.

– Карл, а ты опытный полицейский. Вот и еще одна загадка прояснилась.

– Я выдержал испытание?

– Возможно, обсудим вечером. Когда Рольф будет лежать между нами.

Они свернули с Роскилевай на Брёндбюостервай со скоплениями высоток, возвышающихся по обе стороны улицы.

– Я знаю Брёндбю Норд довольно хорошо, – заметил Ассад. – А ты, Карл?

Карл кивнул. Сколько раз он патрулировал этот район? По слухам, Брёндбюостер когда-то был динамичным городом с тремя площадями, которые могли предложить все, что душе угодно. Сперва тут были прекрасные кварталы, населенные богатыми гражданами, а затем один за другим выстроились огромные торговые центры – «Рёдовре», «Глоструп», «Видовре», «Билка» в Исхое и Хундиге, – и вдруг целый город оказался опустошен. Массовое закрытие бутиков, исчезновение добротных некогда успешно торгующих магазинов, и теперь не осталось практически ничего. Возможно, на данный момент Брёндбю являлся коммуной с наиболее запущенной деловой жизнью в стране. Где пешеходная улица, где большой торговый комплекс? Где кинотеатр и культурный центр? Сейчас здесь проживали только граждане, имевшие машину, либо те, кто предъявлял низкие требования к городской инфраструктуре.

Это было заметно и на площади Брёндбюостер, и на площади Нюгорд. Помимо футбольной команды «Брёндбю», гордиться жителям района было особо нечем. Проще говоря, весьма скромная коммуна, то же самое можно сказать и о Брёндбю Норд.

– Да, Ассад, я тоже достаточно хорошо тут ориентируюсь. А почему ты спросил?

– Я уверен, что не многим беременным женщинам из района Брёндбю Норд удалось избежать просеивания сквозь дискриминационное сито Курта Вада. Видимо, это походило на отбор, проводимый врачами из концентрационных лагерей, когда приходил очередной состав с евреями, – заметил Ассад.

Может, сравнение и было жестковатым, но Карл все же кивнул, глядя на мост, пересекавший железнодорожные пути. Чуть дальше виднелся старый город с сельскими постройками. Оазис в асфальтовых джунглях. Ветхие дома с покрытыми соломой крышами и настоящие – не привитые – плодовые деревья. Здесь было где расправить плечи и устроить барбекю.

– Нам нужно на улицу Вестрегэде, – сказал Ассад, глядя на навигатор. – Улица Брёндбюостервай односторонняя, так что придется доехать до Парк Алле, развернуться и ехать обратно.

Мёрк взглянул на знаки. Да, вполне соответствует.

Едва оказавшись на сельской улице, он заметил тень грузовика, несущегося сбоку из переулка. Прежде чем Карл успел среагировать, грузовик с оглушительным грохотом врезался в правый бок «Пежо», так что машина потеряла управление и была отброшена на тротуар, где остановилась, наткнувшись на живую изгородь. В одно мгновение мир вокруг превратился в нагромождение битого стекла, хруст искореженного металла и щелчки от подушек безопасности, которые немедленно надулись. Затем все остановилось. Они услышали шипение мотора и крики людей, находившихся за изгородью. Других звуков не было.

Они посмотрели друг на друга с недоумением и в то же время с облегчением, когда подушки схлопнулись.

– И что теперь мне делать с моей изгородью? – поинтересовался пожилой господин, едва они выкарабкались из автомобиля.

Ни слова об их самочувствии. Слава богу, они были в порядке.

Карл пожал плечами.

– Спросите в своей страховой компании, я не эксперт по восстановлению изгородей.

Он оглядел оказавшихся поблизости свидетелей.

– Кто-нибудь видел, что произошло?

– Да, грузовик промчался по односторонней улице Брёндбюостервай и скрылся по Хойстенс-Бульвар, насколько я заметил, – сказал кто-то из пешеходов.

– Он ехал со стороны Брёндбютофтена. Думаю, он стоял там в течение некоторого времени, но что именно это был за грузовик, понятия не имею, помимо того, что он был синего цвета, – добавил второй.

– Нет, серого, – возразил третий.

– Я так понимаю, никто из вас не успел заметить номер, – сказал Карл и принялся осматривать повреждения.

Он мог бы позвонить в отдел дорожной инспекции и тем самым тут же раскрыть все карты. Проклятие. В таком случае, по его предположениям, им с Ассадом придется возвращаться на электричке.

И, если Карл был прав в иных своих предположениях, вряд кто из людей, работавших в Брёндбютофтене, пойдет им навстречу и расскажет, заметил ли что-то странное в связи с происшествием.

Совершенно очевидно, это было покушение. Никакой не несчастный случай.

– Господи, дом Курта Вада находится прямо напротив полицейской академии! Что может быть лучшим прикрытием для теневого бизнеса, Ассад? Кому бы могло прийти в голову искать что-то недобросовестное здесь?

Сириец указал на табличку, прикрепленную к желтой кирпичной стене рядом со входом.

– На табличке не его имя, Карл. Тут написано – «кандидат медицинских наук, хирург-гинеколог, Карл-Йохан Хенриксен».

– Да, Курт Вад продал свою практику. Тут два звонка, Ассад. Может, попробуем верхний?

За дверью раздался приглушенный звук, напоминающий миниатюрный Биг-Бен. После того как никто не отреагировал на неоднократные попытки позвонить в оба звонка, они прошли в ворота между фасадом дома и старой постройкой типа конюшни из желтого известняка, покрытой черепицей времен еще Вальдемара Победоносного[79].

Садик был небольшим, вытянутым в длину, обнесенным белой беленой и плотной изгородью из деревянных жердей; аккуратные клумбы и какая-то ветхая пристройка на стойках.

Они прошли в самую середину участка и обнаружили, что из-за термостекла помещения, которое можно было назвать каминной гостиной, за ними наблюдает пожилой мужчина. Несомненно, это был Курт Вад.

Он покачал головой, после чего Карл приложил к стеклу полицейский жетон, но старик снова покачал головой, явно не собираясь пускать их в дом.

Тогда Ассад поднялся на порог и подергал дверь, пока она не отворилась.

– Курт Вад, – сказал он в открытую дверь. – Можно нам войти?

Мёрк посмотрел на старика сквозь стекло. Тот подошел с каким-то недовольным высказыванием, однако полицейский не услышал, что именно он сказал.

– Большое спасибо, – ответил Ассад и просочился в гостиную.

«Дерзко», – подумал Карл и последовал за ним.

– Это вторжение. Мне придется попросить вас удалиться, – запротестовал мужчина. – Моя жена лежит наверху при смерти, и у меня нет никакого настроения принимать гостей.

– У нас у всех настроение не очень-то, – прокомментировал Ассад.

Карл взял его за локоть.

– Нам жаль это слышать, господин Вад. Мы будем кратки.

Затем без приглашения уселся в большое кресло с высокой спинкой, отделанное дубом, несмотря на то что хозяин дома продолжал стоять.

– Кажется, вы прекрасно понимаете, зачем мы здесь, ибо с утра успели расставить нам множество ловушек. Кратко подытожу…

Карл выдержал небольшую паузу, чтобы оценить реакцию Вада на прозрачные намеки на два покушения, однако реакции никакой не последовало. Он был решительно настроен на их немедленный уход.

– Если не брать во внимание некоторую осведомленность о вашей деятельности в различных объединениях и партиях, мы пришли в основном, поскольку заинтересованы выяснить, может ли быть ваше имя связано с целой серией дел об исчезновении людей в начале сентября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Прежде чем задать вам конкретные вопросы, спрошу у вас: может, вы сами хотели бы нам что-нибудь сказать?

– Да. Вам следует немедленно уйти.

– Я не понимаю, – сказал Ассад. – Голову даю на отсечение, только что вы сами пригласили нас войти.

Он выдал это, не моргнув глазом. Весьма напористо, почти агрессивно. Карлу, видимо, придется взять его на короткий поводок.

Старик собирался уже заворчать, но Мёрк поднял вверх руку.

– Как я сказал, всего несколько коротких вопросов. А ты пока помолчи, Ассад.

Он осмотрелся. Дверь в сад, еще одна дверь в помещение, похожее на обеденную гостиную, и еще одна закрытая двойная дверь. Все три двери обиты тиковой фанерой. Типичная деталь, характерная для шестидесятых годов.

– Кабинет Карла-Йохана Хенриксена находится за этими дверями? Сейчас там закрыто?

Курт Вад кивнул. Он был начеку и держал язык за зубами, понял Карл, но ярость еще могла прорваться, если вопросы будут поагрессивнее.

– То есть от входной двери существует три возможных маршрута – по лестнице на второй этаж, где находится ваша жена, налево в консультацию и направо через обеденную гостиную, а затем, вероятно, в район кухни.

Вад снова кивнул. Вероятно, удивившись высказанным наблюдениям, он все же предпочел молчать.

Мёрк еще раз осмотрел дверь в комнату.

«Если и стоит ожидать нападения, видимо, оно произойдет из двойной двери, ведущей в консультационный кабинет», – прикинул Карл, стараясь не упускать это направление из виду и подвинув руку поближе к кобуре с пистолетом.

– О каких исчезновениях идет речь? – наконец спросил старик.

– Одно касается Филипа Нёрвига; с ним, как мне известно, вы какое-то время сотрудничали.

– Вот как… Мы не виделись в течение двадцати пяти лет. Но вы упомянули о нескольких исчезновениях. Кто еще?

Ну вот, он сам начал задавать вопросы, значит, общая атмосфера перестала быть столь напряженной.

– Люди, так или иначе связанные со Спрогё, – ответил Карл.

– Но я никоим образом не связан со Спрогё. Я родом с Фюна, – заметил старик с ухмылкой.

– Да, и тем не менее вы способствовали отправке на этот остров женщин, вы являлись главой организации, периодически – и, видимо, с помощью прекрасно отработанного механизма – помещавшей туда женщин с пятьдесят пятого по шестьдесят первый год. Кроме того, данная организация фигурирует в огромном количестве дел о принудительных абортах и насильственной стерилизации.

Вад улыбнулся шире.

– Может, хотя бы по одному из этих дел есть приговор суда? Нет, нету. Чистейшей воды дым без огня… Ах да, господи помилуй, неужто речь идет о парочке слабоумных со Спрогё? Я никак не возьму в толк, каким образом все это соприкасается с вашим расследованием. Может, вам на самом деле лучше побеседовать с Нёрвигом?

– Нёрвиг пропал без вести в восемьдесят седьмом году.

– Ну да, вы уже сказали… Но, возможно, у него была на то своя причина. Может, именно он стоит за всем тем, чем вы сейчас занимаетесь. Вы считаете, что хорошо поискали его?

Невиданная заносчивость.

– Карл, я не желаю больше выслушивать этот нонсенс. – Ассад обратился непосредственно к Курту Ваду: – Вы ведь знали, что мы к вам едем? Вы даже не вышли к двери, чтобы взглянуть, кто позвонил. Потому что вы знали и то, что грузовик, высланный вами, не смог нас остановить. Вот ведь дерьмо так уж дерьмо, верно?

Ассад приблизился к нему вплотную. Это заходило уже слишком далеко. Существовало множество деталей, которые нужно было непринужденно выманить у Курта Вада. А таким образом он лишь замкнется и замолчит.

– Нет, Карл, подожди, – сказал Ассад, увидев, что Карл собирается вмешаться. Затем он ухватил старика, как минимум на полторы головы выше себя, за талию и толкнул в кресло, стоявшее в углу рядом с камином.

– Вот так, теперь мы в большей степени вас контролируем. Минувшей ночью вы пытались сжечь Карла и его друзей – и, слава богу, вам это не удалось. А предыдущей ночью предприняли попытку совершить кражу в полицейском управлении. Кроме того, вы сожгли документы. Вокруг вас есть много людей, чьими руками совершаются эти нечистоплотные действия. Неужели же вы думаете, что я буду вести себя с вами доброжелательнее, чем вы ведете себя по отношению к нам? Если так, то вы глубоко ошибаетесь.

На Ассада по-прежнему смотрел улыбающийся и хладнокровный Курт Вад. Это могло привести в бешенство кого угодно.

Карл поддержал агрессивный настрой Ассада.

– Курт Вад, не знаете ли вы случайно, куда подевался Луис Петерсон?

– Кто-кто?

– А-а, предпочитаете играть в игры… Значит, вы не знаете своих сотрудников из «Бенефиса»?

– Что за «Бенефис»?

– Лучше расскажите, почему Луис Петерсон кинулся вам перезванивать, сразу после того как мы засыпали его кучей вопросов о вас в одном из кафе Хольбэка.

Улыбка старика слегка выдохлась. Карл заметил, что и от Ассада не скрылась эта перемена. Впервые, когда они упомянули конкретный факт, связанный непосредственно с Куртом Вадом, он отреагировал. Сработало.

– И почему перед этим вам звонил Герберт Сёндерсков? По моей информации, тоже вскоре после того как мы посетили их с Миа Нёрвиг дом в Хальсскове. Есть какие-нибудь комментарии на этот счет?

– Никаких. – Курт Вад тяжело опустил руки на подлокотники.

Знак того, что с этой секунды он замкнулся.

– «Секретная борьба!» – не унимался Карл. – Любопытный феномен, о котором в скором времени предстоит услышать датской общественности. Что скажете на эту тему? Вы все же как-никак основатель, не так ли?

Ответа не последовало. Его руки лишь плотнее вжались в подлокотники.

– Если вы признаете свою причастность к исчезновению Филипа Нёрвига, может случиться, что мы сосредоточимся на прочей ерунде типа политических партий и тайных лож.

Интересна была реакция Вада на его слова. Ибо, как бы незначительна ни оказалась, она станет руководством для Карла в выборе дальнейшей стратегии в отношении этого скрытного типа – по крайней мере, так подсказывал опыт. Он воспользуется возможностью выдать себя и тем самым уберечь партию, или же предпочтет спасать себя самого? Карл склонялся к последнему.

Однако Вад вообще никак не отреагировал, что сбивало с толку.

Карл взглянул на Ассада. Заметил ли его ассистент, что дело о Нёрвиге в представлении Курта Вада совсем не являлось альтернативой делу о «Секретной борьбе»? Что упоминание о менее масштабном преступлении не было использовано, чтобы скрыть более масштабное? Настоящие профессиональные криминальные авторитеты не преминут совершить подобный обмен, однако Вад и не думал идти на сделку. Так, может, он и впрямь не имеет никакого отношения к тем проклятым пропажам без вести? Нельзя было исключать такую возможность. Или он гораздо более влиятелен, чем предполагает Карл?

В данный момент, по крайней мере, они ни капли не продвинулись.

– Касперсен ведь все еще работает на вас? Так же, как и в период, когда вы вместе с Лёнбергом и другими членами «Чистых линий» разрушали жизни невинных людей?

На эти вопросы Вад тоже не отреагировал, и Ассад готов был взорваться.

– Ты вообще хоть знаешь, как по новым правилам пишется название этой организации, идиот? – так и взорвался он.

Карл отметил про себя, что, несмотря на всю кажущуюся невинность данного выпада, Курт был глубоко раздражен. По крайней мере, последний вопрос, заданный Ассадом, вызвал намного более глубокую реакцию, чем вся беседа, вместе взятая. Лингвистическая поправка со стороны этой агрессивной жалкой обезьянки – чересчур провокационно для него, и это было заметно.

– Как зовут вашего водителя, того светловолосого, подкинувшего мне газовый баллон? – наступал Карл.

И наконец:

– Вы помните Нэте Германсен?

Старик выпрямился.

– Я должен просить вас удалиться. – Он вновь перешел на рельсы формальности. – Моя супруга умирает, и я вынужден просить вас уйти, дабы проявить уважение к последним часам, которые мы проведем вместе.

– Видимо, такое же уважение, какое вы проявили по отношению к Нэте, когда вышвырнули ее на остров; такое уважение, какое вы оказали женщинам, оказавшимся вне вашего вырожденного извращенного вкуса и чьих детей вы убили, прежде чем они появились на свет? – произнес Карл с той же ухмылкой, какая только что была на лице у Вада.

– Не смейте сравнивать эти вещи. – Курт встал. – Ох, как я устал от вашего лицемерия… – Затем он повернулся к Ассаду. – Может, ты тоже рассчитываешь расплодить жалких тупых черномазых детей и назвать их датчанами, убогий ты человечишко?

– А, вот оно и полезло, – улыбнулся сириец. – Выродок, как он есть. Жуткий выродок Курт Вад.

– Убирайся, обезьяний хвост! Проваливай к себе на родину, недочеловек! – Старик повернулся к Карлу. – Да, я отсылал асоциальных тупых девчонок с явно аномальными сексуальными наклонностями на Спрогё. Девок стерилизовали, да, и вы должны сказать мне спасибо сейчас, ведь их потомки могли бы наводнить улицы города, как крысы, а вам с вашими коллегами было бы не совладать с их криминальным поведением и примитивными инстинктами… Черт возьми вас обоих. Если б я был помоложе…

Он выставил вперед кулаки, и Ассад приготовился к отпору. В такой обстановке Курт Вад казался более дряхлым, чем на экране телевизора. Он производил почти комическое впечатление – старикашка, пытающийся выпрямиться и строящий из себя мачо посреди гостиной с секретером и хаотичным смешением стилей, говорившим о долгой жизни хозяина жилища. Но Карл видел его насквозь. Ничего комического в нем не было, и дряхлость относилась исключительно к телу этого человека. Ибо мозг был истинным оружием Вада, и разум его был непреклонен, холоден и наполнен исключительно злом.

Поэтому Мёрк схватил своего помощника за воротник и потащил его к двери.

– Однажды до него доберутся, Ассад, успокойся, – сказал он, когда они бежали по Брёндбюостервай к железнодорожной станции.

Однако коллега не успокаивался.

– Доберутся! Ты говоришь «доберутся», а не «доберемся». Я не знаю, кто его остановит. Курту Ваду восемьдесят восемь лет, Карл. Никто не тронет его прежде Аллаха, если этого не сделаем мы.

В электричке они почти не разговаривали, каждый был погружен в собственные мысли.

– Ты заметил, насколько высокомерен этот сукин сын? У него в доме даже нет сигнализации, – в какой-то момент сказал Ассад. – Думаю, в самое ближайшее время нам стоит пробраться к нему в кабинет, потому что в противном случае он успеет уничтожить важные материалы. Уж это точно!

Он не уточнял, кому именно «придется пробираться».

– Я не разрешаю тебе входить к нему тайком, – ответил на это Карл. – Одного взлома в неделю более чем достаточно.

Больше говорить не требовалось, да и не было сказано.

Не прошло и пяти минут после их возвращения в управление, как Роза уже явилась к Карлу с факсом.

– Вот это лежало в аппарате, когда я пошла проверить; адресовано Ассаду, – сказала она. – Из Литвы, насколько я могу судить по номеру. Совершенно отвратительная картинка, правда? Не знаете, зачем ее нам прислали?

Карл бросил беглый взгляд на страницу и весь похолодел.

– Ассад, иди-ка сюда, – крикнул он.

На этот раз все происходило не так быстро, как обычно. День выдался тяжелый.

– Да что случилось? – спросил сириец, когда наконец дополз до кабинета Карла.

Мёрк показал на факс.

– Эту татуировку сразу узнаешь, правда, Ассад?

Ассад взглянул на вытатуированного дракона, рассеченного надвое на почти оторванной от тела голове Линаса Версловаса. Лицо выражало страх и недоумение. Чего, к сожалению, нельзя было сказать о лице Ассада.

– Да, нехорошо, – согласился тот. – Но только я к его убийству не имею никакого отношения.

– То есть ты утверждаешь, что ни прямо, ни косвенно не причастен?

Карл ударил по факсу. У него тоже нервы были на пределе, что в общем-то неудивительно.

– По поводу «косвенно» никогда нельзя быть уверенным. По крайней мере, сознательно я этого не делал.

Мёрк пошарил в кармане в поисках сигарет. В данный момент они были ему просто необходимы.

– В самом деле, Ассад, мне очень хотелось бы так думать, но с какого перепугу литовская полиция, или кто там прислал эту гадость, считает, что необходимо поставить тебя в известность?.. Где моя зажигалка, будь она неладна, ты случайно не видел?

– Я не знаю, зачем ставить меня в известность. Но могу позвонить и спросить у них прямо. – Последняя фраза звучала чересчур уж саркастично.

– Знаешь что? Думаю, следует оставить это на потом. А в данный момент, считаю, тебе лучше отправиться домой, или как там это у тебя называется, и немного отвлечься. Ибо у меня создается ощущение, что ты можешь выйти из себя в любой момент.

– Странно, что ты сейчас не испытываешь таких же эмоций. Но раз ты считаешь, что так будет лучше, я пойду.

Ассад не показывал этого, но в действительности злился намного сильнее, чем Карл когда-либо за ним замечал.

Он ушел. Зажигалка Карла провокационно торчала у сирийца из заднего кармана.

Ничего хорошего ожидать не приходилось.

Глава 36

Когда голова Нёрвига упала на грудь, жизнь Нэте замерла.

Сама Смерть только что стояла и смотрела на нее, звала за собой, к адскому пламени, но теперь удалилась.

Еще никогда Нэте не чувствовала ее настолько близко. Даже когда умерла мать. Даже когда она лежала на больничной койке и ей сообщили, что муж погиб в автокатастрофе.

Она встала на колени перед стулом, где сидел Филип Нёрвиг с открытыми заплаканными глазами, уже не дыша.

Женщина протянула дрожащие руки вперед и попыталась прикоснуться к его скрюченным судорогой пальцам, стараясь подыскать слова, которые никак не приходили на ум. Возможно, она лишь хотела сказать «прости», но и этого не получилось.

«У него есть дочка», – подумала Нэте, почувствовав, как завибрировала диафрагма, и эти вибрации отозвались в остальном теле.

У него есть дочка. Эти безжизненные руки больше никогда не коснутся ее щеки…

– Держись, Нэте! – вдруг громко крикнула она, осознав, к чему это приведет ее. – Ублюдок, – прорычала она, глядя на тело. Ему не следовало приходить с покаянием и верить в то, что после этого ее жизнь улучшится. Наверное, он хотел лишить ее возможности отомстить? Сначала лишил ее свободы и материнства, а теперь хотел еще и отнять у нее ее триумф.

– Иди сюда, – пробормотала она, просунув руки ему под мышки, и в тот же момент почувствовала ударившую ей в нос вонь. Очевидно, в последние секунды перед смертью он освободил кишечник, и теперь времени у нее оказалось еще меньше.

Нэте посмотрела на часы. Четыре. Спустя четверть часа настанет черед Курта Вада. И хотя после него еще должна была прийти Гитта, все же этот человек призван был стать венцом ее трудов.

Стащив Нёрвига со стула, она обнаружила, что под ним на сиденье расплылось большое коричневое смердящее пятно. Адвокат оставил свой последний отпечаток на ее жизни.

Обернув ему живот полотенцем и оттащив тело в герметичную комнату, Нэте лихорадочно принялась оттирать сиденье стула, не забыв распахнуть настежь все окна гостиной и кухни. Ни пятно, ни запах никуда не делись, и к моменту, когда часы показывали 16.14, каждый уголок квартиры и каждая безделушка вопили о том, что тут творилось что-то жуткое.

В 16.16 перепачканный стул был поставлен в угол герметичной комнаты, а место, где он только что находился, зияло пустотой. На секунду она подумала переместить туда стул с кухни, но отказалась от этой мысли. А других стульев у нее не было.

«Курта Вада можно усадить на диван рядом с буфетом, пока я буду смешивать настой белены с чаем, – решила она. – Я буду стоять спиной и прикрывать собой процесс. Другого пути нет».

Время шло, Нэте выглядывала из окна каждые двадцать секунд, но Курт Вад так и не пришел.

Мучительная изоляция Нэте длилась уже более полутора лет к тому моменту, когда в один прекрасный день посреди дворовой площади оказался мужчина, который фотографировал вид, открывавшийся на море. Вокруг него столпилась группа воспитанниц. Они перешептывались и переглядывались, осматривая его с ног до головы, словно он являлся рыночным товаром, но мужчина был могучим и крупным и никак не реагировал на случайные прикосновения, когда девушки пододвигались слишком близко. Славный малый, как выразился бы ее отец. Румяные щеки, как у настоящего фермера, волосы, сияющие здоровьем, без намека на перхоть.

Четыре женщины из числа персонала оберегали его, и когда поведение девушек стало чересчур навязчивым, растолкали воспитанниц и прогнали заниматься оставленными делами.

Между тем Нэте отошла за дерево посреди двора и продолжила наблюдать. Мужчина стоял и осматривался, а затем достал блокнот и записал свои впечатления.

– Можно мне поговорить с кем-нибудь из девушек? – спросил он у одной из воспитательниц, на что все они рассмеялись и ответили, что если ему дорога его честь, то лучше бы ему поговорить с ними.

– Я к вашим услугам, – с этими словами Нэте вышла из-за дерева и шагнула к группе общавшихся с улыбкой, какую ее отец назвал бы «жемчужной».

Она уже видела по глазам воспитательниц, что ее ожидает наказание, и даже поняла, насколько серьезным оно будет.

– Возвращайся к работе, – бросила ей Ласка, самая маленькая представительница персонала, помощница директрисы.

Она попыталась смягчить свой тон, но Нэте-то все понимала. Это была обиженная на весь свет женщина, как и остальные. Из тех, у кого не осталось ничего в жизни, кроме жестоких слов и поджатых губ. «Из тех, кого не пожелает ни один мужчина, – всегда говорила Рита, – из тех, кому доставляет удовольствие наблюдать, как окружающие мучаются больше, чем она сама».

– Нет, погодите, – возразил журналист. – Я бы все-таки хотел с нею поговорить. Она выглядит довольно миролюбиво.

Ласка фыркнула, но промолчала.

Он сделал шаг навстречу.

– Я приехал из журнала «Фоторепортаж». Вы могли бы уделить мне немного времени?

Нэте быстро кивнула, несмотря на то, что в нее вперились четыре пары ожесточенных глаз.

Он оглянулся к персоналу.

– Всего десять минут у моста. Несколько вопросов и пара фотографий. Вы можете стоять поблизости и вмешаться, если я окажусь не в состоянии защитить себя сам. – Журналист рассмеялся.

Когда они отошли, одна из наставниц отделилась от остальных по знаку Ласки и направилась к конторе директрисы.

«У тебя всего одно мгновение», – подумала Нэте и отправилась впереди журналиста в проход между постройками, ведущий к пристани.

День выдался особо солнечным. У мостков причала стояла моторная лодка, на которой приплыл журналист. Она видела рулевого и раньше, поэтому улыбнулась и помахала ему рукой.

За то, чтобы оказаться на этой лодке и совершить морскую прогулку к большой земле, Нэте отдала бы несколько лет своей жизни.

– Я не слабоумная и совсем не такая ненормальная, как многие другие, – быстро сказала она журналисту, обернувшись. – Меня изнасиловал врач, Курт Вад, после чего я была отправлена на остров. Вы можете найти его контакты в телефонной книге.

Журналист рывком повернул голову в ее сторону.

– Вот как… Ты говоришь, что тебя изнасиловали?

– Да.

– Врач по имени Курт Вад?

– Да. Можете проверить по протоколу судебного заседания. Это было дело, которое я проиграла.

Он медленно кивнул, но ничего не записал. Почему, скажите на милость?

– А тебя как зовут?

– Нэте Германсен.

Имя он все же записал.

– Ты говоришь, что абсолютно нормальная, но я знаю, что все вы, кто находится на этом острове, имеете какой-то диагноз. Какой у тебя?

– Диагноз? – Она впервые слышала это слово.

Он улыбнулся.

– Нэте, ты можешь назвать мне третий по величине город Дании?

Она отвернулась к насыпи с плодовыми деревьями, прекрасно понимая, что сейчас произойдет. Еще три вопроса, и клеймо в его глазах ей обеспечено.

– Я знаю, что это не Оденсе, потому что Оденсе – второй по величине, – все же попыталась она.

Он кивнул.

– Наверное, ты с Фюна?

– Да, я родилась в нескольких километрах от Ассенса.

– Может, ты мне расскажешь что-нибудь про дом Ханса Кристиана Андерсена в Оденсе? Какого он цвета?

Нэте покачала головой.

– Вы не могли бы забрать меня отсюда? Я расскажу вам много такого о здешней жизни, чего вы никогда не узнаете. Многие вещи, о которых вы и не предполагаете.

– Например?

– Кое-что о персонале. Если кто-то проявляет к нам доброжелательность, их быстро отсылают обратно на материк. Если мы не подчиняемся, нас избивают и бросают в одну из штрафных комнат.

– Штрафные комнаты?

– Ну да, карцеры. Помещение, где есть только кровать, и всё.

– Да, но тут вроде как никто и не обещал праздничного времяпрепровождения, верно?

Нэте покачала головой. Журналист не понял этого жеста.

– Мы можем отсюда выбраться только после операции по стерилизации.

Он кивнул.

– Да, я в курсе. Это делается для того, чтобы вы не могли дать жизнь детям, о которых впоследствии не сможете заботиться. Тебе не кажется это весьма гуманным?

– Гуманным?

– Ну да, человечным.

– Почему я не имею права рожать детей? Чем мои дети хуже остальных?

Мужчина посмотрел на Нэте сверху вниз, а затем взглянул на трех наставниц, следовавших за ними на расстоянии нескольких шагов и пытавшихся подслушать их беседу.

– Покажи, какая из них устраивает побои, – попросил он.

Нэте обернулась.

– Все трое, но та, что меньше всех ростом, наносит удары с наибольшей жестокостью. Норовит попасть в шею, так что потом несколько дней не можешь повернуть голову.

– Ясно… Послушай, я смотрю, сюда торопится сама директриса. Расскажи мне еще что-нибудь. Например, что вам запрещено делать?

– Персонал прячет все приправы. Соль, перец, уксус и тому подобные вещи выставляются, только когда приезжают гости.

Он улыбнулся.

– Ну ладно, сойдет. Еда вроде ничего, я сам пробовал.

– Самое неприятное то, что они нас ненавидят. Мы им безразличны. Они относятся ко всем нам одинаково и не хотят нас слушать.

Он рассмеялся.

– Тебе стоит познакомиться с нашим шеф-редактором. Ты только что описала его в точности.

Нэте услышала, как наставницы позади нее расступаются, и последнее, что она заметила, прежде чем директриса схватила ее за руку и потащила прочь, было, как человек в лодке закурил сигарету и поправил удочку.

Ее не поняли – по крайней мере, поняли неверно. Все молитвы оказались тщетны. Она не более чем клочок травы.

Сначала Нэте валялась в штрафной комнате и рыдала. Но поскольку это ни к чему не привело, девушка принялась кричать что было сил, чтобы они выпустили ее, затем стала пинать и царапать дверь. Устав от этого грохота и треска, к ней явились две наставницы, запихнули ее руки в рукава смирительной рубахи и привязали к кровати.

На протяжении многих часов Нэте лежала в рыданиях и разговаривала с блеклой белой стенкой, словно та могла вдруг рассыпаться и предоставить ей желанную свободу. Наконец дверь отворилась, и вошла директриса; за нею по пятам следовала усердная маленькая Ласка, помощница.

– Я поговорила с господином Уильямом из «Фоторепортажа», и ты можешь радоваться, что ни одна из рассказанных тобою небылиц не будет напечатана.

– Я не рассказывала ему небылицы. Я никогда не лгу.

Нэте не заметила руки, которая со свистом пронеслась в воздухе и ударила ее по губам, однако ко второму удару успела приготовиться, когда Ласка отвела руку и занесла ее снова.

– Довольно, фрёкен Йесперсен. Обойдемся без этого, – остановила ее директриса. – Я привыкла к подобным оправданиям.

Затем она вновь посмотрела на Нэте. Возможно, несмотря ни на что, обычно именно в ее глазах было больше всего тепла из всех функционеров, но в данный момент взгляд у нее был ледяной.

– Я звонила Курту Ваду и поставила его в известность о том, что ты по-прежнему настаиваешь на грубой и необоснованной лжи в отношении его. Думаю, тебе было бы интересно узнать его мнение о том, как мне следует с тобой поступить; так вот, он ответил, что для такого непреклонного и лживого ума, как твой, никакая длительность наказания не будет преувеличением. – Она похлопала Нэте по руке. – Он отнюдь не настаивал на этом, но все-таки намекнул. Для начала посидишь тут недельку, а там посмотрим на твою реакцию. Если будешь послушной и перестанешь орать, завтра снимем с тебя смирительную рубашку. Что скажешь, Нэте? Договорились?

Нэте чуть натянула ремень.

Молчаливый протест.

«Куда он подевался?» – думала Нэте. Неужели Курт Вад и впрямь решил избежать встречи? Он стал настолько высокомерным, что даже перспектива получить десять миллионов крон не смогла выманить его из лисьей норы? Как бы то ни было, она не ожидала, что он не придет.

В отчаянии женщина покачала головой. Такого не должно было случиться. Тело тщедушного адвоката все еще растерянно взирало на нее, когда она прикрыла глаза, однако Нёрвиг являлся всего лишь лакеем Курта Вада, и если она не пощадила даже мелкую сошку, то уж его хозяина никак нельзя оставлять в живых.

Закусив губу, Нэте бросила взгляд на английские часы, маятник которых неумолимо отсчитывал время.

Может, ей придется отправляться на Майорку, не завершив дело? Нет, она прекрасно понимала, что этого допустить нельзя. Поймать в сети Курта было важнее всего.

– Ну приди же, приди, приди, ублюдок! – повторяла Нэте, схватив вязанье и принявшись набирать петли с молниеносной скоростью.

И с каждым разом, когда спицы стукались друг об друга, ее взгляд в окно на дорожку вдоль озера становился все более внимательным.

Не ему ли принадлежит вон та крупная фигура у бункера?.. Нет. Не он ли позади нее?.. Опять не он.

«Что же мне теперь делать?» – подумала Нэте.

И тут в дверь позвонили. Не в домофон, а непосредственно в дверь квартиры. Она вздрогнула, отбросила вязанье и быстро осмотрела, всё ли в порядке.

Да, экстракт готов. Грелка примостилась на чайнике. Бумаги с фиктивным логотипом фиктивного адвоката лежали на кружевной скатерти рядом с диваном. Она раздула ноздри. Насколько можно судить, все следы предсмертной вони от Нёрвига улетучились.

Женщина подошла к двери с мыслью, что в такой момент дверной глазок оказался бы весьма кстати. Сделала глубокий вдох и направила взгляд вверх, приготовившись встретиться с глазами Курта Вада, как только дверь распахнется.

– Ну, вот я и кофе немного отыскала… Зрение у меня слабое, поэтому не сразу нашла, – произнес голос откуда-то с точки, расположенной на полметра ниже, чем рассчитывала Нэте.

Соседка протянула ей полупустую упаковку в синюю клеточку, при этом постаравшись изо всех сил заглянуть поглубже в коридор квартиры. И верно – что может быть более увлекательного, чем проникнуть в тайный мир соседей?

Однако Нэте не пригласила ее.

– Большое спасибо, – она взяла упаковку. – Я бы обошлась и растворимым, но настоящий кофе, конечно, несравненно лучше. Можно я заплачу вам сейчас? На ближайшие пару недель мне придется уехать, так что я не смогу вернуть вам кофе.

Женщина кивнула, и Нэте поспешила в гостиную за кошельком. На часах было 16.35, а Курт Вад все не шел. Если он позвонит в дверь, нужно немедленно избавляться от соседки. Если только представить себе, что по телевизору или в газетах промелькнет какая-либо информация о них… Именно такие личности, как эта соседка, просиживают у тупого «ящика» дни напролет. Нэте, действительно, частенько слышала звуки работающего телевизора после часа пик, когда затихало дорожное движение.

– У вас тут хорошо, – раздался за спиной соседкин голос.

Нэте обернулась со стремительностью юлы. Женщина прошла вслед за ней и теперь стояла в комнате, с любопытством озираясь. В особенности ее внимание привлекли документы на столике и раскрытые окна.

– Спасибо, мне тоже очень нравится, – согласилась Нэте, протягивая ей десять крон. – Большое вам спасибо за помощь, так любезно с вашей стороны.

– А где же ваш гость? – поинтересовалась та.

– О, у него сейчас кое-какие дела в городе.

– Может, выпьем по чашечке кофе, пока вы его ждете? – предложила назойливая женщина.

Нэте покачала головой.

– К сожалению, вынуждена отказаться. В другой раз обязательно. Сейчас мне нужно разобраться с кое-какими документами.

Она доброжелательно кивнула соседке, не скрывавшей своего разочарования, взяла ее под локоть и проводила к лестничной площадке.

– Большое спасибо за вашу щедрость, – сказала Нэте напоследок и закрыла дверь.

С полминуты она постояла, прислонившись спиной к двери в ожидании хлопка соседней двери.

А что, если соседка вновь объявится, когда придут Курт Вад или Гитта Чарльз? Что же, ее тоже придется прикончить в придачу?

Нэте покачала головой, вообразив, как к ней незамедлительно явится полиция и примется задавать вопросы. Это будет совсем уж рискованно.

– О боже, не дай ей вернуться, – тихо произнесла Нэте.

Вовсе не потому, что она рассчитывала на помощь высших сил. Нет, обращения к Небу никогда не достигали цели. Таков уж был ее опыт.

Вынести четвертый день на воде и черном хлебе было невозможно. Мир Нэте вдруг стал слишком тесен; в нем не осталось места ни плачу, ни мольбам, которые она обращала к Богу в предыдущие дни и в особенности ночи.

Так что кричала девушка о том, что ей невыносимо тесно, молила об освобождении, в первую очередь призывая свою мать.

– Мама, приди и помоги мне. Я прижмусь к тебе и буду умолять остаться со мной навеки, – причитала она в протяжном завывании.

Ах, если бы снова посидеть у своей матери в небольшом фермерском садике, занимаясь чисткой бобов. Как бы она…

Нэте смолкла, когда в дверь принялись стучать и орать, чтобы она заткнулась. Причем не персонал, а кто-то из девиц со второго этажа. И по коридору разнесся звон колокола, так как девушки стали покидать свои комнаты, тем самым приводя в действие сигнал тревоги, а затем ор, крики и привычный шум сменились резкими увещеваниями директрисы, и суматоха у двери карцера улеглась.

Менее чем через двадцать секунд Нэте втолкнули поглубже в каморку. Она с визгом откинула голову, когда ее пронзила длинная игла, и комната растаяла перед глазами.

Когда пленница очнулась с туго связанными кожаным ремнем руками, у нее больше не было сил кричать.

Так Нэте пролежала весь день, а когда ее решили покормить, отвернулась и принялась думать об убежище на острове за поросшим сливовыми деревьями холмом и солнце, свет которого разбивался листвой и кустарником на искрящиеся пучки лучей.

И у нее всплыли воспоминания о пролежнях на сене в сарае, остающихся после их с Таге любовных игрищ.

Она пыталась перевести мысли на воспоминания о детстве, потому что ей все время мерещилось надменное лицо Курта Вада.

Нет, о нем думать она не станет. Этот подлый ублюдок разрушил ее жизнь, и Нэте никогда не выбраться отсюда той же, какой была прежде, теперь она это осознала. Жизнь промелькнула у девушки перед глазами, и всякий раз, когда вздымалась грудь, ей хотелось, чтобы дыхание остановилось навечно.

«Я больше никогда не стану есть», – сказала она сама себе. Курт Вад – дьявол, он искалечил ее жизнь.

Когда в течение нескольких дней Нэте отказывалась принимать пищу и перестала даже испражняться, пригласили врача с материка.

Он, видимо, воображал себя ангелом-хранителем, по крайней мере называл себя «помощником страждущих», однако вся помощь ограничилась воткнутым в руку шприцем и поездкой в больницу Корсёра.

Здесь ее содержали под наблюдением и немедленно отворачивались, как только пациентка принималась умолять их проявить милосердие и благосклонно поверить в то, что она обычная девушка, попавшая в беду.

Лишь однажды в комнате оказался человек, готовый ее выслушать, но в тот момент Нэте была настолько накачана лекарствами, что проспала почти целые сутки подряд.

Это был мужчина лет двадцати с небольшим, навещавший миниатюрную тугоухую девушку. Ее положили с утра, и теперь она была за занавеской у противоположной стены напротив изножья. Нэте слышала, что у нее лейкемия, и, несмотря на то, что она понятия не имела, что это такое, поняла, что девушка скоро умрет. В полубессознательном состоянии Нэте сумела понять это по глазам родителей, когда те отвернулись от своего дитяти. Во многом она завидовала ей. Покинуть скорбный мир в окружении любящих людей – разве ж не благодать? Да к тому же еще молодой доктор скрашивал ее последние дни чтением книг или слушанием, как читает она сама…

И Нэте прикрыла глаза и слушала, как он спокойным голосом помогал тонкому чистому голоску формировать слоги, слова и предложения, чтобы они обретали смысл, причем в таком темпе, что даже Нэте в своем затуманенном состоянии могла следовать за чтением.

А когда они закончили читать историю, молодой человек сказал, что на следующий день снова придет.

Уходя, он тепло улыбнулся Нэте.

Улыбка запала ей в сердце, и тем вечером она даже согласилась немного поесть.

Спустя два дня девушка умерла, а Нэте готовилась к отправке на Спрогё, более молчаливая и сдержанная, чем обычно. Даже Рита оставила ее ночью в покое, но она в тот момент была озабочена совершенно иными проблемами. Вернее, все они.

Потому что на той же лодке, на какой Нэте привезли обратно на остров, приехала и Гитта Чарльз.

Глава 37

Сидя на краю двуспальной кровати, уставившись на почти прозрачные веки своей возлюбленной, которые скрывали ее глаза на протяжении уже трех суток, он имел достаточно времени для того, чтобы от души проклясть события последних дней.

Все рушилось на его глазах. Аппарат безопасности, разработанный для устранения препятствий, совершил фатальную ошибку, а люди, раньше молчавшие, теперь широко открыли рты.

Создавалось ощущение, что в самый разгар триумфа «Чистых линий» к ним проникли всяческие несчастья, жаждущие добраться до него и его жизненных принципов, подобно голодным псам.

Почему им не удалось остановить двух полицейских ищеек? Это должно было случиться во что бы то ни стало. Микаэль, Лёнберг и Касперсен пообещали сделать все возможное – и все же не сумели…

Лицо жены чуть вздрогнуло, почти незаметно, но сердце у Курта екнуло.

Он посмотрел на свою согнутую руку, гладившую щеку Беаты, и неожиданно ощутил прилив сил. Рука скользила по коже возлюбленной, между признаками ее и его старения не было особой разницы. Но через несколько часов она будет мертва, а он – нет, и эту разницу между ними он вынужден принять, если, конечно, хочет жить дальше. Правда, в данный момент Курт как раз этого не хотел. Но он обязан жить. У него еще были кое-какие нерешенные задачи, а сразу после их разрешения можно подыскать надгробный камень и заказать каменщику выгравировать сразу два имени.

Услышав неприятный звук, Вад обратил взгляд на тумбочку. Звук исходил от айфона, а не от засекреченного телефона, каким он теперь предпочитал пользоваться. Старик рассерженно взял в руки мобильник и открыл входящее сообщение.

Ссылка от Герберта Сёндерскова.

«Значит, он все-таки выполнил задание, хорошо», – подумал Курт. По крайней мере, одна из разболтавшихся личностей ликвидирована. Вот так бы и со всеми…

Он нажал на ссылку и подождал появления картинки. И подскочил на месте от предательского сообщения.

Улыбающийся Герберт вместе с такой же улыбающейся Миа махали ему на фоне великолепного буйного пейзажа. Над фотографией располагался короткий текст: «Ты нас никогда не найдешь».

Скопировав файл на ноутбук, Курт открыл изображение на весь экран. Снимок был сделан всего десять минут назад, небо над супружеской парой было совершенно красным от заходящего солнца. За спинами у них виднелись пальмы, а еще дальше можно было различить темнокожих людей и открытый синий океан.

Затем Курт открыл приложение айфона «Планета» и нажал на «Глобус», посредством которого наглядно демонстрировалось актуальное на данный момент положение солнца относительно земли. Единственным тропическим местом земли, где закат произошел десять минут назад, оказалась южная оконечность Мадагаскара. Остальная часть закатной оси была представлена океаном, ближневосточными пустынями и умеренными регионами бывшей советской империи.

Так как они стояли спиной к заходящему солнцу, то, видимо, находились в западной части острова. Остров, конечно, большой, и все же не настолько, чтобы считаться колыбелью забвения. Если послать Микаэля на юг Мадагаскара и попросить узнать что-либо о двух пожилых седовласых скандинавах, он обнаружит их в кратчайшие сроки. Деньги – всегда хорошее подспорье. Нанять нужных людей, чтобы избавиться от предателей, можно в любом месте земного шара.

Первая хорошая новость за день.

Вад улыбнулся и снова почувствовал прилив сил. «Ничто не мучает больше, чем неуверенные решения и бездействие», – всегда говорил отец. Он был умным человеком.

Чуть отклонив лишенный гибкости торс назад, Курт посмотрел на дорогу и тренировку молодых полицейских ассистентов, развернувшуюся под липами напротив. С неудовольствием он обнаружил, что часть молодежи, совершающая мнимые задержания мнимых преступников, имела коричневую кожу.

Лежащая на столе «Нокиа» зазвонила.

– Это Микаэль. Мы с одним из наших помощников, имя которого вам знать необязательно, семь минут назад зафиксировали, что Хафез эль-Ассад покинул полицейское управление и теперь спускается по лестнице с моста Тиетген на один из перронов вокзала. Как прикажете с ним поступить?

Как им поступить, разве не очевидно?

– Следуйте за ним. Если будет возможность сделать это незаметно для окружающих, возьмите его. Не отключай мобильный, чтобы я мог быть в курсе происходящего. И позаботьтесь о том, чтобы он ни в коем случае не обнаружил ваше присутствие.

– Нас двое, мы прикроем друг друга в случае необходимости. Будем держаться на расстоянии от него, не беспокойтесь.

Курт улыбнулся. Вторая хорошая новость за день. Возможно, все еще обойдется.

Он вернулся в постель и прилег рядом с умирающим телом, вдавив «Нокиа» в подушку под своим ухом. Здесь сталкивались два бескомпромиссных и очень разных мира. Жизнь и смерть, проще говоря.

Пролежав несколько минут и ощутив, что дыхание Беаты почти замерло, он услышал в трубке шепот:

– Мы в электричке, направляющейся в Тоструп. Возможно, он приведет нас к своему истинному месту жительства. Мы сидим в разных концах вагона рядом с дверями, так что гарантирую: парень никак не проскользнет мимо.

Курт похвалил его, а затем повернулся к жене и положил пальцы ей на шею. Пульс все еще прощупывался, но очень слабый и капризный, как сама смерть.

На мгновение он прикрыл глаза и предался грезам о румяных щеках и звонком смехе, прогоняющем прочь все волнения. «Невозможно поверить в то, что она когда-то была молода», – подумал он.

– ВОТ! – довольно громко прозвучало из мобильника.

Курт встрепенулся.

– Парень вышел на Брёндбюостер. Уверен, что он направляется к вам, Курт.

Неужели прошло так много времени? Вад стряхнул с себя минутное забытье и принял полусидячее положение, приложив телефон к уху.

– Держитесь на расстоянии, здесь я сам позабочусь о нем. Только будьте осторожны – парни из полицейской академии проводят свои занятия прямо напротив. Носятся, изображая нарушителей и полицейских…

Курт улыбнулся. Гостю будет оказан теплый прием.

Он хотел сказать Беате, чтобы она немного потерпела, он скоро вернется, но тут увидел, что глаза ее раскрыты, а шея запрокинута назад.

На несколько секунд он затаил дыхание, а затем принялся жадно хватать воздух, глядя на тусклые мертвые глаза возлюбленной. Они были направлены в ту сторону, где он только что лежал, словно в последний момент Беата пыталась его увидеть. А он проспал, и это было ужасно. Его не оказалось рядом, когда она нуждалась в нем…

Курт почувствовал слабую пульсацию в районе диафрагмы. Затем она распространилась по всему телу с неуправляемой скоростью и достигла грудной клетки, сжав горло судорожным шоком, вылившимся в какой-то гортанный звук. Его лицо исказилось почти до боли, и протяжный практически неслышный вой добавился к рыданиям.

Так он просидел несколько минут, держа тело за руку, затем прикрыл ей глаза и поднялся не оборачиваясь.

Биту, которой его сыновья отбили тысячи теннисных мячей, Курт нашел в кладовке рядом с гостиной. Он взвесил снаряд в руке, одобрив его солидный вес, затем вышел во двор и притаился за углом сарая.

С улицы доносились громкие крики и веселые советы – там курсанты полицейской академии полным ходом осуществляли свои мечты по отделению зерен от плевел. Курт собирался теперь заняться тем же самым. Он собирался ударить Хафеза эль-Ассада по шее, если получится, а затем быстро перетащить тело в дом. А когда игрища на улице завершатся и опустится тьма, придут два помощника и помогут ему затащить тело в бокс…

В кармане загудел мобильный.

– Да, – прошептал он. – Вы далеко?

– Стоим на развилке Вестрегэде и Брёндбюостервай. Он исчез.

Курт нахмурился.

– Что?

– Парень устремился к веренице красных таунхаусов и пропал.

– Поторопитесь явиться сюда. Пусть каждый идет своей дорогой.

Пожилой мужчина захлопнул телефон и огляделся. Он находился в безопасности, стоя в углу двора, за спиной у него была стена в человеческий рост, примыкавшая к Твэргэден. Араб мог войти лишь одним способом – через въезд вдоль сарая. Так что он был готов к его приходу.

Не прошло и пяти минут, как Курт услышал осторожные шаги. Кто-то ступал по плитам и метр за метром подходил все ближе.

Курт крепче сжал биту и прислонился вплотную к углу. Он дышал медленно и глубоко, пока не показалась голова гостя. За долю секунды до удара человек отклонился назад.

– Курт, это я, – прозвучал голос, совсем не похожий на голос араба.

После чего фигура появилась целиком. Один из помощников. Микаэль время от времени прибегал к его услугам, когда готовилось крупное мероприятие.

– Придурок, – прошептал Курт. – Отойди. Ты спугнешь его. Иди обратно на улицу и смотри, чтобы он тебя не увидел.

Некоторое время он продолжал стоять с выскакивающим из груди сердцем и проклинал идиотов, какими, по-видимому, себя окружил. «Давай же, глупый маленький араб», – призывал мысленно Курт. Тем временем полицейская тренировка на другой стороне улицы закончилась. «Давайте уже покончим с этим».

Он не успел додумать мысль до конца, как услышал глухой стук в стену за своей спиной, а затем боковым зрением увидел, как через стену перекинулась пара рук.

Прежде чем Курт занял удобное положение, человек уже перебрался во дворик. Словно кошка, он приземлился на корточки перед Вадом, посмотрев на него взглядом, достигшим цели.

– Нам надо поговорить, – вырвалось у Ассада, прежде чем Курт замахнулся битой и опустил ему на голову.

Крепкий араб резко откатился в сторону и тут же вскочил, опершись на руку. Ровно в тот момент, когда бита с глухим звуком врезалась в плитку, полицейский подпрыгнул и крепко вцепился в торс Курта.

– Мы идем в дом, ясно? – прошептал Ассад. – На улице рыщет множество ваших гиен.

Он сжал горло Курта так, что тот почти перестал дышать. Старик хотел позвать на помощь, но даже на это воздуха ему не хватало.

Араб резко втолкнул его на дорожку и хотел отшвырнуть на лужайку перед задней дверью дома. Еще пара секунд, и ему бы удалось, однако быстро приближающиеся шаги и показавшаяся затем фигура Микаэля, который теперь уставился на них, заставила нападавшего вновь с силой сжать жертву, так что Курт едва не потерял сознание; однако почти сразу тиски были ослаблены.

Курт повалился головой в траву и услышал позади себя какую-то возню, удары и ругательства на двух языках.

Он с трудом выпрямился и, шатаясь, отправился к воротам гаража, где лежала бита. Едва подняв ее, вновь обнаружил араба перед собой.

Старик инстинктивно поглядел на лужайку, где уже без сознания валялся Микаэль.

«Проклятье, да кто же он такой?»

– Бросьте биту, – приказал Хафез эль-Ассад так, что ослушаться его было невозможно.

Бита упала с глухим стуком. Курт оцепенел.

– Что вы хотите? – спросил он.

– Я знаю людей, подобных вам, намного лучше, чем вы думаете, и вам не ускользнуть, – заявил араб. – Я хочу знать все о вашей деятельности. При этом я уверен, что все нужные документы находятся в этом доме, несчастный убийца.

После чего он жестко схватил его за запястье и потащил за собой.

Они успели добраться до задней двери, как раздался хлесткий звук, после чего голова араба откинулась в сторону, а тело осело вниз.

– Так-то, – прозвучал голос сзади.

Это был помощник Микаэля.

– Больше он, вероятно, не поднимется.

Прошло совсем немного времени между звонком Курта своему преемнику в клинику и поворотом защелки на двери первого этажа.

– Спасибо, Карл-Йохан, что ты так быстро приехал, – поблагодарил он и отвел его в спальню.

Карл-Йохан Хенриксен совершил то, что полагалось, и, снимая стетоскоп, серьезно посмотрел на старика.

– Мне очень жаль, но она ушла на вечный покой.

Дрожащими руками он написал свидетельство о смерти, казавшись при этом более потрясенным, чем даже сам Курт.

– Что ты теперь намерен делать?

– У меня есть договор с одним из наших сторонников, отличным гробовщиком из Карлслунда. Только что я с ним говорил, отправлюсь к нему вечером. Завтра пойду к священнику. Беата упокоится в старой части кладбища у самой церкви Брёндбюостер.

Старик взял свидетельство о смерти, прослушал соболезнования Карла-Йохана Хенриксена и протянул ему руку.

Таким образом завершилась долгая, почти вечная глава жизни.

Вот уж поистине насыщенный день.

Взглянув на жену, Вад обнаружил, что она почти окоченела. Как же скоротечно бытие…

Затем он прибрал спальню, привел в порядок Беату, взял ключи от машины, зашел в сарай, открыл бокс и увидел, что темное тело, лежавшее на бетонном полу, все еще дышит.

– Ну, продолжай в том же духе, жалкий арабишка. Если ты не подохнешь к моему приходу, придется тебе помочь.

Глава 38

Чем ближе Гитта подъезжала к Копенгагену, тем четче оформлялся ее план.

Десять миллионов – большие деньги, но у Нэте их несравненно больше, а когда тебе всего пятьдесят три года, как Гитте в данный момент, десяти миллионов на оставшуюся жизнь оказывается совершенно недостаточно. По крайней мере, с таким отношением к деньгам, как у нее, и с такими мечтами, какие она лелеяла. Если проявлять осторожность и впредь столько не пить, она легко может прожить еще три-четыре десятка лет, а тут, даже ничего не смысля в бухгалтерском деле, становилось ясно, что десятью миллионами не ограничишься.

В связи с этими обстоятельствами план Гитты заключался в том, чтобы попытаться завладеть всем, что принадлежало Нэте, – движимым и недвижимым. Средство и способ она пока не придумала, это зависело от ситуации. Лучше всего было бы, если б Нэте по-прежнему легко поддавалась манипуляции. Однако если она действительно была настолько больна, как сообщила, дело заключалось лишь в том, чтобы использовать ее, пока еще возможно. Всю эту ерунду с завещаниями и подписями она в состоянии уладить.

Если же вдруг окажется, что у Нэте другое мнение, можно будет пустить в ход более жесткое средство. Сейчас Гитта этого совсем не желала, но при необходимости и отказываться не собиралась. Прежде она не раз отправляла неизлечимо больных людей к Создателю гораздо раньше, чем было предназначено им судьбой.

Именно Рита Нильсен впервые обнаружила слабость Гитты к женскому полу. Когда она приближалась к Гитте со своими мягкими губами и взмокшей челкой, у той пересыхало во рту. Естественно, подобные вещи были запрещены, но если Рита была возбуждена, Гитта могла в любое время приказать ей отправиться с нею на болота. Именно она устанавливала правила игры.

А потому было восхитительно и приятно, что фрёкен Нильсен оказывалась более чем податливой. Как и то, что это мягкое тело искало удовлетворения, и Гитта могла его предоставить.

Это тянулось ровно до тех пор, пока Рита ее слушалась, но однажды вечером, когда она поднялась и натянула на грудь блузку, с подчинением было покончено.

– Я хочу выбраться отсюда, и ты должна мне помочь, – заявила она. – Скажешь директрисе, что я исправилась, и рекомендуешь отпустить из нашего заведения, поняла?

К подобной интонации из уст девушек со Спрогё Гитта не привыкла и совсем не желала с ней мириться. Как только наставница приходила в ярость, девушки разбегались в разные стороны, и так должно было продолжаться и дальше. Они восхищались новой сотрудницей и опасались вспышек ее гнева.

Никто не злоупотреблял штрафными комнатами больше, чем Гитта. Никто не давал такого жару, как она, когда кто-то из девушек проявлял дерзость. А остальные наставницы считали это замечательным качеством и стремились подражать ей, ведь она являлась медсестрой и вела себя как подобает.

Гитта на мгновение задумалась о том, чтобы ударить Риту за дерзость, но колебалась слишком долго и вдруг получила энергичную пощечину. У нее прервалось дыхание, и наставница повалилась на спину. Что позволяет себе эта примитивная шлюха?!

– Ты прекрасно понимаешь, что я могу полностью разрушить твою жизнь. Я с легкостью опишу каждую деталь твоего тела, причем в присутствии директрисы, если ты откажешься мне помочь, – спокойно сказала Рита, возвышаясь над ней. – Я расскажу надзирательнице, как ты принуждаешь меня ощупывать тебя, и после моего описания твоего тела она запросто поймет, что я не вру. А потому ты отправишь меня обратно на материк. Я прекрасно знаю, что такое решение принимают врачи, но и ты вполне справишься.

Гитта проследила глазами за вереницей гусей, пролетавших над верхушками деревьев, и слабо кивнула.

Рита попадет на материк, но только когда будет удобно самой Гитте.

Ни днем раньше.

На следующее утро Гитта посильнее натерла себе щеки и яростно постучала в дверь надзирательницы, после чего предстала взгляду женщины, сидевшей за столом, тут же ужаснувшейся от неожиданности.

– Господи! Что стряслось?

Гитта затаила дыхание и слегка повернулась, чтобы надзирательница имела возможность рассмотреть не только то, что ее белый халат был изорван в клочья, но и то, что на ней не было нижнего белья.

Наставница вкратце описала, как непредсказуемая, сексуально невменяемая психопатка Рита Нильсен сорвала с нее одежду прямо за прачечной, повалила на землю и раздвинула ей ноги.

Она говорила нарочито взволнованным голосом и стыдливо потупилась в пол, повествуя о нападении и тщетных попытках обороняться.

– В связи с этим я хотела бы посоветовать заключить Риту Нильсен в штрафную комнату на десять суток и, кроме того, лишить ее всех привилегий, – заключила она, предчувствуя по барабанящему пальцу и полному ужаса взгляду надзирательницы, что все так и будет исполнено.

– Затем мы должны рассмотреть вопрос о стерилизации и последующей отсылке с острова. Ее сексуальная озабоченность настолько чрезмерна, что я уверена – она станет большим бременем для общества, если не принять меры.

Пальцы надзирательницы сжались. Ее глаза внимательно изучали перемазанную грязью шею Гитты.

– Конечно, Гитта Чарльз, – только и сказала она, поднимаясь из-за стола.

С Ритой предстояло еще много возни, однако все обвинения в адрес Гитты были отклонены, и сама девица явно была потрясена тем, что ей не просто не удалось подчинить любовницу, а придуманная уловка оказалась обращена против нее самой. Настоящим блаженством было оказаться на месте Гитты в те минуты.

– Естественно, ты знаешь до мелочей все тело Гитты, в точности как сама утверждаешь, – ответила Рите надзирательница. – Ведь ты же и напала на нее… Нет, мой дорогой друг. Повинуясь своей недалекой и порочной натуре, ты стараешься перевернуть ситуацию с ног на голову, но меня не проведешь. Ну чего еще можно ожидать от девушки с такими скудными умственными способностями и отвратительным прошлым?

Разговоры о нападении вскоре разнеслись далеко. Еще до истечения дня в хлеву, курятнике, в полях, и во всех уголках заведения уже говорили об этом. Рита орала и вопила в комнате, и получила явно больше одной инъекции, а многие коллеги Гитты, да даже и кое-кто из воспитанниц, злорадствовали.

Когда ее выпустили, она побыла на воле всего ничего, так как оказалась дерзкой и невоздержанной на язык, и спустя неделю вновь попала в штрафную комнату, и орала, привязанная, как одержимая.

– Нэте Германсен хорошая девушка, не пристало ей делить комнату с этим чудовищем, – сказала Гитта надзирательнице.

После чего они вынесли все вещи Риты, предоставив Нэте комнату в полное ее распоряжение.

В результате Нэте изменила свое мнение о соседке, что сразу заметила молодая наставница. Именно Нэте инициировала общение – наивно, совершенно сознательно и с большой надеждой.

Девушкам поручили скатывать с лодки бочки с углем. Одна из воспитанниц оступилась, вывихнула ногу и завыла, как собака, на которую наехал велосипед. Все бросились врассыпную, несмотря на то, что наставницы выкрикивали ругательства и наносили удары, и посреди всей этой неразберихи Нэте и Гитта оказались вдруг лицом к лицу.

– Меня поместили сюда по ошибке, – прошептала Нэте с ясными глазами. – Я не дурочка и прекрасно вижу, что таковыми являются многие здешние девушки; но я в то же время и не грязная потаскуха, ведущая беспорядочную половую жизнь, как говорят. Нельзя ли пересмотреть мое дело?

Она была очень привлекательна. Полные губы, крепко и ладно сложена, как никто на острове. Гитта хотела завладеть ею, причем уже давно, – и вот теперь представился такой случай.

Вокруг раздавались шлепки и крики; видно было, что Нэте с отвращением относится к происходящему бесчинству. Гитта взяла ее за руку и прошла с нею несколько шагов к дому. Вдруг дрожь пробежала по телу девушки, будто это прикосновение и внимание являлись ключом ко всему. Наставница вытерла ей слезы и увлекла за собой на Скворцовую пустошь, иногда говоря утешительные слова.

Все было очень невинно, и уже спустя десять минут Нэте полностью ей доверилась.

– Я постараюсь сделать все, что в моих силах, но не могу ничего обещать, – сказала Гитта.

Никогда еще Нэте не видела такой искренней улыбки.

Правда, все оказалось не настолько легко, как ожидала Гитта. Несмотря на все беседы во время их прогулок на пустошь, Нэте, судя по всему, не собиралась отдаваться.

Косвенным образом на подмогу Гитте пришла кошка по прозвищу Мики, принадлежавшая жене смотрителя маяка.

Жесткое соперничество двух котов в курятнике смотрителя на протяжении нескольких ночей не давало спать всему семейству, причем животных никаким образом не удавалось изловить. В связи с этим смотритель послал своего помощника в поля и луга на сбор сухой белены, дабы с помощью дыма от этой травы одурманить всех обитателей курятника, а затем поймать одного из котов и свернуть ему шею.

Немного травы попало в лужу, где она и пролежала, превратив воду в настой, до той поры, пока кошка Мики не соблазнилась ароматом и не попробовала хлебнуть из лужицы. Многие потом наблюдали, как она скакала по деревьям в течение часа, а затем легла перед кладовкой и испустила дух, перевернувшись пару раз с живота на спину.

Все, кроме жены смотрителя, изрядно повеселились при виде такой картины, а Гитта таким образом узнала о редкой траве, произрастающей на Спрогё и оказывающей такое странное воздействие на тех, кто примет ее в свой организм.

Она выписала с материка несколько книг на эту тему и вскоре обладала достаточными знаниями для собственных экспериментов.

Обретение власти над жизнью очаровывало Гитту. Вскоре она использовала яд на одной из дерзких девушек. Наставница обмакнула сигарету в экстракт травы и затем высушила. А в один прекрасный день девушка совершенно случайно обнаружила ее в кармане своего клетчатого платья…

Все прекрасно слышали, как она визжала и выкрикивала что-то невразумительное за Валом – так называлась каменная кладка, отмечавшая границу между Зеландией и Фюном, где она имела обыкновение курить в одиночестве, – и никто не удивился, когда она вдруг притихла.

Естественно, девушка выжила, но впредь перестала быть столь бойкой на язык и упертой. Слишком уж в ней укоренился страх смерти.

«Отлично, – подумала Гитта, – теперь у меня есть то, чем можно пригрозить Нэте».

Угрозы смерти и безумия, а также сознание того, чего в действительности хотела от нее Гитта, настолько шокировали Нэте, что она даже не могла плакать. Словно все мировое зло вселилось в ее ангела спасения, и мечты Нэте о возвращении к нормальной жизни оказались повержены.

Гитта прекрасно понимала ее реакцию, и это ее более чем устраивало. Она заверяла ее, что до тех пор пока Нэте будет ублажать Гитту, та станет усердно добиваться у надзирательницы пересмотра дела. Таким образом Нэте оказалась сговорчивой на довольно долгий период времени, и, как бы Гитте ни тяжко было признаться, она впала в зависимость от подруги. Ведь именно эти отношения помогали ей выносить замкнутый образ жизни в окружении злобных, мстительных и неприятных женщин. Да, их отношения привели к тому, что она не могла желать иной жизни.

Лежа рядом с Нэте в высокой траве, молодая наставница могла забыть обо всем остальном и свободно вздохнуть в темнице.

Естественно, Рита в итоге встряла между ними, с чем Гитте пришлось столкнуться чуть позже.

В тот самый день, когда Риту наконец вызволили из одиночной камеры, надзирательница засомневалась.

– В отношении стерилизации мне нужно проконсультироваться с главным врачом, – сказала она. – Скоро он будет на острове, тогда и посмотрим.

Однако до посещения главврача ждать было еще долго, а Рита воспользовалась этим временем для осуществления мести – она открыла Нэте глаза и рассказала ей, что на Гитту Чарльз нельзя полагаться и что единственным выходом остается побег.

Девушки вступили в противостояние с наставницей.

Глава 39

– Карл, я звоню ему уже пятнадцатый раз, он не отвечает. Уверена, он отключил мобильный. Но зачем? Ассад никогда так не делал… – Роза выглядела искренне взволнованной. – Да и ты тоже хорош. Перед самым уходом он мне сказал, что ты обвинил его в убийстве того литовца Версловаса.

Карл покачал головой.

– Роза, совсем нет; просто факс с фотографией тела вызывает некоторые вопросы. Такой факт на любого бросил бы тень.

Она встала перед ним, уперев руки в боки.

– Послушай, мне плевать на твои подозрения. Но если Ассад утверждает, что не имеет никакого отношения к тому, что циничный психопат Линас Версловас лишился возможности творить свои гадости, то это правда, ты так не считаешь? Проблема в том, что ты давишь на нас, Карл, и совершенно не берешь в расчет наши чувства. Вот что с тобою не так.

Упс, ну и логика… Она снова вывернула ситуацию наизнанку. В расследованиях такой принцип может быть полезным, но он ужасно неудобный, если дело касается личных отношений. Могла бы избавить его от подобных нападок…

– Да-да, Роза. Насколько я понял, вы с Ассадом самостоятельно прекрасно справляетесь с реакцией на ущемление чувств и давление. Однако прости, пожалуйста, в данный момент у меня нет времени на философию любви к ближнему. Мне нужно подняться наверх и получить разнос от Маркуса Якобсена.

– Совершенно не поддается восстановлению? И ты пришел просить новый автомобиль? – Начальник отдела убийств безнадежно посмотрел на него. – Карл, у нас ноябрь. Ты когда-нибудь слышал о таком понятии, как бюджет?

– Как ни странно, почти ничего не слышал. Финансирование отдела Q, кажется, составляет восемь миллионов в год? Куда ж они, черт возьми, деваются?

Плечи Маркуса Якобсена поникли.

– Карл, мы снова будем поднимать этот разговор о деньгах? Ведь ты в курсе, что деньги делятся между отделами.

– Ну да, деньги моего отдела, а мне достается примерно пятая часть, верно? Довольно дешево обходится датскому государству этот отдельчик в подвале, как считаешь?

– Но ты все-таки не получишь новый автомобиль, так как средств у нас на счету уже нет. Ты и представить себе не можешь, сколько в данный момент на нас висит сложных дел.

Карл не ответил на его реплику, и, кстати, он очень даже хорошо представлял. Правда, что толку…

Маркус принял новую порцию никотиновой жвачки. Курить он стал меньше, однако, возможно, именно количество потребляемой жвачки повлияло на необычайную энергичность, характеризующую его в последние несколько суток, после того как улеглась эпидемия простуды.

– По-моему, у нас в отделе дорожного движения есть еще один «Пежо-607», – сказал он. – Ты мог бы пользоваться им вместе с кем-нибудь на пару, до следующего бюджетного года. Согласен, Карл?

– Нисколько.

Маркус глубоко вздохнул.

– Ладно, вываливай свою историю. У тебя есть пять минут.

– Пять минут не хватит.

– Постарайся.

Четверть часа спустя Маркус уже вовсю дымил в потолок.

– Вы вломились к Нёрвигу и совершили кражу из картотеки; ворвались в дом публичного человека, когда его жена находилась при смерти, и совершили еще сотни две столь же сомнительных вещей…

– При смерти? Да, но мы ведь не знаем, так ли оно на самом деле. Неужели ты сам никогда не пользовался отговоркой про похороны несуществующей тетки, когда тебе приспичило устроить выходной?

Здесь шеф чуть не подавился жвачкой.

– Бог свидетель, не пользовался, и я искренне надеюсь, что и ты не пользовался на протяжении своей службы… Но послушай, Карл, эти архивы должны быть немедленно перемещены ко мне. А когда вернется Ассад, можешь передать ему, чтобы он убирался из управления так же быстро, как устроился сюда. И сейчас же бросьте это дело! В противном случае вы наделаете проблем, на решение которых у меня совершенно нет времени.

– Вот как… Но если мы бросим дело, в следующем году ты не досчитаешься шести целых восьми десятых миллиона.

– Поясни.

– Зачем вообще нужен отдел Q, если мы бросаем дела?

– Карл, я лишь пытаюсь донести до тебя, что ты ступил на тонкий лед, и отнюдь не преувеличиваю. Если ты не можешь тихо и спокойно, не выходя из-за своего рабочего стола отыскать железные доказательства преступной деятельности Курта Вада и других лидеров «Чистых линий», держись от них подальше. И вот еще что, Карл. Впредь никакого прямого контакта с Куртом Вадом, ясно?

Мёрк кивнул. Значит, вот как все воспринято… То есть тут просто политика?

– Мы отвлеклись от разговора об автомобиле, – уперся он.

– Да-да, я все улажу. Иди и принеси архивы.

Карл отпинал все без исключения стенные панели по дороге к фронт-офису. Дерьмовый вышел разговор.

– Не бери в голову, – успокоила его Лиза, протягивая какой-то документ черноволосому кудрявому парню в зимней полицейской куртке.

Тот обернулся и кивнул Мёрку. Знакомое лицо…

– Самир! – воскликнул Карл.

Поистине, перед ним стоял злостный враг Ассада.

– Ну что, есть вам чем заняться у себя в Рёдовре? – спросил он. – Или Антонсен наконец ушел на пенсию, прихватив с собою все дела?

Он единственный рассмеялся после своей не слишком удачной шутки.

– Спасибо, у нас все в порядке. Только вот понадобилось обменяться кое-какими документами, – парень взвесил на руке стопку бумаги.

– Самир, наконец я с тобой встретился… Из-за чего произошла ссора между вами с Ассадом? Да, и не надо говорить, что все нормально. Расскажи все, как есть. Понимаешь, мне надо знать.

– Зачем? В любом случае ничего особенного, потому что, наверное, вы и сами убедились, насколько он неадекватен.

– Неадекватен? Что ты имеешь в виду? Вроде бы нет, о чем ты?

– Спросите у него сами. Но он не от мира сего, я сказал ему об этом, и он, видимо, не вытерпел.

Карл взял парня за локоть.

– Послушай, Самир, я не знаю, что он там может вытерпеть, что нет, но у меня есть твердое убеждение, что ты в курсе. И если ты или Ассад сами ничего не расскажете, вполне может случиться, что мне придется выбить это из тебя, когда придет время.

– Договорились, Карл Мёрк. Попробуйте.

Самир высвободился и исчез в конце коридора.

Лиза смотрела на товарища с сочувствием и обеспокоенностью.

– Не расстраивайся так из-за машины. Все образуется.

Как же легко в отделении распространялись слухи…

– От Ассада по-прежнему ничего?

Роза покачала головой. Теперь она разволновалась не на шутку.

– Почему ты так беспокоишься за него?

– Потому что за последнее время я несколько раз наблюдала у него трясучку. Прежде я такого с ним не припомню.

Карл понимал, о чем говорит Роза. Она довольно проницательна.

– Нам приказали перенести архивы Нёрвига на третий этаж.

– Тогда, думаю, тебе стоит приступить к работе.

Мёрк склонил голову набок, чтобы не нарушать кровоток.

– Роза, на что ты дуешься?

– Не обращай внимания. У тебя же нет времени на глупую философию любви к ближнему.

В течение нескольких секунд он сохранял хладнокровие, а затем спокойно сказал, что, если она не поспешит заняться идиотскими папками, ему придется отправить ее домой и попросить прислать вместо себя Ирсу. И он действительно так и сделал бы.

Роза нахмурилась.

– Знаешь что, мне кажется, ты действительно не особо умен.

Карл услышал, как она принялась разбирать папки, а сам тем временем стал названивать Ассаду, дергая под столом ногами. Черт возьми, еще эта проделка сирийца с зажигалкой… Если он в ближайшее время не закурит, ноги сведет страшная судорога.

– Счастливо оставаться, – неожиданно раздалось из коридора.

Карл обернулся на дверь и успел заметить, как Роза мелькнула мимо в пальто и с розовой сумкой, перекинутой через плечо.

Так и было.

Неужели она так не вовремя решила уйти? Проклятие! При мысли о последствиях Мёрку захотелось расплакаться. Значит, завтра она пришлет вместо себя свое второе «я», Ирсу. В лучшем случае…

На столе заворчал мобильник. Звонила Лиза.

– Мы уладили все с машиной. Выходи на парковку у Национального центра расследований; я вышлю человека, он покажет тебе автомобиль и передаст ключи.

Карл кивнул. Хорошая новость оказалась как нельзя кстати. Оставалось лишь найти Ассада. Роза встревожила его.

Десятью минутами позже Мёрк стоял на парковке, недоуменно озираясь. Никакой машины, никакого человека с ключом. Нахмурившись, он уже собрался перезвонить Лизе, как вдруг чуть дальше мелькнул свет фар.

Карл подошел поближе и увидел сидевшую на пассажирском сиденье Розу с блестящей сумкой на коленях; автомобиль оказался меньше, чем карман его брюк.

Он в очередной раз сглотнул, шокированный одним только бешеным цветом машины, напомнившим ему о том, что голубой сыр, который он два месяца назад сунул в холодильник, до сих пор там лежит.

– Что это за чертовщина? И что ты там делаешь, Роза? – заорал он в водительскую дверь.

– Это «Форд Ка», а ты собираешься за Ассадом, верно?

Мёрк кивнул. Перед проницательностью этой женщины можно было постоянно снимать шляпу.

– И я тоже. Вот какую машину Маркус Якобсен одолжил тебе до конца года. – Тут она едва сдержалась от приступа смеха, но серьезность довольно быстро вернулась к ней. – Садись же, Карл. Скоро совсем стемнеет.

После прогулки по крытой галерее они стояли на коленях перед почтовой щелью квартирной двери на Хаймдальсгэде, и, в точности как и предполагал Карл, внутри не оказалось ни мебели, ни Ассада.

В последний свой визит сюда он наткнулся на обильно татуированных братьев с иностранными именами и бицепсами, похожими на кокосовые орехи. Сегодня ему пришлось насладиться обычным шумом домашней ссоры и криками на языке, который вполне мог оказаться как сербохорватским, так и сомалийским. Веселенький квартальчик.

– Он уже давно переселился в дом на Конгевайен, и не спрашивай меня почему, – сказал Карл, садясь в шляпную коробку на колесах.

Они доехали до нужного района, не проронив ни слова, и встали перед выбеленным домом, влипнувшим в опушку, где шоссе на Биструп вливалось в Конгевайен.

– Видимо, здесь его тоже нет, Карл, – констатировала Роза. – Ты уверен в правильности адреса?

– Во всяком случае, он сам мне его дал.

Как и Роза, Мёрк уставился на табличку с двумя стопроцентно датскими женскими именами.

Возможно, они сдавали жилье Ассаду в субаренду. У кого только не было знакомых, владевших парой домов и обнищавших, когда рынок недвижимости испытал кризис!.. Славные дни, когда министры финансов думали задницей, а банки стремились нажиться на этом, еще не совсем закончились.

Всего через десять секунд в проеме двери возникла черноволосая женщина. Она заверила их, что если бы знала какого-нибудь бесприютного Ассада, то позволила бы ему на несколько дней обосноваться на ее диване за хорошую плату и приятные слова. Однако ни она, ни ее подруга такого знать не знали.

Снова тупик.

– То есть ты даже понятия не имеешь, где проживают твои сотрудники, Карл? – съерничала Роза, когда они уселись в машину. – А я-то думала, ты подвозишь Ассада до дома и так далее… Сдается мне, тебе совсем нет дела до него.

Мёрк переваривал оскорбление.

– Ага. Ну а тебе что известно про семью Ассада, фру Всезнайка?

Она в прострации смотрела в лобовое стекло.

– Не так уж и много. Поначалу он что-то рассказывал про жену и двух дочерей, но довольно давно. Честно признаться, мне кажется, он больше не живет с ними.

Карл медленно кивнул, он тоже о таком думал.

– А что насчет друзей? Он что-нибудь говорил про друзей? Вполне может быть, что живет у кого-то из них…

Она покачала головой.

– Можешь считать это ерундой, но у меня есть предчувствие, что у Ассада нет дома.

– Что заставляет тебя так считать? – поинтересовался Карл.

– Мне кажется, в последнее время он частенько ночует в управлении. Думаю, выходит по ночам на пару часиков для вида, но у нас же не существует почасового контроля, так что сложно понять, правда?

– А как быть с одеждой? Он ведь не ходит в одной и той же одежде изо дня в день, верно? Где-то у него должна быть какая-то база.

– Можно проверить его ящики и шкафы на работе – может, там все и хранится. А где постирать, можно найти в городе; периодически я вижу, как он приходит с какими-то мешками, сейчас вот припоминаю… Просто я всегда считала, что там у него странная снедь из иммигрантских лавочек.

Карл вздохнул. Неважно, что там на самом деле было, это им сейчас все равно не поможет.

– Он наверняка просто удалился перебеситься. Проверь, скорее всего, он уже вернулся в управление. Попробуй позвонить, Роза.

Она задрала брови с обычным выражением, говорившим «почему бы тебе самому это не сделать?», но все же позвонила.

– Карл, а ты знал, что у него на новом телефоне стоит автоответчик? – спросила она, прижимая мобильный к уху.

Мёрк покачал головой.

– И что он говорит?

– Говорит, что в данный момент Ассад на задании, но точно рассчитывает вернуться до шести вечера.

– А сейчас сколько?

– Почти семь. Должен быть на месте час назад.

Карл достал свой телефон и набрал номер охранного поста в управлении.

Нет, они не видели Ассада.

«На задании», – заявлял он по автоответчику. Как-то странно… Роза убрала телефон и провела рукой по лицу.

– Ты думаешь то же, что и я? Он запросто мог пойти на очередную глупость.

Карл сидел, провожая глазами автомобильные фары, проносившиеся по оживленному шоссе.

– Да уж, я тоже этого опасаюсь.

Они оставили карликовый автомобиль на Твэргэден напротив полицейской академии. В двадцати пяти метрах на углу идиллической сельской улицы находилось жилище Курта Вада. Насколько они могли различить издалека сквозь плетеную изгородь, в гостиной было темно.

– Выглядит не очень гостеприимно, – заметил Карл.

– Мне ничего не кажется, – ответила Роза. – Я только рада тому, что мы вооружены, ибо моя интуиция мигает мне всеми возможными предупреждающими знаками.

Карл похлопал по служебному пистолету.

– Да, лично я чувствую себя прекрасно оснащенным. А у тебя что в сумке?

Он указал на отвисшую розовую вещицу. Роза явно отобрала ее у своей настоящей сестры Ирсы.

Она промолчала, но замахнулась сумкой и со всей силы ударила по зеленому мусорному баку, который кто-то из жителей выставил перед воротами.

Оценив степень повреждений, нанесенных дамской сумкой баку, валявшемуся теперь в четырех метрах от въезда на участке бедолаги, в то время как мусор разлетелся во все стороны, они стремительно скрылись.

Прежде чем в прихожей у главного входа включился свет, полицейские успели обогнуть участок.

– Ради всего святого, Роза, скажи мне, что у тебя в сумке? Кирпич? – прошептал Мёрк перед въездом на участок Курта Вада на Брёндбюостервай.

– Нет. Всего лишь собрание сочинений Шекспира в кожаном переплете.

Минутой позже Карл уже второй раз за день стоял в саду и вглядывался в каминную гостиную Курта Вада. Правда, сейчас на безопасном расстоянии от него заняла позицию Роза, изучавшая обстановку. Видимо, она очень давно не выезжала на задания и очень переживала, но вокруг и впрямь была темнота, хоть глаз выколи. Даже звезды над маленьким провинциальным городком ушли на покой.

Карл подошел к дому и потянул входную дверь. Она оказалась заперта, но рама была не очень крепкая. «Что бы Ассад сделал в такой ситуации?» – подумал Мёрк и толкнул дверь так, что косяк треснул. Затем крепко ухватился за дверную ручку из нержавеющей стали, собрался с силами, сделав два глубоких вдоха, одной ногой уперся в каменную стену и дернул с такой силой, что в плече раздался хруст и он сам вместе с ручкой прокатился по каменной лестнице и угодил в траву. Черт возьми, как больно…

– Прекрасно, – прокомментировала Роза, констатируя, что дверь вместе с замком нисколько не пострадали, а вот на оконном стекле образовались множественные трещины – не только продольные, но и поперечные.

Она подняла ногу в сапоге и мягко надавила на стекло.

Это подействовало. Стекло провалилось в гостиную с довольно слабым звоном, а Карл принялся считать секунды в надежде на то, что Ассад оказался прав в своих наблюдениях относительно отсутствия в доме сигнализации. По крайней мере, ему совершенно не хотелось объяснять группе быстрого реагирования, что устройство сработало из-за того, что стекло само собой взяло и выпало из дверного проема в комнату.

– Почему не срабатывает сигнализация? – прошептала Роза. – В доме ведь находится врачебный кабинет.

– Не сомневайся, в самом кабинете она есть наверняка, – также шепотом отозвался Карл.

«Это предприятие кажется совершенно бессмысленным. К чему врываться в дом, где совершенно очевидно нет Ассада?» – подумал он.

Неужто женская интуиция и его побуждала к этому? Или тут все дело в желании показать негодяю Курту, где раки зимуют?

– Что дальше, Карл? – вновь шепнула Роза.

– Я бы хотел проверить, что происходит на втором этаже, ибо сдается мне, тут попахивает какой-то тайной. Возможно, удастся обнаружить что-то, что поможет понять события, произошедшие в моем доме. Сегодня утром Курт Вад прикрывался историей о том, что наверху умирает его жена. Но только если бы это было так, не должен ли он быть дома в данный момент? Кто же оставляет умирающую супругу в темном доме? Никто. Нет-нет, явно у него наверху припрятано нечто, что он желает скрыть от внешнего мира, так подсказывает мне шестое чувство.

Мёрк включил карманный фонарик и осветил себе путь через гостиную и прихожую, где находился главный вход в дом и жалюзи с цветочным рисунком скрывали происходящее внутри от любопытных глаз. Он дернул дверь в консультационный кабинет – все оказалось в точности, как он предполагал. Дверь была не только массивная – она, несомненно, была снабжена стальными пластинками и небольшими хитроумными приспособлениями, готовыми поднять тревогу, если дверь попытается открыть нежданный гость.

Карл поднял взгляд на встроенную лестницу с угловым шкафом на пролете. С обеих сторон тянулись округлые перила, пол был выстлан серой дорожкой, уходящей дальше за угол. Лестницу полицейский преодолел в несколько прыжков.

Наверху оказалось не столь презентабельно, как внизу. Множество встроенных шкафов вдоль длинного мрачного коридора да комнаты с противоположных сторон, выглядевшие так, словно их совсем недавно покинули дети домочадцев. На наклонных стенах сохранились постеры с кумирами, по-прежнему стояли дешевые диванчики с цветочной обивкой.

Он заметил слабый свет, просачивающийся из-под одной из дверей в самом конце коридора со шкафами. Выключив фонарик, Карл схватил Розу за руку.

– Возможно, Курт Вад тут, но я сомневаюсь в этом, – прошептал он так близко к Розе, что его губы даже прикоснулись к ее уху. – Наверняка он бы объявился, когда мы испортили ему дверь в сад, хотя кто знает. Возможно, он из тех, кто притаится внутри с дробовиком в руках; похоже на него. Отойди за мою спину и приготовься в любой момент броситься на пол.

– Если он здесь и не вооружен, как ты объяснишь ему наше присутствие?

– Экстренным вызовом, – прошептал он и помолился про себя, чтобы позже ему не пришлось повторять такое объяснение Маркусу Якобсену.

Затем приблизился вплотную к обитой тиковым шпоном двери, на мгновение затаил дыхание, в то время как рука скользнула поближе к пистолету.

«Раз, два, три», – посчитал он про себя, вышиб дверь одной ногой, а второй оттолкнулся и оказался в безопасности за стеной.

– Курт Вад, мы получили экстренный вызов от вас, – произнес полицейский своим обычным голосом, отметив, что свет в комнате мерцал, как от свечи.

Он осторожно вытянулся, так что голова чуть показалась из-за дверного косяка, прекрасно понимая, что, возможно, это не самое умное действие, и обнаружил некрупную фигуру, лежавшую на покрывале. Нижняя часть тела была прикрыта белой простыней, а руки сжимали увядший букет. Фигура освещалась крошечным ночником, который оставил супруг.

Роза вошла в комнату. Наступила полная тишина. Смерть всегда оказывала странное воздействие.

Мгновение они стояли, взирая на покойную, после чего Роза еле слышно вздохнула.

– Наверное, это ее свадебный букет, – сказала она.

Карл в очередной раз сглотнул.

– Давай-ка убираться отсюда, Роза. То, что мы только что совершили, – полный идиотизм, – сказал Карл, когда они очутились в саду перед выбитой дверью.

Он поднял дверную ручку с земли, тщательно вытер своим носовым платком и бросил обратно.

– Надеюсь, ты не слишком много успела полапать в доме руками и не наставила везде своих отпечатков.

– Ты с ума сошел! Я была занята исключительно мыслями, как бы мне поэффективнее размахнуться сумкой, если вдруг из тебя сделают котлету, – ответила она.

Какая заботливая…

– Дай мне фонарик, – попросила Роза. – Ненавижу плестись позади, ни черта не видя.

Она принялась размахивать им направо и налево, как школьник, так что кто угодно на расстоянии километра мог бы затаить подозрение о том, что тут в самом разгаре кража со взломом. Лишь бы человек, чей мусорный бак безнадежно разбит, уже ушел обратно в дом…

– Направь свет вниз, – сделал выговор Карл.

Она тут же последовала его наставлению и остановилась.

Лужа крови на краю газона, куда женщина посветила, была не такой уж и большой, но все-таки она была. Роза пошарила фонариком вокруг и обнаружила еще одно кровавое пятно за углом дома непосредственно на подъездной дорожке. Кровяной след в виде небольших капель тянулся почти незаметной полосой к сараю.

Шестое чувство вновь заявило о себе весьма недвусмысленно. Неприятное ощущение.

Если бы они обнаружили эти следы до того, как пробрались в дом, Карл вызвал бы подмогу. Но теперь все не так уж просто.

На мгновение Мёрк задумался.

И все-таки… Возможно, в действительности было преимуществом то, что столько всего сразу указывало на какой-то непорядок. А кто вообще сказал, что в жилище вторглись? По крайней мере, что в жилище вторглись они сами?

– Я звоню в полицию, чтобы сообщить о находке, – заявил он. – Нам стоит применить чуть более официальный подход.

– Разве ты не говорил, что Маркус Якобсен запретил тебе приближаться к Курту Ваду? – возразила она, переводя свет фонарика между тремя дверьми сарая.

– Запретил.

– Ну, и что ты сейчас делаешь у дома Курта Вада?

– Ты права. И все-таки я позвоню, – сказал он, вытаскивая из кармана телефон.

Полицейские из Глострупа могли бы рассказать, какая машина у Курта Вада, и, что не менее важно, могли бы незамедлительно объявить его в розыск. Возможно, его автомобиль сейчас ехал куда-нибудь с раненым человеком в багажнике. Вполне возможно, что с Ассадом. По крайней мере, в данный момент фантазия Карла не склонна была ошибаться.

– Погоди, – сказала Роза. – Смотри!

Она направила свет фонарика на амбарный замок, висевший на средней двери старого сарая. Совершенно обычный амбарный замок, такой можно приобрести в «Нетто» за десятку, а посреди его латунной плоскости, если тщательно присмотреться, красовались два отпечатка, невероятно похожие на отпечатки пальцев.

Карл взглянул на замок и извлек пистолет из кобуры.

Естественно, проще всего было один-единственный раз выстрелить в замок, однако Мёрк избрал другой путь, принявшись молотить рукояткой по замку, пока окончательно не выбил винты. Заодно отшиб себе руки.

Когда замок наконец поддался и разомкнулся, Роза несколько раз одобрительно хлопнула в ладоши.

– Теперь уж все равно, – с этими словами она нащупала выключатель с внутренней стороны стены рядом с дверью.

Свет пару раз мигнул, а затем холодная люминесцентная лампа осветила помещение. Так выглядел любой сарай того города, откуда был родом Карл. На одной стене – полки с цветочными кашпо, потертыми кастрюлями и сковородками, множество сухих цветочных луковиц, которые вряд ли высаживали этим или предыдущим годом. У противоположной стены жужжащая морозильная камера; перед нею располагалась стальная лестница с провисшими ступенями, ведущая к люку на чердак, где виднелась голая лампочка максимум на 25 ватт.

Карл взобрался по лестнице и оглядел забитую до отказа комнату, главным содержимым которой являлись картины и ветхие матрасы, дополненные множеством черных полиэтиленовых пакетов со старой одеждой. Он осветил наклонные стены, обшитые мешковиной, и подумал: «Какое могло бы быть прекрасное убежище».

– О боже, Карл… – послышалось снизу от Розы.

Она стояла, подняв крышку морозилки и отвернув голову в другую сторону. Сердце Карла отчаянно заколотилось.

– Фу, дьявол, – коллега сморщила лицо. Наверное, вряд ли она бы так выразилась, если б там оказался Ассад.

Карл спустился и глянул в морозильную камеру. Там стоял белый пластиковый ящик, наполненный полиэтиленовыми пакетами с человеческими эмбрионами. Мёрк насчитал восемь штук. Восемь крошечных жизней, так и не выпущенных в мир. Но меньше всего ему хотелось сказать: «Фу, дьявол». Его обуревали совсем иные чувства.

– Роза, мы ведь не в курсе всех обстоятельств.

Она покачала головой и поджала губы. Увиденное явно произвело на нее сильное впечатление.

– Кровь, какую ты заметила снаружи, могла быть из одного из этих пакетов. Возможно, новый врач уронил пакет на въездную дорожку, а затем поднял, но несколько капель успело попасть на плитку. Это могло бы объяснить и отпечатки пальцев. Кровь, очевидно, из пакета.

Роза замотала головой.

– Нет, там была относительно свежая кровь, а тут все эмбрионы замороженные. – Она показала пальцем на ящик. – К тому же, ты видишь хоть один дырявый мешок?

Абсолютно верное наблюдение. Видимо, в данный момент он слишком туго соображал.

– Послушай, мы не разберемся тут без дополнительной помощи, – сказал он. – Как я предполагаю, здесь возможны только три варианта. Либо нам надо возвращаться, пока у нас еще есть время, либо позвонить в полицию Глострупа, чтобы озвучить наши подозрения, что я считаю самой верной альтернативой; и, наконец, можно попытаться позвонить на рабочий телефон Ассада. Может, он уже вернулся. – Он кивнул сам себе. – Может, его мобильный снова доступен.

Он достал свой телефон, Роза лишь помотала головой.

– Ты не чувствуешь запаха гари? – спросила она.

Карл не чувствовал. Он вновь наткнулся на автоответчик, набрав номер Ассада.

– Смотри, – Роза показала на потолок.

Набрав мобильный номер сирийца, Карл задрал голову. Неужто какой-то легкий дымок? Или просто пыль, кружащаяся в тусклом свете?

Перед его взором по лестнице проплыла вверх Розина задница, а мобильная компания сообщила, что абонент недоступен.

– Тут дымно, – крикнула она сверху, – причем дым поднимается снизу, от тебя. – Она быстро спустилась вниз. – Помещение наверху обширнее, чем на первом этаже, даже если учесть его наклонные стены. И дым идет откуда-то оттуда, – она махнула в направлении торцевой стены.

Карл различил, что стена как будто бы была составлена из двух больших панелей, вероятно, гипсовых.

«Если там и есть еще одна комната, в нее никак не проникнуть отсюда», – подумал он, также ощутив дым, просачивавшийся между панелями.

Подлетев к гипсовой конструкции, Роза постучала по ней.

– Послушай! Вот эта панель цельная, а вот эта как будто содержит инородный материал, – заметила она. – Словно там есть какой-то металл… Карл, тут раздвижная дверь, поверь мне.

Мёрк кивнул и огляделся. Если только створки не раздвигаются при помощи дистанционного управления, в помещении должно быть нечто, открывающее их.

– Что мы ищем? – поинтересовалась Роза.

– Выключатели, какие-то необычные штуки на стене, провода или их следы, – отозвался он, ощущая приближение паники.

– Например, вон там, – крикнула Роза, указывая на стену над морозилкой.

Карл проследил за ее взглядом и увидел, что она имела в виду, переведя глаза с одного конца стены на противоположный. Она была права. Длинная линия указывала на то, что в незапамятные времена стена перестраивалась.

Он провел глазами вдоль линии до латунной ручки, висевшей над морозильной камерой и явно некогда принадлежавшей какому-то кораблю или большому механизму. Приподняв ручку, обнаружил позади небольшую заслонку и тут же приоткрыл ее.

– Проклятие, – изрек он, в то время как дым, просачивавшийся в щель, стал ощутимее.

В небольшом стенном шкафчике находился не выключатель, а монитор, снабженный цифровой и буквенной клавиатурой. Абсолютно невероятно отыскать комбинацию, способную активировать механизм, раздвигающий двери.

– Имена детей, дни рождения жен, номер социального страхования – обычно при составлении кодов прибегают к мешанине из таких сведений. Как, черт возьми, нам решить данную задачу? – нервничал Мёрк, озираясь в поисках предмета, которым можно было бы пробить стену.

Роза между тем запустила свое привычное системное мышление.

– Карл, начнем с того, что мы помним, – сказала она, подойдя к клавиатуре.

– Я, к примеру, не помню ни хрена. Его зовут Курт Вад, ему восемьдесят восемь, вот и всё.

– Ну и прекрасно, набираю.

Она приступила. «Чистые линии» – тщетно. Слово «линии» с большой буквы – снова не то. «Секретная борьба» – опять неудача.

Кропотливо, но с молниеносной быстротой Роза выуживала имена из журналов, протоколов и газетных вырезок, проработанных ею на протяжении последних дней и имеющих хоть какое-то отношение к Курту Ваду. Она запомнила даже дату его рождения и имя жены.

Остановившись на мгновение, женщина принялась размышлять, в то время как внимание Карла делилось между дымом, сочившимся из щели, и светом от автомобильных фар, то и дело озарявшим дом.

Неожиданно она подняла лицо и посмотрела на Карла, дав ему понять, что за серьезным выражением лица, разукрашенного черным макияжем, мелькнула логичная и вполне разумная мысль.

Он наблюдал за ее пальцами, пока она печатала.

Г-Е-Р-М-А-Н-С-Е-Н

Раздался щелчок, стенные панели наехали друг на друга, и за плотной завесой дыма, хлынувшей в комнату, открылось потайное пространство. Как только туда начал поступать кислород, вверх взвилось пламя.

– Проклятие! – закричал Карл, выхватывая фонарик из рук у Розы и устремляясь в тайник.

Он разглядел там еще одну морозильную камеру и ряд полок с документами, однако его взгляд прилип к безжизненной фигуре, распластавшейся на полу.

Пламя лизало штанины Ассада, и Карл потянул его тело к выходу, крикнув Розе, чтобы она накинула на раненого свое пальто и таким образом погасила огонь.

– Господи, нет, господи, нет, он едва дышит… – причитала Роза.

Карл бросил взгляд в охваченную пламенем комнату. Огонь сильно разгорелся, и спасти документы не представлялось возможным.

Последнее, что он заметил, прежде чем они выбрались из помещения с висящим у них на плечах Ассадом, – это то, что в маленькой архивной комнате не осталось ни единой поверхности, на которой не было бы написано кровью «Ассад был здесь!». А еще увидел на морозилке расплавленную зажигалку, очень похожую на ту, которая всего несколько часов назад лежала на его собственном рабочем столе.

Приехавшие раньше врачей спасатели осторожно переложили Ассада на носилки, в то время как кислородная маска была призвана вернуть его к жизни.

Роза молчала, как могила. Было очевидно, что она может сорваться в любой момент.

– Скажите, что он будет в порядке, – обратился Карл к фельдшерам, пытаясь перебороть в себе чувства, о наличии коих в себе самом прежде даже не догадывался.

Мёрк поднял брови, пытаясь справиться со слезами, навернувшимися на глаза. «Черт, Ассад, очнись, дружище, пожалуйста!»

– Он еще жив, – ответил один из спасателей. – Но такое отравление угарным газом может оказаться фатальным. Пепел может слепить легкие и остановить их работу, вы должны быть к этому готовы. Да и рана у него на шее выглядит как-то страшно… Тут может идти речь о проломе в черепе и сильных внутренних кровотечениях. Вы с ним знакомы?

Карл тихо кивнул. Для него слышать эти слова было очень тяжко, но гораздо более сильное действие они оказали на Розу.

– Остается только надеяться, – сказал спасатель. Пожарные тем временем кричали и разматывали шланги.

Карл обнял Розу, почувствовав, как она дрожит всем телом.

– Не волнуйся. Ассад наверняка выкарабкается, – сказал он, услышав сам, насколько обреченно звучал его голос.

Минуту спустя приехал врач «Скорой». Он сразу разорвал рубашку Ассада, чтобы незамедлительно получить сведения о характере сердцебиения и глубине дыхания. Видимо, что-то мешало ему, так как он, прощупав торс раненого, извлек из кармана его рубашки какие-то бумаги и бросил на тротуар.

Карл поднял их.

Один из документов представлял собой несколько скрепленных вместе листов под заголовком «Список членов “Секретной борьбы”».

На втором было написано: «Журнал № 64».

Глава 40

На часах было 17.20, и Нэте уже успела связать порядочный кусок.

Под распахнутыми настежь окнами проходили толпы людей разного пола и возраста, некоторые останавливались перед домом, но никакого Курта Вада не было и в помине.

Женщина пыталась восстановить свой последний разговор с ним. Момент, когда она прервала беседу и положила трубку. Разве у нее не было такого чувства, что он попался в сети? Было, но в итоге оно оказалось ошибочным. Или нет?

Может быть, он стоял в укрытии и из-за деревьев наблюдал за происходящим? Можно ли представить себе, что он видел, как в подъезд зашел Филип Нёрвиг, да так и не вышел оттуда? Можно?

Она почесала затылок. Без Курта Вада не могло быть и речи ни о триумфе, ни о покое. Понемногу у основания шеи начало скапливаться напряжение. Если она немедленно не примет лекарство, начнется мигрень, вынести которую у нее сейчас не было ни сил, ни времени. В данный момент больше, чем когда-либо, она должна пребывать в боевой готовности и не терять ясность мысли.

Ощущая пульсацию в висках, Нэте направилась в туалет и, взяв из шкафчика с лекарствами пузырек, обнаружила, что осталась всего одна таблетка.

«Только бы в серванте оказалась еще упаковка», – подумала она и прошла в коридор, а затем отворила дверь в гостиную. Сейчас ей придется вновь оказаться на сцене с серебряными столовыми приборами, стеклянным графином для воды, хрустальными бокалами и окоченевшими телами, уже принявшими последнюю пищу.

Приоткрыв дверь в герметичную комнату, Нэте была вынуждена быстро закрыть ее за собою, так как зловоние достигло существенной силы, и виновником тому был Филип Нёрвиг.

Она с упреком взглянула на его труп. Нужно будет что-то решать с ним, когда настанет время приводить тела в порядок. «Да и на самом деле, возможно, с ними со всеми», – подумала Нэте, отыскав пузырек.

Она села во главе стола и обозрела своих жертв.

Кроме Таге, который все еще валялся на полу, как выброшенный на берег морж, все они чинно и благородно сидели за столом. Рита, Вигго и Филип.

Она налила в бокал воды, взяла в рот три таблетки, отдавая себе отчет в том, что, возможно, хватило бы и двух, и подняла хрустальный бокал над остекленевшими глазами и повисшими головами.

– За вас, мои господа, – сказала она и проглотила таблетки.

Рассмеявшись своему тосту, Нэте представила, какое количество формалина придется влить в глотки своих навеки умолкших гостей. Это должно было смягчить процесс трупного разложения.

– Да, и вы скоро получите свой напиток, надо только немного подождать. Сейчас ваше общество пополнится. Кое-кто из вас знаком с нею, это Гитта Чарльз. Да-да, вы верно все расслышали. Белокурая бестия, отравлявшая жизнь многим на адском острове. Когда-то она была прекрасным человеком; будем надеяться, она им и осталась. Дама вполне впишется в вашу компанию.

Она разразилась в приступе хохота, пока напряжение в шее не остановило ее. Затем поднялась, поклонилась гостям и поспешила удалиться.

Гитта Чарльз не должна ждать.

После завтрака Рита отвела Нэте в сторону.

– Послушай. Когда ты наскучишь Гитте, она тебя оттолкнет. И это не обойдется без последствий. Ты видела, что случилось со мною.

Она вытянула перед Нэте предплечье и продемонстрировала следы от уколов. Девушка насчитала пять. На четыре больше, чем у нее самой.

– Для меня пребывание тут – сущий ад, – продолжала Рита, настороженно озираясь. – Проклятые наставницы постоянно ворчат на меня и норовят дать подзатыльник, стоит мне только замешкаться. Я драю туалеты, полощу гигиенические прокладки, выливаю помои в навозную яму. Худшее, что можно только вообразить, в компании самых безнадежных дурочек. Сучки из числа персонала действуют на нервы, то и дело в оскорбительном тоне приказывают мне, что то-то и то-то делать нельзя, «и это мне должно быть давно известно». Невыносимо! Меня жестоко травят, и виновата в этом Гитта. Только взгляни…

Рита повернулась спиной, ослабила лямки комбинезона, полностью спустила штаны и продемонстрировала множество сине-красных кровоподтеков, идущих поперек бедер под ягодицами.

– Думаешь, раны возникли сами собою? – Она повернулась к Нэте с поднятым кверху указательным пальцем. – Кроме того, мне известно, что в следующий приезд главного врача они убедят его, что меня следует стерилизовать. Поэтому мне необходимо бежать отсюда, вместе с тобою, слышишь? Ты мне нужна.

Нэте кивнула. Во-первых, Гитта Чарльз угрожала отравить ее беленой. Во-вторых, она проявляла ледяной холод в отношении остальных девушек и смеялась в полный голос, описывая, как манипулировала ими и, несмотря на их услужливость, все-таки направляла на стерилизацию по собственному усмотрению.

К тому же Нэте опасалась капризов молодой наставницы.

– Каким образом мы сможем это осуществить? – поинтересовалась Нэте.

– Я сама обо всем побеспокоюсь.

– А для чего тебе понадобилась я?

– Ты должна снабдить нас деньгами.

– Деньгами? Каким образом?

– Ты украдешь у Гитты деньги, которые она приберегла на своих прежних местах работы. Наставница хвасталась богатством, когда я была у нее в почете. Я знаю, где она их прячет.

– Где?

– У себя в комнате, глупышка.

– Тогда почему бы тебе самой не ограбить ее?

Рита улыбнулась и жестом указала сама на себя.

– Что нам, работницам в комбинезонах, делать в коридорах? – Затем лицо девушки вновь стало серьезным. – Необходимо сделать это днем, пока Гитта усердно занимается нашим воспитанием. Ты ведь знаешь, где она прячет ключ, ты сама говорила.

– Нужно будет ограбить наставницу днем? Нет, я не могу.

Тогда Рита сложила пальцы в кулак и обрушила его прямо Нэте на голову. Она побледнела, на скулах заиграли желваки.

– Можешь. И сделаешь, если тебе дорога собственная жизнь, ясно? Причем тотчас же. Мы выберемся отсюда сегодня вечером.

Комната Гитты находилась на втором этаже напротив комнаты для рукоделий, и Нэте бо?льшую часть утра, с каплями пота над верхней губой, дожидалась момента, когда можно будет встать и удалиться на одну-две минуты. Однако такой момент все никак не представлялся, так как работа была не слишком тяжелой, наставница спокойно сидела у окна и вышивала, и в целом все шло на удивление ровно и гладко. Выдался редкий день без грызни и каких-либо глупых поручений.

Нэте огляделась. Рано или поздно где-нибудь затеется ссора. Вопрос лишь в том, где и по какому поводу.

И вдруг ей пришла в голову идея.

Прямо перед нею сидели две девушки, прежде зарабатывавшие на жизнь проститутками в копенгагенском районе Писсерэнен. Их прозвали Бетт и Бетти, так как они постоянно болтали о Бетт Дэвис и Бетти Грейбл, двух голливудских актрисах, на которых хотели быть похожи и которым изо всех сил стремились подражать. Нэте понятия не имела, что это были за актрисы, будь они трижды прокляты, ибо, по правде говоря, она и в кино-то никогда не была, и разговоры эти достали ее до печенок.

А позади сидела шлюшка из Орхуса и ткала. Она была менее словоохотлива, чем остальные, возможно, потому что беседы давались ей тяжеловато; это была одна из закоренелых проституток, испробовавшая с мужчинами все, что только возможно. У них с Бетт и Бетти было припасено множество историй о своей профессии, но лишь на те короткие моменты, когда наставница выходила из комнаты. Истории повествовали о чесотке, расценках на различные виды сексуальных игрищ и сопутствующих услуг, смердящих мужиках и о том, как можно наказать того, кто отказывается платить за удовольствия.

Нэте оглянулась – орхусская проститутка подняла глаза и улыбнулась ей. За спиной у нее были три беременности, все три ребенка отданы на усыновление сразу после рождения; все свидетельствовало о том, что вскоре ее повезут в больницу Корсёра на операцию. Нэте прекрасно понимала, о чем идет речь, среди девушек постоянно это обсуждалось. По указанию главных врачей заведений для слабоумных женщин, Министерство социального развития частенько отправляло многих из воспитанниц на стерилизацию без их ведома. В любой момент девушек могли отправить на операцию, что не было секретом ни для кого, в том числе и для орхусской проститутки Пиа. Поэтому она пребывала в спокойствии и сдержанности и жила мечтами. Ибо у всех на острове имелись свои мечты, и прежде всего о семье и детях.

И у Нэте, и у Пиа.

Нэте повернулась к ней, прижав руку к губам, и прошептала:

– Мне очень жаль об этом говорить, но Бетт и Бетти кое-что обсуждали между собою. Я слышала – так говорила наша наставница, – ты хвасталась, что могла заработать сотни крон за одно утро, отсасывая у мужиков, и что снова будешь этим заниматься, если выберешься отсюда. Я бы хотела предупредить тебя. Я уверена, что твои слова уже дошли до Гитты Чарльз. Поверь, мне действительно очень жаль так говорить, но она уже все знает.

Звук ткацкого станка за спиной у Нэте замолк, Пиа положила руки на колени. Ей нужно было немного посидеть и осмыслить, что к чему. Осознать последствия, их тяжесть и испытать невероятное разочарование.

– Еще они сказали, что ты собираешься заколоть наставницу кроильными ножницами, – добавила Нэте. – Это правда?

Тут в девушке словно произошло короткое замыкание, а спустя секунду она вскочила с места и продемонстрировала, насколько крепко может вцепиться в волосы шлюха из Орхуса.

Нэте поднялась и выскользнула из комнаты, наставница тем временем принялась звать на помощь, а потасовка между тремя проститутками охватывала постепенно остальных девушек.

Они устремились через кухню и склад; одна из них позвонила в колокол, висевший перед офисом надзирательницы. В одно мгновение спокойный день наполнился визгами, криками и словами, которые предпочтительнее было бы не произносить.

Нэте в несколько секунд добежала до комнаты и обнаружила ключи Гитты на краю дверного косяка.

Она никогда не была внутри, и теперь ее глазам предстала аккуратная комната с изысканными картинами на стенах и тщательно прибранной постелью. Совсем немного личных вещей в небольшом комоде да пара удобных прогулочных туфель, в каких Нэте никогда не видела Гитту.

В них девушка нашла почти пять сотен крон и кольцо с гравировкой.

Кольцо она трогать не стала.

К вечеру штрафные комнаты в подвале и на втором этаже оказались заняты повздорившими швеями.

За ужином не было произнесено ни единого слова, что случалось довольно редко.

Ни одна девушка не хотела чем-то выделиться из общей массы, и в потасовке в швейной мастерской досталось всем. Наставницы до сих пор недовольно смотрели на побитых. Атмосфера была, мягко сказать, накаленной.

Рита, покачав головой, уставилась на Нэте. Она-то просила ее не о таком жутком переполохе. Затем подняла обе ладони, вытянув все пальцы, а потом – только два больших пальца, что означало – они начнут свое мероприятие в полночь. Непонятно, как она надеялась все провернуть.

В тот момент Нэте еще не знала, что Рита собирается поджечь постель своей соседки по комнате. Обычно за спичками на острове следили очень пристально, но Рита не была бы Ритой, если бы не разжилась спичкой и крошечным кусочком серы, стащенными как-то с кухни. Эти предметы весь день спокойно скрывались под ее объемной грудью и впервые были извлечены на свет, когда ее слабоумная соседка крепко заснула.

Именно соседка заорала, когда дым плотно заволок комнату, и тут же все повскакивали на ноги, ибо такое случалось и прежде. Конюшня загоралась не раз, а несколькими годами ранее и вовсе сгорела дотла. Даже смотритель маяка и его помощник через несколько секунд предстали с расстегнутыми ремнями на брюках и в незаправленных рубахах и принялись руководить работой насосов и водяных помп.

Рита и Нэте встретились за садом с беленой и оглянулись на пламя. Оно с треском выбило стекло в комнате Риты, от чего дым взвился в звездное небо винтом.

Скорее всего, пройдет лишь несколько минут, прежде чем Рита подпадет под подозрение и начнутся поиски, а значит, времени у них в обрез.

Как и ожидала Нэте, в освещенной керосиновой лампой хижине под названием «Свобода» их уже поджидали моряки. Но никак не могла она ожидать того, что одним из них окажется Вигго, а уж тем более того, что он не узнает ее.

Нет, он смотрел на нее с той же кривоватой улыбкой, какую Нэте заметила на его лице, когда оказалась тайной свидетельницей того, как они с приятелем наблюдали за третьим моряком, обрабатывавшим Риту сзади. Такую улыбку хотелось бы видеть на губах возлюбленного, но никак не на лице чужого человека, а в данный момент он был чужим.

Когда Нэте напомнила ему, что она та самая девушка из парка аттракционов, он даже не вспомнил того эпизода, но рассмеялся и сказал, что раз они однажды уже трахались, то почему бы не сделать это снова.

Его слова поразили Нэте в самое сердце.

Тем временем второй моряк пересчитал деньги и заявил, что их не хватает, а потому дамам нужно лечь на стол и раздвинуть ноги, если они хотят все же добиться своего.

Очевидно, в условии договора такого не было, так как Рита запротестовала и ударила моряка – и вероятно, зря.

– В таком случае оставайся на острове, – сказал парень и отвесил ей пощечину. – Проваливай.

Нэте обратила взгляд на Вигго, ожидая, что тот вступится, однако он никак не реагировал на происходящее. Значит, решал тут не он и его все вполне устраивало.

События заставили Риту переменить свое мнение, она задрала юбку, однако парни уже все решили между собой. К чему связываться со сварливой шлюхой, которую они трахали уже много раз, если можно полакомиться новым телом? Именно так они и сказали.

– Пойдем, Нэте. Возвращаемся. Отдай нам деньги! – заорала Рита, что лишь заставило парней громче рассмеяться, а затем они разделили деньги между собой.

Нэте пришла в ужас. Гитта Чарльз поймет, что только она могла взять ее деньги. И как же теперь вернуться в заведение? Тогда наступит сущий ад.

– Я готова л-л-лечь, – пробормотала она и забралась на стол, а моряки тем временем вытолкали Риту за дверь.

Какое-то мгновение девушка слышала ругань и проклятия Риты, доносящиеся с улицы, потом все смолкло; единственным звуком осталось тяжелое дыхание незнакомца.

После того как он справился, настал черед Вигго, и Нэте подумала, что за всю свою жизнь она еще никогда не плакала так горько и что жизнь, которая должна была хорошо сложиться, оказалась безвозвратно у нее отнята. Такого обилия зла и боли она никогда не могла себе даже представить.

И пока Вигго трудился, несчастная блуждала взглядом по небольшой комнатушке, мысленно прощаясь не только со Спрогё, но и с прежней собой.

Ровно в тот момент, когда Вигго скрючился в спазме, а его приятель засмеялся из угла, дверь распахнулась, и на нее устремились обвиняющий палец Риты и пронзительный взгляд Гитты Чарльз.

Парни поспешили ретироваться, а Нэте, словно пригвожденная, осталась лежать на столе с обнаженными чреслами.

С этого момента ее ненависть к обеим женщинам и к Вигго, который называл себя мужчиной, но на самом деле оказался совершенным подонком, приобрела поистине безграничные масштабы.

Глава 41

Еще с поворота у церкви на Брёндбюостер Курту в глаза бросилась какая-то чрезмерная активность. Разрозненные кучки людей, ежащихся от холода, стояли прямо посреди проезжей части.

Вад так и обмер – они стояли прямо напротив его дома. Синие мигалки, крики и шум брандспойтных насосов. Настоящий кошмар для любого хозяина недвижимости.

– Я владелец дома. Что тут произошло? – крикнул он, приведя в боевую готовность внутренний защитный механизм.

– Спросите у полицейских, они где-то неподалеку, – ответил пожарный, проверяющий, что куча углей в сарае перестала тлеть. – Когда мы приехали, тут был детектив… помнишь, как его зовут? – спросил он у своего коллеги, сматывавшего шланги.

– Не Мёрк?

Он помотал головой – видимо, был не совсем уверен в правильности фамилии. Да дополнительных сведений и не требовалось. Курт уже и так услышал достаточно. И ничего хорошего это не предвещало.

– Вы поистине счастливчик, господин, – продолжал пожарный со шлангами. – Если бы мы явились десятью минутами позже, вероятно, ваш сарай и вон тот домик с соломенной крышей на другой стороне улицы сгорели бы дотла. К сожалению, внутри обнаружен тяжело пострадавший. Он похож на цыгана – возможно, какой-то бродяга, пробравшийся на ночлег. Мы полагаем, что из-за него-то и случился пожар, однако пока у нас нет достоверной информации. По крайней мере, он жег в помещении какие-то бумаги – видимо, чтобы согреться, – но это лишь гипотеза. Попробуйте получить дальнейшие разъяснения у полиции.

Курт даже не кивнул. Случившееся никак не входило в его планы.

Он направил свет от карманного фонарика в помещение, в то место, где настежь распахнутыми стояли раздвижные двери, а пол представлял собой месиво из пепла. Старик испытал настоящий шок.

Подождав, пока пожарные уедут, он пробрался через пепельную кашу в хранилище и обнаружил, что там не осталось абсолютно ничего.

Но что сразу бросилось ему в глаза, так это надпись на стене.

Повсюду красовалась фраза: «Ассад был здесь».

Он чуть не рухнул от неожиданности.

– Всё исчезло, – говорил Вад Лёнбергу по защищенной линии связи. – Всё. Картотеки, вырезки, учредительные документы, списки членов, журналы… Огонь поглотил всё!

– Надеюсь, ты прав, – ответил Лёнберг. – Ужасно, конечно, но надеюсь, что огонь действительно уничтожил все. Говоришь, что Хафез эль-Ассад был еще жив, когда ты покинул его?.. Но известно ли что-либо о том, каким образом араба обнаружила полиция? Может, его мобильный телефон каким-то образом навел их на след?

– Нет, мы забрали и отключили его. Микаэль с коллегами в данный момент исследуют содержащиеся там сведения; возможно, им удастся обнаружить там информацию, которой мы сможем воспользоваться. Но телефон был отключен ровно с того момента, как мы взяли его в свои руки. Так что, нет, никак не могу ответить тебе на вопрос, каким образом Карл Мёрк его отыскал.

– Дай мне десять минут на прощупывание ситуации в больнице, я перезвоню.

Курт весь трясся от злости и горя. Если бы он подождал с посещением похоронного агента до завтра и если бы он не знал этого прекрасного человека по партийному сотрудничеству, ничего не случилось бы…

Вад покачал головой. Если, если, если… Зачем он согласился на вторую чашку кофе, зачем жена похоронщика так долго выражала свои соболезнования? К чему теперь задаваться идиотскими вопросами? Что случилось, то случилось.

Теперь оставалось только придерживаться плана, а план был чрезвычайно прост. Как только они избавятся от араба, предстоит перейти к его коллеге. А когда устранят и его – вероятно, уже завтра, – их контактное лицо из «Стейшн-Сити» спустится в подвал полицейского управления и уничтожит папки Нёрвига.

Сказано – сделано. Непосредственные угрозы партии вскоре будут пресечены. Именно в этом заключался весь смысл их действий.

Оставался лишь тот факт, что в отделе работала еще женщина. «Но она не особо умная», – сообщил человек из «Стейшн-Сити», так что с нею легко будет справиться. Даже если он и ошибается, ее запросто можно скомпрометировать и выдворить из системы в кратчайшие сроки. Он пообещал.

Даже Сёрен Брандт больше не представлял собой проблемы, насколько был в курсе Курт Вад; ну и, наконец, Микаэль отправится на Мадагаскар и ликвидирует Миа Нёрвиг и Герберта Сёндерскова.

После чего останется, вероятно, лишь одна угроза, а именно – Нэте Германсен.

Ее смерть покажется всем вполне естественной. Свидетельство о смерти и скорые похороны – и дело кончено.

Кончено навсегда, так он надеялся.

Архивы Курта Вада сгорели, коллеги из «Секретной борьбы» свои архивы также уничтожили, с гибелью Карла Мёрка и Хафеза эль-Ассада, видимо, полицейское расследование перестанет представлять собой угрозу, если все действительно обстояло так, как представлял себе Курт, а именно, что дела, попавшие в отдел Q, не выходили за его пределы. Да, партия получит необходимый покой, чтобы передохнуть, и дело всей жизни, таким образом, принесет свои плоды.

Курт кивнул сам себе. Вот он и продумал всё. В итоге получалось, что особого вреда нанесено вроде бы и не было, скорее наоборот.

Оставалось лишь ждать отчета Лёнберга из больницы, где лежал араб.

Он поднялся на второй этаж и прилег рядом со своей возлюбленной. На вид ее кожа была как снег, на ощупь – еще холоднее.

– Позволь мне немного согреть тебя, милая Беата, – сказал он и прижал к себе тело.

Оно уже утратило податливость. Трупное окоченение произошло, пока он пил кофе с совершенно безразличными ему людьми.

Как он мог?

Зазвонил мобильный.

– Да, Лёнберг. Ты нашел его?

– Нашел. Он лежит в Видовре, и состояние его не очень. Он действительно весьма и весьма плох.

Курт вздохнул с облегчением.

– А кто находится рядом с ним?

– Карл Мёрк.

– Вот как… Ты не в курсе, не вынес ли он, случаем, что-нибудь из архива?

– Вряд ли. По крайней мере, дальше оно точно не пойдет. Наше контактное лицо находится в данный момент в зале ожидания, эта женщина сидит прямо напротив Мёрка. Спрошу у нее по другому телефону, не знает ли она подробностей на эту тему. Минуту…

Он услышал голос Лёнберга где-то на заднем фоне, затем в трубке послышался грохот.

– Сложно определить, она не может придвинуться к нему вплотную. Говорит, Карл держит в руках что-то похожее на список, но это могут быть правила поведения родственников и близких в больнице. По крайней мере, напоминает именно такой документ.

– Список?

– Да, Курт, только успокойся, там явно ничего опасного. Мы выдержали бурю, старина. В историческом плане, конечно, весьма прискорбно, что все наши досье и вся документация, имеющая отношение к основанию «Секретной борьбы» и «Чистых линий», уничтожена, но, быть может, оно и к лучшему, что пламя поглотило наши журналы и все твои архивы обратились в дым. В остальном все нормально, Курт?

– Нет. – Вад глубоко вздохнул. – Беата умерла.

Возникла длительная пауза. Он знал, как Лёнберг и многие другие старейшины организации относятся к Беате. Не только как к талантливому организатору, сплотившему их, но и как к женщине. Она была совершенно особенной.

– Мы чтим ее память, – наконец прервал молчание Лёнберг.

Очевидно, ничего иного произнести он не мог.

С похоронным агентом договорились, что он вместе с помощником приедет и заберет Беату утром около десяти; они утверждали, что откладывать не стоит. Как немилосердна спешка…

Курт с грустью посмотрел на мертвую жену. Вообще-то он решил ночью последовать за нею. Когда наутро явятся гробовщики, то обнаружат, что им придется приезжать повторно.

Но пока что он не мог этого сделать, не теперь. Не раньше, чем убедится, что Карл Мёрк и Хафез эль-Ассад стерты с лица земли, не раньше, чем уверится, что документ, который в данный момент изучает следователь в стерильном помещении больничного отделения, – не тот самый, за какой Курт опасался больше всего.

Он набрал номер Микаэля.

– К сожалению, Хафез эль-Ассад выжил после удара по голове и поджег архив, однако, скорее всего, последствия станут для него фатальными. Мы постараемся быть в курсе происходящего в ближайшие часы и дни посредством надежного и лояльного нам контактного лица из больницы. Эта медсестра оказывала нам помощь уже неоднократно и готова оказать содействие и теперь. А потому я считаю, нам не стоит сильно беспокоиться о нем. Нет, настоящая проблема – Карл Мёрк.

– Ясно, – прозвучало из трубки.

– Не выпускайте его из поля зрения ни на секунду, Микаэль. Сейчас он находится в больнице Видовре; оттуда следуйте за ним по пятам, понятно? Ваша задача состоит в том, чтобы стереть его с лица земли. Можете размолоть его на куски… делайте все, что хотите. Только добейтесь результата, причем как можно быстрее.

Глава 42

Увидев, как Роза, чьи нервы накалились до предела, уставилась на бледное лицо Ассада, когда его выгружали из «Скорой» и отправляли в отделение реанимации, Карл осознал, что ночное ожидание отчета о состоянии друга будет для нее уже перебором.

– Ты сама доберешься домой? – спросил он в отблеске синих мигалок.

Он протянул коллеге ключ от машины и лишь потом сообразил, насколько она никудышный водитель, но его предложение уже было принято.

– Спасибо, – поблагодарила Роза и прижалась к нему, забыв обо всех барьерах, затем печально махнула в направлении носилок с Ассадом и поплелась к «Форду».

«Слава богу, сейчас не такой напряженный трафик», – подумал Карл. Если еще и с Розой ночью что-то стрясется, его карьера полицейского будет закончена.

А может, уже закончена…

Врачи принялись усердно колдовать над Ассадом в операционной, а затем один из них с серьезным видом предстал перед Мёрком, ожидающим у палаты, и сообщил, что с легкими, слава богу, все более-менее в норме, однако травма черепа и возникшая в результате гематома имеют такой характер, что обещать что-либо они не могут. На самом деле все оказалось настолько серьезно, что придется перевезти пострадавшего в Королевский госпиталь, отделение травматологии которого уже согласилось принять и обследовать Ассада, и даже, возможно, провести еще одну операцию, а затем перевести в отделение интенсивной терапии.

Карл кивал, тем временем в нем боролись гнев и печаль. Он не собирался сразу бросаться звонить Розе, чтобы рассказать об этом.

Мёрк прижимал к груди один из документов, которые Ассад спрятал под рубашкой. Курт Вад должен заплатить за все. И даже если им не удастся заполучить его законным способом, были и другие пути. Теперь ему было безразлично.

– Я только что услышал о несчастном случае, – раздался знакомый голос из глубины коридора.

К нему бежал Маркус Якобсен.

Это было настолько печально и трогательно одновременно, что Карлу пришлось промокнуть уголки глаз.

– Маркус, давай сейчас же отправимся в управление, – предложил Мёрк. – Я не могу поехать сейчас домой. Есть куча вещей, какие мне предстоит уладить прежде всего.

Маркус Якобсен поглядел в зеркало заднего вида и чуть подправил его.

– Хм, странно, эта машина уже так долго за нами едет, – заметил он и посмотрел на Карла. – Да, понимаю тебя. Но – утро вечера мудренее.

– Договорились, тогда тебе придется отпоить меня «Гаммель Данск»[80], когда доберемся. А сон пускай чуток подождет.

Он пересказал шефу отдела убийств все произошедшее за день, у него была такая потребность.

– Карл, я запретил тебе приближаться к Курту Ваду – и вот смотри, что в итоге получилось.

Мёрк кивнул. Его фраза была справедлива и неизбежна.

– И все же хорошо, что ты не внял моим словам, – продолжил шеф.

Карл повернул голову.

– Спасибо, Маркус.

Шеф тщательно подбирал слова, прежде чем произнести их вслух.

– Карл, я бы хотел поговорить кое с кем, прежде чем ты продолжишь работать над этим делом.

– Допустим. Но я всерьез опасаюсь, что не могу больше ждать.

– Тогда, Карл, к сожалению, я должен временно отстранить тебя от должности.

– Если ты так поступишь, подонки улизнут со всей той мерзостью, которую они совершили.

– С какой, Карл? С тем, что они совершили покушение на тебя? С тем, что они сделали с Ассадом? Или с тем, что выстроили собственную новую партию, а также со своими давнишними преступлениями?

– Со всем вместе взятым, да!

– Я должен кое-что тебе сказать. Если ты не остановишься, пока я не обсужу все это с некоторыми людьми, Курт Вад с компанией действительно улизнут. Давай же договоримся, что ты поработаешь в офисе, пока я не позволю тебе иные виды работ.

Карл пожал плечами. Сказано было не слишком много.

Они остановились на парковке и мгновение постояли перед бетонным зданием, устремив взгляд на управление и обдумывая события минувшего дня.

– У тебя есть сигарета? – прервал молчание шеф.

Карл на секунду улыбнулся нерешительности Якобсена.

– Есть, только прикурить нечем.

– Сейчас, у меня зажигалка в бардачке лежит…

Шеф отвернулся и успел сделать всего пару шагов, как вдруг темный автомобиль с выключенными фарами, двигавшийся по диагонали вдоль тротуара возле здания управления, прибавил газу и понесся прямо на них.

Боковая часть автомобиля подпрыгнула, когда колеса наткнулись на бордюр, звук металла пронзительно отозвался у Карла в ушах, он бросился в сторону и откатился по тротуару. Автомобиль с визгом остановился и тут же припустил задним ходом, так что коробка передач зашипела и в воздухе запахло жжеными покрышками, набирающими обороты.

Полицейские услышали выстрел, но не поняли, с какой стороны стреляли. Единственное, что они отметили за какие-то миллисекунды, – это то, что траектория автомобиля изменилась, он словно потерял управление и понесся по диагонали на проезжую часть, где на полной скорости врезался в припаркованную гражданскую машину кого-то из сотрудников полиции.

Только после этого они заметили, что из двора управления примчался на мотоцикле полицейский с пистолетом наготове, и только тогда Карл услышал, насколько многословный поток проклятий и ругательств в состоянии произвести его шеф за ничтожное время.

Пока руководитель отдела по связям с общественностью и начальник отдела убийств изо всех сил сдерживали напор журналистов и телевизионщиков, Карл занялся проверкой сведений о человеке, совершившем покушение. Правда, у того не оказалось при себе никаких документов, но Карлу оказалось достаточно обойти коллег, и фотография мертвого мужчины, сидящего на сиденье автомобиля с круглым отверстием в шее, принесла плоды. Парни из уголовно-разыскного отдела C, сидевшие на третьем этаже, были тертыми калачами.

– Это Оле Кристиан Шмидт, – с ходу заявил один из них, и, получив имя, Карл сразу напал на след.

Бывший горластый активист правого толка, недавно освобожден после двух с половиной лет тюрьмы, полученных за два насильственных нападения – на женщину, являвшуюся членом исполнительного комитета социалистов, и на подростка-иммигранта, случайно проходившего мимо. Не то чтобы впечатляющее криминальное прошлое, но достаточное для того, чтобы опасаться за дальнейшую карьеру.

Карл смотрел на плоском экране выпуск новостей по TV-2 ровно с того момента, как сел на рабочее кресло.

Маркус Якобсен и начальник пресс-службы прекрасно справились с брифингом на тему эпизода с выстрелом. Ни слова о проводимом расследовании, ни слова о подоплеке инцидента. Лишь констатация того, что совершенно неожиданно водитель спятил, и можно было лишь благодарить судьбу за то, что рядом оказался решительный мотоциклист, спасший жизни сотрудников криминальной службы.

Карл кивнул. Эпизод демонстрировал, что Курт Вад пребывал в отчаянии и что этим эпизодом все не ограничится, – никаких сомнений. По возвращении Маркуса им предстояло обсудить, каким образом приступить к немедленным арестам.

Затем картинка поменялась, и ведущий вкратце прокомментировал заслуги Маркуса Якобсена и выразил сожаление, что имена погибшего и сотрудника полиции до сих пор не разглашены.

Картинка поменялась снова, чего нельзя было сказать о выражении лица ведущего.

– Сегодня около девяти часов утра любитель лодочных прогулок испытал серьезное потрясение, отплыв из гавани Хавнсё и на полдороге к Сайербю, что на острове Сайеро, обнаружив утопленника, всплывшего на поверхность. Мы можем сообщить, что речь идет о 31-летнем журналисте Сёрене Брандте. Родственники уже оповещены о находке.

Карл отставил чашку кофе и в ужасе уставился на экран, где замаячила фотография улыбающегося Сёрена Брандта.

Неужели кошмару не было конца?

– Ты ведь знаком с Мэдвигом, Карл? – спросил Маркус и предложил своим гостям присесть.

Карл кивнул, подавая руку коллеге. Карл Мэдвиг, один из жестких парней из полицейской разведки; да-да, с ним он был знаком лучше, чем со многими другими.

– Сколько лет, сколько зим, Мёрк, – поприветствовал его Мэдвиг.

Что верно, то верно. С тех пор как они с тезкой вместе проходили учебу в полицейской академии, их пути так и не пересеклись, но Мэдвиг был действительно очень занят, став настоящей звездой полицейской разведки. В свое время он был замечательным парнем, но, по слухам, с годами растерял часть своего врожденного обаяния. Возможно, дело было в его постоянном темном костюме, а возможно, в самоуверенности, для взращивания которой возникли как нельзя более подходящие условия. В общем, Карлу было все равно.

– Здорово, Медуза, – бросил Карл, позабавившись тому, как Мэдвиг слегка вздрогнул, когда давнишнее прозвище вдруг всплыло из тумана забвения. – Вот мы и добрались до ситуации, когда приходится привлекать разведку… Не то чтобы инициатива исходила от меня, – продолжил он, понимающе покосившись на Маркуса. Глава отдела убийств полез за своей никотиновой жвачкой.

– Карл, спешу поставить тебя в известность о том, что именно Мэдвиг руководит в службе полицейской разведки выяснением обстоятельств возникновения «Чистых линий» и сбором сведений об узком круге основателей, в том числе о Курте Ваде. Вот уже четвертый год продолжается эта работа, а потому ты, конечно, понимаешь…

– Я все понимаю, – оборвал его Карл, поворачиваясь к Мэдвигу. – Я сдаюсь на твою милость, Медуза, выкладывай!

Тот кивнул и выразил соболезнования в связи с обстоятельствами, коснувшимися помощника Карла. Возможно, слово «соболезнования» прозвучало немного неуместно. По крайней мере, он надеялся на неуместность этого слова всем сердцем.

Затем Мэдвиг изложил суть их расследований – вполне открыто, прямо и в некотором смысле даже заинтересованно. Было заметно, что дело действительно захватило его. Он также залез в глубины и откопал сведения о том, на что были способны члены сообщества, будучи, казалось бы, абсолютно респектабельными людьми.

– Мы по возможности регулярно прослушивали влиятельных членов «Чистых линий», в том числе и многих из тех, кто знаком нам по «Секретной борьбе», и нам известны некоторые сведения, сообщенные тобой Маркусу Якобсену. Естественно, у нас имеются также показания свидетелей и документы, подкрепляющие нашу работу, мы всегда можем обратиться к ним. Однако папки, «найденные» вами у Нёрвига, – тут он нарисовал в воздухе кавычки, – к сожалению, не сообщили нам ничего, что уже не было бы известно, хотя мы целые сутки просматривали их. Все эти старые иски к членам «Секретной борьбы» можно без труда найти в соответствующих полицейских архивах. А вот о чем мы не имели сведений, так это весьма своевременные указания на то, что штурмовики Курта Вада направлялись на совершенно преступные задания, что в каком-то смысле даже нам на руку. Ибо, имея подобные факты, несомненно, будет проще объяснить общественности необходимость остановить «Чистые линии» и их деяния.

– Да, – вмешался начальник отдела убийств. – Ты по праву можешь чувствовать возмущение, почему я раньше ничего не рассказал тебе о расследовании полицейской разведки, Карл, но скрывать карты было необходимо. Только представь себе тот скандал, какой мог бы разразиться, если бы пресса и общественность узнали о том, что новая так называемая демократическая политическая партия подвергалась прослушкам и проверкам, настоящей слежке, да еще столь масштабной! Представляешь себе заголовки? – Он принялся писать пальцем в воздухе. – «Политическое государство, дискриминация, фашизм»… Слова, которые абсолютно не вяжутся ни с нашими методами, ни с целью данного расследования.

Карл кивнул.

– Спасибо за оказанное доверие. Я думаю, мы бы уж как-нибудь сдержали язык за зубами, но хватит об этом. Вы в курсе, что они убрали Сёрена Брандта?

Маркус с Мэдвигом быстро переглянулись.

– Понятно; значит, не в курсе… Сёрен Брандт являлся одним из моих осведомителей. Его обнаружили сегодня утром в бухте Сайеро. Я полагаю, вы знаете, кто он?

Мэдвиг и шеф смотрели на него с одинаково невыразительными лицами. Значит, знают.

– Поверьте мне, произошло убийство. Брандт опасался за свою жизнь и забился в какой-то угол. Парень даже мне ничего не захотел говорить о своем местоположении. Однако, видимо, они и там добрались до него.

Мэдвиг выглянул в окно.

– Так, значит, журналист? Убили журналиста! – воскликнул он, задумавшись о последствиях. – То есть теперь пресса будет волочиться за нами повсюду… Упоминания о нападениях на журналистов в России и Украине – без них не может спокойно жить никто в нашей стране. А теперь появился и датский убитый журналист, – сострил он и обернулся к ним с подергивающимися уголками рта.

Если бы тема не была настолько трагична, он бы явно принялся хлопать себя по бедрам от восторга.

Карл мгновение смотрел на собеседников, прежде чем извлечь козырную карту.

– Я бы хотел кое-что вам отдать, но взамен хочу попросить вас предоставить мне возможность закончить начатое расследование. Надеюсь поспособствовать ряду обвинений против Курта Вада, так как по-прежнему подозреваю его в причастности к серии исчезновений людей. Ну что, договорились?

– Зависит от того, что ты нам предлагаешь. Мы не можем допустить, чтобы твоя охота на Курта Вада подвергала опасности твою собственную жизнь и жизни других людей, – ответил Маркус Якобсен, посылая ему взгляд, говоривший: «Не видать тебе никакого договора!»

Мёрк положил на стол документы.

– Вот списки всех членов «Секретной борьбы».

Брови Мэдвига взлетели на лоб, глаза вытаращились. Это была вещица, на существование которой он не смел надеяться в своих самых смелых мечтах.

– Да уж, редкая находка, смею заметить! Множество известных врачей, политиков, даже один сотрудник «Стейшн-Сити», медсестры, социальные работники… На любой вкус. Но еще лучше то, что здесь представлена подробная информация по каждому человеку. В том числе и по тем, кого Вад высылал «в поля». Им посвящен отдельный столбец.

Он показал пальцем на список. С немецкой систематичностью Курт Вад зафиксировал не только имена членов и их жен и мужей, адреса, рабочие места, адреса электронной почты, страховые номера, телефоны и факсы, но и то, какую функцию они выполняли в организации. «Информирование», «Наводка», «Исследование», «Взлом», «Кремация», «Правовая помощь», «Чиновники» – таковы были некоторые из множества обозначений, присутствующие в списке, и, наконец, «Работа в полях». Не нужно было иметь многолетний стаж работы в полиции, чтобы понять, что скрывалось за этим словосочетанием.

К картошке уж точно никакого отношения не имело.

– В разделе «Работа в полях» есть, например, Оле Кристиан Шмидт, – сказал Карл, показывая пальцем на соответствующую строчку. – Маркус, ты смотришь на меня непонимающим взглядом, а между тем именно он сегодня утром чуть не превратил нас в фарш.

У Мэдвига пальцы чесались выхватить список из рук детектива, это было очевидно. Карл уже представлял себе, как коллега врывается в свой отдел с объявлением долгожданного прорыва. Однако Мёрк не мог запросто разделить его неприкрытый восторг, ибо за обретение данных сведений пришлось заплатить чересчур высокую цену. В данный момент Ассад боролся за жизнь в Королевском госпитале.

– По страховым номерам людей, перечисленных в колонке «Работа в полях», мы замечаем, что они принадлежат к иной возрастной группе, нежели, например, те, кто делает аборты, – продолжил он. – Всем «работникам полей» не более тридцати лет. Мое предложение заключается в том, чтобы сотрудники управления провели предварительные аресты всей данной группы и с пристрастием выяснили их местонахождение в последние несколько дней. Если мы поступим таким образом, все покушения и убийства тут же прекратятся, не сомневайтесь. И вы в разведке сможете спокойно заняться работой с документами.

Он прижал к себе списки.

– Эти документы, возможно, стоили жизни моему товарищу и коллеге Ассаду, и вы не получите их, пока не скажете мне, что мы договорились. Вот так.

Мэдвиг и шеф вновь переглянулись.

– Роза, думаю, могу сообщить тебе, что Ассад на мгновение пришел в себя, – сказал Карл в телефон.

На другом конце провода повисло молчание. Естественно, для того, чтобы у нее отлегло от сердца, нужна более определенная информация.

– Врачи утверждают, что он открыл глаза, огляделся, после чего улыбнулся и сказал: «Значит, меня все-таки нашли. Хорошо!» Затем вновь потерял сознание.

– Господи, – ответила Роза. – Карл, как ты думаешь, он выкарабкается?

– Не знаю. Время покажет. Я буду продолжать вести дело. А ты можешь пока отдохнуть, самое время. Думаю, тебе полезно будет недельку развеяться. У нас было несколько очень тяжелых дней, я знаю.

Ее дыхание стало глубже.

– Ладно. Но должна сказать, Карл, я обнаружила кое-какое несоответствие.

– Так-так, какое же?

– Журнал, который Ассад забрал из архива Курта Вада, лежал в машине. Я взяла его с собой домой и утром просмотрела. Ну, я про Журнал шестьдесят четыре, ты понял…

– Да, и что с ним?

– Теперь я понимаю, почему Ассад решил, что так важно было засунуть его под рубашку, прежде чем поджечь помещение. Видимо, он тщательно перерыл весь архив, раз выбрал именно этот журнал и список, взятый тобой. Просто отлично, что он стибрил у тебя зажигалку, иначе у него там не было бы света.

– Что с журналом?

– Медицинские записи Курта Вада относительно двух абортов Нэте Германсен.

– Двух?

– Да. Когда ей было пятнадцать, домой вызвали доктора, так как после падения в речку у нее случилось кровотечение. По свидетельству врача, это было следствием самопроизвольного аборта. А знаешь, кто был тем врачом? Отец Курта Вада.

– Бедняжка… Она была слишком мала. В соответствии с моралью того времени, на нее и всю ее семью обрушился настоящий позор…

– Возможно, и так. Но дело, какое в данный момент меня занимает, фигурирует также в папках Нёрвига. Где Нэте Германсен обвиняет Курта Вада в изнасиловании и получении денег за проведение нелегального аборта.

– Ну, вряд ли об этом упоминается в журнале.

– Не упоминается. Но там есть кое-что другое и более любопытное.

– Что, Роза? Ну же!

– Там упоминается имя человека, от которого она забеременела, после чего все и закрутилось.

– Кто это?

– Вигго Могенсен. Ты сказал, несколько дней назад Нэте утверждала, что не знакома с ним.

Глава 43

Нэте заметила Гитту Чарльз, когда ее силуэт только появился на пути к Озерному павильону. Характерная походка и размахивание руками пробудили у Нэте мурашки. На протяжении более тридцати лет она была избавлена от созерцания этой фигуры, вид которой теперь заставил ее сцепить руки и оглядеть гостиную с целью установить, все ли готово для совершения убийства без проволочек. Все должно пройти гладко, ибо головная боль не утихла, а сверлила ее мозг и почти провоцировала рвотные позывы.

«Проклятая мигрень», – подумала Нэте. Неужели болезнь не пройдет, когда она убежит от всего того, что снова и снова напоминает о проклятом прошлом?

Да, ей просто нужно на несколько месяцев уехать, и все станет по-другому. Возможно, у нее даже получится нормально жить с мыслью, что Курт Вад все еще существует… «Судя по тому, как он ведет себя в настоящий момент, прошлое наверняка скоро настигнет, и рано или поздно вытащит его на свет», – размышляла она. Ей было это необходимо.

Иначе Нэте просто неоткуда было взять силы для убийства Гитты.

Спустя четыре дня после поджога и неудавшейся попытки побега на остров явились несколько офицеров и забрали Нэте и Риту.

Не было произнесено ни слова о том, что их ожидает, но сомнений и так не осталось. «Поджигательницы, развратницы и идиотки» – подобные характеристики едва ли сослужили кому-либо в этом заведении хорошую службу, и месть Гитты Чарльз была абсолютно методичной. А потому Риту с Нэте, связанных кожаными ремнями, словно они являлись осужденными и конвоировались на смертную казнь, переправили через море и дальше на «Скорой» отвезли в больницу Корсёра. Примерно так же они ощущали себя, увидев приближающихся к ним санитаров с волосатыми руками и уверенными движениями; девушки кричали и молотили ногами во все стороны, пока их вели через отделение к палатам. Здесь их крепко привязали и положили лежать бок о бок. Они плакали и молились за своих нерожденных детей. Персоналу, судя по всему, это было совершенно безразлично. Сотрудники повидали такое количество этих «морально распущенных» личностей, что их абсолютно не трогали слезы Нэте и мольбы о помощи.

В конце концов Рита принялась буянить и орать. Сначала она требовала рандеву с главным врачом, а затем пригрозила полицией и даже самим мэром Корсёра, однако ничто не помогло.

И тут Нэте испытала настоящий шок.

Два врача и две медсестры молча вошли в палату и попарно остановились у их с Ритой кроватей, готовя инъекции. Их пробовали успокоить словами о том, что так будет лучше для них же, что потом они смогут жить нормальной жизнью, но сердце Нэте колотилось за все те крошечные жизни, какие она теперь не сможет дать миру. А когда в нее впилась игла шприца, дыхание перехватило и девушка погрузилась в сон, забыв и саму себя, и свои мечты.

Когда она проснулась несколько часов спустя, у нее осталась лишь боль в животе да бандаж. Остальное у нее отняли.

В течение двух дней после этого Нэте не произнесла ни слова, да и потом молчала, когда их двоих привезли обратно на Спрогё. Она испытывала только печаль и уныние.

«Эта дура молчит, как рыба. Может, в конце концов она извлекла для себя урок», – сказал кто-то из наставниц, когда Нэте прекрасно слышала, и это было верно. За месяц она так ничего и не сказала – кому бы такое пошло на пользу?

И тогда ее отпустили.

Риту же, напротив, оставили на острове, сказав, что «все-таки существуют какие-то ограничения на то, кого они могут себе позволить отпустить в общество».

И вот Нэте стояла на корме и смотрела на волны, обмывающие остров, и на маяк, погружающийся за горизонт, и думала о том, что она вполне могла бы остаться, так как жизнь ее все равно уже прошла.

Первая семья, куда она попала, состояла из кузнеца, его жены и троих сыновей-механиков, перебивающихся случайными заработками, торговлей и халтурой. Этому семейству, как никакому другому, требовался кто-то в качестве раба и объекта постоянных нагоняев, и эта семейная потребность сполна была удовлетворена с появлением в их доме Нэте. Ее заставляли делать всё: от уборки на участке, заваленном кучей проржавевших деталей от оборудования, до выполнения функций приживалки при грубой и злобной хозяйке, единственное и величайшее удовольствие которой состояло в издевках над всем и вся, в особенности над Нэте.

– Похотливая, неотесанная, глупая шлюха, – слышалось целыми днями, и если появлялся хоть малейший повод поднять ее на смех, хозяйка никогда не упускала его.

– Безголовая дрянь. Скажи мне, неужели ты не в состоянии прочитать, что тут написано, идиотка? – С этими словами она указывала на пачку стирального порошка.

И когда Нэте оказывалась бессильна сложить буквы, словесные унижения дополнялись подзатыльником.

– Ты не понимаешь датского языка, глупая башка? – раздавалось то и дело, и Нэте съеживалась практически до пустого места.

Парни хватали ее за грудь, как им хотелось, а хозяин грозился пойти еще дальше. Когда она мылась, они, подобно собакам-ищейкам, по очереди приходили и пристраивались за дверью, со стонами бесстыдно изливая свою похоть.

– Впусти нас, Нэте. И мы заставим тебя визжать, как поросенка, каковым ты на самом деле и являешься, уж поверь, – смеялись они.

Кое-как проходили дни за днями, но ночи были тяжелее. Она плотно закрывала дверь в свою каморку, подставляла под дверную ручку венский стул и укладывалась на пол рядом с кроватью. Если вдруг кто-то из них объявится и бросится на кровать, он получит сюрприз, о котором она позаботилась заранее. Кровать была пуста, а железная труба, найденная однажды во дворе, была ох как тяжела! Если дойдет до такого, ей было абсолютно безразлично, придавит она одного из них до полусмерти или вовсе отправит на тот свет. Что могло случиться с ней еще более ужасного, чем уже случилось?

Иногда Нэте раздумывала, не подмешать ли немного белены, прихваченной с острова, в вечерний семейный кофе. Но мужество каждый раз ее покидало, и все задумки так ни к чему и не привели.

Однако кое-что все же произошло. В один прекрасный день, когда хозяйка отвесила своему мужу особо звучную пощечину, он взял дробовик и разнес не только ее голову, но и лишил средств к существованию всю семью.

После случившегося Нэте несколько часов в одиночестве просидела на кухне, беспокойно раскачиваясь из стороны в сторону, пока технические специалисты из полиции выковыривали из стен гостиной дробь и отскребали ошметки плоти.

Лишь вечером ее судьба прояснилась.

Довольно молодой мужчина, может, всего лет на шесть-семь старше ее самой, протянул к ней руки со словами:

– Я Эрик Ханстхольм, нас с моей женой Марианной попросили позаботиться о тебе.

Слова «позаботиться о тебе» прозвучали как-то странно. Слабым отголоском музыки, услышанной целую вечность назад, но в то же время и предупредительным сигналом. За такие слова она снова и снова пыталась уцепиться, и всякий раз напрасно; но в этом жутком доме, где звучало еще эхо выстрела, они сроду никогда не произносились.

Нэте взглянула на мужчину. Он производил приятное впечатление, но она отмела от себя эти мысли. Сколько раз девушка горько ошибалась в казавшихся ей приятными мужчинах?

– Ну, пускай так и будет, – сказала Нэте, пожав плечами.

А что еще могла она сказать? Больше ответить ей было нечего.

– Мы с Марианной получили общую должность преподавателей для глухонемых в Бредебро. Местечко в «мрачной Ютландии», – он сам рассмеялся такому словосочетанию. – Но, может, ты согласишься поехать с нами?

Только теперь она посмотрела ему в глаза. Сколько раз выбор ее будущего предоставлялся ей самой? Ни одного, насколько она могла припомнить. А как часто при обращении к ней употреблялись слова «может» и «согласишься»? Никогда, с тех пор как умерла мать.

– Мы виделись прежде, много месяцев назад, – продолжал Эрик. – Я читал книжку вместе со слегка тугоухой девушкой, больной раком, в больнице Корсёра, а ты лежала на койке напротив. Помнишь?

Он кивнул, заметив ее смущение и как она несколько раз моргнула, дабы избежать его пытливого взгляда. Неужели это действительно он?

– Думаешь, я не заметил, как ты нас тогда слушала? А я ведь заметил. Твои синие глаза так просто не позабудешь.

Затем он осторожно вытянул вперед руку без какой бы то ни было настойчивости, остановив в воздухе перед ее ладонью и терпеливо ожидая.

Он дождался, пока она протянет ему пальцы. И пожмет его руку.

Все в жизни Нэте перевернулось спустя несколько дней в казенной квартире в Бредебро.

С самого приезда она лежала на своей кровати в ожидании скорого рабства. В ожидании потоков жестоких слов и нового разочарования, которые следовали за ней тенью.

Молодая женщина Марианна Ханстхольм позвала ее и привела в кабинет, где указала ей на доску.

– Смотри, Нэте. Я буду задавать тебе вопросы; ты можешь тратить на размышление над ответом сколько угодно времени. Согласна?

Нэте посмотрела на доску с буквами. Сейчас ее мир разобьется вдребезги, ибо она прекрасно поняла, что к чему. Все эти значки на доске были ее проклятием, когда она посещала сельскую школу. Свист хлыста, занесенного над поясницей, или удары линейкой по пальцам было не так легко забыть. А когда женщина, сидевшая напротив, выяснит, что Нэте в состоянии опознать менее четверти букв и совсем не может сложить их в слова, ее вновь втопчут в грязь, где, по всеобщему мнению, ей и было самое место.

Нэте сжала губы.

– Я согласна, фру Ханстхольм. Но я не могу.

В течение нескольких секунд они молча смотрели друг на друга, Нэте тем временем пыталась предугадать, куда придется удар, но Марианна Ханстхольм лишь улыбнулась.

– Поверь мне, милая моя, ты можешь, пускай даже и не так уж идеально. Если ты просто расскажешь мне, какие из этих букв тебе знакомы, я буду очень рада.

Нэте нахмурилась. И поскольку не происходило ничего иного, кроме того, что женщина напротив улыбалась и указывала на фанерную доску, она нехотя поднялась и шагнула вперед.

– Мне знакома вот эта буква, – начала она. – Это «Н», с нее начинается мое имя.

Фру Ханстхольм захлопала в ладоши и от всей души рассмеялась.

– Ну, значит, нам не хватает всего-то каких-то двадцати семи букв. Ну разве не прекрасно? – воскликнула она, подскочила к Нэте и заключила ее в объятия. – Погоди, мы еще покажем им всем…

Чувствуя вокруг себя эти теплые руки, Нэте задрожала, но женщина крепко обнимала ее и прошептала, что теперь все будет хорошо. В это совсем не верилось.

Именно поэтому она продолжала дрожать и расплакалась.

Тут вошел Эрик Ханстхольм, привлеченный шумом, и явно сразу заволновался, заметив блестящие глаза и вздрагивающие плечи Нэте.

– Эх, Нэте… Выплачь сейчас всю свою боль, малыш, чтобы с сегодняшнего дня скинуть ее с себя навсегда, – сказал он и прошептал слова, которые с того момента перекрыли все то зло, какое она пережила. – Ты нормальная, Нэте. Запомни навсегда: ты нормальная.

Нэте столкнулась с Ритой перед аптекой на главной улице Бредебро осенью 1961 года, и на нее мигом обрушилась новость, еще прежде чем Нэте успела поздороваться.

– Заведение на Спрогё распустили, – сообщила Рита и улыбнулась, заметив, что ее подруга потрясена.

Затем она вновь стала серьезной.

– Бо?льшая часть девушек размещены в приемных семьях, где они работают за ночлег и пропитание, так что в этом смысле мало что изменилось. Тяжкий труд с утра до ночи, и ни гроша на карманные расходы. Все быстро устают, Нэте.

Та кивнула. Уж об этом она знала лучше кого бы то ни было! Затем попыталась взглянуть Рите в глаза, но это оказалось трудно. Она не рассчитывала еще раз в жизни встретиться с этими глазами.

– Зачем ты приехала? – спросила наконец Нэте, не уверенная, действительно ли хочет услышать ответ.

– Я работаю всего в двадцати километрах отсюда на молочной ферме. Пиа – ну, та шлюха из Орхуса – тоже там пристроилась; мы вкалываем с пяти утра и до самой ночи, и нам просто жутко тяжко. Вот я и сбежала оттуда и добралась сюда, чтобы спросить, не хочешь ли ты составить мне компанию.

Хотела ли Нэте составить ей компанию? Нет, она даже ничего не хотела об этом слышать. В ней все перевернулось при виде бывшей подруги. Да как та вообще посмела разыскивать ее после всего, что натворила? Если бы не ревность и эгоизм Риты, все сложилось бы иначе. Нэте смогла бы выбраться с острова и могла бы иметь детей…

– Решайся же, подружка. Ты ведь со мной, Нэте, верно? Мы смоемся, и пропади оно все пропадом. Помнишь наши прежние планы? Англия, потом Америка… Уедем туда, где никто нас не знает.

Нэте смотрела в сторону.

– Как ты смогла меня разыскать?

Рита рассмеялась сухим смехом – сказывалось частое курение.

– Думаешь, Гитта Чарльз не следила за тобой, глупышка? Думаешь, эта сучка не измучивала меня изо дня в день рассказами о том, где и как ты живешь на свободе?

Гитта! Нэте сжала кулаки, услышав имя наставницы.

– Чарльз… А где она теперь?

– Если бы я знала, ей пришлось бы худо, – прозвучал холодный ответ.

Девушка на секунду подняла глаза на Риту. Она знала, на что способна бывшая подруга. Она видела, как та колошматила половником девушек, не желавших платить за сигареты. Тяжеловесные мощные удары, кровоподтеки от которых виднелись, когда девушки переодевались.

– Уходи, – мрачно произнесла Нэте. – Я больше никогда не желаю видеть тебя, ясно?

Рита вздернула подбородок и презрительно посмотрела на нее.

– А-а, ты стала слишком красивой, несчастная шлюшка… Благородство теперь не позволяет тебе со мной разговаривать, так ведь?

Нэте мысленно согласилась. Жизнь научила ее тому, что, если хочешь все понимать, придерживайся двух людских истин. Первая была изложена в словах ее брата о двух типах людей, а вторая состояла в том, что человеческая жизнь представляет собой постоянное балансирование над пропастью соблазнов, и в том, насколько глубоким окажется падение, если оступиться.

В данный момент ее одолевал огромный соблазн броситься со сжатыми кулаками на Риту и согнать надменное выражение с ее лица, однако Нэте отвернулась и направилась прочь. Если кто-то и попадет в пропасть соблазнов, то уж точно не она.

– Удачного путешествия, – попрощалась Нэте, уже повернувшись спиной, но бывшая подруга и не подумала отвязаться.

– Остановись, – закричала она, схватив девушку за плечи и оглядываясь на пару непричастных домохозяек с корзинами для покупок и с непонимающими выражениями лиц. – Перед вами две шлюхи со Спрогё, которые оттрахают ваших мужей за десять крон, и вот она намного опасней, – продолжала кричать Рита, вцепившись в лицо Нэте и рывком повернув ее голову к женщинам. – Только взгляните на морду этой твари. Думаете, ваши мужья предпочтут видеть в постели вас, страхолюдины? А она ведь живет в вашем городе, так что берегитесь…

Разъяренная бестия повернулась к Нэте, прищурившись.

– Ну что, пойдешь со мной? Потому что если нет, я буду стоять тут и кричать во все горло, пока не приедет полиция. Так что потом тебе придется тут не так уж сладко, как считаешь?

Она сидела и плакала, когда в дверь ее комнаты постучались и осторожно вошел приемный отец.

Он долго стоял молча с серьезным видом.

«Ну вот, сейчас он попросит меня уехать, – думала Нэте. – Теперь я снова попаду в семью, где меня будут держать подальше от людей, к кому-то, кто не станет стыдиться, кому вообще неведомо чувство стыда».

Затем он нежно положил свою ладонь ей на руку.

– Нэте, ты должна знать, что единственное, о чем сейчас все разговоры в городе, так это о том, как достойно ты себя повела в такой ситуации. Ты сжала кулаки, все видели, но не ударила, а прибегла к силе слова. И это прекрасно.

– Теперь все знают, – ответила Нэте.

– Знают о чем? Единственное, что они знают, что ты наклонилась к той, что обвинила тебя, и сказала: «Ты называешь меня шлюхой. Знаешь что, Рита? В следующий раз, когда ты спутаешь меня с моей сестрой, надеюсь, эти люди покажут тебе дорогу к хорошему окулисту. Ступай своей дорогой и не появляйся больше, иначе я позову полицию. Договорились?» – Он кивнул. – Вот что они знают. Ну и что тут такого?

Он посмотрел на Нэте и улыбнулся, и она оттаяла.

– И вот еще… У меня кое-что для тебя есть.

У него за спиной что-то зашуршало.

– Вот, – он протянул ей диплом с огромными буквами.

Ей потребовалось какое-то время, чтобы прочитать его, но потихоньку она преодолела текст.

«Того, кто в состоянии прочитать это, нельзя назвать неграмотным» – вот что было там написано.

Он сжал ее руку.

– Повесь себе на стену, Нэте. Когда прочитаешь все книги из нашего шкафа и решишь все математические задачи, какие мы даем глухим, пойдешь в среднюю школу.

Остальное пронеслось так стремительно, что она едва успела моргнуть глазом. Средняя школа, школа для лаборантов, техникум, поступление в «Интерлаб» и брак с Андреасом Росеном. Прекрасное прошлое, которое можно назвать второй жизнью Нэте. Оно продолжалось до самой гибели Андреаса и принадлежало эпохе задолго до того, как она оказалась в собственной квартире с четверным убийством на совести.

«Как только управлюсь с Гиттой, по-настоящему начнется моя третья жизнь», – думала она.

Именно в этот момент зазвонил домофон.

Когда Нэте отворила дверь квартиры, перед ней предстала Гитта, похожая на мраморную колонну, пострадавшую от разрушительного действия времени, но по-прежнему прекрасную и величественную.

– Спасибо за приглашение, – сказала она как ни в чем не бывало и проскользнула в квартиру, как змея в мышиную нору.

В коридоре Чарльз осмотрелась, отдала Нэте пальто и вальяжно прошла в гостиную. Ее недремлющий глаз отметил каждую серебряную ложку, оценил и взвесил все картины.

Затем она обратилась к хозяйке:

– Я так безмерно опечалена известием о твоей болезни. Рак?

Нэте кивнула.

– И точно ничего нельзя сделать?

Она вновь кивнула, готовая попросить Гитту сесть, но совсем не готовая к тому, что произошло.

– Нет-нет, присаживайся сама, я за тобой поухаживаю. Я вижу, чайник с чаем уже готов; разреши налить тебе.

Она мягко толкнула Нэте на диван и кивнула на сервант.

– С сахаром?

– Нет, спасибо, – отказалась Нэте и снова поднялась на ноги. – Я приготовлю новый чай, этот уже остыл. Он остался тут после моего последнего гостя.

– Последнего гостя? У тебя кто-то был? – Гитта с любопытством взглянула на хозяйку и, несмотря на протест, принялась наливать чай.

Нэте почувствовала неуверенность. Прозвучал ли в ее словах намек? Не могла ли Чарльз что-то знать или о чем-то догадываться? Ведь она видела, как бывшая наставница шла от Озерного павильона, а значит, существовала очень маленькая вероятность того, что она встретила кого-то из остальных гостей.

– Ну да, перед тобой заходила пара человек. Но ты последняя.

– Понятно. – Она протянула чашку Нэте, а вторую взяла себе. – Может, нам всем оказано одинаковое покровительство?

– Нет, не всем… Да, кстати, адвокат в данный момент выехал по поручению, пока еще конторы не закрылись, так что тебе придется немного подождать. Ты торопишься?

Гостья рассмеялась странным смехом. Словно последнее, что она собиралась делать, – это торопиться.

«Нужно продержаться, пока она не позволит мне налить самой. Только вот каким образом?» – размышляла Нэте, справляясь с приступами стреляющей головной боли. В данный момент у нее было такое ощущение, что череп ее сжимает напичканный шипами шлем.

– По тебе и не скажешь, что ты так серьезно больна. Годы, судя по всему, оказались к тебе милостивы, – заметила Гитта, помешивая в чашке ложкой.

Нэте затрясла головой. Насколько можно судить, они во многом были похожи, и ни про одну из них нельзя было сказать, что годы над нею смилостивились. Морщины, загрубевшая кожа, седые волосы давным-давно заявили о себе. Нет-нет, по обеим было сразу видно, что их жизнь была полна испытаний.

Она попыталась вспомнить времена на острове при Гитте Чарльз. Теперь, когда их роли поменялись местами, прошлое казалось сном.

Они поболтали немного о том о сем, после чего хозяйка взяла обе чашки и подошла к буфету, встав спиной к столу, как и в предыдущие разы.

– Еще чашечку?

– Нет, спасибо. Мне больше не надо, – ответила гостья, а Нэте тем временем обильно приправила ее чай каплями зелья. – А вот себе налей.

Нэте проигнорировала реплику чертовки. Сколько раз Гитта командовала ею на проклятом острове! И она все равно поставила перед женщиной чашку, так и не налив добавки себе. Из-за мигрени у нее подскочило давление и возник свист в ушах. Один только запах чая вызывал тошноту.

– Может, поменяемся с тобой местами? – предложила она гостье, ощущая подкативший к горлу ком. – У меня жуткая мигрень, и я не в силах сидеть лицом к окну.

– О господи, еще и это… – Гитта тут же поднялась, и Нэте передвинула чашки.

– Я сейчас не могу говорить, – сказала она. – Мне нужно немного посидеть с закрытыми глазами.

Они поменялись местами, и, прикрыв глаза, Нэте принялась отчаянно думать. Если ее давняя истязательница не выпьет чай, а выльет его, придется снова пускать в ход молоток. Она предложит ей кофе, принесет молоток, обрушит инструмент на шею гостье, а затем придется немного посидеть и переждать пик агонии. Естественно, после удара появится кровь, но какая разница, если Гитта последняя гостья? Потом, когда тело будет перетащено к остальным, ковер можно будет почистить…

Она услышала шаги вокруг своего стула, но все равно немного напугалась, когда почувствовала, как руки Гитты слегка разворачивают ее торс и ложатся на шею.

– Нэте, не двигайся. Кажется, я могу тебе помочь, но в такой неудобной позе сложновато; лучше бы ты пересела вон в то кресло, – произнес голос в непосредственной близости, а пальцы начали массировать шейные мышцы.

Нэте прекрасно слышала продолжающий что-то лепетать голос, но смысл слов ускользал. Такой массаж был знаком Нэте в прошлом и ассоциировался с совершенно иными обстоятельствами. Пальцы наставницы были пленительно чувственными и искусными, и ей очень не хотелось снова признавать этот факт.

– Лучше остановись, – сказала она и выпрямилась. – Иначе меня вырвет. Мне нужно просто немного посидеть. Я приняла лекарство, оно скоро подействует. Пока что попей чаю, Гитта, а поговорим обо всем потом, когда придет адвокат.

Она приоткрыла глаза и увидела, как гостья вздрогнула и выпрямилась, затем обошла стол и тихо опустилась на диван. Потом Нэте услышала тихий стук чайной чашки.

Хозяйка чуть запрокинула голову и сквозь ресницы наблюдала, как Гитта поднимает чашку и подносит ко рту. Она казалась напряженной и взволнованной, принюхивалась к чаю, широко раздув ноздри; затем сделала крохотный глоток, после чего внезапно выпучила глаза. Гитта выглядела подозрительной и настороженной. В эту секунду она послала Нэте молниеносный и прямой взгляд, потом вновь принюхалась к содержимому чашки.

Когда Гитта отставила чашку, Нэте медленно открыла глаза.

– О-о, – произнесла она, пытаясь оценить, что происходило в голове у гостьи. – Мне уже получше. У тебя действительно способности к массажу.

«Вставай! – стучало внутри. – Поднимайся и иди за молотком, чтобы все завершить. Потом быстро разлей формалин по глоткам трупов, и можно будет прилечь».

– Мне нужно попить воды, – сказала Нэте и осторожно поднялась с места. – Из-за всех этих лекарств у меня сухость во рту.

– Ну так выпей чаю, – Гитта протянула чашку.

– Нет, я не люблю холодный. Пойду поставлю новый. Думаю, сейчас уже придет адвокат.

Она несколькими быстрыми шагами преодолела расстояние до кухни и открыла шкаф. Нагнувшись за молотком, услышала шаги за спиной.

– Нэте, а мне сдается, что никакого адвоката нет и в помине.

Глава 44

В полицейском управлении любая новость сразу становилась известна всем. Как в муравейнике, сигналы пробегали по зданиям быстрее, чем можно было объяснить. Пытались ли задержанные сбежать по коридорам или исчезали доказательные материалы, заболевал ли кто-то из сотрудников чем-то серьезным или у начальника появлялись проблемы с политиками, – об этом тут же узнавали все.

Сегодня был один из чрезвычайно деятельных дней. Охранники пропускали гостей, этаж начальства сиял от света, консультанты и представители государственной прокуратуры бегали взад-вперед.

И Карл понимал почему.

Сведения о «Секретной борьбе» и стоящих за организацией людях были настоящей бомбой. Информация все прибывала, и бомба готова была вот-вот взорваться.

Сорок обвинений насчиталось за один день, и под каждый из данных случаев требовалось подвести конкретное обоснование. Машина двигалась полным ходом, и полицейские, чьи имена присутствовали в списке из архива Курта Вада, уже были призваны к допросу. Если бы произошла утечка информации, дьявол оказался бы на свободе.

Карл знал, что во всех отделах есть люди, необходимые для проведения данной работы, доказательств тому и прежде было немало. Но в то же время он столь же точно знал, что, несмотря на все меры, в этой сети, сплетенной из прямых и косвенных доказательств, существует множество дыр, через которые запросто было ускользнуть. Вопрос состоял лишь в наличии достаточной власти и возможности увидеть всю ситуацию в целом, а у тех, за кем они охотились, этого имелось в избытке. Так что черт с ними, с паршивыми особо опасными преступниками, со «штурмовиками» и приспешниками Курта Вада, с исполнителями-«солдатами» – они, как правило, не скрываются, а если и скрываются, то их легко найти. Нет, сейчас речь шла главным образом о тактике и стратегии, а потому впереди ждала кропотливая работа по допросу мелких рыбешек; а там, дай бог, удастся выловить и крупную рыбину.

Проблема состояла в том, что Карл проявлял больше нетерпения, чем остальные, в особенности в данный момент. Отчеты о состоянии Ассада мало менялись, так что оставалось просто радоваться тому, что он еще жив.

В такой ситуации сохранять терпение было сложно.

Посидев немного, Мёрк подумал о том, чем лучше всего заняться в данный момент. На его взгляд, в наличии имелось два типа дел, возможно, связанных, а возможно, и нет. Дела о пропаже без вести людей в 1987 году – один тип, и преступления против множества женщин, плюс покушения на Ассада и на него самого – второй.

Роза совсем сбила его с толку. До сего момента все их внимание было направлено на Курта Вада, а Нэте Германсен, по всеобщему представлению, являлась его жертвой, вот и всё. До сообщения Розы она казалась странным и ни в чем не повинным связным звеном между исчезнувшими личностями, но теперь вспыхнули все сигнальные огни сразу.

Какого черта Нэте Германсен солгала им с Ассадом? Почему призналась в знакомстве со всеми пропавшими без вести, кроме Вигго Могенсена, если в действительности именно он являлся катализатором цепочки всех ее жизненных бед? Беременность, аборт, изнасилование, несправедливое помещение в соответствующие заведения и стерилизация… Карл не понимал.

– Передайте Маркусу Якобсену, что я буду доступен по мобильному, – попросил он охранников, наконец решившись взять дело в свои руки.

Мёрк по инерции пошел к стоянке служебных автомобилей, но вовремя заметил, что взял неверное направление, и исправил траекторию движения. Проклятие, машина ведь у Розы…

Он оглянулся на почтовый терминал и кивнул паре одетых в гражданское полицейских, вышедших из здания. Почему бы не пройтись пешком? Два километра – совершенный пустяк для мужчины в полном расцвете сил.

Карл успел преодолеть каких-то несколько сотен метров до центрального вокзала, но внезапно поддался слабости и заказал такси.

– В конец Корсгэде, вдоль озер, – сказал он водителю, глядя на гудящий рой проносящихся мимо людей.

Оглянулся через плечо. Непонятно, следует ли кто-то за ним.

Он нащупал пистолет. На этот раз никто не возьмет его с голой задницей.

Голос пожилой дамы в домофоне звучал удивленно, однако она узнала Карла и попросила его войти и немного подождать наверху, пока она впустит гостя в квартиру.

Полицейский простоял на лестнице несколько минут, прежде чем дверь открылась и его поприветствовала Нэте Германсен, облаченная в плиссированную юбку и с явно только что прибранными волосами.

– Да, простите, – извинился он, ощущая запах, гораздо более явно, чем в прошлый раз, указывающий на то, что здесь проживала женщина, возможно, проветривавшая свое жилище не так хорошо, как того требовалось.

Заглянув в коридор, он заметил, что ковер у шкафа в самом конце стены собрался складкой, словно выскочило несколько гвоздиков, которыми он был прибит к полу. Затем повернул голову в направлении гостиной. И хозяйка поняла, что пока он не собирается проходить в глубь квартиры.

– Мне жаль, что так нежданно вторгаюсь в ваш дом, Нэте Германсен, но у меня появилось несколько вопросов, и я бы очень хотел их с вами обсудить.

Женщина кивнула, впустила его внутрь и отвлеклась на щелчок, донесшийся из кухни, – такой в доме у Карла обычно свидетельствовал о завершении работы электрочайника.

– Я заварю нам чаю, как раз подошло время, – сказала она.

Карл кивнул.

– Если у вас вдруг найдется кофе, я бы с удовольствием предпочел его, – сказал он, на мгновение вспомнив клейкую массу, приготовляемую Ассадом.

Если бы сейчас ему дали это месиво, он бы принял его с огромной радостью. Как-то не по себе было допускать мысль, что, возможно, он его больше никогда не попробует…

Спустя две минуты она стояла позади него в гостиной и заливала кипятком «Нескафе». С улыбкой протянув ему чашку, налила себе чаю и уселась напротив, сложив руки на коленях.

– Так чем я могу вам помочь? – спросила хозяйка.

– Помните, в тот раз мы беседовали о пропавших без вести и я назвал имя Вигго Могенсена?

– Ну да, помню, – улыбнулась она. – Несмотря на свои семьдесят три, я, слава богу, пока не совсем в старческом маразме.

Карл не ответил на ее улыбку.

– Вы сказали, что вы с ним не знакомы. Возможно, вы ошиблись тогда?

Она пожала плечами. Это следовало трактовать как «что вы имеете в виду?».

– Всех остальных пропавших личностей вы знали, да иначе и быть не могло. Адвокат Нёрвиг, который вел дело против вас, помогая Курту Ваду. Ваш кузен Таге. Медсестра Гитта Чарльз, работавшая на Спрогё. И Рита Нильсен, пребывавшая на острове в одно время с вами. Конечно, этого вы отрицать не можете.

– Конечно, нет. К чему мне отрицать? Все верно, и такое совпадение действительно весьма странно.

– И все-таки один из исчезнувших тогда людей, по вашим словам, вам не знаком, но ведь в действительности вы ввели нас в заблуждение.

Нэте никак не отреагировала на эти слова.

– Когда мы приходили в субботу, я сказал, что у нас на руках дело, связанное с Куртом Вадом. Так вы поняли, что отнюдь не ваша персона была объектом нашего интереса. Но теперь, Нэте, стало ясно, что вы зачем-то солгали. Вы были знакомы с Вигго Могенсеном, причем очень хорошо. Ведь именно он был причиной всех ваших бед. У вас были с ним отношения, от него вы забеременели, что привело вас к Курту Ваду на незаконный аборт. Мы узнали все это из журнала, где Курт Вад регистрировал всю информацию о вас, и, не скрою, этот журнал сейчас находится у нас.

Он рассчитывал на то, что его собеседница оцепенеет. Возможно, расплачется или даже сорвется в истерику, но ничего подобного. Вместо этого пожилая дама отклонилась назад, отхлебнула из чашки и слегка покачала головой.

– Ну что ж, – ответила она. – Сожалею, что ввела вас тогда в заблуждение, потому что вы совершенно правы. Да, я знала Вигго Могенсена. Да, мне пришлось сказать, что я с ним не знакома.

Она смотрела прямо ему в глаза своим потухшим взглядом.

– Дело в том, что я не имею к произошедшему никакого отношения, но почему-то все указывает на мою причастность, вы ведь и сами в ней уверены. А что мне еще делать, кроме как защищаться? Я ведь не виновна. Понятия не имею, что стряслось с этими несчастными людьми.

Затем она вздохнула и пожала плечами, как бы давая понять, что ничего не знает о пропавших. Потом указала Карлу на кофе.

– Пейте и расскажите мне, пожалуйста, все с самого начала и помедленнее.

Карл нахмурился. Для такой пожилой дамы она была чересчур непосредственна. Ни размышлений, ни сомнений, никаких недосказанностей или вопросов. Просто: «Расскажите все с самого начала».

Зачем? И почему надо было рассказывать помедленнее? Она пыталась выиграть время? Может, те минуты, пока он стоял под дверью, она использовала, чтобы предупредить кого-то? Человека, который каким-то образом мог бы помочь ей сорваться с крючка? Мёрк никак не мог понять это. Потому что вряд ли она могла состоять в сговоре со своим заклятым врагом Куртом Вадом.

Нет-нет, если у кого еще и оставались вопросы, то, несомненно, у Карла. Только он не знал, как подступиться.

Полицейский почесал подбородок.

– Нэте, вы не будете против, если мы проведем здесь обыск?

На одну секунду она все же отвела взгляд. Какое-то мимолетное, почти незаметное отстранение от реальности, какое он наблюдал сотни раз. Оно говорило больше, чем тысячи произнесенных слов.

Сейчас она ответит отказом.

– Ну-у, если вы считаете это столь необходимым, я позволю вам слегка осмотреть помещение. Только если вы не будете слишком глубоко копаться в ящиках.

Нэте попыталась скокетничать, но ей не удалось.

Карл чуть сдвинулся со стула.

– Конечно, я согласен. Но должен поставить вас в известность, что тем самым вы даете мне согласие осмотреть все комнаты и вообще все, что мне захочется. Процесс может оказаться довольно-таки кропотливым и длительным.

Женщина улыбнулась.

– Допивайте кофе, вам явно потребуется много сил – квартира-то не такая уж маленькая, как вы, вероятно, догадываетесь.

Карл сделал хороший глоток. Кофе был отвратительнейший, и он отставил чашку.

– Сейчас я позвоню своему начальнику и попрошу вас подтвердить ему свое согласие, хорошо?

Она кивнула, встала с места и отправилась на кухню. Вероятно, ей все-таки нужно было прийти в себя.

Ну вот, Карл все-таки оказался прав. Кое-что тут не сходилось.

– Да, Лиза, привет, – поздоровался он, когда трубку наконец-то подняли. – Хочу попросить тебя передать Маркусу…

Он заметил за своей спиной тень и резко обернулся.

И как раз успел увидеть, что молоток, направленный ему в шею, нацелен очень точно.

Глава 45

Всю ночь и все утро он не выпускал руку своей возлюбленной. Сжимал, целовал, гладил ее, пока не пришли похоронные агенты.

Курта залихорадило, когда его попросили войти в гостиную и он увидел ее в гробу, закутанную в белоснежный шелк и со свадебным букетом в руках. На протяжении месяцев он ожидал этого дня, и все же ему было тяжело глядеть на нее. Свет его жизни, мать его детей… Вот она лежит. Ушла из мира, покинула друга…

– Подождите немного, дайте мне побыть с ней наедине, – обратился он к гробовщикам и проследил за ними взглядом, пока они не вышли из гостиной, прикрыв за собой дверь.

Тогда мужчина опустился перед ней на колени и в последний раз дотронулся до ее волос. «О, милая моя», – собирался он сказать, но голос не слушался его.

Курт вытер глаза, но слезы не подчинялись. Он откашлялся, но рыдания застряли в горле. Затем осенил крестным знамением ее лицо и нежно поцеловал ледяной лоб.

В сумке на плечевом ремне, стоявшей на полу рядом с ним, лежало все, что требовалось. Пропофол, двенадцать ампул по 20 миллилитров, содержимое трех из которых было уже заправлено в шприцы. Такого количества анестетика хватило бы на то, чтобы успокоить кого угодно, да и, насколько он знал, достаточно для отправки на тот свет пяти-шести человек. А если того потребует ситуация, у него еще имелся запас флумазенила для противодействия одурманивающему эффекту от пропофола. Он хорошо подготовился.

«Увидимся ночью, любимая моя», – подумал Курт и поднялся с колен.

По его плану, прежде чем дело дойдет до него самого, должна умереть еще пара человек.

Теперь он ждал только одного сообщения – где находится Карл Мёрк?

Осведомитель встретил его не доходя два строения до дома Нэте на Пеблинге Доссеринг. Именно он разбил голову Хафезу эль-Ассаду.

– Я думал, он всю дорогу будет идти пешком, так что спокойно следовал за ним по пятам до самого вокзала, – оправдывался парень. – Вообще-то удобное место, чтобы толкнуть человека под автобус, но я не успел, так как он взял такси. Тогда я сел в следующее и следовал за ним на расстоянии, но когда мы вывернули из-за угла, он уже входил в подъезд.

Курт кивнул. Этот идиот, видимо, был не в состоянии довести задание до конца.

– Как давно зашел полицейский?

Парень взглянул на часы.

– Торчит там уже час пятнадцать.

Курт искоса взглянул на окна квартиры. По-видимому, здесь она и жила с тех самых пор, когда еще приглашала его много лет назад, да оно и понятно. Нэте Германсен подыскала себе неплохое гнездышко. Самый центр города, прекрасный вид из окон, повсюду кипит жизнь…

– У тебя есть для меня инструмент? – спросил Вад.

– Да, но потребуется сноровка. Давайте я впущу вас, и вы увидите, как все работает.

Курт кивнул и последовал за парнем к подъездной двери. Вообще-то он прекрасно знал устройство замков подобного типа.

– Тут стоит замок фирмы «Руко» с шестью штырями; он выглядит сложным, но на самом деле ничего подобного, – прокомментировал парень. – Думаю, вполне можно рассчитывать на то, что и в квартирной двери у нее тоже такой же. Наверняка вместе с домофоном разом все и поменяли.

Он извлек маленькую кожаную сумочку и огляделся. Помимо парочки молодых людей, в обнимку проходивших мимо по тропинке, поблизости никого не было.

– Вот здесь понадобятся две тоненькие отмычки, – продолжал парень, вставляя приспособления в замок. – Обратите внимание, что верхняя отмычка размещается на небольшом расстоянии от нижней. Нельзя на них нажимать, пока не вставите блокирующий пистолет. Смотрите: вставляете ствол чуть ниже центра отверстия цилиндра, прямо под винтиками… Вы их без труда обнаружите.

Затем он поднадавил, повернул отмычки и, как ни в чем не бывало, распахнул дверь. Кивнув, протянул Курту инструменты.

– Вот вы и внутри. Справитесь сами, или мне подняться?

Курт покачал головой:

– Нет, спасибо. Можешь возвращаться домой.

С этого момента он предпочитал действовать самостоятельно.

В подъезде было спокойно. Некоторый шум от телевизора доносился из соседней с Нэте квартиры, более ничто не указывало на присутствие жильцов.

Курт прислонился к двери квартиры. Он ожидал услышать голоса, но все было тихо.

Тогда Вад сунул руку в сумку, извлек два шприца, удостоверился, что иглы не соскочили, и убрал их в карман.

Первая попытка с блокировочным пистолетом не удалась, и он, избегая прикасаться к верхней отмычке, предпринял еще одну.

Несмотря на возраст, замок оказался довольно надежным, но после некоторой возни все-таки поддался. Курт осторожно нажал локтем на ручку двери, вынул отмычки, и дверь приоткрылась.

Странный спертый дух устремился ему навстречу. Как будто от старых книг или из шкафов, которые годами не открывались. Как несвежая одежда, пропитанная нафталином. Словно он попал в антикварный магазин без клиентов.

Перед ним лежал длинный коридор с множеством дверей. Темный ближе ко входу, но дальше залитый светом, стремящимся из дверных проемов. Судя по чуть дрожащему свету, помещение направо являлось кухней с люминесцентными лампами, столь же вероятно, что желтоватый свет по другую сторону коридора исходил от значительного количества лампочек, совсем недавно запрещенных к реализации в Евросоюзе.

Он сделал шаг в коридор, поставил сумку на пол и нащупал в кармане один из шприцов.

Если они окажутся в комнате вдвоем, сначала необходимо будет расправиться с Карлом Мёрком. Ловкий укол в шейную вену, и он будет немедленно обезврежен.

Если дело дойдет до рукопашной, придется колоть прямо в сердце, а это было нежелательно. Чтобы раздобыть информацию, бесполезно допрашивать мертвеца, а ведь он пришел именно ради получения информации. Свободно разгуливающие сведения, способные нанести вред партии «Чистые линии», а в конечном счете нанести непоправимый урон важной деятельности в недрах «Секретной борьбы», – вот за какой информацией он пришел.

Несомненно, Нэте намеревалась каким-то образом отомстить ему. Все сходилось. Ее странное приглашение много лет назад, теперь связь с Карлом Мёрком… Но Курт разузнает, происходит ли в этой квартире нечто, что может поставить под угрозу дело всей его жизни. Как только он как следует угомонит двух людей, находящихся здесь, можно будет и поговорить. А в дальнейшем со сведениями, которыми они с ним поделятся, смогут работать его единомышленники…

Тут он услышал звук шагов в комнате, выходящей окнами на озера. Легкая чуть медлительная поступь. Совсем непохоже было, что такие звуки могут исходить от человека роста и комплекции Карла Мёрка.

Курт сделал шаг вперед и заглянул за спину изумленной женщины. По всей видимости, в комнате больше никого не было.

– Добрый вечер, Нэте, – он посмотрел ей в глаза, которые потускнели, стали более серыми; тело лишилось былой проворности, а лицо – выразительности и тонкости. Все пропорции фигуры явно изменились в соответствии с возрастом. Так уж случилось. – Прости, но дверь была открыта, так что я позволил себе войти. Конечно, сначала я постучался, но ты, видимо, не расслышала.

Она медленно покачала головой.

– Ну, мы ведь с тобой старые друзья, верно? Курт Вад всегда желанный гость в твоем доме, правда, Нэте?

Он улыбнулся и медленно обвел взглядом комнату, в то время как хозяйка с беспокойством следила за ним. Нет, тут не было ничего необычного, если не считать двух чашек, стоявших на столе, при том что Карла Мёрка нигде не было видно. Он присмотрелся к чашкам. Вот как! Одна из них была почти совсем непочата, вторая наполовину пуста.

Курт сделал несколько шагов вперед, чтобы поближе рассмотреть чашку, при этом убедившись, что женщина не сбежит. Кофе был чуть теплый.

– Где Карл Мёрк? – спросил он.

Женщина казалась напуганной. Словно полицейский стоял где-то в углу и следил за ними. Курт огляделся еще раз.

– Где Мёрк? – повторил он.

– Недавно ушел.

– Нет, Нэте, не ушел. Мы бы видели, как он выходит из подъезда. Я вновь задаю тебе свой вопрос: где он? Лучше отвечай.

– Он ушел по черной лестнице. Не знаю почему.

На мгновение Курт замер. Видел ли полицейский своего преследователя у подъезда? Неужели Карл Мёрк всегда оказывается на шаг впереди?

– Иди к черной лестнице, – он жестом показал, что она должна идти впереди.

Женщина схватилась за грудь и медленно направилась к кухне.

– Вон, – она с заметной неуверенностью указала в угол.

Курт прекрасно понял, почему жест ее был неуверенным.

– Ты утверждаешь, что он ушел этим путем. То есть он упорно разгребал все бутылки, отставил корзину с овощами, отодвинул мешки с мусором, а ты затем столь же упорно водрузила все на место… Мне очень жаль, но как-то не верится.

Старик схватил ее за плечи и рывком повернул к себе лицом. Нэте отводила взгляд. Ну еще бы! Она вся была пропитана ложью, эта потаскушка. Она всю жизнь была такой.

– Где Карл Мёрк? – повторил он, нащупал в кармане шприц, снял колпачок с иглы и прижал к шее Нэте.

– Ушел по черной лестнице, – почти шепотом произнесла она.

Тогда Курт воткнул иглу ей в шею и ввел половину содержимого.

Почти сразу она закачалась и рухнула на пол, как тряпка.

– Ну вот, теперь ты там, где я хотел бы тебя видеть… Если вдруг тебе захочется что-то ляпнуть, кроме меня, никто тебя не услышит. Ясно, Нэте Германсен?

Он оставил ее позади, вышел в коридор и, постояв мгновение, прислушался, стараясь обнаружить малейший подозрительный звук – дыхание, скрип, крадущуюся поступь, – но все было тихо. Тогда он вернулся в гостиную. По следам на штукатурке можно было заметить, что когда-то тут располагались две смежные комнаты. Кроме того, несомненно, прежде из дальней комнаты вела дверь в коридор; теперь ее не было.

В целом это было обычное жилище пожилой женщины. Не то чтобы старомодное, но и не суперсовременное. Английские часы с маятником рядом с радио и магнитолой для компакт-дисков. Какая-то классическая музыка, несколько современных хитов… Не во вкусе Курта.

Он снова вернулся к чашкам, стоявшим на столе. Сел, изучая чашку с кофе. И, пытаясь сообразить, что могло приключиться с Карлом Мёрком и какие действия необходимо предпринять, чтобы вновь обнаружить его, он взял кофе и отхлебнул. Кофе оказался жутко горьким, и старик с отвращением отставил его от себя подальше.

Нащупав в кармане брюк засекреченный телефон, он поразмыслил, не выслать ли кого-нибудь в полицейское управление на проверку – вдруг Карл Мёрк неким мистическим образом вернулся на работу. Он взглянул на часы. Или лучше отправить кого-нибудь к нему домой? Все-таки час уже поздний…

Курт склонил голову набок, неожиданно почувствовав утомление. Все-таки возраст сказывался. И тут его взгляд упал на крошечное пятно на красно-желтом узоре ковра, оно было совсем свежим. «Странно», – подумал он и приложил к пятну палец, чтобы проверить, успело ли оно высохнуть.

А высохнуть оно еще не успело.

Секунду он изучал свой указательный палец, пытаясь понять.

Почему на ковре Нэте вдруг оказалось пятно крови? Что тут произошло? Карл Мёрк все-таки еще не покинул квартиру?

Вскочив с места, Вад устремился на кухню и посмотрел на Нэте, валявшуюся на полу. Внезапно он ощутил сухость во рту и дискомфорт, заставивший его растереть лицо и выпить воды прямо из-под крана. Смочив лоб, он облокотился на край стола. За последние сутки ему пришлось пережить поистине кошмарные часы.

Немного придя в себя, Курт нащупал второй шприц с пропофолом, проверил его наличие и опустил обратно в карман. Можно в одно мгновение достать его и, если понадобится, вонзить в потенциального агрессора.

Старик осторожно вышел в коридор и медленно начал продвигаться вперед. С легкостью открыв первую дверь, он увидел неприбранную кровать и кучу обуви и старых колготок.

Тогда Курт вернулся в коридор и взялся за ручку второй двери, медленно приоткрыв ее. Его встретила целая куча пережитков прошлой жизни. Настоящая кладовка с сумками, куртками и всем, что только можно было пожелать, разложенным по полкам и развешанным по крючкам.

«Тут ничего нет», – подумал Вад и закрыл за собой дверь. В этот момент он вновь ощутил тот неприятный запах, который встретил его при входе в квартиру, и запах был сильнее, чем раньше. Ощутимо сильнее.

Остановившись на мгновение и принюхавшись, он понял, что вонь исходит от стеллажа, стоявшего в углу коридора. Довольно странно, так как стеллаж был почти пустым – там лежало только несколько старых номеров «Ридерз дайджест» и еще пара журналов, больше ничего. Значит, запах едва ли мог исходить оттуда.

Курт подошел к стеллажу вплотную и сделал глубокий вдох. Запах был не таким уж и резким, и напоминал тухлую рыбу или какое-то блюдо с карри. Видимо, мыши взбрело в голову забраться за стеллаж и сдохнуть, иначе чем можно объяснить вонь?

Только он собрался вернуться, чтобы поподробнее обследовать гостиную, нога наткнулась на что-то, так что он едва не утратил равновесие.

Курт опустил глаза. Складка на кокосовой дорожке, причем место сгиба выглядело как-то странно. Как будто дверь раз за разом сдвигала ее все дальше и дальше. А по центру дорожки шла кровь. Причем не коричневая и свернувшаяся – нет-нет, кровь ярко-красная и совсем свежая.

Вад обернулся на стеллаж и пригляделся к складке на дорожке.

Затем взялся за правый угол стеллажа и сдвинул его с места.

Стеллаж ничего не весил, поэтому Курт легко отодвинул его от стены и через секунду уже смотрел на дверь, скрывавшуюся за этим предметом мебели. Глухая дверь с задвижками. Непосредственно за стеллажом.

Его сердце забилось сильнее. Удивительно, но почему-то он ощутил какой-то подъем настроения. Как будто скрытая дверь воплощала всю мистику и все тайны, какими он окружал себя всю свою жизнь. Тайну всех нерожденных детей и разрушенных судеб. Тайну деяний, которыми гордился. Да уж, довольно необычно, и тем не менее… Именно теперь он ощутил себя комфортно, несмотря на то что во рту пересохло, а атмосфера в доме стала весьма тяжелой.

Старик отогнал от себя это ощущение, объяснив его как закономерный результат утомленности, и с легкостью отодвинул простенькую задвижку. Дверь со скрипом отошла от своей рамы, запах стал значительно интенсивнее и острее. Курт осмотрел дверной проем, обитый уплотнителем из толстой резины. Затем толкнул посильнее, дверь поддавалась туго. Но она не производила впечатления забытой всеми и вся.

Курт принял позу полной боевой готовности и вытащил из кармана шприц.

– Карл Мёрк, – тихо произнес он, не рассчитывая на ответ.

После чего сделал шаг вперед – и едва не потерял сознание, настолько чудовищна была открывшаяся ему картина.

Вот откуда исходил запах, и причина была очевидна…

Курт обвел взглядом жуткое зрелище – безжизненное тело Карла Мёрка и серые гротескные черепа с пыльными поблекшими шевелюрами, ввалившимися губами и черно-желтыми зубами. Иссохшие, пропахшие сыростью тела сидели в парадной одежде с застывшими выражениями на лицах в ожидании последнего обеда. Он никогда не видел ничего подобного.

Пустые глазницы уставились на хрустальные бокалы и серебряные приборы. Прозрачная кожа обтягивала выступающие кости и раздутые сухожилия. Эти искривленные пальцы с коричневыми ногтями на краю стола больше никогда ничего не пощупают…

Он мощно сглотнул и вошел в комнату, где пахло резко, но все же не совсем гнилью. Теперь Курт узнал этот запах. Так пахло, когда открывали стеклянный шкаф с птичьими чучелами. Одновременно смертью и вечностью.

Пять мумий и два пустующих места. Старик посмотрел на ближние к нему приборы, лежавшие напротив пустого кресла. На изящной карточке, стоявшей рядом с тарелкой, было написано: «Нэте Германсен». Так что несложно было предположить, для кого предназначалось второе пустующее место. Наверняка на карточке значилось: «Курт Вад».

Что за хитрым дьяволом была Нэте Германсен! Он нагнулся и пытливо осмотрел детектива, валявшегося на полу. Волосы на его макушке и виске были липкими от крови; на пол немного капало, так что, вероятно, тот был еще жив. Нащупав пульс на шее полицейского, мужчина удовлетворенно кивнул. Отчасти потому, что Нэте довольно плотно замотала руки и ноги Мёрка скотчем, а отчасти потому, что пульс оказался таким, как надо, – устойчивым и непрерывным; полицейский потерял не так уж много крови. Неприятное ранение, да, но вряд ли удар вызвал более серьезные последствия, чем легкое сотрясение мозга.

Курт вновь бросил взгляд в направлении места, предназначавшегося для него. Какое счастье, что он не воспользовался приглашением много лет назад! Вад попытался прикинуть поточнее, сколько времени прошло с тех пор, но это оказалось непросто. По крайней мере, двадцать лет точно. Так что неудивительно, что гости выглядели не совсем свежо…

Он рассмеялся про себя, выйдя в коридор и вернувшись на кухню, где схватил бездыханное тело хозяйки.

– Ну вот, Нэте, теперь и начнется настоящий праздник…

Курт поволок женщину в изолированную комнату и посадил за стол там, где ей и предполагалось сидеть.

Затем он вновь ощутил недомогание и, прежде чем выпрямиться и сходить за своей сумкой, оставленной у входа, остановился и принялся глубоко дышать. Затем вернулся в зловещую комнату и закрыл за собой дверь. С обычной врачебной беспечностью он бросил сумку на стол и извлек из нее ампулу с надписью «Флумазенил». Один укольчик, и Нэте вновь вернется в реальность.

Она чуть вздрогнула, когда он воткнул иглу, и медленно и нерешительно открыла глаза, как будто бы уже знала, что реальность сокрушит ее.

Курт улыбнулся и похлопал ее по щеке. Через несколько минут с нею можно будет поговорить.

– А что же мне делать с Карлом Мёрком? – пробормотал он сам себе и повернулся к двери. – А-а, у нас тут имеется еще лишний стульчик, – сказал он и вежливо кивнул мрачным застывшим гостям, вытаскивая из угла комнаты стул с темными пятнами на сиденье. – Да-да, дорогие господа. У нас еще один гость, примите его благосклонно, – и с этими словами поместил стул рядом с Нэте у края стола.

После чего он наклонился и взялся за вице-комиссара полиции, доставившего ему столько проблем. Немного протащил его по полу и устроил на место за столом.

– Прошу прощения, – он протянул руку через стол, кивнув телу, некогда бывшему мужчиной. – Видимо, нашему гостю необходимо немного освежиться.

Вад поднял графин над головой Карла, вытащил пробку, и вода двадцатилетней давности полилась на окровавленную голову, растекаясь ярко-красными ручейками на безжизненном, белом, как мел, лице.

Глава 46

Карл очнулся через пару секунд, и все же на это потребовалось несколько этапов. Первым толчком послужила вода, попавшая в лицо, затем – боль, поразившая не только голову, но и локоть с предплечьем, которыми он успел смягчить удар. Мёрк уронил голову вперед, не открывая глаз, и пробудился в очередной раз от какого-то дискомфорта в теле, ранее никогда им не испытываемого. Сухость во рту, неконтролируемые образы в голове, чередующиеся между вспышками и цветовыми волнами… В общем, Карл чувствовал себя отвратительно. Тошнота и еще тысяча всяческих ощущений, предвещавших, что, если он откроет глаза, лучше не станет.

Затем он услышал голос:

– Давай же, Мёрк, сколько можно?

И этот голос совершенно не стыковался с тем местом, где, по его расчетам, он должен находиться.

Полицейский медленно открыл глаза. Постепенно перед ним вырисовывался некий силуэт, и вот его взгляду предстало мумифицированное человеческое тело, челюсть коего отвисла на самую шею, словно в безмолвном крике.

В это мгновение он окончательно опомнился, вздохнул и принялся переводить взгляд с одного высушенного трупа на другой. В глазах его двоилось.

– Да уж, Карл Мёрк, ты попал в замечательное общество, – прозвучал голос где-то над ним.

Карл пытался контролировать шейные мышцы, но это давалось нелегко. Что за чертовщина тут приключилась? Повсюду оскаленные зубы и коричневая плоть… Где он очутился?

– Сейчас я тебе помогу, – снова раздался голос, и Карл почувствовал, как чья-то рука вцепилась в волосы на затылке и откинула его голову назад, так что все нервные окончания в области шеи отчаянно заныли.

Старик над ним не сильно отличался от трупов, собравшихся вокруг стола. Кожа морщинистая и иссушенная. Цвет лица поблек, зрачки, прежде очень резко выделявшиеся, теперь оказались обведены мертвенными кругами. Прошли всего лишь сутки, но Курт Вад изменился кардинально.

Карл хотел было задать вопрос. Что-то типа – что он здесь делает, и значит, все-таки Вад и Нэте действовали в сговоре? Но не мог. Да и к чему? Присутствие старика говорило само за себя.

– Ну так вот, добро пожаловать на празднество, – сказал Вад и отпустил волосы Карла так резко, что голову отбросило в сторону. – Смотри-ка, и хозяйка с тобой за столом, и она даже еще дышит, лучшего и пожелать нельзя…

Карл посмотрел в лицо Нэте Германсен. Казалось, что все части его обвисли. Губы, морщины под глазами, челюсть – все казалось застывшим.

Он обратил внимание на ее туловище – как и его собственное тело, оно было обмотано скотчем на ногах и бедрах и примотано к стулу в районе талии.

– Нэте, тебе, похоже, не очень удобно, – сказал Курт, беря в руки скотч.

Быстрыми движениями с режущим ухо звуком он примотал ее руки к подлокотникам кресла.

– Прекрасно, ты выбрала себе лучшее место, – рассмеялся он и уселся на последний свободный стул. – Дамы и господа, с удовольствием поприветствую вас. Ужин подан. Приятного аппетита!

Затем поднял пустой бокал и кивнул, обращаясь к собравшимся.

– Нэте, может, представишь меня своим гостям? – спросил Вад, взглянув на труп со впалыми щеками и вытаращенными глазницами в изъеденном молью и запылившемся твидовом пиджаке, который сидел на противоположном конце стола. – А, Филип, с тобой-то я знаком. – Он поднял бокал. – Будь здоров, старый приятель. Тот самый Нёрвиг, сидевший в конце стола во время переговоров… Значит, все идет по плану, верно?

Он разразился сумасшедшим хохотом. Поистине тошнотворным.

Затем Курт обратил взгляд на соседку Карла.

– Послушай, Нэте, неужто тебе плохо? Может, вколоть еще одну дозу флумазенила, а то ты какая-то измученная… Помню тебя в гораздо лучшей форме.

Она прошептала что-то в ответ; за правильную трактовку этой фразы Карл не поручился бы. Кажется, шепнула: «Думаю, вряд ли».

Старик не расслышал реплики, но выражение его лица изменилось.

– Ну, довольно развлечений. Я вижу, Нэте, у тебя были планы в отношении нас всех, а потому мне особенно приятно поучаствовать в событиях сего дня, исходя из моих собственных интересов. Теперь вкратце расскажите оба, что именно вы разболтали посторонним о деятельности сообщества, дабы у меня сформировалось верное впечатление о степени вредоносных последствий и дабы я понял, каким образом мои люди могут восстановить спокойствие и вернуть доверие к нашей работе.

Карл посмотрел на него затуманенным взглядом, пытаясь вернуть себе способность чувствовать. Он пытался дышать разными способами, но лишь когда принялся втягивать воздух через уголок рта, кажется, это возымело какой-то эффект. Он обрел более стабильный контроль над тем, что происходило с телом. Глотательные движения стали ощутимее, паралич горла и глотки смягчился. Мёрк мог дышать глубже.

– Пошел ты… – прошептал он.

Вад услышал, но лишь улыбнулся.

– А, Карл Мёрк, ты можешь говорить… Исключительная новость. У нас полно времени, но давай уж начнем с тебя. – Он опустил взгляд на сумку, стоявшую на столе. – Не стану скрывать, что сегодняшний вечер станет для вас последним. Зато обещаю, что, если вы согласитесь на сотрудничество, вас ждет быстрая и безболезненная смерть. Если же нет…

Он засунул руку в сумку и извлек скальпель.

– Наверное, можно не продолжать. Это не совсем чуждый мне инструмент.

Нэте вновь попыталась что-то произнести, но по-прежнему производила впечатление глубоко парализованного человека, принадлежащего иной реальности.

Карл взглянул на скальпель и попытался собраться с силами. Бессильно и тщетно рванул скотч, сковывающий запястья. Чуть дернулся на стуле, но тело почти не подчинялось. Смеяться или плакать – в данный момент ему было все равно.

«Черт возьми, что со мной происходит?» – думал он. Неужели именно так чувствуешь себя при сотрясении мозга? Может ли такое быть на самом деле?

Он поднял взгляд на Курта Вада. Кажется, пот течет по его переносице? А утомление вызывает дрожь в руках?

– Каким образом вы оказались в контакте? Нэте, это ты обратилась в полицию? – Вад вытер лоб и рассмеялся. – Да нет, вряд ли. У тебя ведь и у самой рыльце в пушку, верно? – Он обвел жестом трупы. – И кто же такие эти бедняги, которых ты решила разом укокошить? Вот тот парень, к примеру?

Он указал пальцем на тело напротив. Как и остальные, труп был привязан к стулу, но сидел как-то неровно. Тело было бесформенным и, несмотря на иссушенность, все еще казалось дородным.

Курт улыбнулся, но тут же схватился за горло, словно ощутил жжение или затрудненность дыхания. Карл бы тоже не отказался так сделать, если бы только имел возможность.

Вад несколько раз кашлянул и снова вытер лоб.

– Расскажи, Карл, какие же бумаги оказались в ваших лапах. Удалось прихватить что-нибудь из моего архива?

Прикоснувшись скальпелем к столу, он надрезал скатерть. Не возникало никаких сомнений в том, насколько острым был инструмент.

Карл прикрыл глаза. Он совсем не хотел умирать, и уж точно не таким образом. Но коли уж этому суждено случиться, пускай он примет смерть с честью. Тупой ублюдок не заставит его сказать ничего того, чего он сам не пожелает.

– Так-так, ты молчишь… Как только я вас прикончу, позвоню своим людям, попрошу их зайти и прибрать ваши трупы. Хотя…

Вад оглядел комнату и несколько раз глубоко вдохнул. Ему было нехорошо. Затем он расстегнул верхнюю пуговицу на воротнике.

– Хотя как-то даже жаль портить подобным образом столь чудесное общество, – завершил он.

Карл не слушал. В данный момент он сосредоточился на своем дыхании. Вдох через уголок рта, выдох через нос. При этом комната кружилась не так стремительно. Мягко говоря, ему по-прежнему было как-то не по себе.

Женщина рядом с ним дернулась.

– А, так ты глотнул кофе! – почти беззвучно прохрипела она, устремив ледяной взгляд на Курта Вада.

Старик на мгновение замер, взял стакан с водой и совершил еще несколько глубоких вдохов. Теперь он выглядел совершенно безумно, и Мёрк прекрасно понимал, каково ему.

Нэте издала какие-то звуки, которые можно было принять за смех.

– Значит, оно действует, а то я уж начала сомневаться…

Старик опустил голову и бросил на нее холодный взгляд, далекий от выражения слабости.

– Что было в кофе? – спросил он.

Она лишь рассмеялась в ответ.

– Развяжи меня, тогда узнаешь. Только не уверена, что это тебе поможет.

Курт Вад сунул руку в карман и вытащил мобильный телефон, не спуская глаз с Нэте.

– Ты скажешь, что было в кофе. Сейчас же, Нэте, иначе я тебя прирежу, понятно? Скоро сюда прибудет мой помощник, он даст мне противоядие… Скажи, и я отпущу тебя. И будем считать, что мы квиты.

В течение некоторого времени он пытался дозвониться кому-то. Захлопывал телефон, затем открывал его снова и набирал номер. Повторив набор несколько раз подряд, вспыхнул и принялся набирать другой номер. Также безрезультатно.

Карл почувствовал, как в грудине у него нарастает какое-то напряжение, и сделал как можно более глубокий вдох. Стало адски больно, но едва он выдохнул, напряжение в шейных мышцах и языке отступило. Так было гораздо лучше.

– Если ты, старый дурак, собираешься связаться со своими приспешниками, – простонал он, – то не трать времени, потому что тебе не удастся.

Карл смотрел ему прямо в глаза. Совершенно очевидно, Курт не понимал, что тот имеет в виду.

Тогда полицейский не удержался от улыбки.

– Все арестованы. Мы отыскали список членов «Секретной борьбы» в секретной комнате в твоем сарае.

В ту же секунду по лицу Вада скользнула тень, он вздрогнул. Несколько раз сглотнул, взгляд его принялся блуждать по комнате, в то время как надменное выражение лица постепенно исчезло. Он пару раз кашлянул и устремил на Карла взгляд, исполненный жгучей ненависти.

– Боюсь, Нэте, мне придется избавиться от одного из твоих гостей, – прорычал он. – А как только я прикончу его, ты расскажешь, чем отравила меня, ясно?

Старик выпрямил свое длинное костлявое тело и толкнул стул назад. Скальпель крепко был зажат в его руке, суставы пальцев побелели. Карл опустил взгляд. Подонок будет лишен удовольствия смотреть в глаза жертве, вонзая лезвие в тело.

– Хватит звать меня Нэте, – донесся хрип от женщины, сидевшей рядом. – Ты слишком фамильярен со мной, Курт Вад. Ты меня совершенно не знаешь. – Старушка дышала тяжело, но голос ее был отчетлив. – Прежде чем ты встанешь со своего места, представься соседке, как подобает. Да-да, думаю, тебе необходимо это сделать.

Старик мрачно взглянул на нее и повернул голову в противоположную сторону, обратившись к соседней карточке. Затем покачал головой.

– Тут написано «Гитта Чарльз». Я с нею не знаком.

– Вот как? Тогда, мне кажется, тебе надо получше присмотреться. Взгляни же на нее, сволочь.

Карл поднял голову и увидел, как Курт Вад медленно поворачивается к соседнему трупу. Он подался чуть вперед, опершись локтями на стол, чтобы получше разглядеть лицо соседки. Скрюченными пальцами схватил голову мумии и с хрустом повернул к себе. Потом отпустил и с рассеянным взглядом медленно повернул голову обратно, раскрыв губы.

– Да это ведь Нэте, – произнес он и схватился за грудь.

После чего потерял контроль над лицевыми мышцами. Выражение его лица постоянно менялось, словно деформировалось. Затем плечи опустились, и больше в старике совершенно не осталось былой надменности.

Запрокинув голову, Курт начал задыхаться. А потом упал вперед.

Они молча сидели и наблюдали, как понемногу стихают его судороги. Он еще дышал, но, видимо, скоро умрет.

– Я Гитта Чарльз, – представилась она и повернула голову к Карлу. – Из присутствующих здесь на моей совести только убийство Нэте. Речь шла о том, что в живых останется только одна из нас. Я просто защищалась. Всего лишь один удар молотком, которым она собиралась воспользоваться против меня…

Карл кивнул. Таким образом, с Нэте он никогда не общался. Кое-что это обстоятельство объясняло.

Некоторое время они сидели молча, наблюдая за бессмысленным морганием Курта и борьбой за глоток воздуха.

– Мне кажется, я понимаю, кто все люди, сидящие тут за столом, – прервал молчание Мёрк. – Но с кем из них вы лично были знакомы?

– Кроме самой Нэте, я знала только Риту. – Она кивнула на тело, полусидевшее-полувисевшее рядом с Карлом. – Только тогда, когда вы приходили меня допрашивать, я поняла связь между именами на карточках и реальными людьми, когда-то пересекшимися с Нэте. Я просто была одной из них.

– Если мы выберемся отсюда, придется вас арестовать. Вы пытались убить меня молотком. Однако есть еще и другая проблема, – сказал Карл. – Не знаю, что было подмешано в кофе, но, возможно, вам действительно удалось устранить меня. – Он кивнул на слабо двигающиеся веки Курта Вада.

Влияние коктейля из яда, солидного возраста и шокового состояния вскоре должно было довести его до логичного конца. «Нет-нет, – думал Карл, – долго это не продлится, и ничто в данный момент не беспокоит меня меньше». Жизнь Курта Вада за жизнь Ассада, так и должно быть.

Женщина покачала головой.

– Вы почти ничего не выпили – по крайней мере, я уверена, что глотнули недостаточно для летального исхода. Отрава очень старая.

Карл посмотрел на нее с удивлением.

– Гитта, вы жили жизнью Нэте в течение двадцати трех лет. Как вам это удалось?

Она попыталась рассмеяться.

– Мы были немного похожи с нею. Ну, конечно, я была несколькими годами постарше и довольно измотана к тому моменту, но ситуация быстро исправилась. Несколько месяцев, проведенных на Майорке, – и я пришла в нужную форму. Немного высветлила волосы, прикупила одежду пошикарнее… все это оказалось как нельзя кстати. Жизнь Нэте была лучше, чем моя. Гораздо лучше. Естественно, я опасалась, что меня разоблачат на паспортном контроле, или в банке, или еще где-нибудь; но, представляете, оказалось, что Нэте в Копенгагене никто особо не знает. Нужно было только не забывать прихрамывать – единственное, на что люди обращали внимание. А мои гости тут замечательно посидели… На кухне я обнаружила кучу формалина; было совсем несложно понять, как Нэте замышляла с ним поступить. Пришлось только побольше влить в глотку каждому из них, чтобы не начался процесс гниения – и вот, вы видите результат. Они аккуратненько рассажены, каждый на своем месте. А что мне еще оставалось делать? Порубить их на куски и напичкать расчлененными телами мусорные мешки, чтобы кто-нибудь случайно на них наткнулся? Нет уж, Нэте все предусмотрела… И вот мы сидим тут за столом вместе с нею – и ничего не можем поделать.

Она истерично расхохоталась. Такая реакция была легко объяснима. На протяжении более чем двух десятилетий Гитта прекрасно справлялась с двойной ролью, но каким образом это могло помочь ей в данную минуту? Ведь они сидели в совершенно изолированной от мира комнате, крепко-накрепко привязанные к своим местам. И кто же мог их обнаружить? И когда? Роза была единственной, кто знал, что Мёрк может отправиться сюда, но он сам отпустил ее на неделю… Кто тогда?

Карл перевел взгляд на Курта Вада, вдруг уставившегося на них выпученными глазами. Затем по телу старика прошла дрожь, словно он собрался с силами в последний раз, а потом неожиданно развернулся вокруг себя, в предсмертной конвульсии протянув руку к женщине, сидящей рядом с Карлом.

Полицейский слышал, как Вад умер. Краткий немощный хрип, выдох – и вот он уже затих на полу, уставившись в потолок глазами, некогда делившими человечество на достойных и недостойных.

Карл глубоко вздохнул – то ли с облегчением, то ли с отчаянием, он и сам толком не понимал. После чего повернул голову к слегка дрожащей женщине и увидел, что у нее из шеи торчит глубоко воткнутый скальпель. Она не издала ни звука.

Да и в целом стояла гробовая тишина.

В течение двух ночей Мёрк делил общество с семью мертвецами. Но его мысли находились далеко оттуда. С людьми, которых он знал и которых любил гораздо сильнее, нежели сам предполагал прежде. С Ассадом, Моной и Харди. Да, даже с Розой.

Когда третья ночь окутала окружающие силуэты тьмой, Карл дал слабину и сдался. Оказалось, это несложно. Просто заснуть, заснуть на века…

Его разбудили окриками и тряской. Незнакомцы утверждали, что являются сотрудниками полицейской разведки. Кто-то положил руку ему на шею, чтобы нащупать пульс, так как сразу заметил, насколько Карл слаб.

Только после того как ему дали воды, он ощутил настоящее облегчение от того, что сумел выжить.

– Как? – с огромным трудом выдавил из себя Мёрк, пока они распутывали ему ноги.

– Как мы вас обнаружили? Мы задержали множество народу, в том числе человека, проследившего за вами и оповестившего Курта Вада о вашем местонахождении. Он наконец-то заговорил.

«Проследившего за мной», – с раздражением подумал Карл. Неужели кто-то за ним следил?

Возможно, он стал староват для подобных игр.

Эпилог

Карл недолюбливал поздние декабрьские дни – со слякотью на дорогах и рождественской иллюминацией повсюду. К чему это внезапное восхищение снежинками и массовая растрата последних мировых энергоресурсов?

Он терпеть не мог такую галиматью, а сегодняшний день как нельзя более соответствовал подобному настроению.

– К тебе гости, – с порога сообщила Роза.

Мёрк обернулся, готовый проворчать, что могли бы, черт возьми, заранее предупредить о визите.

И его желание не изменилось, когда в кабинет вошел Берге Бак.

– Какого черта ты тут делаешь? Неужели хочешь опять досадить мне чем-нибудь? Как ты вообще смог прийти…

– Я привел с собой Эстер, – сказал он. – Она хочет тебя поблагодарить.

Карл замолчал и взглянул в направлении двери.

На женщине был пестрый платок, закрывающий шею и голову, она дала ему возможность неторопливо рассмотреть свое лицо. Сначала ту сторону, которая была лишь слегка обесцвеченной и припухлой, а затем и ту, над которой изрядно потрудился пластический хирург – там все еще виднелись черные струпья, марля наполовину скрывала ее.

Эстер смотрела на него одним сверкающим глазом, второй был закрыт. Потом она медленно приоткрыла его, словно не желая напугать и зная, что в нем нет такого же блеска. Глаз был молочно-белым и мертвым.

– Берге рассказал, что вы позаботились об устранении Линаса Версловаса. Я обязана поблагодарить, иначе я никогда больше не осмелилась бы выходить из дома.

Она держала в руках букет, и Карл уже смущенно протянул за ним руку, как вдруг женщина спросила, можно ли увидеть Ассада.

Полицейский медленно кивнул Розе, и, пока она не привела Ассада, они стояли молча и ждали.

Такой вот оказалась благодарность…

Наконец появился Ассад. Он не произнес ни слова, пока женщина представлялась и высказывала ему свою признательность.

– Большое спасибо, Ассад, – с этими словами она протянула ему цветы.

Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы поднять левую руку, а потом примерно столько же на то, чтобы взять букет.

– Я очень рад, – сказал он.

Его голова все еще слегка тряслась, когда он говорил, но значительно меньше. Ассад с трудом улыбнулся и попытался поднять правую руку, чтобы попрощаться, но у него не получилось.

– Давай я поставлю их в вазу, – предложила Роза, а Эстер Бак обняла его и кивнула на прощание.

– Скоро увидимся. С первого января приступаю к работе в подвальной сокровищнице. Регистрация краденых дел ведь имеет кое-какое отношение к работе полиции, – выдал Бак на прощание.

«Черт возьми. Он теперь будет ошиваться в подвале…»

– А вот подоспела и свежая почта, Карл. Для тебя сегодня открытка. Приятная картинка, наверняка тебе понравится. Как только ознакомишься с текстом, будем выдвигаться.

Роза протянула Карлу открытку, основную площадь которой занимала огромная загорелая женская грудь, скромно прикрытая надписью «Счастливого времяпрепровождения в Таиланде», остальную часть пространства занимал пляж с пальмами и гирляндами.

Карл перевернул открытку с дурным предчувствием.

Дорогой Карл,

Дружеский привет тебе от давно не проявлявшегося кузена.

Хотел только сообщить, что я записал свою (нашу) историю о смерти папеньки. Вот только контракта с издательством мне пока не хватает. Может, у тебя есть какие-нибудь идейки о том, кого это может заинтересовать?

С наилучшими пожеланиями, Ронни

Карл покачал головой. Этот человек все больше и больше осваивал дар распространять вокруг себя радость.

Он бросил письмо в мусорную корзину и поднялся.

– Роза, почему нам так необходимо туда ехать? Я не вижу особого смысла.

Роза стояла в коридоре за спиной Ассада, готовая прийти ему на помощь при одевании куртки.

– Потому что нам с Ассадом так нужно, достаточное объяснение?

– Садись назад, – скомандовала она пятью минутами позже, подкатив на старом «Форде» и припарковав эту консервную банку прямо на тротуаре перед полицейским управлением.

Карл выругался – лишь со второй попытки ему удалось втиснуться в «Ка». Черт побери Маркуса Якобсена со всеми его бюджетами…

Около десяти минут они пробирались сквозь плотный трафик, расступающийся перед ними, пока Роза экспериментировала над правилами дорожного движения, в ритме стаккато крутила рулем и ловко управлялась с коробкой переключения передач. Затем она выкатила автомобиль на Капельвай, небрежно остановив его практически поперек дороги между двумя неправильно припаркованными машинами. Улыбнулась, вытащив ключ зажигания, и сообщила, что вот они наконец и у полицейского кладбища.

«Слава тебе, господи, что мы оказались тут при жизни», – подумал Карл и вышел из машины.

– Она покоится вон там, – констатировала Роза и взяла Ассада под руку.

По снегу он шел очень медленно, но даже здесь наметился большой прогресс за последние несколько недель.

– Вон, – она указала на могилу примерно в пятидесяти метрах от них. – Смотри, Ассад, они установили памятник.

– Ну и хорошо, – ответил он.

Карл кивнул. Дело Нэте Германсен было чересчур дорого обошедшимся мероприятием для всех них троих. Он прекрасно понимал, что им необходимо поставить в нем финальную точку. «Журнал № 64» нужно было закончить, и Роза решила завершить его в рождественском духе: ель, новогодние венки, шишки.

– А это кто? – Она указала в направлении седой женщины, направлявшейся к могиле с одной из боковых дорожек.

В свое время старушка явно была выше; теперь же возраст и жизнь согнули ее позвоночник, так что шея располагалась почти перпендикулярно относительно линии плеч.

Они остановились на мгновение и принялись наблюдать, как женщина роется в полиэтиленовом пакете, после чего она извлекла какой-то предмет, издали похожий на крышку картонной коробки. Затем наклонилась к памятнику и поставила на него этот предмет.

– Что она делает? – громко спросила Роза и потащила за собой своих спутников.

Они отчетливо разглядели надпись на памятнике уже с расстояния десяти метров. Там было написано: «Нэте Германсен, 1937–1987», и ничего больше. Ни даты рождения, ни даты смерти, ни мужней фамилии «Росен», никакого «покойся с миром». Это было ровно то, на что хватило ее наследства.

– Вы были знакомы с нею? – спросила Роза у пожилой дамы, качающей головой, устремив взгляд на грязь на могиле.

– Есть ли что-то более жалкое, чем могила без цветов? – ответила она.

Роза приблизилась к ней вплотную.

– Вот, – она протянула женщине нелепое украшение с бантами. – Все-таки Рождество, вот я и подумала, что это подойдет.

Старушка улыбнулась, согнулась в три погибели и положила его на камень.

– Да, простите, вы ведь спросили, знала ли я Нэте. Я Марианна Ханстхольм, учительница Нэте. Она была очень дорога моему сердцу, поэтому я и пришла сюда. Я узнала обо всем из газет. Обо всех этих жутких людях, которых арестовали, о человеке, стоявшем во главе этой шайки и несшем ответственность за все несчастья Нэте… Мне лишь жаль, что я так с нею и не связалась, мы словно исчезли друг для друга. – Она растопырила в стороны тощие руки. – Такова уж жизнь… А вы кто?

Она кивнула им с добрыми глазами и приятной улыбкой.

– Мы те, кто обнаружил ее, – ответила Роза.

– Простите, пожалуйста, но что такое вы чуть ранее поставили на памятник? – поинтересовался Ассад, подходя к могиле.

– А-а, это короткая фраза, которая, как мне кажется, всегда должна ей сопутствовать.

Старушка с трудом наклонилась и взяла в руки небольшую дощечку, больше всего напоминавшую разделочную доску. Повернув лицевой стороной, она подняла ее вверх.

«Я нормальная!» – гласила надпись.

Карл согласился про себя.

Да, наверняка Нэте была нормальной.

Когда-то.