Карла

II

Жена стражского старосты готовила еду работникам. Временами ее пухлое приветливое лицо чем-то омрачалось, а с уст срывались тревожные слова.

— Уже третий час, а он все не едет!.. Господи, где же он? А вдруг там в городе его уговорили зайти в корчму... Меня всю колотит от страха!.. Ведь при нем столько денег!

И тут, в самый разгар ее волнений, на деревенской площади, словно выстрел, хлопнул кнут. Лицо ее мгновенно просветлело, этот хлопок был ей хорошо знаком. Так хлопнуть кнутом, кроме старосты, во всей деревне не мог никто. Она тут же бросилась к печи вытаскивать обед для мужа. Вот кони заржали уже во дворе, и минуту спустя в дверях появился сам староста Милота, а за ним женщина с девочкой.

— Глянь-ка, жена, кого я тебе из города привез! — крикнул он, не дав ей слова вымолвить.

Та бросила мимолетный взгляд на вошедшую и, радостно улыбаясь, протянула ей руки и воскликнула:

— Пресвятая богородица Клатовская, так ведь это же Маркита! Откуда ты взялась?

— Пришла я с солдатами в Домажлице, а он захватил меня с собой сюда, — ответила Маркита, радостно стискивая ее руки.

— Ну, а девочка-то твоя?

— Моя.

— Благослови ее господь, хороша, как вишенка! Ну, проходите же, проходите! Садитесь-ка за стол. Я только отдам работникам полдник и тут же вернусь, — сказала хозяйка и поспешно исчезла в дверях.

— Хозяйка нисколько не постарела, — заметила Маркита, усаживая девочку за стол.

— Слава богу, всегда, как ветер, быстрая, — ответил на это хозяин, вешая белую куртку и широкополую шляпу на гвоздь рядом с постелью.

Жена старосты и впрямь была проворной. Не прошло и нескольких минут, как она уже ставила на стол обед, только что приготовленный паштет, молоко и пирог, от которого шел аромат разных пряностей.

— Ну, ешьте. Чем богата, тем и рада. Ешьте ради бога. Отрежь, Маркита, себе и девочке дай, — угощала хозяйка, положив перед Маркитой большой каравай и на нем отрезанный ломоть. — И молока налей ребенку, полуденное, очень вкусное. Молочко-то от той самой Пеструхи, которую ты, Маркита, выходила. Она уже принесла нам отменную телочку.

— Пеструха добрая животина, а вот с Рыжей всегда были хлопоты, сколько раз она подойник из рук выбивала, — сказала Маркита.

— Когда ты ушла в Германию, никто с нею сладить не мог, — сказал хозяин, — и я решил, что ее лучше продать. А зря, много я на этом потерял.

— Ну, голубушка, рассказывай же, как тебе в Германии жилось, что поделывает Драгонь, муж твой? Он тоже вернулся? — принялась расспрашивать хозяйка.

— Он уже не вернется, ушел на веки вечные, — произнес Милота.

— Помер! — всплеснула руками добросердечная женщина и залилась слезами. — Пошли тебе господь утешение! Что же с ним стряслось? Парень ведь был крепкий!

— Тоска по родине, — ответила Маркита.

— Ох, нет от нее спасения, если нельзя вернуться на родину, — подтвердила хозяйка.

— То-то и оно. Пока солдат свое не отслужит, его не отпустят. И моему не верили. Говорили, выдумка все это, мол, солдатское сердце не бабье, должно выдержать. А какой от этих разговоров толк? Затоскует сердце, так и мужик тут ничего не поделает, — вздохнула Маркита и отложила ложку, потому что кусок не шел ей в горло. Немного помолчав, она продолжала: — Драгонь сбежал бы, не окажись там кума Барты. Тот ему растолковал, чем все это может кончиться, успокаивал его. Это Барта дал мне знать, чтобы я шла в Германию. Да ведь ты, хозяин, сам читал его письмо. Не хворай в ту пору у меня ребенок, я бы ушла тотчас. Из-за него только и осталась. А прибрал его господь бог, сами знаете, я тут же и отправилась.

— Ну как, повеселел муж, когда ты к нему пришла? — спросила жена Милоты.

— Когда я рассказывала ему, как у нас дома живется, пела наши песни, он становился веселей, а потом опять тоска его одолевала. Даже не опечалился, что у нас ребенок умер. «Вырос бы — в солдаты забрали б, — говорил он, — а так господь прибрал, оно и лучше». Через год родилась вот эта девочка. Сильно обрадовался он и весь как-то ожил. Потом вдруг заболел чахоткой, чахнул, чахнул, службу уже нести не мог, прошло немного времени и схоронили его. Одно желание у него было — хоть раз еще побывать дома. Не довелось бедняге, суждено ему лежать в чужой земле. Несчастная доля солдатская! Упаси господь от такого каждую мать, каждую жену, — рыдала Маркита.

— Успокойся, Маркита, все под богом ходим, — уговаривал ее Милота. — Немало жен и матерей постигает такое. Иначе и быть не может. Государь император наш владыка, и служить ему мы обязаны.

— Давно ли Драгонь умер? — спросила хозяйка.

— На пасху ровно год был, — ответила Маркита.

— Так что же ты раньше домой не вернулась?

— Кум Барта отговорил, сказал, чтобы не пускалась я сама с девочкой в путь, осенью, мол, пойдут домой солдаты, стоит подождать. А когда настала осень, было сказано, что они пойдут весной. Чтобы не идти зимой, пришлось ждать до весны. Еле дождалась. Весь этот год прослужила у кумы, офицерской жены. Хотела она взять меня с собою в Прагу, да я решила, что лучше уж к вам вернусь. Думаю, не откажете мне, если буду вам служить, как прежде служила. А коль бог сохранит мне девочку, может, и для нее найдете работу, — добавила Маркита.

— О ней ты не заботься. Кто хочет трудиться, работу себе всегда найдет, а будет работа, будет и кусок хлеба, — сказала хозяйка.

— Сделаем так, — сказал Милота, немного поразмыслив, — рядом с нашим домом есть пустая каморка. В той каморке ты можешь с девочкой жить. Кормить мы тебя будем. Засею я тебе кусок земли льном, чтобы зимой, когда работы не так много, ты могла бы прясть для себя. Жена даст тебе двух гусей на откорм, с них наберешь пуху дочке на перинку. И будешь служить как прежде. Ну, ты довольна?

— Спасибо тебе, хозяин, сто раз тебе спасибо, — ответила на это Маркита, и слезы заблестели у нее в глазах, когда она подала Милоте руку в знак того, что поступает к нему в услужение.

Хозяин пошел заниматься своими делами, а Маркита стала помогать хозяйке убирать со стола.

— Как тебя зовут? — спросила девочку женщина.

— Карла, — ответила та, подняв на нее серые, опушенные черными ресницами глаза.

— Слушай, Маркита, что за имя ты ей дала? Сколько живу на свете, такого не слышала, — удивилась жена старосты.

— Я тут ни при чем. Ты же знаешь, есть у нас обычай — имя ребенку дает крестная. Кто же мог ожидать, что она назовет девочку Каролиной?

— Да есть ли в календаре такое имя? — спросила жена старосты.

— Должно быть, коль пан священник слова против не сказал. Хозяйка только покачала головой, дала девочке кусок пирога, потом погладила ее по головке и произнесла страдальчески:

— Ничего не скажешь, хорошо же они тебя, бедняжка, окрестили!

— А где твой Петр? — спросила Маркита, чтобы переменить разговор.

— В Медакове, в школе. Вот удивишься, когда увидишь, как он вырос. Через год уже сам пахать сможет.

— С той поры у вас семейство не прибавилось?

— Ты же знаешь, голубушка, как оно бывает, — усмехнулась хозяйка.— Была у меня одна дочка, господь прибрал ее да тут же другую послал. Год ей, бегает уже, кукла!

— А где она?

— Ушла в поле с пастушкой гусей пасти. Любит она в траве поваляться.

— А как ее зовут?

— Гана.

— Гана — красивое имя. Я рада, что у тебя дочка. Дочка украшает дом, как роза садик. Будут они с Карлой подружки. А давай-ка я и за твоей дочкой буду ухаживать, ты же знаешь, я люблю детей, — попросила Маркита.

— Я согласна, — ответила хозяйка, — когда забот полно, ума не приложишь, куда ребятишек девать: то ли с собою в поле брать, то ли дома оставить. Ты, Маркита, будешь мне помогать по дому, за хлевом присмотришь, а Ганчу, прислугу, пошлю с остальными в поле.

Этого Марките только и нужно было, никаких указаний и распоряжений ей больше не требовалось. Во всем этом домашнем хозяйстве, к которому она спустя четыре года снова возвращалась, ничего не изменилось, ничто не сдвинулось с привычных мест, только Гана прибавилась, не стало драчливой Рыжухи, да Пеструха и молодые деревца в саду подросли.

Как порыв ветра, пронесшийся по озеру, всколыхнет тихую гладь его, так и весть о том, что Маркита, жена Драгоня, вернулась из Германии и что Адам Барта тоже вот-вот будет, взбудоражила тихую и однообразную жизнь селян.

Хозяева и работники, старухи и девчонки, даже дети малые, короче говоря, приходил всяк и отовсюду на посиделки в дом старосты поглядеть на Маркиту и ее кудрявую дочку с таким неслыханным именем. Маркита каждому повторяла, как ей жилось в Германии, семье Павла рассказывала о Петре, семье Петра о Павле. Одна хотела знать, как у немцев готовят, другая — как прядут, тот расспрашивал про урожай, этот — есть ли там христиане. Маркита сообщала, что знала, а если ответить не могла, то советовала обратиться к куму Барте. На другой день всем от мала до велика становилось известно, как Маркита эти четыре года прожила, а она тоже узнавала, у кого кто родился, кто женился, кто умер.