10

На ней была мини-юбка и чёрные колготки с рисунком. С подозрением она посмотрела на меня, затем перевела взгляд на комнату, недоверчиво шаря по ней взглядом. Её правый глаз дёргался от тика, периодически плотно закрываясь. Она коснулась кнопки на своей сумке, а затем выжидающе посмотрела на меня. Я подумал, что этот взгляд напоминает её сына.

— Что тебе надо?

— М…

Глаз дёрнулся ещё раз.

— Ты здесь живёшь?

— Что?!

У неё в руке я заметил зонтик: на улице шёл дождь. Иностранец в промокшей рабочей одежде переходил тёмный переулок и курил сигарету.

— Он сказал, это ты дал ему деньги. Сто тысяч.

Мне уже всё это надоело.

— Ты пришла вернуть?

— Я не верну. С чего мне возвращать. Но почему?

— Да какая разница.

— Это же странно!

Может, и так, но неужели только из-за одного этого она здесь?

— Разговор закончен, уходи.

— Пусти меня внутрь, иначе закричу!

С этими словами она изобразила подобие улыбки. Я вернулся в комнату; женщина, что-то бормоча под нос, сняла сапоги. То, как дёргался её правый глаз, то, с каким напряжением она его закрывала, напомнило мне Саэко. Женщина сняла белое полупальто, под которым был надет белый свитер в обтяжку, подчёркивающий грудь.

Не успел я ногой разгрести разбросанную одежду, чтобы сесть, как она, не дожидаясь приглашения, заняла это место. На гладильной доске среди разных бумажек валялись купюры. Я сел на кровать.

— Чем ты занимаешься?

Она продолжала осматривать комнату.

— Не твоё дело. Что ты хочешь?

— Почему ты дал ему столько денег? За что?

— В смысле?

— Ты что-то с ним сделал? Если я пойду в полицию, тебе крышка!

Она напряглась и посмотрела на меня так строго, как только могла. От этой нелепой ситуации я рассмеялся. Для того, чтобы припугнуть кого-либо, она была слишком взволнованна.

— С чего бы мне что-то с ним делать?!

— Но ведь должна быть какая-то причина. Не валяй дурака.

— Он похож на моего погибшего сына, — соврал я. На мгновение её глаз забегал, словно она была в замешательстве. Я продолжал сочинять на ходу: — Он похож на моего умершего сына. Деньги у меня водятся, а живу я здесь потому, что мне совершенно наплевать, где жить. Я снимаю уйму квартир по всей Японии. Для меня сто тысяч — куча бумажек. Я увидел мальчишку, который воровал в магазине, и просто дал ему денег, как на благотворительность. К тому же был пьяный. А если пойдёшь в полицию, проблемы будут скорее у тебя.

— Но…

Казалось, она что-то обдумывает. Женщина посмотрела на небрежно брошенные на гладильную доску деньги, затем перевела взгляд на шкаф с одеждой.

— Значит, ничего не было?

— Ничего.

— Но… Хм, я тоже не была абсолютна уверена, что ты ему что-то сделал.

С этими словами она посмотрела вниз, а затем резко подняла глаза, словно на что-то решилась.

— Тогда будь моим клиентом. Последнее время совсем туго стало. Мой дружок спускает деньги на ветер, я и правда вляпалась. Мне нужны деньги завтра. Прошлый раз я сказала, что согласна за десять тысяч, но сейчас мне нужно пятьдесят. Он же похож на твоего умершего сына?

— Я пас.

Почему-то в моих словах было какое-то пренебрежение. Женщина посмотрела на меня, не фокусируя взгляд; правый глаз крепко закрылся, затем распахнулся. Она тяжело дышала.

— Ты что, издеваешься надо мной?! — вдруг закричала она. Я удивился, но не подал вида. На её лице появились какие-то неестественные морщины. Она словно больше не могла себя контролировать, стала бить по полу ногами и бормотать что-то невразумительное. Её эмоции казались совершенно непредсказуемыми. Приглядевшись внимательнее, я заметил, что плечи и подбородок были слишком узкими, непропорциональными по отношению ко всему телу, на руках и шее виднелись красные полосы, словно она расцарапала себя.

— Ты смеёшься надо мной, да! Не хочешь трахаться с проституткой, да? Я тоже не в восторге от того, чем занимаюсь. Но я совсем не виновата. Чёрт!

Слушая её, я почувствовал, как во мне что-то дрогнуло. Почему-то дыхание участилось.

— Нет… Я вовсе не думал так. Да и вообще, я сам карманник. С чего бы карманнику смеяться над проституткой? Слушай, я…

Женщина с удивлением посмотрела на меня. Я решил, что веду себя странно, закурил сигарету и медленно затянулся.

— Я правда карманник. Поэтому знаю, о чём говорю. Твоего сына поймают, если он будет и дальше этим заниматься. Тогда полиция придёт к тебе. Будут проблемы. Не надо его больше заставлять.

— Но ведь…

— Если речь о деньгах, я дам тебе те, что у меня здесь. Примерно двести тысяч. При везении я могу заполучить их за день. Поэтому не надо его больше заставлять.

— Правда?

В этот момент в её уставших глазах что-то блеснуло, она медленно перевела взгляд на деньги, словно опасалась, что кто-то за ней следит. В этот момент мне показалось, что её осветили прожектором. Худые плечи, изгибы тела, глаза, озарившиеся на мгновение вспышкой… От всего этого у меня в душе что-то дрогнуло.

— Раздевайся. Я передумал. Пусть это будет оплатой.

В этот момент она улыбнулась, словно что-то поняла. Затем посмотрела мне в лицо.

— Хорошо. Я больше не буду заставлять. Я позабочусь, чтобы он как следует питался.

Она без раздумий стянула с себя свитер и, расстёгивая крючок на юбке, подошла ко мне. Засунув руку в сумочку, она вытащила таблетки.

— Это отличная штука, — сказала она, но я показал жестом, что мне не надо. Она посмотрела на меня, словно собираясь что-то сказать, поэтому я вновь солгал:

— Карманники не могут принимать наркотики.


Завалив её в постель, я думал о Саэко. Мы часто встречались года четыре назад. Она была замужем, с ребёнком, но часто приходила ко мне. У неё была присказка: «Не стоило мне выходить замуж». Занимаясь сексом, Саэко плакала.

Она плакала, стонала, дрожала, хватала меня за волосы, её язык то и дело оказывался у меня во рту. Она была худой, но красивой, при свете лампы всё её тело пульсировало. Со слезами она открывала рот, будто ей не хватало воздуха, а затем разражалась смехом. Казалось, она не знает, какую эмоцию выпустить на волю.

— Когда я вижу рядом что-то ценное, мне хочется его разрушить. Интересно, почему? Я ведь знаю, что это не приведёт ни к чему хорошему. Иногда я сама не понимаю, что делаю. А у тебя есть какие-нибудь желания?

Во время разговора Саэко никогда не смотрела на меня.

— Ты же карманник? Круто. Но не похоже, чтобы у тебя водились деньги.

— Возможно, конец.

— Конец?

— Я хочу узнать, что со мной станет в конце. Какой бывает конец у тех, кто живёт подобной жизнью. Вот что я хотел бы узнать…

В тот раз Саэко не рассмеялась. Она молча забралась на меня, продолжив секс.


— Я вижу сон. Всегда один и тот же, даже если сплю днём.

Саэко завела этот разговор за месяц до того, как ушла от меня. Мы лежали на кровати в гостиной при красном свете лампы и смотрели на потолок и стены; не хотелось даже одеваться.

— Это где-то под землёй. Вокруг старые вонючие стены, очень влажно. Я падаю всё глубже и глубже. А там, внизу, стоит кровать. Просто кровать, пустая. Поскольку там стоит кровать, я понимаю, что это самое дно. Кровать промята, моё тело идеально совпадает с формой. Я падаю на кровать, она начинает сжимать меня. Как твои руки. Кровать сжимает меня, но мне при этом становится хорошо, я сильно возбуждаюсь. Я уничтожаю всё, что было ценно, тело горит огнём, волны накатывают одна за другой. Я плачу, смеюсь, что-то разрушаю, высовываю язык, всё тело бьётся в конвульсиях. Я теряю сознание, опять прихожу в себя. Очертания моего тела расплываются. Становятся серыми, как дым. Но, несмотря на это, я всё ещё нахожусь в сознании, до боли ощущая происходящее каждой мельчайшей частицей. А затем, чувствуя жар, я белею. В этот момент появляется что-то высокое.

Я посмотрел ей в лицо.

— Блестящее, длинное, высокое. Мне кажется, что я где-то снаружи. Я смотрю на это и думаю: что же это такое? Оно такое красивое, выше облаков, макушки не видно. Мне кажется, я не смогу попасть туда. Потому что нынешнее состояние — горячее дымное белое — это мой пик. Я говорю «пик», но на самом деле никуда не поднимаюсь. Это значит мой предел. Так приятно. Я уничтожила всё, что было ценно, и существую теперь как ощущение. Нечто блестящее и высокое остаётся вдалеке, я раскаляюсь, а затем разрушаюсь и перестаю существовать. Оно было высоким и прекрасным, и я так тянулась к нему, потому что это было моё самое большое желание.


Она завелась из-за принятых таблеток, несколько раз с криками кончала, впиваясь ногтями в мою спину, плечи и живот. Уже всё закончилось, а она ещё некоторое время работала языком у меня во рту. Я думал о Саэко. Однажды она сказала: «Настоящее разрушение выглядит не так абстрактно. Оно непременно имеет скучную форму. Такую же скучную, как и наша реальность».

Когда она наконец слезла с меня, я закурил сигарету и глубоко затянулся. Она снова придвинулась и положила руку мне на сердце. Дождь закончился, вокруг было тихо. Где-то далеко звучала пронзительная сирена.

— Слушай, давай ещё встретимся, — с этими словами она прижалась носом к моему плечу. — Следующий раз я не возьму столько, можешь заплатить меньше.

— Нет.

Услышав ответ, она заговорила громче. Её голос на мгновение напомнил мне голос Саэко, я отвёл взгляд.

— Тебе же понравилось? Должно было понравиться…

— Нет. Не в этом смысле. Знаешь, говорят, что проституция — это древнейшая профессия.

— Древнейшая? А какая следующая?

— Карманники. Воры. Это правда.

— Воровство — это профессия?

Я слегка рассмеялся.

— Не знаю, но, если человек выбрал путь разрушения, он должен идти по нему один. Не вовлекая ребёнка.

Сирена звучала всё громче, пока наконец не остановилась где-то неподалёку.

— Ясно. Я больше не разрешу ему воровать. А когда придёт мой дружок, выставлю ребёнка на улицу. Так устраивает? Он иногда поднимает на мальчишку руку…

— Поднимает руку?!

— Слегка. Шлёпнет иногда. Когда напьётся.

— В любом случае больше никакого воровства!

— Ясно. Но мы ведь ещё встретимся?

Посмотрев на часы, женщина оделась и схватила деньги.


После того как она ушла, я ещё некоторое время думал о Саэко. Тогда, сказав, что мы больше не сможем встречаться, она заплакала.

— Когда у меня будут проблемы, хотя у меня их и сейчас полно, но когда я действительно вляпаюсь, давай опять встретимся.

Я подумал, что в тот момент она и правда была серьёзной. Я не отводил глаз, желая насмотреться на неё.

— В следующий раз, когда мы встретимся, думаю, у меня дела будут хуже, чем сейчас. В этом я не уступлю тебе…

Она слегка улыбнулась.

— Хорошо. Пусть так. Ты никогда не смотришь на людей сверху вниз.

Но она умерла, так и не позвонив мне. Исчезла, а когда муж нашёл её, была мертва. Напилась таблеток. Она не оставила записки.

В ту ночь, когда я об этом узнал, я вышел на улицу и крал кошельки у всех подряд, и у богатых, и у бедных. Я растворился в толпе, брал бумажники, мобильники, носовые платки, жвачку, чеки… Дыхание сбивалось, но я продолжал красть, испытывая напряжение и удовольствие.

Высоко над головой светила белая луна.

Загрузка...