Катарсис. Том 2

Пролог ПЕРУНОВ ДЕНЬ Сердце России

Озеро Никулинское в Новгородской области со всех сторон окружено лесами, богато рыбой и всегда привлекало туристов своими живописными берегами. Однако славится оно больше тем, что на его западном берегу расположена деревня Ладославль, на краю которой высится огромный валун, по сути — скала округлой формы с выбитыми на ней древними руническими письменами. А на самой вершине скалы, принесенной на Русскую равнину миллионы лет назад ледником, высечена странная фигура, напоминающая монаха в рясе. Ее так и прозвали «Монахом», хотя кое-кто из стариков знавал и другое название — Страж мальчика. Однако и старики не помнили, почему она так называется.

В конце двадцатого — начале двадцать первого века название деревни, наравне с вятской Гамаюнщиной, стало появляться в местных, а потом и в центральных газетах в связи с деятельностью Союза Славянских Общин, возродившего древние языческие праздники: Велесов день, Комоедицы, Родоницу, Живин день, День Земли, Ярило, Купало, Перунов день и другие. Всего таких праздников, названных Великими Славянскими, набралось восемнадцать.

Воинский праздник Перунов день стали отмечать через двадцать шесть дней после празднования Купалы. На этот праздник собирались гости со всех краев России. Мужчины молодые, и постарше, и совсем седые обязаны были иметь при себе оружие: нож, топор, а если есть разрешение, то и что-нибудь более серьезное — меч, саблю, палаш.

Начинался праздник торжественным шествием с песней, славящей Перуна.

После славлений Перуну воины приступали к освящению оружия: на щиты, положенные перед капищем или иным средоточием веры (в Ладославле это была скала-валун с фигурой «монаха»), возлагали мечи, топоры, ножи, копья, булавы и другое холодное оружие. В жертву приносился бык, а за неимением оного — петух (лучше всего красный). На жертвенной крови заговаривалось оружие, жрец производил помазание кровью чела каждого воина, после чего те надевали на голову красные повязки. Над жертвенным огнем освящались воинские обереги.

После зачина затевался обрядовый бой «Перуна» с «Велесом», а затем устраивали игрище — взятие крепости. На вершине единственного в округе холма строилось потешное укрепление из бревен, сучьев и хвороста. Женщины и девушки, «защитницы», собирались внутри крепости. Мужчины, разделившись на «всадников» и «коней», начинали приступ. Их задачей было разрушить укрепления и, пробившись сквозь строй «защитниц», захватить знамя, но при этом удержаться «в седле», то есть на шее «коня». Если «всадник» падал или его стаскивали, он выбывал из игры.

Женщины же должны были отстоять знамя, для чего они обзаводились обычно внушительным арсеналом: палками, обмотанными шкурами и полотенцами, набитыми соломой мешками, прутьями, вениками. Как правило, игра затягивалась надолго, так как идущих на приступ ожидала награда: тот «всадник», который сумеет завладеть знаменем, имеет полное право перецеловать всех защитниц.

По окончании потешного боя и получения награды воины несли ладью с дарами богам и ставили на краду — колодец из бревен для погребального костра. Старейшина поджигал краду, а после того, как костер прогорит, воины насыпали над пеплом курган и начинали тризну — обрядовый бой на могиле. После тризны наступало время стравы — поминовения всех павших славянского Рода. Обычная обрядовая еда: печеная говядина, дичь, курятина, всевозможные каши, из напитков — красное вино, вареный мед, пиво, квас, морсы.

В этот день отдавали предпочтение воинским утехам, но не забывали и о делах любовных. Старейшины советовали воинам проводить ночь после праздника с женщинами. Плох тот боец, который одерживает победы только над врагом на поле брани.

В последние годы все больше съезжалось гостей на славянские праздники, все больший интерес они вызывали во всех районах России. Нынешний праздник собрал в Ладославле около двух тысяч человек, среди которых скромно вела себя, ничем не выделяясь из веселой толпы, троица: двое мужчин и женщина. Один был смуглее, носил длинные черные волосы, усы и бородку. Второй сверкал сединой в пышных волосах и в его карих, светлеющих до желтого «тигриного» блеска глазах тлел странный свет печального покоя.

Женщина была на вид молода и мила, но и ее русые волосы украшала седина, а взгляд таил тот же свет понимания и покоя. Это были Егор Крутов, Ираклий Федотов и Лиза, жена Егора.

Они прибыли в Ладославль из разных мест.

Егор и Лиза — из Ковалей, небольшой деревеньки Жуковского района Брянской губернии, Ираклий — из Нижнего Новгорода, но цель их была не празднование Перунова дня, а нечто другое, готовое свершиться в этот день, и они терпеливо ожидали приглашения, наблюдая за празднеством.

— Все это безусловно интересно и полезно, — задумчиво сказал Крутов, одетый в серую холщовую рубашку с белыми погончиками, с закатанными рукавами, и в джинсы. — Однако нынешние времена требуют иных путей к возрождению духовности. Жертвоприношение — психологический и мировоззренческий тупик. Нужны новые традиции, новые символы, новые боги, если хотите.

— Может быть, тот, кто придет сегодня, укажет верный путь? — отозвался Ираклий Федотов, одетый во все белое.

— Я надеюсь на это.

— И все же, — тихо проговорила Лиза, — посмотрите на них: как много в нашей глубинке открытых, добрых, самоотверженных людей. Они работают за мизерные деньги, но готовы ехать на край света ради поддержки других и поделиться всем, что имеют. Удивительна русская безропотная терпеливость, изначальная готовность к жертве, но не менее удивительна и решимость добиться высшей справедливости, хотя бы и ценой жизни. Они счастливы и несчастливы одновременно.

— Право быть несчастным — это один из этапов самоосознания, — сказал Крутов. — Главное, что наши люди не потеряли способности плакать и смеяться, быть грустными и веселыми ни при каких обстоятельствах. Но никогда — самодовольными! Они умеют и любить, и ненавидеть.

— Да уж, — усмехнулся Федотов, — этого у нас не отнимешь. Хотя Лиза права: русский народ действительно добр и терпелив. Правда, некий мудрец говорил, что добро — тоже зло, только скрытое.

Крутов покачал головой, начал выбираться из галдящей веселой толпы, завороженной гремящим и звенящим зрелищем потешного сражения за крепость. Спутники последовали за ним, остановились на краю поляны, в тени клена.

— Есть философы, исповедующие учение «глобальной кабалы». Не средневековой мистической Каббалы, а кабалы — как зависимости от чего-то, рабства, неволи. По этому учению, в мире существует три вида зла: Зло, Добро и Любовь.

— Как это? — заинтересовался Ираклий, бывший полковник военной контрразведки.

— Зло, Добро и Любовь отражают уровни зависимости. Кабала Зла питается энергией мести, энергией зла: она требует жертвы врага в любой форме. Кабала Добра тоже представляет собой форму рабства, так как требует отплатить добром за добро, навязывая обязательную конкретную отдачу. Кабала Любви, в свою очередь, есть вид неволи, потому что заставляет человека отвечать тем же.

— Это по крайней мере спорно. Могу привести множество примеров, когда человек добровольно приносил в жертву свои чувства, не требуя ответа.

На поляне, где проходили соревнования воинов, среди зрителей раздался взрыв смеха, потом вспыхнули аплодисменты. Видимо, кто-то из молодых участников сражения выкинул какое-то коленце. Крутов оглянулся, прищуриваясь.

— Я тоже могу привести аналогичные примеры.

— В таком случае, учение «глобальной кабалы» создано специально для сокрытия истинного положения в духовной сфере человечества. Кому-то выгодно представлять человека вселенским злодеем. Или ты не согласен?

— С чем я согласен, так это с апокрифом «учения» о том, что Зло — программа тестирования человечества.

Федотов хмыкнул, приглаживая ладонью бородку.

— А Добро в таком случае что? Или Любовь?

Крутов посмотрел на жену, улыбнулся.

— И они тоже. Вот Елизавета может подтвердить, она эти тесты прошла.

По губам женщины скользнула печальная и в то же время снисходительная улыбка. Но отвечать на подковырку мужа она не стала. Супруги — Егор и Лиза — понимали друг друга с полувзгляда.

Федотов вздохнул, отвернулся. Он не мог похвастать тем, что Мария понимает его, как Елизавета Егора, хотя и прожил с ней уже восемь лет.

— Ты с нами не поедешь? — спросил он спустя минуту.

— Куда? — не понял Крутов.

— Мы с Машей едем в Ярославль, на фестиваль хоровой и колокольной музыки. Уже третий раз. Поехали, не пожалеешь.

— А меня с собой не возьмете? — низким голосом осведомилась Лиза.

Мужчины посмотрели на нее.

Крутов легонько обнял жену за плечи, прижал к себе. Федотов виновато кашлянул.

— Естественно, без тебя твой старик никуда не отправится. Куда иголка, туда и нитка. Фестиваль, между прочим, международный, в нем принимают участие известные музыкальные коллективы из многих стран Европы и Америки. Откроется в Спасо-Преображенском монастыре.

— Возможно, мы там появимся, — кивнул Крутов.

— Могу встретить.

— Мы тебя и Машу сами найдем.

— Ну, конечно, ты же волхв, — проворчал Ираклий не без зависти. — А вот мы вынуждены пользоваться техническими средствами передвижения.

К разговаривающим подошла еще одна женщина, красивая, смуглолицая, черноволосая, тонкая в талии, в легком сарафане, подчеркивающем фигуру. Это была Мария.

— Пойдемте, схватки уже закончились.

Все четверо поспешили к околице деревни, миновали небольшую церквушку с медным куполом и остановились на другом конце улицы у бревенчатой хаты, покрытой позеленевшим от непогод и времени шифером.

У калитки, ведущей на подворье, судачили три старушки и старик. Увидев гостей, они примолкли, разглядывая их. Мария, не обращая на них внимания, повела прибывших за собой.

Дверь в сени отворилась без скрипа. Гостей встретила еще одна старуха с морщинистым суровым лицом, без любопытства окинула их взглядом и понесла во двор таз с водой и белым полотенцем в бурых пятнах. Дверь в горницу была низкой, мужчинам пришлось согнуться, чтобы не стукнуться макушкой о притолоку.

Взору гостей открылась большая русская печь, занимавшая треть помещения. За печью занавесками был отгорожен угол, где, очевидно, жила хозяйка дома, семидесятилетняя Домна. В горнице слева стояла кровать, на которой лежала, смущенно улыбаясь, молодая женщина с русой косой и голубыми глазами.

Возле кровати суетился старик, лысый, но с клокастой седой бородой, что-то приговаривал, наклоняясь к женщине. Рядом на стуле сидел щуплый мужичонка средних лет, а на его руках лежал завернутый в белое рядно только что родившийся младенец, елозил ручонками, двигал ножками, чмокал, но молчал. Волосы у него были длинные и белые, какие редко бывают у новорожденных.

Крутов приблизился к роженице, взял ее за руку.

— Поздравляю, Анфиса. Только зря ты не поехала в роддом, там тебе было бы легче.

— Ничего, Егор Лукич, и так все обошлось. Родная земля силы дала. Сын родился.

— Как назвали?

— Как и положено, Световидом, — неожиданным басом отозвался щуплый муж Анфисы, показывая в улыбке крепкие белые зубы. Глаза у него были светлые-светлые, прозрачные, лукавые и добрые.

— Ну, привет, Световид Родославович, — наклонился к ребенку Крутов. — Многие тебе лета.

Новорожденный замер, пытаясь открыть глаза, пустил слюнку и заулыбался, тихо пискнул.

Анфиса рассмеялась.

— Надо же, признал тебя малец, — проворчала будто из воздуха возникшая старуха, мать роженицы. — Не ошибся ты.

Подошел Ираклий, разглядывая ребенка, отступил назад, вслед за Крутовым. К роженице, ее мужу и ребенку приблизились женщины, начались поздравления, охи, негромкие пожелания, смех.

— Ты уверен? — почти беззвучно спросил Федотов. — Это он?

— Ничего нельзя знать наверняка, — ответил рассеянно Крутов. — Но я уверен — это он. Серебряный мальчик.

— Почему они дали такое имя — Световид? В школе над ним не будут смеяться?

— Не будут. Это родовое имя. Его мирское имя — Сергей. Сергей Родославович.

— Сергий, значит.

Крутов кивнул, глядя на младенца в руках Лизы, который пытался схватить ее за палец.

КАБАРДИНО-БАЛКАРИЯ Тарасов

Столица Кабардино-Балкарской Республики Нальчик стал городом с тысяча девятьсот двадцать первого года. В советские времена он отстроился, приобрел вид индустриального центра с фабриками и заводами электроприборов, телемеханической аппаратуры, станкостроительным, инструментальным и другими, а также заимел два вуза (в том числе — университет), три театра, два музея и бальнеологический горноклиматический курорт. Затем во времена перестройки и перехода от социализма к «дикому» российскому капитализму промышленность Нальчика практически развалилась, перестали работать театры и музеи, город превратился в один большой базар, торгующий всем, чем придется. Однако в начале двадцать первого века жизнь России стала меняться в лучшую сторону — хотя бы статистически, и Нальчик встрепенулся, ожил, начал строиться заново. Заработали кое-какие предприятия, открылись театры, снова появился конкурс на места в высших учебных заведениях, а вместе с этими переменами оживилась и политика республики. В ней появились «правые» и «левые», подняли голову коммунисты и националисты, начали создаваться различные партии, а затем объявился и национальный «герой», начавший борьбу за отделение Кабардино-Балкарии от России: Мастафов Султан Ахмедович, балкарец по происхождению, родившийся тем не менее за пределами России, в Пакистане, спортсмен, бизнесмен, владелец ипподрома, бывшего когда-то республиканским.

Все эти сведения Тарасов почерпнул из досье на местную элиту Нальчика во время перелета из Москвы в столицу Кабардино-Балкарии. Но эта информация была лишь частью вводной, предваряющей задание. А задание Тарасов должен был получить уже на месте, во время встречи с группой, члены которой добирались к месту назначения индивидуально.

Капитану Глебу Евдокимовичу Тарасову в июне исполнилось тридцать три года. Он был высок — метр восемьдесят семь — и внушал уважение мощной фигурой, массивной, широкоплечей, перевитой мышцами без капли жира. Волосы у него были не черные, но темные, с проседью, не короткие и не длинные, глаза серые, в зеленую крапинку, нос прямой, с небольшой горбинкой, губы крупные, но твердые, слегка выступавшие скулы, высокий лоб и упрямый подбородок, говоривший о сильном характере. Несмотря на свою «крупногабаритность» и массивность, Тарасов двигался легко и непринужденно, с особой грацией хорошо тренированного человека. Правда, чтобы это увидеть, надо было обладать острым зрением и опытом наблюдателя. На людях капитан умел превращаться в добродушного медлительного богатыря, довольного жизнью и собой.

За свою военную карьеру Тарасов успел пройти несколько войн, побывать за границей, изъездить всю Россию вдоль и поперек и поучаствовать в десятках антитеррористических операций, которые оставили следы на его теле — пулевые и ножевые. Но он был профессионалом своего дела, владел уникальной казачьей системой рукопашного боя «спас» и умел выходить из самых безнадежных ситуаций живым и невредимым. Хотя дед Глеба, старый казак и первый его учитель, говорил, что в идеале воин должен не умело выпутываться из трудного положения, а не попадать в такое положение.

Выйдя из здания аэропорта, напоминавшего небольшую крепость, Тарасов закинул за спину спортивную сумку с пожитками и двинулся к стоянке автобусов, вспоминая, как он попал в элитную учебку спецназа ГРУ, где существовал негласный закон проверки новичков; тогда ему шел всего лишь двадцать пятый год, хотя за плечами уже были Чечня и Таджикистан.

Новичков в учебке ждало нелегкое испытание: после тестов на физкондицию, которые Глеб прошел легко, их «ломали» на занятиях рукопашкой все сотрудники спецкоманды, кто хотел размяться. Тарасова «ломали» пятнадцать человек, но лишь один из них — инструктор по рукопашному бою «дед» Васильев — смог работать с Глебом на равных. Тарасов легко уходил от любых захватов и ударов, что казалось удивительным при его видимой громоздкости, а в тычковой технике ему не было равных. Но заметили его основные способности — бесшумность, нестандартность мышления при проведении операций и способность перевоплощаться — далеко не сразу. Лишь в тридцать лет он стал старшим лейтенантом Пермского СОБРа, затем членом группы спецназа ГРУ «Омега». В тридцать два Тарасову присвоили звание капитана, но уже в сверхсекретном подразделении, подчиненном непосредственно начальнику президентской службы безопасности. Это была группа специального назначения «Хорс», о которой ничего не знали другие спецслужбы, в том числе ФСБ. Действовала она только по заданиям президента.

Убедившись, что за ним никто не следит, Тарасов сел в душный автобус вместе с двумя десятками пассажиров рейса Москва — Нальчик, встретил любопытный взгляд молодой женщины с ребенком, и мысли капитана свернули к воспоминаниям о собственной семейной жизни.

Женился он еще в двадцать два года, влюбившись без памяти в дочку командира полка, которой тоже приглянулся бравый сержант-сверхсрочник, способный за себя постоять и читавший наизусть Омара Хайяма. Когда ему исполнилось двадцать пять, у четы Тарасовых появилась дочка Акулина. Однако тогда уже их семейные отношения начали ухудшаться, молодая и красивая Людмила все чаще приходила в ярость по пустякам, ждать мужа из многочисленных командировок ей надоело, и рождение дочери ее не успокоило и не разрядило ситуацию. Через два года после этого она ушла от Глеба, забрав дочь.

Однако спустя год он узнал, что Людмила пустилась во все тяжкие, запила, стала употреблять наркотики. Тогда Глеб отпросился в увольнение, приехал в Кострому, где в то время обосновалась бывшая жена, попытался ее образумить, а когда не удалось — просто забрал дочь и уехал по месту службы, в Подмосковье. Самое интересное, что разыскивать его Людмила не стала. Лишь через три месяца в Москву приехал отец Люды, ставший к тому моменту пенсионером, поговорил с бывшим зятем, убедился, что внучка содержится в хороших условиях, и уехал, успокоенный. Ему было чем заняться к старости: бывший полковник ВДВ имел от четырех детей семь внуков, не считая Акулины.

Конечно, Глеб не мог много времени проводить с дочкой, интенсивно разъезжая по стране, исчезая иногда на две-три недели сразу. С Акулиной занималась сначала няня, потом мать Глеба и двоюродные сестры. Но затем мама умерла от сердечного приступа, и Тарасов отвез дочку в Вологду, к друзьям детства, у которых не было своих детей, к Сергею и Татьяне Зощенко.

Сергей слыл в Вологде известным коммерсантом, сумел открыть свое дело, — его предприятие изготовляло отличного качества льняные и полотняные ткани, не уступавшие западным, — и с энтузиазмом согласился принять в семью пятилетнюю дочку Глеба. С тех пор она жила у Сергея и Тани, а Тарасов приезжал к ним, как только выдавалась свободная минутка. Что дочка ждет его, души в отце не чает и мечтает о поездках на родину отца, Глеб знал абсолютно точно. Когда Акулине исполнилось восемь лет, она все чаще вспоминала об отце (и очень редко о матери), о чем Глебу докладывали потом воспитатели.

Девочка быстро научилась читать, увлеклась рисованием, хорошо училась, очень рано у нее проявились необычные способности: она совершенно точно предсказывала будущее, особенно если это будущее обещало неприятности или несчастья. Сергей рассказал Глебу случай, когда шестилетняя Акулина не пустила его и Татьяну на работу. Жили Зощенко на улице Петина и ездили в офис по улице Мира, пересекающей железнодорожные пути. И вот именно в тот момент, когда они должны были ехать по мосту через железную дорогу, мост рухнул, в аварию попали два десятка автомашин, многие водители получили серьезные травмы, трое разбились насмерть. Таким образом оказалось, что «закапризничавшая» вплоть до слез Акулина спасла своих приемных родителей.

Она и в дальнейшем чувствовала изменения полевой обстановки в окрестностях Вологды и не раз удивляла Сергея с Татьяной точностью предсказаний, выглядевших как фантазии ребенка, но отражавших действительность.

Глеб улыбнулся, вызвав в памяти образ дочери с длинной светлой косой, пухлыми губками и слегка удлиненным разрезом зеленоватых глаз. Подмигнул изображению и получил ответное ментальное подмигивание: их соединял канал внечувственного восприятия, и Тарасов всегда наверняка знал, хорошо дочери в данный момент или плохо. Он и сам обладал кое-какими необычными, с точки зрения нормального человека, способностями: видел в полной темноте, ощущал колебания электромагнитных полей, обладал великолепной интуицией, не раз спасавшей ему жизнь, и мог переходить в скоростной режим движения. Впрочем, это состояние касалось всего образа жизни и называлось темпом. Обладатель темпа усилием воли переходил в измененное состояние сознания и ускорял физиологические процессы организма. Научиться этому было можно, хотя и архитрудно, однако Глеб имел задатки паранорма от рождения, а указания деда и долгие тренировки лишь усилили эффект.

Автобус остановился на площади, возле автовокзала. Тарасов не спеша вышел, окунувшись в облако зноя: температура воздуха здесь держалась под тридцать пять градусов. Люди кругом вяло спешили по своим делам, утомленные зноем, медленно двигались потоки автомобилей, водители которых и пассажиры также изнывали от жары, и никто не обращал внимания на столичного гостя.

Глеб направился к гостинице «Нальчик» в квартале от автовокзала, где ему был заказан номер. В скверике напротив гостиницы он увидел круглолицего человечка с раскосыми глазами, похожего на японца. Он читал газету, одетый, несмотря на жару, в костюм песочного цвета, клетчатую рубаху и летние туфли. Но это был не японец, а эскимос, старлей, член группы, и звали его Имтук Тулунович Анылгин. Хотя в группе он был известен под кличкой Терминатор.

Вообще члены группы никогда не звали друг друга по имени и отзывались только на клички. Тарасова называли Старым, командира группы майора Тихончука — Хохол, подрывника Алексея — Хана, компьютерщика и связиста Сашу — Ухо, снайпера Колю — Черкес, и так далее. Терминатор в группе исполнял обязанности следопыта, охотника и второго снайпера, а в периоды подготовки к операции — завхоза. В Нальчик он отправился раньше всех и теперь ждал прибытия группы.

Тарасов прошел мимо, разворачивая жевательную резинку. Терминатор не пошевелился. Все было спокойно. Тогда Глеб вошел в гостиницу, подал в окошко администратора паспорт на имя Саакпаева Ильи Бешбалыковича и вскоре осматривал одноместный номер на третьем этаже здания с окном во двор. Когда он уже умылся с дороги и переоделся, в дверь тихо стукнули три раза.

Глеб открыл. Вошел Хохол, командир группы, жилистый, вислоусый, морщинистый, темнолицый, всем своим обликом подтверждавший справедливость данной ему клички.

Майору Тихончуку Владимиру Сергеевичу пошел тридцать шестой год, был он крепок, силен, хитер, великолепно владел армейской боевой системой, всеми видами оружия, а главное — умел руководить и вовремя уводить группу с места действия. В результате за два года работы группа не потеряла ни одного бойца убитым или раненым.

— Слушай анекдот, — сказал он вместо приветствия. — Идет лысый мужик по пустыне. Вдруг из-за угла чья-то рука — хвать его за волосы и шмяк об асфальт!

Тарасов подождал, сказал ровным голосом:

— Это все?

— А тебе мало? — рассмеялся майор. — Что такой невеселый? В самолете не выспался? Пить-есть хочешь? Сейчас сообразим. Слушай еще анекдот. Инспектирующий генерал распекает офицеров полка, все более распаляясь. «Разве это военная часть? Это бардак! А случись тревога?! А война?! Кто Родину за вас защищать будет?! Я, что ли?! Мне она и на хер не нужна!..»

Тарасов наконец улыбнулся.

— Похоже на правду. Где остальные ребята? Что с заданием?

Тихончук-Хохол сделался серьезным.

— Черкес будет к вечеру, Ухо уже работает, остальные ждут. Стемнеет, соберемся на квартире у наводчика, разберемся, что к чему. А пока изучай. — Майор подал Тарасову тонкую брошюру.

— Что это?

— История тюрков.

— Что? — удивился Глеб, расстегивая пуговицу на рубашке. — Зачем?

— Мы будем иметь дело с местным населением, большинство которого — балкарцы, кабардинцы, кумыки и каракалпаки, то есть тюрки, надо знать их обычаи. И объект наш, между прочим, тоже тюрк, балкарец. — Тихончук заметил блеснувшую на шее Тарасова цепочку. — Что это? Крест? Кулон?

Глеб качнул головой.

— Талисман. Дед подарил. Ты что, в первый раз видишь? Я всегда его с собой ношу.

— Не видел. Сними, лишняя примета.

— Не могу, это защита. Да и сейчас почти все кресты на цепях носят.

Командир группы нахмурился.

— Не мне тебе объяснять, что такие вещи недопустимы. Хочешь, чтобы тебя потом опознали?

Тарасов подумал, снял с шеи тяжелый серебряный кругляш с выбитыми на нем символами: две двусторонние пятизубые «вилки» крест-накрест и четыре правых свастики, — спрятал в карман.

— Покажи, — заинтересованно протянул руку Тихончук.

Поколебавшись, Глеб подал ему кругляш.

— Интересная штуковина, — хмыкнул майор. — Знаки какие-то… руны, что ли? Что они обозначают?

— Это старославянский амулет Рука Бога, символ Свентовита, высшего божества древних славян, приносящего победу в войне. Обеспечивает защиту от нападения врагов с четырех сторон света.

Тихончук еще раз хмыкнул, вернул талисман.

— Несть числа тайнам мира сего. В эти колдовские штучки я не верю, но верить не препятствую. Носи на здоровье, только не на задании.

— Он будет со мной, — упрямо сдвинул брови Глеб.

— Хорошо, хорошо, только убери с глаз долой. Пошли обедать, я тоже с утра не емши, на воде и на прохладительных напитках. Жарко тут у них, спасу нет.

По давней традиции «не светиться» в гостиницах обедать отправились в более шумное место, где много посетителей, и возле городского парка нашли кафе «Уют», забитое до предела потными телами служащих местных предприятий. Понюхав ароматы зала, Хохол покачал головой и повел Тарасова в ресторан «Эльбрус», располагавшийся в сотне шагов от кафе.

Народу в ресторане было не в пример меньше, по залу шелестел легкий ветерок работающего кондиционера, зато и цены здесь держались потолочные, хотя вряд ли гарантировали особое качество продукции.

— Ни фига себе! — пробормотал Глеб, пробежав глазами меню. — Обыкновенный бифштекс — четыреста тридцать рублей!

— Во-первых, не обыкновенный, а из мяса, — ухмыльнулся Тихончук. — Во-вторых, это не самая дорогая еда в мире. Ты в Испании или Англии бывал?

— Нет, в Алжире был, в Боготе, в Польше…

— Так вот, самым дорогим блюдом в мире является испанский шафран из тычинок и рыльцев крокуса. Его цена — двести с лишним фунтов стерлингов за сто граммов, или около четырехсот долларов.

— Неужели тебе удалось его попробовать? — недоверчиво прищурился Тарасов.

— А то!.. — самодовольно приосанился майор, потом подумал и со вздохом признался: — Впрочем, не буду врать, шафран я только видел издали. Заказывай, не стесняйся, сегодня плачу я.

Тарасов пожал плечами, заказал грибной жульен, фасолевый суп, форель и кофе. Тихончук, вопреки своим запросам, также остановил выбор на форели, и они без особых изысков пообедали, автоматически сканируя зал ресторана полем внимания. Однако все было тихо и спокойно, никто не следил за ними из-за штор и портьер, никто не вызывал подозрений и не проявлял интереса к гостям.

— Расходимся, — сказал майор, когда они вышли из ресторана, разомлевшие от еды, в пекло улицы. — Особенно не разгуливайся, а после шести будь у себя. Изучай материал.

Тарасов проводил командира группы взглядом и неторопливо побрел вдоль парка к центру города, разглядывая витрины магазинов, но не заходя в них. Обычно он посещал детские магазины, чтобы купить дочке игрушки или сувениры, но только после выполнения задания.

Выяснив у продавца газетно-журнального киоска, что «Детский мир» находится на проспекте Ленина, недалеко от гостиницы, в свою очередь, располагавшейся на улице Лермонтова, Тарасов купил две бутылки минеральной воды, отметил стоическую позу Терминатора, все так же изучавшего газету в сквере (потрясающее терпение у человека!), и поднялся к себе в номер. С удовольствием принял душ, осушил полбутылки ледяного нарзана и растянулся в одних плавках на кровати, взяв в руки «материал» майора.

До вечера Глеб изучал брошюру, узнав много интересного о тюрках вообще и о балкарцах в частности.

Оказалось, что тюркская этнолингвистическая общность включает в себя множество народов, стоящих на разных ступенях культурного, экономического и социального развития. Одни из них, такие, как якуты, тувинцы, шорцы, сохранили языческую веру своих пращуров, другие приняли буддизм, ислам, христианство: хакасы, татары, туркмены, казахи, каракалпаки, кыргызы, узбеки, башкиры, чуваши, кумыки, карачаевцы, балкарцы и так далее. За последние две тысячи лет неоднократно возникали и рушились великие кочевые империи, волнами расходились по Евразии тюркские племена, сгорая в огне междуусобных смут, войн и стихийных бедствий, рождались и умирали мифы и легенды о могуществе татаро-монголов, гагаузских племен и туркменских князей, возлагавших на себя венец «особой исторической предназначенности», и только одна легенда, не соответствующая действительности, но защищенная ортодоксами-историками, выжила и породила некую «виртуальную» реальность: легенда о татаро-монгольском иге. Во времена, коим приписывалось владычество великих кочевников, существовала единая Великая Русско-Ордынская Империя, завоевавшая полмира и никогда не воевавшая с монголами и татарами, которые сами были простыми воинами Империи.

Вычитал Глеб и кое-какие подробности о жизни кабардинцев и балкарцев, наравне с кыргызами представлявших собой самые древние тюркоязычные народы Центральной Азии.

Впервые они упоминались в конце третьего века до нашей эры в китайских источниках. Последующие столетия их бурной, полной драматизма истории были наполнены борьбой с кочевыми ордами гуннов, уйгуров, жужаней, монголов за самостоятельное существование. Сражались балкарцы, несмотря на малочисленность, отчаянно, и в девятом веке наступил звездный час в их истории, когда вместе с кыргызами они разгромили уйгуров и стали независимой частью Кыргызского каганата.

Длилась эта идиллия до тринадцатого века, пока кыргызов не потеснила Великорусская Ордынская Империя, разбив их этнический массив на восточнотуркестанскую и саяноалтайскую группы. Балкарские отряды стали нести военную службу в рядах регулярного Русско-Ордынского войска на территории Монголии и Туркестана, а затем балкарцы и многие другие малые народы переселились к отрогам Западного Тянь-Шаня, попали в зависимость от халха-монголов и джунгаров и стали вести нескончаемую войну за независимость. Ничего не было удивительного в том, что и в начале двадцать первого века в рядах борцов за свободу и счастье народа появлялись национальные лидеры, ради власти готовые отделить республику от России, как это случилось в Чечне, Ингушетии, Татарстане и даже на Урале, который некие политики хотели сделать «свободной Уральской республикой» и вывести из состава Российской Федерации.

Таков был и «балкарский орел» Султан Мастафов, бизнесмен, депутат Городского собрания, открыто призывающий к вооруженной борьбе против «завоевателей» — русских, подогревающий сепаратистские настроения и национальную неприязнь и умело инспирировавший конфликты на этническо-религиозной почве на всей территории Кабардино-Балкарии.

Цель группы, в которую входил Глеб Тарасов, была «нейтрализация угрозы конституционному строю», то есть захват Мастафова и переправка его в Москву, где с ним должны были работать другие люди. Если захват по каким-то причинам был невозможен, командир группы решал на месте, оставлять объект в живых или нет. Правда, обычно группа справлялась с заданием и до ликвидации объекта дело не доходило.

Группа особого назначения «Хорс» была создана лично президентом Прямушиным, бывшим полковником спецслужб, из самых сильных и засекреченных профессионалов Главного разведуправления Генерального штаба Российской Армии и спецвойск МВД для «защиты Конституции России». Ее численность была невелика: десять человек занимались разведкой, сбором данных и анализом обстановки, обеспечением исполнителей всем необходимым, используя самые современные технологии и системы, вплоть до компьютерных сетей Министерства обороны, семь человек представляли собой активное ядро, отряд исполнителей, способных действовать адекватно в любой экстремальной ситуации. Бойцом этого подразделения и был капитан Тарасов.

В начале седьмого к нему зашел Тихончук.

— Запоминай адрес: улица Пушкина, семьдесят семь, квартира три. Это рядом с телевышкой. Встречаемся в половине восьмого. Начинаем работать, поэтому проверься.

— Обижаешь, начальник. Все прибыли?

— Вопрос отметаю как лишний. Проштудировал материальчик?

— Вопрос отметаю как лишний.

— Ага, тогда на вот, почитай еще. — Хохол протянул Тарасову лист бумаги с текстом на русском и балкарском языках. — Это обращение местного Союза национального самосознания к народу. Любопытный документик.

Майор ушел.

Глеб разгладил бумагу и прочитал: «Мы, молодые защитники Отечества, обращаемся ко всем тем, кому надоело жить в этом бардаке под игом пришельцев с севера, в стране, созданной обалдевшими от маразма и застарелых амбиций функционерами КПСС, дело которых продолжили их бывшие ученики-комсомольцы и агенты спецслужб. Эти люди монополизировали право определять наше будущее! Они украли и распродали государство, которое на своих костях тысячи лет строили наши деды и прадеды. Они поставили нас на огромные деньги, взяв под бешеные проценты займы на Западе, а отдавать их придется нам, наши детям и внукам, всему народу! Они сделали нас рабами собственного разгильдяйства, оставаясь неприкасаемыми. Они предали народ, пообещав старикам покой, молодым работу, и ничего не сделали! Зато они имеют власть и шикарные дачи…»

Глеб хмыкнул, повертел в руках листок, дочитал концовку: «Пора нам самим осуществить свое право определять нашу судьбу и решать за себя наши проблемы! Для начала надо немедленно объявить независимость нашей маленькой, униженной, страдающей, но гордой Республики от Российского монстра! Пусть Россия идет своим путем, мы пойдем своим! Присоединяйся к нам! Если ты с нами, если ты хочешь жить свободно, в принадлежащем только тебе мире, хочешь строить его и защищать, иметь свой кусок хлеба, вступай в наш Союз! Мы изгоним завоевателей с наших земель, сбросим ярмо рабства и станем Великой Державой! Кто не с нами, тот против нас!»

Молодец, господин Мастафов, подумал Глеб, пряча листовку в карман. Знает, какие струны необходимо задеть в душе каждого, чтобы взыграли националистические настроения. Он действительно опасен.

В половине восьмого Тарасов отыскал нужную квартиру, за которой вел наблюдение еще один член группы — Коля Черкес, подавший капитану условный знак, что все спокойно. Глеб постучал в обитую черным дерматином дверь, его впустили. В двухкомнатной квартирке, в которой почти полностью отсутствовала мебель, собрались все, с кем Тарасов работал уже два года.

Алексей Хана в расстегнутой до пупа рубашке потягивал пиво. Роман по кличке Ром тоже держал в руке жестянку с пивом. Он жары не боялся и был одет в серый костюм с галстуком. Саша-компьютерщик по кличке Ухо сидел за столом и колдовал над хайдером[16]. Очкастый, тощий, вихрастый, он не производил впечатления супермена, однако был прекрасным специалистом своего дела, мог взломать защиту любого сервера и при нужде постоять за себя, владея универсальной боевой системой. В группу он перешел из Управления специальных операций ФСБ.

Терминатор, так же спокойно переносивший жару и духоту, несмотря на менталитет северного человека, осклабился, увидев Тарасова, и помахал ему рукой. Он следил за улицей. Почему-то эскимос относился к Глебу с большим расположением, чем к остальным коллегам.

Глеб поздоровался с ним за руку, подставил ладонь под удар Алексея, обнял Романа и потрепал по плечу Сашу.

— Не могу представить тебя без компа. Ты, наверное, и спишь с ним.

— Это его приставная рука, вернее, голова, — хохотнул загорелый улыбчивый Роман, постриженный почти под ноль. — Причем основная. — Он повернулся к Тарасову. — Тебе атаман давал читать листовку? Что ты об этом думаешь?

— По большому счету, составитель текста прав, — вмешался в разговор Хана. — Особенно в части предательства властителей и олигархов. Я бы их сам передавил как тараканов.

— Мне больше понравилось про быдло, — сказал Глеб, — поднявшееся на вершины власти. Из грязи в князи. Что в Думу, что в правительство.

— Надо подкинуть президенту идейку почистить верхние эшелоны, — кивнул Роман. — Делегируйте меня к нему.

— Тебе вредно пить алкоголь, — осуждающе покачал головой Терминатор. — После него тебя тянет на подвиги.

— Это же только пиво, — удивился Роман. — К тому же, как говорил Миша Жванецкий, алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах.

Тарасов засмеялся.

Вошел Черкес.

Из кухни в гостиную на стук двери выглянул Тихончук, за ним — небольшого роста чернявый мужчина средних лет, видимо, хозяин квартиры.

— Что там?

Черкес молча показал кольцо из большого и указательного пальцев, что означало: все тихо.

— Тогда начнем, господа. Хватит трепаться и пить всякую гадость.

— Одну минуту, — бросился к туалету Роман, — кажется, мое пиво дошло до конца.

Все засмеялись.

— Несерьезный человек, однако, — осуждающе покачал головой Терминатор.

— Знакомьтесь, — сказал Тихончук. — Амид, наш друг и проводник, работник местного отделения Федеральной службы безопасности. Сочувствует, так сказать, нашему делу. Он поможет нам сориентироваться на местности. Теперь хочу напомнить всем, что это не крестовый поход и не карательная экспедиция. Наша цель — захват экстремиста, а не мочиловка подонков.

— То есть ты хочешь сказать, что мы будем работать без оружия? — прищурился Черкес, владевший всеми видами холодного оружия лучше всех в группе.

— Оружие, товарищ старший лейтенант, получите на финальной стадии операции, — посмотрел на него майор. — А пока обойдемся без десантных финарей, пятнистых комбезов и сухпая. Теперь кончайте чесать языки и слушайте сюда. Диспозиция такова. Рассказывай, Амид.

— Извините за неудобства, — сказал с акцентом проводник. — Можете сесть на кровать.

— Постоят, — махнул рукой Тихончук.

— Думцы сейчас на каникулах, и Мастафов в Доме Советов не появляется, поэтому брать его придется в другом месте. В основном он посещает три объекта: ипподром, дачу с выходом на пляж и ресторан «Адыгей». Я бы посоветовал брать его на ипподроме.

— Почему не на даче? — хмыкнул Черкес.

— Султан считает ипподром своей вотчиной, у него там офис, и он не будет ждать нападения именно в хорошо охраняемой, по его мнению, конторе. Дача же считается стандартно уязвимым объектом и поэтому будет охраняться усиленно. Можем нашуметь.

— Логично. Шум нам ни к чему.

— Охраняют Султана спецназовцы из республиканской бригады охраны особо важных персон, ходят во всем черном, на рукавах эмблема: двухголовый волк. Но его, кроме «волков», сопровождают везде четверо личных телохранов, все — бывшие спортсмены, боксеры и каратеки. В том числе бывший чемпион ближнеазиатских боев без правил Али Билялов по кличке Дракон.

Бойцы группы переглянулись.

— Кажется, я что-то слышал о нем, — проговорил Черкес. — Года три назад с ним произошла какая-то некрасивая история…

— Во время соревнований он убил противника, — усмехнулся смуглолицый Амид. — Отсидел год в тюрьме и вышел, после чего оказался в команде Султана. Очень сильный, жестокий и опасный человек.

— Не таких ломали, — пренебрежительно махнул рукой Роман, но поймал выразительный взгляд майора и сконфуженно умолк.

— Досье на Мастафова имеется? — спросил Тихончук.

— Как и на любого политика такого масштаба. Любит выпить, любит девочек, особенно несозревших, пятнадцати-шестнадцатилетних, балуется наркотой, торгует лошадьми, подозревается в похищении людей с целью получения выкупа. Но местное УВД у него на коротком поводке, поэтому ни одно заведенное уголовное дело до суда не дошло.

Черкес покачал головой.

— Вы все знаете и ничего не делаете, чтобы вывести его на чистую воду?

— За ним стоят слишком мощные силы…

— Все равно!

— Остынь, Черкес, — бросил майор. — Потому мы и здесь, что с Мастафовым иными методами справиться невозможно. Бандиты везде полезли во власть, купив милицию и прокуратуру.

— Хорош наш «балкарский орел», нечего сказать, «защитник сирых и убогих, радетель за свободу отечества». Сепаратист поганый!

— Тем лучше для нас, в случае чего такого и шлепнуть не жалко, — проворчал Хана.

— Итак, господа профессионалы, — прервал подчиненных майор, — у нас три дня на изучение местности, поиск подходов к объекту и подготовку операции. В субботу он должен быть упакован и отправлен «диппочтой» в Москву. Продолжай, Амид, показывай ипподром.

Проводник достал карту города и расстелил на столе.

Группа «Хорс» приступила к изучению места проведения операции захвата.

Бывший государственный республиканский, а теперь частный ипподром располагался на краю Нальчика, где начиналось Баксанское шоссе, и занимал площадь в сто двадцать два гектара. С юга его ограничивала Черная речка, западная часть выходила на городскую свалку, а восточная и северная окраины ипподрома упирались в хилый лесочек. Подобраться к нему незаметно можно было с любой стороны, однако группа Тихончука имела другой план и намеревалась привести его в исполнение на глазах многих десятков человек, завсегдатаев ипподрома, пришедших в субботу полюбоваться на скачки и поучаствовать в тотализаторе.

Тарасов подъехал к ипподрому со стороны служебного входа на белом, с красной полосой и крестом, «бычке». Охрана стоянки, где уже красовался «шестисотый» «мерс» Мастафова и четыре джипа разного калибра, не обратила особого внимания на машину «Скорой помощи», так как это было в порядке вещей. Во время скачек у ипподрома всегда дежурила бригада медиков, так как нередко случались падения жокеев, а то и драки среди зрителей, сопровождавшиеся травмами и увечьями. Правда, на этот раз вместо врача и медбрата приехали Тарасов и Роман, заменив настоящих медиков за полчаса до их появления на ипподроме. В данный момент врач и два санитара мирно спали в грузовом вагоне на железнодорожном вокзале Нальчика.

Глеб поставил машину рядом с джипом «Рендровер», и они с Романом, одетые в белые халаты, не торопясь, двинулись к весовой, где обычно встречались все официальные лица ипподрома. Вежливо здороваясь с охранниками у ворот и на входе в административное двухэтажное здание ипподрома, за которым располагались многоярусные трибуны, они проследовали гулким прохладным коридором к выходу на поле и устроились на своем рабочем месте между кабинкой судьи и столиком с весами. Навес защищал их от прямых лучей солнца, что облегчало ожидание. Тарасов сделал вид, что наблюдает за жокеями в разноцветных костюмах, а сам нашел глазами Черкеса и Ухо, сидевших на самом верху трибун. Ложа для особо важных гостей располагалась в центре трибун, нависая над первыми рядами. Мастафов уже находился здесь вместе с мэром города и своими друзьями, контролирующими весь игорный бизнес Нальчика.

Начались скачки. После третьей — чегемской барьерной с гандикапом — заговорила рация в ухе Тарасова:

— Тройка и четверка, внимание! Скоро ваш выход!

— Мы готовы, — почти не шевеля губами, ответил Глеб.

— Красиво пошли, — сказал Роман, кивая на рванувших с места одиннадцать лошадей. Одна из них, начавшая бег у внутреннего ограждения, с жокеем в красной шапочке, караковый жеребец по кличке Ветер, сразу вышла вперед, вызвав бурю криков на трибунах.

Султан Ахмедович Мастафов, грузный, большеголовый, с гривой черных волос, падающих на плечи, с хищным носом и небольшими усиками, не красавец, но из тех, на ком взгляд невольно задерживается, сидел в окружении приятелей, смеялся, пил холодное пиво, совершенно при этом не потея, и разговаривал с женой мэра, полной блондинкой. Мэр, похожий на него фигурой и осанкой, благодушно улыбался. Одеты оба были в одинаковые белые летние рубашки с короткими рукавами и белые брюки, и Тихончук, наблюдавший за объектом через оптический прицел снайперской винтовки (он сидел в полутора километрах от трибун ипподрома, на холмике за ограждением, в кустах), волновался за своих бойцов, вполне способных перепутать цель.

Однако беспокоился он напрасно.

Как только скачка закончилась, — ее выиграл караковый Ветер с жокеем в красном, — и трибуны ликующе взревели, Терминатор, играющий роль разносчика прохладительных напитков, с трех метров выстрелил в Мастафова из парализатора, спрятанного в лотке. В следующее мгновение владелец ипподрома обмяк и мешком сполз с сиденья на пол яруса.

— Врача! — закричал Терминатор тонким голосом.

— Вперед! — проскрипела рация в ухе Тарасова.

Захватив носилки, Глеб и Роман бросились по ступенькам вверх, в ложу для особо важных лиц, где уже началась легкая паника, суетились телохранители Мастафова и начала собираться толпа зрителей. Медиков пропустили к телу босса почти беспрепятственно. Телохранители были растеряны и не знали, что делать. Выстрела Терминатора они не слышали и не могли слышать, парализатор «нокаут» работал бесшумно, а его энерголуч был не виден.

— Оттесните всех назад! — приказала «врачиха» (Роман) самому могучему из охранников Мастафова; это и был Али Билялов — Дракон. — Дайте воздуха.

Дракон посмотрел на медиков в недоумении, и Роман добавил, наклоняясь над закатившим глаза владельцем ипподрома:

— Сделайте вентиляцию.

Телохранители сняли пиджаки, обнажив подмышечные кобуры с пистолетами, и стали махать над телом босса, «делать вентиляцию».

Роман прижал пальцы к шее Мастафова, затем приложил ухо к груди. Нашел глазами Тарасова:

— Носилки! Кислородную маску!

Тарасов умело развернул носилки, открыл чемоданчик с медицинскими причиндалами, подсоединил к патрубку маски кислородную подушку.

— Что с ним? — угрюмо поинтересовался Дракон.

— Сердце, — коротко отозвалась «врачиха». — Возможно, инсульт. Грузите его на носилки, быстро в «Скорую»!

— Мы повезем его на своей машине.

— У вас нет необходимой аппаратуры и средств первой помощи. Помогите санитару.

Дракон махнул рукой своим подручным, они уложили тяжелое тело Мастафова на носилки и понесли к выходу. Тарасов шел рядом, придерживая на лице «больного» маску и кислородную подушку.

У машины их ждал Черкес в белом халате, успевший спуститься с трибун вниз и переодеться. Открыл задние дверцы «бычка», вскочил внутрь, прикрикнул баском:

— Осторожнее, не уроните!

Носилки с телом Султана Ахмедовича погрузили в машину. Роман быстро закатал рукав «больного» и померил давление, в то время как в кабине умещались «санитары» и телохранители директора ипподрома. Они хотели залезть все четверо, но «врачиха» строго скомандовала:

— Двое останьтесь, остальные вон! Поедете следом. — Она повернулась к Тарасову. — Гони в кардиоцентр, Володя, в Дубки, в «Скорой» нет такого оборудования. — Взгляд на Черкеса. — Готовь укол, Шариф. Кордиамин, корглюкон, глюкоза.

Тарасов сел за руль и погнал «Скорую» прочь от ипподрома, как только охранник открыл ворота. Включил сирену. За ним рванулись два джипа с охранниками Мастафова.

Кавалькада помчалась по шоссе к центру города, свернула направо, двигаясь к окраине Нальчика, где находился республиканский кардиологический центр. Однако до больничного городка в Дубках она не доехала.

На улице Мансура Тарасов резко увеличил скорость, проскакивая мимо выезжавшего из переулка почтового фургона, перегородившего проезжую часть улицы, и джипы сопровождения вынуждены были остановиться. Тарасов свернул в переулок за аптекой, затем во двор старого пятиэтажного дома, где среди стареньких «Жигулей» и «Нив» стоял точно такой же «бычок» с красным крестом на боку. Он тут же тронулся с места, выруливая на улицу. На месте водителя сидел Хана.

— В чем дело? — насторожился Дракон, выглядывая в окошко.

— Приехали, — сказал Тарасов, оборачиваясь и стреляя в телохранителя Мастафова из парализатора.

В то же мгновение Черкес вонзил в шею второго телохранителя иглу с препаратом, вызывающим шок, а затем длительный сон.

— Я пошел. — Роман выпрыгнул из кабины «бычка», как был, — в халате, сел рядом с Ханой, играющим роль шофера второй «Скорой помощи», и они уехали, чтобы отвлечь сопровождение на джипах, пока охранники не опомнились. В Дубках бойцов группы ждал на стареньком «БМВ» Амид, знавший окрестности как свои пять пальцев.

Тарасов и Черкес перегрузили тело Мастафова в стоящий во дворе минивэн «Колхида» серебристого цвета, с темными стеклами. Глеб поставил машину «Скорой помощи» с лежащими внутри телохранителями Султана Ахмедовича в нишу между металлическими гаражами, чтобы он был не виден с улицы, вылез из кабины и столкнулся с Драконом, ударом ноги сорвавшим дверцу салона.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Глаза у бывшего чемпиона боев без правил были мутные, но с каждым мгновением прояснялись, светлели, наливались яростью и свирепой жаждой убийства. Глеб стрелял в него сквозь стену салона машины, и луч парализатора, очевидно, был частично поглощен металлическим листом. А может быть, дремучая психика телохранителя была маловосприимчива к психотронному излучению.

Дракон, широкий, могучий, в буграх мышц, с длинными руками, кривоногий, низколобый, ударил.

Глеб качнулся влево, пропуская мощный кулак противника, ударил в ответ, отбрасывая его к воротам ближайшего гаража.

Дракон снова пошел вперед, как танк, заработал кулаками, сделал молниеносный выпад ногой, целя Глебу в колено, и тому пришлось ставить блоки и уходить от ударов, каждый из которых вполне мог пробить кирпичную стену. Наконец он перешел на темп и дважды опередил противника, попав по нервным узлам на предплечьях и под мышками, заставив Дракона опустить парализованные руки. Затем Тарасов свил спираль целостного движения, стохастическим элементом которого была траектория тела Дракона, и нанес один-единственный точный удар с выплеском энергии.

Тычковый — костяшками пальцев — удар пришелся в переносицу гиганта, и телохранитель Мастафова молча рухнул навзничь с остановившимся взглядом.

К «бычку» подскочил Черкес с пистолетом в руке.

— Что ты тут возишься?! Этого бугая только пулей достать можно. — Он глянул на сорванную дверцу, на тело Дракона. — Мать твою! Ну и шкаф! Ты в него не попал, что ли?

— Попал, но у него не голова — кость одна. Вот и пришлось дать честный бой.

— Тебе повезло, в честном бою всегда побеждает жулик, а он уж точно жулик! Поехали, а то сорвем график. Хорошо, что сегодня суббота, все сидят по домам.

Они забрались в «Колхиду», и Тарасов погнал машину по улицам Нальчика на север, в сторону аэропорта. Через полчаса они были на месте, на краю летного поля, к которому можно было легко подобраться пустырем. Здесь их у вертолета ждали Тихончук, Ухо и пилот, входящий в группу обеспечения. Еще через минуту, переложив спящего Мастафова в кабину вертолета, они были в воздухе. Главное было пересечь границу Кабардино-Балкарии до начала тревоги и попытки милиции республики перекрыть дороги и воздушное пространство. В Минеральных Водах группу ждал фургон с фруктами, оборудованный спецкабинкой для траспортировки людей, в котором люди майора собирались довезти Мастафова до Москвы.

Точно так же действовали и бандиты, похищавшие людей с целью выкупа. Группа «Хорс» хорошо изучила методы работы похитителей, применяя их для своих целей. Только действовала она с благими намерениями и по заданиям первого лица государства, объявившего войну террору и коррупции.

— Тройка, пятерка, что у вас? — включил рацию Тихончук.

— Все в порядке. Настырные ребята эти охранники, — отозвался Роман. — Еле оторвались. Спасибо Амиду, иначе пришлось бы уходить в полном контакте, что чревато.

— Где Терминатор?

— С нами, только что подобрали.

— Добирайтесь домой по варианту «А», но не забывайте главное правило.

— Не занудствуй, командир, мы хоть и любим исключения из правил, но инструкции блюдем.

— Конец связи.

— Аминь!

— Тьфу, дурак! — выругался Тихончук, выключая рацию. — Когда-нибудь язык подведет его под монастырь.

— А о каком ты главном правиле упомянул? — поинтересовался Черкес.

— Есть такое спецназовское уложение: телеграфный столб бьет машину только в порядке самозащиты.

Тарасов засмеялся, вдруг ощущая, как с души свалился камень. Они снова выполнили задание, не наделав ошибок, не потеряв при этом ни одного человека и не допустив гибели случайных людей. Именно это обстоятельство и позволяло капитану справляться с угрызениями совести, так как он вполне отдавал себе отчет, что группа действует вне закона. Несмотря на благие цели и личную заинтересованность главы государства в ее успешной деятельности.

МОСКВА Похищение

Москва издавна привлекала охочий люд со всех концов государства. Здесь можно было найти защиту от беззакония и легко сбыть продукцию своего труда. Бояре, князья и монастыри стремились привлечь как можно больше трудолюбивых ремесленников в свой город. Ремесленники же селились, как правило, вместе: кузнецы — с кузнецами, кожевенники — с кожевенниками, мануфактурщики — с мануфактурщиками. Так в столице появились специальные слободы. Обитателям слобод давались особые привилегии, в частности, освобождение от налогов или охранные грамоты.

Мещанская слобода образовалась другим путем.

Во время русско-польских войн второй половины семнадцатого века жители многих пограничных польских городов и деревень оказались в зоне боевых действий. Некоторые из поляков выразили желание переехать в Россию сами, другие были переселены насильственно. В число последних входили не только военнопленные, но и мирные граждане, захваченные русской армией и обращенные в холопство. В Москве их стали расселять в особой слободе, учрежденной в конце тысяча шестьсот семидесятого года и названной Мещанской — от польского слова meiszczanin, то есть горожанин. За Сретенскими воротами Земляного города отвели землю и разделили между мещанами.

В планировке Москвы до сих пор сохранились следы этой слободы: несколько длинных, идущих параллельно, улиц, так же называемых Мещанскими. Главная же улица бывшей слободы — Первая Мещанская, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в связи с происходившим тогда в Москве Всемирным фестивалем молодежи и студентов была переименована в проспект Мира. Именно на этой улице, по сути — одной из главных сухопутных дорог, соединявших центры нескольких княжеств — Москвы, Переславля-Залесского, Ростова, Ярославля, — и купил квартиру в конце двадцатого века один из известнейших музыкантов и дирижеров России Дмитрий Тарик-Магиев.

Родился Дмитрий Исаевич в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году в Ингушетии, в восемьдесят восьмом перебрался в Ленинград, стал известен далеко за пределами Ленинграда как скрипач-виртуоз, музыкант симфонического оркестра Ленинградской филармонии. В середине девяностых он стал художественным руководителем филармонии и главным дирижером оркестра. В начале двадцать первого века Тарик-Магиева узнал весь мир. Он возглавил театр оперы и балета Санкт-Петербурга, много времени проводил за границей, дирижируя Лондонским и Филадельфийским оркестрами, а затем переехал в Москву как главный дирижер Русского государственного симфонического оркестра.

В две тысячи втором году он женился на дочери известного певца Камышинского, а в две тысячи третьем у Тарик-Магиевых родился сын.

Жили супруги сначала в квартире у тестя на Тишинке, потом Дмитрий Исаевич купил четырехкомнатную квартиру в Мещанской слободе, в доме номер двадцать по проспекту Мира, и семья переехала в отделанное по европейскому стандарту жилище.

Дом этот когда-то принадлежал Григорию Захарьину, знаменитому московскому эскулапу, грозе и последней надежде заболевших столичных богатеев. Он был крупным ученым, основоположником русской клинической терапии, необыкновенным диагностом, о котором ходили легенды, умеющим якобы с первого взгляда распознавать любую болезнь.

После Захарьина дом перешел во владение к его сыну Сергею. Затем здание в тысяча девятьсот девятом году приобрел сибирский купец Василий Афанасьевич Арацков, который заказал молодым архитекторам братьям Весниным переделать старый дом: так появился балкон по фасаду, окна были расширены, антресоли разобраны, изменились интерьеры. Таким этот старинный дом и дошел до начала третьего тысячелетия. Внутреннее его убранство изменили уже новые владельцы квартир, среди которых было немало известных людей, политиков, депутатов Госдумы, бизнесменов и бандитов.

Дмитрий Исаевич продолжал ездить по странам мира с выступлениями, редко бывая дома. Сына воспитывали гувернантки и старики, родители музыкальной пары. Лидия Камышинская пела в хоровой капелле и тоже бывала дома нечасто. Беда случилась, когда их сыну Руслану исполнилось восемь лет.

Он уже заканчивал второй класс частной школы «Фратрис», готовился на летние каникулы уехать в Швейцарию, где обычно отдыхал Дмитрий Исаевич, который вопреки желанию жены и родственников не спешил отдавать сына в европейские учебные заведения.

Обычно Руслана отвозил и привозил из школы охранник квартиры, он же водитель личного автомобиля Тарик-Магиева; у дирижера был «Вольво» последней серии. Но если Дмитрий Исаевич был в Москве, он сопровождал сына лично.

Так было и в этот день двадцать третьего мая, во вторник. Дмитрий Исаевич отвез Руслана в школу утром — занятия начинались в восемь сорок пять — и отправился за ним к семи часам вечера, чтобы доставить домой и позаниматься с сыном. Через три дня он должен был лететь в Германию и старался провести с Русланом как можно больше времени.

Охранника на этот раз он с собой не взял, уверенный в себе, не задумывающийся о криминальной обстановке у себя на родине, которую он практически не знал.

Руслан рос мальчиком болезненным, физкультуру и спорт не любил, носил очки и стеснялся участвовать в играх сверстников. Зато любил читать, и квартира Тарик-Магиевых напоминала библиотеку, в которой с удовольствием рылся отпрыск дирижера.

Поговорив с классной руководительницей, Дмитрий Исаевич взял Руслана за руку и повел к выходу. Въезд на территорию школы запрещался, и автомашины приезжавшие за чадами родители ставили за оградой школы, между линейкой старых девятиэтажек и оградой парка. Когда Дмитрий Исаевич усадил сына в машину и собирался сесть за руль, к нему подошла миловидная женщина с ярко накрашенными губами и сказала хрипловатым голосом:

— Простите, пожалуйста, Дмитрий Исаевич, вы мне не поможете? У меня машина не заводится.

— Вы меня знаете? — удивился Тарик-Магиев.

— Моя дочь учится с вашим сыном в одном классе. Лиля Березанская.

— Но я не слишком опытный водитель…

— У меня такая же машина, как и у вас, — «Вольво».

— Где она?

— Да вон стоит, у соседнего дома.

— Хорошо, пойдемте посмотрим. Руслан, вылезай. — Дмитрий Исаевич открыл дверцу машины, помог сыну выбраться.

Они направились вслед за родительницей, которая поспешила вперед, оглядываясь на них с виноватой улыбкой. На двух мужчин мрачного вида, возившихся у джипа «Мерседес» неподалеку, и на еще одного молодого человека, прохаживающегося возле соседнего подъезда с трубкой мобильного телефона в руке, Тарик-Магиев внимания не обратил.

Был теплый весенний вечер конца мая, откуда-то из парка доносилась музыка, слышался смех, жители девятиэтажек возвращались с работы, многие выгуливали собак, людей вокруг было много, и эта их бытийная суета приводила душу в умиротворение. Лишь опытный взгляд мог заметить целенаправленное движение нескольких человек, сосредоточивших внимание на одной цели. Однако музыкант и дирижер Дмитрий Исаевич Тарик-Магиев не обладал таким взглядом.

— Вот, полюбуйтесь. — Мнимая мама одноклассницы Руслана села за руль серого цвета «Вольво» сотой модели, включила двигатель, но он не завелся. — Не знаю, что случилось. Всегда заводился с пол-оборота.

— Бензин есть?

— Кажется, полбака. Свечи я проверила. Сядьте на мое место, посмотрите опытным мужским оком.

Дмитрий Исаевич не без колебаний занял место водителя, попробовал повернуть ключ зажигания, в то время как его сын стоял рядом, с интересом следя за отцом. Оба они не заметили, как за спиной родительницы возник загорелый молодой человек в джинсовой безрукавке, с телефоном в руке.

— Да вы же не выключили противоугонку, — обрадовался Дмитрий Исаевич, вдруг заметив мигающий над рукояткой переключения скоростей огонек «клиффорда».

— Да? — наклонилась к нему женщина и выстрелила из парализатора, не вынимая его из сумочки.

И Тарик-Магиев потерял сознание, не успев понять, в чем дело.

— Садись, — распахнула заднюю дверцу женщина, подталкивая Руслана. — Прокатимся.

Мальчик растерянно посмотрел на уткнувшегося лбом в панель управления отца, попытался освободиться от цепкой руки женщины, но из кабины высунулась рука молодого человека с телефоном, неведомо как оказавшегося в салоне, и дернула Руслана к себе. Очки с него упали на землю, но похитители не обратили на них внимания.

Возле автомашины остановился джип «Мерседес», загораживая «Вольво» от подъезда дома, двое мужчин мгновенно пересадили безвольное тело дирижера на место пассажира, сели в джип и уехали. Женщина села за руль, дверцы «Вольво» закрылись, машина тронулась с места, выкатилась на улицу и исчезла.

Все это произошло так быстро, слаженно, тихо, без суеты, что ни один человек возле школы не обратил внимания на эту сцену. Лишь бомж, проходивший мимо шеренги автомашин в поисках пустых бутылок, заметил лежащие на земле очки, покачал головой и прошел мимо. Потом вернулся, чтобы поднять и положить в карман. На всякий случай.

О том, что известный дирижер Тарик-Магиев пропал без вести вместе с сыном, управлению внутренних дел района стало известно через час двадцать минут после случившегося. В милицию позвонила обеспокоенная молчанием мужа супруга Дмитрия Исаевича. Еще через полчаса была найдена его машина, мирно стоявший у ограды школы «Фратрис». Был объявлен розыск Тарик-Магиева, введен план «Перехват», однако это ничего не дало. Дмитрий Исаевич и его сын Руслан словно растворились в воздухе, не оставив следов. Одно казалось ясным милицейским специалистам: произошло очередное похищение обеспеченного человека, за которого можно получить хороший выкуп. Такого рода бизнес продолжал процветать на российских просторах, и арест многих лидеров преступных банд, промышлявших разбоем, покушениями и похищениями людей, не останавливал тех, кто хотел заработать таким способом и имел скрытые базы.

В тот же день двадцать третьего мая по всей территории России было совершено тридцать одно нападение на граждан, двадцать восемь из которых закончилось похищением заложников. В России окончательно сформировался устойчивый механизм спроса на похищения, была создана схема взаимоотношений между властными структурами, в том числе военными и спецслужбами, легко превращающая любые, внешне кажущиеся чисто политическими, обстоятельства в обычный бизнес. За многими событиями, запомнившимися обществу как громкие политические скандалы, реально стояли деньги и только деньги. Зачастую — очень большие деньги!

Торговля людьми как род бизнеса зародилась на Кавказе задолго до начала первой чеченской войны. Впервые об этом заговорили еще в Карабахе, где практика обмена и выкупа заложников получила широкое распространение. Тогда вопросы обмена решались «по-соседски» и привели к образованию в Карабахе мононациональных сел.

Практика получения прибыли от целенаправленного захвата людей приобрела широкое распространение во время войн в Южной Осетии и Абхазии. Так, например, была похищена мать бывшего первого секретаря Юго-Осетинского обкома КПСС, за которую был заплачен выкуп, несмотря на то, что спецслужбы республики знали о местонахождении пленницы.

В дальнейшем, когда практика захвата ради выкупа родственников обеспеченных граждан приняла на Кавказе угрожающие масштабы, в подавляющем большинстве случаев родственники предпочитали платить выкуп, а не проводить спецоперации по освобождению или изматывать похитителей бесконечными переговорами. И этот бизнес начал перемещаться с Кавказа в центральные и даже северные районы России, достигнув пика к окончанию второй чеченской войны, переросшей в бандитско-партизанскую. Но и годы спустя людей продолжали похищать, причем не только пришельцы с Кавказа, но и доморощенные бандиты.

Вся территория России превратилась в один огромный страшный рынок по торговле заложниками.

Конечно, нельзя было утверждать, что с этой напастью не боролись. Оперативники Центрального регионального управления по борьбе с организованной преступностью не раз задерживали банды, занимавшиеся похищениями людей. Например, в апреле в Москве бандиты похитили сына вице-президента концерна «Фторопласт», потребовав за его жизнь выкуп в семь миллионов долларов. Через миссию ОБСЕ семья предпринимателя получила фотографию сына и записку от него: «У меня пока все нормально, но неизвестно, что будет дальше. Обстановка с каждым днем накаляется». Он также написал, что удерживается на территории Ставропольского края. Пятого мая при передаче денег в райцентре Старица Тверской области были задержаны главарь банды Ипал Салманов, его двадцатилетний сын Талбек, брат Исламбек, все трое — уроженцы Самашек, и двое русских — Грязнов и Любихин из Твери. Сына предпринимателя удалось освободить. Но это была буквально капля везения в море неудач правоохранительных органов.

Похищения людей продолжались.

Над Землей летали орбитальные станции «Альфа» и «Мир», строилась китайская станция, готовилась экспедиция на Марс, заработал первый термоядерный реактор, ученые на адронном синхротроне-коллайдере расщепили протон и обнаружили бозон Хиггса, компьютеры научились слушать речь и говорить с оператором, но в сфере межчеловеческих отношений почти ничего не изменилось. Люди по-прежнему продолжали воевать друг с другом за деньги, порождающие такую эфемерную и такую реальную структуру, как власть.

МОСКВА. КРЕМЛЬ Кое-какие секреты

Кабинет для доверительных бесед президента Прямушина Георгия Георгиевича представлял собой большую, но светлую и уютную комнату с голубыми, украшенными майоликой стенами, красивыми оконными портьерами с видами Фудзи и люстрой «хрустальный терем», изготовленной в Гусь-Хрустальном по специальному заказу. Президент был человеком сравнительно молодым, спортивным, ценил эстетику и комфорт, а главное — почти предельную функциональность, поэтому мебель в своих кабинетах выбирал из коллекций известной французской компании «Ligne Roset», которую предпочитали многие знаменитости Европы и Америки, вплоть до премьер-министров и президентов. В кабинете для бесед была установлена гарнитурная гостиная «Голубая Луна» с «ласковыми» креслами «калан», диваном «togo», красивыми стеклянными бра, вырастающими прямо из стен, столом-«бегемотом» и «плавающими» по полу изящными аппаратными стойками с компьютерным комплексом, аудио— и видеоаппаратурой.

Свой гардероб президент приобретал в основном за границей, у известных французских модельеров, но изредка позволял себе шить костюмы у отечественных кутюрье, славившихся своей экстравагантностью. В таких костюмах он любил появляться в театрах и на различных неофициальных приемах, шокируя публику. В данный момент на Георгии Георгиевиче был голубой костюм в талию с белыми отворотами, черная рубашка и шарф-галстук а-ля Байрон с картиной эпохи Возрождения, заколотый платиновой булавкой.

Прямушин был высок, строен, неплохо сложен, голубоглаз, обладал обаятельной улыбкой, светлые волосы зачесывал набок, и слегка длинноватый нос его не портил. А поскольку он имел врожденное чувство меры и был неплохим дипломатом, президент нравился не только женщинам, но и производил впечатление на мужской электорат — умом, вниманием, независимостью (внешней) суждений, умением выслушать собеседника, пообещать помощь и во многих случаях — выполнить обещанное. Однако его видимая приятная обходительность и мягкость сочетались с железной решительностью и жестким подходом к ситуации в стране. Переняв у своего предшественника методы воздействия на сепаратистов и террористов, Георгий Георгиевич пошел дальше, хотя об этом знали только несколько человек из числа его приближенных.

Собеседник Прямушина выглядел на его фоне довольно экзотично. На нем был слегка удлиненный черный костюм, рубашка-косоворотка с красным орнаментом, а галстук отсутствовал вовсе. Звали его Сергеем Борисовичем Голубевым, недавно ему исполнилось шестьдесят пять лет, и всего два дня назад он сменил предшественника на посту советника президента по вопросам национальной безопасности.

Голубев был крепкий, кряжистый мужчина с тяжелым бугристым лицом, угрюмой складкой губ, редко раздвигающихся в улыбке, и умными черными глазами. Волосы у него были темные, с проседью, длинные — ниже плеч, и он обычно связывал их в хвост на затылке красной ленточкой.

До этого времени Сергей Борисович работал заместителем руководителя президентской администрации, а еще раньше — заместителем директора Федерального агентства правительственной связи и информации (ФАПСИ). Порекомендовал его Георгию Георгиевичу старый приятель, с которым когда-то учился президент, директор Центра стратегических разработок Асташин. Прежний советник занемог, да и возраст не позволял ему работать с полной отдачей, и лучшей кандидатуры, чем Голубев, по мнению Асташина, не было.

— Прошу вас, Сергей Борисович, — радушно повел рукой Прямушин, приглашая гостя сесть в кресло с пневматическими подлокотниками, которое меняло положение спинки и сиденья в зависимости от позы седока. — Что будете пить?

Голубев посмотрел на стеклянный столик с напитками, на котором стояли бутылки с вином и графины с минеральной водой и соками. Среди них было и элитное французское вино «Шато Пишон Лонгвиль Комтесс де Лаланд» и «Шато Кос д’Эстурнель», любимое вино президента.

— Бокал «д’Эстурнеля», если не возражаете, — сказал Сергей Борисович. — Я не великий знаток напитков, но бордо, по-моему, лучшее из вин.

— Вы советник, вам виднее, — добродушно улыбнулся президент. — Я действительно предпочитаю французское бордо, хотя с удовольствием пью и грузинское. Присаживайтесь, Сергей Борисович, разговор у нас будет долгий. Надеюсь, вы в курсе тех дел, которые придется обсудить.

Прямушин налил в бокалы вина, поднял свой бокал, глянул на гостя сквозь него.

— Вам не жарко? Могу сделать воздух попрохладней.

— Спасибо, не надо, — отказался Голубев; в кабинете работал кондиционер, и было довольно свежо, несмотря на жаркий день за стенами здания. — Я умею регулировать теплообмен тела и никогда не потею.

— Да, мне говорили, что вы занимаетесь единоборствами и самосовершенствованием и достигли впечатляющих результатов. Я тоже немного тренируюсь и кое-что изучаю, но до таких результатов мне далеко. Итак, дорогой советник, вопрос первый: ваша оценка ситуации в стране?

— Вы имеете в виду криминал? Последний всплеск террора и похищений людей?

— Я имею в виду интегральную оценку. Вернее, даже не оценку — и вы, и я знаем положение дел, — а ваши рекомендации по этому вопросу. Что мы должны делать? Что говорят по этому поводу мудрецы?

Сергей Борисович отпил глоток вина, выдержал стальной блеск глаз президента, помедлил.

— Если проанализировать отечественную классику, то наши писатели никогда не призывали к борьбе, к войне, к свержению существующего строя. Они лишь указывали путь к культурной революции. Еще Пушкин, не будучи ни эстетическим, ни политическим бунтарем — бунт для него был бессмысленным и беспощадным, а главное — бесплодным делом, — в своих произведениях предостерегал о жестокости революционных потрясений и государственного регулирования культуры, наведения порядка огнем и мечом. По-моему, он первым увидел кровавый исторический тупик в увлечении общества демократическим романтизмом. Позднее человечество вдосталь наигралось черным нацистским и красным большевистским романтизмом.

— Вы тоже считаете, что романтизм в нашу эпоху, а также демократия — это тупик?

— Да, я так считаю, — ответил Голубев, помедлив. — Хотя вполне понимаю, что искоренять негативные тенденции в обществе необходимо.

— Тогда мы с вами сработаемся, — усмехнулся Прямушин. — Ситуация в стране, к сожалению, требует экстраординарных мер, официальные государственные структуры для наведения порядка и спецслужбы не справляются с валом криминала.

— Потому что они сами зависимы от этого криминала, — пожал плечами Сергей Борисович. — Почти в каждой госструктуре найдется внедренный туда мафиози или чиновник, ставший пособником и наводчиком криминальных группировок. Я недавно читал доклад экспертной комиссии ФСБ, из которого видно, что организованными преступными группами контролируется больше пятидесяти пяти процентов негосударственных и свыше шестидесяти процентов государственных предприятий. Группировки активно консолидируются для осуществления контроля не только над отдельными предприятиями, но и над целыми отраслями экономики. Это ли не прямая угроза строю? Наибольшую же тревогу вызывает в этой связи обстановка в Красноярском и Ставропольском краях, Новосибирской области, Ингушетии, Чечне, Дагестане, в Центральном и Северо-Западном регионах, особенно — в Калининграде.

— Да, вы правы, Сергей Борисович. Ситуация в Калининграде и меня тревожит. Нельзя больше терпеть выходки губернатора, открыто опирающегося на бандитов местной преступной группировки. Одиозная фигура.

— Его надо убрать, — спокойно сказал Голубев.

— То есть? — прищурился Георгий Георгиевич.

— Физически, — не меняя тона, добавил Сергей Борисович. — Горбенко плюет на все законы, зажал электорат так, что его вполне могут выбрать и на второй, и на третий срок. Поэтому он должен исчезнуть. У нас же есть группа «Хорс», вот пусть и поработает.

— «Хорс» предназначена для других целей.

— Знаю, она хорошо зарекомендовала себя при нейтрализации ультраправых националистов, но ее можно сориентировать и на таких деятелей, как Горбенко, дискредитирующих центральную власть.

— Тогда уж лучше создать другую команду.

— А лучше две. Я как раз хотел вам предложить скомплектовать две спецгруппы. Одну — на базе спецподразделения «Тайфун» Главного управления исполнения наказаний МВД или же на базе спецподразделений ГРУ. Вторая, по сути, уже сформирована. В Вологде недавно начала нелегально работать интересная команда, созданная местными борцами с преступностью. Она и занимается, так сказать, «перевоспитанием» коррумпированных чиновников, до которых мы никак не можем добраться. Я бы назвал эту организацию КОП-командой. Другая начнет разбираться с похитителями людей. Я бы назвал ее ЧКК.

— Как-как?

— ЧКК — чрезвычайная карательная комиссия.

Президент улыбнулся, разглядывая лицо собеседника, покачал головой.

— Это круто. Но интересно. А почему вторую команду, эту самую КОП, вы предлагаете сформировать на базе ГУИН?

— Потому что я знаю там неплохих профессионалов. Кстати, эта же группа могла бы заняться и криминальными финансистами. Не секрет, что так называемые «летучие партизанские отряды» чеченских боевиков финансируются не только из-за рубежа, но и чуть ли не всей страной. Любое предприятие, выплачивающее дань криминальной «крыше» чеченского происхождения, косвенно подпитывает боевиков, плюс разнообразные благотворительные фонды, плюс мусульманские общины. Пора этому положить конец. Не просто расследовать каждый прецедент годами, а немедленно ликвидировать утечку. Только так можно справиться с этой заразой и успокоить общественность. По сей день преступность возглавляет рейтинг источников отрицательных эмоций для населения.

— Я знаком с данными ВЦИОМ, — отмахнулся президент. — На втором месте, кстати, после преступности, по мнению наших людей, идут владельцы собак, гадящих где попало и воющих дни и ночи напролет. Но вы правы, мнение общественности учитывать надо. Хотя создавать особую команду для борьбы с владельцами собак не стоит.

Сергей Борисович усмехнулся. Президент мыслил рационально и обладал чувством юмора, однако иногда принимал неожиданные и не слишком продуманные решения.

— Жаль, что ваш предшественник распустил Российский легион, можно было бы переложить на него часть задач «по перевоспитанию» чиновников.

— Ничего, свято место пусто не бывает. Премьер готовит законопроект о создании общегосударственной системы антитеррористической деятельности и формировании Федеральной службы антитеррора. Она заменит Легион. Но это долгое дело. А пока придется действовать в прежнем направлении и создавать КОП и ЧКК. Кстати, чем вы их хотите загрузить? План продумали?

— Ну, ЧКК будет работать по похитителям людей, это ее основное направление. Лично мою чашу терпения переполнила последняя их акция с похищением дирижера Тарик-Магиева и его сына. Я был дружен с Дмитрием. Для КОП работы не меньше. В первую очередь я бы предложил этой группе заняться воспитанием олигархов, оказывающих беспрецедентно жесткое давление на многие телеканалы и СМИ. Затем надо обратить внимание на работу налоговых органов и Федерального долгового центра, работающего по неплатежам и банкротству. Они ухитрились поназначить на высокие должности кучу мошенников и бандитов, связанных с преступными группировками.

— Ну, это вряд ли достижимо, — поморщился президент. — Как говорится, легче убить льва, чем вывести клопов. КОП должна работать по более значимым целям.

— Хорошо, — легко согласился Сергей Борисович. — Тогда эту группу надо сориентировать на нейтрализацию сект, расползающихся по стране, как чума. Помните, сколько хлопот нам доставили храмы Черного Лотоса?

— Они исчезли после роспуска Легиона.

— Вот-вот, Легион был их покровителем и заказчиком. Теперь же им на смену появилась другая секта — Братство Единой Свободы.

— БЕС. Да, я знаю об этом. Может быть, вы правы, и нам еще придется обратить на этого БЕСа особое внимание. У вас все?

— Я бы направил КОП на Кавказ, вообще пошерстил бы южные регионы: Чечню, Дагестан, Ингушетию, Ставропольский край, Калмыкию, Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию. Там до сих пор царит бандитско-чиновничий беспредел.

— Калмыкия? — приподнял брови Георгий Георгиевич. — Ну, Чечня — понятно. Как считает мой начальник секьюрити — чеченцы представляют собой алчную, аморальную и циничную по отношению к другим массу, и по большому счету он недалек от истины. Воспитывать в Чечне есть кого. А в Калмыкии что?

— Разве вам не докладывали? Дошло до того, что группа высокопоставленных чинов МВД, ФСБ и аппарата президента Калмыкии начала угрожать пограничникам, чтобы они прекратили изъятие у браконьеров сетей, лодок и моторов. После того как функции охраны биоресурсов перешли к сотрудникам Федеральной пограничной службы, провокации подобного рода стали буквально обыденным явлением.

— Чиновники хотят кушать икорку на халяву, — улыбнулся президент. — Это понятно. Будем пресекать. Какие цели еще вы можете предложить?

— Страна вся опутана коррупционной сетью, — мрачно скривил губы советник. — Ткните пальцем в любую государственную структуру и не ошибетесь. Просто есть приоритетные службы, очистку которых следует начинать в первую очередь. Даже подконтрольные вам институты.

— Это какие же?

— Да хотя бы Агентство по государственным резервам. Или Главное управление специальных программ. Могу назвать конкретные имена.

Георгий Георгиевич допил вино, задумчиво пожевал ломтик апельсина, нажал кнопку на подлокотнике кресла.

— Вы страшный человек, Сергей Борисович. Вы знаете больше, чем я.

— Виноват.

— Нет-нет, это не упрек, а похвала. Как раз такая глобальная информированность и является вашей сильной стороной и залогом нашего успешного сотрудничества. А как вы относитесь к НРИ?

Советник тоже поставил бокал на столик, помолчал по обыкновению.

— «Новая Революционная Инициатива» — это мина замедленного действия. Ее лидеры проповедуют откровенный фашизм. А главное, они опираются на разработки психотронного оружия нового поколения, воздействующего на большие массы людей. НРИ опасна. Очень!

— Понятно. Кофе хотите?

— Лучше чай.

В кабинет вошли два человека: молодой парень в безукоризненном коричневом костюме — секретарь президента и сухощавый высокий, слегка сутулый мужчина с костистым худым лицом и светло-серыми, почти прозрачными цепкими глазами, одетый в белую рубашку с погончиками и кармашками и белые брюки. Это был начальник президентской службы безопасности генерал Павлов Зиновий Альбертович.

Президент поздоровался с генералом, посмотрел на секретаря:

— Чай и кофе по-турецки.

— Мне тоже кофе, — хрипловатым басом добавил начальник президентской секьюрити.

Секретарь поклонился и бесшумно испарился.

— Садись, Зиновий, — сказал Георгий Георгиевич. — Я ждал тебя к двенадцати.

— Появились некоторые проблемы.

— Можешь говорить, здесь все свои.

Павлов исподлобья посмотрел на советника, на лице которого не дрогнула ни одна черточка, помедлил.

— Прибалтика.

— Что Прибалтика?

— Выходит из-под контроля. В Латвии ультра снова начали аресты русских стариков, якобы виноватых в депортации коренного населения республики в годы Второй мировой войны. Инициатор — известный «правозащитник» и националист, депутат Сейма Хайрикис. В той же самой Латвии организована «парламентская группа в поддержку справедливой освободительной борьбы чеченских героев». Инциатор — бывший прокурор Лиепаи Аунс.

— И это все проблемы? Что в них экстраординарного? Пошли в Латвию «Хорс».

— «Хорс» сейчас работает на Украине. Там нацисты начали настоящую охоту за русской интеллигенцией, страна после вступления в НАТО дерусифицируется бешеными темпами. Инициаторы же спокойно сидят в Раде и довольно потирают руки.

— После операции на Украине брось «Хорс» в Латвию.

— Опоздаем. Аунса и Хайрикиса надо нейтрализовать немедленно.

— Направьте туда ЧК, — хладнокровно посоветовал Голубев.

Президент и генерал посмотрели на него.

Открылась дверь, секретарь вкатил в комнату столик с приборами на три персоны: чай, кофе и тосты.

— ЧК? — взглядом выразил недоумение Павлов.

— Мы с Сергеем Борисовичем говорили о создании чрезвычайной карательной комиссии, — пояснил Георгий Георгиевич, дождавшись ухода секретаря. — Она будет заниматься похищениями людей. Но можно направить ее для проверки и в Латвию.

— Я бы не рискнул, — скептически поджал губы начальник службы безопасности. — ЧК еще только надо сформировать, и у нее нет опыта подобного рода операций. Лучше уж дождаться возвращения группы «Хорс».

— Хорошо, позже мы вернемся к этой проблеме. Пейте, господа. Однако чувствую, генерал, что вы не все новости сообщили. Что у нас еще плохого?

Павлов взял в руки чашку с кофе, нехотя проговорил:

— Только что пришло сообщение от нашего уполномоченного в Новгороде: взорвана седьмая лаборатория.

Президент изменился в лице, сжал губы в тонкую полоску.

— Кем взорвана?! Как это произошло?!

— Подробностей пока не знаю, я послал туда людей. По некоторым косвенным данным, в зону проникла спецгруппа, похитила партию готовой продукции и взорвала при отходе здание лаборатории. Никто не уцелел.

— Что это за лаборатория? — поинтересовался советник.

Генерал покосился на него, но не ответил.

— Это лаборатория психотроники, — медленно сказал президент. — Она изготавливала пси-генераторы типа «ночь» и «нокаут». Черт побери, кто же это сделал?!

— Я думаю, это НРИ, — сказал советник после недолгого молчания. — Эта организация давно подбирается к пси-технологиям. Их задача — управление большими массами людей с помощью глобального и направленного зомбирования.

Президент поморщился.

— Это всего лишь ваше предположение, Сергей Борисович. Наверняка знать вы этого не можете. Прошу прощения, мне надо посовещаться с Зиновием Альбертовичем.

— Конечно, я понимаю. — Голубев допил чай, встал. — Всегда к вашим услугам.

Он вышел.

Президент и начальник службы безопасности посмотрели друг на друга.

— Потеря лаборатории — это очень крупная неудача, генерал. Разбейтесь в лепешку, но найдите тех, кто это сделал. Возможно, наш новый советник прав, и это дело рук НРИ. Неужели Сосновский решил перейти к активным действиям? Неужели ему мало трех телеканалов? Или за ним стоят еще более мощные фигуры?

Павлов промолчал. Он совершенно точно знал, кто и для чего похитил новейшие пси-генераторы, а потом взорвал лабораторию.

— У тебя все?

— Мастафов после обработки выпущен и уже приступил к своим обязанностям в Нальчике.

— Как на это прореагировал глава республики? Никаких официальных заявлений он до сих пор не сделал.

— И не станет. Мастафов сказал, что таким образом он хотел избавиться от опеки охраны и отдохнуть в одиночестве на лоне природы.

— Ему не поверят.

— Мы подготовили дачу на берегу моря, где он якобы находился.

— Все равно. Когда он начнет сворачивать деятельность своей организации, его уберут свои же.

— Тем не менее сепаратистское движение прекратится. А это главное.

— Что ж, поживем — увидим. Займитесь лабораторией. Я должен знать, кто ее уничтожил.

Павлов кивнул.

УКРАИНА Хроника тревожных событий

Февраль тысяча девятьсот девяносто второго года.

Группа боевиков УНСО учинила погром в Русском культурном центре Львова. Несколько человек получили серьезные травмы. Помещениям центра нанесен значительный материальный ущерб. Благодаря протесту российского Министерства иностранных дел происшествие получило огласку, местные власти вынуждены были открыть уголовное дело, которое, впрочем, вскоре было закрыто «за недостаточностью улик».

Февраль тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Боевики УНА-УНСО разогнали во Львове встречу представителей пяти русских культурологических организаций из трех западноукраинских областей.

Август — сентябрь тысяча девятьсот девяносто третьего года.

После подписания российско-украинского соглашения о разделе Черноморского флота на митинге во Львове один из ораторов призвал собравшихся устроить «варфоломеевскую ночь для москалей». В ночь с пятого на шестое сентября были выбиты стекла в шести русских школах области, сожжены палатки русских торговцев, на стенах домов расклеены плакаты: «Москали — геть с Украйны!» и «Хороший москаль — мертвый москаль».

В том же девяносто третьем году в Ивано-Франковске при полном попустительстве местных властей совершено разбойное нападение на епархиальное управление Православной церкви. Трое священников были доставлены в больницу в тяжелом состоянии.

Май тысяча девятьсот девяносто четвертого года.

В Ивано-Франковске группа ветеранов войны во время возложения венков на могилы воинов-освободителей Прикарпатья подверглась нападению группы молодчиков в черном, вооруженных обрезками стальной арматуры и бутылками. Двадцать человек с травмами различной тяжести доставлены в больницу.

Октябрь тысяча девятьсот девяносто пятого года.

Неизвестные обстреляли Русский культурный центр во Львове. По счастливой случайности никто не пострадал. Бандитов, естественно, не нашли.

Тысяча девятьсот девяносто седьмой и девяносто восьмой годы.

Две попытки поджечь здания русских культурных центров во Львове и Киеве. Избиение русских журналистов.

Тысяча девятьсот девяносто девятый год.

В Киеве и Львове созданы так называемые «чеченские информационные центры «Кавказ», призванные передавать «правдивую информацию» из Чечни. На самом деле центры помогали чеченским боевикам скупать в Крыму жилье и покупать оружие.

В центре Львова при невыясненных обстоятельствах погиб профессор университета Масловский. Руководители русских организаций обратились к местным властям с требованием расследовать обстоятельства убийства профессора, но уголовное дело так и не было заведено.

Согласно решению Рады на Украине начался процесс возвращения городам и селам названий, «исторически сложившихся много тысяч лет назад». Севастополь стал называться Севастомистом, Симферополь — Симферомистом, Никополь — Никомистом. Как передало информационное агентство «Славянский мир», украинские парламентарии, принимая решение изменить устоявшиеся названия городов, руководствовались некими «новейшими научными изысканиями», согласно которым города эти были основаны украинцами за много веков до нашей эры.

Кроме того, по всей Украине начался процесс дерусификации — замена русского языка на украинский, сокращение числа русских школ до полного их исчезновения и ликвидация русских культурных и научных центров.

В ноябре девяносто девятого года экстремисты из УНА-УНСО призывали к немедленному разрыву всех связей с «восточным соседом» — Россией и к насильственной депортации русских из Западной Украины. В ночь на восьмое ноября были подожжены двери квартир активистов русского движения.

Двухтысячный год.

Нападения на русские писательские организации в Киеве, Львове и Харькове. Поджоги музеев. Угрозы в адрес русской православной церкви.

Две тысячи первый — две тысячи второй годы.

Русский язык окончательно запрещен на территории Украины как язык межнационального общения. Львовские власти начали насильственную депортацию русских фермеров с «исконно украинских» земель.

Две тысячи третий — две тысячи четвертый годы.

Группы боевиков УНА начали разъезжать по городам и селам Восточной Украины для «наведения порядка», устраивать нападения на русские духовные, просветительские, лечебные и культурные центры. В Харькове был разгромлен книжный рынок, торгующий книгами на русском языке, и сожжен концерн «Райский отдых», а также уничтожена русская писательская организация. Были серьезно ранены русские писатели Олегов и Дмитриев.

В две тысячи пятом году почти то же самое повторилось в Донецке.

В две тысячи седьмом году пролилась кровь: «неизвестными лицами», как потом писала украинская пресса, был избит и умер в больнице лидер Панславистского движения Григорий Кузьмин, многие активисты русских центров были ранены, сами центры — разгромлены.

И, наконец, в две тысячи восьмом году к власти в Украине пришли ультраправые, Украинская Рада приняла закон о закрытии границ с Россией и установлении полномасштабного визового режима, что резко ограничило права русскоязычного населения страны.

Наци Украины праздновали победу. Их лидеры теперь могли спокойно жить и не бояться уголовного преследования. Своих целей они не скрывали: полная изоляция и «самостийность», добивание кое-где сохранившихся очагов русской культуры, вступление в НАТО, размещение на территории Украины натовского ядерного оружия.

В две тысячи десятом году Украина вышла из состава СНГ и вступила в НАТО.

Премьер-министром Украины стал лидер националистов Микола Макогон, подручные которого, по данным российской ФСБ, участвовали еще в чеченской войне на стороне боевиков, а потом в течение ряда лет помогали им вести «освободительную партизанскую» войну.

Придя к власти, Макогон стал инициатором создания Украинского национального легиона на базе УНА-УНСО, призванного всеми средствами «защищать конституционный строй» государства. Причем не только внутри страны, но и за ее пределами. Основная цель Легиона была — «специальные операции по защите прав украинцев в России».

Все эти действия нацистов и стали предпосылками появления в Украине группы «Хорс».

ДНЕПРОПЕТРОВСК Тарасов

Он открыл глаза и увидел странную картину.

Черное беззвездное небо. Громады зданий со светящимися контурами. Улица с черным асфальтом. И по улице шествует колонна похожих друг на друга людей в красных комбинезонах, со светящимися зеленоватыми слепыми лицами. Они шли нескончаемым потоком, не видя дороги, но не отклоняясь от общего вектора движения и не толкаясь, и глаза у них действительно отсутствовали!

Тарасов, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту, подошел ближе к этому живому и в то же время механическому потоку, пытаясь отличить мужчин от женщин, и вдруг одна из красных фигур остановилась перед ним, комбинезон на ней посветлел, стал полупрозрачным, превратился в серебристое платье с золотыми блестками, лицо женщины также посветлело и вдруг с него осыпался слой белого вещества, не то пудры, не то замазки, открывая живое женское лицо невообразимой красоты. На онемевшего Тарасова удивленно взглянули слегка удлиненные, поднимающиеся к вискам зеленые глаза.

— Витязь? — раздался бархатный грудной голос.

— Что? — растерялся Глеб.

Брови незнакомки сдвинулись, в глазах протаяло сомнение.

За ее спиной появились какие-то черные тени, взметнулись зловещие крылья, мелькнули когти, клыки, Тарасов рванулся вперед, чтобы защитить женщину и… проснулся!

В комнате было темно, однако сквозь плотные темно-бордовые шторы на окне пробивался луч солнца, и Глеб понял, что утро давно наступило.

В дверь постучали три раза.

Глеб спешно соскочил с кровати, открыл. В номер вошел сосредоточенный на внутреннем созерцании Саша Ухо. В руке он держал перчатку хайдера.

— Ты еще дрыхнешь? Хохол велел через полчаса быть в Доме ученых на Коцюбинского. Знаешь, где это? Умывайся, брейся и поехали.

Глеб с интересом посмотрел на синяк под глазом Саши.

— А это у тебя откуда? Еще вчера вечером не было.

— По факсу передали, — криво ухмыльнулся Ухо. — Что, хреново выгляжу?

— Отнюдь. По-моему, ты выглядишь гораздо лучше твоей фотографии в паспорте.

Компьютерщик в сомнении глянул на Глеба, потом до него дошел смысл шутки, и он снова ухмыльнулся. Смеяться Саша не любил и не умел. Характер у него был незатейливый и прямой, как лом. И такой же твердый. Переубедить его в чем-либо удавалось чрезвычайно редко. Ухо являл собой тип человека — фаната своего дела. С виду он казался рассеянным и сонным, блуждающим по внутренним пространствам души, но стоило ему сесть за компьютер, и он преображался, превращался в особого рода машину, в колдуна, командующего запрятанным внутри аппарата джинном. Смотреть за его манипуляциями было весьма интересно.

Впрочем, Саша не был простым пользователем компьютерных сетей, каковыми является большинство мальчиков в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет, имеющих хорошую реакцию и научившихся лишь быстро работать на клавиатуре, ухитряясь при этом оставаться безграмотными, плохо знающими науку и литературу людьми. Саша в свое время закончил физтех и прекрасно разбирался не только в компьютерных технологиях, но и в физических теориях. Он свободно оперировал интегралами и дифференциалами, знал новейшие достижения молектроники и имел собственное суждение о природе времени. Но при всем при том он прежде всего оставался бойцом отряда «Хорс», профессиональным хакером и путешественником по «мировой паутине», без памяти влюбленным в суперсовременную технику. Во всяком случае, хайдер ему доставали по специальному заказу. Таких наручных компьютеров во всем мире насчитывалось не больше двух десятков, и все они использовались исключительно спецслужбами таких стран, как США, Япония и Россия. К примеру, одним из таких компьютеров, по сути, являлся «ядерный чемоданчик» президента.

Хайдер Саши представлял собой биокомпьютер с нейропроцессором, распознающий речь и почерк хозяина и способный разговаривать, как человек. Он мог выполнять ассоциативный поиск информации, ускорять расчеты и имел выход на спутниковые компьютерные сети.

— А завтракать мы будем? — спросил Глеб, торопливо умываясь и продолжая размышлять о своем странном сне. — Я есть хочу.

— Могу предложить шоколадку, — сказал Ухо. — Кстати, знаешь, где впервые появился плиточный шоколад?

— Где?

— В Швейцарии, в тысяча восемьсот девятнадцатом году.

— Ты бывал в Швейцарии?

— Не приходилось, — покачал головой Саша, подумал и добавил: — За всю свою жизнь я всего трижды выезжал за границу да в позапрошлом году отдыхал на Кипре.

— Ну и как впечатления?

— Море прекрасное, чистое, прозрачное, пивко холодное, кухня греческая… но многих отдыхающих я бы просто не пустил на остров.

— Почему? — Глеб опустил бритву, высунул голову из туалетной комнаты.

— Встречаются исключительно отвратительные экземпляры: разожравшиеся до безобразия, переставшие следить за собой, презирающие себя и весь мир, но исполненные пренебрежения и превосходства. Особенно туристы из стран СНГ: за версту видно быдло — по золотым цепям.

— А иностранцы там есть?

— Все иностранцы — зомби. — Саша прошелся по комнате, добавил: — И уроды.

Тарасов засмеялся, с любопытством разглядывая флегматичную физиономию приятеля, налил на ладонь лосьона, пошлепал по щекам.

— Ты так не любишь иностранцев?

— Я среди них не видел ни одной красивой женщины. Наши — это да, есть на что посмотреть.

— А почему они зомби?

— Потому что насквозь запрограммированы рекламой и сытым образом жизни. Первым делом, появляясь на пляже, они все поголовно начинают мазаться кремами и жидкостью от загара, после чего лезут в море. Естественно, в бассейны и в море смываются тонны этой жирной гадости, купаться потом противно. Во-вторых, они все помешаны на диете. В-третьих, всё делают по расписанию и плану, даже, по-моему, сексом занимаются в точно определенное время, выдерживая по секундам рекомендованный «экспертами» срок интима.

— Ну, это ты перегнул.

— Вовсе не перегнул, — огрызнулся Саша. — Поехали, Хохол не любит, когда мы опаздываем.

Они вышли из номера гостиницы «Славутич», располагавшейся на набережной Днепра, рядом с цирком, поймали частника и за десять минут доехали до местного Дома ученых, стоявшего на пересечении проспекта Карла Маркса и улицы Коцюбинского, где Тихончук собирал группу.

В Днепропетровск они прилетели и приехали (во избежание подозрений перемещались они по Украине поодиночке) из Киева, узнав о планах объекта прибыть в город «для усмирения» независимых местных журналистов, критикующих власть, и русскоязычного издательства «Пламя», последнего оплота «москалей» в Украине. Объектом же группы был премьер-министр Микола Макогон, ярый националист, практически свернувший отношения Украины с Россией. Этот человек должен был исчезнуть. Брать же его лучше всего было не в Киеве, а в Днепропетровске, в котором когда-то жил командир группы «Хорс» Тихончук, знавший город как свою ладонь.

Глянув на доску объявлений у входа, Тарасов понял, почему Хохол решил собрать группу в Доме ученых: в десять часов утра здесь начиналась лекция какого-то увенчанного лаврами архитектора о планах реконструкции центральной части города, и можно было легко затеряться среди слушателей, в основном представителей местной интеллигенции, студентов и стариков, не потерявших интереса к общественной жизни.

Глеб обратил внимание на красивую юную девицу в коротком платьице, открывающем стройные ноги, и очень толстого — до безобразия — парня с рыхлым бледным лицом и водянистыми глазами, пьющего пиво из бутылки. Контраст между ними был столь разителен, что невольно наводил на размышления о глупости девушки или ее зависимости от этого мурластого борова.

Тихончук стоял в холле первого этажа Дома ученых и разговаривал с какой-то женщиной преклонных лет. Мельком глянул на вошедших Тарасова и Сашу, повел бровью в сторону мраморной лестницы. Глеб и Саша поднялись на второй этаж и увидели прохаживающегося по небольшому холлу второго этажа Терминатора, разглядывающего портреты ученых Украинской Академии наук. Эскимос повернулся к ним спиной, двинулся по коридору налево и вошел в открытую дверь с номером «12». Это означало, что обстановка под контролем и можно не опасаться любопытных глаз.

Тарасов пропустил Сашу вперед, вошел следом.

Комната представляла собой небольшую аудиторию с рядами стульев, столом и грифельной доской. Она была пуста, если не считать расположившихся кто где бойцов группы. Глеб поздоровался за руку с Терминатором, Ханой, Черкесом, хлопнул ладонью по ладони Романа, выглянул в окно.

— С кем это босс разговорился?

— Может быть, с родственницей, — ответил Роман, — может, со знакомой. Даром он, что ли, прожил здесь пятнадцать лет? А ты не обратил внимания на молодую пару у входа? Девушка такая симпатичная, стройненькая, и рядом — жирная потная харя. Что за тенденция у молодежи пошла? Почему такие красивые девчата выбирают такие рожи?

— Тебя это задевает?

— Он просто завидует, — мрачно сказал Хана. — Такая милая — и не его. Мало ему других.

— Вот, и ты завидуешь! — наставил на него палец Роман.

— Чему? — скривил губы Хана. — Тому, что у тебя в любом городе по два десятка баб? Не надоело волочиться за каждой юбкой?

— Только исследовав многих женщин, мужчина может понять самого себя, — наставительно проговорил Роман.

Все засмеялись. Хана отвернулся. Он явно был не в духе.

— А ты подойди к ней, — предложил Черкес, — и спроси: девушка, вы верите в секс с первого взгляда?

Все снова засмеялись.

— Дураки, — буркнул Хана.

— Да что с тобой, минер? — удивился Роман. — С тещей поссорился, что ли?

— Не твое дело.

— У меня был приятель, который мечтал ограбить банк и оставить отпечатки пальцев тещи. Ты тоже дожил до такой стадии?

— Хватит цепляться к человеку, болтун, — осуждающе покачал головой Терминатор. — Балаболка. Может, у него горе какое.

— Так пусть поделится, посочувствуем и поможем. Колись, Хана, что там у тебя стряслось?

— Отстань, — сверкнул глазами подрывник.

— Утихомирься, — посмотрел на Рому Тарасов. — Что-то ты сегодня слишком возбужден.

— Гормоны в голову ударили, — предположил Черкес. — В Днепропетровске очень много хорошеньких девушек, а Ром сидит здесь уже двое суток — и ни в одном глазу, как говорится.

Без стука вошел Тихончук, закрыл за собой дверь ключом.

— Кончайте базар. Ухо, за работу, нужна связь с базой. В нашем распоряжении всего четыре дня. Объект прибывает послезавтра, но готовиться начинаем уже сегодня. Рассчитываются два варианта действий. Первый: оперный театр. Предполагается, что Макогон посетит местный театр оперы и балета. Вариант второй: магия.

— Это как? — с недоумением посмотрел на майора Роман. — С колдунами свяжемся?

— Сами станем колдунами, — усмехнулся Тихончук. — По данным наблюдателей, господин Макогон помешан на астрологах, экстрасенсах и магах. В его команде есть даже личный астролог по фамилии Бадяга, специализирующийся по изготовлению специальных защитных амулетов. Сам же батька Макогон связан с Братством Единой Свободы, пустившим в Украине корни еще десять лет назад. Но суть не в этом. В Днепропетровске сейчас гостит, а точнее — зарабатывает деньги, известный отечественный колдун или, как про него говорят, «живая легенда черной магии» Сезар Пантелей Кассандроу. Верховный жрец вуду.

— Он нам поможет?

— В каком-то смысле. Макогон непременно захочет посетить салон «верховного жреца» Кассандроу в парке Чкалова. Вот оттуда мы его и украдем.

В комнате стало тихо.

— А что? — заговорил после паузы Черкес. — Почему бы и нет? Информация об охране объекта имеется?

— Давай, — кивнул Тихончук на Сашу, и тот вывел на дисплей хайдера данные о привычках и манерах премьер-министра, о его образе жизни, а также о телохранителях и группе обслуживания, сопровождавшей главу правительства в поездках по стране.

Всего в бригаду сопровождения Макогона входило шестьдесят с лишним человек, не считая чиновников из высшего эшелона власти. Из этих шестидесяти человек тридцать приходилось на охрану. Кроме того, перед началом каждого визита в том или ином городе высаживался десант подготовки в количестве двадцати человек, так что глава правительства Украины ничем не отличался от чиновников постсоветских государств, в том числе — российских, привыкших ездить с помпой и не считать народные денежки, идущие на организацию вояжей.

Знакомство с объектом длилось около двух часов. Еще полчаса Тихончук рассказывал о месте предполагаемой операции в парке Чкалова, с которым всем надо было познакомиться поближе, и не только познакомиться, но изучить все его достопримечательности и уголки досконально. Практику «верховного жреца» Сезара Пантелея Кассандроу должен был изучить Роман. Для этого ему необходимо было записаться на прием к «жрецу» и попросить предсказать судьбу.

— А если этот черный маг его загипнотизирует? — угрюмо поинтересовался Хана.

— Не беспокойся, не загипнотизирует, — беспечно махнул рукой Роман. — Я не поддаюсь колдовским чарам.

— Опасность такая есть, — согласился майор. — Тем более, что пси-техника давно стала доступной криминальным структурам и сектам.

— Вот-вот.

— Но Рома подстрахует Терминатор, а идти к нему все равно придется. Нужна хорошая цветная фотография жреца.

— Зачем?

— Кто-нибудь из вас заменит товарища Кассандроу во время визита к нему батьки Макогона.

Возникла долгая пауза. Бойцы отряда разглядывали усатую физиономию Хохла и решали, пьян он или трезв.

— Твое мнение, Старый? — посмотрел на Тарасова майор.

Все глянули на Глеба.

— План вполне безумный, — сказал он, поразмыслив. — Поэтому может получиться. Жреца сыграет Ром, ему не впервой. Но время операции придется рассчитывать по секундам.

— Все равно у нас будет от силы десять минут, — скептически поджал губы Хана. — Мы даже с территории парка не успеем выбраться.

— Вот ты и отвлечешь охрану, — сказал Тихончук. — Заложишь в нужных местах взрывпакеты, поднимется паника. Черкес сделает вид, что удирает, возьмет на себя погоню. Ухо обеспечит транспорт и связь. Ром, Старый и Терминатор захватят Макогона и надежно спрячут. Возможно, придется воспользоваться местной канализацией. Детальной разработкой операции займемся после изучения местности. Вопросы?

— Одним нам не справиться, — меланхолически сказал Ухо. — База на связи, командир.

— Мы здесь не одни, — сказал Тихончук. — В Днепропетровске сейчас сидит бригада аналитиков и группа обеспечения. Молодая пара, которая вам так понравилась: толстяк и юная красотка, — из этой группы. Они нам помогут.

Роман присвистнул.

— Ну и ну! Никогда бы не подумал, что они опера! Неплохая маскировочка.

— Еще вопросы?

— Нам всем понадобятся парализаторы, — сказал Черкес.

— Экипировка будет доставлена после того, как мы примем решение по варианту операции и прикинем, что нам понадобится. Теперь выметайтесь отсюда парами, начинайте работать. Вечером я вас соберу.

Тарасов первым двинулся к выходу. За ним вышел Хана, бормоча:

— Ох, чую, плохо это все кончится…

— Не дрейфь, минер, — весело проговорил Роман, обнимая товарища, — у жизни вообще хорошего конца не бывает. Все будет нормально, вот увидишь.

Тарасов подтолкнул Романа вперед, взял Алексея под локоть, понизил голос:

— Что случилось, Леша? Из-за чего тебя колбасит?

— Да идите вы все… — начал было Хана, но посмотрел на лицо Глеба и нехотя поправился: — Извини, Старый, плохо мне, вот и бешусь. Жена от меня ушла, понимаешь ли… Надоело, говорит, жить одной. Теща ей все уши прожужжала: уходи от него да уходи, гуляет он, а ты ждешь как дура…

Тарасов кивнул без улыбки.

— Как говорится, хуже тещи может быть только жена. Не переживай, если ушла — значит, не любила. Со мной была точно такая же история, и ничего — выжил. Дети есть?

— Двое, две девочки, — мрачно вздохнул Хана.

— Это хуже, дети должны расти с отцом, однако смертельного ничего нет. Я не думаю, что жена не разрешит тебе встречаться с девочками.

— Да хрен ее знает, может, и не разрешит. Но все равно спасибо за сочувствие, Старый, хороший ты мужик. А у тебя что произошло?

— Тот же вариант: жене надоело быть одной.

— И дети остались?

— Дочка Акулина, восемь лет уже, второй класс закончила. Но живет со мной.

— Да? — с удивлением посмотрел на Глеба подрывник. — Жена отдала дочку?

— Я сам забрал. Теперь она у моих друзей в Вологде, а я навещаю, когда выдается свободная минутка.

— Ну, ты даешь, Старый! — Хана покачал головой, лицо его разгладилось, стало не столь мрачным. — Кто бы мог подумать. Как мало мы знаем друг о друге, а?

— Такова специфика службы.

— Так-то оно так, но все же надо оставаться людьми и среди зверья, с которым мы постоянно сталкиваемся. До вечера.

Хана сжал локоть Глеба, догнал Черкеса, выходящего на улицу. За ними вышли из Дома ученых Терминатор и Роман. Тарасов остался ждать Ухо, установившего связь с базой. Тихончук должен был доложить генералу о благополучной высадке группы в Днепропетровске.

Два дня они изучали обстановку в городе, территорию парка Чкалова, где был установлен павильон «верховного жреца вуду» Сезара Кассандроу, разрабатывали план действий и прикидывали варианты вывоза премьер-министра за город.

Микола Макогон прибыл в Днепропетровск в четверг, второго июня, встречали его не хуже, чем генсека КПСС в былые советские времена, весь город стоял на ушах, центральные улицы очистили от желтых палаток, превращавших город в один сплошной базар, транспорт пустили по окраинам, милиция проверяла документы у каждого третьего пешехода, гостиницы проверялись на предмет остановки в них «лиц, подлежащих задержанию», то есть предполагаемых террористов, и бойцам «Хорса» приходилось работать в сложных условиях. Однако документы у них были сделаны идеально, и проверку «бизнесмены» и «журналисты» из Киева и Донецка прошли нормально.

В пятницу Макогон посетил городскую управу, КДБ[17], а вечер провел в театре оперы и балета, откуда отправился отдыхать в загородный дом, принадлежавший представителю президента. Пока он «работал», его свита развила бурную деятельность по «нейтрализации москальской пропаганды»: то есть разогнала митинг русского ПЕН-центра, закрыла издательство «Пламя», уволила неугодных главе правительства журналистов газет «Днепр вечерний» и «Глас народа», выходящих на русском языке, выселила из Дома советов русских писателей, арендовавших там помещение, и устроила шествие местного отделения УНА.

Молодчики в черном, с трезубцами на беретах и рукавах комбинезонов, с желто-голубыми флагами, вооруженные дубинками, прошлись по проспекту Маркса от железнодорожного вокзала до памятника Славы, выкрикивая угрозы в адрес «некоренного населения» Украины, после чего на проспекте не осталось ни одной целой витрины магазинов, принадлежащих русским владельцам, а также были разбиты стекла и проколоты шины автомобилей, имеющих неукраинские номера.

В субботу утром из радиоперехвата стало известно, что Макогон собирается-таки посетить павильон «жреца» Кассандроу, и группа «Хорс» «завибрировала», приводя свои порядки в состояние боевой готовности.

В одиннадцать часов три минуты утра кортеж из семи автомобилей главы украинского правительства остановился у центрального входа в парк Чкалова. Счет пошел на минуты, а потом на секунды.

Павильон, в котором принимал посетителей господин Кассандроу, был установлен на берегу центрального пруда парка, напротив летнего театра, и представлял собой шестигранный шатер из черного пластика, расписанный серебристыми звездами и зигзагами, увешанный страшными африканскими масками. Внутри шатер был поделен надвое: в одной половине сидели помощницы колдуна, две почтенные негритянки, вторую занимал он сам.

Интерьер помещений вполне соответствовал духу «древнейшей африканской магии вуду»: циновки по стенам, щиты, копья, луки со стрелами, пучки перьев экзотических птиц, маски, статуэтки богов, особые светильники, создающие таинственный багровый полумрак, странные запахи, от которых у посетителей кружилась голова. Сам колдун появлялся из мрака посреди комнаты неожиданно, как бы проявлялся из воздуха, одетый в черный балахон и высокую «магическую» шапку с металлическими бляхами, на которых были выгравированы мандалы и древние символы вуду. Белки глаз у него светились, и впечатление он на гостей производил сильное.

Все это бойцы «Хорса» узнали от Романа, который удосужился быть принятым господином Кассандроу и теперь был готов его заменить на какое-то время.

Шатер был огорожен металлическими решетками с торчащими на прутьях пластиковыми черепами крокодилов, и охранялся темнолицым гигантом в халате и чалме, с огромной секирой в руках. Вряд ли он что-либо значил как защитник и воин, представляя собой просто часть красочного шоу, однако учитывать его присутствие стоило. Этот охранник не должен был ничего заподозрить и вмешаться в момент смены его хозяина «дублем».

«Верховный жрец» Кассандроу появился в парке в сопровождении своих чернокожих слуг в десять часов утра и сразу приступил к приему посетителей, жаждущих приобщиться к секретам «настоящей африканской магии», получить защиту от сглаза, порчи, проклятия, помощь в бизнесе, что обещал «жрец», или приобрести волшебные амулеты, спасающие от врагов, предотвращающие измену жены или мужа, усиливающие мужскую потенцию и даже дающие мудрость и силу верховных духов. Толпа вокруг шатра собралась, как всегда, приличная, но в большинстве своем это были зеваки и гости, пришедшие отдохнуть в парк с детьми. Желающих попасть к «жрецу» на прием было не так уж и много, и все же человек пятнадцать уже образовали очередь, которую не отпугивала летняя жара.

И никто из них не догадывался, что в это безоблачное субботнее утро произойдет самое настоящее чудо, только сотворенное не магом, а руками бойцов группы «Хорс». Никому в голову не пришла мысль о подмене «мага и компании», которая произошла еще до прибытия «жреца» в парк. Настоящий «жрец», его телохранитель и помощницы в это время спали в гостинице «Украина», а их место заняли отлично загримированные Тарасов, Терминатор, Черкес и Роман.

Глеб играл роль гиганта-телохранителя, Терминатор и Черкес стали негритянками, а Роман превратился в «верховного жреца», мастерски скопировав его походку и манеры поведения.

В толпе, собравшейся у павильона, находилась и молодая пара: красивая девушка в юбочке и маечке, и необъятных размеров толстяк в шортах и безрукавке, пьющий пиво. Это были люди из группы сопровождения, посвященные в план операции. Кроме них, по парку бродили и другие сотрудники группы, но в их задание не входила подстраховка бойцов «Хорса», они наблюдали за происходящим и должны были в нужный момент отвлечь охрану премьера у машины, предназначенной для его транспортировки.

До одиннадцати часов «жрец» Кассандроу успел принять четверых, всучив им амулеты «Мачо мачо мэн», возвращавшие мужскую силу, и «Живые деньги». Обладатель последнего приобретал способность умножать богатство, деньги к нему должны были просто «липнуть».

Напряжение бойцов «Хорса» достигло апогея. Лишь Ухо, сидевший в машине и следивший за ними по экрану органайзера, мог позволить себе быть тем, кем он был, остальные должны были играть свои роли до конца, не имея возможности переговариваться, хотя каждый имел микрорацию, закрепленную на голове под волосами.

— Внимание! — раздался голос Тихончука в ухе Тарасова; командир группы сидел во второй машине, точно такой же, какая ждала Макогона. — Объект прибыл! Начинаем!

— Спокойно, ребята, — тут же послышался голос Романа. — Я готов, не нервничайте. Хотя классик был прав: ничто так не утомляет, как ожидание поезда, особенно если лежишь на рельсах.

— Ром, уйди из эфира! — рявкнул Тихончук.

— Слушаюсь, командир.

Стало тихо.

Тарасов улыбнулся про себя, оставаясь с виду величественно-неприступным. Роман был в своей стихии, ему нравился риск, нравилось балансирование на лезвии ножа, нравился выброс адреналина в кровь, и единственным его недостатком было словесное недержание, иногда мешающее ему самому во время операции.

В пять минут двенадцатого в парк вошел Микола Данилович Макогон, окруженный телохранителями. На нем был белый костюм от Claude Bonussui за две тысячи долларов, бежевая рубашка от Alain Figaret, шикарный красный галстук от Gianfranco Ferre с бриллиантовой заколкой, черные очки фирмы Frimen и туфли от Weston, что говорило о хорошем вкусе имиджмейкера премьер-министра. Улыбаясь, посылая в собравшуюся, удерживаемую милицией на приличном расстоянии толпу, воздушные поцелуи, Макогон неспешно направился по аллеям парка к пруду, где уже шуровала его охрана, оттесняя от павильона «верховного жреца вуду» любопытных.

В одиннадцать часов двенадцать минут он появился у шатра, лучезарно улыбающийся, расточающий ароматы дорогого мужского одеколона «Eau sauvage», довольный жизнью и собой.

— Все спокойно, — шепнул ему на ухо начальник охраны. — Мы проверили, жрец ждет.

Макогон повернулся лицом к толпе посетителей парка, поднял вверх руки, приветствуя их, выслушал нестройный хор ответных приветствий и произнес краткую речь, смысл которой сводился все к той же, набившей оскомину, формуле: «Москали, геть с батькивщины! Да здравствует самостийность! Европа — наш дом! НАТО — наша защита!» После этого Микола Данилович в сопровождении двух телохранителей вошел в шатер «африканского жреца» Сезара Пантелея Кассандроу.

В шатер хотел пройти еще один бугай в черном, с усиком антенны рации у губ, однако Тарасов его не пропустил, встав на пути.

— Мало-мало однако, — сказал он с акцентом. — Низя много.

Бугай, к счастью, отступил.

Телохранители, зашедшие в шатер вместе с боссом, хотели пройти и в комнату мага, но их уже не пустили «негритянки».

— Ритуал, — пояснила самая маленькая из них, мелко-мелко кланяясь. — Нельзя. Терять силу. Тайность.

— Проклятие предков, — добавила вторая «негритянка», погрозив телохранителям пальцем.

— Оставайтесь здесь, — приказал Макогон. — Они правы, ритуал должен быть соблюден, иначе мы нарушим законы магии, и предсказание не сбудется.

Он шагнул на вторую половину шатра, и «негритянки» задернули полог из тяжелой плотной материи.

— Сядь! — раздался отовсюду гулкий гортанный голос.

Макогон увидел освещенный алыми отблесками скрытых светильников стул вычурной формы с высокой спинкой, сел.

Из мрака перед ним выступила смутно видимая фигура, вытянула вперед длинную черную руку, и в то же мгновение на голову Миколы Даниловича обрушился тяжелый удар, остановивший мысли и на короткое время оборвавший дыхание.

«Жрец» Роман выстрелил в него из гипнотизатора «нокаут», разработки которого велись еще в лабораториях Российского Легиона и привели к созданию системы внушения «виртуальной» реальности «лунный свет». «Нокаут» был миниатюрной копией системы, сменив пси-излучатели «удав» и «пламя». Однако о том, что эти излучатели уже находятся на вооружении спецслужб, широкая общественность пока не знала. Что не мешало группе «Хорс» также применять пси-технику.

— Слушай и запоминай! — медленно проговорил Роман в ухо Макогона. — Сейчас ты как ни в чем не бывало выйдешь отсюда, довольный сеансом, будешь улыбаться и шутить, ничего не помня, что здесь говорилось. Обойдешь парк и выйдешь с двумя телохранителями через восточный выход на улицу Серова. Там сядешь в машину — «восьмисотый» «Мерседес» черного цвета. Будешь выполнять все, что скажут. Запомнил?

— Запомнил, — деревянным голосом ответил сомлевший премьер.

— Повтори.

Макогон повторил.

— Теперь очнись и иди. Ты удовлетворен!

Микола Данилович послушно поднялся, затем осанка его изменилась, он снова превратился в лидера, властелина нищих духом, вожака националистов, ненавидящих всех иноверцев, ради власти готовый на любое преступление и предательство под лозунгом «свободы и независимости».

Роман потом признался, что, увидев эту метаморфозу, он испугался — не забыл ли Макогон внушенный приказ?

Но все обошлось.

Микола Данилович вышел из шатра в прежнем лучезарном настроении, полюбовался на плавающих в пруду лебедей и двинулся к восточному выходу из парка. Шатер «африканского жреца» на короткое время выпал из поля зрения охраны премьер-министра, чем сразу же воспользовались оперативники «Хорса».

— Старый, догоняй объект! — донесла рация приказ майора. — Действуй по обстоятельствам.

Тарасов нырнул в шатер, где «негритянки» и «жрец» уже переодевались, приобретая цивилизованный вид, сбросил чалму и халат, оставаясь в джинсах и рубашке, и быстро протер лицо комком ваты, намоченным спиртом. Через полминуты все четверо вышли из шатра на глазах обалдевшей публики и охранявшего павильон наряда милиции.

— Уважаемый господин Кассандроу начнет принимать через пять минут, — объявил Роман, подмигивая молодой паре у ограды. — Прошу соблюдать тишину и порядок.

Толпа притихла, ничего не понимая.

Четверка бойцов «Хорса» спокойно прошла сквозь нее и поспешила вслед за удалявшейся командой Макогона. Было слышно, как оперативники поддержки — девица и толстяк — начали «занимать очередь» к колдуну, отвлекая внимание от основных исполнителей. Впрочем, им уже не надо было выдерживать легенду, играть роли «магов», до конца операции оставались считанные минуты, а за это время вряд ли кто-нибудь из сотен посетителей парка мог сообразить, что происходит, в том числе и сбитые с толку стражи порядка.

И все же не обошлось без инцидента, едва не поставившего операцию на грань срыва.

Макогон, выполняя пси-команду, внушенную Романом, в точности следовал всем рекомендациям и вышел из парка на улицу Серова, где его ждал «Мерседес-800». Но Миколу Даниловича сопровождали не два, а шесть телохранителей. Естественно, Ухо, сидевший за рулем «Мерса», не мог обезвредить всех, даже имея парализатор.

Все дальнейшее произошло в течение нескольких секунд.

Макогон направился к «Мерседесу».

Сопровождавший его начальник охраны не понял босса, но, не разглядев за темными стеклами внутренности кабины, насторожился.

— Вы куда, Микола Данилович?

Макогон оскалился, вдруг бледнея, взялся за ручку дверцы.

Охранник оттолкнул его, рывком распахнул дверцу и увидел ствол пистолета, смотревший ему в лицо. Замер. Слово «тревога!» застыло у него на губах.

В то же самое мгновение в парке неподалеку прогремел взрыв, заставив всех вздрогнуть и оглянуться: Хана взорвал один из взрыв-пакетов.

Тарасов возник из толпы и одним уколом в шею свалил охранника слева, ударом ноги отбросил второго.

Терминатор обработал третьего, тянувшего из-под мышки пистолет.

Роман выстрелил в четвертого и пятого из «нокаута», не вынимая его из кармана куртки.

Ухо выстрелил в начальника охраны премьера, так и не успевшего отреагировать на нападение, из парализатора, а Черкес одним движением втолкнул Макогона в машину.

К «Мерседесу» бросились оцепеневшие в первые мгновения милиционеры, хватаясь за оружие. Толпа шарахнулась прочь. Однако прямо под ногами милиционеров вспыхнуло пламя, грохнуло. Это Хана взорвал еще один взрыв-пакет, ослепивший и оглушивший стражей порядка. Толпа в панике кинулась врассыпную.

Тарасов, Терминатор и Черкес вскочили в машину, и Ухо рванул «Мерседес» с места, едва не сбив кого-то из убегавших. Роман затерялся в толпе. Он должен был встретиться с Ханой и отсидеться в гостинице до конца возможной блокады города силами безопасности. Для них операция завершилась.

Но и остальные ехали в «Мерседесе» с обмякшим премьер-министром недолго. Ухо проскочил перекресток, на следующем повернул налево на улицу Незалежню, бывшую Комсомольскую, затем налево — на проспект Кучмы, бывший проспект Кирова, и тут же заехал во двор длинного девятиэтажного дома.

Здесь все четверо выскочили из машины, вытащили Макогона и погрузили в желто-красный фургон аварийной службы газа. За руль «мерса» сел ждавший их здесь Тихончук, ориентирующийся в городе лучше всех, и погнал машину по проспекту вверх. Он должен был отвлечь на себя погоню, доехать до аэропорта и затеряться на территории военного городка.

Ухо подождал несколько минут, пока мимо дома не промчались, завывая сиренами, джипы охраны премьера и машины милиции, затем вывел фургон службы газа на улицу и поехал вниз, по Незалежной налево, затем по Шмидта к мосту через Днепр. На левой стороне реки их ждала машина «Скорой помощи», которая собиралась доставить Макогона в одну из деревень Новомосковского района, где он должен был длительное время отдыхать от забот о благе народа.

— Хочешь? — повернулся к Тарасову Черкес, присевший на корточки над телом Миколы Даниловича, протянул блеснувший металлический браслет.

— Что это? — взял браслет Глеб.

— Амулет. Называется «Огненный щит богов». Защищает от любого колдовства.

— Спасибо, не надо. — Тарасов вернул браслет.

— Как знаешь. Терминатор тоже отказался, у него свои боги, а я возьму. Вдруг пригодится?

Глеб потрогал на груди свой талисман и подумал, что лучшая защита от любого колдовства — собственная воля.

МОСКВА Никифор Хмель

Запись была некачественная, видеокамера в руках оператора прыгала и перекашивалась, но все же было хорошо видно, как кричит и корчится пленник — молоденький русоголовый парнишка, совсем голый, избитый, в кровоподтеках, у которого бородатый палач с зеленой повязкой на голове, в камуфляже, сначала отрубил палец, потом кисть руки, затем отрезал уши, член и, наконец, выколол глаза.

После казни бородач, держа в руке отрезанное мужское естество, поставил ногу в английском ботинке «хэдфорт» на труп парня, приосанился, к нему подошли еще двое бородачей, обняли, заржали. Камера отодвинулась, и стал виден самодельный плакат на забрызганной кровью кирпичной стене: «Руские казлы, дабро пожаловат на горлорезку!»

Никифор выключил запись и некоторое время, сгорбясь, сидел перед телевизором и ни о чем не думал. В голове плыл светящийся туман, из которого доносился затихающий крик брата, мыслей не было, была только тоска и оглушающая, сжигающая душу ненависть, но она не могла вернуть парня, погибшего в Чечне в двухтысячном году.

Алексей был моложе Никифора на три года, он родился в тысяча девятьсот восемьдесят первом году, но судьба не уберегла его, сохранив жизнь брату, провоевавшему в Чечне в отряде спецназа всю войну.

После страшной смерти брата, записанной на видеокассету, — боевики любили снимать сцены казни, — Никифор поклялся найти убийц и отомстить, но так и не исполнил обещания. Хотя запомнил эти бородатые улыбающиеся физиономии на всю жизнь.

Из-за этого он и не женился — колесил по стране в поисках палачей, побывал даже за границей, в Турции и Афганистане, — и не хотел связывать свою жизнь узами брака. Хотя женщин, готовых выйти за него замуж, встречал и сам был готов жениться. Особенно на Верочке-медсестричке, выходившей его после ранения два года назад. Тогда Хмель, уже будучи капитаном, работал в группе «Тайфун» Главного управления исполнения наказаний[18] и при очередном задержании крутой компании, не желавшей выполнять приговор суда, получил пулю в спину. Однако выжил. Но и на Верочке не женился, помешала черная, глубокая как омут, непроходящая ненависть к «лицам кавказской национальности», замучившим брата, убившим немало друзей, кравшим детей и насиловавшим женщин.

Со временем он научился управлять своими эмоциями и внешне никак не реагировал на смуглолицых выходцев с Кавказа, хотя в душе готов был убить чуть ли не каждого. Именно поэтому Никифор нанялся в отряд «Тайфун», часто сталкивающийся с кавказцами во всех уголках России, именно поэтому неистово тренировался и держал себя в отличной физической форме, сызмальства занимаясь русбоем.

Отец Никифора, покойный Петр Павлович Хмель, полковник МЧС, погибший под Хабаровском при исполнении служебных обязанностей, учил сына жить по принципу «не жди». Не жди, что тебя оценят, не жди, что помогут, не жди, что мечты исполнятся сами собой, а главное — не жди, если требуется твоя помощь, иди и помогай. Однако Никифор дополнил заповедь отца еще тремя принципами: «не надейся», «не догоняй» и «не проси», — и свято следовал этим простым принципам, не жалея здоровья и сил.

Жил Никифор в Москве, в переулке Сивцев Вражек, недалеко от метро, вместе с матерью Валентиной Ивановной, но появлялся там редко, практически все время проводя на базе «Тайфуна» в Реутове или в разъездах по стране. В последнее время у группы почти не было длительных периодов отдыха, все чаще требовалось ее вмешательство в тех или иных городах и селах России, где возникали конфликтные ситуации на приватизируемых, частных и даже на государственных предприятиях, руководство которых не желало жить по закону. Нынешний отпуск капитан Хмель получил в награду за участие в последнем деле, связанном с чисткой рядов в органах правопорядка.

Это случилось в Мордовии, где преступная система выколачивания признания любыми средствами пустила прочные корни.

В Большеберезниковском районе украли трактор «Катерпиллер», принадлежавший колхозу «Новый мордовец». Поисками пропавшей машины занялись оперуполномоченные отдела уголовного розыска местного РОВД Тутай Владимиров и Фрол Анатольев. В помощь им направили оперуполномоченных уголовного розыска МВД республики Антона Сергеева и Петра Сазонского.

Первым они задержали некоего Леонида Панасевича, рабочего колхоза «Новый мордовец», который под пытками свалил всю вину за кражу и продажу трактора в соседнем районе на инспектора ГИБДД Николаева и майора районной ГИБДД Абраменко. Николаева взяли прямо на дороге, возле будки дорожно-постовой службы, доставили в триста сорок третий кабинет МВД республики в Саранске и потребовали сознаться в краже трактора. Когда тот отказался, будучи невиновным, Антон Сергеев надел на Николаева противогаз, а в шланг налил нашатырного спирта. Инспектор потерял сознание от резкой боли в легких.

Однако мучителей это не остановило. Они раздвинули ноги инспектора и стали бить ремнем с металлической пряжкой по половым органам Николаева. Он вторично потерял сознание.

Пытки длились до пяти утра. Устав, Сергеев и Владимиров ушли отдыхать в другой кабинет, Сазонский остался и уснул на диванчике. Измученный Николаев скорчился на полу и до утра не спал. Утром он написал на имя прокурора «явку с повинной». Сергеев удовлетворенно прочитал ее и повел Николаева к своему шефу — начальнику управления уголовного розыска подполковнику Глинищеву. Войдя в его кабинет, Николаев упал на колени и заплакал.

— Я ни в чем не виноват, — выговорил он, кусая губы. — Умоляю вас, товарищ полковник, разберитесь!

Глинищев разочарованно посмотрел на трясущегося избитого человека.

— Жаль, разговор не получился.

Николаева отвели в тот же кабинет, и пытки возобновились.

Майора Абраменко арестовали в гараже, привели к подполковнику Глинищеву.

— Вы с ума сошли! — сказал майор. — Не крал я никакого трактора!

— Панасевич указал на вас.

— Панасевич просто мстит. Мы не раз задерживали его в нетрезвом состоянии, штрафовали, отбирали права…

— Жаль, — вздохнул подполковник, — я хотел по-хорошему, но, видимо, без параши здесь не обойтись.

Вечером майора из СИЗО доставили в триста сорок третий кабинет МВД и начали пытать. Его сажали копчиком на угол стола, надевали противогаз и перекрывали воздух, били по голове толстой книгой, стреляли над ухом из пистолета и, наконец, решили вставить в задний проход раскаленный паяльник. Если бы в этот момент в здании не появились оперативники «Тайфуна», вызванные аж из Москвы женой Николаева, знавшей о пытках мужа, оба гаишника вряд ли остались бы живыми и здоровыми. Их сделали бы калеками или убили бы, как это уже случилось в Ленинском РОВД Саранска, когда те же самые оперуполномоченные Сазонский и Сергеев допрашивали невинного девятнадцатилетнего парня и, надев на него противогаз, перегнули гофрированный шланг. Парень умер от удушья. Но в тот раз милиционерам это сошло с рук.

Брал «пыточную команду» Никифор, ударом ноги сорвав с петель дверь кабинета. Оперуполномоченные имели хорошую реакцию и пытались сопротивляться, однако были в течение секунды обезоружены и скручены. Досталось и подполковнику Глинищеву, вызвавшему на подмогу подразделение спецназа и пытавшемуся выдворить бойцов «Тайфуна» из территории здания МВД. Он был в ярости, понимая, что теряет не только погоны, но и свободу, и пообещал «добиться справедливости на самом верху, вернуться и устроить операм «Тайфуна» сладкую жизнь. Но не преуспел. В ходе дальнейшего следствия выяснилось, что инспекторы ГИБДД Николаев и Абраменко действительно не виноваты в краже трактора, а сотрудники угрозыска действительно пытали людей. Причем не ради удовольствия. Как оказалось, для значительной части сотрудников, жаждущих раскрыть преступление любой ценой, пытки — просто необходимый элемент в работе. Как сказал потом судья Верховного суда республики на процесс:

— Воспитанные на лучших образцах отечественной и зарубежной детективной литературы, в которых действуют умные и проницательные сыщики, мы сегодня должны с горечью признать: часть российских детективов — это не Холмсы, не Мегрэ, не майоры Пронины, не Знатоки и не Шараповы. Это люди с извращенными представлениями о чувстве долга, с низким уровнем профессионализма, которых необходимо учить и воспитывать…

— Мочить их надо! — пробормотал Никифор, вспомнив этот случай. — Горбатого только могила исправит…

В комнату тихо постучали. Робко вошла мама.

В отличие от сына, вымахавшего чуть ли не под два метра, Валентина Ивановна была небольшого роста, худенькая, тихая, с вечным сомнением в больших карих глазах. Впрочем, отец Никифора тоже не отличался ростом и богатырским сложением, и мама говорила, что ее дети пошли в дядьев по линии бабки Станиславы — Ивана и Василия, славившихся статью, силой и выносливостью. Нельзя сказать, что Никифор выглядел атлетом с мускулами, накачанными в зале для бодибилдинга, однако мышцы у него тоже были стальными, пальцами он мог ломать монеты, а фигура, сухая и жилистая, говорила о взрывной энергии, способной выплескиваться в нужные моменты и преодолевать любые преграды.

— Что ты все дома да дома, сынок, — мягко проговорила Валентина Ивановна. — Сходил бы куда, в театр или в кафе. Вова тебе звонил, спрашивал, когда приедешь, Люда заходила. Позвони, она тут же примчится.

Никифор улыбнулся.

— Она-то прибежит, да мне от этого радости мало. Не люблю я ее, мама. Хотя ты права, надо развеяться. Пойду погуляю по Арбату, давно там не был.

— Вот и хорошо, погуляй, — обрадовалась мать. — Только допоздна не задерживайся, волноваться буду. Ты у меня один остался.

На глаза матери набежали слезы, она промокнула их платочком, и Никифор, переживая волну нежности и вины, обнял мать, прижался губами к ее рано поседевшим волосам.

В начале шестого он вышел из дома в светло-сером летнем костюме и рубашке-апаш салатового цвета. Особого плана не было. Хотелось просто пройтись по старым улочкам Москвы, подышать весенним воздухом и поглядеть на самодеятельных артистов и художников, заселивших Старый Арбат. Однако, повернув с Сивцева Вражка, где располагалась квартира Хмелей, на Староконюшенный, Никифор вдруг решил зайти сначала в церковь, поставить свечку за упокой души брата, которому в этот день исполнилось бы тридцать лет.

Идти было недалеко. В квартале от дома, в Гагаринском переулке, стояла церковь святого Власия, где родители крестили Никифора, а вообще это был старый посадский храм во имя Преображения Господня с двухпридельной трапезной и колокольней, построенный в семнадцатом веке и достраиваемый в восемнадцатом и девятнадцатом. Никифор бывал здесь редко, не будучи верующим, и лишь для поминовения брата и своих погибших товарищей.

Церковь была открыта. Никифор вошел в полутемное прохладное помещение, купил свечи, поставил в чашу перед изображением какого-то святого, перекрестился. Подошла женщина в черном платье и платке, тоже поставила свечи. Никифор невольно обратил на нее внимание: женщина была молодая и красивая, смуглолицая и черноглазая. Ингушка, пришло почему-то на ум капитану. Интересно, что она делает в православной церкви?

Женщина отошла, и он тут же забыл о ней. Постояв несколько минут в шепчущей печальной тишине храма, вышел, невольно вздохнув с облегчением. Обстановка внутри церкви всегда действовала на него угнетающе.

Солнце уже опустилось за дома, но до вечера было еще достаточно времени, чтобы успеть побродить по улицам города, и Хмель неторопливо побрел по переулкам Староконюшенной слободы к Арбату, прикидывая, что он будет делать вечером и не позвонить ли ему действительно Людмиле.

Ранневечерний Арбат представлял собой своеобразную галерею самодеятельных искусств, музей, подиум, театр и рынок одновременно. Здесь рисовали портреты гуляющих, продавали картины, сувениры, безделушки, косметику, игрушки, мороженое, выступали клоуны, самодеятельные хоры и ансамбли, бренчал на гитаре «ковбой», мальчики и девочки танцевали и пели, и весь этот возбуждающий шум действовал на людей не хуже глотка вина.

Никифор остановился у лотка с деревянными куклами, сделанными с удивительным изяществом. Здесь был представлен чуть ли не весь пантеон русского фольклора: лешие и домовые, русалки и болотницы, Баба Яга и Кощей Бессмертный, хлопотун, перебаечник, Мор-баба, жихарь, боровик и другие, названий которых Никифор не знал. Продавец — пожилой мужчина с лысиной и седыми бакенбардами с улыбкой посмотрел на него.

— Интересуетесь?

— Смотрю, — сказал капитан. — Как живые! Сами делаете?

— А они и есть живые, — кивнул кукольник. — Уж почитай полста годков куклы вырезаю. Вот матрешки тож. Вы знаете, молодой человек, что такое русская матрешка? В ней кроется глубочайший смысл. Это слово — матрешка — искаженное «матрица», основа вселенной, можно сказать, а также ма-трешка, то есть Мать Мира тройная. Или вот этот скоморох. Чем не прародитель наш? Вишь, смеется, лукавец?

Никифор повертел в руках скомороха, и ему показалось, что игрушка подмигнула ему.

— Хорошая работа. И много удается заработать на куклах-то?

Старик погрустнел.

— Покупают, конешное дело, но мало, сынок. Мои куклы особенные, не хотят со мной расставаться. Поверишь ли, продал одному молодому луговую невесту — у того машина сломалась, гараж загорелся. Ишо один богатей на Мор-бабу глаз положил. Я его предупредил, чтоб, значит, ухаживал за ней, кормить не забывал, он посмеялся, а через два дня примчался бледный, куклу вернул. Две ночи, говорит, не спал, душил его кто-то.

Никифор засмеялся.

— Это он просто налоги не заплатил.

Усмехнулся и старик.

— Может, и так. У бедного одна забота, у богатого много. Выбирай, что душе угодно, почти задаром отдам.

Никифор поколебался немного, разглядывая куклы, потом взял в руки куклу, похожую на еловую шишку, но — вырезанную с большим искусством из дерева. У нее была большая голова с растрепанными волосами, хорошо видимые ручки и ножки, а лицо было хитрое, но доброе, готовое, казалось, вот-вот расплыться в улыбке.

— Это востуха, — сказал кукольник, — разновидность домового. Живет обычно за печкой и караулит дом. Где он ладит с хозяевами, там ничего плохого приключиться не может, и в доме ничего не пропадет. Бери.

— Сколько?

— Обычно говорят — давай, сколько не жалко, а я не люблю. Бери за три рубля, мил человек. Я бы и даром отдал, да не положено.

Недалеко от лотка кукольника послышался шум, толпа гуляющих людей раздалась в стороны, и стал виден источник шума: посреди улицы шествовали шестеро бритоголовых молодых людей в черных кожаных куртках и штанах. На рукавах курток виднелись эмблемы: красная звезда и буквы НБП. Это были скинхеды или скины, как их называли чаще, «бритоголовые», одни из самых рьяных защитников «русской идеи», боевой отряд Национал-большевистской партии. Никифор по долгу службы с ними не сталкивался, но знал, что целью НБП является «русская национальная революция и построение справедливого общества — Русского Порядка». Правда, методы, которыми скины пытались установить новый Русский Порядок, ничем не отличались от бандитских и откровенно террористических.

На груди у приближающихся молодчиков Никифор увидел белые кинжальчики и понял, что это парни из скингруппировки «Белые охотники». Их задачей было «очищение столицы от всех черномазых и кавказцев». По телевидению не раз показывали инциденты, связанные с избиениями скинхедами африканцев, индийцев, узбеков, чеченцев, азербайджанцев и других ярко выраженных «неславян». Никифор вспомнил, что совсем недавно в программе «Русский дом» передавали сообщение об убийстве скинами сына посла Гвинеи-Бисау и о нападениях на переселенцев с Кавказа.

Молодчики в черном шли уверенно и шумно, как истинные хозяева улицы, города и вообще всей страны. Они выискивали среди отдыхающих лиц «кавказской национальности» и обращали их в бегство зуботычинами и подзатыльниками. Сопротивляющихся били дубинками, мгновенно появляющимися из-под курток, и ногами.

— Бандиты, — пробормотал старик-кукольник. — Отходы человеческие. Мы вышли из пещер, но пещера еще не вышла из нас.

Никифор промолчал. С одной стороны, он был на стороне скинов, горевших желанием «очистить» город от «черномазых», с другой стороны, понимал, что ни в чем не повинные граждане страдать не должны. «Чистку» надо было начинать сверху, с верхних эшелонов власти, с чиновников, торгующих свободой и жизнью простых людей.

— Вас они не трогают? — спросил он.

— Я здесь нечасто бываю, — ответил кукольник. — Да и что они сделают старику? Я таких в молодости не боялся, ни тем более в старости.

Внезапно Никифор заметил ту самую молодую женщину — смуглянку, которую встретил в церкви. Только на этот раз она была не одна, а с молодым человеком, подростком, таким же смуглолицым, черноволосым и черноглазым, как она сама. Скрыться от скинов они не успели.

Один из молодчиков схватил парня за руку, ударил по шее и швырнул к ограде кафе. Еще двое начали пинками гнать его прочь. Женщина вскрикнула, бросилась к спутнику, пытаясь его защитить, но ее тоже отшвырнули, так что она не удержалась на ногах и упала, и ударили ногой в бок. Но она вскочила, снова кинулась на обидчиков, стала прикрывать собой не то брата, не то сына, и ее сбили на цветные плиты улицы снова.

Никифор больше не раздумывал.

Он вышел из толпы перед группой бритоголовых, держа руки за спиной, угрюмо поинтересовался:

— Может, хватит воевать с женщинами, богатыри?

— А тебе чо надо, оглобля? — удивился круглолицый безбровый здоровяк, накачанный так, что куртка на нем, казалось, вот-вот лопнет. — Чо встреваешь не в свое дело?

— Когда бьют женщин, это мое дело. — Никифор посмотрел на бритоголового с квадратной челюстью, державшего незнакомку, с которой слетел платок, открывая заплетенные в десяток косичек волосы. — Отпусти ее.

Толпа людей вокруг притихла.

— Не, орлы, вы только гляньте на него! — тем же тоном сказал круглолицый качок, видимо, вожак группы. — Он будет командовать, что нам делать. Кока, отодвинь деревню.

Громадный Кока с усиками над губой «а-ля Адольф» подошел к Никифору и толкнул его в грудь пудовым кулаком. Вернее, хотел толкнуть. И вдруг согнулся, присел и тихо лег.

Бритоголовые замолчали.

Хмель шагнул вперед, тяжело сказал, глядя в глаза парня с квадратной челюстью:

— Отпусти!

— Да иди ты! — очнулся тот, замахиваясь.

Никифор оказался сбоку, сделал неуловимый глазу выпад, и бритоголовый атлет, ойкнув, выпустил женщину, отступил, не понимая, почему рука его не слушается. Никифор в изумленной тишине приблизился к молодчику, избивавшему дубинкой юного спутника смуглянки, выхватил у него дубинку, перетянул ею по спине, по затылку, воткнул дубинку концом в солнечное сплетение бугая и, не глядя на согнувшегося, протянул руку избитому, закрывающему голову локтями, парню.

— Не бойся, идем со мной.

Женщина бросилась к юноше, обняла его, повела прочь, приговаривая что-то на незнакомом языке, бросила на Хмеля странный взгляд, выражавший удивление, благодарность и страх.

— Ну, козел, ты сам напросился! — опомнился главарь отряда. — Орлы, сделайте из него отбивную!

Молодчики бросились на Хмеля, размахивая дубинками (одна из них оказалась электрошокером), и Никифору пришлось входить в т е м п, чтобы нейтрализовать преимущество противника в численности и остудить чересчур разгоряченные головы. Через несколько секунд четверо из шестерки бритоголовых оказались на земле, а вожаку Никифор врезал отобранным электрошокером по загривку, а затем ухватил его и оставшегося на ногах скина пальцами за уши и повел, скулящих от боли, к переулку, выходящему на Новый Арбат. Отпустил, дал одному и другому под зад, сказал ровным голосом:

— Еще раз увижу здесь — переломаю кости! Хотите навести порядок в стране — начните с себя.

Не слушая угроз вожака стаи, Никифор вернулся к старику кукольнику, еще не пришедшему в себя от того, что случилось, взял у него фигурку востухи, протянул три рубля.

— Спасибо, отец. Мне этот игрунец пригодится.

— Ох, и здоров ты, сынок! — покрутил старик головой. — Спецназовец, что ли? Спортом небось занимаешься?

— Спорт — это физкультура, доведенная до абсурда, — вспомнил капитан чье-то изречение, улыбнулся. — До свидания, отец.

Побитые скинхеды удалились под улюлюканье, свист и смех. Движение по улице возобновилось. Милиция же так и не появилась, хотя Старый Арбат просматривался телекамерами из конца в конец.

Никифор поискал глазами смуглянку с сыном, заставившую его изменить принципам и вмешаться в драку, не нашел, и настроение испортилось. Он не ждал от женщины какой-то особой благодарности, но ее поспешное бегство не могло не породить в душе глухую досаду. Могла хотя бы спасибо сказать, подумал Хмель, шагая домой. Затем пришла другая мысль: он мог попасть в милицию, а засвечиваться бойцам «Тайфуна» не разрешалось ни под каким предлогом, начальство вполне могло снять погоны за демонстрацию приемов боя, приравненных к холодному оружию. Недаром они давали подписку не применять «оперативную рукопашку» вне территории базы.

Он уже сворачивал на Сивцев Вражек, изредка посматривая на свою покупку и размышляя, чем она ему так приглянулась, когда его окликнули:

— Извините, мужчина…

Никифор оглянулся. Его догоняли спасенные им женщина и ее молодой спутник. Она сняла платок, и теперь стало окончательно понятно, что женщина еще очень молода.

— Мы просто хотели поблагодарить вас. — Она остановилась перед Хмелем, покраснела под его оценивающим взглядом. — Меня зовут Шарифа, а это мой брат Алан. Мы чеченцы, переселились сюда к родственникам мужа.

— Никифор, — назвался капитан, переживая странное чувство раздвоенности, досады и стеснения.

— Моего мужа убили бандиты, — продолжала женщина, — он был русским, отказался платить боевикам… Поэтому я и была в церкви, видела вас там. Извините за то, что из-за нас вы попали в неприятную историю, и спасибо.

Брат Шарифы под ее взглядом смущенно буркнул:

— Спасибо…

— Не за что, — махнул рукой Никифор. — Как вы оказались на Арбате?

— Мы тут живем недалеко, — улыбнулась молодая чеченка, — как раз напротив церкви.

— Так мы почти соседи, — удивился Никифор. — Я живу через дом от угла.

— Очень приятно, — снова улыбнулась Шарифа, отчего ее лицо становилось еще более красивым. — До свидания.

— Давайте я вас все-таки провожу, — неожиданно для себя самого предложил Никифор, чувствуя необычную тягу продолжить знакомство. — Мало кто встретится, народ тут у нас разный живет.

— Хорошо, — согласилась Шарифа. — Только люди здесь добрые, никто нас не обижал, наоборот, все помогали. А те молодые парни в черном просто зомби, такие везде есть.

Никифор с любопытством взглянул на чеченку.

— Вы знаете, что такое зомби?

— Я закончила Владикавказский университет по специальности химик-технолог. — Лукавый взгляд из-под длинных ресниц. — Там и с мужем познакомилась. А потом его убили… за то, что отказался помогать партизанам… Ну, вот мы и пришли.

Никифор окинул взглядом старый пятиэтажный дом с лепными карнизами, посмотрел на новых знакомых.

— Что ж, рад был познакомиться. Может быть, я вам позвоню как-нибудь?

— Зачем? — удивилась Шарифа.

— Просто так, — пожал плечами Никифор. — Спросить, как дела, как здоровье, нужна ли помощь.

— Помощь не нужна. — Улыбка отразилась в ее глазах внутренним светом. — Но если хотите — позвоните. — Она продиктовала телефон. — Всего вам доброго. До свидания.

— До свидания, — пробормотал неразговорчивый Алан.

Они вошли в арку, скрылись за углом.

Тебе только чеченцев спасать не хватало, проговорил внутренний голос Никифора. На кой черт тебе это знакомство?

— Если бы я знал… — вслух ответил капитан.

Дома он умылся, поговорил с мамой, довольной, что сын пришел рано, о том о сем, долго кружил по комнате, вспоминая перипетии знакомства с красавицей чеченкой, и с трудом заставил себя не звонить ей в этот же вечер, не понимая, что с ним творится. В конце концов он рассердился на себя, разделся, позанимался растяжкой мышц и сухожилий, принял душ и забрался с книгой на диван. Однако почитать на ночь не успел. В десять часов вечера в дверь квартиры позвонили.

Открывать пошла мама.

Послышался мужской голос.

Никифор насторожился, бесшумно приблизился к двери, приоткрыл. Мать разговаривала с высоким седоватым мужчиной в строгом костюме, с костистым сухим лицом и цепкими серыми глазами. Под глазом у мужчины был виден беловатый шрам. Никифор был уверен, что видит незнакомца впервые. Вышел в прихожую.

— Это к тебе, сынок, — сказала Валентина Ивановна. — По работе.

Она не знала, что сын служит в спецподразделении «Тайфун», Никифор всегда говорил, что работает в таможне.

— Не удивляйтесь, Никифор Петрович, — раздвинул гость узкие губы в деловой улыбке. — Вы меня не знаете, зато я о вас наслышан. Извините за поздний визит, да еще без приглашения, однако нам есть о чем поговорить.

— Проходите, — посторонился капитан, пропуская незнакомца с выправкой армейского офицера, посмотрел на Валентину Ивановну. — Мама, приготовь нам кофе.

— Мне чаю, если позволите, — попросил гость.

Никифор закрыл дверь, кивнул ему на диван, сам сел на стул.

— Я вас слушаю. Кто вы?

— Гвоздецкий Кирилл Наумович, полковник службы безопасности президента. Давайте поговорим как профессионал с профессионалом, капитан. Мне о вас известно все, в том числе — даже ваш последний инцидент со скинами на Арбате.

Никифор поднял угрюмоватые глаза на гостя, неприятно пораженный его осведомленностью.

— Я удостоился чести быть под колпаком спецслужб?

— Буду откровенен, Никифор Петрович, мы заинтересованы в вашем сотрудничестве с нами, поэтому немножко понаблюдали за вашим поведением. Кстати, ваше романтическое приключение не является дополнительной рекомендацией, скорее наоборот, хотя и характеризует вас как отзывчивого человека. Однако это далеко не лучшая характеристика для специалиста вашего уровня. И тем не менее мы предлагаем работу.

— Кто это — мы?

— Скажем так: группа граждан, озабоченных ситуацией в стране.

— Так не пойдет, — покачал головой Хмель. — Или вы говорите все, или пьете чай и уходите.

— Хорошо, зайду с другого конца. Я представляю службу безопасности президента…

— Это я уже слышал.

— Точнее, самого президента. По его распоряжению мы и готовим команду профессионалов, готовую выполнить любое спецзадание.

— Какое именно?

Глаза полковника похолодели.

— Надеюсь, нет необходимости рассказывать вам, оперу «Тайфуна», о коррупции и разгуле криминала в стране? Официальные органы, к сожалению, не справляются с этим валом преступлений, так как связаны по рукам и ногам несовершенной системой законов. Поэтому решено создать особый отряд по очистке страны от преступников. В первую очередь — от главарей бандформирований, похищающих людей. Как вы к этому относитесь?

— Никак, — равнодушно сказал Никифор. — Идея не новая.

— Не новая, — согласился Гвоздецкий. — Однако ее эффективность вне всяких сомнений выше существующих планов по борьбе с оргпреступностью. Между прочим, в портфеле заказов отряда, который, вероятно, получит название ЧК — Чрезвычайная карательная комиссия, есть розыск и отстрел чеченских боевиков, известных садистским уничтожением военнослужащих и заложников в войну и после.

Никифор встретил взгляд гостя и понял, что тот знает о смерти брата и о поисках Хмелем его убийц.

— Вы хороший вербовщик, полковник, — криво улыбнулся он. — И все же мне надо подумать.

— Разумеется, — кивнул Гвоздецкий. — У нас есть время. — Он посмотрел на часы. — Десяти минут хватит? Я пока чайку похлебаю.

Никифор невольно рассмеялся.

— Вы на всех так давите?

— Нет, — усмехнулся полковник президентской службы безопасности, — только на тех, в ком уверены на сто процентов.

Вошла Валентина Ивановна, неся на подносе чай, кофе и бутерброды с сыром и ветчиной.

— Угощайтесь, пожалуйста. Может быть, лимон принести, сливки?

— Будьте любезны, ломтик лимончика.

Валентина Ивановна ушла и вскоре принесла на блюдечке порезанный на дольки лимон. Гость и хозяин принялись пить каждый свой напиток. Потом Никифор сказал:

— А если я не соглашусь работать в вашей команде?

— Вы согласитесь, — спокойно отозвался Гвоздецкий. — Во-первых, такие дела доверяют только избранным и хорошо проверенным людям, таким, как вы. Во-вторых, вы будете работать не на какого-то конкретного человека, будь он даже президентом, не на группу лиц и даже не на конкретную организацию, а на страну! Согласитесь, трудно найти более важный аргумент. И в-третьих: пора показать всем подонкам, считающим себя недосягаемыми, творящим беспредел, живущим по законам вседозволенности, что они т о ж е смертны.

Наступило молчание.

Полковник пососал дольку лимона, начал жевать бутерброд.

Никифор вспоминал запись убийства брата, свои встречи с бандитами и предателями, до которых не мог дотянуться вследствие их высоких должностей, раздумывал, взвешивал решение, пока вдруг не понял, что готов подписаться под каждым словом полковника. Поднял голову и встретил его холодновато-сочувствующий взгляд.

— Кто будет командиром группы?

— Я, — сказал Гвоздецкий. — Вы согласны?

— Да.

— Я не сомневался в вас. Быстрое, но умное решение.

— Ум — это способность находить убедительные оправдания, — Никифор усмехнулся, — собственной глупости. Вы предусмотрели мой перевод из ГУИН в вашу епархию?

— Мы предусмотрели все. — Гвоздецкий вынул из внутреннего кармана пиджака плотный толстый конверт. — Это ваши новые документы и материалы задания. С завтрашнего дня вы уволены из рядов «Тайфуна», кстати, вместе с вашим коллегой лейтенантом Крупкало.

— Лёнчик… — пробормотал Хмель.

— На работу в Управление можете не заходить, вы уже переведены в другую часть. Здесь же, в конверте, адрес части, куда вам следует прибыть в течение двух суток. — Полковник допил чай, встал. — Засим разрешите откланяться. До встречи. — Он протянул руку.

Никифор тоже встал, ошеломленный быстротой и напором, с какими была решена его судьба, пожал твердую, сухую руку гостя, покачал головой.

— Вы взяли меня тепленьким…

Гвоздецкий засмеялся, вышел в прихожую.

— Не вас первого, капитан. Скажу честно: я не рассчитывал, что вы легко сдадитесь, но надеялся. — Полковник заглянул на кухню. — Спасибо за чай, хозяюшка, чай был заварен по-моему. Доброй ночи.

Он исчез.

В прихожую вышла мать, глянула на сына, задумчиво склонившего к плечу голову.

— Это твой начальник, сынок?

— Да, — кивнул Никифор. — Теперь это мой начальник.

ЛАДОЖСКОЕ ОЗЕРО Никифор Хмель

Они встретились в Приозерске спустя три дня после знакомства в лагере, тестирования и совместной тренировки на слаженность. Всего команда ЧКК, или просто ЧК, насчитывала более двадцати человек, но исполнительное ядро команды состояло из семи оперативников, получивших приказ называть друг друга только по именам. Из них Никифор до появления на базе в Битцеве знал только двоих: лейтенанта Леонида Крупкало — Лёнчика, с которым работал в «Тайфуне», и командира группы Гвоздецкого. Остальные члены команды прибыли, как потом выяснилось, из разных спецподразделений типа Псковского СОБРа, десантно-штурмового батальона «Орел» Рязанской дивизии ВДВ или группы ФСБ «Альфа».

Все они были разными — по сложению, характеру, манере поведения, отношению к жизни, но всех их роднило обостренное чувство опасности — черта любого профессионала, а также одно любопытное обстоятельство: семьи всех членов группы так или иначе пострадали от террористов или бандитов.

Если у Никифора чеченцы убили брата, то у Лёнчика стая молодых подонков изнасиловала сестру, у снайпера Бориса машина некоего «авторитета» сбила мать. Женщина скончалась, не приходя в сознание. Отца Жеки сожгли в гараже, брата Ярослава — инспектора рыбохраны — утопили в озере, жену Виктора — директоршу гостиничного комплекса «Петровское» — убил заказной киллер двумя выстрелами в голову. Только о полковнике Гвоздецком его подчиненные не знали ничего. Лишь выяснили, что он прошел три войны, несмотря на сравнительную молодость — ему исполнилось сорок два года, и что он владеет рукопашкой и всеми видами оружия.

В Приозерск, небольшой карельский городишко, расположенный на западном берегу Ладожского озера, «чекисты» добирались каждый своим ходом. Никифор, например, не имевший собственной машины, прибыл поездом из Санкт-Петербурга. Собрались же они здесь для выполнения задания, обеспечиваемого группой поддержки и наблюдения. Задание состояло в следующем.

В Карелии произошло четвертое за два месяца похищение известных бизнесменов с целью получения выкупа. Первые три так и не были раскрыты, родственникам похищенных пришлось платить. Последний инцидент, происшедший десять дней назад, переполнил чашу терпения не только работников правоохранительных органов, но и инициаторов создания ЧК. Был похищен тридцатисемилетний Константин Озерецковский, один из руководителей крупнейшей строительной компании края и дальний родственник президента.

Произошло это так.

По данным, которыми располагали «чекисты», похитители разрабатывали это преступление несколько месяцев. В середине июня в офис фирмы «КСК» вошли трое крепких молодых людей, одетых в милицейскую форму. Предъявив документы на проходной, они ворвались в кабинет Озерецковского, уложили директора компании на пол, надели наручники и, вытащив его на улицу, стали запихивать в машину — джип «Мицубиси». Охранники бизнесмена попытались воспрепятствовать захвату, но были ранены выстрелами из автомата. В это время на территорию фирмы въехал гендиректор «КСК» отец Озерецковского Вадим Александрович. Он попытался было организовать погоню, однако похитители выстрелили по его «шестисотому» «Мерседесу» из гранатомета и сумели оторваться от преследования. Отец Константина получил множественные осколочные ранения и едва не потерял зрение. Один из его телохранителей был убит.

Несколько дней Константина прятали в самом Петрозаводске, где все это случилось, потом перевезли в Приозерск, а уж потом переправили на один из островов Ладожского озера. Как установили следопыты ЧК — на остров Коневец. А чтобы он не сопротивлялся, бизнесмена постоянно кололи наркотиками, едва не превратив его в наркомана. Через два дня после похищения отцу Константина позвонил неизвестный и потребовал выкуп — пять миллионов долларов. Говорил неизвестный с ярко выраженным «кавказским» акцентом.

По меркам Карелии Озерецковский-старший был человек не бедный, но такой суммы у него не было, и он после недолгих раздумий обратился за помощью к своему знакомому в УФСБ края. Так о похищении стало известно начальнику президентской службы безопасности и самому президенту. После чего и последовал приказ главы государства «замочить» бандитов без суда и следствия, а на месте расправы оставить визитную карточку ЧК. По мысли президента, такая «реклама» Чрезвычайной карательной комиссии была совершенно необходима для создания атмосферы страха для похитителей людей. Они должны были знать, что возмездие неотвратимо! Это был принцип шахматной стратегии: угроза сильнее ее исполнения.

Вскоре Озерецковскому-старшему снова позвонил посредник с акцентом, но Вадим Александрович по совету работников местного Управления ФСБ сказал, что таких денег у него нет. Тогда ему прислали видеокассету, на которой было запечатлено, как сыну отрубают палец. Вадим Александрович стал готовить выкуп.

Еще через два дня в Приозерске собралась команда ЧК, у которой оставалось всего двое суток на решение задачи: освобождение заложника и уничтожение банды. Им предстояло каким-то образом незаметно добраться до острова Коневец, где прятали бизнесмена, опять же незаметно достичь схрона и во что бы то ни стало добиться поставленной цели. От этого зависела не только жизнь заложника, но и судьба самой ЧК. Она должна была доказать свою профпригодность и эффективность.

Понимали это все «чекисты», поэтому готовились к операции тщательно, без шуток и ёрничанья, начав работу с изучения карты местности и особенностей острова.

По легенде, остров Коневец получил название еще в языческие времена от Конь-камня, возле которого прибрежные ладожские насельники оставляли коней в дар духам острова, которые охраняли оставленный на нем на все лето скот. Коневец простирался к северо-востоку примерно на шесть километров, имея крутой западный и пологий восточный берега, и отделялся от берега озера пятикилометровым проливом. Посреди острова располагались три «горы»: Святая, Змеиная и Южная высотой аж в тридцать четыре метра. По сути, эти горы представляли собой выступы кристаллических пород материка среди галечной гряды, оставленной ледником десятки тысяч лет назад.

Западный берег острова сложен из террас разной высоты, создающих местами своеобразные естественные лестницы. На южном берегу Коневца расположен храм Рождества Святой Богородицы с великолепным Рождественским собором. Еще один храм — Казанской Божьей Матери — стоит на Святой горе с тысяча семьсот девяностого года. Но храм Богородицы и монастырский комплекс намного старше: они построены еще в конце четырнадцатого века, а в тысяча четыреста двадцать первом году монастырь был перенесен из-за сильного разлива Ладоги на более высокое место, где стоит и по сей день, претерпев несколько разорений, перестроек и обновлений, периоды упадка и возрождения.

Так, нынешний собор и монастырский комплекс возведены были в конце восемнадцатого века, а в конце двадцатого — вплоть до тысяча девятьсот девяностого года — на территории монастыря размещалась база военных моряков и склады морских торпед.

Вот в склепах одного из таких складов и прятали похитители свои жертвы, в том числе — Константина Озерецковского.

Место было определено совершенно точно с помощью спутниковых систем наблюдения за поверхностью Земли (президентская служба безопасности опиралась на все новейшие системы связи): северно-западная оконечность острова, где располагался древний разрушенный скит и он же — бывший склад, окруженный развалившимися каменными строениями. Однако незаметно приблизиться к нему было практически невозможно, тем более днем, и «чекистами» рассматривался лишь вариант ночной вылазки, имевший шанс на реализацию.

Экипировка группы поразила даже видавшего виды Никифора.

Им предоставили новейшие комбинезоны «ратник» для спецопераций, приборы ночного видения, компьютерные прицелы, множество приспособлений для ориентации, связи, маскировки, пересечения скальных гряд, подъема на стены, а также оружие на выбор: бесшумные снайперские комплексы «винтобой», пистолеты бесшумного боя «котик», пистолеты-пулеметы «горох», стреляющие ножи, наборы метательных пластин и дротиков, арбалеты и пси-излучатели «нокаут», называемые в просторечии «глушаками», с радиусом гарантированного действия до двадцати пяти метров.

Кроме того, в комплект снаряжения входили рации с дальностью действия до пяти километров, органайзеры для ориентации и контроля «своих» и уникальные приборчики, выявляющие у противника не только наличие оружия на дальности до двух километров, но и его тип. Никифор о таком приспособлении даже не слышал.

В воскресенье восемнадцатого июня они были готовы к броску на остров, получая от наблюдателей группы поддержки и наведения все данные о перемещениях сторожей заложников: по всем признакам, пленников было двое. Операция должна была начаться и закончиться этой ночью с воскресенья на понедельник. Дальше тянуть с освобождением Озерецковского было нельзя, по следу похитителей шли опера угрозыска и ФСБ и скоро тоже должны были выйти на схрон бандгруппы.

По сведениям наблюдателей, всего пленников сторожили шесть человек. Трое занимали позиции за остатками стен скита, наблюдая за местностью, трое отдыхали в подземном бункере — бывшем складе морских торпед. За те три дня, что «чекисты» готовились к захвату схрона, сторожа ни разу не появились на берегу острова днем, имея, видимо, запасы воды и пищи и не желая выдавать свое убежище. Лишь по ночам один-двое выходили на террасу перед храмом, прогуливались или просто курили. По данным радиоперехвата было известно, что раз в четыре дня к ним с материка прибывает лодка, что организованная преступная группировка, специализирующаяся на похищении людей, насчитывает по крайней мере еще десять человек, а главарь банды находится в Петрозаводске. Однако выяснить, кто он, где прячется и под какой личиной живет, пока не удавалось.

Впрочем, командира ЧК и его подчиненных это не волновало. Они решали конкретную задачу по ликвидации банды. О последствиях должны были думать руководители рангом повыше.

В половине одиннадцатого вечера команда ЧК в полном составе погрузилась на катер. Каждый нес свою сумку со снаряжением и оружием. Никифор выбрал себе бесшумный пистолет «котик», нож и набор дротиков. Пси-излучатели были только у Гвоздецкого и у Виктора, отвечающего за захват «языка». Снайперские винтовки взяли Борис и Ярослав.

Через час катер подошел к острову с севера на расстояние десяти километров и перешел на струйный двигатель, почти не дающий шума. Группа начала переодеваться в маскировочные комбезы, а когда катер подошел к острову вплотную (этот участок берега не просматривался из укрытия, где сидели сторожа заложников), «чекисты» попрыгали на отмель и нырнули в прибрежный кустарник, за которым начинался негустой смешанный лес. До цели им предстояло преодолеть всего около двух километров.

Катер остался ждать их возвращения.

Гвоздецкий включил органайзер, экранчик которого показал схему местонахождения бункера с пленниками, проверил работу радиоотвечиков всех членов группы: в уголке экрана высветились семь зеленых звездочек. Жестом приказал включить рации.

— Как слышимость?

— Нормально, — откликнулись «чекисты».

— Самочувствие? Никто не жалуется?

— Нормально.

— Тогда начинаем работать. Полтора километра идете за мной цепью, потом расходимся. Я беру одного часового, Борис второго, Виктор третьего. Снимаем по сигналу Виктора, ему надо подобраться к своему объекту почти вплотную.

— Я мог бы снять третьего из винтаря, — сказал Ярослав.

— Нам нужен «язык», знающий пароли и систему охраны внутри бункера. Вопросы есть? Нет? Вперед!

Семь почти невидимых в ночной темноте фигур бесшумно растворились в лесу, направляясь к западной оконечности острова, где находился схрон похитителей людей.

В двенадцать часов ночи они вышли к террасе, на которой кое-где среди сосен и берез торчали из земли крупные валуны и галечные языки, начали окружать скит со всех сторон, включив приборы ночного видения.

Никифор обошел крутой склон холма, сложенный из крупного, хорошо окатанного галечника-валунника, нашел русло пересохшего ручья и по нему вылез на террасу, стараясь не наступать на скрипучую каменную осыпь.

На фоне бурого — в инфракрасной оптике — неба стали видны багровые, коричневые и черные зубчатые стены остатков храма и разрушенных каменных строений, служивших когда-то хозяйственными постройками базы моряков. Более яркое пятнышко за одним из темно-вишневых зубцов принадлежало голове часового. Никифор направил в его сторону решеточку прибора для определения типа оружия (Гвоздецкий называл его армингом), и на экранчике плоского футляра величиной с детскую ладошку высветились две цифры: 2 и 5. Это означало, что часовой вооружен автоматом и гранатами.

— Вижу часового, — доложил Никифор; он был в шлеме, и звук голоса полностью гасился защитной сферой, не вылетая наружу.

— Оставайся на месте, — отозвался Гвоздецкий. — Жди сигнала.

Никифор замер, считая секунды и минуты. Температура воздуха на острове держалась около трех-четырех градусов тепла, но комбинезоны хорошо защищали тело от холода. На четвертой минуте рация донесла голос Виктора:

— Я готов.

— Я тоже, — доложил Борис.

— Десятисекундный отсчет.

На десятой секунде Виктор скомандовал:

— Огонь!

Светлое пятнышко в полусотне метров от Никифора исчезло за выступом стены. Часового снял из «винтобоя» Борис. Выстрела слышно не было, несмотря на полную тишину вокруг.

— Вперед! — бросил полковник.

Никифор метнулся к развалинам, обходя кучи камней, перепрыгнул какой-то ров и вдруг почувствовал непреодолимое желание упасть на землю. Не раздумывая ни мгновения, нырнул головой вперед, на лету разворачиваясь лицом вверх, увидел яркую вспышку выстрела слева от себя (стреляли из автомата) и выстрелил в ответ три раза подряд. Упал, перекатился на бок, готовый стрелять, но все было тихо.

— Кто нашумел?! — рявкнула рация.

— Часовой, — отозвался Никифор, откатываясь под стену и вставая с пальцем на курке пистолета. — Их было четверо.

— Дьявол! Если внизу услышали… Слава, взберись повыше и держи под прицелом развалины. У них могут быть запасные выходы из бункера. Виктор, что у тебя?

— «Язык» утверждает, что внизу целая система коммуникаций. Двое сторожей находятся в «жилом блоке», еще один на «кухне». Пленники — их действительно двое — содержатся в бетонном склепе, бывшей подклети храма. Вход в подземелье тут рядом.

— Ник и Лёнчик тебя прикроют.

Никифор перелез через остаток стены, преодолел груду каменных обломков и увидел светлый контур бюста над извилистой стеной храма. Ответчик шлема высветил зеленый крестик на пластине визуального слежения — бюст принадлежал «своему», Виктору. Рядом с ним сидел, безучастно прислонившись к стене, человек в черном ватнике — парализованный выстрелом из «глушака» часовой.

— Где вход? — спросил Никифор.

— В четырех шагах ступени вниз, видишь?

— Вижу. Пошли.

— Дождемся Лёнчика.

— Я здесь, — появился лейтенант.

Никифор снял с руки перчатку, дотронулся до стены бывшего храма. Стена была отсыревшей и кое-где осыпалась. А когда они спустились по каменным ступеням в темноту подвального входа в подземное хозяйство морской базы, то оказались по щиколотку в воде.

— Вот хрень! — прошипел Виктор. — Откуда здесь вода на горе?

Никифор хотел ответить, но в это время тяжелая металлическая дверь перед ним начала открываться, он вовремя откинул пластину прибора ночного видения, и свет фонаря, брызнувший в лицо, его не ослепил. Дважды выстрелив в проем двери, капитан перешагнул через упавшее тело, подобрал не погасший фонарь и двинулся в глубь довольно узкого коридора с мокрыми бетонными стенами, покрытыми разводами плесени, и ребристым полом, на котором стояли лужи черной воды. Коридор уперся в еще одну металлическую дверь с едва видимыми буквами и цифрами: ХМ 404. Дверь была полуоткрыта. Никифор с трудом расширил щель, вышел в квадратное помещение с массивными балками и пучком труб по стене. В полу помещения виднелся выпуклый глаз люка, две двери вели налево и направо, одна из них — правая — также была полуоткрыта.

— Куда? — оглянулся Никифор.

— Я понял так, что их «жилой блок», — отозвался Виктор, — кухня и камера с пленниками располагаются на одном горизонте. Вряд ли они спустились еще ниже. Люк закрыт, и туда просачивается вода.

— Эй, Бегемот, — послышался из-за двери дребезжащий из-за резонанса голос, — это ты? Кто стрелял?

Размышлять — что делать — было некогда, отступать — поздно, и Никифор сделал первое, что пришло в голову: шагнул в коридор за дверью и направил луч фонаря вперед.

Этот маневр оказался единственно верным: свет на мгновение ослепил идущего навстречу бандита, и это позволило Никифору сориентироваться первым и выстрелить. Сторож — громадный детина в черном ватнике (под землей было холодно и сыро), с автоматом в руках, упал на штабель каких-то ящиков, с грохотом рассыпавшихся по бетонному полу довольно большого помещения со стеллажами вдоль стен. И тотчас же из дальнего угла помещения заработал еще один автомат.

Пули вонзились в ящики, в стеллажи, с визгом запрыгали по стенам. Одна из них разбила фонарь в руке Хмеля, стало темно.

Никифор нырнул за какую-то толстую деревянную колоду с торчащим в ней топором, дважды выстрелил, сменил обойму. Автомат же строчил не переставая, словно имел бесконечный магазин.

— Прикройте меня! — бросил Никифор.

В проеме двери сзади показался ствол снайперки Бориса, плюнул огнем раз, другой, третий. Никифор перекатился вправо, открывая огонь. Автомат поперхнулся. Никифор метнулся в угол, отыскал на черно-малиновом фоне подвала более яркие пятна — ствол автомата и лицо стрелка, выстрелил, но этот его выстрел был уже лишним. Сторож не подавал признаков жизни. Однако задерживаться здесь было нельзя, оставался еще один защитник схрона, и он вполне мог уничтожить заложников, прежде чем попытаться уйти.

— Не стрелять! — прохрипел капитан, заметив приблизившегося к нему Бориса. — Можем задеть пленников. Витя, дай «глушак».

— Я сам.

— Быстро! Здесь могу пройти только я.

Виктор, помедлив, сунул Никифору тяжелый гипноизлучатель с квадратным — без отверстий — дулом. Капитан снял с себя шлем, вызвал необходимое состояние «без мыслей», сосчитал до семи и в темпе рванулся через помещение к двери, ведущей в глубь подземелья.

Коридор, начинавшийся за дверью, встретил его токами ненависти, угрозы и страха, которые он ощущал, почти как лучи видимого света. Определив самый «яркий» источник этих «лучей», Никифор выстрелил в том направлении из «глушака» и, пока его тело самопроизвольно металось в теснине коридора из стороны в сторону, «качало маятник», уворачиваясь от пуль (оставшийся в живых сторож начал стрельбу из «калашникова»), давил на гашетку парализатора до тех пор, пока не прекратилась стрельба и не погас «прожектор злобы и ненависти». Только после этого к нему вернулись мысли и чувства, и Никифор ощутил жжение на щеке и боль в левом бедре. Две из ливня пуль автоматчика все же нашли его и пробороздили щеку и бедро.

Однако судьба хранила его, он остался жив и даже не потерял сознания, продолжая участвовать в операции.

«Чекисты» отыскали камеру, в которой находились пленники, вывели их наверх, оставив на месте боя визитку с черно-золотыми буквами ЧКК, и вызвали по рации катер, чтобы не тащиться через буераки острова ночью.

В половине второго ночи катер подобрал группу, и, лишь оказавшись на его борту, Никифор почувствовал головокружение и слабость. Все поплыло перед глазами. В голове послышался нарастающий стеклянный звон. Капитан обмяк, прислонившись спиной к стенке рубки, и уже не слышал, как его окликнул Гвоздецкий. Его попытались привести в чувство, потом принялись раздевать, он это почувствовал, но выплыть из ватно-жаркой дремы не смог.

ВОЛОГДА Дмитрий Булавин

Он стоял на самой верхней площадке высокой башни и смотрел вниз, на разливы лесов и полей, на величественную реку, петлявшую между холмами, на бездонное голубое небо с легкими перистыми облачками, на встающее из-за горизонта солнце. Тело казалось легким, почти невесомым, хотелось прыгнуть со скалы и парить в воздухе, как птица, радостно и вольно. Дмитрий набрал в грудь воздуха, собираясь шагнуть в бездну, и вдруг что-то произошло вокруг.

Потемнел небосвод. Похолодало. На западе появилась растущая тень, заняла полнеба, уплотняясь, приобрела очертания гигантского дракона, распростершего черные крылья над зеленой равниной. Когтистая лапа протянулась к солнцу, превращая светило в кроваво-красный пятнистый лик чудовища.

Дмитрий почувствовал дуновение ледяного ветра, съежился, понимая, что сейчас солнце погаснет, настанет тьма и мир умрет, замерзнет. И в это время на холме под скалой появился босой ребенок, светловолосый мальчик в белой рубашке с вышивкой и таких же штанах. Он поднял вверх ладошки, направляя их на драконовидную тень, волосы его стали золотистыми, потом огненными, глаза вспыхнули пронзительной голубизной, с ладошек сорвались ослепительные молнии и вонзились в дракона.

Раздался грохот, визг, вой, тень дракона взметнулась, отпрянула, разбилась на кривые осколки и стала таять, испаряться, светлеть. Исчезла! Солнце засияло в полную силу.

Мальчик перестал светиться, хотя волосы его так и остались белыми, не седыми — а серебристыми, посмотрел снизу вверх на Дмитрия, улыбнулся, помахал ручонкой и бегом направился к лесу, исчез под деревьями. Дмитрий хотел окликнуть его, пораженный увиденным, однако сорвался со скалы… и проснулся в холодном поту, все еще видя перед собой лицо мальчишки: спокойное, удивительно чистое, приветливое, с глубокими, ясными, умными голубыми глазами.

— Приехали! — глубокомысленно произнес Дмитрий, разглядывая картину на стене спальни: могучие ели образовывают как бы величественную арку в зеленом полумраке, верхняя часть арки светится как три свечи, а луч невидимого из-за деревьев солнца освещает маленькую елочку в центре этой природной арки.

Картина называлась «Лесная готика» и принадлежала кисти Константина Васильева. Точнее — кисти Максима, ученика Дмитрия, увлекавшегося творчеством Васильева и делавшего иногда копии его полотен.

— Приехали, — повторил Дмитрий, — не сон, а кино и немцы. Не хватало детишек с колдовскими замашками.

Мысли свернули в иное русло.

Максим Петришин пришел в Школу выживания «Белояр», которой руководил отец Дмитрия Михей Олегович и в которой сам Дмитрий работал инструктором древнеславянской системы целостного движения, еще десятилетним мальчишкой. Теперь же ему исполнилось восемнадцать лет, и он подавал большие надежды стать не только мастером выживания, но и — в будущем — инструктором и наставником Школы.

«Белояр» был создан в Вологде Булавиным-старшим еще в конце двадцатого века, и ему скоро должно было исполниться двадцать лет. В принципе, двадцать лет — срок небольшой для организации нового философского течения или воссоздания древних традиций, но все великое всегда начинается с малого, а вологодская Школа выживания не только не умерла в смутные российские времена «перехода от социализма к демократии», но и сумела доказать свою состоятельность, воспитав в духе почитания родовых корней и славянских норм два поколения юношей и девушек, научив их защищать свой внутренний мир от агрессивного вторжения чужого образа жизни, не бояться труда и добиваться поставленной цели.

Все они на первых этапах обучения жаждали научиться боевым искусствам и не понимали, почему их заставляют постигать основы правильного дыхания, учат танцам и движению вообще. Дмитрий помнил выражение лиц молодых парней и мальчишек, когда он начинал свой первый урок с получасовой лекции о системе «Белояр».

— Прежде всего, — говорил он, — уясните себе, что я буду учить вас не драться, я буду учить вас правильно двигаться в соответствии с древней методикой славянского рода, основанной на целостном восприятии мира, на телесно-ориентированном направлении в трансперсональной психологии. Эта система опирается на еще более древнюю технику движения под названием жива, направленную на восстановление и сохранение сил, укрепление здоровья и психики в любых экстремальных ситуациях. Мало того, жива способствует повышению скорости движений и гармоничному их сочетанию, а также высвобождению мощных резервов организма человека, о которых вы наверняка не имеете понятия. Можно сказать так: «Белояр» — введение в живу, которую вполне допустимо называть искусством сохранения себя и окружающей природы, искусством достижения целостности через осознание и овладение своей внутренней энергией как частью общей энергии Мироздания.

Дмитрий замолчал, прищурясь, окидывая понимающим взглядом зал для тренировок, где собралось около двадцати пяти неофитов, мальчиков, девочек, юношей и девушек постарше, парней в возрасте свыше двадцати лет.

— Что приуныли? Наверное, подумываете: в школе читают лекции — и здесь то же самое, зря пришли. Так? Могу успокоить. Я сказал вам то, что обязан сказать, и все мной сказанное буду показывать на практике. «Белояр» не только философская психофизическая система выживания, требующая знания дисциплин, таких, как «силовая устойчивость», «виртуальная мышечная динамика», «триггерная динамика», «свободное целостное движение», но и система лечения, искусство медитации, защита и система боевого совершенствования, взявшая все лучшее из существующих воинских искусств. Хотя правильнее все же было бы сказать, что она просто «вспоминает» древние методики, созданные нашими предками в далекие магические времена.

Дмитрий замолчал, увидев поднятую руку.

— Слушаю тебя.

— Извините, — сказал розовощекий вихрастый парнишка в спортивном костюме, — а вы сами мастер какой системы? И где учились? В Японии?

— Боюсь тебя разочаровать, — мягко сказал Дмитрий. — Учился я в России, по большей части у своего отца, он мастер боливака, одного из ответвлений живы. Но я прошел хорошую армейскую подготовку, испытал рукопашку всех боевых стилей от кунг-фу до самбо, хотя все они основаны на правильном целостном движении.

— А показать какой-нибудь прием можете?

Дмитрий улыбнулся.

— Применение полученных мною навыков приравнивается к применению огнестрельного оружия. Но кое-что я вам покажу. Подойдите ко мне шестеро.

К Дмитрию вышли четверо крепких парней и два подростка.

— Берите меня за руки и за ноги, покрепче. Теперь держите изо всех сил. Готовы? Начали.

Парни напряглись.

Дмитрий качнул внутри себя «гуляющий центр тяжести» и вывернулся из захватов, столкнув парней лбами.

В зале среди сидящих учеников послышались смешки. Смущенные молодые люди с удивлением посмотрели на Булавина. Тот с добродушной усмешкой похлопал их по плечам.

— Это не фокус, ребята. Подойдите еще четверо. Беритесь посильнее, чтобы удобно было меня держать. Взяли?

Дмитрий повернулся влево-вправо и одним змеиным гибким движением освободился от захватов, заставляя державших его молодых людей сталкиваться и мешать друг другу.

— Как вы это делаете?! — восхищенно спросил один из них, поднимаясь с пола.

— Этому можно научиться. Моделируемое сознанием движение выглядит как последовательность телесных формообразований, между которыми необходимы дискретные переходы. Сознание дробит единство пространственно-временных связей окружающего мира. Я научу вас неосознаваемому текучему движению, которое не содержит фиксируемых сознанием переходов, определяемых мышечными блоками и зажимами.

— А долго этому надо учиться?

— Долго. Но если есть терпение, все реально. Я же научился.

— Сколько вам лет?

Вопрос задала девушка, покрасневшая под взглядами подружек и приятелей. По залу прокатился легкий шумок, смех. Дмитрий улыбнулся.

— Мне тридцать три.

— Мы думали, что вы старше.

Смех в зале стал общим. Потом кто-то из парней сказал:

— Дмитрий Михеевич, вы только рукопашным боем владеете или холодным оружием тоже? Фехтованием не занимались? Кэндо?

— Занимался, — кивнул Булавин. — А что?

— Через три дня на территории кремля состоится чемпионат России по историческому фехтованию…

— «Меч России». Я знаю.

— Вы не примете в нем участие?

Дмитрий оглядел ждущие, внимательные, сомневающиеся и полные надежд юные лица и понял, что разочаровывать своих будущих учеников не должен. Если он откажется, они не поймут, и многие потом не придут на занятия Школы.

— Приму.

— Вот здорово!

Все зашумели, толкая друг друга локтями…

Дмитрий встал с кровати, разглядывая себя в зеркале трюмо. Показал язык.

— Что, пора отвечать за свои слова?

Он был высок, поджар, жилист, впечатления атлета не производил, однако мог одним ударом ладони (и даже пальцем) пробить дюймовую доску и уложить любого противника вдвое большей массы и габаритов. Лицо у Булавина было продолговатое, с твердым подбородком и крупными губами, нос тонкий, с горбинкой, глаза желтые, или «медовые», как любила говорить мама. Широкие брови придавали лицу некий «мефистофелевский» вид. Волосы у Дмитрия были каштановые, волнистые, длинные — до плеч, но он редко связывал их в пучок на затылке, предпочитая носить свободной волной. А вот «стариком» его делали залысины, доставшиеся в наследство от отца. Видимо, они и заставили юную ученицу Школы спросить о возрасте инструктора.

Дмитрий ухмыльнулся и пошел умываться. Сегодня ему предстояло выступить на соревнованиях по историческому фехтованию, и надо было не ударить лицом в грязь, показать все, на что он был способен. Хотя отец и не одобрял его решения принять участие в турнире «Меч России».

Сорок минут Дмитрий занимался тренировкой дыхания по системе кульсинат, начиная медитацией и кончая «танцем всех частей тела». Это учение принадлежало древнему уйгурскому роду Чай-Фу-шан и хранилось в секрете, но отец Дмитрия долгое время жил в Китае и сумел расположить к себе мастера кульсинат, после чего сам стал мастером и взял многое из этого учения для создания собственной школы «Белояр». Естественно, его сын перенял методику кульсината, хотя, в свою очередь, кое в чем его усовершенствовал, добившись более полного согласования элементов телесной пластики.

В девять часов утра Булавин натянул льняные штаны и рубашку без воротника, вывел из гаража недалеко от дома (он жил в маленькой двухкомнатной квартирке, принадлежавшей еще деду Стогнею, в шестиэтажном доме по улице Багровской, недалеко от церкви Сретения) двухлетнего возраста «Хонду-Престиж» и направился по набережной в сторону Октябрьского моста через Вологду; кремль с его соборами — Софийским и Воскресенским — стоял на другом берегу реки, на так называемой Соборной горке, оплывшей и почти исчезнувшей за сотни лет с момента постройки кремля.

За светофором на улице Мостовой голосовал прилично одетый молодой человек с небольшой кожаной сумкой на ремешке. Дмитрий редко подвозил людей и никогда — за деньги, поэтому сначала хотел проехать мимо, но молодой человек энергично потряс рукой, постучал по циферблату часов, и Булавин остановил машину.

— Извините, шеф, — сказал молодой человек, просовывая коротко остриженную голову в кабину «Хонды». — Опаздываю, подбросьте до моста.

— Садитесь, — согласился Дмитрий.

Молодой человек кинул свою сумочку на заднее сиденье, сел рядом с водителем и начал звонить кому-то по мобильному телефону, обещая «приехать и со всеми разобраться». У моста он вышел, заплатив полсотни, хотя Дмитрий и не просил за проезд. Слегка позабавившись этим случаем, Булавин переехал на другую сторону Вологды, повернул на перекрестке направо, на Кедровскую набережную, и в это время его лихо притер к тротуару темно-серый «БМВ» с тонированными стеклами. Открылись дверцы машины, из нее выскочил детина в костюме и при галстуке, наклонился к окошку водителя.

— Командир, ты тут нашего парня вез, — деловито проговорил он. — Так он у тебя деньги забыл.

— Деньги? — поднял брови Дмитрий, которому не понравился шалый блеск в глазах парня. — Эти? — Он протянул пятидесятирублевую купюру, что дал ему недавний пассажир.

— Да нет, наш парень у тебя на заднем сиденье целый сверток с деньгами оставил.

Дмитрий оглянулся и действительно увидел какой-то белый бумажный сверток.

— Забирайте, — кивнул он, недоумевая, каким образом пассажир мог не взять сверток, если даже он выпал из его сумки.

— Извини, мы теперь посчитать должны, — виновато развел руками детина. — Не дай бог недостача, с нас три шкуры сдерут.

Дмитрий, сомневаясь в собственной трезвости, открыл заднюю дверцу. Ситуация окончательно перестала ему нравиться.

Детина влез в кабину, развернул сверток, начал считать деньги — доллары США — и вдруг нахмурился.

— Э-э, командир, тут не хватает двух «штук». Ты часом не фокусник? Упаковка вроде целая, а баксов нет.

Дмитрий понял, что нарвался на авторэкетиров, которых в последнее время развелось немерено. До этого он никогда не думал, что подобное может случиться и с ним.

— Вылезай, красавец, — с досадой сказал он, оборачиваясь, и увидел направленный в лицо ствол пистолета.

— Не дергайся, братан, — покачал головой детина, — мы люди понятливые, но до определенного предела. Гони две «штуки» обратно, и мы мирно разойдемся.

Из «БМВ» вылезли еще два мордоворота, стали с двух сторон булавинской «Хонды». Дмитрий оценивающе посмотрел на них, повернул голову к бандиту с пистолетом.

— А если я скажу, что не брал ваших «трудовых» «штук»?

— Не пойдет, — раздвинул в ухмылке бледные губы детина. — Если мы их не найдем тут у тебя, значит, ты их успел передать кому-то по дороге. Уж лучше добром отдай.

— Ясно, — вздохнул Дмитрий, усмехнулся с сожалением. — Ну и денек у меня с утра выдался, прямо отдых сердца. А если я сопротивляться начну, милицию звать?

— Не рекомендую, — снова ухмыльнулся детина. — Еще и срок получишь за кражу. Зачем тебе лишние хлопоты? Как говорится, лучше минуту побыть трусом, чем всю оставшуюся жизнь мертвецом.

— Резонно, — улыбнулся Дмитрий и особым приемом, вывернувшись винтом с сиденья, отобрал у бандита пистолет. Передернул затвор, направил ствол на ошалело разинувшего рот парня.

— Тихо! Я вас выслушал, теперь послушайте меня. Прикажи своим коллегам, чтобы не играли в ковбоев и отошли от машины, иначе я выстрелю первым.

Детина с любопытством посмотрел на спокойное лицо Булавина, открыл дверцу, не спуская глаз с пистолета (интересно, откуда у них девятимиллиметровый бельгийский «FN» модели «стандарт» с обоймой на четырнадцать патронов?) и негромко проговорил своим напарникам, схватившимся за оружие:

— Спокойно, ребята, ошибочка вышла. Садитесь в тачку, я сейчас.

— Пусть отъедут.

— Сдайте назад.

Одетые в темно-синие костюмы приятели бандита спрятали пистолеты, залезли в «БМВ». Машина отъехала назад, остановилась в десяти метрах.

— Извини, братан, — дружелюбно сказал детина, не выказывая особых признаков страха. — Ну просчитался я, деньги все на месте. Отдай пушку, и мы разойдемся как в море корабли.

— Выходи, корабль, — повел стволом Дмитрий.

— А пистолетик? Сделай нам мелкую радость, верни.

— Мелкие радости ведут к крупным неприятностям. — Дмитрий вынул обойму, спустил курок, протянул разряженный пистолет рэкетиру. — Деньги не забудь.

Детина вылез.

— Мы тебя найдем, братан.

— Это будет второй вашей ошибкой, — хладнокровно сказал Булавин. — Источник нашей мудрости — наш опыт. А знаешь, что является источником нашего опыта?

— Ну?

— Наша глупость. Поэтому прими совет: не ищи приключений на свою корму. Сегодня я добрый, потому что спешу, в другой раз тебе может не повезти.

Дмитрий дал газ и отъехал. Детина, сунув руки в карманы брюк, смотрел ему вслед, потом сел в подъехавший «БМВ». Но преследовать «Хонду» рэкетиры не стали.

Через несколько минут Дмитрий припарковал машину возле остатков кремлевской стены восемнадцатого века и сразу забыл о своем приключении с подвозом члена шайки вымогателей. Из-за стены доносился нестройный шум толпы, слышались удары металла о металл, лошадиное ржание, топот копыт, пыхтение, крики, смех, аплодисменты. Соревнования уже начались, и зрители приветствовали участников.

Обычно чемпионаты России по историческому фехтованию, ставшие с недавних пор международными рыцарскими турнирами, проходили в Москве, на территории историко-культурного комплекса «Сетуньский Стан». Однако организаторы чемпионата решили с этого года проводить их и в других городах, имеющих древние крепости, монастыри и кремли: в Нижнем Новгороде, Туле, Смоленске, Ярославле, Пскове. Выбор пал на Вологду, где и были сооружены импровизированное ристалище, деревянный амфитеатр для зрителей, «княжеские ложи», шатровый городок, в котором разместились почти четыре сотни участников из рыцарских клубов различных городов страны, а также гости из ближнего и дальнего зарубежья — Дании, Польши, Литвы, Украины, Франции, Италии и Германии.

Насколько был осведомлен Дмитрий, только в России было создано более сотни таких клубов, максимально придерживающихся историчности в костюмах, традициях, оружии и атрибутике, занимающихся изучением старинных воинских приемов и обрядов, исторической реконструкцией одежды и доспехов, спортом и каскадерством. В одной Москве их насчитывалось за тридцать, имеющих громкие названия типа: «Серебряные волки», «Славяне», «Лютичи», «Наследие предков» и «Ратник». В Вологде тоже был сформирован клуб «Витязь», достойно выступавший в чемпионатах. Именно на его стороне и предстояло Дмитрию сразиться на мечах. Он хорошо знал президента, или, как принято говорить, воеводу клуба Евгения Платова, неплохого кулачного бойца и мастера спорта по тяжелой атлетике, который помогал отцу Дмитрия в создании Школы выживания.

Вообще, поединки на мечах только на первый взгляд могут показаться лихим размахиванием клинками, всего лишь красочно-шумным шоу. Они требуют определенных навыков и недюжинной физической силы, так как вертеть железякой, которая весит от полутора до двух килограммов, занятие не из легких. А если учесть, что меч — не железная палка, им можно серьезно поранить противника, несмотря на доспехи и применяемые методы защиты — подшлемники, наколенники, налокотники, то и вовсе становится не по себе, особенно человеку, впервые берущему меч в руки. Правда, Дмитрий волновался по другой причине: очень не хотелось обижать молодых парней, рвущихся к пьедесталу чемпионата, жаждущих получить из рук королевы турнира награду и понятия не имеющих, что их сегодняшний противник владеет «техникой Велеса» — приемами боя на мечах, корни которого уходят в древнюю Русь-Орду, чьи воины на протяжении сотен лет превосходили всех других рыцарей. Этой технике Дмитрия учил дед Стогней, потом отец, и хотя сам Булавин-младший не любил фехтование, точнее, был к нему равнодушен, мечом и саблей владел не на любительском, а на боевом уровне.

Его уже ждали в шатре «Витязей».

— Опаздываешь, — укоризненно прогудел в бороду Платов. — Давай быстренько облачайся. Сейчас там пока бьются рыцари на лошадях, потом пойдем мы. Учти, очень сильный состав привезли туляки, с ними прошлогодний чемпион Паша Быстров. Кроме того, приехал Ульф Паккинен, чемпион Европы. Тебе придется попотеть.

Дмитрий кивнул, натягивая на себя кольчугу. Ему помогали двое парнишек из клуба, игравших роль оруженосцев. Остальные члены клуба были уже готовы к бою и смотрели состязания на ристалище.

— Что еще в программе?

— Турнир, показательные бои на лошадях, с пиками и мечами, поединки богатырей, супершоу каскадеров, конкурс костюмов, обрядовая свадьба, посвящение в рыцари.

— Моих учеников видел?

— Сидят в первых рядах амфитеатра, жаждут восхититься искусством учителя.

Дмитрий усмехнулся.

— Не разочаровать бы.

— Да ты что? — удивился Платов, громадный, выпуклый со всех сторон, настоящий богатырь, которому очень пошла бы громадная палица. — Сомневаешься в своих силах? Я же видел, как ты рубишься.

— Да жаль мне пацанов, они-то не прошли школу, какую прошел я.

— Не скажи, Паша Быстров мастер спорта по сабле, а мечом машет как перышком. Да и Ульф не подарок. Ты их еще победи.

— Постараюсь, — усмехнулся Дмитрий, беря в руки шлем, щит из легкого и прочного бериллиевого сплава и меч.

Меч этот, сделанный по особому заказу мастерами Златоуста для самого Платова, весил один килограмм семьсот пятьдесят граммов и имел специальную балансировку и эргономическую рукоять. Им можно было наносить любые косые, колюще-рубящие и удары без замаха, которые наносятся при возвращении меча после прямого удара. В групповом бою такие удары, называемые «змеиными оборотками», дают особое преимущество мастеру.

Конечно, в современных условиях существовали определенные правила, которые необходимо было соблюдать в поединке. Так, например, запрещались колющие удары в лицо, рубящие — по запястьям рук, и удары в пах. Но все же риск получить рану или травму был, и никто не мог предвидеть исхода поединка.

Платов же отдал свой меч Дмитрию потому, что сам не участвовал в соревнованиях из-за травмы колена. Хромая, он повел «надёжу и опору» клуба к ристалищу, где уже шла сеча.

Турнир на лошадях, с пиками и саблями, закончился. Начался рыцарский турнир, в котором принимали участие пятьдесят воинов из двадцати с лишним клубов и гости из-за границы. Бои велись до получения победителем двадцати очков: по два очка приносили удары мечом в голову (по шлему) и корпус, по очку — удары по плечам, рукам и ногам. Хотя турнир, собравший огромное количество зрителей (больше тысячи, многим не нашлось места), проходил в трех весовых категориях — до шестидесяти пяти килограммов, до девяноста и свыше девяноста килограммов, в финале выявлялся и абсолютный победитель. Как правило, им становился могучий воин, легко выдерживающий вес доспехов, жару, духоту, долгое маневрирование и владевший мечом. Такими были Паша Быстров, двухметровый богатырь из Тулы, весивший около ста килограммов, и Ульф Паккинен, боец из Швеции, чемпион Европы.

Вес Дмитрия не превышал семидесяти восьми килограммов при росте метр девяносто три сантиметра, но он не сомневался, что в финале ему придется сражаться либо с Быстровым, либо с Паккиненом.

Шум на трибунах ослабел, потом снова усилился. Начинались рыцарские поединки с выбыванием — по два сразу, чтобы успеть закончить соревнования к вечеру.

Дмитрий оглядел место действия и невольно покачал головой. Блестящие кольчуги, латы, островерхие шлемы, звериные шкуры, арбалеты, луки и мечи воинов, яркие наряды девушек, каменные стены кремля создавали непередаваемое ощущение ушедшей эпохи. Казалось, он перенесся на несколько столетий назад, в эпоху Золотой Руси, славившейся своими витязями и красотой женщин, и это ощущение заставило Дмитрия по-новому оценить идею подобных чемпионатов и усилия его устроителей, направленные на возрождение родовых традиций. Хотя, с другой стороны, Дмитрий понимал, что не все обряды и ритуалы следует копировать один к одному, воссоздавать в прежнем виде. В новое время необходимо было закладывать и новые традиции, опираться на новые символы, искать новые пути к сердцам и душам детей и взрослых.

Закончился первый бой. Два победителя вскинули мечи, поклонились, сняли шлемы, открывая разгоряченные, потные, улыбающиеся лица, и ушли, сопровождаемые громом аплодисментов. Побежденные, конечно же, чувствовали себя не столь радостно, однако покидали поле боя без злобы, исповедуя принцип олимпиад: главное не победа, а участие. Один из проигравших хромал, и Дмитрий вспомнил трагический случай в своей спортивно-воинской карьере, происшедший больше десяти лет назад, когда во время показательных выступлений Вологодского ОМОНа, — Булавин-младший тогда служил в спецназе внутренних войск, — один из офицеров взвода нанес удар штык-ножом в грудь напарника и пробил спецжилет, в результате чего боец скончался от проникающего ранения в сердце. Тот случай наделал много шума во всех сферах жизни города, и показательные выступления с применением оружия запретили. Однако спецназовцев продолжали учить жестко, профессионалов можно было вырастить и воспитать только «на натуре», и они продолжали рисковать здоровьем и жизнью, тренируясь в условиях, приближенных к боевым, получая при этом не только синяки и царапины, но и травмы, и переломы, и серьезные раны.

Диктор объявил фамилии следующих участников. Затем наступила очередь Дмитрия.

Его встретили сдержанно, хлопали в ладоши только ученики и те, кто знал инструктора Школы выживания. Для многих зрителей и для большинства соперников он был «темной лошадкой». Фамилия Булавин ничего им не говорила, Дмитрий уже десять лет не выступал в официальных соревнованиях такого ярко выраженного фестивального плана.

Его противником оказался сорокалетний рязанец Сергей Сидоров, неплохо вращавший вокруг себя меч, но не знавший приемов защиты от веерных ударов и проваливающийся при каждом своем богатырском выпаде. Дмитрий «зарубил» его за минуту, набрав необходимые очки ударами по шлему и по плечам противника. Хлопали ему опять же сдержанно, не сумев оценить легкость, с какой он добился победы.

Второй поединщик был моложе и двигался быстрее, мечом владел неплохо и защищался довольно умело, но и он не выдержал двойных «слябов» — ударов, при которых меч Дмитрия отбивал удар и тут же, крутнувшись, бил по рукам соперника. Потеряв щит, псковский мастер сдался.

Трибуны зашумели, раздались крики:

— Подстава!

— Пусть бьется как ратник!

— С поля!

— Зрители не видят того, к чему привыкли — зрелища, — сказал Платов, обнимая Дмитрия. — Не понимают, что могучие удары по щитам — результат плохо рассчитанной атаки. Помахай железкой, постучи по щиту, пусть порадуются люди.

— Нам нужна победа или красивое фехтование? — хмыкнул Дмитрий.

— И то, и другое, — ухмыльнулся президент клуба. — Смотри, сейчас выходит Паша Быстров, понаблюдай за его техникой. Кстати, меч у него длиннее моего.

Дмитрий кивнул, невольно взвешивая в руке свой меч. Его оружие представляло собой точную копию русского меча конца четырнадцатого века: клинок длиной в сто десять сантиметров и шириной в шесть, длинная прямая крестовина, двухрядные долы. Но меч Быстрова действительно был длиннее сантиметров на пятнадцать, под стать богатырским плечам и рукам владельца и его двухметровому росту.

Рубился Паша легко, играючи кидая меч вперед, дважды со звоном врезал клинком по шлему противника, и судьи остановили бой. Его противник, боец из Италии, с трудом дошел до края поля, где им занялись медики.

— Знай наших! — почесал бороду Платов, кидая косой взгляд на оставшегося спокойным Дмитрия.

Затем выступал чемпион Европы Ульф Паккинен, достаточно убедительно переиграл поляка Збигнева Чертынского и картинно прошелся вдоль трибун со снятым шлемом, показывая соломенные кудри и гордое лицо потомка викингов. Больше всех ему аплодировали девушки.

Дмитрий вышел еще раз, послушно отработал весь комплекс ударов и уклонов, погонял противника по полю, пока не выбил у него меч из руки, и вдруг заметил среди зрителей того самого молодого человека с сумкой, который «забыл» у него в машине сверток с деньгами. А рядом с ним невозмутимо стоял детина в костюме, который считал деньги и угрожал Булавину пистолетом.

Настроение испортилось. И хотя Дмитрий не боялся новых встреч с рэкетирами, все же праздник их присутствие омрачило. Он с угрюмым раздражением «добил» противника, заслужив похвалу Платова «классным спектаклем», хотел было отказаться от дальнейшего участия, но вспомнил ждуще-радостные лица учеников и поборол раздражение. Если уж начал дело, следовало доводить его до конца.

С Ульфом Паккиненом ему пришлось сойтись уже в следующем поединке. Начались полуфиналы, и участников, одержавших победы во всех встречах, оставалось всего четверо.

Чемпион Европы оказался умелым бойцом, несмотря на весь свой выпендреж и чванство. Он быстро реагировал на движения Дмитрия, легко отбивал прощупывающие оборону выпады, хорошо двигался сам, а главное — владел неплохим арсеналом действительно боевых и опасных приемов. Один из таких приемов — кистевой выверт с посылом веерного удара — запросто мог отсечь противнику руку. Такие удары в принципе запрещались правилами соревнований, но вряд ли судьи могли увидеть всю злую хитрость замысла и оценить его исполнение. Достойно оценить по-настоящему коварный боевой удар мог только профессионал, испытавший его на себе и знавший реальную школу фехтования на мечах.

Ульф сразу пошел в атаку, поощряемый болельщиками, уверенный в своем превосходстве, но тем не менее очень осторожный и мгновенно реагирующий не только на удары, но и на угрозу атаки, что существенно увеличивало его потенциал. Встретив умелую защиту шведа, Дмитрий, вначале настроенный скептически, вынужден был отступить и долгое время маневрировать, пропуская одиночные выпады и вырабатывая тактику боя, прежде чем начал сам опережать противника и набирать очки, не травмируя его. Бой он в конце концов выиграл, но потерял много сил, что не могло не сказаться на его состоянии в будущем.

Отдохнуть как следует он, конечно, не успел. Напился холодного квасу, три минуты медитировал, пытаясь восстановить энергетический канал с землей, и вышел на поле, где его ждал второй финалист чемпионата — Павел Быстров.

Этот бой мог бы стать классикой жанра и пособием для начинающих фехтовальщиков, настолько он отличался от уже прошедших поединков и был полон драматизма, внутренней борьбы, напряжения и вспышечных быстротечных атак. Паша оказался не просто хорошим бойцом, мощным и подвижным, он был мастером кэндо, знающим древние и современные приемы боевой работы на мечах, и, судя по всему, он собирался отстаивать свой титул чемпиона — «первого меча России» — всеми доступными ему способами. Во всяком случае, он сразу показал противнику серьезность своих намерений, едва не разрубив с первого же удара щит Дмитрия, а потом с очень высокой скоростью — в темпе — чуть не снес ему наколенник вместе с коленом.

Однако боль отрезвила Дмитрия, ввязавшегося было в обмен ударами, в игру с блоками и отбивами меча, Паша был сильнее и бил в полную силу, причем сериями, он явно знал «технику Велеса» или нечто схожее с ней и мог мгновенно ответить «слябом», «веером» или «обраткой с дымом» — ударом острием меча по забралу шлема, ослепляющим соперника. Пропустить такой удар означало проиграть, поэтому Дмитрий, уйдя в «полуосознанку» — в состояние интуитивного реагирования на опасность и доведя скорость реагирования организма до темпа, то есть сверхскоростного сжатия мышц, начал потихоньку опережать противника, кружить, маневрировать, упреждать атаки и выискивать бреши в его защите. Счет был восемнадцать — десять в пользу Быстрова, когда Дмитрий наконец подготовил «неловкое полупадение», заставил Пашу пойти на добивание и провел прием.

Удар, называемый «вертолетной лопастью», венчал сложное движение из двух разворотов, нырка, прыжка (ох и тяжело же прыгать в доспехах весом в пятнадцать килограммов!) и винтового раскручивания, и пришелся по шлему Быстрова — слева, наискось по макушке. Паша отшатнулся, роняя щит, постоял, шатаясь на ставших ватными ногах, и осел на землю.

Над полем сечи повисла пугливая напряженная тишина, разрешившаяся общим вздохом, когда Дмитрий подскочил к Павлу и снял с него шлем, открывая бледное потное лицо бойца с блуждающим взором. Паша был в состоянии нокдауна. Затем раздался вал аплодисментов, шум, ликующие крики мальчишек и звуки фанфар, означавшие конец поединка. Продолжить бой Быстров уже не смог.

Бледно-зеленый от удара — меч Булавина шлем не пробил, но вогнул, — с шишкой на темени, он пожал руку победителю и сказал с мрачной улыбкой:

— Похоже, мы учились в одной школе фехтования. Кто тебя натаскивал?

— Дед, — ответил Дмитрий. — Потом отец. Потом спецназ.

— Я так и думал. А поначалу ты мне показался слабаком, слишком экономно расходовал энергию, почти не махал железякой. Давно крутишь ножик?

— Лет двадцать, но сейчас редко, не люблю я это дело.

— А здесь как оказался?

— Заставили. — Дмитрий улыбнулся подставляя лицо прохладному ветерку. — Если бы не ученики, я бы не вышел.

— Кого тренируешь?

— Я инструктор местной Школы выживания.

— Вон в чем дело, — протянул Павел, — то-то ты был так скуп на движения, я бы даже сказал — лаконичен. Рукопашку тоже в спецназе оттачивал?

— Меня начинал тренировать дед, он знал систему.

— Суев, спас, боливак?

— Живу.

Павел покачал головой, разглядывая лицо Булавина с новым интересом.

— Мне надо было сразу догадаться. Я учился у казаков, мой родной дядька был мастером спаса, а его отец — пластуном, отсюда и мой выбор в спорте — сабля.

— Мечом работать тебя дед учил? Что за техника? «Велес»?

— «Сеча Радогора», слышал?

— В какой-то книжке читал о существовании «Свода Радогора», передаваемого по наследству витязями, но считал это легендой.

— «Сеча» — не легенда, только я не все смог постичь, что мне показывал дед. Он умер, а дядька уже не был таким мастером фехтования. Спасибо за науку, инструктор. Ты сегодня показал то, чего я не знал.

Они пожали друг другу руки и разошлись.

Дмитрий вернулся в шатер клуба «Витязь».

— Подожди, не раздевайся, — встретил его Платов. — Сейчас тебя награждать будут как чемпиона.

Дмитрий вспомнил рэкетиров, сидящих среди зрителей.

— Может быть, ты выйдешь вместо меня?

— Нет уж, уволь, — мотнул головой президент клуба. — Ты победитель, тебе и целовать королеву турнира. Очень красивая девица, между прочим, топ-модель. Иди, иди, самурай, ты сегодня хорошо потрудился, защитил честь клуба и заслужил поощрение. Вечером мы тебя в ресторане поздравлять будем.

Дмитрий со вздохом направился между трибунами на поле, где уже прозвучало его имя.

Королевой турнира действительно оказалась сногсшибательной красоты девушка в наряде русской царевны. Дмитрий преклонил перед ней колено, и она повесила ему на грудь красивую восьмиконечную звезду на алой ленте и вручила главный приз — раритетный меч, сделанный по специальной технологии, имеющий даже собственное имя — Сокрушающий, выбитое на клинке вязью старославянских букв. Дмитрий поцеловал клинок, потом королеву рыцарского бала, отметив изысканный тонкий запах ее духов. Королева покраснела под его взглядом, но глаз не отвела — большие, зеленые, с влажным блеском, и Дмитрий неожиданно для себя самого спросил:

— Как вас зовут, царевна?

— Диана, — ответила королева турнира.

— Красивое имя. И редкое. А могу я вас пригласить в ресторан сегодня вечером? Или хотя бы позвонить?

— Позвонить можете, — улыбнулась девушка, сверкнув красивыми зубами. — Насчет ресторана… подумаю. Звонить лучше всего после одиннадцати вечера. — Она продиктовала номер телефона.

Дмитрий боковым зрением отметил двинувшихся к нему молодых людей в строгих, темных, совсем не праздничных костюмах, понял, что это либо телохранители девушки, либо ухажеры, склонил голову, встал с колена. Повернулся лицом к трибунам, вскидывая меч над головой, и под гул и аплодисменты удалился с поля.

В шатре он с облегчением скинул с себя кольчугу, доспехи, облился водой из ведра, принесенной специально для него Платовым, начал было одеваться, и в это время в шатер зашли двое давешних молодых людей, которых он принял за телохранителей королевы турнира. Один был повыше, стройнее, с загорелым холеным лицом, на котором выделялся орлиный нос и горящие черные глаза, с длинными, явно крашенными, точнее, выбеленными волосами. Второй — типичный качок, завсегдатай бодибилдингового клуба, могучий телом, приземистый, с квадратной физиономией и короткой стрижкой.

— Эй, чемпион, — сказал клювоносый с ленивой полупрезрительной интонацией, — предупредить хочу. На Диану глаз не клади, этот бриллиант не для твоей коллекции, понял?

— Понял, — кротко ответил Дмитрий. — Это все?

Гости переглянулись. Атлет с короткой стрижкой нахмурился, шагнул к Булавину, продолжавшему одеваться.

— Ты героя из себя не меси, меченосец, а то рога поотшибаем…

— Сдай назад, Мамонт, — ухмыльнулся длинноволосый. — Дядя и так скумекал, что связываться с нами не стоит. Так, дядя?

— Пошли вон, — спокойно сказал Дмитрий.

— Что?! — удивился парень с хищным носом. — Что ты сказал?!

— Что слышал. Идите отсюда подобру-поздорову, кавалеры. Или разговаривайте по-человечески. Я хамов не праздную.

— Да я тебя… как муху!.. — замахнулся качок и замер с открытым ртом, почувствовав на горле холодную сталь меча.

Его босс кинул было руку под мышку, но Дмитрий покачал головой, отодвигая меч, выхваченный из ножен, направил острие клинка в грудь парня.

— Не стоит рисковать, дружище, пистолет не всегда гарантирует преимущество. Я успею нашинковать тебя раньше, чем ты вытащишь свой пугач. Хотя можешь попытаться.

— Что здесь происходит? — вошел в шатер Платов.

— Ребята ошиблись дверью, — сказал Дмитрий, заглянув в сузившиеся глаза клювоносого. — Будем продолжать беседу или вы уже уходите?

— Мы еще встретимся, — прошипел длинноволосый, — в недалеком будущем. Пошли, Мамонт.

— Трудно избежать будущего, — пожал плечами Дмитрий, вспоминая изречение Оскара Уайльда.

Молодые люди в атласных черных, с фиолетовым отливом, костюмах вышли.

— Что им было надо? — проворчал Платов, провожая их глазами.

— Да в общем-то ничего, зашли для профилактики, предупредить, чтобы я не заглядывался на Диану.

— Этого следовало ожидать. Знаешь, кто это был? Симон Калабриади, сынок местного миллионера Гогии Калабриади, президента фонда «Третье тысячелетие», владельца всех аптек и частных зубоврачебных кабинетов. Кстати, спонсора нашего турнира. Неужели не слышал?

— Слышать-то слышал, но познакомился впервые. Значит, Диана его жена? Или подруга?

— Говорят, Симон предлагал ей златые горы, чтобы она стала его женой, однако не преуспел на этом поприще. Зато охраняет теперь красавицу от всех ухажеров. Что, неужели зацепило? С первого взгляда?

— Не знаю, — задумчиво проговорил Дмитрий. — Хотелось бы познакомиться с ней поближе. К тому же она не против, телефон вот сказала.

— Ты даешь! — хлопнул себя по ляжкам Платов. — Она, конечно, красавица, топ-модель и все такое прочее, но я бы тебе не советовал связываться с Симоном. Он сам отморозок, и вся его компания — такие же отморозки.

— Я не собираюсь с ним связываться.

— Но телефон все-таки попросил. Ох смотри, не влипни! Красота — страшная штука! Ну что, пойдем, поглядим на праздник? Сейчас начнутся каскадерские фокусы.

— Не хочу, — качнул головой Дмитрий. — Домой поеду, отдыхать.

— Подвезти?

— Я на своей.

— Тогда до вечера. Не забудь, в восемь часов мы будем тебя ждать в ресторане «Ностальжи».

— Не любитель я ходить по ресторанам, Женя, ты же знаешь.

— Я, что ли, любитель? Но не обижай ребят, они за тебя так болели, что охрипли. Приходи обязательно. Кстати, по слухам, в этом ресторане часто бывает наша королева турнира Диана Перфильева.

Дмитрий заколебался.

— Ну, не знаю… возможно, и приду.

Со стороны трибун раздался звук фанфар, гул людской толпы немного стих.

— Я побежал, — заторопился Платов, — а то пропущу самое интересное.

Он хлопнул Дмитрия по плечу широкой ладонью и захромал из шатра, туда, где начиналось новое представление — каскадерское шоу. Булавин задумчиво прошелся взад-вперед по мягкому брезентовому полу шатра, подумывая, не присоединиться ли к Евгению, потом тряхнул головой и поспешил к выходу.

В начале девятого он поставил «Хонду» в ряду машин возле ресторана «Ностальжи», расположенного в центре Вологды, напротив церкви Иоанна Предтечи. Ресторан этот был открыт недавно, около года, но уже заслужил славу экстравагантного развлекательного заведения и стал местом встреч вологодской элиты. Во всяком случае, заказать столик обычному горожанину, особенно в праздничные дни, было здесь непросто.

Одет Дмитрий был подобающим образом — в белый костюм и черную рубашку из особой блестящей ткани, вошедшей недавно в моду. Ткань пропускала воздух, была экологически чистой, человек в ней не потел даже в жару, а самое интересное — изготавливали ее в самой Вологде из льна по специальной технологии, не снившейся никаким знаменитым западным ткачам.

Пропустили Дмитрия без лишних вопросов. Очевидно, его вид и то, что он приехал на иномарке, послужили для привратника достаточно весомой визитной карточкой.

Булавина ждали.

В углу ресторана, между чучелом медведя и декоративной решеткой с цветами, были составлены три столика, за которыми сидели одноклубники Платова, он сам, жена и друзья, всего одиннадцать человек. Встретили победителя рыцарского турнира как и подобает в таких случаях — стоя и рукоплеская, чем немало удивили завсегдатаев ресторана, привыкших к такому изъявлению чувств только от «своих».

Некоторых Дмитрий знал: двое приходили к нему на занятия «Белояром», еще двое членов клуба учились у отца, жена Евгения — Александра, уже давно звала Булавина только по имени. Остальные были незнакомы, но в ходе застолья все перезнакомились, и Дмитрий даже выпил с одной из девушек на брудершафт, правда — тоника. Ни вина, ни более крепких алкогольных напитков он не потреблял.

После выпитого разговор за столом стал оживленней. В зале появился «живой» оркестр — группа «Божья коровка», начали выходить танцующие пары. Рядом кто-то из гостей ловко сбивал горлышки с винных бутылок огромным кинжалом. Чуть подальше молодые люди в хороших костюмах соревновались в разливании шампанского в составленные «лесенкой» — до десяти штук! — бокалы. Меж столами расхаживали девушки с обнаженными бюстами — финалистки конкурса «Мисс бюст Вологды». Кому-то вручались какие-то непонятные награды — не то цветочные горшки, не то куклы с кактусами вместо голов и других частей тела. В общем, было весело, и Дмитрий не пожалел, что пришел в ресторан «на халяву», ему давно не хватало подобного приятного расслабления, отодвигающего мысли о работе, о заботах и делах, о неустроенности личной жизни. И в это время в ресторане появилась Диана.

Дмитрий сначала не понял, из-за чего возник ажиотаж, гости ресторана повскакивали с мест, какие-то молодые люди ринулись ко входу в зал, и лишь потом он увидел королеву турнира.

Дыхание оборвалось. Дмитрий почувствовал самый настоящий оглушающий энергетический удар. Почему-то при получении приза он такого всплеска эмоций не испытал, но сейчас все было иначе, и красота девушки обрушилась на него как волна океанского цунами.

Она была одета в роскошное вечернее фиолетовое платье, отливающее серебром, с вырезом, приоткрывающим высокую грудь, с длинным разрезом, позволявшим видеть красивую стройную ногу при каждом шаге девушки. На шее Дианы сверкала лунным светом платиновая цепочка с сердечком, в ушах подрагивали изумительной работы сережки в форме ажурных березовых листиков, на пальце красовался перстень с изумрудом — под цвет глаз девушки. Волосы она заплела в косу и уложила короной, придерживаемой заколкой в форме легкой паутинки. На ногах Дианы были красивые туфли на высоких каблуках, делающие ее еще выше и стройнее, так что подскочившие к ней парни оказались на полголовы ниже.

Диана пришла не одна, но не с кавалером, а с подругой, тоже красивой и стройной — платиновой блондинкой, но все же уступавшей ей во всем, в том числе в грации. Дмитрий наконец понял, чем топ-модель отличается от просто красивой девушки, хотя словами объяснить разницу вряд ли сумел бы.

Он невольно встал, глядя, как суетящиеся вокруг примадонны молодые люди наперебой предлагают ей место за столиком, потом опомнился и сел, но, к его удивлению, она увидела Булавина и направилась к его столику. Дмитрий поднялся снова.

— Добрый вечер всем, — улыбнулась девушка. — Не думала вас здесь увидеть, чемпион.

— Добрый вечер, — поклонился Дмитрий, усилием воли успокаивая разогнавшееся сердце. — Присаживайтесь к нам.

— Да, да, — раздались голоса платовских гостей, — садитесь с нами, поместимся, еще стулья принесем…

— Спасибо, — покачала головой девушка, — у нас заказан столик. Не хотите присоединиться к нам?

«Не боитесь?» — понял ее взгляд Дмитрий и ответил глазами: «Не боюсь!»

— Иди, конечно, раз приглашают, — проворчал Платов. — Мы тут еще посидим.

Он хорошо понимал ситуацию и давал понять, что в случае чего будет рядом.

Диана, ее подруга и Дмитрий направились к столику у другой стены зала, между колонной и аквариумом с рыбками, сопровождаемые толпой поклонников девушки, с завистью кидающих взоры на Булавина. Стало видно, что только они двое — Диана и Дмитрий — обладают неким внешним и внутренним сходством: оба были высокие, стройные, гибкие и двигались по-особому — свободно и раскованно.

— Красивая пара, — заметила жена Платова.

— Ум-гум, — промычал президент клуба «Витязь». — Как бы ему боком не вышло это знакомство. Странно, что с ней нет Симона.

— Еще заявится.

— То-то и оно. Я вот думаю, не вызвать ли наших парней.

— Успокойся, ничего не случится.

Официант принес еще один стул — для Дмитрия, и маленькая компания разместилась за столиком. Разочарованные молодые люди разошлись по своим местам.

— Познакомьтесь, — сказала Диана. — Дмитрий Булавин, чемпион турнира, Люся, моя подруга. Мы с ней работаем вместе в компании «Волтри».

— А вы где работаете? — поинтересовалась пышногрудая Люся.

— Инструктор в Школе выживания. Хотя закончил в свое время полиграфический институт. Я думал, вы работаете в нашем Доме моды. А что такое «Волтри»?

— «Вологодский трикотаж», — ответила Диана, каждый жест которой действовал на Дмитрия подобно глотку вина. — Компания шьет очень хорошую льняную одежду, мужскую и женскую, конкурирующую даже с западными моделями. Между прочим, на вас рубашка нашей фирмы. А на мне — платье.

— Великолепное платье, — сделал Дмитрий комплимент. — Научились наши все-таки делать красивые вещи.

— Вы не правы, — серьезно сказала Люся. — Наши раньше умели делать красивые и качественные вещи, даже в советские времена, не говоря уже о дореволюционных. Просто нас наконец признали в Европе и в мире. Хотя пришлось, конечно, покрутиться.

— Люся — директор фирмы, — пояснила Диана. — Я пришла гораздо позже, сначала как фотомодель, потом как партнер.

Подошел официант, подал бювары с меню, открыл шампанское в ведерке со льдом.

— Заказывайте, — предложила Диана и добавила, тонко уловив колебания Булавина: — Столик оплачен.

Дмитрий хотел спросить «кем?», но передумал.

— В принципе я уже больше часа в ресторане, успел насытиться, вот если только грибной жульен и тирамису?

— А напитки — вино, коньяк, водку?

— Не пью.

— Совсем? — удивилась Люся.

— Совсем. — Дмитрий подумал. — Но за знакомство глотну шампанского.

— Советую заказать коктейль. Здесь очень хорошие коктейли, например, «Морской бриз».

— Алкогольный?

— Естественно. В «Морской бриз» входят рюмка водки, рюмка клюквенного сока, рюмка грейпфрутового и лед.

— Нет, спасибо, я действительно не употребляю алкогольных напитков, в том числе и разбавленных. Если позволите, я закажу соковый коктейль.

— Как знаете. Хотя вы нас приятно удивили, да, Диана?

— Еще не встречала непьющих мужчин, — сказала девушка, окидывая Дмитрия оценивающим взглядом.

— Я тоже. Пьющие мужчины такие одинаковые.

— Пьющие женщины тоже, — засмеялась Диана. — И вообще все мы одинаковые, что мужчины, что женщины.

— Не скажите, — вежливо возразил Дмитрий. — Мужчины и женщины разные во всем, особенно в физиологии, даже если не брать в расчет первичные половые признаки. Например, в организме мужчины воды — шестьдесят процентов, в организме женщины — только пятьдесят пять. Зато у женщин оптимальный жировой слой составляет от пятнадцати до двадцати двух процентов, у мужчин — только от восьми до пятнадцати.

Собеседницы Дмитрия переглянулись и фыркнули.

— Весьма впечатляющая информация, — весело сказала Диана. — Может быть, приведете другие примеры?

— Пожалуйста. Изменить свой характер и привычки из любви к партнеру способны до шестидесяти процентов мужчин, и лишь пятьдесят — женщины. В половую связь со своими коллегами по службе мечтают вступить сорок три процента мужчин и лишь двадцать пять процентов женщин.

Диана и Люся засмеялись.

— В это нетрудно поверить. Еще?

— Средний мужчина имеет в течение жизни до семи женщин, среднестатистическая женщина — всего лишь троих мужчин.

Люся снова засмеялась. Диана, наоборот, стала задумчивой, отложила меню.

— А вы? Тоже принадлежите к среднему классу мужчин?

— Я однолюб, — серьезно ответил Дмитрий.

— Как интересно, — со смехом проговорила директор фирмы «Волтри», все больше обращая внимание на собеседника. — Неужели есть такие жены, ради которых мужчина готов отказаться от других женщин?

— Я не женат.

— Почему?

— Так получилось.

— Сколько же вам лет?

— Людмила, отстань от человека, — осуждающе покачала головой Диана. — Что ты ему допрос устроила?

— Потому что мне интересно.

— Мне тридцать три, — сказал Дмитрий.

— Ой, мой самый любимый возраст! — захлопала в ладоши Люся.

Подошел официант, принес минеральную воду и принял заказы.

— Расскажите, что вы еще знаете? — снова обратилась к Булавину блондинка. — И вообще давайте перейдем на «ты». Не возражаете?

Дмитрий встретил иронично-насмешливый понимающий взгляд Дианы и понял, что она чувствует то же, что и он. На душе стало спокойно и тепло. Волнение почти улеглось. Высоко в небесах кто-то связал два эмоционально-информационных канала — его и Дианы — и послал им сверху свою улыбку. И оба почувствовали это. Остальное теперь было уже неважно: работа, условия быта, обстановка, окружение, чьи-то желания и мечты, попытки, связи и намерения. Оставались лишь условности социальной сферы, которые надо было преодолевать осторожно, не спеша.

— Я не возражаю, — сказал он.

— Я тоже, — кивнула Диана.

И мостик понимания между ними стал более ощутимым.

Официант принес заказанные блюда, разлил по бокалам шампанское, открыл бутылку вина — херес «Гонзалес Биас» розлива тысяча девятьсот четвертого года. Такое вино стоило немало, и Дмитрий снова подумал о спонсоре, оплатившем столик.

— За что пьем? — поднял он свой бокал с шампанским.

— За встречу, — провозгласила Люся, кидая на Дмитрия откровенно призывный взгляд.

— За победу, — добавила Диана, имея в виду что-то свое.

«За нашу победу», — хотел добавить Дмитрий, однако не решился.

Они выпили. Женщины принялись поглощать закуски, вспоминать какие-то свои дела. Дмитрий взялся за жульен, чувствуя легкое эйфорическое головокружение от выпитого вина. Люся заметила его состояние, подмигнула компаньонше и подруге.

— Что-то наш чемпион заскучал. Дима, не расскажете, чем вы занимаетесь в своей Школе? Вы… то есть ты инструктор по какому виду спорта? Или по боевым искусствам?

— Спортом или чисто боевым искусством назвать мои занятия нельзя, — сказал Дмитрий. — Я преподаю систему так называемого целостного движения «Белояр», боевые искусства входят в эту систему как органичная часть целого.

— Что такое «Белояр»?

— «Белояр», в свою очередь, является частью более общей и более мощной системы под названием жива, в основе которой лежит целостное движение как механизм комплексного взаимодействия уровней организации человека с уровнями организации Вселенной. В идеале через движение можно осуществлять даже магическое оперирование реальностью, воздействовать на мир.

— Как интересно! — воскликнула Люся. — Ты так грамотно все объясняешь… А пример привести можешь? Или показать на практике?

— Сейчас он покажет, — раздался мрачный угрожающий голос, и у столика появились трое молодых людей специфической внешности. Двое были крупногабаритными, с короткими стрижками, в том числе уже знакомый Дмитрию качок по кличке Мамонт. Третьим оказался Симон Калабриади. Они обступили Дмитрия со всех сторон, и хищноносый Симон продолжил:

— Ну, так что ты собирался показать дамам, чемпион?

— Демонстрирую, — спокойно обратился к Люсе Дмитрий.

В следующее мгновение он соскользнул со стула и очутился за спинами троих мордоворотов в черных костюмах, выхватил у Мамонта из-под мышки пистолет, вынул обойму, вставил обратно и всунул пистолет обратно в кобуру под мышкой.

Все это произошло так быстро, что никто не успел даже глазом моргнуть. И лишь когда пистолет оказался на месте, вытаращивший глаза бугай лапнул его мясистой дланью.

— Теперь я хоть знаю, с чем вы ходите, — простодушно сказал Дмитрий, перевел взгляд на Люсю. — Вот это и называется «целостным многовекторным движением с заполнением пространственно-временных ниш и голографической взаимовложенностью модулей спирально-закрученных процессов».

— Браво! — захлопала в ладоши Люся. — Ты великолепен!

Диана засмеялась.

— Ну, козел!.. — двинулся к Дмитрию ошарашенный Мамонт и остановился, замолкнув. Во рту его торчал бокал, донышко которого держал Дмитрий.

— Не двигайся, малыш, — сказал Булавин ровным голосом, — иначе он окажется у тебя в пищеводе, а я не уверен, что твой желудок способен переваривать стекло. — Дмитрий повернул голову к Симону, взявшемуся за рукоять своего пистолета под мышкой. — Еще одно движение, господин Калабриади, и я возьмусь за вас всерьез.

В глазах сынка бизнесмена всплыло сомнение.

— Уходите отсюда, Симон! — твердо, с нотками брезгливости проговорила Диана. — Я уже говорила, что не нуждаюсь в вашей опеке.

— Хорошо, мы уйдем, — согласился Симон, делая знак своим дружкам отойти. — Но с этим твоим новым кавалером мы поговорим в другом месте. Я такого обращения не прощаю никому.

Дмитрий вынул изо рта бугая бокал, поставил на стол.

— Я т-тебя, к-курва, вые!.. — прошипел Мамонт.

Хлестко прозвучала пощечина, заглушая последнее слово. Затем Дмитрий особым приемом перехватил руку мордоворота, завел за спину и повел к выходу через зал. Второй приятель Симона бросился к нему на выручку, но перед ним вдруг выросли трое парней во главе с Платовым, и начать драку он не рискнул. Дмитрий отпустил Мамонта, подождал, пока троица удалится из зала, провожаемая взглядами ошеломленных гостей ресторана, хлопнул Платова по плечу.

— Спасибо, Женя. Я бы и сам с ними справился, но лучше до драки ситуацию не доводить.

— Может, тебя проводить? Симон — злобная злопамятная мразь, он не отстанет.

— Не беспокойся, все будет нормально.

Дмитрий вернулся к столику с дамами. Люся была возбуждена и весела, начала сразу хвалить инструктора и восхищаться его смелостью и силой. Диана, наоборот, казалась грустной, и в глазах девушки прятались сомнения и страх.

— А вы, оказывается, скандалист, — сказала она.

— Я не скандалист, — не согласился Дмитрий, переживая тем не менее легкое чувство обиды. — Просто у меня такое выражение лица.

— Не обращай на нее внимания, — махнула рукой Люся. — Диана сегодня не в настроении. Мужчина должен уметь защищать свою честь. Как там в пословице говорится? Добро должно быть с кулаками.

— Если у него нет более современного оружия, — добавил Дмитрий.

Диана улыбнулась, и ее улыбка немного разрядила обстановку.

— Один мой приятель любит повторять: если тебя ударили по лицу, подставь другое. Вы тоже такой?

— По-моему, это лучше, чем подставлять другую щеку, — осторожно ответил Дмитрий, гадая, почему Диана снова стала обращаться к нему на «вы». — Но еще лучше не доводить ситуацию до стадии мордобоя. Прошу прощения, что не сдержался.

Глаза девушки оттаяли.

— Вы… ты прав, далеко не всегда надо демонстрировать свою удаль и героизм. Симон со своими «шестерками» ушел бы и без драки. А теперь он затаит зло и будет искать случай отомстить.

— Больше не буду, — сокрушенно опустил голову Дмитрий. — Дайте шанс исправиться.

Люся засмеялась, погладила его по волосам.

— Дима справится со всей шайкой Симона. Он не из тех, кто сидит на обочине и кричит «ура».

— Не поняла, — посмотрела на подругу Диана.

— Ну, есть такая поговорка: не все могут быть героями, кто-то должен сидеть на обочине и кричать «ура».

Диана фыркнула, Дмитрий улыбнулся.

С уважением поглядывая на Булавина, официант принес мороженое и кофе.

— Дима, — не унималась Люся, — а ты стихи любишь?

— Люблю, — кивнул Дмитрий, искоса посмотрев на Диану и встретив ее сочувствующий взгляд.

— Я тоже люблю, особенно Ахматову и Пастернака. А ты?

— Я люблю Бальмонта, — подумав, сказал Дмитрий. — И Эдгара По.

— Прочитай что-нибудь, если помнишь.

Дмитрий помолчал и продекламировал:

Дмитрий замолчал, заметив предостерегающий жест Дианы, однако Людмила не разгадала намека, продолжая щебетать:

— Это Бальмонт?

— Это Сергей Андреев, современный поэт и мой друг.

— Чувствуется, что современный. А классиков не помнишь?

— Пошли, потанцуем, — прервала вдруг подругу Диана.

Дмитрий с готовностью подхватился со стула, подавая ей руку. Люся надула губки.

— Вот всегда ты так, охотница, перебиваешь разговор на самом интересном месте. Следующий танец мой, учти.

Диана и Дмитрий вышли на площадку перед оркестром, где уже танцевали три пары. Музыканты заиграли долгую томную мелодию. Диана положила руку на плечо Булавина, прижалась к нему, несмотря на то, что на них смотрели со всех сторон, шепнула на ухо:

— Она не отвяжется.

— Я это понял. Придется провожать вас обеих. Почему она назвала тебя охотницей?

— Диана — это Артемида в греческой мифологии, богиня охоты, вот она и дразнит.

— Твоя компаньонша завистливая женщина.

— Знаю, но приходится мириться. Без нее я не поднялась бы так высоко. — Девушка кивнула на зал. — Я не имею в виду внешний мишурный блеск. Если бы я не родилась такой, мне было бы легче, а так каждый крутой бык считает своим долгом затащить в постель. Если бы ты знал, чего я только не натерпелась! — Она вздрогнула. — Я и Симона терплю только потому, что он как бы отгоняет от меня кавалеров.

Дмитрий помолчал.

— Я не могу его заменить?

Диана отодвинулась, ощупала его лицо наполненными влагой глазами.

— Не знаю… хочу надеяться… но не хочу ошибаться.

Они снова поплыли в танце, заключенные в общую эмоционально-чувственную сферу ожидания, а Дмитрий неожиданно подумал, что красивые и умные девушки едва ли счастливы в жизни, так как ранимы, зависимы и беззащитны. Их красота в редких случаях служит им защитой, в основном это лишь приманка для сильных мира сего. И еще он подумал, что сам никогда бы не решился подойти и познакомиться с такой гордой с виду красавицей. Не хватило бы решимости.

Танец закончился. Оркестр заиграл другую мелодию, и Дмитрий вынужден был танцевать с Люсей, едва не задушившей его в объятиях. Директорша фирмы «Волтри» дала ему недвусмысленно понять, чего она хочет, надо было ухитриться отказать (она предложила после ресторана поехать к ней домой) и не обидеть, и Дмитрий сочинил историю о ждущей его больной маме. Люся порывалась танцевать с ним и дальше, разогреваясь все больше, и выручила его Диана, заявив, что собирается уходить.

В начале двенадцатого они вышли из ресторана. Булавин предложил подвезти обеих, но оказалось, что женщин ждет машина фирмы, и вопрос разрешился сам собой. Люся, прощаясь, повисла на нем, пытаясь поцеловать. Дмитрий ловко увернулся и усадил опьяневшую женщину в кабину. Диана подала руку.

— Доброй ночи, рыцарь. Не знаю, чего тебе пожелать. Может быть, лучше будет, если мы больше не встретимся.

Вопреки тону глаза девушки говорили совсем другое, но в них снова стоял страх… и надежда… и Дмитрий, поцеловав ее пальцы, твердо сказал:

— Я позвоню.

Диана села в малинового цвета новую «Волгу». Машина уехала. Дмитрий проводил ее глазами, направился к своей «Хонде» и остановился, заметив три вышедшие из-за машины фигуры. Это были парни из рэкетбанды.

— Добрый вечер, Дмитрий Михеевич, — негромко сказал детина, считавший деньги в кабине «Хонды»; он был спокоен и сосредоточен, и почему-то не походил на главаря банды, хотя Дмитрий чувствовал, насколько он опасен. — Поговорить надо.

Дмитрий оглянулся. Троица не перегородила ему путь к отступлению, и это показалось странным.

— О чем?

— О жизни, — усмехнулся детина. — Я майор Дегтярев, служба безопасности президента. — Он достал и развернул красную книжечку. — А это мои гвардейцы. Извините, что пришлось вас немного попугать, просто необходимая проверка на профпригодность. Если хотите, можем поговорить в вашей машине.

— Черт бы вас побрал! — искренне сказал Дмитрий.

— Совершенно с вами согласен.

— Если бы я догадался, что вы меня «щупаете»…

— Приказ, — развел руками майор Дегтярев. — Тест был необходим, зато мы убедились в ваших высоких кондициях. Завидую.

— Идемте в машину.

Дмитрий и представитель службы безопасности президента сели в кабину «Хонды».

— Слушаю вас.

— Курить можно?

— Я не люблю дым.

— Хорошо, потерплю. Итак, зная вас достаточно хорошо, сразу возьму быка за рога. Вы следите за местными новостями? Телевизор смотрите?

— Нечасто.

— Слышали что-нибудь о деятельности КОП?

Дмитрий задумался.

— Это что-то вроде комитета по воспитанию…

— КОП — Комиссия по перевоспитанию чиновников.

— Да, конечно, — вспомнил Булавин. — Эта организация недавно взялась освободить Вологду от коррумпированного чиновничества и с этой целью даже похитила какого-то важного начальника…

— Председателя торговой палаты.

— За участие в какой-то сделке.

— Он прикрыл канал незаконной торговли оружием.

— И что с ним сделали?

— Поскольку прямых доказательств, необходимых для следственных органов, не было, хотя все знали, чем он занимается, его заставили поработать несколько дней на одном из свинцовых рудников в Саянах.

Дмитрий засмеялся.

— Круто! И что же? Он сразу перевоспитался?

— Зря смеетесь. Он после возвращения сам пошел в органы и сдался, рассказав о своем участии в криминальных делах.

— Прекрасно, хороший результат. Но при чем тут я? Или вы решили меня тоже отправить на рудники? За что?

— Мы предлагаем вам работать в КОП, — остался серьезным собеседник.

— Что? — изумился Дмитрий. — Это шутка?

— Нет, — тем же тоном ответил майор. — Это конкретное предложение. Нашей организации нужны такие профессионалы, как вы. А стране остро необходима такая контора, как КОП. Говорю это со всей ответственностью.

— Но это же… незаконно.

— К сожалению, вы правы. Однако только таким способом мы сможем справиться с лавиной преступлений.

Дмитрий покачал головой, не сводя оценивающего взгляда с лица детины, оказавшегося работником президентской службы безопасности, потом понял, что тот действительно не шутит.

— Все это весьма неожиданно, майор. Мне надо подумать.

— Разумеется, выбор за вами. Единственное условие: о нашем разговоре никто не должен знать, даже ваш отец.

— Понимаю.

— Тогда до свидания. Завтра вечером мы вам позвоним. — Майор вылез из машины, затем приоткрыл дверцу и всунул голову в кабину. — Берегитесь младшего Калабриади, он недаром получил кличку Бешеный. Кстати, возможно, он станет одним из кандидатов на «перевоспитание» бригадой КОП. Всего доброго.

Хлопнула дверца. Дмитрий остался один.

— Чтоб вас черти драли! — вслух сказал он, но без раздражения, вдруг поймав себя на мысли, что предложение майора его заинтересовало.

МОСКВА Новые революционеры

Аким Давидович Сосновский родился двадцать третьего января тысяча девятьсот пятьдесят шестого года в Ленинграде, в семье известного адвоката. По отцовской линии предки Акима Давидовича — русские нижегородские крестьяне и мордвины. Его отец — Давид Ильич, кроме того, имел по своим корням и калмыцкую кровь. По линии матери Аким Давидович имел чувашского дедушку и полупольку-полуеврейку бабушку, предки которой были также шведами, немцами и татарами. В общем, Аким Давидович Сосновский опирался на гены богатейшего букета предков и был поистине уникальным евразийцем, соединив все части света и впитав с молоком матери многие национальные особенности дедов и прадедов.

Не обладая особо высоким интеллектом, он смог поступить только в Московский лесотехнический институт. Начало его возвышения как бизнесмена тем не менее было связано с наукой. Лаборатория Сосновского заключила договор с АвтоВАЗом на создание систем управления. Близкое знакомство с директором завода позволило Акиму Давидовичу создать знаменитый ЛохоВАЗ. В его работе Сосновский также впервые использовал схему обогащения компании — остроумную, формально чистую перед законом, но абсолютно грабительскую по отношению к рядовому гражданину. Так Аким Давидович «заработал» свой первоначальный капитал.

Затем он создал Российский автомобильный альянс, собрал с населения громадные деньги, после чего альянс исчез, растворился в вакууме беззакония вместе с накоплениями безропотных акционеров. Далее Сосновский занимался Аэрофлотом, выкачав из него немалые суммы и переправив через границу, рядом крупных банков, умело обобравших вкладчиков, продажей алюминия, нефтяным бизнесом. К две тысячи десятому году состояние Акима Давидовича оценивалось в одиннадцать миллиардов долларов. Он благополучно пережил смены власти, президентские выборы, побывал депутатом Госдумы, а потом занялся масс-медиа: стал сначала крупнейшим акционером двух российских телеканалов, а потом их фактическим владельцем. На очереди были остальные телеканалы.

Все эти данные были известны всем: политикам, властным структурам и спецслужбам, формально вынужденным соблюдать определенный пиетет в отношении Сосновского; все-таки он был одной из крупнейших «фигур влияния» на страну. Однако мало кто знал, что Аким Давидович был преемником председателя Реввоенсовета Валягина, приятелем Барановского и главным вдохновителем идеи Новой Революционной Инициативы — виртуальной структуры, опирающейся на многие гражданские службы, институты и организации, зачастую даже не знавшие своей роли. В частности, главной базой НРИ была ФАС — Федеральная антитеррористическая служба, по сути, заменившая расформированный Российский легион.

По свидетельству хорошо знавших Сосновского людей, его основной талант заключался в «филигранном умении бежать по льдинам и вовремя перепрыгивать с тонущей льдины на соседнюю, пока надежную». Всю жизнь Аким Давидович исповедовал один принцип: строительство отношений с нужными людьми. И преуспел на этом поприще. Правда, сам лично он никогда бы не ввязался в авантюру с НРИ, даже зная Валягина и кое-чем ему помогая, но еще до своей гибели председатель Реввоенсовета успел подвергнуть приятеля пси-обработке и внушить ему идею о переделе власти. После этого Сосновский и стал президентом нового движения, или, как его называли чаще, Вождем. То, что НРИ является частью всеземного Проекта Нового Управления Человечеством, инициированного глобальной Системой Сатаны (СС), или, как ее теперь называли, Системой социальной стабилизации реальности (СССР), управляемой Земным синклитом черных магов, Сосновского абсолютно не волновало. Он стал тем, кем хотел стать, — Вождем, властелином жизни миллионов людей, и готовился пойти дальше, до вершин власти абсолютной. Хотя не имел для этого никакой базы, ни психологической, ни моральной, ни правовой, оставаясь марионеткой в руках темных сил.

Аким Давидович всегда думал только о себе, имел непредсказуемый характер, любил манипулировать людьми. Жадный и хитрый, но не умный, упрямый и скрытный, он был мстительным и неуравновешенным человеком, никогда не удовлетворенным сексуально. Всегда в толпе чиновного народа, всегда дающий ценные руководящие указания. Одним словом — деятель. Он и вид имел соответствующий: тощая, согнутая крючком фигура, мерцающая «партийная» седина, высокий, ввинчивающийся в уши голос, вальяжно-барская интонация начальника, не допускающего мысли, что его могут перебить, неприязненный взгляд близко посаженных глаз, от которого подчиненный непременно должен занервничать, капризно поджатые губки высокопоставленного функционера еще советской выделки, как будто ему чего-то недодали, недоплатили. И все это не было маской. Аким Давидович Сосновский был именно таким, каким выглядел.

Компания «Интермедиа», которой владел вождь НРИ, имела в Москве больше десятка офисов: в банке «Мослуг», в здании «Транснефть» на Живописной улице, в мэрии, в здании военно-промышленного комплекса на Каретной, в Олимпийском спорткомплексе, в гостинице «Мостур», на телецентре и в других местах, но чаще всего Аким Давидович работал на Старой площади, имея кабинет в здании правительства Российской Федерации как советник Комитета по телевидению и радиовещанию. В понедельник девятнадцатого июня он прибыл именно сюда для встречи с контролером СССР, представляющим собой систему давления на Россию в лице эксперта Международного валютного фонда Марка Фолкнера.

В десять часов утра они встретились, разительно несхожие во всем, кроме подхода к делу. Господин Фолкнер был абсолютно лыс, тучен, неповоротлив, с тяжелым складчатым лицом, на котором прятались маленькие черные глазки, выражавшие постоянное недовольство и брезгливость. При всем том Марк Фолкнер имел хорошую реакцию и схватывал мысль собеседника на лету. Магией он не занимался, однако пользовался услугами черного астролога и колдуна и хорошо разбирался в людях, умело манипулируя их сильными и слабыми сторонами.

Но поскольку Аким Давидович никому не доверял и боялся внушения, прекрасно разбираясь в достижениях психотроники, он никогда не оставался ни с одним гостем наедине. Куда бы он ни направлялся и с кем ни беседовал, с ним всегда находился начальник охраны НРИ, бывший полковник воздушно-десантных войск Иван Шенгерович Замятин. Полковник представлял собой единственное доверенное лицо вождя, которому тот поручал самые деликатные задания, в том числе такие, как поиск молоденьких девочек для сексуальных утех вождя.

Кабинет главы «Интермедиа» был невелик, но предельно технологичен и уютен. Аким Давидович любил мебель в стиле «мобайл» с ярко выраженным «компьютерным» уклоном. Он даже костюмы шил по моде «микрочип», то есть, по сути, носил на себе компьютер в виде одежды, ткань которой представляла собой особого вида процессор. Впрочем, такие костюмы теперь носили многие бизнесмены и политики, которые могли позволить себе купить костюм-компьютер за пятьдесят тысяч долларов.

Марк Фолкнер с трудом уместился в низком кресле. Напротив расположился хозяин кабинета, за его спиной устроился незаметный, как мышь, Замятин.

— Итак, вы догадываетесь о цели визита, — сказал гость по-английски, отказавшись от прохладительных напитков.

— Не догадываюсь, а знаю, — криво улыбнулся Аким Давидович, также переходя на английский язык. — Новая Революционная Инициатива готова дать отчет о проделанной работе. Хотя речь идет не о субъективном выборе, а о велении времени, о необходимости скорейшего перехода на безальтернативное управление страной. Мы многое сделали за…

— Я слышал о возникших проблемах и неудачах, — перебил Сосновского визитер.

Аким Давидович нахмурился.

— Если вы имеете в виду осечку с президентом…

— Это не осечка, дорогой вождь, это крупный провал. Советником президента по безопасности стал человек конкурирующей структуры.

— Не такая уж она и конкурирующая. Националисты — наш резерв. Но мы исправим положение в ближайшее время. Через несколько дней будет готов эксперимент по зомбированию отдельных «кроликов» с использованием масс-усилителя на основе одного из храмов Братства Единой Свободы в Вологде. После этого мы испробуем этот метод воздействия на местной элите, а потом дойдет очередь и до президентских структур. В конце лета мы будем готовы к воздействию на большие коллективы типа Думы, в конце года — на все население таких городов, как Вологда или Нижний Новгород. Психика народа, благодаря нашим стараниям через телевидение и радио, уже нарушена: он отторгает и уничтожает тех, кто пытается его образумить и освободить, и защищает тех, кто им управляет, заглотив наживку в виде «национальной идеи».

— Вы оптимист, господин Сосновский, — брюзгливо заметил Фолкнер. — Ведь все ваши лаборатории психотроники уничтожили сотрудники Катарсиса.

— Не все, — расплылся в улыбке Аким Давидович. — Конечно, не могу отрицать, Витязи Сопротивления поработали на славу, но все же кое-что у нас осталось.

— Вы все равно не смогли отыскать центры управления Катарсиса.

— И это правда. Волхвы последовательно нейтрализовали замыслы моих предшественников, ликвидировали Легион, систему храмов Черного Лотоса, разгромили пси-лаборатории, но не смогли уничтожить всю систему.

— Это не ваша заслуга.

— Но и неудачи прежних лидеров — не моя вина! — огрызнулся Аким Давидович. — Я возглавляю НРИ второй год и все восстановить не успел. Хотя мне, между прочим, удалось объединить отдельных магов для удара по Катарсису вообще и по волхвам в частности.

— Это хорошо, — показал жабью улыбку гость. — Мы вам поможем. Волхвы и у нас поперек горла… — Он замолчал, пожевал губами. — В связи с чем у вас вскоре появится новая забота.

— Какая еще забота?

— Надо будет уничтожить одного ребенка.

— Ребенка?!

— У магов распространена легенда о появлении русского мессии Сергия, у которого белые волосы, из-за чего его прозвали «серебряным мальчиком». Более того, есть подозрения, что он уже появился на свет. Ваша задача — найти и уничтожить его.

— Но где я его буду искать?! Россия велика…

— Синклит конунгов поможет установить его местонахождение. Он опасен всем, в том числе и самим конунгам. Если мы не уничтожим мальчика, он возглавит Катарсис и от нас ничего… — Фолкнер снова пожевал губами. — В общем, мы проиграем.

Аким Давидович вытер выступивший на лбу пот, нервно рассмеялся, выпил полбокала минеральной воды, погрозил гостю пальцем.

— Не пугайте меня, Марк, один ребенок не в состоянии ликвидировать Систему Сил, помогающих нам. К тому же мы не беспомощны. Власть в стране практически в наших руках. Даже криминальные группировки работают под нашим контролем. Слышали о волне похищений людей с целью выкупа? Работают два десятка банд, но заказчик — НРИ. Это наш самый крупный источник доходов после торговли наркотиками и оружием.

— Вам придется прекратить этот бизнес.

— Почему?!

— Он опасен. В конце концов вас вычислят и дело Новой Революции провалится.

Сосновский набычился, зло сверкнул глазами.

— Вот что, господин контролер. Россия — моя вотчина! Что хочу, то с ней и делаю! Не суйте свой нос в чужой карман. Я знаю, что у себя в Америке вы тоже не брезгуете кое-какой… торговлей.

— Я просто предупредил, — флегматично сказал Фолкнер. — Дело ваше. Что еще вы можете добавить?

— Многое, — остыл Аким Давидович. — Я подготовил полный отчет о проделанной работе. — Он достал из кармана миниатюрную дискету, отливающую перламутром, передал своему молчаливому телохранителю, и тот вложил ее в ладонь Фолкнера.

— Кстати, — продолжал Сосновский, — мы имеем не только провалы, но и успехи. Две наши программы подготовки населения к неизбежной смене власти уже сработали и завоевали миллионы сторонников.

— Какие именно?

— Одна из них — программа «Нет выхода». Она проводится по всей стране, но в Москве ее действие наиболее наглядно. По столице расклеены плакаты и надписи «Нет выхода», на тысячах дверей, в метро, в общественных местах, на рекламных щитах. Казалось бы — чепуха, мало ли что где написано, никто не обратит на это внимания. Но обращают! Программа работает! Людям внушается чувство тоски и безысходности, что все плохо, а будет еще хуже. Это отличный метод кодирования. А мы им предлагаем выход — с помощью второй программы под названием «Убей бюрократа!». Наши идеологи через телевидение и СМИ предлагают заменить миллионы бюрократов-чиновников на компьютерные корпоративные системы управления, организовать производство сотен миллионов роботов для «грязной и тяжелой» работы, чтобы люди могли заниматься «творчеством» и отдыхать. Армия тоже будет состоять из машин и роботов, никому не придется воевать, что немаловажно. Производство станет полностью автоматизированным и компьютеризированным, как и все системы обслуживания. Человеку останется только командовать всей армией роботов и получать все, что он хочет.

— Хорошая идея, — подумав, кивнул Фолкнер.

— Главное, беспроигрышная. У быдла, которым была и остается большая часть народа, появляется надежда на лучшее будущее, для чего надо лишь изменить систему Власти.

— Однако кое-где ваши программы натыкаются на противодействие. Особенно в глубинке России, где появились некие школы живы, защищаемые Витязями.

Возбуждение Акима Давидовича схлынуло, он поскучнел, отвел глаза.

— К сожалению, вы правы, Марк. Возрожденный волхвами институт живы — это серьезная угроза нашему движению. Но и мы не сидим сложа руки, не ждем у моря погоды, а создаем собственные противосистемы типа Братства Единой Свободы, вылавливаем и отстреливаем Витязей. Короче, действуем.

Контролер СС повертел в пальцах дискету, спрятал в карман.

— Нам известно также, что президент создал некие спецкоманды для борьбы с организованной преступностью. Они вам не помешают?

— Ни в коей мере. Наоборот, в скором времени мы сделаем так, что эти команды будут работать на нас. Пусть господин президент потешится какое-то время.

— Но ведь одна из спецгрупп президента — ЧКК — уничтожила целую банду похитителей людей.

— Откуда у вас эта информация?

— На нашу систему тоже работают профессионалы. Еще ходят слухи, что другая спецгруппа президента успешно чистит страну от потенциальных сепаратистов. Выкрала лидера националистов Кабардино-Балкарии. Кстати, исчезновение лидера украинских националистов и премьер-министра Украины — не их рук дело?

Аким Давидович ослабил узел галстука, изобразил улыбку.

— Вы хорошо осведомлены о работе наших спецслужб, не поделитесь информацией со мной?

Фолкнер кивнул.

— В свое время вы ее получите. Но, на мой взгляд, лучше все-таки создавать свои спецгруппы, а не использовать чужие, меньше риска.

— Во-первых, у нас уже есть такие структуры, оставшиеся в наследство от Легиона. Например, группа «тающих». Во-вторых, создание и подготовка профессиональной спецгруппы — дело долгое, лучше переложить эти заботы на чужие плечи. В-третьих, мы все же формируем спецгруппы, причем достаточно нестандартные. Вот он этим занимается, — махнул Сосновский на своего начальника охраны.

Замятин остался тих и невозмутим, только взгляд его, брошенный на гостя, говорил об опасности этого незаметного с виду человека.

— В каком смысле — нестандартные? — поинтересовался Фолкнер.

— Мы комплектуем такие группы из молодых и пожилых женщин, а также из стариков и детей.

— Детей?!

— Из хорошо подготовленных мальчиков и девочек в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Возможны и смешанные команды: старик-профессионал спецслужб, женщина, ребенок. На такую команду никто особого внимания не обратит, в то время как она способна выполнить любой приказ.

Фолкнер пожевал губами, не сразу найдя нужные слова.

— Детский спецназ? Вообще-то идея не новая…

— Так ведь все новое, как говорится, — это хорошо забытое старое, — развеселился Аким Давидович. — Скоро эти спецгруппы начнут работать, и я уверяю вас, проявят себя с лучшей стороны. Мы их бросим на школы живы, а в перспективе — на поиск и ликвидацию системы управления Катарсиса. Что еще вас интересует, господин контролер?

Фолкнер помолчал, перебирая на груди пухлые пальцы, взял со столика бокал с клюквенным морсом, отпил глоток, поморщился.

— Не люблю сладкого… Но мы на вас надеемся… вождь. Постарайтесь избежать ошибок. Россия начинает подниматься после культурной катастрофы и не нуждаться в «сильной руке». Пора выходить на сцену.

Аким Давидович ухмыльнулся и опрокинул в рот рюмку коньяку. Он, как и Валягин, тоже любил употреблять хороший коньяк по утрам.

ВОЛОГДА Фатальная ошибка

Сергей и Татьяна Зощенко переехали в Вологду не откуда-нибудь, а из самого Кейптауна, куда в тысяча девятьсот девяносто восьмом году занесло российский траулер «Калининград». Сергею тогда исполнилось двадцать лет, и он работал мотористом на этом небольшом судне, злополучная судьба которого послужила уроком для экипажей других морских судов России.

Двадцать четвертого июля девяносто восьмого года траулер вошел в док Кейптауна для ремонта, а двадцать пятого экипаж решил совершить экскурсию по городу и первым делом посетил церковь Святого Иакова, где выступал церковный хор. И надо было так случиться, что именно в этот момент в церковь ворвалась группа африканских террористов в масках, с автоматами в руках и открыла беспорядочный огонь по огромной полуторатысячной толпе прихожан, бросив в нее несколько гранат.

Погибло более шестидесяти человек, в том числе восемь членов экипажа траулера, около сотни человек было ранено, в том числе тяжело — Сергей Зощенко: взрыв гранаты оторвал ему правую ногу и серьезно повредил правую руку, кисть которой пришлось ампутировать.

Так Сергей оказался в госпитале Кейптауна.

Татьяне в том году исполнилось девятнадцать лет. Она ждала Сергея в Калининграде. После рейса молодые люди решили пожениться.

Траулер ждать своего моряка не мог и после ремонта ушел на родину, храня на борту цинковые гробы с телами погибших членов экипажа. Сергей остался один в незнакомом городе, почти не зная языка и без денег. Однако власти Кейптауна решили лечить его бесплатно и даже выслали деньги отцу Сергея и Татьяне, чтобы они прибыли в Южную Африку.

Полтора месяца Татьяна провела в южноафриканском госпитале «Хрутэ Скюр» у постели суженого. У нее был выбор — уехать и жить своей жизнью или остаться с калекой. Она выбрала последнее. Так молодая пара осталась в Кейптауне, предоставившем им квартиру и работу.

Конечно, Сергею сделали протезы — ножной и ручной, увеличившие его самостоятельность и подвижность, и хотя ему тяжело давались попытки держать с помощью протеза ручку, писать и печатать, однако он с этим справился и овладел компьютером. Затем выучил английский, закончил курсы программистов, организованные фирмой «Microsoft», и устроился программистом в одну из крупных страховых компаний Южной Африки — «Old Mutual».

Он и на машине научился ездить со своим протезом, и даже на водной доске кататься, овладев самым распространенным среди жителей Кейптауна видом спорта и отдыха.

Однако в начале третьего тысячелетия молодые люди стали подумывать о возвращении, несмотря на достигнутые успехи и благополучный образ жизни. Все их родственники и друзья остались в России, все чаще вспоминалась родная природа, и в две тысячи третьем году они переехали в Россию. Сначала в Калининград, к родителям Татьяны, пожив там две недели, а потом в Вологду, где жили родственники Сергея.

В Вологде в те времена начала возрождаться текстильная промышленность, губернатор взял ее под личный контроль, вдохновленный специалистами ЮНЕСКО, считавшими лен символом моды двадцать первого века, и Сергею удалось устроиться программистом на Вологодский льнокомбинат.

В две тысячи пятом году он стал начальником отдела сбыта комбината, а еще через два года возглавил собственную фирму по изготовлению текстиля. Таня стала юристом фирмы, закончив юрфак МГУ, помогая мужу во всех его начинаниях.

Однако детей у них не было. Не помогли ни врачи, ни народные целители, что, естественно, омрачило существование семьи. И в это время Сергей случайно встретил в Москве, куда он часто выезжал по делам фирмы, Глеба Тарасова, друга детства и юности, с которым они вместе росли и учились в деревне Усть-Печенга Вологодской губернии. Тарасов поделился с бывшим однокашником своими горестями, рассказал о дочери Акулине, и Сергей внезапно предложил другу взять дочь Глеба к себе, пообещав сделать все, чтобы девочка не чувствовала себя покинутой.

Таким образом Сергей и Татьяна Зощенко «нашли» себе ребенка, а также друга, с которым не страшны были никакие огни и воды.

Беда пришла неожиданно, когда Акулине исполнилось восемь лет и она перешла в третий класс частной школы «Логос», лучшей из школ Вологды.

Родственники Сергея — бабушка, дед, две тетки и куча дядьев, жили в деревне Ивановское, расположенной на берегу речки Содимы, в трех километрах от окраины Вологды. Здесь же и он поставил дачу, купив старый дом в деревне и построив на его месте небольшой двухэтажный коттедж. Лето Акулина уже третий год проводила на даче, в силу живости характера перезнакомившись чуть ли не со всеми детьми односельчан. Ухаживали за ней, по сути, все родственники Сергея, но в доме жила одна шестидесятилетняя тетка Вера, которая следила за чистотой и копалась в огороде.

Двадцать девятого июля, в субботу вечером, соседи тети Веры заметили подъехавшую к даче машину — серебристого цвета двенадцатую «Ладу» с темными стеклами, но не обратили на нее особого внимания. В деревне, кроме двухэтажного коттеджа Сергея, уже высились несколько коттеджей покруче, построенных чиновниками городской администрации и коммерсантами, возле которых можно было увидеть машины и гораздо более мощные. «Лада» стояла у дома Зощенко до сумерек и уехала незаметно.

Обычно Сергей и Татьяна приезжали на дачу вечером в пятницу, после работы, или утром в субботу. Однако именно в эти дни они возились с налоговой инспекцией, проверявшей документацию фирмы, и приехать в деревню смогли только утром в воскресенье, тридцатого июля.

Никто их не встретил, хотя тетка Вера в это время уже должна была работать на огороде. Акулина же, по обыкновению, летом вставала поздно, не раньше десяти часов утра. Сергей почувствовал смутную тревогу, усилившуюся после того, как он обнаружил незапертую калитку в деревянном заборе, окружающем участок и дом. На зов хозяина никто не откликнулся, в том числе и собака Дружок — чистопородная кавказская овчарка. Сергей вошел во двор, увидел у будки лежащую без движения собаку, и сердце его сжалось.

— Что здесь происходит? — прошептала вошедшая следом Татьяна, больше удивленная, чем испуганная.

Сергей стремительно взбежал по ступенькам крыльца на веранду, едва не сломав протез, проскочил в сени, заглянул на кухню, крикнул:

— Теть Вер! Акуля!

Никто ему не ответил.

Он ворвался в большую гостиную на первом этаже с камином и диваном, также никого не обнаружил и в три прыжка взобрался на второй этаж коттеджа, где располагались три спальни. В одной из них лежала на полу тетя Вера. Она была жива — дышала и безучастно смотрела перед собой, не реагируя на крики и тормошение. Но Акулины в спальне не оказалось.

Ее искали всей деревней, пока Сергей не догадался, что девочку похитили. Только после этого он вызвал милицию и врачей, установивших у тети Веры поражение нервной системы неизвестным психотропным препаратом.

По словам соседей, из «Лады» выходили мужчина и молодая темноволосая женщина, однако никто к ним не присматривался и описать внешность приехавшим сотрудникам милиции не смог. Одеты незнакомцы были по-летнему: в одинаковые джинсы, рубашки из серебристой материи с погончиками, кроссовки. Единственный след, который они оставили, был зажигалкой из желтого металла в форме высунувшего язык человечка. Эту зажигалку Сергей показывать следователю не стал. Просто забыл о ней. И вспомнил только на другой день, когда из Москвы приехал отец девочки, Глеб Тарасов.

МОСКВА — ВОЛОГДА Тарасов

Бандиты, укравшие Акулину, позвонили спустя два дня, поздно вечером первого августа. Дома были все, но трубку взяла Татьяна, все еще находившаяся в шоке от случившегося. Выслушала, молча протянула трубку мужу.

— Слушай сюда, буржуй, — раздался в трубке гнусавый развязный голос; говорили с акцентом. — Твоя дочка у нас. Готовь деньги — миллион баксов! Отдашь через три дня, мы скажем — где и в какое время. Заявишь в милицию — девки больше не увидишь! Понял?

— У меня нет такой суммы, — сдавленным голосом ответил Сергей, оглядываясь на ворвавшегося в прихожую Тарасова. — И это не моя дочка…

— А чья? — удивился переговорщик.

Глеб вырвал трубку у Сергея.

— Моя! — сказал он хрипло. — С кем я говорю?

— А ты кто такой? — осведомился неизвестный озадаченно.

— Я Глеб Тарасов, отец Акулины. Где она?!

— Ага… — на том конце провода помолчали. — Не врешь?

— Верните дочь! — лязгающим голосом ответил Глеб. — Клянусь, я вас достану! Всех!

— Не наезжай, базло, — хмыкнул собеседник. — Кишка тонка достать нас всех. Если через три дня не будет денег, мы пришлем тебе пальчик твоей девки. Понял? А потом поглядим, что с ней делать дальше.

— Послушайте… — Глеб замолчал, так как в трубке затукали гудки отбоя.

— Что? — шепотом спросил почерневший от переживаний Сергей.

— Бросили трубку. Сколько он попросил?

— «Лимон».

Глеб сжал трубку так, что она хрустнула. Сказал глухо:

— Они не шутят. Эта сволочь слишком уверенно себя вела. Они явно не знали, что дочь не твоя, но им все равно, с кого получать выкуп.

— Надо снова звонить в милицию, в ОМОН, и все рассказать.

— Я не верю в милицию. Что могут сделать оперативники, получающие по тысяче рублей в месяц?

— Я тоже мало верю, но что-то же делать надо? Я не соберу миллион, даже если все продам и заберу свою долю в фирме.

— Надо искать бандитов самим. Параллельно с омоновцами. У тебя нет знакомых в местных спецслужбах?

Сергей виновато покачал головой.

— Есть, но все шапочные. Ты не представляешь, насколько у нас тут власть повязана с мафией и бандитами всех мастей. Если по всей стране криминальные и наркосделки прикрываются чиновниками разных уровней на восемьдесят процентов, то в Вологде — на девяносто пять. Легче договориться с преступниками, чем с чиновниками. Мы с женой даже подумываем свернуть дело и уехать обратно в Кейптаун.

Тарасов заставил себя успокоиться, повертел в пальцах зажигалку, оставленную похитителями на даче, зашел в ванную и сполоснул лицо холодной водой. Вернувшись в гостиную, сел на диван, шлепнул ладонью по сиденью.

— Садись, в ногах правды нет.

Сергей, круживший по комнате, подумал и сел. Глянул на кутавшуюся в платок жену.

— Танюш, сделай нам кофеечку.

Таня кивнула, ушла на кухню.

— Рассказывай, — сказал Глеб.

— Что?

— Я вижу, что живется вам не очень сладко. Поделись проблемами, полегчает. Потом поговорим, что делать, где искать Акулю.

— Да и делиться особенно нечем… — Сергей помолчал, колеблясь, баюкая руку с протезом. — Все действительно не столь блестяще, как видится завистникам. Да и бандитам тоже… Никогда не думал, что столкнусь с таким жестоким прессингом на родине. Сначала дела шли хорошо, все удавалось, многие помогали, а как только я стал на ноги — и пошло, и поехало.

Сергей махнул рукой, ссутулился.

— Рэкет? — догадался Тарасов.

— Если бы только рэкет. Кстати, с этими ребятами проще договориться, чем с госслужбами, они меру знают. Главная же мафия на Руси — само государство. Ты не представляешь, сколько мздоимцев у меня перебывало! Участковый, главврач санэпидстанции, инспектор пожарного надзора, чиновники городской администрации, сотрудники УВД по борьбе со злоупотреблениями, представители общества защиты прав покупателей и так далее, и тому подобное. И каждому дай! Иначе что-нибудь отключат, что-то перекроют, запретят, заведут уголовное дело, отнимут лицензию, лишат всех прав.

— Да-а, — сочувственно протянул Глеб. — Это действительно оголтелый чиновничий рэкет. Беспредел! А отказать не пытался?

— Пытался, как же, — усмехнулся Сергей. — Да они меня все же сломали. Одна за другой пошли проверки, два месяца фабрика стояла, убытки достигли нескольких миллионов рублей, да к тому же наехал местный концерн по выколачиванию долгов «Сторица», — я имел глупость взять в банке ссуду и вовремя не расплатился. Пришлось идти на поклон к губернатору, он помог, зато теперь приходится изворачиваться, вести двойную бухгалтерию, химичить, иначе кранты — закрывай фирму.

— Весело.

— Да уж.

— Я не знал, что у тебя такое положение. Рассказал бы все раньше, вместе бы поборолись.

— С чиновниками, имеющими опергруппы в лице бандитов, особо не поборешься. Они не только меня, но и других таких же коммерсантов, желающих жить честно, «нагнули». Может, действительно, плюнуть на все и уехать? Ведь это из-за меня Акулину выкрали, знали, гады, что я не беден и «химичу», чтобы выжить.

— Ни в чем ты не виноват. Бандиты просто не знали, что Акуля не твоя дочь. Не помнишь, ничего подозрительного перед похищением не происходило?

Сергей помолчал, глядя в пол, потом встрепенулся.

— Может быть, это? Акулина говорила, что дня два назад к ней на улице подошли фотографы, мужчина и женщина, якобы снимали детей для журнала.

Тарасов подумал.

— Возможно, но маловероятно. Еще?

Сергей снова задумался.

— Ну, не знаю… хотя, разве что… Мне вообще-то часто звонят всякие уроды, предупреждают, чтобы «не обижал» представителей всяких проверяющих контор, а тут в офис заявился один тип в штатском, с красными милицейскими корочками, покрутился по кабинетам, ко мне не зашел и исчез. Так я и не понял, что ему было нужно.

— Он с кем-нибудь общался?

— С охраной, по-моему, с секретаршей…

— Что спрашивал?

— Да в общем-то ничего стоящего… нет ли проблем с сигнализацией… нет ли жалоб на руководство… где кто живет… — Сергей запнулся, посмотрел на насторожившегося Тарасова. — Ты думаешь?

— Вот именно, — кивнул Глеб. — К тебе приходил разведчик. Возможно, мы ошибаемся, и приходил натуральный мент, но уж очень странно, что не зашел к тебе и задавал странные вопросы. Твои охранники или секретарша не запомнили фамилию и как он выглядит?

— Не знаю, не спрашивал.

— Позвони. Заодно спроси, на какой машине он приезжал, если кто видел.

Вошла Татьяна, принесла чашки с дымящимся кофе, тут же молча вышла.

Тарасов посмотрел вслед женщине.

— Между вами ничего не произошло? Такое впечатление, что вы не разговариваеете.

— Переживает, — тихо проговорил Сергей.

— Говорят, бывает передозировка от общения даже с любимым человеком.

— Чушь, — криво улыбнулся Сергей, беря чашку рукой в черной перчатке. — Если любишь — не может быть никакой передозировки. Просто Таня приняла все это близко к сердцу, винит во всем себя.

— Да она-то здесь при чем?

— Я тоже так считаю, только ее не уговоришь. Ничего, успокоится. Главное, вернуть Акулю. Присохли мы к ней, честно говоря, как к родной. — Он отпил глоток кофе, взял трубку телефона и позвонил кому-то из своих подчиненных.

— Костя? Это Зощенко. Помнишь, ты дежурил в офисе дня два назад, когда к нам какой-то сотрудник органов приходил? Ты его удостоверение смотрел? Можешь вспомнить фамилию? Что? — Брови Сергея поползли вверх. — Понятно. Спасибо. Нет, ничего, все в порядке.

— Спроси его, как выглядел этот сотрудник.

— Как он выглядел?

Сергей выслушал ответ, положил трубку, растерянно посмотрел на Глеба.

— Он говорит, что это был старший лейтенант ФАС Бердяев.

Теперь пришла очередь удивляться Тарасову.

— ФАС? Твой Костя не ошибся? ФАС — это Федеральная антитеррористическая служба. С какой стати ее сотрудник вдруг объявился в Вологде?

— Может быть, у них тут отделение.

— Все равно, даже если в городе есть отделение ФАС, почему оно заинтересовалось тобой и твоей фирмой?

Сергей беспомощно пожал плечами.

— Ничем криминальным, а тем более связанным с террористической деятельностью, мы не занимались.

— Ладно, не переживай, разберемся. Молодец твой Костя, не забыл визитера. Описал он его тебе?

— Средних лет, на макушке лысина, лицо какое-то землистое, словно он больной, а на лице под глазом родинка.

— Отличная примета. Поблагодари своего Костю от меня. Во всяком случае, это уже зацепка. Плюс вот это. — Глеб подкинул зажигалку. — Если мне удастся уговорить мое начальство, у нас будет команда. От тебя в Москву можно позвонить?

— Конечно.

Тарасов набрал номер телефона базы, подождал переключения на кодированную линию связи и услышал голос командира группы «Хорс»:

— Тихончук у аппарата.

— Привет, Хохол, — сказал Глеб. — Это я, Старый. Владимир Сергеевич, мне нужен отпуск. И твоя помощь.

— Хорошо, что ты позвонил, — буркнул Тихончук. — Немедленно возвращайся, есть работа по Латвии.

— Но у меня непредвиденные обстоятельства…

— Завтра в семь утра должен быть на базе. Все.

В трубке засвиристел сверчок отбоя.

Тарасов подержал ее возле уха, раздувая ноздри, досчитал до десяти и положил на телефон. Посмотрел на друга.

— Мне надо срочно уехать в Москву. Но я вернусь. Свою машину дашь?

— Бери, — с готовностью поднялся Сергей. — Поезжу пока на Таниной «десятке». Вот ключи. Когда тебя ждать?

Тарасов начал быстро переодеваться.

— Завтра к вечеру. В Москве у нас хорошая компьютерная база, мне она понадобится для поиска. Возможно, приеду не один, но об этом никому ни слова.

— В милицию сообщать о звонке?

— Только не в районное отделение, а в ГорУВД, в отдел по борьбе с оргпреступностью. Успокой Таню, все будет хорошо, мы вызволим Акулю.

Глеб обнял Сергея и вышел из квартиры. Через полчаса он был уже за городом, на Ярославском шоссе. Зеленый «Гольф» Сергея резво устремился в темноту августовской ночи.

В Москву он прибыл еще затемно, до рассвета. Заскочил домой, — у него была двухкомнатная квартира в кирпичном старом доме на улице Невского, недалеко от Белорусского вокзала, — принял душ, напился чаю и сразу же отправился на базу, располагавшуюся в Богородском лесопарке.

В половине шестого утра ворота базы открылись, Тарасов загнал машину на территорию базы и как был — в штанах и рубашке — завалился на диван в своем жилом домике, стоявшем среди других таких же на берегу пруда, возле штаба и тренировочного комплекса. Уснул он мгновенно, несмотря на мысли о дочери, буквально отключился от реальности, и проспал в одном положении все полтора часа, оставшиеся до указанного Тихончуком времени сбора.

В семь часов группа «Хорс» собралась в полном составе в спецкомнате штаба, предназначенной для инструктажа. Тарасов хотел было подойти к Хохлу и рассказать о своей беде, но не успел. В помещение вошел плотный бритоголовый человек с цепкими холодными глазами, и Тихончук представил его:

— Алвар Куртинайтис, майор службы безопасности Латвии. Наш проводник. Вечером выезжаем в Ригу. Задача — захват и вывоз двух деятелей, толкающих Латвию к конфронтации с Россией. Досье на каждого получите до отправки и будете изучать, кто в поезде, кто в самолете. Инструктаж получите в Риге. Сейчас — комплектация, документы, экипировка, языковая подготовка. Русскоязычных там не любят, поэтому необходимо знать хотя бы несколько стандартных фраз на латышском. Вопросы?

Группа молчала. Не рискнул пошутить даже Роман.

— Тогда разошлись.

Спецназовцы вышли из штаба, переговариваясь между собой, в комнате для инструктажа остались Тихончук и Тарасов.

— Что у тебя стряслось? — осведомился майор.

— У меня похитили дочь, — разлепил губы Глеб.

Глаза командира группы остались равнодушными. Он уже работал, думал о предстоящем деле, прикидывал варианты операции.

— В органы заявил?

— Мне нужен отпуск, дня на три-четыре. Бандиты потребовали выкуп — миллион «зеленых» и пообещали присылать пальцы дочери до тех пор, пока я не найду деньги.

— Миллион?! Это нереально. — По изменившемуся лицу капитана Тихончук понял, что говорит не то, спохватился. — Ты-то зачем суешься в это дело? Есть ОМОН, антитеррористическая служба, пусть они и занимаются освобождением девочки.

— В похищении участвовал один из сотрудников ФАС. Банда явно прикрыта сверху. Милиция и ОМОН не помогут, нужна команда вроде нашей. Если нельзя туда сейчас бросить всю группу, отпусти хотя бы меня.

Тихончук поскреб затылок пятерней, дернул себя за ус, мотнул головой.

— Не могу, капитан. У меня приказ — до пятого августа ликвидировать националов Латвии. Я даже тебя отпустить не имею права.

— А если я откажусь участвовать в операции?

Глаза майора сузились, он покачал головой.

— Не дури, Старый. Ты же знаешь наше положение, тебя еще до трибунала замочат. Обещаю, как только выполним задание в Латвии, сразу вылетим к тебе в Вологду.

— Спасибо, — глухо сказал Глеб, опуская взгляд, чтобы не выдать свои чувства. — Боюсь, будет поздно. Ладно, я пошел готовиться.

Тарасов двинулся к двери. Тихончук с сомнением посмотрел на его спину, но не остановил. Воспитанный на беспрекословном подчинении старшему по званию, всегда соблюдавший субординацию, майор представить не мог, что кто-то может не выполнить его приказа. О том, что в жизни существуют другие приоритеты, стоящие выше приказа, он не подумал.

Глеб же принял решение и начал выполнять свой план, никого не посвящая в него. Он нашел Ухо, как всегда возившегося со своим суперноутбуком, и снял с него наушники диалоговой связи с компьютером.

— Эй, киборг, ты меня слышишь?

— Чего надо? — огрызнулся Саша, приходя в себя.

— Нужна твоя помощь. — Глеб раскрыл ладонь, на которой лежала зажигалка в форме человечка с высунутым языком. — Покопайся в базах по символике, нет ли в сфере криминала банд, использующих такую геометрию. Второе: поищи среди сотрудников ФАС старшего лейтенанта Бердяева. Кто он, откуда, в какой команде служит. И последнее: найди всех бандитов, кто пользуется «Ладами» двенадцатой модели.

— Ты чо, Старый? — покрутил пальцем у виска Саша. — Да на «Ладах» двенадцатой модели ездит половина всего криминального мира!

— Поищи только те группировки, которые связаны с похищением людей.

— Это потребует времени, а нам на все сборы Хохол дал два часа.

— Я тебя прошу, Саша, — проникновенно сказал Глеб. — Мне это позарез необходимо!

— Приедем в Ригу, я тебе все сделаю.

— Мне нужно сейчас. — Тарасов подумал и добавил тихо: — У меня дочь похитили какие-то мерзавцы…

— Что?! — изумился компьютерщик. — У тебя?! Где?!

— В Вологде, — криво усмехнулся Тарасов. — Она жила у приятеля… он предприниматель…

Саша тихонько присвистнул.

— Тогда понятно… Что собираешься делать? Хохлу говорил?

— Говорил. — Глеб отвел глаза. — Обещал помочь. Ну что, поищешь?

— Заходи через полчаса, может, что и надыбаю.

Тарасов сжал плечо компьютерщика и вышел.

Через сорок минут, уложив в сумку необходимые для выполнения задуманного вещи, он отнес сумку в багажник зощенковского «Гольфа» и вернулся в домик, где жил Ухо. В спальне Саши, кроме него самого, находился хмурый Тихончук. Саша встретил взгляд Тарасова и виновато опустил голову. Глеб понял, что командир группы знает о его просьбе и догадывается о планах.

— Старый, ты вынуждаешь меня применить… — начал Тихончук и в то же мгновение оказался на полу лицом вниз, с вывернутой рукой.

— Ремень! — бросил Глеб.

Саша вздрогнул, круглыми глазами глядя на эту сцену, приподнялся со стула.

— Старый, ты понимаешь?..

— Ремень, я сказал!

Саша подал ремень от брюк, висевший на спинке стула.

— Дурак! — сквозь зубы выговорил майор. — Ты сам себе петлю на шею вешаешь!

Глеб стянул ремнем запястья рук Тихончука, повернул его к себе лицом, проговорил ровным голосом:

— Прости, командир, но ты не оставил мне выбора. На кону не абстрактный идеал справедливости, а жизнь и здоровье моей дочери, а это уже совсем другой расклад получается.

Глеб нанес короткий удар в челюсть командира группы, и тот потерял сознание. Глеб разогнулся, посмотрел на потрясенного Сашу.

— Ну? Что ты узнал?

Ухо сглотнул слюну, тупо глянул на Тарасова, на лежащего без движения Тихончука, снова на Тарасова и очнулся.

— Двенадцатые «Лады», по данным ФСБ, использовались при похищении трижды: в Воронеже, в Москве и Ярославле. Одну банду — южную, орудовавшую в Воронеже, взяли, вторая на свободе. Зажигалки в форме человека с высунутым языком продаются только в киосках Ярославля. Старший лейтенант ФАС Владимир Бердяев работает в Ярославском отделении службы. Это все, что я успел найти.

— Спасибо, дружище, — пробормотал Глеб. — Извини, но мне придется связать и тебя. Я должен успеть выехать за пределы Москвы, прежде чем Хохол очнется и поднимет шухер.

— Он тебя возненавидит.

— Переживу.

— По морде бить будешь?

— Не буду, — серьезно сказал Глеб. — Но рот заклею. И вот еще что, Александр. Без твоей помощи мне все равно не обойтись, поэтому если понадобишься, я буду держать связь с тобой через машину. Я взял с собой запасной хайдер. Дашь свой позывной?

— Хорошо, — кивнул Ухо, косясь на не подающего признаков жизни майора. — А ты не брешешь про дочь?

— Нет.

— Вот сволочная жизнь!

— Совершенно с тобой согласен.

Тарасов связал Сашу и вышел из домика, переживая тяжелое чувство неудовлетворенности и утраты. Интуиция подсказывала, что сюда он больше не вернется.

Хохол не успел предупредить охрану ворот базы о возможности побега подчиненного, и машину Тарасова выпустили без лишних слов. А через двадцать минут он был уже за МКАД, искренне надеясь, что Тихончук не станет звонить во все колокола и объявлять всероссийский розыск. С другой стороны, группа без Тарасова не могла считаться полноценным боевым подразделением, и если Тихончук не найдет ему замену, следует ждать погони.

И все же Глеб в глубине души надеялся, что успеет освободить Акулину, прежде чем его найдут люди из службы безопасности президента.

В Вологду он решил не ехать, а просто предупредить Сергея по телефону, чтобы ждал «гостей» и говорил всю правду. Начинать поиски Акулины надо было с Ярославля, где работал старший лейтенант ФАС Владимир Бердяев. Именно он, по мысли Глеба, и был наводчиком банды похитителей людей.

За Сергиевым Посадом запищала рация, которую забыл снять Тарасов. Зная, что выход в эфир может контролироваться специальной поисковой системой, Глеб отвечать не стал. Скорее всего звонил освободившийся Тихончук, а ему пока что Тарасову сказать было нечего.

В Ростове он позавтракал в небольшом кафе на окраине города и в машине включил хайдер. Набрал кодовое имя Саши. По экрану компьютера, похожему на стрекозиное крыло, побежали жемчужные волны, затем высветилась белая надпись: «Доступ открыт. Назовите свое имя».

«Старый», выбил Глеб на клавиатуре.

Надпись исчезла, появилась другая: «Старый, Хохол меня чуть не убил! Считает, что я тебе помог удрать. Операцию отменили, тебя везде ищут!»

«Догадываюсь, — ответил Тарасов. — Я виноват лишь в том, что хочу спасти свою дочь. Дай мне адрес отделения ФАС в Ярославле, чтобы я не искал».

«Минуту».

Глеб заметил подъехавшую к кафе темно-серую «Ладу» двенадцатой модели. Невольно впился в нее взглядом. В кабине машины с ярославскими номерами сидели четверо парней, неуловимо схожих особым поведением и отношением к окружающему миру. Таких можно встретить где угодно, в любом населенном пункте России, в больших и маленьких городках, в поселках и деревнях: презирающих всех, в том числе и себя, агрессивных, злобных, даже когда они ведут себя тихо, опирающихся только на силу стаи и на закон силы. Тарасов не раз имел с ними дело и научился отличать их от нормальных молодых людей по заметно хищному поведению и волне угрозы, исходившей от них.

Пискнул монитор. Глеб расслабился, понимая, что нельзя реагировать на каждую «Ладу» двенадцатой серии, делать стойку, как охотничья собака на зверя. Едва ли похитители Акулины ездили бы по дорогам так открыто, зная, что их ищут.

«Улица Жореса, дом три», — появилась на экране надпись.

«Спасибо, Ухо, — отстучал Глеб. — Я у тебя в долгу. Будь здоров!»

«Удачи тебе, Старый».

Тарасов выключил хайдер, спрятал «перчатку» компьютера в сумку. Затем краем глаза заметил движение слева. Из серой «Лады» вылезли два амбала в джинсах и кожаных безрукавках, с ленцой двинулись к машине Глеба. Один из них был в кожаных перчатках без пальцев, второй напоминал бронетранспортер — фигурой и выражением лица. Глеб мог уехать, но что-то удержало его на месте. Даже не любопытство — он понимал, чего хотят эти мордовороты, а мистическое седьмое чувство ожидания новостей. Подумав, он подвинул к себе сумку, достал «инструмент средней мощности» и подсунул под левую руку.

— Эй, дядя, — наклонился к окну машины верзила в перчатках, — дай закурить.

— Последнюю сигарету только что докурил, — с иронией сказал Глеб.

— А ты поищи.

— Сейчас.

Глеб выхватил помповое ружье «сайгак» и упер ствол в нос оторопевшего амбала.

— Годится такая «сигарета»?

— Э-э-э… д-д-да-а… т-ты чего, д-дя… не шути!

— Так дать закурить или уже не надо?

— Эй, дядя… — сунулся было к машине второй бугай, и Глеб сказал хладнокровно:

— Еще шаг, и я отстрелю твоему напарнику всю нюхалку! А теперь убирайтесь, и поживее!

Амбал в перчатках поднял руки, отошел задом, нехорошо улыбаясь.

— Не боишься, дядя, что мы с тобой встретимся где-нибудь на узкой дорожке? У нас тоже такие пукалки имеются.

— Я прихвачу чего-нибудь покрупнее, — пообещал Глеб, трогая машину с места.

Вскоре он уже был за городом, удивляясь, зачем ему понадобилось разыгрывать этот спектакль с ружьем. И лишь отъехав от места инцидента три десятка километров, он понял, что это была просто компенсация тлевшей в душе ненависти к похитителям Акулины, также катавшимся на двенадцатых «Ладах».

В Ярославль Тарасов приехал к обеду и сразу направился на улицу Жореса, где располагалась штаб-квартира отделения Федеральной службы антитеррора. Несколько минут наблюдал за входом в трехэтажное здание с двумя табличками: одна принадлежала собственно центру антитеррористической службы, вторая местному отделению «Гринпис». Глеб покачал головой: соседство двух столь разных контор показалось ему забавным.

Ровно в час из здания на улицу вылился жиденький поток сотрудников учреждений. Начался обеденный перерыв. Подождав еще пару минут, Тарасов вошел в здание.

На входе его задержали два рослых охранника в светло-коричневой униформе, но без погон и знаков отличия. Глеб припомнил форму военнослужащих Российского Легиона, с которыми не раз имел дело. Легион давно был расформирован, однако, чтобы не выбрасывать множество комплектов обмундирования, форму решили использовать для экипировки охранников государственных спецслужб.

— К кому? — осведомился крутоплечий страж с редкой растительностью на щеках.

— К дежурному, — лаконично ответил Тарасов.

— Вас вызывали?

— Нет.

— Тогда извините…

Глеб достал удостоверение майора ФСБ.

Охранники переглянулись.

— Оружие придется сдать, товарищ майор.

— У меня нет оружия.

— Проходите, комната номер три, налево по коридору.

Тарасов спокойно поднялся по ступенькам из холла в коридор первого этажа, стукнул костяшками пальцев в дверь с номером «3» и вошел.

За столом сидел совсем молодой человек в штатском костюме и работал за компьютером. Увидев незнакомого человека, он оторвался от экрана, повернулся к нему лицом.

— В чем дело? Кто вы такой?

— Майор Гольцов, — сказал Глеб, показывая удостоверение. — Служба внутренних расследований.

— Капитан Кирьянов.

— Капитан, дело чрезвычайной важности, поэтому о нем не должен знать никто.

— Но я обязан доложить командиру…

— Я сам доложу. — Глеб подошел к столу и сел на стул, мельком оглядывая лежащие на столе бумаги, дискеты, календарь и пульт селектора. — Мне нужна вся информация о старшем лейтенанте Владимире Бердяеве.

— Зачем?

— Не задавайте лишних вопросов, капитан. Будете содействовать, я доложу наверх о вашем участии, это зачтется потом при внеочередном повышении звания.

— Я не могу, — упрямо покачал головой дежурный. — Доступ к сведениям о сотрудниках службы имеет только полковник Премыслер.

Тарасов поскучнел.

— Значит, сотрудничество наше не складывается, жаль. Придется отметить это в рапорте.

— Но я и в самом деле не имею доступа к досье сотрудников, — возмутился юный капитан. — Данные засекречены. Почему бы вам не поговорить с самим старлеем, если он вас так интересует?

Тарасов сделал вид, что колеблется.

— Вообще-то контакт с ним не входил в мои планы… но это идея… ладно, капитан, давай мне выход на него.

Дежурный наклонился к селектору, нажал клавишу.

— Бердяев на месте?

— Только что вышел, — заговорил динамик женским голосом. — Обедать направился.

— Куда?

— В кафе «Приятный уголок», куда же еще? Зачем тебе этот голубой диетчик, Слава? Лучше меня вызови.

Капитан покраснел, отключил связь с кабинетом.

— Бердяев обедает.

— Вот и хорошо, — кивнул Глеб, поднимаясь. — Пожалуй, я тоже заморю червячка, пока он будет насыщаться. Только умоляю, капитан, никому ни слова. Договорились?

— Могила, — прижал руку к груди дежурный.

— Буду у вас минут через сорок пять.

Тарасов вышел, провожаемый взглядом дежурного, потом внимательными взглядами охранников, спросил у прохожего, где находится кафе «Приятный уголок» и подъехал к нему на машине.

Кафе представляло собой современное двухэтажное заведение, расположенное в центре Ярославля на улице Чкалова. На первом этаже размещалась типичная забегаловка для всех, кто хотел быстро перекусить, плюс бар и кухня, на втором этаже обслуживали если и не «особо важных персон», то людей посолиднее и побогаче. Окинув взглядом столики зала первого этажа, Глеб по винтовой лестнице поднялся на второй и за одним из столиков у окна увидел мужчину средних лет, похожего по описанию на визитера, посетившего офис Сергея: у него была лысина на затылке, бледное одутловатое лицо и родинка под глазом.

Старлей курил: на столе перед ним лежала пачка сигарет «Ярдым» и зажигалка в форме человечка с высунутым языком.

Напротив него сидел молодой человек в кожаной безрукавке, в котором Глеб не без удивления узнал амбала, просившего закурить в Ростове и разъезжавшего на двенадцатой «Ладе». Таких совпадений просто не могло быть, и Тарасов, связав все звенья цепочки: машину, зажигалку, парней в «Ладе», визит старшего лейтенанта ФАС в офис Зощенко перед похищением дочери, — понял, что ему улыбнулась удача. Он прибыл вовремя и в нужное место.

Пристроившись за кадкой с фикусом, Глеб стал ждать, украдкой наблюдая за Бердяевым и его сотрапезником. Бандит даже за столом не снял кожаные перчатки без пальцев, хлебая суп так, что было, наверное, слышно и на улице. Но он привык так жить — по-хамски, отрицая все законы этики и морали, и не обращал внимания на других людей.

Через полчаса старший лейтенант насытился, допил морковный сок, — он и в самом деле был диетчиком, — забрал сигареты, зажигалку и пошел к выходу. Амбал в перчатках смотрел ему вслед, ковыряясь в зубах спичкой.

Глеб вышел из кафе следом за объектом своих поисков, понаблюдал за ним, отметив, что тот идет пешком в сторону своей конторы, и направился за ним на машине, не забывая контролировать ситуацию. Знакомая двенадцатая «Лада» стояла возле кафе, ожидая верзилу в коже, но ее пассажиры не обратили внимания на Тарасова, сморенные жарой и жаждой: все трое пили пиво из жестянок.

Выждав момент, когда Бердяев свернул в почти безлюдный переулок, Глеб догнал его, выскочил из машины, открыл дверцу и одним движением вбросил старшего лейтенанта в кабину.

— Сидеть! — выдохнул он ему в лицо. — Убью!

Бердяев пискнул, тараща глаза, дернулся назад, получил удар по уху и затих.

Тарасов закрыл дверцу, сел за руль и погнал «Гольф» к выезду из города, в лесок, где можно было спокойно допросить сотрудника ФАС, явно связанного с бандитами. Пассажирами «Лады» можно было заняться позже.

ЯРОСЛАВЛЬ Никифор Хмель

Этот сон снился Никифору всю жизнь: поляна в черном лесу, хмурый день, холод, несущиеся по небу тучи; вдруг тучи разрываются, по небу разливается сияние, и начинается странный снегопад, точнее, град, потому что с неба сыплются на землю не снежинки, а льдинки в форме человеческой головки. Однако обычно Никифору не удавалось разглядеть лицо человека-градины, он просыпался раньше, причем не от страха или другого негативного чувства, а от удивления. В эту ночь ему наконец удалось поймать на ладонь несколько градин и рассмотреть это чудо природы.

Льдинки величиной с ноготь мизинца действительно представляли собой миниатюрные скульптурки в форме головы — головки ребенка с чистым лицом и белыми волосиками. Изнутри они светились, отчего казалось, что они живые и смотрят на поймавшего их человека с интересом и ожиданием…

Никифор проснулся, привычно глянув на циферблат часов: половина седьмого, можно еще полчаса поваляться в постели. Перед глазами все еще стояло личико ледяной градины — личико ребенка с удивительно умными живыми глазами. Что оно означало, почему снилось много лет подряд, Никифор не знал, но относился к своим снам спокойно, не рефлексируя и не считая себя свихнувшимся на почве любви к детям. Психика настойчиво предлагала ему какую-то важную информацию, расшифровать ее самостоятельно он не мог, к гадалкам идти не хотел, поэтому спокойно ждал, чем закончится его «беседа с самим собой». То, что сегодня ему открылось лицо ребенка, головку которого копировали падающие с неба градины, говорило о правильности выбора, выражаемого одним словом: подождем.

Мысли вильнули в другую сторону: от голов-льдинок к головам пленных русских солдат, отрезанных чеченскими боевиками. Как же вам было страшно, ребята, когда вам перерезали горло звери в человеческом облике! Садисты и хищники! Прикрывающиеся лозунгами «святого джихада», «борьбы за свободу» и «войны за веру». Воюешь за свободу — убей врага, но не мучай! Если же тебе нравится издеваться, наслаждаться муками умирающих, — не прикрывайся именем аллаха!..

Никифор скрипнул зубами, переживая внезапную вспышку ненависти, глянул на фото брата в рамке на тумбочке и встал. Валяться в кровати расхотелось.

Почистив зубы, он с час возился со снарядами, качал пресс, «тянул» суплес, потом искупался и сварил себе сам геркулесовую кашу; мать уехала в деревню к родственникам, и Никифор уже с неделю жил один.

Позавтракал: каша, жареный черный хлеб, чай. Мысли приходили разные, но больше всего он думал о женщине, с которой познакомился на Арбате, о своей неуютной холостяцкой жизни, о странных снах и о брате. Последняя мысль заставила его пересмотреть планы и день начать с посещения церкви.

Не было восьми, когда он подошел к воротам церкви и буквально столкнулся с той, облик которой не шел из головы вот уже несколько дней.

— Доброе утро, — пробормотал он, переживая вспышку радости и вины одновременно; в глубине души капитан понимал, что направился в церковь не столько из-за желания помянуть брата, сколько из-за надежды встретить е е.

— Здравствуй, — тихо ответила Шарифа, закутанная все в тот же темный платок. Затем она увидела не совсем заживший шрам на лице Никифора, и глаза ее расширились.

— Вы… ранены?!

— Пустяки, царапина. О гвоздь в темном сарае зацепился. А я вам звонил.

— Я знаю.

— Знаете? — Он удивленно посмотрел на чеченку. — Мне сказали, что вы уехали.

— Это мой дядя Муртаза… он не хочет, чтобы я…

— Понимаю. Но разве вы не свободны в поступках?

Она быстро подняла на него газельи глаза и опустила.

— Свободна… только ничего мне не надо… извините…

— И вы не хотите ни с кем встречаться? Куда-нибудь сходить, отдохнуть, просто поговорить?

— Не знаю…

— Это уже лучше. Давайте встретимся сегодня вечером? Погуляем по Арбату, сходим в ресторан, я знаю тут недалеко уютный уголок. Часов в семь вечера вас устроит? Встретимся возле универсама.

Шарифа не успела ответить. Из церкви вышли трое мужчин: юный брат Шарифы Алан, смуглый молодой человек, небритый и мрачный, и седой старик в дорогом костюме. Увидев стоящих Никифора и Шарифу, они замедлили шаги.

— Шафа, иди домой, — угрюмо проговорил небритый.

Женщина бросила на Хмеля косой взгляд и заторопилась прочь.

— Так я буду вас ждать, — сказал ей в спину Никифор.

Шарифа не ответила.

— Эй, мужчина, — тем же угрюмым тоном сказал небритый, видимо, дядя Шарифы, — не приставай к ней больше, не надо. Понял?

Никифор медленно повернул к нему голову, окинул взглядом, так же медленно отвернулся и зашагал к воротам церкви.

— Эй, тебе говорят… — небритый не закончил.

Горло его оказалось зажатым рукой Никифора, рука вывернута за спину, тело повисло в воздухе, глаза выпучились.

— Запомни! — с тихим бешенством сказал Хмель, удерживая чеченца на весу. — Это мой город! Это моя земля! Я никому не мешаю на ней жить, но и никому не позволю диктовать, что мне делать!

Чеченец захрипел, задергался.

Никифор отпустил его, разжал пальцы. Ненависть, ударившая в голову, начала испаряться, таять, исчезать, оставляя горечь и опустошение. Захотелось тряхнуть головой и проснуться. Никифор бросил взгляд на лица старика и юноши, брата Шарифы, смотревших на него без единого слова и жеста, побрел в церковь.

Небритый чеченец, массируя горло, прохрипел ему в спину:

— Скажи спасибо, что я без кинжала!..

Никифор споткнулся, замер. Кровь отлила от щек. Одно мгновение казалось, что он бросится на парня и убьет его. Однако огромным усилием воли капитан сдержался, повернул голову к небритому и сказал свистящим шепотом:

— Скажи спасибо, что ты дядя Шарифы!..

В церкви Никифор постепенно отошел, окончательно успокоился, постоял у иконостаса, глядя на горящие свечи, и вышел. Чеченцев уже не было возле церкви. Но горечь от столкновения с ними осталась, хотя винить себя в принципе было не за что. Не он первым начал выяснение отношений.

До обеда Никифор ездил по автосалонам столицы, выбирая себе машину, — средства уже позволяли купить иномарку, — и остановился на немецком «Хорьхе» полуспортивного типа, способном развивать скорость до двухсот сорока километров в час. Договорившись с менеджером салона, что он подъедет вечером и заплатит, капитан поехал домой, размышляя, готовить обед самому или пообедать в кафе. Победила вторая идея: возиться на кухне Никифору не хотелось. Однако стоило ему появиться в квартире, как зазвонил телефон.

— Где тебя носит, капитан? — раздался в трубке голос полковника Гвоздецкого. — Срочно лети на базу!

— Я не обедал… — заикнулся Никифор.

— Потом поешь, я тебя отпущу.

— А в чем дело? Мы куда-то убываем?

— Вероятно, завтра. Все объяснения на базе.

Телефон замолчал.

Никифор подержал трубку в руке, испытывая облегчение от того, что вечер у него как будто останется свободным (надежда на встречу с Шарифой все-таки оставалась, несмотря на инцидент с ее дядей), быстро переоделся и выбежал во двор, где его ждала старенькая «десятка». К штабному домику базы в Раменском он подъехал в половине третьего.

Группа была в сборе, отсутствовал только сам Гвоздецкий.

— Что тут происходит? — поинтересовался Хмель, здороваясь со всеми. — Новое задание?

— А ты думал, тебя тут ждет приятное известие? — хмыкнул Лёнчик. — Пора заняться своим делом, а то у меня, к примеру, деньги кончились. — Он повернулся к Ярославу. — Давай дальше.

— Ну, вот, он и рассказывает… — начал белобрысый Ярослав.

— Если анекдот, давай сначала, — потребовал Никифор,

— Не возражаете, мужики? — оглядел всех Ярослав. — В общем, дело было так. Один крутой хлопец жалуется другому: «Я встретил трех баб и все три нравятся. Посоветуй, на какой жениться». Второй отвечает: «Ты дай каждой по пять тысяч баксов и посмотри, что они будут с ними делать. Потом и выберешь». Встречаются через месяц. Крутой рассказывает: «Первая пошла в салон красоты, прическу сделала, накупила красивых шмоток для себя и сказала: «Все будут завидовать, что у тебя такая красивая жена». Вторая, наоборот, накупила мне всякого барахла и заявила: «Я буду ухаживать за тобой, любить, и все будут завидовать, какая у тебя заботливая жена». А третья вложила эти пять штук в дело, через неделю принесла десять и говорит: «Я буду твоей правой рукой в бизнесе, мы вместе будем делать деньги, и все будут завидовать, какая у тебя умная жена». «Отлично! — похвалил приятель крутого хлопца. — Все бабы просто клад! И какую же ты выбрал?» — «Как это — какую? Конечно ту, у которой сиськи больше!»

В комнате раздался смех. Улыбнулся и Никифор:

— Старый анекдот. Расскажи лучше что-нибудь новенькое.

Ярослав с готовностью открыл рот, но в это время в помещение вошли Гвоздецкий и тихий молодой человек с полузажившими синяками и царапинами на лице, с седой прядью в волосах.

— Отставить ржать! — приказал полковник. — Знакомьтесь: Федор Маркин. Два дня назад ему удалось сбежать от похитителей, а до этого парень просидел взаперти, на одной воде, две недели. Дальше он сам расскажет.

Гость смущенно улыбнулся, переминаясь с ноги на ногу.

— Да, в общем-то, чего рассказывать… я коммерсант, торгую компьютерами… поехал в Ярославль по делам фирмы, там меня и прихватили…

— Давай, давай, не стесняйся, здесь все свои, — ободряюще кивнул Гвоздецкий.

— Прямо среди бела дня подъехала серая «Лада» двенадцатой модели, выскочили трое мордоворотов, схватили меня, затолкали в машину… очнулся я уже где-то в подвале, прикованный наручниками к трубе отопления. Там, кроме меня, еще один мужик сидел, но потом дней через пять его увели, а на его место посадили девочку лет семи-восьми. Акулиной звать… Смелая такая девчонка, ни разу не заплакала, только сжималась, как зверек, когда эти приходили. Спали мы там же, прямо на полу, ватники только кинули. В туалет выводили раз в день, точнее, по ночам, наверх выводили. Я потом понял, что подвал расположен то ли под какой-то котельной, то ли под нефтебазой. Воняло там жутко — мазутом, бензином, углем, еще чем-то… Бить стали на третий день. Один бандит, здоровый, как бык, в кожаных перчатках без пальцев, больше всех старался. Потом паяльник принес, говорит, если не заплачу сто тысяч, живым не выйду… — Маркин облизнул губы, темнея, помолчал. — Мне повезло, в подвале розетки не оказалось, не то они бы меня паяльником… А так руку только повредили — били по суставам ножкой от стула…

Никифор мельком глянул на лица слушателей и отметил общее для всех выражение угрюмой сосредоточенности и угрозы. Бойцам ЧКК не надо было долго рассказывать о методах ведения допросов бандитами, они уже настроились на работу и готовы были действовать.

— Убежал я случайно, когда меня после очередной порции пыток выволокли наверх… охранники отвлеклись, к ним какая-то девица приехала… сам не знаю, как мне удалось выбраться оттуда, на автопилоте шел…

— Повезло, — пробормотал Лёнчик.

— Завтра едем в Ярославль, — сказал Гвоздецкий. — Федор знает город, остановимся у его приятельницы. Аналитики по его рассказу восстановили предположительное местонахождение схрона банды. А пока довожу до вашего сведения интересную сводку по некоторым городам, располагающимся в радиусе ста — ста пятидесяти километров от Ярославля: Ростову, Вологде, Костроме, Череповцу, Рыбинску. В Ярославле — ни одного похищения за два месяца. В то же время в Вологде — два, похитили мальчика девяти лет и девочку Акулину Тарасову. Кстати, Федор, возможно, сидел в подвале именно с ней. В Ростове — два похищения, и тоже — дети, мальчик и девочка. В Костроме, Череповце и Рыбинске — по одному. Украдены только дети, словно по спецзаказу, а нити ведут в Ярославль, а не на Кавказ, как пытаются представить дело сами похитители. Причем что любопытно: накануне похищений в школах и детсадах, где были украденные дети, появлялись фотографы популярного журнала «Кроха».

— Наводчики, — скривил губы Лёнчик.

— Совершенно справедливо. Одного такого «фотографа» наши охотники отыскали, он оказался сотрудником Ярославского отделения ФАС. Через него и выйдем на банду. Все понятно?

— Почему они похищают только детей? — спросил Борис.

— Не только детей, вон Федора они тоже захватили, но тенденция все же наблюдается, ты прав. С другой стороны, это не нашего ума дело, анализируют ситуацию и делают выводы пусть те, кому положено. Наша задача — ликвидация подонков. Теперь я умолкаю, а Федор расскажет вам о Ярославле.

Сбежавший от торговцев людьми парень с прядью седых волос на виске (досталось ему, бедному!) начал лекцию, сопровождая свой рассказ указанием описываемых мест на карте Ярославской губернии, которую расстелил на столе полковник. Через час лекция закончилась, Гвоздецкий провел небольшой инструктаж — что брать с собой, что нет, и «чекисты» оказались свободными.

— Ты куда? — спросил Лёнчик Никифора, когда они вышли из домика штаба части.

— Домой, — подумав, ответил Хмель, уже переключив мысли на встречу с Шарифой и гадая, придет она или не придет. — Могу подвезти.

— Буду премного благодарен. — Старший лейтенант сел в кабину «десятки». — Я сегодня безлошадный.

— А где твой «Опель»?

— В ремонте, вчера крыло помял, заезжая в гараж.

— Пить меньше надо. — Никифор знал о пристрастии старлея к алкоголю. — Когда-нибудь не только крыло, но и голову помнешь.

— Тьфу на тебя, Петрович! — беззлобно сплюнул Лёнчик. — До такой степени я напиваться не собираюсь. Знаешь разницу меж дураком и умным? Умный пьет до тех пор, пока ему не станет хорошо, дурак — пока не станет плохо.

Никифор хмыкнул, дал газ, выезжая за ворота базы.

— Ты хочешь сказать, что ты из первых?

— А то! — гордо сказал старший лейтенант.

Никифор покачал головой, но спорить не стал. Лёнчик по натуре своей был прямолинеен как оглобля, но товарищей не подводил.

Без десяти минут семь он подошел к универсаму в Большом Афанасьевском переулке, не особенно надеясь на то, что Шарифа придет на свидание. Букет красных гвоздик жег ему руку, Никифор давно никому не дарил цветы и теперь чувствовал себя неловко.

Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать, поток прохожих несколько поредел, но женщины все не было, и когда Хмель, разочарованный в глубине души, собирался уходить, из переулка вышла она.

Никифор замер, не веря глазам: женщина была красива так, что захватывало дух. Одета она была в белый, в ромашку, сарафан, открывающий загорелые стройные ноги, белые туфли на высоких каблуках еще больше удлиняли их, и мужчины в толпе пешеходов оглядывались на нее не зря. Никифор привык видеть ее в платке, теперь же Шарифа сделала себе пышную прическу, изменившую пропорции головы, отчего лицо чеченки стало тоньше и красивей.

— Я не сильно опоздала? — спросила она смущенно, подходя к Никифору с легкой краской на щеках.

Капитан молча протянул ей цветы, не сводя с нее красноречивого взгляда, потом спохватился.

— Честно говоря, я не надеялся… ваш дядя был…

— Я знаю. Он боится за меня и ревнует. Он и к мужу относился не очень хорошо. А на вас он рассердился сильно. Сказал, что если увидит вас со мной…

— Ноги повыдергивает? — улыбнулся Никифор.

— Примерно так.

— Ничего, у меня среди друзей есть врачи, вставят обратно.

Шарифа с интересом посмотрела на твердое спокойно-угрюмое лицо Хмеля, погладила шрам на его щеке и отдернула руку.

— Вы сильный человек, Никифор, но прошу вас, не ссорьтесь с дядей. В общем-то он хороший человек и любит меня. Обещаете?

— Обещаю, — через силу сказал Никифор.

— Тогда все в порядке. Куда пойдем?

— Куда хотите.

— Но ведь вы говорили, что знаете все местные злачные места.

— Я так не говорил, — растерялся Никифор.

Шарифа рассмеялась.

— Пойдемте погуляем, вечер очень хороший, потом покажете мне ваш любимый ресторан.

— Весь к вашим услугам.

Женщина без всякого кокетства и стеснения взяла его под руку, и это ее прикосновение было так приятно, что все заранее приготовленные слова вылетели у Никифора из головы. Они не торопясь двинулись к Арбату, прислушиваясь к гулу города, Никифор все никак не мог начать разговор, в голову лезли какие-то нестройные мысли о родственниках женщины, о своем отношении к ним, и Шарифа, заметив его колебания, искоса посмотрела на капитана и улыбнулась.

— Вы язык проглотили, Никифор? Может быть, расскажете, кто вы и чем занимаетесь? Судя по шраму… от гвоздя и по тому, как вы расправились с теми бритоголовыми парнями, вы, наверное, работаете в ОМОНе?

— В спецназе, — сказал Никифор, почти не кривя душой. — А вы случайно не манекенщица?

Шарифа снова засмеялась — словно хрустальные шарики заскакали по серебру, и Никифор почувствовал облегчение и радость. Несмотря на красоту, которую в народе принято называть южной, женщина вела себя просто и естественно, что окрыляло и улучшало настроение, позволяя также вести себя непринужденно.

— Нет, я не манекенщица, хотя мне предлагали работать в Доме моды у Виторгана. Я всего лишь клерк, бумажно-компьютерная крыса в автосалоне на Беговой.

— Вот уж никогда бы не догадался, — искренне сказал Никифор. — А я как раз собрался покупать машину. У вас немецкие авто продаются?

— Разумеется, два типа «Фольксвагенов» и «Хорьх».

— Мне нужен именно последний «Хорьх».

— Приходите, мы продадим вам машину на льготных условиях, даже сигнализацию бесплатно установим.

— Спасибо, теперь уж точно к вам приду. Как говорит мой приятель: моя благодарность не будет иметь границ в пределах разумного.

Шарифа засмеялась.

— Не надо никакой благодарности, мы со всеми клиентами работаем вежливо и обходительно. Приходите и убедитесь.

Они вышли на Арбат, медленно зашагали по знаменитой улочке, заполненной гуляющими.

— Я бы что-нибудь перекусила, — сказала Шарифа. — Может быть, купим пару пирожков?

— Тогда уж лучше сразу идем в ресторан, — запротестовал Никифор. — Можно поехать в «Три пескаря» на Зубовском бульваре, там как раз мой приятель Кеша и работает, а можно посидеть в «Тропикане» на Новом Арбате, тут недалеко.

— Ни разу в нем не была, хотя часто хожу мимо. Пойдем в «Тропикану». Но если там дорого, лучше поискать что-нибудь попроще.

— Моих средств хватит на два ресторана, — улыбнулся Никифор.

— Неужели спецназовцам так хорошо платят?

— Не всем, только избранным, умеющим рисковать по делу.

— И часто вам приходится рисковать?

— Иногда, — подумав, ответил Никифор.

— А что значит — рисковать по делу?

— Просто надо точно рассчитывать меру риска. Не помню, кто из юмористов сказал: смелый убежит, но не уступит. Вот так действуем и мы, только на полном серьезе.

— Очень интересно! Расскажите что-нибудь из своей практики.

— Давайте лучше о чем-нибудь другом, — взмолился Никифор. — Героями нас назвать трудно, а развеивать романтический ореол спецназа не хочется. Хотя дуболомов среди нас больше, чем нужно.

— Хорошо, не буду вас расстраивать своими вопросами, ответьте на последний: вам приходилось стрелять в людей во время ваших операций?

— И я стрелял, и в меня стреляли, — пожал плечами Никифор, начиная тяготиться темой беседы и размышляя, случайный разговор завела Шарифа или нет. — Работа такая.

— Неужели вас ни разу не ранили? Если не считать шрама.

Никифор нахмурился, не зная, отвечать серьезно или пошутить. Выбрал последнее:

— У меня семь ножевых ран.

— Да что вы говорите?! — удивилась она. — Вам так часто приходится сталкиваться с вооруженными бандитами?

— Нет, — не выдержал и засмеялся капитан, — просто я картошку часто чищу.

Засмеялась и Шарифа.

— Ты меня разыграл?

— Потому что не люблю разговаривать о работе.

— Секрет?

— Не секрет, но… в общем, давай не будем.

— Ну и не надо. Поговорим лучше о том, чем ты занимаешься на досуге.

— Нет уж, теперь твоя очередь.

— Хорошо, скажу, хотя особенно и рассказывать не о чем. Я работаю по шесть дней в неделю и свободного времени остается мало…

Они не заметили, как перешли на «ты», и так, болтая, дошагали до ресторана. Швейцар — могучий молодец в униформе с позолоченными галунами — посмотрел на Шарифу и без слов распахнул перед ней дверь. На Хмеля он даже не взглянул.

Ресторан-бар «Тропикана» открылся на Новом Арбате семнадцать лет назад, еще в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. Один раз за это время он горел, один раз подвергся нападению хулиганствующих молодчиков, но восстанавливался и радовал глаз посетителя изысканным «тропическим» интерьером, слух — музыкой, а вкус — деликатесами с Полинезийских островов и экзотическими коктейлями. Никифору нравилась кухня ресторана, блюда которой готовил шеф-повар с Филиппин, и капитан частенько сиживал здесь один или в компании с бывшими однокашниками.

Зал ресторана был почти полон, однако молодой паре отыскалось место у стены под чучелом акулы. Никифор усадил с любопытством озиравшуюся даму, сел сам, заказал шампанское и ориджинел-коктейль из двух сортов рома, сока лимона, апельсинового и ананасового сока, кокосового молока и колотого льда.

— Попробуй, — предложил он Шарифе, — очень вкусно. За знакомство? — поднял свой бокал с шампанским Никифор.

— За встречу, — подняла свой женщина.

Они отпили по глотку холодного пузырящегося напитка, поглядывая друг на друга.

— Я иногда бываю здесь с друзьями, — сказал Никифор. — Один мой приятель любит произносить разные смешные тосты, но мне больше нравится один: выпьем за наших жен и наших подруг, и чтобы они никогда не встретились.

Шарифа засмеялась.

— Значит, у вас есть и жены, и подруги?

— Я не женат, — развел руками Никифор. — А он был женат дважды. Такая вот судьба.

— Ты был женат?

— Нет, — покачал головой Никифор, — не сложилось. Девушка, которую я любил, вышла замуж за другого.

— Сочувствую. По любви?

— Не знаю. Он иностранец, бизнесмен, приезжал к нам с делегацией. Теперь она живет в Швеции, имеет виллу, загородный дом с бассейном, две машины.

— Хорошо устроилась. Возможно, тебе повезло, что она вышла за него.

— Иногда я тоже так думаю.

— Господа, прошу внимания, — раздался голос администратора ресторана с небольшой эстрады. — Сегодня у нас в гостях супергруппа из Тувы «Хуун-Хуур-Ту», известная не только в России, но и в Америке, Европе, Азии. Убежден, такого вы еще не слышали.

На эстраду вышли четыре мудреца с лицами, словно вылепленными из грубой глины, в халатах и остроконечных шапках, расшитых золотом, в туфлях с загнутыми носами. В руках они несли инструменты, лишь отдаленно напоминающие музыкальные, однако Никифор не раз по делам службы выезжал на Алтай, бороздил южные степи окраин России, слушал пение местных ансамблей и знал названия инструментов.

— Вон тот, с длинной ручкой, — сказал он заинтересованной Шарифе, — называется доншпуур, у соседа — бызаанчи, тот, что со струнами из конских волос, — тунгур, дощечка со струной — игил. Кстати, погремушки у них сделаны из сушеных бычьих яиц.

— Спасибо, что просветил, — фыркнула женщина.

Мудрецы невозмутимо устроились на сцене, посмотрели друг на друга и затянули гортанно-горловой речитатив, вызвав оживление в зале. «Хуун-Хуур-Ту» был ансамблем горлового пения и действительно славился удивительным искусством, образованием своим на рубеже веков создав прецедент в мире world music. Слушать певцов и музыкантов было странно: пение завораживало, проникало в подсознание и рождало необычные ощущения и видения. Участники ансамбля свистели соловьем и шипели змеей, булькали горлом, издавали зубами струнный звон, выводили по две, а то и по три мелодические линии зараз, и слушатели замерли, впитывая эти голоса природы, витая в тех мирах, где живут только горние ветры и духи…

Концерт длился всего час с минутами, но подействовал на всех посетителей «Тропиканы» так, что гости ресторана притихли и долго сидели в оцепенении, пока не прошел эффект воздействия. Лишь потом в зале зазвучала другая музыка и начался обычный ресторанный шум.

В половине двенадцатого Шарифа посмотрела на часы и грустно вздохнула.

— Здесь действительно очень хорошо, давно я так не отдыхала, но мне пора идти.

— Какие могут быть возражения.

Никифор подозвал официанта, рассчитался, и они вышли из ресторана в теплую августовскую ночь, окунаясь в неутихавший гул огромного города. Никифор хотел предложить спутнице погулять по набережной, а потом пригласить ее домой к себе на кофе, но не успел. Свернув в Серебряный переулок, они наткнулись на трех мужчин, в одном из которых капитан узнал небритого дядю Шарифы. Его спутниками были мрачного вида бородач явно «кавказской» национальности и долговязый малый с русым чубчиком, одетый в спортивный костюм.

— Я же тебя предупреждал, — сказал небритый негромко, сверкнув глазами, — не лезь к моей племяннице. — Он посмотрел на Шарифу. — Иди домой, потом поговорим.

— Не пойду, — с вызовом ответила чеченка. — Это мой выбор, и я свободная женщина!

— Иди, я сказал!

— Послушайте, уважаемые… — начал Никифор.

— А тебя не спрашивают, — ткнул пальцем ему в грудь чеченец. — Она уже один раз сделала ошибку, выйдя замуж за русского, второй раз я этого не допущу.

Никифор посмотрел на Шарифу и увидел дрожащие в ее глазах слезы. Она не хотела подчиняться каким-то варварским законам своего народа и боялась этого, несмотря на гордый и неприступный вид. Это заставило капитана пойти на нестандартный шаг.

— Шари, подожди меня у той арки, — сказал он. — Я поговорю с твоим дядей.

— Нет!

— Не бойся, все будет хорошо, обещаю.

Шарифа с сомнением посмотрела на спокойное лицо Никифора, на дядю и его спутников, снова на Никифора, шагнула к нему, обвила шею рукой, поцеловала и быстро пошла прочь, остановилась под фонарем в полусотне шагов.

— Вот что, ребята, — двинулся к чеченцам Хмель, — давайте поговорим спокойно, без взаимных угроз и оскорблений. Хотя мне это сделать очень трудно: одиннадцать лет назад вы или ваши соотечественники убили моего брата, отрезали ему голову.

— У меня тоже ваши убили брата, — оскалился небритый. — И не мы вас приглашали к себе, вы сами пришли, салих шайтан!

— Ну, это спорный вопрос, — не согласился Никифор. — Если бы мы тогда не пришли, ваша Чечня давно стала бы центром бандитизма… чем она, впрочем, и была. Ты это прекрасно знаешь. И мой брат не был виноват в том, что его послали защищать Россию и, кстати, вас от вас самих же, он был солдатом. Но вы его захватили, пытали, мучили и убили! — Последние слова Никифор произнес сдавленным шепотом, сделав резкое движение кистью руки как клювом.

— Вы тоже убивали наших парней… — снова показал зубы чеченец.

— Но мы не пытали их, не отрезали им яйца и головы! — Хмель остановил жестом попытку небритого продолжать разговор в том же духе, заставил себя успокоиться:

— Давай не будем, приятель, опускаться до перечисления обид. Не хватало, чтобы вы начали угрожать мне здесь, в Москве, где я родился и вырос. Поверь мне на слово, я в состоянии справиться с десятком таких, как ты и твои дружки, у меня очень большая практика, но лучше этого не демонстрировать.

— Что ты его слушаешь, Муртаза? — подал голос малый с чубчиком. — Порежем его немного, он и отстанет от Шарифы.

Никифор покачал головой.

— Ребята, если я веду с вами переговоры, это не значит, что я вас боюсь. Не дай вам бог это проверить! Что касается твоей племянницы, уважаемый, то, во-первых, она живет в свободной стране, во-вторых, она мне нравится. А я не из тех, кто знакомится с женщинами только ради желания переспать. Такое объяснение тебя устраивает?

— Муртаза, он тебя оскорбляет! — с угрозой проговорил долговязый. — Дай я ему врежу… — Он не договорил.

Выпад Никифора пальцем в ключичную ямку был почти незаметен от скорости. Долговязый икнул и осел на асфальт. Бородач и дядя Шарифы посмотрели на него, потом на невозмутимо стоящего капитана, переглянулись.

— Муртаза! — окликнула дядю издали Шарифа, переживающая за Хмеля.

Чеченец оглянулся на нее, о чем-то размышляя, повернулся к Никифору, хотел что-то сказать, но его опередил бородатый тип:

— Уходы отсуда, шакал! Моргнут нэ успэешь, как зарэ-жем!

Никифор с сожалением вздохнул.

— Ты молчишь лучше, чем говоришь… обезьяна. Уходите-ка лучше вы, пока я не осатанел. Тогда вас не спасут ни кинжалы, ни ноги.

— Мы уйдем, — сказал дядя Шарифы, — но она уйдет вместе с нами. И мой тебе совет, каратист или кто ты там: никогда больше к ней не подходи! Понял?

Никифор оглядел его с ног до головы, чувствуя непреодолимое желание свернуть чеченцу шею, сжал пальцы в кулак, разжал. Красный туман в глазах рассеялся.

— Разговор окончен, — выдохнул он. — Еще раз попробуете мне угрожать, переломаю все кости! Попытаетесь ограничить свободу Шарифы, сделать из нее рабыню, как вы это умеете, — убью!

Он отвернулся и зашагал прочь, слыша какую-то возню за спиной и сдавленные голоса, готовый ответить адекватно. Однако чеченцы не стали догонять его и «рэзать».

Шарифа бросилась к нему, схватила за руку.

— Они тебе ничего не сделали?!

— Ничего, мы просто поговорили.

Он оглянулся.

Сзади никого не было. Троица переговорщиков во главе с Муртазой растворилась в темноте ночи.

— Пойдем, я тебя провожу. Хотя, честно говоря, хотел пригласить к себе на кофе.

— Так в чем дело? — слабо улыбнулась она.

Никифор замер, заглянул в глаза женщины, мерцавшие таинственным светом.

— Ты понимаешь?..

— Да, я сама этого хочу! Не желаю возвращаться домой, под этот домостроевский надзор, не хочу вести себя как мышь, не хочу видеть унылые и трагические лица, не хочу… — она умолкла, задохнувшись.

Никифор обнял ее за плечи.

— Бунт на корабле?

— А ты струсил?

Он покачал головой, обнимая вздрогнувшую под его ладонями женщину.

— Ничего не бойся, я буду с тобой.

— Значит, если я останусь, ты меня не выгонишь?

— Нет! — ответил он твердо.

— И не будешь жалеть ни о чем?

— Нет!

Она потянулась к нему губами, прижалась всем телом, закрывая глаза…

Больше он ни о чем не думал.

ЯРОСЛАВЛЬ Тарасов

Летнее кафе «Парус» на улице Чкалова оказалось удобным местом для наблюдения за объектом, и Тарасов выбрал столик под зонтом с таким расчетом, чтобы виден был не только обменный пункт валюты на противоположной стороне, где скрылся объект — водитель двенадцатой «Лады», но и все подходы и подъезды к нему. Заказав пиво и соленые орешки, Глеб стал ждать.

Жара стояла приличная, градусов под тридцать, над асфальтом улицы струилось марево раскаленного воздуха, прохожих почти не было видно, машины ползли, как полурасплавленные черепахи, ведомые изнывающими от духоты владельцами, но под зонтиком было не так жарко, изредка налетал ветерок, пиво было холодным, и жизнь не казалась такой уж неудавшейся и жестокой.

На улице появилась цепочка молодых людей в бело-зеленых балахонах с плакатами: «Защитим экологию Ярославля!», «Мусоросжигательному заводу — нет!» и «Люди, очистим город от свалок!» Это шли активисты местного отделения «Гринпис».

К столику Глеба подсел толстяк в мокрой от пота рубашке с кружкой пива в руке. Вытер лицо платком, улыбнулся, кивая на марширующих гринписовцев:

— Балуются ребята. Никак не пойму, зачем им это надо. Энтузиасты? Или им хорошо платят?

— Наверное, неплохо, — отозвался Тарасов.

— Моя жена считает, что «зеленые» заботятся о природе, что их деятельность благородна и полезна. А я вот думаю, что эти доморощенные экологи лоббируют интересы определенных компаний и даже шпионят. Где-то я читал, что во всем мире сторонников «Гринпис» насчитывается больше трех миллионов человек, что у них штаб-квартир около трех десятков во всех странах мира. Это ж какие деньги надо иметь, чтобы содержать такую армию бездельников?!

— Да уж, — промычал Глеб, удивленный реакцией собеседника на марш «зеленых».

Толстяк осушил полкружки пива, вытер заструившийся по лицу пот, крякнул:

— Ух, хорошо! Давно такой жары у нас не было. А этим хоть бы хны! — Он осуждающе кивнул на молодых людей с плакатами. — Нет, я тоже против того, чтобы у нас строили мусоросжигательный завод, но, по-моему, «зеленые» никогда никому не помогли своими акциями. Одна реклама.

— А что, у вас строят завод?

— Вы не здешний?

— Проездом.

— Завод для сжигания отходов у нас начали строить еще лет десять назад. Возвели два корпуса, административное здание, завезли кое-какое оборудование, даже сделали пробный запуск одной печки, а потом заморозили стройку. Спонсор перестал платить. Вот теперь решили все же достроить и запустить. А завод, между прочим, стоит в черте города, представляете?

— Не очень, — покачал головой Тарасов. — Обычно такие предприятия экологически безопасны, так как используют безотходные технологии, и очень экономичны.

— Может быть, и так, да кто знает, соблюли ли строители свои технологии и на чем сэкономили? Вдруг газы какие начнут выделяться или там кислоты? Что тогда?

— И где располагается этот ваш завод?

— В Толге, на берегу водохранилища, причем недалеко от пристани и монастыря. Ума не приложу, почему решили строить там, а не на свалке за городом или хотя бы возле отстойников.

Колонна «зеленых» прошла.

Из двери пункта обмена валюты вышел, посвистывая, верзила в кожаной, несмотря на жару, безрукавке, с сумкой в руке, сел за руль серой «Лады».

Глеб попрощался со словоохотливым толстяком, направился к своей машине. Надо было не упустить «Ладу», потому что тогда пришлось бы искать ее по всему городу через систему ГИБДД, на что у Глеба не было времени.

К его изумлению, допрос Бердяева ничего не дал. При первых же вопросах старший лейтенант ФАС стал задыхаться, бледнеть, синеть и скончался буквально через две минуты, успев ответить лишь на один вопрос: принадлежит ли серая двенадцатая «Лада» банде похитителей? Ответ был утвердительным, хотя и неутешительным.

После смерти Бердяева Тарасову надо было начинать все сначала, чтобы выйти на схрон, где банда прятала похищенных людей.

Что случилось со старлеем, Глеб не понял. Вернее, понял, что сработал какой-то механизм самоликвидации, включившийся при допросе. Жалости к погибшему он, однако, не испытывал, перед глазами стояло лицо дочери, и это притупляло все побочные чувства. Хотя убивать Бердяева капитан не собирался, за него это сделала программа, внедренная в подсознание. Такие опыты над людьми проводились уже давно, изредка становясь доступными общественности, и Глеб недолго решал загадку смерти старшего лейтенанта.

Конечно, он мог бы захватить и водителя «Лады», обнаружив машину в центре города, однако делать этого не стал, помня смерть лейтенанта. Парень тоже мог быть запрограммирован на самоуничтожение и не успеть сообщить координаты схрона. А в этом случае шансы найти Акулину падали почти до нуля.

Серая «Лада» свернула на проспект Ленина и остановилась у супермаркета с желтой табличкой: «Обмен валюты». Верзила-водитель с небольшой сумкой вылез из машины и уверенной походкой направился ко входу в магазин. Вернулся он через десять минут, снова завел двигатель и двинулся вдоль проспекта, останавливаясь у каждого пункта обмена валюты. Глеб понял, что водитель представляет бандитскую «крышу» и собирает дань с каждого обменного пункта. Поскольку этот процесс мог затянуться, надо было что-то предпринимать.

Глеб посидел в задумчивости некоторое время, наблюдая за редкими пешеходами и автомобилями, и решил рискнуть и ускорить знакомство с объектом. Как только водитель «Лады» в очередной раз скрылся за дверями обменного пункта, Глеб быстро пересек улицу и сел на заднее сиденье «Лады»; дверцы машины водитель на время своего отсутствия не запирал, будучи в полной уверенности в сохранности своего вида транспорта.

Верзила в коже появился через несколько минут, сел в машину, тронул ее с места, и в это время в шею ему уперся ствол пистолета.

— Тихо! Не делай резких движений! Езжай прямо, не быстро, и голову не поворачивай.

— Да ты что, мужик! — попробовал было посмотреть на пассажира водитель и получил удар по уху.

— Смотри вперед! Будешь отвечать на вопросы, отпущу живым. Вопрос первый: где ваша штаб-квартира?

— Что?! Да ты понимаешь, козел…

Удар по уху, вскрик. Машина вильнула.

— Повторять больше не буду. Где заседает ваш блаткомитет?

— Ты либо февраль, либо вовсе фебус…[19]

Еще один удар — по шее. Водитель сунулся носом в руль, с трудом удержал машину от столкновения с автобусом.

— Ну, фраер, тебе амбец…

Глеб понял, что этого отморозка обычным нажимом не взять, нервы у него были как канаты, а достучаться до сознания и напугать его было невозможно.

— Останови машину!

— Да иди ты!..

Глеб выстрелил над ухом водителя. Пуля пробила боковое стекло, вонзилась в тумбу с рекламными плакатами. Водитель дернул головой, резко затормозил, ошалело глянул на пассажира, и глаза его расширились.

— Ты?!

— Узнал? — усмехнулся Глеб. — Вот и хорошо, сговорчивее будешь. Я шутить не люблю. А теперь слушай внимательно, рожа. Сначала я прострелю тебе руки, потом ноги, а потом ты будешь уже никому не нужен. Годится перспектива?

— Да кто ты такой?! — облизнул губы верзила.

— Хрен в пальто. Анархист[20] я, понял? Ну, будешь базарить или сразу ответишь на вопросы?

— Тебе кранты…

— Это я уже слышал. — Глеб повел стволом пистолета, прижал его к плечу водителя. — Где блатхаза? Считаю до трех: раз, два…

— Хаза на корте, — торопливо проговорил водитель.

— На каком корте?

— На Угличской построили новые теннисные корты, там батар[21] держит хазу…

— Кто батар?

— Витя Битый, у него ресторан на Толбухина.

— Молодец, правильно соображаешь. А теперь главное: где вы прячете товар?

— К-какой товар? — вильнул глазами водитель.

Глеб приставил пистолет к горлу верзилы, глаза его посветлели, стали тигриными, бешеными. Водила вспотел.

— Где вы прячете похищенных людей?

— Меня ж на душец возьмут или в доску спустят[22]!..

— Выбирай: или ты говоришь, или я у тебя кукурузу отстрелю.

Водитель побледнел. Было видно, как в его башке тяжело ворочаются мысли. Он никак не мог поверить, что кто-то способен поступить с ним так же, как он с другими людьми.

— Считаю до трех. — Глеб надавил стволом пистолета на кадык парня. — Раз, два…

— В припалиннике.

— Переведи. Я плохо знаю ваш воровской жаргон.

— На мусоросжигательном заводе.

— Это другое дело. Где именно?

— В подвале под двухэтажкой.

— Сколько у вас сейчас пленников?

— Пятеро… кажись… не помню, я их не видел.

— Дети есть?

— Кажись, трое… или четверо… не знаю…

— Девочки, мальчики?

— А тебе-то что? — скривил губы водитель.

— Среди них дочка одного важного человека, — глухо проговорил Тарасов. — Зовут Акулиной. Не слышал?

— Я к этим делам не имею отношения. Спроси у Битого.

— И спрошу. Но если с девочкой что-нибудь… — Тарасов резко выдохнул воздух, умолкая.

Водитель потек сильнее, хотя нельзя было сказать, что он боится капитана. Он действительно не верил в реальность угроз.

Запиликал мобильный телефон, лежащий в «бардачке» машины.

Водитель дернулся к нему, застыл.

Глеб подумал, достал телефон, сунул парню.

— Отвечай.

— На шнурке, — включил телефон водитель.

— Ты где, Кирпич? — спросили на том конце линии. — Кидняк забрал?

— Кончаю.

— Давай быстрей, хозяин ждет.

— Скажи, что едешь, — тихо бросил Тарасов.

— Еду.

Глеб выхватил у него трубку, выключил, кинул на сиденье.

— Заводи тачку.

Водитель смотрел непонимающе, и капитан добавил:

— Поедем к твоему хозяину. Поговорить с ним хочу.

— Охренел?! — вытаращился на него водитель. — Да пахана два десятка жлобов охраняет…

— Проведешь меня к нему, а дальше не твоя забота.

— Ну, смотри, тебе видней.

— Что, надеешься выйти сухим из воды? — понимающе усмехнулся Глеб. — Не надейся, братан, если я утону, ты пойдешь ко дну вместе со мной. Так что веди себя примерно.

Водитель включил двигатель, вывел машину из ряда стоящих у тротуара, раскаленных от солнца автомобилей. Вид у него все еще был такой, будто он сомневается в своей трезвости, и лишь вспухшее ухо напоминало ему о реальности происходящего.

Свернули на Угличскую, миновали многоэтажки, церковь Леонтия Чудотворца, остановились у высокой металлической ограды с узорчатыми воротами и калиткой, на которой красовалась табличка: «Ярославский теннисный клуб «Волга». Водитель посигналил. Ворота раздвинулись, управляемые дистанционно. «Лада» проехала по асфальтовой дорожке мимо клеток с теннисными кортами, остановилась возле двухэтажного особнячка из красного кирпича, с зеркальными золотистыми стеклами. Из дверей центрального входа в особняк вышли двое крепких парней в кожаных безрукавках, в одном из которых Глеб узнал верзилу в перчатках без пальцев.

— Ну, что, фраер, не прошла охота встречаться с хозяином? — осмелел водитель. — Заехать-то ты заехал, а вот выедешь ли — не знаю.

Тарасов приблизил лицо к лицу водителя и сказал раздельно, глядя, как у того расширяются зрачки:

— Я вас всех здесь положу, сволочь бандитская! Но ты будешь первым, если подашь повод! Не пытайся, если жизнь не надоела, проверено дураками. Понял?!

— Понял, — скис водитель.

— Выползай.

Тарасов сунул руки в карманы куртки и вылез вслед за водителем.

— Ты кого привез, Кирпич? — удивился верзила в перчатках. — Это же наш корешок с пушкой из Ростова.

— Вот, к Битому гость, — упавшим голосом сказал Кирпич. — Говорит, важное дело…

— Это ж какое у него важное дело может быть к хозяину? И откуда он его знает?

— Сам у него спроси.

— А ты что ж не догадался, ксиву не попросил? Эй, фраерок, ты откуда такой прыткий взялся? Что за базар у тебя к Вите?

— Не твое дело, шпана, — равнодушно ответил Тарасов. — Иди к своему козырному барину и доложи, что к нему в гости майор ФСБ Гольцов прибыл. И не вращай белками-то, а то глаза ненароком потеряешь.

— Т-ты, с-сук!.. — прошипел верзила, сунув лапу за спину, где у него, очевидно, под ремень был засунут пистолет.

— Не наезжай, Фигура, — буркнул водитель «Лады», с испугом посмотрев на спокойно державшегося Тарасова. — Разобраться надо. Он отсюда все равно свалить не сможет, пусть побазарит с Битым, вдруг важняк какой.

Бугай в перчатках сплюнул, остывая, окинул Глеба нехорошим мутным взглядом.

— Ладно, майор, или кто ты там, поглядим, что за кидняк ты приготовил. Но если хозяин с тобой базлать не станет, я те припомню шутку в Ростове! — Он вытащил пистолет. — Кирпич, обыщи его. Подними-ка руки, майор.

Водитель «Лады» с некоторой опаской подошел к Тарасову, похлопал его по карманам, пошарил под ремнем за спиной и с недоумением посмотрел на верзилу в перчатках.

— Ничего нет!.. — Он повернул голову к Тарасову. — А волына где, которой ты мне по ушам лупил? Стекло боковое раздолбал?

— Обыскиваешь плохо, — усмехнулся Глеб, мгновенно выхватывая пистолет (шестнадцатизарядный «волк» для спецподразделений) из-под мышки и направляя ствол в лоб отшатнувшемуся бандиту. Потом взял пистолет за ствол и подал рукоятью вперед не менее оторопевшему Фигуре.

— Не забудь вернуть.

Верзила мотнул головой, взял пистолет, окинул Глеба враждебным, но с долей уважения, взглядом.

— Шутник ты, однако, майор, любишь эффекты. Покажь ксиву.

Глеб протянул ему удостоверение майора ФСБ.

— Ладно, топай вперед. Витя разберется. Больше у тебя ничего нет?

— В карманах пусто, — поспешил вмешаться Кирпич.

— А ты умолкни, дядин сарай[23], в следующий раз застукаю!

— Да ты знаешь, кто он на самом?.. — Кирпич не закончил.

Тарасов ударил его в основание шеи особым образом, и водитель завалился на бок, затих, закатив глаза.

— Ты чего?! — отпрыгнул назад Фигура, поднимая пистолет; у него был армейский «дятел» новейшего образца, что наводило на некоторые размышления. — Сливу в брюхо захотел?!

— Он мне надоел, — хладнокровно сказал Тарасов. — Веди к пахану, мне некогда.

— Ну ты даешь! — покрутил головой Фигура, расслабляясь. — Где только таких выращивают?

— В Караганде, — продолжал вести себя с прежним нахальством Глеб. Было заметно, что такое поведение сбивает бандитов с толку и заставляет их прикидывать причины уверенно-хамского отношения к ним гостя.

— Двигай и без фокусов!

— А с Кирпичом что делать? — спросил второй амбал. — Он вроде как и не дышит.

— Ты что, замочил его, что ли? — нахмурился Фигура.

— Оклемается, — равнодушно бросил Глеб, надеясь, что водитель еще долго будет приходить в себя. Бил он его именно с таким расчетом.

Его повели в особняк, держась позади на приличном расстоянии. Зауважали, подумал он с усмешкой. Поднялись на второй этаж и вошли в просторную приемную президента теннисного клуба «Волга», отделанную ценными породами дерева. В приемной находились еще два мордоворота в коже и симпатичная длинноногая секретарша в короткой юбке, с вызывающе полуоткрытой грудью. Она поливала цветы в кадках, когда появились гости.

— Зинаида, скажи Вите, к нему дракон притопал, — подошел к секретарше Фигура.

— По какому делу? — оглянулась девица, окидывая Тарасова оценивающим взглядом.

— Ты доложи, — нахмурился верзила в перчатках. — Витя сам разберется.

Зинаида бросила на Глеба еще один взгляд, одернула юбочку и скрылась за дверью кабинета президента. Через минуту дверь распахнулась, и в приемную вышел владелец клуба и ресторана.

Видимо, в прошлом Витя Битый был боксером: у него был перебит нос и расплющены мышцы лица, что не мог скрыть ни возраст, ни жировой слой. Теперь же перед Тарасовым стоял обрюзгший, длиннорукий, с широкими покатыми плечами, но небольшого роста лысоватый мужик, похожий на сейф, скрещенный с гориллой. Его маленькие глазки неопределенного цвета ощупали фигуру Тарасова, впились в лицо капитана.

— Ты кто? — спросил он неожиданно жидким голоском.

— Хрен в пальто, — ответил Глеб, исподволь готовя себя к взрывной энергетической отдаче.

— Я тебя не знаю.

— Майор Гольцов. — Фигура протянул ему удостоверение Тарасова. — Управление внутренних расследований ФСБ.

Витя Битый мельком взглянул на красную книжицу.

— Не знаю я никаких майоров…

— Зато я тебя знаю, — перебил его Глеб. — С тобой работает наш человек, старлей Бердяев из ФАС. Он прокололся. Я приехал кое-что тут зачистить. Пошли поговорим.

Тарасов двинулся к двери в кабинет.

Четверо амбалов преградили ему путь, играя пистолетами.

В глазах Вити Битого мигнул злобный огонек. Он в задумчивости посмотрел на Тарасова, на своих телохранителей, перевел взгляд на секретаршу.

— Зинаида, будь ласка, сваргань гостю кофе. Проходи, майор.

Тарасов неуловимо быстрым движением выхватил у Фигуры удостоверение, прошагал мимо и вошел в кабинет. За ним вошел президент клуба, шепнувший что-то на ухо верзиле в перчатках.

Кабинет президента, а также «по совместительству» вожака преступной группировки, похищающей людей ради выкупа, был в три раза больше приемной и гораздо роскошнее. В глазах рябило от обилия вычурных деталей лепнины, позолоты, зеркальных покрытий, стекла, хрусталя, фарфора, металла. Мебель здесь также стояла богатая, из ценных пород дерева: карельской березы, мореного дуба, трансильванской сосны, вишневого дерева, черного капа, — и отделана кожей и особым материалом, отливающим муаровым серебром.

Витя Битый устроился за массивным столом с резными панелями и мраморной столешницей. Тарасов сел на стул напротив.

Секретарша принесла кофе, делая Глебу глазки.

— Давай, бухти, — кивнул Витя, откидываясь на спинку мощного троновидного кресла и сцепляя на груди толстые пальцы.

— Собственно, у меня деловое предложение, — сказал Тарасов, принюхиваясь к запаху кофе; интуиция подсказывала, что лучше этот напиток не употреблять.

— Ну? — благодушно посмотрел на него хозяин кабинета.

— Что за твоей спиной стоит ФАС — понятно, иначе бы ты не вел себя так нагло. Я не удивлюсь, если окажется, что и людей ты хватаешь по заказу службы. Один только вопрос: зачем им дети?

Редкие белесые бровки Вити Битого полезли вверх.

— Не понял?

— Похоже, твои шавки все в тебя — тоже не понимают вопросы с первого раза. Что ж, повторяю вопрос: зачем твоим заказчикам дети? Я знаю, что у вас их сейчас четверо или пятеро.

Витя Битый засопел, перестал излучать благодушие.

— Майор, на кого ты работаешь? По замашкам ты крутой, а судя по вопросам — дурак.

— Собственно, меня мало интересует, — как ни в чем не бывало продолжал Глеб, — для каких целей ФАС заказал тебе отлавливать детей, главное, что среди них моя дочь. Теперь слушай предложение. Мы сейчас с тобой едем на мусоросжигательный завод, где вы прячете детей, ты даешь указание отпустить мою дочь, да и остальных деток тоже, а я даю тебе возможность свернуть свою деятельность и сбежать отсюда. За границей для таких, как ты, места много.

В поросячьих глазках Вити Битого шевельнулось изумление.

— Что ты сказал?!

— Опять двадцать пять! Все надо повторять сначала. Я предлагаю обмен: детей на твою свободу, хотя и относительную, конечно.

— Ах ты будник-мухомор, бугайщик верченый, болт гнилой, гребень порченый! — Витя, очевидно, когда-то сидел и прекрасно знал уголовный жаргон. — Да мы из тебя, падло, голубка сварганим! — Он начал подниматься из-за стола, вдавил кнопку селектора, и в кабинет ворвались двое телохранителей «бизнесмена», здоровяк с рыжим пушком на щеках и бандит по кличке Фигура.

— Возьмите его на понт, хлопцы, выясните, что он за птица.

— Значит, мы не договорились, — вздохнул Глеб, оставаясь сидеть. — А жаль. Я ведь действительно хотел дать тебе шанс спасти шкуру.

— Вставай! — рванул его за плечо ражий детина с рыжим пушком и согнулся пополам от удара локтем в солнечное сплетение, хватая ртом воздух.

Фигура вытащил пистолет, однако воспользоваться им не успел. Глеб сделал подкат, сбил его с ног и «зафиксировал добивание» — ударом ребром ладони по носу успокоив верзилу. Тем же приемом добив второго телохранителя, сидевшего на корточках, он подобрал их пистолеты, один спрятал в карман, второй направил на застывшего киселем президента клуба.

— Пошли, боксер.

— Х-х… худа? — выговорил Витя.

— Проводишь меня до завода. Выходишь первым, я за тобой. Скажешь своим «шестеркам», что едешь со мной по важному делу. Одно неосторожное слово — и ты покойник. Я не шучу. Терять мне хоть и есть что, да только прежде я уничтожу всю твою кодлу. Уяснил?

— М-мне… н-надо…

— Понял?! — Глеб навел пистолет в лоб Вити.

— По-понял… — Витя привстал, судорожно цапнул за узел галстука, пытаясь его ослабить. Потом стал задыхаться, лицо его налилось синевой, глаза выпучились, и он рухнул в кресло безжизненным студнем.

— Дьявол! — выдохнул Тарасов, внезапно соображая, что вожак банды похитителей тоже был запрограммирован на самоликвидацию, как и старший лейтенант Бердяев. ФАС не хотела рисковать и подстраховала себя от провала и утечки информации, закодировав всех, кому не доверяла.

Несколько мгновений Глеб прикидывал, что может сделать в создавшейся ситуации, потом нажал кнопку вызова на столе Вити и встал за дверью.

В кабинет заглянул бритоголовый атлет с огромными кулаками. Увидев лежащих на полу приятелей, он сунул лапу за спину, однако вытащить пистолет не успел, Глеб рубанул его ребром ладони по мощной шее и подхватил в падении, чтобы здоровяк не наделал шуму. В приемной оставался еще один охранник, ждущий своей очереди, но вызывать его Тарасов не стал. Просто вышел в приемную и направил на вскочившего со стула парня пистолет.

— Стоять! Руки в гору! — Глеб посмотрел на изумленно пискнувшую секретаршу. — Зинаида, забери у него пушку.

Секретарша вытащила из-под ремня пистолет охранника.

— Брось его мне. Теперь найди что-нибудь вроде веревки.

— У нас ничего нет…

— Давай скотч.

Зинаида достала из стола катушку скотча.

— Ложись мордой вниз! — Глеб заставил охранника лечь и связал ему руки и ноги так, чтобы он не мог двигаться.

— Теперь твоя очередь.

Секретарша отпрянула.

— Вы хотите меня… как его? Может быть, лучше… — она облизнула губы, кокетливо поправила юбку, — займемся другим делом? Более приятным?

— Садись!

Зинаида вздрогнула, перестала строить глазки, опасливо села на стул. Глеб привязал ее к стулу, затем нашел салфетки и затолкал обоим в рот в качестве кляпов.

— Попробуете поднять шум — вернусь и перестреляю! Понятно? Повторять не надо?

Секретарша замотала головой. Охранник что-то промычал, пошевелиться он не мог.

Глеб засунул под ремень еще один пистолет (где они такие достают? «Дятлы» только-только поступили на вооружение. Или бандитов снабжает ФАС?) и вышел из приемной Вити Битого, ставшего уже не просто битым, а убитым. Хотя Тарасов был виноват в этом лишь косвенно.

Коридор второго этажа оказался пустым. На первом этаже курили двое верзил в коже, уставились на спокойно подходящего Тарасова.

— Эй, ты… э-э… — заговорил первый, с бородкой и усами.

— Все нормально, мужики. — Глеб сделал еще два шага, ловя момент для атаки. — Хозяин сейчас спустится. — Еще шаг и еще. — Пойдемте со мной.

Его уверенный вид сбил охранников с толку, и они дали капитану возможность подойти вплотную и обойтись без стрельбы. Парень с бородкой в нерешительности посмотрел на своего длинноволосого напарника, тот открыл рот, собираясь что-то сказать, и в этот миг Тарасов прыгнул.

Удар в голову отшвырнул бородатого к колонне в глубине холла. Длинноволосый схватился за оружие, вместо того чтобы ответить рукопашкой или хотя бы защититься блоком, и Глеб уложил его тремя ударами — по руке, выбивая пистолет, в грудь и в горло. Затем добил бородатого, пытавшегося встать.

На шум в холле никто не появился, и капитан порадовался тому, что пока удается обойтись без огневого контакта, что всегда чревато непредсказуемыми последствиями.

Возле особняка теннисного клуба слонялся мрачный водитель «Лады», поджикивая камешки и пиная покрышки колес машины. Заметив Тарасова, он открыл рот.

— Тебя отпустили?! А где Витя?

— Поехали, Кирпич, — будничным тоном сказал Глеб, направляясь к машине. — Витя подъедет позже.

— Куда?

— На мусоросжигалку. Садись быстрей!

Водитель в сомнении поскреб макушку, посмотрел на окна особняка, потом на Глеба и переменился в лице, увидев направленное ему в лоб дуло пистолета.

— Садись! — жестко приказал Тарасов.

Кирпич вспотел, засеменил к машине, оглядываясь, сел в кабину, завел мотор. Глаза его вдруг раскрылись шире.

— Ты их… замочил?!

— Витя умер сам. Остальные будут жить, хотя я с удовольствием прикончил бы вас всех! Поехали!

Кирпич выжал сцепление и повел машину к воротам. Посигналил. Ворота открылись. Охрана на мониторе, наверное, еще не знала, что случилось в офисе босса. «Лада» выехала на Угличскую, и лишь после этого Глеб вздохнул с облегчением и позволил себе немного расслабиться.

Он еще не представлял, каким образом будет действовать дальше, но верил, что сориентируется на месте и освободит Акулину.

ВОЛОГДА Булавин

Отец первым заметил необычную заторможенность сына во время вечерней тренировки и остановил схватку.

— Ты о чем думаешь, мальчик?

Дмитрий расслабился, опустил руки, с трудом вернулся из заоблачных высей, куда улетели его мысли. Усмехнулся.

— Я давно не мальчик, папа, хотя иногда страшно хочется вернуться в детство.

— Для меня ты всегда мальчик, несмотря на твои тридцать с лишним лет. Кстати, разница между мальчиком и мужчиной заключается лишь в стоимости их игрушек. Что тебя беспокоит? О чем ты думаешь? Раньше ты сам делился своими проблемами, не ждал, когда я спрошу.

— Эта проблема называется Диана, — снова улыбнулся Дмитрий, мельком подумав, что о приглашении в КОП отцу говорить не стоит.

— Та девица, что вручала тебе награду на турнире?

— Она самая.

— Так в чем дело? Она не отвечает тебе взаимностью?

— Об этом вообще речь не идет. Я встречался с ней всего три раза, и каждый раз она давала мне понять, что ей что-то мешает. Или кто-то.

— Может быть, у нее что-то случилось?

— Не говорит, я спрашивал.

— Не так спрашивал. Надо вести себя таким образом, чтобы женщина сама рассказала все, что хочет узнать мужчина.

— Спасибо за совет, отец. Я им воспользуюсь… если она позволит.

— Один писатель говорил: женщины думают, что все мужчины одинаковы, и в этом их сила; мужчины считают, что все женщины разные, и это их губит. Надеюсь, ты не проверяешь этот постулат на практике?

— Конечно, нет. Она мне нравится, отец, очень нравится… но что будет дальше, я не знаю. Вот думаю о ней все время…

— Это заметно. — Булавин-старший стащил с себя футболку, направился в душ; торс у него был не мускулистый, но перевитый мышцами, как канатами, жилистый и сухой. Не верилось, что отцу уже стукнуло шестьдесят лет.

— Пошли мыться, — оглянулся Михей Олегович. — Я слышал, к твоей красавице давно подбивает клинья Симон Калабриади. Так вот, постарайся не связываться с этим человеком.

— Откуда ты знаешь… о Симоне?

— Мир слухом полнится.

Дмитрий покачал головой, с сомнением глядя на отца.

— Иногда мне кажется, что ты знаешь обо мне больше, чем я сам.

— Так оно и есть, — кивнул Михей Олегович серьезно. — Учти мой совет, хорошо?

— Хорошо, — вздохнул Дмитрий.

Постояв под тугими струями горячей, а потом холодной воды, он вытерся насухо, оделся и попрощался с отцом.

— Тебя подождать?

— Не надо, сам доберусь. А ты что ж, сегодня сразу домой? С Дианой своей не встречаешься?

— Если бы своей… Только вчера ходили в театр, боюсь показаться назойливым.

— А если она ждет, пока ты тут играешь благородного дона?

— Ты думаешь? — оживился Дмитрий.

— Позвони и узнаешь.

— Уже десять часов…

— Самое время для прогулки по набережной.

Дмитрий в нерешительности потоптался в раздевалке, потом все-таки достал мобильный телефон. В трубке раздался тихий голос Дианы:

— Слушаю вас.

— Это я, — сказал Дмитрий. — Добрый вечер. Не поздно?

— Нет.

Показалось, что в ее голосе прозвучала нотка радости, или он выдает желаемое за действительное?

— Что у тебя с голосом?

— Так, ничего, простыла немного.

— Каким образом? Август на дворе!

— Посидела в машине с кондиционером, и вот результат.

— Хочешь, я тебя вылечу?

— Прямо по телефону?

— Зачем по телефону? Давай встретимся, и я научу тебя дышать по-акульи.

— Как-как? — удивилась девушка.

— Ученые разгадали секрет, почему акула никогда не болеет, хотя у нее слабый иммунитет. Все дело в эндогенном дыхании. Акула использует кислород, вырабатываемый клетками собственного тела. Этому можно научиться, применяя тренажер Фролова, а можно и без тренажера, я методику знаю.

— Это сложно?

— Не сложнее, чем научиться плавать.

Пауза. Дмитрий затаил дыхание.

— Хорошо, приезжай.

— Жди, через двадцать минут я у тебя.

Дмитрий выключил телефон и в порыве благодарности обнял отца.

— Спасибо, пап!

— Не за что.

— Честно говоря, я и не мечтал о встрече.

— Жива учит не просто мечтать, — проворчал Михей Олегович, — а действовать. Мечты слабых — бегство от действительности, мечты же сильных формируют действительность.

Дмитрий двинулся к двери.

— Ты с ее родителями познакомился? — догнал его мягкий голос отца.

— Нет еще, — оглянулся он. — А что?

— Приглядись к ее маме, вдруг тещей станет. А характер тещи надо знать заранее. Не помню, кто из юмористов изрек: его теща — та еще штучка, ее выгнали из мафии за чрезмерную жестокость.

Дмитрий засмеялся, махнул отцу рукой и вышел.

Через четверть часа, уже в темноте, он подъехал к дому Дианы на улице Добролюбова и увидел у подъезда фигурку в белом платье. Девушка ждала его под фонарем с сумочкой через плечо, зябко обхватив себя руками. Он выскочил из машины, распахнул дверцу, взял Диану за руку и поцеловал пальцы.

— Господи, да ты действительно горячая, как печка! Может, никуда не пойдем, полежишь дома, полечишься?

— Нет уж, пообещал превратить меня в акулу, так превращай.

— Ну, сразу только сказка сказывается, да не сразу дело делается, — принял он ее тон. — Нужна все-таки тренировка. Однако головную боль и температуру я сниму. Садись на переднее сиденье.

Диана села в машину. Дмитрий устроился на заднем сиденье, вытянул вперед руки, повернув их ладонями к вискам девушки.

— Закрой глаза и думай о чем-нибудь приятном.

Диана послушно закрыла глаза.

Он сосредоточился, вошел в состояние энергопередачи.

Прошла минута, другая.

— Так тепло… — прошептала Диана. — Голова плывет…

Еще через несколько минут он сделал ладонями круговые движения, как бы наматывая на них бесплотные струйки черного дыма, и резко сбросил «намотку» с рук.

— Сеанс закончен.

Он пересел на место водителя.

— Как странно… — прошептала она не сразу, боясь пошевелиться. — Голова легкая-легкая… не болит… и дышится легче… ты волшебник?

Дмитрий засмеялся.

— Я спец по выживанию, и только. Могу прочитать лично для тебя курс лекций «Белояра» и позаниматься с тобой дополнительно. Научишься всему, что умею я.

— А ты где учился?

— О, везде, где только можно, у разных людей, у отца с дедом, у друзей. А начинал еще в армии. Я служил в погранвойсках на таджико-афганской границе, в спецгруппе «А», и командир научил меня многому, не только воевать, что пригодилось потом в жизни.

— Расскажи, — заинтересовалась Диана.

— Подожди, — остановил он ее. — У нас два варианта на вечер, если ты, конечно, не возражаешь. Первый: оставляем машину здесь и идем гулять по набережной с заходом в какой-нибудь ресторанчик. Второй вариант — сразу идем в ресторан.

— Предлагаю третий, — улыбнулась Диана, внезапно накрывая его руку своей. — Идем гулять, а кофе пьем у меня дома, под музыку Вивальди. Не возражаешь?

Дмитрий внимательно посмотрел в глаза девушки, мерцавшие таинственно-ждущим светом, наклонился и поцеловал ее в губы. Она не отодвинулась и ответила… Поэтому прошло какое-то время, прежде чем они смогли оторваться друг от друга и отдышаться.

— Это называется лечением, — сказала Диана задумчиво. — Может быть, мне следовало заняться им раньше?

Дмитрий засмеялся.

— Вот тут ты права.

— Это мужчины всегда правы, а женщины просто никогда не ошибаются. Только не делай, пожалуйста, далеко идущих выводов.

— Я не делаю, — поспешил заявить он.

— Тогда пошли пройдемся.

Они вылезли из машины и направились по Добролюбова к Красному мосту, затем свернули налево, на набережную.

— Расскажи, как ты попал в погранотряд, — попросила Диана, беря его под руку; она еще не привыкла к тому, что у нее не болит голова и не заложен нос, и прислушивалась к себе.

— Да как и все, — пожал плечами Дмитрий. — Призвали в армию, а так как я уже в восемнадцать лет занимался боевыми искусствами, то и направили к пограничникам. Нас прозвали головорезами, хотя никому мы, естественно, голов не отрезали, напротив. Наркоторговцы за наши головы обещали огромные деньги. Нам ни черта страшно не было, любую задачу выполняли.

— Воевали?

— Если активную охрану границы можно назвать войной, то воевали. В отряде только я и Петя Самойленко были срочниками, остальные контрактники, прапора и лейтенанты.

— Чем же вы занимались?

— В нашу задачу входило обнаружение наркокурьеров с грузом и их задержание. Часто даже границу пересекали, на той стороне засады устраивали.

— А как афганцы на это реагировали?

— Ну, власти приграничной зоны, естественно, понимали обстановку, сами же страдали от наркоторговли, поэтому ни разу в погранотряд официальные протесты не посылали. Наоборот, жители афганских кишлаков часто сообщали о движении караванов. А вот таджики — те нет, никогда не помогали. Большинство работало на наркодельцов и оповещало их о наших передвижениях. Мы практически служили во вражеском окружении.

— Несладко тебе пришлось.

— Ничего, выжил, зато хорошую школу прошел.

Диана остановилась у парапета, оперлась руками о чугунные перила решетки, глядя на воду Вологды.

— Река жизни… течет в бесконечность и течет… а мы мечемся… тебе не кажется, что все это бессмысленно?

— Что именно? Течение реки?

— Нет… наши помыслы и устремления, наши мечты и надежды, все, что мы делаем… жизнь вообще… Ведь все равно мы умрем, и не останется следа… смерть подстерегает нас везде…

— В моей смерти прошу винить мою жизнь, — пошутил Дмитрий. — Что за настроение у тебя сегодня? Откуда такое уныние? Нелады на работе, в личной жизни?

— У меня плохое предчувствие… как будто должно случиться нечто ужасное!..

Дмитрий повернул девушку к себе, поцеловал в нос, в глаз, в щеку, прижал к себе, проговорил успокаивающе:

— Все будет нормально, принцесса, обещаю.

— Правда? — затихла Диана.

— Я никогда просто так слов на ветер не бросаю.

И в этот момент рядом остановилась машина — серебристый «Мерседес» последней модели. Из него вылезла компания из двух девиц и трех молодых людей, отгородила обнявшуюся пару от дороги. Один из парней приблизился и оказался Симоном Калабриади.

— Какая сцена! — сказал он насмешливо, с недоброй улыбкой. — Первый меч России и мисс Вологда в одной упаковке! Прошу любить и жаловать, господа.

Парни заржали, девицы захихикали.

— А я вас везде ищу, дорогая Диана Ивановна, прямо-таки с ног сбился.

— Зачем? — освободилась из объятий Булавина девушка.

— Чтобы сделать деловое предложение.

— Деловые предложения делаются в офисах, — сказал Дмитрий, понимая, что на сей раз не удастся уйти без конфликта. Чувствовалось, что Симон находится на взводе и с трудом сдерживается.

— А тебя не спрашивают, чемпион! — угрожающе ткнул в него пальцем Симон. — Говорят, ты мастер по выживанию и рукопашному бою, так вот сегодня тебе не придется демонстрировать свое мастерство. Как тебе вот эта штука? — Он вытащил пистолет. — Против такого лома нет приема?

— Есть, — спокойно сказал Дмитрий, мгновенно выхватывая пистолет (новейший «дятел») из руки младшего Калабриади. Он давно усвоил закон: профессионал не разговаривает зря, используя любой шанс первым. Симон же был уверен в своем превосходстве и жаждал выговориться, насладиться беспомощностью жертвы, унизить соперника, стать героем хотя бы в своих собственных глазах. Нападения и изменения ситуации он не ожидал.

Его приятели попятились, доставая ножи и пистолеты.

— Все назад! — холодно сказал Дмитрий. — Шутить не буду! Малейшее движение — стреляю! — Он достал мобильник, протянул Диане. — Позвони в милицию.

Глаза Симона забегали, сквозь лютую ненависть в них протаял страх. Он бледно улыбнулся.

— Ну зачем же сразу милицию? Мы же джентльмены, сами уйдем. Может, не будем обострять отношения? Я ведь через час выйду на свободу и начну тебя искать, чемпион. Тебе это надо? Отдай пушечку, и мы уедем.

Дмитрий усмехнулся. Лицо Булавина стало жестким.

— Пора отвечать за свое поведение.

— Отпусти его, — тихо попросила Диана.

Дмитрий с удивлением глянул на нее.

— Ты понимаешь, что говоришь? Если его отпустить, он снова будет искать момент…

— Отпусти, пусть катится.

— Вот спасибо, королева, что заступилась, — раздвинул губы в кривой улыбке Симон. — Век не забуду! Можно я вам одно словечко шепну? Тет-а-тет? Ваш защитник может не беспокоиться, я должен сообщить нечто важное.

Дмитрий хотел было возразить, но посмотрел на Диану и передумал, не желая выглядеть в глазах девушки перестраховщиком.

— Говори, — равнодушно сказала Диана.

— Отойдем?

Диана сделала шаг в сторону. Симон засунул руки в карманы пиджака, шагнул ей навстречу, и Дмитрию не понравилась его целеустремленность и хищный блеск в глазах, вдруг ставших шальными и пустыми.

— А это тебе мой подарок!

Симон выдернул из кармана руку с черной грушей и брызнул в лицо Дианы какой-то жидкостью. Но за мгновение до этого Дмитрий толкнул девушку в плечо, и струя миновала ее голову, лишь несколько капель попало на открытую шею и платье. Диана вскрикнула. Жидкость оказалась кислотой.

Дмитрий же продолжал движение оптимального действия, не обращая внимания на резкую боль: несколько брызг попало ему на тыльную сторону ладони и на щеку. Он перехватил руку Симона с грушей, вывернул так, что струя кислоты попала тому на брюки, и нанес точный удар локтем в подбородок. Калабриади взвыл и умолк, опускаясь на тротуар. Стало тихо.

Один из приятелей Симона, громадный, бородатый, с курчавыми черными волосами, бросился было к нему и споткнулся, увидев нацеленный в живот пистолет.

— Подонки! — сквозь зубы проговорил Дмитрий, с беспокойством оглядываясь на Диану, прижавшую к шее платочек. — Забирайте своего босса, и чтоб духу вашего здесь не было! И передайте, когда очухается: встречу еще раз — убью!

Ошеломленная происшедшим компания потащила к машине потерявшего сознание Симона. Дмитрий подошел к Диане.

— Сильно попало?

Диана отняла платок, и в свете фонаря Дмитрий увидел на шее и чуть выше груди девушки красноватые пятна.

— Быстро надо смыть!

Недалеко оказалась каменная лестница к воде, они сбежали вниз, и Дмитрий смыл с кожи Дианы остатки кислоты. Затем вымыл и свою руку. Оглядев рубашку, заметил несколько дыр величиной с десятикопеечную монету, показал спутнице.

— Рубашку испортил, гад! У тебя, кстати, тоже дырки на платье, придется покупать новое. Теперь постой смирно пару минут, я пошепчу, чтобы не осталось следов.

Девушка послушно замерла, закусив губу. Кожу наверняка щипало и жгло, но она терпела. Дмитрий снова вошел в состояние энергопередачи, положил ладони на места ожогов, закрыл глаза. Через две минуты отнял ладони, расслабился.

— Все, можно бежать домой. Сделаешь примочки из чайной заварки, и через день от красноты ничего не останется.

Он повернулся, чтобы идти наверх по лестнице, протянул Диане руку, но та остановила его, повернула к себе, закинула руки за шею.

— Спасибо, Дима! Если бы не ты… — Она передернула плечами.

— Да что там, все хорошо, — пробормотал он. — Симон явно больной… шизик… Но я теперь буду с тобой.

— Надолго?

— Как скажешь.

— Я хочу — всегда!

Дмитрий заглянул в глаза девушки, в которых отразились звезды, она потянулась к нему, подставляя губы, и поцелуй закрепил то, что они сказали друг другу.

Он уснул сразу, легко, тихо, безмятежно, словно провалился в иной мир, в иное измерение — измерение снов и желаний, а она смотрела на него, боясь пошевелиться, не желая спугнуть сон движением, и думала… ни о чем не думала. Просто лежала рядом и смотрела на него, первого мужчину в жизни, прикосновения которого были ей приятны.

Но сначала было огромное удивление, что она, такая гордая и независимая, привыкшая доверять только самой себе, вдруг пригласила в гости пусть и не первого встречного, но мало знакомого мужика. Оказавшегося не просто симпатичным и сильным, но умеющим постоять за себя, а главное — показавшего себя рыцарем, способным защитить женщину.

Потом удивление прошло, настало время философских размышлений и этических оценок происшедшего, и она вдруг поняла, что Дмитрий не только мужчина, которого она захотела, но которого ждала!

Она легонько погладила пальцами золотистый пушок на широкой груди уснувшего, и Дмитрий, не просыпаясь, улыбнулся. Будто знал, что она о нем думает.

Сон пришел незаметно…

Дмитрий проснулся в начале седьмого, хотя обычно вставал в семь утра. Открыл глаза, не понимая, где он, потом увидел разметавшуюся под простыней Диану и замер, внезапно осознавая огромную важность открытия. Рядом спала красивейшая девушка на свете, поверившая ему, признавшая его право быть с ней рядом в постели. И это был не сон!

Дмитрий осторожно привстал на локтях, разглядывая лицо той, которую так долго искал. Сами собой на ум пришли стихи Аполлинера:

Глаза Дианы вдруг открылись. Она встретила его взгляд, встрепенулась и смущенно улыбнулась.

— Что?

— Молчи, — прошептал он, целуя ее в плечо. — Ты ангел…

Она покачала головой.

— Если ты узнаешь, кто я, ты меня бросишь.

Дмитрий засмеялся, обнимая ее.

— Даже если ты заколдованная лягушка или Баба Яга, я от тебя не отстану. Если надо — расколдую.

Диана притихла, принимая его ласки, потом, спустя какое-то время, накинула пеньюар и, подождав, пока Дмитрий вымоется под душем, подала ему махровый халат, не по росту маленький, и усадила в гостиной в кресло. Села напротив, строгая, как учительница.

— Обещай мне, что не будешь сердиться и делать далеко идущие выводы.

— Я уже говорил…

— Речь о другом.

— Да в чем дело? — встревожился Дмитрий, не понимая, чего от него хотят. — Почему я должен сердиться на тебя?

— Обещаешь?

— Ну, обещаю.

— Я пошла с тобой… — она закусила губу, покраснела, но не отвела взгляда, — потому что так хотела сама, а не потому, что надо было…

Дмитрий встал, опустился перед сидящей со стиснутыми руками девушкой на колени, заглянул в глаза, улыбнулся.

— Ты меня пугаешь.

— Сядь, — не поддалась она его обаянию, указала на кресло рукой.

Сбитый с толку, Дмитрий повиновался.

— В общем, все глупо и некрасиво, и выглядит как… — она поискала слово, — как вербовка. Но клянусь тебе…

— Не надо клясться, — покачал он головой, понимая, что она действительно мучается и не знает, как выразить свое отношение к чему-то, о чем должна пойти речь. — Что бы ты ни сообщила и в чем ни призналась, я тебя пойму.

— Правда? — с надеждой проговорила она.

— Правда! — с железной уверенностью подтвердил Дмитрий.

— Тогда… все не так безнадежно… хотя, видит бог, что я долго сопротивлялась… — Диана глубоко вздохнула. — Но если ты уйдешь, я тебя тоже пойму.

— Говори же наконец.

— В общем… к тебе подходили люди, майор Дегтярев из президентской службы безопасности… помнишь?

— Еще бы. Откуда ты знаешь?

— Они передали тебя мне…

— Как это — передали?

Диана снова покраснела, теребя локон, но продолжала глядеть ему в глаза.

— Я руковожу отделением КОП в Вологде.

Дмитрий остался спокойным, разглядывая девушку прищуренными глазами, будто ничего особенного не услышал.

— Ты… понял? — прошептала она.

— И ты хочешь мне сказать, что мое появление у тебя не является частью плана вербовки?

— Да! — с вызовом вздернула подбородок Диана, хотя в глазах ее задрожали слезы. — А если не веришь…

Он улыбнулся, поднялся и, несмотря на ее сопротивление, подхватил на руки и закружил по комнате.

— Почему я должен тебе не верить? Я ведь и сам не слепой, охотница ты моя дорогая. Почему я должен не верить своим чувствам?

— Значит, ты меня… прощаешь?

— Никогда! — ответил он, целуя девушку. — В смысле — не смогу наглядеться. — Дмитрий поставил ее на ноги, заглянул в глаза. — С недавних пор ты для меня — свет в окошке! Понимаешь?

Диана покачала головой, попыталась высвободиться, но губы их нечаянно встретились, и сопротивляться уже не было сил…

Затем они купались, одевались, готовили завтрак вдвоем и заговорили, только сев за стол.

— Получается, ты теперь мой начальник? — сказал Дмитрий, набивая рот яичницей; у него проснулся зверский аппетит. — В принципе я уже дал согласие работать в вашей КОП-команде, но не представляю, чем должен буду заниматься.

Диана глянула на часы, висящие на стене кухни.

— Ты меня совсем закружил, я уже опаздываю. Сиди молча, жуй и слушай. Моему отделению поручены три разные разработки. Первая — образумление депутатов областного законодательного собрания. Вторая — выколачивание дури из чиновников местного отделения Федерального долгового центра, и третья — урезонивание пастырей Вологодского храма Братства Единой Свободы, или храма БЕСа, как его прозвали в народе, деятельность которого внушает тревогу не только руководству Православной Церкви. Есть и четвертая задача — помочь другим отделениям в поиске банды похитителей детей, действующей на территории области и в самой Вологде. На счету этой банды уже пять или шесть похищений детей.

— Я слышал, — кивнул Дмитрий, — по «ящику» передавали. А чем провинились депутаты Облдумы?

— Готовят проект по выселению больных туберкулезом детишек из санатория «Березка» под Вологдой. Здесь проходят курс лечения около ста детей. Так вот власти решили, что просторные холлы, красивые апартаменты и глубокий бассейн целесообразнее передать законодателям.

— Чем они все это мотивируют?

— Объяснение простое: системы водоснабжения и канализации, якобы требующие капитального ремонта, неудовлетворительны для обслуживания такого количества больных.

— А депутаты нового созыва, надо понимать, более приспособлены к бытовым неудобствам, — хмыкнул Дмитрий.

— Правильно мыслишь. В этом проекте есть даже некий благородный оттенок: избранники народа спасают детей от некачественной канализации. Радоваться надо, а не протестовать.

— Обнять и плакать.

Диана улыбнулась.

— Наверное, мы с тобой не зря встретились. Ты воспринимаешь все как я.

— Я чертовски рад! Хотя все равно непонятно, как ты оказалась в рядах копов, такая красивая и самодостаточная.

— Все так думают, что самодостаточная, поэтому мне было так трудно одной. Когда мне предложили работать на КОП, я согласилась с радостью. В принципе ничего особенного в этом нет, но кто-то рассуждает о справедливости, а кто-то берется и делает дело.

— Почему же твои коллеги-копы не защитили тебя от Симона? Или у вас нет системы собственной безопасности?

— Вот ты ее и возглавишь.

— Ну, если так… почему бы и нет? А чем вам помешал храм БЕСа?

— Это не просто храм. — Диана допила кофе, встала с целеустремленным видом. — У нас есть сведения, что Братство занимается пси-опытами над людьми.

Дмитрий недоверчиво покачал головой.

— Откуда у вас такие сведения? Попы сами сказали?

— Во-первых, попов, то есть вообще священников, Братство не имеет, это самая настоящая секта наподобие хорошо известной Аум Синрикё. Во-вторых, КОП располагает своей разведкой, что естественно, иначе откуда мы знали бы о незаконной деятельности чиновников? Итак, я могу на тебя рассчитывать?

— Вопрос излишен.

— Тогда до вечера. Думай, чем бы ты хотел заняться конкретно. Вечером я познакомлю тебя с командиром оперативного подразделения КОП.

Дмитрий хотел было обнять Диану, однако заметил ее нетерпеливый взгляд на часы и не стал смазывать впечатление важности поставленной перед ним задачи. Хотя скажи ему кто-нибудь еще вчера, что он будет работать под началом известной всей Вологде топ-модели, Дмитрий только покрутил бы пальцем у виска.

Они вышли из дома. Дмитрий проводил девушку до металлического гаража во дворе, где она держала свой синий «семьсот седьмой» «Пежо». Стараясь не делать лишних «семейных» жестов, отступил, спрятав руки за спину, пропуская ее к машине.

— Удачи, охотница. Пусть судьба тебе улыбнется.

— Нашу судьбу определяет наш выбор, а не удача, — ответила она, оглядываясь. Потом поняла его сдержанность, улыбнулась, поцеловала на виду у жильцов дома и села в машину. — Позвони мне после шести.

Уехала.

— Положение хорошее, но не безнадежное, — глубокомысленно проговорил Дмитрий вслух, глядя ей вслед.

Не спеша вернулся к своей «Хонде» и лишь тогда обнаружил, что у нее спущены все четыре колеса.

ЯРОСЛАВЛЬ Хмель и Тарасов

Ярославль встретил «чекистов» небывалой для этих широт тридцатипятиградусной жарой.

Никифор чувствовал себя нормально, умея регулировать тепловой обмен по дедовой методике, а вот остальные члены группы плавились и вынуждены были употреблять прохладительные напитки в большом количестве, что, естественно, не способствовало улучшению самочувствия.

Командир группы Гвоздецкий страдал от жары меньше других, но и он признавался, что как северный человек предпочитает любить эскимосов, а не южан-индейцев или негров.

Остановились они в двух разных гостиницах Ярославля: в «Туристе» и «Которосли», — и сразу приступили к подготовке операции. Разведслужба ЧК поработала на совесть, и члены группы знали местонахождение схрона, в котором бандиты прятали похищенных детей, а также координаты главной штаб-квартиры банды, которая располагалась на территории теннисного клуба «Волга».

Во время знакомства с городом «чекисты» увидели шествие гринписовцев в бело-зеленых балахонах, и у Никифора родилась идея воспользоваться костюмами «зеленых». Так как база похитителей находилась на мусоросжигательном заводе, то, появись там толпа людей в балахонах, с плакатами, бандиты вряд ли стали бы поднимать шум, и «чекистам» удалось бы подобраться к ним вплотную, прежде чем поднялась бы тревога.

Выслушав предложение Хмеля, полковник раздумывал недолго, и идея была утверждена в качестве основного варианта. Оставалось только разработать запасные варианты и уточнить детали главного.

Подготовка к операции заняла два дня.

Группа обеспечения раздобыла три десятка бело-зеленых комбинезонов для участников марша и договорилась с активистами «Гринпис» о проведении митинга на территории строящегося мусоросжигательного завода. Кроме того, в митинге должны были участвовать и оперативники группы поддержки, в обязанности которых входил контроль шествия в нужном направлении. Решено было начать «акцию протеста» в два часа дня, а до этого — уничтожить мозговой центр банды, руководил которой известный в Ярославле «бизнесмен», владелец ресторана «Волга», президент теннисного клуба Виктор Бабенко по кличке Витя Битый.

Ликвидация центра вместе с его вожаком должна была длиться не более пяти минут, после чего «чекисты» должны были присоединиться к маршу «зеленых», сосредоточивающихся возле завода на пристани Толги. Нестыковка частей операции грозила провалом, поэтому учитывались все обстоятельства и тонкости, грозящие срывом операции. Начинать операцию планировалось во вторник, первого августа, таким образом вечер тридцать первого июля у «чекистов» выдался свободным.

Никифор не знал, чем собирались заниматься в этот вечер другие члены группы. Сам он отказался от предложения Лёнчика сходить в ресторан и решил просто погулять перед сном по улицам древнего города, полюбоваться его памятниками старины, коих набиралось немало. По новейшей версии знаменитых ученых Носовского и Фоменко, именно Ярославль был когда-то Великим Новгородом, столицей Северной Руси, а не Новгород на озере Ильмень, и многие памятники подтверждали эту версию. Однако Никифору было не до размышлений о заговоре против русской истории, осуществленном пришлыми «историками» по заказу пришлых же царей. Он вспоминал последнюю встречу с Шарифой.

Чеченка действительно осталась у него ночевать и не собиралась возвращаться домой, к родственникам, превратившим ее в невольницу и контролирующим чуть ли не каждый шаг женщины.

Капитан привык чтить традиции и опираться на мнения отцов и дедов. Поэтому он никогда ранее не подвергал сомнению негласный принцип, утверждавший, что сердце женщины необходимо завоевывать в бою с соперником, даже если это бой ума и воспитания. Однако с Шарифой вышло все не так, она сама пошла с ним, просто, без каких-либо сомнений, сожалений и колебаний, и ему при этом был приятен каждый ее жест, улыбка, взгляд, выражающие согласие, ожидание, веру, надежду и желание быть женщиной. Никифор никогда не думал, что ему будет доставлять такую радость и удовольствие даже процесс знакомства, свидетельство отклика сердца, ее реакция на его жесты и поведение, и это изумление от удивительного открытия мира совершенно чужой и незнакомой женщины так и осталось с ним. Но еще больше его поразила не ее решительность, с какой она расставалась с прошлой жизнью, а ее реакция на слова Никифора, когда он под утро сообщил Шарифе, что уезжает на несколько дней по делам.

— Будь осторожен там, куда ты едешь, — прошептала она ему на ухо, не размыкая объятий; они лежали на кровати утомленные практически бессонной ночью. — Ваш замысел может провалиться.

Никифор замер.

— Откуда ты знаешь о замысле?

— Может быть, я ведьма.

— Я серьезно.

— И я серьезно. Не знаю, чем ты занимаешься, и знать не хочу, но твоя работа опасна и чревата бедствиями. Прошу тебя, будь осторожен. У меня в Москве нет защитников…

— Я не могу взять тебя с собой.

— Знаю, потому и не прошусь. Буду ждать здесь.

— Я могу отправить тебя к моей маме в деревню.

— Нет, я ведь работаю. Не волнуйся, ничего со мной не случится. Только приезжай быстрей…

Конечно, он пообещал ей вернуться как можно быстрей, но не волноваться за судьбу Шарифы не мог. Ее родственники с неконтролируемой психикой вполне способны были похитить женщину и увезти в Чечню. Или спрятать где-нибудь так, что никто не найдет. На это они были мастера.

Полюбовавшись на Угличскую и Богородицкую башни бывшего Спасо-Преображенского монастыря, на Святые ворота, сооруженные еще в шестнадцатом веке, Никифор не торопясь побрел по улице Собинова, останавливаясь возле попадавшихся на пути киосков, потом свернул на улицу Некрасова, ведущую к центру города. Купил сувенир — зажигалку в виде человечка с высунутым языком, позабавился продукцией местной конфетной фабрики, выпустившей партию леденцов в форме человеческого мизинца. Видимо, дизайнеры фабрики решили не отставать от западных производителей, выкинувших в прошлом году на прилавки магазинов Москвы наборы «праздничных» леденцов: гробики, скелетики, черепа, берцовые кости и нечто похожее на человеческий эмбрион, а также совсем уж «прикольную» молочную карамель в виде маленьких кучек дерьма. Никифор видел эти изделия собственными глазами, поражаясь тому, что торговля этими конфетками шла достаточно бойко.

Солнце наконец зашло за линию домов, готовясь нырнуть за горизонт. Температура воздуха слегка упала, подул ветерок, и улицы Ярославля оживились. Выйдя на проспект Ленина, Никифор нашел недалеко от памятника вождю мирового пролетариата кафе и сел под зонтик с кружкой холодной «Балтики» и орешками. Думать о предстоящем задании не хотелось, мысли текли лениво, и капитан сидел и отдыхал, расслабившись до степени почти полного безразличия к окружающей среде. И тем не менее сторожевой «пес» организма, не дремлющий ни днем, ни ночью, вдруг «поднял голову и зарычал». Никифор очнулся, незаметно оглядел сидящих за соседними столиками людей и увидел худого длинноволосого парня в кожаной безрукавке, делающего вид, что он ищет свободный столик. Однако бегающие глаза парня выдавали его с головой, он явно искал жертву. И нашел. Недалеко от Никифора, рядом с узорчатой решеткой ограды летнего кафе, сидели две женщины: средних лет, рыжеволосая, крупнотелая и женщина помоложе, черноволосая и смуглая, чем-то напоминавшая Шарифу. У обеих были сумочки: рыжеволосая повесила свою на спинку стула, а черноволосая положила ее на столик и закурила. Перед обеими стояли стаканы с молочным коктейлем.

Молодой человек оглянулся, посылая кому-то сигнал, двинулся к столику женщин. Никифор проследил за его взглядом и увидел в десяти шагах от кафе серую «Ладу» двенадцатой модели, с распахнутой задней дверцей, за рулем которой сидел еще один хипповатый вьюнош в черной кожаной безрукавке.

Никифор все понял. В голове мелькнула мысль: на хрена это тебе надо? Не вмешивайся. Однако сознание автоматически включилось в боевой режим, он просчитал действия носителей кожаных безрукавок и встал в точно рассчитанный момент.

Проходивший мимо столика с женщинами парень с кружкой пива вдруг плеснул пивом в лицо черноволосой молодухи, схватил ее сумочку, сдернул со стула ремень сумочки рыжеволосой толстухи и прыгнул через ограду, собираясь нырнуть в поджидавшую его «Ладу». Но в этот момент он запнулся о подставленную Никифором ногу и с ходу сунулся носом в асфальт. И только после этого поднялся визг: ограбленные женщины опомнились и закричали.

Никифор сделал шаг к поднимавшемуся с ошеломленным видом бандиту, нанес ему незаметный укол пальцем в нервный узел на спине, и тот снова упал. Капитан же продолжал идти мимо, как ни в чем не бывало, и скрылся с места происшествия до того, как свидетели нападения поняли, в чем дело. Крики, шум, возня подсказали Хмелю, что уйти грабителю не удалось. Напарник же его, увидев эту сцену, дал газ и умчался, проявив хорошую реакцию.

Желание посидеть в прохладном уютном уголке прошло. Никифор направился к гостинице «Турист», размышляя над своим неприятием откровенного бандитизма и над вмешательством в дела, его не касающиеся. В конце концов он пришел к выводу, что не имел права вмешиваться, рискуя попасться на глаза как террористам, похищающим людей, так и представителям правоохранительных органов. Подумал: хорошо, что никто не видел его самодеятельности. И в это время его окликнули:

— Эй, Петрович, подожди.

Никифор оглянулся. Его догонял потный Лёнчик.

— Нагулялся? — полюбопытствовал капитан.

— Скучно стало, — признался старлей. — Ни выпить нельзя, ни по бабам, а городские красоты меня мало волнуют. А ты герой, Петрович.

— Ты о чем? — нахмурился Хмель.

— Да видел я, как ты уронил того балбеса в кожанке. Комар носа не подточит. Все было сделано на высшем уровне. Молодец.

Лёнчик заметил, как изменилось лицо капитана, рассмеялся и хлопнул его ладонью по плечу.

— Не боись, Петрович, полковник ничего не узнает. Хотя я бы на твоем месте не рисковал. Боком может выйти. Ты в тюрьме не сидел?

— Ты, что ли, сидел? При чем тут тюрьма?

— При том, что, если мы залетим, никто нас из СИЗО выручать не будет, придется выкручиваться самим. Мой друг Коля Рудин вот так попался и просидел три года за решеткой за превышение мер обороны. Банда за ним пошла на пустырь, а он спец был — не хуже тебя. От той банды только двое в живых осталось. Вот с тех пор он и заклялся вмешиваться в правосудие и говорить правду. Как он любит говорить теперь: тюрьма научит отличать плохое от очень плохого.

— Тюрьма — это недостаток пространства, возмещаемый избытком времени, — пробормотал Никифор, недовольный тем, что его учит Лёнчик, редко сам соблюдавший инструкции. Однако возражать ему не стоило, старлей был прав.

— Как-как? — переспросил старший лейтенант. — Впервые слышу такое изречение, сам сочинил?

— Бродский, — ответил Никифор. — Все, отстань, в гостиницу будем входить по одному.

— А я хотел анекдот рассказать.

— Зайдешь через полчаса в номер и расскажешь. Пивка холодненького захвати.

— Слушаюсь, товарищ капитан! — вытянулся Лёнчик, тараща глаза, затем, смеясь, отстал и свернул в магазин.

Балабон, беззлобно ругнулся Никифор, зная, что в бою на старшего лейтенанта можно было рассчитывать как на самого себя. Профессионалом Лёнчик был классным.

На следующий день группа с утра заняла места согласно плану операции.

Гвоздецкий должен был сыграть роль VIP-лица и подъехать к теннисному клубу на крутой машине; для этой цели группа обеспечения разжилась джипом «Супер-КИА». Предполагалось предварительно позвонить Вите Битому и предупредить его о визите бизнесмена, заинтересованного во вложении денег в спорт вообще и в теннис в частности. Водителем и телохранителем полковник назначил Жеку, лейтенанта из ГРУ, имевшего за Чечню пять наград.

Борис и Ярослав должны были проникнуть на территорию теннисного клуба скрытно и ждать сигнала. Борис был классным снайпером, а Ярослав — охотником и стрелял вообще-то не хуже, хотя в группе он чаще выполнял функции опера, прикрывающего отход. Способности заметать следы и уходить из-под носа противника у него были колоссальные.

Виктор, отвечающий обычно за компьютерную связь и контроль времени, в активной фазе операции в качестве бойца не участвовал и находился на территории мусоросжигательного завода. Он должен был следить за возможными перемещениями похитителей и сообщать о них Гвоздецкому.

Но самая трудная задача досталась Никифору и Лёнчику. Они проникли на террторию клуба раньше всех и взяли под контроль здание клуба. В их задачу входила ликвидация телохранителей Вити Битого в самом здании. Поэтому выспаться обоим не удалось. В пять часов утра они уже были в здании теннис-центра, быстро и бесшумно открыв окно одного из помещений клуба. Здание телекамерами, к счастью, не просматривалось, охранники дежурили у входа, уверенные в том, что никто не посягнет на собственность босса, и дули пиво, то и дело по очереди посещая туалет. Их можно было взять голыми руками, но проникшим в клуб «чекистам» предстояло ждать сигнала атаки еще по меньшей мере шесть часов. Им надо было затаиться, что они и сделали, устроившись в подсобке за грудами всякого хлама и древесно-стружечными плитами.

Кемарили тоже по очереди: два часа Лёнчик, два часа Никифор. Нервные системы обоих позволяли им расслабляться и в более сложных ситуациях.

В десять часов утра в здании клуба появились первые посетители — работники ресторанчика, уборщики и служащие.

В начале двенадцатого подъехал владелец клуба господин Бабенко со свитой из пяти человек. Но пробыл недолго — полчаса и уехал. Снова он появился в здании уже в половине второго.

Гвоздецкий дал в эфир сигнал готовности. Пока все шло по расписанию. Гринписовцы начинали марш к заводу в два часа дня, и у «чекистов» оставалось достаточно времени, чтобы закончить «зачистку» главарей банды в штаб-квартире и перебросить силы к заводу.

— Черт! — вдруг вполголоса выругался Лёнчик, сидевший на корточках у стены.

Окон в помещении не было, но они давно привыкли к темноте и видели друг друга.

— Тихо! — недовольно оглянулся на него Никифор, прислушивающийся к шуму в коридоре первого этажа. — Что там у тебя?

— Муравей ногу отдавил, — пошутил старлей. — Ногу отсидел… Может быть, уже начнем?

— Не психуй. Жди команды.

И в это время рация донесла голос полковника:

— Внимание! Всем «желтый поворот»!

Сигнал означал, что появились непредвиденные обстоятельства, мешающие проведению операции. Но «красного поворота» — отмену операции — Гвоздецкий давать не спешил, надеялся на кратковременность помех.

— В чем дело? — осведомился Никифор, томимый жаждой деятельности, как и Лёнчик.

— Весьма странно, — ответил Гвоздецкий, джип которого уже находился на стартовой позиции — в сотне метров от въезда на территорию кортов. — К нашему господину Битому гость. Причем я его знаю, точнее, знал.

— Он из вашей конторы? — догадался Хмель.

— Почти. Это капитан Тарасов, работал когда-то в группе антитеррора ФСБ. Очень сильный профи. Ума не приложу, что ему здесь надо.

— Может быть, он работает на Битого? Многие из наших перешли под крыло мафии.

— Только не Тарасов.

— Отходим?

— Нет, подождем, чем все закончится. Можете проконтролировать, что он будет делать у Битого?

— Попробуем.

Никифор посмотрел на Лёнчика, обрадованного сменой деятельности, сбросившего свой обычный бесшабашно-несерьезный вид.

— Ты готов?

— Как штык! Как пойдем? Спаркой?

— Прикроешь меня с тыла. Действуем по обстоятельствам, тихо и быстро. Посмотрим, что за гость прибыл к господину Битому.

Они выскользнули в коридор из подсобки, в которую так никто и не удосужился заглянуть, одетые в ту же униформу, что и боевики Битого — в джинсы и кожаные безрукавки, с лохматыми париками на головах, вооруженные бесшумными пистолетами и наборами метательных ножей. Тенями проскользнули мимо входа в ресторан к лестнице на второй этаж. Здание имело не только центральный вход, но и боковые лестницы в тупиках коридора первого этажа.

Прислушиваясь к звукам, долетавшим из коридоров и помещений клуба, Никифор выглянул с лестничной площадки в коридор второго этажа, никого не обнаружил и подкрался к распахнутой двери в приемную президента клуба, в которой разговаривали люди. Затем толкнул дверь рядом — заперта, достал «сквозняк»[24] и скрылся за дверью. Через несколько секунд к нему присоединился Лёнчик.

Они оказались в небольшой комнате с двумя столами, на которых разместились отечественные компьютеры «Тайга» и коробки с кассетами. Никифор приложил к стене ухо, напряг слух и услышал тихие голоса. Говорили двое, причем голос председателя клуба, более высокий, был слышен хорошо, а вот голос его собеседника звучал намного глуше. Никифор поелозил ухом по стене комнаты и наконец нашел место, в котором голоса разговаривающих были слышны более четко. Так он стал свидетелем разборки Глеба Тарасова и Вити Битого, закончившейся потасовкой.

Из приемной донесся женский вскрик.

— Что там происходит?! — прошептал Лёнчик, пристроившийся рядом.

Никифор прижал палец к губам, скользнул к двери, приоткрыл и увидел спину быстро удалявшегося мужчины, высокого, широкоплечего, с темными волосами, в которых серебрилась седина. Вероятно, это и был знакомец Гвоздецкого капитан Тарасов.

Однако никто за ним из приемной не вышел, и это было странно. Обычно охрана мафиози типа Вити Битого сопровождала гостей босса и к нему, и от него.

— Что у вас? — пропищала рация.

— Работаем! — бросил Никифор. — Пусть ребята пройдутся по периметру, в клубе уже все чисто.

Он выбрался в коридор и ворвался в приемную президента клуба.

Увиденное его ошеломило, но не остановило.

Секретарша Битого сидела привязанная к стулу, с салфеткой во рту, и в испуге таращила глаза на новых гостей. На полу в позе перевернутой на спину черепахи — ноги привязаны к рукам — лежал детина в кожаной безрукавке и мычал, пытаясь вытолкнуть языком кляп.

Никифор рванул дверь кабинета и увидел на полу три неподвижных тела. Хозяин теннисного клуба «Волга» Виктор Бабенко косо сидел в кресле, откинув голову на спинку, и смотрел перед собой остановившимися глазами.

— Мать честная! — появился за спиной капитана Лёнчик. — Он их всех замочил!

— Уходим! — бросил Никифор, включая рацию. — Командир, ваш приятель убрал Битого. Здесь еще три трупа.

Гвоздецкий сориентировался мгновенно:

— Быстро по машинам! Тарасов только что проехал мимо на серой «двенадцатой», едем за ним.

— Я знаю, куда он рванул.

— Куда?

— На завод. Помните, в ориентировке на похищенных детей упоминалось имя Акулины Тарасовой? Уверен, это его дочь. Капитан прибыл сюда не просто так, а для освобождения дочери.

— Один?

— Вы же сами говорили, что он крутой профессионал. Да и в конторе Битого он сработал выше всех похвал.

— В здании еще есть боевики?

— Разве что привратник, открывающий по сигналу ворота. Остальные — обычный служилый люд, повара, уборщики, официанты и так далее.

— Уберите бандита и ко мне. Жду три минуты. — Гвоздецкий отключился.

Никифор махнул рукой Лёнчику и выбежал из кабинета мертвого Бабенко, бывшего вожака банды похитителей людей. Лёнчик бросился за ним, но вернулся и, приставив дуло пистолета к виску парня на полу, приглушенно рявкнул:

— Лежи и не дергайся, гад! Пролежишь час без движения — останешься жить, если нет — вернусь и пристрелю! — Старлей глянул на секретаршу. — Это и тебя касается, моя красавица. Сиди тихо!

Он догнал Никифора на первом этаже, и они принялись заглядывать во все двери помещений, пока не наткнулись на дежурку с охранником, следившим за воротами по экранчику телевизора. Парень оглянулся на звук открывающейся двери. Лёнчик поднял руку с пистолетом, но Никифор остановил его и в прыжке ударом в голову вырубил охранника. Связал руки и ноги ремнем, разбил телефон.

— Теперь уходим.

— Жалостливый ты стал, Петрович, — покачал головой старший лейтенант.

— Просто не люблю напрасной крови, — буркнул Никифор.

— Они бы нас не пощадили.

— Поэтому мы люди, а они звери, старлей. Надо же хоть чем-то отличаться.

Они сели в серебристый «Мерседес» Бабенко и выехали за пределы клуба.

Джипа Гвоздецкого уже не было возле ограды кортов, но Хмель знал, куда надо ехать, и направился в сторону Октябрьского моста через Волгу. Пристань Толги и мусоросжигательный завод располагались на другом — восточном берегу реки.

Заговорила рация:

— Где вы, капитан?

— У моста.

— Мы только что его проехали, держимся за серой «Ладой». Догоняйте.

Никифор увеличил скорость, обходя поток машин и не обращая внимания на застывшего, как изваяние, инспектора у поста ГИБДД. Видимо, вся автоинспекция знала «мерс» Вити Битого и останавливать его не решалась.

Впереди показался джип «Супер-КИА».

— Еду за вами, — доложил Никифор.

— Держитесь не ближе сотни метров, чтобы водитель «Лады» не узнал машину босса.

— Есть.

В таком порядке они проследовали по Волгоградскому шоссе до Северной окружной дороги, свернули налево, затем за Трофимковом — еще раз налево и подъехали к заметным издалека корпусам мусоросжигательного завода, на территорию которого уже вторглась колонна «Гринпис» в бело-зеленых балахонах с плакатами в руках и транспарантом: «Отравителям природы — нет!» Что под этим подразумевалось, догадаться было трудно.

Серая двенадцатая «Лада» с двумя седоками обогнула главный корпус завода с двумя конусовидными трубами, проехала двухэтажный административный блок, мимо которого как раз шествовали «зеленые», сопровождаемые удивленными визитом строителями, и остановилась у небольшого здания кубической формы с высокой металлической трубой. Здание напоминало котельную, хотя завод в котельных, наверное, не нуждался, и возле него были врыты в землю шаровидные металлические резервуары с красными полосами — не то газовые, не то нефтяные цистерны.

— Все тихо, — доложил сидевший в засаде Виктор. — Никто из бандитов не показывался.

— Внимание! — сказал Гвоздецкий. — Как только Тарасов выйдет из машины — начинаем!

— Минуту, полковник, — быстро проговорил Никифор. — У меня другое предложение. Мы с Лёнчиком одеты под бандитов, и нам легче сбить с толку охрану базы. Тем более — у нас машина босса.

Секундная пауза.

— Хорошо, начинайте вы, мы поддержим.

Никифор обогнул колонну «зеленых» и лихо подкатил к зданию котельной как раз в тот момент, когда из «Лады» вышли водитель и пассажир и направились к двери в котельную. Услышав шум подъехавшего лимузина, они оглянулись. Одновременно с этим открылась дверь в котельную и на пороге появился детина в сером комбинезоне строителя, держащий в руках длинную картонную коробку; вероятнее всего, коробкой маскировалось оружие.

— Сиди и жди момента, — бросил Хмель спутнику. — Они не знают, что в машине сидит не их босс, а ты.

— На хрена надо было, — хмыкнул Лёнчик, — разрабатывать этот дурайцкий замысел с акцией протеста, если он все равно не пригодился?

— Во-первых, от случайностей никто не застрахован. Не могли же мы предугадать, что кто-то рискнет выручать детей в одиночку, как этот сумасшедший капитан. Во-вторых, даже самый дурацкий замысел можно выполнить мастерски. Все, я пошел.

Капитан выскочил из кабины «Мерседеса», направился к замершему в нерешительности Тарасову, помахал всем рукой, фиксируя все движения действующих лиц. Атаку надо было начинать в самый выгодный момент и ни мгновением позже или раньше, чтобы охрана бункера, в котором похитители держали детей, не успела понять, в чем дело, и приготовиться к бою.

— Салют, академики, — весело крикнул капитан, взмолившись в душе, чтобы Тарасов не начал базар раньше времени. — Я вам барина привез.

— Ты кто? — удивленно спросил водитель «Лады», глянув на все еще раздумывающего Тарасова. — А где Фигура?

— В гнезде, — отрезал Никифор. — Не гони гусей в натуре, голубок[25] вшивый, щас схлопочешь за самодеятельность. Хозяин тебе вставит болт куда надо. Эй, ты, — окликнул он замершего в дверях бугая с коробкой, подзывая его рукой и продолжая приближаться, — подойди к хозяину.

Детина дрогнул, делая шаг вперед, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Никифор, подошедший к водителю «Лады» и Тарасову вплотную, выстрелил в охранника и направил ствол пистолета на Тарасова. И увидел наведенный на него пистолет капитана.

Охранник упал с дырой во лбу, не успев сообразить, что произошло.

Водитель «Лады» отшатнулся, бледнея, дикими глазами глядя то на убитого приятеля, то на замерших друг против друга Никифора и Тарасова.

— Расслабься, — хладнокровно сказал Хмель, следя тем не менее за пальцем Тарасова на курке «дятла». — Мы на твоей стороне. У нас мало времени, капитан, поэтому если хочешь спасти свою девочку, пошли вместе.

— Кто вы?

— ЧК, слышал о такой конторе?

— Нет.

— Команда по ликвидации бандитов без суда и следствия.

Тарасов раздумывал несколько мгновений, опустил пистолет.

— Хорошо. Но я пойду первым!

— Иди, только возьми мой бесшумник.

Они обменялись пистолетами.

В то же время водитель «Лады» бросился бежать, но успел сделать лишь несколько прыжков, споткнулся, врезался головой в штабель досок и остался лежать без движения. Из «Мерседеса» вылез Лёнчик с пистолетом в руке: стрелял он.

Тарасов мельком глянул на него, метнулся к двери в котельную, исчез.

Из-за полусфер резервуаров показался джип Гвоздецкого, проскочил мимо стоящих машин, направляясь к домикам строителей.

— Я перекрою второй выход! — сообщила рация.

Никифор махнул рукой Лёнчику и рванул к двери котельной, превращаясь в боевую машину, действуя на уровне инстинктов и обостренных до предела чувств.

Небольшой коридорчик с двумя дверями, лестница вниз, в подвал. На ступеньках — тело в кожаной безрукавке.

Никифор прыгнул через все ступеньки, зная, что Лёнчик прикроет спину.

Еще один коридор с бетонными стенами, тускло освещенный лампочкой в наморднике, и еще один труп.

«Лихо работает!» — пронеслось в голове Никифора. Он свернул налево и увидел Тарасова, крадущегося к полуоткрытой двери в тупике коридора. Кроме этой двери, по обе стороны коридора располагались еще две, но они были закрыты.

В следующее мгновение слева распахнулась тяжелая деревянная дверь, из нее выглянул бритоголовый низкорослый молодой человек с раскосыми глазами, похожий на монгола, с помповым ружьем в руках. Увидев спину Тарасова, он вскинул ружье, и Никифору пришлось в ускоренном темпе применять метательные стрелки. Он в течение секунды бросил одну за другой три штуки, вгоняя их в шею и в висок «монгола», тот без звука выронил ружье и рухнул на пол.

Тарасов оглянулся на шум. Никифор махнул ему рукой — не отвлекайся, мол, и прыгнул вперед, ворвался в помещение за дверью, из которой выпал убитый «монгол». Он оказался в тесном и сыром склепе с голыми бетонными стенами, отдушиной под потолком и деревянным топчаном у стены, на котором сидели двое испуганных мальчишек лет семи-восьми. В глазах их отразился свет коридора.

Никифор ощутил ток угрозы, нырнул головой вперед и в полете выстрелил в темную фигуру, падавшую на него откуда-то справа — из ниши, как он понял потом.

Раздался вопль, что-то просвистело над ухом Никифора, он перекатился влево и выстрелил три раза подряд. «Дятел» был скорострельной машинкой и не слишком громкой: выстрелы прозвучали глухо, как кашель в туалете, — но главное, он был «машинкой» боя и врагов не щадил.

Никифор вскочил, прижал палец к губам, показывая детям, что надо сидеть тихо, и выскочил в коридор.

Тарасова уже не было возле двери, он ворвался в помещение, в которое упирался отросток коридора. Лёнчик же стоял у второй двери, все еще закрытой, прижав к ней ухо, и махнул рукой, подзывая напарника.

— Там определенно кто-то есть…

— Стереги пока, — шепнул Никифор, метнувшись к двери, за которой скрылся их неожиданный помощник.

В помещении, состоявшем из двух комнат, где очевидно жили не только пленники, но и сторожа, обнаружилось три трупа. Сам Тарасов стоял во второй комнате и прижимал к себе девочку лет восьми, вцепившуюся в него ручонками. Еще одна девочка — чуть постарше — сидела на корточках в углу между топчаном и бочкой с водой, испуганно тараща глаза на страшных дядей.

— Порядок, — сказал Никифор, опуская пистолет.

Тарасов слепо глянул на него, и у Хмеля защемило сердце: он никогда прежде не видел такого страшного и одновременно счастливого лица у профессионала боя, которым несомненно был этот человек.

— Уходим, капитан, — сказал Никифор.

Тарасов поставил свою дочку на пол, протянул руку другой пленнице, робко подавшей ручонку навстречу.

— Давай вперед.

Никифор выглянул в коридор и увидел Гвоздецкого с Жекой, приближавшихся к Лёнчику.

— Все? — будничным тоном спросил полковник.

— Здесь кто-то засел, — показал на дверь Лёнчик. — Нашими пукалками хрен возьмешь, граната нужна.

— А если там тоже пленники есть? — возразил Никифор.

Из двери за спиной Хмеля вышел Тарасов с двумя девочками. В коридоре стало тихо. Гвоздецкий оценивающе глянул на лицо Тарасова, хмыкнул.

— Привет, капитан. Не узнаешь?

— Подполковник Гвоздецкий.

— Уже полковник. Ты как здесь оказался, в Ярославле?

— Стреляли, — дернул уголком губ Тарасов. — А вы?

— Да и мы по этому же поводу. И куда ты теперь?

— Домой.

— Надеюсь, ты понимаешь, что о нашей встрече никто знать не должен? Смотри, не ошибись.

Тарасов снова дернул уголком губ, изображая усмешку.

— Я только один раз в жизни ошибся… когда думал, что ошибся.

— Тогда прощай. Надеюсь, больше не увидимся. Бери наш джип.

— Спасибо, сам доберусь.

Тарасов двинулся к выходу из подвала.

— Хотя постой… — Полковник в задумчивости почесал горбинку носа. — Может, пойдешь ко мне в отряд? Если, конечно, уже не на службе.

— Я на службе.

— Ага… ну, тогда ладно.

Тарасов глянул на Никифора, на Лёнчика с Жекой, зашагал дальше, исчез за поворотом коридора.

Гвоздецкий подошел к бритоголовому боевику с помповым ружьем, нагнулся.

— Китаец, что ли?

— Скорее монгол, — пожал плечами Никифор, все еще видя перед глазами лицо капитана Тарасова. Подумал: с таким парнем лучше дружить…

— Монгол китайцу хохол, — оскалился Лёнчик. — Кстати, он на тебя сильно похож, почти как брат.

— Кто?!

— Тарасов. Что будем делать? Линять отсюда надо.

— Там двое пацанов, — кивнул Никифор на дверь с трупом «монгола». — Не бросим же мы их тут.

Гвоздецкий подвинул к губам усик рации:

— Борис, вы где? Все тихо? Мужика с девочками пропустите. Да, мы скоро. — Он повернул голову к Жеке. — Взрывай дверь.

Жека, бывший штатным сапером группы, достал из кармана спецкомбинезона предмет, похожий на подкову, приладил над замком двери, поколдовал над ней. На «подкове» замигали два глазка — зеленый и желтый.

— Приготовились!

Никифор и старший лейтенант стали у двери «уступом»: капитан слева, Лёнчик на полкорпуса ближе.

— Бух! — сказал Жека.

«Подкова» — устройство направленного взрыва — пыхнула дымком и огнем.

Лёнчик рванул дверь на себя, и в проем ласточкой нырнул Никифор, стреляя в тень справа.

Одного выстрела оказалось достаточно. Охранник, прятавшийся в камере, затих. Кроме него, здесь находился еще один мужчина, лежащий на топчане, но он оказался пленником. Когда его вывели в коридор, он чуть не упал, не то от волнения, не то от слабости. Прохрипел:

— Здесь мой сын…

Лёнчик вывел в коридор мальчишек, и мужчина с криком: «Руслан!» — бросился к одному из них, подхватил на руки, зарыдал.

«Чекисты» переглянулись.

— Успокойтесь, — тронул Гвоздецкий мужчину за плечо, — все уже позади. Нам надо уходить. Кто вы?

— Дмитрий… — прошептал мужчина, давясь слезами. — Тарик-Магиев…

Никифор вспомнил, что в ориентировке на похищенных людей упоминалась и фамилия известного дирижера из Москвы — Тарик-Магиева. Его похитили больше двух месяцев назад, вместе с сыном, и следы вели как будто бы в Чечню, но похитители оказались из Ярославля. Недалеко ушли, что в прямом, что в переносном смысле.

— Сворачиваемся, — скомандовал Гвоздецкий. — Детей оставим на попечение Тарик-Магиева, я вызову милицию. Жека — визитку.

Жека достал белый прямоугольничек с буквами ЧК и бросил на труп «монгола».

ЯРОСЛАВЛЬ — МОСКВА — КАРПУНИНО Тарасов

Софья никогда раньше не переживала по поводу отсутствия мужа, но тут ей вдруг сделалось грустно. Все вокруг как нарочно собирались семьями, мужчины суетились возле жен и детей, женщины им что-то выговаривали, мужья покорно выслушивали, и этот тривиальный процесс вызывал зависть. Софью с дочерью никто не провожал к поезду, и хотя она сама не любила долгих проводов, настояв на том, чтобы слезливые бабки и тетки остались дома, все же на этот раз расстроилась, посетовав на судьбу.

Она ушла от мужа семь лет назад, когда Оленьке исполнилось год и два месяца. Ушла сразу и навсегда, выказав гордый и независимый характер, поссорившись с родителями, увидевшими в муже «надёжу и опору».

По жизни Софье нечасто встречались люди, на словах пекущиеся о благе других, но на самом деле глухие к человеческим переживаниям. Этим людям кажется, что они все делают правильно, сочувствуют, помогают, ведут душеспасительные беседы, но на поверку оказывается, что думают они прежде всего о себе и заботятся больше всего о своем душевном равновесии. Таким человеком оказался и Алексей Шипилов, спортсмен, красавец, удачливый адвокат, затем бизнесмен, ставший мужем Софьи. Выдержать его отношение к себе и к дочери Софья смогла всего два года.

Софья заметила взгляд дочери, тонко чувствующей ее настроение, улыбнулась.

— Устала? Ничего, недолго ждать осталось, скоро подадут состав.

— Я не устала, мамочка, — улыбнулась в ответ восьмилетняя Оленька. — У тебя лицо плачет. Плохое вспомнила?

Софья покачала головой, на мгновение прижала дочь к себе.

— Бабушкам без тебя будет скучно.

— Но я же следующим летом снова к ним поеду?

— Да, конечно. — Софья хотела добавить: «если они еще будут живы», но передумала. — Вот вернемся домой, соберемся и поедем к бабушке Тоне в Карпунино, будешь с ней за грибами в лес ходить.

— А ты разве не будешь?

— И я.

Софья оглядела зал ожидания Ярославского вокзала и наткнулась на оценивающий взгляд высокого черноволосого молодого человека в черной майке с черепом, разговаривающего в компании таких же парней хамовато-наглого вида, одетых в джинсы и футболки, безрукавки и балахоны. Их было человек десять, то ли тургруппа, то ли команда спортсменов, и Софья уже давно ощущала на себе их взгляды. Но особенно неприятно и вызывающе смотрел на нее черноволосый в майке с черепом и серьгой в ухе, державший в руках гитару.

Заметив взгляд Софьи, он подмигнул, передал приятелю гитару и направился к ней, по-хозяйски расталкивая снующих туда-сюда пассажиров. За ним увязались еще двое молодых людей с давно не бритыми физиономиями: рыжий, худой и патлатый, в лиловом балахоне с пятнами, и бритоголовый, с хохолком крашенных в красный цвет волос на голове, одетый в грязную, давно не стиранную серую рубаху и шорты, открывающие волосатые ноги.

— Привет, — сказал черноволосый с серьгой, останавливаясь перед лавкой, где сидели Софья с дочерью и молодая семья: папа, мама и карапуз. — Не хотите присоединиться к нашей компании? С нами веселее.

— Спасибо, в другой раз, — вежливо отказалась Софья.

— Ну и зря. Пойдемте, не пожалеете. Мы едем в третьем вагоне, а вы?

Софья тоже ехала в этом же вагоне, и данное обстоятельство ее не обрадовало.

— Как вас зовут? — продолжал настырный молодой человек, маслеными глазами лаская ноги и грудь Софьи. — Меня Женя. А это мои друзья Бурый и Весло, пардон, извиняюсь, Боб и Гриша. В карты играете? В буру, сику, чмос? Нет? Ничего, научим. Да, орлы?

«Орлы» закивали, осклабились, также бросая жадные взоры на ноги Софьи.

— Спасибо, не надо.

— Да что вы заладили: не хочу, не надо… Идемте, мы вас напоим и накормим, дымку дадим курнуть, чума, а не дымок! Ну, катит?

— Не катит, — качнула головой Софья, размышляя, что делать. Звать на помощь не хотелось.

Оленька почувствовала неладное, прижалась к матери, исподлобья глядя на незнакомых дядей.

— А это ваша сестра или дочь? — присел перед ней на корточки черноволосый Женя. — Ух ты, какая симпатёвая! — Он тронул Олю за бантик.

Оленька отодвинулась.

— Уберите руки! — твердо сказала Софья.

— Да-да, вам лучше не приставать, — вмешался молодой глава семейства, сидевший рядом с женой и маленьким сыном. — Вы же видите, что она не хочет с вами знакомиться.

— Тю, а ты кто такой? — удивился черноволосый, продолжая сидеть на корточках.

— Никто, но вы…

— Вот видишь — никто! Правильно. Поэтому сиди тихо, молчи в тряпочку и не вякай, зубы береги.

— Как вы смеете? — возмутилась жена парня, вступаясь за мужа. — Я милицию позову!

— Тихо! — показал ей пудовый кулак бритоголовый приятель черноволосого. — Ребенка лучше береги, сосиска, а то украдут.

— Уходите, — тихо проговорила Софья. — Не показывайте плохой пример детям.

— Ну вот, — с сожалением выпрямился черноволосый. — Так все хорошо начиналось. А если мы и твою дочку прихватим, пойдешь?

— Отстаньте от них, — раздался вдруг чей-то уверенный звучный голос за спиной Софьи.

Она оглянулась и увидела стоящего по ту сторону вокзальной лавки молодого, но с седыми прядями в темно-русых волосах, мужчину. Вспомнила, что встретила его, гуляющего по залу ожидания с девочкой примерно того же возраста, что и Оленька, но не обратила на него особого внимания. Теперь же ей удалось разглядеть его спокойное волевое лицо с прямыми губами, карие, с золотыми точечками, глаза, и Софья вздрогнула, испытав самое настоящее потрясение. Мужчина был не просто симпатичен, он был полон внутреннего спокойствия, выразительной сосредоточенности, ледяной уверенности и бесстрашия. Это был именно тот тип мужчин, за которыми Софья пошла бы в огонь и в воду. А еще этот человек был очень сильно похож на брата Софьи, Дмитрия.

— Чо ты сказал?! — с деланным изумлением сказал черноволосый, трогая пальцами серьгу.

— Что слышал, — отрезал Тарасов; это был он. — Иди к своей кодле и в эту сторону больше не смотри. Все, что хорошо начинается, кончается плохо, а для тебя в особенности.

— Чо-то я не догоняю, орлы, — задумчиво посмотрел на своих оторопевших приятелей парень с серьгой. — Нам угрожают? Или мне послышалось? А не обломать ли нам этому козлику рога?

Тарасов обошел лавку, ведя за руку дочку, протянул другую руку Софье, не обращая внимания на крутую компанию.

— Пойдемте, я провожу вас к поезду. Вы в Москву едете?

— В Москву, — с готовностью откликнулась Софья, поднимаясь, наклонилась к Оленьке. — Вот мы и дождались, доченька.

Она повесила на спину дочери ее маленький рюкзачок, хотела взять сумку с вещами, но Тарасов отстранил женщину.

— Я донесу.

Он повесил ремень сумки через плечо, все так же не обращая внимания на закипающую, сбитую с толку его поведением троицу, шагнул мимо черноволосого, но тот вдруг загородил ему дорогу, раздувая ноздри, и капитан вынужден был остановиться.

— Не спеши, землячок, — нехорошо улыбнулся парень в майке с черепом. — Обидел ты нас крупно, рассчитаться бы надо.

Софья замерла, ожидая беды.

Тарасов посмотрел на нее, на Оленьку, ободряюще подмигнул Акулине и отпустил ее ручонку.

— Возьми за руку девочку, Акуля, я сейчас.

Он повернулся к черноволосому, доставшему нож-бабочку, опустил сумку на пол. В лице его не дрогнула ни одна черточка, и Софья, сама не зная почему, вдруг успокоилась.

— Давай сыграем, — предложил Глеб, доставая пятирублевую монету. — Я кладу монету себе на ладонь, ты попытаешься ее схватить, а я сожму пальцы. Кто первый сделает свое дело, тот выиграл. Если выиграю я, мы уходим без скандала. Идет?

Черноволосый открыл рот, посмотрел на приятелей, покрутил пальцем у виска.

— Ты с дуба рухнул, мужик?! Или издеваешься?

— Можно наоборот, — остался спокойным Тарасов. — Держи монету ты, а я попробую ее схватить с ладони.

— Точно, сбрендил! Как же ты успеешь?

— Я же сказал — попытаюсь.

— А если проиграешь?

— Вот тогда и поговорим по-мужски. За козла ведь отвечать надо. Готов?

Черноволосый потрогал серьгу, покрутил головой, глянул на обступивших его друзей, протянул руку вперед ладонью вверх.

— Давай! Но смотри: если не успеешь — я об тебя ноги вытру!

— Не кажи «гоп», — усмехнулся Тарасов, вкладывая монету в ладонь парня. — На счет «три». Пусть кто-нибудь из твоих собутыльников посчитает.

— Раз, два… — начал бритоголовый с хохолком. — Три!

Черноволосый сжал пальцы в кулак, ликующе вскинул кулак вверх, и вдруг лицо его приобрело растерянное выражение, он разжал пальцы и тупо посмотрел на пустую ладонь.

— К-как это?.. Она здесь была!..

— Не это ищешь? — показал монету Тарасов.

Приятели парня в майке вытаращили глаза.

Глеб поднял с пола сумку Софьи, взял ее под руку.

— Пойдемте, уже посадку объявили.

Молодая пара на скамье зааплодировала, зашумели и случайные свидетели соревнования.

Софья повела детей к выходу из зала, за ней двинулся Тарасов, сопровождаемый восхищенными репликами.

— Эй, братан! — опомнился черноволосый, бросаясь вслед за ним. — Я тебе разрешения не давал…

В то же мгновение Тарасов оказался перед ним, остановил хулигана ударом пальцами в грудь, выхватил нож и приставил к горлу: все это — за долю секунды! Сказал быстро и тихо, чтобы не услышала ушедшая вперед Софья:

— Сунешься еще раз — искалечу, падаль!

После этого он догнал женщину и взял оглядывающуюся Акулину за руку.

Растерянный, униженный, испуганный, ошеломленный «хозяин жизни» по имени Женя, задохнувшийся от боли в груди, остался стоять вместе со своими не менее пораженными приятелями, не в силах вымолвить слово.

— Спасибо! — остановилась на перроне Софья. — Дальше мы уж сами. Как вам так ловко удалось их одурачить?

— Ловкость рук и никакого мошенства, — улыбнулся Тарасов. — Меня зовут Глеб, это моя дочь Акулина. А вас?

— Софья, — подала руку женщина. — А это моя дочь Ольга. Были в гостях у родственников, теперь едем домой.

— Так давайте вместе, если не возражаете. По-моему, мы едем в одном поезде и в одном вагоне — третьем.

Софья вспомнила угрозы парня с серьгой, вздрогнула, нахмурилась, оглянулась на здание воказала.

— Эти… веселые тоже в третьем едут.

— Не волнуйтесь, они больше не сунутся. А если рискнут, мы их утихомирим.

Софья улыбнулась, колеблясь больше для виду, и кивнула.

— Хорошо, давайте вместе.

Каково же было ее удивление, когда оказалось, что едут они не только в одном поезде, одном вагоне, но и в одном купе!

Это судьба! — мелькнула радостно-удивленная мысль. Софья с легкой растерянностью посмотрела на Тарасова, встретила его задумчиво-утвердительный, успокаивающий и одновременно волнующий взгляд, и поняла, что он чувствует то же самое. Их руки соприкоснулись. Пауза длилась больше, чем необходимо, и проводница недовольно проворчала, кинув завистливый взгляд на Софью:

— Проходите в вагон, не задерживайте пассажиров.

Только после этого они опомнились, и Тарасов, подхватив обеих девочек, шагнул в тамбур.

Под этим впечатлением радостного ожидания они и ехали, проговорив всю дорогу от Ярославля до Москвы, пока девочки, познакомившись, играли и вели свои детские разговоры. О чувствах не было сказано ни слова, но Тарасов твердо знал, что найдет женщину, где бы она ни была, хоть на краю света. Потому что ему встретилась не просто красивая женщина, притягивающая взоры мужчин, а особое состояние материи, без которого не стоило жить на свете. Теперь становилось понятно, почему его потянуло не в Вологду, куда он мог бы поехать с Акулиной на автобусе, а в Москву на пассажирском поезде: на вокзале его ждала встреча с Софьей.

Ему в ней нравилось буквально все: естественные жесты, улыбка, удивленно-заинтересованный взгляд, которым она реагировала на некоторые его суждения, то, как она морщит носик и откидывает со лба прядь темно-русых волос, как закидывает ногу на ногу, хмурится, говорит (что за голос — век бы слушал!), смеется или молчит. Потрясающе вкусный травяной, с цитрусовым оттенком, запах ее духов действовал на него возбуждающе, как наркотик, и Глеб с трудом сдерживался, чтобы не начать нюхать воздух, как собака. Он даже не удержался и спросил, какими духами пользуется спутница, и получил ответ:

— Не поверишь, но это отечественные духи «Лицом к лицу» фирмы «Северное сияние». Нравится?

— Очень! — признался он. — Я думал, что такие духи умеют делать только французы.

— Их продукция держится на рекламе и чужом мнении, а наша — на качестве. Причем любая продукция, не только парфюм. Я, например, и одежду покупаю отечественных производителей, разве что туфли ношу итальянские. А ты?

— Не обращал внимания, где и что покупаю, — виновато сказал Глеб, с легким сердцем наблюдая за игрой девочек. — Что нравится, то и покупаю.

О том, что большую часть жизни он ходит в спецодежде, приобретаемой группой обеспечения, Тарасов говорить не решился. Не стал он спрашивать и возраст Софьи, помня высказывание Раневской: настоящий мужчина — это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет. Мужчина, который никогда не помнит дня рождения женщины, но точно знает, сколько ей лет, — ее муж.

Однако Софья все же заставила его рассказать, что он делал в Ярославле, хотя историю освобождения Акулины Глеб поведал без подробностей, приуменьшив свою роль и похвалив «помогавшую ему группу ОМОНа». После этого Софья стала смотреть на него другими глазами, как на героя, что волновало Тарасова еще больше и радовало одновременно, хотя он и отдавал себе отчет в том, что никогда не сможет сообщить женщине правду — кто он и чем занимается.

Еще больше их сблизило обоюдное признание в отсутствии «второй половины»: Софья оказалась разведенной, а Тарасов давно не жил с женой. Правда, сей факт вскрылся уже перед самой Москвой, и беседу-узнавание пришлось прекратить. Но Глеб совершенно точно знал, что они встретятся и ничто не сможет этому помешать.

Компания молодых «туристов», вожаком которой был черноволосый красавец с серьгой в ухе, приставший к Софье на вокзале в Ярославле, ехала в том же вагоне, но вела себя на удивление пристойно. Видимо, внушение, которое Тарасов сделал парню, подействовало и на всех его приятелей.

Прощались на площади трех вокзалов Москвы недолго.

Софья поцеловала Акулину, подала руку Глебу, глядя ему в глаза:

— Позвонишь?

— Непременно! — кивнул Тарасов, целуя пальцы женщины, потом вдруг неожиданно для себя самого поцеловал Оленьку. — До встречи, кроха. Скоро увидимся.

Брови Софьи прыгнули вверх, она с радостным недоверием посмотрела на дочь, спокойно принявшую проявление нежности от незнакомого, в сущности, мужчины, перевела взгляд на Тарасова.

— Вы делаете успехи, папа Акулины, она никогда никому чужому этого не позволяла…

— Значит, я не чужой, — улыбнулся Глеб. — Давайте, я возьму тачку и довезу вас до дома.

— Не стоит, мы доберемся сами, здесь пять минут езды. Меня дня три в столице не будет, позвони на всякий случай в пятницу вечером.

— Удачи!

— Тебе тоже.

Тарасов взял Акулину за руку, по привычке повел к стоянке служебных машин, где группа «Хорс» держала дежурную «Волгу», потом вспомнил, что он в бегах, и вернулся на площадь, ища глазами Софью с дочерью. Но тех уже не было видно, уехали. Настроение слегка упало, однако предаваться унынию было не в характере Тарасовых, и Глеб перевел мысли на анализ текущей ситуации. Ему предстояло решить множество проблем, главной из которых была Акулина.

Везти девочку к Сергею и Татьяне в Вологду после всех событий не хотелось, оставлять ее в Москве было не с кем. Оставались мама в Нижнем Новгороде, родственники в Ветлуге и дед Евстигней Палыч в деревне Карпунино под Ветлугой. Подъезжая к дому на частнике, Тарасов решил, что отправит Акулю к деду. Хотя бы до конца лета. Потом можно было подумать и над дальнейшей судьбой девочки. Мысль оставить ее с Софьей сначала была робкой и мимолетной, однако вскоре завоевала право на обдумывание, и в глубине души Глеб понял, что хочет уже сейчас предложить женщине стать его женой…

— В омут с головой, — вслух проговорил он, входя в квартиру.

— Что, папа? — с удивлением посмотрела на него Акулина.

Он закрыл дверь, присел перед дочерью на корточки, заглянул в карие, теплые, с золотыми звездочками (папина дочка!) глаза:

— Тебе понравилась Оленька?

— Понравилась, — кивнула Акулина.

— А ее мама?

— Очень, — улыбнулась девочка и лукаво прищурилась. — А тебе она разве не понравилась?

Глеб улыбнулся, чувствуя облегчение.

— Очень!

— Тогда пусть живет с нами. Мы с Олей будем вместе в школу ходить, она тоже перешла в третий класс.

— Значит, ты не против?

— Конечно, нет.

Тарасов подхватил дочь на руки, подкинул, закружил, смеющуюся, но с темными кругами под глазами, по комнате, поставил на пол и строго сказал:

— А теперь марш в ванную!

Акулина чмокнула отца в щеку и побежала мыться.

Глеб разулся, отметив, что в квартире много пыли, бросил на стол в кухне почту — сверток газет и журналов, увидел кончик конверта и вытащил из пачки.

Письмо было от деда. Хмыкнув: надо же, совпадение, только что думал о старике, и на тебе — письмо от него! — Глеб вскрыл конверт.

«Здравствуй, внучек, — писал Евстигней Палыч. — Извиняй, что тереблю, да вишь ты, боле обратиться-то и не к кому. Петяня болеет часто, по лечебницам да докторам больше ошивается, Костик боится всего, племяш Степан уехал куда-то на край света на заработки, вот и не осталось в деревне родственничков. Одна надежа на тебя. А дело вот в чем».

Далее дед сообщал, что в деревне появились два «молодых быка» — купили хату у старухи Мотовилихи — и начали «терроризировать население, предлагать «крышу» фермерам. У тех же, кто отказывался от «охраны», начинались неприятности.

Фермер Алексей Мазин построил пекарню и снабжал односельчан вкусным хлебом, да и не только жителей Карпунина, но и других окрестных деревень. Даже в Ветлугу хлеб возил на продажу. А когда отказался от услуг новоявленных «охранников», у него сгорела пекарня.

Фермер Трефилов на своем участке в четыреста гектаров начал сеять сначала рожь и пшеницу, потом перешел на лен, стал снимать по двенадцать центнеров льноволокна с гектара, продавать районному льнозаводу, затем соединил усилия с двумя другими хозяевами и построил собственный маленький льнозавод. Маленький, да удаленький — прибыльный. Который и сгорел после визита к Трефилову «быков».

То же самое произошло и с магазином, который построил в Карпунине ТОО «Верховье» — бывший колхоз «Светлый путь».

«Все знают, — писал далее старик, — что поджоги — это дело рук «быков», а доказательств нетути. Может, приедешь, окоротишь башибузуков? А так жить было бы ничего, ожила деревня, молодежь почала оставаться на родной земле, да и приезжают многие из города. Если не сможешь приехать, хоть письмецо напиши, скучаем мы без тебя и твоей Кулинки-пружинки. Привет тебе от всех».

О себе Евстигней Палыч не написал ни слова, хотя сам тоже, по сути, был фермером — держал на краю деревни пасеку.

Глеб постоял в задумчивости посреди комнаты, взвесил письмо в руке и сказал вслух:

— Прости, старик, забыл я про вас, действительно. Теперь жди в гости.

Подумал: интересно, с чего это вдруг молодежь в деревне начала оставаться? Стимул появился? Жизнь кардинально изменилась? Или просто сработала реклама: «Все на заработки в деревню»? Впрочем, «быки» не зря обосновались в Карпунине, такие чуют добычу издалека. Фермеры беззащитны, как и все предприниматели, хозяева, начинающие зарабатывать. Нюх у бандитов хороший, их в деревню не заманишь рекламой типа: дважды два уже четыре, а будет еще лучше!..

— Папуля, дай полотенце, — донесся из ванной голос Акулины.

Глеб очнулся и поспешил к шкафу за чистым полотенцем.

В десять часов вечера он уложил дочь спать, с наслаждением искупался сам, сварил кофе и сел на кухню за телефон. Надо было сообщить Сергею о благополучном исходе операции с освобождением дочери и дать адрес стоянки в Ярославле, где Тарасов оставил зощенковский «Гольф».

Поговорив с обрадованным до крайней степени Сергеем, Глеб достал хайдер и вызвал Ухо: «Привет, Александр! Что нового?»

Ответ на экране появился через несколько секунд. Компьютерщик группы, очевидно, предавался любимому занятию и торчал в Интернете.

«Привет, Старый! Ты живой?»

«Не труп же с тобой разговаривает».

«Нового у нас нет ничего, кроме того, что тебя усиленно ищут по всея Руси. Что собираешься делать? Да, кстати, нашел дочку?»

«Нашел, она уже со мной».

«Рад за тебя. Советую вернуться и покаяться, Хохол отходчив. А в Ригу нам все равно придется ехать».

«Отвезу Акулину в деревню и вернусь».

«Тогда до встречи. Подключайся, если понадобится моя помощь».

«Спасибо, дружище. В таких случаях обычно говорят: хочешь помочь — не мешай. Всех благ!»

Глеб выключил компьютер, посидел немного, тупо глядя перед собой, прислушиваясь к ноющим мышцам, и вдруг смертельно захотел спать. Как ему удалось добраться до кровати, он уже не помнил.

Однако на следующий день уехать в Карпунино они не смогли. Накопившиеся за месяц хозяйственные проблемы требовали его вмешательства, и Тарасов целый день мотался по Москве, решая их, ни на мгновение не отпуская от себя Акулину. Которая, впрочем, с удовольствием следовала за отцом и не жаловалась на скуку и усталость.

Лишь к вечеру Глебу удалось освободиться от забот: он заплатил за квартиру, за свет, электричество и телефон, побывал в трех магазинах, где купил кое-какие вещи и одежду для себя и для дочери, пропылесосил квартиру, вымыл полы, протер мебель, постирал белье и даже сварил обед; в ресторан или кафе идти поостерегся, его могли случайно увидеть наблюдатели «Хорса», и тогда пришлось бы бежать от ищеек Тихончука, чего делать не хотелось.

Вечер и ночь Тарасовы провели дома. Глеб постоянно думал о Софье и давно позвонил бы, если бы не ее оговорка, что ее три дня не будет в Москве.

В четверг, третьего августа, он взял напрокат новенькую «Ладу» пятнадцатой модели — «Сосну», уложил багаж, усадил Акулину на заднее сиденье и выехал из столицы по Горьковскому шоссе в сторону Нижнего Новгорода. Ему предстояло преодолеть около пятисот километров, отделяющих Москву от деревни Карпунино Ветлужского района.

Дорога заняла около семи часов и не запомнилась ничем, кроме жары и пыли. Наличие в машине кондиционера, слегка понизившего в кабине температуру, не защищало новую «пятнадцатую» от пыли, и у пассажиров постоянно скрипел на зубах песок. Доехав к вечеру до пункта назначения, уставший Тарасов поклялся никогда больше не брать в прокат отечественные автомобили, а тем более — покупать их.

Деду Глеба по материнской линии Евстигнею Палычу исполнилось восемьдесят семь лет, но это был еще крепкий старик с роскошной гривой седых волос и красноватым лицом, продубленным ветрами, морозами и невзгодами. Жену он похоронил еще двадцать лет назад и с тех пор жил один, не прибегая к помощи многочисленной родни, сыновей и дочерей, вел немудреное хозяйство и приглядывал за пасекой, снабжая медом всех родственников. Глеб любил старика за доброту, широту души, неизменный юморок и готовность помочь в любую минуту любому человеку. Дед выпивал, готовил свои собственные наливки, но Глеб никогда в жизни не видел его пьяным. Евстигней Палыч знал меру.

На приезд внука с правнучкой он не надеялся, как потом признался сам, и очень обрадовался, когда увидел входящую в дом Акулину, в которой души не чаял.

— Надолго приехал? — спросил старик после объятий, охов и приговорок, не зная, куда посадить дорогих гостей. — Баньку истопить?

— Баню топи, — кивнул Тарасов, с удовольствием ступая босыми ногами по домотканым половикам; в доме было прохладно, несмотря на духоту снаружи, пахло травами, смолой, еще чем-то неуловимо знакомым и родным, и хотелось броситься на диван, лечь и просто смотреть в потолок из как бы светящихся изнутри сосновых планок.

— Уеду я, возможно, уже завтра, — добавил Глеб, подходя к старенькому холодильнику и доставая оттуда бутыль варенца. Налил в кружку, пригубил, почмокал губами.

Старик, не сводя с него умильно-радостных глаз, не выдержал:

— Ну, как?

— Отменный пурген, — похвалил Глеб и выдул полную кружку.

Дед на всю округу славился не только как пасечник, но и как мастер по приготовлению всяческих настоев, отваров и напитков из вареного меда.

— Пап, я схожу к Насте? — спросила Акулина, имея в виду соседскую девочку, с которой подружилась еще три года назад.

— Если она дома, — сказал Тарасов, глянув на Евстигнея Палыча.

— Дома, дома, непоседа, — проворчал старик, — уже сто раз спрашивала, когда Кулинка-пружинка приедет.

— Иди, — разрешил Тарасов, — только от дома далеко не отходите, скоро ужинать будем.

Акулина умчалась.

— Выросла, — кивнул на дверь старик, светясь от радости, потом засуетился. — Что это я стою как пень? Пойду накрывать на стол да баню топить. А ты отдыхай покуда, поваляйся на своем любимом лежаке.

— Погоди, — остановил его Глеб. — Давай рассказывай подробнее, что тут у вас творится. Я проезжал мимо Мотовилихиной избы, никого не видел. Не уехали ваши «быки»?

— Они в жару из хаты носа не кажут, — помрачнел Евстигней Палыч. — Рожи наели — решетом не прикроешь! Может, и зря я тебе жалился в письме, не справишься ты с ними, уж больно здоровы, поганцы! К ним недавно участковый приезжал из Ветлуги, так они с ним пошушукались, он и отстал, больше не появляется. А народ боится, фермеры платить дань начали, я от Кольки Степашина узнал.

— Понятно, — сказал Глеб. — Ладно, не переживай, разберемся. О своем житье-бытье расскажи. Как живешь? Не болеешь? Маманя приезжала к тебе?

— Две недели побыла в июле и уехала. Да как я живу? Как и все. Если бы не мед, давно б коньки отбросил, а так вот еще клыпаю. Коли б ты знал, сколько чиновничьего и прочего надзирающего люда липнет к меду — ужас! — Старик махнул рукой, пригорюнился. — Только справок для его реализации надо получить десятка два, а еще и других бумаг целую прорву.

— Садись, посиди со мной минутку.

Глеб выглянул в окно, увидел две головенки в кустах на соседском подворье, улыбнулся, подумав, что Акулине здесь будет хорошо. Налил себе и деду варенца, сел на диван, раскинув руки.

— Как хорошо все-таки, господи! Взять и переехать к тебе в деревню, что ли? Примешь?

— Не шуткуй, — усмехнулся Евстигней Палыч. — Ты человек городской, испорченный цивилизацией, не выдержишь в деревне долго.

— Это почему же? Корни-то у меня деревенские. Кстати, ты в церковь ходишь?

— Хожу, а что?

— Сходим завтра утром вместе?

— Зачем? Ты же в бога не веруешь.

— Да как тебе сказать? Вера-то, она в душе должна быть, не обязательно ее напоказ выставлять. Тем более что любовь к богу нередко разрастается до ненависти к людям. Мне надо будет свечку поставить… за спасение человека…

— А я что ж, пойдем, коли надо. О каком человеке речь?

— О самом дорогом. — Глеб решил не рассказывать старику о происшествии с дочерью и перевел разговор на другую тему. — Ты о своих медовых проблемах начал, рассказывай дальше.

— Что-то раньше ты пасекой не интересовался.

— Пасека меня и сейчас мало привлекает, я пчел боюсь, но все же интересно узнать околомедовые хитрости. Я не понял, о каком чиновничьем люде ты говорил. Какое отношение он имеет к твоему меду?

— Самое что ни на есть прямое. Весной, к примеру, я, как и каждый пчеловод, должен принять ветврача для осмотра пасеки. Нужно его привезти, увезти, угостить, само собой, причем в удобное для него время, дать меду…

— Ну, хорошо, ветврач — святое дело. Кто еще?

— Потом, прежде чем поставить ульи на поле, я еду к главному агроному нашей агрофирмы, предлагаю свои услуги по опылению для увеличения урожайности. Агроном, понятное дело, ломается. Обещаю меду. Начинает сдаваться. «Только как на это директор посмотрит?» Обещаю угостить и директора…

— Оглоеды!

— Во-во, начинаешь соображать. Дальше гружу пчел и везу на выбранный участок. На каждом посту окрик инспектора: «Стой! Что везешь? Кажи ветеринарное разрешение на пересечение границы района!» После этого начинают проверять документы на прицеп. А прицеп у меня особый, самодельный, на десять ульев, регистрации не подлежит. «Где регистрация, старый хрен?!» Что я ему скажу? Опять выручает банка меда. И таких кочевок у меня знаешь сколько за сезон набирается? Десять-двенадцать! А в поле? Рэкетиры на пасеку заезжают, как на склад! Эй, дед, водку, мед, баксы!» Не будешь же воевать? Димитрий, помнишь хромого в конце улицы? — попробовал пугануть их ружьишком, да и получил в ответ пулю в живот, еле оклемался.

— А в милицию не заявляли? — покрутил головой Тарасов.

— Милиция сама не хуже тех рэкетиров. И на рынке то же самое — плати, а то не продашь ничего! За торговое место — плати, за спецанализы меда — плати, за камеру хранения — плати… Э, да что там говорить! — Евстигней Палыч снова махнул рукой. — Вот и остается из каждой фляги половина. Как же тут меду не дорожать, коли пчеловодов повывели почти всех? Пасек все меньше и меньше, а любителей халявного меда все больше. У нас в районе лет десять назад их было под полторы тысячи, а ныне и полсотни не наберется.

Старик допил варенец, поднялся и засеменил в сени.

— Потом еще погутарим, займусь делами. Хорошо, что вы сегодня приехали, утром уже не застали бы, я на пасеку собрался. За харчами приехал да за кое-каким инструментом.

Глеб глотнул вкусного, с хмельком, золотистого напитка, посидел, ни о чем не думая, вспомнил о Софье и поборол лень, пошел умываться. Баня будет готова не раньше чем через четыре-пять часов, а ходить потным и грязным не хотелось.

Вымывшись по пояс, он переоделся в чистую голубую футболку, надел шорты и вышел на улицу. И первая, кого он увидел у соседней хаты, была Софья!

В цветастом сарафанчике, загорелая, длинноногая, красивая, она шла ему навстречу с полиэтиленовым пакетом в руке, сопровождаемая дочкой Оленькой, и разговаривала с ней. Затем увидела застывшего Тарасова и остановилась, изменившись в лице.

— Глеб?!

— Я, — очнулся капитан.

— Как ты меня нашел?!

— Я не искал, — улыбнулся он, делая шаг вперед. — Так получилось.

— Господи! — выдохнула она, роняя пакет. Потом сделала шаг, другой и бросилась в его объятия. — Господи, как я по тебе соскучилась!

Оленька, выглянувшие из кустов малины Настя и Акулина, соседка Евстигнея Палыча и он сам от крыльца, глядели на эту встречу с благожелательным любопытством, и даже природа вокруг, казалось, одобряла происходящее подувшим свежим ветерком.

ЗЕМЛЯ — НЕБО Адепты НРИ

Если приходилось лететь в командировку за рубеж, Аким Давидович Сосновский пользовался самолетами ведущих компаний мира, но внутри страны он предпочитал летать на личном реактивном самолете «Сессна» чешского производства. В пятницу четвертого августа он как раз и собирался им воспользоваться, чтобы отправиться в приуральский городок Лысьва — на охоту. Уважаемый бизнесмен и политик имел здесь собственные охотничьи угодья. Не то чтобы он был заядлым охотником, спящим в обнимку с ружьем, просто любил пострелять по движущейся живой мишени, пустить в кровь адреналин.

Вылет должен был состояться в три часа пополудни из аэропорта в Жуковском, однако задерживался. Вместе с Акимом Давидовичем собирался лететь еще один человек, представитель гильдии магов России Харитон Кобяга, изъявивший желание изучить «законы единого мироощущения» в российской глубинке, но почему-то опаздывал. Аким Давидович попытался связаться с ним по радиотелефону, но не добился успеха. Известный экстрасенс, психотерапевт и консультант ФАС не отвечал.

Прождав напрасно больше часа, Сосновский сел в самолет, способный нести десять пассажиров, двух летчиков и стюардессу и оборудованный по последнему слову техники комфорта, и велел отправляться. С ним вместе летели две молоденькие девочки из числа начинающих шоу-певиц и восемь телохранителей во главе с бессменным руководителем собственной службы безопасности Сосновского полковником Иваном Шенгеровичем Замятиным.

Раздосадованный задержкой и отсутствием собеседника, с которым надо было позарез обсудить важные концептуальные проблемы, Аким Давидович устроился в персональном кресле, подогнанном специально по его фигуре, и ослабил узел галстука стоимостью в тысячу шестьсот шестьдесят долларов. Такого галстука не было ни у одного высшего должностного лица России: он был сделан из крокодильей кожи особой выделки, и на нем был выгравирован лунный пейзаж, подчеркиваемый светящимися красками.

Впрочем, Сосновский мог себе позволить одеваться и более нестандартно, что он и делал, имея несколько компьютер-костюмов из особой ткани. Даже направляясь в Лысьву, то есть к черту на кулички, он надел такой костюм, отливающий бархатной позолотой, с помощью которого можно было через спутниковые сети выйти в Интернет или в любой компьютерный банк данных. Клавиатура для такого костюм-компьютера была не нужна, он имел встроенную диалоговую аудиосистему.

— Чай, — коротко бросил Аким Давидович стюардессе, когда самолет взлетел.

В моменты плохого настроения под руку ему старались не попадаться и отвлекать от раздумий не решались. Знали это и притихшие певички, проинструктированные Замятиным.

Красивая стюардесса принесла чай. Он был сделан по особому рецепту: полрюмки рома, полрюмки сухого вина, полрюмки водки, полрюмки текилы, полрюмки джина, сок лимона и полстакана кока-колы, — и представлял собой коктейль под названием «чай со льдом по-лонг-айлендски». Обычный чай Аким Давидович пил редко.

В принципе ему было отчего прийти в раздражение и без художеств мага, частенько позволяющего себе опаздывать на совещания и манкировать обязанностями консультанта. Только что пришло сообщение из Ярославля об уничтожении отрядом ЧК «финансово-боевой единицы», то есть группировки, похищающей людей по заказу руководителей НРИ, и это была уже третья успешная операция «чекистов», закончившаяся ликвидацией бандитов и освобождением пленников. Мало того, на сей раз были освобождены дети, предназначенные для особой цели — калибровки «живого пси-локатора», роль которого должен был сыграть один из храмов БЕСа.

Аким Давидович скрипнул зубами. Деятельность особых групп спецназа, подчиняющихся непосредственно президенту, — ЧК и «Хорс», — не только действовала на нервы, но срывала подготовку эксперимента глобального зомбирования населения России, и теневые лидеры Запада уже высказали Сосновскому свои претензии по этому поводу. За президента надо было браться всерьез, выводить из игры, пока его не прибрали к рукам вербовщики Катарсиса.

Аким Давидович отхлебнул «чаю» и снова скрипнул зубами.

Несмотря на оптимистические доклады НРИ лидерам мировой СССР, он понимал, что инициативой постепенно овладевает Катарсис, «виртуальная организация сопротивления русского пространства», и бороться с ней было все труднее и труднее. Волхвы, руководящие Катарсисом и его «боевыми силами» — Сопротивлением, начинали выходить из тысячелетнего забвения и выращивать свой порядок, отвечающий их понятиям Высшей Справедливости.

Сосновский скрипнул зубами в третий раз.

Неслышно возник у кресла Замятин.

— Слушаю, Аким Давидович.

— Садись, — кивнул на кресло рядом Вождь НРИ.

Полковник сел.

— Докладывай. Причины наших провалов. Почему мы прокалываемся, теряем темпы?

— Потому что концепция наших противников сильнее, — ответил Замятин. — Они привлекают к реализации своих идей умных людей, причем добровольцев, понимающих ситуацию, мы же опираемся на зомби.

Аким Давидович с удивлением посмотрел на руководителя секьюрити. Таких откровений он от него не ждал.

— Но ведь зомбированными людьми управлять легче! Стадо всегда подчинялось только кнуту и прянику.

— Ситуация изменилась. Мы командуем быдлом, но думающие люди нам неподвластны.

— Да и черт с ними! Есть разные методы управления, для того мы и создаем психотронную систему, чтобы управлять всеми, в том числе и думающими. А ты что же, сомневаешься в нашей победе?

— Мои мысли не мешают мне работать, — уклончиво ответил Замятин.

— А ты от нас не сбежишь, полковник?

— Нет.

— Почему?

— Власть. — Замятин растянул бледные губы в кривоватой улыбке. — Власть — единственный наркотик, который напрямую не приводит к физиологическим изменениям в организме человека.

— Любопытная философия. Ты надеешься на изменение масштаба власти?

— Когда вы станете президентом, я останусь начальником охраны, этого вполне достаточно.

Аким Давидович окинул взглядом одутловатое, с мелкими чертами, невыразительное лицо полковника, пожевал губами и допил «чай». Подозвал стюардессу:

— Подавайте обед. Продолжай, — кивнул он Замятину.

— Спецназ президента действует успешнее наших парней потому, что сформирован из самых классных специалистов своего дела. У нас таких нет даже в ФАС.

— А «тающие»?

— Мы так и не научились сохранять кондиции «тающих» длительное время. Спустя два-три месяца после программирования у них начинается процесс фрустрации, заканчивающийся обычно через полгода полной деградацией.

— Ты хочешь сказать, что мы не сможем создать спецкоманду соответствующего уровня?

— В принципе, можем, и я этим занимаюсь, но проще переподчинить уже созданные команды — те же ЧК и «Хорс».

— Каким образом? — заинтересовался Сосновский.

— Спецназовцы обеих групп привыкли подчиняться своим командирам, а их мы как раз и сможем закодировать. — Замятин помолчал. — Или купить.

Сосновский улыбнулся.

— А не зря я тебя из зоны вытащил, качественно мыслишь. Установил, кто командует отрядами президента?

— Пока нет, у нас нет доступа к секретным серверам президентской службы безопасности. Попросите Кобягу, он поможет.

Аким Давидович нахмурился, недовольно буркнул:

— Этот гребаный экстрасенс зарвался. Иногда мне кажется, что он или работает еще на кого-то, или готовит собственную революцию.

— Конунги такого уровня работают в основном на себя, — безразличным тоном сказал полковник. — Я думаю, их лучше не злить. Работают с нами — и то хорошо.

— С чего это ты стал его защищать?

— Я защищаю не его, а вас. Помните, как первый Директор Проекта Бессараб попытался запрограммировать с помощью «лунного света» одного из грэев? Что из этого вышло?

— Не пугай, — отмахнулся Аким Давидович, с проснувшимся вожделением глянув на голые ноги стюардессы, которая принесла ему обед. — Бессараб не рассчитал своих сил, и у него не было такой аппаратуры и таких идей, как идея использовать группы людей в качестве живых пси-усилителей и пси-радаров. — Сосновский опрокинул в рот рюмку водки и принялся за еду. — Кстати, как идет подготовка к эксперименту в Вологде?

— Настоятель БЕСа уже закончил формирование массы усилителя, доведя численность молодых и здоровых послушников до необходимого количества в сто человек, и готов к демонстрации.

— Нам придется провести эксперимент без калибровки усилителя. Ждать, пока оставшиеся на свободе охотники за живым «расходным материалом» добудут необходимое количество детей, нецелесообразно.

— Включение такого солидного эгрегора без настройки опасно.

— Для кого?

— Прежде всего для послушников храма.

— Наберем новых в случае чего. Ничего с ними не сделается. Ты лучше давай побыстрее формируй триангулы[26]. Как продвигается дело?

— Есть определенные сдвиги. К концу августа у нас будет пять триангул и женская монада. Женский батальон Российского Легиона был расформирован, но я нашел концы и теперь собираю баб-профессионалок по всей стране.

— Молодец, так и до генерала дорастешь, — пошутил Аким Давидович, не заметив сверкнувший в глазах собеседника огонь. — Ладно, потом о делах поговорим, пригласи ко мне девочек.

Замятин освободил кресло, направляясь к щебечущим красавицам, ждущим, когда их господин обратит на них внимание, и в это время тихо зашипел воротник костюма Сосновского — это сработала система вызова абонента личной компьютерной сети. Аким Давидович сунул руку во внутренний карман пиджака, включая аудио-диалог с компьютером.

— Прошу прощения, вождь, — прошелестел голос диалог-системы, слышимый только Сосновскому. — Я не смог вовремя предупредить о моем опоздании.

— Харитон? — осведомился Аким Давидович, жестом останавливая подходивших к нему певичек. — В чем дело?

— У меня появилось более важное дело, — ответил конунг, — но я к вам вскоре присоединюсь. Хочу предупредить: президент принял решение убрать вас. Задание на разработку плана операции получили и командир «Хорса», и начальник ЧК. Чей план будет лучше, тот и получит карт-бланш на ликвидацию. Я вам потом сообщу, кто именно. А пока будьте осторожны, Вождь. В ваших руках судьба НРИ, мы хотели бы и дальше видеть в вас союзника по общему делу смены общественных систем, поэтому не делайте ошибок.

— О каких ошибках речь? — высокомерно поинтересовался Сосновский.

— Вы только что говорили со своим цербером о Катарсисе…

— Откуда вы знаете?

— Колдун я или не колдун? — Послышался смешок. — Короче, эта система вам не по зубам. Занимайтесь своим делом, Катарсис оставьте нам, иначе волхвы нанесут такой удар — костей не соберете!

— Я всегда отвечаю ударом на удар!

— Некому будет отвечать. С Катарсисом надо воевать только в идеологическом, семантическом, психосоциальном пространстве, изменяя и заменяя его идеалы и цели.

— Как это понимать?

— Вы прекрасно справляетесь с войной в идеологическом пространстве, имея такую мощную инструментальную базу, как телевидение, где главное оружие — слово, искажение истины, искажение смысла ценностей. В свое время нам удалось изменить смысл многих слов, отражающих суть славянского духовного пространства, теперь ваша очередь.

— Что-то я не припомню…

— Именно с нашей подачи предок-бог славян Род превратился в ругательное слово «урод». И таких примеров много. Главное, чтобы вы поняли свое место в структуре СССР как одно из самых важных, ключевых и перспективных. Ваше дело — подготовка средств к прямому психотронному подчинению России, к глобальному зомбированию ее населения, после которого никакой Катарсис будет нам уже не страшен. Россия поднимается вторично после культурной катастрофы девяностых годов прошлого века, и ваша организация является единственным фактором, сдерживающим этот процесс. К сожалению, Катарсису удалось решить стратегическую проблему — замедлить спад страны по всем уровням и не дать Китаю и исламскому содружеству выйти вперед, что при агрессивной сущности этих систем неминуемо привело бы к третьей мировой войне.

— Ну и что? — тупо спросил Аким Давидович, соловея от усилий постичь смысл речи собеседника.

— Еще раз повторяю — не лезьте в прямые физические разборки с оперативной службой Катарсиса — Сопротивлением, потерпите поражение. Все эти ваши спецназы — глупость, сосредоточьте усилия на храмах Братства Единой Свободы, как на важнейшей стратегической философии, противостоящей идеологии школ возрожденного Славянского Союза.

— Школы можно просто ликвидировать…

— Материальная ликвидация не означает ликвидацию идеи, школы появятся в другом месте, но вот проникнуть в их систему можно, после чего начать замещение — учителей, доктрин, идей — искаженными системами ценностей. Это делать вы умеете. Кстати, Катарсис пользуется тем же оружием, замещая наши кадры своими, из-за чего мы начинаем терять контроль за финансовыми потоками внутри России. Но мы с вами об этом еще поговорим. Просто я хотел вас предупредить о возможных последствиях ваших неосторожных шагов по созданию своих суперкоманд. Да, вот еще что: прекратите работать с бандитами, похищающими людей. По этой связи вас вычислит Сопротивление, и тогда даже я не в силах буду помочь. До встречи в Лысьве, Вождь.

Щелчок, тихая музыка. Голос компьютера:

— Абонент отключил канал связи.

— Скотина! — с чувством выговорил Аким Давидович, вытирая пот со лба.

Рядом возник Замятин.

— Что-нибудь серьезное?

— Кобяга… позволил себе давать советы, скотина! — Сосновский залпом выпил морковный сок, вытер рот салфеткой. — Конунг гребаный!.. Колдун паршивый!.. Он думает, что я буду ему подчиняться… А это не видел?! — Вождь сделал хорошо понятный жест. — Ускорь создание спецгрупп и сориентируй охотников в других городах на крупную добычу. Нам нужны большие деньги.

— Я уже сориентировал.

— Ну и прекрасно. А теперь будем отдыхать. Зови девочек.

Вождь Новой Революционной Инициативы умел быстро переключаться с исполнения архиважных дел на получение удовольствий, потребность в которых значительно возросла в последнее время.

ВЕТЛУГА Волхвы

С виду он почти не изменился, разве что в волосах появились серебряные пряди. Но изменилось внутреннее наполнение, он стал гораздо богаче этически и духовно и стал смотреть на мир другими глазами — не глазами человека боя, хотя всегда мог постоять за себя и за своих близких. Однако надобность в этом отпала, когда он постиг философию живы и сумел стать «линейным ясновидящим» — человеком воли, контролирующим линию судьбы, прошедшим ступени лествицы — уровни духовного роста. Теперь он знал, что главные войны на Земле происходят в другом пространстве — пространстве намерений и замыслов, и хотя эти войны были бескровными, они также приводили к гибели людей, коллективов, эгрегоров и целых этносов. Правда, этот уровень войн — «войн психосистем» — подчинялся законам другой этики, и Крутов начал к нему подбираться с другой стороны — как исследователь физических иерархий. А начал с исследований физических закономерностей мира, описываемых разными научными теориями, равно далекими от истины.

К этому моменту он точно установил, что ни теория относительности Эйнштейна, ни теория электрослабых взаимодействий, ни струнно-вакуумные теории неверны. Ни одна из них не учитывала Божью Волю как Закон, и в этом была их гносеологическая и познавательная слабость. Они не отражали истину.

Строить собственную теорию Крутов не собирался, ему просто было интересно работать с приборами и размышлять над результатами опытов, и дом его в Ветлуге на улице Герцена представлял собой, по сути, большую физическую лабораторию с несколькими бесценными по уникальности установками и аппаратами, как, например, установка для холодного термоядерного синтеза. В мире таких установок насчитывалось всего шесть. Или многофазовый вакуумный преобразователь для «выбивания» из вакуума кварков. Лишь мощные физические центры в Америке, Европе и России могли похвастаться такими преобразователями. Чтобы заполучить такой аппарат, Крутову пришлось просить помощи у волхвов и грэев, один из которых согласился стать посредником продажи аппарата в Россию «частному лицу». Зато теперь Егор мог исследовать граничные законы — законы магической физики, дающие выход на уровни ментального оружия и выше — в сферы отношений космических Сил, отрицающих борьбу добра и зла. Единственное категорическое условие, которое ставилось человеку, достигшему таких высот знаний, было условие невмешательства. Маг такого уровня должен был находиться вне всяких битв.

Этого уровня Крутов еще не достиг, но был уверен, что недалек от завершения пути. А пока основной его деятельностью оставалась служба в Катарсисе, для выхода за пределы земной физики он тренировался изменять сознание, накапливать энергию и аккумулировать знания, следуя даосской мудрости: умеющему рубить не нужен меч.

Елизавета помогала ему во всем. Она была и оставалась берегиней, верной одному Витязю, познавшему суть своего имени[27].

В воскресенье, шестого августа, по пси-каналу Сопротивления Крутов получил уведомление о тайном совещании волхвов. Обычно такие совещания проходили на территории Троице-Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде или в деревне Березовая Пойма Нижегородской губернии, но в уведомлении говорилось о новом месте сбора — Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь. Чем было вызвано изменение места встречи, уведомление не поясняло.

Все сборы заняли у Крутова полчаса. Переодевшись в белую рубаху и белые льняные штаны, он попрощался с Елизаветой, готовившейся к занятиям в духовной семинарии на базе живы: она преподавала там слововедение, — и закрылся в своей лаборатории. Ему не нужно было, как другим паломникам монастыря, добираться поездом Москва—Мурманск до станции Кемь, затем автобусом до поселка Рабочеостровск и от монастырского подворья на катере до острова. Владея всеми ступенями живы, он мог мгновенно преодолевать огромные расстояния; этот способ передвижения назывался старорусским словом легкоступ.

Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь был основан в тысяча четыреста двадцать девятом году преподобными Германом и Савватием. Расцвет монастыря пришелся на шестнадцатый век, когда Соловки стали неприступной крепостью, защищавшей русские земли от набегов шведов и датчан. Во времена реформы патриарха Никона соловецкие иноки, видя в ней извращение древнего православия, отказались принять «исправленные» книги. Царь Алексей Михайлович, не сумев убедить непокорных, послал в обитель стрельцов. Началось знаменитое «Соловецкое сидение», осада монастыря, длившаяся семь лет — с тысяча шестьсот шестьдесят девятого по тысяча шестьсот семьдесят шестой год, закончившаяся взятием монастыря.

В тысяча девятьсот двадцать третьем году, уже в советское время, на территории обители был создан Соловецкий лагерь особого назначения, в котором мученически погибли многие священники монастыря и узники лагеря. Монашеская жизнь здесь возродилась лишь в тысяча девятьсот девяносто втором году.

Вышел из легкоступа Крутов у западной стены монастыря, сложенной из валунов. В этот жаркий и душный августовский вечер на территории обители практически никого не было. Вечернее богослужение, начинавшееся в шесть часов, уже закончилось, паломники покинули обитель, а большинство монахов разошлись по кельям. Таким образом, совещанию волхвов никто не мог помешать. К тому же вся территория монастыря была накрыта невидимым слоем непрогляда — Крутов сказал бы: паттерном высокоамплитудных осцилляций воздуха, — который никому не позволял видеть и слышать, что происходит в этой защищенной зоне.

Участники совещания, хранители русского тайноведения, начали собираться возле трапезной в девять часов вечера. Всего их должно было прибыть пятнадцать человек: девять волхвов и шесть посвященных; среди последних — Егор Крутов. Ждали Белого волхва — Спиридона, который появился с опозданием, одетый, как и все, в белое, но в отличие от других носивший белый плащ с красной каймой и силуэтом летящего сокола — знаком Владыки.

Никаких церемоний такие встречи не предусматривали, поэтому Спиридон сразу начал с конкретного сообщения о совещании синклита черных магов, прошедшего в субботу.

— Конунги приняли решение ускорить создание единой системы пси-программирования страны, для чего усиленно строятся храмы БЕСа. Нам надо подумать, что мы можем противопоставить этой расползающейся по нашей земле заразе.

— Школы живы, — сказал почти такой же молодой, как и Крутов, посвященный Терентий, игумен Оптиной пустыни.

— Школ мало, и некоторые из них уже попали под влияние адептов конунгов и начали изменять принципы духовного построения живы.

— Почему бы нам не пойти тем же путем, каким пошли лидеры Новой Революции? — предложил Крутов. — Они собираются использовать храмы БЕСа в качестве усилителей психотронных генераторов. Мы тоже можем создать на базе школ живы защитные эгрегорные «резонаторы». Тогда районы со школами станут недоступными для прямого пси-кодирования населения.

— Как это сделать практически?

— Надо подумать. Технические решения достаточно просты, но школа живы — добровольная организация, ее внутреннее пси-пространство зависит от сознания учеников.

— Кто может заняться разработкой Замысла?

— Я, — подумав, ответил Крутов.

— Хорошо, решено. В системе Катарсиса есть все необходимые специалисты, эниологи и псисоциологи, найди их и подключи к Замыслу. Теперь поговорим о второй волне сектантства, инициированной Новой Революционной Инициативой, волне, захлестнувшей страну. — Спиридон повел рукой, и на лужайке у стены появились, уплотняясь, прозрачные скамейки. — Присаживайтесь, други, в ногах действительно правды нет, а многие, я чую, притомились. Цель НРИ ясна: превратить людей в слепой инструмент воли вождя и лидеров помельче, разрушить традиционные институты власти, религии и морали, чтобы из огня и крови «Великой Революции» создать единую тоталитарную, легко управляемую империю. Если бы НРИ действовала самостоятельно, справиться с ней было бы достаточно просто, но она опирается на институт конунгов, а те, в свою очередь, — на Силы Сатаны, создавшие СССР — «систему сил, стабилизирующих реальность», а по сути — систему закрепления диктата сатанизма. С этой системой бороться намного труднее. Катарсису следует оперативней реагировать на возможные изменения иерархии земной пси-структуры.

Крутов пошевелился, и Спиридон прервал речь, бросил на него взгляд из-под косматых бровей:

— Что хотел сказать, сынок?

— К СССР надо подходить как к нелинейной системе с шаблонизированным поведением. У каждой сложной иерархической структуры есть два этапа развития — этап предсказуемого поведения и бифуркационный этап, в котором происходит ветвление альтернативных путей развития. На этом этапе принципиально невозможно повлиять на переход системы на тот или иной из возможных путей. Но мы в состоянии подобрать такую совокупность управляющих параметров и такие величины их изменений, которые приведут к желаемому результату. СССР сама себя разрушит, что бумерангом ударит и по СС в целом.

— Ты берешься за разработку программы?

— Нет, — подумав, покачал головой Крутов. — Я не готов, нужен лидер иного плана — типа деятеля, соединяющего священство и воинство. Я же скорее фундаментальный созерцатель.

— Ты еще и Витязь, и координатор Сопротивления.

— Согласен. Если собрание поручит разработку Замысла мне, я возьмусь. Хотя он мне пока видится смутно и фрагментарно.

— Хорошо, определимся. Возможно, придется создать векторный оператор для этой цели, который в будущем возглавит тот, кого мы ждем. Кстати, пока он под моей защитой, за его судьбу беспокоиться не стоит, но я не вечен. Необходимо подумать о создании триады для его защиты.

— Разве «серебряному мальчику» что-то грозит? — удивился посвященный Демид — заместитель министра юстиции Вадим Демидов.

— Конунги уже знают о его рождении и предпринимают меры по розыску мальчика. Для этого они используют даже преступные группировки, похищающие детей по заказу руководства НРИ.

— Черные так боятся пришествия просветленного?

— Он будущий лидер всех светлых Сил России, способный изменить ее духовный уровень. Если он реализует свой потенциал, конунгам придется рано или поздно убраться с нашей земли и в конечном счете исчезнуть. Поэтому они будут драться за свою жизнь и власть свирепо. Егор, я просил подыскать людей для формирования триады защиты.

— Триада готова, — сказал Крутов, — хотя сами носители еще не догадываются, что они — триада.

— Кто эти люди?

— Профессионалы боя, но с задатками Витязей и потенциалом духовного роста. Глеб Тарасов, капитан спецназа «Хорс», Никифор Хмель, капитан группы ЧК, и Дмитрий Булавин, инструктор вологодской Школы выживания. Мы давно присматриваемся к ним и скоро выйдем на контакт.

— Ошибок не будет?

— Ошибки исключены, — твердо заявил Крутов.

— Но ведь «Хорс» и ЧК — спецгруппы президента, действующие вне закона, — сказал Прокофий, волхв из Крыма.

— Тарасов и Хмель — исполнители, попавшие в спецназ не по своей воле и не догадывающиеся, на чьей они стороне. Они согласятся работать на Катарсис.

— Стоит ли привлекать в Сопротивление профессиональных убийц? — скептически проговорил седобородый волхв Никодим, отвечающий за Сибирский регион.

— Может быть, ты будешь защищать наших людей в физической реальности? — исподлобья посмотрел на него Крутов. — Или другие старцы? Девять лет назад вы почему-то не захотели помочь Сергию в бою с конунгами, из-за чего он и погиб.

— Он не погиб, а перешел в иную реальность, чтобы воплотиться в другое время.

— Это заслуга Владыки, а не ваша…

— Успокойся, Егор, — остановил Крутова Спиридон, — не дерзи старшим. Не их дело — сражение, это дело Витязей. Но и ты, Никодим, не прав. Люди не рождаются святыми или конунгами, их такими делает Среда, поэтому наша задача — вырастить тех, на кого мы можем опереться, из тех, кто еще не потерян. Да, нам труднее, чем вербовщикам Братства Единой Свободы, обещающим молодым людям освобождение от страданий, переживаний, беспокойства о будущем, от ответственности и всех обязательств. Именно поэтому мы — надежда божья на возрождение Закона Справедливости. Хотя до сих пор на земле у каждого — свое понятие о справедливости. Например, у президента. Можно ли повлиять на него в нужную нам сторону?

— Наш человек уже стал его советником по национальной безопасности, — сказал Демид. — Но прямое воздействие на президента невозможно, так как он блокирован группой советников-экстрасенсов, работающих на конунгов. И все же мы потихоньку движемся к цели, постепенно формируя слой носителей ответственности за судьбу мира. Однако вынужден отметить, что процесс освоения нравственности идет крайне медленно, и мы не знаем, как его ускорить.

— Этот процесс идет медленно в силу ограничения на Земле Закона Восстановления Этики, он может длиться тысячелетия. Главное — идти в этом направлении.

— Но для торжества Закона необходимо уничтожить носителей Программы Сатаны!

— Вселенная-Творец не уничтожает существ, нарушающих ее законы, она их изменяет, переделывает. Когда мы все поймем это, откажемся от старой веры и старой символики, вспомним — кто мы, наш род воспрянет. Однако, други, давайте вернемся к конкретике дня, у меня мало времени. Вирсавий, ты контролируешь Замысел по нейтрализации Печати Сатаны.

— Замысел требует времени и определенной подготовки, — ответил волхв Вирсавий, отвечающий за Центральный регион. — Процесс подмены всего русского псевдорусским зашел слишком далеко и продолжает развиваться. Стремительно деградирующая этически Америка все настойчивей стучится к нам с экранов телевизоров и через сеть Интернет и кодирует, кодирует, кодирует… Кстати, не без помощи вождя НРИ Акима Сосновского, контролирующего центральные телеканалы. Пока мы не устраним Вождя или хотя бы не ограничим его влияние на СМИ, этот процесс будет продолжаться и приведет в конце концов к аннигиляции подлинно русской культуры.

— У тебя есть предложения?

— Нужен оператор, направленный на физическую замену носителей Программы Сатаны в окружении Сосновского. Трек уже готов. Эгрегор формируется.

— К каждому политику и руководителю не приставишь контролера или водителя.

— Водитель будет виртуальный, но действующий не на подсознание, а на сознание. База процесса — не психотроника, а прямое волевое воздействие с усилением волевых характеристик личности. Мы выходим на уровень управления статистическими процессами.

— Что даст нам неизмеримо большую свободу выбора. К сожалению, это понимают и конунги, прилагающие усилия в том же направлении. Теперь обсудим положение с пси-лабораториями, продолжающими разрабатывать системы прямого управления людьми. На спецслужбы работают восемнадцать лабораторий, вплотную подобравшихся к созданию глобальной системы зомбирования через телеканалы. Индивидуальные пси-генераторы типа «удав» и «нокаут» уже апробированы и применяются спецслужбами, теми же командами ЧК и «Хорс». НРИ имеет всего три лаборатории, но они ушли вперед дальше всех. В третьей лаборатории, расположенной в Туле, уже монтируется установка типа «лунный свет-2». Ее надо уничтожить немедленно! Ваши предложения?

— Пусть этим занимается Сопротивление, — меланхолически заметил Демид.

Все посмотрели на Крутова.

— Я попробую сориентировать на ликвидацию лаборатории одну из президентских спецкоманд, — сказал Егор. — С подключением Витязя, естественно.

— Тогда у меня все, други, — сказал Спиридон. — До встречи.

Он исчез.

За ним стали расходиться, исчезать другие волхвы. Последним покинул территорию обители Крутов, размышлявший над новым заданием Владыки. Он понимал, что выполнить его будет очень трудно, а ошибаться не имел права. Все зависело от тех людей, кого он избрал для выполнения роли оператора воздействия или триады: Тарасова, Хмеля и Булавина. Надо было убедиться, стоит ли им доверять такое важное деяние, как защита «серебряного мальчика». Будущего собирателя России.

Подумав, Крутов переместился в Нижний Новгород, где жили Ираклий Федотов и Мария Арсеньева, первая берегиня Егора, благодаря которой он остался в живых после боя с конунгами.

Федотов и Мария жили на улице Родионова, на берегу Волги, в двухкомнатной квартире, защищенной от проникновения «печати Сатаны» через телефон, телевизор и компьютер. Было всего десять часов вечера, и помощники Крутова, целевые операторы Катарсиса, еще не спали. Увидев входящего в гостиную Егора, они не удивились, хотя обрадовались.

— Какие гости! — обнял Крутова Ираклий, выглядевший в халате весьма импозантно, глянул на Марию, сидевшую с ногами в кресле, красивую и женственную, взиравшую на гостя с легким изумлением. — Ставь на стол.

— Не надо, — покачал головой Егор, целуя женщину. — Я всего на несколько минут.

— Даже чаю с нами не попьешь? С гренками?

— От чаю не откажусь.

Мария убежала на кухню. Мужчины остались одни, присматриваясь друг к другу.

— Что-нибудь случилось? — понизил голос Ираклий.

— Ничего особенного, — сказал Крутов, усаживаясь в кресло Марии, еще хранившее тепло ее тела. — Владыко поставил перед Сопротивлением новые задачи, нам придется их отрабатывать. Тебе с Машей надо будет понаблюдать за моими протеже лично, проверить их и войти в контакт.

— С кем именно?

— С капитаном Никифором Хмелем и Дмитрием Булавиным, инструктором Вологодской школы выживания. Но если контакт с Булавиным не вызывает сомнений, парень самодостаточен и независим, то Хмель работает на ЧК и живет в Москве. С ним придется работать осторожно.

— Справимся, — осклабился Ираклий, — не первый раз замужем. Я сам поеду в Москву.

— Это ты в отсутствие Марии такой смелый? Или почувствовал силу? Фукидид говорил, что смелыми делает людей невежество.

— Он же говорил, что размышление делает людей нерешительными, — парировал Ираклий, но снова заулыбался. — Не читай мне мораль, старик. Конечно, я поеду с Машей. Хотя и сам кое-чему научился.

Он приблизил указательный палец к прозрачной столешнице журнального столика, сосредоточился и воткнул палец в стеклянную плиту. Затем медленно вытащил обратно, не оставив в плите никакого отверстия.

— Ну, как?

— Фокусник, — проворчал Крутов. — Только помни, что петух, кукарекающий еще в яйце, не годится и на яичницу.

— Ты это к чему?

— Это я к тому, что не вздумай демонстрировать свой склис кому-нибудь еще. Тебе многое надо познать и понять.

— Тут ты прав, — закручинился Ираклий. — Как говорил Анатоль Франс: создать мир легче, чем понять его. Мне еще идти и идти.

Вошла Мария с подносом.

Гость и хозяева принялись пить чай и обмениваться новостями. Час пролетел незаметно. Прощаясь с друзьями, Егор с грустью подумал, что встречаются они все реже и реже и только по делу. Но покой им действительно только снился.

ВОЛОГДА Булавин

Дмитрий никогда не думал, что воспримет так близко к сердцу цели КОП, хотя и согласился работать в команде после долгих размышлений. Но, почитав досье на чиновников и руководителей, погрязших в коррупции и уличенных в связях с бандитами, он преисполнился презрения и гнева, полностью приняв доктрину КОП: «Каждому — по делам его!»

Сколько человек работало на КОП, Дмитрий не знал. Сам он вошел в оперативную группу «копов», состоящую из одиннадцати членов. Командовал группой полковник Михно Михаил Валерьевич, отзывающийся на аббревиатуру Мих-Мих. Он лично инструктировал Дмитрия и выдавал материалы для ознакомления с неизвестной Булавину сферой деятельности. Всего Дмитрию досталось изучать четыре солидные папки с досье на чиновников, которых надо было «исправить».

Первое досье было заведено на помощника главы администрации Вологды Геннадия Вавилова, начавшего кампанию травли телеканала Вол-ТВ за критику в адрес мэра и депутатов городского собрания, открыто запускающих руку в городскую казну и отстроивших в лесной зоне на берегу реки огромные особняки. В этой же папке давались и характеристики депутатов, которых тоже предстояло «лечить» от болезни мздоимства.

Второе досье содержало материалы о деятельности председателя губернского законодательного собрания и его сторонников, отнявших у больных туберкулезом детей санаторий «Березка», построенный на базе обкомовской дачи. Об этом Дмитрий уже знал.

В третьей папке были собраны сведения о деятельности Семена Стародубова, главы сельхоздепартамента губернии, принявшего постановление, которое предписывало товаропроизводителям «всех форм собственности» сдавать государству (в лице губернской промышленно-финансовой корпорации) все, что будет выращено, для формирования губернского продовольственного фонда. У производителей, не пожелавших сдавать свою продукцию, отнималось право реализовывать ее на рынках города и губернии. Естественно, руководил промышленно-финансовой корпорацией близкий родственник Стародубова, а именно — его жена.

Четвертое досье содержало сведения о двух братьях Коротковых — Игоре и Борисе, связанных с преступными группировками, но ухитрявшихся занимать достаточно высокие посты на государевой службе. Игорь Коротков работал простым завхозом Ланевской больницы, но был вхож во все кабинеты местной власти, так как поставлял «девочек» практически всем высокопоставленным чиновникам города.

Борис Коротков был главой Шекснинского района Вологды и курировал весь его преступный бизнес. Правоохранительные органы знали об этих сторонах деятельности братьев, однако так и не смогли набрать нужное для задержания и суда количество доказательств. Вполне вероятно, приказ «не трогать братьев» был им спущен сверху. Поговаривали, что прокурор губернии Александр Скурлатов тоже неоднократно пользовался секс-услугами Игоря Короткова.

Изучив все полученные документы, Дмитрий уже согласился было на участие в «операции по исправлению» братьев Коротковых, когда Мих-Мих передал ему еще одну папку с материалами о деятельности на территории Вологодской губернии сект Братства Единой Свободы. Прочитав эти материалы, Дмитрий твердо решил начать свою работу в КОП с ликвидации храмов БЕСа.

Эти храмы нельзя было назвать сатанинскими. Их адепты не совершали ритуальных убийств, как настоятели «Ордена дьявола» под Хабаровском или пастыри Братства Новых Протестантов в Калужской губернии, но ученики БЕСа в течение короткого времени переставали общаться с родными и близкими, продавали или передавали квартиры и имущество учителям и становились послушниками Братства, исчезая за стенами храмов. К чему могли привести такие закрытые сектантские сборища, было известно: еще свежи были в памяти коллективные самосожжения и гибель тысяч последователей подобных сект на Украине, в Латвии, в Хабаровском крае России и за рубежом — в Африке, Южной Америке и в Австралии.

Конечно, Дмитрий осознавал, что деятельность КОП противозаконна, хотя и преследует благие цели, однако посоветоваться ему было не с кем. Наиболее близкие люди — отец и мама — наверняка не одобрили бы его решения, а ставшая близкой Диана сама работала в КОП.

С Дианой он теперь встречался регулярно, по два раза на дню, если позволяло время, а на субботу и воскресенье она вообще осталась у него, мгновенно превратив холостяцкую квартиру Булавина в уютное семейное жилище. После случая на набережной, когда Дмитрий спас женщину от увечья, будто что-то вспыхнуло в ней, пробудило интерес к жизни, и Диана с энтузиазмом принялась строить с Дмитрием воздушные замки совместных планов и замыслов — от поездок к морю до строительства дома на берегу Сухоны, что не могло не радовать Булавина, влюбленного по уши в эту удивительно целеустремленную и независимую женщину, закованную до их встречи в броню гордости и самоуверенности.

В воскресенье шестого августа они выбрались в ресторан-клуб «Натали», принадлежавший подруге Дианы, в котором Симон Калабриади появляться не решался, так как его здесь не любили и однажды уже выбрасывали на улицу, затем погуляли под луной по аллеям парка Ветеранов труда, провинциального и тихого, оставшегося неосвоенным игорным бизнесом, и снова отправились на квартиру Дмитрия, предвкушая вечер вдвоем. Оба не подавали виду, но радовались, что вечер прошел без инцидентов и что им нигде не повстречалась компания Симона.

Дома они по очереди искупались в ванной, соблюдая преувеличенно любезный этикет, затем открыли шампанское, поставили в гостиной столик с фруктами и ягодами, но долго принятого тона не выдержали, и все закончилось взрывом страсти, до сих пор изумлявшей Дмитрия. Диана в такие минуты превращалась в трепещущую от любого прикосновения, покорную и неистовую одновременно, легко возбудимую женщину, готовую на все ради своего повелителя. Если бы Дмитрий не знал железного характера Дианы, способной сдержать любой порыв сердца, он бы назвал ее нимфоманкой. Однако о таких вещах он предпочитал не думать и поведение любимой женщины не анализировал. Им обоим было одинаково хорошо, и этого было вполне достаточно.

Потом они все-таки пили шампанское — при свечах, испытывая непередаваемое чувство близости и тайны, принадлежащей только им двоим, и слушали музыку Вивальди, любимую Дианой.

— Знаешь, — сказала женщина, в глазах которой мерцал огонь свечей, — иногда мне кажется, что я сплю и все это мне снится. Ты веришь в сны?

— Пожалуй, нет, — качнул головой Дмитрий, также завороженный трепетным светом свечей. — Я отношусь к ним философски и считаю, что сны — это вид обработки информации на грани сознания и подсознания.

— А в магию веришь?

— В магию верю. Об этом сейчас пишут многие, и хотя большинство материалов спекулятивно, кое-что рациональное вытащить можно. В нашем роду, например, существует предание, что предки Булавиных были ведунами и свободно владели тем, что сейчас называется магическим оперированием. Я и сам иногда чувствую в себе силы и возможности через движение изменять реальность. Только не знаю, как это отразится на окружающих. Приходится сдерживаться.

— Когда ты бился на мечах, тоже сдерживался?

Дмитрий задумался.

— Не помню. А что?

— Просто ты был как ураган. Даже Паша Быстров, занимающийся фехтованием на мечах профессионально, растерялся под твоим натиском. Я считала: ты пропустил всего два удара.

— Просто я владею элементами живы — темпом и пустотой.

— Я уже второй раз слышу от тебя это слово — жива, может быть, объяснишь, что это такое? Комплекс упражнений, система рукопашного боя?

— Жива — это боевая магическая система наших предков — праславян, основанная на топологическом преобразовании пространства движений при вхождении в измененные состояния сознания и на создании сферы адекватного ответа. Всего уровней живы шесть, я владею четырьмя.

— А когда овладеешь всеми шестью — станешь магом?

— Нет, — улыбнулся Дмитрий. — На Руси такие люди назывались Витязями, это лишь одна из ступеней лествицы — уровней духовного роста, преодоление которых ведет к искусству управления миром через доброе отношение к нему.

— То есть к магии?

— Можешь называть это искусство магией, хотя я больше люблю русское слово волхвование.

— А каких магов на Земле больше, злых или добрых?

— Добро и зло — это лишь отражение нашего восприятия природы и отношения к людям…

— Тогда злых больше, судя по тому, что творится в мире. Недаром говорится, что без зла не было бы и добра.

— Неверно. Когда-нибудь человечество перестанет рожать хищников, рвущихся к власти и сеющих зло, и мы убедимся, что возможна совершенно иная система этики.

— Нас тогда уже не будет.

— Я говорил образно. К чему ты завела этот разговор?

— Вспомнила случай на даче. Ты все равно не поверишь.

— Расскажи.

Диана зябко повела плечами, придвинулась ближе.

— Я тебе как-то говорила, что у меня есть дача на Сухоне, километрах в двадцати пяти от Вологды. Было это два года назад, я тогда ничего не боялась и часто ездила туда одна. Приехала в ноябре, взяла маленький топорик и пошла вечером в лес нарубить елового лапника. Им хорошо молодые яблоньки от зайцев укрывать. Срубила нижние ветки, думаю, ну еще пару верхних срублю и пойду. Замахнулась топором… а он в воздухе повис! Будто его кто-то придержал!

Диана подозрительно вгляделась в лицо собеседника, пытаясь понять, как он относится к рассказу.

— Чего улыбаешься? Думаешь, байку придумала?

— Ничего я не улыбаюсь, — запротестовал Дмитрий. — Это тени от свечей по лицу бродят. Что дальше-то было?

— Ну, я топор отпустила, он повисел пару секунд в воздухе и на землю упал. Огляделась — никого, а чувство такое, словно кто в спину смотрит. Мне не по себе стало. Схватила топор, попятилась, в малинник залезла, а рядом ель вековая лежит с вывороченными корнями. Глянула, их тут с десяток таких, и все лежат по кругу корнями навстречу. Зашла в этот круг и оцепенела. Не знаю, что это было, гипноз не гипноз, сон не сон, только слышу — шум начинается в центре круга, топот копыт, крики, удары металла о металл — прямо настоящее сражение! Ну, я опомнилась и деру!..

Диана замолчала, добавила со смешком:

— Прибежала на дачу — ни топора, ни лапника. Потом, правда, топорик нашла днем, но до сих пор помню, как мне было страшно! Что со мной случилось, как ты думаешь?

— Ты попала в нечистое место, — серьезно сказал Дмитрий. — На Земле существуют выходы неизвестных науке излучений или сил, как говорят в народе. Вот ты и набрела на одно из них. Любопытно было бы взглянуть на то место.

— Можем поехать на дачу в любой момент.

— Тогда решено, в следующую субботу едем.

— Честно говоря, я в сверхъестественные силы не верила, глупостью их считала, пока сама не испытала их действие на себе.

— Сверхъестественные силы — не глупость, а объективно существующая реальность, данная нам в ощущениях. Это скорее ученых, отрицающих непознанные явления, можно назвать глупцами. Особо отличившихся в отрицании я бы вообще премировал — за выдающуюся глупость!

— Такие премии уже существуют на Западе. В Гарвардском университете даже вручаются дипломы тем, кто сделал не нужные никому изобретения.

— Это какие имеются в виду?

— Например, я помню, что первой премии был удостоен какой-то бельгиец, составивший социологический портрет любителя пончиков. Или как тебе нравится лауреат, выяснивший типы посуды, предпочитаемые американцами при сдаче мочи на анализ?

— Идиот! — с чувством проговорил Дмитрий.

— Еще я помню, что в прошлом году лауреатом «антинобелевки» стал наш соотечественник за модель огнемета для поражения автоугонщиков.

— Ух ты, молодец! — восхитился Дмитрий. — Как говорится: шок — это по-нашему! Сел за руль, включил двигатель и сгорел. Вместе с машиной. Неужели они не стесняются получать эти премии?

— Никто не отказывается, для многих это единственный шанс заявить о себе. Но это я еще могу понять, а вот лауреатов премии Дарвина — нет.

— Что за премия?

— Совершенно жуткая — присуждается за самую эффектную смерть. Посмертно, разумеется.

— Неужто есть и такие премии?

Диана развела руками.

— Человечество — это такой бордель, что в нем можно отыскать любое отклонение от нормы.

— Кто же вручает премию за смерть?

— Международное жюри Интернета. Не так давно одним из победителей стала женщина, мать троих детей, которая решила любой ценой заполучить в спутники жизни соседа. Она инсценировала нападение на свою квартиру, заклеила себе рот скотчем, сунула голову в пластиковый мешок, связала себе руки и улеглась на пороге квартиры, зная, что как раз в это время сосед возвращается с работы домой. Увидит ее и спасет. А сосед задержался в пивной…

— Ну и ну! — покачал головой Дмитрий. — Это уж ни в какие ворота…

— Есть еще более дикие случаи. В Японии одно время было модно носить туфли на тридцатисантиметровой подошве. Одна такая модница села за руль автомашины, а потом выяснилось, что тормозить в такой обуви невозможно.

— Ясно. Так этим только женщины отличаются?

— Размечтался, мужчины намного их опережают, будь уверен. Один летчик приделал к своему вездеходу ракетный двигатель и взлетел, врезавшись в небоскреб. Другой оригинал просто пинал ногами автомат с кока-колой, пока тот не упал на него и не раздавил. Примеров в Интернете — хоть отбавляй.

— Да, безмозглость человеческая не имеет предела! Но я тебе обещаю, что премию Дарвина не получу.

— Очень надеюсь, — насмешливо улыбнулась Диана и зовуще потянулась.

Дмитрий посмотрел на нее, чувствуя нарастающее волнение и вспоминая четверостишие Валентина Гафта:

Однако вслух он повторять четверостишие не стал. Сказал озабоченно, держась за сердце:

— Кажется, у меня приступ…

— Что, сердце?! — вскочила Диана, бросаясь к нему.

— Сердце! — подтвердил Дмитрий, хватая ее в охапку.

Храм БЕСа, выросший на месте снесенной церквушки недалеко от Введенского кладбища, представлял собой монументальное кирпичное сооружение с тремя конусовидными башнями, напоминающее элеватор, обнесенное мощной шестиметровой стеной. Проникнуть внутрь этого сооружения силой не представлялось возможным, оно было рассчитано чуть ли не на артиллерийскую осаду, и разработчикам операций КОП пришлось изрядно поломать головы, прежде чем найти достаточно эффективное и простое решение. В понедельник это решение было обсуждено «копами», а во вторник команда полковника Михно приступила к его реализации.

В десять часов утра, когда послушники храма в количестве ста с лишним человек (наблюдатели постарались и выяснили весь состав Братства) приступили к «утренней литургии», к воротам «замка» подкатила белая, с красными крестами на дверцах, машина — медицинская «Газель», и водитель дважды надавил на клаксон.

Отворилась калитка рядом с тяжелыми металлическими воротами, оттуда выглянул могучий молодой человек в черной рясе.

— Чего надо?

— Санэпиднадзор, — веско сказал врач в белом халате, которого играл сам Мих-Мих. — В районе намечается эпидемия дезинтерии, разносчиком которой могут быть мыши и крысы. Открывай, проверять подвалы будем на наличие.

— Не велено.

— Тогда доложи своему батюшке, не в его интересах с властями конфликтовать. Закроем храм на фиг! У меня на руках постановление губернатора о поголовной ревизии всех общественных и частных заведений вроде вашего.

Привратник в рясе глянул на «Газель» и скрылся.

— Если они нас не впустят, — сказал водитель, также одетый в халат, роль которого исполнял бывший омоновец Самохин, — придется менять план.

— Не придется, — уверенно проговорил полковник. — Мы вчера передали по радио о вспышке дезинтерии, в храме должны слушать новости. А настоятель не захочет идти против властей, он знает, что храм находится на особом счету и его мало кто жалует из местных жителей. — Михно поправил пуговку рации на воротнике халата. — Внимание, перекличка.

Тихие голоса оперативников доложили о готовности к работе. Сообщил о себе и Дмитрий, прогуливающийся возле храма в паре с Миленой Отиевой, служившей раньше в женском батальоне Российского Легиона. Они должны были сыграть роли молодых людей, пришедших записаться в послушники Братства.

Пока они прогуливались, с ними повстречалась старушка, сердито косившаяся на неприступные стены храма БЕСа и разговаривающая сама с собой. Увидев, что на нее смотрят, она заулыбалась смущенно и кивнула на башни храма.

— Вот хоромы отстроили, богоотступники! Не побоялись гнева божьего!

— А почему они должны бояться? — поинтересовалась Милена, переглядываясь с Дмитрием.

— Так ведь здесь раньше православный храм Воскресения стоял, потом церковь Воскресения. Снесли церковь, православным и помолиться негде стало, а эти жируют, молодежь с панталыку сбивают. Обидно это.

И старушка побрела дальше, что-то приговаривая и крестясь.

— Это она напрасно жалуется, — заметила спутница Дмитрия, — в Вологде хватает православных церквей, есть куда сходить помолиться.

— Она старая, живет где-нибудь поблизости, — вступился за старушку Дмитрий. — Раньше-то прошла сто метров — и вот тебе церковь, а теперь куда-то ехать надо. И вообще ты плохо штудировала материалы Мих-Миха. В Вологде за последние десять лет восстановили лишь один православный храм, зато открыли буддистский центр, два протестантских храма, католический, две синагоги, две мечети и шесть сектантских приходов. Это разве не обидно русскому человеку?

— Я за свободу вероисповедания.

— Я тоже, только не за счет ликвидации Православия. А храм БЕСа вообще сатанинская организация, и ею надо заниматься всерьез. Я не уверен, что наш наскок что-либо изменит. Разве что заставит власти задуматься.

Снова отворилась дверь в стене.

— Наставник занят, — сказал выглянувший привратник. — Приезжайте после одиннадцати часов.

— Почему после одиннадцати? — не понял Михно.

— Закончится восхваление принципа, — туманно пояснил страж ворот, закрывая дверь.

— Я говорил, — хмыкнул Самохин. — Придется ждать.

— Странно…

— Что странно?

— В одиннадцать начинается заседание Городской думы…

— Совпадение. При чем тут дума? Сектанты заняты своими делами, у них «восхваление принципа». Интересно, что бы это значило?

— Послушники храма тоже молятся своим богам. Что ж, придется ждать. Всем передышка до одиннадцати.

— Не люблю я ожидания, — проворчала Милена, беря Дмитрия под руку. — И оттяжек не люблю. Наверняка что-нибудь непредвиденное случится.

«Влюбленные» снова побрели по аллее мимо храма, поглядывая по сторонам и прислушиваясь к долетавшим из-за стен звукам: мычанию коров, крикам петухов, тарахтению мотора; храм имел собственное подворье и подсобное хозяйство. Время со скрипом двинулось от десятичасовой отметки к одиннадцатичасовой.

В половине одиннадцатого неожиданно к воротам храма подкатил джип «Тойота» с темными стеклами, посигналил, и ворота открылись. Джип скрылся во дворе.

Михно и Самохин переглянулись.

— Кто это так по-хозяйски заехал?

— Номера, между прочим, московские. Наверное, центральное начальство Братства из столицы прикатило.

— Это очень некстати.

— Что будем делать?

Полковник с минуту размышлял, барабаня пальцами по торпеде машины.

— Подождем все-таки. Отбой объявить никогда не поздно.

Снова потянулись минуты ожидания.

Без пяти минут одиннадцать ворота открылись, выпуская джип.

— Заезжайте, — махнул рукой привратник. — Сейчас к вам завхоз выйдет.

Самохин включил двигатель, «Газель» медленно проехала на территорию храма. Ворота закрылись.

— Через три минуты начинаем, — принесла рация приказ полковника.

— Наконец-то, — с облегчением вздохнула Милена. — Пошли.

Они двинулись ко входу в обиталище БЕСа, настраиваясь на работу. Милена уже не раз участвовала в операциях КОП и особого волнения не испытывала, да и женщиной была сильной и решительной. Дмитрий же хоть и волновался, но не по причине страха неудачи, а как человек, впервые выполнявший не свойственные ему функции диверсанта, хотя в бытность свою спецназовцем участвовал и в более серьезных операциях.

Кнопок на двери не оказалось, однако она сразу же отворилась, как только молодая пара приблизилась к ней вплотную. На пороге вырос все тот же рослый привратник в черной рясе.

— Чего надо?

— Мы пришли записаться в Братство, — несмело проговорила Милена, чуть выставляя вперед ногу. У юбки был разрез, и от ее движения сразу стало видно бедро женщины.

Богатырь-привратник равнодушно посмотрел на ее ногу, буркнул:

— Приходите позже, наставник занят.

Он повернулся, чтобы уйти, и Дмитрий сделал стремительный выпад пальцем в спину парня, попадая в нервный узел. Привратник охнул, приседая, начал заваливаться головой вперед, и «диверсанты» с трудом удержали его. Весил молодой монах явно больше ста килограммов.

Усадив его на пол будки и прислонив спиной к стене, Дмитрий и Милена прислушались к шуму во дворе, выглянули наружу и увидели бегущую по дорожке к храму молодую женщину в белом сарафанчике. Переглянулись.

— Кого это еще несет? — сквозь зубы проговорила Милена. — Лещенко, кого вы пропустили?

— Никого, — отозвался командир засадной группы, готовой прийти на помощь основной. — Все тихо.

— А это кто к храму спешит?

Пауза.

— Не знаю… мы никого не видели…

— Так это призрак по-вашему? — Милена выругалась, глянула на Дмитрия. — Встреть ее, я побежала к полковнику. Потом догонишь.

Она выбежала во двор.

Дмитрий хотел было натянуть на себя рясу привратника, чтобы сыграть его роль, но не успел. Женщина в белом сарафане, смуглая, черноволосая, очень красивая, с поразительной быстротой преодолела расстояние от дороги до храма и, толкнув дверь, оказалась перед лицом Булавина. Она бежала очень быстро, буквально в темпе, но даже не запыхалась, что поразило Дмитрия больше всего.

— Уходите, — быстро сказала она, бросив взгляд на пытавшегося подняться верзилу-привратника. — Сейчас здесь будет смерть!

— Что?! — изумился Дмитрий, едва не потеряв дар речи. — Какая смерть?!

— Самая реальная. Этот храм подготовлен в качестве экспериментального пси-усилителя для проведения атаки на депутатов Городской думы. Когда он включится, внутри все погибнут, так как импульс не рассчитан на резонанс такого количества пси-сфер. Я имею в виду послушников храма. Да не стойте же столбом! У вас есть связь со своими коллегами, давайте сигнал тревоги! Отбой!

— Кто вы?!

— Меня зовут Мария, потом все объясню.

— Как храм может стать усилителем?..

— На джипе привезли установку для психотронного воздействия на людей «лунный свет», импульс которой и должен будет усилить эгрегор храма. Да включайте же рацию!

Подчиняясь властным интонациям в голосе незнакомки, Дмитрий вызвал Михно:

— Полковник, надо уходить! Возникли непредвиденные обстоятельства…

— В чем дело? — осведомился Мих-Мих.

— Здесь проводится эксперимент…

— Какой еще эксперимент? Булавин, ты в своем уме?!

Дмитрий беспомощно посмотрел на Марию.

— Храм заминирован! — подсказала та, догадываясь о характере переговоров.

— Храм заминирован! — повторил Дмитрий. — Срочно уводите людей!

— Кем он, на хрен, заминирован?! — не поверил полковник. — У меня нет никаких сведений. Быстро ко мне, мы уже в центральной пирамиде, наставник здесь… — Михно внезапно замолчал.

— Я иду туда! — дернулся к выходу во двор Дмитрий, но Мария остановила его, схватив за рукав.

— Стой! Поздно!

Глаза женщины налились чернотой, затем вспыхнули изнутри золотым пламенем, и в то же мгновение Дмитрию показалось, что на голову ему обрушилась гранитная глыба.

Сознания он, однако, не потерял, но застыл, парализованный и беспомощный, ставший слабым и пустым, как воздушный шарик. Страха не было. В голове шумело, будто сыпался сквозь щели песок, в груди росла дыра, из которой по телу распространялся жуткий холод, тело рвалось на нити и растягивалось в бесконечной длины канат, тонувший в черной бездне пространства…

Всплеск боли в голове!

Горячие щупальца начали собирать нити сознания в единый поток, холод в груди собрался в ком, растаял, сердце заработало вновь, мысли прояснились.

Дмитрий ощутил себя прислоненным к стене будки. Тело казалось рыхлым и тестообразным, покрытым слоем пота, ноги ватными, на голове что-то лежало, тяжелое и горячее, но приятное, и лишь когда Мария убрала руку, он понял, что это была ее ладонь.

— Что… произошло?! — еле выговорил Дмитрий непослушными губами.

— Они включили «лунный свет», — глухо сказала Мария. Провела рукой по лицу, бледная, с тенями под глазами, сосредоточенная на каком-то переживании. — Все кончено… Уходим отсюда!

— Но там… мои товарищи…

— Они мертвы.

— Все равно… как мертвы?!

— Так. Обопритесь на меня.

— Но я не могу… я должен их…

— Им вы все равно не поможете. Из всей группы уцелели только вы и засадники. Уходите же!

— Почему я… остался жив?

— Потому что я вас защитила. Давайте я помогу вам дойти до машины.

Мария взяла под руку Дмитрия и повела его прочь от храма БЕСа, в котором царила странная тишина. Не было слышно никакого шума, не мычала как прежде корова, не кричали петухи и куры, не работал мотор дизеля. Дмитрий оглянулся, попытался остановиться, но спутница была сильнее.

— Не останавливайтесь, Булавин, ваша деятельность в КОП закончилась.

— Не понимаю, о чем вы…

— Понимаете, я о вас знаю все. Просто вы оказались не в то время и не в том месте. Слава богу, что я успела. Приедете домой, полежите, помедитируйте, как вы умеете, все пройдет.

— Кто вы, черт возьми?!

— Я ведунья, работник Катарсиса. Остальное узнаете позже. Садитесь. — Мария помогла Дмитрию сесть за руль синей «Волги», принадлежащей «копам» и ждущей их в километре от храма на улице Некрасова. — Доберетесь?

— Доберусь, — поморщился Дмитрий. — Что это было?

— Эгрегор храма усилил разряд «лунного света», но люди не выдержали резонанса, произошел пси-взрыв…

— Как вы меня защитили?

— Долго объяснять. Езжайте.

— Там Лещенко… в засаде с ним трое…

— Они нас не видели.

— Я не об этом…

— Возможно, они останутся в живых. До встречи, Дмитрий Михеевич, я вас навещу в скором времени. Никому ни слова о том, что вы здесь были, а также о нашей встрече, даже Диане.

Женщина исчезла.

Дмитрий покрутил головой, ища глазами незнакомку, пробормотал:

— С ума сойти!.. Куда она пропала?.. Или у меня что-то с головой?..

Потом завел двигатель и повел «Волгу» прочь от кладбища, возле которого высилась громада храма БЕСа.

Дома его ждал сюрприз: приехала сестра Софья, оставившая дочку Ольгу у бабушки в Карпунине. Увидев вялые движения брата, она всполошилась:

— Что с тобой, Димка?! На тебе лица нет!..

— Все в порядке, — слабо отмахнулся Дмитрий, чувствуя разливающуюся по телу слабость. — Устал малость… помоги раздеться…

Он с трудом умылся, добрел до спальни и рухнул на кровать, проваливаясь в темноту беспамятства. Софья, испуганная его состоянием, хотела вызвать «Скорую», но подумала и позвонила отцу.

Михей Олегович приехал через полчаса не один, с ним была незнакомая красивая девушка, сразу бросившаяся к Дмитрию.

— Кто это? — показала глазами на дверь спальни удивившаяся Софья.

— Диана, — ответил Михей Олегович, заглядывая в спальню. — Что с ним?

— Сама не знаю, — растерянно пожала плечами Софья. — Появился бледный как полотно, потный, слабый, и сразу в кровать.

— Не сказал, где был?

— Нет, а что?

— В городе переполох. Городская дума в шоке, большинство депутатов ни с того ни с сего потеряли сознание, у трех инфаркт, двое в реанимации… В общем, явление удивительное, если не сказать больше. Вот я и думаю, может, Димка тоже оттуда?

— Что ему делать в думе?

Михей Олегович вздохнул и отстранил хлопотавшую над телом сына Диану.

— Теперь я его посмотрю, посидите в зале.

Женщины вышли, оценивающе посмотрев друг на друга. В глазах Дианы стояли слезы, и Софья вдруг поняла, что перед ней будущая жена Дмитрия.

КАРПУНИНО Тарасов

Глеб собирался уехать на следующий день, то есть в пятницу, но остался, не имея ни малейшего желания уезжать из деревни, где он так неожиданно встретился с понравившейся ему женщиной. В тот вечер он не отпустил Софью от себя ни на шаг, да и она сама не хотела отходить от Тарасова, ошеломленная и обрадованная встречей не меньше, чем он.

Они провели вместе все время, сначала в доме деда Глеба, глядя на дочерей, играющих в саду, потом Софья спохватилась, что не закончила какие-то дела, убежала на четверть часа, и Тарасов вынужден был сдерживать себя, чтобы не броситься за ней следом.

— Что, прикипел? — бросил на внука насмешливо-хитрый взгляд Евстигней Палыч. — Хороша деваха. Они-то, булавинские, все статейные, породистые, любо глянуть.

— Она сказала, что ее фамилия Шипилова.

— По мужу. А так Булавина в девичестве. Ничего, что она с дитем-то?

— У меня у самого такая… веселей будет вместе…

— Неужто надумал Софью под венец?

— Надумал, — смущенно признался Глеб. — Если еще пойдет. Одобряешь?

— Мое дело стариковское, чего зря языком чесать — одобряю али нет, но женщина она справная и строгая. Как от мужа ушла семь лет назад, так и живет одна.

— Почему ушла?

— Равнодушный он был, собой только занимался. Да и другую завел на стороне.

— Понятно, — задумчиво проговорил Тарасов, с нетерпением ожидая возвращения Софьи. — Странно, что я ее раньше здесь не встретил.

— Так она в деревне редко бывает. Сначала жила с мужем и родичами его в Нижнем Новгороде, потом что-то у нее отношения со свекровью не заладились. Знаешь, как это бывает: косой взгляд, не туда шагнула, не то сказала, слово за слово…

— Знаю, — кивнул Глеб, вспоминая тещу, с которой у него тоже не задались родственные отношения.

— Ну, вот, она пожила в Нижнем полгода и переехала в Москву, а еще через год развелась.

— Откуда ты все так хорошо знаешь? — прищурился Тарасов.

— Так ведь в деревне живем, все друг о друге знаем. Раньше вообще как одна семья жили, это вот сейчас обособляться начали, заборами пообгородились. Не хочешь вместе с ней со мной на пасеку съездить?

— А что, это мысль, — почесал макушку Глеб. — Попробую уговорить. Давно меня пчелы не кусали.

— Если к ним по-доброму — не покусают.

Дед еще что-то говорил, но Глеб не слышал, заметив идущую по улице Софью. И еще он заметил, что за ней внимательно наблюдают «быки» — два кряжистых, волосатых, угрюмых, с квадратными лицами типичных вышибал, парня, о которых писал дед. Тарасову очень не понравились их кривые ухмылки. Однако разборку с ними он решил отложить на следующий день. Нынешнее настроение не соответствовало выяснению отношений с наглыми деревенскими рэкетирами.

— Все, я освободилась, — сообщила Софья, успевшая переодеться в спортивный костюм и от того ставшая еще более соблазнительной. — Что будем делать?

Она заметила Евстигнея Палыча, смущенно улыбнулась.

— Извините меня, дедушка, что я доставляю столько хлопот.

— Так ведь хлопоты хлопотам рознь, — усмехнулся в бороду старик. — Такие хлопоты мне в радость. Глядишь, там и свадебку скоро сварганим.

Он скрылся в хате.

— О чем это он? — удивленно поглядела ему вслед гостья.

— Шутит старый, — поспешил успокоить ее Глеб. — Обрадовался, что мы приехали. Так-то все один да один. Кстати, он пригласил нас на пасеку завтра, не желаешь поехать?

— Вообще-то я собиралась завтра уезжать… — засомневалась Софья. — Да и Ольгу одну оставлять не хочется.

— И Оленьку возьмем, я же с Акулиной еду.

— Не знаю, право слово… надолго?

— Как понравится. Ну, пожалуйста. — Глеб опустился перед женщиной на колено, взял ее за руку, поднял глаза. — День на природе — это здорово! Поехали, Софи.

— Я тебя совсем не знаю, — задумчиво сказала она, не отнимая руки.

— Так узнай!

— Ты этого хочешь?

— Очень! — Он встал, глядя ей в глаза, притянул к себе, медленно приблизил губы к губам женщины, испытывая трепет и одновременно желание схватить ее в охапку и целовать, и вздрогнул, услышав веселые голоса приближавшихся девочек.

— Мам, пап, мы тут мышкину норку нашли, хочешь посмотреть?

Вздрогнула и Софья, как бы проснувшись, отступила, все еще не отнимая рук, но ниточка обоюдного радостного ожидания продолжала их соединять, и Глеб понял, что торопиться никуда не надо. Они нашли друг друга. Не стоило разрушать создавшуюся «ментальную» связь словами, а тем более неосторожным жестом.

— Потом посмотрю, Оленька. — Софья прошлась по траве вдоль изгороди, отделявшей сад Евстигнея Палыча от огорода, повернулась к оставшемуся на месте Глебу. — А хочешь, я познакомлю тебя со своей бабулей? Она у меня целительница, хотя и не любит, чтобы ее так называли. И с Колей познакомлю, это мой двоюродный брат, здесь, в Карпунине живет, учительствует, топонимикой занимается, книги пишет. Очень интересный человек.

— Пошли, — улыбнулся Глеб. — До заката еще часа два. Потом уложим детей спать и посидим на веранде. Не возражаешь?

— Абсолютно. Давно мечтала посидеть за чашкой чая в хорошей компании, да все не получалось. То времени нет…

— То компании, — закончил Глеб. — У меня то же самое. Приходится в основном завидовать другим и наблюдать, как плохие и очень плохие люди делают то, о чем хорошие только мечтают.

Софья засмеялась.

— И это говорит профессионал спецназа?

— А что, профессионалы спецназа не имеют права мечтать?

Софья посерьезнела, смерила Тарасова оценивающим взглядом.

— Вообще-то выглядишь ты далеко не мечтателем, а эдаким экстремальным мужчиной, человеком дела. Хотя именно эта черта в мужчинах мне нравится.

Теперь улыбнулся Глеб.

— Знаешь, чем человек слова отличается от человека дела?

— Чем?

— Человек слова дал слово — забрал слово, а человек дела дал слово — сделал. Это мне мой отец внушал. Кстати, у тебя вид не хуже моего.

— Что ты хочешь сказать? — удивилась она.

— Ничего обидного. Просто у тебя такой неприступный вид, что я сам бы никогда не решился подойти и познакомиться. Спасибо тем ребятам на вокзале, что пристали к тебе. Ну, идем мы к твоей бабуле или нет?

— Идем, — вспомнила о своем предложении Софья.

— Дед, мы будем через час, пригляди за чадами. Придем, чай будем пить, завари свежачка.

— Пригляжу, — отозвался Евстигней Палыч.

Они не торопясь двинулись вдоль деревни, провожаемые любопытными взглядами старух и женщин, копавшихся на огородах и во дворах, миновали избу Мотовилихи с новой крышей, где у машины возился один из «быков».

— Нехорошие люди, — тихо проговорила Софья, кивнув на дом. — Говорят, они многим угрожали.

— Я знаю, — кивнул Глеб. — Ничего, я с ними поговорю, авось присмиреют.

— Не стоило бы тебе с ними связываться, — нахмурила брови Софья. — Они вон какие здоровые, прямо кабаны. Да и что им скажешь?

— Найду что сказать. Не бери в голову, все будет нормально. Где ваша хата?

— Вон та, с зеленой крышей, — показала Софья на избу-пятистенку, стоявшую на краю деревни. — Бабуля сама красила, она у меня подвижная, хотя ей уже далеко за восемьдесят.

Она отворила калитку.

— Проходи.

Тарасов прошел на территорию участка, остановился у крыльца, на которое вышла высокая, стройная женщина в платке и старинном платье с оборками. Лицо у нее было смуглое, гладкое, почти без морщин, а глаза смотрели молодо и весело.

— Здравствуйте, хозяюшка, — поклонился Глеб.

— И ты будь здоров, сынок, — поклонилась в ответ женщина; старухой назвать ее не поворачивался язык; это и была бабуля Софьи Полина Родионовна. — А ты случайно не родственник пасечнику Евстигнею будешь?

— Внук он ему, — сказала Софья, подталкивая Глеба вперед. — Проходи, не стесняйся, бабуля не кусается. Ведь не кусаешься, Родионовна?

— Скажешь тоже, — усмехнулась хозяйка, не обижаясь. — Я хороших людей не трогаю. Проходи, сынок, будь как дома.

Софья подмигнула Глебу, повела его в сени, а оттуда не в хату, а во двор.

— Посмотри, как тут у нас все устроено, настоящий фэншуй[28].

Тарасов оказался в большом восьмиугольном дворе с прудом в центре и хозяйственными постройками, составляющими стороны восьмиугольника. Вокруг пруда размерами десять на десять метров росли березки и клен, под которым располагались две скамейки и деревянный стол. Двор порос травой, а не был вытоптан скотиной, как в обычных деревенских дворах, хотя у сарая стояла корова — пила из деревянного корыта, а из другого сарая доносилось похрюкивание свиней.

— Ну, как? — поинтересовалась Софья, перехватив удивленный взгляд гостя. — Чем тебе не фэншуй?

— Китайцам такое и не снилось, — покачал головой Глеб. — Вряд ли они догадались бы соединить принципы защитной геометрии с нашим посконным хозяйством. Но пруд хорош! Как вам удается сохранять во дворе траву? Куры есть?

— И куры есть, и утки, но траву во дворе не щиплют. А почему — это бабулин секрет. Посидим под кленом?

— В другой раз — обязательно.

— Тогда пошли покажу хату, фотографии семейные, и пойдем к Нику.

— К кому?

— Его отец Ником назвал: Ник Иванович Кузнецов, понимаешь. А мы всю жизнь Колькой зовем.

— Ник — это же вроде английское имя, зачем русскому мужику понадобилось называть сына Ником?

— Поди узнай, что стукнуло в голову родителю, когда он сына Ником называл. Сия тайна покрыта мраком. Кстати, в соседней деревне живет парень с еще более экзотическим именем: Динамо Сергеевич Педурханов.

Глеб засмеялся.

— Шутишь.

— Нисколечко. Отец этого самого Динамо заядлый футбольный болельщик, вот и назвал сына по-идиотски.

Софья провела Тарасова в горницу, усадила на диван, достала альбом с фотографиями и примостилась рядом, поджав под себя одну ногу и прижавшись плечом к плечу Глеба. Его бросило в жар, но он заставил себя не думать о близости женщины и открыл альбом.

Вошла Полина Родионовна с бидоном.

— Молочка парного не хотите?

— С удовольствием, — отозвался Глеб, обрадовав старуху.

Он выпил поллитровую глиняную кружку молока, показал палец.

— Высший класс! Жаль, что у деда коровы нет, не то пил бы молоко каждый день. Хотя я больше люблю топленое.

— У нас с тобой одинаковые вкусы, — сказала Софья, делая вид, что не замечает волнения Тарасова от случайных касаний ее груди и его плеча. — Теперь давай смотреть моих родичей. Вот это мой прадед Игнат Терентьевич.

Она стала показывать фотографии и называть имена. Длилась эта пытка, к счастью, недолго. Внезапно потемнело, порыв ветра захлопнул окно в горнице, недалеко раздался удар грома.

— Ой, гроза! — всполошилась Софья. — Надо бежать, а то дети промокнут.

— Успокойся, — остановил ее Глеб. — Дед их в дом заберет. — Он повернулся к ней, прижавшей кулачки к груди, увидел в ее широко раскрытых глазах восторг и тревогу, обнял. Поцеловал. И уловил ответный поцелуй.

По листьям деревьев, по крыше забарабанили первые капли дождя, потом дождь превратился в ливень, молнии полосовали небо, громовые раскаты сотрясали стены избы, а они сидели на диване и целовались, пока гроза не кончилась так же неожиданно, как и началась.

Софья отстранилась, вскочила с дивана, подошла к окну.

Глеб посидел немного, поднялся, остановился за ее спиной, глядя на быстро удалявшуюся тучу, негромко прочитал есенинские строки:

Софья вздрогнула, но не обернулась. Потом прошептала беспомощно:

— Понимаешь, я ничего не могу с собой поделать…

— Я понимаю, — сказал Глеб, стискивая зубы. — Извини.

— Ничего ты не понимаешь! — Она повернулась к нему, с тихим отчаянием ударила кулачками в его грудь. — Я не хочу сопротивляться!

— Так не сопротивляйся, — с удивлением и облегчением проговорил он.

— Я боюсь!

— Чего?!

— Что ты меня потом бросишь!

Глеб засмеялся и перестал, нежно обнял женщину, заглянул в глаза, в которых надежда боролась с отчаянием.

— Не брошу! Пока сама не сбежишь. Я всерьез и надолго!

— Правда?!

— Правда!

Когда в горницу заглянула Полина Родионовна, они все еще целовались.

— К вам гость, — сказала она, деликатно покашляв.

— Кто? — оторвалась от смущенного Глеба Софья, ни капли сама не смущаясь под взглядом бабки.

— Коля пришел.

— Зови его сюда. — Софья поправила прическу, одернула спортивный джемпер, посмотрела на Тарасова. — Легок на помине мой братик. Мы к нему собрались, а он сам заявился.

В избу шагнул высокий худощавый молодой человек с голубыми глазами и русыми волосами, смущенно поздоровался. Софья подбежала к нему, чмокнула в щеку пунцовыми, еще не остывшими от поцелуев губами, подвела к Глебу.

— Знакомься, это и есть Ник Кузнецов или просто Колька. Ник, это Глеб Тарасов, особо важный агент какой-то крутой спецслужбы, он сам расскажет, если можно. Вот что, мужчины, раз уж мы тут встретились, то давайте выпьем за знакомство и закусим, а уж потом поговорим. Я пойду бабуле помогу стол накрывать, а вы пока побалагурьте.

Софья выбежала в сени.

Ник исподлобья глянул на Тарасова.

— Командирша у меня сестрица. А вы, правда, агент?

Глеб улыбнулся.

— Просто служу в спецназе.

— Как интересно! Впервые вижу живого спецназовца. Давно Софью знаете?

— Три дня, — признался Тарасов. — Давайте присядем, чего стоя разговаривать.

— И то верно.

Они сели на диван, присматриваясь друг к другу.

У двоюродного брата Софьи было симпатичное русское лицо с ямочками на щеках, парень явно стеснялся своего вида — одет он был в старенькие холщовые штаны и майку — и держался с преувеличенной серьезностью.

— Где же вы с ней познакомились, если не секрет?

— На вокзале, случайно, — сказал Глеб. — Мы ехали в одном поезде и даже в одном вагоне. Как говорится: случай всегда подворачивается в самый неподходящий момент.

Ник понимающе усмехнулся.

— Софья не подарок. Вечно с ней что-нибудь приключается. А в каком спецназе вы служите?

Тарасов понял, что пора брать инициативу в свои руки.

— Мне сказали, что вы занимаетесь топонимикой?

— Да, занимаюсь. Софья сказала? Вообще-то я учитель русского языка в местной школе, а топонимикой увлекся в институте, когда летом гостил у родственников в Усть-Печенге. Деревенька такая есть в двухстах десяти километрах от Вологды, на реке Сухоне. Захотелось узнать, почему река так странно называется. Оказалось, в переводе с древнеиндийского — «легкоодолимая». А потом пошло и поехало. — Ник махнул рукой. — Знаете, как Печенга переводится? На языке чуди заволочской — «сосновая река».

— А Карпунино как переводится?

— Никак, этот топоним возник по имени основателя деревни Карпа, поставившего здесь, в глуши, на берегу Осечихи небольшой скит двести двадцать лет назад. Кстати, Осечиха — словечко из лексикона вепсов, означает — «длинная трава», то есть осока. — Ник увлекся, глаза его заблестели. — Я и сам не знаю, почему мне нравится исследовать происхождение названий рек, озер и деревень. Просто интересно, и все. В первом тысячелетии на территории нашего края жили несколько финно-угорских народов: весь, меря, пермь, лопари, чудь, но из них только вепсы — потомки веси — до сих пор проживают на западе области.

В горницу заглянула Софья.

— Идемте на веранду, там такие запахи после дождя — закачаешься!

Они перешли на веранду, сели за стол, но Ник продолжал делиться своими знаниями, найдя в лице Тарасова благодарного слушателя, и тот узнал много нового о географических названиях Вологодчины и Нижегородчины.

Так, оказалось, что озеро, на берегу которого возвышается всемирно известный Кирилло-Белозерский монастырь, основанный еще в тысяча триста девяносто седьмом году, называется Сиверским вовсем не потому, что расположено на севере. С языка древних вепсов это название переводится как «глубокое озеро». И действительно, глубины в Сиверском солидные — до двадцати шести метров, а пятьсот лет назад оно было еще глубже.

А вот имя русского города Тотьма никак не связано с «тьмой», как принято считать, хотя зимы здесь длинные и темные. Оно восходит к древнепермским словам «тод» — сырое место, заросшее кустарником и елками, и «ма» — земля.

— Подожди, Коля, — остановила разговорившегося брата Софья, поднимая бокал с брусничной наливкой, по части изготовления которой Полина Родионовна была большая мастерица. — Давайте выпьем за встречу и чтобы исполнились наши мечты.

— Это целых два тоста, — сказал раскрасневшийся Ник. — Сначала пьют за одно, потом за другое.

— Хорошо, вы пейте за одно, а я за другое.

Они сдвинули красивые резные хрустальные стаканы, и Глеб пригубил вино, не очень сладкое, терпкое, с приятной горчинкой, пахнущее травами и солнцем.

— Очень вкусно!

— Спасибо, сынок, — расцвела Полина Родионовна, отхлебнув наливки вместе со всеми. — Это еще прадедов рецепт, любили в нашем роду такие напитки. Ну, вы тут посидите, а я по хозяйству похлопочу.

Глеб захрустел салатом, попробовал соленые лесные грибочки с картошкой, съел полтарелки пельменей и допил вино. Посидели еще полчаса, слушая Ника, который рассказал о происхождении названия речки Песья-Деньга, вовсе не относящегося ни к собакам, ни к деньгам. Сначала река называлась Леденьга — «песчаная река» на языке чуди заволочской, а уж потом славяне превратили слово «лед» — песок — в более понятную им «песь».

— Мужчины, вы тут доедайте без меня, — встала из-за стола Софья, — а я за Оленькой сбегаю. Спать пора детям, солнце уже село.

— И я пойду, — поднялся Тарасов. — Моя Акулина без меня не ложится.

Встал и смущенный Ник.

— Заговорил я вас совсем…

— Нет-нет, — запротестовал Тарасов, — все было очень интересно. Мы еще встретимся и поговорим.

— Тогда уж заходите к нам в гости, мы с женой будем очень рады. Завтра и заходите.

— Завтра не получится, мы на пасеку поедем, а вот послезавтра скорее всего зайдем.

Ник просиял, пожал руку Тарасу, обнял сестру и ушел.

— Хороший мужик, — сказал Глеб, глядя ему вслед. — Начитанный, умный, увлеченный. Побольше бы таких.

Софья оглянулась, украдкой поцеловала его прямо на улице и потащила за руку в сгущающихся сумерках на другой конец деревни, где жил Евстигней Палыч.

Договорились, что, как только уложат детей, встретятся на берегу Осечихи. Но планы пришлось поменять, когда они проходили мимо хаты Мотовилихи. «Быки» сидели на лавке у ворот и курили.

— Эй, красавица, — окликнул Софью один из них, — зашла бы в гости. У нас хорошая музыка, коньяк есть, травка, повеселимся.

Софья не ответила, невольно ускоряя шаг. Они молча прошли мимо.

— Эй, ты чего, глухонемая? — продолжал «бык».

Его брат заржал.

— Подожди-ка, — сказал Глеб. — Я скажу им пару слов.

— Не надо!

— Не бойся, я за себя отвечаю.

Он подошел к лениво курившим, голым по пояс братьям и сказал тихо, но четко:

— Даю вам два дня сроку, ублюдки! Чтобы в понедельник духу вашего здесь не было! Не съедете отсюда — пеняйте на себя!

— Чего?! — разинул рот «бык» посветлей.

— Что слышал!

Глеб догнал Софью, взял под руку, не обращая внимания на матерный шум за спиной.

— Что ты им сказал? — с любопытством спросила она, оглядываясь.

— Чтобы уезжали из деревни.

— Стоило ли связываться?

— Стоило. Пока они здесь хозяйничают, никому житья не будет.

— Они опасные люди и не уедут.

— Уедут, никуда не денутся, — усмехнулся Тарасов, подумав, что он со своими навыками гораздо опаснее.

Они разобрали детей, и Софья повела не хотевшую уходить Оленьку домой. Глеб остался, собираясь укладывать Акулину, потом переложил эту обязанность на деда, поцеловал дочку, пообещав рассказать ей «страшную» историю в следующий раз, и быстро зашагал к центру деревни вслед за Софьей.

Он успел вовремя. «Быки» остановили женщину и не торопились пропускать.

— Веселитесь? — негромко сказал он, подходя ближе.

Софья вырвалась из рук одного из братьев, с которым боролась молча, не желая кричать (Оленька бегала вокруг и причитала: «Мамочка, тебе помочь?»), и бросилась, вся дрожа, к Тарасову.

— Все в порядке, — сказал он, ощущая растущий в душе гнев. — Пойдемте, я вас провожу.

«Быки» расступились.

— Эй, братан, — сказал первый, — так чего ты там базарил за чтоб мы уехали?

— Я сейчас вернусь и объясню, — пообещал он.

— Ох ты крутой! — заржал второй «бык».

— Ну-ну, будем ждать, — осклабился первый.

Глеб взял на руки Оленьку, доверчиво прижавшуюся к нему, проводил Софью до избы Полины Родионовны и оставил.

— Укладывай нашу красавицу спать, я сейчас вернусь.

— Не ходи к ним! — покачала головой Софья. — Еще покалечат. Это же нелюди!

— Не волнуйся, еще не родился человек, способный меня покалечить.

Тарасов повернулся и ощутил на плечах ладошки Софьи.

— Как ты сказал?

— Что? — обернулся он.

— Ты сказал: укладывай н а ш у красавицу?

— Ну и что? — не понял Глеб.

— Ничего. — Она поцеловала его, взяла Олю за руку и повела в дом. — Я тебя жду.

Тарасов облизнул губы, на которых остался озоновый след губ женщины, и направился к дому Мотовилихи.

Его ждали. С лавки поднялись навстречу две шкафообразные фигуры со смутно видимыми в свете далекого фонаря в конце улицы лицами.

— Ну, что, крутой? — заговорил более светловолосый «бык», сжимая огромные кулаки. — Что ты там базарил насчет… — он не закончил.

Глеб подошел вплотную и с тугим выплеском энергии толкнул его в квадратное лицо ладонью с растопыренными пальцами, расслабленными до последнего мгновения и ставшими вдруг железными.

Охнув, «бык» грохнулся на спину и остался лежать, оглушенный ударом и падением.

Его брат недоуменно перевел взгляд на него, посмотрел на Тарасова, продолжавшего подходить к нему, проворно сунул руку в карман широких штанов и достал брусок электроразрядника.

— Ах ты, бля! Да я ж тебя зашибу на… — он не договорил.

Глеб вошел в темп, обогнул неповоротливого детину слева, перехватил толстую руку (он мог сломать ее одним ударом, но не стал), отобрал электрошокер (надо же, армейский «мангуст»!) и влепил удар локтем в живот, в солнечное сплетение. Тот утробно хрюкнул и осел на враз ослабевших ногах. Тарасов присел рядом на корточки, приблизил лицо к физиономии «быка».

— Повторять больше не буду, уроды! Если не уедете из деревни — вас отсюда увезут вперед ногами! Понял?

— М-м-м… — промычал заросший волосами детина, не в силах вздохнуть.

Глеб дал ему пощечину.

— Понял, спрашиваю?!

— По-по… — попытался выговорить «бык».

— Очень хорошо. — Глеб встал. — Эту штуковину я экспроприирую, она не подлежит передаче в руки гражданских лиц. Даю вам два дня. В понедельник проверю. И не дай бог, чтобы я здесь задержался из-за вас!

Не оборачиваясь, он двинулся назад к дому Полины Родионовны и в полусотне метров от места разборки столкнулся с бегущей Софьей.

— Господи, живой! — Она бросилась к нему на грудь. — А я ножик вот с собой взяла, на всякий случай…

— Защитница моя, — засмеялся Тарасов, обнимая женщину. — Не нужен твой ножик, и так все обошлось. Они обещали завтра уехать.

— Правда?!

— Посмотрим. Ну что, пойдем гулять?

— Нет, — прошептала Софья. — Бабуля ушла к соседке на всю ночь. Мы с тобой будем одни.

— А Оленька?

— Она спит на веранде.

Глеб повернул к себе Софью, заглянул в темные глаза, хотел что-то сказать, но она закрыла ему рот ладошкой.

— И ничего не говори, ладно?

Тарасов подхватил ее на руки и понес, не стыдясь взглядов из-за заборов и из дворов.

Неизвестно, что его разбудило в два часа ночи. Однако проснулся Тарасов мгновенно, прислушался сначала к тишине в доме, потом к самому себе. Интуиция «ощетинилась» и «тихо заворчала». Глеб напрягся и стал видеть слабо светящуюся сетку с ячейками разного размера и формы — это была энергетическая решетка земли, позволявшая ему в моменты наивысшего напряжения по изменениям рисунка подсказывать приближение опасности.

Однако в доме и вокруг него сетка светилась равномерно и не плыла, источник тревоги, разбудившей капитана, находился где-то в другом месте.

Стараясь не разбудить спящую Софью, Глеб осторожно высвободил руку из-под головы женщины, встал, натянул штаны и вышел из хаты.

В деревне царила удивительная, чистая, «не городская» тишина. Над ней раскинулся темно-фиолетовый купол неба, пронизанный лучами ярких, словно омытых недавним дождем, звезд. Сами собой всплыли в памяти строки известного поэта:

На них можно было смотреть часами, ловя иногда световые штрихи падающих метеоритов или медленно ползущий светлячок спутника, но Глеб лишь кинул взгляд на небо, подумав, что надо бы как-нибудь разбудить Акулину и показать ей «настоящие» звезды с полосой Млечного Пути. Затем бесшумно зашагал к центру деревни.

Дом Мотовилихи был темен и тих.

Глеб постоял у забора с минуту, прислушиваясь к тишине внутри избы, и начал красться к дому Евстигнея Палыча, уже з н а я, где сейчас находятся «быки»-рэкетиры.

Он обнаружил их возле хаты. Один обливал бензином приоткрытые ворота из канистры, второй возился во дворе у машины Тарасова.

Глеб тенью метнулся к первому и рубанул пыхтящего парня ребром ладони по толстой шее. Тот сунулся носом в землю и затих. Но его брат услышал шум падающего тела, насторожился и прошипел:

— Алекс? Что там у тебя?

Тарасов проскользнул в ворота и неожиданно вырос перед «быком», заставив его шарахнуться назад и стукнуться спиной о багажник машины.

— Привет, поджигатель. Не ждал?

«Бык» проворно выхватил из-под полы куртки какой-то длинный предмет, оказавшийся при ближайшем рассмотрении помповым ружьем «сайгак», и Глеб разрядил в него прихваченный с собой «мангуст». Три извивающиеся голубые электрические змейки вонзились в грудь бугая, он с тихим взвизгом выронил ружье и упал.

Открылась дверь в сени, во двор выглянул Евстигней Палыч в одних трусах.

— Это ты, что ли, шумишь, внучек?

— Я, — отозвался Тарасов. — Забыл кое-что в машине. Акуля спит?

— Уснула сразу, как только легла. Даже сказку не дослушала.

Дед пересек двор, зашел в будочку туалета, не заметив лежащее у «пятнадцатой» тело. Вышел, почесываясь, зевнул.

— Не забудь ворота закрыть. И не проспи: в семь уже выезжаем.

— Не просплю, — пообещал Глеб. — С нами Софья с Оленькой поедут, не возражаешь?

— С чего б я возражал? Разместимся как-нибудь.

Дед ушел в хату.

Глеб взвалил на плечи воняющую потом и мочой тушу «быка», отнес к его дому и свалил в палисадник на клумбу с цветами. Затем таким же манером перетащил брата. Посидел возле них несколько минут, ожидая, когда они придут в себя. Сходил к ним в дом, вынес ведро воды и вылил на каждого по полведра. Братья очухались, заворочались, тараща глаза, озираясь, не понимая, как они сюда попали.

— Я мог бы вас кончить еще там, у машины, — сказал Тарасов, передергивая затвор помповика, — и меня бы оправдали, потому что доказательства вашего преступления налицо. — Он пнул ногой канистру с бензином, та упала, бензин начал выливаться на землю. — Вы хорошо меня понимаете?

«Быки» ошеломленно переглянулись.

— Не слышу! — Тарасов направил ствол ружья в грудь светловолосого бугая.

Тот на карачках отполз назад, просипел:

— Понимаем…

Глеб покачал головой.

— Честно говоря, верится с трудом. Пострелять вас прямо здесь, что ли? Или вызвать омоновцев из Ветлуги?

— Не надо, — пробормотал темноволосый брат. — Мы уедем…

— Громче!

— Мы уедем! Завтра… соберемся только…

Глеб с удовлетворением кивнул.

— Теперь верю. Но запомните: дадите хоть малейший повод — и я вас не пожалею! Слово офицера! И не надейтесь на своих братков в милиции, на них тоже управа найдется.

Он повернулся и зашагал прочь, но, сделав два шага, оглянулся, чиркнул спичкой о коробок, поджог его весь и бросил на канистру с бензином. Братья с воплями бросились наутек. Глеб снова двинулся по улице к дому Софьи и не обернулся, когда сзади рвануло.

Брызги горящего бензина разлетелись в разные стороны, попали на стены хаты, и «быки» принялись их тушить. Молча! Метод воспитания, примененный Тарасовым, подействовал на них должным образом.

Софья встретила его на пороге в одной ночной сорочке, подозрительно потянула носом.

— От тебя бензином воняет. Куда ходил? — Она увидела в его руке ружье. — Что это?!

— Ничего, все в порядке, — успокоил он женщину, прислоняя ружье к крыльцу. — Братья хотели поджечь дом деда и машину, пришлось их урезонивать.

— Ты… их?..

— Помял немножко, — небрежно отмахнулся Глеб. — Ружье отобрал, посоветовал уехать, они пообещали.

— Представляю себе, как ты им советовал! А если не уедут?

— Тогда я поговорю с ними еще раз. — Голос Тарасова стал жестким. — Не бери в голову, я знаю, что делаю. Помоги лучше смыть грязь и бензин.

Софья послушно принесла ведро с водой и мыло, и Глеб с удовольствием вымылся под струями холодной колодезной воды.

— Вот теперь пойдем спать. Подъем в шесть часов.

Софья прижалась к нему, шепнула:

— Ты, оказывается, умеешь наживать врагов.

— Не только, — возразил он. — С нормальными людьми я дружу. Но никому не позволю нагличать до беспредела!

Софья вздрогнула.

— Ты так говоришь…

— Как?

— С ненавистью!

— Это не ненависть, это отношение к подлецам и негодяям. Я никогда никого не обижал зря.

Софья прижалась к нему сильней.

— Обними меня…

Тарасов поцеловал ее и поднял на руки.

Никогда прежде ему не было так хорошо, как в этот августовский день на пасеке деда.

Ушли прочь заботы и тревоги, забылись невзгоды и стычки с разного рода подонками, не приходили мрачные мысли о грядущем возвращении в отряд. Ничто не могло нарушить возникший союз двух сердец и двух аур, ни одно тревожное ощущение не могло поколебать атмосферы дружелюбия, нежности, радости и уюта, царившей вокруг. В душе Тарасова пели птицы и летали ангелы.

Впрочем, такие же чувства владели и Софьей, с улыбкой наблюдавшей за счастливо игравшими в тени деревьев девочками. Акулина и Оленька, похожие друг на друга, как сестры, ловили бабочек и стрекоз, собирали букеты цветов, играли в бадминтон, раскладывали бумажных кукол, помогали деду ухаживать за пчелами, совершенно их не боясь, и занимались другими важными делами, то и дело подбегая к взрослым и показывая им то букашку необычной расцветки, то цветок.

Глеб же и Софья были заняты собой, погрузившись в сонный покой природы, купались в ручье неподалеку, любили друг друга, отойдя в лес на километр от пасеки, а потом загорали, снова купались, помогали Евстигнею Палычу переставлять ульи и собирать мед, и разговаривали — не могли наговориться, и просто смотрели в небо, лежа на траве бок о бок, — не могли насмотреться.

И было им удивительно, до жути хорошо!

Глеб рассказал о своих взаимоотношениях с бывшей женой, поделился воспоминаниями о детстве, пресекая попытки Софьи расспросить его о работе. Она тоже вспомнила детство и рассказала о случае с бабушкой, которая давным-давно, в начале века, купила дом в деревне у одной странной старухи, оказавшейся настоящей колдуньей.

— Про нее соседи судачили, — говорила Софья, — что она, мол, в церковь ходит, молится, а черта не забывает. Да моя бабуля тогда молодая была и не побоялась. Отдала деньги за хату, а старуха каждый день к ней ходит и ходит, что-то в сарае перебирает. С месяц, наверное, ходила, пока бабуле не надоело. Вот бабушка и сказала: «Домна Патрикеевна, вы хату продали и деньги получили, так больше сюда не ходите. Если вам что нужно, я из сарая все принесу». Старухе это не понравилось. «У тебя такое с головой будет, — пригрозила она, — что ни себе, ни детям рада не будешь!» А через несколько дней действительно бабуля почувствовала, что у нее с головой творится что-то неладное. То ей казалось, что на макушке у нее дырка образовывается, откуда с шипением воздух вырывается, унося все силы, то глохнуть стала, то, наоборот, слышать странные звуки. А потом голова дико болеть начала. В общем, потеряла бабуля интерес к жизни, и если бы не будущий дед, вернувшийся с гражданской войны, она так и умерла бы.

— Как же он ее спас?

— Повез к родственникам, те сняли с бабули порчу, вылечили, и с тех пор она живет, горя не зная. Да и сама выучилась всяким штучкам, лечит людей, судьбу даже может предсказать. Мне вот предсказала. — Софья лукаво улыбнулась, глянув на покусывающего травинку Глеба.

— Что же она предсказала?

— Что тебя встречу. И не смейся. Имя только не назвала, а так все сходится.

Глеб потянулся к ней, собираясь погладить по плечу, и вдруг идиллия кончилась. Ему показалось, что подул холодный ветер и лес сверху накрыла огромная черная тень, хотя солнце светило вовсю, на деревьях не дрожал ни один листик и вокруг стояла знойная сонная тишина. Глеб поднял голову и включил свою внутреннюю «локацию».

Под лопаткой запульсировал сосудик, в голове тихо лопнул стеклянный шарик.

Они были не одни.

В лесу, метрах в пятидесяти, прятались какие-то люди, по крайней мере трое. Еще четверо — так подсказывала интуиция — подкрадывались к пасеке со стороны машин — дедовой «Нивы» и «пятнадцатой» Тарасова, стоящих в тени развесистых ив вдоль ручья.

«Какого дьявола?! — пришла гневно-холодная мысль. — Кому я понадобился? Неужели меня выследил Хохол, чтобы вернуть в команду «заблудшего сына»?!»

— Что с тобой? — удивилась Софья.

— Молчи и слушай, — тихо сказал он. — В принципе ничего серьезного, я уверен, но хочу исключить любую случайность. Ты мне веришь?

— Верю.

— Тогда делай, что говорю. Возьми детей и уведи их вверх по ручью, где он подходит к болотцу. Спрячьтесь там в кустах и ждите, пока я не позову. Поняла?

Глаза у Софьи стали большими, тревожными, но переспрашивать, в чем дело, она не стала и сразу направилась к детям, набрасывая на себя на ходу сарафан.

— Оленька, Кулинка, ко мне, я вам что-то покажу.

Девочки подбежали к Софье, и все трое двинулись к ручью, весело щебеча.

Глеб посидел в траве, прислушиваясь к звукам, долетавшим из чащи леса, и начал действовать.

Для начала он решил достать из машины оружие — отобранные у «быков» и захваченные с собой помповое ружье и электрошокер, затем забрать деда и догнать Софью с детьми у ручья. Поэтому, ничего не говоря Евстигнею Палычу, в робе и сетчатом противопчельнике напоминавшему пришельца, тихо отполз к лесу и, пригибаясь, побежал по дуге к машинам.

Но его опередили.

Из леса на другой стороне гречишного поля, на краю которого разбил свой лагерь пасечник, показались двое парней в пятнистых штанах и куртках с короткими рукавами. Они двинулись к пасеке прямо через неубранное поле, отмахиваясь от пчел, и хотя Глеб оружия у них не увидел, все же ощутил их злую целеустремленность. Эти парни были опасны и прекрасно знали, кто здесь находится. Единственным преимуществом Тарасова было то, что они в данный момент его не видели. Но он знал, что в лесу и за ручьем прячутся еще какие-то люди, и до их появления остались считанные минуты.

— Эй, дед, — окликнул Евстигнея Палыча самый рослый из парней, белобрысый, с коротким ежиком волос, — ну-ка угости нас медком.

Старик оглянулся, не снимая «шлема», пробурчал:

— Угостить можно, если подождете часок.

— Нету времени у нас ждать, — заговорил второй, обритый наголо, с блестевшим от пота бугристым черепом. — А ты тут один этим хозяйством заправляешь?

— Один, — еще более мрачно буркнул старик.

— А машины у тебя две, — покачал укоризненно головой белобрысый, — зачем обманываешь? Не стыдно такому почтенному гражданину добрых людей обманывать? А ну как мы рассердимся?

— Шли бы вы отсюда, добрые люди, поздорову. Не ровен час, пчелы покусают — начальство не узнает.

Парни переглянулись.

— Хамит дед, — констатировал бритологовый лениво. — Плохо у них тут с гостеприимством. Наказать бы надо.

— Если скажет, где его напарник, простим.

— Мы добрые.

Оба заржали.

По тому, как они держались, по жестам, уверенной походке и напористости, Глеб понял, что эти ребята не рэкетиры и не случайные прохожие, захотевшие отведать медку. Они были из спецкоманды и появились здесь специально, точно зная координаты цели. Но это были не люди Хохла-Тихончука, на Тарасова вышла другая структура.

— Давай, дед, колись, кто тут с тобой, — предложил белобрысый, подходя ближе. — Может, мы тебя и не тронем за холодный прием.

— Никого тут нет, — огрызнулся Евстигней Палыч, — один я, а машина — агронома, он поля объезжает и скоро здесь объявится… с помощниками…

«Молодец, дед!» — похвалил в душе старика Тарасов, начиная движение. Ждать было уже нечего, картина складывалась простая и понятная, надо было пользоваться своим минимальным преимуществом и нападать первым.

— Ай-яй-яй, — снова укоризненно покачал головой белобрысый бугай, — как нехорошо брехать. Ведь ты здесь не с агрономом, а с внуком капитаном Тарасовым, а также с его бабой и двумя детьми. Так?

— Брешут собаки, — с достоинством ответил Евстигней Палыч, поднимая дымовую морилку в форме лопаты, — да еще вот такие, как вы, а я разговариваю человеческим языком. Убирайтесь отсюда, пока я пчел на вас не спустил!

— Ой-ой, как страшно! — развеселился бритоголовый. — Слышь, Боб, он пчел на нас спустит! Укротитель пчелиный нашелся. Или, может, у него не дымодув, а огнемет?

Он шагнул к деду, и тот направил на него струю дыма.

В тот же момент Глеб в темпе рванулся вперед. Засвистел в ушах ветер. Двадцать шагов, отделявших опушку леса от ульев на поле, он преодолел за доли секунды и обрушился на непрошеных гостей в камуфляже сзади, не считая нужным их предупреждать, как это делают «крутые» герои в кинобоевиках.

Он не ошибся в своих предположениях, приняв их за профессионалов из какого-то спецподразделения. Они были вооружены пистолетами бесшумного боя, а один из них — белобрысый — еще и «глушаком», поэтому Тарасову пришлось сразу пойти на самый жесткий вариант боя, чтобы исключить даже малейшую возможность стрельбы. И тем не менее ему не удалось приблизиться к спецназовцам незаметно!

Очевидно, за полем следили наблюдатели группы и успели предупредить своих разведчиков. Как быстро Глеб ни передвигался, оба парня уже схватились за оружие, и лишь темп позволил капитану обезвредить одного из них ударом в голову (прямой гэг-хех в висок костяшками пальцев, сжатыми в «копыто осла»), отвести руку второго с пистолетом в сторону и схватиться с ним в тягучей, гимнастически-силовой рукопашной. Парень владел барсом и хорошо двигался, а главное, был силен как бык. Если бы Тарасов уступал ему в силе, ему пришлось бы туго.

Бой длился не меньше минуты. В конце концов Глебу удалось заломить пальцы левой руки белобрысого, держа правой его правую руку с пистолетом, затем ударить его головой в лоб, после чего капитан вытащил из-за ремня парня «глушак» и разрядил сначала в него, потом в его бритоголового напарника, начавшего подавать признаки жизни.

Все это время Евстигней Палыч простоял без движения, в столбняке, и это, возможно, спасло ему жизнь, потому что белобрысый спецназовец успел-таки пару раз нажать на курок пистолета.

— Уходим, Палыч, — сказал Тарасов, тяжело дыша. — Отдых на пасеке закончился.

— Э-э… — начал старик и не закончил.

— Эй, капитан, — окликнули Тарасова из леса, — не дергайся, а то мы нервные. Брось оружие и подними руки!

Зашевелились кусты, и на поле вышли подталкиваемые в спину Софья и девочки.

Глеб в бессильном гневе скрипнул зубами, разглядывая двух стриженых здоровяков в пятнистой униформе, держащих под прицелом Софью и его самого. Ситуация складывалась матовая, а он ничего не мог сделать, даже владея темпом и навыками русбоя, не рискуя подвергнуть дорогих ему людей смертельной опасности.

МОСКВА — КАРПУНИНО Никифор Хмель

Он не предполагал, что будет счастлив как ребенок, живя почти семейной жизнью с женщиной, чья национальность стала для него символом зла. Шарифа была весела, нежна, покорна, не уставала ухаживать за капитаном, навела в его холостяцкой — без мамы — квартире идеальный порядок, и Никифор, профессионал спецназа, прошедший огни и воды, превратился вдруг в главу семьи, которого каждый вечер ждали руки, губы, глаза и смех любимой, за которую он теперь готов был отдать жизнь.

Однако длилась эта идиллия всего три дня — с понедельника по четверг, пока не началась череда событий, которая надолго оторвала капитана от семейного уюта.

Сначала днем в четверг Шарифа прибежала домой вся в слезах и объявила, что ее дядю Муртазу, с которым у Никифора случился неприятный разговор, забрали в милицию.

Никифор после поездки в Ярославль получил передышку и сидел дома, занимался чисткой книжных полок, а также с удовольствием возился с новым, только что купленным «Хорьхом».

— За что его забрали? — хмуро поинтересовался он, обнимая Шарифу и вытирая ей слезы.

— Не знаю, — передернула плечами женщина. — На Митинском рынке устроили облаву, а он там в это время был с друзьями…

— С бандитами, — уточнил Хмель.

— Не говори так! — отодвинулась Шарифа. — Он не бандит, просто за меня переживает… по-своему… и работает, между прочим, в какой-то торговой фирме.

— Так что ты хочешь от меня?

— Помоги освободить его, ты можешь, ты ведь тоже из спецподразделения, а он ни в чем не виноват, клянусь!

Никифор угрюмо отвел взгляд. Он не имел ни малейшего желания освобождать чеченца из милиции, да и прав-то, в общем, никаких особых не имел, но слезы женщины действовали на нервы и портили настроение, что мешало чувствовать себя комфортно.

— Хорошо, я схожу в милицию. Куда его увезли?

— В линейное отделение номер три в Митино.

— Откуда ты знаешь?

— Брат сказал. Алан тоже был на рынке, но убежал.

— Ладно, не реви, собираюсь.

— Возьми меня с собой. — Она умоляюще посмотрела на капитана.

— Нет! — твердо ответил он. — Жди меня дома, там ты мне будешь только мешать.

— Мне на работу нужно.

— Вот и дуй на работу, я потом заеду.

Шарифа убежала, обрадованная и воспрявшая духом.

Никифор несколько минут раздумывал, что предпринять, хотел было позвонить Гвоздецкому, чтобы полковник помог своим участием, связей у него наверняка хватало, однако потом решил сначала поговорить с милицейским начальством сам.

Переодевшись в костюм и прихватив одно из оперативных удостоверений на имя майора СОБРа Певцова Дмитрия Леонидовича, он сел в «Хорьх» и поехал в Митино.

— Вы к кому? — остановил его дежурный третьего отделения милиции, располагавшегося в первом Митинском проезде в новом трехэтажном кирпичном здании.

— К командиру, — небрежно сказал Никифор, показывая удостоверение.

— Его нет, — подтянулся лейтенант-дежурный. — Есть заместитель, капитан Швачко.

— Доложите обо мне.

— Поднимайтесь на второй этаж, товарищ майор, комната номер двадцать два.

Никифор поднялся по широкой лестнице на второй этаж, стукнул в белую дверь с табличкой: «Заместитель начальника отделения капитан Швачко В.И.», — и вошел.

Кабинет ничем не отличался от помещений такого же назначения в подобных учреждениях: стол, на столе селектор и компьютер, четыре стула, шкаф, сейф, вентилятор. Зато хозяин кабинета имел редкую внешность, описываемую одним русским словом «боров».

Он был не просто толст, он был толст до безобразия и едва умещался на стуле, сделанном, очевидно, по специальному заказу. Никифор с трудом отыскал на жирной складчатой физиономии капитана маленькие глазки, о которых можно было сказать — поросячьи, с редкими белесыми ресницами, и носик-пуговку.

— Чем могу? — повернул к нему голову Швачко В.И., не здороваясь.

— Приветствую коллегу, — почти сердечно сказал Никифор, ожидая, пока ему предложат сесть, но не дождался и сел сам. Мельком глянул на экран компьютера: капитан Швачко играл с компьютером в электронные кости.

— Вот какое дело, капитан, — продолжал Никифор. — Ваши люди недавно чистили Митинский рынок и задержали одного человека.

— Мы задержали девятнадцать человек, — уточнил Швачко, — из них девять было в розыске, остальные проверяются. Что за человек вас интересует?

— Кахоев Муртаза Шамилевич, семидесятого года рождения.

— Чеченец?

— Чеченец, — подтвердил Никифор.

— Мы задержали группировку, занимавшуюся незаконным сбытом винно-водочных изделий, он наверняка связан с этой шайкой. Все чеченцы по сути своей воры и бандиты.

— Не все, — покачал головой Никифор, в душе тем не менее соглашаясь с оценкой «борова». — Этот чеченец работает водителем в торговой фирме «Алкогой».

— Разберемся. — Неопределенного цвета поросячьи глазки заместителя ощупали лицо Никифора. — Вам-то что за дело, майор… э-э?

— Певцов, — показал ему еще раз удостоверение Хмель. — Мне бы хотелось, чтобы этого парня освободили как можно быстрей.

— Посидит несколько суток в КПЗ, ничего с ним не сделается, — пожал жирными вислыми плечами Швачко. — Невелика цаца.

— А если он невиновен? — спросил Никифор, сдерживаясь.

— Я же сказал — разберемся. Решайте свои задачи, майор, а нам оставьте наши. У вас все?

Никифор усмехнулся, кивнул на экран компьютера.

— Конура, Луна и кости избавляют нас от злости?

Замначальника милиции побагровел, набычился.

— Что вы имеете в виду?

— Я пошутил. Так как, договоримся по-родственному?

— Навряд ли, майор. Не имею права.

— Имеешь, но не хочешь, — снова усмехнулся Никифор. — Вот если бы тебе позвонили сверху…

— Что ты сказал?!

— Я сказал, выпусти Кахоева! — жестко проговорил Никифор. — Этот человек нам нужен, понятно?!

Глазки капитана Швачко раскрылись шире, в них мелькнула растерянность, сменилась пренебрежением и раздражением.

— Майор, если не хочешь неприятностей на свою задницу — выметайсь-ка из кабинета! — Он протянул руку к селектору, но не дотянулся.

Никифор выхватил из стаканчика на столе остро заточенный карандаш и вставил в ноздрю капитана.

— Замри! Одно мое движение — и карандаш войдет на три сантиметра в твои заплывшие дерьмом мозги! Улавливаешь мысль? Не кивай, это чревато. Итак, крыса штабная, сейчас ты вызовешь кого надо и отдашь приказ освободить Кахоева! Понял? Если попытаешься шебуршиться, я вызову сюда бригаду СОБРа и развалю всю твою богадельню! Это говорю тебе я, ка… э-э, майор Певцов, командир группы особого назначения! Понял?

— По… нял, — прошептал взопревший капитан Швачко.

Никифор потянул носом, поморщился, вынул из носа капитана карандаш.

— Экий ты… ароматный, капитан, как газовое месторождение. Звони.

Швачко вдавил клавиш селектора, блеющим голосом вызвал капитана Стародубцева. Вскоре явился Стародубцев, пожилой, с залысинами и выдающимся брюшком.

— Слушаю, Владимир Илларионович, — попытался он вытянуться.

— Проследи там, Афанасий Петрович, — морщась, сказал Швачко. — Пусть освободят Муртазу Кахоева и доставят сюда.

— Зачем?

— Что за вопрос, Петрович? За ним тут пришли.

Капитан Стародубцев посмотрел на Никифора.

— Следствие еще не закончено.

— Да иди уже, капитан, — снова поморщился Швачко, — это не наше дело. СОБР заинтересован в этом бан… Кахоеве.

Стародубцев еще раз посмотрел на Хмеля и вышел.

— Я буду жаловаться вашему начальству, — пообещал несколько успокоившийся Швачко.

— Ой, не советую! — проникновенно сказал Никифор. — Начальство меня, возможно, и накажет за инициативу, но я всегда найду способ отблагодарить тебя адекватно, возможностей у меня хватает. Улавливаешь мысль?

Швачко опасливо придвинул к себе стакан с карандашами.

Ждать возвращения капитана Стародубцева пришлось двадцать минут, в течение которых замначальника отделения милиции молчал, пыхтел, сопел, потел и смотрел на гостя зверем, а Никифор размышлял об удивительных поворотах судьбы, заставлявших его то воевать с чеченцами, то спасать их. Наконец ввели Кахоева в наручниках. Узнав Никифора, он удивленно и злобно поджал губы, готовясь, очевидно, к очередному допросу.

— Снимите, — кивнул Никифор на наручники, вставая из-за стола.

Конвоир-сержант снял металлические браслеты.

— Документы отдали?

— У него были только права.

— Верните.

Сержант посмотрел на Швачко. Тот кисло кивнул.

— Верните.

Сержант козырнул и вышел.

Хмель посмотрел на Швачко.

— Спасибо, капитан. В долгу не останусь. Если понадобится помощь, звони в районный СОБР майору Певцову. — Никифор подтолкнул заросшего щетиной дядю Шарифы к выходу. — Двигай, дома поговорим.

Сбитый с толку Муртаза Кахоев зашагал впереди.

Никифор ждал, что их остановят в холле здания, но обошлось. Капитан Стародубцев вернул Кахоеву права, и тот в сопровождении Хмеля вышел из здания милиции. «Боров» Швачко поверил в «легитимность» визита коллеги и тревогу поднимать не стал.

Никифор и бывший задержанный спустились по лестнице на улицу.

— Садись в машину, — сказал капитан.

— Не сяду! — уперся Муртаза. — Куда ты меня хочешь везти?

— Садись, быстро! — Ноздри Никифора побелели. Он едва удержался, чтобы не врезать чеченцу по морде.

Тот встретил его бешеный взгляд, вздрогнул и полез в кабину «Хорьха». Никифор завел двигатель, повел машину к центру города, но за мостом через реку остановился и бросил, не глядя на пассажира:

— Вылезай.

— Что? — растерялся Кахоев.

— Выметайся и катись на все четыре стороны! Ты свободен!

Не веря ушам, дядя Шарифы помедлил, сверля Никифора взглядом, открыл дверцу, вылез. Нагнулся к окошку:

— Спасибо… я твой должник…

— На том свете сочтемся, — буркнул Никифор, рванув машину с места.

Вскоре он успокоился, заехал за Шарифой на работу и увез ее, обрадованную известием об освобождении дяди, домой.

Так закончился четверг.

А пятница началась со срочного вызова Гвоздецкого:

— Быстро на базу, капитан! Час на дорогу, час на сборы — и в путь!

— Куда?

— В обед ты должен быть в Ветлуге, это городок в Нижегородской губернии. Там тебя встретят наши разведчики. Остальное объясню на инструктаже.

Связь прервалась.

Никифор выругался про себя: он надеялся в этот вечер четверга сходить с Шарифой в театр, — позвонил ей на работу и сообщил неприятную новость:

— Я срочно уезжаю.

— Надолго? — огорчилась она.

— Дня на два-три, не больше, — заверил он, не зная, сколько времени в действительности займет его командировка.

— Буду ждать!

— Целую, не переживай.

На базе он появился в девять часов утра и уже через час летел с двумя «чекистами» в вертолете МЧС, который высадил их в трех километрах от Ветлуги, на сельской дороге, в двенадцать часов с минутами. Только тут Хмель наконец окончательно пришел в себя и понял, что пора включаться в работу.

С ним на задание, суть которого еще предстояло выяснить, Гвоздецкий направил снайпера Бориса и компьютерщика Виктора, из чего Никифор заключил, что им надо убрать кого-то традиционным способом, то есть из снайперской винтовки. Его вывод подтверждался и выбором экипировки. Всем троим выдали спецкомбинезоны «леопард», бесшумные пистолеты «котик», компьютерный комплекс хайдер, а Хмелю доверили еще и генератор пси-воздействия «нокаут», именуемый в просторечии «глушаком».

В полукилометре от места высадки их ждала машина — зеленая «Нива» с ветлужскими номерами, в которой сидели двое парней. Один из них сразу вылез и скрылся в лесу. Водитель же, ответив на пароль, протянул Никифору пакет.

— Здесь инструкции по заказу.

— Кто объект? — спросил капитан, ожидая услышать имя какого-нибудь террориста или похитителя людей, но вместо этого услышал:

— Глеб Евдокимович Тарасов.

Никифор не сразу вспомнил эту фамилию.

— Тарасов?! Капитан спецназа?! Это уж не тот ли парень, что помог нам ликвидировать банду в Ярославле?

— Читайте, — невозмутимо пожал плечами водитель «Нивы», не понимая переживаний Хмеля.

Никифор вскрыл пакет, достал три листка бумаги и фотографию, с которой на него смотрело открытое лицо объекта с прищуренными в легкой усмешке глазами. Это действительно был капитан Тарасов, ради спасения дочери практически в одиночку уничтоживший группу похитителей людей в Ярославле.

— Япона мать!.. — выругался Никифор. — Его-то за что?! Что он натворил?

Но в ориентировке об этом не был сказано ни слова. Тройке ЧК предписывалось выйти на объект с помощью группы наведения и уничтожить. И ни намека на причину ликвидации.

— Поехали, — сказал водитель. — Объект сейчас находится на пасеке с дедом и женщиной в пяти километрах от деревни Карпунино и в двенадцати километрах отсюда. Мы за ним наблюдаем.

Никифор в задумчивости подергал себя за ухо и повернулся к Виктору.

— Крути связь с полковником.

— Если над нами сейчас нет спутника, хайдер не потянет.

— Попробуй.

Виктор достал «ручной» компьютер, пристегнул к локтю и включил. Две минуты ушло на развертку дисплея и настройку, затем связист выслушал ответ диалог-диспетчера и передал наушники Никифору.

— Что случилось? — услышал капитан голос хайдера, имитирующий голос Гвоздецкого.

На экранчике хайдера высветилась фраза: «Зона свободна. Контакт разрешен»,

— По-моему, произошла ошибка, — доложил Никифор. — Объект — капитан Тарасов из смежной конторы. В чем он провинился? За что его необходимо ликвидировать?

— Это не ошибка, капитан, — ответил полковник. — Выполняйте приказ. Если нам отдают такие приказы, значит, все просчитано.

— Но он же такой, как и мы! Мы вместе участвовали в…

— Разговор окончен, капитан! После ликвидации объекта немедленно вылетайте на базу, вертолет будет ждать группу на том же месте с шестнадцати часов. — Короткий щелчок и голос хайдера: — Абонент отключился.

На экранчике компьютера высветилась надпись: «Конец связи. Несанкционированного доступа к линии не обнаружено».

Хмель снял наушники, посмотрел на приданных ему в помощь «чекистов».

— Ни хера я что-то не понимаю!

— Что будем делать? — дипломатично спросил Виктор.

— Сворачивай машинку. — Никифор кивнул водителю. — Поехали, на месте разберемся. Где твой приятель?

— Он пошел пешком, напрямик здесь в три раза короче. Но нам лучше подъехать, за пасекой наблюдают наши люди, там все тихо. Объект ни о чем не подозревает.

«Нива» резво побежала по непыльной, заросшей травой проселочной дороге на юг, свернула в лес на узкую лесную дорогу, прятавшуюся под кронами деревьев. Через полчаса дорога кончилась, упираясь в болото.

— Все, дальше пешкодралом. — Водитель, одетый в старенький спортивный костюм и кеды, достал бинокль, вышел первым.

— Переодеваемся, — скомандовал Никифор.

«Чекисты» натянули «леопарды», превращавшие их в существ иного измерения, проверили оружие, боеприпасы, рации, и проводник повел их за собой вдоль болотца на восток, руководствуясь одному ему известными приметами.

Попетляв по распадкам и низинкам, все четверо вышли к ручью, за которым начиналось колхозное поле, засеянное гречихой. Проводник сделал знак: внимание! Дальше они передвигались короткими перебежками от куста к кусту, а также ползком, пока не достигли густых зарослей лещины и крапивы. Наблюдатель группы наведения прятался здесь.

Проводник подполз к нему, что-то спросил, кивком подозвал Никифора. Капитан осторожно приблизился, обжигая руки крапивой, раздвинул стебли травы и увидел пасеку: в поле стояли восемнадцать ульев, возле которых возился пасечник в балахоне и сетчатой маске от пчел. За ульями у кромки леса стояла палатка, возле которой, в тени деревьев, лежали на надувных матрацах мужчина и женщина в купальнике. Недалеко от них возились в траве две девочки лет семи-восьми. В одной из них Никифор узнал Акулину, дочь капитана Тарасова, которую тот отбил у бандитов три дня назад в Ярославле. Сомневаться не приходилось: мужчина был тем самым Тарасовым, приехавшим, очевидно, с женой и детьми на отдых в деревню, и именно его надо было убрать незаметно и без шума.

— Сволочи! — прошептал Хмель, имея в виду свое начальство, а заодно и весь мир с ним. — Что же ты натворил, капитан, что тобою вынуждена заниматься такая контора, как ЧК? Продался мафии? Не похоже…

— Вы старший? — повернул к нему голову наблюдатель в маскировочной шапочке, скрывающей лицо.

— Я, — стиснул зубы капитан. — Можете отдыхать. Мы берем ситуацию под контроль.

— Произошли кое-какие изменения. Напарник сообщает, что с другой стороны поля он заметил двух подозрительных парней в камуфляжных комбезах. А еще двое движутся к машинам со стороны ручья.

— Где? — Никифор отобрал у водителя «Нивы» бинокль.

— Левее, за сухой осиной. Машины видите? Красную «пятнадцатую» и старенькую «Ниву» с прицепом?

— Вижу.

— Теперь посмотрите на осину…

Никифор действительно заметил колыхание травы и две головы в маскировочных головных уборах, то появлявшиеся, то исчезавшие в траве.

— Странно… что здесь происходит? Кто эти парни?

— Не наши, это точно. У них комбезы прибалтийского производства, с бледным рисунком. Но они явно нацелились на наш объект.

— Интересный компот получается. А ну-ка, рассредоточились вдоль поля! Борис, выбери позицию поверней. Без приказа не стрелять и не вмешиваться! Посмотрим, что будет дальше. Похоже, объект наш тоже заметил гостей.

Тарасов действительно начал действовать, отослав женщину с детьми к ручью, но он не видел подкрадывающихся с той стороны парней и, по сути, направил своих близких прямо к ним в лапы.

Никифор передвинулся еще левее, чтобы видеть действия чужих спецназовцев, вышедших из леса и двинувшихся к пасеке. Они приблизились к пасечнику в накидке, который снимал соты, отгоняя пчел струей дыма, и заговорили с ним. Слов слышно не было, до разговаривающих от кромки леса, где сидели в кустах «чекисты», было не меньше полусотни метров. И в это время из-за кустов, подходивших к ульям почти вплотную, вынесся в одних плавках Тарасов — бежал он так быстро, что глаз едва поспевал за ним! — и обрушился на пришельцев в пятнистых костюмах.

— Я могу снять его с одного выстрела, — доложил по рации Борис.

— Отставить! — остановил снайпера Никифор. — Что-то здесь не так! Наши не могли послать две группы в параллели, не предупредив нас. Это другая контора. И мне это не нравится. Жди!

Тарасов между тем уложил бритоголового здоровяка ударом в голову (ох и классно дерется капитан!) и схватился с белобрысым верзилой, в руке которого внезапно оказался пистолет с насадкой бесшумного боя. Схватка длилась около минуты, после чего капитану удалось обезоружить противника и разрядить в него и в напарника пистолет, впоследствии оказавшийся почти таким же «глушаком», что был и у Хмеля.

Однако это была временная победа.

— Эй, капитан! — окликнули Тарасова из леса, — не дергайся, а то мы нервные. Брось оружие и подними грабли!

Зашевелились кусты, на поле вышли, подталкиваемые в спину, женщина в сарафане и девочки.

Тарасов замер, глядя на них, весь — хищный порыв и ярость, — но в данной ситуации он ничего не мог сделать, парни в камуфляже свое дело знали и не дали бы ему ни одного шанса, если бы он попытался сопротивляться.

— Стрелять? — снова заговорила рация.

Никифор понаблюдал за Тарасовым, медлившим сдаваться в плен, за плачущими девочками, за женщиной с искаженным от страха лицом, и принял решение.

— Боря, ты этих громил в комбезах хорошо видишь?

— Одного как на ладони, — отозвался снайпер. — Директриса на второго перекрыта женщиной.

— Возьми того, что открыт, только с первого выстрела, и не попади в девчат. Я возьму второго. — Никифор ужом скользнул в траву, обходя выходивших на поле бойцов неизвестного спецназа, выбрал позицию. — Готов?

— Йес, — лаконично ответил Борис.

— Огонь!

Тихо треснули два выстрела — словно отломились сухие веточки сосны. Державший женщину детина завалился лицом вперед с дырой в затылке. Его напарник получил пулю в плечо, выпустил девочек, оглянулся, поднимая пистолет-пулемет, и Никифор выстрелил еще раз. Спецназовец упал. На мгновение стало совсем тихо. Потом заревели дети, женщина стремглав бросилась к ним, закрывая телом, ожидая новых выстрелов, но их не было, никто не показывался из леса, «чекисты» были опытными специалистами и ждали реакции группы поддержки парней в камуфляже.

Точно так же реагировал Тарасов, вдруг толкая застывшего пасечника и ныряя за ним в траву.

И тотчас же с противоположного конца поля донесся тихий щелчок, а затем — шлепок пули в один из ульев. Подозрения Никифора подтвердились: за полем наблюдали не только «чекисты», но и охотники гостей.

— Засек? — быстро прошептал Никифор.

— Нет, — виновато отозвался Борис.

— По-моему, я видел блик возле дуба. Я отвлеку снайперка, а ты снимай.

Капитан насадил на ветку берет и поднял над собой. Берет дернулся, отлетая в сторону с дыркой от пули. Тотчас же дважды выстрелил Борис. Снова наступила тишина.

Никифор достал берет, снова пошевелил им в метре от себя, но выстрелов больше не было. Спецназовцев в заграничных костюмах было пятеро — стандартная выкладка спецгруппы, охотившейся на определенного человека.

Никифор привстал:

— Глеб Евдокимыч, не стреляй, это я, капитан Хмель.

— Не знаю никакого Хмеля, — донеслось из гречихи.

Никифор встал.

Пауза длилась несколько секунд. Потом возле крайнего улья зашевелились стебли гречихи, и над бело-розовым, благоухающим медом полем поднялся Тарасов, держа в руках по пистолету.

— Кажется, мы действительно недавно встречались, — сказал он хладнокровно.

— В Ярославле, — подтвердил Никифор. — Я хотел бы с тобой поговорить.

— Не ощущаю встречного желания. Конечно, спасибо за помощь, но сдается мне, ты тоже, капитан, появился здесь не для моей защиты.

— Вот об этом и поговорим.

— Хорошо, подожди пару минут.

Тарасов подбежал к тесно прижавшимся к Софье девочкам, погладил по волосам одну, другую, успокаивая, заглянул женщине в глаза.

— Ты как?

— Нормально, — отозвалась Софья, глотая слезы. — Вы их… убили?!

— Иначе они убили бы нас. Собирайся, через пять минут уезжаем.

Тарасов подозвал Евстигнея Палыча, с трудом приходившего в себя.

— Бросай работу, дед, надо уезжать. У тебя есть кто-нибудь из друзей или родичей, кто мог бы приютить Софью с девочками и подтвердить, что мы все были у него со вчерашнего дня?

Евстигней Палыч поскреб бороду.

— Разве что кум? Головастый мужик, все понимает, даром что конюх. И баба у него не языкатая.

— Забирай Софью с детьми и быстро сматывайся отсюда. Где твой кум обитает?

— В Ченебечихе.

— Я вас через пару часов навещу.

Тарасов поцеловал женщину, подошел к Никифору, натягивая на ходу штаны.

— Что ты хотел мне сказать?

— Отбой операции, — проговорил Никифор в усик рации. — Всем собраться у пасеки. — Он повернулся к Тарасову, смерил его взглядом. — Ты хорошо сражаешься, капитан, однако не просчитываешь варианты.

— Некогда было просчитывать, они свалились как снег на голову.

— Я не об этом. Меня послали «заземлить» тебя, причем узнал я о личности клиента только здесь. Моли бога, что я тебя видел в деле и узнал, да и не хочу выполнять «темные» приказы вслепую. А теперь выкладывай, почему за тобой послали аж две команды, мою и этих пятнистых гавриков.

— Не поверишь, — сказал Тарасов, — но я не знаю. Сначала я думал, эти парни из моей конторы и пришли за мной, чтобы доставить пред светлые очи начальства. Я ведь до сих пор как бы в бегах: командир не отпустил меня для освобождения дочери, и я, естественно, ушел в самоволку. Но мои коллеги не стали бы меня «заземлять», нет особых причин. Я никого не предавал.

— Это ты так думаешь. Они могут думать иначе.

— Все равно это не они. Экипировка не та. Кстати, у этих, как ты выразился, гавриков был «глушак». — Тарасов показал пистолет с длинным квадратным дулом. — Но не армейский.

— Это «удав». Давай-ка посмотрим, что за ребята.

Они подошли к убитым спецназовцам, проверили карманы и обнаружили коричневое удостоверение с золотыми буквами ФАС на имя лейтенанта Борового. Под фотографией лейтенанта была вытиснена золотом латинская буква Z. У остальных парней удостоверений не было, в том числе у оставшихся в живых белобрысого верзилы и его бритоголового напарника, которые все еще находились в отключке после разрядов «глушака».

— Что за литера? — указал на букву Z Тарасов.

— Это группа антитеррора «Зубр», — мрачно ответил Никифор. — Те еще волкодавы, легионеры бывшие. Я с ними сталкивался в свое время, знаю их методы. Однако, насколько мне известно, ликвидацией отдельных клиентов они раньше не занимались.

— Значит, теперь занимаются.

— Не понимаю, чем ты мог насолить фасовцам.

— Я тоже.

— Есть два варианта объяснения. Первый: ты работаешь на какую-то преступную группировку и тебя решили убрать без суда и следствия, как особо опасного бандита.

— Я не работаю на преступную группировку.

— Верю. Второй вариант: ты что-то знаешь о деятельности некоего важного властного функционера, который и послал группу профи для ликвидации.

— Если бы я знал, что я знаю, — горько усмехнулся Тарасов.

— Точно?

— Клянусь! Я виноват лишь в том, что самовольно покинул часть, чтобы спасти Акулину.

— Бредятина! Представить не могу, где пересеклись следы деятелей ФАС и моего начальства, попробую выяснить. Как говорится: следы многих преступлений ведут в будущее. А пока мой тебе совет: скройся где-нибудь в такой глуши, чтобы тебя никто не мог найти.

— Не могу, — повесил голову Тарасов. — Мне надо вернуться на базу.

— Тебя убьют.

— Во-первых, это непросто. Во-вторых, я не привык зайцем бегать от опасности.

— В этом мы с тобой, кажется, одинаковые дураки, — вздохнул Никифор. — Ладно, забирай жену и детей и уезжай.

— А эти?

— Мои люди отвезут их подальше отсюда и изобразят бой убитых друг с другом. Прощай, капитан, может, еще доведется свидеться.

Тарасов помедлил, глядя то на Хмеля, то на выходивших из леса «чекистов» в «леопардах», пожал капитану руку и догнал деда с семьей.

— Ох и влетит тебе! — сказал в спину капитану Борис.

Никифор не ответил. Он и сам знал, что его ждет за невыполнение приказа.

ВОЛОГДА Булавин

Терапия отца, усиленная присутствием Дианы, принесла свои плоды. Уже к вечеру Дмитрий пришел в себя и почувствовал прилив сил, позволивших ему проанализировать все случившееся в храме БЕСа и прийти к выводу, что он знает далеко не все об устройстве Вселенной вообще и о возможностях некоторых секретных организаций в частности.

О том, что во всех странах мира существуют лаборатории, ведущие поиск методов дистанционного воздействия на психику человека и создающие психотронное оружие, было известно давно, однако Дмитрий не предполагал, что в России уже ведутся эксперименты по использованию эгрегоров — коллективов специально подготовленных людей для усиления пси-воздействия. По сути, страна множества революций, кровавых и тихих, незаметных со стороны, была действительно близка к новой революции, которую несла идея «групповых усилителей» пси-сигнала. Лидер, в руках которого появился бы подобный метод управления людьми, становился самым сильным властелином в мире, диктующим свою волю непосредственно через подсознание любому человеку или всей стране.

Но поделиться своими выводами Дмитрий не мог ни с отцом, ни с сестрой Софьей, подружившейся с Дианой буквально за один вечер. Тогда пришлось бы рассказывать всю подноготную о своем участии в операциях КОП и тем самым подставлять близких под удар. Да и с точки зрения закона деятельность КОП не имела права на существование, какими благими намерениями она бы ни прикрывалась. И все же смерть сотни послушников Братства Единой Свободы и гибель «копов» потрясли Дмитрия и настроили на борьбу с этой странной сектой, опекаемой и поддерживаемой чиновниками правительства, которая под лозунгами добра и человеческого счастья творила темные дела и превращала счастье людей в свою добычу.

Он жаждал встречи с женщиной по имени Мария, спасшей его во время испытания пси-генератора, хотел узнать от нее все подробности дела, а также услышать обещанное объяснение ее вмешательства в его судьбу. Те же чувства владели и Дианой, которой он рассказал подробности своего чудесного спасения.

В субботу Дмитрий на занятия с младшей группой школы не пошел. После обеда пришла Диана, и они вновь заговорили о том, о чем говорила вся Вологда — о «самоубийстве» ста десяти человек храма Беса. Новость разлетелась по свету с быстротой молнии, и в Вологду съехались журналисты из многих десятков агентств новостей, чтобы срочно раздобыть подробности о «кровавом жертвоприношении», унесшем жизни более ста человек. Диана пыталась выяснить, каким образом его спасительница Мария оказалась возле храма во время «оргии», закончившейся жуткой драмой, а Булавин, сам не знавший ответа на этот вопрос, все вспоминал свои ощущения во время пси-удара и размышлял над словами Марии, намекнувшей о странной организации под названием Катарсис.

К четырем часам к беседующим присоединилась Софья, разговор стал общим, и только теперь Дмитрий обратил внимание на состояние сестры, выглядевшей усталой и озабоченной, ушедшей в себя.

— Что случилось, Софи? — спросил он. — За два дня ты ни разу не улыбнулась.

— Ничего, — попыталась улыбнуться Софья. — Просто я волнуюсь за… одного человека.

— За того, с кем ты познакомилась в Ярославле?

— За него. Его зовут Глеб Тарасов, и он… — Софья заколебалась, не решаясь рассказывать о том, что случилось на пасеке под Карпунином, потом все же решила поделиться с братом и его девушкой своими новостями.

Когда она закончила, в гостиной Дмитрия наступила тревожная тишина.

Дмитрий покачал головой, с интересом разглядывая виновато-печальное лицо сестры.

— Оленьку ты в деревне оставила?

— Вместе с дочкой Глеба, у его родственника.

— Да-а, история! Если это правда…

— Правда! Все так и было!

— Извини, я неправильно выразился. Но судя по всему, твой приятель — очень непростой человек.

— Он служит в спецназе…

— На обыкновенных спецназовцев не устраивают охоту спецподразделения в камуфляже, вооруженные с ног до головы. Он либо мафиози…

— Дима! — возмущенно воскликнула Софья. — Ты его не знаешь, а говоришь!

— Ты тоже знаешь его всего два дня.

— Во-первых, не два, а больше, а во-вторых, я чувствую, он сильный и добрый!

— Тогда он опер, — примирительно сказал Дмитрий, — чем-то досадивший крутой компании парней в спецкомбезах. Возможно, что твой Глеб заполучил какой-то важный секрет, из-за которого не жалко положить команду профессиональных киллеров. А кто, ты говоришь, ему помог?

Софья беспомощно пожала плечами.

— Они были знакомы раньше… его зовут Никифор, и он тоже был в пятнистом костюме, только другой расцветки, чем на тех, кто напал на нас.

Дмитрий почесал подбородок, искоса посмотрел на молчавшую Диану.

— Что скажешь?

— Я не специалист, — тихо ответила девушка. — Но чувствую, что за всеми этими событиями стоит нечто очень серьезное. Вам не показались странными совпадения?

— Какие?

— Диму спасает какая-то женщина… в самый последний момент… и твоего друга спасает знакомый, и тоже в самый последний момент.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Мне почему-то кажется, что это не случайно. И Глеба, и Диму кто-то бережет, опекает. Софи, у тебя нет такого чувства?

— Я просто не думала над этим, — призналась Софья. — Но может быть, ты и права. Все так странно… и страшно! Так хорошо все начиналось… и так хочется счастья!

— Я тебя понимаю, — кивнула Диана, кинув косой взгляд на Дмитрия.

— Задача — сделать человека счастливым — не входила в план сотворения мира, — философски заметил тот. — Это еще Фрейд сказал, а он был хоть и циник, но не дурак. Ладно, девочки, давайте не будем о плохом. Недаром говорится: нет той беды, которая обошла бы нас стороной, особенно если об этом все время говорить. Пойдемте-ка куда-нибудь погуляем, в парк, на реку, в крайнем случае — в ресторан.

— Лучше на реку, — раздался из коридорчика квартиры Булавина чей-то голос, и в комнату вошла красивая темноволосая женщина в белом летнем костюме, в которой Дмитрий узнал спасшую его женщину. — Добрый вечер.

— Здрасьте, — ответили обе женщины, с удивлением рассматривая гостью.

— Как вы вошли? — пробормотал не менее потрясенный Дмитрий.

— Это неважно, — слабо улыбнулась гостья. — Извините, что я не предупредила вас заранее. Однако нам надо поговорить.

— Это Мария, — очнулся Дмитрий. — Она ведунья и… спасла меня…

— Я вас видела, — вдруг объявила Софья. — В деревне.

Мария внимательно посмотрела на нее.

— У вас хорошая память, Софи, хотя вы не берегиня, а скорее дариня. Обычно редко кто вспоминает, что видел меня, если я этого не хочу.

— Что вы делали в Карпунине?

— Искала Глеба Тарасова.

— Глеба?! Зачем?!

— Он нам нужен. Так же, как и Дмитрий.

— Кому это — нам? — нахмурился Дмитрий.

— Вот об этом и поговорим. Если хотите, можно сделать это на природе, вечер сегодня просто чудесный. Если нет, посидим здесь.

— Пожалуй, можно и прогуляться, — взяла на себя инициативу Диана. — Софи, ты не против?

Сестра Дмитрия покачала головой.

— Я бы лучше посидела дома, но, если вы решили прогуляться, я с вами.

В сопровождении трех красивых женщин Дмитрий спустился вниз, испытывая необычное возбуждение. Они пересекли двор, вышли на улицу, у «зебры» остановились, пропуская несущуюся во весь опор иномарку.

— Вот гад! — сказала Диана, проводив машину негодующим взглядом. — Он же обязан пропустить нас! Я была несколько раз за рубежом по делам фирмы, так там пешеход на «зебре» — хозяин положения. Транспорт останавливается как вкопанный. А у нас ничего подобного! Сто раз посмотришь налево-направо, чтобы убедиться, что дорога свободна.

— Потому что у нас все так делается, — примирительно сказал Дмитрий, сам будучи водителем. — Законы пишутся, но не соблюдаются.

— Зачем тогда их вообще принимать?

— Это вопрос не ко мне.

— Таких примеров можно привести много, — вмешалась в разговор Мария. — К слову, почему у нас в России система турникетов в метро установлена карательная, в то время как по всему миру — разрешительная? Там они закрыты все время и открываются, как только пассажир произведет оплату.

— А у нас идешь и ждешь, не ударят ли тебя створки по бокам! — поддержала Марию Софья.

— Идиотизм! — закончил Дмитрий общее порицание отечественных законодателей.

Они перешли дорогу и направились к набережной.

— А теперь давайте мы пойдем чуть впереди, — властно сказала Мария, — а ваши девушки пусть идут сзади. То, что вы услышите, предназначено только для вас.

Дмитрий посмотрел на переглянувшихся Софью и Диану, пробормотал:

— Не возражаете?

— Пока нет, — с великолепной уверенностью ответила Диана. — Ведь тебя же не похищают насовсем.

Мария улыбнулась.

— Я не собираюсь его похищать, тем более, его сердце принадлежит другой. Пойдемте, господин Булавин.

Дмитрий и Мария двинулись вперед вдоль парапета набережной, Диана и Софья чуть отстали, невольно прислушиваясь к их беседе, хотя услышать, конечно, ничего не могли. Мария говорила тихо, и к тому же их окружала сфера «глухой ночи».

— Итак, Дмитрий Михеевич, разговор у нас пойдет о вещах настолько серьезных, что не приведи господь вам поделиться ими с кем-нибудь из друзей или близких! И это — непременное условие нашего сотрудничества. Уж лучше сразу отказаться, чем потом подвергать опасности других и нас в том числе.

— Я почему-то предполагал, что вы это скажете, — хмыкнул Дмитрий. — В принципе такое предостережение дают все руководители секретных служб. А что вы со мной сделаете, если я проговорюсь? Накажете? Каким образом?

— Мы никого не принуждаем и не наказываем, — покачала головой Мария. — Служба Роду, работа в Катарсисе — добровольные деяния, основанные на вере в торжество справедливости. Если вы сделаете ошибку, мы попытаемся ее исправить и помочь вам не делать такие ошибки в дальнейшем. Если вы будете ошибаться часто, вас накажет сама система связей, соединяющая людей Катарсиса, а уж как — не знаю. Наверное, в зависимости от содеянного.

— Каждому — по делам его… — пробормотал Дмитрий.

— Вы против такой степени ответственности?

— Н-нет… конечно, нет.

— Тогда все в порядке. Вы нам подходите. Нам — это системе, которая вот уже тысячи лет противостоит другой системе, в разные времена имеющей разные названия. Еще десять лет назад мы называли ее СС — Силы Сатаны, теперь же она называется немного иначе — СССР, то есть Система сил, стабилизирующих реальность.

— Чем же плоха эта система, если она стабилизирует… э-э, реальность?

— Хороший вопрос. Эта система плоха тем, что «стабилизирует» наш мир в рамках своих законов, отрицающих всякое волеизъявление других людей. Вот и все. А так — эта система не хуже других официально признанных институтов власти типа государства или карательно-дознавательных органов. Наша система называется Катарсисом.

— Очищение… — хмыкнул Дмитрий.

— И это скорее виртуальная организация, руководители-наставники которой почти не выходят на контакт для решения тактических задач. Для этого существует структура уровнем ниже — Сопротивление. Вам предлагается войти в ее состав.

Дмитрий оглянулся на приотставших женщин.

Мария тоже оглянулась, встречая любопытно-недоверчивые взгляды Софьи и Дианы. Сказала с улыбкой:

— Диана — хороший начальник? Я имею в виду подразделение КОП.

— Я подчинялся другому человеку.

— Вам повезло, Дмитрий Михеевич, что у вас такая красивая и самоотверженная подруга. Она не берегиня, но пойдет за вами в огонь и в воду.

Дмитрий смутился, некоторое время молчал.

— Могу я подумать пару дней?

— Разумеется. Членство в Сопротивлении добровольное, как и выход из него.

— Чем же грозит людям деятельность СС… э-э, СССР?

— Эта система активизирует жизнедеятельность организаций, пытающихся уничтожить Россию, а ее людей использовать в качестве послушного рабочего быдла. Америка и Европа практически уже под властью этой системы, остались лишь немногие очаги сопротивления: Россия, исламский мир, некоторые страны Африки.

— Китай.

— С одной стороны — да, с другой — экспансия китайских «народно-коммунистических» стратигем не менее опасна, чем идеология СССР. К сожалению, в будущем из-за отсутствия системы согласования конкретных групп законов нам еще придется столкнуться как с китайским агрессивным самосознанием, так и с исламской стратегией «фундаментального неравенства». Но это отдельный разговор. В настоящее время наиболее опасно распространение закона единого мироощущения, к чему нас толкают стратеги СС, по сути — закона зомбирования. Проявления этого закона уже видны статистически: все меньше людей интересуется деятельностью избранных правительств, развязывая тем самым руки хищным и нечистоплотным руководителям, все меньше людей участвует в выборах честных чиновников, все меньше людей борется за справедливость.

— Я это и сам замечал, но не знал, что это следствие деятельности Сил Сатаны. Кстати, что это такое на самом деле? Орден? Масонская ложа?

Мария улыбнулась.

— Вы задаете детские, но очень точные вопросы. Силы Сатаны — такая же виртуальная структура, что и Катарсис, по сути — это Программа, которая проявляется через реальные организации типа Международного Валютного Фонда, Всемирного банка развития, Совета Европы, сатанинских сект, Новой Революционной Инициативы и других. Но и об этом мы поговорим в другой раз, если не возражаете. У меня мало времени.

— А кто руководит СССР? Я имею в виду главного… начальника. Сам Сатана?

Мария искоса глянула на разрумянившееся лицо собеседника.

— Об этом не принято говорить вслух. Но можно назвать руководителя СССР оператором дьявола. Это не физическое лицо.

— Естественно, о руководителе Катарсиса тоже нельзя говорить вслух?

— Вы правы. — Мария рассмеялась. — Истинное имя безмолвной мудрости произнести нельзя. Итак, вы согласны?

Дмитрий еще раз оглянулся.

— Что я должен буду делать конкретно?

— Продолжать работать в вашей Школе выживания, как и прежде, помогать отцу создавать духовную семинарию на базе живы. Это, кстати, очень трудное и почетное занятие. Но в ближайшее время вам предстоит одно очень важное дело — защита личности.

Дмитрий хмыкнул.

— Вы предлагаете мне работу телохранителя?

— По форме — да, по содержанию ваша задача — спасение будущего собирателя всех светлых Сил России.

— Кто же этот человек? Не президент, случайно?

— Это шестилетний малыш, мальчик с белоснежными волосами. Мы зовем его «серебряным мальчиком».

Дмитрий бросил на Марию удивленно-испытующий взгляд.

— Вы не шутите? Я буду телохранителем… мальчика?

— Вас будет трое — монада духа, она же — триада физического воплощения. Вскоре мы вас познакомим друг с другом, хотя духовно вы уже давно знакомы. Точнее: вы трое — одна духовная организация, воплощенная в трех индивидуальных сознаниях.

— Черт! Как интересно! Расскажите подробней.

— Во-первых, никогда больше не произносите этого слова вслух. Оно создает вербальный резонанс полей и сил и оповещает СС о носителе смысла. Человека, произносящего это слово, легко запеленговать и прослушать. Во-вторых, вы все узнаете в свое время.

— Хорошо, чертыхаться больше не буду. Но скажите хотя бы, кто эти люди, с кем я буду защищать малыша в составе триады.

— Это Глеб Тарасов и Никифор Хмель.

Мария остановилась, поворачиваясь к Булавину.

— У меня на сегодня все. Разрешите откланяться, меня ждут.

— А как же я? — растерялся Дмитрий. — От кого я получу инструкции? Когда мне ждать вашего звонка?

— За вами пришлют гонца Сопротивления.

— Как я его узнаю? По паролю?

— Пароль не нужен, узнаете. Извинитесь за меня перед вашими дамами, что я ухожу так неожиданно… — Мария вдруг замолчала, глядя вверх. Лицо ее застыло, глаза почернели.

Дмитрий посмотрел на вечереющее небо с полосой бело-розовых облаков и увидел на их фоне косо летящий над рекой черный прямоугольник.

— Подойди ко мне! — чужим властным голосом проговорила Мария.

Дмитрий вздрогнул, с недоумением посмотрел на женщину и встретил ее глубокий, исполненный внутреннего огня и силы, взгляд.

— Подойди!

Он сделал шаг, другой, приблизился вплотную. Мария обняла его, прижала к себе.

— Не смотри!

Дмитрий повиновался, затих.

Черный прямоугольник продолжал бесшумно лететь над рекой в их сторону со скоростью автомобиля, потом вдруг закувыркался, неуверенно закружился на месте и помчался в другом направлении, пока не скрылся на фоне противоположного берега.

Мария отпустила Дмитрия, глубоко вздохнула, устало провела по глазам ладонью.

— Как это все не вовремя!..

— Что это было? — спросил ошеломленный, ничего не понявший Булавин.

— Подгляд, — объяснила ведунья. Заметила его недоумевающий взгляд, слабо улыбнулась. — Нас пытались запеленговать, Дмитрий Михеевич.

— Кто?!

— Конунги. Так мы называем черных магов, прислуживающих т о й стороне. То есть системе СС.

— Черные маги? Так это не сказки?

— К сожалению, не сказки. Вам еще многое предстоит узнать о магической стороне реальности, скрытой от большинства людей. А теперь прощайте. До встречи.

Мария помахала рукой стоящим в отдалении спутницам Дмитрия и быстро пошла прочь. Через двадцать метров у бордюра набережной затормозил темно-зеленый «Бьюик-Империал», открылась дверца, Мария села в машину, и «Бьюик» рванул вперед, исчез за поворотом дороги в считанные секунды.

Диана подбежала к стоявшему в глубокой задумчивости инструктору. Софья подошла тоже.

— Что случилось? Что это ей вздумалось тебя обнимать?

Дмитрий очнулся, оглядел небосвод, реку, набережную, покачал головой.

— Никогда бы не поверил, если бы сам не был свидетелем…

— Ты о чем?

— Черный прямоугольник над рекой видели?

Диана и Софья переглянулись, ответили в один голос:

— Нет!

— Это была антенна… или нечто вроде антенны. Нас с Марией пытались прослушать и запеленговать.

Диана с тревогой заглянула в глаза Дмитрия.

— Кто?

— Черные маги.

— По-моему, она с ним что-то сделала, — обратилась Диана к задумчиво посматривающей на брата Софье. — Он заговаривается.

Дмитрий улыбнулся.

— Ладно, я пошутил. Пойдемте домой, кофейком побалуемся, посидим в уютной прохладе. — Он попытался обнять Диану, но та отстранилась.

— Ты не сказал, зачем она тебя обнимала. Вы были знакомы раньше?

— Она меня защитила от подгляда, — вспомнил Дмитрий выражение Марии. — А больше я ничего не имею права говорить.

— Даже мне?

— Даже тебе.

— А если я обижусь?

Дмитрий перестал улыбаться, взял Диану за руки, заглянул в глаза.

— Охотница, в нашей беседе были затронуты столь серьезные материи, что я до сих пор не могу прийти в себя. Одно могу сказать точно: мне нужна твоя помощь, твое присутствие, но только не спрашивай меня ни о чем! Говорить правду мне запрещено, а врать я не хочу. Если появится возможность, я сам все расскажу.

Диана помедлила, изучая лицо Дмитрия, ставшее суровым и твердым, вздохнула и прижалась к нему, пряча лицо на груди.

— Не знаю, почему я тебе верю как дура.

— Потому что ты, во-первых, не дура, а во-вторых, я тебе никогда не лгал.

— Если мужчина никогда не лжет женщине, значит, ему наплевать на ее чувства.

Дмитрий засмеялся.

— Видишь, ты все понимаешь.

— Ну, вы тут разбирайтесь, а я пошла домой, — сказала Софья, становясь печальной. — Отец обижается, что я с ним мало общаюсь. Посижу с ним, побеседую.

Диана поняла, о чем она подумала, высвободилась из объятий Дмитрия, подошла к женщине.

— Не волнуйся, Софи, ничего с твоим Глебом не случится. Судя по твоим рассказам, он у тебя воин и сможет постоять за себя.

— Надеюсь, — прошептала Софья, зябко вздрогнув.

А Дмитрий вдруг вспомнил, что Мария упоминала это имя — Глеб Тарасов. С этим человеком ему предстояло защищать «серебряного мальчика», и судьбы их были закономерно сплетены еще до знакомства. Связь Тарасова и Софьи лишь удивительным образом подчеркивала это обстоятельство.

В среду девятого августа разговоры о гибели ста с лишним послушников храма БЕСа все еще будоражили умы людей, но средства массовой информации вдруг перестали муссировать слухи и снабжать читателей и слушателей «новыми подробностями» случившегося. Будто где-то вверху перекрыли кран по данной теме, и тревожная информация перестала выливаться на страницы газет.

Дмитрий в обсуждении происшествия в храме БЕСа не участвовал, либо отмалчивался в кругу приятелей и сослуживцев, либо переводил разговор на другую тему. Он знал больше других, но анализировать жуткую историю мог только сам с собой.

Вероятно, руководство КОП тоже было потрясено происшедшим, гибель полковника Михно и шестерых «копов» могла обескуражить кого угодно, и Дмитрия оттуда никто не беспокоил. Даже Диана не напоминала ему о своих связях с КОП. Сам же он не спешил предлагать свои услуги и встречаться с «копами» не хотел.

По совету Марии Булавин продолжал работать в Школе и ждать нового контакта с работниками Катарсиса. Гибель секты БЕСа заставила его по-новому взглянуть на события последних лет в России, и он принялся искать информацию социально-исторического характера, для начала покопавшись в библиотеке отца и отыскав несколько любопытных книг. Особенно заинтересовали его труды Платонова, Асова и Стрелецкого.

А в четверг произошло еще одно таинственное событие, уже связанное непосредственно с ним самим. И если бы Дмитрий не имел соответствующей тренировки и не был готов к адекватному ответу на внешнее воздействие, все могло закончиться весьма печально.

Сначала он заметил слонявшегося возле его «Хонды» плохо одетого пацана лет двенадцати-тринадцати. Казалось бы, пацан как пацан, интересуется иномаркой, как и все мальчишки в его возрасте, однако Дмитрию не понравилось любопытство парня, почему-то весьма смахивающее на профессиональное наблюдение. Так присматриваются не к технике вообще, а к определенному объекту, требующему оценки.

Пацан сразу же, как только Дмитрий вышел из здания Школы, с независимым видом двинулся прочь, засунув руки в карманы грязных штанов, и это лишь подтвердило подозрения Булавина, что его машиной интересуются неспроста. Правда, в этот момент об этом он не думал, догадка пришла позже, когда он заехал в универмаг, чтобы пополнить продовольственные запасы, а потом вышел на улицу и у «Хонды» заметил того же пацана, но уже в сопровождении старика, одетого в ветхий пиджачок на голое тело и такие же неопределенного цвета брюки. Старик тоже сделал вид, что любуется витриной магазина, а не «Хондой», и Дмитрий насторожился. Интуиция шепнула, что эта парочка не просто шатается по улицам Вологды, а с определенной целью. Он даже хотел подойти к старику с пацаном, но те, заметив его движение, быстро юркнули в переулок. Догонять их Дмитрий не стал, да и мысли его были заняты другими вещами.

Однако вечером, уже возле своего дома, он снова обнаружил знакомые фигуры. Теперь к старику и мальчишке присоединилась молодая женщина, и все трое чинно прогуливались вдоль забора стройки напротив дома Булавина.

Такие совпадения случаются редко, да и то если их готовят заранее (как известно, самый неожиданный экспромт — это хорошо подготовленный экспромт), и Дмитрия наконец охватило знакомое чувство приближающейся опасности. Если бы у него, как у собаки, росла на загривке шерсть, она бы вздыбилась, но чувство было примерно таким.

Сделав вид, что не заметил маневров троицы, Дмитрий оставил «Хонду» во дворе дома и, быстро переодевшись в удобный для всех случаев жизни костюм — джинсы и футболку, спрятался в подъезде, наблюдая за двором.

Ждать пришлось недолго.

Сначала во дворе появился давешний юный «беспризорник», с равнодушным видом прошелся вдоль шеренги автомобилей, принадлежавших жильцам дома, на мгновение задержавшись возле «Хонды» Булавина. Справив малую нужду за полуразвалившейся кирпичной стенкой, оставшейся от старой котельной, он снова двинулся к машинам, воровато оглянулся и присел за колесом «Хонды».

Дмитрий бесшумно пересек двор и схватил парня за шиворот в тот момент, когда тот пытался проткнуть колесо специальной заточкой длиной около пятнадцати сантиметров.

— Привет, бандит, — сказал Дмитрий, ловко отнимая у мальчишки заточку. — Это кто ж тебе дал задание лишить колес именно мое транспортное средство? Кстати, не ты ли проколол мои колеса несколько дней назад?

— Пусти, падла, — прохрипел парень и вдруг сделал вполне профессиональный выпад пальцем с длинным ногтем в глаз Булавина. Если бы Дмитрий не следил за ним, он вполне мог лишиться глаза.

Крепко встряхнув мальчишку, Дмитрий выпрямился.

— Что ж, поехали в милицию, пусть разберутся, кто ты такой.

— Эй, мужик, отпусти мальчонку, — раздался вдруг гнусавый старческий голос.

Из-за угла арочного проезда вышел во двор старик, с которым до этого гулял пацан. В руке старик нес черную палку, определенно смахивающую на спецназовскую дубинку.

— Ваш парень? — прищурился Дмитрий.

— Не твой же. Отпусти, добром прошу.

— Что-то от вашей семейки добром так и веет, — с иронией сказал Дмитрий. — Этот сорванец хотел пробить колесо моей машины.

— Не возводи на внучка напраслину. Отпусти, тебе говорю, а то по ребрам получишь!

— Хорош воспитатель! — усмехнулся Дмитрий. — Есть с кого пример брать. Иди, волчонок. Еще раз поймаю возле машины, задницу надеру!

Дмитрий отпустил мальчишку, не желая связываться со странной «бомжеватой» парой, однако на этом инцидент не закончился. Пацан вдруг изо всех сил ударил его ногой под колено (не иначе тренировался), а старик, рванув к Булавину как молодой, перетянул его дубинкой, целя в голову.

Дмитрий увернулся, но тут ему показалось, что в спину вонзили раскаленный гвоздь! Женщина, спутница старика и мальчишки, неожиданно выскочила из стоявшей неподалеку «Волги» (когда она успела в ней спрятаться?!) и ударила его в основание дельтовидной мышцы, прямо в нервный узел.

И все же его опыт, чутье и знание навыков выживания в любой экстремальной ситуации не позволили напавшим оглушить Дмитрия, обездвижить и добить. Уйдя в пустоту, он заставил тело повиноваться подсознанию, принял на «неответственные» за жизнь части тела еще несколько ударов, а затем раскрылся и в три движения расшвырял сосредоточенно избивающих его людей.

Пацан улетел дальше всех (он пытался попасть Дмитрию в глаза и поцарапал лицо), но свернулся клубком, как ёж, и не пострадал, что говорило об отличной подготовке. Старик пропахал носом гравий дорожки, потерял дубинку, но тут же вскочил, ничуть не испуганный отпором и готовый продолжать схватку. Женщина оказалась тоже не слабо подготовленной, и ее пришлось отрезвлять хлестким «вертухаем» — ударом тыльной стороной ладони по лицу. Лишь после этого троица перестала бросаться на Булавина, нырнула в кабину «Волги» и ретировалась со двора со скоростью спринтеров. Как хорошо обученная и сбалансированная команда.

Чувствуя болезненные толчки крови в тех местах, куда попали кулаки и ноги бандитской семейки, Дмитрий потрогал исцарапанное лицо ладонью и покачал головой. На случайную драку это нападение не походило. Его подстерегли специально и проверили на «профпригодность». Теперь надо было разобраться, ради чего и кто это сделал: люди Катарсиса или агенты СС.

Во дворе стал собираться народ, не решаясь подходить к избитому Булавину. Многие видели драку, но не поняли, кто прав, кто виноват, а разнимать дерущихся не рискнули.

Дмитрий уловил сочувствующий взгляд какой-то старушки, развел руками, улыбнулся, и в этот момент во дворе появилась Диана. Бросилась к нему, обрадованная, и остановилась, пораженная видом его окровавленного лица.

— Что с тобой?!

— С кошкой поссорился, — пошутил он, беря ее под руку. — Пойдем домой, полечишь меня.

Они вошли в подъезд и уже не видели, как по двору прошелся высокий седой мужчина, задумчиво глянул на машину Булавина, кинул взгляд на окна его квартиры и вышел через арку на улицу.

МОСКВА Никифор Хмель

Он знал, что поплатится за невыполнение приказа, поэтому не стал звонить Шарифе по возвращении на базу, предупреждать ее о возможных последствиях своего шага и жаловаться на судьбу, а сразу явился в штаб базы и доложил Гвоздецкому о своем решении не «заземлять» капитана Тарасова.

— Да ты с ума сошел, капитан! — побагровел полковник. — Значит, ты его отпустил?!

— Так точно, — кивнул Никифор. — Произошла какая-то ошибка. Этот человек ни в чем не виноват.

— Да ты понимаешь, что натворил?! Нам спустили приказ на отстрел консультантов мафии из бывших профи спецслужб. Капитан Тарасов из их числа!

— Не верю, — упрямо мотнул головой Никифор. — Тарасов не работает на мафию. Это подтверждает и тот факт, что его хотела убрать группа «Зубр». — Капитан подал Гвоздецкому удостоверение лейтенанта ФАС Борового с золотой литерой «зет».

Полковник повертел в пальцах коричневую книжечку, скептически хмыкнул.

— Это еще ни о чем не говорит. Вернее, подтверждает принадлежность Тарасова к советникам преступной группировки.

— Супера из «Зубра» никогда не занимались ликвидацией такого контингента. Здесь какая-то лажа. Прошу разобраться.

— Некогда мне с этим разбираться, — разозлился Гвоздецкий. — Работы до хрена! — Лицо полковника стало официальным. — Сдайте оружие, капитан.

Никифор пожал плечами, выложил на стол пистолет, «глушак» и нож, опустил руки по швам.

— Разрешите идти?

Гвоздецкий нажал клавиш селектора на столе.

— Маринин, зайди.

Через минуту в кабинет вошли два рослых молодых человека в комбинезонах, представлявших внутреннюю службу безопасности ЧК.

— Посадите капитана под замок, — распорядился Гвоздецкий. — Будет сопротивляться — не церемоньтесь.

Никифор остался невозмутим.

— Вы делаете ошибку, Кирилл Наумович. Тарасов работает на какую-то параллельную спецконтору, а не на бандитов. Если бы он служил мафии, у него не украли бы дочку. На вашем месте я бы все-таки разобрался.

— Это не вашего ума дело, капитан. Есть приказ, и его надо выполнять. Уведите его.

Один из телохранителей полковника лейтенант Маринин, с неброским сонным лицом и коротким ежиком волос, подошел к Никифору, сжал плечо до боли.

— Вперед!

Никифор гибким змеиным движением освободился от захвата, перехватил руку парня, заблокировал его мгновенный удар левой, сдавил мышцу на правой так, что тот побелел.

— Не трогай, лейтенант, я сам пойду, договорились?

Второй телохранитель рванулся к Никифору, но Гвоздецкий его остановил.

— Не нервничай, Карл, капитан никуда не сбежит.

Никифор отпустил Маринина, вышел из кабинета первым. Маринин переглянулся с Гвоздецким и поспешил вслед за Хмелем. Оба конвоира догнали его в коридоре.

— Не спеши, капитан, — сказал мрачнолицый Карл, — я пойду первым.

Они вышли из штабного домика, повернули к небольшому деревянному строению, в котором размещалась баня и душевые кабины. Карл отпер замок, распахнул дверь. Никифор шагнул вперед, боковым зрением отметил движение сзади, но отреагировать не успел. Удар по затылку был нанесен неожиданно и мастерски точно. В голове капитана вспыхнуло солнце, затем наступила темнота.

Очнулся Никифор в темноте.

Голова раскалывалась от боли, его мутило, что говорило о сотрясении мозга: били его со знанием дела и не рукой, а чем-нибудь вроде кастета. Он нащупал на затылке пульсирующую огненно-электрической болью шишку, поморщился. Крови не было, удар не пробил кожу, да и волосы слегка смягчили удар, и тем не менее Никифор отдал должное телохранителю Гвоздецкого: парень разбирался в «шоковой терапии».

Никифор попытался встать, и его едва не стошнило. Пришлось чуть расслабиться и полежать неподвижно, чтобы не провоцировать новые приступы тошноты. Несколько минут он боролся с ватной слабостью и наплывами боли, пока не добился некоторого облегчения. Затем вытер рот платком и медленно, поднимаясь по миллиметрам, сел, прислонился спиной к стене помещения.

Внутри камеры было темно, однако он по шероховатотекстурной поверхности определил, что находится в сауне, слава богу! — с выключенным электронагревателем.

— Вот сволочь! — вслух проговорил Никифор, имея в виду Гвоздецкого. — Бить-то зачем? Да еще по затылку?

Вспомнилось чье-то изречение: я знаю людей, но как хочется верить, что я ошибаюсь[29].

Посидев еще с полчаса в одном положении, Никифор так же медленно встал на ноги. Его шатнуло, в глазах запрыгали огненные круги, но на ногах он удержался. Сделал шаг, другой, цепляясь за стену, налетел коленом на каменный угол печи, зашипел от боли. Добрался до двери, нажал.

Напрасные старания. Хотя его и не связали, понадеявшись на силу удара, однако крепкую дубовую дверь заперли, а разбить ее Никифор не смог бы, наверное, и в отличной физической форме. Тогда он лег на лавку и с полчаса отдыхал, собираясь с мыслями и силами. Затем начал сосредоточенно изучать свою деревянную тюрьму, ощупывая каждый сантиметр поверхности пола и стен.

Его поиски увенчались успехом.

Во-первых, он обнаружил два десятка округлых камней, сваленных кучей на решетку электронагревателя. Во-вторых, здесь же находился и таз для воды с ковшиком для разбрызгивания.

— Вы меня разочаровываете, ребята, — пробормотал Никифор, взвешивая в руке один из камней.

Каждый булыжник весил не меньше килограмма и представлял собой неплохое оружие. Да и алюминиевый ковш мог стать оружием, если бы удалось разогнуть его ручку.

Потом пришли сомнения. Профессионалы, каковыми, несомненно, были телохраны полковника, допустить такой оплошности не могли, оставляя пленника в комфортных условиях и давая ему возможность вооружиться. Они явно не собирались появляться в сауне, имея приказ не выпускать пленника на свободу.

— Тогда почему меня не убили сразу? — спросил Никифор сам себя и сам же ответил:

— Потому что Гвоздецкий не имеет приказа меня ликвидировать. Наверху еще не решили, что со мной делать. А если решат? Тогда мне хана. Им даже необязательно тратить на меня патроны, достаточно включить тэн.

Никифор резко дернул шеей и чуть не потерял сознание. Прилег на сухие доски лежака. Идея пришла сама собой: перебить кабель, подходящий к тэну, пока еще есть время. Когда начальство примет решение избавиться от ненадежного исполнителя и включит нагрев, будет поздно.

Капитан заставил себя слезть с лежака, подошел к дырчатому металлическому ящику электронагревателя, упрятанному в нише за кирпичной стенкой полуметровой высоты. И в этот момент за стеной раздалось приглушенное гудение, печь стала потрескивать и от нее пахнуло теплом. Снаружи включили нагрев!

Выругавшись сквозь зубы, Никифор начал сбрасывать с решетки тэна камни, попытался нащупать кабель в металлическом шланге, обжегся и ухватился за ящик электронагревателя. Надсаживаясь, шипя от боли, почти теряя сознание от наплывающей волнами слабости, рванул ящик вверх. Раз, другой, третий…

Что-то щелкнуло, заскрежетало, затрещало, руки свело судорогой, и Никифор провалился в беспамятство, как в воду.

Очнулся от колокольного звона, в кромешной тьме, вяло удивился: откуда в сауне колокол? Потом сообразил, что слышит пульсацию крови в голове. Вспомнил о своей попытке вырвать «с корнем» тэн, зашевелился, тыкаясь лицом во что-то теплое и твердое. Осторожно пощупал рукой: ящик тэна. Он все-таки оборвал кабель! Смерть от жары и удушья ему не грозила.

— Мы еще поборемся! — прошептал Никифор с угрозой, начиная готовиться к появлению «банщика». Наверняка там скоро спохватятся и захотят проверить, почему не работает нагреватель.

Ждать пришлось минут десять — по внутренним часам капитана. Затем рывком распахнулась дверь в сауну, и оттуда внутрь небольшого помещения брызнула очередь из автомата. Пути веером прошили доски двухъярусного лежака, с визгом срикошетировали от камней. Никифор издал стон. Стрельба прекратилась.

В проем двери просунулось дуло автомата, ощупывая зрачком сауну, появилась рука, затем чья-то голова.

Никифор, прятавшийся за кирпичной стенкой в нише, где стоял тэн, метнул камень.

Раздался вскрик, короткая очередь — «банщик» судорожно вдавил пальцем спусковую скобу автомата, стук упавшего тела и тишина. Однако Никифор чувствовал, что в предбаннике находится еще один человек, напарник «банщика», и вылезать из-за укрытия не торопился, превратившись в слух. Через несколько секунд он услышал какой-то шорох, сдавленный хрип, потом раздался негромкий голос:

— Капитан, выходи, если живой.

Хмель не ответил.

Раздался смешок, чей-то шепот, затем прозвучал еще один голос — женский:

— Никифор Петрович, выходите. Мы знаем, что вы там. Одного палача вам удалось нейтрализовать, второго обезвредили мы. Только побыстрее, пожалуйста, у нас мало времени.

Никифор помедлил немного, преодолевая острое нежелание что-либо делать вообще, выбрался из сауны в предбанник. Быстро глянул на два лежащих в разных позах тела в пятнистых комбинезонах и стал рассматривать своих спасителей.

Мужчина был высок, черноволос, ощутимо опасен, понимающе усмехнулся в ответ на взгляд капитана. Одет он был в обычный «цивильный» светло-серый костюм с галстуком.

Женщина тоже была в костюме, но песочного цвета, а ее необычная красота притягивала взор: тонкое смуглое лицо, карие глаза с миндалевидным разрезом, красивого рисунка губы, а в глазах светится ум, легкая ирония и воля.

— Кто вы? — буркнул Никифор, с трудом справляясь с очередным приступом головокружения.

— Все объяснения потом, — жестко сказала женщина. — Пока вам достаточно знать, что мы ваши друзья. Меня зовут Мария.

— А меня Ираклий, — наметил улыбку мужчина.

— Я иду первой, вы за мной, Ираклий сзади.

Не дожидаясь ответа, женщина повернулась и вышла из предбанника наружу. Никифор последовал за ней, удивляясь самому себе, что верит женщине и подчиняется ей.

За стенами бани начинался вечер. Солнце зашло за зубчатую стену потемневшего леса, жара спала, хотя духота все еще давала о себе знать. Возле штабного домика со светящимися окошками стояла серая «Волга» Гвоздецкого, водитель которой прохаживался у входа в штаб. Он курил, изредка посматривал по сторонам, но почему-то идущую гуськом троицу не замечал.

Из-за столовой показался солдат в пятнистом комбинезоне, удивленно глядящий на проходивших мимо Никифора и его освободителей. Капитан невольно замедлил шаг и получил толчок в спину.

— Не останавливайся! — прошипел Ираклий.

Солдат равнодушно проследовал к штабу, словно никого не видел и не слышал, скрылся за дверью.

Никифор понял, что женщина по имени Мария обладает даром отводить глаза, что объясняло и появление этой пары на территории секретного, хорошо охраняемого объекта.

Никифор снова замедлил шаг, остановился. Ираклий толкнул его в плечо, но капитан не сдвинулся с места. Мария оглянулась.

— В чем дело?

— Мне надо зайти в штаб.

— Зачем?

— Поговорить с полковником.

— Это лишнее. Надо уходить.

Никифор упрямо сдвинул брови.

— Можете уходить, я останусь. Спасибо за помощь.

Ираклий и Мария обменялись быстрыми взглядами.

— Никифор Петрович, мы напрасно потеряем время. Полковник Гвоздецкий просто выполнял приказ.

— Есть приказы, которые требуют объяснений.

— Я его уговорю? — сказал Ираклий вопросительным тоном.

— Не надо, — поморщилась Мария, — пусть идет. Даю вам пять минут, Никифор Петрович. Если не уложитесь, подставите и себя, и нас.

Никифор безмолвно направился к штабу.

Водитель «Волги» по-прежнему делал вид, что ничего не замечает.

Никифор прошел мимо него словно человек-невидимка, миновал дежурного за столом у входа, свернул в коридор первого этажа, вошел в кабинет Гвоздецкого и одним ударом успокоил повернувшего голову на звук открывшейся двери парня в камуфляже — начальника охраны базы.

Полковник удивленно проследил за падением своего главного телохранителя — он сидел за компьютером, — уставился на открытую дверь, и в это время сфера невидимости, защищавшая Хмеля, исчезла, и капитан появился перед глазами командира ЧК.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга: бледный до зеленого оттенка, с черными кругами под глазами, исцарапанный Никифор и сухопарый, с лошадиным костистым лицом, с проседью в волосах, Гвоздецкий. Затем полковник сунул руку в ящик стола, а Никифор метнул камень, прихваченный с собой из сауны.

Килограммовый булыжник попал Гвоздецкому в подбородок, сломал челюсть, раздробил зубы. Полковник глухо охнул, отлетая к окну кабинета, свалился вместе со стулом. Никифор подошел к нему, глядя, как человек, спокойно отдавший распоряжение убить его, ворочается на полу, пачкая кровью ворот комбинезона, сказал без выражения:

— Со мной нельзя т а к, полковник! Я не расходный материал, который можно просто списать со счета. Выживешь — живи!

Никифор достал из ящика стола пистолет с квадратным дулом — психотронный генератор «нокаут», порылся в других ящиках, выудил еще один пистолет — бесшумного боя, новейший «котик», и вышел из кабинета.

Дежурный на входе встрепенулся, подозрительно прислушиваясь к шорохам, долетавшим из коридора, но успокоился и отвернулся к экранчику монитора. Никифор миновал пост, снова не видимый никем, кроме его новых знакомых, вышел на улицу.

Мария пристально посмотрела на него, прочитала, что творится в душе Хмеля, и молча направилась к выходу с территории базы. Никифор, поймав сочувствующий взгляд Ираклия, хмуро зашагал за ней. Ираклий двинулся следом.

Никто их не остановил, никто не поднял тревоги, хотя вся база просматривалась телекамерами. Часовые у ворот курили и трепались о девочках, не заметив проходивших мимо гостей и бывшего пленника.

Мария пересекла небольшую площадь напротив ворот базы, прошла еще около сотни метров по узкой улочке и остановилась у темно-зеленого джипа «Бьюик-Империал». Ираклий занял место водителя, открыл дверцу сзади.

— Садитесь, — кивнула женщина.

— Вы не сказали, кто вы, — напомнил Никифор, чувствуя, что еще немного, и он упадет.

— Садитесь, — властно приказала Мария. — Еще успеем поговорить.

Никифор с трудом влез в кабину джипа, и все поплыло у него перед глазами.

Мария села рядом, положила ему левую руку на затылок, правую на лоб, подержала так несколько секунд, потом переместила ладонь на грудь. Никифор почувствовал облегчение, сердце заработало бодрей, голова слегка прояснилась.

Джип выехал из Раменского, направляясь в сторону МКАД.

— На кого вы работаете? — проговорил Никифор. — Не на капитана Тарасова случайно? Он мой должник.

— С капитаном Тарасовым вы вскоре встретитесь, — пообещала спасительница, отнимая ладони. — Сейчас мы как раз едем к нему. Вы с ним ухитряетесь попадать в неприятные ситуации с непредсказуемым финалом. Затем поедем в Вологду, где познакомим вас с Дмитрием Булавиным.

— Мне надо предупредить… одного человека, — вспомнил Никифор о Шарифе.

— У вас будет время позвонить ей, — улыбнулась Мария.

Никифор озабоченно посмотрел на нее.

— Откуда вы знаете, кому я собираюсь звонить?

— Знаю. А работаем мы на Вечевую службу Рода. Слышали о такой организации?

— Нет, — мотнул головой Никифор.

— А слово «катарсис» вам ни о чем не говорит?

— Что-то греческое…

Мария снова улыбнулась.

— Это слово означает — очищение, и оно же точно отражает смысл работы нашей организации. Мы хотим предложить вам войти в структуру Катарсиса, послужить Отечеству на иных уровнях.

— Это на каких еще?

— На уровнях духовных. Время от времени нам требуются такие люди, как вы, люди боя, но не потерявшие чести и совести. Кстати, если бы вы сейчас убили полковника, этот разговор не состоялся бы. Месть не входит в число добродетелей людей, с которыми мы работаем.

Никифор хмыкнул.

— Так я, пожалуй, загоржусь. А что мне предстоит делать? Спасать мир? Россию? Отдельную контору?

— Как говорил один поэт[30]: мир, вероятно, спасти не удастся, но отдельного человека всегда можно.

— Значит, мне предстоит спасать какого-то конкретного человека? Я вас правильно понял? Кто же этот важный босс?

— «Серебряный мальчик», — оглянулся Ираклий, проезжая мимо поста ГИБДД с большой скоростью; инспектор при этом, глядевший на дорогу, джип почему-то не остановил.

— Мальчик? — пробормотал Никифор, сбитый с толку.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила Мария.

— Сносно.

— Тогда обо всем по порядку.

И она повела рассказ о Сопротивлении, о Катарсисе, о волхвах и о многом другом. Через час Никифор знал все, ради чего пара магического оператора — Ираклий и Мария — вытащили его из тюрьмы, спасая от неминуемой смерти.

МОСКВА Тарасов

В Москву Глеб возвращался с тяжелым сердцем. Хотя дед и обещал присмотреть за Софьей и детьми, оставлять их в деревне у малознакомых людей было страшновато. Те, кто планировал ликвидацию капитана — группа «Зубр», да и коллеги капитана Хмеля, — могли вернуться и захватить женщину с двумя детьми, представляющими идеальный инструмент для шантажа.

Теперь Тарасову предстояло выяснить причину, по которой его хотели убрать две разные спецкоманды, и нейтрализовать эту причину. А поскольку он понимал, что такие решения принимаются где-то в достаточно высоких кабинетах, то для поиска человека, принимающего такие решения, надо было пройти всю вертикаль исполнения — от киллеров до заказчика. Мешало этому только собственное положение изгоя, точнее «самовольщика», полубеглеца, которому еще предстояло доказать свою невиновность или хотя бы объяснить причину «самоволки».

Машину, взятую в аренду, надо было возвращать, однако Глеб оставил ее у деда в Карпунине, а в Москву поехал на серебристом мерседесовском минивэне с темными стеклами, принадлежавшем группе «Зубр», который обнаружили оперативники Хмеля в километре от пасеки. Сначала они хотели сжечь машину, имитируя перестрелку между своими, однако Глеб уговорил Никифора этого не делать и теперь имел роскошное средство передвижения, оборудованное системой спутниковой связи. В багажнике «Мерседеса» обнаружился запас оружия и боеприпасов. Блямба пропуска с красной полосой и буквами ФАС надежно охраняла машину от сотрудников ГИБДД, поэтому доехал до столицы Тарасов без остановок и приключений. Уже за МКАД остановился, настроил хайдер и вызвал Ухо.

Ответ пришел через две минуты.

— Капитан, Александр Свиридов уволен. — Диалог-блок хайдера имитировал речь Тихончука. — Немедленно явитесь по месту службы для выяснения причин вашего отсутствия! Если через два часа вы не появитесь, на вас будет организована охота, как на особо опасного преступника! Как поняли?

— Буду через два часа, — заверил Глеб Хохла и выключил компьютер, гадая, что означают слова майора «Александр Свиридов уволен».

В девять часов вечера он оставил микроавтобус «Зубра» в сотне метров от КПП базы, показал удостоверение охране и прошел на территорию части.

Хохол ждал его у двухэтажного строения штаба с Черкесом, Романом и двумя мощного сложения парнями, на лицах которых застыло выражение «отсутствия всякого присутствия». Глеб этих здоровил раньше не встречал. Подойдя ближе, кинул руку к виску:

— Товарищ майор, разрешите доложить. Капитан Тарасов из самовольного увольнения прибыл! За время отсутствия освобождена моя дочь и уничтожена команда киллеров «Зубра», имевшая задание ликвидировать меня.

Брови Хохла дрогнули, поползли вверх, в глазах появилась озадаченность. Однако отступать от заранее разработанного сценария встречи «блудного капитана» он не стал. Сыграл желваками, сказал сухо:

— Капитан, вы совершили подсудное деяние и должны быть наказаны. Сдайте оружие!

Глеб оглядел ждущие лица здоровяков, приготовившихся в случае его сопротивления применить силу, перехватил виновато-сочувственный взгляд Романа, помедлил:

— Где Ухо, Ром?

Роман отвел глаза.

— Он переведен в другую часть.

— Сдайте оружие и документы, капитан! — лязгнул металлом голоса Тихончук.

Глеб еще раз оглядел компанию, размышляя, зачем майору понадобилось организовывать показательную встречу (в целях воспитания молодого пополнения, что ли?), подумал, что вряд ли этим ребятам удалось бы его остановить, и протянул Тихончуку удостоверение.

— Хайдер в машине, товарищ майор. Там же оружие. Может быть, поговорим, выясним все смягчающие мою вину обстоятельства?

— Отведите его в КПЗ, — отвернулся Хохол с подчеркнутой холодностью.

Парни с отсутствующим выражением лиц шагнули к Тарасову, взяли его под руки.

— Я сам пойду, — тихо сказал Глеб. — Уберите грабли.

Его дернули вперед, а здоровяк слева еще и до боли сжал трехглавую мышцу плеча, так что капитан закусил губу.

— Отпустите, парни, я же сказал — пойду сам.

Еще один рывок, удар кулаком по ребрам.

Дальнейшее произошло в течение двух секунд.

Глеб ушел в пустоту, вывернулся из рук конвоиров, одного ткнул костяшкой указательного пальца под кадык, второму одним движением сломал кисть руки и тут же добил ребром ладони в переносицу. Оба здоровяка легли на асфальтовую дорожку и затихли.

Тихончук схватился за пистолет.

Тарасов повернул к нему голову, проговорил глухо:

— Майор, не доводи меня до бешенства. Если бы я захотел, я бы вас всех тут положил. Я готов отвечать перед законом, но только за самоволку, а не за убийство. К тому же я тебя просил отпустить меня на несколько дней, чтобы спасти дочку. Ты не отпустил, я ушел. Это все мое преступление, за которое я готов понести наказание. Но не унижай меня перед пацанами!

— Может, действительно разберемся без базара? — посмотрел на Тихончука Черкес. — Если бы мне пришлось выбирать, я бы тоже сбежал.

— Отставить, лейтенант! — ощерился Хохол. — У меня другие данные по деятельности капитана в самоволке. Ведите его в бытовку, пусть посидит, подумает. Приказы для того и отдаются, чтобы их выполняли, а не обсуждали. Завтра приедет полковник Чиповатый из отдела внутренних расследований, вот с ним пусть и договаривается. Пошел!

Тихончук направил ствол «котика» на Тарасова.

Черкес развел руками.

— Извиняй, Старый, придется подчиниться.

Глеб молча повернулся и зашагал к хозблоку, в котором располагались мастерские, кухня, столовая и бытовка обслуживающего базу персонала. Черкес догнал его, пошел рядом. Когда они отошли от майора и Романа, оставшегося на месте, на достаточное расстояние, Николай проговорил, почти не разжимая губ:

— Зря ты вернулся, Старый. Ухо за то, что держал с тобой связь, загремел куда-то на нары, и тебя ждет та же участь, если не что-либо похуже.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. Этот Чиповатый уже приезжал, он из ФАС, морда — что передок у БМП! Типичный уголовник, в крайнем случае — комиссар. Такой родную маму не пожалеет, не то что тебя.

— Спасибо за предупреждение, Коля, я буду осторожен. А ты точно знаешь, что он из ФАС?

— Я слышал его трепотню с Хохлом. На твоем месте я бы не ждал, а тихо свалил.

— Не могу, я офицер.

— Ну, конечно, офицерская честь и все такое прочее. Кому будет нужна твоя офицерская честь, если тебя завтра шлепнут?!

— С чего ты взял, что меня шлепнут? Я не совершил ничего… — Глеб замолчал, заметив над лесом, на фоне розовых закатных облаков, летящее черное пятнышко. — Какая интересная птица!

— Где? — завертел головой Черкес.

Глеб остановился. Они были уже рядом с бараком хозблока. Солнце зашло за лесную гребенку, от деревьев протянулись через всю территорию базы длинные тени. Пятнышко приблизилось и приобрело четкие очертания прямоугольника. Теперь его заметил и Черкес.

— Ёлы-палы! Что это за хреновина?!

Тарасов пристально вгляделся в медленно вращающийся прямоугольник, и ему показалось, что на него посмотрела угрюмая, черная, полная злой силы туча. Инстинктивно закрылся — как бы поставил стену между собой и прямоугольником. Тот дрогнул, закружился на месте, как высохший кленовый лист под дуновением ветра.

— Что вы там застряли? — долетел до застывших Глеба и Черкеса голос Тихончука.

Они переглянулись.

— Это, наверное, лист бумаги, — предположил Николай.

— Такой ровный?

— А что тогда?

Черный прямоугольник продолжал кружиться на одном месте, потом неуверенно полетел прочь, к стрелковой траншее базы, и затерялся в тени деревьев.

— Какого дьявола, Черкес?! — снова крикнул Тихончук. — Тебе помочь?

Николай опомнился, тронул задумчивого Тарасова за рукав.

— Пошли, еще сдуру пристрелит!

В хозблоке в этот вечерний час уже никого не было. Черкес открыл входную дверь, затем дверь бытовки, сделанную из толстых сосновых досок и обшитую металлическим листом, включил свет.

— Вот твои апартаменты типа «люкс», Старый. Извиняй, что нет кровати и удобств. Спать придется на полу и без матраса.

— А как насчет отправления естественных надобностей?

— Придется потерпеть. Могу поискать на кухне какую-нибудь посудину в качестве параши.

Глеб улыбнулся.

— Не надо, до утра я как-нибудь дотерплю.

— Ну, тогда ладно. — Черкес сунул ладонь для рукопожатия. — Извиняй, если что, Старый, и держись. Может, еще все и образуется.

Он ушел.

Дверь закрылась, заскрежетал в замке ключ.

Глеб оглядел тесное помещение, заставленное коробками, ящиками с инструментом, бутылями, садовым инвентарем, взвесил в руке лопату, нашел глазами молотки, ломики, металлические штыри для сварки, и кивнул сам себе: в случае чего все это годилось в качестве оружия. Сажая его сюда, Хохол явно дал промашку. Хотя, с другой стороны, против автоматов и пистолетов-пулеметов лопаты и ломы — слабая защита.

Глеб прошелся по бытовке, оглядывая запасы облицовочной плитки, постучал костяшками пальцев по оштукатуренным стенам.

Две стены были кирпичными, толстыми, глухими, третья тоже оказалась кирпичной, но уже тоньше, сложенная в полкирпича. Ее при определенных условиях можно было пробить ломиком или молотком. Четвертая стена озадачила Тарасова. Она явно была деревянной, представляя собой перегородку, но при этом казалась гораздо мощнее первых трех, а главное — опаснее.

Глеб выключил свет, постоял у стены, привыкая к темноте, и напряг «второе» зрение, помогавшее ему ориентироваться в полной тьме.

Он увидел слабо светящуюся решетку, пронизывающую толщу стены, и понял, что она опутана электрическими проводами с немалым напряжением. Кто-то позаботился о том, чтобы с этой стороны в бытовку проникнуть было не менее трудно, чем с других сторон. А может быть, сюрприз готовился для пленника, пожелавшего бы сбежать из импровизированной камеры.

Пожав плечами, — бежать он пока не собирался, будучи уверенным, что все обойдется, — Глеб нашел тюк с ватниками, соорудил из них на полу постель и улегся, вспоминая расставание с Софьей, щебетание девочек. Однако уснуть ему не дали. Острое чувство неуюта заставило его сначала прислушаться к звукам, долетавшим в бытовку со всех сторон, а потом и привести себя в боевое состояние. Ощущение было такое, будто к зданию с тихим шуршанием подползали ядовитые змеи.

Глеб посмотрел на циферблат часов: начало первого. Самое время устраивать допрос с пристрастием, особенно если надо заставить человека признаться в преступлении, которого он не совершал. Но возможен и другой вариант: пришла трезвая мысль — если начальство решило не связываться с руководством ФАС и просто-напросто «сдать» своего сотрудника. Такие случаи нередки в среде спецслужб, особенно тех, что работают на определенный политический клан или частное лицо. Остается невыясненным вопрос: за какие такие прегрешения фасовский «Зубр» и ЧК Хмеля пытаются ликвидировать капитана Тарасова, не признающего за собой никакой вины? Ежели только не считать таковой ликвидацию преступной группировки, похищавшей людей.

Обострившийся слух уловил звуки шагов нескольких человек. Действительно, к хозблоку подкрадывались сразу с трех сторон. Причем каждый из гостей тщательно прятался от остальных, что говорило о самостоятельности действий трех групп.

«Кажется, я снова в эпицентре пересекающихся интересов, — подумал Тарасов. — Хорошо бы использовать эту ситуацию».

Однако он был заперт и предпринять первым что-либо не мог. Надо было ждать начала действий гостей.

Шорох у входной двери. Звук вставляемого в замок ключа.

Шорох со стороны столовой: какие-то люди уже проникли в хозблок и направлялись к бытовке.

Глеб взял в правую руку монтировку, в левую — две облицовочных плитки, которые можно было использовать в качестве метательных пластин, встал за ящики справа от двери.

Скрип открываемого замка наружной двери.

Те, что уже были в здании хозблока, остановились у бытовки. И тотчас же дверь в бытовку — Глеб не поверил своим ощущениям! — беззвучно приоткрылась. В проеме сформировалась зыбучая тень. Тарасов поднял монтировку и едва удержал руку, услышав торопливый шепот:

— Капитан, это друзья! Мы хотим вас освободить! Быстро выходите отсюда!

Говорила женщина.

— Кто вы? — прошептал удивленный Глеб.

— Объясняться будем потом. За вами пришли две разные конторы, не считая нашу, надо использовать данное обстоятельство.

— Я тоже думал об этом.

— Вы знаете, что за вами охотятся из разных лагерей?

— Я это чувствую.

— Мария, время! — послышался другой шепот, мужской.

— Выходите, капитан, двигайтесь за нами.

Глеб выскользнул из бытовки, видя перед собой два сгущения темноты. Его плеча коснулась чья-то рука.

— Быстрее!

Дверь в бытовку закрылась. Тень поплотнее переместилась за спину Тарасова (мужик, и очень мощный!), вторая тень (женщина, уверенная, властная и тоже очень сильная) заскользила по коридорчику к столовой. Глеб поспешил за ней, настраиваясь на адекватное восприятие опасности.

Через несколько секунд они скрылись за открытой дверью столовой, замерли, прислушиваясь. Кто-то осторожно крался к двери бытовки со стороны главного входа, и еще какие-то люди подбирались к хозблоку со стороны мастерских.

— Сейчас сработает, — шепнул мужчина.

В тишине, царившей в корпусе хозблока, вдруг послышался стук в дверь: стучали из бытовки, где минуту назад сидел Тарасов, — а затем крики:

— Откройте! Эй, кто-нибудь, откройте! Я хочу в туалет!

Глеб понял, что включился оставленный Ираклием магнитофон.

— Лихо! — пробормотал он.

Ираклий похлопал его по плечу.

— Отвлекающий маневр. Уходим.

Они вылезли через окно столовой наружу, двинулись один за другим к воротам базы. Тарасов хотел было спросить, как освободители собираются выводить его за пределы части, но передумал. Они явно действовали по плану и знали, что надо делать.

Внезапно из хозблока донеслась приглушенная стрельба. Затем окна здания осветила вспышка взрыва. Дрогнула земля. С грохотом и звоном посыпались стекла. Из-за кустов жимолости, подступавших к хозблоку почти вплотную, вылетела огненная стрела, вонзилась в окно здания. Раздался еще один взрыв, за ним — вопли, мат и беспорядочная стрельба.

Из будки у ворот выскочили часовые. С двухсекундным запозданием взвыла сирена.

Глеб замедлил шаг.

— Не останавливайся, — взял его под локоть Ираклий. — Все нормально, им теперь не до нас. Они долго будут выяснять отношения друг с другом.

— Кто — они?

— Киллеры ЧК и ФАС. Мы их столкнули лбами.

— А эти? — Глеб кивнул на часовых, освещенных начинавшимся пожаром.

— Они нас не видят, мы в зоне «непрогляда».

Мария спокойно прошла мимо часовых, не обративших на беглецов никакого внимания, подождала мужчин, и все трое вышли через проходную на улицу. В двух сотнях метров от проходной их ждал джип «Бьюик-Империал», внутри которого сидел какой-то человек. Глеб сел рядом с ним, несколько обалдевший от удивительной простоты своего освобождения. Ираклий занял место водителя, Мария села рядом с ним на переднее сиденье.

— Поехали. К утру мы должны быть в Вологде.

Ираклий включил двигатель. Джип заурчал, зажег фары и покатился прочь от базы группы «Хорс», на территории которой все еще слышалась стрельба.

— Привет, капитан, — заговорил вдруг человек рядом с Глебом.

Тарасов повернул голову и в отсвете фар узнал своего первого спасителя капитана Никифора Хмеля.

— Ты с ними?!

— Не знаю пока, — усмехнулся Никифор. — Скорее да, чем нет. Четыре часа назад они меня вытащили из сауны.

— Откуда?!

Никифор снова усмехнулся.

— Меня туда посадили под замок за то, что я тебя отпустил.

— Понятно. Меня тоже мое начальство упрятало в бытовку за невыполнение приказа.

Капитаны обменялись понимающими взглядами.

— Кажется, мы оба попали под асфальтовый каток чьего-то приказа: «Уничтожить!» Может, попробуем добраться до заказчика?

Тарасов вспомнил слезы в глазах Софьи, страх в глазах дочери, горестное недоумение в глазах деда, глухо проговорил:

— Я — за! Если, конечно, нам разрешат заняться этим делом.

— Вы вольны в своих поступках, Глеб Евдокимович, — оглянулась на них Мария. — Но я бы не советовала вам заниматься поисками заказчика. Он и так известен.

— Кто?! — в один голос воскликнули Тарасов и Хмель.

— Узнаете в свое время. Для того чтобы вы поняли, кто есть ху, вам придется выслушать пару лекций, после чего вы и решите, что делать.

— Тогда начинайте свои лекции.

Ираклий вдруг резко затормозил. В свете фар джипа на дороге выросла высокая фигура в белом.

— Егор?! — пробормотал Ираклий.

Фигура приблизилась, превратилась в седого мужчину с приятным, спокойным и внимательным, уверенным лицом, на котором буквально сияли желтые, «тигриные», умные, все понимающие глаза. Мария вышла к нему навстречу, оглянулась на Ираклия. Тот спохватился, выключил фары.

Разговор женщины и незнакомца длился около минуты. Ираклий тоже вышел из машины, но тут же забрался в кабину обратно.

— Кто это? — кивнул на седого Никифор.

— Егор Крутов, — задумчиво ответил Ираклий. — Координатор Сопротивления и волхв.

Никифор и Глеб переглянулись.

Мария села на свое место. Седой мужчина махнул всем рукой и исчез. Тарасов невольно завертел головой, пытаясь определить, куда подевался собеседник Марии, но никого не увидел. Координатор Сопротивления действительно исчез.

— Планы меняются, — сказала Мария, в то время как ее спутник разворачивал джип. — Нас пригласили в гости в Ветлугу. С вами хочет побеседовать один человек.

— Тоже волхв? — спросил Тарасов.

Мария покосилась на Ираклия. Тот ответил виноватым взглядом.

— Я им сказал о Крутове.

— Да, волхв, — кивнула женщина, спрятав улыбку. — Кстати, внимание волхвов дорогого стоит. Никифор, вы уже кое-что знаете о нашей организации, просветите капитана Тарасова, пока мы будем ехать. Остальное узнаете от хозяина.

Никифор посмотрел на Глеба.

— Приготовься, капитан, услышать кое-что необычное, во что верится с трудом.

— Я готов. Между прочим, — вдруг вспомнил Тарасов, — не подскажете, что это за явление? Перед тем как меня посадили под замок, я видел странный черный прямоугольник, порхающий в воздухе как бабочка.

Джип затормозил.

Водитель глянул на Марию, та, в свою очередь, оглянулась на Глеба. Глаза ее стали совсем черными.

— Вы уверены, Глеб Евдокимович? Вы точно видели черный прямоугольник?

— Меня сопровождал приятель, Николай, он свидетель. Мы действительно наблюдали за полетом плоского черного прямоугольника. Он покружился чуть в стороне и улетел.

— Это объясняет появление волкодавов «Зубра», — хмыкнул Ираклий.

— И «чекистов» тоже. Их сориентировали независимо друг от друга, что говорит о несогласованности решений.

— О чем вы? — поинтересовался Тарасов.

— Вас запеленговал магический оператор СС, — пояснил Ираклий. — Черный прямоугольник — это антенна конунга.

— Кого?

— Черного мага, служащего системе СС. — Ираклий покачал головой, тронул машину с места. — Похоже, синклит конунгов знает о подготовке триады и предпринимает меры по ее поиску и уничтожению.

— Ничего не понимаю! Какая триада? О чем идет речь?

— Я объясню, — сказал Никифор, — меня уже посвятили в кое-какие тайны. Слушай.

И Хмель начал рассказ…

В Ветлугу они приехали уже утром, когда солнце встало и вызолотило луга и леса слева от шоссе.

Джип пересек мост через реку Ветлугу, попетлял по улочкам города, выехал на улицу Герцена и остановился возле красивого старинного дома с резными наличниками и коньком крыши. Открылись ворота во двор. Ираклий загнал машину, вылез, потягиваясь, с виду не особенно уставший.

— Приехали, господа.

Глеб и Никифор вышли тоже, поглядывая то на строения во дворе, то на своих избавителей. Те не спешили, ожидая чего-то. Ворота во двор закрылись сами собой, хотя механизма запирания видно не было. И тотчас же из сеней вышел высокий седой мужчина в белой рубахе и шортах, открывающих мускулистые, отнюдь не старческие, ноги. Он с улыбкой во взоре шагнул навстречу прибывшим.

— Доброе утро, гости дорогие. Помоетесь с дороги?

Никифор и Глеб переглянулись, ошеломленные встречей. Это был тот самый седой прохожий, что встретился им на дороге в Подмосковье.

— Как вы здесь оказались раньше нас? — пробормотал Никифор.

— У меня свои средства передвижения, — обозначил Крутов усмешку краешком губ. — Проходите в дом.

Тарасов и Хмель направились к дому, вошли в прохладные сени, где гуляли приятные запахи трав и сосновой смолы. Навстречу им вышла из светлицы миловидная молодая женщина с большими лучистыми серыми глазами, в которых прятались грусть и улыбка одновременно.

— Здравствуйте, — слегка поклонился Глеб.

То же самое сделал и Никифор.

— И вы здравы будьте, — поклонилась в ответ женщина; проседь в густых пышных волосах ее совсем не старила. — Меня зовут Елизавета Романовна, хотя можно звать просто Лизой, я жена Егора. Проходите в горницу.

— Нам бы умыться с дороги.

— Муж баньку истопил, еще рано утром, а пока вот туалетная комната, умывайтесь. Вот вам полотенце.

Глеб вымыл руки с мылом, с удовольствием подставил голову под струю воды, пофыркал, начал вытираться. За ним ту же процедуру проделал Никифор. В сопровождении хозяйки они прошли во внутренние покои дома, разглядывая интерьеры коридорчика и холла, в котором стояла старинная печь с изразцами и древними с виду фресками.

— Располагайтесь, — повела рукой Елизавета. — Там дальше гостиная, лаборатория мужа, можете посмотреть, пока он занят с друзьями.

Глеб толкнул дверь в лабораторию, и ему на мгновение показалось, что кто-то очень внимательно посмотрел на него сверху и погрозил пальцем, предупреждая о чем-то.

Гости прошли в комнату хозяина, и глаза их разбежались от обилия сложнейших установок, приборов и устройств, о назначении большинства которых ни Тарасов, ни Хмель не имели понятия. Кроме того, здесь стоял длинный деревянный стол с рядами реторт, различных сосудов замысловатых форм, банок и чашек. Тарасов с оторопью пригляделся к изогнутой бутылке с зеленоватой жидкостью, внутри которой плавал самый настоящий дракон. Только маленький. Глеб не удержался, чтобы не потрогать холодную, как лед, бутылку пальцем.

Все установки располагались вдоль стен помещения, посередине же образовался пустой круг диаметром около трех метров, в центре которого на медвежьей шкуре стояло массивное деревянное кресло с резной спинкой и гнутыми подлокотниками, с ножками в форме волчьей лапы. На подголовнике кресла висела необычной формы корона из голубовато-серебристого металла, притягивающая взор. Она была семигранная, «двухэтажная» и с очень красивым и сложным рисунком ажурной вязи. Ее хотелось погладить, взять в руки и надеть на голову.

Никифор не удержался от соблазна, подошел к креслу, — Глебу показалось, что он услышал при этом необычный звук, напоминающий тихий стон лопнувшей струны, — и коснулся короны пальцем. И вздрогнул от голоса незаметно появившегося в лаборатории хозяина:

— Трогать здесь предметы не рекомендуется.

Никифор оглянулся, спрятал руку за спину.

— Извините. Я только хотел посмотреть на эту вещь поближе.

— Это опасно.

— Почему?

— На атомной электростанции вы же не станете дергать за рукоятки и нажимать кнопки? А тут, пожалуй, вещи покруче.

Никифор и Глеб с недоверием глянули на обманчиво простодушное лицо Крутова. Тот показал свою обычную едва заметную усмешку.

— Поверьте мне на слово. Каждое из этих устройств высокоэнергетично само по себе, а кроме того заговорено, чтобы им не воспользовались недобрые люди.

Никифор кинул на Тарасова скептический взгляд, призывая выразить свое отношение к словам хозяина, но Глеб молчал, вдруг сразу и бесповоротно поверив Крутову. Аппаратура и приборы, установленные в лаборатории, стоили баснословно дорого, и если они все-таки были здесь смонтированы, это означало, что Крутов действительно занимался весьма серьезными исследованиями.

— Да, машинки у вас внушительные, — сказал Никифор, — особенно вот эта. — Он указал на сверкающий никелем и полировкой агрегат с прозрачным колпаком саркофага.

— Это позитронный эмиссионный томограф для изучения коры головного мозга. С его помощью можно легко определить, к какому виду относится человек — хищному или нехищному.

— Разве есть такое деление — на хищный и нехищный виды? — удивился Никифор.

— К сожалению, есть. Существуют два хищных вида человека — суперанималы и суггесторы, и два нехищных — диффузные люди и неоантропы.

Никифор хмыкнул, оглядываясь на по-прежнему молчавшего Тарасова.

— Первый раз слышу. А мы с ним к какому виду относимся?

— Могу посмотреть, хотя, если судить по поведению — вы креолы, то есть потомки хищных и нехищных видов, обладающие, к счастью, острым чувством справедливости и совестью.

— Спасибо, — пробормотал озадаченный Никифор. — Значит, вы занимаетесь изучением мозга человека?

Крутов улыбнулся.

— Чем я только не занимаюсь. В том числе изучаю возможности человеческого мозга и психики.

— А еще над чем работаете?

— Изучаю возможность перехода человечества на нетехнологический путь развития. Выход, кстати, совсем рядом, хотя для этого надо изменить психику людей, их потребительское отношение к природе. Кроме того, я работаю над программой создания безынерционных летательных аппаратов, изучаю возможности расширения сферы ПАО — пространства адекватного ответа или, как говорили в старину, «устроения повелевания». Подхожу к пониманию принципов магической физики, как универсальной физики Вселенной, приближаюсь к созданию ментального оружия. Правда, уровень сознания, необходимый для подобных деяний, таков, что волхв или маг, им обладающий, должен находиться вне любых битв. Я же только иду к этому состоянию, тренируюсь изменять сознание, накапливаю энергию и аккумулирую знания. Например, чтобы левитировать, — Крутов плавно поднялся в воздух, повисел под потолком несколько секунд и опустился обратно, — или проходить сквозь плотные материальные объекты, — он сунул руку в стену и медленно вытащил, — нужно знать некие магические приемы, действия которых я уже знаю. Но мне интересно разбираться и в том, какие физические процессы при этом происходят, от кварк-глюонных взаимодействий до полевых.

Никифор перестал скептически усмехаться, почесал затылок, покачал головой.

— Вы меня ошеломили, право слово, Егор… э-э…

— Просто Егор.

— Нам сказали, что вы волхв, но я отнесся к этому…

— Легкомысленно.

— Пожалуй, да. Чем же занимаются другие колдуны? То бишь маги?

— В большинстве своем — поиском знаний. Это глобальная потребность магов, аналог чувства голода. Их интересует опыт делания коллег, общение с ними, исследование эгрегоров и так называемых мест Силы. Между прочим, в России таких мест очень много, и Ветлуга — одно из них, не допускающее присутствия так называемых конунгов, черных магов. Кроме того, нас интересуют миры с другими физическими законами, миры, населенные другими существами, различные формы жизни, объекты, созданные внеземными цивилизациями, клады, артефакты и реликты. Можно говорить и об определенном интересе к материальной независимости и покою, как важным условиям развития, но этот уровень, по сути, отражает вхождение идущего на путь самореализации. Потом его начинают волновать более серьезные проблемы и технологии. Но я гляжу, вы устали и хотите отдохнуть. Пойдемте-ка в баню. Потом позавтракаем и побеседуем.

— Да я еще не устал, — запротестовал возбужденный и заинтригованный Никифор, глянул на задумавшегося Тарасова. — Ты как?

— Я бы все же сначала сходил в баню, — признался Глеб. — Разве что хотелось бы выяснить один вопрос…

— Да ради бога, — развел руками Крутов.

— Что это за корона?

— Ага, и мне интересно! — вспомнил о своем любопытстве Никифор, поворачиваясь к деревянному трону. Протянул к короне руку и отдернул, услышав голос хозяина:

— Минуту!

Бесшумно ступая босыми ногами по полу, Крутов подошел к креслу, провел над ним ладонью, как бы оглаживая корону и само кресло, затем взял корону в руки. Тарасову показалось, что корона при этом на мгновение оделась в ветвистую сеточку разряда.

— Я заложил в компьютер параметры всех известных мне корон, в том числе таких знаменитых, как «шапка Мономаха», короны наших царей, хранящиеся в Кремле и в музеях, короны английских и европейских королей, вождей племен Африки и Америки, других царственных особ, и рассчитал универсальную энергоинформационную матрицу, воплотив ее в суперкороне, которую я назвал капией. Попробуйте надеть.

Никифор заколебался. Глеб сделал шаг вперед.

— Я попробую.

— Тогда я за тобой, — сказал Хмель с легкой досадой.

Тарасов сел в кресло, ощутимо тяжелое, твердое и холодное, потемневшее не то от времени, не то от множества прикосновений. Крутов осторожно надел корону ему на голову, натянул чуть глубже, и Глеб провалился в сияющую бездну, хотя осознавал при этом, что сидит в кресле и видит перед собой предметы лаборатории. В голове с похрустыванием начал разламываться прозрачный панцирь, сковывающий тело, зазвенели далекие цимбалы. Под этот звон панцирь окончательно слетел с сознания Тарасова, и он окунулся в бездну невероятной глубины знания и понимания. А потом вспомнил все, что происходило с ним в жизни…

— Помнишь себя трехлетним? — долетел откуда-то издалека гулкий бас.

— Помню… — прошептал Глеб.

— А двухлетним?

Перед глазами капитана развернулась сцена: он стоит у комода, цепляясь ручонками за ручки ящиков, и тянет на себя скатерть, скатерть сползает, с нее летят женские безделушки, пудреница, зеркальце, флакончик духов и ножницы, они падают прямо ему на запрокинутое лицо, еще мгновение — и острие вонзится в глаз, и вдруг откуда-то выныривает рука отца и перехватывает ножницы в самый последний момент…

— Помню!..

— А что ты помнишь, когда тебе исполнился один год?

— Пожар… — прошептал Глеб. — Мать оставила включенный утюг… я почуял запах дыма, закричал…

— Может быть, вспомнишь свои ощущения в день рождения?

— Тепло, уютно… потом толчок… холодно и страшно! Вижу какую-то башню в форме креста… старца с развевающимися белыми волосами… и мальчика с такими же волосами… они входят друг в друга…

— Достаточно! — Крутов стянул с головы Глеба корону, и тому показалось, что его ударили по затылку! Он ослеп и оглох на какое-то время, ничего не соображая, но чувствуя огромное сожаление и горечь отключения от внутренней вселенной.

Крутов подал ему чашку с водой.

— Глотни родниковой.

Глеб повиновался. Голова прояснилась, словно внутри нее подул свежий морозный ветерок. Пришло ощущение подъема. Глеб освободил кресло.

— Ты крепкий парень, — с уважением сказал Крутов. — Не многие выдерживают больше минуты. Да и тебе нельзя держать канал памяти больше двух минут, это чревато нарушениями психики. Ну, капитан, ты еще не потерял желания испытать капию на себе? — глянул волхв на Хмеля.

— Я что, рыжий? — ответил тот, занимая кресло. — Хочу испытать то же самое. Надевайте вашу капию.

Крутов осторожно натянул корону на голову Никифора.

Глеб с интересом ждал реакции капитана.

Тот вздрогнул, широко раскрывая глаза, замер, вцепившись в подлокотники кресла, и ушел. То есть, как и Тарасов, погрузился в свой внутренний мир, принялся «листать» страницы своей памяти, вспоминать давно минувшие дни.

Крутов не стал спрашивать, помнит ли Никифор себя в детстве, какие чувства испытывает, волхв просто снял корону спустя минуту после начала сеанса.

Никифор снова вздрогнул, начал озираться, протирать глаза, с недоумением глянул на считавшего его пульс Крутова.

— Что это было?!

— Капия фокусирует ламинарный поток Сил, очищающих и настраивающих мостик между сознанием и подсознанием. Но психика человека не подготовлена к такому состоянию, у него зачастую «едет крыша», как это наглядно иллюстрируют примеры поведения наших царей.

Никифор потрогал затылок, пригладил дрожащей рукой волосы, с опаской и уважением посмотрел на корону.

— Если бы не испытал сам, никогда бы не поверил! Вы действительно колдун, Егор… э-э, да, Егор.

— Но сначала ты думал иначе, не так ли? — улыбнулся Крутов. — Ладно, пульс почти нормальный, все хорошо. Идемте в баню.

Никифор посмотрел вслед волхву, сконфуженно усмехнулся в ответ на красноречивый взгляд Глеба.

— Мысли мои он читает, что ли? Когда он говорил, чем занимается, я сравнил его с «исследователем длины носа Буратино». Так говорил о себе мой учитель физики.

Глеб молча похлопал капитана по спине и вышел из лаборатории, уверенный, что им предстоит узнать еще много интересного, необычного, поражающего воображение.

В бане они мылись больше часа, до изнеможения исхлестав друг друга березовыми вениками. И почувствовали себя так, будто заново родились. В блаженной расслабленности сели в столовой за стол и позавтракали. Хозяйка угостила их расстегаями, пирогами с вязигой, вкусными до умопомрачения, а также куриным филе и варениками с вишнями. Затем поставила чайник, и гости принялись пить вкусный, пахнущий чабрецом и мятой, чай. Алкогольных напитков хозяин не предложил.

Беседа началась за чаем.

— Итак, гости дорогие, кое-что вам уже рассказали о Катарсисе и о его исполнительном органе — Сопротивлении. Добавлю следующее. Система Сил Сатаны существует реально и уже тысячи лет проводит в жизнь свою Программу, опираясь на черных магов, жаждущих абсолютной власти, — как известно, власть в любых ее проявлениях — самый сильный наркотик! — и на хищных людей, также добивающихся власти, уже на более низком уровне. Программа Сатаны базируется на нескольких архетипических установках, требующих жесткого соблюдения стандартов поведения, шаблонов для подражания и четкой иерархии управления, а также на подавлении любого проявления воли индивидуумов. Исполнители самого высокого уровня Программы никого не уважают, но и не стремятся никого уничтожить, предпочитая заставлять всех работать на себя. Это уровень иерархов Программы и конунгов. Исполнители же рангом пониже — «новые революционеры» из НРИ, адепты Братства Единой Свободы, «борцы с терроризмом» из ФАС и другие, — признают только культ силы и полное уничтожение противника, в крайнем случае — его полную капитуляцию. Компромиссов они, как правило, не признают. Вы с ними уже столкнулись, хотя я думаю, причина этого столкновения вам еще неизвестна.

— Может, просветите? — вставил слово Никифор.

— Разумеется, чуть позже. В продолжение темы: равноправные отношения между слугами СС и нами, людьми Катарсиса, невозможны. Но и воевать мы не собираемся, разве что нас заставят обороняться, спасать свою жизнь. Иногда такое случается, когда мы не успеваем просчитать линии намерений и ожиданий противоположной стороны или узлы пересечений реализованной системы власти с какой-либо из виртуальных ветвей. Особенно это касается бифуркационных состояний государственных макросистем. Примеры: революция в семнадцатом году, развал СССР в конце девяностых годов прошлого столетия, нынешний всплеск терроризма. Но это отдельная тема для разговора. Для дальнейшего пояснения происходящего вам необходимо знать схему взаимодействия СС и Катарсиса с государственными структурами.

Крутов принес листок бумаги, карандаш и набросал схему, состоящую из полутора десятков квадратиков и кружочков, соединенных линиями.

— Вот упрощенный скелет наших отношений.

Как видите, главных направлений вытеснения СС шесть: финансы, СМИ, культура, президентские структуры, властные структуры, то есть правительство, и силовые службы. СС предлагала нам войну на уничтожение, мы отступили. Тогда началась война информационная, точнее — магически-информационная, которая привела к большим духовным потерям с нашей стороны, пока мы не поняли, что воевать — все равно что играть в виртуальную компьютерную игру! Даже если ты победил — ты все равно остался там, в игре! Не вышел на свободу, остался заложником вечной войны, рассчитанной лишь на временные победы.

— Так что же, выходит, сражаться с СС не стоит? Сидеть и ждать, пока не придут киллеры?

— Почему ждать? Надо жить! Строить свою модель жизни. Отсюда и стратегическая цель Катарсиса — не война до победного конца, а замещение системы Сатаны системой живы! Во всех сферах жизни: политической, социальной, экономической, культурной. Необходимо изменить саму концепцию власти, основанной на ростовщичестве и торговле совестью, чтобы все нехищные люди стали ее частью. Только тогда Сатана или, как его еще называют, — Люцифер, Чернобог, Денница — Утренняя Заря, Святая Вода, Чегирь, Инквизитор, Экзаменатор и тому подобное, — отступит, уйдет с Земли, так как перестанет получать энергоинформационную подпитку. Однако до этого еще очень далеко, если вообще эта цель достижима. Слишком сильно искажена система ценностей человека, слишком мощную скорлупу он вырастил вокруг своей души. Изменить его способна только философия жизни по совести, путь трансформации традиций и форм воздействия, путь поиска новых связей и творческой реализации. Мы всю жизнь с кем-то дружим, не подозревая, что дружим с дьяволом. И всю жизнь воюем, не зная, что воюем сами с собой.

— Это теория, — тихо сказал Тарасов. — Что нужно делать на практике для достижения поставленной цели?

— У нас много работы. СС продолжает расширять сферу своего влияния на человечество через организации типа МВФ, ООН, НРИ, братство БЕСа, другие фанатические секты и военизированные организации, и нам надо все время защищаться, нейтрализовать их деятельность и сталкивать хищников между собой. Это на физическом уровне. Есть и уровни повыше. К примеру, нам необходимо убрать конунга из окружения президента, а это требует иных подходов и методов разведки и воздействия, недоступных простым смертным.

— Нам тоже? — прищурился Никифор.

— Вам пока тоже, — спокойно ответил Крутов. — Этим занимаются Витязи, прошедшие большую жизненную школу и знающие магические приемы. Тактическая задача Витязей — создание системы нелинейной безопасности общества и замещение систем обучения системой возрожденной живы.

— Но ведь им в таком случае приходится… драться?

— К сожалению, приходится. Но терпеть глупое — глупо, а сносить жестокое — жестоко. Мы вправе отвечать своим врагам адекватно, хотя, подчеркиваю, стремимся изменить себя и мир ненасильственным путем. Это все, что я хотел сказать вам сегодня. Вопросы?

— Вы не сказали, что нам предстоит делать конкретно, — медленно проговорил Тарасов.

— Основная ваша задача — вместе с Витязями снять со страны пресс криминального давления. В ближайшем же будущем вам предстоит защищать одного…

— Мальчишку, — перебил волхва Никифор.

— Да, «серебряного мальчика», инкарнацию Белого Волхва, будущего координатора возрожденной России. Это почетная и очень рискованная работа. Доверяют такую немногим. Но вам мы можем ее доверить, вам двоим и еще одному человеку, Дмитрию Булавину.

— Почему именно нам? Чем мы заслужили такое доверие? Разве ваши… Витязи не в состоянии охранять мальчика?

Крутов помолчал, разглядывая стакан на столе. Поднял голову:

— Дело в том, что вы трое — физическая триада действия, но в то же время — ментальная или, если хотите, духовная монада совести, этической связи.

— С кем?

— С Ним. — Крутов кивнул вверх, улыбнулся. — С Творцом. Со Вселенной. По сути, не мы, а Он дал вам кредит доверия, помог вырваться из круга вечной войны ради войны. Постарайтесь это доверие оправдать.

Никифор и Глеб переглянулись.

— Ни фига себе масштабчик! — пробормотал ошеломленный Хмель. — А если не оправдаем? Он нас… уничтожит? В лягушек превратит?

— Думай, что говоришь, — буркнул Тарасов.

— Я не такой умный как ты, — огрызнулся Никифор. — Кстати, человек, который думает, что говорит, — конченый человек.

— Зато человек, который говорит, что думает, — законченный идиот!

— Все? Выяснили отношения? — доброжелательно посмотрел на обоих Крутов.

Капитаны смутились.

— Извините, Егор, мы просто обалдели и перевариваем информацию. Что нам делать дальше? Ведь нас будут искать… э-э, наши коллеги и враги. Кстати, непонятно все же, почему на нас организована охота.

— Конунги знают о существовании «серебряного мальчика» и о том, что мы готовим триаду охраны. Вас вычислили магическим способом…

— Черный прямоугольник?!

— Это магическая «антенна пеленгатора» конунгов. Они вас засекли, а дальше подключили спецкоманды «тающих» НРИ и ФАС. Это опасный противник, но не всемогущий. Мы научим вас опережать его. А сейчас вас ждут мои друзья, которые отвезут вас в Вологду.

Крутов поднялся из-за стола.

Глеб и Никифор встали тоже, ощущая непривычное волнение и стеснение. Только теперь они осознали, что прежняя жизнь закончилась и впереди их ждет жизнь, полная опасности и борьбы, но уже с иным мироощущением и моральным наполнением. Впервые и тот, и другой увидели настоящую цель!

ВОЛОГДА Булавин

В понедельник в Вологде открылись Всероссийские детские соревнования по регболу, в состав судей которых вошел и Дмитрий. Естественно, несмотря на происшедшие трагические события, он не стал отказываться от участия в судействе, однако настроение у него было далеко не праздничное. Из головы не шла мысль о том, что он чудом избежал гибели в храме БЕСа, благодаря вмешательству Марии. И конечно же, его не радовало странное нападение тройки «спецназа»: старика, мальчишки и женщины, судя по всему, тренированных специально для наблюдения и неожиданной атаки. Будь Дмитрий более беспечным, его бы наверняка убили или покалечили. Хотя причин нападения он так и не понял.

Отсудив три поединка команд из Белоруссии и Казахстана, Дмитрий с приятелем из «Динамо» пообедал в кафе спорткомплекса, где проходили соревнования, и вернулся в судейскую комнату позвонить Диане и предупредить о вечернем рандеву, чтобы она не планировала других встреч. Он собирался заехать за ней на фирму после шести часов вечера и посидеть в ресторане. Однако Дианы на месте не оказалось, не отвечал и ее мобильный телефон, и расстроенный Булавин уселся на диване в уголке комнаты, в которой не прекращалась обычная организационная суета, размышляя о причине молчания любимой женщины.

Софья уехала обратно в деревню к дочке, точнее, к девочкам — Оленьке и Акулине, дочке капитана Тарасова, которую уже считала своей, отец в дела сына не вмешивался, и посоветоваться Дмитрию, в общем-то, было не с кем. А поскольку угроза приставаний Симона Калабриади к Диане оставалась, Дмитрий не мог не тревожиться за ее жизнь.

В судейскую вошел крутоплечий молодец с коротким ежиком волос, в котором Дмитрий с удивлением признал майора службы безопасности президента Михаила Дегтярева. Найдя глазами Булавина, он подсел к нему, дружески сунул руку.

— Привет, чемпион. Рассказывай.

— Прямо здесь? — хмуро буркнул Дмитрий.

Дегтярев оглядел судейскую.

— На нас никто не обращает внимания, так что все нормально. Что случилось? Почему погиб Мих-Мих и большая часть группы?

— И почему не погиб я, так? — усмехнулся Дмитрий.

— Правильно, — не смущаясь, кивнул майор. — Хотя я не стал бы так категорично увязывать эти события в причину и следствие. Мы проанализировали ваше поведение и причин сомневаться в вашей невиновности не нашли. Но тем не менее подробности случившегося нам неизвестны.

— Мне тоже, — сухо сказал Дмитрий. — Я уцелел только вследствие того, что не успел войти на территорию храма. Разве Диана вам этого не рассказала?

— Рассказала, но мы… как бы это выразиться поаккуратнее, сомневаемся. Что же вас задержало?

— Объективные обстоятельства.

— Точнее?

— К храму подъехал на велосипеде молодой парень в черной рясе, я остался его встретить и нейтрализовать, чтобы он не поднял тревогу.

Дегтярев окинул лицо Булавина задумчивым взглядом.

— Нечто в этом роде мы и предполагали. Хотя странно все же, что вы уцелели, находясь практически в эпицентре действия таинственной смерти, а группа поддержки, располагавшаяся в сотне с лишним метров от храма, вся выбыла из строя. Парни до сих пор жалуются на головные боли. Ну да бог с ними, живы остались, и то хорошо. Возможно, вы знаете какие-то приемы выживания в таких условиях. Как вы думаете, Дмитрий Михеевич, что все-таки произошло? Почему погибло столько людей, причем одномоментно?

Дмитрий ответил на жест главного судьи, постучавшего по циферблату часов, что, мол, помнит свой выход, повернулся к собеседнику.

— Майор, уверен, что вы знаете причину гибели людей. Я же могу только догадываться. На мой взгляд, в храме было произведено испытание психотронного генератора большой мощности, разработанного в секретных лабораториях Братства Единой Свободы или какой-то другой организации. Кстати, этими вещами должно заниматься и ваше ведомство. С одной стороны, цель КОП достигнута, храм перестал работать, секта в Вологде перестала существовать, но с другой стороны — погибли люди, а это уже совсем другой расклад, иная философия. Я бы не хотел быть на стороне тех, кто проводит такие бесчеловечные эксперименты. И если я узнаю, что виновник гибели ста с лишним человек — КОП…

— Что тогда?

Булавин помолчал.

— Я постараюсь закрыть эту вашу лавочку.

— Иными словами, вы отказываетесь работать с КОП?

— До тех пор, пока мне не докажут, что КОП не имела отношения к психотронным экспериментам.

— Понятно. Успокойтесь. Могу утверждать, что ни КОП, ни мы не занимаемся психотроникой и опытами над людьми. И уже занялись расследованием этого дела. Но мы весьма заинтересованы в сотрудничестве с вами. Вот, почитайте. — Дегтярев подал Дмитрию конверт.

— Что это? — покосился на конверт инструктор.

— Информация по объектам, с которыми продолжает работать КОП. Возглавлять опергруппу теперь буду я. Не отказывайтесь сразу, подумайте, взвесьте все «за» и «против». Возможно, вы поймете важность этой работы в наши непростые времена.

Майор дружески стиснул локоть Дмитрия и вышел из комнаты, оставив конверт на диване. Дмитрий хотел было догнать его и спросить, не их ли опергруппа в составе старика, мальца и женщины пыталась его ликвидировать, но передумал. Майор все равно бы не ответил.

В судейской появился приятель Дмитрия.

— Ты готов? Наш выход.

Надо было идти в зал и судить очередную встречу по регболу — виду спорта, основанному еще одиннадцать лет назад знаменитым борцом Александром Калериным. Этот увлекательный спорт представлял собой смесь баскетбола, регби и греко-римской борьбы и соединял в себе и красоту, и стремительность баскетбола, и мощь борьбы, и жесткость регби. Популярность его среди мальчишек была весьма велика.

— Иду, — встал Дмитрий, пряча конверт в карман.

К четырем часам он освободился, снова попытался дозвониться до Дианы, не смог и поехал в офис фирмы «Волтри», расположенный в центре города, на улице Батюшкова. Однако секретарша Дианы беленькая «мышка» Лариса могла сообщить лишь, что ее начальница уехала в район за льняным волокном еще утром и до сих пор не появлялась.

— Куда именно она поехала? — спросил раздосадованный новостью Дмитрий, покосившись на плотного парня в серо-синей униформе, с тяжелым боксерским лицом — милицейского работника, охраняющего офис.

— Не сказала, — виновато поежилась Лариса под взглядом Булавина. — А вы зайдите к Людмиле Николаевне, она должна знать. — Секретарша показала глазами на дверь с табличкой «Генеральный директор».

Дмитрий хотел было отказаться, перспектива встречи с компаньоншей Дианы красавицей Люсей, постоянно заигрывающей с ним, его не радовала, но дверь кабинета внезапно открылась и в приемную вышла платиновая блондинка Люся в деловом жемчужно-бежевом костюме. Юбка у нее была с разрезом и открывала крутое красивое бедро.

— Дмитрий Михеевич? — подняла выщипанные брови Люся. — Вы к нам?

— Ищу Диану, — стесненно ответил Дмитрий. — Вы не знаете, куда она поехала?

— Пойдемте, поговорим, у меня есть свободная минутка. — Людмила бросила на секретаршу недобрый взгляд. — Лара, сделай нам кофе. Проходите, Дмитрий Михеевич.

Дмитрий подавил досаду, проследовал в роскошный кабинет совладелицы компании «Волтри». Люся, покачивая бедрами, обошла его, задев плечом, села за гостевой столик, положив ногу на ногу.

— Присаживайся, Дима.

Булавин сел, ощущая внутренний дискомфорт. Люся была эффектной женщиной, красивой и влекущей, но не в его вкусе, к тому же он был влюблен в Диану, и настырные знаки внимания Людмилы только раздражали. И тем не менее надо было терпеть.

— Диана поехала с экспедитором в Туровец, — продолжала Люся, поправляя юбку таким образом, что бедро еще больше открылось. — У нас там собственная льнозаготовительная контора. — Она поправила пиджак, чтобы грудь выглядывала заметней. — Думаю, к вечеру появится. Но может и задержаться там до утра, вопросы ей надо решать очень серьезные.

— Мне она ничего не говорила, — нахмурился Дмитрий, — хотя всегда предупреждает заранее. И телефон не отвечает.

— Выключила или не взяла с собой. Не волнуйся за нее, не маленькая, — махнула рукой Людмила. — Если вечером тебе понадобится партнерша, я ее вполне заменю. Давай сходим в ресторан?

— Спасибо, — пробормотал он, понимая, что будет выглядеть глупо, если встанет и уйдет. — Но сегодня я занят в Школе.

— У меня такое впечатление, что ты меня боишься, — засмеялась хозяйка кабинета. — Неужели я такая страшная?

— Вовсе нет, — искренне возразил Дмитрий. — Но я действительно не могу, у меня назначена встреча с делегацией из Рязани.

Встреча с коллегами из Рязанской школы выживания должна была состояться только завтра, но он не знал, как отговориться от предложения.

Вошла Лариса с подносом, поставила на столик чашки с ароматным капуччино и конфеты.

— Может быть, по глоточку вина?

— Я за рулем.

Люся сделала пренебрежительную гримаску:

— Если гаишников бояться — за руль лучше не садиться. Могу предложить коньяк, водку, виски.

— Спасибо, не надо.

— Что ж, кто отказывается от радостей жизни, рискует вовсе остаться без удовольствий. Я вот в отличие от тебя могу позволить себе выпить в любое время суток. Кстати, Диана тоже.

Люся грациозно поднялась, принесла бутылку текилы и рюмку, налила почти полную и выпила. Зажмурилась, бросила на Дмитрия призывный взгляд, потянулась так, что едва не лопнула кофточка на груди.

— Классная самогонка! Жить хочется.

Слово «хочется» она произнесла с двусмысленным оттенком. Села напротив, снова закинула ногу на ногу, так что блеснули трусики.

Даже самые красивые ноги где-то заканчиваются, меланхолически вспомнил Дмитрий чье-то высказывание[31], размышляя, как побыстрее свалить отсюда, не обидев хозяйку.

— Диана говорила, что ты профессионал, — сказала Люся, томно глядя на гостя заблестевшими глазами. — Может, покажешь мне какой-нибудь прием, чтобы я могла не бояться хулиганов? А то женщина я одинокая, беззащитная, поэтическая… живу без друга…

— Ты еще молодая, — рассеянно сказал Дмитрий, — и красивая, еще встретишь своего друга.

Люся иронически покачала пальцем, налила еще полрюмки текилы, выпила.

— Благодарю за комплимент, Дима, ты очень мил. Только я не так уж и молода, просто выгляжу юной девой.

Юной девой Людмила никак не выглядела, но говорить ей об этом не стоило.

— Твоей Дианочке легко держать себя в форме, ей всего двадцать семь, а мне за сорок… — Еще глоток текилы. — Недаром говорят: молодая красивая женщина — чудо природы, а немолодая красивая женщина — чудо искусства. Разве я не чудо?

— Чудо! — согласился Дмитрий.

— Тогда чего же ты выкобениваешься? — Люся поставила бутылку и рюмку на стол, вдруг одним движением села к нему на колени; волна запахов — духи, текила, запах горячего женского тела — обрушилась на Булавина. — Почему делаешь вид, что не замечаешь моего внимания? Хранишь верность Диане? Да она ничего не узнает! Хочешь меня? Ведь хочешь, я чувствую! Давай прямо здесь, а? Никто не войдет, здесь ковры… — Она начала расстегивать пуговицы на рубашке Дмитрия, повела плечами, сбрасывая костюм, и Дмитрий понял, что напрасно надеялся на мирный исход «дружеского застолья».

Перехватил ее руки, отвел лицо от жадно ищущих его губы губ женщины, гибко перекинул ее на свое место и встал.

— Извини, Люся, но у меня мало времени. — Он виновато развел руками. — Честное слово.

— Профессионал хренов, — почти трезвым голосом отозвалась она, берясь за бутылку. — Если бы хотел — успел бы. Все же в любви профессионалы — женщины, а мужчины — только любители. Иди, ищи свою Диану, может быть, и найдешь.

Люся встала, покачнувшись, неуверенно пересекла кабинет, утопая в толстом зеленом ковре по щиколотку, рухнула в кресло за рабочим столом, ткнула пальцем в селектор:

— Костя, выведи его отсюда.

В кабинет вошел боксерского вида охранник.

— Большое спасибо за кофе, Людмила Николаевна, — с преувеличенной любезностью сказал Дмитрий, вспоминая, где он видел этого парня. — Мы с Дианой подумаем над вашим предложением.

— Каким предложением? — не поняла Люся.

— Посидеть вечерком в ресторане. До свидания.

Не обращая внимания на угрожающую позу охранника, Дмитрий вышел из кабинета, послал воздушный поцелуй секретарше и покинул офис фирмы «Волтри».

В кабине машины он с минуту размышлял, что делать дальше, где искать Диану, потом вспомнил о визите майора Дегтярева и достал конверт.

На десяти страницах машинописи описывалась деятельность двух «объектов» КОП, требующих «перевоспитания». Первым оказался хозяин частной строительной компании «Спец-2000» Леонид Кучмар, которому позарез понадобилось проложить дорогу через частный жилой сектор Вологды и построить бензозаправку. А карт-бланш на это ему дал лично господин Шинцев, заместитель мэра города по хозяйственной деятельности. Всего-то и надо было уговорить семидесятилетнего пенсионера Башкирова, инвалида труда, переселиться в квартиру в городской многоэтажке, а так как пенсионер уперся и никак не хотел переезжать, его принялись «уговаривать» иными методами, при полном попустительстве властей.

В яркий солнечный день двадцать второго июля в дом Башкирова ввалились трое стриженых молодцов, завернули ему руки за спину, вывели и бросили в машину без номеров.

— Куда везете? — осведомился старик, когда тронулись.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — заржали «качки».

Остановились в глухом месте под крутым берегом Вологды.

— Вот что, дед, — сказал один из «качков». — Если завтра не освободишь дом, мы тебя тут и утопим. Посиди пока, подумай, а мы за хозяином поедем.

Как только машина скрылась из виду, Башкиров с большим трудом вскарабкался наверх (два инфаркта перенес, сил было мало), вышел на дорогу и остановил самосвал, который довез его до города. Там он позвонил сыну, армейскому офицеру, майору радиотехнических войск, и попросил срочно приехать. Утомленный, прилег на диван. А тем временем к дому подогнали экскаватор и приказали экскаваторщику замуровать жильца в его жилище.

Первой неладное почуяла собака: завыла, стала скрести лапами дверь. Башкиров потянул ручку на себя — из дверного проема в коридор посыпались битые кирпичи, куски штукатурки, мусор, арматура, земля… Собака с воем рванулась вверх, выбралась сквозь щель наружу. У Башкирова карабкаться через завал сил не осталось, и он решил ждать.

Вечером его откопал сын. Но старик был уже мертв — не выдержало сердце. О том, что и как произошло, он успел написать на листочке из школьной тетради.

Дмитрий посидел немного, видя перед глазами эту картину, выдохнул сквозь зубы:

— Их «мочить» надо, нелюдей, а не перевоспитывать!

Начал читать второй пакет данных.

В нем речь шла о деятельности народных защитников — милиционеров. В понедельник, тридцать первого июля, то есть не так давно, в офис фирмы «Мирамар» вошли семеро, четверо из них — в милицейской форме. Представились сотрудниками седьмого отделения милиции (что оказалось в принципе правдой) и заявили, что это плановая проверка документации фирмы.

Визит никого не удивил, работники фирмы, расположенной в полуподвальном помещении, привыкли к проверкам со дня введения в Вологде особого положения в связи с угрозой терактов. Но когда в офис приехал директор фирмы Михаил Панкин, милиционеры закрыли одиннадцать сотрудников предприятия по рекламным услугам в отдельной комнате, вместе с двумя охранниками, сами же уединились с ним в кабинете и потребовали денег. А чтобы сделать директора более сговорчивым, прострелили ему обе ноги. Затем забрали из сейфа сто пятьдесят тысяч рублей, двадцать тысяч долларов, часы «Роллекс» и спокойно уехали на двух машинах.

Вычислить их удалось легко — по украденному «Роллексу», который оказался на руке начальника того самого седьмого отделения милиции подполковника Пузанца. Он-то и санкционировал налет в целях «защиты предпринимателей», просто его подчиненные «перестарались». А поскольку у него были большие связи и высокие покровители — тот же заместитель мэра Шинцев, уголовное дело заводить не стали, погрозили подполковнику пальчиком и отпустили.

— Ну и сволочи! — заключил Дмитрий, дочитав материалы дел. — И этим нельзя жить на белом свете! Особенно господину Шинцеву.

Но что делать в сложившейся ситуации, Булавин не знал.

С одной стороны, вопиющие факты требовали расследования и реакции правоохранительных органов, а так как происшествия замяли, КОП должна была отреагировать самостоятельно и наказать негодяев. Мало того, Дмитрий с удовольствием взялся бы за исполнение приговора, будучи уверенным, что зло нельзя оставлять безнаказанным. С другой стороны оперработница неведомого Катарсиса Мария не велела ему связываться с «копами», и ее рекомендации казались достаточно весомыми.

«Ладно, отложим решение, — подумал Дмитрий. — Если в течение ближайших двух дней Катарсис не даст знать о себе, я приму предложение майора. Он прав, спускать такое нельзя, иначе бандиты совсем обнаглеют. А пока надо искать Диану. Не нравится мне ее отсутствие и молчание. Но какова Люся! Ничего себе, подруга! Неужели мужиков не хватает? И как теперь вести себя с ней после столь откровенного предложения?»

Дмитрий вспомнил горячие объятия Людмилы, ее раскрасневшееся лицо, жадные руки, торопливую речь. Что она там говорила о Диане? Ищи, может быть, и найдешь? Что она хотела этим сказать? Складывается впечатление, будто Люся з н а е т, что Диана сегодня не приедет. Иначе не приглашала бы в ресторан. Что же это означает, черт побери?!

Дмитрий тронул машину с места, боковым зрением увидел выходящую из здания Людмилу в сопровождении солидного мужчины в дорогом костюме и остановился. Подождал, пока хозяйка фирмы «Волтри» отъедет, вышел из машины и вернулся в офис.

— Куда? — остановил его за дверью парень-охранник.

Дмитрий наконец вспомнил, где он видел эту квадратную физиономию: парень находился в компании Симона Калабриади, когда тот попытался изуродовать лицо Дианы кислотой. Правда, тогда он был в штатском костюме.

— Один вопрос Ларисе, — сказал Булавин.

— Никого не велено пускать.

— Тогда давай вызовем ее и я задам вопрос при тебе.

— Тебе сказано — не велено! Понял? Попрошу очистить помещение! — Охранник положил руку на кобуру пистолета.

— О, вот и она, — посмотрел ему за спину Дмитрий.

«Качок» оглянулся, и через мгновение оказался лежащим лицом вниз на полу. Дмитрий вытащил из его брюк ремень, связал руки, сказал ему в ухо:

— Не люблю хамов, братан. Кстати, я тебя узнал. Ты из свиты Симона, по которому давно плачет тюрьма. Мой тебе совет: не дружи с ним, это плохой мальчик. А меня злить не стоит, я и так расстроен. Мог бы вежливо вызвать Ларису, я ведь не просто прохожий, а в какой-то степени друг хозяйки. Полежи немного, я сейчас вернусь. Будешь кричать — засуну язык в одно место. Договорились?

Охранник затих.

Дмитрий зашел в приемную, улыбнулся удивленно поднявшей на него глаза секретарше:

— Лара, куда именно поехала Диана?

— Я уже говорила, Дмитрий Михеевич: не знаю. Людмила Николаевна утром кому-то звонила, я случайно услышала, по-моему, речь шла об Устье.

— А мне она сказала, что Диана отправилась в Туровец, — задумчиво проговорил Дмитрий. — К ней никто не заходил?

— Маша заходила, Петр Дмитриевич…

— Из посторонних.

— Из посторонних никто. В приемную, правда, заглядывал парень, спрашивал Диану Петровну, но к ней не заходил.

— Какой парень? — насторожился Дмитрий.

— Его Костя знает, наш охранник, они с ним потом беседовали в коридоре.

— Ясно, спасибо за информацию. Желаю встретить прекрасного принца!

Радуясь, что сотрудники фирмы «Волтри» не шатаются по коридорам офиса без дела, Дмитрий подошел к лежащему на полу в коридоре охраннику и рывком поднял его на ноги.

— А теперь говори, падла, кто к тебе приходил утром! Зачем он спрашивал Диану?! Куда она поехала?! Отвечай, мразь!

В коридоре появилась женщина, с любопытством посмотрела на «беседующих», — Дмитрий загораживал собой охранника, — и свернула направо, открыв одну из дверей.

— Не знаю, о ком ты говоришь, — сквозь зубы выговорил охранник.

Дмитрий надавил на предплечье сильнее. Парень охнул.

— Говори!

— Больно!.. Ко мне приятель заходил, Нос… Федька Носов…

— Зачем? Говори, руку сломаю!

— Его Симон послал… узнать, когда Диана выезжает… больше я ничего не знаю…

В коридоре офиса появились две девушки с кипами бумаг и, щебеча, скрылись в приемной.

Дмитрий отпустил взопревшего охранника.

— Адрес!

— Что? — вытаращился «качок». Потом вспомнил об оружии и схватился за кобуру. И замер, увидев у глаза острие шариковой ручки.

— А ты все-таки гнида, — констатировал Дмитрий. — Еще одно движение — и останешься без глаза!

— Я заявлю в отделение о нападении…

— Не заявишь, тогда тебе придется рассказать о своих связях с бандитом Калабриади, за которым тянется длинный хвост нехороших поступков. Адрес Носова!

— Улица Ветошкина, двенадцать, квартира семь… Мы тебя все равно найдем!

Дмитрий заглянул в блеклые глазки парня.

— Это я вас найду… если что случится с Дианой! И тогда разговор у нас будет другой! Да не хватайся ты за пушку, Костик, ей-богу, не поможет она тебе.

Дмитрий бросил ручку на столик дежурного с монитором и, не оглядываясь, вышел из офиса. Охранник останавливать его не рискнул.

Дом номер двенадцать по улице Ветошкина располагался недалеко от Дворца спорта «Юбилейный», где не раз бывал Булавин. Отыскав дом и квартиру, он позвонил. Дверь открыла неопрятно одетая полная женщина с нерасчесанными волосами. От нее несло перегаром.

— Чего надо?

Дмитрий внутренне поморщился.

— Федька дома?

— Нету, он раньше двенадцати не приходит. — Женщина собралась захлопнуть дверь, и Булавин придержал створку носком туфли.

— Где его можно найти?

— А хрен его знает! Может, к бабе пошел, есть у него краля в Нижнем Посаде, а может, с дружками гуляет. Или в карты где-нибудь режется.

— Где обычно он режется?

— А кто ты такой, что вопросы задаешь? Мент, что ли?

— Я ему деньги принес, — нашелся Дмитрий. — Федька их честно заработал, велели найти и передать.

— Федька заработал? Честно?! — Женщина захохотала. — Анекдот! Мир перевернулся, если он стал честно зарабатывать. А где его искать, я все равно не знаю. Сходи в пивбар «Гамбринус» на Рабочей.

Дверь захлопнулась.

Дмитрий вернулся к машине, гадая, кто Федьке эта женщина — мать или сестра, и направился по указанному адресу. Шел уже седьмой час вечера, когда он подъехал к пивному бару «Гамбринус», прятавшемуся в полуподвале старого особняка сталинской постройки.

В зале бара было людно, слоями плавал сигаретный дым, в воздухе висел гул десятков голосов, все стойки были практически заняты любителями пива и соленой рыбки. Судя по всему, здесь проводили время как минимум пять-шесть компаний, но в какой из них обретался Федька Нос и был ли он вообще, Дмитрий не знал. Надо было начинать поиск с нуля.

Он взял кружку клинского пива, подошел к трем разговаривающим мужчинам степенного вида. Поднял кружку.

— Привет, мужики.

— Привет, — отозвались мужики вразнобой, равнодушно глянув на пристроившегося незнакомца.

— Как пивко?

— Смотря как пить, — пожал плечами мужчина с залысинами. — Ежели просто жажду утолить — одно, а ежели с понятием — другое.

— С понятием, — улыбнулся Дмитрий.

— Тогда одно удовольствие.

— Вы тут Федьку Носа не видали?

— Это которого? Картежника, что ли?

— Его.

— Он обычно в компании с Симоном выпивает, но сегодня еще не приходил. А что у тебя к нему за дело?

— Хочу в карты научиться играть, — серьезно сказал Дмитрий. — В покер, в преферанс.

Мужики переглянулись.

— Федька уроков не дает.

— Мне даст.

— Ну-ну… — мужики потеряли к Дмитрию интерес, заговорили о своем.

— Не подскажете, где его можно найти? — снова прервал их беседу Булавин.

На плечо Дмитрия легла чья-то тяжелая рука.

— Это кто тут Носом интересуется?

Дмитрий повернул голову.

На него смотрел широкий, как платяной шкаф, бугристый от мышц абориген с красным обветренным лицом.

— Я интересуюсь, — кротко ответил Дмитрий. — Мне он нужен по важному делу.

— По какому?

— А это уж я ему лично скажу.

— Ты сначала мне скажи, — ухмыльнулся «шкаф».

Дмитрий покосился на своих недавних собеседников, лица которых выражали опаску и желание смыться.

— Ну, если ты адвокат Носа, то пошли, поговорим, — сказал Дмитрий, ставя кружку с пивом на стойку. — Постерегите, мужики, я сейчас вернусь.

«Шкаф» толкнул его в плечо пудовым кулаком.

— Иди, я допью, возвращаться тебе не придется.

Дмитрий направился к выходу из бара, а у порога чуть уклонился вправо, развернулся вокруг оси, пропуская удар бугая (попади кулак по темечку — голова точно лопнет как арбуз!), и воткнул «дротик» — сложенные вместе пальцы руки — в солнечное сплетение парня. Утробно ухнув, тот осел, хватаясь руками за живот. Глаза его посоловели.

Дмитрий нагнулся к его уху.

— Так где Нос, говоришь?

«Шкаф» замычал, силясь набрать воздух в легкие. Дмитрий заметил приближавшихся к ним двух накачанных парней, разогнулся.

— Ваш приятель?

— Наш, — угрюмо ответил чернявый «бык» с перебитым носом. — Что с ним?

— Пиво в голову ударило, — сказал Дмитрий. — Скоро очнется. А вы случайно не знаете, где сейчас Федька Нос? Мне он срочно понадобился по важному делу.

«Быки» переглянулись.

— Он уехал.

— Куда?

— В деревню, на охоту.

— На охоту? — поднял брови Дмитрий.

— Он так сказал. — Чернявый подошел к «шкафу», начинавшему приходить в себя. — Копёр, ты чо балдеешь?

— Федька один поехал… на охоту?

— Задолбал ты своими вопросами, — буркнул второй «бык». — Вали отсюда.

— Уже валю, — миролюбиво сказал инструктор. — Спасибо за совет.

Он вернулся к стойке, удивив недавних собеседников, допил пиво, размышляя о бесперспективности подобного рода поисков, и вдруг поймал идею, в случае удачи способную вывести его из тупика. Пожелав любителям разливного пива здоровья, он вышел из бара, провожаемый недобрыми взглядами приятелей «шкафа», сел в машину и поехал домой. Оттуда позвонил секретарше Дианы, узнал номер мобильного телефона Люси, потренировался говорить баском, как ее охранник Костя, и набрал номер.

— Я слушаю, — отозвалась компаньонша Дианы.

— Все в порядке, — проговорил Дмитрий. — Она у нас.

— Это ты, Костя?

— Я.

— Почему не Симончик?

— Он занят. Вечером перезвонит.

— Куда вы ее отвезли?

— К Федьке Носу на квартиру.

— Какого дьявола?! Мы же договаривались, что он отвезет ее на дачу Симона!

— Планы изменились. Он вам все объяснит.

— Вам?! Ты что, Костя, пьян?!

Дмитрий понял, что отношения охранника и начальницы фирмы «Волтри» далеки от официальных, добавил торопливо:

— Ко мне тут пришли, я позвоню позже.

Выключил телефон, глядя перед собой остановившимся взглядом. Проговорил глухо:

— Сука! Захотелось и рыбку съесть, и на … сесть!

Имелось в виду, что Людмила решила одним ударом избавиться от компаньонши и приобрести любовника в лице Булавина.

— До чего же паскуден человек!

— Вы не правы, Дмитрий Михеевич, — раздался из прихожей женский голос. — Разрешите войти?

Дмитрий изумленно оглянулся.

В гостиную вошла его спасительница Мария, стройная, красивая, уверенная, с ироничными огоньками в черных глазах.

— Простите, что я без стука. Что случилось? Чем вы расстроены?

Дмитрий молча прошел мимо женщины к двери, проверил замок: он был закрыт. Вернулся в комнату, собираясь спросить, каким образом гостья вошла в дом, но вместо этого сказал:

— У меня неприятности. Есть очень большое подозрение, что мою девушку похитили.

— Диану?

— Да.

Мария покачала головой со странным выражением сочувствия и задумчивости на лице.

— Господи, как вы похожи!

— Кто? — не понял он.

— Я вас познакомлю. Рассказывайте. Впрочем, зачем терять время, дважды рассказывать одно и то же. Давайте я вас представлю друг другу, и вы расскажете свою историю всем сразу. Потом и решим, что делать.

— Кому вы меня собираетесь представить?

Мария улыбнулась, к чему-то прислушиваясь, и тотчас же в дверь позвонили.

— Открывайте, это друзья.

Булавин повиновался.

В прихожую один за другим вошли Никифор Хмель, Глеб Тарасов и последним спутник Марии Ираклий.

МОСКВА Президент и советник

Они встретились в синей гостиной Кремля: подтянутый, целеустремленный Георгий Георгиевич и подчеркнуто официальный Сергей Борисович.

Президент в последнее время много работал, но держал себя в хорошей физической форме, и по его виду нельзя было судить о тех переживаниях, которые им владели.

Советник же всегда выглядел одинаково внимательным и серьезным, и по его виду тоже нельзя было вычислить, о чем он думает или чем расстроен.

Они пожали друг другу руки, уселись за круглый стол с инкрустациями, поглядели друг на друга.

— Хорошо выглядите, Сергей Борисович, — сказал президент. — Всегда завидовал вам в этом отношении. Вот бы всем нашим чиновникам в ваши мудрые годы держаться так же молодо и бодро.

— Мудрость не всегда приходит с возрастом, — слегка улыбнулся Сергей Борисович. — Бывает, что возраст приходит один. Вы тоже выглядите прекрасно. Я подготовил материал по вашему запросу. — Он положил на край стола бювар с тисненым золотым двуглавым орлом.

— Хорошо, этот материал мне нужен для поездки в Брюссель. Ваши выводы относительно сдвигов?

Сергей Борисович помолчал, формулируя ответ.

— Когда я начинал свою дипломатическую деятельность, меня часто подмывало завопить во весь голос: мне больно за тебя, Россия! Встань с колен! Теперь я так вопить не хочу. Сдвиги в положении страны достаточно заметны, хотя проблем все еще хватает.

— Вы оптимист, Сергей Борисович.

Советник хмыкнул.

— Скорее реалист. Кстати, есть такой анекдот: пессимист видит впереди только бесконечный темный тоннель, оптимист видит свет в конце тоннеля, а реалист видит тоннель, свет и поезд, идущий навстречу.

Георгий Георгиевич засмеялся.

— Я знаю другое сравнение: пессимист — тот, кто финансирует оптимиста. Но к делу.

— Честно говоря, трудно дать рецепты стране, представляющей собой богатейшую державу и одновременно одну из самых безалаберных стран мира. Хотя статистика все же говорит о положительных процессах. За десять лет доход на душу населения вырос с четырех тысяч четырехсот долларов до девяти тысяч, с семьдесят первого места по шкале ИЧР[32] мы продвинулись вверх до сорок девятого, практически все грамотные, заботимся о природе наравне с самыми развитыми странами. Но…

— Я ждал этого «но».

— К сожалению, «но» очень пугает. Россия стоит на пороге демографической катастрофы. Естественная убыль населения достигла шести миллионов человек. Если процесс будет продолжаться, к две тысячи пятидесятому году мы недосчитаемся двадцати с лишним миллионов человек.

— Я читал доклад Совета безопасности по этому вопросу, цифры действительно впечатляют. Особую тревогу вызывает старение населения за счет уменьшения числа детей. Что мы можем противопоставить этой тенденции?

— Здесь рецептов немного: рост благосостояния автоматически приводит к росту рождаемости, легче содержать большие семьи, это доказано историей. Однако для сохранения накопленного и движения вперед нужна сильная власть. Прежде всего — президентская, гарантирующая соблюдение Конституции.

— Согласен, — усмехнулся Георгий Георгиевич. — Однако я снова слышу в вашем голосе «но».

— Совершенно верно, — остался серьезным Сергей Борисович. — Все разговоры о росте благосостояния населения так и останутся разговорами, если затраты на социальную сферу не будут соответствовать уровню экономики. А главная правда заключается в том, что начальный быстрый рост экономики невозможен без эксплуатации. То есть до реального достижения богатства народу необходимо пережить бедность.

— Это аксиома. К сожалению, народ не хочет понимать таких вещей.

— Не столько народ, сколько чиновник. Чиновник при всех режимах хочет жить вольготно и богато. Отсюда — коррумпированность власти снизу доверху и рост криминальных войн за передел собственности. Кстати, рост богатства абсолютно не коррелируется с ростом духовности страны. Процесс освоения нравственности в России все еще в зачаточном состоянии.

Президент с любопытством посмотрел на собеседника.

— Вы говорите как проповедник, Сергей Борисович, а не как советник по нацбезопасности. Хотя во многом я с вами согласен. Что же мешает этому процессу, по-вашему?

— В первую очередь аннигиляция культуры, подмена всего русского псевдорусским, внедрение западного образа жизни, совершенно чуждого менталитету россиян. Во-вторых, агрессивное вытеснение православия другими религиями.

— Вы имеете в виду секты? Кришнаитов, ариев, Братство Единой Свободы?

— И их тоже, но в первую голову три так называемые великие религии мира: христианство, иудаизм и ислам. Эти религии имеют встроенный механизм самоликвидации и тянут за собой другие религии, прежде всего единственную религию, поддерживающую не только саму себя, но и жизнь — Православие. Подчеркиваю — не собственно Церковь, как институт религиозной власти, а философию справедливого ответа, религию правды — Пра-Веды. Я давал вам читать исследование Академии наук о распространении в России древних славянских традиций и обычаев…

— К сожалению, еще не прочитал.

— Жаль, тогда бы вы меня поняли быстрее. Идет смена символики, в глубинке России начались интересные процессы самоосознания Рода, изменилось мировоззрение, появились новые течения, причем, заметьте — не националистического толка. Народ ожил, ему надо помочь, и ваш указ об изменении систем воспитания на базе древнеславянской системы живы помог бы стране стать поистине Великой державой.

— Нас мгновенно обвинят в имперских замашках и травле инакомыслящих.

— Шакалы при власти воют всегда, особенно если теряют кормушку. С ними не нужно вступать в полемику, они умеют говорить и отстаивать свои интересы гораздо лучше нас. Надо просто делать свое дело.

Президент задумчиво побарабанил пальцами по столу, придвинул к себе бювар.

— Здесь не только об этом?

— Не только, я проанализировал и положение соотечественников за рубежом. За пределами России сегодня живут двадцать миллионов русских и граждан страны, седьмая часть нынешнего населения России. Это — сила! Если, конечно, не обращаться с нашими соотечественниками как с людьми «второго сорта». Я предлагаю принять комплекс мер по экономической и социальной поддержке российской диаспоры в дальнем и особенно в ближнем зарубежье.

— Цель?

— Ослабление факторов, выдавливающих этнических россиян из стран их проживания. В первую очередь необходимо объединить разрозненные союзы русскоязычных граждан на базе дипломатических представительств…

— Хорошо, — перебил Георгий Георгиевич советника, пришлепнув ладонью бювар, — я прочту ваш доклад сегодня же. Давайте поговорим о другом. Мне доложили, что вы занимаетесь исследованием деятельности некоей организации под названием СС… Вы что же, всерьез верите в Сатану?

Сергей Борисович ответил не сразу.

— Ваша разведка работает весьма оперативно, Георгий Георгиевич. А чтобы ответить на ваш вопрос, надо начинать издалека. И вы еще не готовы принять мой ответ. Вам надо кое-что почитать.

— Что?

— Ваши помощники так хорошо манипулируют информационными потоками, что к вам попадает лишь тщательно отпрепарированная, дезинфицированная информация. Если вы не возражаете, в ближайшее время я сведу вас с человеком, который многое вам объяснит.

— Кто он?

— Смеяться и считать, что у меня «поехала крыша», не будете?

— Обещаю.

— Он волхв, один из руководителей системы, нейтрализующей в нашей стране деятельность СС. Между прочим, эту систему называют Сопротивлением, а СС стала называться недавно СССР.

— Как? — удивился Георгий Георгиевич.

— СССР — Система сил, стабилизирующих реальность. Разумеется, делает она прямо противоположное. Что касается моей веры, то я действительно верю, но не в Сатану, а в Творца. Существует гипотеза или, если хотите, философская концепция, объясняющая Зло как тестирование человечества, а Сатану — как Испытание, своего рода Экзамен. То есть в рамках этой концепции Сатана предстает перед нами как совершенно необходимая структура, пропускающая в «рай», в высшие планы только духовно совершенных людей.

— Весьма оригинальная концепция, — покачал головой Георгий Георгиевич. — Получается, что Сатана необходим человечеству?

— Как часть эволюционного процесса.

— А вы как к этому относитесь?

Сергей Борисович снова улыбнулся.

— Возможно, концепция и в самом деле отражает истину, и Сатана действительно является необходимой частью эволюционного становления человечества, но я — не на его стороне!

— Вы меня успокоили, — с легкой иронией сказал Георгий Георгиевич. — Хотя мне трудно судить о положении дел в этой сфере. Я не атеист, отрицающий существование трансцендентного опыта, но и не религиозный фанатик, слепо верующий во Всевышнего, единого и милостивого. Но допустим, я проникся вашей идеей и готов поддержать вас. С чего вы советуете начать?

— Со смены парадигм. Те задачи, которые мы решаем сегодня с помощью силовых методов, можно решать принципиально другими методами.

— Это какими же?

— С помощью изменения линий намерений. Сильная власть должна основываться на законе, а не на его отрицании. В первую очередь — на законе восстановления справедливости. С одной стороны, рост преступности в стране, унижение наших соотечественников за рубежом требуют немедленных адекватных действий, и это можно понять, но с другой — уничтожение одного врага вызывает появление другого. Война такого рода может вестись вечно.

— Не понял, — удивленно посмотрел на собеседника президент. — Вы же недавно поддержали создание спецгрупп ЧК и «Хорс».

— Деятельность этих групп требует постоянного жесткого контроля. История учит, что подобные спецкоманды на каком-то этапе начинают преступать и другие законы, работать сначала на себя, а потом и на противника. Возможно, этот метод воздействия на ситуацию быстр и надежен, но не идеален, так как порождает атмосферу вседозволенности.

— При хорошем контроле результат всегда будет положительным.

— Вы упускаете из виду возможность перехвата контроля. В конце концов наступит момент, когда этот бумеранг ударит по нам с вами. В связи с чем я предлагаю программу перехода от концепции физического уничтожения противника к концепции ненасильственного воздействия, базирующегося на расчете линий вероятностного поведения, на анализе намерений врага и их изменений путем упреждения. Приоритетными должны стать программы воспитания и обучения, а не бесконечных войн со слугами Сатаны.

Георгий Георгиевич хмыкнул, побарабанил пальцами по бювару, изучая лицо советника.

— Я неправильно оценил вас, Сергей Борисович. Вы вовсе не оптимист, а утопист. Против нас работает мощная криминальная структура, обладающая собственными финансами, совершенными технологиями, психотроникой и оружием. Ее деятельность даже ограничить трудно без силовых методов борьбы, а вы призываете заняться воспитанием преступников. Да нас просто сомнут!

— Не сомнут, — возразил Сергей Борисович. — Уже накоплен значительный опыт ненасильственного воздействия на социальные институты, его надо изучить и перенять.

— Кем накоплен?

— Системой под названием Катарсис.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Георгий Георгиевич. — Я что-то слышал об этой якобы колдовской организации.

— Почему якобы? Кто вам сказал, что она колдовская? — улыбнулся советник. — Не Зиновий Альбертович?

— Это имеет значение?

— Имеет.

— Объяснитесь.

— Если позволите, в другой раз. Мне нужно подготовиться. Это тема отдельного разговора.

— Вы меня заинтриговали… — президент не договорил.

В гостиную вошел начальник службы безопасности Кремля Зиновий Альбертович Павлов. Он был мрачен и сосредоточен.

— Что случилось? — нахмурился Георгий Георгиевич. — В Кремле обнаружили заложенную бомбу?

Павлов перевел взгляд на советника. Тот поднялся.

— Я буду у себя, Георгий Георгиевич.

— Останьтесь, Сергей Борисович, от вас у меня тайн нет. Говорите, генерал.

Павлов метнул еще один неприязненный взгляд в советника, проговорил, растягивая слова:

— У нас утечка информации. Сосновский знает о работе ЧК и группе спецназначения «Хорс» и готовится дать материал по всем каналам.

Президент и советник переглянулись.

«Я предупреждал», — взглядом сказал Сергей Борисович.

«Я имею право на сомнения», — ответил взглядом президент.

— Каким образом Сосновскому стало известно о спецгруппах? Кто допустил утечку?

— Возможно, хакеры вождя взломали наши базы данных и нашли оперативный сервер. Хотя как это можно сделать незаметно, я не знаю. Ни одна система защиты не отметила взлома. Возможно, кто-то из наших компьютерщиков просто выдал канал. Мои люди проверяют эту версию.

— Что вы предлагаете, Зиновий Альбертович?

— Есть всего два варианта действий. Первый: срочно доработать план похищения вождя НРИ. Второй: ликвидировать спецкоманды.

Президент прошелся по гостиной, задумчиво поглаживая подбородок. Остановился у окна спиной к помощникам.

Пауза затянулась. Наконец Георгий Георгиевич повернулся к советнику.

— Ваше мнение, Сергей Борисович?

— Если уж выбирать, я за первый вариант.

— Я за второй, — буркнул Павлов.

Президент снова отвернулся, постоял у окна, глядя на иссиня-черную тучу, закрывающую солнце, проговорил как бы про себя:

— Быть грозе… Когда Сосновский собирается взорвать свою информационную бомбу?

— По моим данным — в субботу.

— То есть у нас всего три дня на подготовку. Нельзя каким-либо образом уничтожить материал?

— Едва ли, наверняка существуют копии. А танки на Останкино не пошлешь.

— Мне кажется, я могу помочь, — сказал Сергей Борисович.

Президент и начальник службы безопасности посмотрели на него с одинаковым недоверием.

— Чем вы можете помочь? — покачал головой Георгий Георгиевич.

— Мне надо посоветоваться кое с кем. К вечеру будет ответ. Разрешите откланяться?

— Идите. Жду вас в своем кабинете в девять часов.

Советник вышел.

— Старик спешит выслужиться, — выдавил кривую ухмылку Павлов.

— Вы его плохо знаете, Зиновий Альбертович. Он не из тех, кто выслуживается. Но времени у нас действительно мало, действовать надо немедленно. Разрабатывайте оба варианта сразу, потом выберем оптимальный.

— Слушаюсь, — вытянулся генерал.

— Кстати, выяснили, что произошло в Вологде?

— Сосновский испытал «лунный свет» на послушниках храма Братства Единой Свободы. Неудачно. Хотя при этом погибла оперативная группа Вологодской КОП.

— Когда будет готов к испытаниям наш «лунный свет»?

— В конце сентября.

— Американцы отстали?

— Не меньше чем на два года.

— Это радует. Как только уничтожим базы НРИ с их «лунным светом», я объявлю о результатах наших исследований всему мировому сообществу. Думаю, это заставит СССР отступить. Как вы думаете?

— Я не думаю, — отвел глаза Павлов, — я исполняю ваши приказы.

— Ступайте.

Генерал вышел вслед за советником.

Президент усмехнулся и подумал, что, когда терять нечего, можно рискнуть всем.

МОСКВА Штаб НРИ

Парк Дружбы находится недалеко от станции метро «Речной вокзал». Заложен он был в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, во время фестиваля молодежи и студентов, когда его делегаты высадили здесь около трех тысяч деревьев. С тех пор парк раздался во все стороны до полусотни гектаров и стал использоваться в качестве своеобразного хранилища скульптур, подаренных России братскими и не совсем братскими державами.

Есть здесь, например, монумент венгеро-советской дружбы, преподнесенный жителями Будапешта: две девушки с внешностью доярок держат флаг без древка. Есть Мигель Сервантес де Сааведра с обломанной шпагой — подарок мадридцев, есть более чем странная скульптура «Дети мира», финский дар, — три фигуры (одна к тому же еще и с ребенком!) в ужасных вмятинах, словно их долго избивали кувалдами. Располагаются в парке и другие причудливые сооружения, ничуть не выпадающие из этого затейливого ряда.

Когда-то в центре парка на протяжении многих лет был котлован, половину которого оккупировали любители выгула собак, а другую половину, ту, которая ближе к метро «Водный стадион», мамы, папы, дедушки и бабушки со своими чадами. Однако в две тысячи восьмом году в котловане началось строительство, собачников и родителей оттуда выгнали, огородили котлован высоким забором, и по окрестностям поползли слухи, что здесь строят торговый комплекс с подземной автостоянкой, барами и рестораном.

Каково же было удивление москвичей, когда через два года на месте котлована выросло «космическое» сооружение в виде купола с двумя стометровой высоты ажурными антеннами. Лишь потом стало известно, что это новый телецентр.

Именно в этом телецентре и располагался штаб Новой Революционной Инициативы, возглавляемой Акимом Давидовичем Сосновским.

В среду, девятого августа, вождь НРИ приехал в штаб в дурном расположении духа и сразу вызвал начальника своей личной службы безопасности, занимавшейся не только охраной начальства, но и сбором компромата на всех высших руководителей страны.

Полковник Замятин прибыл в телецентр через сорок минут и застал босса за созерцанием экрана телевизора размером чуть ли не во всю стену; такие телевизоры теперь выпускал и отечественный «Рубин», причем они по качеству не уступали ни западным, ни японским аппаратам.

В кабинете вождя, расположенном на вершине куполовидного здания телецентра, было свежо и прохладно, однако Аким Давидович то и дело вытирал шею и бледное лицо платком и являл собой печальное зрелище. Замятин вдруг впервые в жизни посочувствовал этому человеку, который всяческими излишествами довел себя до такого состояния.

— Я весь внимание, шеф, — встал по стойке «смирно» полковник.

— Садись, — буркнул вождь, не глядя на него. — Смотри.

Замятин перевел взгляд на экран телевизора.

По НТВ шли новости, и телеведущий, похожий на подвергнутого вивисекции, очеловеченного грифа, рассказывал о расследовании жуткого случая «коллективного самоубийства» послушников Братства Единой Свободы в Вологде.

— Я понял, — подобострастно склонил голову Замятин. — Больше об этом ни один канал передавать информацию не будет.

— Я не об этом, — поморщился все еще потеющий Аким Давидович. — Разобрался, почему это случилось? Почему вместо того, чтобы воздействовать на депутатов областной Думы, «лунный свет» подействовал на материал усилителя?

— Разбираемся, — ровным голосом ответил полковник. — В пятницу проведем еще одно испытание — в Нижнем.

— В четверг! Завтра!

— Не успеем…

— Должны успеть! В субботу я хочу запустить в эфир компромат на спецслужбы президента и подключить «лунный свет» для промывки мозгов Центрального региона.

— Это зависит не от меня. «Лунный свет» — детище ученых, а они не любят торопиться.

— Так поторопи их! Если Базловский и компания не подготовят эксперимент к завтрашнему дню, я найду им замену!

— Слушаюсь!

— Теперь о другом. Нам активно начинает мешать новый советник президента. Его необходимо срочно нейтрализовать.

— Слабо или?..

— Или. На контакт с нами он не пойдет, он связан с Катарсисом, поэтому его надо просто ликвидировать.

— Нет ничего проще.

— У тебя на словах все просто! — взорвался Сосновский. — А на деле один прокол за другим! Почему под Ветлугой погибла команда «Зубра»? Как она оказалась в десяти километрах от точки сброса? Кто ее подставил?

— Капитан Тарасов — профессионал… — осторожно начал Замятин.

— Один человек не мог справиться с целой спецкомандой, тоже состоящей из профессионалов! Кто ему помог? Почему оперативная машина «Зубра» найдена в Москве? Кто ее перегнал в столицу? Люди Сопротивления? Злые духи?

У полковника было свое мнение по этому поводу, но он промолчал.

— Этого человека надо найти и убрать! — продолжал Аким Давидович, выключая телестену. — Любым способом! Привлеки своих «тающих» волкодавов, этого своего дикого Абрека, которого ты так хвалишь, других профи. Я договорюсь с начальником ФАС генералом Орстом, он даст технику и связь, полковник Ксанфомалиди даст тебе роту «тающих», но чтобы больше никаких провалов! Тарасов, а также капитан Хмель из президентской ЧК и Дмитрий Булавин, инструктор Вологодской школы выживания, должны быть уничтожены!

— Слушаюсь, шеф!

Сосновский слегка успокоился, налил себе в бокал виски (бутылка «Джэка Дэниэлса» всегда стояла у него в ящике стола) и выпил. Поморщившись, сунул в рот дольку лимона.

— И последнее. Как показали себя эти ваши смешанные тройки, триангулы?

— Отлично, — с некоторой заминкой ответил Замятин. — Идея себя оправдывает. Именно за такими спецгруппами будущее, особенно если их использовать для оперативного наблюдения. Мы готовим еще пять таких троек и можем использовать их для ликвидации перечисленных вами людей.

— Для ликвидации используйте «тающих», это их работа, тройки хороши лишь для слежки.

Замятин промолчал. О том, что посланная им в Вологду для задержания Булавина группа в составе семидесятилетнего старика, бывшего оперуполномоченного МВД, двадцатидевятилетней легионерши и малолетнего бандита, не смогла добиться цели, полковник Вождю докладывать не спешил.

— Как скажете, шеф.

— Кроме тех заданий, что я уже дал, тебя ждет еще одно, самое ответственное: найти в Новгородской губернии мальчика с белыми волосами и доставить его мне.

— Зачем нам какой-то мальчик? — слегка удивился Замятин.

Аким Давидович кисло улыбнулся.

— Это не «какой-то там» мальчик, а будущий лидер. Его надо нейтрализовать до того, как он войдет в силу.

— Сделаем, — пожал плечами полковник. — Координаты имеются?

— Если бы я знал его координаты, не посылал бы тебя на поиски! — снова разозлился вождь. — Но примерный район известен: одно из озер в окрестностях городка Неболчи в Новгородской губернии.

— Там же их десятка три.

— Искать надо у наиболее крупных, таких, как Люшно, Ваган, озеро Каменское, Никулинское. Короче, действуй! Если мальчика захватить не удастся, убейте его.

— Почему не удастся? — не понял Замятин. — Мы крали детей десятки раз.

— Это не тот случай.

Полковник понял, что вождь специально чего-то не договаривает, хотел спросить, чего стоит опасаться при задержании мальчика, но встретил взгляд водянистых глаз Сосновского и опустил руки по швам.

— Будет сделано, Аким Давидович!

— Иди. Пришли ко мне Абрека, хочу с ним побеседовать.

Замятин боднул лбом воздух и вышел.

Пора тебе в «тающие», Иван Шенгерович, рассеянно подумал Сосновский, слишком много знаешь и начинаешь задавать глупые вопросы…

ВОЛОГДА Триада действия

Дискуссии не потребовалось. Все понимали, что Дмитрий никуда не поедет, прежде чем не найдет свою любимую женщину, поэтому Мария первая предложила объединить усилия в ее поиске и, если понадобится, освобождении.

Квартира Булавина могла вместить всех пятерых, даже если хозяину пришлось бы уступить спальню чете Ираклия и Марии, но они предложили другой вариант — провести ночь у своих знакомых в Вологде — и уехали поздно вечером, предоставив мужчинам триады возможность познакомиться поближе.

В ходе беседы выяснилось, что родились все трое в один день двадцать первого июня семьдесят восьмого года, что все не курят и спиртное употребляют редко, любят одежду, не стесняющую движений, что вкусы у всех примерно одинаковые: любимые цвета — серый, голубоватый и салатовый, любимая еда — грибной жульен, любимые писатели — Чехов, Бунин, О’Генри, любимые поэты — Есенин, Блок, Бальмонт и Эдгар По.

— Черт возьми! — выразил общее легкое потрясение Никифор. — Почему у нас так много общего?! Мы же почти как братья… разве что не внешне.

— Тебе же объясняли, — заметил Тарасов.

— Объясняли. Мария утверждает, что мы образуем какую-то триаду действия, объединенную общими целями. Но триада вовсе не означает схожесть характеров и всего прочего.

— Ты забыл, что нам говорил волхв. Мы все — реализация одной духовной организации или души. Отсюда и такое сходство.

— Как это может быть? Одна душа поделена на троих, что ли?

— Завтра спросишь у Марии.

Дмитрий с любопытством посмотрел на гостей.

— Вы знакомы с волхвом?

— До тебя нас познакомили с Егором Крутовым, кстати, бывшим спецназовцем, — сказал Тарасов. — Он старше нас всего лет на десять-двенадцать, но то, что он нам показал и продемонстрировал… — Глеб покачал головой. — Такое действительно под силу только волшебнику, волхву.

— Расскажите.

Глеб посмотрел на Никифора.

— Начнешь?

— Только сначала в душ схожу, если хозяин не возражает. Не люблю сидеть потным.

Дмитрий не возражал. Если бы не исчезновение Дианы, он вообще чувствовал бы себя комфортно.

Пока гости по очереди принимали душ, он заварил свежий чай, сварил кофе по-турецки, все трое уселись в гостиной в халатах хозяина, и Хмель поведал историю своего знакомства с Марией, а потом и с Крутовым. Затем то же самое сделал Тарасов.

— Везет же вам, — с завистью покачал головой Дмитрий. — Я всю жизнь читаю эзотерическую литературу, преподаю динамику живых систем, учу людей правильно двигаться, знаю о существовании древнеславянских боевых и философских систем типа живы, а с волхвами до сих пор незнаком.

— У тебя еще все впереди, — успокоил его Никифор. — Мы тоже ни сном ни духом, как говорится, не ждали такого поворота в судьбе.

— Вы женаты?

Никифор и Глеб переглянулись.

— Я был женат, — сказал Тарасов. — Есть дочка, Акулина, живет со мной. Недавно познакомился с…

— Моей сестрой Софьей, — хмуро улыбнулся Булавин. — Она мне все уши прожужжала про тебя. Софья — человек правильный и верный, я ее хорошо знаю, и если уж она кого полюбит…

— Ты ведь тоже не женат? — перебил его Тарасов, не желая обсуждать свои отношения с Софьей.

— С Дианой я познакомился буквально две недели назад.

— И влюбился.

— По уши!

Никифор вдруг засмеялся с неким странным облегчением.

— Кажется, даже в этом мы похожи, как братья. Я тоже недавно познакомился с женщиной, ради которой готов на все.

— Где она живет?

— В Москве, причем недалеко от моей квартиры. Правда, теперь она ждет меня…

— У тебя дома.

— Как ты догадался?

— Умный потому что. Она красивая?

— Так и я ж не урод.

Все трое засмеялись, потом Дмитрий помрачнел, посмотрел на часы. Было видно, что его постоянно гложет одна мысль, и все понимали — какая.

Глеб тоже посмотрел на часы.

— Какие у кого соображения насчет поисков Дианы?

— Никаких, — сказал Никифор. — Я не знаю всех данных, чтобы предлагать какие-то варианты. Давай, Дима, вводи нас в курс дела.

Дмитрий помолчал, прикидывая, стоит ли рассказывать собеседникам все, и начал со знакомства с Дианой на рыцарском турнире.

Через полчаса его новые знакомые и коллеги по триаде знали историю его отношений с Дианой Перфильевой и Симоном Калабриади.

— Вот скотина! — выразил свое мнение о сынке бизнесмена Никифор. — Его самого надо кислотой облить! Но какова подруга у Дианы! Компаньонша, в душу ее мать!..

— Ты уверен, что правильно разобрался в ситуации? — тихо спросил Тарасов. — Именно Люся — заказчица?

— Больше некому, — хмуро ответил Дмитрий. — Она неопытна в таких делах и легко попалась на мою нехитрую удочку. Я думаю, Люся заранее все рассчитала, договорилась с Симоном о похищении и послала Диану туда, где ее ждали.

Дмитрий вскочил, сунул сжатые кулаки в карманы, походил по комнате, — гости молча следили за ним, — и сел на диван.

— Извините, я просто психую. От этого подлеца всего можно ожидать. Если Диана будет сопротивляться… а она будет сопротивляться, он ее просто… — Дмитрий замолчал.

Молчали и Никифор с Глебом. Все было понятно и без слов.

— Ладно, давайте спать, — предложил наконец Тарасов. — Сейчас мы все равно ничего не сделаем. Утро вечера мудренее. Я уверен, что Мария завтра выведет нас на гнездо Симона.

— Почему ты так уверен?

— Она не просто умная женщина, она ведунья и многое может из того, что недоступно простым смертным. Будь спокоен, завтра мы найдем твою Диану и освободим.

Дмитрий покачал головой, но возражать не стал. Ему хотелось немедленно бежать куда-то, искать любимую, добраться до Симона и бить его смертным боем, но он все же нашел силы взять себя в руки и принялся стелить гостям постели.

Тарасов оказался провидцем.

В семь часов утра их разбудила Мария и сообщила, что знает, где располагается дача Калабриади-младшего.

— Где?! — вскочил с кровати в одних плавках Дмитрий.

Мария сделала вид, что не заметила этого.

— Недалеко от Ефимьева есть осиново-березовая роща…

— Знаю, там садовые участки и пруды.

— Дача Симона стоит в лесной выемке, прямо на лугу. К счастью, никакой магической защиты она не имеет, чего я опасалась. Видимо, к похищению Дианы конунги отношения не имеют. Поэтому дополнительной помощи просить не придется.

— У кого? — поинтересовался Тарасов. — У волхвов?

— У Витязей. Волхвы практически не участвуют в военных действиях и вообще в земных делах.

— А откуда вы знаете, где стоит дача Симона?

— Мы побывали у его отца, — улыбнулся Ираклий, — и он поделился с нами информацией.

Мужчины переглянулись с недоверием, но продолжать эту тему не стали.

— А что значит — дача не имеет магической защиты? — спросил Никифор, торопливо натягивая штаны.

— То и значит, — ответил за Марию ее спутник. — К объекту, защищенному магически, невозможно подобраться незамеченным. Мало того, к нему вообще невозможно приблизиться, даже если известны его координаты. О «ведьминых полянах» и «болотных окнах» слышали?

— Так, краем уха.

— К «ведьминой поляне» ни подойти невозможно, ни выбраться с нее, а «болотное окно» само к себе притягивает.

— Все, собирайтесь, — сказала Мария, направляясь к двери. — Поедем на разведку.

— Оружие бы какое-никакое заиметь… — почесал затылок Никифор.

— Обойдемся без стрельбы! — отрезала женщина. — Все вы профессионалы рукопашного боя, спецы разведки и диверсии, вот и примените свои навыки. Жду вас в машине.

Мария вышла в сопровождении вежливо-внимательного Ираклия.

Оставшиеся посмотрели друг на друга. Дмитрий развел руками:

— Она права, мужики.

— Мой дядя — хирург — говорил: неудачная операция — половина удачного вскрытия, — пробормотал Никифор. — Не думаю, что у этого вашего Симона нет охраны с пушками. Хотите анекдот?

— Потом расскажешь, — прервал его Дмитрий. — Быстро приводим себя в порядок и едем.

Вскоре они спустились во двор, где стоял джип, но не «Бьюик-Империал», а «Шевроле-Навигатор», за рулем которого сидел Ираклий. Дмитрий нес сумку, в которой лежала его старая спецназовская форма, бинокль и нож.

— Знаете, как ехать? — спросил он. — Могу подсказать.

— Знаем. — Ираклий выжал сцепление. — Доедем.

Джип выехал со двора, повернул на набережную.

— Давай свой анекдот, — сказал Тарасов, видя волнение Дмитрия и желая его успокоить.

— А, да, — вспомнил Никифор. — Мужик стучится в двери рая. Выглядывает заспанный ангел: «Тебе чего?» Мужик: «Как чего? В рай хочу попасть!» — «А что ты в жизни сделал хорошего?» — «Да было. Иду и вижу — несколько хулиганов женщину избивают. Ну, я подошел к самому здоровому и дал ему в морду». — «Молодец, мужик, хвалю! Когда это было-то?» Мужик смотрит на часы: «Да минуты две назад».

Тарасов усмехнулся, покосился на Дмитрия и понял, что тот анекдота не слышал.

— Мне этот анекдот еще в детстве рассказывали.

Никифор пожал плечами, но больше ничего рассказывать не стал. В молчании они выехали за город по улице Гагарина и вскоре по грунтовой дороге добрались до цели. Ефимьево представляло собой небольшой поселок городского типа длиной всего в триста метров. Свернули к садовым участкам и остановились на краю дачной зоны, за которой начиналась роща.

— Дальше пойдем пешком, — сказала Мария.

— Так прямо и пойдем? — прищурился Никифор. — Все вместе? Нас же сразу засекут! Предлагаю разделиться и к даче Симона подходить с разных сторон.

— Она проведет вас так, что никто не заметит, — сказал Ираклий. — А дальше будем действовать по обстоятельствам.

— Понятно, — сказал Никифор, хотя по его лицу было видно, что ему ничего не понятно, — значит, будем действовать по обстоятельствам.

Они нашли брешь в сетчато-проволочном заборе, отделяющем дачи от рощи, и углубились в заросли осин, постепенно сменившиеся березняком. Идти пришлось не больше полутора сотен метров. Березы поредели, и отряд оказался на красивом лугу, поросшем метельчатой травой и клевером. Дача Симона, построенная на этом месте в обход всех запретов на использование сельхозугодий, красовалась точно посреди поляны — трехэтажная, как и положено, из красного кирпича, с пирамидальной мансардой и верандой, обнесенная высоким тесовым забором.

Мария закрыла глаза, прислушиваясь к чему-то, вытянула руки перед собой, ладонями к даче. Постояв так с минуту, расслабилась, оглядела спутников ставшими совсем черными глазами.

— Там сейчас человек двенадцать-тринадцать. Не могу сказать, что Симон тоже находится на даче, я его не знаю, но тут уж как повезет. Кроме охранников, вдоль забора бродят три собаки, поэтому просьба идти за мной тихо и на собак не смотреть. Нас они не тронут. Готовы?

Мужчины переглянулись.

— Вперед! — за всех ответил Дмитрий.

Отряд вышел на луг и направился к даче, поражавшей своим несоответствием данному уголку природы. Вблизи забора стало слышно басовитое собачье ворчанье. Никифор оглянулся на идущего следом Тарасова. Оба не раз сталкивались с собаками и сразу оценили угрозу: рычали так называемые травильные собаки из группы «молосов» — мастифы или бульмастифы.

Дорога к даче была проложена асфальтовая, упиравшаяся в металлические ворота. Но на территорию хозяйства можно было проникнуть и через запасной выход, который трудно было назвать калиткой, настолько он казался капитальным. Во всяком случае, калитка эта была сделана из бруса толщиной в кулак человека и запиралась мощным навесным замком и щеколдой. Вряд ли ею когда-либо пользовались, луг в этом месте подходил к забору вплотную, и никаких дорожек в нем протоптано не было.

Никифор хотел спросить, каким образом они собираются преодолевать эту преграду, и тотчас же за глухим забором дачи завыли собаки, учуяв чужаков.

Мария оглянулась. Глаза ее казались бездонными черными омутами. Никифор виновато развел руками, прижал палец к губам, прося прощения и одновременно давая знак, что больше не будет отвлекаться.

Группа остановилась у калитки.

Ираклий глянул на Марию, кивнул, как бы отвечая на ее мысленный вопрос, и зашагал вдоль забора к южной стороне дачи, скрылся за изгибом забора.

Собаки перестали выть, затем вдруг глухо заурчали и побежали туда, куда ушел Ираклий. Прошла минута, другая. Показался спутник Марии, приблизился, кивнул в ответ на ее взгляд. Затем надавил плечом на толстую пластину калитки, и та бесшумно отошла в сторону.

Дмитрий, Никифор и Глеб переглянулись. Они, конечно, догадывались о возможностях ведуньи Катарсиса, но одно дело — предполагать, другое — убедиться воочию. В голове не укладывалось, как ей удавалось открывать наглухо запертые двери.

«Десантники» протиснулись в образовавшуюся щель и гуськом направились к коттеджу, боковым зрением отмечая, как три огромных черно-белых пса рычат на забор, а двое крупногабаритных молодцов в серой униформе, с пистолетами и дубинками, пытаются их успокоить.

Тарасов понял, что Ираклий каким-то образом заставил собак отреагировать на «виртуального зверя», и они теперь чуяли за забором «живое существо».

На территории дачи были высажены двухметровые ели, клены и березы. Остальное пространство занимала луговая трава. Недалеко от коттеджа стояла беседка, в которой четверо мужчин играли в карты. Видимо, они играли здесь всю ночь: везде стояли и лежали пустые пивные и винные бутылки, валялись шампуры для шашлыков и прочий мусор. Охранял игроков еще один громила в сером. Четвертый охранник скучал у входа в дом.

Симона нигде видно не было. Если он и присутствовал на даче, то находился в самом коттедже.

Приблизившись к широкому, с перилами и решеткой, крыльцу, Мария остановилась. Ираклий нагнулся, поднял камешек с галечной дорожки, — они шли по траве, практически без шума, — и бросил в стенку дома. Охранник насторожился, повернул голову влево, ничего не увидел, но все же сошел с места, глядя то на окна коттеджа, то на своих приятелей, возившихся с собаками. Мария быстро поднялась по ступенькам на крыльцо. Дверь в дом открылась. Четверка «десантников» скрылась за ней, дверь закрылась.

Охранник оглянулся на дверь, ничего не заметил и снова застыл в сонном оцепенении.

Они оказались в просторном холле с мраморным полом, стенами из розового туфа и красивыми декоративными колоннами, также отделанными мрамором. Здесь же наличествовал бугай в сером. Он подозрительно глянул на открывшуюся и закрывшуюся входную дверь, двинулся к ней, положив руку на дубинку, и наткнулся на Ираклия.

Что сделал спутник Марии, остальные мужчины не поняли, но охранник вдруг согнулся пополам и тихо улегся на пол. Ираклий повернулся к остальным,

— Расходимся, — прошептал он, едва двигая губами. — Каждому по этажу, я в подвал. Мария ждет здесь. Через пятнадцать минут сбор в холле. Постарайтесь обойтись без шума. Удачи!

Никто не стал уточнять детали операции. Все трое были опытными оперативниками и знали, что надо делать в данной ситуации.

Тарасову достался первый этаж коттеджа.

Он заглянул сначала в столовую на двенадцать персон, где царил полный кавардак; здесь, очевидно, гуляли всю ночь. Затем обследовал туалет и ванную комнату, а в тупичке коридора — хозяйственную клетушку, все — пустые. Кроме этих помещений, на первом этаже располагалась еще бильярдная, в которой все еще слоями висел дым, так здесь было накурено, а также бар и гостиная. Ни одного человека в этих помещениях, сверкающих полированным металлом, стеклом, хрусталем, фарфором и мрамором, Глеб не обнаружил. Вернулся в холл.

Мария молча показала на окно.

Тарасов увидел направлявшегося к дому лохматого, с испитой рожей, парня в спортивном костюме, который до этого играл в карты. Парень бросил несколько слов охраннику и вошел в холл, где нарвался на удар Глеба и потерял сознание.

Тарасов оттащил тело в столовую, где уже лежал охранник, подумал и переоделся в его форму. В плечах рубашка жала, но охранник был крупным молодым человеком, и особых неудобств смена одежды Глебу не доставила.

Он поднялся на второй этаж, доставшийся Никифору, и едва успел увернуться от удара: Хмель не сразу распознал, что перед ним свой. Произнес беззвучное ругательство, прижал палец к губам и кивнул на одну из дверей, выходивших на лестничную площадку.

Дверей было четыре, три из них вели в спальни, четвертая в туалет, совмещенный с душем. Никифор успел проверить две спальни и туалет, и готовился к штурму оставшейся спальни, где, судя по всему, находились люди.

Дверь оказалась запертой изнутри на щеколду.

Тарасов потянул ручку двери вправо, Никифор отжал язычок щеколды, и Тарасов ворвался в комнату, где стояла огромная кровать, две тумбочки и трюмо. На кровати нежились… два голых молодых человека, представлявших собой пару «голубых». Они не успели ничего сообразить, как оказались в куда более глубоком сне.

Тарасов и Хмель замерли, прислушиваясь к звукам снаружи дома, глянули друг на друга, на лежащих без сознания «влюбленных», поморщились и выбрались из спальни.

Так как Дмитрий, которому достался верхний этаж коттеджа, до сих пор не спустился вниз, освободившиеся «десантники» решили сначала помочь ему, а потом идти в подвалы, где, очевидно, располагались сауна и бар, а также бассейн и винный погреб хозяина.

Лестница заканчивалась шестиугольным эркером с прозрачным окном на крыше, из которого небольшие коридорчики вели в три небольшие мансарды пирамидальной формы. Дверь одной из них была открыта, и на пороге расслабленно лежала рука человека. Сам человек — мужчина средних лет, могучий телом, с роскошной растительностью на груди, лежал навзничь и находился скорее всего в объятиях Морфея. От него несло перегаром за несколько шагов.

Никифор толкнул вторую дверь, и глазам гостей предстала еще одна спальня, на кровати которой располагалась еще одна парочка молодых людей. Впрочем, судя по их позам, они не спали, а были «отключены». Дмитрий успел побывать здесь и «успокоил» «молодоженов».

— Бордель для «голубых», а не дача! — с презрением произнес сквозь зубы Хмель.

За стеной что-то упало.

Оба, не сговариваясь, метнулись к двери в третью мансарду, ворвались в комнату и увидели сцепившихся людей. Один был громадный, накачанный, скользкий от пота, бритоголовый, с татуировкой по плечам, в руке у него был пистолет. Вторым борцом оказался Дмитрий, успевший перехватить руку с оружием и не давший бритоголовому выстрелить. В комнате находился еще один мужчина, толстый, грудастый, с длинными волосами и бабьим лицом. Он сидел в углу за кроватью и тихо скулил.

Никифор прыгнул к борющимся, врезал бритоголовому по основанию черепа ребром ладони. Гигант обмяк.

— Спасибо! — выдохнул Дмитрий, хватая ртом воздух.

Глеб подошел к толстяку и сунул палец в яремную ямку, дозируя силу удара. Толстяк закатил глаза и затих.

— Здоровый, гад, оказался! — прошептал Дмитрий, массируя предплечье, на котором остались отпечатки пальцев бритоголового. — Как он меня учуял — ума не приложу! Еле успел зажать пистолет. Где Диана?

— На наших этажах пусто.

— А Симон?

— Его тоже нет.

— Значит, он внизу.

Дмитрий бросился к двери, исчез на лестнице. Глеб глянул на часы: прошло девять минут с момента их выхода. Время шло, уменьшая шансы закончить операцию тихо, а они все еще не знали, здесь ли находится подруга Булавина.

Никифор понял его мысль, толкнул кулаком в плечо и помчался вслед за Булавиным. Глеб в форме охранника спустился на первый этаж последним.

Ираклий ждал их у бассейна. У ног его лежала Диана, завернутая в простыню. Глаза ее были закрыты, под глазами темнели круги, верхняя губа была разбита и вспухла, на щеке и на шее были видны синяки и ссадины.

— Что с ней?! — тихо вскрикнул Дмитрий, бросаясь к любимой.

— Жива, — остановил его мрачный, чем-то озабоченный Ираклий. — Берите ее, будем выбираться.

Дмитрий прижался щекой к груди женщины, поцеловал ее в щеку, выпрямился, и в глазах его вспыхнул огонь ненависти.

— Где Симон?!

— Ушел, — скривил губы Ираклий, добавил, заметив, что его не поняли: — Совсем ушел. Да забирайте же ее!

Дмитрий недоверчиво посмотрел на спутника Марии, бросился в сауну, исчез за дверью.

— Они ее?.. — понизил голос Никифор, кивая на лежащую без движений Диану.

Ираклий посмотрел на него с хмурым неодобрением и не ответил.

Из сауны вышел Дмитрий с опущенной головой, сказал тусклым голосом:

— Это должен был сделать я…

— Уходим. — Ираклий направился к лестнице.

Дмитрий взял Диану на руки, зашагал следом.

Никифор и Глеб заглянули в сауну и увидели в комнате отдыха два тела. У одного была свернута шея, второй лежал, скорчившись, в луже крови и держался обеими руками за промежность. Это и был Симон Калабриади.

Капитаны переглянулись и, одновременно сплюнув, догнали ушедших вперед товарищей.

Выбраться из коттеджа удалось без особого труда. С момента появления отряда на территории дачи Симона прошло всего восемнадцать минут, игроки в карты закончили игру, но идти в дом не спешили, допивая оставшееся и закусывая остывшими шашлыками.

Собаки перестали рваться к забору, улеглись в тени редких деревьев, высунув языки.

Охранники тоже попрятались в тень с пивными банками в руках. День обещал быть очень жарким, уже с утра температура воздуха достигла двадцати восьми градусов и продолжала расти.

Отряд освобождения проследовал через всю территорию дачи быстро, но не торопливо, соблюдая все правила отступления, и все закончилось бы хорошо, если бы не эмоции Дмитрия, перехлестывающие через край. Собаки учуяли неладное, и Марии с Ираклием пришлось задержаться, чтобы отбиться от мастифов, пока остальные выбирались через калитку наружу.

Мария включила свое колдовское умение отводить глаза, Тарасов пришел на помощь Ираклию, и вдвоем они за несколько секунд уложили псов, не видевших противника, а только улавливающих запах тел. Охранники спохватились, обратив внимание на странное поведение животных, когда калитка уже захлопнулась и отрезала беглецов от преследователей.

Перебежать луг даже с Дианой на руках было делом одной минуты. Однако на этом приключения «спецгруппы» не закончились. Внезапно Мария остановилась, словно наткнулась на невидимое препятствие, и предостерегающе подняла руку.

Мужчины послушно остановились, затем взяли ее в кольцо, собираясь защитить спутницу в случае появления опасности. Но задержка оказалась связанной не с угрозой нападения, а с появлением странного плоского черного прямоугольника, кувыркающегося над рощей. Впечатление было такое, будто он что-то искал, то опускаясь к вершинам деревьев, то поднимаясь выше.

Все уже встречались с подобным явлением и знали, что прямоугольник являет собой «локационную антенну» черных магов, поэтому послушно ждали, пока Мария даст сигнал к движению. Дмитрий с беспокойством посматривал на бледное лицо Дианы, все еще не пришедшей в себя, но тоже не торопил Марию, понимая, что в данном положении ничего сделать нельзя.

— Не нравится мне это, — сквозь зубы проговорил Ираклий, провожая глазами порхающий прямоугольник. — Абсолютно не представляю, как они могли засечь нас здесь.

— Это «привязанная антенна», — тихо проговорила Мария. — Конунги знают, что один из углов триады живет в Вологде, и «привязали» к городу поток внимания. Антенна настроена на биометрические параметры Булавина.

— Ты не можешь направить ее отсюда подальше?

— Пытаюсь, но полностью заблокировать поток и отсечь след не могу, не хватает сил.

— Тогда быстрее в машину и едем! Егор поймет, почему нас нет в Новгороде. Можешь связаться с ним через тям?

Мария покачала головой.

Лицо ведуньи побледнело, нос заострился, борьба с «антенной» конунгов действительно отнимала у нее очень много психических сил.

— Заедем к Дмитрию домой, и я позвоню кое-кому, чтобы нас встретили в Новгороде.

— Как знаешь. — Ираклий дал знак остальным двигаться.

Через дыру в заборе они выбрались на территорию дачной зоны, расселись в машине: Ираклий снова за рулем, рядом с ним Мария с Дианой, трое мужчин на заднем сиденье. Ираклий сразу погнал джип к Вологде, а Мария принялась колдовать над Дианой, приводя ее в чувство. Через минуту женщина очнулась, начала оглядываться, ничего не понимая, попыталась отодвинуться от Марии и только тогда заметила, что она, по сути, ни во что не одета. Прошептала:

— Это… вы?

— Успокойся, милая, — обняла ее Мария, — все уже позади. Приедем домой, примешь ванну, переоденешься и все забудешь как дурной сон. В сущности, это и был сон, уж ты мне поверь, не думай о плохом.

Она еще что-то говорила, но Диана вспомнила, где она была и что с ней случилось, прижалась к ведунье и забилась в рыданиях.

На Дмитрия было больно смотреть, но он сидел тихо, без движений, давил в себе ответные слезы, но не мог остановить, и слезы катились по его щекам, он их не вытирал и только непрерывно смотрел вперед, на волосы Дианы, пока она не почувствовала его взгляд, затихла, потом оглянулась, увидела Булавина, и по тому, как ее глаза становились все больше и больше, стало видно, что она потрясена. Потрясена не тем, что произошло, а реакцией Дмитрия. И эта его молчаливая вспышка сопереживания сказала ей больше, чем любые слова.

Он протянул к ней руки, и она потянулась к нему, сначала робко, потом кинулась на шею, стукнувшись головой о крышу джипа, снова заплакала навзрыд, но это уже были слезы облегчения, нежели стыда и боли, и ситуация разрядилась сама собой, хотя все сидящие в машине понимали, что влюбленным еще долго будут помниться минуты горя и отчаяния, унижения и страха, пережитые Дианой. А вылечить этот страх могло только время.

В доме Дмитрия Диана сразу уединилась в ванной, не впустив туда даже Дмитрия, и остальным пришлось ждать, пока она окончательно не успокоится и не переоденется. Лишь через час открылась дверь ванной комнаты, и Диана вышла с влажными волосами, не поднимая глаз, кутаясь в халат хозяина. Оставлять ее в таком состоянии одну было нельзя, но и брать с собой тоже не представлялось возможным, и Мария спросила:

— Дианочка, у тебя есть родственники или друзья в Вологде, у которых ты могла бы дождаться нашего возвращения?

— Нет, — тихо ответила женщина. — Только тетки, но у них я оставаться не хочу. Можно, я поеду с вами?

Мужчины переглянулись. Мария закусила губу. Дмитрий виновато и в то же время твердо сказал:

— Я возьму ее с собой, в Вологде ей оставаться нельзя. Мы ведь едем в Новгород?

— Не совсем, — качнула головой Мария, — в Новгородскую губернию, деревня Ладославль.

— Ну, все равно, я заскочу по пути в Барановичи и устрою Диану у моего дядьки Василия. Это не займет много времени.

Мария посмотрела на Ираклия, с которым была явно связана «ментальным полем понимания», тот улыбнулся.

— Как говорил Эйнштейн: «Есть только две бесконечные вещи — Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не совсем уверен». Однако на месте господина Булавина я поступил бы точно так же.

Дмитрий благодарно глянул на него, обнял Диану.

— Пойдем одеваться, родная.

Они вышли из гостиной в спальню.

Мария оглядела спутников.

— Больше никаких отклонений от намеченной траектории движения я не допущу. Надеюсь, ваши любимые дарини не требуют немедленного освобождения и защиты?

Никифор встретил умный, всё понимающий взгляд ведуньи и понял, что она знает о существовании Шарифы. Проворчал:

— Не требуют.

Тарасов промолчал. Он снял с себя униформу охранника и переоделся в джинсы и рубашку Дмитрия, которая была маловата ему в плечах, поэтому чувствовал себя стесненным.

Через несколько минут Дмитрий и Диана вышли из спальни, держась за руки. На Диане были джинсовые шорты, футболка и косынка (половину своего гардероба она, по сути, хранила в квартире Булавина), в руке она держала сумку с вещами. Дмитрий переодел только джинсы, испачканные во время визита на дачу Симона.

— Мы готовы.

— Ираклий, проверь, что там во дворе, — сказала Мария. — Что-то мне перестает нравиться атмосфера. Мы недопустимо долго сидим на одном месте.

Спутник Марии исчез за дверью.

— Я думал, мы еще успеем выпить кофе, — пробормотал Дмитрий.

— Я чую изменение полей внимания, — покачала головой Мария. — Конунги не оставят нас в покое, зная о существовании триады. Чем скорее мы попадем в зону непрогляда, тем больше шанс успешно выполнить миссию.

Вернулся Ираклий.

— С одной стороны все тихо, во дворе не наблюдается никакого движения, но с другой мне очень не нравится отсутствие движения по улице. Уж не перекрыли его по какой-то надобности?

— Надо проверить.

— Это уже наша забота, — вмешался Никифор. — Пошли, капитан, посмотрим, что там происходит. Эх, нам бы какие-никакие рации — горя бы не знали!

— Я с вами, — шагнул вперед Дмитрий. — Раз уж нам суждено быть триадой, надо привыкать действовать вместе.

Диана схватила его за руку, но отпустила, застыдившись своего порыва. Мария обняла ее за плечи.

— Пусть мужчины занимаются мужскими делами, а мы с тобой помолимся за них. Все будет хорошо.

Мужчины вышли.

— Я их подстрахую, — сказал Ираклий, направляясь к выходу. — Ждите сигнала и сразу спускайтесь.

Тарасов вышел из подъезда первым и ленивой походкой двинулся через двор, отмечая все детали картины.

Кроме джипа Марии и «Хонды» Булавина, во дворе его дома стояли еще несколько автомашин, все — отечественного производства, но из них лишь серая пятнадцатая «Лада» с полуспущенными стеклами вызывала подозрение, так как внутри нее неподвижно сидели трое парней. Если это была команда, ее следовало нейтрализовать в первую очередь, потому что «Лада» перекрывала выезд со двора.

Глеб равнодушно проследовал мимо и свернул в арку, выходящую на улицу, остановился за углом, поджидая остальных.

Вторым из подъезда вышел Никифор, сутулясь, как старик, и прихрамывая. Узнать его по походке и поведению было трудно, так он умело перевоплотился в пожилого инвалида. Никифор также пересек двор, но наискосок, и вошел в другую арку. К Тарасову он подошел уже с другой стороны. Шепнул быстро:

— «Ладу» видел?

— Видел.

— Сидят как пришитые и даже не курят. Это команда, капитан!

— Я тоже так подумал.

— А улица действительно пуста, ни одной колымаги. И у дома с той стороны стоит милицейский «Форд» с мигалками. Внутри четверо в форме. Ждут. Чего ждут? Приказа? Или нашего выхода?

Капитаны посмотрели друг на друга.

— Нам ждать нечего, — сказал Глеб. — Надо начинать первыми, иначе опоздаем.

— Согласен. Выйдет Дима, и начнем. Я возьму на себя «Форд», ты парней в «пятнадцатой». Дима подстрахует женщин, посадит в джип, и поедем.

— Нас могут встретить у перекрестков, улицу не зря перекрыли.

— Тогда попросим Марию отвести глаза милиции.

— Это не милиция, Никифор, это спецгруппа, поджидающая удобного момента для нападения. Не знаю, почему они медлят, может быть, не уверены в идентификации объекта, мы здесь появились всего полтора часа назад, но у нас есть прекрасный шанс опередить их и уйти. Вот идет Дима, начинаем.

— Эх, мне бы какой-никакой завалящий пистолетик! — выдохнул Никифор, выходя на улицу походкой «инвалида».

— Или пси-генератор «нокаут», — добавил Глеб, направляясь навстречу Дмитрию.

Они встретились в двадцати шагах от серой «Лады», и Тарасов сказал, улыбаясь и пожимая Булавину руку, будто до этого они не встречались:

— Берем серую «пятнадцатую» за твоей спиной. Я начну, ты поддержишь.

— Понял, — с такой же деланной улыбкой потряс ему руку Дмитрий.

Они разошлись.

Дмитрий направился к выходу со двора. Глеб к подъезду, но вдруг остановился, похлопал себя по карманам и свернул к «Ладе».

— Эй, водила, дай закурить, — попросил он водителя, подходя вплотную.

Трое седоков посмотрели на него удивленно, все молодые, здоровые, налитые силой, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы с другой стороны машины появился Дмитрий и рванул на себя дверцу «Лады». Все трое пассажиров схватились за оружие, однако нападавшие действовали быстрее.

Глеб воткнул своему противнику-водителю палец под ухо, а Дмитрий ударом в переносицу отключил своего. Оставался третий бугай, сидевший на заднем сиденье и уже наводивший на Булавина ствол пистолета, но Глеб ударом кулака разбил стекло с его стороны, заставив его отшатнуться, а Дмитрий ударом по руке выбил пистолет. Затем оба нырнули в кабину, выкручивая руки парню, а когда тот взвыл и начал кусаться, Тарасов локтем врезал ему по толстой шее.

Схватка закончилась.

— Выводи женщин! — бросил Глеб, вылезая из машины и не обращая внимания на отшатнувшихся пешеходов, скапливающихся во дворе у подъездов. — Я помогу Никифору.

Булавин молча помчался в дом, но Ираклий уже выводил Диану и Марию, и времени процесс рассаживания по машинам много не занял. Через несколько секунд джип и «Хонда» выехали со двора, оставив потерявших дар речи случайных прохожих разглядывать лежащие у серой «Лады» тела.

Тарасов подоспел к Никифору вовремя.

Капитан несколько переоценил свои силы и смог вырубить лишь двух милиционеров, водителя и лейтенанта на заднем сиденье. Сержант, вдвое больший по габаритам, чем Хмель, успел вытащить пистолет, и Никифору пришлось схватиться с ним по-борцовски, чтобы не дать выстрелить, в то время как четвертый пассажир милицейского «Форда», с погонами старшего лейтенанта, хладнокровно выцеливал его сзади, расставив ноги и держа штатный «волк» двумя руками.

Подбежавший Тарасов кинул в него с десяти метров камень, попал в шею, заставив инспектора непроизвольно сделать выстрел, — пуля попала в сержанта, — и обернуться. Но выстрелить в Глеба он не успел и, получив несколько легких тычковых ударов, дезориентировавших его, пропустил «клюв аиста», бросивший старлея на асфальт.

Никифор добил своего противника, схлопотавшего пулю в плечо от напарника, и в это время из арки вынеслись джип Ираклия и «Хонда» Булавина. Остановились рядом со скрипом тормозов. Распахнулись дверцы обеих машин. Никифор нырнул в кабину джипа, Тарасов прыгнул в «Хонду», и через несколько мгновений обе машины унеслись прочь, скрылись из виду.

И лишь спустя минуту на месте схватки, — возле «Форда» начали останавливаться люди, — появились два микроавтобуса, из которых стали выпрыгивать парни в пятнистой форме и в черных вязаных шапочках-масках, вооруженные автоматами и пистолетами-пулеметами. Беглецов к тому времени уже и след простыл.

К удивлению самих беглецов, улица хотя и оказалась перекрытой: на перекрестке стояла машина патруля ГИБДД и двое инспекторов останавливали и заворачивали машины в другую сторону, — но засада их не ждала, а «девятку» инспекции Ираклий просто сшиб бампером, так, что она врезалась в бордюр и перевернулась. Дальше начиналась набережная, и мчаться можно было с большей скоростью.

— За нами наверняка будет погоня, — сказал Никифор хладнокровно, оглядываясь и ловя глазами не отстающую «Хонду» Булавина.

— Уйдем, — не менее спокойно отозвался Ираклий, мельком глянул на сидевшую рядом с ним Марию. — Сил хватит? Или помочь?

— Хватит, — ответила ведунья, глаза ее вспыхнули мрачным огнем.

И случилось чудо!

Все светофоры, мимо которых проскакивали машины беглецов, давали им зеленый свет и тут же мгновенно сменяли свет на красный. Погоня, если она и шла где-то сзади, едва ли справлялась с этим «наведенным» препятствием.

Через полчаса бешеной гонки машины были за городом, выехали на шоссе Вологда — Череповец и увеличили скорость. Те, кто собирался задержать Булавина, а возможно, и всю триаду, — кто бы они ни были, — остались далеко позади.

НОВГОРОДСКАЯ ГУБЕРНИЯ Триада: Прелюдия

В деревню Ладославль, расположенную на западном берегу озера Никулинское, они приехали еще засветло, по пути посетив Барановичи и оставив там Диану на попечение родственника Булавина. «Хонду» Дмитрия решили бросить в лесу, во избежание сюрпризов. Возможно, как предположила Мария, она была помечена «черным вниманием» конунгов и могла ими пеленговаться.

Дмитрий, устроив любимую, несколько успокоился, но вид имел мрачный, неприступный, поэтому его до времени не теребили и в разговоры не вовлекали. Зато за время поездки узнали от Марии и Ираклия много нового о Катарсисе и его оперативной службе — Сопротивлении, а также о древнем искусстве живы, о системах треков — рассчитанных линий упреждения намерений, и о многом другом.

Философия живы — философия объективного отношения к жизни, опиравшаяся на систему лекций и бесед, повышающих духовный иммунитет, интересовала мужчин в данный момент меньше, зато весьма увлекла оперативная деятельность Сопротивления, опиравшаяся на оригинальные схемы воздействия на людей, в основном — лидеров партий и движений, руководителей высокого ранга, государственных чиновников и бандитов, а также на систему треков.

Треком называлась цепочка воздействия на определенного человека или на ситуацию в целом, приводившая к бескровному и чаще всего небоевому исполнению поставленной задачи. Достаточно было расстроить чью-то встречу, отвлечь человека, подбросив ему ложную информацию (это называлось «вбросом дезы»), или использовать встречные планы конкурентов.

Для воздействия же на лидеров разрабатывалась схема персональной опеки, в которую входили создание концепции воздействия, формирование структур воздействия: систем воспитания, управления, внеслужебных отношений, прессы, институтов советников и авторитетов, — и рассчитывалось управление структурами. Причем управление событиями (узлами трека) осуществлялось без контроля за участниками, что достигалось великолепным и точным подбором кадров.

Узнали новые работники Сопротивления и о тактических целях Катарсиса, неофициальной, «мнимой» структуры, не контролируемой ни одним государственным институтом или частной организацией. Целями Катарсиса являлись: перераспределение финансовых потоков в пользу государства, регуляция информационных потоков, «очистка» их от «печати Сатаны», коррекция властных структур, упреждение террора, выявление коррумпированных чиновников и их «оперативное замещение», создание родового защитного эгрегора.

Больше всего в этой части беседы Никифора и Глеба поразило то, что их работу в ЧК и группе «Хорс» можно было построить иначе, и тогда не потребовалось бы уничтожать бандитов физически и похищать ультранационалистически настроенных лидеров.

— Но как же с ними бороться, когда они захватывают и мучают людей?! — спросил обескураженный Никифор.

— Зри в корень, как говорил незабвенный Козьма Прутков, — оглянулся на капитана Ираклий. — Всегда найдется причина, которая побуждает человека действовать так или иначе. Вот причину и надо нейтрализовать, а не сражаться с ветряными мельницами следствий.

— А конкретнее?

— С конкретикой вам скоро придется знакомиться вплотную, — проговорила Мария. — А пока запомните основные принципы Катарсиса: человек должен оставаться человеком в любой ситуации, и приоритетным направлением деятельности службы над остальными способами достижения цели является просветительская работа. Это не означает, что мы только учим, разговариваем и вещаем прописные истины, но вершина Катарсиса — система просвещения на базе живы. А уж потом программы обучения выходят на уровень линейного исполнения в государстве и коллективах. Для чего создаются операторы управления, сначала — в семантическом поле, потом — в поле реальных событий. Хотя иногда вследствие действий СС приходится сшивать неопределенности программ с помощью нелинейных спецпрограмм. Вот как сейчас.

Никифор поглядел на Тарасова.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Мы все вместе являемся сейчас такой спецпрограммой: Ираклий и я — как магический оператор, вы трое — как триада, оператор реального воздействия. Собственно говоря, каждый из нас — подпрограмма в более высокой программе управления семантическим пространством России.

— Это что же, выходит, мы… запрограммированы?!

Мария улыбнулась, оглянувшись на помрачневшего Никифора.

— Все мы запрограммированы Космосом, еще до момента рождения на свет. А уж потом подчиняемся внешнему программированию семьей и обществом. Пока же вам достаточно знать, что существуют методы управления и программы, достаточные для изменения существующего порядка без захвата реальной власти и массового зомбирования людей, чего добиваются лидеры так называемой Новой Революционной Инициативы. Катарсис медленно, но верно замещает руководителей страны, хотя этому, естественно, мешает Система Сатаны. Когда же изменится мировоззрение — изменятся руководители, а вместе с ними и власть в целом.

— Это когда еще будет…

— Тут вы правы, капитан. Пока в России производственная деятельность человека определяется безвыходностью положения, а не потребностью в работе, ситуация с управлением не изменится. Да и СС нас опережает на несколько шагов. Все управление культурой — в ее руках, телевидение — тоже. Но особенно тревожная ситуация сложилась с качественным демографическим положением в России. Вы что-нибудь слышали о так называемом «русском кресте»?

— Нет, — за всех ответил Тарасов.

— В России образовалась своего рода социальная яма или воронка, когда больные рожают больных, а бедные воспроизводят бедных. Отмечается постоянный рост количества инвалидов, падение рождаемости и сокращение численности коренного населения страны, то есть этнических русских. Это и есть «русский крест». Могу добавить, что за последние четыре года потери занятых исследованиями и научными разработками сотрудников составили шестьсот с лишним тысяч человек.

— Утечка мозгов? — пробормотал Никифор.

— Только с две тысячи первого по нынешний год из России эмигрировало около миллиона человек. Этот отток интеллектуальных ресурсов еще аукнется в будущем, несмотря на поразительную способность России рождать таланты. Но что особенно страшно, одновременно с этим продолжается и процесс «размывания» нравственности, норм доброты и вежливости, милосердия, честности, порядочности, ответственности. Все большее распространение получает прагматизм, преобладание ориентации индивида на личную выгоду, рост индивидуализма по американским моделям, чуждым русской культуре. Я уж не говорю о появлении категории «новых бедных» и о маргинализации общества, вы это и так знаете.

— Что же ваш Катарсис? Только анализирует беды?

— Катарсис — не властная структура, а по сути система иного мировоззрения, и она работает, только медленно. В наше время трансформация сознания людей не успевает за ходом реформ, срабатывает эффект двойного запаздывания, и чтобы его преодолеть, Катарсис пытается снизить темпы изменений, чтобы психика людей не пошла вразнос и они успевали бы за изменениями в процессе приспособления к новым условиям. Однако мы далеки от реализации своих Замыслов — программ, и в России продолжается «распятие духа на кресте материи», как образно говорил один мудрец.

В кабине машины наступило молчание. Потом Тарасов полюбопытствовал:

— Извините, Маша, кто вы по образованию?

— Историк, — ответил Ираклий, покосившись на спутницу.

— А рассуждаете как специалист по социологии.

— Жизнь заставила изучить эту сферу жизни, — задумчиво проговорила Мария.

— А этим вашим штучкам… ну, чтобы тебя никто не видел… можно научиться?

— Это называется трехмерной индивидуальной пси-защитой. В принципе допустимо все, надо только прежде научиться видеть мир таким, какой он есть, и уметь ограничивать свои желания.

— Так просто?

— Звучит просто, зато выполнить сложно. Большинство людей мечтает о «волшебной палочке», исполняющей желания, и чтобы при этом ничего не надо было делать. Но ведь дается — дающему! Делающему!

— Я понял. Как говорится, жить легко очень трудно.

Мария улыбнулась и не ответила.

Через несколько минут дорога свернула к озеру, и джип въехал в деревню Ладославль. Еще через несколько минут их познакомили с матерью «серебряного мальчика» и с ним самим.

В общем-то мальчишка был как мальчишка, и выглядел он соответственно своему шестилетнему возрасту: худенький, загорелый, большеголовый, лобастый, с длинными белыми волосами, тихий и стеснительный поначалу. Но его лицо и глаза!..

Это было лицо величавой Сдержанности и Достоинства, а глаза выражали глубокое Спокойствие, Долготерпение и Ум! На лицо «серебряного мальчика» хотелось смотреть и смотреть, и радость охватывала душу, когда он отвечал улыбкой на улыбку.

Все трое были потрясены знакомством и покорены естественным поведением мальчишки, которого прочили в лидеры будущей России.

Мария с Ираклием уехали незаметно, ничего толком не объяснив оставшимся мужчинам, поэтому функции командира триады взял на себя Тарасов.

Первым делом он запретил всем лишний раз показываться на глаза людям, чтобы возможные разведчики СС или «антенны» конунгов не засекли появления в деревне гостей. Во-вторых, Глеб составил план «превентивного ожидания опасности» и первым заступил на дежурство. Капитан понимал, что от их поведения будет зависеть очень многое в дальнейшем и что исчезновение «магического оператора» в лице Ираклия и Марии скорее всего связано с деятельностью Катарсиса, хотя возможен вариант, что это тест на терпение для членов триады.

Остаток дня и вечер прошел в беседах с хозяевами, простыми русскими людьми, здраво рассуждающими о конкретных заботах и не забивающими голову размышлениями о смысле жизни.

Никифор больше слушал, чем говорил, затем и вовсе уснул на диване в горнице, и гости с хозяевами перешли на веранду, где Анфиса, мать «серебряного мальчика», которого все называли Сергием, накрыла на стол.

Дмитрий тоже больше помалкивал, занятый невеселыми мыслями о Диане, поэтому Тарасову пришлось играть роль основного собеседника и умело направлять разговор в нужное русло, подальше от расспросов, кто они такие, откуда, где работают и что собираются делать. На последний вопрос он и сам вряд ли ответил бы правдиво.

«Серебряный мальчик» посидел с ними, с любопытством поглядывая на гостей, потом занялся сборкой планера, который подарила ему Мария. И вскоре под его чудесными ручками вырос летательный аппарат, который потом с изумительной легкостью кружил над двором, долго не опускаясь на землю, будто был невесом. После испытаний планера Сергий (Глеб узнал позже, что родовое имя мальчика — Световид) занялся лепкой из пластилина, и снова из-под его пальчиков вышли удивительно похожие фигурки зверей и странных животных, создающих впечатление живых существ.

— А это кто такой? — не выдержал Тарасов, показывая на серо-зеленую «шишку» с длинным носом, глазками-бусинами и ручками.

— Это шиш, — серьезно ответил Сергий. — Нечистая сила. Живет на обочинах дорог, играет пыльные свадьбы — вихри столбом.

Глеб перевел взгляд на Анфису, и та с улыбкой кивнула, подтверждая слова сына:

— Все правда, только редко теперь их встретишь, нечистиков — шиша, перебаечника, хлопотуна. Почти перевелась нежить в наших краях.

— Вы… серьезно? — оторвался от своих дум Дмитрий, подняв брови. — Неужели это не сказки?

— Стали сказками, были былью, — ответила молодая женщина спокойно. — Как говорил мой свекор: в часовом механизме нет лишних шестеренок. А нежить прошлая в нынешнем мире стала лишней, вот мир и разваливается потихоньку.

— Так вы считаете, что раньше все было не так? И эта самая… нежить по-настоящему водилась и жила?

— Все правда, жила.

— Когда же это было?

— А не так давно, еще в начале прошлого века в наших лесах одолень-трава росла и злыдни водились.

Дмитрий недоверчиво заглянул в глаза женщины, но насмешки или лукавства не увидел.

— Выходит, и домовые — не сказки? То-то мой отец всю жизнь кормил домового по воскресеньям, а мы над ним подшучивали.

— Домовые и востухи живут до сих пор, хотя тоже потихоньку уходят, вымирают, как и другие духи.

— Как же твой отец кормил домового? — заинтересовался Тарасов.

— Клал на блюдечко ломоть черного хлеба, вареную картошку, иногда сыр, иногда молочка немного подливал, и ставил блюдо в угол в своей спальне, там у него чистый веник черенком вниз стоял.

— Правильно, — мягко подтвердила Анфиса. — Домовые запахами питаются. Вон и у нас веник в светелке стоит. Пойдемте, покажу.

Она провела гостей в зал, в углу которого в самом деле стоял щеткой вверх красиво сделанный веник.

Никифор, спавший на диване, проснулся.

— Что, пора? — Он спустил ноги на пол, протер глаза.

— Лежи, лежи, — успокоил его Глеб.

— А хотите поглядеть на нашего домовушу? — предложила Анфиса. — Хотя он не любит показываться людям на глаза, только когда проголодается — напоминает о себе, но Сергуню слушается. — Анфиса позвала сына. — Поговори с домовушей, Беленький.

«Серебряный мальчик» послушно направился в угол гостиной, присел перед веником на корточки, протянул к нему ручонку и запел тоненьким голоском:

— Солнышко село, солнышко село, мгу съело, мгу съело, веточки раздвинь, глазки открой, песенку спой…

Что-то тихо свистнуло, веник шевельнулся, над ним вырос небольшой воздушный вихрик, сверкнули две искорки — не то глаза домового, не то обман зрения, затем вихрик перебрался на ладошку малыша, и тот засмеялся, отдернул ручку.

— Щекотно, Смешаня, не балуй.

Вихрик исчез в венике.

Сергий косо глянул на замерших гостей и убежал в сени.

— Это был… он? — шепотом спросил Никифор.

— Домовушка, мы его Смешаней зовем.

— В жизни не поверил бы, если бы сам не увидел!

Гости вернулись было на веранду, но уже стемнело, и включи они свет — с улицы их можно было увидеть всех, поэтому Тарасов предложил соратникам перейти в горницу.

Анфиса, сославшись на хозяйственные хлопоты, ушла, мужчины остались одни, да изредка в комнате появлялся «серебряный мальчик», игравший в прятки с кошкой, либо для того, чтобы задать какой-либо вопрос. Ни одного члена триады он уже не боялся, словно принял их за своих родичей или друзей родителей.

— Что дальше? — осведомился Никифор, жаждущий определенности. — Долго мы еще будем здесь торчать и ждать ЦУ?

— Сколько нужно, — философски ответил Тарасов. — Тебя что-то беспокоит?

— Да, беспокоит, — признался бывший «чекист». — В деревне царит такой мир и покой, такая идиллия, что добром это не кончится. Знать бы, действительно, что мы обязаны делать. Сидеть здесь и ждать появления нехороших парней, чтобы защитить малыша, — не по мне.

— И не по мне, — вздохнул Дмитрий. — Тридцать три года прожил, огни и воды прошел, а не знал, что живу для роли охранника VIP.

— Мы не знаем, для чего мы живем, — пожал плечами Тарасов, которым явно овладело философское настроение.

— А врачи к тому же не знают, от чего мы умираем, — проворчал Никифор.

В горницу вбежал Сергий, глянул на собеседников умными смеющимися глазами и провозгласил:

— Тетя Маша идет.

Вошла Мария, вопреки ожиданиям — одна.

— Извините, что мы заставили вас поскучать. К сожалению, плохие новости. Ушел Владыко.

Мужчины продолжали молча смотреть на ведунью, и она добавила:

— У волхвов своя иерархия, и главный иерарх — Белый волхв, то есть Владыко. Он… ушел.

— То есть, вы хотите сказать, умер?

Мария на несколько мгновений закрыла лицо руками. Казалось, она плачет. Но когда женщина опустила руки, глаза у нее были сухими и блестящими, полными внутренней неуверенности, что было совсем на нее не похоже.

— Волхвы не умирают, а уходят. Хотя, честно говоря, я не знаю, что с ними потом происходит. Знаю точно лишь одно: Спиридона с нами больше не будет.

— Белого волхва звали Спиридоном?

— Теперь Белым волхвом скорее всего станет ваш знакомый Егор Крутов, но для этого ему надо пройти Испытание. На это время единственными защитниками Сергия, ну, или почти единственными, останетесь вы.

— Разве мы отказываемся? — выразил общее недоумение Тарасов.

— Боюсь, вы не справитесь.

По лицам мужчин промелькнули беглые улыбки. Мария тоже улыбнулась, задумчиво и с грустью.

— Вы просто не представляете, с кем вам предстоит столкнуться. Если, конечно, мы не успеем спрятаться в зоне непрогляда.

— Объясните! — твердо сказал Глеб.

— Здесь, в районе озера Никулинское, когда координатором Катарсиса был Спиридон, располагалась зона непрогляда, то есть место, недоступное видению конунгов. Теперь с уходом Владыки заклятие непрогляда исчезло, и конунги в любой момент могут запеленговать местонахождение «серебряного мальчика». И тогда…

— Они нападут.

— Сначала они пошлют спецкоманду типа фасовского «Зубра», или «Альфы» ФСБ, или «Урагана» ГРУ, или своих «тающих» зомби. И даже если вам… если нам удастся отбить атаку, нападения конунгов нам не удержать.

— Что же ваши коллеги из Сопротивления, Витязи? Разве они не помогут?

— Витязи выполняют свои задания и руководят операторами воздействия на местах, они очень заняты. Возможно, кого-нибудь и удастся привлечь, но особых надежд нет. Нам придется обходиться своими силами.

— А этот ваш Крутов?

— Его уровень ответственности гораздо выше индивидуального, он не имеет права погибать. Хотя, конечно, он вмешается… в какой-то момент. И все же выпутываться нам надо самим.

— Мы готовы, — сказал Никифор примерно тем же тоном, каким до этого говорил Тарасов. — Говорите, что надо делать.

— В идеале мы должны незаметно пробраться в другую зону непрогляда в районе села Ковали Жуковского района Брянской губернии. В связи с этим я предлагаю свой план. До Новгорода добираемся все вместе, а потом разделимся: я и Сергий дальше следуем на Брянщину инкогнито, — я накрою его «глухой ночью» так, что конунги не учуют, — а вы пойдете на север, в Онегу, имитируя, что охраняете мальчика. И тогда все темные силы пойдут за вами.

В комнате стало тихо.

Потом пошевелился Дмитрий, потянул себя за ухо.

— Отвлекающий маневр?

— Звучит интригующе, — добавил Никифор. — Прямо как в старом киносериале «Обратной дороги нет».

Они посмотрели на молчавшего Тарасова.

— Мы безусловно готовы пойти на это, — очнулся тот. — Но уверены ли вы, что сумеете уберечь мальчика?

Мария посмотрела Глебу прямо в глаза.

— Если вы хорошо сыграете роль беглецов, я справлюсь.

— А почему вы ничего не говорите об Ираклии? Разве он не пойдет с вами?

— Женщина и ребенок — мы переоденем Сергия в девочку — менее заметны, чем полная семья. Ираклий будет подстраховывать вас.

— Но ведь наши преследователи могут увидеть, что с нами нет ребенка…

— Ребенок с вами будет — мальчик тех же лет, почти полная копия Сергия. Но вам необходимо во что бы то ни стало уберечь его от опасности, не забыть, не подставить, сохранить ему жизнь и здоровье. Это главное условие похода. В противном случае нет смысла затевать игру.

Мужчины посмотрели друг на друга.

— М-да, задачка… — промычал Никифор.

— Справимся, — тихо сказал Дмитрий.

— Я не отойду от мальчика ни на шаг! — пообещал Тарасов.

— Что ж, тогда с богом! — с облегчением встала Мария. — Ждите, через полчаса мы подготовим обоих малышей и выступим.

Она вышла.

— Героическая женщина! — сказал Никифор, глядя ей вслед. — Рискует жизнью так, будто родилась воином.

— Она берегиня, — вошел в горницу Ираклий; он слышал последнюю реплику Хмеля. — А этот крест достается только тем женщинам, которые отдают себя служению другим без остатка. — В глазах спутника ведуньи мелькнула застарелая боль. — Итак, парни, давайте обговорим кое-какие детали похода. До Новгорода передвигаемся все вместе…

— Это мы уже слышали, — буркнул Никифор, у которого испортилось настроение.

— А дальше, — как ни в чем не бывало продолжал Ираклий, — Мария с мальчиком отправится своим маршрутом, вы же с двойником Сергия — своим.

— Где мы возьмем двойника?

— Его привезу я. Дальнейший ваш путь будет таким: Тихвин — Лодейное Поле — Петрозаводск — Медвежьегорск. Конечный пункт маршрута — Онега. Там нас встретит проводник. — Ираклий усмехнулся. — Если, конечно, мы туда доберемся. Еще раз подчеркиваю: служение Роду, работа в Катарсисе — дело сугубо добровольное и не награждаемое. Еще не поздно отказаться.

— Поздно, — скривил губы Никифор. — И наград нам никаких не надо. Однако без кое-каких средств не обойтись, денег у меня, к примеру, кот наплакал.

— Деньги не имеют значения.

— Деньги не имеют значения, пока они у вас есть. А если их нет…

— Все необходимое вы получите, в том числе деньги, транспорт и экипировку. Пойдемте со мной, покажу наши запасы, выберете сами.

— Тогда другое дело.

В комнату, где так и не зажигалась лампа, несмотря на сумерки, вошла Мария.

— Только что пришло известие: берега озера обшаривает спецподразделение «Зубр». Еще две спецгруппы на подходе. В Ладославле они будут через час. Пора уходить.

Мужчины подобрались.

— Как мы будем выбираться отсюда?

— На джипе. Надеюсь, до Новгорода мы успеем доехать к утру. Ираклий останется здесь и догонит нас с мальчиком уже в Новгороде.

Ираклий махнул рукой, выходя в сени. Триада в молчании последовала за ним.

На улице царил теплый августовский вечер. Уличных фонарей в деревне практически не было, и она тонула в сумерках, постепенно растворяясь на фоне окружавших ее лесов. Лишь вспыхивающий в окнах домов свет удерживал деревню от полного исчезновения.

Шли недолго, сначала по улице, потом свернули к пристани и остановились у неказистого бревенчатого сооружения с плоской крышей, напоминающего пакгауз, с мощным висячим замком. Ираклий отпер замок, толкнул дверь, все четверо вошли в заполненное тьмой нутро пакгауза. Вспыхнул луч фонаря, выхватывая из темноты штабеля досок, ящики, бочки и кучи угля. Судя по всему, это был склад.

Ираклий обогнул доски и бочки, подошел к стене, отодвинул прислоненные к ней мятые листы оцинкованного железа, открывая доступ к небольшой дверце без ручек и видимых отверстий. Что-то лязгнуло, дверь медленно отошла назад и в сторону. Внутри открывшегося помещения вспыхнул неяркий свет.

— Осторожно, берегите лбы, — сказал проводник, сгибаясь чуть не пополам, и первым шагнул в проем.

За ним в помещение протиснулись остальные.

Их взору открылось сравнительно узкое, но длинное помещение со стеллажами вдоль стен, забитыми тюками с обмундированием, ящиками с оружием и патронами, продовольствием и всяческим инвентарем.

— Ух ты! — пробормотал Никифор. — Ничего себе сюрприз! Да это же никак «Игла-2М» в сборе! — Он подошел к длинному ящику с армейской маркировкой, в котором лежал переносный зенитно-ракетный комплекс.

— ЗРК вам не понадобится, — усмехнулся Ираклий. — А из оружия я советую взять «котики» или «волки», «горох», один «винторез», пару «ершей», три «нокаута». Плюс рации, комбезы и ножи. Комбезы, прошу заметить, трех типов, но лучше взять последнего образца «ратники». Они хорошо держат выстрел из пистолета, легкие и имеют системы терморегуляции и компьютерной связи. Только они без защитных сфер.

— Откуда у вас такое богатство? — поинтересовался Тарасов.

— От верблюда, — с иронией пояснил Ираклий.

— Я бы взял еще парочку гранат, — сказал Никифор.

— Берите. Лучше всего — «микробы». — Ираклий раскрыл ящик с миниатюрными, величиной со сливу, гранатами. — Вот сумки. Начинайте.

— А вы?

— Все свое ношу с собой, — ухмыльнулся Ираклий. — Побыстрее, пожалуйста.

Через десять минут три сумки были уложены, и мужчины покинули замаскированный склад, принадлежащий одной из баз Сопротивления.

Стемнело окончательно, когда отряд начал рассаживаться по местам в кабине джипа.

За руль на этот раз сел Тарасов. Мария с Сергеем, переодетым в девочку, села на заднее сиденье вместе с Дмитрием, Никифору досталось место пассажира на переднем сиденье.

Их провожал только Ираклий. Ни отец малыша Родослав, ни Анфиса так и не появились на улице.

— А теперь аллюр три креста! — сказал Ираклий, поглядывая на часы. — Поедете через болото, пока оно не закрылось, Мария знает, куда ехать. Удачи всем!

Тарасов включил двигатель. Джип с урчанием двинулся по улице к выезду из деревни.

— Сейчас направо, — сказала Мария. — За огородами свернете к озеру и сразу налево, в лес.

— А что значит — пока не закрылось болото? — полюбопытствовал Никифор.

— Это значит, что родная земля слушается нас, — ответила ведунья. — Мы любим ее, и она отвечает тем же. Болотный дух — болотняк позволит нам проехать без помех, как по ровному месту, но тех, кто попробует идти за нами, ждут сюрпризы.

Никифор хмыкнул, но возражать не стал. Он уже начал привыкать к демонстрации сил, которые раньше считал сказочными.

Джип свернул по малозаметной дороге в лес и вскоре приблизился к болоту. Впереди появились кочки, мшистые низинки, заросли осоки, деревья расступились, осинки стали хлипкими, скрюченными, тоненькими. Тарасов остановил машину, оглянулся и встретил взгляд Сергия.

— Поехали, дяденька Глеб, — сказал «серебряный мальчик, одетый в платьице и косыночку, и улыбнулся.

И Тарасов почувствовал прилив уверенности и бодрости.

— Как там в песне поется? — сказал он весело. — Вперед и вверх, а там — ведь это наши горы, они помогут нам? Можно ее спеть иначе: вперед и вниз, а там — ведь это наши болота, они помогут нам…

Джип медленно двинулся через болото…

НОВГОРОД Триада: Маневр

Утро наступило такое тихое, безмятежное, прохладное и ласковое, что не хотелось думать ни о бегстве и спасении мальчика, ни о черных колдунах, ни о своей собственной судьбе. Зато очень хотелось почувствовать рядом тепло Софьи и поднять на руки девочек, так, чтобы они крепко держались за шею и визжали от притворного страха, как это было на пасеке деда.

Глеб обошел машину, уже остывшую от ночной гонки, справил нужду за кустами орешника и умылся в ручье.

Сзади раздался шорох, потом хрипловатый голос Никифора:

— Доброе утро, капитан. Ты что же, совсем не спал?

— Покемарил полчаса.

— Я тоже. А где наша проводница с мальчиком?

— Очевидно, удалилась по надобности. Живые люди все же, хотя и колдуны.

— Эт точно. А малец мне нравится, ей-богу. Хотел бы и я иметь такого сына.

Глеб промолчал.

Никифор потянулся, отошел за кусты, вернулся, сделал несколько приседаний, глядя на встающее солнце.

— День будет жаркий, однако… кстати, позавтракать бы. Я есть хочу… — Он помолчал. — И пить. Как говорил известный сатирик: ничто так не притупляет голод, как жажда.

— Возьми в сумке плитку шоколада и достань самсунговский термос с чаем, Анфиса приготовила.

— Тогда живем.

Никифор нырнул в кабину, где спал Дмитрий, вылез обратно с шоколадом и термосом. Налил в пластмассовый стаканчик горячего чаю.

— Тебе налить?

— Пожалуй, не откажусь.

Никифор налил чаю и Тарасову, отломил ему полплитки.

— Шоколад не мой, я люблю горький, но за неимением любимого ем всякий. — Капитан налил себе еще чаю. — А хорошие термосы делает «Самсунг». Сам сунг — сам высунг, хе-хе.

Глеб улыбнулся.

— Мы действительно похожи, капитан. Иногда даже страшно становится. А сначала ты показался мне…

— Злым?

— Немного угрюмым. Будто непрерывно думаешь о чем-то с угрозой и ожесточением. Или я не прав?

Никифор доел шоколад, завинтил термос, бросил в кабину.

— Ты прав, Тарасов. И я действительно злой. Много лет назад чечены убили моего младшего братишку… голову отрезали… с тех пор я такой. Все никак не могу найти тех подонков. Я и в ЧК, собственно, из-за этого пошел, в надежде на нечаянную встречу. Ведь не секрет, что большинство похищений людей совершают чеченские группировки.

Помолчали, думая о своем. Потом Никифор провел по лицу ладонью, встрепенулся.

— Не будем ворошить прошлое. Мне уже трудно думать о мести.

— Почему?

— Потому что меня угораздило влюбиться в женщину-чеченку. Кретин, да?

Глеб покачал головой.

— Ты ни в чем не виноват. Любовь не спрашивает национальности и всегда находит оправдание. Диана у Дмитрия наполовину татарка, ну и что из того?

— Никифор усмехнулся.

— Ты хороший дипломат, Тарасов. А хороший дипломат всегда знает, что спросить, если не знает, что ответить. Ну, что, будем будить инструктора по выживанию? Или пусть дрыхнет пока? Устал поди от переживаний.

Глеб посмотрел на часы.

— Хорошо ничего не делать, а потом отдохнуть. Что-то Мария задерживается.

— Покричать, что ли?

Зашуршала трава под чьими-то ногами, и на опушке леса в двадцати шагах появилась Мария, ведя за руку «девочку» — Сергия в платьице.

— Доброе утро, капитан.

— Доброе, — отозвался Никифор. — Все в порядке?

— Скоро увидим, — коротко отозвалась ведунья, наклонилась к «серебряному мальчику». — Есть хочешь, Беленький?

Сергий покачал головой.

— Не-а… пить хочу.

Мария достала термос, налила малышу чаю, отломила шоколаду. Сергий с удовольствием начал лизать плитку.

Все смотрели, как он это делает, испытывая странное чувство родительской нежности пополам с сожалением. Но сожалели они лишь о том, что это был не их сын.

Из джипа вылез, потягиваясь, заспанный Дмитрий, глянул на встающее солнце, на спутников.

— Кого-то ждем?

— Ираклия, — отозвалась Мария. — Он уже должен был быть здесь, но задерживается. Это меня беспокоит.

— Приедет, никуда не денется. Далеко еще до Новгорода?

— Километров двадцать. Садитесь, поехали.

Дмитрий сбегал за кустики, мужчины заняли места, и джип выехал по узкой лесной дороге на шоссе, почти пустое по причине раннего времени.

— Где мы остановимся в Новгороде? — спросил Тарасов, продолжая вести машину.

— Можно у моей тетки Василисы, — предложил Дмитрий. — Она живет одна недалеко от кремля, на улице Толстого.

— Я город не знаю, — предупредил Тарасов, — будете подсказывать, куда ехать.

— Хорошо, едем к твоей тетке, — согласилась Мария, выглядевшая непривычно усталой. — Это неплохо, что она живет рядом с кремлем. Там мы встретимся с Ираклием и разойдемся.

Разговоры прекратились. Все прониклись ответственностью поставленной перед ними задачи и привели себя в состояние боеготовности.

Джип миновал Волотово, поплутал по улицам окраины города, пересек мост через Волхов и вскоре обогнул слева Новгородский кремль. Улица Льва Толстого была короткой и отходила от кремля, как спица колеса от ступицы в числе десятка других таких же улиц-«спиц», упираясь в «обод» — улицу Черняховского. Дмитрий показал поворот, и джип въехал во двор старинного шестиэтажного здания с лепными карнизами.

— Вылезайте, приехали.

— Сначала проверьте, дома ли тетка, и поговорите с ней, — посоветовала Мария. — Вдруг она нас не примет.

— Уверен, примет. — Дмитрий послушался, вылез. — Просто ее может действительно не быть дома, она дама подвижная. Сейчас проверю.

Он исчез в подъезде.

— Мне здесь не нравится, — вдруг сказала Мария. — Не могу понять, что именно.

— Конунги? — понизил голос Тарасов, переглядываясь с Никифором.

— Нет, не конунги, их появление «звучит» иначе…

— Работаем! — жестко сказал Никифор, доставая из сумки пистолет и засовывая его под ремень брюк за спиной.

Тарасов тоже достал оружие, но другое — «глушак».

— Сидите в машине, — подмигнул он Сергию, — не высовывайтесь. Мы посмотрим вокруг и вернемся. Ты налево, я направо. Джип из поля зрения не выпускать.

Хмель вышел первым и неторопливо двинулся мимо подъезда, в котором скрылся Дмитрий, к другому подъезду, возле которого стояли несколько стареньких иномарок и новая «Волга» цвета «мокрый асфальт».

Тарасов же пересек уютный чистенький дворик и свернул к дому, стоявшему перпендикулярно тому, в котором жила тетка Булавина. Ему попались навстречу две женщины среднего возраста и девочка, а также старик-инвалид с костылем и крутобедрая девица с ярко-красными губами. На девицу он не обратил внимания, а вот взгляд инвалида Глебу не понравился. Это был взгляд человека, анализирующего ситуацию. К тому же старик не ушел со двора, а продолжал подолгу возиться у мусорных баков, делая вид, что ищет бутылки.

Еще больше не понравилось Тарасову поведение женщин с девочкой. Они вошли в подъезд соседнего дома, вышли, постояли с минуту, о чем-то беседуя, и направились к старику-инвалиду. Затем все четверо посмотрели на джип — одновременно! — и снова разошлись.

«Зараза! — с досадой подумал Тарасов, направляясь к машине. — Это же «матрица слежки»! Мария правильно оценила атмосферу: за двором следят. Неужели нас здесь ждали?..»

Он залез в кабину, проговорил сквозь зубы:

— Влипли! Во дворе засада.

— Я так и поняла, — спокойно отозвалась Мария. — Наверное, за родственниками Булавина, да и за вашими тоже, установлено наблюдение на случай вашего появления. Надо будет учесть это в дальнейшем. Что вы думаете делать?

— Вернутся Никифор и Дима, сообразим.

— Если это засада, почему же на нас не напали сразу, как только мы остановились?

— Они не знают, кто мы и сколько нас в джипе, и как мы вооружены. Стратегия засады — не выявлять себя до самого последнего момента.

— Как же вы определили, что это засада?

Тарасов пошевелил пальцами с легкой улыбкой.

— Флюиды. Я занимаюсь такими делами много лет и подсознание срабатывает само. — Он снова подмигнул Сергию. — Не боишься, Беленький?

— Не-а, — ответил мальчик и ткнул Глебу пальцем в рубашку на груди. — Рука…

Глеб непонимающе посмотрел на свою грудь, потом сообразил, вынул талисман на ремешке.

— Ты это имел в виду? Это амулет, и он действительно называется «Рука Бога». Потрогай, если хочешь, не бойся.

— Я не боюсь.

Сергий дотронулся пальчиком до кругляша амулета, и тот на мгновение оделся сеточкой голубых молний, так что Тарасов едва его не выронил. «Серебряный мальчик» засмеялся.

— Это оберег… хороший внутри… строгий и добрый…

Глеб встретил взгляд Марии.

— Он видит суть вещей, — пояснила ведунья. — Иногда я ему даже завидую. Где же Булавин, в конце концов?

Тарасов спрятал талисман под рубашку, ощущая его необычное тепло. Впечатление было такое, будто он нагрелся на солнце.

— Пойду к нему.

Из подъезда вдали вышел Никифор, направился к джипу, но вдруг замедлил шаг, заметив инвалида у мусорного бака. Инвалид отвернулся. Никифор быстро зашагал к джипу и забрался в кабину.

— Влипли! — выдохнул он, выбирая то же выражение, что и Тарасов. — Это ЧК! Инвалида видел?

— Ну?

— Это сам полковник Гвоздецкий собственной персоной! Жаль, что я его пожалел на базе.

— Ты уверен? С чего бы это твою ЧК направили в Новгород наблюдать за домом родственницы Булавина?

— Не знаю, но факт остается фактом: это Кирилл Наумович Гвоздецкий, начальник ЧК. Он меня тоже узнал. Странно, что они медлят.

— Я тоже такого мнения.

Хмель и Тарасов обменялись взглядами.

— Дмитрий!

— Точно! Они, наверное, ждали его в квартире одного, и он сам к ним заявился!

— Пошли! — дернулся к дверце Никифор.

— Погоди, давай работать согласованно. Я возьму твоего Гвоздецкого, ты иди выручай Диму.

— Согласен. Ну, с-собаки, неужели они способны выстрелить в своего бывшего сотрудника? Мы же три банды вместе брали!.. — Никифор захватил «ерш» и вылез из кабины, скрылся в подъезде.

— Сядьте за руль, — хладнокровно сказал Тарасов, вылезая. — В случае чего попытаетесь скрыться.

— Стойте! — шепотом воскликнула Мария; глаза ее снова почернели. — Я поняла! Вы не зря удивились, что здесь Булавина ждет ЧК. «Чрезвычайка» не должна была знать о существовании Дмитрия, его знали только профи из ФАС.

— Хорошо, допустим. Что из этого следует?

— Наш главный противник в нынешние времена — НРИ, в руках лидеров которой есть «лунный свет». Понимаете?

— Пси-генератор?

— Система внушения виртуальной, несуществующей реальности.

Глеб зачарованно посмотрел в глаза женщины.

— Вы думаете…

— Они включили «лунный свет»! В Новгороде тоже есть храмы БЕСа, один из них вполне может использоваться в качестве усилителя поля.

— И он сейчас действует на нас!

— Внушая те страхи и опасения, которые мы предполагаем встретить.

— Дьявольщина! Как это можно проверить?

— Никак. Надо только ждать. Если на нас нападут…

Тарасов покачал головой.

— Тогда будет поздно что-либо предпринимать. Мы потеряем свободу маневра и, может быть, свободу вообще. Лучше перебдеть, как говорил киношный герой.

— Хорошо, действуйте, — согласилась Мария, пересаживаясь за руль. — Я буду ждать вас до последнего. Но прошу вас — не начинайте боя без основательных причин, не стреляйте во все, что движется.

— Панике не обучены, — скупо усмехнулся Тарасов, направляясь к инвалиду, присевшему на корточки у последнего мусорного бака с сигаретой в руке.

— Эй, дед, дай закурить.

Старик оглянулся, проворно сунул руку за пазуху, и Глеб, холодея, ожидая выстрела, нажал на спусковую кнопку «нокаута». Инвалид вздрогнул, обмяк, осел на колени, сигарета выпала у него из ослабевших пальцев, а из правой руки тяжело шлепнулся на землю длинноствольный пистолет «волк».

Что-то прошумело над головой.

Голубь?

Глеб поднял голову, но ничего и никого не увидел, хотя ясно слышал удаляющийся шум крыльев.

Что за чертовщина?!

Он с силой протер глаза кулаком, но добился лишь того, что предметы вокруг стали двоиться. А пистолет, выпавший из руки старика, и вовсе исчез.

Что же это творится?!

Кто-то окликнул его.

Тарасов напрягся, стряхивая налипшую на голову, невесть откуда взявшуюся паутину, и услышал тонкий голос Марии:

— Глеб Евдокимович, сюда!

Ничего не понимая, зашагал к джипу, пошатываясь, но с каждым шагом ему становилось легче и легче, и у машины совсем отпустило. Предметы перестали двоиться и плыть, земля под ногами успокоилась, невидимые птицы перестали летать над головой, исчезла «паутина».

— Что со мной?! — прошептал он.

— Излучение действует на сознание, заставляя вас видеть то, чего нет. Быстрее идите за Хмелем и Булавиным, они не имеют оберега и им труднее отстроиться от воздействия извне. Как бы они не натворили там дел…

Со звоном вылетело стекло на третьем этаже.

Тарасов вздернул голову, оценивая разлет осколков: в стекло явно стреляли. Тогда он побежал.

В подъезде разговаривали двое мужчин, очень похожих на Тихончука и Черкеса, но Глеб помнил слова ведуньи и стрелять в беседующих не стал, лишь крепче сжал в руке талисман.

Взбежал по лестнице на второй этаж, едва не сбив молодого человека (вылитый Роман!), извинился на бегу.

Третий этаж. Три двери. Где же тут квартира тетки Дмитрия? Если судить по разбившемуся окну, то здесь!

Рванул дверь на себя и едва успел уйти от выстрела, в прыжке ударил Никифора по руке.

— Не стреляй, свои!

— Япона мать! — изумился Хмель, сдерживая ответный удар. — Я думал — кто-то из моих бывших сослуживцев! Уходим отсюда, здесь только Славка-снайпер, я его уложил, да тетка Булавина, со страху упала в обморок.

Глеб молча кинулся в квартиру и увидел лежащего ничком на полу Дмитрия. Женщина средних лет сидела в халате в кресле с закрытыми глазами, но дышала. Это, очевидно, и была тетка Василиса.

— Чем ты его? — нагнулся к Дмитрию Тарасов.

— «Ершом» достал, — приблизился Никифор. — А что? Еще бы немного, и он бы меня по стенке размазал! Дерется как дьявол!

— Это Дима. Забираем его и уходим.

— Что?! Какой Дима?! — вытаращился Хмель.

— Слепой да безглазый. Булавин это, напарник наш! Ты его принял за Славку-снайпера.

— С ума ты сошел! Я же не слепой…

— Значит, слепой. Посмотри внимательно. Бери под руки, понесли, потом все объясню.

Сбитый с толку Никифор нагнулся над Булавиным, хмыкнул, но, повинуясь жесту Глеба, подхватил Дмитрия, парализованного иглой «ерша», под мышки, Глеб взял за ноги, и они понеслись вон из квартиры, прыгая через две ступеньки. Дважды им попадались навстречу какие-то люди, Тарасову напомнившие сотрудников группы «Хорс», а Хмелю — «чекистов», обоих так и подмывало бросить Булавина и начать драку, но Глеб уже несколько привык к страху нападения и не реагировал на «врагов», а очумевший от происходящего Никифор, глядя на него, так и не осмелился начать стрельбу.

В «грохоте» виртуальных автоматных очередей, несущихся в них отовсюду, триада пересекла двор, кое-как погрузилась в джип, и Мария вывела машину со двора.

И вдруг все кончилось!

Тарасову и Хмелю перестали повсюду мерещиться знакомые физиономии, оба недоверчиво поглядели друг на друга, на лежащего с бледно-зеленоватым лицом Дмитрия, на Марию, и только тогда сняли ладони со скрюченными от напряжения пальцами с рукоятей пистолетов.

— Действительно, Дима!.. — тупо сказал Никифор. Выругался сквозь зубы. — Извините… Я же мог его!.. Что это было?

— Пси-атака, — хмуро проговорил Тарасов. — Наши преследователи, естественно, не знали, где мы остановимся, и включили пси-генератор по площади, в надежде на подчинение нашей психики. Как видишь, кое-что им удалось. Продлись атака еще немного… — Глеб повернулся к Марии. — Неужели от излучения нет никакой защиты?

— Есть, — ответила женщина, сосредоточенно глядя на дорогу. — Собственная воля. Или специальные защитные шлемы. Но ведь нельзя же в них ходить средь бела дня, как в шляпе.

— Но я же точно узнал Славку! — взорвался Никифор.

Сидевший рядом с ним Сергий положил ему ручонку на локоть, и капитан замер, посмотрел на малыша удивленно, расслабился. Сказал удрученно, но уже гораздо спокойнее:

— Кажется, я действительно сплоховал?

— Ты не виноват, — покачал головой Тарасов. — Но хорошо бы нам все же как-то научиться защищаться от пси-излучения. Бесовских храмов сейчас везде полно, любой может превратиться в усилитель поля. Кстати, куда мы едем?

— Уже приехали. — Мария остановила машину у зубчатой стены Новгородского кремля. — Придется ждать Федотова здесь. Без него наш поход теряет смысл.

Где-то высоко в небе затрубила труба.

И тотчас же Тарасову показалось, что над городом зависла гигантская рука и начала шарить по улицам, искать беглецов, постепенно приближаясь к ним.

Никифор схватился за оружие.

— Кажется, это опять они! Видите двоих у киоска? Это Жека и Лёнчик!

— Успокойся, — тронул его за плечо Тарасов, хотя ему самому снова начинали мерещиться знакомые лица. — Похоже, эти гады опять включили аппаратуру пси-воздействия. Надо выбираться отсюда, и побыстрей.

— Да я не возражаю, но уж очень этот тип похож… — Никифор бросил руку к пистолету, но встретил взгляд мальчишки и криво улыбнулся. — Вот досада, малыш, а?

Сергий еще раз погладил его по руке. Никифор прислушался к себе, закрыл глаза, посидел так немного, открыл. Глаза его стали круглыми.

— Кажется, отпустило… Действительно, никого нет…

Тарасов внимательно пригляделся к нему, посмотрел на Марию, ответившую ему понимающим взглядом. «Серебряный мальчик» каким-то образом снял с Никифора пресс внешнего пси-давления.

— А его можешь привести в сознание? — кивнул капитан на Дмитрия.

Сергий послушно погладил Булавина по руке.

Рука чуть вздрогнула, потом дернулось веко, затрепетали ресницы, Дмитрий пошевелился, глубоко вздохнул и открыл затуманенные глаза. Щеки его порозовели.

— Где я?

— Среди своих, — отозвался обрадованный Никифор. — Как самочувствие?

— Как после горного обвала… голова трещит… хотя нет, успокаивается. — Дмитрий огляделся. — Как я здесь очутился? На меня напал майор Дегтярев, новый начальник КОП, и дальше я ничего не помню…

— Это был я, — удрученно признался Никифор. — Принял тебя за своего напарника из ЧК. А ты меня за майора.

— Не может быть!

— Может, к сожалению. Вот Глеб расскажет.

Тарасов коротко объяснил Дмитрию, что произошло. Никифор виновато вздыхал и отводил глаза.

— Прости, Дима, я тоже поддался этому дьявольскому внушению.

— Так мы когда-нибудь друг друга перестреляем!

— Придется постоянно контролировать ситуацию и держаться вместе, — сказал Тарасов, — тогда не перестреляем. А сейчас ничего не чувствуешь?

Булавин прислушался к себе, нахмурился, выглянул в окошко джипа.

— За нами наблюдают?..

— Они снова включили «лунный свет» через «усилитель» храма.

— Так чего мы ждем? Пока в натуре не примчатся те, кто охотится за нами?

— Вот он! Наконец-то! — вдруг воскликнула Мария, стремительно выскакивая из кабины.

Сзади к джипу пристроилась зеленая «Мицубиси-Харизма», из которой вышел Ираклий с ребенком на руках. Мария бросилась к ним, обняла обоих, поцеловала ребенка в обе щеки, и они тут же втиснулись в кабину джипа.

— Еле оторвался, — сказал Ираклий, поздоровавшись со всеми за руку. — Но они буквально сидят на хвосте. Давайте расходиться.

— Кто висит? — нахмурился Никифор,

— Волкодавы «Зубра» и взвод киллерш отдельного батальона спецопераций ФАС.

— Этих я знаю, никого не пощадят.

— Знакомьтесь, — необычно нежным голосом сказала Мария, посадив мальчика, которого привез Ираклий, себе на колени. — Это мой сын Сергей.

— Наш сын, — мягко поправил ее Ираклий. — Он и пойдет с вами вместо Сергия.

В кабине джипа стало тихо. Все рассматривали сына Марии, действительно как две капли воды похожего на «серебряного мальчика». Разве что волосы у него были чуть потемнее, ближе к русому оттенку, да кожа на лице посмуглее, а так с ходу отличить их было невозможно: тот же овал лица, те же голубые глаза, носик-курносик, губки бантиком и роскошная улыбка чистой души.

— Вы так смело рискуете жизнью сына? — пробормотал Никифор, прокашлявшись.

— Мы рискуем всем, — спокойно сказал Ираклий.

— Выйдите из машины на минутку, — попросила Мария негромко. — Я их переодену.

Мужчины вылезли из джипа, поглядывая по сторонам, прислушиваясь к звону невидимой струны: «лунный свет», усиленный храмом БЕСа, продолжал работать и пронизывал весь город волнами пси-излучения, внушающими людям чувства подозрения и страха. Однако члены триады уже перестали реагировать на него слишком бурно, да и влияние Марии и «серебряного мальчика» помогало им отстроиться от внушаемых образов. На Ираклия же, по всей видимости, излучение не действовало совсем.

— Извините, мэтр, — сказал Никифор, поддаваясь внезапному любопытству, — кто вы в иерархии Сопротивления? Если, конечно, это не секрет.

— Я Витязь, — невозмутимо ответил Ираклий, — и муж Марии.

— В чем же состоит ваша работа?

— Область моей ответственности — оператор систем воспитания. Но в данный момент мы с Машей выполняем поручение координатора по защите Сергия.

— Координатор — это Крутов?

Ираклий не ответил.

Помолчали.

— Вот же сволочизм! — проворчал Никифор, морщась, и добавил в ответ на недоуменные взгляды товарищей: — Я имею в виду психотронику. Если НРИ станет у власти, мы все будем плясать под одну дудку.

Ираклий снова не ответил.

Дверца джипа открылась, появилась невеселая Мария с «девочкой».

— Мы готовы.

— Поедешь дальше на джипе, — покачал головой Ираклий. — Он заговорен. Они пересядут в мою машину. Так будет правильнее.

Мария задумалась на мгновение, глянула на его непреклонное лицо, на лица спутников и залезла обратно. Прижала к себе второго мальчика.

— Ты все понял, малыш?

Мальчик серьезно кивнул.

— Делай, что скажут наши друзья, и ничего не бойся. Скоро встретимся. Я тебя люблю.

Мария еще раз поцеловала сына, Ираклий протянул руку, помог ему выбраться из машины и повел к «Мицубиси». Мальчик смешно засеменил ногами. На одно мгновение Тарасову показалось что-то знакомое в походке мальчугана, но, возможно, это было следствием переодевания: до этого он ходил в платьице, изменявшем походку.

— Капитан, — окликнула Тарасова Мария. — Я надеюсь на вас. Сделайте все возможное… и невозможное, но…

— Я понял, — кивнул Глеб. — Парни, забирайте сумки.

Хмель и Булавин вытащили сумки со снаряжением.

— Есть всего лишь один метод защиты от «массивного» пси-нападения, — добавила Мария. — «Заземление», то есть подсоединение к эгрегору с достаточно большим количеством единомышленников. Если придется туго — попытайтесь.

Дверца закрылась. Джип сорвался с места, исчез за поворотом кремлевской стены.

— Поехали, — подозвал их рукой Ираклий. — За город я выеду с вами, потом пересяду.

Мужчины молча подхватили свои сумки и заняли места в «Мицубиси». Ираклий тут же погнал машину к мосту и дальше, к окраине Новгорода.

Глеб взял на колени сына Марии, от которого исходило то же ощущение «пушистости», что и от «серебряного мальчика», сказал на ухо:

— Ты меня не боишься, малыш?

— Не-а, — отозвался тезка «серебряного мальчика» с кротким простодушием.

Джип миновал площадь Строителей, забитую мотоциклами всех видов, затем пост ГИБДД, устремился по Ленинградской улице в сторону Санкт-Петербурга, однако уже на выезде из города, перед Трубичином, Ираклий вдруг замедлил скорость, а потом и вовсе остановился, не доехав до моста через речку Стипенку около трехсот метров.

— Все-таки они успели перекрыть дороги, шакалы!

Впереди просматривались какие-то легковушки с мигалками и два вазовских микроавтобуса, прижавшихся к мосту с двух сторон в ожидании неких событий.

— Ты думаешь, это по нашу душу? — засомневался Никифор, незаметно для себя переходя на «ты».

— Эти «Газели» гнались за мной чуть ли не всю ночь.

— Откуда они знали, что мы поедем этой дорогой?

— Из Новгорода можно выехать разными дорогами, но стратегических только две — в Москву и в Питер. Вот они и перекрыли обе.

— Не понимаю. — Хмель хмуро смерил взглядом Ираклия. — Почему же ты направил нас сюда?

— Потому что мы обязаны идти напролом и вести за собой погоню, — сказал Тарасов. — Только так Мария с мальчиком будут в относительной безопасности. Хоть бы она сумела выбраться из города.

— Она выберется, — уверенно сказал Ираклий. — Итак, ваши предложения, судари мои? Будем прорываться с боем?

Тарасов вдруг вспомнил слова Марии о присоединении к эгрегору.

— Постойте, у меня идея…

Все обернулись к нему.

— Помните, мы проехали какую-то площадь?

— Строителей, там обосновались байкеры. В Новгороде вчера проходило байк-шоу, и таких таборов около десятка разбито по стадионам и площадям.

— Давайте присоединимся к ним и попросим выехать из города по Питерской трассе.

В джипе установилось молчание. Профессионалы обдумывали предложение и не спешили его критиковать.

— Идея неплохая, — сказал наконец Никифор. — Но вряд ли мы их уговорим.

— Это моя забота.

— «Глушак»? — догадался Хмель.

— Сначала я попробую купить вожака. Если не получится, тогда пустим в ход «нокаут».

— Согласен, — бросил Ираклий, разворачивая «Мицубиси».

Через десять минут они вернулись на площадь Строителей, оккупированную мотоциклами всех видов, от туристических, комфортабельных и тяжелых, с мощными обтекателями, кожаными креслами со спинками и подлокотниками, до спортбайков, узнаваемых по особому профилю с «горбатым» бензобаком и агрессивным обтекателем, закрывающим весь передок и двигатель. Дмитрий и Никифор мало были знакомы с этой двухколесной техникой, хотя и проходили курсы спецвождения, Тарасов же был к ней неравнодушен и знал, чем отличается класс эндуро от класса чопперов.

Оставив машину у почтамта с Дмитрием и Ираклием, Тарасов и Хмель направились к центру табора, где торчала мачта с флагом байкеров: закованный в латы рыцарь на помеси коня и мотоцикла на бело-голубом фоне. За двадцать шагов до флага их остановили трое здоровенных парней в «прикидах» байкеров: кожаные безрукавки, перчатки без пальцев, цепи, эмблемы, бляхи, «молнии», стриженые или бритые затылки, «петушиные» гребни разного цвета на головах, татуировки, небритые или вовсе бородатые лица. И весьма специфические запахи. Мылись байкеры редко.

— Сюда низзя, — лениво сказал утробным басом центральный бугай, вдвое шире Тарасова. — Валите отсюда.

Очевидно, троица олицетворяла местную секьюрити.

— Мы к боссу по делу, — кротко сказал Тарасов.

— Босс отдыхает и делегаций не принимает.

— Нас примет.

— Это ж какого фига?

— Мы из органов. — Никифор показал одно из своих удостоверений. — Поговорить надо.

Здоровяки переглянулись.

— Катись отсюда, орган. У нас свои законы.

Дружки бугая захихикали.

— Если вы сейчас же не пропустите нас, — ровным голосом сказал Тарасов, — через пять минут здесь будет ОМОН, и я тебе обещаю, пузатый, чумовую бузу. Усек?

— Пропусти их, Слон, — раздался из толпы байкеров и байкерш чей-то хриплый голос.

— Проверить на предмет оружия?

— Не надо.

— Идите, — буркнул бугай по кличке Слон, отступая.

Тарасов и Хмель подошли к расступившимся парням, остановились перед увальнем в коже, с золотой цепью на шее и с пальцами в перстнях. Увалень сидел на стуле, закинув ноги в ботинках со шпорами на сиденье мотоцикла, пил пиво и выглядел мирно.

— Кто вы и чего хотите?

— Поговорить без свидетелей.

— Они из органов, — доложил из толпы Слон.

— Это интересно. — Вожак табора расслабленно двинул рукой, мотоциклисты стали расходиться, с любопытством разглядывая гостей. — Ну, слушаю.

— Нам нужны три мотоцикла, — сказал Тарасов.

— Чо?! — Владелец золотых перстней изумленно захлопал глазами. — Чо ты сказал? Или я чо-то висну?

— Нам нужны три мотоцикла, — терпеливо повторил Тарасов. — Естественно, не задаром.

Вожак байкеров заржал, потом пренебрежительно скривил губы.

— И чо ты можешь предложить? Знаешь, сколько стоят наши аппараты?

— Не больше полутора-двух тысяч «зеленых». Мы предлагаем обмен: ты выделяешь нам мотоциклы, мы отдаем свою тачку.

— Что еще за тачка?

— «Мицубиси-Харизма», вон стоит на другой стороне площади. Новая, еще двух тысяч километров не пробежала. И не в угоне. Ее стоимость тебе известна?

— Ха! — сплюнул вожак. — Сбрендили, тихари! Да за такую можно шесть аппаратов купить! — Он подозрительно оглядел гостей. — А сами-то что ж не продадите и не купите? Дешевле обойдется.

— У нас нет времени. Мало того, ты объявишь своим об отправлении и выедешь вместе с нами из города в сторону Питера.

Вожак хмыкнул, почесал за ухом, прищурился.

— Знаете что, органы, валите-ка отсюда. Я с криминалом не связывался и не собираюсь. Понятно? И тачки вашей не нужно. Слон!

— Не спеши. — Тарасов достал свое удостоверение. — Мы действительно из органов и к криминалу у нас отношение — через прорезь прицела. Нам очень нужно выехать из города, причем немедленно. Если хочешь, можем добавить к тачке одну интересную штуковину.

— Какую?

— «Ёрш» называется. Стреляет усыпляющими иглами.

Вожак снова почесал себя за ухом.

— А не обманете?

— Мамой клянусь! — ответил Никифор вместо Глеба.

Вожак помедлил, соображая, какую бы выгоду еще выторговать, не придумал и махнул рукой, подзывая кожаных секьюрити:

— Уезжаем. Вы двое и ты, Коротышка, — вожак ткнул пальцем в хилого бородача, — остаетесь, ваши аппараты я реквизирую в пользу органов. Завтра пригоню новые, дождетесь здесь.

— Да ты что, Хирург? — начал было спорить бородач и замолк, получив подзатыльник от Слона.

— Тебе сказали — ждать, — рявкнул бугай, — вот и сполняй!

— Пошли тачку смотреть, — поднялся вожак.

Через полчаса Хмель, Дмитрий и Тарасов с мальчишкой попрощались с Ираклием и сели на «Туристы» с большими багажниками, где разместились сумки с экипировкой триады.

— Ни пуха… — помахал им рукой Ираклий. — Я буду за спиной.

— К черту, — проворчал Хмель.

Еще спустя десять минут стадо мотоциклов, чадя, грохоча, стреляя выхлопными трубами, заполнило улицу и помчалось к выезду из Новгорода. Ни милицейский патруль на мосту через Стипенку, ни спецназ Федерального антитеррористического центра, ориентированный на перехват легковых автомашин с беглецами, останавливать байкеров не рискнули.

Вскоре перед грохочущей колонной развернулась лента шоссе, ведущего ко второй столице России — Санкт-Петербургу.

НОВГОРОДСКАЯ ГУБЕРНИЯ Проверки на дорогах

До Тихвина доехали без особых приключений и переживаний в составе кавалькады мотоциклистов численностью в сорок мотоциклов и пятьдесят с лишним голов. Затем Хирург остановил колонну и вежливо сообщил Тарасову, что дальше они не поедут. Попрощались почти сердечно, пожав друг другу руки.

— Кто бы вы ни были, — произнес вожак, оказавшись не таким уж и тупым, каким казался с виду, — удачи вам. А правда, что вы из органов?

— Правда, — серьезно подтвердил Тарасов. — Особое подразделение по защите свидетелей. Спасибо вам, вы нам очень помогли.

— Да чего там, — засмущался Хирург, — все мы человеки, токо разные. Да и мы не внакладе остались. Загоним вашу тачку и рванем на юга, к морю.

Стадо байкеров развернулось и в пыли, бензиновом чаду и грохоте умчалось по шоссе назад, к Новгороду. Троица защитников дублера «серебряного мальчика» молча глядела им вслед. Затем Никифор достал из сумки пластмассовую бутыль с квасом, которую они купили по пути, приложился к ней, сделал несколько глотков и сплюнул. Квас был теплый и слишком сладкий.

— Итак, первый этап мы прошли неплохо, господа охранники. Что там у нас по плану следующее?

— Тихвин, — сказал Тарасов. — Потом Лодейное Поле.

— А почему бы нам не рвануть напрямик в Онегу? Зачем давать круголя? Ведь наверняка есть дорога покороче.

— Мы обязаны соблюдать график движения и трассу, чтобы преследователи успевали следить за нами, но при этом отставать на полшага. Поэтому сейчас мы проследуем через Тихвин и свернем к Лодейному Полю.

— А дальше?

— Дальше будет видно. Может быть, в Петрозаводск заезжать не придется, направимся сразу в Медвежьегорск, где нас будет ждать обещанный Марией проводник.

— Перекусим?

— Пообедаем в Тихвине. — Тарасов положил руку на плечо сына Марии, сидевшего сзади. — Есть хочешь?

— Не-а, — ответил мальчишка, вовсе не выглядевший уставшим. Для него бегство с почти незнакомыми дядями было лишь интересным приключением.

— Тогда вперед.

Глеб завел мотоцикл и выехал на шоссе. За ним пристроились остальные «Туристы».

Тихвин показался через двенадцать километров после Новоандреева. Это был небольшой русский городок с двумя церквями, историческим музеем на базе старинной крепости, Домом культуры, пивкомбинатом, пряничной фабрикой и военной частью, принадлежащей железнодорожным войскам. Его архитектура почти ничем не отличалась от архитектуры других таких же провинциальных городков русской глубинки и могла бы послужить моделью для лубочной картинки «Пиво с пряниками», если бы не выросший на берегу речки Тихвинки высокий пирамидальный храм, принадлежащий Братству Единой Свободы. Он был деревянный, из бруса, но выглядел мрачным и тяжелым, чужим всей местной природе и русскому колориту.

Дорога шла мимо него, и у проезжавших мимо мотоциклистов в недобром предчувствии сжались сердца. Храм вполне мог послужить усилителем пси-поля, намного осложнявшим задачу защитников «серебряного мальчика».

Остановились в центре города у кафе «Семен Семеныч», имевшего собственную стоянку для автомобилей. Почему им захотелось вдруг остановиться именно здесь, хотя собирались поначалу обедать на окраине города, в менее крутом заведении, стало понятно позже. Мало того, Дмитрий предложил сесть в отдельном кабинете — кафе имело помещения для желающих покушать индивидуально, — и все согласились, хотя опять же по правилам спецназа должны были обеспечить себе круговой обзор и возможность удалиться через запасной выход.

Официант принес меню.

— Принеси холодной минералки, — попросил Тарасов и, когда официант вышел, быстро добавил: — Парни, не кажется ли вам, что мы здесь не по своей воле?

Никифор скептически хмыкнул.

Дмитрий вопросительно посмотрел на Глеба, прислушался к своим ощущениям.

— Знаешь, что-то мне действительно не по себе…

Вошел официант, принес запотевшую бутылку боржоми.

— Ваша минералка.

Тарасов протянул руку к бутылке и вдруг понял, что это не официант! На него смотрел черноволосый, с густой проседью мужчина средних лет с пронзительно-черными умными глазами. Он был одет не по-летнему в темно-серый костюм и серый свитер.

Глеб цапнул за спиной пистолет.

Незнакомец усмехнулся, и Тарасов почувствовал, что плечо онемело и он не может пошевелить рукой.

— Разрешите присесть на минутку? — сказал гость насмешливо-вежливым тоном.

Никифор и Дмитрий переглянулись, посмотрели на Глеба.

— Кто вы? — спросил тот, стиснув зубы.

— Я грэй. — Незнакомец сел, подмигнул Сергею, глядевшему на него во все глаза. — Привет, Светлый. Как дела?

— Хорошо, — несмело ответил малыш.

— Ну и отлично, что хорошо. Стало мне любопытно, кто же это колеблет мое ментальное пространство, вот я и решил проверить. Только большая просьба — не хватайтесь за оружие, я ничего вам не сделаю. Лады?

Тарасов кивнул. И тотчас же руку отпустило.

— Грэй — это имя или фамилия? — поинтересовался Хмель.

— Скорее характеристика мастерства, — ответил черноволосый, продолжая разглядывать мальчишку.

— Вы колдун, — заявил вдруг Дмитрий. — Но не черный, не конунг…

— А серый, — закончил Тарасов, в свою очередь рассматривающий гостя. Иногда ему начинало казаться, что у человека напротив в темно-сером костюме отсутствует половина лица. Либо голова его вдруг теряет плотность, становится туманным пятном и проваливается в туловище.

Грэй почувствовал взгляд капитана, внимательно посмотрел ему в глаза, осмотрел наблюдавших за ним мужчин. Дернул уголком губ, намечая улыбку.

— Да, все правильно, вы — монада духа, реализованная в триаде, весьма редкое явление, надо признаться. С такой реализацией я сталкиваюсь впервые. Впрочем, волхвы действительно великие кудесники по части выращивания единомышленников. Итак, куда же вы направляетесь, господа защитники отечества?

— Чего вам надо? — вопросом на вопрос ответил хмурый Никифор.

Из всех членов триады он был самым нетерпеливым (относительно, конечно) и готовился, если потребуется, начать бой первым.

— А вот грубить не стоит, — спокойно покачал головой незнакомец. — Это моя территория, и хозяин положения — я.

— Плохо верится, — сказал Тарасов. — Если бы вы были здесь хозяином, в Тихвине не свило бы гнездо Братство Единой Свободы.

— Оно мне не мешает, — возразил грэй. — Да и храм БЕСа является для меня своего рода испытательным полигоном.

— Вы тоже используете его в качестве пси-усилителя?

— Ого, вы знаете такие тонкости?

— Посвящены.

— Что ж, хвала и слава. — Грэй поднялся. — Спасибо за беседу, я удовлетворен. Можете следовать дальше, в этом городе и его окрестностях вас никто не остановит. В Лодейное Поле лучше ехать через Часовенское, а не через Алеховщину. — Он посмотрел на по-прежнему не сводившего с него глаз мальчика, подмигнул ему. — Долгия лета, Светлый, расти большой и умный. Рад был познакомиться.

Грэй исчез. Не вышел из комнаты, а просто исчез.

Оставшиеся молча смотрели на то место, где он только что стоял.

— Чего он от нас хотел? — наконец нарушил молчание Никифор.

— Познакомиться хотел, — задумчиво сказал Дмитрий. — Причем, я так подозреваю, не с нами.

— А с кем?

— Вот с ним. — Дмитрий кивнул на сына Марии.

— Шутишь? Впрочем, это не развеивает моих сомнений. Как он определил, что это мы? По запаху, что ли?

— Может быть, и по запаху, — не менее задумчиво проговорил Тарасов, с некоторым сомнением глядя на белую головку Сергея. — Меня больше настораживает другое. Грэй знает, куда мы направляемся.

Вошел официант с бутылкой «Святого источника».

— Ваша минералка… — Он в замешательстве уставился на бутылку боржоми на столе. — Извините, я, кажется, забыл, что уже принес…

— Ничего, оставьте бутылку. — Глеб сделал заказ себе и Сергею. — Теперь ваша очередь.

Записав заказы, официант вышел, расстроенный.

— А давайте не будем следовать советам этого прохвоста, — предложил Никифор. — Почему это нам лучше ехать через Часовенское, а не через Алеховщину?

— Он не прохвост, — покачал головой Дмитрий, — а очень сильный маг, раз владеет искусством передвижения с помощью телекинеза или… как там этот способ называла Мария?

— Легкоступ.

— Вот-вот. Хорошо, что серые маги не связаны с черными и действуют самостоятельно. И все же я тоже склоняюсь к мнению Никифора.

— Решено, на развилке поворачиваем в сторону Алеховщины, — кивнул Тарасов. — Заодно проверим, чего стоят советы грэев.

Пообедав, они снова уселись на мотоциклы, выехали из Тихвина, где их ждал серый маг, и в Кайваксе повернули направо, на Бор и Сарожу, по дороге, ведущей к Лодейному Полю через село Алеховщина, а не через Часовенское, как советовал серый маг.

До Усть-Сары домчались быстро. Посты ГИБДД не обращали на них внимания, а сзади не появлялось ни одной подозрительной машины, похожей на погоню. Лишь поближе к вечеру в стороне от шоссе пролетел вертолет.

От Усть-Сары до Алеховщины оставалось около двадцати километров, всего четверть часа езды, и когда маленькая группа «байкеров» двинулась в путь, у Тарасова вдруг возникло ощущение, что в Усть-Саре их ждут неприятности. Однако выглядеть перестраховщиком в глазах товарищей ему не хотелось, и о своих ощущениях он говорить не стал.

Дорога пересекла реку Сить, уперлась в селение, деля его на две части. На въезде мотоциклистам никто не встретился, все было спокойно, в вечереющем воздухе была разлита особая неспешная благодать, рабочий день закончился, и вдоль обочин тянулись к домам стайки жителей Алеховщины, возвращавшиеся с работы. На мотоциклистов они не обратили никакого внимания. Но стоило группе достичь центра села, как на дорогу сзади выехал откуда-то черный джип, а впереди, на выезде из села, появился микроавтобус, перекрывая дорогу.

Тарасов прижался к обочине, остановил мотоцикл.

— Кажется, приехали.

— Это вертолет, — сказал Никифор. — Помните, протарахтел над лесом? Наверняка выбросил десант. Прав был грэй. Знать бы, с кем мы имеем дело на этот раз.

— Кто-нибудь знает эти места? — спросил Глеб, успокаивающе погладив прижавшегося к нему мальчишку по волосам.

— Я знаю, — отозвался Дмитрий. — Можно вернуться к перекрестку и повернуть направо, на Новинку. Километров через тридцать выедем на Московское шоссе.

— Боюсь, они перекрыли все выезды из села.

— Могу проверить.

— Давай, мы подождем. Очень уж неохота пробиваться с боем.

Дмитрий развернул мотоцикл, доехал до перекрестка, исчез за поворотом.

Микроавтобус «Соболь» продолжал маячить впереди, никто из него не выходил, но обольщаться его мирным видом не стоило, бойцам спецназа требовались доли секунды, чтобы выскочить из машины и открыть стрельбу.

Булавин вернулся через несколько минут, покачал головой.

— Там две машины ДПС с мигалками.

— Понятно. Какие соображения?

— Давайте-ка переодеваться, — предложил Никифор. — Начинается война, пора становиться солдатами. Потом я попробую отвлечь их.

Тарасов в нерешительности потер лоб, глянул на Сергея, цеплявшегося ручонками за ремень его брюк.

— Что скажешь… Светлый?

— Злые дяди, — с готовностью ответил мальчик. — Там и там. Ждут. У них очень длинные глаза…

— Как-как? — заинтересовался Никифор. — Длинные глаза? Что это значит?

— Это значит, что за нами наблюдают в бинокли, — догадался Дмитрий. — А то и через оптические прицелы снайперских винтовок.

— Переодеваемся, — решил Тарасов, поворачивая мотоцикл к воротам ближайшего дома.

Возле ворот стоял ящик с банкой, внутри которой белел листок бумаги. Это означало — здесь продают молоко.

— Эй, хозяин, — позвал Глеб.

Вышла старушка, вытирая руки фартуком.

— Нам бы молочка баночку.

— Посуда есть, касатик?

— Нету, бабуля. Может, найдете литровую баночку? Мы заплатим. И еще мы хотели бы переодеться в чистое. Разрешите?

— Проходи, мил человек, найду я тебе баночку. Больно уж у тебя сыночек хорошенький.

Старушка скрылась в доме.

— Только в России заборы делают из досок, — кивнул Дмитрий на высокий деревянный забор соседнего дома, — а мебель из опилок.

За старушкой по одному прошли в дом Никифор и Дмитрий. Последним переоделся в спецкомбинезон «ратник» Тарасов, вооружившись «винторезом», «горохом» и «глушаком». Теперь они стали военным подразделением, представлявшим внушительную силу, с которой надо было считаться, учитывая опыт каждого, и командир засады, расположившейся в деревне, должен был это оценить.

Правда, огневая мощь триады оставляла желать лучшего. Глеб пожалел, что они не взяли с собой хотя бы пару гранатометов, но жалеть об этом было уже поздно, пора было выходить на «тропу войны».

— Они знают, что мы на мотоциклах, — сказал Дмитрий, понаблюдав за действиями предполагаемого противника. — Пока вы переодевались, проехало около двух десятков машин, в том числе грузовые, а остановили они только фургон и парня на мотороллере.

— Интересно, где сейчас Ираклий? — задумчиво сказал Никифор, влезая на мотоцикл. — Он же должен быть недалеко отсюда, если собирался подстраховывать нас. Кстати, если бы с нами была Мария, мы бы проскочили мимо засады незаметно. Ну, что, я пошел?

— Подожди, — остановил его Тарасов, задумавшись. — Прорыв — это стрельба, а пуля, как известно, дура. Предлагаю другой вариант.

— Огородами, что ли, и к Котовскому?

— Огородами не уйдем, наши «Туристы» — не танки. Вы двое обойдите микроавтобус без мотоциклов, за домами, а я подъеду.

Дмитрий и Никифор оценивающе посмотрели друг на друга.

— Мне идея нравится, — сказал Дмитрий.

— Работаем, — согласился Никифор. — Жди пять минут, Глеб, и отправляйся. Только отдай «винторез», мне он нужнее.

— Начнете только в самый подходящий момент. Мы не знаем, кто это и чего они хотят. А гору трупов оставлять за спиной не стоит.

— Обижаешь, начальник.

Хмель и Булавин исчезли во дворе дома.

Тарасов взял у хозяйки литровую банку молока, налил Сергею, и тот с удовольствием отпил из стакана. После этого Глеб усадил мальчишку позади себя на мотоцикл, завел двигатель, взгромоздился сам. Медленно вырулил на дорогу и повел двухколесное чудо туда, где глыбой угрозы стоял отечественный микроавтобус «Соболь», вмещавший двенадцать человек.

Предчувствие его не обмануло: этот минивэн ждал беглецов. Однако состав спецкоманды охотников оказался неожиданным даже для Глеба.

Когда до микроавтобуса осталось всего полсотни шагов, из него вышел с небрежным видом… майор Тихончук собственной персоной, в камуфляже, с сигаретой в зубах и с пистолетом-пулеметом под мышкой.

Тарасов остановил мотоцикл. Некоторое время они разглядывали друг друга, словно не виделись очень давно, потом Хохол сплюнул сигарету с губы и подозвал своего бывшего подчиненного:

— Подойди, Старый, поговорить надо. Только не поднимай шухер, шансов у тебя мало. И предупреди своих подельников, чтобы тоже подтягивались сюда. Одно мое слово — и от хаты, где они прячутся, пух полетит.

Тарасов хладнокровно слез с мотоцикла, взял на руки Сергея и связался с напарниками по рации, встроенной в воротник комбинезона:

— Где вы?

— Почти на месте, — еле слышно ответил Никифор. — Видим тебя и парламентера. Задержи его на пару минут. Будь осторожен, зеленая «десятка» на той стороне, очевидно, тоже принадлежит плохим дядям.

Тарасов приблизился к Тихончуку, приглядываясь к нему, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь определить, «настоящий» это Хохол или «наведенная галлюцинация». Но пространство вокруг не «гудело» и не качалось, в глазах не двоились предметы и не мерк свет. Майор Тихончук, командир группы «Хорс», был вполне натуральным.

— Хорошим комбезом разжился, капитан, — кивнул Хохол на «ратник» Тарасова. — Даже у меня такого нет. А пацана где раздобыл? Неужто выкрал у кого? — Тихончук хохотнул. — Под выкуп?

— Кто тебя послал за мной на этот раз, майор? — спокойно осведомился Глеб. — Что ты все время пытаешься перейти мне дорогу? Ведь я тебе ничего не должен.

— Ошибаешься, Старый, должен, — осклабился Тихончук. — Во-первых, ты украл комплект дорогостоящего снаряжения и компьютерную технику, а вернул только часть. Во-вторых, не выполнил приказ. В-третьих, бежал с отягчающими обстоятельствами. Так что давай без фокусов, капитан. Садись в машину, поедем обратно в Москву.

— А если не сяду?

— Тогда мы доставим тебя… в горизонтальном положении. Да и дружков твоих тоже.

Тарасов усмехнулся.

— Ты смелый человек, Владимир Сергеевич, но недалекий и слишком задавленный уставом. Неужели ты веришь, что я вот так сам приду к тебе в руки, не подстраховавшись? На тебя сейчас смотрят два ствола с двух сторон. Стоит мне мигнуть — и пиши пропало. Может быть, договоримся? Ты пропускаешь меня и моих друзей, мы не трогаем тебя и ребят.

Тихончук изменился в лице, нервно оглянулся, бросил взгляд на дома деревни и вынул из бокового спецкармана «глушак».

— Не бери на понт, Старый, знаю я твои штучки…

Сергей вдруг соскользнул с руки Тарасова, подбежал к обалдевшему майору и дотронулся пальчиком до тыльной стороны его ладони.

— Злой дядя… добрый дядя…

Струйка золотистого разряда перетекла с пальца мальчишки на руку Тихончука. Майор вздрогнул, широко раскрывая глаза. Сергей бегом вернулся к Тарасову и спрятался за его ногой.

Открылись дверцы микроавтобуса, оттуда на дорогу выпрыгнули бывшие сослуживцы Глеба Черкес, Роман, Хана, Терминатор и еще трое незнакомых парней. Окружили не двинувшегося с места Тарасова, направляя на него оружие.

— Мы готовы! — донесла рация голос Никифора. — Начинать?

— Нет, — ответил Глеб, посмотрел на мальчика, ответившего ему лукаво-понимающим взглядом, и вновь повернулся к Тихончуку. — Так мы договорились, Владимир Сергеевич? Ты нас пропускаешь?

Тихончук очнулся, преображаясь на глазах.

— Все в машину! Быстро!

— Но, товарищ майор… — удивленно протянул незнакомый мордатый парень с чубчиком и серьгой в ухе.

— Отставить разговоры! В машину!

Команда «Хорс» полезла в микроавтобус. Роман, проходя мимо, затем Черкес — похлопали Тарасова по плечу и спине, скрылись в салоне «Соболя». Дверцы закрылись.

— Уходи, Старый, — сказал Тихончук не свойственным ему доброжелательным тоном. — Мы тебя не видели, ты нас. И будь осторожен. Павлов дал приказ ликвидировать тебя любой ценой.

— Это какой Павлов?

— Генерал, начальник СБ президента. Ну, бывай, удачи тебе.

Тихончук махнул рукой, обогнул микроавтобус, залез в кабину, и машина сорвалась с места, умчалась в сторону Тихвина. За ней отъехала и зеленая «десятка».

— Что ты с ним сделал, Светлый? — нагнулся к сыну Марии Тарасов. — Ты что же, умеешь… колдовать?

— Не-а, — качнул белой головой мальчуган. — Я просто открыл ему глаз.

— Какой глаз?!

— Третий.

На дорогу вышли, пригибаясь, Дмитрий и Никифор.

— Что тут у вас происходит? — прохрипел обескураженный Никифор, не снимая пальца со спусковой скобы «винтореза». — Почему они тебя отпустили?

— Мы им открыли глаза, — честно ответил Тарасов, подмигивая мальчику, и только теперь ощутил облегчение. Все же такого поворота событий он не ожидал. Особенно — инициативы шестилетнего мальчишки, очевидно многому научившегося у своей матери. И все же не слишком ли самостоятелен парень? Отчего так тих и спокоен? Ведь ни капли страха в глазах!

Тарасов заметил обращенные к нему лица спутников, очнулся.

— По коням! Следующая остановка — Лодейное Поле. Надеюсь, там нас никто не ждет…

Три мотоциклиста мчались по шоссе навстречу садившемуся солнцу, как по дорожке из света и пламени, и звук их машин надежно гасили лесные стены вдоль дороги, не пропуская его к ушам тех, кто искал беглецов по всей Средне-Русской возвышенности.

Лодейное Поле проехали без происшествий, хотя останавливались в самом центре села в чайной — поужинать. Однако до наступления ночи доехать до Петрозаводска не успевали, поэтому остановились в лесу, на перегоне между деревнями Святозеро и Пряжа, на северном берегу озера с одноименным названием.

Мотоциклы загнали в осоку, разбили палатку для одного взрослого и мальчика, развели костер — бездымный и расположенный таким образом, чтобы огонь не был виден ни с дороги, ни с озера.

К удивлению мужчин, спокойно относившихся к атакам комаров, репеллент от кровососов объекту их защиты не потребовался: комары просто не обращали на мальчика внимания и облетали его стороной. Поразил он членов триады и своим в общем-то не детским поведением.

Сначала Сергей долго, не отрываясь, смотрел на огонь широко раскрытыми немигающими глазами, обхватив колени ручонками, а потом тихонько запел о «горе-злосчастии, о Божественном промысле, о добрых молодцах и красных девицах», и — чудо! — огонь в костре то разгорался, то гас в такт этой нехитрой песенке.

Мужчины слушали своего маленького спутника молча, переглядываясь и удивляясь тому, что готовы сидеть так всю ночь, и разговорились, лишь уложив мальчишку спать.

Поужинали тушенкой с хлебом и горячим чаем с листьями чабреца, которые нарвал Дмитрий.

— Тут грибов полно, — сказал он, показывая два подберезовика и подосиновик. — Если бы не темнота, можно было бы на жаренку набрать.

— Я в грибах разбираюсь слабо, — признался Никифор. — Знаю только, что все грибы съедобны…

— Но некоторые только раз в жизни, — улыбнулся Тарасов.

— Нет, я имел в виду, что если их долго варить, обрабатывать, то грибы можно есть почти все.

— Ну, мухоморы и бледные поганки я бы все же не советовал варить. Хотя ты прав, все зависит от способа приготовления. Захочешь выжить — выживешь, даже не зная многих природных секретов.

— Этому учить меня не надо, жизнь научила. Не раз доводилось оставаться один на один с горами, лесами и болотами. Кстати, в результате наблюдений за природой я выяснил много любопытного. Вы знаете, что олени ловят мышей и едят рыбу?

— Я где-то читал об этом, — сказал Дмитрий.

— А я видел собственными глазами. Да и хищники не всегда следуют законам специализации. Волки, к примеру, любят яблоки и арбузы, а шакалы за милую душу уплетают саранчу.

— Губа у них не дура, саранчу и люди едят.

— Мне тоже приходилось. Главное при этом — не переедать лишнего, живот потом бастовать начинает.

Дмитрий засмеялся.

— На то наш живот и расположен под глазами, чтобы не переедать. Я все-таки предпочитаю русскую кухню.

— Я тоже, но Глеб прав, захочешь выжить — выживешь. Может, поговорим о дальнейших планах? Я бы посоветовал все-таки изменить маршрут и махнуть в Онегу напрямик через леса.

— Мы уже говорили на эту тему, — нахмурился Тарасов. — Наша задача — отвлечь погоню на себя и сохранить сына Марии.

— Ты уверен, что это ее сын? — вдруг спросил Дмитрий, подбрасывая в костер пару веток лапника; повалил густой белый дым, разгоняя комаров.

Тарасов пристально посмотрел на инструктора.

— Ты… заметил?

— О чем вы? — удивился Никифор.

— Так, ни о чем… есть подозрения, что с нами не Сережа, сын Марии и Ираклия, а «серебряный мальчик». Слишком уж знакомо ведет себя, да и способностями обладает далеко не детскими. Чтобы заставить Тихончука не выполнить приказ, отпустить нас, надо было изменить всю его психику.

— Он открыл ему «третий глаз».

— По-моему, такое даже самой Марии не под силу.

— Как это выяснить, что он — «серебряный»? Спросить напрямик? Дети врать не умеют.

— Зачем, будем действовать, как действовали. Уверен, что наш путь контролируют не только враги, но и друзья. Волхвы должны были все рассчитать, иначе какие они, на хрен, маги?

— Мария говорила о каком-то замысле…

— Возможно, наше путешествие — лишь часть этого замысла, достаточно сложного и трудного, а также тест на нашу профпригодность. Короче, будем двигаться по маршруту. В Петрозаводске ни у кого нет знакомых, уде мы могли бы остановиться на пару часов?

— У меня есть, — сказал Дмитрий. — Школьный приятель сюда из Вологды переехал, живет недалеко от пристани.

— Он нас примет?

— Думаю, если попросим, пустит отдохнуть. Мы же не собираемся у него ночевать?

— Только искупаемся с дороги и проведем небольшую разведку на предмет наличия в городе наших преследователей. Если они есть — значит, мы идем правильно.

Никифор хмыкнул.

— Не перемудрить бы… Все же нас всего трое, маловато для боя со взводом спецназа.

— Попробуем обойтись без боя. А теперь давайте спать. Кто подежурит первым?

— Я могу, — предложил Дмитрий.

— Хорошо, потом ты, Никифор. В путь двинемся часов в пять утра.

— Переодеваться перед Петрозаводском будем?

— Нет, пусть все видят, что в город въехали мотоциклисты в камуфляже. Переоденемся у приятеля Димы, там же и мотоциклы оставим. Дальше поедем другим транспортом.

— Каким?

— Определим на месте.

Тарасов поднялся, обошел лагерь кругом, прислушиваясь к долетавшим из чащи леса звукам, постоял на берегу сонного озера, посылая мысленный зов Софье, и пошел спать.

НОВГОРОД Меч уст моих

Они собрались на базе Сопротивления в Новгороде, располагавшейся в одном из детских домов города: двое волхвов — Крутов и Ярослав, и три Витязя, зоны ответственности которых — петрозаводская, медвежьегорская и северодвинская, — входили в сферу Замысла. Ждали еще одного Витязя, тихонько переговариваясь между собой.

Наконец появился последний участник совещания — Ираклий Федотов, сосредоточенный и суровый.

— Они прошли Лодейное Поле, — сказал он, поклонившись всем, — но тихо, без резонанса. По нашим данным, с ними контактировал грэй.

— Кто именно? — спросил могучий телом, седобородый Ярослав.

— Очевидно, Тимергалин, — ответил за Ираклия Крутов. — Шесть лет назад он получил посвящение и обосновался в Тихвине, где у него свой исследовательский биоэнергетический центр «Алафр» и лаборатория психотроники.

— Откуда он узнал о Замысле?

— Мы дали просочиться кое-какой информации, но не обо всем Замысле, разумеется. Тимергалин нам не опасен, в свое время мы спасли его от верной гибели. Союзником нашим он вряд ли будет, но и чинить препятствий не станет. Но к делу, судари мои. Общая ситуация такова. Мария с сыном удачно вошла в Замысел и отвлекла на себя конунга Кобягу. Триада движется в графике с «серебряным мальчиком», не подозревая об этом, заставляя напрягаться все оперативные силы НРИ. Скоро конунги поймут, что гонятся не за тем, кем надо, узнают о подмене, замечутся и бросятся в погоню за триадой. Если их удастся заманить в место Силы — задача триады будет выполнена. Наша же задача — перехват управления усилителями, то есть эгрегорами храмов БЕСа. И от того, как мы с этим справимся, зависит и исполнение Замысла, и жизнь наших людей, и… будущее России.

— Мы это понимаем, координатор, — сказал петрозаводский Витязь. — Мой оператор готов к перехвату.

— Мой тоже, — добавил медвежьегорский Витязь.

— Я могу гарантировать встречу в Северодвинске, — сказал северодвинский Витязь, — но до Белого моря они могут не дойти. Их перехватит в Онеге конунг Аксель Чертков.

— Замысел рассчитан на встречу с конунгами, — прогудел Ярослав в бороду. — Я буду там в нужный момент.

— Но риск огромен!

— Да, риск велик, — согласился Крутов, — но иначе мы не сохраним «серебряного», если не сымитируем бой на уничтожение. Конунги расслабились, празднуя победу заранее, и потеряли бдительность, грех не воспользоваться. Пора сокращать их численность и увеличивать подконтрольную нам территорию.

— К сожалению, не все волхвы одобряют наш Замысел, — сказал Ярослав. — Многих поразила душевная лень. Я не могу их убедить.

— Их убедит только наша победа, — угрюмо сказал Ираклий. — Или смерть. В то время как наш Замысел гарантирует жизнь.

— Он экстремален.

— Без экстремального излома зла не обойтись, и вы это знаете. Хватит прятаться за спины других, надо пресечь расползание черной заразы по нашей земле!

— Спокойнее, Федотов, — посмотрел на Ираклия Крутов. — Здесь нет оппонентов, только единомышленники. Отправляйся за триадой, ты остаешься пока единственным их резервом.

— Но Мария нуждается в…

— Марию подстрахует Ярослав, оператор Брянска.

Седобородый волхв промолчал, оглаживая широкой ладонью бороду.

— Теперь о тактике, — продолжал Крутов. — Под нашим контролем находится Северный центр РВСН, а также система космического мониторинга среды, с помощью которой можно отслеживать даже полеты новейших отечественных самолетов-невидимок с антирадарным покрытием. НРИ наверняка после провала спецкоманд типа «Зубр» и «Хорс» бросит на поиски триады всю технику и группировку ФАС, и подразделение «тающих», мы должны вовремя корректировать движение группы с «серебряным». Расконсервируйте аппаратуру ККС[33] и ждите сообщений. У меня все. Вопросы?

Вопросов не было. Только Ираклий медленно проговорил, не обращаясь ни к кому в особенности:

— И поразит несправедливых меч уст моих…

РОССИЯ Гарантирую жизнь

Петрозаводск встретил отряд внешне приветливо и даже дал время на отдых и купание в озере, что стало реальностью благодаря расположению дома, в котором жил приятель Дмитрия Олег Мамонтов; девятиэтажку построили в конце пристани прямо на берегу Петрозаводской губы Онежского озера.

Однако спустя два с половиной часа после прибытия в Петрозаводск Никифор заметил появившиеся на улицах усиленные милицейские патрули, и стало ясно, что в городе объявлено особое положение, вводимое при совершении побега преступников из мест заключения. Преступниками же в данном случае были, конечно, они, защитники «серебряного мальчика», вынужденные делать вид, что изо всех сил стремятся уйти из-под «колпака» спецслужб и доставить мальчика в надежное место.

Приятель Булавина оказался членом городской управы и смог через свои связи выяснить причину введения властями особого положения. План был спущен сверху, из Москвы, в расчете на перехват «террористов, похитивших ребенка — мальчика шести лет». И перечислялись фамилии: Булавин, Тарасов и Хмель. Хорошо, что школьный друг Дмитрия знал его достаточно и в «террориста» Диму не поверил. Но и оставаться у него в доме больше было нельзя. Пора было двигаться дальше.

После короткого совещания решили из Петрозаводска выбираться на лодке, пересечь северную часть Онежского озера и в селе Песчаное попытаться найти наземный транспорт, чтобы доехать до Медвежьегорска.

Лодки у Мамонтова не оказалось, зато нашелся сосед, имевший моторку, который за приличную сумму согласился одолжить свою «Невку» для «экскурсии» на Большой Климецкий остров, где недавно обнаружили развалины старинной крепости. О том, что они возвращаться не собираются, беглецы, естественно, говорить владельцу лодки не стали.

Пристань охранялась нарядом милиции, поэтому Мамонтову с соседом пришлось брать лодку самим и гнать вдоль берега к месту, где их ждали успевшие переодеться в цивильное «экскурсанты». Дмитрий пообещал вернуться обратно к вечеру, и моторка взяла курс на южную оконечность Большого Климецкого острова, едва видимого на горизонте. До него от места посадки было около двадцати восьми километров.

За штурвал моторки сел Дмитрий.

Никифор вооружился биноклем и стал обшаривать горизонт. Однако до острова они дошли спокойно, лишь однажды заметив идущий параллельно пассажирский катер. Причалили к берегу и справили малую нужду.

Сын Марии вел себя тише воды ниже травы, ни разу не пожаловавшись на неудобства, усталость или голод. Пил и ел он очень мало, будто питался воздухом.

От южной оконечности острова до противоположного берега озера насчитывалось километров двадцать, и это расстояние моторка прошла за час с небольшим. Но уже на подходе к берегу Никифор заметил приближающийся сзади быстроходный катер, а Тарасов почувствовал знакомое раздражающее томление и шарящую по озеру невидимую гигантскую «руку», и беглецы поняли, что их засекли.

— Есть только один выход, — бросил Никифор. — Шпарим к берегу на всех парусах, метрах в трехстах я вас высаживаю и даю деру вдоль берега на север, чтобы отвлечь погоню. Доплывете с мальцом?

— Доплыть-то доплывем, — сказал Тарасов, переглядываясь с Дмитрием. — Если только они клюнут на этот маневр. А если не клюнут?

— У тебя есть еще варианты?

Тарасов помолчал, глядя, как увеличивается в размерах настигающий их в бурунах катер. Его скорость как минимум в три раза превосходила скорость моторки, и уйти от преследования не представлялось возможным. К тому же невидимая «рука» пси-излучения продолжала шарить по озеру, постепенно приближаясь к беглецам. Где-то недалеко стоял храм БЕСа, используемый преследователями в качестве пси-локатора.

— Попробуй снять рулевого, — предложил Дмитрий, оглядываясь на Хмеля.

— Не торопитесь, — возразил Тарасов. — Подождем, что они предпримут. Еще неизвестно, кто на сей раз сел нам на хвост.

Словно в ответ на его слова воду за кормой лодки перечеркнула цепочка всплесков, затем донеслись звуки пулеметной очереди: по моторке открыли огонь!

— А вот за хулигантство, блин, ответите! — сквозь зубы проговорил Никифор, устраиваясь с «винторезом» на корме.

Целился он недолго, выстрелил, затем крикнул Дмитрию:

— Сделай галс влево и пройди по дуге!

Булавин послушно изменил курс, и Никифор сделал несколько выстрелов подряд. Два из них попали в цель: разлетелся плекс блистера, пулеметчик на носу кувыркнулся через голову в воду — и катер резко замедлил ход.

— Отлично стреляешь, — хладнокровно похвалил снайпера Тарасов. — Где учился?

— В Чечне, — оскалился Никифор, меняя магазин винтовки.

Моторка успела удалиться от катера километра на два, когда на нем наконец заработал двигатель и он снова рванулся в погоню. Однако было уже видно, что догнать беглецов он не успеет, до берега было рукой подать — около полукилометра.

Приблизилась стена тростника.

Дмитрий сбавил скорость, ища в сплошной зеленой стене проход к берегу, но пулеметная очередь сзади заставила его поторопиться, и моторка устремилась в тростниковые крепи, скрипя бортом об упругие прочные стебли.

— Еще раз предлагаю свой вариант… — начал Никифор.

— А вот теперь в самый раз, — согласился Тарасов. — Дима, быстро в воду, бери сумки, я возьму Сережу. Капитан, встречаемся в Песчаном, где-нибудь на выезде. Не рискуй без нужды.

— Не беспокойся, дружище, я в такие игры пятнадцать лет играю. Чао, бамбино. — Никифор подмигнул мальчугану. — Держи хвост пистолетом.

Дмитрий сиганул в воду, окунулся с головой, но тут же нащупал ногой почву.

— Тут мелко, но топко, лучше плыть.

Тарасов передал ему сумки, посадил на плечи мальчика, велев держаться за шею, и перелез через борт лодки, поплыл, раздвигая стебли тростника и камыши руками.

Моторка тут же взревела, протискиваясь сквозь заросли в сторону, исчезла за зеленой стеной.

Некоторое время был слышен удаляющийся звук ее мотора и приближающийся гул катера, затем гул на мгновение стих и резко усилился, стал уходить правее. На катере заметили пробиравшуюся сквозь тростник моторку и погнались за ней.

— Порядок, — выдохнул Дмитрий, пуская пузыри. — Пару километров он выиграет, а это уже хорошая фора.

Тарасов не ответил, ища глазами просветы в зеленой стене и готовясь к выходу на берег.

Через несколько минут они вылезли на слой торфа, пружинящий под ногами, и по нему вышли на полого поднимающийся берег восточного края озера.

Очередь легла точно в борт лодки, и Никифор понял, что пора покидать борт суденышка. Он и так увел преследователей от места высадки группы больше, чем рассчитывал. Заклинив куском проволоки рукоять дросселя, он направил моторку в открытую воду и сиганул за борт, по грудь погрузившись в ил и воду. Пригнулся, услышав шуршание пулеметной очереди по тростнику, но пули легли в стороне. Преследователи опасались подходить ближе чем на сто метров и лупили по верткой моторке из двух-трех стволов, кося тростник как косой.

Никифор добрел до торфяного берега, нырнул за густые заросли ивняка и перевел дух. Стрельба на озере прекратилась. Видимо, преследователи обнаружили, что в лодке никого нет.

— Давайте, давайте, ребята, — беззвучно прошептал капитан, доставая «винторез». — Вылезайте на берег, не разочаровывайте меня. Я тут вам сюрприз приготовил. Страсть как хочется посмотреть на вас поближе…

Катер взвыл, протискиваясь сквозь тростниковые заросли ближе к берегу, показался его борт с номером «12» и синей полосой. Но в нем находилось всего два человека: рулевой в камуфляже и какой-то пожилой человек в зеленой рубахе. Никифор узнал в нем соседа Олега Мамонтова, который дал им лодку. Остальные пассажиры катера были опытными оперативниками и высадились где-то раньше.

Чертыхнувшись в душе, Никифор метнулся в лес, прислушиваясь к сонной тишине прибрежной полосы. Окружения он не боялся, но и отсиживаться в кустах было не резон. Преследователей надо было задержать еще на полчаса, чтобы Тарасову и Дмитрию с мальчиком удалось уйти из района боевых действий.

Прикинув возможное направление движения группы, высаженной с катера, Никифор бросился бежать чуть наискосок от берега и вскоре выбрался на проселочную дорогу, которой, судя по всему, пользовались довольно часто. Очевидно, она соединяла пристань на берегу с деревнями вокруг. Сюда же стремилась попасть и группа преследователей, понимавшая, что беглецы наверняка воспользуются дорогой, чтобы передвигаться как можно быстрее.

Капитан перебежал дорогу, присел за поваленным деревом и быстро переоделся в «ратник», попрятав по карманам все свои запасы, и в этот момент к дороге выбежали пять пятнисто-зеленых фигур, передвигаясь уступом: каждый следующий оберегал спину впереди идущего. Такой манерой прикрытия пользовались практически все спецподразделения и армейские разведчики, но Хмель по некоторым признакам и расцветке комбинезонов («леопарды» последнего образца) признал в парнях оперов «Зубра». На этот раз беглецов догнала особая группа ФАС, специализирующаяся на охоте на людей.

Никифор затаился. Открытый бой принимать было нельзя, даже имея на своей стороне фактор внезапности, с волкодавами «Зубра» в одиночку справиться он не мог.

Цепь фигур остановилась, затем две из них вышли на дорогу, глядя под ноги, а трое начали обшаривать кусты вдоль обочин, постепенно приближаясь к Никифору. Он достал две гранаты, выбирая момент нападения, и в это время на дороге показалась старенькая белая «Нива», внутри которой сидела пожилая пара: старичок в шляпе и старушка в панаме.

Шедший впереди рослый спецназовец шагнул на середину дороги, поднял руку. Водитель «Нивы» затормозил почти рядом с Никифором. Капитан понял, что более удобного момента для атаки не найти, и выстрелил два раза.

Обе пули нашли свою цель: плечо первого спецназовца и ногу второго.

Никифор перескочил через ствол сосны, бросился к «Ниве», метнул одну за другой две гранаты. Оба «микроба» взорвались перед сторожевой тройкой «Зубра», прочесывающей обочину дороги, когда Хмель был уже рядом с «Нивой». Рывком распахнул дверцу, дернул за руку старичка.

— Извини, отец! Мне нужна твоя тачка! Мамаша, швыденько вон!

Женщина не удержалась на ногах от толчка, и это, возможно, спасло ее от смерти, потому что опомнившиеся «зубровцы» открыли огонь по машине. Однако Никифор уже дал обратный ход, с воем отъехал сто метров, круто развернулся на двух колесах, не обращая внимания на град пуль, и умчался в противоположную от озера сторону.

Через минуту машина миновала поселок Онежский, проскочила перекресток дорог, но Хмель вернулся назад, вспомнил слова Мамонтова, описавшего этот район, и повернул направо.

В Песчаное он добрался за десять минут, поглядывая назад и ожидая погони. Но ее не было. Группа «Зубр», догнавшая их на катере, понесла чувствительные потери и преследовать беглецов не могла.

Не надо было нас «мочить» из пулемета, мысленно оправдал свои действия Никифор, тогда и мы бы вас не тронули.

В конце села никого не оказалось.

Он проехал туда-сюда два раза, вглядываясь в дома деревни, в автобусную остановку, в проезжавшие мимо грузовики, собрался было спрятать машину за кусты возле полуразвалившегося сарая, и в это время «Ниву» догнал колесный трактор, из кабины которого спрыгнули на землю Тарасов с мальчиком на руках и Дмитрий, — оба в камуфляже. Ситуация заставила переодеться их так же, как и Никифора.

— Садитесь, — распахнул он дверцы «Нивы».

— Экспроприировал? — понимающе усмехнулся Дмитрий.

— Обменял на спички, — хмуро пошутил Никифор, выжимая сцепление.

— Кто это был? Мы слышали выстрели и взрывы.

— Волкодавы «Зубра». Их навел на нас тот самый сосед твоего школьного приятеля, который одолжил нам лодку.

— Не может быть!

— Я его узнал. Возможно, старика заставили пойти с ними проводником силой. Откуда у вас трактор?

— Оттуда же, откуда у тебя «Нива». Сколько времени у нас в запасе, как ты думаешь?

— Если у них есть связь с материком, а она должна быть, то пока они свяжутся с командованием, пока там соберут другую команду, пока долетит вертолет с десантом — пройдет не меньше часа.

— До Медвежьегорска мы за час не доедем, отсюда туда около сотни километров.

— Что ты предлагаешь?

— Под Пяльмой стоит часть ракетных войск стратегического назначения, располагающая установками мобильного базирования типа «Тополь-2М».

— Ты предлагаешь нам оседлать «Тополь» и стартовать на орбиту? — фыркнул Никифор, выжимая из старенького мотора «Нивы» все, на что тот был способен.

— Нет, в части служит двоюродный брат отца Зосима Терентьевич Миргородский. Я попрошу его дать нам какой-никакой транспорт.

— А он даст?

— Думаю, не откажет, Зосима — мужик правильный.

— Тогда я не возражаю.

Тарасов, не проронивший до сих пор ни слова, согласно кивнул. Плотность «руки» пси-излучения, ощупывающей берег озера, слегка уменьшилась, хотя она все еще продолжала шевелить пространство вокруг, что говорило о правильном выборе стратегии беглецами. Преследователи знали район, по которому передвигалась триада, но никак не могли точно нацелить своих охотников, а перекрывать все дороги района пока не хотели. То ли чтобы не поднимать паники, то ли по другой причине. Например: чтобы о поиске беглецов с мальчиком не стало известно в силовых структурах.

Глеб давно думал об этом, но обсуждать идею вслух не решился, доверяя предчувствию. А оно подсказывало, что все основные трудности и беды еще впереди.

Дмитрий вышел из проходной вместе с невысоким, но плотным мужчиной с коротким ежиком волос. На плечах родственника Булавина, одетого в полевую форму, виднелись майорские звезды.

— Знакомьтесь, Зосима Терентьевич, — представил его Дмитрий, назвал имена товарищей. — Он предлагает поужинать в их столовой.

— Спасибо, мы бы с удовольствием, но у нас мало времени, — покачал головой Тарасов. — С транспортом поможете?

— А вы, правда, из спецназа? — понизил голос майор, окидывая взглядом фигуры членов триады в «ратниках».

Тарасов, чувствуя смущение, достал красную книжицу, но Зосима Терентьевич разворачивать ее не стал, отвел руку со стеснительной улыбкой:

— Да это я так, для проформы. Комфортабельного «Кадиллака» я вам выделить не смогу, в наличии только «Урал» с лавками в кузове. Подойдет?

— Будем весьма благодарны.

— Тогда ждите, сейчас оформлю.

Майор скрылся за дверью проходной с красной звездой. Из-за металлических решетчатых ворот с двумя звездами смотрели на группу «спецназовцев» часовые.

— Светимся тут, как три тополя на Плющихе, — пробормотал Никифор. — Давайте хоть за кустики отойдем.

Войсковая часть, где служил дядя Дмитрия, располагалась на окраине Пяльмы, в лесу, за сплошным бетонным забором, и перед воротами, за которыми исчезали железнодорожные рельсы, на бетонной площадке со следами танковых гусениц и пятнами солярки никаких строений не было. Дома поселка, магазины и автобусная остановка скрывались за деревьями, хотя до них было всего около сотни метров. И тем не менее база ракетных воск мобильного базирования казалась затерянной в мрачной глухомани. Так и тянуло повернуться к воротам спиной и дать деру.

Впрочем, примерно такие же ощущения владели не только Тарасовым, обладавшим чувствительной нервной организацией, но и остальными, и объяснялось это скорее всего действием пси-излучения, накрывшего триаду буквально перед Пяльмой. Неведомый оператор, управлявший храмом БЕСа где-то поблизости, наконец-то «запеленговал» беглецов, и раздражающее давление на мозг теперь сопровождало их всюду. А как защититься от него, они не знали.

«Ниву» оставили на берегу озера недалеко от первых домиков поселка, загнав ее в лес в целости и сохранности, если не считать двух десятков пулевых пробоин. Пожелали хозяину найти вскорости свой «вездеход». Однако обольщаться насчет того, что машину первыми не найдут охотники ФАС, не стоило. В антитеррористическом центре работали самые опытные специалисты по охоте за преступниками, и выход их на след беглецов был только вопросом времени.

Медленно открылись ворота части. На площадь перед ними выехал мощный восьмиколесный «Урал» зеленого цвета с откинутым задним бортом. Зосима Терентьевич соскочил с подножки машины, протянул Дмитрию листок предписания.

— Вот, выписал маршрутный лист до Медвежьегорска на всякий случай, чтобы военные патрули не остановили.

— Спасибо, дядя Зосима, — обнял родственника Дмитрий. — Мы у тебя в долгу.

— Да какой там долг, — махнул рукой майор, — все мы на державу работаем. Удачи вам.

Тарасов и Хмель пожали ему руку, Никифор и Дмитрий залезли в кузов машины. Глеб с мальчиком сел в кабину, и водитель, молодой ефрейтор с соломенными усиками, вдавил педаль газа. Через минуту ворота части и Зосима Терентьевич с поднятой рукой исчезли зе деревьями.

Проехали Пяльму, Чёлмужи, Возрицы, Лобское, а за Повенцем Тарасов остановил машину, повинуясь скорее инстинкту, нежели здравому рассуждению. Их давно должны были настигнуть, судя по скорости «Урала», но почему-то не спешили, словно были уверены, что никуда беглецы не денутся и движутся в нужном направлении.

Тарасов вылез на подножку, оглядывая вечереющее небо, разбитую асфальтовую ленту дороги и лес по обеим сторонам.

— Вам не кажется, судари мои, что мы…

— Сами направляемся к черту в зубы! — закончил Никифор.

— Нас ждут в Медвежьегорске, — уверенно сказал Дмитрий. — Я не знаю, как они это делают, но за нами следят, это точно. Пока мы двигаемся в нужную сторону, нас не тронут.

— Может быть, проверим?

— Как?

— Свернем на север, мы только что проехали перекресток.

— Это дорога к шлюзам Беломорско-Балтийского канала.

— Какая разница?

Дмитрий и Никифор выжидательно посмотрели на Глеба. Тот спрыгнул на землю, обошел машину, глядя на совершенно пустое в обе стороны шоссе, постоял немного и вернулся.

— Уверен, за нас еще не брались всерьез. Попробуем побарахтаться самостоятельно. — Он влез в кабину «Урала». — Поворачивай назад, солдат, поедем другой дорогой.

— Но мне велено ехать в Медвежьегорск.

— Мы туда и направляемся, но сначала завернем в другое место.

— Я не могу…

— Тогда вылезай и жди нас здесь. Через пару часов вернемся.

Водитель подумал, потом развернул машину и повел ее к недалекому перекрестку. Через минуту они свернули налево, на дорогу, соединяющую шлюзы Беломорско-Балтийского канала. На седьмом, после поворота, километре показался указатель: «Шлюз №7. 2 км.»

— Сворачивай, — потребовал Тарасов.

Ефрейтор хмуро повиновался.

Показался бетонный створ шлюза, перегородивший небольшую речку, за дальним концом которого начиналось водохранилище, давно ставшее озером.

— Загони машину на плотину, — сказал Тарасов. — Открой капот и сделай вид, что ремонтируешь мотор.

Водитель уже понял, что его пассажиры люди серьезные и ничего не делают зря, поэтому возражать не стал.

— Что ты задумал? — просунул голову в кабину Никифор.

— Хочу проверить, такой я умный, каким кажусь себе, или нет.

Тарасов подхватил Сергея на руки, спрыгнул на бетонное покрытие верхней части плотины, по которой можно было проехать на другой берег. Хмель и Булавин попрыгали из кузова тоже, начали разминаться.

— Нас здесь видно отовсюду, — недовольно заметил Никифор.

— Предлагаю вернуться метров на двести назад и спрятаться у дороги, — сказал Глеб. — Чувствую, скоро нагрянут гости.

— И у меня такое же ощущение, — признался Дмитрий. — Голова гудит, будто колокол.

Тарасов тоже почувствовал нарастание беспокойства и звон в ушах: «пси-локатор» врага засек изменение обстановки и силился понять, что произошло. Проняло даже Никифора, имевшего самую устойчивую к внешнему воздействию нервную систему. Он прислушался к своим ощущениям и изрек:

— Готов поспорить на червонец, что это кавалерия: я слышу топот копыт.

— Если уж и ты чуешь погоню, то нам надо держаться в пределах прямой видимости, — сказал Дмитрий. — Помнишь, как ты меня спутал с кем-то из своих сослуживцев?

— Помню, — стушевался Никифор. — Но я был на сто процентов уверен…

— То же самое может произойти и сейчас, особенно если излучение усилится. Имейте это в виду.

Они вернулись к дороге, ведущей к шлюзу, и заняли удобные места по обе ее стороны. Тарасов с мальчиком и Дмитрий — слева, за холмиком, поросшим рябиной и кустарником, Никифор — справа, за огромным трухлявым пнем. Потянулись минуты ожидания, полные нарастающего напряжения.

Но ждать долго не пришлось. Уже через четверть часа на дороге появились первые гости. К изумлению сидевших в засаде мужчин, это и в самом деле были всадники на лошадях. В полном молчании — был слышен только характерный стук лошадиных копыт и какое-то дребезжание — мимо проскакали три мужика в одинаковых пиджаках и разномастных штанах. Все трое были в кожаных картузах и с ружьями.

— Лесники, что ли? — прошептал Дмитрий.

— Может быть, — ответил так же тихо Тарасов.

Через несколько минут на дороге снова появились гости, и тоже не совсем обычные: четверо девушек на велосипедах, с рюкзаками за плечами и с кожаными чехлами, закрепленными на рамах двухколесных машин. Они тоже ехали молча и заговорили, только когда остановились недалеко от замерших членов триады.

Предметы перед глазами Тарасова стали двоиться, плыть, звон в голове усилился, в горло вцепились невидимые пальцы и начали душить. Капитан понял, что поток пси-излучения, инициированный храмом БЕСа в Петрозаводске или где-то еще ближе, достиг максимума.

— Я выйду к ним, спрошу, не видели ли девчата подозрительных людей, — пискнул в наушниках рации голос Никифора.

— Отставить! — шепотом рявкнул Глеб. — Это и есть охотники!..

Но было уже поздно. Никифор встал из-за пня во весь рост, держа за спиной «винторез», направился к велосипедисткам. В то же мгновение они оглянулись, протянули руки к чехлам, выхватили какие-то изогнутые предметы, — Тарасову показалось, что это саперные лопатки с дополнительными рукоятками, — и открыли из них огонь по Хмелю и лесным зарослям за его спиной.

Если бы он замешкался на долю секунды, капитана не спас бы и «ратник», имеющий вшитые бронепластины, но Хмель все же был профи высокого класса и упал в траву прежде, чем очереди из пистолетов-пулеметов (ничего себе — «саперные лопатки»!) прошили воздух над его спиной.

Тарасов и Булавин выстрелили одновременно.

С криками две «велосипедистки» выронили оружие, упали в пыль на дорогу. Их напарницы мгновенно ответили огнем в сторону стрелявших, прыгнули с дороги в канавку на обочине.

— Меняем позицию! — просипел Тарасов, метнулся чуть назад и вправо, прикрывая руками мальчика на груди, упал за кучу старых шпал. Дмитрий без звука последовал за ним.

И тотчас же на том месте, где они только что лежали, вспух клуб дыма и огня. «Велосипедистки» открыли огонь из гранатомета.

Из травы по ту сторону дороги взметнулась рука Никифора. Граната легла точно там, откуда стрелял гранатомет, однако девушки-«путешественницы» тоже были профессионалками и успели отойти. Взрыв «микроба» их не затронул.

На какое-то время стрельба прекратилась. Стал слышен женский голос, вызывающий «гамму-три».

— Я обойду их! — выдохнул Дмитрий, исчезая в лесу.

На дороге показались скачущие во весь опор «лесники», с ходу открыли огонь из своих ружей по деревьям, по кустам, за которыми скрылся Никифор. Их окликнули «велосипедистки», и «лесники» спешились, продолжая стрелять (не ружья — автоматы!), оставили лошадей на дороге, залегли в канаве.

— Не бойся, малыш, — прошептал Глеб, успокаивая мальчика, тельце которого вдруг потряс озноб.

— Много злых… кругом… — прошептал в ответ Сергей, бледнея и закатывая глаза. — Много глаз… плохой запах…

— Ох ты, господи! — испугался Тарасов, не зная, чем помочь теряющему сознание мальчику. — Держись, парень!

Но тот вдруг открыл засиявшие голубым огнем глаза, и Тарасов сразу освободился от неприятных ощущений и почувствовал прилив сил. Он уже не удивился, заметив происходящие с пейзажем метаморфозы.

Лошади «лесников» и велосипеды «путешественниц» превратились в мотоциклы, пиджаки «лесников» стали камуфляжными комбинезонами, а рюкзаки «велосипедисток» обернулись горбами спецоборудования с аппаратурой компьютерной обработки данных и связи.

Над лесом вдруг раскатился приближающийся стрекот. Показался вертолет — «Касатка» зеленого цвета, с эмблемой Российской Армии: двуглавый орел и три полоски — белая, синяя и красная, — завис над дорогой, поднимая пыль. Из открытых дверей с обеих сторон фюзеляжа смотрели на дорогу и лес стволы крупнокалиберных пулеметов.

Послышался усиленный мегафоном голос:

— Прекратить огонь! Выходите по одному! Малейшая попытка сопротивления — и будете уничтожены!

Тарасов хотел было по рации предложить товарищам отступить в лес, но случилось неожиданное. Бывшие «лесники» и «велосипедистки», в том числе раненые, побросали оружие, подняли руки вверх и вышли на дорогу! Приказ прекратить сопротивление относился к ним!

Глаза Тарасова начали слезиться. Он протер их кулаками, зрение восстановилось. Стало видно, что эмблема на вертолете изменилась: на месте российского двуглавого орла показался белый круг с головой волка, пронзенной кинжалом. Это была эмблема спецподразделений ФАС.

— Чтоб я сдох! — раздался в наушниках голос Никифора. — Да это же наши! До чего же вовремя! Я выхожу, Глеб.

— Стой! — глухо воскликнул Тарасов. — Ты уже один раз выходил. Это снова обман! Излучение продолжает действовать!

Никифор, показавшийся из-за деревьев, в нерешительности остановился.

— Тогда почему вертолетчики приказали этим парням и бабам сдаться?

— Действительно, Глеб, — вставил слово Дмитрий, появляясь в двадцати шагах от сдавшейся группы, — ты не перемудрил? Зачем военным такой спектакль?

— Именно затем, чтобы мы поверили! Уходите!..

Пулемет на борту «Касатки» дал длинную очередь по опушке леса, где стоял Никифор. Капитан исчез. Стрелок перенес огонь на Дмитрия. «Лесники» и женщины в камуфляже, стоявшие на дороге с поднятыми руками, похватали свое оружие и тоже открыли огонь по лесу.

И вдруг откуда-то со стороны шлюза вынеслась из лесной чащи дымная стрела и вонзилась в борт «Касатки». Раздался взрыв. Вертолет подпрыгнул, стал заваливаться боком, снес винтом верхушки высоких сосен, врезался в землю и взорвался.

Спецназовцы у мотоциклов оглянулись, зачарованно следя за падением и взрывом воздушной машины. И тотчас же раздался тихий залп триады: Тарасов, Хмель и Булавин, воспользовавшись моментом, одновременно и точно выстрелили по противнику.

Бывшие «лесники» дружно легли на дорогу. «Велосипедистки» открыли было стрельбу во все стороны, но получили по пуле из «винтореза» и прекратили сопротивление.

На землю легла тишина, нарушаемая лишь треском пламени горящих обломков вертолета.

Подождав минуту, Тарасов оставил мальчика под защитой шпал и вышел на дорогу, держа палец на курке пистолета. За ним появились Дмитрий, зажимающий ладонью бедро, и Никифор — целый и невредимый, но мрачный и недовольный.

Одна из «велосипедисток» зашевелилась, пытаясь поднять пистолет-пулемет. Он повернул в ее сторону ствол винтовки, подождал, сжав губы в бледную полоску, но пересилил себя, снял палец с курка и отшвырнул ногой оружие в сторону. Сказал хрипло:

— Суки поганые! До чего же я ненавижу стреляющих баб!..

— Встречался? — понимающе посмотрел на него Дмитрий. — В Чечне?

— Везде. Что у тебя с ногой?

— Ерунда, царапина. Пуля кожу сняла. А я думал — тебе хана, когда пулеметчик тебя на мушку поймал.

— Костюм спас и магазин, в нагрудном кармане лежал. Кстати, кто сбил вертолет?

— Я, — раздался знакомый голос, и на дорогу вышел невозмутимый Ираклий.

Все смотрели, как он приближается, неся в руке автомат Никонова с подствольным гранатометом.

— Сережа, — позвал Витязь.

— Дядя Ираклий! — радостно отозвался мальчик, выбегая на дорогу, бросился к Ираклию, и тот подхватил его на руки.

— Д я д я?! — с недоумением проговорил Никифор, переводя взгляд с Ираклия на лица товарищей и обратно.

— Ты еще не понял? — скупо улыбнулся Тарасов. — Это наш «серебряный мальчик».

— С чего ты взял?!

— Он и мне открыл «третий глаз»… или что там у меня есть. Вот почему я смог отстроиться от излучения.

— Бог ты мой! А я-то думал… что за фигня происходит! Кстати, я и сейчас ничего такого не чую… а вы?

— Я тоже. — Дмитрий прислушался к себе, вопросительно посмотрел на Глеба. — Они выключили свой «локатор»?

— Его выключили наши люди, — сказал Ираклий. — И перехватили управление эгрегором БЕСа. Теперь этот район не подчиняется лидеру НРИ. Правда, это не означает, что мы решили проблему. Впереди Онега.

— Мы и не считали свою задачу решенной, — буркнул Никифор. — Но все же надо было нас предупредить.

— Сожалею, — качнул головой Ираклий. — Таков Замысел. Я тоже его исполнитель и попутно решаю множество задач. — В глазах мужа Марии промелькнула горечь. — И я бы дорого заплатил, чтобы в настоящий момент быть в другом месте. Хотя по Замыслу вынужден подстраховывать вас.

— Извини…

— Ничего, все в порядке. Продолжайте движение. Берите мотоциклы, вам уже привычен этот способ путешествий, и отправляйтесь в путь. В Медвежьегорск заезжать не следует, эта дорога приведет вас к южному берегу Выгозера. В поселке Валдай вас будет ждать проводник.

Ираклий ласково погладил Сергея, — впрочем, теперь уже Сергия, — по головке, опустил на землю.

— Держись, Беленький. Все будет хорошо.

— Я знаю, дядя Ираклий, — серьезно ответил мальчик.

Валдай встретил отряд проливным дождем и похолоданием, чему они были даже рады в какой-то степени: жара, духота и пыль на зубах надоели хуже горькой редьки, хотелось дождичка и чистого прохладного воздуха.

«Ратники» отлично справлялись со своими обязанностями, защищая владельцев от непогоды, и Тарасов беспокоился лишь о здоровье мальчика. Впрочем, беспокоился, как выяснилось, напрасно, Сергий прекрасно справлялся с регуляцией температуры тела и чувствовал себя одинаково хорошо в жару и в холод, что лишний раз подтверждало его чудесные способности.

Проводник ждал группу в старенькой бане на берегу Выгозера, сложенной из толстых сосновых бревен чуть ли не век назад. Им оказался молодой человек лет двадцати, по имени Пахом, краснеющий от каждого взгляда и чувствующий себя в компании суровых, одетых в сложные пятнистые комбинезоны, мужчин не в своей тарелке.

Прибыли они в Валдай уже вечером, в начале десятого, но из-за низко опустившихся туч темнота упала на землю раньше, и если бы не чутье Тарасова, усиленное близостью «серебряного мальчика», искали бы баню долго.

— Нам надо добраться до горы Соколиное Крыло, — сказал Пахом обступившим его защитникам мальчика в потемневших от дождя комбинезонах. — Это в семидесяти пяти километрах отсюда, строго на восток. Дорог в лесах практически нет, только тропы, поэтому придется идти на лошадях.

— Что ж, на лошадях так на лошадях, — сказал Тарасов, заботливо вытирая лицо Сергия сухим полотенцем, висевшим на крюке в предбаннике. — Я так понимаю, лошади уже ждут? Или мы имеем возможность помыться в баньке и отдохнуть?

— Боюсь, отправляться надо сейчас, — виновато покачал головой Пахом, розовея. — Тям гудёт.

— Что? — не понял Никифор. — Что гудёт?

Молодой человек покраснел гуще.

— Тям… ну, природа вокруг… вибрирует…

— Понятно. И отчего же этот ваш тям… гудит?

— Вас ищут конунги, они уже близко. Надо идти к горе.

— Почему именно к горе?

— Там выход добрых Сил, они защитят вас, а потом придут волхвы. Таков Замысел.

— Ты что же, посвящен во все тайны волхвов?

— Ну что вы, не во все. — Пахом снова покраснел. — Я отвечаю только за свое дело.

— Кем же ты работаешь?

— Лесничим… Вы только не пугайтесь, я буду сопровождать вас в другом обличье.

— Каком еще?

— Волчьем. Оборотень я…

Никифор изумленно оглядел парня, обошел его кругом, хмыкнул.

— Сроду бы не подумал! Неужели волкодлаки существуют на самом деле?

Пахом смущенно улыбнулся, но промолчал.

— Ладно, принимаем к сведению, — сказал Тарасов, не слишком ошеломленный признанием проводника. — Кипяток у вас есть? Я бы чайку попил перед дорогой.

— Найдется, — засуетился тот, открывая дверь в парилку и выпуская клуб пара, вынес алюминиевую кружку с горячей водой. — И заварка имеется. — Он достал из старенькой тумбочки в углу предбанника жестяную коробку с чаем.

Тарасов занялся приготовлением напитка. Дмитрий вышел, чтобы лишний раз убедиться в отсутствии чужих наблюдателей.

— Да, перспектива в такую погоду мчаться куда-то в ночь на лошадях меня не радует, — вздохнул Никифор. — Нет ли тут у вас поблизости какой-либо воинской части? Или аэродрома?

— Есть, — кивнул Пахом. — В двух километрах от деревни стоит вертолетный полк МЧС.

Мужчины переглянулись.

— Не кажется ли вам… — начал Дмитрий задумчиво.

— Что лететь лучше, чем скакать на лошади, — закончил Никифор простодушно.

Оба выжидательно посмотрели на Тарасова.

— Идеи овладевают массами в извращенной форме, — проворчал Глеб меланхолически, наблюдая, как Сергий обеими ручонками подносит кружку с чаем ко рту и отхлебывает маленькими глоточками.

— Нет, согласись, ничто так не сокращает дорогу… — начал было доказывать Дмитрий.

— Как авиакатастрофа, — мрачно перебил его Тарасов. — Что-то мне не нравится ваше желание избежать трудностей.

— Ты против? Почему?

Тарасов подумал.

— Я — за. Но что-то меня смущает, сам не пойму.

— Можно попробовать. В конце концов, попытка — не пытка, а то, что мы выиграем часов двенадцать времени — факт.

— Еще далеко не факт. Но все же попытаемся. Пахом, ты хорошо знаешь то место, где расположена база МЧС?

— Я же здешний, — слабо улыбнулся проводник.

— Тогда проводишь нас и покажешь, где у них что. Охрана базы большая? Колючая проволока?

— Обыкновенный тесовый забор с проволокой сверху — под током. Две вышки с прожекторами и четверо часовых. Но пройти на территорию можно с двух сторон, я пробовал.

— Как человек или как волк?

— И так, и так.

— Отлично. Веди.

Они вышли из натопленной бани в холодную дождливую темноту.

— Может, подскачем до базы на лошадях? — предложил Никифор. — Два кэмэ в такую непогодь — это час времени.

— Согласен. Пахом, где твои лошади?

— Здесь недалече, на берегу.

Они спустились к воде и обнаружили трех смирно стоящих стреноженных коней, которые при появлении Пахома слегка заволновались, начали прядать ушами и всхрапывать.

— Чуют волка… — пробормотал Никифор на ухо Тарасову, добавил громче: — А ты как же, парень?

— Со мной пусть сядет, — сказал Дмитрий, — я легче всех из вас.

— Я так добегу, — отказался проводник. — Вы не пугайтесь, если что… кони сами найдут дорогу.

— Чего пугаться, мы ужо пужатые, — хмыкнул Никифор. — Они у тебя человеческий язык понимают, что ли?

— Волчий, — донесся тихий ответ.

Расселись по коням. Дождь приутих, но продолжал моросить, волосы и лица стали мокрыми. Лишь Сергий, закутанный в старую телогрейку, которую нашел Пахом, и накрытый картузом, был пока сухим.

— Идите на северо-восток, — донесся из-за кустов ставший гортанным голос проводника. — Остановитесь, когда я вас окликну.

Тарасов тронул каблуками бока лошади, и та послушно зашагала вперед, вдоль берега, потом поднялась повыше и повернула к северу. Сзади коротко взвыл волк. Лошадь вздрогнула и перешла на трусцу. Донесся приглушенный мат Никифора, которому ветка съездила по лицу.

Скакали, однако, недолго. Вскоре лошади снова перешли на шаг, лавируя между деревьями, и на пригорке остановились.

— Где же он? — подъехал к Тарасову Никифор.

— Я здесь, — послышался голос Пахома, низкий, хрипловатый, идущий словно из-под земли. — База МЧС в сотне шагов отсюда.

— Ничего не вижу. Ты же говорил, что у них вышки с прожекторами.

— В такую погоду часовые обычно сидят в дежурке.

— Олухи царя небесного! Так они всю свою технику проморгают.

— Слезайте, дальше пойдем на своих двоих, — скомандовал Глеб.

Всадники спешились.

Лошади по-прежнему вели себя неспокойно, вздрагивали, прядали ушами, и Тарасов понял, что Пахом сопровождает их в облике волка.

Двинулись через мокрый лес, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к шелестящей дождем ночной тишине. Вышли к забору высотой в два с лишним метра. Никифор наступил на что-то мягкое и живое, шарахнулся в сторону, выцеливая стволом «винтореза» это живое. Сверкнули желтые волчьи глаза, раздалось ворчанье, затем голос оборотня, в котором почти не осталось ничего человеческого:

— Осссторожжжнее… зздессь пподкопп… ппролезете…

Черная тень мелькнула у забора, исчезла в траве.

Дмитрий нащупал рукой довольно широкий лаз, вырытый звериными лапами, протиснулся под забор на территорию лагеря МЧС. За ним с трудом пролезли Тарасов с мальчиком и Хмель.

База Министерства по чрезвычайным ситуациям спала, не ожидая нападения. В окнах ее строений не горел свет, лишь из сторожки у ворот пробивался сквозь щель узкий лучик.

На летном поле базы мокли под дождем туши вертолетов разных типов от «Ми-8» до «Ка-115» последней модификации — с биодизайном корпуса. Никто их не охранял.

— Как только мы заведем двигатель, они проснутся, и придется отбиваться, — прошептал Никифор.

— Не придется, — прохрипел полуволк-получеловек, возникая рядом из темноты. — Я отвлеку часовых.

— Они тебя пристрелят.

— Не беспокойтесь, я найду выход из положения.

— Предлагаю «Москвичку», — показал Никифор на силуэт «Ка-115». — Маневренная и быстрая машина, мне доводилось пилотировать ее пару раз.

— Хорошо, садимся.

Тихо щелкнула, открываясь, дверца кабины вертолета. Никифор сел за штурвал. Глеб с мальчиком занял место рядом с пилотом, Дмитрий устроился в пассажирском салоне, способном вместить шесть человек.

Никифор быстро защелкал тумблерами, включая электропитание и навигационную систему. Чмокнул стартер, заквакали выхлопные патрубки, зашелестели, разгоняясь, лопасти винтов.

Дверь сторожевой будки открылась, вылив на землю каскад света, на пороге показался заспанный часовой, вглядываясь сквозь пелену дождя в глыбы вертолетов на летном поле. Потом он осознал, что звук работающего двигателя ему не померещился, метнулся в будку, и над территорией базы взвыла сирена.

Сразу в трех одноэтажных домиках части загорелся свет, наружу стали выскакивать люди. Вспыхнул прожектор на одной из вышек, выхватывая из темноты вертолеты один за другим и бегущие по полю фигуры.

— Ну, давай же! — сквозь зубы проговорил Никифор, продолжая колдовать над панелью управления.

— Я их сейчас отвлеку! — крикнул Дмитрий, высовывая в открытую дверь салона пистолет-пулемет.

Но в этот момент над полем прозвучал многоголосый волчий вой, в траве заметались серые тени, и бежавшие к вертолету люди остановились, начали отбиваться от десятка невесть откуда взявшихся волков.

Двигатель «Москвички» взвыл, она оторвалась от земли, задрала нос и начала подниматься в воздух.

— Подожди, — быстро сказал Тарасов, заметив метнувшегося в их сторону зверя, — проводник!

Заметил приближавшегося волка и Дмитрий, сообразил, что это союзник, отступил в глубь кабины. Волк прыгнул, легко преодолел полутораметровую щель между землей и днищем вертолета и оказался в кабине. Дмитрий задвинул дверцу. В следующее мгновение вертолет косо пошел вверх, взлетное поле провалилось в темноту, отдалилось, крики и волчий вой стихли, еще некоторое время слышались редкие выстрелы, затем и они стихли. Вокруг кабины «Москвички» сомкнулась темнота.

— Не врежься в дерево, — проворчал Тарасов, чувствуя нарастающее беспокойство.

— Сам не хочу, — оскалился Никифор.

Глеб открыл окошко в перегородке, отделяющей кабину пилота от пассажирского салона.

— Дима, что там у вас?

— Порядок, мы тут превращаемся в людей. Зрелище, могу честно признаться, жутковатое.

— Прошу прощения, — отозвался виновато плохо видимый в темноте Пахом, уже приобретший человеческие черты, — обычно я это не делаю при свидетелях. Мне бы накинуть на себя что-нибудь…

Глеб не сразу понял, что проводник после трансформации остался голым, вся его одежда осталась на земле.

— Здесь ничего нет, посмотрите в салоне.

Дмитрий обшарил помещение и нашел брезентовый, пахнувший соляркой плащ.

— Вот, только эта шкура.

— Сойдет, мне только на время полета. Кстати, вы ничего не чувствуете? Тям снова гудёт.

Мужчины замолчали, обратившись в слух.

— Похоже, снова включился пси-локатор…

— Это конунги!.. — Пахом накинул на себя плащ. — Они совсем близко! Великий Свентовит, помоги нам добраться до цели!

— Куда лететь? — оглянулся Никифор. В отсвете огней панели его лицо заблестело от пота.

Пахом вцепился руками в спинку сиденья, закрыл глаза и замер. Затем крикнул:

— Правее держите… и чуть выше… мы уже прошли мимо Оловгоры, осталось километров пятнадцать по прямой…

Никифор включил фары, и узкие конусы света выхватили под вертолетом из тьмы несущиеся кроны деревьев.

— Выше еще… чуть правее… вот так… смотрите внимательней, гора невысокая, всего метров двести, но крутая.

Вертолет продолжал нестись сквозь мрак и дождь, повиснув вне времени и пространства в бесконечной яме без единого проблеска света. Казалось чудом, что он еще не упал, не врезался в дерево или в столб линии электропередачи.

Давление на мозг пассажиров усилилось. Тям — по словам Пахома, — или пси-пространство вокруг машины гудело колоколом, заставляя людей бороться со своей психикой, отзывающейся на внешнее воздействие странными видениями и звуками.

Никифор был сосредоточен на управлении, да и нервы имел крепкие, поэтому на него гипноатака конунгов действовала меньше. Дмитрию же начали мерещиться какие-то люди в салоне, они что-то требовали от него, и он потратил немало сил, пытаясь сопротивляться потоку пси-излучения.

Тарасову тоже почудилось присутствие в кабине постороннего человека, похожего на отца и майора Тихончука одновременно, однако «серебряный мальчик», сидевший на коленях, время от времени гладил его по руке, и видения отступали.

— Мы уже близко… — начал Пахом, вытягивая руку вперед.

И в это время наперерез вертолету метнулась крылатая черная тень и врезалась в лобовое стекло кабины.

Тарасову показалось, что тень пробила блистер и лопнула клубком огня. Вскрикнул Никифор, выпуская штурвал из рук и прижимая ладони к глазам. Вертолет клюнул носом, по дуге устремился вниз, к земле.

Глеб перехватил штурвал, пытаясь выровнять полет и сбросить скорость. Ему это удалось практически перед столкновением с кронами деревьев. Толчок был достаточно сильным. Защищая корпусом и руками Сергия, Тарасов врезался плечом в приборную панель, а головой в штурвал. В глазах потемнело.

Лопасти винта срезали несколько вершин у берез и сосен, вертолет ударился салазками о бугор, подскочил, снова грохнулся пузом о землю, лопасти винта врезались в мощный ствол ели и разлетелись как стеклянные. Двигатель заглох. Движение прекратилось.

Тарасов пришел в себя первым, пошевелился, пытаясь приподнять какой-то груз на спине, и только потом сообразил, что этот груз — мощное давление пси-поля, сконцентрированного на местности вокруг упавшего вертолета.

— Живы? — раздался слабый голос Дмитрия.

— Я ничего не вижу, — глухо отозвался Никифор, по-прежнему зажимая руками лицо. — По-моему, я ослеп…

Сергий в объятиях Тарасова пошевелился.

— Дядя Глеб, я его посмотрю.

Тарасов отпустил мальчика, тот перебрался к скорчившемуся Хмелю, погладил его по голове, по рукам, по лицу, проговорил серьезным тонким голоском:

— У березы заболи, у дяди Ника не боли…

Никифор посидел несколько мгновений в той же позе, отнял руки от лица.

— Вижу… свет вижу!

Он разглядел фосфоресцирующие циферблаты приборов на панели управления.

— Ты меня вылечил!

— Выходите, быстрей! — появился у дверцы кабины Пахом. — До горы всего полсотни шагов, надо успеть взобраться наверх.

Преодолевая странное оцепенение, едва слыша голос проводника сквозь усиливающийся струнный звон в ушах, Тарасов вылез из кабины с мальчиком на руках, спотыкаясь, побрел за Пахомом, удивляясь, почему он видит его спину, вертолет, деревья вокруг. Потом понял: под ногами начала светиться почва и трава!

Лес как бы протаял в глубину, повис в воздухе на фоне голубовато-бежевого свечения. Впереди над ним глыбой полупрозрачного зеленоватого стекла проявилась гора, чем-то действительно похожая на птичье крыло.

— Быстрее, умоляю! — подстегнул беглецов гортанно-хриплый голос Пахома, уже наполовину превратившегося в волка.

Бежать по скользкой мокрой траве было трудно, то и дело под ноги подворачивались камни, груды веток, ямы и бугры. Первым к подножию горы выбежал Дмитрий и остановился, вскинув пистолет. Впереди, метрах в сорока, на полого поднимающемся склоне с несколькими вросшими в землю валунами и кипами кустарника, стоял человек в длинном коричневом свитере и зеленоватых брюках, длиннолицый, с узким, как щель, ртом, с гривой черных волос. Он стоял, сложив руки на груди, поставив ногу в сапоге на камень, и с полупрезрительной усмешкой смотрел на приближающихся мужчин.

Тарасов остановился за спиной Дмитрия, опустил на землю начавшего вздрагивать в ознобе Сергия. Ощущение нависшей над ними гигантской каменной плиты достигло апогея. Хотелось закрыть голову руками и забиться в какую-нибудь щель.

Последним к товарищам присоединился Никифор, у которого еще не восстановилось полностью зрение.

Из-за спины человека в свитере вышел еще один незнакомец в длинном блестящем лиловом плаще. Бритая бугристая голова его блестела как полированная.

— Не нравится мне это место, Харитон, — сказал он мрачным басом. — Здесь пахнет чужим повелеванием. Забираем мальчика и уходим отсюда.

— Все в порядке, Аксель, — отозвался мужчина в свитере. — Мы здесь не задержимся, но я хочу понять, почему выбор волхвов пал на этих людей.

Бритоголовый Аксель угрюмо глянул сверху вниз на молчаливую триаду, и всех троих качнуло странным холодным ветром, казалось, пронизавшим их насквозь.

— Это просто курьеры, профи боя…

— Не просто, Аксель, это триада, владеющая каким-то секретом. Простые курьеры не прошли бы так далеко без подпитки силой.

— Им помогали волхвы. Кстати, ты сам сначала начал охотиться за ведуньей, которая провела тебя как мальчишку. Еще немного, и мы бы не успели перехватить отряд, до зоны непрогляда осталось всего полсотни километров.

— Все мы иногда ошибаемся. А волхвы предпочитают не вмешиваться в физическое противостояние, соблюдая принципы своей мифической духовной свободы. Ну, что, парни, сами отдадите пацана или предпочтете умереть за него в бою?

Конунг иронически усмехнулся.

— Предлагаю обмен: жизнь на мальчика. Отдадите сами — жизнь гарантирую.

Мужчины переглянулись.

— Да пошел ты!.. — сквозь зубы проговорил Никифор, вскидывая «винторез».

В то же мгновение на головы триады обрушился тяжелый физически ощутимый удар, едва не сваливший их с ног. На некоторое время они потеряли способность оценивать обстановку, чувствовать и соображать, полуослепшие и полуоглохшие, не способные сдвинуться с места или пошевелиться.

— Иди ко мне, змееныш, — улыбнулся конунг Харитон, поманив Сергия пальцем.

«Серебряный мальчик» отступил к ноге Тарасова. Глаза его стали огромными, наполнились голубым сиянием, волосы на головке вспушились, заискрились крошечными молниями.

— Гляди-ка, не хочет! — удивился бритоголовый. — Что же ты, Харитоша, не можешь справиться с ребенком?

Конунг в свитере нахмурился, глаза его метнули черное пламя.

«Серебряный мальчик» схватился за голову, тоненько закричал:

— Дяденька, миленький, не надо, мне больно!..

Этот крик словно открыл в душе Тарасова запасы сил, сбросил оковы, освободил парализованные гипноатакой конунга мышцы. Глеб рванулся вперед, выстрелил в конунгов из «глушака».

Новая волна оцепенения заставила его остановиться.

Зато вышел из-под контроля черных магов Дмитрий, прыгнул вперед, разряжая в них пистолет-пулемет, и тоже замер, получив парализующий импульс.

Но одновременно с ним преодолел шок Никифор, выстрелил из винтовки, попал в бритоголового Акселя, и тот с изумленным криком схватился за грудь, на доли секунды утрачивая контроль.

Этого оказалось достаточно, чтобы очнулся Тарасов, снова рванулся вверх по склону, разряжая в противника пси-генератор. Остановился, парализованный. Но бросился вперед Дмитрий, затем Никифор, и так они продвигались к озадаченным отпором черным магам до тех пор, пока в бой не вмешались другие лица.

Сначала помощь пришла к конунгам.

Чуть выше по склону горы на голом глинистом бугре появился еще один человек, худой, высокий, с невыразительным серым лицом, в шляпе с высокими загнутыми полями, превратившей его в ковбоя. На нем были рубашка с короткими рукавами и шорты, будто он только что прилетел с юга.

Его появление позволило слегка растерявшимся конунгам сосредоточить пси-атаки на каждом из защитников «серебряного мальчика», и ситуация резко изменилась не в их пользу.

Никифор получил гипноприказ открыть огонь по своим товарищам, попытался бороться с внушением, но добился лишь временного смещения внимания: руки его дрожали от усилий сдержать воздействие, глаза слезились, и несколько пуль из «винтореза» он выпустил мимо, с каждым разом стреляя все опаснее.

Воля Дмитрия сломалась не сразу, он успел-таки выпустить в конунгов весь запас парализующих игл из «ерша» и очередь из «гороха», попал в бритоголового мага, но больше ничего сделать не успел. Владеющие бесконтактным воздействием конунги нанесли очередной фрустирующий пси-удар, и у Булавина отнялись руки и ноги.

Дольше всех держался Тарасов, благодаря талисману и поддержке «серебряного мальчика», взявшего на себя часть излучения. Глеб добежал до конунга Харитона и в последний миг, перед тем как потерять сознание, — у него внезапно остановилось сердце, — сильнейшим ударом в лицо сломал магу нос.

На этом бой мог бы и закончиться, телохранители Сергия, по сути, выбыли из строя, становясь легкой добычей конунгов, но тут подоспела помощь триаде.

Лес вокруг горы, продолжавшей светиться изнутри, вдруг словно взорвался, и на конунгов выплеснулась волна зверей и птиц!

Здесь были волки, лисы, росомахи, рыси, олени, сохатый и даже семейство медведей, а птичье войско состояло из двух десятков видов от стрижей и соек до сов и ястребов.

Несколько секунд конунгам пришлось обороняться от клыков, когтей и клювов, пока наконец, разъяренные атакой, искусанные, исцарапанные, они не сотворили заклинание, повергшее звериные стаи в паническое бегство. Не убежали вместе со всеми только волки, вцепившиеся в чужаков мертвой хваткой. Их пришлось добивать заклятиями «черного покоя», на что тоже ушло какое-то время, и это позволило прийти в себя Никифору: он снова перенес огонь из винтовки на врагов и в третий раз попал в бритоголового Акселя, окончательно лишив его воли к сопротивлению.

Получив пулю в живот, бритоголовый конунг бежал с поля боя.

Однако это была еще далеко не победа триады и ее помощников, несмотря на поредевшие ряды конунгов и временное отвлечение Харитона на лечение сломанного носа. Черные маги снова получили помощь в лице прибывших к месту сражения двух коллег — молодого, смуглолицего, с бородкой и усиками, одетого в спортивный костюм, и могучего, с метровой ширины плечами мужчины с круглой головой и коротким седым ежиком волос.

Ситуация снова изменилась не в пользу спутников «серебряного мальчика», застывшего в траве с широко раскрытыми глазами и прижатыми к груди кулачками.

Никифор выстрелил в последний раз — кончились патроны, выхватил пистолет, но сухопарый «ковбой» в шляпе и шортах выкинул в его сторону сжатый кулак, с перстня на пальце вылетела фиолетовая молния, вонзилась в грудь Хмеля, и капитан упал.

— Какого дьявола вы с ними возились так долго? — проговорил молодой спортсмен, подходя к силившемуся подняться Дмитрию, и брезгливо ударил его ребром ладони по затылку. Булавин раскинул руки, затих. Спортсмен подошел к Никифору, вынул из его руки пистолет, прицелился в голову.

— Вы недооценили этих парней, пан Харитон, они вас едва не провели. — Он выстрелил, но попал Хмелю не в голову, а в плечо. — Вот черт! Я промазал! — Он снова навел ствол «котика» на Никифора.

— Не играйся, Кибир, — бросил конунг в свитере, озабоченно поглаживая нос. — Забирай мальчика, уходим.

Молодой человек выстрелил — и снова не попал!

— Что за дьявольщина?! Прицел сбит, что ли?

— Подними руки! — раздался вдруг за его спиной четкий, хотя и негромкий голос.

Конунги замерли.

Из леса в двадцати шагах от горы вышел мужчина в зеленоватом плаще, делавшем его почти неразличимым на фоне леса, держа в руке автомат с подствольным гранатометом. Это был Ираклий.

Оглянувшийся на него смуглолицый маг скривил губы, демонстративно приставил к виску Никифора пистолет, но на курок нажать не успел. Хмель вдруг вывернул голову из-под ствола, рывком за ногу отбросил конунга в сторону, и тотчас же Ираклий выстрелил.

Сорокамиллиметровая граната вонзилась в бок спортсмена, раздался взрыв, рука с плечом отделилась от туловища конунга, полетели брызги, осколки костей, клочья одежды. Его тело пролетело по воздуху несколько метров и свалилось в кусты бесформенной массой.

Стало совсем тихо.

Ираклий навел ствол автомата на застывших конунгов.

— Вот и настал ваш судный день, холуи Сатаны! Не хотите помолиться?

— Кажется, ты нас подставил, Харитоша, — женским голосом проблеял широкоплечий конунг. — Во всяком случае, Витязя ты проморгал. Нюх потерял?

— Он один, — презрительно отмахнулся Харитон. — Кибиру просто не повезло. Добиваем его и уходим.

— Давно пора, — буркнул «ковбой».

— Добивайте, — пожал плечами здоровяк с женским голосом. — А я пока заберу мальчишку. Или, может быть, его просто убить?

Харитон и «ковбой» выбросили в сторону Ираклия кулаки, метнувшие фиолетовые молнии, но Витязь за мгновение до этого выстрелил и исчез. Молнии вонзились в дерево, перед которым только что он стоял, и срезали его как ножом. Но и граната не поразила цель, она просто не долетела до конунгов, взорвалась в воздухе.

Ираклий же объявился в десяти шагах от первой своей позиции, дал очередь из автомата, выпустил гранату, заставляя конунгов тратить на него силы и внимание, и снова пропал в лесу.

— Иди сюда, змеиное отродье, — ласково позвал Сергия огромный конунг, — конфетку дам.

«Серебряный мальчик» покачал головой, отступил на шаг.

— Иди, говорю! — угрожающе нахмурился гигант, вытягивая в его сторону огромную ладонь.

Сергий прижал к ушам ладошки, зажмурился, закричал:

— Уйди, ты плохой! Мамочка, мне больно!..

Этот крик буквально оживил Тарасова, сердце которого заработало с прежней частотой и силой. Он перевернулся на бок и разрядил всю батарею «глушака» в конунга.

Не ожидавший нападения гигант вздрогнул, медленно повернул к Тарасову голову, глаза его стали мутными, но ненадолго. Импульс пси-генератора все же не пробил его защиту. Так же медленно он вытянул к Тарасову руку, и в глазах его разгорелось черное пламя смерти.

Но случилось иное.

Никифор хотя и получил удар силы, однако благодаря бронепластине «ратника» остался жив. Превозмогая боль в груди, — молния «ковбоя» пробила броник и сломала два ребра, — он подобрал свой пистолет и разрядил его в спину конунга с женским голосом.

Здоровяк заорал от боли, взмахнул руками, пытаясь удержаться на ногах, и фиолетовая молния миновала Тарасова.

Конунг осел на камень, но тут же поднялся, ища налитыми кровью глазами стрелка, вытянул перед собой громадные кулаки, но появившийся неподалеку Ираклий выстрелил в него из автомата, и обладатель женского голоса исчез. Сработавший инстинкт самосохранения вынудил его покинуть место боя легкоступом.

— Уходи! — крикнул Ираклий Тарасову, исчезая за деревьями.

Глеб кубарем скатился с подножия горы, больно ударился плечом о валун, инстинктивно отпрянул в сторону, и молния разряда пролетела мимо. Пахнуло ледяным ветром.

Да и вообще в результате применения конунгами эндотермических «заклятий черного распада», вызывающих процессы поглощения энергии, в радиусе ста метров от места сражения температура воздуха упала ниже нуля и пошел снег!

Тарасов был уже возле мальчика, когда на горе снова появился конунг с женским голосом, но не один, а с двумя спутниками — бритоголовым Акселем, пожелавшим вернуться и отомстить обидчикам, и толстяком с жирным лицом любителя пончиков.

Против такого количества магов Ираклий, несмотря на возможности Витязя сражаться на сверхскорости в пространстве «устроения повелевания», конечно же, выстоять не мог, даже если бы ему помогли еле живые спутники Сергия. Поэтому бой длился всего несколько секунд.

Фиолетовые молнии поразили Тарасова, нащупали Витязя за деревьями, и одежда на нем вспыхнула странным сине-фиолетовым пламенем.

Конунги перестали посылать импульсы распада, молча смотрели, как по лесу идет к ним человек-факел. Не дойдя до подножия горы десятка шагов, Ираклий выронил автомат, остановился. Волосы на голове у него тоже загорелись.

— Дурак ты, Витязь! — проговорил бритоголовый. — Зачем влез не в свои дела? Где же твои друзья-волхвы? Ты им служил как верный пес, а кто из них кому и когда помог? Никто, никому и никогда!

Ираклий вдруг перестал гореть, будто его облили водой. И тут же рядом с ним возник высокий седой человек в белой рубахе и таких же штанах. Егор Крутов.

— Дядя Гора! — вскрикнул «серебряный мальчик» и бросился к нему, путаясь в траве, с глазами, полными слез.

Крутов подхватил его на руки, поцеловал, передал Ираклию, уцелевшему в огне; было страшно смотреть на лохмотья его сгоревшей одежды и на следы ожогов на лице и руках.

— Вы правы, господа нелюди, — сказал Крутов, окидывая конунгов сверкнувшим взглядом. — Волхвы редко помогают отдельным людям, радея за общее благо, и в этом, возможно, состоит их основная ошибка. Но мы в скором времени исправим это положение.

— Ты… умрешь! — страшным голосом проговорил Харитон.

— Конечно, — согласился Крутов. — Когда-нибудь умру. Волхвы смертны, как и все люди. Но вы умрете раньше, ибо недостойны жить. Наши воины умирают за то, ради чего стоит жить. Вы же — нелюди — убиваете друг друга ради власти! А всякая власть — это ограничение свободы и желаний, прежде всего собственных. Вы же понимаете это иначе.

— Ты… умрешь… сейчас!

— Не тратьте сил понапрасну, — усмехнулся Крутов. — Вы не смогли справиться даже с триадой, далекой от всего магического, но имеющей то, чего нет у вас, — душу! А теперь оглянитесь вокруг.

Конунги завертели головами.

Свечение горы, на склоне которой они стояли, сдвинулось в желтую полосу спектра, и вокруг черных магов образовалась лучистая переливчатая вуаль.

— Око Свентовита! — хрипло выговорил бритоголовый.

— Ловушка! — заверещал толстяк.

В следующее мгновение тела конунгов пронзила вспышка золотого света, и они превратились в клочья тьмы, уносящиеся вверх, в освободившееся от туч небо. Эхо крика еще гуляло по лесу, затихая вдали, а конунги уже перешли в состояние нежити.

Снег перестал сыпаться из воздуха на мокрую землю.

Крутов взял у Ираклия с рук «серебряного мальчика» и пошел с ним к неподвижным телам бойцов триады. Он шел уверенно и спокойно, словно не сомневался, что защитники мальчика живы.

Пожелайте же им…

Москва — Чисмена

июнь 2000