Катастрофа Московского царства

Наследие Ивана Грозного

Царь Иван Васильевич скончался 18 марта 1584 года. В XVIII веке за этим государем укрепилось прозвание Грозный (из народных песен о «грозном царе») и порядковый номер IV. Яркая личность царя и бурные события его правления сделали Ивана Грозного самым популярным русским средневековым правителем в наши дни. Однако участники и очевидцы Смутного времени оценивали царя Ивана критически, поминая ему опричный террор и жестокость по отношению к подданным.

«Пискаревский летописец» после известия о смерти Ивана Грозного поместил легендарный рассказ о пророчестве казанской царицы, предсказавшей рождение царственного младенца с двумя зубами: «Одними де ему съести нас, а другими вас».

Концепцию «двух зубов» («двух Иванов») развивают и другие писатели XVII века, например автор «Повести книги сея от прежних лет» (возможно, это был князь И. М. Катырев-Ростовский или князь С. И. Шаховской):

Трансформация от царя-победителя к тирану-мучителю отразилась и на физическом облике самого царя. По свидетельству антрополога М. М. Герасимова, изучавшего скелет Ивана Грозного, очень сильный и хорошо тренированный человек к концу жизни превратился в развалину: сильно растолстел, утратил подвижность и постоянно мучился болями из‐за многочисленных наростов на позвонках и других костях (остеофитов), появившихся из‐за нарушения обмена веществ. В сходном положении царь оставил и государство. Историки оценивают результаты правления Ивана Грозного как катастрофу.

Опричное разделение, террор и разорение территорий, многолетняя война за Ливонию, вызвавшая увеличение налогов и сборов, неурожайные годы и эпидемии – эти факторы, действовавшие в 1560–1580‐е годы, породили несколько кризисов, доставшихся в наследие преемнику Ивана Грозного.

Первым из проблемных узлов, собственноручно завязанных Иваном Грозным, стала угроза прекращения династии. От семи браков у царя было восемь детей, из которых пять умерли в младенчестве и детстве. В конце жизни Грозного наследником являлся сын от первого брака с Анастасией Романовной царевич Иван Иванович (1554–1581). Сведения о его личности приходится выискивать по крупицам и отделять мифологию от реальности. Скорее всего, царевич был похож на отца энергией и, возможно, жестокостью. Известно о его приверженности к книжной культуре. Дряхлевший царь смотрел на наследника с завистью и подозрением, стремился подчинить его своей воле. Отношения между отцом и сыном были напряженными. Один из конфликтов закончился трагедией. В ноябре 1581 года царь в гневе избил беременную жену царевича (на другой день она родила мертвого младенца) и нанес посохом смертельную рану Ивану Ивановичу. Через несколько дней тот скончался.

Младший родной брат Ивана Федор родился в 1557 году. Современники-иностранцы оставили критические отзывы о его умственных способностях и физическом здоровье. Более благосклонны к Федору Ивановичу русские авторы, подчеркивавшие «святолепное житие» государя и отмечавшие «тишину» и «благоденство» его царствования. Скорее всего, молитвенник Федор, в отличие от отца, не мог или не хотел деятельно участвовать в делах управления. Был и еще один аспект: царевич Федор женился в 1575 году на Ирине Федоровне Годуновой, но детей в этом браке до смерти Ивана Грозного так и не появилось. Продолжение рода по этой линии было под вопросом.

В 1582 году родился сын Ивана Грозного от его последней жены Марии Федоровны Нагой – царевич Дмитрий. Впоследствии оказалось, что он болен эпилепсией, однако к моменту смерти царя признаки болезни могли еще не проявиться.

Таким образом, царствующий дом сузился до двух сыновей Ивана Грозного, каждый из которых не блистал здоровьем. Современники предсказывали закат династии. Англичанин Д. Флетчер, побывавший в России в 1588 году, писал, что царский род в России, вероятнее всего, скоро прервется. Но пока это были лишь смутные предположения.

Более заметные проблемы вызревали внутри правящего сословия. После отмены опричнины в 1572 году в составе Думы и Государева двора был выделен «особый двор» («дворовые»). Часть «дворовых» ранее входила в опричнину, другие были возвышены и приближены заново. В 1584 году в Думу входили 13 земских чинов (6 бояр, 5 окольничих и 2 дьяка) и 19 дворовых (5 бояр, 2 окольничих, 10 думных дворян и 2 думных дьяков). Земские представляли старинные роды, давно и прочно укрепившиеся у трона (князья Иван Федорович и Федор Иванович Мстиславские, Никита Романович Юрьев (брат царицы Анастасии), Богдан Юрьевич Сабуров, князь Василий Юрьевич Голицын и другие). В числе «дворовых» оказались аристократы-князья Федор Михайлович Трубецкой, Иван Петрович Шуйский и Василий Федорович Скопин-Шуйский, однако большинство принадлежали опричным любимцам царя Ивана. Это были Дмитрий Иванович, Борис Федорович и Степан Васильевич Годуновы, Федор и Афанасий Федоровичи Нагие, Богдан Яковлевич Бельский (оружничий), Роман Васильевич Алферьев (печатник), Василий Григорьевич Зюзин, Деменша Иванович Черемисинов, Роман Михайлович Пивов, Михаил Андреевич Безнин и другие. Между двумя «партиями» распределялись и носители дворцовых должностей. К земским принадлежали дворецкий князь Федор Иванович Хворостинин, казначей Петр Иванович Головин, вероятно, ловчий Д. А. Замыцкий; к «дворовым» – кравчий князь Дмитрий Иванович Шуйский, постельничий Истома Осипович Безобразов, стряпчий с ключом Семен Владимирович Безобразов, ясельничий Елизарий Шемякин Благой. Дьяки разделялись следующим образом: влиятельные бюрократы Андрей и Василий Яковлевичи Щелкаловы входили в земскую часть Думы, а Андрей Васильевич Шерефединов, и, вероятно, Савва Фролов – в дворовую.

Земские бояре, натерпевшиеся страху в годы опричнины и после нее (например, в 1575 году на двор князя Мстиславского метали головы казненных на Соборной площади в Кремле), естественно, не питали теплых чувств к бывшим опричникам. А те, в свою очередь, понимая слабость своих местнических позиций, готовились защищаться.

Опричная рознь не ограничивалась старыми счетами внутри правящего сословия. Страшный опыт братоубийства, преподанный Иваном Грозным своим подданным, оказал разлагающее влияние на общество. Великий историк Сергей Михайлович Соловьев писал, что опричнина явилась предтечей междоусобиц Смутного времени: «водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего». Опричные расправы вернули Российское царство к временам удельной розни, вновь разделив страну на «своих» и «чужих», перечеркнув объединительные усилия царя и его сподвижников 1540–1550‐х годов.

Травматический психологический опыт, который принесла опричнина в русское общество XVI века, усугублялся еще одной острой проблемой – страшным разорением крестьян.

Глубокий экономический кризис явился самым очевидным результатом неудачной политики второй половины царствования Ивана Грозного, на которую наложились природные бедствия, обрушившиеся в это время на страну.

Проблемы в сельском хозяйстве начались уже в 1560‐е годы. В Новгородской земле крестьяне в 1552–1556 годах отдавали в налоги 8,7 % урожая, в 1561–1562 годах – 15,1 %, а в 1570–1571 годах – уже 18,8 %. Помимо налогов, существовали многочисленные повинности. В 1563 году власти Иосифо-Волоцкого монастыря жаловались на запустение земель из‐за того, что крестьяне «тянут с тяглыми людьми всякие розметы и наши[6], де, дани дают, и в ямских слободах дворы ставят, и с подводами на ямех (почтовая станция. – С. Ш.) безпрестани стоят». В дальнейшем ситуация только ухудшалась, и в 1590‐е годы на некоторых территориях крестьянин отдавал уже половину или больше половины вложенного труда.

Одновременно с увеличением налогов и повинностей на крестьянство обрушились природные бедствия: эпидемии и недород. Записи о «море» и десятках тысяч умерших встречаются в местных летописцах на севере и северо-западе начиная с 1550‐х годов. В 1560‐е годы эти несчастья усилились; новгородские и псковские летописи полны записей о «море великом» и голоде. «Лихое поветрие» появилось в 1565/1566 году в Полоцке, Торопце, Великих Луках, Смоленске. В 1566/1567 году зерно в Казанском крае было съедено грызунами: «прииде <…> мышь малая с лесов, что тучами великими и поядоша на поле хлеб всякий». Запись на полях Часослова гласит: «был по всей Руси мор силен, многие грады и села запустели» (1569/1570). В 1571 году русские перебежчики говорили татарам, что «на Москве и во всех городах по два года была меженина (голод. – С. Ш.) великая и мор великой». В Устюге в 1570–1571 годах на посаде умерли 12 тысяч человек, «опроче прихожих», а попов осталось шесть. В подмосковном Иосифо-Волоцком монастыре «преставилося 74 братье, а миряня, слуги и дети и мастеры все вымерли и села все пусты…». Под 7079 годом (1570/1571) «Пискаревский летописец» свидетельствует:

Современник событий, немец-опричник Генрих Штаден писал:

Разорение крестьянства довершили опричный поход Ивана Грозного на Тверскую и Новгородскую земли, разгром земских вотчин под Москвой, грабежи опричных в Поморье, нашествия крымцев в 1571 и 1572 годах, а с 1580 года – вторжения войска короля Стефана Батория в западные и северо-западные земли.

Страшное впечатление производят результаты писцового описания Новгородской земли. В 1582/1583 году в Деревской пятине «в пусте» лежали 98 % земель, в Вотской – 93,9 %, в Шелонской – 91,2 %, в Тверской половине Бежецкой пятины – 84 %, в Обонежской пятине – около 50 %. Писцы бесстрастно отмечали, что земли запустели «от опричных грабежу и от государьских податей и от хлебного недороду, и крестьяне повымерли».

Чудовищная убыль затронула не только земли, но и людей: во всей Новгородской земле проживали 20,9 % населения от числа живших там в середине XVI века. В Московском уезде в 1584–1586 годах пустело 86,6 % пашни, в Тульском – 85,7 %. Многочисленные свидетельства разорения заставляют удивляться тому, что страна не рухнула в пропасть в последние годы царя Ивана, сохранялись аппарат и как-то еще работала налоговая система, население сумело выжить и найти силы для восстановления.

Из северных и центральных уездов крестьяне перебирались на юг и юго-восток, однако рост запашки в окраинных уездах не мог компенсировать аграрной катастрофы на территориях старинного землепашества. Закономерным итогом стал запрет права перехода – единственное средство спасти систему службы «с земли».

Не лучше обстояли дела на посаде. В Великом Новгороде к 1579 году запустели 98,4 % (!) дворов, учтенных в 1545 году. В 12 городах Псковской земли в 1557 году насчитывалось 1684 тяглых двора, а в 1585–1587 годах осталось всего 52. Следовательно, запустение охватило 97 % дворов налогоплательщиков. В Коломне запустели 96 % дворов (1578). Эти примеры можно продолжить. Сожжение Москвы Девлет-Гиреем в 1571 году привело к гибели «безчисленного множества» горожан и запустению столицы. Для восстановления города правительство применило практику «сводов» в Москву наиболее зажиточных семей из провинциальных городов, что еще более оголило и запустило посады. Выход из катастрофического положения был только один – запрет свободного переселения с территории посадов, аналогичный крестьянской «крепости», и возложение «тягла» на тех, кто раньше не платил налогов. Эти меры пришлось осуществлять уже правительству Федора Ивановича.

Экономический кризис, опричнина, неудачная война и эпидемии не могли не вызвать глубокого недовольства. Оценивая итоги правления Ивана Грозного, Флетчер замечал:

Подтверждает слова Флетчера метафорический рассказ «Пискаревского летописца» о «социологии» Ивана Грозного: «Да не в кое время послал царь и великий князь слушать в торг у всяких людей всяких речей и писати тайно. И принесоша ему список речей мирских, и прочет список, и удивишася мирскому волнению».

Народ отнюдь не безмолвствовал, посадский «мир» волновался и был готов к «восстанию», что показали события, разыгравшиеся вскоре после смерти тирана.

Московский «мятеж» 1584 года и конец дворовой партии

Есть основания полагать, что Иван Грозный создал при сыне своего рода регентский совет. Вероятно, в правительство вошли наиболее влиятельные бояре из земской и дворовой «партий»: князь И. Ф. Мстиславский, Н. Р. Юрьев, князь И. П. Шуйский. Предполагают также участие Б. Ф. Годунова и Б. Я. Бельского – фаворита Ивана Грозного, оружничего и племянника Малюты Скуратова. Впрочем, участие в нем двух последних сомнительно.

На особом положении оказались Нагие, принадлежавшие к дворовым и возвысившиеся в опричнину. Они составляли «партию» царевича Дмитрия, которая при царе Федоре не имела шансов получить доступ к власти. Тем не менее бояре решили первым делом нейтрализовать родню младшего наследника, а затем и его самого. «Новый летописец» сообщает, что в ночь после смерти Ивана Грозного Нагих арестовали по обвинению в измене, разослали по темницам и в ссылку, разорили их дома и раздали поместья. Инициатором расправы над Нагими летописец называет царского шурина Бориса Федоровича Годунова. Очевидно, опала коснулась не всех, а некоторых членов рода. Вслед за этим царевич Дмитрий и его мать царица Мария Федоровна были отправлены «на удел», в Углич. С ними выслали отца царицы Федора Федоровича Нагого и его сыновей Михаила и Григория. Судя по записи в дворцовой расходной книге об отпуске в Углич столового и постельного белья с «царицею Марьею, да с царевичем Дмитрием», это произошло 24 мая 1584 года. Контролировать Нагих должен был правительственный агент дьяк Михаил Михайлович Битяговский. Глава клана Афанасий Федорович Нагой, искусный дипломат и приближенный Ивана Грозного, был отправлен в ссылку в окрестности Ярославля.

Избавившись от Нагих, бояре занялись друг другом. Составленная Иваном Грозным конструкция из двух «партий» (земской и дворовой) развалилась. Историк А. П. Павлов установил, что дворовые любимцы Грозного – думные дворяне – распоряжались делами в последние годы жизни царя, оттеснив более знатных вельмож. Аристократы Шуйские, скованные одной цепью с Бельским, Зюзиным, Алферьевым и прочими опричными деятелями, тяготились таким соседством. При первой же возможности они объединились с земскими, чтобы свалить ненавистных выскочек.

Поводом к конфликту стало местничество казначея Петра Ивановича Головина и думного дворянина Богдана Яковлевича Бельского (2 апреля 1584 года при приеме польского посла Л. Сапеги). Бельский, по-видимому, являлся главой дворовой «партии». Любимец Грозного, он пользовался его неограниченным доверием. С 1581 года он не только был оружничим, но и управлял царской аптекой и подавал царю составленное докторами лекарство. В его ведении также состояли колдуны и предсказатели, к которым обращался мнительный царь. Своим высоким положением Богдан был обязан царской милости и привязанности Грозного к покойному Малюте. Бельский был человеком амбициозным и деятельным. «Пискаревский летописец» указывает, что именно он выступил инициатором местнического спора:

Любопытно, что раскололась и земская группа: влиятельные дьяки, братья Андрей и Василий Яковлевичи Щелкаловы, возвысившиеся в опричнине, приняли сторону Бельского и Годуновых.

Бельский попытался обороняться, ввел в Кремль «дворовых» стрельцов и приказал затворить ворота. По свидетельству польского посла Сапеги, Богдан уговаривал царя Федора вернуться к опричнине. Бояре подняли против Бельского посадских людей и дворян. В «мятеже» участвовали московские, выборные и городовые дворяне. Носились слухи о том, что Бельский и Борис Годунов отравили Ивана Грозного.

«Большая пушка», упоминаемая в летописце, – предшественница Царь-пушки, установленной рядом с Лобным местом на Торгу (Красной площади) в 1586 году.

Согласно «Новому летописцу», в восстании участвовали выборные и городовые дворяне:

Еще одно свидетельство о «мятеже» передает летописец, составленный по заказу одного из думных дворян – Михаила Андреевича Безнина. После поражения дворовой партии Безнин постригся в монахи в Иосифо-Волоцком монастыре, где и был составлен «Безнинский летописец» (либо имевшийся летописец дополнен известиями, касающимися Безнина). О московских событиях он говорит следующее:

Мятеж против Бельского грозил перерасти в погром всего Кремля. Перед лицом опасности бояре примирились и вступили с восставшими в переговоры. «Безнинский летописец» сообщает, что «в малые Фроловские (Спасские) ворота» вышли «ко всей черни» М. А. Безнин и думный дьяк А. Я. Щелкалов. Другие источники сообщают о том, что парламентерами выступили князь И. Ф. Мстиславский, Н. Р. Романов и братья Щелкаловы. Сообщение об участии Безнина может быть вымышлено автором летописца либо переговоры состоялись в два этапа. Компромисс был достигнут быстро. Дума пожертвовала самым одиозным из своих членов – Б. Я. Бельским, которого отправили в почетную ссылку – воеводой в Нижний Новгород.

После падения Бельского лишилась власти и положения почти вся группа думных дворян. Одни оказались в ссылке, другие постриглись в монахи. Досталось и противоположной стороне. Согласно «Новому летописцу», Годунов приказал разослать по темницам Ляпуновых, Кикиных и других провинциальных детей боярских, участвовавших в мятеже. Впрочем, роль Бориса Годунова в расправе над дворянами, вероятнее всего, преувеличена автором летописца.

Московское восстание 1584 года можно рассматривать как своеобразную репетицию Смуты. Быстро вспыхнувший конфликт продемонстрировал раскол и противоречия среди боярства, а также готовность дворян и посадских людей взяться за оружие под влиянием призывов и слухов. Были в этом столкновении убитые и раненые – первые жертвы гражданского противостояния.

Изгнав из своей среды худородных любимцев Грозного, бояре вернулись к привычному аристократическому принципу управления. Но согласия между ними не было, и вскоре начался новый раунд борьбы.

Борис Годунов: путь к власти

После изгнания Бельского власть перешла в руки четырех влиятельных бояр и кланов, стоявших за ними. Это были князь И. Ф. Мстиславский, Н. Р. Юрьев, князь И. П. Шуйский и Б. Ф. Годунов.

Трое из них являлись родственниками царя: князь Иван Федорович Мстиславский – троюродным братом (его матерью была внучка Ивана III царевна Анастасия Петровна), Никита Романович Юрьев – дядей по матери, Борис Федорович Годунов – шурином.

Заслуженные и престарелые вельможи князь И. Ф. Мстиславский и Н. Р. Юрьев, а также популярный и влиятельный князь И. П. Шуйский опережали Бориса Годунова в формальной иерархии чинов. Но в первые месяцы нового царствования Годунов, опираясь на сплоченный родственный клан, друзей и союзников в боярской и приказной среде, постепенно прибрал к рукам исключительную власть. Перед церемонией царского венчания (31 мая 1584 года) Годунов получил чин конюшего – главнейший в придворной иерархии. Во время приема польского посла Л. Сапеги в июне того же года Борис Федорович стоял на особом возвышении рядом с государем, в то время как остальные бояре сидели поодаль на лавках.

Биография этого выдающегося деятеля российской истории такова.

Борис Федорович Годунов родился 2 августа (эта дата установлена недавно А. Ф. Литвиной и Ф. Б. Успенским) 1552 года. Его отец Федор Иванович Кривой принадлежал к старомосковскому боярскому роду. Родословная легенда сообщает, что предком Сабуровых, Годуновых и Вельяминовых был знатный выходец из Орды мурза Чет. Он якобы выехал на службу к Ивану Калите, удостоился чудесного видения Пресвятой Богородицы, апостола Филиппа и священномученика Ипатия, принял крещение с именем Захария и основал в Костроме Ипатьевский монастырь. Предание о мурзе Чете не выдерживает критики, однако в XVI веке оно считалось достоверным, обеспечивая Годунова знатным предком. Вопреки мнению А. С. Пушкина («татарин, зять Малюты…»), татарское происхождение отнюдь не компрометировало Бориса Федоровича.

В XV–XVI веках высокое положение занимали Сабуровы, служившие в боярах и окольничих и дважды породнившиеся с правящей династией. Годуновы выдвинулись в опричнину – благодаря Дмитрию Ивановичу Годунову, который приглянулся Ивану Грозному и получил придворную должность постельничего (1567), весьма значимую в придворной иерархии. Постельничий вместе с тем являлся начальником личной охраны царя. В ведомстве Д. И. Годунова начал службу его племянник – Борис Федорович. Он служил стряпчим, подававшим государю платье.

Влияние Дмитрия Ивановича Годунова было очень значительным. Сам Малюта Скуратов (Григорий Лукьянович Бельский) согласился выдать дочь Марию за его родственника Бориса (а возможно, был инициатором этого брака). Других дочерей Малюта также выгодно выдал замуж: одну, имя которой осталось неизвестным, – за князя И. К. Канбарова, Екатерину – за князя И. М. Глинского (двоюродного брата царя) и другую Екатерину – за князя Д. И. Шуйского. На зятя Малюты распространились и милости грозного самодержца, питавшего какую-то невероятную привязанность к Скуратову. В 1573 году Борис был зачислен в состав «особого двора», являлся «дружкой» царя на свадьбе царя с Анной Колтовской, в 1577 и 1579 году служил кравчим (придворный чин, ведавший организацией пиршеств), в 1580 году стал боярином (минуя чин окольничего) и вновь был «дружкой» на государевой свадьбе (с Марией Нагой).

В последние годы жизни Ивана Грозного Борис Федорович – один из самых близких к нему людей, наряду с Б. Я. Бельским (двоюродным братом жены Годунова). Влиятельное положение Годуновых подкреплялось браком сестры Бориса Ирины Федоровны и царевича Федора Ивановича. Есть сведения, что Иван Грозный, недовольный отсутствием детей у Федора, намеревался женить сына заново, но неожиданно натолкнулся на твердое сопротивление царевича. Памятуя о печальной судьбе Ивана Ивановича, царь отступил.

Годуновы выдвинулись как многочисленный клан в эпоху «двора» (1573–1584). Степан Васильевич и Иван Васильевич получили окольничество, Василий Федорович (брат Бориса) был рындой (оруженосцем) у царевича Ивана, а Яков Афанасьевич – рындой у царя. Пять Годуновых служили в стольниках, еще один упоминается как дворянин, а другой – голова в царском полку. В первые месяцы царствования Федора Ивановича представители этого рода цепочкой потянулись в Думу. К лету 1585 года в ней было пять Годуновых, три из них занимали дворцовые должности.

Борис Федорович опирался не только на однородцев. Его союзниками являлись князья Трубецкие и князья Хворостинины, связанные с ним «дворовым» происхождением. Боярство, окольничество и думное дворянство получили в 1584–1585 годах близкие к нему князь И. М. Глинский (свояк), князь П. С. Лобанов-Ростовский и А. П. Клешнин (дядька царевича Федора).

В первые годы царствования Федора Ивановича возник «завещательный союз дружбы» между Борисом и Никитой Романовичем, направленный против Мстиславского и Шуйских. Летом 1585 года престарелый Никита Романович заболел и отошел от дел, 23 апреля 1586 года он скончался. Еще при жизни Н. Р. Юрьева боярином стал его старший сын Федор Никитич, а кравчим – другой сын, Александр Никитич. Согласно легенде, Никита Романович возложил попечение о своих сыновьях на Годунова. Ф. Н. Романов был ровесником Бориса Федоровича, но значительно уступал ему по значимости и влиянию. О дружбе между Романовыми и Годуновым свидетельствует то, что старшего из сыновей Федора Никитича звали Борис (он умер младенцем в 1592 году). К этой эпохе относится и брак Ирины Никитичны Романовой (дочери Н. Р. Юрьева) с Иваном Ивановичем Годуновым, впоследствии окольничим.

К Годуновым и Юрьеву примкнули дьяки Щелкаловы, возглавлявшие важнейшие Посольский и Разрядный приказы.

Их противники составляли аристократическую «партию». Князь И. Ф. Мстиславский служил почти 40 лет. Был воеводой при взятии Казани и в ливонских походах. В годы опричнины царь казнил его тестя, князя А. Б. Горбатого, и не раз угрожал расправиться с самим Мстиславским. Вероятно, того спасали родство с династией, первостатейная знатность и полная лояльность. С 1571 года Мстиславский возглавлял земскую Боярскую думу. На его дочери был женат царь Семен Бекбулатович, номинальный правитель Московского государства в 1575–1576 годах, затем – великий князь тверской. Единственный сын князя И. Ф. Мстиславского Федор Иванович входил в Думу с 1576 года в чине боярина. Князья Мстиславские являлись богатейшими аристократами, владели почти на правах удела Юхотской волостью в Ярославской земле и множеством других земель.

Глава клана Шуйских князь Иван Петрович представлял собой значимую и влиятельную фигуру. Князья Шуйские, потомки удельных суздальских князей, являлись второй после московских князей по старшинству линией в потомстве Ярослава Всеволодовича. Иностранцы называли Шуйских принцами крови. Они занимали первые места у трона во времена Ивана III и Василия III, а в малолетство Ивана IV составляли влиятельную боярскую «партию», которую некоторое время возглавлял дед И. П. Шуйского князь Иван Васильевич Шуйский. К политической борьбе князь Иван Петрович был предопределен происхождением. Храбрый и деятельный человек, он приобрел всероссийскую славу, возглавив героическую оборону Пскова от превосходящих сил короля Стефана Батория.

Как и Годуновы, Шуйские в первые годы правления царя Федора Ивановича пополнили Думу своими сторонниками. Боярами стали князья Василий, Андрей и Дмитрий Ивановичи Шуйские, а также близкий к этому семейству Ф. В. Шереметев. Казначеями были Головины, «доброхоты» Шуйских. Аристократическая группа бояр также пополнилась князьями И. М. Воротынским и А. П. Куракиным. Князья Шуйские, помимо думных чинов, удостоились щедрых пожалований: князь Иван Петрович получил «в кормление» Псков с правом сбора пошлин и кабацких доходов, князь В. Ф. Скопин-Шуйский – Каргополь, а князь Д. И. Шуйский – Гороховец.

Сложение этой конфигурации происходило параллельно с началом схватки за власть. Первый удар Годунов нанес по Головиным осенью 1584 года. Было возбуждено дело о казнокрадстве, по приговору Думы казначей П. И. Головин лишился должности и был приговорен к казни, которую заменили ссылкой. По дороге в ссылку Петра Головина убили, его брат Михаил бежал в Литву, а родич, окольничий Владимир Васильевич, оказался в опале. Других представителей рода выслали на воеводство в окраинные города.

Следующей жертвой стал престарелый князь И. Ф. Мстиславский. «Новый летописец» сообщает о его насильственном пострижении в Кирилло-Белозерском монастыре. Летом 1585 года он побывал на богомолье на Соловках, а оттуда поехал в Кириллов, где постригся с именем Ионы. В поздних источниках распространена версия об опале Мстиславского, якобы готовившего убийство Годунова. Однако пожилой боярин мог удалиться в монастырь и по собственной воле, а козни Бориса поздние авторы видели везде. Главой Думы вместо отца стал князь Федор Иванович, не отличавшийся честолюбием и политическими амбициями.

Князья Шуйские решились упредить Годунова и составили заговор. Они планировали обратиться к царю Федору с челобитьем,

Развод царя должен был лишить Годунова власти и изменить соотношение сил при дворе. Шуйским удалось привлечь на свою сторону главу Церкви митрополита Дионисия и князя Ф. И. Мстиславского, сестре которого прочили роль новой царицы. Поддержали князей Шуйских и московские посадские люди. В мае 1585 года в столице произошли какие-то волнения, и Годуновых якобы хотели «побить каменьями».

Выдающийся полководец князь И. П. Шуйский оказался плохим интриганом. Брак Федора и Ирины, пройдя испытание недовольством Ивана Грозного, устоял и перед аристократическим демаршем. Зато Шуйские и их сторонники поплатились за него сполна, хотя и не сразу. Опала настигла княжеский клан осенью 1586 года. Иван Петрович был сослан в свою вотчину в Суздальском уезде, Андрей Иванович – в Буйгород, Василий и Александр Ивановичи – в Галич, Дмитрий и Иван – в Шую. Также пострадали союзники Шуйских В. Ф. Шереметев, И. Ф. Крюк Колычев, князь И. А. Татев и иные. Семерых московских купцов казнили «на Пожаре», многих посадских людей разослали по тюрьмам. 13 октября 1586 года лишился сана и был сослан в Варлаамо-Хутынский монастырь митрополит Дионисий. Главой Церкви стал близкий к Годунову Иов, архиепископ Ростовский. Попал в опалу и лишился части своих владений царь Семен Бекбулатович, родич Мстиславских. Княжну Мстиславскую выдали за князя Василия Кордануковича Черкасского, о чем было велено сообщить за рубежом.

Возможно, Годунов ограничился бы высылкой Шуйских из столицы, но князь Иван Петрович даже в ссылке не оставил попыток противодействовать правителю. Царская грамота в суздальский Покровский монастырь свидетельствует, что

Визит к разведенной жене покойного царевича Ивана Ивановича, царице старице Прасковье, естественно, показался Годунову подозрительным. Что могли обсуждать опальный вельможа с бывшей и также опальной невесткой Ивана Грозного? Обстоятельства пострижения? Перспективы расстрижения? В монастырь были посланы близкие к правителю люди князь Д. И. Хворостинин и казначей Д. И. Черемисинов (едва ли не последний из когорты думных дворян) допытываться, в чем дело. Шуйского сослали в Кирилло-Белозерский монастырь, постригли в монахи с именем Иов, а затем удушили «в дыму».

Крупнейший специалист по истории Смутного времени Р. Г. Скрынников предположил, что убийцей князя-инока был пристав князь Иван Самсонович Туренин, который внес крупное пожертвование на помин души князя Ивана Петровича 28 ноября 1588 года, спустя 12 дней после его кончины. Поскольку за 12 дней Туренин не мог связаться с Москвой и получить добро на внесение вклада, остается предположить, что пристав прибыл в Кириллов с задачей упокоить сначала самого старца Иова, а затем и его душу. Тогда же в ссылке был убит и князь Андрей Иванович Шуйский. Оппозиция была разгромлена, и теперь правитель не имел соперников.

«О земле великой печальник»

В феврале 1585 года московский посланник Лука Новосильцев ехал через Речь Посполитую и оказался в гостях у архиепископа гнезненского Станислава Кариковского. За обедом архиепископ стал нахваливать Бориса Годунова, сравнивая его с Алексеем Адашевым, со словами: «…А ныне на Москве Бог дал вам такого же человека просужего». Новосильцева такая аттестация Годунова не устроила. Он заявил, что Адашев «был разумен, а тот не Алексеева верста: то великой человек, боярин и конюшей; а се государю нашему шурин, а государыне нашей брат родной, и о земле великой печальник». Борьба за власть только началась, а московский дипломат (согласно его же отчету) уже пел дифирамбы правителю. В дальнейшем в дипломатических документах имя и положение Годунова возносились на огромную высоту, отражая его роль фактического правителя страны. Королева Елизавета именовала Бориса Федоровича истинно благородным принцем, дорогим и любимым кузеном, что русские переводчики переводили как «пресветлый княже и кровной нам приятель любезнейший». Другой титул, которым англичане награждали Бориса, – лорд-протектор[7] – более точно отражал его исключительное положение среди русских вельмож. В Московском царстве роль Годунова-правителя подчеркивали иные титулы: конюшего (высшее придворное звание-должность), наместника Казанского и Астраханского (пожалованы во время венчания Федора Ивановича на царство) и слуги (с 1591 года; особое почетное звание, которым награждались наиболее заслуженные из бояр). Еще в 1580‐е годы в русских документах по отношению к Годунову употребляется слово «правитель».

Какими механизмами пользовался Годунов, осуществляя управление страной от имени царя Федора, и каковы были основные направления его политики?

Расправившись с оппозицией, Годунов сумел сохранить хорошие или нейтральные отношения с боярами и придворными чинами. Это позволило ему осуществлять правительственные мероприятия, не встречая возражений в боярской среде. Другой важной составляющей компромисса в верхах стал союз Годунова с дьяками Щелкаловыми, старший из которых, Андрей Яковлевич, возглавлял Посольский приказ и Приказ Казанского дворца, а младший, Василий Яковлевич, – Разрядный приказ (возможно, также Судной и Пушкарский приказы). Им также подчинялись в налоговом отношении значительные территории, в основном Север и Сибирь. Два брата контролировали большую часть административного управления Московского царства.

Осведомленный современник, голландский купец Исаак Масса так отзывался о совместной деятельности Годунова и Щелкаловых по управлению страной:

Влиятельный дьяк именуется в иностранных сочинениях канцлером.

Соработничество с А. Я. Щелкаловым длилось долго, но прекратилось в 1594 году, когда тот попал в опалу (по не вполне ясным причинам) и удалился в монастырь. Его место во главе Посольского приказа занял брат Василий, который, впрочем, играл менее значимую роль в управлении, чем его брат.

Внутренняя политика правителя была направлена на преодоление хозяйственного кризиса и оздоровление экономики. Одним из ее важнейших составляющих стали меры по ограничению крестьянского перехода и упрочение практики сыска беглых крестьян. Как уже говорилось выше, закрепощение было распространено и на посады. Однако правитель действовал не только кнутом. В 1589 году общая сумма платежей с сельскохозяйственных территорий уменьшилась в три раза – с 32–38 рублей с сохи (податная единица) до 12 рублей. Русские дипломаты за рубежом хвалились тем, что Борис Годунов «что ни есть земель своего государства все сохи в тарханех учинил во льготе, даней никаких не емлют, ни посох ни х какому делу». (Тарханами именовались налоговые льготы, посохой – повинность крестьян по выполнению строительных работ и перевозке различных грузов.) Результатом стало постепенное восстановление сельского хозяйства и увеличение распаханных земель. Впрочем, из‐за общего обнищания восстановление земледельческой экономики в центре, на севере и северо-востоке страны шло медленно. До конца XVI столетия она балансировала на грани кризиса и потому испытала тяжелейший удар во время неурожаев в 1601–1603 годах.

Но даже этого было достаточно для того, чтобы достичь значительных результатов по укреплению обороноспособности, территориальному расширению и повышению дипломатического престижа Российского царства. Контраст по сравнению с последними десятилетиями правления Ивана Грозного показывает, насколько благотворна для страны смена правительственного курса с бессмысленного террора и военных авантюр на заботу о государственных интересах и нуждах подданных.

Впечатляют масштабы строительства крепостей на юге и востоке страны, осуществлявшегося в тесной связи с крестьянской и военно-служилой колонизацией этих территорий, направляемой государством. На юге были основаны Ливны (1586), Воронеж (1586), Елец (1592), Кромы (1594) и Белгород (1596), Оскол (1596) и Курск (1596), отремонтирован Тульский каменный кремль, перестроены деревянные укрепления Дедилова, Данкова, Епифани, Венёва. В эти же годы активно ведется строительство деревянно-земляных укреплений (засечных черт) к югу от Оки. В Поволжье на месте ордынских и казанских городов были поставлены Самара (1586), Царицын (1589), Саратов (1590), перестроены каменные стены в Казани и Астрахани. В Марийском крае выстроили Царевококшайск (1584) и Уржум (1594/1595), в Башкирской земле – Уфимский острог (1586).

Годунов особенно покровительствовал каменному строительству. В последний год жизни Ивана Грозного в Москве был создан Каменный приказ. В правление Федора Ивановича и Бориса Годунова разворачивается активная деятельность этого учреждения, ведавшего сооружением крепостей по всему государству. Помимо крепостного строительства на окраинах, в эти годы были сооружены огромная Смоленская крепость (1595–1602), стены Белого города (1586–1591), а позднее – Деревянного города (1591–1592) в Москве. В посольских документах строительная деятельность правителя восхвалялась в таких выражениях:

И если Посольский приказ в этом случае приукрашивал, то ненамного.

Незадолго до смерти Ивана Грозного из Сибири от атамана Ермака прибыл Иван Кольцо с известием о разгроме хана Кучума и захвате его столицы. Царь милостиво принял казацкого посланника и направил на помощь Ермаку отряд в 300 стрельцов под командованием князя Семена Болховского. Стрельцы прибыли в Сибирь в 1584 году, но в первую же зимовку из‐за отсутствия припасов «померли з голоду». Умер и воевода Болховский. Отряд Ермака пережил зиму, но постепенно таял в стычках с татарами. В ночь с 5 на 6 августа 1585 года погиб и сам атаман. Его сподвижники атаман Матвей Мещеряк и голова Иван Глухов с сотней оставшихся в живых участников похода покинули Сибирь. Они не знали о том, что на помощь им движется воевода Иван Мансуров с отрядом в 700 человек и достаточным количеством припасов. Прибыв в опустевший Кашлык (бывшую столицу Кучума), Мансуров не стал здесь останавливаться, опасаясь татар, а ушел вверх к Оби, где построил Обский городок (1585) и выдержал осаду хантов. Эти события в дипломатической документации были показаны как значительное достижение: «и на Оби на усть Иртыше тут город те государевы люди поставили и сидят по тем городам и дань с тех земель емлют на государя».

Но дела обстояли не столь гладко: Мансуров не смог закрепиться в Сибири и весной двинулся в обратный путь. Однако начало было положено, и государство активно включилось в завоевание Сибири, осознав выгоду масштабного промысла пушнины и ее продажи в Западную Европу. В 1586 году воеводы В. Б. Сукин и И. Н. Мясной пришли в Сибирь и основали Тюменский острог, в следующем году прибыл голова Д. Г. Чулков, построивший Тобольск в 15 верстах от Кашлыка. В 1593 году были поставлены Пелым, Обдорск и Березов, в 1594 году – Сургут и Тара, в 1595 году – Обдорск, в 1596 году – Кеть, в 1598 году – Нарым и Верхотурье. Таким образом, к концу правления Федора Ивановича значительная часть Западной Сибири была покорена. В правление царя Бориса этот процесс был завершен: в 1601 году основана Мангазея, а в 1604 году – Томск.

Освоение Сибири, организация ясачного обложения местного населения (ясак – налог пушниной), отправка в Сибирь воевод и служилых людей, организация пушной торговли с Западом находились в ведении братьев Щелкаловых. Андрей Яковлевич руководил Приказом Казанского дворца, которому подчинялась территория Сибири, и Посольским приказом, через который пушнина попадала в Европу, а Василий Яковлевич во главе Разрядного приказа направлял воинские силы в Сибирь.

Параллельно с военным завоеванием правительство организовывало земледельческую колонизацию Сибири, стремясь, как и на юге, обеспечить гарнизоны продовольствием. В 1590 году царским указом в Соль Вычегодскую были направлены 30 крестьянских семей со всеми необходимыми припасами, сельскохозяйственным инвентарем и скотиной. Каждому переселенцу выдавалось от государства на подъем 25 рублей. В 1596 году правительство направило в Тюмень «послужные» деньги, поощрение местным жителям, в том числе за распашку новых земель. Таким образом, освоение Сибири, как и укрепление рубежей и колонизация на юге страны и в Поволжье, представляли собой продуманную программу. В ее разработке и реализации виден государственный ум Бориса Годунова.

Во внешней политике этого периода главными событиями стали учреждение патриаршества в 1589 году, война со шведами (1590–1593) и отражение набега Казы-Гирея на Москву в 1591 году.

Возведение главы Русской церкви в сан патриарха стало итогом сложной дипломатической комбинации, которую осуществили Б. Ф. Годунов и А. Я. Щелкалов. Значительным было участие царя Федора Ивановича и царицы Ирины Федоровны. Царская чета отличалась особым даже по тому времени благочестием и приверженностью к Церкви, питавшимися семейным несчастьем – отсутствием детей.

Переговоры об учреждении патриаршества в России начались в 1586 году, когда в Москву приехал антиохийский патриарх Иоаким. На два года дело заглохло. Вселенские патриархи не хотели создавать новую патриархию в Московии, однако не могли они обойтись и без щедрой милостыни русского царя. Летом 1588 года в Россию прибыл константинопольский патриарх Иеремия. В Москве сделали вывод из истории с Иоакимом, который обещал переговоры с другими патриархами, но так ничего и не сделал, и перешли к более решительным мерам. Иеремию торжественно встретили и одарили, но потребовали от него учреждения патриаршества в России. Долго сопротивляясь уговорам, константинопольский владыка наконец изъявил желание стать русским патриархом. На это ему предложили удалиться в провинциальный Владимир:

Годунов и его советники понимали, что пребывание самого Иеремии на патриаршестве в России не решит проблему – этот прецедент завершился бы с кончиной константинопольского владыки, не став традицией. Годунову также было важно сохранить во главе Церкви верного союзника митрополита Иова. Патриарха Иеремию томили в почетном заточении несколько месяцев, пока наконец его не удалось склонить провести церемонию поставления Иова в патриархи (26 января 1589 года). По этому случаю была составлена «Уложенная грамота об учреждении в России патриаршего престола», провозглашавшая Москву Третьим Римом, который «благочестием всех превзыде», а царя Федора Ивановича – единственным христианским царем во вселенной. Патриаршество Иова стало подлинным триумфом годуновской дипломатии. Правителю удалось потрафить всем: царю, патриарху, духовенству (после патриаршества были учреждены новые митрополии, архиепископии и епископии), благочестивым книжникам. Обижены были только греки, которые справедливо считали, что их обвели вокруг пальца. Но горечь удалось скрасить неимоверно щедрой милостыней. В мае 1590 года на соборе с участием антиохийского и иерусалимского патриархов была утверждена русская патриархия, которой отныне принадлежало пятое место в иерархии православных церквей.

Другие успехи были достигнуты силой оружия. В январе 1590 года началась война со Швецией, был взят Ям, ранее захваченный шведами в ходе Ливонской войны. Царь возглавил поход к крепости Нарва (в русских источниках она именуется Ругодив), а общее руководство осадой вел Борис Годунов. В ругодивском походе принял участие цвет московской аристократии – члены Думы и двор. Артиллерийский обстрел и жестокий штурм не привели к успеху. Однако шведы понесли столь существенные потери, что комендант Нарвы согласился на перемирие с условием возвращения России городов Ям, Копорье и Ивангород. Вероятно, руководящая роль Годунова повредила делу, поскольку он не имел ни военного опыта, ни полководческих талантов. Однако результаты похода оказались благоприятными и были впоследствии закреплены условиями Тявзинского мира (1595). Дальнейшее продвижение в северном направлении сдерживалось опасениями вступления в войну Речи Посполитой, где в 1587 году королем стал сын шведского монарха Юхана III – Сигизмунд III Ваза. В 1592 году, после смерти отца, он принял также и шведскую корону. Еще одна угроза появилась в это время с юга – со стороны Крыма.

С конца 1570‐х годов Крымское ханство сотрясали внутренние усобицы. В 1585 году из Крыма выехал «на царское имя» царевич Мурад-Гирей, сын хана Мухаммад-Гирея II. Царевич был принят государем, затем направлен в Астрахань, чтобы «промышлять над Крымом, а взем Крым, сести ему в Крыму царем, а служити ему царю и великому князю». План нельзя назвать реалистичным, однако как угроза для Крыма царевич был полезен. Мурад-Гирей вел переговоры с ногайскими мурзами, привлекая их на сторону России. Закончилась эта история неожиданно: весной 1591 года Мурад-Гирей и часть его семьи умерли – возможно, были отравлены.

«Новый летописец» сохранил красочное повествование о том, как в Астрахань был послан для «розыска» думный дворянин Е. М. Пушкин, который велел пытать пойманных «ведунов» и при помощи некоего знающего «арапа» добился признания. Оказалось, что пытать ведунов нужно было иначе, чем обычных людей: засунуть в зубы конские удила, подвесить и бить не по телу, а по стене напротив. После пытки ведунов сожгли в поле, куда слетелось множество сорок и ворон, которые пронзительно кричали, пока жгли чародеев.

С 1588 года в Крыму сел на престоле Казы-Гирей, носивший говорящее прозвище Бора (штормовой ветер). Ему удалось восстановить порядок и привлечь на свою сторону часть ногаев, которые ранее приняли сторону России. В 1591 году хан Казы-Гирей совершил поход на Москву, согласно «Новому летописцу», по согласованию со шведским королем. Известие о походе крымцев было получено в июне. По словам перебежчика, с крымским ханом шли «прямо на Москву» «воинских людей со сто тысеч». Поначалу намеревались встретить хана у Серпухова, затем войска с береговой линии были стянуты к Москве. Во главе армии были поставлены князь Ф. И. Мстиславский и конюший Б. Ф. Годунов. Армия расположилась к югу от столицы, укрепившись обозами и выставив гуляй-город – подвижную крепость, в которой сидели стрельцы. Утром 4 июля появились татары, разбившие лагерь рядом с селом Коломенское. Состоялись стычки, но до крупного сражения дело не дошло. Ночью, «за час до света», татары внезапно обратились в бегство, «с великим страхованием и ужасом». Есть сведения, что бегству предшествовала ложная тревога в русском лагере: решив, что крымцы идут в атаку, русские стали стрелять изо всех пушек, что, в свою очередь, вызвало панику в стане противника.

Царь щедро наградил Бориса Годунова драгоценностями и землями, пожаловал ему титул слуги. Официальные источники прославляли его воинские таланты и мужество, однако более скептичные авторы обвиняли Бориса в трусости, указывая, что тот не решился преследовать хана. Как бы то ни было, угроза со стороны Крыма отступила.

Дипломатия времен Федора Ивановича характеризуется развитием хороших отношений со странами Запада и Востока. В торговле по-прежнему занимали ведущее положение англичане, однако на их монополию покушались голландские и ганзейские предприниматели, что было выгодно царской казне. Окном в Европу являлся Архангельск, основанный еще в 1583 году по указу Ивана Грозного в устье Двины, окном в Азию – Астрахань, через которую велась торговля с Персией, странами Закавказья и Средней Азии. В 1590‐е годы начались дипломатические контакты с персидским шахом Аббасом, искавшим союза с Россией против Турции.

Обзор правительственной политики Годунова напоминает отчет о том, как похорошело Московское царство при Борисе Федоровиче, впрочем, вполне достоверный. Успехи внутренней и внешней политики правителя отмечали даже критически настроенные к нему современники. Князь И. А. Хворостинин отмечал, что Годунов был

Однако на благостной картине «доброго правления» Годунова черным пятном легла угличская трагедия, ставшая одним из поводов для Смуты.

Угличская трагедия

О личности младшего сына Ивана Грозного царевича Дмитрия Ивановича известно очень мало. Даже дата рождения определяется приблизительно. Скорее всего, царевич родился 19 октября 1582 года, был крещен с именем Дмитрий и получил второе, дополнительное православное имя Уар в честь мученика Уара Египетского. Не исключена, но менее вероятна возможность того, что царевич был крещен с именем Уар, а имя Дмитрия было мирским, публичным. По-видимому, эти два имени носил и его старший брат, первенец Ивана Грозного, царевич Дмитрий, родившийся в 1552 году и погибший в 1553‐м (он утонул).

Положение новорожденного царевича было неустойчивым – в последние годы жизни царь помышлял развестись с его матерью, царицей Марией Нагой, и жениться на родственнице английской королевы. Однако этого не произошло, и Дмитрий после смерти отца получил Угличский удел, куда был отправлен вместе с матерью и родственниками, боярами Нагими. Это была почетная ссылка, но династические права царевича не оспаривались, а вместе с ними и положение царевича. В литературе можно встретить мнение, что Дмитрий, рожденный от неканонического (шестого или седьмого) брака Ивана Грозного, не имел прав на престол. Это – историографическая реконструкция. Младший сын Грозного в официальных документах именовался царевичем. Поскольку у царя Федора Ивановича не было детей, вероятность воцарения Дмитрия Угличского была очень высокой. Для Бориса Годунова это означало бы катастрофу – опалу всего рода, ссылку, тюрьму и, возможно, казнь.

Нагие жили в Угличе, старинном удельном центре, который до 1563 года находился во владении младшего брата Ивана Грозного, глухонемого Юрия Васильевича. Жил Юрий в Москве, а Угличским уделом управляли его доверенные лица. В 1563 году князь Юрий Васильевич умер, и Углич вернулся во владение государя, а затем был выделен в удел младшему сыну Грозного. Царевич и его родня Нагие поселились в палатах XV века, выстроенных князем Андреем Большим Угличским, младшим братом Ивана III, умершим в тюрьме, куда его отправил брат-самодержец. На обеспечение удельного двора шли доходы из Углича и уезда. Однако Нагие не были полновластными распорядителями в своем княжестве. Над ними был установлен надзор со стороны дьяка Михаила Битяговского, который контролировал удельные финансы и приглядывал за Нагими, чтобы те не учинили никакой крамолы. Нагие ненавидели Битяговского, в котором справедливо видели агента Годунова. Тем более что родственников царицы было в чем упрекнуть. После смерти царевича и убийства Битяговского его вдова жаловалась, что Нагие убили ее мужа «по недружбе» – тот неоднократно бранился с Михаилом Федоровичем Нагим

Такая ворожба была на грани более страшного преступления – порчи, – однако Нагих почему-то не трогали. Внешне отношения между дворами были благополучными. Из Москвы посылали подарки царевичу и его матери на именины (19 октября – день памяти Уара Египетского), а из Углича ко двору привозили пироги. Однако в столице принимали свои меры: англичанин Д. Флетчер сообщает, что имя царевича запретили поминать во время церковных служб, распространялись слухи о невероятной жестокости, которую мальчик унаследовал от отца, поминалось его «незаконное» происхождение. По словам того же Флетчера, на жизнь царевича были совершены покушения:

Впрочем, сам англичанин указывает, что источник его сведений – слухи. Поздняя традиция приписывает Годуновым неудачные попытки организации убийства царевича: якобы дворянам В. Ф. Загряжскому и Н. П. Чепчугову предлагали убить Дмитрия, но те отказались[8]. Таким образом, обстановка вокруг наследника была накалена, своим существованием он портил благостную картину годуновского правления при царе Федоре. Смерть царевича Дмитрия Угличского, которая произошла при загадочных и драматических обстоятельствах, еще более усложнила ситуацию.

Основным источником сведений о трагедии, которая произошла в Угличе 15 мая 1591 года, является следственное («обыскное») дело. Оно велось особой комиссией, расследовавшей смерть царевича и последовавший за ней мятеж в Угличе. Комиссия, присланная из Москвы, состояла из крутицкого митрополита Геласия, боярина и князя В. И. Шуйского, окольничего А. П. Клешнина и дьяка Е. Д. Вылузгина. Присутствие князя Шуйского как будто должно было гарантировать независимость следствия: князь Василий Иванович принадлежал к боярской партии, враждебной Годуновым. Вместе с тем Шуйский состоял в родстве с правителем (его брат князь Дмитрий являлся свояком Бориса), был тонким дипломатом и ловким царедворцем. Шуйский также имел опыт следственной работы: в 1584–1585 годах он руководил Судным приказом. Клешнина принято считать человеком Годунова, однако он был дядькой (воспитателем) царя Федора Ивановича. Возможно, инициатором его включения в состав комиссии был государь, который доверял Клешнину.

Многие историки ставили объективность следствия под сомнение, указывали на его неполноту (например, отсутствие допроса царицы Марии Нагой), палеографические странности (листы перепутаны местами, основная часть дела – переписанный беловик), а также неснятые противоречия между показаниями. В поздних источниках сохранились сведения о том, что следователи (особенно Клешнин) давили на допрашиваемых и запугивали их.

Согласно следственному делу, царевич после обедни вышел поиграть на заднем дворе. «И тешился с робяты, играл через черту ножом», – рассказал родственник царицы Андрей Нагой. «В тычку ножиком», – подтвердили жильцы царевича, его товарищи по игре.

заявила мамка царевича Василиса Волохова, находившаяся рядом с ребенком. Кормилица Арина Тучкова также находилась рядом и «царевича взяла к себе на руки, и у нее царевича на руках и не стало». Тучкова единственная из свидетелей заявила о своей вине в гибели царевича – о недосмотре:

Однако мать ребенка царица Мария Нагая обратила свой гнев на мамку Волохову, а не на кормилицу. По свидетельству самой Василисы Волоховой, царица

Царица Мария приказала звонить в колокола на соборной колокольне, на царский двор побежали люди – посадские и «казаки» с судов (портовые рабочие). Одними из первых оказались на месте братья царицы, Михаил и Григорий Нагие. По приказу царицы Григорий Нагой продолжил избивать поленом Василису Волохову, и тут на месте происшествия появился дьяк Битяговский. Узнав, в чем дело, он потребовал от Михаила Нагого, чтобы тот «унял шум и дурна которого не сделал», в ответ Нагой и царица приказали убить Битяговского и его родственников, которых обвинили в убийстве царевича. Были убиты дьяк М. М. Битяговский, его сын Данила, племянник Битяговского Никита Качалов, некий Данила Третьяков, сын мамки Осип Волохов и несколько слуг. Убили даже юродивую, которая жила у Битяговского и ходила во дворец. Царица обвинила ее в том, что та наводила порчу на царевича. Погром сопровождался грабежом имущества Битяговского и казенных денег. Вдову и дочерей дьяка спасли от расправы воскресенский архимандрит Феодорит и алексеевский игумен Савватий, а мамку Волохову посадили под арест.

Спустя несколько дней М. Ф. Нагой призвал к себе городового приказчика Русина Ракова и велел ему положить на тела Битяговского и других убитых ножи и палицу, измазав оружие куриной кровью, «для того, что де будто се те люди царевича Дмитрея зарезали…» Состоялась эта наивная имитация 19 мая. К тому времена тела убитых все еще валялись в городском рву. Вечером того же дня в Углич прибыла из Москвы следственная комиссия, которая привлекла к следствию 140 человек. В ходе ее работы были выдвинуты две версии смерти Дмитрия Угличского.

Первая – о «самозаклании» царевича во время приступа «черной» болезни (эпилепсии); вторая – об убийстве царевича Осипом Волоховым, Никитой Качаловым и Данилой Битяговским. Озвучил версию об убийстве и твердо ее придерживался один М. Ф. Нагой. Даже его родной брат Григорий дал показания, что царевич

Их родич Андрей Александрович Нагой показал, что увидел царевича уже мертвым, «а сказывают, что его зарезали, а он того не видал, кто его зарезал». Как уже говорилось выше, в деле нет показаний главного свидетеля и действующего лица – царицы Марии Федоровны. Есть предположение, что членам комиссии было непозволительно допрашивать вдову Грозного, которая могла давать показания только перед царем и патриархом.

Выслушав выводы комиссии, патриарх Иов и церковный собор постановили, что «царевичю Дмитрею смерть учинилась Божьим судом», а Михаил Нагой и его родичи виноваты в преступлении: «велел побити напрасно умышленьем» государева дьяка Битяговского и других людей. Приговор был утвержден царем, Нагих отправили по тюрьмам и в ссылку, царицу Марию постригли в монахини и послали в дальний монастырь, многих угличан выслали в сибирский город Пелым (упоминаются 60 семей; впоследствии большинство из них вернул из ссылки Лжедмитрий I). В Сибирь отправили и угличский набатный колокол, который высекли плетьми, вырвали ему язык и урезали «ухо».

Следственное дело отнюдь не разрешает сомнений, с которыми исследователь подходит к этому источнику. Предполагая вину Годунова, в нем легко обнаружить ее доказательства – обвинительное свидетельство Михаила Нагого и уклончивую позицию Андрея Нагого; трафаретность показаний о «самозаклании», словно вложенных в уста свидетелей следователями; абсурдность попытки М. Ф. Нагого изобразить убитых Битяговского и иных злодеями, положив на них целый арсенал оружия; палеографические странности документа и др. Если изначально отнестись к документу с доверием, перед исследователем предстает, казалось бы, стройная картина: версию об убийстве отстаивают лишь Нагие, инициаторы мятежа; противоречия внутри дела можно снять, а палеографические особенности лишь отражают историю документа, но не являются свидетельствами подтасовки. В первом случае в качестве аргумента подключается важнейший логический довод – quid prodest (кому выгодно); во втором – принцип презумпции невиновности источника. На мой взгляд, важнейшим обстоятельством является то, что представления о вине Годунова в убийстве царевича сформировались под влиянием официальной версии 1606 года, когда царевич Дмитрий Угличский был торжественно канонизирован и было составлено его житие. До 1606 года о причастности Годунова к смерти царевича лишь циркулировали слухи, которые дошли до нас в передаче англичан Дж. Флетчера и Дж. Горсея[9].

Объективность должна привести нас к согласию с выводом следственной комиссии, однако есть важное но: медики утверждают, что в припадке эпилепсии невозможно зарезаться ножом, поскольку больной в это время выпускает предметы из рук. Попыткой выхода из ситуации стала гипотеза о том, что царевич упал на нож, воткнутый в землю лезвием вверх («набрушился сам ножом в падучей болезни»). Но в случае смертельного ранения в шею кровь должна бить фонтаном, что невозможно не заметить. Этой красноречивой подробности в показаниях свидетелей нет. Указание на то, что царевича «било долго», противоречит и другой версии о причине смерти – образованию пульсирующей гематомы внутри шеи. Эти противоречия привели современных исследователей Л. В. Столярову и П. В. Белоусова к новой версии гибели царевича. Они полагают, что ранение в области шеи могло иметь место, но не было смертельным, а к смерти привела серия непрекращающихся эпилептических припадков, то есть не злодеяние, а болезнь, которая быстро прогрессировала и привела царевича к трагическому концу. Я склонен согласиться с этой версией. Скорее всего, Годунов не причастен к смерти царевича, хотя, вероятно, искренне желал избавиться от опасного претендента на престол. Такой вывод также снимает предположение о том, что несчастный случай мог быть подстроен. Это было фатальное стечение обстоятельств – далеко не первое в истории царской семьи (вспомним трагический конец сына Грозного Ивана). Династия Рюриковичей словно была обречена, в том числе из‐за собственной политики: в ходе борьбы за единовластие московские государи уничтожили боковые ветви династии, и она сократилась до семьи Ивана Грозного.

Остается, пожалуй, еще один вопрос – о причинах мятежа, во время которого были убиты с десяток человек и произошли погромы. Неужели старая вражда между Битяговским и Нагими была способна вылиться в такую кровавую бойню? Следственное дело показывает, что удельный Углич был маленьким, замкнутым мирком, где едва уживались друг с другом две противные партии – Нагих и Битяговского. Многие действующие лица были связаны между собой близким родством или службой. Боярыня и мамка Василиса Волохова, служившая царице Марии с начала 1580‐х годов, вероятно, переметнулась на сторону Битяговских. Ее дочь вышла замуж за Н. Качалова, которого нарративы XVII века называют племянником дьяка. Скорее всего, Волохова стала агентом дьяка во дворце, в то время как сам он был агентом Годунова в Угличе. Иначе трудно объяснить жестокость, с которой царица обошлась с Волоховой. Смерть царевича стала пусковым механизмом, благодаря которому давняя склока вылилась в бойню. Таким образом, угличские события можно рассматривать как пролог Смуты. В них словно отрепетирован сценарий дальнейших потрясений – противостояние внутри элиты повлекло за собой войну, захватившую мирных горожан. Это также очень похоже на волнения в Москве после смерти Грозного. С чего бы такие страсти на седьмом году правления тишайшего Федора? Очевидно, энергия социального разрушения таилась и в этом провинциальном волжском городке, а при удобном случае вышла наружу. Пророчество Джильса Флетчера («все должно было окончиться не иначе, как всеобщим восстанием») начинало сбываться…

Опустевший трон

Царевич Дмитрий был погребен в Угличе и вскоре забыт. Его не соизволили похоронить в Архангельском соборе, у чтимых гробниц предков. Зато в самом Угличе, разоренном репрессиями, обрушившимися на город по делу о мятеже, хранилась совершенно особая память о царевиче. Археологическими раскопками установлено, что на месте смерти царевича в конце XVI – начале XVII века возникло кладбище, на котором хоронили детей и отроков, один из которых был убит ударом ножа в голову. Другое погребение – юная роженица с младенцем. Таким образом, почитание царевича началось в Угличе вскоре после его смерти и до канонизации. Этому способствовала, вероятно, не только его трагическая, странная кончина, но также его «прямое» имя: считается, что святой мученик Уар являлся покровителей умерших до срока и некрещеных.

Словно в утешение тем, кто горевал о пресечении царского рода, произошло чудо. 29 мая 1592 года царица Ирина родила дочь, которую по святцам назвали Феодосия, – это имя в переводе с греческого означает «данная Богом». Царь разослал щедрую милостыню по монастырям и церквям, повелел освободить опальных и вернуть ссыльных. В 1593 году А. Я. Щелкалов предложил послу Священной Римской империи Н. Варкочу брачный союз одного из австрийских принцев с царевной Феодосией. Но очень скоро – 25 января 1594 года – царевны не стало. Траур московского двора был не только по умершей девочке: вместе с ней хоронили и надежды на продолжение династии. Царь Федор Иванович угасал, и начиналось тревожное время для Бориса Годунова. Можно предположить, что Годунову было бы выгоднее оставаться правителем при племяннице, чем ввязываться в невиданное ранее дело – борьбу за царский трон. Однако выбора у него не осталось.

К моменту рождения царевны Феодосии другие возможные претенденты на трон были надежно изолированы. Дочь Владимира Старицкого ливонская королева Мария Владимировна находилась в подмосковном Подсосенском монастыре, где приняла монашество еще в 1588 году. Ее дочь Евдокия умерла в 1589 году (и в ее смерти традиционно обвинили Бориса Годунова). Вдовы Грозного Анна Колтовская (царица старица Дарья) и Мария Нагая (царица старица Марфа) обретались в провинциальных монастырях. Еще три царицы старицы (разведенные жены и вдова царевича Ивана Ивановича) – Александра (Сабурова), Прасковья (Соловая) и Леонида (Шереметева) – находились в том же положении и опасности для правителя не представляли (Леонида умерла в 1596 году). Семен Бекбулатович, по воле Грозного чуть менее года занимавший российский трон, жил под присмотром в центре своей тверской вотчины, селе Кушалино, был лишен титула великого князя тверского и значительной части доходов. Он ослеп и якобы жаловался, что Годунов его отравил.

Гораздо сильнее и влиятельнее было боярство, представлявшее главную угрозу. После разгрома князей Шуйских и удаления от двора других влиятельных фамилий Годуновым противостояла только одна «партия» – Романовы. По числу членов Думы и влиянию они уступали годуновскому клану, но кровное родство с царем Федором было их важнейшим козырем. Не забывал об этом и государь. В 1596 году он обрушился на князя Федора Ноготкова, подавшего местническую челобитную на Федора Никитича Романова, в которой утверждал, что достоин быть «больше» не только Федора Никитича, но и его покойных отца и дяди. «И ты чего дядь моих Данила и Микиту мертвых бесчестишь», – возмутился царь, и Ноготков отправился в тюрьму.

Двоюродный брат царя носил то же имя – Федор Никитич. Однако и Годунов не мешкал. В честь дяди получил имя его сын Федор Борисович. После смерти царевны Феодосии начиная с 1595 года он появляется на придворных церемониях рядом с отцом. Сам Борис еще с 1584 года непременно стоял у трона на посольских приемах, а в 1596 и 1597 году держал «царского чина яблоко».

Борьба за влияние шла не только в придворных покоях. Годунов активно стремился снискать уважение и любовь народа; он был щедрым и внимательным, изображал себя поборником справедливости и достиг большой популярности. Согласно Псковской летописи, при царе Федоре Ивановиче

Романовых тоже любили, хотя у них не было таких возможностей для популистских мероприятий. Старинный московский род, Романовы-Юрьевы были знамениты в Москве. Особым уважением пользовался «старый боярин» Никита Романович, брат царицы Анастасии, образ которого вошел в народные песни. Его сыновья, Никитичи, унаследовали отцовскую известность. И. Масса писал о братьях Романовых:

Разговоры о правах Романовых на трон были распространены в народе, о них сообщают русские и иностранные авторы-современники. Конрад Буссов, служивший в числе других «немцев» Годунову и Лжедмитрию I, передает мифологический рассказ о передаче царем Федором Ивановичем трона боярам:

Сам Буссов понимал, что этот рассказ в стиле анекдота XIX столетия далек от действительности. Описывая позднейшие события, он справедливо отмечает, что Борис Годунов был избран на престол благодаря поддержке народа. Вместе с тем притча Буссова содержит и зерно истины: Романовы не реализовали династические преимущества, ограничившись, по-видимому, их демонстрацией и оппозиционными разговорами. События, разыгравшиеся после смерти царя Федора Ивановича (7 января 1598 года), нельзя назвать борьбой или столкновением за власть.

Староста пограничной Орши Андрей Сапега получил из Московского государства слухи о том, что Романовы решительно поднялись против Бориса и Федор Романов якобы бросился на Годунова с ножом (15 февраля). Есть в рассказе Сапеги и не менее примечательная деталь: правитель якобы готовил самозванца взамен царевича Дмитрия, которого сам и убил. Оршанский староста прилежно собирал слухи и позднее передавал, что Ф. Н. Романов и Б. Я. Бельский предлагали в цари Семена Бекбулатовича. Фантастические известия из Москвы, переданные А. Сапегой, по-видимому, не заслуживают доверия. Русские источники не сообщают о каком-то серьезном сопротивлении Борису после смерти царя Федора Ивановича. Первые годы правления Годунова на троне обошлись без опал, что также может косвенно свидетельствовать о слабости боярской оппозиции. Ничего подобного дворцовым схваткам 1584 года после пресечения династии Рюриковичей не произошло. Финишная прямая к трону для Годунова была непростой, но главную трудность для него представляли не соперники, а отсутствие законных прав на высшую власть – легитимности.