Глава двенадцатая ВОР И ХРУСТАЛЬНАЯ ПРОБКА

Над Чашей Ирем повсюду вьются корабли зоку. По пути к геостационарной орбите своего корабля я сквозь увеличивающую оболочку ку-сферы различаю их сверкающие булавочные головки. Потом на фоне паров аммония и воды становятся видимыми соединяющие их лучи сцепленности, и небо закрывается серебристой сетью, сплетенной, чтобы меня поймать.

Переход в Царство «Леблана» теперь протекает безукоризненно гладко, словно скользишь по поверхности спокойной воды. Вокруг меня материализуется капитанская рубка. Карабас вытягивается по стойке «смирно» и с механической грацией снимает шляпу.

Корабельные датчики фиксируют в районе Чаши более двухсот кораблей: от репликаторов Нотч-зоку — крохотных коренастых насекомых — до густых зеленых деревьев Дайсона, веретенообразных кораблей Евангелисгов-зоку из пурпурной псевдоматерии и даже отдельных базовых скафандров — серебристых человеческих фигур с огромными круглыми радиаторами. Несмотря на разнообразие, все это члены одного временно образованного сообщества зоку, а их на первый взгляд беспорядочные движения перекрывают все возможные маршруты. Как там сказал Барбикен? Ты можешь угрожать мелким зоку, но не более того. Похоже, Большая Игра создала целый новый квантовый коллектив, чтобы меня изловить.

Полагаю, я должен чувствовать себя польщенным.

Я активирую двигатель Хокинга и отключаю маскировку. Распространенная информационная атака начинается немедленно. В защиту корабля со всех сторон бьют щупы кватов и программные помехи. Похоже, меня намерены взять живым.

— До краха защиты двести базовых миллисекунд, — объявляет Карабас. — Три целых и семь сотых субъективных минут при максимальном ускорении времени.

Я отодвигаю кота, сажусь за панель управления и легко касаюсь клавиатуры. Лишенная сознания сущность корабля окутывает мой мозг прохладной броней.

Не могу не прислушаться к своим мыслям. А что, если позволить им меня поймать? После того, что сказал мне Аун, я, кажется, именно этого и заслуживаю. Это будет нетрудно. Теперь я чувствую все возможные векторы движения, — и не могу выбрать ни одного, который вывел бы меня мимо Чаши в открытый космос, чтобы убежать, или вглубь планеты, чтобы спрятаться. Любые мельчайшие изменения курса мгновенно вызывают реакцию всех ближайших зоку. Не так ли чувствовала себя Миели, когда пыталась сражаться с роем Охотников?

Через отданный Дуньязадой камень Большой Игры, надежно спрятанный в изолированную программную систему, поступает кват-сообщение. Я поручаю Карабасу и его агентам исследовать его и только потом выпускаю.

Ты сглупил, мой дорогой! Это, без сомнения, Барбикен. Кват приносит запах лосьона и слабое эхо звенящей меди. Думал, я не замечу? Что ты сделал с совершенно новой Чашей?

Голос старейшины зоку будит долгожданную ярость, и я приказываю своей метасущности использовать ее, чтобы помочь мне сосредоточиться.

В торговле это называется дробление и обновление, отвечаю я. Держись подальше от Ирем. Можешь убедиться, что Чаша под контролем члена Нотч-зоку по имени Дуньязада. Все абсолютно законно. А может, ты желаешь встретиться со старейшиной Випунен-зоку на Южном полюсе? Я думаю, он уже сожрал последнюю экспедицию, которая пыталась отыскать его Царство.

Великолепно! отвечает Барбикен. Я думаю, он захочет присоединиться к нашему новейшему сообществу Ганимар-зоку! Исключительные детективы и охотники за людьми. Они повысили степень сцепленности, подобравшись к тебе так близко.

Он пытается меня отвлечь. Думай, Жан, думай. Как бы поступила Миели?

Но ты, конечно, можешь сдаться, и мы решим проблему, как принято у джентльменов! Они будут сильно разочарованы! Я уверен, юная Миели будет рада с тобой увидеться и обсудить судьбу ее корабля «Перхонен». Ты ведь помог устроиться здесь той самой цивилизации, которая уничтожила судно, не так ли?

А вот это неверный вопрос.

Кстати, Миели такая умница! Я планирую миссию специально для нее, уверен, она блестяще справится — и будет соответствующим образом вознаграждена. Система волеизъявлений превосходно формирует личность, и сцепленные зоку становятся для тебя превыше всего на свете. Жан, почему бы тебе не попробовать? Тебе всегда не хватало цели. А мы можем тебе в этом помочь. Трубочный табак и звон превосходного фарфора. Этот мерзавец наслаждается ситуацией. Неважно. Я знаю, что делать.

Я в последний раз предлагаю тебе к нам присоединиться. Если попадешь в руки Ганимарам, они передадут тебя нашим специалистам по извлечению информации, а их игры не такие забавные, как Большая Игра.

— Двадцать субъективных секунд до отказа зашиты, — сообщает Карабас.

Я прокладываю крутую дугу вдоль самой поверхности Ирем и показываю маршрут коту.

— Давай, парень, — говорю я ему. — Ради разнообразия попробуй отработать свое содержание.

Жан, не переоценивай свои силы, можешь сколько угодно забавляться с Чашей, ты все равно лишь досадная неприятность, не более. Ты не справишься. На что ты рассчитываешь, сражаясь против целого сообщества зоку?

Карабас смотрит на меня с обидой. Я поднимаю руку.

На семью, отвечаю я Барбикену и обрываю связь. И опускаю руку.

— Давай.

Двигатель Хокинга «Леблана» выбрасывает колоссальный белый факел, и мы несемся вниз, к Ирем и пустыне дикого кода.


Мы только видим себя, сказал мне как-то Аун.

Фотонный хвост «Леблана» выжигает на поверхности Ирем послание. От резкого виража по параболической кривой, повторяющей изгиб Чаши, у меня в животе все скручивается.

Аун получил сообщение. Позади нас поднимается пустыня дикого кода: встают стены из пыли и песка, джинны размером с гору тянутся к кораблям зоку сапфировыми пальцами. Выстреливают протуберанцы аэроворов. На какое-то мгновение шторм дикого кода проникает сквозь защиту «Леблана», и перед моими глазами мелькают бьющие с неба огромные огненные змеи. Они впиваются в мой мозг горячими пальцами Принцессы-трубочиста, но затем узнают меня и отпускают корабль.

А вот кораблям Ганимаров приходится хуже. Дикий код врывается в их системы. От дерева Дайсона на поверхности изменчивых дюн остается только бесформенное пятно. Репликаторы шлют сигналы нотч-кубикам, скрытым под слоем песка, но в ответ поднимаются искаженные копии кораблей фон Неймана, описывают в воздухе замысловатые дуги, а затем падают и взрываются. Корабли Евангелистов направляют на пустыню свои орудия, и позади нас раскаленными жемчужинами расцветают белые вспышки антиматерии. У меня возникают опасения за целостность самой Чаши.

А потом появляются похитители тел. Они проникают в разум зоку через фрагменты кодов и истории, рассказанные геометрическими фигурами на песке, и меняют коллективное волеизъявление Ганимар-зоку. Единый контур, направленный на наш корабль, рассыпается во все стороны. Это временное послабление — зоку не настолько уязвимы для манипуляций разумом, как слуги Соборности, и наверняка очень быстро примут контрмеры, — но «Леблан» получает достаточно времени, чтобы пройти вдоль края Чаши и вдоль светящихся потоков поддерживающих лучей в глубину Сатурна и скрыться от преследователей.


В относительной безопасности субтропосферных слоев я снова обращаюсь к Карабасу. Ганимар-зоку не сдадутся после первой неудачи, так что времени у меня немного.

— На борту есть другой Жан ле Фламбер? — спрашиваю я у кота. — Есть другая копия?

На Марсе моя бывшая сущность оставила мне серию подсказок, моих собственных парциалов, которые помогли отыскать воспоминания, спрятанные в Ублиетте. Может, и здесь я создал нечто подобное?

У кота вздрагивают проволочные усы.

— Требуется авторизация Прайма, — мурлычет он.

Плохо. После всех повторений в тюрьме «Дилемма» вероятность идентичности с Жаном, которого «Леблан» признал бы Праймом, ничтожно мала.

— Ладно, это несущественно. Продолжай.

Есть другая возможность. Технология «Леблана» представляет собой беспорядочное сочетание идей Соборности и зоку. А в Соборности существует концепция Библиотек: хранилище мгновенных копий гоголов людей, которыми ты когда-то был и захотел сохранить. Возможно, и на корабле имеется нечто подобное? Я еще не обнаружил такую Библиотеку, но ведь она и должна быть спрятана. Может, Матчек до нее добрался? Старые виры, вроде книжной лавки, базируются на гоголах-демиургах, на разумах, настроенных на поддержку иллюзий. Иногда удается их обмануть и активировать связи, не предназначенные для этого, используя что-то вроде гипнотической магии.

Надо бы поспрашивать Матчека, но сейчас не время для подобных разговоров.

Так где же я мог скрыть Библиотеку? Где спрятал бы фрагменты своей личности, которые не мог бы удалить в силу сентиментальности?

Ну конечно.

Я выхожу в коридор Царства и миную врата, ведущие на залитую солнцем палубу «Прованса».


В шезлонге у бассейна я нахожу книгу. Здесь никто не обращает на меня внимания; это неподвластное времени Царство, в котором я месье д'Андрези, пассажир первого класса в бесконечном круизе по Атлантике, проводящий дни на палубе, а вечера в ресторане или за игорными столами.

На обложке книги пляшут золотистые блики отраженных от воды лучей. «Хрустальная пробка». Любимая книжка из прошлого, анахроничное бумажное издание с яркой обложкой, на которой выделяется темный силуэт вора с моноклем и хрустальный графин. Я усаживаюсь поудобнее, надеваю голубые очки и открываю книгу.

Страницы пусты.

Я торопливо перелистываю их в поисках подсказки. Книга в этом Царстве явно неуместна: едва притронувшись к ней, я ощущаю заключенное там ядро другой реальности. Кажется, что страницы ждут заполнения. Ключа. Воспоминания.

Я прикрываю глаза. Требуется авторизация Прайма. Подобный прием в ходу у Основателей Соборности: образ, составляющий ядро твоей сущности, стабильный для всех копий, нейронная конфигурация, которую взломать труднее, чем самый сложный пароль.

Я роюсь в памяти. Тюрьма. Облик основателя Сумангуру, поимка. Нет, воспоминания должны быть старше.

Фрагменты с Марса, найденные в коридорах Дворца Памяти. Пьянка с Исааком. Первое свидание с Раймондой. Интрижка с Джилбертиной. Переход между Рождением и Смертью. Нет, не годится. Еще старше.

Я сосредоточиваюсь на корабле. На «Леблане» имеются инструменты, которые могли бы пригодиться: программа метасознания, способная проникнуть в мой собственный мозг, словно отмычка, и отыскать нужный образ.

Я не в силах пошевелиться. Мой мир ограничен пустыми страницами, намертво приковавшими взгляд.

— Ты был идентифицирован как дивергентная копия мастер-Прайма либо захватчик, — слышится откуда-то голос кота. — Код Прайма должен быть предъявлен в течение тридцати субъективных секунд. После этого я уполномочен принять контрмеры.

Ублюдок. Следующую секунду я трачу на то, чтобы отругать самого себя. И пожалеть, что родился.

Вот оно. Когда я родился? Может, книга ждет воспоминаний о том моменте, когда я впервые открыл ее в тюрьме Сантэ, когда в моей голове начал зарождаться Принц-цветок? Нет, это слишком просто, слишком очевидно.

— Двадцать секунд.

Или когда Жозефина открыла дверь моей камеры? Ее юное и одновременно старое лицо могло бы стать ключом к замку. Нет, это не она. Не она определяет мою личность.

— Пятнадцать секунд.

Страницы пусты и ярко освещены резким полуденным солнцем, словно пустыня. Я чувствую, что способен в них затеряться.

— Десять секунд.

Да ведь внутри меня тоже есть пустыня, чистый лист, на котором я впервые был написан, первая буква в облике маленького мальчика, лежащего на песчаной дюне.

Я шепотом обращаюсь к нему, он поднимается и выходит. Книга принимает его, и страницы заполняются черными чернилами воспоминаний.

Загрузка...